Иоанн Златоуст. Беседы о бессилии дьявола
Три нижеследующие беседы, сказанные св. Златоустом в Антиохии в 388 г., имеют связь между собою по главной мысли, в них излагаемой, именно что виною всех зол, какие дьявол вводит в жизнь человеческую, служит наша беспечность и нерадение.
Беседа 1
Против тех, которые говорят, что демоны управляют человеческими делами, – равно и тех, которые негодуют на наказания Божии и соблазняются благополучием нечестивых и несчастиями праведных.
1. Я думал, что от непрерывного собеседования вы почувствуете отвращение к нашим словам, но, вижу, выходит противное: не отвращение рождается в вас от непрерывности бесед, но увеличивается желание; не пресыщение чувствуете вы, но удовольствие; – выходит то же, что и на мирских пиршествах бывает с любителями вина. Они чем более пьют вина, тем большую возжигают в себе жажду: и в вас, чем более мы предлагаем учения, тем большую возжигаем охоту, тем более увеличиваем желание, усиливаем любовь. Поэтому я, хотя и сознаю в себе крайнюю бедность, не перестаю подражать разумным хозяевам, предлагать вам непрерывную трапезу и ставить полную чашу учения, так как вижу, что вы, и выпив ее всю, уходите отсюда с новою жаждою. Это обнаруживалось во всякое время, но особенно в прошлое воскресенье. Что вы имеете ненасытимую жажду к словам Божиим, это показал особенно тот день, в который я говорил к вам, что не должно злословить друг друга; когда я указал вам и безопаснейший предмет для осуждения, увещевая вас порицать собственные грехи, а не любопытствовать о чужих; когда приводил в пример святых, которые осуждали самих себя, но щадили других, – (приводил) Павла, который говорил о себе, что он первый из грешников (1Тим. I, 15), и что его – богохульника, и гонителя, и обидчика помиловал Бог (1Тим. I, 13), который называл себя извергом, и не считал достойным даже имени апостольского (1Кор. XV, 8–9), – Петра, который говорил: «изыди от мене, яко муж грешен есмь» (Лук. V, 8), – Матфея, который называл себя мытарем и во время апостольства (Матф. X, 3), – Давида, который взывал и говорил: «беззакония моя превзыдоша главу мою, и яко бремя тяжкое отяготеша на мне» (Псал. XXXVII, 5), – Исаию, который рыдал и с плачем вопиял: «яко нечист есмь и нечисты устне имый» (Иса. VI, 5), – трех отроков, которые в пещи огненной исповедали и говорили о себе, что они согрешили, преступили закон, и не сохранили повелений Божиих (Дан. III, 29–30), – Даниила, который плакал о том же. Когда, перечислив этих святых, я назвал осуждающих мухами и представил справедливую причину такого сравнения, то есть, что, как те (мухи) садятся на чужие раны, так и осуждающие уязвляют чужие грехи, причиняя чрез это болезнь и сообщающимся с ними; когда делающих противное назвал пчелами, не теми, которые причиняют болезни, но – которые устрояют ульи величайшего благочестия и затем летают по лугу добродетели святых: тогда-то, тогда показали вы ненасытимую свою любовь! Речь наша продлилась (тогда) долго, безмерно долго, как никогда еще не бывало, и многие ожидали, что от такой продолжительности слова погаснет в вас усердие (к слушанию); но вышло противное: в вас еще более разгорелось сердце, более воспламенялось усердие. Из чего же это видно? Из того, что рукоплескания под конец увеличились и восклицания усилились, и случилось то же самое, что бывает в печах. Как там сначала не очень ярок бывает блеск огня, но, когда пламя охватит накладенные дрова, то и поднимается на большую высоту; так точно случилось и в тот день. Сначала это собрание волновалось не сильно; но когда речь простерлась далеко, обняла все части предмета, и предложено было обильнейшее наставление, тогда-то именно и разгорелась в вас охота к слушанию, и стали раздаваться сильнейшие рукоплескания. Поэтому я тогда, хотя и располагал было сказать меньше, нежели сколько сказал, преступил однакож обыкновенную меру; а лучше сказать, нисколько не преступил я меры, потому что количество учения привык я измерять не множеством слов, но расположением слушающих. У кого слушатели нерадивы, тот, хотя и сократит беседу, кажется скучным; а у кого слушатели усердны, внимательны и бодры, тот, если и далеко продлит речь, и тогда еще не удовлетворит желанию (слушателей).
Впрочем, так как в таком множестве слушателей есть, конечно, и слабые, которые не могут проследить (до конца) за продолжительным словом, то я посоветую таковым вот что: выслушав, что могут, пусть примут они это, и приняв, сколько для них вместимо, пусть и удалятся отсюда; никто не запрещает им (уходить), никто не принуждает их и оставаться здесь сверх силы; пусть не заставляют они нас прервать слово прежде времени и обычного часа. Ты насытился, но брат твой еще алчет; ты упоен обилием сказанного, но брат твой еще жаждет. Пусть же и он не отягощает твоей слабости, заставляя тебя принять что-либо сверх силы; и ты не оскорбляй его усердия, препятствуя ему принять все, что только он может вместить.
2. Это бывает и на мирских трапезах. Одни насыщаются скорее, другие медленнее; но ни эти не укоряют тех, ни те, не осуждают этих. Только там выйти (из-за стола) скорее – похвально; а здесь выйти (из церкви) скорее – не похвально, но (только) простительно. Там оставаться дольше предосудительно и позорно; а здесь выходить позднее – похвально и достойно величайшего одобрения. Почему так? Потому, что там от пресыщения происходит расслабление, а здесь от духовного усердия и богоугодной ревности рождается постоянство и терпение.
Но для вступления довольно, время уже нам перейти к тому долгу, который остался за нами от того дня. О чем же тогда говорено было? О том, что у всех людей речь была одна (Быт. XI, 1), как и природа одна, и не было никого, кто говорил бы на другом наречии, или языке. Откуда же такое разноречие? От беспечности тех, кои получили дар (слова). О том и другом сказали мы тогда, доказав единоречием – человеколюбие Господа, а разноречием – неблагодарность рабов, потому что Он, хотя и предвидел, что мы потеряем дар, однакож дал его; а те, коим дар был вверен, оказались небрежными в хранении вверенного. Итак, первое оправдательное доказательство то, что не Бог отнял дар, но мы потеряли данное. Второе затем то, что впоследствии мы получили большие, в сравнении с потерянными, дары; за временные труды Он почтил (нас) вечною жизнью, за терния и волчцы произрастил в душах наших плод Духа. Ничего не было презреннее человека, и ничто не сделалось почтеннее человека. Он был самою низшею частью разумного творения, но ноги сделались головою, и вместе с первенцем1 вознеслись на царский престол. Как если бы великодушный и благотворительный человек, увидя, что кто-либо, избежав кораблекрушения, мог спасти от волн одно только тело, принял (его) распростертыми руками, одел в светлую одежду и оказал ему самую высокую почесть, так и Бог поступил с нашею природою. Человек потерял все, что имел, – дерзновение, общение с Богом, собеседование в раю, беспечальную жизнь, и вышел из рая нагим, как бы после кораблекрушения; но Бог, приняв его, тотчас одел и, исподоволь ведя его за руку, возвел на небо, хоть кораблекрушение и не заслуживало извинения, потому что вся эта буря произошла не от напора ветров, а от беспечности пловца.
Но Бог не посмотрел на это, а пожалел о великости несчастия, и – того, кто потерпел кораблекрушение в пристани, принял так благосклонно, как будто бы он подвергся оному на самой средине моря. Ведь пасть в раю есть то же, что потерпеть кораблекрушение в пристани. Почему так? Потому что человек преткнулся и пал тогда, когда еще в нашу природу не вторглись ни скорбь, ни забота, ни труды, ни беспокойства, ни бесчисленные волнения страстей. И как морские разбойники, просверлив иногда небольшим железом корабль, впускают снизу в судно целое море, так и тогда дьявол, увидя корабль Адамов, т. е. душу, наполненную множеством добра, подошел, и одним словом, как бы небольшим каким железом, просверлив (этот корабль), похитил из него все богатство, и самое судно потопил. Но Бог сделал прибыль больше потери, – возвел нашу природу на царский престол. Поэтому и Павел взывает, говоря: «с Ним воскреси, и спосади» нас одесную Его «на небесных да явит в вецех грядущих презелное богатство благодати своея благостынею на нас» (Еф. II, 6–7). Что говоришь? Дело сделано и окончено, а ты говоришь: «да явит в вецех грядущих»? Разве Он еще не явил? Явил уже, только не всем людям, но мне – верующему, а неверующий еще не видел чуда. Но тогда, в тот день, весь род человеческий, выступив на средину, удивится тому, что сделано; при том и для нас тогда будет это яснее. Мы и теперь веруем, но не с одинаковою ясностью представляют это чудо слух и зрение. Удивляемся мы царям и тогда, как слышим о порфире, диадеме, золотых одеждах и царском троне, но еще более удивляемся, когда, по открытии завес, видим самого (царя) сидящим на высоком престоле. То же надобно сказать и о Единородном. Когда увидим мы, что небесные завесы поднялись, и Царь ангелов сходит оттуда, окруженный небесными сонмами, тогда зрение представит нам это чудо в большем виде; да и каково, подумай, увидеть, что наша природа носится на херувимах и окружена всею ангельскою силою!
3. Посмотри и на мудрость Павлову: сколько выискивает он имен, чтобы изобразить человеколюбие Божие! Не сказал просто: «благодать»; не сказал также просто: «богатство», но что? – «презелное богатство благодати благостынею». Однакож и так выразился еще не довольно сильно. Как скользкие тела, и будучи удерживаемы тысячью рук, вырываются у нас и легко ускользают, так и человеколюбия Божия, какими бы именами ни изображали мы, не можем обнять вполне, но великость его чрезмерно превышает слабость наших слов. И Павел, испытав это и видя, что великость человеколюбия (Божия) преодолевает силу слов, сказал только одно слово – и отступил. Какое же это слово? Благодарение же Богови о неизреченном Его даре» (2Кор. IX, 15). В самом деле, никакое слово и никакой ум не сможет выразить попечительности Божией. Поэтому апостол здесь говорит, что она неизреченна, а в другом месте – что она превосходит и ум наш, так говоря: «мир Божий, превосходяй всяк ум, да соблюдет сердца ваша» (Фил. IV, 7).
