Книга Иова

Комментарии: Б. Балтер

Архивация: Г. Товкай

Оцифровка: В. Толстова

Москва 2017-2018

Запись 1 ВВЕДЕНИЕ 1 25-01-17

Итак, мы приступаем к чтению книги Иова – одной из самых важных и одновременно самых трудных книг Библии. И именно в связи с тем, что эта книга такая трудная, вступительный обзор будет иметь особый характер. Обычно мы просто делаем некий обзор содержания книги, и, может быть, несколько общих слов о том, как она устроена по структуре, когда и как она была написана, и так далее. В случае с Иовом главная проблема, которую мы должны решить в процессе чтения, – другая. Дело в том, что книга Иова – это, пожалуй, та книга Библии, которая более всего и легче всего поддаётся неправильному пониманию. Она, в каком-то смысле, просто подталкивает наивного читателя к одному из многочисленных вариантов неправильного понимания. Это как лабиринт, в котором много путей и большая часть из них неправильные, а вот как встать на правильный путь – это, собственно, и есть задача нашего вводного обзора. Причём слово «правильный» здесь тоже несколько условно, потому что книга эта представляет собой, собственно, один большой вопрос, а отнюдь не ответ, и поэтому говорить о том, что «правильно» её вот так прочесть и получить вот такой «правильный» ответ – это неправильно (извините за каламбур), а нужно что-то другое – как-то себя настроить так, чтобы всё глубочайшее содержание этой книги не прошло мимо нас. Эта книга очень парадоксальная, это самая, пожалуй, парадоксальная книга Библии вообще, хотя в Библии есть много парадоксальных книг, начиная с самого Евангелия, которое только выглядит на поверхности, как история жизни Иисуса Христа, а на самом деле оно насыщено парадоксами, которые из уст самого Христа и исходят. И в Ветхом Завете то же самое – книга Экклезиаста яркий пример, и она в чём-то книге Иова близка по своему подходу. И вот, смысл чтения этой книги не в том, чтобы углубить наше богословие, – в отличие от чтения почти всех других книг. При чтении почти всех других книг мы – как студенты в институте, которые изучают курс философии: они именно углубляют своё философское представление об окружающем мире. Тут могла бы идти речь об углублении богословского представления о мире, о Боге, о нашем месте в этом мире, и так далее – но это в данном случае не так. «Правильное» (если можно так выразиться) чтение этой книги не богословие углубляет, оно углубляет нашу логику, наш способ рассуждения о Боге. Можно, конечно, и это назвать богословием – способом, каким мы приискиваем слова о Боге, – но только в этом, более глубоком смысле. Мы от нашей человеческой логики, по которой мы, например, считаем наши доходы-расходы или решаем всякие задачки в школе и в институте, переходим к Божьей логике, и вот эту логику хоть в какой-то мере не то что освоить, а просто почувствовать, почувствовать её отличие от нашей человеческой логики – это и есть тот главный результат, который нам может дать эта книга.

Я говорил, что эта книга представляет собой один большой вопрос. И в этом смысле она тоже среди всех книг Библии уникальна, потому что, хотя большая часть книг Библии в себе содержит вопросы, на которые мы с вами, читатели, должны дать ответы своим умом, а иногда даже и своей жизнью, но вот эта книга – она просто как один сплошной большой вопрос. И результат её чтения – это не получение ответа, а получение более глубоких вопросов о Боге. Эти более глубокие вопросы о Боге – они как бы заканчивают эту книгу. Не случайно, что в итоге этой книги Иов, который увидел Самого Бога и очевидным образом понял что-то важное, нам не докладывает, что’ он такое о Боге понял. Потому что то’, что он понял – это не ответ, а новый вопрос. И у читателя, когда он эту книгу правильно читает, тоже в итоге не должно возникнуть какого-то ощущения, что я теперь всё понял, я всё знаю. А должно быть ощущение просто более широкого горизонта, который проявляется в этих вопросах, которые Иов задаёт себе и Богу тоже – о Нём Самом. И поскольку мы, читатели, тоже превращаемся в результате чтения этой книги в существа, задающие вопрос Богу, можно сказать, что мы в результате чтения этой книги должны немножко превратиться в Иова. Как это бывает, когда мы смотрим какой-то гениальный спектакль или читаем какую-нибудь гениальную книгу: гениальность этих вещей в том, что придуманные, в общем-то, сюжеты и герои – Гамлет какой-нибудь – «впрыгивают» в нас и начинают жить в нас, а можно сказать, жить нами. И вот то же самое – с этой, гениальной, конечно же, книгой. Иов может и должен в результате этого чтения «впрыгнуть» в нас и начать жить в нас. Это естественно. Потому что это же не просто книга о чём-то, что было когда-то – пусть очень важное, не просто о каком-то человеке, у которого были свои, пусть очень важные, проблемные отношения с Богом. Это книга о существе человеческой жизни вообще, которое повторяется из века в век, изо дня в день. Многие формулируют коротко: книга о страдании, а что может быть для нас в нашей жизни важнее, чем, если можно так выразиться, научиться правильно страдать? И не зря, когда очень многие современные авторы пишут о Холокосте, об Освенциме, этом ужасном опыте Второй Мировой войны, они поневоле обращаются к книге Иова, потому что чувствуют, что это – о том. Это написано, как минимум, за две с половиной тысячи лет до Освенцима, но на самом деле всё существо нашей жизни – с участием в ней человека, с участием в ней Бога, и, что очень важно, с участием в ней дьявола – это всё уже тогда было, и в этой книге показано.

Несколько слов о структуре этой книги. К этому вопросу разные комментаторы подходят по-разному, есть разные версии – я изложу ту, которая мне кажется наиболее правдоподобной, да и наиболее естественной, – что эта книга состоит из двух частей. Древняя часть возникла Бог весть в какие времена – во времена Моисея, а может быть, даже и до того, и эта древняя оболочка сохранилась в начале этой книги – в первой главе (может быть, в первой и второй) и в последней главе. И эта древняя оболочка, как вообще б’ольшая часть этих очень древних писаний, она с нашей современной точки зрения в чем-то примитивна. Это история невинного страдальца, который всё потерял, причём, даже, может быть, и вопрос там не возникал, отчего он это всё потерял – ну, вот так оно вышло, – и он в результате всех этих своих потерь не стал роптать на Бога, обвинять в этом Бога, а сохранил свою верность Богу, и в результате этого его Бог наградил. Вот такая могла быть очень простая логика этой древней части. Если бы дело было только в этом, если бы книга только к этому сводилась, то ничего из того, что я сказал о её парадоксальности, о вопросах и так далее, не было бы применимо. Тем не менее, многие, даже современные комментаторы и курсы, что называется, школьного богословия вот к этому и сводят всю эту книгу. А ведь это – три главы из сорока двух! А остальные–то тридцать девять глав, это что? Это, скорее всего, часть уже более новая, написанная, скорее всего, после Вавилонского пленения людьми, у которых взгляд на мир был гораздо более сложный, парадоксальный и где-то близкий к нашему. И главная из этих частей – это два разговора: разговор с друзьями, который занимает большую часть по объёму глав, и разговор с Богом, который и разговором-то трудно назвать, потому что Бог является Иову, и в результате полного шока, который Иов испытывает в результате этого явления, он только и может, что называется, раскрыть рот и лепетать: «да-да, Господи, я ничего не понимал, и говорил Тебе, ничего не понимая». И вот эти две части – разговор с друзьями, и, в кавычках, «диалог» с Богом – это и есть главная часть этой книги, её главный смысл. Должен сказать, что в этой главной части мы уже узнаём то, что в Библии встречаем и в других местах, – вот это парадоксальное мышление, которое, например, очень хорошо представлено в книге Исайи и в книге Экклезиаста. В более древних частях Библии этого нет, а вот в этих частях, наверное, глубина и парадоксальность мышления этих ветхозаветных мудрецов не случайно возникла после Вавилонского плена. Вавилонский плен – это тоже своего рода испытание Иова для всего народа Израиля. И так же, как в книге Иову, это ужасное испытание «прочищает очень сильно мозги» и подталкивает к такому пониманию, до которого без этого испытания он бы не дошел, и желания бы у него такого не было в такие глубины вдаваться. Вот что-то подобное, возможно, произошло и со всем народом Израиля в Вавилонском плену, в результате чего эта главная и наиболее глубокая часть книги Иова и возникла – ну, по крайней мере, мне это представляется так. Хотя даже эта наиболее парадоксальная, наиболее глубокая часть тоже, как всё в этом мире, не возникла на пустом месте. Мы в литературе Древнего Востока где-то встречаем подобные книге Иова парадоксальные рассуждения о смысле жизни, но, правда, всё- таки гораздо более простые. Два назову очень известных произведения: «Разговор разочарованного со своей душой» – древнеегипетское произведение до-Моисеева времени, и «Разговор господина со своим слугой» – произведение месопотамское (старо-вавилонское, выражаясь точнее), тоже до-Моисеево. Но, на самом деле, очень велика разница между этими древними прототипами и тем, что мы встречаем в книге Иова, потому что центральная–то фигура в книге Иова – это даже не Иов – это Бог. А в этих египетских и старо-вавилонских произведениях, хотя стилистика похожа, и такой как бы Иов в каждой из них присутствует, но Бога-то там нет и не может быть: это языческие культуры, там многобожие. Так что корни есть, но книга Иова принципиально другая.

«Диалог» (в кавычках) с Богом – очень важен, это само по себе понятно, но вот разговоры с друзьями Иова – они тоже очень важны. Почему? Потому что роль друзей Иова принципиальна. Она даже не столько в том, что, как многие считают, это люди, которые прикидываются друзьями, а на самом деле они Иова не понимают, и никакие они не друзья, а чисто формально к нему подходят и ничего не хотят знать об его страданиях. В этом есть своя доля правды, но они не для этого введены в эту книгу. Дело в том, что эти три друга (четыре – там есть и четвёртый, мы будем об этом читать), пытаются построить логическую модель того, что произошло с Иовом, объяснить себе – как это так? праведник, невинный вот сидит на мусорной куче, весь в язвах, дети убиты, собственность потеряна, и вообще он только и мечтает, чтобы умереть. А Бог куда смотрел? И вот они на этот вопрос пытаются себе дать логический ответ. Один ответ – ну да, бывает такое в жизни (как говорится, чего не бывает!). Другой ответ – нет, ты подожди, Бог тебе воздаст ещё за все твои страдания. А то даже и такой ответ: ты, Иов, наверно, где-то сильно согрешил, раз такое с тобой произошло, и в любом случае никаких претензий Богу нельзя предъявлять – просто и думать об этом не смей! И вот эту логическую модель они, надо сказать, выстраивают довольно убедительно, но Иов возражает – очень, мне кажется, остро и уместно, что такие модели можно строить, сидя здоровенькими и богатенькими, так, как сидите вы рядом со мной. А когда вот такой несчастный, на грани смерти, весь в язвах, я сижу на мусорной куче, то это страдание всю эту логику ломает. И это сказано на века! Люди, которые пережили Освенцим, верующие люди, ввели понятие «Бог после Освенцима», потому что, как они поняли, спокойно так, теоретически, логически говорить о Боге после Освенцима просто уже не имеет смысла. Кто там не был, тот об этом, наверно, может говорить так (получается, как друзья Иова), а тот, кто там был – тот как-то по-другому должен говорить о Боге – так, как говорит о Нём Иов. То есть это его, так сказать, дерзкое открытие нового способа говорить о Боге и с Богом. Это открытие тоже на все века, и по сей день. По сей день для людей это оказывается важным и актуальным – найти вот этот Иовов способ разговаривать с Богом. А его друзья, когда они сталкиваются с тем, что страдание Иова прямо перед ними ломает всю их логическую схему, выбирают такой выход: сохранить эту свою схему, даже если придется закрыть своё сердце от его страдания. Они не то чтобы бездушные люди, но тут выбор. Если не закрываться, то придется либо переживать сердцем со своим другом, но при этом потерять вообще почву под ногами, потерять картину мира и перестать понимать, в каком мире ты живёшь (а они не готовы на это пойти), либо, как поступает Иов, выпрыгнуть как бы в новое измерение в понимании себя, Бога, мира и так далее – в то’, что я называл «Божьей логикой». И, судя по всему, хотя об этом нигде не сказано в книге, смысл и цель того, что с ним произошло, в Замысле Божием именно в этом: его вытолкнуть в это новое измерение. Это имеет огромные последствия и не для одного Иова, главное из которых состоит в том, что на крик Иова (его даже не назовёшь вопросом), обращённый к Богу, что является ответом? Я буду часто повторять замечательную формулировку: ответ Иову – Христос. Вот цель Замысла Божьего. Причём, я не хочу этим сказать, что страдание Иова придумал и учинил именно Бог – нет! В книге совершенно однозначно показано, что это дело дьявола, но Бог и это дьявольское дело повернул, так сказать, на пользу Своему Замыслу, да ещё как! – так’, что ответом Иову является Христос.

Когда я так говорю, то, наверное, складывается впечатление, что я говорю о чём-то, что реально произошло в истории: был такой Иов, был диалог с Богом, и вот Христос – это же реальность истории! Понимаете, тут возникает некое сомнение, которое многие и озвучивают: «это же художественное произведение, ведь этого же ничего буквально так’, как написано, не было, да и быть не могло!». Это же совершенно явным образом сложилось из двух частей – из древней легенды о невинном страдальце, и от опыта «Освенцима» (если можно так выразиться) в виде Вавилонского пленения. Эти две части вложены, так сказать, в этот сосуд книги каким-то человеком – я думаю, что это был один человек – каким-то мудрецом времён Вавилонского пленения. Ну, так если этого на самом деле не было, если это всё сочинено – почему это нас должно трогать? Страдания же не было! Страдание же придумал автор – в таком виде, как оно написано в книге.

Такое вроде бы убедительное теоретическое рассуждение просто проверяется практикой жизни. Книга Иова трогает массу людей, как нечто жизненно важное для них, вплоть до тех, кто пережил Освенцим – оказывается, что и для них книга Иова важна. Казалось бы, после Освенцима – что’ им все эти литературные выдумки? Нет, оказывается, что это не просто выдумка литературная, а это что-то очень нужное. Я дал бы два ответа на вопрос о том, что «это сочинено». Первое – что-то, конечно, было, даже в этой древней легенде о невинном страдальце, она не на пустом месте возникла: был какой-то страдалец (мы уже не знаем ни кто, ни когда, ни что там было на самом деле, потому что, конечно, такие детали, как в книге Иова, до нас не могли дойти из такой древности, но что-то было в реальности). А второе, что, может быть, ещё важнее, – что уже такой Иов, как описан в книге, был автором этой книги, потому что написать такое, не пережив этого самому – просто невозможно. Он, этот автор, свой личный опыт, опыт страданий, опыт диалога с Богом вложил в эту древнюю рамку. Так бывает довольно часто. Вот Шекспир же «Гамлета» тоже вложил в древнюю рамку – это же тоже такая старинная история – и неизвестно даже, сохранилось ли бы для нас это довольно банальное произведение, которое послужило основой для Шекспира. Или вот, скажем, «Фауст» Гете – мы будем ещё много раз его упоминать, потому что он, собственно, на «Иове» и основан. «Фауст» тоже исходит из средневековой легенды о докторе Фаусте. Так и тут – опыт гениального автора вложен был в такую древнюю рамку. И, причём, вложив, он эту древнюю рамку преобразовал совершенно в новозаветном духе. Поэтому и «ответ Иову – Христос», и очень многие говорят, что книга Иова – это самая новозаветная книга Ветхого Завета. Вот какое это гениальное произведение. И, как это характерно практически для всей великой литературы, когда мы читаем, этот образ литературного героя «впрыгивает» в нашу душу, в душу читателя и тем самым становится реальностью.

Главный предмет, с чем имеет дело герой этой книги, – это две сущности, имеющие отношение к Богу. Одна сущность – это образ Бога, «картинка» Бога, «портрет» Бога, который есть у самого Иова – насколько правильный, насколько неправильный – мы будем об этом ещё говорить, и у его друзей – тоже свой образ Бога. А второе – это живой Бог, с котором он сталкивается: он кричит, и хочет с живым Богом поговорить, и это получает в конце книги. Вот это – две основные вещи, с которыми имеет дело герой этой книги. И когда мы это читаем, то эти две вещи «впрыгивают» в нашу душу, потому что, во-первых, в нашей душе тоже есть образ Бога (наш, личный, собственный), а во-вторых, мы с вами, конечно прекрасно представляем себе, что образ – образом, но есть ещё и живой Бог, с которым мы сталкиваемся иногда, в какие-то уникальные моменты нашей жизни, очень значимые моменты нашей жизни (по счастью, далеко не всегда такие трагические , как у Иова) – с живым Богом, про которого Достоевский сказал «Страшно впасть в руки Бога живаго». Это он, на самом деле, цитирует апостола Павла, но у Достоевского это тоже, так сказать, в «литературной рамке», и у него это звучит сильнее.

И образ, и подобие Бога в нас есть! Библия же говорит на первой странице, что человек есть образ и подобие Бога. И когда этот образ Бога, который есть в нашей душе, соединяется с тем образом Бога, который показан нам в книге Иова (а этот образ Бога показан в очень наглядном его отличии от Бога живого, в какой-то мере как упрощённый, неправильный, карикатура на Бога), то это становится очень важно для нашей с вами жизни, потому что инициирует в нашей душе процесс некоего, так сказать, сомнения в том упрощённом образе Бога, который есть у нас, углубления этого образа Бога и приближения того, что живёт в нашей душе, к Тому, Кого можно назвать Богом живым. Именно то, что литературный сюжет этой книги, эта, так сказать, динамика отношений между образом Бога и Богом живым «впрыгивает» в нашу душу и начинает в ней работать – это секрет популярности этой книги. В скольких разных местах мы находим обращение к книге Иова! Это есть в огромной серии проповедей Отцов Церкви. А говоря о литературных произведениях, один «Фауст» чего стоит! В «Братьях Карамазовых» Достоевского всё время возникает образ Иова – то в устах Зосимы, а то в устах Ивана Карамазова. Лев Шестов написал целую книгу, которая называется «На весах Иова». У нас не известна, а в Америке очень хорошо известна пьеса, называемая «J.B.» американского поэта Арчибальда Маклиша, где главный герой с этими инициалами, намекающими на имя Иова, повторяет в американской современности судьбу Иова. Еще одна попытка «спроецировать» книгу Иова в современность – написанная в конце Первой мировой войны повесть Герберта Уэллса «Неумирающий огонь» (в другом переводе – «Негасимый огонь» или «Неугасимый огонь»). Это можно очень долго перечислять. Поэтому эта книга и жива по сей день – потому что она, действительно, входит в душу читателя и начинает в ней жить. И мы, я надеюсь, тоже будем читать эту книгу таким образом – так сказать, её «впустим» в себя.

Теперь я хотел бы прочесть избранные места из этой книги, просто как бы очертить основные её проблемы. Начинается эта книга с пролога на небесах. Это так названо в «Фаусте» – в Библии, конечно, этих слов нет, а вот Гёте в «Фаусте» сцену, где мы читаем о встрече Бога с дьяволом, назвал «Прологом на небесах». Читаем 1-ю главу, с 8-го стиха (встречается Бог с Сатаной на небесах):

«8. И сказал Господь сатане: обратил ли ты внимание твое на раба Моего Иова? ибо нет такого, как он, на земле: человек непорочный, справедливый, богобоязненный и удаляющийся от зла.

9. И отвечал сатана Господу и сказал: разве даром богобоязнен Иов?

10. Не Ты ли кругом оградил его и дом его и все, что у него? Дело рук его Ты благословил, и стада его распространяются по земле;

11. но простри руку Твою и коснись всего, что у него, – благословит ли он Тебя?

12. И сказал Господь сатане: вот, все, что у него, в руке твоей; только на него не простирай руки твоей. И отошел сатана от лица Господня».

В результате Иов теряет детей своих, собственность свою, но ещё пока не своё здоровье. Далее читаем 1-ю главу, с 20 стиха:

«20. Тогда Иов встал и разодрал верхнюю одежду свою, остриг голову свою и пал на землю и поклонился

21. и сказал: наг я вышел из чрева матери моей, наг и возвращусь. Господь дал, Господь и взял; да будет имя Господне благословенно!».

Всё, казалось бы, можно было бы на этом закончить: Иов не отрёкся от Бога. Но нет, сатана продолжает, и продолжается, соответственно, пролог на небесах во 2-й главе. С 4-го стиха – говорит сатана Господу:

«4. И отвечал сатана Господу и сказал: кожу за кожу, а за жизнь свою отдаст человек все, что есть у него;

5. но простри руку Твою и коснись кости его и плоти его, – благословит ли он Тебя?

6. И сказал Господь сатане: вот, он в руке твоей, только душу его сбереги.

7. И отошел сатана от лица Господня и поразил Иова проказою лютою от подошвы ноги его по самое темя его.

8. И взял он себе черепицу, чтобы скоблить себя ею, и сел в пепел.

9. И сказала ему жена его: ты все еще тверд в непорочности твоей! похули Бога и умри.

10. Но он сказал ей: ты говоришь как одна из безумных: неужели доброе мы будем принимать от Бога, а злого не будем принимать? Во всем этом не согрешил Иов устами своими».

Вот на этом, скорее всего, и кончалась основная часть древнего прототипа: Иов подвергся испытанию, его с честью выдержал – ура! Бог торжествует, дьявол посрамлён. Вообще-то в итоге всей книги, действительно, так и выходит, что Бог торжествует, и дьявол посрамлён, но только это достигается гораздо более сложными и болезненными путями, чем в этом простом древнем варианте. И вот когда он, весь в язвах, сидит на куче, начинается его разговор с людьми. Эти люди – не просто какие-то люди безразличные, а это его друзья. 2-я глава, с 11-го стиха:

«11. И услышали трое друзей Иова о всех этих несчастьях, постигших его, и пошли каждый из своего места: Елифаз Феманитянин, Вилдад Савхеянин и Софар Наамитянин, и сошлись, чтобы идти вместе сетовать с ним и утешать его.

12. И подняв глаза свои издали, они не узнали его; и возвысили голос свой и зарыдали; и разодрал каждый верхнюю одежду свою, и бросали пыль над головами своими к небу.

13. И сидели с ним на земле семь дней и семь ночей; и никто не говорил ему ни слова, ибо видели, что страдание его весьма велико».

Но дальше Иов начинает проклинать день своего рождения, и это, видимо, не то, что его друзья ожидают услышать от него, и начинается долгий-долгий спор их с ним, который включает в себя девять раундов (прямо как в боксе), и каждый из трёх друзей по очереди высказывается, и каждому по очереди отвечает Иов. (Это я чуть-чуть упрощаю, потому что с последним, девятым, высказыванием есть некие проблемы). Вот первое – Елифаз Феманитянин ему говорит (4-я глава, 5-й стих):

« 5.. А теперь дошло до тебя, и ты изнемог; коснулось тебя, и ты упал духом.

6. Богобоязненность твоя не должна ли быть твоею надеждою, и непорочность путей твоих – упованием твоим?

7. Вспомни же, погибал ли кто невинный, и где праведные бывали искореняемы?»

Такая вот теоретическая концепция: с хорошим ничего плохого произойти не может. И дальше, в 5-й главе, Елифаз продолжает (с 7-го стиха):

«7. но человек рождается на страдание, как искры, чтобы устремляться вверх.

8. Но я к Богу обратился бы, предал бы дело мое Богу…».

Вообще-то, это правильно, и Иов на самом деле в итоге так и делает. И вообще, в словах этих друзей очень много правильного – и в этом глубина книги, что они не глупости какие-то несут – это вполне убедительные концепции, которые, однако, опровергает жизнь, и опровергает Сам Бог. А мы с вами очень часто ведь именно такие с виду убедительные концепции легко принимаем, даже не задумываясь, – вот как эти друзья. А Иов ему отвечает (6-я глава, с 1-го стиха):

«1. И отвечал Иов и сказал:

2. о, если бы верно взвешены были вопли мои, и вместе с ними положили на весы страдание мое!

3. Оно верно перетянуло бы песок морей! От того слова мои неистовы».

Уже здесь, в первом ответе, он выдвигает свой главный пункт: в спокойном состоянии можно говорить, как они, а вот в том состоянии, в каком он находится, поневоле слова будут неистовы. Как говорится, «сытый голодного не разумеет». И он дальше говорит, подчёркивая эту разницу (6 глава, 21 стих):

«21. Так и вы теперь …: увидели страшное и испугались.

22. Говорил ли я: дайте мне, или от достатка вашего заплатите за меня…

24. Научите меня, и я замолчу; укажите, в чем я погрешил».

Они и пытаются ему указать – в своей системе координат, людей благополучных.

Теперь говорит второй, Вилдад Савхеянин, это 8-я глава:

1. И отвечал Вилдад Савхеянин и сказал:

2. долго ли ты будешь говорить так? – слова уст твоих бурный ветер!».

Вот уже начинается переход на личности.

Третий – Софар Наамитянин (11-я глава):

«6…..тебе вдвое больше следовало бы понести! Итак знай, что Бог для тебя некоторые из беззаконий твоих предал забвению.

7. Можешь ли ты исследованием найти Бога? Можешь ли совершенно постигнуть Вседержителя?».

Здесь два пункта: первый – что, наверное, этот Иов, так сказать, ещё грешнее, чем даже он сам знает, что Бог видит такие его грехи, о которых Иов сам не знает. А второй – что нельзя совершенно постигнуть Вседержителя. Так это, в общем-то, правильно! Мы тоже можем с этим согласиться, опять в этом – коварство всей этой позиции, где много правильного.

12-я глава, отвечает Иов:

«2. подлинно, только вы люди, и с вами умрет мудрость!».

Обратите внимание на ироничность этих слов: он, сидя на мусорной куче в язвах, тем не менее, не теряет чувства юмора. А вообще, обязательно надо помнить, что в этой книге присутствует некий элемент, даже не иронии, а, скорее, юродства со стороны Иова, без этого мы книгу не поймём. И дальше Иов говорит в 3-ем стихе 12-й главы:

«3. И у меня есть сердце, как у вас; не ниже я вас; и кто не знает того же?»

Это ещё один важный пункт: они твердят то, что он сам всё прекрасно знает, но только это всё хорошо, пока ты не сидишь на мусорной куче. А когда ты на ней сидишь, то всё это почему-то становится не актуальным. Это взгляд из Освенцима, можно сказать.

13-я глава, продолжает Иов (5-й стих):

«5. О, если бы вы только молчали! это было бы вменено вам в мудрость….

7. Надлежало ли вам ради Бога говорить неправду и для Него говорить ложь?

8. Надлежало ли вам быть лицеприятными к Нему и за Бога так препираться?

9. Хорошо ли будет, когда Он испытает вас? Обманете ли Его, как обманывают человека?

10. Строго накажет Он вас, хотя вы и скрытно лицемерите».

Это тоже фундаментальная черта позиции Иова: он говорит Богу правду, чего бы это Иову ни стоило, даже если Бог тут же его убьёт. Друзья же перед Богом юлят, хитрят, хотят сохранить, если можно так выразиться, хорошие отношения с Богом, не заботясь о том, чтобы найти эту правду, которую Иов только на этой куче и нашёл.

Дальше 15-я глава. Разговор идет по второму кругу. Начинает опять Елифаз Феманитянин:

«4. Да ты отложил и страх и за малость считаешь речь к Богу.

5. Нечестие твое настроило так уста твои, и ты избрал язык лукавых.

6. Тебя обвиняют уста твои, а не я, и твой язык говорит против тебя».

Мысль Елифаза состоит в том, что так с Богом разговаривать нельзя, как говорит Иов. И многие современные комментаторы тоже так считают – что Бог осудил Иова в итоге книги за то, что он неблагочестиво о Боге отзывался. Ну да, с какой-то формальной и канонической точки зрения, может быть, и не благочестиво. А Иов отвечает в 16-й главе:

«2. слышал я много такого; жалкие утешители все вы!

3. Будет ли конец ветреным словам? и что побудило тебя так отвечать?

4. И я мог бы так же говорить, как вы, если бы душа ваша была на месте души моей; ополчался бы на вас словами и кивал бы на вас головою моею».

Это со стороны Иова жёсткие слова критики по отношению к самому себе: если бы Господь не посадил его на мусорную кучу (а он же считает, что его Господь посадил, он про дьявола-то ничего не знает), он бы тоже был, как эти друзья. А если бы Елифаз сидел на мусорной куче, то Иов, может быть, сидел на месте Елифаза и такими же лицемерными словами его утешал. Эта, такая глубокая, самокритика со стороны Иова показывает, насколько нашатырный спирт страдания прочистил Иову мозги.

18-я глава – второй раунд Вилдада Савхеянина:

«4. О ты, раздирающий душу твою в гневе твоем! Неужели для тебя опустеть земле, и скале сдвинуться с места своего?»

Мысль в том, что да, мир в страдании, страдание – элемент жизни на земле, так устроена наша жизнь. Что же, вообще всё это перевернуть, устройство всего мира, ради одного Иова? Опять же, коварство в том, что это похоже на то, что говорит Бог Иову в Своём явлении в конце книги – Он тоже показывает ему в качестве ответа устройство всего мира, но нужно различить то, что’ говорит Бог, от того неправильного, что говорит здесь Вилдад.

19-я глава – теперь Иов отвечает Вилдаду:

«5. Если же вы хотите повеличаться надо мною и упрекнуть меня позором моим,

6. то знайте, что Бог ниспроверг меня и обложил меня Своею сетью.

7. Вот, я кричу: обида! и никто не слушает; вопию, и нет суда».

Он говорит им: «что вы меня не слушаете – это полбеды, Бог меня не слушает – вот в чём моя обида».

И дальше в 21-м стихе 19-й главы Иов продолжает:

«21. Помилуйте меня, помилуйте меня вы, друзья мои, ибо рука Божия коснулась меня.

22. Зачем и вы преследуете меня, как Бог, и плотью моею не можете насытиться?».

«Бог его преследует» – за этими словами стоит то, что он воспринимает свои язвы, свои болезни как то, что Бог как бы пытается насытиться его плотью – что, конечно, несправедливо, но вот опять, с позиции сидящего на мусорной куче такие слова, может быть, и допустимы.

Дальше 20-я глава – это второй раунд Софара Наамитянина:

«3. Упрек, позорный для меня, выслушал я, и дух разумения моего ответит за меня».

Обратите внимание на эти слова – «дух разумения». Ответ-то, как все ответы его друзей, чисто интеллектуальный. А здесь нужно нечто бо’льшее. В Посланиях апостола Павла говорится о соединении трёх вещей: интеллекта (да, всё правильно – он нужен!), но к нему нужно сердце, и к нему нужна ещё и вера, а у друзей из этих трёх вещей – только одна, интеллект.

Ответ Иова – 21 глава:

«4. Разве к человеку речь моя? как же мне и не малодушествовать?

5. Посмотрите на меня и ужаснитесь, и положите перст на уста».

В который раз уже он их призывает не столько даже его, Иова, не оскорблять своими пустыми словами, а Бога не оскорблять. Он понимает прекрасно то, что Бог и скажет Сам в конце этой книги: что они Бога своими лицемерными, пустыми словами оскорбляют (хотя они по форме, на поверхности и правильны).

Дальше – третий раунд, Елифаз, 22-я глава:

«3. Что за удовольствие Вседержителю, что ты праведен? И будет ли Ему выгода от того, что ты содержишь пути твои в непорочности?

4. Неужели Он, боясь тебя, вступит с тобою в состязание, пойдет судиться с тобою?

5. Верно, злоба твоя велика, и беззакониям твоим нет конца».

Это же правильно, что Богу нет никакой выгоды от того, что человек – праведный, человек не ради Бога делает это. А неправильно то, что он говорит: неужели Бог будет вступать с тобой в состязание? Точнее, по форме, конечно, это правильно – не станет же Бог состязаться с человеком! Но Иов именно этого и требует, и в итоге это и получает, и то, что Бог становится на одну доску с человеком, и вступает с ним, если можно так выразиться, в состязание (лучше сказать – диалог, а не состязание) – это является залогом будущего соединения Бога с человеком в лице Иисуса Христа.

Говорит дальше Елифаз – и тоже, вроде бы, говорит правильные слова про Бога (22-я глава):

21. Сблизься же с Ним – и будешь спокоен; чрез это придет к тебе добро.

22. Прими из уст Его закон и положи слова Его в сердце твое».

Но Иов не может быть спокойным, и главное – Бог не хочет, чтобы Иов был спокойным. В этом фундаментальное отличие позиции Иова от спокойной позиции его друзей.

Дальше очередная, третья речь Вилдада Савхеянина (25-я глава):

«2. держава и страх у Него; Он творит мир на высотах Своих!».

За неимением уже других аргументов, друзья начинают прибегать к силовым аргументам – к тому, что Бог велик и силён! Как же ты вообще смеешь против Него ещё что-то вякать? Оно, с одной стороны, вроде бы смешно, а с другой стороны, ведь когда Бог является Иову, на поверхностный взгляд он ему демонстрирует именно силу свою, именно вот эту «державу и страх», то есть, вроде бы Вилдад правильно тут говорит Иову. Отвечает Иов Вилдаду, который напоминает о могуществе Бога, в 26-й главе:

«2. как ты помог бессильному, поддержал мышцу немощного!

3. Какой совет подал ты немудрому и как во всей полноте объяснил дело!

4. Кому ты говорил эти слова, и чей дух исходил из тебя?».

Обратите внимание – это очень важно: Иов ничего не знает о дьяволе, вообще о его существовании, а подозревает все же, что какой-то не Божий, а другой дух говорит и из Вилдада, и из других друзей. Ну и, конечно, ирония в этих словах «какой ты совет подал!».

27-я глава:

«1. И продолжал Иов возвышенную речь свою и сказал:

2. жив Бог, лишивший меня суда, и Вседержитель, огорчивший душу мою,

3. что, доколе еще дыхание мое во мне и дух Божий в ноздрях моих,

4. не скажут уста мои неправды, и язык мой не произнесет лжи!

5. Далек я от того, чтобы признать вас справедливыми; доколе не умру, не уступлю непорочности моей».

Это – ключевое для него: не лгать даже ради спасения души, не лгать Богу, не лгать о Боге, и это и есть корень его расхождения с друзьями. Они позволяют себе в благочестивых целях о Боге лгать.

Дальше вступает в дело ещё один вдруг откуда-то появившийся четвёртый персонаж – даже не понятно, друг он или не друг.

32-я глава:

«1. Когда те три мужа перестали отвечать Иову, потому что он был прав в глазах своих,

2. тогда воспылал гнев Елиуя, сына Варахиилова, Вузитянина из племени Рамова: воспылал гнев его на Иова за то, что он оправдывал себя больше, нежели Бога».

Этой постановкой вопроса автор нам показывает, что Елиуй (который, кстати, говорит и умней, и эмоциональней, чем те три друга) всё равно неправ по существу. Ведь Иов не себя оправдывает, он Бога пытается оправдать через оправдание себя! Он знает, что он невинен перед Богом – это просто такой факт жизни – но Бог, с точки зрения Иова, подверг его такому непонятному наказанию, поэтому, чтобы оправдать Бога, надо найти какой-то способ, как понять, в чём правота Бога, почему Он такого праведного Иова такому наказанию подвергает. Бог, наверное, прав, но для того, чтобы понять, в чём Он прав, надо выйти с Богом на суд и выслушать аргументы Бога, услышать – что Он хочет?

И дальше продолжает этот четвёртый собеседник, Елиуй – 32-я глава:

«18. … я полон речами, и дух во мне теснит меня.

19. Вот, утроба моя, как вино неоткрытое: она готова прорваться, подобно новым мехам».

Это как в музыке вдруг вступает в действие новый инструмент: звучала скрипка, звучало фортепиано, звучал гобой – а тут вдруг в действие вступает какая-то мощная, огромная труба. Вот такая труба – этот Елиуй. А при этом эта труба ведёт ту же самую мелодию и говорит, по большому счёту, то же самое, что друзья и так же неправа, хотя, вроде бы, в Елиуе избыточная интеллектуальность друзей преодолена – он говорит именно «от сердца», в этом нет никакого сомнения. Дальше (в конце 32-й главы) он говорит почти так, как мог бы сказать сам Иов:

«22. … я не умею льстить: сейчас убей меня, Творец мой».

33-я глава, слова Елиуя, он говорит Иову:

«6. Вот я, по желанию твоему, вместо Бога. Я образован также из брения;

7. поэтому страх передо мною не может смутить тебя…».

Он говорит Иову: «ты хочешь судиться с Богом? Для начала посудись со мной, представь себе, что я Бог». Ну, то, что он, несомненно, владеет риторикой, аргументацией – это ещё не значит, что Елиуй сможет заменить Бога. Живого Бога никто заменить не может. А Иов не успокоится, пока он этого Живого Бога не получит.

Дальше – 33-я глава с 29-го стиха:

«29. … это делает Бог … с человеком,

30. чтобы отвести душу его от могилы и просветить его светом живых.».

Это довольно глубокое и не безосновательное суждение: наверное, в том, что Бог сделал с Иовом, есть какой-то смысл. Действительно, есть смысл, всё правильно, только не тот, который представляет себе Елиуй.

34-я глава, продолжает Елиуй:

«10. …послушайте меня, мужи мудрые! Не может быть у Бога неправда или у Вседержителя неправосудие».

Как с этим поспоришь? А давайте, всё-таки, зададим вопрос с точки зрения Иова: почему не может быть у Бога неправды? И окажется, что, с точки зрения Елиуя, у Бога не может быть неправды и неправосудия не потому, что Бог такой справедливый, милостивый, добрый и так далее, а потому что Он – сильный, потому что правосудие и правила суда устанавливает царь (в данном случае, Царь Небесный), и как Он установил, так и будет. То есть, само понятие «неправосудие» бессмысленно применительно к тому, кто владеет судом и устанавливает правила суда. То есть, корень – в силе, в том, что Бог силён. А с виду всё так логично. И дальше он говорит (34-я глава):

«36. Я желал бы, чтобы Иов вполне был испытан, по ответам его, свойственным людям нечестивым.

37. Иначе он ко греху своему прибавит отступление, будет рукоплескать между нами и еще больше наговорит против Бога».

Да, Иов будет подвергнут испытанию, его Бог явится, но только, хотя он против Бога, действительно, наговорил много, в итоге этого испытания Бог скажет, что именно он (и только он) говорил правильно. Вот такой парадоксальный конец!

Но пока ещё продолжается речь Елиуя (36-я глава). Он говорит Иову:

«17…. ты преисполнен суждениями нечестивых: суждение и осуждение – близки.».

Похоже на то, что говорит Христос: «Не судите, да не судимы будете». Но в данном случае что’ это означает? Что ты смеешь судить Бога! Что ты, того и гляди, осудишь Бога – этого Великого, Сильного и Могучего! Это недопустимо! Вот такая логика у Елиуя.

И, наконец, 37-я глава – это переход от всех этих речей к явлению Бога. Елиуй говорит, но уже чувствуется, что буря, в которой сейчас явится Бог, уже приближается – наверное, даже не физически, а из какого-то другого измерения. Она приближается, и они чувствуют это. Говорит Елиуй:

«1… трепещет сердце мое и подвиглось с места своего.

2. Слушайте, слушайте голос Его и гром, исходящий из уст Его.

3. Под всем небом раскат его, и блистание его – до краев земли».

И дальше – в 14-м стихе этой главы:

«14. Внимай сему, Иов; стой и разумевай чудные дела Божии».

В следующей, 38-й главе, Иов стоит уже перед Богом. Друзья забыты, друзья отметены в сторону: что’ ему в этих друзьях, когда Иову является Сам Бог. Но это уже мы будем читать в следующий раз и говорить о дискуссии Иова уже не с людьми, а с Богом, какие аргументы Он там приводит.

Запись 2 ВВЕДЕНИЕ 2 01-02-17

Мы продолжаем введение к книге Иова. В прошлый раз мы с вами прочли то, что Гёте в Фаусте называет «Прологом на небесах» - то, как вся эта история с Иовом, собственно, началась, и дальше прочли бо’льшую часть этой книги – дискуссию Иова с его друзьями, а если так можно выразиться – и со всем человечеством в лице этих друзей, которые пытаются понять то, что произошло с Иовом, с точки зрения каких-то простых, привычных представлений о Боге, которые, может быть и приемлемы для людей, живущих в спокойной обстановке, но для человека, который всё потерял и сидит весь в язвах на мусорной куче, это всё не подходит совсем. И теперь мы продолжим чтение той же самой части книги Иова, с 3-ей главы где-то по 30-ю главу, под другим углом: не спора Иова с людьми, а спора Иова с Богом, потому что в этих главах эти две линии как бы переплетены. Потому что Иов одновременно спорит с людьми и с Богом. Ну, я не могу сказать, что Иов с Богом именно спорит, потому что Бог никаких контраргументов ему пока не выдвигает – это будет дальше, ближе к концу, но он к Богу взывает, кричит и предъявляет Ему претензии, и мы сейчас прочтём, в чём, собственно, эти претензии состоят.

Начинаются они с 3-ей главы, с первого же стиха.

¹ После того открыл Иов уста свои и проклял день свой.

² И начал Иов и сказал:

³ погибни день, в который я родился, и ночь, в которую сказано: «зачался человек»! (Иов 3:1-3).

Мы, может быть, не дай Бог, так говорили и сами, а может быть, таких людей знали, которые в каких-то несчастьях так в конце концов говорят: «лучше бы мне не родиться». Но это обычно просто такая эмоциональная реакция, а у Иова это именно аргумент к Богу: «Зачем Ты, Боже, меня родил, зачем Ты меня создал, чтобы я на мусорной куче сидел?». И, собственно, это главный аргумент, который проходит до конца книги: «Я для чего Тебе, Господи, нужен? Вот для этого, что ли?». И ведь в итоге окажется, что да, именно для этого, как это ни трагично. Конечно, это трагическая история! Но Бог из этой трагической истории извлекает очень далеко идущую, если можно так выразиться, пользу для Своего Божьего Замысла.

В этой же 3-ей главе с 20-го стиха:

²⁰На что дан страдальцу свет, и жизнь огорченным душею, ²¹которые ждут смерти, и нет ее, которые вырыли бы ее охотнее, нежели клад, ²²обрадовались бы до восторга, восхитились бы, что нашли гроб? ²³На что дан свет человеку, которого путь закрыт, и которого Бог окружил мраком?

Сама эта жалоба, что я хочу лучше смерти, как самого большого дара, – это идёт ещё из глубин, это есть и в египетских древних текстах, и в шумерских текстах. Но он же как ставит здесь вопрос: что это Бог окружил его мраком, это Ты, Господи, сделал так, что я теперь жду смерти лучше, нежели рождения.

Теперь перейдём к 7-й главе, с 11-го стиха:

¹¹Не буду же я удерживать уст моих; буду говорить в стеснении духа моего; буду жаловаться в горести души моей. ¹²Разве я море или морское чудовище, что Ты поставил надо мною стражу?.

Мысль, как вообще в еврейском богословии того времени, в том, что море – это хаотическая стихия, которая Богу не очень послушна, поэтому Бог её, так сказать, сковывает – и берегом, и вообще по-всякому. Морские чудовища, которых Бог дальше покажет Иову, они тоже Богу не очень подчиняются, а то и вообще против Бога, и понятно, что их Бог должен как-то окорачивать. «А я же, – говорит Иов – был Тебе всегда послушен! Зачем Ты надо мной-то поставил эту стражу?». И дальше – 17 стих:

¹⁷Что такое человек, что Ты столько ценишь его и обращаешь на него внимание Твое.

Это мысль, которая есть и в Псалмах, мысль, которую человек в такие моменты жизни очень остро переживает – свою малость, слабость, и так далее. Можно и, действительно, вот так подумать: «Господи, ну что это Бог всё это на меня послал – на меня, можно сказать, маленького червячка». Так Иов и говорит в другом месте, а на самом-то деле мы сегодня, уже в христианскую эпоху, понимаем, что что-то такое важное – человек, что Бог его ценит и обращает на него внимание. И то, что произошло с Иовом, это тоже знак того, что очень важен Иов, и в его лице всё человечество, для Бога, потому что спор-то происходит между Богом и дьяволом из-за кого? Кого они друг у друга оспаривают? Иова, а в его лице – всё человечество, так что Иов для Бога важен.

Дальше 20-й стих 7-й главы:

²⁰Если я согрешил, то что я сделаю Тебе, страж человеков! Зачем Ты поставил меня противником Себе, так что я стал самому себе в тягость? ²¹И зачем бы не простить мне греха и не снять с меня беззакония моего? ибо, вот, я лягу в прахе; завтра поищешь меня, и меня нет.

Здесь мысль, что Бог что-то такое задумал по поводу Иова, что Он Иова как бы ставит как равного Себе противника. И хотя, конечно, это неправильно, потому что Иов не знает завязки всех этих событий, что его не Бог поставил противником Себе, а дьявол поставил противником себе, но Бог на это согласился, и, тем самым, Бог, действительно, как бы поставил его на одну доску с Собой и с сатаной. А Иов как бы говорит: «да кто я такой, чтобы выступать, если можно так выразиться, на соревнованиях такого уровня?». А вот, тем не менее, выступает, и выступает, как окажется в итоге, удачно.

Перейдём к 9-й главе:

¹И отвечал Иов и сказал: ²правда! знаю, что так; но как оправдается человек пред Богом? ³Если захочет вступить в прение с Ним, то не ответит Ему ни на одно из тысячи.

Какие это горькие слова! Вот он, Иов, хочет с Богом разговаривать, как с близким своим, что-то от Него получить, какое-то объяснение, но сам же понимает, что Бог – это что-то настолько превосходящее человека, что не получится так разговаривать с Ним, как друг с другом, а как хотелось бы! А в итоге всё-таки получится, что то, что казалось Иову невозможным, тем не менее, состоится.

Дальше 14-й стих той же 9-й главы:

14…могу ли я отвечать Ему и приискивать себе слова пред Ним? ¹⁵Хотя бы я и прав был, но не буду отвечать, а буду умолять Судию моего. ¹⁶Если бы я воззвал, и Он ответил мне, - я не поверил бы, что голос мой услышал Тот, ¹⁷Кто в вихре разит меня и умножает безвинно мои раны, ¹⁸не дает мне перевести духа, но пресыщает меня горестями. ¹⁹Если действовать силою, то Он могуществен; если судом, кто сведет меня с Ним? ²⁰Если я буду оправдываться, то мои же уста обвинят меня; если я невинен, то Он признает меня виновным. ²¹Невинен я; не хочу знать души моей, презираю жизнь мою.

Мысль осознанно дерзкая, так как человек доведён до предела. Он уже не соблюдает всяких этикетов в общении с Богом, хотя понимает, что бессмысленно Бога в чём-то обвинять, потому что Бог прав по определению. И он сам верит, что Бог прав, Он делает правильно. Я начну его обвинять – так я только сам себя тем самым обвиню, что я выступаю против Бога. Именно это ему друзья и говорят: ты не переступай эту границу, Бога не обвиняй, признай, что Бог прав. Иов и признаёт, с одной стороны, что Бог прав и не может быть не прав, а с другой стороны – именно переступает эту границу, требует от Бога объяснений. И вот именно этого, мне кажется, в итоге Бог от него и хочет, этого Бог от него ждёт, и ради этого, по-видимому, Бог и дал согласие на всё это болезненное испытание, которое пришлось пережить Иову.

Дальше продолжается эта же мысль в 9-й главе в 32-м стихе:

³²Ибо Он (Бог) не человек, как я, чтоб я мог отвечать Ему и идти вместе с Ним на суд! ³³Нет между нами посредника, который положил бы руку свою на обоих нас.

Конечно, Бог может быть Сам посредником между кем угодно, но кто может быть посредником, который положит руку на Бога? Вот Иов и говорит: нет такого посредника и не может быть! А оказалось, что может быть, что есть такой Посредник – это Иисус Христос, Который в Себе Самом соединил Бога и человека. Конечно, это не то, что «положил руку на Бога», но это именно то, чего Иов хочет. Иов же хочет, чтобы его с Богом соединили, как будто он звонит какому-нибудь королю или президенту по телефону, а его, естественно, никто не соединяет. А он хочет поговорить с Ним напрямую. Вот такой посредник, соединяющий напрямую, – Иисус Христос. И поэтому ответ Иову это Иисус Христос.

Дальше 10-я глава. Это всё продолжаются, так сказать, споры Иова с Богом.

²Скажу Богу: не обвиняй меня; объяви мне, за что Ты со мною борешься?

И дальше 8-й стих:

⁸Твои руки трудились надо мною и образовали всего меня кругом, - и Ты губишь меня?

Дальше 15-й стих:

¹⁵Если я виновен, горе мне! если и прав, то не осмелюсь поднять головы моей. Я пресыщен унижением; взгляни на бедствие мое.

Чего он хочет от Бога? Он хочет, чтобы Бог вспомнил, что Иов, по существу, Его дитя в том смысле, что Бог его создал. Бог его должен пожалеть, потому что Иов – Его дитя, и вообще все люди – это Его дети. Так это тоже правильная позиция со стороны Иова. Вот его друзья относились к Богу, как к какому-то императору, который владычествует всем, и, конечно, он всё правильно судит (а кто ему, императору, скажет, что он неправильно судит, когда он сам законы эти и пишет, по которым надо судить). А Иов хочет быть дитём Бога, и претензии его к Богу – что Твоё дитя сидит в язвах на мусорной куче, а Тебе это как бы всё нипочём. Но и мы, когда читаем молитву Господню, так и говорим, что Бог – наш Отец, это выяснилось после Иисуса Христа. Хотя и в Ветхом Завете это тоже есть, но там это как-то не основное. Потому, что в Ветхом Завете всё-таки главная фигура – не человек, а народ. Народу Бог, всё-таки не Отец, этого нигде не сказано. Иногда в Ветхом Завете говорится, что народ – жена Богу, это такая метафора, но не Отец. Отец Он каждому из нас. Это такое открытие христианства. И этого хочет и Иов.

Дальше – опять продолжение разговора Иова с Богом,13-я глава, 3-й стих:

³Но я к Вседержителю хотел бы говорить и желал бы состязаться с Богом.

Это он друзьям говорит: «Я с вами и спорить не хочу, не вы же мне это всё устроили, а Бог устроил, и я с Ним хочу говорить». Он, конечно, не прав, но он ведь не знает, что это не Бог устроил, а дьявол – но так он это себе представляет. И дальше он уже говорит на языке суда – 13-я глава, 18-й стих:

¹⁸Вот, я завел судебное дело: знаю, что буду прав.

Судится с Богом, ни больше, ни меньше, и знает, что будет прав! И при этом, поскольку Сам же Бог и есть судья на этом суде, у Иова сильное подозрение, что правды-то на этом суде ему не добиться. Так он что, хочет от Бога, чтобы Бог на этом суде осудил Самого Себя, что ли? Так вот, не то, чтобы Бог осуждает Самого Себя в итоге этой книги, но правоту Иова Бог, тем не менее, признаёт. Тут окажется ещё нечто другое: что в этой судебной тяжбе с Богом не просто либо Бог прав, либо Иов прав, а получается, что и Бог прав, и Иов прав, и эта их совместная правота, правота Божественная и правота человеческая, и приводит в итоге к появлению Богочеловека Иисуса Христа.

24-й стих 13-й главы – говорит Иов Богу:

²⁴Для чего скрываешь лице Твое и считаешь меня врагом Тебе?

Ведь это же правильная интуиция! Посадить на мусорную кучу мог только враг, а кто этот враг, ведь для Иова во вселенной дьявола нет? Всё еврейское богословие того времени не знает этой фигуры дьявола – ну, так кто это мог всё сделать? Бог? Значит, Бог – враг. Но как это может быть? Иов сам поражается этой ситуации и просит Бога как-то это всё разъяснить, упорядочить, потому что ясно, что тут что-то не то, что тут какое-то противоречие в том, что Бог – враг, что Бог его посадил на эту мусорную кучу, и так далее.

14-я глава, 1-й стих – это вот начинается такая элегия о положении человека, но эта элегия превращается в претензию к Богу:

¹Человек, рожденный женою, краткодневен и пресыщен печалями: ²как цветок, он выходит и опадает; убегает, как тень, и не останавливается. ³И на него-то Ты отверзаешь очи Твои, и меня ведешь на суд с Тобою?

Эти слова «Человек, рожденный женою, краткодневен и пресыщен печалями» – и не сосчитать, сколько раз они цитируются в мировой художественной литературе, это уже просто как пословица.

16-я глава с 12-го стиха. Говорит Иов своим друзьям:

¹²Я был спокоен, но Он потряс меня; взял меня за шею и избил меня и поставил меня целью для Себя. ¹³Окружили меня стрельцы Его; Он рассекает внутренности мои и не щадит, пролил на землю желчь мою, ¹⁴пробивает во мне пролом за проломом, бежит на меня, как ратоборец.

И правильно он говорит! Одна только разница – это не Бог, это дьявол. Конечно, возникает вопрос, а почему Бог, собственно, всё это позволил? Мы об этом будем говорить. Но всё-таки, когда Иов видит Бога как Того, Кто прямо Своею рукой Иова поражает, то Иов здесь неправ: эта рука есть, он эту руку видит правильно, но только она не Божия, а ровно наоборот.

16 глава, 19-й стих:

¹⁹И ныне вот на небесах Свидетель мой, и Заступник мой в вышних!

После всего, что сказано раньше, – приехали! Кто это на небесах его заступник и свидетель? Да это Бог же и есть! И получается у Иова такая странная картина: чтобы был какой-то заступник, которым может быть только Бог, который перед Богом же за Иова бы и заступился. И он сам чувствует, что тут что-то не то, что тут чего-то не хватает. А мы понимаем, чего не хватает: этот заступник перед Богом за Иова и за всех людей – это Иисус Христос и есть, Который и Бог одновременно, потому что это ипостась Триединого Божества, и одновременно Он перед Богом Отцом играет роль заступника за людей.

Дальше 21-й стих:

²¹О, если бы человек мог иметь состязание с Богом, как сын человеческий с ближним своим!

Это опять мысль о суде, суд здесь как состязание, только состязание, по Иову, с кем? С Тем, Кого он же призывает в качестве свидетеля, заступника, судьи, и так далее. То есть, все претензии Иова к Богу ни на секунду не приводят к тому, чтобы он Бога воспринимал как какое-то третье лицо, которое не то безразлично, не то вообще является врагом ему. Он вот этому и удивляется: как от этого Существа, внутреннюю связь с Которым он чувствует очень чётко, всё это бедствие исходит?

17-я глава, 3-й стих:

³Заступись, поручись Сам за меня пред Собою! иначе кто поручится за меня?

Тут эта мысль выражена в самой лаконичной форме: только Бог может заступиться за Иова-страдальца перед Богом же. Ещё раз: в сущности, эта фигура речи есть взывание к тому, чтобы появился какой-то посредник между человеком и Богом, который, в каком-то смысле, сам бы Богом и был, и одновременно был бы посредником между человеком и Богом. Вот поэтому и говорят, что ответ на призывы Иова – это Иисус Христос.

Дальше 19-я глава, 7-8-й стихи:

⁷Вот, я кричу: обида! и никто не слушает; вопию, и нет суда.

⁸Он преградил мне дорогу, и не могу пройти, и на стези мои положил тьму.

Это всё он говорит о Боге. Значит, его претензия в чём? Бог его не слышит – он Ему сколько уже кричит с мусорной кучи, а где ответ? А в какой форме он хочет ответа? Он, видимо, хочет ответа в такой форме, чтобы Бог ему объяснил, что происходит. Иова ведь более всего мучает бессмысленность происходящего, как ему в голову-то уложить такую беду. Если ему Бог объяснит, что это, для чего это, может быть, Богу нужно, чтобы было так, тогда Иову полегчает. Но Бог ему в этой логической форме ничего объяснить не может. В конце книги происходит явление Бога, но если это вообще можно назвать объяснением, то это объяснение вне логической формы. Поэтому Иов и говорит: «кричу, и никто не слушает; вопию, и нет суда». Нет потому, что он хочет как бы юридического доказательства, объяснения того, что с ним происходит. Такого просто быть не может! Он получит ответ, но в другой форме.

И дальше – замечательные, очень известные слова из 25-го стиха 19-й главы:

²⁵А я знаю, Искупитель мой жив, и Он в последний день восставит из праха распадающуюся кожу мою сию, ²⁶и я во плоти моей узрю Бога. ²⁷Я узрю Его сам; мои глаза, не глаза другого, увидят Его. Истаевает сердце мое в груди моей!

Замечательные, оптимистические, неожиданные слова после всех этих мук и претензий, которые он высказывает. Это ничем не разрушимая вера, что Искупитель его жив, и он, Иов, во плоти своей узрит Бога.

21-я глава, с 19-го стиха. Тут он возражает аргументам своих друзей и уже говорит не о себе, их дискуссия переходит уже на всё то зло, которое есть в мире. Почему злые люди часто благоденствуют, а добрые люди погибают от руки злых? Иов говорит своим друзьям:

¹⁹Скажешь: Бог бережет для детей его несчастье его

– несчастье этого злого человека. И Иов возражает:

Пусть воздаст Он ему самому, чтобы он это знал. ²⁰Пусть его глаза увидят несчастье его, и пусть он сам пьет от гнева Вседержителева. ²¹Ибо какая ему забота до дома своего после него, когда число месяцев его кончится? ²²Но Бога ли учить мудрости, когда Он судит и горних?

Это тоже глубокие слова и глубокая мысль. Наверное, нас тоже не оставляет равнодушными всё то зло, которое мы видим в мире, то, сколько благоденствия у злых, сколько несчастий и просто гибели людей добрых – это как всё было тогда, так и по сей день. И поэтому многие говорят о том, что центральная тема книги Иова – это тема теодицеи (оправдания Бога), чтобы объяснить, почему мир устроен так, почему Бог терпит такое неправильное устройство мира. Эта тема в книге Иова есть, но она, на мой взгляд, не самая главная, а главное – вот эти слова Иова. Он что’ хочет сказать? Что по-человечески надо бы злых тут же наказать, а добрых тут же поощрить, но у Бога, по-видимому, какой-то более сложный замысел, и не мы же будем учить Его мудрости! Это Иов говорит совершенно правильно, но эта правильность при этом совершенно не решает и не снимает для всех людей мучительной проблемы зла в мире. Быть может, мы сами не сидим с вами в данный момент на мусорной куче в язвах, но наша память хранит много чего – Освенцим, и много подобного, и это, конечно, для нас источник душевных мучений. Поэтому просто слова, что Господь лучше знает, для чего и зачем, это не ответ для нас, так же, как это не ответ и для Иова. И поэтому вся его ситуация – это всё и сегодня. И сегодня живёт этот накал, эта острота, она и сегодняшняя.

Дальше 23-я глава, 3-й стих. Говорит Иов:

³О, если бы я знал, где найти Его, и мог подойти к престолу Его! ⁴Я изложил бы пред Ним дело моё и уста мои наполнил бы оправданиями; ⁵узнал бы слова, какими Он ответит мне, и понял бы, что Он скажет мне. ⁶Неужели Он в полном могуществе стал бы состязаться со мною? О, нет! Пусть Он только обратил бы внимание на меня. ⁷Тогда праведник мог бы состязаться с Ним, - и я навсегда получил бы свободу от Судии моего. ⁸Но вот, я иду вперед - и нет Его, назад - и не нахожу Его; ⁹делает ли Он что на левой стороне, я не вижу; скрывается ли на правой, не усматриваю. ¹⁰Но Он знает путь мой; пусть испытает меня, - выйду, как золото.

Это его желание стать с Богом лицом к лицу – оно, в итоге, исполняется. Но исполняется совсем не так, как он ожидает. Это стояние лицом к лицу совершенно не представляет собой некоей дискуссии с Богом, как воображал себе Иов, потому что проблема зла в мире, которую совершенно правильно поднимает Иов, это не проблема, которую вообще можно выразить словами, которая может быть предметом словесной дискуссии даже с Богом, и тем более между людьми.

28-я глава. Говорит Иов уже не столько о себе, а о том, как весь мир устроен, об этой проблеме зла во всём мире.

^1 … у серебра есть источная жила, и у золота место, где его плавят. ¹²Но где премудрость обретается? и где место разума? ¹³Не знает человек цены ее, и она не обретается на земле живых. ¹⁴Бездна говорит: не во мне она; и море говорит: не у меня. ²⁰Откуда же исходит премудрость? и где место разума? ²¹Сокрыта она от очей всего живущего и от птиц небесных утаена. ²²Аваддон и смерть говорят: ушами нашими слышали мы слух о ней. ²³Бог знает путь ее, и Он ведает место ее. ²⁴Ибо Он прозирает до концов земли и видит под всем небом. ²⁵Когда Он ветру полагал вес и располагал воду по мере, ²⁶когда назначал устав дождю и путь для молнии громоносной, ²⁷тогда Он видел ее и явил ее, приготовил ее и еще испытал ее ²⁸и сказал человеку: вот, страх Господень есть истинная премудрость, и удаление от зла - разум.

Возникает такое ощущение, что последние слова «страх Господень есть истинная премудрость, и удаление от зла – разум», это и есть ответ. Это не ответ. Чтобы правильно понять книгу Иова, надо понять, что она вся как бы испещрена ложными ответами на правильно поставленные вопросы. Иов здесь показывает премудрость и разум как часть вселенского устройства мира – вот и ветер, дождь и молния громоносная, и так далее – и он прав в этом. Ему, в сущности, Бог в конце именно так и ответит, показав всё это устройство мира, и Иов поймет это ни головой, ни словами, а как-то иначе почувствует в этом мудрость Божию, которая в мире заключена. И это, если можно так выразиться, несловесный ответ на крик Иова. А так, как сказано «страх Господень есть истинная премудрость, и удаление от зла – разум» – это цитата из Псалмов и из книги Притч. Но это ответ, достойный друзей Иова, а не самого Иова, поэтому к этим словам надо бы поставить вопросительный знак, потому что если бы всё было так просто – страх Господень и удаление человека от зла – то все проблемы наши решились бы. Но они у Иова не решены: страх Господень у него был, удаление от зла у него было, и что? Вот он сидит на мусорной куче. Не ради себя, заметьте, он сидит на мусорной куче, не потому что он в чём-то виноват. Он сидит на мусорной куче ради всех нас, людей. Потому что через эту трагедию совершается Замысел Божий обо всём человечестве. Вот какого тут порядка ответы, а не просто, как это сказано в 28-м стихе.

И наконец уже идет конец речей Иова – 30-я глава, 20-й стих (это он Богу говорит):

²⁰Я взываю к Тебе, и Ты не внимаешь мне, - стою, а Ты только смотришь на меня.²¹Ты сделался жестоким ко мне, крепкою рукою враждуешь против меня. ²⁶Когда я чаял добра, пришло зло; когда ожидал света, пришла тьма.

После этого одностороннего монолога Иова, обращённого к Богу, следует ещё выступление четвёртого участника дискуссии из друзей Иова, которое, впрочем, тоже никаких проблем не решает. После этого, в 38-й главе, наконец-то, как Иов и призывал, к нему является Бог:

¹Господь отвечал Иову из бури и сказал: ²кто сей, омрачающий Провидение словами без смысла? ³Препояшь ныне чресла твои, как муж: Я буду спрашивать тебя, и ты объясняй Мне: ⁴где был ты, когда Я полагал основания земли? Скажи, если знаешь.

Дальше вопросы со стороны Бога, которые описывают, как Бог устроил землю, и все время к Иову: «ну, ты это знаешь? ты это понимаешь? может быть, ты сам это устроил?». Например, вот как кончается эта 38-я глава:

³⁹Ты ли ловишь добычу львице и насыщаешь молодых львов, ⁴⁰когда они лежат в берлогах или покоятся под тенью в засаде? ⁴¹Кто приготовляет ворону корм его, когда птенцы его кричат к Богу, бродя без пищи?

И дальше как бы претензия уже Бога к Иову. Её назвать претензией, впрочем, не совсем правильно, она выглядит так с точки зрения Иова – как некое обвинение со стороны Бога, что Иов говорит о том, чего не знает. А на самом деле это не обвинение, это поучение со стороны Бога, в котором Бог показывает Иову более широкую картину, в которую вкладывается страдание Иова. И одним из важнейших элементов этой картины является то, что в мире есть зло фундаментальное, мощное, с которым Бог, в каком-то смысле, призывает Иова бороться (но об этом ещё дальше).

39-я глава, 31-й стих:

³¹И продолжал Господь и сказал Иову: ³²будет ли состязающийся со Вседержителем еще учить? Обличающий Бога пусть отвечает Ему. ³³И отвечал Иов Господу и сказал: ³⁴вот, я ничтожен; что буду я отвечать Тебе? Руку мою полагаю на уста мои. ³⁵Однажды я говорил, - теперь отвечать не буду, даже дважды, но более не буду.

Что эти слова означают? Значат ли они, что Бог – такой сильный, мощный, а я такой червяк, как же я посмею с Богом разговаривать? Вряд ли. Всё, что Иов говорил до этого, показывает, что, хотя он и считает себя таким червяком, смелости у него достаточно, чтобы и говорить с Богом, и обвинять Бога. А тут он полагает руку на уста свои. Почему? Видимо, в том, что Бог ему сказал и в этой мировой картине, которую Бог показал ему, он уже что-то увидел, и почувствовал, и понял, что говорить словами не имеет смысла, а надо слушать и смотреть на то, что Бог ему покажет дальше. А дальше Бог продолжает, показывая ему двух странных созданий – бегемота и левиафана, которые с виду похожи на каких-то реальных животных (бегемот – гиппопотам, который водится в африканских реках, но у него есть второй смысл, а левиафан вообще непонятно что такое – какое-то гигантское животное, судя по всему, в нашем мире как таковое вообще не существующее).

10-й стих 40-й главы:

¹⁰Вот бегемот, которого Я создал, как и тебя; он ест траву, как вол..

И дальше ключевой 14-й стих:

¹⁴это - верх путей Божиих; только Сотворивший его может приблизить к нему меч Свой.

И дальше про левиафана (20-й стих):

²⁰Можешь ли ты удою вытащить левиафана и веревкою схватить за язык его? ²²будет ли он много умолять тебя и будет ли говорить с тобою кротко? ²³сделает ли он договор с тобою, и возьмешь ли его навсегда себе в рабы?.²⁷Клади на него руку твою, и помни о борьбе: вперед не будешь».

41-я глава, 2-й стих – продолжается о левиафане:

²Нет столь отважного, который осмелился бы потревожить его; кто же может устоять перед Моим лицем?⁶Кто может отворить двери лица его? круг зубов его - ужас; . ⁷крепкие щиты его - великолепие; они скреплены как бы твердою печатью; ¹¹из пасти его выходят пламенники, выскакивают огненные искры; ¹²из ноздрей его выходит дым, как из кипящего горшка или котла. ¹³Дыхание его раскаляет угли, и из пасти его выходит пламя. ¹⁴На шее его обитает сила, и перед ним бежит ужас. ¹⁶Сердце его твердо, как камень, и жестко, как нижний жернов. ²³Он кипятит пучину, как котел, и море претворяет в кипящую мазь; ²⁵Нет на земле подобного ему; он сотворен бесстрашным; ²⁶на все высокое смотрит смело; он царь над всеми сынами гордости.».

Кого нам напоминает этот левиафан во всей этой картине – дракона какого-нибудь! А слово «дракон» (его корень) используется во многих европейских языках для обозначения дьявола. И все комментаторы согласны в том, что этот странный левиафан, который не похож ни на одно животное, реально существующее в мире, – это художественный образ для дьявола, который отец гордости, как здесь сказано, перед ним бежит ужас, сила – да, всё это правильно. То есть, Господь объясняет Иову, что, помимо Него, Бога, в мире есть ещё вот такая мощная сила, хотя и созданная Богом (дьявол – увы, тоже тварь Божия), но, к сожалению, эта сила – источник угрозы, источник зла. И Бог призывает Иова (насмешливо так) бороться с ней: ну, что, можешь ли бороться с ним? Иов, конечно, при взгляде на всё это должен бы сказать (в общем, что-то подобное он и говорит): ну, куда мне, ничтожному, с таким левиафаном бороться! А на деле сам-то он с ним борется, и уже его победил. Потому что к этому моменту в этой дискуссии, инициированной дьяволом, Иов уже вышел победителем, Иов переступил ту границу общепринятых мнений и суждений о Боге, которые излагают его друзья, и встал, если так можно выразиться, вместе с Богом по ту сторону какого-то незримого стеклянного барьера, которым дьявол хотел бы огородить человечество (как в тюрьмах между заключенными и теми, кто приходит их посещать, – стеклянная перегородка). Изнутри этого барьера разговаривают с Богом друзья Иова. А Иов хочет встать по ту сторону этой перегородки, и попадает туда, когда ему является Господь. И в этом – победа. Иов, конечно, физически не может уничтожить дьявола – это сможет только Христос, да и то не сразу, – но он побеждает замысел дьявола о человечестве. В итоге, кто победил в споре Бога с дьяволом? Победил Бог. Бог – и Иов. А дьявол потерпел поражение. Об этом, в сущности, говорит последняя 42-я глава.

¹И отвечал Иов Господу и сказал: ²знаю, что Ты все можешь, и что намерение Твое не может быть остановлено. ³Кто сей, омрачающий Провидение, ничего не разумея? - Так, я говорил о том, чего не разумел, о делах чудных для меня, которых я не знал. ⁴Выслушай, взывал я, и я буду говорить, и что буду спрашивать у Тебя, объясни мне. ⁵Я слышал о Тебе слухом уха; теперь же мои глаза видят Тебя; ⁶поэтому я отрекаюсь и раскаиваюсь в прахе и пепле.».

От чего он отрекается? От всего того, что он говорил о Боге? От того, что человеку нужен посредник между человеком и Богом? От того, что жизнь этого мира устроена неправильно и что злые благоденствуют, а добрые гибнут? Нет! Он отрекается от своей попытки выразить словами и у Бога тоже потребовать словесного объяснения тому, что словами не объяснимо и никакой логикой не выразимо. От этого он отрекается. Он, может быть, в какой-то степени отрекается и от несколько эгоцентричного отношения к своей беде – вот, я сижу на этой куче, мне плохо. А ему Бог показал картину гораздо более широкую. Как вы понимаете, таких Иовов не один, а по всему миру этих Иовов в каждом времени полным-полно. И вот от этой фокусировки на себе, наверное, он тоже отрекается.

Но отрекается ли он от Бога? Ведь дьявол хочет, чтобы он отрёкся от Бога – с этого начинается книга. Дьявол хотел, чтобы Иов сказал, что в этом моём несчастье я больше не с Богом. Да нет, конечно, не отрекается! Чем это несчастье становится труднее объяснимым, а оно с каждой главой становится всё труднее объяснимым, тем с каждым шагом Иов всё сильнее и сильнее подтягивается к Богу. Необъяснимость этой ситуации – это сила, которая его всё время отталкивает от Бога, а он силой веры своей, силой любви своей к Богу всё время к Богу подтягивается. Ведь то, что Иов хочет судиться с Богом, не значит, что он Бога не любит. Мы по семейным отношениям знаем, что когда в семье происходят, так сказать, разборки, то это далеко не всегда означает, что там нет любви. Как раз это и есть выражение любви – стремление выяснить, отчего возникли какие-то нелады, недоразумения. Поэтому, хотя с виду Иов отрекается, и признаёт, что он кругом не прав, он, с точки зрения Бога, прав по большому счёту, прав в главном. И поэтому финал этой книги – таков (Глава 42):

⁷И было после того, как Господь сказал слова те Иову, сказал Господь Елифазу Феманитянину: горит гнев Мой на тебя и на двух друзей твоих за то, что вы говорили о Мне не так верно, как раб Мой Иов. ⁸Итак возьмите себе семь тельцов и семь овнов и пойдите к рабу Моему Иову и принесите за себя жертву; и раб Мой Иов помолится за вас, ибо только лице его Я приму, дабы не отвергнуть вас за то, что вы говорили о Мне не так верно, как раб Мой Иов. ⁹И пошли Елифаз Феманитянин и Вилдад Савхеянин и Софар Наамитянин, и сделали так, как Господь повелел им, - и Господь принял лице Иова.».

Дальше начинается, я бы сказал, несколько юмористический и даже саркастический финал этой книги, который воспринимать, что называется, без крупицы соли нельзя.

¹⁰И возвратил Господь потерю Иова, когда он помолился за друзей своих; и дал Господь Иову вдвое больше того, что он имел прежде. ¹¹Тогда пришли к нему все братья его и все сестры его и все прежние знакомые его, и ели с ним хлеб в доме его, и тужили с ним, и утешали его за все зло, которое Господь навел на него, и дали ему каждый по кесите и по золотому кольцу.

Услышим улыбку в этих словах насчёт кеситы (это аналог монеты того времени) и золотого кольца. Ну, всё, теперь, конечно, полностью утешен, раз он получил эти кеситы и золотые кольца.

¹²И благословил Бог последние дни Иова более, нежели прежние: у него было четырнадцать тысяч мелкого скота, шесть тысяч верблюдов, тысяча пар волов и тысяча ослиц. ¹³И было у него семь сыновей и три дочери.( новых). ¹⁴И нарек он имя первой Емима, имя второй - Кассия, а имя третьей - Керенгаппух. ¹⁵И не было на всей земле таких прекрасных женщин, как дочери Иова, и дал им отец их наследство между братьями их ¹⁶После того Иов жил сто сорок лет, и видел сыновей своих и сыновей сыновних до четвертого рода; ¹⁷и умер Иов в старости, насыщенный днями.

Исходная версия книги Иова, которая идёт из какой-то непонятной древности, простая, плоская версия, с которой всё, видимо, началось, скорее всего, этим и кончалась: да, Иов пострадал, но Господь его вознаградил. На том уровне, на котором идёт изложение всего остального в этой книге, в новом варианте, появившемся после Вавилонского пленения, как смотрится этот финал – что ему и золота нанесли, и скота у него вдвое больше, и новые дети у него появились? Что, теперь он должен быть полностью счастлив – Бог его более чем вознаградил за все его страдания? В рамках той глубины, которая есть во всём остальном, это можно воспринять только с улыбкой. Такое вот вознаграждение достойно было бы друзей Иова, вот их так можно было бы вознаградить, но не его. Поэтому на самом деле это не награда Иову, это не ответ Иову. В этой книге Иов страдает, в сущности, от имени всего человечества и ради всего человечества. И достойной ему наградой за все его страдания может быть только одно – спасение всего человечества ото всего того, что в мире происходит – в сущности, от дьявола. И мы только сегодня уже понимаем, что – да, это спасение пришло в лице Иисуса Христа. И поэтому ответ Иову – только Иисус Христос, а не золото, сыновья, дочери и скот. Иисус Христос – спасение всему миру.

Начнем теперь богословский разбор этой книги прежде, чем читать детально, по отдельным стихам. Начнем с темы теодицеи – оправдания Бога, потому что, в подавляющем большинстве всех книг об Иове считается, что главное содержание этой книги – это теодицея. Самый примитивный подход к проблеме теодицеи такой: ведь Иов в итоге признал свою неправоту, и признал, что Бог прав. Вот и оправдание Бога – Иов сам признал. Что тут ещё какие-то претензии Богу предъявлять. А как же Освенцим? Но раз Иов признал, что Бог прав, значит и в Освенциме Бог прав тоже, и во всём остальном.

Это, конечно, очень примитивный подход к этой книге, она включает в себя элемент теодицеи, но она совершенно к ней не сводится. Я бы сказал, что теодицея – даже не самое главное в этой книге. Самое главное в этой книге – это расширение той связи с Богом, которая в тексте сначала начинается у самого Иова, а потом, по мере того как мы вдумываемся в эту книгу, эта связь с Богом переходит и в нас – уже в наше реальное, личное, а не книжное. Связь с Богом расширяется оттого, что мы эту книгу прочли. Как минимум, она расширяется в том плане, что бо’льшая часть того, что для нас Бог – это не Сам Бог Живой, а это образ Бога. По бо’льшей части, когда я употребляю слово «Бог», – это некий образ Бога, который есть у меня в голове. А когда Бог Живой входит в жизнь, то это ой–ой-ой. Как Павел писал: «Страшно впасть в руки Бога Живого», а за ним это подхватывает Достоевский. Это, в сущности, говорит и Иов. Как сам-то Иов понимает, что с ним произошло? Для него Бог был Тот, Кому мы молимся, какой-то удалённый, а тут Иов впал в Его руки. То есть эта книга расширяет образ Бога в нас самих, образ, с которым, в основном, мы имеем дело в жизни, и у нас возникает в наших душах новое отношение к Богу. А ведь наши души – это та самая почва, на которой, как говорил Иисус Христос, Господь сеет Своё семя, сеет Своё слово. И как мы воспринимаем это семя, это Слово – Евангелие, например, так оно и растёт в нас. Эту почву надо подготовить – и вот книга Иова эту почву для более глубокого, правильного понимания Евангелия в нас эту возделывает, вспахивает.

Теодицеей в буквальном смысле этого слова (оправданием Бога) занимается в этой книге не Иов, теодицеей занимаются друзья. Причём они ею занимаются, пытаясь подойти то с одного, то с другого конца, чтобы Бога как-то оправдать, потому что их друг, совершенно праведный и невинный, сидит на мусорной куче в язвах – так надо же как-то к этой ситуации подъехать, чтобы найти в ней оправдание Бога. И вот три друга, каждый тремя способами, пытаются оправдать Бога, и ещё вступает четвёртый, который тоже пытается оправдать Бога, и всё это, как оказывается, ложные пути оправдания Бога – в последней главе Бог говорит, что они неправильно о Нём говорили. Почему? Почему возникают все эти ложные пути? Потому что это понимание Бога только умом, логикой, которое только и используют его друзья. Логика – это такое рефлективное свойство человека (а рефлексия – это отражение), и в наших головах оно создаёт нечто вроде лабиринта из зеркал, в котором отражается Бог. Я в такой лабиринт из зеркал однажды попал: отражение-отражение-отражение-отражение… как отличить, где на самом деле то’, что отражается, а где отражение 1-го уровня, отражение 2-го уровня, отражение 3-го уровня и так далее. Вот в таком лабиринте ходят эти друзья, запутываются. Отражение 1-го уровня здесь – это понимание нами с вами того, что, собственно, происходит в книге Иова, понимание сюжета. Мы понимаем с самого начала более правильно, чем Иов и его друзья, потому что мы с самого начала знаем, что там дьявол был задействован. Это первый уровень рефлексии. Второй уровень рефлексии – это то, как мы из книги представляем себе, как Иов и друзья понимают ситуацию. И мы понимаем, что они ситуацию видят не полностью, не зная, что там, в этой ситуации, есть дьявол. Ну, и друзья, конечно, её понимают не полностью, причём они эту ситуацию понимают то так, то этак, и эти «то так, то этак» – это всё новые и новые отражения в этом зеркальном лабиринте рефлексии. И есть ещё третий уровень рефлексии (я просто дальше не хочу забираться). Это то, как мы сами понимаем, читая эту книгу, то’ как друзья понимают, то’ как Бога понимает Иов. То есть, Иов что-то думает о Боге, его друзья как-то это интерпретируют в своих головах, и не очень правильно. А мы с вами, читая книгу, интерпретируем уже в своих головах то, как эти друзья всё это понимают – и мы тоже с вами при этом ошибаемся, конечно же, потому что в книге это не так всё однозначно написано, там можно и так понять, и этак, там есть и проблемы с еврейским языком, и так далее. То есть, вот такой лабиринт в этой книге, и как найти в этом лабиринте Бога? В греческой мифологии о Лабиринте, по крайней мере, был в центре Лабиринта Минотавр, это был такой страшный человеко-зверь, но он там, по крайней мере был. А в этом лабиринте всевозможных суждений о Боге, этого центра – истинный образ Бога – не найти, там его, скорее всего, нет. И главное, что сам автор этой книги, судя по всему, не знает, не претендует на то, чтобы дать нам некий истинный образ Бога – сказать, что вот этот друг говорил это правильно, а вот это – неправильно, а Иов говорил то правильно, а то неправильно, и сейчас мы все эти ошибки поправим, и это в итоге даст нам правильный ответ, как на арифметическую задачу. Нет, автор этого ответа не имеет, он не знает его сам. Он, написав эту книгу, в сущности, пустился в некое путешествие в незнаемое в поисках Бога. И нас он тоже, когда мы читаем эту книгу, вовлекает в путешествие в незнаемое в поисках Бога. А поскольку оно незнаемое, то что там на выходе будет, никто не знает – ни автор книги, ни мы, начиная её читать. И я хотел бы, чтобы, когда мы закончим чтение этой книги, каждый вышел из этого путешествия с чем-то своим, с каким-то своим образом Бога, отношением к Богу, которое от чтения этой книги обогатилось бы.

То есть, результатом не является некая теория – теодицея как оправдание Бога, не некая теоретическая формула, которая говорит о том, что Бог потому-то и потому-то прав в том, что Он делает, а результатом является принятие Бога на другом уровне. В Ветхом Завете познание Бога есть слияние с Богом, совокупление с Богом, соединение с Богом – это не просто чисто головное познание. Вот такое познание Бога и является целью автора этой книги. И герой этой книги вот так, в итоге, познаёт Бога, и нас призывает так Его познавать. А это словами, конечно, не скажешь, и никакой теорией теодицеи это не выразишь.

Оттого, что эта книга такова, что это не просто теоретическая теодицея, а она вовлекает нас в этот процесс поиска Бога, это одна из наиболее живых книг Ветхого Завета. Она тревожит, она беспокоит людей, которые веками её читают. И люди пытаются её даже продолжать. Один общеизвестный пример продолжения Книги Иова – это «Фауст» Гёте (ну, по-своему). Другой – это «Ответ Иову» который написал замечательный философ, психолог Карл Густав Юнг. Но это освоение книги Иова как чего-то такого, что нельзя просто так прочесть, сказать «да-да-да, всё хорошо, всё правильно» и успокоиться, началось-то ещё на этапе составления Библии. Тот самый Гамалиил, о котором мы читаем в Деяниях, который был учителем апостола Павла, был противником включения книги Иова в состав Библии. Он считал, что это очень сложно, собьёт людей с толку и будет для них соблазном. Даже ещё до Гамалиила, в более раннее время существовали какие-то переработки книги Иова для более простых читателей. Есть такой таргум Иова, перевод на арамейский язык), который очень сильно упрощает, и все сложности, о которых я говорил, оттуда устраняются. Есть ещё книга примерно того же времени, которая называется «Завещание Иова», которая тоже даёт нам Иова, что называется, адаптированного (как тексты для детей бывают адаптированные).

Христианство, конечно же, тут же почувствовало, что это наша книга, и приняло её, и даже в Новом Завете, в Послании Иакова в 5-й главе есть ссылка на Иова, как на кого-то, кто является предшественником христианства. Дальше многие христианские богословы с очень раннего времени давали обильные комментарии к книге Иова – ну, например, Григорий Великий. В Средние века известен очень большой комментарий к Иову Фомы Аквинского (который, кстати, так и не доведен до конца, а занимает несколько томов). И по сегодняшний день книга Иова значима для христиан именно с христианской точки зрения. Когда читается книга Иова у нас, в Православной Церкви, то она читается на Страстной неделе, то есть, как некое предвосхищение Христа. Эта связь со Христом проявилась, конечно, только тогда, когда Христос реально явился в Новом Завете, но она заложена в книге Иова изначально, и для читателей – современников этой книги наверняка все эти аспекты были пока еще просто непонятны, недоступны.

Теперь о «Фаусте». Фауст – это развитие Иова. Это очень редко, когда кому-то удаётся к библейской книге что-то добавить. А вот Гёте это удалось – почему? Потому что он влез в душу своего героя Фауста. Фауст – это исследование его души, не внешних событий, а именно души. В книге Иова душа Иова, его психология, все эти психологические перипетии не представляют главного интереса, потому что главная проблема книги Иова – проблема богословская. Главная проблема книги Иова не душа Иова, а Бог. Главная проблема – понять Бога. А у Гёте в «Фаусте» совершенно нет проблемы «понять Бога», но есть тема – понять человека, Фауста. Конечно, это человек другой эпохи, новой эпохи, он гораздо больше похож на нас, чем на героя книги Иова. И, тем не менее, на мой взгляд, «Фауст» – это своего рода продолжение книги Иова, не зря Гёте так и начинает – со сцены на небесах – как и книга Иова.

Достоевский в «Братьях Карамазовых» упоминает Иова с двух противоположных позиций, выраженных двумя героями. Одна позиция – это Зосима, который показывает Иова как бы с классической точки зрения –терпеливый, праведник, явивший образец терпения и веры в Бога, Который несмотря ни на что человека не покидает. Не то что это неправильно – это правильно, но это далеко не весь Иов, и, может, не самое главное в нём. А вторая позиция – это Иван Карамазов, который тоже упоминает Иова, и уже сам становится на позицию Иова. Своими высказываниями Иван Карамазов мало что добавляет к тому, что уже сказано в книге Иова – к этим претензиям к Богу, но сам тот факт, что в этом герое, почти современном нам, тема Иова всё равно звучит и остаётся актуальной – это очень характерно.

Вообще, в русской литературе Иов как-то очень задевает нас за живое. Вот Лев Шестов, например, – у него целая книга так и называется «На весах Иова». Взвешивание всех этих безобразий окружающего нас мира и нас, людей, на каких весах, и что нам, погружённым в это зло, делать? Можно взвешивать на языке Евангелия – замечательно! Можно взвешивать на языке каких-то бытовых вещей (целесообразности, выгоды или потерь), а можно взвешивать на весах Иова – парадоксальных весах (Шестов вообще парадоксалист).

Третье – это книга Юнга «Ответ Иову», которая в отличие от «Фауста», которая пытается заглянуть внутрь души Фауста, ни больше, ни меньше, как пытается заглянуть внутрь Бога, при этом воспринимая дьявола не как что-то отдельное от Бога, а как что-то включённое в Бога. Это очень дерзко, и, несомненно, тут же вызывает оппозицию, критику, и так далее. Это тоже достойное продолжение книги Иова – попытка залезть внутрь Бога и понять, что в Нём происходит. Потому что в книге Иова, на самом деле, то, что происходит между Богом и сатаной, совершенно не объяснено, это тайна – почему Он этого сатану вообще терпит. Вот Юнг пытается в этом разобраться. Причём, что характерно, начав говорить о сатане, он невольно усваивает такой издевательский, ироничный, саркастичный сатанинский тон. То есть, он в этой книге нам в какой-то мере показывает, как на эту ситуацию Иова посмотрел бы сатана. А в книге Иова об этом ведь ничего не сказано. А сатана же смотрел на то, что происходит, и все слова, которые говорил Иов Богу, их же слышал и сатана, и где-то про себя, наверное, комментировал в таком характерном издевательском стиле. Вот такая непростая, ироничная интонация книги Юнга «Ответ Иову» осторожно нам намекает на то, как на эту ситуацию мог бы посмотреть сатана своими глазами.

Далее третья часть этого введения в которой затронуты ещё некие богословские проблемы книги Иова.

Запись 3 ВВЕДЕНИЕ 3 08-02-17

Мы продолжаем введение в книгу Иова. Это последняя, 3-я, часть этого введения, и то, что оно так долго продолжается, не случайно. Это связано с тем, что эта книга одна из самых трудных книг Ветхого Завета. Она, в каком-то смысле, требует от нас выломиться за рамки той привычной логики, в которой мы живём, и перейти к какой-то другой логике – если можно так выразиться, к логике божественной. Это то самое, что произошло с Иовом – в этом вообще весь смысл этой книги. Если это хотя бы в какой-то мере нам удастся после того, как мы завершим чтение этой книги, то мы будем читать Библию немножко по-другому, другими глазами, как неграмотные, которые наконец-то научились читать.

В прошлый раз мы говорили о проблеме теодицеи, то есть оправдании Бога. Многие так и воспринимают книгу Иова, как книгу, посвящённую теодицее, потому что Иов невинно пострадал, и, естественно, не зная о всей подоплёке этой ситуации, обвиняет Бога, и значит, смысл книги в том, чтобы доказать Иову, что Бог не виноват, что Бог тут ни при чём в этих бедах, которые Иова постигли. И по сей день очень многие эту книгу интерпретируют, как книгу, посвящённую именно теодицее. Это упрощение этой книги, которое выплёскивает ребёнка вместе с водой. В ней есть этот элемент теодицеи, несомненно, но если бы здесь речь шла только об оправдании Бога, то никакого Иова было бы не нужно, достаточно было бы речей его друзей. А весь смысл этой книги в том, чтобы показать, что эти плоские, хотя и благочестивые речи его друзей ни в какой мере не решают проблемы зла, которое постигло Иова, которое от дьявола исходит, а её решает явление Бога в конце. Но в каком смысле оно «решает» эту проблему? Зло никуда не девалось. Просто Иов начинает смотреть на мир, если можно так выразиться, глазами Бога, Который в конце ему является. И поэтому при этом то, что произошло с Иовом, нисколько не теряет своего ужаса, своей боли. То, что произошло с Иовом, остаётся, но этот ужас и эта боль как-то вписываются в общие очертания Вселенной, созданной Богом, и они не то что становятся менее болезненными (нет, может быть даже ещё и более болезненными), но они приобретают осмысленность.

Это проблема, которая есть по сей день. Вот какая, например, проблема у верующих благочестивых иудеев применительно к Холокосту (я это, как правило, называю просто словом Освенцим)? Они называют это просто словом Шоа – катастрофа. И современные еврейские богословы так и говорят, что мы не можем понять, в чём смысл происшедшего? Вот где Бог? В чём тут такой Замысел Бога, что он это позволил? Они находятся в этом плане в растерянности.

Христиане в этом плане, мне кажется, более точно определяют то страшное, что произошло (Освенцим и всё прочее) словом Холокост, что означает дословно с греческого «всесожжение». То есть, это жертвоприношение (всесожжение – это одна из форм жертвоприношения в Иерусалимском храме). А раз это жертва, то это, получается, не бессмысленно, эта страшная жертва страданий и смертей – она ради чего-то, она что-то такое даёт, что-то такое приносит. И в этом же и основной смысл книги Иова: не в том. что надо Бога оправдать в том страдании, которое постигло Иова (Бог в наших оправданиях вообще не нуждается, между прочим), а речь здесь о том, чтобы понять, каков смысл этого страдания в свете того, что произошло дальше. А что дальше произошло? Ответ Иову это даже не то явление Бога, которым кончается книга Иова – это ещё точка с запятой, это промежуточный этап. Ответ Иову – это Христос. Это формулировка, которую я почерпнул у Карла Густава Юнга (так и называется его замечательная книга «Ответ Иову»). Я в точности не помню, но, по-моему, это даже не он придумал, а идёт откуда-то из глубин христианского богословия, чуть ли не от Отцов Церкви, вот эта мысль, о том, что настоящий, полный ответ Иову – это Христос и Его крест. Иов в своём роде на кресте, он сидит на этой своей мусорной куче, но и Бог, если можно так выразиться, вместе с Иовом на кресте, причём не только в книге – это, в конце концов, художественное произведение, а реально, на этом христовом кресте Бог находится с теми, кто в Освенциме, кто в газовых камерах. Бог – тоже там, Он с ними. Это нисколько, как вы понимаете, не уменьшает остроты страдания в газовых камерах, а только ещё её увеличивает – если представить себе чётко, прочувствовать, что не только такие люди, как мы с вами, мучаются в этих камерах, а и Бог мучается там же вместе с ними, и в каком-то смысле ещё больше: каждый человек мучается сам по себе, а Бог мучается вместе со всеми и за всех – суммой страданий их всех. Надеюсь, не нужно доказывать, насколько решение таких проблем нужно в нашей жизни ежедневно, насколько нужен какой-то поворот нашей души, чтобы она к этим проблемам могла подойти и осмыслить их. Ну, мы, слава Богу, в Освенциме не были, но, во всяком случае, у многих в эту ситуацию попадали наши предки, родственники во время войны. А кроме того, никто ведь не знает, что ждёт нас завтра. Отсюда и острая актуальность книги Иова по сей день: не только теодицея, не только оправдание Бога и не столько оправдание Бога.

Главный элемент, который делает эту книгу более объёмной, более широкой, чем просто некая теодицея, это, конечно, то, что в ней появляется сатана. Это совершенно новый элемент в еврейском богословии. Нигде во всем Ветхом Завете образ сатаны не прописан так чётко и ярко, как в книге Иова. В Новом Завете, конечно, несколько раз появляется очень ярко сатана – и в сцене искушения Христа, и косвенно – в сцене страстей Христовых, в сцене Гефсиманского борения Христа. То есть, Новый Завет этот образ дьявола из Ветхого Завета взял, усилил, более чётко его показал. А вот в Ветхом Завете это практически единственное место, где он чётко выписан. И в каком-то смысле появление там сатаны даёт тем, кто считает книгу Иова просто теодицеей, очень удобную «отмазку», потому что это же не Бог всё придумал, это сатана всё придумал, он на Иова все эти беды наслал, можно сказать, своими руками. Так что «по ту сторону забора», стоящего между Богом и дьяволом, находится вся вина за страдания Иова. И хотя это объяснение, конечно, примитивизирует роль сатаны в книге Иова, многие так на это всё и смотрят по сей день. Это показывает, насколько эта книга сложна, насколько она в наши мозги, вышколенные школьной логикой, плохо вмещается. Тем не менее, конечно же, роль сатаны в этой книге фундаментальна. В этой драме без сатаны не было бы вообще ничего. Это, как если бы из «Гамлета» убрать короля Клавдия – ну и всё, и нет этой замечательной драмы. Так и тут. Всё дело-то как раз в том, что в мозгах и у Иова, и у его друзей сатаны нет, они о его существовании даже не подозревают. И тем более не подозревают, какую роль сыграл сатана во всём том, что произошло. У них модель такая, что есть только Бог в мире, и всё доброе от Бога, и всё злое от Бога. Причём, это гениальный автор книги Иова не сам придумал. Еврейское богословие на протяжении сотен лет, примерно до эпохи Вавилонского пленения, именно так и рассматривало мир. И мы это и у Пророков встречаем. Замечательный, гениальный пророк Исайя тоже разделяет эту дефектную картину мира, где всё, и хорошее, и злое происходит от Бога. И Иов просто говорит это в начале книги своими словами: «Что ж, мы от Бога доброе принимать будем, а злое принимать не будем?». Когда эти слова произносит Иов, то можно только проникнуться всяким уважением к этому человеку, что он так на мир смотрит, потому что в его модели мира, кроме Бога, никого нет. Но мы-то, люди христианской эпохи, что же, должны под этими словами Иова подписаться и любое зло принимать, потому что оно от Бога? Нет! Тогда получится, что зло, которое исходит от дьявола (типа Освенцима), мы тоже должны принять! Но разве этого от нас Бог хочет? Думаю, что нет. И в какой-то мере роль книги Иова в том, что она для нас открывает этот трудный выбор. Можно выбрать такое «решение» проблемы зла: то зло, которое нас постигает, это урок для нас от Бога, то, чем Бог нас поучает, наставляет на путь истинный, пусть даже иногда это бывает болезненно. Но это решение игнорирует дьявольское зло – что же, Бог этих людей, погибших в газовых камерах, так наставлял на путь истинный? Это уже не Бог, а что-то ровно противоположное получается. Поэтому многие формулируют так: «Бог после Освенцима». Это вопрос: как надо изменить, преобразовать наш образ Бога после того, как мы (человечество) с этим таким ярким злом столкнулись? Один из уроков, которые преподал нам дьявол с помощью Освенцима – это чтобы мы лучше усвоили уроки книги Иова, лучше поняли вот это, научились как-то различать то, что нам кажется злом, а на самом деле является уроком от Бога, и то, что является по-настоящему злом, происходящим от дьявола.

Если дьявола из системы, которую представляет собой книга Иова, мысленно удалить, то получается ровно то, что говорят друзья Иова, и что говорит сам Иов до того, как ему явился Бог. Он ведь тоже предъявляет Богу претензии в полной уверенности, что он из-за Бога сидит на этой мусорной куче, что таков непонятный Замысел Бога, и он просит объяснить: «за что Ты мне всё это послал?». В этой системе координат проблема зла просто неразрешима. Нам может иллюзорно казаться, что Бог, когда Он является в конце этой книги Иову, разрешает эту проблему Иова, показав Иову Самого Себя, Своё величие, Вселенную, которую Он создал. Оно-то, в каком-то смысле, так, но только надо учесть один важный элемент – что важной частью этой Вселенной, которую Он создал и показал Иову, является дьявол, который показывается Иову не в таком, конечно, виде, как его рисуют на картинах (фигура с рогами и копытами), а в виде бегемота, левиафана, в виде этого могущественного, воплощённого зла, с которым Бог несколько иронически призывает Иова бороться (ну, куда Иову бороться с таким левиафаном!). С другой стороны, тут не только ирония, потому что сам-то Иов с ним бороться не может, а вот с помощью Христа (Который есть ответ Иову) всё человечество, все мы, все новые Иовы, уже можем бороться с левиафаном с помощью Христа – силою не своей, а Его силой, и в этом смысле Христос – ответ Иову.

В гениальном замысле этой книги ключевой момент – то, что Иов не знает о существовании сатаны и всей этой прелюдии, которая происходит в 1-й главе, не знает, откуда это всё его постигло, что это ведь не Замысел Бога, это замысел сатаны. Да, Бог на него как бы даёт Своё согласие (скажем так, нехотя – я ещё скажу, почему Бог даёт Своё согласие), но, во всяком, случае это замысел сатаны. Иов, естественно, об этом не подозревает, думает, что это Замысел Бога, и эта его ошибка, эта его неинформированность играет фундаментальную роль в той пьесе, которую нам рисует книга Иова, потому что только это толкает Иова к выходу за пределы того логичного образа Бога, который представляют его друзья. Он только поэтому не удовлетворяется тем гладеньким богословием, которое представляют его друзья, а хочет выломиться куда-то дальше, к настоящему Богу. От этих ложных образов Бога (а он чувствует, что они ложные, что им чего-то не хватает) он хочет выломиться к Богу истинному, к Богу Живому. А если бы он знал, что всё это идёт от дьявола, ну, тогда бы он, наверное, сказал: «Ну, что ж, это от дьявола, Бог тут не виноват. Вот пострадал я от вездесущего в мире зла, сижу на мусорной куче, и что ж тут поделаешь!». И ничего не было бы, и того гениального прорыва к Богу Живому, который в этой книге есть, без сатаны не было бы. Если бы всё было так, как себе представляет Иов, или если бы Иов знал полностью, о том, как это всё происходило между Богом и дьяволом, то главного в этой книге не случилось бы. То есть, ключ к этой книге – что сатана есть, что свой замысел он осуществляет, и что при этом люди (Иов, да и мы сами) об этом замысле не знаем. Мы знаем сегодня, что сатана есть, он действует, но где? В мире происходит масса событий (включите телевизор). Это что, замысел дьявола так осуществляется? Или это человеческая история так развивается, или это Замысел Божий такими неожиданными способами происходит на наших глазах? Это очень трудно решить, и поэтому мы тоже в положении Иова, когда мы не знаем, откуда это происходящее зло: от дьявола или это какая-то сложная логика Божьего Замысла? Мы в этом смысле в положении Иова как раз и находимся довольно часто.

Есть такая пословица в учёной среде: все знают, что этого сделать нельзя, а кто-то один не знает – и он-то это и делает. Таков Иов. Его друзья всё знают, у них на всё есть ответ, и на то, почему Иов сидит на мусорной куче, а он не знает почему, у него нет этого ответа. А они его критикуют и даже смеются над ним (ты такой мудрый человек, а таких простых вещей о Боге не знаешь!). А он говорит: да, я этих простых вещей не знаю, и то, что вам кажется самоочевидным, для меня не самоочевидно. Именно это ключ к книге Иова и для нас тоже глубокое поучение. Мы очень легко принимаем то, что написано в Библии (раз это Библия, что же, мы с ней спорить, что ли, будем?). А на самом деле к этому всему надо подходить, как Иов, то есть, не считать это самоочевидным. Каждая строка, написанная в Библии, это плод огромных духовных трудов человечества на протяжении веков, трудов глубоких, мудрых людей, и часто было заплачено не просто потом и временем, а своей жизнью. Евангелие – достаточный пример. И поэтому такое отношение Иова – требовательное отношение к Богу, которое есть у Иова – тоже нам надо перенять, когда мы читаем Библию.

Теперь к главному вопросу. Главный вопрос, конечно, не в том, есть сатана или нет, книга Иова нам однозначно отвечает на это. Главный вопрос – почему Бог сатане потакает. Почему он соглашается на то, чтобы сатана произвёл этот эксперимент, если можно так выразиться, над Иовом? Притом, Он не то что даёт сатане карт-бланш – ни в коем случае. Ведь в конце, когда Он является Иову, показывая ему сатану в образе левиафана и бегемота, Он как раз призывает (хотя с некоторой иронией) Иова с ними бороться. То есть, ни в коем случае нельзя считать, что всё, что делает дьявол, Бог попускает и благословляет – нет! Но всё-таки, вот в данном, конкретном случае, почему Он данную ситуацию попустил?

Чёткий, логический ответ на этот вопрос дать нельзя, это то место, где наша школьная логика отказывает. Какая-то другая, парадоксальная логика вступает в действие. Я попытаюсь дать какие-то намёки на то, где может лежать ответ на вопрос, почему Бог это попустил. Во-первых, обращаю внимание на то, что тот эксперимент, который дьявол произвёл над Иовом, это не просто проявление дьявольской злобы, хотя конечно, дьявол злобен, он мучитель, он любит мучить людей, и обманывать, и так далее. Но в данном случае у него есть конкретная цель: доказать Богу, какие люди ничтожные, и даже лучший из них – Иов (ведь это же Бог говорит, что Иов лучший, или один из лучших людей, которые живут), доказать, что даже он ничего не стоит. И Бог соглашается на это испытание. Почему? Думаю, просто по той причине, что Бог в человека верит (сто раз это в Библии подчёркнуто), что Он принимает нас с вами такими, какие мы есть – грешных, ничтожных, слабых, неверных Богу, и так далее. Бог, в каком-то смысле, верит нам больше, чем мы верим в самих себя. И вот это про Иова. Бог, в лице Иова, верит в человечество и поэтому соглашается, демонстрирует Свою веру. А как Бог может продемонстрировать свою веру в человека? Забронировать человека от всяких испытаний, от всякого страдания, всякого зла? Так вера в человека не проявляется. И поэтому, мне кажется, одна из причин, почему Бог соглашается – из Своей веры в человека. А вторая причина – это то, что Бог в Освенциме, в газовых камерах, с теми, кто там умирает, но также Бог и с Иовом, на этой мусорной куче находится. Он страдает с ним тоже на этой мусорной куче, и причём не только вот с этим конкретным Иовом, который, в конце концов, является художественным образом, но Бог страдает со всеми замученными, униженными и оскорблёнными, которых на протяжении всей истории человечества – бесконечное количество, и в данный момент тоже. Бог с ними со всеми, можно сказать, в лице Иисуса Христа. Жертва Христа – это то, как Бог подходит к теме страдания и зла в жизни человечества: Он жертвует собой на кресте, и Он не отнимает и у нас, людей (в лице Иова, в данном случае) этой возможности пожертвовать собой. С Иовом ведь что оказывается – что его страдание – это своего рода Холокост. Это жертва ради того, чтобы одержать текущую победу над дьяволом – открытие нового образа Бога – и приблизить вот этим приход Иисуса Христа. Да, тут не линейная логика, а вот какая-то круговая. Эта книга сложна, но своей сложностью она открывает те грани образа Бога, которые ни одна другая книга Ветхого Завета не открывает – только в Новом Завете они открываются. А нам, наверно, надо попытаться Бога знать и понимать не так, как нам проще, а так, как Он есть на самом деле, а Бог на самом деле очень сложен. Он, как мы говорим, велик – даже не по размеру, а именно по Своей сложности, Своей глубине, Своей насыщенности, и по смысловым началам, которых в нашей человеческой жизни гораздо меньше, чем нам бы хотелось. Вот такого-то Бога, великого, в том числе, Своей сложностью, мы познаём вместе с Иовом через книгу Иова.

Одна из причин, по которым концепция теодицеи возникает как объяснение происшедшего с Иовом, в том, что Бог предполагается всемогущим. Мы говорим, что Бог всезнающий, Бог всесильный, вездесущий, Бог вечный и так далее. Я даже не буду останавливаться на довольно проблемном вопросе – откуда мы всё это знаем. Но что мы понимаем под словами, что Бог всемогущ. Как это? Допустим, в мире есть какое-то зло – вот Гитлер какой-нибудь появился. Мы как это себе представляем – что Бог, как Старик Хоттабыч, выдирает волосок из бороды и говорит «тох-тибидох-тибидох-тибидох» – и Гитлера нет? Не так! Бог не таким образом воздействует на нашу земную жизнь. Он действует не силой, а жертвой. Его всемогущество – это неограниченность самопожертвования Бога в лице Иисуса Христа.

Мы тоже можем чем-то жертвовать, особенно ради чем-то близких нам людей, но в принципе наши возможности самопожертвования ограниченны, мы в этом плане далеко не всемогущи. Мы над собой не имеем власти заставить себя пожертвовать чем-то своим во многих ситуациях, когда это надо, даже когда понимаем, что это надо. Бог в этом плане всемогущ. Его глубина доступной Ему жертвы – бесконечна, она простирается до смерти Его на кресте.

Ещё одно в связи с проблемой сатаны. Сатана ведь в конце этой книги никуда не делся. У нас в конце книги Иова возникает впечатление, что все проблемы Иова решены – вот у него новые дети, всё имущество, Бог его оправдал – как говорится, happy end произошёл. Какой же happy end, если сатана прекраснейшим образом продолжает действовать во Вселенной – автор книги Иова это прекрасно понимает! То есть, у него есть подтекст в этой книге, и этот конец несколько ироничен. Ну да, Иову всё вернули – но, во-первых, поставим себя на место Иова: новые дети, что, заменяют старых детей? Мы бы так хотели? А второе – этот happy end – это же ирония, потому что Сатана-то где? – при деле по-прежнему. Так что нельзя сказать, что всё устроилось. Может быть, в первоначальном варианте книги Иова, из которого это гениальное художественное произведение произошло, в том древнем прото-Иове, который восходит Бог весть к каким временам, там, может быть, и был такой happy end и был. Но автор этой книги, как говорится, всё перелопатил по-своему, в своём характерном, удивительном и парадоксальном духе. И далее: допустим, как кто-то интерпретирует, у героя, у Иова всё устроилось, потому что он на своё требование смысла получил ответ (и действительно, получил ответ – осмысленность происходящего ему была дана), но у нас-то, читающих эту книгу, ничего не устроено, у нас всё осталось по-прежнему. Проблема зла, осмысления зла возникает в нашей жизни чуть ли не каждый день, поэтому нельзя говорить, что в конце книги happy end – это ответ на что-то. Ответ – только Христос. Да и Христос – ответ тоже не окончательный, потому что мы же понимаем, что с приходом Христа всё не кончилось: и сегодня зла полным-полно. Окончательный ответ – Второе Пришествие Христа, Страшный Суд, Новое небо, Новая земля, Новый Иерусалим. Но это только существует для нас в надежде, в вере, а не в реальности.

И в конце книги Иова, и в том, как говорит Бог с Иовом, можно ощутить некую специфическую интонацию – она ироничная, и я даже сказал бы, несколько юродствующая. Между прочим, когда сам Иов говорит Богу эти слова: я хочу с Тобой судиться, и так далее – уже в этом есть некий элемент юродства. Но главное, когда Бог разговаривает с Иовом, Он тоже с ним разговаривает не таким серьёзным тоном, а тоже каким-то таким странным полунасмешливым тоном. И возникает такое ощущение, что и Бог немного юродствует по отношению к Иову, и конец этой книги, когда якобы происходит завершение всего, и Иову всё вернули, и он почивает на лаврах – это тоже ирония и юродство, уже со стороны автора и составителя этой книги. Это важный элемент – ирония, юродство (не думаю, что есть точное слово, чтобы обозначить эту интонацию), и эту интонацию воспроизводит Карл Густав Юнг в своей замечательной книге «Ответ Иову», которую я очень рекомендую, хотя она нисколько не проще самой книги Иова. Когда я впервые прочёл эту книгу Юнга, она очень меня поразила, не столько тем, что там написано, сколько тем, как это написано. Юнг как бы рассказывает нам историю Иова, пытаясь понять, что при этом внутри, в душе у Бога происходило, но как бы глазами дьявола. Даже не то, что глазами дьявола, а в той интонации, которую, с точки зрения Юнга, употреблял бы дьявол, если бы ему пришлось рассказать историю Иова. Вы только представьте, что было бы, если бы дьявол написал свою историю Иова. А ведь это же запросто – у нас есть история Освенцима, ну а если бы кто-то из организаторов Освенцима написал свою историю Освенцима? (Может, и написал). Вот также, примерно, и дьявол мог написать свою историю Иова, и она, несомненно, несла бы в себе эту характерную дьявольскую издевательскую интонацию. И вот Юнг в своей книге, с одной стороны, передаёт эту интонацию дьявола, и этот юродствующий взгляд на всё то, что произошло в книге Иова, а с другой стороны, Юнг очень мудро не впускает это в душу читателя, он всё-таки ставит какой-то барьер между этой иронической интонацией и тем, о чём он пишет. Я бы сказал так, что Юнг этой иронией делает некую прививку против дьявола. Что такое прививка? Это ослабленная болезнь, которая вызывает иммунную реакцию организма. Вот когда мы читаем книгу Юнга, мы получаем, как мне кажется, вот такую прививку против дьявольского взгляда на всё то, что произошло с Иовом.

Ну, и чтобы закончить тему сатаны: а какой вообще ответ на эту проблему сатаны? Кто должен дать ответ на проблему сатаны? Бог? Опять тох-тибидох-тибидох-тибидох – и нет сатаны в мире? Нет! Ответ на тему сатаны должны дать мы с вами – люди, должно дать человечество. Человечество, если можно так выразиться, должно пойти по стопам Иова. С ним должно произойти то, что произошло с Иовом, и это открытие, так сказать, нового образа Бога естественно сопряжено с преодолением, аннулированием, уничтожением возможности для сатаны действовать в наших душах. Потому что один из ключевых моментов того, как сатана действует в наших душах, это наше неумение различать, что от Бога, а что от сатаны, неумение различать, упрощённо говоря, добро и зло. А это неумение различать связано, опять же, в первую очередь с тем, что образ Бога в наших мозгах очень упрощённый, примитивный, поэтому мы Живого Бога, с которым мы в жизни встречаемся, часто просто не узнаём, как Христа не узнали очень многие из тех, кто в Его лице с Богом встретился. Это и у нас тоже происходит. Урок Иова достигается дорогой ценой – страданием, потерями. Этот урок видимо, человечество в своём историческом пути должно пройти, усвоить, и вот тогда (возвращаясь к теме Освенцима) мы воспринимаем и Холокост, и многое другое. А в нашей стране 30 миллионов погибших в войне – это жертвы ради чего? Это не теряет нисколько своей боли, но обретает смысл. Путь человечества туда, к Богу Живому, лежит через страдание, как это было в случае с Иовом.

Ещё один момент – об образе Бога. Образ Бога – это такая сложная штука. Это как бы рисунок, наша душа, наш разум рисует себе Бога. Понятно, что Бог невидим, и мы не знаем, как Он выглядит на самом деле, и мы рисуем Его так, что это может быть карикатурой, и даже злобной карикатурой в наших душах. Или это может быть дружеским шаржем на Бога, или может быть честной попыткой портретирования Бога, как дети рисуют портрет папы, и он редко бывает похож, но вот так мы рисуем, так рисуют наши души. И эти образы Бога могут накладываться и друг на друга, и на другие образы, которые есть в нашей душе. Когда мы, например, читали книгу Исайи, я подчёркивал, что у Исайи то и дело накладываются друг на друга образ Бога Израилева (Бога Отца в современной терминологии), образ Мессии (Иисуса Христа в современной терминологии), образ Израиля, как народа, и образ самого пророка, который говорит «я» в некоторых местах. Кто это говорит – Бог, Мессия, Израиль или это пророк от имени народа говорит, часто разобраться нельзя. И в книге Иова тоже есть как бы наложение разных прозрачек друг на друга, но только оно ещё глубже, это наложение разных образов Бога Живого и Самого Бога Живого. Когда мы встречаемся с рассказами друзей Иова, мы видим, что они, как в трёх соснах, блуждают в этом лабиринте различных образов Бога, которые есть у них в душах, и не могут вырваться к Богу Живому, и даже не хотят, потому что не понимают, что всё это образы Бога Живого, а Иов это понимает, и поэтому его и не устраивает ни один из их ответов, а ему нужен Бог Живой. И ответ Иову (то, что’ он в итоге получает) – это не очередная теория Бога, не очередной портрет Бога, а Бог Сам, реальный Бог.

Реальный посредник между Богом и людьми, которого требовал Иов, в итоге так и даётся не в виде какого-то теоретического образа, а в виде реального Иисуса Христа. Но в книге Иова, которая является художественным произведением, написанным за 500 лет до Христа, естественно, никакого конкретного упоминания о Христе нет. Но ведь Иов – это модель всего человечества, каждого из нас. Нам-то, как человечеству, как такому коллективному Иову, дан ответ – в лице Иисуса Христа.

Еще один момент, который очень редко отмечается. Мы видим, что в книге Иова главное её содержание – это диалог с Богом. Сначала, в лице этих друзей Иова, это диалог с пустотой, потому что они, говоря о Боге, при этом совершенно не вступают с Ним ни в какой контакт, говоря так, как будто они Его и так знают. Иов поначалу тоже не в диалоге с Богом, он только требует этого диалога, и в итоге его получает. То есть, участием Иова в диалоге с Богом является вопрошающий крик к Богу: «где Ты?» и «объясни мне!». И мы видим, что в итоге этого диалога Иов меняется. То, что в конце сказано, что он полагает руку на уста свои, и так далее – означает ли это, что Бог его подавил Своим величием, и Иов заткнулся? Да нет, конечно! Иов стал новым Иовом, другим Иовом – так, как человечество, познавшее Христа, стало другим человечеством. Важно это отметить – что Иов в ходе этой книги эволюционирует, он изменяется, и в конце книги этот новый Иов – он такой новый, такой нестандартный и необычный, что даже сам автор этой книги не может его описать какими-то конкретными словами, а только говорит устами Бога, что вот этот Иов – он, так сказать, правильный человек, и о Боге говорит правильно, поэтому Я его благословляю, и пусть он молится о вас – говорит Он друзьям Иова. Но вопрос, который очень редко задают: а в этом диалоге Иова с Богом Бог-то Сам меняется или нет? Или Бог остаётся таким как был в начале. Я думаю, что Он меняется, и в этом сила книги Юнга «Ответ Иову», её фундаментальный, так сказать, постулат – попытка разобраться, как Бог меняется в диалоге с Иовом.

Когда мы говорим, что Христос – это ответ Иову, мы же, с другой стороны, знаем по Евангелию от Иоанна, что Христос – у Бога от начала времён, и даже до начала времён: «В начале было Слово, и Слово было у Бога, и Слово было Бог». И это Христос. При чём тут Иов, если у Бога всё это было заранее предрешено? Это некая проблема нашего логического понимания Замысла Бога: мы только две альтернативы берём – либо у Него всё заранее предрешено, либо ничего не предрешено, а всё возникает по ходу пьесы. Как в нашей жизни – у нас же тоже ничего не предрешено, наша жизнь разворачивается непредсказуемым для нас самих образом. На самом деле Христос, конечно, присутствует в этом извечном образе, в вечном Замысле Бога, а, с другой стороны, для того, чтобы Христос в реальности явился, не в Замысле, а в реальности, в этой нашей жизни, как Иешуа из Назарета, для этого в Самом Боге должно произойти некое изменение, некое, так сказать, перешагивание через что-то. И стимулом для Бога к перешагиванию через какой-то внутренний барьер является, по книге Иова, именно этот диалог Бога с человечеством. В книге Иова это изображено в художественной форме. Ну, а если говорить о конкретной истории, то вклад нас, людей, человечества в Божественный Замысел – это то, что мы, видимо, где-то, когда-то, может быть, устами самого же автора книги Иова что-то сказали такое, что сподвигло Бога уже не на словах, не в Замысле, а в реальности, прийти в наш мир в виде Иисуса Христа. И это предвидено в книге Иова, потому что, если в неё вдуматься, то Бог в её конце тоже не остаётся таким, как в начале этого разговора с человеком.

Мы только вчера в нашем храме обсуждали книгу замечательного американского богослова Джона Хота, который связывает тему Бога, религиозную тему, с темой эволюции всего живого мира. Одна из фундаментальных идей Хота в том и состоит, что Бог для нас, с одной стороны, источник новизны в нашем мире, в том числе и в эволюции всего живого мира, вот почему из каких-то бактерий всё до нас дошло, и, наверно дальше ещё пойдёт. Это всё та самая новизна, которая идёт из Замысла Бога. А с другой стороны, в этом процессе и Сам Бог тоже эту новизну в каком-то смысле впитывает в Себя. Он не только источник новизны, Он и приёмник новизны, Он меняется в ходе этого эволюционного процесса. У Него не всё предрешено заранее, так сказать, до последней запятой, ни в коем случае.

Несмотря на то, что эта книга изображает диалог человечества (в виде Иова) с Богом, сама книга Иова – некий шаг в этом диалоге. Она нам не только этот диалог изображает, она сама есть некое высказывание человечества в этом диалоге, сделанное за 2500 лет до нас. И это высказывание, которое Бог слышит. Мало того, что мы читаем книгу Иова – Бог читает книгу Иова, и сделал из нее Свои выводы. И книга Иова продолжает работать, диалог продолжается. Она вовлекает нас, когда мы её читаем. И когда мы её читаем, то мы её пытаемся понять. Вот это наше умственное усилие понять эту Книгу, понять через неё Бога, понять, что нам Бог хочет сказать, вдохновивший эту книгу – это наше высказывание в диалоге с Богом. Поэтому для нас очень важно, как мне кажется, читать эту книгу с максимальной самоотдачей нашего интеллекта и нашей души, потому что, её читая, мы не просто разговариваем с Библией, а мы через неё разговариваем с Богом.

Запись 4 Глава 1 15-02-17

Теперь от введения в книгу Иова мы переходим к чтению этой одной из самых важных и, пожалуй, самой парадоксальной и поэтому трудной для нас книги Ветхого Завета.

¹Был человек в земле Уц, имя его Иов; и был человек этот непорочен, справедлив и богобоязнен и удалялся от зла. ²И родились у него семь сыновей и три дочери. ³Имения у него было: семь тысяч мелкого скота, три тысячи верблюдов, пятьсот пар волов и пятьсот ослиц и весьма много прислуги; и был человек этот знаменитее всех сынов Востока. ⁴Сыновья его сходились, делая пиры каждый в своем доме в свой день, и посылали и приглашали трех сестер своих есть и пить с ними. ⁵Когда круг пиршественных дней совершался, Иов посылал за ними и освящал их и, вставая рано утром, возносил всесожжения по числу всех их [и одного тельца за грех о душах их]. Ибо говорил Иов: может быть, сыновья мои согрешили и похулили Бога в сердце своем. Так делал Иов во все такие дни. ⁶И был день, когда пришли сыны Божии предстать пред Господа; между ними пришел и сатана. ⁷И сказал Господь сатане: откуда ты пришел? И отвечал сатана Господу и сказал: я ходил по земле и обошел ее. ⁸И сказал Господь сатане: обратил ли ты внимание твое на раба Моего Иова? ибо нет такого, как он, на земле: человек непорочный, справедливый, богобоязненный и удаляющийся от зла. ⁹И отвечал сатана Господу и сказал: разве даром богобоязнен Иов? ¹⁰Не Ты ли кругом оградил его и дом его и все, что у него? Дело рук его Ты благословил, и стада его распространяются по земле; ¹¹но простри руку Твою и коснись всего, что у него, - благословит ли он Тебя? ¹²И сказал Господь сатане: вот, все, что у него, в руке твоей; только на него не простирай руки твоей. И отошел сатана от лица Господня. ¹³И был день, когда сыновья его и дочери его ели и вино пили в доме первородного брата своего. ¹⁴И вот, приходит вестник к Иову и говорит: ¹⁵волы орали, и ослицы паслись подле них, как напали Савеяне и взяли их, а отроков поразили острием меча; и спасся только я один, чтобы возвестить тебе. ¹⁶Еще он говорил, как приходит другой и сказывает: огонь Божий упал с неба и опалил овец и отроков и пожрал их; и спасся только я один, чтобы возвестить тебе. ¹⁷Еще он говорил, как приходит другой и сказывает: Халдеи расположились тремя отрядами и бросились на верблюдов и взяли их, а отроков поразили острием меча; и спасся только я один, чтобы возвестить тебе. ¹⁸Еще этот говорил, приходит другой и сказывает: сыновья твои и дочери твои ели и вино пили в доме первородного брата своего; ¹⁹и вот, большой ветер пришел от пустыни и охватил четыре угла дома, и дом упал на отроков, и они умерли; и спасся только я один, чтобы возвестить тебе. ²⁰Тогда Иов встал и разодрал верхнюю одежду свою, остриг голову свою и пал на землю и поклонился ²¹и сказал: наг я вышел из чрева матери моей, наг и возвращусь. Господь дал, Господь и взял; [как угодно было Господу, так и сделалось;] да будет имя Господне благословенно! ²²Во всем этом не согрешил Иов и не произнес ничего неразумного о Боге.

Во введении в эту книгу я говорил, что эта первая часть, вероятно, присутствовала уже в прото-Иове, то есть, в той древней легенде, которая рассказывала более упрощённую историю, и там этот Иов был терпеливым, многострадальным – и только. Никаких острых вопросов он в этой легенде не задавал, а просто был примером того, как надо смиренно принимать все несчастья и страдания, не теряя при этом веры в Бога. В том первоначальном варианте дьявола, скорее всего, не было, да его и не могло быть, потому что еврейское богословие познакомилось с понятием дьявола только после Вавилонского пленения, видимо, почерпнув это понятие из контактов с персами, у которых было наследие зороастризма – картина этого тёмного духа, духа зла, который существует во вселенной. Тем не менее, есть некий намёк на то, что уже в ветхозаветное время, задолго до того, как книга Иова приобрела тот окончательный вид, в котором мы её сегодня читаем, уже тогда в еврейском богословии могло быть понятие дьявола, хотя, может быть, и не такое чёткое. Есть, например, место в 3-ей Книге Царств, в 22-й главе. Вот как там говорит пророк Михей царю израильскому и царю иудейскому Иосафату:

¹⁹ И сказал Михей: выслушай слово Господне: я видел Господа, сидящего на престоле Своем, и все воинство небесное стояло при Нем, по правую и по левую руку Его.

²⁰ И сказал Господь: кто склонил бы Ахава, чтобы он пошел и пал в Рамофе Галаадском? И один говорил так, другой говорил иначе.

²¹ И выступил один дух, стал пред лицом Господа и сказал: я склоню его. И сказал ему Господь: чем?

²² Он сказал: я выйду и сделаюсь духом лживым в устах всех пророков его. Господь сказал: ты склонишь его и выполнишь это; пойди и сделай так.

²³ И вот, теперь попустил Господь духа лживого в уста всех сих пророков твоих; но Господь изрек о тебе недоброе.

(это говорит пророк Михей, заключая эту сцену). Бог здесь выступает как некий соблазнитель, чтобы подтолкнуть Ахава к поступку, который Ахава погубит. А вот этот дух, который говорит с Богом, – он не то, чтобы дьявол, он лживый не по природе, но он чем-то всё-таки похож, некий намёк на дьявола в нём всё-таки есть.

Вот, пожалуй, единственное место, где я в Ветхом Завете нашёл, действительно, некую аналогию к тому, что мы читаем дьяволе в этой главе. Эта глава – зачин всей книги Иова, и как в музыкальном произведении тема задаётся буквально с первых же аккордов, так и тут – многое задаётся в этой книге с первых же аккордов. И, в частности, задается то, что книга Иова – это книга не ответов, а вопросов, и поэтому она так и начинается. Первые слова Бога, которые в этой книге произносятся, это вопрос. Вопрос сатане: «Откуда ты пришёл?». И дальше Господь задаёт ему еще вопрос: «Обратил ли ты внимание на раба моего Иова?», а сатана задаёт вопрос в ответ, и вообще всё то испытание, которое потом претерпит Иов, это своего рода вопрос Иову, вопрос в глубину его души – сумеет ли он стать чем-то большим, чем его друзья, в этом страдании. Удастся ли ему это страдание преобразить в какое-то такое качество, которое позволит ему прорваться за те пределы, которые ограничивают его друзей. Это испытание Иову, но это вопрос и сатане, испытание сатане. Сатана ведь считает, что если Господь ему, сатане, волю даст, то проявится, что власть сатаны над человеческим родом не знает пределов и не знает меры. То есть, сатана считает, что падшесть человеческого рода такова, что у него (сатаны) все козыри на руках. История Иова, таким образом, это испытание и для сатаны тоже, которое он не выдерживает. Это вопрос сатане от Бога – неявный, конечно. Тут много таких неявных вопросов.

Когда мы представляем себе чётко страдание, которое пережил Иов, у нас как бы отходит на задний план то, что это страдание даёт ему силы для того, чтобы совершить то, о чём говорит Христос – что Царство небесное даётся совершающим усилие. Только ценой страдания Иов получил силы на это усилие.

И ещё один момент об этих вопросах. Друзья Иова тоже некоторые вопросы ему задают. Но их вопросы – как бы не из глубины души, а из какого-то поверхностного слоя их ума. А Иов задаёт вопросы от всей своей природы, потому что его несчастья перевернули его всего, и задели его за живое. То есть, вопросы, которые им задаются, это вопросы, которые задаёт цельность человека. Между прочим, когда об Иове говорится здесь, что он непорочен и справедлив, эти слова – перевод двух еврейских слов «там» и «яшар», а они более точно переводятся как «цельный» и «прямой». И ответ Иову – это тоже цельность Бога: вот каков Бог, как Он есть, во всей Своей полноте. Отсюда невозможность выразить словами этот ответ, и отсюда то, что Иов этим ответом просто ошеломлён, потому что мы обычно имеем дело с каким-то маленьким отражением Бога (как в капельке воды отражается океан), а тут Бог во всей Своей полноте Иову предстал.

И сатана задаёт в этой книге вопросы в свой черёд. Его вопрос – «даром ли богобоязнен Иов?». Это, конечно, вопрос в его системе координат. В системе координат сатаны главным в устройстве всего мира является не жертва, как в системе координат Бога, а выгода. Мы в нашей потребительской цивилизации, в этом смысле, в большой мере живём в системе координат сатаны. Это не значит, что мы действуем по-сатанински, но наши мерки больше похожи на его мерки, чем на мерки Бога, Который всё мерит жертвенностью. Ну, а то, что во всём многообразии человечества, в котором есть и золото, а есть и примесь к золоту, сатана предпочитает работать как раз с грязной частью, с примесью, со стремлением людей к выгоде, это, конечно, результат того, что наш мир является падшим миром и даёт возможность сатане именно в этой системе координат работать с нашим миром. И то, что эта возможность есть – это вопрос, который сатана задаёт уже не Иову, а Богу. Он Бога, фактически, через Иова неявно спрашивает: в Твоей, Господи, системе координат, мир весь основан на жертве, и там Ты являешься главным жертвенным центром этого мира. Но не выходит ли так, что Ты единственный, кто в этом мире чем-то жертвует (вот как Христос на кресте), а больше никто – и все эти создания, вся эта тварь, и эти разумные люди – они ничем жертвовать не хотят? Вообще, образ сатаны, который складывается из книги Иова, а потом уже из Нового Завета – это образ такого создания, которое в своём ressentiment, в своей обиде и зависти по отношению к Богу, именно Богу хочет что-то доказать, и едкие вопросы ставит Богу. А люди для него – просто муравьи, они для него слишком мелки, и Иов для него в этой ситуации – это просто пешка на шахматной доске, с помощью которой сатана хочет что-то доказать Богу. Но, как видите, в итоге Иов оказывается далеко не пешкой. И это тоже один из вопросов, который Бог задаёт Иову: «сумеешь ли ты быть не пешкой?». И он сумел.

Когда мы говорим, что Христос – это ответ Иову, то надо при этом не забывать, что Христос – это ещё ответ на этот вопрос сатаны о том, есть ли в мире что-нибудь или кто-нибудь, кто, так сказать, даром, то есть бескорыстно богобоязнен. Христос Сам по Себе, может быть, и не был бы ответом на этот вопрос, потому что сатана сказал бы: «ну, это Божественная натура во Христе – конечно, Он от Бога унаследовал способности и стремление к жертвенности, а вот человек-то как?». Да, но Христос – Он же не просто Христос. Христос пришёл в наш мир как центр Церкви – Церкви, которую мы с вами представляем и миллиарды людей по всему миру. И то, что есть миллиарды людей, которые мыслят именно в Божественной системе координат, где центром является жертва, а не выгода (не говорю – живут, а мыслят, потому что мы не всегда умеем жить так, как мыслим, но, по крайней мере, мы мыслим в этой божественной системе координат) – это тоже ответ сатане. И первым ответившим был Иов. Таким образом, Христос – это ответ и Иову, и сатане одновременно.

Есть известная формулировка, которая отвечает на острый вопрос, почему, собственно, Бог позволяет сатане такие вещи проделывать с Иовом – убить его детей, его самого поразить болезнью. Это ведь выглядит как-то жестоко со стороны Бога по отношению к Иову. Ответ состоит в том, что Бог страдает при этом не меньше самого Иова. Я бы добавил, что Бог страдает не с Иовом, как мы можем сострадать рядом с больным человеком: мы ему сострадаем, но всё-таки страдания – его, а не наши. А Бог страдает в Иове. Ведь в человеке есть не только образ и подобие Божие, а в таком человеке, как Иов, в этой книге, уже есть Сам Бог, как во Христе – Сам Бог. Во Христе не образ Бога, а Сам Бог, в этом и состоит Божественная природа Христа. То есть, в Иове, можно сказать, Христос зарождается, и поэтому можно сказать, что это Бог страдает в Иове. Первый пример в Библии, когда Бог страдает в ком-то, это, мне кажется, история жертвоприношения Авраама. Это тоже история страдания Бога в Аврааме и в Исааке, а не сострадание Бога к ним где-то со стороны. Как это понимает Церковь, история Авраама и Исаака – это тоже шаг ко Христу. Авраам и Исаак тоже провозвещают, прообразуют собой Христа. То есть, везде на пути ко Христу, что в Аврааме, что в Исааке, что в Иове, Бог – не рядом с этой ситуацией или над этой ситуацией, а в этой ситуации, как Сам страдающий. Такова важная роль именно христианской перспективы понимания книги Иова, и её не понять из одного ветхозаветного богословия, каким бы глубоким оно ни было – а оно очень глубокое. И современное иудейское богословие тоже глубокое, очень глубокие люди в нём есть (один Бубер чего стоит!), и, тем не менее, из одного его книгу Иова не понять. Для её понимания существенным ключом является Христос.

Ещё один, чуть ли не важнейший вопрос во всей этой завязке книги Иова. Испытание Иова фактически в этой главе подано как совместное действие Бога и сатаны, каким бы диким нам это ни казалось. Они как бы действуют синхронно, организуя это испытание Иову. Причём проблема в том, что, поскольку Иов просто не знает, что существует отдельно Бог и отдельно сатана (как не знало этого все древнееврейское богословие), то для Иова в его восприятии ситуации получается так, что в том, что с ним произошло, действует благой, добрый Бог, в Которого Иов неуклонно верует, с верой и ни за что не расстаётся, и ни при каких испытаниях и ни под каким видом он не отдаёт своей веры в Бога. Но при этом эти действия доброго Бога содержат в себе очевидное зло. Можно сказать, что в картине мира Иова одновременно происходят два действия: «в кадре», то, что Иов видит, и «за кадром». «В кадре» действует известный ему Бог, а «за кадром» – неведомый ему дьявол. А на самом деле мы, читатели, которым автор показал, что происходит «за кадром», понимаем, что эта слитность – только в глазах Иова. Она потом, в развитии богословия, разделяется, когда приходит Христос, и в слитном образе выделяется Христос, как та ипостась Бога, которая и является главным противником сатаны, и делается очевидным не синхронное действие, а противостояние Бога и сатаны.

Этот вопрос – главный в замечательной книге Карла Густава Юнга «Ответ Иову» – книге трудной, проблемной, которая критиковалась. Может быть, потому она и критиковалась, что там рассматривается вся эта как бы слитность Бога и сатаны, да еще и поданная в подчёркнуто ироничном стиле. Но Юнг это не сам придумал. При внимательном чтении чувствуется ирония, которая есть в самой книге Иова. Эта ирония особенно проявляется в последних главах, когда Бог является Иову и с ним говорит совершенно явно ироничным тоном. Но и здесь, в этой первой главе, иронические нотки тоже чувствуются, уже не со стороны Бога, а со стороны автора. Ведь автор не как летописец – что видит, то и поёт. Нет, тут художественный замысел, в нём есть верхний слой, а есть и скрытые, подводные слои.

Когда мы читаем первую главу, да и всю эту книгу, невольно возникает вопрос: сатана к Богу, в Царство небесное входит, если можно так выразиться, просто открывая ногой дверь, как к себе домой. Что’ это означает? То ли, что этот сатана – необходимая часть твари Божией, такая часть твари, которая задаёт острые вопросы, в том числе, такие болезненные, как он задал Иову? Это то понимание, которое высказывает Мефистофель в «Фаусте» – знаменитые слова: «Я часть той силы, что вечно хочет зла, и вечно свершает благо», и эти слова взял эпиграфом к «Мастеру и Маргарите» Михаил Булгаков. При таком понимании сатана даже играет в какой-то мере полезную роль: зло, которое в мире существует как бы отдельно от него, вне его и без него, сатана выявляет, он на нём паразитирует. А есть и другая точка зрения: что сатана является источником всего зла в мире, что всё это зло происходит именно от него, что он является центром, средоточием этого зла. В этой главе два раза упоминается слово «зло», и Бог говорит об Иове «удаляется от зла». В этом есть некий подтекст, может быть, даже ироничный, потому что Бог говорит дьяволу, что Иов удаляется от тебя, что Иов тебя не хочет знать, что Иов от тебя отстраняется. Естественно, что сатана на это, конечно, должен возразить: от меня не отстранишься, сейчас я покажу! – и пытается показать, но, впрочем, безуспешно.

Ещё один момент. Когда Бог говорит, что Иов – единственный, нет такого, как он, на земле, что Бог имеет в виду? Ведь Он же, говоря эти слова, фактически подталкивает сатану на то, чтобы тот, как говорится, попробовал Иова на прочность. Как будто Он сатану к этому подталкивает. Я думаю, что уникальность Иова – это просто констатация факта. Наверное, праведники были и в то время, и в последующие времена, и до этого, но именно в нём единственном – зарождающийся Христос. И в этом смысле он, действительно, единственный. А Замысел Божий именно таков, чтобы противопоставить Христа сатане. И если это так, то, действительно, Бог пальцем Своим показывает сатане на Иова: ну-ка, попробуй себя на нём! А в конце этой книги, который в какой-то мере симметричен началу, Бог говорит Иову: «А вот левиафан (а левиафан – это символ сатаны) – попробуй ты себя на нём». Противопоставление Иова сатане, которое учиняет Бог, с точки зрения дьявола просто бред, потому что, как Сам Бог говорит Иову о левиафане, – как ты можешь против него стать? Он на тебя дунет, и тебя нет. Тем не менее, Бог инициирует это противостояние. Почему? Да потому, что Иов – это не просто Иов, а в Иове живёт будущий Христос, Который в какой-то мере в Иове зарождается.

И ещё один момент. Многое в художественном замысле этой книги, в частности, первой главы оставлено, так сказать, в подтексте (как Хемингуэй говорил, что литература должна быть подобна айсбергу – одна десятая над водой, а две десятых – под водой). Вот тут тоже очень многое – под водой. Зачем? Именно затем, чтобы побудить нас, читателей, читающих эту книгу, к вопросам. Мы должны задавать вопросы. Если мы не будем задавать вопросы, если мы эту книгу будем читать так: да-да, всё хорошо, всё правильно, это ведь Библия, какие тут могут быть вопросы – то эта Книга просто не будет работать. А она предназначена не для того, чтобы рассказать нам какую-то историю, а для того, чтобы работать в нас, чтобы из этих строчек выпрыгнуть в наши души, и начать в них работать, делая в какой-то мере Иовов Христом.

Теперь разберём по отдельным стихам то, что здесь написано.

«¹Был человек в земле Уц, имя его Иов; и был человек этот непорочен, справедлив и богобоязнен и удалялся от зла.».

Эта земля Уц – это где-то рядом с Израилем, но не Израиль, юго-восточнее Мертвого моря – Идумея, как она позже называлась. Это земля языческая, а не Израиль. Это нам, конечно, напоминает о Галилее языческой, откуда пришёл Христос (предсказывал ещё Исайя, что спасение придёт из Галилеи, и именно из Галилеи языческой, а не из Иерусалима). И уже здесь мы видим провозвестие этого. Непорочный, справедливый –эти слова «там» и «яшар» означают «цельный» и «прямой» именно потому, что Иов цельный и прямой человек – он просто в принципе не может хитрить, и он не может удовлетвориться теми полу-ответами на его вопросы, которые дают его друзья. Это именно полу-ответы, полу-правда, а поскольку Иов – человек цельный и прямой, ему нужна правда вся. Дальше описывается, конечно же, несколько иронично, богатство Иова:

²И родились у него семь сыновей и три дочери. ³Имения у него было: семь тысяч мелкого скота, три тысячи верблюдов, пятьсот пар волов и пятьсот ослиц и весьма много прислуги; и был человек этот знаменитее всех сынов Востока.

На самом деле не «знаменитее», а «больше»: сказано по-еврейски – «гадол». Представим себе эту картину: Иова, такого большого, больше всех – которого сатана протыкает, и воздушный шарик сдувается до своего естественного размера. В этом своём естественном размере, у него ничего нет, и в итоге он даже телом своим не владеет. И вот тогда-то это настоящий Иов – только тогда, когда все эти дополнения, все эти архитектурные излишества в виде этих тысяч скота, всё это с него снято. Только тогда Иов по-настоящему становится этим «там» и «яшар» – цельным и прямым.

⁴Сыновья его сходились, делая пиры каждый в своем доме в свой день, и посылали и приглашали трех сестер своих есть и пить с ними. ⁵Когда круг пиршественных дней совершался, Иов посылал за ними и освящал их и, вставая рано утром, возносил всесожжения по числу всех их [и одного тельца за грех о душах их]. Ибо говорил Иов: может быть, сыновья мои согрешили и похулили Бога в сердце своем. Так делал Иов во все такие дни.

Эта картина детей здесь не случайна, можно было бы вообще не говорить о детях. Она ставит ещё один очень острый вопрос, который в подтексте своём даже ясно не поставлен. Хорошо, Иов – праведник, а дети его – праведники? Ведь не они, а он за них приносит жертву. Может, это не передаётся: этот праведник умер – и всё, и кончились на этом праведники. Потом, может быть, завтра, родится ещё праведник, но в целом праведники уникальны, и не они определяют человечество. Поэтому праведность Иова – ответ сатане на его вопрос или нет? Это оставлено для нас с вами, чтобы мы подумали об этих детях Иова. То есть, может ли на проблему дьявола с человечеством, на этот вопрос сатаны к Богу – стоит ли человечество вообще того, чтобы Ты им занимался и жертвовал Собой ради него – может ли дать ответ один праведник, или даже пусть десять праведников?

А на самом деле – ответ даёт в Послании к Римлянам Апостол Павел, который говорит, что один человек может спасти всё человечество, если этот человек – Христос. Опять получается, что Христос – ответ Иову.

Теперь относительно богатства Иова. Такая картина, что раз человек праведен, и Бог его любит, то Бог даёт ему богатство, это совершенно ложная картина отношения Бога с праведными людьми. Она распространена по сей день (в основном, всё же, не в России, а на Западе, но от этого не легче). Это так называемое «богословие успеха»: если я живу хорошо, правильно, то Бог мне должен дать здоровье, богатство, успех, и так далее. А если не даёт, значит, я что-то не так делаю, значит надо подумать, как сделать так, чтобы Бог мною был удовлетворён и всё-таки дал мне то, чего я так хочу. В речах друзей именно это богословие успеха неявно всё время присутствует, и в этом одно из их отличий от Иова.

Ещё одна деталь – в 5-м стихе:

⁵может быть, сыновья мои согрешили и похулили Бога в сердце своем.

А в еврейском тексте «барху». Барак, браха – это благословение. То есть, здесь сказано «может быть, мои сыновья согрешили и благословили Бога в сердце своём». «Похулили» и «благословили» выражается одним и тем же словом в этой книге, и это можно, еврейский язык это допускает. И это ещё раз потом повторяется в 11-м стихе – сатана говорит Богу: если Ты у Иова всё отнимешь, благословит ли он Тебя? Опять это слово, и можно прочесть «не благословит ли он Тебя?», а можно прочесть «не похулит ли он Тебя?». И вот сам факт, что это ключевое слово употребляется в двух таких противоположных ролях – уже в этом отражается очень проблемная для нас двойственность между добром и злом, между сатаной и Богом. А ведь в том, что произошло с Иовом, его главная задача различить, разделить, что тут от Бога, а что тут не от Бога – что тут благословение, а что проклятие. Ещё в начале Библии, в книге Второзаконие, Моисей говорит еврейскому народу: два пути я перед вами полагаю – благословения, и проклятия – выбирайте. Естественно, нам это даже странно слышать – какой же дурак выберет путь проклятия, а не путь благословения? Так в том-то и дело – как тут одно и то же слово выражает и то, и другое, так и в жизни: вот стоит человек на развилке какого-то пути – и где тут благословение, а где проклятие? Всё смешано, не поймёшь, где тут что. Вот в этом-то вся проблема – понять, где в твоей жизни на твоём пути благословение, а где проклятие.

Дальше с 6-го стиха.

⁶И был день, когда пришли сыны Божии предстать пред Господа; между ними пришел и сатана. ⁷И сказал Господь сатане: откуда ты пришел? И отвечал сатана Господу и сказал: я ходил по земле и обошел ее.

Здесь некая деталь: сатана – не один из сынов Божиих. Сыны Божии обходят землю, служа Богу. Мы читали книгу пророка Захарии, где есть аналогичные картины коней, которых Бог посылает, чтобы они обошли землю, и совершили там некую работу на земле. Сыны Божии – это ангелы и слуги Божии, а про сатану здесь сказано, что он по земле бродит. У него никакой работы от Бога на земле нет. Он по земле ходит и ищет, где бы там чем-нибудь поживиться, найти, к чему бы там прицепиться, найти уязвимость для зла.

⁸И сказал Господь сатане: обратил ли ты внимание твое на раба Моего Иова? ибо нет такого, как он, на земле: человек непорочный, справедливый, богобоязненный и удаляющийся от зла.

«Обратил ли ты внимание» – по-еврейски там сказано так: «положил ли ты сердце твоё на раба Моего Иова» – это больше, чем «обратил внимание». Как можно эти еврейские слова интерпретировать? Взятые в отрыве от всего, что было до этого, может быть, нам эти слова трудно понять. Мне кажется, в замысле автора этот разговор Бога с сатаной – это не первый разговор, а очередной шаг в вечном разговоре Бога с сатаной о человечестве. И, между прочим, эту сцену именно так интерпретирует в Прологе «Фауста» Гёте, где разговор сатаны с Богом подан, как очередная беседа в ряду долгих, долгих споров Бога с сатаной о человеке.

⁹И отвечал сатана Господу и сказал: разве даром богобоязнен Иов? ¹⁰Не Ты ли кругом оградил его и дом его и все, что у него? Дело рук его Ты благословил, и стада его распространяются по земле; ¹¹но простри руку Твою и коснись всего, что у него, - благословит ли он Тебя?

Мне кажется, что это вопрос правомерный. Мы с вами, которые сами себя может быть, считаем богобоязненными людьми, должны задавать себе этот вопрос о нашей богобоязненности. Если, не дай Бог, нас какое испытание постигнет (как, например, многих богобоязненных евреев постигло испытание в Освенциме)? Я очень хорошо себе представляю, что для многих из них это испытание разрушило их веру в Бога. Поэтому вопрос сатаны – он злой, конечно, но правомерный: где в глубине души человека корень богобоязненности, его любви к Богу? Насколько он глубоко уходит? И никакими словами, никакими разговорами с этим человеком этот вопрос не решишь – он решается только испытанием. Это испытание является своего рода небольшим Страшным судом. Причём, по этой книге, на самом деле этому Страшному суду подвергается не просто Иов, как один человек, а в лице Иова всё человечество – каково отношение человека к Богу, человечества к Богу. Так что в этой книге мы имеем дело с неким предвосхищением будущей темы Страшного Суда. Но я хочу оговорить, что вопрос, может быть, и правомерный, и Сам Бог, кажется, не может Свою тварь, Своих людей от этого вопроса отгородить, потому что Он как учитель, а это как экзамен – ученик приходит на экзамен, и он должен своими силами сдать этот экзамен или не сдать. Но сатана задаёт этот вопрос в своём злобном, мучающем стиле. Мы видим дальше, в чём заключается это испытание, и это же мука, он Иова мучает, чтобы получить ответ на этот вопрос. Это вот такой сатанинский стиль, и тут уже речь идёт не о правомерном вопросе, а о другом, о том, что говорят и Исайя, и другие пророки, когда подчеркивают, что ассирийские и вавилонские цари, вроде бы, исполняли волю Божию, наказывая Израиль, а при этом Бог говорит: Я тебя самого (ассирийского, вавилонского царя) накажу. Так они же Его орудие, за что же их наказывать? А за то, что они выполняли эту свою миссию от Бога не в Божием, а в дьявольском стиле – с гордыней, со злобой, с мучением – вот так вносили дьявольскую примесь в Замысел Божий. Тот же стиль и тут.

¹²И сказал Господь сатане: вот, все, что у него, в руке твоей; только на него не простирай руки твоей. И отошел сатана от лица Господня.

Главная проблема в этом стихе – почему Господь не сказал сатане «не смей, ни в коем случае!». А потому же, почему, когда идёт война, царь не может не послать своего сына на войну, если это принц. Он может кого угодно не послать на войну – писца, конюха, но сына своего он не может на это сражение не послать. Вот и здесь Бог как бы не имеет права Иова от этого испытания забронировать. Брони для Иова нет – для кого-то есть, а для Иова нет. Потому что в Иове – Сам Бог, в виде зарождающегося Христа.

И вот с 13-го стиха начинается история несчастий, которые нападают на Иова по нарастающей. Причём всё это происходит вдруг – тут специально подчёркнуто, что ещё один вестник не успел договорить до конца, как приходит другой вестник. Это фирменный стиль зла, стиль дьявола – нападать вдруг. Почему? Может быть, потому что добро, самозащита добра, которая есть и в людях, и в устройстве всего мира, наверное, сильнее, чем зло, защитные механизмы добра сильнее, чем нападающая сила зла, но – медленнее. Чтобы добру сработать, нужно время. Вот возьмите историю Великой Отечественной войны. Как это быстро всё началось, и как долго-долго, с какими муками, с какими жертвами пришлось это зло нейтрализовывать. И так было всегда. Добро сильнее, но медленнее, чем зло, и поэтому зло всегда старается действовать быстро.

А второй момент – зло нарастает постепенно, как бы в несколько приёмов оно атакует Иова, и самый сильный удар – смерть детей – приберегает под конец. Говоря музыкальным языком, зло нарастает крещендо. Это тоже дьявольский приём, который направлен на изматывание, на уничтожение резервов психики Иова – что он уже подорван этими вестями о том, что всё его имущество погибло, и вот финальный удар, что погибли его дети. Он должен разрушить психику Иова, и вот в этот–то момент – по замыслу дьявола – он и должен Бога проклясть. Дальше мы увидим, что даже его жена считает, что это был бы правильный подход.

В 16-м стихе упомянут огонь Божий: «… огонь Божий упал с неба». Это намёк, который дальше разворачивается в полном объёме: напоминание, что очень легко приписать действия дьявола Богу. Понятно, что этот «огонь с неба» – огонь дьявольский, но поскольку считается, что Бог всем этим управляет, молнии посылает, и так далее, как какой-нибудь Зевес, то можно, естественно воспринять, что это всё от Бога. Но на самом деле – от дьявола.

И последние стихи, очень важные:

²⁰Тогда Иов встал и разодрал верхнюю одежду свою, остриг голову свою и пал на землю и поклонился ²¹и сказал: наг я вышел из чрева матери моей, наг и возвращусь. Господь дал, Господь и взял; [как угодно было Господу, так и сделалось;] да будет имя Господне благословенно!

В еврейском тексте сказано: «наг я вышел из чрева матери моей, наг и возвращусь туда (в чрево матери моей). Русские переводчики совершенно не могли с этим смириться (возможно, воспринимая это, как намек на реинкарнацию), и просто убрали это слово, а оно есть в еврейском тексте.

²²Во всем этом не согрешил Иов и не произнес ничего неразумного о Боге.

Скорее всего, этим (или аналогом в следующей главе) и кончался сюжет книги прото-Иова – что Иов выдержал испытание, претерпел, не отказался от Бога, сохранил веру в Бога, и так далее, но без тех вопросов, которые есть главное содержание той полной книги Иова, которую мы знаем.

И это не последнее испытание Иова. Следующее его испытание будет телесное – он будет поражён болезнью. Почему автор книги Иова делает в два приёма эти испытания? Мне кажется, потому, что первое испытание было уже в исходном прото-Иове, и автор хочет его сохранить, чтобы показать, что такой ответ, такое восприятие всего без вопросов, смиренное принятие воли Божией тоже возможно, это один из возможных ответов. Но книга Иова написана не ради этого ответа, а ради ответа другого – ответа, который представляет собой именно вопрос, острый вопрос Иова, крик Иова к Богу.

Второе испытание – то, когда автор и составитель книги Иова, видимо, уже выходит за пределы своего первоначального текста (прото-Иова). Ведь ни автор, ни Бог, ни сатана – никто, ни сам Иов, конечно, не знают, что из этого последнего испытания выйдет, то есть, сумеет ли Иов всё-таки прорваться к Богу Живому этими своими вопросами или он не взлетит, а упадёт туда, куда и хотел бы сатана – в потерю веры, потерю связи с Богом, отчаяние, и так далее. Второе испытание – это уже предмет второй главы.

Запись 5 Глава 2 22-02-17

Мы продолжаем чтение книги Иова второй главой, и я ещё раз хочу напомнить, что эта книга – одна из самых сложных для понимания книг Ветхого Завета, может быть, и самая сложная. Она по своей сложности сравнима с Евангелием. Вот так же, как при чтении, например, Евангелия от Иоанна, нам приходится сильно голову напрягать, так же и при чтении книги Иова. Голову тут приходится напрягать в двух отношениях. Первое – это то, что само сообщение, которое до нас хочет донести книга Иова, не простое. Главный смысл книги очень непростой. Этот смысл, к сожалению, на протяжении веков интерпретации книги Иова, из благих соображений пытались упрощать – уплощать – примитивизировать, а он на самом деле глубокий и сложный. А второе, что требует напряжения нашего ума, это гениальность автора книги Иова. Это же художественное произведение, у которого есть какой-то автор, несомненно, гениальный человек, не знаю даже, с кем его сравнить – ну, может быть, с Данте, и как у гениального писателя, у него каждое слово выверено, отшлифовано. Тут просто так употреблённых слов нет, и это требует напряжения при вчитывании в этот текст, и это создаёт ещё проблему перевода. Потому что мы-то читаем перевод, и я как раз стараюсь и сегодня хоть в какой-то мере дать представление о еврейском тексте, который стоит за этим, потому что в нём есть такие тонкости, которые по-русски не передашь. Я уже не говорю о том, что в книге Иова множество слов, которые встречаются из всей Библии только один раз – в этой книге – и поэтому мы не знаем, что они значат, мы можем только догадываться по самой книге. Таких слов, которые у библеистов называются hapax legomena (сказанное один раз), больше в книге Иова, чем в любой другой книге Библии, так что книга Иова и в плане языка требует очень большого внимания. Давайте прочтём, а потом подумаем, что эта вторая глава хочет до нас донести.

¹Был день, когда пришли сыны Божии предстать пред Господа; между ними пришел и сатана предстать пред Господа. ²И сказал Господь сатане: откуда ты пришел? И отвечал сатана Господу и сказал: я ходил по земле и обошел ее. ³И сказал Господь сатане: обратил ли ты внимание твое на раба Моего Иова? ибо нет такого, как он, на земле: человек непорочный, справедливый, богобоязненный и удаляющийся от зла, и доселе тверд в своей непорочности; а ты возбуждал Меня против него, чтобы погубить его безвинно. ⁴И отвечал сатана Господу и сказал: кожу за кожу, а за жизнь свою отдаст человек все, что есть у него; ⁵но простри руку Твою и коснись кости его и плоти его, - благословит ли он Тебя? ⁶И сказал Господь сатане: вот, он в руке твоей, только душу его сбереги. ⁷И отошел сатана от лица Господня и поразил Иова проказою лютою от подошвы ноги его по самое темя его. ⁸И взял он себе черепицу, чтобы скоблить себя ею, и сел в пепел [вне селения]. ⁹И сказала ему жена его: ты все еще тверд в непорочности твоей! похули Бога и умри. ¹⁰Но он сказал ей: ты говоришь как одна из безумных: неужели доброе мы будем принимать от Бога, а злого не будем принимать? Во всем этом не согрешил Иов устами своими. ¹¹И услышали трое друзей Иова о всех этих несчастьях, постигших его, и пошли каждый из своего места: Елифаз Феманитянин, Вилдад Савхеянин и Софар Наамитянин, и сошлись, чтобы идти вместе сетовать с ним и утешать его. ¹²И подняв глаза свои издали, они не узнали его; и возвысили голос свой и зарыдали; и разодрал каждый верхнюю одежду свою, и бросали пыль над головами своими к небу. ¹³И сидели с ним на земле семь дней и семь ночей; и никто не говорил ему ни слова, ибо видели, что страдание его весьма велико.

Это в большой мере повтор сцены встречи сатаны с Богом, которая была в первой главе. Почему такая композиция? Мне кажется, по двум причинам. Первая причина – это то, что удары по Иову, которые осуществляет сатана, идут, так сказать, крещендо, по нарастающей, с тем, чтобы не сразу нанести ему самый сильный удар, а чтобы измотать его. И поэтому, видимо, только этот второй удар достигает, наконец-то той, цели, которая была у Бога, когда Он разрешал все это. Цель – выбить Иова за пределы привычного логического круга понятий в ту сферу, где нет уже опоры под ногами, а где есть только одна опора – это живой Бог, не под ногами, а сверху, к Которому надо тянуться, и за Которого цепляться.

Первая глава, которая, возможно, уже была в том или ином виде в древнем прото-Иове, кончается тривиально: Иов ничего не кричит, никаких неуместных вопросов Богу не задаёт, говорит просто: «Наг я вышел из чрева матери моей, наг и возвращусь. Господь дал – Господь взял. Да будет имя Господне благословенно». Так могли бы сказать и друзья Иова, и это не то, ради чего книга Иова написана, и не то, что Бог от Иова хочет. А второй удар после этого тривиального ответа Иова добивает, выбивает. Это одна из причин, почему здесь такая двойная параллельная структура из двух ударов по Иову.

