Умберто Эко: идти ли за Христом
Марина Михайлова
Кандидат философских наук, автор книги «Эстетика молчания: Молчание как апофатическая форма духовного опыта», ведущая литературных передач на радио «Град Петров».
19 февраля — годовщина ухода из жизни Умберто Эко (1932–2016). Роман Умберто Эко «Имя розы» был написан в 1980 году и сразу стал знаменитым. Его перевели на разные языки и возвели в ранг интеллектуального бестселлера. Но что скрывается за внешней детективной сюжетной линией? Марина Михайлова — философ, филолог, профессор философии РХГА рассказывает о своих впечатлениях от книги. Раскрывает философские идеи и опровергает стереотипы о постмодернистской антиклерикальности.
А при чем здесь агент 007?
Вскоре после выхода роман был экранизирован. Жан-Жак Анно в 1986 году снял одноименный художественный фильм. В то время он произвел на меня сильное впечатление. Но потом, когда я прочла сам роман, поняла, что к книге фильм имеет лишь косвенное отношение. Там сохранены некоторые персонажи и общая фабула, но нет глубины литературного текста.
Хотя есть момент, который меня тронул. Главного героя романа зовут Вильгельм Баскервильский. Это прямая отсылка к повести «Собака Баскервилей» Конан Дойля. А в фильме его играет Шон Коннери — агент 007. Получилась хорошая шутка — в стиле самого Умберто Эко.
Последняя экранизация — мини-сериал, снятый в 2019 году, совсем далек от книги. Герои его совершают простые поступки, говорят примитивными словами и выносят элементарные суждения на уровне средней школы. Но, может быть, это и к лучшему. Есть повод прочитать роман самим.
Время святых прошло, остались симулякры святости
Умберто Эко — человек постмодернистского философского круга. Он философ, культуролог, историк культуры, специалист по средневековой эстетике, по семиотике.
Постмодернизм является каким-то страшным пугалом огородным для многих православных людей. Они уверены, что он разрушает основы и посягает на святыню. И только на основании этого сам Умберто Эко и его книги заранее оказываются под подозрением. Но все совсем не так.
В книге, посвященной Сергею Сергеевичу Аверинцеву, Ольга Александровна Седакова пишет: «Сергей Сергеевич коснулся, быть может, самого больного места современной культуры — различения истинного и ложного, подлинного и поддельного, оригинала и копии. Это, вероятно, одна из ключевых тем культуры (светской, секулярной культуры) последних десятилетий. Умберто Эко в своем «Имени розы» впервые выступил с тезисом о том, что истинное и ложное неразличимы, что различение — это более или менее предрассудок, и притом опасный (почитатели «истинного» непременно становятся фанатиками), что у нас нет никакого инструмента, нет никаких аргументов, чтобы отличить истинное от ложного. Вслед за этим началась целая лавина реабилитации подделок, симулякров и т. п. И не стоит думать, что Умберто Эко — какой-то уж совсем революционный хулиган: он даже готов предположить (в том же романе «Имя розы»), что святые различают истинное и ложное, но как бы само самой разумеется, что время святых прошло, остались симулякры святости — святоши и невротические фанатики, поэтому уж лучше мы различать не будем, не будем притворяться, искать настоящего, чтить что-то как настоящее».
Вот так Ольга Александровна характеризуют содержание романа, выдвигая мысль, что Умберто Эко в нем выступил с тезисом неразличимости истинного и ложного. А во-вторых предположил, что святые могли их различать. Но время святых прошло.
Задача детектива — установить простую истину
Если честно, я ни первого, ни второго в романе не нашла. И не стала бы читать его, как манифест постмодернистского релятивизма и приглашение к отказу от различения истинного и ложного. Напротив, на самом первом, внешнем уровне — это детектив. А детектив всегда направлен на то, чтобы отличить истину от лжи.
Если человек умер насильственной смертью, значит, его кто-то убил. И поэтому задача детектива, задача Шерлока Холмса или его ученика Ватсона заключается в том, чтобы установить простую истину. Отделить истинное от ложного. Ведь каждый из подозреваемых рассказывает свою версию события, пытаясь отвести от себя подозрение. И роман именно об этом.
Каждый найдет в романе свое
Но он так сложно устроен, что каждый видит там свое. Любитель детективов — средневековый детектив. Историк — полное описание быта, нравов и даже кухни того времени. Если человек хочет узнать историю властных игр, ересей, историю возвышения и падения монашеских орденов, он тоже найдет все это в романе. Любитель искусства обнаружит в нем чудесные, насыщенные описания шедевров средневекового искусства, книжных миниатюр, скульптуры, архитектуры и священных изображений. В романе много цитат из литературы, в частности из Данте.