Но доселе, как сказал я, найдены эти два оправдательные доказательства: одно то, что не Бог отнял, но мы потеряли (дар); а другое то, что нам дарованы блага, гораздо многочисленнейшие и большие в сравнении с потерянными. Теперь я хочу сказать и о третьем доказательстве. Какое же это третье? – То, что, если бы Бог и не дал нам впоследствии большие блага в сравнении с потерянными, но только отнял (прежде) дарованные нам, когда мы сами подали повод к тому (это надобно прибавить), – то и это одно уже достаточно доказывало бы Его попечительность о нас. Не только дать, но и отнять данное, есть знак величайшего человеколюбия; и (в доказательство), если хотите, предложим слово о рае. Бог дал рай, – это знак Его попечительности; мы оказались недостойными дара, – это знак нашей непризнательности; Он отнял рай у недостойных, – это было делом Его благости. Какая же благость, скажешь, в отнятии дара? Подожди, и, наверное, услышишь. Подумай, в самом деле, чем был бы Каин, если бы жил в раю после убийства. Если уже он, и будучи изгнан из того жилища, осужден на страдание и труд, видя близкую угрозу смерти, – если, имея пред глазами несчастие отца, и осязая еще, как бы руками, следы гнева Божия, – если и останавливаемый столькими бедствиями, впал в такое нечестие, что не узнал природы, забыл об общности мук родившей, убил не причинившего ему никакой обиды, коснулся братнего тела, обагрил кровью правую руку свою, и не послушался Бога, Который увещевал его быть спокойным, но оскорбил Творца и нанес бесчестие родителям: смотри, на какое злодейство не решился бы он, если бы оставался в раю. Если он и тогда, как лежало на нем столько узд, сделал смертельные скачки, то в какую бы пропасть он не низринулся, когда бы отняты были эти преграды?
Хочешь ли и от матери его узнать, сколь великим было благом изгнание из райского жилища? Рассмотри, что была Ева прежде, и чем стала после. Прежде она обольстителя дьявола, этого злого демона, почитала более достойным веры, нежели заповеди Божии, и от одного взгляда на дерево попрала данный Богом закон; когда же изгнана была из рая, то, смотри, как она стала лучше и благоразумнее: она, родив сына, говорит: «стяжах человека Богом» (Быт. IV, 1). К Господу тотчас прибегла та, которая пред тем презрела Господа; уже не природе приписывает плод свой, и не силе брака усвояет рождение сына, но признает Владыку природы, и Ему приносит благодарность за рождение дитяти. Та, которая прежде обольстила мужа, впоследствии и дитя свое научила, и дала ему такое имя, которое могло приводить ему на память дар Божий; а родив еще другого сына, говорит: «воскреси бо ми Бог семя ...вместо Авеля, егоже уби Каин» (Быт. IV, 25). Жена помнит о несчастии, и не ропщет, но еще благодарит Бога, и называет дитя по дару, доставляя ему в этом всегдашний предмет для научения. Так и в самом лишении Бог дал еще большие блага! Жена изгнана была из рая, но чрез изгнание приведена к богопознанию, так что приобрела больше, чем потеряла. Но если полезно было, скажешь, это изгнание из рая, то для чего и вначале Бог дал рай? Полезно это было, человек, по причине нашей беспечности, так как, если бы (прародители) были внимательны к самим себе, и признательны к Господу, и умели вести себя воздержно и скромно, то остались бы в чести; но когда пренебрегли данным даром, тогда полезным оказалось изгнание. Для чего же вначале Бог дал (рай)? Для того, чтобы показать Свое человеколюбие и то, что Он готов всегда возвести нас в большую честь, но что мы сами виною всех наказаний и мучений своих, лишая себя, по беспечности, данных нам благ. И вот, как любящий отец вначале позволяет сыну своему жить дома и пользоваться всем отцовским; когда же увидит, что сын от этой чести стал хуже, лишает его стола и удаляет от своего лица, а часто выгоняет и из самого дома отцовского, чтобы он, по изгнании, сделавшись лучше от этого позора и бесчестия, показал себя достойным опять возвратиться (в дом) и получить отцовское наследство: так сделал и Бог. Он дал человеку рай, но, когда человек оказался недостойным, изгнал его, чтобы он, живя вне (рая) и в бесчестии, сделался лучше и благоразумнее, и затем оказался достойным возвращения. И вот, когда он впоследствии сделался лучше, Бог опять вводит его (в рай), и говорит: «днесь со Мною будеши в раи» (Лук. XXIII, 43). Видишь, что не только дать рай, но и изгнать из рая, было делом величайшей попечительности? Если бы человек не был изгнан из рая, то и не оказался бы опять достойным рая.
4. Это слово будем хранить в памяти всегда; распространим его, если хотите, и на предлежащий предмет. Бог дал всем общий язык: это дело Его человеколюбия. Люди не воспользовались даром, как должно, но уклонились в крайнее безумие. Он опять отнял данное; потому что если они и тогда, как имели один язык, впали в такое безумие, что захотели построить башню до неба, то не пожелали ль бы они ухватиться за самую вершину неба, если бы не тотчас были наказаны? Конечно, это было и невозможно для них, однакож, судя по намерению, они готовы были на такое нечестие. Все это предвидя, Бог, за то, что они не воспользовались, как должно, одноречием, разъединяет их в надлежащей степени разноречием. И посмотри на Его человеколюбие. «Се глас един всем, – говорит, – и сие начаша творити» (Быт. XI, 1, 6).
Для чего не тотчас приступил он к разделению языка, но прежде оправдывается, как бы готовясь судиться в судилище? Никто ведь не скажет Ему: что Ты сделал? – напротив, Он властен делать все, что только хочет. Однакож Он, как будто подлежащий ответу, представляет оправдания, научая нас быть кроткими и человеколюбивыми. В самом деле, если Владыка оправдывается пред рабами, и при том оскорбившими (Его), тем более мы должны извиняться друг пред другом, хотя бы потерпели величайшие оскорбления. Смотри же, как Он оправдывается: «се устне едине, и глас един всем, ...и сие начаша творити» (Быт.XI, 1, 6). Как бы так сказал: никто, видя разделение языка, не поставляй этого Мне в вину; никто не думай, будто разноречие это введено в людях вначале. «Се устне едине, и глас един всем», но они не воспользовались даром, как должно. И чтобы ты знал, что Бог не столько наказывает за настоящее дело, сколько наперед исправляет будущее, выслушай следующие затем слова: «и ныне не оскудеют от них вся, елика аще восхотят творити» (Быт. XI, 6). Смысл этих слов такой: если теперь они не потерпят наказания, и не будут остановлены при самом корне грехов, то нигде не остановятся во зле; это и значит: «не оскудеют от них вся, елика аще восхотят творити», – как бы так сказал: сверх этих, они сделают и другие, еще большие беззакония. Таков грех! Когда он не будет остановлен в самом начале, то, подобно огню, охватившему дрова, поднимается на несказанную высоту. Видишь, что и уничтожение одноречия было делом великого человеколюбия? Бог поверг людей в разноречие, чтобы они не впали в большее нечестие. Итак храните это слово в памяти, и да будет у вас всегда твердою и непоколебимою мысль, что Бог благ и человеколюбив, не только когда благотворит, но и когда наказывает, потому что и наказания Его и кары составляют величайший удел благодеяния, важнейший вид промышления. Итак, когда увидишь, что случились неурожаи, и язвы, и засухи, и наводнения, и беспорядочные перемены в воздухе, или другой подобный бич человеческой природы, то не изъявляй досады и негодования, но поклонись Творцу, подивись Его попечительности. Он делает это, и наказывает тело, чтобы вразумить душу. И это, скажешь ты, Бог делает? Да, Бог делает это; и пусть предстанет здесь весь город, пусть вся вселенная, я не побоюсь сказать это. О, если бы у меня был голос сильнее трубы и мог я стать на высоком месте и пред всеми воскликнуть и засвидетельствовать, что Бог делает это! Не по безумию говорю это, но имею на своей стороне пророка, который со мною восклицает и говорит: нет зла «во граде, еже Господь не сотвори» (Амос. III, 6). Но так как слово «зло» имеет два смысла, то я и хочу сообщить вам точное его значение с той и другой стороны, чтобы вы, из-за двусмысленности названия перемешав самые предметы, не впали в богохульство.
5. Итак, есть зло – действительное зло, блуд, прелюбодеяние, любостяжание и бесчисленное множество пороков, достойных крайнего осуждения и наказания. Опять есть зло, а лучше сказать, не есть, а называется (злом), голод, язва, смерть, болезнь, и тому подобное: все это не может быть (истинным) злом, – потому я и сказал, что это называется только злом. Почему же? Потому, что если бы все это было злом, то не делалось бы для нас виною благ, не обуздывало бы гордости, не искореняло бы беспечности, не возбуждало бы нас к рачительности и не делало бы более внимательными к самим себе. «Егда убиваше я, – говорит Писание, – тогда взыскаху Его, и обращахуся и утреневаху к Богу» (Пс.LXXVII, 34). Зло разумеется здесь то, которое нас вразумляет, делает доблестными и более рачительными, приводит к любомудрию, а не то, которое достойно проклятия и осуждения; это не Божие дело, но изобретение нашего произволения, а то служит к уничтожению этого. Злом называется здесь страдание, причиняемое нам наказаниями, и называется так оно не по собственной его природе, но приспособительно к мнению людей. Так как мы привыкли называть злом не только воровство и прелюбодеяние, но и несчастия, то (Бог) назвал так страдание, применяясь к мнению людей. Так, вот что означают слова пророка: «нет зла во граде, еже Господь не сотвори». Это же выразил Бог и чрез Исаию: "Аз Бог, творяй мир, и зиждяй злая» (Ис. XLV, 7), злом называя и здесь бедствия. На это зло делает намек и Христос в Евангелии, когда говорит ученикам: «довлеет дневи злоба его» (Мф. VI, 34), т. е. огорчение, беспокойство. Итак из всего видно, что злом (Бог) называет здесь наказания, и что эти наказания Сам Он насылает на нас, являя в них важнейший вид Своего Промысла. И врач не только тогда достоин хвалы, когда выводит больного в сады и луга, или в бани и купальни, или когда предлагает ему роскошный стол, но и когда заставляет его оставаться без пищи, мучит голодом и томит жаждою, – когда приковывает к постели, и дом делает темницею, лишает больного самого света и закрывает комнату со всех сторон завесами, – когда подвергает его и сечению, и жжению, и предписывает горькие лекарства: и тогда он тот же врач. Поэтому не странно ли – того, кто причиняет столько неприятностей, называть врачом, а Бога, если он сделает одну такую неприятность, напр. наведет голод, или смерть, хулить и не признавать Промыслителем вселенной? А Он-то один и есть истинный врач душ и телес. Потому-то часто Он, приняв в Свое попечение нашу природу, которая скачет от полноты счастья, а между тем одержима греховною горячкою, избавляет ее от болезней – бедностью, голодом, смертью, и другими бедствиями, и иными, какими Сам знает, врачевствами. Но, скажешь, одни бедные чувствуют голод? Нет, Он наказывает не одним голодом, но и другими бесчисленными бедствиями. Бедного Он часто вразумляет голодом, а богатого и в изобилии живущего – опасностями, болезнями и преждевременными смертями, потому что Он изобретателен и имеет различные врачевства для нашего спасения.
