Протоиерей Максим Первозванский: «У меня нет простых ответов на сложные вопросы»
Когда далекие от Церкви люди слышат слово «спасение», у них возникает вопрос: «А что, разве я погибаю? Зачем меня нужно спасать?» Знаем ли мы, православные христиане, ответ на этот вопрос? Да. Только вот этот ответ порождает новые вопросы... Складываем пазл «спасения» с протоиереем Максимом Первозванским — клириком храма Сорока мучеников Севастийских в Спасской слободе (Москва).
Ад, но не такой адский
Вернемся к началу времен — к грехопадению. Наши прародители были наказаны смертью и изгнанием из рая. Изменилась наша человеческая природа, на всех нас лежит родовое проклятье. Что это значит? Отсутствие общения с Богом. Подверженность болезням, греху, смерти.
И у всех людей, живших ранее, ныне живущих, у тех, кто только будет жить, дела обстоят примерно одинаково. У кого-то чуть лучше, у кого-то — хуже. Но в целом у всех «так себе». Даже если человеку не выпадает серьезных испытаний, болезней, войн, счастливой его жизнь не назовешь. Он мучим внутри собственными грехами, страстями. И выхода нет.
В посмертии не лучше. Многие книжники Ветхого Завета считали, что с физической смертью, с разлучения души и тела бытие человеческое полностью прекращается. Либо там есть некий безрадостный шеол — что очень близко к античным представлениям о царстве теней. В лучшем случае праведники могут попасть в «лоно Авраама». Но это не рай, скорее, отсутствие мучений. То есть все равно ад, только не такой адский.
Хотим обратно
Поэтому, начиная с момента изгнания, человек пытается вернуть себе тот самый рай. Вавилонская башня — попытка принудительно зайти на небо. Скрупулезное исполнение Закона — вера в то, что неукоснительное его соблюдение поможет заслужить Божие прощение, заслужить рай. И все бесполезно — ничего не сработало.
Но Господь пообещал Адаму и Еве Того, Кто всех спасет. Кто вернет человеку его первоначальную природу, преодолеет смерть и тлен: «Семя Жены сотрет главу змия» (Быт 3:15). Такого Спасителя и ждал Израиль. И Он пришел — мы, христиане, верим, что это Иисус Христос, воплотившийся Бог. Проклятие было преодолено Богом, Он нас спас. И мы можем стать Его причастниками, войти в это спасение. Но можем от спасения и отказаться.
Кого куда, или Три килограмма грехов
В этой точке возникает неразрешимое противоречие. Говоря языком простого богословия, после смерти мы попадаем в ад или в рай. Если в рай — спасен.
Возникает вопрос: кого в рай, а кого в ад? Здесь есть разные мнения. Некоторые считают, что в рай попадают единицы святых. А все остальные дружными рядами идут через широкие врата: «…широки врата и пространен путь, ведущие в погибель, и многие идут ими; потому что тесны врата и узок путь, ведущие в жизнь, и немногие находят их» (Мф 7:13). Еще больше противоречий. Зачем же рождались и продолжают рождаться миллиарды людей на вечную погибель?
Или такой момент: человеческая жизнь конечна. И даже самый злостный злодей может совершить только ограниченное количество гадостей. А впереди его ждет бесконечное наказание или вечное спасение. Справедливо? Не очень. Все эти вопросы находятся в поле рационального дискурса. И не могут быть решены в принципе.
Католики, правда, пытались эти противоречия разрешить. У них есть учение о чистилище. Человека нужно некоторое время помучить: вот тебе за твои 3 кг грехов — 3 кг мучений. А потом, как честно «отсидевшего» и очистившегося, простить. И этому есть свое подтверждение в Священном Писании. Там можно найти цитаты и про «очистительный огонь», которые сложно толковать как-то по-другому.
Формальная рамка спасения
Сам Воскресший Господь тоже очерчивает некие рамки для спасения. Он говорит: «Кто будет веровать и креститься, спасен будет; а кто не будет веровать, осужден будет» (Мк 16:16).
Казалось бы, все понятно. Из числа спасаемых исключаются те, кто не имеет веры и не принял святого крещения. Но это всего лишь рамка. Потому что возникает следующий вопрос: а что такое иметь веру? Ведь Господь говорит: «…если вы будете иметь веру с горчичное зерно и скажете горе сей: «перейди отсюда туда», и она перейдет; и ничего не будет невозможного для вас» (Мф 17:20).
Что-то я не встречал людей, которые двигают горы. Скорее всего — не могут. А если не могут, веры той не имеют.
