«Противоядия» — публицистика, рецензии, интервью, размышления, дневниковые записи Ионеско. Эта книга поможет понять смысл его драматургии и прозы — в частности, христианский их смысл. Скажем, в «Беседе о современной Церкви» Ионеско встает чуть ли не на фундаменталистские позиции, в рецензии на Беккета — дает чисто христианский анализ творчества другого «абсурдиста». Более всего интересны в этом сборнике — дневниковые записи, скорее даже философский дневник «Прерывистый поиск», где Ионеско уже стариком размышляет над проблемами, мучившие его всю жизнь. Дадим две большие цитаты, чтобы читатель понял характер этой книги. Как и всегда у Ионеско, во всем его творчестве — страдание и Свет:
«О, все мертвые, агонизирующие, страдающие, все те, кого убивают, насилуют, мучают… пытают на протяжении веков, ацтеки, арабы, евреи, японцы, китайцы, жертвы Французской революции, одной из самых жестоких, и сегодняшние жертвы в Иране, Ираке, Палестину, Ливане, Индии, Южной Америке, Центральной Америке, Ирландии, России, вчерашней и сегодняшней,— всюду, всюду течет кровь из ран, падают головы казненных, замученных, убитых; истерзанные, но все еще живые, не имеющие передышки в страдании, передышки для созерцания мира хотя бы на минуту, на секунду, на четверть секунды… Тысячи, тысячи раздутых тел утопленников, мертвецов, мертвецы, мертвецы… Здесь ад. И вот редкие мгновения, как в это утро, чтобы увидеть частицу неба, частицу красоты, частицу прозрачности мира, мгновение прозрачности, мгновение веры (глупой?) в то, что Небо любит человека; что люди любят друг друга.
Внезапно лучезарность неба, мгновение покоя, нисходящего иногда, уходит, меркнет, божественный свет гаснет в человеческой ночи».
«Пока я хрупок, чувствителен, уязвим, борюсь за идеи, идеалы… Убит печальным концом Эпопеи… вроде эпопеи шуанов. Отзывчив, сострадателен, проницаем для геноцида вандейцев и евреев; пока боль, отчаяние за проигранные битвы всегда живой Истории, живой для меня, будут отзываться в моем сердце, я буду рыдать, как юноша, и из моих глаз потекут слезы молодого человека, ребенка, подростка, который при воспоминании о неведомом потерянном рае отказывается принять несчастье и разруху мира.
Я замечаю, что человеческая жизнь, какой бы трагической и даже апокалиптической она ни была, притягивает мое внимание, ведет со мной диалог, заставляет меня жить, отзываться. Нужны коллективные несчастья, несчастья для того, чтобы держать меня в напряжении, бодрствующим. Можно сказать, что несчастья мира придают мне здоровья.
Итак, я верю каким-то образом в вечную истину, в божественную истину, в борьбу Бога с Сатаной. Не зло ли заставляет меня верить в добро? Я верю, что история людей потенциально божественна, что все не напрасно. А если Бог, как уже сказано, был человеком? А если старость — всего лишь болезнь, не поражающая моей сущности? Если болезнь — только проходящее недомогание, она пройдет… может быть, не здесь.
И если реальность действительно реальна, то есть священна? Если творчество, подвиги и боль людей потенциально священны?.. Если все мы войдем в вечность, в живую вечность?
О, только бы всё это не напрасно, не напрасно! Только бы не напрасно!»
