О значении надписания Псалмов: Lamnazzeach

• О значении надписания Псалмов: Lamnazzeach

О значении надписания Псалмов: Lamnazzeach

(греч. εἰς  τὸ  τέλος , слав. в конец).

Самую обширную группу псалмов, имеющих такие или иные надписания, составляют те псалмы, которые обозначены словом: lamnazzeach. Этот термин в таком месте и в таком значении встречается в Псалтири 55 раз, а не 53 или 54, как уверяют некоторые авторы.1Из этого, сравнительно очень значительного, количества 39 псалмов усвояются заглавиями Давиду (4–6. 8.–9. 11–14. 18–22. 31. 36. 39–41. 51–62. 64. 65. 68–70. 109. 139–140 по Евр.), 9 сынам Кореевым (42. 44–47. 49. 84. 85. 88) и 5 Асафу (75. 76. 77. 80. 81); автор двух остальных (66 и 67) не указан.

Надписание псалмов,  по-видимому, должны иметь тесное отношение к следующим за ними произведениям, так или иначе, в том или другом смысле определять их; но на деле это предположение не вполне подтверждается. Правда, некоторые древние толковники называли надписания псалмов их вестником (Aug. in Psalm. СХХХIХ) и ключом (Hieronimiast. Proleg. in Psalm.), «однако же сей ключ не отверзает всего сокровища книги псалмов и сей вестник не проповедует тайны целого ее состава». Это суждение покойного митр Филарета2 во всей его силе может быть применено и к нашему  lamnazzeach, которое кроме Псалтири в этой форме встречается только в III, 19 пр. Аввакума. По справедливому замечанию Евальда3, «lamnazzeach есть одно из тех немногих слов, которые, наподобие разрозненных сивиллинких листов, дошли до нас из затерянной книги древнееврейской музыки». Посему и понимание термина lamnazzeach представляется весьма затруднительным, а полное, вполне несомненное значение его едва ли может быть отыскано. В ученой литературе существует по этому предмету такое разнообразие мнений, часто совершенно противоречивых, что, рассматривая их, невольно вспоминаешь известное латинское наречение: quot, capita, tot sensus. Разногласие касается не только установления коренного значения слова lamnazzeach, но и определения его формы. Остановимся на этих вопросах и разберем их с возможною внимательностью.

Уже с давнего времени существовало предположение, что Lamnazzeach есть неопределенное наклонение, и многие ученые старались поддержать такое мнение своим авторитетом. Одни из них опирались при этом на сравнении с сходною арабскою формой, но в свою пользу не представили никаких более твердых оснований4. С большею научностью отстаивали это мнение другие исследователи, видевшие в Lamnazzeach арамейский инфинитив; в первых своих трудах5 высказывал его и известный у нас немецкий гебраист Гезений, после, впрочем, отказавшийся от прежнего предположения. Особенно видным защитником этого взгляда является Клаус, который прямо заявляет, что он «решительно не может считать, согласно принятому мнению, lamnazzeach за participium и nomen»6, а признаете арамейскою формою инфинитива7. Само по себе такое воззрение не представляет ничего особенно невероятного, ибо неопределенное наклонение, так называемое, конструктивное (а таким только и может быть lamnazzeach в виду тесной связи его с последующими словами, например, в надписаниях 39 и 77 (по. Евр. псалмов) употребляется не редко для выражения даже падежных отношений8.  Однако, по уверению Генгстенберг9, арамейский инфинитив в Еврейском священном языке никогда не встречается. Мы не будем настаивать на этом утверждении, потому что оно совершенно голословно и в глазах Клауса и его сторонников, признающих существование такого явления, не будет иметь убедительной силы. Обратимся к самым доводам немецкого ученого, которые и немногочисленны и неважны.

Отрицательным основанием Клаусу служит то наблюдение, что защитники другого понимания слова lamnazzeach в смысле причастия по форме Pi. будто бы оказываются не в состоянии объяснить употребление его в III, 19 книги пр. Аввакума10. Полагая, что этим указанием противники разбиты на голову, Клаус мало заботится о создании себе прочного положения выискиванием надлежащих доводов. Единственный аргумент его состоит в ссылке на халдейский перевод, «поскольку он передает lamnazzeach инфинитивом leschabbachä для хваления, для пения zum loben, zum singen»11.

Что касается первого положения, то Клаус неправ здесь уже потому, что пользуется таким библейским местом, которое, по своей трудности, допускает различные понимания и, следовательно, ни в каком случае не может говорить в пользу одного мнения, с исключением всех других. Дело заключается в следующем. В конце вдохновенной песни пр. Аввакума находится приписка: lamnazzeach binginotaj. Если понимать первый термин в общепринятом смысле «начальнику хора», а второй, как обозначение музыкальных инструментов, вероятно, струнных, тогда получится такая, на первый взгляд странная, фраза: «начальнику хора, при сопровождении аккомпанемента струнных орудий моих». Этот перевод, по-видимому, усваивает neginot Аввакуму, между тем несомненно, что музыка и орудия ее исполнения существовали задолго до этого пророка. Но уже давно и при том многими, весьма компетентными, исследователями показан путь к разъяснению действительного значения выражения Аbb. III, 19 с сохранением суффикса, который, по Клаусу12, необходимо «отбросить, если желают передавать lamnazzeach словом начальнику». В молитве Аввакума речь ведется от имени всего народа Израильского (см. в особенности 13), а посему и суффикс первого лица будет означать не принадлежность музыкальных орудий пророку, как их изобретателю, а то, что сказанная песнь должна быть исполнена при сопровождении игры национально-еврейских струнных инструментов, при сопровождении моей игры, а это «я», этот субъект, обращающийся к Богу, есть весь Израиль.13.

Смысл выражения при таком понимании становится совершенно ясным и даже вразумительным, чем толкование Клауса. По его мнению, neginot указывает на сильную, громкую игру на струнных инструментах 14, но понятно само собою, что как самые инструменты эти, так и игра на них получили свое бытие не от пр. Аввакума, что доказывается надписаниями Давидовых псалмов, а равно и книгами Паралипоменон. Отсюда, полагаем, несомненно, что Клаус совершенно несправедливо называет слабыми своих противников в том пункте, где они столько же сильны, сколько и он. Помимо того, оказывается, что в споре о значении приписки Авв. III, 19 форма lamnazzeach остается в стороне, ибо установление ее не зависит необходимо от такого, или иного понимания суффикса первого лица; смысл последнего также не определяется прямо признанием неопределенного, или причастия. И в том и в другом случае изъяснение употребления суффикса должно утверждаться на других соображениях, почему и присутствие его безразлично по отношению к тому, какую форму мы придадим слову lamnazzeach. Скорее можно сказать, что суффикс значительно влияет на выяснение понятия смысла этого термина, ибо при указании на «начальника хора» действительно является странною просьба исполнить молитву на музыкальных инструментах моих, т. е. Аввакумовых, как полагает Клаус. Но если мы найдем другое значение для слова lamnazzeach, тогда исчезнет и эта видимая, мнимая странность, не говоря уже о предложенном выше толковании выражения кн. пр. Аввакума. Наконец, понимание я, мой в смысле народ, национальный (храмовый) позволяет нам сохранить распространенный перевод «начальнику хора» и лишает Клауса последней опоры. Теперь мы в праве назвать слишком смелым заявление ученого, будто «это место (Авв. III, 19) вынуждает считать означенное слово (lamnazzeach) за инфинитив»15, и признать его аргумент ничего не доказывающим.

