Диалектический материализм в СССР

ДИАЛЕКТИЧЕСКИЙ МАТЕРИАЛИЗМ В СССР.

ДИАЛЕКТИЧЕСКИЙ МАТЕРИАЛИЗМ В СССР.

1. Механистический материализм.

Слово материализм в не философской литературе имеет расплывчатое значение: им обозначают самые разнообразные мировоззрения, в которых выдвинута в каком либо смысле материальная, телесная сторона бытия. Для исследования и критики мировоззрений необходимо пользоваться терминами, имеющими строго определенный смысл. Я буду обозначать словом материализм только те философские мировоззрения, которые утверждают, что материя есть единственное основное бытие, и что психические процессы (если они существуют) возникают на основе материальных процессов, как пассивное производное явление (пассивное в том смысле, что психические процессы не влияют причинно на материальные процессы). Под словом материя при этом имеется в виду непроницаемое протяженное бытие (частицы, имеющие трехмерный объем, движущиеся в пространстве).

Видов материализма есть много. Они отличаются друг от друга, поскольку само понятие материи у различных философов различное, а главное — поскольку некоторые материалисты совершенно отрицают существование психических процессов, или, по крайней мере, считают различие психического и физического относительным. Об этих различиях можно получить подробные сведения в моей книге «Типы мировоззрений». Здесь мне незачем говорить о всех возможных материалистических направлениях. Советские писатели, говоря о диалектическом материализме, противопоставляют его только идеализму и механистическому материализму. Поэтому я изложу здесь лишь основные положения механистического материализма и тогда путем противоставления ему выяснятся основы диалектического материализма.

Материя, согласно механистическому материализму, есть непроницаемая, движущаяся в пространстве масса. Основные свойства ее суть только пространственная форма, непроницаемость и движение. Всякое изменение есть движение в пространстве. Скорость и направление движения частицы материи изменяются не иначе, как под влиянием толчка или давления, производимого на нее другою движущеюся частицею, встретившеюся с нею в пространстве. Все остальные свойства элементарной частицы материи абсолютно неизменны.

Законы изменений, обусловленных толчками и давлениями, изучаются механикою. Следовательно, все материальные процессы, все, что происходит в природе, подчинено законам механики и сполна объясняется ими.

Словом сила обозначается причина изменения. Согласно многим философским системам, сила, как творческий источник изменений, признается онтологическим элементом (т. е. элементом бытия), который не дан в чувственном опыте и может быть открыт только умозрением. В уме сторонника механистического материализма вопрос о силе весьма упрощается: согласно его учению, причиною изменения движения частицы материи всегда служит другая уже движущаяся частица; но движущаяся частица материи дана в опыте; поэтому материалисту кажется, что в своем мировоззрении он может обойтись без «метафизического», нечувственного понятия силы.

Материя, согласно этому учению, наделена только геометрически механическими свойствами, выразимыми количественно математически. Такие качества, как цвета, звуки, тепло, холод, запах и т. п., механистический материализм считает субъективными психическими реакциями, ощущениями, возникающими в высоко организованной материи, в теле наблюдателя тогда, когда внешние материальные процессы действуют на его органы чувств, на глаз, ухо и т. п. Нет никакого сходства между этими субъективными ощущениями и внешнею транссубъективною причиною,

вызвавшею их, напр., между музыкальными тонами и звуковыми волнами, соответствующими им. Материальные предметы только кажутся нам цветными, звучащими, теплыми, холодными, пахучими и т. п.; на деле им принадлежат только лишенные всех этих качеств пространственные формы, непроницаемость и движение. Субъективные качественные различия в действительности сводятся только к количественным различиям: так, напр., то, что субъективно представляется как качественное различие красного и голубого цвета, в действительности есть только количественное различие: колебания с быстротой 450 биллионов в секунду и колебания с быстротой 620 биллионов в секунду.

Психические процессы и сознание, согласно механистическому материализму, возникают впервые только в сложно организованных телах и причинно обусловлены сложным механическим процессом. Они совершенно пассивны, т. е. нисколько не влияют на течение механических процессов. Петр Великий ненавидел защитников старины, противников своих реформ; подавив стрелецкий бунт, он сам рубил головы виновных стрельцов. Психические состояния Петра Великого, напр., страстное желание осуществить реформы, пылкая ненависть к противникам, согласно механистическому материализму, вовсе не являются причиною его поступков. Все его поступки, его распоряжения, личное участие в исполнении казней и т. п. суть механическое следствие строения его тела, т. е. отношения в пространстве частиц его тела, их движений, давлений и толчков друг о друга и об окружающую среду. Возникающие в связи с этими процессами психические состояния, страсть к реформам, ненависть, нисколько не влияют на дальнейшее течение механических процессов: оно все сполна объяснимо законами механики, как если бы психических процессов вовсе не существовало. Механические процессы суть основное бытие, а психические процессы только субъективная надстройка над ними, эпифеномен.

Механистический материализм имеет неоргани-

ческий характер: он утверждает, что первоначальное и основное бытие суть элементарные частицы материм, ни от кого и ни от чего независимые, а всякие целые, возникающие в мире, напр., атомы, молекулы, тела животных и растений, суть суммы элементарных частиц, зависимые от них, имеющие свойства, производные из свойств этих частиц. Согласно органическому миропониманию, отношение между целым и элементами его — обратное: целое первоначально, а элементы, поскольку они суть части целого или становятся частями (напр., в процессе питания и ассимиляции), вторичны и зависимы от целого. *)

В тесной связи с неорганическим характером механистического материализма находятся следующие черты его. Всякое изменение движения частицы материи обусловлено внешнею для нее причиною, именно воздействием другой частицы материи. Всякое изменение скорости и направления движения возникает случайно, если под словом случай разуметь встречу в пространстве и времени двух процессов, которые не зависят друг от друга и не подчинены никакому общему, объемлющему их целому. Хотя встреча двух движущихся частиц есть случаи, но результаты этой встречи, изменение скорости и направления движения, законосообразно необходимы: таким образом механистический материализм связан с детерминизмом, с решительным отрицанием свободы воли.

Отрицая психическую активность, органическое строение мира и бытие Бога, механистический материализм не допускает никакой целестремительности и целесообразности в составе мира: все изменения он объясняет слепо действующими причинами, без всякой цели и плана.

Все элементы мира, все строение его и все изменения в нем лишены какого бы то ни было смысла и какой бы то ни было объективной ценности. Отдельное существо, напр., животное или человек, поскольку него есть психические состояния и стремления, напр.,

*) Подробности о различии между неорганическим и органическим мировоззрением см. в моей книге «Типы мировоззрений».

к самосохранению, может говорить о смысле и ценности какой-либо стороны мира в отношении к его стремлениям; всякая такая ценность не абсолютна, а только относительна. К тому же, субъективное переживание ценностей, вследствие пассивности психических состояний, нисколько не влияет на поведение субъекта: оно сполна вытекает из механизма тела. Таким образом, переживание ценности, сознание долга и т. п. суть только субъективные отметки механических процессов, происходящих в теле субъекта, а вовсе не мотивы, действительно влияющие на его поведение. *)

В мире, состоящем из неизменных по существу элементов, не содержащих в себе никакой целестремительности и никакого духовного начала, которое можно было бы назвать смыслом, нельзя себе и представить никакой творческой активности, создающей принципиально новые содержания бытия, управляемые иными законами, чем законы механики. Поэтому механистический материализм вполне последовательно утверждает, что каждая ступень природы, следующая за неорганическими процессами, именно физиологические процессы, социальные процессы, планетарные и т. п., отличается от предыдущей только тем, что представляет собою более сложный пучок все тех же самых элементарных процессов давлений и толчков движущихся частиц материи, и, следовательно, сполна объяснима все теми же элементарными законами механики. Поэтому, напр., в русской литературе есть попытка понимать социологию, как коллективную рефлексологию.

При современном уровне философской культуры и научного знания трудно защищать такое упрощенное миропонимание, как механистический материализм. Не только основные философские проблемы, теория истины, теория ценностей, проблема связи душевных и телесных процессов и т. п. не могут быть удовлетворительно решены им; даже частные науки

*) См. об относительных и абсолютных данностях мою книгу «Ценность и бытие», YMCA, Paris, 1931.

переросли уже рамки этого миропонимания. Так, современная физика настоятельно требует усвоения ряда понятий, давно уже упрочившихся в философии, и выработки органического миропонимания. В самом деле, материя, оказывается, состоит из совокупности положительных и отрицательных электрических зарядов. Нельзя представлять себе материальную природу, как множество микроскопических, абсолютно твердых комков, как думал еще Ньютон, который считал атомы столь твердыми, что поверхность их не изнашивается, каким бы толчкам, давлениям и трениям они не подвергались. Твердость неразрывно связана с непроницаемостью, а непроницаемость не может быть уже понимаема, как состояние частицы материи, присущее ей непрерывно и неизменно даже и в изолированном состоянии и обусловливающее при встрече с другою непроницаемою частицею отталкивание ее. Электрические заряды не суть такие твердые комки: они суть ни что иное, как действование отталкивания и притяжения. Таким образом, непроницаемость материи есть не состояние ее, а процесс, именно действование отталкивания. Отношение между непроницаемостью и отталкиванием прямо противоположно тому, каким оно представляется гилокинетическому материализму (гилокинетическими называются теории, согласно которым материя есть движущаяся масса), и всем, кто не задумывался глубоко над этим вопросом: обыкновенно, полагают, что состояние непроницаемости первично, а действие отталкивания есть следствие его, возникающее при встрече с другою тоже непроницаемою частицею; на деле, однако, как раз наоборот, действование отталкивания или, вернее, взаимоотталкивания двух зарядов делает их непроницаемыми в отношении друг к другу.

Непроницаемый объем есть ни что иное, как бесчисленное множество действований отталкивания, исходящих из одной центральной точки и распространяющихся по всем радиусам. Единство этого бесконечного множества действий, состоящих из множества отрезков в пространстве и времени,

указывает на тο, что все они суть проявления одного деятеля, который творит содержание их и придает им единую пространственную и временную форму. Творческий источник и носитель множества сменяющихся во времени проявлений называется в философии словом субстанция или, лучше, я буду означать его словом субстанциальный деятель. Итак, каждый электрон, каждый протон и т. п. есть субстанциальный деятель. Бытие деятеля резко отличается от его действий: быть носителем множества проявлений в пространстве и времени он может, только будучи сам непротяженным и невременным; мало того, чтобы придать своим проявлениям временную и пространственную форму, он должен быть носителем принципов этих форм, т. е. господином их, он должен быть существом сверхвременным и сверхпространственным, Из определенной точки пространства исходят только проявления такого деятеля и длятся определенное время, а сам он не помещен ни в каком месте пространства и времени.

Условимся называть термином реальное бытие — события, т. е. действия, осуществляемые во времени или в пространстве и времени. Все, что не имеет временной и пространственной формы, условимся называть идеальным бытием (напр., все предметы математических понятий, числа, величины и т. п.)· Невременные аспекты мира, не обладающие самостоятельным существованием, суть отвлеченно идеальное бытие (напр., число); сверхвременные и сверхпространственные элементы мира, относительно самостоятельные, по крайней мере, в том смысле, что они суть самостоятельные источники действий, можно обозначить термином конкретно-идеальное бытие. Следовательно, субстанциальные деятели принадлежат к области конкретно-идеального бытия.

Учение, согласно которому непроницаемая материя есть ни что иное, как совокупность процессов отталкивания и притяжения, называется динамистической теорией материи.*) Покажем теперь, что оно может

*) Подробности см. в моей книге «Типы мировоззрений».

быть развито не иначе, как в форме органического миропонимания.

Проявление субстанциального деятеля, электрона, протона и т. п., во вне, в пространстве, не может быть абсолютно самостоятельным, изолированным: оно возможно не иначе, как в отношении к другим деятелям, и всегда имеет характер взаимодействия. Напр., отталкивание возможно только, как толкание и противотолкание, производимое двумя деятелями А и В так, что эти два действия возникают абсолютно одновременно, имеют одинаковую силу и осуществляются по одной и той же линии в противоположных направлениях. Понять такую чудесную согласованность действий двух разных деятелей в пространстве и времени можно только следующим образом. Необходимо различать стремление осуществить отталкивание с определенною силою в определенном направлении и действительную реализацию этого стремления в пространстве. Стремление есть процесс, совершающийся, напр., в частице А и имеющий временную форму, но не имеющий пространственной формы, так как оно не осуществлено во вне: это внутреннее состояние деятеля А, не материальный процесс в ней. На высоких ступенях развития деятеля оно есть психический процесс, напр., когда я стремлюсь столкнуть ногою с дороги камень, загромождающий путь. И в неорганической природе существуют стремления; напр., держа в руках тяжелый камень, я наблюдаю стремление его к земле. Конечно, нельзя допустить, чтобы это стремление было связано в камне с представлениями о земле, с сознательными чувствами к ней и т. п. Тем не менее, момент напряжения для осуществления определенного действия, подобный моему стремлению в начале волевого акта, несомненно наблюдается и в неорганизованной природе. Поэтому, несмотря на всю свою упрощенность, стремления этого рода аналогичны нашим сознательным психическим состояниям; их можно назвать психоидными состояниями. Таким образом, каждый материальный процесс есть психо- материальный или психоидно-материальный: источ-

ником его является внутреннее состояние деятеля А, которое затем реализуется вовне, в пространстве. Субстанциальный деятель А есть творец и носитель как своего внутреннего, т. е. психического или психоидного стремления, так и соответственного материального проявления. Он создает свои материальные проявления в пространстве под руководством своих психических или психоидных состояний: все его внешние обнаружения целестремительны, они имеют определенный смысл, они одушевлены этим смыслом. Будучи творцом и носителем как психических (или психоидных), так и материальных процессов, субстанциальный деятель сам не есть ни материя, ни душа: он есть начало метапсихофизическое, стоящее выше деления на душевность и телесность и творящее единую душевно-телесную жизнь.