Так поступают и судьи: они не только оказывают почести жителям городов, не только награждают их венцами, не только дают им дары, но часто и наказывают их. Поэтому у них и меч изощрен, и изготовлены ямы, и колеса, и палки, и палачи, и другие бесчисленные виды наказаний. Но что у судей палач, то у Бога голод, который, подобно палачу, наказывает нас и отводит от зла. То же можно видеть и у земледельцев: они не только закрывают корень винограда, не только огораживают его, но и обрезывают и отсекают у него множество ветвей. Поэтому у них есть не только заступ, но и серпы, годные к сечению. Однако мы не осуждаем их, напротив, еще хвалим их, особенно тогда, когда видим, что они отсекают множество бесполезных ветвей, чтобы, отняв излишние, лучше сохранить остальные. Итак не странно ли: – отца, и врача, и судию, и земледельца так одобрять, и ни отца, который выгоняет сына из дома, ни врача, который изнуряет больного, ни судию, который наказывает, ни земледельца, который отсекает ветви, не порицать и не обвинять, а Бога, если когда Он захочет нас, как бы страждущих головною болью, излечить от великого опьянения в нечестии, порицать и осыпать бесчисленными укоризнами? Какое безумие – не давать Господу и того права к защищению Себя, какое даем мы подобным нам рабам!
6. Это говорю теперь из опасения за самих обвинителей, чтобы они, наступая на острия, не окровавили ног, чтобы, бросая камни на небо, не поранили себе голову. Но сверх того намерен я сказать и еще нечто, гораздо более важное. Не стану рассуждать более, по снисхождению к ним, о том, для нашей ли пользы Бог взял от нас (дар), и скажу только вот что: если бы Он взял (только) данное, так и за это никто не мог бы обвинять Его; потому что Он был властен в Своем. И людей, когда они доверяют нам свои деньги и дают взаймы серебро, мы благодарим за то время, на которое они ссудили нас, а не браним за то время, когда они берут от нас свою собственность: неужели же, скажи мне, станем мы винить Бога, когда Он хочет взять Свое? Не будет ли это крайне безумно? Но не так поступил великий и доблестный Иов: он, не только когда получал, но и когда терял, – и тогда свидетельствовал величайшую благодарность, говоря так: «Господь даде, Господь отъят: ...буди имя Господне благословенно во веки» (Иов. I, 21). Если же должно благодарить за то и другое в отдельности, и потеря не менее полезна, как и самый дар, то какое, скажи мне, будем иметь извинение, когда станем платить неблагодарностью Тому, Кто столько кроток, человеколюбив и попечителен, Кто мудрее всякого врача, сердобольнее всякого отца, правдивее всякого судии, и рачительнее всякого земледельца заботится о душах наших, – когда станем негодовать на Того, пред Кем должно благоговеть? Можно ли быть еще безумнее и несмысленнее тех, которые, при таком благоустройстве (вселенной), говорят, что Бог не промышляет о нас? Если тот, кто стал бы утверждать, что солнце темно и холодно, обнаружил бы таким суждением свое крайнее неразумие, то тем более тот, кто сомневается в Божием Промысле, заслуживает еще гораздо больших упреков в безрассудстве.
Не так светло солнце, как явно Провидение Божие: и однакож некоторые дерзают говорить, что демоны управляют нашими делами. Что мне делать? Человеколюбив твой Владыка: Он хочет лучше, чтобы ты оскорблял Его этими словами, нежели, чтобы, вверив демонам управление делами твоими, убедился опытом, каково управляют демоны. Тогда ты хорошо узнал бы их злобу на самом деле. Впрочем можно и теперь представить вам ее на небольшом примере. Встретились со Христом некоторые бесноватые, исшедшие из гробов, и просили Его демоны позволить им войти в стадо свиное. Он позволил, и они пошли, и тотчас низвергли всех (свиней) с утеса в море (Мф. VIII, 28–32): вот как управляют демоны. Но до свиней у них не было никакого дела, а с тобою всегда война непримиримая, брань непрестанная, вражда вечная. Если же тех (животных), с коими у них ничего не было общего, (демоны) не могли потерпеть и на малое мгновение времени, то чего бы не сделали они, когда бы взяли под свою власть нас, которые враги им и беспрестанно уязвляем их? Каких бы непоправимых зол не причинили нам? Поэтому Бог и позволил им войти в стадо свиное, чтобы на телах бессловесных узнал ты их злобу. А что демоны и с бесноватыми сделали бы то же самое, что и со свиньями, если бы бесноватые, и во время самого беснования, не были хранимы Промыслом Божиим, это ясно всякому. Итак и теперь, когда увидишь человека, одержимого демоном, возблагоговей пред Владыкой, познай злобу демонов, потому что можно видеть на этих беснуемых и то, и другое – человеколюбие Божие, и злобу демонов, – злобу демонов, когда они возмущают и мучат душу одержимого, – человеколюбие Божие, когда (Бог) столь лютого демона, который, вселившись в человека, усиливается низринуть его в бездну, удерживает и останавливает, не попуская ему вполне выказать свою силу, но дозволяя обнаружить ее столько, сколько нужно для вразумления человека и для обличения собственной его (демона) злобы. Хочешь видеть опять и из другого примера, как управляет демон, когда Бог позволит ему выказать свою силу? Подумай о стадах волов и овец Иова, как он потерял все в одно мгновение времени; подумай о жалкой смерти его детей, о поражении тела его, – и увидишь, как жестока, бесчеловечна и беспощадна злоба демонов, а из этого ясно познаешь, что, если бы Бог предал во власть их и вселенную, они все привели бы в смятение и беспорядок, и с нами поступили бы так же, как с свиньями и теми стадами, не пощадили бы нашего спасения и на краткое мгновение времени. Если бы демоны управляли, то мы были бы ничем не лучше бесноватых, – напротив, еще и хуже их, потому что тех Бог не совсем предал неистовству демонов, иначе они терпели бы гораздо большие мучения, нежели какие терпят теперь. Но я желал бы говорящих это спросить еще вот о чем: какой беспорядок в мире видят они, что все, случающееся с нами, приписывают управлению демонов? Напротив, мы видим, что солнце в течение стольких лет каждый день ходит правильно, многоразличный хор звезд соблюдает свой порядок, луна течет безостановочно, день и ночь сменяются точно, все твари, и горние, и дольние, как бы в стройном каком хороводе, даже гораздо лучше и точнее, удерживают каждая свое место, и не выходят из того порядка, какой вначале, при создании их, установил Бог.
7. Но что пользы от этого, скажешь ты, когда небо, и солнце, и луна, и хор звезд, и все прочие твари находятся в великом порядке, а наши дела в неустройстве и беспорядке? В каком это, человек, неустройстве и беспорядке? Такой-то, говоришь, богат, и притесняет, грабит, похищает, и каждый день истрачивает на вино имущество бедных – и не терпит никакого несчастия; а другой живет скромно, украшается воздержанием, справедливостью и всеми другими добродетелями – и терпит бедность, и болезни, и крайние бедствия? Так это соблазняет тебя? Это говоришь. В таком случае, почему, когда видишь ты, что и из грабителей многие терпят несчастия, и из добродетельных некоторые, или даже чрезвычайно многие, наслаждаются счастьем, почему не оставляешь такого мнения, и не прославляешь Господа? А меня это именно еще более соблазняет. Почему же из двух злых один наказывается, а другой умирает без наказания, и из двух добрых один получает почести, а другой всю жизнь бедствует? И в этом самом сказывается величайшее дело Промысла Божия. Если бы Он здесь всех злых наказывал и всех добрых награждал, то излишен был бы день суда. Опять, когда бы ни одного злого не наказывал, и никого из добрых не награждал, тогда порочные сделались бы еще развратнее и хуже, так как они гораздо более честных людей склонны к беспечности; и охотники до злоречия еще более стали бы винить Бога, и сказали бы, что дела наши остаются совсем без Промысла. Если и теперь, когда некоторые злые наказываются, а добрые награждаются, говорят, будто дела человеческие не управляются Промыслом, то когда бы и этого не было, чего (богохульники) не сказали бы? Каких слов не изрыгнули бы? Вот почему Бог одних из злых людей наказывает, а других не наказывает, и одних из добрых награждает, а других не награждает. Не наказывает всех, чтобы уверить тебя, что есть воскресение; наказывает некоторых, чтобы беспечных сделать более рачительными, возбуждая в них страх наказанием других. Опять, некоторых из добрых награждает, чтобы этими наградами побудить других к ревности о добродетели; но не награждает всех, чтобы ты знал, что есть другое время, в которое всем даны будут награды. Если бы здесь все получали, что заслуживают, то не стали бы верить учению о воскресении; а если бы никто не получал по заслугам, то очень многие сделались бы более беспечными. Поэтому (Бог) одних наказывает, а других не наказывает, и делает это ко благу и наказываемых и ненаказываемых: в одних Он истребляет порок, а других чрез наказание первых делает более благоразумными. И это ясно видно из того, что сказал сам Христос: когда возвестили Ему, что обрушившаяся башня задавила несколько человек, Он сказал иудеям: вы думаете, что только одни те были грешны? Ни, глаголю вам: но аще не покаетеся, и вы потерпите то же самое (Лук. XIII, 2, 3).