Собрать фрагменты истины
Но сегодня я предлагаю прочитать «Имя розы», как великий философский роман. И я совершенно согласна с Ольгой Седаковой в том, что он решает проблему истины. Отвечает на вопрос, что есть истина и как истина осуществляется в человеческой жизни.
У отца Павла Флоренского есть замечательный образ. Он говорит, что истина целостна в своем божественном состоянии. Но когда она попадает из мира невидимого, из мира божественной жизни в мир человеческий, то распадается, раскалывается. И наша задача заключается в том, чтобы собирать фрагменты истины. Потому что ни одна земная истина и не может быть окончательной.
Нормальные люди не являются лжецами
И Умберто Эко это хорошо понимает, ведь он специалист по эстетике. А эстетика — это наука о формах выражения. Она говорит нам о том, что мир, который мы воспринимаем, есть мир форм. И все, что существует в человеческом мире, — это осмысленные формы. Но чистый смысл нам не дан. Мы всегда воспринимаем некую форму. И в этот момент сталкиваемся с ограничениями наших языков, с небогатством языков культуры.
Кроме того, когда речь идет о форме сообщений и высказываний, встает вопрос о чистоте создания сообщения и о чистоте его приема. Потому что всегда есть адресант — тот, кто отправляет сообщение. И адресат. И если они делают какие-то ошибки, а мы все люди, мы все делаем ошибки, то мы не можем и претендовать, что наши слова будут абсолютным выражением истины.
Нормальные люди не являются лжецами. В большинстве случаев за нашими высказываниями стоит желание истины. Но желание истины, искание ее, направленность на нее — это совершенно не то же самое, что фиксация истины речевыми средствами. И, таким образом, тоталитарное обладание ею.
Порядок слов и нечто неуловимое
Незамутненная, абсолютная истина содержится только в поэзии. Но особым образом. В поэзии истина выражена символически, художественно. Она не поддается разложению на простые логические элементы.
В художественном тексте кроме порядка слов есть еще нечто абсолютно неуловимое, но в то же время абсолютно реальное, что вырастает над этим порядком слов. В науке такого уже не бывает, в политике — тем более. Нет этого и в бытовой речи.
Поэтому в поэзии истина трепещет, как сияние над этими словами. Но схватить ее и уложить в простые формулировки мы не можем. В серьезной поэзии неизбежно вступают в силу категории тайны и невыразимости.
Из этих букв можно сложить Имя Бога
И роман именно об этом. О том, как совершается борьба за истину, борьба за право на истину. О том, как люди пытаются утвердить себя как держателей истины. В виде символа, выражающего служение истине, автор избирает библиотеку. Для любого человека, который любит книгу, библиотека священна. Это храм, где хранится дух мыслей, радость, страдания людей от древности до наших дней. И все это удерживаются книгами и текстами. Поэтому любая книга священна.
Говорят, что Франциск Ассизский однажды поднял с земли обрывок пергамента, на котором было всего несколько буковок. Поцеловал его и положил в свою Библию. Его спросили: «Что ты делаешь? Это же всего лишь клочок бумаги со буквами». А он ответил, что из этих букв можно сложить Имя Бога.
Мы живем в эпоху неимоверной девальвации языка, слова. Но у святых отношение к нему было именно такое. Можно уничтожить вещь, но невозможно уничтожить дух.
Детектив и богословская дискуссия
Действие романа происходит в процветающем аббатстве. Туда прибывает люди, чтобы участвовать в грандиозной дискуссии о бедности Христа. Основной вопрос — даже не бедность Самого Христа, а должна ли Церковь быть бедной. Должна ли она следовать за Ним. Современно, правда? Сегодня мы тоже вынуждены задаваться этим вопросом. Потому что мы видим, как Церковь стремится к власти.
Эту богословскую дискуссию сопровождает второй сюжет — детективный. В аббатстве начинается цепь убийств. И первое совершено накануне приезда высоких лиц — кардиналов, священников, богословов, инквизиторов. К главному герою романа — Вильгельму Баскервильскому обращаются с просьбой найти преступника — «раскрыть истину, чтобы потом скрыть ее». В этом завязка сюжета.
Адсон — Ватсон
А дальше — рассказ помощника главного героя, молодого послушника Адсона Мелькского, о семи последовавших за этим страшных днях. Тут тоже игра слов: Адсон — Ватсон.