Еще большею несостоятельностью отличаются положительные доводы Клауса, ссылающегося на халдейскую передачу lamnazzeach неопределенным наклонением leschabbacha. Во 1-х, своим особенным, несходным даже с Клаусовским, разумением знамения lamnazzeach этот перевод оставляет нас в неведении, каким путем переводчики дошли до необходимости употребить такую, а не иную форму для передачи еврейского надписания. Указывать на это значит объяснять неизвестное неизвестным, что столько же малоплодное и безуспешно, как решение уравнений с одними иксами. Во 2-х, особенности чужого языка никогда не могут быть воспроизведены на другом с полною точностью. Часто для большей чистоты слога и ясности переводчики допускают себе свободу в передаче понятий оригинала; о халдейских же таргумах между прочим известно, что в них «сохранились довольно многие, а в Притчах Соломоновых, например, даже очень существенные разночтения»16. Само собою понятно, что при таком условии весьма неудобно руководиться переводом в определении форм подлинника и во всяком случае нельзя придавать первому решающего значения. Что это так вот фактическое доказательство. В одном из своих рассуждений Лютер говорит:menazzeach est dux cantus, quem nos dicimus den Kapellenmeister, qui orditw et gubernat cantum, ἔξαρκος .17 Отсюда видно, что Лютер придавал слову lamnazzeach значение существительного, между тем во всех надписаниях 55 псалмов он ставит неопределенное наклонение (vorzusingen),а в книге пр. Аввакума III, 19 (по немец. Лютерову переводу IV, 19) даже первое лице сослагательного наклонения (dass ich singe). Этого, думаем, достаточно для признания слабости аргументации Клауса, но, чтобы окончательно опровергнуть его воззрения, мы должны обратить внимание на те затруднения, к каким она приводит. В слове lamnazzeach мы замечаем присутствие патаха, что указывает на существование в нем члена, исчезнувшего вследствие ассимиляции и передавшего свою гласную предшествующей букве lamed. Клаус предлагает три способа в объяснение этого явления или, вернее, для примирения его со своим пониманием термина lamnazzeach. Первый совершенно отвергает присутствие члена и проектирует возможность замены патаха хиреком18. Но спрашивается: что заставит нас так подозрительно относиться к еврейскому тексту, когда мы можем уразуметь его и при более почтительном обращении с ним? Это могло бы вызываться только крайностью, и таковой совсем не видится, поэтому и сам Клаус указывает только на возможность, забывая старинное правило, что от posse к esse заключать неудобно и что, поэтому, последнее нельзя объяснять первым. Затем непонятно, чем же такое совершенное изгнание гласной (хирек в проекте Клауса является как замена одной шэвы пред другою изlemnazzeah, убеждающей нас в присутствии целого закрытого трехбуквенного слога (первоначальная форма члена есть, вероятно, hal, лучше опущения суффиксового местоимения у Авв. III, 19), что будто бы необходимо при обычном определении формы lamnazzeach? Если этою и притом мнимою нуждою условливалась решимость придать lamnazzeach значение инфинитива, то этот переход от одного зла, меньшего, к другому, большему, во всяком случае, является бесцельным.

Другой способ переносит нас к противоположному взгляду на занимающий нас вопрос, согласно ему, оказывается «нужным предполагать в этом слове (lamnazzeach) член пред infinitivum substantivascens» (zum singen вместо: zu singen).19 Но есть ли это надобность действительная, вытекающая из существа дело, или это только субъективная необходимость, вызываемая потребностью самозащиты, когда все становится нужным? Если первое, тогда подобное явление должно быть не единичным, встречающимся один раз; если второе, в таком случае достаточно одного этого признания, чтобы обратить личную нужду в произвольное фантазирование, незаслуживающее внимания. Наименованием infinitivus substantivascens Клаус обозначает, очевидно, infinitivus consructus, который в качестве относительного (substantivumverbale) может иногда употребляться для выражения отношений, передаваемых в других языках при помощи падежей.20 Но и при таком призвании появление члена было бы поразительною неожиданностью, ибо даже пред verbum finitum член ставится очень редко и то лишь тогда, когда он сохраняет свое первоначальное значение указательно-относительного местоимения.21 Клаус таким образом бросается из крайности в крайность, от отрицания наличного факта приходит к признанию факта нигде не встречающегося и, следовательно, несуществующего. Ясно, что он говорит о чем-то другом, а никак уж не о lатnazzeach, бытие которого, вместе с патахом под буквою·lamed, не подвержено никакому сомнению.По-видимому, теперь испытаны все пути, правые и левые, для защитника формы инфинитива в lamnazzeach, но Клаус предполагает еще, что «может быть будет найдено какое-нибудь иное изъяснение патаха»22. Это последнее средство спасти себя есть в собственном смысле asylum ignorantiae, а его никто, конечно, не предпочтет настоящему знанию.

Для каких целей потребовалось Клаусу такое упорство в защите неправого дела, это мы увидим ниже, а теперь поищем другого исхода, не переступая законов еврейского языка и не создавая новых. Как уже сказано, патах под буквою lamed, предполагает присутствие члена, который чрез сокращение (per contractionem) потерял согласную h, передавши свой гласный звук предлогу. Но, кроме того, в данном случае мы не видим удвоения сильным дагешом следующей буквы, что, за исключением горловых, бывает между прочим при стечении члена с преформативами je и me 23 .  Отбрасывая все эти наросты, мы подучаем требуемый глагольный корень nazach, который в Pi. примет фуртивный патах, подобно всем verba tertiae gutturalis 4). Так является пред нами форма nizzeach или, в имперфекте, jenazzeach, а последняя заменою префермативного иод буквою тет даст из себя причастие menazzeach. Присоединение члена и предлога le (leha), по указанным выше основаниям, приводит нас к рассматриваемой форме lamnazzeah. Мы достигли теперь желаемого результата, руководясь общими законами и правилами еврейского языка, и потому с полною уверенностью можем и даже должны считать menazzeach part. Pi. от глагола nazach, и это заключение тем несомненнее, что в Библии иногда встречается множественное число menazzechim (2Пар. II, 2 и 170 по Рус. Синод. изд. 18. Сp. nizzachat Иер. VIII, 5). Нам остается отыскать значение этого слова, но в определении основного его понятия и особенно в выводе понятий производных мы снова находим разнообразие взглядов, на которых и считаем нужным остановить свое внимание.

Первоначальным значением глагола nazach многие ученые считают понятие блистания. Основываясь на сирском его употреблении, Гезений передает nazach в не встречающейся формеkal словом: блестеть, а Фюрст присоединяет к этому значению: сверкать, мерцать24 . В метафорическом смысле оно, по Гезению, будет означать: выдаваться, выставляться. побеждать. С таким пониманием согласны Гупфельд25и свящ. Вишняков26. В форме Pi.nazach у Гезения получает значение: стоять впереди какой-нибудь вещи, заведовать чем (einerSache vorstehn), быть поставленным над чем (с al и le). Некоторая непоследовательность перехода от коренного понятия к производным исправляется другими учеными, которые в качестве посредствующего члена указывают на значение: блистать пред всеми или над всеми (Фюрст), выдаваться вперед, иметь в чем-либо преимущество (О. Вишняков), которое дает известному лицу право на руководство, надзор над другими. В применении к псалмопению, слово nazachу всех этих исследователей является в значении заведовать, управлять музыкою, отсюда иmenazzeach есть «начальник хора». Близко к этому стоит производство Делича, по которому основное значение nazach (по сходству с араб. – «быть чистым, ясным») ясным, светлым быть или становиться, claresci. Потом оно «переходит в понятие осенения лучами, как непрерывающейся продолжительности, так и превосходящей, победоносной силы»27  По сему menazzeach есть тот, который обнаруживает отличающую его способность в каком-либо деле; хозяин, управитель, высший надзиратель28, ибо, по выражению Буксторфа29praefectorum est alios virtute et autoritate superare, et ad officium urgere. В надписаниях псалмов menazzeach будет указывать на начальника, учителя пения (Sangmeister)30 in re musica praeseptor, unde in titulis Psalmorum, lamnazzeach praefecto musica31. Молль32 основным значением глагола nazach считает: усиливаться, быть сильным, которое в Рi. будет выражать понятия: принуждать, препобеждать, преодолевать. Это производство «указывает на заведующего или учителя, руководителя (Meister) и именно, по 1 Пар. ХV, 21, по отношению к храмовой музыке, так как это слово (nasach) встречается в истории только о таком упорядочении и руководстве, которые были вверены левитам». К подобному результату приходит и Евальд, отправляясь от предполагаемого им коренного значения: быть чистым, совершенным. Из этого понятия выводятся в Pi.: содержат что-либо в совершенном, хорошем состоянии, упорядочивать, надсматривать над чем 33 . Те же самые соображения служат Ленгерке основанием для заключения, что menazzeach означает вообще надзирателя и в частности управителя музыкою или пением, регента 34.