Вторая причина, может быть, ещё глубже. В первой главе сказано:

¹Был день, когда пришли сыны Божии предстать пред Господа; между ними пришел и сатана».

Во второй главе сказано то же самое:

¹Был день, когда пришли сыны Божии предстать пред Господа; между ними пришел и сатана.

День во второй главе – это не тот же ли день, что и в первой главе? Возникает вопрос: этих дней, вообще-то, два? Или это постоянный процесс, который совершается где-то там, у Бога на небесах, процесс, в котором Его слуги обходят землю, и это такой же постоянный процесс, как то, что планеты, например, обходят Солнце. А если это постоянный процесс, то возникает вопрос: что, они постоянно ходили, ходили, и с ними ходил сатана, и вдруг в какой-то момент впервые возник этот вопрос об Иове? Или этот вопрос был всегда, есть всегда и будет всегда? Мне кажется, что в этом повторении есть намёк на то, что этот сюжет Иова – вечен, и такие Иовы вечны, они были до написания этой книги, и они, как мы это прекрасно знаем, остались после написания этой книги. Я всегда привожу сравнение этого Иова с судьбой людей, попавших в Освенцим, ну и вообще всех, кто попал в этот исторический водоворот. Вот, почти что на наших глазах эти миллионы Иовов были не так давно. А раз Иов был, есть и повторяется, то возникает мысль, что эта тема имеет отношение к теме Христа, Который тоже, по Библии, был изначально, есть и будет до конца времён. Всё время при чтении книги напрашивается эта параллель между темой книги Иова и, если так можно выразиться, христианской темой, и слова «ответ Иову – это Христос» – это главный элемент, без которого понять книгу Иова нельзя. Итак, Иов – это вечная тема. Да, это, конечно, один эпизод, который здесь художественно описан. Но ведь когда мы приходим в театр, или книгу читаем, то, когда мы книгу прочтём или когда отыграли эту пьесу – это не всё, на этом всё не закончилось. Нет, пьеса описывает что-то вечное в душах людей, в устройстве общества. Так и книга Иова описывает проблему вечную, ответ на которую – это Христос.

Ещё один момент при сравнении повтора во второй главе с тем, что было в первой главе. Сатана поднимает ставку в этой его, так сказать, дуэли с Богом и с Иовом. Ставкой раньше была только собственность Иова и его дети, а тут ставка – собственная шкура самого Иова. Причём, вне всякого сомнения, ставкой была бы и жизнь самого Иова, но просто ему Господь не позволил сделать ставкой жизнь Иова. То, что у Иова отнимается только здоровье, шкура, так сказать, а не отнимается жизнь, душа (по-еврейски это слово «нефеш» – жизнь, душа – одно и то же) – это не оттого, что сатана такой добренький. Он с большим удовольствием поднял бы ставку до её предела, и в Освенциме так оно и произошло. В Освенциме у людей отнимали жизнь, а кроме того, очень настойчиво пытались отнять у людей душу до того, как отнять у них жизнь. Об этом пишут все выжившие узники Освенцима: что целью было – человека психологически уничтожить, аннулировать его «я», его индивидуальность, свободу, самостоятельность человека. Казалось бы – ну что тюремщикам Освенцима вот эти тонкости – этим тупым эсэсовцам с автоматами? Но это не их, а дьявольский замысел был, хитрый, дьявол – это тонкая штучка.

И ещё один момент в связи с этим «подниманием ставки». Поднимая ставку в игре, человек рискует, чтобы много выиграть, но рискует и много проиграть. И дьявол, поднимая ставку, рискует много проиграть. Потому что у него же на ставке – что люди – это просто пыль (как говорил Берия, «лагерная пыль»), тараканы. Дьявол, в сущности, хочет сказать: «И почему Ты, Господи, оказываешь им столько внимания? Это совершенно неправильно!». (За этим стоит, естественно: «мне надо оказать внимание, а не этим людишкам!»). Так вот, когда ставкой являлась только реакция людей на потерю собственности, то есть шанс, что люди могут, тем не менее, это пережить, справиться с этим, и сатана проиграл свою ставку. Ведь сатана-то что Богу говорит? – «Вот, Ты отними у человека всю собственность и детей, и он тебя проклянёт. А если не проклянёт?

Ну, это, тем не менее, для сатаны не самый страшный проигрыш. А вот если ставка повысилась – вплоть до того, что он отнимает у человека здоровье, а может быть, даже и жизнь? И человек при этом не отрекается от Бога, не проклинает Бога? Вот тогда уже ставка большая, и дьявол проиграл по-крупному. Можно сказать, что дьявол в этом случае проигрался до Христа. Когда человек сохраняет связь с Богом, не отрекается от Него – вот в этой крестной ситуации, в которой находится Иов, то это означает, что человечество этим своим поведением вызывает из вечного Замысла Божьего к себе Христа. И для дьявола это, конечно, огромный проигрыш, огромный риск, потому что главный противник дьявола именно Христос. Этим дьявол рискует, ставя эту ставку. И кончается книга тем, что он-таки проиграл. И поэтому говорят, что ответ Иову – это Христос, как завершение этой книги.

Ещё один момент. В первой главе сатана разговаривает об Иове в совершенно коммерческой логике: «Ты ему много дал – вот он в ответ Тебе и поклоняется, и жертвы приносит, и Тебя любит – но кто ж не любит того, кто столько даёт, сколько, Господи, Ты дал Иову? А Ты вот отними у него всё это, и Ты увидишь, как всё оно будет». Базарная логика: я – тебе, ты – мне. (логика, которая у многих людей в головах и по сей день существует – так называемое «евангелие успеха»: если я – Богу, то и Бог мне тоже должен). Это коммерческая, или рыночная, логика проявляется в слове «даром», когда в первой главе в 9-м стихе сатана говорит: «Разве даром богобоязнен Иов?». И эта логика продолжается во второй главе в выражении «кожа за кожу». Смысл этих слов в том, что, с точки зрения дьявола, вот в этой ситуации, которую дьявол ему создал, Иов совершил своего рода сделку: ему пришлось расстаться и с собственностью, и с детьми, но он при этом сохранил свою жизнь и своё здоровье. Но это клевета, а дьявол клеветник (это слово греческое так и переводится, а «сатана» переводится с еврейского как «противник»). Он на Иова в данном случае просто клевещет, потому что, если бы кто-то поставил перед Иовом такой вопрос: «мы у тебя отнимем детей, но сохраним тебе жизнь или ты умрёшь, но останутся жить твои дети», я совершенно не сомневаюсь, какой выбор сделал бы Иов. Более того, этот выбор не только для такого праведника, как Иов, характерен, это вообще нормальное человеческое поведение. Люди вообще таковы, даже не самые праведные. То есть, эти слова дьявола об Иове – чистой воды клевета.

И Бог эту клевету дьявола – представление поведения Иова как какой-то рыночной стратегии выгоды – отражает обратно самому дьяволу, как зеркало, употребляя то же слово «даром» в том, что переведено в 3-ем стихе как «ты возбуждал Меня против него, чтоб погубить его безвинно». «Безвинно» – это «хиннам», ровно то самое слово «даром», которое употреблено дьяволом. Бог отражает дьявольскую логику обратно самому дьяволу, говоря, в сущности, следующее: Я Иова хочу, в каком-то смысле, испытать, подтолкнуть, чтобы он вышел за пределы, очерченные Иову его друзьями, и вообще нормальным богословием того времени, а ты –то его хочешь погубить. А за что ты его хочешь погубить?

С точки зрения коммерческой логики дьявола, за что дьявол хочет погубить Иова? Ведь пока Иов ничего плохого дьяволу не сделал (сделает, потому что победит-то он в этом споре, но потом). На самом деле, настоящим соперником дьявола является, конечно, не Иов, и вообще не ситуация в данный момент, а только будущий Христос. И попытка дьявола именно не испытать Иова, а погубить, является нарушением его же собственной дьявольской коммерческой, рыночной логики «я – тебе, ты – мне». За что Иову это, в ответ на что? Если можно так выразиться, Иов дьявола пока ещё ничем не обидел. Таким образом, это у автора книги Иова глубокая мысль: что эта рыночная, коммерческая логика для дьявола только орудие для достижения своих целей, а на самом деле в фундаменте этого – бесконечная, безмерная злоба. А рыночная логика – это так, как говорится, словесное обеспечение.

В том образе дьявола, который замечательно рисует в своей книге «Переландра» Клайв Стейплз Льюис», где дьявол является очень искусным, тонким, хитрым полемистом – вся эта полемика, все эти слова, вся эта изощрённая логика дьявола – всего лишь орудие, всего лишь штык, как пишет Льюис. И когда дьяволу не нужно чего-то такого достигать, добиваться, он выглядит, как идиот, потому что для него интеллект, ум – просто средство добиться своих злобных целей. Это тоже есть в подтексте того, что мы читаем в этих двух главах. Дьявол же отец лжи, отец обмана, поэтому не всё, что он говорит, то он и думает, и не все, что думает – то и говорит: это дьяволу, конечно, совершенно не свойственно. Бог, разумеется, расшифровывает это его намерение, понимая этого дьявола очень хорошо, и говорит: ты на самом деле хочешь погубить Иова, как и всё человечество – конкурента, соперника – дьявол хочет погубить.

Ещё один важный момент. Слова, которые говорятся в первой главе, повторяются и во второй главе. Сатана говорит Богу: «простри руку Твою на Иова», а Бог ему отвечает: «Он в твоей руке». Можно понять эту фразу (но это будет неправильное понимание) так, что рукой Бога и является дьявол, что рука дьявола, которая поражает Иова – в сущности, рука Бога. Похожие мысли, на самом деле, в Библии есть, и это правильные мысли: что какой-нибудь ассирийский царь или вавилонский царь – это жезл в руке Бога, инструмент, которым Бог оперирует. Поэтому очень легко понять (и это один из массы подвохов, которые есть в этой книге) повторение слов насчет руки так: всё то, что происходит с Иовом, в конечном счёте происходит от Бога, кто бы это ни сделал. Иов так и считает: он не знает, кто это сделал, но он считает, что всё происходит от Бога – мало ли, какими инструментами пользуется Бог! Какая разница, какими инструментами Бог пользуется? Всё, что происходит – происходит от Него.

И тем не менее, если бы это было так, зачем бы Иову на протяжении чуть ли не сорока глав этой книги кричать к Богу: «Объясни мне, что происходит!»? У Иова нет сознательного, чёткого понимания того, что не Божья рука его коснулась, но у него есть интуитивное подозрение, что всё не так просто, и поэтому он кричит Богу: объясни! Он интуитивно ощущает, что рука, которая его коснулась – это не рука Бога, а рука обезьяны Бога, похожая на Бога. Не зря дьявола называют «обезьяной Бога», потому что, действительно, это его излюбленный приём, так что его действия по видимости, на поверхности, могут выглядеть очень благочестиво и напоминать действия Бога. Но в случае с Иовом это выглядит, конечно, не благочестиво, но, тем не менее сам Иов воспринимает так: «мне всё это от Бога пришло». И один из главных смыслов книги Иова – разделить эту ложную идентичность действия Бога и действия дьявола, чтобы в итоге разобраться (и действительно, книга к этому приходит), где рука Бога, а где рука дьявола. Рука дьявола – вот она, она на Иове, можно сказать, лежит. А где рука Бога? В конце книги Бог ему покажет Себя, Свою руку в картине всей огромной Вселенной, и как-то, видимо, покажет ему Свой Замысел, который и словами-то не выразить. Вот то – рука Бога, величественная, вдохновляющая и милостивая.

Ещё один момент. Очень часто цитируются слова жены:

⁹И сказала ему жена его: ты все еще тверд в непорочности твоей! похули Бога и умри.

В этих словах тоже есть подвох и тонкость. Эти слова – почти то же самое, что дальше говорит сам Иов. Насчёт «умри» он сам говорит: я хочу умереть, будь проклят тот день, когда я родился. Что касается того, чтобы похулить Бога, то ведь всё то, что он Богу кричит, это же, с точки зрения нормального человека того времени (например, его друзей) и есть хула на Бога. Ну так вот – он и выполняет то, что говорила жена? Но это главный приём книги – тонкое различение того, что действительно является правдой и того, что на правду только похоже – вот как дьявол, обезьяна Бога, похож на Бога. Так и эти слова жены похожи на правду Иова, но только внешне похожи.

В начале, когда Иов говорит «наг я вышел из чрева матери моей, наг и возвращусь. Господь дал, Господь и взял, да будет имя Господне благословенно!», автор при этом комментирует:

²²Во всем этом не согрешил Иов и не произнес ничего неразумного о Боге.

Замечательно! На этом можно точку поставить, сказать, что Иов такой благочестивый, покорный, человек, терпеливый и всё такое? Если бы это было так, то первой главой вся книга Иова и кончилась бы. Смысл её совсем не в этом. Это вот и есть ответ, похожий на правду, но не правильный. Другой ответ, похожий на правду, но тоже неправильный даёт жене Иов дальше. Он говорит ей:

¹⁰… ты говоришь как одна из безумных: неужели доброе мы будем принимать от Бога, а злого не будем принимать?

И опять комментарий автора: «Во всем этом не согрешил Иов устами своими». Ну так что? Все правильно же он говорит? Действительно, неужели будем доброе принимать от Бога, а злого не будем принимать?

Это ошибка. Ошибка, потому что он не знает, что зло, которое к нему пришло, не от Бога. Ошибка принципиальная: от Бога может прийти испытание, но зло (по-еврейски «ра») – это от Бога не приходит, Бог не является источником зла, не является носителем зла, носителем и источником зла является дьявол. Иов к этому и придёт в итоге, к пониманию того, что к нему это зло не от Бога пришло. Так что здесь всё, вроде бы, правильно, хорошо звучит, благочестиво, а на самом деле до высот книги Иова не дотягивает – это полу-правда сказана, а не вся правда.

Третий момент – это споры с друзьями. Его друзья – три друга по три раза, а потом ещё четвёртый – говорят ему от себя очень похожие на истину вещи, которые все являются небольшим искажением истины, полу-правдой – то справа, то слева, и он не принимает их, и в этом его сила, и поэтому Бог говорит в итоге: «только он (Иов) говорил обо Мне правильно, а друзья – нет».

И последнее – когда к нему друзья приходят, последние стихи этой главы. Друзья к нему приходят просто как на похороны, все признаки похорон есть: и молчат они, и семь дней они сидят с ним, как после похорон по еврейскому обычаю, и пепел этот, пыль, бросают. Вообще, в сущности, Иов сам себя хоронит. И есть такое впечатление, что дьявол почти отнял у него душу («нефеш», дуща, она же жизнь), а Иов считает, что отнял Бог. После этого биологическая жизнь может продолжаться или не продолжаться – это уже не важно, биологически он жив, а сам себя в каком-то смысле хоронит. Но эта смерть – как смерть на Кресте: он воскреснет! Книга Иова в себе содержит вот это предвкушение будущего христианства: смерть и воскресение Иова. И то, что в конце ему возвращаются все его дети, вся его собственность (пусть несколько иронически, я бы сказал, в таком шутейном стиле) – это тема воскресения после смерти, вот так она подана.

Вот это о главе в целом, теперь разберём отдельные стихи. Здесь довольно много деталей, связанных с употреблёнными еврейскими терминами.

По сравнению с первой главой, только последние слова являются новыми («и доселе тверд в своей непорочности; а ты возбуждал Меня против него, чтобы погубить его безвинно»). То, что передано, как «твёрд в непорочности», по-еврейски это «хазак бэ-тумма», то есть, «он держится за свою цельность». Слово «твёрд» – неудачный перевод, как будто он гранитный монолит. Никакой он не монолит, он бедный, несчастный человек, разбитый, можно сказать, вдребезги психологически. Но он держится. За что он держится? Он держится, как за якорь спасения, за свою связь с Богом, и не отдаёт её, хотя он на Бога обижен, он считает, что всё это от Бога. И вот обижен, а всё равно! В семье такое бывает. Он не хочет с Богом расставаться, потому что это единственный для него, как говорится в христианской терминологии, «якорь спасения».

Слова «ты возбуждал Меня против него» – на самом деле это еврейское слово «подстрекал», «подстрекал Меня, чтобы погубить его». Бог прекрасно видит замысел сатаны, который не является испытанием Иова (как сатана Ему представляет: «вот мы Иова испытаем, и, если он выдержит, значит, Ты, Господи, выиграл, а если не выдержит – тогда я выиграл»). Конечно, смысл происходящего – не испытание, замысел сатаны совершено в другом – именно погубить. Насчёт «погубить его безвинно», то есть «даром» – повторяю, что смысл такой: пока, сатана, Иов тебе не соперник, и то, что ты так на Иова нападаешь за то, что он праведный человек, верный Богу, это даже в твоей дьявольской логике – неоправданно, безосновательно, потому что он ничего плохого тебе пока ещё не сделал. Но парадокс в том, что в результате этого нападения дьявола вызовется из вечности, из Замысла Божьего Тот, Кто нанесёт-таки дьяволу принципиальный ущерб – Христос.

⁴И отвечал сатана Господу и сказал: кожу за кожу, а за жизнь свою отдаст человек все, что есть у него.

«Кожа за кожу» – это, видимо, такая еврейская, вообще ближневосточная базарная пословица того времени, она означает «так за так», то есть, эквивалентность обмена. Но тут она имеет ещё второй дополнительный смысл, потому что кожа – это же то, что дьявол отнял у Иова: он именно кожу его поразил всеми этими струпами.

Относительно слов «а за жизнь свою отдаст человек все, что есть у него». «Нефеш» – это и «жизнь», и «душа», и у человека можно отнять жизнь, но не отнять душу (он может физически умереть, сохранив цельность своей души). И у человека можно не отнять жизнь, но отнять душу – это то, к чему стремились Освенцимские «деятели» – к тому, чтобы отнять у узников душу в первую очередь. Да это, к сожалению, с людьми может происходить в жизни: человек может потерять свою душу, сохранив биологическую жизнь – например, Данте в «Божественной комедии» рисует один такой образ. Эта дуальность слова «нефеш» в еврейском языке автором используется: когда мы читаем слово «жизнь» или слово «душа» в тексте книги Иова, надо постоянно помнить, что тут два смысла, и автор играет этими двумя смыслами, как двумя октавами на пианино – то нажимает ноту в одной октаве, то нажимает ту же ноту в другой октаве.

⁵но простри руку Твою и коснись кости его и плоти его, - благословит ли он Тебя?

Дословно сказано так: «или не в лицо Твоё благословит Тебя». Звучит странно. В лицо можно разве что плюнуть. На самом деле, именно это и имеется в виду, потому что это слово – «барух», браха» – по-еврейски изначально означает, конечно же, именно благословение, но во многих местах (и в Библии, и в Талмуде, и в книге Иова, в частности), фактически это слово употребляется, как вежливая форма, чтобы сказать «проклясть Бога». Благочестивый еврей не может даже написать такие слова, даже сказать их не может – это всё равно, как матерные выражения в русском языке, их тоже заменяют какими-то аналогами в печатных текстах, потому что так неприлично. Вот так неприлично еврею сказать «проклясть Бога». Но двойственность-то в том, что дьявол практически уверен, что Иов после всех своих испытаний Бога не благословит, а именно проклянёт. А Иов, тем не менее, Бога, в итоге, именно благословит – после всех своих претензий, после всех своих вопросов он благословит Бога, и Бог благословит его. Именно в этом проигрыш сатаной своей ставки.

⁶И сказал Господь сатане: вот, он в руке твоей, только душу его сбереги.

«Нефеш» – душа или жизнь, и эту двойственность автор здесь совершенно целенаправленно использует. То есть, Бог говорит сатане: «душу его сбереги». Да стал бы сатана беречь душу или жизнь Иова! Наоборот, он поставил бы перед Иовом, как перед многими людьми, вопрос: отречься от Бога, от себя, от всего дорогого тебе, то есть потерять душу, но сохранить жизнь или пожертвовать жизнью, но сохранить душу. Дьявол с удовольствием поставил бы перед Иовом такой вопрос. Но – Бог не позволяет. Так кто сберегает душу его? Разве дьявол? Это Бог сберегает душу Иова! Бог не даёт дьяволу поставить Иову такой предельный вопрос. То есть, в результате эту, так сказать, торговлю сатаны с Иовом – «я у тебя то заберу, но оставлю тебе это, а ты за это отречёшься от Бога» – эту торговлю Бог ограничивает. Он не допускает этой торговли жизнью, или душой, Иова, ограничивает её только кожей. В этом именно глубокий смысл Замысла Божьего. Бог над замыслом сатаны строит как бы объемлющий его Свой великий Замысел. Потому что, если бы позволить сатане отнять у Иова жизнь – Иов бы сказал: «нет, я от Бога не отрекаюсь» – и всё. Со многими людьми в истории человечества на этом всё и кончилось – кого-то повесили, кого-то сожгли, кого-то в газовые камеры засунули – то есть, сатана разделался бы с Иовом, и на этом бы всё и кончилось. Но у Бога же Замысел другой: Он хочет, чтобы это испытание Иова подтолкнуло Иова к чему-то, чтобы оно разбило мыслительные перегородки, которые так ясно показаны на примере друзей Иова. Иов, если не было бы этого испытания, был бы, как его друзья. Ограничить испытание кожей – это глубокий Замысел Бога.

⁷И отошел сатана от лица Господня и поразил Иова проказою лютою от подошвы ноги его по самое темя его. ⁸И взял он себе черепицу, чтобы скоблить себя ею, и сел в пепел [вне селения]. ⁹И сказала ему жена его: ты все еще тверд в непорочности твоей! похули Бога и умри.

Жена употребляет ровно то же выражение (тверд в непорочности твоей), какое употребляет Бог в третьем стихе, говоря, что Иов доселе твёрд в своей непорочности. А вот то, что сказано дальше – «похули Бога и умри» – это повторение слов дьявола. И получается, что в этих словах жены как бы соединены слова Бога и слова дьявола, и поэтому эти слова, как правильно понимают все интерпретаторы книги Иова, содержат в себе нечто отвратительное. Жена, в сущности продолжает работу дьявола. Она Иова тоже в каком-то смысле искушает. Но, с другой стороны, есть в её словах и некая правда, потому что она же не говорила так в конце первой главы. Она тут уже почувствовала, что то благочестие, которое Иов проявляет в конце первой главы, говоря «Бог дал, Бог взял, да будет имя Господне благословенно» – что это уже, на уровне второй главы, не годится, это благочестие уже неуместно, неадекватно тому напряжению, под которое испытание поставило Иова. Что нужно? Жена не знает, что. И Иов не знает, что. Он доберётся, прорвётся к Богу, поняв, наконец-то, что, только в конце этой книги – после всех мук, после криков, после всех своих испытаний.

Иов ей отвечает:

¹⁰Но он сказал ей: ты говоришь как одна из безумных: неужели доброе мы будем принимать от Бога, а злого не будем принимать? Во всем этом не согрешил Иов устами своими.

«Безумный» – тут употреблено слово «навал». Вспоминается история между Давидом, и Навалом, и женой Навала Авигеей. Этот Навал в книге Царств – не просто безумный, он злобно-безумный. И это главное: он злой человек. То есть, когда употребляется слово «навал» по отношению к жене, тем самым Иов (или автор книги устами Иова) подчёркивает, что в ней самой действует это «ра», это зло, которое, в сущности, является неким знаком, лакмусовой бумажкой присутствия дьявола.

Слова о том, что «не согрешил Иов устами своими» – это, как и слова «не согрешил Иов и не произнес ничего неразумного о Боге» в первой главе, я бы сказал, такое ироничное выражение. Человек на грани жизни и смерти, он сидит на мусорной куче в этом пепле, и скребёт себя черепицей, и что’ – мы у этого человека будем оценивать, согрешил он или не согрешил устами своими, произнёс он правильные слова или неправильные слова? В том-то и дело – до уст ли тут? Тут есть скрытая в подтексте ирония, которая прорвётся наружу в конце этой книги в виде иронии Самого Бога, когда Он начнёт Сам разговаривать с Иовом.

Последние стихи этой главы – о друзьях Иова.

¹¹И услышали трое друзей Иова о всех этих несчастьях, постигших его, и пошли каждый из своего места: Елифаз Феманитянин, Вилдад Савхеянин и Софар Наамитянин, и сошлись, чтобы идти вместе сетовать с ним и утешать его.

Эти все места, которые здесь указаны, – из Идумеи (это между современным Израилем и Саудовской Аравией, и сам Иов оттуда происходит). Это место, которое, с одной стороны, как бы примыкает к Иудее, то есть, разделяет многое из богословия Иудеи, в частности, конечно же, разделяет знание Бога Израиля, а с другой стороны, это не Иерусалим, это не место, где есть жёсткое следование догматическим нормам, поэтому на этой территории (в Идумее) можно себе позволить многое, и Иов себе это многое позволяет.

¹²И (они) подняв глаза свои издали, они не узнали его; и возвысили голос свой и зарыдали; и разодрал каждый верхнюю одежду свою, и бросали пыль над головами своими к небу. ¹³И сидели с ним на земле семь дней и семь ночей; и никто не говорил ему ни слова, ибо видели, что страдание его весьма велико.

Друзья пришли ему сострадать – совершенно однозначно это здесь сказано. Они, в сущности, пришли оплакивать его. Он такой полумёртвый, он, можно сказать, сам себя хоронит, и они тоже считают его полумёртвым. И это правильно, и это замечательно, и то, что они сидят, молчат – это тоже совершенно правильно. Но только этим-то всё не кончится. Начнутся разговоры, начнутся споры, начнутся поучения с их стороны. Почему? Да потому, что дьявольское испытание, оно не только к Иову относится, оно относится ко всему человечеству, и они как представители всего человечества пришли, они вошли в это испытание, и дьявол и их тоже заграбастал в этот свой замысел, в эту свою схему, и начнёт действовать уже через них на Иова – что и будет в следующих главах.

Запись 6 Глава 3 01-03-17

Теперь у нас третья глава. Первые две главы, которые мы прочли до этого – это, выражаясь словами Гёте, пролог на Небе, а с этой третьей главы начинается основное содержание книги Иова. И первые-то две главы были совсем не просты, а дальше будет ещё сложнее – в частности, с этой третьей главы.

¹После того открыл Иов уста свои и проклял день свой. ²И начал Иов и сказал: ³погибни день, в который я родился, и ночь, в которую сказано: зачался человек! ⁴День тот да будет тьмою; да не взыщет его Бог свыше, и да не воссияет над ним свет! ⁵Да омрачит его тьма и тень смертная, да обложит его туча, да страшатся его, как палящего зноя! ⁶Ночь та, - да обладает ею мрак, да не сочтется она в днях года, да не войдет в число месяцев! ⁷О! ночь та - да будет она безлюдна; да не войдет в нее веселье! ⁸Да проклянут ее проклинающие день, способные разбудить левиафана! ⁹Да померкнут звезды рассвета ее: пусть ждет она света, и он не приходит, и да не увидит она ресниц денницы ¹⁰за то, что не затворила дверей чрева матери моей и не сокрыла горести от очей моих! ¹¹Для чего не умер я, выходя из утробы, и не скончался, когда вышел из чрева? ¹²Зачем приняли меня колени? зачем было мне сосать сосцы? ¹³Теперь бы лежал я и почивал; спал бы, и мне было бы покойно ¹⁴с царями и советниками земли, которые застраивали для себя пустыни, ¹⁵или с князьями, у которых было золото, и которые наполняли домы свои серебром; ¹⁶или, как выкидыш сокрытый, я не существовал бы, как младенцы, не увидевшие света. ¹⁷Там беззаконные перестают наводить страх, и там отдыхают истощившиеся в силах. ¹⁸Там узники вместе наслаждаются покоем и не слышат криков приставника. ¹⁹Малый и великий там равны, и раб свободен от господина своего. ²⁰На что дан страдальцу свет, и жизнь огорченным душею, ²¹которые ждут смерти, и нет ее, которые вырыли бы ее охотнее, нежели клад, ²²обрадовались бы до восторга, восхитились бы, что нашли гроб? ²³На что дан свет человеку, которого путь закрыт, и которого Бог окружил мраком? ²⁴Вздохи мои предупреждают хлеб мой, и стоны мои льются, как вода, ²⁵ибо ужасное, чего я ужасался, то и постигло меня; и чего я боялся, то и пришло ко мне. ²⁶Нет мне мира, нет покоя, нет отрады: постигло несчастье.

Эти поэтические строки, которые и в еврейском тексте являются поэзией, конечно, не могут наше сердце не тронуть, тем более что и мы, наверное, пережили в своей жизни какие-то моменты, которые напоминают об Иове. Иов здесь не просто жалуется непонятно кому – он здесь как бы обозначает свою позицию по отношению к тому, что произошло с ним. Позиция такая: раз со мною такое произошло, то лучше бы мне умереть и даже не начинать жить. Это начальная точка того, как Иов видит то, что произошло с ним. И эта начальная точка – она, на самом деле, даже и не его. В литературе древнего Востока довольно много есть таких художественных произведений (часто поэтических, тоже замечательных), которые примерно так же показывают человека, у которого произошло несчастье: «зачем я родился, лучше бы мне умереть», и так далее. Я только два назову, наиболее известных из них: египетское – «Разговор разочарованного со своею душой», и месопотамское (шумерское) – «Разговор господина со своим рабом». Это общее место для мировоззрения Ближнего Востока. Но это только начальная точка, с которой начинается долгое путешествие Иова по направлению к познанию и пониманию Бога – путешествие, которое занимает всю эту книгу и подталкивается всякий раз его дискуссиями с друзьями, а потом с Богом. Причём, это движение уже здесь, в третьей главе, прослеживается. Эта начальная позиция Иова не остаётся прибитой гвоздём к тому месту, с которого она начинается. Начинает он с «лучше бы мне умереть», а дальше-то начинается другое. «Ах, вот мне бы покой» – но это уже немножко изменение позиции. А уже к концу: «чего я боялся, то и постигло меня», и уже о смерти здесь даже не говорится. Это начало движения. Вот, он тронулся, и дальше, до самого конца книги, Иов будет двигаться. И самое важное в этом движении – это то, что в него Иов вовлекает и читателя. То есть, не Иов, конечно, ведь Иов в этой книге просто художественный образ, герой, а это гениальный автор книги вовлекает нас в движение со своим героем. Как он это делает? Он заставляет героя каждый раз говорить вещи, с которыми мы можем быть солидарны, мы можем им сочувствовать. Даже вот это – такие слова трагичные – «лучше бы мне умереть, а не жить» – и нам тоже (если не по своему личному опыту, то по опыту наших каких-то знакомых или по литературе) это понятно. Это вообще свойственно читателю – мы себя идентифицируем с героем. И тут-то герой нас подцепляет, и начинает двигаться, и в каждой следующей главе уже оказывается, что то, с чем мы себя идентифицировали в предыдущей главе, – это не совсем точно, не совсем полно, это надо как-то двинуть ещё на шаг ближе к Богу. И так мы, читатели, идём за Иовом – ради этого, можно сказать, затеяна вся книга. И приходит-то она к чему? Иов предстаёт перед абсолютно непонятным, странным каким-то Богом, и мы, читатели, тоже предстаём перед таким Богом. Это уже не просто какая-то выдумка, художественный образ, это уже наши переживания. Эта книга к концу показывает нам такого Бога, с которым нам странно и неуютно, и мы уже должны не об Иове думать, а о самих себе – а как мы Бога понимаем? Как мы Его воспринимаем? Можем ли мы себя с таким Богом идентифицировать? Ну, ответ-то – конечно, нет – как мы можем себя с Богом идентифицировать? Это мы с героем, с человеком Иовом можем себя идентифицировать. Но Бог нам в конце показывает такую позицию, такой взгляд на мир, с которым мы себя идентифицировать уже не можем. Но даже то, что мы так встречаемся с этим живым, далёким от нашего понимания Богом, – это тоже некий способ стать к Нему Ближе: признать, что Он вот такой, превосходящий нас, странный, и очень во многом нам непонятный.

Возвратимся к тому, какую позицию занимает Иов в этой начальной точке, в третьей главе. Это все же не совсем начальная точка. Иов в предыдущих главах уже высказывал своё отношение к трагедиям, которые с ним произошли. В первой главе, когда он потерял ни больше, ни меньше, как всех детей, он говорил: «Господь дал, Господь взял. Да будет благословенно имя Господне!». А во второй главе, когда он и сам подвергся этому дьявольскому нападению, которое, как он сам считает, происходит от руки Бога, он говорит своей жене: «Неужели доброе мы будем принимать от Бога, а злого не будем принимать». Это, вроде бы, выглядит благочестиво, но если бы к этому всё сводилось, то книги Иова бы не было – это всё были бы благочестивые банальности. А вот в третьей главе что-то в нём принципиально и резко переменилось. Почему? Ну, во-первых, прошло какое-то время, как минимум, то время, когда он сидел со своими друзьями, и за эту неделю что-то в нём созревало. Что же в нём созревало? Представим себе Иова перед его друзьями, которые пришли его пожалеть (конечно, они его жалеют, по крайней мере, вначале). Как ему себя не пожалеть при этом! Мне кажется, что это как раз то, что в Иове в начале его пути развивается – чувство жалости к себе. Чувство, которое нам, наверное, по нашему жизненному опыту знакомо, да и по опыту общения с другими людьми – чувство, практически неизбежное для человека, который в жизни серьёзно пострадал. Ну, так устроена человеческая психика. Мне кажется, что только святым доступно, когда человека постигло какое-то незаслуженное страдание, чтобы человек себя хотя бы немножко да не пожалел. Это понятное чувство, и не подлежащее осуждению, но только, с точки зрения того, для чего вообще написана вся книга Иова, оно не плодотворно. Оно ни чуточки не приближает человека к Богу, к пониманию Бога. А вот когда жалость друзей (которая весьма ограниченна по своему объёму) кончается уже в следующей главе, тогда и начинается движение Иова от этого чувства жалости к себе к какому-то гораздо более острому, трудному и глубокому вопросу или вопросам, которые его приближают к Богу.

То, что’ Иов говорит о себе «лучше умереть», нам, может быть, знакомо и по нашему жизненному опыту, да и по опыту других людей (я довольно часто это высказывание слышал от других людей, особенно пожилых). В Библии сказано «умер, насыщенный днями» о праведниках, а мне гораздо чаще доводилось слышать «я устал жить», «жизнь стала для меня тяжёлым бременем», «не пора ли мне умереть». Все же, когда я эти слова от людей слышал, то мне всё-таки казалось, что это с их стороны такой художественный приём, некая метафора – я всё-таки, как правило, не верю, что человек действительно хочет и готов прямо сию минуту умереть. А почему люди это говорят? Причина этого совершенно понятна – от острой неудовлетворённости своей жизнью. Оттого, что такая жизнь вообще не нужна. Как человеку такую мысль выразить? Вот он и выражает её таким образом: «чем такая жизнь – лучше умереть». Это метафора, но, тем не менее, в ней есть некое содержание. Слышать это очень тяжело, как вы понимаете. Почему человек так говорит? Потому, что тот смысл жизни, которым он жил раньше, для него теперь потерян. Вот в молодости такая радостная, весёлая жизнь, а пришла старость – и нет этих развлечений, и т.п., и человек спрашивает – зачем я вообще живу? Это, честно говоря, глуповато, на самом деле. Ну, потерял он этот былой смысл жизни, который у него был в молодости, но перед ним открывается другой смысл – приближение к Богу, которое в пожилые-то годы как раз и легче, человек в эти годы естественно к Богу больше тянется, чем в молодости. Так что правильно, что потерян былой смысл жизни, и люди могут на этой основе говорить примерно так, как Иов, что «мне лучше умереть, чем жить», но, тем не менее, это неправильно по большому счету, потому что это ещё не конец. Даже когда мы смотрим на Иова, мы видим: он потерял какой замечательный смысл жизни! Он был почтенным, богатым, имеющим замечательную семью, чувствующим свою близость к Богу, что совсем немаловажно – его жизнь была наполнена смыслом, но вот оно всё треснуло и рухнуло, рухнул весь этот смысл. И что? Другого смысла нет? Есть, и он его найдёт концу этой книги.

Я опять буду сравнивать ситуацию Иова с ситуацией узников Освенцима. Освенцим – это тоже в данном случае метафора. Это можно сказать об узниках наших с вами отечественных лагерей, да о ком угодно. Но представьте себе, вот такой Иов – какой-нибудь среднеевропейский еврей, который попал в Освенцим, у которого была нормальная работа, семья, жизнь – и вдруг там, в бараке, он, завшивленный и голодный, ждёт, когда настанет его очередь попасть в газовую камеру. Согласитесь – потерян же смысл, былой смысл жизни. Значит ли это, что никакого другого смысла жизни уже нет и не будет? Нет, не значит. Это как раз то, к чему стремились эсэсовцы в Освенциме, – к тому, чтобы лишить человека личности и отнять у него любой смысл жизни. И, к сожалению, по отношению к очень многим людям это им удавалось, но не ко всем. Были и другие люди. Есть знаменитое высказывание человека, который освободился из Освенцима, – ну, понятно: замечательно, радостно, выжил! – но он говорил, что одно потеряно: потеряна возможность прощать своих мучителей. Это такая христианская, одна из самых христианских возможностей, и слова эти – одни из самых христианских слов, которые были сказаны вообще в истории человечества – возможность прощать своих мучителей. Человек, который так рассматривал своё пребывание в Освенциме, был, как Иов, и нашёл там больший смысл, чем был у него, когда он жил так благополучно в своей семье. Так что, возвращаясь к книге Иова, потеря его смысла жизни, и потеря смысла жизни человеком просто за счёт возраста, это, на самом деле, не только потеря, но и возможность – возможность добраться до большего смысла.

У меня перед глазами такая картина из фильма «Обыкновенное чудо» по Шварцу – когда занавес, на котором, может, красивая картинка, но всего лишь картинка, разрывается, разрезается – за ним начинается другая, настоящая жизнь, но – трагедия. Вот, примерно, так же та благополучная жизнь, которая была у Иова до того – это всё-таки занавес, а за занавесом скрывалась трагедия, и вот сейчас она обнажилась. Это касается нас всех. Мы все, конечно, любим уют, но под привычной уютной жизнью, и той уютной картиной мира, которую мы себе создаём, таится бездна – говоря в библейской терминологии. И Иов, на самом деле, то, что под этой его благополучной жизнью таилась бездна, подсознательно знал, потому что он говорит: «ужасное, чего я ужасался, то и постигло меня; и чего я боялся, то и пришло ко мне». У Иова всё ещё было хорошо, но он боялся, он чувствовал, что под этим покровом лёд может треснуть в любой момент, и ты провалишься. И вот его постигло это, но чем кончается книга? Он оказался, конечно, уже в мире без уюта, но он оказался и в мире без страха. Иов оказался в мире трагичном – в том мире, в котором жил Иисус Христос. Как показан Христос в Евангелии, чего в Его жизни точно нет – это нет уюта ни на грош, и страха, конечно, нет тоже ни на грош. Вот поэтому этот шаг – через трагедию – шаг ко Христу. Но мы-то с вами не любим вот это ощущение, предвосхищение бездны, когда оно нас тоже посещает, как Иова. Я знаю людей, которые не хотят принципиально читать книгу Солженицына «Архипелаг Гулаг», потому что они понимают, что под сегодняшней жизнью нашей страны, как под покровом, эта бездна. И всякое страдание, если страдание не на сцене, а в жизни, особенно, если это страдание с тобой самим может произойти, вызывает отталкивание, понятно, что люди от этого шарахаются. Так устроена психика человека. Но Иова выбивает из этой ситуации уюта.

Ещё один важный момент. Обычно в ситуации Иова люди говорят о своих бедах. Иов тоже говорит как бы о себе. Но автор, на самом деле, заставляет его говорить от имени всего человечества. Обратите внимание на начальные, какие-то странные слова про этот день, который должен исчезнуть, про эту ночь, про эту тьму, про левиафана, и звёзды, которые померкли – всё выглядит так, как будто он, как бы пытается возвратиться к началу до своего рождения. За этим стоит гораздо большая, глубокая проблема: Иов, как бы от имени всего человечества, говорит о возврате в эпоху до сотворения мира. Оттуда даже слова эти – звёзды, левиафан, тьма («хошех») – с этой тьмы и начиналось сотворение мира. Это всё как бы выражение того, что всё человечество, в лице Иова, недовольно сотворённым Богом миром, потому что в нём случаются такие вещи, как случились с Иовом, и вообще много зла. Это замаскированная претензия к Богу – Творцу, хотя в этой главе Бог ни разу не упоминается, потому что Иов пока ещё соблюдает некие правила приличия, о которых он очень скоро забудет (на мусорной куче приличия соблюдать долго невозможно). Но пока он их соблюдает, потому что его путь за рамки, так сказать, традиционного богословия приличий только ещё начинается. И эта его претензия к Творцу – зачем такое творение, зачем такой сотворённый мир – здесь поставлена через вопросы «для чего? зачем?». Эти вопросы начинаются уже с первых слов Иова. Дальше всё время будут эти вопросы к Богу, а в конце Бог на эти вопросы даст ответ, в котором Он покажет это самое Своё творение, к которому люди предъявляют такие претензии. Он покажет его в другой перспективе, с той точки зрения, с какой люди никогда ещё не смотрели на этот мир. Мы смотрим с нашей, ограниченной точки зрения, чего нам хочется от этого мира, а Бог покажет со Своей точки зрения – и тогда Иов «положит руку свою на уста свои». Вот таков этот ответ.

Ну, и, в частности, в этом ответе Бога присутствует тот левиафан, который здесь упоминается потенциально – значит, кто-то способен разбудить левиафана. Это здесь уже намёк. В конце господь покажет Иову ту картину, в которой левиафан – это же дьявол – увы, уже разбужен, и с ним надо что-то делать, и кто с ним будет это делать? Можно сказать, что Господь как бы подталкивает Иова к тому, чтобы он это делал, но не сам лично Иов – герой этого художественного произведения, а за Иовом стоит Христос, и ответ на этого левиафана – единственный, кто может ему противостоять, – это Христос. Поэтому ещё раз: «ответ Иову – это Христос».

Ещё один момент. Иов здесь вначале призывает смерть. Но смерть и ложь – это два главных свойства дьявола. То есть, Иов, призывая смерть, тем самым помогает именно тому, от кого все беды его и происходят. Иов сам, конечно, этого не знает, но реально-то – это так. То есть, вот завязывающийся тут узел, и в ходе всей этой книги Иову придётся этот узел развязать. Он не только невинная жертва дьявола, но к тому же ещё и он, и его друзья, и все люди – это и орудие дьявола, потому что дьявол в них действует тоже.

Иов, в сущности, для себя хочет покоя, а когда он призывает смерть, он, скорее, призывает смерть как средство достичь этого покоя. Так кончается «Мастер и Маргарита» – словами, которые, в сущности, Булгаков показывает, как исходящие от Христа: «Он не заслужил света, он заслужил покой». Этот покой в «Мастере и Маргарите» – тоже через смерть, и мастер и Маргарита к нему приходят. Покой от чего? Чего хочет Иов? Ну, понятно, первое, что приходит в голову, – покой от боли. Наверное, его струпы болезненны, но я думаю, что главное – это не физическая боль, а душевная боль, что он всё потерял. Вот от этой боли он хочет покоя. А может быть, и это не менее важно, чем покой от душевной боли, это покой от ничем не устранимого эффекта крушения своей картины мира. Вот коммунисты идейные, попавшие в сталинские лагеря, или какой-нибудь совершенно лояльный немецкий еврей, который попал то ли в Дахау, то ли в Освенцим, – это же крушение всей их картины мира, это на самом деле нисколько не менее болезненно для человека, чем даже душевная боль от потери детей. Без такой картины мира жизнь совершенно неуютна, даже если она уютна физически, даже если человек сидит не на мусорной куче, а в кресле. И, тем не менее, цель всей этой книги – вывести из привычной картины читателя через Иова, который тоже выходит за рамки психологического уюта, за рамки пребывания в уютной картине мира. И выйти не просто, потому что человек за эту уютную картину мира, конечно, цепляется – за понятную, простую картину мира, где Бог нам всё даёт, только ты Ему отдавай, что полагается. Человеку очень трудно отцепиться от такой картины мира.

И Иов тоже за этот покой свой цепляется, причём даже в двух вариантах, которые, на самом деле, несовместимы. Первый вариант – чтобы всё осталось, как было. Даже когда он говорит, что покой – это спать с советниками, с князьями, у которых есть золото, серебро – он что’ этим хочет сказать? Он хочет сказать, что он был членом этой самой элиты страны Уц, из которой он происходит. У него же тоже было золото, серебро, он там с князьями, что называется, «был на дружеской ноге». А второй вариант – и это совершенно другое – «беззаконные перестают наводить страх, узники не слышат крика приставника, раб свободен от господина своего». То есть, это другой мир, не такой, как был – в нём нет социального зла, которое тоже источник муки, источник переживания для человека, и это тоже покой – от такой жизни, какой она является реально. Но тут уже либо – либо. Либо то привычное устройство жизни, в котором мы живём и тогда остается всё социальное зло, но тогда и элита, князья, золото, серебро, Иова уважают – как у Райкина, «ми уважаемые люди». Либо другой мир, в котором нет всего этого, но в котором нет и криков приставника, и нет раба и господина.

На этом мы общий обзор этой главы закончим, а дальше будем её разбирать уже по отдельным стихам. В книге Иова вообще, а в этой главе особенно, такое количество еврейских слов, которые самим библеистам – знатокам еврейского языка не до конца понятны! Много слов, которые встречаются вообще один раз во всей Библии – их как раз в этой главе особенно много – а некоторые слова, которые много раз встречаются, тоже как-то необычно поставлены, странно. То есть, тут начинаются ещё и филологические проблемы с пониманием книги Иова. Мало того, что есть проблемы принципиальные, богословские, но будут ещё и проблемы филологические.

Запись 7 Глава 4 08-03-17

Мы продолжаем чтение книги Иова. Мы прочли 3-ю главу, и главные идеи из неё вычленили, а теперь мы эту же главу разберём уже по отдельным стихам. При разборе отдельных стихов возникают столь же важные, столь же общие идеи, как те, которые мы разбирали. Эта книга – мало того, что одна из самых трудных для понимания книг Ветхого Завета, и что она традиционно считается одной из книг, наиболее близких к Новому завету. Она, помимо этого, посвящена такой теме, которая ни одного нормального человека не может оставить равнодушным – теме человеческого страдания, страдания незаслуженного. В частности, всегда, когда философы, богословы говорят о страшной истории, которую у нас называют Холокостом, о том, что произошло во время Второй мировой войны, все, как правило, сопоставляют судьбу узников – жертв Холокоста с Иовом. И это, конечно, не случайно, потому что тот вопрос, который всегда возникает в разговоре о Холокосте – как Господь допустил это – это вопрос, который возникает и в книге Иова, он один из самых главных вопросов в ней. Возможно, не самый глубокий из вопросов этой книги, но из тех, которые задевают человека сильнее всего. Когда у человека случается неожиданное несчастье, многие люди кричат, даже не задумываясь, откуда-то из печёнок у них возникает крик: «за что?». А это как раз и есть один из главных вопросов книги Иова.

Вот первый стих:

¹После того открыл Иов в уста свои и проклял день свой.

Слово «проклятие» встречается до этого в предыдущей главе, его жена призывает его проклясть Бога и умереть. В еврейском тексте сказано «благослови Бога и умри», но слово «благослови, как это ни парадоксально, в зависимости от контекста может означать действительно «благослови», а может, как в данном случае, означать «прокляни». В первом стихе третьей главы он, действительно, проклинает, но только он не Бога проклинает, а самого себя. Думаю, что это на самом деле некий психологический механизм проекции: Иов ещё недостаточно вышел за рамки привычного богопочитания, недостаточно забыл всё, что он знал и во что верил раньше, чтобы проклинать Бога как это ему велит жена. Поэтому он, видимо, желает где-то внутренне сказать что-то подобное проклятию Богу, но не решается, благочестие ему этого не позволяет, и поэтому он вместо Бога проклинает самого себя. Это такая проекция: когда мяч бросаешь об стенку, эта стенка отражает этот мяч в самого тебя. Вот так эта стена невозможности проклясть Бога отражает это проклятие Иова и оно, как в зеркале отражается и приходит на него самого. Это чем-то напоминает так называемый стокгольмский синдром, когда пленники, которых террористы берут в заложники, конечно, если бы им дать возможность, этих террористов растерзали бы и разорвали на части, но, поскольку это невозможно, их психологический механизм переключается в другой режим, как в зеркале отражается, и они начинают этих террористов уже как бы любить и защищать (за неимением возможности их проклясть или убить). Это известный факт, так это проклятие себя и своего дня рождения и надо понимать: как психологический перенос.

Дальше – целая группа слов Иова, в которых он проклинает уже даже не просто самого себя, а проклинает своё создание, своё возникновение, рождение. Его родила его мать, но на самом-то деле за этим стоит другое: его создал Бог, как и весь наш мир, так что и Иова в каком-то смысле родил Бог. Поэтому, когда он говорит «погибни день, в который я родился», это, строго говоря, богохульство, это высказывание против Бога. Иов, очень понятный нам по-человечески, в своём отчаянии начинает сам того не понимая, невольно способствовать дьяволу, потому что «погибни день, в который Бог создал мир» – это то, что дьявол мог бы сказать.

³погибни день, в который я родился, и ночь, в которую сказано: зачался человек! ⁴День тот да будет тьмою; да не взыщет его Бог свыше, и да не воссияет над ним свет! ⁵Да омрачит его тьма и тень смертная, да обложит его туча, да страшатся его, как палящего зноя! ⁶Ночь та, - да обладает ею мрак, да не сочтется она в днях года, да не войдет в число месяцев! ⁷О! ночь та - да будет она безлюдна; да не войдет в нее веселье! ⁸Да проклянут ее проклинающие день, способные разбудить левиафана! ⁹Да померкнут звезды рассвета её: пусть ждет она света, и он не приходит, и да не увидит она ресниц денницы.

К концу это уже проклятие не просто рождения самого Иова, а это проклятие всей вселенной. «День, ночь…», но ведь это чередование дней и ночей создал Бог! Звёзды, о которых здесь говорится – это тоже часть творения Бога. И даже левиафан, хотя, конечно, часть тёмных сил, противобожественных, но он тоже часть этого мира, сотворённого Богом. Вот всё это Иов проклинает, причём дальше у Иова есть много жёстких слов по поводу всего того зла, которым проникнута вся наша социальная жизнь, – что богатые угнетают бедных, что нет правого суда, что праведники страдают (как сам Иов страдает), а наоборот, люди беззаконные пользуются всякими благами, и так далее. Это типичные для пророков инвективы в адрес того, как устроена наша социальная жизнь. Но здесь Иов выходит за привычные пророкам рамки, идет ещё дальше. Социальная жизнь между людьми, народами, и так далее так устроена, потому что в ней дьявол действует. Иов не знает, что дьявол существует – это от Иова пока скрыто – но он видит, что во всём мироустройстве вселенной есть некое зло, оно проницает всё мироустройство. И он, за неимением знаний о дьяволе, поневоле относит всё это зло на счёт Бога (в чём, конечно, ошибается).

Ещё один элемент такого взгляда Иова на мир – уже более правильный элемент – состоит в том, что этот мир нельзя очистить в целом. Можно отдельного человека очистить, может быть, даже какой-то народ очистить, а вот избавить весь мир от того зла, которое в нём присутствует, просто невозможно. Апостол Павел говорит в Послании к Евреям о том, что все очистительные ритуалы, которые были приняты в Иерусалимском храме, – на самом деле, толку большого от них нет, они только временно и локально что-то могут очистить, а реальное изменение мира, настоящее – это не очищение, а преобразование, преображение – которое, по Павлу, осуществляется через Христа. А по книге Апокалипсиса, это излечение мира от зла достигается только преобразованием его в Новое небо и Новую землю. Так что Иов затрагивает здесь очень правильную, очень глубокую тему об этом зле, которое пронизывает всю нашу вселенную, которая создана Богом. Как же так – создана Богом, а её пронизывает зло? Ну, так и дьявол в ней тоже присутствует, никуда от него не денешься – вот отсюда и боль.

³погибни день, в который я родился, и ночь, в которую сказано: зачался человек! ⁴День тот да будет тьмою; да не взыщет его Бог свыше, и да не воссияет над ним свет!

Слово «взыщет» тут не очень понятно. Это такая картина, что Бог за всем, что творится в нашем мире, как-то присматривает, это зло, которое действует в нашем мире, Бог как-то ограничивает и следит за этим (если можно так выразиться), как хороший хозяин. А здесь речь о том, что пусть Бог вообще даже не присматривает за этой линией Замысла Божьего, в которой находится Иов, за судьбой Иова. Что значит «не присматривает»? Это значит, что эта линия должна выйти из Замысла Божьего. Иов хочет, чтобы его жизнь из замысла Божьего ушла. Почему? Потому что, с его точки зрения, линия Замысла Божьего, на которой он находится, это плохая, катастрофическая линия, если он в своей праведности потерпел такой крах. Надо всё это стереть самого начала, с момента рождения Иова стереть всю эту линию и заменить её какой-то другой, как бы текущий вариант Замысла Божьего заменить на другой.

Мало того, что это относится к Иову, за этим стоит и нечто большее, гораздо более тревожное: может быть, всё творение Божье, вот этот наш мир, сотворённый Богом, тоже надо стереть и возвратить к началу, к моменту сотворения мира, и сотворить его по-другому, по-новому. Нечто подобное говорит Господь Моисею о народе Израилевом: что Я Свой замысел об этом народе стираю, потому что этот народ, поклоняющийся золотому тельцу на горе Синай, не оправдал моих надежд, и Я из тебя сделаю другой народ. Но Моисей заступается за свой народ и упрашивает Бога остаться в этом варианте Его Замысла, с этим еврейским народом, на который Бог возложил Свою миссию и Свои надежды. А у Иова речь идёт о том, чтобы и Иова из этой нити Замысла Божьего перевести в какую-то другую нить, и весь мир вообще перевести в какую-то другую нить Замысла Божьего. Между прочим, в современной физике есть некие, я бы сказал, теоретические структуры, «виртуальные вселенные» или «параллельные вселенные», которые можно более или менее идентифицировать с нитями Замысла Божьего.

Ещё здесь сказано «да не воссияет над ним свет!». По-еврейски практически исключительно употребляется для света слово «ор», и, если Бог в начале сотворения мира говорит: «Да будет свет!», Он говорит «ор». А здесь употреблено другое, редчайшее слово «нэхара». Почему? Это какой-то другой свет, не тот свет, которым Бог создавал этот мир. То есть, тут ещё один намёк на то, что Иов призывает Бога переменить и Иова, и весь наш мир, как бы сделать из этой какую-то другую судьбу Иова или другую судьбу всего этого мира.

⁵Да омрачит его тьма и тень смертная, да обложит его туча, да страшатся его, как палящего зноя!

Дословно сказано немножко не так: «Пусть пугает его (этот день) чернота или горечь». Еврейское слово можно перевести, как «чернота» или «горечь». О чём тут идёт речь? Это ни в синодальном переводе не понятно, ни в еврейском тексте это тоже не очень понятно. Но, может быть (это самое простое толкование), речь идёт о солнечном затмении. То есть, пусть этот день постигнет солнечное затмение, причём не на пять минут, как обычно бывает, а вообще навсегда.

Здесь употреблено слово «омрачит». Это слово (еврейское «гаал») имеет тот же корень, что и слово «гоэл», «заступник», которое применяется, например, в книге Руфь, где Вооз по отношению к Руфи – такой гоэл, заступник, родич, который должен заступаться за попавшего в беду родича. А дальше это слово – по переносу – применяется ко Христу: Христос такой заступник завсе человечество, как бы новозаветный аналог ветхозаветного гоэла. Почему здесь употреблено это слово? Я думаю, что здесь оно имеет немножко другой оттенок. Гоэл, как родич, имеет право на вмешательство в судьбу своего другого родича, то есть, здесь подчёркивается родство светлого дня с тёмной ночью, которая может предъявить права на этот день. Вот что имеется в виду: тьма, предъявляющая права на свет.

⁶Ночь та, - да обладает ею мрак, да не сочтется она в днях года, да не войдет в число месяцев! ⁷О! ночь та - да будет она безлюдна; да не войдет в нее веселье!

Еврейское слово «галмуд», строго говоря, означает не «безлюдна», а «бесплодна». То есть, Иов, который говорит Богу, в сущности, что Ты меня зря родил, (а за этим стоит, что Ты, Господи, всю нашу вселенную зря родил), об этой ночи говорит «пусть она ничего не родит», то есть, пусть весь мир будет бесплодным. Это та же самая мысль: что всё это рождение – от него, как говорится, одни только неприятности, одно страдание.

⁸Да проклянут ее проклинающие день, способные разбудить левиафана!»

Точнее, «готовые разбудить левиафана». Кто эти «готовые разбудить левиафана?» Я думаю, что по ассоциации с тьмой, о которой здесь уже в нескольких стихах говорилось, это некие тёмные силы. Левиафан – это символ чего-то мощного, и, с другой стороны, чего-то злого, особенно в конце книги Иова, когда Господь показывает этого левиафана Иову и его представляет, как некое средоточие надменности, гордыни и так далее – и невольно возникает ассоциация между левиафаном и дьяволом. Не знаю, можно ли иметь в виду под этим левиафаном конкретно дьявола, но это что-то с дьяволом связанное, и поэтому левиафана не надо будить (как говорит русская пословица, «не буди лиха, пока тихо»). Это очень правильные слова: зло в нашем мире иногда спит, оно, может быть, всегда присутствует в мире, но не очень активно себя проявляет, а иногда оно как бы пробуждается, и тогда начинается гражданская война в нашей стране, фашизм в Германии, и так далее. Тогда даже непонятно, откуда всё это взялось – вот разбудилось спящее зло.

Причём эти тёмные силы ночь проклинают, но они её не уничтожают. А что они с ней делают? Они эту ночь из мира Божьего переводят в свой тёмный мир, частью которого она естественным образом является. Не частью мира Божьего, а частью тёмного мира, где эти тёмные силы, где этот левиафан. Это надо пояснить. Слово «тьма» в христианстве толкуется, как правило, однозначно отрицательно, как некая метафора того, что от дьявола происходит. А в Библии, в Ветхом Завете, это слово имеет более детальные смыслы – три разных смысла. Первый – такой как в христианстве: тьма как символ зла, которая, действительно, от дьявола. Второй – это тьма как бы в положительном смысле – тьма, которая несёт в себе покой, которая упокоевает усталые, утомлённые души, и Иов дальше и об этом смысле тьмы говорит. Третий смысл, наиболее важный, это та тьма, с которой начинается Библия. В начале сотворения мира была тьма – тьма над бездной – ещё до того, как Бог сказал: «Да будет свет». Эта тьма, которая была в начале мира, – она добро или зло? Она и не добро, и не зло, или, если хотите, она и добро и зло. Это потенциал, из которого может родиться (и родится) всё, что угодно – и добро, и зло, и эта добрая тьма, тьма покоя, и эта злая тьма, тьма дьявольская, тьма агрессивная. Здесь, конечно, Иов говорит пока что об этой ночи, которую он проклинает, во втором, злом смысле, он её как бы отсылает в этот мир зла. Почему? Потому что, с его точки зрения, эта ночь его рождения ничего, кроме зла, ему не принесла, поэтому пусть она к своему законному месту – в мир зла – и попадёт.

⁹Да померкнут звезды рассвета ее: пусть ждет она света, и он не приходит, и да не увидит она ресниц денницы ¹⁰за то, что не затворила дверей чрева матери моей и не сокрыла горести от очей моих! ¹¹Для чего не умер я, выходя из утробы, и не скончался, когда вышел из чрева? ¹²Зачем приняли меня колени? зачем было мне сосать сосцы?

Слово «матери» здесь в синодальном переводе курсивом, потому что оно вставлено. Иов о матери своей на самом деле не упоминает, и это очень характерно. Иов, который призывает на себя смерть, он как многие современные подростки, которые кончают самоубийством, – не думает о том, что’ его смерть означает для его матери, если она жива. Да, он страдает, ему плохо, но если, допустим, Господь по его слову убьёт его совсем – что’ это будет для его матери? А он не думает ни о матери, ни о жене, он не думает ни о ком. Он, как это характерно для многих сильно страдающих людей, весь погружён в самого себя. Мы это знаем по своему опыту: когда нам очень больно, когда нам очень плохо, мы как-то замыкаемся сами в себе. И это одна из важнейших тем книги Иова, которая нигде явно не сформулирована. Наряду с той темой, что страдание как бы выбивает человека за рамки всех им принятых картин мира, потому что они уже не годятся ни для человека в Освенциме, ни для человека, сидящего на мусорной куче, есть вторая тема – что человек, который так сильно страдает, имеет тенденцию только своё страдание видеть, и только на нём фокусироваться. Бог же хочет другого. Бог хочет, чтобы это самозамыкание было преодолено, и чтобы этот страдалец выходил в мир. В конце книги есть на это намёк, когда Иов молится за своих друзей, которые ему, кстати, ничего хорошего не сказали, а только мучали его всё время своими спорами. Да можно и больше сказать – есть же такие люди, как Бонхеффер, например, которые в Освенциме молились за своих палачей, потому что они считали, что Бог для того в Освенцим их и поместил, чтобы они молились за палачей и тем самым как–то способствовали победе над этим злом, которое в Освенциме имело такую чудовищную форму. И более того – Христос, которого вели на крест, молился за Своих палачей, за тех, кто Его вёл на крест. Я понимаю, очень трудно быть таким, как Христос, или как Бонхеффер, или как Иов в конце этой книги – не на самом себе фокусироваться в своём страдании, а думать о тех, кто тебя мучает. Почему? Да потому, что они такие же люди, как ты. Вот друзья Иова – они же такие, как он. Они его мучают не нарочно, конечно, но на самом деле они его палачи, они делают дьявольскую работу по отношению к нему. А эти палачи в Освенциме – эсэсовцы и всякие прочие? Это что, другие люди, не как мы с вами? Нет, такие же, как мы – из плоти и крови, как мы, просто в них дьявол действует. Как замечательно говорит апостол Павел: «Наша брань не против плоти и крови, а против духов злобы поднебесных». Это люди из такой же плоти и крови, как и мы, но в них действуют духи злобы поднебесные. И одно из сильных оружий против этих духов – это когда тот, кого одержимые ими люди мучают, молится за них. Как Христос, когда Его ведут на крест. Вот такой ещё есть урок книги Иова.

¹³Теперь бы лежал я и почивал; спал бы, и мне было бы покойно ¹⁴с царями и советниками земли, которые застраивали для себя пустыни, ¹⁵или с князьями, у которых было золото, и которые наполняли домы свои серебром; ¹⁶или, как выкидыш сокрытый, я не существовал бы, как младенцы, не увидевшие света. ¹⁷Там беззаконные перестают наводить страх, и там отдыхают истощившиеся в силах. ¹⁸Там узники вместе наслаждаются покоем и не слышат криков приставника. ¹⁹Малый и великий там равны, и раб свободен от господина своего.

Иов, говорит здесь, конечно, о своей собственной смерти – что он хочет умереть и получить тем самым покой. Но ведь за этим же большее стоит! Ведь это «беззаконные наводят страх», «узники слышат крики приставника», «раб угнетается господином» – это же не только Иова касается, это вся наша жизнь так устроена. То есть, он здесь говорит, что, чем эта наша жизнь со всем её злом, лучше пустота без зла – такой царский дар: пустота, как свобода от зла. Дар Божий – вот этот покой и пустота. Это напоминает «Мастера и Маргариту», где в конце передаются слова Христа «он не заслужил света, он заслужил покой». Покой, и этот покой – одновременно свет, вот что-то в этом роде и здесь говорит Иов.

Это все с точки зрения такого измученного человека как Иов. Нам понятно, что человек в таком состоянии говорит, что лучше смерть и покой, чем жизнь и вот такие постоянные муки. Нам легко поставить себя в его положение, мы в жизни, может быть, бывали в каких-то подобных ситуациях сами. Но вот апостол Павел говорит, что смерть есть главный враг, который стоит, на самом деле, за всем тем злом, которое есть в мире, как невидимый кукловод, а значит, и за этим страданием, в том числе, которое Иов переживает. Например, одним из главных источников всего того зла, которое есть в мире, является страх. Страх чего? Страх смерти. Вы посмотрите, что происходит в современной политике – как все государства боятся друг друга, готовы уничтожить друг друга (и, может, и уничтожат, я не могу, к сожалению, исключить, что нам и это придётся пережить). Откуда это? Страх смерти. Если бы не было смерти, люди бы не боялись ничего, 99% зла не было бы в мире, потому что оно страхом генерируется. Потому что страх – самый мощный инструмент дьявола, и страх (опять по апостолу Павлу) противопоставлен любви, а любовь – это самый мощный инструмент Бога. Поэтому, хотя мы можем понять эту точку зрения измученного человека, что лучше покой и смерть, но Иов должен перейти на точку зрения Бога, и, если так можно выразиться, перевести фокус с себя на Замысел Божий о мире, а этот Замысел требует уничтожения смерти. Вспомним, что Апокалипсис, где изложен Замысел Божий о мире в наиболее явной форме, как раз уничтожением смерти и кончается. Там явным образом сказано, что в этом Новом Иерусалиме, Новой земле, Новом небе нету ни болезней, ни слезы, ни смерти – ничего этого нет. Вот это точка зрения Бога, это фокус Его Замысла, а не фокус внимания отдельного страдающего человека. И одной из задач книги Иова – чтобы мы тоже впитали эту точку зрения, мы, которым по-человечески, наверно, Иов близок, ближе, чем божественная точка зрения, и мы думаем, что – да, смерти когда-то не будет, но сейчас-то она есть, и ничего с ней не поделаешь. Нас всё-таки книга Иова призывает перейти с этой точки зрения Иова на точку зрения Бога, потому что смерть ради покоя – это решение простое (эвтаназия, люди, тяжело больные раком, например, сами об этом просят). Оно вроде бы простое решение проблемы боли и зла, но это же иллюзорное решение, это решение в сталинском духе («нет человека – нет проблемы»). Разве вот так проблемы решаются? «Нет жизни – и нет страдания» – это не решение. Это решение разрушительное, а Бог зовёт не к разрушению, а к созиданию, Бог зовёт нас к сотворчеству с Ним. В итоге, и книга Иова кончается тем, что этот страдалец оказывается со-творцом Бога – в том смысле, что в нём уже зарождается будущий Христос.

Ещё один момент. По Иову (в этом фрагменте), смерть лучше жизни, по крайней мере, для него. Между жизнью и смертью есть некая зеркальная симметрия, так что можно сказать, «смерть – это жизнь, а жизнь – это смерть». Но эта зеркальная симметрия – как между Богом и дьяволом (дьявол, говорят, «обезьяна Бога», зеркальное отражение Бога – всё, что он делает, вроде похоже на то, что делает Бог, но с точностью до наоборот: то, что было левым, становится правым, а то, что было правым становится левым). И так же, как эта зеркальная симметрия зависит от системы отсчёта, так и то, как мы посмотрим на жизнь: мы можем посмотреть на жизнь так, что она будет выглядеть, как смерть, и можем посмотреть на смерть так, что она будет выглядеть, как жизнь. И более того – то, что наша земная жизнь, привычная нам, с какой-то точки зрения и есть смерть (но духовная смерть, не биологическая), – это же, в сущности, слова Христа, которые за Ним подхватывает апостол Павел и вообще вся Церковь. Христос, конечно, говорит это не с нашей земной (социальной, биологической) точки зрения, а с точки зрения Царства Божия. Это, конечно, парадокс – что наша жизнь на самом деле смерть, а смерть – это жизнь. Но в обряде крещения в современной Церкви это самое и говорится – что мы в крещении умираем и рождаемся заново в новую жизнь. То есть, этот парадокс в христианстве присутствует неустранимо. А Иова из Ветхого Завета выталкивает в этот христианский парадокс через его страдание. Он и хотел бы жить привычной, логичной, благополучной жизнью, но именно в этом и смысл того, что происходит с ним – что его выталкивает в эту парадоксальную сферу.

²⁰На что дан страдальцу свет, и жизнь огорченным душею…

Этот вопрос «на что?», «зачем?» потом повторяется в 23-м стихе:

²³На что дан свет человеку, которого путь закрыт…

Правда, в 23-м стихе слова «На что дан свет» – вставка в синодальном переводе, сделанная для ясности, потому что по-еврейски сказано не совсем ловко грамматически. Но всё равно вопрос «на что?», разумеется, присутствует, это главный вопрос, который можно задать от имени вообще всего человечества Богу: «Господи, зачем Ты нас создал?», «Ты от нас чего хочешь?». Это может задать и каждый человек про себя самого: «Зачем? Бог чего от меня хочет в моей жизни? В чём смысл моей жизни?». И всё человечество может этот вопрос задать. Причём, человечество в этом нашем мире – единственная тварь, которая вообще способна этот вопрос задать. Потому что Бог сделал человека разумным, способным задавать эти вопросы Иова, а разум-то и делает нас с вами Иовом, потому что, если бы мы были такими, как животные, мы и принимали бы страдания, как животные – с мукой, но этот вопрос «зачем?» не возникал бы. У кота или у собаки, когда они при смерти (вы, наверное, видели) не возникает этого вопроса «зачем?». Они мучаются, они страдают, но принимают это всё как очень плохую, но неизбежную часть жизни, а человек задаёт вопрос «зачем?» Иов задаёт вопрос «зачем?» И когда человек задаёт вопрос «зачем?», это вопрос очень рискованный и тонкий, потому что самый простой ответ на этот вопрос, то, чего дьявол хочет добиться и от людей, и от Бога: «А низачем!», «а ни на что!», «ничего этого не надо!» И Ты, Господи (говорит дьявол Богу) людей создал разумными совершенно зря, от этого им одна мука. Ты лучше их вообще уничтожь (дьявол этого, конечно, больше хотел), или, если не уничтожишь, то, по крайней мере, введи их в это бессознательное состояние животных – им же самим от этого будет легче. Пожалей их. («Фауст» начинается с того, что дьявол примерно эти слова говорит Богу). Это, конечно, решение проблемы таким путём: «нет человека – нет проблемы». И все коллективные сущности вокруг нас, все эти пропагандистские органы, все государства, школы, иногда даже семья – всё это пытается создать нам такую картину мира, в которой этот острый вопрос «а смысл-то в чём?», «на что?», «для чего это?» у нас не возникал бы. Бог от индивида хочет, чтобы он, как Иов, всё время задавал вопросы «на что?», «зачем?», «в чём, Господи, смысл всего того, что Ты делаешь?», а все коллективные общности стараются как-то приглушить этот вопрос и людей от этого вопроса как-то отвлечь, потому что этот вопрос для коллективов человеческих разрушителен. Потому что коллективы – это машины, а машинам нужно, чтобы их шестерёнки вертелись так, как им положено, и вопросы «для чего?» и «зачем?» не задавали. А ведь животные, растения и весь мир неживой тоже – они и есть эти шестерёнки, они крутятся в этом, так сказать, природном механизме и не задают себе вопроса «зачем?». И так и должно быть, Замысел Божий в том и состоит. Но относительно человека Замысел Божий – другой: человек не должен превращаться в шестерёнку, а должен постоянно задавать себе этот вопрос «зачем?», «на что?». Я постоянно отрицательно отзываюсь о человеческих коллективах вообще, но это не только мой жизненный опыт, это и то, что говорит сам дьявол Христу в сцене искушения Христа. Он говорит о государствах: «все эти царства даны мне» – да, это так: они в его власти. И с людьми, соответственно, они делают дьявольскую работу. А главная тема книги Иова – дьявол хочет сделать одно, а Иов не даёт с собой это сделать, и (конечно, с помощью Бога, невидимой для самого Иова), вот этот дьявольский замысел разрушает, и побеждает.

²⁰На что дан страдальцу свет, и жизнь огорченным душою, ²¹которые ждут смерти, и нет ее, которые вырыли бы ее охотнее, нежели клад, ²²обрадовались бы до восторга, восхитились бы, что нашли гроб?

Иов не знает, что дьявол вообще существует, он не знает, что за кулисами этого его страдания находится противостояние Бога и дьявола, но он что-то чувствует интуитивно. Он чувствует, что есть какая-то борьба, и он эту борьбу отображает в картину противостояния жизни и смерти. Сама тема противостояния жизни и смерти – это тема противостояния Бога – Создателя жизни – и дьявола – отца смерти. И даже не то важно, что здесь Иов как бы высказывается в пользу того, что лучше смерть, чем жизнь. Важно другое – что он чувствует это противостояние смерти и жизни, которое за кадром во всей его истории. Весь объём смерти, за которым стоит дьявол, Иов, конечно, не чувствует и не понимает – ему кажется, что смерть – это покой, а смерть – это дьявол, это отнюдь не покой. Так же и весь объём жизни, который стоит за тем, что с ним происходит, он не знает. Это будет ему явлено только в самом конце этой книги, когда Бог – Создатель жизни явит ему весь удивительный, парадоксальный, невероятный объём жизни, которая связана с Богом, – такой огромный объём, что Иов просто испугается. Это те слова, которые говорит апостол Павел, которые Достоевский повторяет: «Страшно впасть в руки Бога живого». Не только «впасть в руки», даже просто ощутить, увидеть Бога во всей полноте Его жизненности – это уже действительно страшно. Это, между прочим, одна из тем книги Карла Густава Юнга «Ответ Иову».

²³На что дан свет человеку, которого путь закрыт, и которого Бог окружил мраком?

Этот путь не столько закрыт (по-еврейски сказано «сотар», «скрыт»), сколько скрыт, как тьмой покрыт, и в этой картине намёк на путь самого Иова, на ощущение самого Иова, что этот путь, который можно назвать крестным путём, который привёл его на эту мусорную кучу, скрывает за собой нечто большее, чем беспричинное, незаслуженное Иовом страдание. «Что-то тут есть, Господи» – чувствует Иов, «но покажи мне это, чтобы я, страдая, по крайней мере, страдал осмысленно». И это главная линия всего того, что дальше происходит в книге Иова.

Запись 8 Глава 4 15- 03-17

Теперь четвертая глава книги Иова. С этого момента начинается самая большая по объёму часть книги – это диспут. Можно спросить, а о чём тут, собственно, дискутировать? Всё же уже сказано. Вот Иов сказал, например, в первой главе: «Господь дал, Господь взял, да будет имя Господне благословенно!». Кто с этим будет спорить? Или во второй главе он, например, говорит своей жене: «неужели доброе мы будем принимать от Бога, а злого не будем принимать?», и ещё даже добавлено: «во всем этом не согрешил Иов устами своими». Этот вопрос тоже, вроде бы, решён. Зачем писать эту длинную книгу Иова? Он всё уже сказал правильно, и, говоря о смирении, мы фактически повторяем эту мысль Иова – надо смиренно принимать от Бога всё, что Он даёт.

Это правда, но это не вся правда. Эта правда хороша для нас, сидящих в относительно комфортных условиях и в относительно здоровом состоянии. Для человека, лежащего на нарах в Освенциме, боюсь, эта правда недостаточна. Она не то что неверна – она верна, но это не вся правда. И для нас, когда мы попадаем в какую-то ситуацию (каждый из нас может попасть на больничную койку с неизлечимой болезнью) – хватит ли нам тогда этой мудрости, что надо смиренно принимать от Бога всё, что Он даёт? Она верна, эта мудрость – но хватит ли её? Даже дело не в том, хватит ли нам её самим, а дело в том, что книга Иова показывает, что этой мудрости не хватает иногда и Богу – что Бог от нас большего хочет. От некоторых, наверно, а не от всех (Иов же тоже – один такой в этой книге), и не всегда – у Иова же тоже был длинный вполне благополучный период, но всё-таки от кого-то когда-то Бог хочет выхода за рамки этой мудрости – принимать от Бога всё, что Он даёт. Довольно трудной, кстати, но всё-таки не трагической мудрости, а умеренной, уравновешенной. (Я бы здесь употребил такое слово, которое есть в Апокалипсисе – теплохладной мудрости). Это касается мудрости друзей Иова, которую как раз хочет донести до Иова в этой четвертой главе Елифаз Феманитянин. Давайте прочтём эту главу.

¹И отвечал Елифаз Феманитянин и сказал: ²если попытаемся мы сказать к тебе слово, - не тяжело ли будет тебе? Впрочем кто может возбранить слову! ³Вот, ты наставлял многих и опустившиеся руки поддерживал, ⁴падающего восставляли слова твои, и гнущиеся колени ты укреплял. ⁵А теперь дошло до тебя, и ты изнемог; коснулось тебя, и ты упал духом. ⁶Богобоязненность твоя не должна ли быть твоею надеждою, и непорочность путей твоих - упованием твоим? ⁷Вспомни же, погибал ли кто невинный, и где праведные бывали искореняемы? ⁸Как я видал, то оравшие нечестие и сеявшие зло пожинают его; ⁹от дуновения Божия погибают и от духа гнева Его исчезают. ¹⁰Рев льва и голос рыкающего умолкает, и зубы скимнов сокрушаются; ¹¹могучий лев погибает без добычи, и дети львицы рассеиваются. ¹²И вот, ко мне тайно принеслось слово, и ухо мое приняло нечто от него. ¹³Среди размышлений о ночных видениях, когда сон находит на людей, ¹⁴объял меня ужас и трепет и потряс все кости мои. ¹⁵И дух прошел надо мною; дыбом стали волосы на мне. ¹⁶Он стал, - но я не распознал вида его, - только облик был пред глазами моими; тихое веяние, - и я слышу голос: ¹⁷человек праведнее ли Бога? и муж чище ли Творца своего? ¹⁸Вот, Он и слугам Своим не доверяет и в Ангелах Своих усматривает недостатки: ¹⁹тем более - в обитающих в храминах из брения, которых основание прах, которые истребляются скорее моли. ²⁰Между утром и вечером они распадаются; не увидишь, как они вовсе исчезнут. ²¹Не погибают ли с ними и достоинства их? Они умирают, не достигнув мудрости.

Эта речь является как бы затравкой дискуссии, которая продолжается дальше многими главами. Эта речь, естественно, – реакция на ту речь Иова, которая была в третьей главе, когда Иов призывал гибель для самого себя и вообще выражает неприятие всего устройства мира, который устроил Бог, раз в этом мире может происходить такое, что произошло с самим Иовом. В четвертой главе Елифаз, естественно, не разделяет эту точку зрения Иова (а как ему разделять, это же не он сидит в язвах на мусорной куче) – но он, тем не менее, разговаривает с Иовом, скорее, спокойным, сочувственным тоном, я бы даже сказал, удовлетворённым тоном. Он понимает, он сочувствует, что Иов в таком несчастье – но, как написал Булгаков в «Мастере и Маргарите», в сцене, когда обсуждается смерть Берлиоза, «но мы-то живы». У друзей Иова всё равно это неистребимо. Они ему сочувствуют, он их друг, а всё равно, где-то в подсознании ощущение – но мы-то живы, мы не сидим на мусорной куче, у нас-то всё в порядке. Это резкий контраст между такой, по существу, удовлетворённой речью Елифаза и трагическим воплем Иова, который посягает, между прочим, этим своим воплем на всё то мироустройство, которое с удовольствием принимает Елифаз. Вот именно этот контраст создаёт, если можно так выразиться, всю энергетику, напряжение, которое движет всё дальнейшее развитие сюжета. У каждого писателя, что бы он ни писал, есть какая-то такая коллизия, которая движет весь сюжет. Вспомним «Войну и мир», такой огромный роман –там даже несколько этих коллизий. А здесь эта главная коллизия – даже не между Богом и дьяволом, а между Иовом и его друзьями, между людьми. Она и есть главный двигатель сюжета.

Эта речь начинается с важного момента: Елифаз Иову говорит, что вот раньше ты, Иов, людей, которые в таком состоянии, как ты сейчас, людей, попавших в несчастье, в болезнь, «падающих», как здесь сказано, – ты их утешал, а теперь, как дошло до тебя, ты сам себя не можешь утешить. Это как пословица говорит – «чужую беду руками разведу, а к своей ума не приложу» – вот что’ ему говорит Елифаз, и это, разумеется, правда, потому что, действительно, Иов до своего несчастья был, по существу, таким же, как Елифаз. И смысл всего этого несчастья, с точки зрения Бога, в том, что Иов выбивается из этого Елифазового состояния, выбивается весьма болезненным способом, но так, что ему уже остаётся только один выход – найти Бога по-новому. А эти поиски Иовом Бога по-новому – это шаг к тому, чтобы найти Христа. Так же, как жертвоприношение Авраама – это не просто замечательный элемент Ветхого Завета, это шаг ко Христу. Так и тут – Иов мог бы так же кого-нибудь утешать, как сейчас утешает Елифаз, и Елифаз как бы не понимает того, что, если бы он сидел на мусорной куче, весь в язвах, а Иов бы пришёл его утешать, то, может быть, они поменялись бы ролями – Елифаз бы кричал так, как Иов. Эта симметрия между друзьями и Иовом – тоже некий фундаментальный, конструктивный элемент этого сюжета. Как здание обычно строят симметрично – фасад, как правило, симметричный – так и тут: элемент архитектуры этой книги – симметрия между Иовом и его друзьями.

То, что в этой главе говорит Елифаз, предвосхищает то, что будет сказано дальше во всех главах. Причём эту главу нельзя отрывать от следующей главы: 4-я и 5-я главы – вместе, это единая первая речь Елифаза. (Разделения между главами вообще поставлены гораздо позже написания книги, изначально она представляла собой единый свиток). Мы сначала прочтём 4-ю главу, а в следующий раз 5-ю главу, но надо помнить, что в этих главах излагается некая единая концепция Елифаза. Какие же основные элементы этой концепции, если ограничиться 4-й главой?

Первый элемент виден в напоминании Иову о том, как он утешал других, то есть, в нём была духовная сила, чтобы утешать других, и это напоминание Иову о его богобоязненности, о его непорочности, напоминание, что ты, Иов, – верный Богу, держащийся за Бога человек. Ну да, с тобой вот такое несчастье произошло, но ты продолжай держаться, цепляться за эту свою прежнюю веру, не теряй её. И что тут скажешь? В том-то и дело, что в позициях друзей, на поверхности, есть очень много правды. Действительно, «не теряй веру» – это же замечательная рекомендация! Если бы только не одно: что Бог как раз хочет, чтобы Иов не цеплялся за эту свою прежнюю веру, а чтобы он, будучи вытолкнут за ее пределы, вышел из неё и нашёл какую-то веру новую. Чтобы Иов сделал шаг к Новому Завету, найдя эту веру – естественно, ещё не веру в Иисуса Христа, которого он не знает, а вот веру во что-то такое, что является только намёком на будущего Иисуса Христа (например, когда Иов говорит «верю, Искупитель мой жив») – вот чего от него хочет Бог. А Елифаз и другие друзья предлагают такое банальное решение: до последнего держись и цепляйся за то, что было твоим достоянием, твоим духовным богатством. Материальное богатство у него всё отобрано, но духовное богатство при нём, и вот Елифаз говорит: держись за это своё духовное своё богатство (я слово «держись» заменил бы на слово «цепляйся»).

Второй тезис Елифаза – это то, что Иов невинен, это Елифаз пока принимает без обсуждения, хотя потом он начинает и это ставить под сомнение. Эта невинность, с точки зрения Елифаза, – залог того, что всё кончится хорошо. Елифаз, конечно, понимает, что вот сидит человек на грани жизни и смерти, на мусорной куче – что ж тут хорошего, но это же все пока, ведь, как повернулось в дурную сторону, может же повернуться и в хорошую сторону, и Елифаз, будучи человеком богобоязненным, хорошим, в сущности, человеком, верит, что Бог повернёт судьбу Иова в хорошую сторону именно потому, что Иов невинен. Вот эта мысль о том, что как бы ни было плохо сейчас, в конце всё будет хорошо, глубоко проникает и в христианское богословие. Есть, например, знаменитая фраза английской святой Юлианы Норвичской (это уже христианская эпоха, 14-й век), которая это самое и говорит: «И всё будет хорошо, и со всем будет хорошо – в конце». И она тоже говорит правильно, только что’ есть этот конец? Это конец апокалиптический – Новое небо, и Новая земля, и Новый Иерусалим, а на пути к этому новому Иерусалиму, даже по Апокалипсису, всё отнюдь не хорошо, а ох как трагично. Судьба Иова – только намёк на такие будущие апокалиптические трагедии. В конце этой книги всё, действительно, опять становится хорошо, прямо как ожидает Елифаз, – к Иову возвращается здоровье, ему возвращается его семья (ну, уже в другом исполнении, но это как бы другой вопрос) – книга хочет показать, что в конце, то, что’ предсказывает Елифаз, сбывается. Но оно сбывается почему? Только потому, что Иов кричал Богу и не успокаивался этой Елифазовской теодицеей – оправданием Бога. Не кричал бы Иов Богу – ничего бы не было того, что сказано в последней главе, где Господь говорит, что Иов правильнее говорил о Нём, чем друзья, и, по логике этой главы, именно поэтому Бог возвращает ему всё, что было у него отнято. Так что есть своя правда в том, что говорит Елифаз, но это не вся правда.

Третий момент – тоже очень важный, им кончается эта глава, – то, что огромна дистанция между Богом и человеком. Не просто такая дистанция, как в материальном устройстве мира, связанная с тем, что Бог Дух, а человек материален – не это имеется в виду, а имеется в виду моральная дистанция между Богом и человеком. Ну, кто бы из нас с этим спорил, правда? Возьмем каждый самого себя и спросим себя: «моральная дистанция между мною и Богом – какая она?». Она бесконечная, или скажем деликатнее – она огромная. Так всё вроде правильно говорит Елифаз! Правильно, да не совсем, потому что он же говорит, что дистанция такова, что её преодолеть невозможно, и поэтому недопустимо оценивать дела Бога (то, что Иов попал в такую ситуацию), да это и невозможно, потому что все дела Бога можно только принимать. Мы слышали, что надо смиренно принимать от Бога всё. А вот в случае Иова это неверно. Вся ситуация Иова сделана, как некая развилка, на которой Иов может пойти либо путём дьявола, то есть, отречься от Бога, либо путём Бога. Но путь Бога в этой ситуации – это не то, чтобы смиренно принять то, что Иов сидит на мусорной куче, а это как бы вместо образа Бога вызвать своим криком живого Бога, Который ему, действительно, в итоге и является. Логика, которую здесь отстаивает Елифаз, это что из-за огромной дистанции между Богом и человеком мы не то что вмешиваться в дела Бога не можем, но мы даже ничего разумного-то о них сказать не можем. Это неправильная позиция, потому что Бог призвал и создал человека, как призванного к богосотворчеству. А богосотворчество, несмотря на эту дистанцию между Богом и человеком, подразумевает своего рода преодоление этой дистанции – конечно же, с подачи Бога, и силами не нашими, человеческими, а силами, которые нам даёт Бог, – но тем не менее.

И ведь что’ такое Христос? (Говоря «что’», я имею в виду, естественно, не самого’ Христа, тогда это было бы «Кто», а что такое, как образ, как некое богословское понятие, Христос, Мессия, Спаситель). Это и есть мост между Богом и человеком, это и есть преодоление дистанции между Богом и человеком. Причём, преодоление дистанции, которое это расстояние между Богом и человеком, в каком-то смысле, сводит к нулю, потому что внутри Самого Иисуса Христа это расстояние нулевое – там Божественная и человеческая природа соединены вместе в одном Существе, Которое мы называем Иисус Христос. Так что в этих словах Елифаза есть правда, своя правда, много правды, эти слова вполне благонамеренные, но, как в конце говорит Бог, не так правильны, как надо бы сказать о Боге.

Это о всей главе в целом, а теперь давайте её разберём по отдельным стихам.

¹И отвечал Елифаз Феманитянин и сказал: ²если попытаемся мы сказать к тебе слово, - не тяжело ли будет тебе? Впрочем, кто может возбранить слову!

То, что здесь переведено на русский, как «тяжело», это еврейское слово «лаа», которое означает «утомительно», «огорчительно». Уже в этом первом слове Елифаза что-то чувствуется не то: человек на грани жизни и смерти, сидит на мусорной куче, а ему говорит его друг: «как бы ты не утомился и не огорчился от того, что я тебе скажу». Некая даже, я бы сказал, издевательская нотка звучит по отношению к состоянию Иова. А почему Елифаз так говорит? Он же не то что не любит Иова, он его любит, конечно, как друга, по-своему, но «сытый голодного не разумеет». И вот составитель этой книги (а это художественное произведение) хочет донести до нас мысль, что то, что поймёт Иов, сидя на мусорной куче дальше, в последующих главах, – этого человек благополучный, как Елифаз, просто понять принципиально не может – и в этом смысл всего того, что затеяно.

Выражение «кто может возбранить слову» – недостаточно чёткий русский перевод. По-еврейски сказано так: «кто может удержаться от слова?». То есть, Елифаз хочет сказать, что они там сидели неделю и молчали (и это было правильно, они так выражали своё сочувствие Иову), а теперь он не может молчать, в нём накопилось, и он, Елифаз, должен что-то сказать. Мы это тоже, конечно, понимаем, в нас самих часто накапливается то, что мы хотим сказать, и мы открываем рот и это всё говорим, хотя это совершенно неуместно. По-человечески это понятно, но это иллюстрация того, как быстро, как коротко сочувствие друзей Иову – и не хватает этого сочувствия, чтобы удержать в себе эти совершенно неуместные слова. Мы в жизни, наверное, бывало, тоже так себя вели – в этом стиле друзей Иова по отношению к другим людям.

³Вот, ты наставлял многих и опустившиеся руки поддерживал.

Слово «наставлять» (еврейское слово «ясар») – это не просто как учитель наставляет ученика, это наставление обличающее, критикующее, и Елифаз фактически напоминает Иову: ты вот так обличал людей. Что из этого следует, не сказано, но подразумевается: «а сейчас я буду обличать тебя». Всё, что говорят Иову его друзья на протяжении остальных глав, – это, по большей части, прямое или завуалированное обличение Иова. Человек сидит на мусорной куче, всё потеряв, а друзья его обличают за неправильные богословские взгляды, за то, что он какое-то зло, якобы, делал в жизни, и так далее. Здесь чувствуется намёк на то, куда пойдёт дальнейшее изложение.

⁴падающего восставляли слова твои, и гнущиеся колени ты укреплял. ⁵А теперь дошло до тебя, и ты изнемог; коснулось тебя, и ты упал духом.

«Изнемог» – опять это самое слово «лаа», «утомление» и «огорчение», как бы соединённые вместе. Вот взгляд Елифаза на состояние Иова: он слаб физически, слаб духовно, сидит на этой мусорной куче, и чего от него, Иова, ожидать каких-то умных слов в этом его состоянии. Конечно, всё, что Иов говорил до этого (в третьей главе) – «будь проклят день рождения моего», и всё такое, – это всё бред, но простительный бред, потому что ничего другого от человека в таком состоянии ожидать не приходится. Вот позиция Елифаза. Конечно, она очень примитивная, если бы к этому сводилась ситуация Иова, книги бы не было. А второе – это же то самое, чего сатана хочет: чтобы именно это с Иовом и произошло, чтобы он, всё потеряв, потерял и духовную свою крепость – изнемог. А Иов не изнемог духовно, и вся книга это показывает, он в каком-то смысле менее изнемог, чем его друзья. Он крепче, и его это испытание, как это ни парадоксально, в каком-то отношении укрепило. Но с другой стороны, конечно, примитивен и альтернативный взгляд – что Иов крепкий, он, как солдат на посту, держится, как раньше, ему нипочём все эти его потери, все его болезни, он остаётся прежним Иовом – ура, слава Иову! Это тоже примитивизация, и Бог не этого хочет. Он не хочет, чтобы Иов остался прежним Иовом. Он хочет, чтобы Иов вышел в неведомое измерение общения с Богом и нашёл там Бога по-новому.

Этот официальный героизм – сколько мы его встречали в советское время! Все эти несчастья, начиная с лагерей и кончая войной, – как нам их всегда старались преподнести в духе официального героизма: «да, всё плохо, ты весь израненный, но ты стой, ты держись» (как наш нынешний премьер-министр: денег нет, но вы держитесь). Так примерно и тут говорит Елифаз: «здоровья нет, но ты держись, всё потеряно, но ты держись». Бог не этого хочет от Иова, не того, чтобы он держался (это была бы банальность), а Ему нужен выход вверх, в новое измерение.

⁶Богобоязненность твоя не должна ли быть твоею надеждою, и непорочность путей твоих - упованием твоим?

Этот перевод не то что неправилен принципиально, но словесную форму выражения, которая выбрано по-еврейски, он как бы заглаживает. По-еврейски, буквально слово в слово, сказано так: «не твои ли страх, вера, надежда и прямота твоих путей?». Это введение к тому, что хочет Елифаз сказать дальше – что раз у тебя есть это всё – вера, надежда, и прямота путей, страх Божий, то дальше, конечно, всё будет хорошо, потому что Бог таких людей не оставляет, Бог всегда делает так, что в итоге у них всё хорошо. Исходя из опыта нашего прошедшего столетия, что’, это действительно так? У всех, кто непорочен, имеет веру, надежду – у них всё хорошо? А Освенцим как? Вот об этом давайте никогда не забывать. Книга Иова должна читаться обязательно с тем, чтобы на заднем плане нашего сознания должна быть эта картина праведников, гибнущих в газовых камерах Освенцима.

А то, что’ Юлиана Норвичская говорила, что в конце всё будет хорошо – да, всё правильно, но где и когда? В Новом Иерусалиме и по завершении человеческой истории. Только там будет то, что Елифаз так наивно предполагает: что прямо вот сейчас и здесь всё это будет. Сейчас и здесь всё, к сожалению, совсем по-другому.

Елифаз, выдвигает эту свою концепцию в такой чёткой формулировке:

⁷Вспомни же, погибал ли кто невинный, и где праведные бывали искореняемы? ⁸Как я видал, то оравшие нечестие и сеявшие зло пожинают его.

Эти слова «вспомни», «как я видал» – они как бы намекают на то, что Иов сам прекрасно знает, что с праведниками ничего плохого никогда не происходило – это его, Иова, жизненный опыт. Елифаз говорит, что в своей жизни только такое и видел всегда: что праведникам всегда всё бывает в итоге хорошо, а злым бывает плохо. Что, действительно таков их (Иова и Елифаза) жизненный опыт? В нашу эпоху, когда мы все знаем про Освенцим, смешно так говорить. А в ту эпоху – что, по-другому было? В ту эпоху – налёты одних народов на другие, когда вырезалось всё население целых городов, включая женщин и детей – что, они не знали этого? Знали, конечно. То есть, на самом деле, здесь реальность подменяется таким нарисованным себе уютным образом. Мне доводилось слышать от людей такую странную фразу, в полной уверенности сказанную: «я в жизни своей ничего никому плохого не сделал». Особенно странно, когда это говорят люди уже весьма пожилые, причём говорят это с полной уверенностью, что это факт. Вот пример, как человек может нарисовать себе образ, совершенно не имеющий отношение к реальности. Это самое делает здесь Елифаз, и мало того, что он рисует себе такой фантастический образ того, как устроена наша человеческая жизнь, – за этим стоит не менее фантастический образ Бога. Мы, к сожалению, очень часто вместо живого Бога имеем связь с неким образом Бога, который мы сами себе и придумываем, с некоей, так сказать, карикатурой на Бога. Так и у Елифаза – вроде всё благочестиво, а на самом деле – карикатура на Бога. А Живой Бог – это Тот, Который в итоге явится Иову – только тогда.

⁹от дуновения Божия погибают и от духа гнева Его исчезают.

Обратите внимание на терминологию, связанную с духом: «дуновение» – это еврейское «нешама», а дух – это «руах», который означает также и ветер, дуновение, и так далее. То есть, в этом стихе намеренно смешаны как бы физическая картина, что Бог дунул, и всё зло исчезло, и картина духовная, когда Бог не физически дунул, а духом Своим уничтожил – наверно тоже духов, злых, уничтожил. В этом-то смысле Елифаз прав, действительно, Бог дуновением Духа Своего уничтожает зло, этих тёмных духов злобы поднебесных, о которых говорит Павел. Это правильная мысль, и в Апокалипсисе это описано, как война, которая произошла на небесах между Михаилом Архангелом и дьяволом. Мысль правильная, но её совершенно зря Елифаз проецирует в нашу земную жизнь – это всё происходит в духовной сфере. И мы себе задаём тот важнейший вопрос, на который, на самом деле, нет ответа ни у кого. Главный вождь этих тёмных сил, на которых Бог Духом Своим дует, – это кто? Дьявол? Но ведь он, судя по книге Иова, к Богу является, просто открывая ногой дверь. Вот как это так получается? Почему ему дана такая воля – хотя бы даже просто являться к Богу? Нет ответа на этот вопрос. Никто из богословов готового ответа на этот вопрос не имеет. В этом некая тайна. Существование дьявола в этом мире – это одна из божественных тайн. Мы всё-таки верим, что всё, что Бог делает, осмысленно. И это существование дьявола в мире, и всё, что дьявол творит, – это не просто какая-то неприятная или трагическая случайность, а это осмысленно, это имеет определённый смысл в великом Замысле Божьем. Мы пока не понимаем, в чём этот смысл, каков он. Это вопрос веры – мы верим, что и это осмысленно тоже. И это один из принципиальных вопросов по отношению к страданию, которое претерпевают и Иов, и люди в Освенциме, и все-все-все на протяжении веков: страдание – осмысленно или бессмысленно? Всё то, за что борется Иов в этой книге, – это понять своё страдание как осмысленное, и это получается в конце. Этот смысл, как всегда, словами не передашь, и Иов тоже получает его в какой-то такой странной форме – в виде неких картин, которые ему Бог показывает, но тем не менее, Иов получает тот смысл, которого он от Бога требует.

А при всём благочестии той картины, которую Елифаз рисует для Иова, картина эта бессмысленна, она ни на грош не прибавляет смысла тому страданию, которое претерпевает Иов, сидя на мусорной куче. Поэтому толку от всех этих утешений никакого нет.

Дальше о том, что Господь уничтожает даже такое могучее, как львы.

¹⁰Рев льва и голос рыкающего умолкает, и зубы скимнов сокрушаются; ¹¹могучий лев погибает без добычи, и дети львицы рассеиваются.

Скимны – это молодые львы. Лев – это обычно символ власти в Библии, причём, и в хорошем смысле, и в плохом. Вот «Лев Иудин». Это слово, которое изначально применялось к Давиду, – оно и ко Христу применяется, это лев в хорошем смысле этого слова. А есть в Библии и львы в смысле хищничества – в дурном смысле, и здесь именно так они употреблены, как символ некоей злой силы, даже не совсем понятно, какой, может быть, даже злых духов – может быть, они здесь символизируются львами. Елифаз хочет сказать, что Бог злых наказывает, и даже львов, которые здесь выступают как злая сила, Бог уничтожает. Даже если львов понимать в духовном плане, это хорошо, это всё правильно и замечательно. Но для Иова-то кто главный лев? Кто главный символ этой злой власти? Это дьявол, о котором Иов не знает, но мы-то знаем, что он стоит у истока того, что всё произошло с Иовом. Так что Елифаз хочет сказать? Что зубы дьявола тоже сокрушатся? Нет, зубы дьявола просто так, сами, не сокрушатся без участия человека и Богочеловека. Мы, по Библии, понимаем, что это сокрушение – конечное торжество Бога и поражение дьявола, духовное поражение. Существование дьявола связано с тем, что у дьявола есть корни в этом мире – то, на что он опирается. Вырывание этих корней и окончательное поражение дьявола, по Апокалипсису, связано с совместным действием людей – праведников, святых – и Богочеловека Иисуса Христа. Только так, и только тогда. Елифаз, конечно, ничего такого не мыслит, и не может мыслить, но составитель книги, когда он Елифаза заставляет так говорить, вероятно уже что-то в этом роде предчувствует за века до Христа, подводя нас к вопросу, с главным-то львом как справиться, как сокрушить его зубы?

Дальше начинается рассказ о некоем видении, которое было Елифазу.

¹²И вот, ко мне тайно принеслось слово, и ухо мое приняло нечто от него.

«Нечто от него» – это еврейские слова «шемец миннеху», «малая часть». Это слово не случайно здесь употреблено: правда друзей, и в данном случае правда Елифаза, – это только малая часть той великой Божьей правды, которая описывает ситуацию Иова во всём её объёме, начиная с контакта между Богом и дьяволом. Эта великая Божия правда включает то, что хочет сказать Елифаз, и, как всегда у Бога, парадоксальным образом включает и обратное. Она включает богобоязненность, непорочность путей, веру, надежду, но включает в себя и выход за пределы всех этих привычных добродетелей тоже. Эта Божья правда включает в себя то, о чём говорит Елифаз, – что добрым Господь посылает добро, а злым Господь воздаёт за их зло, но включает и обратное – смерть праведных в Освенциме. Мы бы хотели, чтобы жизнь была устроена логичней и проще, но, к нашему сожалению, наверно, Бог парадоксален, правда Божия парадоксальна. Единственное, что при этом надо сказать, – что смерть праведных в Освенциме не бессмысленна. Вот в этом две стороны – благополучие праведных и страдание праведных – объединены в Замысле Божием: в том, что осмысленно и то, и другое – и их благополучие, и их страдание. Во всяком случае, узкая правда, «нечто», небольшая часть, она не применима к той ситуации Иова, которая, если можно так выразиться, находится как между полюсами высокого напряжения, как в трансформаторной будке, где десять киловольт здесь, и десять киловольт там, и того и гляди, между ними молния проскочит. Так и Иов находится между Богом и дьяволом, и эта благополучная правда, узкая правда Елифаза, в его ситуации не применима. Она, может быть, и подходит для самого Елифаза, но не для Иова.

Продолжается рассказ об этом видении.

¹³Среди размышлений о ночных видениях, когда сон находит на людей, ¹⁴объял меня ужас и трепет и потряс все кости мои. ¹⁵И дух прошел надо мною; дыбом стали волосы на мне.

С одной стороны, Елифаз, по-видимому, говорит о совершенно реальном духовном опыте, который у него был (с учетом того, что Елифаз как герой книги, это не конкретный человек, а что хочет нам показать автор этой книги). А с другой стороны, нет ли тут чего-то такого, что не совсем совместимо с Богом, с тем, как Бог является людям: этот «ужас, трепет, дыбом встали волосы» – где мы ещё в Библии встречаем, что Бог является так? Он, когда является Илии на горе Синай, то не в землетрясении, не в огне, не в ветре, а в тихом гласе хлада тонкого, как там сказано, – в тихом голосе, почти неслышном. Тут уже некий намёк со стороны составителя книги – может быть, это не совсем Бог являлся таким вот грозным образом?

¹⁶Он стал, - но я не распознал вида его, - только облик был пред глазами моими; тихое веяние, - и я слышу голос.

«Не распознал его», потому что он «облик», или можно сказать «образ», слово, которое по-еврейски означает, в том числе, просто фантом, то есть, нечто нереальное, воображаемое. Мы встречаем здесь слово «веяние», которое напоминает нам об Илии на горе Синай, но слова «веяние» нет в еврейском тексте, а сказано просто «тишина» и «я слышу голос». Голос вот этого чего-то непонятного, образа, про которого, как мог бы сказать Елифаз, я сам себе додумал, кто это. А кто это? Почему мы считаем, что это Бог? А может, это ему дьявол явился для того, чтобы использовать Елифаза как пешку в своей игре, чтобы им, так сказать, дополнительно атаковать Иова? Иова уже дальше физически атаковать нельзя, он потерял всё, что мог потерять, но вот духовно его атаковать можно. Так что не исключим такой возможности, что в замысле составителя книги именно этот вариант интерпретации видения Елифаза.

Семнадцатый стих – это, видимо, говорит этот самый голос этого странного облика, или образа, который явился Елифазу.

¹⁷человек праведнее ли Бога? и муж чище ли Творца своего? ¹⁸Вот, Он и слугам Своим не доверяет и в Ангелах Своих усматривает недостатки, ¹⁹тем более - в обитающих в храминах из брения, которых основание прах, которые истребляются скорее моли.

Не будем спорить о том, человек не праведнее Бога, но уже в словах, что Господь «слугам Своим не доверяет», что-то не то! Это дьявол может своим слугам не доверять, а чтобы Бог Своим слугам не доверял, в ангелах Своих усматривал недостатки?! Где в Библии мы видим и находим хотя бы намёк, что отношение Бога к ангелам именно таково? То есть, вся эта картина, которая здесь нарисована – она с виду, на поверхности, призвана, чтобы Бога возвысить (вот, Он намного выше человека), а на самом деле это хитрое принижение Бога. Вот и получается, что невольно заподозришь, от кого эта картина исходит – не от дьявола ли? Конечно, он Бога напрямую принижать не может (потому что всё-таки помнит, кто тут главный в этой всей мировой системе), но действует, как подчинённый, который своего начальника в лицо критиковать боится, но вот такими хитрыми намёками, тем не менее, хочет его опорочить.

Здесь сказано «храмина из брения», а по-еврейски сказано просто «дома из глины». Эти дома – это, с одной стороны, тела людей, то есть, дьявол (если это говорит дьявол), как духовное создание, конечно, с презрением относится к людям, которые материальны (созданы Богом из глины, как это по Библии в начале Книги Бытия). А может быть, эти дома из глины – это вообще весь наш материальный мир, в котором мы живём, и это нам напоминает слова Христа о доме, который построен на песке. Вот здесь слова «которых основание прах» – это же, фактически, та же самая мысль, которую говорит Христос о доме, который построен на песке. Но есть разница: почему здесь сказано «которых основание прах»? Потому что всё материальное – это прах, песок, оно рассыплется, оно недолговечно, и вообще – чего там об этом материальном всерьёз говорить? А Христос, когда говорит о домах, построенных на песке, – что Он имеет в виду? Он совершенно не критикует материальную сторону нашего мира. Христос принимает материальность нашего мира, принимает и одобряет, как созданную Богом. Но Он говорит о том, что люди строят свои дома, свою жизнь, свою судьбу, как на песке, на неправильном духовном основании – без Бога, и без Него – Христа. А Он – твёрдое основание, на котором, действительно можно построить дом своей жизни. Но это всё в чисто духовном смысле говорится. Несмотря на внешнее сходство картины, которую рисует Христос, и той картины, которая нарисована здесь, они, по существу, по содержанию, взаимно противоположны.

Дальше продолжается мысль «истребляются скорее моли» – которая живёт один день.

²⁰Между утром и вечером они распадаются; не увидишь, как они вовсе исчезнут.

Слово «не увидишь» – это то самое слово, которое в 18-м стихе переведено как «усматривает». То есть, правильнее было бы это перевести как «Господь не усматривает, как люди исчезают». Это, опять же, картина Бога, Которому люди настолько безразличны, что Он на их смерть даже не смотрит – она для Него абсолютно несущественна. Ну, кто такое может сказать о Боге? Не сам же Бог! Дьявол – да, он сам так на людей смотрит, и ему очень хотелось бы, чтобы и Бог на людей смотрел так же, поэтому он рисует такую картину Бога, проецируя в неё самого себя.

²¹Не погибают ли с ними и достоинства их? Они умирают, не достигнув мудрости.

Это, фактически, слова, которые намекают Иову: «ты кто такой?» – такая моль, созданная из глины, живущая один день, мудрости (употреблено слово «хокма») у тебя никакой нет, потому что какая у людей может быть мудрость? Этот укол Иову «а ты кто такой» ему потом всё время будут повторять его друзья: «кто ты такой, чтобы Богу предъявлять претензии – ты, живущий в храме из брения и не имеющий мудрости». Его друзья ему потом вот эти дьявольские мысли доносят. В книге Премудрости Соломоновой слово «хокма», мудрость Божия, играет совершенно фундаментальную роль, и несмотря на то, что там подчёркнуто, что эта мудрость Божия труднодоступна – но все же доступна людям. Эта мудрость Божия может входить в людей и жить в людях. Это не просто человеческая мудрость (умение разобраться в ситуации, рассудить – это называется другими еврейскими словами), а именно хокма как мудрость Божия. Человек может быть причастен к этой хокме, а здесь, в этом стихе, это, фактически, отрицается.

Вот такой голос явился Елифазу в его видении, и Елифаз его доносит до Иова. Но зачем Елифаз всё это рассказывает Иову? Чтобы его утешить, наверно? Но этот голос что в себе несёт – разве утешение? Нет, он в себе несёт только усугубление отчаяния Иова. Но ведь Господь потом, в конце книги, говорит Иову из бури что-то очень похожее на эти слова. Тут говорится, что Иов не имеет мудрости и не может её достигнуть, а Бог говорит ему почти то же самое – ты кто такой, ты что’ – создавал мир? Но можно по-разному сказать одни и те же слова, можно сказать так, как они сказаны здесь, а можно сказать с любовью. Когда Бог говорит Иову, то в итоге Иов получает не только утешение, он получает укрепление, получает какой-то новый уровень близости с Богом, из-за которого и говорится, что ответ Иову – это Христос. Почему? Да потому, что в конце книги Бог разговаривает с Иовом, в сущности, как со Своим сыном, пусть не вполне созревшим, не вполне разумным, но с сыном. А кто Сын Божий? Иисус Христос.

Запись 9 Глава 5 22-03-17.

Теперь 5-я глава. В этой главе продолжается речь одного из друзей Иова – Елифаза Феманитянина, и это продолжение 4-й главы, они образуют единое целое. Продолжает Елифаз, обращаясь к Иову:

¹Взывай, если есть отвечающий тебе. И к кому из святых обратишься ты? ²Так, глупца убивает гневливость, и несмысленного губит раздражительность. ³Видел я, как глупец укореняется, и тотчас проклял дом его. ⁴Дети его далеки от счастья, их будут бить у ворот, и не будет заступника. ⁵Жатву его съест голодный и из-за терна возьмет ее, и жаждущие поглотят имущество его. ⁶Так, не из праха выходит горе, и не из земли вырастает беда; ⁷но человек рождается на страдание, как искры, чтобы устремляться вверх. ⁸Но я к Богу обратился бы, предал бы дело мое Богу, ⁹Который творит дела великие и неисследимые, чудные без числа, ¹⁰дает дождь на лице земли и посылает воды на лице полей; ¹¹униженных поставляет на высоту, и сетующие возносятся во спасение. ¹²Он разрушает замыслы коварных, и руки их не довершают предприятия. ¹³Он уловляет мудрецов их же лукавством, и совет хитрых становится тщетным: ¹⁴днем они встречают тьму и в полдень ходят ощупью, как ночью. ¹⁵Он спасает бедного от меча, от уст их и от руки сильного. ¹⁶И есть несчастному надежда, и неправда затворяет уста свои. ¹⁷Блажен человек, которого вразумляет Бог, и потому наказания Вседержителева не отвергай, ¹⁸ибо Он причиняет раны и Сам обвязывает их; Он поражает, и Его же руки врачуют. ¹⁹В шести бедах спасет тебя, и в седьмой не коснется тебя зло. ²⁰Во время голода избавит тебя от смерти, и на войне - от руки меча. ²¹От бича языка укроешь себя и не убоишься опустошения, когда оно придет. ²²Опустошению и голоду посмеешься и зверей земли не убоишься, ²³ибо с камнями полевыми у тебя союз, и звери полевые в мире с тобою. ²⁴И узнаешь, что шатер твой в безопасности, и будешь смотреть за домом твоим, и не согрешишь. ²⁵И увидишь, что семя твое многочисленно, и отрасли твои, как трава на земле. ²⁶Войдешь во гроб в зрелости, как укладываются снопы пшеницы в свое время. ²⁷Вот, что мы дознали; так оно и есть: выслушай это и заметь для себя.

В первой части речи Елифаза, в 4-й главе, Елифаз высказывает три основных тезиса, а в этой главе их продолжение. Первый их трех тезисов – это то, что Иов должен крепко держаться за свою прежнюю веру и не отступаться от неё, несмотря на несчастья, которые его постигли. Вроде бы эта мысль правильная, если бы только не то, что Бог как раз хочет, чтобы Иов вышел за пределы своей прежней веры. Второй тезис Елифаза – это то, что невинность Иова, а он пока не подвергает эту невинность сомнению (потом подвергнет сомнению, но пока её принимает без обсуждения, что Иов ничем перед Богом не согрешил) – это залог того, что всё кончится хорошо, потому что Господь невинных и праведных всегда спасает. Не то чтобы в книге Иова всё не кончилось хорошо, но почему оно всё кончается хорошо? Именно потому, что Иов не ограничивается привычным, к чему его призывает Елифаз, а кричит, и тем самым, я бы сказал, «выкрикивает» Бога к себе – Бога живого, и только поэтому всё для Иова кончается хорошо. И, наконец, третий тезис, который был в 4-й главе, – это то, что духовная дистанция между Богом и человеком такова, что человеку её не преодолеть, и поэтому какое-либо суждение о делах Бога невозможно. Невозможно даже для Иова, который сидит на мусорной куче (как он считает, от руки Бога), и, тем не менее, даже в этом положении никакого суждения о Боге, никакого обсуждения вообще, или оценки дел Божиих делать невозможно, потому что – где Бог, а где человек! То, что происходит, можно только принимать. Опять, вроде бы сказано хорошо, благочестиво, и в каком-то аспекте даже правильно, но только в ситуации книги Иова Бог ждёт от Иова другого. Бог ждёт от Иова не того, что Иов смирится со своей ситуацией и примет всё, как оно есть. Мы-то знаем, почему – потому что это всё не от Бога, а от дьявола происходит, а вот Иов этого не знает, и поэтому по отношению к нему, слова Елифаза звучат убедительно. Сложность этой книги и её глубина – в том, что все эти друзья Иова, которые оказываются в итоге не совсем правы (а «не совсем правы», если это по отношению к Богу, то это «совсем не правы»), говорят очень правдоподобные вещи – такие, что сразу даже и не поймёшь, в чём, собственно, они не правы.

И вот эта правдоподобная логика продолжается и в пятой главе. Здесь дополнительно Елифаз выдвигает следующие тезисы. В первом тезисе появляется слово «глупец», и почему оно появляется? Елифаз своего друга глупцом напрямую, в лоб не называет, но он намекает на то, что эти вопли Иова делают Иова глупцом, а глупец ведь в рассказе Елифаза выступает, как грешник, а раз Иов из-за своих воплей стал глупцом и грешником, так на что же хорошее можно от Бога рассчитывать такому человеку? Нет, надо заткнуться, и тогда вот ты будешь не глупцом. Кстати, Иов сам говорит дальше нечто подобное: «лучше вы молчали бы, и были бы умными, если бы молчали». Сейчас Елифаз то же самое говорит Иову: ты бы лучше молчал, и это, с твоей стороны, было бы проявлением ума, а ты кричишь, и это проявление глупости.

Второй тезис. Здесь фигурирует несколько раз слово, которое переводится один раз как «страдание», а другой раз как «беда», – это еврейское слово «амаль». Это слово на самом деле означает и не страдание, и не беду, а тяжкий и мучительный труд, бессмысленный труд. И вот одна из мыслей Елифаза состоит в том, что вот такое состояние человека, когда он несёт на себе этот амаль (вот как Иов несёт его на себе – это ведь тоже своего рода амаль, что он сидит на мусорной куче, всё потерял и в болезни), это – естественное состояние человека. А не оговаривает Елифаз очень важного вопроса, который мы сами себе должны поставить: «естественное» в каком смысле? В том ли смысле, что это по Замыслу Бога так должно быть, что человек должен этот амаль (тяжкий труд) нести на себе, или же это следствие падшести всего нашего земного бытия? Елифаз этого не уточняет, но говорит: «то состояние, в котором ты, Иов находишься, в каком-то смысле естественно, потому что естественно для человека в этом мире страдать. Ну, вот так устроен наш мир, что люди страдают – что тут ещё скажешь? Значит, надо молчать.

Третий тезис, который здесь Елифаз выдвигает, в сущности правильный: что Бог действует парадоксально. Вся вторая половина этой главы посвящена примерам того, как парадоксально действует Бог. Это верно, и в Евангелии мы встречаем массу парадоксов, прямо из уст Христа исходящих. Но какой вывод Елифаз делает из этой парадоксальности? Вывод такой, что Бога понять нельзя, значит, в Бога можно только верить, можно только принимать то, что Бог делает, и верить, что всё кончится хорошо. И опять же, это не то что неверно. Это как бы правда, но правда, которая в спокойной обстановке, может быть, и приемлема, а для человека, который, как Иов, находится на мусорной куче, или для человека, который находится на нарах в Освенциме и ждёт, когда его поведут в газовую камеру, – такая правда уже неприемлема. И в книге Иова, если бы Иов этой правдой ограничился («буду верить, что всё кончится хорошо, Бог же милостивый, буду сидеть на этой мусорной куче и не раздражать Бога своими криками) – то всё бы не кончилось хорошо. Книга Иова кончается хорошо, потому что Иов кричит, и к нему приходит на его крик Бог живой.

И есть еще одна грань мысли о парадоксальности Бога, которую Елифаз не раскрывает. У него эта парадоксальность проявляется, в основном по отношению к грешникам, в том, что те, кто возносятся, гордятся, и так далее – их Бог низводит и наказывает, хотя, вроде бы, они такие успешные, укоренённые земной жизни, а тем не менее, в итоге это парадоксальным образом переворачивается и «первые» оказываются последними (это ведь слова Христа, что первые будут последними). Да, всё верно. Но только когда Елифаз говорит не о грешниках, а о праведных, почему-то этой парадоксальности совершенно нет. Когда Елифаз показывает, что с праведными всё хорошо, их, Бог хранит – это логика не парадоксальная, а арифметическая, школьная, линейная логика. А когда мы читаем, например, Исайю, знаменитую 53-ю главу, где он описывает Мессию – будущего Христа, мы видим Праведника с большой буквы – пример и высшую точку праведности, и что – с Ним всё хорошо? Конечно, с точки зрения Замысла Бога всё хорошо: Христос исполнил заданное Ему Богом, но вот с точки зрения земной (а Елифаз же говорит с земной точки зрения), разве Господь Христа хранит? Не знаю, даже, в каком смысле и с какой точки зрения можно сказать, что Бог Христа хранит. По крайней мере, от земного креста Бог Христа точно не сохранил, и это то же самое, что с Иовом: Господь его тоже в земном смысле не сохранил. И вот этот парадокс – страдание праведника – Елифаз как будто обходит стороной, он говорит только о парадоксах, которые относятся к неправедным людям, а что праведный человек может попасть в водоворот этого парадокса, как попал Иов, – это Елифаз оставляет в стороне.

Вот три тезиса, которые выдвигает Елифаз в этой пятой главе: что Иов своими воплями делает себя глупцом; что амаль, страдание естественно для земной жизни, и что Бог действует парадоксально. Эти тезисы могут быть верны в каком-то смысле, но только не для Иова, сидящего на мусорной куче. Вообще, вот если посмотреть на фрагменты картины мира, богословия, которые показывает Елифаз, то они, каждая по отдельности, звучат нормально, очень хорошо, правдоподобно, даже глубоко, но они не стыкуются друг с другом, и, в частности, парадоксальный взгляд на Бога и логический, «арифметический» взгляд на Бога оба присутствуют в речи Елифаза и не стыкуются друг с другом никак. Я понимаю, что очень трудно состыковать эти разные грани Бога в единую картину, и в конце книги только Сам Бог, когда Он является Иову, ему эту единую картину показывает, и она, видимо, настолько объёмна, и сложна, и превосходит человеческий разум, что Иов только может, как говорится, раскрыть рот и глядеть на эту картину, и даже сказать ему нечего. Так что, наверное, не приходится ожидать от Елифаза того, что он такую картину Иову нарисует. Но ведь Елифаз претендует, что он носитель истины в конечной инстанции – вот его ошибка. В конце главы он уверенно утверждает, что всё, что он говорит, – это истина в конечной инстанции.

А кроме того, эти правильные слова, которые он говорит о том, что неправедный человек разрушает свою жизнь, что Бог уловляет мудрецов их же лукавством, он, вообще, для чего это говорит? Это что, имеет какое-то отношение к тому положению, в котором находится Иов? Это, что называется, мимо Иова. И невольно возникает впечатление, что этот друг Иова не столько озабочен тем, чтобы своей речью Иова утешить, сколько тем, чтобы изложить, как лектор на трибуне какую-то правильную, связную (как ему кажется) картину мира. А разве это нужно в этой ситуации? Я уже не говорю о том, нужно ли это Иову, а нужно ли это Богу? Вся эта абстрактная мудрость – она в итоге по отношению конкретно к Иову звучит как издевательство – «да, всё хорошо» которое говорится по отношению к человеку, который сидит на мусорной куче. И получается, что Елифаз, не зная и не понимая этого, делает работу дьявола. Дьявол же хочет разрушить личность Иова, чтобы Иов в итоге отрёкся от Бога, а Елифаз, получается, дьяволу в этом помогает этими своими речами.

И ещё один момент. Елифаз проповедует здесь общепризнанное богословие того времени, когда эта книга писалась. Я говорил, что у неё сложная история возникновения, но, условно говоря, это где-то в ранний послепленный период. Вот он говорит в 27-м стихе: «Вот, что мы дознали…». Кто это – «мы»? Это все еврейские богословы всех веков –сложилось такое общепринятое, штатное богословие ветхозаветной Церкви, и он его проповедует Иову, даже не пытаясь его как-то приспособить к той ситуации, в которой находится Иов. Это напоминает какого-нибудь плохого, неумелого священника, к которому приходит человек с исповедью о своих бедах, а священник, вместо того, чтобы в его ситуацию как-то войти своей душой и посочувствовать ему хотя бы по-человечески, начинает ему талдычить о каких-то общеизвестных истинах (Бог то сделает, Бог сё сделает – всё будет хорошо, всё будет правильно, и так далее). Такой священник доносит до такого человека правильное церковное богословие, выработанное веками размышлений мудрых людей Церкви, но только оно к этому человеку, который пришёл, никакого отношения не имеет. И вот так же получается и с Иовом. В этом общепринятом богословии отсутствует «за что?», как вопрос, а присутствует только как ответ: «каждому найдется, за что». А ведь «за что» – главный вопрос Иова, вопрос, который, наверное, и мы, и наши знакомые, и многие люди, когда происходило какое-нибудь несчастье, задавали: «за что это мне или этому дорогому мне человеку? за что это несчастье произошло?». В «штатном» богословии этот вопрос вообще отсутствует, или, точнее говоря, его можно задать, но бессмысленно, потому что заранее уже готов ответ, даже два ответа. Первый ответ на «за что?» – Богу виднее, за что. Ты не знаешь, за что, и не надо тебе знать, за что. Ты веришь в Бога? – веришь. Значит, если Бог такое несчастье тебе послал, ты из доверия к Нему должен верить, что есть за что. И второй вариант этого ответа – «ну, ты что’ – святой, что ли? Все люди грешные, значит, всем есть за что, ну и тебе есть за что, поэтому успокойся, и, как говорится, прими это несчастье, как оно есть». Вот такое штатное богословие.

А испытание Иова разрешено Богом именно для того, чтобы Иов проломил, взломал корку этого штатного богословия и вышел в другое богословие – в богословие, которое работает и в Освенциме, богословие, которое работает и при виде Христа на Кресте. А штатное богословие – оно при виде Христа на Кресте не работает. И споры Самого Христа со всеми представителями этого штатного еврейского богословия –фарисеями, саддукеями – они же были, по большому счёту, не о каких-то там ритуальных вопросах (мыть руки или не мыть руки, соблюдать субботу или не соблюдать, давать подати кесарю или не давать) – это всё вещи формальные. Христос, по большому счёту, с ними спорил о самом фундаменте их богословия. Их богословие не применимо к Кресту. А богословие Христа, Который знает, куда Он идёт – на Крест – оно именно адекватно (если так можно выразиться) этому Кресту, или, говоря языком современным, адекватно Освенциму. И поскольку эта самая проблема возникает в книге Иова – это ещё одна причина, почему можно сказать, что ответ Иову – это только Христос. Вроде бы Бог даёт ответ Иову в конце этой книги, но это только начало ответа, а полный ответ – это тогда, когда Бог всему человечеству, которое представляет Иов, посылает этот ответ в виде Христа.

Теперь разберём по отдельным стихам, здесь много существенных чисто языковых вещей. Тут много редких слов, которые один раз только встречаются в Библии, и поэтому даже не совсем понятно, что они означают. Но я остановлюсь только на том, что имеет отношение к главному, что нам говорит эта книга. Вот первый стих:

¹Взывай, если есть отвечающий тебе. И к кому из святых обратишься ты?

Многие считают, что этот стих поставлен здесь неправильно, и его законное место перед восьмым стихом: раз нет отвечающего тебе, то «я к Богу обратился бы, предал бы дело мое Богу». Может быть, было бы так логичнее, но давайте будем принимать то, как это написано. «К кому из святых обратишься ты?» – а кто эти святые? Такого понятия «святой», как в христианскую эпоху, в те времена просто не было. Святые, в данном случае (еврейское «кадашим») – это ангелы. Елифаз говорит в 18-м стихе 4-й главы, что Бог «и в ангелах Своих усматривает недостатки», и продолжение этой мысли – что и к ангелам обращаться бессмысленно, и вообще –нет отвечающего. Для Иова главное, чего он от Бога хочет, – чтобы ему Бог ответил. А Бог ему не отвечает не случайно. Бог ждёт, пока Иов, в накале, так сказать, своего желания получить от Бога ответа дойдёт до такого состояния, на которое Бог, действительно ответит. Так сказать, Иов «дозреет». А здесь в этом первом стихе мысль такая: тебе нет отвечающих – ну, значит, нет, так оно, наверное, и надо, и нечего тебе возникать, нечего тебе кричать, раз всё равно отвечающего нет. Кто такие слова мог подсказать Елифазу – Бог ли? Я говорил уже, что вообще такое ощущение, что Елифазу многое подсказывает не Бог, а дьявол, и в частности, вот в этой насмешке над самым главным, что Иова мучит – что нет отвечающего. А в ответ – насмешка: нет тебе отвечающего – так оно и должно быть, и не будет. В этом прослеживается такая дьявольская издёвка, а Елифаз это всё, конечно, не понимая, транслирует.

²Так, глупца убивает гневливость, и несмысленного губит раздражительность.

Это намёк Иову: ты, который кричишь Богу, при этом выглядишь глупо, становишься глупцом. Слово, которое переведено здесь, как раздражительность, это еврейское слово «кина». Его можно перевести и как «ревность», причём в данном случае, поскольку это в параллель со словом «глупец», ревность не по разуму. Он так обвиняет Иова – что ты не по разуму своему слабому, человеческому все эти крики Богу издаёшь. Так ведь это же правда, Елифаз правду говорит. Иов не по разуму кричит – он кричит потому что ему больно. Разум-то тут при чём? И больно ему не физически, больно ему духовно, душе его больно. А больно его душе даже уже и не за себя, а, в каком-то смысле, его душе больно за Бога, потому что Бог, с точки зрения Иова, оказался не тем, что Иов ожидал. Пусть даже логически это ошибка, поскольку Иов не знает о роли дьявола, но сама боль – это, конечно не разум – не ошибка, а проявление любви: Иов ревнует Богу не по разуму, а по сердцу.

Третий стих – опять про глупца.

³Видел я, как глупец укореняется, и тотчас проклял дом его.

На самом деле «дом» – это слово «навэ», которое употребляется в 24-м стихе, где сказано «и будешь смотреть за домом твоим». Это, собственно, не дом в нашем понимании, а означает некое временное обиталище, типа палатки или шатра (в 24-м стихе так и написано «шатёр твой»), то есть, намёк на то, что Иов в этом своём состоянии не укоренённый, а Елифаз как раз чувствует себя укоренённым – укоренённым в этом штатном богословии, а главное, укоренённым просто в жизни (у него и дети, у него и имущество, никто у него ничего этого не отбирал). С точки зрения Елифаза, Иов теперь, как перекати-поле: ничего у него нет – ни здоровья, ни семьи, ничего. И связи с Богом у Иова (с точки зрения Елифаза) тоже нет: он всё потерял, и Бога потерял в том числе (так думает Елифаз), «а я вот – укоренён» – так он думает про себя. И неожиданные слова «проклял дом его» – это ведь характеристика, которую Елифазу даёт автор (давайте не забывать, что эти слова произнёс не какой-то исторический Елифаз, а художественный образ, который создал автор этой книги). Это слово о проклятье – первый намёк на то, что Елифаз и все друзья, в итоге, от сочувствия Иову, от попытки его утешить, его понять, придут к тому, что они Иова будут фактически проклинать. А это чья работа – Бога или дьявола?

Дальше 4 и 5-й стих, это говорит Елифаз о том, как он себе рисует образ глупца:

⁴Дети его далеки от счастья, их будут бить у ворот, и не будет заступника. ⁵Жатву его съест голодный и из-за терна возьмет ее, и жаждущие поглотят имущество его.

Терном огораживали поле, где происходила молотьба, огораживали вымолоченное зерно, чтобы его дикие звери, забравшись туда, не потравили. Сказано, что у глупца и с детьми будет неладно, и с имуществом всё будет неладно. Это кому сказано? Это Иову сказано, который потерял в одночасье и всё своё имущество и всех своих детей! Этими своими словами Елифаз что, сыплет ему соль на раны специально? Опять такое впечатление, что он здесь дьявольскую работу делает вот этими напоминаниями о детях и об имуществе.

Дальше два важных стиха.

⁶Так, не из праха выходит горе, и не из земли вырастает беда; ⁷но человек рождается на страдание, как искры, чтобы устремляться вверх.

Здесь нужно несколько лингвистических комментариев. То, что переведено как «горе», это еврейское слово «авэн», и оно, на самом деле, означает не просто горе, а зло. В книге Притч много раз встречается слово «авэн», и оно употребляется в этом смысле – зло. Второе слово – «беда», это то же самое слово «амаль», о котором я уже говорил (тяжкий, мучительный, бессмысленный труд), и оно же переводится в 7-м стихе как «страдание». 6-й и 7-й стих вместе, в сущности, задают вопрос: откуда это авэн (зло) и амаль (бессмысленное мучение) берутся на земле? На этот вопрос есть несколько возможных ответов. Первый ответ – что они по Замыслу Божьему существуют – Бог, исходя из каких-то Божьих целей, создал такой мир, что в нём есть и страдание – ну, можно много придумать, из-за чего Бог мог создать в мире зло и страдание, например, чтобы людей, так сказать, отшлифовать, воспитать этим страданием, и так далее (целое богословие есть на эту тему). Значит, первый вариант ответа – по Замыслу Божьему. Второй вариант ответа – не по Замыслу Божьему, а потому, что наш мир – падший мир (как это написано с первых страниц Библии), поэтому в этом мире есть зло и страдание, в том числе бессмысленный, мучительный труд. То есть, для нашего мира это состояние естественно, но не Бог его создал, а его создал процесс грехопадения. И третий вариант – то, что это не просто результат процесса грехопадения, а есть личностное активное начало в нашем мире – дьявол, который распространяет, продвигает и умножает зло, мучительный труд, страдание и так далее. По замыслу автора книги, ни Елифаз, ни Иов, и никто из друзей этот третий вариант даже не рассматривает, потому что они не знают, что дьявол существует.

Но в итоге-то что’ получается? Из слов Елифаза возникает такое впечатление, что на самом деле картина мира, которая есть в голове Елифаза, не такая уж благая, не «майский день, именины сердца» – нет, где-то этот вопрос Иова в подсознании у Елифаза присутствует. Это очень характерно для людей, которые проповедуют «богословие успеха» (что всё будет хорошо, Бог всё устроит, только надо быть верным Богу) – где-то в подсознании эти вопросы Иова у людей гнездятся. Как им не гнездиться, когда нам в 20-м веке был явлен Освенцим – ситуация Иова для миллионов людей. Я не имею в виду конкретно лагерь Освенцим, а вообще всё то, что в эту эпоху нам было показано – всё торжествующее зло. Мы разве можем об этом забыть? Даже если нам хочется этот мир видеть очень благим, благоустроенным Богом – всё равно, картина всех этих Освенцимов у нас где-то в подсознании будет существовать.

Вот ещё момент: «человек рождается на страдание, как искры, чтобы устремляться вверх». Красивая картина! Она цитируется в литературе. Я помню, первый раз я её встретил в неожиданном месте, когда читал Джером-Джерома «Трое в лодке, не считая собаки», юмористический текст. Вот там один из героев говорит: «едешь в эту сторону – ветер дует тебе в лицо. Поворачиваешь в обратную сторону, а ветер опять тебе дует в лицо, переменил направление». И со вздохом и усмешкой автор этой юмористической книги говорит: «А вообще – чего ожидать? Ведь человек рождается на страдание, как искры, чтоб устремляться вверх».

Эти правильные слова, на мой взгляд, отражают собой в устах Елифаза дьявольский взгляд на человека. Обратите внимание на слово «на». Эта фраза не просто говорит о том, что человек всегда в жизни страдает (это, конечно, медицинский факт!), а о том, что цель существования человека –страдание. Но кто так может сказать? Дьявол только! Потому что, с точки зрения Бога и Библии, человек рождается для чего (или, выражаясь языком 7-го стиха, на что)? Не на страдание, а на сотрудничество с Богом, на то, чтобы быть соисполнителем Великого Замысла Божьего. Конечно, это соисполнительство, сотрудничество с Богом, включает в себя тяжкий труд (амаль) в виде креста, потому что, собственно, работа Самого Бога в этом мире, исполнение Его Замысла, включает Крест. Поэтому человек, который является сотрудником Бога, тоже этот крест несёт, никуда от этого не деться. Но только у Елифаза здесь получается, что человек рождается на страдание бессмысленно, а картина, как она выглядит с точки зрения Бога, действительно, допускает, чтобы человек страдал (это даже элемент Его Замысла – что человек должен пострадать, чтобы помочь Богу в Его работе, как Сам Бог пострадал на кресте), но это осмысленно! Это страдание на кресте – это же самый большой, огромный, насыщенный смысл. Если спросить, что самое осмысленное, что мы с вами знаем вообще об этом мире – звёзды, галактики, история, книги, литература, философия – что’ наиболее наполнено смыслом? Мы, христиане, наверное, ответим: наиболее наполнено смыслом – Распятие и Воскресение Христа. Это вот – фокус смысла.

⁸Но я к Богу обратился бы, предал бы дело мое Богу, ⁹Который творит дела великие и неисследимые, чудные без числа, ¹⁰дает дождь на лице земли и посылает воды на лице полей.

Всё сказано правильно, больше того – напоминает картину, которую Бог показывает в конце – так сказать, реализованный Свой Замысел о земле. Но слова о том, что «я к Богу обратился бы» делают всю фразу сомнительной: так ведь Иов-то к Богу и обращается, только не так, как Елифаз. Потому что, с точки зрения Елифаза, Богу надо сказать: «Господи, чудны и велики дела Твои, поэтому я принимаю все дела Твои, и смиренно полагаю руку свою на уста свои». То же сказал до этого сам Иов: если мы будем принимать от Бога доброе, как же нам не принимать от Него злое. Вот как понимает Елифаз обращение к Богу. А не понимает он, что «дело моё» (то есть, дело Иова) – это часть «чудных дел Божиих». И в силу того, что это чудные дела Божии, человек призван, как соработник Бога, не просто эти дела принять и сказать «значит, Бог вот так хочет – пусть так и будет», а в этих делах соучаствовать. А для того, чтобы в них соучаствовать, как будет соучаствовать Иов в этой книге, надо хоть в какой-то степени эти дела понять. Не просто принять и сказать «ну, раз Бог так делает, так что тут скажешь?», а попытаться в какой-то мере понять. И главная цель Иова во всей этой книге, насколько это ему дано, – не просто принять это своё сидение на мусорной куче, а понять, какой в нём смысл. Этого в словах Елифаза совершенно нет, и у него «мои дела» (дела Иова, вот это страдание) – это одно, а «неисследимые и чудные дела Бога» – это нечто совершенно другое, как будто они совершенно не связаны. А они связаны.

Эта чудность, и неисследимость, и парадоксальность дел Бога – с 11-го стиха:

¹¹униженных поставляет на высоту, и сетующие возносятся во спасение. ¹²Он разрушает замыслы коварных, и руки их не довершают предприятия. ¹³Он уловляет мудрецов их же лукавством, и совет хитрых становится тщетным: ¹⁴днем они встречают тьму и в полдень ходят ощупью, как ночью. ¹⁵Он спасает бедного от меча, от уст их и от руки сильного. ¹⁶И есть несчастному надежда, и неправда затворяет уста свои.

«Меч» и «уста» в Библии связаны, причем различным образом. Стандартное выражение «уста меча» – это «острие меча». То есть это не слова, исходящие из уст, а нечто вполне материальное. И наоборот, в других местах, в частности, в Апокалипсисе, встречается картина меча, исходящего из уст, и это слово. «Днем они встречают тьму и в полдень ходят ощупью, как ночью» – имеется в виду то, что’ Христос называл «духовная тьма»: люди, физически зрячие, на самом деле в духовном плане ходят, как слепые. То, что сказано про коварство и лукавство – это одно и то же еврейское слово «арум», которое применено к змею в третьей главе Библии, в этой истории грехопадения: что он был хитрее всех зверей, про него сказано, именно этим словом «арум». То есть, когда говорится о лукавстве, о коварстве – на самом деле речь идёт о дьявольщине, которая действует в людях.

В этих стихах Елифаз нарисовал картину парадоксального действия Бога. Эта картина совершенно соответствует тому, как Бог показан в словах Самого Христа в Евангелии. «Блаженны нищие» – это же парадокс, такой же как здесь сказано. Или вот это: «первые будут последними и последние первыми». Но у Елифаза парадоксальность применяется только к лукавым («арумим»), которые вроде бы мудрые, как змеи, а они оказываются не мудрецами, а глупцами, и Бог «уловляет мудрецов их же лукавством». Но ведь к этому же напрашивается, так сказать, зеркальное отражение этой мысли: что такие «глупцы», как Иов, о котором говорит Елифаз в начале этой главы, что Иов выглядит как глупец, на самом деле оказываются мудрецами. Эти «глупцы» Освенцима, эти «глупцы» Креста Христова, на самом деле, оказываются мудрецами, которые мудрее мудрецов мира сего. Эту мысль потом подхватывает апостол Павел – вот как он говорит в своём первом Послании к Коринфянам (из 3-ей главы):

18 … Если кто из вас думает быть мудрым в веке сем, тот будь безумным, чтобы быть мудрым.

19 Ибо мудрость мира сего есть безумие пред Богом, как написано: уловляет мудрых в лукавстве их.

20 И еще: Господь знает умствования мудрецов, что они суетны.

Эти слова соответствуют тому, что говорит Елифаз: те, кто мудр по мирской мудрости века сего, те на самом деле, по Божьему счёту, глупы. А глупость мира сего? Об этом говорит Павел в там же в первой главе:

19 … написано: погублю мудрость мудрецов, и разум разумных отвергну.

20 Где мудрец? где книжник? где совопросник века сего? Не обратил ли Бог мудрость мира сего в безумие?

21 Ибо когда мир своею мудростью не познал Бога в премудрости Божией, то благоугодно было Богу юродством проповеди спасти верующих.

22 Ибо и Иудеи требуют чудес, и Еллины ищут мудрости;

23 а мы проповедуем Христа распятого, для Иудеев соблазн, а для Еллинов безумие,

24 для самих же призванных, Иудеев и Еллинов, Христа, Божию силу и Божию премудрость;

25 потому что немудрое Божие премудрее человеков, и немощное Божие сильнее человеков….

27 но Бог избрал немудрое мира, чтобы посрамить мудрых, и немощное мира избрал Бог, чтобы посрамить сильное.

Вот это безумие – юродство Христа, которое на самом деле самая глубокая и высшая мудрость, – это, в сущности, та самая глупость Иова (как считает Елифаз), которая кричит Богу и которая, как окажется в конце этой книги, является большей и более высокой мудростью, чем мудрость Елифаза и всех его друзей.

Ещё хочу обратить внимание на то, что Елифаз показывает, как Бог парадоксален, а при этом как будто не видит, что вся ситуация Иова парадоксальна – праведник, который оказался на мусорной куче. Ведь мы же, читая Пролог к этой книге и первую главу, –видим, что автор специально показывает, что происходит нечто нелогичное, парадоксальное. Парадоксальнее всего в речах Елифаза (извините за каламбур) как раз то, что он этого парадокса, который заложен в истории Иова как ее фундамент, как бы не видит (а на самом деле не хочет видеть, потому что это нарушит его душевное спокойствие, душевный уют).

Дальше важные слова 17-го стиха:

¹⁷Блажен человек, которого вразумляет Бог, и потому наказания Вседержителева не отвергай.

Правильные же слова! Иов уже говорил эти же слова своей жене – ну как мы будем доброе от Бога принимать, а злое – нет. А почему же Иов всё-таки не удовлетворяется этим в итоге? Ведь если бы на этом всё кончилось, то и книги бы не было – кончилась бы на 2-й главе, когда Иов говорит эти слова жене. Елифаз этим удовлетворяется, а Иов – нет, и в этом-то самое главное!

С лингвистической точки зрения, «вразумляет Бог» – это еврейское слово «яках»; «наказание Вседержителево» – это еврейское слово «мусар». Оба эти слова означают примерно одно и то же: «поучение» или «воспитание», так сказать, силовыми методами – розгой или жезлом. И в Библии это встречается. Например, Исайя говорит о том, что Бог воспитывает, как жезлом, народ Израильский, который сбился с пути истинного, Бог его как бы поколачивает всеми этими ассирийскими царями, вавилонскими царями, и так далее, направляя Израиль этим жезлом на путь истинный, потому что сам по себе Израиль не хочет идти этим путём. Примерно так же говорит об Иове Елифаз: что Бог так же воспитывает Иова. Но мы-то читали первую главу – разве мы можем допустить мысль, что Бог Иова воспитывает? Чего там воспитывать? Иов и так уже воспитан достаточно! Бог не воспитывает, а через Иова совершает великий Замысел Божий в противодействии дьяволу – тот самый Замысел Божий, который ведёт ко Христу. Поэтому, по сравнению с этим Замыслом, вообще тема воспитания Иова просто не к месту. Елифаз себе нарисовал какую-то картину, которая только в его голове существует. Ни о каком воспитании Иова через наказание тут речи нет.

Далее Елифаз продолжает эту мысль о том, что даже когда есть наказание от Бога, то всё равно Бог позаботится о том, чтобы всё это кончилось хорошо, и спасёт такого воспитываемого праведника.

¹⁸ибо Он причиняет раны и Сам обвязывает их; Он поражает, и Его же руки врачуют. ¹⁹В шести бедах спасет тебя, и в седьмой не коснется тебя зло. ²⁰Во время голода избавит тебя от смерти, и на войне - от руки меча. ²¹От бича языка укроешь себя и не убоишься опустошения, когда оно придет. ²²Опустошению и голоду посмеешься и зверей земли не убоишься, ²³ибо с камнями полевыми у тебя союз, и звери полевые в мире с тобою. ²⁴И узнаешь, что шатер твой в безопасности, и будешь смотреть за домом твоим, и не согрешишь. ²⁵И увидишь, что семя твое многочисленно, и отрасли твои, как трава на земле. ²⁶Войдешь во гроб в зрелости, как укладываются снопы пшеницы в свое время.».

Это очень красивая поэзия. Но с богословской точки зрения эта поэтическая картина, на самом деле, абсолютно банальна, это штатная картина еврейского богословия того времени. Вот, например, похожие слова, которые говорятся ещё в книге Второзаконие устами Моисея (32-я глава, 39-й стих):

³⁹это Я, Я – и нет Бога, кроме Меня: Я умерщвляю и оживляю, Я поражаю и Я исцеляю, и никто не избавит от руки Моей.

Или знаменитый 90-й псалом. Я, когда вспоминаю этот Псалом, вспоминаю всегда слова Пастернака в «Докторе Живаго», когда Живаго на поле боя находит убитых, у которых, как оберег, висит на шее ладанка с этим псалмом. Вот что говорит этот псалом:

^4. перьями Своими осенит тебя(Бог), и под крыльями Его будешь безопасен; щит и ограждение – истина Его.

^5. Не убоишься ужасов в ночи, стрелы, летящей днем,

^6. язвы, ходящей во мраке, заразы, опустошающей в полдень.

^7. Падут подле тебя тысяча и десять тысяч одесную тебя; но к тебе не приблизится:^8. только смотреть будешь очами твоими и видеть возмездие нечестивым.

^10. не приключится тебе зло, и язва не приблизится к жилищу твоему;

¹¹. ибо Ангелам Своим заповедает о тебе – охранять тебя на всех путях твоих:

^12. на руках понесут тебя, да не преткнешься о камень ногою твоею;

^13. на аспида и василиска наступишь; попирать будешь льва и змия.

^15. Воззовет ко Мне, и услышу его; с ним Я в скорби; избавлю его и прославлю его,

^16. долготою дней насыщу его, и явлю ему спасение Мое.

Теперь представьте доктора Живаго, который на ладанках убитых это всё читает. И это картина, достойная книги Иова. Может быть, у Пастернака и были такие ассоциации. А насчёт «на руках понесут тебя, да не преткнешься о камень ногою твоею» – еврейское богословие того времени укрепляло людей этой мыслью, что Бог защитит, Бог поддержит, но только давайте вспомним, что это ведь те самые слова, которые говорит дьявол Христу в сцене искушения Христа. Так что не так всё просто и однозначно с этим ветхозаветным богословием.

Теперь возвратимся к словам Елифаза, которые так резонируют с 90-м псалмом, что Бог поможет, понесёт на руках своих и так далее, – это же всё сказано для человека, который страдает от того, что Бог его воспитывает, человека, который проходит через «мусар» – воспитание через испытание. Ну а разве с Иовом это происходит? Иова «воспитывает» (если можно так выразиться, в обратном смысле этого слова) – дьявол. И что тогда означают эти слова применительно к ситуации Иова? Что «ран, которые ты получил от дьявола, не отвергай»? Ничего себе призыв! Получается, что Елифаз это и говорит, сам, конечно, того не понимая.

И ещё один момент: он говорит «семя твоё многочисленно», «будешь смотреть за домом твоим». Где его дом? Где его семя? Всё разрушено! И выглядят эти слова в очередной раз как издевательство. То есть, опять звучит в устах Елифаза голос дьявола.

Наконец, важный последний стих.

²⁷Вот, что мы дознали; так оно и есть: выслушай это и заметь для себя».

Это слово «дознали» означает «разыскали», «исследовали» – так, как будто бы Елифаз занимался богословскими изысканиями, и Бог его умудрил и открыл ему такую картину мира. На самом деле ничего Елифаз не исследовал, а просто принял готовенькое, то, что ему многовековое еврейское богословие давало (чтобы не сказать – подсовывало). В случае с Иовом, действительно, можно сказать «подсовывало», при том, что во многих других случаях это богословие совершенно правильное, глубокое, мудрое. Но только не в случае Иова. На самом-то деле, Елифаз ничего этого не только не исследовал, он ничего и не мог исследовать, потому что, чтобы исследовать проблему Иова, надо быть в ситуации Иова. Вот когда мы читаем слова узников Освенцима, мы это часто сами ощущаем: слава Богу, мы не в их шкуре, и поэтому мы не до конца понимаем то, что они хотят до нас донести. Вот это – честно, а Елифаз выдаёт это богословие благополучных людей за истину в конечной инстанции. А на самом деле, исследованием занимается Иов – он исследует Бога, выходит в это космическое пространство (если можно так выразиться), чтобы встретить Бога Живого, и выходит туда, за пределы привычного мира, можно сказать, ценой собственной жизни, потому что у него осталось только дыхание, всё остальное он потерял. Поэтому самоуверенны слова Елифаза, которыми завершается эта глава: «Выслушай это, и заметь для себя». По-еврейски, там фигурирует слово «йада», «знание» и Елифаз как бы говорит: вот это – знание настоящее, а то, что’ ты, Иов, говоришь – это выдумки, самодеятельность. Да только о Боге знания быть не может. Может быть знание только с Богом, и в Боге. В еврейском языке это слово «йада» одновременно означает совокупление: «Адам познал свою жену Еву» – там фигурирует это слово. Бога абстрактно, со стороны, как Его знает Елифаз, знать таким знанием невозможно: ты при этом не Бога знаешь, а какой-то образ Бога, который вполне может собой представлять карикатуру на Бога – дай Бог, если это дружеский шарж, а то это может быть злая карикатура на Бога. А реально Бога можно познать, как это ни страшно сказать, только в ситуации Иова. Потому Павел и говорит, а за ним повторяет Достоевский: «Страшно впасть в руки Бога живого». Вот Иов – в этой страшной ситуации, но только эта страшная ситуация и даёт человеку возможность быть соисполнителем Замысла Божия во всём его величии и полноте.

Запись 10 Глава 6 29-03-17.

Мы читаем 6-ю главу книги Иова. Предыдущие главы – это сначала история, как вообще возникла эта трагическая ситуация с Иовом, потом о том, как Иов в третьей главе взывает к Господу, чтобы Господь окончил его дни, потому что в своём страдании он не находит другого выхода. Дальше в 4-й и 5-й главе мы встречаем речь одного из друзей Иова Елифаза Феманитянина, в которой тот излагает Иову некую богословскую концепцию – умную концепцию, совершенно соответствующую тому богословию, которое, видимо, было, так сказать, штатным для иудаизма во времена написания книги Иова. Беда только в том, что это богословие нисколько не утешает, и кажется Иову не имеющим отношения к той ситуации, в которую он попал. И вот теперь мы переходим к 6-й главе, в которой начинается ответ Иова на вот эту речь Елифаза Феманитянина.

¹И отвечал Иов и сказал: ²о, если бы верно взвешены были вопли мои, и вместе с ними положили на весы страдание мое! ³Оно верно перетянуло бы песок морей! Оттого слова мои неистовы. ⁴Ибо стрелы Вседержителя во мне; яд их пьет дух мой; ужасы Божии ополчились против меня. ⁵Ревет ли дикий осел на траве? мычит ли бык у месива своего? ⁶Едят ли безвкусное без соли, и есть ли вкус в яичном белке? ⁷До чего не хотела коснуться душа моя, то составляет отвратительную пищу мою. ⁸О, когда бы сбылось желание мое и чаяние мое исполнил Бог! ⁹О, если бы благоволил Бог сокрушить меня, простер руку Свою и сразил меня! ¹⁰Это было бы еще отрадою мне, и я крепился бы в моей беспощадной болезни, ибо я не отвергся изречений Святаго. ¹¹Что за сила у меня, чтобы надеяться мне? и какой конец, чтобы длить мне жизнь мою? ¹²Твердость ли камней твердость моя? и медь ли плоть моя? ¹³Есть ли во мне помощь для меня, и есть ли для меня какая опора? ¹⁴К страждущему должно быть сожаление от друга его, если только он не оставил страха к Вседержителю. ¹⁵Но братья мои неверны, как поток, как быстро текущие ручьи, ¹⁶которые черны от льда и в которых скрывается снег. ¹⁷Когда становится тепло, они умаляются, а во время жары исчезают с мест своих. ¹⁸Уклоняют они направление путей своих, заходят в пустыню и теряются; ¹⁹смотрят на них дороги Фемайские, надеются на них пути Савейские, ²⁰но остаются пристыженными в своей надежде; приходят туда и от стыда краснеют. ²¹Так и вы теперь ничто: увидели страшное и испугались. ²²Говорил ли я: дайте мне, или от достатка вашего заплатите за меня; ²³и избавьте меня от руки врага, и от руки мучителей выкупите меня? ²⁴Научите меня, и я замолчу; укажите, в чем я погрешил. ²⁵Как сильны слова правды! Но что доказывают обличения ваши? ²⁶Вы придумываете речи для обличения? На ветер пускаете слова ваши. ²⁷Вы нападаете на сироту и роете яму другу вашему. ²⁸Но прошу вас, взгляните на меня; буду ли я говорить ложь пред лицем вашим? ²⁹Пересмотрите, есть ли неправда? пересмотрите, - правда моя. ³⁰Есть ли на языке моем неправда? Неужели гортань моя не может различить горечи?

Как и вообще почти вся книга Иова, по крайней мере, начиная с речи Елифаза и дальше до момента, когда уже является Бог Иову – вся эта основная часть книги создаёт одну главную проблему для понимания: где логика, какая логическая ниточка развивается на протяжении этих 30-ти с лишним глав? Когда читаешь эти разговоры Иова с друзьями, они напоминают доказательство какой-нибудь длинной теоремы: сначала одно, потом другое, вспомогательные утверждения – леммы, потом основные утверждения. Так, примерно, устроены эти разговоры. Только надо понять, и это не просто, – а что за теорема-то доказывается? Такая постоянная полемика между Иовом и его друзьями, которая начинается уже с этой главы, – это полемика о чём?

Попробуем сначала разобраться в этом, глядя на эту главу не по отдельным стихам, а в целом. Естественно, поскольку она является ответом на речь Елифаза Феманитянина в двух предыдущих главах, то возникает вопрос, а в чём этот ответ Иова состоит? Напомню, какие тезисы выдвинул Елифаз Феманитянин: примерно шесть штук этих тезисов. Первый тезис – что Иов должен держаться своей прежней крепкой веры в Бога. А Иов в главе, которую мы сейчас прочли, возражает на это: хорошо держаться прежней веры в Бога, когда у тебя тысячи верблюдов, и все дети целы. А Иов этой прежней веры в Бога уже не может удержать. Всё! Он безвозвратно выбит из этой веры, он находится в состоянии шока. Что он может и должен, по Замыслу Бога, делать в этом шоковом состоянии? Он должен искать новой веры – бо’льшей близости к Богу. Мы всегда смотрим и на книгу Иова, и на самого Иова, как на некий шаг ко Христу. Вот шаг выхода Иова из прежней ветхозаветной веры – это шаг в направлении веры новозаветной.

Второй тезис, который Елифаз выдвигал в своей первой речи, это то, что, поскольку Иов невинен (а Елифаз на тот момент этого не оспаривает), то в итоге его Бог спасёт – просто надо дождаться этого итога. Да, пока всё плохо, но в итоге будет хорошо. Опять же, Иов пока не спорит с этим, но просто говорит о том, что у него нет внутренней основы, внутренней силы для того, чтобы терпеливо ждать этого итога. Для того, чтобы терпеливо ждать, человеку нужна какая-то внутренняя сила, а Иов, можно сказать, весь подкошен, как засыхающее растение.

Третий тезис, который выдвигал Елифаз в своей речи, – то, что из-за огромной разницы между Богом и человеком судить о том, что Бог сделал с Иовом, просто невозможно. Мало того, что это не подобает, это просто невозможно, это всё равно как стал бы судиться маленький ребёнок со своими родителями, что они что-то не то делают. Не судить и не судиться с Богом! И действительно, в этой главе Иов не судится с Богом, но это пока, потому что ему ещё не до того, и потому что пока он ещё не обрёл какого-то внутреннего компаса, который бы ему позволял, как это будет дальше, задавать Богу вопросы, граничащие с претензиями. Для этого тоже нужна какая-то внутренняя уверенность, которой у Иова пока нет, он пока себя не нашёл.

