Христианос IV 1995 стр.43–48
О духовном опыте
* Отец Александр отвечает на просьбу Зои Афанасьевны Маслениковой написать о своем пути к Богу, о своем духовном опыте (примеч. ред.)
Ответить на Ваш вопрос и рассказать о том, что называется духовным опытом и путем, мне не легко, и не потому, что Вы застали меня врасплох, а по той причине, что я всегда избегал говорить о подобных вещах в личном плане. Что–то останавливало. Назовите это замкнутостью, скрытностью или как угодно, но эта черта — свойственная мне во все времена жизни. Кроме того, я обычно остерегаюсь «раскрываться» по трем соображениям. Во–первых, есть нечто, так сказать, духовно–интимное во встрече души с Богом, что не терпит чужого глаза, во–вторых, при злоупотреблении священными словами что–то стирается и теряется (намек всегда сильнее), в–третьих, даже большим мастерам слова редко удается найти соответствующие выражения для невыразимого. Один писатель метко заметил, что куда легче поведать об аде, чем о рае…
Но все же, уступая Вашей просьбе и аргументам, попробую коснуться некоторых аспектов.
Начну с того, что я плохо понимаю резкое деление на «светское» и «религиозное». Для меня это термины в высшей степени условные. Хотя в детстве мне объяснили, что есть «особенные» предметы и темы, но это скорей вытекало из условий жизни среди чуждых по духу людей. Постепенно это деление почти потеряло смысл, поскольку все стало на свой лад «особенным». Любая сторона жизни, любая проблема и переживание оказались непосредственно связанными с Высшим.
Жить так, чтобы «религия» оставалась каким–то изолированным сектором, стало немыслимым. Поэтому я часто говорю, что для меня нет, например, «светской литературы», всякая хорошая литература — художественная, философская, научная — описывающая природу, общество, познание и человеческие страсти, повествует нам об одном, о «едином на потребу». И вообще нет жизни «самой по себе», которая могла бы быть независимой от веры. С юных лет все для меня вращалось вокруг главного Центра. Отсекать что–либо (кроме греха) кажется мне неблагодарностью к Богу, неоправданным ущерблением обеднением христианства, которое призвано пронизывать жизнь и даровать «жизнь с избытком».
Мне всегда хотелось быть христианином не «при свечах», а при ярком солнечном свете. Меня не привлекала духовность, питающаяся ночным сознанием, имеющая оккультный привкус (хотя и под православной оболочкой). Я всегда ощущал, что «вне» Бога — смерть, рядом с Ним и перед Ним — жизнь. Он говорил со мной всегда и всюду. Собственно, это редко выражалось в каких–то «знамениях», да я и не искал их. Все было знамением: события, встречи, книги, люди. Именно поэтому я мог и любил молиться, где угодно, чувствуя присутствие Божие в самой, казалось бы, неподходящей обстановке. Помню, однажды такое чувство особенно сильно вспыхнуло во мне, когда сидел в саду напротив Большого театра (и таких случаев было много).
Но если уж говорить о каких–то моментах особого подъема, то они связаны с Евхаристией, природой и творчеством. Впрочем, для меня эти три элемента нераздельны. Евхаристию всегда переживаю космически и как высшее осуществление даров, данных человеку (то есть творчества и благодати).
О природе я упомянул не случайно. Созерцание ее с детства стало моей «теологиа прима». В лес или в палеонтологический музей я входил, словно в храм. И до сих пор ветка с листьями или летящая птица значат для меня больше сотни икон.
Тем не менее мне никогда не был свойственен пантеизм как тип религиозной психологии. Бог явственно воспринимался личностно, как Тот, Кто обращен ко мне. Во многом это связано с тем, что первые сознательные уроки веры (в пять лет) я получил, знакомясь с Евангелием. С тех пор я обрел во Христе Бога, ведущего с нами непрерывный диалог.
Хотя я дорожил ровным светом и боялся всякой экзальтации и аффектации, в какой–то момент пришло и то, что можно назвать «обращением». Это было где–то на рубеже детства и юности, когда я очень остро пережил бессмысленность и разрушимость мира. Тогда я исписывал тетрадки мрачнейшими стихами, которые диктовались не пессимизмом характера, а открытием «правды жизни», какой она предстает, если выносящий высший Смысл «за скобки». И тогда явился Христос. Явился внутренне, но с той силой, какую не назовешь иначе, чем силой спасения.
Тогда же (это было больше тридцати лет назад) я услышал, зов, призывающий на служение, и дал обет верности этому призванию. С тех пор оно определяло все мои интересы, контакты и занятия. Вместе с этим пришло решение стать священником. Это самое большое, что я могу рассказать…
Неисчислимое количество раз я узнавал Руку, ведущую меня. Ее действие проявлялось даже в мелочах. Это напоминало камни мозаики, ложащиеся на заранее приготовленный рисунок. А над всем — если выражаться выспренним языком — светила звезда призвания.
«Храмовое благочестие» вошло в меня органически, с 12–ти лет, но оно никогда не казалось мне всеобъемлющей формой христианства (хотя одно время я бывал в церкви ежедневно, а с 15 лет стал прислуживать в алтаре). Я воспринимал его как часть (притом вспомогательную) того огромного мира, который включает в себя вера.
Как–то в школьные годы одна знакомая, зайдя к нам и увидя меня сидящим за книгой по антропологии, заметила: «Ты все этим занят». Она имела в виду религиозные, богословские темы. Хотя книга была «светской», но эта женщина хорошо меня знала и понимала «откуда дует ветер»…
Занятия естествознанием (начавшиеся очень рано) воспринимались мной как приобщение к тайнам Божиим, к реальности Его замыслов. Изучая препараты или наблюдая в микроскоп жизнь инфузорий, я как бы присутствовал при некой мистерии. Это осталось навсегда.
То же было и с историей, интерес к которой пробудило чтение Священного Писания. Мне была дорога каждая черта, которая могла пролить свет на библейские события. Отсюда любовь к древнему Востоку и Риму, служившим фоном священной истории. Не меньше волновала меня и история Церкви, в которой я искал реальные пути и способы осуществления евангельского идеала. Прочтя в детстве Жития, я понял, что в них много декоративного, легендарного, не связанного с действительностью. Это привело к поиску подлинных источников, который стимулировался чтением неоконченной рукописи о. С Мансурова (я познакомился с ней в году 50–ом, теперь она опубликована в «Богословских трудах»).
Еще раз повторяю: все вращалось вокруг одного стержня. Я не желал «оглядываться назад», поскольку рука уже лежала на плуге. Бог помогал мне явным и неприметным образом. В багаж для будущей работы шло все: занятия искусством, наукой, литературой, общественные дела. Даже трудности и испытания оказались промыслительными.
Хотя со стороны могло показаться, что молодой человек просто имеет большой диапазон интересов, но на деле они были подчинены единой цели. Некоторые юноши в этом возрасте, живя церковной жизнью, нередко склонны отрясать прах всего «светского». Быть может, и я переболел такой болезнью, но не помню этого. Помню лишь проникнутость идеей «освящения» мира. «Опрощенчество» церковного нигилизма казалось никак не соответствующим широте и свободе Евангелия.
Многие наставники моей юности были связаны с Оптиной пустынью и с «маросейским» приходом отцов Мечевых. В этой традиции меня больше всего привлекала открытость к миру и его проблемам. Настойчивый голос твердил мне, что если люди уходят в себя, не несут свидетельства, глухи к окружающему, — они изменяют христианскому призванию. Я узнал силу молитвы, но узнал также, что сила эта дается для того, чтобы употреблять ее, действуя «в миру».
Принятие сана (в 1958 году) не переживалось мной как переломный момент, а было органическим продолжением пути. Новым стала Литургия…
С теневыми сторонами церковной жизни наших дней я столкнулся рано, но они меня не «соблазняли». Я принимал их как упрек, обращенный ко всем нам. Как побуждение трудиться. Харизмы «обличительства» у меня никогда не было. Однако обывательское, бытовое, обрядовое православие огорчало. Стилизация, елейность, «вещание», полугипнотические приемы иных людей представлялись мне недостойным фарсом или потворством «старушечьей» психологии, желанию укрыться от свободы и ответственности.
Было бы ошибкой думать, что меня миновал соблазн «закрытого», самоуспокоенного христианства, обитающего в «келье под елью», что мои установки целиком продиктованы характером. Напротив, мне не раз приходилось преодолевать себя, повинуясь внутреннему зову.
Мне неоднократно была явлена реальность светлых и темных сил, но при этом я оставался чужд «мистического», или, точнее, оккультного любопытства.
Я слишком хорошо сознаю, что служу только орудием, что все успешное — от Бога. Но, пожалуй, нет для человека большей радости, чем быть инструментом в Его руках, соучастником Его замыслов.
сентябрь 1979
Христианос VIII 1999 стр.189–198
Молитвы, составленные отцом Александром Менем
Утренняя молитва
Господи, благослови молитву мою.
Помоги мне всей душой и телом
предстать без рассеяния пред Тобою.
Научи меня молиться Тебе.
Утверди меня в вере.
Даруй мне пламенную любовь к Тебе.
Освяти, Господи, все помышления мой,
чувства и дела мои.
Научи меня в каждом событии
распознавать волю Твою
и дай мне силы исполнять ее.
Замкни уста мои
для слова злого и пустого
и удержи руку мою от дурного дела.
Если случится беда,
дай силы принять ее с твердостью
и превратить в жертву Тебе.
Источником добра сделай меня. Господи,
для всех, с кем встречусь сегодня.
Прими молитву мою за тех,
кто не знает Тебя,
И избавь их от неверия.
Благодарю, Господи, за душу,
за все, что окружает меня:
за близких и дальних, за небо и землю
и превыше всего
за животворящую любовь Твою.
Дай мне. Господи, весь день
помнить и благодарить Тебя.
Аминь.
***
Господи, да будут все дела
мои сегодня во славу Твою!
Да будут все мысли и
желания мои по воле Твоей!
***
Люблю Тебя, Господи,
люблю Тебя более всего на свете,
ибо Ты — истинная радость, душа моя.
Ради Тебя, Господи, люблю ближнего моего,
как самого себя.
Молитва о смирении
Господи, помилуй! Христос, помилуй!
Иисусе кроткий и смиренный сердцем,
услышь и помилуй меня!
Отче Небесный, Боже, помилуй нас!
Сыне, Искупителю мира, помилуй нас!
Душе Святый Боже, помилуй нас!
От желания избежать обиды
— избавь меня, Иисусе!
От желания утвердить свое мнение
— избавь меня, Иисусе!
От желания, чтобы мои советы принимались
— избавь меня, Иисусе!
От желания быть восхваляемым
— избавь меня, Иисусе!
От желания быть уважаемым
— избавь меня, Иисусе!
От желания быть первым
— избавь меня, Иисусе!
От желания быть любимым
— избавь меня, Иисусе!
От боязни быть забытым
— избавь меня, Иисусе!
От боязни быть подозреваемым
— избавь меня, Иисусе!
