Время уходит? Вопрос времени в богословии митрополита Антония Сурожского
Время для нас остается великой загадкой. О том, как победить, обмануть время, рассуждает протоиерей Димитрий Сизоненко.
«Время уходит» — эта мысль зарождает в нас щемящее чувство чего-то потерянного навсегда. А попытки вдуматься в понятие «вечность» чреваты леденящим беспокойством, которое хочется прекратить какой-то простой, сиюминутной задачей. Не потому ли мы всегда бежим, что нам трудно сфокусироваться на вечности?
Митрополит Сурожский Антоний напоминает нам завет апостола Павла: «Искупайте время!», то есть «не лукавствуйте, спешите жить вечностью…» Это означает «перерасти себя и достичь приобщенности к жизни в ее полноте, гораздо более широкой и глубокой». Самое замечательное, что сам митрополит Антоний является таким человеком, в котором «время начинает пылать вечностью». Но как это сделать нам?
Время — величайшая загадка
Анри Бергсон говорил, что вопрос о времени является главной проблемой метафизики. Если бы человек нашел решение этой проблемы, мы получили бы ответы на все вопросы. Но пока время для нас остается великой загадкой. Время — великий парадокс. Оно одновременно таит для нас просторы великих свершений и вместе с тем вызывает в нас чувство метафизической тревоги. Самое мучительное терзание — страх времени, состояние внутренней неустойчивости, которое «убивает в нас покой и глубинность». И эта тревога является более глубокой и более архаичной, чем разум. «Время больше, чем что-либо другое, ставит нас в положение неустойчивости», — говорит владыка, — и делится с нами драгоценным опытом, как можно бороться со временем, бороться с тревогой, которую время порождает в нас. «Справляться со временем и жить во времени, вместо того чтобы или гнаться за ним, или наблюдать, как оно от нас ускользает». Справляться, как Иаков одерживает победу в ночной схватке с ангелом.
Поскольку время нашей земной жизни перед нами предстает как время умирания, и поскольку тень неизбежного конца пробуждает в нас нечто похожее на священный ужас, мне хотелось бы подчеркнуть глагол «жить», жить во времени.
Всякий раз, когда речь заходит о времени, на ум приходят слова из «Исповеди» блаженного Августина: «Что такое время? Если никто меня не спрашивает, я знаю. Если хочу объяснить это тем, кто спрашивает меня, я теряюсь!» И дальше: «В тебе, душа моя, измеряю я время. В тебе, говорю я, измеряю я время» (Исповедь, XI, 17, ст. 36).
Вопрос о времени интригует физиков, философов, математиков, богословов, психологов. Существует множество определений этой загадочной реальности, которая имеет отношение к событиям внешнего мира и одновременно стучит в нашем сердце («В тебе, душа моя, я измеряю время!»).
В греческом языке четко различаются «хронологическое» время и кайрос. Хронос — условное, конвенциональное, осевое, измеряемое квантовыми часами, внешнее по отношению к нам время. Кайрос — экзистенциальное, личное, наполненное событиями, мыслями и переживаниями. Каждый из нас прекрасно знает, что час скучной лекции и час, проведенный в обществе любимого человека, идентичны с точки зрения «хроноса», но совершенно несопоставимы с точки зрения «кайроса».
«В тебе, душа моя, я измеряю время!». Хорхе Луис Борхес, размышляя о загадке внутреннего бытия, называет время «субстанцией, из которой я сделан». В сборнике «Другие расследования» (1952) он приводит такой образ. «Время — это река, которая меня уносит, но река — это я; время — это тигр, раздирающий меня, но тигр — это я; время — это огонь, пожирающий меня, но этот огонь — я». Да, время — это река, тигр и огонь, но это не какой-то внешний враг, которого надлежит победить, время действует внутри меня, в сокровенных глубинах моего существа, в том, что является наиболее немощным, смертным, тварным во мне. Оно уносит, раздирает, пожирает меня. Однозвучное тиканье часов мешает уснуть в ночи, но в действительности однозвучный ход часов должен бы удалить из сердца поверхностность, фальшь, лень и заставить нас помнить призыв Христа бодрствовать: «Будьте же и вы готовы, ибо, в который час не думаете, приидет Сын Человеческий» (Лк 12:40). Пусть сердца бодрствует даже во сне. «Я сплю, а сердце мое бодрствует» (Песн 5:2).
Можно ли пустить реку времени вспять?