Дальше – четвёртый тезис Елифаза: что вопли Иова о том, что он хочет умереть, и дальнейшие вопли Иова, потому что эти вопли будут продолжаться до самого конца – что всё это глупость. Слово «глупость» несколько раз употребляет в своей речи Елифаз, то есть, говорит, что ты, Иов такой умный человек, а так себя ведёшь. А Иов в нашей текущей главе, фактически, говорит то, что мы встречаем в книге Премудрости и у апостола Павла, – что на самом-то деле именно мудрость Елифаза и всех прочих – это глупость. Она не вообще глупость, в другой ситуации это всё хорошо, всё мудро, всё правильно, но только не в той ситуации, в которой находится Иов. То, что в спокойной ситуации является мудростью, в ситуации Иова является глупостью. Мы, может быть с этим и в своей жизни тоже сталкивались.

Пятый тезис, который выдвигал Елифаз, – что произошедшее с Иовом – это, в сущности, некое естественное зло. В мире много зла есть, и, как он очень красиво выразился, люди – как искры от костра, которые взлетают вверх: страдания людей так же естественны. Это в какой-то мере так и есть, вся наша жизнь, картина всего падшего состояния мира – она вся злом проникнута, но вот здесь важный момент – «естественное зло». Это означает – ну, что с ним сделаешь, с этим злом? Надо просто его принять, как оно есть, – так уж наш мир устроен. Хорошо так говорить тому, кто на это зло смотрит снаружи. Мы, когда смотрим снаружи на то, как лев ест антилопу, можем тоже сказать: ну, что делать, львы – такие, так мир устроен. До тех пор, пока лев не начинает нас есть самих – вряд ли в этой ситуации мы станем так говорить. В этом опять разница между Иовом и его друзьями. Говорить, что зло естественно, и поэтому что с ним поделаешь, можно, только глядя на зло снаружи, а Иов, к сожалению, находится внутри зла, внутри этой злой ситуации.

И шестой тезис, который выдвигает Елифаз, – что Бог – Существо парадоксальное, и с Иовом случился какой-то Божий парадокс, вроде того, как бывает, что злые благоденствуют, а вот тут случилось, что праведника постигло несчастье вместо того, чтобы он получил от Бога всякое благословение. Это говорится в каком-то смысле правильно. Действительно, случился парадокс (затеянный, на самом деле, конечно, не Богом, а дьяволом, но тем не менее). То, что Бог парадоксален, это правильно, и этот парадоксальный Бог вот эту ситуацию, исходящую от дьявола, именно потому и принял, что Бог, в Своей парадоксальности, умеет превратить это зло в добро, что в результате и произойдёт.

Только в том, что’ говорит Елифаз о парадоксальности Бога, совершенно отсутствует понятие смысла. Для чего эти парадоксы Божьи происходят? В чём смысл происходящего? Этот парадокс, который случился с Иовом, – в чём его смысл? Елифаз даже такого вопроса не ставит. Осмысленность происходящего не является существенным элементом его картины мира. Он вообще в категориях «осмысленный – бессмысленный» на мир не смотрит. А для Иова это как раз самая важная черта того, что происходит. Если то, что с ним происходит осмысленно, это один разговор, если бессмысленно – совсем другой разговор. И вы мы-то знаем, как эта ситуация сложилась с первого разговора между Богом и дьяволом, и видим, что смысл того, что делает дьявол, – это лишить жизнь Иова всякого смысла (извините за каламбур). Тогда, как рассчитывает дьявол, Иов от Бога откажется, потому что Бог – источник смысла: ты потерял Бога, значит, ты потерял смысл, и наоборот – ты потерял смысл, значит, ты потерял Бога. А Бог, соглашаясь на это испытание, знает (поскольку, естественно, Он глубже эту ситуацию видит, чем дьявол), что эта ситуация послужит источником нового – большего и удивительного смысла и для Иова, и для всего человечества. Иов, конечно, всей этой глубины пока что не ощущает или, по крайней мере, не может выразить, но у него есть правильное внутреннее ощущение, что «мне нужен смысл», и не в том беда, что я сижу весь в язвах, и всё потерял, включая детей, а в том беда, что я не вижу, ради чего всё это, в чём смысл этого. Вот это главная беда. Такова позиция Иова, и она очень сильно отличается от позиции Елифаза, хотя и тот, и другой понимают то, что произошло, как некий парадокс.

Итак, Иов не опровергает напрямую Елифаза, он не говорит: «вот ты тут, Елифаз, неправ», но вся его речь – это отвержение всей той картины мира, которую рисует Елифаз. Но при том, что эту картину мира Иов отвергает, речь Елифаза – это огромный толчок для Иова к тому, чтобы он вышел из своей начальной позиции «всё, со мной случилась трагедия, всё плохо, я бессмысленно пострадал, и вообще лучше мне умереть». То, что начинается спор с Елифазом, Иова как бы оживляет, выбивает из пассивной позиции, и он начинает вдумываться: «а что’ же со мной произошло?». Ему приходится вдумываться, чтобы дать Елифазу и другим друзьям достойный ответ на эти все их рассуждения, которые (как Иов совершенно правильно чувствует), поверхностны и неправильны. И вот именно с этой точки, от этого толчка «а что же Елифаз говорит неправильно?» – Иов отправляется в некое духовное путешествие. И каждый его разговор с его друзьями (каждый будет по три раза с ним спорить, а он будет отвечать) подталкивает ещё на один шаг в этом путешествии в неведомое – как говорил Маяковский, в эту «езду в незнаемое». Эта езда в незнаемое оказывается путешествием к Богу, Который в конце Иову и является.

Но 6-я глава и следующая за ней 7-я глава – первый ответ Иова – это всё-таки ещё не поиск смысла происходящего, а крик о боли, и поэтому эти две главы, 6-я и 7-я, больше похожи на речь Иова в 3-ей главе, а меньше похожи на те речи, которые Иов будет вести дальше. Потому что дальше главное содержание его речей – это вопрос к Богу: «А в чём же смысл происходящего со мной?».

Иов пока не может точно сказать, что вот в этом или том Елифаз неправ. Иов просто чувствует, что Елифаз говорит не то и не так. Потому что Елифаз говорит всё очень связно, логично, как будто теорему какую-то доказывает, а теорема состоит в том, что всё то, что произошло с Иовом, это всё, по большому счёту, правильно, и надо это просто принять и не спорить. Эта теорема, которую Иов никак не может принять. А второй момент, который он не может принять – это чисто философский, богословский, логический разговор, который ведёт Елифаз. Иов ощущает, что ограничение себя зоной логически доказуемых утверждений (как в 25-м стихе сказано: «что доказывают обличения ваши?») подобно тому, как люди сами себя сажают в клетку, сажают себя в тюрьму, или в лагерь, сажают себя в зону –так сказать, зону пригодности этих логических рассуждений.

А цель Бога – ради чего Бог пошёл на всю эту историю с Иовом, которую затеял дьявол, – цель-то Бога в чём? В том, чтобы людей освободить из этой зоны с виду связных, логичных, доказуемых утверждений, а на самом деле, в каком-то смысле несущих в себе дьявольское коварство. Освободить людей от этой безумной логики. Освободить – а куда их выпустить? Выпустить в пространство, где ум соединяется с сердцем (как об этом сказал один из православных святых), где уместна эмоциональность Иова (да и никакой другой реакции не может быть, кроме эмоциональной, в том положении, в которое попал Иов). Да, нужно рассуждение, разумное какое-то вдумывание в ситуацию, при котором разум с сердцем соединяются вместе. Это и делает Иов. Он же тоже человек, который, наверное, мог бы возражать своим друзьям на таком же «профессиональном» философском, богословском уровне, как и они. Он из того же круга, что и они. Он дальше говорит, что он знает не меньше, чем они, – а говорит совершенно по-другому. Почему? Вот именно потому, что в ситуации, в которую он попал, ему совершенно ясна вся недостаточность этих логических рассуждений о Боге, о Замысле Божием, о том, что происходит вообще с людьми в этом нашем мире. И то, как Иов об этом говорит, это даже воплем и криком назвать не совсем справедливо. Это поэзия. Конечно, это поэзия, которую написал гениальный автор книги Иова. Но он эту поэзию вложил в уста Иова, и то, что говорит Иов, – поэзия. Это его отклик на непознаваемость Бога, на боль, которую вызывают в нас все происходящие в мире беды и безобразия, – отклик на это для Иова – не логическое разбирательство «отчего это?», и «почему это?» (оно и нужно, но оно занимает своё, не самое важное место), а главное – отклик сердца человека. Отклик сердца человека, отклик Иова, – это, как минимум, «я это принять не могу – ни то, что произошло со мной, ни то, что вообще мир так устроен, что и со мной, и с другими людьми происходят вот такие несправедливые несчастья». И в этом смысле это уже некая сверх-логика, «логика» в кавычках, которой пользуется Иов в своих речах, та логика (или сверх-логика), которая сегодня, в наше время, называется «богословие после Освенцима. Когда мы читаем книги с таким логическим, сухим анализом всех тех социальных, психологических уродств, которые привели к появлению Освенцима и вообще всего того, что я называю, как ярлыком, этим словом «Освенцим», то самые глубокие богословы понимают, что этого недостаточно, что после Освенцима богословие должно быть другим. Каким? – таким как у Иова.

И есть такие попытки в современном богословии, в том числе и людей, которые пережили Освенцим (может быть, наиболее известное имя – это Бонхеффер). Таких несколько человек, которые пережили Освенцим, и которые это «богословие после Освенцима» в своих книгах выражают, выплёскивают. Но как книга Иова – это один большой вопрос, хотя и возникает иллюзия, что в конце все ответы уже получены, так же и это «богословие после Освенцима» не есть какая-то связанная, законченная система, а это тоже один большой вопрос. Мы не знаем сегодня, после всего того, что произошло в 20-м веке (и в Освенциме, и у нас в стране в Гулаге – это всё явления одного порядка) – мы не знаем, как нам это понять и осмыслить. Мы, всё человечество, находимся по отношению к этому, в каком-то смысле, в позиции Иова. Нам история показала так же наглядно и болезненно то, чего, может быть, мы не хотели бы видеть, не хотели бы понимать, но теперь, после Освенцима, уже нет возможности закрывать на это глаза. А как это вместить в себя, какой смысл увидеть в этом – этот вопрос на самом деле не решён и сегодня. И в этом одна из актуальностей книги Иова. То есть, мы-то с вами, люди уже христианской эпохи, знаем, что настоящим ответом Иову является Христос. Соответственно, мы и применительно к Освенциму, и ко всему прочему чувствуем, ожидаем, что правильный ответ, осмысление этого, должен к нам прийти через Христа, через христианство. Но всё-таки, хотя общую идею, где искать этот ответ, мы понимаем, а найти этот ответ мы все как человечество ещё пока не сумели.

Сегодняшнее богословие иудаизма честно признаётся в том, что оно не понимает, что’ это такое – Освенцим, откуда он взялся, и почему Бог это допустил, и поэтому называет это «катастрофа», «Шоа». А христианское богословие называет это Холокост, то есть, всесожжение, то есть, жертвоприношение. А жертвоприношение – совершенно осмысленное действие, оно включает в себя кровопролитие, это так, но это делается ради сближения с Богом – так сказать, приносящий жертвоприношение входит к Богу. И возникает такое иллюзорное ощущение, что мы, христиане, ответ на этот вопрос знаем – зачем этот Освенцим нужен был и в чём его смысл. Нет, это не так. Мы где-то это чувствуем, и в слове «холокост» проявляется, где этот ответ может быть, но всё равно его в полной, осязаемой форме нет. Мы, читая книгу Иова, начинаем задавать себе вопрос, а может ли быть этот ответ в такой чёткой, логичной, письменной форме (если можно так выразиться). По книге Иова ведь Иов не получает такого чёткого ответа, он что-то странное получает – какую-то картину мира, которую Бог ему показывает. Но в каком-то смысле это все же ответ, потому что Иов этим удовлетворяется, и Бог удовлетворяется таким диалогом с Иовом. Но всё-таки нельзя сказать, что это какое-то привычное нам богословие, которое всё объясняет – и то, что произошло с Иовом, и вообще устройство мира. Нет, этот ответ такой – невыразимый словами, несказуемый и парадоксальный. Вероятно, и ответ об Освенциме и о Гулаге тоже такой – непростой. Часто говорят о том, что мы так до сих пор и не осмыслили то, что произошло в 20-м веке с нашей страной, особенно сталинизм, Гулаг, и так далее, и это часто как бы вменяется нам в вину. Да мы и сами себе вменяем это в вину, мы говорим: ну вот, мы это всё подзабыли, это уже всё не актуально, мы интеллектуально ленивы, у нас другие дела, которые нам кажутся более важными, чем всё это осмыслить, понять. В этом есть своя правда. Это ярчайшее событие, которое произошло в нашей стране в советское время и которое очень много открывает и о путях истории целых народов, и об отдельных людях (вы себе представьте, как отдельные люди себя проявили в эту эпоху!). Когда мы читаем, например, «Архипелаг Гулаг» Солженицына или замечательные книги Надежды Мандельштам – её воспоминания, которые я очень рекомендую, они, на мой взгляд, ничуть не слабее, чем книга Солженицына – то мы видим, что это не просто какой-то социальный водоворот, а это обнажает такие особенности человеческой психологии, которые нам, может быть, спокойнее было бы не видеть. Очень много уроков, нужных не только нам, а всему человечеству, можно было бы извлечь из того, что произошло с нашей страной, а мы как-то не очень их извлекаем. А почему? Мне кажется, самая главная причина в том, что это просто очень трудно, они в таких утверждениях типа тезисов Елифаза не формулируются. Я даже не уверен, что эти уроки в словесной, вербальной форме вообще можно сформулировать. Вот это трудность, но это можно воспринимать и как задачу, которая как стояла перед нашей страной, так и стоит по сей день. Но скажу только с сожалением, что Иову для того, чтобы так говорить, как он говорил, и дорваться до того смысла, до которого он дорвался, надо было на мусорной куче сидеть, всё потеряв. Вот наша страна в те годы так сидела, люди сидели так, значительная часть людей, причём самые глубокие и умные люди, от которых и можно было бы ожидать глубокого проникновения в эту ситуацию, они были в этой ситуации Иова, сидящего на мусорной куче. И вот это время прошло. Сегодня, конечно, можно сказать: слава Богу, никто уже на этой мусорной куче не сидит (если, конечно, не предполагать, что всё это повторится ещё раз, кто знает). И уже поэтому мы, даже когда очень хотим в этой ситуации разобраться и понять смысл того, что произошло, всё-таки уже по самому своему положению находимся где-то ближе к Елифазу, чем к Иову. Просто время прошло, и может быть, оно уже безвозвратно – то короткое время, когда ещё сердце горело, и можно было в этой ситуации разобраться не только умом, но и горящим сердцем – так, как это делал Иов.

Ещё об этой главе. Есть две вещи, которые мы должны всегда помнить, когда читаем книгу Иова, это у нас должно быть, как фон за сценой в театре. Одно – что это всё имеет отношение к нашей собственной жизни, потому что мы тоже можем попасть в ситуацию Иова, когда мы всё – здоровье и так далее – в секунду потеряем. Ну и ко всей стране – то же самое: книга Иова – она и о нас сегодня. А второе, что должно быть фоном, – это мысль, которая так афористично сформулирована: ответ Иову – Христос. Да, то, что произошло с Иовом, это художественное произведение, но сам факт написания такого художественного произведения, несомненно, Боговдохновенен. Это этап реального процесса движения Замысла Божьего от сотворения мира к концу мира – Новому небу и Новой земле. И важнейшей вехой на этом пути, конечно, является Иисус Христос и в Его первом Пришествии, и в Его втором Пришествии. Поэтому, когда мы читаем книгу Иова, второе, что должно быть у нас фоном, – это мысль о Христе, о том, как мы через Иова или сквозь Иова просматриваем образ будущего Христа.

Теперь ещё раз вернемся к неким особенностям этой главы. В предыдущей речи Иова в третьей главе почти не было вопросительных знаков. В этой главе вопросительных знаков полным-полно. В еврейском тексте вопросительных знаков нет, они как бы угадываются по грамматическим особенностям и по интонации, но видно и по смыслу этих фраз, что Иов начинает задавать свои вопросы. Кому? Формально эти вопросы обращены к друзьям. Часть из вопросов, например, «Что за сила у меня, чтобы надеяться мне? и какой конец, чтобы длить мне жизнь мою?» можно воспринимать, как вопросы в пространство. Мы прекрасно знаем по своей жизни, что, когда человеку плохо, он часто кричит в пространство: «За что это мне?». Кому он это кричит? Формально говоря, в пространство. А на самом деле, даже когда неверующий человек кричит, «За что это мне?» – он это Богу кричит. И так же и Иов. Но, поскольку вопросы, формально говоря, к друзьям, то его друзья и пытаются на них ответить – в меру своего человеческого разума. И никакие эти людские ответы на свои вопросы Иов категорически не принимает. Почему? Его друзья же тоже очень умные люди, лучшие люди своего времени (по крайней мере, так они поданы в этой книге). Почему же никакой их ответ Иова не устраивает? А потому что они все время находятся в этой клетке, зоне формального логического богословия, за рамки которого и сам Иов хочет вырваться, и Бог его подталкивает, чтобы он вырвался. Поэтому единственный ответ на свои вопросы, который принимает Иов, – это ответ, который в конце даёт Бог. Но это «ответ – не ответ». Бог ведь подчёркнуто Иову ни на один его вопрос конкретно не отвечает «да» или «нет», «вот это произошло потому, а то – поэтому». Бог отвечает что-то странное, какую-то странную, но величественную картину показывает. И этот ответ Иов принимает. Этот ответ Божий – не ответ, потому что настоящий ответ на такие мировые, глубинные вопросы, которые задаёт Иов, – никогда не ответ, а только углубление вопроса. На эти глубокие вопросы никакого иного ответа быть не может, кроме как путем расширения, углубления вопроса. Но это расширение и углубление открывает человеку новые смыслы. Да, формального ответа нет, зато ситуация, картина мира, становится наполненной большим смыслом – действительно, это с Иовом и произошло, и это можно назвать ответом. Только такой он и бывает, и этот ответ Иова и устраивает.

В этой главе начинаются упрёки Иова друзьям. Дело не только в том, что друзья, будучи в плену, в клетке своего узкого богословия, просто никак не хотят даже понять, чего Иов от них хочет (а он хочет вот этого другого, большего смысла). Но тут идёт речь и о том, что он уже в этой главе, в сущности, им говорит: мы с вами друзьями были, а теперь вы уже мне не друзья. То есть, они в этой ситуации перестали ему быть друзьями. Почему?

Вернёмся к аналогии между ситуацией Иова и ситуацией в фашистской Германии или ситуацией в Советском Союзе во времена Гулага. Сколько воспоминаний о том, что ситуации, в которые люди попадали, мало того, что разрушали самих людей как индивидов, они и отношения между людьми разрушают тоже, разъедают. Сколько свидетельств о том, что, когда в 30-е годы человек всего-то в ссылку попадал лет на пять, и потом вернулся (а по тем понятиям, это легчайшее, что с человеком могло произойти), он видел, что все от него отвернулись – ну, может быть, в лучшем случае здоровались. Это та же ситуация, которая в книге Иова происходит с его друзьями – разрушение связей между людьми, когда человек попадает в ситуацию Иова. Вспомним, например, то, что описывают узники немецких лагерей. Да, разрушение связей между людьми полное. Но что-то всё-таки остаётся? Не у всех. У некоторых не остаётся ничего, личность разрушается полностью. У некоторых же, как у Бонхёффера, а были и другие яркие примеры, как мать Мария Скобцова, остаётся ядро человеческой души, как некий алмаз, который невозможно сокрушить и разделить, который не может треснуть – он слишком твёрдый. А почему он твёрдый, этот алмаз внутри человеческой души? Да потому, что это то, где в человеке находится образ Божий. Это ядро и позволило таким людям, как Бонхёффер, которые потеряли всё в лагерях, что-то главное сохранить. И это ситуация Иова. Мы говорим, что Иов потерял всё – нет, он не всё потерял. Он какую-то очень важную часть себя не потерял. Если бы он потерял эту самую важную часть своей личности – там, где находится ниточка связи с Богом, Иов бы просто молчал, горевал, покончил бы с собой, в конце концов, от отчаяния – что угодно – но он не стал бы задавать Богу эти вопросы. Сам тот факт, что эти вопросы есть, что он может со своими друзьями спорить, показывает, что в нём это алмазное ядро личности сохранилось, хотя всё остальное он потерял. И это нам опять напоминает о Христе на кресте. Эти слова Христа «Господи, Господи, зачем ты меня оставил?» («Элои, Элои, лама савахфани») – слова псалма, но Христос почему их произносит? – потому что это то, как Он чувствует. И можем ли мы сказать, что Христос, Который говорит это на кресте, действительно потерял всё? Нет. Это совершенно очевидно из того, что об этом пишут евангелисты. Действительно, как Иов потерял детей, так, в каком-то смысле, Христос на кресте потерял Отца, но вот это алмазное ядро – центр Своей великой и непонятной нам души – Он и на кресте сохранил, и, может быть, именно это и явилось залогом Его воскресения на третий день. Поэтому вот подобие: Иов, всё потерявший, но сохранивший в себе самое важное, и Христос, на кресте всё потерявший, но сохранивший в Себе самое важное.

Ну, и последнее – глава эта чрезвычайно сложна в плане грамматики, в плане употребления слов. Слова многозначны, профессиональные библеисты и комментаторы спорят буквально о каждом стихе – о том, как понимать то или иное слово, как вообще понимать смысл этого стиха, что он до нас хочет донести. Это вообще типично для книги Иова, и в этой главе это начинается. Почему это так? Мне кажется, что, как и любой гениальный писатель, автор книги Иова оперирует всем спектром смысла слов (как на пианино, всеми октавами) для того, чтобы донести сложнейшее содержание, сверхлогическое содержание, ради которого вся книга Иова написана. Сложность языка является следствием сложности того послания, которое Бог через автора книги Иова хочет до нас донести. То, чему Бог мог бы нас научить, и чему Он нас и хочет научить – это всё настолько сложно, что нам трудно это всё вместить в наши человеческие мозги. И поэтому, когда появляется такой человек как автор книги Иова, который может эту божественную правду, строго говоря, и в словах-то не выразимую, перевести в какие ни на есть слова человеческого языка, то никуда этому автору не деваться от использования всего того спектра возможностей, который нам даёт человеческий язык. А возможности библейского иврита в плане передачи религиозно-этических содержаний очень велики – они, пожалуй, даже побольше, чем в современном русском языке. Отсюда эта грамматическая сложность, и поэтому приходится довольно много останавливаться на том, как понять то или иное слово, ту или иную фразу, и очень часто её понимать можно будет и в таком, и в другом, и в третьем смысле. Это не должно нас отпугивать, потому что всё то, что мы до сих пор прочитали в книге Иова, все равно не понять, как что-то однозначное, чётко выразимое, что-то такое, что можно гвоздиком прибить, и оно будет висеть – так с книгой Иова не получится, она живая, многозначная, многосмысленная, она, как драгоценные камни типа александрита, играет, переливается при каждом взгляде на неё, и мы должны её принять такой, как она есть.

Запись 11 Глава 6 05-04-17

Мы читаем книгу Иова, 6-ю главу. Мы эту главу уже прочли, но не разбирали по отдельным стихам, только посмотрели на неё как бы в целом. Глава эта очень важна, потому что с нее начинается, если можно так выразиться, путешествие Иова – духовное, конечно. В 3-ей главе Иов как бы обозначил свою начальную позицию. А от того, что его позиция встретилась с неприятием со стороны друзей, начинается то, что является главным по объёму содержанием всей книги –дискуссии Иова с его друзьями, в ходе которых и он движется куда-то, и они тоже, наверное, движутся куда-то, хотя это меньше показано, потому что главным персонажем является Иов. И в результате этого своего путешествия он, в итоге, приходит к Богу и видит Бога – вот где его путь кончается. И ведь Иов фактически всё то, что ему говорил Елифаз, а потом и другие друзья, отвергает, ничего этого не принимает, но, тем не менее, слушает эти слова, и это служит для него толчком к тому, чтобы вдуматься глубже и точнее обозначить свою позицию. Вот что происходит в этой главе, и дальше движется Иов по этому пути, ведущему к Богу. И хочу повторить, что слова Елифаза – логические, выстроены разумно, почти как речь какого-нибудь адвоката на суде, а слова Иова устроены совсем по-другому, они идут не от головы, а от сердца. Это в какой-то мере крик, как было ещё в третьей главе, но крик как бы задумывающийся о том, о чём он в третьей главе ещё не задумывался: а вдруг то, что с ним происходит, имеет какой-то смысл! В третьей главе он так вопроса даже не ставил, а просто призывал смерть, потому что нет сил больше терпеть, а тут он начинает задумываться.

Шестая глава – это, на самом деле, половина речи Иова. В седьмой главе эта речь продолжается, и деление между ними чисто условное. Во-первых, наши души не могут не резонировать с этими словами Иова, потому что и мы в жизни (конечно, не так, как Иов, а в более смягчённой форме) что-то подобное переживали, и тоже могли бы говорить: «Что за сила у меня, чтобы надеяться мне?» и «Твердость ли камней твердость моя? и медь ли плоть моя?». Всё это нам знакомо, потому что таково состояние человека в этом нашем падшем мире. А вот если говорить о тех, кто действительно был в положении Иова «по полной программе», то можно назвать два случая. Первый – это узники Освенцима, Гулага, и так далее. Книга Иова особенно актуальна в наши дни, после того, как в 20-м веке всё это произошло с человечеством, и ему было явлено то, чего люди даже сами от себя не ожидали, – что они могут дойти до такой глубины зла.

А второй случай – это Иисус Христос на кресте, человек (правильнее, конечно, сказать Богочеловек) в положении Иова. Мало того, что потерявший всё (не в материальном смысле – у Него ничего и не было), потерявший жизнь, но ещё и говорящий на кресте «Боже мой, Боже мой, для чего ты меня оставил?». Эти слова не так просто понять, но, видимо, это как бы ощущение потери последнего, и в этом смысле можно сказать, что во Иисусе Христе ситуация Иова доводится до предела. Иов, при всём том, что он Богу кричит, на Бога жалуется, и хочет с Богом судиться, Бога не потерял, у него остаётся ощущение связи с Богом с первого до последнего момента, а у Христа? Ну, трудно нам понять, что эти Его слова означают. Если понять их буквально, это означает, что у него было ощущение потери последнего. Ощущение – не говорю, что реальность. Что Христос на кресте реально потерял связь с Богом – я совсем не уверен, что это так! Но вот ощущение такое, действительно, у Него могло быть. И даже это ощущение – уже сверх того, что было у Иова.

Теперь разберём по отдельным стихам.

Слова, которые здесь в еврейском тексте, надо разобрать. Например, мы, конечно, понимаем, что «положили на весы страдание моё» означает, что Иов страдает. Но по-еврейски он говорит другое: он не говорит, что страдает. Употреблённое еврейское слово «хайти» означает «мое разрушение» (я разрушен, я разбит). Его личность, как он это воспринимает, уничтожена. А это не так! Дьявол хотел добиться, чтобы личность Иова была уничтожена, и то, что этого не произошло, это то, через что одержал победу Бог. Но Иов, опять же, может так ощущать. Мы тоже можем иногда так себя ощущать: всё, я себя потерял, я всё в жизни потерял. А какой-нибудь посторонний человек, наш друг, скажет: «да нет, это не так, действительно, вот это потерял, но всё не так страшно» И это будет объективное суждение. А наше суждение субъективное, и вот так субъективно Иов считает, что он разрушен, хотя на самом деле это ещё не так – и не будет так никогда во всей этой книге.

Потом он говорит: «неистовы слова мои». Мы в русском языке понимаем слово «неистовый» как то, что человек бесится, что он такой энергичный и вот головой о стенку бьётся. Еврейское слово «луа», которое здесь употреблено, дословно означает «проглатывать», а смысл его здесь в том, что Иов, говорит сбивчиво, сбивается с одного на другое, сам не понимая, что он говорит. Это совсем не неистовство, как мы его понимаем – нет в Иове такого неистовства, и не будет никогда такой энергетики безумия. Он просто говорит, как потерянный человек, он сам так ощущает, друзья его так ощущают. Но это ведь говорит не сам Иов, это же говорит автор этой книги – гениальный писатель – и вот он-то хочет создать у нас такое впечатление, что Иову кажется, что он говорит сбивчиво, сам не понимает, о чём говорит. А на самом деле под пером этого писателя речи Иова гениально выдержаны в художественном плане, пусть даже и сбивчивы, как у Достоевского или Мандельштама. Это гениальный писатель, но это ещё и Богом вдохновлённый писатель, вне всякого сомнения! Так что надо различать то, что Иову кажется – что он всё потерявший, и так далее, и то, как его подаёт эта книга – что на самом деле он несёт в себе огромный духовный заряд, бо’льший, чем заряд всех его друзей.

Потом он говорит про свое страдание (или разрушение) так: «Оно верно перетянуло бы песок морей!». Имеются в виду две чаши весов. На одну чашу кладётся вот это его страдание, его разрушение, а на другую – песок морей. Да, песок морей мокрый и тяжелый, и вообще этого песка много, но на самом деле на другой чаше ведь не песок морей. На другой чаше пока – правда Елифаза. И тут Иов прав: его правда перетянет правду Елифаза. А вот в конце книги на другой чаше окажется уже не правда Елифаза, а Правда Божия, и, когда мы до этого места доберёмся, попробуем понять, есть ли весы, на которых та и эта правда как бы перетягивают друг друга, и если «да», то что перетягивает?

Дальше четвёртый стих.

⁴Ибо стрелы Вседержителя во мне; яд их пьет дух мой; ужасы Божии ополчились против меня.

Эти слова напоминают знаменитый 37-й псалом, который читается в церкви на Шестопсалмии. Всё Шестопсалмие устроено так, что напоминает о человеке, находящемся в положении, похожем на положение Иова, и одновременно там есть и псалом спасительный. Вот как начинается этот 37-й псалом. Кто-то в церкви его слышал по-церковнославянски, но, думаю, его узнает:

^2. Господи! не в ярости Твоей обличай меня и не во гневе Твоем наказывай меня,^3. ибо стрелы Твои вонзились в меня, и рука Твоя тяготеет на мне. ^4. Нет целого места в плоти моей от гнева Твоего; нет мира в костях моих от грехов моих

Эти слова, конечно, очень напоминают слова Иова о том, что стрелы Вседержителя вонзились в него. Но в 37-м псалме за этими словами следуют такие слова Давида:

^5. ибо беззакония мои превысили голову мою, как тяжелое бремя отяготели на мне, ^6. смердят, гноятся раны мои от безумия моего.

То есть, Давид это своё несчастье воспринимает как результат своих грехов (может быть, это знаменитая его история с Вирсавией и Урией). Но Иов же ничего подобного не говорит: что то, что с ним случилось, – от его грехов, от его безумия, и так далее. Иов (или, точнее, автор книги Иова), вполне возможно, этот псалом-то знает, и он мог бы вполне продолжить в духе этого псалма – но не продолжает. Почему? Да потому, что Иову, возможно, и легче было бы сказать, что да, я согрешил и вот так меня Бог наказал. В каком-то смысле ему было бы легче, потому что это было бы объяснение того, что с ним происходит. Его же больше всего мучает то, что он не понимает, отчего ему это всё. Но Иов не может так сказать. Друзья ему подсказывают: признайся в своём грехе, и всё таким образом объяснится. А он не может – потому, что он правдивый человек. Одна из фундаментальных черт Иова – это правдивость. Когда говорят о том, что Иов – это праведник Ветхого Завета, надо не забывать, что слово «праведник» и слово «правда» имеют один и тот же корень в русском языке и в еврейском языке, и это (правдивость) – его фундаментальная черта: чего нет – он не признает. Его друзья думают, наверно, что Сам Бог хочет, чтобы Иов признал свои грехи: не может человек быть без греха – вот, пусть он признает свои грехи, это будет богоугодно, а он не может, потому что это была бы неправда: может, грехи и есть, но он-то их не знает, и выдумывать не хочет.

Дальше, с пятого стиха:

⁵Ревет ли дикий осел на траве? мычит ли бык у месива своего? ⁶Едят ли безвкусное без соли, и есть ли вкус в яичном белке? ⁷До чего не хотела коснуться душа моя, то составляет отвратительную пищу мою.

С одной стороны, это понятно: он связывает то положение, в котором он находится, с человеком, который ест что-то очень противное, или с голодным ослом. Ему его собственное положение отвратительно. Он сидит весь в язвах на каком-то гноище, и он противен собственной жене (как сам дальше скажет), и он, вполне возможно, противен и самому себе, просто физически. А с другой-то стороны, эта его позиция, что у него всё отняли, и поэтому ему плохо, – это подозрительно близко к тому, с чего начинается Книга: к позиции дьявола, что Иов такой благочестивый и довольный жизнью, потому что у него всё есть, а отними у него все, и будет он кричать на Тебя, Господи, и проклинать Тебя. Иов, действительно, будет кричать – но против Бога или за Бога? Это вопрос: может быть, он кричит скорее за Бога, чем против. Но даже если против, проклинать-то Бога он, точно, не будет. Но из-за близости позиции, которая в этих трёх стихах заключена, к тому, как дьявол видит самого Иова, возникает у нас некоторое сомнение. Однако Иов дальше во всех своих речах от этой позиции отойдёт. Даже если ему Бог подсунул отвратительную пищу (как он считает), он хочет понять, почему, а не просто жаловаться «ой, как это противно, как вся эта жизнь мне надоела» – от этой позиции он отойдёт.

Ещё один момент – тут говорится о соли: «едят ли безвкусное без соли». Чего ему не хватает, какой соли? А мы вспоминаем, как соль определена в Новом Завете, в Нагорной проповеди Иисуса Христа, когда Он говорит Своим ученикам «вы соль земли». Что Он имеет в виду? Что они несут в себе смысл земной жизни, исходящий не из этой земной жизни, а из Царства Небесного, они – носители смысла для этой земной жизни. Поэтому «соль» в Новом Завете, в Нагорной проповеди – эквивалент смысла, а если нет смысла, то получается безвкусное, оно вроде бы еда, а никто есть не захочет. Мы, может быть, в своей жизни тоже испытывали такое, попадая в какие-то ситуации, когда вроде бы всё нормально, всё есть, а на самом деле жизнь какая-то пресная, неинтересная, ненужная, и жить-то, по большому счёту, не хочется. Вот таков образ жизни «без соли». Без соли, без смысла, а значит – без Бога.

Дальше, с восьмого стиха:

⁸О, когда бы сбылось желание мое и чаяние мое исполнил Бог! ⁹О, если бы благоволил Бог сокрушить меня, простер руку Свою и сразил меня!

Вроде бы, он продолжает то, с чего начинал в 3-ей главе –просьбу к Богу о смерти. Но слово «чаяние», которое употреблено здесь, – это же еврейское слово «тиква», надежда (город такой есть в Израиле – Петах-Тиква, «Врата надежды»). Какая же надежда – чтобы смерть он получил? Надежда на смерть? Что-то тут не так. И действительно, дальше слово «тиква», надежда станет именно не чаянием смерти, а надеждой на то, что найдётся смысл вот этого страдания Иова, что это страдание обретёт свое законное, нужное место в Замысле Божьем. И так оно и произойдёт к концу этой книги.

¹⁰Это было бы еще отрадою мне, и я крепился бы в моей беспощадной болезни, ибо я не отвергся изречений Святаго.

«Не отвергся изречений Святаго» разные библеисты понимают по-разному. Дословно эти слова означают «я не прятал слов Святого». Вот как это «не прятал»? Что, в контексте положения, в котором находится Иов, может означать, что он не прятал слов Бога? «Не отвергся» было бы понятно, и специально так переведено, чтобы было понятно. А сказано-то, всё-таки, не «прятал». Думаю, что, может быть, здесь, в сочетании со словами «надежда», «упование» в предыдущих стихах, речь идёт о какой-то новой правде. Изречения Святого (дословно – «слова Святого») – это правда, которая, как предчувствует Иов, ему вот-вот откроется, её нельзя прятать, и он именно в том верен Богу, что не прячет этой новой правды. А друзья пытаются запрятать её под ковёр. Новая правда – это, говоря современным языком, «Бог после Освенцима». Иов в этой ситуации находится – «после Освенцима». И современное богословие этот опыт человечества еще до конца не переварило. Иудейское богословие совсем не переварило, а христианское богословие пытается переварить, и какие-то шаги к этому делает, но, мне кажется, ещё много-много нам надо потрудиться душой, чтобы это богословие «Бога после Освенцима» как-то в себя вместить. Это правда Иова. Это то, что мы сегодня не имеем права прятать и делать вид, что никакого Освенцима не было. А ведь всё, что мы в церкви читаем, все – католики, протестанты, православные, – все богослужения, которые мы совершаем, идут из глубокой древности, и хотя человечество много чего натворило и тогда, но всё-таки Освенцима тогда не было. Все наши богослужения, весь наш менталитет церковный, как бы Освенцима не видят, игнорируют, а его прятать нельзя. Вот это правда Иова – что это знание, какая-то новая, трудно осознаваемая правда Божия, не должна быть скрываема, спрятана, мы не должны её чураться, мы не должны закрывать на неё глаза, как друзья Иова пытаются закрыть глаза (хотя Иов перед ними сидит). У нас есть и съёмки Освенцима, и то, и сё, а можно ли сказать, что мы это действительно, по большому счёту, восприняли, приняли в себя, что это как-то нашу жизнь перевернуло – ведь должно бы перевернуть такое знание! Вот такую правду, он не прячет.

С одиннадцатого стиха:

¹¹Что за сила у меня, чтобы надеяться мне? и какой конец, чтобы длить мне жизнь мою? ¹²Твердость ли камней твердость моя? и медь ли плоть моя? ¹³Есть ли во мне помощь для меня, и есть ли для меня какая опора?

Чтобы понять эти слова, надо понять слово «опора». Это еврейское слово «тушия» означает опору не в каком-то материальном смысле, и даже не в том смысле, что у меня есть такой человек, который мне поддержка, опора. Дословно это слово означает «мудрость». То есть, это некая духовная опора. А то, что переведено, как «есть ли для меня какая опора», по-еврейски звучит, как «удалилась от меня моя духовная опора». Что’ нам напоминает эта картина? – слова Христа на кресте (Элои, Элои, лама савахфани – Боже мой, Боже мой, для чего Ты меня оставил). Я ещё раз говорю, что не очень верю в то, что Бог хотя бы на секунду действительно оставил Христа на кресте, но вот образ Божий мог из Него действительно исчезнуть как он здесь из Иова исчезает.

Иов говорит: «Есть ли во мне помощь для меня?», и тут сразу возникает вопрос: он ищет этой опоры внутри себя, в своей собственной душе, или где-то вовне? Он мог бы, конечно, и, наверное, даже должен был бы найти опору на Бога в собственной душе. Это и нас всех касается: самый короткий путь к Богу лежит через нашу собственную душу, но только не в положении Иова – в том-то и дело, что Он в этом положении внутреннюю опору – образ Бога внутри Себя – видимо, потерял. Потерял, но не до конца, потому что он к Богу кричит, потому, что он некую ниточку связи с Богом сохранил. Но всё-таки он так это ощущает: что опоры на Бога у него уже нет. Он, может быть, потому и кричит Богу, что хочет эту опору опять получить. И он её получит. Но она придёт к нему не изнутри его, а извне его – как явление Бога в конце книги. Но, так или иначе, Бог к нему вернётся, эта опора к нему вернётся.

Дальше начинается разговор уже о друзьях. 14-й стих:

¹⁴К страждущему должно быть сожаление от друга его, если только он не оставил страха к Вседержителю.

Связь этого стиха с предыдущим, где говорится об опоре, нам ясно даёт понять, что он говорит друзьям: «если я потерял самую главную свою опору в Боге внутри меня, будьте хоть вы, люди, для меня опорой». А они ведь тоже люди, а не Бог, почему они могут быть для него опорой? Потому что, может быть, он ожидает, что они не просто будут поглаживать его по головке, утешать, и так далее, а что тот Бог, которого он потерял, придёт к нему через них. Человек для другого человека может быть каналом, по которому приходит Бог – но тут у него с друзьями так не получается. Сожаление, которого он ожидает от друга своего, это еврейское слово «хесед» – слово замечательное, принципиально важное в библейском богословии, оно означает «милость», «любовь», и этим словом обозначается именно отношение Бога к людям. Вот Иов и хочет, чтобы хесед от Бога пришёл к нему через его друзей.

В словах «если только он не оставил страха к Вседержителю» ни в русском, ни в еврейском тексте неясно, кто этот «он». То ли это тот самый страждущий человек, который имеет право рассчитывать на помощь друзей, если этот человек не оставил страха к Вседержителю. А можно понимать и так, что это если его друг не оставил страха к Вседержителю – но тогда это камешек в огород друзей (плохо мне помогаете, и не оставили ли вы страха к Вседержителю?).

Дальше продолжаются уже напрямую камешки в огород друзей.

¹⁵Но братья мои неверны, как поток, как быстро текущие ручьи, ¹⁶которые черны от льда и в которых скрывается снег. ¹⁷Когда становится тепло, они умаляются, а во время жары исчезают с мест своих. ¹⁸Уклоняют они направление путей своих, заходят в пустыню и теряются.

В еврейском тексте для слова «неверны» употреблено гораздо более жёсткое еврейское слово «багад», которое означает человека коварного, и мало того, что коварного, а коварного злодейски. Это слово употребляется в книге Исайи пять раз в знаменитой фразе «Увы мне, злодеи злодействуют, и злодействуют злодеи злодейски». То есть, он говорит, пусть намеком, своим друзьям, что они вот такие коварные злодеи.

Ещё: поток заходит в пустыню и теряется. Слово «пустыня», это обычно «мидбар», это заглавие на иврите одной из книг Пятикнижия Моисеева, книги «Числа». Здесь употребляется другое слово «тоху», которое тоже встречается в Ветхом Завете, и оно означает землю до творения: «Земля была безвидна и пуста, и тьма над бездною, и Дух Божий носился над водою». Вот «безвидна и пуста» – это «тоху ва воху» – значит, здесь Иов употребляет некую ссылку на ситуацию до сотворения мира. Это приём, который достаточно активно используется во многих пророческих книгах – в первую очередь, надо упомянуть книгу Исайи – потому что, как только встречается какой-то намёк на сотворение мира, это означает, что то, что происходит сейчас, когда говорит пророк, он показывает, как часть великого Замысла Божьего, который ведёт свое начало от сотворения мира. И как читаются в таком случае эти слова Иова? «Вы себя ведёте, друзья, со мною таким образом, как будто Бог не сотворил мир». То есть, душевная, духовная пустота, отсутствие хеседа – это именно та ситуация, которую Бог изменил, сотворив мир, введя в него связь между всякой тварью, в том числе и между людьми, как хесед, любовь между человеком и человеком, и главное – между Богом и человеком. А здесь его друзья скорее показаны как, под видом друзей, его враги. Это, кстати, очень популярная тема в Псалтыри. Вот одно только место, где такая картина друзей – 87-й Псалом.

^16. Я несчастен и истаеваю с юности; несу ужасы Твои и изнемогаю.

^17. Надо мною прошла ярость Твоя, устрашения Твои сокрушили меня,

^18. всякий день окружают меня, как вода: облегают меня все вместе.

Кто его облегает? Эти несчастья? А может быть и нет, может быть, друзья, превратившиеся во врагов, потому что в следующем стихе сказано так:

^19. Ты удалил от меня друга и искреннего; знакомых моих не видно.

Смысл его претензий к друзьям таков: вы были моими друзьями до тех пор, пока на меня вот это несчастье не напало. Если бы не напало, вы, может быть, остались бы моими друзьями. А сейчас уже получается – вы мне не друзья. Какой в этом богословский смысл? Что отношения между людьми не должны зависеть от внешних обстоятельств, от того, что с кем произошло разбогател человек или обеднел, от того, естественно, потерял человек руку или ногу или нет, а может быть, даже от того, совершил человек какой-то тяжкий грех или нет (допускаю такую мысль). Это серьёзная проблема. Когда наши солдаты возвращались с Великой Отечественной войны в свои семьи – без рук, без ног, и так далее – так же ли их принимали, как до этого? Кто-то так, а кто-то и нет. А с точки зрения Замысла Божьего отношения между людьми должны строиться не зависящим от внешних обстоятельств образом, а зависящим только от того, какое места занимают эти люди в Замысле Божьем. Если в Замысле Божьем Иов и его друзья –актёры на одной и той же сцене в одном и том же акте Великой пьесы Божьей (если так можно выразиться), то между ними отношения ни от чего более зависеть не должны. Это вещь фундаментальная, потому что все наши человеческие отношения – и дружба, и браки, и родительские отношения – с одной стороны, имеют земной аспект, понятно, что нас всё это связывает, но есть и другая сторона. Земные обстоятельства могут измениться в зависимости от того, что с человеком произошло, и поэтому естественно, что, если мужа с женой, допустим, связывали чисто человеческие отношения, то когда муж вернулся с войны без рук, без ног – сами понимаете… А если их связывали не просто человеческие отношения, а если они оба воспринимали это, как то, что у них общая судьба? А что такое «общая судьба? – это же просто такой нерелигиозный способ выразить мысль, что у них какая-то общая роль, общая нить в Замысле Божием. Вот тогда, я думаю, жена могла его и принять, если она ощущала его как свою судьбу. И это ко многим вещам относится – не только к дружбе, к отношениям с родителями и так далее.

Это всё в истории нашей страны ведь пережито. Это опыт 30-40-х годов, когда арестовывали родителей. Должны были дети отказываться от родителей? На кону, может быть, стояло то, что их самих расстреляют или арестуют, и уж как минимум – что вся их судьба будет поломана: учёба, работа и всё прочее. И кто-то шёл на поводу этих внешних обстоятельств и отказывался от родителей, а кто-то не шёл, потому что воспринимал свою связь с родителями как судьбу.

²¹Так и вы теперь ничто: увидели страшное и испугались.

Это слово «ничто» (в оригинале «вы не есть») опять нас возвращает к картине как бы до сотворения мира. Если эти высокие духовные отношения между людьми разрушены, то получается, что Бог зря мир творил – тогда мир всё равно что не сотворён. Какая острая мысль! Иногда, с точки зрения современной науки (истории развития жизни на земле, палеонтологии, геологии, астрономии), на фоне этого отношения между нами, людьми, кажутся какой-то мелочью в глазах Бога. Религиозный взгляд на это другой. Да, мы, люди, по размеру своему существа маленькие, гораздо меньше, чем звёзды, и галактики, и даже какой-нибудь динозавр, но мы важнее для Бога с духовной точки зрения. Можно сказать, конечно, что мы сами себя тешим такой лестной для нас картиной, но, по крайней мере, Библия постоянно до нас доносит именно эту картину, что человек – центральный фокус в Замысле Божьем во всём мире, и поэтому принципиально важны отношения между людьми, а если они разрушены, то это всё равно, что весь мир разрушен.

И вот это «вы … увидели страшное и испугались», это же всё нам знакомо по нашей жизни. Наверно и мы с вами, честно говоря, бывало, шарахались от людей, которых постигла какая-нибудь беда – да вот хотя бы от бомжей, которые сели рядом с нами в метро, – тоже, наверное, от них шарахались. Это такая естественная реакция человека, она биологически обусловлена, потому что не только человек, а даже какое-нибудь животное (хотя животные иногда и помогают кому-то, попавшему в беду), если понимают, что уже помочь нельзя, они шарахаются, уходят от этого попавшего в беду, потому что есть такое ощущение у нас, биологически обусловленное, что беда как бы заразна. Но она в каком смысле заразна – не как микробы какие-нибудь. Вернёмся в историю нашей страны в 30-е-40-е годы: у кого-то арестовали кого-то, вот сидит она дома и не знает, не придут ли за ней в этот же вечер. Прийти к ней, посидеть, посочувствовать, или нет? Большая проблема. Придёшь, а тут её возьмут, и тебя заметут заодно. Биологически именно такое отношение целесообразно: шарахаться от попавшего в беду, подальше от него держаться, не здороваться с ним, не замечать его. О том и говорит Иов, который и есть такой человек, попавший в беду, он говорит, что Бог хочет от людей ровно обратного.

²²Говорил ли я: дайте мне, или от достатка вашего заплатите за меня; ²³и избавьте меня от руки врага, и от руки мучителей выкупите меня?

Неожиданный образ – врага и мучителей. Понятно, что Иов мучается, но кто его враг? Он же не знает, что дьявол существует. Кто его мучает? Он, конечно, мучается, но кто его мучает? Он только может считать, что его Бог мучает. Но видно, что он сам, на самом деле, не верит, что его Бог может вот так мучить. То есть, у Иова в подсознании есть этот образ дьявола, он не умом, не разумом, а где-то своим подсознанием знает, что дьявол существует, и что враг есть. Действительно, мы сегодня говорим, что дьявол – отец лжи, отец смерти, и отец мучений. Дьявол любит мучить людей, вот таким образом он наслаждается, радуется. И когда Иов дальше говорит: «а я знаю, Искупитель мой жив», то от кого Он должен Иова искупить? Искупитель – это Бог, а за этим образом стоит будущий Мессия Иисус Христос, и от кого он должен искупить? Да от дьявола! Так ведь Иов же не знает, что дьявол есть? А вот не знает, не знает, а где-то подсознательно всё-таки знает.

²⁴Научите меня, и я замолчу; укажите, в чем я погрешил.

Слово «погрешил» надо расшифровать, потому что это еврейское слово «шагити» означает не грех в нашем понимании. Оно означает «ошибку», «погрешность» – вроде, корень тот же самый, а духовный смысл очень разный: одно дело грех, другое дело погрешность – по незнанию, по неумению, ошибся человек – так сказать, бывает. Вот Иов и говорит: «где моя ошибка, покажите мне». «Научите меня» (еврейское слово «йарани») на самом деле означает «вразумите», то есть, если я ошибся по неразумению (Иов это допускает, как честный человек), то, вот, вы вразумите меня, вложите мне, как говорится, ума в голову, чтобы я понял, в чём я не прав, поправьте.

²⁵Как сильны слова правды! Но что доказывают обличения ваши?

«Доказывают обличения» – это дважды повторенное одно слово «яках» по-еврейски, оно не случайно здесь употреблено. Оно означает как бы способ логичного доказательства, который может использовать прокурор или адвокат на суде. Но здесь Иов против логики. Он именно обвиняет Елифаза в том, что его речь (главы 4-я и 5-я) – это логика, и более ничего, но это не правда. Ведь слово «правда», которое здесь употреблено («яшар») происходит от слова «прямой», «прямота». То есть, Иов чувствует, что слова Елифаза – это, в сущности, некие логические ухищрения, как у какого-нибудь крючкотвора-адвоката на суде, который прекрасно знает, кто прав, а кто не прав – а его слова – крючкотворство, чтобы всё вывернуть наоборот. Это похоже на то, что делает Елифаз, потому что изначально в чём состояла задача Елифаза? Представить положение Иова не как какую-то немыслимую, непонятную, необъяснимую трагедию, которую надо объяснить, а как что-то пусть очень плохое, очень мучительное, неприятное, но естественное. И вот это Иов здесь представляет именно как крючкотворство. И этой логичной, «абстрактной» правде он противопоставляет свою правду, которая пряма («яшар»), потому что она говорит не просто рассуждениями – человека, который скребёт черепком свои язвы на мусорной куче, положение не к рассуждениям толкает, а к какому-то совсем другому способу общения: он кричит. Он кричит друзьям своим, а потом кричит Богу. Сердце его кричит! Вот он и противопоставляет правду абстрактного логичного рассуждения правде сердца.

Продолжается эта мысль, но в ней есть один тонкий момент.

²⁶Вы придумываете речи для обличения? На ветер пускаете слова ваши.

Опять-таки, «речи для обличения» – это то же самое слово, которое было в 25-м стихе – опять «логические доказательства». Но «на ветер пускаете слова ваши» – это некое прочтение еврейского текста, которое, мне кажется, не самое правильное из возможных прочтений, потому что дословно по-еврейски здесь сказано «для руаха слова отчаявшегося». Руах – это дух и ветер одновременно. И поскольку руах – это ветер, то можно, конечно, сказать, что «слова пошли на ветер», только это «слова отчаявшегося», а не «слова ваши». А можно «руах» прочитать не как «ветер», а как «дух», и тогда получится, что только слова отчаявшегося – в духе, в дух идут. Потому что это не логическое крючкотворство, а действительно прямые слова, идущие от сердца. Именно такое прочтение этого стиха мне кажется более правильным. Во всяком случае, ясно, что и в этом стихе, и в предыдущем противопоставляется правда Иова правде его друзей. Противопоставляется совершенно верно, обоснованно, но Иов сам это только чувствует, а объяснить ничего друзьям так до самого конца и не сможет: они не примут его аргументов, как и он не принимает их аргументов. Но Бог примет его аргументы, а аргументы его друзей отвергнет. То есть, в итоге эта ситуация в конце книги решится так, что, действительно, правда Иова на весах Божьих перевесит правду его друзей. Я не случайно говорю «правду его друзей», потому что в том, что они говорят, есть своя правда. В этом-то всё и дело, что они многое говорят и очень умно, и логично, и это напоминает то, что мы часто слышим в проповедях, в церкви. А оказывается, что по большому счёту эти слова друзей оказываются неправдой, потому что человек в ситуации Иова к правде, к правдивости предъявляет гораздо более серьёзные и строгие требования, чем в обычном житейском разговоре. Иов мерит теперь правду совсем другой меркой. Эта правда должна объяснить, почему вообще возможна такая ситуация как у него.

Может быть, и мы или кто-то из наших знакомых попадали в какие-то необоснованные несчастья (есть много примеров, и они никого не могут оставить равнодушными), такие ситуации в жизни встречаются. Когда человек или кто-то из его близких попадает в такую ситуацию, у него вся картина мира в голове переворачивается. Вот у Иова так перевернулось. Его старая правда ему уже не нужна, она в картину мира, в которую он попал, уже не вмещается. Там нужна другая правда. Он должен эту правду открыть, как какой-нибудь исследователь-путешественник, который заблудился, и вот он голодный, холодный, грязный куда-то идёт, а в итоге открывает какой-то новый остров или новую землю. Вот, примерно, в этом положении открывателя и находится Иов.

Последние слова этой главы, с 27-го стиха:

²⁷Вы нападаете на сироту и роете яму другу вашему. ²⁸Но прошу вас, взгляните на меня; буду ли я говорить ложь пред лицем вашим? ²⁹Пересмотрите, есть ли неправда? пересмотрите, - правда моя. ³⁰Есть ли на языке моем неправда? Неужели гортань моя не может различить горечи?

Если прочесть предыдущий 26-й стих – то, что для руаха – слова отчаявшегося, то 27-й стих продолжает тему отчаявшегося: я – отчаявшийся, а вы на отчаявшегося ещё продолжаете нападать, вместо того, чтобы его поддержать. Слово «правда», которое здесь несколько раз употреблено, – это «цедек», тот самый корень, который в слове «праведность». Эта правда не логична, не правда логики, не таблица умножения, в которой по каким-то правилам формальной Аристотелевой логики построено рассуждение. Это другая правда, это правда жизненная, правда жизни. И вот он и говорит, что правда логическая, может, и есть в ваших словах, а правды жизни там нет, правда жизни – она моя. Оказывается, что правда жизни – это правда человека, попавшего в ситуацию Освенцима, или Гулага.

«Неужели гортань моя не может различить горечи?». То слово, которое переведено как «горечь», это то самое слово, которое в начале этой главы переведено как «страдание». Вот какие тут есть особенности перевода! И оно не случайно повторяется, потому что начало и конец этой полу-главы (скажем так, потому что это половина речи Иова) специально так поставлены, чтобы рифмовались друг с другом. И слово, которое переведено как «горечь», – это не горечь в смысле какого-нибудь вкуса, это горечь в смысле зла: «неужели гортань моя не может различить зла?». Он хочет сказать, что его друзья, может быть, логично, разумно построили цепь своих рассуждений, но он-то, Иов, чувствует, где правда и неправда языком, печёнками, каким-то другим восприятием, не логичным. И это, между прочим, мне кажется, некий шаг к ответу на тот вопрос, который часто звучит. Он относится к словам апостола Иоанна, которые тот говорит в своём Первом послании, призывая различать духов света от духов тьмы, то есть духа дьявола от Духа Божьего, понимая при этом, что поскольку дьявол – обезьяна Бога, то этот дух дьявола, дух тьмы, очень искусно мимикрирует под свет и под Дух Бога, так что сначала не различить. Читаешь иногда слова людей, облечённых церковным авторитетом – каких-нибудь священников, например, – вроде всё у них логично, всё выстроено, а вот чувствуешь – дух не тот. По виду он вроде бы дух Христов, а на самом деле (если можно так выразиться) дух анти-Христов. И не объяснишь этого даже – это просто какое-то внутреннее интуитивное чувство подсказывает. Я с этим много раз сталкивался. Поэтому, когда спрашивают, как различить дух света и дух тьмы, могу сказать только: не столько даже вдумывайтесь в слова, которые сказаны этими духами, сколько внюхивайтесь, вслушивайтесь, старайтесь вкус ощутить языком – как Иов здесь говорит: «Неужели гортань моя не может различить горечи?».

Гортань любого из нас может различить горечь, и так же можно различить духов, но это как дегустаторы: чтобы различить вкус вина, они себя готовят годами, соблюдают диету, и не дай Бог им чего-нибудь не то съесть или выпить. Вот и мы, христиане, чтобы различать дух Божий от духа дьявольского, должны себя готовить постоянными упражнениями. И одно из этих упражнений – это то, чем мы занимаемся сейчас, в данный момент – чтение Библии, не формальное, не так, чтобы скользить глазами по строкам, а с углублением, с вгрызанием в этот гранит Библии. Это упражнение, на мой взгляд, одна из самых эффективных вещей, которые могут воспитать, натренировать в нас способность отличать Дух Божий от духа дьявольского. Так что если нам где-нибудь в интернете или по телевизору будут проповедовать от имени Христа, что надо какие-то военные действия предпринимать, что надо какие-то крутые меры применять, кого-то истреблять, и так далее, то мы с вами ощутим, от кого исходят эти слова – от Бога ли они.

Запись 12 Глава 7 12-04-17

Мы будем читать книгу Иова, 7-ю главу, и я хотел бы отметить переклички между этой книгой и темой Пасхи, затронув вопрос – а где был Христос, когда Моисей выводил евреев из Египта. Этот вопрос самой своей остротой немножко напоминает книгу Иова. А параллелью проходит тема Бога после Освенцима – вот этот вопрос: «где был Бог, когда нас вели в газовые камеры?». Этот острейший вопрос стоял, стоит и, наверное, будет продолжать стоять и дальше. Эта тема – «где был Бог» – есть и в новом Песахе, который уже называется Пасхой христианской. Двойственность Пасха еврейская – Пасха христианская, которые, тем не менее, в каком-то смысле образуют единую Пасху, напоминает нам то, что мы говорим об Иисусе Христе: что Его Первое и Второе Пришествие разделены по времени, но по существу, в Замысле Божием это единое событие – вот так же еврейская Пасха и христианская Пасха.

Когда мы говорим о еврейской Пасхе, мы называем её освобождением от рабства. Но нормальные люди из этого рабства никогда бы не стали выходить, и не захотели бы, и никуда бы не пошли, потому что им в Египте было, в каком-то смысле, достаточно комфортно жить. Но возникла эта ситуация с новым фараоном, с новыми преследованиями, а главное, с Замыслом Божиим, который состоял в том, чтобы евреев выпихнуть их Египта. Они, может быть, и хотели там остаться, но Господь хотел их выпихнуть из Египта в Землю Обетованную, и если мы себя если поставим на их место – допустим, нас какой-нибудь новый Моисей из Москвы поведёт в далёкую Сибирь – мы пойдём за ним? Если нас не вытолкнет что-то очень сильное, наверное, всё-таки, не пойдём. А пойдем, если будет то, что в истории еврейского народа нашей страны, России, уже было. Многие из наших родителей вот так, не за Моисеем, а от Гитлера пошли в такое путешествие – бросили всё, потеряли всё, но деваться было некуда. Вот только так, если людей выталкивают, люди куда-то идут. Они вышли в Землю обетованную, ходили сорок лет по пустыне, и в первый же год хождения по пустыне начали ощущать цену вопроса, цену этой свободы. В Библии мы часто встречаем их осуждение, да мы и сами их часто осуждаем – вот, они бунтовали, роптали, они по пище египетской скучали (мы бы на их месте скучали тоже) – а это они просто осознали цену свободы. Так Бродский писал в одном из своих замечательных стихов:

«Только рыбы в морях знают цену свободе, но их

немота побуждает нас как бы к созданью своих

этикеток и касс. И пространство торчит прейскурантом».

Цена свободы – они её осознали. Она оказалась очень высока. Мы живём с вами в такое время, когда почему-то считают людей рациональными существами, которые как бы взвешивают, что им выгоднее, и выбирают такой вариант поведения, который им выгоднее. На этом строится не только экономическая теория, но даже математическая теория управления – что выбирается наиболее выгодный вариант. Но посмотрите на это с точки зрения тех, кто вышел из Египта. Да, свобода – это замечательно, но какую они свободу получили? Свободу ходить по пустыне, не более того. В Землю обетованную практически никто из них не вошёл. Поэтому с точки зрения теории рационального выбора, выбор этот был абсолютно нерациональным, невыгодным. И если бы они действовали так, как сегодня теория рационального человека говорит, то, конечно, никакого бы выхода евреев из Египта не было бы, и еврейского народа вообще бы не было, потому что он сложился именно в этом процессе. Но люди поступают нерационально, и в первую очередь, они поступают нерационально тогда, когда их Бог куда-то зовёт. И это одна из самых ценных и дорогих вещей в иррациональном поведении человека: только через него человек следует за Богом. Это уже нам немножко напоминает книгу Иова.

И второе, в продолжение этой темы. Стандартная формулировка современного христианского богословия – что выход евреев из Египта за Моисеем следовал некоему более великому архетипу, который проявился в выходе людей за Христом из рабства дьяволу. Это всё правильно. Но что первые из тех, кто вышел из рабства дьяволу за Христом, Его 12 учеников, – почти ни один из них, кроме апостола Иоанна, не кончил свою жизнь естественной смертью. Все, так или иначе, были убиты. Это к вопросу о рациональности этого поведения. Сам Пётр это прекрасно понимает и говорит Христу: «Мы бросили всё и пошли за Тобой – что же нам будет?». Христос сказал на это, что там, на небесах, вы сядете на 12-ти тронах судить человечество. Да, но это там, на небесах. А здесь, на земле, что их ожидало? Гибель от рук палачей. Тоже нерациональный выбор, но, услышав голос Бога, то есть, голос Христа, они, тем не менее, пошли за Христом. Ведь наверняка многие из учеников Христа (может, не из апостолов, а из какого-то второго круга учеников Христа) этот вопрос себе задавали: а какова цена этого? Куда нас Учитель ведёт? Да, наверное, в какую-то новую, невиданную свободу. Но цена этого? Вспомним эти разговоры Христа с Его, учениками: «вот я хочу пойти похоронить моего отца, а потом я готов пойти за Тобой». Ему Христос говорит: ты хочешь пойти за Мной, а Мне негде голову приклонить. Даже птицы имеют гнёзда и лисицы норы, а Мне негде голову приклонить. Готов ли ты на это? Вот это – цена свободы. И тем не менее, Господь Своим удивительным зовом людей вышибает из их привычного состояния. Пётр был рыболов, всё у него нормально было, Иоанн, Иаков – они жили нормальной жизнью, вполне комфортной в каком-то смысле, а Господь вышибает их из этого состояния и ведёт куда-то, неведомо куда.

И вот теперь перейдем к теме книги Иова, потому что, когда мы её читаем, у нас, конечно, сразу же возникает вот этот самый вопрос: а где был Господь, когда дьявол издевался над Иовом? Причём, книга Иова даёт на этот вопрос очень неуютный для нас ответ: Господь на это смотрел и ничего не делал. Господь на это смотрел, если так можно выразиться, с небес, и, может быть плакал при этом, как Он плакал, глядя на Своего Сына Иисуса Христа, распинаемого на кресте. Вот это – цена, которую Господь заплатил за свободу (не Свою, а за свободу нас всех, людей) от власти дьявола. Господь плачет, но эту цену надо заплатить. Такая же ситуация с Иовом. Иов платит эту цену, хотя ему ничего не было нужно он был совершенно благополучным человеком – гораздо более благополучным, чем евреи в Египте, и гораздо более благополучным, чем Пётр, Иоанн и прочие где-то на Галилейском озере. И он бы и оставался в этом благополучном состоянии навсегда, так же, как его друзья в этом состоянии остаются, если бы Господь пинком не выпихнул его из этой ситуации, используя дьявола в качестве инструмента.

Есть некая богословская проблема в этой формулировке, потому что вопрос о том, от кого исходила инициатива того, чтобы с Иовом случилась эта ситуация, – этот вопрос нарочито оставлен в стороне. С одной стороны, вроде бы получается, что инициатор дьявол – он же сам всё это сделал. Он же сам сказал Богу: давай, я Иова лишу всего, лишу здоровья, и так далее. Но, с другой стороны, начинает-то Бог, показывая ему пальцем на Иова и говоря, фактически: «вот с этим – у тебя не получится». Ну, дьявол, конечно, воспринимает это как вызов. Так кто этот процесс инициировал?

Я думаю, этот вопрос слишком упрощает, примитивизирует ситуацию. Тут такая непонятная нам сложность Замысла Божьего, которая, конечно, направлена на благое, на лучшее, но при этом включает в себя действия дьявола, потому что некуда от него деваться – он есть. Оглянитесь вокруг себя, сколько действий дьявола в окружающем нас мире? В конце концов, вспомним нашу собственную жизнь. Не было разве в нашей жизни таких моментов, когда это действие дьявола мы ощущали в самих себе? Просто дьявола как бы зачеркнуть и сделать вид, что его нет, не получится. И это, кстати, один из частей ответа на вопрос о том, где был Бог, когда людей вели в газовые камеры в Освенциме. Он был там же, где Он был, когда распинался Христос на кресте. Я бы сказал так: Бог Своей частью, которая на небесах (условно так скажем, хотя это неточно), плакал, глядя на людей в газовых камерах, как Он плакал, глядя на крест Христов. А Бог в той Его части, которая здесь, на земле, распинался во Христе на Христовом Кресте, потому что Он же во Христе, Который Богочеловек. А в Освенциме Он был в газовых камерах в тех людях, которые там были – Бог в них претерпевал это мучение. Вот, примерно, такой ответ.

Вернёмся к книге Иова. Главная тема книги Иова – это то, что Иов, который Бога очень хорошо знает, и знает, что Бог милостив, – Иов не понимает, как этот милостивый Бог мог допустить всё, что с ним происходит, и где Он в этом процессе. Иов, в сущности, кричит Богу: «Господи, где Ты?». Мы сегодня, наверное, зная о Христе, уже можем на этот вопрос ответить так же: Бог в Иове. Иов Ему кричит, а Бог, на самом деле, сидит на этой мусорной куче, весь в язвах – внутри Иова. Такой подход к книге Иова снимает главную проблему – оправдание Бога. Часто книгу Иова понимают, как вопрос об оправдании Бога. Как оправдать Бога, что Он терпит всё зло, которое есть на земле? Да он не терпит его, Он его претерпевает вместе со всеми нами, кто претерпевает зло, и в частности, с Иовом тоже.

Вот такая цепочка связей между Пасхой ветхозаветной, Пасхой новозаветной, связанной с Распятием, и с Воскресением Христа, конечно, и темой Книги Иова. Иов страдает не за себя – он, в сущности, страдает, чтобы был исполнен Замысел Божий. Да, он не добровольно страдает, это Бог за него принял решение, если можно так выразиться, что он пострадает за всё человечество. Но ведь все равно страдает, страдает за всё человечество! Уже хотя бы в этом Иов нам напоминает Христа, Который тоже, как мы это читаем ещё у Исайи, не за Свои грехи страдает, а за нас всех, за всё человечество Он страдает на кресте. Вот почему мы говорим, что ответ Иову – это Христос, или, иными словами, что Иов – это огромный шаг в Замысле Божьем по направлению ко Христу.

Ещё хочу напомнить, что книга Иова – это замечательное, гениальное, но художественное произведение, богословский роман – если можно так выразиться. С другой стороны, совершенно невозможно автору написать такой богословский роман не только без вдохновения от Бога (это-то понятно, в тексте чувствуется, что это боговдохновенная книга), но и без того, чтобы что-то такое с автором самим произошло в жизни. Что-то подобное могло произойти с автором, у человека, как вы понимаете, столько возможностей попасть в ситуацию Иова, и всегда так было, до всякого Освенцима было сколько угодно таких ситуаций А ещё одна грань – что книга Иова – это художественное произведение, написанное вокруг какого-то древнего текста (его можно назвать преданием), который рассказывал о таком реальном Иове, который был в глубокой древности, и то, что с ним произошло, видимо, настолько произвело на людей впечатление, что это запомнилось и прошло через века до времени, когда та книга Иова, которую мы знаем, была написана на этом материале. Как Ахматова написала: «А так, как мне бумаги не хватило, я на твоём пишу черновике» – вот так, примерно, на этом черновике древней легенды написана книга Иова. То есть, с одной стороны, это некое сочинение, а с другой стороны, это реальный факт – не только источник книги был реально, но и сама книга Иова – реальный факт в движении человечества по пути Замысла Божьего, и это мы и имеем в виду, когда говорим, что ответ Иову – Христос, что Иов – шаг ко Христу. Так получается, что всё то, что написано в этой книге, как бы выпрыгивает из текста и входит в нашу жизнь. Примеров тому сколько угодно – примеров замечательных людей, которые себя, так сказать, в своей жизни воспринимали, как Иова. Один из наиболее ярких в нашей культуре примеров – это Лев Шестов, который даже целую книгу написал, которая так и называется «На весах Иова», и он там многие фигуры прошлого, в том числе и Моисея, рассматривает именно с точки зрения Иова, под углом Иова. Итак, книга, с одной стороны, а с другой стороны, реальность шага в великом Замысле Божьем по направлению ко Христу.

Закончим это пасхальное введение и перейдём к чтению 7-й главы. Это продолжение 6-й главы, поскольку это ответ Иова на первое поучение, каким его пытаются поучать друзья, конкретно – Елифаз в 4-й и 5-й главе.

¹Не определено ли человеку время на земле, и дни его не то же ли, что дни наемника? ²Как раб жаждет тени, и как наемник ждет окончания работы своей, ³так я получил в удел месяцы суетные, и ночи горестные отчислены мне. ⁴Когда ложусь, то говорю: "когда-то встану?", а вечер длится, и я ворочаюсь досыта до самого рассвета. ⁵Тело мое одето червями и пыльными струпами; кожа моя лопается и гноится. ⁶Дни мои бегут скорее челнока и кончаются без надежды. ⁷Вспомни, что жизнь моя дуновение, что око мое не возвратится видеть доброе. ⁸Не увидит меня око видевшего меня; очи Твои на меня, - и нет меня. ⁹Редеет облако и уходит; так нисшедший в преисподнюю не выйдет, ¹⁰не возвратится более в дом свой, и место его не будет уже знать его. ¹¹Не буду же я удерживать уст моих; буду говорить в стеснении духа моего; буду жаловаться в горести души моей. ¹²Разве я море или морское чудовище, что Ты поставил надо мною стражу? ¹³Когда подумаю: утешит меня постель моя, унесет горесть мою ложе мое, ¹⁴ты страшишь меня снами и видениями пугаешь меня; ¹⁵и душа моя желает лучше прекращения дыхания, лучше смерти, нежели сбережения костей моих. ¹⁶Опротивела мне жизнь. Не вечно жить мне. Отступи от меня, ибо дни мои суета. ¹⁷Что такое человек, что Ты столько ценишь его и обращаешь на него внимание Твое, ¹⁸посещаешь его каждое утро, каждое мгновение испытываешь его? ¹⁹Доколе же Ты не оставишь, доколе не отойдешь от меня, доколе не дашь мне проглотить слюну мою? ²⁰Если я согрешил, то что я сделаю Тебе, страж человеков! Зачем Ты поставил меня противником Себе, так что я стал самому себе в тягость? ²¹И зачем бы не простить мне греха и не снять с меня беззакония моего? ибо, вот, я лягу в прахе; завтра поищешь меня, и меня нет.

Думаю, что эти слова в наших душах просто не могут не резонировать. Особенно люди не очень молодые – мы могли бы в какие-то моменты нашей жизни просто подписаться под тем, что говорит Иов. Если бы мы могли вот так красиво и от души говорить, как он, может быть, и мы в какие-то моменты нашей жизни хотели бы сказать именно эти слова. «Опротивела мне жизнь», «когда я ложусь, то говорю: когда-то я встану?», «ворочаюсь досыта до самого рассвета» – нам всем это знакомо, и это напоминает, что Иов говорит не о себе, он не свои проблемы решает в этой книге – он говорит от имени Адама, то есть, от имени всего человечества. Здесь говорит устами Иова просто человек вообще, или, как это по-еврейски говорится, «бен адам» (сын человеческий). Такой взгляд на человека в Библии не впервые встречается. Мы говорили, как Моисей евреев выводил из Египта, а вот в Псалтыри сохранился псалом, написанный, по преданию, Моисеем, который звучит буквально, как эти речи Иова, это 89-й псалом.

^4. Ты возвращаешь человека в тление и говоришь: «возвратитесь, сыны человеческие!» ^5. Ибо пред очами Твоими тысяча лет, как день вчерашний, когда он прошел, и как стража в ночи. ^6. Ты как наводнением уносишь их; они – как сон, как трава, которая утром вырастает, утром цветет и зеленеет, вечером подсекается и засыхает;^7. ибо мы исчезаем от гнева Твоего, и от ярости Твоей мы в смятении. ^8. Ты положил беззакония наши пред Тобою и тайное наше пред светом лица Твоего. ^9. Все дни наши прошли во гневе Твоем; мы теряем лета наши, как звук. ^10. Дней лет наших – семьдесят лет, а при большей крепости – восемьдесят лет; и самая лучшая пора их – труд и болезнь, ибо проходят быстро, и мы летим.

Эти слова, наверное, знакомы каждому, кто читал Библию. Они, конечно, напоминают слова Иова, и это картина того что такое человек, показанная самим человеком – человеком Иовом или, в данном случае, человеком Моисеем. Обращаю ваше внимание, что ниоткуда не следует, что Бог на человека смотрит так же – такими же глазами, как человек смотрит сам на себя. Это, кстати, тоже один из главных вопросов книги Иова, и я немножко о нём скажу.

А есть другой взгляд на человека – 8-й псалом из той же Псалтыри, где звучат слова:

^5. Что есть человек, что Ты помнишь его, и сын человеческий, что Ты посещаешь его?

Вроде звучит совсем как слова Иова, где Иов говорит:

¹⁷Что такое человек, что Ты столько ценишь его и обращаешь на него внимание Твое. Но в какой контекст в 8-м псалме вставлены эти слова! Прочтем его весь:

^2. Господи, Боже наш! как величественно имя Твое по всей земле! Слава Твоя простирается превыше небес! ^3. Из уст младенцев и грудных детей Ты устроил хвалу, ради врагов Твоих, дабы сделать безмолвным врага и мстителя. ^4. Когда взираю я на небеса Твои – дело Твоих перстов, на луну и звезды, которые Ты поставил,^5. то что есть человек, что Ты помнишь его, и сын человеческий, что Ты посещаешь его? ^6. Не много Ты умалил его пред Ангелами: славою и честью увенчал его; ^7. поставил его владыкою над делами рук Твоих; все положил под ноги его: ^8. овец и волов всех, и также полевых зверей, ^9. птиц небесных и рыб морских, все, преходящее морскими стезями. ^10. Господи, Боже наш! Как величественно имя Твое по всей земле!»

Тот же вопрос «что есть человек, что Бог помнит его?», а насколько иной ответ на него – глазами Бога. Бог о человеке имеет великий Замысел, и, собственно, весь спор дьявола с Богом, с которого и начинается книга Иова, это спор именно о том, какими глазами глядеть на человека: такими глазами, которыми пока еще видит Иов и говорит об этом с таким, я бы сказал, самоуничижающим взглядом человека на самого себя, или глазами Бога, Который, в каком-то смысле, верит в человека больше, чем верит человек в самого себя. Это главный спор между Богом и дьяволом, потому что дьявол, конечно, именно хочет доказать, что никакого нет у Бога основания для такого возвышенного взгляда на человека и возложения на него такой важной миссии в Замысле Божьем – человек этого просто недостоин.

Голос Иова, который здесь звучит, такой голос, который находит отзвук в наших душах. Он ведь здесь говорит уже даже не о собственном горе, в которое он попал, – он во всей этой главе говорит о горе всего человечества, о том, в каком горестном и болезненном состоянии находится всё человечество. И одна из задач книги Иова – это привести Иова от такого взгляда на человека, на собственное место в мире, к другому взгляду, которое ближе к тому, что мы прочли в 8-м Псалме –взгляду Бога на миссию человека. Иов переходит от личного горя, которое кричало в 3-ей главе, к общечеловеческому взгляду на вещи, и это, фактически, означает, что, хотя Иов не перестаёт Богу кричать, он кричит уже не о себе, а о чём-то более общем, о чём-то всемирном. Мы все, наверное, попадая в какие-то острые моменты жизни, могли так кричать, а если в этот момент мы были верующими людьми, то могли и Богу так кричать: «Господи, где ты в этой моей ситуации?». Поэтому тут крик Иова восходит в какие-то высшие сферы, и это первый шаг к осуществлению замысла об Иове – того, к чему вся эта большая книга нас ведёт. И в частности, этот переход от личного к общечеловеческому проявляется в том, что он опять говорит о смерти, о том, что он готов принять смерть, как некое утешение, облегчение, решение всех своих проблем – но он уже смерти не требует. Он требовал её в 3-ей главе – а тут он её не требует, он говорит только, что он готов её принять. Это – разница. Потому что причина того, что он готов принять смерть, – это уже не страдание, как было в 3-ей главе (мы тоже это можем понять – человек, который мучается невыносимо, может просить смерти, сколько таких примеров есть, когда люди на последних стадиях рака требуют эвтаназии, и так далее). Но здесь уже не в страдании дело: он готов принять смерть, потому что жизнь видит, как бессмысленную, а если она бессмысленная, так чего её жить? Тогда проще умереть – тема, которая в мировой литературе много раз повторяется, это тоже, в каком-то смысле, естественный взгляд человека на самого себя. Даже в знаменитом монологе Гамлета «Быть или не быть» эта нота проявляется.

Смерть в глазах евреев того времени, это попадание в Шеол – некий аналог того, что мы сегодня понимаем под адом, но только ад – это место мучений, место наказания, а Шеол – не место мучений, не место наказаний – никого там не наказывают, потому что туда и праведники попадают точно так же, как и грешники. Иов, который сам себя считает праведником, понимает, что он никуда, кроме как в Шеол, в принципе попасть не может – исходя из картины мира, которая была на тот момент в еврейском богословии. Шеол – это место безнадёжности, потому что оттуда – уже никуда, и потому что там Бога нет, люди в Шеоле теряют связь с Богом. Вот такое совсем незавидное место, но, конечно, это не современный Ад. Представьте, как древние евреи должны были героически воспринимать свою жизнь, чтобы жить по праведности, соблюдать то, что написано в Библии, при этом зная, что они попадут в этот Шеол, и на том всё кончится, и всё совершенно безнадёжно! Надо было иметь героизм, чтобы в этих условиях жить по правде. Мы, современные христиане, находимся в гораздо лучшем положении, потому что у нас есть надежда – надежда на воскресение, надежда на попадание в Царство Небесное, даже если мы первоначально попадаем во что-то вроде Шеола.

Так вот, одна из целей Бога во всей истории, которая случилась с Иовом, это чтобы этого человека, первого из всего человечества, вышибить из этой ветхозаветной картины безнадёжного мира в новую картину, новозаветную, где есть спасение, где, как мы это видим на иконах христианской Пасхи, Христос выводит из Шеола людей, начиная с Адама и Евы, и далее – праведников и прочих. И дальше в книге Иова будут проблески того, что он начинает осознавать: да, что-то есть, какая-то искра надежды есть, не так всё безнадёжно, как кажется – вот эти знаменитые слова «Искупитель мой жив», которые мы будем читать дальше.

Я хочу возвратиться к вопросу, который задаёт Иов: «Что такое человек, что Ты столько ценишь его и обращаешь на него внимание Твоё»? Ещё раз – это главный вопрос спора Бога с дьяволом, и, соответственно, это главный вопрос всей книги. Пока что этот вопрос, на самом деле, псевдо-вопрос, потому что Иов «знает» ответ: что такое человек? – да червяк! Он поэтому и говорит в предыдущем, 16-м стихе: «Отступи от меня, ибо дни мои суета». Но далее, по мере того, как мы будем продвигаться к следующим главам, этот вопрос уже начинает звучать в полный голос именно как вопрос. То есть, Иов начинает осознавать, что человек – это что-то другое, бо’льшее, конечно. Иов, может быть, даже ещё и не догадывается, что человек – бо’льшее, и насколько бо’льшее в Замысле Божьем, чем вот такой червяк. Но он чувствует, что человек – это что-то другое.

Когда Иов говорит о том, что дни его – суета и что такое человек – мелочь какая-то, «шелупень» – он, фактически, становится на точку зрения дьявола. Обращаю ваше внимание на то, что вообще многое из того, что говорит Иов в первых главах, опасно близко к позиции дьявола. И один из сюжетов книги Иова – это постепенный уход Иова от позиции дьявола к позиции Бога. В частности, это уход от вопроса «что такое человек?» с подразумеваемым ответом «да пустяк, не стоящий внимания» к вопросу «что такое человек, что Ты задумал о нём, как нам исполнить эту великую миссию, которую Ты задумал о нас?». То есть, к вопросу, что такое человек по большому счёту, в полноте идей Божьих о человеке, в полноте Замысла Божьего. И то, что мы видим в конце книги, вот это странное явление Бога, в котором Он показывает весь мир, при этом не показывая Иову человека, – это, в сущности, ответ на этот вопрос. Бог же на самом деле Иову показывает сцену того Божественного театра, на которой человек будет играть свою роль – такую же великую роль, как вся эта великая пьеса (а она великая, именно в этом смысл явления Бога, и такая же, конечно, великая роль у главного героя этой пьесы – человека).

6-я и 7-я главы, конечно, образуют единое целое, и более того, в начальных свитках книги Иова никаких разделов не было (ни между главами, ни между стихами). Но, тем не менее, есть некое принципиальное отличие этих двух половин, которое и заставило тех еврейских богословов, которые гораздо позже сочинения книги Иова разделяли её на главы и стихи, именно здесь поставить грань между 6-й и 7-й главой. Дело в том, что 6-я глава кончается длинным монологом Иова, обращённым к его друзьям, – упрёком за то, что они плохие друзья, что они, в сущности, придумывают какие-то оправдания для самих себя ценой обличения Иова, вместо того, чтобы посочувствовать Иову, утешить его и помочь ему в его беде, и найти ему какое-нибудь объяснение и оправдание той ситуации, в которой он оказался, и так далее. Всё обращено к друзьям, ни слова в этой 6-й главе не обращено напрямую к Богу. А 7-я глава обращена напрямую к Богу – уже с 7-го стиха, когда он говорит: «Вспомни, что жизнь моя дуновение». Кому он это говорит? Не Елифазу, конечно, он Богу это говорит. Когда он в следующем, 8-м стихе говорит: «очи Твои на меня – и нет меня» – кому он это говорит? Богу, конечно. А дальше он произносит очень важные слова в 11-м стихе:

¹¹Не буду же я удерживать уст моих; буду говорить в стеснении духа моего; буду жаловаться в горести души моей.

Он говорит более или менее о том же, что в 6-й главе, но там он обращался к Богу косвенно, как бы не напрямую, а через друзей. Тут впервые он обращается к Богу напрямую. И слова «Не буду же я удерживать уст моих; буду говорить в стеснении духа моего» чётко показывают, что Иов понимает, что говорить Богу так, как он Ему собирается говорить, это дерзость. И он на эту дерзость идёт, прекрасно это понимая. Более того, важно понять, что Сам Бог хочет от Иова именно этой дерзости, которую, наверное, было бы правильнее назвать уже не «дерзостью», а «дерзновением» – тем, к чему апостол Павел во многих своих посланиях призывает христиан: быть смиренными, но быть одновременно дерзновенными по отношению к Богу – вот такое сочетание. Если бы Иов, исходил из соображений, так сказать, приличия (ну нет, как можно с Богом так разговаривать! Надо как-то поделикатнее, поосторожнее) – это была бы позиция его друзей, и весь Замысел Бога в книге Иова не состоялся бы, и книгу Иова тогда вообще не имело бы смысла писать. Древний прототип книги Иова именно потому и был только прототипом, что там этим всё и кончалось, что Иов не выламывался за рамки, так сказать, приличного, полит-корректного (говоря современным языком) отношения к Богу, а в этой книге он выламывается, и в этом её гениальность. Бог именно этого от Иова и хочет, вся трагическая история Иова – это, в каком-то смысле, инструмент для того, чтобы его выбить из привычной для того времени общечеловеческой рамки, в которую он заключён, как зэк в зоне. Как Христос на пасхальной иконе взламывает двери ада, так Бог, вышибая Иова, можно сказать, вышибает Иовом двери зоны, в которой менталитет человека того времени заключён.

В заключение отрывок, опять же из Псалтыри, который очень напоминает по интонации слова Иова. Это 21-й псалом:

^2. Боже мой! Боже мой! для чего Ты оставил меня? Далеки от спасения моего слова вопля моего. ^3. Боже мой! я вопию днем, – и Ты не внемлешь мне, ночью, – и нет мне успокоения. ^4. Но Ты, Святой, живешь среди славословий Израиля. ^5. На Тебя уповали отцы наши; уповали, и Ты избавлял их; ^6. к Тебе взывали они, и были спасаемы; на Тебя уповали, и не оставались в стыде. ^7. Я же червь, а не человек, поношение у людей и презрение в народе. ⁸. Все, видящие меня, ругаются надо мною, говорят устами, кивая головою:^9. «Он уповал на Господа; пусть избавит его, пусть спасет, если он угоден Ему». ^10. Но Ты извел меня из чрева, вложил в меня упование у грудей матери моей. ¹¹. На Тебя оставлен я от утробы; от чрева матери моей Ты – Бог мой. ^12. Не удаляйся от меня, ибо скорбь близка, а помощника нет. ^13. Множество тельцов обступили меня; тучные Васанские окружили меня, ^14. раскрыли на меня пасть свою, как лев, алчущий добычи и рыкающий. ^15. Я пролился, как вода; все кости мои рассыпались; сердце мое сделалось как воск, растаяло посреди внутренности моей. ^16. Сила моя иссохла, как черепок; язык мой прильпнул к гортани моей, и Ты свел меня к персти смертной. ^17. Ибо псы окружили меня, скопище злых обступило меня, пронзили руки мои и ноги мои. ^18. Можно было бы перечесть все кости мои; а они смотрят и делают из меня зрелище;^19. делят ризы мои между собою и об одежде моей бросают жребий. ^20. Но Ты, Господи, не удаляйся от меня; сила моя! поспеши на помощь мне; ^21. избавь от меча душу мою и от псов одинокую мою; ^22. спаси меня от пасти льва и от рогов единорогов, услышав, избавь меня…

Под значительной частью того, что в этом псалме сказано, мог бы подписаться Иов. А «множество тельцов обступили меня, раскрыли на меня пасть свою» – Иов не сказал это только по одной причине: он не знал о существовании дьявола – а если бы знал, то он так бы и сказал, подразумевая под этими тельцами, львом рыкающим, и так далее – дьявола, который, конечно же, невидимо смотрит на это и слушает, и усмехается в усы. Ведь, с точки зрения автора книги Иова, не только Бог смотрит на страдания Иова, и слушает его слова, и в само’м Иове страдает вместе с ним. Но и дьявол слушает – где-то там, в стороне. Но Иов этого не знает. Поэтому он таких слов, которые сказаны в псалме, об этом сказать не мог. Он мог сказать другое, например, «Сила моя иссохла, как черепок; язык мой прильпнул к гортани моей, все кости мои рассыпались».

Но псалом этот – не просто псалом, потому что первые его слова «Боже мой! Боже мой! для чего Ты оставил меня?» – это те слова, которые произнёс Сам Христос на кресте. Он начал этими словами псалма, и Он, может быть, произнёс бы его и дальше, но умер на кресте раньше, чем смог произнести этот псалом полностью. А «делят ризы мои между собою и об одежде моей бросают жребий» – это то, что обычно поётся в эти дни, песнопения в Страстную неделю. Так что, когда мы говорим о некоей ассоциации между Иовом и Христом, это не только плод какой-то богословской интерпретации, а Сам Христос на кресте, по большому счёту, говорит словами Иова, цитируя этот 21-й псалом. Мы говорили, что слова Иова не могут не резонировать с нашими человеческими душами. Но давайте не забывать и то, что, видимо, слова Иова через этот 21-й псалом резонировали и с Богочеловеческой душой Иисуса Христа, распинаемого на кресте. Вот что говорит Иов, сам, конечно, того не понимая и не предвидя разворота событий, которые связаны со смертью и воскресением Христа. Не предвидя, а в какой-то мере всё-таки какими-то искорками предчувствуя – не только смерть, но и Воскресение – пасхальную тему, которую мы с вами ожидаем буквально в ближайшие дни.

Запись 13 Глава 7 19-04-17

Мы будем читать 7-ю главу книги Иова (в прошлый раз мы её начали), но я сначала хотел бы ещё сказать несколько слов о тех ниточках, которые соединяют книгу Иова с темой Воскресения Христова. Я употреблял выражение «ответ Иову – это Христос», в том смысле, что Иов – это такой предвестник, или намёк на будущего Христа. И вот в 7-й главе впервые возникает вот какая тема: Иов начинает жаловаться Богу от имени всего человечества, он выступает как заступник, как представитель за всё человечество. Раньше Иов как бы выступал с жалобами Богу от своего собственного имени, и это понятно – и мы, наверное, в каких-то тяжёлых ситуациях нашей жизни жаловались Богу. А в 7-й главе он выступает, если так можно выразиться, от имени коллективного Адама. Апостол Павел в Послании к Римлянам замечательно определил, что Сам Христос – это как бы новый Адам: через первого Адама, человека, произошло грехопадение, а через Христа – нового Адама – происходит как бы воскресение от духовной смерти, от грехопадения. Не только через физическое воскресение Христа, но через физическое – духовное воскресение всего мира от духовного грехопадения. И чтобы воскресить мир, Христос должен был пройти через крестную смерть. Нам даже до конца непонятны все эти глубины Замысла Божьего – почему только так надо было сделать, но Евангелие нам это очень чётко показывает, причём словами Самого Христа, Который очень чётко доносит до Своих учеников, что только так это возможно.

Иов ведь тоже пережил нечто подобное смерти и воскресению. То, что его дьявол не убил физически, – это просто оттого, что ему Бог запретил это делать, а то бы он его убил, конечно, и физически тоже (как говорится, «нет человека – нет проблемы»). Но, тем не менее, насколько можно приблизить человека к смерти, физически не убив его, настолько его дьявол его к смерти приблизил. То состояние, в которое попал Иов, оно от смерти недалеко уже ушло, и не только физическое состояние – это же и духовное состояние, это полный шок всего его существа, когда он попал в ситуацию, о которой он не представлял вообще, что такое возможно. И кончается-то книга тем, что Иов из этого состояния воскресает. Об этом сказано очень косвенно, так, что можно подумать, что Бог просто заткнул Иову рот, – написано, что Иов полагает руку на уста свои. А на самом деле из этого состояния отчаяния Иов именно воскрес, увидев ту картину, которую ему показал Бог. И смысл-то всей книги в том, что не просто Иов воскрес – ещё раз повторю, что Иов представляет всё человечество. В каком-то смысле он проторил лыжню (по крайней мере, в этой книге) для всего человечества – этим путём воскреснуть. Так и Сам Христос про Себя говорит, что Он «проторил лыжню»: Я – пастырь, я вывожу вас, овец, иду Сам вперёд, а за Мной вы все выйдете из этой духовной смерти в духовную жизнь, как говорит Евангелие от Иоанна, в Жизнь вечную, Царство Небесное.

Ещё один момент. Церковный взгляд на то, что произошло в эти три дня между распятием и Воскресением Христа, говорит, что Христос спустился в ад и взломал двери ада. Это, конечно, такое символическое выражение, на иконе нарисовано, что какие-то доски Христос взломал, и выводит Адама, Еву и всех прочих пленников ада. Это как раз то самое: Христос выводит людей в Царствие Небесное, в том числе, и из ада. И эта тема тоже перекликается с 7-й главой книги Иова, потому что Иов говорит здесь о Шеоле – о том, что является в еврейском богословии аналогом ада. Причём, в Шеоле самое страшное – это не муки, там никаких мук нет, а две вещи: первое – потеря связи с Богом, а второе – безнадёжность: оттуда выхода принципиально нет. Пока Иов только жалуется на Шеол, что из него выхода нет, но это только начало, потому что дальше, в последующих главах, он начинает очень странным для Ветхого Завета образом просить, чтобы Бог из Шеола этот выход сделал. Как мы понимаем теперь, в христианскую эпоху, Бог этот выход и сделал – через Иисуса Христа. Вот такие пасхальные связи, такие параллели.

Теперь давайте эту главу прокомментируем по отдельным стихам, и увидим ещё довольно много связи со Христом.

¹Не определено ли человеку время на земле, и дни его не то же ли, что дни наемника?

Нам может показаться, что этот наёмник – такой, о каких Христос говорит в Своей притче о работниках одиннадцатого часа, которых собирают на работу: сеять, пахать, виноград собирать, и так далее. Нет, слово, которое переведено, как «время», – это еврейское слово «цева», которое входит в словосочетание «Бог Саваоф» (по-еврейски, «Бог Цеваот – Бог войн). То есть, это «время» – это, на самом деле, слово, которое обозначает поступательное движение, и обычно оно применяется к продвигающемуся вперёд войску. Значит, наёмник этот – воин. И с кем этот воин воюет? На данный момент развития сюжета в книге Иова, если он с чем-то и воюет, то со своими собственными физическими страданиями (дальше книга Иова развивается, и Иов в ней развивается, Иов духовно растёт от главы к главе, но на данный момент, это так). Но вспомним, апостол Павел рисует другую картину – христианина именно как духовного воина, который участвует в сражении сил света с силами тьмы, то есть, по существу, Бога с дьяволом. Опять в книге Иова мы встретили как бы новозаветные намёки, которые сам Иов, герой этой книги, не понимает, а возможно, и автор книги не вполне понимает. Говорят, что поэты пишут в своих стихах больше, чем они сами понимают. Вот так и Библия, и в ещё бо’льшей степени – это и называется боговдохновенной книгой, когда автор текста пишет больше, чем он сам своим сознанием понимает. Вот так и тут – наёмник как воин, но воин духовный.

²Как раб жаждет тени, и как наемник ждет окончания работы своей

Это слова, которые Иов потом повторяет в 14-й главе, в 6-м стихе, где говорится:

⁶то уклонись от него (то есть, от человека, рождённого женою): пусть он отдохнет, доколе не окончит, как наемник, дня своего.

Опять он говорит уже не столько о себе, сколько о человечестве вообще. Но эта картина человека, который как наёмник, свою работу хочет скорее кончить, то есть, эта работа ему не нужна, неинтересна, это просто принудительная работа ради хлеба насущного, – картина эта показывает человека, у которого нет миссии – а вот это принципиальная разница между позицией дьявола и позицией Бога. Дьявол-то как раз и хочет доказать, что у человека нет никакой миссии, никакого смысла, никакой роли в Замысле Божием, а Бог доказывает через Иова обратное. Поэтому в этих словах Иова есть то, о чём я говорил, – что в начале, в точке, от которой отправляется Иов, его позиция, так сказать, подозрительно перекликается с позицией дьявола. Это отчаяние, это «ах, оставь меня, ничего не нужно» где-то близко к тому, что дьявол хочет Богу доказать, но Иов уходит от этого с каждой главой всё дальше и дальше.

³так я получил в удел месяцы суетные, и ночи горестные отчислены мне.

«Суетный», «суетиться» в современном русском языке – это бегать туда-сюда, а когда создавался синодальный перевод, слово «суетное» означало «пустое», «бессмысленное». Еврейское слово «шав», которое здесь употреблено, правильно переводится как «пустое», «бессмысленное», а дальше ровно для этого же смысла используется ещё одно слово «хевел», знакомое нам по книге Екклесиаста. Книга Екклесиаста начинается именно с этого – говорится по-еврейски: «хевел хеволим кол хевел» (суета сует и всё суета), но не «суета», а точнее – «тщета, пустота, бессмысленность» – и в Екклесиасте, и здесь тоже. И это ключ к речи Иова, к тому, на что он жалуется Богу. Он даже жалуется Ему уже не столько на свои физические страдания, сколько на бессмысленность этих страданий и, соответственно, всей своей жизни, если она кончается вот так – таким бессмысленным образом. И весь смысл книги Иова (извините за такой каламбур) в том, что Иов (и с ним читатели) продвигается к пониманию смысла того, что с ним происходит, и обретением этого смысла книга, собственно, и кончается.

⁴Когда ложусь, то говорю: "когда-то встану?", а вечер длится, и я ворочаюсь досыта до самого рассвета. ⁵Тело мое одето червями и пыльными струпами; кожа моя лопается и гноится.

Возникает такое впечатление, что Иов ворочается от физической боли. Понятно, что ему все эти струпья причиняют постоянную боль. Но давайте вспомним, что мы с вами, хоть и, слава Богу, без всяких струпьев (мы не были в положении Иова) тоже, наверно, бывало, ворочались ночью, не могли заснуть от душевных переживаний, всяких мыслей, и так далее. И я думаю, Иов тоже ворочается не только, а, может быть, даже и не столько, от физической боли, сколько от этой духовной боли: он не понимает смысла того, что с ним произошло. С нами тоже, наверное, что-то такое происходило, и мы не могли спать оттого, что не могли вместить в своей голове то, что’ произошло. Соединение физического с духовным – это вообще главный приём всей книги Иова.

⁶Дни мои бегут скорее челнока и кончаются без надежды.

Эта ссылка на быстроту, что всё слишком быстро бежит, будет и дальше, и даже более глубоко, но обратите внимание на сравнение с челноком. Можно же было бы, например, сказать: «Дни мои бегут быстрее, чем горная река», или как-то ещё. А челнок – это ведь челнок в руке кого-то, кто ткёт. В греческой мифологии челнок – это орудие мойр, или парок, которые ткут судьбы всего мира. А тут, естественно, челнок – в руке Бога. И в этом некий намёк, на то, что – горячая тема обсуждений в наши дни, и мы это в нашем храме обсуждали применительно к теме биологической эволюции на земле. Она происходит сама по себе или это всё-таки челнок, которым ткёт рука Бога? Всё нескончаемое богатство, этот богатейший ковёр красивой земной жизни – не ткёт ли его рука Бога? Вот на что’ нам намекает это сравнение с челноком. А «без надежды», то есть, в унынии, – это же главное орудие дьявола. За то и борется Иов, чтобы возвратить надежду, возвратить смысл жизни.

⁷Вспомни, что жизнь моя дуновение, что око мое не возвратится видеть доброе

Дуновение – красивый образ, но «дуновение» по-еврейски «руах», а это слово означает не только ветер, движение воздуха, но и «дух», «Дух Божий», и дальше именно в этом смысле будет употреблено в 11-м стихе. Да, жизнь моя – дуновение ветра, но в этой фразе есть и второй смысл: «жизнь моя – дух, Дух Божий». Вот как бывает, когда человек говорит на самом деле больше того, что он хочет сказать.

⁸Не увидит меня око видевшего меня; очи Твои на меня, - и нет меня.

«Видевший» – это еврейское слово «рои», оно встречается в Библии в книге Бытия, когда Агарь неожиданно находит в пустыне колодец с водой, то это место так и называется – «Беэр-лахай-рои», «увидел Бог». Но в данном случае уже эта ассоциация подсказывает нам, что «видевший его» – это Бог (хотя слово написано с маленькой буквы в русском тексте). Слова «очи Твои на меня», обращённые к Богу, – это речь о том, что Бог смотрит на человека. Это часть того, о чём будет сказано дальше – что такое человек, что Ты всё время смотришь на него? А действительно, почему Бог всё время смотрит на человека? Ведь Иов это правильно понимает. Ему неуютно под этим взглядом Бога, особенно, когда он сидит на своей мусорной куче, но, тем не менее, он знает, что человек Богу очень небезразличен, или, как в Псалтыри говорится, что человек – это зеница ока Божьего. Нужен Богу человек, и это фундаментальная мысль, которая находится в контрасте с другим, что Иов говорит. «Да оставь меня, всё равно от меня уже никакого толка нет, и жизнь мне опостылела, и я Тебе не нужен» – это одна позиция. А другая позиция того же самого Иова – что я Тебе всё-таки нужен, очень нужен, только не понимаю, зачем, и хочу понять – зачем. Нам это, наверное, тоже знакомо по своей жизни, когда в нашей голове одновременно помещаются две мало совместимые точки зрения.

⁹Редеет облако и уходит; так нисшедший в преисподнюю не выйдет, ¹⁰не возвратится более в дом свой, и место его не будет уже знать его.

Преисподняя – это, естественно, Шеол, и «не возвратится» – это жалоба на то, что корень безнадёжности Шеола – это отсутствие воскресения! Но как Иову вообще такая мысль взошла, что из Шеола, хотя бы в принципе, возможно воскресение? А ведь взошла! Другим, большинству его современников, такое и в голову не могло прийти: попал в Шеол – на том всё и кончается. А у него такая мысль: жаль, что из Шеола нет воскресения. Вот это уже шаг ко Христу, к Воскресению Христову.

О фразе «место его не будет уже знать его». Когда апостол Павел в первом Послании к Коринфянам, в 15-й главе, говорит уже с новозаветной точки зрения: «не все мы умрём, но все мы изменимся», он говорит о том, что мы воскресшие уже будем не такими, как были до этого, как сейчас. Да ведь это же самое произошло с Христом! Воскресшего Христа сначала не узнала Мария Магдалина, потом, по дороге в Эммаус, не узнали Его ученики, которые Его прекрасно знали, потом Он мог сквозь стены проходить, через закрытые двери. То есть, Он – другой, Тот же, но другой, или, как говорит Павел, «не тело душевное, а уже тело духовное». Конечно, такого воскресшего (говоря уже не о Христе, а о воскресших людях) может место не узнать. То есть, эти слова 10-го стиха можно понять так, что, с точки зрения Иова (или автора книги), человек уже не вернётся в свое место, где он жил, и вообще на землю, а можно понять ещё и так: что он вернётся другим, что его и узнать-то нельзя будет. Опять двойной смысл. А какое место воскресшего? С точки зрения Нового Завета, место воскресших – это не наша земля, а это Новое небо, Новая земля и Новый Иерусалим. В новом Иерусалиме и люди будут новые – нам даже трудно себе представить, какими они будут (или, может, правильнее сказать, какими мы будем, если туда попадём). И понятно, что нас, какие мы теперь, этот новый Иерусалим, это новое место не узнает, и узнавать не захочет, потому что мы будем другими – лучше.

¹¹Не буду же я удерживать уст моих; буду говорить в стеснении духа моего; буду жаловаться в горести души моей».

Это, на самом деле, ключ ко всей концепции книги Иова. Горе выталкивает Иова за пределы того общепринятого богословия, которое он тоже разделял, когда у него было всё благополучно, и которое до нас доносят его друзья.

¹²Разве я море или морское чудовище, что Ты поставил надо мною стражу?

Море или морское чудовище по-еврейски «танин», слово, которое обозначает какого-то страшного дракона, левиафана, а это символы хаоса в ветхозаветном богословии, и плюс к тому – уже в поздне-ветхозаветном и в новозаветном богословии –левиафан, танин, морское чудовище – это символ дьявола. Иов говорит, что Бог поставил над ним стражу. На картинках, которыми замечательно проиллюстрировал эту книгу Уильям Блейк, показана эта стража над Иовом. Эта стража – это сатана, который держит свою убийственную руку над Иовом. Иов, конечно, не знает о существовании дьявола, но то, что в этом стихе соединяются понятия морского чудовища и некоего стража, означает, что где-то в подсознании (не знаю у кого – у Иова, или, может быть, у автора книги) соединены эти два образа: образ сатаны как стража, и образ сатаны как левиафана – морского чудовища. А это для нас ключ к тому, чтобы, когда появится этот левиафан в конце книги, мы понимали, что он означает на самом деле дьявола.

¹³Когда подумаю: утешит меня постель моя, унесет горесть мою ложе мое, ¹⁴ты страшишь меня снами и видениями пугаешь меня.

Не зря эти стихи поставлены рядом со словами о морском чудовище «танине», страже, то есть рядом с дьявольской тематикой. Бог не страшит снами и не пугает видениями. Двумя главами раньше Елифаз говорит: «вот, мне было видение», а совершенно не факт, что это видение от Бога, наоборот, то, что это видение такое страшное и пугающее, скорее подсказывает, что Елифазу это видение послал дьявол. А Бог тоже, конечно, ночью на ложе, на постель нашу посылает что-то, только Он не страшные видения нам посылает, а Он учит нас. В нескольких псалмах об этом сказано: «ночью Господь поучает меня».

¹⁵и душа моя желает лучше прекращения дыхания, лучше смерти, нежели сбережения костей моих».

«Прекращение дыхания» – это, дословно, «удушение». Эта картина в еврейском тексте очень осязаема – что человеку надевают верёвку на шею и удушают его. Но Иов выражает готовность претерпеть такую страшную смерть. Христос тоже добровольно претерпел такую страшную смерть. И вот мысль Иова о том, что он готов к чему-то, что отдалённо предвосхищает крестную жертву Христа. Ради чего он готов к удушению, к прекращению дыхания? Ради того, чтобы просто физические страдания прекратились? Думаю, что нет, ради того, чтобы разрешить эту даже не свою проблему, а проблему всего человечества, Адама, проблему бессмысленности человеческого существования – разрешить, чтобы оно стало осмысленным. То есть, он готов к жертве, и не ради себя только, а ради людей. Эта мысль впервые появляется в этой главе – что кто-то жертвенным способом что-то может делать ради всего человечества.

¹⁶Опротивела мне жизнь. Не вечно жить мне. Отступи от меня, ибо дни мои суета.

Слово «суета» («хевел») означает пустоту, бессмысленность, и эта фраза означает, что мне опротивела моя пустая бессмысленная жизнь. Когда у него были дети, стада, богатства жизнь ему не была противной и не казалась пустой. Но оказалось, что это богатство и даже семья – это некая маска, а когда эта маска слетела, под ней оказалась пустота. Или, по крайней мере, так кажется Иову в этот момент. Это касается и нас. Мы тоже очень часто смысл жизни полагаем не в Боге, не в нашей связи с Богом, а вот в этом – в семье, в здоровье, в богатстве, и так далее. Пусть пример Иова будет нам в этом плане поучением.

¹⁷Что такое человек, что Ты столько ценишь его и обращаешь на него внимание Твое.

Яркие слова, но по-русски пропадает одна деталь еврейского текста. «Ценишь» – еврейское слово «гадал» – означает «возвеличиваешь». Здесь отношение Бога к людям. С одной стороны, Иов говорит Богу «я червь», «оставь меня в покое». С другой стороны, он говорит Богу: «Ты возвеличиваешь» – и даже не Иова лично, а вообще человека как такового, Адама, всё человечество. Тут проявляется двойственность, но она отражает не просто двойственность в мозгах самого Иова, а, как полюса магнита, отражает противоположную позицию дьявола и позицию Бога. Эти слова, действительно, так сформулированы, что их мог бы прочитать дьявол, и покивать головой (да-да, конечно, зачем Бог так человека возвеличивает, – совершенно зря, не нужно этого, да и не стоит этого человек). А мог бы эти слова, как вопрос, прочитать и Бог, и согласиться: да, что’ такое человек, что Я его так возвеличиваю, – сам человек этого не знает, только Я знаю, что’ такое человек, потому что только Я знаю Замысел Свой о человеке и обо всём человечестве. Вот одна фраза, а ее можно прочесть по-Божьему, а можно прочесть по-дьявольски.

¹⁸посещаешь его каждое утро, каждое мгновение испытываешь его? ¹⁹Доколе же Ты не оставишь, доколе не отойдешь от меня, доколе не дашь мне проглотить слюну мою?

Эти слова, наряду с 6-м стихом, который говорит, что дни Иова бегут слишком быстро, как бы намекают на то, что, с точки зрения Иова, Бог требует от человека слишком много, и слишком быстро, и человек просто не успевает за Богом. И это правильно. Но это не снимает того факта, что великий Замысел Бога о человеке имеет место, что Бог совершенно определённо верит в то, что этот Замысел о человеке осуществим – в отличие от дьявола, который воспринимает Бога и человека как Ахилла и черепаху – никогда «черепаха» (этот человек) не догонит этот Божий Замысел – «Ахилла». Я не случайно употребил это сравнение: Божий Замысел столь же парадоксален, как известный парадокс об Ахилле и черепахе.

Слово «посещаешь» – это еврейское слово «пакад», очень часто встречающееся во всей Библии. «Бог посетил кого-то» (например, народ Израиля Своим жезлом), чтобы не то что «наказать», а чтобы приложить хорошенько, чтобы он (народ), как заблудившаяся корова, вернулся на правильный путь. Так что страдания, испытания, – это может быть «посещение жезлом», чтобы наставить на путь истинный.

²⁰Если я согрешил, то что я сделаю Тебе, страж человеков! Зачем Ты поставил меня противником Себе, так что я стал самому себе в тягость?

Иов дальше будет говорить о том, что он не согрешил. Тут он говорит «если я согрешил», то есть, он допускает возможность своего греха, но такого греха, о котором он сам, просто не знает, не имеет представления. С одной стороны, он говорит, как умный человек: мало ли, может быть, Бог видит какие-то мои грехи, которые я сам не вижу – это и к нам тоже относится. А с другой стороны, как честный человек, он не может каяться в грехах, которых он за собой не знает. И это предмет его дальнейшей дискуссии с друзьями. Друзья говорят: ну раз Бог с тобой такое сделал – посетил тебя таким суровым жезлом – наверное, ты как-то перед Ним согрешил, так что покайся в своих грехах. А Иову не то что сложно покаяться (сказано же в Библии: «Несть человек, иже жив будет, и не согрешит»), он знает, что люди в той или иной мере грешны, но он не может каяться в том, чего он не знает за собой. Это очень важная черта Иова – предельная честность, и это одна из тех черт, которые позволяют ему выйти в пространство, так сказать, нового знания Бога, которое открывается перед ним в конце книги.

Ещё здесь есть деталь – опять употреблено слово «страж», которое было в 12-м стихе, и которое там, как я говорил, видимо, намёк на дьявола, хотя сам Иов этого не понимает. А «противник» – здесь ожидалось бы еврейское слово «сатан», то есть, сатана. Употреблено другое слово, которое означает «мишень». Тем не менее, это опять картина, когда Иов воспринимает в качестве своего противника Бога, а на самом-то деле его противником, сатаном, является сатана, дьявол. Но он этого просто не знает, и поэтому путает. С другой стороны, то слово, которое реально употреблено здесь в еврейском тексте – «мишень», цель, в которую стреляют, рисует картину, как будто Бог поставил Иова целью и какие-то Свои стрелы в нее пускает. В этой картине есть элемент правды. Только это не стрелы, которые предназначены для того, чтобы убить, а, скорее, нечто, что напоминает скальпель хирурга. Бог поставил, в этом смысле, Иова целью Себе, чтобы вскрыть какое-то самодовольное, замкнутое в себе, ограниченное представление о себе самом, о мире и о Боге – то, что показано в его друзьях, и что, вероятно, было и в Иове вначале. Бог этим, скажем прямо, кровавым хирургическим разрезом вскрывает это. Эта тема потом повторяется в Апокалипсисе применительно вообще ко всему миру.

²¹И зачем бы не простить мне греха и не снять с меня беззакония моего? ибо, вот, я лягу в прахе; завтра поищешь меня, и меня нет.

Так могли говорить, наверное, мы с вами, когда были детьми, и, может быть, наши собственные дети нам тоже примерно так говорили: «Папа, вот я умру – ты пожалеешь, что ты меня так обижал, конфет не давал, шлёпал меня» (мало ли как родители могут обижать детей). Есть, конечно, такая интонация у Иова по отношению к Богу, но ведь в этой интонации есть и другое – обиженность сыновняя. То есть, несмотря на то, что Иов (как он считает) от Бога пострадал, отношение сыновства по отношению к Богу, восприятие Бога, как отца, у Иова сохраняется. Это тоже некий шаг к Новому Завету, к Иисусу Христу как Сыну Божию.

Запись 14 Глава 8 26- 04-17

Мы продолжаем чтение книги Иова. Сегодня у нас 8-я глава. Эта глава – часть самой большой порции книги Иова: диалога между Иовом и тремя его друзьями. В данном случае это 2-й из друзей Иова – Вилдад Савхеянин – говорит, с одной стороны, отвечая на предыдущую речь Иова, которая была в 6-й и 7-й главе, а с другой стороны, продолжая линию рассуждений Елифаза Феманитянина, которая была в 4-й и 5-й главах. Многие комментаторы как-то обходят своим вниманием весь этот большой диалог, рассуждая так: нам же сказано в конце, что друзья Иова говорили неправильно, ну а раз так, чего их слушать и в этом разбираться. Они, примерно, относятся к разговорам друзей так: собака лает, а караван идёт. Есть и другая точка зрения, которая тоже снижает значимость диалога с друзьями: друзья излагают точку зрения ветхозаветную, а Иов нас как бы ведёт в направлении Христа, в направлении Нового Завета, и сегодня, когда Христос уже пришёл, нам надо вдумываться в то, что’ Иов говорит, а то, что друзья говорили, – это уже «отыгранная партия». В этом резон какой-то, конечно, есть. Очень многое из того, что в этом диалоге выглядит как полемика, где не совсем понятно, кто прав, а кто нет, – с приходом Христа всё это проясняется и решается. Но с другой стороны, не нужно смотреть на аргументы друзей так свысока. Те ошибки, которые делают друзья, это ошибки тонкие, глубокие, их очень легко совершить человеку, и сегодня, в христианскую эпоху, эти ошибки повторяются, и мы, христиане, склонны их повторять. Поэтому мы, читая, должны внимательно смотреть: а не ошибаюсь ли я сам так, как ошибался тот или иной из друзей Иова.

Давайте теперь прочтём эту главу.

¹И отвечал Вилдад Савхеянин и сказал: ²долго ли ты будешь говорить так? - слова уст твоих бурный ветер! ³Неужели Бог извращает суд, и Вседержитель превращает правду? ⁴Если сыновья твои согрешили пред Ним, то Он и предал их в руку беззакония их. ⁵Если же ты взыщешь Бога и помолишься Вседержителю, ⁶и если ты чист и прав, то Он ныне же встанет над тобою и умиротворит жилище правды твоей. ⁷И если вначале у тебя было мало, то впоследствии будет весьма много. ⁸Ибо спроси у прежних родов и вникни в наблюдения отцов их; ⁹а мы - вчерашние и ничего не знаем, потому что наши дни на земле тень. ¹⁰Вот они научат тебя, скажут тебе и от сердца своего произнесут слова: ¹¹поднимается ли тростник без влаги? растет ли камыш без воды? ¹²Еще он в свежести своей и не срезан, а прежде всякой травы засыхает. ¹³Таковы пути всех забывающих Бога, и надежда лицемера погибнет; ¹⁴упование его подсечено, и уверенность его - дом паука. ¹⁵Обопрется о дом свой и не устоит; ухватится за него и не удержится. ¹⁶Зеленеет он пред солнцем, за сад простираются ветви его; ¹⁷в кучу камней вплетаются корни его, между камнями врезываются. ¹⁸Но когда вырвут его с места его, оно откажется от него: "я не видало тебя!" ¹⁹Вот радость пути его! а из земли вырастают другие. ²⁰Видишь, Бог не отвергает непорочного и не поддерживает руки злодеев. ²¹Он еще наполнит смехом уста твои и губы твои радостным восклицанием. ²²Ненавидящие тебя облекутся в стыд, и шатра нечестивых не станет.

Несколько слов о конкретных еврейских выражениях в тех местах, где это существенно для понимания смысла. Например, в 5-м стихе: «Если же ты взыщешь Бога и помолишься Вседержителю, и если ты чист и прав, то Он ныне же встанет над тобою и умиротворит жилище правды твоей». Слово «помолишься» – это еврейское слово «тиханан», оно имеет корень «ханан», который является характеристикой Бога (милость Бога). То есть, ты не просто помолишься, а «ты воззовёшь к милости Бога». При чтении этого возникает такое странное ощущение (как говорят сегодня, когнитивный диссонанс): Вилдад говорит, что надо взывать к милости Бога, а у него-то самого в его словах по отношению к Иову много ли милости, вот этой самой «ханан»? Берёт ли он от Бога это свойство? Нет.

В шестом стихе: «если ты чист и прав». Слово «прав» – это еврейское слово «яшар», оно означает не просто правоту, а правоту – прямоту. Вот чем отличается Иов от своих друзей – именно этой прямотой. Они говорят умно, и они богословски глубокие люди, но вот у них всё время рассуждения идут, как говорится, зигзагами. А Иов – человек прямой, и как от него ни добиваются того, чтобы он признался, что он грешит, он не признаётся, потому что он прямой человек и не знает, в чём его грех. «Господи, покажи мне, где мой грех, и я признаю мой грех. Но если нет, если я его не вижу, то что же я врать-то буду!». Он врать не хочет, потому что он именно «яшар».

Ещё говорится в 6-м стихе: «Бог встанет над тобою». «Встанет» – это еврейское слово «ур», оно на самом деле означает «проснётся». То есть, у Вилдада такая картина, что несчастье Иова – это случайность: ну, Бог на минуточку заснул, и вот что-то случилось с Иовом. Вот сейчас Бог проснётся, и всё поправит, и всё будет хорошо. Мы-то с вами знаем из 1-й и 2-й глав, что тут не в том дело, что Бог спит, а гораздо глубже – тут спор между Богом и дьяволом.

Ещё: в 6-м стихе сказано «умиротворит жилище правды твоей». «Умиротворит» – это слово «шалам», оно имеет корень «шалом» (мир), но оно, кроме того, что умиротворит, означает ещё «восставит» твоё жилище, твой дом. Какой дом? Духовный, наверно, а не тот физический, который упал на голову его детей.

Седьмой стих: «И если в начале у тебя было мало, то впоследствии будет весьма много». В еврейском тексте нет «в», а сказано примерно так: начало у тебя маленькое, а конец возрастёт и будет огромным. Ну, тут есть своя правда, потому что мы ведь понимаем, что начало – Иов, а конец-то – Христос. В этом смысле Вилдад тут прав.

Девятнадцатый стих: слово «Вот радость пути его! а из земли вырастают другие». Такая картина: растение вырастает из земли, да только употреблено здесь в качестве слова «земля» не обычные в таких случаях еврейское слово «эрец» или «адама», а слово «афар», которое не землю означает, а «прах, пыль». Это слово несколько презрительное даже: «вот, ты пыль, и из пыли вырос, и другие, такие же как ты, из пыли вырастут».

Двадцатый стих: «Бог не отвергает непорочного и не поддерживает руки злодеев». «Непорочный» – здесь употреблено еврейское слово «там», которое означает, строго говоря, «цельный человек». Невольно возникает вопрос: Вилдад и все друзья считают себя цельными, они держатся за своё богословие, классическое богословие Ветхого Завета, и от него не отступают ни на шаг. Так это они цельны? Или, может быть, цельный всё-таки Иов, но другой цельностью – не богословской, логической, а какой-то душевной, сердечной цельностью, цельностью своей связи с Богом? Кто из них может быть назван «том»?

Слова «не поддерживает руки злодеев» дословно звучат, как «не поддерживает руки зла» (употреблено слово «ра» – «зло»). Слово «ра» в Ветхом Завете всегда есть некий синоним для дьявола, где «ра» – там дьявол. Тут очень проблемные, хотя вроде бы невинные слова: «Бог не поддерживает руки зла» – а мы же в 1-2 главах читаем о зле, воплощённом в дьяволе, что Бог не то чтобы поддержал его руку, но и не схватил его за руку тоже. Вот какой глубокий вопрос стоит за этими словами. Но мы сейчас не будем его сходу решать, потому что надо всю книгу прочесть, чтобы дозреть до правильного понимания этого вопроса.

Двадцать второй стих: «Ненавидящие тебя облекутся в стыд, и шатра нечестивых не станет». Это очень характерно для Вилдада и вообще друзей. Кто-то Иова ненавидит? У него что, проблемы в том, что его кто-то ненавидит? Он на мусорной куче сидит, ему вообще не до этого. И кто эти нечестивые, и что Иову до нечестивых? Вы о нём скажите что-то, что ему надо в этой отчаянной ситуации услышать, а они говорят какую-то абстракцию, что у Бога на этой земле всё правильно. Это очень типично для речей друзей. Перед ними сидит друг, ему надо сказать что-то конкретное, как человеку. Бог хочет, чтобы люди людям говорили что-то такое, что этим людям сейчас нужно. А друзья, как лектор в аудитории, читают богословскую лекцию Иову.

Теперь давайте сосредоточимся на общем смысле того, что здесь сказано.

Как понимать эту речь Вилдада? Во-первых, разумеется, речь Вилдада – это часть длинного диалога Иова с его друзьями, где каждый из друзей говорит по три раза, и Иов отвечает им на все эти их слова. В данном случае фрагмент диалога, который мы прочли, связан с предыдущими словами Иова, которые были сказаны в 6-й и 7-й главах, и со словами Елифаза, которые были сказаны в 4-й и 5-й главах, поэтому это всё надо смотреть в такой связке. И ещё обращаю ваше внимание на то, что, как у инструментов в оркестре, у каждого из троих друзей Иова свой голос. У Елифаза был свой голос, а Вилдад что-то говорит вроде похожее, но другим, своим голосом. Во всяком случае, чувствуется, что Вилдад говорит проще, жёстче и прямее, чем Елифаз, который так мягко говорит, мягко стелет, но как-то уклончиво.

Начнём с того, как реагирует Вилдад на предыдущие слова Иова. Во-первых, Иов говорит в 6-й главе (14-15-й и 24-27-й стихи):

¹⁴К страждущему должно быть сожаление от друга его, если только он не оставил страха к Вседержителю. ¹⁵Но братья мои неверны, как поток, как быстро текущие ручьи.

²⁴Научите меня, и я замолчу; укажите, в чем я погрешил. ²⁵Как сильны слова правды! Но что доказывают обличения ваши? ²⁶Вы придумываете речи для обличения? На ветер пускаете слова ваши. ²⁷Вы нападаете на сироту и роете яму другу вашему.

Очень острый упрёк друзьям: что они не друзья, а так себе. И как отвечает Вилдад на этот упрёк? Никак. Почему? Я думаю, потому, что Вилдад считает, что они, друзья, по большому счёту, Иову ничего не должны. Иов считает, что они должны как-то его утешать, помогать, а Вилдад считает, что Иов должен все претензии предъявлять к самому себе (как в 3-ем стихе: «Неужели Бог извращает суд, и Вседержитель превращает правду? Если сыновья твои согрешили пред Ним, то Он и предал их в руку беззакония их»). То есть, сыновья виноваты, сам Иов виноват, но друзья тут ни при чём. Или же Иов должен предъявлять претензии Богу, если он желает, но эти претензии бессмысленны, потому что, как сказано в 20-м стихе, «Бог не отвергает непорочного и не поддерживает руки злодеев». Вот такая позиция – моя хата с краю – у Вилдада по отношению к претензиям Иова: что претензия эта – мимо, не туда направлена, друзья ни при чём.

Ещё Иов говорит в 6-й главе очень яркие слова (4-й стих): «стрелы Вседержителя во мне; яд их пьет дух мой; ужасы Божии ополчились против меня». Какая это глубокая мысль! Не просто какое-то страдание, несчастье, случайность, а что-то такое, неведомое доселе, – ужасы Божии. И, конечно, Вилдад на эти слова Иова должен был бы как-то отреагировать, хотя бы спросить, что это за ужасы Божии. А он не реагирует никак, потому что у него нет опыта переживания ужасов Божиих. Потому что понимание глубины устроенного Богом мира, в котором можно найти ужасы тоже, как на дне океана можно найти каких-то ужасных животных, это – опыт Иова и только Иова (ну, или опыт Освенцима). Пока туда не попадёшь, этого не узнаешь, а он не знает, поэтому и не реагирует никак.

Дальше – посмотрите, чего хочет Иов в своих словах в предыдущей главе. Он уже даже не просит, чтобы Бог его излечил, чтобы вернул детей, собственность, и так далее. Он говорит (7-я глава, 2-й стих,16-й стих, 20-й стих):

²Как раб жаждет тени, и как наемник ждет окончания работы своей

¹⁶Опротивела мне жизнь. Не вечно жить мне. Отступи от меня, ибо дни мои суета. ¹⁷Что такое человек, что Ты столько ценишь его и обращаешь на него внимание Твое».

Чего Иов хочет, чего он требует от Бога? Не прекращения страданий, а смысла в этих страданиях. Он готов эти страдания переносить вплоть до самой смерти, если в них есть какой-то смысл, но смысла этого он не видит. А вот как отвечает Вилдад: «и если ты чист и прав, то Он ныне же встанет над тобою и умиротворит жилище правды твоей. И если вначале у тебя было мало, то впоследствии будет весьма много». Такое ощущение, что Вилдад вообще не понимает, что нужно Иову. Замечательное утешение! Правда, так в итоге по книге и получится, но это как бы побочный результат. Иов не этого хочет. И ещё – что ему предлагает Вилдад вместо смысла жизни. Вот как он говорит: «Неужели Бог извращает суд, и Вседержитель превращает правду?». Он ему предлагает cуд, справедливость, правду, воздаяние по заслугам и по грехам. А Иову нужно не воздаяние по заслугам и по грехам. Иову нужен смысл, но его тяги к смыслу, его жажды смысла Вилдад просто не понимает, и очень примитивно толкует то, чего хочет Иов в своей отчаянной ситуации.

Иов говорит такие слова в 6-й главе, в 7-м стихе: «До чего не хотела коснуться душа моя, то составляет отвратительную пищу мою». Вся эта ситуация – это такая, говоря метафорически, отвратительная пища (например, язвы, которыми он поражён, из-за которых его жене противно даже его коснуться, и то, что все люди, в общем-то, отвернулись от него). И можно его понять и ему посочувствовать. А что ему на это отвечает Вилдад? «Бог встанет над тобою и умиротворит жилище правды твоей», короче, потерпи – всё будет хорошо в итоге. Мы сами, может быть, страдающих людей вот так же утешали – потерпи, всё будет хорошо. Книга Иова нам показывает, что нечто другое требуется в этой ситуации: не «потерпи», а помощь в осмыслении происходящего. Но друзья не могут в этом помочь. Только Бог поможет Иову в конце этой книги найти смысл того, что происходит.

Ещё один момент: в 6-й главе, в 30-м стихе Иов говорит: «Есть ли на языке моем неправда? Неужели гортань моя не может различить горечи?». А что ему на это отвечает Вилдад? Есть неправда в том, что говорит Иов, или нет? Вилдад отвечает: есть. Потому что мы, люди, правды вообще не можем знать: «мы вчерашние и ничего не знаем, потому что наши дни на земле тень».

Дальше в 7-й главе Иов говорит (21-й стих):

Он просит милости Бога (вот этого «хан’ана» или «хеседа»). А что ему отвечает Вилдад? Опять словами в 20-м стихе насчёт того, что если ты непорочен, то Бог тебя не отвергнет, а если Бог тебя не поддерживает, значит, ты злодей. То есть, на взывание к милости Вилдад отвечает: ты получи по заслугам, Иов. Ты получил по заслугам, и дети твои тоже. То есть, конечно, Вилдад этого точно не знает, но он так это понимает. Со стороны Иова – призыв к милости, со стороны Вилдада – такое понимание справедливости, что получи по заслугам и, как говорится, отчаливай.

Ещё у Иова есть такая знаменитая жалоба на место человека в мире вообще, на то, что у человека в мире какое-то неустойчивое место. Вот это (7-я глава, 1-й стих и дальше с 6-го стиха):

¹Не определено ли человеку время на земле, и дни его не то же ли, что дни наемника?

⁶Дни мои бегут скорее челнока и кончаются без надежды. ⁷Вспомни, что жизнь моя дуновение, что око мое не возвратится видеть доброе. ⁸Не увидит меня око видевшего меня; очи Твои на меня, - и нет меня. ⁹Редеет облако и уходит; так нисшедший в преисподнюю не выйдет, ¹⁰не возвратится более в дом свой, и место его не будет уже знать его. Вилдад с такой характеристикой места человека в жизни не только согласен, он её ещё даже усиливает своим сравнением человека с камышом, с чем-то таким неустойчивым, у которого корней толком нет. Вот эти слова с 11-го стиха 8-й главы:

¹¹поднимается ли тростник без влаги? растет ли камыш без воды? ¹²Еще он в свежести своей и не срезан, а прежде всякой травы засыхает. ¹³Таковы пути всех забывающих Бога, и надежда лицемера погибнет, ¹⁴упование его подсечено, и уверенность его - дом паука. ¹⁵Обопрется о дом свой и не устоит; ухватится за него и не удержится. ¹⁶Зеленеет он пред солнцем, за сад простираются ветви его, ¹⁷в кучу камней вплетаются корни его, между камнями врезываются. ¹⁸Но когда вырвут его с места его, оно откажется от него: "я не видало тебя!", ¹⁹Вот радость пути его! а из земли вырастают другие.

«Лицемера» – он что’, хочет сказать, что Иов лицемер? Из них двоих он сам больше похож на лицемера) Вроде бы он поддерживает мысль Иова о том, что у человека в мире такое неустойчивое место, но он превращает это, в сущности, в насмешку над человеком, говоря, что человек – такая трава, которая сегодня есть, а завтра будет брошена в печь (это Христос такой траве противопоставляет людей). Так ведь на человека так именно сатана смотрит: что’ за важность – человек. Слова, которые Иов говорит насчёт того, что «место его не узнает его» – эти же самые слова повторяет Вилдад: «когда вырвут его с места его, оно откажется от него: "я не видало тебя!"» – но он превращает эти слова, в сущности, в обвинение. Он повторяет обвинение дьявола: вы, люди, вообще, существа, как говорится, преходящие, неустойчивые (мелкая шелупень такая), место ваше не узнает вас, да и не должно оно вас узнавать – какое вы вообще значение имеете? Или, как Вилдад говорит дальше, «из земли («из праха») вырастают другие». Один уйдёт – другой на его месте вырастет – это совершенно дьявольская позиция. И поэтому на обращённый к Богу фундаментальный вопрос Иова (в 7-й главе, в 17-м стихе): «Что такое человек, что Ты столько ценишь его и обращаешь на него внимание Твое?» – ответ Вилдада, по большому счёту, «что такое человек? – да ничто». И этот ответ – ровно тот, которого хочет добиться дьявол с самого начала этой книги. Не то, чтобы Вилдад нарочито, как одержимый дьяволом, действовал, нет. Но такая его позиция, вроде бы богословски оправданная, вот куда ведёт. Как Пушкин писал: «Ведь в мрачный ад дорога широка».

Ещё один важный момент об этих ответах Вилдада Иову. Иов говорит в 7-й главе, в 11-м стихе: «Не буду же я удерживать уст моих; буду говорить в стеснении духа моего; буду жаловаться в горести души моей». То есть, Иов воспринимает свою ситуацию, как право и стимул говорить Богу не так, как он говорил с Богом до этого – осторожно, умеренно, а говорить с Богом открыто, напрямую. Это возмущает Вилдада, и он поэтому говорит Иову во 2-м стихе 8-й главы: «долго ли ты будешь говорить так? - слова уст твоих бурный ветер!». Он считает, что с Богом так говорить нельзя ни в какой ситуации, ни при каких условиях. Но Бог-то именно этого хочет – чтобы Иов преодолел эти Вилдадовские пределы и ограничения, вырвался за забор этой зоны, в которую друзья сами себя заключили.

Это о реакции Вилдада на то, что говорил Иов в предыдущих главах. Теперь как Вилдад, в каком-то смысле, развивает речь Елифаза, которая была в 4-й-5-й главе? Развитие – это, с одной стороны, продолжение, а с другой стороны, какое-то изменение, дополнение. Начну с продолжения – с того, в чём Вилдад продолжает логику Елифаза. Первое – это то, что (как говорит Елифаз) мир устроен так, что в нём логично воздаётся и праведникам по их праведности, и грешникам по их грехам. Вот что’ говорит Елифаз в 7-м стихе 4-й главы:

⁷Вспомни же, погибал ли кто невинный, и где праведные бывали искореняемы? ⁸Как я видал, то оравшие нечестие и сеявшие зло пожинают его; ⁹от дуновения Божия погибают и от духа гнева Его исчезают.

Практически то же говорит Вилдад в 8-й главе, в 4-м стихе (про сыновей): «если они согрешили перед Богом, то Он и предал их в руку беззакония их». И дальше в 20-м стихе: «Бог не отвергает непорочного и не поддерживает руки злодеев». Это одна из фундаментальных особенностей богословия всех друзей, они до самого конца ни на миллиметр с этой позиции не сойдут: что Бог всё делает правильно, справедливо, кто страдает, тот страдает не зря, а кто награждается, и получает какие-то блага – тот тоже получает от Бога эти блага не зря. Так они этого и будут держаться. Конечно, ситуация Иова в это не вписывается, поэтому они не могут впустить в себя ситуацию Иова: тогда им от этой привычной, уютной картины мира придётся отказаться.

Ещё Елифаз говорит о том, что о Боге нельзя судить человеку, потому что мы плоть, мы от Бога очень далеки. Что мы можем о Нём знать, как мы можем о Нём судить? 4-я глава, 17-й стих:

¹⁷человек праведнее ли Бога? и муж чище ли Творца своего?

Это поддерживает Вилдад (8-я глава, 3-й стих):

³Неужели Бог извращает суд, и Вседержитель превращает правду?

Дальше Елифаз говорит:

¹⁸Вот, Он и в Ангелах Своих усматривает недостатки, ¹⁹тем более - в обитающих в храминах из брения, которых основание прах, которые истребляются скорее моли ²⁰Между утром и вечером они распадаются; не увидишь, как они вовсе исчезнут. ²¹Не погибают ли с ними и достоинства их? Они умирают, не достигнув мудрости.

И то же, естественно, говорит Вилдад (8-я глава, 9-й стих):

⁹а мы - вчерашние и ничего не знаем, потому что наши дни на земле тень.

Несколько иронично то, что они это говорят о людях, то есть, и о самих себе. Но, видимо, себя они всё же не включают в это, потому что они тут занимают позицию мудреца.

Ещё один момент, в котором продолжает Вилдад Елифаза. Елифаз держится той точки зрения, что в итоге всё будет хорошо. Будет хорошо у Иова в итоге, и вообще у всех всё будет хорошо, но в итоге. Вот как он говорит в 5-й главе, 24-й стих:

²⁴И узнаешь, что шатер твой в безопасности, и будешь смотреть за домом твоим, и не согрешишь. ²⁵И увидишь, что семя твое многочисленно, и отрасли твои, как трава на земле. ²⁶Войдешь во гроб в зрелости, как укладываются снопы пшеницы в свое время.

Ну, и ровно то же самое в конце 8-й главы говорит Вилдад:

²¹Он еще наполнит смехом уста твои и губы твои радостным восклицанием. ²²Ненавидящие тебя облекутся в стыд, и шатра нечестивых не станет».

Теперь как изменяет и развивает Вилдад то, что говорил Елифаз. Елифаз был уверен в непорочности Иова. Он только считал, что Иов проявляет слабость, но в той ситуации, в какую он попал, для человека естественно проявить слабость. Вот 2-6 стихи 4-й главы, говорит Елифаз:

²не тяжело ли будет тебе? Впрочем кто может возбранить слову! ³Вот, ты наставлял многих и опустившиеся руки поддерживал, ⁴падающего восставляли слова твои, и гнущиеся колени ты укреплял. ⁵А теперь дошло до тебя, и ты изнемог; коснулось тебя, и ты упал духом. ⁶Богобоязненность твоя не должна ли быть твоею надеждою, и непорочность путей твоих - упованием твоим?.

А Вилдад? У него уже сомнения. Он уже говорит о непорочности Иова со сплошными «если» (8-я глава, с 5-го стиха:

⁵Если же ты взыщешь Бога и помолишься Вседержителю, ⁶и если ты чист и прав, то Он ныне же встанет над тобою

А насчёт сыновей – он просто-таки уверен, что они в чём-то согрешили. Он, правда, опять употребляет слово «если»:

⁴Если сыновья твои согрешили пред Ним, то Он и предал их в руку беззакония их.

Но они же погибли! Значит (по логике Вилдада), и согрешили, было у них беззаконие, вот они и пострадали по своим делам! Я думаю, что то’, что Вилдад реагирует так, я бы сказал, агрессивно, и уже подозревает Иова в каких-то грехах, – это его реакция на предыдущую речь Иова, которая своей дерзостью (с точки зрения Вилдада) его возмутила, и он Иова уже по-другому воспринимает, уже не как одного из «своих», такого приличного, благочестивого, хотя и пострадавшего человека, а скорее, на него смотрит, как на дерзеца и грешника.

Я говорил о слабости человека, как она фигурирует у Елифаза (в 5-й главе, 6-й стих):

⁶Так, не из праха выходит горе, и не из земли вырастает беда;⁷но человек рождается на страдание, как искры, чтобы устремляться вверх.

Эти слова в какой-то мере подтверждает Иов в 6-й главе, 11-13-м стихах:

Но когда Вилдад подхватывает эту тему слабости в сравнении Иова с камышом и в словах, что вот это место откажется от тебя и скажет «я не видало тебя», и в ироничном «вот радость пути его», то у Вилдада получается, что слабость – это уже грех, что слабый человек – это грешный человек, что безгрешный человек должен быть сильным духовно, а раз Иов проявляет такую слабость, то это плохо. «Слабость – это плохо» – такова позиция Вилдада, в отличие от позиции Елифаза.

Елифаз с Иовом деликатен. Он, видимо, и человек сам такой, по природе деликатный (но я должен сказать, что эта деликатность – всё-таки, скорее, внешняя форма, потому что на самом деле его неявные упрёки Иову нисколько не меньше, чем упрёки Вилдада). Он так деликатно говорит в 4-й главе, во 2-м стихе:

²если попытаемся мы сказать к тебе слово, - не тяжело ли будет тебе?

У Вилдада, конечно, никаких таких сомнений нету, он прямее, грубее. Он говорит: «Долго ли ты будешь говорить так? Слова уст твоих – бурный поток». Но, с одной стороны, может быть, в этом есть и свои плюсы: то’, что Елифаз так покрывает и мягко стелет, Вилдад говорит напрямую. С другой стороны, видно, что всё-таки Елифаз Иову хоть сколько-то сочувствует, а у Вилдада никакого сочувствия Иову не видно. Есть такие люди – может быть, в своём роде и неплохие, и прямые, и помочь могут в какой-то ситуации, а вот посочувствовать не могут, не дано им этого поворота души. Вот, видимо, Вилдад из таких.

Когда Елифаз говорит с Иовом, бо’льшую часть своих упрёков он адресует не Иову лично, а как бы говорит вообще о человечестве. А Вилдад уже обращается к Иову напрямую, и все его слова – это прямые уколы в адрес Иова.

Вот такое развитие от Елифаза к Вилдаду. Теперь, в качестве заключения этой главы, я хотел бы сформулировать основные тезисы, которые выдвигает Вилдад. Это одна из самых существенных вещей: понять, что’, собственно, говорят друзья Иова, и в чём и почему они неправы. Давайте подойдём к речам Вилдада, к его тезисам с этой точки зрения.

Первое – это то, что он говорит Иову во 2-м стихе: «слова уст твоих бурный ветер!». Он, фактически, упрекает Иова в эмоциональности, и за этим стоит то, что такие эмоциональные выплески и выкрики Иова – это всё не нужно, никакой правды в этом нет и быть не может. Нужна логика, логичное богословское рассуждение, разумное понимание. А то, что делает Иов, эти его как бы рассуждения о Боге и о человеке, эмоциональные рассуждения – это то, что по-английски называется «wishful thinking», то есть мышление, которое рождается не разумом, а эмоциями, и чего человек хочет в итоге получить, к тому его рассуждения и приводят.

Теперь возражение, которое я бы хотел сформулировать этой позиции, этому пренебрежению эмоциями. Вся Библия своим бесконечным упоминанием слова «сердце» («лэв») в Ветхом Завете, не говоря уже о Новом, нам говорит о том, что сердце может открыть человеку в Боге больше, чем разум, что познание Бога – это не интеллектуальное познание. Оно включает в себя интеллектуальный элемент, разумеется, но к этому далеко не сводится, и без этого голоса сердца, без того, что Вилдад называет «бурным ветром», Бога, по большому счёту, познать нельзя, потому что «познание» (по-еврейски это слово «йада») означает одновременно совокупление, соединение с Богом как Адам познал свою жену Еву. То есть, это намёк на любовное соединение. Разумное познание – это познание без любви. Познание эмоциональное – это познание, включающее в себя элемент любви, который у Иова к Богу несомненно есть, и будет до самого конца, несмотря на все его жалобы и претензии к Богу. Так в жизни бывает: кто-то любит кого-то, и обижен на него (на неё), и хочет уйти, расстаться, и уже не хочет любить, но не может, потому что любит. Так же и Иов по отношению к Богу: он любит Бога и, несмотря на острую обиду на Бога и на непонимание Бога, от Бога уйти не может. Это что – разум ему диктует? Нет, сердце. Вот каков «бурный ветер», о котором так презрительно отзывается Вилдад.

Ещё один тезис Вилдада – о том, что Бог всегда прав:

³Неужели Бог извращает суд, и Вседержитель превращает правду?

Раз Бог всегда прав, значит, страдание Иова оправдано – мы, люди, можем не понимать, чем оно оправдано, а Бог понимает. Дыма без огня не может быть. Раз Бог заставил Иова страдать, значит, какой-то грех за Иовом есть. А мы-то знаем, читая первые две главы, что этот огонь не от Бога. Огонь-то этот от дьявола исходит.

Теперь возражение к этой позиции Вилдада, что страдания, как дыма без огня, не бывает без греха. Это же логика такая: вот я вижу дым, значит, где-то есть огонь. Да, пословица так говорит. Но это же рассуждение от следствия к причине, и именно в этом и есть настоящее wishful thinking: ты видишь результат, и ты под этот результат подгоняешь логику вывода. Примерно так, как мы все в школе поступали, когда сталкивались с задачей, которую не можем решить. Мы заглядывали в ответ, и начинали думать, как подогнать все наши вычисления, чтобы получился такой ответ. Это ровно то же самое, что делает Вилдад и все друзья: видя это страдание, они просто как постулат, как аксиому принимают без рассуждения, что это страдание правильное, что оно Богом послано, и начинают подбирать способ, как это доказать. Так что то, в чём обвиняет Вилдад Иова (с этим его «бурным ветром»), на самом деле, он сам и делает – подгоняет реальность под желаемое.

Дальше – точка зрения Вилдада: всё в итоге будет хорошо. Но когда хорошо? Вот как Вилдад говорит в 7-м стихе: «И если в начале у тебя было мало, то впоследствии будет весьма много», то есть, «цыплят по осени считают». Да, сейчас ты, Иов, страдаешь, но потерпи, дождись конца. Не то что это совсем уж принципиально неверно. Есть такая английская святая Юлиана Норвичская, и у неё есть замечательные слова, очень любимые в английском богословии: «И всё будет хорошо в конце, и со всеми будет хорошо» (ну, по-английски это красивее звучит). Вдумайтесь в это! Вот Иов: страдает, всё потерял (детей, собственность, здоровье), но в конце всё будет хорошо. То, что в конце всё будет хорошо, оправдывает это страдание? Напомню Достоевского – разговор с Иваном Карамазовым о слезинке ребёнка и о предустановленной гармонии, которая не оправдывает слезинку ребёнка. Даже такой далеко не святой человек, как Иван Карамазов, говорит, что он такую плату, как ребёнок, растерзанный псами, которого он там рисует, не готов платить даже за предустановленную гармонию.

И в дополнение к этому хочу сказать – в конце в книге Иова всё будет-таки хорошо (с некоторыми оговорками: это «всё будет хорошо» может быть наследием первого варианта, когда книга Иова родилась в глубокой древности, где всё не так парадоксально, как мы читаем, а всё было прямо и логично типа «Бог вознаградил Иова за его терпение, и всё у него в конце стало хорошо»). Может быть, то, что Иову в конце всё вернули, – это некоторая ирония автора, который нам подмигивает – ну, и что, что ему вернули, ему что, новые дети заменяют старых детей? Но давайте примем это, как говорится, наивно: в конце книги, в итоге, у Иова всё стало хорошо. Но почему? Потому, что он послушал своих друзей, и, как говорит Вилдад, «если в начале у тебя было мало, то впоследствии будет весьма много» – это всё сбылось? Это сбылось именно потому, что Иов не послушал друзей, а стало всё хорошо, потому что Иов говорил о Боге правильнее, чем его друзья (так Сам Бог сказал).

Ещё один тезис Вилдада – в 9-м стихе: «мы - вчерашние и ничего не знаем, потому что наши дни на земле тень». Раз мы ничего не знаем, потому что мы, вчерашние, живём короткий период, как псалом говорит – дней наших семьдесят лет, а при большой крепости восемьдесят лет – так какой из этого выход? Вилдад говорит: «спроси у прежних родов и вникни в наблюдения отцов их; вот они научат тебя, скажут тебе и от сердца своего произнесут». То есть, раз мы, люди, индивиды, так мало живём, что ничего даже не можем узнать, то надо опираться на коллективный опыт, на коллективную мудрость. А чего хочет Бог от Иова? Чтобы он выломился за пределы этой коллективной мудрости личным усилием. Это, видимо, одна из причин, почему книгу Иова даже в Библию не хотели включать, есть предание, что даже Гамалиил выражал сомнение, что надо включать, потому что ну как это так – опыт народа Израиля, коллективный, за тысячелетия, как бы меньше, чем личное усилие одного человека, Иова? Но Христос именно это нам показал. Конечно, Христос не человек, а Богочеловек, но всё-таки Он личность, Он индивид, Он один, Он ни в коем случае не коллектив, и вот это Его одно личное усилие на кресте, действительно, перед Богом больше значит, чем весь коллективный опыт огромного народа Израиля за тысячелетия – мудрецов, пророков, и так далее, и больше правды в нём. Хотя Вилдад почему-то предполагает, что в коллективной мудрости больше знаний о Боге, чем у одного человека вообще может быть, он в этом ошибается. Коллективы отнюдь не так мудры. Вы посмотрите, как себя ведут человеческие коллективы, например, государства. Или какие-нибудь другие организации, в которых участвуют тысячи и миллионы людей. Мне кажется, что коллектив знает о Боге ещё меньше, чем один индивид. Конечно, такая постановка вопроса с моей стороны несколько даже дерзка, потому что мы с вами всё-таки относимся с уважением и к Библии, которая, как-никак, представляет собой коллективную мудрость, и к опыту христианской Церкви, который тоже есть некая коллективная мудрость. Да, это так. Я сам отношусь с огромным уважением к этому опыту Церкви. Только мне и опыт Церкви, и опыт, который заключён в Библии, всё-таки кажется отличным от того, что обычно понимается под коллективным опытом. Коллектив – это когда какие-то миллионные толпы собираются на демонстрацию, что-нибудь выкрикивают, какой-нибудь лозунг – есть же разница между этим и тем, что доносит до нас христианская Церковь или Библия. В том-то и дело, что опыт, заключённый в Библии и в христианском богословии, – это опыт отдельных людей. Мы можем назвать по именам всех тех, благодаря кому Бог сумел вложить в Библию то, что Он вложил, благодаря кому христианское богословие вот такое замечательное, как оно есть. Это не плод коллективной деятельности, это плод деятельности отдельных людей. Так и всё – литература, искусство – разве мы можем сказать, что литература – это плод деятельности союза писателей? Разве союз писателей делает литературу? Нет. У Вознесенского, есть замечательная строка: «Но верю я, моя родня – две тысячи семьсот семнадцать поэтов нашей федерации – стихи напишут за меня. Они не знают деградации». Так вот, не напишут. Так и тут: за Иова никто не решит ту проблему, которую Бог заставил его решать, никто, все эти тысячи замечательных людей, отцов, которые ему предшествуют. Это, конечно, опять нам напоминает о Христе. Кто может заменить Христа на кресте? Никто.

И последнее, опять в связи с коллективным опытом. Вилдад говорит: «Если ты чист и прав, то Он ныне же встанет над тобою и умиротворит жилище правды твоей». «Жилище правды твоей» – это как бы некий духовный дом, в котором должен жить Иов. А потом он говорит (и это тоже некий укол Иову): «уверенность его - дом паука. Обопрется о дом свой и не устоит; ухватится за него и не удержится». А говорит-то он это сразу после слов о мудрости отцов прежних родов, то есть, такое ощущение, что тот, кто не опирается на мудрость прежних родов, тот строит себе, как говорил Христос, дом на песке, или, говоря другими словами, это камыш или вьюн, что-то такое, на что опереться нельзя.

С одной стороны, конечно, для нас опыт предыдущих времён – это опора. А с другой стороны, подумаем, что такое вера. У Павла есть определение, которое, к сожалению, неточно переведено в 11-й главе Послания к Евреям, как «вера – это уверенность в невидимом». Но я хочу из этого определения взять главное: что вера – это не опора на что-то чёткое, как можно сесть на стул и сидеть, или встать на пол и стоять. Природа веры другая. Опора на веру – это, примерно, как птица опирается на воздух. Воздух – это ничто (по крайней мере, с точки зрения времени Иова), а птица на него опирается. Бог хочет от Иова (и от всего человечества), чтобы люди взлетели к Богу. А для того, чтобы взлететь, надо опереться не на опыт – твёрдый, надёжный опыт предыдущих поколений, а на веру –свою личную веру, свою личную связь с Богом, которая позволяет человеку без опоры, как птица, держаться в духовной атмосфере. И я думаю, что христианство, с его огромным акцентом именно на веру, который идёт от Христа, и который продолжают апостолы и вся христианская Церковь, – это как раз такая линия связи, и она следует линии Иова, а не линии его друзей.

Хочу предупредить, что чем дальше мы будем продвигаться по этой книге, тем логика будет становиться сложнее, так, как будто мы слушаем какую-то симфонию, в которой вступают в действие новые и новые инструменты, так что в итоге становится сложно следить за всей этой музыкой, такое это огромное, гениальное произведение – книга Иова.

Запись 15 Глава 9 03-05-17

Мы продолжаем чтение книги Иова, сегодня у нас 9-я глава. В этой главе, как и в нескольких главах, которые мы прочли раньше, и во многих главах, которые ещё предстоят, заключено основное по объёму содержание этой замечательной книги – это диалог между Иовом и его друзьями. Диалог в каждом своём кусочке нам понятен – и что говорит Иов, и что говорят его друзья, а вот какова логика развития этого диалога, такая как бы траектория, по которой он раскручивается, начиная ещё с начальных слов Иова в 3-ей главе, что всё потеряно, осталось только умереть? Ради того, чтобы нам эту, так сказать, трассу продвижения к бо’льшему пониманию Бога показать, это множество глав и написано. Друзья выступают как бы спарринг-партнёрами Иова в этом диалоге, то есть, надо вдуматься глубоко в то, что они говорят, но принимать то, что’ они говорят, не надо по двум причинам. Первая причина – то, что в конце книги Бог Сам говорит, что они говорили о нём неправильно, а вторая причина – то, что все эти вроде бы умные, логичные рассуждения друзей, на самом деле, играют сугубо вспомогательную и техническую роль. В концепции всей этой книги, как её замыслил её гениальный автор, друзья служат просто как бы толчками, которые толкают Иова всё дальше и дальше по совершенно неизведанному, новому пути к Богу, за пределы того стандартного богословия, которое излагают, предлагают его друзья. И в частности, в этой 9-й главе Иов отвечает на выступление одного из своих друзей – Вилдада Савхеянина – в 8-й главе, и опять то, что говорит Вилдад, служит для Иова толчком к тому, чтобы Вилдаду возразить, не принять, то, что он говорит, и тем самым продвинуться вперёд по этому новому пути. Новому и для самого Иова: он тут на ходу, можно сказать, открывает для себя какие-то особенности Бога, Замысла Божьего, и замысла Божьего о нём самом, Иове, – почему он в такой ситуации находится. Об этом он раньше и не мог думать, и не было бы у него никакого резона выходить за пределы обычного богословия, если бы, с одной стороны, не эта история, в которой участвуют и Бог, и дьявол, в результате которой Иов оказался на мусорной куче и всё потерял, а с другой стороны, если бы не постоянные как бы подталкивания его друзей – стимулы. (Первоначальный смысл слова «стимул» – это палка с остриём на конце, которой корову, которая сбилась с пути, возвращали на путь истинный). Вот и друзья всё пытаются возвратить Иова на то, что им кажется путём истинным, «подкалывая» его – даже не специально, просто они же не могут сидеть и молчать, глядя на всю эту (с их точки зрения) бредятину, которую изливает из себя Иов, а в результате «корова» не возвращается на проторенные дороги, а наоборот, углубляется ещё дальше в этот совершенно неизведанный лес, и в конце своего пути находит Бога.

Теперь прочтём 9-ю главу.

¹И отвечал Иов и сказал: ²правда! знаю, что так; но как оправдается человек пред Богом? ³Если захочет вступить в прение с Ним, то не ответит Ему ни на одно из тысячи. ⁴Премудр сердцем и могущ силою; кто восставал против Него и оставался в покое? ⁵Он передвигает горы, и не узнают их: Он превращает их в гневе Своем; ⁶сдвигает землю с места ее, и столбы ее дрожат; ⁷скажет солнцу, - и не взойдет, и на звезды налагает печать. ⁸Он один распростирает небеса и ходит по высотам моря; ⁹сотворил Ас, Кесиль и Хима (1) и тайники юга; ¹⁰делает великое, неисследимое и чудное без числа! ¹¹Вот, Он пройдет предо мною, и не увижу Его; пронесется и не замечу Его. ¹²Возьмет, и кто возбранит Ему? кто скажет Ему: что Ты делаешь? ¹³Бог не отвратит гнева Своего; пред Ним падут поборники гордыни. ¹⁴Тем более могу ли я отвечать Ему и приискивать себе слова пред Ним? ¹⁵Хотя бы я и прав был, но не буду отвечать, а буду умолять Судию моего. ¹⁶Если бы я воззвал, и Он ответил мне, - я не поверил бы, что голос мой услышал Тот, ¹⁷Кто в вихре разит меня и умножает безвинно мои раны, ¹⁸не дает мне перевести духа, но пресыщает меня горестями. ¹⁹Если действовать силою, то Он могуществен; если судом, кто сведет меня с Ним? ²⁰Если я буду оправдываться, то мои же уста обвинят меня; если я невинен, то Он признает меня виновным. ²¹Невинен я; не хочу знать души моей, презираю жизнь мою. ²²Все одно; поэтому я сказал, что Он губит и непорочного и виновного. ²³Если этого поражает Он бичом вдруг, то пытке невинных посмевается. ²⁴Земля отдана в руки нечестивых; лица судей ее Он закрывает. Если не Он, то кто же? ²⁵Дни мои быстрее гонца, - бегут, не видят добра, ²⁶несутся, как легкие ладьи, как орел стремится на добычу. ²⁷Если сказать мне: забуду я жалобы мои, отложу мрачный вид свой и ободрюсь; ²⁸то трепещу всех страданий моих, зная, что Ты не объявишь меня невинным. ²⁹Если же я виновен, то для чего напрасно томлюсь? ³⁰Хотя бы я омылся и снежною водою и совершенно очистил руки мои, ³¹то и тогда Ты погрузишь меня в грязь, и возгнушаются мною одежды мои. ³²Ибо Он не человек, как я, чтоб я мог отвечать Ему и идти вместе с Ним на суд! ³³Нет между нами посредника, который положил бы руку свою на обоих нас. ³⁴Да отстранит Он от меня жезл Свой, и страх Его да не ужасает меня, -- ³⁵и тогда я буду говорить и не убоюсь Его, ибо я не таков сам в себе.