От боязни быть неизвестным
— избавь меня, Иисусе!
От боязни быть неправильно понятым
— избавь меня, Иисусе!
От боязни быть отвергаемым
— избавь меня, Иисусе!
От боязни быть оклеветанным,
— избавь меня, Иисусе!
От боязни быть униженным
— избавь меня, Иисусе!
От боязни быть осмеянным
— избавь меня, Иисусе!
Когда других ценят более, нежели меня,
— помоги, Иисусе, с любовью это перенести!
Когда других принимают, а меня не замечают
— помоги, Иисусе, с любовью это перенести!
Когда первенство дают другим
— помоги, Иисусе, с любовью это перенести!
Когда других почитают более праведными, чем меня,
— помоги, Иисусе, с любовью это перенести!
Когда других любят более, чем меня,
— помоги, Иисусе, с любовью это перенести!
Дабы я не стяжал высокого положения
— даруй мне, Иисусе, благодать смирения и любви!
Дабы ради Славы Твоей я охотно исполнял неприятные
обязанности
— даруй мне, Иисусе, благодать смирения и любви!
Дабы в приказаниях старших я видел волю Божью
— даруй мне, Иисусе, благодать смирения и любви!
Дабы на деле, как и на словах, я прощал обиды
— даруй мне, Иисусе, благодать смирения и любви!
Дабы я с любовью относился ко всем, а особенно к тем, кто
меня осуждает,
— даруй мне, Иисусе, благодать смирения и любви!
Дабы я был скор на сокрушение
— даруй мне, Иисусе, благодать смирения и любви!
Дабы я любил бедность и унижение
— даруй мне, Иисусе, благодать смирения и любви!
Агнец Божий, взявший на себя грехи мира,
— прости нас, Господи!
Агнец Божий, взявший на себя грехи мира,'
— услыши нас, Господи!
Агнец Божий, взявший на себя грехи мира,
— помилуй нас. Господи!
Иисусе, кроткий и смиренный сердцем,
услышь просьбы мои и дай по милости Твоей,
Чтобы я с радостью согласился быть незаметным на земле,
и чтобы моей радостью были бы Слава и Любовь Твоя!
Аминь.
Молитва учеников Христовых
Иисусе Христе, сыне Божий, явивший нас Отца Небесного,
да будем мы учениками Твоими.
Ты обещал даровать мир душам нашим.
Но Ты не хочешь рабов нерадивых.
Дай нам силы стоять на страже и бодрствовать.
Да будем мы верны Тебе и только Тебе.
Научи нас делать все перед лицом Твоим.
Сделай нас детьми Твоими.
Даруй нам силы исполнять волю Твою и завет Твой.
Научи нас делать добро.
Огради нас от закваски фарисейской.
Научи нас видеть главное в жизни, единое на потребу.
Помоги нам избавиться от греха, от праздности,
от дряблости духа.
Пусть все доброе и прекрасное в мире напоминает нам о Те
Пусть зло мира служит нам предостережением.
Да видим мы в грешниках зеркало наших прегрешений.
Научи нас видеть братьев в тех, кто мыслит иначе, чем мы, в
иноверцах и неверующих.
Дай нам помнить о краткости жизни, чтобы память смертная
была для нас силой трудолюбия и служения.
Вложи в нас умение прощать, любить и отдавать.
Научи нас жить в молитве.
Дай нам ныне быть причастниками Царства Твоего.
Научи нас ненавидеть грех, а не грешника.
Даруй нам силу свидетельствовать о Тебе.
Не дай нам быть суетными, мелочными, пустыми.
Да будешь Ты нам альфой и омегой в этой жизни и в вечности
Аминь.
Молитва общины
Господи, Иисусе Христе!
Ты сказал нам: где двое или трое собраны во имя Мое,
Я там среди них.
Ты не хотел, чтобы люди шли одиноко по жизни,
Ты собрал нас, чтобы мы были единой семьей.
Дай нам исполнить Твою новую заповедь,
чтобы мы любили друг друга, как Ты возлюбил нас.
Дай нам терпение, снисхождение и власть над собой.
Да будем едины мы, как Ты един со Отцом и Духом,
по Твоей молитве и заповеди.
Чтобы в этом темном мире просветился наш свет,
от Тебя идущий,
И люди познали любовь Твою в любви Отца, в спасении Сына
и в причастии Святого Духа.
Аминь.
Вечерняя молитва
Господи Иисусе Христе!
В этот вечерний час, в этом городе,
где почило Твое благословение,
среди всех страданий, грехов и бед,
Ты, страдавший и принявший на Себя
язвы человеческого рода,
потому что возлюбил нас,
Ты, пришедший сюда,
Будь с нами.
Господи, ты нес Крест,
научи нас нести ради близких страдания и труд.
Господи Иисусе Христе,
Ты видишь наши язвы и наши немощи,
влей в нас силу, сделай нас твердыми, мужественными,
достойными свидетелями
Твоего Божественного Евангелия.
Господи Иисусе Христе,
Дай нам в те дни, которые Ты нам отпустил»
пронести как знамя Твой Крест.
Господи Иисусе Христе, помоги нам.
Благодарим Тебя за все чудесное,
что Ты даешь нам в природе, в храме,
в Таинстве, в Твоем Священном Писании,
в том, что написали люди, вдохновленные Тобой,
в наших близких, в наших любимых,
во всем том, что нас увлекает, волнует, удивляет.
За все благодарим Тебя, Господи.
Дай нам быть истинными носителями Твоего Имени.
Аминь.
Молитвы в праздник Сретения Господня
Матерь Божия
Молись о нас,
скорбящих, удрученных, грешных,
у которых также выбор стоит:
или будет нам Господь для падения,
или для восстания.
***
Господи!
Как Матерь Твоя,
Идя за Тобой в твердости и уповании,
слагала в сердце Своем священные слова,
так и мы эти слова будем слагать,
чтобы они нас в темной ночи жизни
укрепили и дали нам силы.
Аминь
Молитва для воскресных дней Великого Поста
Верую, Господи, но Ты утверди веру мою.
Уповаю, Господи, но Ты укрепи надежду мою.
Я возлюбил Тебя, Господи, но Ты очисти любовь мою и
воспламени ее.
Сокрушаюсь, Господи, но Ты сделай,
да приумножу покаяние мое.
Чту Тебя, Творца моего, воздыхаю о Тебе, призываю Тебя.
Ты же направь меня мудростью Твоею, защити и укрепи.
Предаю Тебе, Боже мой, помышления мои,
да исходят они от Тебя.
Дела мои да будут по воле Твоей.
Освети ум мой, укрепи волю, очисти тело, освяти душу.
Да узрю мои прегрешения, да не прельщусь гордостью,
помоги мне побеждать искушения.
Да славлю Тебя во все дни жизни, которые Ты даровал мне.
Аминь.
Молитва о даре мудрости и любви
Из проповеди в день памяти
преп. Андрея Критского
Господи!
Сколько в нас
безумия, глупости
и ограниченности,
а мудрость и любовь
у Тебя!
Дай нам хоть искру
Твоей мудрости и любви,
в слове Твоем запечатленных.
Христианос VI 1997 стр.69–76
Из книги «Слово о покаянии»
Предлагаем вниманию читателей отрывки из готовящейся к изданию книги «Слово о покаянии», составленной из проповедей протоиерея Александра Меня (в обработке Андрея Еремина), произнесенных в храме Сретения Господня в Новой Деревне в 1977 — 1989 годах.
Что вы думаете о Христе?
«Что вы думаете о Христе?» — звучит в Евангелии вопрос, обращенный ко всему миру. Это вопрос обращенный и к нам: что мы думаем о Христе, нашем Спасителе? Ответ содержится также в Евангелии: «Так возлюбил Бог мир, что Сына Своего отдал, чтобы всякий верующий в Него не погиб, но имел жизнь вечную».
Не пришел Господь судить мир, но спасти мир. И вот подумайте об этих словах: Господь возлюбил мир. Что такое мир, и что такое человек перед величием Божиим? И все–таки Господь возлюбил его. Подобно тому, как далекое, огромное, пылающее Солнце своими лучами оживотворяет каждую каплю воды, каждое ничтожнейшее, мельчайшее существо, как оно своим светом оживотворяет, согревает, поднимает каждую травинку, так и любовь Божия поднимает, оживотворяет всякую тварь. Все пронизывает любовь Господня. И даже несмотря на то, что мир исполнен зла, греха, смерти, удаляется от Бога. — Мир во зле лежит, — как говорит справедливо ап. Иоанн. — Даже несмотря на это, изливается непрерывно поток благодати и поток любви.
Спиной повернулся к Богу мир, и все–таки Он так возлюбил Свое Творение, что хочет спасти его, спасти его самой великой ценой: Сам входит в этот мир, умирающий, исполненный злобы, ненависти, мир исполненный смрада грехов, смрада тления, мир наполненный стонами, кровью и всякой нечистотой. В этот мир приходит Господь…
И мы всегда говорим: «Ты наш Спаситель, Ты наш наставник, учитель, и Искупитель, Своей кровью омывший наши грехи». Об этом мы думаем, но забываем о другом: каково было страдание Божие не только на Кресте, но каждый час, каждый миг пребывания Его здесь на Земле, когда Он стал человеком, ведь Он вошел в наш мир, исполненный зла.
Чем чище душа, тем она болезненнее и острее воспринимает все нечистое, все скверное, всякую ненависть и всякий грех. Мы это знаем по себе. Чем грубее душа, тем незаметнее для нее зло мира. Чем она чище, тем болезненнее для нее все, что она видит и слышит вокруг.
Но ведь это мы! Мы несовершенные люди, и все равно чувствуем жало зла… А каково было Господу, Безмерному, Совершенному и Всечистому? Он отдает Себя, отдает Свое слово, отдает Своего Сына, Который из предвечного света входит в мрак нашей жизни и получает голод и жажду, немощь и саму смерть. Мало того, Он получает ненависть людей, их неблагодарность, непонимание, глубочайшее одиночество в мире. Вот что испытывал Христос Спаситель, когда жил среди нас: глубочайшее одиночество. Хотя Он называл учеников своими друзьями, хотя Он нас с вами называет сынами и дочерьми тем не менее Он среди нас одинок, ибо Он Богочеловек, ибо Он безгрешен, и живет в этом мире, который источает смрад греха и несовершенства. Страшная жертва! От самого высокого Он нисходит в самое низкое. Ради чего? Ради человека, ради каждого из нас, ради тебя и его Он приходит, потому что так возлюбил Бог мир, так возлюбил каждое творение, что готов был пострадать в мире вместе со всеми, принять всю боль мира, принять участие в боли каждого человека разочарованного, отчаянного, унылого, каждой твари, которая страдает у нас под ногами, каждого живого существа. Так возлюбил Бог мир, что все это в Себя воспринял, все пережил, все перестрадал….