Реализация внутренних, т. е. психических и психоидных стремлений, напр., отталкиваний, во вне возможна лишь в том случае, если на стремление деятеля А оттолкнуть деятеля В этот последний ответит стремлением к противооталкиванию с такою же силою в обратном направлении по той же линии. Это, в свою очередь, возможно лишь в том случае, если внутреннее состояние А существует не только для него, но и для В; иными словами, В должно непосредственно воспринимать, интуитивно испытывать внутреннее состояние А. Отсюда следует, что субстанциальные деятели, с одной стороны, суть самостоятельные существа, способные самодеятельно творить свои внутренние состояния, а с другой стороны, они тесно срощены друг с другом и образуют столь единое целое, что состояния каждого из них непосредственно испытываются всеми остальными. Эту спаянность субстанциальных деятелей я называю единосущием их, отмечая, что это единосущие отвлеченное, т. е. составляющее лишь некоторый аспект их бытия. Благодаря этому единосущию, возможно такое теоретическое проявление, как непосредственное заглядывание одних деятелей в недра бытия других, и, далее, такие практические проявления, как симпатия и антипатия, любовь и ненависть.

Итак, анализ самого простого материального процесса, такого, как отталкивание, производимое электроном, открывает чрезвычайную сложность природы и обязывает к выработке следующего ряда понятий: субстанциальный сверхвременный и сверхпространственный деятель; наличие не только реального бытия (временного и пространственно-временного), но также и идеального бытия (не временного и не пространственного); в области реального бытия различие между психическим или психоидным процессом (имеющим только форму времени) и процессом материальным (имеющим пространственно-временную форму); мета-психо-физический характер субстанциального деятеля; единосущие субстанциальных деятелей; органическое миропонимание.

Материальные процессы возможны не иначе, как на основе сочетания различных и даже противоположных начал: реальное бытие существует на основе идеального бытия; существует с одной стороны множественность самостоятельных деятелей, но с другой стороны и единосущие их; всякий временной процесс есть процесс сверхвременно временной; всякий пространственный процесс есть процесс сверхпространственно-пространственный; всякое материальное событие есть психо-материальное или психоидно материальное; иными словами, все внешнее существует не иначе, как на основе внутреннего.

Учение даже и о материальной природе обязывает отказаться от всяких односторонних миропониманий — от материализма, панпсихизма, спиритуализма, идеализма и т. п. Лучше всего обозначить намеченное выше миропонимание словами конкретный органический идеал-реализм (реальное бытие существует на основе идеального). Это мировоззрение стоит выше противоположности монизма и дуализма, а также монизма и плюрализма. Оно признает существование многих царств реального бытия — механические, физиологические, индивидуально-психические, социальные и т. д. процессы. Несмотря на различие этих процессов по качеству и месту во времени и в пространстве, они все, будучи объединены сверхвременными и

сверхпространственными идеальными началами, образуют единое целое космоса, имеющего единый смысл.

Имея в виду перечисленные выше сочетания противоположных начал, можно подумать, что намеченная мною разновидность идеал-реализма развита с помощью диалектического метода Гегеля. Рассмотрим вкратце сущность Гегелевского диалектического метода, чтобы показать, что изложенный идеал-реализм не стоит с диалектикою Гегеля ни в какой связи. Различение понятий, которое мы произведем при этом, будет очень полезно для изложения и критики диалектического материализма.

2. Диалектический метод Гегеля.

Согласно учению Гегеля, мировой процесс есть развитие Абсолютной идеи или Абсолютного Духа. Мышление и бытие в этом процессе тожественны. Поэтому философское мышление способно достигнуть абсолютного знания путем конкретной спекуляции разума, т. е. путем конкретного умозрения. Абсолютное знание не есть копирование действительности в уме субъекта: оно есть интуиция, т. е. непосредственное созерцание, имеющее в виду само мировое бытие и процесс его развития в подлиннике. *) Так как мировой процесс развивается диалектически, то и философское миропонимание вырабатывается диалектическим методом, который есть ни что иное, как сама объективная диалектика, достигшая самосознания в уме философа.

Исходным пунктом диалектики служит понятие рассудка, ограниченное и одностороннее, определенное согласно закону тожества и противоречия; остаться в этой своей односторонности оно не может: собственное содержание его обязывает к выходу за

*) См. мою статью «Гегель, как интуитивист», Зап. Русск, Научн. Инст. в Белграде, вып. 9.

его пределы и превращению в свою противоположность, тоже рассудочную, ограниченную и одностороннюю; таким образом, получается самодвижение понятия от тезиса к антитезису. Остановиться на антитезисе нельзя: его содержание требует тоже выхода за пределы себя в свою противоположность. Этот выход, т. е. отрицание отрицания совершается не в форме возврата к тезису, а в виде дальнейшего развития понятия, восхождения в область синтезиса, именно такого понятия, в котором осуществляется тожество противоположностей; это тожество есть не абстрактное тожество рассудка, а конкретное тожество разума: оно состоит в том, что живая действительность не боится противоречия, а, напротив, воплощает его.

Третья ступень развития, синтезис при ближайшем рассмотрении оказывается содержащим в себе, кроме жизненного тожества противоположностей, еще момент какой-либо новой рассудочной односторонности, которая требует нового отрицания и т, д.; таким образом, совершается дальнейшее самодвижение понятия всякий раз в виде триады, т. е. по трем ступеням: тезис, антитезис, синтезис.

Примером может служить начало Логики Гегеля. Начав с чистого бытия и не найдя в нем никакого содержания, Гегель приравнивает его к ничто. «Таким образом», говорит он, «начало содержит в себе бытие и ничто, оно есть единство бытия и ничто, или небытие, которое вместе с тем есть бытие, и бытие, которое вместе с тем есть небытие». Истинное выражение этого тожества бытия и небытия Гегель остроумно находит в становлении (werden).*)

Традиционную формальную логику, утверждающую, что все подчинено закону тожества, противоречия и исключенного третьего, так что «всякое А есть А» и «ни одно А не может быть не A», Гегель рассматривает, как выражение абстракций рассудка, не

*) Hegel, Wissenschaft der Logik, I кн., стр. 68, 77—80 (изд. 1833 г., т. III).

имеющих силы в отношении к живой конкретной действительности: в ней, наоборот, все противоречиво и «всякое А есть B», так как наличие противоречий, конфликтов, противоборства противоположных начал обязывает бытие к движению вперед, к развитию. Таким образом, диалектическая логика резко отличается от логики рассудка.

Чтобы яснее представить себе это учение, возьмем еще отношение понятий единого, многого и целого в изложении гегельянца Лосева. В своей «Философии имени» он говорит: «единое и многое» (напр., шкаф) есть логически необходимое противоречие, антиномия ибо одно не может быть без многого и требует ero, а многое само необходимо есть тоже нечто единое» и «это противоречие необходимо логически, необходимо примиряется и синтезируется в новой категории, именно в целом. Целое есть диалектический синтез одного и многого». «Лица, воспитанные на абстрактной метафизике и формальной логике», «станут говорить, что это в разных смыслах шкаф есть единое и есть многое, желая спасти формально-логические законы тожества и противоречия. Но именно один и тот же шкаф и един, и множественен, один и тот же шкаф есть и целое, и части, один и тот же шкаф есть целое, не содержащееся в отдельных частях (ибо каждая часть не есть целое) и в то же время только в нах и содержащееся (ибо не может же шкаф находиться сам вне себя) (стр. 11 с.).

Чтобы приступить к критике диалектического метода Гегеля, нужно иметь более конкретный пример. Возьмем для этой цели отношение между внутренним и внешним. Гегель обсуждает это отношение в своей Логике, имея в виду силу, как внутреннюю форму сущности, и внешнее обнаружение ее, как форму бытия, и старается показать, что в этом случае внутреннее и внешнее есть «только одно тожество» (nur eine Identität ausmachen). *)

*) Wissenschaft der Logik, кн. 2-ая, отд. 2, гл. 3, C, I, стр. 178 (изд. 1834 r., т. IV).

Эту мысль о тожестве внутреннего и внешнего, правда, не в столь развитой форме, можно найти у него и в других отделах его Логики, а также в других произведениях его, напр., когда он говорит о цели и осуществлении ее, *) или о внутренних ощущениях (чувствах) и отчуждении их путем телесного выражения в виде плача, смеха **) и т. п.

Мысль о тожестве внутренних психических состояний и внешних телесных воплощений их особенно распространена среди американских материалистов. Она может быть широко использована для замены психологии рефлексологией, бихевиоризмом и т. п. Вследствие конкретности предмета ее легко показать, критикуя ее, что в ней правда, и что ложь.

Представим себе следующую сценку из жизни, стараясь вполне пережить ее в воображении. Аллея парка украшена статуями, которые в большинстве представляют собою малоценные в художественном отношении копии античных и современных произведений искусства. Посреди аллеи стоит профессор истории искусства, не особенно талантливый, и беседует со своим учеником, студентом, обладающим высокоразвитою эстетическою восприимчивостью. Между профессором и студентом отношения, несколько напряженные на почве соперничества в оценке произведений искусства. Студент говорит профессору, что среди этого ряда статуй есть одна эстетически довольно ценная, и указывает на нее вдаль рукою. Профессор, обойдя ряд статуй в указанном направлении, возвращается и говорит: «Нет, это тоже ничтожная копия с такой-то античной статуи». «Вы, господин профессор, обратили внимание не на ту статую, которую я имел в виду, а на соседнюю с ней», отвечает студент своему неприятелю с сознанием превосходства, приподняв голову, с саркастическим смешком, толчкообразно

*) Там же, учение о понятии, отд. 2, гл. 3, С, стр. 224—235 (изд. 1834 г., т. V).

**) Энциклопедия философских наук, §§ 393—400, стр. 182—141, VII т., 2 изд.

вырывающимся из его груди. Внешние проявления его чувств вступают в сознание профессора вместе с неотделимым от них внутренним смыслом их и переживаются им, как тяжкая обида.

Можно ли говорить здесь о тожестве внутреннего и внешнего, психического переживания и телесного проявления? Конечно, нет. Телесное проявление состоит из перемещений в пространстве: изменение положения головы, периодические сжатия и расширения грудной клетки, вместе с ними перемещения воздуха, звуковые волны и т. п. Глубинное психическое переживание студента, проявление самого его я есть честолюбивое наслаждение своим превосходством, насмешливо-пренебрежительное торжество над противником и множество стремлений к телесным действиям, рудиментам и символам грубой телесной борьбы с противником: голова возвышается над ним, толчкообразное выбрасывание воздуха и т. п. Все его интимные внутренние переживания имеют только временную форму, а внешние проявления — пространственно-временную форму. Мысленным анализом отделив одну сторону от другой, нетрудно усмотреть, что качественное различие психического и материального громадно. Смешение одного с другим и неумение сосредоточивать внимание то преимущественно на психическом, то на материальном, чтобы опознать различие их, ведет к заблуждению столь же нелепому, как если бы кто-либо, видя красное круглое пятно, не умел мысленным анализом разложить его на красный цвет и пространственную форму (круг) и стал бы утверждать тожество цвета и протяженности.

Глубочайшее различие психического и материального проявления не мешает им образовать теснейшее единство, еще более интимное, чем единство красного цвета и его протяженности. Вся фигура студента, черты лица его и движения пронизаны чувством торжествующего превосходства и пренебрежения; это не значит, что чувства эти состоят из протяженных частей, которые разлились по всему телу студента: именно потому, что чувство непротяженно (только временно), оно может быть целостно, т. е.

без распада на протяженные кусочки, связанным сразу со всеми телесными проявлениями в разных местах пространства, придавая им характер единой осмысленной одушевленности. Очень многие люди, натуралисты, врачи, инженеры, рабочие, занятые физическим трудом, приучены практикою всей своей жизни сосредоточивать внимание на протяженной, т. е. телесной стороне этого единства; такие лица естественно склонны к выработке одностороннего материалистского миропонимания.

Рассмотренный пример взаимопроникновения различных процессов, даже противоположностей (внутреннего и внешнего), есть не тожество их, а единство. Еще более глубока взаимопроникнутость тех противоположностей, которые могут быть наблюдаемы только путем умозрения, напр., противоположность бытия и небытия в становлении (werden), или особенно взаимопроникнутость соотносительных понятий, напр., единого и многого. В таких целых, как организм животного, каждый элемент его множественности требует единства целого и/наоборот, единство организма требует множественности органов его. Словом «требует» отмечено различие этих двух аспектов целого и в то же время невозможность для них существовать друг без друга, причем каждый аспект сохраняет своеобразие согласно закону тожества и противоречия: единство целого едино и множественность множественна. Это — идеальное единство противоположностей, но не тожество их, которое нарушало бы закон противоречия и уничтожило бы своеобразную особенность каждого аспекта, потому что тогда единство даже в самом своем единстве не было бы единством, т. е. получилась бы чистая нелепость, непредставимая и даже немыслимая. В самом деле, нарушение закона противоречия и закона тожества абсолютно неосуществимо, потому что абсолютно бессмысленно. Сущность онтологического закона тожества состоит в том, что «всякий ограниченный элемент есть нечто определенное, напр., А»; онтологический закон противоречия состоит в том, что «ни одно А не есть не A», а закон

исключенного третьего в том, что «всякий ограниченный элемент мира есть А или не A». Каждое своеобразное «это», определенное благодаря своему особому содержанию (А’товости, В’товости и т. п.), исключает весь остальной мир: желтизна, рассматриваемая в ее собственном содержании, есть не синева, не твердость, не точка и т. д. и т. д. Это взаимоисключение содержаний мира не есть реальная борьба содержаний бытия друг против друга в пространстве и времени: это не есть уничтожение одного бытия другим, не есть сопротивление или стеснение. Противоположности в описанном смысле слова до такой степени не препятствуют бытию друг друга, что могут совмещаться в одном и том же пространстве, в одном времени, в одной вещи: одно и то же пространство может быть пропитано голубым светом и ароматом резеды, одна и та же вещь может быть желтою и твердою; человеческая душа может быть охвачена одновременно грустью и благоговением к т. п. И наоборот, как бы далеко во времени и пространстве ни находились друг от друга два содержания бытия, между ними существует описанное отношение взаимоисключения: желтизна и синева или твердость или точка и т. п. отрицательно соотносятся друг с другом независимо от времени и пространства. Поэтому описанную противоположность можно назвать идеальною в отличие от реальной противоположности, состоящей в борьбе и взаимоуничтожении двух содержаний бытия в пространстве и времени, напр., когда два тела А и Б, движущиеся по одной и той же прямой линии в противоположных направлениях, сталкиваются друг с другом и препятствуют поступательному движению друг друга. Идеальная противоположность содержаний бытия никаких таких взаимостеснений не производит, она только обеспечивает элементам мира ограниченный своеобразный характер и таким образом содействует богатству, сложности и разнообразию мира. Имея в виду это метафизическое (онтологическое) значение идеальной противоположности содержаний бытия, ее можно назвать дифференцирующею противоположностью.

