Литургия — это спектакль?

Литургия — это спектакль? Особенности храмового богослужения

Коронавирус и кризис, который разразился в связи с ним, с новой силой возобновил дискуссию об аспектах богослужения. Он заставил заново осмыслить ценность Литургии и наше участие в ней. Зачем мы ходим на Литургию и что делаем в храме? Могут ли видеотрансляции и другие виртуальные формы религиозной жизни заменить собой живое участие в таинстве Евхаристии? Чем интересны виртуальные общины?

Опыт самоизоляции в Церкви

Эпидемия затронула глубинные основы жизни Церкви, прежде всего, Церкви как институции. Было много прогнозов о том, как изменится Церковь. На задний план должна уйти Церковь как институция и более очевидной стать экклесия — то, чем Церковь является по своей природе как тело Христа. Наиболее жестко встал вопрос о нашем отношении к Евхаристии. В последние годы в Церкви стал преобладающим тренд евхаристического возрождения. Стали учить, что нужно как можно чаще причащаться, и что Евхаристия — это источник и вершина христианской жизни. Но разразившийся кризис поставил ребром вопрос: если не причащаться, будет ли это иметь какие-то последствия? Людей насильно оторвали от Причастия, и возможно, после такого травмирующего опыта не все захотят вернуться.

Особенно в первые дни запрет на общественное богослужение, невозможность собираться в храме для многих стали шоком. Ограничения в общении очень болезненны, потому что человеку нужен человек, особенно в Церкви. А теперь оказывается, что близкое присутствие человека — это что-то небезопасное. К счастью, это произошло не в одночасье, и мы были внутренне готовы к каким-то ограничениям. Но самым болезненным испытанием стало то, что все это выпало на Страстную седмицу и Пасху. Казалось немыслимым, что Пасха может совершаться в закрытых храмах без участия верных.

Индивидуальное потребление виртуального богослужебного контента не отражает суть Церкви. В Церкви я осознаю, что не могу в одиночку предстать пред Богом. Потому что Богу не нужны индивидуалисты, не нужно мое эго.

Церковь — это пространство, где я понимаю, что могу быть только вместе с другими. Эпидемии или ядерный взрыв могут все уничтожить, но до тех пор, пока остаются люди, которые собираются вместе во имя Христа, и Он среди них, есть Церковь.

Переоценка ценностей

Кризис заставил провести переоценку ценностей. За годы благополучной приходской жизни накапливается много суетного и ненужного. Чаепитие иногда становится просто тусовкой, которая не имеет никакого отношения к братскому общению. И когда это все вдруг остановилось, ты можешь оценить, что было действительно настоящим и подлинным.

Не имея возможности посещать Литургию, мы смогли оценить роль слова Божия. Мы были вынуждены открыть для себя другие формы богослужения. Конечно, Евхаристия — это вершина, но, привыкнув к этой вершине, мы начинаем игнорировать другие формы молитвы, например, чтение Псалтири, когда мы в личной молитве внимаем слову Божию. Есть древняя форма богослужения — часы, когда мы келейно читаем определенные псалмы и молитвы. Так народ Израиля, находясь в изгнании, в определенные часы совершал это богослужение, лишенный возможности молиться в храме.

Молитва часов — молитва всей Церкви

В 9-й главе Книги пророка Даниила рассказывается о юноше, который вместе со своим народом оказался в депортации в Вавилоне. Это был очень утонченный, мудрый юноша, поэтому его заметили и прияли при царском дворе. Он даже вошел в совет царя. И вот пророк Даниил в определенные моменты дня поворачивался лицом в сторону Иерусалимского храма и молился Господу.

Нам это может показаться привычным явлением, но в тот момент это было великое дерзновение, потому что молиться и приносить жертву можно было только в Иерусалимском храме. Даниил мог сказать: ничего, обстоятельства выше нас, вернемся в Иерусалим и будем молиться в храме. Но он проявляет дерзновение и обращается к Богу в молитве напрямую, не через священников. При этом он не только о себе молится, он молится о всем народе. Его молитва — это молитва всего народа, всей Церкви: Господи, мы просим Тебя простить наши грехи. Раз мы оказались в изгнании, значит мы виноваты. Верни нас в землю отцов.