Вопросы, вопросы, вопросы. И нет рациональных ответов.
А = В, В = С, А = С
Человеческий язык и наш понятийный аппарат очень ограничены. Они не описывают бытие в полноте. Мы вынуждены пользоваться эпитетами и метафорами. По той же причине ими пользовался Господь.
Но мы с вами — люди уже «пост бэконовского времени». Мы привыкли мыслить позитивно и рационально. Даже троечник, окончивший 9 классов в наше время, образован на порядок лучше большинства людей прежних эпох. И всем понятно, что если А = В, а В = С, то А = С. И нам нужно, нам просто необходимо именно знать. Мы хотим, чтобы нам все объяснили и логически доказали. Но это невозможно.
Какую богословскую дисциплину ни возьми, однозначного ответа ни на один вопрос не существует. Мы постоянно имеем дело с взаимопротиворечащими утверждениями.
Что такое хлопок одной ладонью?
И это всегда давало карт-бланш противникам Церкви. В одном месте Иисус говорит одно, через две страницу у того же евангелиста — другое, опровергающее первое высказывание. Сам Себе противоречит. Как же можно верить в набор непонятных сказок и утверждений? И люди, желающие мыслить рационально, на это покупались. И говорили: ну да, все это написано для простецких умов. Для бабушек, которые не замечают этих противоречий. А мы вот люди умные и все видим.
Но противоречивые высказывания лежат в утверждении и понимании любых сложных вопросов, особенно религиозных. Посмотрим, например, на буддизм. В нем есть направление дзен, популярное в 80-е годы в среде молодежных субкультур. Если в основе йоги лежат физические упражнения, дыхательные практики, то дзен — это размышления над самопротиворечивыми высказываниями. Там они называются коаны.
Например, приходит юноша к учителю, тот задает ему вопрос. Что такое беззвучный звук? Или что такое хлопок одной ладонью? Ученик уходит и размышляет над этим. Потом приходит и говорит: «Я думаю, что ответ такой». — «Нет, неверно. Иди, думай еще».
Цель этих размышлений, не побоюсь этого слова, медитаций, — «сломать» мозг. Подвести человека к выходу за пределы рационального мышления. Только тогда с ним можно будет разговаривать дальше. А дальше — следующий коан, более сложный. А потом еще и еще.
Мы все в подводной лодке
У нас есть разные инструменты познания. Это интуиция и рацио, поэзия и художественные образы. Много-много разных языков, с помощью которых мы что-то об этом мире узнаем. Религиозное сознание — это тоже один из способов познания мира. Вот плывете вы в подводной лодке. У вас есть приборы — эхолот, рентгеноскоп, перископ. Вы получаете от них информацию. Но не можете представить себе общую картину мира за пределами лодки.
Бог — это бесконечность. А окружающий нас сотворенный мир — это некие энергии, которые мы познаем через наш мозг и куда поступает информация: звуки, картинка, ощущения. Это все там перерабатывается, происходят сложные процессы — биологические, психологические, психиатрические, духовные. Мы видим только то, что смогли переработать.
Имей в виду, отец Максим
А еще у нас есть язык, с помощью которого мы можем это выразить. Но любой язык ограничен, и ограничено восприятие сказанного.
Как говорил когда-то мой покойный духовник, когда я был совсем молодым священником и спрашивал его совета, как лучше проповедовать. «Имей в виду, отец Максим: то, что ты подумал и хочешь сказать, — это одно. То, что ты сказал, — это другое. То, что люди услышали, — это третье. А то, что они поняли, это четвертое».
Между тем, что ты подумал и что поняли люди, — несколько ступенек, на которых происходит искажение информации. Язык ограничен, а мыслим мы тоже словами.
Мы все спасены — аллилуйя!
Религиозный способ познания в обязательном порядке подразумевает внутренние противоречия. Если этого нет — это не про религию, а значит, и не про спасение. Поэтому, с одной стороны, Бог есть бесконечная Любовь, бесконечное милосердие и бесконечное всемогущество. А с другой стороны, — «тесны врата и узок путь, ведущие в жизнь, и немногие находят их» (Мф 7:14).
Мы все спасены — аллилуйя. Но утверждать, что все спасутся, не можем. Учение о всеобщем спасении, которое когда-то разрабатывал свт. Григорий Нисский, Церковью отвергнуто. Сколько бы мы абстрактно ни рассуждали — так или не так, ответа не будет.