Бог страждет вместе с нами! Великая перед нами картина: Христос на Кресте и Христос на Земле. Сын Божий страдающий… Такова Его любовь великая! Будем же мы благодарить Его, будем стараться быть достойным этого благодеяния Божия, ибо Он так возлюбил мир, что хочет, чтобы каждый из нас получил спасение. Аминь.
Путь Христа
Каждый святой является для нас указателем в жизни. Ибо Сам Господь Иисус — это идеал жизни, а святые — это те люди, которые несмотря на свою человеческую немощь и ограниченность все–таки шли по Божьему пути…
Однако и эти люди проходили не без искушений. Всякое дело жизни, каждый большой шаг на пути в Царство Божие обязательно встречает сопротивление, всевозможные смущения и искушения.
И нас не должно удивлять, когда на нашем христианском пути встречаются эти препятствия. Наоборот, становится тревожно и непонятно, когда все идет слишком гладко, слишком просто, слишком легко.
Пример тому — всякий труд человека. Если в этот труд вложено много сил, души, времени, если человек помучился в | творческих муках, прежде чем он что–то сделал, вещь становится прочной, крепкой, а сделанная кое–как, с легкостью, конечно, не устоит.
Но мы не так понимаем искушения, которые нас посещают. Мы легко впадаем в уныние, в отчаяние, легко опускаем руки. В сущности мы хотим, чтобы у нас все было слишком легко и слишком гладко. В нас отсутствует воля к преодолению!
Призвание праведного Иосифа
Есть одна важная черта в жизни праведного Иосифа Обручника. Он был труженик и умер тружеником. Значит, Господь выбрал Своим названным отцом человека, который постоянно трудился. Поэтому, когда нам кажется, что призыв к труду — это что–то формальное, надоевшее, уже как бы потерявшее смысл, вспомним о том, что вот этот праведник трудился своими руками.
Человек, который хочет трудиться, всегда найдет способ как потрудиться, всегда найдет способ, как не быть праздным. Если же нам кажется, что этого в нашей жизни нет, то только по нашей собственной лености и нежеланию.
К такому труду относится и молитва. Почему молитва есть труд? Очень просто. Представьте себе, что вы хотите войти в какое–то помещение, двери которого наглухо закрыты или замурованы. Как войдешь туда без труда? Обязательно придется какой–нибудь киркой, каким–либо ломом долбить туда отверстие. Но разве нет такой стены в нашей душе? Есть. И эта стена отделяет нас от Господа. Всегда нам надо помнить, что Бог близок, а мы далеки от Него. Вот такой парадокс… Он близок — далеки мы.
Мы находим в Евангелии слова Захарии, отца Иоанна Предтечи, слова самого Предтечи, слова матери Предтечи, Елизаветы, слова Девы Марии, слова разных людей — святых и обычных, добрых и злых, ну и конечно, слова Самого Господа и слова Его учеников. Очень многие люди произносят там хотя бы по одной фразе… В Евангелии все говорят — радуются, славят Бога, спорят, возвещают, обличают, каются. Но есть в Евангелии один человек, который молчит, ни одного слова не произносит. Однако этот человек там немаловажный. Это Иосиф Праведный, Иосиф сын Давидов… Он не произносит ни единого слова. Только делает. Какая великая скромность, сдержанность и готовность выполнять волю Божию! Он как бы совсем ушел в тень, отступил, предал себя целиком на Божие служение.
…Молчаливый, скромный, заботливый, он имел великое призвание быть названным Отцом Святого Семейства. И совершал Иосиф это служение самоотверженно и с любовью. Мы мало знаем о нем, но раз он был избран, значит, Господь видел его душу… Он — воплощенное смирение. Он незаметен, но всегда на страже.
Его бережность проявилась с самого начала, когда еще он должен был принять в свой дом Марию, обрученную с ним. Узнав, что Она ждет ребенка, он хотел оградить Ее от людской молвы и сурового суда и отпустить тайно. Но, получив откровение, становится верным исполнителем воли Божией.
Он молчал и делал то, что было нужно, что было необходимо. Привел Марию в свой дом. Оградил Ее от разговоров и сплетен. Когда было нужно, повез Ее в Вифлеем, оберегая Ее на пути, был с Ней, когда Она родила Младенца–Господа. Был с Ней, когда Она пошла в храм, чтобы посвятить дитя Богу. Был с Ней, когда пришли волхвы. Был с Ней, когда пришлось Им бежать в Египет. Он был Ее хранителем и хранителем Ее Дитя. Великое призвание и необыкновенная скромность, предельная скромность.
Между тем у нас с вами такое же призвание, не удивляйтесь. Мы все в каком–то смысле находимся на месте Иосифа. Ибо Господь, войдя в наше сердце вместе с нашей верой, превратился как бы в некую лампаду, которая горит в глубине нашей души, в некое Дитя, которое надо оберегать. И мы должны быть подобны Иосифу, чтобы ограждать этот огонек, взращивать вот этот росток любви к Богу и веры во Христа.
Нам надо ограждать себя, своего Господа в сердце от всякого убийцы и врага.
Кто эти убийцы? Кто эти враги? Кто эти Ироды нашей веры? Вы все их хорошо знаете: всякий грех, всякое пустословие, распутство, осуждение, гнев, невоздержание — все это Ироды, которые хотят убить в нас огонек Господень, затушить его. И когда мы чувствуем, что они уж очень напирают, здесь надо сделать рывок и отсечь. Если, к примеру, ты чувствуешь, что твое общение с кем–то явно наносит тебе вред и отводит тебя от веры, лучше это общение прекратить.
Конечно, это надо сделать тактично, но лучше это сделать, лучше бежать, потому что огонек этот маленький и должен разгораться в условиях охранительных.
Где мы теряем Господа?
Мы теряем Господа прежде всего в недостатке молитвы и в суетности. Есть суета и суетность. Чем они отличаются? Суета владеет человеком, когда он все свои мысли направляет на ничтожное, мелкое, временное и совсем не оставляет, не уделяет ни времени, ни сил тому, что является главным. Ведь есть шкала ценностей в человеке. Есть вещи важнейшие, есть менее важные, и так далее. Тут у нас все перемешивается и пустяки вылезают на первый план.
А суетность — это другое. Суетность похожа на тщеславие. Когда нам хочется выставлять себя, когда нам кажется, что человеческая честь и человеческие похвалы это самое важное» и самое дорогое.
Пусть наша душа будет крепкой и светлой,
наша совесть — чистой,
наше отношение к людям — исполнено добра,
благожелательности, терпения, терпимости.
Наш труд пусть будет всегда во имя Господа.
Трудишься на работе — во имя Господа.
Потому что это нужно людям.
Трудишься дома, на кухне — во имя Господа,
потому что это нужно людям.
Где бы ты ни находился — в больнице, в армии, в институте на производстве… Дело обстоит так: либо вы делаете что–то что в конце концов нужно, без чего обойтись нельзя, либо этого не нужно делать вообще. И если ваш труд так или иначе необходим, то надо трудиться со смирением, твердостью, мужеством, скромностью, как Иосиф Плотник, который был призван и который так просто принял на себя свое служение.
Прекрасный образец Божьего труженика. Прошел по земле незаметным, остался в вечности. Остался хранителем Господа нашего Иисуса Христа…
Отрок Иисус брал у него первые уроки его ремесла… Если бы мы могли заглянуть в те дни, мы увидели бы дом с плоской крышей, двор, заваленный инструментами и камнями, седого старца, работавшего вместе с Юношей. Кто мог сказать тогда что в Нем, здесь — тайна спасения мира? Но Господь избрал Себе не дворцы, а эту бедную хижину плотника, чтобы освятить повседневный человеческий труд. Как драгоценна для нас эта картина в Назарете! Она показывает нам, что жизнь с Богом возможна в самой простой обстановке, среди самых будничных занятий.
Святые подвижники преп. Сергий, преп. Феодосий в своих скитах подражали этой жизни, выпекая хлеб, обрабатывая землю, строя дома.
Жизнь Иосифа проходила в работе, молитве и чтении Писания. И Господь был рядом с ним. Отныне же каждый из нас может совершать свои повседневные дела, храня Господа в своем сердце.
Научимся у св. Иосифа его смирению, праведности и трудолюбию и тогда Господь Иисус войдет и в наш дом.
Христианос III 1994 стр.89–118
ОТ РЕДАКТОРА
Дорогие читатели, публикуемый нами текст статьи о Александра Меня «О библейских пророках», к сожалению, не имеет первой страницы. Этот текст был написан в те годы, когда отец Александр и его прихожане подвергались преследованиям. Допросы и обыски были обычным делом. В один из таких дней духовная дочь отца Александра и редактор многих его трудов, Зоя Афанасьевна Масленникова, опасаясь изъятия рукописи при обыске, уничтожила первую страницу этой работы с заглавием и именем автора. Восстановить эту страницу, увы, невозможно, так как в архиве отца Александра текст этой статьи не обнаружен.
О библейских пророках
Мотивы, взятые из «пророческих» книг, звучат в средневековой поэзии и у Данте, Гете, Байрона, Ломоносова и Пушкина и многих других поэтов. Если бы пророки были лишь проповедниками древневосточных суеверий, они бы не вдохновляли творчества столь многих поколений. Революционные движения прошлого, как правило, писали на своих знаменах слова пророков. Укажем хотя бы на Томаса Мюнцера или на гуситов. «Кромвель и английский народ, по словам К.Маркса, воспользовались для своей буржуазной революции языком, страстями, иллюзиями, заимствованными из Ветхого Завета».
Некоторые думают, что Библия это одна книга, написанная одним автором, но на самом деле она писалась почти тысячу лет многими людьми. Само название ее по–гречески означает «книги» или «сборник книг». Среди этих произведений центральное место занимают книги, приписываемые «пророкам». В прошлом люди доверчиво принимали свидетельство предания и считали, что раз книга названа именем того или иного пророка, значит она им и написана. Но теперь мы знаем, что значительная часть «пророческих» книг принадлежит неизвестным авторам. Иногда под одним именем скрываются два или три писателя. Но в то же время в исследовании Библии критика установила, что главные книги пророков есть действительно их творения. Амос, Исайя, Иеремия и другие авторы «пророческих» книг были реальными историческими лицами. Они жили в древней Иудее между VIII и V веками до н.э. и оказали огромное влияние на мировоззрение своих современников. И не только современников. Вся европейская культура испытала на себе это влияние. Поэтому каждый образованный человек должен знать о них и о том, какое место занимали они в истории человеческого духа.
Двадцать с лишним веков, которые отделяют нас от времени деятельности пророков не могут служить оправданием для нашего равнодушия или насмешливого отношения к их движению. Для нас поэмы Гомера, церковь Покрова на Нерли или Рублевская Троица не есть лишь остаток старины, но вечно живое достояние культуры. Правда, образы пророков заслонены сусальной позолотой легенд. Но если мы сотрем эти наслоения веков с их произведений, то перед нами предстанут величественные образы живых людей, боровшихся, страдавших, искавших ответа на жгучие вопросы жизни.