Пусть для нас все начнется сначала. И он физически поворачивается в сторону Иерусалимского храма — места, где именно в эти часы совершается жертвоприношение. Решение, которое нашел тогда Даниил, дает нам ориентир, как себя вести, если вдруг будет новая волна коронавируса.

Литургия без верных

Для священников сильным потрясением было отсутствие на Литургии общины. Особенно во время евхаристических молитв, анафоры, всегда такое ощущение, что ты слышишь дыхание и молитву людей, которые у тебя за спиной. И эта молитва тебя несет, как крылья. Когда она есть, это ни с чем не сравнимое ощущение, в воздухе витает сила этой молитвы. И вдруг ее нет. Такая странная, зловещая пустота.

Когда ты произносишь проповедь перед камерой, тебя, конечно, видят, но важно тоже видеть глаза, получать обратную связь, а ты лишен этого. И проповедь становится бутылкой с посланием. Я каждый раз видел этот образ: как будто ты пишешь какую-то записку, запечатываешь в бутылку и бросаешь в открытое море в надежде, что ее кто-то прочитает и твое послание будет услышано. Но все это оказалось очень полезным, чтобы по-настоящему оценить то, что имеешь.

Посещать храм — мое право?

Мы привыкли воспринимать посещение храма как должное, как наше религиозное право. И для многих это ограничение было сильным ударом. Люди с оскорбленным эго говорили: а как же я? Другие — как угодно, но я не могу без этого, меня обделили. Иногда мы становимся потребителями Таинств, и по-настоящему в нас говорит оскорбленное право потребителя. Можно вспомнить о множестве христиан в других странах — Сирии, Китае, Пакистане, — которые лишены возможности причащаться, посещать храмы, где нет священников, но при этом общины продолжают свое существование. Вспомним опыт катакомбной Церкви, когда не было храмов, открытого богослужения, люди молились, поддерживали братское общение, потому что Церковь — это не только Евхаристия, но еще и братская любовь, общение и личная молитва.

В чем видеотрансляция не может заменить живого богослужения?

Особенно для нового поколения людей, которые уже одной ногой живут в виртуальной реальности, непонятно, зачем ходить на Литургию, если есть трансляции. Церковь означает, что я не могу в одиночку быть пред Богом, потому что Богу нужна семья, народ, все человечество.

Нет Бога, если нет человечества, как нет царя, если нет свиты и царства. Нет учителя, если нет учеников, отца, если нет сына. Литургия — это акт веры: нужно проделать над собой усилие и прийти в дом Божий, где тебя ждет гостеприимный Хозяин.

Мы приходим к Престолу вместе праздновать пасхальную тайну Христа. Потому что Христос созывает нас в Свой дом, чтобы, участвуя в общем Таинстве, мы стали единым телом Христовым. Там, где нет Евхаристии, нет и Церкви, а где она есть — Церковь расцветает.

В Литургии важны три составляющие: собирание вместе — мы слышим зов Христа и идем к Нему, совместное слышание слова и преломление хлеба, Причастие. И все это — дар Божий человечеству. Хочешь — принимай этот дар, хочешь — отказывайся. Если ты не принимаешь его, это печально для всех, потому что Евхаристия — такой пир, который нуждается в радости всех.

В Евангелии царь устраивает банкет по случаю свадьбы своего сына. Свадьба — такое застолье, где каждый привносит свою частичку радости, и из этого складывается общая полнота радости. Если кого-то одного не хватает или кто-то не в брачных одеждах и не в настроении, от этого страдает полнота всех. Без каждого из нас община не обладает той полнотой радости, полнотой жизни, которой она обладала при нашем участии.