Сейчас скажем об общем смысле этой главы. Первая большая тема – это то, что глава является реакцией на слова Вилдада Савхеянина в предыдущей 8-й главе, и нам обязательно надо рассмотреть логику этой реакции – что’ и почему отвечает Иов на слова Вилдада – потому, что вопросы, ответы и новые вопросы, которые возникают в результате этих ответов, – это, собственно, то, что движет весь диалог.

Итак, реакция Иова на слова Вилдада. Во-первых, в первых же словах Иов говорит: «Правда, знаю, что так». Значит, он согласен с Вилдадом. В чём? Судя по тексту, в том, что в конце 8-й главы говорит Вилдад: «Бог не отвергает непорочного и не поддерживает руки злодеев», то есть, в том, что Бог справедлив. Вилдад и начинает в 8-й главе свою речь с того, что «Неужели Бог извращает суд и Вседержитель превращает правду?». Иов отвечает: да, конечно, Бог не извращает суд, не превращает правду, не отвергает непорочного, не поддерживает руки злодеев. Иов согласен, это – правда, только вся ли это правда? В эту правду совершенно не укладывается Иов, сидящий на мусорной куче и всё потерявший, хотя (по крайней мере, насколько он знает) никаких таких страшных грехов, которые оправдали бы такое наказание, за ним не водится. И при этом Иов же чуть подальше в 9-й главе нам показывает как бы другую правду. С 22 стиха:

²²Все одно; поэтому я сказал, что Он губит и непорочного и виновного. ²³Если этого поражает Он бичом вдруг, то пытке невинных посмевается. ²⁴Земля отдана в руки нечестивых; лица судей ее Он закрывает. Если не Он, то кто же?

На всё то, что реально происходит в мире, можно посмотреть так, как смотрит Вилдад – что Бог каждому воздаёт своё, а можно посмотреть так парадоксально, как смотрит Иов. Так где же правда? Это две стороны одной и той же правды. Одна правда – это правда благополучного Вилдада, а другая правда – это правда потерявшего всё Иова. И то и другое – правда, это две части единого целого. Именно эта сложность, парадоксальность мира и создаёт главную проблему, ради которой и написана книга Иова.

Иов тут же, в этой же фразе продолжает свои слова о том, что это правда, неким «но»: «но как оправдается человек пред Богом?». Тут мысль состоит в том, что Бог, действительно, справедлив, и с этим Иов не спорит здесь (хотя это только одна грань правды, но с этой гранью он не спорит), но только ставит вопрос: эта справедливость Бога – как она реализуется? Так ли автоматически, механически воздаётся «всем сестрам по серьгам»? Так ли Бог устроил мир? Брошенный вверх камень падает вниз – это закон природы. Таким же законом природы воздаётся каждому по справедливости, праведным – доброе, а нечестивым – злое? Нет, Иов видит это иначе. Эта справедливость предполагает, что человек должен перед Богом как-то оправдаться, то есть, предполагается некий диалог с Богом. И вот этот диалог человека с Богом – это то новое, что Иов вносит в богословие своих друзей, и значительная часть всей этой главы посвящена тому, как, собственно, Иов видит этот диалог с Богом. А у Вилдада никакого диалога с Богом не предполагается. Когда Вилдад говорит во 2-м стихе 8-й главы «Слова уст твоих – бурный поток», он фактически говорит Иову «заткнись!». А Иов видит правильнее и глубже: Бог не хочет, чтобы люди затыкались, Бог хочет, чтобы люди с ним разговаривали.

«Слова уст твоих – бурный поток» – это упрёк логичных друзей Иову в том, что он говорит в порыве чувств, эмоционально, а в результате нелогично, и это получается пустословие (с точки зрения друзей), раз он говорит в порыве эмоций. А Иов отвечает, скажем, в 17-м стихе: «в вихре разит меня и умножает безвинно мои раны». Это логично, что Бог умножает раны безвинного человека? А то, что Бог разит Иова в вихре, напоминает тот самый бурный ветер, о котором говорит Вилдад во 2-м стихе 8-й главы, инкриминируя Иову, что он, как бурный ветер. А Иов ему отвечает, что Бог Сам, как бурный ветер. И обратите внимание на то, как Иов рисует величие и всемогущество Бога:

⁵Он передвигает горы, и не узнают их: Он превращает их в гневе Своем; ⁶сдвигает землю с места ее, и столбы ее дрожат; ⁷скажет солнцу, - и не взойдет, и на звезды налагает печать. ¹⁰делает великое, неисследимое и чудное без числа! ¹¹Вот, Он пройдет предо мною, и не увижу Его; пронесется и не замечу Его.

Это что’, так нарисован Бог, который логично устраивает Вселенную, в которой все планеты движутся по своим орбитам, в которой всё предусмотрено? Нет. Вселенная, которую сотворил Бог, как ее рисует здесь Иов, скорее напоминает пушкинские слова о беззаконной комете в кругу расчисленных светил. Иов показывает, что, может, он и эмоционален, и нелогичен, но Бог Сам эмоционален и нелогичен. А Ветхий Завет, в принципе, таким Бога и рисует: Бог может испытывать гнев, и ревность, и любовь, всякие чувства, и даже некий фаворитизм (кого-то Он любит больше, кого-то меньше). Но богословие, точнее, наука богословия, которая была развита в ветхозаветные времена, эту нелогичную, непредсказуемую, нерациональную сторону Бога как-то оставляла в стороне – наверное, потому что богословие – это теология, от слова «логос», от которого и логика, так что наука должна быть логичной. Богословие даже во времена Ветхого Завета было наукой, и всё в Боге нелогичное, иррациональное отвергала, потому что наука не умеет с этим работать и о Боге так говорить. А Иов сумел, и это одна из причин, почему Бог в конце книги говорит, что Иов о Нем правильно говорил, а друзья со всей своей логикой – неправильно. Мы о Боге многое себе придумываем (пусть даже на основе Библии, на основе опыта людей, которые, если так можно выразиться, знали Бога лично), мы себе строим какие-то образы Бога, но у нас есть ещё наш личный опыт общения с Богом, и на его основе мы эти образы Бога, откуда-то почерпнутые, корректируем.

Но всё-таки сказано в Евангелии от Иоанна, в первой главе, что Бога не видел никто никогда. Это фундамент Ветхого Завета – не только что глазами не видел никто никогда, а Бог вообще скрыт. В Своей полноте Бог человеку недоступен. Подавляющая часть всего того, что мы думаем, чувствуем, говорим о Боге, – это некие образы Бога, более или менее верные, – модели Бога, говоря современным научным языком. Но Евангелие от Иоанна говорит о Христе: «…единородный Сын, сущий в недре Отчем, Он явил» (глава 1, ст.18). Явил не так, не в виде образов, которые мы себе придумываем, а конкретно: вот, смотрите, какой Он. И каким же мы видим Бога, представленного нам Иисусом Христом? Логичным, вращающимся, как расчисленные светила, по орбитам? Ровно наоборот. Христос, с точки зрения иудейских богословов своего времени, выглядит, как сумасшедший, несёт какой-то бред, то есть, абсолютно иррационален. Он иррационален даже с точки зрения простых людей, которые Его слушают и говорят: Его невозможно слушать, что Он говорит вообще?! Мы должны плоть Его есть, и пить Его кровь – это как?! Таким образом, Бог, Который нам явлен в Иисусе Христе, гораздо ближе к такому Богу, какого чувствует и представляет себе Иов, чем к такому Богу, Каким хотят видеть Его друзья, навязывая этот свой образ Бога Иову. Вот пример того, что неверные представления, которые подсовывают Иову его друзья, толкают его к тому, чтобы выломиться за пределы стандартного богословия, к пониманию, что Бог иррационален, что Бог не обязательно предсказуемый, логичный, и так далее.

Идем дальше. Вилдад, в отличие от предшествующего ему Елифаза, имеет какие-то подозрения относительно Иова и его детей: что не просто так их постигли несчастья, а были какие-то грехи с их стороны, потому что, раз Бог вас наказал, значит, нет дыма без огня. Нет дыма без огня – это сравнение, метафора. Но откуда она берётся? Из механической, физической сферы жизни. Да, если есть дым, значит где-то что-то если не горит, то, по крайней мере, тлеет. Да, если яблоко сорвалось с дерева, оно, конечно, упадет и ударится о землю – таковы физические законы, тут всё логично и предсказуемо. И поэтому в рамках этой логики можно рассуждать, как Вилдад: если Бог наказал, значит, было за что. Это напоминает знаменитый диалог доктора Гааза с не последним человеком в православном богословии – и по своим моральным качествам, и по своим умственным качествам – с митрополитом Филаретом Московским. Доктор Гааз очень много занимался осуждёнными (каторжанами, преступниками, которые украли, убили, да мало ли что они сделали). И среди них, естественно, была огромная масса тех, кто ни в чём не провинился, а, как говорится, попал под горячую руку (это и сегодня продолжается, как вы понимаете, ровно так же). И вот у доктора Гааза был с митрополитом Филаретом разговор, в котором митрополит Филарет сказал: «Доктор, ну что Вы о них так заботитесь? Раз они осуждены, значит, они преступники, они совершили преступления». На что ему доктор Гааз сказал: «Владыка, а как же Христос? Вы забыли про Христа – Он тоже был осуждён». И митрополит Филарет, как настоящий человек, ответил так: «Нет, доктор, я не забыл про Христа, но в момент, когда я произносил эти необдуманные слова, Христос забыл обо мне». Вот такая историческая деталь.

Так вот, подозрения Вилдада, что раз Иов наказан, то, значит, он совершил преступление – это та же самая логика, которая проявилась в этом диалоге, логика, в которой Христу места нет – в этом вроде бы логичном, механически правильном выводе. А Иов выводит в парадоксальную сферу духа. Он в этой главе не то что отрицает, что он мог, действительно, совершить какой-то грех, которого он, однако же, сам не знает. Вот он говорит:

¹⁴… могу ли я отвечать Ему и приискивать себе слова пред Ним?

²⁰Если я буду оправдываться, то мои же уста обвинят меня.

Или в 29-м стихе он вообще допускает, что он виновен:

²⁹Если же я виновен, то для чего напрасно томлюсь?

Но только у Иова не в этом главное, у него этим дело не кончается. Он смотрит на греховность людей, и себя, в том числе, не с юридической точки зрения, как на преступление и наказание – он смотрит на грех, как на часть диалога с Богом. В этом диалоге с Богом участвовать может и грешный человек, и даже не просто «и грешный тоже», а в первую очередь грешный. Мы и в Евангелии видим – Сам Христос говорит, что Он пришёл не к праведным, а к грешным – разговаривать с ними, чтобы они через Него, Христа, с Богом разговаривали. Вторая часть диалога с Богом – это не только грех, но и любовь, и страх, трепет перед Богом. Страх не в обычном смысле, как боятся какого-нибудь дикого зверя, а то, что в Библии называется «страх Божий», и покаяние, следующее из любви и трепета перед Богом. Это всё – часть единого целого, диалога с Богом. Вот такой не юридический, не легалистический подход к понятию греха у Иова.

Дальше. В середине 8-й главы говорит Вилдад с 8-го стиха:

⁸спроси у прежних родов и вникни в наблюдения отцов их; ⁹а мы - вчерашние и ничего не знаем, потому что наши дни на земле тень. ¹⁰Вот они научат тебя, скажут тебе и от сердца своего произнесут слова.

Вилдад рекомендует Иову отказаться от личного усилия понять Бога, поскольку это человеку просто не дано, а принять некую коллективную мудрость, коллективный образ Бога, сложившийся из коллективного же опыта. Иов не говорит в ответ: «мне всё ваше общепринятое богословие по барабану», но он всё время говорит «я и Бог», он постоянно подчёркивает свои личные отношения с Богом. Когда человек принимает коллективное знание о Боге, эту мудрость веков, в результате между человеком и Богом всё-таки складываются отношения типа «я и Он». А когда человек разговаривает с Богом, как личность с личностью (а это может и дерзким показаться), тогда это отношения с Богом «я и Ты», и Бог, конечно, хочет именно таких отношений. Когда Иов говорит такие слова:

¹⁵Хотя бы я и прав был, но не буду отвечать, а буду умолять Судию моего.

²⁷отложу мрачный вид свой и ободрюсь;

²⁸трепещу всех страданий моих, зная, что Ты не объявишь меня невинным.

³⁴Да отстранит Он от меня жезл Свой, и страх Его да не ужасает меня, ³⁵и тогда я буду говорить и не убоюсь Его, ибо я не таков сам в себе.

– где здесь весь многовековой опыт иудейского богословия? Нету. То есть, он конечно, в каком-то смысле, в Иове воплощён, ведь каждый из нас – это плод среды, в которой мы выросли, мы это несём в себе. Но это преображено личностью, это всё уже говорит не коллектив, какая-то толпа, пусть в хорошем смысле толпа (так сказать, толпа мудрецов иудейского богословия всех веков), а говорит эти же самые слова – личность, человек, и эти слова звучат по-другому. Всё богословие звучит по-другому, когда его говорит человек личностно, напряженно – потому, что он сидит на мусорной куче и всё потерял. Вот только в этом состоянии он с Богом может так говорить. А мудрецы всех веков, какими бы они ни были мудрыми в совокупности, с Богом так всё-таки разговаривать не могут. Между Богом и Иовом создаётся некое поле высокого напряжения, которого нет между какими бы то ни было коллективными сущностями (типа «всего народа Израильского всех времён»). А ведь книга начинается с постановки, я бы сказал, высоковольтного вопроса, который ставит дьявол в разговоре с Богом, и вся история Иова – это попытка ответить на этот высоковольтный вопрос. Дьявол, в сущности, добивается от Бога, чтобы Он просто бросил людей на произвол судьбы как недостойных осуществителей Замысла Божия – вот какова цена вопроса. И поэтому только один человек, только конкретная личность эту дьявольскую проблему может решить ценой самого себя. Не коллектив, только один человек.

Ещё один момент. Мы говорили при чтении предыдущей 8-й главы, что как Елифаз, так и Вилдад, конечно же, не слепые, они видят, что Иов находится в ужасном положении, но они, исходят из своей концепции, что Бог справедлив, а Иов, значит, возможно, и нет. Они, может быть, уже начали сомневаться, что он праведен на 100%, но всё-таки они исходят поначалу из того, что Иов праведен, а то, что с ним произошло, это такая несчастная случайность, всё поправится, всё «устаканится», и всё в итоге будет хорошо. Потерпи – в конце всё будет хорошо. А Иов говорит в 27-м стихе:

²⁷Если сказать мне: забуду я жалобы мои, отложу мрачный вид свой и ободрюсь, ²⁸то трепещу всех страданий моих, зная, что Ты не объявишь меня невинным. ²⁹Если же я виновен, то для чего напрасно томлюсь?

Вот это ключевой вопрос. Иов подчёркивает очень верный психологический момент, который имеет и богословское значение. Человек многое может перетерпеть в ожидании того, что, действительно, что-то из этого выйдет, что «по осени» плоды этого страдания появятся, если он понимает смысл происходящего, для чего это. Вот это ключевое слово «для чего» – в 29-м стихе:

²⁹Если же я виновен, то для чего напрасно томлюсь?

Иов не понимает, для чего. А так долго переносить страдание человек может, только, если он видит в этом какой-то смысл. Поэтому Иов на протяжении всей этой большой книги борется за осмысленность жизни, за осмысленность своего личного страдания, но через это своё личное страдание – за осмысленность вообще существования всего человечества. А это же главный предмет в споре между Богом и дьяволом. Дьявол же говорит: «Зачем Тебе люди, Господин? Им это всё не нужно. Это бессмысленное занятие, в бессмысленные игры Ты с ними играешь». А Бог, как мы верим, верит в человека, верит в то, что Его Замысел о людях не бессмысленный. И в этом плане Иов – соработник Бога, он вместе с Богом борется за смысл человеческого существования.

Вот реакция Иова на те проблемы, которые ставит Вилдад. Иов как бы прорывается к чему-то новому в результате этих ответов Вилдаду и ставит новые вопросы и новые проблемы. Какие? Вот, например:

²правда! знаю, что так; но как оправдается человек пред Богом? ³Если захочет вступить в прение с Ним, то не ответит Ему ни на одно из тысячи.

¹⁴Тем более могу ли я отвечать Ему и приискивать себе слова пред Ним? ¹⁵Хотя бы я и прав был, но не буду отвечать, а буду умолять Судию моего.

¹⁹Если действовать силою, то Он могуществен; если судом, кто сведет меня с Ним?

³²Ибо Он не человек, как я, чтоб я мог отвечать Ему и идти вместе с Ним на суд! ³³Нет между нами посредника, который положил бы руку свою на обоих нас.

Сколько стихов, в которых рисуется картина суда! Но это не суд, как его представляют себе друзья Иова, и даже не так, как мы обычно себе представляем. Это не то что Бог судит человека, произносит ему приговор и отправляет его либо во спасение, либо в погибель духовную. Суд – не односторонний, Иов видит этот суд как некий судебный процесс, то есть, диалог между Богом и человеком, и только в этом диалоге можно установить, доказать праведность человека. Я бы даже повторил слова, какие говорит Юнг в своей книге «Ответ Иову», но которые звучат, с богословской точки зрения, очень дерзко. На протяжении веков говорили о том, что книга Иова – это книга теодицеи (оправдания Бога), но вообще-то ведь, по книге, это Иов оправдывается. Так вот, в этом судебном диалоге есть две стороны, и, с одной стороны, Иов оправдывается перед Богом, а с другой стороны, в каком-то смысле, Бог оправдывается в этом диалоге перед Иовом и перед всеми людьми вообще, которые постоянно Богу задают вопрос: почему Ты, Господи, это сделал? Почему Ты это допустил? Почему столько зла на земле творится? Важно понять, что, в результате, в книге Иова не только Иов, и с ним всё человечество, оказывается оправданным перед Богом, но и Бог оказывается оправданным перед человеком таким странным, парадоксальным способом. Это, конечно, нечто абсолютно новое, что возникает на наших глазах в 9-й главе, – взгляд на отношения человека с Богом как на взаимный суд.

Слова о посреднике (33-й стих):

³³Нет между нами посредника, который положил бы руку свою на обоих нас

– практически все богословы, исследователи считают, что в этом посреднике имеется в виду ещё смутно себе представляемый будущий Мессия, будущий Иисус Христос. И даже можно сказать более конкретно: Иисус Христос как одна из ипостасей Троицы, потому что то, что здесь в еврейском тексте называется «посредником», в греческом тексте Нового Завета в устах Самого Христа звучит как греческое слово Параклет, которое обычно переводится как «Утешитель, Дух Святой». Но слово «Параклет» означает, к тому же, «заступник на суде», то есть, картина, которую рисует здесь Иов, – это некто, кто на суде кладёт одну руку на того, кто обвиняет, другую – на того, кто обвиняется, и как-то гармонизирует, примиряет их. А ведь один из них – это Бог! То есть, этот Параклет примиряет человека с Богом, и эта картина – совершенно новозаветная. Христос за этим образом стоит или Параклет, Дух Святой, – это не надо противопоставлять друг другу, потому что и Христос, и Дух Святой – это две грани единства, которое мы называем Троицей, и Сам Христос говорит в Евангелии от Иоанна в Своей последней беседе с учениками: Я ухожу, но приходит вместо Меня Дух Святой, Параклет – то есть, Он никакого противопоставления не делает между ними. В каком-то смысле для человека Христос и Параклет, по большому счёту, одно и то же. Ну, они по-разному выглядят: Христос виден, это человеческая фигура, которая ест и пьёт с людьми, а Дух Святой живёт внутри человека, Его глазами не увидишь, но оба – это воплощённый по-разному, но всё равно – воплощённый Бог. Вот что стоит за словом «посредник», и это ещё дальше будет разворачиваться.

Далее тема величия Бога.

⁴Премудр сердцем и могущ силою; кто восставал против Него и оставался в покое? ⁵Он передвигает горы, и не узнают их: Он превращает их в гневе Своем; ⁶сдвигает землю с места ее, и столбы ее дрожат; ⁷скажет солнцу, - и не взойдет, и на звезды налагает печать. ⁸Он один распростирает небеса и ходит по высотам моря; ⁹сотворил Ас, Кесиль и Хима и тайники юга; ¹⁰делает великое, неисследимое и чудное без числа! ¹¹Вот, Он пройдет предо мною, и не увижу Его; пронесется и не замечу Его.

Тема величия Бога начинается еще со слов Елифаза. Вот что говорит Елифаз в 5-й главе: Бог

⁹творит дела великие и неисследимые, чудные без числа, ¹⁰дает дождь на лице земли и посылает воды на лице полей; ¹¹униженных поставляет на высоту, и сетующие возносятся во спасение.

Вроде бы Иов продолжает эту же тему величия Бога, и она ещё много раз повторится в последующих главах, включая то, что, когда Бог явится Иову в последних главах, Он вот именно так ему явится – в величественном виде. То есть, можно сказать, что к этим картинам величия Бога в итоге присоединяется и Сам Бог, но Он не хвалит Себя и Своё величие, а просто его показывает. Оно-то так, конечно, но посмотрите, как Иов парадоксально рисует эту картину величия Бога: Его величие заключено в Его непредсказуемости, Его нелогичности. Он горы передвигает (вместо того, чтобы им стоять на месте), столбы земли дрожат вместо того, чтобы ей стоять твёрдо, солнце должно светить, а Иов говорит, что солнце не взойдёт; звёзды должны светить, а Бог налагает на звёзды печать. И если Бог таков, то как человеку понять Его? Это мысль, которая в Ветхом Завете встречается часто, и сам Иов говорит об этом раньше.

Но посмотрим на эту мысль в контексте темы суда с Богом. Праведность человека, праведность Иова определяется в его диалоге с Богом. Но если Бог так подвижен, так непредсказуем, как здесь сказано, то, наверное, система координат, в которой Бог измеряет, кто праведен, а кто неправеден, тоже не гвоздями прибита, она тоже меняется, и мы примеры тому в Библии довольно часто встречаем: как грешник по человеческим понятиям в глазах Бога становится праведником, а праведник становится грешником. У пророка Иезекииля это всё выразительно описано. Если система отсчёта праведности у Бога плавает, то как понять человеку праведен ли он? На основе каких критериев человек может сказать, «я праведен», или «я неправеден». Это один из ключей к тому, чтобы понять, почему Иов в одних местах выражает свою глубокую свою убеждённость в том, что он ничего неправедного, беззаконного не совершил, а в других местах он допускает мысль, что, может быть, за ним все-таки что-то есть. Это не потому, что Иов чего-то там недопонимает, а потому, что само понятие праведности – это не что-то, как таблица умножения на обороте школьной тетради, а это нечто живое, Живым Богом определяемое и создаваемое, и в диалоге с живым Богом никогда нельзя быть уверенным до конца, что ты праведен. Но и (в утешение нам) никогда нельзя быть уверенным до конца и в том, что ты неправеден. Вот такая совершенно новая, необычная концепция праведности в диалоге с Богом.

3-й стих 9-й главы – если человек захочет вступить в прения, в судебный спор с Богом:

³Если захочет вступить в прение с Ним, то не ответит Ему ни на одно из тысячи.

Этот стих можно толковать двумя способами. Так как здесь сказано «Ему» с большой буквы, это значит, что на вопросы Бога в этом судебном процессе человек не может ничего ответить. Что мы скажем Богу в своё оправдание? Ничего, только полагаем руку свою на уста свои. Мысль правильная, но только в еврейском тексте непонятно, кто кому не ответит. Это можно понять и наоборот: что Бог не ответит человеку «ни на одно из тысячи», то есть, Бог даже не будет с человеком разговаривать. И об этом говорится дальше в 16-м и в 33-м стихе:

¹⁶Если бы я воззвал, и Он ответил мне, - я не поверил бы, что голос мой услышал.

³³Нет между нами посредника, который положил бы руку свою на обоих нас.

Это ставит вопрос: почему Бог не слышит то, что человек говорит, и даже кричит, Богу? Или скажем так: иногда, или часто, не слышит. Это же, на самом деле, опыт очень многих людей, которые на молитвы Богу никакого ощутимого для них ответа ни в какой форме не получают, и нас в том числе. Мы, конечно, не в такой отчаянной ситуации, как Иов, но и он тоже пока что, на этом этапе книги, никакого ответа не получил на свои взывания к Богу. А это часть ещё более широкого вопроса: почему Бог – такой, не только не слышащий и не отвечающий, а почему Он невидимый, почему Он не явлен в этом мире? Нам было бы гораздо проще жить, если бы мы Его видели и могли сказать: вот Он, у нас была бы уверенность. Но была бы уверенность – не было бы веры, уверенность и вера – это разные вещи. Когда видишь – тут уже уверенность, не вера. А Бог, видимо, хочет от нас веры. Иов в 11-м стихе тоже этой невидимости Бога несколько удивляется:

¹¹Вот, Он пройдет предо мною, и не увижу Его; пронесется и не замечу Его.

Как говорит первая глава Евангелия от Иоанна, «Бога не видел никто никогда. Единородный Сын, сущий в недре Отчем, Он явил». То есть, на уровне Ветхого Завета, до явления Иисуса Христа, вопрос, почему Бог скрывается, не слышит и не отвечает, – вопрос разумный, имеющий право на существование. Но в Иисусе Христе Бог виден (ну, насколько Он вообще может быть виден человеческим глазам), и, конечно же, Бог отвечает устами Христа, да и Сам говорит. Если в категориях суда человека с Богом посмотреть на пришествие Иисуса Христа, то это часть многовекового судебного разбирательства Бога и человека, и в ней Бог не противник человеку на этом суде, а адвокат, который защищает человека – можно сказать, перед дьяволом, но и перед Самим Собой. Мы дальше увидим, что Иов предвидит именно такого Христа – заступника от Бога за человека перед Самим Собой как Судьёй на этом судебном процессе. Это тоже абсолютно новое и неожиданное богословие.

Когда мы читали то, что говорил Елифаз, мы видели, что он смотрит на страдания Иова как бы с философской точки зрения: да, человек вообще страдает, но такова уж ситуация человека на земле, так искры в небо взлетают, так и человек вечно страдает, и ты, Иов, страдаешь тоже – что тут такого уникального, о чём мы должны так глубоко задуматься и скорбеть? Не ты один страдаешь. Иов всю эту ситуацию переворачивает. Вот как он говорит о том, как люди страдают на земле:

Зачем он об этом говорит здесь? Речь же идёт о страданиях его самого, Иова. В том-то и дело, что, с точки зрения Иова, страдания всех людей во все века – это только некий размытый, несфокусированный вариант того, что вот в Иове сфокусировано на одном человеке в один конкретный момент времени: это проблема человеческого незаслуженного (то есть, исходящего от дьявола) страдания. Иов – фокус этого. Я иногда слово «фокус» употребляю, говоря о том, что фокус Замысла Божьего о человечестве – это еврейский народ. А в этом контексте фокус Замысла Божьего о человечестве – это Иов. И фокус борьбы между Богом и дьяволом о человеке и за человека – это тоже Иов. И Иов видит себя, а точнее, поскольку Иов – это только художественная фигура, автор книги видит Иова как некий фокус, как образ, в котором сфокусирована, как в одной точке, проблема постоянно совершающегося на этой земле зла – как мы, конечно, понимаем, и как в книге Иова говорится с первой же главы, зла, исходящего от дьявола. Это главный элемент концепции всей книги, её стержень – что эта общечеловеческая и тысячелетняя проблема показана на примере одного человека. Ради этого вся книга и написана.

Слова «Если не Он, то кто же?» – слова очень важные, и они резонируют с тем, что дальше сказано дальше в 30-31-м стихах:

³⁰Хотя бы я омылся и снежною водою и совершенно очистил руки мои, ³¹то и тогда Ты погрузишь меня в грязь, и возгнушаются мною одежды мои.

Вот это – что, если он совершенно чист, то и тогда Бог погрузит его в грязь, – это нечто странное о Боге. Мы можем себе представить, что дьявол так действует, что даже человека, который абсолютно чист, дьявол, именно потому, что он чист, специально окунает его в грязь. Это, собственно, то, что дьявол с Иовом и делает, но тут сказано, что Иов вот так Бога видит. В самих этих интонациях Иова «Если не Он, то кто же?», «Ты погрузишь меня в грязь» чувствуется, что сам Иов удивлён, у него некое подсознательное ощущение того, что всё происходящее, которое, как он понимает, от Бога исходит, как-то не соответствует тому образу Бога, который есть в душе Иова. А образ Бога в душе Иова отличается от образа Бога в душах его друзей тем, что этот образ очень требовательный. Друзья легко смиряются с тем, что Бог допускает зло, что праведный страдает (ну что тут поделаешь!). А у Иова образ Бога гораздо требовательнее, не допускает такого, должно быть как-то объяснено это необоснованное, неосмысленное зло. Почему так? Да потому, что образ Бога в душе Иова основан не на каком-то абстрактном богословии, на коллективной мудрости веков, а основан на личной вере и личной любви к Богу. Эта личная вера и личная любовь не примет того, что Тот, Кого он любит и в Кого он верит, совершает такие, мягко говоря, сомнительные поступки. Нет, он требует объяснений у этого своего любимого именно потому, что Он любим. То есть, он подсознательно ощущает, подозревает что за всем этим происходящим, может быть, стоит что-то другое. Но – что? Он не знает, потому что в мире Иова и Бог есть, и ангелы есть, а дьявола-то нет. И только в конце этой книги, когда Бог покажет ту сторону созданного Богом мира, которую Иов не знает – все эти хранилища бурь, бегемота, левиафана, и у Иова будет более широкий образ мира, в котором воплощённое в дьяволе зло, показанное через эти образы, занимает, к сожалению, своё важное место (никуда от этого не денешься), только тогда Иов получает, наконец-то, ответ на этот свой вопрос «Если не Он, то кто же?». Левиафан, дьявол – вот кто!

Это не снимает вопроса, который мы с самого начала ставили – почему Бог дал такую волю этому дьяволу-левиафану, чтобы он вот такие дела творил. Я об этом уже говорил, и буду говорить дальше, постоянно, всё время апеллируя к фигуре будущего Христа, Которого до прохождения человека через этап, изображённый в книге Иова, не было, и, возможно, и не могло быть. В Замысле Божием о Христе, Который от века, от начала времён в Замысле Божием существует, человечество должно было пройти через испытание Иова, которое несколько напоминает нам распятие Христа на Кресте с последующим Воскресением.

Запись 16 Глава 9 10-05-17

Сегодня у нас 9-я глава, которую мы уже прочли и рассмотрели главные общие нити, которые пронизывают эту главу, – ответы Иова на предыдущее выступление Вилдада Савхеянина в 8-й главе, и то, как ответ Иова на то, что говорил Вилдад, самого Иова как бы подталкивает к тому, чтобы что-то новое открыть о Боге. Сейчас мы будем читать эту же самую главу, но только разбирать её по отдельным стихам. Книга Иова постоянно вызывает ассоциации с Освенцимом, потому что это тот вопрос, который в последние моменты жизни задавали себе люди, попавшие туда: где же Бог? почему же Бог не отзывается? И мы, бывает, попадаем в ситуации (ну, не как в Освенциме, слава Богу), когда хотели бы услышать отклик от Бога, но его нет. А тем более сейчас, в эти дни, когда мы отмечаем День Победы и, естественно, вспоминаем не только Победу, а эти миллионы жертв, в том числе, и этих Иовов Освенцимских. Эта ветхозаветная книга Иова оказывается очень новозаветной, потому что затрагивает один из самых острых христианских вопросов современности, который называется сокращённо «Бог после Освенцима»: как нам, христианам, понимать спасительную роль Христа и отношения людей с Богом после вот такого неожиданного и шокирующего исторического факта, как Освенцим. Я не могу сказать, что эта проблема как-то разрешена, она людей мучает. Очень многие этот острейший вопрос ассоциируют с той темой, которая поднята в книге Иова, и я считаю, что это правильно.

В нашем сегодняшнем чтении, мы увидим, что Иов в каждой главе, после каждого своего нового ответа друзьям что-то новое узнаёт о Боге, и открывает нам то, чего мы без этой книги, может быть, и не узнали бы, то, чего нигде, ни в Ветхом, ни в Новом Завете, кроме как в этой книге, не сказано. Это одна из ключевых книг всей Библии. И часто в словесных тонкостях еврейского языка, с которыми мы будем сталкиваться, заключено глубокое познание Бога, которого просто больше негде взять. А ведь зачем мы Библию читаем, почему мы верующие люди, почему мы христиане? Потому что мы стремимся Бога познать, не чисто интеллектуально, а познать в смысле с Ним соединиться, соединить нашу жизнь с Ним. Это в еврейском языке слово «йада», которое означает именно такое познание, познание-совокупление.

Первые два стиха:

¹И отвечал Иов и сказал: ²правда! знаю, что так; но как оправдается человек пред Богом?

«Правда» – это еврейское слово «омнам», оно имеет тот же самый корень, что слово «аминь», так что на предыдущие слова Вилдада Иов фактически отвечает не просто согласием, он отвечает «аминь», как будто это не просто мнение Вилдада, а какая-то Божья правда. И там есть, действительно, Божия правда. Не нужно думать, что его друзья – такие глупые или нечестивые люди, говорят всё что-то ненужное, нет. В том-то и трудность этой книги, что и друзья говорят тоже, на самом деле, вещи нужные, но то, да не так. И ещё: второй раз повторяется корень «правда»: «как оправдается человек перед Богом». «Оправдается» по-еврейски – «ицадак», тут другой корень, как в слове «цадик», как в слове «праведность», а не «аминь» как было выше. Смысл такой: как человек перед Богом не то, чтобы даже докажет, а хотя бы узнает про себя, праведен он или нет. «Как» – это еврейское слово «мах», оно обычно означает «что», «чем» – каким поступком, какими словами, через что человек может узнать, каков он: не то, что’ он сам о себе думает, а каков он в глазах Бога. Трудность в том, что нет предписанных правил, что ни 613 заповедей, ни даже 10 Заповедей, данных на горе Синай, не гарантируют праведности, чтобы человек мог сказать: это и это я выполнял – значит, всё, я праведный. Такое невозможно в принципе. Если человек так начинает судить, по этим правилам, праведен он или нет, то он начинает напоминать того самого фарисея из знаменитой притчи Христовой, про которого Христос говорит, что он неоправданным ушёл из Храма, хотя сам себя он вполне оправдывал.

Третий стих:

³Если захочет вступить в прение с Ним, то не ответит Ему ни на одно из тысячи»

Слово «ответит» (еврейское слово «ианану») ещё много раз повторится. На русский оно переведено как «ответит», и оно неявно противопоставлено тому слову «отвечал», которое сказано в 1-м стихе, это один и тот же корень. Вилдаду Иов отвечает, у него нет никаких сомнений в том, что он может ответить Вилдаду. А может ли Иов ответить Богу? Нет. Так в русском переводе и получается, что Иов не ответит Богу («с Ним» – с большой буквы): Иов вступит в прения, и не ответит Ему (Богу) ни на одно из тысячи. Но, на самом деле, можно прочесть еврейский текст и ровно наоборот: что Бог не ответит Иову ни на одно из тысячи, а не Иов Богу или не только Иов Богу. Вот и получается такая двойная картина, и в ней не просто Иов не может ответить Богу, а человек вообще, как таковой – Иов же представитель всего человечества, и сказано же в предыдущем стихе: «как оправдается человек пред Богом?» Что может человек ответить Богу? Может ли вообще человек что-то ответить Богу? И, наоборот, в этом разговоре человека с Богом, ответит ли Бог человеку? И вот получается такая картина: молчащий Бог, Который, конечно, много чего человечеству может сказать, но почему-то не говорит. В этой же ситуации находится сам Иов. Бог почему-то молчит, хотя прекрасно знает всю ситуацию, которая инициирована дьяволом, но – молчит. И, опять переворачивая эту двойную картину, Иов говорит много, и вообще человечество много чего может наговорить, но только дойдут ли эти слова до Бога? Человек в этом диалоге с Богом, хотя рот раскрывать-то может, но, по существу, человек очень часто в диалоге с Богом – немой, потому что глубины своей души он не может в этом диалоге высказать, и, в частности, потому что и сам-то не знает этих глубин. И когда читаешь, что ни Бог не ответит человеку, ни человек не может ответить Богу, то возникает ощущение, что это такой страстный призыв Иова к тому, чтобы этот диалог всё-таки состоялся, чтобы был разговор человека с Богом, чтобы услышал Бог со стороны человека что-то осмысленное, разумное, то, что может дойти до Бога, и ответил бы на это. Есть яркие примеры того, как люди в отчаянных ситуациях месяцами и годами добиваются того, чтобы этот диалог с Богом состоялся, и он долго-долго не может начаться, и не потому, что Бог не хочет этого диалога, а потому что говорится не то и не так, и вдруг – он начинается, и человек слышит Бога, и понимает, что Бог слышит его. В этой главе много говорится о суде. Иов не столько даже призывает к суду, как таковому, – чтобы приговор был произнесён или что-то в этом роде – а суд для него – это возможность истцу и ответчику поговорить друг с другом, и даже не совсем понятно, кто является истцом, а кто ответчиком (в каком-то смысле истец – Иов, а ответчик – Бог, а в каком-то смысле истец – Бог, а ответчик – Иов). Вот такого диалога с Богом Иов страстно ждёт).

⁴Премудр сердцем и могущ силою; кто восставал против Него и оставался в покое?

«Восставал» – тут употреблён еврейский корень «каша», который означает «жесткость», то есть, кто занимал какую-то твёрдую позицию по отношению к Богу. Твёрдая позиция по отношению к Богу есть именно то, что Бог называет «жестоковыйностью» (применительно к еврейскому народу, в особенности). Мы привыкли, что в жизни это, может быть, и неплохо, когда человек чего-то твёрдо держится, стоит твёрдо на своём. По отношению к Богу здесь это, разумеется, осуждается, но Иов-то во всех своих разговорах с Богом именно так себя и ведёт. Он занял свою позицию – «Скажи мне, почему это со мной произошло? Объясни мне Свой Замысел обо мне!» – и на этом твёрдо стоит, и ни шагу в сторону не делает. Дальше он говорит «кто восставал против Него и оставался в покое?», употребляя еврейское слово «ишалам», однокоренное с «шалом», и показывая тем самым совершенно явно, что он готов понести наказание, тяжесть – все, что ожидает человека, который занял по отношению к Богу жёсткую позицию. Почему? На что он рассчитывает, если никто не остаётся в покое, кто занял эту позицию против Бога? И вот, хотя сам же Иов говорит, что Бог мудрый, «премудр сердцем», и могущественный, «могущ силою», так что ни умом, ни силою мы не можем с Ним состязаться, но у читателя возникает подозрение, что, видимо, Иов чувствует, что есть в Боге ещё что-то, очень важное, к чему Иов, собственно, и апеллирует, на что рассчитывает, на что хочет опереться в Боге.

Дальше идёт восхваление Бога, Его могущества (что Бог – властитель всей вселенной), но восхваление немножко странное, потому что получается так, что Сам Он ту вселенную, которую создал, начинает менять, тасовать, как будто она Самого Бога не вполне устраивает. Сделал солнце, и говорит ему: «Не взойдёт!» А зачем Он тогда его сделал, чтобы оно не восходило, что ли? И остальное – тоже так.

⁵Он передвигает горы, и не узнают их: Он превращает их в гневе Своем.

Слово, которое переведено как «превращает» (еврейское «хафак») означает «переворачивает» горы, как будто ставит их на верхушку, как пирамиду, которая стоит на своём острие. В буквальном ли смысле надо понимать, что Бог переворачивает горы? Во-первых, где такое видано? А во-вторых, зачем бы Ему это делать? Невольно возникает мысль, что те горы, которые Бог переворачивает, это и не горы совсем, а это человек – человека Бог переворачивает. Человека, который стоит на голове, Бог может поставить на ноги. Это проделал Господь (мы это читаем в Деяниях Апостолов) на пути в Дамаск с Павлом. В одну секунду, как мы бы могли какую-нибудь статуэтку перевернуть с головы на ноги, так Он «перевернул» Павла с головы на ноги. И вот, на то, что сказано в начале: «как оправдается человек перед Богом?» – получается так, что человек оправдаться перед Богом может, только когда Сам Бог возьмёт человека и его перевернёт с головы на ноги.

И дальше – картина Бога, Который с этой Своей вселенной что-то такое творит.

⁶сдвигает землю с места ее, и столбы ее дрожат; ⁷скажет солнцу, - и не взойдет, и на звезды налагает печать; ⁸Он один распростирает небеса и ходит по высотам моря. ⁹сотворил Ас, Кесиль и Хима и тайники юга.

Ас, Кесиль и Хима – это созвездия. Зачем Иов или автор книги Иова рисует здесь такую астрономическую, вселенскую картину? Речь же идёт о человеке, о взаимоотношениях Бога и человека на примере Иова. Вселенная-то тут при чём? А ведь это не Иов придумал, не книга Иова. У пророков, начиная, как минимум, с Исайи, всё время это повторяется: когда Бог говорит людям об их грехах, когда говорит народу Израиля об его исторических проблемах, и о катастрофах, которые были и будут в народе Израиля – Бог всё время почему-то ссылается на сотворение мира. Он говорит: Я Тот, Кто сотворил Солнце, Луну, звёзды, – и Я Тот же, Кто (допустим, с народом Израиля в его исторической судьбе) всё делает сейчас. Какое-то есть единство в Замысле Божьем обо всей вселенной, и в Замысле Божьем о человечестве, и даже об отдельном человеке. Это всё вместе образует как бы единый Замысел. Одно отражается в другом, и не зря человека с древнейших времён называли «микрокосмом», то есть, «маленькой вселенной». А вселенную, соответственно, рисовали, как огромного, человека. Можно было бы сказать, что это всё средневековые метафоры. Но нет, в современной космологии, например, есть точно такая связь между вселенной и человеком, воплощённая в том, что называется «антропным принципом». Это такое наблюдение, которое удивляет учёных: что физические константы вселенной – скорость света, гравитационная постоянная, масса электрона и так далее – как будто специально подобраны так, чтобы могла возникнуть такая жизнь, как наша на земле, то есть, чтобы появились мы, кто эту вселенную может понять, взглянуть на неё, осмыслить её. Этот антропный принцип активно обсуждается только последние несколько десятилетий, а то, что’ мы только что прочли, – это как бы ветхозаветный вариант антропного принципа: что вселенная и человек в Замысле Божьем сплетены, связаны воедино, единым узлом.

¹⁰делает великое, неисследимое и чудное без числа!

Тут звучит стихотворная рифма: «неисследимое» и «без числа» – «эйн хекер» и «эйн миспар» – так это звучит по-еврейски. «Неисследимое» – это «непознаваемое». Почему то, что делает Бог, непознаваемо? По мысли Вилдада, которую он высказал в предыдущей главе, непознаваемо потому, что мы, люди, – глупые существа, мы – «вчерашние, и ничего не знаем». Это такой лёгкий, простой ответ, что мы по слабости нашей не можем познать Замысел Бога обо всём мире. А Иов тоже говорит «непознаваемое», но не потому, что мы слабы, а потому что Бог над-логичен, нелогичен, иррационален, то есть, то, что’ мы называем познанием, просто к Богу неприменимо. Ведь что такое логическое познание, ярчайшим примером которого является современная наука? Это такие мыслительные процессы, мыслительные конструкции, которые направлены на овладение тем, что’ мы познаём. Вот мы познали структуру атома – и сделали атомную бомбу. Вот мы уже почти познали какие-то внутриклеточные процессы, и завтра начнём искусственных людей делать (не дай Бог). Примерно так устроено познание в нашем человеческом, огрублённом, падшем смысле. Для этого познания Замысел Божий обо всём мире непознаваем: овладеть им нельзя.

¹¹Вот, Он пройдет предо мною, и не увижу Его; пронесется и не замечу Его.

Здесь есть одна важная деталь, которая в русском переводе не отражена. Слово «замечу» («абин», от слова «бина» по-еврейски, «различение разумом»), означает, что Бог мимо нас, может быть, проносится в данный момент, когда мы читаем, но для нашего разума Он не видим – не только для глаз наших (это ещё полбеды), а для разума нашего.

¹²Возьмет, и кто возбранит Ему? кто скажет Ему: что Ты делаешь?

Слово «возбранит» в русском переводе не передаёт того, что здесь употреблён очень важный еврейский религиозный термин «шув» – обратиться», «повернуться наоборот». То есть, вопрос здесь таков: кто заставит Бога повернуться на сто восемьдесят градусов? А куда может Бог повернуться на сто восемьдесят градусов? Речь, конечно, не о Нём Самом, потому что Он вообще не является чем-то пространственным, что может повернуться туда-сюда. Речь идёт о Замысле Божием: кто повернёт Замысел Божий? В других местах Библии (в псалмах, например) объяснено, что такое «повернуть Замысел Божий». Это означает, что Бог кается в том, что Он задумал, и перерешает, и передумывает. И вот здесь, конечно, Иов задаёт именно этот вопрос – кто заставит Бога, кто может заставить Его изменить Замысел Его – странный, который вот прямо сейчас исполняется на Иове, на этой мусорной куче. Кто заставит Бога от этого Замысла отказаться и повернуть его на 180 градусов? И ответ на этот вопрос дальше в книге у Иова потихонечку вызревает. Кто заставит Бога повернуть на 180 градусов? Сам Бог. Как это Бог Сам Себя заставит повернуться на 180 градусов? Этот «кто-то», кто заставит Бога сделать этот поворот, не может быть никем иным, кроме как Самим Богом. Кто же этот «кто-то», кто может такого великого Бога, каким Он нарисован в книге Иова, заставить повернуть Свой Замысел о человеке? Думаю, что единственный вариант, как может Бог заставить Сам Себя повернуться, – это через Христа (повторяю мысль книги Карла Густава Юнга «Ответ Иову»). Поворот Замысла Бога о человечестве воплотился во Христе на кресте. Мы обычно говорим, что приход Христа в наш мир – это продолжение Замысла Божия, который идёт от самого сотворения мира. С одной стороны, это правильно, но Замысел Божий – это ведь не прямая. В нём могут быть очень резкие повороты, и вот это один из таких поворотов, наверное, даже самый главный поворот, который приводит к тому, что человечество с траектории своего падения всё глубже и глубже переходит на траекторию восхождения к Царству Небесному. Это только каким-то огромным усилием, даже со стороны Бога, может быть совершено. Вот это усилие – это и есть Христос. Таким образом, ответ на вопрос «Кто?» – Христос.

¹³Бог не отвратит гнева Своего; пред Ним падут поборники гордыни»

«Отвратит» – это опять еврейское слово «шув». То есть, в предыдущем стихе сказано, что «Бог повернётся», а здесь сказано, что Бог «не повернётся». Почему? А это зависит от того, кого мы понимаем под «поборниками гордыни». В еврейском тексте «поборники гордыни» – это «азарэй рахав’», то есть, «пособники рахава». Что такое «рахав»? Это нечто, что ассоциируется с гордыней. В других местах «рахав» ассоциируется с Египтом, но главный, ключевой момент, для того, чтобы понять, что это за «рахав» такой – это в книге пророка Исайи. В 51-й главе, он упоминается вот в каком контексте:

^9. Восстань, восстань, облекись крепостью, мышца Господня! Восстань, как в дни древние, в роды давние! Не ты ли сразила Раава, поразила крокодила?

То, что переведено как «крокодил», – слово «танин» – означает просто какое-то большое животное. Это слово переводится в других местах Библии, как «левиафан». А левиафан (особенно в книге Иова) ассоциируется с дьяволом, и поэтому Раав – это тоже нечто, ассоциируемое с дьяволом ну а мы знаем, что гордыня – это одно из основных свойств дьявола. И тогда вот эти «поборники гордыни» говорится о каких-то тёмных силах, то есть о том, что Бог может и повернёт Свой Замысел о человеке, но Свой Замысел об этих тёмных силах, Свою борьбу с этими тёмными силами Господь не повернёт.

Почему вдруг здесь Иов заговорил о каких-то тёмных силах? Я думаю, потому что он не знает, по замыслу этой книги, о существовании дьявола, но что-то такое чувствует подсознательно, что что-то тут не так, не может всё это делать Бог, тут ещё какие-то, видимо, тёмные силы действуют, а какие, он не знает. Он только к концу узнает, когда Господь ему покажет бегемота, левиафана, и так далее.

¹⁴Тем более могу ли я отвечать Ему и приискивать себе слова пред Ним?

«Отвечать» – это ровно то же самое слово, которое есть в первом стихе («И отвечал Иов Вилдаду») и в третьем стихе «не ответит ему ни на одно из тысячи». Это же самое слово употреблено здесь, и естественно, это продолжение той же мысли: «могу ли я отвечать Ему…»? Здесь сказано «приискивать себе слова перед Ним», но еврейское слово, которое употреблено здесь, – это, скорее, не «перед Ним», а «с Ним». То есть, подразумевается, что слова – не только Иова, а и Бог какие-то слова произносит – опять картина диалога с Богом. Правда, Иов сам тут говорит о том, что слова в этом диалоге бесполезны. И действительно, Бог в конце этой книги говорит с Иовом не словами, а как-то по-другому, Он Иову является. Но там же в конце Бог говорит, что Иов «правильно говорил обо Мне». Это не значит, что все слова Иова, которые мы читаем, это, так сказать, полная, окончательная правда о Боге. Это не так. Но Иов Богу говорит не только этими словами, Иов говорит Богу собой: Бог видит сердце человеческое. Так же, как в конце Бог говорит Иову Собой, так же и Иов говорит Богу – собой. Поэтому, действительно, он очень много говорит и друзьям, и Богу, но не это главное – поэтому он и говорит: «не приискивать себе слова пред Ним».

¹⁵Хотя бы я и прав был, но не буду отвечать, а буду умолять Судию моего.

Здесь употреблено слово «цадик» – это не значит «прав», а значит «праведен». А слово «умолять», которое здесь употреблено, это слово «ханан», то самое слово, которое применяется к Богу (обычно в сочетании «рахум вэ ханан») и означает, что Бог милостив. И вот это-то и есть то самое важное свойство Бога, о котором он не говорит в четвёртом стихе («Премудр сердцем и могущ силою»). Там не сказано, что Бог милостив, а здесь сказано, и Иов, именно к этому и взывает. Если можно так выразиться, только в этом его шанс повернуть Замысел Божий о себе. Есть разница между ветхозаветным и новозаветным взглядом на Бога, которая чем-то напоминает вот эту разницу между взглядом на Бога, как на премудрого, могущественного, и так далее (как было в четвёртом стихе), и вот этим взглядом на Бога, как милостивого. Милостивого вплоть до того, что Он на крест, по Своей милости, всходит ради нас. Это проявление премудрости? Это проявление могущества? Это, я думаю, в первую очередь, всё-таки проявление милости Его.

¹⁶Если бы я воззвал, и Он ответил мне, - я не поверил бы, что голос мой услышал Тот,

Обратите внимание на это «если». Тут много раз сказано, и будет ещё сказано «если». То есть, это призыв к тому, что ещё не состоялось, диалог не состоялся с Богом. И тем не менее, хотя он, вроде бы, говорит, что Бог ему не ответит, он всё равно призывает этот диалог, и хотя говорит «я не поверил бы», но на самом деле, как мне кажется, Иов в глубине души не просто верит, а уверен в том, что этот диалог с Богом возможен и состоится.

¹⁷Кто в вихре разит меня и умножает безвинно мои раны.

Этот «разящий в вихре» – это Тот, Кто услышит его (в предыдущем стихе). И получается, что Тот Самый, Кто услышал, – это Тот, Кто в вихре разит и умножает безвинно раны. Вот это – ошибка, и Иов, в своей мучительной попытке познать Бога, должен дойти до того, что разящий его – это не Бог. Мы-то знаем прекрасно, кто его разит, это дьявол разит Иова, язвы на него возлагает, и так далее. Дьявол, естественно, вот именно что Иова не слышит – а зачем ему Иова слышать? Человек – это же так, пылинка. А слышит его Бог. Но Бог не тот, кто его разит. Слово «безвинно» – это еврейское слово «хиннам», но оно, скорее, означает «без причины». Есть разница: «безвинно» – значит, главная речь о том, виноват он или не виноват, праведен он или грешен, но не это главный вопрос ни для Иова, ни для Бога. Для Иова главный вопрос – почему «без причины» разит меня, то есть, почему это происходит, вопрос о смысле. Не о вине, не о грехе, а о смысле: есть смысл, или нет во всем этом смысла.

¹⁸не дает мне перевести духа, но пресыщает меня горестями.

Здесь двойное значение: «перевести дух» («шув рухи») может быть понято в духовном смысле – «дух» не как «дыхание» (руах, по-еврейски, это и дух как дыхание, и дух в возвышенном смысле). «Шув рухи» имеет тот же корень «шув» – «обратить мой дух». Что это означает, что Бог «не даёт мне обратить мой дух»? Это означает, что Бог не отвечает мне на мои слова тем поворотом моей души, которого я так хочу: осмыслением того, что со мной произошло, которое даст мне и надежду, и силы переносить, возвратит мне поставленное под сомнение моё представление о Боге. Вот это мне Бог должен дать – повернуть мой дух, но пока не даёт. И ведь Бог до самого конца словами не ответит – ни на слова, ни словами. Он повернёт дух Иова, но повернёт по-другому. Бог не ответит на слова Иова. А на что Он ответит? Это одна из наиболее важных нитей книги: что такое Иов, в итоге, сумел Богу показать, что Бог ему явился?

¹⁹Если действовать силою, то Он могуществен; если судом, кто сведет меня с Ним?

Слово «сведет», которое здесь употреблено, означает встречу в суде. Но в каком смысле – в суде? Для того, чтобы людям судиться, у них должна быть какая-то общая этическая база, оба эти человека, которые судятся, должны признавать, что вот это можно, а вот это нельзя, и они обращаются к какому-то третейскому судье, который на основе этой общей базы говорит, что ты нарушил (или не нарушил) это. Если у людей нет этой общей базы, то между ними суд вообще невозможен. Как возможен суд между, допустим, каким-нибудь индейцем и испанцем, который считает, что индейцев убивать не только можно, но и нужно и хорошо. На каком суде между ними вообще возможно разбирательство? И здесь получается такая же картина. То есть, Иов между собой и Богом в этой ситуации не видит уже общей базы, потерял ощущение того, что же их соединяет. Что же для Бога хорошо, что для Него правда, что для Него добро, если мне сидеть безвинно на мусорной куче – это, по-видимому, для Бога хорошо? Вот какой глубокий и острый вопрос стоит за словами «кто сведёт меня с Ним на суде?». И дальше эта мысль развивается.

²⁰Если я буду оправдываться, то мои же уста обвинят меня; если я невинен, то Он признает меня виновным.

Слова «если я невинен, то Он признает меня виновным» – попытка передать сложную и не очень понятную еврейскую фразу, которая означает дословно следующее: «я цельный, но Он как-то превратит меня» (перевернёт меня, изогнёт меня – как-то так). Это напоминает нам, конечно, о Боге переворачивающем, о Котором мы читали про горы в пятом стихе. Кто меня перевернёт? Бог? Может быть, Бог. Вернёмся к предыдущему стиху, где Бог по-другому судит, по другой этической системе отсчёта (как Он говорит в книге Исайи: "Мои мысли – не ваши мысли»). Иов, в сущности, говорит здесь: Бог меня повернёт так, что мои мысли станут в резонанс с Его мыслями. Но есть и второй вариант понимания этого стиха: что я сам поверну себя. Это то, что называется «метанойя». На русский язык это обычно переводится как «покаяние», а можно это перевести, как «поворот ума человека». Для грешника метанойя обычно понимается, как раскаяние. Книга Иова не рисует Иова как грешника, но метанойя ему тоже нужна, потому что его понимание Бога пока что неполное, очень ограниченное, оно напоминает понимание Бога его друзьями. И весь смысл происходящего в том, чтобы ему вырваться за рамки этого понимания – в метанойе.

²¹Невинен я; не хочу знать души моей, презираю жизнь мою.

«Невинен» – это опять то самое слово «там», которое означает «цельный», а «не хочу знать души моей» скорее можно перевести по-другому: «душа моя не знает моей невинности», то есть, моей цельности. Парадоксальная картина, конечно: с одной стороны, человек вроде бы умом считает себя правым перед Богом, а с другой стороны, какой-то другой, более глубокий слой его души ему говорит «нет». И даже не может ему сказать, что – «нет», где он согрешил перед Богом? Ничего этого его душа ему не подсказывает, но есть такое ощущение внутреннее, что, хотя я не знаю ничего за собой, а всё-таки, что-то не так. И мы понимаем, что это не то означает, что Иов где-то согрешил, сам того не зная (это друзья рисуют такую картину), а то, что Иов ещё не дошёл, не дорвался до того понимания Бога, того нового отношения с Богом, которого Бог от него хочет. Отсюда неудовлетворённость, и вот это – смысл слов «душа моя не знает» и «презираю жизнь мою».

²²Все одно; поэтому я сказал, что Он губит и непорочного и виновного.

Слово «губит» (еврейское слово «калах») – это не губит, а заканчивает. Можно перевести, как «пресекает», и это примерно то же, что «губит», а ведь можно перевести, как «доводит до полноты». И здесь, на самом деле, не сказано «всё одно», здесь сказано просто еврейское слово «эхад», что означает «единое». У меня такое ощущение, что мысль в том, что и непорочного, и виновного Бог объединяет в Своём Замысле, они, как в какой-нибудь пьесе Божией, в который каждый играет свою роль, и Господь каждого из них доводит до того, что’ в этом Замысле Господь хочет с ним сделать.

²³Если этого поражает Он бичом вдруг, то пытке невинных посмевается.

Слово «масса», которое переведено как «пытка», – это, строго говоря, «испытание», а не пытка. Так что Иов не говорит о том, что Бог пытает, он говорит (и правильно говорит), что Бог испытывает. Но Бог ли это испытывает? Это испытание исходит как бы из двух источников – из инициативы дьявола и согласия Бога. Вот когда мы читаем, что Он испытанию невинных посмеивается, то «посмеивается» – это уже не Божья, это уже дьявольская усмешка. Иов, хотя не знает вообще, что дьявол существует, но чувствует, что что-то такое за этим всем стоит – некий смутный дьявольский образ.

²⁴Земля отдана в руки нечестивых; лица судей ее Он закрывает. Если не Он, то кто же?

Господь ли закрывает? Это спрашивает сам Иов: «Если не Он, то кто же?». А кто, на самом-то деле, закрывает лица судей земли? И почему эти лица закрываются? Чтобы судьи были слепые – как Фемида на статуях? Или чтобы лица судей люди не видели? Давайте второй вариант тоже возьмём себе на заметку. Потому что получается, что, по Иову, дьявол – вот кто судья, который его осудил, и лицо его закрыто, ведь это дьявол от него скрыт, Иов его не знает. Иов хочет сказать: тот судья, который осудил меня вот на это, это не Бог, но я не знаю, кто это, потому что лицо его от меня закрыто.

²⁵Дни мои быстрее гонца, - бегут, не видят добра, ²⁶несутся, как легкие ладьи, как орел стремится на добычу.

Примерно такие слова есть в книге Экклезиаста, в частности, слово, которое здесь употреблено – «хевел», «пустой». Дни несутся быстро, потому что они пустые, не насыщены смыслом. А «не видят добра» – почему? Потому что добра нет? Нет, добро есть, но Иов пока этого добра не видит. Я хочу вернуться к теме Освенцима, ведь это тот вопрос, который задали себе те немногие счастливчики, которым удалось пережить все эти Освенцимы, Треблинки, Собиборы. Они задавали себе вопрос: каков был смысл в этом? Был ли в этом какой-то смысл? Им было очень трудно его найти. Но некоторые из них, тем не менее, для себя, по крайней мере, какое-то осмысление того, что произошло, – нашли. И получилось, что этот, конечно, ужас – никто этого не отрицает – это сплошное зло, всё-таки, Бог, как всегда, даже такое отъявленное, ужасное зло ухитряется хотя бы частично, хотя бы фрагментарно обратить в добро. Но как это увидеть! Это очень непросто.

²⁷Если сказать мне: забуду я жалобы мои, отложу мрачный вид свой и ободрюсь.

«Ободрюсь» – это еврейское слово, которое означает, на самом деле, «утешусь». С этим понятием мы встретимся буквально через пару стихов, но смысл этого следующего стиха в том, что утешиться нельзя самому, утешиться нельзя без утешителя. А слово «утешитель» – это то слово, которое употребляет Иисус Христос в Своей последней беседе с учениками, говоря о том, что вместо Него придёт к людям Дух Божий – Утешитель, Утешитель, или Заступник – это греческое слово Параклет можно перевести и так, и так. То есть, здесь не высказанная ещё, но подразумеваемая просьба об Утешителе для того, кто сам, своими силами утешиться не может.

²⁸ то трепещу всех страданий моих, зная, что Ты не объявишь меня невинным.

Здесь употреблено еврейское слово «нака», которое означает «очистишь, «оправдаешь меня». «Трепещу всех страданий моих» – каких страданий? Он трепещет от тех ужасов, которые он уже пережил, или же он боится продолжения этих страданий? И в том, и в другом случае ему нужен Утешитель именно в том смысле, в каком Христос употребляет это слово. Речь уже здесь идёт, конечно, не о страданиях физических, а о страданиях душевных.

²⁹Если же я виновен, то для чего напрасно томлюсь?

Сло’ва «если» в еврейском тексте нет, в нём сказано конкретно: «я виновен», а «впустую» – это то самое слово «хевел», «пустота», которое встречается в книге Экклезиаста, то есть, «бессмыслица». То-есть, «я виновен, но я бессмысленно томлюсь» – вот что он говорит. И получается, что дело не в вине: только что он говорил, что «невинен», а теперь – «виновен». Не то’ главное, виновен Иов или не виновен, а главное то, есть смысл в происходящем или нет. Суд должен быть осмысленным, суд должен отвечать на вопрос «за что» и «для чего» происходит вот это наказание, пусть даже виновного. Этого пока нет, это только к концу книги появится.

Эта мысль продолжает предыдущую, что дело не в том, чист он или грязен, виновен он или невиновен, грешен он или безгрешен, потому что и те, и другие погружены в Замысел. Но почему Замысел здесь уподобляется грязи? Неужели можно Божий Замысел уподоблять грязи? Мы часто Божий Замысел уподобляем потоку, который куда-то несёт каждого человека, и нас в нашей жизни, и всё человечество несёт к каким-то целям, неведомым нам, которые Бог поставил. Но в реках ведь тоже есть вода из чистых, кристальных источников, а есть вода грязная, отравленная, и так далее. В этом потоке Замысла Божьего есть, на самом деле, отравленная часть, дьявольская часть, и это нам опять напоминает нам об Освенциме, потому что слова «я погружён в грязь», «мною возгнушаются одежды мои» – это слова, которые конкретно говорили о себе узники Освенцима, как они пишут в своих воспоминаниях: что они были в таком состоянии, что сами были противны и себе, и другим. Это не Бог погружает в грязь, Бог погрузит в Замысел Свой, а грязь, в которую они попадают («они» – это люди Освенцима или Иов в этой книге) – это дьявольская примесь к Замыслу Божьему, но она, к сожалению, есть. Мы это всё прекрасно знаем просто по историческому опыту.

³²Ибо Он не человек, как я, чтоб я мог отвечать Ему и идти вместе с Ним на суд! ³³Нет между нами посредника, который положил бы руку свою на обоих нас».

Этот «посредник» – еврейское слово «Мокиах», которое напоминает «Машиах», то есть, Мессия, Христос. Это посредник на суде, и, по тридцать второму стиху, когда говорится, что «он не человек», то невольно возникает мысль, что нужен какой-то посредник, который и Бог, и человек – Он как бы одной своей, Божественной, рукой касается Бога, а другой своей, человеческой, рукой касается Иова. Но это же картина Богочеловека Иисуса Христа! И всегда, сколько существует христианская интерпретация книги Иова, картина этого посредника понималась, как, конечно ещё смутное, но предвидение Христа как Посредника между людьми и Богом.

³⁴Да отстранит Он от меня жезл Свой, и страх Его да не ужасает меня.

Здесь опять есть двойственность. Жезл Божий может больно бить, тем не менее, ещё из книги Исайи идёт картина всяких вавилонских и ассирийских царей, которые больно бьют Израиль, но они – жезлы Божьи, которыми Бог наставляет Израиль на правильный путь. То есть, жезл может быть Божий. А страх может быть Божий? Нет, по крайней мере, тот страх, о котором здесь говорится, который ужасает. В Библии много раз говорится о страхе Божбем в хорошем смысле, это «йарэ Яхве» – это страх Божий, который заставляет трепетать перед Богом, выражает почтение, любовь к Богу. А здесь о другом страхе идёт речь, «эйма», который ужасает, парализует, этот страх – дьявольский. Опять смешанная картина действия Божьего и действия дьявольского. Ну, и вся дьявольская система, которую мы коротко называем здесь словом Освенцим, построена именно на страхе, держится на страхе узников, и держится точно так же на страхе тех эсэсовцев и прочих, которые узников мучили. Это всё прекрасно описано и проанализировано. Всё то, что держится на страхе, оно дьявольское. А здесь показаны обе компоненты – жезл Божий и страх дьявольский.

³⁵и тогда я буду говорить и не убоюсь Его, ибо я не таков сам в себе.

«Не убоюсь» – здесь «страх» в положительном смысле («йаре») – надо ли его отменять? «Начало премудрости – страх Господень», говорит Книга Притч Соломоновых. Нет, не надо отменять страх Господень. Вообще-то – не надо. Но для Иова – надо. Это необходимое условие, чтобы он вышел за пределы привычного, к новому образу Бога, чего Сам Бог хочет. Для этого он должен этот страх Господень на время забыть. На какое-то время лишь, потому что в конце книги он опять скажет «полагаю руку мою на уста мои», то есть, этот страх Господень к нему вернётся. Но пока, чтобы прорваться, он должен страх Господень на время забыть.

«Ибо я не таков сам в себе» – это, точнее, по-еврейски сказано «не так со мной». Смысл тот, что тем страхом, к которому его привело его страдание, его положение он как бы парализован. Все узники Освенцима говорили, что они парализованы этим страхом (а им говорили: что ж вы не бунтовали?). Вот и Иов, на самом деле, этим страхом от того, что с ним произошло, тоже, в какой-то степени, парализован, и говорит, что он может сказать Богу больше, чем сейчас, но только не так, не в том состоянии, в котором он сейчас, а в том самом диалоге с Богом, к которому он Бога призывает. И мы знаем, что к концу книги этот диалог, наконец-то, состоится.

Запись 17 Глава 10 17-05-17

Сегодня у нас 10-я глава. В прошлой, девятой, главе Иов начинает свой ответ на выступление Вилдада Савхеянина, которое было до этого. Десятая глава – это тоже в каком-то смысле продолжение ответа Вилдаду Савхеянину, но уже речь идёт в каком-то смысле о разговоре напрямую с Богом, тут о Вилдаде уже речь не идёт.

¹Опротивела душе моей жизнь моя; предамся печали моей; буду говорить в горести души моей. ²Скажу Богу: не обвиняй меня; объяви мне, за что Ты со мною борешься? ³Хорошо ли для Тебя, что Ты угнетаешь, что презираешь дело рук Твоих, а на совет нечестивых посылаешь свет? ⁴Разве у Тебя плотские очи, и Ты смотришь, как смотрит человек? ⁵Разве дни Твои, как дни человека, или лета Твои, как дни мужа, ⁶что Ты ищешь порока во мне и допытываешься греха во мне, ⁷хотя знаешь, что я не беззаконник, и что некому избавить меня от руки Твоей? ⁸Твои руки трудились надо мною и образовали всего меня кругом, - и Ты губишь меня? ⁹Вспомни, что Ты, как глину, обделал меня, и в прах обращаешь меня? ¹⁰Не Ты ли вылил меня, как молоко, и, как творог, сгустил меня, ¹¹кожею и плотью одел меня, костями и жилами скрепил меня, ¹²жизнь и милость даровал мне, и попечение Твое хранило дух мой? ¹³Но и то скрывал Ты в сердце Своем, - знаю, что это было у Тебя, -- ¹⁴что если я согрешу, Ты заметишь и не оставишь греха моего без наказания. ¹⁵Если я виновен, горе мне! если и прав, то не осмелюсь поднять головы моей. Я пресыщен унижением; взгляни на бедствие мое: ¹⁶оно увеличивается. Ты гонишься за мною, как лев, и снова нападаешь на меня и чудным являешься во мне. ¹⁷Выводишь новых свидетелей Твоих против меня; усиливаешь гнев Твой на меня; и беды, одни за другими, ополчаются против меня. ¹⁸И зачем Ты вывел меня из чрева? пусть бы я умер, когда еще ничей глаз не видел меня; ¹⁹пусть бы я, как небывший, из чрева перенесен был во гроб! ²⁰Не малы ли дни мои? Оставь, отступи от меня, чтобы я немного ободрился, ²¹прежде нежели отойду, - и уже не возвращусь, - в страну тьмы и сени смертной, ²²в страну мрака, каков есть мрак тени смертной, где нет устройства, где темно, как самая тьма.

Сначала несколько слов об общей конструкции, об общей идее этой главы. В отличие от предыдущей главы, которая, по большей части, говорит о Боге косвенно, в стиле «Он», здесь уже говорится прямо, так сказать, обращаясь к Нему на «Ты». И вот этот переход от слов о Боге к словам, обращённым к Богу, ставит некий вопрос, потому что в предыдущей-то главе Иов сам говорит, что Бог ни на что не ответит. Так зачем Иов тогда к Нему обращается, если он знает, что Бог ни на что не ответит? Наверно, он всё-таки надеется, что ответит. Вот эта парадоксальность, эта противоречивость позиции Иова – она понятна, она вызвана его страданием, так как человек в таком состоянии как он, сухо и логично рассуждать о Боге не может. Но эта парадоксальность в каком-то смысле способствует исполнению Замысла Божьего об Иове, того, для чего Бог согласился на этот жестокий эксперимент, который дьявол ставит над Иовом, потому что эта парадоксальность выбивает Иова за рамки нормального, логичного богословия, а это то, чего Бог от него хочет, и ради чего Бог на этот жестокий эксперимент согласился.

Ещё один момент. Вот он здесь говорит Богу о себе. Но, в отличие от того, что он говорил раньше, в третьей главе, он уже не столько сфокусирован на своём страдании (чего можно было бы от него ожидать), сколько он смотрит на себя как бы несколько со стороны как на дело рук Бога. «Дело рук Твоих» – он говорит о себе, или «Твои руки трудились надо мною и образовали всего меня». Это означает, что горизонт Иова (если можно так выразиться) начинает расширяться от сосредоточенности на самом себе, на своём страдании, которая, конечно, характерна для людей, находящихся в таком положении (мы сами, когда мы чем-то тяжело болеем, конечно, сфокусированы на самих себе). Или вот та ассоциация между Иовом и узниками Освенцима – бывшие узники Освенцима в своих воспоминаниях так и написали, что одна из главных потерь для души человека в такой ситуации, как Освенцим, это то, что человек на самом себе сконцентрирован, а всё остальное становится ему безразлично. Иов отходит от этой ситуации, от фокусировки на самом себе, и уже смотрит на себя немножко со стороны как на дело рук Божьих, и это правильный путь, который ведёт Иова к тому, что Бог в конце этой книги скажет, что «Иов говорил обо Мне (о Боге) более правильно, чем его друзья».

Ещё: во втором стихе сказано, что Бог с Иовом борется. Действительно, вся эта глава рисует такую картину и создаёт такое ощущение, что Бог с Иовом борется. И это ощущение борьбы – правильное: Иов, действительно, как какой-то центр урагана, вокруг которого идёт борьба, это напряжение вокруг него – как электрическое напряжение, но что’ это за борьба, Иов пока не понимает. Ему кажется, что это Бог борется с ним, а на самом деле это Бог с дьяволом борется вокруг Иова и за Иова. Сказано во втором стихе: «Ты со мною борешься», и в русском языке этот предлог «с» можно понять двумя способами. Можно понять так, как понимает Иов, – что Бог борется против него. Но можно предлог «с» понять и как «вместе», «вместе со мною». Бог, на самом деле, вместе с Иовом борется и за спасение Иова, и против дьявола, и это опять вызывает ассоциации с Освенцимом. Потому что этот вопрос и узники Освенцима задавали, и потом уже, когда всё это кончилось, многие люди задавали: где был Бог, когда работали газовые камеры и печи. И сами же узники Освенцима (некоторые, самые мудрые из них) отвечали: «Бог был там, с нами в газовых камерах и печах, Он страдал вместе с нами». Вот так же Он не против Иова борется, а вместе с Иовом борется.

Другой аспект вот такого неправильного восприятия Иовом (пока неправильного) – это то, что он Бога воспринимает, как угнетателя, считает, что Бог его преследует:

³Хорошо ли для Тебя, что Ты угнетаешь»

¹⁶Ты гонишься за мною, как лев, и снова нападаешь на меня и чудным являешься во мне. ¹⁷Выводишь новых свидетелей Твоих против меня; усиливаешь гнев Твой на меня; и беды, одни за другими, ополчаются против меня.

²⁰ Оставь, отступи от меня…

Эта просьба «Отступи от меня!», конечно, задевает какие-то струны нашей души. В принципе, он прав: он преследуем, он угнетаем, к нему кто-то приступил, и вот Иов ждёт, что этот кто-то от него отступит. Но только Иов считает, что этот «кто-то» – Бог, потому что у Иова нет понятия о дьяволе, нет чёткого понимания, что не только действует Бог, но и действует дьявол в этой ситуации – может быть, правильнее сказать «пока нет», потому что к концу книги оно появится. И поэтому дьявольские черты, в этой ситуации совершенно явные (и угнетение, и преследование, и наваливание, так сказать, на Иова), Иову кажутся чертами Бога. И это характерно не только для Иова в этой ситуации, это, к сожалению, такая типичная ситуация: дьявол маскируется под Бога (говоря современным языком, «косит под Бога»), так что, действительно, можно часто принять действия дьявола за действия Бога. Массу примеров каждый день нам даёт окружающий нас мир, в котором дьявол действует ого-го как, и при этом зло выдаёт себя за добро, это главный его способ действия, потому что, если бы люди чётко понимали, что это действует зло, тогда бы зло не достигло своей цели. В том-то и дело, что оно выдаёт себя за добро. Мы встречали уже в предыдущей 9-й главе намёк на то, что Иов начинает подозревать, что за этой всей ситуацией что-то ещё кроется, какая-то тайна, причём тайна тёмная, какая-то тьма за этим. Ведь Бог – это чистый свет, а вот он начинает ощущать, что нет, тут за этим какая-то тьма тоже есть. Замечательная книга Карла Густава Юнга «Ответ Иову» очень чётко формулирует, что в книге Иова фигурирует не только Бог, но почти так же сильно, как и Сам Бог, фигурирует тень Бога. Юнг – основатель аналитической психологии, и для психологии Иова характерно то же, что, по Юнгу, характерно для всех людей: что у нас, наряду со светлой стороной нашей души, есть как бы её тень, тёмная сторона нашей души, которая иногда вырывается, и начинает действовать, как бы берёт руль в свои руки. Иов, возможно, проектирует эту свою собственную тень на Бога (проекция – тоже термин психологии Юнга). Только Юнг совершает одну ошибку, принципиально важную: ему кажется, что эта тень (которая, несомненно, в книге Иова есть) – это тень Самого Бога, то есть, что дьявол, который там действует, – это, собственно, теневая часть Самого Бога. Конечно, в этом Юнг ошибается (это возможно, тоже проекция, уже с его собственной стороны). С точки зрения христианской религии, это категорически не так. Дьявол – не часть Бога ни в каком смысле, а полная противоположность Бога. Да, в каком-то смысле можно сказать, что он под Бога мимикрирует, как зеркальное отражение. Но зеркальное отражение – это же всё наоборот, где левое – там правое, а где правое – там левое. В этом, обратном, смысле можно, действительно, сказать, что дьявол – тень Бога, или похож на Бога.

Ещё к этой же теме о перепутывании Бога и дьявола. Иов говорит в 17-м стихе: «выводишь новых свидетелей Твоих против меня». Кто эти свидетели? Я думаю, что, кроме друзей, там просто некому быть. То есть, получается, что Иов воспринимает своих друзей, как свидетелей Бога, которые свидетельствуют против Иова. Это он правильно ощущает, что его друзья, вместо того, чтобы за него выступать, выступают против него. Но почему же они свидетели Бога? Почему он так считает? Я говорил, что в выступлениях друзей всё время проскальзывают некие дьявольские нотки. И такое ощущение, что они, может быть, невольно, в смягчённой форме, но всё-таки свидетели не Бога, а свидетели дьявола против Иова, потому что Бог – за Иова, а против него – дьявол.

Ещё один важный момент. Мы об этом говорили, и эта важная мысль пройдёт через всю книгу Иова – что это, собственно, не столько отдельный человек, который пострадал, говорит устами Иова, а это устами Иова говорит архетип человека, человек как таковой, человек как создание Божие, можно сказать – «адам» (и в этом замысел всей книги). Апостол Павел использует образ Адама, как некоего архетипа всего человечества, когда говорит о Христе, что с первым Адамом вошло зло в мир, а с новым Адамом, со Христом, придёт спасение миру. То есть, Павел использует образ Адама, как некий символ человечества вообще. И так же, как Адам, от имени всего человечества выступает в этой книге Иов. Например, с 8-го стиха:

⁸Твои руки трудились надо мною и образовали всего меня кругом, - и Ты губишь меня? ⁹Вспомни, что Ты, как глину, обделал меня, и в прах обращаешь меня? ¹⁰Не Ты ли вылил меня, как молоко, и, как творог, сгустил меня, ¹¹кожею и плотью одел меня, костями и жилами скрепил меня.

Весь этот рассказ, слова про глину, про прах, и что Бог кожей и плотью одел, – это же рассказ о сотворении мира, о сотворении Адама, который нас отсылает к первой главе Библии, к сотворению человека. И поэтому возникает чёткое ощущение, что всё происходящее с Иовом – это не просто один такой случай в жизни (очень важный, конечно, случай в человеческой истории), а это случай именно архетипический, отсылающий к проблеме, которая возникла с самого начала сотворения человека. Вы помните – змей в Раю, грехопадение человека, и вот, в итоге, возникла та ситуация, с которой книга Иова разбирается – о человечестве, находящемся (если можно так выразиться) между Богом и дьяволом, о человечестве как предмете борьбы Бога и дьявола – соответственно, за человека и против человека.

Глава кончается словами о смерти, о стране тьмы и сени смертной, о стране мрака, и так далее. Но интонация здесь не та, с которой начинался разговор Иова о смерти. Он начинался в третьей главе с таких слов:

¹²Зачем приняли меня колени? зачем было мне сосать сосцы? ¹³Теперь бы лежал я и почивал; спал бы, и мне было бы покойно».

¹⁷Там беззаконные перестают наводить страх, и там отдыхают истощившиеся в силах»

²¹которые ждут смерти, и нет ее, которые вырыли бы ее охотнее, нежели клад, ²²обрадовались бы до восторга, восхитились бы, что нашли гроб.

Вот это восприятие смерти, как какого-то долгожданного облегчения, идёт даже не от книги Иова. Есть в шумерских, в египетских текстах буквально вот эти слова о смерти. А тут, в 10-й главе, Иов уже сдвинулся, он уже прошёл некий отрезок своего пути, и он уже не воспринимает смерть, как нечто желанное, как отдых, как спасение, а воспринимает её, как несчастье – да, конечно, как несчастье неизбежное, потому что у него нет ещё идеи о возможном воскресении из этой страны смертной. Появится дальше идея о воскресении, но пока её нет. Он воспринимает смерть, как неизбежное зло, как неизбежное несчастье, хотя он не дошёл ещё до того взгляда на смерть, который есть у апостола Павла в его первом Послании к Коринфянам, где он говорит, что смерть – это самый главный и последний враг. Вот эти слова:

^26.Последний же враг истребится – смерть. (26-й стих 15 главы первого Послания Коринфянам).

Вот до этого, конечно, Иов ещё не дошёл. «Последний враг – смерть», потому что для Павла смерть и дьявол примерно уравнены. И действительно, современное богословие так и говорит о дьяволе: отец смерти и отец лжи. Конечно, поскольку у Иова чёткого образа дьявола ещё нет, он не может воспринять смерть, как врага, которого можно и победить с Божьей помощью. Он так на это пока ещё не смотрит. Пока.

Теперь давайте разберём главу по отдельным стихам – тут, как всегда, много важных деталей в конкретных словах.

¹Опротивела душе моей жизнь моя; предамся печали моей; буду говорить в горести души моей.

Более точный перевод – «устала душа моя от жизни». Люди не очень молодые, мы, может быть, и сами это в своей жизни чувствовали или, по крайней мере, от других людей об этой усталости от жизни знаем, но, с точки зрения религиозной, с точки зрения Бога, усталость от жизни – это некий барьер на пути к Богу. И чтобы этот барьер перейти, надо сделать то, что замечательно формулируется в Евангелии словами Христа: «употребляющий усилие получает Царство Небесное». Дорога в Царство Небесное включает и этот барьер, и надо собраться с силами, найти в себе силы этот барьер перепрыгнуть, несмотря на усталость, не только возрастную, не только физическую, а и духовную усталость.

Ещё одно выражение «предамся печали моей», на самом деле, с еврейского буквально так переводится: «выпущу на себя свою жалобу». Как это понимать? Я думаю, смысл в том, что эти жалобы Иова, его ламентации, крики к Богу – не только Богу адресованы, чтобы Он что-то изменил, а они ещё что-то изменяют и в самом Иове, когда он говорит Богу. Он сам изменяет себя тем, что он выпускает из себя то, что его друзья, например, не осмеливаются выпускать из себя к Богу (хотя, может быть, у них тоже такие мысли есть), а вот Иов выпускает и осмеливается, поэтому он сам себя уже этим фактом изменяет.

²Скажу Богу: не обвиняй меня; объяви мне, за что Ты со мною борешься?

«Обвиняй» – это еврейское слово «тарашани», оно более сложное, чем русское слово «обвиняй. Оно означает примерно следующее: «делать грешным». А почему вообще возникает такая мысль, что Бог может кого-то сделать грешным? Разве человек не сам себя своими поступками делает грешным или праведным? А это – та мысль, которая уже встречалась раньше, очень важная мысль, нетривиальная: что понятие греха, понятие вины – это не что-то постоянное, прибитое гвоздями (вот этот поступок – всегда правильный, а этот – всегда грешный), что критерии греха, на самом деле, в руках у Бога, и они гибкие, они могут меняться, и то, что в одной исторической ситуации для одних людей является грехом, в другой исторической ситуации для других людей, с точки зрения Самого Бога, грехом не является, хотя, может быть, люди даже сами этого не понимают и по-прежнему воспринимают это как грех, а что-то, что является грехом, наоборот, воспринимают, как совершенно допустимое поведение.

Яркий пример – заповедь «не убий». Она на протяжении многих веков, во многих культурах, не воспринималась: считалось, что убийство, в принципе, это дело нормальное и допустимое, оно не является абсолютным грехом. Грехом являются определённые виды убийства –убивать своих, и так далее, а в целом, как таковое – нет. И буквально в последние десятилетия, на наших глазах, это стало меняться, и отмена смертной казни – проявление ощущения, что насильственная смерть из любых соображений является грехом перед Богом. Так это понятие греха изменяется.

Ещё один момент во 2-м стихе: «объяви мне, за что Ты со мною борешься?». Еврейское слово «объяви» имеет корень «йада», «знать» – то есть, «дай мне знать», за что Ты со мною борешься». А как это узнать? Как вместить эту ситуацию, чрезвычайно объёмную и уже в первой главе совершенно нетривиальную – этот спор Бога с дьяволом на небесах – а уж тем более в последних главах, когда Бог является и показывает какую-то ситуацию, по своему масштабу выходящую за пределы человеческого разумения – ну как это всё знать? В том-то и дело, что Иов говорит «объяви, дай мне знать» – а словами это знание о Боге передать нельзя. Бог не может это рассказать. Поэтому в конце этой книги Бог не рассказывает, а делает с Иовом что-то непонятное, являя Себя ему, и вот Иов это знание получает, но каким-то странным, несловесным способом.

Ещё во 2-м стихе: «за что Ты со мною борешься?». Это «за что» можно понять, как «для чего?». Уже несколько раз встречались такие же вопросы Иова к Богу: пусть это несчастье со мной произошло, но для чего оно? При этом «за что?» понимается, как продолжение поиска смысла происходящего. Но ведь можно понять этот вопрос и иначе. Представьте, что Иов задаёт этот вопрос Богу, а Бог ему на это отвечает: «Я борюсь за тебя». А Иов Его спрашивает: «А с кем ты за меня борешься?». И мало того, что Бог, конечно, может ему ответить, что с дьяволом, есть и второй слой, значительно более важный: «Я с тобой, Иов, борюсь -- за Тебя». И нам, может быть, по опыту нашей собственной жизни знакомо это ощущение, когда с нами самими Бог борется за нас же – или (выражаясь несколько упрощённо) с какими-то нашими чертами, свойствами Бог борется за нас же самих, чтобы нас возвысить, очистить, и так далее. Ну а Иов разве с Богом не борется? И Иов борется с Богом – это очевидная вещь в книге. И за что он борется с Богом? Вот точно так же, как Бог борется с Иовом за Иова, так Иов борется с Богом за Бога. Ну, конечно, мы понимаем, что Бог есть Бог. И что Иов не должен и не может как-то изменить Бога. Он, по существу, борется не с Самим Богом, он борется с Богом в его представлении – с образом Бога, который есть в душе у самого Иова – но, тем не менее, это действительно, борьба – пусть с этим образом, но это борьба с Богом за Бога, с этим образом Бога за лучший, более точный образ Бога. Между прочим, в книге Юнга «Ответ Иову» есть эта мысль.

³Хорошо ли для Тебя, что Ты угнетаешь, что презираешь дело рук Твоих, а на совет нечестивых посылаешь свет?

Какие нахальные слова Иова: «хорошо ли для Тебя?». Это кто он такой, чтобы судить, что хорошо для Бога, а что для Бога плохо? Но на самом деле, слова совершенно глубокие и правильные. Это ведь слова даже не Иова, а составителя книги. Составитель прекрасно понимает то, чего многие люди до сих пор до конца не понимают: что в этой ситуации Иова, в этом жестоком эксперименте над Иовом, на который Бог дал вынужденное согласие, Бог страдает оттого, что Иов мучается. Для Бога всё, что происходит, совсем не хорошо, это для Бога мучение и крест – так же как с теми, кто в Освенциме. В книге Иова нам более или менее понятен ответ на вопрос, почему Бог это всё допустил. Мы в конце, когда будем подводить итог книги Иова, будем говорить об этом детально. С Освенцимом гораздо труднее, но, вероятно, есть какой-то способ как бы перенести, отобразить то решение вопроса, почему Бог терпит зло, которое дано в книге Иова, на ситуацию Освенцима. Но это трудно, и нельзя сказать, что этот вопрос как-то окончательно решён.

⁴Разве у Тебя плотские очи, и Ты смотришь, как смотрит человек? ⁵Разве дни Твои, как дни человека, или лета Твои, как дни мужа?

Ответ на этот вопрос – «да, конечно, ты, Иов, прав, очи Бога не как у человека, и дни Бога – в вечности, а не в таком времени, как мы», и этот ответ Бог Иову покажет. Ответ – причина всего того, что происходит с Иовом и почему Бог это всё терпит: потому что это есть некое лекарство (если можно так выразиться) для всей истории человечества. Вопрос Иова стоял с начала истории человечества, и до самого конца этой истории стоять будет, и вот сейчас на Иове идёт как бы разбирательство по поводу этого вопроса о человеке, о его роли в Замысле Божием, о том, чего человек стоит, а чего человек не стоит. И в конце книги ту вселенскую перспективу, в которой Бог смотрит на происходящее с Иовом, Бог Иову покажет. И когда Он Иову это покажет, когда Иов сумеет, если можно так выразиться, через глаза Бога взглянуть на себя вот в этой вселенской перспективе, его страдания никуда не исчезнут, но он окажется излеченным, он положит руку на уста свои, и, в сущности, этим жестом покажет: «я получил ответ».

⁶что Ты ищешь порока во мне и допытываешься греха во мне

Бог не ищет порока, а ищет оправдания человеку. А ищет порока в человеке, по самой же книге Иова, и допытывается греха в человеке – дьявол. То-есть, тут опять Иов принимает действие дьявола за действие Бога.

⁷хотя знаешь, что я не беззаконник, и что некому избавить меня от руки Твоей?

Этого «хотя» в еврейском тексте нет. Это просто констатация факта: «Ты знаешь, Господи, что я не беззаконник, и что некому избавить меня от руки Твоей». Эти слова парадоксальны: как же Бог может держать Свою руку, тяготеющую на Иове, хотя Он знает, что Иов не беззаконник? Ответ на этот вопрос – в том же: знает, что Иов не беззаконник, Бог – а держит тяжёлую руку на нём не Бог, а дьявол.

И дальше об этой руке:

⁸Твои руки трудились надо мною и образовали всего меня кругом, - и Ты губишь меня.

Эти руки – это руки Божьи, созидающие, а те руки, которые были в седьмом стихе, это руки дьявольские, тяготеющие, уничтожающие. Это принципиальная разница между Богом и дьяволом: дьявол только разрушает, а созидает только Бог. Это главное видимое отличие Бога от сатаны в их действиях.

Дальше слова «образовали всего меня». «Всего» – это «йахад», оно означает «единый, цельный». Слова «Твои руки трудились надо мною» правильнее, может быть, перевести, как в девятом стихе: «Ты обделал меня», то есть, как скульптор вытачивает какую-то фигуру. Что Скульптор-Бог вытачивает Своими руками так, что оно вот такое единое? Что в человеке более всего можно назвать «единым»? Личность человека. В обычном человеке много разного может быть, но личность в нём одна. Вот эту личность человека Иов воспринимает, как произведение искусства, выточенное Богом, – не тело даже, и не столько тело (хотя дальше говорится о теле), а душу, психику человека.

⁹Вспомни, что Ты, как глину, обделал меня, и в прах обращаешь меня?

Глина, прах в руках Бога нам напоминает об образе, который встречается у пророка Иеремии, – о человечестве как глине, из которой Бог, как горшечник, делает горшки, и, между прочим, у Иеремии подчёркнуто, что, если из этой глины что-то не то вылепилось, Бог может её опять размешать, и вылепить из неё что-то другое. Эту мысль потом повторит апостол Павел в Послании к Римлянам, говоря о том, что из той же самой глины Бог может одно вылепить, а может и другое вылепить. То есть, сравнение с глиной – это знак того, что Божий Замысел не фиксирован как уже обожжённый горшок, который можно только разбить (это, кстати, у Иеремии тоже есть), а Замысел Божий адаптивен, гибок, может меняться, как-то реагирует на то, как люди себя ведут. И в данном случае – вот Иов жалуется, что Бог молчит и не отвечает ему, а почему Бог молчит? Потому что Бог ждёт, что ответит сам Иов, потому что в этой ситуации то, как будет дальше развиваться Замысел Божий, зависит от того, окажется ли Иов на высоте этой ситуации или не окажется, а будет примерно так говорить и действовать, как его друзья.

¹⁰Не Ты ли вылил меня, как молоко, и, как творог, сгустил меня, ¹¹кожею и плотью одел меня, костями и жилами скрепил меня.

Эти слова напоминают знаменитую картину из книги пророка Иезекииля, когда сухие кости, вроде бы уже ни на что не годные, вдруг вместе соединяются, облагаются кожей, плотью, жилами (прямо как здесь сказано), и из них возникает опять нечто живое. Что у Иезекииля, что здесь – это картина того, как рождается живое из чего-то бесформенного, что уже никуда не годится, из чего-то, что напоминает слова первого абзаца Библии «тоху ва воху» – «Земля была безвидна и пуста». «Тоху ва воху» – это что-то такое неконкретное, неструктурированное, бесформенное, хаотическое. И из этого Бог сотворил мир. И вот здесь – то же самое: как из хаоса и бесформенности происходит сотворение человека, и это опять нам напоминает, что в книге Иова речь идёт не просто о какой-то конкретной ситуации с конкретным человеком, а речь идёт о чём-то архетипическом, о чём-то, что говорит о сотворении мира вообще, о том, что это за мир, который Бог сотворил. Потому что слова дьявола о человеке означают ведь не просто, что плох человек – с точки зрения дьявола, плох вообще весь этот сотворённый материальный мир, и его творить не надо было. Хотя, как считает современное богословие, частью этого сотворённого мира, хотя и не материальной, а духовной, является и сам дьявол. Но я вполне себе представляю, что в своей неукротимой тяге к уничтожению дьявол мог бы сказать Богу: «Ты этот мир весь уничтожь, а поскольку я часть этого мира – ладно, уничтожь и меня тоже!». Это такая логика – как Бог говорит человеку: «Я твоему соседу сделаю вдвое больше, чем тебе», а человек отвечает: «Господи, вырви мне один глаз, а соседу – два». Это дьявольская логика, и дьявол мог бы и так ответить на вопрос об Иове: «уничтожь пусть даже меня, но уничтожь всё это Твоё творение».

¹²жизнь и милость даровал мне, и попечение Твое хранило дух мой.

Милость – это еврейское слово «хесед», оно означает и «любовь» тоже. Вместо того, чтобы Бога обвинять в чём-то (с чего начиналась эта глава), Иов вдруг переходит, в сущности, к длинной хвале Богу (с 8-го до 12-го стиха). Такое ощущение, что Иов, начав хвалу Богу, уже не может остановиться, хотя, в общем, это неуместно – ему уместнее здесь на Бога жаловаться, чем хвалить Бога, но Иов не может уже остановиться, потому что он Бога любит, потому что этот «хесед» – это не только любовь Бога к Иову и к людям вообще, это и любовь Иова к Богу.

¹³Но и то скрывал Ты в сердце Своем, - знаю, что это было у Тебя.

Это в еврейском тексте отдельная фраза, смысл её в том, что Бог – это Тайна. Главное в Боге скрыто от человека, от человеческого понимания. Или можно сказать так: Бог сложнее любых образов, которые мы можем придумать о Боге, и в конце книги, в явлении Бога Иову, явлено именно это невообразимое величие в сложности Бога. Это, между прочим, одна из правильных мыслей, которые выдвигает Карл Густав Юнг в своём «Ответе Иову»: что в Боге, действительно, есть неустранимая, неисследимая тайна. И в тех ситуациях, когда мы с горечью и изумлением спрашиваем себя, где же был Бог, и почему Он это допустил – ответ на этот вопрос кроется в скрытой от нас внутренней Тайне Бога. Мы не получаем ответа не потому, может быть, что Господь его от нас специально скрывает, а потому, что мы не знаем и не понимаем Божьего языка.

¹⁴что если я согрешу, Ты заметишь и не оставишь греха моего без наказания. ¹⁵Если я виновен, горе мне! если и прав, то не осмелюсь поднять головы моей. Я пресыщен унижением; взгляни на бедствие мое.

Иов допускает, что он может быть виновен, может быть грешным – но допускает теоретически, со словом «если». Он за собой, на самом деле, этого греха не знает конкретно, и поэтому он Богу говорит примерно так: «ну да, Господи, как любой человек, наверно, я могу быть грешным в чём-то, и, может быть, заслуживаю таких страшных наказаний, какие я перенёс, но в чём грешен? – тогда Ты покажи мне, и объясни мне, в чём, и за что, за какие такие мои грехи?». Но мы знаем, что это теоретическое допущение неверно. Не за грехи, не за что-то, а для чего-то – для того, чтобы исполнить великий Замысел Божий, на острие которого находится Иов.

Ещё в 15-м стихе такое странное ощущение, как будто не имеет значения, виновен он или не виновен, а он же призывает к суду! Что же это за суд такой, на котором неважно, виновен подсудимый или не виновен? Но это же слова автора книги – так он и задумал всю эту ситуацию, чтобы в ней было неважно, есть ли грехи за Иовом, или нет, виновен он в чём-то или невиновен, потому что то, что происходит здесь, – это судебное разбирательство между Богом и дьяволом на предмете Иова – судебное разбирательство о том, каков человек, и то, виновен ли тут в чём-то этот конкретный Иов или не виновен – это как бы второстепенное обстоятельство. Ну, пусть даже виновен – и что? Бог может сказать, что я и этих грешных людей и люблю, и спасу, и Свой великий Замысел о них совершу. А дьявол на это мог бы возразить: «ну, пусть Твой Иов даже не виновен ни в чём – ну и что? Всё равно, сейчас вот я посажу его на мусорную кучу, и он от Тебя отречётся». То есть, не о вине тут разбирательство идёт, а о чём-то бо’льшем – о том, что такое человек.

Шестнадцатый стих, про бедствие:

¹⁶оно увеличивается. Ты гонишься за мною, как лев, и снова нападаешь на меня и чудным являешься во мне.

Может быть, это вызывает у нас ассоциацию со львом, который у Клайва Стейплза Льюиса в «Хрониках Нарнии». Этот Аслан – символ Христа, но в Библии-то лев гораздо чаще встречается, как символ каких-то тёмных и злых сил. Вспомните слова о том, что дьявол – это лев рыкающий, который ходит, ища, кого поглотить. То есть, эти слова обо льве здесь, как и многое из того, что говорит Иов, более применимы к дьяволу, чем к Богу.

Не очень понятная фраза «Ты … снова нападаешь на меня и чудным являешься во мне» в еврейском тексте ещё непонятней и звучит примерно так: «обращаясь на меня, Ты становишься чудным». Я не могу это однозначно расшифровать, но воспринимаю, как ещё один намёк, что то, что происходит с Иовом, – это, на самом деле, тайна, то есть, это не просто несчастье непонятно за что, но в этом какая-то тайна Божья совершается, и Иов это чувствует. А мы-то эту книгу читали с самого начала, и мы знаем, что совершается тайна Божия, Замысел нового великого шага на пути человечества ко спасению, ко Христу.

¹⁷Выводишь новых свидетелей Твоих против меня; усиливаешь гнев Твой на меня; и беды, одни за другими, ополчаются против меня.

«Беды одни за другими, ополчаются против меня» – это не очень чётко понятный еврейский текст, примерно такой: «изменения Твои, Господи, – это больно мне». Это напоминает нам слова из 76-го Псалма, где сказано примерно так же: «И сказал я: вот моё горе – изменение десницы Всевышнего». Десница – то’, что Он делает Своей правой рукой, исполнение Замысла Божьего. Иов воспринимает то, что произошло с ним, как горестное, несчастное, ничего хорошего не сулящее изменение Замысла Божия. И он прав в том, что новое в Замысле Божьем действительно является через Иова. Но только оно является не к несчастью, не к горю, а к радости и ко спасению – если сам Иов сделает этот шаг, сделает это усилие, окажется на высоте той ситуации, в которую он поставлен.

Восемнадцатый стих – начинаются разговоры о смерти:

¹⁸И зачем Ты вывел меня из чрева? пусть бы я умер, когда еще ничей глаз не видел меня; ¹⁹пусть бы я, как небывший, из чрева перенесен был во гроб!

Слово «зачем?» мне кажется здесь ключевым. То есть, Иов говорит Ему так (я это переведу так, как понимаю): «Если Ты, Господи, не отвечаешь мне на мой ключевой вопрос, зачем это всё со мной произошло, то тогда зачем я вообще? Зачем я существую? Если ответа на это «зачем?» нет, то и ответа на вопрос «зачем я существую?» тоже нет, и я мог бы и не существовать». Когда у человека нет смысла жизни, и даже можно сказать точнее – когда сам человек не ощущает свою жизнь как осмысленную, не чувствует этот смысл жизни (его нельзя знать разумом), то и для него самого, и объективно – он мог бы и не существовать. Жизнь без смысла, она от смерти, на самом деле, ничем не отличается.

²⁰Не малы ли дни мои? Оставь, отступи от меня, чтобы я немного ободрился, ²¹прежде нежели отойду, - и уже не возвращусь, - в страну тьмы и сени смертной».

По-еврейски есть принципиальное отличие: пауза стоит не там, где поставлено тире в 21-м стихе (между словами «возвращусь» и «в страну тьмы и сени смертной»), а после слова «в страну». То есть, «я уже не возвращусь в страну» – какую страну? В этот мир, обычный мир, в котором мы с вами живём («эрец»). А попаду я куда? В другую страну, «в страну тьмы и сени смертной». И в этих словах есть, конечно же, некая тоска о воскресении. Тоска о том, что из этой страны тени и сени смертной нет возврата в ту страну, обычную нормальную землю, эрец, на которой все живут. Тема воскресения вот такими намёками несколько раз будет проходить, как стежками, через всю книгу Иова.

Двадцать второй стих – об этой стране

²²мрака, каков есть мрак тени смертной, где нет устройства, где темно, как самая тьма.

Здесь перевод просто неправильный: не «темно, как самая тьма», а «где свет, как самая тьма» – так сказано по-еврейски. Это, конечно, один из парадоксов, которыми изобилует книга Иова, но этот парадокс напоминает нам слова Христа в Евангелии от Матфея, где Он говорит в 6-й главе, в Нагорной проповеди, что, если свет, который в вас, – тьма, то какова же тьма? Он говорит о людях, о свете, который мы считаем светом своей души, самым важным, какой-то духовной основой своей души, а это может быть тьма. Христос говорит о душе отдельного человека, а в книге Иова мы видим, что это же самое мы можем сказать об устройстве всей вселенной: что во всей вселенной есть некая тёмная область, где то, что в ней как бы играет роль света, на самом деле – тьма. Можно сказать (конечно, немножко выходя за пределы книги Иова), что эта страна, это не просто тот Шеол, в который попадают мертвые (по Ветхому Завету), а эта страна – владения дьявола, где тьма играет роль света. И эта картина уже больше похожа не на ветхозаветный Шеол, а на то, как в новозаветное, христианское время понимается ад: как то место, в котором владычествует дьявол.

Запись 18 Глава 11 24-05-17

Мы продолжаем читать книгу Иова, сегодня у нас одиннадцатая глава. В этой главе выступает третий из друзей Иова, Софар Наамитянин, и этим кончается, если можно так выразиться, первый раунд схватки Иова со своими друзьями (а этих раундов будет три, даже три с половиной). Мы, конечно, можем себя спросить, и этот вопрос неизбежно возникает, почему бо’льшая часть книги Иова посвящена дискуссии Иова с его друзьями. Понятно, что они представляют какую-то другую точку зрения, не ту, что у Иова, и, наверное, надо было дать этой точке зрения высказаться, но почему надо было дать её высказывать аж трём человекам и почему надо было три раза повторять высказывания каждого из них? На самом деле, замысел этой гениальной книги с этими повторами и связан. Эти долгие разговоры, долгие дискуссии имеют огромное значение для читателей этой книги – как тогда, когда она была написана, так и по сей день. Потому что эти друзья по-своему логичны, по-своему даже правы, они как бы показывают многочисленные образы Бога, которые возникают в мозгах у всех нас, людей. Эти образы, как в калейдоскопе, могут меняться, переливаться и так далее, но какое отношение эти образы имеют к Богу истинному, к Богу живому? И мы, как и друзья Иова, просто по человеческой нашей натуре склонны принимать эти, нами же самими нарисованные, образы Бога за Бога истинного. Не скажу, что эти образы – карикатура, нет, они рисуются с любовью, ну, пусть это дружеский шарж, но это далеко от истинного Бога. Человеческой природе свойственно принимать эти образы за Бога истинного, причём мы же это делаем не потому, что что-то худое имеем ввиду. Нет, так же и друзья Иова ничего худого не имеют ввиду – наоборот, они совершенно искренне хотят Иова поправить, наставить его на путь истинный, потому что считают, что он ошибается, он сбился куда-то с торной дороги, с шоссе, которое, как им представляется, ведёт к Богу. А книга Иова нас учит, что к Богу ведёт не шоссе, а такая горная тропка, весьма тернистая, усыпанная острыми камнями, по которой трудно подниматься – это уже Новый Завет, это уже слова Иисуса Христа.

И вот бо’льшую часть нашей жизни мы думаем и говорим о Боге не как Иов, а как его друзья, то есть, как сказано в конце этой книги, по большому счёту, неправильно. Ведь позиция друзей Иова – это как бы естественная человеческая позиция. Пока человека из неё Господь пинком не выбьет, как это происходит в книге Иова, мысли человека о Боге естественным образом всегда скатываются в самое нижнее положение, как вода, которая всегда скатывается в самое нижнее положение. Но мы же, конечно, не хотим попасть в ситуацию Иова – потерять всё (собственность, здоровье, детей) и сидеть на мусорной куче, чтобы лучше узнать Бога. Те, кто готовы на это пойти, чтобы лучше узнать Бога, это уже не мы, это святые. А я говорю о простых людях, как мы с вами. И для нас возникает сложная задача: не будучи в ситуации Иова, а будучи в ситуации его друзей, тем не менее, попробовать хоть в какой-то мере перенять отношение к Богу, которое есть именно у Иова.

Причём, мы всё-таки люди Нового Завета, которые знают Иисуса Христа, и мы, конечно, склонны к тому, чтобы многое из того, что говорят друзья Иова, относить к типичной ограниченности Ветхого Завета во взгляде на Бога. Например, в таком взгляде на Бога, где всё устроено Богом правильно, всем сестрам по серьгам, хорошим людям – хорошее, плохим людям – плохое (ну конечно, Бог же не может ничего неправильного устроить!). Но в этой системе где место жертве? Где место тому, что сказал Христос: что Он пришёл не ради праведников, а ради грешников, и жизнь свою отдал ради них на кресте? В этой системе даже и места для этого вроде бы нет. Так что мы правильно говорим, что в этих словах друзей Иова типичная ветхозаветная ограниченность, но даже когда мы принимаем то новозаветное знание о Боге, которое принёс Иисус Христос, это всё равно не исключает того, что многие из ошибок друзей Иова мы повторяем в новозаветном контексте, потому что человеческая природа к этому нас как бы подталкивает. Мы об этом говорили, когда читали предыдущие речи двух других друзей Иова, и сейчас будем говорить об этом же, когда будем читать третью речь Софара Наамитянина.

¹И отвечал Софар Наамитянин и сказал: ²разве на множество слов нельзя дать ответа, и разве человек многоречивый прав? ³Пустословие твое заставит ли молчать мужей, чтобы ты глумился, и некому было постыдить тебя? ⁴Ты сказал: суждение мое верно, и чист я в очах Твоих. ⁵Но если бы Бог возглаголал и отверз уста Свои к тебе ⁶и открыл тебе тайны премудрости, что тебе вдвое больше следовало бы понести! Итак знай, что Бог для тебя некоторые из беззаконий твоих предал забвению. ⁷Можешь ли ты исследованием найти Бога? Можешь ли совершенно постигнуть Вседержителя? ⁸Он превыше небес, - что можешь сделать? глубже преисподней, - что можешь узнать? ⁹Длиннее земли мера Его и шире моря. ¹⁰Если Он пройдет и заключит кого в оковы и представит на суд, то кто отклонит Его? ¹¹Ибо Он знает людей лживых и видит беззаконие, и оставит ли его без внимания? ¹²Но пустой человек мудрствует, хотя человек рождается подобно дикому осленку. ¹³Если ты управишь сердце твое и прострешь к Нему руки твои, ¹⁴и если есть порок в руке твоей, а ты удалишь его и не дашь беззаконию обитать в шатрах твоих, ¹⁵то поднимешь незапятнанное лице твое и будешь тверд и не будешь бояться. ¹⁶Тогда забудешь горе: как о воде протекшей, будешь вспоминать о нем. ¹⁷И яснее полдня пойдет жизнь твоя; просветлеешь, как утро. ¹⁸И будешь спокоен, ибо есть надежда; ты огражден, и можешь спать безопасно. ¹⁹Будешь лежать, и не будет устрашающего, и многие будут заискивать у тебя. ²⁰глаза беззаконных истают, и убежище пропадет у них, и надежда их исчезнет.

Что, если дать этот текст верующему человеку, христианину, который – так случилось – ни разу в жизни не читал книгу Иова (а есть сколько угодно людей, которые в церковь ходят постоянно, а вот многое в Библии не читали)? Он скажет: «всё правильно, всё хорошо, всё очень добротно тут изложено», и ведь действительно же так – много правды в том, что говорит этот Софар Наамитянин. В том-то и трудность общения с Богом, что очень легко принять эту полу-правду, которую Софар здесь говорит, за полную правду. Да, правды здесь много, но не вся. А вся правда – она в себя включает и Иова, и Христа на кресте. Этого здесь, конечно, нет.

Несколько слов об этой главе в целом, об её конструкции. Речи друзей как бы развиваются, от речи Елифаза к этой речи Софара. Елифаз начинает с интонации, скорее, сочувствия к Иову. Вот как сказано, например, в четвёртой главе, где Елифаз начинает свою речь (2-й стих): «если попытаемся мы сказать к тебе слово, – не тяжело ли будет тебе? Впрочем, кто может возбранить слову!». Видно, что он Иову сочувствует, и видно дальше в этой главе, что Елифаз понимает, о чём тут надо говорить: вот, друг, всё потерявший, на мусорной куче сидит – об этом и надо говорить, не о каких-то абстракциях, богословских теориях, а вот об этом страдании конкретного человека, и Елифаз, в общем-то, так и говорит.

Когда мы переходим к речи Вилдада, то Вилдад как бы немножко теряет из виду этот образ живого, конкретного человека, его друга, этот образ как бы размывается в его голове, и он уже начинает говорить вообще о человечестве, о том, как устроена жизнь, и какое место занимает человек в Замысле Божием, а Иов при этом – просто частный случай. Вот как он говорит в восьмой главе, в 8-м стихе: «… спроси у прежних родов и вникни в наблюдения отцов их». И что’ Иов может извлечь из прежних родов и их наблюдений, чтобы хотя бы как-то утишить его горящую муку и утолить горящую жажду смысла, которого он не видит? Вилдад уже отходит от просто человечного подхода к ситуации Иова. А Софар вообще это отчаянное положение Иова из своего рассмотрения как бы убрал. Он говорит только о словах Иова – правильно Иов говорит о Боге или неправильно, и с ним спорит: «вот тут ты, Иов, неправ», затевает богословский диспут с Иовом. А разве это такая ситуация, где надо затевать богословский диспут? Вот и получается, что от начальной правильной позиции – пришли к Иову посидеть, посочувствовать – друзья с каждой речью отходят всё дальше и дальше.

В чём Софар продолжает ту же самую линию рассуждений, тот же взгляд на мир, который был в речах Елифаза и Вилдада, хотя каждый из них, конечно, в своём духе, в своём стиле говорит? Мы говорили, что, скажем, у Елифаза более мягкий подход, у Вилдада более жёсткий, резкий, критичный подход, но на самом деле они все ведут одну линию, поют, так сказать, одну мелодию. И вот в чём Софар здесь продолжает эту линию.

¹³Если ты управишь сердце твое и прострешь к Нему(Богу) руки твои, ¹⁴и если есть порок в руке твоей, а ты удалишь его и не дашь беззаконию обитать в шатрах твоих, ¹⁵то поднимешь незапятнанное лице твое и будешь тверд и не будешь бояться. ¹⁶Тогда забудешь горе: как о воде протекшей, будешь вспоминать о нем.

Вот это ровно та логика, которую проводили Елифаз и Вилдад: да, Иов, сейчас тебе плохо, ты несчастен, ты пострадал. Но ты же в Бога веришь, веришь в то, что Бог добр и милостив! Всё будет хорошо! Иов, конечно, мог бы спросить: «Когда всё будет хорошо? Пока что я сижу на мусорной куче». Друзья тоже не знают, когда всё будет хорошо, и не могут знать, и даже и не хотят знать. Они ведь не столько Иова утешают, они себя утешают. Они отстаивают свою точку зрения на мир. Им-то хорошо, они ведь не сидят на мусорной куче, ну и у тебя, Иов, будет (со временем!) хорошо.

Второй тезис, который продолжает Софар, это тезис о непознаваемости Бога.

⁷Можешь ли ты исследованием найти Бога? Можешь ли совершенно постигнуть Вседержителя? ⁸Он превыше небес, - что можешь сделать? глубже преисподней, - что можешь узнать? ⁹Длиннее земли мера Его и шире моря. ¹⁰Если Он пройдет и заключит кого в оковы и представит на суд, то кто отклонит Его?

Кто бы поспорил с тем, что Бог, конечно, людьми непознаваем! Он Сам говорит в книге Исайи: «Мои мысли – не ваши мысли», и «Мои пути – не пути ваши». Иов под этим, конечно же, готов подписаться, в этом и смысл всех речей Иова, что он о Боге хочет хоть что-то узнать. Не «хоть что-то», конечно, а то, что объясняет эту ситуацию, смысл происходящего. Иов прекрасно понимает, что он потому и не знает, что Бог – это не таблица умножения, в которой всё ясно. Иов всей душой своей тянется к тому, чтобы этого непознаваемого Бога, насколько можно, узнать – в этом вообще смысл всей книги. В итоге – узнаёт, причем, как правильно говорит Софар, «не исследованием». А друзья? Для них констатация о непознаваемости Бога служит некоей «отмазкой» для того, чтобы и не пытаться Его познать. А что пытаться его познать, если Он всё равно непознаваем? Но Христос говорит, что Царство Небесное даётся только употребляющим усилие. И одна из важных частей этого усилия – это усилие понять Бога. Да, Он непознаваем, а все равно мы должны стремиться Его понять. А друзья и не стараются делать никаких усилий, чтобы Его понять. Традиционное богословие, которое пришло к ним от их предков, их совершенно устраивает, они никаких личных усилий для того, чтобы ещё что-то понять о Боге, не предпринимают.

Ещё один момент. Сказано в 12-м стихе:

¹²Но пустой человек мудрствует, хотя человек рождается подобно дикому осленку.

Это говорят обычные люди, но в этих словах есть некая презрительная интонация по отношению к человеческому роду вообще, и она есть и в речи Вилдада, и в речи Елифаза. Можно, конечно, сказать себе с покаянной христианской позиции, что правильно, мы, люди, существа маленькие, грешные по сравнению с Богом, и так далее. Но в том, как говорят друзья Иова, никакого покаяния я не слышу, а слышу, скорее, трансляцию позиции дьявола. В их речах часто эти дьявольские нотки звучат, потому что, конечно, это позиция дьявола: «человек – он есть кто? он, вообще, комар», совершенно зря Бог о нём столько думает, человек плох принципиально, фундаментально плох. И получается, что они эту дьявольскую позицию транслируют.

Еще здесь сказано о том, что если Иов будет праведен, то всё у него будет хорошо, а в 20-м стихе сказано:

²⁰глаза беззаконных истают, и убежище пропадет у них, и надежда их исчезнет.

Это же самое есть и в речах Елифаза, и в речах Вилдада: этот мир устроен по правильному Божьему Закону, так что праведники получают награждение, а нечестивые получают наказание. Ну, может быть, получают не сразу – с одной стороны. С другой стороны, и праведников иногда Бог наказывает – умеренно, осторожно, чтобы их направить на путь истинный, потому что праведники тоже не идеал, не на 100% праведники, их тоже Богу есть, в чём поправить. Но в принципе, в этом мире действует закон воздаяния по заслугам. Вот эти слова – воздаяние по заслугам – совершенно чужды христианской точке зрения. С христианской точки зрения, в мире действует другой закон. И дальше мы в речах Иова увидим, как он им, своим друзьям, в лицо швыряет факты, которые они прекрасно знают: о том, сколько в этом мире несправедливости и закона, в каком-то смысле, совершенно обратного, по которому злые благоденствуют, а праведники наоборот, страдают, гибнут, и так далее. Друзья это, естественно, тоже прекрасно знают, но они на это закрывают глаза, не хотят это видеть – ради удобной, простой модели мира, где действует закон «всем сестрам по серьгам». А на самом деле то, как в этом мире распределяется воздаяние в хорошую и в плохую сторону – это тайна. Тайна, которая связана со словом «жертва», и в первую очередь, естественно, с жертвой Христа. Это тайна, которая следует как раз из непознаваемости Бога. Непознаваемость Бога не в том, как здесь сказано, что Он превыше небес и глубже преисподней – как будто бы Его измеряют линейкой, и Его величие определяют размером! Нет, непознаваемость Бога вот в том, как раз, и проявляется, что и Его справедливость, и Его милость теснейшим образом, и таинственным для нас образом переплетены с понятием жертвы.

Следующий момент, где Софар продолжает линию Елифаза и Вилдада. С точки зрения друзей, то, что Бог справедлив, просто не подлежит обсуждению. Это постулат (как есть в теории относительности постулат, что скорость света постоянна) – что Бог справедлив. То есть, вопрос, что, может быть, Бог в чём-то несправедлив, даже ставить нельзя. Но если Бог всегда справедлив, а Иов сидит на мусорной куче и страдает, то из этого логический вывод, что Иов виновен. Напоминает это всё, как мы, наверно, делали в школе, когда не могли решить задачу и заглядывали в ответ, а потом подгоняли под ответ решение. Ответ есть, известно решение: «Бог справедлив». Под это надо подогнать то, что они видят: что Иов сидит на мусорной куче. Как подогнать? Только предположить, что Иов в чём-то согрешил. Вот в этом, между прочим, опасность догматов. Догматы нужны, догматы – это те сосуды, в которых живёт богословие. Но этот пример показывает опасность догматов. Очень просто догмат превращается в идола, который принимается без обсуждения и, соответственно, искажает всю картину мира.

Еще: характерно и для Елифаза, и для Вилдада, и для Софара, что они совершенно уверены в том, что их устами просто Сам Бог говорит, что Иов ошибается, а они, конечно, не ошибаются. Вот как говорит Елифаз (пятая глава, 27-й стих): «Вот, что мы дознали; так оно и есть: выслушай это и заметь для себя». И Вилдад говорит так же: «Спроси у прежних родов и вникни в наблюдения отцов их», то есть, он доносит вековую мудрость, а тут Иов набирается нахальства спорить! Да кто он такой, Иов, чтобы с этой вековой мудростью спорить?! Вот такая, примерно, позиция. И Софар говорит: тебе вдвое больше следовало бы понести. Итак, знай, что Бог для тебя некоторые из беззаконий твоих предал забвению. Иов, конечно, мог бы спросить: «А ты откуда всё это знаешь?» Ответа на этот вопрос, конечно же, не было бы. Они считают, что они правы просто по определению, что их устами сама истина говорит – потому что их устами говорит традиция, они на неё опираются. А этот нахальный Иов, без опоры на традицию, говорит что-то такое, что обусловлено его личным ощущением Бога. Нет, это личное ощущение Бога Иовом ни в какое сравнение по авторитетности не идёт с вековой традицией. Вот такая характерная линия у всех друзей.

Теперь о том, что Софар добавляет. Ведь ради чего затеяны эти раунды бодания друзей с Иовом? Ради того, что каждый из друзей что-то добавляет к той концепции, которую они развивают все вместе. Вот что добавляет Софар, что нового у него по сравнению с тем, что говорили другие друзья. Причём, я хочу ещё раз подчеркнуть, что каждый из них, добавляя что-то от себя, добавляет и что-то верное в эту концепцию. В том-то и всё коварство ситуации, что и верного много, а в совокупности получается, что ложка дёгтя портит бочку мёда.

Первый момент, нового, которое добавляет Софар – это то, что до этого никогда не звучало:

³Пустословие твое заставит ли молчать мужей, чтобы ты глумился, и некому было постыдить тебя?

Слова Иова воспринимаются, как глумление, то есть, насмешка. Вспомните, как говорит Иов, с какой интонацией он говорит! Это вопль из глубины души к Богу! Как можно воспринимать его слова как насмешку! Как нужно перекорёжить своё восприятие, чтобы слова Иова воспринимать как насмешку! Они раньше, конечно, тоже его слова не воспринимали, но они говорили примерно так, как Вилдад, – «слова твои, как бурный ветер», то есть, что Иов говорит на эмоциях. Что на эмоциях, это, в общем, правильно, но это не насмешка – это другое. Мне кажется, что так говорит Софар, во-первых, потому, что у друзей, начиная с этого момента, возникает ощущение, что то, что’ Иов говорит о Боге (как им кажется, критичное отношение Иова к Богу), как-то проецируется на них самих, так что слова Иова не только Бога задевают, а задевают их самих. То есть, они воспринимают так, что это насмешка Иова не только и не столько над Богом, сколько над ними самими, друзьями. А во-вторых, это происходит от простой реакции отторжения. Они имеют прочную богословскую базу – традицию. А Иов что-то новое хочет сказать, внести. А мы прекрасно знаем – и в нас действует этот механизм – что первая реакция на новое – это отторжение, это просто реакция самозащиты нашей картины мира. И вот это у друзей и происходит.

Второй момент. Софар говорит:

⁴Ты сказал: суждение мое верно, и чист я в очах Твоих.

Слово, которое употреблено здесь, это, скорее, не «суждение», а «учение». То есть, они воспринимают то, что говорит им Иов (а он же не просто говорит, а кричит), как будто он лектор какой-то, который хочет научить их правильному богословию. Опять совершенно искажённое восприятие того, чего, собственно, добивается Иов своими словами о Боге. У него нет никаких ответов о Боге, чему он мог бы научить друзей или вообще кого бы то ни было. Никаких ответов, никакого учения, никакой концепции у него нет, у него есть только вопрос к Богу, а они этого как будто не видят, воспринимая это, как учение.

Дальше:

¹²пустой человек мудрствует, хотя человек рождается подобно дикому ослёнку.

Конечно, это намёк на Иова, что это вот он мудрствует всякими своими рассуждениями о Боге, и это слово «мудрствование» противопоставляется словам о мудрости Бога – как в 6-м стихе: «и открыл тебе тайны премудрости». В этом есть свой элемент истины, потому что, конечно, мудрость человеческая с мудростью Бога даже не то чтобы равняться не может – она вообще имеет другую природу, хотя в еврейском языке и то, и другое называется словом «хокма». Софар правильно говорит, что это разная мудрость, да только одно он не видит – что мудрость Бога проявляется через мудрость людей. Друзья, может быть, считают, что мудрость Бога проявляется через их мудрые слова, а на самом деле мудрость Бога проявляется через эмоциональные, как бурный ветер, слова Иова, которые не логика, не спокойное, формально верное богословие и так далее – а крик – и вот она, мудрость Божия. Премудрость Божия проявляется не только в поучениях Христа, да и какие это поучения – Он что, какое-то логическое богословие развивал людям? Он им притчи говорил, своим примером поучал, и главный из этих примеров – Он Сам на кресте.

И ещё один момент, который вносит Софар, чего раньше не говорили его друзья.

⁷Можешь ли совершенно постигнуть Вседержителя? ⁸Он превыше небес, - что можешь сделать? глубже преисподней, - что можешь узнать? ⁹Длиннее земли мера Его и шире моря.

Софар связывает величие Бога с непознаваемостью Бога, и это уже ошибка. К тому же, это величие Бога он понимает примитивно, как размер – высота, ширина, что Бог охватывает всю вселенную, и так далее. А на самом деле непознаваемость Бога проявляется, если так можно выразиться, не в размере в наших измерениях – в пространстве ли, во времени ли, когда мы говорим, что Бог вечен – а в другом измерении, я бы назвал его смысловым измерением – это как раз то, куда хочет заглянуть Иов, пытаясь понять смысл того, что с ним происходит. И в конце книги, когда Бог даёт Иову заглянуть именно вот в это смысловое измерение, Он, мне кажется, показывает ему это измерение, которое, конечно, таинственная и непознаваемая картина, и там-то и проявляется непознаваемость Бога. Если можно так выразиться, главным образом она проявляется не в том, сколько или как долго (как это говорит Софар), а в том, для чего – смысл, цель, направленность Замысла Божьего – вот в этом и проявляется непознаваемость Бога.

Теперь разберём по отдельным стихам, потому что в книге Иова много трудных слов с точки зрения языка, и при этом важных для понимания. Все библеисты говорят, что, с точки зрения языка, это одна из самых трудных книг.

¹И отвечал Софар Наамитянин и сказал: ²разве на множество слов нельзя дать ответа, и разве человек многоречивый прав?

«Многоречивый» – это по-еврейски «иш сафатим», дословно «человек губ», то есть, человек, у которого ля-ля-ля на устах – речи пустые. Опять, насколько искажённое восприятие речей Иова как пустых! Эти речи если пусты, то как сосуд, который Иов подставляет Богу и говорит: Господи, пролей в этот сосуд Твой смысл, смысл происходящего, потому что я его не понимаю и не могу жить, не понимая смысла того, что Ты делаешь. Но пустота сосуда, в которую Бог, действительно, прольёт этот Свой смысл, это не то, что они здесь считают пустыми речами. Иов, знает, что он этого смысла ещё пока не имеет, и взывает к Богу, чтобы Он дал ему этот смысл. А Софар думает, что он этот смысл уже имеет, что он у него в кармане. Поэтому ему речи Иова кажутся пустыми, а свои собственные «мудрые» речи кажутся совсем даже не пустыми, а насыщенными.

«Человек многоречивый прав?» Это «прав» – «ицадак», слово, однокоренное со словом «цадик», «цдака», то есть, это не только «прав», а и «праведен», и это можно прочесть так: «Разве человек многоречивый праведен?». Это, конечно, некий намёк на то, что Иов неправеден, а грешен, и его друзья чем дальше, тем больше сами себя убеждают, что Иов сильно согрешил, раз он попал на эту мусорную кучу.

³Пустословие твое заставит ли молчать мужей, чтобы ты глумился, и некому было постыдить тебя?

«Пустословие» – еврейское слово «бад», скорее, даже не пустословие, а ложь. «Пустословие» – это может быть просто ошибка: сказал человек какие-то неправильные, пустые слова о Боге – ну, просто не знает он Бога, а треплет языком, бывает такое. А здесь-то получается, что это уже не ошибка, а хуже – ложь. Софар в 11-м стихе так и говорит, что Бог «знает людей лживых» – это он на кого намекает? Такое ощущение, что на Иова. Какое опять искажённое восприятие Иова! Слова Иова можно не понять и воспринять их как пустословие, но заподозрить, что Иов лжёт, – это просто психологическая безграмотность.

⁴Ты сказал: суждение мое верно, и чист я в очах Твоих.

Софар инкриминирует Иову, что он говорит такие нахальные слова. «Суждение» – еврейское слово «лэках» – часто употребляется в книге Притч Соломоновых, оно означает «поучение». Но Иов не поучает никого. А кто поучает? Да они сами и поучают Иова. Это типичный случай, когда люди свои грехи, недостатки, ошибки проецируют на кого-то ещё. Важный момент всех этих споров – что друзья подсознательное ощущение своих собственных дефектов, неправоты, может быть, даже грехов, проецируют на Иова.

⁵Но если бы Бог возглаголал и отверз уста Свои к тебе

«Уста» Бога – «сафатим», ровно то же самое слово, которое во 2-м стихе звучало как «человек многоречивый». Речь идёт об устах и там, и там, только в одном случае это уста Бога, а в другом случае это уста человека, и они противопоставляются друг другу, как слова Бога и слова человека. Точно так, как хокма (мудрость) Бога противопоставляется мудрости человека. И это правильно, это действительно так – уста Бога и уста человека, мудрость Бога и мудрость человека, конечно, принципиально разные. И тем не менее, разве не может быть такого, чтобы из человеческих уст исходили слова Божии. А пророки? Да в конце концов, а Иисус Христос? Чьи слова из уст Его исходили – разве не Божии? Так что разница есть, а тем не менее, то, что говорит Софар, просто неверно.

⁶и открыл тебе (Бог) тайны премудрости, что тебе вдвое больше следовало бы понести! Итак знай, что Бог для тебя некоторые из беззаконий твоих предал забвению.

Перевод просто неправильный. Слова «тебе вдвое больше следовало бы понести» переводят, как «понести» еврейское «тушия», а «тушия» в первую очередь означает «мудрость», и только во вторую или в третью очередь «опора», а синодальные переводчики перевели значение «тушия» в смысле «опора» как «понести». На самом деле, смысл, как мне кажется, – что Бог открыл бы тебе «сугубую премудрость» в смысле двойную – слово «сугубая» в церковно-славянском и означает «двойная». В чём эта сугубая мудрость Бога состоит? Тут Софар говорит правильно: «некоторые из беззаконий твоих предал забвению». Действительно, эта сугубая мудрость Бога – не логика закона, не логика арифметически правильного воздаяния за плохое и хорошее (за плюс – плюс, за минус –минус). Логика милости и прощения – вот в чём сугубая мудрость Бога. Хотя, вроде, на словах Софар это понимает, но где в их отношении к Иову эта сугубая мудрость Бога? Работает ли эта мудрость Бога через друзей Иова? Нет.

Ещё раз хочу повторить: я много говорю критических слов о друзьях Иова, но мы бо’льшую часть нашей жизни находимся именно в положении друзей Иова. И мыслим, как друзья Иова, и к нашим собственным друзьям, родственникам, и так далее в большой мере относимся именно так, как друзья Иова относятся к Иову – не потому что мы такие уж злые, испорченные люди, а потому что друзья Иова нам показывают обычную человеческую природу. А Иов выламывается за эти обычные рамки.

⁷Можешь ли ты исследованием найти Бога? Можешь ли совершенно постигнуть Вседержителя?

«Постигнуть» – еврейское слово «маца», ровно то самое слово, которое в первой фразе звучит как «найти Бога». То есть, здесь речь идёт о поиске Бога, что Бога нельзя найти. Но если Его нельзя найти, то что мы вообще здесь делаем, мы, верующие люди? Если Бога нельзя найти, то, когда мы говорим о Боге, о Ком или о чём мы говорим? Мы сами себе это придумали? Атеисты так и считают, что мы всё это себе придумали. Но обратите внимание на одну деталь – это он правильно говорит: можно ли «исследованием найти Бога?». Исследованием! То есть, рассуждением, логикой, доказательством. Как нам говорят атеисты: «Ну, где ваш Бог, покажите! Докажите нам, что Он есть, и мы с удовольствием поверим!». Но доказать нельзя. Бог устроил мир именно так, чтобы доказать, что Бог есть, было нельзя. Он просто вне пределов того, что можно доказать логически. И вот это всё и говорит Софар, а ведь он и его друзья в разговоре с Иовом именно и занимаются исследованием Бога, а Иов-то занимается именно поиском Бога, смысла Бога – не исследованием, а как-то по-другому, но друзья этого не могут ни понять, ни принять.

⁸Он превыше небес, - что можешь сделать? глубже преисподней, - что можешь узнать? ⁹Длиннее земли мера Его и шире моря. ¹⁰Если Он пройдет и заключит кого в оковы и представит на суд, то кто отклонит Его?

Я его совершенно не берусь перевести этот 10-й стих, потому что это один из чрезвычайно трудных для перевода стихов. «Если Он пройдет» –(«халаф») – означает, скорее, «изменит, «пробьёт», окажет силовое воздействие. «Заключит кого в оковы» – это слово «сагар» означает «заткнёт, заставит замолчать». «Представит на суд» – это слово «икахил», оно родственно слову «кагал», (еврейское собрание называется «кагал»), то есть, «икахил» означает собрать в такой кагал, собрать группу. «Кто отклонит Его» – это слово «шув», оно, как правило, означает «поворот», а не «отклонение», поворот на 180 градусов, в частности, оно употребляется для покаяния, а также именно это слово «шув» употребляется для возвращения евреев из Вавилонского плена. Как соединить все эти разнообразные возможные чтения в какую-то осмысленную фразу? Мне это не удалось, и я не нашёл ни одного такого убедительного соединения.

Но Софар говорит до этого, и правильно говорит, о Боге, Который неисследим и безмерен. Так вот, если мы присоединяемся к этой точке зрения, то давайте примем, что и какие-то слова о Боге могут быть вот такими – неисследимыми, безмерными, не выстраиваемыми ни в какую логическую цепочку. Это касается не только Библии, не только слова о Боге. Например, в мировой поэзии многие из самых величайших стихов не пересказываются через какую-либо логическую цепочку, в нее не выстраиваются. Есть знаменитые слова, которые говорит Мандельштам о «Божественной Комедии» Данте, что она не выстраивается в сюжет и в логическую цепочку. А когда поэзия выстраивается в логическую цепочку, в сюжет – то поэзии–то там и не было, поэзия там и не ночевала – это слова Мандельштама. Вот такие непонятные места в Библии – к ним можно по-разному относиться. Можно сказать, что это какой-то бред, ничего не понятно. А можно сказать, что эта неисследимость и непонятность – это некий знак того, что тут «ночевала тучка золотая», что Господь ночевал в этом месте.

¹¹Ибо Он знает людей лживых и видит беззаконие, и оставит ли его без внимания?

Слова «оставит … без внимания» – это по-еврейски «итабий’н», от слова «бина», которое очень часто употребляется в книге Притч Соломоновых. «Бина» означает разумную человеческую способность к различению, к рассуждению. То есть, здесь такая картина, что Бог различит, Бог разберёт, где ложь, где беззаконие, где, соответственно, праведность, и так далее. Да, Бог, наверно, по-Своему различит и разберёт, но только эта Его божественная способность к различению эквивалентна ли человеческому рассудку, вот этой «бина», в данном случае, рассудку Софара? Когда он говорит, что Бог различит, разберёт, – не проецирует ли он в Бога наши человеческие понятия о рассуждении, о различении, и так далее? Когда в конце книги Бог являет Иову, как Он, Бог, различает, разбирает и видит мир, то с точки зрения человеческого разума это просто какая-то каша, какой-то вихрь образов, и в человеческое понятие «бина» (рассуждение, различение) это не укладывается.

¹²Но пустой человек мудрствует, хотя человек рождается подобно дикому осленку.

Общий смысл понятен, но перевод неточный. Слова «хотя» нету в еврейском тексте. Это можно перевести упрощённо так: человек «мудрствует» в кавычках, потому что здесь «мудрость» – это глупость, на самом деле. Человек мудрствует, то есть, считая себя мудрым, говорит всякие глупости, потому что человек не умнее осла – таково одно из возможных прочтений этой фразы. А второе прочтение – что человеку мудрствовать (но уже в высоком, Божественном смысле слова «мудрость») так же невозможно, как невозможно ослу родиться человеком. Как ни прочесть – так или этак – это уничижительные слова о человеке. Это слова, которые ближе к позиции дьявола, чем к позиции Бога по отношению к человеку.

Дальше вдохновительные, успокаивающие слова Софара по отношению к Иову.

¹³Если ты управишь сердце твое и прострешь к Нему руки твои, ¹⁴и если есть порок в руке твоей, а ты удалишь его и не дашь беззаконию обитать в шатрах твоих, ¹⁵то поднимешь незапятнанное лице твое и будешь тверд и не будешь бояться. ¹⁶Тогда забудешь горе: как о воде протекшей, будешь вспоминать о нем. ¹⁷И яснее полдня пойдет жизнь твоя; просветлеешь, как утро. ¹⁸И будешь спокоен, ибо есть надежда; ты огражден, и можешь спать безопасно.

Слово «спокойно» – это перевод еврейского слова «батах». Это слово родственно еврейскому слову «бетахон», которое означает «вера». Веру можно понимать двумя способами. Один – вера как то, что мы знать не можем, в чём мы уверены быть не можем. Ну вот не видим, не чувствуем, доказать не можем, а верим. А есть и второй смысл слова «вера»: вера как «уверенность», то, что мы точно знаем. И часто не различают эти два вида веры. Вот «бетахон» – это именно вера как уверенность. И здесь он говорит, что у тебя будет вера как уверенность, ибо есть надежда. Он соединяет веру с надеждой – то самое, что делает апостол Павел в своём знаменитом определении того, что’ есть вера в Послании к Евреям, в 11-й главе. Но апостол Павел как раз там не веру как уверенность, точное знание, никаких сомнений, а веру, которая как бы ни на чём не основана, веру в невидимое, в то, что доказать нельзя, – соединяет с надеждой, как и здесь в 18 стихе. Это тоже характерная деталь – различие ветхозаветного и новозаветного подхода. Когда говорится в 18-м стихе «можешь спать безопасно», тут опять употреблено это слово «батах» – можешь спать с уверенностью, будучи уверен в Боге. А можно ли быть уверенным в Боге так, как это рисует Софар? Пока им всем хорошо – Софару и его друзьям – может быть, и можно себе рисовать такой уверенный образ Бога. А когда ты сидишь на мусорной куче, то можно ли рисовать такой уверенный образ Бога? Иов от Бога ни в коем случае не отрекается. Несмотря ни на что, эту нить своей связи с Богом он сохраняет, держит и многим жертвует для того, чтобы эту нить сохранить. Но можно ли назвать эту веру Иова в Бога уверенностью? Думаю, что это что-то обратное, это больше похоже на то, что называет апостол Павел «верой в невидимое».

¹⁹Будешь лежать, и не будет устрашающего, и многие будут заискивать у тебя. ²⁰глаза беззаконных истают, и убежище пропадет у них, и надежда их исчезнет»

«Истают» – это еврейское слово «калах» означает, что глаза перестанут выполнять свою функцию. Они перестанут видеть? Бельмом покроются глаза беззаконных? Я думаю, что здесь речь идёт о глазах духовных, о том, что глаза беззаконных перестают видеть Бога. Тема познания Бога, которая проходит сквозной нитью через всю речь Софара, и здесь отражается. «Убежище пропадет у них, и надежда их исчезнет» более точно переводится следующим образом. Еврейское выражение «тиква маппах нефеш» – «надежда их – испускание духа». Мы, когда слышим слова «испускание духа», это воспринимаем как нечто, связанное со смертью. Тут это переведено упрощённо – «надежда их исчезнет». На самом деле надо посмотреть глубже. Когда «нефеш», душа испускается, по еврейскому богословию, попадают в Шеол. И Шеол, который тут подразумевается (который у них будет, да и вся их надежда сведётся к Шеолу), противопоставляется слову «убежище», которое, конечно, в данном случае означает некое ветхозаветное понимание чего-то, что противоположно Шеолу. А это очень глубокая мысль, и она потом у Иова самого появится. Эта мысль – это ветхозаветная смутная догадка о Царствии Небесном как противоположности Шеолу. И вот в классическом еврейском богословии, которое представляют все друзья, нет и не может быть никакого Царства Небесного, куда люди бы попадали. То есть, оно есть, но там Бог и ангелы, больше никого нет. Люди только в Шеол попадают, и праведные, и злые – все. И всё, на том всё кончается. А вот здесь и дальше в этой книге будут продолжаться эти лёгкие дальние зарницы Нового Завета – о том, что, кроме Шеола, есть ещё что-то. Это не в речи Иова (хотя у Иова это тоже будет), это уже в речи его друзей. То есть, не надо друзей воспринимать как сугубо отрицательных персонажей – нет, они – как мы. В них есть свои плюсы, свои хорошие черты, но важно не уподобляться им в одном: не принимать те образы Бога, часто карикатурные, которые мы сами себе рисуем, за Бога истинного, Бога живого. А как говорит Павел в том же послании к Евреям, «страшно впасть в руки Бога живого». Вот Иов впал в руки Бога живого, и страшно, конечно, то, что с ним произошло, а всё-таки он получил Бога живого.

Запись 19 Глава 12 31-05-17

Мы продолжаем чтение книги Иова. Сегодня у нас двенадцатая глава. Прошлая глава – это выступление третьего из друзей Иова, Софара, а в этой главе и в следующих двух главах Иов отвечает и на это выступление Софара, и вообще, если можно так выразиться, завершает первый раунд обмена между ним и его друзьями. Конечно, чтение стольких уже глав, а сколько ещё будет, этой дискуссии между Иовом и его друзьями может просто наскучить. Когда я впервые в жизни читал это, оно-таки мне наскучило. Когда читаешь это поверхностно, внутрь не вгрызаясь, то думаешь: ну, хорошо, поспорили бы они две главы – и хватит уже, а тут чуть ли не тридцать глав продолжается их спор. Но автор книги Иова – гениальный писатель, гениальный художник слова, не говоря уже о том, что в духовном плане гениальный человек, и к тому же ещё Боговдохновенный, конечно, не зря на тридцать глав весь этот разговор растянул. Потому что эти споры – это глубокие богословские вопросы, в которых очень легко нам в нашей жизни запутаться. Это запутывание в них очень небезобидно. Мы знаем даже по истории Церкви, как, запутавшись в этих богословских вопросах, люди приходили к тому, что сжигали кого-то на кострах, уничтожали миллионы индейцев, и так далее. Я всё время провожу параллель между Иовом и человеком в Освенциме – не я её придумал, эту связь давным-давно уже, после войны, люди поняли. Так если посмотреть, откуда вообще возникли все эти ужасы, связанные с немецким фашизмом, да и ещё много чего, и мы в нашей стране нельзя сказать, что белые и пушистые в этом отношении – так вот, в значительной мере корни этого уходят глубоко в историю, в средние века, именно в богословские ошибки, в неправильное понимание того, что такое человек, какое место человека в Замысле Божием. Ведь если бы в европейской культуре было правильное понимание места человека в Замысле Божием – как вообще могло взойти в голову людям гнать в газовые печи эшелоны с сотнями тысяч созданий, которые представляют собой, можно сказать, цвет Божьего творения, высшее достижение Бога в сотворении мира (и неважно, евреи или не евреи). Вот эти богословские недоработки (скажем аккуратно) вот куда могут людей привести.

Здесь, в книге Иова, речь не о таких вещах, которые ведут людей в газовые камеры, но, на самом деле, с этих маленьких богословских ошибок всё и начинается. А их очень много, они есть не только в речах друзей Иова, а и в речах самого Иова они есть, потому что Иов, конечно, персонаж положительный, и в итоге Бог его одобряет, но он тоже к этому правильному пониманию Бога приходит не прямым путём. Он свои слова о Боге ищет, не сразу находит, блуждает, и это нам напоминает о нас самих, о нашей жизни: мы тоже Бога находим вот так – не сразу. Может быть, Бог кому-то даёт такой подарок, счастливым людям, но по бо’льшей части люди всё-таки Бога ищут и находят не сразу, а иногда Его ищут всю свою жизнь, и даже к концу жизни где-то не до конца понимают, нашли они Бога или не нашли. И вся картина Иова и его друзей – и про всё человечество, и про нас конкретно, отдельных личностей.

¹И отвечал Иов и сказал: ²подлинно, только вы люди, и с вами умрет мудрость! ³И у меня есть сердце, как у вас; не ниже я вас; и кто не знает того же? ⁴Посмешищем стал я для друга своего, я, который взывал к Богу, и которому Он отвечал, посмешищем - человек праведный, непорочный. ⁵Так презрен по мыслям сидящего в покое факел, приготовленный для спотыкающихся ногами. ⁶Покойны шатры у грабителей и безопасны у раздражающих Бога, которые как бы Бога носят в руках своих. ⁷И подлинно: спроси у скота, и научит тебя, у птицы небесной, и возвестит тебе; ⁸или побеседуй с землею, и наставит тебя, и скажут тебе рыбы морские. ⁹Кто во всем этом не узнает, что рука Господа сотворила сие? ¹⁰В Его руке душа всего живущего и дух всякой человеческой плоти. ¹¹Не ухо ли разбирает слова, и не язык ли распознает вкус пищи? ¹²В старцах - мудрость, и в долголетних - разум. ¹³У Него премудрость и сила; Его совет и разум. ¹⁴Что Он разрушит, то не построится; кого Он заключит, тот не высвободится. ¹⁵Остановит воды, и все высохнет; пустит их, и превратят землю. ¹⁶У Него могущество и премудрость, пред Ним заблуждающийся и вводящий в заблуждение. ¹⁷Он приводит советников в необдуманность и судей делает глупыми. ¹⁸Он лишает перевязей царей и поясом обвязывает чресла их; ¹⁹князей лишает достоинства и низвергает храбрых; ²⁰отнимает язык у велеречивых и старцев лишает смысла; ²¹покрывает стыдом знаменитых и силу могучих ослабляет; ²²открывает глубокое из среды тьмы и выводит на свет тень смертную; ²³умножает народы и истребляет их; рассевает народы и собирает их; ²⁴отнимает ум у глав народа земли и оставляет их блуждать в пустыне, где нет пути: ²⁵ощупью ходят они во тьме без света и шатаются, как пьяные.

Что’ Иов хочет сказать в этой главе – в двух словах не сформулируешь, это не так ясно. Это в значительной степени связано и с еврейской лексикой книги Иова, она из самых сложных книг в этом плане, в ней много слов, смысл которых не до конца понятен. Но пока – главное, общий итог этой главы. Это реакция Иова на речь Софара Наамитянина, в предыдущей главе, да и вообще на речи друзей, потому что два других друга до этого говорили где-то похоже на Софара. Каждый из этих друзей нарисован своеобычно, у них какая-то своя личная специфика, но, тем не менее, они все гнут примерно одну линию, потому что они не на мусорной куче, они не потеряли детей и собственность, имение и здоровье, это ставит их по другую сторону баррикад по отношению к Иову. А пока Иов не потерял это всё, он был тоже, как его друзья. Ведь это имеет отношение вообще ко всем людям. Когда мы попадаем в какое-нибудь несчастье, конечно, мы хотим от него избавиться: кто из нас любит несчастья, хочет терять, хочет сидеть на мусорной куче, и так далее? И те, кто погибли в Освенциме, тоже, естественно, этого не хотели. Это всё, между прочим, так же, как в книге Иова, не от Бога происходит. Иова не Бог на мусорную кучу посадил, а дьявол, и Освенцим тоже не Бог создал – его дьявол создал. Мы иногда говорим, когда в нашей жизни нас постигает какое-нибудь несчастье, что это Бог нас наказывает, или учит, или что-то ещё. Это не совсем так. Когда это не несчастье, а какие-то небольшие испытания, тогда да, это, может быть, Бог нас учит, наставляет на путь истинный. А когда это действительно реальное несчастье – я не должен вам говорить, какие бывают у нас несчастья, и какие катастрофы, которые нас в жизни постигают – то это, скорее всего, проявление действия дьявола в нашем мире, который вообще падший мир, во зле лежит, и, в частности, в нашей жизни тоже. А Бог где же при этом? А Бог – когда дьявол делает эту свою чёрную работу – тем не менее, каким-то чудесным образом ухитряется и это дьявольское дело в какой-то степени нейтрализовать, хотя полностью его нейтрализовать невозможно. А если не нейтрализовать, то повернуть так, чтобы оно пошло на пользу Замыслу Божьему. И от этого происходит то, что – как с Иовом, так и с нами, когда мы попадаем вот в эти несчастья, – потом уже, оглядываясь на них, мы видим – да, это ужасно, я не хотел бы ни в коем случае, чтобы это повторилось, и, если бы было возможно сделать так, чтобы этого не было, я бы, конечно, помолился Богу, чтобы этого не случилось, но раз уж оно случилось, то я из этого должен что-то для себя извлечь, какой-то смысл, духовный рост, лучшее понимание и себя как человека. Нам несчастья открывают такой взгляд на самих себя, который в благополучной ситуации мы и не увидим. Вот так действует Бог, и Иов – это пример.

Ответ Иова тут только начинается, и эта глава – это не самое глубокое в ответе Иова, он вглубь идёт дальше, в двух следующих главах. Ему говорит Софар Наамитянин в предыдущей главе (3-й стих): «Пустословие твое заставит ли молчать мужей, чтобы ты глумился, и некому было постыдить тебя?». «Глумился», то есть, насмехался. Когда это говорит Софар, это абсолютно необоснованно: до этой, двенадцатой, главы Иов не насмехается, куда ему насмехаться, когда он сидит на мусорной куче, куда ему глумиться? Он кричал от отчаяния, от боли, и так далее. А в этой двенадцатой главе надо ощутить интонацию иронии, которая проходит через всю главу. И понятно, чем она вызвана – тем, что Софар Наамитянин сказал ему в предыдущей главе: «вот, ты глумишься, вот, ты насмехаешься». Главный элемент этой иронии – то, что он говорит о Боге с 7-го стиха до 25-го стиха. Он, с одной стороны, конечно, пытается показать всё величие, всю таинственность Бога, но при этом там есть и интонация иронии, которая, конечно, ирония не над Богом (упаси, Господи!), а ирония над его друзьями, которые пытаются Иова научить правильным взглядам на Бога, при этом предлагая ему такой примитивный взгляд, что, как он сам говорит, кто же не знает того? Спроси у скота или птицы небесной, и она то же самое скажет, что’ вы, друзья, мне говорите, а вы же мудрые люди! Ирония здесь, в этой главе, появляется, и дальше будет всё время прорываться в речах Иова. Ещё раз хочу подчеркнуть – важно понять, кому адресована эта ироническая интонация: не Богу, а людям, которые свои вымышленные образы Бога пытаются навязать Иову, а Иов совершенно точно знает, что Бог – другой, Он глубже, чем все эти образы. Он Бог живой, а образы эти – просто мертвечина, какие-то механические человеческие придумки.

В тех же стихах, с 7-го по 25-й, где Иов рисует Бога, он спорит со своими друзьями, потому что они все в один голос продвигают Иову концепцию справедливого воздаяния, которое состоит в том, что праведнику Бог делает всякое добро, грешника Бог наказывает, и, значит, если ты, Иов, праведник, то это случайно, что ты попал на мусорную кучу, и всё кончится хорошо, а если ты, Иов, согрешил, что тоже, конечно, может быть, так к кому тогда какие претензии? И вот эта картина – она просто неправильна, как мы знаем по нашему жизненному опыту. Представьте себе картину Освенцима – сколько там праведников погибло! И Иов к концу этого отрывка начинает то, что’ дальше у него продолжается с ещё бо’льшей силой – констатацию, что в мире всё далеко не так гладко устроено, как это пытаются представить его друзья. Что’ это означает? Что нету воздаяния? Что Бог несправедлив? Первый вывод, который можно было бы из этого сделать – что Бог несправедлив, раз Он праведникам не воздаёт добром, а грешников не наказывает, не воздаёт им злом. Только такой вывод из этой картины мира могут сделать его друзья, а раз они, вполне правильно, уверены, что Бог не может быть несправедлив, то они и саму эту картину мира отвергают, закрывают на нее глаза, хотя они знают ее не хуже, чем сам Иов. Но вывод этот – неверный. Иов хочет показать не то, что Бог несправедлив, а что Бог вообще, если можно так выразиться, находится в другом измерении – вне человеческих понятий заслуг и воздаяния. Эта мысль нашла своё полное развитие в Новом Завете, потому что христианский взгляд, который идёт от Самого Христа, и который развит Его апостолами, именно в том и состоит, что невозможно заслужить что-то перед Богом, так, чтобы Бог был обязан тебе чем-то за это воздать (как на базаре: я – Тебе, Бог, а Ты – мне). Нет, такие отношения с Богом невозможны, и эту мысль Иов и пытается здесь донести.

Продолжение того портрета Бога, который начинает здесь рисовать Иов. Он как бы подтверждает друзей в том, что Бог непознаваем. Например, в предыдущей главе Софар Наамитянин говорит:

И другие два друга тоже говорят примерно так же о непознаваемости Бога. Но Иов эту непознаваемость поворачивает совершенно другим боком. Что у Софара получается? Что Бог непознаваем ввиду Своего величия, что Он такой огромный, что нам, людям, Его и увидеть невозможно не то что обычными глазами, но и духовными глазами. Он такой великий, что не охватить нам Его. Не то, что это неправильно, но главное – не в этом. Главное – говорит в этой главе Иов – что непознаваемость Бога связана с парадоксальностью Бога, с тем, что Он в нашу человеческую логику не вмещается, или как Он сам говорит, «Мои мысли – не ваши мысли». И в конце книги, где всё достигает кульминации, когда Бог является Иову, главное впечатление, которое у нас возникает, – парадоксальный образ Бога и мира, который Он создал – нелогичный, необъяснимый, непонятный нам. И точно так же его воспринимает сам Иов, и поэтому он полагает руку свою на уста свои. А взгляд друзей на Бога тривиален, и поэтому-то Иов и говорит: «Кто не знает этого?». В этих словах, конечно, есть ирония: даже скоты и птицы небесные, которые тоже Богом созданы, Богу подчиняются и в какой-то мере Бога ощущают, они тоже знают то, что вы о величии Бога говорите. И они чувствуют, что Бог велик, не умом, которого у них нет, а как-то иначе, всем своим существом. Но вы-то – люди! Неужели вы ничего бо’льшего, более глубокого сказать о Боге не можете? Вот что’ он говорит своим друзьям.

С этого момента разговор Иова с друзьями, который начался довольно мирно, приобретает всё более и более острый характер. Это начинается в предыдущих главах, потому что друзья начинают уже обвинять Иова, что раз с ним произошло такое несчастье, значит, он чем-то согрешил. Они даже не знают, естественно, чем, да и он сам не знает, но, раз произошло такое несчастье, значит, был какой-то за этим грех: нет же дыма без огня. А с этой главы накал уже начинается и со стороны Иова. Ирония, которая здесь возникает, конечно, направлена к друзьям (хотя бы эти слова: «только вы люди, и с вами умрёт мудрость» – конечно, это иронические слова). Но Иов ходит по лезвию ножа, как и вообще в этой книге, потому что то, что он здесь говорит о Боге, рискованно, это может быть богохульством. С точки зрения его друзей, это и есть богохульство, а с точки зрения нас, читателей, это на грани богохульства, и только в конце книги, когда Сам Бог Иова одобряет, мы понимаем, что – нет, это было не богохульство, а поиск Бога истинного, который увенчался успехом. И вот в этом рискованном процессе его ирония, которая адресована друзьям, как бы немножко задевает и Бога – капельки этой иронии попадают и на Бога. Когда мы читаем эту главу, особенно её конец, мы видим, какие не очень даже благочестивые слова о Боге говорятся. По форме – не очень благочестивые, а по сердцу – очень благочестивые, потому что это говорит сердце человека, который ближе к Богу, чем те, которые говорят о Боге всякие правильные слова. И это тоже урок для нас: в жизни бывают такие ситуации в наших взаимоотношениях с Богом, когда мы должны, как Иов, рискнуть, и что-то такое Богу сказать, Бога попросить, Богу, может быть, показать в себе самом нечто, может быть, на грани чего-то неблагочестивого. Это урок Иова: не надо бояться. Многие из святых (Серафим Саровский – яркий пример) совершали в своей жизни какие-то поступки, которые окружающим их людям, таким же христианам, как и они, казались неблагочестивыми. Или вот пример слов, сказанных в уменьшенной ситуации Иова, знаменитой испанской святой Терезой Авильской. Едет она в карете через реку по каким-то Господним делам (в монастырь какой-то, чтобы дело какое-то сделать, нужное Богу же). И вот, карета переворачивается, она вываливается в холодную реку, вся промокает, и она, как верующий человек стала молиться Богу и спрашивает: «Господи, ну за что это мне?». А ей Бог отвечает: «Да, так я поступаю со Своими друзьями». А она Ему отвечает: «Вот потому, Господи, у Тебя так мало друзей». Вот это Иовово благочестие, выраженное в неблагочестивой форме.