Адсон рассказывает о тех событиях на закате своей жизни. Это уже человек многоопытный, многократно и четко анализирующий свои воспоминания и сам механизм их записывания. Он размышляет над тем, как он пишет. И пытается понять, почему что-то он выражает одним способом, а что-то — другим.
Все еще более запутанно
Сам Умберто Эко выступает в романе как рассказчик и издатель книги. Он вспоминает, как книга впервые попала к нему. История о том, как он ждал прекрасную женщину, в которую был влюблен. Нервничал и поэтому купил книжку в магазине — «Записки отца Адсона из Мелька, переведенные на французский язык по изданию отца Ж. Мабийона». Она была написана на немецком или на латыни. Потом переведена на французский. И уже рассказчик начинает переводить ее на итальянский.
А потом каким-то образом книга исчезла, потерялась. Остался только этот любительский перевод.
«Рассказчик» долго искал ее в библиотеках, но безуспешно. То есть это книга-сон. Волшебная книжка, которая явилась ему в каком-то странном состоянии духа. И исчезла, но осталась та самая рукопись. Но вернемся к сюжету и к главному герою.
Я очень близок к решению, но не знаю, к какому
Когда мы хотим понять другого, мы выстраиваем сложную объяснительную схему. Почему человек поступил так, а не иначе. Что им руководило. И этих схем может быть несколько разных. Потому что люди могут совершать какой-то поступок в силу абсолютно разных причин. Вильгельм Баскервильский называет это версиями. И у него много этих версий. И происходит следующий диалог между Вильгельмом и Адсоном.
«Так что же, — осмелился я спросить, — вы еще далеки от решения?» «Я очень близок к решению, — ответил Вильгельм. — Только не знаю, к которому». «Значит, при решении вопросов вы не приходите к единственному верному ответу?» «Адсон, — сказал Вильгельм, — если бы я к нему приходил, я давно бы уже преподавал богословие в Париже». «В Париже всегда находят правильный ответ?» «Никогда, — сказал Вильгельм. — Но крепко держатся за свои ошибки».
Умен тот, кто допускает творческое сомнение
Речь о том, что у нас есть склонность возводить в статус истины и принимать за истину то, что мы придумали. Или то, что нам хочется или нравится. А держаться крепко за свои ошибки — как раз самый верный способ уклониться от истины.
И об этом говорили Отцы Церкви. Они говорили, что заповедь идолопоклонства в отношении к христианам может иметь богословский вид. Для нас идолом может стать суждение о Боге.
Бог есть дух. Он всегда живой. Он всегда один и тот же. Но Он всегда говорит с нами на новом языке. С каждым поколением Бог говорит на другом языке, но говорит то же самое.
И поэтому, если мы упрямо держимся каких-то высказываний, это не признак ума. Умен не тот, кто крепко держится за свои ошибки, а тот, кто допускает творческое сомнение.
А молодым хочется конкретики
«А вы, — настаивал я с юношеским упрямством, — разве не совершаете ошибок?» «Сплошь и рядом, — отвечал он. — Однако стараюсь, чтоб их было сразу несколько, иначе становишься рабом одной-единственной».
«Тут у меня возникло ощущение, что Вильгельма вообще не интересует истина, которая всегда состоит в единственном тождестве между предметом и понятием. Он же хотел развлекаться, воображая столько возможностей, сколько возможно».
Молодым людям всегда хочется конкретики, чтобы им все объяснили и взвесили в граммах. И Адсон испытывает раздражение, ему хочется узнать ответ побыстрее и уже закрыть этот вопрос: «Хорошо хоть инквизиция вовремя подоспела!» Ибо мною овладела жажда истины — та же, которой одушевлялся Бернард Ги. В таком-то провинном расположении духа, смущаясь сильнее, нежели Иуда вечером Святого четверга, я вошел с Вильгельмом в трапезную и приступил к ужину».
Иуда и инквизитор тоже любили истину
Здесь появляется Иуда. Потому что Иуда предал Господа тоже из любви к истине. Ему очень хотелось, чтобы все было быстро, правильно и понятно. А кроме Иуды, еще и инквизитор. В лице самого страшного персонажа книги — Бернарда Ги. Он тоже хочет истины — простой, незамысловатой и единой для всех. Истины, ради которой можно отправить на смерть неповинных людей.
Случайная встреча
Рассмотрим другую линию романа — романтическую. Влюбленность Адсона была невероятно краткой. Сегодня он полюбил девушку, а завтра ее объявили ведьмой, и больше он ее никогда в жизни не увидел. Герой говорит, что лишен даже единственного и последнего утешения влюбленных рыцарей. Ведь они умирали, повторяя имя возлюбленной. А Адсон так не узнал ее имени розы, безымянной розы.