Никакая трансляция не может восполнить то, что мы совершаем в Евхаристии. Она дает только некий видео- и звуковой ряд. Оказавшись за Евхаристией, мы совершаем воспоминание о смерти и воскресении Христа и вместе с этим приносим Хлеб Жизни и Чашу Спасения. Мы можем вспомнить самих себя, свои успехи и поражения, ожидания, своих близких, всю нашу жизнь и принести это Богу.

Мы приходим на Литургию, потому что Христос зовет нас присоединиться к Его молитве и к Его жертвоприношению, которое Он совершает. Он приносит Свою жизнь в дар и приглашает нас разделить это вместе с Ним. И поэтому Евхаристия — не право и не обязанность, это дар, которого мы себя лишаем, если не участвуем в ней. Это источник и вершина христианской жизни, альфа и омега, начало и конец, родник, из которого Христос передает нам Свой дух, Свою жизнь, которую Он изливает за жизнь мира.

Евхаристия делает нас современниками Христа

Евхаристия ничего не воспроизводит и не повторяет. Когда мы участвуем в каких-нибудь празднествах, например, 1 Мая, 9 Мая, 4 ноября, мы вспоминаем какое-то историческое событие. На поле Ватерлоо каждый год происходят реконструкции сражения при Ватерлоо. Но Евхаристия — это не реконструкция. То, что сделал Христос, — уникальное событие. Оно совершилось в прошлом, но одновременно оно всегда в вечности, всегда здесь и сейчас, оно актуально. Евхаристия делает нас современниками Христа. В нашем 3D-пространстве вдруг открывается брешь, и мы оказываемся у подножия Креста.

Возможно ли духовное причащение?

С коронавирусом возникла идея духовного причастия, или причащения желанием. Человек соединяется со Христом в той мере, в какой в нем живет жажда этого соединения. Но никакая виртуальная реальность не может заменить реального присутствия, участия в таинстве.

В отличие от обряда, который совершает человек — освящения машины, благословения жилья, — это наша молитва, мы призываем Божье благословение — таинство совершает Бог. Прощаясь с учениками, Христос говорит удивительные слова: «Се (смотрите, будьте внимательны), Аз есмь с вами во все дни до скончания века» (Мф 28:20). Христос с нами, это Его обетование. С другой стороны, Он одесную Отца, в небесной славе. Как же Он может быть и там, и там? И таинство — это и есть возможность присутствия Христа всюду через слово и жест священника.

Когда Христос исцеляет слепорожденного, мы ясно видим природу таинства. Христос совершает определенный жест: делает из слюны и праха брение, смазывает глаза, произносит слова, посылает к купальне, и совершается исцеление, трансформация реальности. Священник — лишь руки Бога, а таинство совершает Христос: «Сие есть Тело Мое» (Мк 14:22). Это Его Тело, Его тайная вечеря, Его приношение, и мы лишь приглашены к участию в этом.

Поэтому дело не только в том, что теле- и видеокоммуникации пока не могут обеспечить нам осязание, вкусовые качества и все остальное. В храмовом богослужении обязательно есть соприкосновение, ответный взгляд, мы вместе молимся, слышим голоса тех, кто поет или произносит слова молитвы вместе с нами. А в виртуальном пространстве это как сновидение, когда тебе что-то снится, и это очень глубокое переживание, но это лишь призрак.

Телетрансляция — это замечательная возможность участвовать в богослужении для больных людей, которые не могут покинуть свой дом. Но опыт коронавируса показал, что хорошо смотреть эти трансляции вместе и молиться. Тогда через общение с теми, кто молится рядом с нами, мы участвуем в молитве Церкви.

Слушание слова Божьего — тоже форма причащения. Оно так же важно, как и сама Евхаристия. Блаженный Иероним говорит: быть невеждой в Писаниях — значит не ведать Христа.

У нас есть два престола — престол слова и евхаристическая трапеза. Карантин заставляет нас вспомнить о первом престоле: мы причащаемся Богу через чтение Слова. Лишить храма еще не означает лишить молитвы, живого общения с Богом.