Наиболее распространенная метафора для обозначения времени — река. Поэт Альфред Теннисон пишет о «времени, струящемся в полуночи». Мир спит, но бесшумная река времени струится по земле, под землей, в межзвездном пространстве. Время — река, текущая к нам от своего непостижимого для нас начала. И человек боится за ней не успеть, пытается угнаться за ней как за уходящим поездом.
Митрополит Антоний Сурожский парадоксальным образом обращает течение этой реки вспять: время течет из будущего в настоящее; момент, в котором будущее становится прошлым, и есть то, что мы называем настоящим. И поэтому он говорит: «За временем гнаться совершенно незачем, потому что время не от вас течет, а к вам течет, как река», «время не от нас бежит, а к нам бежит». «Совершенно незачем куда-то за временем гнаться; вопрос только вот в чем: надо научиться жить в мгновении, в котором ты находишься». Он неоднократно возвращается к образу пасхального яйца, которое катится и перекатывается по полотенцу хозяйки. «Оно сначала тут, потом там, но нигде не задерживается; так и мы ни в какое мгновение не находимся в реальности, в нашем настоящем. Отчасти мы живем тем, что только что было, и не умеем высвободиться; отчасти мы уже где-то впереди себя, то есть спешим». «… мы живем как сумасшедшие, потому что единственный момент, в который ты можешь жить, это теперь, а теперь ты не живешь, потому что ты еще застрял позади себя и уже живешь впереди себя».
На эту тему есть старинная легенда. В какой-то момент Бог захотел преподнести человеку невероятный подарок. Он поручает архангелу Гавриилу пойти в мир и передать приготовленный дар. Архангел путешествует по странам, городам, площадям, залам, возвращается обратно с подарком в руках. Бог говорит: «Почему ты его никому не передал?» Архангел отвечает: «Я не нашел никого, у кого нашлось бы время, чтоб его принять. Потому что люди своими мыслями всегда либо в прошлом, либо в будущем. У них не было времени посмотреть мне в лицо, в тот момент, когда я появлялся перед ними». Подобное же открытие в решающий момент жизни стало откровением для блаженного Августина: «Ты был со мной, но я не был с Тобой», то есть был вне себя, в определенном смысле именно «как сумасшедший».
Как рассказывает митрополит Антоний, первый урок искусства «останавливать время», «справляться со временем», ему был преподан в обстоятельствах немецкой оккупации. Речь идет о знаменитом эпизоде, когда в момент ареста он вдруг обнаружил, что прошлое мгновенно исчезло, реальному прошлому не было места, потому что за него могли расстрелять. А будущее исчезло, потому что обычно будущее мы воображаем, а в тех обстоятельствах вообразить будущее было невозможно. По его ощущениям, в тот момент вся ось времени сжалась в кратчайший отрезок времени, «в котором сосредоточилось все твое прошлое и из которого может вырасти все твое будущее». Ось времени оказалась сплюснутой, от нее осталось лишь мгновение. Каким-то парадоксальным образом арестованным оказался не столько будущий владыка Антоний, сколько его внутреннее время. Время как некий псевдоним жизни, как «субстанция, из которой мы сделаны».
Как остановить время внутри себя? Два простых упражнения
Разумеется, человек не в состоянии повлиять на движение небесных тел, на течение хронологического времени, но мы можем повлиять на течение внутреннего времени. Хотелось бы обратить внимание на глаголы, которые здесь употребляет владыка: «останавливать», «справляться», он не говорит прямо «схватить», «арестовать», но это так или иначе подразумевается. Для этого он дает нам два простых упражнения.
Первое, когда есть время, когда вам нечего делать, «возьмите пять минут, сядьте и скажите себе: "Я сейчас сижу, ничего не делаю и делать ничего не буду в течение пяти минут; я только есмь"; и вы увидите, что это удивительное чувство, потому что мы очень редко обнаруживаем, что "я есмь", мы всегда почти себя ощущаем как какую-то часть какого-то коллектива и частицу по отношению к окружающим». Действительно, мы сами не замечаем, насколько привыкаем безраздельно принадлежать группе, быть частичкой, а не личностью, растворяться в чужих идеях, отношениях, виртуальном пространстве и т. п. Достаточно лишь пять минут побыть совершенно в настоящем времени, побыть самим собой, чтоб обрести свободу. К слову сказать, этимологически владыка выделяет в слове «свобода» два корня «сво» и «быть», что в сочетании и означает «быть собой».
«После того как вы научились, когда нечего делать, ничего не делать — чего, вероятно, никто из вас по-настоящему не умеет, — учитесь останавливать время, когда оно бежит»… «Для этого в момент, когда вы заняты, скажите: "Теперь стоп, я высвобождаюсь из своей занятости". Я, например, сейчас читаю с увлечением. Стоп на пять минут. Откидываюсь, сажусь, молчу, не смею думать ни о чем полезном, движущемся. Я есмь перед Богом...»