Из приведенных примеров видно, что разногласие ученых в начале совершенно исчезает в конце, поскольку все частные мнения сливаются в одном общем понятии начальника, заведующего. Это показывает, что разноречие, устраняющееся в последнем выводе, может быть сглажено и в указании коренного значения глагола nazach. В самом деле, Гезений и Делич почти сходные между собою по занимающему нас вопросу, ибо понятие блистания нераздельно от представления света, светлости, и первое обозначает только высшую степень того, что выражает последнее. Но свет служит символом чистоты и совершенства, посему и Евальд должен присоединиться к Гезению и Деличу, если не хочет производное выдавать за первоначальное, в каковую ошибку впадают Молль и свящ. Вишняков. Ясно, что понятие быть сильным (Молль) логически правильно может быть выведено из понятия блистания, превосходства над другими силою своих необычайных способностей или своим положением, а это в свою очередь служит причиною, почему один человек выдается вперед и преимуществует (св. Вишняков) над окружающими.

По всем этим основаниям мы склонны считать коренным значением слова nazach понятия: блистать, светит, как то доказывается употреблением его в арабском (Делич) и халдейском (Гезений) языках. В каком смысле они должны быть применены к надписаниям псалмов, это всего вернее может быть найдено при помощи разбора библейских мест, где встречается термин nazach. Правда, священные книги, важные для нас в этом отношении, принадлежат позднейшему, после Давидовскому времени, однако же, несомненно, что писатели их старались воспользоваться старинным лексическим запасом с удержанием точного значения терминов, почему, напр., некоторые даже переводят заглавие III гл. Аввакума так: «молитва Аввакума пророка, по образцу псалмов 35. Слово nazach употребляется в рассказах о событиях из» эпохи Давида, Соломона, Иосии, Зоровавеля, где идет речь об отправлении храмовых левитских обязанностей или о построении и поправке храма. Служение при доме Божием или частое исполнение одной из левитских функций в 1Пар. XXIII, 4 обозначается словами nazzeach al  melecet beit jehovah. Книга Ездры III, 8 и 9, (по Рус. Син. изд. 1 Ездры), говоря о приготовлениях к восстановлению второго храма, по возвращении из плена, употребляет термин lenazzeach с последующим предлогом al для выражения того, что левиты были поставлены для надзора за работами. Те три тысячи триста человек, которые были назначены Соломоном надсмотрщиками над строителями храма и которых 1 Цр. V, 30 (по Рус. 3 Цр. V, 16) называет harodim baam haosim bammelacah,– во 2Пар. II, 1 (по Рус.: II, 2; здесь упоминается уже о 3.600 лицах) именуются menazzechim. В данном случае оба слова, harodim и menazzechim, заменяют друг друга, несомненно, как одинаково содержащие в себе указание на известное действие, каковое состояло в надзоре, руководстве, заведывании работниками36. Когда Иосия начал поправлять храм, в это время над исполнителями воли царя были поставлены четыре левита с целью lenazzeach (2Пар. XXXIV, 12) или в качестве menazzechim (ст. 13), т.е. для надзора, что необходимо признавать по ходу речи и что показывает следующее пояснение ст. 13: lecol iseh melacah (над работниками при всякой работе. Ср. Есф. IX, 3). Для выяснения понятия глагола nazach особенную важность имеет заметка летописца во 2Пар. II, 17 (по Евр., по Рус. Син. изд. II, 18), где он указывает одну из обязанностей menazzechim времен Соломоновских. Из всего громадного количества пришельцев три тысячи шесть сот человек были сделаны menazzechim с тем, чтобы lehaabid et haam. Первоначальное значение глагола abad – работать (собств. иметь труд, утруждать себя) в интенсивной форме Hiph (heebid), придающей понятию причинный, активный смысл, будет указывать на побуждение к работе. Таким образом, menazzechim в данном случае были наблюдателями, долженствовавшими следить за точным и хорошим исполнением дела.

Если теперь подвести итог всему сказанному, то мы получим следующие результаты касательно значений, в каких слово nazach употребляется в Библии. Во 1-х, оно всегда ставится там, где речь идет о каком-либо служении при доме Божием, будет ли то строение и поправление храма или исполнение общих левитских обязанностей. Во 2-х, оно прилагается к известным лицам для показания властвования их над чем-либо, по превосходству сими, руководства ходом дед, наблюдения за правильным их исполнением. Логическая связь зависимости, производности этих понятий от указанного нами выше основного значения: блистать, быть светлым ясна сама собою, поскольку отличающийся, блистающий своими высокими дарованиями необходимо возвышается над посредственностью в качестве заправителя.

Прилагая приобретенный нами общий выход к надписаниям псалмов, мы, очевидно, должны связывать его с понятием музыки и пения, ибо по положению слова lamnazzeach во главе произведений, назначенных для храмового богослужения, и по тесной связи его с техническими музыкальными терминами несомненно его отношение к священной музыке. Посему, если и нет при lamnazzeach более точных определений, всегда нужно удерживать и выражать этот специальный оттенок глагола nazach. По всем этим основаниям надписание lamnazzeach будет обозначать начальника певцов или музыкантов при доме Божием, заведующего и управляющего музыкально-вокальною частью богослужебного культа. В виду неоспоримой тожественности назначения молитвы Аввакума, это понимание будет иметь полную силу и при изъяснении Авв. III, 19 В этом согласно большинство компетентных ученых исследователей37; с ними совпадает и русский перевод Библии Синод. издания38.. Но очевидно, что для полного выяснения существа дела одного этого неопределенного понятия далеко недостаточно. Кого нужно разуметь под именем начальника, заведующего музыкою или пением, и какой смысл таких надписаний в псалтири и подписи в III, 19 кн. пр. Аввакума? Вот вопросы, которые остаются пока нерешенными, а разъяснение их всего желательнее в данном случае. Чтобы не пускаться на скользкий путь предположений, а иметь под собою твердую почву, мы обратимся к рассмотрению 21 ст. Χ V гл. 1 кн. Паралипоменон. Это единственный пример, где слово nazach употребляется в речи о храмовой музыке; посему понятна его первостепенная важность для нашей цели. Писатель говорить здесь об устроении хора Давидом для торжественного перенесения Ковчега Завета из Гаваона в Иерусалим. Царь постановил, чтобы Еман, Асаф и Ефан играли громко на медных кимвалах (ст. 19), а Захария, Азиил, Шемирамох, Иехиил, Унний Елиав, Маасея и Ванея-на Псалтирях тонким голосом (ст. 20). Маттафия же, Елифлуй, Михней, Овед-Едом, Иеиел и Азазия на цитрах tenazzeach (ст. 21). Как понимать последнее выражение? Это задача довольно трудная. Если пользоваться прежним значением глагола nazach, тогда получится такой перевод («что бы управлять, дирижировать»)39  который представляет много неясностей. Прежде всего, непонятно, как слабая по звуку цитра могла господствовать и заправлять всем составом инструментов и притом очень громких, в роде кимвалов, называемых не редко кимвалами восклицания. Кроме того, шесть лиц, заведовавших цитрами, занимали в храмовой капелле второстепенное место (1 Парал. Χ V, 18) и ни в каком случае не могли стоять во главе ее. Но все эти недоразумения исчезнут, когда мы усвоим глаголу nazach значение первенства, преимущества не по силе, а по времени. Тогда он будет выражать здесь ту мысль, что цитры должны были давать тон всем другим инструментам, начиная известную богослужебную пьесу, как теперь это делают скрипки и кларнеты в больших оркестрах. Такое понимание кажется самым вероятным по основаниям чисто музыкального свойства. Громкие орудия, каковы напр. кимвалы, должны были издавать слишком сильный, дробящийся звук, затруднявший усвоение надлежащего тона другими исполнителями. Посему мы находим вполне основательным русский перевод: «что бы делать начало», между тем изъяснение Гуляева слова lenazzeach в смысле «для довершения»,40  относящее выступление цитр к концу пьесы, оставляет нас в неизвестности касательно способа постановки храмового пения и музыки, поелику оно склонно давать первенство кимвалам 41.