Видишь, как и те погибли за грех, и прочие спаслись не за свою правду, но для того, чтобы, благодаря наказанию тех, сделаться лучше! Итак наказанным, скажешь, сделана обида, потому что и сами они, не будучи наказаны, могли бы сделаться лучше от наказания других? Но, если бы Бог знал, что они исправятся покаянием, то не наказал бы их, потому что если Он, и предвидя, что многие не воспользуются Его долготерпением, терпит однакож их с великим снисхождением, совершая Свое дело и давая им возможность как-нибудь отстать от своего безумия, то как же Он лишил бы плодов покаяния тех, которые могут исправиться от наказания других? Стало быть, этим людям не сделано никакой обиды, коль скоро и порок в них истреблен наказанием, и тамошнее мучение будет им легче от того, что они здесь уже пострадали. Опять, и ненаказанные не понесли никакой обиды: они могли, если бы захотели, воспользоваться долготерпением Божиим к исправлению себя, и, удивившись незлобию (Господа), возблагоговеть пред безмерным снисхождением, перейти когда-нибудь к добродетели, и чужие наказания обратить в собственное спасение. Если же они остаются во зле, то виною этого не Бог, Который для того и долготерпит, чтобы опять стяжать их Себе, но сами они недостойны извинения, потому что не воспользовались, как должно, Божиим долготерпением. Впрочем, не эту только указать можно причину того, почему не все злые наказываются здесь, но и другую, не меньшую той. Какую же это? Ту, что, если бы Бог всех подвергал наказаниям тотчас после преступлений, то род наш давно бы уже истребился, и не мог бы поддерживаться. И, чтобы увериться тебе, что это правда, послушай, что говорит пророк: «аще беззакония назриши, Господи,Господи, кто постоит» (Псал. CXXIX, 3)? Если же угодно и рассмотреть силу этого изречения, то, не входя в точное исследование жизни каждого (да и невозможно нам знать, что каждый сделал в своей жизни), укажем на то, в чем, беспрекословно, мы все согрешаем, и из этого будет нам видно и ясно, что если бы мы наказывались за каждый грех, то давно бы погибли. Назвавший брата уродом «повинен есть геенне огненной» (Мф. V, 22), говорит Писание. Кто из нас не виновен в этом грехе? Что же? (Каждого виновного) тотчас надлежало бы истребить? Но таким образом мы все были бы давным-давно истреблены и уничтожены. Опять, о клянущемся сказано, что он, хотя бы и неложно клялся, делает дела от лукавого (Мф. V, 27). Кто же не клялся? Еще более, кто не нарушал когда-либо клятвы? Взирающий на жену любострастными очами, по слову Писания, есть настоящий любодей (Мф. V, 28). И в этом грехе многие найдутся виновными. Итак, если и явные грехи так велики и невыносимы, и каждый из них порознь навлекает на нас неизбежное наказание, то, когда мы подумаем еще о тайных грехах своих, тогда-то особенно признаем Промысл Божий, который не посылает на нас наказания за каждый грех. Посему, когда увидишь, что иной грабит, неправедно обогащается, и за это не наказывается, – раскрой и ты свою совесть, рассмотри свою жизнь, исследуй свои грехи, и узнаешь хорошо, что тебе первому не выгодно быть наказываемому за каждый грех. Потому-то многие и кричат нещадно, что не смотрят на свои грехи прежде чужих, но, оставив свои, все мы занимаемся чужими. Но впредь не будем делать этого, а станем делать противное; и если увидишь, что иной праведник терпит наказание, вспомни об Иове. Как бы ни был кто праведен, не будет однакож ни праведнее его, ни сколько-нибудь близок к нему; и хотя бы терпел он бесчисленное множество бедствий, все еще не перенес столько, сколько тот.
8. Итак, приняв это во внимание, перестань обвинять Господа, зная, что Бог не оставляет человека, когда попускает ему страдать, но желает увенчать его и сделать более славным. Если же увидишь, что грешник наказывается, вспомни о расслабленном, который тридцать восемь лет лежал на одре. В удостоверение, что и он предан был этой болезни за грех, послушай, что говорит Христос: «се здрав еси: ктому не согрешай, да не горше ти что будет» (Иоан. V, 14). Мы получаем или возмездие за грехи, когда бываем наказываемы, или повод к приобретению венцов, если, живя добродетельно, терпим несчастие, – так что, в правде ли мы живем, или в грехах, наказание полезно для нас, потому что оно или делает нас более славными, или заставляет быть осмотрительнее, и облегчает для нас будущие муки. Что наказанный здесь и перенесший это наказание с благодарностью, там потерпит легчайшее мучение, послушай, как об этом говорит Павел: «сего ради в вас мнози немощни и недужливи, и спят (умирают) доволни. Аще бо быхом себе разсуждали, не быхом осуждени были. Судими же, от Господа наказуемся, да не с миром осудимся» (1Кор. XI, 30–32).
Зная все это, будем так и любомудрствовать о Промысле Божием, и прекословящим заграждать уста; и если какого-либо происшествия не объяснит ум наш, не станем поэтому думать, будто нет Промысла о делах наших, но, постигнув отчасти Промысл Божий, непостижимое предоставим Его неисследимой премудрости. В самом деле, если простому человеку невозможно понять и человеческого искусства, – тем более уму человеческому нельзя постигнуть беспредельного Промысла Божия: «яко не испытани судове Его, и не изследовани путие Его» (Римл. XI, 33). Впрочем, так как и из малого получили мы ясное и верное познание обо всем, то будем благодарить Господа за все, что ни случается. Есть ведь для желающих любомудрствовать о Промысле Божием и другое непререкаемое доказательство. Мы спросим противников: есть ли Бог? Если они скажут, что нет, то мы не будем и отвечать, потому что, как безумные, так и говорящие, что нет Бога, не стоят ответа. Если и корабль с малым числом корабельщиков и пловцов не переплывет благополучно и одной стадии без управляющей им руки, то тем более столь великий мир, заключающий в себе такое множество тел, составленных из разных стихий, не просуществовал бы столько времени, если бы не было Промысла, управляющего им, и эту вселенную постоянно поддерживающего и сохраняющего. Если же они, уважив всеобщее мнение и опыт, сознаются, что есть Бог, то скажем им вот что: если есть Бог, как и действительно есть, то следует, что Он и справедлив, ибо коль скоро Он несправедлив, то и не Бог; а если справедлив, то каждому воздаст по заслугам. Но, мы видим, не все здесь получают по заслугам; поэтому необходимо надеяться, что готовится какая-либо другая награда, дабы тогда, когда каждый получит по заслугам, открылось правосудие Божие. И вот это доказательство ведет нас к мысли не только о Промысле, но и о воскресении. Итак, зная это, будем и сами размышлять о Промысле и воскресении, и учить других; всячески постараемся заграждать уста неистовствующих против Господа, и сами прославим Его во всем. Таким образом мы более привлечем к себе Его попечительность, и получим великую помощь, а вместе с тем возможем освободиться от действительного зла и достигнуть будущих благ, по благодати и человеколюбию Господа нашего Иисуса Христа, чрез Которого и с Которым слава Отцу со Святым Духом, ныне и присно, и во веки веков. Аминь.
Беседа 2
Против возражающих, почему дьявол не истреблен; также о том, что злоба его нисколько не вредит нам, если мы внимательны к самим себе, – и о покаянии
1. Исаак, пожелав некогда вкусить снедь из рук сына, выслал его из дома на ловлю; а наш Исаак2, пожелав принять снедь из наших рук, не нас выслал из дома, но сам притек к нашей трапезе. Что может быть любвеобильнее, что смиреннее его, удостоившего показать столь пламенную любовь и соизволившего так снизойти? Потому и мы, хоть и потеряли и силу голоса и крепость ног от утренней беседы, увидев отеческое лицо, тотчас забыли слабость, отринули усталость, окрылились радостью; увидели светлые седины – и душа исполнилась света. Поэтому и предлагаем трапезу с охотою, чтобы он, вкусив, благословил нас. Здесь нет подлога и обмана, как там. Тогда велено было принести одному, а принес другой; нет, мне и приказано принести, я и принес. Благослови же нас, отец, благословением духовным, которое все мы желаем получать всегда и которое полезно не только тебе, но и мне, и всем этим3; умоли общего нашего Владыку, да продлит Он жизнь твою до глубокой старости Исаака: это и для меня, и для этих дороже и необходимее росы небесной и тука земного.
Но время уже предложить трапезу. Какая же она? Это остатки того, о чем недавно сказано было к вашей любви: мы все еще ведем слово о дьяволе, которое начали за два дня пред сим, которое и (ныне) утром4 предложили готовящимся к крещению, когда беседовали с ними об отречении (от дьявола) и сочетании (со Христом). Делаем же это не потому, чтобы нам было приятно говорить о дьяволе, но потому, что учение о нем доставляет нам безопасность: он враг и неприятель, а ясно знать о врагах весьма нужно для безопасности. Мы сказали недавно, что он не побеждает (людей) ни силою, ни жестокостью, ни принуждением, ни насилием, потому что, если бы это было, он всех погубил бы. И в доказательство этого мы привели свиней, над которыми демоны не осмелились показать свою злобу прежде позволения Господа (Матф. VIII, 31); (указали на) стада волов и овец Иова, потому что и этих дьявол не осмелился истребить, пока не получил власти свыше. Итак, мы узнали, во-первых, то, что дьявол не одолевает нас ни силою, ни принуждением; затем, во-вторых, присовокупили, что хотя он и одолевает обманом, но и то не всех, и в пример этого опять представили мы самого подвижника – Иова, против которого сколько ни строил (дьявол) козней, однакож не одолел его, напротив, сам был побежден – и отступил. Остается еще один вопрос. Какой же это? Говорят, что если (дьявол) не побеждает силою, так – хитростью, а поэтому лучше было бы истребить его. Пусть Иов победил, зато Адам был обольщен и преткнулся; а если бы дьявол однажды навсегда был уничтожен, то и Адам не пал бы некогда: теперь же, оставаясь, дьявол побеждается одним, а одолевает многих; его побеждает десять, а он одолевает и поражает тысячи; – тысячи эти не погибли бы, если бы дьявол был совсем уничтожен. Что же скажем на это? Во первых то, что побеждающие гораздо большей достойны чести, чем побеждаемые, хотя бы последних было больше, а первых меньше: "лучше бо, – сказано, – един", творящий волю Божию, «нежели тысяща грешник» (Сир. XVI, 3). А во-вторых то, что, с уничтожением противника, сам победитель терпит от того вред: если попустишь оставаться противнику, то беспечные терпят вред, не из-за рачительных, а от своей беспечности; а если уничтожишь противника, то рачительные из-за нерадивых потерпят вред, – не обнаружат своей силы, и не получат венцов.
2. Может быть, вы еще не поняли сказанного: так нужно сказать об этом пояснее. Пусть будет один противник, пусть будут и два борца, которые должны с ним бороться, и из этих двух борцов один пусть будет расстроенный от пресыщения, преданный беспечности, изможденный, обессиленный, а другой старательный, крепкий здоровьем, постоянно занимающийся в палестре различными упражнениями, всячески изучающий искусство борьбы. Если ты уничтожишь противника, которому из них причинишь вред? Нерадивому ли и беспечному, или старательному, который столько трудился? Явно, что старательному: он, с уничтожением противника, потерпел бы вред из-за нерадивого, а нерадивый и в том случае, когда бы противник оставался, потерпел бы вред не из-за старательного, потому что пал бы от собственного нерадения.