Запись 20 Глава 12 07-06 -17

Мы продолжаем читать книгу Иова, двенадцатую главу. В прошлый раз мы поговорили об её главных общих идеях. Сейчас мы будем её разбирать по отдельным стихам. Мы глава за главой (а этих глав ещё много) следим за сложной, можно сказать, богословской дискуссией между Иовом и его друзьями. Она вообще довольно трудна для понимания, требует напряжения. Она может в конце концов просто наскучить, потому что по виду там всё время одно и то же повторяется – но только по виду. В том-то и смысл: понять, что тут не повторяется, а развивается. И вот что должно нас поддержать в попытках следить за развитием этой дискуссии: в ходе нее Иов ни больше, ни меньше как выходит из сферы Ветхого Завета и приближается к сфере Нового Завета. Поэтому и говорят, что ответ Иову – это Христос, поэтому традиционно книга Иова считается одной из самых, а, может быть, и самой новозаветной книгой Ветхого Завета.

Второй момент, почему это важно. Когда говорят об Освенциме, обо всех этих концлагерях, это невероятное, чудовищное событие, произошедшее в 20-м веке, пытаются как-то понять – то, как правило, рано или поздно начинают проводить сравнение с Иовом: сравнение отдельных людей, да и всего еврейского народа, который попал в эти лагеря, с Иовом. Традиционный вопрос книги Иова – как Бог допустил, что такой праведник, как Иов, попал в такую ситуацию – задавали себе и люди в этих лагерях, и мы продолжаем этот вопрос задавать себе по сей день. В современной иудейской традиции в общем-то не очень стремятся, как мне кажется (но я её не так хорошо знаю), найти ответ на этот вопрос, смысл всего этого происшедшего. Они называют это происшедшее словом «шоа», «катастрофа» – ну, а если катастрофа, так – что, какой смысл искать в этом (это, как цунами, землетрясение, там тоже бывает, что сотни тысяч людей гибнут)? А вот христиане это называют «холокостом», то есть, «жертвоприношением», точнее, «всесожжением». Но жертвоприношение же не может быть бессмысленное, оно совершается всегда для чего-то. Вот каков смысл этого происшедшего? По сей день богословская мысль бьётся над этим вопросом и не знает ответа, каков смысл этого страшного и чудовищного – жертвоприношения. И узники, и те немногие счастливцы, которым удалось это пережить, освободиться, и они сумели написать об этом – они вот так же болезненно бьются над этим вопросом, и не могут найти на него ответ в своих книгах. И сравнения с Иовом постоянно в их книгах возникают, потому что они сами чувствуют, что когда они бьются над этим вопросом – в чём же смысл всего этого, – они находятся, в сущности, в позиции Иова, который бьётся над этим же вопросом: как же со мной произошло такое страшное, в чём тут Замысел Божий? Этот вопрос стоит перед нами и сегодня. Узникам Освенцима, наверное, можно поверить, они-то знают, о чём говорят, когда говорят, что это связано с книгой Иова. Поэтому мы, читая книгу Иова сейчас, пытаясь в ней разобраться, понять её, – фактически, как-то пытаемся понять вот этот горящий и не отвеченный вопрос 20-го века, может быть, не дать ответ, но, по крайней мере, нащупать какие-то пути, где этот ответ может быть. И книга Иова нам подсказывает, как компас, в каком направлении двигаться в поисках этого ответа.

Я должен сказать, что для христианина более острого и страшного вопроса, чем Освенцим, сегодня просто нет. Даже есть такое выражение, которое стало общепринятым, – «Бог после Освенцима», то есть, Бога после Освенцима нельзя понимать так, как мы Его понимали до Освенцима, я бы сказал – облегчённо. Это какое-то новое понимание Бога. Вот поэтому чтение книги Иова – мало того, что очень современное, так сказать, занятие, это ещё и занятие, которое христианина как бы подталкивает в ситуацию «Бог после Освенцима», в которую все мы, христиане, попали, не ожидая, сами того не зная. Закрывать на это глаза, говорить – ладно, ладно, давайте забудем – это, конечно, невозможно, это не христианский подход. Ну вот, такое введение.

Напоминаю, что Иов в этой главе отвечает на очередную поучающую речь, которую один из его друзей, Софар Наамитянин, произносит в одиннадцатой главе – речь уже несколько колкую по отношению к Иову, потому что Иов начинает совершенно явно потихонечку раздражать друзей. Друзья хотят оставаться в рамках Ветхого Завета любой ценой, а Иова эта страшная ситуация, в которую он попал, выталкивает в совершенно новое. Ну, мы-то сегодня уже понимаем, куда: к Новому Завету. Но они-то этого ещё не знают, и сам Иов ещё этого не знает, и он не может поэтому удовлетвориться, и его постоянные претензии на то, чтобы что-то бо’льшее, более полное о Боге узнать, начинают друзей раздражать. Он отвечает в этой главе Софару, а на самом деле – всем друзьям.

Часть этой главы с 7-го стиха до конца – это некая реакция на концепцию справедливого воздаяния и за грехи, и за праведность, которую проповедуют его друзья. Иов напоминает то, о чём они все знают, и мы все знаем – что жизнь далеко не так просто устроена, бывает, что очень плохие люди благоденствуют, а очень хорошие люди попадают в Освенцим – в газовую камеру и в печь. Иов это им и напоминает: что Бог далеко не так просто всё делает. Но он не хочет этим сказать, что Бог несправедлив, он спорит в их утверждениях не с тем, что Бог справедлив. Он говорит о том, что эта справедливость Божия – она не то, что’ человеческая справедливость, она находится вне сферы логики «вот заслуги – получи по заслугам, а провинился – получи наказание» (такая базарная, а то и уголовно-процессуальная логика). У Бога совершенно другая логика, и Иов это чувствует. Вот это – одна его мысль, одно возражение, которое он приводит друзьям.

И второе возражение в этих же стихах состоит в том, что друзья его говорят о непознаваемости Бога. Но они для чего это говорят? «Ты, Иов, хочешь допытаться, почему с тобой такое произошло, как это Бог допустил. Но, дорогой, Бога же никто не может узнать!». И какой из этого вывод? «Сиди тихо на своей мусорной куче». А Иов не хочет тихо сидеть, он хочет понять, понять Бога! И Бог хочет, чтобы человек попытался Его понять. И поэтому Иов подтверждает эту мысль, что Бог непознаваем, но только он в другом смысле непознаваем, если можно так выразиться, по другой причине. Друзья его (тот же самый Софар в предыдущей главе) говорили – ну, Он же такой великий, Он же большой, а мы маленькие, как мы можем Его познать? А Иов говорит другое, Иов говорит о том, что Бог непознаваем, потому что Он парадоксален, то есть, потому, что Его логика другая (если так можно выразиться), или, иными словами, Его мысли – «не ваши мысли», как это говорит Сам Бог у Исайи. Но эта парадоксальность Бога ведь что означает? Она означает, что Бог не вмещается в нашу человеческую логику, воспитанную охотниками (как зверя какого-нибудь поймать) и торговцами на базаре (как повыгоднее продать товар) – вот на чём наша логика вся строится. В эту логику – да, Бог не вмещается, и поэтому Его можно в каком-то смысле понять, Он непознаваем не абсолютно, но Его понять (как это подразумевает еврейское слово «понять») означает не просто «умом понять», а означает «соединиться с тем, что ты понимаешь» (как в выражении «Адам познал Еву, жену свою»). Вот так с Богом соединиться, действительно можно, но для этого надо, конечно, своё мышление в некотором смысле перевернуть, и, помня слова Господа «ваши мысли – не Мои мысли», всё-таки попытаться сделать так, чтобы наши мысли были ближе как раз к Его мыслям, а не к тому, как мы с вами привыкли мыслить.

А взгляд друзей на Бога – абсолютно в этой земной, человеческой плоскости, поэтому Иов всё время и говорит в этой главе: «вы это говорите так, как будто я сам этого не знаю, а это любой ребёнок знает. Более того, какая-нибудь рыба в море – и то живёт по этим, так сказать, природным законам». В том-то и дело, что Бог внеприроден, и поэтому с точки зрения природных законов, Он парадоксален.

Это я повторяю то, что говорил в прошлый раз как некую общую концепцию применительно к этой главе. Теперь будем разбирать отдельные стихи, в которых тоже много важных деталей.

¹И отвечал Иов и сказал: ²подлинно, только вы люди, и с вами умрет мудрость!

Понятно, что это говорится иронично. Но важно то, как сформулирована эта ирония, потому что то, что переведено на русский, как «только вы люди», сказано в еврейском тексте, как «только вы народ» («ам»). Почему он так говорит? Мог бы сказать прямо, как в русском тексте, «только вы люди». Нет, потому что они сами ссылаются на то, что их мудрость, их ветхозаветное богословие – это, так сказать, мудрость всего народа, весь народ таким образом смотрит (хотя они все в тексте поданы не как евреи, а только близкие к евреям, но имеется в виду, конечно, именно еврейский народ). То есть, они говорят ему: мы – носители коллективной мудрости. Он согласен с тем, что они – носители коллективной мудрости, но только эта коллективная мудрость, с точки зрения Иова, – это «мудрость» в кавычках – не Божья мудрость, а человеческая, а он-то хочет именно до Божьей мудрости добраться.

³И у меня есть сердце, как у вас; не ниже я вас; и кто не знает того же?

На самом деле, по-еврейски сказано не «и кто не знает того же», а дословно так: «у кого нет таких же». Каких «таких же»? Такое ощущение, по тексту, что «у кого нет таких же сердец». Это можно понять, потому что в еврейском богословии сердце – это орган не только чувств, а и орган мышления, орган понимания, для них человек мыслил не головой, а сердцем. Так что, значит, он говорит: «у кого нет таких же мыслящих сердец»? Так если у Иова оно такое же, как и у всех, то зачем Иов тогда претендует на что-то другое, большее, чем все? Значит, у него всё-таки что-то есть не такое, как у всех? У него есть, действительно, нечто большее, чем мышление и разум, по крайней мере, есть потребность в том, чтобы вместить в себя нечто большее, чем этот разум, эту логику, носителем которой как раз является сердце, с точки зрения еврейского богословия. И когда ему в конце книги явится нечто совершенно непонятное, оно явится ему, и только ему, а не друзьям, потому что друзья не могут это вместить. И вот тогда-то только и станет ясно, что у Иова – не как у всех. У него способность это принять – не как у всех, и поэтому Бог ему даёт то, что даёт не каждому – в частности, не даёт друзьям.

⁴Посмешищем стал я для друга своего, я, который взывал к Богу, и Которому он отвечал, посмешищем - человек праведный, непорочный.

«Посмешищем стал я, который взывал к Богу» можно перевести и так: «которому Он отвечал посмешищем». Но это, конечно, рискованное чтение, потому что получается, что Бог отвечал Иову посмешищем. Можно понять и так: «которому он отвечал посмешищем» – не Бог отвечал, а друг, человек, но это тоже неправильно, потому что над ним пока друзья не смеются, хотя он их раздражает, они его «укалывают». Откуда же здесь это слово «посмешище»? Единственный, кто смеётся здесь над Иовом, – это дьявол, с самого начала. Дьявол, наряду с тем, что он мучитель, что он лжец – он ещё и большой насмешник. Издевательство – это его любимое занятие. Как и в предыдущих главах, такое ощущение, что временами Иов сквозь всю эту непонятную, чудовищную ситуацию, в какую он попал, прозревает какой-то ухмыляющийся лик. Он не знает, чей, потому что у него нет понятия дьявола, как в Ветхом Завете вообще в это время. И многие, кто пережил Освенцим, тоже переживали это чувство – видели эту трагедию, как чью-то чудовищную ухмылку.

⁵Так презрен по мыслям сидящего в покое факел, приготовленный для спотыкающихся ногами.

Можно это прочесть по-другому: что презрена не лампа («лаппид» - и факел, и фонарь, и лампа), а презрен готовый поскользнуться ногами, для которого приготовлена лампа, – презрен для того, кто в покое. Но так мы читаем или эдак, здесь противопоставляется покой и непокой. Друзья его находятся в покое, и Иов, конечно, не пожелал бы, чтобы они, ради того, чтобы его лучше поняли, тоже потеряли собственных детей и здоровье, и тоже оказались на мусорной куче. Слава Богу, что они в покое. Но значит, «сытый голодного не разумеет». А Иов – не в покое, вынужденно, конечно, но это делает его факелом, о котором здесь говорится, который освещает путь в темноту, неизвестное, опасное – потому что путь к Новому Завету – это путь в неизвестное, в опасность, путь, на котором находится крест. Вот какая символика стоит за этим факелом.

⁶Покойны шатры у грабителей и безопасны у раздражающих Бога, которые как бы Бога носят в руках своих

Есть другое чтение, столь же ироничное: «к которым Бог Сам идёт в руки» – вот к этим самым грабителям и раздражающим Бога. В каком смысле, в каком виде «Бог идёт в руки»? В виде здоровья, успеха, богатства, и так далее. Многие так и сегодня понимают: когда Бог благословляет, это проявляется в виде здоровья, успеха, богатства, и так далее. Но Иов как раз и хочет показать друзьям своим, что это не так, что Бог, бывает, идёт в руки таким вот, как здесь сказано, грабителям, раздражающим Бога, а таким, как Иов, людям праведным Бог в руки не идёт. Почему Бог им в руки не идёт? Почему Бог Иову в руки не идёт, когда Иов самый праведный, можно сказать, из всех людей, как говорит Сам Бог, с этого начинается книга Иова? Потому что тот бог, который идёт в руки, это вообще даже и не Бог, это какая-то деревяшка, идол Бога, примитивный образ Бога. Только так, в таком виде, Бога можно, что называется, «взять в руки». А настоящий Бог – Бог Живой, Он в принципе в руки не даётся, если можно так выразиться. И Иову Он тоже в руки не дастся, а все же ему Себя как-то передаст в виде вот этих странных образов, в которых Он является в конце книги, образов беспокоящих, потому что в них именно является Бог Живой.

⁷И подлинно: спроси у скота, и научит тебя, у птицы небесной, и возвестит тебе; ⁸или побеседуй с землею, и наставит тебя, и скажут тебе рыбы морские.

Это и дальше, практически, до конца, – раскрытие той мысли, которая была в предыдущем 6-м стихе: что Бог, если можно так сказать, нелогичен, не воздаёт, так сказать, «баш на баш». Тут начинается длинное возражение Иова на концепцию такой логичности Бога. Начинается оно с этих двух стихов, где говорится, что если Бога считать понятным, логичным, прямолинейным, следующим какому-то закону сохранения – хорошее за хорошее, плохое за плохое (вот как в физике есть закон сохранения энергии), то тогда такое понимание Бога – на уровне животных, оно доступно и животным. Тут ирония по отношению к друзьям, которым Иов рисует такой образ Бога: что с них спрашивать, и чего с ними разговаривать, когда и скоты, и морские рыбы всему тому же самому могли бы человека научить.

⁹Кто во всем этом не узнает, что рука Господа сотворила сие? ¹⁰В Его руке душа всего живущего и дух всякой человеческой плоти.

Может показаться при первом чтении, что это традиционное восхваление Бога как всемогущего. Не то что Иов спорит с этим, нет, хотя в этом плане его позиция отличается от позиции друзей. Друзья тоже считают, что Бог всемогущий, поэтому Он за всё и отвечает, но друзья, так сказать, отстраняются от вопроса о том, как Бог отвечает за то несчастье, куда попал Иов. А Иов, исходя из концепции всемогущества Бога, считает Бога ответственным за это: Ты всемогущий – так отвечай за ту ситуацию, в которую я попал. Но в этих стихах акцент, на самом деле, даже не на всемогуществе Бога. Слова «кто во всём этом не узнает» – в рыбах морских, в скотах, в птицах небесных – это опять о том, что концепция всемогущего Бога, которую проповедуют его друзья, в сущности – банальная, тривиальная концепция. А Бог – больше. И Иов хочет узнать о Боге нечто большее. Сказать, что он хочет узнать, – даже не совсем правильно. Не то что вот захотелось ему узнать – он вынужден узнать всей своей ситуацией на мусорной куче, в которую его вытолкнула игра (можно сказать) Бога с дьяволом, в которой Иов оказался тем главным, кто решает, в итоге окажется прав Бог или окажется прав дьявол, и для этого Бога надо по-новому узнать.

¹¹Не ухо ли разбирает слова, и не язык ли распознает вкус пищи?

Здесь сочетание того, о чём мы говорили, – кто же не знает природных законов, по которым Бог устроил наш мир, – и того, что было уже сказано Иовом в шестой главе, 30-й стих:

³⁰Есть ли на языке моем неправда? Неужели гортань моя не может различить горечи?

Он этим 11-м стихом 12-й главы противопоставляет банальную концепцию Бога, которую проповедуют его друзья, которая достойна скотов и рыб морских, тому, что он ещё не понимает, а как бы чувствует языком, чувствует, что что-то тут другое, что-то большее, и Бог какой-то другой, менее понятный, может быть, более страшный, кстати, но другой.

¹²В старцах - мудрость, и в долголетних – разум

Вроде бы это повторение того, что уже говорил Вилдад в восьмой главе, в 8-м стихе: «спроси у прежних родов и вникни в наблюдения отцов их», то есть, ссылка, так сказать, на авторитет. Но на деле этот стих – это ирония. В 20-м стихе этой же главы:

²⁰отнимает язык у велеречивых и старцев лишает смысла

Вот тут Иов говорит уже без иронии, то, что он на самом деле думает. А слова «в старцах – мудрость, и в долголетних – разум» надо понимать либо просто как иронию, либо со знаком вопроса. Дальше, когда Елиуй, 4-й участник, появляющийся ниоткуда, выступает со своей концепцией, он говорит (32-я глава, 9-й стих): «Не многолетние только мудры, и не старики разумеют правду». Поэтому «в старцах – мудрость, и в долголетних – разум» – это ирония, и этой иронии противопоставляется то, что говорится в 13-м стихе:

¹³У Него премудрость и сила; Его совет и разум.

Это именно противопоставляется той «мудрости» и «разуму» (в кавычках), которые якобы есть у людей, пусть даже умудрённых годами.

¹⁴Что Он разрушит, то не построится; кого Он заключит, тот не высвободится. ¹⁵Остановит воды, и все высохнет; пустит их, и превратят землю.

Начиная с этого места и дальше, Бог показан не как созидающий, не как творец, а как разрушающий. Это очень странно, потому что такой взгляд, что Бог и созидает, Бог, и разрушает – это, скорее, индийский взгляд, по которому есть Брахма, Шива, Вишну (Брахма всё созидает, Вишну всё поддерживает, Шива всё разрушает). А Бог Библии – это Бог Созидатель, Бог Творец, совершенно однозначно. Это не исключает, конечно, того, что творение может включать в себя и разрушение, как очищается строительная площадка для того, чтобы построить на ней что-то новое. Но тут Иов совершенно упускает из виду творческую сторону Бога, говорит только о разрушительной Его стороне, и невольно возникает мысль, что, опять-таки, тут у него на образ Бога накладывается образ дьявола, который, действительно, разрушитель, который не творец ни разу, а именно только разрушать и умеет. Между прочим, в замечательной в своём роде книге Юнга «Ответ Иову», где подробно разбирается логика книги Иова, так это Юнг и видит, только он это сочетание творческой и разрушительной стороны относит к Самому Богу: что Бог такой, Он в Себе заключает противоречие. Но взгляд Библии, конечно же, не таков. Взгляд Библии в том, что, всё-таки, это противоречие – не противоречие внутри Бога, а противоречие между Богом и его противником, сатаной, дьяволом. Причём, Юнг тоже говорит о том, что источник разрушительности – это именно сатана, но, по Юнгу, этот сатана – в каком-то смысле как бы теневая сторона Самого Бога. Это идёт от психологии Юнга, который заметил, что в человеческой психике, наряду с сознательной стороной, которую мы стараемся держать, что называется, «на уровне», есть теневая сторона, в которой всякие не очень благовидные инстинкты и всё прочее. И вот Юнг так же, как человека, рассматривает Бога. Но Юнг – психолог, ему, наверно, так и полагается, но с точки зрения Библии мы, конечно, не можем Бога рассматривать так, как человека, и поэтому эту двойственность, эту тень внутри Бога мы не можем допустить. В библейском богословии эта тень от Бога отдельна, это противник Бога, сатана (что, собственно, и означает слово «сатана» – противник).

¹⁶У Него могущество и премудрость, пред Ним заблуждающийся и вводящий в заблуждение

Не «перед Ним», а «у Него», то есть, Бог как бы Сам создал их обоих и держит (ладно ещё заблуждающегося, человека, которого обманывают, но и вводящего в заблуждение, то есть, лжеца – тоже Бог терпит, содержит и так далее). Но вспомним слова Христа о том, что Бог солнце своё посылает на добрых и злых, и дождь Свой на праведных и неправедных. Тоже можно спросить уже у Христа: «а почему это Бог так делает, почему бы Ему не послать солнце Своё только на добрых, а злые – пусть им одна тьма будет?». И то же самое и дождь – пусть он будет только на праведных, у них пусть будет урожай, а у неправедных пусть будет одна только засуха, и пусть все они помрут с голоду. На самом деле, есть в Евангелии ответ и на этот вопрос. Христос говорит в Своей притче о плевелах, что на земле растёт и доброе растение, и плевелы, и всё это вместе, и всё это соединено и корнями переплелось, и нельзя выдирать одно, не выдрав другого. Только в конце времён, как написано на последних страницах Библии, в книге Апокалипсиса, будет это окончательное разделение – на тех, кто пойдёт в Свет, в Новый Иерусалим, и тех, кто пойдёт в какую-то непонятную тьму, в печь огненную.

¹⁷Он приводит советников в необдуманность и судей делает глупыми.

На самом деле, «необдуманность» – это деликатность синодальных переводчиков. Они очень приличные люди, и они все такие сомнительные места заглаживают, потому что по-еврейски сказано, что Он советников делает голыми (раздевает). Видимо, переводчик представляет себе эту картину (какой-нибудь почтенный советник в голом виде), и это ему кажется неприличным, поэтому он пишет «необдуманность». А на самом деле мысль, что Он делает голыми всех людей, точнее, сдирает внешние маски, которые мы, люди, надеваем на себя, – эта мысль ещё раз появляется в 19-м стихе как слово «шолал», которое означает «быть голым». Так что Библия – книга прямая, и по понятиям 19-го века, в который создавался Синодальный перевод, Библия временами даже слишком резковата, надо бы её загладить. А еврейский текст – он совершенно не заглажен.

¹⁸Он лишает перевязей царей и поясом обвязывает чресла их.

Слово «мусар», которое переведено как «перевязь», много раз встречается в книге Притчей Соломоновых», но там это слово означает «обличение», «поучение через обличение». Я думаю, что здесь главный смысл слова «мусар» – именно этот, что Бог обличает царей, Он обнажает царей – тогда это будет перекликаться с понятием «шолал» («голый) в предыдущем стихе и в следующем стихе.

¹⁹князей лишает достоинства и низвергает храбрых.

Во-первых, почему переведено как «князей»? По-еврейски это совершенно однозначно – «коэнов». Коэн – это священник в церкви, в храме Иерусалимском. И «лишает достоинства» – сказано, что «Он делает их голыми». Значит, опять синодальный переводчик представляет себе священника в Иерусалимском Храме, а соответственно и священника в каком-нибудь православном храме голым, считает, что это недопустимая картина, и всё это так заглаживает. А на самом деле однозначно сказано: «делает священников голыми».

²⁰отнимает язык у велеречивых и старцев лишает смысла ²¹покрывает стыдом знаменитых и силу могучих ослабляет.

«Велеречивый» – это слово «аманим», оно происходит от слова «эмуна», «правда», то есть, Господь, отнимает язык у тех, кто говорит правду. Странно, правда? Он, казалось бы, у лжецов должен бы отнимать язык, а не у тех, кто говорит правду. Но смысл всей этой длинной тирады Иова как раз в том, что Бог парадоксален, делает то, что нам кажется совершенно нелогичным и непонятным.

²²открывает глубокое из среды тьмы и выводит на свет тень смертную.

Мысль о том, что есть некая глубина, которая, так сказать, достигает тени смертной, – это что-то, что ассоциируется с шеолом, местом, куда попадают мёртвые, которое и в еврейском богословии виделось где-то в глубине земли. Тут и картина глубины показана, и сам этот разговор, сам этот парадокс уходит в глубину. Парадокс не только касается поверхности вещей (типа вот этих голых священников), а парадокс в самом’ сердце устройства нашего мира, в самой глубине нашего мира сидит парадокс. Можно сказать – как ядро Земли. Вот мы ходим по поверхности, а на глубине шести тысяч километров находится раскалённое железное ядро Земли, что там – мы не знаем, и оно как бы никак не влияет на нашу жизнь. А на самом деле вся наша природа, в которой мы существуем, является производной вот от этой глубинной структуры Земли. И так же и тут: духовное устройство нашего мира является производным от некоей глубинной структуры, которая в мире есть. И как Бог парадоксален, так и в сердце созданного Им духовного мира есть вот эта странная, удивительная, парадоксальная глубинная структура, которую Бог только в конце книги покажет Иову, и поскольку она парадоксальна, как она была непонятна и удивительна, так и останется непонятной и удивительной, потому что парадокс словами не объяснишь.

²³умножает народы и истребляет их; рассевает народы и собирает их; ²⁴отнимает ум у глав народа земли и оставляет их блуждать в пустыне, где нет пути: ²⁵ощупью ходят они во тьме без света и шатаются, как пьяные.

Парадоксальность Бога Иов чувствует, как ответственную за то, что с ним произошло. Ведь он же не заслужил того, что с ним произошло, – вот он это так и воспринимает, что на нём, на его собственной шкуре проявилась парадоксальность Бога. Одновременно Иов (или, может быть, правильнее здесь сказать – автор книги Иова) говорит о том, что так же, как с Иовом произошло в его личной жизни, так происходит и в истории с целыми народами и со всем человечеством. И вот здесь мы опять вспоминаем об Освенциме и могли бы сказать: да, через две с половиной тысячи лет после написания книги Иова этот парадокс Божий проявился таким страшным образом – в виде газовых камер и крематориев. И то, что здесь сказано «умножает народы и истребляет их», можно сказать и об евреях, которые горели в Освенциме, а «отнимает ум у глав народа земли и оставляет их блуждать в пустыне, где нет пути» можно сказать о тех, кто эти крематории устраивали. И таким парадоксальным Бог остаётся и сегодня, и останется навсегда. Поэтому, если мы не напрягаем наших душ и наших умов так, как это делал Иов, с тем, чтобы как-то Бога понять (не умом понять, а как-то жизнью понять), то есть, сблизиться, то мы вполне рискуем получить новый очередной Освенцим, а то и что-нибудь похуже.

Запись 21 Глава 13 14-06 -17

Мы продолжаем чтение книги Иова. Сегодня у нас 13-я глава. Это, так сказать, третий раунд разговоров Иова с его друзьями. Все три друга уже высказались, и вот здесь Иов отвечает последнему из друзей – Софару Наамитянину, и этот ответ Иова – большой, он занимает три главы (12, 13 и 14), и уже сам факт, что этот ответ такой длинный, подсказывает нам, что этим первым кругом высказываний друзей Иова завершается какой-то логический этап этой книги. Книга Иова – одна из самых трудных, и при этом самых важных книг Ветхого Завета. Вообще, как всегда в жизни, важное трудно. И мало того, что она имеет глубочайшее богословское содержание, мало того, что она как бы из Ветхого Завета нас ведёт по некоей тропинке ко Христу, но мы и в жизни, к сожалению, с такими вот Иовами сталкиваемся всё время. И самое острое и болезненное столкновение с Иовом – в том, что я называю Освенцимом, а шире говоря – во всей совокупности организованно устроенных человеческих мучений, которые, конечно, в основном у нас ассоциируются с фашистской Германией, но которые и нашу страну тоже отнюдь не обошли.

Иов начинает прошлую, 12-ю, главу с ироничного замечания, что всё то, что ему говорили друзья, в сущности, банально, что он это и сам прекрасно знает, и это ни в какой мере не отвечает на острейший вопрос той ситуации, в которой он находится. И эту мысль продолжает 13-я глава.

1 Вот, все это видело око мое, слышало ухо мое и заметило для себя.

2 Сколько знаете вы, знаю и я: не ниже я вас.

3 Но я к Вседержителю хотел бы говорить и желал бы состязаться с Богом.

4 А вы сплетчики лжи; все вы бесполезные врачи.

5 О, если бы вы только молчали! это было бы вменено вам в мудрость.

6 Выслушайте же рассуждения мои и вникните в возражение уст моих.

7 Надлежало ли вам ради Бога говорить неправду и для Него говорить ложь?

8 Надлежало ли вам быть лицеприятными к Нему и за Бога так препираться?

9 Хорошо ли будет, когда Он испытает вас? Обманете ли Его, как обманывают человека?

10 Строго накажет Он вас, хотя вы и скрытно лицемерите.

11 Неужели величие Его не устрашает вас, и страх Его не нападает на вас?

12 Напоминания ваши подобны пеплу; оплоты ваши -- оплоты глиняные.

13 Замолчите предо мною, и я буду говорить, что бы ни постигло меня.

14 Для чего мне терзать тело мое зубами моими и душу мою полагать в руку мою?

15 Вот, Он убивает меня, но я буду надеяться; я желал бы только отстоять пути мои пред лицем Его!

16 И это уже в оправдание мне, потому что лицемер не пойдет пред лице Его!

17 Выслушайте внимательно слово мое и объяснение мое ушами вашими.

18 Вот, я завел судебное дело: знаю, что буду прав.

19 Кто в состоянии оспорить меня? Ибо я скоро умолкну и испущу дух.

20 Двух только вещей не делай со мною, и тогда я не буду укрываться от лица Твоего:

21 удали от меня руку Твою, и ужас Твой да не потрясает меня.

22 Тогда зови, и я буду отвечать, или буду говорить я, а Ты отвечай мне.

23 Сколько у меня пороков и грехов? покажи мне беззаконие мое и грех мой.

24 Для чего скрываешь лице Твое и считаешь меня врагом Тебе?

25 Не сорванный ли листок Ты сокрушаешь и не сухую ли соломинку преследуешь?

26 Ибо Ты пишешь на меня горькое и вменяешь мне грехи юности моей,

27 и ставишь в колоду ноги мои и подстерегаешь все стези мои, -- гонишься по следам ног моих.

28 А он, как гниль, распадается, как одежда, изъеденная молью.

Сначала о главных мыслях этой главы, которые высказывает Иов. В предыдущих главах он жалуется на то, что Бог с ним, таким, так сказать, маленьким червём, состязается как с равным. Это, например, 9-я глава, 4-й стих:

Премудр (Бог) сердцем и могущ силою; кто восставал против Него и оставался в покое?

Или 14-15-й стихи 9-й главы:

14 Тем более могу ли я отвечать Ему и приискивать себе слова пред Ним?

15 Хотя бы я и прав был, но не буду отвечать, а буду умолять Судию моего.

И 19-20-й стихи той же главы:

19 Если действовать силою, то Он могуществен; если судом, кто сведет меня с Ним?

20 Если я буду оправдываться, то мои же уста обвинят меня.

И дальше 10-я глава, 15-й стих:

15 Если я виновен, горе мне! если и прав, то не осмелюсь поднять головы моей.

Возникает некая противоречивая картина: с одной стороны, Иов уверен в том, что с Богом и судиться нечего, потому что заранее известно, что человек, как бы там ни было, на этом суде с Богом проиграет. А с другой стороны, в этой главе Иов просто уже отчаянно требует от Бога суда. И что ‘ тут понимать под этим судом – это вопрос, потому что он, с одной стороны, вроде бы хочет судиться с Богом, а с другой стороны, вроде бы он хочет судиться перед Богом (то есть, чтобы Бог был как судья). Но в человеческой жизни не может же быть так, чтобы один и тот же человек был одновременно и судьёй, и обвиняемым в судебном процессе. То есть, тут у Иова сложная картина, которая человеческими понятиями суда (истец, обвиняемый и т.д.) плохо описывается. Какая-то парадоксальная ситуация внутри Иова – он мечется между этими двумя крайностями: с одной стороны, я червь и, конечно, не могу с Богом состязаться и судиться, а с другой стороны, я буду состязаться и судиться с Богом! Нам самим это, наверное, знакомо, в жизни нам тоже, бывало, приходилось метаться между крайностями («Я царь, я раб, я червь, я Бог!»), и в этом смысле книга Иова психологически точна, достоверна. Вообще, Библия – очень реалистичная книга, даже там, где речь идёт, в сущности, о сочинённых вещах. Ведь всё то, что мы сейчас читаем, это же сочинено – на основе, видимо, какой-то древней легенды об Иове. Это, можно сказать, гениальное художественное произведение – и смотрите, какая психологическая тонкость и глубина!

Но что, собственно, побуждает Иова, который чётко понимает дистанцию между собой и Богом, всё-таки требовать суда, чтобы с Ним состязаться? Я думаю, это потому, что он в результате всех своих разговоров с друзьями понял, что другого выхода просто нет, что он как какой-нибудь спелеолог, который находится в подземном коридоре, где можно идти только вперёд, в надежде выбраться, назад просто не повернёшься, назад хода нет, а вперёд – это как раз к Богу, это узкий коридор, который оставлен Иову. Действительно, вот такой дерзкий вызов Богу – это тот коридор, в конце которого свет в конце тоннеля, который ведёт к Богу, и который Иов, видимо, чувствует. Обратите внимание, как он говорит самые, может быть, эмоционально насыщенные слова 14-го и 15-го стихов:

14 Для чего мне терзать тело мое зубами моими и душу мою полагать в руку мою?

15 Вот, Он убивает меня, но я буду надеяться; я желал бы только отстоять пути мои пред лицем Его!

Эти «для чего?» подразумевают цель, смысл, то, что путь у него какой-то все же есть. Казалось бы, какой у него может быть путь, когда он всё потерял и сидит на мусорной куче – у него уже путь, как он и сам говорил раньше, только один – в Шеол, в могилу. А, оказывается, Иов начинает здесь понимать, что у него есть какой-то путь, есть какая-то миссия и есть смысл того, что с ним происходит, а не просто выживание – как-то уцелеть в этой ситуации, может быть, с этой мусорной кучи всё-таки уйти, выздороветь, и так далее… Чего он, собственно, просит у Бога? Об этом говорится в следующем 16-м стихе: спасения – в очень глубоком смысле этого слова. В переводе написано «оправдание», но еврейское слово здесь – Иешуа, имя Иисуса Христа. Он просит спасения у Бога, и в очень широком смысле, не только для самого себя, а, в сущности, спасения для всего мира, который в каком-то смысле находится в ситуации, похожей на ситуацию Иова. А спасение для всего мира – это как раз Иешуа и есть. Хотя, конечно, автор книги Иова и подозревать не мог, что будущий Мессия будет иметь имя Иешуа, но, тем не менее, такое бывает, такова Боговдохновенная сущность Библии, что в ней возникают вот такие совершенно неожиданные совпадения и догадки. Итак, у Иова есть миссия, и эта миссия включает суд с Богом. Какая дерзкая мысль! Ведь обычно, как всегда понимают, в том числе и пророки, миссию даёт человеку Бог, Он его посылает, чтобы тот исполнил работу Бога, а тут оказывается, что работа Бога – это спорить с Самим Богом. Но мы-то уже, в отличие от Иова, знаем всю ситуацию, мы понимаем, что это не с Богом, в сущности, спор, а спор за Бога с дьяволом, потому что на Иове сошлось это противостояние Бога с дьяволом. Но Иов, естественно, этого ещё не знает, и ощущает это именно как то, что его миссия – это спор с Богом, суд с Богом. И в этом есть своя правда.

Вот посмотрите на 20-й стих. Он говорит:

20 Двух только вещей не делай со мною, и тогда я не буду укрываться от лица Твоего.

Он честно признаётся, что, несмотря на то, что он с Богом так откровенен, вроде бы открыт, на самом деле он от Него в чём-то прячется. И это действительно так. А ещё больше это видно на его друзьях. Мы имеем такое встроенное в нас психологическое свойство прятаться за некой бронёй психологической самозащиты. И прячемся мы за ней не только от каких-то неприятностей окружающего мира, неприятных впечатлений, не только даже от самих себя, а мы автоматически прячемся за этим всем и от Бога. И что получается в результате? Те, кто психологически анализировали, что происходило в Освенциме и в других подобных местах и с палачами, и с их жертвами, говорят одно и то же и о палачах, и об их жертвах. Вся эта ужасная машина базируется на том, что и те, и другие бронируют себя: палачи бронируют себя от окружающих впечатлений, которых нормальный человек просто вынести не может, и их воспоминания это и говорят (они целенаправленно отгораживали себя от того, что видят). Но и жертвы тоже, просто чтобы выжить, просто чтобы не сойти с ума, вынуждены были отгораживать себя от того, что они видели.

Иов кричит к Богу, чего-то от Него хочет, задаёт Ему какой-то вопрос. Но какой вопрос он задаёт Ему в этой главе? Он Ему предъявляет претензии. Он хочет понять, почему и за что это с ним произошло. Но в этом ли только дело – почему Ты наказываешь меня, невиновного? Очень поверхностным было бы такое суждение о вопросе, который задаёт Богу Иов. Его миссия глубже, и вопрос этот гораздо глубже, поэтому и ответ, который он получает в конце, гораздо глубже. А говорит Иов такие слова (за что мне это всё?) потому, что настоящий вопрос таится в глубине души Иова. Это вопрос вообще всего мироустройства: почему мир так устроен, а не только почему Иов так мучается. В этом мире есть секрет от Иова – дьявол, о котором он не знает, и он чувствует, что что-то в этом мире ещё есть, но он сказать этого даже не может, потому что даже слова такого – «сатана», «дьявол» – в его лексиконе нет. Это автор книги Иова объективно показывает состояние умов ветхозаветных евреев. Этот его вопрос в словах невыразим, и он в конце от Бога получает ответ тоже не словами, потому что и ответ, естественно, в словах невыразим: какой вопрос – такой и ответ.

Иов не очень четко формулирует свой вопрос о претензиях к Богу, потому что его нельзя так чётко, математически, сформулировать словами, но он очень чётко формулирует дефект позиции его друзей. И раньше это было, и позже будет, но здесь это особенно чётко, потому что друзья Иова всё время ему подсовывают не живого Бога, а приукрашенную модель Бога, который напоминает какого-нибудь деревянного или глиняного идола, который красиво и ярко раскрашен красками и изображает собой Бога. Но любая модель – упрощение, и вот такая модель Бога, которая крутится в головах у друзей, упрощённая, а тем самым Бога оскорбляющая. Иов чувствует, что, на самом деле, это «благочестие» (в кавычках) его друзей – большее оскорбление Богу, чем та дерзость, с которой Иов всё время требует от Бога чего-то большего. Они Бога оправдывают, или, как говорит здесь Иов, льстят Богу, лицемерят – вроде бы ради Самого же Бога. Но на самом-то деле мы же прекрасно понимаем, что они не ради Бога это делают, а ради себя самих, ради сохранения своего спокойствия, привычной модели мира. Опять – тот же Освенцим: я уж не говорю о служащих в нём, а просто немцы, которых потом союзники насильно заставляли смотреть на эти груды трупов, и узнавать о том, что они категорически знать не хотели, отгораживались от этого, и эти трупы старались (и достаточно успешно) как можно скорее забыть. Вот та же самая психологическая механика у его друзей: они не могут в себя вместить вот такого Иова, они должны от этого как-то отгородиться, и такой раскрашенной моделью Бога, с виду такой замечательной, они и отгораживаются. И потом, тут есть элемент духовной лени, потому что Иов вынужденно делает это огромное усилие, чтобы лучше понять Бога (как говорит Христос –только употребляющий усилие стяжает Царство Небесное), а их никто не вынуждает, и они и не делают этого усилия (ведь естественно для человека не делать лишних усилий).

Они спорят с Иовом, но Иов хочет с Богом судиться, с Богом спорить, а не с ними! А они, споря с Иовом, приводя ему вроде бы логичные аргументы (местами верные, но это не вся правда, а пол-правды), тем самым, судятся с ним вместо Бога, то есть, они собой Бога загораживают, пытаются собой Бога подменить, а Иов всё время пытается их отстранить: уйдите вы с вашими глупостями, я хочу с Богом, с Самой Истиной разговаривать, а не с этими выдумками, которые вы мне подсовываете!

Его упрёки друзьям идут с самого начала и всё время усиливаются (соответственно, упрёки друзей Иову тоже усиливаются), но в этой главе они углубляются ещё вот в каком смысле. Становится ясным, что друзья уже не только не могут ответить Иову на эти его крики, просьбы, вопросы (можно назвать это по-разному) – не могут, может быть, и не хотят, но дело не в этом. Дело в том, что вообще человеку на вопрос Иова ответить не по силам. Но тогда что же это за Иов такой, который ухитрился такой вопрос поставить, на который вообще не в человеческих силах ответить. Значит, он в чём-то уникальный – этот Иов. И это действительно так, он чувствует, что мало того, что он находится в уникальной ситуации того несчастья, в которое он попал, он ещё из-за этой ситуации как бы весь перевернулся и стал носителем какого-то уникального чувства, мысли, мировоззрения, и поэтому от друзей и вообще от людей ему ответа ждать не приходится – только от Бога. Люди, которые были в Освенциме, тоже были в уникальной ситуации. Те из них, которым посчастливилось выжить, и которые написали после этого книги, все пишут, что эту ситуацию, в которой они были, – её и передать нельзя, сколько бы они ни пытались фактическую сторону описывать, всё равно главного не передашь, и они что-то такое поняли, что только те знают, кто в этой ситуации были, а нам, читателям, к сожалению, передать не получается, хотя они и стараются. Вот в какие глубины нас уводит эта книга.

Я сказал об общих, главных мыслях этой главы, давайте теперь разберём её по отдельным стихам.

¹Вот, все это видело око мое, слышало ухо мое и заметило для себя.

«Заметило» совершенно не передаёт еврейское слово «табийн», которое здесь употреблено. Оно – производное от слова «бина», которое приблизительно означает «разум». Мы с этим словом очень часто встречаемся в книге Притч Соломоновых, где «бина» – «интеллектуальный разум», способность собрать и расчленить то, что воспринимается, на какие-то категории. Чуть ли не в каждой главе Притч это слово встречается, причем часто противопоставленное слову «хокма» – Божественнвя мудрость. Таким образом, Иов, если можно так выразиться, разбирается, понимает, что с ним происходит. Тут сказано «ухо», «око» – ну, на самом деле, поняло не ухо и не око, а понял ум – это просто такое метафорическое выражение. А что видело око его и слышало ухо его, и что понял ум его? В том-то и дело – ухо и око слышало и видело и разум понял то, что говорят друзья, то есть, банальную картину Бога, такой банальный дружеский шарж на Бога, который он мог бы нарисовать и сам. А вот того самого главного, что с ним происходит, почему и для чего – этого, к сожалению, его ухо не слышало, и око не видело, и он этого не понимает, и именно что хочет от Бога только получить понимание этого.

²Сколько знаете вы, знаю и я: не ниже я вас.

³Но я к Вседержителю хотел бы говорить и желал бы состязаться с Богом.

«Вседержитель» здесь назван еврейским словом «шаддай», что дословно означает «крепкий». Это слово употребляется в Библии, когда надо Бога показать именно как сильного. Здесь подчёркнуто: он с Богом именно как с сильным хочет состязаться. «Состязаться» – это еврейское слово «яках», которое будет ещё несколько раз встречаться ниже, оно означает не «состязаться», как на стадионе спортсмены, а «спорить», причём «спорить» не так, как можно спорить на базаре о ценах на что-нибудь, а именно «спорить в суде» – здесь в этом слове «яках» образ суда уже фигурирует.

⁴А вы сплетчики лжи; все вы бесполезные врачи.

⁵О, если бы вы только молчали! это было бы вменено вам в мудрость.

⁶Выслушайте же рассуждения мои и вникните в возражение уст моих.

Бесполезные – точнее, «негодные врачи», потому что эти врачи лечат не его, они лечат себя. Слова «рассуждения», «возражение» – в них надо внимательно всмотреться. «Рассуждение» – еврейское слово «токеха» – это не просто абстрактное философское рассуждение, оно обязательно содержит в себе элемент упрёка или даже обличения. Возникает вопрос, а кого это он обличать и упрекать собирается? Ответ единственный – Бога. Значит, вот этот верный Богу человек, любящий Бога, человек, который ни за что, ни за какую цену от своей связи с Богом отказаться не хочет, тем не менее, намерен упрекать и обличать Бога. А второе слово – «возражение уст моих» (это слово «рийв», оно ещё несколько раз встречается дальше в этой главе) означает не просто «возражение», а аргумент, выдвигаемый на суде.

⁷Надлежало ли вам ради Бога говорить неправду и для Него говорить ложь?

Не просто говорить неправду, а употреблено еврейское слово «эвел», которое означает некую порочность, сознательное извращение, то есть, нечто гораздо худшее, чем просто «соврал». То есть, он говорит о том, что их слова – это извращённые слова о Боге, несущие в себе нечто злое, не «тов» – «добро», а «ра» – «зло» (может быть, у них так получилось, потому что их подталкивает дьявол под локоток).

Слова «ради» и «для» – в обоих случаях употребляется еврейская приставка «лэ», она означает и «ради», но означает и «к» (то есть, «надлежало ли вам к Богу говорить неправду, ложь»). Тут не только то, что они за Бога как бы заступаются, оказывая ему медвежью услугу, а то, что ту ложь, которую они говорят о Боге, Бог видит и слышит. Получается, что эти слова не только к Иову обращены, они к Богу обращены – эти лживые слова о Боге же, и естественно, что это, действительно, попахивает неким извращением.

⁸Надлежало ли вам быть лицеприятными к Нему и за Бога так препираться?

Здесь опять слово «рийв», которое в шестом стихе переведено было как «возражение». Здесь это переведено как «препирательство», но и в том, и в другом случае это судебный спор. «За Бога так препираться» – тут опять употреблена приставка «лэ». И опять непонятно: это их препирательство, этот их аргумент направлен как бы со стороны Бога к противнику Бога, в роли которого, как друзья понимают, выступает Иов, или это препирательство к Богу направлено (то есть, они всеми своими лживыми аргументами, в сущности, Бога укалывают вместо того, чтобы Его, как им кажется, защищать).

⁹Хорошо ли будет, когда Он испытает вас? Обманете ли Его, как обманывают человека?

Под «испытает» мы обычно понимаем какое-то внешнее испытание, например, человека заставляют путь далёкий пройти, или на гору залезть, или поднять тяжесть, или что-нибудь в этом роде. Но это испытание всегда внешнее, а здесь употреблено еврейское слово «хакар», которое означает «проникает внутрь», исследует, испытает человека изнутри, а не извне.

«Обманете ли Его, как обманывают человека?» – действительно, этот смысл есть у еврейского слова «хатал», которое здесь употреблено, но это слово, имеет и второй смысл – «насмехаться». То есть, эту фразу можно прочесть и так: «Можете ли вы над Богом так насмехаться, как вы насмехаетесь над человеком?». Если так эту фразу прочесть, то возникает такая картина, что Иов воспринимает все эти пустые и не относящиеся к делу слова, которые говорят его друзья, как насмешку над ним самим, над Иовом, но не является ли это одновременно и насмешкой над Богом? Иов же чувствует, что вся эта ситуация важна не только для него, а важна и для Бога, он только не понимает, чем.

¹⁰Строго накажет Он вас, хотя вы и скрытно лицемерите.

«Накажет» – это опять слово «яках», которое было в третьем стихе переведено как «состязаться с Богом», а здесь оно переведено как «накажет». Вот насколько еврейские термины многозначны (особенно термины, которые касаются этической сферы), и насколько проблемны бывают эти переводы, потому что переводчик вынужденно выхватывает из всего спектра значений слова какое-то одно, которое ему кажется наиболее правильным, а автор-то, который это написал – он имел в виду весь спектр, всю радугу значений этого слова передать. Так или иначе, и в третьем стихе, и здесь понятно, что Бог будет с ними спорить. То есть, суд (слово «яках» относится к суду) – это будет и суд Бога с ними, и с Иовом.

¹¹Неужели величие Его не устрашает вас, и страх Его не нападает на вас?

Его друзья раньше всё время восхваляют Бога как великого. То есть, у них величие Бога выглядит, как нечто подобное величию какого-нибудь восточного царя, которое вызывает у придворных поэтов желание воспевать ему оды (примерно так Иов это видит). А на самом-то деле, величие Бога для тех, кто по-настоящему его чувствует, а не как эти придворные поэты, должно вызывать в человеке молчание, трепет и желание положить руку на свои уста – что и делает Иов в конце именно потому, что он увидел всё величие Бога.

¹²Напоминания ваши подобны пеплу; оплоты ваши -- оплоты глиняные.

Тут не совсем понятно, что это за оплоты? Это слово «габ» означает оплоты в совершенно материальном, телесном смысле – как какие-то подпорки либо как позвоночный столб человека.

¹³Замолчите предо мною, и я буду говорить, что бы ни постигло меня.

Смысл этого стиха: вам нечего сказать, потому что вам нечем пожертвовать. Потому что вы ничего другого сделать не можете, кроме как отстаивать своё благополучное психологическое состояние, в котором вы находитесь. Поэтому отойдите в сторону и уступите место тому, кому есть чем пожертвовать, то есть, ему – Иову. Как он говорит дальше, мало того, что он готов пожертвовать своей жизнью (тем более, что от этой жизни только последнее осталось), но даже душу свою он берёт в руку свою как жертву, приносимую Богу (в следующем стихе).

¹⁴Для чего мне терзать тело мое зубами моими и душу мою полагать в руку мою?

Такое ощущение, что он эту душу Богу показывает или даже бросает её Богу – вот Тебе, Господи, моя душа, и делай с ней, что хочешь, но (он говорит об этом в следующем стихе) дай мне смысл происходящего. Он даже уже не требует ни выздоровления, ни возвращения своих детей или своего имущества – всё это как бы мельчает по сравнению с тем, что вдруг перед ним открывается, как какая-то огромная пропасть, бессмысленность того, что с ним происходит. Вот это главная его рана, и он хочет, чтобы эту рану Бог залечил. Те, кто вспоминает об Освенциме, все говорят, что самое страшное – это не голод, не грязь, не побои, и даже не смерть, которая на каждом шагу их ждала, а самое страшное – это бессмысленность всего этого, которая нарочно устроена. Вот так именно были устроены эти лагеря, чтобы ощущение бессмыслицы как можно больше усиливалось в людях, чтобы никакая осмысленная деятельность там было невозможна. Там их заставляли, например, переносить тяжелейшие камни сначала с одного места на другое, а потом назад – дьявол за этой характерной картиной вычисляется, что называется, в одно действие.

¹⁵Вот, Он убивает меня, но я буду надеяться; я желал бы только отстоять пути мои пред лицем Его!

«Отстоять» – это опять слово «яках», которое переведено было в десятом стихе как «накажет», а в третьем стихе как «состязаться». Если оставить этот перевод, то понятно – «отстоять в суде», но в каком смысле «перед лицом Его»? Это уже означает отстоять не против Бога в споре с Ним как с противником, а перед лицом Его, как перед Судьёй. Вот как у Иова всё время двойственен образ Бога как противника в судебном споре – оппонента и образ Бога как судьи – всё время одно в другое перетекает.

¹⁶И это уже в оправдание мне, потому что лицемер не пойдет пред лице Его!

Оправдание – это слово «иешуа», которое дословно переводится с еврейского как «спасение от Бога», и мы, сегодняшние люди, христиане, читая это в сочетании со словами «пути мои…» пятнадцатого стиха, понимаем, что пути Иова – это пути спасения. Какого спасения? Спасения для него самого? Это уже мелковато звучит по сравнению с масштабом всего, о чём здесь говорится. Это пути спасения для всего мира. Эксперимент, проводимый над Иовом, – это эксперимент над всем человечеством, ставка – это судьба всего человечества. То же самое можно сказать и об Освенциме. Путь спасения, Иешуа, – это путь ко Христу. Отсюда ответ Иову – это Христос. Путь Иова – это путь ко Христу.

¹⁷Выслушайте внимательно слово мое и объяснение мое ушами вашими.

Здесь не «объяснение», еврейское слово «ахва» означает «заявление» – «заявление на суде», как бы официальное заявление.

¹⁸Вот, я завел судебное дело: знаю, что буду прав

На самом деле, «завёл» – еврейское слово «арак» – означает «что-то расставил в порядке», то есть, он как бы выстроил некую систему аргументации для этого суда с Богом, и дальше он говорит: «знаю, что буду прав». Слово «цадак», «прав», которое здесь употреблено, однокоренное со словом «цадик» и со словом «цдака», оно означает не просто, что он выйдет прав на суде, а что он выйдет праведен на суде – ведь это же лично для Иова – главная проблема. Тут есть проблема общечеловеческая (я о ней всё время говорю), но есть же и личная проблема Иова. Получается, что Бог усмотрел в нём какую-то неправедность (его друзья всё время хотят ему именно эту мысль подсунуть), а что это за неправедность? Вот он и говорит, что докажет на суде, что нет в нём никакой такой неправедности.

¹⁹Кто в состоянии оспорить меня? Ибо я скоро умолкну и испущу дух.

Здесь есть два довольно важных переводческих момента. Первое: по-еврейски, на самом деле, сказано: «Кто в состоянии спорить со мной?». Спорить со мной, на суде. Как этот предлог с, со можно понять? Его можно понять в двух смыслах: либо «кто спорит против меня», либо «кто может спорить вместе со мной» (получается – против Бога). Мне ближе именно второе толкование: что ему предъявлять претензии людям, что «никто из них не может спорить со мной», когда он готов спорить с Богом. А другое дело, если он говорит: «я один могу с Богом разговаривать так, как я разговариваю – больше никто другой не может». Действительно, это одна из основных мыслей книги Иова: чтобы разговаривать с Богом так, как Иов, надо попасть в такую ситуацию (ситуацию Освенцима), в какую попал Иов. Это первый момент. А второй момент – «я скоро умолкну и испущу дух», можно перевести и как «если я умолкну, то я испущу дух», то есть, я не могу не говорить, потому что, если я буду всё это держать в себе, то я умру, я лопну. Многие пророки то же самое говорят, и мы читаем совершенно такие же слова пророка Иеремии, который говорит, что если я не выскажу всего того, что во мне кипит, то я лопну.

²⁰ Двух только вещей не делай со мною, и тогда я не буду укрываться от лица Твоего:

²¹ удали от меня руку Твою, и ужас Твой да не потрясает меня.

Эта мысль была уже Иовом высказана в девятой главе, например (с 34-го стиха), про Бога:

³⁴Да отстранит Он от меня жезл Свой, и страх Его да не ужасает меня,

³⁵и тогда я буду говорить и не убоюсь Его, ибо я не таков сам в себе.

И в десятой главе, в 20-м стихе:

²⁰…отступи от меня, чтобы я немного ободрился.

При всём желании Иова говорить с Богом, если можно так выразиться, «на равных», он понимает, что он не может с Ним говорить на равных, потому что само присутствие Бога – огромное присутствие рядом с ним – давит на него, вызывает в нём трепет. Так и должно быть – это страх Божий, тот самый, о котором говорит книга Притч Соломоновых: «начало Премудрости – страх Божий». Конечно, в Иове есть этот страх Божий, хотя он с Богом и хочет вот так спорить. Потому он и говорит Богу: «я в таком состоянии» – своём, человеческом, как и его друзья, как и мы сами, когда мы ощущаем Бога как огромное и давящее, и трепещем перед Ним – «я не могу Тебе, Господи, сказать всё то, что я должен Тебе сказать, а для того, чтобы я это сказал, Ты, Господи, отними от меня руку Свою». Мало того, что это суд Иова с Богом – для того, чтобы этот суд вообще состоялся, Бог должен оказать Иову какую-то особую милость и как-то открыть Иову его сердце и уста, чтобы он мог говорить. Это, собственно, уже происходит: сам тот факт, что Иов такие слова может Богу говорить, уже означает, что Бог (если можно так выразиться) тяжесть Своей руки от него отнял.

²² Тогда зови, и я буду отвечать, или буду говорить я, а Ты отвечай мне.

Это уже не совсем даже суд, а скорее, диалог.

²³Сколько у меня пороков и грехов? покажи мне беззаконие мое и грех мой.

Слово «покажи» однокоренное с еврейским словом «йада», «знание». То есть, речь идёт совсем не о том, что у Иова, наверно, есть какие-то грехи, и пусть Бог ему о них скажет, потому что сам он о них не знает. Ну, скажет и покажет – что толку? Нет, Иов другого хочет от Бога: не просто какого-то знания лично о себе, а знания более глубокого – о природе всего человечества (в которое, конечно, входит и он сам), о том, откуда происходят грехи и беззаконие всего человечества, то есть, в сущности, о роли дьявола, хотя он, опять же, этого слова не знает, и этого образа в его мировоззрении нет. Вот какого знания Иов требует от Бога. И получает в конце книги.

24 Для чего скрываешь лице Твое и считаешь меня врагом Тебе?»

«Скрываешь» (еврейское слово «сатар») – это то же самое слово, которое употреблено в 20-м стихе – «я не буду укрываться от лица Твоего». Такое ощущение, что и Бог может от Иова скрываться, и Иов может скрываться от Бога (я уже говорил об этом механизме психологической самозащиты). И получается, что тот суд, о котором Иов просит, к человеческому суду вообще отношения не имеет, а означает – открытым лицом встать друг к другу: Иов – к Богу, а Бог – к Иову. Не так просто для Иова открыть своё лицо, потому что механизмы психологической самозащиты – это мощнейшие механизмы, и самому человеку отключить их практически невозможно. Но, видимо, и Богу не просто встать лицом к лицу с Иовом. Вот эта мысль – самая трудная. Это основная мысль книги Карла Густава Юнга «Ответ Иову»: что позиция Иова приводит к тому, что в Самом Боге что-то изменилось – Он встал открытым лицом к Иову и вообще ко всему человечеству, и поэтому, из-за этого изменения, собственно, Христос и пришёл, и Богом послан. То есть, в приходе Христа в этот мир играют свою роль и человеческие какие-то события. Мы знаем из Библии какую роль сыграло в пришествии Христа в мир жертвоприношение Авраама – прообраз жертвоприношения Богом Своего Сына ради людей. Если бы этого не было, вообще было бы непонятно как бы дальше всё сложилось, как бы развернулась от века существующая у Бога линия Замысла Божьего, связанная с Христом. Непонятно, как бы она развернулась, если бы Авраам не стал приносить в жертву сына своего Исаака. Но и тут то же самое: если бы Иов просто сдался дьяволу, отказался бы от Бога (как говорит дьявол), перестал бы во что-то верить вообще, принял бы свою судьбу покорно, и умер – тоже непонятно, что бы произошло с линией Замысла, ведущей ко Христу. Мы, конечно, можем сказать: Иов – это же художественная книга, а линия Замысла Божьего, ведущая ко Христу – это реальность! Оно, конечно, так, но книга Иова, хотя и художественная, описывает реалии нашей жизни. Таких Иовов в истории человечества было сколько угодно – тот же Освенцим. Да и мы, бывает, иногда в нашей жизни попадаем в ситуацию, которая близка к ситуации Иова. Всё это реальность, а не выдумка. Иов – это некий образ, объединяющий все эти ситуации, в которые попадает человек, когда он взывает к Богу за объяснением того, почему с ним произошло то или иное несчастье.

²⁵ Не сорванный ли листок Ты сокрушаешь и не сухую ли соломинку преследуешь?

²⁶ Ибо Ты пишешь на меня горькое и вменяешь мне грехи юности моей,

²⁷ и ставишь в колоду ноги мои и подстерегаешь все стези мои, -- гонишься по следам ног моих.

«Гонишься» – это еврейское слово «хака», это, скорее, переводится не «гонишься», а «очерчиваешь какую-то границу» для следов ног моих, за которую я не могу переступить. Но в целом смысл этого довольно сложного стиха примерно такой же, как смысл 138-го Псалма: о том, что Бог за человеком постоянно следит, постоянно видит, и скрыться от Него невозможно.

Из 138-го Псалма.

¹ Господи! Ты испытал меня и знаешь.

² Ты знаешь, когда я сажусь и когда встаю; Ты разумеешь помышления мои издали.

³Иду ли я, отдыхаю ли – Ты окружаешь меня, и все пути мои известны Тебе.

⁴Еще нет слова на языке моем, – Ты, Господи, уже знаешь его совершенно.

⁵Сзади и спереди Ты объемлешь меня, и полагаешь на мне руку Твою.

⁶Дивно для меня ведение [Твое], – высоко, не могу постигнуть его!

⁷Куда пойду от Духа Твоего, и от лица Твоего куда убегу?

⁸Взойду ли на небо – Ты там; сойду ли в преисподнюю – и там Ты.

⁹Возьму ли крылья зари и переселюсь на край моря, –

¹⁰.и там рука Твоя поведет меня, и удержит меня десница Твоя.

¹¹. Скажу ли: «может быть, тьма скроет меня, и свет вокруг меня сделается ночью»;

¹²но и тьма не затмит от Тебя, и ночь светла, как день: как тьма, так и свет.

Автор 138-го псалма восхваляет Бога за то, что Он постоянно держит его в поле Своего зрения. Он, видимо понимает это так, что Бог его охраняет, благословляет, и так далее, и у Иова точно та же картина – что Бог держит его в поле Своего зрения, но только у человека, сидящего на мусорной куче, потеряв всё, естественно возникает ощущение, что ничего хорошего в этом нет, что Бог его этим Своим постоянным взглядом, скорее, преследует, чем как-то благословляет и поддерживает.

²⁸А он, как гниль, распадается, как одежда, изъеденная молью.

Кто этот «он», совершенно непонятно. Как бы ни толковать и к чему бы ни относить это слово «он», понятно, что весь этот стих перекликается со словами, которые Иов много раз говорил уже и будет дальше говорить – вообще о человеке как таковом, о роде человеческом, что род человеческий – он как сухой лист, как червяк, как то да сё, и это действительно можно отнести ко всему роду человеческому – такому архетипическому Адаму. Иов говорит в четвёртой главе, в 19-м стихе, об «обитающих в храминах из брения, которых основание прах, которые истребляются скорее моли» – ну, и тут тоже – одежда, изъеденная молью. И это повторяется и у пророков – мысль о том, что человека можно уподобить чему-то распадающемуся. Вот, например, Исайя (51-я глава, 8-й стих): «Ибо, как одежду, съест их моль, и, как волну, съест их червь; а правда Моя пребудет во век, и спасение Моё – в роды родов». Это меня побуждает к тому, чтобы последние слова воспринимать как очередное напоминание Иова Богу о временной, преходящей природе человека, при том, что этот временный, преходящий человек, к которому относится и сам Иов, готов с Богом состязаться. В каком смысле «состязаться»? Требовать от Бога осмысления того, что происходит в этом мире, и тем самым соучаствовать в том, чтобы этот наш мир наполнился смыслом – потому что наполниться смыслом он может лишь в том случае, если ему Бог это даст и напитает мир этим смыслом. Вот такова роль Иова.

Запись 22 Глава 14 21-06-17

Мы продолжаем читать книгу Иова. Сегодня четырнадцатая глава. Это последняя из трёх глав, которыми заканчивается, так сказать, первый тур общения Иова с его друзьями – высказывания каждого из трёх друзей, после которого на каждое высказывание Иов даёт свой ответ. И вот как раз в этих трёх главах (с 12-й по 14-ю), которые мы сегодня заканчиваем, этот ответ Иова – наиболее длинный, наиболее распространённый.

1 Человек, рожденный женою, краткодневен и пресыщен печалями:

2 как цветок, он выходит и опадает; убегает, как тень, и не останавливается.

3 И на него-то Ты отверзаешь очи Твои, и меня ведешь на суд с Тобою?

4 Кто родится чистым от нечистого? Ни один.

5 Если дни ему определены, и число месяцев его у Тебя, если Ты положил ему предел, которого он не перейдет,

6 то уклонись от него: пусть он отдохнет, доколе не окончит, как наемник, дня своего.

7 Для дерева есть надежда, что оно, если и будет срублено, снова оживет, и отрасли от него выходить не перестанут:

8 если и устарел в земле корень его, и пень его замер в пыли,

9 но, лишь почуяло воду, оно дает отпрыски и пускает ветви, как бы вновь посаженное.

10 А человек умирает и распадается; отошел, и где он?

11 Уходят воды из озера, и река иссякает и высыхает:

12 так человек ляжет и не станет; до скончания неба он не пробудится и не воспрянет от сна своего.

13 О, если бы Ты в преисподней сокрыл меня и укрывал меня, пока пройдет гнев Твой, положил мне срок и потом вспомнил обо мне!

14 Когда умрет человек, то будет ли он опять жить? Во все дни определенного мне времени я ожидал бы, пока придет мне смена.

15 Воззвал бы Ты, и я дал бы Тебе ответ, и Ты явил бы благоволение творению рук Твоих;

16 ибо тогда Ты исчислял бы шаги мои и не подстерегал бы греха моего;

17 в свитке было бы запечатано беззаконие мое, и Ты закрыл бы вину мою.

18 Но гора падая разрушается, и скала сходит с места своего;

19 вода стирает камни; разлив ее смывает земную пыль: так и надежду человека Ты уничтожаешь.

20 Теснишь его до конца, и он уходит; изменяешь ему лице и отсылаешь его.

21 В чести ли дети его -- он не знает, унижены ли -- он не замечает;

22 но плоть его на нем болит, и душа его в нем страдает.

Эти жалобы чем-то напоминают 3-ю и 7-ю главу, где Иов тоже призывал смерть как спасение, как отдохновение, и так далее, но обратите всё-таки внимание на разницу интонации этой главы и тех глав. Здесь, в этой главе, интонация намного более поэтическая, и вот именно эта поэтичность интонации приводит к тому, что звучит она немножко иначе – не такой отчаянной горечью, как это было в 3-ей и 7-й главах, не такой безнадёжностью, как это было там, а, скорее, такая печаль (конечно, острая, глубокая печаль), как в пушкинских словах «печаль моя светла», – и эта печаль постепенно просветляется, уже здесь чувствуется это просветление. А в чём просветление? Сквозь печаль, сквозь эту горечь начинает проступать надежда. Не зря, хотя тут говорится «надежду Ты отнимаешь», но, по крайней мере, появляется это слово «надежда» – еврейское «тиква», а раньше-то его не было, раньше вообще о надежде не было и речи. И ещё – эта поэтическая нота (оцените это на слух) интимнее как-то звучит. В ней такое ощущение близости к Богу, такой любовной (я бы сказал) близости – мы говорили, что, несмотря ни на что, Иов любит Бога – вот здесь это, пожалуй, чувствуется больше, чем во всём том, что мы читали раньше. Потому, что все эти разговоры с его друзьями привели к тому, что Иов, с горечью и очень чётко, понял, что ни помощи, ни сочувствия от людей ожидать не приходится. А от кого? От Бога! И поэтому это его как бы подталкивает, открывает его душу, которая, конечно, на Бога обижена, потому что Бог же допустил всё это, что с ним произошло. Тем не менее, сквозь эту обиду всё равно прорывается любовь к Богу. Мы с вами, наверное, и по жизненному своему опыту знаем – это часто бывает и между людьми – что сквозь обиду одного человека на другого прорывается, тем не менее, любовь. И он в этой главе, в отличие от двух предыдущих, вообще о друзьях уже не говорит, не жалуется на них, не критикует их, и так далее. Потому что вот эти три главы имеют некую тенденцию духовного восхождения от разговора с людьми к разговору только с Богом. И это восхождение имеет ещё одну компоненту – расширяется перспектива (как бы горизонт Иова): то он был сфокусирован на самом себе, а тут он, как человек, который поднимается на гору: он уже все несчастья, беды рода человеческого (в том числе, и свои, конечно) рассматривает, фокусируясь не только на них, а включает в свое поле зрения всю тварь – деревья, животных, реки, горы, и так далее. Это, конечно, правильно, потому что это всё творение Божие, и человек, хотя он, наверное, вершина, этого творения, пик его, но вершина айсберга – это часть айсберга, пик горы – это часть этой горы. Причём, он тем самым, как бы расширяя свой горизонт, предвосхищает то, что Бог сделает в конце: покажет ещё более широкую картину – такую огромную панораму Вселенной, которая, на самом деле, и нам-то сегодня великовата (а мы ведь сегодня знаем о Вселенной больше, чем в те времена), а всё равно, даже и для нас эта картина Вселенной несколько непонятна, потому что слишком уж широка – это Божий взгляд на мир, а не человеческий. И вот Иов здесь таким своим расширенным горизонтом, это несколько предвосхищает.

Он употребляет здесь слово «наёмник» применительно к самому себе: «доколе не окончит, как наемник, дня своего». Это слово уже было употреблено в 7-й главе – это еврейское слово «сакир», но оно в этой главе звучит по-другому, потому что эта книга не повторяется, она по спирали восходит, и каждый следующий виток спирали шире и глубже, чем предыдущий. Если в 7-й главе «наёмник» – это просто человек как раб, который выполняет работу, которую он не любит, которая ему не нужна, для него бессмысленна. Его заставляют делать эту работу – ну, куда деться – он её делает и только ждёт с нетерпением, когда наконец-то кончится рабочий день. Вот такая картина, не очень вдохновляющая, тем более, что, конечно, если спросить даже там, в 7-й главе, кто заставляет человека делать эту неприятную работу, то получится, что Бог. А в этой главе он тоже фигурирует как наёмник (конечно, Божий), но в этой главе уже, в работе наёмника появилось ощущение осмысленности, ощущение некоей миссии. Я говорил, что здесь уже прорезается ощущение, Иов начинает ощущать, что он не просто такой несчастный, бедный, ни за что ни про что побитый, а у него есть какая-то миссия по отношению к Самому Богу, он что-то должен Богу сказать или спросить или сделать что-то для Бога. Он сам ещё даже не знает точно, что именно, но в этой главе наёмник – это тот, кто выполняет осмысленную работу, потому что Бог уже использует этого наёмника как Своего соработника. Вот такое изменение в позиции Иова.

В этой главе много вопросительных знаков. Это вообще характерно для разговора Иова с Богом, и эти вопросительные знаки звучат по большей части, как риторические вопросы, на которые ответ заранее известен, и ответ отрицательный. Вот, например: «Кто родится чистым от нечистого?» – и сам же отвечает: «Ни один». Или в 10-м стихе: «человек умирает и распадается; отошел, и где он?» и это звучит так: «Где он?» – «Да нигде нет его». Или вот в 14-м стихе: «Когда умрет человек, то будет ли он опять жить?» – этот вопрос как будто подразумевает ответ: «Да нет, конечно, не будет жить, живёт один раз, а дальше всё – жизнь закончена». Вообще, классическое богословие Ветхого Завета так и говорит: «живёт один раз, и всё закончено». Это в Новом Завете апостол Павел начинает говорить такие странные слова: «Не все мы умрём, но все изменимся». Но это в Новом Завете, а в Ветхом Завете – вот так. Вроде бы вопрос риторический. Чего же спрашивать, когда ответ заранее уже известен! Спроси любого еврейского мудреца, и он тебе ответит (с печалью, конечно), что нет, не будет человек опять жить. А на самом деле, в исполнении Иова, в его устах эти риторические вопросы приобретают совершенно реальный характер. Для друзей ответ очевиден, а для него не так очевиден, и в этом его уникальная особенность. То, что он так пострадал и на мусорной куче сидит, приводит к тому, что он вообще на жизнь начинает смотреть необычным, не банальным взглядом, и для него всё под вопросом. Если он, не знающий за собой греха, это всё претерпел – значит, мир как-то не так устроен, как мы представляем. Значит, всё под вопросом вообще! Если под вопросом то, что праведник от Бога получает благодеяние, а грешник получает от Бога наказание, то тогда, наверное, под вопросом и всё остальное! Умирает человек – и всё? Так ли это? Будет ли он опять жить? Не будет? Эти вопросы, конечно, звучат дерзко с точки зрения классического богословия. Но, тем не менее, Иов в его состоянии вдруг ощущает то, что не ощущают его друзья – что не всё известно об этом Божьем мире, не всё решено ещё. Догмы какие-то, решение каких-то богословских вопросов – кажется, прибиты гвоздями, и всё на своих местах. Нет. Вот, собственно, в этом и дело, ради этого всё и затеяно, чтобы Иов (если можно так выразиться) сорвался с этих «гвоздей», которыми прибиты убеждения большинства других людей.

И в разговоре о Шеоле (с 13-го по 17-й стих, преисподняя – это Шеол), о том, что будет с человеком там, начинает звучать надежда, такая странная и робкая надежда, что есть ещё что-то за этим Шеолом, не просто – попал туда и всё, на том можно ставить точку. Не точку, а точку с запятой! И раз за Шеолом может быть что-то (пока это под вопросом), то, может быть, и за этой бессмысленной и ужасной ситуацией, в которую попал Иов, тоже есть какое-то «за», какой-то смысл? И что он так «ни за что, ни про что» претерпел такие несчастья – может, за этим тоже есть какой-то смысл? Мы-то знаем, что смысл есть, потому что нам даны первые две главы, в которых написано, откуда вообще «ноги растут» у всей этой ситуации. Но Иов-то этого не знает! И вот он постепенно для себя открывает этот смысл, и в этом отношении он на нас, людей, похож. Потому что одно дело, когда мы читаем книгу Иова и нам в первой главе уже рассказано, как оно было на самом деле. А в жизни это ведь не так – мы до всего должны докапываться, догрызаться сами, с трудом, болезненно – примерно так, как Иов. И в этом плане, как и во многих других отношениях, мы с ним как бы резонируем, потому что то, что знает Бог, мы-то не знаем, так и Иов – то, что знает Бог, Иов не знает.

Это об этой главе в целом. Давайте теперь её разберём по отдельным стихам.

¹ Человек, рожденный женою, краткодневен и пресыщен печалями

Слова эти, конечно же, напоминают нам 89-й псалом, молитву Моисея – знакомые нам слова, тоже несущие в себе некую светлую печаль:

^4.Ты возвращаешь человека в тление, и говоришь: «возвратитесь, сыны человеческие!»

⁵Ибо пред очами Твоими тысяча лет, ак день вчерашний, когда он прошел, и как стража в ночи.

⁶Ты как наводнением уносишь их; они – как сон, как трава, которая утром вырастает, утром цветет и зеленеет, вечером подсекается и засыхает…

¹⁰Дней лет наших – семьдесят лет, а при большей крепости –восемьдесят лет; и самая лучшая пора их – труд и болезнь, ибо проходят быстро, и мы летим.

Если это соединить со словами Иова, то мы даже не заметим, где там «шов», потому что Иов мог бы эти слова Моисея просто повторить. И конечно, в том, как это сказано у Иова – «краткодневен и пресыщен печалями» (причём, он даже не печалями пресыщен тут еврейское слово означает «бедами», несчастьями пресыщен) – тут, конечно, никакой светлой печали ещё нет, но дальше она по ходу этой главы начнёт проявляться – свет надежды сквозь эту печаль и боль.

² как цветок, он выходит и опадает; убегает, как тень, и не останавливается.

Сказано «как цветок, он выходит и вырастает», а переведено «опадает». На самом деле, там по-еврейски сказано «отрезается». Это разница: опадает цветок сам по себе, а отрезается он кем-то (человеком), для того, чтобы его в букет поставить, и им украсить человеческую жизнь, так что, когда «отрезается», то это делается с каким-то смыслом. Сказано «убегает, как тень» – кто убегает, как тень? По тексту, вроде, грамматически, человек убегает как тень. На самом деле, это ко времени относится – время жизни человека убегает. А человек? А человек никуда ни от кого не убегает. В этом времени он меняется. Это знаменитые слова Гераклита о том, что нельзя дважды войти в одну и ту же реку по двум причинам. Первая причина – что река уже не та, а вторая причина, что ты уже не тот, кто входит в реку – вот здесь эта мысль, что человек уже не тот, каким был, когда второй раз входит в реку. И хотя в этом стихе это звучит как жалоба: человек меняется, и вроде бы это плохо, а лучше бы он не менялся. Давайте задумаемся: а оно, правда, лучше, чтобы человек не менялся? Таков Замысел Божий о человеке, чтобы человек не менялся? Это гора не должна меняться в Замысле Божьем, а человек именно что меняться должен. Человек – динамичное существо, и соработником Божьим он не может быть, не меняясь, потому что Бог Сам чрезвычайно изменчив – притом, что постоянен, конечно, в основном, и равен Самому Себе, но в приложениях Его к нашей земной жизни – чрезвычайно изменчив. Даже в Псалмах сказано: «Вот моё горе – изменение Замысла Божьего». Всё время меняется Замысел Божий, и человек должен с ним синхронно меняться, если он хочет быть соработником Божьим. А если человек стоит на одном месте, как прибитый, то Богу такой соработник не годится.

³ И на него-то Ты отверзаешь очи Твои, и меня ведешь на суд с Тобою?

Тут даже сказано сильнее: «и на такого-то Ты отверзаешь очи Твои!». А что Бог может ответить? Вот дьявол под этим мог бы подписаться: «Да Господи, эти люди – Ты на них посмотри! Ты ими занимаешься, а чего они стоят – черви, пыль такая». А Бог что бы на это ответил? «Да, именно на такого Я отверзаю очи Свои. Именно их, таких быстротечных, Я Сам подгоняю. Отдельных людей подгоняю в их жизни, чтобы они не стояли на месте. И целые народы – еврейский народ, в данном случае, подгоняю в их истории, чтобы они не стояли на месте. Время Мною создано со смыслом. В этом времени и должны происходить все эти перемены, потому что это – Путь Творения, в сущности, это Путь Творения ко Мне. Он протекает во времени». И чтобы этот Путь был возможен, нужно и пространство, и время (говоря языком физики), иначе никакой путь невозможен.

«Меня ведешь на суд с Тобою?» – говорится здесь. А ведь «суд» – это «мишпат», тут такое слово употреблено. Это не просто суд как некий судебный процесс, который должен завершиться приговором. «Мишпат» – это, в сущности, «изъявление Правды Божией». Вообще «мишпат», как и «цдака» – «праведность» – это свойство Бога, которое в этот мир от Бога, так сказать, перетекает. И поэтому можно сказать, что Он Иова ведёт на суд не в том смысле, чтобы судить, а чтобы узнать Божью Правду. А Иов? Он раньше требовал суда с Богом. Что он хотел от этого суда? Неужели, чтобы там Богу объявили приговор? Или даже пусть Иову, в конце концов объявили бы приговор, показали ему, за что это всё с ним произошло, показали бы ему вину, и он бы себя чувствовал справедливо осуждённым преступником. В этом что, какой-то большой смысл есть? Нет, конечно. Иов сам суда хотел не столько ради этого приговора – себе ли, Богу ли – а ради того, чтобы узнать смысл. Он же чувствует, что есть какой-то глубокий, вселенский смысл в том, что происходит. Так вот Бог и ведёт его на этот Свой мишпат – к Своей правде, чтобы Иов это узнал. Он, видимо, чувствует теперь, что это не он, сидя на мусорной куче, стремится на этот суд попасть, а это Сам Бог его взял (пусть даже взял его «за шкирку»), и ведёт Иова туда, к Своему мишпату – к суду, который есть, на самом деле, изъявление Божьей Правды.

^4. Кто родится чистым от нечистого? Ни один.

От того, что еврейское слово «итан» переведено как «родится», полностью искажается смысл этого стиха. Получается, что Иов про себя говорит: «Ну, я нечистым родился – а кто из людей чистым родится?». На самом деле, в этом есть своя правда. Давид в своём знаменитом покаянном 50-м псалме так и говорит. Но здесь-то смысл совершенно другой. Слово «итан» не означает «родиться», а означает «делать». То есть, смысл – «кто может нечистого сделать чистым?». Невольно напрашивается встречный вопрос: «Что же, и Бог не может сделать нечистого чистым? А что мы тогда говорим о спасении, об оправдании, о милости Божией, и так далее – разве это не есть вот то самое, о чём здесь спрашивается? Ну да, человеку это невозможно, но неужели это невозможно Богу?». Так этот вопрос Иова и надо понимать – не как утверждение, что, конечно, никто не родится чистым от нечистого, а как настоящий, а не риторический вопрос – «Неужели Ты, Господи, не можешь сделать нечистого чистым (даже если я, Иов, нечистый), и тем самым оправдать меня и всю эту ситуацию разрешить. Это такой намёк, это обращение слабого к сильному – он же не может заставить Бога что-то сделать, он, если можно так выразиться, подходит к Нему с такой вот стороны: неужели и Ты, Боже, не можешь?

⁵ Если дни ему определены, и число месяцев его у Тебя, если Ты положил ему предел, которого он не перейдет,

⁶ то уклонись от него: пусть он отдохнет, доколе не окончит, как наемник, дня своего.

Бог положил человеку дни, число месяцев, то есть время. Но если человеку положил время Бог, то, наверно, это время человеческой жизни не бессмысленное, а наполнено смыслом! То, что он говорит «уклонись от него» – это ошибка, которую совершает Иов – пока, до времени. Иов – он тоже ошибается в своих высказываниях. Может, это ошибка, понятная психологически, потому что общение с Богом, когда Бог посадил тебя на мусорную кучу, и через это хочет показать тебе Свою правду, и ты должен в этой ситуации с Ним общаться – в такой ситуации, действительно, можно сказать Богу: «уклонись от меня, и дай хоть отдохнуть – я слабый человек, дай дух перевести». Он уже об этом говорил, и здесь говорит, и дальше. Но если бы Бог уклонился (представим себе), то вся эта ситуация вообще потеряла бы весь свой смысл. Именно в том-то всё и дело, что Бог всё это (дни, месяцы, предел) создал осмысленным образом. Ведь вот эти слова «положил предел, которого он не перейдёт» – это слова из 103-го псалма, где говорится, что Бог морю положил предел, который море не прейдёт. А весь 103-й псалом – это показ красоты и осмысленности всего устроенного Богом нашего мира. Так и тут человек – часть этого мира, и если у моря есть предел, которого оно не прейдёт в пространстве, то у человека есть предел, которого он не прейдёт по времени. Но то, что он ограничен по времени, не мешает человеку быть соработником Божиим. Здесь еще сказано «доколе не окончит, как наемник, дня своего», слово «окончит» – это неточный перевод, более точный перевод – «совершит», причём, «совершит ко благу». То есть, этот наёмник не просто тянет время, чтобы поскорее кончился рабочий день. Он что-то осмысленное делает, и хочет эту свою работу успешно довести до конца, и Бог этого от него хочет. Но, конечно, «довести до конца» за то время, которое ему отведено – за рабочий день. А «рабочий день» – это вся человеческая жизнь, отсюда тут возникает слово «предел».

⁷ Для дерева есть надежда, что оно, если и будет срублено, снова оживет, и отрасли от него выходить не перестанут.

Надежду Иов в своей ситуации мало в чём видит. И от друзей надежды он не получает. Он черпает надежду из обращения к природе, потому что природа – это тоже часть творения Божьего, и поэтому в природе есть надежда даже для срубленного дерева. Почему бы не быть надежде даже для такого срубленного дерева как Иов, потерявшего и детей, и всё (то есть, его генеалогическое дерево именно что срублено), и сидит он на мусорной куче. Это не значит, что в этой ситуации уже не может быть надежды. Может – вот он к этому приходит.

Ещё здесь сказано: «отрасли от него выходить не перестанут». Слово «перестать» (еврейское «хадал») – ровно то самое слово, которое употреблено в предыдущем, шестом стихе: «пусть он отдохнёт» (пусть он перестанет). Получается в соединении шестого и седьмого стиха, что если бы Бог сделал то, о чём якобы просит Иов (дай мне отдохнуть – от чего отдохнуть? от исполнения Твоей Божьей работы), то это привело бы к тому, что как бы отрасли от пня перестанут выходить, то есть, пень умирает, то есть, это потеря надежды, которую Иов черпает в образе этого пня – вот что стоит за словом «отдых». Поэтому слова с 5-го по 6-й стих, где Иов как бы просит у Бога, чтобы Он оставил его в покое и дал отдохнуть – это психологически понятно: по слабости, и так далее – но глубокой богословской истины в этом нет, и тем, что дальше говорится в этой главе, это уже опровергается. Так эта глава устроена. Это глубокая книга – в ней тезисы выдвигаются, и тут же опровергаются – вот как друзья говорят, и тут же Иов их опровергает. А тут Иов говорит что-то не совсем верное, и тут же сам себя опровергает.

⁸ если и устарел в земле корень его, и пень его замер в пыли,

⁹ но, лишь почуяло воду, оно дает отпрыски и пускает ветви, как бы вновь посаженное.

«Замер» – это еврейское слово «имут» – означает «умер». Эти слова можно сказать о человеке. Эти слова подчёркивают, что «пень» – это образ человека. Переводчики перевели это слово как «замер», несколько по-детски считая, что пень не может умереть, он же не животное какое-то. Вода, о которой здесь говорится, – это символ жизни не только для дерева, это символ жизни и для людей, и в Библии много раз это используется. И эту символику воды Христос углубляет, расширяет, говоря в Своих знаменитых словах, в последний день праздника Кущей, когда в Храме совершался некий обряд, связанный с водой: «Кто верит в Меня, у того из чрева потекут реки воды живой». И тут же уточнено, прямо в тексте Евангелия, что это Он о Духе говорил, Которого имели принять верующие в Него. И здесь эта вода для пня – это, конечно, символ чего-то для человека. Символ Духа Святого, Который Животворящий. Мы так и называем: Дух Святой, Животворящий.

^10. А человек умирает и распадается; отошел, и где он?

Человек здесь назван двумя разными словами: первое – это «гевер», «сильный» – помните: «сильные и молодые умирают», это из псалма. А «где он?» это «где Адам?», а Адам – это по-еврейски просто «человек», с одной стороны, а с другой стороны, это же «первый человек» (Адам и Ева). На иконе Воскресения, которая в Пасху выносится, изображён Христос, Который как раз Адама (естественно, вместе с Евой) выводит из Шеола. И куда Он их ведёт? Естественно, в Рай – место пребывания Бога. Поэтому на вопрос «Где Адам?» можно ответить, исходя из этой иконы: «Адам в Шеоле, и Адам в Раю – вот где человек». Если под Адамом понимать не конкретного того первого Адама, а человечество вообще, то тогда можно сказать, что человечество одновременно находится и в Шеоле, и в Раю, если можно так выразиться. У Иова нет этих понятий, что Христос взламывает двери ада, но вопрос о посмертии – что в посмертии происходит не с телом, а с духом – уже поставлен. И вопрос этот актуален по сей день. Вы, может быть, и сами себе задавали этот вопрос, и я его много раз слышал от разных людей, и вопрос этот, так же, как и во времена Иова, остаётся очень важным вопросом, задумываясь над которым, мы преобразуем сами себя. Жизнь свою приближаем к Богу, задумываясь над этим вопросом – а что с духом нашим будет после смерти? Ответа нет, но ничего страшного! В книге Иова тоже сплошные вопросы, а ответ, который в конце даёт Бог в виде вот этой непонятной картины, звучит как один огромный вопрос. Так что нас не должно пугать, что у нас вопросы без ответов о том, что в посмертии будет с нашим духом.

^11. Уходят воды из озера, и река иссякает и высыхает.

Вода – это символ жизни, поэтому употреблена, как знак окончания жизни. «Озеро» – здесь употреблено слово «ям», которое означает, строго говоря, «море», но иногда этим словом озеро обозначают тоже. (Например, Мёртвое море – «Ям Амелах» – сегодня называют морем, хотя оно, на самом деле, озеро. Но вопрос в том, куда уходят воды, когда высыхает неважно что – озеро или море. Куда уходят воды, когда иссякает и высыхает река? Пропадает, и уходит в никуда? Нет, конечно, они входят в круговорот воды в природе. Когда высыхает море или река, поднимается это всё паром в облака, и где-то проливается опять. То есть, уже здесь есть некий намёк (я не знаю, в какой степени во время написания этой книги представляли себе реально круговорот воды в природе, но мы имеем совершенно точные модели того, как происходят все эти многочисленные круговороты в природе). Мы-то сегодня даём ответ: конечно, уходит, конечно, иссякает и высыхает – и возвращается назад, туда же, вот в этот самый поток. Отображая это в тот богословский контекст, который мы читаем, можно сказать: «возвращается в поток Божьего Замысла о мире». Я не берусь сказать, как это происходит во времени. Мне не очень близки картины колеса Сансары – постоянного возвращения, которые рисуют индусы. Мне кажется, что тут что-то более глубокое и более простое, в каком-то смысле действительно напоминающее естественный природный процесс круговорота воды в природе.

¹² так человек ляжет и не станет; до скончания неба он не пробудится и не воспрянет от сна своего.

«До скончания неба не пробудится» – так, значит, когда небо скончается, то он пробудится! Его друзья – богословы того времени – поняли бы это так: поскольку небо никогда не кончится, то человек никогда не пробудится, а всегда в Шеоле будет оставаться мёртвым. Но это риторическое высказывание опять подразумевает со стороны Иова некий вопрос: а, может, небо когда-нибудь окончится, и тогда люди, которые в Шеоле, пробудятся? Мы-то, читая Апокалипсис, видим эту картину, которая ровно так и нарисована: старое небо кончается, начинается Новое небо и Новая земля, и земля отдаёт мёртвых, мёртвые пробуждаются на звук трубы и воскресают. У него получается здесь предчувствие новозаветной картины (как много в книге Иова предчувствия Нового Завета, а вот это, можно сказать, такое предчувствие в эсхатологической, апокалиптической перспективе). Кстати, тут говорится о сне, и это тоже характерно. Пребывание в Шеоле (то есть, смерть) подаётся, как сон. Чем-то это напоминает знаменитый монолог Гамлета «Быть или не быть». «Какие сны приснятся в смертном сне, когда мы сбросим этот бренный шум». То есть, смерть не как что-то окончательное, а как сон, а от сна-то просыпаются.

¹³ О, если бы Ты в преисподней сокрыл меня и укрывал меня, пока пройдет гнев Твой, положил мне срок и потом вспомнил обо мне!

«Укрывал» – еврейское слово «сатар» – это то самое слово, которое употреблено в предыдущей главе и применительно к самому Иову, и применительно к Богу. А в 20-м стихе тринадцатой главы сказано, что Иов пока что укрывается от лица Божьего (то же самое слово «сатар»). В 24-м стихе тринадцатой главы, наоборот, сказано, что Бог скрывается от Иова: «Для чего скрываешь лице Твое и считаешь меня врагом Тебе?». Эта картина, когда они взаимно друг от друга скрываются, здесь как бы отображена уже не в контексте жизни – не в контексте желаемого, но пока ещё не происходящего диалога Иова с Богом. Не происходящего, потому что они, если так можно выразиться, друг другу пока ещё не открылись: ни Иов – Богу, ни Бог – Иову (как сам Иов это понимает). Здесь этот контекст переносится на картину, когда Иов уже в преисподней, и он там тоже сокрыт («сатар»), но это подразумевает, что когда-то это сокрытое откроется, и начнётся диалог с Богом.

Слово «срок», «хок», которое здесь сказано («положил мне срок и потом вспомнил обо мне») – то самое слово, которое в 5-м стихе переведено, как «предел»: «Ты положил ему предел, которого он не перейдет». Но получается, что здесь, в 13-м стихе, Иов опровергает сам себя: оказывается, что этот предел по времени, этот срок – будет перейдён, когда Бог о нём вспомнит, и воззовёт к нему, как это сказано дальше. Картина, которая по Апокалипсису нам совершенно знакома. Вообще, такое ощущение по всем этим словам, что Иов как бы уже хочет в Шеол (то есть, говорит Богу, что он хочет попасть в Шеол) не столько потому, что эта жизнь ему надоела и он ничего хорошего в ней не видит и хочет от неё отдохнуть, сколько потому что он считает, что, в этом Шеоле находясь, он будет как-то больше участвовать в Замысле Божьем, будет ближе к Богу, что совершенно противоречит классическому еврейскому богословию, потому что по классическому еврейскому богословию в Шеоле как раз нет общения с Богом. Бог над Шеолом, если можно так выразиться, не властен – это отдельная от Него часть мира, и в этом трагедия Шеола, с точки зрения классического еврейского богословия. Иов здесь, как и во многих других отношениях, как бы бросает некий вызов этому классическому богословию, рисуя совершенно обратную картину: что в Шеоле власть Бога над миром, над Замыслом больше, чем в этом мире. Почему он так говорит? Да по очень простой причине – потому что он никак не может понять, уложить в свою голову, как сочетается власть Бога в этом мире с тем, что он, Иов, ничем не согрешивший, попал в эту ситуацию. И дети его, тоже ничего такого чудовищного не совершившие, погибли такой страшной смертью. То есть, его ситуация толкает его к тому, чтобы перенести своё упование на Бога из этого мира в некую перспективу Шеола. А мы бы сегодня сказали – в эсхатологическую перспективу, потому что классическое еврейское богословие Шеол воспринимает, как что-то, что есть сейчас, и навсегда остаётся равным самому себе. А Иов Шеол воспринимает именно как что-то до времени, из чего Бог воззовёт, и можно выйти, воскреснуть, и так далее. Это довольно сильно напоминает то, как и многие из нас (из христиан, в том числе) воспринимают все беды, несчастья и безобразия, которые происходят в нашей жизни. И в нас самих действует этот психологический механизм, что мы переносим свою надежду, своё упование в эсхатологическую перспективу, ко времени Страшного Суда, где Бог на Своём Суде всё восстановит – правду, справедливость, и так далее. Так что этот поворот, так сказать, в ощущениях Иова действителен и по сей день.

¹⁴Когда умрет человек, то будет ли он опять жить? Во все дни определенного мне времени я ожидал бы, пока придет мне смена.

Слово «смена» правильнее перевести как «перемена», и это нам напоминает слова апостола Павла «не все мы умрём, но все мы изменимся». А здесь это как бы некая вариация на ту же тему: Иов говорит «мы умрём – и лишь только тогда мы изменимся». Но важно то, что мы изменимся. Важно, как у Павла, как и у Иова, это сочетание темы смерти с темой изменения человека. Понятно, что означает у Павла это изменение: переход в состояние нового тела, новой души (как он сам говорит, что бывает тело душевное, а бывает тело духовное), которые соответствуют новому миру – Новому небу, Новой земле, Новому Иерусалиму. Такой чёткости, конечно, у Иова здесь нет, но есть намёк на это – на то, что вот такая перемена к лучшему возможна после того, как Господь воззовёт его из Шеола.

^15.Воззвал бы Ты, и я дал бы Тебе ответ, и Ты явил бы благоволение творению рук Твоих».

Многие комментаторы воспринимают так, что это как бы ответ на суде у Бога. Нет, конечно, это совсем не ответ на суде у Бога, или если это ответ на суде у Бога, то это ответ на Страшном Суде у Бога, то есть, совершенно новозаветная, апокалиптическая картина: «Воззвал бы Ты» – звучит труба, и Бог воззовёт всех мёртвых, и потребует у них ответа, и они будут стоять перед Ним, и будут книги раскрыты, в которых написаны их деяния, и так далее. И мне кажется, что Иов здесь тоже, совершенно за пределами ветхозаветного богословия, рисует эту картину, когда Бог воззовёт его из мертвых, и он Богу даст тогда достойный ответ. А на самом деле для Иова это даже не «когда-то», в неопределённом будущем, когда Бог его из Шеола воззовёт, ведь он уже и сейчас, с точки зрения Иова, одной ногой в этом Шеоле находится. Потому что дьявол его не убил и физически не отправил в Шеол – это связано с тем, что Бог это дьяволу запретил, а так, во всём остальном, Иов уже полумёртв, поэтому он, на самом деле, говорит здесь о себе, почти как о мёртвом.

^16. ибо тогда Ты исчислял бы шаги мои и не подстерегал бы греха моего;

^17. в свитке было бы запечатано беззаконие мое, и Ты закрыл бы вину мою.

Этот стих по разным причинам труден для перевода. Одна причина в том, что грамматическая форма, которая здесь употреблена, в русском языке передана как сослагательное наклонение, а её можно передать как изъявительное наклонение и настоящее время: «Ты исчисляешь грехи мои, не подстерегаешь греха моего». Слово «подстерегаешь» – о нём тоже хочу сказать. Это еврейское слово «шамар» – «сторожишь». А сторожить-то можно по-разному: можно сторожить в смысле «подстерегать», а можно «сторожить от греха». Бог, как сторож от греха, чтобы не совершался этот грех. И дальше (тоже читая, как настоящее время): «в свитке запечатано беззаконие моё, и Ты закрываешь вину мою». Но так или иначе, если это связать с эсхатологической картиной, которая нарисована в предыдущих стихах, то, чуточку отходя от конкретной грамматики того, что здесь сказано, понятно, что здесь речь идёт о грехе. Что может сказать Иов в этой эсхатологической перспективе о грехе? При том, что он за собой греха не знает, твёрдо на этом стоит (он не говорит, что на нём греха нет, он говорит «я его не знаю, как я могу признаваться в том, чего я не знаю? это означало бы солгать. Неужели я буду лгать Богу?». Такая его позиция. Да, но это о его личных грехах идёт речь. А о первородном грехе? О грехе, лежащем в самой природе человека, который называется в еврейском богословии «эц-ха-ра» – семя зла, которое находится в человеке? По нашим современным христианским понятиям, главное, что Христос сделал (Спасение), – это то, что Он ветхого Адама (как пишет апостол Павел) от этого первородного греха исцелил, открыл ему путь к выходу из состояния первородного греха – путь, который до этого был запертой дверью. Теперь это открытая дверь, и можно выйти. Я думаю, что здесь вот об этом идёт речь. Иов говорит сразу как бы о двух смыслах понятия «грех»: о своём личном грехе (который, может быть, где-то и есть, но он запечатан, и Иов его не знает). И о первородном грехе, который, конечно, в людях есть, но в этой эсхатологической перспективе Бог его снимет.

¹⁸Но гора падая разрушается, и скала сходит с места своего;

¹⁹ вода стирает камни; разлив ее смывает земную пыль: так и надежду человека Ты уничтожаешь.

До этого он говорил о дереве, которое (даже когда оно срублено) воскресает. А почему оно воскресает? Потому что в природе есть энтропия (разрушение). Неживое этой энтропии, конечно, подвержено. И даже горы стираются в пыль. И мы сегодня сидим на каких-то былых палеозойских горах, которые здесь были четыреста миллионов лет назад. Но живое с этой энтропией борется, и побеждает её, как то дерево. То есть, на природу можно посмотреть в двух этих аспектах: как на некое безнадёжное сползание куда-то в ничто (возрастание энтропии), и как на борьбу с энтропией и воскрешение – то, что что нам являет живая природа, дерево, и так далее. Возникает вопрос: а для духа что ближе? Иов нам приводит пример и того, и того. И опять это такой большой вопросительный знак – что ближе к духу человека: постоянное, так сказать, размывание, распадение, сползание куда-то – или постоянная борьба и воскрешение?

На слова «надежду человека Ты уничтожаешь» возникает вопрос: а что, собственно, Иов здесь понимает под «надеждой человека»? Если он понимает под надеждой человека, скажем, надежду на будущее воскрешение – то он сам только что сказал, что Господь не только не уничтожает, а в каком-то смысле это обещает. Если под надеждой понимать надежду на то, что вот эта жизнь на этой земле продлится бесконечно, и будет у нас здесь, на этой земле, «майский день, именины сердца», всё на этой земле будет хорошо – то сказать, что Бог уничтожает эту надежду, было бы несправедливо, потому что Бог такую надежду никогда человеку не давал, люди сами себе это придумали. Ну, мы же помним: коммунизм – это будущее всего мира, всё у нас будет хорошо, каждому по потребностям, от каждого по способностям, и так далее – такая, как говорится, утопическая картина. Но нельзя сказать, что Бог это уничтожает, потому что Он этого не давал. Но это всё не главная надежда (и даже надежда на воскресение в контексте Иова – это не главная надежда). А главная надежда – это надежда на осмысленность существования человека. И вот эту надежду Бог не только не уничтожает, а Он – единственный источник этой надежды, Он её даёт. Поэтому слова Иова «надежду человека Ты уничтожаешь» надо понимать, как риторический вопрос, где Иов Бога как бы спрашивает, как такой подданный Великого Царя: «и надежду человека Ты уничтожаешь, да?» – в надежде на то, что Он ему ответит: «Нет-нет, конечно, не уничтожаю. Ты надейся, всё правильно, и надежда твоя сбудется». Собственно, Иов на то и надеется, что эта его надежда не будет уничтожена, что она не пустая, что она с ним (это надежда в надежде, если можно так выразиться).

²⁰ Теснишь его до конца, и он уходит; изменяешь ему лице и отсылаешь его.

Слово «теснишь» – это неточный перевод того, что правильнее перевести как «одолеваешь» его. А что значит, что Бог одолевает человека? Что Он с человеком делает? Убивает его, что ли? Нет. Бог двигает его с той точки, где человек желает находиться в неподвижности. Причём иногда такими неприятными человеку способами – просто толкая его – двигает его на миссию, на исполнение Замысла Божьего об этом человеке и обо всём человечестве – ровно то, что происходит с Иовом. Да, Бог его теснит, Бог его одолевает, потому что Он его подталкивает туда, куда сам Иов не пошёл бы ни за что, так, как и его друзья – они не собираются в непознанное пространство, в непонятную близость с живым Богом, где они просто висят в пустоте, не зная даже, на что опереться – на какие догмы, на какое богословие. Бог Иова туда вытолкнул – вот что означают эти слова «теснишь его до конца». А «отсылаешь его» – это слово можно перевести по-другому: «посылаешь его» – да, посылает его, действительно, на миссию. «Изменяешь ему лицо» – это опять это слово о перемене, смене – то, о чём мы с вами говорим: сотрудничество, соработничество человека с Богом подразумевает постоянные перемены.

И, наконец, последние стихи:

²¹ В чести ли дети его -- он не знает, унижены ли -- он не замечает;

²²но плоть его на нем болит, и душа его в нем страдает.

«Душа его в нем страдает» правильнее перевести как «душа его в нём жалуется». То есть, это он после разговора о судьбе человека во вселенском масштабе опять возвращается к самому себе, к своему положению. Ну, это понятно, это естественно, с этого всё и началось. Причём, он до этого говорил всё время о человеке в Шеоле, то есть, о человеке в смерти, в посмертии, а здесь эта его картина как бы накладывает два слоя друг на друга: человека умершего, и человека живого, но находящегося в таком положении, как Иов. Почему накладывает? Потому что он сам, как я уже говорил, находится именно в этом положении – человек живой, и при этом уже одной ногой стоящий в Шеоле. Вот отсюда, от этой двойственности его положения, и вся интонация этой главы, которая, с одной стороны, содержит в себе искорки надежды, а с другой стороны, вся, тем не менее, выдержана в интонации печали, пусть постепенно и просветляющейся, но всё же печали – от того, что Иов одной ногой уже в Шеоле, а другая нога – он нигде не стоит этой ногой, он её занёс, чтобы куда-то её поставить – не в этот мир, а куда? Куда-то ближе к Богу поставить эту свою вторую ногу. В этом весь смысл, весь сюжет этой книги – то, как Иов переносит эту свою ногу туда, к Богу.

Запись 23 Глава 15 05-07-17

Сегодня у нас 15-я глава. Эта глава начинает, так сказать, второй круг разговора Иова с его друзьями. В первом кругу, начиная с четвёртой главы, в которой выступал Елифаз, и затем продолжая речами Вилдада и Софара в последующих главах, они высказались по первому разу, а сейчас начинается второй круг, в котором на каждое выступление друзей Иов опять отвечает своими словами. Для нас значение этих споров важно потому, что мы, часто того сами не замечая, попадаем в позицию друзей Иова. А эта позиция – не то, что позиция каких-то плохих людей, злых или безбожных, – нет, они очень даже богобоязненные люди, но только вот они всё время защищают свою, привычную им картину мира. А ситуация, в которую попал Иов, опровергает эту картину мира. Эта картина, может быть, и достаточна для друзей Иова, которые благополучны, а для Иова она недостаточна, она просто взорвана тем, что с ним произошло. Свойство защищать свою привычную картину мира – иногда, что называется, любой ценой – это вообще свойственно всем людям, и нам тоже. И мы часто, когда пытаемся что-то понять о Боге, когда Библию читаем, когда с другими людьми общаемся – мы очень часто закрываем себя сами от чего-то нового, непривычного, неприятного даже, во всяком случае, трудного для понимания, что нам подбрасывает (если можно так выразиться) другой человек, а то и Сам Бог. А Он обязательно подбрасывает, потому что Бог нов всегда, вечно, Он жив, Он парадоксален, и, конечно, ни в какую таблицу умножения, как бы мы этого ни хотели, не укладывается. Но и люди, с которыми мы в жизни общаемся, – так же, ведь человек не зря образ и подобие Божие, в нём очень много этой парадоксальности, непредсказуемости, удивительного. В Библии много встречается таких мест, где библейские авторы человеком восхищаются именно в силу его удивительности и неожиданности. Казалось бы, чем восхищаться в человеке: он полон грехов, как правильно в этой главе скажет Елифаз Феманитянин. А тем не менее, авторы Библии восхищаются, и, можно точнее сказать, удивляются человеку. А ведь Библия – Боговдохновенная книга, и надо сказать, что Сам Бог, в каком-то смысле, удивляется этому Своему творению. Как прямо сказано в первой главе Библии, чтобы у нас никаких сомнений не было, Он, глядя на всё Свое творение (на горы, воды, животных), говорит: «Хорошо», а глядя на человека, говорит: «Хорошо весьма». А дьявол Ему пытается доказать обратное: что все эти люди, на самом деле, от тараканов ничем особенно не отличаются, и совершенно неоправданно такое внимание, какое Бог им оказывает, такие большие надежды, которые Бог с ними связывает, и вера Бога в их будущее – в то, что люди многое могут, и конкретно, вот этот Иов многое может. Мнение дьявола очень простое: стоит коснуться его (Иова) каким-нибудь несчастьем – и всё, он превратится в такого таракана. Не думайте, что эта точка зрения дьявола – это чисто дьявольское измышление и клевета. Да, дьявол, конечно, клеветник (слово «дьявол» в переводе с греческого и есть «клеветник»). Но я всегда сравниваю то, что сказано в книге Иова, с опытом Освенцима – вообще, с опытом всей этой эпохи, всех этих ситуаций, когда люди попадали в невыносимые условия, под невыносимое давление всех этих «внешних структур». Мне это сейчас очень близко, потому что только неделю назад я был в Освенциме и доклад делал об Освенциме на конференции, с которой приехал. И в этом докладе, между прочим, как раз ссылался на книгу Иова, потому что, чтобы понять человека, который попадает под страшное давление обстоятельств, книга Иова очень полезна. Во-первых, она очень четко показывает роль дьявола в этом процессе, а у нас, как у людей верующих, наверное, не должно вызывать сомнений, что такие вещи, как Освенцим, как вся история фашизма – такое без вмешательства дьявола и состояться бы не могло, это всё его работа. А во-вторых, там, в Освенциме, не только все эти эсэсовцы, палачи подверглись распаду своей человеческой структуры, но и узники, люди, которые вчера, вероятно, вели праведный образ жизни – они, попав в барак на нары, стали бороться за выживание, потому что, действительно, там какой-нибудь кусок хлеба – это вопрос жизни и смерти, об этом много написано самими выжившими в Освенциме. Казалось бы, этот опыт как раз и подтвердил точку зрения дьявола из книги Иова – что человека легко превратить в ничто, в пыль (как товарищ Берия выражался – «в лагерную пыль»). С моей точки зрения, даже этот страшный опыт Освенцима не доказал правоты дьявола, не доказал, что человека можно превратить в таракана, пыль, во что угодно – потому что там были и другие опыты, совершенно обратные. Вам, наверное, знаком опыт матери Марии Скобцовой, которая сама пошла в газовую камеру, поменявшись номерами, куртками с какой-то молодой девушкой, которую она хотела таким образом спасти. Об этом у нас в стране почти все знают. Да и многое другое – всё-таки даже Освенцим не опроверг веру Бога в людей. И книга Иова о том же самом. Ситуация, в которую попал Иов, собственно, и есть ситуация Освенцима, только там не некая дьявольская социальная организационная структура под названием «Третий рейх», «концентрационный лагерь», а просто сам дьявол, лично, коснулся Иова своей убийственной рукой, превратил почти в ничто. И вот Книга Иова нас учит, что Иов выстоял. Но за счет чего он выстоял? За счёт того, что он не принял эту ситуацию как что-то, само собой разумеющееся, как этого хотели бы от него друзья, которым, наверное, в их благополучном положении, и естественно было так себя вести. Но Бог-то хочет от людей другого, потому что на кону стоит не просто благополучное существование – на кону стоит нечто вселенского масштаба: спор Бога с дьяволом о людях.

После такого введения давайте прочтём эту главу.

¹ И отвечал Елифаз Феманитянин и сказал:

² станет ли мудрый отвечать знанием пустым и наполнять чрево свое ветром палящим,

³ оправдываться словами бесполезными и речью, не имеющею никакой силы?

⁴ Да ты отложил и страх и за малость считаешь речь к Богу.

⁵ Нечестие твое настроило так уста твои, и ты избрал язык лукавых.

⁶ Тебя обвиняют уста твои, а не я, и твой язык говорит против тебя.

⁷ Разве ты первым человеком родился и прежде холмов создан?

⁸ Разве совет Божий ты слышал и привлек к себе премудрость?

⁹ Что знаешь ты, чего бы не знали мы? что разумеешь ты, чего не было бы и у нас?

¹⁰ И седовласый и старец есть между нами, днями превышающий отца твоего.

¹¹ Разве малость для тебя утешения Божии? И это неизвестно тебе?

¹² К чему порывает тебя сердце твое, и к чему так гордо смотришь?

¹³ Что устремляешь против Бога дух твой и устами твоими произносишь такие речи?

¹⁴ Что такое человек, чтоб быть ему чистым, и чтобы рожденному женщиною быть праведным?

¹⁵ Вот, Он и святым Своим не доверяет, и небеса нечисты в очах Его:

¹⁶ тем больше нечист и растлен человек, пьющий беззаконие, как воду.

¹⁷ Я буду говорить тебе, слушай меня; я расскажу тебе, что видел,

¹⁸ что слышали мудрые и не скрыли слышанного от отцов своих,

¹⁹ которым одним отдана была земля, и среди которых чужой не ходил.

²⁰ Нечестивый мучит себя во все дни свои, и число лет закрыто от притеснителя;

²¹ звук ужасов в ушах его; среди мира идет на него губитель.

²² Он не надеется спастись от тьмы; видит пред собою меч.

²³ Он скитается за куском хлеба повсюду; знает, что уже готов, в руках у него день тьмы.

²⁴ Устрашает его нужда и теснота; одолевает его, как царь, приготовившийся к битве,

²⁵ за то, что он простирал против Бога руку свою и противился Вседержителю,

²⁶ устремлялся против Него с гордою выею, под толстыми щитами своими;

²⁷ потому что он покрыл лице свое жиром своим и обложил туком лядвеи свои.

²⁸ И он селится в городах разоренных, в домах, в которых не живут, которые обречены на развалины.

²⁹ Не пребудет он богатым, и не уцелеет имущество его, и не распрострется по земле приобретение его.

³⁰ Не уйдет от тьмы; отрасли его иссушит пламя и дуновением уст своих увлечет его.

³¹ Пусть не доверяет суете заблудший, ибо суета будет и воздаянием ему.

³² Не в свой день он скончается, и ветви его не будут зеленеть.

³³ Сбросит он, как виноградная лоза, недозрелую ягоду свою и, как маслина, стряхнет цвет свой.

³⁴ Так опустеет дом нечестивого, и огонь пожрет шатры мздоимства.

³⁵ Он зачал зло и родил ложь, и утроба его приготовляет обман.

В этой главе масса сложных словесных оборотов, которые можно и так прочесть, и этак прочесть. Её по отдельным стихам надо разбирать детально, и это в следующий раз. А сейчас я хотел бы поговорить об общем смысле этой главы, об основных её идеях.

Естественно, продолжается диалог Иова с друзьями. Елифаз уже однажды выступал в четвёртой и пятой главе, и в этой главе он в каких-то аспектах продолжает и развивает те свои аргументы и мысли, которые он уже высказывал в своём первом выступлении. Во-первых, это то, что дистанция между человеком и Богом огромна и непреодолима. Вот хотя бы слова восьмого стиха: «Разве совет Божий ты слышал и привлек к себе премудрость?». Совет Божий с ангелами – это где-то там, на небесах, а ты, Иов, здесь, на земле. Или четырнадцатый и пятнадцатый стихи: «Что такое человек, чтоб быть ему чистым… Вот, Он и святым Своим не доверяет, и небеса нечисты в очах Его» (это о Боге говорится). Но надо сказать, что эта мысль об огромной, непреодолимой дистанции между человеком и Богом в этой главе немножко по-другому повёрнута, чем в четвёртой и пятой главах. Там это был аргумент для того, чтобы Иов смиренно принимал все дела Божии. Поначалу так и сам Иов говорит во второй главе: ну, что – мы добро от Бога будем принимать, а зло не будем принимать? Это, между прочим, он неправильно говорит: Бог не этого от него хочет. Но развитие Иова начинается вот с этой точки, которая более или менее соответствует тому, что ему в четвёртой и пятой главе говорит Елифаз – что надо всё от Бога принимать, потому что Он от нас далеко, высоко, мы не можем понять Его дела, и так далее. Здесь, в этой главе, мысль об огромной дистанции между Богом и человеком повёрнута несколько другим боком – не к тому, чтобы принимать смиренно все дела Бога, а к тому, что из-за этой огромной дистанции порыв Иова к Богу и бессмыслен, и даже неблагочестив: не нужно человеку стремиться преодолеть эту дистанцию между собой и Богом – она непреодолима. С точки зрения христианства, это просто анти-христианство. Христианство на том и стоит, что эту дистанцию Сам Бог преодолел, так захотел – послать к нам, в этот наш мир, Своего Сына, соединив людей с Собой в Сыне Своём Иисусе Христе. Так что позиция Елифаза, может быть, выглядит и разумной (ну да, конечно огромная дистанция между человеком и Богом), а смотрите, к каким неправильным выводам она ведёт! Вся Книга Иова нас учит тому, сколько подвохов в богословии, и как нам надо их избегать.

Это первый пункт того, как Елифаз развивает свои мысли. Второй пункт – это то, что Иов грешен тоже, потому что грешны все люди. Елифаз об этом говорил в деликатной форме в четвёртой и пятой главе: «Ну, Иов, все же люди грешны, и ты, наверно, не без греха». Там он говорил это деликатно, а тут он говорит, как гвоздь забивает. Причём он инкриминирует Иову в этой главе не то, что Иов что-то не так совершил (например, нарушил какую-то из Десяти Заповедей). Елифаз совсем не об этом ведёт речь, а о том, что главный грех Иова – то, что он так говорит о Боге. Как он смеет так говорить! Так дерзко, так нагло – как будто он туда, к Богу в небеса, ногой дверь открывает – это ужасный грех! (Ну, конечно, легко быть благочестивым, когда ты не на мусорной куче сидишь). И в развитие того, что он теперь рассматривает Иова, как беззаконника, он рассказывает целую историю о нечестивом, начиная с 20-го стиха до самого конца главы. Это некая картина беззаконника, нечестивого, которая вроде бы абстрактно нарисована, как о «ком-то», а на самом деле в ней прямые намёки на Иова. Дома обречены на развалины («И он селится в городах разоренных, в домах, в которых не живут, которые обречены на развалины…. Так опустеет дом нечестивого») – а чей дом опустел? дом Иова – это один намёк. Другой намёк – 29-й стих: «Не пребудет он богатым, и не уцелеет имущество его» – а это то самое, что с Иовом произошло. И дальше: «и не распрострется по земле приобретение его». «Приобретение» можно понимать, как «имущество», а можно как «потомство», и в 30-м стихе прямо говорится о потомстве: «отрасли его иссушит пламя», и в 32-м стихе: «и ветви его не будут зеленеть». Это как бы ветви генеалогического древа, то есть, потомки Иова. Елифаз вроде не говорит конкретно «ты, Иов», а на самом деле это, конечно, намёк на него, то есть, получается, что Иов и есть тот грешник, о котором здесь говорится. Отличие этого рассказа о беззаконниках от тех рассказов, которые были раньше, в частности, у Елифаза в 4-5-й главах – что главный грех Иова – то, что он с Богом ведёт себя так фамильярно. Раньше он под совершенно другим углом говорил: о беззаконных действиях, которые Бог наказывает.

И третий пункт, продолжающий линию первого выступления Елифаза. Как и все остальные друзья, он, в сущности, отказывается Иова понимать, потому что Иов рвётся за пределы привычного, спокойного, логичного богословия. Как многие современные богословы замыкаются в «богословии до Освенцима», так же и Елифаз себя нарочито замыкает, говоря языком этой книги, в «богословии до Иова», потому что так спокойнее, потому что, к сожалению, такова природа человека, привычные жизнь и картины мира человек всегда защищает.

Это о том, как Елифаз продолжает и развивает свои тезисы из первого выступления, которое было в 4-й и 5-й главах. Но, помимо этого, у Елифаза и его двух друзей, Вилдада и Софара, есть некая, если можно так выразиться, общая платформа, которая тоже проявляется в том, что говорит здесь Елифаз. Вот я об этой общей платформе хотел бы сказать. Первый пункт этой общей платформы – то, что они считают, что Иов претендует на какую-то особую мудрость, а никакой особой мудрости у него нет и не может быть. Она зато есть у них, потому что они опираются на традиционное, вековое, освящённое многими поколениями богословие Израиля. Хотя они вроде бы в этой книге поданы не как израильтяне, а как люди, которые примыкают к Израилю и этнически, и географически с юго-востока, но на самом деле, автор, естественно, израильтянин, и всё его богословие и богословие его героев – это еврейское богословие. Вот эти слова.

² станет ли мудрый отвечать знанием пустым и наполнять чрево свое ветром палящим,

³ оправдываться словами бесполезными и речью, не имеющею никакой силы?

⁷ Разве ты первым человеком родился и прежде холмов создан?

⁸ Разве совет Божий ты слышал и привлек к себе премудрость?

⁹ Что знаешь ты, чего бы не знали мы? что разумеешь ты, чего не было бы и у нас?

¹⁰ И седовласый и старец есть между нами, днями превышающий отца твоего.

¹⁷ Я буду говорить тебе, слушай меня; я расскажу тебе, что видел,

¹⁸ что слышали мудрые и не скрыли слышанного от отцов своих.

Вот такая позиция. Иов над ними раньше смеялся, что «у вас одних мудрость». Но они и на самом деле так считают, причём не потому, что они сами такие умные, а потому, что они опираются на этот традиционный, общепринятый базис, и так далее – а ведь это и до сегодняшнего дня проходит через все религии. Не Елифаз в этой главе впервые выдвигает этот тезис, а он проходит сквозной линией через всю аргументацию всех друзей. Вот тот же Елифаз, например, в пятой главе, в 27-м стихе: «Вот, что мы дознали; так оно и есть: выслушай это и заметь для себя» – какая уверенность в себе! А вот Вилдад в восьмой главе с 8-го стиха: «спроси у прежних родов и вникни в наблюдения отцов их; а мы – вчерашние и ничего не знаем, потому что наши дни на земле тень. Вот, они научат тебя, скажут тебе и от сердца своего произнесут слова». Вилдад здесь не говорит «в нас мудрость», он говорит «в них мудрость, в наших отцах», но, на самом деле, это просто лёгкий флёр на их уверенности, что, поскольку они опираются на мудрость своих отцов, то они и есть носители этой мудрости, а Иов – это такой нахальный самозванец, который что-то такое новое пытается придумать. И Софар тоже так считает (11-я глава, с 5-го стиха): «если бы Бог возглаголал и отверз уста Свои к тебе и открыл тебе тайны премудрости, что тебе вдвое больше следовало бы понести! Можешь ли ты исследованием найти Бога? Можешь ли совершенно постигнуть Вседержителя?». Когда это читаешь, то невольно возникает вопрос: а ты, Софар, можешь ли ты совершенно постигнуть Вседержителя? Что же ты от Его имени выступаешь?

Второй пункт общей платформы – что они все крики Иова, действительно дерзкие его слова к Богу, воспринимают не как крик отчаяния, не как крик человека, находящегося на краю, а как проявление гордыни. А гордыня – это же грех, мы в христианстве говорим, что это самый страшный грех, потому что это базовый грех дьявола, с которого вся дьявольщина и началась. Вот Елифаз Иова обвиняет в гордыне:

4 Да ты отложил и страх и за малость считаешь речь к Богу.

12 К чему порывает тебя сердце твое, и к чему так гордо смотришь?

13 Что устремляешь против Бога дух твой и устами твоими произносишь такие речи?

26 устремлялся против Него с гордою выею, под толстыми щитами своими;

27 потому что он покрыл лице свое жиром своим и обложил туком лядвеи свои.

Это намёк на Иова как некоего нечестивого. Для объективного читателя видно, как они несправедливы к Иову: какая тут гордыня? – человек сидит на мусорной куче. Какой там жир – это их можно обвинить в том, что у них сердце зажирело, а никак не его! Но главная ошибка в том, что они (а в этой главе конкретно Елифаз) обвиняют Иова в том, что он кричит против Бога – а он кричит не против Бога, а к Богу, он Бога вызывает, призывает этим своим криком к большему сближению, к преодолению той самой дистанции. И точка зрения, что дерзкие слова Иова – это проявление гордыни – это не один Елифаз, это их общая платформа. Вот, например, как говорит Вилдад в восьмой главе: «долго ли ты будешь говорить так? слова уст твоих бурный ветер!». А вот как говорит Софар в одиннадцатой главе: «разве на множество слов нельзя дать ответа, и разве человек многоречивый прав? Пустословие твое заставит ли молчать мужей, чтобы ты глумился, и некому было постыдить тебя?». «Глумился» – даже странно читать, как друзья, которые должны бы хорошо знать Иова, могут так ошибаться, и так полностью неправильно интерпретировать психологию того, почему он так говорит. А ошибаются они потому, что они (увы!) заботятся не столько об Иове, сколько о самих себе, о самоутешении, не об утешении Иова, не о том, чтобы помочь Иову вот это чудовищное, что с ним произошло, уложить в какую-то осмысленную картину, а о сохранении своей картины мира. Иов же смысла хочет. То, что он страдает, – это факт, но он хочет, чтобы это страдание хотя бы было не бессмысленным.

И третий пункт их общей платформы, который ярко проявляется в 15-й главе: Бог воздаёт беззаконным по их грехам, по их делам – наказывает их. Вторая половина 15-й главы – это картина такого наказываемого беззаконного. Насколько верна такая картина? Допустим даже, что она верна. И – что? Иову какое в этом утешение? Зачем они это Иову говорят? Вот и получается, что эта важная часть их платформы – это вообще не об Иове забота, а о том, чтобы утешить самих себя, сохранить свою картину мира.

Я говорил до сих пор о том, что Елифаз говорил в пятнадцатой главе, продолжая то, о чём говорилось раньше. Но в этой главе есть и новое. Первое –то, как изменилась интонация Елифаза. В первом круге их диалога Елифаз – самый мягкий. Он, видимо, самый старший из них, поэтому он и начинает диалог первым: в понятиях того времени не может младший говорить первым, первым обязан говорить старший. И он начинает так мягко. А здесь он всю свою мягкость отбросил и подхватывает довольно агрессивную риторику Вилдада и Софара, которая и дальше будет продолжаться – они все соединятся в такой хор, который в Иова выпускает стрелы словесных уколов.

Второй пункт. У Елифаза в первом его выступлении (как и у двух других друзей) была мысль о том, что Иову надо потерпеть, потому что, хотя жизнь богата всякими поворотами (бывает, что какое-то несчастье и праведника постигает), но в итоге всегда беззаконный будет наказан, а праведнику будет воздано благое по его праведности. И Иова они призывали к этому: потерпи, Иов, ты же праведен (ты сам говоришь, что праведен, и мы тоже не отказываем тебе в праведности) – тебе Бог, в итоге, когда-то и воздаст. А пока – ты посиди на мусорной куче. А здесь, в этой главе, тезис о том, что Иов праведен, уже забыт. Иов уже рассматривается просто как грешник, который противится Богу, причём, противится Богу – словом (как сказано в 13-м стихе: «Что устремляешь против Бога дух твой и устами твоими произносишь такие речи?»), а это ещё хуже, чем обычные грешники, которые нарушают заповеди какими-то поступками, то есть, делом противятся Богу. Об этих грешниках говорится в 25-м стихе, что они тоже противятся («простирал против Бога руку свою и противился Вседержителю»), но это как бы обычные, бытовые грешники – это ещё ладно, а вот Иов, который грешит словом, – это совсем плохо и неприемлемо, и он самый страшный грешник. И потом, раньше они его считали праведником, который в итоге получит от Бога утешение – а здесь что они говорят про утешение? «Разве малость для тебя утешения Божии?» Какие это, интересно, «утешения Божии»? А это, на самом деле, не Божии утешения, а те слова, которые они сами же ему и говорят, других утешений у него пока не было – только их слова. А про их слова Иов скажет в следующей главе: «жалкие утешители все вы». Вот это второе – перемена позиции в отношении к Иову: уже не как к праведнику, а как к грешнику.

Третье – впервые в этой главе появляется то, что можно назвать рефлексией, оборачиванием всех этих богословских концепций на самих себя. Какие-то из слов друзей Иова, которые задуманы как укол Иову, могут быть обёрнуты с гораздо большим основанием на них самих. Вот это то, что называется «рефлексия» – такой стандартный психологический термин: когда мы думаем «а что я сам думаю о себе? А правильно ли я думаю о себе? А что этот человек думает обо мне? А правильно ли он думает обо мне? А я что думаю об этом человеке и правильно ли я думаю об этом человеке?» – вот весь этот набор – это рефлексия. Она здесь впервые появляется как некая мысль о том, что друзьям Иова неплохо бы задать себе вопрос: «Мы Иова обвиняем, а мы-то сами?». Причём, этот вопрос в этой главе у Елифаза не возникает. Елифазу и в голову не приходит: «А я имею право всё это говорить? Я правильно всё это говорю? Какие у меня основания всё это говорить?». Такого вопроса у него нет. Но это же художественное произведение, и автор книги так строит текст, что нам, читателям, намёком подсказывает: «А вы вот подумайте, он сам-то имеет право так говорить? Эти все его упрёки Иову не с большим ли правом могут быть к нему самому отнесены?». То есть, это, говоря церковной терминологией, вопрос покаяния: человеку, прежде чем кого-то другого в чём-то обвинять, неплохо бы на самого себя посмотреть, и он найдёт основание, чтобы каяться. Это то, что говорит Иисус Христос в знаменитой притче о сучке: что ты видишь сучок в глазу брата твоего, а в своём глазу бревна не видишь.

Можно спросить – а у Иова есть эта рефлексия? Иов кается? Он сам на себя оборачивается? У меня такое ощущение, что да, он ведь много раз говорит, что, наверно, я, Господи, тоже в чём-то виноват, в чём-то нечист, только я не знаю – в чём. Ты мне покажи это – в чём же я провинился перед Тобой? И потом, покаяние бывает разными способами. Бывает покаяние словами, которые человек говорит либо сам себе, либо другому человеку, или на исповеди, допустим, в церкви. А Иов кается с самого начала этой книги не словами, а делом, потому что Иов – это не просто Иов, это как бы Адам, представитель всего рода человеческого. И вот он сидит на мусорной куче (а в его лице сидит на мусорной куче весь род человеческий) и кается за свои грехи. Это такая форма покаяния делом –страдание. Значит, получается, что Иов, в сущности, страдает за всех людей, а не просто за самого себя, потому что речь ведь не о нём, не том, грешен он или не грешен, а речь о споре дьявола с Богом! И поэтому Иов, страдая за всех людей, вызывает у нас, христиан, естественную ассоциацию со Христом на кресте, Который тоже не за Свои какие-то грехи страдал, которых, как вы понимаете, не было, а именно за грехи всех людей. Так что, применительно к Иову, можно сказать, что его позиция всегда включает в себя «а мы-то?», только в данном случае «мы» – это скорее не сам Иов, а все люди, всё человечество.

А друзья? Многое из того, что говорят друзья, пытаясь уколоть Иова (Елифаз, в данном случае), с не меньшим правом, а то и с большим правом применимо и к ним самим. Вот они ему говорят (это 7-8-й стихи): «Разве ты первым человеком родился и прежде холмов создан? Разве совет Божий ты слышал и привлек к себе премудрость?». То есть, они его упрекают, что он говорит, как глупый человек, в отличие от них самих, которые мудрые. Ну так разве это всё в ещё большей степени не применимо к ним самим? А они-то сами – первым человеком родились, были на совете у Бога, когда создавался мир? Нет, конечно! А выступают они с такой уверенностью, как будто они, что называется, действительно Богу свечку держали. То есть, сам характер этого текста – замечательного, гениально написанного – нам подсказывает обратить слова друзей на них самих. Они сами этого не делают, не могут, у них нет этого опыта рефлексии, покаяния, но читатели это должны сделать за них и отразить, как в зеркале, на них самих: «а ты посмотри на себя, что ты говоришь!». Вот это один пункт.

Второй пункт. Елифаз говорит:

¹⁴Что такое человек, чтоб быть ему чистым, и чтобы рожденному женщиною быть праведным?

¹⁵ Вот, Он и святым Своим не доверяет, и небеса нечисты в очах Его:

¹⁶ тем больше нечист и растлен человек, пьющий беззаконие, как воду.

Эта позиция подозрительно близка к позиции дьявола: дьявол же именно то и хочет сказать, что человек нечист, растлен, что он от Бога готов отказаться при первом же испытании, и нечего поэтому Богу этим человеком заниматься. Дьявол мог бы повторить и слова Елифаза «Господи, Ты и святым Своим не доверяешь» – а что же Ты этим людям доверяешь и возлагаешь на них такие надежды? Так что уже в этом слова Елифаза подозрительны. Но дело в том, что неплохо бы эти слова обратить на него самого, как в зеркале, произвести рефлексию. Пусть мы примем, Елифаз, что человек нечист и растлен, пьёт беззаконие как воду. А ты? Ты – не человек? Получается – и ты нечист и растлен, пьёшь беззаконие как воду. Елифаз, может быть, сказал бы: «Да, я тоже, конечно». Ну, а тогда что ж ты, Елифаз, ты выступаешь в заступничество за Бога перед Иовом, когда ты вот такой нечистый и растленный, по какому праву? Разве уместно такому человеку за Бога заступаться, как это делаешь ты? Вот и получается: либо отказаться от заступничества за Бога, либо признать, что, всё-таки, не настолько человек нечист и растлен, чтобы не иметь права вот так, напрямую, с Богом разговаривать, как разговаривает Иов. И вот это второе означает отказаться от позиции дьявола. То есть, если поставить зеркало перед этими словами Елифаза, он окажется в положении, когда волей-неволей от этой, близкой к дьявольской, позиции придётся отказаться.

И ещё один момент, когда то, что они говорят, больше применимо к ним самим, а не к Иову. Вот эти слова о нечестивом в 26-м стихе: «устремлялся против Него с гордою выею, под толстыми щитами своими; потому что он покрыл лице свое жиром своим и обложил туком лядвеи свои». Это картина человека, который каким-то щитом защищается (жир тоже воспринимается как некая защита тела). Это что – применимо к Иову? Он на всех картинах изображён худющим, кожа да кости – как узники Освенцима (и в этом тоже между ними есть сходство). На самом деле, это к ним можно применить слова о жирных, только жиром они покрыли не лицо своё, а сердце своё. И щит этот – это как раз тот самый щит, которым они защищают свою картину мира, уже не заботясь об Иове, а только о самих себе. Поэтому это третий пункт, в котором слова Елифаза – упрёки Иову – как бумеранг, возвращаются к нему самому и к его друзьям. Вот такая рефлексия. И это на самом деле урок для всех людей, на все времена, и для нас. Когда человек из каких-то богословских соображений (как в данном случае его друзья) указывает на недостатки, промахи, грехи кого-то, то обязательным элементом этого должна быть рефлексия, то есть вопрос самому себе: «А я? Я не грешу ли этим самым?». А за этим следует следующий вопрос: «А если я грешу этим самым, или чем-то похожим, то чего стоит моя точка зрения, что этот человек в том или ином ошибается, грешит, спотыкается? Прав ли я в этом? Могу ли я, имея бревно в своём глазу, правильно судить об ошибках и грехах другого человека?». И мы при этом приходим ровно к тому, чему Иисус Христос хочет нас научить Своей притчей о бревне в своём глазу и о сучке в глазу брата своего. Вот какой урок, ещё не выраженный чёткими словами, но уже в подтексте, содержит книга Иова. Это уже совершенно христианский урок.

Теперь я хотел бы в заключение задать вопрос, который, наверно, у всех читателей книги Иова, да и у меня самого, естественно возникает, когда мы переходим к этому второму кругу диалога Иова с его друзьями (а будет ещё и третий круг). Вопрос состоит в том, зачем нужны второй и третий круг этого диалога. Что, после первого круга диалога, который закончился четырнадцатой главой, что-то ещё не ясно? Разве они (друзья, да и сам Иов) недостаточно чётко обозначили свои позиции? Дело в том, что эти два круга не повторяют первый круг диалога. Когда я говорю «круг», то круг-то, на самом деле, в данном случае – это проекция восходящей спирали на плоскость. И в этих диалогах друзья-то действительно вертятся примерно в одном и том же кругу своих привычных понятий, они по спирали не восходят никуда. И именно из-за этого они совершенно не видят того, как развивается, углубляется богословие Иова. Для богословия Иова в их кругу понятий просто нет места, они его поэтому как будто не слышат. Смысл слов Иова – тонкие, глубокие вопросы, которые он поднимает (пусть в дерзкой форме, как вопросы Богу, даже как некие претензии к Богу) они не воспринимают. Они воспринимают не содержание, а только форму – что вот Иов говорит с Богом слишком нахально, слишком дерзко, так, как будто бы он Богу сват или брат. Какие сложные вопросы поднимает Иов – вот то, что он говорит: «я хочу судиться с Богом!», причём, хочу судиться с Богом у Самого же Бога как у Судьи! Эта парадоксальная мысль, конечно, совершенно не вмещается в богословие друзей Иова. Или вот эта мысль Иова, чтобы увидеть которую, вообще-то, достаточно открыть глаза на окружающий мир: что очень часто «злые благоденствуют, а праведники страдают», и пример этому – вот сам Иов и есть. В их богословие это тоже не вмещается. Такой Бог, Которого они сами себе нарисовали, не может, в принципе, создать такой мир, в котором могут благоденствовать злые, а страдать праведники. Причём, эти друзья – это же люди пожившие, они много чего видели в своей жизни, всё видели своими глазами, и вроде должны понимать, а вот эта концепция, которая у них сидит в голове, какая-то предвзятая концепция, как будто делает их слепыми к реалиям окружающего мира. В частности, в данном случае Елифаз говорит, что беззаконные наказываются, а что беззаконные часто благоденствуют, и вообще «на коне» – это он как бы не видел. Как же «не видел» – видел прекрасно, или, может быть, правильнее сказать «смотрел, но не видел». Это то самое, о чём говорил Иисус Христос: вы слепые, вы сами ослепили глаза свои и заткнули уши свои (и это даже не Христос первый сказал, Исайя этими словами говорит о своих современниках-израильтянах, но это характерно для всех людей во все времена). Это проявление того же самого, яркий пример чего являют его друзья, – защита своей привычной, предвзятой концепции мира, даже если для этого надо закрыть глаза на реальность – не впускать в себя то, что твои глаза видели, а уши слышали (как бы в одно ухо влетело, в другое вылетело, в один глаз вошло, из другого глаза вышло). Это касается всех людей во все времена, и нас с вами, мы, на самом деле, часто в жизни именно так себя ведём.

Но я хочу сказать несколько слов в поддержку, что ли, этих его друзей. Если бы они были такие никчёмные, что всё время крутятся в одном и том же кругу, то зачем тогда вообще автор посвятил большую часть своей книги диалогу с друзьями? Если нечего сказать, то зачем этот диалог? И он ещё три раза повторяется! А дело всё в том, что они-то всё время вертятся в одном и том же кругу, но Иов не вертится в кругу – Иов восходит по спирали. И та сила, которая толкает его вверх к этому восхождению по спирали, это как раз его споры с друзьями. Он каждый раз на эти, в общем-то банальные (пусть каждый раз по-разному сформулированные) претензии и уколы друзей отвечает, делая какое-то духовное, умственное усилие, восходя ещё на одну ступеньку выше – куда? к Богу, ближе к Богу Живому. Вот ради этого гениальный автор книги затеял эти длинные диалоги с друзьями, потому что они своей энергией, энергией своих «уколов» (может быть, даже агрессивной энергией, с которой они атакуют Иова) его подталкивают вверх. И в этом смысле тем, что Иов в итоге приходит в конце этой книги к такому оптимистическому финалу, когда Бог говорит: «Иов обо Мне правильно говорил», он в какой-то степени обязан друзьям – тому, что они с ним вот так остро спорили. И ведь Иов с ними расплачивается в конце. Там Бог ему говорит: «ты, Иов, соверши за них жертвоприношение, и тем самым оправдай их – за то, что они о Боге не так правильно говорили, а всё время вертелись в этом своём круге». Жертвоприношение для друзей, которое совершает Иов там, в конце, – ведь это отражение той жертвы, которую совершает Иов вообще во всей этой книге ради всего человечества. Он попал в эту свою ситуацию, в это страдание, в эту постоянную борьбу (не только с друзьями, а с самим собой, потому что он тоже, как все люди, тяготеет к какому-то привычному богословию, привычным формам), и эта его борьба – это его жертва, в сущности, ради всего человечества, потому что он оказался на острие спора Бога с дьяволом обо всём человечестве. И если говорить об его друзьях, эта жертва, продолжающаяся на протяжении всей книги, состоит в том, что Иов, который находится на острие, в фокусе великого Замысла Божьего, великого спора Бога с дьяволом – он вовлекает в этот Замысел своих друзей. Да, пусть они с ним спорят, пусть они противники его, но в Замысле Божьем и эти противники имеют свою роль. Например, в «Гамлете» у Гамлета своя роль, у Клавдия своя роль, у них у всех свои роли, даже тогда, когда они в этом замысле автора друг с другом борются, друг другу сопротивляются. Иов, в своём роде, расплачивается, рассчитывается с друзьями за то, что они его всё время подталкивают такими «уколами», именно тем, что они оказываются участниками Великого Замысла Божьего, который ведёт ко Христу. И они – участники этой линии, которая ведёт ко Христу, пусть и в такой своеобразной роли. И поэтому, когда мы так критически об этих друзьях отзываемся, надо помнить, что это не злодеи, а пусть и отрицательные персонажи, но отрицательные персонажи, играющие свою роль в Великой пьесе, которая без этих отрицательных персонажей не состоялась бы.

Запись 24 Глава 15 12-07-17

Мы продолжаем читать книгу Иова, 15-ю главу. Мы уже разобрали основные идеи, которые в этой главе заключены. Сейчас эту главу мы разберём по отдельным стихам. Эта глава большая, и как обычно в книге Иова, в выборе слов, которые употреблены в каждом стихе, очень часто заключено какое-то глубокое богословие. Но, естественно, для того, чтобы в этом разобраться, надо смотреть на еврейский текст, а не на русский перевод, что мы попытаемся в меру наших скромных сил сделать. Напоминаю, что этой главой начинается как бы второй круг диалогов Иова с его друзьями, Прошлый круг завершается тремя предыдущими главами, в которых Иов даёт как бы развёрнутое изложение своей точки зрения (можно сказать, своего богословия). Это его богословие на тот момент дискуссии, потому что в том-то и сложность, и привлекательность, и гениальность этой книги, что богословие Иова не стоит на месте – оно развивается в этом диалоге от круга к кругу, и вот между первым, завершённым кругом и вторым кругом, к которому мы сейчас переходим, богословие Иова совершает значительное продвижение. Когда мы говорим «продвижение», можно спросить – «продвижение куда?». Продвижение, конечно, к Богу. Но этот ответ слишком общий. Я всё время напоминаю, что формулировка Карла Густава Юнга «ответ Иову – это Христос» (а, на самом деле, он даже не сам это придумал, это идёт ещё от богословия первых отцов Церкви) нам обозначает ту точку, тот «свет в конце тоннеля», к которому устремлены все дискуссии в книге Иова. Иов продвигается в своём диалоге от круга к кругу всё ближе и ближе по направлению ко Христу.

Если эту главу выдрать из книги Иова, напечатать и дать кому-то почитать (да любому из нас), скорее всего, читающий скажет: «да, да, всё хорошо, всё правильно – Елифаз мудро так говорит о Боге». Вот в том-то и дело! Тут поучение для нас в книге Иова, которое значимо и сегодня. Мы сегодня, можно сказать, из каждой розетки слышим слова о Боге, массу слов, значительная, может быть, даже большая часть которых – вот такая же тонкая ложь, как и слова друзей Иова, даже не намеренная ложь, а просто от непонимания. Елифаз говорит здесь (31-й стих): «Пусть не доверяет суете заблудший, ибо суета будет и воздаянием ему». Так ведь на самом деле эти богословские блуждания именно для самого Елифаза и его друзей характерны. Это они, как в трёх соснах, путаются в ограниченных, плоских, приземлённых представлениях о Боге, а Иов всё время на пути, у него есть вектор движения к Богу, ко Христу. Такие вот богословские блуждания часто и сегодня приходится слушать, и так бывает непросто понять, что это блуждания, потому что нам кажется, что если человек говорит о Боге, то его слова, по определению, правильны. Ничего подобного! О Боге труднее всего говорить. И именно поэтому большая часть того, что люди говорят о Боге, заведомо будет неуместно, неправильно просто потому, что это очень трудная задача. И вот чтение этих уже надоедающих, назойливых слов друзей Иова (а оно не зря столько раз повторяется в этой книге) – это чтобы нас научить «различать духов», как говорил в своём Послании апостол Иоанн Богослов: «научитесь различать духов». Научить нас этой труднейшей задаче – понять, чем дух, которым говорит, допустим, Елифаз, отличается от духа, которым говорит Иов.

1 И отвечал Елифаз Феманитянин и сказал:

2 станет ли мудрый отвечать знанием пустым и наполнять чрево свое ветром палящим?

Тут есть некий подвох в еврейском тексте, потому что «пустое знание» – это «даат руах». По-еврейски, «руах» – это одновременно и «ветер», и «Дух Божий, Дух Святой», а вопросительный знак, который как бы подразумевается в русском переводе, – его на самом деле нет в еврейских стихах. Так что это можно принять как утверждение, что да, мудрый станет отвечать «даат руах», то есть, знанием Духа Божия. А можно прочесть с вопросительным знаком, и будет обратный смысл, как в русском переводе «станет ли мудрый отвечать знанием ветра?» (то есть, пустым знанием). Я понимаю, почему именно второй вариант перевода приняли русские синодальные переводчики – потому, что дальше же сказано «наполнять чрево свое ветром палящим» (это еврейское слово «кадим», которое означает «южный ветер»). Но на самом деле возможно и такое прочтение, при котором первый раз слово «руах» – то, что переведено как «пустое», – всё-таки перевести как «дух», а как «ветер» (пустой и палящий ветер) перевести только вторую часть. То есть, получится как бы такой асимметричный диалог: мудрый говорит знанием духа (даат руах), а получает взамен пустые слова – «ветер палящий», который наполняет чрево мудрого человека и ничего ему не даёт, только его обжигает. Это потом, кстати, вошло в пословицу, например, в английском языке «наполнять чрево своё восточным ветром». Если кто хорошо помнит «Пигмалион» Бернарда Шоу, там мусорщик Альфред Дулитл как раз цитирует это место из книги Иова. Так вот, в этом асимметричном диалоге (если так прочесть этот стих) получается, что Елифаз – вот такой мудрый человек, который говорит Иову слова «даат руах», знания духа, а получает в ответ от Иова только «пустой и палящий ветер». Наверное, Елифаз это имеет в виду. Но я говорил, что, начиная с этой главы, этот гениальный текст построен так, что у читателя при внимательном чтении всё время напрашивается мысль произвести, так сказать, рефлексию, которой нет у самого Елифаза, а именно, слова, которые говорит Елифаз, укалывая Иова и обвиняя Иова, обратить на самого Елифаза. И тогда получится, если обратить на 180 градусов этот стих, что мудрый, который говорит слова духа, – это Иов, а то, что говорит Елифаз, – это он наполняет чрево Иова «ветром палящим и пустым», в то время как Иов нуждается в утешении. Эта вторая интерпретация гораздо более соответствует всей композиции книги Иова.

³ оправдываться словами бесполезными и речью, не имеющею никакой силы.

«Оправдываться» – это еврейское слово «яках», оно, скорее, означает «доказывать». Но это странно, потому что доказывают всё время как раз друзья Иова – они строят свои речи на логике. А Иов строит свои речи на чём-то другом, на (если так можно выразиться) голосе сердца – сердца, которое соединено с Богом, при том, что Бог этому сердцу не отвечает пока ещё, на этом этапе, и, тем не менее, все слова Иова – это голос, обращённый к Богу, и поэтому он говорит так, как он говорит, что раздражает его друзей.

«Словами бесполезными и речью, не имеющею никакой силы» – на самом деле, «не имеющей никакой силы» – это «ло йаал» по-еврейски, это правильнее перевести как «бесполезной». То есть, мысль Елифаза состоит в том, что взывать к Богу так, как это делает Иов, бесполезно. А почему бесполезно, я говорил – потому что, с точки зрения всех друзей, дистанция между человеком и Богом такова, что надо просто смиренно принимать то, что Бог даёт, а разговаривать с Ним, вступать с Ним в какой-то диалог – это совершенно бессмысленно. Бог Сам говорит в книге Исайи: «Мои мысли – не ваши мысли» – ну, и тогда чего с Ним говорить? Вот так считают друзья. Эта точка зрения выглядит правдоподобно, но она совершенно неправильная, и книга Иова опровергает эту точку зрения. Надо человеку говорить с Богом, и хочет Бог, чтобы человек с Ним говорил. Вспомним слова Иисуса Христа в Нагорной Проповеди о том, что этот разговор человека с Богом в виде молитвы – это одна из трёх основных вещей, которые должны составлять смысл жизни человека.

⁴ Да ты отложил и страх и за малость считаешь речь к Богу.

Ну, конечно, эту дерзновенную речь Иова к Богу друзья считают дерзостью, то есть, они хотели бы, грубо говоря, чтобы он заткнулся. А он не может заткнуться, потому что он находится в таком положении, когда для него разговор с Богом – это суровая необходимость. А друзья же не сидят на мусорной куче, они без этой речи к Богу могут прекрасно обойтись – и обходятся! Они не с Богом разговаривают во всех своих выступлениях, они разговаривают с Иовом, всё время покалывая его. А Иов вынужден говорить с Богом, и это причина, почему Бог позволил всё это. Потому что то, что произошло, для Иова болезненный, но мощный толчок к тому, чтобы как-то открыть дверь к Богу (если можно так выразиться) и разговаривать с Ним.

⁵ Нечестие твое настроило так уста твои, и ты избрал язык лукавых.

То, что переведено как «нечестие настроило так уста твои», точнее переводится так: «уста твои произносят авон». «Авон» – это еврейское слово, которое, в общем, означает «зло»: «уста твои произносят злое». Причём, в еврейском языке есть много разных терминов для обозначения разных граней зла. И среди этих терминов «авон» – это зло, которое проявляется в извращении того, что правильно и естественно.

«Ты избрал язык лукавых» – в русском языке словом «лукавый» обозначается дьявол (например, в молитве «избави нас от лукавого»). И по-еврейски слово «лукавство» («арум») – это то самое слово, которое на первых страницах Библии применяется к змею, то есть, к дьяволу, когда про него сказано, что в Раю он был самым хитрым (именно это слово «арум») из зверей земных. Ну, во-первых, обвинять Иова в том, что он произносит «авон», «извращённое зло», что он лукав, как змей («арум»), – это просто означает, что друзья совершенно не видят и не слышат Иова, они себя видят и слышат, а его – нет. А во-вторых, обвинять Иова в лукавстве – это типичная проекция на другого человека своих собственных проблем. Вот дьявол, который затеял всю эту историю с Иовом, он что, молча следит за происходящим? Ничего подобного, он говорит устами друзей. Я не хочу сказать, что друзья – какие-то одержимые дьяволом. Но, как и любой человек, они тоже подвержены воздействию дьявольского духа, и позиция дьявола по отношению к человеку, которую дьявол всё время хочет доказать Богу, всё время проскакивает в словах друзей. Так что, если говорить о языке змея, языке «арум», чей этот лукавый язык? Это, скорее, язык друзей, чем язык Иова.

⁶ Тебя обвиняют уста твои, а не я, и твой язык говорит против тебя.

На самом деле, еврейское слово «ана» не означает «говорить против», а означает «свидетельствовать»: «твой язык, Иов, свидетельствует». Да, с точки зрения Елифаза, это свидетельство против самого Иова. Но, как на суде, прокурор рассматривает свидетельские показания с одной стороны, а адвокат рассматривает те же самые свидетельские показания ровно с обратной стороны. Поэтому это свидетельство слов Иова можно понять и как свидетельство в пользу Иова, во благо, а не как свидетельство «против». И в итоге-то, что Бог говорит в конце? Он говорит, что эти слова Иова были правильными, во всяком случае, более правильными, чем слова друзей. То есть, Бог как главный Судья говорит о том, что это свидетельство – Иову в оправдание.

⁷ Разве ты первым человеком родился и прежде холмов создан?

⁸ Разве совет Божий ты слышал и привлек к себе премудрость?

В этих стихах друзья адресуются ко времени сотворения мира. «Совет» (еврейское слово «сод», которое означает «секрет») – это, скорее всего, то, о чём говорится в книге Притчей о Премудрости Божией, которая была с Богом при Сотворении мира. Вот это место из 8-й главы книги Притчей Соломоновых. Говорит Премудрость:

22. Господь имел меня началом пути Своего, прежде созданий Своих, искони;

23. от века я помазана, от начала, прежде бытия земли.

24. Я родилась, когда еще не существовали бездны, когда еще не было источников, обильных водою.

25. Я родилась прежде, нежели водружены были горы, прежде холмов,

26. когда еще Он не сотворил ни земли, ни полей, ни начальных пылинок вселенной.

27. Когда Он уготовлял небеса, я была там. Когда Он проводил круговую черту по лицу бездны,

28. когда утверждал вверху облака, когда укреплял источники бездны,

29. когда давал морю устав, чтобы воды не переступали пределов его, когда полагал основания земли:

30. тогда я была при Нем художницею, и была радостью всякий день, веселясь пред лицом Его во всё время.

То есть, в начале времён, когда этот совет, или секрет, Божий совершался, свидетелем ему была Премудрость Божия. Да вот и Елифаз говорит «ты привлек к себе премудрость», а он же не зря употребляет слово «премудрость», «хокма», то самое, которое употреблено и в книге Притчей (автор книги Иова наверняка читал книгу Притчей). Он говорит «привлёк» – на самом деле это еврейское слово «гара», которое означает, скорее, «умалил» премудрость, то самое слово, которое используется в 4-м стихе «ты за малость считаешь речь к Богу» («малость» – это именно «гара»). А что означает «умалил премудрость»? Вот эта великая Премудрость, о которой говорится в книге Притчей, Премудрость, которая, по современному богословию, является то ли неотъемлемой чертой Бога, то ли тем, что в богословии называется «ипостасью» Бога, – эту Премудрость, как считает Елифаз, Иов умаляет до своего размера, по человеческой мерке. Это очень серьёзное обвинение, и оно, возможно, имеет под собой почву. Потому что, действительно, большой вопрос – по силам ли человеку вместить эту полноразмерную Премудрость Божию, о которой говорится в книге Притчей. Да, наверное, и Иову, как любому человеку, полностью вместить её не по силам, да только в конце книги Бог эту самую Премудрость, этот самый полноразмерный портрет Вселенной показывает Иову. Я не скажу, что Иов полностью вмещает в себя то, что он увидел в конце: он же не зря полагает руку свою на уста свои. Но он, по крайней мере, это увидел! А друзья этого не видели, и, естественно, они могут понимать Премудрость только по своей человеческой мерке. Поэтому, когда они в очередной раз обвиняют Иова, в большей степени это обвинение можно применить к ним самим.

⁹ Что знаешь ты, чего бы не знали мы? что разумеешь ты, чего не было бы и у нас?

¹⁰ И седовласый и старец есть между нами, днями превышающий отца твоего.

Этот аргумент «кто старше, тот и прав» – примерно такой же аргумент, как «у кого сила – у того и правда». А не зря же русская пословица говорит: «Не в силе Бог, а в правде». То есть, это типичный аргумент «от внешнего». В те времена возраст рассматривался как такая печать, которая даёт человеку незыблемый авторитет во всём том, что он говорит. Между прочим, они Иова обвиняют в гордости, а ведь тут проявляется гордость самого Елифаза, он всё время говорит первый, а по понятиям того времени, первым говорит старший, так что из них, наверное, именно Елифаз и есть «старец, днями превышающий отца твоего». Так в ком проявляется гордость? В Иове или в них?

¹¹ Разве малость для тебя утешения Божии? И это неизвестно тебе?

Стих сложный в языковом плане. Во всяком случае, ясно то, что Елифаз считает: то, что они говорят Иову, это и есть утешения Божии, то есть, их устами Бог говорит и так утешает Иова. Ну, ничего себе «утешения»! Мы с этим встречались в каждой главе, эти «утешения», как говорится, в очень больших кавычках, а выдавать их за Божьи утешения – это просто самомнение. Слова «это неизвестно тебе?» – дословно, по-еврейски, «слова секрета с тобой?». Это здесь с вопросительным знаком, то есть, он сомневается в том, что какой-то секрет, тайна Божья, которая могла бы, видимо, утешить Иова вот в этой его ситуации, доступна Иову, что Иов вмещает её, владеет ей. Это перекликается со словами о Премудрости, которые мы читали до этого: там он тоже сомневается, что Иов вмещает Премудрость (которой, как предполагается, друзья владеют). Но эти самые слова «секрета Божьего» будут Иову явлены Самим Богом в конце книги, и в этом ему будет утешение – тогда – прямое утешение от Бога. А то, что сейчас они ему говорят, это совсем не утешение от Бога, а жалкая имитация утешений Божьих, как он сам им говорит в следующей главе, во 2-м стихе: «жалкие утешители все вы!».

¹² К чему порывает тебя сердце твое, и к чему так гордо смотришь?