Законы определенности, рассматриваемые в их значении для знания, приобретают характер логических законов мышления и могут быть формулированы следующим образом: «во всех суждениях объективное содержание А остается тожественным с самим собою А^» (закон тожества); «ни в одном суждении (или сочетании их) объективное содержание А не есть не А» (закон противоречия), следовательно, «всякая мысль, содержащая в себе противоречие, ложна» и «две противоречащие друг другу мысли не могут быть обе истинными»; наконец, в третьих,«две противоречащие друг другу мысли не могут быть обе ложными» (закон исключенного третьего). Из сочетания закона противоречия и закона исключенного третьего получается правило, служащее чрезвычайно важным руководством при отыскании истины: «если имеются две мысли противоречащие противоположные друг другу, то одна из них должна быть истинною».

Все, подчиненное закону тожества, противоречия и исключенного третьего, образует систему идеально взаимоопределенных сторон мира. Бытие, металогическое, т. е. стоящее выше этих онтологических и логических законов определенности, напр., Сверх-мировое начало (Бог), и субстанциальные деятели, не подчинено этим законам. Однако, независимость металогического бытия от законов определенности есть не нарушение этих законов, а стояние вне их просто потому, что в нем нет условий для применения их, вроде того, как математические треугольники, шары и т. п. стоят вне законов химии, потому что не содержат в себе никакого вещества и никакого временного процесса.

Благодаря основным логическим законам, все мышление и знание имеет характер определенности, без которой невозможно ни одно суждение и ни одно умозаключение. В самом деле, нарушение этих законов означало бы, что, напр., «краснота в самой своей красноте не красна» (Α’-товость в самой своей A’-товости не А’-това). Такую нелепость можно высказать только словами, как задачу, но найти ее

осуществленною абсолютно невозможно. Если бы она существовала, то мы имели бы право тогда писать книги, сплошь состоящие из противоречий, т. е. из утверждения чего-либо и вслед за этим тотчас же отрицания своей мысли. Само собою разумеется, даже те мыслители, которые на словах отрицают эти законы, на деле стараются избежать противоречий. Истина не антиномична, она не выражается в паре противоречащих друг другу суждений; где встречается такая пара, там наверное есть заблуждение. К сожалению, однако, точной формулировки и общепризнанного учения об основных логических законах до сих пор нет, потому что все основное с величайшим трудом опознается человеческою мыслью. Особенно многочисленны недоразумения, вызванные законом тожества. Так, напр., многие воображают, будто закон тожества предполагает вечную неизменность, невременность тех элементов, которые ему подчинены. На деле он требует только, чтобы всякое, даже самое головокружительное, изменение, напр., пожар, уничтоживший в несколько часов целый город, был строго определенным во всех своих частях событием, которое для всех времен, для всех наблюдателей, для всех воспоминаний о нем, описаний, умозаключений остается тем же самым событием. Даже и теории Эйнштейна тут ничего не меняют, потому что речь идет об описании с точки зрения какой-либо одной определенной системы координат.

Всякое изменение Гегель считает воплощенным противоречием. В действительности, однако, всякое изменение есть единство противоположностей, но не тожество их. В самом деле, противоположности в составе изменения существуют не сами по себе: изменение возможно и мыслимо лишь постольку, поскольку в основе его есть сверхвременная субстанция, как носитель процесса, поэтому обладание противоположными определениями не есть пребывание вне сферы действия закона противоречия. Действительно, из А вырастает В, т. е. не А, но самое это вырастание есть полагание нового времени, следова-

тельно, А и не-А принадлежат одному и тому же субъекту в разное время, что и соответствует требованиям закона противоречия. Отличие изменения, т. е. превращения А в В от простой смены, состоит, во-первых, в том, что в основе А и В лежит один а тот же субъект, во-вторых, в том, что переход от А к В происходит на основании действования, частью причины которого служит А, и, в-третьих, самое главное, в том, что переход от А к В сплошен, иными словами, на какие бы малые части мы ни делили время изменения, в каждом таком отрезке времени происходит изменение. Это значит, что в изменении можно различить умом бесконечное количество фаз, множество, образующее не потенциальную, но актуальную бесконечность, понятие которой установил Г. Кантор. Иллюзия противоречивости изменения, утверждаемой Гегелем, получается главным образом тогда, когда, анализируя его, доходят до момента времени и, рассматривая, напр., движение, приходят к мысли, что движущееся тело находится «в один и тот же момент здесь и не здесь». *)

Это противоречие действительно было бы неизбежно, если бы моменты времени были частями времени, из суммы которых слагается время. Тогда, так как никакое изменение и, следовательно, никакое движение в момент времени невозможно, пришлось бы считать движущееся тело в один и тот же момент и пребывающим в определенной точке пространства, т. е. покоящимся в ней, и не пребывающим. Но на деле время не состоит из суммы моментов так же, как пространство не состоит из суммы точек; моменты и точки принадлежат к сфере, низшей, чем время и пространство, производной от них. Поэтому вполне возможно, что во времени тело сплошь движется, а в отношении к моменту времени оно неподвижно; движение от этого не превратится в сумму положений покоя, потому что время вовсе не есть сумма моментов

*) Гегель, IV, 67; русск. перев. Дебольского (вып. XIII), стр. 42.

времени. Нам возразят, что таким образом движущемуся телу приписывается вместе с движением и неподвижность. С этим мы согласимся, но противоречия в этом не находим, так как движение и неподвижность здесь присущи телу в различных отношениях. Противоречия здесь нет в такой же мере, как в том случае, когда, наблюдая автомобиль, мчащийся параллельно поезду с одинаковою с ним скоростью, мы скажем, что автомобиль покоится в отношении к поезду, но движется в отношении к верстовому столбу.

Гегель знает, конечно, об этом способе устранения противоречий путем ссылки на то, что противоположные отношения принадлежат вещи в разных отношениях, однако, находит, что он не приводит к цели. Надо заметить, однако, что его попытки показать несостоятельность этого способа устранения противоречий невразумительны. *)

Эд. фон Гартман в своем исследовании «Ueber die dialektische Methode» подвергает диалектику Гегеля уничтожающей критике. Между прочим, он указывает в произведениях Гегеля шесть ошибочных способов находить противоречия там, где их в действительности нет. Наиболее распространены из них три: 1) упущение из виду того, что предмет сочетает в себе противоположности в различных отношениях; 2) принятие единства за тожество; 3) принятие соотносительности понятий (напр., причина-действие, единство-множество) за подчинение одного из них другому.

Кажущаяся правомерность диалектического метода обусловлена следующим обстоятельством. Абсолютное совершенство есть абсолютная полнота бытия; она вечно присуща Сверхмировому началу, Богу. Что же касается тварного мира, она есть для него идеальная цель, задача, подлежащая осуществлению путем

*) См., напр., Гегель, IV, 45 с. (русский перевод Дебольского, вып. XIII, 28). — Подробности о логических законах мышления см. в моей «Логике», §§ 30—36.

творческой активности деятелей и соучастия их в Божественной полноте бытия. Осуществление этой цели требует взаимопроникновения различных, даже противоположных начал в строении мира. Выше был указан ряд таких сочетаний: идеальное-реальное, сверхвременное-временное и т. п. Но все эти взаимопроникновения суть явным образом единство противоположностей, а не тожество их. Особенно в нашем царстве бытия, отпадшем от Бога и Царства Божия, ослаблена творческая активность деятелей вследствие эгоистического обособления их друг от друга и нередко противодействия друг другу. Поэтому наш исторический процесс во многих отношениях имеет характер борьбы реальных противоположностей и одностороннего сосредоточения сил; в дальнейшем движении своем человечество переходит от одной односторонности к другой противоположной ей, напр., в философии от крайнего идеализма к крайнему реализму, с трудом нащупывая почву для синтеза, именно для философии идеал-реализма. Точно так же в наше время в области экономики человечество готово перейти от индивидуалистического хозяйства к коммунистическому, и, вероятно, не мало будет пролито крови, пока оно настолько поумнеет и подобреет, чтобы выработать более сложную систему, сочетающую в себе достоинства индивидуалистического хозяйства и социалистического идеала без недостатков их.

Ошибка Гегеля, вообразившего, что живое, творчески изменчивое бытие противоречиво, есть оборотная сторона достоинства его ума, обладавшего обостренным видением единства мира и, в частности, взаимопроникновения противоположностей в нем. Кто усматривает органическую целость мира, тот знает, что в основе мира лежат духовные, идеальные начала, а не кусочки материи, разбросанные в пространстве; протяженное бытие, раздробленный в пространстве и времени процесс есть нечто вторичное, производное; первичное, основное бытие в мире (субстанциальные деятели) сверхпространственно и сверхвременно, следовательно, оно ни в каком смысле

слова не есть материя, и даже оно не есть душа Мировоззрение, учитывающее это строение мира, свободно от односторонности как идеализма, так и материализма: оно есть идеал-реализм. Усмотреть основные начала и органическую целость его можно не иначе, как посредством умозрения. Без этой способности нельзя увидеть той стороны мира, которая составляет специфический предмет исследования философии и оправдывает существование ее рядом с частными науками, математикою, физикою, физиологией, психологией и т. д. Иными словами, такое лицо неспособно к занятиям философией. Проверить свою способность к философии можно путем чтения «Логики» Гегеля в кратком изложении, т. е. путем чтения первой части «Энциклопедии философских наук Кто, прочитав эту книгу, понял ее, тот способен к занятиям философией и навсегда излечен от наклонности к материализму.

Мне скажут, опираясь на историю современной мысли, что я неправ: именно на основе «Науки логики» Гегеля возник новый вид материалистической философии — диалектический материализм. Посмотрим, как осуществилось это чудо.

3. Диалектический материализм.

В СССР государственно обязательна определенная философская система, именно материализм Маркса и Энгельса, называемый диалектическим (сокращенно — диамат). До 1925 г. многие советские философы и особенно натуралисты, подчеркивая свою верность марксизму, не особенно ясно отдавали себе отчет в различии диалектического и механистического материализма. В 1925 г. впервые была напечатана рукопись Энгельса «Диалектика природы» (написана в 1873, 1878—1882 гг.), которая вызвала резкий раскол советских марксистов на «диалектиков» и «механистов». Разгорелась фанатическая борьба «на два фронта» — против «меньшевиствующего идеализма и механи-

стического материализма». Очертания диалектического материализма определились ясно. *)

Рассмотрим сначала, что разумеют под словом материализм сторонники диалектического материализма. Энгельс говорит и Ленин вслед за ним сочувственно повторяет, что философы делятся на материалистов, идеалистов и агностиков. Для материалистов, говорит Ленин, материя, природа (бытие физическое) есть первичное, а дух, сознание, ощущение, психическое — вторичное. Для идеалистов, наоборот, дух есть первичное. Агностики отрицают познаваемость мира или существенных основ его. **)

«В мире нет ничего, кроме движущейся материи, и движущаяся материя не может двигаться иначе, как в пространстве и во времени» (Лен., 143). Основные формы всякого бытия суть пространство и время: бытие вне времени представляет столь же великий абсурд, как и бытие вне пространства» (Энг., Анти-Дюринг, 4 русское изд., стр. 39).

На основании сказанного до сих пор может показаться, что диалектический материализм полагает в основу своей системы такое же ясное и определенное понятие материи, как и материализм механистический: материя есть протяженное, непроницаемое бытие, движущееся, т. е. перемещающееся в пространстве. Сейчас мы увидим, однако, что это не так.

«Понятие материи употребляется в двух смыслах», говорит Быховский. «Мы различаем философское понятие материи и ее физическое понятие. Это

*) В своем изложении диалектического материализма я буду иметь в виду преимущественно следующие книги и статьи: Энгельс «Диалектика природы», со вступит. статьей Д. Рязанова «Маркс и Энгельс о диалектике природы», 4 изд. 1930 г.; Ленин «Материализм и эмпириокритицизм», Собр. соч., т. X; Деборин «Гегель и диалектический материализм», вступит. статья к переводу собр. соч. Гегеля, т. I, 2 изд. 1929 г.; Б. Быховский «Очерк философии диалектического материализма»; И. Луппол «На два фронта», 1930 г.; В. Познер «Диалектический материализм — философия пролетариата», 1933 г. Цитируя эти книги, я буду указывать заглавия их очень сокращенно.