Что же следует отсюда по отношению к надписаниям псалмов? Во 1-х, nazach употребляется в 1 Пар. ХV, 21 в применении к музыкальной функции ветхозаветного богослужебного культа; отсюда мы в праве заключать, что заглавие menazzeach предназначает данный псалом к исполнению при храме. Получал ли он таковое, это решает второе положение, которое вытекает из разбора 1 Парал. XV, 21. Члены ветхозаветного хора, долженствовавшие lenazzeach, своим началом давали тон другим инструментам, которые и сливались с цитрами в одну музыкальную мелодию. Ясно, что произведения такого рода получали назначение, соответствующее своей цели, в действительном исполнении при богослужении. Но несомненно и то, что для этого нужно было переложить псалом на музыку (аранжировать) и разучить в хорах на предварительных репетициях. Предположение это необходимо и заставляет нас привнести еще новый оттенок в понятие menazzeach и видеть в нем указание на приготовление музыкально обработанного псалма к исполнению в доме Божием. Совокупляя все эти частные моменты в одном цельном представлении, мы придем к такому пониманию надписания menazzeach: оно отсылает известную священную песнь заведующему музыкально-вокальною областью при храме с тем, что бы он сделал все нужное для употребления ее при храме в качестве богослужебной песни. Этот вывод находит себе подтверждение и в Таргуме, ибо халдейский переводник на место Евр. lamnazzeach ставит leschabbacha, что значит «для хваления, для прославления42, т. е. при богослужении, ибо избранные Давидом из 38 тысяч Левитов (1 Парал. ХХIII, 3) четыре тысячи певцов называются прославляющими Господа (mehallelim lajhovah) и самые музыкальные орудия сделанными для прославления (ascher asit: lehallel: 1 Парал. ХХIII, 5 по Евр., по Рус. изд. XXIII, 4. Ор. Сир. XLVII, 12). Таким образом, leschabbacha говорит о храмовом музыкальном исполнении псалмов, implicit содержа в себе все те понятия, какие найдены нами в слове nazaeh. Вместе с этим надписание псалмов перестает быть пустым звуком43, не имеющим определенного значения, соответствующего его положению в заглавии поэтических, «музыкальных» произведении. Не устанавливая мотива, рода и способа музыкального исполнения, menazzeach однако же несомненно свидетельствует, что данная песнь употреблялась при богослужении в доме Божием. В этом смысле его можно назвать terminus technicus.