На самом деле слова «гордо» нет в еврейском тексте, там сказано примерно так: «Что схватывает тебя сердце твоё, и что мигаешь глазами твоими?» Не так просто понять, что, собственно, имеется в виду в этом стихе, но во всяком случае, ясно, что имеется в виду какая-то эмоциональная реакция Иова в противоположность логическому анализу, который показывают все друзья. Да, конечно, Иов эмоционально ведёт себя во всём этом диалоге с друзьями, но эмоция (то, что здесь названо «помигиванием глазами») – это же не гордость! Это неправильно. Они всё время ему инкриминируют то, чего в нём нет и не может быть. Ну как может быть гордость у человека, который потерял имущество, детей, здоровье и сидит на мусорной куче! Это как надо ничего не понимать, чтобы такого человека упрекать в гордости!

¹³ Что устремляешь против Бога дух твой и устами твоими произносишь такие речи?

Слово «устремляешь» происходит от еврейского слова «шув», которое означает «обращаешь», и призыв «обратиться», то есть, повернуться на 180 градусов, встречается буквально у всех пророков. Это одно из фундаментальных понятий пророческих книг – призыв к людям обратиться, то есть, от взгляда на все их земные заботы повернуться на 180 градусов и обратить глаза свои к Богу. Друзья обвиняют Иова в том, что он «поворотился против Бога», а на самом деле вся эта книга – это описание, если так можно выразиться, долгого, скрипучего поворота ума и души Иова к Богу. Это напоминает то, как описал революцию Мандельштам:

Ну что ж, попробуем: огромный, неуклюжий,

Скрипучий поворот руля.

Земля плывет. Мужайтесь, мужи,

Как плугом, океан деля. Мы будем помнить и в летейской стуже,

Что десяти небес нам стоила земля.

Вот такой огромный скрипучий поворот души одного человека, а за ним, с ним, на самом деле, поворот менталитета всего человечества, потому что книга Иова оказала огромное влияние на богословие всех времён. И по сей день это так! Я только что вернулся из Освенцима, и вот эта огромная проблема – Бог после Освенцима, понять, как это могло произойти, где был Бог, и так далее – вся эта проблема всеми, не исключая и меня самого, осмысляется через привлечение книги Иова. То есть, книга Иова работает сегодня в таких горячих, самых острейших вопросах современности, как вопрос Освенцима. Этот огромный поворот, который в этой книге производится, не против Бога, а к Богу – он, в каком-то смысле, продолжается и по сей день.

¹⁴ Что такое человек, чтоб быть ему чистым, и чтобы рожденному женщиною быть праведным?

¹⁵ Вот, Он и святым Своим не доверяет, и небеса нечисты в очах Его.

Более точный перевод такой: «Во святых Его (Бога) нет аман». Это еврейское слово «аман» означает веру, доверие, уверенность, и так далее. Во-первых, такие слова мог бы и дьявол произнести в своей зависти к ангелам Божьим. А во-вторых, в устах Елифаза эти слова выглядят как самооправдание – если Бог не доверяет и своим ангелам, так от нас-то, от людей, чего требовать! А ведь вся история Иова основана на том, что этого, пусть праведного, замечательного, но в конце концов, просто человека, не ангела ставят на острие противостояния Бога и дьявола. Не ангела – человека! Это совсем другой взгляд на человека, на огромную, принципиальную роль человека в Замысле Божьем обо всём мире. Вот где острие этой книги.

¹⁶ тем больше нечист и растлен человек, пьющий беззаконие, как воду.

¹⁷ Я буду говорить тебе, слушай меня; я расскажу тебе, что видел.

«Нечист» – это еврейское слово «тааб», «противен». Интересно, кому человек противен? Он дьяволу противен, а Богу человек совсем не противен – ни по книге Иова, ни вообще по Библии. Кроме того, если, допустим, Елифаз считает, что человек противен, нечист, пьёт беззаконие, как воду – это к нему самому относится или нет? Конечно да, он ведь говорит о человеке вообще! Но если это так, так чего же он, Елифаз, рот открывает, если он сам такой нечистый, и растленный, и пьющий беззаконие! Смехотворность этой позиции обличается тут же, как только мы начинаем её рефлективно применять к самому говорящему.

И ещё один момент: «Я буду говорить тебе, слушай меня» – здесь еврейское слово «хава», скорее, означает «показывать» – «я буду показывать тебе». И что он может показать? Вот он дальше рисует картину беззаконного. И что эта картина говорит? На самом деле Елифаз ничего существенного именно показать Иову не может, он может только произносить некие словесные упражнения, а покажет Иову Бог в конце. Действительно покажет, покажет без лишних слов какую-то огромную картину, и мы, конечно, невольно сопоставляем эту смешную претензию Елифаза на то, что он может Иову что-то показать, с тем, как Бог в конце ему действительно покажет по-настоящему.

¹⁸ что слышали мудрые и не скрыли слышанного от отцов своих

Это звучит очень странно с точки зрения еврейского менталитета, потому что, естественно, отцы учат детей, а не дети учат отцов. Я думаю, это проблема перевода. Более точный перевод был бы таков: «от отцов было им показано, и они не скрыли этого», то есть, отцы показали своим потомкам (которые давно уже умерли, древним потомкам), а они не скрыли этого от нас. То есть, речь идёт о передаче по цепочке поколений некоего богословия, некоей мудрости. Это вообще основа позиции друзей Иова, они считают, что Иов тут занимается самодеятельностью, а они опираются на устоявшееся, веками освящённое богословие.

19 которым одним отдана была земля, и среди которых чужой не ходил.

По-видимому (как считает большинство комментаторов), смысл этого стиха в том, что чистота богословия требует закрытости народа, несущего это богословие, от внешних влияний. Это очень большая проблема во всей истории еврейского народа. Понятно, что еврейский народ был неким сосудом, в котором хранилось послание Бога, некий Дух, который Бог даровал людям, и с одной стороны, сосуд должен быть закрыт, чтобы сохранять то, что в нём есть, но с другой стороны, кому нужен сосуд, который закрыт всегда и навсегда, и из которого ничего ни налить, ни испить нельзя. А здесь получается по этому стиху именно так – богословие, как закрытый от всяких чужих сосуд.

Дальше начинается картина этого нечестивого, которую Елифаз рисует в поучение Иову.

²⁰ Нечестивый мучит себя во все дни свои, и число лет закрыто от притеснителя;

²¹ звук ужасов в ушах его; среди мира идет на него губитель.

²² Он не надеется спастись от тьмы; видит пред собою меч.

²³ Он скитается за куском хлеба повсюду; знает, что уже готов, в руках у него день тьмы.

²⁴ Устрашает его нужда и теснота; одолевает его, как царь, приготовившийся к битве.

В этой картине есть своя правда, только ведь это картина, на самом деле, не просто какого-то нечестивого (а под нечестивым подразумевается намёком, довольно прозрачным, сам Иов). Это картина судьбы человека вообще – экзистенциальной судьбы человека в этом мире. И друзья об этом говорят – что человек в этом мире всё время страдает, несчастен, и так далее. И сам Иов говорит это тоже. Но когда это говорят друзья перед Иовом, то такие слова о человеке вообще – что он всегда страдает – звучат несколько лицемерно, потому что конкретно страдает Иов, а они-то сами, друзья, совсем не страдают, а в общем, так сказать, хорошо устроились. А когда Иов это говорит, то, конечно, он говорит это искренно. Но такая его позиция, что его страдание – это проявление того, что этот мир для человека – очень неудобное и мучительное место – такую позицию Иов занимает только вначале, он дальше от этой позиции отходит. Это очень существенно, потому что, если держаться этой позиции как основной, то тогда вообще Замысел Божий о человечестве теряет смысл. Что это за Замысел Божий о человечестве, когда Бог сотворил мир для человека таким неудобным, мучительным, и так далее? Скорее этот взгляд на человека близок дьяволу, под ним, на самом деле, дьявол мог бы подписаться: да, в этом мире вы, люди, мучаетесь, вы страдаете, и поэтому зачем вам в этом мире существовать? И ведь Иов с этого и начинает – с этой позиции, опасно близкой к дьявольской. Он говорит: нет, всё – жизнь для меня мучительна, я хочу умереть. Но дальше-то он от этого отходит! Вот какая опасная тенденция в этой картине, какую рисует Елифаз.

Дальше он начинает поворачивать это описание судьбы некоего нечестивого человека против Иова.

²⁵ за то, что он простирал против Бога руку свою и противился Вседержителю

Мысль такая: ты, Иов, думаешь, это о ком? Ты думаешь, это о каком-то абстрактном нечестивом? Нет, это о тебе, Иов, потому что ты простираешь против Бога руку свою, и противишься Вседержителю. Вот такой поворот, как в какой–то прокурорской речи.

Здесь сказано, что «он противился Вседержителю» – это еврейское слово «игабар», противился, имеет корень «сила, сильный». То есть, это картина, когда Иов как бы строит из себя противника Богу, равного Богу, с Которым Иов может состязаться. Вроде бы Иов похожее говорит: он же хочет с Богом судиться. Но, несмотря на то, что он хочет с Богом судиться, разве можно его считать противником Богу? Особенно, если посмотреть, что говорится дальше об этом противнике Богу – сильном.

²⁶ устремлялся против Него с гордою выею, под толстыми щитами своими;

²⁷ потому что он покрыл лице свое жиром своим и обложил туком лядвеи свои.

Да, это убедительная картина гордого человека, который противится Богу, но какое это имеет отношение к Иову? Разве можно в здравом уме сказать, что он – такой, с толстыми щитами, жиром покрытый? Он ведь сидит, язвами покрытый, на мусорной куче. На самом деле, картина человека, который покрыт жиром и под толстыми щитами больше применима к самим друзьям Иова. И все их слова, которыми они хотят Иова якобы утешить, а на самом деле обвинить – это тот щит, которым они закрываются от острой, мучительной, неудобной правды о мире, Боге и человеке, которая заключена в том положении, в котором находится Иов. Они от этого защищаются. Их слова – их щит, так что это больше о них самих.

В очередной раз протягивая ниточку от книги Иова к современности, хочу сказать, что это свойственно человеку, нам это свойственно. То, что мы думаем о Боге, представляем о Боге, вычитываем даже в Библии о Боге – нам свойственно всё это как-то так в уме своём поворачивать, применять как некую самозащиту, как некую стену, которая нас отгораживает от мира. Это ведь вообще характерно, скажем, для людей церковных, что настоящая жизнь – в храме, а всё остальное – это так, какое-то незначимое приложение. Апостол Павел в своих посланиях к Ефесянам и Колоссянам говорит о ровно обратной позиции. Он говорит: да, конечно, вы, христиане, в некотором смысле отделены от мира, вы святые (то есть, изъятые от мира, отделённые от мира), и тем не менее, несмотря на то, что это так, ваша главная задача – не вариться в этом своём соку, а миру этому служить, нести этому миру Дух Божий, Слово Божие, и так далее. Так что то, что мы здесь читаем, всё имеет современный смысл.

И дальше начинаются слова, каждое из которых, я думаю, болезненно отзывается в сердце Иова:

²⁸ И он селится в городах разоренных, в домах, в которых не живут, которые обречены на развалины.

²⁹ Не пребудет он богатым, и не уцелеет имущество его, и не распрострется по земле приобретение его

³⁰ Не уйдет от тьмы; отрасли его иссушит пламя и дуновением уст своих увлечет его.

Тут о домах, а Иов вспоминает дом своих детей, который развалился и погрёб под собой его детей. Тут о богатстве, а Иов вспоминает о своём потерянном богатстве – он теперь нищий. Слова «распрострется по земле приобретение его», может быть, правильнее перевести так: «не продлится на земле исполнение его», а это можно понять, как сказанное о детях Иова – всё, нет у тебя детей – и представьте себе, какой отзвук находят эти слова в сердце Иова. Отрасли – это потомство, а картина дуновения, которое лишает человека «отраслей» – это же картина того ветра, который разрушил дом, в котором были дети Иова, и тем самым убил детей. Ну, вот так утешают Иова. И поставьте себя на секундочку на его место – как его утешают, сыпля ему соль на рану!

³¹ Пусть не доверяет суете заблудший, ибо суета будет и воздаянием ему.

«Суета» – еврейское слово «шав», его, может быть, правильнее перевести не как «суета»: мы сегодня понимаем суету как то, что кто-то бегает, чего-то пытается достичь – суетится. Нет, это еврейское слово «тщета», в том же смысле, как употреблено слово «суета» в книге Екклесиаста («суета сует и всяческая суета») – тщета, пустота, бессмысленность. Но Иов-то, конечно, не просто не доверяет этой пустоте, тщете и бессмысленности, он пытается именно из неё вырваться, выбраться. Его главное желание даже не столько поправить своё здоровье, как-то вернуться в нормальную жизнь, сколько понять смысл того, что с ним произошло. Он чувствует, что это не просто так, что в этом смысл какой-то есть! А друзья его как раз совершенно не видят и искать не хотят во всём этом смысла, и поэтому то, что здесь сказано о заблудшем, это, на самом деле, бумеранг, который ударяет по самому Елифазу. Это он бессмысленность эту принимает, и можно ему сказать, что бессмысленность и пустота и будет воздаянием ему (или, может быть, правильнее сказать, была бы воздаянием ему, если бы в конце этой книги, по указанию Бога, Иов бы не помолился и не принёс жертву за своих друзей). Он тем самым их вслед за собой извлёк из этой пустоты и бессмысленности и вовлёк в тот Замысел Божий, в стержне, на стрежне которого находится сам Иов. И вот таким образом финал книги придал смысл и тому (пусть даже неправильному), что с ними происходило, что они говорили.

³² Не в свой день он скончается, и ветви его не будут зеленеть.

³³ Сбросит он, как виноградная лоза, недозрелую ягоду свою и, как маслина, стряхнет цвет свой.

³⁴ Так опустеет дом нечестивого, и огонь пожрет шатры мздоимства.

Слова «он скончается» говорятся Иову, который сам на грани смерти, он может через час умереть – в таком он состоянии – и он давно бы умер уже, если бы Бог не воспретил дьяволу окончательно его убить. Слова, что «он не зазеленеет», что «он потеряет свои ягоды и цветы» (то есть, соответственно, и семена свои) – это же всё о потомстве Иова, это всё опять об Иове сказано. Естественно, что, когда Елифаз смотрит на Иова, у него возникают такие ассоциации – смерть, потеря потомства, потеря собственности, и так далее. Ну и вывод из этих ассоциаций какой? Можно эти ассоциации направить в пользу Иова, в сочувствие ему, в помощь ему, в утешение ему, а Елифаз направляет эти ассоциации, толкует их против Иова.

³⁵ Он зачал зло и родил ложь, и утроба его приготовляет обман.

В этом коротком стихе есть несколько важных деталей. Еврейское слово «амаль» – это не вообще «зло» («вообще зло» обозначается словом «ра»). «Амаль» – это тяжкий и бессмысленный труд. Возможно, Елифаз вот так смотрит на положение Иова, он воспринимает его мучения как такой тяжкий душевный и физический труд, и к тому же ещё и бессмысленный. Слово, которое переведено как «ложь», «авен» – это, собственно, не ложь, это именно «зло», причём тот вариант зла, который происходит от пустоты, от тщеты, от бессмысленности, о которой мы говорили, читая предыдущие стихи. Слова «утроба его приготовляет обман» означают, что «обман» исходит изнутри самого человека, то есть, это, собственно, самообман. И в итоге тот портрет нечестивого, который идет еще с 20-го стиха, – это какой-то странный нечестивый. Это не такой нечестивый, о котором говорит большинство пророков – человек, который преследует вдову и сироту, который всякую собственность (поля, дома) стяжает неправедными путями. Это нечестивый, нечестие которого не в действии проявляется, а в заблуждении, в обмане, в самообмане. То есть, это опять упрёк Иову, что ты, Иов – вот такой вариант нечестивого. Конечно, он никому не может повредить, преследовать кого-то, сидя на мусорной куче, но при этом он всё равно может быть нечестивым, потому что он неправильно думает о себе и о Боге. Но, с другой стороны, давайте применим рефлективный подход, задавая вопрос: «А сам-то ты?». Нельзя ли эту картину самообмана применить к самому Елифазу? Бумерангом, не по нему ли самому она ударяет? Этот процесс рефлексии, вопрос «А сам-то ты, говорящий, – как?» – это вопрос не Елифаза, он себе таких вопросов не задаёт. Это вопрос автора, который замечательной, гениальной конструкцией этого текста как бы подсказывает нам, подталкивает нас к тому, чтобы мы, читая это, задавали этот вопрос: то, что он, Елифаз, говорит – не о нём ли самом это больше говорит, чем об Иове?

В заключение – банальная, может быть, фраза, бесконечное количество раз повторённая за протекшие века: мы все, люди, во взаимоотношениях с другими людьми (с близкими к нам, в первую очередь) очень легко рискуем попасть в положение друзей Иова. Это положение людей, которые, формально, говорят что-то для своего ближнего, в интересах своего ближнего, а на самом деле заботятся только о самом себе для того, чтобы от неприятной, мучительной картины того, что происходит с ближними, отгородиться какими-то рассуждениями, словесными, интеллектуальными конструкциями. По большому счёту, сочувствовать до глубины сердца другому человеку бывает нам просто недоступно, недоступна такая мера сочувствия. Эту меру сочувствия по-настоящему, по большому счёту, по полному счёту проявил в Своей жизни один только человек – Который не только человек – Тот, Который на Кресте. Вот Он проявил ту полную меру сочувствия. Поэтому, читая о друзьях Иова, может быть, и себя ловя в какие-то моменты нашей жизни на том, что мы похожи на друзей Иова, мы занимаемся вот этой самой рефлексией, которой автор книги Иова от нас хочет, и в этом процессе мы себя приближаем ко Христу. Отталкиваясь от друзей Иова, мы приближаем себя ко Христу.

Запись 25 Глава 16 19-07-17

Мы продолжаем читать книгу Иова. Конечно, эта книга трудная. Она трудна для понимания, в частности, потому, что если читать её не напрягаясь, легко – как мы читаем какие-нибудь газетные передовицы или художественную литературу, то, в конце концов, она просто надоест спустя несколько глав, потому что при таком поверхностном чтении кажется, что на протяжении большей части этой книги всё время идут перепевы одного и того же. Но это ещё не самая главная трудность, это трудность для понимания. В этой книге есть трудность более фундаментальная – трудность для нашей души. Она состоит вот в чём. Мы всё-таки в большой мере обращаемся к Богу именно за утешением, и особенно мы, христиане, – к Иисусу Христу. Я не хочу сказать, что мы нуждаемся в утешении не меньше, чем Иов, но всё-таки, в уменьшенном масштабе, мы в жизни тоже, наверно, переживаем, переживали и будем переживать что-то подобное, и поэтому мы тоже нуждаемся в утешении. И вот, мы читаем слова об утешении в прошлой пятнадцатой главе, и они опять повторятся в этой, шестнадцатой, главе – и что же, какое утешение получает Иов? Мало того, что и мы до сих пор никакого утешения пока не увидели, и он сам тоже никакого утешения пока не увидел (он на это и жалуется Богу), так ещё, кроме того, и до самого конца этой книги утешения в понятной нам форме не увидим. Это для нас как бы некий намёк на то, что мы и в нашей жизни, скорее всего, не получим утешения в понятной нам форме в том зле, которое мы переживаем. Я говорю «в понятной нам форме», потому что Иов, на самом деле, получает утешение, но в такой форме, которой даже гениальный автор книги не смог с нами поделиться так, чтобы нам было понятно.

Вот в чём главная трудность. Нам, конечно, очень трудно принять, что то утешение, которое в этой нашей земной жизни даёт нам Бог, оно какое-то не такое, как нам бы хотелось. Ну, а какое утешение нам даёт Бог, особенно нам, христианам? Бог, от Которого мы ожидаем утешения, – вот Он, на Кресте! Это уже само по себе нам показывает, какого рода утешение от Бога мы можем в этой жизни получить. Да, оно, конечно, утешение, но это утешение, связанное с Крестом и через Крест. Как это говорил Сам Иисус Христос: «иго Моё благо, и бремя Моё легко». Он в другом месте говорит, что Он понесёт Свой Крест, который Ему дал Отец Его небесный, но мы тоже в этой жизни будем нести какие-то наши кресты. И как для Иисуса вот это бремя Его Креста было в каком-то смысле легко, так и для нас это бремя нашего жизненного креста в каком-то смысле легко. В каком же смысле оно легко? Мне кажется, книга Иова подсказывает нам ответ и на этот вопрос тоже. Нельзя, конечно, сказать, что Иову физически легко, психологически легко, причем это так от самого начала до самого конца книги. Но вот то, чего Он всё время просит от Бога – смысла происходящего, ощущения того, что с ним происходящее болезненное и страшное – всё-таки часть Замысла Бога, это он получает в конце книги. И это мы тоже можем получить в жизни – вот это утешение через ощущение смысла того, что с нами происходит, включая очень болезненные для нас вещи.

Я напоминаю, что идёт второй круг разговора Иова с друзьями, уже по разу высказались все три друга. Каждому из них Иов ответил. Сейчас идёт второй круг, он начался со слов Елифаза Феманитянина в пятнадцатой главе. В этой главе Иов отвечает Елифазу.

¹ И отвечал Иов и сказал:

² слышал я много такого; жалкие утешители все вы!

³ Будет ли конец ветреным словам? и что побудило тебя так отвечать?

⁴ И я мог бы так же говорить, как вы, если бы душа ваша была на месте души моей; ополчался бы на вас словами и кивал бы на вас головою моею;

⁵ подкреплял бы вас языком моим и движением губ утешал бы.

⁶ Говорю ли я, не утоляется скорбь моя; перестаю ли, что отходит от меня?

⁷ Но ныне Он изнурил меня. Ты разрушил всю семью мою.

⁸ Ты покрыл меня морщинами во свидетельство против меня; восстает на меня изможденность моя, в лицо укоряет меня.

⁹ Гнев Его терзает и враждует против меня, скрежещет на меня зубами своими; неприятель мой острит на меня глаза свои.

¹⁰ Разинули на меня пасть свою; ругаясь бьют меня по щекам; все сговорились против меня.

¹¹ Предал меня Бог беззаконнику и в руки нечестивым бросил меня.

¹² Я был спокоен, но Он потряс меня; взял меня за шею и избил меня и поставил меня целью для Себя.

¹³ Окружили меня стрельцы Его; Он рассекает внутренности мои и не щадит, пролил на землю желчь мою,

¹⁴ пробивает во мне пролом за проломом, бежит на меня, как ратоборец.

¹⁵ Вретище сшил я на кожу мою и в прах положил голову мою.

¹⁶ Лицо мое побагровело от плача, и на веждах моих тень смерти,

¹⁷ при всем том, что нет хищения в руках моих, и молитва моя чиста.

¹⁸ Земля! не закрой моей крови, и да не будет места воплю моему.

¹⁹ И ныне вот на небесах Свидетель мой, и Заступник мой в вышних!

²⁰ Многоречивые друзья мои! К Богу слезит око мое.

²¹ О, если бы человек мог иметь состязание с Богом, как сын человеческий с ближним своим!

²² Ибо летам моим приходит конец, и я отхожу в путь невозвратный.

Когда мы начали читать этот второй круг дискуссии Иова с друзьями (в пятнадцатой главе), я говорил о том, что в этом втором круге появляется что-то новое, чего не было раньше в первом круге. Это рефлексия, то есть, подсказываемые самим автором, тем, какие слова он выбирает, иногда явные, а иногда неявные вопросы типа «Ну, хорошо, ты говоришь про других, а сам-то ты как? Обрати свой взгляд на себя!». Это один вид рефлексии. А другой вид рефлексии – такого типа: «Этот человек говорит мне что-то – почему он так говорит? Что в его душе происходит, что он именно такие слова говорит? А, может быть, Бог заставляет его такими словами говорить?» Это рефлексия второго типа, которой очень не хватает друзьям. Потому, что друзья Иова просто его не слышат. То есть, они слышат, что он говорит непривычные слова, которые они воспринимают как оскорбление Богу, но почему он так говорит – они даже вопроса этого себе не задают. Хотя вопрос самоочевидный: вот, он сидит перед ними, и чтобы понять резон, по которому он говорит так, а не как-то иначе, достаточно взглянуть на него – и тем не менее, они этого не понимают. Поэтому, когда в этом втором круге уже появляется рефлексия, она – не рефлексия друзей, а рефлексия Иова, потому что друзья в этих кругах разговора не растут, а всё крутятся в одной и той же плоскости, а Иов растёт. Его подталкивают именно эти дискуссии с друзьями, и одно из направлений по которому он растёт, – то, что он начинает лучше понимать друзей (почему они так говорят), и самого себя тоже начинает лучше понимать. Но мы об этом в подробностях будем говорить, когда будем разбирать текст более детально.

Ещё на первом круге этих дискуссий Иов постоянно упрекает друзей. Из шестой главы:

¹⁴ К страждущему должно быть сожаление от друга его, если только он не оставил страха к Вседержителю.

¹⁵ Но братья мои неверны, как поток, как быстро текущие ручьи.

²¹ Так и вы теперь ничто: увидели страшное и испугались.

²² Говорил ли я: дайте мне, или от достатка вашего заплатите за меня;

²³ и избавьте меня от руки врага, и от руки мучителей выкупите меня?

²⁴ Научите меня, и я замолчу; укажите, в чем я погрешил.

²⁵ Как сильны слова правды! Но что доказывают обличения ваши?

²⁶ Вы придумываете речи для обличения? На ветер пускаете слова ваши.

²⁷ Вы нападаете на сироту и роете яму другу вашему.

И дальше, в тринадцатой главе:

⁴ вы сплетчики лжи; все вы бесполезные врачи.

⁵ О, если бы вы только молчали! это было бы вменено вам в мудрость.

⁶ Выслушайте же рассуждения мои и вникните в возражение уст моих.

⁷ Надлежало ли вам ради Бога говорить неправду и для Него говорить ложь?

⁸ Надлежало ли вам быть лицеприятными к Нему и за Бога так препираться?

⁹ Хорошо ли будет, когда Он испытает вас? Обманете ли Его, как обманывают человека?

¹⁰ Строго накажет Он вас, хотя вы и скрытно лицемерите.

Можно было бы ещё добавить, но этого достаточно. Иов упрекает друзей в том, что они всё время говорят не то, что они должны бы говорить в этой ситуации. Во-первых, они говорят без сожаления к Иову – ну, а тогда зачем они пришли, если не его пожалеть и утешать? Во-вторых, они находятся как бы в оборонительной позиции. Я понимаю, что им страшно смотреть на Иова, человека, которого они хорошо знали – как он представляет себя на их месте (в этой главе мы только что прочли, что было бы, если бы душа его была на месте их души), так и они себя представляют на его месте, ведь и с ними могло бы такое произойти. Вот им и страшно, и они психологически защищаются от этого, загораживаются придуманным образом Бога, таким формальным богословием: у Бога всё хорошо, Он награждает добрых, а карает злых, и так далее. Они загораживаются этим приятным, утешительным образом Бога (одна только беда: образом, не соответствующим реальности), но тем самым, они загораживаются от правды Божией об Иове. Вот перед ними правда Божия – сидит на мусорной куче, но эту правду они видеть не хотят. Ладно, Иов – это, в конце концов, художественное произведение. Но мы постоянно сопоставляем эту книгу с тем, что реально произошло, что называют кратким ярлыком «Освенцим». Вот это тоже явлено нам, людям. Разве можно, в свете этого, утешать себя простенькими, легковесными образами Бога, которые воздаёт «всем сестрам по серьгам»? А тем, кто вышел дымом сквозь трубы Освенцима, за что Бог воздал? Там тоже было очень много праведников. Этот вопрос породил целую богословскую проблему, которая называется «Бог после Освенцима». И в книге Иова, за две с половиной тысячи лет до Освенцима, эта проблема уже предвидена.

Иов начинает рефлектировать – лучше понимать себя и друзей. В частности, он об Елифазе говорит в 3-ем стихе: «что побудило тебя так отвечать?». Раньше он этот вопрос не задавал, ему просто не нравилось то, что друзья говорили, он чувствовал своей совершенно верной этической интуицией, что говорят они неверно и о Боге, и о нём самом. Но почему они так говорят – он себе этот вопрос не задавал, а тут задаёт. И про себя у него тоже есть рефлексия: «И я мог бы так же говорить, как вы, если бы душа ваша была на месте души моей». Это чрезвычайно важный вопрос, потому что он показывает, что дело не в том, что Иов такой особенно праведный человек, а его друзья какие-то недостаточно праведные. В том-то и дело, что то, что произошло, могло произойти с кем угодно, любой человек может оказаться на месте Иова, и любой человек (в том числе, и сам Иов) может оказаться на месте друзей. Опять вспомним Освенцим. Вот эти узники Освенцима, которые каким-то чудом выжили, они практически все писали о том, что по большому счёту нет какой-то разницы в человеческом материале, из которого сделаны они сами, эти страдальцы – мученики Освенцима, и те, кто их мучали – эсэсовцы. Их, в каком-то смысле, можно было бы поменять местами, и более того, они все говорят о так называемой «серой зоне», в которой и «хорошие», туда попадая, становятся «не очень хорошими», и «плохие» (эсэсовцы), попадая в эту «серую зону», становятся не такими уж ужасными. И приводят примеры совершенно конкретных людей. Это тема чрезвычайно важная: что каждый мог бы оказаться на любом месте, и сегодня она важна для того, чтобы то непонятое, что произошло с человечеством 70 лет назад, нам всё-таки понять. В этом нам может помочь книга Иова.

Ещё один момент, тоже связанный с рефлексией. Рефлексия углубляет понимание Иовом того суда с Богом, который он всё время призывает. Вот прочту несколько фрагментов, которые мы читали раньше. Седьмая глава:

¹¹ Не буду же я удерживать уст моих; буду говорить в стеснении духа моего; буду жаловаться в горести души моей.

Тут ещё нет слов о суде, а дальше это начинается. Девятая глава:

² … как оправдается человек пред Богом?

³ Если захочет вступить в прение с Ним, то не ответит Ему ни на одно из тысячи.

¹⁵ Хотя бы я и прав был, но не буду отвечать, а буду умолять Судию моего.

¹⁶ Если бы я воззвал, и Он ответил мне, -- я не поверил бы, что голос мой услышал Тот,

¹⁷ Кто в вихре разит меня и умножает безвинно мои раны,

¹⁸ не дает мне перевести духа, но пресыщает меня горестями.

¹⁹ Если действовать силою, то Он могуществен; если судом, кто сведет меня с Ним?

²⁰ Если я буду оправдываться, то мои же уста обвинят меня; если я невинен, то Он признает меня виновным.

³³ Нет между нами посредника, который положил бы руку свою на обоих нас.

Это фундаментальный 33-й стих девятой главы: посредник, который связывает Бога с человеком, как мы сегодня понимаем, – это и есть Иисус Христос, Которого Иов вот так вызывает, призывает этого Посредника из глубин божественного Замысла. Где же этот Посредник? – говорит он Богу.

И дальше тема суда в 13-й главе:

¹⁵ Вот, Он убивает меня, но я буду надеяться; я желал бы только отстоять пути мои пред лицем Его!

Суд с Богом – это не значит, что Иов хочет Бога в чём-то обвинить или в чём-то осудить – нет! Слова «отстоять пути мои» означают, что он хочет, во-первых, доказать самому себе (да и окружающим его друзьям), что он не злодей, не грешник, не виновен – что не за грехи Господь подверг его такому ужасному состоянию. А второе – конечно, он хочет понять, почему же с ним произошло то, что произошло. И вот в этой шестнадцатой главе, которую мы читаем, он говорит: «ныне Он изнурил меня, Ты разрушил всю семью мою», и дальше, когда он переходит к теме суда, вдруг оказывается, что из-за того, что Господь в такое положение поставил Иова, это ужасное положение способствует тому, чтобы Иов на суде с Богом получил поддержку: «И ныне вот на небесах Свидетель мой, и Заступник мой в вышних!». От кого поддержка? От Самого же Бога, естественно. Нас не должны удивлять эти парадоксы, что Иов судится с Богом на суде, где судья Бог, и поддержку, защиту тоже получает от Самого Бога. И когда Иов доходит в этой главе до этой мысли, что, может быть, его страдание – в каком-то смысле, помощь ему на суде с Богом, то невольно возникает вопрос: «А не Замысел ли Бога это, вообще?». Не Бог ли таким способом помогает ему судиться с Самим Собой, повергнув его в такое состояние?

Мы видим в 19-м стихе 16-й главы, что Бог не только оппонент Иова на суде (как Он был в предыдущих главах), не только судья, который на этом суде судит, но теперь он уже и свидетель, и заступник, то есть адвокат. Что такое этот заступник? Это слово достаточно проблемное в еврейском тексте. Оно означает не столько адвоката, сколько того на небесах, кто пишет что-то. Но переведено оно как «заступник», потому что, видимо, это понимается русскими синодальными переводчиками так, что Бог на небесах пишет какую-то книгу. Есть такое еврейское понятие, что дела человека записываются в какую-то книгу на небесах. И поэтому слово «заступник», которое можно понять, как аргументы адвоката в защиту человека на суде, это аналог того что Бог, там, на небесах, что-то пишет в защиту Иова, в оправдание Иову. Ведь слово «заступник» нам знакомо из Нового Завета. Это слово, которое по-гречески звучит как Параклет, как правило переводится как «Утешитель», Дух-Утешитель (Христос говорит в Своей прощальной беседе с учениками о духе Утешителе, Которого Он пошлёт им, когда уйдёт к Отцу на небесах). Слово «Утешитель», «Параклет», с тем же успехом можно перевести словом «Заступник». Утешение, заступление – в Духе Святом, Которого Христос пошлёт, можно сказать, в замену Себя, и даже не в замену, а как какую-то другую ипостась Себя Самого, так что, в сущности, это – во Христе. Только в этом возможно истинное утешение. Слово «заступник» уже намекает нам на это. А второе, на что намекает эта картина, когда один и Тот же Бог на суде – и оппонент Иова, и судья, и свидетель, и заступник – что, может быть, это разные ипостаси Бога выступают на этом суде с такими разными ролями? А когда мы говорим о разных ипостасях Бога, то мы уже переходим к новозаветному образу Бога-Троицы. Дальше эта мысль продолжается в семнадцатой главе (3-й стих): «Заступись, поручись Сам за меня пред Собою! иначе кто поручится за меня?». Мы это с вами читаем в Евангелии: что Иисус Христос – это и есть Тот, Кто за нас, за всё человечество заступается перед Богом Отцом, то есть, в сущности, перед Собою, потому что Он же Богочеловек, как Он Сам говорит: «Я и Отец – одно». Поэтому эту фразу можно применить к Иисусу Христу: Он заступается за нас перед Отцом, то есть, перед Самим Собой.

Иов и в предыдущих главах, и в этой главе всё время обращается то к Богу, то к друзьям. И невольно возникает вопрос: наверно друзья играют какую-то важную роль во всём этом сюжете? Они что, как хор в греческой драме, который критикует Иова, чтобы Иов мог опровергать неправильные мнения? Думаю, что не только это. Эта роль у них есть, но не только эта. Нам может показаться, исходя из первых глав, что спор дьявола с Богом о человечестве сфокусирован на Иове (как Иов себя поведёт, так и решится этот спор – в ту сторону или в эту сторону). Но думаю, что на самом деле тут не только в Иове дело. Не он один – всё человечество в этом споре тоже участвует. И если бы был только один такой Иов, который выдержал это испытание, то боюсь, что это не значило бы, что Бог выиграл спор с дьяволом. В каком-то смысле, всё человечество должно присоединиться к Иову, друзья должны присоединиться к Иову. И что-то подобное в конце этой книги и происходит, когда Иов молится за своих друзей и тем самым оправдывает их. Вот здесь говорилось об утешении, об Утешителе – Параклете. Ведь Утешитель этот, Посредник не одному Иову нужен. Всему человечеству нужен Посредник между ним и Богом. И Иов своим страданием искупает людей тем, что этого Посредника, Параклета, то есть Христа, у Бога, можно сказать, вызывает, вымаливает не для себя самого, а для всего человечества. Мы говорим о том, что один Христос искупает всё человечество – так в каком-то смысле такое искупление предвосхищает Иов. Я не хочу сказать, что он такой искупитель как Христос, но какой-то намёк на это тоже есть, ведь он не за себя страдает! Ведь спор Бога с дьяволом не об Иове – обо всём человечестве. Иов страдает за всех людей. Он в каком-то смысле их искупает, оправдывает их своим поведением в этом споре, но ведь это же движение в одну сторону! А нужно и движение в обратную сторону, нужен ответ людей! Так же и то, что Христос был распят за людей на Кресте и воскрес – это ещё не всё! Где ответ, ответ людей на эту жертву Христа? Этот ответ начался, конечно, в христианстве, но он далеко ещё не завершён, не доведён до полноты. И пока нет этого ответа, спор дьявола с Богом не завершён. И то, что стал возможным Освенцим – это болезненное доказательство того, что спор дьявола с Богом не завершён, для тех, кто, может быть, рисовал себе некую облегчённую картину. Дьявол многое ещё может, он активен.

Я всё говорю о рефлексии Иова, о рефлексии автора книги, а как быть с нашей рефлексией? Мы себе задаём ли вопрос «а мы-то сами как»? Мы можем протянуть ниточку рефлексии между нами и этой книгой в двух направлениях. Можем то, что написано в этой книге воспринять, как некое поучение, некое утешение для себя самих в нашей жизни, то есть, информацию из этой книги как–то впитать в свою собственную жизнь. А есть и движение в противоположном направлении: мы можем попытаться мысленно себя поставить в ситуацию, которая описана в книге. И в чьей роли мы будем выступать? Боюсь, что большую часть нашей жизни мы выступаем не в роли Иова, а в роли друзей Иова. Когда кто-то рядом с нами страдает, как правило, мы, к сожалению, выступаем именно в роли друзей Иова, и мы ведь при этом (невольно, конечно) играем роль помощников дьявола. Ну, хорошо – а что же надо? Представьте себе ситуацию, когда мы находимся рядом с каким-то близким нам человеком, который страдает, а мы ничего не можем сделать. Мы в этой ситуации, как правило, какие-то слова ему говорим – совсем по Иову: «подкрепляем людей языком и движением губ утешаем». А нужно просто быть вместе с этим, данным нам в жизни, Иовом – с нашим ближним. Быть вместе, быть рядом с ним, быть (если так можно выразиться) свидетелем, который свидетельствует о том, что этот Иов, страдалец – не один, что его страдание осмысленно, и что вот этот, допустим, безнадёжно больной, на самом деле, продолжает линию Иова – страдание за всё человечество. Он страдает и за нас, и поэтому мы рядом с ним находимся. Люди иногда так ощущают, но это редко – когда мы ощущаем, что тот, кто страдает рядом с нами, и которому мы ничем не можем помочь, страдает и за нас тоже. Не «вместо нас», а именно «за нас», как Христос на Кресте страдал не вместо нас – Он страдал за нас. Вот такая рефлексия над нами самими, связанная с этой Книгой.

Ещё один момент, связанный с этой главой. В ней нарисован яркий образ Бога как врага:

¹⁰ Разинули на меня пасть свою; ругаясь бьют меня по щекам; все сговорились против меня.

¹¹ Предал меня Бог беззаконнику и в руки нечестивым бросил меня.

¹² Я был спокоен, но Он потряс меня; взял меня за шею и избил меня и поставил меня целью для Себя.

¹³ Окружили меня стрельцы Его; Он рассекает внутренности мои и не щадит, пролил на землю желчь мою,

¹⁴ пробивает во мне пролом за проломом, бежит на меня, как ратоборец.

Напоминает ли нам это Бога? Мне, например, не напоминает. И у меня совершенно чёткое ощущение, что это Иов видит настоящего виновника своих бедствий, который же не Бог! Настоящий виновник его бедствий – это дьявол! Вот он под маской Бога видит дьявола. Вообще, правильно говорят «дьявол – обезьяна Бога», и поэтому он очень хорошо умеет под Бога маскироваться и часто под маской Бога делаются дьявольские дела. Вот опять возвращаюсь к теме Освенцима. Освенцим же не на пустом месте возник. На протяжении многих лет вдалбливалась в головы будущим палачам Освенцима картина призвания Германии, ужасной роли евреев, и так далее. И всё это как бы под маской, что всё, что делается против евреев, делается ради хорошего – ради блага немецкой нации, а кто же скажет против того, что нужно благие дела делать ради немецкой нации? Точно то же самое было у нас в стране в революцию – ради блага всё делалось! И в других странах тоже, вот Соединённые Штаты ради блага всего мира бомбят. Это повторяется всё время – вот эти действия дьявола под маской Бога. И то, что дьявол под Бога так искусно маскируется – это не один только Иов пока не различает за этой маской (на этом ещё пока этапе книги). Даже такой замечательный и мудрый автор, как Карл Густав Юнг, в книге «Ответ Иову» нарисовал такую картину: дьявол как обратная сторона Бога, то есть, это часть Самого Бога. С христианской точки зрения, это абсолютно неверно! Дьявол – это, конечно, обратная сторона Бога, он Ему полностью противоположен как «минус» противоположен «плюсу», но его нельзя считать частью Бога. А Юнг говорит: как в нас, людях, всегда есть внутри какая-то теневая сторона, какие-то подсознательные неприятные черты, в которых мы, как правило, не отдаём себе отчёта, – вот так же и в Боге – дьявол, и он в книге так и действует. Но это, конечно, проекция того, что происходит в психологии людей, что Юнг знает по своему опыту (он же психолог) – проекция этого на Бога. Нельзя человеческие черты на Бога проецировать. Я это говорю к тому, насколько легко не увидеть, что под маской Бога выступает дьявол. Именно это происходит в стихах этой главы.

Мы говорили о главе в целом. Теперь разберём отдельные стихи с акцентом на специфические значения еврейских слов, которые, может быть, не вполне передаваемы в русском переводе.

¹ И отвечал Иов и сказал:

² слышал я много такого; жалкие утешители все вы!

Они-то, конечно, жалкие утешители, да беда в том, что еврейское слово «амаль», которое употреблено здесь, означает не «жалкий», а «тяжкий труд», то есть это картина того, что они, вместо того, чтобы его утешать, делают то, что говорит Иисус Христос о фарисеях: возлагаете на людей бремена тяжёлые и неудобоносимые, а сами пальцем своим не желаете помочь людям эти бремена носить. Вот упрёк, который Иов своим друзьям предъявляет. Тут дело не в том, что «жалкие», а в том, что они сыплют соль на его раны вместо того, чтобы помочь ему эти и без того тяжкие раны нести.

3 Будет ли конец ветреным словам? и что побудило тебя так отвечать?

Это Иов говорит Елифазу. А ведь эти же слова про ветер говорил Елифаз во 2-м стихе пятнадцатой главы самому Иову: «станет ли мудрый отвечать знанием пустым и наполнять чрево свое ветром палящим». И там, в устах Елифаза, и тут, в устах Иова, употреблено слово «руах», слово двусмысленное, которое означает и «дух», и одновременно означает «ветер», то есть, что-то пустое (как воздух). В пятнадцатой главе дан формально правильный перевод «ветер», то есть, Елифаз говорит Иову «слова твои – ветер». Но мы-то понимаем, что, у этого слова есть и глубинный смысловой слой: слова Иова – это никакой не ветер, не пустота, а это Дух Божий так говорит в Иове, просто в той форме, которая для Елифаза и его друзей неприемлема. А в шестнадцатой главе, когда Иов говорит «будет ли конец словам руаха твоим» – тут всё наоборот: в устах Иова «руах» звучит именно как «дух» (иронически, конечно) – ты даёшь мне вроде бы духовное поучение, а на глубине то, что выглядит как дух,– это, на самом деле, пустота и ветер.

«Побудило» (еврейское слово «марац») – буквально, подтолкнуло с помощью какого-то укола. Есть греческое слово «стимул», которое означает то же самое: палку с острым концом, которой погоняют быков и направляют их, чтобы они шли куда надо. Это слово в наш язык вошло, как «стимулировать». «Что побудило тебя?» – что укололо и подогнало тебя, чтобы так вот отвечать?

⁴ И я мог бы так же говорить, как вы, если бы душа ваша была на месте души моей; ополчался бы на вас словами и кивал бы на вас головою моею.

«Ополчался» – еврейское слово «хабар». «Ополчался» – это же что-то военное. В еврейском тексте абсолютно нет этого смысла. Оно означает «собирать вместе», «собирать в кучу», то есть, переведено так, как будто Елифаз против Иова собирает какое-то войско, солдат, а на самом деле, смысл таков, как будто слова на бумажке написаны, и он собирает, собирает кучу, а это куча мусора. «Ты кучу мусора собираешь на меня – вот эти свои слова».

⁵ подкреплял бы вас языком моим и движением губ утешал бы.

⁶ Говорю ли я, не утоляется скорбь моя; перестаю ли, что отходит от меня?

Здесь употреблено два раза одно и то же еврейское слово «хасак», которое переведено в 5-м стихе как «утешать», а в 6-м стихе как «утолять». Слово «скорбь», которое здесь употреблено, означает одновременно и боль психологическую, и боль физическую. У нас нет в русском языке, насколько я знаю, такого аналога, а в еврейском языке есть такое слово. То есть, он говорит и о том, что он страдает физически (от состояния своего тела), и что он страдает психологически, и это как бы две части единого целого. Иов даже не разделяет это своё страдание на две части – психологическую и физическую.

⁷ Но ныне Он изнурил меня. Ты разрушил всю семью мою.

Так Иов понимает это – что дом, который рухнул на его детей, это дело рук Бога, но мы-то знаем, что это дело рук дьявола! Но дело ещё и в том, что еврейское слова «эда», которое переведено как «семья», это вообще любое сообщество близких людей. Да, конечно, это его дети, которые погибли, но, возможно, не только. В этом стихе, возможно, смысл тот, что Иов оказался изолированным вообще от всех человеческих сообществ: и его жена его не понимает, и друзья его (они тоже ведь близкие, тоже словом «эда» могут охватываться).

Еврейское слово «ана» означает не «укоряет», а «свидетельствует». Тут мысль (не очень очевидная), что Иов сам может сомневаться, что он в чём-то грешен, что-то сделал не так, но против него свидетель – это его собственное тело. Он покрыт морщинами, струпьями, и так далее, и этого нельзя отрицать, это же факт. На любом суде (с точки зрения Иова) тот факт, что он находится в таком телесном состоянии, будет принят, как свидетельство того, что с Иовом что-то не так, что он что-то неправильно сделал, а его, Иова, внутреннее самоощущение, что он не виноват, – оно перед этим наглядным фактом, который любой может увидеть, тускнеет и становится слабым доказательством. Это ведь глубокая проблема, как когда следователь разбирает какое-нибудь преступление: что там кто-то подозреваемый думает о себе – это не факт. А факт – конкретные материальные улики. Вот так и тут: Иов говорит, что, к сожалению, против меня есть материальная улика – это состояние моего тела.

Дальше мы приступаем к картине Бога, а на самом деле дьявола.

Еврейское слово «сатам» означает не просто вражду. Бог, действительно, может быть врагом каких-то людей, но здесь это еврейское слово означает «вражду с ненавистью», а ненависть – для Бога совершенно чуждое понятие. Бог, даже когда враждует, – враждует во исправление, в направление, в наказание – как угодно, но не с ненавистью. И поэтому мы можем сказать, что, когда Иов видит ненависть, это он сквозь образ Бога видит сатану.

¹⁰ Разинули на меня пасть свою; ругаясь бьют меня по щекам; все сговорились против меня.

А кто это, интересно? Это что – друзья его? Люди какие-то? Нет, конечно. Это как у Давида в псалмах есть подобные же фразы («скопище злых обступило меня», «сети нечестивых окружили меня», и так далее). В этих псалмах Давид говорит не столько о людях, хотя у него в жизни было достаточно врагов, он говорит о духах тьмы, которые его окружили, и с помощью людей, через людей с ним духи тьмы враждуют. То есть, это не в нашей земной конкретике, а где-то, можно сказать, в духовном слое: Давид (духовный Давид) окружён врагами, которые на него нападают, – духами тьмы. Но и здесь в книге Иова, мне кажется, просто по-другому нельзя прочесть: кто мог «разинуть на него пасть свою»? Да вот эти духи тьмы, как на картинах Блейка, где изображён Иов, как на него дьявол нападает. Неужели можно понять эту фразу так, что кто-то, посланный Богом, разинул на Иова пасть свою? По-моему, это немыслимо.

¹¹ Предал меня Бог беззаконнику и в руки нечестивым бросил меня.

Слово «авиль», которое переведено как «беззаконник», это, скорее, «безбожник». И конечно, это парадокс – Бог предал его в руки безбожников! Мы знаем из первой главы, что, в каком-то смысле, так оно и произошло: Бог отдал Иова в руки сатане. Он, правда, сказал сатане, чтоб тот не смел Иова убивать, но в остальном Он отдал его в руки сатане. Только, спросим себя: можно ли сатану назвать «безбожником»? В первой главе мы читаем, что сатана прекрасно знает о существовании Бога, он к Богу относится даже с каким-то определённым пиететом, он вхож к Богу на небеса – так можно ли его назвать безбожником? Вот и получается, что сатана совсем не безбожник, он знает, что Бог существует, да только он Бога ненавидит, всё Божие ненавидит, и дела рук Божиих, и людей в первую очередь ненавидит тоже. Мы с вами знаем из Нового Завета: «Веруешь ли?» – «И бесы веруют и трепещут». Вот и сатана так же. Верует, конечно, в том смысле, что знает о существовании Бога. Поэтому его «безбожником» называть, мне кажется, неправильно. Но это ведь говорит Иов, который о существовании сатаны, по замыслу автора книги, не знает.

¹² Я был спокоен, но Он потряс меня; взял меня за шею и избил меня и поставил меня целью для Себя.

На самом деле, -- еврейское слово «пуц» означает не «избил», а «разбил на куски». Что разбил на куски? Душу Иова. Иов же всё время борется, чтобы сохранить цельность своего «я» в этой своей отчаянной ситуации. Вот опять Освенцим: люди там боролись за то, чтобы в этих условиях ежечасной угрозы смерти, голода, грязи – сохранить как-то своё «я», свою душу не дать разбить на части. И поэтому мы понимаем, что вряд ли Бог разбивает души людей на части! Бог это человеческое «я» ценит очень высоко – в первую очередь, свободу этого «я», которая образ и подобие Божьей свободы. А если кто-то и разбивает душу на части (хочет разбить), так это дьявол.

В словах «поставил меня целью для Себя» «цель» можно понимать в двух смыслах. Можно понимать, как мишень, куда стреляют, и еврейское слово, в первую очередь, означает именно это. И кто же стреляет стрелами своими в Иова? Мы много раз встречаем и в Ветхом Завете, и в Новом картину дьявола, стреляющего стрелами. Так что в этом смысле «цель» – мишень не для Бога, а для дьявола. Но слово «цель» можно понимать и по-другому в русском языке – как то, куда стремится тот или иной замысел что-то делающего человека. И у Бога есть Свой Замысел, и Цель в этом Замысле есть. И вот в этом смысле Иов – цель этого этапа Замысла Божьего. Этот замысел, к сожалению для Иова, включает, действительно, что-то, что можно обозначить словом с корнем «бить», только не «избивать» (как здесь переведено), а «выбивать» – Иова выбить из привычного, спокойного состояния, в котором находятся его друзья (как он говорит – «я был спокоен»). А выбить его надо из этого состояния потому, что, только встав лицом к лицу со страшным и таинственным Богом Живым, Иов может отвечать и за этих друзей, и вообще за всё человечество. Так же, как Христос на Кресте отвечает за всё человечество.

¹³ Окружили меня стрельцы Его; Он рассекает внутренности мои и не щадит, пролил на землю желчь мою,

¹⁴ пробивает во мне пролом за проломом, бежит на меня, как ратоборец.

¹⁵ Вретище сшил я на кожу мою и в прах положил голову мою.

¹⁶ Лицо мое побагровело от плача, и на веждах моих тень смерти. Вся эта картина напоминает, как изображается сатана на иллюстрациях к «Книге Иова» у Блейка. Вретище – это такая мешковина. Может быть, действительно, на покрытое струпьями тело Иова его жена сшила ему какую-то грубую одежду, а, может быть, под этим вретищем и сами струпья имеются в виду. «Голову мою положил в прах» – здесь употреблено еврейское слово «керен», которое дословно означает не «голову», а «рог». В каком смысле «рог», какие там рога могут быть у Иова? Дело в том, что рог – это символически во всём Ветхом Завете знак силы. Там есть такие выражения: «воздымает рог свой», то есть, гордо показывает свою силу, «за рог хватается» – в спасение себе. Сила Иова в прахе» – вот что это означает здесь.

¹⁷ при всем том, что нет хищения в руках моих, и молитва моя чиста.

Не очень удачен перевод «хищение». Мы понимаем «хищение» как «воровство или взятка», а здесь употреблено еврейское слово «хамас», первичное значение которого – «насилие». Это может быть насилие и над справедливостью: «хамас» может совершать судья на неправедном суде. Но, во всяком случае, слово «хищение» здесь не очень уместно.

¹⁸ Земля! не закрой моей крови, и да не будет места воплю моему.

Это важный стих. Кровь в понимании ветхозаветных иудеев всегда «кричит» – это начинается с самого начала Библии, с истории Каина и Авеля, где Бог говорит Каину, что «кровь брата твоего кричит, взывает ко Мне». Она взывает к мщению. Вопль Иова тоже взывает, и кровь, и вопль Иова взывают к Богу, но только (в отличие от истории Каина с Авелем) не ко мщению, а к ответу Бога – чтобы Бог не молчал. А Бог же молчит до самых последних глав и не отвечает Иову. Вот о чём они взывают, и для того, чтобы вызвать ответ Бога, кровь Иова и вопли его должны восходить к Богу, они не должны оставаться на земле. Кровь, вероятно, в переносном смысле, всё это его страдание тоже может обозначаться этим словом «кровь», но, может быть, на нём и действительно есть какие-то кровоточащие раны. Поэтому и говорится «земля! не закрой моей крови», «не будет места» на земле. Не на Земле это всё должно оставаться, а к Богу в небеса восходить, и тогда есть надежда на то, что Бог ответит. И если это так, то (читаем дальше 19-й стих):

19 И ныне вот на небесах Свидетель мой, и Заступник мой в вышних!

Эта восходящая кровь и вопль, которые Бог на небесах воспринимает – слышит, чувствует – именно она делает Бога из противника Иова заступником Иова. Пусть даже в том смысле, что Бог на небесах, как адвокат какой-то, пишет какие-то оправдывающие Иова слова, потому что «заступник» означает именно «записывающий». С точки зрения Иова, его кровь и его вопль должны изменить отношение Бога к нему. Так что на этом суде с Богом у Бога же Бог должен приобрести какую-то дополнительную грань, дополнительную ипостась – ипостась заступника. С современной точки зрения, какая ипостась Бога – это «заступник за людей»? Параклет, Дух Святой, Христос Спаситель, пожертвовавший Собой ради людей. Вот две другие ипостаси Бога, наряду с Богом Отцом, которых Иов выпрашивает у Бога. Он, фактически, выпрашивает у Бога: «Господи, повернись ко мне вот этой Своей гранью!». Конечно, в Ветхом Завете нет понятия ипостаси (Сын Божий, Дух Святой), но, тем не менее, он именно этого хочет от Бога – чтобы Бог каким-то другим Своим боком к нему повернулся.

²⁰ Многоречивые друзья мои! К Богу слезит око мое.

«Многоречивые» – не очень удачный перевод слова «луц», что означает дословно «насмешник», и друзья его (именно тем, что они насмехаются над Иовом, как это воспринимает сам Иов), в сущности, являются орудием дьявола. Но когда Иов говорит: «К Богу слезит око мое», то, хотя он этим хочет сказать, что этот мой вопль, мои слёзы адресованы Богу, но они относятся и к его друзьям, потому что то, что Иов выпрашивает у Бога, он выпрашивает не для себя только, а для всех людей, в том числе, для своих друзей. И поэтому его слёзы, ну пусть даже в первую очередь к Богу, – не только о нём, но и о его друзьях, и о всех людях вообще.

²¹ О, если бы человек мог иметь состязание с Богом, как сын человеческий с ближним своим!

Эта мысль была раньше, она будет и дальше. Но этот отрывок можно перевести и немножко другим способом. «Человек» – это еврейское слово «гевер», которое означает «силач, богатырь», а «иметь состязание» – это еврейское слово «яках», которое означает «выступление на суде», и поэтому этот стих можно прочесть и так: «О если бы кто-то сильный мог выступить на суде у Бога за человека, так, как на человеческом суде сын человеческий (бен адам) выступает за другого человека». Кто же этот сильный («гевер»), который мог бы вот такую роль сыграть на суде? Вот тот самый посредник между Богом и человеком, который, в сущности, есть смутно ощущаемый Иовом образ будущего Спасителя Иисуса Христа, Богочеловека, Посредника между Богом и человеком.

²² Ибо летам моим приходит конец, и я отхожу в путь невозвратный.

Почему он приводит этот аргумент? Ну и что, что его летам приходит конец? Он, видимо, имеет в виду, что этот суд с Богом надо завершить ещё при жизни. Вот сейчас нужно завершить – он же понимает, что он может умереть с этими своими струпьями, ранами, и так далее. И это имеет отношение и к нам. Наша жизнь, наши постоянные колебания, наши стремления преодолеть какие-то свои человеческие черты, чтобы стать ближе к Богу – это все какой-то постоянно идущий в нашей жизни суд с Богом, чем-то подобный суду Иова. Этот суд с Богом, по слову Иова, хорошо бы завершить до того, как кончится эта наша земная жизнь. Когда мы читаем в Апокалипсисе и в других местах о том, что есть какая-то книга, в которой записаны дела человеческие, и на основе этой книги Бог судит людей, то мы верим, что, какой бы ни была наша посмертная судьба, душа наша не умирает с телом, а продолжается какой-то непонятный путь души дальше, и, тем не менее, в книге записаны дела людей именно в этой жизни. Поэтому важно довести суд с Богом до какого-то благополучного завершения пока мы ещё живём здесь, в этой нашей жизни.

Запись 26 Глава 17 26-07-17

Сегодня у нас семнадцатая глава. Эта глава – продолжение ответа Иова на второе выступление Елифаза Феманитянина. Идет уже второй круг диалога Иова с его друзьями. В первом круге каждый из трёх друзей высказался по разу, и каждому из друзей Иов дал свой ответ. Может быть, это правильнее называть не ответом, потому что, хотя Иов, конечно, понимает всю недостаточность того, что ему говорят его друзья, но нельзя сказать, что он их как-то опровергает, то есть, тут не идёт логическая дискуссия, как на какой-нибудь кафедре университета. А главное – это то, что в ответ на каждое из довольно колких выступлений друзей Иов в своём ответе поднимается ещё где-то на ступенечку выше по своему странному и парадоксальному пути приближения к Богу через, с виду, противостояние Богу. Противостояние именно с виду, на самом деле это не противостояние. Это такая форма любви к Богу, в которой Иов не удовлетворяется таким поверхностным, тепло-хладным взаимоотношением с Богом, которое вполне устраивает его друзей. Он хочет более глубокого отношения, и он в каком-то смысле вынужден к этому стремиться, потому что если бы он, как друзья, был благополучный, здоровый, богатый, и всё семейство его было бы цело, то, может быть, он бы и не стремился никуда. Но в этой ситуации, когда он всё потерял, сидит на мусорной куче, весь покрытый струпьями, перед ним, действительно, есть такая дилемма: либо, как говорит его жена, «похули Бога и умри», то есть, проклясть Бога за всё то, что с ним произошло, и умереть, и на том всё закончится. Но его не устраивает такой подход. А другой подход – это попытаться глубже понять Бога, и установить какой-то диалог с Богом, чтобы найти смысл в этом ужасе, который с Иовом происходит. Эта проблема, может быть, впервые поставлена в книге Иова и вообще в истории человечества, но она была всегда, и она не кончилась временами Иова. В сущности, та проблема, которая стояла перед узниками Освенцима (теми, которые погибли, и даже теми, которые выжили и потом писали книги) – это, в сущности, проблема Иова: понять этот Замысел Бога, странный и мучительный для людей, а это подразумевает веру в то, что всё-таки какой-то Замысел Бога тут есть, что Бог даже в этом аду не предоставил людей самим себе, а присутствует в какой-то форме. Давайте сейчас эту главу прочтём.

¹ Дыхание мое ослабело; дни мои угасают; гробы предо мною.

² Если бы не насмешки их, то и среди споров их око мое пребывало бы спокойно.

³ Заступись, поручись Сам за меня пред Собою! иначе кто поручится за меня?

⁴ Ибо Ты закрыл сердце их от разумения, и потому не дашь восторжествовать им.

⁵ Кто обрекает друзей своих в добычу, у детей того глаза истают.

⁶ Он поставил меня притчею для народа и посмешищем для него.

⁷ Помутилось от горести око мое, и все члены мои, как тень.

⁸ Изумятся о сем праведные, и невинный вознегодует на лицемера.

⁹ Но праведник будет крепко держаться пути своего, и чистый руками будет больше и больше утверждаться.

¹⁰ Выслушайте, все вы, и подойдите; не найду я мудрого между вами.

¹¹ Дни мои прошли; думы мои -- достояние сердца моего -- разбиты.

¹² А они ночь хотят превратить в день, свет приблизить к лицу тьмы.

¹³ Если бы я и ожидать стал, то преисподняя -- дом мой; во тьме постелю я постель мою;

¹⁴ гробу скажу: ты отец мой, червю: ты мать моя и сестра моя.

¹⁵ Где же после этого надежда моя? и ожидаемое мною кто увидит?

¹⁶ В преисподнюю сойдет она и будет покоиться со мною в прахе.

Это, конечно, очень поэтичные, глубокие, пронизанные чувством слова о смерти. Они не первый раз произносятся: в 3-ей, 6-й, 10-й 14-й главе каждый раз он возвращается к этой теме о смерти – что он сходит, так сказать, в преисподнюю, в Шеол, и поначалу он как будто даже и рад, что сойдёт в Шеол, и наконец-то все его мучения закончатся. А в этой главе по-другому. Тут он уже показывает это схождение в Шеол, в смерть не как цель, а, скорее, как некий аргумент на суде с Богом. С Богом же судиться трудно, Иов сам говорит в предыдущих главах: на суде с Богом, даже если ты что-то правильное скажешь, всё равно окажешься неправ. Невозможно с Богом судиться. И друзья говорят ему то же самое: ну кто ты такой, чтобы с Богом судиться? А он, хотя с этим вроде бы и соглашается, а всё равно хочет с Богом судиться. Потому что одно дело, когда с Богом судятся такие люди как его друзья, – здоровые, и богатые, и все угодья при них – а другое дело, когда человек, который всё потерял и сидит на мусорной куче. Такое ощущение, что такого человека Бог скорее услышит, и такой человек может с Богом, если так можно выразиться, разговаривать на равных. Глубокая мысль, и она и дальше продолжается.

Я говорил, когда мы читали предыдущую главу, что во втором круге диалогов между Иовом и его друзьями появляется рефлексия, то есть, появляется постоянная оглядка – ты говоришь так, а почему ты говоришь так? Иов как бы всматривается в друзей, пытаясь понять – а, собственно, что стоит за тем, что они ему говорят, и даже, можно сказать, кто стоит? В этой главе рефлексия эта следующего вида: Иов начинает, так сказать, оглядываться на то, как он выглядит в глазах своих друзей. И не только друзей – он тут несколько раз говорит про народ, о том, как он выглядит вообще в глазах людей после того, что с ним произошло. Он употребляет слово «народ» в 6-м стихе: «Он поставил меня притчею для народа и посмешищем для него» (притча, в данном случае, что-то связанное с насмешкой). Правда ли это? Правда ли, что его друзья насмехаются над ним? Правда ли, что народ (ну, допустим, тот народ, который, спустя века читает книгу Иова) воспринимает ситуацию Иова с какой-то насмешливостью? Нет, я думаю, это неправда. И мы это так не воспринимаем, и друзья его, при всех своих недостатках, всё-таки не смеются над ним. То есть, то, что он так считает, – это некая ошибка рефлексии Иова. И, тем не менее, за этой ошибкой стоит какая-то более глубокая правда. Мы же постоянно проводим параллель между Иовом и Иисусом Христом. А Христос на Голгофе – мимо Него проходили люди и смеялись над Ним, говорили: «ха-ха-ха, если ты Сын Божий, сойди с креста!». Более того, автор книги Иова, скорее всего, читал Исайю, у которого в знаменитой 53-ей главе дан образ Мессии страдающего, и уже предсказано, что будет так!

² нет в Нем ни вида, ни величия; и мы видели Его, и не было в Нем вида, который привлекал бы нас к Нему.

³ Он был презрен и умален пред людьми, муж скорбей и изведавший болезни, и мы отвращали от Него лицо свое; Он был презираем, и мы ни во что ставили Его. Значит, по книге Иова нельзя сказать, что друзья его презирают, насмехаются, и так далее, и получается, что Иов сквозь самого себя, рефлективно, оглядываясь на самого себя, как через некую «прозрачку», видит Христа – Мессию, над Которым, действительно, смеялись. Иов сам, конечно, этого не понимает. В этой книге есть много такого «второго дна». Например, Иов говорит: Бог сделал со мной всё это плохое, а на самом деле, он говорит такие слова, которые к Богу вообще не применимы. И ясно, что на самом деле он, сам того не понимая, видит образ дьявола, который, действительно, является автором и виновником того, что с ним произошло. Но поскольку в мировой картине Иова дьявола вообще нет, не существует этого понятия, он приписывает это Богу. Так и тут: он видит, на самом деле, не себя, а будущего Мессию, Христа, сквозь себя, и приписывает себе, что это над ним смеются.

В предыдущих главах он говорил с друзьями, действительно, как с друзьями, с людьми, которых он знает, у него с ними какие-то свои личностные взаимоотношения. А здесь они уже фигурируют, как представители вообще всего человечества, представители народа. Вот в 6-м стихе: «Он поставил меня притчею для народа» – какой народ? Одни только друзья вокруг него, 3 или 4 друга, там же не толпы вокруг него собрались! И в 10-м стихе: «Выслушайте, все вы, и подойдите; не найду я мудрого между вами» – такое ощущение, что «все вы» – это тоже не друзья, а это вообще адресовано всему человечеству. Потому что значение книги Иова в том, что такое трагическое испытание происходит не просто лично с Иовом – тогда выдержал он его или не выдержал было бы просто фактом его биографии. Нет, здесь Иов выступает как бы за Адама, как представитель всего человечества, ответчик за всё человечество. Соответственно, в подходе к тому, что происходит, по-крупному, по-всемирному, в роли всего человечества выступают его друзья. Это стержень всей книги, она для того и написана, чтобы за историей конкретного человека мы увидели историю всего человечества, начиная с Адама. Иов здесь, как заместитель Адама, или представитель Адама. Таким новым Адамом апостол Павел называет Христа, то есть, это ещё одна ниточка, когда сквозь Иова просвечивает образ будущего Христа. Так что замечательные слова «ответ Иову – Христос» – это ключ к пониманию всей книги Иова.

Иов продолжает свою линию: «Ты заступись перед Собою за меня Сам», и «Я хочу судиться с Тобой» – как с ответчиком на суде – у кого? У Тебя же Самого, у Бога. То есть, он всматривается в Бога, и видит уже не единую Личность, а как бы видит Бога как нескольких Личностей. Это, пусть в упрощенной форме, соответствует тому, как мы сегодня понимаем Бога: как Троицу, как совокупность вот таких ипостасей. Ещё нет такого богословия, но он фактически призывает одну ипостась заступиться за себя, за Иова, перед другой ипостасью. На современном языке это можно сказать так: он призывает Сына (Иисуса Христа), как ипостась Бога, заступиться перед Отцом. В шестнадцатой главе, 19-й стих, мы читали: «И ныне вот на небесах Свидетель мой, и Заступник мой в вышних!». Кто это может быть на небесах Свидетель и Заступник? Бог, конечно! А перед Кем Заступник? Опять же – перед Богом. И поэтому в 17-й главе, в 3-ем стихе это уже просто явно сказано: «Заступись, поручись Сам за меня пред Собою! иначе кто поручится за меня?».

При этом, когда у него образ Бога начинает становиться таким многогранным, надо не забывать, что дьявол не дремлет, и всё время пытается как бы вкрасться в эту совокупность граней Бога и представить себя самого (дьявола) как одну из граней Бога – даже для Иова, а тем более для его друзей. Довольно часто Иов близко подходит к этой очень опасной ошибке – принять то, что делает дьявол, за то, что делает Бог, принять образ дьявола за образ Бога. Весь сюжет исходит из этой его ошибки – что Бог его за что-то (непонятно, за что) так страшно наказал, а мы-то понимаем, что это вообще не Бог придумал, а дьявол всё придумал, и «исполнитель» здесь – дьявол. Поэтому часто слова, которые говорит Иов о Боге, совершенно не соответствуют тому, как сам же Иов видит Бога. Вот с 9-го стиха 16-й главы:

¹⁰ Разинули на меня пасть свою; ругаясь бьют меня по щекам; все сговорились против меня.

¹² Он потряс меня; взял меня за шею и избил меня и поставил меня целью для Себя.

¹³ Окружили меня стрельцы Его; Он рассекает внутренности мои и не щадит, пролил на землю желчь мою,

¹⁴ пробивает во мне пролом за проломом, бежит на меня, как ратоборец.

Ну разве это соответствует тому, что сам Иов говорит о Боге? Это просто нарисован довольно недвусмысленный портрет дьявола! А принять дьявола за Бога – это значит принять тьму за свет. Странно это кажется: ну как можно принять тьму за свет? Но сам Иов прекрасно понимает, что вообще-то это возможно, и эта опасность есть. В 12-м стихе 17-й главы он говорит: «А они ночь хотят превратить в день, свет приблизить к лицу тьмы». Действительно, такая опасность есть, и он сам, к сожалению, часто приближается к этой опасной грани. Причина этого в том, что и друзья, и, в значительной мере, сам Иов до определённого момента говорят не о Боге Живом, а о некоем образе Бога. Вот в образ Бога довольно легко может вкрасться дьявольское начало. Помните, наверно, картинки, где нарисовано дерево, а где-то в ветвях нарисованы, так, что их сразу не увидишь, птицы, или человек, или даже ангелы, и так далее. Так и тут – в этих картинах, образах может замаскированно укрываться дьявол. Только в конце этой книги, когда Бог явится Иову уже Сам, как Живой, а не как образ, Он ему покажет Себя в таком виде, который, хотя величественный и превосходит человеческие способности восприятия, и в силу этого, можно сказать, страшен – но это страх, соединённый с любовью. Дьявол уже туда не имеет доступа – к этому Живому Богу, Который явлен Иову в конце. Потому что дьявол оперирует страхом, а итог диалога Иова с Богом, о котором Иов просит во всех тех главах, что мы прочли, и ответа пока не получает, плод этого диалога – отношения, которые строятся не на страхе, а на любви.

В конце этой главы говорится о надежде:

¹⁵ Где же после этого надежда моя? и ожидаемое мною кто увидит?

¹⁶ В преисподнюю сойдет она и будет покоиться со мною в прахе.

Может возникнуть такое впечатление, что он отрицает надежду, никакой надежды нет, сплошная безнадёжность. Давайте теперь и мы тоже применим рефлексию, к которой нас всё время подталкивает автор этой книги. В данном случае рефлексия будет выглядеть так: «а почему Иов сказал эти слова? Он действительно потерял надежду?». Из всего того, что было раньше сказано, видно, что не потерял он надежду, он именно что надеется встретиться с Богом (пусть даже на суде). А почему он так говорит – так и мы сами, бывает, в жизни говорим: «всё плохо, всё потеряно», а на самом деле, внутри себя, если бы мы в сердце свое взглянули вот так, рефлективным взглядом, то мы бы, конечно, сказали: «нет-нет, мы не думаем, на самом деле, что всё потеряно, мы ещё будем жить, бороться, и так далее». То есть, на самом деле, в этих словах (если можно так выразиться) присутствует надежда на надежду. Да, для того, чтобы это понять – что здесь Иов совсем не в безнадёжности говорит – от читателя требуется уже определённая психологическая рефлексия, рассуждение, что, если бы Иов совсем не имел надежды, он бы ничего этого не говорил, а молчал. А раз говорит, то всё-таки есть у него какая-то искорка надежды. Несмотря на то, что ситуация Иова выглядит, конечно, как совершенно безнадёжная, тем не менее, искорки надежды в словах Иова постоянно проскальзывают, начиная с некоторого момента этой книги и до самого конца, как во тьме вспыхивают искорки. Вот тринадцатая глава, 15-й стих: «Вот, Он убивает меня, но я буду надеяться; я желал бы только отстоять пути мои пред лицем Его!»; четырнадцатая глава, 14-й стих: «Когда умрет человек, то будет ли он опять жить?». Это тоже вопрос: нельзя сказать, что нет-нет, конечно, не будет жить – а может быть, будет, вдруг он опять будет жить? И далее: «Во все дни определенного мне времени я ожидал бы, пока придет мне смена. Воззвал бы Ты, и я дал бы Тебе ответ, и Ты явил бы благоволение творению рук Твоих». Это «бы» означает именно надежду: он не уверен на 100 %, что всё будет именно так, но он надеется. Дальше 16-я, 19-й стих, эти знаменитые слова: «И ныне вот на небесах Свидетель мой, и Заступник мой в вышних!». Вот на что у него надежда, на Бога надежда, что Бог перед Самим же Собой заступится за него. И дальше девятнадцатая глава, 25-26-й стихи: «А я знаю, Искупитель мой жив, и Он в последний день восставит из праха распадающуюся кожу мою сию, и я во плоти моей узрю Бога». И дальше, до самого конца книги, автор книги всё время напоминает нам, насколько ужасна ситуация Иова, но в этом ужасе, в этой тьме автор постоянно устами Иова зажигает такие искорки надежды.

Это о структуре этой главы в целом. Теперь разберём её по отдельным стихам. Это лингвистически сложная книга, в ней довольно много проблем, связанных просто с тем, что мы не всегда точно знаем значение употреблённых еврейских слов. А ещё иногда и переводы дают какое-нибудь одно значение слова, а, может быть, уместнее дать другое значение, поэтому тут важно внимание к тому, что сказано какими словами.

¹ Дыхание мое ослабело; дни мои угасают; гробы предо мною.

«Дыхание» по-еврейски – «руах», «ветер» и «дух» одновременно, то есть, это можно прочесть не как «дыхание», а как «дух мой угасает». Такая двусмысленность уже была. Вот, например, в шестнадцатой главе, в 3–ем стихе: «Будет ли конец ветреным словам?» – говорит Иов Елифазу. «Ветреным» – это «руах». А сам Елифаз говорит Иову в пятнадцатой главе: «станет ли мудрый отвечать знанием пустым и наполнять чрево свое ветром палящим, оправдываться словами бесполезными и речью, не имеющею никакой силы?». Я говорил по поводу обоих этих примеров употребления слова «руах», что их можно прочесть, как «ветер» (что-то такое пустое), а можно прочесть как «дух» – в духовном смысле этого слова. Эта двусмысленность, конечно, нарочитая, она есть и в этом стихе. Я бы прочёл его, озвучивая оба смысла, так: «Моё дыхание (руах) – да, ослабело, но мой дух (руах) отнюдь не ослабел» – говорит Иов. «Мой дух вот в этой моей отчаянной ситуации, наоборот, ещё усилился. Он сильнее, чем у моих друзей, которые находятся в гораздо более, благополучной, с виду, ситуации».

² Если бы не насмешки их, то и среди споров их око мое пребывало бы спокойно.

Этот стих можно перевести так, а можно и совсем по-другому. Вот один из вариантов альтернативного перевода: «Не смеются ли они надо мной? Но и в горечи око моё устойчиво». То, что переведено как «споры», можно перевести, как «горечь», это еврейский корень «мара». «Моё око устойчиво» – что это означает, в каком смысле «око»? Око, обращённое к Богу. То есть, несмотря на то, что насмешки друзей вызывают в нём, конечно, по-человечески, горечь, но это всё на земном человеческом уровне. А то его око, которое устремлено к Богу, которое хочет увидеть Бога (и увидит-таки в конце книги) – оно остаётся устойчиво, как у телескопа, который смотрит в небо и нацелен на звезду.

³ Заступись, поручись Сам за меня пред Собою! иначе кто поручится за меня?

Есть разные варианты перевода. Вот один из вариантов: «Дай за меня залог, иначе кто-то ударит меня», и второй вариант: «…иначе кто ударит со мной по рукам?». Либо ударит меня рукой, либо ударит со мной по рукам. В Синодальном переводе «поручится за меня» – это так переведено еврейское словосочетание «ударить со мной по рукам». Давайте сосредоточимся на этом призыве к Богу: заступись, поручись, то есть, дай за меня залог (по-еврейски именно так сказано). Кто этот «залог»? Или (немножко играя русским языком) кто этот заложник за Иова? А ведь Иов – это Адам, представитель всего человечества. Кто заложник за всё человечество? Христос. Это Бог в качестве Заложника за всё человечество. То есть, эта просьба «Сам будь мне заложником перед Собою же за меня» (заложником, или залогом) – это, в сущности, призыв уже не к тому, чтобы Господь был адвокатом на суде, защищающим Иова перед Самим Собой, а к тому, чтобы Господь был Тем, Кто на Суде будет залогом или заложником, то есть, Тем, Кто уже Сам поставит Себя на кон ради Иова, то есть, ради всего человечества – как Иисус Христос. А Иисус Христос – это же ипостась Бога. Во Иисусе Христе Бог (если можно так выразиться) поставил Себя на кон для того, чтобы спасти всё человечество. На чьём суде? На Суде у Себя же Самого. Многие задают вопрос: «Как странно говорят, что Бог послал Сына Своего как жертву на Крест. А перед Кем жертву? Ведь жертву же Богу приносят! Получается, что Бог послал Сына Своего как жертву Самому Себе? А тем более, что Сын – это ипостась Того же Бога, то есть, Бог послал Самого Себя как жертву Самому Себе?». Люди удивляются, говорят «это непонятно». Ну, это, конечно, трудно принять, это типичный пример логического парадокса. Но ведь об этом же говорит и Иов: «Сам будь заложником (или залогом) перед Самим Собой за меня, а значит, за всё человечество».

⁴ Ибо Ты закрыл сердце их от разумения, и потому не дашь восторжествовать им.

Если мы считаем, что это Бог закрыл чьи-то сердца от разумения, то вспомним, что говорит Иисус Христос. Нигде Он так не говорит. Он говорит, что люди сами закрыли себе глаза и заткнули уши, поэтому они ничего не видят и не слышат. А я добавлю ещё, что в контексте книги Иов часто принимает действия дьявола за действия Бога, и если говорить о друзьях (и вообще о людях), – это дьявол закрывает их сердца от разумения. Слово «восторжествовать» – это еврейское слово «кум», «подняться». То есть, его друзья не могут подняться к Богу, в этот духовный слой, куда идёт Иов, если можно так выразиться, семимильными шагами, а вот друзья остаются в плену у своих психологических реакций, таких по-человечески понятных, но мелких. Они же стремятся защититься от ужасной картины того, что происходит с их другом, которую они видят. Поэтому они всё время пытаются доказать Иову, что всё хорошо, что так и должно быть, что ничего такого ужасного, что опрокидывает всю нашу картину мира, с Иовом не происходит. А на самом деле, конечно, происходит. Другая картина мира нужна. И Иов идёт к этой картине мира. А друзья его не могут туда подняться, в те сферы, в которые Иов поднимается, всплывает, как воздушный шар, на наших глазах в этой книге.

⁵ Кто обрекает друзей своих в добычу, у детей того глаза истают.

Это, скорее всего, еврейская пословица. Почему Иов здесь её употребляет? Я думаю, что это некий бумеранг, ответ на то, что было сказано Софаром в 20-м стихе 11-й главы: «глаза беззаконных истают, и убежище пропадет у них, и надежда их исчезнет». Я говорил, что друзья с какого-то момента уже самого Иова начинают относить к числу беззаконных. А Иов отражает этот удар вот этими словами: а ваши-то собственные глаза как бы не истаяли, потому что вы обрекаете друзей своих в добычу (Иов в данном случае говорит о себе). Странное выражение – «обрекает в добычу»! Кому обрекает в добычу? Неужели в добычу Богу? Нет, конечно! Бог же не охотник, не хищник какой-то, чтобы у Него была добыча. Вот к дьяволу эти слова вполне применимы. То есть, мы эти слова можем прочесть, как то, что своим поведением друзья помогают дьяволу, гонят Иова, как волков на охоте гонят между флажками, – вот так они Иова гонят, так сказать, в лапы дьяволу. Иов сам не мог бы этого сказать, потому что у него нет понятия дьявола. Но у автора книги-то это понятие есть! Поэтому этот намёк нам виден.

⁶ Он поставил меня притчею для народа и посмешищем для него.

Слово «притча», «машаль» фигурирует в Библии, например, как заголовок «Притчей Соломоновых», но в данном случае, мне кажется, «машаль» не притча как поучение, как мудрость. В слове «машаль» есть некий оттенок – притча как анекдот, то есть, как нечто, в чём и поучение, может быть, есть, но в такой несколько насмешливой форме.

«Посмешище» – та же самая мысль, но здесь не сказано «посмешище», а сказано по-еврейски «тофет ле-паним’». Это можно перевести двумя способами – либо «удар в лицо», «плевок в лицо», либо «тамбурин, по которому бьют». Еврейское слово «тофет», среди прочих значений имеет и это значение – то, по чему можно колотить. Хочу вам напомнить, что Иисус Христос в Своих Страстях, которые описаны в последних главах всех Евангелий, именно этим и был – и посмешищем, и каким-то барабаном, по которому можно колотить: Его и по лицу били, и кнутами били, и всё это на Туринской Плащанице очень четко видно.

⁷ Помутилось от горести око мое, и все члены мои, как тень.

Слово «тень» вызывает ассоциацию со словосочетанием «тень смерти», которое в книге Иова несколько раз встречается. Что близко к «тени смерти»? Он не зря говорит: «все члены мои, как тень». Тело его – да, близко к «тени смерти». А дух? Дух Иова разве близок к тому, чтобы умереть? Нет, в том-то и дело, что телесное пребывание Иова уже на грани смерти парадоксальным образом способствует тому, чтобы дух его, наоборот, вырывался бы из плена смерти вверх, ближе к Богу Живому!

⁸ Изумятся о сем праведные, и невинный вознегодует на лицемера.

«Лицемер» – это еврейское слово «ханеф». Оно имеет и значение «лицемер», но у него есть и более широкое значение: грешник, беззаконник, и так далее. И если вот так прочесть, то этот стих можно понять, как вопрос: почему беззаконные благоденствуют, а праведники страдают, как страдает сам Иов. То есть, это проблема теодицеи. Но здесь сказано, что изумится о сем не сам Иов, а люди, все люди. Мысль состоит в том, что главный вопрос теодицеи, который ставит Иов в этой своей ситуации – почему в мире, который Бог вроде бы справедливо устроил, праведники незаслуженно страдают, а беззаконники незаслуженно благоденствуют – что этот вопрос важен для всех людей. Ситуация Иова адресована всем людям. Причём в книге Иова это всё происходит в рамках какого-то нарисованного художественного мира. Но эта ситуация (как это часто бывает в великой литературе) выпрыгивает из романа в реальную жизнь. В итоге-то получилось, что ситуация Иова – художественная, в значительной степени выдуманная ситуация (хотя, вероятно, реальное зерно в её основе есть, в жизни много раз повторяются вот такие Иовы) –эта ситуация выпрыгивает из художественного мира книги в реальную жизнь, и тот, кто изумится, – это мы с вами. Мы негодуем, мы пытаемся с помощью этой книги понять, почему так устроен Божий мир.

⁹ Но праведник будет крепко держаться пути своего, и чистый руками будет больше и больше утверждаться.

Для праведника эта ситуация Иова, этот острый вопрос теодицеи – почему Бог всё это допускает – это не причина для какого-то недоумения, разочарования, и так далее, а это, наоборот, стимул к духовному росту. К парадоксальному духовному росту, потому что, конечно, логически на этот вопрос ответить невозможно. И сама книга Иова показывает нам пример именно такого парадоксального духовного роста, Иов именно так растёт. Вместо того, чтобы эта ситуация его пришибла и убила, она его, так сказать, поднимает, подталкивает вверх, он держится пути своего, и в итоге, в конце пути, находит Бога – в отличие от друзей. Тут не зря сказано, что именно праведный «будет крепко держаться пути своего», а друзья в этой ситуации проявляют себя не как праведники.

¹⁰ Выслушайте, все вы, и подойдите; не найду я мудрого между вами.

Словом «выслушайте» здесь (не очень удачно, на мой взгляд) переведено еврейское слово «шув», которое означает «повернуться на 180 градусов», и это слово чрезвычайно часто употребляется в Ветхом Завете как обозначающее покаяние. То есть, это призыв к покаянию, к тому, чтобы эти его друзья, которые, пытаясь сохранить привычную им, комфортную картину мира, в какой-то мере заткнули свои уши и глаза свои закрыли – как это Христос говорит – а Иов их призывает вот в этом именно покаяться, потому что это грех перед Богом. Это касается и нас с вами. Мы довольно часто на ситуации, которые нас ранят, реагируем примерно так, как друзья Иова, то есть, закрываем свои глаза, затыкаем уши, чтобы всего этого не видеть. Вот это одна из тех вещей, в которой Иов призывает своих друзей, и нас с вами, каяться.

¹¹ Дни мои прошли; думы мои – достояние сердца моего – разбиты».

Думы – еврейское слово «зимма», которое очень часто встречается в книгу Притчей (там оно выступает в форме «мезимма») – это не просто какие-то размышления, а думы как план, составляемые в уме какие-то планы. Что означает, что его (Иова) планы разбиты? Конечно, у него наверняка были планы относительно своих детей, относительно хозяйства – конечно, всё это разбито. Но в итоге того, что все эти его планы разбиты, исполняется великий План Божий, который через Иова ведёт человечество ко Христу. Вот и получается (и это урок для нас), что для того, чтобы осуществлялся в нас и через нас План Божий, нам, вполне возможно, придётся отказаться от своих человеческих планов. А тут не зря сказано, что эти наши планы – это достояние наших сердец, и нам горько и больно, когда они разбиваются. И, тем не менее, осуществление Замысла Божьего часто требует этого – чтобы наши человеческие планы были разбиты.

¹² А они ночь хотят превратить в день, свет приблизить к лицу тьмы.

Это, видимо, обвинение в адрес друзей и вообще таких людей как его друзья. Смысл в том, что хотят дело дьявола представить, как Божье дело, тьму представить, как свет. Но Иов довольно часто и сам, приписывая Богу все свои несчастья, говоря о Боге, как о чем-то страшном, каком-то монстре, довольно-таки близко подходит к этой опасной грани, где, действительно, тьма, дела дьявола, представляется, как свет. Но когда Иов так говорит о своих друзьях, не задаёт ли он, персонаж этой книги, вопроса самому себе: «а не делаю ли и я иногда того же?». Может быть, где-то в глубине души у него этот вопрос уже вызревает (хотя об этом не говорится). И более того, даже если здесь не показано, чтобы Иов – художественный персонаж этой книги такие вопросы себе задавал, но автор книги как бы нас самих подталкивает к этому вопросу: подумать за Иова – а сам Иов не делает ли того же самого, не путает ли свет с тьмой? Вот такая рефлексия. И если допустить, что в этом стихе Иов начинает как бы сам оглядываться: «а правильно ли я весь этот ужас, всю эту тьму приписываю Богу (Который на самом деле Свет), не получается ли, что я сам путаю свет с тьмой, сближаю тьму со светом» – это означает, что он в этой своей рефлексии, в оглядке на себя, прыгает выше головы, выше того, что ему было известно, некое для себя открытие делает о всей этой ситуации: может быть, не Бог, может быть, не Свет, может быть, тьма лежит в корне этой тёмной ситуации, в которую он попал?

¹³ Если бы я и ожидать стал, то преисподняя -- дом мой; во тьме постелю я постель мою.

Он в этом стихе в каком-то смысле опровергает то, что сам говорил несколькими главами раньше – в четырнадцатой главе, в 13-м стихе: «О, если бы Ты в преисподней сокрыл меня и укрывал меня, пока пройдет гнев Твой, положил мне срок и потом вспомнил обо мне!». Там картина такая, что он, Иов, попадёт в преисподнюю, но он там будет чего-то ждать и в итоге дождётся. А в этом стихе вроде бы наоборот – «если бы я и ожидать стал, то ничего хорошего не будет». То, что Иов спорит с собой, – это гениальное изобретение автора этой книги, которое показывает духовный рост Иова. Главная, часто не замечаемая, сюжетная конструкция этой книги – то, что все три круга диалога Иова с тремя его друзьями, всего девять разговоров, это всё не просто так. Это та спираль, по которой Иов восходит ко всё более глубокому пониманию Бога. Но, когда человек восходит в своём понимании себя, Бога, мира – его восхождение в том и состоит, что он сам себе на каком-то этапе говорит: «Нет, я думал неправильно, это была неправильная картина. Вот теперь я понимаю это лучше». Главное, от чего Иову предстоит отказаться, – это от его мысли о том, что источник всех его зол – Бог, Который (непонятно почему) творит зло. При этом Иов глубоко, на 100 %, верит, что Бог добр, и вот как это может быть, что добрый Бог творит зло? Вот ему и предстоит где-то на высоких ступенях своего спирального восхождения понять: это не Бог, это дьявол. Бог тоже, конечно, в этой ситуации задействован, но не как автор (тот, кто задумал несчастье, которое с Иовом произошло). Вот это противоречие самому себе – это замечательная, гениальная авторская находка, показывающая, как человек духовно растёт и начинает сам с собой спорить.

¹⁴ гробу скажу: ты отец мой, червю: ты мать моя и сестра моя.

Это звучит, как шутка, но шутка горькая. Но важно, что человек способен сказать: да, я телесно лягу в могилу, и моё тело в конце концов – то же самое, из чего устроена земля (так и в Библии сказано, что Господь из глины сотворил человека), то, из чего эти черви устроены (из того же биологического материала, из которого мы, люди, устроены). Само то, что Иов способен так на это посмотреть (а это не каждому человеку дано – вы скажите кому-нибудь из знакомых, что червь – мать твоя и сестра твоя – далеко не все готовы вот так посмотреть) – это знак его духовного роста: он такую широкую перспективу уже видит. И именно поэтому он в конце книги способен вместить ту, ещё более огромную, перспективу уже всей вселенной, которую ему открывает Бог, в которой всё находит какое-то свое место – и гром находит, и червь находит, и Левиафан находит, и бегемот находит, и бури, и ураганы, убивающие людей, находят. Так что этот стих – это знак того, что Иов на пути туда, к этому финальному открытию.

¹⁵ Где же после этого надежда моя? и ожидаемое мною кто увидит?

¹⁶ В преисподнюю сойдет она и будет покоиться со мною в прахе.

«Надежда», «ожидаемое» – это одно и то же еврейское слово «тиква». В Израиле есть хорошо известный городок, называемый Петах-Тиква, врата надежды. При поверхностном чтении может показаться, что это риторический вопрос, что Иов спрашивает: «Ну, где же надежда? Где же это самое ожидаемое? – Нет его». Но вопрос, на самом деле, не риторический. Иов не задаёт риторических вопросов в этой книге. Он и вправду хочет узнать – где надежда. Но если он сам такой вопрос задаёт, значит, у него есть надежда на то, что надежда всё-таки есть – где-то, в чём-то, чего он не знает, но всё-таки есть. Поэтому правильнее прочесть 16-й стих так: «Неужели надежда сойдёт со мной в преисподнюю?», то есть, как вопрос. Он говорит «неужели?», то есть, он как бы не очень в это верит. Неужели Господь всё устроил так, что «надежда сойдёт со мною в преисподнюю, и всё это исчезнет навсегда?» Так вот, та надежда, в которой исполнится всё то, на что надеется Иов, эта надежда – сойдёт в преисподнюю. На пасхальной иконе именно это показано – сойдёт в преисподнюю, но не для того, чтобы сгинуть там навсегда, а чтобы из этой преисподней вывести (как это показано на иконе) Адама, и Еву, и вообще людей, и, в том числе, вывести из этой преисподней самого Иова, который представитель Адама, или ответчик за Адама. Выходит, что в Новом Завете – то, о чём Иов здесь говорит, действительно сбудется, причем в оптимистической, а не в пессимистической форме. Вот и получается, действительно, что ответ Иову – это Христос.

Запись 27 Глава 18 23-08-17

Мы продолжаем читать книгу Иова, сегодня восемнадцатая глава. Большая часть книги Иова – это три круга диалога Иова с его друзьями (может быть, правильнее сказать – спора). Во время каждого из этих трёх кругов по-разному высказывается каждый из трёх друзей, и каждому Иов отвечает. Мы находимся где-то посередине этого цикла диалога. Выступил уже по второму кругу Елифаз, Иов ему ответил, а та глава, которую мы сегодня читаем, это выступление второго из друзей, Вилдада Савхеянина.

¹ И отвечал Вилдад Савхеянин и сказал:

² когда же положите вы конец таким речам? обдумайте, и потом будем говорить.

³ Зачем считаться нам за животных и быть униженными в собственных глазах ваших?

⁴ О ты, раздирающий душу твою в гневе твоем! Неужели для тебя опустеть земле, и скале сдвинуться с места своего?

⁵ Да, свет у беззаконного потухнет, и не останется искры от огня его.

⁶ Померкнет свет в шатре его, и светильник его угаснет над ним.

⁷ Сократятся шаги могущества его, и низложит его собственный замысл его,

⁸ ибо он попадет в сеть своими ногами и по тенетам ходить будет.

⁹ Петля зацепит за ногу его, и грабитель уловит его.

¹⁰ Скрытно разложены по земле силки для него и западни на дороге.

¹¹ Со всех сторон будут страшить его ужасы и заставят его бросаться туда и сюда.

¹² Истощится от голода сила его, и гибель готова, сбоку у него.

¹³ Съест члены тела его, съест члены его первенец смерти.

¹⁴ Изгнана будет из шатра его надежда его, и это низведет его к царю ужасов.

¹⁵ Поселятся в шатре его, потому что он уже не его; жилище его посыпано будет серою.

¹⁶ Снизу подсохнут корни его, и сверху увянут ветви его.

¹⁷ Память о нем исчезнет с земли, и имени его не будет на площади.

¹⁸ Изгонят его из света во тьму и сотрут его с лица земли.

¹⁹ Ни сына его, ни внука не будет в народе его, и никого не останется в жилищах его.

²⁰ О дне его ужаснутся потомки, и современники будут объяты трепетом.

²¹ Таковы жилища беззаконного, и таково место того, кто не знает Бога.

Несколько слов об общих идеях, которые высказывает Вилдад. Все речи друзей даже сложнее понять, чем речи Иова, потому что они все намёком и обиняком. Все друзья постоянно ведут речь о том, как плохо приходится беззаконному, как этого беззаконного наказывает Бог, и за этим невольно прочитываешь намёк на то, что Иов не зря страдает, а что он что-то беззаконное сделал, причём, что-то очень крутое, за что его и наказывает Бог. Но ни один из друзей при этом (и Вилдад здесь тоже) даже не пытается разобраться, а что такое конкретное сделал Иов? На суде-то прежде надо разобраться, какое преступление совершил подсудимый. Этого никто не делает, и Вилдад тоже. Такое ощущение, что ему, по большому счёту, вообще безразлично, виновен Иов или не виновен. Потому, что всё, что он здесь говорит, как и его друзья, – это не ради Иова. Это говорится ради себя самих – для того, чтобы себя самих утешить простой мыслью, что надо принимать весь мир так, как он есть, принимать ситуацию, как она есть. Ну, вот страдает Иов, значит, так надо, потому что, в конце концов, это же Бог устроил! Значит, так надо, и это надо принимать. Не сказать, что это какая-то чудовищная мысль. Но Иов-то развивается – в этом весь смысл книги. Иов не останавливается на этом, а идёт гораздо дальше, выше и ближе к Богу. А друзья – как они этим начинают, так они этим и кончают. Эта мысль – раз что-то произошло такое, кто-то пострадал или умер (включая миллионы жертв, которые убиты в фашистских концлагерях), значит, какой-то в этом смысл был – эта мысль имеет и верную, и неверную грань. Неверная грань такая: мы, конечно, не знаем и не понимаем, какой в этом смысл, но кто мы такие, чтобы задавать вопросы Богу, почему так, или оспаривать то, что делает Бог? Раз это произошло – значит, так надо. Мне это напоминает знаменитый эпизод из русской истории 19-го века. Замечательный человек, митрополит Филарет Московский, разговаривал с доктором Гаазом (а доктор Гааз очень заботился о преступниках, вплоть до того, что он проверял, не натирают ли им, не дай Бог, кандалы). Сами понимаете, обычное отношение в обществе к преступнику в те времена совсем не такое, а, как говорится, всё, что им выдали в наказание, это хорошо, но мало, надо бы ещё. И вот ему митрополит Филарет говорит: «Что же Вы, доктор, так заботитесь об этих преступниках? Ну что же о них так заботиться? Ведь раз они осуждены – значит, они виновны!». А ему доктор Гааз отвечает: «Вы, владыка, забыли про Иисуса Христа, Который тоже был осуждён, но был невиновен». И Митрополит Филарет, как человек высокого духа, тут же, можно сказать, покаялся, ответив доктору Гаазу так: «Нет, доктор, я не забыл Иисуса Христа, но в этот момент, когда я говорил эти необдуманные слова, Иисус забыл про меня». Вот такой диалог. А мысль, которую первоначально высказал Филарет, абсолютно такая же: «раз осуждены, значит, было за что». И Вилдад, в сущности, так же говорит Иову: «Раз ты Богом осуждён на потерю всего – дома, детей, здоровья, значит, ты в чём-то виноват, и значит, так надо». Это очень удобная позиция, пока до тебя самого не дошло. Иов вот так и отвечает, причём, несколько раз: хорошо вам всё это говорить, потому что не вы сидите на мусорной куче. А на самом деле такая позиция упускает из вида одно очень важное обстоятельство. Если говорить о том, как мир устроен – да, конечно, его устраивает Бог, по крайней мере, изначально. Но его устраивает не один Бог. Его устраивает и дьявол тоже, к сожалению. И в этом вообще главный стержень сюжета книги Иова: что это устроил дьявол (с согласия Бога, конечно, у Бога были какие-то Свои причины на то, чтобы это согласие высказать, но, во всяком случае, никак нельзя сказать, что это Бог лишил Иова детей, посадил на мусорную кучу и облепил струпьями). И вот, поскольку так устроен наш мир, принимать его просто как он есть, без обсуждения, абсолютно неправильно. Бог не этого от нас хочет. Бог от нас хочет того, о чём замечательно говорит в своём Послании апостол Иоанн: «различайте духов». Он хочет именно, чтобы мы различали, что в этом мире – от Бога, а что в этом мире – от Его противника, и, соответственно, чтобы мы различали, от кого принимать, а от кого отвергать, и бороться. И в этом верная грань мысли о том, что во всем происходящем надо пытаться понять смысл. А если бы наш мир был такой прекрасный, что его надо принять без размышления и обсуждения, то зачем бы в него пришёл Иисус Христос? Иисус Христос пришёл, чтобы изменить наш мир. И когда мы читаем последнюю книгу Библии, книгу Апокалипсис, которая как бы подводит заключительный итог всему, что сказано в Библии, то мы там видим именно полное изменение всего мира, полный конец тому миру, к которому мы привыкли, – земле, небу, времени, пространству – вместо этого Новое небо, Новая земля, Новый Иерусалим. И только тогда решается эта проблема зла, которая постоянно звучит в речах и друзей, и самого Иова – только в этой апокалиптической перспективе она решается через изменение мира. То есть, позиция, что мир – Божий, поэтому его надо просто принять, как он есть, без обсуждения – это позиция неправильная, хотя и очень распространённая, и в наше время распространённая. Одна из задач книги Иова – показать, в чём и почему эта позиция неправильная. А это не так просто. У людей, которые говорят: «Да, мир устроен Богом, и устроен хорошо» свои аргументы, и они тоже берутся из Библии. Вот103-й псалом, который весь проникнут восхищением перед тем, как Богом устроен мир, при том, что в этом псалме и звери, и взаимопожирание – мир показан, в принципе, такой, какой он есть, не приукрашенный. И, тем не менее, там есть это восхищение миром. И это тоже правильно! И вот, с одной стороны, восхищение тем, как Бог устроил мир, а с другой стороны, всё-таки не принятие мира на 100%, как он есть, потому что в нём и не-Божье есть тоже. Вот такая, как мне кажется, очень важная богословская идея стоит за этой главой.

Говорят друзья, говорит Иов, ну и мало ли какие мнения бывают у людей. Но дело в том, что в этой книге, как она задумана автором, друзья – это не просто три человека (точнее, четыре – там потом будет ещё Елиуй), а это как бы голос всего человечества. Но Иов – это тоже голос всего человечества! Есть одно человечество, которое рассуждает так, как Вилдад, – что надо принимать мир без рассуждения, а есть другое человечество (это физически то же самое человечество, только как бы другая его ипостась, другой его голос). Так же и в нашей душе: сейчас мы можем считать, что надо принимать всё, как есть, а завтра наши мозги повернутся и мы будем считать, что нет, и мы будем, как Иов, бороться с тем, что в этом мире от дьявола, задавать нелицеприятные вопросы, и так далее. Один и тот же человек может переходить из одной позиции к другой. Так что и друзья, и Иов – это не просто конкретные люди, а это голоса человечества. Два голоса человечества – разных, в некотором смысле противоположных. И спор дьявола с Богом, с которого начинается вся эта книга, проецируется в спор этих двух голосов, в спор внутри самого человечества. И это тоже всё нам знакомо, потому что споры этих разных голосов мы в жизни, наверно, сами переживали, это внутри нас самих происходило, когда как бы одна часть нашей души спорила с другой частью нашей души. Поэтому за этим художественным образом Иова и его друзей стоит некая общечеловеческая, принципиально важная реальность.

По объёму, большая часть этой главы – это яркое описание, которое даёт Вилдад бедам, постигающим нечестивого, или, как здесь сказано, «беззаконного»: «свет у беззаконного потухнет, и не останется искры от огня его», «таковы жилища беззаконного…». С 5-го по 25-й стих – это всё рассказ об этом беззаконном, и этот рассказ даже не Вилдад начинает, а тот, кто говорит перед ним (Елифаз Феманитянин) в 15-й главе: «Нечестивый мучит себя во все дни свои, и число лет закрыто от притеснителя; звук ужасов в ушах его; среди мира идет на него губитель», и так далее. И кончается эта 15-я глава словами о нечестивом: «Он зачал зло и родил ложь, и утроба его приготовляет обман». Елифаз и Вилдад, в каком-то смысле, поют одну и ту же песню, они оба рассказывают историю про беззаконного – очень яркую, и художественно очень удачную (если это воспринимать просто как художественный текст). Но к чему это всё говорится? К чему они Иову рассказывают про беззаконного? Они что, хотят сказать, что он и есть этот беззаконник, которого постигает всё это ужасное? Думаю, что они сами чувствуют, что это было бы слишком – всё проецировать на Иова, и поэтому они говорят уклончиво, обиняком, намёком: «вот, видишь, Иов, что бывает с беззаконными. Ты подумай, нет ли в тебе самом чего-то такого, беззаконного». Но для чего они всё это рассказывают? Даже не для того, чтобы это использовать, как аргумент против Иова, а по большей части, ради утешения самих себя – что Господь мир устроил правильно, что в этом мире беззаконным, действительно, воздаётся по их «заслугам». Но почему они, чтобы показать, что мир устроен Богом правильно, используют судьбу беззаконного? Казалось бы, если бы мы стали доказывать кому-то, что Бог хорошо, правильно устроил мир, то, наверно, мы бы взяли за образец судьбу праведника? А они не могут, потому что перед ними сидит опровергающий пример – сам Иов, праведник, которого постигло вот это несчастье. Поэтому они приводят, я бы сказал, неуклюжий аргумент в пользу того, что Бог всё правильно устроил, через картину этого беззаконника.

И ещё об этой картине, которую рисует Вилдад. Читаешь это, и, с одной стороны, понятно, что Вилдад хочет показать справедливость Бога, что Бог нечестивому воздаёт по нечестию его. Но, по Вилдаду, Бог как-то не по-Божьему ему воздаёт, в каком-то совершенно не Божьем стиле. Может быть, по справедливости, но совершенно без милости и жалости. Ведь фундаментальная черта образа Бога и в Новом Завете, и в Ветхом Завете, та, что в Боге это соединено – справедливость и милость. И милость Его часто, если можно так выразиться, выключает Его справедливость, и Он милует даже тех, кому вообще-то, надо было бы воздать так, чтобы, как говорится, мало не показалось. А то, как Вилдад говорит о воздаяниях нечестивому якобы от Бога, на самом деле, гораздо больше своими деталями напоминает о дьяволе, а не о Боге. Во-первых, «сеть», «петля» (несколько раз это сказано: «попадет в сеть», «по тенетам ходить будет», «петля зацепит за ногу его, и грабитель уловит его», «скрытно разложены по земле силки для него и западни на дороге», «петля зацепит за ногу его») – сплошные силки, западни, петли, чтобы уловить этого нечестивого. Это что – вот так Бог делает, так поступает с нечестивыми, какие-то петли им расставляет? Это дьявольский стиль, это дьявол всем расставляет сети – и нечестивым, и праведным.

Потом, в 13-м стихе18-й главы: «съест члены его первенец смерти». Это что, Бог посылает первенца смерти к нечестивым? Мы по Новому Завету, по словам апостола Павла понимаем, что отец смерти – это не Бог, а дьявол. Дальше упомянуто нисхождение к некоему «царю ужасов», и невольно вспоминается здесь картина дантовского Ада, где, действительно, царь ужасов в центре Ада, в самой глубине земли – это дьявол. Потом сера, о которой здесь сказано. Говорится много раз и в художественных произведениях, и в богословских «чую запах серы», и это значит «чую присутствие дьявола», сера ассоциируется с дьяволом. В общем, во всех речах друзей всё время сквозь их обычные человеческие мысли (иногда ошибочные, иногда правильные) вдруг прорезается, на секундочку проступает лик дьявола. Такое ощущение возникает в некоторых моментах, что это уже не они говорят, а это как бы дьявол их устами говорит. И, с точностью до наоборот, они говорят, да и мы сами иногда говорим, что Иов дерзкий, он задаёт вопросы Богу, и друзья ему предъявляют претензии: да как же ты смеешь, кто ты такой – задавать вопросы Богу? Но, так же, как сквозь речи друзей проступает дьявол, так сквозь речи Иова проступает Сам Бог. В каком-то смысле, его устами Сам Бог задаёт вопросы Богу. Нам, может быть, это кажется странным: Бог – Он же Всемогущий, Всезнающий, Он должен всё знать. Но есть такая глубокая мысль в спорной, в общем-то, книге Карла Густава Юнга под названием «Ответ Иову», которая вся посвящена книге Иова, её философской и богословской интерпретации, – очень правильная мысль, что при том, что Бог всезнающ, всемогущ, и так далее, нельзя Его считать чем-то статичным, как будто это какая-то статуя, вырубленная из камня, или из дерева, которая остаётся равной самой себе. Бог – Живой, а всё живое всё время меняется. Поэтому то, что Бог может задавать Самому Себе вопросы и отвечать на эти вопросы в диалоге с Самим Собой через Иова – это, мне кажется, очень правильная, глубокая мысль. Именно в этом ключе можно понять выражение, что Христос – это ответ Иову. Потому что в этом диалоге Бога с Самим Собой (с помощью Иова) Бог приходит к тому, чтобы реализовать воплощение Себя Самого (если можно так выразиться), Своей ипостаси – Сына в виде человека Иисуса из Назарета.

Теперь разберём отдельные стихи – здесь много тонких моментов.

¹ И отвечал Вилдад Савхеянин и сказал:

² когда же положите вы конец таким речам? обдумайте, и потом будем говорить.

Здесь, конечно, удивляет слово «вы», его обсуждают многие комментаторы. Это к кому Вилдад, собственно, обращается? То ли это и Иов, и друзья, взятые вместе, то есть, Вилдад им хочет сказать что-то типа «ну что вы ругаетесь?». Может, это и правильно, но только он дальше сам продолжает ругаться – и здесь, и в следующем своём выступлении тоже. А некоторые комментаторы считают, что, тем не менее, это «вы» относится только к Иову, но к Иову как к представителю некоей группы людей. Я говорил нечто похожее – в этой книге все, и друзья, и Иов, говорят как бы не только от своего имени, а и от имени целых двух огромных групп людей, как бы двух частей человечества или, может быть, двух граней одного и того же человечества. То есть, при такой интерпретации эти «вы» – это, видимо, те, кто не считает, что весь мир устроен правильно, и весь целиком от Бога. Вот такие две возможности понять это слово «вы». Если понять в первом смысле, то есть, как обвинение и Иова, и друзей в пустословии (наверно, и самого себя), то в этом есть своя правда, потому что ни Иов друзей не понимает, ни друзья не понимают Иова. Они не могут или не хотят встать на место друг друга и понять, почему другой говорит так, как он говорит. Друзья не могут встать на место Иова по очень простой причине – потому что, пока с тобой самим такого не произошло, в шкуру Иова влезть очень тяжело. То есть, они просто не могут встать на его место. Не могут, да и не хотят, конечно, тоже, потому что страшно же, страшно даже почувствовать, посочувствовать! А Иов не хочет встать на их место, хотя он понимает, что, когда с ним всё было хорошо, он именно на их месте и был. Он же так и говорил: если бы я был на вашем месте, я бы говорил так, как вы. Но он не хочет встать на их место, он не хочет логику их понимать, потому что он ощущает, что даже на секундочку допустить в себя эту мысль «да, надо принять, всё хорошо, будем принимать от Бога и доброе и злое» – то, с чего он начинает, – это означает изменить своей миссии. Он потихоньку, в ходе всех этих разговоров, начинает чувствовать, что его миссия как раз в том, чтобы вырваться из этого замкнутого круга принятия всего, как есть, и своими дерзкими вопросами, если можно так выразиться, спровоцировать Бога к ответу. В конце книги так и получится – Бог действительно ответит.

³ Зачем считаться нам за животных и быть униженными в собственных глазах ваших?

Странно звучит вопрос про животных. Это кто же их считает за животных? Я думаю, что это, скорее всего, тоже косвенный упрёк Иову, потому что Иов, действительно, в своих речах приводит природу (растения, животных и так далее) в качестве примера для сравнения с людьми. Вот в двенадцатой главе с 7-го стиха: «И подлинно: спроси у скота, и научит тебя, у птицы небесной, и возвестит тебе; или побеседуй с землею, и наставит тебя, и скажут тебе рыбы морские». И дальше, в четырнадцатой главе:

⁷ Для дерева есть надежда, что оно, если и будет срублено, снова оживет, и отрасли от него выходить не перестанут:

⁸ если и устарел в земле корень его, и пень его замер в пыли,

⁹ но, лишь почуяло воду, оно дает отпрыски и пускает ветви, как бы вновь посаженное.

¹⁰ А человек умирает и распадается; отошел, и где он?

Вилдад, видимо, хочет сказать: «Ты что же, нас, людей, с пнём сравниваешь, или со скотами сравниваешь?». И на самом деле, это, в каком-то смысле, основа взгляда и самого Иова, и его друзей – что та логика, в которой Бог определяет судьбы людей, включая трагическую судьбу самого Иова, не отделена, не оторвана от той логики, в которой Бог управляет всем миром, в том числе, и миром животных, миром растений, и миром неживым. Слова «быть униженными в собственных глазах ваших», мне кажется, в соединении с упоминанием животных, могут быть проинтерпретированы так: Вилдад эти споры, в которых он и сам участвует, воспринимает, как бодание между собой животных. Есть же такое выражение «я с ним бодался». Действительно, люди «бодаются» и начинают быть похожими на животных (мы сами, бывает, в этом положении оказываемся), но здесь же речь идёт о чём-то большем. Здесь не просто бодаются, как двое оленей рогами, или как люди, которые ведут себя, как олени. Здесь спор фундаментальный, отражение спора с Богом дьявола, который действует через людей, отражение в виде таких вот споров. Это не то, как животные бодаются, тут глубокий смысл в этих спорах.

«Быть униженными в собственных глазах ваших» – это множественное число, и при этом сказано буквально строкой выше «зачем считаться нам за животных». То есть, получается, что и «вы» и «мы» имеет в виду одну группу людей, и тогда это подталкивает нас к такой интерпретации того, что сказано во 2-м стихе («когда же положите вы конец таким речам?»), что это всё-таки относится не к одному Иову (и таким, как Иов), а и к Иову, и к его друзьям. Это более логичная интерпретация.

О слове «раздирающий». Вилдад им косвенно упрекает Иова, потому что Иов в шестнадцатой главе в 9-м стихе говорит про Бога так: «Гнев Его терзает и враждует против меня, скрежещет на меня зубами своими; неприятель мой острит на меня глаза свои». То есть, по Иову, его «раздирает» Бог, а Вилдад ему хочет сказать, что это ты сам себя раздираешь ненужными претензиями к Богу, вопросами, сомнениями, и так далее – успокойся и прими всё так, как есть – ну да, действительно, больно, страшно, но ничего не поделаешь, надо принять. Но ведь Иов, когда он в 16-й главе говорил, что Бог это его раздирает, был неправ: Иов, не зная о существовании дьявола, то, что приходит от дьявола, воспринимает, как приходящее от Бога. На самом-то деле его раздирает дьявол, а не Бог, конечно! В этом смысле Иов действительно ошибается, но не так, как думает Вилдад. Когда Вилдад говорит, что это Иов сам себя мучает своими вопросами, проблемами раздирает себя, – тут Вилдад сам ошибается, Иов не сам себя мучает. Это великий Замысел Божий проявляется в том, что Иов так себя мучает вопросами.

Здесь сказано: «Неужели для тебя опустеть земле, и скале сдвинуться с места своего?». Смысл в том, что это Бог устроил мир таким образом, что с тобой, Иов, действительно, как-то плохо получилось, неудачно (допустим, что Вилдад это понимает). Вилдад ему хочет сказать: ну, пусть даже ты незаслуженно попал в эту ситуацию – ну, так что с этим делать? Богу изменить всё устройство мира, чтобы ты восстановился в своих правах? Помните выражение сталинских времён, что лучше посадить девять невинных, чем пропустить одного виновного? Вот такая логика стоит за этими словами Вилдада. Ну да, есть один невинный, который пострадал ни за что – Иов. Так что, из-за него, так сказать, всё устройство наших органов охраны правопорядка менять? А на самом деле, мы, читая это уже как люди Нового Завета, вспоминаем, что говорит Иисус Христос: если будете иметь веру с горчичное зерно, то скажете горе «сдвинься туда или сюда», и она сдвинется. То есть, Христос спорит, может быть, и целенаправленно, с этими словами Вилдада, говоря: «Да, сдвинуться скале ради человека, человека верующего». Я не буду сейчас подробно останавливаться на интерпретации того, что имеет в виду Христос, когда говорит «горе сдвинуться». Горы двигать Христу незачем, Он вообще с другой задачей в мир пришёл, с задачей сдвинуть человеческие души с того места, куда они, так сказать, «прикноплены» традицией. И я думаю, что именно в этом смысле мы должны прочесть и выражение «скале сдвинуться» – скале душ человеческих. Ну, и потом, Апокалипсис же весь говорит о том, что мир должен быть переустроен – там и скалы сдвигаются, и вообще вся земля, можно сказать, преобразуется во что-то неузнаваемое ради исполнения Замысла Божьего о людях и о всей твари в целом, ради того, чтобы люди, земля стали новой землёй, новым небом и новым Иерусалимом.

Дальше начинается рассказ про беззаконника.

⁵ Да, свет у беззаконного потухнет, и не останется искры от огня его.

⁶ Померкнет свет в шатре его, и светильник его угаснет над ним.

Всё это очень выразительно, только Вилдад хочет сказать, что это всё Бог сделает беззаконнику, воздавая ему за его грехи, наказывая его. Но как-то это не в стиле Бога – гасить свет, это в стиле совсем другого! А Бог (как мы читаем в Библии) не гасит свет, а он в первый день творения свет создаёт. И точно так же Бог и в душах людей духовный свет не гасит (даже если эти души нечестивые), а пытается даже в этих тёмных душах свет зажечь. А дьявол, конечно, гасит. И так всё время – Вилдад как бы говорит о Боге, о том, как Бог наказывает нечестивого, а проступает за этими наказаниями образ безжалостного дьявола.

⁷ Сократятся шаги могущества его, и низложит его собственный замысл его,

⁸ ибо он попадет в сеть своими ногами и по тенетам ходить будет.

⁹ Петля зацепит за ногу его, и грабитель уловит его.

¹⁰ Скрытно разложены по земле силки для него и западни на дороге.

Я говорил, что эти силки и западни – совершенно не стиль Бога в том, как Бог обращается с людьми, даже когда Он этих людей достаточно сурово наказывает. Но тут, в этой группе стихов, неясно, эти силки, западни – они чьи? Потому что в 7-м стихе, где сказано «низложит его собственный замысел его», возникает впечатление, что эти силки, западни и петли он беззаконник сам себе и разложил, сам того, естественно, не желая и не зная, по принципу «не рой другому яму – сам в неё попадёшь». А начиная с 8-го стиха, довольно очевидна другая интерпретация – что это не он разложил эти все силки. А кто? Получается так, что их разложил либо Бог, либо дьявол. Мы понимаем, что это не то, как действует Бог. Значит, Вилдад, сам того не понимая, рисует образ дьявола, который раскладывает силки, петли и прочие ловушки всем людям. Дьяволу всё равно: праведного, нечестивого – он всех хочет уловить в свои сети. Собственно, так и понимает современное христианское богословие попытки дьявола улавливать человеческие души.

¹¹ Со всех сторон будут страшить его ужасы и заставят его бросаться туда и сюда.

Это напоминает нам Экклезиаста в двенадцатой главе, это очень красивый художественный текст. Начну прямо с начала 12-й главы.

¹И помни Создателя твоего в дни юности твоей, доколе не пришли тяжелые дни и не наступили годы, о которых ты будешь говорить: "нет мне удовольствия в них!"

²доколе не померкли солнце и свет и луна и звезды, и не нашли новые тучи вслед за дождем.

³В тот день, когда задрожат стерегущие дом и согнутся мужи силы; и перестанут молоть мелющие, потому что их немного осталось; и помрачатся смотрящие в окно;

⁴и запираться будут двери на улицу; когда замолкнет звук жернова, и будет вставать человек по крику петуха и замолкнут дщери пения;

⁵и высоты будут им страшны, и зацветет миндаль, и отяжелеет кузнечик, и рассыплется каперс. Ибо отходит человек в вечный дом свой, и готовы окружить его по улице плакальщицы.

«И на дороге ужасы» – это цитата из книги Иова. Картина, которую рисует Экклезиаст, это такой печальный взгляд на жизнь вообще любого человека, не важно, праведного или неправедного, и мы, обращаясь к книге Иова, невольно вспоминая Экклезиаста, говорим себе: «ну, вот, Вилдад говорит про нечестивого, беззаконника, что со всех сторон будут страшить его ужасы – так, по Экклезиасту, к любому человеку это относится, любого человека со всех сторон на его жизненном пути будут страшить ужасы. И только Господь Бог – защита от этих ужасов».

Дальше разбираем 18-ю главу книги Иова.

¹² Истощится от голода сила его, и гибель готова, сбоку у него.

¹³ Съест члены тела его, съест члены его первенец смерти.

¹⁴ Изгнана будет из шатра его надежда его, и это низведет его к царю ужасов.

По Новому Завету, и смерть – от дьявола, и «царь ужасов» – это тоже только к дьяволу можно отнести. И вся эта картина, которую рисует здесь Вилдад , она, конечно, устрашающая, выразительная, но только эта картина не о том, как Господь справедливо воздаёт нечестивому. Эта картина на самом деле – картина того, как хотел бы дьявол, чтобы была устроена судьба человека – любого, и праведного, и нечестивого: чтобы надежды не было, чтобы люди нисходили к царю ужасов, чтобы первенец смерти (а дьявол отец этого первенца смерти) съел члены человека. Через всю книгу Иова подтекстом проходит это – как дьявол бы хотел видеть человека в этом мире. И весь спор дьявола с Богом именно об этом. Бог совершенно по-другому человека видит. Бог видит человека таким образом, что Он Сына Своего, Иисуса Христа, рождает человеком. Представляете, какое это возвышение человеческой природы?! Мы во многих и художественных, и богословских произведениях читаем про возмущение и гнев дьявола на то, что Бог почему-то Своего Сына Иисуса Христа родил человеком. За что это такая почесть людям? Чем они это заслужили, эти муравьишки?

¹⁵ Поселятся в шатре его, потому что он уже не его; жилище его посыпано будет серою».

С одной стороны, сера в Ветхом Завете вызывает ассоциацию с гибелью Содома, то есть, с воздаянием за грех. Но это в Ветхом Завете. А в Новом Завете сера ассоциируется с дьяволом. Опять-таки, физиономия дьявола начинает проступать сквозь эти слова Вилдада, которые якобы рассказывают о том, как Бог справедливо воздаёт нечестивому.

¹⁶ Снизу подсохнут корни его, и сверху увянут ветви его.

¹⁷ Память о нем исчезнет с земли, и имени его не будет на площади.

¹⁸ Изгонят его из света во тьму и сотрут его с лица земли.

¹⁹ Ни сына его, ни внука не будет в народе его, и никого не останется в жилищах его.

Корни, ветви – это всё, конечно, символы и предков, и потомства. То есть, смысл тот, что на этом нечестивце род, к которому он принадлежит, прервётся, потомства у него не будет, а в еврейском ветхозаветном менталитете самое страшное наказание, которое может быть у человека – это даже не то, что этот человек сам погибнет, а то, что не будет у него потомства, что на нем всё оборвётся. И с Иовом ровно это и произошло. Вилдад здесь говорит, что так Бог наказывает нечестивого (отсутствием потомства). Но на самом-то деле, в книге Исход сказано довольно чётко, как Бог наказывает нечестивого (двадцатая глава, 5-й стих):

⁵ Я Господь, Бог твой, Бог ревнитель, наказывающий детей за вину отцов до третьего и четвертого рода, ненавидящих Меня,

⁶ и творящий милость до тысячи родов любящим Меня и соблюдающим заповеди Мои.

Вот так говорит Бог: не лишаю потомства, не обрезаю род, наказываю, но до 3-го и 4-го рода, то есть, поколения – пусть будут эти поколения, эти потомки. А в словах Вилдада нарисована гораздо более жестокая перспектива, которая, опять же, напоминает не о Боге, а о безжалостном дьяволе. И ещё – Вилдад это говорит, а он что, не понимает, как на сердце Иова, который потерял своих детей, падают эти слова? То ли автор книги хочет здесь показать Вилдада, как тупого и нечувствительного человека, то ли он хочет показать, как через Вилдада проявляется безжалостность дьявола. Дьявол, что, будет считаться с тем, что Иов переживает, когда слышит о том, что не будет потомства? Смешно даже думать, что дьявол как-то с этим считается!

²⁰ О дне его ужаснутся потомки, и современники будут объяты трепетом.

Другое чтение еврейских слов «потомки» и «современники» – это «западные» и «восточные», то есть, «потомки» и «современники» – это во времени, а «западные» и «восточные» – это в пространстве. Обратите внимание на слова «будут объяты трепетом». В красочной картине ужасной судьбы беззаконника, как мы говорили, есть намёк на Иова. И давайте спросим себя: когда люди (и современники, и потомки) читают про Иова, они объяты трепетом? Да, только в совершенно другом смысле, не потому что ах, какую ужасную судьбу, ужасное воздаяние за страшные грехи Иова ему уготовал Бог, а потому, что они сквозь Иова провидят Христа! Иова воспринимают как вопрос ко Христу. И ответ на этот вопрос – это Христос и есть. Поэтому эта книга и вызывает такой огромный интерес по сей день, поэтому люди по-особому к ней относятся. В Библии много замечательных книг (тот же Экклезиаст), но всё-таки отношение к книге Иова какое-то особое – действительно, можно сказать, что есть этот трепет, но только не в том смысле, как говорит Вилдад.

²¹ Таковы жилища беззаконного, и таково место того, кто не знает Бога.

Совершенно не случайно Бог здесь назван не словом «Яхве», Бог Израиля (как полагалось бы Его назвать), а словом «Эль», а это обозначение Бога, которое типично для всех семитских народов Ближнего Востока, (не обязательно только евреев), и для язычников тоже: они многих своих богов называют «Эль». То, что здесь употреблено именно это слово, с одной стороны, связано с тем, что не случайно составитель этой книги поместил Иова в земле Уц (у него Елифаз – феманитянин, Вилдад – савхеянин, это всё не еврейские земли, это земли на юго-восток, в сторону Саудовской Аравии). Он ставит своей целью дать близкий к Израилю, но всё-таки не израильский антураж сцены, на которой происходит действие. Это одна сторона дела. А вторая сторона дела – это то, что, когда Вилдад называет Бога не Его истинным и правильным именем «Яхве», а этим общим именем «Эль», то возникает сомнение: насколько этот самый Вилдад – богословский авторитет? Насколько мы должны считаться с его словами, если для него между «Эль» и «Яхве» нет разницы? Видите, какой тонкий намёк? Вся книга Иова построена вот на таких тонких намёках. Это совершенно уникальное по своей художественной проработке произведение. Помимо того, что это высочайшее богословское произведение, это ещё и произведение высокой литературы. И, может быть, именно поэтому, когда в атеистическом Советском Союзе в Библиотеке всемирной литературы был издан первый том, который назывался «Поэзия Древнего Востока», в него включили часть книг из Библии – только тех книг, которые отличаются своим высоким художественным качеством. Их было, буквально, три или четыре, и вот в число этих книг вошла книга Иова.

Запись 28 Глава 19 30-08-17

Мы продолжаем читать книгу Иова, сегодня девятнадцатая глава. Мы находимся примерно посередине длинной спирали диалога Иова с его друзьями – спирали, которая состоит из трёх раундов, в каждом из которых есть три части – это выступления каждого из трёх друзей и ответ им Иова. Предыдущая, средняя часть этого второго раунда – это слова Вилдада Савхеянина, большая часть которого по объёму – это рассказ о некоем беззаконнике, очень выразительный рассказ, художественно очень удачный. Хотя он нигде не говорил, что этот беззаконник – это Иов, но естественно, что Иов, слушая, относил всё это к себе, и мы, читатели, тоже, и у нас невольно возникает вопрос: а зачем он это всё рассказывает? Это намёк на что? И вот в девятнадцатой главе – ответ Иова Вилдаду, ответ, который выводит нас на какую-то несравненно более высокую орбиту, чем то, о чём говорил Вилдад. И высшая точка этой орбиты – это знаменитые слова, которые практически все комментаторы книги Иова рассматривают, как центральное место этой главы, а, может быть, даже и всей книги. Вот эти слова с 25-го стиха:

²⁵ А я знаю, Искупитель мой жив, и Он в последний день восставит из праха распадающуюся кожу мою сию,

²⁶ и я во плоти моей узрю Бога.

Практически все комментаторы христианской эпохи воспринимают это как некий угаданный образ Иисуса Христа как Искупителя Иова. Так мы Его и называем и сегодня – Искупителем. Это не единственный случай, когда в Библии в Ветхом Завете угадывается Иисус Христос. Он обрисовывается, конечно, не так чётко, как в Новом Завете, но всё-таки достаточно, чтобы было понятно для нас, что именно Он угадан. Может быть, самый яркий пример этого – это знаменитая 53-я глава книги Исайи, но и эти слова об Искупителе большая часть комментаторов тоже ставит рядом с образом будущего Мессии, Иисуса Христа у Исайи. Теперь прочтём эту главу.

¹ И отвечал Иов и сказал:

² доколе будете мучить душу мою и терзать меня речами?

³ Вот, уже раз десять вы срамили меня и не стыдитесь теснить меня.

⁴ Если я и действительно погрешил, то погрешность моя при мне остается.

⁵ Если же вы хотите повеличаться надо мною и упрекнуть меня позором моим,

⁶ то знайте, что Бог ниспроверг меня и обложил меня Своею сетью.

⁷ Вот, я кричу: обида! и никто не слушает; вопию, и нет суда.

⁸ Он преградил мне дорогу, и не могу пройти, и на стези мои положил тьму.

⁹ Совлек с меня славу мою и снял венец с головы моей.

¹⁰ Кругом разорил меня, и я отхожу; и, как дерево, Он исторг надежду мою.

¹¹ Воспылал на меня гневом Своим и считает меня между врагами Своими.

¹² Полки Его пришли вместе и направили путь свой ко мне и расположились вокруг шатра моего.

¹³ Братьев моих Он удалил от меня, и знающие меня чуждаются меня.

¹⁴ Покинули меня близкие мои, и знакомые мои забыли меня.

¹⁵ Пришлые в доме моем и служанки мои чужим считают меня; посторонним стал я в глазах их.

¹⁶ Зову слугу моего, и он не откликается; устами моими я должен умолять его.

¹⁷ Дыхание мое опротивело жене моей, и я должен умолять ее ради детей чрева моего.

¹⁸ Даже малые дети презирают меня: поднимаюсь, и они издеваются надо мною.

¹⁹ Гнушаются мною все наперсники мои, и те, которых я любил, обратились против меня.

²⁰ Кости мои прилипли к коже моей и плоти моей, и я остался только с кожею около зубов моих.

²¹ Помилуйте меня, помилуйте меня вы, друзья мои, ибо рука Божия коснулась меня.

²² Зачем и вы преследуете меня, как Бог, и плотью моею не можете насытиться?

²³ О, если бы записаны были слова мои! Если бы начертаны были они в книге

²⁴ резцом железным с оловом, -- на вечное время на камне вырезаны были!

²⁵ А я знаю, Искупитель мой жив, и Он в последний день восставит из праха распадающуюся кожу мою сию,

²⁶ и я во плоти моей узрю Бога.

²⁷ Я узрю Его сам; мои глаза, не глаза другого, увидят Его. Истаевает сердце мое в груди моей!

²⁸ Вам надлежало бы сказать: зачем мы преследуем его? Как будто корень зла найден во мне.

²⁹ Убойтесь меча, ибо меч есть отмститель неправды, и знайте, что есть суд.

Эта довольно длинная глава – одна из самых насыщенных глав в книге Иова, и поэтому разделим её чтение на две части. В этот раз мы поговорим об общем замысле, общих идеях, которые высказаны в этой главе, а в следующий раз мы будем разбирать её по отдельным стихам, потому что буквально в каждом стихе есть какие-то важные детали, которые в большой мере опираются на те слова, которые есть в еврейском тексте – и всё это, конечно, надо разобрать, если мы хотим по-настоящему понять эту замечательную книгу.

То, что эта глава так насыщена содержанием, богословскими мыслями – это, возможно, специально сделано автором этой книги, чтобы показать реакцию Иова на тот намёк, который даёт в предыдущей главе Вилдад, когда он описывает нечестивого, – что сам Иов и есть тот нечестивец. Этот упрек Вилдада (высказанный обиняком, а не ясно) Иова как бы подталкивает, вызывает у него острую реакцию, и Иов с этого и начинает свой ответ: «Если я и действительно погрешил, то погрешность моя при мне остается». Иов очень важную вещь говорит в этом стихе. Смысл этого стиха состоит в том, что грешил я или не грешил – не это важно. Есть такое выражение, уже из новозаветной эпохи: нет человека, который жив будет и не согрешит. Конечно, мы только про Иисуса Христа говорим «единый безгрешный», и мы, действительно, не можем Иова воспринимать, как кого-то, равного Иисусу Христу. Но главное – это трагическая история Иова, все глубины, которые Господь через Иова демонстрирует, извлекает из него, как из какой-то шахты драгоценную руду, поучение об этом устройстве мира, (который Самим же Богом устроен, хотя дьявол в это устройство вмешивается), извлекает уроки для нас всех, для всего человечества через то, что произошло с Иовом. И поэтому его личный грех (или не грех) – это вопрос второй. Тем более, что здесь же не зря в русском тексте переведено как «погрешность». По-русски «погрешность» – это не то же самое, что «грех», это что-то такое, всё-таки, менее серьёзное. И действительно, здесь употреблено еврейское слово «мишуга» – кто из вас знает идиш, тот, конечно, знает и еврейское слово «мишигин». В современном идише это означает «сумасшедший». А в ветхозаветном иврите слово «мишуга» означает человека, у которого не то что «крыша поехала», а он просто сбился с пути, и не потому, что он злой, испорченный, а просто случайно сбился с пути, оступился человек. Этим в тексте подчёркивается, что не это самое главное. Но друзья выступают, как какие-то прокуроры, для них самое главное – доказать, что Иов виновен, и всё, что с ним произошло, можно принять за должное ему воздаяние. Но это, конечно, совсем не то, ради чего Господь попустил случиться этой ситуации с Иовом. Ситуация с Иовом – это не ситуация Иова как такового, как личности. Это, в сущности, ситуация всего человечества. Всё человечество находится в поле напряжения между дьяволом и Богом, когда Бог стремится человечество поднять к себе, приблизить к себе, а дьявол стремится всё человечество и каждого из нас, так сказать, унизить, показать, что мы, и каждый из нас, и все вместе взятые – клопы какие-то, и жизнь наша смысла не имеет, и никакого интереса не представляет, и Богу лучше всего было бы про нас забыть, потому что мы – это неудачный эксперимент Бога. Примерно такую картину дьявол стремится продвинуть и в этом убедить и Бога, и нас самих. И мы, между прочим, довольно часто встречаем (где-нибудь в средствах массовой информации, в литературе) эту, в сущности, дьявольскую мысль: «все люди плохие, все люди грешные, мир полон зла, кругом одни безобразия, жизнь наша бессмысленна, и никаких оснований для надежды на что-то хорошее нет». Повторяя слова Ветхого Завета (как их потом повторяет апостол Павел в Новом Завете), поскольку жизнь бессмысленна, «будем есть и пить, потому что завтра умрём». Это то, в чём дьявол стремится нас убедить. А Бог стремится нам показать (в данном случае, через Иова) нечто совсем другое: что наша жизнь имеет смысл, и главное, не только в наших глазах имеет смысл, а в Божиих глазах. Бог создал и поддерживает нас ради определённой цели, Своей великой цели. Да, конечно, это всё достаётся недёшево, эти великие дела Бога дорогой ценой достаются нам, людям – как Иову, который очень дорогую цену заплатил за то, чтобы участвовать в этом Замысле Божьем в качестве одной из его центральных фигур. И вот Иов попал в эту ужасную ситуацию, и он же не того у Бога требует, чтобы Бог облегчил ему страдания. Он, главным образом, от Бога требует, чтобы Бог ему эту ситуацию объяснил, он её хочет понять, то есть, хочет найти в ней смысл. Иов чувствует, что должен быть какой-то смысл в этой ситуации. Он настолько глубоко верит в Бога, что совершенно не допускает даже мысли, что эта ситуация, которая с ним произошла, может быть бессмысленной. «Просто так» дети погибли, «просто так» всё имущество погибло, «просто так» он весь в струпьях? Не может быть такого «просто так», что-то за этим стоит. Такое главное движение его души – найти, что за этим стоит. Он не принимает эту ситуацию так, как он сам об этом в начале говорит: «будем принимать у Бога и доброе и злое») – нет, этого недостаточно, Бог хочет от него чего-то большего. И этим движением своей души к этому большему Иов постепенно приходит, и этим своим духовным ростом он способствует разрешению того спора между Богом и дьяволом, с которого начинается книга: всё-таки люди – это носители великого Замысла Божьего, или такие тараканы, никому не интересные? Иов просто собой, своим примером решает этот, так сказать, судебный спор между Богом и дьяволом в пользу Бога, показывая, что люди, действительно, носители великого Замысла Божьего. Собой показывает, своим духовным ростом демонстрирует, ведёт себя не как таракан, а именно как носитель великого Замысла Божьего. И это разрешение спора между дьяволом и Богом о том, что же такое человек, находит свою кульминацию во Христе. Потому что во Христе Бог входит в человеческую душу и тело, входит и помещается в них, не взрывает их. В тараканов Бог войти не смог бы во всей своей полноте, а вот в человека Иисуса входит. И это и есть разрешение спора о человеке. Разрешение этого спора – это Христос.

Ещё один момент, важный для этой главы. Иов жалуется одновременно, в одной и той же фразе, и на то, что его преследует Бог, и на то, что его преследуют друзья: «Зачем и вы преследуете меня, как Бог, и плотью моею не можете насытиться?». Возникает такое впечатление, что и друзья, и Господь Бог говорят как бы в один голос, все что-то хотят сказать Иову, что-то обвинительное. Но друзья его обвиняют прямо, явно, Бог же молчит, не отвечает. Иов воспринимает это, как то, что Бог (не словами, а тем, что ‘ произошло) его обвиняет. Наверное, по замыслу автора, Иов на этот момент, пока так и считает, что его и Бог преследует, и люди преследуют. Но это типичная и для позиции Иова на этот момент, и для всего Ветхого Завета ошибка, когда действия дьявола принимаются за действия Бога. Один из главных уроков этой книги для нас – что действия дьявола легко спутать, принять за действия Бога. Ветхий Завет, поскольку в нём не было чёткого образа дьявола, так и понимал: что и добро от Бога, и зло от Бога. В Ветхом Завете мы несколько раз встречаем это выражение «зло от Бога». Не так в Новом Завете: мы встречаем в Евангелиях сцены искушения Христа сатаной и невидимую борьбу Христа с сатаной в Гефсимании (она в Евангелии дана намёком, а вот в фильме «Страсти Христовы» показано явно, что в Гефсимании происходит борьба Христа с сатаной). Есть и другие места в Евангелии, где Христос, как о чём-то совершенно очевидном, говорит о дьяволе. Как говорится, Христу виднее – Он знает лучше, от кого происходит зло: от Бога или от дьявола. То есть, Новый Завет занимает понятную и близкую нам позицию, что от Бога – добро, а всё зло – от дьявола. Но вопрос в том, что это зло Бог, по не вполне понятным нам причинам, попускает. Главный вопрос Иова – «за что Ты, Господи, всё это со мной сделал?», и автор книги с первой же главы даёт ответ: «Да ты, Иов, просто не понимаешь, что это не Бог сделал, а дьявол». А всё-таки вопрос, на самом деле, этим не снимается. И мы в наше уже христианское время можем тоже задавать этот вопрос: «А почему Бог это попустил?». Когда было знаменитое цунами несколько лет назад, как главная проблема, обсуждалось среди верующих людей, как Бог это попустил? То есть, этот вопрос, на самом деле, никуда не ушёл. Может, быть, книга Иова подсказывает нам ответ. Иов считает, что Бог его преследует. А мы, в отличие от Иова, знаем корни этой ситуации и понимаем, что Бог Иова не преследует, а поступает примерно так с Иовом, а через Иова со всем человечеством, как пастух, который корову подгоняет так называемым стимулом (палкой с острым концом), чтобы она не сбилась с дороги, а шла правильной дорогой. Причём, этим самым пастух может корову именно спасать, например, от волков, которые справа и слева от дороги поджидают её, чтобы напасть. Вот в роли такой коровы, которую пастух спасает от волков, можно сказать, всё человечество, которое преследует дьявол. Если кто и преследует человечество, то не Бог всё-таки, а дьявол. А люди – да, здесь можно согласиться, люди Иова преследуют. Но почему? Иногда друзья его говорят просто какие-то стандартные, общепринятые богословские трюизмы, какие-то банальности до него доносят, а иногда в их голосе проявляется просто злоба, то есть, голосом друзей иногда говорит дьявол. Поэтому, действительно, Иов, может быть, имеет основания говорить друзьям, что они его именно преследуют (ну, то есть, не они сами, а дьявол преследует Иова через них). Чего хочет автор, который вложил эти слова в уста Иова? Он, как мне кажется, хочет, чтобы мы, читая это, задали себе вопрос: ну ладно, друзья, действительно, в каком-то смысле преследуют Иова (мы это видим по всему предыдущему тексту), обвиняют, бросают ему упрёки, в общем, хотят себя сами как-то приподнять и защитить свою картину мира за счёт Иова. Но неужели и Бог так же преследует Иова? Когда я читаю фразу «Зачем и вы преследуете меня, как Бог», у меня этот вопрос возникает сразу, и думаю, что автор специально так написал, чтобы этот вопрос возникал. «Как? Неужели Бог может преследовать людей вообще (и Иова, в частности), так же, как эти друзья? Не ошибается ли тут Иов, считая, что Бог именно преследует его?». Нет, Он его не преследует, Он Иова в такой довольно болезненной форме погоняет. Он его погоняет, чтобы Иов вырвался за круг привычных понятий, привычной такой теплохладной (как говорит Апокалипсис) картины Бога, и вырвался за эти пределы, и сделал ключевой шаг к Богу – вот куда Бог его погоняет.

В словах об Искупителе, центральных словах, «Искупитель» – это еврейское слово «гоэл». Это слово встречается (самый известный пример) в книге Руфь, когда весь спор идёт о том, что Вооз он должен или может Руфь искупить. «Искупить её», в данном случае, означает для Вооза просто на ней жениться, и тем самым решить проблемы того, что и Руфь, и, кстати, Ноеминь тоже обе находятся в подвешенном состоянии в вифлеемском обществе, не являются полноправными гражданами этого общества. Гоэл – это тот, кто спасает кого-то близкого, в первую очередь, родственника, от долгового рабства, от попадания в плен – от любой беды, в какую может попасть близкий человек, родственник. Вот кто такой «искупитель», это «спаситель», и поэтому мы оба эти слова как бы на равных началах применяем к Иисусу Христу. И слово «искупитель» здесь, в 19-й главе, это кульминация того, о чём Иов уже несколько раз говорит в предыдущих главах, кульминация такой двойственной картины Бога, где Бог, с одной стороны, преследователь (как Иов неправильно считает), а с другой стороны, этот же самый Бог – Искупитель. С одной стороны, Бог – это тот противник на суде, с которым Иов хочет судиться, а с другой стороны, этот же самый Бог – тот судья, у которого Иов хочет судиться, у которого он ищет правды. Вот несколько фрагментов из предыдущих глав, которые нас как бы готовят к этой картине «Искупителя».

Слово «посредник» в девятой главе:

³³ Нет между нами посредника, который положил бы руку свою на обоих нас.

Кто же может быть посредником, который положил бы руку на Бога и на Иова? Как это вообще можно осмелиться помыслить, что кто-то может положить руку на Бога, как посредник на суде! Тем не менее, можно: Бог Сам может положить руку на Бога (на Самого Себя), и мы, уже в нашу новозаветную эпоху, понимаем, что этот Посредник, который положит одну свою руку на Бога, а другую свою руку на человека – это Сам Бог в виде Иисуса Христа. Христос в Себе сочетает Божественную и человеческую природу, поэтому Он Посредник между Богом и человечеством по самой Своей природе – Он так устроен: с одной стороны, конечно, Бог, ипостась Бога, а с другой стороны, Он Посредник между Богом и человечеством. Это, может быть, парадоксальная картина, но такими парадоксами полна Библия, она вся – парадоксальная книга, если можно так сказать.

Тринадцатая глава:

¹⁵ Вот, Он убивает меня, но я буду надеяться; я желал бы только отстоять пути мои пред лицем Его!

¹⁸ Вот, я завел судебное дело: знаю, что буду прав.

В этих стихах он хочет отстоять пути перед Богом как судьёй, что естественно (он на суде), хочет доказать, что он прав. Ну а с кем он судится на этом суде, с кем он завёл судебное дело? С Богом же его и завёл!

Шестнадцатая глава – это уже почти то же самое, что сказано об Искупителе в девятнадцатой главе:

¹⁹ И ныне вот на небесах Свидетель мой, и Заступник мой в вышних!

²⁰ Многоречивые друзья мои! К Богу слезит око мое.

²¹ О, если бы человек мог иметь состязание с Богом, как сын человеческий с ближним своим!

Перед кем свидетельствует Свидетель на небесах? Перед Богом. Перед кем заступается за Иова Заступник в вышних? Перед Богом. А кто этот свидетель, этот заступник может быть? Ведь сказано же ясно, что он в вышних, на небесах. Кто же там ещё может быть, кроме Бога? Значит, Свидетель и Заступник – Сам Бог! А все эти слова, которые мы прочитали до этого из предыдущих глав, кульминация которых в этой главе – слова об Искупителе – это, в сущности, уже предвосхищение картины Бога как Троицы, то есть, Бога, Который единый Бог, но Он одновременно и Бог Отец, и Бог Сын. А относительно Духа Святого напоминаю, что слово «гоэл», «Искупитель» очень напоминает по смыслу греческое слово «параклет» («заступник»), которым Сам Иисус Христос в Своей последней беседе с учениками, в Евангелии от Иоанна, называет Духа Святого. Так что и Дух Святой невидимо присутствует в этой главе, как этот Заступник и Параклет. Я прекрасно понимаю, что у автора книги Иова нет никакой чёткой картины троичности Бога. Но картины нет, а некая интуиция (поэтическая интуиция, пророческая интуиция) ему, помимо даже его понимания, подсказывает картины, которые, как мы уже сегодня понимаем, есть картины Троического Бога.

«Искупитель мой» – что означают эти слова? Что кто-то спасёт Иова от всех его несчастий? Да, мы в конце книги это и видим: во-первых, Иов исцеляется, потом каким-то образом к нему возвращаются дети, и имущество. Но здесь совершенно не об этом идёт речь. «Искупитель» – это не искупитель только Иова, это Искупитель всего человечества, поэтому и говорится здесь: «Он в последний день восставит из праха распадающуюся кожу мою сию». Что такое этот «последний день»? Это слово в Ветхом Завете практически всегда используют, чтобы обозначить то, что пророки называют «день Господень, великий и страшный». Это последний день в эсхатологической, или апокалиптической, перспективе – день Страшного Суда. Здесь соединены эти слова о последнем дне со словами о восстановлении из праха, и то, что он во плоти своей узрит Бога – вы оцените эту мысль! Она даже для Нового Завета – мысль нетривиальная. Если спросить верующего христианина, который неглубоко сведущ в богословских вопросах: «мы надеемся, что попадём на небо, там Бога увидим, но как мы туда попадём? Души наши туда попадут?» – «Да» – скажет он – «души». «А тела наши?» – «Их черви съедят или огонь в крематории сожжет». А Иов-то другую картину рисует, картину, которую подхватывает потом апостол Павел. Он в пятнадцатой главе первого Послания к Коринфянам рисует картину воскрешения плоти, правда, подчёркивая, что плоти духовной –не такой плоти, в которой мы живём сейчас, а какой-то плоти, которая, наверное, имеет что-то общее с той плотью, в которой воскрес Иисус Христос, когда Он проходил через стены, мог быть одновременно в разных местах, и так далее. Предвосхищение этого мы видим здесь. И я вообще сказал бы так (но это немножко дерзкая мысль): а зачем вообще Бог воскресил Христа? Зачем это воскрешение Христа во плоти, (ну пусть даже в «духовной плоти»)? Сказано ведь в Евангелии от Иоанна, что Христос – это Слово, то есть дух, духовная сущность, так же, как Бог Отец – духовная сущность. Слово, которое в начале было у Бога и было Бог, – зачем Его воскрешать во плоти? Его надо прямо в таком духовном виде и забрать назад в небеса, откуда Он и пришёл. Но нет, Господь Его зачем-то воскресил после Его распятия. А мысль апостола Павла в пятнадцатой главе первого Послания к Коринфянам – что для того и воскресил Бог Иисуса Христа, чтобы Он, если так можно выразиться, проложил дорогу к телесному воскрешению всех людей вообще, всего человечества – да, в духовном теле, но всё-таки это тело, пусть даже и духовное, а не чистый дух. Вот какие глубокие мысли здесь – мысли совершенно новозаветные.

И рядом с этим замечательным рассказом об Искупителе и о воскрешении плоти стоят следующие слова:

²³ О, если бы записаны были слова мои! Если бы начертаны были они в книге

²⁴ резцом железным с оловом, -- на вечное время на камне вырезаны были!

«На вечные времена», «железным резцом», в какой-то вечной книге – должен быть вырезан рассказ об Иове. И в каком-то смысле так это и произошло. То, что мы читаем, что читается уже две с половиною тысячи лет – это и есть на веки вечные вырезанное железным резцом. С одной стороны, можно сказать, что это художественное произведение, с другой стороны, можно сказать, что это пророческое художественное произведение, с третьей стороны, можно сказать, что оно историческое произведение, которое базируется на каком-то реальном факте. Раз это, как сказано, на веки вечные переданная человечеству ситуация Иова, а ответ Иова на ту ситуацию, в которую он попал, связан с Искупителем (они в соседних стихах), а Искупитель – Христос, то получается, что ситуация Иова, его слова, которые эта ситуация из его души, так сказать, выбивает, и Иисус Христос связаны друг с другом, как вопрос с ответом. Это замечательная формулировка, что Христос – это ответ Иову. Вся ситуация Иова, и те уникальные слова, которые он находит, чтобы сказать Богу в этой ситуации, все это имеет для человечества вечное значение, архетипическое значение. Поэтому вся ситуация Иова не может быть разрешена только тем, что, как сказано в конце книги, его, конкретного этого человека, Господь спас, вернул ему всё, и так далее. Ну, даже если допустить, что это, действительно, исторически было так, это не решение проблемы. Проблема Иова может быть решена только в конце времён, в эсхатологической перспективе, когда зло и его источник, дьявол, будут из нашей жизни удалены. Вот в этой нашей жизни они уже встроены, и удалить их целиком, отовсюду невозможно. Поэтому и говорится в Апокалипсисе – только на Новом небе, Новой земле, в Новом Иерусалиме. А пока этого нет. Хоть в книге Иова у Иова вроде всё и хорошо в конце – а сколько их потом было, этих Иовов! Я часто сопоставляю ситуацию Иова с ситуацией погибших в концлагерях. Вот они, новые Иовы, миллионы этих Иовов! То есть, никуда эта проблема, вся эта ситуация не делась, она остаётся, она решится только в эсхатологической перспективе.

В стихах с 7-го по 12-й, нарисована картина Бога, не очень комплиментарная по отношению к Богу.

⁷ Вот, я кричу: обида! и никто не слушает; вопию, и нет суда.

⁸ Он преградил мне дорогу, и не могу пройти, и на стези мои положил тьму.

⁹ Совлек с меня славу мою и снял венец с головы моей.

¹⁰ Кругом разорил меня, и я отхожу; и, как дерево, Он исторг надежду мою.

¹¹ Воспылал на меня гневом Своим и считает меня между врагами Своими.

¹² Полки Его пришли вместе и направили путь свой ко мне и расположились вокруг шатра моего.

Опять Иов путает то, что происходит от Бога, с тем, что происходит от дьявола. Вот в осаду, так сказать, взяли Иова. Кто его взял в осаду? Не Бог! Это в 1-й и 2-й главе совершенно чётко написано, что это дьявол его держит в осаде. Но, хотя Иов и ошибается (пока ошибается), он растёт духовно, духовно развивается на протяжении всей книги. Пока он ошибается, но эти слова содержат в себе и правду – во фрагменте 8-го стиха «Он преградил мне дорогу, и не могу пройти». Здесь есть своя правда, потому что Бог, действительно, преградил Иову дорогу, но какую дорогу? Он ему преградил обычные пути, те пути, которыми идут его друзья, – пути стандартного, теплохладного, привычного богословия, пути, на которых Живого Бога не найдёшь, а можно найти только несколько карикатурный образ Бога. И вот Бог, закрыв ему эти привычные пути, выталкивает его за пределы привычного. А куда Он его выталкивает? К Себе! Не к образу придуманному, а к Богу живому. Как говорит апостол Павел (а за ним повторяет Достоевский): «Страшно впасть в руки Бога Живого». Да, ситуация Иова страшна, вне всякого сомнения. Когда с Богом один на один – это страшно. Не только психологически это страшно, это страшно и просто по жизни – всё потерял. Бог для того и попустил этот эксперимент над Иовом – именно для того, чтобы Иов в результате этого эксперимента вышел за пределы привычного и пришёл к Богу Живому.

Дальше говорится о ближних Иова.

¹³ Братьев моих Он удалил от меня, и знающие меня чуждаются меня.

¹⁴ Покинули меня близкие мои, и знакомые мои забыли меня.

Не зря сказано, что это они не сами Иова забыли и покинули. Легко было бы себе представить, по-человечески, что пока Иов был богатый и здоровый, он всем, как говорится, был хорош, и всем нужен, а теперь, когда он всё потерял и сидит на мусорной куче, все люди его забыли и на него плюют. Это, по-человечески, понять можно. У нас в стране сколько отречений не только от друзей, а и от родителей происходило в определённую эпоху. Это всё человеческое. Но он-то здесь что говорит: «Братьев моих Он удалил от меня». Бог удалил! То есть, люди сами имеют к этому тенденцию, но Бог их нарочито от Иова отвернул и оттолкнул. Почему? Чтобы Иова и этим вытолкнуть за пределы привычного, утешительного общества близких людей, которые Иову бы сочувствовали (ну, вот как друзья хотели поначалу), утешали, и он бы когда-нибудь успокоился и принял бы свою ситуацию, как было сказано вначале: что ж, мы добро принимаем от Бога, значит, и зло тоже должны принимать. И на том бы всё и закончилось. То есть, общество людей для Иова служило бы как транквилизатор – успокоительное средство. Кто принимал транквилизаторы, тот знает, что они успокаивают, но при этом человека очень сильно отупляют. А Господь другого, совершенно обратного хочет: чтобы Иов не отуплялся, а чтобы дух его, наоборот, обострялся, и чтобы он вошёл в это новое пространство близости к Богу.43.31. И поскольку и Бог тоже хочет, чтобы люди от Иова отдалились, то, хотя мы говорим, что друзья, с одной стороны, являются как бы сотрудниками дьявола, но, с другой стороны, всё-таки они и Божью какую-то функцию выполняют. Вспомним формулировку пророка Исайи о том, что какой-нибудь ассирийский царь, или вавилонский царь – «жезл Бога», которым Он бьёт Израиль, бьёт больно. Вот этот момент и здесь есть тоже: с одной стороны, друзья – пособники дьявола, а с другой стороны, они жезлы в руках Бога. Они тоже погоняют Иова, чтобы он в то, что друзья привносят – такое привычное, тепло-хладное богословие не впал, не остался бы в нём. И в результате того, что все – и Бог, и люди (в том числе и друзья) выгоняют Иова из уютной привычной среды – что происходит? Иов остаётся наедине только с Богом. Это фундаментальная вещь, которую хочет донести до нас автор книги, – что, кроме Бога, у Иова уже нет никого. Мало того, что он потерял детей, имущество, и так далее, у него нет и друзей, у него нет и домашних, у него и жены нет (здесь сказано, что уже и жена им гнушается, и на иллюстрациях очень ярко показано, что и жена к Иову относится с отвращением и презрением). Никого у него нет, один только Бог. Но за счёт этого есть такая близость Бога – уникальная, один-на-один с Ним, и эту близость, понятно, выдержать трудно. Но «страшно впасть в руки Бога Живого». Проще сдаться. Сдаться можно двумя способами. Можно сдаться так, как это советует Иову жена: «Похули Бога и умри», то есть, отвернуться от Бога, сказать: «Всё. Ты, Бог, меня забыл, такое со мною сделал – и я тоже тогда на Тебя плюю, и от Тебя отворачиваюсь». Это один способ. Но есть и другой способ, такой, как советуют друзья: принять всё, что Бог делает, но принять неглубоко, не поняв, почему Бог так делает, а принять формально, принять Бога не сердцем своим, а своими устами только – то, что и сами они делают. И Иову они советуют поступить так. Но Иов (совершенно уникальна его честность!) этими притворными и ложными способами снять напряжение ситуации «один-на-один с Богом» не удовлетворяется. Он не поступает так, как ему проще, хотя, конечно, это было бы спокойнее, это не было бы так мучительно, как вот эта ситуация, в которой он находится один-на один с Богом. Тем не менее, он эту мучительную ситуацию выдерживает. И именно потому, что он выдерживает эту ситуацию, остаётся на её высоте, он выигрывает для Бога Его спор с дьяволом. Не Бог, как нам могло бы показаться естественным, решает этот вопрос за Иова и защищает Иова от дьявола. Нет, это Иов для Бога выигрывает его спор с дьяволом. А другая сторона того, что Иов выдерживает это противостояние один-на один с Богом, это то, что Бог может ему в конце открыться таким Своим совершенно непонятным каким-то нечеловеческим (я бы сказал) способом, превосходящим все пределы человеческого понимания. Исайя говорит от имени Бога: «Мои мысли не ваши мысли» – и вот эти мысли, эту картину мира Иову Бог показывает в конце, потому что только такой Иов, который всё претерпел, перенёс и выдержал, способен увидеть Бога Живого и (если можно так выразиться) мысли Бога, которые совсем не похожи на человеческие мысли. И вот в этом оптимистический конец книги Иова. Всю эту книгу можно назвать «оптимистической трагедией». И в этом смысле, опять, книга Иова предвосхищает христианство, потому что христианство воспринимает весь мир, историю человечества и всего мира, именно как оптимистическую трагедию, которая кончается Новым Иерусалимом. Особенно ярко это, конечно, в Апокалипсисе – там всё трагично, взять, хотя бы потоки крови до узд конских, которые там описаны. И, тем не менее, конец оптимистичный: Новое небо, Новая земля, Новый Иерусалим, где нет ни болезни, ни печали, ни воздыхания, ни смерти, а только пребывание с Богом один-на-один – так, как это показано в книге Иова. А там, в Апокалипсисе, в Новом Иерусалиме, это уже распространяется на всех людей, но поскольку мир-то Новый, это соединение с Богом достигается без муки, без боли. А пока мы живём в том мире, в котором мы живём, такая мера соединения с Богом, какая дана была Иову, достигается только через такое же испытание, какое Иов претерпел.