**) Ленин «Материализм и эмп.», 118,18; Энгельс «Людвиг Фейербах».

не два противоречащие понятия, а определение единой материи с двух различных точек зрения» (78). Следуя Гольбаху, Плеханову и цитируя Ленина, он определяет материю с философской, теоретико-познавательной точки зрения, как то, «что, действуя на наши органы чувств, производит ощущение; материя есть объективная реальность, данная нам в ощущении» (Ленин, 117). В этом определении содержится лишь признание объективной реальности, т. е. независимого от нашего сознания существования материи и «чувственное происхождение знания о ней» (Бых., 78), но не указано, каковы свойства ее. Мы ждем, что определение материи с точки зрения физики даст ответ на этот вопрос. Не тут-то было! «Что значит дать определение?» спрашивают Ленин, Быховский и др. Это значит подвести понятие под более общее родовое понятие, как один из видов его, и указать видовой отличительный признак его (напр., в определении «квадрат есть равносторонний прямоугольник» — прямоугольник — родовое понятие, а «равносторонний» — видовой отличительный признак). Но «материю невозможно определить через ее род и видовое отличие, так как материя есть все существующее, самое общее понятие, род всех родов. Все, что есть, является разными видами материи, сама же материя не может определяться, как частный случай какого-то рода. Потому же нельзя указать и видового отличия материи. Если материя есть все существующее, то немыслимо искать ее отличительные признаки от другого чего-либо, так как этим другим может быть лишь несуществующее, т. е. его не может быть».*

Итак, диалектики-материалисты очень упростили свою задачу обоснования материалистического мировоззрения. Без всяких доказательств они утверждают: «материя есть все существующее», «бытие по самому существу своему есть категория материальная» (Деборин, XLI). Теперь можно будет, следуя требованиям современной науки и философии, приписы-

*) Бых., 78; Лен., 118.

вать «бытию» самые разнообразные проявления, свойства и способности, весьма далекие от материальности, и тем не менее называть свое учение материализмом, ссылаясь на то, что ведь «материя есть все существующее». Энгельс в своей «Диалектике природы указывает путь, идя которым можно узнать, что такое материя: «раз мы познали формы движения материи (для чего, правда, нам не хватает еще очень многого ввиду кратковременности существования естествознания), то мы познали и самое материю, и этим исчерпывается познание* (Энг. 17). Это заявление зву чит очень материалистически, если под словом движение разуметь то, что общепринято в науке, именно перемещение в пространстве. Однако, уже на следующей странице он поясняет, что диалектический материализм обозначает словом движение «изменение вообще» (18, 163). Все диалектики-материалисты принимают это словоупотребление: словом движение они обозначают не только перемещение в пространстве, но и всякое качественное изменение. Таким образом, до сих пор мы знаем о материи лишь следующее: материя есть все существующее и изменяющееся. Не будем, однако, отчаиваться: знакомясь с борьбой «диалектиков» против механистического материализма и с другими их учениями, можно получить некоторое определенное представление о характере их философии.

Метафизическая философия, говорит Энгельс, подразумевая здесь также и механистический материализм, имеет дело «с неизменными категориями», а диалектическая — «с текучими» (Энг., стр. 1с.). Так напр., согласно механистическому материализму, мельчайшие частицы неизменны и одинаковы. Но, говорит Энгельс, «естествознание, стремящееся отыскать единую материю как таковую, стремящееся свести качественные различия к чисто количественным различиям состава тожественных мельчайших частиц, поступает так, как оно поступало бы, если бы вместо вишен, груш, яблок оно искало плод как таковой, вместо кошек, собак, овец и т. д. искало млекопитающее как таковое, газ как тако-

вой, металл как таковой, камень как таковой, химическое соединение как таковое, движение как таковое». «Эта односторонняя математическая точка зрения, согласно которой материя определима только количественным образом, а качественно исконно одинакова, является именно точкой зрения французского материализма XVIII столетия» (Энг. 103; Луппол, 146 с.). Диалектический материализм свободен от односторонностей механицизма, так как руководится следующими тремя законами диалектики, которые отвлечены «из истории природы и человеческого общества»: «Закон перехода количества в качество, и обратно; закон взаимного проникновения противоположностей; закон отрицания отрицания» (стр. 157).

Второй и третий закон были изложены выше в главе о диалектическом методе Гегеля, а первый состоит в том, что количественные изменения на определенной ступени приводят к скачкообразному изменению качества. К тому же, вообще «качества нет без количества и количества нет без качества» (Деб. XX).

Движение, т. е. всякое изменение, насквозь диалектично. «Основная, главная черта всякого изменения, как нам известно, заключается в том, что некоторая вещь в своем движении отрицается, что она перестает быть тем, чем она была, приобретает новые формы существования». «При переходе в новое качество, в процессе возникновения нового, прежнее качество не бесследно и безвестно уничтожается, а входит в новое качество, как подчиненный момент» Отрицание есть, пользуясь обычным в диалектике термином, «снятие». Снятие чего-либо есть такое отрицание вещи, при котором она оканчивается и, вместе с тем, сохраняется на новой ступени». «Так усваивается пища или кислород организмом, претворяясь в нем; так сохраняет растение питательные соки почвы; так история науки и искусства поглощает наследие прошлого. То, что остается от предыдущего, старого, подчиняется новым законам развития, оно попадает в орбиту новых движений, впрягается в колесницу нового

качества. Превращение энергии есть, вместе с тем, и сохранение энергии. Уничтожение капитализма есть, вместе с тем, и поглощение технических и культурных итогов развития капитализма. Возникновение высших форм движения есть не уничтожение низших, а их снятие. Механические законы существуют в пределах высших форм движения, как побочные, подчиненные, снятые».

«Как протекает дальнейшее развитие вещи? После того, как некоторая вещь превратилась в свою противоположность и «сняла» предшествовавшее состояние, развитие продолжается на новой основе, причем на известной ступени этого развития вещь снова, во второй раз, превращается в свою противоположность. Значит ли это, что при втором отрицании вещь возвращается к своему первоначальному состоянию». «Нет, не значит. Второе отрицание, или, пользуясь обычной у диалектиков терминологией, отрицание отрицания не есть возвращение вспять к первоначальному состоянию. Отрицание отрицания означает снятие как первой, так и второй стадии развития, возвышение над обеими» (Бых. 208 с.). «Здесь совершается не движение по кругу, а по винту (209), или по спирали». *)

Противоположность, в которую превращается вещь в своем развитии, есть «нечто большее, чем простое различие», поясняет Быховский. Противоположность «есть квалифицированное различие», «внутреннее, существенное, необходимое, непримиримое различие в определенном отношении». «Весь мир представляет собой ни что иное, как единство таких противоположностей, раздвоенное единство, содержащее в себе полярности». «Электрические и магнитные процессы являют собой единство противоположностей». «Материя — единство протонов и электронов, единство непрерывной волны и прерывной частицы. Нет действия без противодействия. Всякое возникновение есть необходимое вместе с тем и уничтожение чего-нибудь». «Выживание более

*) Ленин, Карл Маркс, собр. соч., 2 изд., т. XVIII, стр. 11.

приспособленных есть вымирание менее приспособленных. Классовое общество есть единство противоположностей». «Пролетариат и буржуазия являются социальными категориями, в которых различие находится на уровне противоположности». (Бых. 211). Таким образом, «движущийся мир есть противоречивое в себе единство» (Бых. 213). Основной принцип диалектического миропонимания гласит, что «мир есть раздвоенное в себе единство, единство противоположностей, носитель внутренних противоречий».*) «Объективная диалектика», т. е. движение путем противоположностей, «царит во всей природе», говорит Энгельс. **) Усмотрение единства противоположностей в природе, говорит Ленин, есть «условие познания всех процессов мира в их самодвижении, в их спонтанейном развитии, в их живой жизни». ***)

Здесь обнаруживается глубокое отличие диалектического материализма от механистического. «Для механиста», говорит Быховский, «противоречие есть механическое противоречие, противоречие сталкивающихся вещей, противоположно направленных сил. При механическом понимании движения противоречие может быть только внешним, а не внутренним, оно не является противоречием, содержащимся и совершающимся в единстве, между его элементами нет внутренней необходимой связи». «Отчетливо выраженным образцом методологии, основанной на подмене диалектического принципа единства противоположностей механическим принципом столкновения противоположно направленных сил, может служить «теория равновесия» (А. Богданов, Н. Бухарин). Согласно этому учению, «равновесием называется такое состояние вещи, когда она сама по себе, без извне приложенной энергии, не может изменить данного состояния». «Нарушение равновесия есть результат столкновения противоположно направленных сил», именно

*) Бых., 213; Познер, 59.

**) Энг., 42; Деб., LXXXI, СІ.

***) Ленин. К вопросу о диалектике «Под знаменем марксизма», 1925, № 5—6, стр. 14с.

сил какой-либо системы и сил окружающей ее среды. Основные различия между этою механистическою теорией равновесия и диалектическою таковы: Во-первых, «с точки зрения теории равновесия, не существует имманентного возникновения различий, раздвоения единого, взаимного проникновения противоположностей». «Противоположность отрывается от единства, антагонистические элементы внешни, чужды друг другу, независимы друг от друга, их противоречие является случайным. Во-вторых, внутренние противоречия, как движущая сила развития, заменяются внешними противоречиями, столкновением системы и среды. Самодвижение заменяется движением в силу внешнего воздействия, толчка. Внутренние отношения в системе низводятся до степени производных, зависимых от внешних отношений. Внутренние закономерности качественно-определенных вещей из движущей силы развития превращаются в функцию внешних связей предметов. В-третьих, теория равновесия сводит все многообразие форм движения к механическому столкновению тел. Заимствованная из механики схема равновесия поглощает богатство высших надмеханических (биологических, социальных) видов развития. В-четвертых, в теории равновесия взаимоотношения между движением и покоем становятся наголову. Она есть учение о равновесии, хотя и подвижном, относительном. Движение в теории равновесия есть форма покоя, а не наоборот. Не движение несет в себе покой, равновесие, а равновесие является носителем движения. В-пятых, теория равновесия есть теория абстрактного количественного изменения». «Бóльшая сила определяет направление меньшей». «Переход в новое качество, возникновение новых форм развития, иных закономерностей, — все это не укладывается в плоскую дубоватую схему равновесия. Наконец, в-шестых, отрицание отрицания, снятие положительного и отрицательного моментов развития, возникновение нового механисты заменяют восстановлением равновесия между системой и средой». *)

*) Быховский, 213 сс.

Поскольку изменение есть диалектическое самодвижение на основе внутренних противоречий, оно заслуживает названия развития, оно, как сказал Ленин и повторяет вслед за ним Деборин, имеет характер имманентный. «Предмет необходимо развивается в определенном направлении и может развиваться в другом направлении, благодаря его имманентной природе, благодаря его сущности» (Деб. ХСѴИ).

Теперь мы не удивимся, найдя у Ленина указание на творческий характер развития. Ленин различает «две концепции развития (эволюции): развитие, как уменьшение и увеличение, как повторение. И развитие, как единство противоположностей (раздвоение единого на взаимоисключающие противоположности и взаимоотношение между ними). Первая концепция мертва, бедна, суха. Вторая жизненна. Только вторая дает ключ к самодвижению всего сущего; только она дает ключ к скачкам, к «перерыву постепенности», к «превращению в противоположность», к «уничтожению старого и возникновению нового». *)

В статье «Карл Маркс» Ленин указывает следующие черты диалектического учения о развитии: «развитие, как бы повторяющее пройденные уже ступени, но повторяющее их иначе, на более высокой базе (отрицание отрицания), развитие, так сказать, по спирали, а не по прямой линии; развитие скачкообразное, катастрофическое, революционное; перерывы постепенности; превращение количества в качество; внутренние импульсы к развитию, даваемые противоречием, столкновением различных сил и тенденций, действующих на данное тело или в пределах данного явления, или внутри данного общества, взаимозависимость и теснейшая неразрывная связь всех сторон каждого явления (причем история открывает все новыя и новые стороны), связь, дающая единый закономерный мировой процесс движения, — таковы некото-

*) Ленин, к вопросу о диалектике, «Под знаменем марксизма», 1925 г.. № 5—6, стр. 15.

рые черты диалектики как более содержательного (чем обычное) учения о развитии». *)

Если эволюция, согласно Ленину, имеет творческий характер, если она при этом есть имманентное, содержащее «внутренние импульсы», «спонтанейное» (самопроизвольное) самодвижение, то понятно, что о переходе от одних ступеней бытия к другим можно говорить не только как о факте, но и как о ценности. «Всякий процесс развития», говорит Деборин, «есть восхождение от низших форм или ступеней к высшим, от абстрактных, более бедных определений к определениям более богатым, содержательным, конкретным. Высшая ступень содержит в себе низшие, как «снятые», т. е. как бывшие самостоятельными, но ставшие несамостоятельными. Низшая форма развилась в высшую; тем самым она не исчезла бесследно, а сама превратилась в иную, высшую форму» (Деб. ХСV). Далее, отсюда понятно, что диалектическое самодвижение может быть названо историческим процессом. «Высшая форма связана с нисшей», продолжает Деборин, «и поэтому результата не существует без пути развития, приведшего к нему. Всякое данное явление, или всякая данная форма должна рассматриваться, как развившаяся, как ставшая, т. е. мы должны их рассматривать, как исторические образования». Маркс и Энгельс, говорит Рязанов, «устанавливают историчность явлений природы и общества». **)

Даже неорганическая природа находится в состоянии развития, превращения. Рязанов ссылается на следующие слова Маркса: «Даже элементы не остаются в спокойном состоянии, — пишет Маркс. — Они непрерывно превращаются друг в друга, и превращение это образует первую ступень жизни земли, метеорологический процесс. В жизни орга-

*) Ленин, «Карл Маркс», собр. соч. изд. ‘2, т. XVIII, стр. 11с.

**) Деборин, ХСV с.; Рязанов, XVIII. О понятии исторического развития, как такой системы, в которой настоящее возникает под влиянием самого прошлого, а не только следствий его, непосредственно примыкающих к настоящему, см. мою брошюру «Интуитивная философия Бергсона», гл. I.