Разъяснив одну часть недоумений касательно специального значения слова menazzeach,мы обращаемся теперь к разрешению второго вопроса и именно: кого нужно разуметь под начальником? Что бы представить дело в возможной ясности, мы должны кратко упомянуть о музыкальном устройстве хоров в Ветхозаветной церкви. Из всего количества Левитов для пения и игры при богослужении были назначены Давидом четыре тысячи человек (1Пар. XXIIL, 4), которые по чредам распадались на двадцать четыре отделения; в каждом из них было по двенадцать руководителей и учителей, составлявших в совокупности отборный хор из 288 лиц (1 Парал. XXV гл). Главными начальниками были Асаф, Еман и Ефан или Идифун (по слав.: Ефам, Идифум) (1Пар. XXXI, ЗВ. 39. 44. XV, 17. XXV, 1 и др.).  по-видимому, всего естественнее было бы мыслить при menazzeach трех означенных управителей, по есть факты, которые заставляют некоторых комментаторов думать иначе. В составе псалтири мы встречаем пять произведений, приписываемых заглавиями Асафу (75. 76. 77. 80. 81. по Евр.). Находят странным то обстоятельство, что Асаф, главнейший из членов певческого левитского сонма (1Пар. XVI, 5: asaph harosch) будто бы передавал свои песни для музыкальной обработки и исполнения какому-нибудь другому начальнику. Посему, ограничивая объем понятия menazzeach, придают последнему значение не управляющего музыкою, но учителя (Sangmeister)44 , того, кто должен переложить известный псалом на музыку и разучить в левитском хоре45. Это объяснение имеет против себя свидетельства надписаний и вызывает новые недоумения. Во 1-х, по нему выходит, что menazzeach не может относиться к главному начальнику, ибо Асаф, хотя и был таковым, однакоже ставил в заглавии своих творений подобное обозначение. Это на первый взгляд, конечно, не совсем понятно, но ведь остается во всей своей загадочности и при воззрении Делича и его сторонников, и им приходится ограничиваться только ссылкой на крайнюю редкость подобных примеров46. Надписание пс. 77 (по Евр.) с несомненностью убеждает нас в том, что Асаф, не смотря на свое главенство, передал свою песнь «начальнику хора Идифунова», т. е. своему сотоварищу Ефану, который занимал с ним одинаково высокое положение в храмовой музыкальной иерархии. Значит, это было не только возможно, но и действительно встречалось в тогдашней практике. Во 2-х, было бы крайне удивительно, если бы чьи-либо поэтические произведения стали входить в употребление при богослужении без воли и ведома главных управителей храмовою музыкой. Это было бы так же непонятно, как если бы теперь прошла пьеса на сцену помимо режиссера и других, управляющих художественною частью, лиц. Нельзя, конечно, отрицать такой власти у «сладкого певца Израилева» (2 Цр. XXIII, 1), царя Давида, наставлявшего самого Асафа (Пар. ХХV, 2), хотя не следует и заявлять этого с полною решительностью, подобно Гевернику47, но едва ли можно усвоят столь широкие права неизвестным сынам Кореевым. Ясно, что воззрение Делича не совсем состоятельно и потому, должно быть заменено другим или исправлено. Мы, прежде всего, принимаем за несомненное, что всякий псалом поступал первоначально на рассмотрение верховных членов музыкально-певческого левитского сонма. В этом отношении для нас важно надписание пс. 62 (по Евр.), где снова является пред нами термин lamnazzeach в теснейшем соединении с именем Идифуна-Ефана. Между тем нет ни одного примера, чтобы в таком сочетании встречалось обозначение какого-нибудь второстепенного певца из указанных в библейских летописях за времена Давида. Хотя этот факт и единичный, но с одной стороны отсутствие противных данных, а с другой сопоставление Асафа с Ефаном в пс. 77 (по Евр.) без всякого произвола могут быть принимаемы за доказательство того, что все псалмы поступали первоначально к главнейшим начальникам. Что мешает нам предполагать, что Асаф, Еман и Ефан, будучи главными распорядителями, имели в своем ведении и ту сферу, которая отводится ныне на долю художественно-театральных цензоров? В таком случае они должны были рассматривать полученный псалом и определять, куда его следовало передать для соответствующего назначению исполнения. И нет особенных препятствий к признанию справедливости такой мысли; нужно допустить только два положения, которые имеют за себя достаточно оснований. Первое положение будет состоять в том, что не все псалмы исполнялись одинаково, на одних и тех же инструментах, что музыкальные мелодии были различные. Но это несомненно для всякого, кто имел усердие внимательно проследить разнообразие наименований орудий и прочих музыкальных замечаний в надписаниях псалмов. Второе положение необходимо требует, чтобы в самом хоре были такие или иные подразделения. Но неоспоримо, что весь певческо-музыкальный хор распадался на три группы по роду инструментов: кимвалы, гусли и цитры (1 Парал XXV, 1. Ср. ХV, 19, 20 и 21). Может быть, даже каждому из трех начальников поручено было только одно орудие; по крайней мере, усвоение цитр Идифуну (1 Пар. ΧΧ V, 3) показывает, что не все они играли исключительно на медных кимвалах. Замечательно также, что весь состав певцов и музыкантов подразделялся на три хора; один из них (сыны Каафовы) становился на службе с Еманом, другой (потомки Гирсона) – по правую сторону его с Асафом и третий (представители рода Мерари) – по левую руку с Ефаном (1Пар. VI, 33, 39 и 44); но вероятно, что и в этих группах были какие-нибудь специфические отличия и при том не по одним только именам глав, но и в музыкальном отношении. Если высказанные нами соображения справедливы, тогда вполне естественно объяснится нам и надписание пс. 77 (по Евр.). Очевидно, по мысли Асафа, этот псалом должен был принять такой музыкальный характер, что уже выходил из компетенции его составителя и поступал в сферу ведения Ефана. Точно также и Давид, опытный в священной музыке не менее избранных им непосредственных помощников, находил, что его песнь (пс. 61, по Рус. 60) может найти исполнение только в хоре Идифуновом. Все сказанное дает нам основание к ближайшему выяснению термина menazzeach. Он поставляет известный псалом в число долженствующих быть исполненными при богослужении, для чего предварительно подвергался музыкальной обработке и йотом разучивался в левитских хорах. Прежде всех он поступал одному из главных начальников, от которого зависело дальнейшее движение. Но теперь пред нами новый вопрос: какое отношение этого начальника к перелагателю псалмов на музыку и исполнителю их при богослужении, регенту? Соединялись ли все эти три функции в одном лице или для каждой из них нужно предполагать особое? Ученые разногласят в этом пункте но, во всяком случае многие исследователи разделяют их, отсюда на долю menazzeachтолько составление музыкального аккомпанемента и приготовление хоров 48. Помимо того, что при этом взгляде остается место для сомнительной мысли о поступлении песней прямо в руки второстепенных членов музыкальной иерархии, он не имеет за себя решительных доказательств. Единственным основанием выставляется надписание 77-го Асафова псалма, где будто бы резко бросается в глаза странность противоположного мнения, поскольку Асаф оказывается поручающим дело подбора музыкальных мелодий Ефану, равноправному с ним по положению и знанию. Но так сильно пугающая исследователей странность более воображаемая, чем действительная. Если принять, что Асафу, Ефану и Идифуну были вверены различная музыкально-технические сферы и что, владея хорошо общим музыкальным образованием, каждый из них был специалистом преимущественно только в одной области, то не будет ничего неестественного в том, что первый отослал свой псалом последнему, которого он считал в этом случае более компетентным. Ведь Асаф выступает здесь как поэт, но не начальник хора, и известно, что творец слова не обязан быть знатоком таинств гармонических звуков: оба дарования не связаны необходимою связью, хотя и совмещаются иногда в действительности. Иначе везде, где при menazzeach нет указания имени начальника хора, пришлось бы считать автора псалмов вместе и составителем аккомпанемента, что едва ли вероятно. При таком воззрении мы потеряли бы значительную долю смысла термина menazzeach, так как он стал бы чем-то вроде простого адреса. Помимо того, соединение разнородных понятий в одном слове и притом поставленном в форме, напоминающей нам дательный падеж, представляло бы большую двусмысленность. Читателю было бы трудно решить, кто автор псалма и кто составитель аккомпанемента и при чем тут начальник хора, в наименовании которого содержится намек на музыкальную обработку. Понятно, почему защитники этого взгляда неизбежно впадают в самопротиворечие. Так, они утверждают, что menazzeach означает исключительно перелагателя на музыку и приготовителя хоров к исполнению песнопения в храме, но таковым лицам в надписаниях псалмов 62 (61) и 77 (76) выставляется ни кто другой, как начальник Ефан – Идифун. Разрывать оба дела, поручать их разным членам хора, можно только с опасностью разрушить свое собственное созидание. Не желая обрекать себя на подобный бесплодный труд, мы полагает вероятнейшим думать, что в объем термина menazzeach входили понятия начальника и составителя музыкального аккомпанемента, но не выдаем этого за несомненную истину. Menazzeach мог, конечно, поручать обработку кому-нибудь другому из подчиненных певцов, но все же и здесь ему принадлежали цензура и решающий голос. Все это не преступает сферы возможного, но на это несколько уполномочивают нас факты. Тонкости тогдашней практики, условливавшиеся, может быть, совершенно случайными обстоятельствами, нам недоступными, но они нимало не уничтожают основного принципа, по которому глава музыкальной капеллы являлся вместе и аранжирующим ту или другую песнь. Между прочим, для нас, в целях подтверждения высказанного взгляда, замечательно, что ни в псалме 62, ни в пс. 77 нет никаких подробных пояснений касательно их исполнений, кроме слова misemor, а это последнее, по более древнему и распространенному мнению, свидетельствует только о художественно-поэтической форме произведений, не отделяя в точности, какой именно должен быть аккомпанемент49. Очевидно, авторы указанных псалмов, хотя бы то были Давид и Асаф, считали это делом нарочитых людей, специалистов, а таковым на этот раз был Ефан – начальник; следовательно, заключаем отсюда, и в других случаях действовал тот же закон. Правда, обозначение личного имени menazzeach встречается только дважды, но это обстоятельство не должно смущать нас, потому, что при нашей точке зрения оно получает наилучшее объяснение. Оно вероятно зависело от того, что другие приписки ясно указывали, кому, следовало рассмотреть и обработать известное религиозно-поэтическое произведение. Между специалистами едва ли могло быть на этот счет сильное недоумение и во всяком случае разбор между тремя компетентными лицами был и легче и вернее, чем между 288 второстепенными певцами или даже еще большим количеством лиц. Что касается таких надписаний, где не находится точных определений, могущих вести к суждению об отношении псалмов к богослужебному употреблению, то об этом наши противники знают столь же мало, как и мы. Другое подтверждение пониманию мы усматриваем в самом характере надписаний. Не смотря на все их разнообразие и еще сильнейшее разноречие в среде ученых, ни одно из них не говорит с несомненностью, что такой или иной псалом был уже музыкально обработан и передан начальнику лишь за тем чтобы он распорядился его исполнением. Отсутствие отрицательных случаев, конечно, не имеет силы прямого доказательства, но в таком темном вопросе о смысле термина menazzeach и это важно. Авторы поэтических песней часто обозначают их художественную форму (mismor), род их по содержанию (mascil), порядок пения(leannot) и пр., даже способ музыкального исполнения (напр. al-alamot и др.), но никогда не заявляют, что получателю псалма остается только разучить его и спеть или сыграть при богослужении. Всегда чувствуется необходимость допускать, что для осуществления предначертаний священного поэта требуется музыкальная обработка его произведения, что очевидно падало на долю «начальника». Самые надписания указывали, как и в каком направлении ему нужно было действовать. Но есть пять Давидовых псалмов (по Евр. 11, 13 14, 36, 70) с надписанием lamnazzeach, где не имеется никаких дальнейших обозначений кроме этого слова и имени автора. Если не предполагать здесь случайности или утраты (а в таких догадках не видится настоятельной нужды), то отмеченное обстоятельство следует считать за признак, что известная песнь поступала на полную волю получившего ее главы хора. С нашей точки зрения такое понимание и естественно и необходимо. Правда, известия о музыке греческой (у Плутарха de musica и Оригена in Psal 38) сообщают, что не редко сам автор избирал мелодию для своего творения, но точно также неоспоримо, что большею частью только получившие поэтическую песнь от ее составителя давали ей свой мотив, почему на состязаниях удостаивались наград, между тем поэт оставался не увенчанным50. В этом именно смысле и Ориген изъясняет надписание 38 (39) псалма51. Здесь уместно будет вспомнить, что в словеlamnazzeach находится скрытый в патахе под буквою lamed член, вызвавший не мало споров между исследователями. Евальд заявил, что «это указывает на постоянное достоинство приставленного к храму начальника музыки из колена Левиина»52, т. е. на особенных, заведующих делом музыкальной обработки псалмов, лиц, но его голос был заглушен другими учеными, которые подобно Генстенбергу53 считают этот член генерическим, родовым в качестве свидетельства, что священные произведения с таковыми надписаниями предназначались для публичного исполнения при богослужении каким бы, то ни было начальником хора. Но само по себе ясно, что без члена, точнее и уже определяющего объем понятия имени, родовое значение термина lamnazzeach было бы еще несомненное, а потому его присутствие для Генстенберга и его сторонников должно представляться весьма загадочным. Во всяком случае, он говорит о начальнике одном, известном, которого можно даже и не именовать; но кто же имел такое значение, как не главнейший руководитель священной музыки и нения? Таким образом, род означает здесь не всякого, а только первенствующего начальника хора, который довел музыкальную обработку псалмам. Иначе было бы странно, почему указание имени menazzeach встречается лишь в виде исключения. Конечно, Асаф, Ефан и Еман были не бессмертны, но их места заступались другими лицами с таким же авторитетом и властью.