О виртуальных общинах

В начале карантина была надежда на дистанционное общение в зуме или в социальных сетях, на YouTube: возникнет киберобщина, и священники смогут сохранять живой контакт и присутствовать в жизни прихожан. У меня было большое желание записывать видеоролики, участвовать в евангельских группах онлайн. Некоторые священники записывали видеоразмышления на каждый день Страстной седмицы. И это то, что мне хотелось бы с моими собратьями реализовать в будущем.

Опасность превращения Литургии в поле для эксперимента

Тема богослужения, Литургии очень болезненная в церковной дискуссии. Именно вокруг нее происходит острая поляризация настроений и взглядов. Есть традиционалисты, консерваторы, есть модернисты, новаторы. Есть такие, которые хотят быть как древние христиане, реконструкторы. Разворачиваются дискуссии, в каких облачениях служить, какое должно быть пение. И мы сами не замечаем, как Литургия становится полем для экспериментов, игры. Суть Евхаристии как будто отступает на второй план. Священники соревнуются, как привлечь прихожан к участию, сделать богослужение интерактивным, но если в общине нет реальной любви, то все это не имеет значения.

Мы быстро забываем, что Литургия — это не вопрос наших предпочтений, выбора, нравится — не нравится. Литургия прежде всего должна оставаться даром, который мы смиренно принимаем. Бог Сам открывает нам через Священное Писание и Традицию Церкви, которую мы восприняли от апостолов, формы, в которых Литургия должна совершаться.

Обряд и ритуализм

Как во всех словах с «измами», здесь подразумевается определенная крайность, или излишество. Есть люди, которые считают, что главное — внешне совершить все правильно, при этом не обязательно погружаться в глубину, понимать происходящее. В то же время ясные и привычные ритуалы обеспечивают определенную стабильность, в том числе психическую. Поэтому нужно не упразднять ритуал, а видеть то, что он знаменует собой, потому что обряд — это символ, знак. Мы видим, как священник преломляет хлеб, а на самом деле хлеб преломляет Христос. Внешний жест открывает нам реальность, которая нам невидима иначе.

Войти в глубину сердца

Другая важная вещь, когда мы участвуем в Литургии, — войти в глубину своего сердца, потому что Царство Божие внутри нас (Лк 17:21). Если его нет внутри, то между нами и вокруг нас ничего не возникнет. На Литургии все время что-то отвлекает от внутренней сосредоточенности: зрительные впечатления, звуки, кто-то подходит поздороваться, кто-то на тебя смотрит. Но очень важно, чтобы молитва во время Литургии стала пламенной молитвой, чтобы, выходя из храма, ты, как шедшие в Эммаус ученики, мог сказать, не горело ли в тебе сердце, что-то произошло, что-то изменилось. Но не нужно думать, что Литургия — это место для медитации. Это действительно общее делание.

Есть два момента, которые требуют особенной сосредоточенности: после чтения Священного Писания и проповеди, когда ты чувствуешь, что слово услышано и в тебе что-то приходит в движение, и после Причастия, когда ты отходишь от Чаши преображенным.

Литургия, как кухня мамы

У энергичных священников всегда есть соблазн превратить богослужение в шоу, в праздник. Священник употребляет неформальные приветствия, словечки, чтобы привлечь внимание, чтобы не было скучно, было что-то новое, свежее, современное. В конце концов это просто самовыражение и никакого отношения к священнодействию не имеет. И такому субъективизму я бы противопоставил разумное следование Служебнику.

Если у меня спросить о самой прекрасной Литургии в моей жизни, мне приходит на ум богослужение в монастырских храмах, которое совершают самые простые священники. Человек остается тем, кто он есть во всей простоте. От тебя не требуют ни включения, ни восхищения, ни одобрения. Литургия становится воздухом, которым ты дышишь. Бог становится плотью на Престоле, чтобы мы Ему причастились. Как много в Церкви людей, которые хотят просто привычной Литургии. Их не вдохновляют какие-то нововведения, эксперименты. Это не вопрос консервативности. Обряд — это то, что привычно, что повторяется, и неосознанные злоупотребления могут превратиться в консерватизм. Поэтому Литургия, как кухня мамы, в ней все благотворно, ничто не оскорбляет твоего вкуса, мы просто входим в действо, которое нас бесконечно превосходит.