низма исчезает всякий след различных элементов как таковых». *) В этих ловах достаточно ясно выражено убеждение Маркса, что высшие ступени мирового бытия качественно глубоко отличны от низших и потому не могут быть поняты, как только все более усложняющиеся агрегаты низших, простейших элементов. Эта мысль особенно подчеркнута в современном Советском диалектическом материализме. Она резко отграничивает его от механистического материализма. «Сводить сложное к простому, значит — отказаться от понимания сложного», говорит Быховский. «Сводить все многообразие закономерностей мира к механическим закономерностям, значит — отказаться познать какие бы то ни было закономерности, кроме простейших механических, это значит ограничить познание пониманием только элементарных форм движения». «Атом состоит из электронов, но закономерности существования атома не исчерпываются законами движения отдельных электронов. Молекула состоит из атомов, но не исчерпывается закономерностями жизни атомов. Клетка состоит из молекул, организм — из клеток, биологический вид — из организмов, но они не исчерпываются законами жизни своих элементов. Общество состоит из организмов, но его развитие нельзя познать из законов жизни организмов». «Существуют три основные, главные области действительности: неорганический мир, органический мир (в котором возникновение сознания в свою очередь образует первостепенной значимости перерыв) и мир социальный. Формы движения каждой из этих областей являются несводимыми к другим, качественно своеобразными и в то же время возникшими из других». Механист сводит органические законы к механическим, «а вместе с тем и социальные законы, сведенные к биологическим, тоже растворяются в закономерностях механики». Для него социология превращается в коллективную

*) Рязанов, XVII; цитату он берет из статьи Маркса «О сословных комиссиях в Пруссии».

рефлексологию (Бехтерев). Между тем, в действительности, каждая высшая ступень подчинена своим особым законам, эти «специфические закономерности, надмеханические виды развития не противоречат механическим законам и не исключают их наличия, а возвышаются над ними, как второстепенными, подчиненными». *)

Энгельс говорит: «каждая из высших форм движения связана всегда необходимым образом сь реальным механическим (внешним или молекулярным) движением, подобно тому, как высшие формы движения производят одновременно и другие виды движения; химическое действие невозможно без изменения температуры и электричества, органическая жизнь невозможна без механических, молекулярных, химических, термических, электрических и т. д. изменений. Но наличие этих побочных форм не исчерпывает существа главной формы в каждом случае. Мы, несомненно, «сведем» когда-нибудь экспериментальным образом мышление к молекулярным и химическим движениям в мозгу; но исчерпывается ли этим сущность мышления?» (Энг., стр. 18). Таким образом, все подчинено законам механики, но не только им одним.

Учение о невозможности безостаточного разложения законов высших форм бытия на законы низших ступеней его широко распространено в философии. Так, оно входит в состав позитивизма Конта; в германской философии оно стоит в связи с учениями о том, что высшие этажи бытия обоснованы (фундированы) на низших, но качественно своеобразны; в английской философии оно имеет характер учения об emergent evolution, т. е. о творческой эволюции, создающей новые ступени бытия, качества которых не суть только результаты качеств входящих в них элементов. **)

*) Быховский, 202—204; Егоршин, «Естествознание, философия и марксизм», 1930, стр. 188; Познер, 62, 64.

**) См., напр., Lloyd Morgan, »Emergent Evolution»; S. Alexander, Space, Time and Deity», и др.

Кто утверждает, что «материя есть все существующее», и вместе с тем признает творческую эволюцию, тот должен наделить материю способностью к творческой активности. «Материя», говорит Егоршин, «чрезвычайно богата и имеет множество форм. Свои качества материя получает не от духа, а она сама обладает свойством создавать их, в том числе и самый дух» (168).

Что же такое эта таинственная материя, столь богатая возможностями и способностями, но оставленная в диалектическом материализме без всякого онтологического определения? Поставим вопрос, существенный для онтологии (для науки об элементах и аспектах бытия), есть ли материя субстанция, или она есть только комплекс событий, т. е. временных и пространственно-временных процессов. Если она есть субстанция, то она есть носитель и творческий источник событий, именно такое начало, которое само уже не есть только событие.

Материалисты-революционеры, занимающиеся философией не из любви к истине, а ради узко практической цели, именно для выработки орудия, разлагающего старую общественную жизнь, не занимаются такими вопросами, требующими углубленного анализа. Однако, у Ленина, в связи с его нападениями на эмпириокритицизм и махизм, которые отрицают субстанциальные основы бытия, можно найти данные для ответа на интересующий нас вопрос.

Возражая Авенариусу и Маху, устраняющим понятие субстанции, Ленин говорит, что у них получается «ощущение без материи, мысль без мозга» (138), и считает нелепым учение, в котором «вместо мысли, представления, ощущения живого человека берется мертвая абстракция: ничья мысль, ничье представление, ничье ощущение» (225). Но, может быть, Ленин думает, что материя, которая ощущает (мозг), сама есть только совокупность движений? Нет, в параграфе, озаглавленном «Мыслимо ли движение без материи?» он резко выступает, ссылаясь, между прочим, на Энгельса и Дицгена, против всяких попыток мыслить движение без материи

(223). «Диалектический материалист не только считает движение неразрывным свойством материи, на и отвергает упрощенный взгляд на движение» (226), т. е. тот взгляд, согласно которому движение есть ничье движение: «движется» и баста (224). Правильно поэтому поступает Деборин, когда вводит термин субстанция: «в материалистической системе логики центральным понятием должна являться материя, как субстанция», и сочувственно истолковывает спинозовское понятие субстанции, как учение о «творящей силе» (ХС, ХСI). Сам Ленин не пользуется термином субстанция: он говорит, что это слово гг. профессора любят употреблять «для ради важности» вместо более точного и ясного материя» (138); однако, из приведенных цитат видно, что его толковый ум различал два важные аспекта строения бытия — события, с одной стороны, и творческий источник событий, с другой стороны. Отсюда следовало бы ему понять, что термин субстанция нужен не для «важности», а для ясности и точности.

Перейдем теперь к важнейшему и для защиты, и для опровержения материализма вопросу о месте сознания и психического процесса в природе. К сожалению, диалектические материалисты, говоря об этих вопросах, не разграничивают столь различные предметы исследования, как сознание, психический процесс и мышление. К этому ряду они еще прибавляют ощущение, как низшую форму сознания. Следует сказать несколько слов об отличии этих предметов друг от друга, чтобы легче было разобраться в учениях диалектического материализма. Сначала займемся анализом человеческого сознания.

Сознание всегда двусторонне: некто сознающий и нечто сознаваемое; назовем эти две стороны терминами — субъект сознания и объект (предмет) сознания. В случае человеческого сознания субъект сознания ест я человека. Сущность сознания состоит в том, что сознаваемое (чувствуемая радость, слышимый звук, видимый цвет и т. п.) некоторым интимным образом существуют не только в себе, но и для субъекта. В современной философии и психологии

широко распространено учение о том, что для сознавания, кроме субъекта и объекта, необходим еще особый психический акт сознавания, направленный субъектом на объект (на радость, звук, цвет). Такие психические акты называются интенциональными: они направлены на объект и без объекта не имеют смысла, они не изменяют объекта, но вводят объект в состав сознания и знания субъекта. Сознавание объекта еще не есть знание о нем; член футбольной команды, только что одержавший победу, может бурно радоваться вовсе не наблюдая в себе это чувство, будучи занятым живыми рассказами о подробностях состязания. Если же он психолог, он может сосредоточить внимание на своем чувстве радости и опознать его, напр., как ликование с оттенком торжества над побежденным противником; он имеет тогда не только переживание чувства, но и представление этого чувства и даже суждение о нем; для этих знаний о чувстве необходимо совершить, кроме акта сознавания, еще ряд дополнительных интенциональных актов, напр., акт сравнения данного чувства с другими психическими состояниями, акт различения и т. п.

Согласно теории знания, которую я называю интуитивизмом, опознание моего чувства мною в форме представления о нем или даже суждения, не есть замена чувства образом его, копией, символом и т. п.: мое знание о моем чувстве радости есть непосредственное имение в виду самого этого чувства в подлиннике (интуиция, направленная на это чувство), но так, что, благодаря сопоставлению его с другими состояниями и прослеживанию соотношений его с ними, я могу дать себе и другим отчет о нем, различить в нем разные его стороны (мысленный анализ) и указать его связи с миром.

Психическое состояние можно сознавать, не направляя на него интенциональных актов сравнения, различения и т. п.; тогда оно остается только сознанным, но не опознанным. Мало того, возможно еще большее упрощение душевной жизни: иногда психическое состояние осуществляется без направленного

на него акта сознавания, тогда оно остается подсознательным или бессознательным психическим переживанием. Так, певица, слушая свою соперницу, может высказывать критические замечания о пении ее под влиянием бессознательного чувства зависти, которое собеседник ее улавливает по выражению ее лица и интонациям голоса. Сказать, что бессознательное психическое есть на деле вовсе не психическое состояние, а чисто материальный процесс в центральной нервной системе, никоим образом нельзя. Даже такой простой акт, как бессознательное стремление, во время живой беседы за столом, взять лежащий передо мною кусок хлеба и сесть его, нельзя рассматривать, как чисто материальный процесс, лишенный внутренних психических состояний и состоящий только из центробежных токов в нервной системе: выше было уже показано, что даже и в неорганической среде всякое отталкивание и притяжение может осуществиться не иначе, как на основе предшествующего ему внутреннего состояния, психоидного стремления к отталкиванию или притяжению в определенном направлении. Осознавая и опознавая такое внутреннее состояние, как стремление, и такой внешний процесс, как перемещение частиц вещества в пространстве, мы с абсолютною достоверностью видим, что это два глубоко отличные друг от друга события, хотя они и тесно спаяны друг с другом.

Итак, сознание и психическое не тожественные понятия: возможно бессознательное (или подсознательное) психическое. Сейчас мы увидим, что различие этих понятий идет еще дальше. Согласно учению интуитивизма, познающий субъект способен направлять непосредственно свои акты сознавания и познавания не только на свои душевные состояния, но и на свои телесные процессы и даже на внешний мир в подлиннике: падение камня, горько плачущий ребенок, прищемивший палец дверью, могут быть непосредственно сознаны и познаны мною так, как они существуют, независимо от моих актов внимания и т. п., направленных на них. Человеческое я так

тесно спаяно с миром, что может заглядывать прямо в состав чужого бытия.*)

Согласно этому учению, когда я наблюдаю падение камня, этот материальный процесс становится имманентным моему сознанию, но остается трансцендентным мне, как субъекту сознания, он не становится моим психическим процессом. В случае сознавания и знания этого предмета к области психического относятся мои акты внимания, различения и т. п., а само различаемое — форма и цвет камня, его перемещение и т. п. есть материальный процесс. В составе сознания и знания нужно различать субъективную и объективную сторону: только субъективная сторона, мои интенциональные акты, есть непременно психический процесс, а объективною стороною может быть любое бытие из состава мира: материальный процесс, чужое психическое, мое психическое, социальное, идеальное (невременное и непространственное) и т. п.

Отсюда ясно, что психическое и сознание не тожественны: психическое может быть бессознательным; в сознании могут быть элементы непсихические.

Мышление есть важнейшая сторона познавательного процесса: это интенциональный психический акт, направленный на мыслимое (нечувственное), именно на идеальную (т. е. невременную и непространственную) сторону предметов, напр., на отношения. Мыслимое, напр., отношения, наличествует в познающем сознании в подлиннике, и, как сказано, оно не есть ни психический, ни материальный процесс: оно идеально.

Что представляет собою ощущение, напр., красного цвета, музыкального тона lаз, тепла и т. п.? Яв-

*) Ответ на вопросы, возникающие в связи с теорией интуиции, как способности субъекта непосредственно созерцать предметы внешнего мира в подлиннике, напр., на вопрос о роли органов чувств, см. в моих книгах и статьях, особенно в статье «Интуитивизм и учение о транссубъективности чувственных качеств», Зап. Русского Научн. Инст. в Белграде, вып. 5, также в гносеологическом введении в «Логику*, в «Обосновании интуитивизма* и т. п.

ным образом цвета, звуки и т. п. суть нечто, коренным образом отличное от психических состояний субъекта, от его чувств, желаний, стремлений. Они суть физические качества, связанные с механическими материальными процессами, напр., звук с воздушными волнами или вообще колебаниями материальных частиц. Только акты сознавания, акты, так сказать, ощущения, направленные на них, суть психические процессы.

После этого длинного отступления можно попробовать разобраться в неясных учениях диалектического материализма о психической жизни.

«Ощущение, мысль, сознание», говорит Ленин, есть высший продукт особым образом организованной материи. Таковы взгляды материализма вообще и Маркса-Энгельса в частности» (39). Ощущение Ленин считает мыслью, сознанием, психическим состоянием (см., напр., стр. 33, где он называет ощущение мыслью). Он утверждает, что «ощущения суть образы внешнего мира» (81), именно копии его, Abbild или Spiegelbild по Энгельсу (77). «Иначе, как через ощущения, мы ни о каких формах вещества и ни о каких формах движения ничего узнать не можем; ощущения вызываются действием движущейся материи на наши органы чувств». «Ощущение красного цвета отражает колебания эфира, происходящие приблизительно с быстротой 450 триллионов в секунду. Ощущение голубого цвета отражает колебания эфира с быстротой около 620 триллионов в секунду. Колебания эфира существуют независимо от наших ощущений света. Наши ощущения света зависят от действия колебаний эфира на человеческий орган зрения. Наши ощущения отражают объективную реальность, т. е. то, что существует независимо от человечества и от человеческих ощущений» (254).