Скажу и другое решение на этот вопрос, чтобы ты узнал, что не дьявол причиняет вред людям, но собственная беспечность невнимательных везде подвергает их падению. Оставим дьявола; он весьма зол, только не по природе, но по произволу и свободе; а что дьявол зол не по природе, это можем узнать из самых наименований его. Он назван клеветником (διαβολος), от слова «клеветать» (διαβαλλειν), потому что он оклеветал человека пред Богом, сказав: «еда туне Иов чтит Тебя? Но посли руку твою, и коснися, яже имать, аще не в лице тя благославит» (Иов. I, 9, 11). Оклеветал опять и Бога пред человеком, сказав: «огонь спаде с небесе и пожже овцы» (Иов. I, 16); он старался уверить Иова, будто война эта возгорелась свыше – с небес, и вооружил раба против Владыки, и Владыку против раба, а вернее сказать, не вооружил, но покушался, только не успел (вооружить). Так, когда увидишь, что и другой раб восстает против Господа, – Адам против Бога, и верит клевете дьявола, то знай, что дьявол получил успех, не от своей силы, но от беспечности и нерадения Адама. Вот почему он назван дьяволом (клеветником)! Но клеветать и не клеветать – не от природы, но есть такое действие, которое бывает и перестает быть, является и исчезает; а такие действия не входят в состав ни природы, ни сущности. Знаю, что для многих непонятно это слово о сущности и случайностях; впрочем есть и такие, которые способны слушать и более тонкие (рассуждения), потому мы и сказали это. Хотите, перейду и к другому наименованию (дьявола)? Увидите, что и оно есть наименование не сущности и не природы. Дьявол называется злым, а злость не от природы, но от произволения; потому что и она то бывает, то перестает быть. Не говори мне, что злость всегда есть в дьяволе: и в нем она не была вначале, но явилась после, почему и называется он отступником; и хотя много есть злых и людей, но он один по преимуществу называется злым. Почему же так называется? Потому что он, не потерпев никакого зла от нас, не имея довода винить нас ни в малом, ни в великом, (а только) увидев человека в чести, тотчас позавидовал его блаженству. Что может быть хуже этой злости, когда возникает вражда и война без всякой благовидной причины? Итак, оставим дьявола и выведем на сцену тварь (природу), чтобы ты познал, что не бывает дьявол виною наших грехов, если только мы захотим быть внимательными, – чтобы ты познал, что слабый волею, нерадивый и беспечный (человек) и без дьявола падает и низвергается во многие пропасти греха. Дьявол зол, – знаю это и я, знают все; но внимай тщательно тому, что будет сказано теперь. Это немаловажный предмет, но такой, что о нем говорят многие часто и во многих местах; о нем великая распря и война не только у верующих с неверующими, но и у верующих с верующими: а это весьма прискорбно!
3. Итак все, как сказал я, признают дьявола злым. Что же скажем об этой прекрасной и чудной твари (природе)? Ужели и тварь зла? Но кто столько нечестив, кто столько безрассуден и безумен, чтобы опорочить тварь? Итак, что скажем о ней? Она не зла, напротив прекрасна, и служит доказательством Божией премудрости, и силы, и человеколюбия. Послушай, как удивляется ей пророк, говоря: «яко возвеличишася дела твоя Господи: вся премудростию сотворил еси» (Псал. CIII, 24): не стал он исследовать каждое (дело Божие) порознь, но поник пред непостижимою премудростью Божией! А что (Бог) создал тварь столь прекрасною и величественною с благою целью, послушай, как говорит некто: «от величества бо красоты созданий сравнительно рододелатель их познавается» (Прем. Сол. XIII, 5); послушай и Павла, который говорит: «невидимая бо Его от создания мира творенми помышляема, видима суть» (Рим. I, 20). Тот и другой словами своими указали на то, что (тварь) руководит нас к богопознанию, что она помогает нам познавать Господа. Что же? Если увидим, что эта самая прекрасная и чудная тварь бывает для многих причиною нечестия, ужели станем винить ее? Никак; напротив, (винить должны мы) тех, кои не воспользовались, как должно, лекарством. Как же стала причиною нечестия эта (тварь), руководительница к богопознанию? «Омрачились, – говорит Писание, – помышлении своими, мудрые ...и почтоша и послужиша твари паче Творца» (Рим. I, 21–25). Здесь является на сцену отнюдь не дьявол, отнюдь не демон, но одна лишь тварь, – учительница богопознания. Как же сделалась она причиною нечестия? Не по своей природе, но от беспечности невнимательных. Что же? Не уничтожить ли нам и тварь, скажи нам?
Но что говорить о твари? Перейдем к нашим членам; найдем, что и они бывают причиною погибели, когда мы невнимательны, – не по собственной их природе, но от нашей беспечности. Смотри: глаз дан для того, чтобы ты, взирая на тварь, прославлял Владыку; но, если ты не хорошо станешь пользоваться глазом, он бывает для тебя виновником любодеяния. Язык дан для того, чтобы ты прославлял, чтобы хвалил Творца; но, если ты не имеешь надлежащей внимательности, он бывает у тебя виною богохульства. Руки даны для того, чтобы ты воздевал их на молитву; но, если ты невоздержен, то простираешь их на хищничество. Ноги даны для того, чтобы ты тек на добрые дела; но, если ты беспечен, то пойдешь ими на худые дела. Видишь, что слабому все вредит; видишь, что слабого и спасительные лекарства подвергают смерти, не по собственной их природе, а по его слабости? Бог создал небо, чтобы ты, подивившись делу (рук Его), поклонился Владыке; но иные, оставив Творца, поклонились самому небу, а это от их нерадения и неразумия. Но что говорить о твари? Что может быть спасительнее креста? Но и этот крест для слабых сделался соблазном. «Слово бо крестное погибающим убо юродство есть, а спасаемым нам сила Божия есть» (1Кор. I, 18); и опять: «проповедуем Христа распята, Иудеем убо соблазн, еллином же безумие» (1Кор. I, 23). Что может быть учительнее Павла и апостолов? Но эти апостолы для многих были запахом смертоносным, почему и сказано: «Овем убо воня смертная в смерть: овем же воня животная в живот» (2Кор. II, 16). Видишь, что слабый и от Павла получает вред, а сильный и от дьявола не терпит зла?
4. Хочешь, предложим слово и о Христе? Что сравнится с тем спасением? Что благотворнее того пришествия? Но и это спасительное, благотворное пришествие для многих послужило к умножению наказания. "На суд, – говорит Спаситель, – аз в мир сей приидох, да невидящии видят, и видящии слепи будут» (Иоан. IX, 39). Что говоришь? Свет сделался причиною слепоты? Не свет сделался причиною слепоты, но слабые очи души не могли принять света. Видишь, что слабый от всего терпит вред, а сильный от всего получает пользу, потому что везде виною произволение, везде властвует воля. А дьявол, если хочешь знать, даже полезен нам, только бы мы умели обращаться с ним: тогда он доставляет нам многие выгоды и не маловажные приобретения. Это многократно доказали мы и примером Иова, но можно то же узнать и от Павла. Пиша о кровосмеснике, он так говорит: «предадите таковаго сатане во измождение плоти, да дух спасется» (1Кор. V, 5). Вот, дьявол сделался и виновником спасения, только не по своей воле, но по искусству апостола. Как врачи берут змей и, отсекая у них вредные части, приготовляют из этих ядовитых животных лекарства, так поступил и Павел: из причиняемого дьяволом страдания он взял, что только было полезно, а прочее оставил. И чтобы знал ты, что (здесь) дьявол не виновник спасения, напротив старался погубить и поглотить человека, но что апостол своею мудростью сокрушил ему челюсть, послушай, что говорит он (апостол) о том же кровосмеснике во втором послании к Коринфянам: «утвердите к нему любовь, да не како многою скорбию пожерт будет таковый, и да не обидимы будем от сатаны» (2Кор. II, 8, 7, 11), т. е. поспешим исхитить человека из челюстей зверя. Апостол часто пользовался дьяволом, как палачом; а палачи наказывают преступников, не как сами хотят, но как позволяют судьи, потому что закон для палача – наказывать, как велят судьи. Видишь, на какое достоинство взошел апостол? Облеченный телом распоряжался бестелесным, как палачом и что говорит дьяволу об Иове общий всех Владыка, повелевая так: «коснися ...плоти его, но души его не касайся» (Иов. II,5,6), полагая ему пределы и меру наказаний, чтобы этот свирепый зверь (дьявол) не напал на него (Иова) слишком нагло, – тоже делает и апостол. Предавая блудника дьяволу, он говорит «во измождение плоти» (1Кор. V, 5), т, е. души его не касайся. Видишь власть раба? Не бойся же дьявола, хоть он и бестелесен, потому что он пал, а нет ничего слабее павшего, хотя бы он не был облечен телом; равно как и нет ничего сильнее имеющего дерзновение (пред Богом), хотя бы он облечен был в смертное тело.
5. Все это сказано мною теперь не для того, чтобы дьявола освободить от обвинений, но чтобы вас отвести от беспечности. Он-то сильно желает, чтобы мы вину наших грехов слагали на него, дабы, питаясь этими надеждами и делая всякого рода грехи, увеличили мы свое наказание и не получили никакого извинения оттого, что на него слагаем вину, подобно тому, как не получила и Ева. Но мы не будем делать этого, а познаем самих себя, узнаем свои раны: тогда будем в состоянии приложить и лекарства; потому что не знающий болезни нисколько не заботится об (излечении) недуга. Много согрешили мы, знаю это и я: все мы находимся в эпитимиях, – однакож не оставлены без (надежды на) помилование, не лишены покаяния, потому что стоим еще на поприще борьбы, и находимся в подвигах покаяния. Старец ты, и достиг крайнего предела жизни? Не думай однакож, будто отнято у тебя покаяние; не отчаивайся в своем спасении, но подумай о разбойнике, который на кресте спасен. Что короче того часа, в который он получил венец? Однакож и этого часа достаточно было ему для спасения. Юноша ты? Не полагайся на юность, и не думай, что у тебя впереди довольно времени для жизни: «день Господень, якоже тать в нощи, тако приидет» (1Сол. V, 2). Для того (Бог) и сделал неизвестною нашу кончину, чтобы мы сделали известною свою заботливость и осмотрительность. Не видишь ли, сколько каждый день похищается преждевременно смертью? Поэтому и увещевает некто: «не медли обратитися ко Господу, и не отлагай день от дне» (Сир. V, 8), чтобы, когда будешь медлить, не погибнуть тебе. Старец да последует тому увещанию, а юноша этому внушению. Но ты в безопасности; ты богат и изобилуешь деньгами; с тобою не бывает никакой неприятности? Но послушай, что говорит Павел: «егда бо рекут: мир и утверждение, тогда внезапу нападет на них всегубительство» (1Сол. V, 3). Дела (наши) весьма переменчивы; мы невластны в смерти; будем же властны в добродетели: человеколюбив Господь наш Христос!
