Трактат по христианской политической теологии; христианская политология: народ, нация, политическое общество, государство, суверенитет, доступные народу средства контроля и демократическое государство, права человека, церковь и государство, международные проблемы, войны и ненасилие и пр.
Отметим одну крайне привлекательную черту маритеновского трактата: ясная, четкая, трезвая политическая мысль при этом — проникнутая, вдохновленная христианскими верой и ценностями. Из подробностей: Маритен критикует ряд модерных политических концептов и явлений: понятие суверенитета, отстранение Церкви от политики, христианства от политической жизни и т.п. Он указывает при этом, что демократия, права человека, социальная справедливость — концепты и явления, порожденные христианством — и без христианской подпитки они не только не будут развиваться, но просто отмирают. Цитаты:
«Человечество сегодня сталкивается с альтернативой: либо прочный мир, либо серьезная опасность всеобщего разрушения.
Нет нужды подчеркивать реальность и значимость этой альтернативы, которая обусловлена тем, что современные войны — это мировые войны, всеобщие войны, охватывающие все человеческое существование как в отношении глубочайших структур общественной жизни, так и количества населения в каждой нации, мобилизованного на войну и подверженного ее угрозе.
Мне бы хотелось найти причины этой альтернативы.
Основополагающим фактом является несомненная взаимозависимость наций, что является вовсе не знаком мира, как на мгновение показалось народам, но, скорее, знаком войны. Почему? Потому что данная взаимозависимость наций есть по своей сути взаимозависимость экономическая, а вовсе не политически согласованная, желанная и сформированная — иными словами, поскольку эта взаимозависимость возникла благодаря чисто техническому, или материальному, процессу, а не благодаря одновременному подлинно политическому или рациональному процессу.
Экономическая по своей сути взаимозависимость без соответствующего глубокого изменения моральных и политических структур человеческого существования не может посредством одной лишь материальной необходимости навязать народам политическую взаимозависимость, которую они принимают неохотно и с ненавистью, поскольку она идет вразрез с природной склонностью до тех пор, пока нации живут на основе своей политической автономии. В рамках этой принятой полной политической автономии наций экономическая взаимозависимость не может не раздражать соперничающих потребностей и самолюбия наций. А промышленный прогресс лишь ускоряет этот процесс.
Либо прочный мир, либо серьезная опасность всеобщего разрушения. Практически современные государства в том, что касается международных отношений, действуют в некоем вакууме, как верховные и несокрушимые, трансцендентные, абсолютные сущности. В то время, как современное государство неизбежно становится могущественнее в своем надзоре за жизнью нации, а силы, которыми оно вооружено, становятся все более и более опасными для национального мира — в то же самое время отношения в сфере внешней политики между нациями прямо сводятся к отношениям между этими верховными сущностями в их жестокой взаимной конкуренции, с весьма слабым участием людей, их человеческих устремлений и воль в ходе судьбоносных событий, происходящих над ними в недосягаемых небесах Юпитера.
Два основных препятствия для установления прочного мира — это, во-первых, так называемый абсолютный суверенитет современных государств; во-вторых, влияние экономической взаимозависимости всех наций на современную иррациональную стадию политической эволюции, когда не существует какой-либо мировой политической организации, соответствующей мировому материальному единению».
«Возможно, что настоящий и будущий ход истории человечества подвергнет демократии страшным испытаниям и поставит их перед роковыми альтернативами. В этом случае демократии могут подвергнуться искушению утратить основы своей жизни ради спасения собственного существования. Чувство демократии и демократическая философия имеют глубочайшие корни в Евангелии. Пытаться свести демократию к технократии и исключить из нее откровение Евангелия вместе со всей верой в сверхъестественные, внематематические и сверхчувственные реалии — это означало бы попытку лишить Демократию ее собственной крови. Демократия может основываться только на откровении Евангелия. Именно благодаря откровению Евангелия демократия может преодолеть самые ужасные испытания и искушения. Именно благодаря откровению Евангелия демократия может постепенно выполнить важную задачу моральной рационализации политической жизни».
«Двадцать веков церковь учила людей свободе, проповедуя Евангелие народам и противостоя земным властям, дабы защитить свободу духа. Сегодня же слепые силы, нападающие на нее во имя свободы и обожествленной человеческой личности последние два века, наконец снимают маску. Они являют свое истинное лицо. Они стремятся поработить человека. Нынешние времена, сколь бы ничтожны они ни были, способны возвысить тех, кто любит церковь и свободу. Историческая ситуация, с которой сталкиваются эти люди, совершенно ясна. Великая драма нашего времени — это противостояние человека тоталитарному государству, которое есть не что иное, как фальшивый языческий идол неправовой империи, заставляющий всех себя обожать. В деле защиты человека свобода и церковь едины».
«С моей точки зрения, теорию и технику Ганди следует соотнести и прояснить томистским представлением о том, что главные проявления добродетели стойкости — это не нападение, но постоянство выдержки, терпения, страдания. Поэтому следует признать, что существуют два различных вида средств борьбы (понимаемой в самом широком смысле слова), как существуют и два вида стойкости и мужества — мужество тех, кто атакует, и мужество тех, кто претерпевает, сила принуждения или агрессии и сила терпения, сила, причиняющая страдания другим, и сила, обращающая их на себя. У нас есть как бы два различных инструмента, отражающие разные стороны нашей человеческой природы, хотя производимые ими звуки постоянно смешиваются: противостояние злу нападением и принуждением ведет, — в конечном счете и если это необходимо, — к пролитию крови других; а противостояние злу через страдание и терпение приводит, — в пределе, — к жертвованию собственной жизни. Именно к инструменту второго типа принадлежат средства духовной борьбы.
Эти средства духовной борьбы, присущие мужеству в терпении, соответствуют основному акту добродетели стойкости. И в силу того являются преимуществом “сильнейшего из сильных”, как учил Ганди. Эти средства, будучи наиболее трудным, в то же время по своей природе являются наиболее мощными.
Сам Ганди был убежден, что такие средства могут быть применены на Западе так же, как были применены на Востоке. Его собственные, выдающиеся по размаху и результатам усилия были приложены к созданию общественной системы терпения и добровольного страдания в качестве особого метода, или техники, политического действия. Люди, придающие большое значение духовным ценностям, будут ли они следовать методу Ганди или же какому-либо другому, еще не созданному методу, вероятно, волей-неволей придут к подобному решению проблемы. Я думаю, что такие средства духовной борьбы в первую очередь применимы в трех случаях: во-первых, в борьбе нации, подавляемой другой нацией и стремящейся обрести свободу (как в случае самого Ганди); во-вторых, в борьбе народа, стремящегося обрести контроль над государством или сохранить его (это касается непосредственно рассматриваемого нами предмета); в-третьих, в стремлении христиан изменить цивилизацию, сделав ее подлинно христианской, подлинно одухотворенной Евангелием. (Здесь мне хотелось бы заметить, что если бы христиански мыслящие партии, возникшие на политической сцене после Второй мировой войны, обладали более глубоким осознанием того, что люди ожидают от них, то данный аспект проблемы средств — открытие новой техники, сходной с техникой Ганди, — мог бы с самого начала завладеть их мышлением)».