Казалось бы, отсюда следует, что Ленин придерживается учения механистов, согласно которому ощущения и вообще психические состояния причинно обусловлены механическими процессами движения, совершающимися в органах чувств и мозговой ткани

(см., напр., стр. 38 с.). Это учение всегда считалось сомнительным пунктом материализма. Диалектики-материалисты понимают это и отвергают его, но ясного и определенного положительного учения по этому вопросу мы у них не найдем. Ленин говорит, что настоящие взгляды материалистов состоят не в том, «чтобы выводить ощущение из движения материи или сводить к движению материи, а в том, что ощущение признается одним из свойств движущейся материи. Энгельс в этом вопросе стоял на точке зрения Дидро. От вульгарных материалистов Фохта, Бюхнера и Молешотта Энгельс отгораживался, между прочим, именно потому, что они сбивались на тот взгляд, будто мозг выделяет мысль так же, как печень выделяет желчь» (32).

Будучи логически последовательным, вслед за этим нужно признать, что вместе с движением также и ощущение или некоторое другое состояние, более простое, но аналогичное ощущению, понимаемое, как внутреннее состояние или психический процесс, есть тоже изначальное свойство материи. Эту именно мысль мы и находим у Ленина: «Материализм в полном согласии с естествознанием берет за первичное данное материю, считая вторичным сознание, мышление, ощущение, ибо в ясно выраженной форме ощущение связано только с высшими формами материи (органическая материя), и «в фундаменте самого здания материи» можно лишь предполагать существование способности, сходной с ощущением. Таково предположение, напр., известного немецкого естествоиспытателя Эрнста Геккеля, английского биолога Ллойда Моргана и др., не говоря о догадке Дидро, приведенной нами выше» (30). Явным образом Ленин имеет в виду здесь то самое, что мы назвали выше психоидными процессами. Ссылаясь на Ленина, также и В. Познер говорит, что «способность ощущать» есть свойство высоко организованной материи, но и неорганизованная материя имеет внутренние состояния (46 с). Сторонники метафизического и механистического материализма не видят, говорит он, что сознание, т. е. «способность отражения не может быть

попросту сведена к внешнему перемещению материальных частиц», «она связана с внутренним состоянием движущейся материи» (64). В то же время, однако, он выступает против Плеханова, как сторонника гилозоистического учения о всеобщей одушевленности материи (64); при этом он вовсе не заботится показать, чем отличается от плехановского учения утверждение Ленина, повторяемое им, что даже и неорганизованная материя имеет внутренние состояния, аналогичные ощущению.

Аналогичную недоговоренность находим мы и у Быховскаго. Он говорит, что «сознание есть свойство определенного вида материи, материи определенным образом организованной, весьма сложной по своему строению материи, возникшей на очень высоком уровне эволюции природы». «Сознание, присущее материи, делает ее как бы двусторонней: физиологические, объективные процессы сопровождаются их внутренним отражением, субъективностью. Сознание есть внутреннее состояние материи, интроспективное выражение некоторых физиологических процессов». «Какой же здесь тип связи между сознанием и материей? Можно ли сказать, что сознание находится в причинной зависимости от материальных процессов, что материя воздействует на сознание, в результате чего происходит изменение сознания? Материальное изменение может вызвать только материальное же изменение». Признав, следовательно, что механический процесс не есть причина, порождающая сознание и душевные состояния, Быховский решает вопрос так: «сознание и материя не являются двумя разнородными вещами». «Физическое и психическое — один и тот же процесс, но только с двух сторон разглядываемый». «То, что с лицевой, объективной стороны представляет собою физический процесс, то же изнутри, самим этим материальным существом воспринимается, как явление воли, как явление ощущения, как нечто духовное» (Бых. 83—84). Далее он прибавляет: «сама эта способность, сознательность, есть свойство, обусловленное физической организацией, подобное остальным ее свойствам»

(84). Эта прибавка противоречит его утверждению, что «материальное изменение может вызвать только материальное же изменение». Избежать непоследовательности можно только путем следующего истолкования его слов. Материальная основа мира, оставшаяся, как мы знаем, у диалектических материалистов неопределенной, творит первоначально свои механические проявления, а затем на определенной ступени эволюции, именно в организмах животных, творит, в дополнение к внешним материальным процессам, еще и внутренние, психические процессы. В таком случае отличие учений Ленина и Познера от учения Быховского таково: согласно Ленину и Познеру, материальная основа мира творит с самого начала, на всех ступенях эволюции не только внешние материальные процессы, но еще и внутренние процессы, ощущения или, по крайней мере, нечто сходное с ощущениями; согласно Быховскому, материальная основа мира присоединяет внутренние процессы к внешним только на сравнительно высокой ступени эволюции. Но все равно, держаться ли учения Ленина и Познера или принять учение Быховского, перед нами встает следующий вопрос: если начало, лежащее в основе мировых процессов, творит два ряда событий, образующих единое целое, но не сводимых друг на друга, именно внешние материальные и внутренние психические (или сходные с психическими), то какое право имеем мы называть этот творческий источник и носитель событий материей? Точное выражение того, что мы нашли, дано учением, которое утверждает, что это начало стоит выше обоих рядов, это — мета-психофизическое начало. Истинное учение о мире есть не односторонний материализм и не односторонний идеализм, а идеал-реализм — подлинное единство противоположностей. Недаром Энгельс и Ленин, говоря об основном бытии, называют его нередко словом природа, обозначающим нечто более сложное, чем материя (см., напр., Ленин, 18,118 и др.).

Настаивать на том, что основное бытие все же следует называть материей, можно было бы путем

учения, что психическое всегда есть нечто вторичное в том смысле, что оно всегда есть копия, «отражение» материального процесса, т. е. всегда служит для целей знания о материальном изменении. Однако, такая интеллектуалистическая теория психической жизни явно несостоятельна: первенствующее место в психической жизни занимают чувства и волевые процессы, которые явным образом не суть копии, не суть «отражения» связанных с ними материальных изменений. Вышеприведенный анализ показал, что стремление есть исходный пункт всякого взаимодействия, даже и такого простого, как толчок.

Диалектики-материалисты понимают, что психический процесс есть нечто своеобразное, отличное от материального процесса. Интересно теперь узнать, имеет ли психический процесс влияние на дальнейшее течение мировых изменений или он есть вполне пассивное явление, так что для объяснения развития мира незачем ссылаться на психические процессы. Ленин говорит, что материализм вовсе не утверждает «меньшую реальность сознания» (235). Следовательно, психический процесс, сознание есть в такой же мере бытие, как и материальные процессы. Казалось бы, отсюда следует, что они могут иметь значение для течения материальных процессов так же, как материальные процессы имеют значение для возникновения психических явлений. Однако, согласно Марксу, не сознание определяет бытие, а бытие определяет сознание. И вот все диалектики-материалисты неизменно повторяют это положение, разумея при этом под словом сознание все психические процессы. Если признать это положение законом природы, то оно обязывает считать все высшие проявления душевной и духовной жизни, религию, искусство, философию и т. п., пассивную надстройкой над общественным материальным процессом. Сущность исторического и экономического материализма, проповедуемого марксистами, состоит именно в учении, что история общественной жизни обусловливается развитием производительных сил и производственных отношений. Экономические отношения, говорят марксисты, суть

реальный базис общественной жизни, а государственные формы, право, религия, искусство, философия и т. п. есть только надстройка над этою основою, зависимая от нее. *)

Маркс, Энгельс и подлинные социал-демократы могли придерживаться этого учения, полагая, что социалистический переворот произойдет в странах с высоким развитием промышленности, где диктатура пролетариата возникнет, так сказать, самотеком, вследствие огромного численного преобладания рабочих и служащих над небольшим количеством собственников. Но в России, стране промышленно отсталой, коммунистическая революция произведена сравнительно небольшою партией большевиков. Этот переворот привел к развитию в СССР страшной формы деспотического государственного капитализма; государство-собственник, сосредоточив в своих руках и военно-полицейскую силу, и мощь собственности, подвергает трудящихся людей такой эксплуатации, о какой не смели и мечтать буржуа-капиталисты. Теперь, когда эта природа власти явно обнаружилась, особенно когда крестьяне из мелких собственников стали батраками в колхозах, коммунистический строй в СССР очевидным образом поддерживается небольшою кучкою партийцев против воли огромного большинства населения, и сохранение его требует от власти чрезвычайного напряжения воли, искусной пропаганды, рекламы, воспитания молодежи и т. п. приемов, явно свидетельствующих о существенном влиянии идеологии и обдуманной волевой деятельности человека на сохранение и развитие общественной жизни. Поэтому большевики начинают теперь определенно говорить о влиянии идеологии даже на экономическую основу. Политические, правовые отношения, философия, искусство и прочее идеологическое развитие, говорит Познер, «основаны на экономике, но все они оказывают влияние друг на друга и на экономическую основу». Замечательно, что на этой же странице он

*) Подробнее об экономическом материализме см. мою книгу «Типы мировоззрений».

говорит: «не сознание людей определяет их бытие, а, наоборот, их общественное бытие определяет их сознание» (68). И тут же он продолжает: «когда громадные производительные силы создадут бесклассовое общество, тогда осуществится «планомерное сознательное руководство процессом общественного производства и всей общественной жизни»; тогда произойдет, согласно Энгельсу, прыжок из царства необходимости в царство свободы (68). Луппол говорит, что Ленин признавал реальность и познаваемость «конечных причин», т. е. утверждал целестремительный, телеологический характер некоторых процессов (186).

Быховский, более систематичный, чем Познер, в этом вопросе оказывается столь же сбивчивым: «Материалистическое понимание общества», говорит он, «считает, что не общественное сознание, во всех его формах и видах, определяет общественное бытие, а само оно определяется материальными условиями существования людей». «Не разум, не воля людей, народа, расы, нации определяет ход, направление и характер исторического процесса, а сами они являются ни чем иным, как продуктом, выражением и отражением условий существования, звеном объективного хода исторических событий, т. е. результатом того, как складываются от воли независящие отношения между природой и обществом и отношения внутри самого общества» (Бых. 93). Далее, однако, он заявляет: «злостной и ложной карикатурой на марксистское понимание общества является утверждение, что оно сводит всю общественную жизнь к экономике, отрицает всякое историческое значение государства, науки, религии, превращает их в тени, сопровождающие экономические преобразования». «Материализм не отрицает обратного влияния надстройки на ее основание, а он объясняет направление этого влияния и его возможные пределы». «Так, религия — не только порождение определенных общественных отношений, но и обратно воздействует на них, сказываясь, допустим, на брачном институте». «Более удаленные от производственного основания проявления

общественной жизни не только зависят от менее удаленных, но и, в свою очередь, воздействуют на них». «Ha основе данного способа производства и вокруг соответствующих ему производственных отношений разрастается сильнейшая система взаимодействующих и переплетающихся отношений и представлений. Материалистическое понимание истории отнюдь не благоволит мертвому схематизму» (106).

Находя у других социологов (Бельфорт-Бакс, Жорес, Кареев) «утверждение, что бытие воздействует на сознание, но и сознание влияет на бытие», он оценивает его, как эклектизм (93), а самому себе разрешает то же самое учение потому, что его материализм «объясняет направление» влияния сознания и «его возможные пределы». Как будто его противники упускают из виду направление влияния сознания и воображают, что оно может быть беспредельным!

Сбивчивость диалектиков-материалистов в учении о сознании обусловлена не только тем, что им хочется во что бы то ни стало подчинить нематериальные процессы материальным, но еще и тем, что они не разграничивают понятий «сознание» и «психический процесс». Сознание есть всегда существование какого-либо бытия для субъекта, оно есть осознание бытия. В этом смысле, всякое сознание всегда определяется бытием. Точно так же всякое знание и мышление имеет своим предметом бытие и, согласно интуитивизму, даже включает его в себя, как непосредственно созерцаемое; следовательно, всякое знание и мышление всегда определяется бытием. Психическая сторона сознания, знания и мышления состоит только из интенциональных психических актов, направленных на бытие и не меняющих его; поэтому, действительно, сознание, знание и мышление, как таковые, определяются бытием и не определяют его. Но другие психические процессы, именно связанные всегда с эмоциями волевые процессы стремления, влечения, хотения мощно воздействуют на бытие и определяют его. Мало того, поскольку волевой акт опирается на знание и мышление, через его посредство и знание

содействует глубокому преобразованию действительности.

Учение о влиянии душевной жизни на материальный процесс, признанное современными марксистами, особенно ясно показывает, что диалектический материализм в действительности не есть материализм. Из истории философии известно, что вопрос, как может материальный процесс влиять на течение психических процессов и, наоборот, как возможно, чтобы психическая жизнь влияла на течение материальных процессов, всегда был одною из самых трудных головоломок. Монистические и дуалистические системы философии не могут решить этой проблемы вследствие глубокой разнородности физического и душевного процесса. Понять, как они связаны друг с другом и как возможно, чтобы они влияли друг на друга, не будучи в отношении друг к другу причиною и действием, можно только найдя третье, творящее и объединяющее их начало, не материальное и не психическое. Согласно изложенному мною выше учению идеал-реализма, это третье начало есть конкретно-идеальное бытие, сверхвременные и сверхпространственные субстанциальные деятели. *)

Борясь против механистического материализма, диалектики-материалисты не согласны заменить философию естествознанием. Энгельс говорит, что естествоиспытатели, браня философию и отказываясь от нее, незаметно для себя оказываются в плену у плохой доморощенной философии (25). Для развития способности теоретического мышления он считает необходимым изучение истории философии. Мало того, цель этого учения состоит не только в изощрении теоретического мышления, но и в разработке особой науки, именно теории знания (гносеологии). Быховский говорит, что «философия есть теория науки» (9). Согласно Ленину, именно «диалектика и есть теория познания». **)

Понятно, почему материалисты-диалектики проявляют интерес к теории знания. Они борются против скептицизма, агностицизма, релятивизма, настаивая на том, что подлинное бытие доступно знанию. Чтобы защитить это утверждение, необходимо разработать теорию знания.