И все же слово «пророк» для нас остается чем–то чуждым, отдающим суевериями. Не напоминает ли оно о гадалке, предсказывающей будущее? В древности у греков, китайцев, римлян действительно были такие «предсказатели» грядущего. Были они и у израильтян. Но назывались они «роэх» — прорицателями. Слово же «пророк» имело совсем другой смысл. Буквально оно означало «глашатай», «вестник», «трибун». Пророки были народными ораторами и поэтами. Они обращались к людям нередко от лица божества с требованием полного переустройства жизни. В то время, как мудрецов Индии или Греции волновали проблемы космогонии, манили загадки бытия, увлекали отвлеченные философские споры, пророки главной темой своей проповеди сделали жизнь людей в земной исторической действительности и преобразование ее в свете своего идеала.
Как возникло пророческое движение?
Предание, сохранившееся в Библии, рассказывает об этом следующее. Во времена египетского фараона Рамзеса Великого (ок. 1300 г. до н.э.) предки израильтян или часть их обитала на востоке нильской дельты. Царь Рамзес был обуреваем страстью к грандиозному строительству. Повсюду воздвигал он храмы, дворцы, укрепленные города. Для тяжелых строительных работ он использовал небольшие племена, обитавшие на рубежах его государства. Среди них оказались израильтяне. Изнуренные тяжелым трудом под палящими лучами африканского солнца, израильтяне оказались на грани вымирания. Тогда–то среди них появился первый пророк. Говорили, что он был воспитанником египтян. Во всяком случае, имя его Мосе (по–русски Моисей) было египетским. Он пришел из пустыни, куда бежал когда–то от царского гнева, и говорил, что там среди гор ему явился Бог Яхве и призвал его вывести народ израильский из рабства.
В это время умер фараон Рамзес. Египет потрясли войны и восстания. Моисей воспользовался этим и увел израильтян на восток в пустыню.
После трудного пути по безводным просторам караван беглецов оказался у подошвы горы Синайской. Там Яхве снова явился Моисею в грозовых тучах, повисших над вершиной горы. Он обещал народу свое покровительство, если он будет соблюдать его заповеди. Заповеди были начертаны на двух каменных досках–скрижалях. В них предписывалось поклоняться лишь одному Яхве, не делать изображений божества, почитать священный день субботы, чтить родителей, не убивать, не красть, не предаваться разврату, не клеветать, не давать в своем сердце места зависти. Эти простые заповеди отличались от других религиозных кодексов древности тем, что они не делали ударения на культе и обрядах. Служением Богу было соблюдение правды.
Но Моисей слишком скоро убедился насколько далек народ от возвещенного им учения. Пока он молился на вершине горы, израильтяне сделали себе идол Яхве в виде быка и устроили вокруг него пляски. При виде этого зрелища пророк в гневе разбил скрижали и лишь после всеобщего покаяния восстановил их.
Дальнейшее скитание по пустыне проходило в постоянной борьбе пророка с толпой, не желавшей исполнять его волю и нередко восстававшей против его власти.
Около 1200 г. до н.э. престарелый вождь убедился, что народ достаточно окреп и умножился для того, чтобы предпринять завоевание Ханаанской земли. Эту землю он называл «обетованной», т. е. обещанной, ибо Яхве обещал праотцу израильтян Аврааму, что его народ будет обитать там. Но самому пророку не суждено было войти в Ханаан. Он умер у самого ее рубежа, лишь с вершины горы окинув взором ее зеленые нивы и холмы. Перед смертью он еще раз испытал горечь неблагодарности. Забыв его заветы, народ принял участие в языческих празднествах моавитян — народа, живущего на южной границе Ханаана.
Что в этом рассказе — история, а что — легенда? Установить в точности это трудно, хотя, очевидно, в основном он соответствует действительности. Во всяком случае для нас важно, что пророки считали Моисея своим родоначальником и положили в основу своего учения его заповеди: верность Яхве, отрицание изображений божества, служение Богу не через обряды, а прежде всего через соблюдение нравственных принципов.
Когда израильтяне переселились в Ханаан, они столкнулись с высокой культурой туземных жителей — хананеев. У них учились они обрабатывать землю, строить города, ковать оружие, изготовлять одежду, утварь, оливковое масло, вино. Полудикие дети пустыни, они быстро стали забывать заветы Моисеева времени. Верования хананеев стали им близки и понятны.
Хананеи, как и другие народы древности, обожествляли природу. Каждая местность, по их понятиям, имела своего Ваала, т. е. господина, это был бог плодородия, который требовал постоянных жертв. Если жертвы не будут принесены земля не даст плодов, а небо дождя. Если не совершать обрядов в честь бога растительности Таммуза, не придет весна. Богиня любви Астарта тоже требовала жертв. В честь нее устраивались разгульные оргии, которые должны были оказывать магическое влияние на произрастающую силу земли Страх, с одной стороны, и вера в одухотворенность природы с другой, лежали в основе этой древней магии. Магия была главной движущей силой в этой религии природы. Верой в магию была пропитана религия и всех окружающих народов. Египтяне совершали ритуал воскресения Осириса и читали заклятия, вавилоняне ни одного шага не делали, не произнося колдовской формулы. В критические моменты шли на крайние меры. Божествам приносили в жертву детей. Так моавитский царь Меша, когда враги осадили его город, заколол на стене своего сына в честь бога Кемоша, а микенский царь Агамемнон принес в жертву свою дочь Ифигению перед походом на Трою. Израильтяне в период перехода к оседлому образу жизни в этом отношении не отставали от других народов. Они ставили священные изображения, приносили жертвы ханаанским богам в рощах, посвящали богам алтари, деревья, культовые колонны. Они оплакивали умирающего бога растительности, чтобы весной он воскрес снова; они участвовали в оргиях в честь Астарты, прибегали к оракулам, колдовству, заклинаниям. Были среди них и случаи человеческих жертвоприношений.
Эта духовная зависимость от местной религии шла рука об руку с зависимостью политической. Потерявшие было единство израильтяне оказались беззащитными перед лицом всех претендентов на господство в Обетованной Земле. С юга в нее рвались кочевники пустыни, уцелевшие ханаанские племена вновь подняли голову, а с запада угрожали железные колесницы филистимлян, воинственного народа, пришедшего с островов Средиземного моря.
В это время вновь появились пророки. Правда, они были Мало похожи на Моисея. Это была уже целая община патриотически настроенных людей, которые стремились вернуть народ к твердой вере отцов и отвратить его от чужих верований и обычаев. Эта община называла себя «Сынами Пророческими». Сыны Пророческие бродили по стране, распевая воинственные песни и проповедуя против чужеземных богов. Их пение сопровождалось звуками первобытного оркестра, состоящего из бубнов, флейт и цимбалов. Эти странные фанатики сумели сплотить израильтян и поднять их на борьбу против врагов. Священная война кончилась поражением филистимлян и образованием ок. 1000 г. до н.э. Израильского царства со столицей в Иерусалиме.
Создателем его может считаться царь Давид, который установил в стране порядки, сходные с теми, которые существовали издревле у других народов. Царь был объявлен «помазанником» Яхве, человеком, находящимся под его особым покровительством. Сыны Пророческие сделали свое дело и теперь, казалось, должны были уйти со сцены. Но тут произошло нечто неожиданное. Если в Египте или Вавилоне царь считался полубожественным существом, поступки которого стоят выше закона, то в Израиле Сыны Пророческие не хотели смириться с этим. Из воинственных дервишей они постепенно превратились в глашатаев справедливости, в совесть народа, в людей, которые говорят царям в глаза правду. Их положение в обществе можно сравнить, пожалуй, с тем положением, которое в древней Руси занимали юродивые.
О том, как далеко шли в этом пророки времен Давида, мы узнаем из одного эпизода в жизни царя.
Однажды, повествует библейский летописец, Давид прогуливался на крыше своего дома. Заглянув в соседний сад, он увидел там женщину необыкновенной красоты. Он поспешил узнать, кто она. Женщина оказалась Вирсавией — женой его военачальника — хетта Урии. Решив во что бы то ни стало завладеть ею, Давид отправил Урию в самое опасное место сражения. Урия был убит, а Вирсавия стала женой царя.
Обычная история! Но конец ее не совсем обычный. К Давиду явился пророк Нафан и рассказал притчу о богаче, который отнял у бедняка последнюю овечку, которую очень любил. Что сделать с этим жестоким человеком, спросил пророк? Вспыльчивый царь, не поняв о чем идет речь, воскликнул возмущенно: «Смерти достоин этот жестокий человек!» — Этот человек ты! — ответил пророк…
И такова была сила пророческого авторитета, что царь не только не приказал немедленно казнить дерзкого, а даже не разгневался, но опустил голову и сказал: «Согрешил я перед Яхве»…
В законодательной «Книге Завета», которая появилась в то время и была освящена авторитетом Моисеева имени, последователи пророков требовали справедливости в суде, милосердия к слабым, вдовам, сиротам, требовали правды, как религиозной обязанности. Не царь над законом, а Закон Яхве над царем и народом — таков тезис пророков.
Сын Давида Соломон, желая прославить свое царствование, решил построить в своей столице Храм Яхве. Для этого он пригласил финикийских мастеров, которые воздвигли великолепный «Дом Бога Израилева» в Иерусалиме рядом с царским дворцом. Пророки не сочувствовали этому начинанию, так как оно шло вразрез с их требованием простоты Храма. Но их учение восторжествовало в том, что храм этот был лишен какого бы то ни было изображения Бога. Впрочем, рядом с Храмом иерусалимским приютились многочисленные языческие святилища. Соломон вовсе не собирался отказываться от помощи других богов, хотя признавал Яхве покровителем своего трона и царства.
Деспотическое правление Соломона привело к восстанию, в результате которого страна распалась на два царства — северное — Израильское и Южное — Иудейское. Северяне хотели затмить славу соломонова храма и воздвигли два собственных храма. Зная, что народу трудно понять религию без изображений, царь северян Иеровам I поставил там изваяния Яхве в виде быка. Это был распространенный на востоке и западе символ творческого могущества. Египтяне чтили быка Аписа, в Ассирии и Вавилоне образ быка был священным, на острове Крите бык также был животным, посвященным божеству, у финикийцев их Ваал–Молох имел бычью голову, израильтяне в пустыне поклонялись «золотому тельцу». Пророки не сразу выступили против этого языческого обычая. Первой своей задачей они считали — вырвать из сердца народа привязанность к стихийным божествам Ханаана. «За Яхве против Ваалов!» — таков был их боевой клич. I
Среди людей, возглавивших эту борьбу, особенно прославился легендарный пророк Илия. Само имя этого человека означало: «Мой бог Яхве». Разделение царств ослабило царскую власть, и Илия мог с еще большей силой, чем его предшественники, выступать против власть имущих. В памяти народной он сохранился как бескомпромиссный враг финикийского язычества. Царица Иезавель, жена царя Ахаба, сама родом финикиянка, усердно насаждала в Израиле свою веру. Она преследовала Илию и его сторонников. Но они нередко оказывались победителями. Народ все больше и больше прислушивался к их воззваниям.