Он встретил ее случайно. «…Имевши до оных пор (благодарение Господу, с оных пор поныне) мало опыта в обращении с созданиями их пола, я не могу судить, сколько ей было от роду. Знаю только, что она была valde bone…»
Valde bone — «хороша весьма». Цитата из Книги Бытия.
Правда или целое, или ее нет
Адсон, вспоминая о тех событиях, говорит о неделимости правды, о ее величии и полноте. О том, что нельзя разделить правду ни ради нашей пользы, не из-за нашего стыда. Правда или целое, или ее нет.
А еще он говорит, что трудно рассказывать о тех днях. Потому что следует рассказать все не так, как это представляется сейчас, а так, как он видел это тогда.
От дивного свечения, от внутреннего сияния, от огненного пылания
Адсон сравнивает девушку с возлюбленной Песни Песней. И когда он начинает честно вспоминать свои переживания, оказывается, что тогда он был в раю.
Он говорит: «О Господи Боже мой! Если душа восхищена от тебя, тогда наивысшее благо — любить, что видишь (разве не так?), наивысшее счастье — иметь, что имеешь. Тогда будешь пить благодать из собственного источника (разве не так сказано?), тогда причастишься истинной жизни, которую после этой бренной земной предстоит нам провожать рядом с ангелами, в вечном грядущем… Вот как я мыслил. И понимал, что внезапно все пророчества сбываются. Наконец сбываются, так как девица переполняла меня неописуемыми наслаждениями, и мое тело как будто бы превратилось в огромное око, и я видел вперед и назад, ясно видел все окружающие вещи. И я постиг: из того, что называется любовью, происходят и единение, и нежность, и добро, и поцелуй, и объятие».
И дальше, описывая свое состояние: «… я узнал, на последнем выходе жизни, что пламя родится от дивного свечения, от внутреннего сияния и от огненного пылания…», удивляется.
Он «обошелся совершенно одинаковыми словами и когда передавал греховное упоение, овладевшее мною, и когда описывал несколькими листами выше пламя, в котором принял мученический конец брат Михаил».
Нет такой вещи, которая может вместить в себя Бога
В романе раскрывается важный смысл. Мы познаем относительность всех выражений истины. Никто, ни один философ, ни один богослов, ни одно великое произведение не может быть конечным и полным выражением истины. Целостная божественная истина в нашем мире присутствует только фрагментарно. И нет такой вещи, которая может вместить в себя Бога. Бог вмещается только целым миром вместе взятым. А поэтому нет такой истины, которая может быть окончательной.
Две позиции, два способа понимать истину
Догматизм слепого библиотекаря Хорхе против позиции Вильгельма Баскервильского.
Вспомним Евангелие. Когда слепые становятся вождями слепых, то все будет очень плохо. Потому что они все попадают в яму. Но Хорхе знает, что истина передается через священную традицию, и все, что находится за пределами этой традиции, это гибель и тлен.
А Вильгельм Баскервильский верит, что культура все время живет и рождается. Для него истина — живое древо, которое порождает новые ветви, и на нем распускаются новые листья каждый год.
Выбор за нами, какую истину мы хотим сберечь. Мы можем опереться на веру отцов и ненавидеть тех, кто от нее отступил. И мы можем предположить, что Господь любит веру отцов не меньше, чем Он любит наших отцов, и больше, чем мы. Поэтому Он устремляет род человеческий в будущее. И каждое поколение живет иначе. Каждое поколение сохраняет великие истины, но рассказывает о них на другом языке.
Роман с романом
Вот маленькая цитата из статьи Юрия Михайловича Лотмана «Выход из лабиринта», где он рассказывает о своих отношениях с романом:
Роман «Имя розы» я впервые взял в руки в квартире моего друга профессора Клауса Штедтке в Восточном Берлине. Второе свидание с романом произошло в знаменательной обстановке. Мне посчастливилось посетить находящийся в восточной Финляндии православный монастырь Валамо (бывший Валаамский монастырь на Ладожском озере). Храм, хотя и современной постройки, но в строгом духе новгородской архитектуры XII– ХIII веков, и очарование неиспорченной и сохранившей первозданность северной природы: прозрачное озеро, покоящееся меж гранитных скал, вековой сосновьй бор, простое и строгое кладбище монахов (первый ряд могил составляют те, кто лег в землю в 1940 году) — произвели на меня впечатление какого-то глубокого, древнего покоя. Потом меня познакомили с келарем монастыря (он же библиотекарь). Келарь — отец Амброзиус, еще нестарый человек, был обворожителен, умен и радушен. Я застал его перед компьютером, занятым какими-то расчетами (монастырь имеет хорошее хозяйство и даже разводит каких-то особенно породистых овец на экспорт, кажется, в Египет). Перед ним лежала несколько в стороне, но, видимо, читаемая английская биография Бахтина (Katerina Clark, Michael Holquist. Mikhail Bakhtin. Harvard University Press, 1984).