Соединяя в одном титуле menazzeach понятия главного54 начальника и перелагателя псалмов, мы вовсе не намерены утверждать, что сюда же должно отнести и предикаты подготовителя хоров и исполнителя при богослужении, регента. При многосложности и важности обязанностей, заведующих музыкою, это едва ли было для них возможно, да и не было никакой особенной надобности принимать на себя такие второстепенные дела. Для подобных поручений у Асафа, Емана и Ефана было достаточное количество помощников, хотя бы напр., из всех 288 певцов, которые управляли отдельными группами, отправлявшими по чредам служение при доме Божием. По всем этим основаниям мы не находим возможным переводить термин lamnazzeach словом «запеваху», как полагает Генгстенберг55 и некоторые иудейские толковники56. Кажется, вероятнее будет представлять, что начальник хора, по надлежащей обработке псалма, передавал его для приготовления хоров и исполнения при храме одному из своих подчиненных. В menazzeach, конечно, усвояются эти функции и начальнику, но лишь в том смысле, что выбор исполнительных лиц и надзор за ними зависели исключительно от него.

Сделаем общий вывод. Исаком, имеющий в заглавии надписание menazzeach, предназначался для употребления при богослужении, для чего он поступал главному начальнику хора, который составлял нужную музыкальную мелодию и передавал аранжированную песнь какому-нибудь помощнику для исполнения.

Уже по самому существу дела понятно, что все выражение lamnazzeach должно соответствовать нашему дательному падежу. Несомненным подтверждением этому взгляду служит предлог le, который означает цель и назначение на вопросы: куда? кому? для чего? Таково мнение всех ученых за исключением Евальда. По нему, сочетание menazzeach с le было «по всей вероятности упроченною долгим употреблением формулой для указания на то, что известная песнь идет от управляющего храмовою музыкой, что следовательно она была обработана и исполнена»; по словам Евальда, «Не стоит здесь точно в таком же смысле, как и пред именем поэта»57. Произвольность этого взгляда изобличается уже тем, что Евальд не в состоянии будет примирить свое понимание с III, 19 Авв. Известно, что в 3 главе этой книги излагается молитва пр. Аввакума, заключающаяся словами lamnazzeach binginotaj. Эту приписку можно передать только в том смысле, что молитва предназначалась начальнику хора для исполнения при богослужении в сопровождении обычной, священной еврейской музыки (струнной). Если усвоят здесь предлогу значение lamed’a auctoris, тогда получатся два составителя гимна, причем будет не ясно, кому из них и что принадлежит. Затем, приведенная приписка находится в тесной связи с предыдущим, как слова того лица, имя которого стоит в начале главы. Едва ли решился бы сделать это начальник хора, не желающий подвергаться обвинению в непонимании своих обязанностей. По силе таких соображений необходимо принимать le за обозначение нашего дательного падежа, и вместе с этим относить происхождение надписаний к авторам псалмов. Уже самая конструкция речи вынуждает нас к тому признанию, которое служит основанием в пользу первоначальности и других указаний заглавных обозначений в священных песнях Псалтири. LXX толковников перевели слово lamnazzeach выражением εἰς  τὸ  τέλος  (Вульгата: «in finem», Слав.:"в конец»). Изъяснение происхождения этого перевода не представляет особенных трудностей, почему здесь мы встречаем почти полное согласие между учеными. Думают, что вместо теперешнего lamnazzeach LXX читали lannezach, что при отсутствии пунктуации было явлением вполне возможным. В таком случае основным словом для них было существительное, nezach, которое первоначально, по сродству с глаголом nazach, означает блеск, славу. Чрез посредствующие понятия истицы и искренности, внушающей доверие, язык приходит к представлению продолжаемости, непрерывности, постоянства, ибо это есть нечто прочное, на что можно положиться. Присоединяя сюда предлог, LXX получили εἰς  τὸ  τέλος , как обозначение того, что должно идти на долгое время. Неоспоримое доказательство правильности такого предположения мы находим в том обстоятельстве, что во многих местах (пс. 9, 7. 32. 43, 24. 73, 110. 19. 76, 8. 78, 5. 88, 47. 102, 9. Авв. 1, 4) выражением εἰς  τὸ  τέλος  у LXX-ти передается еврейское lannezach, а в других (пс. 12, 2. 15, 11, 73, 3)слово nezach. Различие заключается только в прибавке члена, что показывает, что LXX толковников видели таковой и в еврейском тексте. Если так, то не несправедливо будет догадываться, что греческие переводчики читали не lamnazzeach, а lannezach58. Очевидно, надписания εἰς  τὸ  τέλος  нужно понимать, согласно указанным случаям употребления εἰς  τέλος . Там оно везде соответствует нашим: навсегда или навеки, почему и в заглавиях псалмов должно свидетельствовать о продолжаемости их в том или другом смысле. Древние истолкователи, Св. Отцы и раввины, действительно принимают ἐἰς  τὸ  τέλος  за указание на отношение псалмов к кончине веков и вообще на то, что «предсказываемое пророчеством исполнится после в отдаленные времена»59 или на вечное употребление их в Церкви 60 , или на непреложность истин, изложенных с этих священных произведениях (Иларий), илиже, наконец на пение последних при окончании субботы и других праздников 61 . Какое изъяснение более истинно, сказать трудно, потому что мы не можем проникнуть в мысли и намерения переводчиков, но считаем вероятнейшим первое понимание. По первоначальному значению, τέλος  есть конец, каковой представляется ограниченным членом, как определенный придел. А мы знаем, что самым заветным, никогда не умиравшим чаянием народа израильского было ожидание Мессии, пришествие которого должно было составлять прекращение подзаконного периода, завершение и венец его горячих упований, или, по выражению св. ап. Павла (1Кор. X, II), τὰ  τέλη  τῶν  αἰώνων . Посему нужно полагать, что такие именно мысли предносились древним переводчикам, когда они перелагали на греческий язык еврейскую речь. Всегда ли и ко всем ли псалмам применимо такое разумение? Это другой вопрос, который данного случая не касается, но в общем должен быть решен отрицательно.