О характере отношений царя и пророка свидетельствует следующий рассказ, сохранившийся в Библии. Ахабу понравился виноградник крестьянина Навуфея и он захотел купить его. Крестьянин отказался продать землю, на которой трудились его отцы и деды. Тогда, по совету жены, царь выдвинул против Навуфея ложное обвинение и тот был казнен. Но едва царь вступил в виноградник, хозяином которого он теперь стал, как перед ним из–под земли вырос Илия и призвал на его голову проклятие за невинную кровь. Он предрек Ахабу и его династии гибель.
Таким пламенным обличителем, защитником слабых и обиженных остался Илия в народных преданиях. Таким смотрит он на нас с древних икон и фресок: багровый фон, на котором часто изображают его фигуру, как бы напоминает о громах и молниях, об огромном духе борца, предрекшего гибель царю.
Угроза Илии в отношении Ахаба осуществилась вскоре. Царь погиб в сражении. Пророки–ученики Илии вдохновили восстание против его наследника и власть в Северном царстве была захвачена военачальником Иегу.
Однако, этот внешний переворот не принес ожидаемых результатов. При Иегу и его преемниках по–прежнему стояли в храмах Севера изваяния быков, по–прежнему повсюду процветали языческие культы; быстро возрастало имущественное неравенство. Уходили в прошлое простые нравы патриархальных времен. Состоятельные люди скупали и захватывали участки земли, увлекались чужеземной роскошью, обращали в рабство должников, подкупали судей.
Внешне политическое благополучие как бы прикрывало эти внутренние язвы общества. Но рано или поздно должен был произойти взрыв. Пророческое движение в тот момент было подобно вулкану, который до времени лишь дымится, но в один прекрасный день выбросит в воздух раскаленную лаву.
В это время пророки впервые записали отечественные предания и историю. Их волновал вопрос о происхождении зла в мире, и о том, куда идет род человеческий. Они учили, что сам человек виновен в несовершенстве жизни. Созданный Богом для радости на земле, он преступил его заповедь и с тех пор множит зло на земле. Но издревле Яхве находил среди смертных верных ему избранников, которые следовали его заветам. Через этих избранников Яхве, в конце концов, приведет мир к своему свершению, к «Царству Божию». Когда наступит этот «День Яхве», все зло мира будет повержено и замысел Творца осуществится.
Между тем народ по–своему понял это учение. Он думал, что «День Яхве» — это торжество Израиля над его политическими врагами, ибо его избрал Бог, как свой излюбленный удел. Но настал час, когда пророки с присущей им страстностью и неумолимостью обрушились на эти иллюзии.
ПАСТУХ АМОС
Лето 763 г. до н.э. В северном царстве израильтяне справляют праздник. Под открытым небом клубятся волны фимиама, жрецы поют гимны, и весь народ вторит им. Перед жертвенниками разложено богатое угощение, жарится мясо, разливают вино. Музыканты перебирают струны, молодежь танцует. Кажется, сам Яхве пришел на этот веселый пир. И, наверное, «День» его близок. Ведь царь Иеровам II победил соседние племена, и уже несколько лет масличные сады, виноградники и нивы дают богатые урожаи. Но вдруг в толпе возникает смятение. Прямо к возвышению идет человек. Он в простой пастушеской одежде, в руках у него посох, глаза сверкают из–под темных бровей. Наступает тишина, которую незваный пришелец прерывает скорбными воплями: «Горе! Горе!» Он возвещает гибель, он угрожает расплатой. «Вы ждете «Дня Яхве?» — говорит неизвестный. «Он придет, но он будет для вас гибелью, ибо Бог есть Бог справедливости. А где справедливость во Израиле?» Гневным речитативом несется речь пророка над притихшей от ужаса толпой. А он говорит от лица самого Бога, который отвергает жертвы нечестивых:
Ненавижу праздники ваши…
И не приму их.
Шум песней твоих не буду слушать!
Пусть как вода течет суд
И правда как сильный поток…
Ищите добра, а не зла,
Восстановите правосудие…
Напрасно израильтяне думают, что, забыв завет Правды, останутся избранными перед Богом. «Не таковы ли, как сыны эфиоплян, и вы для меня сыны Израиля?» — говорит Господь. «Бог вывел Израиль из Египта, но также вывел он филистимлян из Крита, и арамеян, и Кира». Бог избрал свой народ, чтобы он творил правду, а он пошел по путям беззакония.
Слушайте, вы, алчущие поглотить бедных
И погубить нищих,
Поистине буду помнить все дела ваши!..
О, вы, превращающие суд в яд,
Правое дело попирающие!..
Они ненавидят заступников справедливости,
Презирают говорящих правду…
А вот за то, что вы унижаете бедного
И берете у него мзду хлебом,
Вы, построив дома из камня,
Жить в них не будете,
Вы, насадив виноградники,
Пить от них вина не будете!
Когда проходит первое замешательство, к пастуху приближается жрец Амасия.
— Кто ты такой? — сурово спрашивает он.
— Я Амос из Текоа в Иудее.
— Тогда убирайся, провидец, к себе в Иудею и там пророчествуй, а здесь не смей… Ибо это царское святилище.
— Я не пророк, а простой пастух, — ответил Амос, но бог взял меня от стад моих, и я не мог не послушаться голоса его. И возвещаю вам суд за ваши преступления.
Вскоре после этой встречи в народе начинают распространяться кожаные свитки, на которых Амос записал свои речи. Он первый знаменует плеяду великих пророков, речи которых дошли до нас. Его небольшая книга — целый переворот в религии. Звездными ночами, когда Амос пас своих овец, он подолгу задумывался над судьбами родной страны. Он знал и читал старые книги, знал о Моисее, о вольной жизни до завоевания Ханаана. Он видел бесправие людей, алчность, ханжество, идолопоклонство и чувствовал, что возмездие неизбежно. Для него Яхве был не национальным Богом, наподобие Кемоша или Ваала, а Богом, создавшим всю вселенную и требующим от людей служения добру. Острое чувство грядущей катастрофы терзало его. Властный голос звал его возвестить Израилю его судьбу. «Лев рычит, кто не содрогнется, Господь заговорит, кто не станет пророчествовать?..» И он стал пророком. Он отправился в Северное царство, беспечно пожинающее плоды своих удач, и провозгласил неминуемую гибель и разорение страны.
Его голос нашел отклик. В Северном царстве появился другой пророк — Осия. Но если Амос был весь гнев, обличение, гроза и буря, то Осия — человек с чутким и нежным сердцем — заговорил по–другому. Здесь переход, подобный тому переходу, который мы слышим в 9 симфонии Бетховена между второй и третьей частью.
Осия был глубоко несчастен в своей личной жизни. Ему суждено было в своей любви испытать горечь измены. Но такова была сила его чувства, что он готов был все простить ветреной женщине и вернуть ее. Эта драма послужила ему канвой для его книги. Он сравнивает Израиль с неверной женой, которая оставила своего мужа. Для него народ, ушедший от Яхве и поклоняющийся языческим богам, — изменник. Но милосердие Бога покрывает все, Он готов простить тех, кто ищет покаяния.
И не только в том, что Израиль воскуривает фимиам Ваалу и Астарте, видит Осия измену. Но и в том, что он отверг высшие заповеди жизни.
Он, подобно Амосу, мечет гром и молнии против насильников и преступников.
Слушайте слово Яхве, сыны Израиля,
Ибо суд Господень с жителями этой земли!
Ибо нет правды, нет милосердия,
Нет Богопознания на земле!
Напрасно думают люди умилостивить Яхве обильными жертвами, напрасно приносят баранов и снопы перед изваяниями быков в Самарии. «Не спасет тебя телец твой, Самария. Телец — дело рук Израиля, художник сделал его — он не Бог!»
«Я милосердия хочу, а не жертвы»! — так говорит Осия от лица Яхве.
И Амос, и Осия представляли Немезиду Израиля вполне конкретно. Дело в том, что в это время на политическом горизонте поднималась могущественная Ассирийская империя. Остроконечные шлемы их воинов, их грозные стенобитные машины, их меткие стрелы и неутомимые всадники уже появились под стенами многих городов. Армии ее царей уже заставляли трепетать весь восток.
В 722 г. ослабленное внутренними раздорами, хозяйственным и политическим кризисом Северное царство стало жертвой царя Саргона. Уцелела лишь гористая Иудея, на которую ассирийцы наложили тяжелую дань. Население же Северного царства было уведено на восток и навсегда исчезло со страниц истории.
ИСАЙЯ
Итак, у первых двух великих пророков, книги которых сохранились до наших дней, мы видим уже намеченными основные черты общепророческого учения. Они универсальны, для них все народы равны перед Богом и несут перед ним нравственную ответственность. Если Яхве попустил возвыситься Ассирии, то лишь потому, что она призвана быть «бичом Божиим». Амос говорит о Справедливости, как о непреложном законе нравственного миропорядка. Для него нет богов, кроме Яхве, и все мироздание в Его руках. Осия — вестник милосердия. Оба пророка отрицают веру в магию и ритуалы. Они утверждают, что никакие жреческие ухищрения не могут заменить выполнения закона Правды. Они возрождают старый принцип неизобразимости божества. В отличие от египтян и греков, они представляют Яхве слишком возвышенным, чтобы Он мог иметь земной облик. В этом корень их непримиримого иконоборчества.
Идеи Амоса и Осии были подхвачены и развиты в Иерусалиме пророком Исайей (ок. 740 г. до н.э.). Исайя не происходил из простого народа, как его предшественники. Он принадлежал к аристократической семье, близкой к царскому дому. Но он целиком проникся духом, который почерпнул из книг Амоса и Осии. Внимательно следя за политическими событиями в мире, он видел в них не бессмыслицу, а драму, полную значения и глубины. Яхве для него — абсолютный источник добра и святости, поэтому всякое уклонение от Его воли ввергает человечество в неисчислимые бедствия.
Когда он почувствовал в себе призвание стать народным трибуном и глашатаем Яхве, все его существо как бы переродилось. Он описывает, как огненный серафим коснулся уст его, и он получил дар пророчества. — Кого пошлю я? — спрашивает Яхве. И Пророк смело отвечает: «Вот я, пошли меня!»
Свою проповедь Исайя начал как и другие пророки с обличения внешнего культа. Он не отрицает его, но лишь хочет, чтобы видимое богослужение сочеталось с внутренним. Бог грозно вопрошает беспечный народ:
К чему мне множество жертв ваших?
Я пресыщен всесожжениями баранов…
Не приносите больше ненужных даров,
Для меня отвратительно ваше каждение.
Сколько бы вы не молились — я не слышу.
Ваши руки обагрены кровью,
Омойтесь, очиститесь,
Перестаньте делать зло,
Научитесь делать добро.
Когда в 727 г. на престол Иерусалимский вступил молодой, царь Езекия, Исайя стал его другом и помощником. Особенно возрос авторитет пророка, когда пало Северное царство, и все убедились в правоте суровых обличителей.