Запись 29 Глава 19 13-09-17

Мы повторно читаем девятнадцатую главу книги Иова, потому что в этой важной и насыщенной главе есть центральный момент (или, по крайней мере, один из центральных моментов) всей книги – вот эти слова про искупителя и про то, что «я во плоти моей узрю Бога». Мы в прошлый раз говорили об общих идеях, которые заключены в этой главе, а в этот раз поговорим о тоже очень важном духовном содержании, которое заключено в отдельных стихах и связано с тем, какие именно еврейские слова там употреблены. Эти слова, конечно, на русский в точности перевести нельзя, поэтому я попытаюсь дать хотя бы какое-то понятие, что сказано в оригинале.

¹ И отвечал Иов и сказал:

² доколе будете мучить душу мою и терзать меня речами?

Слово «терзать» – это еврейское слово «йага», которое означает, строго говоря, не «терзать», а «разбивать нечто целое на части». И это очень важный момент, потому что особенность Иова, по сравнению с его друзьями, состоит в целостности его натуры. Он потому так дерзко и разговаривает с Богом и о Боге, что целостность его натуры не позволяет ему разделить, так сказать, свой ум на две части: в одной части – какие-то вещи обычные, бытовые, а в другой половине ума будет вера в Бога, почтение к Богу, благочестие, и они совершенно не будут друг с другом взаимодействовать. Впрочем, ничего себе бытовые – это про то, что он всё потерял, покрыт язвами и сидит на мусорной куче; тем не менее, это можно, так сказать, загнать в одну половину ума. Так устроены умы его друзей. Они смотрят на Иова, и у них даже не возникает такой вопрос, который просто напрашивается, который всё время задаёт Иов: как совместимо то, что произошло, с нашим представлением о Боге? Для них всё прекрасно совместимо, потому что у них Бог, так сказать, в одном ящике в их голове, а то, что они видят перед собой (и Иова, и вообще всю жизнь, все то, что злые люди благоденствуют) – это в другом ящике. И прекраснейшим образом это всё сосуществует. А у Иова – нет, он цельный. Поэтому очень важная фраза – о том, что пытаются его разбить на части своими речами, чтобы он тоже был такой, как они – чтобы в одной его половине была религия, благочестие, а в другой половине – обычные привычки человека и его поведение в быту. Это всё характерно для всех, и для нас с вами тоже – тенденция Бога положить в какой-то отдельный ящик нашей души, где Он будет со всем почтением, украшенный золотом и бриллиантами, но в отдельном ящике, а когда мы выходим на улицу, или на работу идём, или в своей семье, то там это «другая песня», «другой ящик». А вот Иов – не такой.

³ Вот, уже раз десять вы срамили меня и не стыдитесь теснить меня.

Слово «теснить» – еврейское «хакар» – означает дословно «отодвигать». То ли они Иова отодвигают от себя, то ли себя отодвигают от Иова, но, так или иначе, они отчуждаются, отчуждают себя от Иова. И вот это понятие «чуждости» – это еврейское слово «зур», другое слово, не то, которое здесь употреблено, но дальше оно очень часто будет повторяться. Значительная часть жалоб Иова в этой главе – это жалобы на отчуждение от людей, и не только от друзей, но от людей вообще.

⁴ Если я и действительно погрешил, то погрешность моя при мне остается.

«Погрешил» – это еврейское «шага», от которого происходит слово «мишуга», которое употребляется в конце этого стиха, это слово мы уже обсуждали, оно употребляется в современном идише в форме «мишигин», что означает «сумасшедший». «Мишуга» в своём изначальном значении в иврите – это не то, чтобы «грех» (тут не зря переведено как «погрешность»), это некое отклонение, сбой, заблуждение, то есть, что-то, конечно, нехорошее, но не такое прямо чудовищное и, во всяком случае, не намеренное. Странные слова – «погрешность моя при мне остается». Я думаю, он хочет этим сказать, что даже если есть у него какие-то недостатки (пусть даже грехи), его грехи на них не переходят. А тогда другой вопрос, связанный с этим: а заслуги Иова, его духовный подвиг, который он на наших глазах совершает (этому духовному подвигу посвящена вся Книга), переходит на других людей или нет? Духовный подвиг – переходит, и это один из моментов, который сближает образ Иова с Христом. Хотя, конечно, автор книги Иова ничего о Христе знать не мог, он мог на основании писаний других пророков, таких, как Исайя, представлять себе в каких-то смутных чертах будущего Мессию. А вот как пишет об этом самом переходе подвига Христа на всех людей уже после прихода Христа апостол Павел в Послании к Римлянам:

¹⁷ Если преступлением одного (Адама) смерть царствовала посредством одного, то тем более приемлющие обилие благодати и дар праведности будут царствовать в жизни посредством единого Иисуса Христа.

¹⁸ Как преступлением одного – всем человекам осуждение, так правдою одного – всем человекам оправдание к жизни.

¹⁹ Ибо как непослушанием одного человека сделались многие грешными, так и послушанием одного (Христа) сделаются праведными многие.

«Преступление одного» – это преступление Адама, а «правда одного» – это правда нового Адама, Иисуса Христа. А вот Иов говорит о себе, в сущности, другое: что даже если он и совершил какое-то преступление, то оно не скажется на его друзьях и на других людях, а только ему самому причинит какой-то вред и ущерб. А то, чего он не говорит, и что мы должны договорить за него, прочтя эту книгу до конца, это то, что его подвиг духовный, действительно, перейдёт на всех людей, на нас – как и духовный подвиг Христа.

⁵ Если же вы хотите повеличаться надо мною и упрекнуть меня позором моим…

Он, мне кажется, правильно расшифровывает психологию друзей. Они пришли к нему – человеку, который, можно сказать, находится на шаг от смерти, – и вот зачем они ему что-то доказывают, и так далее? Зачем они с ним вступают в спор? Уместно ли доказывать что-то человеку в таком состоянии (даже если он неправ)? Правда, надо сказать, что Иов тоже им доказывает. Но он почему доказывает? Он себя чувствует, как смертник в суде, который ему должен определить последний приговор, и этот приговор – даже не жизнь и смерть физическая, а жизнь и смерть духовная, то есть, он должен получить оправдание от Бога, поэтому он им всё время доказывает. Он имеет право, и должен даже доказывать, а они это делают наверно, действительно, потому что хотят «повеличаться» над ним.

«Вы хотите повеличаться надо мною и упрекнуть меня позором моим». Позор» – это еврейское слово «херпа». Что его, собственно, позорит, что он такого совершил? Я думаю, что «позор» – это его язвы. Человек, который весь покрыт гнойными вонючими язвами, себя, конечно, чувствует опозоренным. Но на самом деле эти язвы его напоминают нам раны Христа, язвы Христа. Когда били Христа кнутом и так далее – это, с точки зрения тех, кто Его бил, означало Его опозорить. Но мы-то понимаем, что это не позор, а совсем наоборот. Эти Его раны можно сравнить только с какими-нибудь драгоценностями, которыми можно украсить человека. И язвы Иова тоже такие драгоценности, которые его украшают – как окажется в конце книги. Но он сам, конечно, пока считает это позором.

⁶ …то знайте, что Бог ниспроверг меня и обложил меня Своею сетью.

В чём состоит мысль Иова? Что, поскольку этот его позор (как он сам считает) произошёл не от того, что Иов что-то такое позорное сделал, а его Бог подверг этому позору, то, значит, надо к этому позору (даже несмотря на то, что это противно, и так далее) отнестись с уважением, потому что это от Бога. А что значит «отнестись с уважением»? Попытаться понять, что Бог хочет этим, собственно, показать, и к чему Бог хочет это привести. Понять, а не осуждать. Я хочу прокомментировать эту мысль Иова, что надо понять, а не осуждать. Это, конечно, абсолютно верно, этому посвящена вся книга, но вот то, что он считает, что это Бог его позору подверг, – это, конечно, неправильно. И мы знаем это из 1-й и 2-й главы. А кто его подверг позору? Мы можем, конечно, ответить: «дьявол его подверг позору», но это не вся правда. Потому что в происшествии, которое произошло с Иовом, Бог тоже принял некое участие. Он, как мы говорим, попустил, разрешил (как угодно), исходя из Своих великих целей благих, и так далее, но, тем не менее, говорить о том, что Бог в этом никакого участия не принял было бы неправильно. Принял. Но какое? Дьявол принял такое участие, что он просто хотел погубить Иова и всё человечество (духовно погубить, не физически – это для дьявола мелочи – а погубить именно духовно), погубить в глазах Бога, показать Богу, что все эти людишки не стоят божественного внимания, и чтобы Бог от них отказался и про них забыл – вот, так сказать, генеральная цель дьявола. А Бог участвует в этом процессе тоже, потому что Бог с помощью вот этого дьявольского хитрого и коварного предприятия достигает Своих целей. Бог делает очень важный шаг на пути к тому, чтобы Христос пришёл в этот мир. Общая богословская мысль, которая существует на протяжении веков, как нечто уже общепринятое в современном богословии – что книга Иова – это очень важный шаг на пути ко Христу. Дьявол своё делает, злое и коварное, а Бог не ставит ему стену, как, может быть, нам бы в нашей простоте хотелось, а в этом как бы соучаствует, но как? – поворачивает это зло и коварство в сторону добра. Конечно, поворачивать-то Он поворачивает, но при этом и дети погибли, и Иов в язвах сидит, и раны психологические глубокие – понятно, что всё это даётся не даром, что цена за это заплачена большая цена. Эту цену платит в этой книге вроде бы Иов, но мы-то уже знаем и Новый Завет, и Христа, и понимаем, что эту цену Бог платит вместе с нами, Он, взошедший на Крест в лице Иисуса Христа, – платит, Он готов платить эту цену вместе с нами. И, наверно, тот Бог, Которого мы знаем, когда смотрит на этого Иова, сидящего на мусорной куче в язвах, мучающегося, то где-то внутри Себя, внутри недоступной нам великой Божественной души мучается, может быть, ещё больше, чем сам Иов, потому что Иов, в конце концов, человек, а это Бог.

⁷ Вот, я кричу: обида! и никто не слушает; вопию, и нет суда.

Нет суда? Да, это так, его нет. Иов требует суда, а суда пока нет – пока. Суда нет, потому что этот суд должен решить спор между Богом и дьяволом. Суда нет – пока, до Второго Пришествия Иисуса Христа, потому что, как мы видим из Библии, дьявол продолжает существовать до самого Страшного Суда – в книге Апокалипсис за несколько строчек до рассказа о Страшном Суде происходит последнее сражение с дьяволом. Вот только когда этот спор будет решён. Но для того, чтобы произошло Второе Пришествие и Страшный Суд, надо, чтобы сначала произошло Первое Пришествие Христа как Иисуса из Назарета. Шаг к этому, и, так сказать, инициация этого процесса происходит на наших глазах в книге Иова. Иов это и делает.

⁸ Он преградил мне дорогу, и не могу пройти, и на стези мои положил тьму.

Еврейское слово «гадар», которое переведено как «преградил», строго говоря, означает «поставил стену». Можно было бы сказать, что Бог поставил стену на пути Иова и вообще всего человечества, если бы Бог так устроил мир, что вот туда, куда Иов хочет попасть, ближе к Богу, попасть было в принципе невозможно, и там была бы стена. А это не стена. Бог просто эту дорогу Иова преградил собственной рукой, специально для этой ситуации поставил руку на пути Иова. Эту руку Сам же Бог уберёт в конце книги. Почему Он вот так, временно, преградил Иову этот путь? Специально. Чего бы хотел Иов, как, наверно, каждый на его месте? Чтобы всё вернулось на круги своя, чтобы он не стыдился своей болезни, чтобы дети вернулись, чтобы богатство вернулось. Он хотел бы вернуться туда, где он был – на место друзей, если можно так выразиться. А Бог хочет от него ровно обратного – чтобы Иов на эту дорогу, на обычную дорогу не вернулся, поэтому Он ставит Свою руку. И вот, когда Иов зайдёт достаточно далеко по другой дороге – а куда ему деваться, та дорога, человеческая, преграждена – ему остаётся идти только по божественной дороге к Богу, и Господь только тогда Себя и покажет ему в конце этой книги.

⁹ Совлек с меня славу мою и снял венец с головы моей.

«Он совлёк славу, венец с головы» – людские славу и венец, это то, о чём он говорит дальше «меня уже слуги не слушают» – а почему его слуги должны слушать? Конечно, он был такой важный, хозяин дома, уважаемый человек, это такая человеческая слава, он по этой человеческой славе тоскует, и дальше целую главу Иов посвящает рассказу об этой славе. Вот из этой 29-й главы:

² о, если бы я был, как в прежние месяцы, как в те дни, когда Бог хранил меня,

³ когда светильник Его светил над головою моею, и я при свете Его ходил среди тьмы;

⁴ как был я во дни молодости моей, когда милость Божия была над шатром моим,

⁷ когда я выходил к воротам города и на площади ставил седалище свое,

⁸ юноши, увидев меня, прятались, а старцы вставали и стояли;

⁹ князья удерживались от речи и персты полагали на уста свои;

¹⁰ голос знатных умолкал, и язык их прилипал к гортани их.

¹¹ Ухо, слышавшее меня, ублажало меня; око видевшее восхваляло меня

¹³ Благословение погибавшего приходило на меня, и сердцу вдовы доставлял я радость.

¹⁷ Сокрушал я беззаконному челюсти и из зубов его исторгал похищенное.

²¹ Внимали мне и ожидали, и безмолвствовали при совете моем.

²² После слов моих уже не рассуждали; речь моя капала на них.

²³ Ждали меня, как дождя, и, как дождю позднему, открывали уста свои.

²⁴ Бывало, улыбнусь им -- они не верят; и света лица моего они не помрачали.

²⁵ Я назначал пути им и сидел во главе и жил как царь в кругу воинов, как утешитель плачущих.

Вот она, слава, венец на голове! Одна беда – человеческая, чисто человеческая. А Бог заменил этот венец на голове Иова венцом Христовым. А венец Христов-то – терновый. Вот этим терновым венцом Господь увенчал Иова, сидящего на мусорной куче, но это венец Божий, а не человеческий.

¹⁰ Кругом разорил меня, и я отхожу; и, как дерево, Он исторг надежду мою.

Исторг ли Бог надежду его? Если бы у Иова не было никакой надежды, то он, наверное, молчал бы и всего этого и не говорил. Иов, строго говоря, исходя из того, что он видит, понимает, что его положение безнадёжно: ему рассчитывать не на что, он всё потерял, и вот сидит весь в язвах, и помрёт от этих язв не сегодня, так завтра. Но у Иова есть какая-то другая надежда, которая основана не на том, что он видит, не на фактах, а на чём-то другом, на вере в Бога, на доверии Богу. Есть такая надежда у Иова, и это нам, конечно, напоминает то, как описывает веру апостол Павел в Послании к Евреям. Он говорит о том, что вера – это вера в невидимое. То, что видимое, что базируется на видимом, да ещё на уверенности, это не вера. Вера и уверенность, в каком-то смысле, противоположные друг другу вещи. Вот так и надежда: она двойная. Та надежда, которая основана на невидимом, у Иова, тем не менее, сохраняется.

¹¹ Воспылал на меня гневом Своим и считает меня между врагами Своими.

¹² Полки Его пришли вместе и направили путь свой ко мне и расположились вокруг шатра моего.

Вся эта картина нападающего больше напоминает не Бога, а дьявола. Я говорил о том, что Иов и все его современники, не знающие о существовании дьявола, когда сквозь какие-то вещи, выходящие за рамки обыденного, просвечивает вот это рыло дьявола (извините за выражение), волей-неволей пытаются объяснить это через Бога, как вмешательство Бога. Характерно в этом стихе место, где говорится о полках Бога. Если бы это был Бог, то надо было бы сказать слово «цеваот», то, что на русский переводится «Саваоф», «воинство». Вот это было бы «воинство Божие», а здесь употреблено другое еврейское слово «гедуд», которое, скорее, означает не воинство, а банду, – намёк на то, что здесь говорится не столько о Боге, сколько о дьяволе.

¹³ Братьев моих Он удалил от меня, и знающие меня чуждаются меня.

¹⁴ Покинули меня близкие мои, и знакомые мои забыли меня.

Это, конечно, намёк и на друзей, это они его братья, его близкие. Они ему стали чужими (это слово «зур», «чужак» дальше ещё повторится много раз). «Покинули» – это еврейское слово «хадалу», которое дословно означает не «покинули», а «ослабели». В каком смысле ослабели? Ослабели связи между людьми. Это как у Гамлета: «распалась связь времён», вот так и здесь – распались связи между людьми, потому что эти связи не выдерживают такого испытания, когда ближние оказываются на мусорной куче, всё потерявшие. И невольно возникает вопрос, который был задан Христу: «Кто ближний мой?». И Христос, как вы помните, ответил на этот вопрос, рассказав притчу о милосердном самарянине, которой Он хочет сказать, что «ближним своим» можно сделать любого человека, проявив ему любовь и милость – этот самый еврейский «хесед».

¹⁵ Пришлые в доме моем и служанки мои чужим считают меня; посторонним стал я в глазах их.

¹⁶ Зову слугу моего, и он не откликается; устами моими я должен умолять его.

Здесь есть опять слово «чужие» («зур»). Я хотел бы остановиться на феномене, который здесь описан, – как вчерашние близкие как бы отталкивают человека (Иова), выталкивают его за пределы круга своих ближних. Это, к сожалению, такая особенность человеческой психики. В человеческой психике всегда существует более или менее чёткая граница между «мы» и «они». Это в жизни каждого из нас, это вы можете встретить немедленно, включив телевизор: когда о ком-то или о чём-то рассказывают, о каких-то политических событиях, всегда рассказывающий по-разному говорит, в зависимости от того, говорит он о тех, кто «мы», или о тех, кто «они». Вытеснение за границу «мы – они» – это вытеснение того, что нам неудобно считать «своим». Вот бомжи, которые ходят по нашим московским улицам, – они ведь все, по большому счёту, для нас всех, живущих более или менее благополучной жизнью, «не мы», а какие-то «они», другие (примерно так, как собаки по улицам бегают, так и бомжи по улицам ходят). Или ещё более острый пример: вспомните людей, которых в 30-е годы объявляли «врагами народа» – как поступали их ближние, как многие из этих «ближних» тут же этих неудобных своих родителей, жён, мужей выталкивали за границу «мы», и они становились какими-то «они». Для этого не обязательно надо было письменно от них отрекаться, просто психологически этот процесс происходил, потому что, ну если он – «мы», то я должен ему помогать, с ним общаться, в тюрьму передачи носить – а меня самого тогда, того и гляди, посадят. Так удобнее считать, что это уже кто-то чужой, это уже «не мы». И вот преодоление этого, к сожалению, очень свойственного людям выталкивания за пределы границ «мы» – только через то, о чём говорил Христос в этой Своей притче о милосердном самарянине. Он как раз это-то и описал нам: что вроде бы совершенно вытолкнутый за пределы «мы» самарянин, потому что он совершенно чуждый человек, он на самом деле для Бога такой же «мы», как какой-нибудь благочестивый священник или левит, а то ещё и более, потому что Христос намекает на то, что «чужие» («не мы», а «они»), может быть, как раз вот эти священник и левит и есть, которые не проявили милость.

¹⁷ Дыхание мое опротивело жене моей, и я должен умолять ее ради детей чрева моего.

То, что переведено как «опротивело», это опять слово «зур», то есть, моё дыхание стало для моей жены чуждым. Вы, наверно, знаете по своему жизненному опыту, что как у животных, так и у людей роль запаха в опознавании того, кто «свой», кто «чужой», играет большую роль. Когда дети маленькие, их запах для нас – «свой» запах, а чей-то ещё запах – это «чужой», здесь об этом и говорится. И ещё: «я должен умолять ее ради детей чрева моего». Это можно по-разному интерпретировать, но я интерпретирую очень просто: он хочет близости со своей женой ради того, чтобы родить новых детей вместе с ней, но она (поскольку он такой вонючий) на это идёт неохотно. Эта его идея, что он должен с ней родить новых детей вместо старых – идея принципиально неправильная, потому что книга кончается тем, что он получает этих новых детей, но не по своему человеческому замыслу, а от Бога.

¹⁸ Даже малые дети презирают меня: поднимаюсь, и они издеваются надо мною.

Эта картина напоминает историю в 4-й книге Царств о пророке Елисее, когда дети над ним вот так насмехались, а он их проклял, и две медведицы вышли из леса и растерзали этих детей. Но ничего такого мы здесь не встречаем, и даже намёка на то, что Иов какого-то зла желает этим детям, насмехающимся над ним!

¹⁹ Гнушаются мною все наперсники мои, и те, которых я любил, обратились против меня.

Слово, переведенное как «обратились» («хафаку» в еврейском тексте), это просто «отвратились» от него, они с ним не спорят – те, которых он любил, а просто вытолкнули его за грань этого «мы». Так надо понимать слово «отвратились»: «всё, он теперь не наш». Знакомая нам, наверно, по жизни картина: это не только в какие-то там сталинские времена с «врагами народа» происходило, это происходит постоянно, потому что это, к сожалению, такое свойство человеческой психики.

²⁰ Кости мои прилипли к коже моей и плоти моей, и я остался только с кожею около зубов моих.

По-разному толкуют этот стих, но я его понимаю так: Иов думает, что они отвратились от него из-за того, что он внешне такой противный, весь «кожа да кости», да ещё воняет от него. А дело гораздо глубже. Они потому от него отвратились, что он теперь (как «враг народа», как бомжи) очень неудобен, и сделать с этим ничего невозможно, и если принять его как «своего», то надо как-то ему помогать, сочувствовать. Друзья, в принципе, с этого начали, они пришли с этим. Только оказалось, что (увы!) их человеческие способности, так сказать, «не тянут» на это. И это тоже то, с чем мы в жизни часто встречаемся, когда в эту же ситуацию попадаем. Вот какая тут глубина, а не в том дело, что у него кости прилипли к коже, и поэтому от него все отвратились.

²¹ Помилуйте меня, помилуйте меня вы, друзья мои, ибо рука Божия коснулась меня.

«Помилуйте» – это «ханани». Это слово «ханан» является одной из фундаментальных характеристик Бога, по-еврейски Он «рахум вэ ханун», «Щедр и милостив Господь» (псалом 102). То есть, Иов их призывает взять на себя роль Бога. А Бог теперь по отношению к нему, как Иов воспринимает всю эту ситуацию, не «ханун», не «милостив». Конечно, это звучит как голос отчаяния: если Бог по отношению ко мне не «ханун», то хоть вы, люди, будьте ко мне «ханун». Но трудно от людей ожидать того, чего ты не ожидаешь от Бога. Ну, Иов, конечно, ошибается, потому что не видит ситуацию во всей полноте: Бог-то как раз ханун, а люди, его друзья, такими быть не могут в принципе.

Здесь ещё сказано «рука Божия коснулась меня». Рука-то на самом деле коснулась. С этой картины касания Иова начинается книга. В первой главе сатана говорит Богу: «простри руку Твою и коснись всего, что у него, – благословит ли он Тебя?». И что, Бог коснулся Иова рукой? Нет. Бог дальше говорит, в 12-м стихе: «И сказал Господь сатане: вот, все, что у него, в руке твоей; только на него не простирай руки твоей». Всё-таки руку-то простёр и коснулся сатана, а не Бог. Но Иов же не знает, что вообще сатана существует, поэтому он так чувствует и понимает, что это Бог его коснулся. На картинах Блейка, в замечательных иллюстрациях к книге Иова, совершенно однозначно именно сатана протягивает руку и касается пальцем Иова, и Иов весь покрывается язвами. А когда Бог касается людей пальцем – совершенно другое происходит, это благодать приходит тогда.

²² Зачем и вы преследуете меня, как Бог, и плотью моею не можете насытиться?

Слово «радаф», которое переведено как «преследуете», это, на самом деле, «гоните». Гонит ли Бог Иова? Гонит, но не преследует, неправильно считать, что Бог его преследует. Гонит, но как гонит пастух корову – стимулом. Стимул по-гречески –палка с остриём на конце, которой гонят скот, чтобы скот не сбился с пути, не попал в какую-нибудь пропасть, в лапы волку, и так далее. Вот так Бог гонит Иова по этому пути – не по пути, которым Иов хотел бы идти, чтобы вернуться назад к нормальной человеческой жизни, а по Своему Божьему пути, который к Богу и ведёт. В этом смысле гонит.

Слова «плотью моею не можете насытиться» как-то звучат странно, как неуместная метафора. Но такие метафоры бывают у пророков, это такое прозрение. Мы говорим о том, что Иов – это предвосхищение, в некоторых аспектах, будущего Христа. Так ведь и Христос так говорит о Себе: призывает всех «грызть Мою плоть», насыщаться Моей плотью, что мы и делаем на каждом причастии. То есть, оно вот так сбудется. Эта картина, которая звучит как странная метафора, обернётся реальностью. Действительно, будут насыщаться плотью этого нового Иова – будущего Христа.

²³ О, если бы записаны были слова мои! Если бы начертаны были они в книге

²⁴ резцом железным с оловом, -- на вечное время на камне вырезаны были!

Так оно на самом деле и вышло. В этом художественном произведении под названием «книга Иова» так не вышло, там никто ничего на камне не чертит на вечное время. Там совсем по-другому кончается. А с самой книгой Иова так именно и произошло: она начертана, действительно, как на камне на вечные времена, и вот поэтому мы сейчас её читаем. Более того, герой этой книги (который тоже художественный образ) стал реальностью, стал Христом. А сама эта книга тоже стала реальностью, вечной, как бы резцом вырезанной в Библии. Это очень глубокая и очень редко встречающаяся штука, когда роман как бы становится жизнью, когда некий образ вдруг воплощается в реальность. И мы, когда молимся, себе всё время рисуем образы того, что мы хотим, чтобы произошло, о чём Бога просим, и когда молитва исполняется, то этот образ становится реальностью в нашей жизни. И поэтому книга Иова в своей исторической судьбе напоминает такую исполнившуюся молитву – и приход Христа, и вхождение этой книги в Библию.

²⁵ А я знаю, Искупитель мой жив, и Он в последний день восставит из праха распадающуюся кожу мою сию,

²⁶ и я во плоти моей узрю Бога.

Вот этот художественный образ Иова вызвал, способствовал приходу в нашу реальную жизнь реального Искупителя Иисуса Христа. И когда Иов говорит «я знаю, Искупитель мой жив», это означает ещё и то, что он-то сам – художественный образ, а его Искупитель реально существует, это Христос. Причём, Он именно вечно жив, как сказано стихом выше, потому что Христос, как говорит Евангелие от Иоанна, существует в начале, то есть ещё даже до того, как этот материальный мир был сотворён. И вот таким образом эта книга, художественное произведение, соединяется с вечной реальностью. В редчайших случаях такое происходит, в этом тоже уникальность книги Иова. Слова о распадающейся коже, слова о том, что Иов во плоти узрит Бога – это предвидение того, что решение спора дьявола с Богом совпадёт с моментом всеобщего воскрешения во плоти, как это в книге Апокалипсис и нарисовано. Причём, воскрешения в плоти духовной – обратите внимание на то, как он противопоставляет распадающуюся кожу и плоть. Можно спросить: а разве плоть – это не есть распадающаяся кожа, которая гниёт в могиле? Но Иов на это как-то по-другому смотрит, но как смотрит – он не объясняет. Это нам объясняет апостол Павел в первом Послании к Коринфянам, в знаменитой 15-й главе, где он рисует именно эту картину воскресения во плоти. Вот эти знаменитые слова:

35 Но скажет кто‐нибудь: «как воскреснут мертвые? и в каком теле придут?»

36. Безрассудный! то, что ты сеешь, не оживет, если не умрет.

37. И когда ты сеешь, то сеешь не тело будущее, а голое зерно, какое случится, пшеничное или другое какое;

38. но Бог дает ему тело, как хочет, и каждому семени свое тело.

39. Не всякая плоть такая же плоть; но иная плоть у человеков, иная плоть у скотов, иная у рыб, иная у птиц.

40. Есть тела небесные и тела земные; но иная слава небесных, иная земных.

41. Иная слава солнца, иная слава луны, иная звезд; и звезда от звезды разнится в славе.

42. Так и при воскресении мертвых: сеется в тлении, восстает в нетлении;

43. сеется в уничижении, восстает в славе; сеется в немощи, восстает в силе;

44. сеется тело душевное, восстает тело духовное. Есть тело душевное, есть тело и духовное.

45. Так и написано: «первый человек Адам стал душою живущею»; а последний Адам есть дух животворящий.

46. Но не духовное прежде, а душевное, потом духовное.

47. Первый человек – из земли, перстный; второй человек – Господь с неба.

48. Каков перстный, таковы и перстные; и каков небесный, таковы и небесные.

49. И как мы носили образ перстного, будем носить и образ небесного.

50. Но то скажу вам, братия, что плоть и кровь не могут наследовать Царствия Божия, и тление не наследует нетления.

51. Говорю вам тайну: не все мы умрем, но все изменимся

52. вдруг, во мгновение ока, при последней трубе; ибо вострубит, и мертвые воскреснут нетленными, а мы изменимся.

53.Ибо тленному сему надлежит облечься в нетление, и смертному сему облечься в бессмертие.

Гениальный автор книги Иова эту картину более или менее предвидит в замечательных словах распадающейся коже и о том, что он во плоти своей увидит Бога. И дальше в 27-м стихе это продолжается:

²⁷ Я узрю Его сам; мои глаза, не глаза другого, увидят Его. Истаевает сердце мое в груди моей!

Как это «я узрю Его сам» – а как ещё? Он хочет сказать, что, хотя плоть, тело может измениться (с душевного на духовное, по апостолу Павлу), но личность («я») не изменится, и это для нас очень важно. Этот вопрос я часто слышу: «вот там, по ту сторону, после нашей смерти личность наша сохранится? Или она тоже как-то изменится, растворится, что-то с ней произойдёт?». Иов верит в то, что сохранится его личность, и на Воскресении мертвых в этом непредставимом будущем он будет сам собой, а не кем-то другим, непонятно кем. Так ли это, и что значит «сам», учитывая то, как сильно наша личность менялась в течение даже этой нашей жизни?

Последние стихи он уже говорит с совершенно другой интонацией, как бы переводя свой взгляд на друзей, которые всей этой величественной перспективы не только не видят, но и видеть не хотят:

²⁸ Вам надлежало бы сказать: зачем мы преследуем его? Как будто корень зла найден во мне.

²⁹ Убойтесь меча, ибо меч есть отмститель неправды, и знайте, что есть суд.

«Корень зла» – это «шереш дэвэр» по-еврейски. Зло здесь ни при чем. Наоборот, друзья должны были бы найти в Иове не зло, а нечто очень важное. Слово «дэвэр» означает либо «дело», либо «слово». Если читать как «дело», «корень дела», это означает, что в Иове заключено что-то принципиально важное для Замысла Божьего, какое-то семя, ядро, из которого что-то должно вырасти. А если читать как «корень слова», причем читать «слово» с большой буквы, как «Слово» в смысле Иисуса Христа («В начале было Слово, и Слово было у Бога, и Слово было Бог»), то тогда можно это прочесть как вопрос: «а не в Иове ли Христос»? Можно на этот вопрос ответить так: в этом художественном образе Иова заключён (конечно, тоже в виде образа) будущий Христос – Его книга Иова предвидит. Поэтому и говорится, что «Христос есть ответ Иову».

«Убойтесь меча, ибо меч есть отмститель неправды, и знайте, что есть суд» – это, как мне кажется, продолжение мысли о Слове, потому что в Библии много раз повторяется, в том числе, в Новом Завете, что Слово Божие есть меч обоюдоострый. И даже кончается Апокалипсис словами об Иисусе Христе, у Которого из уст выходит меч (а что же такое меч, который выходит из уст, – это может быть только слово). В этом Втором Пришествии, когда происходит Страшный Суд, Иисус, как Всадник на белом коне, поражает Словом – мечом, выходящим из Его уст (можно сказать, Самим Собой, так как Слово с большой буквы – это Он Сам и есть). То есть, «убойтесь меча» означает «убойтесь, как бы это Слово, с которым вы, друзья, так вольно обращаетесь, пытаясь якобы защитить Бога, искажённое вами Слово, не вернулось бы к вам бумерангом разящим, потому что Слово Божие – это меч обоюдоострый».

Запись 30 Глава 20 20-09-17

Книга, которую мы читаем, абсолютно необычна. Эта книга и в мировой литературе как какая-то вершина, горный пик, и она необычна даже по масштабам Библии. Сегодня у нас двадцатая глава, заканчивается, так сказать, второй раунд диалога между Иовом и его друзьями, (а каждый раунд состоит из выступлений трёх его друзей, на каждое из которых Иов отвечает), и здесь последнее из этого второго раунда выступление Софара Наамитянина.

¹ И отвечал Софар Наамитянин и сказал:

² размышления мои побуждают меня отвечать, и я поспешаю выразить их.

³ Упрек, позорный для меня, выслушал я, и дух разумения моего ответит за меня.

⁴ Разве не знаешь ты, что от века, -- с того времени, как поставлен человек на земле, --

⁵ веселье беззаконных кратковременно, и радость лицемера мгновенна?

⁶ Хотя бы возросло до небес величие его, и голова его касалась облаков, --

⁷ как помет его, на веки пропадает он; видевшие его скажут: где он?

⁸ Как сон, улетит, и не найдут его; и, как ночное видение, исчезнет.

⁹ Глаз, видевший его, больше не увидит его, и уже не усмотрит его место его.

¹⁰ Сыновья его будут заискивать у нищих, и руки его возвратят похищенное им.

¹¹ Кости его наполнены грехами юности его, и с ним лягут они в прах.

¹² Если сладко во рту его зло, и он таит его под языком своим,

¹³ бережет и не бросает его, а держит его в устах своих,

¹⁴ то эта пища его в утробе его превратится в желчь аспидов внутри его.

¹⁵ Имение, которое он глотал, изблюет: Бог исторгнет его из чрева его.

¹⁶ Змеиный яд он сосет; умертвит его язык ехидны.

¹⁷ Не видать ему ручьев, рек, текущих медом и молоком!

¹⁸ Нажитое трудом возвратит, не проглотит; по мере имения его будет и расплата его, а он не порадуется.

¹⁹ Ибо он угнетал, отсылал бедных; захватывал домы, которых не строил;

²⁰ не знал сытости во чреве своем и в жадности своей не щадил ничего.

²¹ Ничего не спаслось от обжорства его, зато не устоит счастье его.

²² В полноте изобилия будет тесно ему; всякая рука обиженного поднимется на него.

²³ Когда будет чем наполнить утробу его, Он пошлет на него ярость гнева Своего и одождит на него болезни в плоти его.

²⁴ Убежит ли он от оружия железного, -- пронзит его лук медный;

²⁵ станет вынимать стрелу, -- и она выйдет из тела, выйдет, сверкая сквозь желчь его; ужасы смерти найдут на него!

²⁶ Все мрачное сокрыто внутри его; будет пожирать его огонь, никем не раздуваемый; зло постигнет и оставшееся в шатре его.

²⁷ Небо откроет беззаконие его, и земля восстанет против него.

²⁸ Исчезнет стяжание дома его; все расплывется в день гнева Его.

²⁹ Вот удел человеку беззаконному от Бога и наследие, определенное ему Вседержителем!

Тема, которая здесь поднята, – важнейшая во все времена, и для нас сегодня, тема зла в мире. Тема эта настолько не проста, что существует веками, повторяется из поколения в поколение, в частности, как вопрос так называемой теодицеи – почему Бог вообще терпит, чтобы в мире было столько зла, почему Всемогущий Бог не уничтожит это зло или не превратит его в добро? Эта тема постоянно к нам, людям возвращается именно потому, что вопрос этот не такой простой, как он получается по выступлению Софара. У него получается, что Господь прямо в этой жизни, даже если даст беззаконным чуточку нажиться, насладиться, все равно тут же это всё отберёт, накажет, и, в общем, восстановит справедливость. Было бы замечательно, если бы жизнь была устроена именно так. Но наш собственный опыт говорит нам, что жизнь, к сожалению, устроена не так просто, и что справедливость Божия проявляется не так просто, как это получается по словам Софара. И ведь в двадцать седьмой главе книги Иова сам Иов повторяет, вроде бы, ту же самую концепцию, которую тут выдвигает Софар Наамитянин. И в этом одна из глубин книги Иова, которая вообще очень глубока. Если читать по поверхности, может показаться, что в ней всё понятно, даже скучно – повторяются три раза эти разговоры Иова с друзьями, и в каждом из этих разговоров выступают трое друзей. Ну, куда столько? Они вроде бы все говорят одно и то же, и Иов отвечает примерно одно и то же – так может показаться при поверхностном чтении. А вот как только мы начинаем в эту книгу всматриваться, вгрызаться, в ней открываются глубины, которые делают её уникальной, и в частности, эти глубины касаются такой важной для нас всех проблемы зла.

Речь Софара, которую мы сейчас прочли, конечно, художественно очень выразительна, но она в плане богословском чрезвычайно примитивна, потому что её главная мысль состоит в том, что нечего вообще об этих беззаконных особенно думать. Господь всё решил, Он им уже и наказание выписал, Он их накажет. «Всё хорошо, прекрасная маркиза» – примерно такая у него возникает картина. Не то, чтобы при этом, Софар говорил что-то неправильное по существу. Нет, в его мыслях очень много правды, под которой дальше и сам Иов подписывается: действительно, зло в мире, в каком-то смысле, наказывает само себя, уничтожает само себя – но как, но когда, но какой ценой для всех остальных это происходит? А то, как Софар Наамитянин это излагает, по своей упрощённости напоминает речи фарисея в знаменитой притче о фарисее и мытаре, которую рассказывает Иисус Христос. У этого фарисея тоже в мозгах картина мира чрезвычайно проста: он отдаёт десятину, то, сё, значит, у него отношения с Богом замечательные. А мытарь, который, конечно, грешит (потому что он людей просто грабит, он служит римлянам) – он тот самый беззаконник, о котором говорит Софар Наамитянин, и, несомненно, подвергнется от Бога осуждению и наказанию (так думает фарисей). А что говорит Христос? Что этот мытарь ушёл из храма более оправданным, чем фарисей. Вот так и с проблемой зла – что есть зло, и как с этим злом Господь борется.

Так что эта концепция Софара просто очень примитивная, хотя в основе своей в ней здравое зерно есть. Поэтому эта глава кажется при чтении одной из самых простых глав в книге Иова. Глубина её раскрывается тогда, когда мы, как свидетели на суде, её приводим на очную ставку с тем, что говорит Иов. Вот, забегая несколько вперёд, что говорит Иов ровно на эту же тему в двадцать седьмой главе. Он начинает со странных слов, как будто хочет сказать что-то противоположное тому, что говорят его друзья:

¹² Вот, все вы и сами видели; и для чего вы столько пустословите?

¹³ Вот доля человеку беззаконному от Бога, и наследие, какое получают от Вседержителя притеснители.

¹⁴ Если умножаются сыновья его, то под меч; и потомки его не насытятся хлебом.

¹⁵ Оставшихся по нем смерть низведет во гроб, и вдовы их не будут плакать.

¹⁶ Если он наберет кучи серебра, как праха, и наготовит одежд, как брение,

¹⁷ то он наготовит, а одеваться будет праведник, и серебро получит себе на долю беспорочный.

¹⁸ Он строит, как моль, дом свой и, как сторож, делает себе шалаш;

¹⁹ ложится спать богачом и таким не встанет; открывает глаза свои, и он уже не тот.

²⁰ Как воды, постигнут его ужасы; в ночи похитит его буря.

²¹ Поднимет его восточный ветер и понесет, и он быстро побежит от него.

²² Устремится на него и не пощадит, как бы он ни силился убежать от руки его.

²³ Всплеснут о нем руками и посвищут над ним с места его!

Тут, например, последнее – «посвищут над ним с места его» – это ровно то же, что до этого говорил Софар. Так почему же Иов, по виду, говорит вроде бы то же самое, а утверждает, что его друзья пустословят? Значит, получается – он говорит то же, да не то. В чём же это «не то»? Да, картина, которую рисуют и Софар, и Иов, почти одинакова. Они как бы в духовном мире находятся в одной и той же точке, только они проходят через эту точку в совершенно разных направлениях. У Иова та часть Бога, справедливость, по которой Бог воздаёт беззаконным, – это только одна небольшая часть Бога, понятная часть. А главная для Иова – это непонятная часть, потому что то, что с ним произошло, это же абсолютно непонятно! Когда проявляется справедливость Бога, о которой говорят и Иов, и Софар, то для Софара на этом всё и кончается, а для Иова только начинается. Да, Бог имеет такую, как бы логическую, часть, но он имеет и парадоксальную часть, воплощением которой является сам Иов в своём несчастье. Так что Иов идёт по пути к парадоксальному Богу. И эта парадоксальность Бога включает и то странное сочетание справедливости (о которой и Софар говорит, и Иов говорит) и несправедливости (то, что совершилось с самим Иовом). Мысль Иова примерно такая: Ты же, Господи, действительно, как мои друзья говорят, наказываешь беззаконных, но они-то думают, что на том всё кончается. А я-то спрашиваю тебя, как же Ты, такой справедливый, наказывающий беззаконного, меня, праведника, наказываешь? За что Ты со мной делаешь то, что Ты делаешь? В чём смысл этого Твоего странного и парадоксального Замысла? А Софар рисует картину справедливости Бога просто ради того, чтобы защитить свою удобную и уютную картину мира от некоего потрясения, которое этой картине причиняет и зрелище Иова, сидящего на мусорной куче, и слова Иова, о которых Софар говорит: «Упрек, позорный для меня, выслушал я, и дух разумения моего ответит за меня». Так, видимо, он воспринимает то, что ему отвечает Иов на его первую речь (первая речь Софара была в одиннадцатой главе, и ответ Иова в двенадцатой главе). Что же там за упрёк со стороны Иова, от которого надо защищаться? Ну вот, например, в двенадцатой главе Иов говорит, насмехаясь:

² подлинно, только вы люди, и с вами умрет мудрость!

⁷ И подлинно: спроси у скота, и научит тебя, у птицы небесной, и возвестит тебе;

⁸ или побеседуй с землею, и наставит тебя, и скажут тебе рыбы морские.

То есть, он хочет сказать, что в окружающем мире больше мудрости Бога, чем в словах его друзей. Это обличение Иовом претензий друзей на мудрость касается, в первую очередь, претензий Софара, потому что именно у Софара наибольший акцент на то, что друзья являются носителями какой-то специальной мудрости. Потому, что они говорят по опыту многих поколений еврейских богословов. По книге они не евреи, а где-то рядом с евреями, но, конечно, книга отражает настоящее, полноценное ветхозаветное богословие. Софар претендует на то, что он является носителем этой мудрости. Вот, например, он говорит в одиннадцатой главе, в 6-м стихе, что Бог «открыл тебе тайны премудрости, что тебе вдвое больше следовало бы понести! Итак, знай, что Бог для тебя некоторые из беззаконий твоих предал забвению». Значит, Иов этого не знает, потому что у него нет премудрости Божией, а сам-то Софар откуда это знает? У него, выходит дело, есть эта премудрость Божия, он – носитель этой мудрости? В той же одиннадцатой главе, в 12-м стихе Софар говорит: «Но пустой человек мудрствует, хотя человек рождается подобно дикому осленку». Это он делает укол в сторону Иова: якобы то, что Иов говорит, это «мудрость осла», а настоящая мудрость – та, что у Софара и его друзей. И в итоге, поскольку для Софара эта интеллектуальная сторона, которую он сам называет мудростью, так важна, всё то, что он говорит в сегодняшней двадцатой главе (как Бог наказывает беззаконника), – это абсолютно теоретическая концепция. Может быть, раньше он хотел разговором о беззаконнике уколоть Иова (не беззаконник ли ты сам, Иов?), а здесь он рисует такого яркого беззаконника, какой к Иову даже в глазах самого Софара никакого отношения иметь не может, и Софар просто защищает некую концепцию. А беда Иова ему, по большому счёту, безразлична. Точнее, он специально закрывает свои глаза, чтобы ее не видеть, потому что это разрушает его концепцию мира, в которой Бог раздаёт, так сказать, «всем сестрам по серьгам», то есть, беззаконным Он раздаёт вот такие серьги, о которых говорит Софар в этой главе. Но, естественно, возникает вопрос – ну, а праведникам какие серьги раздаёт Господь? Такие, как Иову, что ли? Софар не может допустить даже, чтобы такой вопрос был поставлен! А этот вопрос для Иова главный! И для автора книги он главный! И для нас с вами он главный. Когда мы вспоминаем этих Иовов, отравленных и сгоревших во многих Освенцимах Второй Мировой войны (хотя на самом деле этих примеров больше), то перед нами немедленно встаёт этот вопрос Иова. Праведникам, которые в печах сгорели, как Бог воздаст? Чем Он им воздаст за их праведность? Софар от этого вопроса уходит, а для Иова в 27-й главе, которую мы выше частично прочли, именно о том и разговор. Там то, что Бог воздаёт беззаконным, – это просто трамплин для того, чтобы поставить вопрос «ладно, Ты так воздаёшь беззаконным, Господи, а праведникам Ты чем воздаёшь?». Вот в этом разница между словами Софара и Иова о беззаконных. И тут мы начинаем понимать глубинный смысл того, как проблема зла подана в книге Иова, – когда мы подвергаем очной ставке двадцатую главу (слова Софара) и двадцать седьмую главу (слова Иова).

Есть ещё один важный момент в различии позиций Иова и Софара. Софар считает, что наказание от Бога следует немедленно, то есть, в этом ещё мире, при жизни этих беззаконников, которые такое зло совершают. Кстати, зло, которое они совершают (у Софара), – это далеко не предел зла, они просто наживаются, грабят, богатеют неправедно, так что эсэсовцы в Освенциме не укладываются в эту концепцию Софара. А что об этом говорит Иов? В следующей двадцать первой главе Иов говорит Софару:

¹⁹ Скажешь: Бог бережет для детей его несчастье его. -- Пусть воздаст Он ему самому, чтобы он это знал.

²⁰ Пусть его глаза увидят несчастье его, и пусть он сам пьет от гнева Вседержителева.

²¹ Ибо какая ему забота до дома своего после него, когда число месяцев его кончится?

²² Но Бога ли учить мудрости, когда Он судит и горних?

Иов в двадцать первой главе рисует такую картину, что Бог воздаёт этим беззаконникам, но где-то, когда-то, в какой-то неопределённой временной перспективе, а не сразу. И вот эта позиция Иова более или менее согласуется с нашим жизненным опытом: сколько этих беззаконников умирает в полном удовольствии и счастье. А с другой стороны, она согласуется с концепцией Апокалипсиса, что проблема зла, того, почему беззаконные благоденствуют, решится только в конце времён, на Страшном Суде, когда вообще этот наш мир исчезнет, и вместо него будет Новое Небо, Новая Земля и Новый Иерусалим. Пророк Аввакум тоже ставит проблему зла, ставит её остро, и кончает эту картину тем, как Сам Бог спускается в этот наш мир, чтобы сделать то, чего люди от Него так ждут, – чтобы Он вмешался и всё это зло прекратил. Да, но когда? В апокалиптической, эсхатологической перспективе, то есть, в той самой перспективе, которую рисует нам книга Апокалипсиса на последних страницах Библии, показывая Иисуса Христа – Мессию, Который на белом коне, но в запачканных кровью одеждах спускается в этот наш мир, чтобы эту проблему зла решить. И кровь на его одеждах не случайна, потому что эта проблема не решается, как у старика Хоттабыча: «тох-тибидох-тибидох», выдернуть волосок из бороды – и зла больше нет. Даже у Иисуса Христа Его белые одежды, когда Он спускается в этот мир на белом коне, запятнаны кровью. Решение этой проблемы зла, видимо, достигается только хирургическим способом. Так что Софар, может быть, говорит вещи в чем-то и правильные, но он говорит, что прямо тут, при нашей жизни Господь все эти весы справедливости уравновесит, а Иов говорит нечто, более соответствующее Новому Завету: да, Господь уравновесит, но когда-то, в каком-то неопределённом будущем. А мы уже можем добавить, прочитав Новый Завет, что это будущее – в конце времён, в эсхатологической перспективе, на Новом Небе, на Новой Земле. И когда Софар утверждает, что Господь воздаёт в этом мире, при нашей жизни, на наших глазах беззаконным за их беззаконие, то из этого неминуемо следует логический вывод, что, значит, справедливый Бог праведникам воздаёт тоже немедленно, в этой жизни. Софар, может быть, так и считает, но так считать можно, только абсолютно закрыв глаза на сидящего перед ним Иова. В том-то и проблема, что эта позиция Софара (что Господь справедлив и воздаёт), вроде бы правильная, полностью закрывает возможность разобраться в ситуации Иова. А ведь ситуация Иова имеет, по этой книге, экзистенциальное, вселенское значение: это спор между Богом и дьяволом о судьбе человеческого рода вообще, о роли людей в Замысле Божьем. Это не просто судьба одного человека, речь идёт о чём-то гораздо большем. И с позиции Софара этот вопрос даже поставить нельзя, а не то что на него ответить. А Иов от Бога дерзко и упорно требует ответа именно на этот вопрос. А Бог этого-то как раз и хочет: чтобы люди у Него дерзко, упорно потребовали ответа на этот вопрос и получили ответ в виде Иисуса Христа – и Первого Пришествия Иисуса Христа, и Второго Пришествия Иисуса Христа именно в эсхатологической перспективе, когда эта проблема зла наконец-то решится таким образом, как описано в Апокалипсисе.

Это об основных идеях главы в целом. Тут есть много еще такого, о чём можно было бы поговорить, но это невозможно. Книга Иова настолько глубока содержанием, что ее можно читать до бесконечности. Серафим Саровский каждую неделю перечитывал все Евангелия. Ну, казалось бы, что он ещё мог найти нового, чего он до сих пор не понял за свою долгую жизнь? А вот, находил каждый раз. Это свидетельство многих людей, что перечитываешь Евангелия, и каждый раз что-то новое находишь. Это, кстати, не обо всех книгах Библии можно сказать, но об Евангелии можно сказать, и о книге Иова можно сказать тоже. Мы, поневоле, уж совсем глубоко в неё закапываться не можем из соображений времени.

Теперь перейдём к разбору отдельных стихов. Книга Иова богата трудными словами. Это тоже элемент её глубины, что гениальный писатель, который её написал, пользовался языком, как какой-нибудь поэт, как Шекспир (кто читал Шекспира по-английски, наверное, заметил, что Шекспир пользуется очень необычными словами, даже для его времени необычными, но зато уместными, яркими, хорошо ложащимися в его текст). Вот так и в книге Иова много слов, которые необычные, и тем отражают талант автора как писателя.

¹ И отвечал Софар Наамитянин и сказал:

² размышления мои побуждают меня отвечать, и я поспешаю выразить их.

«Саифи» – то, что переведено на русский как «размышление», точнее переводится как «мнение». В русском языке слово «мнение» происходит от слова «мнить», «мнится», то есть, это не правда, а то, что человеку кажется. И не зря здесь это слово употреблено автором, он хочет сказать, что Софару кажется, что его концепция – это истина в конечной инстанции. Но это всего лишь одно его мнение, которое может быть правильным или неправильным. Я хочу добавить от себя, что люди по большей части спорят о мнении, а не об истине, не о том, что на самом деле. И это неизбежно для нас, людей. И даже для нас сию секунду, когда читаем и разбираем книгу Иова: вот есть текст, что-то, что автор хотел сказать, а есть то, как мы это понимаем, в частности, как я в данном случае понимаю и вам докладываю. И вот это уже содержит в себе значительную долю мнения – то, как мне лично мнится то, что я читаю. А кто-нибудь прочтёт это для себя, и будет ему мниться по-другому. Это не значит, что все эти мнения хороши, все допустимы (как часто в нашу демократическую эпоху считают, что любая позиция имеет право на существование). Нет, у Бога истина одна, и мы, читая эту книгу, должны до этой истины докопаться, перейти от мнения (того, что нам мнится) к тому, что Бог говорит на самом деле, к правде Божьей. Это трудно, но Иов это самое и пытается сделать. А друзья его довольствуются своими мнениями. Поэтому то, что здесь не «размышление», а именно «мнение», очень значимо.

³ Упрек, позорный для меня, выслушал я, и дух разумения моего ответит за меня.

Этот упрёк, «позорный для него» (и чего там позорного?) – это слово «мусар», которое означает «поучение в виде обличения». Это слово очень часто встречается в книге Притчей Соломоновых, это поучение, но, так сказать, в обличающем стиле, как священник может какого-нибудь грешника, который ему исповедуется, поучать и при этом одновременно обличать. Софар так воспринимает слова Иова, и это, наверно, правильно, но Софар, тем не менее, цепляется за своё мнение, он его защищает, потому что это элемент его душевного комфорта. Это цепляние носит, на мой взгляд, даже несколько болезненный характер, потому что он то, что говорит ему Иов, просто не слышит, не хочет слышать. Он говорит здесь «дух разумения моего ответит за меня». «Дух разумения» – это «руах бина». А «бина» – это именно «разумение», рассудочное, рациональное, логическое», это не то, что называется мудростью. В этом-то и проблема и Софара, и его друзей, что им кажется, что они являются носителями мудрости («хокма» – то, от чего происходит русское слово «хохма»), а они являются носителями всего лишь какой-то рассудочной, рациональной концепции. И спор Иова с ними оттого и происходит, что Иова Господь, можно сказать, пинком вышиб за рамки логики, рассудка, рациональности, потому что ни в какой логике, рациональности невозможно объяснить то, что с Иовом произошло. И вот, вышибленный пинком за рамки привычного, Иов ищет уже действительно мудрости-«хокмы», именно мудрости Божьей, а не этой мудрости рациональной, человеческой, о которой с такой гордостью здесь говорит Софар.

⁴ Разве не знаешь ты, что от века, -- с того времени, как поставлен человек на земле, --

⁵ веселье беззаконных кратковременно, и радость лицемера мгновенна.

Еврейское слово «ренана», которое здесь употреблено, означает «торжество», «триумф». В самих этих словах Софара уже заключено противоречие, потому что он говорит (и говорит, в общем-то, правильно), что беззаконные в нашем мире часто, а может быть, даже по большей части, торжествуют триумф, победу над праведниками. И в его же собственных словах оказывается, что этот триумф, победа – кратковременны, а, что то, что кратковременно, «триумфом» назвать нельзя – это вот такое его собственное мнение. Но вот фашистская Германия, Гитлер – 12 лет. Казалось бы, действительно, кратковременно, мгновение с точки зрения истории человечества, но сколько они за эти 12 лет успели натворить! Для тех, кто был в этих лагерях, да и просто в Германии, это отнюдь не мгновение. Поэтому в самой терминологии, которую автор книги вкладывает в уста Софара, есть нечто, что всю концепцию Софара ставит под вопрос. Если бы это было кратковременно, это не было бы ни триумфом, ни торжеством, ни победой, а было бы, действительно, весельем (как по-русски переведено), которое тут же пропадает, столкнувшись с Божьей правдой. В том-то и беда, что оно не кратко.

Дальше Софар продолжает про беззаконника:

⁶ Хотя бы возросло до небес величие его, и голова его касалась облаков, --

⁷ как помет его, на веки пропадает он; видевшие его скажут: где он?

Эта картина очень напоминает ту картину, которую рисует Исайя, когда он пророчествует в четырнадцатой главе о крушении Вавилона про Денницу, Сына зари, который, с одной стороны, Вавилонский царь, а с другой стороны, сквозь него просвечивает дьявол, Денница, Люцифер.

¹³ А говорил в сердце своем: «взойду на небо, выше звезд Божиих вознесу престол мой и сяду на горе в сонме богов, на краю севера;

¹⁴ взойду на высоты облачные, буду подобен Всевышнему».

¹⁵ Но ты низвержен в ад, в глубины преисподней.

Так говорит Исайя, и автор книги Иова, который, скорее всего, писал после Исайи и Исайю знал, эту мысль повторяет в приведенных выше 6 и 7 стихах. Если у Исайи мы видели контраст, противопоставление взлёта и падения этого Денницы, сына зари, то здесь, в книге Иова, противопоставление идет между величием беззаконника («голова касается облаков») и превращением его в помёт (это по-русски деликатно сказано, на самом деле, в кал, в дерьмо – сказано по-еврейски). Кстати, очень любимый сюжет многих сказок – когда золото неожиданно превращается в кал. И вот это противопоставление – просто элемент человеческого понимания, что то, что ночью кажется золотом, на самом деле, утром, при свете дня может оказаться калом. Софар об этом здесь и говорит. И это правильно, вообще, очень много правильного говорит Софар. Но хочу добавить от себя: всё живое на земле производит экскременты, без помёта жизнь существовать не может. Это тоже тот элемент, который у Софара абсолютно отсутствует. Для него зло, воплощённое в беззаконном, – его могло бы не быть, и не должно быть, но если оно появляется, то Господь его тут же нейтрализует. Но не всё так просто. Это зло, как отходы жизнедеятельности всего живого, – неизбежная оборотная сторона многого из того, что творится в истории. В этом стихе, как и в других стихах этой главы, есть повтор Псалмов. В данном случае из 36-го псалма:

³⁵ Видел я нечестивца грозного, расширявшегося, подобно укоренившемуся многоветвистому дереву;

³⁶ но он прошел, и вот нет его; ищу его и не нахожу.

Это та же самая мысль, которая здесь у Софара: «видевшие его скажут: где он?». Софар цитирует тут общепринятое, верный элемент еврейского богословия.

⁸ Как сон, улетит, и не найдут его; и, как ночное видение, исчезнет.

И это повтор 72-го Псалма:

¹² И вот, эти нечестивые благоденствуют в веке сем, умножают богатство.

²⁰ Как сновидение по пробуждении, так Ты, Господи, пробудив их, уничтожишь мечты их.

Они исчезают, как сон, или, как мы читали в предыдущем стихе, исчезают как помёт. Мысль одна и та же: что беззаконие, которое творят эти беззаконники, исчезает, пропадает, так сказать, в никуда, как сон или как помёт (неважно, это метафора), как и сами творцы этого беззакония. Так ли это? Зло пропадает? Злые пропадают? Они, может быть, и пропадают, но тут же возникают заново. Иов именно эту реальность хочет понять. А Софар её вообще предпочитает игнорировать.

⁹ Глаз, видевший его, больше не увидит его, и уже не усмотрит его место его.

Опять повтор того же самого 36-го Псалма, но это другой, 10-й стих:

¹⁰ Еще немного, и не станет нечестивого; посмотришь на его место, и нет его.

И в знаменитом 102-м псалме, который мы в Церкви часто читаем, сказано примерно то же самое:

¹⁵ Дни человека – как трава; как цвет полевой, так он цветет.

¹⁶ Пройдет над ним ветер, и нет его, и место его уже не узнает его.

Вроде бы, сказано то же самое. Но в этом 102-м псалме это сказано не о беззаконниках, а о человеке вообще, это как бы экзистенциальная ситуация: так устроен человек, так устроено человечество. Но дальше в 102-м псалме говорится, несмотря на это:

¹⁷ Милость же Господня от века и до века к боящимся Его,

¹⁸и правда Его на сынах сынов, хранящих завет Его и помнящих заповеди Его, чтобы исполнять их.

Получается, что этот как бы родовой дефект человечества, о котором говорится в 15-м и 16-м стихах, праведники преодолевают (милость же Господня от века и до века к боящимся Его). А беззаконники, о которых не говорится в псалме, но о которых говорит Софар, – они что делают? Они усугубляют родовой дефект человечества. Это и мысль Софара (правильная мысль), и эту же самую мысль разделяет Иов.

¹⁰ Сыновья его будут заискивать у нищих, и руки его возвратят похищенное им.

¹¹ Кости его наполнены грехами юности его, и с ним лягут они в прах.

Здесь употребляется еврейское слово «ирацу», которое, скорее, означает «ублажать нищих», «нравиться нищим». Эту картину Софар воспринимает как нечто ужасное: это же постыдно – заискивать перед нищими и ублажать нищих. А давайте вспомним, что говорит Иисус Христос в Своей притче о богаче и Лазаре. Там этот богач, попав в ад в мире ином после смерти, именно просит, как милости, чтобы Лазарь нищий омочил пальцем язык его, а ему отвечают на это, что нет, это невозможно, потому что между вами и нами положена пропасть. Так что для такого беззаконника, о котором здесь говорится, иметь такого Лазаря, который мог бы после смерти умолять Бога, и чтобы через этого нищего Бог оказал ему милость, – это радость, благословение.

«Кости его наполнены грехами юности его». Нет слова «грехами» в еврейском тексте. Написано «кости его наполнены юностью его». Поэтому мысль эта несколько другая, не такая, как получается в русском переводе, – мысль та, что и юность его так же скоропреходяща, как и вообще всё остальное в жизни этого беззаконника. Но, как это было с 102-м псалмом, скоропреходящая юность не только у беззаконника – у всех скоропреходящая, и у нас тоже.

¹² Если сладко во рту его зло, и он таит его под языком своим,

¹³ бережет и не бросает его, а держит его в устах своих,

¹⁴ то эта пища его в утробе его превратится в желчь аспидов внутри его.

До этого Софар говорил именно о накопительстве беззаконников как грабеже других, о жадности, о чем-то связанном с накоплением материальных ценностей. Здесь переход к уже другому пониманию зла. Зло, «ра» – это универсальный термин ветхозаветного богословия, который на сегодняшний язык мы можем перевести как «дьявольщина», причастность дьяволу. И слова «желчь аспидов», конечно, напоминают о зле уже в полном его развороте, о том зле, которое дьявол строит в этом мире. Нарисована картина беззаконника, который это зло накапливает. Мысль и правильная, и глубокая, потому что, если мы посмотрим на образ беззаконника, который дан несколькими стихами раньше, который на этой земле всё время что-то стяжает, накапливает, и так далее, то у нас возникают образы таких людей, которых нарисовал Иисус Христос в образе богача, который собрал большой урожай и свои амбары сломал ради того, чтобы в эти амбары вместить, а ночью он умер, и ему Господь говорит: «Кому же достанется всё, что ты накопил?». Или в Нагорной проповеди говорит Христос, что те, кто накапливает в этом мире, накапливают, собственно, пустоту, потому что тут и воры подкапывают и крадут, и ржа разрушает, и так далее. А копить надо в мире ином, в мире духовном «сокровища на небесах», как это говорит Сам Иисус Христос. А в книге Иова контраст ещё более сильный: люди, которые в этом мире не просто копят какие-то сокровища, а копят зло (действительно, мы знаем, что такое бывает) – такой яркий и вполне уместный образ. Ещё и ещё раз повторяю, что трудность для Иова в том, что друзья много правды говорят, только они от этой правды никуда не движутся, а Иов движется.

¹⁵ Имение, которое он глотал, изблюет: Бог исторгнет его из чрева его.

¹⁶ Змеиный яд он сосет; умертвит его язык ехидны.

Это продолжение предыдущих стихов: накопление просто материальных благ в мире каким-то образом плавно превращается в накопление зла, и это тоже по нашему жизненному опыту известно. Действительно, люди, которые гонятся за материальными ценностями, потихонечку скатываются во зло, когда это их накопление материальных ценностей требует нанести ущерб, вред какому-то другому человеку (как Маркс говорит, нет такого преступления, на которое не пошёл бы капитал, если это ему сулит 300 % прибыли, да в том числе и на убийство, на что угодно).

¹⁷ Не видать ему ручьев, рек, текущих медом и молоком!

Эта картина рек, текущих молоком и мёдом, с одной стороны, картина Земли Обетованной, куда Господь ведёт евреев в книге Исход, а с другой стороны, она же является апокалиптическим образом Царства Небесного, куда уже Христос ведёт всё человечество. Это стандартная для христианского богословия мысль о связи между Исходом в Ветхом Завете и Христом как Пастырем овец в Новом Завете (так что здесь эта картина уже приобретает апокалиптический оттенок).

¹⁸ Нажитое трудом возвратит, не проглотит; по мере имения его будет и расплата его, а он не порадуется.

«Нажитое трудом» по-русски звучит вроде и неплохо (трудился человек), а на самом деле напоминает фильм «Иван Васильевич меняет профессию», где у богатого персонажа два магнитофона, три кинокамеры «нажиты непосильным трудом». Еврейское слово, которое здесь употреблено, ироническое – вот таким трудом это всё нажито. Он, этот богач, конечно, всё нажил не трудом, а обманом, стяжательством, и так далее. «По мере имения его будет и расплата его». Слово «мера» здесь ключевое. Сточки зрения рационального Софара, Бог воздаёт беззаконнику «по мере» (сколько тот сделал зла, столько Бог ему и воздаёт в ответ). Но невольно возникает вопрос: а праведнику Господь тоже воздаёт по мере (сколько он сделал добра – столько Господь ему воздаёт в ответ)? А тут напротив сидит Иов, который показывает нечто совершенно другое. То есть, в этих словах, с точки зрения автора книги Иова, есть некий вопрос нам, читателям: Господь воздаёт по мере (как говорит Софар) или это просто Софар, как рациональный человек, проецирует свой рациональный разум в совсем не рациональный, парадоксальный Замысел Божий? Таких Софаров и сегодня (особенно на Западе, в протестантском мире) много, людей, которые исповедуют так называемое «Евангелие успеха». То есть, если я верю в Бога, если я Ему верен, если я жертвую на Церковь, и так далее, то Господь мне за это просто обязан воздать – здоровьем, богатством, успехом в жизни, и так далее. А если не воздаёт Он мне за это, значит, я что-то не так делаю, значит, надо подумать, как сделать, чтобы Бог воздал. А настоящая христианская позиция отражена в знаменитой, может быть, и легендарной, но очень яркой сцене между испанской святой Терезой Авильской и Богом. Тереза Авильская, которая всю жизнь служила Богу, по церковным, Божьим делам едет в карете, карета переворачивается, и она вываливается в холодную реку. И она Богу жалуется: «Господи, ну я же по Твоим делам еду! Что ж Ты допускаешь вот такое со мной!». А Господь ей на это говорит (естественно, в каком-то видении): «Да, так я поступаю со Своими друзьями». А она Ему на это отвечает: «Вот поэтому у Тебя, Господи, так мало друзей». Святая, которая до конца жизни продолжала быть другом Господу и веровала Господу! И тем не менее! Это вот настоящее. Это вам не «Евангелие успеха», это реальность. Или вот отец Александр Мень. Давайте спросим, чем Господь воздал отцу Александру Меню за его службу Богу, такую интенсивную, такую гениальную? Так что Софар вроде бы говорит всё правильно, но эта правда – плоская правда, она парадоксов Божьих, этой глубины Божьей не хочет видеть.

¹⁹ Ибо он угнетал, отсылал бедных; захватывал домы, которых не строил;

²⁰ не знал сытости во чреве своем и в жадности своей не щадил ничего.

²¹ Ничего не спаслось от обжорства его, зато не устоит счастье его.

То, что переведено как «не знал сытости во чреве своем», правильнее перевести так: «не знал покоя во внутренности своей», что, как мне кажется, гораздо глубже. При чём здесь «сытость»? Именно что добра много, а покоя нет, а душевного мира нет. Это опыт и сегодняшнего дня, опыт стяжателей и накопителей. И то, что дальше сказано в 21-м стихе, можно перевести примерно так: «Он желанное ему не сохранит. Ничего не останется ни от пищи его, которую он ест, ни от добра его».

²² В полноте изобилия будет тесно ему; всякая рука обиженного поднимется на него.

Я немножко выпрямлю перевод 23-го стиха: смысл в том, что во время еды («еда» здесь метафора, это означает: в то время, как стяжатель занимается стяжанием себе собственности), Господь «одождит на него ярость гнева Своего». Насчёт «болезней плоти» – это, скорее всего, неправильный перевод: еврейское слово «лехем» означает «хлеб», переведено как «плоть», а его правильнее перевести как «еда». То есть, во время того, как этот богач-накопитель будет, фигурально выражаясь, жрать, Господь на него одождит ярость гнева прямо тут же, даже не даст ему, если так можно выразиться, набить своё пузо («пузо» опять в фигуральном смысле слова). Замечательная, яркая картина. Да только так ли оно в жизни?

²⁴ Убежит ли он от оружия железного, -- пронзит его лук медный;

Этот яркий образ, я бы, по смыслу, перевёл знаменитой пословицей «поднявший меч от меча и погибнет». Единственно, что этот накопитель никакого меча не поднимает, вроде бы, он же не злодей какой-нибудь. Помните, как у Пушкина:

…злодей

С свирепой шайкою своей,

В село ворвавшись, ломит, режет,

Крушит и грабит; вопли, скрежет,

Насилье, брань, тревога, вой!..

Тут же не про такого злодея идёт речь. Про такого злодея можно было бы сказать «поднявший меч от меча и погибнет». Но тут идёт речь просто о накопителе. Но мысль тут о том, что, может быть, такой накопитель ничем не лучше того злодея у Пушкина. Это тоже заставляет нас задуматься.

²⁷ Небо откроет беззаконие его, и земля восстанет против него.

²⁸ Исчезнет стяжание дома его; все расплывется в день гнева Его.

«День гнева Его», конечно, в данном случае, апокалиптический День гнева Божьего. Это уже переход от стяжательства не просто даже к злодейству, а к какому-то дьявольскому злодейству. «Мрачное сокрыто внутри его» – первое, что приходит в голову, что это сказано о дьяволе. «Будет пожирать его огонь, никем не раздуваемый», «Небо откроет беззаконие его, и земля восстанет против него» – это уже не стяжатели, они слишком мелки для того, чтобы говорить, что земля восстанет против них. Получается, что за картиной стяжателя, о котором говорит Софар, проступает картина дьявольская. Но, как Иов ничего не знает о существовании дьявола, так и Софар ничего об этом не знает, и на том у Софара всё и кончается. Он констатирует этот факт, проецируя эту дьявольскую сущность просто в какого-то человека, который грешит стяжательством, накопительством, и на том и останавливается. А Иов продолжает, и, можно сказать, весь его длинный путь в этой книге – это путь поиска Бога и одновременно путь поиска дьявола. Поиск дьявола как объяснения того, что произошло с Иовом, потому что Иов не допускает мысли, что такое зло может произойти от Бога. И Иов находит ответ: ему в конце книги Господь показывает Левиафана и Бегемота – таких символов дьявола. Иов дьявола находит, а Софар дьявола не находит, хотя, можно сказать, ему осталось один шаг для этого сделать. Но нет. Потому что Иов – неутомимый вопрошатель, а Софар не вопрошатель, у него как бы все ответы уже есть, как он считает.

²⁹ Вот удел человеку беззаконному от Бога и наследие, определенное ему Вседержителем!

Иов повторяет буквально и дословно эти слова в двадцать седьмой главе, в 13-м стихе. Так что же, Софар всё говорит верно, и Иов, получается, готов под этим подписаться? Вот в этом-то вся тонкость и сложность: Софар очень многое говорит верно, но он говорит для чего? Для того, чтобы, так сказать, успокоиться в той картине мира, которая ему уютна и комфортна. А Иов для чего говорит? Его Господь из этого комфорта выбил необратимо. Иов говорит для того, чтобы лучше узнать Бога во всей Его сложности, парадоксальности. Вот и получается – разные люди, находящиеся в таких разных положениях, как Софар и Иов, говорят вроде бы одно и то же, а это «вроде бы одно и то же» приобретает почти что противоположный смысл в их устах. Есть такая латинская пословица: non idem est si duo dicunt idem. Это дословно означает: «Если двое говорят одно и то же, значит, это не одно и то же». Вот это – ситуация между Софаром и Иовом. И вся трудность, и вся нацеленность этих долгих, долгих диалогов между Иовом и его друзьями именно в том и состоит, чтобы заставить нас напрячь свои мозги и понять, в чём же, всё-таки, то, что говорят друзья, не то же самое, что говорит Иов. А поскольку Иов – это путь ко Христу и «Христос – это ответ Иову», то мы тем самым касаемся вопроса, который задают многие люди: «Вот это ваше христианство, этот ваш Христос – что тут такого нового, неизвестного, и что это нам даёт? Мы все это уже знаем без вас, без христиан». Это ведь та самая позиция, которую занимают друзья по отношению к Иову. Вот поэтому для нас, как мне кажется, очень важно научиться читать эту книгу и, как говорит апостол Иоанн в своём Послании, «различать духов» за вроде бы одними и теми же словами. Слова-то одни и те же, а дух, который за ними стоит, может быть очень разным. Автор этой гениальной книги так ярко показывает, какой разный дух стоит за словами Софара и словами Иова. И мы в жизни очень много правильных слов слушаем, а за этими правильными словами, бывает, такое потом стоит! Давайте вспомним, что одним из самых мощных орудий власти товарища Сталина были правильные слова, огромное количество правильных слов, только вот что за этими правильными словами потом стояло! Так что давайте воспринимать книгу Иова не только как некое поучение, а как некий вызов нам – научиться думать глубже и по-другому, чем мы, может быть, привыкли думать до сих пор. И, на мой взгляд, для того, чтобы по-настоящему понять Евангелие Христово, которое тоже очень непросто, хотя на поверхности может показаться, что всё там понятно, – как тренировка для этого, чтение книги Иова очень полезно.

Запись 31 Глава 21 27-09-17

Мы читаем следующую, двадцать первую главу книги Иова. Но прежде, чем переходить к чтению этой главы, я хотел бы сказать несколько слов об особом периоде, в котором мы сейчас находимся. Это период еврейских осенних праздников, самый главный период в еврейском годовом круге богослужения, который начинается с праздника Рош Ха-Шана – Нового Года, потом праздник Йом-Киппур, потом праздник Кущей. И одновременно этот же осенний период в этом году – это период больших христианских праздников. Рождество Богородицы было двадцать первого числа, вчера было так называемое Воскресение Словущее со службой по Пасхальному чину, когда мы пели «Христос Воскресе!». А сегодня один из самых великих годовых христианских праздников – праздник Воздвижения Креста Господня. И вот когда это друг на друга так накладывается, то невольно в голове как-то соединяется еврейская и христианская тема. Но эти темы соединяются не только потому, что такое сейчас время, они ещё и соединяются при чтении книги Иова. Иов и Христос – связаны, Христос – это ответ Иову. И на протяжении многих веков еврейский народ воспринимал себя тоже как своего рода страдающего Иова. Сколько было таких моментов в истории еврейского народа! Вот праздник Йом-Киппур, это ведь не только еврейский народ кается перед Богом в своих грехах (между прочим, это уже удивительно: есть ли, скажем, в христианстве такие праздники, когда бы именно народ каялся, а не отдельный человек?). Но это одновременно праздник, когда евреи с трепетом ожидают от Бога решения: что Бог об этом народе решит дальше (на следующий год, как минимум). Я себе хорошо представляю, как праздник Йом-Киппур евреи отмечали в Освенциме в сентябре сорок четвёртого года: «что Бог о нас решит дальше?». Иов – это, конечно, связь со Христом, но одновременно Иов – это и связь с судьбой еврейского народа, особенно в этих трагических моментах. Когда летом этого года я делал доклад об Освенциме (в Кракове, недалеко от Освенцима), то в докладе была такая фотография Освенцима, где по нему идут евреи в газовую камеру, и на фоне этого был изображён Иов – скульптура, в позе, обращённой к Богу с немым вопросом, которая в этом контексте ассоциировалась с тем, как должны были себя представлять евреи, попавшие в Освенцим.

Теперь перейдём к чтению. Каждая следующая глава, по мере того, как мы читаем, всё более и более насыщена содержанием, особенно не речи друзей, а именно речи Иова.

¹ И отвечал Иов и сказал:

² выслушайте внимательно речь мою, и это будет мне утешением от вас.

³ Потерпите меня, и я буду говорить; а после того, как поговорю, насмехайся.

⁴ Разве к человеку речь моя? как же мне и не малодушествовать?

⁵ Посмотрите на меня и ужаснитесь, и положите перст на уста.

⁶ Лишь только я вспомню, -- содрогаюсь, и трепет объемлет тело мое.

⁷ Почему беззаконные живут, достигают старости, да и силами крепки?

⁸ Дети их с ними перед лицем их, и внуки их перед глазами их.

⁹ Домы их безопасны от страха, и нет жезла Божия на них.

¹⁰ Вол их оплодотворяет и не извергает, корова их зачинает и не выкидывает.

¹¹ Как стадо, выпускают они малюток своих, и дети их прыгают.

¹² Восклицают под голос тимпана и цитры и веселятся при звуках свирели;

¹³ проводят дни свои в счастьи и мгновенно нисходят в преисподнюю.

¹⁴ А между тем они говорят Богу: отойди от нас, не хотим мы знать путей Твоих!

¹⁵ Что Вседержитель, чтобы нам служить Ему? и что пользы прибегать к Нему?

¹⁶ Видишь, счастье их не от их рук. -- Совет нечестивых будь далек от меня!

¹⁷ Часто ли угасает светильник у беззаконных, и находит на них беда, и Он дает им в удел страдания во гневе Своем?

¹⁸ Они должны быть, как соломинка пред ветром и как плева, уносимая вихрем.

¹⁹ Скажешь: Бог бережет для детей его несчастье его. -- Пусть воздаст Он ему самому, чтобы он это знал.

²⁰ Пусть его глаза увидят несчастье его, и пусть он сам пьет от гнева Вседержителева.

²¹ Ибо какая ему забота до дома своего после него, когда число месяцев его кончится?

²² Но Бога ли учить мудрости, когда Он судит и горних?

²³ Один умирает в самой полноте сил своих, совершенно спокойный и мирный;

²⁴ внутренности его полны жира, и кости его напоены мозгом.

²⁵ А другой умирает с душею огорченною, не вкусив добра.

²⁶ И они вместе будут лежать во прахе, и червь покроет их.

²⁷ Знаю я ваши мысли и ухищрения, какие вы против меня сплетаете.

²⁸ Вы скажете: где дом князя, и где шатер, в котором жили беззаконные?

²⁹ Разве вы не спрашивали у путешественников и незнакомы с их наблюдениями,

³⁰ что в день погибели пощажен бывает злодей, в день гнева отводится в сторону?

³¹ Кто представит ему пред лице путь его, и кто воздаст ему за то, что он делал?

³² Его провожают ко гробам и на его могиле ставят стражу.

³³ Сладки для него глыбы долины, и за ним идет толпа людей, а идущим перед ним нет числа.

³⁴ Как же вы хотите утешать меня пустым? В ваших ответах остается одна ложь.

Эта глава, как видите, очень остро формулирует проблему зла, которым изобилует мир, и почему Бог это зло допускает и терпит. Эта проблема во все века и по сей день волновала человечество, а если кому-то кажется, что мы сегодня, в наше время, живём относительно благополучно, – пусть вспомнит Освенцим. Почему Иов так концентрируется в этой главе на одной теме зла, а точнее говоря, теме судьбы беззаконного, злодея? Потому что ему как бы дал к этому подачу в предыдущей своей речи Софар, который точно так же говорит о судьбе злодея, но только пытается доказать, что злодеи Богом наказываются ещё при жизни, немедленно, потому что Бог справедлив и рассчитается со злодеями, не оставит их злодейство без воздаяния. А Иов здесь отстаивает обратную точку зрения, в двадцать седьмой главе, до которой мы ещё дойдём в своё время, Иов вроде бы соглашается с Софаром, а тут противоречит. Я ещё скажу о парадоксальности такой позиции Иова, в которой как бы сочетаются две несовместимые точки зрения. Во всяком случае, в этой главе с подачи Софара вся дискуссия сужается до проблемы судьбы злодеев, причём, эта проблема рассматривается во всемирной перспективе – вообще о злодеях, и теряется та связь с ситуацией самого Иова, ради которой вообще вся эта книга и написана. То есть, и Софар, и Иов, уходя в такое рассуждение о злодеях вообще, несколько отклоняются от стержня книги: от того, в чём смысл происходящего с Иовом. Ну мы-то знаем, мы читали первые две главы о споре дьявола с Богом, а они не знают, и вот Иов пытается до этого смысла докопаться. И при этом он соединяет свою проблему (Бог делает что-то странное со мной) с другой проблемой – что Бог вообще этот мир как-то странно устроил в плане добра и зла, и злодеи, вместо того, чтобы от Бога получать возмездие, в этом мире прекрасно живут («внутренности его полны жира, кости его напоены мозгом»).

Ключевым, пожалуй, в этой главе является 4-й стих: «Разве к человеку речь моя? как же мне и не малодушествовать?». Он, формально говоря, как бы с друзьями спорит, а на самом деле, все его слова адресованы Богу, это вопрос Богу: «Почему это со мной произошло, в чём он – такой странный Замысел Божий?». Его речь – не к человеку, потому что человеческому пониманию, суждению эта ситуация не поддаётся, Иов уже понял, что на уровне нашей человеческой логики не поймёшь то, что с ним происходит. Но, поскольку он не может говорить с Богом напрямую, потому что Бог ему не отвечает (ответит, но в конце книги, а пока не отвечает), и это для него очень болезненно, он на это жалуется, то он вынужденно говорит с друзьями, но, к сожалению, это разговор, что называется, немого с глухим.

В словах «разве к человеку речь моя» употреблено еврейское слово «сийах», которое означает не «речь», а «жалобу», и это большая разница, потому что многим комментаторам кажется, что главная проблема книги Иова, и, частности и в особенности, этой 21-й главы – это проблема теодицеи, то есть, оправдания Бога за то, что в мире столько зла, и доказательство того, что Бог в этом не виноват. Вообще, это довольно примитивная постановка вопроса – Бог виноват или не виноват. Кто судит, виноват Он или не виноват, –мы, люди, что ли, Его судим? Даже Иов во всех своих дерзких речах к Богу никогда не претендует на то, что он Бога может как–то судить. Он говорит Богу: «Ты суди Сам Себя» – вот так парадоксально: будь на суде и судьёй, и одновременно подсудимым. Проблема, которую здесь ставит Иов, глубже этой проблемы теодицеи, она не о том, что нет наказания злым в этом мире, а о том, что Бог, по видимости, вообще, так сказать, не делает различия между судьбой злых и добрых. Эта постановка вопроса отсылает людей, читающих Библию (а она ведь на таких людей и рассчитана) к самому началу Библии, к «дереву добра и зла», которое росло в раю, и которое людям почему-то нельзя было трогать, нельзя было познания добра и зла людям получать. Дьявол (в виде змея), разговаривающий с Адамом и Евой, говорит: «А вот если съедите, то будете, как боги». Боги или Бог: употребленное там слово «элохим» – это множественное число, и может быть понято как «боги», а может быть понято и как «Бог» в единственном числе, как оно и понимается везде дальше в Библии, и мысль в том, что Бог «добро» и «зло» знает. Он, если можно так выразиться (я почти шутейно говорю), ест с этого дерева добра и зла, Он умеет их различать. А Иов говорит, что по тому, что мы видим в нашей жизни, получается такое впечатление, что Бог не различает добра и зла, что для Него что добрые, что злые, грубо говоря, одинаковы. Иов не думает, что на самом деле так, что Бог на самом деле не различает добра и зла, что Ему это всё равно. Нет, Иов, всё-таки, слишком близкий к Богу человек, чтобы так считать. Но по видимости, на поверхности – оно же выглядит именно так! Вот Иов и хочет, чтобы Бог явил, каков Бог (как это говорил о Христе апостол Иоанн в своём Евангелии: «Единородный Сын, Сущий в недре Отчем, Он явил». Иов этого явленного Бога в окружающей жизни ещё пока не видит (Ветхий Завет, а не Новый Завет, этого явления во Христе ещё нет). Он хочет, чтобы Бог явил ему Свои мысли, хотя автор книги, наверное, знает, что Бог говорит в книге Пророка Исайи: «Мои мысли – не ваши мысли», то есть «вы, люди, Мои мысли понять не можете, дистанция слишком большая». А всё-таки Иов хочет, чтобы Бог Себя как-то объяснил, явил, показал, объяснил Свою логику: исходя из какой логики Бог вот так действует с беззаконными, и одновременно вот так поступил с Иовом? Вот чего он хочет от Бога. Это выражено наиболее чётко в 19-20-м стихе:

19 Скажешь: Бог бережет для детей его несчастье его. -- Пусть воздаст Он ему самому, чтобы он это знал.

20 Пусть его глаза увидят несчастье его, и пусть он сам пьет от гнева Вседержителева.

Бог, может быть, и воздаёт злым как-то, в какой-то форме, где-то, когда-то, в другом мире, или может быть, через их детей, но они-то этого не видят, а надо, чтобы видели. То есть, надо, чтобы эта справедливость Бога была не просто предметом веры, а чтобы она была явлена в конкретике нашей жизни. Ну, да, нам бы, наверно, всем этого хотелось. И в итоге, в такой постановке вопроса, сама непонятная, парадоксальная ситуация Иова выступает просто как проявление архетипа парадоксальности Бога, который проявляется и в гораздо более широком масштабе, например, в том, как устроено добро и зло в нашей реальной окружающей жизни: тоже непонятно, тоже парадоксально.

В теодицее как таковой, в попытке оправдать Бога, нет в принципе ничего плохого. Друзья Иова как раз пытаются оправдать Бога и доказать, что Бог никакого зла не делает и в зле не виноват (и я тоже готов под этим подписаться), но они так это доказывают, что их теодицея перерастает в так называемое «евангелие успеха». Сегодня есть такая терминология, то есть, если ты Богу верен, то Он тебе даёт здоровье, богатство, успех, и всё остальное. А если Он тебе не даёт этого, если у тебя что-то не так в жизни, значит, ты сам виноват, что-то ты не то делаешь, надо подумать, может быть, надо свою жизнь как-то изменить, и тогда Бог тебе, это здоровье, богатство и успех даст. То есть, вся мерка отношения с Богом – это здоровье, богатство и успех. У друзей, действительно, эта нотка есть, а Иов, надо сказать, этим не грешит – может быть, именно потому, что он не пытается создать теодицею. У него даже никакого намёка на это «евангелие успеха» нет.

Ещё важный стих – 16-й: «Видишь, счастье их не от их рук. -- Совет нечестивых будь далек от меня!». Смысл в том, что раз не от их рук их счастье (кстати, «счастье» – это неточный перевод), то от чьих тогда рук счастье? Видимо, от рук Бога это счастье злых, счастье нечестивых. И это точка зрения таких великих пророков, как Исайя, Иеремия, Иезекииль: когда какие-нибудь вавилоняне, или ассирийцы, или кто угодно обогащаются, становятся властителями всего мира, и так далее, то в этом проявляется Замысел Божий. То есть, они – инструменты Божьи, они выполняют какую-то функцию, которую назначил им Бог, даже когда они проливают кровь евреев, уничтожают Иерусалим – всё равно, тем не менее, они – жезлы в руках Божьих, инструменты Божьи (но, правда, конечно, злые инструменты, пророки это постоянно подчёркивают). Если посмотреть на это по «евангелию успеха», то получается, что Бог вот этим злым вавилонянам, ассирийцам, и так далее за их зло воздаёт добром: Он даёт им богатство, завоевание других стран, и так далее (если, конечно, это считать добром). Но это по «евангелию успеха», однако с этой точки зрения, под этим углом великие пророки так не смотрят на то, как Бог использует эти Свои инструменты. Об этом так не говорит ни Исайя, ни Иеремия, ни Иезекииль. А Иов именно под этим углом на это смотрит, он ставит этот вопрос, ему это кажется в принципе странным, неправильным – чтобы Бог злым воздавал добром. Теперь давайте вспомним, что говорил Христос в Новом Завете? Он говорит, что «Бог посылает солнце Своё и дождь Свой на праведных и неправедных, на добрых и злых». Христос призывает Своих учеников любить врагов своих (то есть, в сущности воздавать добром за зло, я уже не говорю о конкретных деталях, типа подставить левую щеку, когда ударят по правой щеке), и объясняет это тем, что «вы должны быть совершенны как совершенен Отец ваш Небесный». То есть, Христос говорит, что это именно черта Бога – воздавать добром за зло, злым воздавать добром. И, когда мы читаем Иова, мы в Ветхом Завете, но, по крайней мере, мы делаем шаг к Новому Завету, потому что Иов удивляется тому, как нелогично поступает Бог, воздавая злым добром. Даже великие пророки этот вопрос не ставят, не ощущают, что тут есть что-то нелогичное, а Иов ставит: пока не понимает, но хочет понять. Это шаг к Новому Завету.

22-й стих – замечательные слова «Но Бога ли учить мудрости, когда Он судит и горних?». Иов хочет сказать, что он, напряжённо думая над тем, чтобы понять Бога, выработал себе какую-то концепцию о Боге, которая даже не ответы, а только вопросы в себе содержит, но всё-таки это какая-то концепция, то есть претензия на знание. И тут же он себя спрашивает: «А я, человек, что я могу знать о Боге? Разве могу я, человек, что-то о Боге сказать?». Это тоже очень удивительно и парадоксально, что элементом его концепции Бога является сомнение в этой же самой концепции, потому что человеку Бога не понять. Это, в философской и психологической терминологии, рефлексия. И, начиная со второго круга общения Иова с его друзьями, Иов всё больше и больше вырастает в такого рефлектирующего мудреца. А главная черта мудреца – это то, что он сам понимает, что его «мудрость» – это глупость (по сравнению с Божьей, конечно). Это так сказано и в книге Притчей, да и вообще, дурак считает себя умным, а умный дураком – это типичная ситуация во все времена. Иов растёт и поэтому рефлектирует, а друзья его – нет. Друзья его даже вопроса не ставят «может, мы что-то не так понимаем?», они на сто процентов уверены в своей позиции. Это знак того, что в ходе постоянных, так сказать, раундов между Иовом и его друзьями Иов растёт, а друзья нет, они остаются на том же уровне, где были.

Важный момент – картина 26-го стиха: добрый и злой «вместе будут лежать во прахе, и червь покроет их». Действительно, такова ветхозаветная концепция посмертия людей – все попадают в Шеол, и добрые, и злые. И там они влачат какое-то незавидное существование. На самом деле вся концепция Шеола заимствована из шумерской мифологии. В одном из шумерских гимнов есть такая замечательная фраза: «Пища их прах, еда их глина, одеты, как птицы, одеждою крыльев» – такое как бы полу-существование в посмертии. Примерно такую ветхозаветную картину и рисует здесь Иов. Почему он её рисует именно так? Потому что он же играет на поле Софара. Он спорит с Софаром, человеком, который в рамках этой классической ветхозаветной концепции ни шага вправо, ни шага влево не делает – ни Софар, ни его друзья. А то, что Иов в этой главе ради разговора с друзьями принимает эту ветхозаветную концепцию, – это он в какой-то степени отступает сам от себя. Он в девятнадцатой главе говорит знаменитые и замечательные слова:

²⁵ А я знаю, Искупитель мой жив, и Он в последний день восставит из праха распадающуюся кожу мою сию,

²⁶ и я во плоти моей узрю Бога.

Это уже абсолютно другая картина посмертия, близкая к христианской, – картина воскресения во плоти. Но, когда он спорит с друзьями, он не может использовать эти свои высокие, интуитивные взлёты и догадки. Поэтому, когда мы здесь читаем, что все будут лежать в прахе и червь покроет их, то здесь Иов говорит немножко не от своего собственного имени, он на этом этапе книги уже знает больше и глубже. Но здесь, исходя из соображений дискуссии, он транслирует такую классическую ветхозаветную концепцию.

И ко всем сложностям позиции Иова в этой главе добавляются уже не сложности, а просто парадоксальности, о которых мы говорили в прошлый раз – что здесь-то он с Софаром спорит, а в двадцать седьмой главе он как бы с ним соглашается. Но вот именно «как бы». Это вроде бы согласие, созвучие того, что в двадцать седьмой главе говорит Иов, и того, что в двадцатой главе говорит Софар, – на самом деле, тоже кажущееся, лежащее на поверхности, иллюзорное, хотя действительно, когда читаешь, очень трудно отделаться от мысли, что они говорят одно и то же. Но это нас учит тому, к чему нас призывает апостол Иоанн – к различению духов. И вот, когда мы пытаемся понять, как может Иов одновременно говорить то, что он говорит здесь, и то, что он говорит в двадцать седьмой главе, это нас (если можно так выразиться) тренирует, и обнажает нам трудности различения духов. Как мне кажется, гениальный автор книги Иова всё это прекрасно понимал – как трудно в нашей жизни отличить позицию друзей от позиции Иова, разобраться, что тут верно, что не верно, отличить позицию Иова в этой двадцать первой главе от того, что он говорит в двадцать седьмой главе. Это очень реальная, современная проблема. Вот вы прочтёте, допустим, какие-нибудь сайты в интернете, которые говорят о религиозных вопросах, и вы встретитесь с десятком разных позиций и богословских концепций, и как разобраться в том, кто тут говорит действительно правду Божью, а кто говорит (скажу деликатно) правду человеческую, а то и просто выдумки человеческие, которые с правдой ничего общего не имеют, – так трудно бывает в этом разобраться! Все говорят очень похожие слова, все слова вроде бы правильные. Мы с вами пережили советское время, вспомните – сколько правильных слов! Сколько товарищ Сталин говорил правильных слов! Всё, что он говорил, – с этим даже поспорить невозможно было (он слова, как гвозди, забивал). А в газете «Правда» – мы что, в ней что-то неправильное читали? Нет, там всё было вроде связно, логично. А вот слова вроде все правильные, а всё вместе – обман, ложь. Трудно это различить нам было тогда, и когда читаешь какие-то богословские тексты, это трудно. И книга Иова нас учит также и этому – тому, чтобы мы, так сказать, не расслаблялись, не считали лёгкой эту задачу, не принимали прямо «на веру», когда кто-то говорит слова «Бог, вера, Царство Небесное». Это ещё ничего не значит, вопрос в том, какой дух стоит за этими словами, а дух может стоять очень разный.

Теперь я бы хотел прочесть главу по отдельным стихам, как всегда, обращая особое внимание на те случаи, когда еврейский текст несколько отличается от русского перевода. Книга Иова известна своей трудностью еврейского языка: много слов, которые непонятно что означают, многие единственный раз встречаются во всей Библии, и что они означают – это только догадки.

¹ И отвечал Иов и сказал:

² выслушайте внимательно речь мою, и это будет мне утешением от вас.

То, что переведено как «выслушайте внимательно», – это по-еврейски «слушая, слушайте». Очень часто в иврите повторение одного и того же слова употребляется как усиление. Повторение означает, что говорится нечто важное. Я вспоминаю фильм «Мимино», где один из героев говорит: «Я сейчас тебе умный вещь скажу» – вот, фактически, так здесь Иов и говорит: «Я сейчас вам важную, умную вещь скажу». Но на самом деле это всё впустую, потому что это он понимает, что это важно, а они этого не понимают. В проекции их картины мира всё то, что говорит Иов, – это сотрясение воздуха пустословием. Они же ему эти претензии и предъявляют: всё то, что ты говоришь, – пустой ветер.

«Это будет мне утешением от вас» – несколько ироничные слова, потому что они же пришли к нему утешать его, а затеяли диспут. Иов желал человеческого утешения – чтобы в этой трагедии его как-то утешили. А тут уже он как бы иронично говорит: «да вы хоть послушайте меня, и на том спасибо, вместо утешения!». Но в той ситуации, в которую Бог поставил Иова (точнее, Бог и дьявол поставили Иова), утешения от людей быть не может: не тот масштаб ситуации. Это спор дьявола с Богом, и что бы люди Иову ни сказали «мёдом по сердцу», это ничего не изменит в его ситуации, и утешение будет не от людей, а от Бога, в конце. Только что это за утешение? Поскольку оно от Бога, оно уже не человеческое. В конце этой книги разве можно сказать, что Бог говорит Иову что-то приятное, его мёдом по сердцу помазывает? Наоборот, в конце Бог Иова просто вконец озадачивает, но при этом это – ответ для Иова. В таком смысле это – утешение, потому что оно снимает горящее недоумение Иова, которое проходит сквозь всю книгу. Вот такое утешение от Бога. Может быть, нам всем что-то попроще, человеческое такое утешение, сочувствие было бы ближе. А где сочувствие Бога Иову в конце этой книги? Нет сочувствия. Потому что Бог мог бы сочувствовать Иову, если бы Он смотрел на Иова, как человек смотрит на какого-нибудь своего котёнка, которого поцарапали или он болеет, и хозяин сочувствует ему. А Бог смотрит на Иова, как на Своего сына, как на равного Себе, в каком-то смысле. Это то, чего дьявол вообще не понимает. Это главный предмет спора дьявола с Богом: как можно этих людишек считать, хоть в каком-то смысле, равными себе? Ну а когда Господь воплощается во Христа, восходит на Крест – когда Бог это всё делает, Он показывает, что Он действительно, в каком-то смысле, делает людей равными Себе – во Христе, через Христа. А раз так, то утешать людей, как котёнка, Бог не собирается, не намерен. Ни как котёнка, ни даже как малого ребёнка. Если так можно выразиться, Господь утешает людей как утешает солдат солдата в окопе.

³ Потерпите меня, и я буду говорить; а после того, как поговорю, насмехайся.

⁴ Разве к человеку речь моя? как же мне и не малодушествовать?

⁵ Посмотрите на меня и ужаснитесь, и положите перст на уста.

Слово, которое переведено как «ужаснитесь», на самом деле означает «изумитесь». Иов подчёркивает не то, что ситуация ужасная (да, она для него, конечно, ужасная: потерял детей, всё потерял, сам весь в язвах, сидит на мусорной куче и ждёт смерти с сегодня на завтра). Но для друзей она не ужасная. Друзья, как видно по их речам, всё это довольно спокойно воспринимают. Нет, он говорит не «ужаснитесь», а «изумитесь», потому что ситуация выше понимания людей, и это он прекрасно понимает, и когда он им говорит «положите перст на уста», то вспомним, что в конце книги он сам, видя Бога и ту картину вселенной, которую ему даёт Бог, кладёт руку на уста по той же причине: потому что он изумлён, у него просто слов нет для того, чтобы что-то сказать о том, что Бог ему явил. А для друзей такой изумляющей их картиной должно быть то, что произошло с Иовом. Он говорит: «вы пытаетесь объяснить логически, что со мной произошло, а вы это воспримите как удивительную, непонятную тайну, и положите поэтому свою руку на уста».

⁶ Лишь только я вспомню, -- содрогаюсь, и трепет объемлет тело мое.

⁷ Почему беззаконные живут, достигают старости, да и силами крепки?

Что он вспоминает, содрогаясь? Вот он с друзьями разговаривает на такие глубокие богословские, философские темы (например, о судьбах беззаконных в этом мире), и когда он об этом говорит, он о своей ситуации на секундочку забывает (по опыту жизни нам тоже такое, наверно, знакомо), а как только вспомнит, что с ним произошло и в каком положении он находится, – содрогается. Но, тем не менее, он всё равно, дальше (в 7-м стихе) возвращается к этой большой картине мира, где он сам – не просто страдалец, не просто несчастный, незаслуженно обиженный Богом (как он сам это себе представляет), а где он – некий факт, который опровергает целую теорию о мире, ту самую теорию «евангелия успеха», которую проповедуют его друзья. Иов ведёт себя, несмотря на то, что сидит на мусорной куче, как учёный, для которого наблюдаемые факты – это главное, то, как реально устроен наш мир, это то, в чём проявляется Бог. А друзья как бы не хотят этого видеть, они закрывают на это глаза (и на самого Иова закрывают глаза). Если факты противоречат теории, то тем хуже для фактов (ну, нам это тоже очень хорошо знакомо).

⁸ Дети их с ними перед лицем их, и внуки их перед глазами их.

⁹ Домы их безопасны от страха, и нет жезла Божия на них.

«Домы их безопасны от страха» – это по-еврейски «Домы их имеют щалом», то есть, «мир Божий». Как это так? Неужели Бог настолько милостив, настолько добр к злым, что Он им ещё и шалом Свой даёт – самое высокое, что Бог может дать, потому что шалом – это то, в чём Бог Сам живёт. В сущности, то, что называется «Царство Небесное», это по-еврейски называется «шалом». И что, Он даёт это злым? Я думаю, что в этом вопросе Иов просто ошибается. Он же не видит, что происходит в душах этих злых людей, и судит как бы по поверхности. Ну да, материально они благополучны, ну и что? Материально они благополучны, а что происходит в их душах – это один Бог знает. Мы это видим вокруг себя: на наших глазах возникла масса этих материально благополучных людей, и никакого шалома, как правило, в их душах нет, а есть что-то противоположное. А шалом есть в душах совсем других людей – людей верных Богу, им-то Бог, действительно, даёт шалом.

¹⁰ Вол их оплодотворяет и не извергает, корова их зачинает и не выкидывает.

¹¹ Как стадо, выпускают они малюток своих, и дети их прыгают.

¹² Восклицают под голос тимпана и цитры и веселятся при звуках свирели;

¹³ проводят дни свои в счастии и мгновенно нисходят в преисподнюю.

То, что переведено по-русски как «счастье», это еврейское слово «тов» («добро»). Русские переводчики это так перевели не потому, что они плохо знали иврит, а, видимо, потому, что для них было странно и недопустимо, что Бог может «тов», это высшее выражение Бога, давать этим злым людям. И потому это перевели как «счастье». На самом деле, надо различать два значения, которые имеет слово «тов» в еврейском языке, как и в русском. Вот когда мы говорим «у него много добра», что это означает? Что у него много материальных ценностей. А когда мы говорим «он очень добр», это уже другое, это означает, что у него Божье добро живёт в душе. Так и здесь: Господь им даёт материального добра, действительно, много, и они проводят дни свои, владея вот этим добром, но это совершенно не значит, что у них есть то нематериальное добро, которое от Бога, что его у них много – как раз наоборот.

¹⁴ А между тем они говорят Богу: отойди от нас, не хотим мы знать путей Твоих!

Точнее перевести так: «Знание Твоих путей нам не в удовольствие», там слово «хэфэц», «желание удовольствия». Это люди, которые ищут приятного в жизни – о них идёт речь (вот об этих злодеях). Если это приятное в жизни (например, накопление ценностей) требует того, чтобы, как говорят пророки, разорять домы вдов и обижать сироту (отбирать у сироты его собственность), то они это и будут делать, раз это приятно, а знание путей Божиих им, естественно, ничего приятного не сулит, поэтому им это не надо. А вообще-то, знание путей Божиих, знание всего того, что Бог нам может дать – оно приятно? Сомневаюсь. Вот Иову Господь дал знание Своих путей в конце этой книги. Можно додумывать, как Иов воспринял ту великую картину, которую ему показал Бог, но сказать, что это приятно, мне кажется, никак нельзя. Или вот другая история (я её рассказывал), которая произошла с Терезой Авильской, которой Бог отвечает: «Да, так Я поступаю со Своими друзьями». За этим читается: «С врагами я так не поступаю, а именно с друзьями». А она ему на это: «Потому-то у Тебя, Господи, так мало друзей». Нам важно понять, что чего-то чисто по-человечески приятного от познания Бога ожидать не приходится. Скорее, нам от познания Бога надо ожидать более ясного взгляда на ту жизнь, которая нас с вами окружает, на контраст этой жизни с Богом, с той жизнью, которой Бог бы хотел, чтобы люди, его дети, жили. И этот контраст совсем нас не радует. А ничего другого мы не можем надеяться получить. Христианство даёт утешение человеку в другом виде – не в виде чего-то приятного. Христианство даёт человеку утешение в форме осознания смысла своей собственной жизни, смысла Божьего Замысла о мире и смысла существования вообще всей вселенной. Эта осмысленность – она в какой-то степени утешение. И этого утешения Иов просит, и получает в конце книги в этой форме – в форме осмысления, но отнюдь не в форме чего-то приятного. Вот, если мы хотим понять какого-то близкого нам человека, который ведёт себя странным, непонятным нам образом, и вот мы поняли его – это нам что, сулит что-то приятное? Вряд ли. Но это даёт нам осмысление и этого человека, и наших отношений с ним, и в этом утешение.

¹⁵ Что Вседержитель, чтобы нам служить Ему? и что пользы прибегать к Нему?

Это опять продолжают говорить злые, нечестивые. Слово, которое переведено как «прибегать», – еврейское «пага», оно, в данном случае, скорее, означает «молиться». То есть, им кажется, что им Богу молиться не надо, что Бог их и без того охраняет. И Иов говорит, что – да, Бог их на самом деле охраняет, поэтому они и считают, что Он им не нужен, что всё хорошее у них будет и так. По Новому Завету, по Нагорной Проповеди, где говорится, что Бог и дождь Свой, и солнце изливает одновременно на добрых и злых, примерно так, действительно, и получается: благо Господь посылает всем людям, всё равно, молятся они Ему или не молятся. Но злые люди, нечестивые люди этим пользуются. И есть такая замечательная повесть Лескова «На краю света», где очень чётко подчёркнуто, что вера в то, что Господь тебя всегда помилует, сохранит может привести к тому, что человек будет совершать неэтичные поступки, начнёт творить зло. Потому что – а чего, если Бог всё равно простит? Прочитайте этот замечательный рассказ, там это гораздо лучше сказано, чем я могу сказать. Так что, Иов считает, что они, эти злые, правы, и Бог действительно без всяких их молитв, без всякой даже веры их хранит? Нет! Иов говорит, что они так считают, эти злые люди. Он-то сам так не считает, но на поверхности, вроде, всё действительно выглядит так. И он просит Бога, чтобы Он явил ему Себя Самого более глубоко. Чтобы вот эти глубины, «недра Божии» (как говорит апостол Иоанн в начале своего Евангелия) Бог явил в делах, в жизни, в каких-то фактах. Да, мы, люди, хотим, чтоб всё было чётко, наблюдаемо (как говорится – взял в руки, маешь вещь). Но Бог Себя являет по-другому. Когда нас спрашивают неверующие люди «Где ваш Бог?», мы не можем показать, пальцем ткнуть: «вот Он, Бог», хотя это, вроде бы, решило все проблемы. Почему нам Бог не даёт такой возможности? Почему Он Себя скрыл? Видимо, Его Замысел требует этого, Его Замысел сложней, чем мы можем себе представить. И поэтому в Своем Замысле Бог предоставляет злым и нечестивым людям тешить себя вот этой теорией, которая, вроде бы, на поверхности, подтверждается фактами: что Богу можно не молиться, ничего не делать, а Он всё равно тебя сохранит.

¹⁶ Видишь, счастье их не от их рук. -- Совет нечестивых будь далек от меня!

«Счастье» – это опять «тов», «добро ». Добро не в материальном смысле, а в высоком смысле – это, конечно, не от их рук, не от их хитрости и практичности, а оно только от Бога может быть. И вроде бы получается, что Бог им даёт такую Свою милость. Но что говорит Иов? «Совет нечестивых будь далек от меня!». Иов эту вроде бы милость Божью отвергает. Такой милости Божьей, которую Бог даёт злым, Иову не нужно. Ну, вот человеку, который, действительно, близок к Богу, нужна та милость, которую даёт Бог владельцу какого-нибудь дворца и какой-нибудь стометровой яхты? Нет, конечно. Он тоже может сказать вместе с Иовом: «такая милость, такое счастье – будьте далеки от меня».

Возвращаюсь к картине Нагорной проповеди, которая вроде бы подкрепляет эту точку зрения нечестивцев, что Бог на всех посылает добро одинаково. Но в Нагорной проповеди Христос чётко делит людей на две категории: одни – те, на кого посылает Господь, а другие – те, через кого посылает Господь. Через кого Господь посылает добро – это Его, Христа, ученики, это Апостолы и другие вслед за ними (уже их ученики, и так далее). Он им говорит, что вы как свеча, и так далее, и я могу продолжить эту мысль: «вы как дождь благодатный, который Господь посылает на землю, вы как семя, которое Господь посылает на землю, чтобы оно проросло. Иову счастье тех, на кого посылает Господь, не нужно, потому что функция, которую возложил на него Господь, другая. Это функция быть тем, через кого Господь творит Свой Замысел. Может быть, Иов сам не выбрал бы этого, потому что это тяжёлая функция. Она в случае Иова, например, подразумевает сидение на мусорной куче, и потерю детей. Но Господь не оставил ему выбора. Иов сам говорит своим друзьям несколькими главами раньше: «Да я, может быть, говорил бы, как вы, если бы был на вашем месте». Он бы, может быть (если бы Господь предоставил ему выбрать по-человечески), и выбрал бы это благополучие, которое ничем не отличается от благополучия злых. Но Господь его выбил из этой ситуации. Можно считать, что это жестокость со стороны Бога. Но так осуществляется Замысел Божий.

¹⁸ Они должны быть, как соломинка пред ветром и как плева, уносимая вихрем.

Слов «они должны быть», нет в еврейском тексте, их зря вставили русские переводчики, потому что Богу нельзя говорить «должен». Иов очень чётко понимает, что с Богом вот такой разговор невозможен, как он сам говорит в 22–м стихе: «Но Бога ли учить мудрости, когда Он судит и горних?». Правильный перевод этого стиха – «так что они будут, как соломинка пред ветром».

¹⁹ Скажешь: Бог бережет для детей его несчастье его. -- Пусть воздаст Он ему самому, чтобы он это знал.

²⁰ Пусть его глаза увидят несчастье его, и пусть он сам пьет от гнева Вседержителева.

Эта жалоба Иова – не на то, что (как можно прочесть на поверхности) за грешников отвечают не сами грешники, а их дети, то есть, он говорит вообще не об этой логике, что сын за отца не отвечает (или, по факту, сын за отца отвечает – это мы тоже прекрасно знаем из истории нашей страны). Он жалуется на то, что великий Промысел Божий, справедливый Промысел, с воздаянием и за добро, и за зло, совершается невидимо. Иов верит, что этот Промысел Божий есть, и он совершается, но только Иов просит Бога ещё и ещё раз, чтобы Он явил понятным человеку образом смысл того, что происходит (в данном случае, в судьбах этих нечестивых), так же как смысл того, что происходит в судьбе самого Иова.

²¹ Ибо какая ему забота до дома своего после него, когда число месяцев его кончится?

Правильный перевод слов «когда число месяцев его закончится» – когда число месяцев его будет обрезано посередине. Мысль та же, что у Софара – что Господь может воздать этому нечестивому тем, что укоротит его жизнь. В двадцать седьмой главе Иов присоединяется к этой точке зрения Софара. Но в этой главе немножко другой оттенок: даже если Бог укоротит жизнь беззаконного наполовину, и он, не зная, от чего, погибнет в воздаяние за свои грехи, то беззаконный Бога просто не поймёт, ему это всё равно. Для нас важно понять, что людям такого склада, которых мы называем злыми и беззаконными, эти аргументы, что Бог наказывает тебя за твои грехи, безразличны, они их просто не воспринимают. Потому что в их картине мира этого нет. И Бога вообще в их картине мира нет.

²² Но Бога ли учить мудрости, когда Он судит и горних?

Здесь важно понять, что в еврейском тексте не употреблено слово «мудрость» («хокма»), а употреблено слово «даат», которое означает «знание». Это потеряно в русском переводе. А дело в том, как мы это читаем в книге Притчей Соломоновых, что даат (знание) возможно и для людей, но вот хокма (мудрость в высоком смысле этого слова) возможна только для Бога, а для людей она возможна только от Бога. Без Бога, вне Его этой мудрости нет. То, как по-русски переведено: «Но Бога ли учить мудрости» – это в ветхозаветном богословии, и в частности, в глазах Иова, просто невозможно, и даже человек человека не может учить мудрости – только Бог. И поэтому сказано: «Бога ли учить знанию?» – этому, по крайней мере, человек может научить, но только другого человека.

²³ Один умирает в самой полноте сил своих, совершенно спокойный и мирный;

²⁴ внутренности его полны жира, и кости его напоены мозгом.

²⁵ А другой умирает с душою огорченною, не вкусив добра.

²⁶ И они вместе будут лежать во прахе, и червь покроет их.

Вопрос, есть ли какая-то разница в конечной судьбе добра и зла, – этот вопрос для Иова эквивалентен вообще вопросу «есть ли Бог?». И вообще, и по большому счёту, эквивалентен вопросу «есть ли Бог?». Но для Иова вопроса «есть ли Бог?» нету. Для Иова это никогда не стоит под сомнением. И поэтому картина Шеола, которую он предлагает, – это о том, почему же в посмертной судьбе людей не явлен истинный облик Бога со всей его справедливостью, полный облик Бога? Почему мы не только не видим Его в реальной жизни, но и в смерти? Вопрос сам по себе совершенно законный. Да, конечно, нам было бы и легче, и, может быть, во всех отношениях полезно, если бы Замысел Божий о нашем посмертии и о различении судьбы добрых и злых был бы не предметом веры, а предметом знания (как говорилось в 22-м стихе о знании). Но это – предмет веры. Даже простая мысль, что после нашей смерти существование нашей души не кончается (хотя есть книги, которые приводят в подтверждение этого какие-то факты из судеб людей, которые пережили клиническую смерть, и так далее), – это всё равно не предмет знания, а предмет веры. Иову хочется, чтобы это было предметом знания, и нам, может быть, тоже хотелось бы. Но Господь устроил мир иначе.

²⁷ Знаю я ваши мысли и ухищрения, какие вы против меня сплетаете.

²⁸ Вы скажете: где дом князя, и где шатер, в котором жили беззаконные?

На Ближнем Востоке и по сей день масса развалин, оставшихся от древних царей, которые, по всей вероятности, были беззаконные, и вот от них ничего не осталось, ни надписи, ни следов, ничего. Это и сегодня так, да и в те времена, когда писалась книга Иова, шумерским городам было уже две тысячи лет, от многих из них остались только развалины. Но Иов дальше как бы опровергает силу аргумента, что вот такое воздаяние беззаконных, что от них ничего не остаётся, одни развалины.

²⁹ Разве вы не спрашивали у путешественников и незнакомы с их наблюдениями,

³⁰ что в день погибели пощажен бывает злодей, в день гнева отводится в сторону?

По-моему, этот перевод просто неправильный. Потому что дословно по-еврейски сказано так: «в день погибели резервируется злодей на день гнева». То есть, Господь, действительно, его щадит, но щадит временно, и в конце не так, как переведено здесь: «в день гнева он отводится в сторону», а «он выводится». Куда выводится? Может быть, как раз туда, куда хочет Иов, на видимую поверхность, где видимым образом совершается справедливость Божия. Картина, которую нам рисует Апокалипсис, именно такая: на протяжении, можно сказать, всей истории человечества злые, может, и благоденствуют, и ничего плохого с ними не происходит, но это всё резервируется до дня Страшного Суда, и вот только в день Страшного Суда воздаяние происходит полным и видимым образом.

³¹ Кто представит ему пред лице путь его, и кто воздаст ему за то, что он делал?

Это опять мысль, что злые просто не видят в жизни справедливости Божьей, перед ними нет зеркала, которое бы им показало, что они живут неправильно. Почему Бог не поставил такого зеркала? Это не теодицея, это другой вопрос – не о том, почему вообще существует зло и злые, а вопрос о том, почему мир устроен таким образом, что вся справедливость Божия как бы скрыта, и злые её не видят явным образом, как реакцию на своё поведение. А ведь это один из механизмов самовоспроизводства зла: когда один человек говорит другому: «ну, что ты, тебе же за это ничего не будет. Бог накажет? Бог не накажет». Об этом в псалмах много говорится, как о черте нечестия – что некоторые считают, что жизнь подтверждает их мнение, что Бог никого ни за что не наказывает – твори, что хочешь, люди могут тебя за это как-то наказать, а Бог нет.

³² Его провожают ко гробам и на его могиле ставят стражу.

³³ Сладки для него глыбы долины, и за ним идет толпа людей, а идущим перед ним нет числа.

³⁴ Как же вы хотите утешать меня пустым? В ваших ответах остается одна ложь.

Слово «пустота», «пустое» – это еврейское слово «хэвэл», которым начинается книга Экклезиаст – «суета сует и всяческая суета»). Там это слово – не «суета», а именно «пустота». «Пустота» для Экклезиаста, как и для Иова, это бессмысленность, и Иов это и хочет сказать друзьям, что в их «утешениях», «оправданиях» Бога, которые друзья пытаются Иову в качестве утешения представить, – в них нет смысла. А Иов ищет именно смысла того, что с ним произошло. Если бы он даже принял точку зрения своих друзей (вот так с тобой произошло – ну, значит, так должно быть, так мир устроен) – это что, прибавило бы какую-то осмысленность тому, что с ним произошло? Нет. А когда Бог приходит к Иову в конце этой книги – в этой непонятной картине, какую Бог ему представляет, тем не менее, заключён смысл, который Иов из этой картины и получает, и это и есть тот ответ (если это можно назвать ответом), который он получает за все свои страдания: смысл, который Господь этому нашему миру даёт. И нам в нашей жизни тоже, по-человечески, хотелось бы и какого-то материального благополучия, и психологического благополучия – покоя, спокойствия, радости, и так далее – но это всё человеческое. А главное, что Бог нам сможет дать, как Он дал Иову, да и в ответ на какие-то наши испытания и страдания – это смысл, как и в случае с Иовом. Если мы этот смысл своей жизни, Замысла Божьего в себе в какой-то степени почувствуем, считайте, что всё оправдано, даже если с нами происходит что-то очень трагическое.

Запись 32 Глава 22 04-10-17

Мы продолжаем читать книгу Иова, сегодня двадцать вторая глава. В прошлый раз чтением двадцать первой главы мы с вами закончили, так сказать, второй раунд этого поединка Иова с его друзьями. Сейчас начинается третий раунд, он, впрочем, окажется незаконченным. В начале этого круга (а слово «раунд» по-английски так и означает «круг») говорит опять, видимо, старший по возрасту – Елифаз Феманитянин.

1 И отвечал Елифаз Феманитянин и сказал:

2 разве может человек доставлять пользу Богу? Разумный доставляет пользу себе самому.

3 Что за удовольствие Вседержителю, что ты праведен? И будет ли Ему выгода от того, что ты содержишь пути твои в непорочности?

4 Неужели Он, боясь тебя, вступит с тобою в состязание, пойдет судиться с тобою?

5 Верно, злоба твоя велика, и беззакониям твоим нет конца.

6 Верно, ты брал залоги от братьев твоих ни за что и с полунагих снимал одежду.

7 Утомленному жаждою не подавал воды напиться и голодному отказывал в хлебе;

8 а человеку сильному ты давал землю, и сановитый селился на ней.

9 Вдов ты отсылал ни с чем и сирот оставлял с пустыми руками.

10 За то вокруг тебя петли, и возмутил тебя неожиданный ужас,

11 или тьма, в которой ты ничего не видишь, и множество вод покрыло тебя.

12 Не превыше ли небес Бог? посмотри вверх на звезды, как они высоко!

13 И ты говоришь: что знает Бог? может ли Он судить сквозь мрак?

14 Облака -- завеса Его, так что Он не видит, а ходит только по небесному кругу.

15 Неужели ты держишься пути древних, по которому шли люди беззаконные,

16 которые преждевременно были истреблены, когда вода разлилась под основание их?

17 Они говорили Богу: отойди от нас! и что сделает им Вседержитель?

18 А Он наполнял домы их добром. Но совет нечестивых будь далек от меня!

19 Видели праведники и радовались, и непорочный смеялся им:

20 враг наш истреблен, а оставшееся после них пожрал огонь.

21 Сблизься же с Ним -- и будешь спокоен; чрез это придет к тебе добро.

22 Прими из уст Его закон и положи слова Его в сердце твое.

23 Если ты обратишься к Вседержителю, то вновь устроишься, удалишь беззаконие от шатра твоего

24 и будешь вменять в прах блестящий металл, и в камни потоков -- золото Офирское.

25 И будет Вседержитель твоим золотом и блестящим серебром у тебя,

26 ибо тогда будешь радоваться о Вседержителе и поднимешь к Богу лице твое.

27 Помолишься Ему, и Он услышит тебя, и ты исполнишь обеты твои.

28 Положишь намерение, и оно состоится у тебя, и над путями твоими будет сиять свет.

29 Когда кто уничижен будет, ты скажешь: возвышение! и Он спасет поникшего лицем,

30 избавит и небезвинного, и он спасется чистотою рук твоих.

Читаешь, и всё кажется хорошо, всё правильно, нет ничего такого, что бы нас возмущало или раздражало, и в этом трудность книги. Автор хочет, чтобы мы вдумались, всмотрелись в то, что же такое говорит Елифаз, что в конце книги мы узнаем от Бога, что все друзья неправильно говорили о Боге, и только один Иов правильно говорил, и поэтому Господь гневается на друзей. Но за что тут гневаться: вроде бы всё правильно. Вот сейчас мы в этом будем разбираться. Я хочу обратить внимание, что этот третий круг диалога Иова с друзьями будет несколько затухать по сравнению с двумя первыми. Это проявится хотя бы в том, что Елифаз говорит еще более или менее развёрнуто, а следующий из друзей, Вилдад, уже говорит очень коротко, буквально несколько строк, а третий друг (Софар) не говорит вообще. То есть, диалог сходит на нет. Почему? Из-за взаимонепонимания. Вот они разговаривают, разговаривают, а в общем, друг друга не понимают. И поэтому в итоге нам автор книги хочет показать, что, в общем, говорить и нечего: о чём дальше можно говорить, когда они так совсем по-разному смотрят на мир. Вот в каком смысле по-разному: автор этим диалогом, и тем, что этот диалог затухает во взаимонепонимании, хочет показать контраст той Божьей правды, которой добивается Иов, с человеческой правдой, которую друзья ему всё время подсовывают. И хотя у него ещё нет этой Божьей правды, но он, по крайней мере, чувствует, что человеческой правды мало, этого недостаточно. Вот этот-то контраст и хочет показать нам автор. После этого затухания диалога начнётся длинный ряд глав, в которых Иов как бы подводит итог (как там сказано, произносит «возвышенные речи») – с двадцать шестой по тридцать первую главу. И дальше с этого момента Иов (если можно так выразиться) «выходит на орбиту» – отрывается от этих земных дискуссий, и, как он и хотел, его разговор уже будет не с людьми, не с друзьями, а с Богом. Причём интересно, что в этом разговоре появится посредник, Елиуй, четвёртый, неизвестно откуда возникший участник этого разговора. Елиуй представляет собой своего рода посредника между землёй и небом, но посредника в подчеркнуто ограниченном смысле – он к небу тянется, но достать до него не может, потому что он прикован к земле, укоренён в земле. Когда мы до него дочитаем, увидим, зачем он введён, какой нарочитый контраст между ним и Иовом показывает автор.

Глава опять сфокусирована, как и все предыдущие речи друзей на протяжении второго раунда разговоров, на образе беззаконника. Это сужает диалог до вопроса так называемой теодицеи – оправдания Бога: почему Господь терпит беззаконие и беззаконника. Друзья отвечают, что Он ничего не терпит, а наоборот, их наказывает, а Иов говорит, что нет, всё-таки терпит, непонятно почему. Само сужение проблемы до этого вопроса теодицеи – это именно обеднение этого диалога, показатель, что диалог вырождается, потому что Иов изначально ставил более глубокий и широкий вопрос о том, что же за мысли у Бога, что же за логика у Бога, что же такое правда Божия, если Господь допускает такое – что ни в чём не провинившегося Иова постигают такие беды – и Иова, и его детей, вплоть до его овец и баранов. Этот вопрос о Боге, о том, как же всё-таки нам Бога понять (а нам трудно Его понять) – это более глубокий и широкий вопрос, чем вопрос о теодицее, к которому сводятся все эти разговоры о беззаконных людях.

Елифаз именно в этой своей третьей речи, в этом разговоре о беззаконниках, переходит на чрезвычайно резкий тон и довольно недвусмысленно обвиняет Иова в том, что он беззаконник и есть, и даже конкретно перечисляет, какие беззакония он совершал: «утомленному жаждою не подавал воды напиться и голодному отказывал в хлебе», и так далее. Это странно звучит. Во-первых, Елифаз из всех друзей поначалу был наиболее мягким по отношению к Иову – в его первой речи (в четвёртой главе) это очень ясно видно. А потом – все друзья же знают жизнь Иова, они знают, что Иов ничего такого не делал, в чём его здесь обвиняет Елифаз. Сам Елифаз в четвёртой главе говорит: «Вот, ты наставлял многих и опустившиеся руки поддерживал, падающего восставляли слова твои, и гнущиеся колени ты укреплял». Так что же, Елифаз обо всём этом забыл, что ли, и бросает обвинения в лицо Иову? Почему? Я думаю, несколько домысливая (но, может быть, автор и хочет, чтобы мы домысливали, почему Елифаз так говорит), что Елифаз на Иова, возможно, проецирует укоры своей собственной совести, как это обычно бывает с людьми. И мы, как правило, на других людей проецируем свои грехи, свои проблемы, которые мы, в принципе, знаем за собой самими, помним, но не хотели бы их знать, хотели бы их забыть. Вот, возможно, это здесь и происходит. Вообще, в разговоре с Иовом и Елифаз, и все его друзья озабочены не столько поиском истины как Иов (а он-то озабочен именно поиском не человеческой, а Божьей истины), а этой самой самозащитой – защитой своего собственного «я». Здесь, по-видимому, эта защита «я» проявляется в проекции своих проблем на Иова, а в других местах, видимо, проявлялась в том, что они всеми силами пытаются сохранить ту привычную им, спокойную, удобную картину мира, в которой они – эти Елифаз, Софар, Вилдад и другие – занимают какие-то приличные, подобающие им места, то есть, как говорится, у каждого биллиардного шара своя луза и все «при своих», и все довольны. Да, они-то могут сохранить свою идентичность, своё «я» (поэтому они за него и бьются), и вообще это для всех людей характерно: мы тоже свои представления о себе часто готовы защищать довольно крутыми методами. А Иов? Иову нечего уже защищать: Бог выбил его в такое безвоздушное пространство, в котором у Иова уже нет никакого «я». Он был достойный, почитаемый, приличный человек, а теперь он кто на этой мусорной куче? Никто. Если его спросить: «Кто ты, Иов?», он даже не будет знать, что ответить: «Кто я теперь после этого всего?». Его социальная идентичность разрушена безвозвратно, его материальная идентичность разрушена, даже психологическая идентичность почти разрушена. Всё разрушено, любая идентичность, кроме одной – кроме его духовного «я», той его личности, которая обусловлена связью с Богом и держится на ниточке, связывающей человека с Богом. От того что потеряно его материальное, социальное, даже психологическое «я», вот эта его идентичность, это его духовное «я» стало ещё сильнее. Собственно, ради этого вообще всё и затеяно – вся эта история с Иовом. Со стороны Бога, конечно, у дьявола другие замыслы, но Бог именно поэтому даёт на это согласие.

В этих словах Елифаза есть также и некая ирония со стороны автора книги. Автор (это же он вкладывает эти слова в уста Елифаза) прекрасно понимает, что Елифаз в пылу дискуссии как бы нарочито забывает о фактах. Елифаз говорит: «Ты отказывал в хлебе», а за этим видится такая ироничная улыбка автора: таковы люди, вот Елифаз – всё прекрасно знает, сделал вид, что забыл ради того, чтобы доказать свою правоту.

Ещё один момент, тоже несколько ироничный. Елифаз говорит: «Они говорили Богу: отойди от нас! и что сделает им Вседержитель? А Он наполнял домы их добром. Но совет нечестивых будь далек от меня!». Ведь буквально эти же слова произнёс Иов в предыдущей главе:

¹⁴ А между тем они говорят Богу: отойди от нас, не хотим мы знать путей Твоих!

¹⁵ Что Вседержитель, чтобы нам служить Ему? и что пользы прибегать к Нему?

¹⁶ Видишь, счастье их не от их рук. Совет нечестивых будь далек от меня!

Почему автор вкладывает в уста Елифаза те же самые слова, которые в устах Иова, при том, что ведь они занимают противоположные позиции в этом споре? Тут тоже есть ирония. Мы, наверно, замечали, что в таких спорах, когда не важен поиск истины, а важно доказать своё, часто бывает, что кто-то мне говорит нечто, я ему говорю: «нет, ты неправ», а дальше повторяю ровно то же самое, что он говорит. Это и в разных политических текстах мы встречаем, и в нашей обычной жизни. Ради этого автор и вложил в уста Елифаза те же самые слова, что в уста Иова – чтобы мы задумались: «это одно и то же или не одно и то же?». Есть такая латинская пословица «non idem est si duo dicunt idem», это означает «не одно и то же, когда двое говорят одно и то же», то есть, одни и те же слова в устах разных людей могут иметь совершенно противоположный смысл. Это глубокая истина, и именно оттого, что это так, апостол Иоанн Богослов с неким предупреждением нам, даже с тревогой, говорит в своём первом Послании: «различайте духов», потому что одни и те же слова может произносить совсем разный дух. В нашей жизни, где информация изливается из любого утюга, из любой дырки, мы часто слышим из разных уст одни и те же слова, и при этом часто забываем, что слова-то одни и те же, а смысл, который в них вкладывают разные говорящие, может быть совершенно противоположным.

Елифаз говорит: «разве может человек доставлять пользу Богу? Разумный доставляет пользу себе самому…И будет ли Ему выгода от того, что ты содержишь пути твои в непорочности?». То, что он говорит о пользе, применяя понятие выгоды к Богу, это как-то странно звучит, потому что Бог же – Дух, так что, наверное, какие-то другие, духовные понятия должны описывать отношения человека с Богом, а не то, какая от этого польза (неважно даже, кому: Богу от нас или нам от Бога). И дальше снижение, материализация всего, что связано с Богом, продолжается в 25-м стихе: «И будет Вседержитель твоим золотом и блестящим серебром у тебя». Мне кажется, в этом тоже есть ирония. Ну, как Бога сравнивать с золотом и серебром? Ещё не хватало сравнить Его с какой-нибудь ассигнацией – долларом или евро. Это контраст неизлечимо приземлённого взгляда на Бога, который есть у друзей, с взглядом Иова, который, именно в силу трагической ситуации, в которую он попал на земле, устремляет взгляд вверх, к Богу. Елифаз говорит, сравнивая Бога с золотом и серебром, а Иов, когда говорит о мудрости Божьей, тоже сравнивает её с золотом и серебром, но как? Ровно обратным образом по сравнению с тем, как это делает Елифаз (28-я глава, 15-й стих):

¹⁵ Не дается она за золото и не приобретается она за вес серебра;

¹⁶ не оценивается она золотом Офирским, ни драгоценным ониксом, ни сапфиром;

¹⁷ не равняется с нею золото и кристалл, и не выменяешь ее на сосуды из чистого золота.

¹⁸ А о кораллах и жемчуге и упоминать нечего, и приобретение премудрости выше рубинов.

¹⁹ Не равняется с нею топаз Ефиопский; чистым золотом не оценивается она.

А ведь мудрость («хокма») – это, по Библии, не человеческое свойство, это божественное свойство, хокма от Бога исходит. Конечно, Бог её может давать людям, но люди часто за божественную хокму принимают свой человеческий разум, разумение, как тут сказано: «разве может человек доставлять пользу Богу? Разумный доставляет пользу себе самому». А настоящая мудрость – только божественна, с золотом не может равняться, это, так сказать, несравнимые величины – вот позиция Иова. А позиция Елифаза – что это сравнимые величины.

Елифаз говорит: «Если ты обратишься к Вседержителю, то вновь устроишься, удалишь беззаконие от шатра твоего». Слово «обратиться» (еврейское слово «шув») имеет ряд глубоких значений: это и покаяние, это и возврат евреев из Вавилонского пленения, это и поворот от Бога на 180 градусов, и поворот людей, забывших Бога, на 180 градусов в обратную сторону – к Богу. Здесь, в устах Елифаза, это «шув» (обращение к Богу) перекликается со словом, которое в 21-м стихе означает то же самое – «обращение к Богу» – (переведено как «сблизься же с ним»). Это еврейское слово «сакан», которое употребляется м во 2-м стихе и означает там «пользу». То есть, это возврат к Богу через «пользу» или для «пользы», и это, конечно, сниженное Елифазово понятие о близости с Богом. А у Иова, именно в его трагическом положении, близость с Богом тоже драматична, трагична, и поэтому так тесна, как, наверно, нам в нашем спокойном состоянии даже трудно себе представить. Эта близость Иова с Богом (которую он ещё полностью не имеет, но к ней идёт) напоминает ту близость с Богом, которая была у людей в Освенциме, таких современных Иовов, которые и в Освенциме не забывали Бога. Или, ещё более ясно, это та близость с Богом, которая была у Христа на Кресте. Хотя Он Сын Божий, хотя Он говорит: «Я и Отец – одно», но кульминации близости с Отцом Он достигает именно на Кресте, когда Сам Бог Небесный, Всемогущий, Великий, Вечный распинается в Нём, в человеческом теле Христа. Вот где пик и кульминация близости с Богом. Сравните это с тем видом близости с Богом, о котором говорит Елифаз: видно, насколько это у него сниженное понятие.

Если посмотреть сверху на весь этот диалог с друзьями, который был до сих пор, и который уже кончается – это спор формального, логического, но удобного образа Бога с Богом живым, Богом парадоксальным, тем Богом, Который Иову ещё не явлен, явится только в конце, но уже как какая-то невидимая звезда тянет его к Себе. Иов чувствует это притяжение к Богу, эту силу, исходящую от Бога, и потому-то он и говорит так, как говорит. Спор друзей с Иовом, спор этих двух позиций, двух взглядов на Бога: формального, логичного, удобного – и неудобного, парадоксального, но живого – он напоминает спор Христа с фарисеями и книжниками. Ведь эти фарисеи и книжники не дураки были. Они были глубокими богословами, но их богословие напоминало богословие этих друзей.

Ещё пример из Евангелия. В Нагорной проповеди Иисус Христос говорит несколько странные слова о соотношении Ветхого Завета и Нового Завета: «Не нарушить пришёл Я, а исполнить». То есть, Он, с одной стороны, признаёт Ветхий Завет, а с другой стороны, тут же говорит, что Ветхий Завет говорит одно, а «Я вам говорю другое» – большее и, соответственно, более трудное. Это отношение Христа к Ветхому Завету призвано показать не то, что Ветхий Завет принципиально неправильный, что его надо зачеркнуть и забыть. Упаси Господи, нет, конечно, а иначе зачем бы мы его читали, в том числе, и книгу Иова? Нет, но Он хочет сказать, что, тем не менее, Господь хочет от людей большего, чем то, что дано в Ветхом Завете, который тоже Бог дал. Послав людям Христа, Он от людей теперь хочет большего. Люди, увидевшие Христа, узнавшие Христа уже теми замечательными вещами, которые даны в Ветхом Завете, удовлетворяться не должны. И это напоминает диалог с Иовом. То послание, которое Господь дал людям через Иова, приводит к тому, что во многом правильные вещи, которые говорят друзья (классическое ветхозаветное богословие), уже недостаточны, уже выглядят недостаточно высоко по сравнению с вызывающими, чрезвычайно высокими нотами, которые здесь берёт Иов. Вот это общий подход к тому, как мы должны воспринимать слова друзей. Тут много правильного, под многим можно подписаться, и в Ветхом Завете под многим можно подписаться. А всё равно – недостаточно. Как говорит потом апостол Павел, Ветхий Завет – это только тень того, что на самом деле Бог хочет от людей, и того, что Бог в Новом Завете через Христа дал.

Это о главе в целом. Теперь разберём её по отдельным стихам.

¹ И отвечал Елифаз Феманитянин и сказал:

² разве может человек доставлять пользу Богу? Разумный доставляет пользу себе самому.

Может ли человек доставлять пользу Богу? Может, но только когда человек – соработник Богу, которого Бог, действительно, может использовать, для того, чтобы продвигать с помощью людей Свой Замысел. Но здесь не о такой пользе речь. Здесь употреблено еврейское слово «сакан», главный смысл которого, скорее, «выгода», как сказано и в 3-ем стихе (хотя и другим еврейским словом): «будет ли Ему выгода от того, что ты содержишь пути твои в непорочности?». Конечно, можно согласиться, что человек не может принести никакую выгоду Богу, но не потому, что человек так беспомощен, а потому что Богу никакая эта «выгода» не нужна, да и вообще, как говорит Бог, «Мои мысли – не ваши мысли». В наших мыслях есть понятие «польза как выгода», а в мыслях Бога нет понятия «выгоды» вообще, а есть понятие «польза» как работа на исполнение Его Замысла». «Разумный доставляет пользу себе самому» – «разумный» – это еврейское слово «сакаль», которое часто встречается в Притчах Соломоновых, и там «сакаль» противопоставляется мудрости («хокме»), потому что хокма – от Бога, а «сакаль» – от человека. Более точный перевод «сакаль» – это даже не «разумный», а «осмотрительный». И когда мы читаем, что человек не может, да и не должен принести Богу какую-то пользу, а все отношения с Богом должны приводить просто к тому, что человек (если это человек разумный) сам будет получать пользу для себя, то это очень напоминает современное так называемое «евангелие успеха». Я говорил о нем: что мои отношения с Богом должны быть такими, чтобы привести к тому, что я буду здоровым, богатым и успешным, а если не так, то, значит, я что-то делаю не то, и должен как-то изменить свою жизнь, чтобы все-таки стать здоровым, богатым и успешным. Очень странно это всё «евангелие успеха» видеть среди людей, которые себя считают христианами, у которых «здоровый, богатый и успешный» – вот он, крест и Христос, пронзённый копьём, гвоздями, и так далее. «Здоровый», «богатый» о Христе на Кресте – это вы сами понимаете. «Успешный» – многие говорили, что проблема христианства в том, что кульминация работы Христа, дела Христа на земле, выглядит как полное поражение (позорная смерть на кресте). Так что «успешный» тоже – если и успешный, то не тут у нас на земле, а там, на небесах.

³ Что за удовольствие Вседержителю, что ты праведен? И будет ли Ему выгода от того, что ты содержишь пути твои в непорочности?

Слово «хефец», которое переведено как «удовольствие», может переводиться и так, но в данном случае его правильнее перевести как «удовлетворение», причём такое, которое, например, получает купец, заключивший удачную сделку. Именно такой смысл это слово имеет в сочетании со словом «сакан», которое употреблено в предыдущем стихе. Но, конечно, праведность человека – это никакая не сделка с Богом, из которой Бог может какую-то выгоду для Себя извлечь или не извлечь. Это вообще неправильный взгляд на то, как устроены отношения человека с Богом: там не то, что сделка может быть выгодной или невыгодной, там этих сделок вообще не может быть. Но не потому, что думают друзья. В речах друзей постоянно повторяется мысль, что Бог от человека очень далеко, а раз так, то никакой Ему выгоды ни от чего, что бы ни делал человек, не может быть. Причем эта огромная дистанция между человеком и Богом у друзей понимается так, что Богу, по большому счёту, всё равно, что люди делают, Богу от этого «не холодно и не жарко». А это принципиально неверно, конечно же! В том-то и дело, что Богу далеко не всё равно, а если бы Ему было всё равно, то Он бы не послал Своего Сына к нам и не взошёл бы в своём Сыне на крест. То есть, может быть, оно и правильно, что Бог никакой выгоды не извлекает от того, что люди праведны, но с другой стороны, у друзей за этим стоит совершенно неправильный, антихристианский, я бы сказал, взгляд на то, что собой представляет дистанция между человеком и Богом. В том-то и дело, что эта дистанция, конечно, есть, и она безмерна (Бог иноприроден человеку), но это совершенно не препятствует тому, что Бог с огромной, если можно так выразиться, эмоциональной заинтересованностью участвует в человеческих делах, вплоть до восхождения на Крест. И вот именно с этим неправильным пониманием дистанции между человеком и Богом Иов и борется всё время. Друзья говорят: «Ну что ты кричишь Богу, тебе всё равно до Него не докричаться». А Иов говорит: «Да, мне до Него не докричаться, Он далеко. А я всё равно хочу до Него докричаться, и надеюсь, что я до Него докричусь. Да, оно вроде безнадёжно, а я всё равно надеюсь». И оказывается, что его надежда, может, и неразумна, но она сбывается в конце этой книги. Так что в каком-то смысле книга Иова чрезвычайно оптимистична: она кончается исполнением того, за что Иов борется.

⁴ Неужели Он, боясь тебя, вступит с тобою в состязание, пойдет судиться с тобою?

Этот стих в еврейском тексте непонятен, там сложные лингвистические вещи, и поэтому я не могу разобрать его детально. Одно понятно в этом стихе: что Елифаз отвергает претензию Иова на то, чтобы судиться с Богом. Ну, мы можем тоже сказать, что это, конечно, правильно, ведь и Христос говорит: «Не судите, да не судимы будете», даже друг друга, а что же будет, если Бога судить? Но ведь что для Иова суд с Богом? Суд – это возможность с Богом поговорить. Если с Ним невозможно поговорить, потому что Иов кричит, а Бог не отвечает, так пусть хотя бы на суде Бог вынужден будет что-то ему отвечать. Вот такая у Иова позиция. И в жизни тоже часто встречается, что, когда люди друг друга не слышат, они начинают мало того, что кричать, начинают друг друга бить в том или ином смысле просто для того, чтобы их услышали.

⁵ Верно, злоба твоя велика, и беззакониям твоим нет конца».

Тут начинаются обвинения в адрес Иова, причём «злоба» – это «ра», то есть, «зло» (дьявольское свойство), и в этом-то и коварство, потому что носителем этого дьявольского зла («ра»), на самом-то деле, является не Иов, а в некоторых моментах своих речей являются сами друзья. Многое в их речах – это то, что дьявол говорит через них (проводит через них свою линию, с которой, собственно, и начинается эта книга в первых двух главах).

⁶ Верно, ты брал залоги от братьев твоих ни за что и с полунагих снимал одежду.

⁷ Утомленному жаждою не подавал воды напиться и голодному отказывал в хлебе.

Слова, что то, помогает ли человек голодному или жаждущему, имеет важное, я бы сказал, богословское значение, что это важно для отношений человека с Богом – эта мысль сама по себе совершенно правильная, и очень похожие слова говорит Иисус Христос в Евангелии от Матфея в 25-й главе:

⁴¹… скажет тем, которые по левую сторону: «идите от Меня, проклятые, в огонь вечный, уготованный диаволу и ангелам его:

⁴² ибо алкал Я, и вы не дали Мне есть; жаждал, и вы не напоили Меня;

⁴³ был странником, и не приняли Меня; был наг, и не одели Меня; болен и в темнице, и не посетили Меня».

⁴⁴ Тогда и они скажут Ему в ответ: «Господи! когда мы видели Тебя алчущим, или жаждущим, или странником, или нагим, или больным, или в темнице, и не послужили Тебе?»

⁴⁵ Тогда скажет им в ответ: «истинно говорю вам: так как вы не сделали этого одному из сих меньших, то не сделали Мне.

Очень важные слова о том, что в этом мире то, что мы делаем людям, мы, в каком-то смысле, делаем Богу. Или, может быть, правильнее сказать, что милость Божия действует по отношению к другим людям через нас. Бог как бы сходит в нас и в наши человеческие отношения, и в них действует, когда мы действуем, оказывая друг другу милость, кормим голодного, и так далее. Но дело в том, что в той конкретной ситуации, в которой находится Иов и его друзья, ситуация другая, там голодных нет, кормить и поить некого. Ситуация другая: голодным и жаждущим, как это ни парадоксально, является Сам Бог, потому что в Его споре с дьяволом Он нуждается в помощи людей. И Иов Ему эту помощь оказывает. А друзья-то как раз Ему отказывают в этой помощи, в духовной, а не физической поддержке Бога, в этом восходящем движении (не от Бога вниз в нашу жизнь, а от нашей жизни вверх, к Богу, в небеса, где происходит спор между Богом и дьяволом). Если можно так выразиться, они «голодного» Бога отказываются накормить, а Иов Ему как раз помогает. Елифаз всё в материальной сфере показывает, а в духовной сфере всё обстоит наоборот.

⁸ А человеку сильному ты давал землю, и сановитый селился на ней.

Я думаю, что это неправильный перевод, об этом говорят многие комментаторы. Правильный перевод такой: «Сильный имел землю, почётный обитал на земле». Кто сильный, кто почётный? Значительная часть комментаторов считает, что это говорится о самом Иове: Елифаз говорит ему, что ты голодного не кормил, жаждущего не поил, а сам пребывал в довольстве, жил на земле как богатый и почётный человек. Вполне возможно.

⁹ Вдов ты отсылал ни с чем и сирот оставлял с пустыми руками.

Тут по-еврейски даже более выразительно: «Сиротам ты давал по рукам (бил по рукам), чтоб не тянули руки свои, куда не надо».

¹⁰ За то вокруг тебя петли, и возмутил тебя неожиданный ужас,

¹¹ или тьма, в которой ты ничего не видишь, и множество вод покрыло тебя.

Картина такая, как будто Иов в духовном мире заблудился, он во тьме, не знает, неправильно всё понимает, неправильно видит – как Мандельштам писал о себе:

Заблудился я в небе – что делать?

Тот, кому оно близко – ответь!

Легче было вам, Дантовых девять

Атлетических дисков, звенеть.

Правда, дальше Мандельштам говорит так, что видно: он и в посмертии надеется слышать Бога. Это применимо и к Иову:

Не разнять меня с жизнью: ей снится

Убивать и сейчас же ласкать,

Чтобы в уши, в глаза и в глазницы

Флорентийская била тоска.

Не кладите же мне, не кладите

Остроласковый лавр на виски,

Лучше сердце моё разорвите

Вы на синего звона куски…

И когда я умру, отслуживши,

Всех живущих прижизненный друг,

Чтоб раздался и шире и выше

Отклик неба во всю мою грудь.

Так что заблудился, на самом деле, не Иов – заблудились они, друзья. В том-то и дело! Елифаз говорит: «множество вод покрыло тебя», как аргумент, что Иов ошибается, что он, так сказать, как человек, который погряз в океане или тонет в болоте – в каком-то духовном океане или болоте. Но что нам говорит множество разных псалмов о покрытии водами? Вот только один из них, 68-й псалом:

² Спаси меня, Боже, ибо воды дошли до души моей.

³ Я погряз в глубоком болоте, и не на чем стать; вошёл во глубину вод, и быстрое течение их увлекает меня.

¹⁵ извлеки меня из тины, чтобы не погрязнуть мне; да избавлюсь от ненавидящих меня и от глубоких вод;

¹⁶да не увлечет меня стремление вод, да не поглотит меня пучина, да не затворит надо мною пропасть зева своего.

Это кто говорит? Грешник, который всё неправильно делает и поэтому погряз в этих водах? Нет, это говорит Давид – праведник, погрязший в водах. Читаешь это применительно к Иову, и так и видишь пропасть зева распахнутой пасти этой бездны. Это дьявол, который хотел бы, того и гляди, поглотить Иова, но ему Бог не позволяет этого сделать до конца. Так что, да, множество вод покрыло Иова, но это не духовные воды заблуждения, это реальные воды тех несчастий, которые на него дьявол ниспослал.

¹² Не превыше ли небес Бог? посмотри вверх на звезды, как они высоко!

¹³ И ты говоришь: что знает Бог? может ли Он судить сквозь мрак?

¹⁴ Облака -- завеса Его, так что Он не видит, а ходит только по небесному кругу.

Елифаз, конечно, рисует карикатурную картину взглядов Иова на Бога. Иов, конечно, видит Бога по-другому, чем друзья, но ведь вот эта картина, которую рисует Елифаз (что, с точки зрения Иова, Бог эту нашу жизнь и не хочет, и не может судить, видеть, разбираться в ней), скорее, характерна не для Иова. Точка зрения друзей, классическая ветхозаветная точка зрения, – что Бог дал людям Закон (Тору, 613 заповедей), вы, люди, знаете теперь, что вам делать, и вот по этому закону, пожалуйста, сами, как говорится, разбирайтесь. Этот Закон в вашем мире должен действовать, если можно так выразиться, автоматом, без Моего вмешательства. Нарушаете – ну, значит, получите за это, в каком-то смысле, автоматическое воздаяние – примерно так, как если человек попытается нарушить закон тяготения, например, шагнув с балкона на десятом этаже. Он без всякого вмешательства Бога получит воздаяние за пренебрежение этим законом. Примерно такова точка зрения друзей. А у Иова другая точка зрения. Он-то как раз считает, что Бог всё знает, всё видит, но почему-то говорить не хочет, и объяснять Иову ничего не хочет. Может объяснить, а почему-то не хочет, почему-то оставляет Иова наедине с его ситуацией, чтобы Иов сам, так сказать, пробился куда-то к Богу, без Его помощи. Вот в чём претензия Иова, а совсем не в том, что Бог не желает в нашу жизнь вмешиваться. И в этом плане, конечно, позиция Иова ближе к христианской позиции, чем позиция друзей. Потому что такой ветхозаветный взгляд, что Бог дал Закон, и всё, дальше, люди, вы его выполняйте, оставляет совершенно необъяснимым, почему этот давший Закон Бог счёл нужным войти в этот мир, вмешаться в виде Своего Сына Иисуса Христа, да ещё, к тому же, взойти на крест. Понимаете, Ветхий Завет в это не вмещается уже никак. А в Иовову точку зрения – вмещается. Это то самое объяснение, то самое явление Бога, которого Иов всё время добивается – другого Бога, не такого, какого знают его друзья. Да, Бога трудного, парадоксального, но живого. «Страшно впасть в руки Бога живого», – говорит апостол Павел, и за ним повторяет Достоевский. Иов впал в руки Бога живого, но только этот Бог может взойти на крест.

¹⁵ Неужели ты держишься пути древних, по которому шли люди беззаконные,

¹⁶ которые преждевременно были истреблены, когда вода разлилась под основание их?

Это ссылка на всемирный потоп, который, по Библии, был наказанием за грехи и беззакония древних людей, и вот Елифаз, который обвиняет Иова во всевозможных беззакониях, его как бы предупреждает: «Смотри, вот что бывает с беззаконными – потоп!».

¹⁷ Они говорили Богу: отойди от нас! и что сделает им Вседержитель?

¹⁸ А Он наполнял домы их добром. Но совет нечестивых будь далек от меня!

«Совет нечестивых будь далек от меня!» – в этом стихе, как я говорил, Елифаз слово в слово повторяет слова Иова из предыдущей главы. Нас автор просто подталкивает: подумайте, чем слова Елифаза отличаются от слов Иова? А, правда, чем? Одни и те же слова. Ничем не отличаются? Нет, отличаются тем, что для Елифаза «будь далеко от меня, беззаконник» – это далеко по горизонтали. Это в рамках закона. А для Иова «будь далёк от меня» означает восхождение по вертикали, в другую плоскость, в царство Небесное, ближе к Богу. «Далёк», но в разном направлении.

¹⁹ Видели праведники и радовались, и непорочный смеялся им:

²⁰ враг наш истреблен, а оставшееся после них пожрал огонь.

То, что переведено как «враг наш истреблён», допускает совершенно другой перевод: «Наша собственность уцелела». В синодальном ли переводе или в этом, всё-таки, какой-то слишком уж большой акцент на материальном – на истреблении, на том, что что-то там «пожрал огонь», и так далее. А в позиции Иова нет всего этого – чтобы Господь что-то материальное ему компенсировал, либо чтобы в этом мире что-то грешное и неправильное пожрал огонь. Он другим озабочен, он смыслом озабочен. Он ищет смысла в своей жизни, в своём страдании, и смысла, соответственно, вообще во всём нашем мире.

²¹ Сблизься же с Ним -- и будешь спокоен; чрез это придет к тебе добро.

Слово «сблизься» (сакан) – то же самое, как слово «польза» во 2-м стихе этой главы. То есть, это означает «извлеки из близости с Богом пользу». Насколько это сниженный призыв к сниженному типу близости с Богом! Дальше – «и будешь спокоен». Слово «спокоен» – это «шалом», а шалом – это высокое божественное свойство, та среда, в которой обитает Бог, и этот шалом Бог по милости Своей иногда даёт людям. «Добро, которое придёт» – это «тов», это тоже божественное свойство, противопоставленное «ра» (злу как дьявольскому свойству), то есть, это всё чисто божественные вещи. Но через тот тип сближения с Богом, о котором говорит Елифаз, эти божественные вещи не получаются. А получаются они, если так можно выразиться, на тропе Иова. Это то, о чём говорил замечательный испанский святой Сан Хуан де ла Крус (его по-русски иногда переводят «Святой Иоанн Креста») в своей книге «Восхождение на гору Кармель», где он говорит о том, что та степень близости с Богом, которую можно реально характеризовать словами «шалом», «тов», достижима только прохождением через то, что Сан Хуан называет «тёмная ночь души». Иов проходит через «тёмную ночь души», а друзья его боятся этой тёмной ночи, они уходят: «умный в гору не пойдёт». Но если «умный в гору не пойдёт», то ни о какой настоящей близости с Богом, ни о каком «шалом», и ни о каком «тов» речи быть не может.

²² Прими из уст Его закон и положи слова Его в сердце твое.