Новейшие ученые взяли на себя труд согласить греческое εἰς  το  τέλος  с подлинным lamnazzeach. Как клонящаяся к доказательству правильности перевода LXX-ти, эта попытка нашла большое сочувствие в среде исследователей, но мы не считаем ее основательною в виду тонкости соображений, на которых она покоится. Прежде всего обращают внимание на основное знамение τέλος –окончание, исполнение, в котором оно встречается у Евсевия Кесарийского, Бл. Феодорита, и затем, прилагая его к надписанию εἰς  τὸ  τέλος , передают его словами: «для исполнения». Такое понятие, как мы видели, содержится и в евр. lamnazzeach62 . Но, во 1-х, хотя указанное значение τέλος  и несомненно, однако ж употребление его у LXX-ти принадлежит к редчайшим исключениям. Шлейснер старается приблизить к Рим. 10, 4 (τέλος  νόμου  Χριστός )выражение Еккл. 12,13: τέλος  λόγου  τὸ  π ᾶν  ἄκονε , но и здесь ближе всего следует мыслить цель. В других местах εἰς  τὸ  τέλος  ставится, как равнозначащее понятиям: на веки, на всегда (odlanezach: Пс. 48, 9. laad: 1Пар. 28, 9. Пс. 9, 19), известное количество mekes: Числ. 31, 28. 37. 38. 39. 40. 41. micsah: Лев. 27, 23), крайний предел (kez: 4 Цр. 19, 23. Ис. 9, 7), совсем, совершенно(haschmed: Ам. 9, 8. Ср. у LXX Иов. 6, 9. Пс. 73, 11. 2Пар. 12, 12 31, 1), наконец (Быт. 46), по истечении времени (Дан. 11, 13) и т. п. Здесь заключается неоспоримое доказательство неправильности догадки Евальда, будто слово τέλος  в надписаниях означает: освящение, праздничное торжество, богослужение 63 . В тоже время, очевидно, все эти понятия не так близки к желательному экзегетам представлению об исполнении, чтобы из них можно было выводить последнее в качестве основного для LXX и уLXX. Посему решительно невозможно принять, что греческие переводчики употребляли εἰς  τὸτέλος  именно в том смысле, что они считали 55 псалмов предназначенными для исполнения при богослужении. Владея некоторым остроумием и изворотливостью, ученый может для своих целей придавать словам все, что угодно. Но при всем том и для него такое произвольное обращение с материалом не обходится без пожертвования последовательностью мысли. Вот доказательство. Объясняя появление у LXX-ти в надписаниях псалмов εἰς  τὸ  τέλος , защитники рассматриваемого взгляда допускают, что греческие толковники читали lannezach, а сегольное слово nezach значит продолжение, вечность. Это одно положение. Другое гласит, что основное понятие τέλος  есть исполнение, почему и εἰς  τὸ  τέλος  вполне согласно с евр. lamnazzeach.Очевидно, во втором случае утверждается уже совсем иное, что никак не мирится с изложенным в первом замечании. Не оспариваем, что само по себе, без отношения к употреблению в греческом переводе, εἰς  τὸ  τέλος  может равняться выражению: «для исполнения», но думаем, что подобное воззрение было чуждо LXX-ти, вследствие неправильной пунктуации вносившим своеобразное понимание в евр. термин lamnazzeach. Высказывая это мнение, мы вместе с некоторыми исследователями64указываем на это обстоятельство в подтверждение глубокой древности надписаний псалмов, ибо за долго до P. X. в III веке, к которому приурочивается происхождение перевода LXX-ти, их живое разумение было уже утрачено. Об этом же свидетельствует разнообразие толкований древних комментаторов и существование различных переводов. Так Акила65, Феодотион66 и Симмах67 придают евр. lamnazzeach понятие побеждать; при этом первый и второй прилагают его к лицу, для которого будто бы написан известный псалом (ср. блажен. Иерон. Victori)68 , а последний считает его характеристическим признаком самой священной песни69. Мы не можем ближе определить, что имелось в виду выразить отнесением к псалмам предиката победы, но попытки в этом отношении крайне неудовлетворительны. Гезений некогда полагал, что lamnazzeach (начальник или победитель) было символическим обозначением имени Давида и что непосредственно следующее за ним ledavid произошло из вторых рук, – от неразумного собирателя псалмов. Фантастичность такого предположения уже достаточный признак его несостоятельности, в чем сознался потом и сам изобретатель его70. Другие и между ними Ориген (ad Psal. ХХХVIII, homilia I initio)- думают, что некоторые свящ. произведения давались исключительно одному какому-нибудь певцу, напр. Идифуну, как превзошедшему, победившему других в искусстве музыкального исполнения. Творцы этой гипотезы, несомненно, вспоминали здесь древнюю Грецию, но так как между евреями Олимпийских игр не было, то мы вправе отказать им в доверии. Вернее всего будет признавать здесь просто неправильное разумение еврейского термина, который иногда и уLXX изъясняется в значении «побеждать, давать победу»71 . Действительно, понятие «побеждать» стоит очень близко к основному значению nazach-блестеть и логически вытекает из него, но не нужно забывать, что вывод этот сделан был языком уже в позднейшую эпоху, когда он подвергся сторонним иноземным влияниям (Дан. VI, 4). В виду этого слова nezach иmenazzeach в смысле победа, победитель Делич 4) справедливо называет не чисто еврейскими, а еврейско-арамейскими. Ясно, что присвоение глаголу nazach этого знамения наряду с понятием τέλος , что делали некоторые из древних комментаторов72, совершенно несправедливо. Здесь снова пред нами образец недостаточного истолкования надписанияlamnazzeach (поскольку в нем, в качестве главного, существенного значения, относится к еврейскому слову один из позднейших моментов в развитии основного понятия), а, следовательно, и доказательство его глубокой давности по происхождению. Слово новое, не утратившее сивого употребления, никогда не подверглось бы такой печальной участи быть загадкой для всех.