Политическое господство Ассирии между тем все больше, укреплялось. Пал Вавилон, покоритель Финикии, и только Египет мечтал о возврате своего былого могущества. Он подстрекал палестинских и финикийских царей на восстание против Ниневии. Но эти восстания неизменно кончались полным крахом. Военная машина Ассирии не знала в те годы преград. Все битвы и осады кончались ее торжеством, пытками пленных, угоном в чужие земли и победными пирами в столице ассирийских царей.
Исайя и его ученики постоянно стремились оградить Езекию от безнадежных авантюр. Но это им не всегда удавалось. Под давлением знати Езекия заключил союзы и договоры против Ассирии. Когда об этом стало известно в Ниневии, ассирийские полки, закованные в броню, со своей страшной осадной техникой, неотвратимые как судьба, двинулись к Иерусалиму. Только непредвиденное событие спасло город. Эпидемия, вспыхнувшая среди войска, заставила ассирийцев снять осаду.
В этот критический момент все взоры были обращены на Исайю, который ободрял и утешал осажденных. Но пророк все больше и больше проникался мыслью, что народ не созрел для принятия его учения. Ему начинало казаться, что он послан не просветить сердца людей, а, наоборот, ожесточить их и ослепить их глаза. Пророк все чаще и чаще обращает свой взор в будущее. Он говорит, что даже после неминуемой гибели царства сохранятся чистые и преданные правде люди, которые понесут его слово. Слово о Яхве, творце неба и земли, царе святости и справедливости будет проповедано всем народам. Тогда над землей воцарится не слабый царь, а истинный Мессия, Помазанник Божий. Наступит эра торжества радости и правды. Люди «перекуют свои мечи на орала», и наступит всеобщий мир.
Тогда волк будет жить рядом с ягненком,
И барс ляжет с козленком,
Лев и вол будут вместе,
И малое дитя будет водить их.
Эта светлая уверенность в конечном торжестве добра на земле одна из наиболее ярких черт в проповеди Исайи. Она слышится и в писаниях пророков следующего поколения–Аввакум вопрошает небо: «Почему злые торжествуют в этом мире? Почему страдает праведник?» И Яхве отвечает ему: «Праведный верою жив будет». Во мраке исторической ночи среди бурь и тревог только вера в неодолимость добра может служить маяком.
Пророк Софония в величественной поэме говорит о Суде над миром. Этот суд идет как ураган, как буря; он сметет с лица земли оскорбляющих Правду. Слова его поэмы легли в основу гимна «Диес ирэ», который мы слышим в Реквиеме.
В 608 г. долгожданное возмездие приходит. Десница Яхве над Ассирией. Она была лишь «палкой в его руке» и возгордилась, теперь настал день Суда. Несутся орды скифских всадников по берегам Ефрата, рушатся крепости, горят города. «Горе городу крови» — восклицает пророк Наум:
Слышно хлопанье бича и стук колес,
Ржание коней и грохот колесницы,
Все, услышав о гибели твоей,
Будут рукоплескать!
Ибо кто избежал злобы твоей?
Народы с таким же ликованием встретили весть о гибели Ниневии, как наши современники весть о падении гитлеровского Берлина.
ИЕРЕМИЯ
Фигура Иеремии — самая трагическая во всей плеяде пророков. Человек чуткий, ранимый, самоуглубленный, он вынужден был всю свою жизнь выступать в роли беспощадного судии; сам жрец, он вынужден был разоблачать жрецов; искренне любящий свой народ и отечество, он предрекал ему бедствия и, в конце концов, был объявлен изменником. Как бы против своей воли вступил он на свое поприще. «Проклят день, когда я родился! — восклицал он в отчаянии. — Зачем я вышел из чрева матери моей, чтобы видеть горе и страдание и кончить в позоре?» Он хотел бы утешать людей, но из–за их ослепления должен был проклинать.
Иеремия родился около 650 г. Он уже не застал Исайю. На его глазах в Иерусалиме наступила кровавая реакция. Преемник Езекии Менаше начал жестокое преследование пророков. В родном городе Анатоте молодому Иеремии под страхом смерти было запрещено выступать публично. Придя в Иерусалим, он ужаснулся тому, что творилось там. «Встань, — говорил ему Яхве, — и скажи им все, что Я повелю тебе».
Он видел, как повсюду восстанавливаются языческие алтари, которые разрушены во дни Исайи, видел, как прорицатели Ваала пугают народ небесными знамениями. Он не мог больше молчать и обрушился с горьким сарказмом на идолопоклонников.
Не учитесь путям язычников!
Не страшитесь знамений небесных!
Обычаи язычников — пустота.
Вырубают дерево в лесу,
Обделывают его руками плотников топором,
Покрывают серебром и золотом,
Прикрепляют гвоздями и молотком,
Чтобы не шаталось…
Не бойтесь их,
Они не могут причинить зла,
И добра сделать не в силах.
Богам политеизма Иеремия противопоставляет Яхве.
Яхве есть истина.
Он есть Бог живой, Царь вечный…
Он создал землю силою Своею
И разумом Своим распростер небеса.
По гласу Его шумят воды в небе,
Он возводит облака от краев земли…
Одно время пророк надеялся, что, если среди народа господствует суеверие, его меньше среди высших, образованных классов. Он хотел видеть в них подлинных вождей народа, но его постигло глубокое разочарование.
Особенно поразил его моральный упадок господствующих классов. «Это откормленные жеребцы, — говорил пророк, глядя на столичных кутил, — каждый из них ржет на жену другого». Люди, которые официально представляли религию, приводят Иеремию в ужас. «Пророк и священник лицемерны, — сетует он. — Сердце во мне раздирается… Плачет земля от проклятия».
Часто, стоя у городских ворот, где проходило много людей, или у дома какого–нибудь богача или даже царского дворца, Иеремия восклицал: «Горе тому, кто строит свой дом на неправде и башни свои на беззаконии!.. Глаза твои и сердце обращены лишь к корысти, насилию и грабежу… Этот город должен быть наказан, ибо в нем всяческое угнетение».
«Пойдите по улицам Иерусалима, — говорит Иеремия, — посмотрите и узнайте, и поищите на площадях его: не найдете ли человека, нет ли соблюдающего Правду, ищущего Истину». И пророку кажется, что таких людей уже не осталось.
В 621 г. блеснул луч надежды. Молодой царь Иосия провел общегосударственную реформу религии. Под влиянием пророков он запретил все жертвоприношения везде, кроме Иерусалима, ввел законодательство, запрещающее обращать людей за долги в вечное рабство. Но Иеремия видел, что для многих реформа, проведенная сверху, просто «лицемерное обращение».
Вскоре царь Иосия погиб в сражении. Иеремия оплакал его в трогательной элегии и вместе с ним похоронил все свои надежды. Теперь он уже был твердо уверен, что только катастрофа может быть единственным лекарством против нравственного падения.
Он появился в храме и стал во всеуслышание возвещать близкое падение Царства. На глазах у всех он разбил об пол кувшин, восклицая: «Так говорит Яхве — Воитель: так сокрушу Я этот народ и этот город!» Эти слова возмутили патриотов. Смотритель Храма приказал арестовать мятежника и целый день продержал его в колоде.
Выпущенный на свободу, он, однако, не прекратил своих выступлений. Он направил теперь острие против жрецов. Пышные обряды, по его словам, лишь увеличивают беззаконие. Яхве ждет от человека чистого поклонения, доброго и милосердного сердца. Все атрибуты культа будут преданы забвению. Яхве заключит со Своими избранниками «Новый Завет», заповеди которого будут начертаны в душе.
Протесты Иеремии проистекали не из того, что на родине он находил больше безнравственности, чем в других землях, а из тех высоких нравственных требований, которые он выдвигал по отношению к людям. И в то же время он тяжело переживал свою роль обличителя. «Неисцелимо горе мое, — говорил он, — болит сердце. О, пусть глаза мои истекут слезами, чтобы день и ночь оплакивал я гибель народа моего».
Единственным другом и помощником Иеремии был юноша Барух, которому мы обязаны главными сведениями о жизни Иеремии. Вероятно, он и собрал воедино книги учителя.
Между тем обстановка в мире изменилась. Падение Ассирии вызвало у всех чувство безопасности и беспечности. Тех, кто пытался вновь говорить о катастрофе, надвигающейся на город и Храм, встречали презрением и насмешками. Один из таких пророков — Урия (вероятно, сторонник Иеремии) -был казнен по приказу царя Иоакима. Если бы не сильные заступники, не миновала бы эта участь и Иеремии. Тем более, что пророк, окончательно отчаявшись, шел еще дальше в своих угрозах.
В то время, как опьянение, вызванное гибелью Ассирии, туманило головы легкомысленных вождей народа, Иеремия уже заметил новые тучи, сгущающиеся на горизонте цивилизованного мира. Поднявшийся из руин Вавилон вспоминал свою былую славу и неуклонно шел к захвату мирового господства.
Царь Вавилона Навуходоносор (605–562 гг. до н.э.) проявил свой военный гений еще когда был соправителем отца. Приняв власть, он поставил перед собой цель: покорение всей Передней Азии и Египта. Иудея была стратегическими воротами к Нилу. Единственным ее спасением было оставаться в сфере влияния Навуходоносора, не вмешиваясь в борьбу двух великих держав. Между тем, царь Иоаким склонен был прислушиваться к посулам египетских дипломатов, которые искали союза с Иерусалимом.
Видя это и прекрасно понимая всю безнадежность войны против Вавилона, Иеремия решил опубликовать свои речи, чтобы предостеречь народ от безумного шага. Он отверг слепую веру князей и царя в то, что враг не может вступить в святой город и осквернить Храм Яхве. Когда Барух прочел на площади воззвания своего учителя, сторонники войны пришли в ярость. Книгу доставили царю, он прочел ее, разорвал на куски и молча швырнул в огонь. Иеремия и Барух лишь чудом избежали казни. Царь был слишком занят подготовкой к войне, чтобы обращать внимание на мятежных агитаторов. Вскоре Иерусалим отказался платить подать Вавилону. Неминуемое приближалось.
Карательная экспедиция Навуходоносора не застала Иоакима в живых. Расплачиваться пришлось его сыну Ехонии. В 597 г. вавилонская армия разбила иудейскую и царь был уведен в плен. Но Навуходоносор еще не хотел уничтожать Иудеи. Он поставил на Давидов престол дядю Ехонии Седекию и удалился.
Седекия был сыном благочестивого царя–реформатора Иосии. При нем Иеремия стал пользоваться некоторым покровительством. Но партия войны состояла из знати и после ухода вавилонян вновь подняла голову. Они вновь ввергли в рабство людей, которых отпустили было ввиду общей опасности, и вновь начали подстрекать царя к восстанию. Под их давлением Седекия собрал в столице сирийских правителей, которые обсуждали план новой попытки отпадения от Вавилона. Во время их совещания перед собравшимися появился печальный человек в разодранных одеждах, с хомутом на шее. Это был Иеремия. Он вновь и вновь предостерегал против войны и пророчил рабство.