Молитва «Господи, помилуй»

Откуда взялось это прошение? Иоанн Кассиан говорит, что это цитата из 50-го псалма: «Помилуй мя, Боже, по велицей милости Твоей». Это слово, произносимое в сокращенной форме, обладает всей полнотой слова Божьего. Более того, это молитва Христа.

Когда мы слышим слово «милость», мы думаем об осуждении и пощаде. Но в древней традиции «элеисон», милосердие — это одна из первых реальностей, которую сотворил Бог. В начале было Слово. И слово было Бог (Ин 1:1). Бог есть любовь, и значит, «элеисон» — это реальность, на которой держится мир. Как сила гравитации, сила всемирного тяготения, она позволяет этому миру не рассыпаться. Поэтому молитва «Господи, помилуй» — это исповедание того, что милость, Божественная любовь — это основа основ.

Драма и храмовое пространство

Еще одно важное измерение Литургии — драма. Как в античном театре, на подмостках которого совершались священнодействия. Зритель вовлекался в некое действо, которое его меняло, через какое-то глубинное сопереживание, взаимопроникновение. Действительно происходит некое очищение, «катарсис», очищение от страстей, страданий, болезней. То, что происходило когда-то в вечности, вдруг взрывается прямо сейчас в твоем сердце.

Театры воспроизводят схему храмового пространства. Там есть священное пространство, сцена и закулисы, есть профанное пространство для зрителей в зале. Когда мы входим в храм, то прежде всего смотрим на иконостас, разделяющий эти два пространства.

Священник совершает Евхаристию, обратившись лицом на восток, а человеку, который приходит в храм, нужно, чтобы его кто-то видел. И иконы выполняют функцию такого обращенного присутствия, поэтому иконостас очень важен, чтобы войти в эту молитву. Икона — не объект искусства, на который мы смотрим и оцениваем. Это произведение искусства, которое смотрит на нас, и мы чувствуем, что нас видят. То же самое можно применить к Евхаристии: это не то, что мы совершаем, но что совершают ради нас.

Как войти в Литургию?

У отца Павла Флоренского есть статья «Храмовое действо как синтез искусств». Действительно храмовое богослужение — это священный театр, синтез многих искусств. Оно обращено к нашим органам восприятия: зрению, слуху, обонянию, осязанию, вкусу, чтобы мы могли войти вовнутрь, а не оставаться внешними наблюдателями. Пусть наша радость будет совершенна (Ин 15:11), потому что наши глаза видели, уши слышали, руки осязали, мы вкусили Слово жизни, Христа. Вот что такое Литургия.

Жесты в богослужении имеют символическое значение. Они очень простые и не требуют воображения, но выступают знаком какой-то реальности. Например, в архиерейском богослужении в какие-то моменты надевают митру, омофор, снимают омофор. Это язык символов, которые даются нашему зрению.

Еще один орган восприятия, который помогает войти в Божественную тайну, — слух. На богослужении мы воспринимаем музыкальные звуки, слова, поэтому очень важно, как читается Слово Божие, как поет хор, чтобы это было благозвучно, благолепно, молитвенно. Чтобы священник или диакон, который читает Слово Божье, чтецы, которые читают псалмы, не просто барабанили что-то или декламировали, наслаждаясь модуляциями своего голоса. У певчих тоже есть соблазн почувствовать себя самыми главными на Литургии. Но выигрывает тот, кто понимает, что он здесь для того, чтобы помочь другим войти в молитву.