По предложенному нами объяснению надписания lamnazzeach, все псалмы, имеющие его в заглавии, необходимо считать назначенными для богослужебного употребления. Возникает естественный вопрос: не показывает ли это, что все остальные священные песнопения Псалтири обращались только у частных лиц и никогда не возглашались в скинии или храме? Мы не находили бы ничего невозможного в положительном ответе на этот вопрос, хотя и не решаемся, по отсутствию твердых данных, высказывать его аподиктически. Во всяком случае, достойно внимания, что все надписания, которые большинством толковников понимаются в смысле указаний на способ музыкального исполнения (таковы: al-haschscheminit – пс. с и 12 по евр., al-haggittit, пс. 8. 81 и 84; al-mutlaben пс. 9; al-alamot – пс. 46; al-schoscbannim пс. 45 и 69, el-schoschannim – пс. 80; al-schuschan – пс. 60; al-machalat – пс. 53 и 88) или порядок пения(leannot – пс. 88 по евр.), все эти надписания встречаются исключительно вместе сlamnazzeach. Единственное фактическое опровержение этого предположения представляет псалом 92 (91), где в заглавии значится: schir lejom haschschabbat, т. е. он предназначался для исполнения в день субботний. Это обстоятельство заставляет нас воздержаться от определенного суждения, но вовсе не должно вести к заключению о неправильности нашего толкования термина lamnazzeach, ибо мы знаем о еврейской музыке столь мало, что едва ли справедливо требовать полной отчетливости в изъяснении скудных намеков, уцелевших до нашего времени в священной еврейской письменности. Однако же есть попытки, стремящиеся устранить и эту трудность и потому заслуживающие особого рассмотрения. Они покоятся на своеобразном понимании слова lamnazzeach в смысле обозначения музыкальной мелодии. Так по Герцфельду 73 разбираемое надписание указывает на тихое стройное пение, которому menazzeachпредпосылал solo. На чем основывается это мнение, автор не говорит, между тем, высказанное голословно, оно теряет всякое значение. Близко сходится с Герцфельдом, многократно упоминавшийся нами Клаус, который приводит в защиту своей гипотезы несколько аргументов. Свое рассуждение он начинает анализом 1 нар, XV, 19–21. По его суждению, lenazzeach ст. 21, очевидно, противополагается lehaschmia ст. 19, а последнее прилагается к игре, производимой металлическими бубнами (медными кимвалами). Свойство этих музыкальных орудий не позволяет думать, что они сопровождали пение; их назначением было прерывать и заключать его, употребляться в конце строф и отделов для сильной интермедии или драматического эпилога между различными частями; одним словом, lehaschmia есть terminus techaicus для обозначения вторжения в музыкальное исполнение более громких, резких инструментов, которые в руках начальника были удобным средством держать в согласии и такте все остальные. Если так, то, в противоположность lehaschmia,  lenazzeach будет обозначать музыку аккомпанирующих пению орудий, т. е. арф и цитр, как непрерывную (continua). Говоря определенно, nazzeach будет указывать на «тот род музыки, где возвращается одна и та же музыкальная строфа, где повторяется одна и та же музыкальная мелодия, проходя чрез различные строфы». Эта музыка, несомненно, напоминает то, что в греческой метрике называлось μίλη  κατὰ  σκέσεν 74. Вот сущность мнения Клауса, которое действительно вполне могло бы быть применено к псалмам. В этом случае нельзя не согласиться с заявлением ученого, что к «таким песнопениям вообще и религиозному пению в особенности этот род музыки, это спокойное, нежное, торжественно-величественное, полное чувства повторение одной и той же мелодии, это проникновение ее чрез всю пьесу идет гораздо лучше, чем слишком живая, постоянная смена все новых и новых музыкальных положений и мотивов» 75. Как ни своеобразно построение Клауса, оно тотчас же распадаемся, когда мы вдумаемся в него, потому что не имеет под собою твердой почвы. Мы не будем останавливаться на разборе того, что предлагаемое Клаусом объяснение приложимо к 1 Пар. ХV, 2176 или Аввк. III, 1977 ибо в таких общих ссылках не видим доказательств; но там, где можно находить последние, на самом деле не находится подтверждения изложенной гипотезы. Во 1-х, Клаус думает опереться на «этимологические» соображения, полагая, что в коренном значении глагола nazach лежит понятие чего-то продолжающегося, твердостоящего, постоянного, неизменного78. Но помимо того, что указанное значение вовсе не первоначальное, оно не может быть оправдано библейским словоупотреблением, так как в в. заветных книгах для выражения его ставится производное существительное nezzach в смысле продолжительности во времена. Посему едва ли справедливо в самом слове nazzeacd видеть намек на особенный род музыки, что, конечно, могло быть обозначено более определенным термином. Во 2-х, говорящим в свою пользу обстоятельством Клаус склонен считать греческий перевод εἰς  τὸ  τέλός , как равносильный латинским perpetuo, continue,assidue 79. Ho для Клауса этого мало, ибо еще не известно, какое отношение выражения εἰς  τὸτίλός  к музыке. В 3-х, в свою защиту Клаус приводит 1 пар. ХV, 21, где вместо lenazzeach LXXпоставили τὸ ὅ ἐνισκ ὅσαι 80. Этим словом будто бы может означаться продолжение и сохранение одинаковой для всех строф непрерывно продолжающейся музыки81. Это может, доказывает, конечно, слишком мало. Броме того, что здесь Клаус пользуется ошибочно, неточностью греческого перевода, он придает неверный смысл глаголу ἐνισκίω , который значит: получать или иметь силу, укреплять (invalesco, viressumo; act.: corroboro, fortifico), a в 1пар. XV, 21 должно быть переведено так: для подкрепления, для усиления (слав.: еже превзыти). Не менее слабы и положительные основания Клауса.

Вся сущность его аргументации сводится к предположению полной противоположности между lehaschrnia и lenazzeach 1 пар, XV, 19–21. Конечно, кимвал и цитра не одно и то же, но, чтобы оба эти инструмента не могли сходиться вместе при музыкальном исполнении какой-либо пьесы, это ниоткуда не следует, хотя Клаусу и требуется именно такое понимание. Между тем ход речи в указанном месте не двусмысленно говорит, что все три рода музыкальных орудий сливались в общее славословие Господу во время перенесения ковчега Божия из Гаваона во Иерусалим. В этом решительно убеждает нас 28 ст. XV гл. 1 кн. Паралипоменон, где сказано: «так весь Израиль вносил ковчег завета Господня с восклицанием, при звуке рога и труб, и кимвалов, играя на псалтирях и цитрах». Чтобы отнять у этого свидетельства надлежащую важность, Клаус предполагает связывать слово maschmiim с предшествующими, а не с дальнейшими выражениями, но тут же сознается, что это будет противно существующей акцентуации, которая отделяет его от раннейших терминов знаком атнах82. Пусть так; все же несомненно, что кимвалы и цитры одновременно участвовали в славословии Господа и, следовательно, никак не могут означать несовместимых музыкальных мелодий. Посему-то, в конце концов и Клаус принужден был заявить, что как в  1 пар. Χ V, 19 и 28, так и у Ноем. XII, 42-речь идет «о всей музыке со включением громозвучных кимвалов, труб и т. д.»83. Стоит только дополнить этот перечень орудий присоединением псалтирей и цитр, согласно 1пар. XV, 28, и мы получим положение, которое совершенно ниспровергает искусственное и плохо защищенное построение Клауса. Другое обстоятельство, опровергающие мнение этого исследователя, представляет самая форма слова lamnazzeach. Если считать его Part. Pi. с предлогом, придающим всему выражению смысл дательного падежа, тогда, как само собою понятно, для ухищрений Клауса не будет никакого простора, ибо ведь никто не решится сказать: музыке с одною повторяющеюся мелодией». Вот почему Клаусу нужно было сделать lamnazzeach непременно инфинитивом вместо причастия, вот почему потребовались ссылки на формы арамейского языка, вот почему, наконец, вся та упрямая настойчивость, о которой мы упоминаем выше. Но уже одна неудача этой борьбы подрывает доверие к гипотезе Клауса, ибо для последней является необходимым принимать термин lamnazzeach именно за неопределенное наклонение: без этого она должна остаться и остается произвольным порождением ученой фантазии.