Вот мы и вернулись к началу: что же делать, чтобы войти в спасение? И опять, с одной стороны, апостол Павел говорит: Бог ждет от нас веры и дел веры. И тут же мы от него же слышим: «Ибо благодатью вы спасены через веру, и сие не от вас, Божий дар: не от дел, чтобы никто не хвалился» (Еф 2:8).
А вот дальше начинаются варианты
Задайте себе вопрос: верю ли я, что Господь меня уже спас? Я верю. Мне кажется, это и есть отправная точка — мы спасены. Другое дело, я не знаю, куда попаду в посмертии. Ведь веду-то я себя как гадкий и непослушный ребенок.
И все христианские конфессии однозначно говорят: Господь нас спас. А вот дальше начинаются варианты.
Например, для баптистов крещение — никакое не таинство, скорее ритуал. И человек спасается только собственной верой в то, что он спасен.
А католики, по крайней мере классические, уверены, что Господь спасает нас от первородного греха и того самого проклятия. И уже собственные грехи тянут человека в ад. Продолжением этого явилось учение об индульгенции.
Достаточно для чего?
В нас вшито желание знать точный рецепт спасения. Сколько и каких надо прочитать акафистов, сколько сделать поклонов, свечей поставить. Мы хотим точный рецепт.
Ведь в Ветхом Завете были страшные слова: «проклят всяк, кто не исполняет постоянно всего, что написано в книге закона» (Втор 27:26). И какой вывод отсюда? Надо выполнять все и всегда, и ты не будешь проклят. Так что цеплянье к мелочам — это не психиатрические повреждения, это желание угодить Богу. Но человек на этом пути теряет главную цель — Самого Бога.
И я постоянно с этим сталкиваюсь как священник. «Батюшка, если я буду ходить в храм три недели из четырех, этого будет достаточно?» «Достаточно для чего?» — спрашиваю. И человек теряется. Ему казалось очевидным, что есть что-то достаточное для того, «чтобы…»
А дальше он упирается в абсурдность своих утверждений:
— достаточно для помилования;
— достаточно для того, чтобы считать себя членом Церкви;
— достаточно для того, чтобы батюшка не ругался.
Или для чего достаточно? Человек впадает в ступор. Он начинает понимать, что наше спасение должно быть как-то по-другому устроено. Оно не зависит от чего-то съеденного или не съеденного в пост. И оно не про то, сколько раз ты был на исповеди.
Безусловная любовь
Но с другой стороны человек интуитивно чувствует, что если он перестанет ходить в храм, соблюдать пост, то отдалится от Бога. А спасение — это и есть пребывание с Богом.
Вот, собственно, и ответ на вопрос, что же такое спасение! Возможность быть с Богом, Его прощение, Его любовь. А Бог нам говорит «Я уже тебя простил. Я уже Тебя люблю. Ты всегда можешь быть со мной».
Представьте себя родителем. У вас есть непослушный ребенок, регулярно вас расстраивающий. Как вы будете к нему относиться? Да все равно с любовью. Родительская любовь безусловна. Так неужели мы милосерднее Отца нашего Небесного? Любовь Господа к нам безусловна. И мы не можем ее ничем заслужить. Можем только порадовать Его или огорчить.
Или мы можем отказаться
Но у нас есть опция «отказаться от спасения». Как мы знаем, ею воспользовался еще Каин. Убил брата, поссорился с Богом, и пошел, и веселился, и построил город на Востоке. Восток — в метафорическом смысле город Бога. То есть если блудный сын просто ушел из отчего дома, прихватив свою часть имущества, то Каин никуда не ушел, а стал жить в доме Отца, не считаясь с Ним. Что во много раз хуже поступка блудного сына. Он «пошел» на Бога и отказался от спасения.
Но и здесь все не просто
Но даже здесь нас подстерегает противоречие. Помните, как в «Форресте Гампе» безногий капитан, сидя на мачте в шторм, выкрикивал ужасные богохульные слова? Но под этим внешним был другой слой. Так преломилась его внутренняя боль, которая в конечном итоге оказалась любовью.
То есть при всей безнравственности нашего поведения каждый раз мы упираемся в возможность иной трактовки этого поведения. И простая логика опять не работает.
А мы не из этого прихода
Правда, у нас, священников, есть еще одна шикарная «опция». Мы можем с умным видом, вдохновенно и харизматично говорить разные вещи, и нас будут слушать. И соглашаться.
Как в том анекдоте, когда батюшка говорит воскресную проповедь. Весь храм рыдает, а две женщины сзади стоят с каменными лицами. Кто-то в храм заходит и видит, что все плачут, а они нет. «Почему вы не плачете? А они отвечают: «А мы не из этого прихода».