По сути его искусство «остановить внутреннее время» заключается в умении «ввести небо в то место, где мы находимся, потому что это зависит от нас», жить в настоящем мгновении, пребывать перед лицом Божиим. И таким образом обрести внутренний «покой и глубинность». Мне хотелось бы подчеркнуть слово «глубинность». В самом деле, у времени есть не только длительность, но и глубина, как некое дополнительное измерение бытия. Когда он говорит о молитве, он тоже учит молиться «всей глубиной нашей души».
На мой взгляд, это одно из лучших наставлений в том, что Писание называет «страхом Божиим». Начало премудрости — сокровенный трепет, связанный с ощущением невидимого присутствия вечности в тебе и пред тобой, в его сиянии исчезает все второстепенное, все, что вызывает суеверный страх и тревогу. Владыка говорит: «Все небо тут, и нечего его искать где-то за облаками: там его нет, оно только тут, — там, где Бог и я находимся вместе, лицом к лицу — и больше даже, чем лицом к лицу…», «в том мгновении, где и Бог и вы в вечности и во времени одновременно, — в объективном времени и в божественной вечности». Лицом к лицу и больше даже, чем лицом к лицу! Не без иронии он увещевает: «Надо учиться останавливать время, потому что, к сожалению, не каждого из нас арестовывают, и поэтому некому учить постоянно».
Неподвижные моменты Библии
Мы действительно воспринимаем время как протяженность мгновений, расположенных на оси. Мы легко представляем себе вереницу мгновений позади и впереди. Мы легко можем представить себе, что одно из этих мгновений станет последним для нас и для этого мира. Интересно, что такое понимание времени библейскому человеку показалось бы совершенной бессмыслицей. Библейское понимание времени принципиально отличается от эллинского. Для греков время — умирание, старение, оскудение. Каждый прожитый день означает, что тебе осталось жить на один день меньше и ты необратимо теряешь силы. Нить судьбы однажды оборвут слепые мойры, и это будет концом. Для иудея время — это созревание, обогащение, созидание.
Здесь на память скорее приходит образ побелевшей нивы, поспевающего колоса, праздника урожая. В Библии время измеряется не столько количественно, сколько качественно. Это всякий раз поражает в мудрости Екклезиаста: всему свое время. Или как говорит владыка, «все приходит в свое время, но в свое время, или, если предпочитаете, в Божие время». При таком взгляде хронологическое время становится пространством теофании. Время имеет свой ритм, свои акценты. Речь идет не о датах, не о прогнозах на будущее, а о наполненности текущего момента. Время плакать и время смеяться. Оно не является предметом внешнего наблюдения, оно проживается изнутри, hic et nunc.
В Библии такие события, как сотворение мира, исход, дарование Торы, Тайная вечеря, смерть и воскресение Христа, сошествие Святого Духа на учеников, являются фиксированными моментами. Они неподвижны как созвездия зодиака по отношению к планетам, блуждающим в пространстве. Обстоятельства повседневной жизни человека представлялись как странствие и возвращение к неподвижным моментам священной истории. Когда паломник приходил на Пасху в Иерусалим, он становился современником своих предков и своих потомков, которые приходили на это место в этот день или будут это делать в будущем, при этом не имеет никакого значения, сколько лет, столетий, тысячелетий их разделяет. Таков взгляд на время глазами Бога, из глубины вечности, где нет привычного нам «до» и «после». Все сконцентрировано в точке, в которой как в семени содержится полнота, время и вечность переплетаются в настоящем.
Освящение времени по митрополиту Антонию
В связи с этим митрополит Антоний приводит замечательный образ киноленты. События священной истории «являются как неподвижные картины, перед которыми прозрачный фильм истории проходит. Все время течет мимо, а это стоит неподвижно… Мы не можем вернуться в прошлое. Мы можем приобщиться этому событию, ставшему реальностью вечности, то есть каждого мгновения… Когда мы погружаемся в то, что вечно, мы одновременно приобщаемся тому, что когда-то случилось, но никогда не кончилось…»
Сущность праздника он описывает как «вторжение вечности во время», как «прорывание Бога или вечности во время и в историю», как «ввержение всей необъятности Божества в границы тварного мира». Так совершается освящение времени. «Праздники святых, великие церковные праздники, отмечающие поворотные исторические моменты домостроительства спасения, чтение священных текстов…, благословение и освящение людей и вещества — все это способы, которыми Бог через нас, посредством нас, при нашем участии освящает время, присутствует в истории, разверзает ее в меру вечности».