Этот случай положил начало обвинения пророка в государственной измене. За каждым его словом стали следить, между тем развязка приближалась.
Царь Седекия, против воли заключил союз с Египтом и восстал против Вавилона. Немедленно Навуходоносор поспешил к мятежному городу, сжигая все па своем пути. Вскоре Иерусалим был осажден. Среди князей началось смятение, торопились укреплять город, в ужасе взывали к Яхве. На мгновение счастье как будто бы улыбнулось: египтяне ударили в тыл халдеям. Осада была снята, и рабы немедленно были снова возвращены своим хозяевам, невзирая на гневные протесты Иеремии.
В 1936 г. археологи нашли переписку иудейского военачальника того времени, в которой говорилось о возмутительных речах какого–то пророка. К сожалению, место с его именем обломано, но сохранились последние буквы «ия». Вероятнее всего, здесь идет речь о Иеремии, за которым был установлен бдительный надзор.
С тяжелым сердцем решает пророк покинуть обезумевший город и удалиться в свой родной городок Анатот, но его схватывают в воротах и обвиняют в намерении перейти на сторону халдеев. Иеремию бросают в темницу. Это были самые горькие дни его жизни. Он, больше всего желающий блага народу, оказывается как бы его изменником. Пророка терзали сомнения, ему было невыносимо дальше нести свое бремя. Мучительное раздвоение и внутренняя борьба сквозят в его стихах, относящихся к этому времени. Лишенный поддержки, одинокий, не имеющий семьи, оторванный от всех, кто был ему дорог, он находил силу лишь в несокрушимой вере в правоту своей миссии. Он обращался к Яхве со словами, проникнутыми лирической интимностью и задушевной теплотой. Иеремия стал отцом религиозного индивидуализма, отрывающего религию от народа, страны, общества.
От казни спас Иеремию царь Седекия. Он сам ночью приходил советоваться с мудрецом. Но сторонники продолжения войны подавили все миротворческие попытки царя.
Тем временем Навуходоносор, разбив египтян, возобновил осаду. Огромные земляные валы выросли до высоты стен вокруг города. Исполинские костры раскаляли добела кирпичи и они трескались, образуя трещины в цитадели. 9 июня 586 г. халдеи ворвались в город, предавая все огню. Пылали кварталы и склады, рухнул объятый пламенем Храм. Царь Седекия со своими отрядами пытался бежать через брешь в стене, но был настигнут халдеями и взят в плен. Основная масса народа последовала за ним.
Иеремия был оставлен в городе с небольшой частью населения. Вавилонские власти относились к нему с уважением, так как были наслышаны о его деятельности. Это было вдвойне горько пророку. Вскоре остатки иерусалимлян подняли безнадежный мятеж и, спасаясь от возмездия, бежали в Египет. Они увели с собой и Иеремию. На этом его следы теряются навсегда.
«НА РЕКАХ ВАВИЛОНСКИХ»
Навуходоносор, переселяя на восток иудейских пленников, следовал своему излюбленному правилу: отрывать мятежные народы от их родины и создавать в своей империи интернациональное население, не связанное ни с какими местными традициями. Он не обратил иерусалимлян в рабов; подобно другим «перемещенным лицам», они свободно селились в Вавилоне и его окрестностях. Каждый мог заниматься своей профессией: ремесленники взялись за свое дело, торговцы за свое. Только крестьяне и многочисленные служители Храма — левиты вынуждены были искать себе случайные заработки. В целом внешнее положение изгнанников было вполне сносным. Но это не могло избавить их от чувства горького разочарования и тоски по отчизне. Из провинциальной Палестины они попали в гигантский мировой город. Вавилон того времени со своими роскошными дворцами, шумными базарами, разноплеменным населением, величественной девяностометровой башней, подавлял и оглушал чужеземцев. Иудея, Иерусалим, Храм Яхве, отеческие обычаи и верования казались в сравнении с этим «Нью–Йорком древнего мира» жалкими и ничтожными. Для многих изгнанников стало угасать обаяние родных преданий и они прочно обосновались на новой родине.
Но основная часть иудеев не хотела смириться с мыслью, что вместе с Храмом Яхве погибла вера отцов, погиб народ. Поэты изливали в печальных элегиях скорбь об утраченной отчизне:
Все видящие меня, издеваются надо мною,
Говорят, качая головою,
Он уповал на Яхве, пусть и избавит его,
Пусть спасет, если он угоден Ему!..
Я разлит, как вода,
Кости мои рассыпались, сила моя иссякла…
Они вспоминали о пророках, правота которых стала теперь столь очевидной. Они призывали изгнанников не изменят их заветам и хранить память о родине.
На реках вавилонских,
Там сидели и плакали,
Вспоминая о Сионе.
На ивах у берегов
Повесили мы наши арфы,
Ибо пленившие нас требовали песен.
Притеснители наши — гимнов радости:
«Пропойте нам из песен сионских!»
Как нам петь песнь Яхве на земле чужой?
Если забуду тебя, Иерусалим,
Пусть забудет меня десница моя…
Жрецы, лишенные Храма, занялись теперь изучением отеческой истории и священных преданий. Они собрали воедино старинные законы, освященные именем Моисея. Особое внимание они уделяли ритуалам. Они хотели изгнать, из них все элементы магии, сохранив только твердую оболочку для религии. Тщательно разрабатывались все нормы, обряды, традиционные обычаи. Соблюдение их, по мысли жрецов, должно было предохранить народ от язычества. К этому времени уже и жрецы стали окончательно на позиции монотеизма. Наибольшую известность приобрел среди них Иезекииль (ум. ок. 570), который выступил в роли пророка, продолжая традиции Иеремии.
Деятельность Иезекииля началась еще до падения Иерусалима. Он был в числе первой партии переселенцев, уведенных на восток Навуходоносором. В Вавилоне он возглавил партию духовного возрождения и его дом у реки Хобар стал центром, куда стекались все, кто мечтал и верил, кто ждал избавления. Разрушение Храма показало этим людям, что идея национального божества потерпела полное фиаско. Яхве не защитил Иерусалим, а оказался как бы на стороне халдеев. Это событие привело их к мысли, уже давно развиваемой пророками о том, что нравственный миропорядок распространяется на все народы, что если Израиль нарушил Закон, он не может быть пощажен.
Но при этом Иезекииль не отказался от надежды на возрождение народа. В своих произведениях, получивших хождение среди пленников, он призывал к покаянию и обещал, что Яхве пошлет избавление.
Иезекииль любил красочные символические образы. Он был уже не столько трибуном, как Исайя или Иеремия, но больше писателем. В книгах его мы находим много загадочных образов, навеянных вавилонским искусством; грозные и устрашающие картины встают перед его мысленным взором. Он видит поле, наполненное иссохшими костями, которые по мановению Яхве облекаются в плоть, и воскресшие люди поднимаются с земли. Это избранники Яхве, которые возродятся, одушевленные идеалами пророков.
Иезекииль мечтал о том времени, когда наступит Царство Божие на земле. В нем не будет никакой неправды, не будет угнетения и несправедливости. Оно обнимет все народы. Центром его будет не старый Иерусалим, а новый город, именуемый «Яхвешамма» — «Яхве здесь».
Младшим современником Иезекииля был неизвестный великий поэт, произведения которого вошли во вторую часть «Книги Исайи». Его принято называть Второисайей. Это был последний великий писатель из плеяды пророков. Он стоял уже на рубеже того времени, когда благодаря усилиям жрецов Израиль превратится из народа в своеобразную замкнутую религиозную общину.
Второисайя был пламенным защитником монотеизма и выступал с острой критикой многобожия. Он опасался также, что обряды станут мертвым ярмом, которое задушит искус возрождения. Яхве в его понимании всемогущ и является единым Творцом вселенной. От Него зависит все как на небе, так и на земле. Он не нуждается в механическом культе, в жертвах и постах. Он говорит людям:
Вот пост, который Я люблю:
Разреши оковы неправды,
Развяжи узы всякого ярма,
Отпусти на свободу угнетенных,
Расторгни узы всякого рабства,
Раздели с голодным хлеб свой,
Дай пристанище нищим скитальцам.
Видишь нагого — одень его,
Не отказывай в помощи ближнему твоему.
Таков завет учения пророков, которое ищет не метафизических тайн, а практического осуществления Правды среди людей.
В годину народного бедствия Второисайя задумывается над проблемой страдания. Он видел судьбу пророков осмеянных, отвергнутых и понимал, что их жертва была не напрасной. Страдание за Правду, страдание за людей — великое служение. Пророк рисует образ такого пророка–страдальца, муки которого, как муки Прометея, принесут свет человечеству.
«Он был презрен и умален перед людьми, муж скорбей, познавший скорби, а мы отвращались от него. Он был презираем, и мы ни во что ставили его. Он был изранен за наши грехи, и его мучили за наши беззакония. На него возложено наказание всего мира. Его язвами мы исцелились. Все мы блуждали как овцы, сбились с дороги. И Яхве возложил на него грехи всех нас. Он был истязаем, но страдал добровольно.»
Этот образ Эбед Яхве, «Служителя Господня» стал на века прообразом благородного жертвенного героизма вождя, ведущего людей к Правде. Второисайя связывал этот образ с традиционным образом Всемирного Царя–освободителя.
Когда Второисайя писал свои поэмы и с надеждой всматривался в исторические дали, для пленников повеял ветер надежды. Кир — царь персидских племен — захватил Мидию, Малую Азию и двинулся на Вавилон. Это был один из самых талантливых полководцев и правителей, которых когда–либо знал древний мир. Преемник Навуходоносора Набонид понимал всю грозящую ему опасность, но он надеялся на неприступность своей столицы. В 539 г. до н.э. персы нанесли его войску тяжелое поражение, а через год Кир появился под стенами Вавилона.
Второисайя, как многие его единоверцы, уже давно следил за успехами Кира и в своих гимнах приветствовал Кира как освободителя. Он называл его помазанником Яхве, призванным положить конец плену (возможно, в этом кроется причина, почему пророк предпочел остаться анонимен).
Местные стены не спасли Вавилон. Враги царя открыли ворота перед персами, и толпы народа вышли встречать Кира как триумфатора. Наследник Балтасар со своей гвардией был убит в цитадели. С этого дня Вавилон, ставший персидской провинцией, никогда больше не вернул былого могущества.
В этом же году Кир издал манифест, в котором разрешил иудеям вернуться на родину.
НАДЕЖДЫ И РАЗОЧАРОВАНИЯ
Радостным был путь первого каравана возвращающихся изгнанников. Правда, пустыня не расцвела садом, как мечтали поэты, но долгое время энтузиазм скрашивал все тяготы пути через безводные равнины.
Толпа, двигавшаяся на запад, состояла в основном из мечтателей, патриотов и бедноты, одушевленной идеями пророков. За ними шли священнослужители, которым на чужбине нечего было делать. Наиболее состоятельные люди не решились покинуть Вавилон. Во главе каравана стоял жрец Иошуа и князь Зерубабель — один из потомков царя Давида.