6. Хотите, скажу и о путях покаяния? Они многочисленны, разнообразны и различны, и все ведут к небу. Первый путь покаяния есть осуждение грехов: «глаголи ты беззакония твоя прежде, да оправдишися» (Ис. XLIII, 26). Поэтому и пророк говорил: «рех: исповем на мя беззаконие мое Господеви: и ты оставил еси нечестие сердца моего» (Псал. XXXI, 5). Итак, осуди и ты грехи свои: этого достаточно для Господа к твоему оправданию, потому что осудивший грехи свои не так скоро решится опять впасть в них. Пробуди внутри у себя обличителя – твою совесть, дабы там – на судилище Господнем не иметь тебе обличителя. Вот один путь покаяния, прекраснейший! Есть и другой, не хуже этого, состоящий в том, чтобы не злопамятствовать на врагов, сдерживать гнев, прощать грехи сорабам, потому что в таком случае простятся нам и наши грехи против Господа. Вот и второе средство очиститься от грехов! «Аще бо отпущаете, – говорит Господь, – «должникам вашим, отпустит и вам Отец ваш небесный» (Мф. VI, 14). Хочешь знать и третий путь покаяния? Это пламенная и усердная молитва, возносимая притом от самой глубины сердца. Не видел ли ты, как та вдовица умилостивила жестокого судию (Лук. XVIII, 3)? А у тебя Владыка кроткий, снисходительный и человеколюбивый! Она просила (о защите) против врагов, а ты просишь не против врагов, но о своем спасении. Если же хочешь знать и четвертый (путь покаяния), то назову милостыню: она имеет великую и несказанную силу. И Навуходоносору, который совершал всякого рода грех и всякое нечестие, Даниил говорит: «царю, совет мой да будет тебе угоден, и грехи твоя милостынями искупи, и неправды твоя щедротами убогих» (Дан. IV, 24). Что может сравниться с этим человеколюбием? После бесчисленных грехов, после стольких беззаконий, грешнику обещается прощение, если он будет человеколюбив к своим сорабам. Также, скромность и смиренномудрие, не менее всех сказанных средств, заглаждают грехи: свидетель тому мытарь, который не мог указать на свои добрые дела, но, вместо всех (таких дел), выставляет смирение – и слагает с себя тяжкое бремя грехов (Лук. XVIII, 13). Вот мы показали пять путей покаяния: первый – осуждение грехов, второй – отпущение грехов ближним, третий – состоящий в молитве, четвертый – в милостыне, пятый – в смиренномудрии. Итак, не оставайся в праздности, но каждый день проходи по всем этим путям, потому что и пути удобные, и ты не можешь отговориться бедностью. Нет, хотя бы жил ты беднее всех, можешь и оставить гнев, и смириться, и помолиться усердно, и осудить грехи, – словом: бедность ни в чем этом не служит помехою. И что говорю об этом, когда и на том пути покаяния, на котором нужно издерживать деньги (разумею милостыню), и там бедность нисколько не препятствует нам исполнить заповедь? Это показала вдовица, положившая две лепты (Мк. XII, 42). Итак, узнав способ врачевания наших ран, будем постоянно употреблять эти лекарства, чтобы, восстановив в себе истинное здравие, и вкусить нам с дерзновением священной трапезы, и сретить с великою славою Царя славы – Христа, и получить вечные блага, благодатию, и щедротами, и человеколюбием Господа нашего Иисуса Христа, чрез Которого и с Которым слава, держава, честь Отцу со всесвятым, и благим и животворящим Духом, ныне и присно, и во веки веков. Аминь.
Беседа 3
О том, что грех от беспечности, а добродетель от рачительности, и что бдительному не могут повредить ни злые люди, ни сам дьявол; также доказательство, почерпнутое из многого другого и из того, что касается Адама и Иова
1. Пред вчерашним днем мы беседовали с вашей любовью о дьяволе, а иные пред вчерашним же днем, когда шла здесь такая беседа, сидели в театрах и смотрели на дьявольский праздник; они слушали блудные песни, вы внимали духовным наставлениям; они вкушали скверну дьявольскую, вы насыщались духовным миром. Кто же увлек их? Кто отлучил их от священного стада? Ужели и их обольстил дьявол? Как же он не обольстил вас? Вы и они – одинаковые люди, разумею – по природе; у вас и у них одинаковая душа, одинаковые природные наклонности: как же вы и они не одинаковы в делах? Так как не одинакова воля у вас и у них, то они – в обольщении, а вы – не в обольщении. Говорю это опять не в оправдание дьявола, но чтобы освободить вас от грехов. Зол дьявол, признаю это и я; но он зол для себя, а не для нас, если только мы бдительны. Таково свойство греха: он пагубен только делающим его; не такова, напротив, добродетель: она может приносить пользу не только делающим ее, но и ближним. И чтобы уверился ты, что злой зол для себя, а добрый добр и для других, представляю тебе свидетельство из Притчей. "Сыне, – сказано, – аще зол будеши, един почерпнеши злая... аще же премудр, себе... и искреннему» (Притч. IX, 12).
Они обольщены в театрах, а вы не обольщены: это самое важное опытное доказательство, ясное свидетельство и неопровержимый довод на то, что во всем властна воля. Этим-то доказательством воспользуйся и ты. Когда увидишь, что человек живет порочно и делает всякий грех, между тем жалуется на Промысл Божий и говорит, будто Он предал нашу природу неизбежному року и судьбе, и жестокому владычеству демонов, – что этот человек во всем снимает вину с себя и слагает на Создателя и Промыслителя вселенной: загради ему уста, не словом, но делом, указав на другого, такого же как и он, человека, живущего добродетельно и честно. Не нужно длинных речей, не нужно стройного расположения (доказательств), ни умозаключений; доказательство – в делах. Скажи ему: и ты раб, и он раб; и ты человек, и он человек; в том же мире живешь ты, под тем же небом, тою же питаешься пищею: как же ты живешь порочно, а он добродетельно? Для того и Бог попустил злым смешаться с добрыми, и не дал злым одной земли, а добрых не поместил на другую вселенную, но смешал этих с теми, чтобы доставить (людям) великую пользу. Добрые являются в большей славе, когда, находясь среди препятствующих им жить праведно и влекущих к греху, крепко держатся добродетели. «Подобает бо, – сказано, – и ересем в вас быти, да искуснии явлени бывают в вас» (1Кор. XI, 19).
Так вот, для этого Бог и попустил злым быть среди (добрых), чтобы добрые просияли более. Видишь, какая польза? Впрочем польза (собственно) не от злых, но от мужества добрых. И Ною мы удивляемся, не потому только, что он был праведник, и не потому, что был совершен, но потому, что соблюл добродетель среди того племени развращенного и грешного, когда не было пред ним примера добродетели, когда все увлекали его к пороку, а он во всем шел напротив им, как какой-либо путник, который идет по дороге наперекор быстро стремящейся многочисленной толпе. Поэтому не просто сказано: «Ное праведен, совершен», но прибавлено: «в роде своем» (Быт. VI, 9), – в развращенном, в отчаянном, потому что не было никакой заботы о добродетели. Вот какая польза добрым от злых! Так и деревья делаются крепче, когда качают их противоположные ветры. Впрочем, и злым есть польза от сообщества с добрыми: они их стыдятся, краснеют, совестятся; если и не отстают от греха, по крайней мере, делают зло скрытно. И то не мало значит, что они не делают зла нагло: жизнь других служит обличением порочности их. Послушай, что говорят (нечестивые) о праведнике: «тяжек есть нам и к видению» (Прем. II, 15). Не маловажное уже начало исправления, когда (нечестивые) мучатся присутствием праведника; они и не говорили бы этого, если бы вид праведника не терзал их. А мучение и терзание совести от присутствия праведника будет для них не малым препятствием – делать зло с бесстыдством. Видишь, сколько пользы и добрым от злых, и злым от добрых? Поэтому Бог не отделил их, но попустил смешаться между собою.
2. Тоже самое должны мы сказать и о дьяволе. И его (Бог) оставил здесь для того, чтобы тебя сделать крепче, чтобы подвижника показать в большей славе, чтобы борьба была важнее. Итак, когда кто будет говорить: для чего Бог оставил дьявола? – скажи ему вот какие слова: бдительным и внимательным (дьявол) не только нимало не вредит, но и приносит пользу, – не по своей воле, потому что она зла, но по мужеству тех людей, потому что они пользуются его злобою, как должно. Вот и с Иовом сразился (дьявол), только не для того, чтобы его сделал славнее, но – чтобы низринуть: он зол по такому хотению и намерению своему; однакож нисколько не повредил праведнику, напротив, этот получил еще большую пользу от борьбы, как это мы и доказали, и – демон выказал свою злобу, а праведник свое мужество. Но он, скажешь, многих и низлагает? По их слабости, а не по своей силе; и это уже доказано многим. Итак, исправь свою волю – и никогда ни от кого не потерпишь вреда, напротив, еще получишь величайшую пользу, не только от добрых, но и от злых. Для того Бог, как я сказал прежде, и попустил людям быть вместе, и особенно добрым с злыми, чтобы те и этих привлекали к своей добродетели. Послушай, что Христос говорит ученикам: «подобно есть царствие небесное» жене, которая "вземши" квас, «скры в сатех трех муки» (Матф. XIII, 33). Итак, праведники имеют силу закваски, чтобы злых делать такими, каковы они сами. Но праведников немного, так как и закваска невелика? Но эта малость не вредит тесту, напротив, и небольшая та закваска заключающеюся в ней силою, заквашивает все тесто (1Кор. V, 6). Так точно и сила праведников – не в количестве численном, но в благодати Духа. Апостолов было двенадцать: видишь, как мала закваска? Вся вселенная была в неверии: видишь, как много теста? Но эти двенадцать обратили к себе всю вселенную. Закваска и тесто одинаковой природы, но не одинакового качества: поэтому Бог оставил между праведниками злых, чтобы они, будучи одинаковы с праведниками по природе, сделались одинаковыми и по расположению воли.
