«Повесть о Юлиании Лазаревской, или Муромской († 1604), представляет не столько житие, сколько биографические записки, составленные ее сыном Дружиной Осорьиным, — единственная биография древнерусской женщины. Она замечательна своей правдивостью, простотой и богатством бытового содержания. Самый подвиг праведной Юлиании в его смиренной красоте дает понятие о том, как глубоко Евангелие могло войти в совесть и преобразить жизнь древнерусского человека. […] Образ св. Юлиании должен бросить светлый луч во всякое слишком мрачное изображение московского XVII в.
Юлиания (Ульяна Устиновна), урожденная Недюрева, из муромского дворянского рода, оставшись сиротой в шестилетнем возрасте, была воспитана сначала бабушкой, потом теткой. Родня была довольно состоятельная. Хотя при отсутствии поблизости храма Юлиания до замужества редко бывала в церкви (сын пишет, что будто бы совсем «не случися ей в девическом возрасте в церковь приходити»), но уже в детские годы она терпит насмешки от тетки и двоюродных сестер за свою молитву и постничество. Тихая и послушная, Юлиания не любит детских игр, но за пряжей и пяльцами «не угасаши свеща ее вся нощи». Уже тогда она помогает в округе сиротам и нуждающимся. Шестнадцати лет она выходит замуж за Георгия Осорьина (Осоргина), тоже зажиточного дворянина, и живет с ним в селе Лазаревском в четырех верстах от Мурома. Как образцовая жена, она покорна свекру и свекрови, которые передают ей все «домовое строение». Она должна «удовлять пищей и одеждой» многочисленных рабов и рабынь, задает им работу, но не принимает от них никаких личных услуг: не позволяет ни снимать обуви, ни подавать воды для умывания. Неразумных учит кротостью, а не наказанием. Вечером и утром кладет сто поклонов за молитвой с мужем. Муж пропадает в служебных поездках в Астрахань по два, по три года, но она не имеет права распоряжаться имуществом и подает милостыню только из своего рукоделия; своими руками моет сирот и вдов и кормит их. После Бога и Богородицы она больше всего чтит свт. Николу, и он защищает ее от бесовских страхований.
Во время голода и моровой язвы, еще при Иване Грозном, она хитростью выпрашивает у свекрови пищи, будто на завтрак и полдник для себя, и раздает все голодным. Хоронит умерших, заказывает по ним сорокоусты. Заразных больных, от которых все сторонятся, она моет в бане своими руками, тайно от свекра и свекрови.
У Юлиании было много детей: сыновья и дочери, — но в детях она не была счастлива. Среди них, как и среди челяди, частые свары: старший сын убит холопом, другой — на царской службе. Юлиания стала подумывать о монастыре, но муж не отпускает ее, освободив лишь от обязанностей супружества. С тех пор Юлиания, постелив мужу постель, укладывалась на печке, подложив под ребра поленья да ключи. Впрочем, ночи она проводит за молитвой, а утром спешит к заутрене и обедне в церковь, которая совсем рядом, в их селе.
Через десять лет такой жизни умирает муж, и Юлиания может свободно расточать свое имущество на дела любви. Она раздавала все деньги, и ей приходилось еще занимать, чтобы подавать нищим. Выпрашивая у детей денег якобы себе на теплую одежду, она сама ходит без шубы и надевает обувь на босу ногу, подкладывая в сапоги вместо стелек орехи и острые черепки. В эти годы ее благочестие принимает более монашеский характер. Она непрестанно, с четками в руках, творит молитву Иисусову, и даже во сне губы ее шепчут молитву. Повторяются видения и угрозы бесов, от которых избавляет ее свт. Никола своей палицей.
Но подвиг жизни Юлиании — подвиг любви, и только перед смертью она дает полную свою меру. Снова настали голодные годы (1601–1602) при царе Борисе, каких давно не было на Руси. Люди ели человеческое мясо и умирали во множестве. Амбары Юлиании были давно пусты. Она распродала весь скот, одежду и посуду для голодных и дошла сама до последней нищеты. Тогда ей пришлось переселиться в свою Нижегородскую вотчину, где, может быть, голод менее свирепствовал, и отпустить на волю своих рабов, которых нечем было кормить. Некоторые из них, впрочем, остались и собирали для своей госпожи лебеду и древесную кору. Из этих суррогатов она пекла хлеб, кормилась сама с детьми и слугами, питала и захожих нищих: нищих в то время было «без числа». Соседи говорили им с укоризной: «Что вы ходите к ней в дом? Она сама помирает с голоду». Но нищие уверяли, что нигде они не едали такого сладкого хлеба, как у этой вдовы. Брали у нее и соседи для пробы ее хлеба из лебеды и удивлялись: «Горазды рабы ее печь хлебы». Так через пять веков Юлиания Осорьина повторяет подвиг Печерского инока Прохора Лебедника.
Но конец уже был недалек. Юлиании в это время было не менее семидесяти лет. Разболевшись на Рождество, она причастилась и простилась с детьми и слугами, «поучив их о любви и милостыне». О себе призналась, что желала давно ангельского образа, но не сподобилась ради грехов своих. Скончалась она 10 января 1604 г. Прощавшиеся с ней видели над головой ее золотой круг, «яко же на иконах пишется».
Когда через десять лет хоронили ее сына Георгия у Лазаревской церкви, нечаянно раскопали ее могилу и нашли ее полной мира. Сын Дружина, рассказывающий об этом, не мог убедиться в полном нетлении тела: «От ужасти не смеяхом досмотрети, только видехом нозе ее и бедры целы суща». Этим миром, а когда оно исчерпалось, то перстью из гроба мазались больные и получали облегчение. «Мы же сего не смеяхом писати, яко не бе свидетельство». Семейное и народное почитание Юлиании началось, таким образом, через десять лет по ее кончине, но церковного свидетельства, законно предшествующего канонизации, не было — до наших дней».
Г. Федотов, «Святые Древней Руси»
Федотов