Мы прошли в библиотеку. Обширное семигранное здание умело соединяло строгость современной архитектуры с традицией средневекового строительного искусства. На первом этаже был расположен скромный рукописный отдел, занимающий все пространство башни. Я поднялся на второй, и сразу же мне бросились в глаза две книги: шведский и финский переводы романа “Имя розы”. Я поднял глаза: над головой был семигранный купол из стекла, свободно пропускавший свет. Свидание состоялось в Храмине монастырской библиотеки. Позже я посетил церковь. Отец Амброзиус задумчиво и с ласковой улыбкой совершал службу по православному обряду на финском языке. Народу было немного. Впереди прихожан стояли несколько девочек и трогательно пели тоненькими голосами. Ни компьютер, ни Бахтин, ни роман Умберто Эко не дисгармонировали с этой атмосферой…
Роман «Имя розы» я впервые взял в руки в квартире моего друга профессора Клауса Штедтке в Восточном Берлине. Второе свидание с романом произошло в знаменательной обстановке. Мне посчастливилось посетить находящийся в восточной Финляндии православный монастырь Валамо (бывший Валаамский монастырь на Ладожском озере). Храм, хотя и современной постройки, но в строгом духе новгородской архитектуры XII– ХIII веков, и очарование неиспорченной и сохранившей первозданность северной природы: прозрачное озеро, покоящееся меж гранитных скал, вековой сосновьй бор, простое и строгое кладбище монахов (первый ряд могил составляют те, кто лег в землю в 1940 году) — произвели на меня впечатление какого-то глубокого, древнего покоя. Потом меня познакомили с келарем монастыря (он же библиотекарь). Келарь — отец Амброзиус, еще нестарый человек, был обворожителен, умен и радушен. Я застал его перед компьютером, занятым какими-то расчетами (монастырь имеет хорошее хозяйство и даже разводит каких-то особенно породистых овец на экспорт, кажется, в Египет). Перед ним лежала несколько в стороне, но, видимо, читаемая английская биография Бахтина (Katerina Clark, Michael Holquist. Mikhail Bakhtin. Harvard University Press, 1984).
Мы прошли в библиотеку. Обширное семигранное здание умело соединяло строгость современной архитектуры с традицией средневекового строительного искусства. На первом этаже был расположен скромный рукописный отдел, занимающий все пространство башни. Я поднялся на второй, и сразу же мне бросились в глаза две книги: шведский и финский переводы романа “Имя розы”. Я поднял глаза: над головой был семигранный купол из стекла, свободно пропускавший свет. Свидание состоялось в Храмине монастырской библиотеки. Позже я посетил церковь. Отец Амброзиус задумчиво и с ласковой улыбкой совершал службу по православному обряду на финском языке. Народу было немного. Впереди прихожан стояли несколько девочек и трогательно пели тоненькими голосами. Ни компьютер, ни Бахтин, ни роман Умберто Эко не дисгармонировали с этой атмосферой…
Христианство — не мракобесие фанатизма
И эти слова объясняют то, с чего я начала, почему мне не нравятся экранизации романа. Потому что в них прошита главная мысль о том, что христианство — это мракобесие фанатизма, а Церковь — репрессивный механизм. Давайте скорее стряхнем весь гнет темных веков и заживем какой-то «прекрасной современной жизнью».
Юрий Михайлович Лотман, наоборот, говорит о том, что ни Бахтин, ни компьютер, ни роман Умберто Эко не дисгармонируют с открытым, умным и радостным христианством.
И я бы не стала смотреть на этот роман как на антиклерикальные сочинение. Это очень тонкое художественное размышления о судьбах Церкви и о том, что мы всегда стоим на перепутье. Либо нам броситься в объятия слепого авторитаризма, либо мы можем последовать за Христом. А Он никогда никого не направляет по прямому пути.
И этот свободный выбор остается за нами.
Подготовила Ольга Лебединская по лекции Марины Михайловой «Умберто Эко. “Имя розы”»