Воздействиена обоняние, воскурение фимиама, благовония в храме очень важно. С одной стороны, дым ладана — образ молитвы, которая возносится к Богу. Особенно если ярко светит солнце, и сквозь клубы дыма в лучах света образуется совершенно потрясающее зрелище. Но одновременно фимиам — это благоухание Христа. Некоторые дьяконы делают потрясающую вещь: они подбирают разный ладан. На чтение Евангелия один ладан, на Херувимскую другой, в честь Божьей Матери третий, чтобы создать соответствующее настроение. Это потрясающее средство, чтобы вовлечь человека в таинство, чтобы мы Бога увидели, услышали, вдохнули. И наконец, вкусили. «Вкусите и видите, яко благ Господь» (Пс 33:9), как Он прекрасен на вкус.

Таинство Евхаристии вкушается. В идеале просфора не имеет вкуса. Она — как манна небесная. Каждый, кто ее вкушал, чувствовал тот вкус, который ему приятен, чтобы понять, что Бог — это то, в чем ты по-настоящему нуждаешься. Поэтому манна, которую Он дарит, наполняется тем вкусом, в котором ты сейчас испытываешь потребность.

Участие верных

Теперь можно спуститься в зал, где находятся зрители и участники. Мы не пойдем в театр или на концерт, где не будет других зрителей. Важно общение, единство с людьми, которые переживают нечто подобное тому, что переживаешь ты. И здесь большую роль играет телесное участие, важны движения, жесты. Мы все делаем вместе: синхронно встаем, садимся, совершаем крестное знамение, склоняем голову в момент каждения или приветствия мира, благословения, складываем руки в момент Причастия, вместе направляемся к Престолу, чтобы причаститься Христа. И это прекрасная, удивительная процессия. В этот момент мы по-настоящему становимся христианами, единым сердцем во Христе.

Участие в Евхаристии должно быть полным, осознанным и активным

Литургия — это таинство инициации, посвящения, мы становимся сопричастниками жертвоприношения Христа, Его частью. А что такое жертва? В Литургии есть замечательный синоним этому слову — приношение. Каждый из нас приносит себя. Через Христа, вместе со Христом и во Христе. Жертва — это не когда кого-то изобьют, изнасилуют или прольется кровь. В молитве перед «Отче наш» говорится: «Тебе приносим всю нашу жизнь и всю нашу надежду, Владыко Человеколюбче». Именно через это приношение себя возможно единство, общение, койнония. Поэтому молитва «Отче наш» действительно становится молитвой семьи, народа, в котором каждый принес себя в дар. Итак, мы дарим Богу все, что у нас есть, и тогда это участие становится полным.

В молитве перед чтением Евангелия мы просим Бога о разумении Писания, чтобы Он Своей силой открыл нам глаза и уши. В этой молитве и результат такого слышания: мы оставляем житейские похоти, наша жизнь перестает состоять из потребностей и сиюминутных вожделений. И, оставив эти житейские похоти, духовное жительство пройдем. Наша жизнь становится осознанной, особым путем, дорогой в истине, простоте, понимании самих себя.

Также разумение Евхаристии. Важно, чтобы было осознанное участие, чтобы кто-то объяснил, что совершается, на катехизации или просто от сердца к сердцу.

Литургия должна что-то изменить во мне и в моей жизни. Слова в конце Литургии «с миром изыдем» означают, что все закончилось, расходимся по домам. Но теперь начинается миссия. Теперь я могу возвещать то, что со мной совершил Господь на Евхаристии.

Литургия меня трансформирует, преображает, и с этим я иду в мир. Поэтому активное участие обязательно должно выражаться в делах милосердия. Вспомнить о том, что есть те, кто нуждается в моей помощи, страждущие, одинокие, которым я могу протянуть руку.

Нравится или не нравится нам слово «спектакль», удачное оно или нет, но участвовать в нем нужно полно, осознанно и активно. И тогда в нас совершается по-настоящему переворот, метанойя, внутреннее перерождение, которое обновляет нас по образу Создавшего нас.

Подготовила Екатерина Смирнова по лекции протоиерея Димитрия Сизоненко «Литургия — это спектакль?»