Ссылаясь на Энгельса, Ленин говорит: «человеческое мышление по природе своей способно давать и дает нам абсолютную истину, которая складывается из суммы относительных истин. Каждая ступень в развитии науки прибавляет новые зерна в эту сумму абсолютной истины, но пределы истины каждого научного положения относительны, будучи то раздвигаемы, то суживаемы дальнейшим ростом знания».*)

Источником истинного знания Ленин считает ощущения, именно данные опыта, истолкованного как «действие движущейся материи на наши органы чувств» (254). Такую теорию познания Луппол правильно характеризует, как материалистический сенсуализм (182) (sensus — ощущение). Казалось бы, отсюда необходимо следует солипсизм, т. е. учение о том, что мы знаем только свои субъективные состояния, вызванные неизвестною причиною и, может быть, вовсе непохожие на нее. Однако, Ленин этого вывода не делает. Он уверенно утверждает, что «наши ощущения суть образы внешнего мира» (81); вместе с Энгельсом он уверен в их соответствии, согласии с действительностью, существующей вне нас (90). Он резко отвергает утверждение Плеханова, что ощущения и представления человека суть «иероглифы», т. е. представляют собою «не копию действительных вещей и процессов природы, не изображение их, а условные знаки, символы» (193). Он понимает, что «теория символов» логически последовательно ведет к агностицизму (196) и настаивает на том, что прав Энгельс, который «не говорит ни о символах, ни о иероглифах, а о

*) Ленин, 108; сходные рассуждения у Энгельса в «Анти-Дюринг».

копиях, снимках, изображениях, зеркальных отображениях вещей» (193). Во всех своих сочинениях Энгельс говорит «о вещах и об их мысленных изображениях или отображениях (Gedanken-Abbilder), при чем само собою ясно, что эти мысленные изображения возникают не иначе, как из ощущений» (26).

Итак, теория знания Энгельса и Ленина есть сенсуалистическая теория копирования, отображения вещей. Без сомнения, однако, если бы истина была субъективною копией транссубъективных вещей, то никогда нельзя было бы найти ни в одном частном случае строгого доказательства того, что мы обладаем точною копией вещи, т. е. истиною о ней, и сама теория копирования никогда не могла бы быть строго доказана. В самом деле, согласно самой этой теории, мы имеем в сознании всегда только копии, и нет никакой возможности наблюдать вместе копию и подлинник, чтобы непосредственным сличением установить точное соответствие их, вроде того, как можно это сделать, сличая бюст и лицо живого человека. Для материализма сюда присоединяется еще следующее затруднение: как может психический образ быть точной копией материальной вещи? Чтобы избежать этого бессмысленного утверждения, нужно стать панпсихастом, т. е. признавать, что весь внешний мир состоит из психических процессов, и что мои представления, напр., о чувстве гнева, о стремлении и т. п. суть точные копии чужого гнева, чужого стремления.

Приводимый Лениным пример ощущения, как «отражения» действительности, с головою выдает его. «Ощущение красного цвета», говорит он, «отражает колебания эфира, происходящие приблизительно с быстротой 450 триллионов в секунду. Ощущение голубого цвета отражает колебания эфира с быстротой около 620 триллионов в секунду. Колебания эфира существуют независимо от наших ощущений света. Наши ощущения света зависят от действия колебаний эфира на человеческий орган зрения. Наши: ощущения отражают объективную реальность, т. е. то, что существует независимо от человечества и

от человеческих ощущений» (264). Красный и голубой цвет ни в каком смысле слова не похожи на колебания эфира; а если теперь отдать себе отчет, что, согласно Ленину, и сами эти колебания известны нам только, как «образы» в нашем уме, сложенные из наших ощущений, то спрашивается, какие основания есть у нас утверждать, что эти образы соответствуют внешней действительности. Плеханов понимал, что теории отображения, символизирования и т. п. не могут строго установить не только свойства внешнего мира, но даже и существование его. Поэтому он решился сослаться на акт веры в существование внешнего мира и утверждать при этом, что «такая вера составляет необходимое предварительное условие мышления критического в лучшем смысле этого слова». *)

Ленин, конечно, понимает комический характер заявления Плеханова, что критическое мышление основано на вере, и не согласен следовать ему. Как он сам выходит из затруднения, сейчас увидим, а теперь доведем до конца рассмотрение его сенсуализма. Неужели все наше знание состоит из ощущений? Отношения, напр., единство свойств вещи, причинная связь и т. п., никоим образом не могут быть ощущениями: **) сказать, что желтизна яблока, твердость и холодность его даны нам в трех ощущениях (зрительном, осязательном и термическом), а единство этих свойств есть четвертое ощущение, — нелепость. Лица, более обстоятельно занимающиеся философией, чем Ленин, даже и среди диалектиков-материалистов понимают, что в знании, кроме чувственных элементов, есть и нечувственные. Быховский, напр., говорит: «в распоряжении человека имеется два основных орудия, при помощи которых осуществляется познание — его опыт, совокупность данных, приобретаемых через его органы чувств, и разум, упорядочивающий данные опыта и перера-

*) Плеханов, примеч. к русскому переводу книги Энгельса о Фейербахе (1918), стр. 86 (женевское изд. 1905 г., стр. 111).

**) См. об этом мою книгу «Мир, как органическое целое».

батывающий их» (13). «Данные наблюдения и эксперимента должны быть осмыслены, продуманы, увязаны. При помощи мышления должны быть установлены связи и взаимоотношения фактов, они должны быть систематизированы и оценены, должны быть вскрыты их законы и принципы». «При этом мышлении пользуются многочисленными общими понятиями, при посредстве которых выражаются и определяются связи между вещами, дается им научная оценка. Эти понятия и логические категории являются совершенно необходимым элементом во всех отраслях знания при всяком познавательном процессе». «Значение их для науки трудно переоценить, их роль в формировании познания огромна (18—19).

Опознание этих сторон мира, конечно, получается путем отвлечения из опыта; «формы бытия мышление никогда не может почерпать и выводить из себя самого, а только из внешнего мира», сочувственно цитирует Ленин Энгельса.*) Это верно, но из этого следует, что опыт вовсе не состоит из одних только ощущении, и что природа, из которой абстрагируются принципы, содержит в своем строении идеальные начала. Деборин правильно говорит, что категории «являются ни чем иным, как отражением, результатом и обобщением опыта. Но наблюдение и опыт вовсе не сводятся к непосредственному ощущению и восприятию. Без мышления нет научного опыта» (XXIV).

Из приведенных слов Быховского и Деборина видно, что, зная Канта, Гегеля и современную гносеологию, они не могут придерживаться чистого сенсуализма, не могут отвергнуть наличия нечувственных элементов знания, но открыто разработать теорию их они не в силах. Привычки механистического материализма покоряют себе также и материалистов диалектиков. В самом деле, для материалиста механиста мир состоит из непроницаемых движущихся частиц, единственное взаимодействие которых есть толчок; органы чувств реагируют на эти

*) Ленин, 26; Ф. Энгельс «Анти-Дюринг», § 1.

толчки ощущениями; все знание, согласно такой метафизике, получается из опыта, как результата этих толчков (см. у Ленина на стр. 80 совершенно то же учение, что и у механистов), и состоит только из ощущений.

Согласно диалектическому материализму, истинное знание состоит из субъективных психических процессов, которые должны копировать внешнюю действительность. Почему они надеются, что это чудо о копирования материальных вещей посредством психических образов осуществимо? На этот вопрос Энгельс отвечает так: «наше субъективное мышление и объективный мир подчинены одним и тем же законам, поэтому они не могут противоречить друг другу в своих конечных результатах, а должны согласоваться между собой» (94). Это положение он называет «предпосылкой» нашего теоретического мышления (94). Диалектика есть закон объективной действительности и вместе с тем закон познания, говорит Познер (34), ссылаясь на Ленина.

Учение о том, что субъективная диалектика соответствует объективной, не может быть доказано, если принять теорию знания диалектического материализма. В самом деле, согласно этой теории мы имеем в сознании всегда только субъективную диалектику; следовательно, соответствие ее объективной диалектике навсегда должно оставаться недоказуемою гипотезою. Надобно к тому же прибавить, что гипотеза эта не объясняет, как возможна истина о внешнем мире. Ведь закон диалектического развития имеет всеобщее значение, по учению диалектического материализма. Следовательно, ему подчинено не только мышление, но и все остальные субъективные процессы, напр., фантазирование. Если субъективный процесс фантазирования не копирует внешней действительности, хотя и подчинен одному с нею закону, то и субъективный процесс мышления, может быть, тоже не копирует его.

Пытаясь установить критерий согласия субъективного знания о внешнем мире с действительным

строением этого мира, Энгельс, следуя Марксу, нашел его «в практике, именно в эксперименте и в индустрии». «Если мы можем доказать правильность нашего понимания данного явления природы тем, что сами его производим, вызывая его из условий, заставляем его, к тому же, служить нашим целям, то кантовской неуловимой «вещи в себе» приходит конец. Химические вещества, производимые в телах животных и растений, оставались такими «вещами в себе, пока органическая химия не стала приготовлять их одно за другим; тем самым «вещь в себе» превращалась в «вещь для нас», как, напр., ализарин, красящее вещество марены, которое мы получаем теперь не из корней марены, выращиваемой в поле, а гораздо дешевле и проще — из каменноугольного дегтя».*)

Диалектикам-материалистам очень понравился аргумент Энгельса; они с восхищением повторяют и развивают его (напр., Ленин, 80,110—115; Быховский 69 с.). И в самом деле, успешная практическая деятельность и все возрастающее усовершенствование ее дают право утверждать, что мы способны иметь истинное знание о мире. Однако, отсюда получается вывод, неблагоприятный для сенсуалистической теории копирования мира. Необходимо выработать такую теорию знания и теорию мира, которая толково объяснила бы, как возможно, чтобы субъект имел истинное знание не только о своих переживаниях, но и о самом внешнем мире в его подлинной сущности, независимой от наших субъективных актов познавания. Теория знания диалектического материализма, утверждающая, что в сознании непосредственно даны только наши субъективные психические процессы (образы, отражения и т. п.), не может объяснить, как возможно истинное знание о внешнем, особенно о материальном мире. Она не может даже объяснить, как, исходя из своих субъективных психических процессов, человече-

^*) Цитата Ленина на стр. 78 из Энгельса «Л. Фейербах», 4 нем. изд., стр. 16.

ское я вообще могло придти к мысли о том, что существует материя.

Современная гносеология может прийти на помощь к материалисту, неспособному объяснить возможность нашего знания о материи, однако, под условием, чтобы он отказался от односторонности материализма и признал, что мировое бытие сложно, и что в его составе материя, правда, существует, однако, не представляет собою основного начала. Такова, напр., теория знания интуитивизма, соединенная с метафизикою идеал-реализма, в состав которой входит, между прочим, и пансоматизм (т. е. утверждение, что всякое конкретное событие имеет также и телесную сторону).

Ленин, допустивший «в фундаменте самого здания материи» существование «способности, сходной с ощущением», по-видимому, близок к такому идеал-реализму. Он говорить: «Философский идеализм есть только чепуха с точки зрения материализма грубого, простого, метафизичного. Наоборот, с точки зрения диалектического материализма философский идеализм есть одностороннее, преувеличенное überschwängliches (Дицген) развитие (раздувание, распухивание) одной из черточек, сторон, граней познания в абсолют, оторванный от материи, от природы, обожествленной» (17). *)

Надобно лишь прибавить, что точное выражение истины, свободное от одностороннего «раздувания» какого-либо одного из элементов мира, осуществлено не идеализмом, но также и не каким-либо из видов материализма (хотя бы и диалектического), а только идеал-реализмом.

Традиционную логику с ее законами тожества, противоречия и исключенного третьего диалектические материалисты отвергают и хотят заменить ее диалектическою логикою, которую Быховский называет «логикою противоречий», потому что «противоречие является ее характерным принципом» (32). Выше

*) К вопросу о диалектике «Под знаменем марксизма», 1925, № 5-6, стр. 17.

было уже показано, что нападки на традиционную логику обусловлены неправильным толкованием закона тожества и противоречия. *)

Несмотря на свою философскую несостоятельность, материализм привлекает к себе очень многие умы. Следует предположить поэтому, что в основе его есть какое-то зерно истины, которая трудно выразима в точной форме и, при недостаточно глубоком анализе, легко может быть перетолкована в духе материализма. Эта истина заключается в следующем. Все деятели в составе мира осуществляют не только внутренние духовные и душевные действия, но также и внешние действия, пространственно оформленные, т. е. имеющие характер телесности. Таким образом, все духовное и душевное воплощено. Это учение можно назвать пансоматизмом (soma — тело). Конечно, истина пансоматизма глубочайшим образом отличается от материализма: все существующее имеет телесную сторону, но не исчерпывается ею; мало того, эта телесная сторона есть не основное проявление бытия, а производное, осуществляемое под руководством внутренних, духовных и душевных процессов. На низших ступенях эволюции в неорганизованной природе внутренние процессы столь упрощены, что установить наличность их очень трудно. По недоразумению, истина пансоматизма может быть выражена в такой форме, что будет по внешности казаться материализмом; такова напр., метафизика стоиков, по внешнему выражению материалистическая, а в действительности представляющая собою один из видов идеал-реализма. **) Идеал-реализм, разрабатываемый мною и вкратце намеченный выше, также включает в себя пансоматизм в том смысле, как я только что определил это понятие.

Многие лица, особенно под влиянием профессиональной деятельности, напр., рабочие, врачи, инженеры, приучаются односторонне сосредоточивать свое внимание на телесной стороне бытия и таким обра-

*) См., напр., у Быховского, стр. 218—242.

**) См. об этом в моей книге «Типы мировоззрений».

зом приобретают склонность к материалистическому миропониманию.