Это вроде всё правильно, хорошо, благочестиво, но читается это так: «смирись, и тем успокой своё сердце». Нельзя сказать, что это принципиально неправильная позиция, для многих людей это, действительно, так: принять Закон Божий и тем успокоить своё сердце. Но не для Иова! Миссия Иова совершенно обратная: не успокоить своё сердце, а наоборот, довести свое беспокойное и тревожное сердце до такой степени крика к Богу, на которую Бог ответит, явившись, что и происходит в конце этой книги. Вот так оно с благочестием – для разных людей оно разное, разные пути.

²³ Если ты обратишься к Вседержителю, то вновь устроишься, удалишь беззаконие от шатра твоего.

«Обратишься» – «ташув», от слова «шув» – обратишься, но куда? По Елифазу, «обратиться к Богу» – это повернуться вниз, а не вверх – к такому, так сказать, сниженному виду общности с Богом, сближения с Богом, а не к тому трудному, но высокому виду сближения с Богом, за который борется Иов. Здесь сказано «удалишь беззаконие от шатра твоего», и эти слова – укол: значит, у Иова в шатре, в его жизни есть беззаконие. Значит, он не просто так, не зря пострадал, а пострадал за своё беззаконие. И это говорит друг, который как бы пытается утешать. Друг бы сказал «удалишь беду от шатра твоего», а этот говорит «удалишь беззаконие».

²⁴ И будешь вменять в прах блестящий металл, и в камни потоков -- золото Офирское.

²⁵ И будет Вседержитель твоим золотом и блестящим серебром у тебя.

Бог, действительно, бывает, сравнивается с золотом. На иконах золотой фон именно для этого – золото как символический знак Бога, но так, что Бог какое-то Своё свойство, которое символически ассоциируется с блеском золота, даёт этому золоту на иконах – сверху вниз, а не снизу вверх. А здесь, в этой картине ситуация другая: как бы золото, как абсолютная ценность в этой нашей материальной жизни, проецируется на Бога, и поневоле получается, что ценность Бога, Его величие где-то сродни ценности золота и величию какой-нибудь сокровищницы, полной золота – того, чем всегда хвастались все цари, как знаком своего «величия».

²⁶ Ибо тогда будешь радоваться о Вседержителе и поднимешь к Богу лице твое.

То есть, Елифаз видит Иова на мусорной куче, в унынии, в беде поникшего лицом вниз. А я, делая доклад об Освенциме, показал статую Иова, поднявшего своё лицо к Богу, весь кожа да кости, весь несчастный, и, тем не менее, лицом вверх устремляется к Богу. Очень правильная статуя, она очень верно отражает смысл книги Иова: да, несчастный, да, пострадавший, всё потерявший, и при этом лицом вверх, устремлённым к Богу. По-настоящему вверх лицом к Богу – это так, как Иов, а не так, в благополучии, как его друзья себе это мыслят.

²⁷ Помолишься Ему, и Он услышит тебя, и ты исполнишь обеты твои.

²⁸ Положишь намерение, и оно состоится у тебя, и над путями твоими будет сиять свет.

Оно, вроде бы, всё хорошо. Но посмотрите, что здесь сказано! «Он услышит тебя, и ты исполнишь обеты твои. Над путями твоими будет сиять свет». То есть, картина такая, что милость Бога в том, что Он исполняет желания человека, в частности, исполнит желание Иова. А что говорит Христос на Гефсиманской горе? «Но да будет воля Твоя, а не моя». Вот настоящая позиция, вот как оно по-христиански. А то, что говорит Елифаз, вроде бы звучит хорошо, благочестиво, так красиво сказано, а на самом деле – принципиально неправильная позиция, чтобы Бог исполнял желания людей, а не люди исполняли желания, точнее, Замысел Бога.

²⁹ Когда кто уничижен будет, ты скажешь: возвышение! и Он спасет поникшего лицем,

³⁰ избавит и небезвинного, и он спасется чистотою рук твоих.

Здесь употреблены два понятия: «уничижение» и «возвышение». Мы встречаем эту пару в Евангелии от Луки, в притче о мытаре и фарисее, которую рассказывает Христос (18-я глава).

¹⁰два человека вошли в храм помолиться: один фарисей, а другой мытарь.

¹¹Фарисей, став, молился сам в себе так: Боже! благодарю Тебя, что я не таков, как прочие люди, грабители, обидчики, прелюбодеи, или как этот мытарь:

¹²пощусь два раза в неделю, даю десятую часть из всего, что приобретаю.

¹³Мытарь же, стоя вдали, не смел даже поднять глаз на небо; но, ударяя себя в грудь, говорил: Боже! будь милостив ко мне грешнику!

¹⁴Сказываю вам, что сей пошел оправданным в дом свой более, нежели тот: ибо всякий, возвышающий сам себя, унижен будет, а унижающий себя возвысится.

Вот христианская (парадоксальная, конечно) правда, и она противоположна той точке зрения, которую высказывает Елифаз: что кто вернётся к такому почтенному благосостоянию (то есть, станет, как фарисей), тот может помочь и другим – таким, как этот мытарь – так сказать, поднять их из той глубины падения, в которую они упали. А Христос говорит, наоборот, что, парадоксальным образом, возвышение – в том, что с виду кажется падением. Сам Христос на Кресте казался Его современникам самым глубоким унижением, которое только может человек перенести: как последний разбойник, бродяга и преступник – на кресте. И это тот, кто претендовал, что Он – Мессия! Где же больший контраст! А такова, тем не менее, парадоксальная правда Божия: что в самом глубоком уничижении и происходит самое высокое возвышение, и символом этого является Крест Христов. Вот как при чтении этой главы, как и вообще книги Иова, просто невольно всё время мы отсылаемся к Новому Завету, к Евангелию. Поэтому и говорят, что Христос – ответ Иову.

Запись 33 Глава 23 11-10-17

Мы продолжаем чтение книги Иова двадцать третьей главой. Но прежде я хотел бы сказать о празднике, который у нас сегодня. Сейчас продолжаются семь дней праздника Кущей, Суккот, знаком которых являются осенние плоды. И как всё на свете в Божьем Замысле связано друг с другом, праздник Суккот имеет некую ниточку связи с тем, что мы читаем. Начавшись, как обычный осенний праздник сбора плодов, какие есть у многих народов, он постепенно превратился и в праздник ожидания будущего Мессии, и поэтому, когда Христос входил в Иерусалим, Его приветствовали потрясанием лулавов, хотя это была Пасха, а лулав – это то, чем потрясали на праздник Кущей. Почему? Потому, что узнали в приходящем Христе Мессию, который, конечно, у евреев ассоциировался с праздником Кущей. И Сам Христос приходил, как полагалось еврею, на праздник Кущей как на один из трёх главных годовых праздников, и Он сказал в последний день этого праздника замечательные слова: «кто верует в Меня, у того из чрева потекут реки воды живой» – эта картина излияния воды связана с праздником Кущей. Люди ждали несколько столетий и в этот праздник упоминали будущего Мессию. И вот пришёл Мессия. Кто-то Его, конечно, узнал, кто-то не узнал, этот процесс узнавания Христа начался тогда, но он не закончился и по сей день. Христос ещё не узнан на 100% людьми – даже не только в смысле количества населения, а в том отношении, что даже мы с вами, люди, верующие во Христа можем ли сказать, что мы Его знаем, на 100%? Нет, это не так просто! Христос – это Сын Божий, это ипостась Бога. Не так просто Его узнать на 100%. Не уверен, что это вообще возможно, пока мы с вами являемся тем, кем мы являемся, или, как говорил апостол Павел, пока мы в теле душевном, а не в теле духовном. Здесь есть нечто общее с тем, что происходит в книге Иова. Ведь во многих местах этой книги мы отмечаем: вот, в этом месте Иов, фактически, не зная даже понятия Мессии, а тем более, не зная Иисуса Христа по имени, как-то предвидит Его (смутно, конечно, – как говорит апостол Павел «через мутное стекло, гадательно», но всё-таки предвидит). И в конце получает какое-то откровение, которое даже словами не опишешь, которое его утешает в его ожидании Спасителя, будущего Искупителя, и на этом кончается книга Иова, но не кончается история. И так же, как ожидание Мессии, связанное с праздником Кущей, на самом деле не кончилось с приходом Христа на этот праздник, а продолжается – так и с явлением Иову в конце книги чего-то такого, в чём, как мне кажется, ему и будущий Христос явлен в каком-то символическом виде. На этом не кончается история, и поэтому, когда говорят, что Христос – это ответ Иову, то это – ответ продолжающийся. Процесс ответа Иову продолжается и по сей день. Ведь сколько Иовов с тех пор было и есть сегодня! Я всё время вспоминаю Иовов, которые шли в газовые камеры. И что ещё будет – мы с вами не знаем. Ещё много такого может быть в человеческой истории, так что процесс ответа Иову продолжается. Он начат с приходом Иисуса Христа две тысячи лет назад, а закончится он, мне кажется, только Вторым Пришествием Иисуса Христа, которое когда-то будет, но никто не знает – когда.

Теперь прочтём эту главу, короткую, но чрезвычайно насыщенную содержанием. Иов отвечает Елифазу на его предыдущую речь, в которой Елифаз рассказывает об ужасной судьбе беззаконника, которому Бог воздаёт за все его беззакония прямо и незамедлительно в этой жизни, и не то что намекает, а практически прямо говорит Иову: «Ну, раз ты попал в такую ситуацию, наверно, ты такой беззаконник и есть, а иначе почему? Мы просто не знаем, и ты, может быть, сам не знаешь, какие беззакония ты совершал, но – было, иначе Бог бы тебя в эту ситуацию не поместил бы». Вот такая была логика Елифаза. И Иов отвечает.

¹ И отвечал Иов и сказал:

² еще и ныне горька речь моя: страдания мои тяжелее стонов моих.

³ О, если бы я знал, где найти Его, и мог подойти к престолу Его!

⁴ Я изложил бы пред Ним дело мое и уста мои наполнил бы оправданиями;

⁵ узнал бы слова, какими Он ответит мне, и понял бы, что Он скажет мне.

⁶ Неужели Он в полном могуществе стал бы состязаться со мною? О, нет! Пусть Он только обратил бы внимание на меня.

⁷ Тогда праведник мог бы состязаться с Ним, -- и я навсегда получил бы свободу от Судии моего.

⁸ Но вот, я иду вперед -- и нет Его, назад -- и не нахожу Его;

⁹ делает ли Он что на левой стороне, я не вижу; скрывается ли на правой, не усматриваю.

¹⁰ Но Он знает путь мой; пусть испытает меня, -- выйду, как золото.

¹¹ Нога моя твердо держится стези Его; пути Его я хранил и не уклонялся.

¹² От заповеди уст Его не отступал; глаголы уст Его хранил больше, нежели мои правила.

¹³ Но Он тверд; и кто отклонит Его? Он делает, чего хочет душа Его.

¹⁴ Так, Он выполнит положенное мне, и подобного этому много у Него.

¹⁵ Поэтому я трепещу пред лицем Его; размышляю -- и страшусь Его.

¹⁶ Бог расслабил сердце мое, и Вседержитель устрашил меня.

¹⁷ Зачем я не уничтожен прежде этой тьмы, и Он не сокрыл мрака от лица моего!

На этой главе речь Иова не кончается, разделение на главы условно, оно произведено много веков спустя. Эта глава имеет своё продолжение в следующей, двадцать четвёртой, главе, где Иов говорит, возражая Елифазу, что беззаконники прекраснейшим образом устроены на этой земле, и никто их ни за что не наказывает. Так что надо рассматривать две главы вместе (23-ю и 24-ю). И, поскольку в этой главе Иов начинает как бы о себе лично, а в следующей главе он уже говорит о том, как устроен весь мир, то мы понимаем, что Иов в этой книге подан не просто как один человек, который страдает, попав в жернова противоборства Бога и дьявола. Нет, он представитель всего человечества, он говорит (если так можно выразиться), как Адам – от имени всего человечества. А кто у нас ещё есть, кто говорит, как Адам? Апостол Павел в Послании к Римлянам говорит об Иисусе Христе: Он – Новый Адам. Как от первого Адама произошла человечеству погибель и падение, так от этого Нового Адама произойдёт человечеству спасение и восстановление. Павел очень фокусируется на том, что Христос, вроде, один, но в Нём как бы сосредоточено всё человечество. Вот так и с Иовом: в этом его личном несчастье сосредоточена проблематика всего человечества.

Иов здесь жалуется и просит помощи вообще уже не в связи со своими бедами. Он нигде не говорит здесь: «излечи меня, Господи», не говорит даже: «Господи, верни мне детей», тем более «Господи, верни мне имущество, которое у меня было (всяких верблюдов, ослов, и так далее) – нет, он не на свои беды жалуется. Особенно это видно в стихах 8-м и 9-м:

⁸ Но вот, я иду вперед -- и нет Его, назад -- и не нахожу Его;

⁹ делает ли Он что на левой стороне, я не вижу; скрывается ли на правой, не усматриваю.

Он жалуется на то, что Бог невидим и далёк – вот его боль-то в чём! Человек всё потерял, а жалуется, как на главную свою беду, на далекость Бога. И эта жалоба, между прочим, – это знак его близости к Богу. Не всякий в этой ситуации жаловался бы на это, а не на какие-то свои потери. В том-то и дело, что Иов Бога не видит, он ощущает Его как далёкого, а, тем не менее, где-то в сердце своём Богу близок. Вообще, ощущение, что Бог невидим, и далёк, и безмерно превосходит людей, то есть, Он очень далеко от людей в некоем, если можно так выразиться, вертикальном, духовном измерении, несоизмерим с людьми – это основа всего Ветхого Завета. И это положение вещей друзей Иова полностью устраивает: ну да, Бог невидим, значит, так и надо. Бог далёк от людей, значит, так и надо. Всё это надо принять и вообще не задавать лишних вопросов. Такова позиция друзей. Но Иов понимает: то, что Бог невидим и далёк – это правда. Но это половина правды, а есть какая-то другая половина, которая ещё не открыта, не явлена. А когда она будет явлена? Тогда, когда «Бога не видел никто никогда. Единородный Сын, сущий в недре Отчем, Он явил», как говорит апостол Иоанн в своём Евангелии. О Христе эти слова. Вот это – вторая половина правды: Бог не просто невидим и далёк, но Он ещё и видим, и явлен в Своём Сыне Иисусе Христе. Конечно, в тот момент этого ещё нет, но в вечности у Бога это уже «да», даже в тот момент, когда пишется книга Иова, потому что у Бога в вечности нет этих «ещё нет», «уже да», у Бога в вечности всё уже существует.

Эта проблема – что «Бог невидим» – острейшая проблема по сей день. Сколько раз я слышал от неверующих людей: «ты веришь в Бога – ну, где твой Бог? Покажи Его!». Помню, еду я в метро, напротив супружеская пара, крепко так ругаются друг с другом. А с ними рядом пожилая женщина – верующая, как оказалось. Она, в конце концов, не вытерпела и говорит: «Ну что вы ругаетесь? Иисус Христос пришёл, чтобы мы все друг друга любили…». А та женщина на неё так смотрит и говорит: «Иисус Христос! Где Он, твой Иисус Христос?» – и говорит таким тоном, с такой тоской, что чувствуется, что она очень бы хотела, чтобы показали пальцем на Бога, на Иисуса Христа, и вот тогда бы у неё душа успокоилась. Но где Они? Их не видно, поэтому будем ругаться дальше. То есть, это фундаментально, что Бог невидим, это Его Замысел таков, но это для нас, людей, очень трудно, как вообще многое, что связано с Богом, для нас трудно.

Тут Иов просит суда, и во многом, о чём говорилось раньше, есть образ суда с Богом. Чего Иов, собственно, хочет от этого суда? Требовать возмещения моральных убытков, что ли, или материальных убытков? Нет, он не возмещения требует. Он требует понимания Бога, того «бина», которое означает «разумное понимание» и которое несколько раз встречается в этой главе: «я понял бы, что Он скажет мне», «я размышляю». Он хочет от Бога, чтобы Бог дал ему понимание того, что происходит, и, во-первых, смысла того, как устроен весь мир (с беззаконными, которые благоденствуют), и, в частности, смысла того, что произошло с ним самим, а это так же парадоксально и непонятно, как благоденствие беззаконных. Он хочет от Бога на этом суде идущих от Бога доказательств, аргументов, которые опровергли бы аргументы самого Иова. Вот он говорит «оправдание»: «уста мои (я) наполнил бы оправданием», а это еврейское слово, скорее, означает «аргументы». Иов Ему предъявляет свои аргументы, но он более всего хочет, чтобы Бог эти аргументы опроверг, и показал бы ему, и доказал бы ему, что всё-таки за всем этим стоит милостивый, великий, осмысленный замысел Бога, чтобы в результате такого суда Иову было возвращено ощущение осмысленности того, что и с ним происходит, и со всем миром. Даже наш суд, если принимает решение кого-то расстрелять, условно говоря, так ведь не прямо на суде расстреливают. Суд – это разбирательство: в чём дело, что произошло, кто виноват в том, что произошло, и далее определяются виновные, оправданные, и так далее. Так и тут: суд – это разбирательство, не какое-то действие со стороны Бога предполагается на этом суде, а понимание того, что же, собственно, Бог хочет, что же Бог делает. При этом, на этом суде парадоксальным образом Бог для Иова и судья, и подсудимый, и адвокат одновременно. «Адвокат» – это «защитник», или «искупитель» – слово «гоэл», которое было употреблено в девятнадцатой главе: «А я знаю, Искупитель мой жив, и Он в последний день восставит из праха распадающуюся кожу мою сию, и я во плоти моей узрю Бога». «Искупитель» – это Бог и есть. А в устах Иисуса Христа в Его последней беседе со Своими учениками Искупитель, или Утешитель (это одно и то же слово по-гречески) – это Дух Святой. Понятно, что за этим стоит: то, что Бог – это не просто монолитная цельность, а у Бога есть ипостаси, и одна из этих ипостасей – Искупитель, другая из этих ипостасей – Судья, а третья ипостась, в которую Иов хочет поместить Бога – это, не скажу подсудимый, а скорее оппонент, партнёр в этом разбирательстве того, почему у Тебя, Господи, такой странный Замысел. И то, что Бог у Иова одновременно и то, и другое, и третье – это, конечно, предвидение того, что будет понято уже потом в Новом Завете, в христианском богословии, как трёхипостасный Бог Отец, Бог Сын и Бог Дух Святой.

Друзья говорят, что Иов дерзит Богу (и местами я с ними был согласен). Давайте разберёмся: вот он требует суда с Богом. Дерзко ли само по себе требование суда с Богом? Можно сказать – конечно, дерзко: Бог тебе судья, а ты Его хочешь посадить на скамью подсудимых. Во-первых, обратите внимание, что обычно на суде истец и ответчик находятся «в контрах»: они ругаются, доказывают, что «этот плохой» или «нет, он сам плохой», и так далее. То есть, в результате суда они просто расплюются друг с другом, что очень ясно бывает видно на судах, которые связаны с разводами. А Иов чего хочет? Ему нужен суд, чтобы «расплеваться» с Богом? Наоборот! Он (очень странно) мыслит этот суд как средство сближения с Богом! Иов, может быть, в ситуации, в какую он попал, чувствует так, как бывает между людьми, когда споры и ссоры – средство к сближению. Такое бывает, особенно в семейной жизни. Так и у Иова: для него суд с Богом – способ сближения с Богом, потому что не видит он другого способа в той ситуации, в какую он попал, чтобы Бог ему открылся. А Бог же молчит и не отвечает. Чтоб Он хоть как-то проявился, надо Его вызвать на суд! Может быть, тогда Он покажет Своё лицо Иову! Это один момент. А второй момент: слово «суд» (еврейское слово «мишпат») всегда идёт вместе со словом «цдака», «правда», то есть, тот, кто требует суда с Богом, на самом деле, требует правды Божьей. Для того, чтобы Иову эта правда Божья явилась, он суда с Богом и требует. Но разве можно считать требование правды Божьей дерзостью? Нет. Что (как мне кажется) в том, что говорит Иов, наиболее близко к понятию дерзости? Пожалуй, наиболее близко то, что говорится в 14-м стихе:

¹⁴ Он выполнит положенное мне, и подобного этому много у Него.

«И подобного этому много у Него» звучит вроде бы дерзко, это то, о чём говорится дальше в двадцать четвёртой главе: что у Него и нечестивые благоденствуют, и праведники, наоборот, страдают – ну, и что тогда удивляться, что со мной произошло вот это. Да, это звучит вроде как претензия к Богу. Но это же продолжение 13-го стиха:

¹³ Но Он тверд; и кто отклонит Его? Он делает, чего хочет душа Его.

Звучит это, с виду, так, как будто Иов отвергает Замысел Божий: Бог твёрдо решил так сделать, и так сделает, что ты Ему ни говори, что ты Ему ни доказывай ни на каком суде, и это, конечно, плохо, а я, Иов, этого не принимаю. Так это звучит на поверхности. А на самом деле, мне кажется сомнительной вся эта концепция, что Бог то, что определил Себе твёрдо, в точности всё исполнит, как будто это определение гвоздём прибито, и никак это уже никуда не изменится. Не от Бога идёт это понимание, а от людей. Потому что в нашем примитивном человеческом понимании сила и всемогущество Бога подобны людским: тот, кто сильный, как решил, так своё решение и исполнит любой ценой, ты хоть тресни, а того, чего он хочет, он добьётся. Но Бог силен и всемогущ не в этом нашем человеческом смысле. Иов спорит именно не с Замыслом Божьим, а с этой человеческой концепцией однозначности Замысла: что Бог что-то такое решил, и в этом Его Замысле Иову суждено страдать, и, значит, так оно и будет, что ты там ни доказывай Богу ни на каком суде. Нет, это не так, хотя бы уже потому, что, если бы Иов верил, что и вправду Бог таков, а не только концепция о Нём такова, то зачем Иов стал бы эти разговоры разводить и требовать у Бога суда! Конечно, он на что-то надеется, чтобы доказать Богу. А концепция «Он тверд; и кто отклонит Его? Он делает, чего хочет душа Его» – это не точка зрения Иова. Это точка зрения его друзей, и даже не самих друзей, а они её заимствовали, как они сами говорят, от отцов: поколения людей вот так видели Бога, и тогда чего мы будем придумывать, когда поколения до нас давно решили, что Бог твёрд, и что Он решил, то Он в точности так и сделает. А Иов вот именно в этот период своей жизни, на мусорной куче, доказывает, что это не так, что Замысел Божий – это не просто что-то гвоздём прибитое, а предполагает соработничество людей. И в данном случае соработником в этой трагической ситуации является Иов, так же, как масса людей, которые защищали какие-то безнадёжные позиции, погибали в Великой Отечественной войне, попадали в газовые камеры, и так далее. Все эти люди, на самом деле, – соработники Бога. Не то, что Замысел Божий таков, что в этом Замысле надо пожертвовать этими пешками – нет. Они своим поведением способствуют исполнению этого Замысла, а иногда способствуют тому, чтобы этот Замысел как-то повернулся. В частности, в этом случае: ведь вся книга Иова об этом, весь спор Бога с дьяволом – казалось бы, чего спорить, Бог всемогущ, сказал дьяволу – и всё, точка. Нет, зачем-то начинается вся эта история, это разбирательство. И в этом разбирательстве судьёй на самом деле является не Бог, судьёй является Иов. В зависимости от того, как он себя поведёт, либо окажется правым Бог, либо окажется правым дьявол. Разве можно в этой ситуации говорить, что Замысел Божий фиксирован, прибит гвоздём, и от человека не зависит? Зависит, ещё как – от Иова зависит. И возвышенность книги Иова, её духоподъёмность именно в том, что человек оказывается на том высоком героическом уровне, на котором оказался Иов. И не только тут. Кажется, Клайв Степлз Льюис сказал о сцене Благовещения, когда ангел приходит к Богородице Пречистой Деве Марии, чтобы сообщить ей о рождении Иисуса Христа. Она может согласиться, а может не согласиться на это. Она, в итоге, конечно, отвечает: «Се раба Твоя, да будет мне по Слову Твоему», но ситуация, вообще-то, чудовищная по тем понятиям: обручённая женщина, которая ещё не жила с мужем, вдруг оказывается беременной, непонятно от кого. Легко представить дальнейшее развитие событий. Она всё это, естественно, прекрасно видит, и понимает, и может ответить «Нет, я не готова». И как у Льюиса замечательно сказано, на эту минуту молчания Марии, когда она ещё не ответила ни «да», ни «нет», все духовные сферы, все ангелы небесные, вся тварь, вся Вселенная, включая Самого Бога, замерли и ждут, что ответит эта женщина. Вот так и здесь: и Бог, и дьявол ждут, что ответит жизнью своей Иов. Так что говорить, что Замысел Божий твёрд, «прибит гвоздём», и от Иова ничего не зависит – это друзья так считают, Иов исходит из совершенно другого. Он просто чувствует, что это всё не так, что он должен говорить, спорить, доказывать – и так влиять на Замысел Божий.

Это об общих идеях главы. Давайте теперь её разберём по отдельным стихам, потому что, как всегда в Ветхом Завете, употреблённые еврейские слова несут в себе много такого, чего в переводе на русский язык просто не передашь.

¹ И отвечал Иов и сказал:

² еще и ныне горька речь моя: страдания мои тяжелее стонов моих.

«Горька речь моя» – это еврейское слово «мери», которое мы можем помнить из Ветхого Завета, когда евреи пили горькую воду при исходе из Египта в Мерре, а потом в Мериве, и Моисей бросил там дерево и вода стала пригодной для питья – вот это слово Мерра, «горькая». Это слово имеет, между прочим, второй смысл «мятежный», и в некоторых переводах так и переводится: «мятежна речь моя». «Страдания мои тяжелее стонов моих» – это тоже приближённый перевод, потому что по-еврейски сказано так: «рука моя тяжче моих стонов». В каком смысле «рука моя»? Это может означать либо, что он кладёт руку (как он сам потом говорит) на уста свои, чтобы заглушить свои стоны, либо, что «рука моя» это не рука, которая принадлежит мне, а рука, которая лежит на мне, и Иов, конечно, так и понимает: «рука Бога лежит на мне». Иов говорит об этом несколькими главами раньше: «на мне тяготеет рука Божья». Это он так это понимает, что все его испытания, все его страдания – это рука Божья, которая вот так тяжко легла на него, но мы-то знаем то, чего он не знает, и что сказано в 1-2-й главе: что это не рука Бога, а рука дьявола. Да, Бог позволил дьяволу, чтобы он коснулся Иова этой своей тяжкой и убийственной рукой. Но, тем не менее, это не значит, что рука – Божья. Рука всё-таки – дьявола.

³ О, если бы я знал, где найти Его, и мог подойти к престолу Его!

⁴ Я изложил бы пред Ним дело мое и уста мои наполнил бы оправданиями.

«Изложил» – это еврейское слово «арак», оно означает именно судебную доказательную речь адвоката или прокурора, где всё разложено по полочкам, всё по логике. Но дело в том, что к Богу наша человеческая логика просто не применима, и это – наивное представление Иова, что на суде с Богом, можно логикой всё доказать. Да Иов, на самом деле, и не считает, что, когда Бог ему что-то объяснит, Он должен будет объяснить логически – ну, хоть как-то пусть объяснит (и Бог ему объясняет в конце книги, и мы видим, что совсем не логически). То есть, если это и суд, то совсем не то, что наши человеческие суды, где кто-то что-то доказывает, кто-то более убедителен, кто-то менее убедителен – это всё совсем по-другому.

«Уста мои наполнил бы оправданиями» – еврейское слово «токэхот» означает не столько «оправдание», сколько «аргументы». Это слово часто встречается в книге Притч Соломоновых, где, как правило, оно употребляется в смысле «аргумента с укором», то есть, как естественно ожидать на суде, истец предъявляет какие-то аргументы против обвиняемого, укоряя в чём-то обвиняемого, и при этом обвиняемым в данном случае является Бог. Хотя, конечно, Иов не говорит нигде прямо: «я обвиняю Бога», само это слово «токэхот» передаёт этот нюанс – что это не какие-то аргументы оправдания, он не оправдывается – он обвиняет. Это аргументы, которые содержат в себе укор Богу со стороны Иова.

5 Узнал бы слова, какими Он ответит мне, и понял бы, что Он скажет мне.

Слово «понял» происходит от слова «бина», которое очень часто употребляется в книге Притч Соломоновых. В этой книге противопоставлены два понятия о понимании. Одно – это «бина», разумное, логическое понимание», свойственное нам, людям. А другое понятие – это «хокма», которое переводится как «мудрость», причём не в человеческом понимании, а «мудрость Божия», которая может быть человеку в некоторой мере свойственна (Бог даёт некоторым людям эту Свою божественную мудрость), но это совсем не то, что человеческий логический разум. Иов здесь именно говорит, что понял бы разумом. Но разумом этого не поймёшь. Чтобы понять Бога, нужна эта самая «хокма». И, видимо, в 38-й главе и дальше, с явлением Бога Иову, Бог передаёт Иову как раз эту «хокму», божественную мудрость, другим, не разумным способом. Кстати, одна из проблем, связанных с пониманием Евангелия, с пониманием того, что говорит Христос, связана с тем, что это пытаются разобрать по полочкам, втиснуть в логические понятия, как в прокрустово ложе. А Христос в Своих речах не пользуется «разумом» в смысле «бина», Он пользуется «хокмой» в смысле «мудростью» – «премудростью Божьей». Вот чем наполнены Его притчи. Поэтому там очень много и логических противоречий, и парадоксов. Это в нашем человеческом разуме («бина») не может быть этих противоречий, парадоксов, а у Бога Божественная мудрость, можно сказать, вся из этих противоречий и парадоксов сплетена, как какая-нибудь прекрасная картина, которая вся сплетена, как из нитей, вот из таких парадоксов.

⁶ Неужели Он в полном могуществе стал бы состязаться со мною? О, нет! Пусть Он только обратил бы внимание на меня.

Переведенное как «обратил внимание» – это еврейское слово «исим», которое дословно означает «положил, поставил». Но, если мы хотим принять русский синодальный перевод «обратил бы внимание на меня», тогда можно принять это «положил» («исим») в смысле «положил на меня глаз». А вот, скажем, в английском переводе короля Иакова, самом известном английском переводе, по-другому: «положил силу в меня». Это то же самое слово «исим», правда, слова «сила» в еврейском тексте нет. Ну, приходится признать: что «положил в меня» – нам, в конце концов, не понять.

Ещё один момент: в этом стихе видно, что если «Он не стал бы в полном могуществе состязаться со мною», потому что Он так превосходит меня – в чём тогда смысл этого суда? Что ж тогда судиться с Тем, Кто в полном могуществе с тобой и состязаться не станет, потому что результат заранее известен? Ещё раз повторяю, что суд – это вообще не средство разбирательства с Богом, выяснения, кто прав, кто виноват, а средство сближения с Богом, потому что иначе не получается. Потому что, чтобы это невидимое, далёкое и неосязаемое, но любимое тебе явилось, надо Его вызвать на суд – может, тогда явится. Нельзя же не явиться на суд!

⁷ Тогда праведник мог бы состязаться с Ним, -- и я навсегда получил бы свободу от Судии моего.

«Состязаться с Ним» еврейское слово «яках» дословно означает «быть правым». В еврейском тексте не идёт речь о том, что с Богом кто-то состязается, «бодается» на этом суде. Нет, речь просто о том, можно на суде с Богом оказаться правым или нельзя? Оказывается, что да, в принципе можно было бы, если бы Сам Бог этого захотел, чтобы на суде с Ним оказался правым, праведным именно человек, а не Бог – вот такая парадоксальная концепция у Иова.

Ещё один момент: так, как это переведено на русский язык, не совсем понятно, что означает «свобода от Судии моего»? Слово «от» можно прочесть по-разному. Освобождение от судьи звучит, как будто судья – какой-то рабовладелец, который Иова держит в рабстве, и вот он его отпустит. В принципе, еврейский допускает такое прочтение. Но есть и другое прочтение: «получил свободу от Судии моего», получил свободу от Бога, как дар – на суде судья оправдал, и дал свободу. Конечно, нам ближе второе толкование. Но есть одна деталь в еврейском тексте. Получить «свободу» (еврейское «аполата») означает скорее получить спасение, избавление. А когда мы употребляем слова «спасение», «избавление», то у нас немедленно возникает картина Христа, того самого Избавителя, которого призывает сам Иов: «Я знаю, Искупитель мой жив». Получается так: при идеальном развитии этого суда, в итоге Иову должен быть явлен от Бога какой-то спаситель, избавитель, искупитель, и так далее. Как теперь нам, людям христианской эпохи, предстаёт этот суд? Как суд, результатом которого является не оправдание, не осуждение, не возмещение чего-нибудь Иову, а появление Христа от Бога. Вот к чему должен привести этот суд.

⁸ Но вот, я иду вперед -- и нет Его, назад -- и не нахожу Его;

⁹ делает ли Он что на левой стороне, я не вижу; скрывается ли на правой, не усматриваю».

Это, конечно, сказано как бы в неявной полемике со 138-м псалмом, где псалмопевец говорит, что Бог видит его везде, где бы он ни шёл, и, естественно, эти слова Иова читаются так: «Ты-то меня видишь везде, где бы я ни шёл, а я Тебя не вижу нигде, где бы Ты ни шел». Вот эти слова 138-го псалма:

^5. Сзади и спереди Ты объемлешь меня, и полагаешь на мне руку Твою.

^7. Куда пойду от Духа Твоего, и от лица Твоего куда убегу?

^8. Взойду ли на небо – Ты там; сойду ли в преисподнюю – и там Ты.

^9. Возьму ли крылья зари и переселюсь на край моря, –

^10. и там рука Твоя поведет меня, и удержит меня десница Твоя.

^11. Скажу ли: «может быть, тьма скроет меня, и свет вокруг меня сделается ночью;

^12. но и тьма не затмит от Тебя, и ночь светла, как день: как тьма, так и свет».

Это замечательные, прекрасные слова. Но это он говорит о том, что Бог видит псалмопевца, а Иов-то Ему жалуется, что Бог-то его видит, а почему он, Иов, не видит Бога?

И ещё один момент. Сказанное в 8-м стихе 23-й главы «не нахожу Его» – «ло абий», которое происходит от слова «бина», то есть, «найти Бога» значит «понять Бога», потому что «бина» – это и есть «разумное понимание». То есть, речь идёт не просто о том, чтобы Бога как-то увидеть, а о том, что найти Бога – значит, понять Его, Его Замысел, и, соответственно, как часть этого Замысла, свою ситуацию, в которую он попал. Да только с помощью «бина», человеческого логического разума, как предполагает Иов, это невозможно. Ни Замысел Божий, ни ситуацию Иова так не поймёшь.

¹⁰ Но Он знает путь мой; пусть испытает меня, -- выйду, как золото.

Знаменитые слова, применимые во все века: испытание может быть очищением, так же, как когда золото бросают в огонь: с одной стороны, это испытание, а с другой стороны, при этом сгорает всё, что к золоту прилипает и пачкает, и остаётся чистое золото. Была в древности такая технология очищения драгоценных металлов в огне. Иов, на самом деле, именно в этой ситуации и находится, ситуации очищения через испытание. А с ним и всё человечество, потому что спор дьявола с Богом – это не спор о конкретном человеке Иове, а спор вообще о человеке, как таковом, о его месте в мире.

¹¹ Нога моя твердо держится стези Его; пути Его я хранил и не уклонялся.

¹² От заповеди уст Его не отступал; глаголы уст Его хранил больше, нежели мои правила.

Это, всё-таки, не совсем «правила», одно из значений этого слова – «обычаи», то есть, привычный для человека способ, как ему поступать. Другое значение – это то, что человеку по жизни необходимо (пища, жильё, и так далее), и вот Иов говорит, что для него больше, чем эти «необходимости», дороги слова Божии. Так это слово «хок» переведено в английском переводе короля Иакова, и это слово «хок» здесь употребляется пока только в первый раз, оно сыграет в полную свою силу через несколько стихов.

¹³ Но Он тверд; и кто отклонит Его? Он делает, чего хочет душа Его.

Перевод «твёрд» это попытка (довольно неловкая, я бы сказал) передать еврейское слово «ба-яхад», что дословно означает «воедино». «Бог воедино» – вот что сказано по-еврейски. Как это понимать? Один из возможных смыслов – Бог во едином Своём Замысле держится, и от него никуда не отступает. Но мы же говорим это слово в молитве «Шма Исраэль», которая уже была в те времена: «Адонай Элохейну, Адонай эхад», и это не о том, что Бог крепко держится Своего Замысла и никуда от него не отступит, а о том, что Он Сам в Своём Существе един. Поэтому эти слова мы должны прочесть так: то, что происходит, – это как бы следствие единства Бога. В этом есть некая глубина, вполне возможно, намеренно задуманная автором книги Иова. Глубина в том, что то, что Бог един, – это только половина правды. Бог един, но Он при этом един в трёх лицах, трёх ипостасях, и это не только Бог Отец, Который судья, носитель справедливости, и так далее, а одна из этих ипостасей – это Спаситель, Искупитель, Иисус Христос. То есть, Иов, на самом деле, говорит полемично: да, по общепринятым представлениям, Бог твёрд (то есть, Он един, и от этого вся Его твёрдость происходит), но возникает впечатление, что Иов (точнее, автор книги) подозревает, что Бог-то, конечно, един, но Его единство сложнее, чем просто такая монолитная твердость, как у гранита, а что там есть всякое – есть и возможность того, что Он от этого Своего Замысла твёрдого отступит. Дальше говорится: «кто отклонит Его?». «Отклонит» – это еврейское слово «шув», «обернуться». В Библии сотни раз это слово «шув» употребляется в положительном смысле, например, «люди, обернитесь от своих злых путей и поверните на путь к Богу». Если слово «шув» так понимать (в положительном смысле), то что плохого, если Бог тоже обладает такой возможностью «шув», то есть, повернуться. А мы и в псалмах, и в других местах встречаем упоминания о том, что, действительно, Бог поворачивается, Бог изменяет Свой Замысел. Вот, например, когда пророки говорят о возвращении евреев из вавилонского плена, они всё время это возвращение называют словом «шув», и оно одновременно означает и духовное обращение евреев, покаяние, связанное с этим испытанием, и изменение путей Божьих. Конечно, изменение путей Божьих бывает не только в приятную сторону (как в псалмах сказано: «Вот моё горе – изменение путей Божьих»). Поворот («шув») Бога может происходить и в результате каких-то собственных внутренних Божественных причин (как Сам Бог говорит: «Мои мысли не ваши мысли), в Нём тоже что-то происходит, от чего может произойти «шув». Но, с другой стороны, мы в Библии видим, что в самом Замысле Божьем предусмотрена возможность поворота с подачи человека, в зависимости от поведения человека. Поворот может быть как в сторону, более милостивую к людям, так и в сторону, более суровую по отношению к людям. Интерпретация исторических несчастий еврейского народа у пророков связана именно с этим: что Замысел Божий, хотя он и твёрд, в каком-то смысле, но он не един (если брать правильный перевод «един») он, тем не менее, допускает вот такие повороты. Поэтому на вопрос «кто отклонит Его?» можно ответить Иову: «ты и отклонишь Его. Конкретно ты, Иов, и всё человечество, которое Господь именно потому назначил Своим соработником, чтобы оно в Его Замысле выполняло «отклоняющие» функции, как рули в самолёте или на лодке.

¹⁴ Так, Он выполнит положенное мне, и подобного этому много у Него.

Я говорил, что это проблемный стих. Дело в том, что «положенное мне» – это то самое слово «хок», которое в 12-м стихе переведено как «мои правила». То есть, у Иова – свои обычаи, а Бог выполнит Свои обычаи. В каком смысле это можно понять? Можно понять, как в 12-м стихе, так, что у Иова обычаи неправильные, а Господь их исправляет вот таким неприятным способом. Можно так понять, но мне это понимание кажется неправильным. Мне кажется более правильным более глубокое понимание: как у Иова есть свои «хок», линии жизни, от которых ему не так просто отклониться (но он, тем не менее, отклоняется от них ради Бога – от своих интересов, и так далее), так и у Бога есть Свои линии Его Замысла, Свои «хок», и Бог от этих линий может отклониться ради человека. Так же, как Иову Божье слово и вообще Бог дороже, чем «хок» самого этого Иова, так же Богу, может быть, человек Иов и вообще человечество дороже, чем «хок» Самого Бога. Сам тот факт, что Господь сошёл в этот мир в виде распинаемого Иисуса Христа – для чего Он это сделал? Это же просто явленное нам доказательство того, насколько Богу, если можно так выразиться, мы, люди, можем быть дороже, чем Его собственные Божественные интересы (не знаю, как назвать: даже смешно говорить об интересах – какие у Бога могут быть интересы? – во всяком случае, настолько мы, люди, Ему дороги).

«Подобного этому много у Него» – на самом деле, в еврейском тексте не «у Него», а «с Ним». Как это понять? Я это воспринимаю так, что Бог Сам по Себе, как некое ядро, как сияющий центр, окружён неким облаком (ангелов, архангелов, и так далее). Ангелы и архангелы творят волю Божию, но в первой и второй главе сказано, что в это место может спокойно войти и дьявол, и творить свои дела. Поэтому, когда Иов говорит, что «подобного этому много с Ним» (с Богом), то мы это относим к тому, что сказано дальше в двадцать четвёртой главе о благоденствии нечестивых, о страданиях праведников, где Иов говорит: «да, да, это есть», только это делает не Сам Бог, а то, что с Богом – вот эти тёмные силы, которые как-то могут вторгаться в Замысел Божий и действовать в нём по-своему – естественно, противодействуя ему (не зря же дьявол называется «сатана», «противник», «противодействующий»). Вот так в одном слове, мне кажется, есть очень сложный и глубокий смысл.

¹⁵ Поэтому я трепещу пред лицем Его; размышляю -- и страшусь Его.

¹⁶ Бог расслабил сердце мое, и Вседержитель устрашил меня.

Слово «размышляю», «табуна» – это ровно то самое слово, которое раньше было употреблено как «бина», то есть, «я разумом своим пытаюсь понять Бога». И я ещё раз повторяю о том, что разумом Бога не поймёшь, и когда Иов здесь говорит о том, что он страшится Бога, это замечательная и правильная мысль: может быть, даже сам автор не хотел этого, но получается так, что страх Божий противопоставлен попытке понять Бога разумом. Это то, что говорит книга Притчей Соломоновых, она начинается с этих слов: «Начало мудрости (хокмы) – страх Господень». В том-то и дело, что страх Божий и связанная с ним хокма – высшая степень премудрости, а «бина», «табуна» – это всё-таки более низкая степень.

¹⁷ Зачем я не уничтожен прежде этой тьмы, и Он не сокрыл мрака от лица моего!

Вообще-то, Иов призывает смерть с самого начала своей речи, прямо с 3-ей главы. Но там он её призывает просто от своего физического и морального страдания. Здесь немножко другое: он призывает уничтожение именно из-за тьмы, из-за того, что он не может понять Бога. Вот эта «тьма» – это именно тьма непонимания, значит, бессмысленности. В предыдущей главе Елифаз как бы обвиняет Его:

¹⁰ За то вокруг тебя петли, и возмутил тебя неожиданный ужас,

¹¹ или тьма, в которой ты ничего не видишь, и множество вод покрыло тебя.

Да, это так, вокруг Иова тьма. Тьма именно бессмысленности, которую не пронизывает свет смысла Божьего, свет Духа Божьего (с чего начинается вообще первая глава Библии о сотворения мира). Иов вот этого света хочет, этого дожидается. Та тьма (это слово «хошех», которое здесь употреблено- это ровно то слово, которое употреблено в 1-м стихе Библии: В начале сотворил Бог небо и землю. Земля же была безвидна и пуста, и тьма над бездною) – это «хошех», первородная тьма. Это тьма ещё до смысла. Она бессмысленна, но не в таком смысле бессмысленна, как бессмысленно дьявольское действие, которое именно направлено на уничтожение всякого смысла в нашей жизни. Это именно тьма до смысла, до того, как в мир пришел этот смысл, Божий Свет («И сказал Бог: да будет свет. И стал свет»), то есть, не бессмысленная, а досмысленная. И именно так это с Иовом: да, он во тьме, он готов умереть, потому что ему невыносимо отсутствие смысла в том, что вокруг него, но это – до смысла. Смысл будет, смысл придёт – в конце этой книги.

Запись 34 Глава 24 18-10-17

Мы продолжаем чтение книги Иова, сегодня двадцать четвёртая глава, идёт последний, третий круг разговоров Иова с его друзьями. И в предыдущей, двадцать третьей, и в этой, двадцать четвёртой главе Иов отвечает на третью речь первого, и, видимо, старшего из друзей – Елифаза. Эти две главы, две части ответа Иова Елифазу тесно связаны между собой.

¹ Почему не сокрыты от Вседержителя времена, и знающие Его не видят дней Его?

² Межи передвигают, угоняют стада и пасут у себя.

³ У сирот уводят осла, у вдовы берут в залог вола;

⁴ бедных сталкивают с дороги, все уничиженные земли принуждены скрываться.

⁵ Вот они, как дикие ослы в пустыне, выходят на дело свое, вставая рано на добычу; степь дает хлеб для них и для детей их;

⁶ жнут они на поле не своем и собирают виноград у нечестивца;

⁷ нагие ночуют без покрова и без одеяния на стуже;

⁸ мокнут от горных дождей и, не имея убежища, жмутся к скале;

⁹ отторгают от сосцов сироту и с нищего берут залог;

¹⁰ заставляют ходить нагими, без одеяния, и голодных кормят колосьями;

¹¹ между стенами выжимают масло оливковое, топчут в точилах и жаждут.

¹² В городе люди стонут, и душа убиваемых вопит, и Бог не воспрещает того.

¹³ Есть из них враги света, не знают путей его и не ходят по стезям его.

¹⁴ С рассветом встает убийца, умерщвляет бедного и нищего, а ночью бывает вором.

¹⁵ И око прелюбодея ждет сумерков, говоря: ничей глаз не увидит меня, -- и закрывает лице.

¹⁶ В темноте подкапываются под домы, которые днем они заметили для себя; не знают света.

¹⁷ Ибо для них утро -- смертная тень, так как они знакомы с ужасами смертной тени.

¹⁸ Легок такой на поверхности воды, проклята часть его на земле, и не смотрит он на дорогу садов виноградных.

¹⁹ Засуха и жара поглощают снежную воду: так преисподняя -- грешников.

²⁰ Пусть забудет его утроба матери; пусть лакомится им червь; пусть не остается о нем память; как дерево, пусть сломится беззаконник,

²¹ который угнетает бездетную, не рождавшую, и вдове не делает добра.

²² Он и сильных увлекает своею силою; он встает и никто не уверен за жизнь свою.

²³ А Он дает ему все для безопасности, и он на то опирается, и очи Его видят пути их.

²⁴ Поднялись высоко, -- и вот, нет их; падают и умирают, как и все, и, как верхушки колосьев, срезываются.

²⁵ Если это не так, -- кто обличит меня во лжи и в ничто обратит речь мою?

Это сложная глава, потому что в ней Иов всё время переходит как бы с одной позиции на другую, как некий боксёр или борец заходит то слева, то справа. В предыдущей главе Иов говорил о себе, о том несчастье, которое его постигло – почему оно его постигло от Бога, в чём смысл. А в этой главе становится ясным, что, в сущности, Иов говорит не о себе, он тут выступает от имени всего человечества. Его вопрос о зле (откуда берётся зло и почему Бог его терпит) – это вопрос всего человечества. Иов выступает как бы в роли такого Адама, представителя всего человечества, в той самой роли, в которой, по слову апостола Павла в Послании Римлянам, выступает Иисус Христос как новый Адам. Вот ещё одна корреляция, параллель между Иовом и будущим Христом. Главный вопрос, который возникает, когда читаешь эту главу, – не тот вопрос, который обычно считают главным, не вопрос о том, почему Господь всё это зло терпит. Это второй вопрос, вопрос теодицеи. А главный вопрос – это то, устроен ли мир так, как хочет Бог? И, по-моему, Иов в этой главе очень ясно показывает, что мир устроен не так, как хочет Бог. И в этом разница между позицией Иова и его друзей, потому что друзья говорят, что мир устроен правильно, что в мире есть нечестивые, злодеи (ну, как им не быть?), но Бог вовремя им всем воздаёт по их злым делам, а праведнику воздаёт добром за праведные дела. То есть, всё правильно, всё хорошо «в этом лучшем из миров». «Всё к лучшему в этом лучшем из миров», говоря словами Вольтера, которые потом по-своему повторил Гегель. А позиция Иова другая: нет, этот мир устроен неправильно, он не должен быть таким, какой он есть реально, потому что Бог не хочет, чтобы он был таким. Это как раз то самое, что Бог хочет донести до людей: что это не Он, Бог, устроил мир таким, какой он есть, со всеми насилиями, притеснениями, с тем, что произошло с Иовом – со всем этим злом. С одной стороны, люди сами себе выбрали многое из этого, а с другой стороны, они так выбрали, потому что дьявол их подталкивал, то есть, действие дьявола в мире проявляется в том, что мир таков, каков он есть, а люди с этим соглашаются. Вот что Бог доносит через Иова.

А второй вопрос – действительно, вопрос теодицеи: почему Бог всё это терпит и не изменяет этот мир. Этот вопрос, на мой взгляд, просто неправильный, хотя его задают люди на протяжении веков, и по сей день. Мне кажется, что первопричина этого вопроса не в Боге, а в нас самих, потому что человек всё-таки очень хочет быть защищённым, быть у Бога (как говорит Сам Иисус Христос) под крылом, как у курицы цыплёнок, или как младенец под юбкой у матери. Это наша человеческая слабость (если угодно), такая понятная. Но Бог-то хочет другого. Он, конечно, нас воспринимает как Своих детей, но Он же хочет, чтобы мы были взрослыми детьми, чтобы мы были соработниками Богу. Иов, как и мы, тоже, наверное, хотел бы быть таким цыплёночком под крылом у Бога. Но Бог ему не даёт такой возможности, Бог его выпихивает в совершенно другую позицию. Он это делает, конечно, методами, болезненными для Иова, но вообще, по Библии, Бог в Своём общении с людьми, часто «оперирует жезлом». Вот таким жезлом Господь выпихнул Иова не туда, где хотел бы быть Иов, а туда куда Бог хочет – на этот новый, неизведанный путь к Богу, который ведет ко Христу. Вторая причина неправильного вопроса, почему Бог всё это терпит, состоит в том, что мы себе всемогущество Бога представляем очень примитивно, по-человечески: «всё, что хочет, то и может сделать». Я употребил два слова «может» и «хочет», так называемые модальные глаголы. Эти модальности – может, хочет – это все, на самом деле, свойственно человеку. Мне кажется, применительно к Богу даже различие между разными модальностями нельзя проводить, спрашивать, вот Он с этим злом справиться и уничтожить не может или не хочет? Спрашивать, какие у Него основания, чтобы не вмешиваться в происходящее на земле зло. Если угодно всё же на этот вопрос получить какой-то ответ, то я посоветовал бы, как это ни странно, ответ, который дают братья Стругацкие в своей замечательной повести «Трудно быть богом», ее кто-то, наверное, и читал, а многие о ней, наверно, слышали. Там происходит диалог главного героя Руматы с неким средневековым мудрецом Будахом, в ходе которого они обсуждают, что, собственно, может Румата, за которым стоит все могущество будущей коммунистической земли, сделать с этим ужасным кровавым средневековьем, в котором живёт Будах, – чем он может помочь? То есть, Румата ставится в позицию Бога. И вот они это обсуждают, Будах говорит: «ну, ты всех накорми», а Румата говорит: «отберут злые и сильные всё то, что отдам слабым». Будах говорит: «уничтожь злых и сильных», а Румата говорит: «на их место придут новые, тоже жестокие к более слабым». Будах говорит: «сделай всех добрыми», а Румата отвечает: «это то же самое, что уничтожить все ваше человечество и создать другое заново». И весь этот разговор кончается тем, что Будах, в полном разочаровании, говорит: «Ну, если ты, боже, ничего не можешь изменить к лучшему, тогда уничтожь вообще нас, таких, как мы есть» – и продолжает дальше – «или, что ещё лучше, оставь нас идти своим путём, вот таким, как он есть, неправильным, жестоким, но вот такие мы есть, поскольку ты ничего тут изменить и помочь нам не можешь». Что ему на это отвечает Румата? Это действительно гениальная находка Стругацких: эти, в общем-то, далёкие от Церкви люди, действительно, ответили так, как ответил бы Бог. Румата отвечает Будаху: «Сердце моё полно жалости, я не могу этого сделать». Я не могу оставить вас в покое, Я не могу предоставить вас самим себе. И вот крест – это знак того, что Бог не может оставить нас в покое, Он не может, не хочет, во всяком случае, не уничтожит щелчком пальцев всё то зло, которое есть на земле. Это с одной стороны. А с другой стороны, и примириться с ним, чтобы оно продолжалось, как есть, Он тоже не хочет. Он послал Сына Своего ради этого к нам. Вот в какие глубины нас заводит вопрос, почему Бог терпит всё то, что происходит.

Когда мы читаем в Ветхом Завете всю эту проблему теодицеи, у нас естественно возникает вопрос: а Христос, Христос-то как на это смотрит? Самое, можно сказать, концентрированное выражение того, как Христос видит наш мир и Замысел Бога о нашем мире – это Нагорная проповедь, где Христос много раз повторяет в разных формах одну и ту же мысль: Бог хочет, чтобы мы, люди, были Его соработниками. В первую очередь, конечно, Его ученики – апостолы, а потом через них и все остальные тоже. Сколько этих мест в Нагорной проповеди, где Христос совершенно однозначно Своих учеников, и людей вообще позиционирует как Своих соработников! Не как каких-то объектов Божественного воздействия, а именно как активных соработников. Вот пятая глава Евангелия от Матфея:

¹³ Вы - соль земли. Если же соль потеряет силу, то чем сделаешь ее соленою? Она уже ни к чему негодна, как разве выбросить ее вон на попрание людям.

¹⁴ Вы - свет мира. Не может укрыться город, стоящий на верху горы.

¹⁵ И, зажегши свечу, не ставят ее под сосудом, но на подсвечнике, и светит всем в доме.

¹⁶ Так да светит свет ваш пред людьми, чтобы они видели ваши добрые дела и прославляли Отца вашего Небесного.

²⁰ Ибо, говорю вам, если праведность ваша не превзойдет праведности книжников и фарисеев, то вы не войдете в Царство Небесное».

Может показаться, что речь идёт о их личной судьбе: чтобы они сами вошли в Царство Небесное. Это не так: их праведность должна превзойти праведность книжников и фарисеев для того, чтобы они лучше послужили Богу в народе, в той израильской человеческой среде, в которой они живут, чем книжники и фарисеи, которые считают себя штатными представителями Бога в народе, а на самом деле Замысел Бога не выполняют.

⁴⁴ А Я говорю вам: любите врагов ваших, благословляйте проклинающих вас, благотворите ненавидящим вас и молитесь за обижающих вас и гонящих вас,

⁴⁵ да будете сынами Отца вашего Небесного, ибо Он повелевает солнцу Своему восходить над злыми и добрыми и посылает дождь на праведных и неправедных.

⁴⁸ Итак будьте совершенны, как совершен Отец ваш Небесный».

Дальше, в шестой главе Евангелия от Матфея:

¹⁴ Ибо если вы будете прощать людям согрешения их, то простит и вам Отец ваш Небесный,

¹⁵ а если не будете прощать людям согрешения их, то и Отец ваш не простит вам согрешений ваших. Иногда этот стих читают в такой, на мой взгляд, неправильной форме, что речь идёт о личной судьбе людей, что если ученики Христа не будут прощать других, то им самим будет плохо от Бога. Это не так, речь идёт не об этом, а о том, что прощать других – это выполнение миссии учеников Христа, с которой Он посылает их нести Его Божью, Небесную правду людям. Это соработничество Богу – прощать людям согрешения их, которыми они согрешили против вас.

Дальше, в седьмой главе:

⁵ Лицемер! вынь прежде бревно из твоего глаза и тогда увидишь, как вынуть сучок из глаза брата твоего.

Вы вдумайтесь в эти слова! Миссия учеников состоит в том, чтобы вынимать сучки из глаз своих братьев! Это опять соработничество Богу.

¹² Итак, во всем, как хотите, чтобы с вами поступали люди, так поступайте и вы с ними, ибо в этом закон и пророки.

Опять же, можно этот стих прочесть неправильно: «чтобы вам было хорошо, чтобы с вами хорошо поступали, и вы хорошо поступайте с людьми». Не в этом мысль этого стиха! Она именно в том, что Бог хочет, чтобы вы несли другим людям эту Божью милость, которую Бог оказывает вам, то есть, опять-таки, были соработниками Бога.

²¹ Не всякий, говорящий Мне: «Господи! Господи!», войдет в Царство Небесное, но исполняющий волю Отца Моего Небесного».

Здесь не идёт речь о том, что человек по Божьей воле устраивает только свою личную жизнь, поэтому он как бы только индивидуально с Богом в хороших отношениях, и поэтому входит в Царство Небесное. Нет, исполнять волю Отца Небесного – это означает исполнять Его волю по внесению в жизнь земную всей Нагорной проповеди, этой правды, закона Царства Небесного, того, что называется в Ветхом Завете «мишпат вэ цдака», «суд и правда», которые – свойства Бога. Вносить их в жизнь земную – вот в чём работа людей, работа Его учеников. И, совершая эту работу, ученики следуют за Христом. Но Христос ведь Сын Божий, ипостась Бога. То есть, ответ на вопрос «почему Бог терпит зло?» таков: Бог ничего не терпит, Он пришёл в мир в виде Христа, во Христе. Но Он не Сам делает всю работу, которую должен совершить по борьбе со злом. Христос пришёл в этот мир как Пастырь овец, как вождь, как образец, пример для Своих учеников. И ученики Его эту работу должны сделать, следуя за Ним. Так Бог действует в этом мире. Иногда воспринимают понятие «всемогущество Бога» как то, что Бог может весь наш мир переменить, горы сдвинуть, людей преобразовать, всех сделать хорошими, любящими друг друга, и что будет майский день и сердец взаимное лобызание. Всемогущество Бога проявляется не в этом. Знаете, в чём проявляется всемогущество Бога? В том, что Он способен взойти на крест ради Своих врагов, ради тех, кто Его злословил, бил, и так далее. Замечательно по этому поводу говорит апостол Павел в своём Послании к Римлянам, где он выражает очень правильное изумление тому, как же Христос оказался способен на то, на что нормальный человек просто не способен. Вот в пятой главе Послания к Римлянам:

⁷ Ибо едва ли кто умрет за праведника; разве за благодетеля, может быть, кто и решится умереть.

⁸ Но Бог Свою любовь к нам доказывает тем, что Христос умер за нас, когда мы были еще грешниками.

Вот в этом всемогущество. Это то, что человек не может, и Павел, как очень трезвый человек, пишет, что человеку не доступна такая степень самоотвержения, а Богу она доступна.

И возникает естественный вопрос: зло было и во времена книги Иова, и так оно существует и теперь, да ещё и принимает такие невиданные раньше формы, как Освенцим. Когда же это зло будет окончательно истреблено, когда произойдёт окончательное решение проблемы зла на земле? Ответ – в Апокалипсисе, на Страшном Суде, то есть, во Втором Пришествии Христа. В Апокалипсисе, так и написано, что окончательную победу над злом совершает Христос, причём вся Его белая одежда оказывается забрызгана кровью. То есть, это трагедия, это катастрофа, это кровавая хирургическая операция, и так далее. Это время ещё не наступило. И до того времени, когда это произойдёт ещё много будет Иовов. Их уже много, и будет ещё много. Очень многие из тех, кто погибли в Освенциме и в других лагерях, – такие современные Иовы.

И ещё один момент. Нам, как людям, слабым существам, свойственно от зла отворачиваться, то есть, стараться его не замечать или принимать это зло как нечто естественное, по принципу «с волками жить – по волчьи выть». А Бог хочет, чтобы мы от зла глаза свои не отворачивали, и, конечно же, не принимали это зло по принципу «с волками жить…», а чтобы мы этому злу противостояли. Но наши физические возможности противостоять злу очень ограниченны (потому Иов и взывает к Богу: «Почему Ты, Господи, Сам не сделаешь что-нибудь?», что он прекрасно понимает, что не в силах его и вообще людей, какими бы они ни были праведными, что-то изменить в том, как устроен этот мир). Точнее, мы в силах нечто изменить, но не в материальной сфере, а противостоя злу в сфере духовной. Противостояние может просто состоять в том, чтобы глаза на зло не закрывать, но, с другой стороны, зло не принимать. Это бывает так трудно! Ведь сколько людей, попавших в Освенцим (в общем-то, нормальных, хороших людей) под этим невыносимым давлением приняли освенцимские правила игры как свои, то есть, это зло приняли и начали передавать по цепочке дальше то зло, которое эсэсовцы и прочие совершали над ними. Вот именно оттого, что Иов выполняет эту заповедь Божию не закрывать глаза на зло, у него и возникают эти острые и недоумённые вопросы, как симптом того, что он не примирился со злом. А друзья примирились со злом, они поэтому ничего у Бога и не спрашивают. И ведь Бог в конце книги именно эти острые и недоумённые вопросы Иова одобряет как правильные слова о Боге. Почему? Именно потому, что они – симптом того, что Иов зло не принял и со злом не примирился, то есть, дьявола, в сущности, не принял (ведь дьявол – источник зла), и с дьяволом не примирился. Поэтому Бог в конце книги, если можно так выразиться, ставит Свою печать: «Да, ты, Иов, говорил всё правильно». Форма этих вопросов, конечно, может показаться и неуместной, и дерзкой. Собственно, друзья же предъявляют претензии к Иову не по существу того, что он говорит Богу, а по форме: что с Богом нельзя разговаривать в таком тоне. Ну, форма, может быть, действительно, у Иова временами неадекватная, но откуда ей взяться, адекватной? Во-первых, он находится в положении, в котором только кричать и можно, а с другой стороны, эти вопросы именно потому недоумённые, что Иов не понимает Бога. Мы, люди, вообще не понимаем Бога, всю широту и объёмность Его Замысла, поэтому, конечно, мы, может быть, что-то спрашиваем не о том и не так. Но, всё-таки, главное же не форма, главное – содержание, а содержание показывает, что Иов своими вопросами не примиряется со злом, а борется. Некоторые считают, что Иов в этой книге борется с Богом. Вообще-то, есть такое понятие «борьба с Богом». Израиль (Исра-эль) как раз и означает, как считает большинство библеистов, «борец с Богом». Но Иов своими вопросами в этой главе не с Богом борется, он с дьяволом борется, который устроил мир вот так, как мир устроен, со всем злом, которое этот мир насыщает.

Ещё хочу обратить ваше внимание на то, что логика, аргументация Иова в этой главе сложна, временами его высказывания как бы даже противоречат друг другу. Эта необычная логика связана с тем, что Иов всё время то смотрит на происходящее зло с земной, то с небесной точки зрения. Небесная точка зрения, точка зрения Бога такова, что злым вроде бы никто не мешает совершать своё зло, но у Бога в Замысле Божьем всё предусмотрено: и расплата, и так далее. А земная точка зрения такова: «а где эта расплата?», мы видим только благосостояние злых. Но это благосостояние злых в земном слое, а глазами Бога всё выглядит по-другому. Нам, конечно, трудно понять, как оно всё выглядит глазами Бога: мы только включим телевизор или газету откроем, и видим зло, газеты и телевизор доносят наш человеческий взгляд на это всё зло. Да, это очень трудно принять, всё нас возмущает, и сделать мы ничего не можем. Как нам понять, как это всё выглядит с точки зрения Бога, который всё это действие дьявола в мире не прерывает? Как-то, видимо, совсем по-другому это выглядит, чем нашими глазами. И тот же Освенцим: никто до сих пор так и не ответил на вопрос, как эта чудовищная трагедия, которая произошла 75 лет назад, выглядит в глазах Бога. А это, на самом деле, вопрос Иова. Комментаторы обычно всю эту сложность, всё переплетение земной и небесной точек зрения в позиции Иова, как-то стараются выпрямить в одну логическую цепочку. Как говорится, если ёлку отредактировать, то из ёлки будет палка – вот так «редактируют» Иова, что он из ёлки превращается в палку, вроде бы логическую одну цепочку, которая на самом деле не имеет ничего общего по существу с глубокими проблемами, которые поднимаются в книге Иова, и в этой главе, в частности.

Теперь перейдём к отдельным стихам, поскольку здесь есть масса важных и тонких моментов, которые в большой мере заключены в употреблении еврейских слов, не переданных в русском переводе.

¹ Почему не сокрыты от Вседержителя времена, и знающие Его не видят дней Его?

В русском переводе просто непонятно, что это всё может означать. Что значит «не сокрыты от Вседержителя времена»? А что, Иов хочет, чтобы сокрыты были от Вседержителя времена? Это как и для чего? И вот это: «знающие Его не видят дней Его?» – что они должны видеть, какие такие дни Его? Скорее всего, ключ к вопросу в том, что слово «цафан», которое переведено как «сокрыты», означает не только «сокрыты», но и «сохранены», и мысль тогда состоит в том, почему Бог не сохраняет, не соблюдает времён. Каких времён? Времён воздаяния грешникам, которые Сам Бог, с точки зрения Иова, установил или должен бы был установить, чтобы грешники прямо сразу получали воздаяние за свои грехи. Это и утверждают его друзья: что грешники сразу получают воздаяние за свои грехи. А Иов говорит: весь жизненный опыт показывает другое. Это означает, что Бог Сам почему-то вот этих времён воздаяния не сохраняет, не соблюдает. А мысль, что «знающие Его не видят дней Его» состоит в том, что, если бы воздаяние осуществлялось в своё время (то есть, сразу), то для знающих Бога (то есть, для праведников, которые видят это зло и страдают от него) это было бы большим утешением. А «не видят» означает, что это воздаяние все же происходит где-то у Бога, но там, у Него в небесах, в Его невидимом Замысле, так что люди этого не видят. И это очень плохо, потому что и утешение было бы, и вообще, хочется человеку увидеть это воздаяние злым своими глазами, а не получается. Почему? Ответа на этот вопрос, по большому счету, нет. Я подозреваю, что ответ на этот вопрос такой же, как ответ на вопрос «почему Бог невидим?». А почему Бог невидим? Когда мы разговариваем с неверующими, они часто нас спрашивают: «Ну, где Бог? Ты мне Его покажи, тогда я, конечно, в Него поверю». Но вера – это вера в невидимое. Бог хочет не того от нас, чтобы мы верили в то, во что можно ткнуть пальцем. Вот, может быть, и поэтому и времена Его, и воздаяние Его тоже невидимы.

Дальше Иов говорит о злых:

² Межи передвигают, угоняют стада и пасут у себя.

³ У сирот уводят осла, у вдовы берут в залог вола;

⁴ бедных сталкивают с дороги, все уничиженные земли принуждены скрываться.

Бедные и уничижённые земли – это два еврейских слова «эвионим» и «анавим», очень часто употребляемые в Библии, и в Новом Завете они встречаются тоже, более того, одно из ранних евангелий, которое не вошло в канонический Новый Завет, как раз и называется «Евангелие эвионим» – «Евангелие бедных», или «Евангелие нищих». И в Ветхом Завете фокус внимания Бога всегда именно на них, на униженных, оскорблённых, бедных, несчастных мира сего, эта мысль проходит сквозной линией через весь Ветхий Завет. И отсюда понятно удивление Иова: он, зная этот фундаментальный элемент еврейского богословия, что Бог смотрит на сирот, на вдов с особо пристальным вниманием, удивляется: так почему Бог терпит, что всё это происходит – так же, как Иов удивляется своей собственной судьбе, почему с ним это произошло. А ведь это всё не случайно, эти два удивления параллельны друг другу, потому что странная и трагическая судьба Иова – это, на самом деле, воплощённая, как океан в капле воды, странная и трагическая судьба всего человечества. И можно удивляться, почему у человечества такая странная и трагическая судьба. А на примере Иова в книге Иова нам даётся объяснение, почему. Есть две первые главы, которые объясняют, почему с Иовом всё это произошло – от дьявола. Это и есть ответ: от действия дьявола в нашем мире всё это и происходит – уничижение, и подавление, и истребление этих слабых, бедных, нищих. Бог их любит, а дьявол, наоборот, относится к ним, как к мусору, и сметает их с дороги.

⁵ Вот они, как дикие ослы в пустыне, выходят на дело свое, вставая рано на добычу; степь дает хлеб для них и для детей их. Если выше «они», которые уводят осла, передвигают межи и так далее – это всё были злые люди, то здесь наоборот, это те, кого эти злые угнетают: нищие, бедные, и так далее. Вот это чередование (что одно и то же третье лицо множественного числа «они» означает то злых, то, наоборот, тех, кого злые подавляют) – это очень характерно для Ветхого Завета, и мы, например, в книге Исайи встречались с тем, что буквально в соседних стихах «я» может означать пророка, а в следующем стихе «я» уже означает Бога, (то есть, в этом стихе Бог говорит), а в следующем стихе опять «я» означает пророка. Так устроен Ветхозаветный текст. Здесь говорится про этих бедных и униженных, что «они, как дикие ослы, встают рано на добычу». Но «встают рано на добычу» ассоциируется с совершенно другим образом из Псалтири, из 103-го псалма:

²⁰ Ты простираешь тьму – и бывает ночь: во время нее бродят все лесные звери;

²¹ львы рыкают о добыче и просят у Бога пищу себе.

²² Восходит солнце, и они собираются и ложатся в свои логовища;

²³ выходит человек на дело свое и на работу свою до вечера. Тут уже картина того, кто встаёт рано на добычу, уже ассоциируется не с униженными, а наоборот, с теми, кто их преследует: их преследователи, как хищники, как львы. Означает ли это, что люди, которые преследуют сирот, вдов, бедных, нищих, они, тем не менее, так же естественны в социальной жизни, как львы естественны в биологической жизни? Я думаю, что ровно наоборот. Мы это должны прочесть так, что львы в природе есть, ничего с ними не сделаешь, но они так же неестественны и не по Замыслу Бога в этой природе существуют, как не по замыслу Бога существуют злодеи в человеческой жизни. А откуда же они взялись, львы? А это действие дьявола, которое уходит в глубины возникновения всего нашего мира, в глубины природы, и не зря мы в самом начале Библии, уже в 3-ей главе, встречаем дьявола в образе змея. К сожалению, с самого начала, существования нашего мира, ещё в раю – уже там есть дьявол, и он действует. Это, конечно, очень неприятное для нас осознание, но давайте трезво на это взглянем: действие дьявола происходит не только в социальной жизни, не только в душах у нас самих, но и в природе – и в живой природе, а может, даже в неживой природе, когда сталкиваются какие-нибудь нейтронные звёзды, взаимно уничтожая друг друга (как это обнаружено несколько дней назад). Это всё тоже от Бога происходит? А может быть, это всё от дьявола происходит? Когда сталкиваются целые галактики, и при этом наверняка уничтожаются целые бесчисленные солнечные системы, на которых, может быть, есть своя жизнь, а может быть, даже и разумная какая-то жизнь – это тоже от Бога или от дьявола? Так вот, к сожалению, он глубоко проник, укоренился в мире.

⁶ жнут они на поле не своем и собирают виноград у нечестивца;

⁷ нагие ночуют без покрова и без одеяния на стуже;

⁸ мокнут от горных дождей и, не имея убежища, жмутся к скале.

Когда читаешь всё это, видно, что Иов им сочувствует, потому что он сам в таком положении: они мокнут под дождём, жмутся к скале, а он сидит на мусорной куче, весь в струпьях, и когда дождь идёт – что, над ним кто-то зонтик держит? И холод ночной он тоже, естественно, терпит. В том-то и дело, что в образе Иова как бы сфокусирована судьба всего человечества.

⁹ отторгают от сосцов сироту и с нищего берут залог,

¹⁰ заставляют ходить нагими, без одеяния, и голодных кормят колосьями.

Это уже не о бедных, несчастных, а о тех, кто их преследует. Странное выражение «кормят колосьями» – это еврейское слово «наса», оно обычно означает «давать», но в данном случае использован другой его смысл, противоположный: «отбирать» – отбирают колосья, не дают голодным колосья. Они, голодные, на поле жнут колосья для этих богатых, а богатые не дают им эти колосья даже погрызть, то есть, это нарушает одну из фундаментальных ветхозаветных заповедей «не заграждай рта волу молотящему». И в следующем стихе та же самая мысль.

¹¹ между стенами выжимают масло оливковое, топчут в точилах и жаждут.

Топчут в точилах не оливковое масло, а виноград, и эти богатые даже не дают тем бедным работникам попробовать этого виноградного сока, утолить им жажду – опять «заграждают рот у вола молотящего».

¹² В городе люди стонут, и душа убиваемых вопит, и Бог не воспрещает того.

Перевод «не воспрещает Бог» просто сбивает с толку, потому что в еврейском тексте сказано нечто совершенно другое. В еврейском тексте сказано «ло исим тифла» – примерно так: «Бог не обозначает это как безумие». Можно, конечно, сказать, что, не обозначая это как безумие, Он это допускает, но, если бы Бог обозначил это как безумие – это же не означало бы, что Он какой-то барьер поставил бы на пути всего этого зла, это означало бы, что Он просветил мозги людей: «вы, люди, делаете безумие». Давайте спросим себя: действительно ли Бог не обозначает, как безумие, то зло, которое творится в мире? Неужели так? А вся Библия, она разве не объясняет нам, что всё зло, которое люди творят в мире, это, в сущности, безумие и глупость? И поэтому не нужно воспринимать эти слова в русском переводе так, как будто Богу всё равно и Бог не воспрещает всего этого зла потому что Ему это всё равно. Ему не всё равно. Как Он говорит устами Иисуса Христа в Евангелии: вы, кто не накормил голодных, не пришел к больным, и так далее – кто не сделал это ближнему своему, «малым сим», тот не сделал этого Мне, говорит Бог. Такая постановка вопроса – это нечто противоположное равнодушию. Поэтому не нужно читать всё, что здесь сказано, этот, можно сказать, крик души, боль сердца Иова, как претензию к Богу, что Бог равнодушен. Это не так.

¹³ Есть из них враги света, не знают путей его и не ходят по стезям его.

«Враги света», дословно «маради ор», – это еврейские слова, которые означают «мятежники против света». Для «не знают путей его» (путей света) здесь употреблено не то еврейское слово «даат», «знать», которое можно было бы ожидать в данном случае, а другое слово «накар», которое означает «не смотрят на свет». То есть, мысль состоит в том, что эти мятежники против света не хотят вообще в свете что-либо видеть, как говорил о них Иисус Христос, «вы сами себя ослепили» – это Он говорит фарисеям, книжникам и так далее. Эти мятежники против света тем, что не хотят в свете что-либо видеть и присматриваться, ослепляют сами себя.

¹⁴ С рассветом встает убийца, умерщвляет бедного и нищего, а ночью бывает вором.

¹⁵ И око прелюбодея ждет сумерков, говоря: ничей глаз не увидит меня, -- и закрывает лице.

¹⁶ В темноте подкапываются под домы, которые днем они заметили для себя; не знают света.

¹⁷ Ибо для них утро -- смертная тень, так как они знакомы с ужасами смертной тени.

Это продолжение мысли о врагах света, мятежниках против света. Они превращаются в ночных тварей в духовном смысле. Здесь, конечно, Иов говорит о том, что они свои злые дела делают в основном ночью, и в реальной, материальной нашей жизни это так. Но ведь главная-то мысль состоит в том, что они живут без духовного света, они живут в постоянной духовной ночи. Нормальный человек – это существо дня, а не какая-нибудь сова ночная, в материальном нашем мире это так, но в духовном мире человек, действительно, может жить, как сова, в постоянной тьме, даже этого не замечая. И вот это, как мне кажется, имеет в виду Христос, когда говорит знаменитые слова: «если свет, который в тебе, тьма, то какова же тьма?». То есть, люди могут считать «мы живём, как все нормальные люди» – в свете, при свете, а на самом деле они живут в этой духовной тьме. И тьма же эта, как здесь же сказано, смертная, они знакомы с ужасами смертной тени. А кто, по Библии, «отец смерти»? Отец смерти – дьявол, то есть, эти люди, которые живут во тьме, они на самом деле живут, так сказать, в поле воздействия дьявола. Дьявол – это фигура, которая обозначена в первых двух главах книги Иова, и больше о ней ничего не сказано, а на самом деле, эта мысль о дьяволе постоянно проходит через всю книгу Иова (что делает, между прочим, эту книгу уникальной, потому что тема дьявола в Ветхом Завете – это очень редкая тема, практически, она только в книге Иова достаточно полно развита). А в Новом Завете этой темы сколько угодно – вспомните Евангелие, сколько там Христос говорит и о бесах, как действующих орудиях дьявола, и о самом сатане.

¹⁸ Легок такой на поверхности воды, проклята часть его на земле, и не смотрит он на дорогу садов виноградных.

¹⁹ Засуха и жара поглощают снежную воду: так преисподняя -- грешников.

²¹ который угнетает бездетную, не рождавшую, и вдове не делает добра.

Мы, читая это, удивляемся: то Иов говорит о том, что судьба злых людей в этом мире прекрасно устроена, ничего плохого с ними не происходит, а то он говорит, что лёгок такой на поверхности воды, проклята его часть, и так далее. Как это сочетается? Он что, сам себе противоречит? Нет. Просто он в этих стихах, которые мы только что прочли, говорит о том, как это выглядит с точки зрения Бога, а до этого всё, что он говорил, было о том, как это выглядит с точки зрения человека. Да, с точки зрения человека злые люди, действительно, благоденствуют. С точки зрения человека, участь злых людей на земле совсем не проклята, а наоборот, благословенна, а с точки зрения Бога она именно проклята. Вообще, Иов как бы смотрит на эту проблему зла двумя глазами: один глаз небесный, а другой глаз земной (а мы же знаем, что объёмное зрение требует двух глаз). Так и тут: чтобы обсуждать проблему зла, чтобы увидеть её во всём объёме, нужны два глаза (небесный и земной), это сложная проблема. А если просто посмотреть на неё с земной точки зрения, получится «ах-ах-ах, как всё ужасно, злые благоденствуют». А если посмотреть другим глазом (но тоже одним глазом, как это делают друзья), получится «да-да-да, всё замечательно, всё к лучшему в этом лучшем из миров, злые получают своё воздаяние в положенное им время, а праведники получают своё воздаяние в положенное им время». Взятое само по себе, изолированно, ни то, ни другое не верно. Это как бы одним глазом смотрим, а объёма проблемы зла при этом не видим. Это одна из сложностей книги Иова: она требует объёмного зрения.

²² Он и сильных увлекает своею силою; он встает и никто не уверен за жизнь свою.

²³ А Он дает ему все для безопасности, и он на то опирается, и очи Его видят пути их.

Как нам понять, кто этот «он», который тут пять раз упоминается? Где этот «он» – это Бог, а где этот «он» – это тот злодей и беззаконник, о котором говорилось до этого? Прочесть можно и так, и так. Например, «Он и сильных увлекает своею силою; он встает, и никто не уверен за жизнь свою» – это, на самом деле, перевод неточный, но во всяком случае, это можно понять, как утверждение силы Бога. А можно понять, как утверждение заразности зла: что злой человек и других увлекает в своё зло, силою своего зла, то есть, дьявольской силой. Так какая точка зрения верна? Как прочесть эту фразу? Вот и получается, что она одним глазом читается так, а другим глазом по-другому. Нечего этому удивляться: вот я подношу палец к носу, смотрю на свой палец двумя глазами и одним глазом вижу ноготь, а другим глазом вижу подушечку пальца. Что правильно? И то, и другое правильно. Так и тут. Мы всё стремимся упрощать, а тут сложная, объёмная логика.

²⁴ Поднялись высоко, -- и вот, нет их; падают и умирают, как и все, и, как верхушки колосьев, срезываются.

Это опять небесный взгляд. И невысказанный вопрос, который у меня, например, возникает, – так как же сочетаются эти противоречивые точки зрения: небесная и земная? Я подозреваю, что автор книги Иова именно и хотел нас подтолкнуть к этому вопросу, не формулируя его явно. Небесная точка зрения – что Господь в Своём Замысле предусмотрел для злых и место, и воздаяние за их зло, а вторая точка зрения, земная – что злые благоденствуют, и как это ужасно. Иов, вроде, и то, и то говорит – вот как это сочетать это, вроде бы несочетаемое? Это невысказанный вопрос. Я этой метафорой двух глаз попытался донести, как я вижу ответ на этот вопрос. На этот вопрос, может быть, можно и по-другому как-то отвечать, но то, что этот вопрос в подтексте присутствует – как сочетать несочетаемое – это, мне кажется, объективно, это заложено автором в текст. объективно, это заложено автором в этот текст.

²⁵ Если это не так, -- кто обличит меня во лжи и в ничто обратит речь мою?

Казалось бы, это выглядит как вызов друзьям: «ну-ка, попробуйте опровергнуть меня». По-моему, ничего подобного. По-моему, это не вызов друзьям, а просьба к Богу: «опровергни меня, Господи! Докажи мне, что я неправ, что не благоденствуют злые, что не состоит Твой Замысел в том, чтобы злые благоденствовали». Ведь это уже было в двадцать третьей главе:

⁵ узнал бы слова, какими Он ответит мне, и понял бы, что Он скажет мне.

Это, на самом деле, просьба Иова, чтобы Бог на суде с Иовом доказал Иову, что Иов неправ, обвиняя Бога. Иов не хочет выиграть суд у Бога – зачем, чтобы Бога приговорить к наказанию? – нет, Иов хочет, чтобы Бог выиграл этот суд у него, и доказал ему, что Он прав. «Ну, Ты докажи, Господи, что Ты прав, что Твой Замысел справедлив, милостив». Мне кажется, в этом главный смысл этого последнего стиха. Он хочет, чтобы Господь его обличил, чтобы Бог его опроверг. И должен сказать, что в конце этой книги, когда Бог является Иову, Он, с одной стороны, вроде бы Иова опровергает, Он Иову говорит: «Ну вот, ты ничего не понимаешь, что ты тут рот открываешь?», а Иов, естественно, кладёт руку на уста свои. А с другой стороны в картине, которую Бог показывает Иову в конце, Он не опровергает того, что говорит Иов здесь, не опровергает того, что судьба зла на земле такая сложная, и проблему теодицеи не снимает Бог в конце Своим явлением, а, скорее, дополняет слова Иова, являя какую-то другую, ещё более объёмную картину. У Иова в этой главе появляется третье измерение, а Бог ему показывает вообще уже какое-то четвёртое измерение. Если угодно, это ответ: и не подтверждение, и не опровержение, а вкладывание и без того сложной картины, которую представляет Иов в этой главе, в ещё более объёмную, сложную, но и величественную, но и вдохновляющую картину, которую являет Бог в конце. Простой Бог, примитивный Бог – это совсем не тот Бог, которого мы бы хотели. Мы всё-таки сами хотим Бога великого, Бога вдохновляющего. Вот – получите! Вы хотите Его такого. Вот, Он – такой. Вся книга Иова до вас доносит вот такого Бога, реального – не такие примитивные карикатуры Бога, которые люди часто себе рисуют, а Бога живого, как об этом говорит апостол Павел, и за ним повторяет Достоевский: «страшно впасть в руки Бога живого» – именно потому, что Он живой.

Запись 35 Глава 25 01-11-17

Мы продолжаем читать книгу Иова. Сегодня двадцать пятая глава. Это третья, последняя, речь Вилдада Савхеянина, и вообще это конец долгого, трудного и, наверно, утомительного, даже, может быть, и наскучившего читателям диалога друзей с Иовом, диалога-спора. Глава совсем короткая, это самая короткая глава книги Иова и вообще одна из самых коротких глав Библии.

¹ И отвечал Вилдад Савхеянин и сказал:

² держава и страх у Него; Он творит мир на высотах Своих!

³ Есть ли счет воинствам Его? и над кем не восходит свет Его?

⁴ И как человеку быть правым пред Богом, и как быть чистым рожденному женщиною?

⁵ Вот даже луна, и та несветла, и звезды нечисты пред очами Его.

⁶ Тем менее человек, который есть червь, и сын человеческий, который есть моль.

Читаешь, особенно вначале, и вроде всё правильно, всё хорошо: держава и страх у Него, у Бога. Он творит мир на высотах Своих – с чем тут нельзя согласиться? Но поглубже всмотримся в этот текст и увидим, насколько и тут всё непросто. Но по отдельным стихам поговорим во вторую очередь, а в первую очередь взглянем на эту главу в целом, потому что она ведь занимает особое место в книге Иова. Это, в сущности, завершение этого диалога, или спора, так сказать, боксёрского поединка в трёх раундах между Иовом и его тремя друзьями. То, что это завершение, видно уже из того, что эта глава такая короткая: сказать больше нечего – всё, поставили точку. Дальше эти три друга ни одного слова в книге Иова больше не произнесут. Там, правда, появится четвёртый человек, неизвестно откуда взявшийся, Елиуй, но о нём чуть позже. И второй момент, который нам подсказывает, что здесь какое-то завершение, – это некий примирительный тон этих слов Вилдада. Ведь сколько было обвинений в адрес Иова до этого! И даже этот самый Вилдад сказал Иову много очень нелицеприятных слов. А здесь всё примирительно, тихо, спокойно. Почему? Потому что, с точки зрения друзей, предмет исчерпан. Исчерпан потому, что, на самом-то деле, то, о чём они так долго разговаривают с Иовом, по большому счёту для них неважно. Это важно для Иова, а для них – нет. Может быть, оттого, что они не в той позиции, как он (всё потерял и сидит на мусорной куче), может быть, потому, что они держатся, можно сказать, ногтями за привычную картину мира и Бога, но, во всяком случае, понятно, что диалог с Иовом им более не интересен. А для Иова, конечно, ничего не кончено, потому что разве этот диалог принёс ему какое-то утешение? Нет, конечно! Может быть, ему что-то яснее стало, больше смысла он находит в том, что с ним происходит? Нет, ничего подобного. Поэтому «конец диалога» в этой главе – со стороны друзей, а «конец диалога» со стороны Иова – это целых шесть глав, с двадцать шестой по тридцать первую, самая длинная, непрерывная речь Иова во всей этой книге, и уже сам её объём говорит о том, что Иов в этих шести главах скажет что-то очень важное. Он, действительно, подведёт итог в этих главах тому, как он видит нерешённую проблему, которая на протяжении трёх раундов «боданий» с друзьями решалась-решалась, да так и не решилась.

Кроме того, эта глава – элемент художественного замысла книги: Иов, подведя итог диалогу с людьми, подготовит книгу и нас, её читателей, к тому, что начнётся диалог с Богом. Ну, назвать это диалогом трудно, потому что в этом диалоге говорит только Бог, а Иов кладёт руку на уста свои. Но, тем не менее, Иов хотел с Богом поговорить, Богу много чего сказал до этого, а теперь он от Бога получит ответ, начиная с тридцать восьмой главы. Да, это вот так – с Богом разговаривать: Он тебе что-то говорит, показывает (мы же понимаем, что это не ушами Иов слышит то, что ему говорит Бог), а человек, когда к нему Бог обращается, может только положить руку на уста свои. Но, тем не менее, это – диалог он имеет вот такую форму. И будущие речи Иова (то, что мы будем читать с двадцать шестой главы) – это не только итог разговора с людьми, но и подготовка разговора с Богом.

В этой главе Вилдад Савхеянин подчёркивает величие Бога. Никто из друзей не отрицает величие Бога, и, если посмотреть поверхностно, то можно сказать: «друзья правильно всё говорят, конечно, Бог велик!». Бог-то велик, но только из того, что говорит Вилдад о Боге, следует главный вывод (который он не говорит, но который подразумевает): если Бог так велик, то чего заморачиваться? Ты вот, Иов, со своими какими-то жалкими человеческими способностями и потугами пытаешься что-то такое узнать о Боге, или даже вообще судиться! Ну, Он же велик! Так положи руку свою на уста свои, и молчи! А у Иова-то позиция совершенно противоположная по отношению к величию Бога: именно потому, что Бог велик, надо Его понять. Потому что, без того, чтобы в какой-то мере вместить в себя, впитать какую-то грань, ниточку, чёрточку этого Божественного величия, мы и людьми-то в полном смысле этого слова не будем. Мы же, люди, созданы по образу и подобию Божьему, и поэтому дальше целую главу посвящает Иов глубоким словам о Премудрости Божьей: он хочет эту премудрость Божью в себя впитать – конечно, и как средство осмысления того, почему с ним это произошла эта трагедия. Но это средство осмысления и вообще всего мира – того странного и парадоксального устройства мира, которое он очень остро ощущает, в отличие от своих друзей.

Вот в этой главе, которую мы читаем, из того, что Бог велик, следует, что и, соответственно, дистанция между человеком и Богом – огромная. Это вообще фундаментальный элемент ветхозаветного богословия. Это не то что египетские боги или греческие боги, которые вот тут рядом, они приходят, вступают в связь с земными женщинами, от них рождаются всякие Гераклы, и так далее. Нет, еврейский Бог от человека чрезвычайно далёк и человеку иноприроден. Но какой вывод из этого делают друзья? В конце, в этой главе, вывод такой: человек – червь, раз он так от Бога отличен и далек. Бог велик, а соответственно этому, человек – червь. При этом, конечно, совершенно забывается строка из первой главы Библии о том, что всё-таки человек создан по образу и подобию Божию. Причём, не только Вилдад так говорит. Вот, например, цитата из Елифаза Феманитянина, пятнадцатая глава:

¹⁴ Что такое человек, чтоб быть ему чистым, и чтобы рожденному женщиною быть праведным?

¹⁵ Вот, Он и святым Своим не доверяет, и небеса нечисты в очах Его:

¹⁶ тем больше нечист и растлен человек, пьющий беззаконие, как воду.

Это же не то, что какой-то конкретный человек нечист, и растлен какой-нибудь злодей. Человек сам как существо, по роду своему изначально растлен – такой тут взгляд.

Или вот как Елифаз говорит в своей первой речи (четвёртая глава):

¹⁷ человек праведнее ли Бога? и муж чище ли Творца своего?

¹⁸ Вот, Он и слугам Своим не доверяет и в Ангелах Своих усматривает недостатки:

¹⁹ тем более -- в обитающих в храминах из брения, которых основание прах, которые истребляются скорее моли.

²⁰ Между утром и вечером они распадаются; не увидишь, как они вовсе исчезнут.

²¹ Не погибают ли с ними и достоинства их? Они умирают, не достигнув мудрости.

Такой взгляд на людей совершенно соответствует взгляду на людей дьявола. Дьявол Богу хочет доказать именно это: что человек вот такой –ничтожество, червь, и вообще внимание Бога к человеку совершенно ничем не оправданно. Вот о чём спор-то в книге Иова! Это главный спор. Она не зря с этого начинается. Получается, что друзья эту позицию дьявола и поддерживают, и разделяют при всём своём видимом почтении к Богу. Всё так благочестиво, а на самом деле, оказывается, дьявольская рожа проступает за всем этим (в кавычках) «благочестием». И в этом сложность вообще всей книги Иова, и, в частности, сложность этой главы, и вообще сложность того, что говорят друзья. Многое из того, о чём они говорят, с виду вроде бы правильно. С виду это выглядит, как мог бы сказать какой-нибудь проповедник в своей проповеди: Бог велик! человек намного ниже Бога, мы перед Богом все грешны и так далее. Многие проповедники это и говорят. И не то, чтобы это неправда! В том-то и проблема: то, что говорят друзья, – во многом правда, но это не вся правда, это полуправда. А пол-правды – это, на самом деле, ложь. Правда бывает либо полная, либо никакая. И, более того, «похоже на правду» – это как отражение в зеркале похоже на человека: оно вроде бы то же самое в зеркале, только у него сердце не слева, а справа, и всё остальное тоже наоборот. Вот так и дьявол похож на Бога. Не зря же говорят, что дьявол – обезьяна Бога. Он очень умело под Бога мимикрирует: как бы отражение Бога, но с одной только разницей: у него слева то, что у Бога справа. То, что у Бога – истина, у дьявола-ложь. И вот, когда мы читаем это, мы вспоминаем: мы что-то подобное, может быть, слышали в каких-то проповедях, у каких-то почтенных проповедников. Особенно на Западе, в Новое время, начиная где-то с 17-го века, очень распространена вот эта мысль, что Бог велик, человек мал, человек очень грешен перед Богом, и мы должны перед Богом покаяться. Я не хочу сказать, что это неверно, но большая часть проповедей часто сводилась только к этому на протяжении многих веков. А ведь то, что говорит тут Вилдад о человеке (человек есть червь, сын человеческий есть моль, луна и звёзды не чисты перед очами Бога) – вы можете представить вот эти слова в устах Иисуса Христа? Нет, нет, Он никогда ничего подобного, даже по интонации, не говорил. Разве мы что-то такое находим и в Посланиях апостола Павла, который очень трезвый человек и людей знал со всеми их недостатками и пороками не хуже нас с вами? Да более близкий пример – многочисленные проповеди отца Александра Меня, который прекрасно знал людей, нас с вами, со всеми грехами нашими, и исповедь принимал чуть ли не каждый день. Вот если найдёте в проповедях отца Александра Меня что-то подобное этим словам – что человек есть червь, и сын человеческий есть моль – пожалуйста, покажите мне. Я такого не помню. В том-то и дело, что люди, которые действительно Богу близки, так никогда не смотрят. Это такое зеркальное отражение в дьявольском зеркале.

Сложность, которая связана с тем, что друзья говорят, в принципе, вещи правдоподобные, – это отражение сложности книги Иова вообще. Мне эта сложность напоминает сложность Божественной Комедии Данте. Великое произведение – богословское, философское, литературное, и кто из вас осилил эту книгу, наверное, понимает, насколько она сложна. И книга Иова написана человеком – есть конкретный автор, которого мы, правда, не знаем по имени, Боговдохновенный, но всё-таки человек. Божественная Комедия, которую написал замечательный, гениальный человек Данте Алигьери – тоже Боговдохновенная, вне всякого сомнения, и тоже написана человеком. И это сложные книги. А вот, когда мы читаем Евангелие, нам часто кажется, что Евангелие – простая книга. Так ли она проста, как кажется? Если бы она была так проста, как кажется, то, скажем, такой замечательный человек, как преподобный Серафим Саровский, не перечитывал бы каждые две недели все Евангелия от начала до конца. Он, перечитывая их, каждый раз находил что-то новое, доселе неизведанное для себя – это о нём известно. И мне многие люди говорили об этом – что каждый раз, когда они перечитывают Евангелие, они в нём находят что-то новое для себя. Это отражение того, что простота Евангелия (которая, конечно, там есть) не исключает глубочайшей сложности, которая там, в отличие от книги Иова и от Божественной Комедии, невидима. Она в глубине. Только когда ты начинаешь к Евангелию прилагать свой ум и сердце, тогда начинает открываться вся его глубина и сложность. А почему так? Откуда это отличие Евангелия от такой замечательной книги, как книга Иова? Дело в том, что Евангелие не человеком создано – то есть, написано-то оно, конечно, людьми, но оно же передаёт нам слова Иисуса Христа. Это что-то другой природы, чем даже те замечательные слова, которые мы читаем в книге Иова. Вот поэтому Евангелие – это особенная вещь, с одной стороны, действительно, простая – каждому человеку доступна, а с другой стороны, содержит в себе такие сложности, глубины, такое знание природы человеческой, которое, кажется, ни один психолог и ни один философ в своих трудах не показал. Вот именно потому, что это – от Бога напрямую, через Иисуса Христа. Но мы какие-то евангельские нотки ведь замечаем и в книге Иова. Это не случайно. Это так потому что, на самом деле, в самой фигуре Иова и в некоторых моментах этой книги сквозь фигуру Иова как бы проступает будущий Христос. Обратите внимание: и Иова точно также не понимает и не принимает его окружение, как не принимали Христа. Слова, которые сказаны о Христе в Евангелии от Иоанна «К своим пришёл, и свои Его не приняли» – это и об Иове. Тут не он к ним пришёл, а они к нему пришли – друзья, свои, и что? Не приняли его! Не приняли, не поняли. И так же говорили о Христе: «вроде бы нормальный человек, мы его сестёр и братьев знаем, мать знаем, а несёт какую-то ерунду». То же самое говорят друзья об Иове. А это, естественно, не ерунда, это некие лучики, приходящие от Бога. Через Иова они приходят временами, только какими-то искорками, а через Христа – всё время.

Теперь о том, что, вроде бы, это финал, тут кончается диалог Иова с его друзьями. Иов сам говорит, что он с Богом хочет судиться, но на суде полагалась последняя речь подсудимого перед тем, как выносится приговор. Эта последняя речь будет, начиная с двадцать шестой главы, – длинная речь Иова, и на ней вроде бы должно всё кончиться, и Бог должен произнести Свой приговор. Но нет, вдруг после этого, как чёрт из табакерки, появляется Елиуй – четвёртый человек, о котором до этого ничего не сказано, неясно, был ли он друг Иова или нет, и непонятно вообще, откуда он появился. То есть, мысль автора этой книги состоит в том, что, с человеческой точки зрения, диалог между Иовом и его друзьями, действительно, закончен, больше нечего сказать. Потому что друзья не хотят Иова больше слушать (они уже прекрасно поняли всё, что он хочет сказать и они категорически этого не принимают), а Иов и хотел бы поговорить, но с кем? С людьми? Так они его не понимают и не принимают. С Богом? Но Бог не отвечает, Бог не слышит, как это считает сам Иов (Бог-то, конечно, слышит, и ответит, только не сразу). То есть, для людей этот диалог-спор закончен. Но для Бога и дьявола-то спор не закончен! Они же начали спорить совсем не о том, кто кому докажет – Иов друзьям или друзья Иову. Спор-то был совсем о другом. Спор был у дьявола с Богом о том, что Иов, всё потеряв и сидя на мусорной куче, от Бога откажется. Потому что человек – он (как говорит Вилдад) червь, муравей, нечего от него ожидать глубокого знания, близости, любви к Богу. И этот спор не закончен, разумеется. И вот именно после того, как людям уже нечего сказать друг другу, появляется Елиуй, чтобы опять возвратить предмет этого спора во всей его остроте, и тем самым подготовить нас, читателей, к явлению Бога в тридцать восьмой главе сразу после речи Елиуя, когда, действительно, спор будет разрешён в пользу Бога, и, соответственно, в пользу Иова. Поэтому вот так странно эта книга устроена – но это художественно гениально: конец диалога и одновременно не конец. Конечно, не конец: а какой может быть конец, когда Бог ещё не высказался? И ещё об одной вещи, которая мне, как человеку науки, важна. Взгляд Вилдада на место человека во Вселенной таков: и звёзды, и луна несовершенны, а человек на фоне этих звёзд и луны – просто червь и моль, незаметен даже. Знаете, вот этот вопрос о месте человека во Вселенной – важный вопрос, он не так просто решается. В «Камне», ранней книге Осипа Мандельштама, есть стихотворение, которое начинается со слов:

Пусть имена цветущих городов Ласкают слух значительностью бренной. Не город Рим живет среди веков,

А место человека во вселенной.

В этих словах Мандельштама совершенно очевидно, что он видел «место человека во вселенной», как нечто великое, а дьявольский взгляд на место человека во вселенной, естественно, как на что-то вот именно вроде червя, муравья – чего угодно. Но увы. Взгляд современной науки, которую я имею честь представлять, к сожалению, именно таков: звёзды, галактики, миллиарды лет, всё это огромное, и что мы, люди, на этом фоне? Мы как бы некое случайное явление, возникшее на этом фоне. Естественным образом возникшее – да, но значимость наша на этом фоне близка к нулю. Сегодня мы есть, завтра нас нет. На нашей Земле столько уже было разных видов живых тварей, и большей части их теперь уже нет. Да, это всё были твари неразумные, а мы, вроде как, твари разумные, но всё равно, человек – червь. Вот такая точка зрения современной науки. Но начиналась-то наука не с этого. Ньютон, один из основателей главного стержня современной науки, физико-математического взгляда на мир, – он же был одновременно богослов. Об этом многие не знают, но большая часть его трудов, просто по объёму, – это богословские труды. Или ещё более яркий пример – Паскаль, основоположник многого в науке и, в том числе, например, теории вероятности, которая вообще основа всей современной теоретической математизированной науки. Паскаль был глубоко верующий человек, можно много рассказывать о его жизни, о том, как ему было видение, совершенно как некоему пророку, отчёт о котором нашли только после его смерти, и так далее. Может быть, кто-то из вас читал «Мысли» Паскаля, там есть эти знаменитые слова, которые даже кто не читал, знает: что человек – это тростник, дуновение ветра – и его нет, но это «мыслящий тростник», и поэтому человек, в каком-то плане, выше всей остальной Вселенной. Потому что Вселенная, какая бы огромная она ни была, не знает даже того, что она есть. А человек знает, что эта Вселенная может его уничтожить, и то, что он об этом знает, возвышает человека – так, как более ничего в этой Вселенной не возвышено. Вот такова точка зрения Паскаля, отражённая в «Мыслях», а если к ней ещё добавить то, что возвышен-то человек во Вселенной Богом, и не просто так, а это Замысел Бога о Вселенной такой, и о месте человека во Вселенной, то высняется, что исторически у корней современной науки (Ньютон, Паскаль) лежит не точка зрения Вилдада, а что-то совершенно обратное. И это та точка зрения, которую высказывает Бог в начале книги Иова, явно её не формулируя: что Иов выстоит, что в Иове есть «образ и подобие Моё» (это как бы говорит Бог, хотя Он этого явно не сказал в книге), который даст ему против любых испытаний выстоять. Так это в итоге и получится.

Теперь разберём по отдельным стихам, в них, как всегда, в частности, в еврейской терминологии, которая употребляется, есть много поучительного.

¹ И отвечал Вилдад Савхеянин и сказал…

Третья его речь. У него были первые две речи (в 8-й и 18-й главе), и в них он высказывается очень конкретно. Он в этих двух главах ничего о Боге сказать не пытается, потому что (как сам он говорит в 8-й главе), «мы вчерашние и ничего не знаем, потому что наши дни на земле тень». Это позиция Вилдада тогда: что, действительно, мы о Боге ничего не можем знать, и поэтому в богословие тут нечего вдаваться. Во втором своём выступлении в 18-й главе он говорит тоже о судьбе беззаконника на земле, но о Боге он как-то опасается что-то высказывать, чувствует, что это, видимо, не его стезя. А тут он начинает заниматься богословием: рассказывает Иову, кто такой Бог, при том, что это явно не его сфера компетенции и он тут как бы играет на поле Иова. И как своей, я бы сказал, примитивностью отличается эта картина Бога, которую он рисует, от той картины, которую рисует Иов, например, в девятой главе:

⁴ Премудр сердцем и могущ силою; кто восставал против Него и оставался в покое?

⁵ Он передвигает горы, и не узнают их: Он превращает их в гневе Своем;

⁶ сдвигает землю с места ее, и столбы ее дрожат;

⁷ скажет солнцу, -- и не взойдет, и на звезды налагает печать.

⁸ Он один распростирает небеса и ходит по высотам моря;

⁹ сотворил Ас, Кесиль и Хима и тайники юга;

¹⁰ делает великое, неисследимое и чудное без числа!

¹¹ Вот, Он пройдет предо мною, и не увижу Его; пронесется и не замечу Его.

Оцените разницу. В восемнадцатой главе Вилдад говорит о беззаконнике. Он говорит о том, что Бог всегда воздаёт беззаконнику по делам его, наказывает его (вовремя, естественно), и из этого вытекает мысль, что раз с тобой, Иов, такое несчастье случилось, значит ты какое-то беззаконие в своей жизни допустил, за что тебя Бог и наказал. Не то, чтобы это было верно (эта точка зрения Вилдада, конечно, неверна, но она, по крайней мере, базируется на его собственном жизненном опыте – он беззаконников, естественно, видал в своей жизни, и сделал такой вывод из своего жизненного опыта). Это интерпретация опыта, она может быть неправильной, и мы тоже, бывает, делаем неправильные выводы из нашего жизненного опыта. А тут, в этой главе, Вилдад развивает чисто теоретический взгляд. Он говорит о Боге – о том, о чем он не знает. Ну, я всё время пытаюсь немножко и защищать друзей – что это не какие-то отбросы общества, которые ерунду какую-то несут, нет! У них своя правда. И вот если посмотреть, как Вилдад здесь говорит о том, чего он не знает и знать не может, – о Боге – так ведь и мы-то даже в данный момент, когда читаем Библию, говорим о Боге, то есть о том, чего не знаем. Более того, в отличие от Вилдада, который не знает, что он о Боге ничего не знает, мы говорим о Боге, зная, что мы о Боге ничего не знаем, и тем не менее говорим (ну, а куда нам деваться). Это уже что-то вне логики. Оцените эту парадоксальность: мы чувствуем, что мы о Боге ничего не знаем, и нам бы помолчать о Боге в результате (молчание – золото), а мы говорим. И вот я сейчас говорю, а вы тоже участвуете в этом разговоре. Почему мы это делаем? Потому что всё сложнее, потому что да, мы головой знаем, что мы о Боге ничего не знаем, и знать не можем, а в сердце нашем действует голос Божий, который нас подталкивает о Боге говорить. Это Он хочет, чтобы мы, ничего о Нём не знающие, о Нём говорили! Зачем Он этого хочет? Мы, опять же, не знаем. Но если Евангелие внимательно прочесть, вы увидите, что там есть ровно это – парадоксы, слова о том, что последние будут первыми, а первые последними, и так далее, и это всё доносит до нас истинный характер той связи Бога с человеком, которой Бог от нас хочет. Это не связь логического какого-то понимания Бога. Можно, конечно, сказать, что это связь любви с Богом, это правильно, но я хотел бы подчеркнуть ещё другую сторону: что эта наша связь с Богом парадоксальна – мы говорим о том, чего мы не знаем, и Бог хочет, чтобы мы говорили о том, чего мы не знаем. Мы любим Того, Кого мы не знаем, и Бог хочет, чтобы мы любили Того, Кого мы не знаем. Но если речь идёт о любви в том её плане, которая нам по нашему жизненному человеческому опыту знакома, то, согласитесь, что это явление совсем нелогичное и парадоксальное. Вот так же и любовь человека к Богу. Поэтому многие отмечали, что, когда мы читаем Евангелие, мы видим насколько парадоксальны вся жизнь Христа, и всё учение Его, и поэтому те, кто парадоксальности Его не принимали, говорили о Христе так, как говорили: что этот человек безумствует, что его слушать! Где логика в том, что он говорит? Нет никакой логики! Одно вот это чего стоит: «кто не будет грызть плоть мою, и пить кровь мою, тот не спасётся» (это я цитирую Евангелие от Иоанна, шестую главу). Ну, думают они, что тут дальше слушать! А Вилдад пытается быть логичным. А Иов чувствует, что через логику не только с Богом не соединиться, а через логику он никогда не получит того, что он хочет, – осмысления того, что с ним произошло, веры, что всё это страдание – не зря. Через логику этого никто не получит.

² держава и страх у Него; Он творит мир на высотах Своих!

Слово «страх» – это еврейское слово «пахад», не то слово, которое обычно употребляется применительно к «страху Божьему». В книге Притчей Соломоновых есть такие слова: «Начало мудрости – страх Господень». Этот «страх Божий» – еврейское слово «ирэ», а Вилдад употребляет другое слово, которое означает страх обычный (как человек может бояться человека), а не Божий. Это очень характерно: он, как и все друзья, проецирует то, что они знают об отношениях между людьми, на Бога. А Иов делает совершенно обратное: он хочет узнать Бога, понять Бога для того, чтобы через знание Бога понять смысл того, что в этой жизни происходит непонятного – почему он попал на мусорную кучу и всё потерял, почему злые люди благоденствуют, а праведники страдают, и так далее. Он понимает, что это возможно только через какое-то понимание парадоксального Бога: чтобы понять, что происходит внизу, надо сначала что-то такое почерпнуть там, наверху. И мы ведь всю Библию, в том числе, книгу Иова, в большой мере ради этого и читаем – для того, чтобы узнать о Боге и через это понять что-то о нашей земной жизни, о нас самих. Но в книге Иова его друзья ничего этого сделать не могут, да и не хотят, да и сам Иов – ему это удаётся только в совершенно критичной ситуации, когда он всё потерял и находится на грани жизни и смерти. Вот мы читаем книгу Иова, и она должна нам что-то рассказать о Боге. И большой вопрос, который он остаётся и для нас, читающих книгу Иова, – прочтя её, узнаем ли мы что-то о Боге, что нам в этой нашей земной жизни поможет её лучше понимать как бы с Божественной точки зрения, а не с нашей человеческой, сиюминутной точки зрения. Не знаю. Гарантий нет, может быть поможет, может быть, нет – это в большой мере зависит от нас самих, конечно. Так же и в книге Иова: результат зависел от Иова. Если бы Иов повёл себя по-другому, то ни результата не было бы, ни книги не было бы, ни Христа бы не было (если, как говорят многие люди, ответ Иову – это Христос). Конечно, когда я говорю о том, что Христа бы не было, это для меня самого странно звучит, потому что это ведь Замысел Божий о Христе. Но напомню замечательные слова, которые сказал Клайв Стейплз Льюис о Богородице Деве Марии, когда ей архангел Гавриил рисует всю эту страшную перспективу: забеременеть и родить ребёнка без мужа, непонятно от кого. К.С.Льюис говорит, на протяжении той минуты, пока она молчала, прежде чем ответить «Се, раба Господня, да будет мне по слову твоему», даже ангелы на небе с трепетом ждут, что ответит эта женщина, потому что, если она ответит «нет», то Христа не будет. Не было бы никакого трепета ангелов, если бы было как гвоздём прибито, что она ответит «да». В том-то и дело, что теоретически можно себе вообразить, что она ответила бы «нет». И так же теоретически можно себе вообразить, что Иов поступил бы так, как от него дьявол ожидал, отказался от Бога, и, соответственно, Пришествие Христа не состоялось бы (по крайней мере, в том виде, в котором мы его знаем). Вот такая значимость того, что мы здесь читаем.

Ещё, возвращаясь ко второму стиху: «Он творит мир на высотах Своих!». «Творит мир» – это еврейское «осэ шалом», такое ритуальное песнопение. Как понять, что Он творит мир? Можно понять таким способом, что мир, шалом, то есть, то, в чём Он существует, та «атмосфера», в которой Бог живёт (а не просто мир как отсутствие войны), это нечто священное, что Он источает из Себя – как говорят о Славе Божьей как о чём-то, что Бог источает из Себя. Это первое понимание: Он так творит – источая это. Но есть и другое понимание – что Он мир водворяет там, где этот мир нарушен. Ну как это? Неужели на небесах у Бога мир может быть нарушен? Представьте себе! Вот в Библии, в самом начале книги Бытия, в шестой главе говорится: «сыны Божии стали входить к дочерям человеческим, и стали рождать им: это сильные, издревле славные люди. И увидел Господь, что велико развращение человеков на земле, и что все мысли и помышления сердца их были зло во всякое время». Ну, вот эту картину ангелов, которые входят и совокупляются с земными женщинами, как вы понимаете, трудно эту картину назвать «шаломом». Вот один пример того, что на небесах не всё так просто, с точки зрения Библии, как может быть, нам бы хотелось или казалось. Или в книге пророка Исайи в двадцать четвёртой главе за знаменитыми словами «беда мне, беда мне! увы мне! злодеи злодействуют, и злодействуют злодеи злодейски», чуть дальше, есть такие слова: «посетит Господь воинство выспреннее на высоте и царей земных на земле. И будут собраны вместе, как узники, в ров, и будут заключены в темницу, и после многих дней будут наказаны». Воинство выспреннее на высоте – это кто? Это небеса, царство небесное, ангелы. Это что же такое получается? Что Господь ангелов Своих наказывает? Представьте себе! Если есть здесь какие-то сомнения, то давайте вспомним, что в книге Апокалипсиса, в двенадцатой главе, говорится о войне на небесах, где Бог и ангелы его (точнее, архангел Михаил со своим воинством) воевали с дьяволом и ангелами его на небесах. Поэтому вот эти слова «Он творит мир на высотах Своих» – это можно понимать и так. И вспомним: там же, на небесах, у Бога, по книге Иова, дьявол к Богу в гости пришёл! Так что – да, нужно творить мир на небесах тоже, это всё не так автоматически (если можно так выразиться) обеспечено.

³ Есть ли счет воинствам Его? и над кем не восходит свет Его?

«Над кем не восходит свет» – мысль такая, что Бог велик, поэтому солнце, луна весь мир освещают, и в этом проявляется величие Бога. Это не то что неправильно, но очень примитивно. А что говорит Иисус Христос в Своей Нагорной Проповеди? Он говорит как раз о свете, который Бог посылает. Вот что говорит по этому поводу Иисус Христос в пятой главе Евангелия от Матфея:

^44. Я говорю вам: любите врагов ваших, благословляйте проклинающих вас, благотворите ненавидящим вас и молитесь за обижающих вас и гонящих вас,

^45. да будете сынами Отца вашего Небесного, ибо Он повелевает солнцу Своему восходить над злыми и добрыми и посылает дождь на праведных и неправедных.

Вот взгляд Христа на то, что Бог освещает всех. И дальше Он продолжает эту мысль:

^48. Итак, будьте совершенны, как совершен Отец ваш Небесный.

Вилдад говорит о величии Бога, которое состоит в том, что Его свет распространяется во всей Вселенной, солнце освещает весь мир. А Христос говорит о совершенстве Бога, которое проявляется в том, что свет Его освещает не только праведных, но и неправедных, не только добрых, но и злых. Это парадоксально, конечно, но оцените разницу в глубине взгляда на Бога.

⁴ И как человеку быть правым пред Богом, и как быть чистым рожденному женщиною?

Вилдад в этом вопросе «как?» подразумевает ответ «да никак». Не может человек быть чистым перед Богом, и нечего и пытаться. А Иов-то именно этого ищет: как оправдаться перед Богом? Как быть чистым перед Богом? По книге Иова получается то, что Иов не сразу понимает: что ответ на вопрос «как?» – только «противостоять дьяволу». Цена этого противостояния велика. Для Иова этой ценой оказалась потеря всего. То есть, ответ Вилдада – «да никак», а ответ Иова – «можно, но цена этого велика». Ну, вообще цена того, чтобы быть с Богом, велика. С дьяволом быть легко. С Богом быть трудно.

Здесь ещё сказано: «как человеку быть правым пред Богом?». В еврейском тексте стоит слово «им», которое означает не «перед Богом», а с Богом. То есть, Вилдад представляет себе так, что «быть человеку правым» это то, что Бог рядом с ним, а Иов-то представляет себе картину, когда он стоит перед Богом, и действительно, это разница. То есть, у Вилдада картина, я бы сказал, смягчённая: вот Бог где-то рядом стоит, держа руку на твоём плече. Понятно, что мы люди грешные, что мы не можем быть перед Богом праведными, никак не можем. Но Он рядом, Он с тобой, Он держит руку на твоём плече. Очень утешительная картина, и хорошо, если бы было так. Только Иов показывает ситуацией всей своей жизни, что это не так. Иов именно стоит перед Богом, Бог смотрит ему в глаза, молчит и ждёт, что Иов скажет и сделает. Вот это именно то, как быть правым перед Богом, как на суде. Но, с другой стороны, это всё-таки не совсем суд. Суд – это одна грань. Другая грань этой картины – когда Иов стоит перед Богом и смотрит Ему в глаза (а Бог ему смотрит в глаза) – это фигура танца: в танце можно и рядом, а можно и друг против друга стоять. Отношения Бога с людьми многообразны. В какие-то моменты Бог может быть рядом с людьми, и держать руку на их плече, а в какие-то моменты, как в жизни Иова, Бог стоит перед Иовом и ждёт, но это всё фигуры одного и того же танца. Я, кстати, употребляя это выражение, повторяю мысль того же Клайва Стейплза Льюиса, который в своей «Переландре» так и рисует этот танец (если можно так выразиться) твари с Богом.

⁵ Вот даже луна, и та несветла, и звезды нечисты пред очами Его.

Вилдад выражается здесь, я бы сказал, несколько презрительно о физическом свете, который источают луна и солнце. Но я хочу обратить внимание, что в Библии физический свет – это не просто так, это не просто фотоны какие-то, это имеет духовный смысл. И не зря книга Бытия начинается с сотворения мира («И сказал Бог: да будет свет. И стал свет») и, как говорят все комментаторы, здесь под этим светом имеется в виду не столько свет физический, сколько свет духовный, точнее, сочетание физического и духовного света, где физический свет является символом света духовного. И когда этот физический свет так принижают (луна нечиста, солнце нечисто, звезды нечисты), при этом, на самом деле, покушаются на самую основу библейского богословия – не только ветхозаветного, но и христианского богословия. Одни из самых первых строк, которые говорит Евангелие от Иоанна о Христе, – это слова о том, что Он – свет: «и свет во тьме светит, и тьма не объяла его». О свете, даже физическом, нельзя говорить презрительно, как говорит Вилдад, потому что у него есть такая грань тоже. Я уже не говорю о том, что Христос то же самое говорит о свете в Евангелии от Матфея (Мф.6:23): «Если свет, который в тебе – тьма, то какова же тьма?». Свет тут тоже, естественно, имеется в виду духовный. То есть, без этой символики духовного света богословие невозможно. А Вилдад пренебрежительно об этом говорит, хотя с виду это выглядит как почтительное отношение к Богу: Бог так светел, что луна и солнце перед Ним грязны. Вроде бы, действительно, почтение к Богу, а на самом деле это некое покушение на фундамент богословия.

И, наконец, последний стих – вот этот знаменитый «червь»:

⁶ Тем менее человек, который есть червь, и сын человеческий, который есть моль.

Для понятия «червь» нарочито употреблено два разных слова. «Моль» – это, на самом деле, тот же самый «червь»: два раза употреблено слово «червь», но это два разных вида червя. Первое слово – это еврейское слово «римма», которое означает просто «вредное насекомое», а второе слово – «тола», которое переведено как «моль», а это то, что по-русски называется «червец», или «кошениль» – это тот червяк, из которого делают яркую, роскошную красную краску, которой, между прочим, в древности красили одежду только самых богатых, знаменитых людей. У римских всадников, например, полоса, покрашенная красным червецом, была знаком их всаднического достоинства. Здесь, в одном стихе, употреблённое два раза слово «червь», как бы предлагает нам два разных взгляда на человека. Первый взгляд – это взгляд на человека как на вредное насекомое. Да, дьявол хочет, чтобы человек был таким. Я вспоминаю стих Андрея Вознесенского, который был написан в 83-ем году, когда было тревожно в плане возможной ядерной войны. Он там рисует картину ядерной войны, уничтожения природы, и кончает словами:

Червь, человечек, короед,

Какую ты сожрал планету!

Вот так бы дьявол хотел человека видеть, как такого червя. Это первое слово «червь». Но второе слово, которое переведено как «моль», – это «червец», «кошениль», то есть то, что ассоциируется именно с величием, с украшением этого мира, и взгляд Бога на человека – именно этот. Да, он маленький – человек (это понятно), он – тварь, он подчиняется всем законам твари, и, тем не менее, как маленькая тварь, червец, украшает одежды людей, так человек – украшение мира Божьего.

Запись 36 Глава 26 08-11-17

Мы читаем двадцать шестую главу книги Иова. Этими главами уже заканчивается долгий диалог Иова с его друзьями. Это несколько глав, в которых, как бы напоследок, Иов излагает то, как он видит устройство мира Богом, – не в духе спора, а в духе рассказа (конечно, это автор книги вкладывает в его уста свое собственное видение мира). Формально говоря, эти слова Иова – это его ответ на речь Вилдада Савхеянина в предыдущей главе.

¹ И отвечал Иов и сказал:

² как ты помог бессильному, поддержал мышцу немощного!

³ Какой совет подал ты немудрому и как во всей полноте объяснил дело!

⁴ Кому ты говорил эти слова, и чей дух исходил из тебя?

⁵ Рефаимы трепещут под водами, и живущие в них.

⁶ Преисподняя обнажена пред Ним, и нет покрывала Аваддону.

⁷ Он распростер север над пустотою, повесил землю ни на чем.

⁸ Он заключает воды в облаках Своих, и облако не расседается под ними.

⁹ Он поставил престол Свой, распростер над ним облако Свое.

¹⁰ Черту провел над поверхностью воды, до границ света со тьмою.

¹¹ Столпы небес дрожат и ужасаются от грозы Его.

¹² Силою Своею волнует море и разумом Своим сражает его дерзость.

¹³ От духа Его -- великолепие неба; рука Его образовала быстрого скорпиона.

¹⁴ Вот, это части путей Его; и как мало мы слышали о Нем! А гром могущества Его кто может уразуметь?

В этой главе голос Иова, сама интонация меняется по сравнению с тем, как он говорил раньше. Первая ассоциация – это вы слушаете радио (когда-то, полвека назад), и вдруг раздаётся голос Левитана: «работают все радиостанции Советского Союза». Совершенно другой голос! Тут же, мгновенно, вы понимаете, что речь пойдёт о чём-то другом и важном. Вот так и тут: смена голоса Иова говорит о том, что речь пойдёт о чём-то очень важном. И вообще, Левитан-то Левитаном, но Иову в конце этой Книги говорит Бог, мы знаем оттуда, как звучит Его голос, и вот уже в этой главе голос Иова начинает быть похожим на голос Бога. Получается странно, парадоксально: он хочет, чтобы Бог ему ответил, и с мучением ждёт, когда же он своими ушами услышит Бога, а Бог не отвечает, – и вдруг сам Иов начинает говорить, и получается, что его устами, собственно, Бог и говорит. Это очень глубоко, удивительно, и показывает нам, что устройство мира Божьего и взаимоотношение Бога с людьми гораздо сложнее, чем простые картины, которые Иову пытаются рисовать его друзья. Да и сам Иов рисует картину, что он будет судиться с Богом, а при этом Бог будет ему и адвокатом, и судьёй, и одновременно его оппонентом на суде, а суд – это же человеческие дела, это всё попытка как-то их спроецировать на отношения с Богом. А всё это и гораздо глубже, и сложнее, и величественнее, что очень важно. Отношения Бога с людьми – в них, действительно, есть величие – то, чего дьявол не хочет признавать, что он всеми силами старается опровергнуть. И картина, которую Иов рисует с начала этой главы, – конечно, величественная картина мира. Эта картина очень похожа на то, что Бог будет потом рисовать в Своих странных словах, начиная с тридцать восьмой главы, когда Он уже Сам явится.

Иов дальше, спустя несколько глав, начинает вспоминать про свои страдания, и даже тут его голос звучит как-то иначе, чем раньше. Раньше, всё-таки, это больше звучало как жалоба Богу на то, что «я ни за что, ни про что попал в такую ситуацию» – жалоба, а иногда, откровенно говоря, даже и нытьё – и такие нотки проскальзывали раньше в словах Иова. Здесь ничего этого нет, и более того, когда он начнёт через пару глав вспоминать о бедах, в которые он попал, почему-то получится, что добавление картины бед Иова к той картине бед вселенной, которую он рисует, почему-то ещё величественнее делает эту картину вселенной. Но мы же с этим в литературе встречаемся: вот «Гамлет» – там и убивают, и крови сколько проливается, и это, тем не менее, трагической картине еще добавляет трагизма и, тем самым, добавляет величия. Вот что-то такое и произойдет в следующих главах с картиной, которую начинает рисовать Иов в этой главе. С точки зрения сюжета этой книги, картина величественной вселенной и, соответственно, величия Бога (он же говорит не о вселенной как о материальном мире, а о Боге – что величие Бога проявляется в величии Божьего творения) – это ответ Вилдаду. Вилдад в прошлой главе тоже говорил о величии Бога.

² держава и страх у Него; Он творит мир на высотах Своих!

³ Есть ли счет воинствам Его? и над кем не восходит свет Его?

⁴ И как человеку быть правым пред Богом, и как быть чистым рожденному женщиною?

⁵ Вот даже луна, и та несветла, и звезды нечисты пред очами Его.

⁶ Тем менее человек, который есть червь, и сын человеческий, который есть моль.

Сравните эти слова Вилдада из прошлой главы со словами Иова, которые мы прочли в этой главе – что называется, почувствуйте разницу. Вилдад, формально говоря, хвалит Бога, Его величие – а никакого величия в картине, которую он рисует, нет, в отличие от картины, которую рисует Иов. А почему? Да потому, что Вилдад говорит как раб, а Иов говорит как сын, как сын Божий. Эта разница очень ярко подчёркнута апостолом Павлом в его Послании к Евреям. Апостол Павел там подчёркивает, что для того, чтобы понять Иисуса Христа, надо в первую очередь понять, что Он говорит о Боге не как раб, а как Сын, и нас, христиан, которые идут вслед за Христом, Иисус тоже призывает говорить о Боге, воспринимать Бога, относиться к Богу не как раб к хозяину, а как сын к отцу. В молитве Господней, которую дал Иисус Христос, мы начинаем со слов «Отче наш». А Вилдад и друзья – они себя сыновьями не чувствуют. Да, они Бога, наверно, почитают, уважают, боятся – но всё это, скорее, отношение раба. А когда Иов говорит в нашей сегодняшней главе, в 14-м стихе: «как мало мы слышали о Нем! А гром могущества Его кто может уразуметь?», он говорит «я не знаю Бога» совершенно иначе, чем это говорят друзья. Они ведь тоже говорили, что человек не может узнать Бога, но примерно так, как могла бы сказать собака (если бы она могла говорить): «я своего хозяина не понимаю, он человек, ну где же мне его понять». А когда Иов говорит, что он не знает Бога, тут смысл, как в словах Сократа: «я знаю, что я ничего не знаю». То есть, Иов понимает, что Бог настолько объёмен, многогранен, многомерен (как говорят в современной терминологии), что главное, что Иов о Нём знает, – это то, что знание Иова о Боге неизмеримо меньше того, что Бог реально Собой представляет во всей Своей полноте. Вот такое парадоксальное знание, которое является незнанием! Это черта близости к Богу, в отличие от того, что говорят друзья: «какая дистанция! – как между псом и человеком – где же нам Бога узнать!». То был голос раба или даже пса, а тут – голос сына.

Эта последняя, длинная речь Иова, которая как бы завершает весь диалог и подводит ему итог, резюмирует, – она начинается с этого резонанса с той речью, с которой Бог является в конце. И это не случайно, автор книги хочет до нас донести, что несмотря на ту дистанцию между человеком и Богом, которую друзья постоянно подчёркивают, и Иов её тоже не отрицает, он её тоже знает, хотя это выглядит странно: да, сыновство Богу, и одновременно дистанция с Богом – и то, и другое (вообще всё, что касается Бога, всегда в себе несёт элемент парадокса) –несмотря на эту дистанцию, получается, что, по большому счёту, ту самую картину, которую нарисует Сам Бог, начиная с тридцать восьмой главы, уже здесь начинает рисовать сам Иов. То есть, несмотря на дистанцию, человек может увидеть то, что видит Бог, так сказать, посмотреть на мир глазами Бога, пусть даже только под одним каким-то углом, и это тоже, конечно, проявление такого Богосыновства. И когда в конце книги Бог говорит, что Иов говорил о Нём правильно, в отличие от друзей, то «правильно» – именно в этом смысле – что он смотрел на Бога и на Божий мир, в какой-то мере, глазами Самого Бога. Конечно, я понимаю, что человек не может в такой полноте знать и видеть мир, как его знает и видит Бог, но, по крайней мере, может смотреть на мир под тем же углом, под которым смотрит на этот мир Бог (точнее, хотя бы под одним из множества Божьих «ракурсов») – и вот за это Бог Иова, в конце концов, и хвалит. То, что речь Иова так похожа на речь Бога, наводит на мысль о том, что, может быть, в первом варианте этой книги сразу за этой заключительной речью Иова шла речь Бога, в которой даже не столько тем, что Он говорит, сколько тем, как Бог говорит (так же, как Иов), Он подтверждает, что Иов правильно говорил о Боге. Мне кажется, на каком-то этапе складывания и развития книги автор этой книги – гениальный писатель – ощутил необходимость между этими речами Иова и речью Бога в конце вставить некую паузу. Так в музыкальных произведениях композитор иногда вставляет на несколько секунд просто паузу молчания, или какую-нибудь медленную часть (largo или andante), потому что ощущает музыкальную необходимость этого. Вот так, мне кажется, и тут, потому, что речь, которую мы прочли, это речь человека, а дальше, в конце книги, будет похожая по интонации речь Бога, и надо было, с точки зрения автора, вставить между ними некую такую почтительную паузу. Её представляет речь Елиуя, до которой мы еще доберёмся.

В той картине Вселенной, какую рисует Иов в этой главе, проскальзывают некие моменты, которые говорят о том, что во Вселенной есть и тёмные силы. Мы-то, прочтя эту книгу, понимаем, что, конечно, дьявол во Вселенной есть, и вообще эта книга и начинается с рассказа о дьяволе. Но это автор книги знает, и мы, читатели этой книги, знаем. А Иов-то, по сюжету, этого не знает, но, когда автор устами Иова рисует величественную картину Вселенной, он не может умолчать об этих тёмных силах, которые во Вселенной присутствуют, иначе эта картина просто была бы неполна. Иов говорит: «Кому ты говорил эти слова, и чей дух исходил из тебя?», и такое ощущение, что автор вкладывает в уста Иова в этом 4-м стихе мысль, о которой я говорил: что, на самом деле, временами, из друзей Иова исходит просто дух дьявола.

⁵ Рефаимы трепещут под водами, и живущие в них.

⁶ Преисподняя обнажена пред Ним, и нет покрывала Аваддону.

Аваддон – это ангел–губитель, дальше я расскажу подробнее о рефаимах и об Аввадоне (это тоже тёмные силы, которые существуют в этом мире). И «рука Его образовала быстрого скорпиона» – это никакой не скорпион, это дракон, Левиафан, тоже символ дьявола. Получается, что, исходя из художественной логики произведения, хотя по сюжету Иову не полагается знать о силах тьмы, которые есть во Вселенной, автор, тем не менее, хотя бы намёком, это вкладывает в его уста. Это, вообще, очень уместно, это даже не просто художественный приём, потому что весь стержень книги в том, что Иов считает, что несчастья на него беспричинно напали от Бога, а автор с первых стихов нам показывает, что на него напали эти несчастья по причине, от дьявола, дьявол – инициатор всего этого. Поэтому, если до самого конца книги это обходилось бы молчанием, то это было бы какое-то зияние в логике этой книги.

Я сказал, что речь Иова как бы выходит на новый уровень – это слышно даже по интонациям. Но этот уровень сказывается ещё и в том, что резко возрастает плотность перекличек с другими частями Библии. В стандартном издании Библии перекличек, отмеченных ссылок, которые в тексте, не так много: одна (6-й стих) – на книгу Притчей, другая (11-й стих) – на вторую книгу Царств и на Псалтирь (на тот же самый текст в Псалтири, что и во второй книге Царств). А на самом деле там перекличек гораздо больше, особенно их много с Притчами, и много перекличек с книгой Исайи тоже. Ещё апостол Павел в своём Послании к Евреям тоже вставляет переклички именно с этой главой книги Иова. И это не случайно. Напряжённость книги Иова, то, какие она затрагивает важнейшие вопросы всего нашего понимания мира, Бога, наших отношений с Богом, – делает эту книгу своего рода узлом высокого напряжения в Библии, если так можно выразиться. Я не могу сказать, что эта книга занимает центральное место в Ветхом Завете, но мне кажется, что она из всего Ветхого Завета, если можно так выразиться, самая высоковольтная. Отсюда эти многочисленные переклички. Мы сейчас их увидим, когда будем разбирать по отдельным стихам.

¹ И отвечал Иов и сказал:

² как ты помог бессильному, поддержал мышцу немощного!

³ Какой совет подал ты немудрому и как во всей полноте объяснил дело!

Это ирония, но в этой сложной, глубокой книге даже ирония двуслойна. Эта ирония может относиться к друзьям: «ты действительно считаешь, что я такой бессильный, такой немощный, такой глупый – и вот мне, как учитель ученику, всё это втолковываешь?». Это он говорит Вилдаду и остальным друзьям, и это как бы один слой иронии. Но есть второй слой этой иронии, который делает её совсем не иронией, а чем-то совсем другим. Да, перед Богом (особенно в этой ситуации, когда я стою между Богом и дьяволом, и они, если можно так выразиться, сражаются друг с другом через меня), в этой немыслимой ситуации, конечно, я, человек, бессилен, немощен, конечно, я не мудрый, ничего не понимаю – ну, так мне надо помочь в этой ситуации! И что, вы, друзья, мне помогаете в этой ситуации? Нет.

Слова «во всей полноте объяснил дело» – это еврейское «тушийя ле-ров хадот», скорее, можно перевести так: «довёл суть до полноты». Можно по-разному понимать эти слова, но, во всяком случае, ясно одно: что Иову нужна суть и полнота. Его не устроит частичное, приближённое знание о Боге, а друзей Иова устраивает. В этом-то всё и различие. Ситуация, в которую попал Иов, для него просто как некий шок, как нашатырный спирт. Она открыла ему глаза на то, как мы мало знаем о Боге, и какими приближёнными, мелкими словами о Боге мы готовы удовлетвориться – вот как друзья. А Иов хочет большего, он хочет сути и полноты. И он говорит Вилдаду: где же эти суть и полнота в том, что говоришь ты и остальные друзья? Может быть, она вам не нужна – вам хорошо и так. А мне без этого не жизнь – без того, чтобы узнать Бога во всей Его сути и во всей Его полноте.

⁴ Кому ты говорил эти слова, и чей дух исходил из тебя?

Иов задаёт Вилдаду риторический вопрос. Мы можем на этот вопрос легко ответить. Кому говорил эти слова Вилдад? Он Богу говорил. И что, это достойные Бога слова? Он говорил Ему слова раба, или даже слова пса. А Иов говорил Ему слова сына. И второй вопрос, очень важный: «чей дух исходил из тебя?». У нас тоже есть ответ на этот вопрос. Дух человеческий, конечно, тоже, но и дух дьявольский исходил из Вилдада и из друзей, когда они всё время над Иовом насмехались, спорили с ним, и так далее. То есть, фактически, Иов в этих словах говорит открытым текстом то, о чём раньше в этой книге только намекал: о том, что друзья-то на чьей стороне играют? С первой главы нам объясняется, что происходит (извините за такое, может быть, сниженное сравнение) некий матч или шахматная партия между Богом и дьяволом, исход которой зависит от Иова. И от друзей тоже, кстати, зависит. Они могли бы Иову помочь, а они ему мешают, и играют поэтому на стороне чёрных, а не на стороне белых. Ещё одно: нормально в Библии слово «дух» – это еврейское слово «руах», которое одновременно означает «ветер», «воздух», и так далее. А здесь не это слово употреблено, а это слово «нешама», которое означает не «дух», а «душа», то есть, нечто более сниженное. В этой главе дальше будет слово «руах», но оно о Боге (дух Божий), а здесь именно «нешама», то есть, этим выбором слов подчёркивается, что не Божий дух говорит устами Вилдада и его друзей.

⁵ Рефаимы трепещут под водами, и живущие в них.

Кто эти рефаимы – как бы до конца не ясно, потому что в Библии это слово употребляется в двух смыслах, и, видимо, для людей той эпохи было совершенно очевидно, что эти два смысла связаны друг с другом, а для нас сегодня это совершено не очевидно. Один смысл слова «рефаимы» – это «умершие», те, которые уже в Шеоле, а другой смысл – это некие великаны, которые то ли были когда-то, в раннюю эпоху существования человечества (о них говорится в первых главах книги Бытия), то ли они и сейчас еще есть – непонятно. Для того, чтобы лучше себе представить, что за этими рефаимами может стоять, нам полезно прочитать другое упоминание о рефаимах, которое есть в книге Исайи. Исайя в четырнадцатой главе говорит про царя Вавилонского, за которым, на самом деле, совершенно очевидно стоит дьявол.

^9. Ад преисподний пришел в движение ради тебя, чтобы встретить тебя при входе твоем; пробудил для тебя Рефаимов, всех вождей земли; поднял всех царей языческих с престолов их.

^10. Все они будут говорить тебе: и ты сделался бессильным, как мы! и ты стал подобен нам!

^11. В преисподнюю низвержена гордыня твоя со всем шумом твоим; под тобою подстилается червь, и черви – покров твой.

^12. Как упал ты с неба, денница, сын зари! разбился о землю, попиравший народы.

¹³. А говорил в сердце своем: «взойду на небо, выше звезд Божиих вознесу престол мой и сяду на горе в сонме богов, на краю севера;

^14. взойду на высоты облачные, буду подобен Всевышнему».

^15. Но ты низвержен в ад, в глубины преисподней.

Современные комментаторы говорят, что за этой картиной «денницы, сына зари» («денница» по-латыни «люцифер») просвечивает дьявол. И как ангелы у нас естественно ассоциируются с Богом, так рефаимы, по книге Исайи, ассоциируются с дьяволом. Поэтому вот эти рефаимы, которые «трепещут под водами, и живущие в них» – это какие-то тёмные силы. «Трепещут» можно перевести как «стонут», а можно перевести, что они «возникают под водами» – это непонятно. Дело в том, что, с точки зрения ветхозаветного еврея, читающего книгу Иова, эти рефаимы – это некая тайна Божия, преисподняя, мир иной, который от людей закрыт, мы не знаем, что там. Иов как бы отдёргивает завесу, и это, наверно, дерзость и с точки зрения друзей, и с точки зрения нормального еврейского богословия – отдёргивать завесу того, что Бог от людей скрыл, завесу другой части мира, где все эти тёмные силы. Ну, по-человечески, может быть, это и дерзость, но в конце книги Бог Сам отдёргивает завесу и показывает то, что, вообще-то, нормально людям не показывают, то, что скрыто. Это ещё одно свидетельство как бы резонанса между той картиной мира, которую здесь рисует Иов, и той картиной мира, которую в итоге этой книги рисует Бог.

⁶ Преисподняя обнажена пред Ним, и нет покрывала Аваддону.

Опять тема преисподней, которая, естественно, соотносится с рефаимами. Аваддон просто означает «уничтожение», и при чтении Библии не всегда ясно, надо ли это понимать в нарицательном смысле (нет покрывала уничтожению, гибели, смерти, и так далее, то есть, этот мир уничтожения, гибели, смерти открыт для Бога, Бог его видит) или надо понимать Аваддона как ангела уничтожения. Так его очень часто понимают, и в этом смысле слово «Аваддон» тоже употребляется в Библии (ну, и в «Мастере и Маргарите» Булгакова тот самый Аваддон, и он там тоже играет роль убийцы). И здесь мы встречаем перекличку с книгой Притчей Соломоновых, из пятнадцатой главы.

¹¹ Преисподняя и Аваддон открыты пред Господом, тем более сердца сынов человеческих.

Мы не знаем, что написано раньше – книга Притчей или книга Иова. Я допускаю, что автор книги Иова читал книгу Притчей Соломоновых и оттуда вот эту мысль подхватил. А ещё, мне кажется, нас наводит на глубокие размышления то, как эту же мысль воспроизводит апостол Павел в своём Послании к Евреям (из четвёртой главы):

^12. Ибо слово Божие живо и действенно и острее всякого меча обоюдоострого: оно проникает до разделения души и духа, составов и мозгов и судит помышления и намерения сердечные.

^13. И нет твари, сокровенной от Него, но все обнажено и открыто перед очами Его: Ему дадим отчет.

^14. Итак, имея Первосвященника великого, прошедшего небеса, Иисуса Сына Божия, будем твердо держаться исповедания нашего.

В книге Иова Тот, Кто видит всё, и ничего нет скрытого от Него во Вселенной, – это Бог. У апостола Павла это Слово Божие. Есть ли разница? Слово Божие в Новом Завете – это уже Иисус Христос, несколько раз это говорится. То есть, подчёркивается, что не только перед Богом Отцом, Который там, на небесах, но и перед Иисусом Христом, Который в этот наш мир вошёл в человеческом облике, вся мировая тьма (преисподняя, рефаимы, Аваддон) не скрыта, Он её знает. Помните евангельские встречи Иисуса Христа с тёмными силами, например, в Гадаринской земле, когда Он исцелял одержимого бесами, и с этими бесами разговаривал, а потом послал их в свиней. По всему этому разговору такое впечатление, что Он лучше понимает место этих бесов в мире и в Замысле Божьем, чем сами эти бесы. Это тоже для нас важно, что Иисус, который ходит по этой земле, как человек, вместе с нами, видит, если можно так выразиться, на семь аршин вглубь этой земли, и видит все тёмные силы, которые на нашей земле пребывают. И поэтому сам тот факт, что Иисус ходит по этой нашей земле, это уже, если угодно, битва, некий контраст, некое высоковольтное напряжение между плюсом и минусом, между светом и тьмой – светом, который заключён во Христе, и тьмой, которая заключена во всех этих тёмных силах, которыми пропитана наша земля, во всех этих Аваддонах, рефаимах, и так далее, не говоря уже о самом дьяволе.

⁷ Он распростер север над пустотою, повесил землю ни на чем.

Продолжается картина сотворения Вселенной Богом. Слово «пустота» – это слово «тоху», оно употребляется в первом же стихе Библии – там говорится, что «Земля была безвидна и пуста», и это по-еврейски «тоху ва-воху» – вот это самое слово. Большая часть комментаторов считает, что под этими словами «тоху ва-воху» имеется в виду некое состояние «до-бытия». Его можно назвать первобытным хаосом, каким-то небытиём, например, пытаются сопоставить это понятие «физическому вакууму», то есть, «ничто, или пустоте с физической точки зрения». Ну, давайте будем это воспринимать как некий «первобытный хаос». С сотворения мира этот хаос что, исчез или превратился в бытиё? Не совсем так. Он, можно сказать, на заднем плане, где-то за кулисами, пребывает в засаде и может вырваться. Есть два представителя этого хаоса в Библии: первый, который чаще всего упоминается, – это море, евреи его воспринимали как некую природную силу, в которой воплощён этот первобытный хаос. А второй – это дьявол, который тоже как бы не виден, притаился, а готов вырваться. Если на картину, которую Иов рисует, посмотреть буквально, то это даже соответствует нашим современным научным взглядам: действительно, земля же ни на чём не висит, её не подпирают никакие слоны, ни черепаха (как в некоторых других космологиях). Но всё-таки эта картина, которую рисует Иов, очень упрощена, и Бог, когда Он в 38-й главе подхватывает эту картину мира и рисует её уже в Своей божественной полноте, говорит вот как:

^4. Где был ты, когда Я полагал основания земли? Скажи, если знаешь.

^5. Кто положил меру ей, если знаешь? или кто протягивал по ней вервь?

^6. На чем утверждены основания ее, или кто положил краеугольный камень ее,

^7. при общем ликовании утренних звезд, когда все сыны Божии восклицали от радости?

Бог показывает этими словами, что конечно картина сотворения мира, и вся история творения сложнее, да и величественнее, чем то, что рисует Иов в этой главе.

Дальше в 26-й главе – опять же о мире Божьем:

⁸ заключает воды в облаках Своих, и облако не расседается под ними.

⁹ Он поставил престол Свой, распростер над ним облако Свое.

Ассоциация с этой картиной – в книге Притчей, в восьмой главе, где говорит Премудрость Божия. У Иова Премудрость Божия ещё появится (в двадцать восьмой главе). Здесь, в этой двадцать шестой главе, о ней нет ни слова, но она, как фигура умолчания, всё равно присутствует, хотя бы уже потому, что картина мира, которую здесь рисует Иов, рисуется и в Притчах устами Премудрости Божией. А Премудрость Божия в книге Притчей – это просто некая грань Бога, или ипостась Бога. Мы говорим, что у Бога есть ипостаси: Бог Отец, Бог Сын и Бог Дух Святой – ну вот, эта Премудрость Божия на ветхозаветном уровне – своего рода ипостась Божья. Вот что она говорит о сотворении мира:

^22. Господь имел меня началом пути Своего, прежде созданий Своих, искони;

^23. от века я помазана, от начала, прежде бытия земли.

^24. Я родилась, когда еще не существовали бездны, когда еще не было источников, обильных водою.

^25. Я родилась прежде, нежели водружены были горы, прежде холмов,

^26. когда еще Он не сотворил ни земли, ни полей, ни начальных пылинок вселенной.

^27. Когда Он уготовлял небеса, я была там. Когда Он проводил круговую черту по лицу бездны,

^28. когда утверждал вверху облака, когда укреплял источники бездны,

^29. когда давал морю устав, чтобы воды не переступали пределов его, когда полагал основания земли:

^30. тогда я была при Нем художницею, и была радостью всякий день, веселясь пред лицом Его во все время,

^31. веселясь на земном кругу Его, и радость моя была с сынами человеческими.

Эта часть книги Притчей нам показывает, что ту картину сотворения мира, которую здесь нарисовал Иов в двадцать шестой главе, совершенно необходимо соединить с картиной Премудрости Божией, которая участвовала в этом сотворении, и которую сам же Иов до нас донесёт (не так, как в книге Притчей, не так радостно, по-своему, но донесёт в двадцать восьмой главе). Я воспринимаю фигуру Премудрости Божией, как некую фигуру умолчания, которая как бы в подтексте, на заднем плане, есть и здесь.

¹⁰ Черту провел над поверхностью воды, до границ света со тьмою.

Как понимать эти слова «до границ света со тьмою»? Есть минимум три, а то и четыре способа понимания этих слов. Первый способ – «свет и тьму» понимать, как «день и ночь», и тогда граница дня и ночи – это то время, когда кончается день и ночь, и уже дня и ночи больше не будет. Да, такое время в Библии описано в Апокалипсисе, и там Ангел говорит: «времени больше не будет», то есть, можно это понимать, как некую границу времени. Можно понимать это в духе космологии того времени (не только библейской космологии, она не у одних только евреев была), как то, что наша освещённая земля, над которой встаёт и заходит солнце, окружена неким мировым океаном, и этот океан, особенно на западе, если туда дальше уходить, уже океан тьмы, там света нет. То есть, это означает «до края мира» в его географическом, пространственном понимании. Третий, ещё более глубокий способ понимания этих слов и, мне кажется, более близкий к истине – это вспомнить о том, что в книге Бытия говорится, что сотворение мира началось со света. Там сказано, что «тьма над бездной, и Дух Божий носился над водою». Тьма – это небытие до сотворения, свет – это бытие уже сотворённое, и, соответственно, это граница бытия и небытия. Вот какая тут за этим может стоять глубокая мысль! Ну, и наконец, четвёртый вариант, который чем-то напоминает то, что говорит пророк Иеремия в пятой главе:

^22. Меня ли вы не боитесь, говорит Господь, предо Мною ли не трепещете? Я положил песок границею морю, вечным пределом, которого не перейдет; и хотя волны его устремляются, но превозмочь не могут; хотя они бушуют, но переступить его не могут.

То есть, это граница, или, как говорится в 103-м псалме, «предел, его же не прейдут», символ предела, той границы, которую положил Бог в этом мире, чтобы оградить созданный Им мир от того самого хаоса, который, как море, постоянно пытается на этот мир посягать и разрушать его.

¹¹ Столпы небес дрожат и ужасаются от грозы Его.

«Гроза» – это еврейское слово «геара» – это, собственно, не та гроза, когда гром, молния и дождь. Это «угроза», или грозное обличение, то есть, это обличение Богом того зла, которое есть в этом мире. Эта мысль есть в 17-м псалме и повторяется во второй книге Царств (потому что 17-й псалом во второй книге Царств практически дословно цитируется). Говорит Давид (автор этого псалма):

⁷ В тесноте моей я призвал Господа и к Богу моему воззвал. И Он услышал от [святаго] чертога Своего голос мой, и вопль мой дошел до слуха Его.

⁸ Потряслась и всколебалась земля, дрогнули и подвиглись основания гор, ибо разгневался [Бог];

⁹ поднялся дым от гнева Его и из уст Его огонь поядающий; горячие угли сыпались от Него.

¹⁰ Наклонил Он небеса и сошел,- и мрак под ногами Его.

¹¹И воссел на Херувимов и полетел, и понесся на крыльях ветра.

¹² И мрак сделал покровом Своим, сению вокруг Себя мрак вод, облаков воздушных.

¹³ От блистания пред Ним бежали облака Его, град и угли огненные.

¹⁴ Возгремел на небесах Господь, и Всевышний дал глас Свой, град и угли огненные.

¹⁵ Пустил стрелы Свои и рассеял их, множество молний, и рассыпал их.

¹⁶ И явились источники вод, и открылись основания вселенной от грозного гласа Твоего, Господи, от дуновения духа гнева Твоего.

Это та же картина, которую мы только что читали в книге Иова, и она дальше продолжается как величественная картина схождения Бога в Его гневе в сотворённый Им же мир, потому что мир не такой, каким Бог хотел бы его видеть. Эта замечательная картина по своему тону совершенно соответствует тому, что здесь говорит Иов, то есть, можно сказать, что Давид и Иов, видят одно и то же, поэтому в один голос и говорят.

¹² Силою Своею волнует море и разумом Своим сражает его дерзость.

Море – это символ хаоса, и поэтому, видимо, не случайно, что Бог сражает дерзость именно моря, а дерзость – это свойство дьявола, то есть, за этим морем, как за противником Богу, стоит на самом деле, и дьявол, как противник Богу, а это принципиальный момент всей книги Иова, то есть, в ней море символически обозначает одно из главных действующих лиц этой книги. И обратите внимание, как сражается Господь, как Он покоряет это море, сражает его дерзость, этот хаос: не рукой Своей, как можно было бы ожидать, ведь в Библии много раз говорится, как Бог «рукой Своей» то и это делает. Нет, Он разумом Своим сражает дерзость. «Разум» – еврейское слово «табуна», оно означает именно разум рациональный. А дерзость – это еврейское слово «рахав», оно одновременно употребляется как имя собственное для обозначения левиафана, о котором ещё пойдёт речь, – некоего животного, которое является символом дьявола. А кроме того, слово «рахав», видимо по ассоциации с «дерзостью», употребляется в Библии для обозначения Египта, и эта ассоциация с Египтом напоминает нам о том, что «силою своею волнует море» – это немножко неточный перевод: «рага» – это не «волнует», а «разделяет» море, это напоминание ещё и о том, как Господь выводил евреев из Египта, разделяя море. А в дополнение ко всем этим ассоциациям здесь есть совершенно однозначная ассоциация с книгой Исайи, из пятьдесят первой главы:

⁹ Восстань, восстань, облекись крепостью, мышца Господня! Восстань, как в дни древние, в роды давние! Не ты ли сразила Раава, поразила крокодила?

¹⁰ Не ты ли иссушила море, воды великой бездны, превратила глубины моря в дорогу, чтобы прошли искупленные?

Это напоминание об исходе из Египта, но здесь же сказано: «сразила Раава, поразила крокодила». Что это за крокодил такой? Этот крокодил (еврейское слово «танин») – это как раз и есть тот самый левиафан, или «дракон». Его очень часто переводят как «дракон», то есть существо не вполне реальное. Крокодил – он и есть крокодил, обычное существо, а это существо символическое, которое символизирует зло мира. И дальше этот образ левиафана как символа зла повторит Бог в Своей речи в конце книги. Эта символика Рахава (раава) и левиафана чрезвычайно важна в этой книге, потому что стержень всей книги – это борьба между Богом и, так сказать, духовным прототипом этого левиафана, или Раава, – дьяволом.

¹³ От духа Его -- великолепие неба; рука Его образовала быстрого скорпиона.

Этот «быстрый скорпион», на самом деле, и не скорпион совсем (не знаю, почему так перевели), это «нахаш бариах», «быстрый змей», и это опять тот же самый левиафан, о котором говорит Исайя в двадцать седьмой главе:

¹В тот день поразит Господь мечом Своим тяжелым, и большим и крепким, левиафана, змея прямо бегущего, и левиафана, змея изгибающегося, и убьет чудовище морское.

«Левиафан, змей изгибающийся» – это ровно те слова, которые здесь употребляет Иов, и которые переведены почему-то как «быстрый скорпион», а мы видим, что это не скорпион никакой, а левиафан, это ассоциация с дьяволом. Я ещё хочу сказать в добавление, что этот левиафан (дракон, танин) – это же ещё, кроме всего прочего, созвездия на небе в картине неба евреев того времени. По сей день «Дракон» – так и называется созвездие недалеко от северного полюса неба, и то, что ассоциации со звёздами какую-то роль играют в этой книге, как-то связывая земных левиафанов, Рахавов, носителей зла с чем-то небесным – это не случайно! Господь говорит в Своей речи в конце книги: «Можешь ли ты развязать узел Кесиль? Это Большая Медведица, прямо рядом с Драконом, то есть, и в речи Бога есть некая ассоциация между небесами, созвездиями и делами земными. Сколько мы уже увидели разных ниточек, которые соединяют эту главу с разными частями Библии и разными духовными сущностями! Богатство этой главы в плане ассоциаций таково, что лично моя голова всего этого просто не вмещает, настолько всё это густо, богато и плотно. В самой этой густоте, богатстве и плотности есть какой-то смысл, содержание, послание нам, которое во всей полноте, видимо, объяснить очень трудно, по крайней мере, рациональным разумом. А нерациональным разумом вместить можно, потому что ощущение величия того, что сотворил Бог, величия, которое не снимается тем, что много зла присутствует в том, что Он сотворил, – это ощущение всё равно до нас доходит, хоть, может быть, всех этих ассоциаций во всей полноте мы не понимаем.

¹⁴ Вот, это части путей Его; и как мало мы слышали о Нем! А гром могущества Его кто может уразуметь?

«Уразуметь» – это от еврейского слова «бина», которое очень часто встречается в книге Притчей, и которое там противопоставлено хокме. «Хокма» – это «мудрость», а «бина» – это уже человеческий, рациональный, логический разум. Да, конечно, Божье могущество, всё величие Бога рациональным, логическим разумом уразуметь нельзя. А что можно? Можно услышать его не разумом, а чем-то другим (не знаю, как сказать – сердцем, духовным слухом). И когда мы это всё услышим, оно будет, как гром. Оно будет не как речь, оно будет, как гром, и в книге Иова показано именно это: перед самой речью Бога, когда Господь отвечает из бури, раздаётся, видимо, вот этот гром, и этим заканчивается речь Елиуя, и начинается речь Бога.

Запись 37 Глава 27 15-11-17

Мы читаем двадцать седьмую главу книги Иова. Эта глава, как и предыдущая, как и несколько последующих глав, – это завершение долгого диалога Иова с его друзьями, долгого спора. Иов как бы резюмирует этот диалог.

¹ И продолжал Иов возвышенную речь свою и сказал:

² жив Бог, лишивший меня суда, и Вседержитель, огорчивший душу мою,

³ что, доколе еще дыхание мое во мне и дух Божий в ноздрях моих,

⁴ не скажут уста мои неправды, и язык мой не произнесет лжи!

⁵ Далек я от того, чтобы признать вас справедливыми; доколе не умру, не уступлю непорочности моей.

⁶ Крепко держал я правду мою и не опущу ее; не укорит меня сердце мое во все дни мои.

⁷ Враг мой будет, как нечестивец, и восстающий на меня, как беззаконник.

⁸ Ибо какая надежда лицемеру, когда возьмет, когда исторгнет Бог душу его?

⁹ Услышит ли Бог вопль его, когда придет на него беда?

¹⁰ Будет ли он утешаться Вседержителем и призывать Бога во всякое время?

¹¹ Возвещу вам, что в руке Божией; что у Вседержителя, не скрою.

¹² Вот, все вы и сами видели; и для чего вы столько пустословите?