Праздники также помогают нам осознать, что время человеческой жизни непраздно, оно несет в себе семена новой жизни, оно беременно вечностью. Время — пора созревания, в нас нечто прорастает, толкает изнутри, вызывает у нас изумление. Нечто, чтобы появиться на свет, вызывает родовые схватки, причиняет нестерпимую муку. Иногда страдание плоти нас ослепляет настолько, что мы не в состоянии видеть то, что в муках рождается в нас. Недаром в прощальной беседе с учениками Господь говорит о приближающемся Распятии, о Своем «часе» (кайросе) языком притчи о рожающей женщине. Время жизни — время рождения. Об этом же Спаситель говорит Никодиму: «Надлежит родиться свыше», родиться к воскресшей жизни, которая уже присутствует как семя в глубинах земли, в нашем hic et nunc.
«Искупайте время!»
Митрополит Антоний описывает приобщение человека к вечности как обретение того внутреннего пространства, в котором человек предстоит перед лицом Живого Бога. Он говорит: «Иногда среди шума житейского, среди тревоги вдруг коснется души какая-то тихость, и душа уходит вглубь, в какой-то град Китеж, который вдруг оказывается, есть под бурной или рябой поверхностью нашей души и нашего сознания». Здесь он с потрясающей достоверностью и поэтической красотой описывает обретение того, что апостол Павел называет «внутренним человеком», блаженный Августин — «intimior intimo meo», сокровенное, внутреннее бытие, внутреннее небо, изнутри которого в нашей жизни действует Бог. «В пределах времени уже действует тайна вечной жизни. И она когда-то разверзнется, и тайна вечной жизни захватит все, и время…»
Владыка Антоний настоятельно призывает помнить завет апостола Павла: «Искупайте время!», то есть «не лукавствуйте, спешите жить вечностью...», это означает «перерасти себя и достичь приобщенности к жизни в ее полноте, гораздо более широкой и глубокой. Для верующего эта полная жизнь включает… в себя и молитву, и человеческие взаимоотношения».
«Даже в наших человеческих взаимоотношениях все будет сводиться к зримому и ощутимому, сколь глубокими мы бы ни полагали отношения с теми, кто нас окружает. Мы всегда будем упускать то единственно ценное, что может дать нам непреходящий мистический опыт. Это невидимый Ближний, который превосходит время и пространство…»
Мне хотелось бы подчеркнуть, что здесь владыка перечисляет как бы через запятую молитву, непреходящий мистический опыт и человеческие взаимоотношения, и то и другое для него является предстоянием пред лицом Бога. Непреходящий мистический опыт присутствия «невидимого Ближнего, который превосходит время и пространство» в молитве непосредственно определяет качество наших отношений с теми, кто нас окружает. «Если мы причащаемся Богу, и после этого просто радуемся своим переживаниям, мы предаем Бога, мы теряем Божие время». Если мы эгоистично радуемся пережитому мистическому опыту, если он не обретает своего свершения в поступках и жертвенной любви, это «потерянное время». Бездеятельность — потеря времени.
Бог не нечто, о чем говорят, Он — Некто, кого мы вдыхаем, Им мы живем и дышим. Он передается через тот свет, который мы излучаем. Когда мы пребываем в живом общении с Богом, это физически осязаемо, это ощущается в каждом нашем поступке, в каждом движении мысли. Вечность начинается уже в этом мире, она уже внутри нас как семена Царства. Проблема не в том, что станет после смерти, а в том, чтобы быть живым до наступления последнего часа. В небо и в вечность не входят, как входят в соседнее помещение. В каком-то смысле нужно стать этим небом. «Искупление времени» состоит в том, что человек становится пронизанным силой Божественной жизни, силой воскресшей жизни, то есть вечностью.
«Уловить мгновение, точку взаимопроникновения вечности и времени — занятие святых», — пишет Томас С. Элиот в «Четырех квартетах» (The point of intersection of the timeless. With time, is an occupation for the saint). Блажен, кто ощутил пульс вечности в течении времени. Блажен, через кого «вечность вливается во время, и время начинает пылать вечностью». Владыка говорит: «Святой — это не просто человек, который нашел для себя спасение; святой — событие в человеческой истории, потому что в нем и через него эсхатологическая реальность существует и действует в мире времени и пространства».
Самое замечательное, что сам митрополит Антоний является для нас именно таким событием, в котором «время начинает пылать вечностью».