Всегда есть возможность сказать что-то в позитивистском ключе, подобрав цитаты из Священного Писания и высказывания Святых Отцов. И получится стройная картинка. Но только до тех пор, пока кто-нибудь другой, «не с этого прихода», не подберет другой набор цитат и высказываний.
Вывод: нет однозначного ответа об условиях нашего спасения.
Пару слов о времени в вечности
У меня нет никакой уверенности, что наше время и время для тех, кто уже находится в посмертии, хоть как-то синхронизировано. Есть какие-то точки пересечения, мы можем обращаться с молитвой к святым. Но в целом вряд ли время там идет как здесь, — то есть меряется минутами, годами и тысячелетиями.
Современная физика говорит о том, что время, даже в нашем материальном мире, течет по-разному в разных системах отсчета. Вспомним фильм «Интерстеллар». Он нисколько не противоречит современной науке. Космонавт улетает, когда его дочь была подростком. А когда возвращается, видит ее 90-летней старицей. В его системе координат прошло несколько месяцев.
Время закончится для всех
И я не уверен, что для наших покойников проходит какое-то время от смерти до Страшного суда. Думаю, понятие «время» к ним не применимо. Человек предстает перед Богом. Это и есть момент его спасения или осуждения. Понятно, что пока в этом мире продолжается следствие жизни человека, там не все решено. Но Бог смотрит на этот мир со стороны. Для Него все давно закончилось, не начинаясь. Для Бога не существует категории времени. Он вечный. А вечность — это не бесконечное число времени. Это про другое. Не станет времени даже для тех, кто еще будет жить земной жизнью в последние дни мира. Об этом говорит Апокалипсис.
Мы живем в аду или в раю?
Есть еще один духовный аспект. Если мы будем спасены и оттуда, из своего уже свершившегося спасения, из рая, посмотрим на все предыдущие моменты земной жизни, то скажем, что всегда, всю жизнь жили в раю и всегда были спасены. А если там, в посмертии, мы окажемся в аду, то, глядя назад, поймем, что всю жизнь прожили в аду.
То есть прямо сейчас кто-то из нас живет в раю, а кто-то в аду.
И это не объективная история — это ощущение. И оно в полную меру раскроется только после смерти.
Вы спросите: как же так? Здесь я испытываю боль, страдания, и это рай? Да. Потому что Там наступит переосмысление, перепрочувствование. И новые чувства будут раем.
Сожаления не будут печалью
Часто задают вопрос, как спасенный человек будет смотреть на неспасенного. И опять нельзя исходить из рациональной логики. Там мы будем другими, и чувства наши будут другими. Спасенный человек войдет в полноту Божией любви. Все, что совершается с ним и с другими, он будет осознавать как любовь. И на все он будет смотреть из этого чувства.
Хотя мы не можем утверждать, что не будет каких-то сожалений. Но опять же: «идеже несть болезнь, ни печаль, ни воздыхание, но жизнь безконечная». Эти сожаления не будут болезненными, они не будут причинять боль. Они не будут печалью, поскольку будут наполнены Божией любовью. Наши чувства будут Божиими чувствами, наши глаза буду Божиими глазами. И Его жертвенное отношение к людям, готовность умереть за них, как готовы умереть за своего ребенка мать или отец, — тоже станет нашим ощущением.
Любовь останется
Но я считаю, если с кем-то был связан любовью в этой жизни, то эта любовь проходит за границу смерти. И моей любовью я могу просить Бога о том человеке. Опять та же простая схема: А = В, В = С, А = С. Я люблю его. Он любит меня. Я люблю Бога. Бог любит меня. И через мою молитву я прошу Бога за него.
Работает ли это в обратную сторону? Не знаю. Думаю, что мы можем обращаться с просьбами не только к прославленным святым. Но и к нашим усопшим близким людям.
А на законный вопрос кого-то из святых: «Господи, если Ты спасаешь вот этих бестолковых, ничем тебе не послуживших людей, зачем мы тогда так вкладывались?» Ответ был такой: «Вас Я назову друзьями, остальных просто помилую».
Понятно, что просто помилованные вряд ли будут иметь дерзновение просить о ком-то еще. Хотя, кто знает, может быть, они так преисполнятся любовью, что будут просителями из просителей. И окажутся нашими главными заступниками. Вот опять — однозначных ответов нет ни на какие вопросы. Так что делаем, что сказано: молимся об усопших, записки подаем за крещеных, верим, что спасены, и надеемся на милость Божию.