Помните это, заграждайте этим уста ленивым, слабым, небрежным, уклоняющимся от трудов добродетели, обвиняющим общего Владыку. «Согрешил ли еси», сказано, "умолкни" (Быт. IV, 7). Не прибавляй другого, более тяжкого, греха: не так тяжко – грешить, как – после греха обвинять Господа. Постарайся узнать виновника греха – и найдешь, что это не иной кто, как ты, сделавший грех, Во всем нужна добрая воля: это я доказал вам не голыми умозаключениями, но примерами подобных вам рабов, которые жили в этом же мире. Этим доказательством воспользуйся и ты; так и общий Владыка будет судить нас. Научитесь этому способу доказательства, и никто не будет в состоянии оспорить вас. Блудодействует ли кто? Покажи ему другого – целомудренно живущего. Лихоимствует ли кто и похищает чужое? Укажи ему на подающего милостыню. Предан ли кто зависти и зложелательству? Укажи ему на свободного от этой страсти. Одержим ли кто гневом? Выставь пред ним умеющего обладать собою. Должно не только прибегать к древним сказаниям, но и брать примеры из настоящего, потому что и ныне, по благодати Божией, есть подвиги не меньше прежних. Не верит кто Писанию и считает его ложным? Не верит, что Иов был таков (каким изображается)? Укажи ему на другого человека, который подражает в жизни этому праведнику. Так и Господь будет судить нас: Он поставит рабов с такими же рабами, и произнесет решение не по Своему суду, чтобы кто не начал опять говорить, как тот слуга, который получил талант, и вместо таланта возвратил обвинение: «яко жесток еси» (Матф. XXV, 24). Надлежало бы ему стенать о том, что не удвоил таланта, а он сделал еще более тяжкий грех, прибавив к своей беспечности клевету на господина. Что именно говорит он? «Ведях тя, яко жесток еси». Несчастный и жалкий, неблагодарный и беспечный! Надлежало бы тебе обвинять себя в праздности, и тем несколько уменьшить прежний грех твой, а ты взнес обвинение на господина – и удвоил, вместо таланта, грех.
3. Бог ставит рабов с рабами для того, чтобы одни судили других, и последние, будучи судимы первыми, не могли уже обвинять Господа. Поэтому (Христос) говорит: «приидет Сын человеческий во славе Отца Своего» (Мф. XVI, 27). Смотри на равенство славы; не сказал во славе, подобной славе Отца, но: «во славе Отца» и соберет "вся язы́цы" (Мф. XXV, 32). Страшное судилище, – страшное для грешников и виновных; напротив, вожделенное и приятное для сознающих за собою добрые дела! «И поставит овцы одесную, а козлища ошуюю» (Мф.XXV.33). И эти, и те – люди: почему же те овцы, а эти козлята? Не по разности природы, но по различию воли. Почему же не дающие милостыни названы козлятами? Потому, что это животное бесплодно, и не может доставлять владельцам пользы ни молоком, ни приплодом, ни шерстью, будучи совсем негодно к такому плодоношению по незрелости своего возраста. Вот почему (Христос) неприносящих плода милостыни назвал козлятами; а «сущих одесную» – овцами, потому что от них большая прибыль – шерстью, приплодом, молоком. Что же (Господь) говорит этим? Видели вы меня алчущим, и напитали; нагим, и одели; странником, и приняли (Мф.XXV.35). А тем (говорит) противное, хотя и эти, и те – одинаковые люди, и эти, и те получили одинаковые обетования, тем и другим предложены одинаковые награды за добрые дела, к этим и к тем пришел Он в одинаковой наготе, в одинаковой бедности и одинаково странником: все одинаково и у тех, и у этих.
Почему же конец не одинаков? Потому что помешала воля; она одна сделала такую разницу. Вот, почему те (пошли) в геенну, а эти в царство. Если же бы у тех виною грехов был дьявол, то они не подлежали бы наказанию, так как другой согрешил и подвигнул (на грех). Видел ты здесь и грешников, и праведников? Видел, как (грешники), увидя подобных себе рабов (праведников), принуждены замолчать? Вот, сведем речь и на другой пример. Было, говорится, десять дев (Мф. XXV, 1–11). И здесь опять, по воле и делают добро, по воле и грешат, чтобы чрез сравнение увидел ты и грехи этих, и добродетели тех: сравнение делает предмет яснее. И эти – девы, и те; и этих пять, и тех; и у этих, и у тех были светильники; все ожидали жениха. Почему же одни вошли (в чертог), а другие не вошли? Потому что эти были бесчеловечны, а те кротки и человеколюбивы. Видишь опять, что виною такого конца воля, а не дьявол? Видел ты, как произносится суд и решение по сравнению подобных с подобными? (Так) рабы будут судить подобных себе рабов. Хочешь, покажу тебе сравнение и неподобных друг другу? Сравнение неподобных делается для того, чтобы очевиднее был обвинительный приговор. «Мужие Ниневитстии, – сказано, – востанут на суд с родом сим и осудят его» (Мф. XII, 41). Подсудимые уже не одинаковы: одни иноплеменники, другие иудеи; эти пользовались наставлениями пророков, а те никогда не слышали слова Божия. Но различие не только в этом, а также и в том, что туда приходил раб, а сюда Владыка, и тот, пришедши, предвозвещал разрушение (Ниневии), а Сей благовествовал о царстве небесном. Кто же более должен был поверить, иноплеменники ли, неразумные и никогда неслышавшие божественного учения, или те, кои с юных лет питались пророческими книгами? Очевидно всякому, что иудеи более: но вышло напротив. Эти не поверили и Господу, Который возвещал царство небесное, а те поверили рабу, который угрожал разрушением, – дабы тем яснее обнаружилась и благопокорность тех (ниневитян), и злонравие этих (иудеев). Что же тут демон? Что дьявол? Что рок? Что судьба? Не всякий ли был сам виною и греха, и добродетели? Если бы (иудеи) не сами были виновны, (Христос) не сказал бы: «осудят род сей»; не сказал бы, что «и царица южская» осудит иудеев (Мф. XII, 42). Так, не только народы осуждают народы, но нередко и один человек осуждает целый народ, когда те, которые могли бы скорее поддаться обольщению, оказываются устоявшими против обольщения, а те, которые всячески должны бы одолеть, являются побежденными. Поэтому вспомнили мы (теперь) и об Адаме и об Иове: надобно же опять обратиться к тому предмету, чтобы досказать и остальное. На Адама напал (дьявол) простыми словами, а на Иова делами; у этого отнял все богатство и детей, а у того не взял ничего, ни малого, ни великого. Но лучше, рассмотрим и самые слова, и способ нападения. Пришел, сказано, «и рече змий, жене: что яко рече Бог: да не ясте от всякаго древа райского» (Быт. III, 1)? Здесь змий, там – у Иова жена; великая разность и в советниках: тот раб, а эта подруга в жизни; эта помощница, а тот подчиненный. Видишь, какой непростительный грех? Эту (Еву) прельстил подчиненный и раб, а того (Иова) не могла низринуть и подруга, и помощница. Но посмотрим еще, что змий говорит. «Что яко рече Бог: да не ясте от всякаго древа?» Но Бог сказал не так, а напротив. Смотри же на хитрость дьявола: он сказал то, что (Богом) не сказано, чтобы узнать, что сказано. А жена что? Вместо того, чтобы заградить уста (дьяволу), вместо того, чтобы не отвечать ему, она, по неразумию, высказала волю Господню, и этим дала ему крепкую опору.
4. Смотри, какое зло – вверяться необдуманно врагам и зложелателям! Поэтому Христос сказал: «не дадите святая псом, не пометайте бисер ваших пред свиниями, да не поперут их ногами своими и вращшеся расторгнут вы» (Мф. VII, 6). А это случилось с Евою: дала она святое псу, свинье, а тот (дьявол) попрал слова и, обратившись, растерзал жену. И смотри, как он лукав: «не смертию умрете», – говорит. Здесь обратите внимание на то, что жена в состоянии была узнать обман. (Дьявол) тотчас объявил вражду и брань против Бога, тотчас заговорил против (Него). Пусть так, ты говорила с ним пред тем, как он хотел знать волю (Божию): но зачем слушала его после того, как он сказал противное? Бог сказал: «смертию умрете»; а он заговорил против этого, и сказал: «не смертию умрете» (Быт. III, 4). Что яснее этого противоречия? Откуда еще надлежало узнать врага и противника, как не отсюда – из того, что он заговорил против Бога? Так, надлежало бы тотчас бежать от яда, надлежало бы отскочить от сети. «Не смертию умрете, – говорит дьявол; – «ведяше бо Бог, яко, в онь же аще день снесте от него, отверзутся очи ваши, и будете яко бози» (Быт. III, 5). Обещанием большего исторг (дьявол у прародителей) и то добро, какое было у них в руках; обещал сделать их богами, и подверг владычеству смерти. Итак, почему, жена, поверила ты дьяволу? Что доброго увидела в нем? Не довольно ли было тебе высокого достоинства Законодателя, т. е. что Он – Бог, Творец и Создатель, а тот дьявол и враг? Но если б я и не назвал его дьяволом, – ты ведь думала, что это простой змий, – так змия, по твоему, надлежало удостоить такой откровенной беседы, – объявить ему даже волю Господню? Видишь, что возможно было (жене) увидеть обман, но она не захотела? Бог дал довольно доказательств Своей благости и явил Свою попечительность на деле: создал человека из ничего, вдунул в него душу, сотворил его по образу Своему, поставил владыкою над всем земным, дал ему помощницу, насадил рай, и, позволив ему пользоваться прочими деревами, запретил только касаться одного, да и это самое запретил для его пользы. Дьявол же не показал на деле ни малого, ни великого добра, а только надмил жену голыми словами и пустыми надеждами – и обманул. Однакож жена признала дьявола более заслуживающим веры, нежели Бога, Который делами доказал Свою благость; поверила тому, кто представил одни голые слова, и ничего более. Видишь, что обман произошел от одного неразумия и беспечности, а не от принуждения? И чтобы это узнать тебе яснее, послушай, как Писание обвиняет жену. Не сказало оно, что (жена) "яде", быв обманута, но: увидя «древо, ...яко красно есть» (Быт. III, 6). Стало быть вина – в невоздержном зрении (жены), а не в одном обмане со стороны дьявола: жена побеждена собственною похотью, а не злостью демона. Поэтому она и не получила прощения, но после того, как сказала: «змий прельсти мя» (Быт. III, 13), подверглась крайнему осуждению, потому что в ее власти было не пасть. И чтобы тебе узнать это еще яснее, обратим слово к Иову, от побежденных к победившему, от пораженных к одолевшему: этот придаст нам более ревности, чтобы поднять руки на дьявола. Там обольщал змий, и одолел; здесь жена, и не успела, хоть она и способнее была склонить, нежели тот. Притом, на Иова сделано это нападение после потери богатства, после погибели детей и всего имения; а там ничего такого не было: Адам не потерял детей, не лишился богатства, не сидел на куче помета, но жил в «раю сладости» (Быт. III, 23), пользовался всякого рода древами, источником, реками, и всяким другим удобством. Не было у него ни труда, ни болезни, ни горя, ни забот, ни оскорблений, ни поруганий, ни (других) бесчисленных бед, какие обрушились на Иова: однакож, хоть ничего такого не было, он (Адам) преткнулся и пал. Не очевидно ли, что (он пал) по беспечности? Равно как и Иов, если устоял мужественно и не пал, когда все те бедствия обрушились и тяготели на нем, – не очевидно ли, что и он (устоял) по бдительности душевной?