Таким образом, можно найти психологические мотивы, склоняющие некоторых лиц к материализму, но логических оснований в пользу истинности этого мировоззрения найти нельзя. Мы видели, что в основе диалектического материализма лежит голословное утверждение: материя есть все, что существует. На деле при дальнейшем развитии своего учения диалектики-материалисты наделяют основное бытие такими свойствами, как «способность, сходная с ощущением», творческая активность, способность к имманентному, спонтанному развитию, которое осуществляется в определенном направлении и создает все более ценные ступени бытия, подчиненные законам, которые неразложимы на законы предшествующих, низших ступеней эволюции. Прав Бердяев, говоря, что «диалектический материализм марксистов-ленинистов» наделяет материю божественными свойствами.*) Непонятно поэтому, по какому праву они называют такое основное бытие словом материя.

Не будучи в действительности материалистами, марксисты придают своему мировоззрению вид материализма посредством недоговоренностей, неясностей, неточностей. Не малую помощь оказывает при этом слово движение, употребляемое для обозначения не только перемещений в пространстве, ко даже и творческих актов, создающих новые качества. Большую пользу приносит также слово природа, ставимое часто вместо слова материя. Специфическое учение диалектического материализма, заимствованное из диалектики Гегеля, о тожестве противоположностей и, следовательно, реализации противоречий на самом деле есть неточное выражение мысли о единстве противоположностей, нисколько не отменяющем закон противоречия. Сами диалектики-материалисты близки к тому, чтобы это понять. Ленин говорит: «тожество противоположностей («единство их», может быть,

*) Бердяев, «Генеральная линия советской философии и воинствующий атеизм», стр. 16, YMCA, Paris, 1932.

вернее сказать?)» *) Неудивительно поэтому, что очень часто диалектики ставят рядом оба эти термина: «тожество или неразрывность» (напр., Энгельс, 24), «тожество или единство».

Похвально стремление диалектического материализма освободиться от скудости механистического материализма и вскрыть богатое содержание каждого явления, как это указано, напр., Лениным в приведенной выше цитате из его статьи «Карл Маркс». Однако, диалектичность, обязывающая к сложности, и материализм, влекущий за собою скудную односторонность, как вода и масло, разделяются. Боязнь утратить материализм обязывает марксистов цепляться за догматы материализма, неизбежно обедняющего мир. Укажу следующие из их числа: миропонимание должно быть монистическим (Быховский, 32 с.); всякое бытие должно быть понимаемо, как пространственно-временное; состав сознания должен быть истолкован в духе сенсуализма, т. е. сведен к ощущениям; сознание должно считаться пассивным (бытием определяется сознание, а не сознанием определяется бытие); обязателен детерминизм, свобода должна быть отвергаема.

Вследствие этих связей с материализмом получаются следующие односторонности, кроме перечисленных выше, или непоследовательности в случае желания достигнуть всесторонности.

1. Диалектики-материалисты проповедуют монизм, тогда как истина о мире есть синтез монизма и плюрализма: единство основных принципов и смысла бытия при множественности качественных содержаний его. Попытка диалектиков признать творческую эволюцию, создающую качественно различные ступени бытия, не согласима с учением, что основное бытие есть материя.

2. Временной процесс предполагает сочетание временного и невременного; пространственный процесс предполагает сочетание пространственного и

*) К вопросу о диалектике, «Под знаменем марксизма", 1925 г., № 5-6, стр. 14.

непространственного; иными словами, односторонний реализм (признание только пространственно-временного бытия) есть заблуждение; истина о мире есть идеал-реализм.

3. Признавая на словах богатство и разнообразие мира, диалектики-марксисты в то же время хотят свести весь состав опыта к чувственным данным (сенсуализм); между тем, истина об опыте есть учение о сочетании в нем чувственных и нечувственных данных. Но диалектики-материалисты боятся малейшего упоминания о нечувственном аспекте мира: признание нечувственного связано с признанием духовного, а духа большевики-марксисты боятся, как черт ладана.

4. Энгельс и современные диалектики-материалисты говорят, что диалектика Гегеля была абстрактной идеалистической, а они заменяют ее конкретной диалектикой, так как имеют в виду чувственное бытие (см., напр., Деборин, стр. XXVII с.). В действительности чувственные данные цвета, звука и т. п., даже и взятые в их единичной «этой данности», но без взаимопроникнутости их со всем остальным богатым и сложным составом мира, суть такие же тощие абстракции, как и рассудочные понятия, напр., математики. Материалисты-диалектики видят только две крайности, которые обе суть абстракции: с одной стороны, рассудочные общие понятия, с другой стороны, единичные чувственные данности; глубин, духовного и душевного бытия они не видят, так как, говоря о нем, они обыкновенно имеют в виду не все богатство духовной и душевной жизни, а только одну не особенно существенную функцию, именно мышление в отвлеченных понятиях. О подлинной конкретности, которая есть полнота духовного и душевного творчества, эмоционального переживания своих и мировых ценностей, волевого целестремительного вмешательства в жизнь мира и воплощения всех этих функций в телесной жизни они не имеют ни малейшего понятия. Гегель, который был, в действительности, не идеалистом, а идеал-реалистом только плохо выразившим этот характер своей

системы, был бесконечно ближе к истине, чем диалектики-материалисты *).

5. Свою скудость и односторонность диалектический материализм обнаруживает особенно неприкрыто в исследовании самых сложных процессов, именно исторических. На словах они уже признали, что «более удаленные от производственного основания проявления общественной жизни не только зависят от менее удаленных, но и, в свою очередь, воздействуют на них». «На основе данного способа производства и вокруг соответствующих ему производственных отношений разрастается сложнейшая система взаимодействующих и переплетающихся отношений и представлений. Материалистическое пони мание истории отнюдь не благоволит мертвому схематизму» (Бых. 106). В действительности мы находим них повсюду скучищу не только мертвого, но еще и легкомысленно-поверхностного схематизма: самые разнообразные и глубочайшие течения духовной жизни, имеющие непреходящее значение, объясняются в их литературе влиянием «феодального» порядка, «буржуазного» строя, «дворянства», развития «торгового капитала» и т. п.

Образцом их мышления может служить следующее использование психоаналитических теорий Познером: «мещанский характер немецкой буржуазии, ее трусливость, неспособность к решительной борьбе с феодализмом привели к пышному расцвету литературы и философии, в которых она как бы старалась наверстать то, чего не могла достичь в политической области» (16). Итак, достаточно быть трусливым, чтобы создать расцвет литературы и философии; как-будто из отрицательного условия можно вывести явления творчества, требующие сложных положительных способностей.

Материализм — философия, столь явно несостоятельная и поверхностная, что объяснить упорство, с которым главные представители русского больше-

*) См. мою статью «Гегель, как интуитивист», Зап. Русск. Научн. Института в Белграде, вып. 9, 1933 г.

визма держатся за него, и фанатическую нетерпимость, проявляемую ими при защите его, можно только какими-либо глубокими психологическими мотивами и страстями, держащими их в плену. Главный из этих мотивов тот, что материализм всего прочнее и прямее связан с атеизмом; он наиболее пригоден для разрушения всех христианских религиозных представлений и чувств, и потому особенно привлекателен для большевиков, бешено ненавидящих христианство. В самом деле, христианство проповедует любовь, бережное отношение к человеческой личности даже и в борьбе с нею, оно воспитывает в обществе уважение к традиции, к старшим, к авторитету, здравый консерватизм, не отвергающий движения вперед, но избегающий болезненной ломки прошлого. Большевизм характеризуется свойствами, прямо противоположными христианской культуре. Большевики проповедуют ненависть к прошлому. Эта связь их души не с будущим, а с прошлым прекрасно выяснена в произведениях Бердяева: они живут ненавистью к прежнему обществу и притом не к отрицательным установлениям его, а к самим живым людям — ненавистью к буржуа, к дворянину, к священнику, к философу идеалисту. Ненависть к живой индивидуальной личности есть сатанинское чувство: оно, по меткому замечанию Шелера, сопутствуется печалью при наблюдении добрых свойств противника и злою радостью при обнаружении дурных черт его. Такое чувство никогда не руководится высокими мотивами. У революционеров в основе его лежат личные обиды, глубоко оттесненные в область подсознания: социальные, семейные и т. п. травмы, оскорбленное самолюбие, гордыня, тщеславие, властолюбие. Особенно ясно выражены эти мотивы поведения у большевиков: разрушение старого они производят, не стесняясь средствами самого жестокого насилия и проявляя полное презрение к человеческой личности; новый порядок, которым они хотят облагодетельствовать человечество, они вводят против воли «благодетельствуемых», в горделивой уверенности, что они лучше знают, кому что полезно.

В поведении своем они руководятся убеждением, что «все позволено ради достижения поставленной ими цели. Мировоззрение, развязывающее им руки, есть именно материализм и атеизм.

Диалектический материализм для большевиков более удобен, чем механистический. Сосредоточив все свое внимание на социально экономических проблемах, они хотят быть в своей области независимыми от естествознания (см., напр., Рязанов, стр. XI с.). Убеждение в изменчивости всех ступеней бытия, опирающееся на принципы диалектики, делает из этого мировоззрения хорошее оружие для революционного разрушения действительности (Познер, 30), Особенно удобна свобода от запрета нарушать закон противоречия. Как бы нелепы ни были результаты большевицкого хозяйничанья, как бы ни расходилась их политика с их собственными идеалами, стоит назвать противоречие «жизненным», и деятельность их оказывается оправданною. Так, напр., большевики дробят СССР на множество автономных национальных республик, искусственно культивируя язык и литературу у народностей, совершенно не склонных к обособленному от России национальному раз витию (по-видимому, в основе этой политики лежит цель: «divide et impera!»). Сталин в одной из своих речей говорит по этому поводу, что национальным культурам необходимо развиться, чтобы слиться «в одну общую культуру с одним общим языком». О государстве, которое согласно марксизму есть всегда эксплуататорская форма организации общества, подлежащая совершенной отмене, тот же Сталин говорит: «высшее развитие государственной власти в условиях подготовки условий для отмирания государственной власти — вот марксистская формула... противоречие это жизненно и оно целиком отражает марксову диалектику» (см. Познер, стр. 50).

Не истины ищут большевики в философии, а только удобного оружия для достижения своих революционных целей. Поэтому они, вслед за Лениным, восхваляют «партийность» в философии. «Маркс и Энгельс», говорит Ленин, «от начала и до конца

были партийными в философии, умели открывать отступления от материализма и поблажки идеализму и фидеизму во всех и всяческих «новейших» направлениях» (287). Под влиянием партийности отмирает самостоятельное наблюдение и исследование, развивается только интерес к защите окостенелых догм во что бы то ни стало. Самые средства этой защиты становятся все более наивными: это или ссылка на авторитеты, или брань, доносы, угрозы. Луппол в своей книге «На два фронта», направленной против «меньшевиствующего идеализма» и «механистического материализма», называет эти отступления от марксизма «вредительством», которое надо ликвидировать; сторонников их он называет «скрытыми вредителями» (стр. 9). А мы знаем, как большевики ликвидируют «вредительство»: посредством расстрела или концентрационного лагеря. Торнштейн еще более ядовита: она говорит, что игнорирование ленинизма, как высшей ступени диалектического материализма, есть «плановое вредительство» (стр. 4).

Стиль писаний большевиков поражает своей грубостью. В их литературе чаще всего встречается не тот язык, которым говорят крестьяне или рабочие, а тот, который распространен в некультурных, озлобленных мещанских семьях: он так и пестрит словами, оканчивающимися на -щина (поповщина, богдановщина и т. п.), -ка и т. п.; в нем не редкость такие тошнотворные сравнения, как «сто тысяч читателей Геккеля означают сто тысяч плевков по адресу философии Маха и Авенариуса» (Ленин, 299).

Еще отвратительнее, чем злобность, весьма распространенная в современной большевицкой литературе угодливость, желание не отстать от генеральной линии и каждым словом засвидетельствовать свою правоверность. Так, во всем строе жизни СССР и во всех теориях выдвинута на первый план общественность в противовес индивидуальному личному бытию. И вот Познер, говоря, вслед за Лениным, о том, что ощущение есть «образ» соответствующего внешнего явления, продолжает: диалектический

материализм идет дальше, он учит, что ощущения «возникают не просто, как пассивный результат воздействия внешних предметов на наши органы чувств, а как результат активного воздействия общественного человека на природу, в результате обратного воздействия на окружающую действительность» (47). Приходится думать, что воспринять желтый цвет песка может не отдельный человек, а только, напр., член артели, копающей пруд.

Данное выше изложение диалектического материализма и анализ его дает право на следующий общий вывод. Подлинный материализм, т. е. учение о том, что основное бытие суть движущиеся в пространстве непроницаемые частицы материи, а психические явления суть пассивное производное от движений материи скуден и неспособен к дальнейшему развитию. Диалектический материализм, говоря о материи или о природе, как основном бытии, наделяет первооснову мира богатыми качествами и способностями, но называть ее материей он не имеет никакого права. Видимость материализма он придает себе отчасти своею терминологией, отчасти непоследовательною связью с некоторыми остатками догматов подлинного материализма, отчасти посредством недоговоренностей и неясностей. В СССР диалектический материализм есть философия партийная, служащая не целям искания истины, а практическим надобностям революции. Пока в СССР господствует власть, подавляющая всякое свободное исследование, диалектический материализм не способен ни к какому плодотворному философскому развитию. У свободных мыслителей диалектический материализм быстро переродился бы в какую-либо сложную систему идеал-реализма.

Комментарии для сайта Cackle

Диалектический материализм в СССР

ДИАЛЕКТИЧЕСКИЙ МАТЕРИАЛИЗМ В СССР.

1. Механистический материализм.

2. Диалектический метод Гегеля.

3. Диалектический материализм.

Тематические страницы