5. Так от того и другого можешь, возлюбленный, получить весьма великую пользу: остерегайся подражать Адаму, зная, сколько зла рождается от беспечности; поревнуй благочестию Иова, видя, сколько добра произрастает от старательности. Этого увенчанного победителя имей всегда в мыслях, и во всякой скорби и беде получишь достаточное утешение. Этот блаженный и доблестный стоит как бы на всеобщем зрелище вселенной, и постигшими его несчастиями увещевает всех переносить мужественно, что ни случится, и не поддаваться ни одному из постигающих бедствий. Нет, нет ни одного человеческого страдания, в котором бы невозможно было получить от него утешения: все страдания, какие только рассеяны в целой вселенной, сошлись вместе и обрушились на одно его тело. Какое же будет прощение не могущему перенести с благодарением некоторую только часть постигших его бедствий, – его, который является переносящим не часть только бедствий, но все несчастия человеческие? А чтобы слова мои не показались тебе преувеличенными, рассмотрим порознь каждое из постигших его бедствий, и подтвердим справедливость этих слов. И, если угодно, на первом месте выставим то, что кажется невыносимее всего, – разумею бедность и происходящую от нее скорбь: это бедствие оплакивают все люди, везде. Итак, что было беднее Иова? Не беднее ли он был даже валяющихся в банях, спящих на печном пепле, и вообще всех людей? У этих есть хоть изодранная одежда, а он сидел нагой, да и эту единственную одежду, которую имел он от природы, – одежду плоти дьявол испортил всю сильным гноем; эти, опять, бедняки находятся хоть под кровлею банных сеней, скрываются хоть в шалаше, а он день и ночь проводил под открытым небом, не получал защиты и от простой кровли; и, что еще важнее, эти сознают за собою много худого, а он не знал за собою ничего, так как надобно заметить на счет каждого из постигших его бедствий, что он не знал и причины этих бедствий, и это самое усиливало его скорбь, увеличивало горесть. Итак эти, сказал я, могли винить себя во многом, а сознание, что наказываешься справедливо, не мало облегчает в несчастии; но Иов лишен был и этого утешения, потому что он, после жизни самой добродетельной, подвергся таким наказаниям, каких заслуживают только величайшие преступники. Эти, что у нас, бедные издавна и сначала ознакомились с бедностью, а он впал в бедность неожиданно, лишился богатства внезапно. Как знание причины бедствий весьма много способствует к утешению, так и жизнь в бедности легче для того, кто уже сначала свыкся с бедностью: праведник лишен был и того, и другого утешения, – и однакож не пал. Видел ли ты его дошедшим до крайней бедности, – до такой, больше которой и найти нельзя? – В самом деле, что может быть беднее нагого, того, кто не имеет и крова? А Иов не мог пользоваться даже и землею: он сидел не на земле, а на куче помета. Так, когда увидишь и себя в бедности, подумай о страдании этого праведника, и тотчас воспрянешь и прогонишь всякую печальную мысль. Итак, это одно несчастие (бедность) почитается у людей основанием всех в совокупности бедствий. Второе после него, а лучше – прежде него, поражение тела (болезнью). Кто же и когда болел так (как Иов)? Кто подвергался такому недугу? Кто получал, или видел другого получавшим такую рану? Никто. У него (Иова) тело час от часу измождалось; из всех членов, как из источника, точились черви; это течение было непрерывное; зловоние отовсюду сильное; постепенное изнурение и измождение тела от такой гнилости делало самую пищу неприятною, и голод у него был странный и необычайный, потому что он не мог вкушать и предлагаемой ему пищи. "Смрад бо, – говорит он, – зрю брашна моя» (Иов. VI, 7). Итак, человек, когда впадешь в болезнь, вспомни об этом теле, об этой святой плоти: точно, она была свята и чиста, хоть имела столько ран. Пусть кто, и находясь в войске напрасно и без всякой благовидной причины, будет подвешен на дереве и избит по бокам: и такой не считай этого позором для себя и не вдавайся в горе, представляя себе этого святого. Но этому, скажешь, не малое утешение и отраду доставляла уверенность, что эти бедствия посылает на него Бог? Эта-то мысль особенно и беспокоила и смущала его, – мысль, что правосудный Бог, Коему он всячески угождал, – Он-то и восстает на него. Точно, он не мог найти никакой благовидной причины своих бедствий. А как узнал после причину, смотри, какую показал богобоязливость. Когда Бог сказал ему: «мниши ли мя инако тебе сотворша, разве да явишися правдив» (Иов. XL, 3), он в изумлении отвечал: «руку положу на устах моих; единою глаголах, вторицею же не приложу» (Иов.XXXIX, 34–35); и опять: «слухом уха слышах тя первее, ныне же око мое виде тя: тем же укорих сам себе, и истаях, и мню себе землю и пепел» (Иов.XLII, 5, 6).
6. Если ты считаешь это достаточным к утешению, то можешь и сам иметь это утешение. Пусть случится тебе терпеть какое-либо несчастие, не для Бога, а от злобы людской: но, если ты будешь благодарить, а не поносить Того, Кто мог воспрепятствовать, однакож попустил (это несчастие) для твоего испытания, то, как венчаются пострадавшие для Бога, так и ты получишь такую же награду, за то, что мужественно перенес причиненные тебе людьми несчастия и возблагодарил Того, Кто мог бы, но не благоволил остановить их. Так вот, видел ты, что на праведника (Иова) наведены были и бедность, и болезнь, – обе в крайней степени. Хочешь, покажу тебе, что с такою же свирепостью напала тогда на этого доблестного (мужа) и война со стороны природы? Он потерял десятерых детей, десятерых вдруг, десятерых в самом цвете лет, десятерых отличавшихся добродетелью; и (потерял) не по общему закону природы, но от насильственной и жалкой смерти. Кто может выразить такое несчастие? Никто. Так, когда потеряешь сына и дочь вместе, прибегни к этому праведнику, и, конечно, найдешь себе великое утешение. Но эти ли только несчастия постигли его? Нет; оставление и измена со стороны друзей, поношения и поругания, брань и насмешки от всех: а быть у всех в посмеянии – как это невыносимо! Обыкновенно, уязвляют нашу душу не столько самые несчастия, сколько люди, кои позорят нас в несчастиях. А у Иова не только не было утешителя, но еще нападали на него многие ругатели со всех сторон. И ты видишь, как он жалуется на это, и говорит: даже и вы напали на меня (Иов. XIX, 5); называет друзей безжалостными (Иов. XIX, 14), и говорит: оставили меня ближние мои, и слуги мои говорили против меня; «призывах же сыны подложниц моих» (Иов. XIX, 17–18). Другие же, говорит, плевали на меня, и стал я всем в притчу (Иов.XXX, 9); «возгнушася же мною одежда моя» (Иов.IX,31). Это и слышать невыносимо, не только что вытерпеть на самом деле. Бедность крайняя; болезнь нестерпимая, новая и необычайная; потеря стольких и таких детей и таким образом; поношение, насмешки и ругательства от людей; одни издевались, другие поносили, иные презирали, – не только враги, но и друзья, не только друзья, но и слуги; и не только издевались и поносили, но и гнушались; притом, не два, не три и не десять дней, но в течение многих месяцев; и, – что случилось с ним одним, – он и ночью не имел отрады, но дневные страдания его усиливало еще видение ночных ужасов. А для удостоверения, что он во время сна терпел еще тягчайшие страдания, послушай, что говорит он: «устрашаеши мя сониями и видениями ужасаеши мя» (Иов.VII,14)? Какой железный человек, какой адамант вынес бы столько страданий? Если и каждое из этих страданий, порознь, нестерпимо, так подумай, какую бурю подняли они, сошедшись вместе. Однакож он все те страдания перенес, «и во всех, приключившихся ему, ничимже согреши» (Иов.II, 10), и не было лукавства в устах его.
7. Да будут же страдания его лекарством для наших бед, и его ужасное волнение – пристанью для наших страданий. Будем, во всех своих несчастиях, вспоминать об этом святом, и, видя, как одно тело (Иова) перенесло все страдания человеческие, мы благодушно перенесем постигающие нас только немногие несчастия. Будем всегда прибегать к этой книге, как к сердобольной матери, которая простирает руки во все стороны, и принимает, и ободряет испуганных детей, – и, пусть постигнут нас самые тяжкие бедствия, мы во всех их получим достаточное утешение.
Если же скажешь: «то был Иов, и поэтому перенес, а я не таков, как он», то этими словами ты только больше осудишь себя, а праведника похвалишь. Тебе бы надлежало более перенести, нежели ему. Почему же? Потому, что он (жил) до благодати и до закона, когда не было большой строгости в жизни, не было такой благодати Духа, когда трудно было побеждать грех, когда владычествовала клятва, когда смерь была страшна; а теперь борьба стала легче, потому что, по пришествии Христовом, все эти (препятствия) уничтожены. Стало быть, мы совершенно лишены извинения, если после столь долгого времени, после такой помощи и столь многих даров, сообщенных нам от Бога, не можем достигнуть одинакового с Иовом совершенства. Все это имея в мыслях, т. е. что страдания Иова были более тяжки (нежели наши), и что он выступил на брань и сразился тогда, когда борьба была труднее, – будем переносить все постигающие нас бедствия мужественно и с великою благодарностью, чтобы могли мы получить такие же, как он, венцы, по благодати и человеколюбию Господа нашего Иисуса Христа, с Которым Отцу слава, со Святым Духом, ныне и присно, и во веки веков. Аминь.
1. Т. е. со Христом (1Кор. XV, 20. Кол. I, 18).
2. Епископ Флавиан.
3. Т. е. предстоящим в храме.
4. Упоминаемая здесь утренняя беседа не дошла до нас.