С самого начала жизнь жестоко разрушила иллюзии энтузиастов. Им был предоставлен только разрушенный Иерусалим с пригородами. Вражда соседних племен, разруха, неурожай, запустение земли — все это могло привести в отчаяние самых твердых.
Сначала решили было восстановить царскую власть. Вавилонские иудеи прислали князю Зерубабелю золотую корону. Но одной короны видно было недостаточно. Жрецы не хотели допустить возрождение монархии. Они все больше ц больше забирали власть в свои руки. В 516 году завершилось строительство Храма. Многие, видя его, плакали от разочарования, вспоминая старый. Наступил период усталости и равнодушия.
Тем временем в Иерусалим прибыл энергичный знаток Закона Эзра. Он был уверен, что все бедствия народа проистекают от того, что он плохо соблюдал предписания Закона. Он собрал священные свитки Торы (Закона) и с этим «оружием» в руках приступил к реставрации государства.
То, что он нашел в Иерусалиме, превзошло худшие его опасения. Город был уже наполовину языческим. Как разрастающиеся джунгли поглощают покинутые города, так обычаи и верования окружающих народов поглощали иудейство.
Эзра решил действовать незамедлительно. Разодрав одежду, как делали в знак траура, появился он перед народным собранием и сумел так наэлектризовать толпу, что многие поклялись разойтись с женами–язычницами и до гроба оставаться верными «Закону Моисееву».
Второе собрание всех жителей Эзра провел с еще большим успехом. Это было время дождей. Люди стучали зубами от холода и страха, который нагоняли на них фанатичные речи Эзры. А он продолжал угрожать, плакать, кричать и потрясать над толпой лохмотьями разодранной одежды. Он заклинал иудеев обособиться и навсегда стать замкнутой общиной, в которой нет места иноплеменникам. Идею о религиозном призвании народа, которую проповедовали пророки, он довел до крайности, почти до гротеска. Он требовал пунктуального, неукоснительного соблюдения всех мелочных предписаний традиции, требовал превращения всей жизни в сплошной ритуал.
Как первый акт обособленности и исключительности Эзра начал восстановление иерусалимских стен, которые явились как бы символом отгороженности иудеев от всего мира.
На празднике в честь окончания работ Эзра выступил вновь публично. На высоком помосте, стоя перед народом, он читал Тору и изъяснял ее. Народ плакал от раскаяния, что так долго попирал заветы отцов. Так, в 444 году иудейство превратилось в замкнутую касту; под пеплом обрядности и узости, едва тлело некогда столь могучее пламя пророков. С течением времени соблюдение обрядов превратится в своеобразный спорт, и появятся течения, которые сочтут даже строгость Эзры недостаточной. Эти ослепленные фанатики образуют целую партию «фарисеев» (отделившихся), которые будут свято верить в абсолютную ценность всей массы предписаний, уставов, обычаев.
ПОСЛЕДНЕЕ СЛОВО
А как же отнеслись к этой реформе законников люди, сохранившие идеи пророков: универсализм, гуманность, требование социальной справедливости, отрицание абсолютной ценности культа? На этот вопрос у нас нет ответа. Можно только сказать, что пророческое слово замолкло, если не навсегда, то надолго. Но о том, что последователи пророков не сдались без боя свидетельствуют две замечательные повести, написанные в это время и сохранившиеся в Библии.
Первая повесть «Руфь». С трогательной простотой и образностью истинно–народного произведения рассказывает она о судьбе моабитянки Руфи, которая была замужем за Израильтянином. Когда муж ее умер, его мать собралась на родину в Иудею, а Руфи предложила остаться в Моабе. Но верная Руфь не покинула старую женщину. «Куда ты пойдешь, туда и я пойду», — сказала она просто. Твой народ будет моим, твой Бог — моим. Где умрешь ты, и я умру. Одна смерть разлучит нас».
Вдвоем вернулись они в иудейский городок Вифлеем. И там Руфь была вознаграждена за свою верность и доброту. Из нищей вдовы она стала женой богатого земледельца. И Яхве не только не отверг этот смешанный брак иудея с чужеземкой, но благословил его. Ибо внук Руфи стал отцом великого царя Давида.
Эта повесть, которая как будто бы возвращает читателя к далекому прошлому, лишь по внешней форме кажется мирной идиллией. По выражению одного писателя, она была «камнем, брошенным воинственной пращей во вражеский лагерь». Автор ее, в противовес узости и исключительности Эзры, провозглашает равноценность всех народов и допустимость смешанных браков. Ведь, хотя бы то, что династия Давида восходит к иноземке, должно было заставить задуматься многих.
Вторая повесть «Книга Ионы». Мы привыкли с иронией говорить о забавном приключении пророка, проглоченного китом. Но если вдуматься в смысл повести, то станет ясно, что содержание ее очень серьезно. Она намеренно облачена в форму гротеска, ибо «Книга Ионы» — памфлет. Она рассказывает о пророке, который не хочет проповедовать язычникам. Яхве посылает Иону в Ниневию с особой миссией. Он должен предсказать гибель города, если народ не покается. Иона подозревает, что Яхве будет милосердным и сжалится над ассирийцами. А это ему отнюдь не улыбается. Он решает избавиться от неприятного поручения и бежит «от лица Яхве» в далекий город Тарсис. Но спорить со всемогущим трудно. По пути корабль, на котором плывет Иона, попадает в бурю. Жребий решает, кто причина несчастья, и Иону бросают за борт. Но он не утонул. «Гигантская рыба» (так стоит в подлиннике) проглатывает пророка и три дня он находится в ее чреве, пока, по велению Яхве, она не выплюнула его на берег. Злополучному путешественнику ничего не остается, как все–таки идти в Ниневию.
Придя в город, он начинает предрекать гибель. И, как он предвидел, жители покаялись. А Яхве отменил приговор. Упрямый Иона был страшно раздосадован. «Не говорил ли я, что этим кончится? — упрекал он Яхве. Лучше мне умереть!» Но все же в нем теплилась надежда, что гром небесный разразит язычников. Он вышел за стены города и сел, ожидая, что будет. И вот за одну ночь вырастил Яхве над Ионой растение, которое защитило его от палящего солнца. Пророк был очень рад этому тенистому навесу. Но вдруг, о ужас! Оно начало сохнуть и погибло у него на глазах. И вновь стал Иона жаловаться: «Лучше бы мне умереть!»
«Неужели ты так огорчился из–за растения?» — спросил Иону Яхве. «Очень, даже до смерти," — отвечал тот. Тогда сказал Яхве: «Ты сожалеешь о растении, над которым не трудился, которое не растил, которое в одну ночь выросло и в одну ночь засохло. Мне ли не пожалеть Ниневии, города великого, в котором более ста двадцати тысяч детей и множество скота?» Так кончается притча.
Смысл ее совершенно ясен. Она направлена против тех, кто не хотел видеть в язычниках таких же людей, достойных милости Яхве, против ханжей, гордых своим показным благочестием.
Таково было завещание пророков. И зерно их учения не погибло. Оно проросло среди людей, которые ожидали Суда над угнетателями, которые верили в равенство народов и подготовили, таким образом, мировую религию — христианство.
«Во всех религиях, — пишет Энгельс, — существовавших до того времени, главным была обрядность. Только участием в жертвоприношениях и процессиях, на Востоке еще соблюдением обстоятельнейших предписаний относительно приема пищи и омовений, можно было доказать свою принадлежность к определенной религии… Люди двух разных религий — египтяне, персы, евреи, халдеи — не могут вместе ни пить, ни есть, не могут выполнять совместно ни одного самого обыденного дела, не могут разговаривать друг с другом… Христианство не знало никаких вносящих разделение обрядов, не знало даже жертвоприношений и процессий классической древности. Отрицая, таким образом, все национальные религии и общую их всеобрядность, и, обращаясь ко всем народам без различия, христианство само становится первой возможной мировой религией». Оглядываясь назад, мы видим, что предшественниками этой мировой религии были израильские пророки. Но этого мало. Несмотря на то, что этих людей многое отделяет от современного человечества, нельзя не согласиться с тем, что многие элементы их учения стали бессмертным достоянием народов. Идеи равенства всех людей, требование социальной справедливости, высокие этические идеалы пророков ставят их в ряды наиболее ранних провозвестников гуманизма.
Христианос III 1994 стр.81–88
Три письма отца Александра Меня к своим прихожанам
***********************************
Дорогая …!
Действительно, исповедь должна быть в радость, потому что она есть не бесплодное самокопание, а возвращение к Отцу, примирение с Ним, обретение подлинной жизни. Для этого третий глаз не нужен, нужно только своими двумя смотреть туда, куда надо, и так, как надо. Более того, третий глаз, т. е. врожденные (хотя и разные у разных людей) способности ощущать оккультное — есть помеха, увод в сторону. Здесь нужно мужество решимости смотреть только на Свет. И больше никуда. И чувство нашей ничтожности — нормальное и здоровое. Это ведь так и есть. Взглянем трезво: кто мы? Маленькие позвоночные млекопитающие, которых через несколько десятков лет (а то и быстрее) не будет на свете. Будут жить люди, течь реки, а нас здесь уже не будет. Спасибо, если в памяти людей что–то сохранится, да и то ненадолго. Я, например, не знаю даже имен своих предков дальше прадеда. А может быть это были незаурядные люди, чем–то жили, чем–то мучались, чему–то радовались… Да наверняка так. Если мы даже сделаем что–то большое, откроем, как Ньютон, закон тяготения, то что проку? Кто думает о личности Ньютона сегодня. Остался один закон. И все же в нас живет неодолимая жажда не быть ничтожеством. Быть кем–то, чем–то. Отсюда все претензии, комплексы, воля к власти, к самоутверждению. Но это все разбивается об острые камни жизни. Где же выход? Его дает Христос Спаситель. Своей любовью Он поднимает Вас, меня, каждого, кто идет к Нему из грязи и ничтожества до состояния детей Божиих. Он показывает, что Ему дороги все и каждый. Что Он ищет одну пропавшую овцу. Через это наши поступки, мысли, жизнь, личность приобретают бесконечную значимость. Что в сравнении с этим все земное? Он приобщает нас к Вечности и возносит еще при жизни к состоянию спасения, к состоянию богосыновства. С Ним обретают смысл даже мелочи. Все обретает смысл. Значит, мы уже не брошены и не заброшены. Значит, жизнь имеет цель и назначение, которое не исчерпывается этим миром. Прилепиться к Евангелию — значит покончить с мыслями о неудаче, о бесплодности, о бесцельности, о самоубийстве и всем том, что закрывает наши настоящие (а не «третий») глаза. Доверие и свет. Вот, что такое Благая Весть Христова. Просите Его, чтобы Он утвердил Вас в ней. И это разрешит все кризисы.
Храни Вас Бог.
Ваш пр. А. М.
***********************************
Дорогой …
То, что Вы написали о себе так подробно, очень важно для Вас: это есть одновременно и исповедь /как я и принимаю/, и начало необходимого самоопределения и самоконтроля. Начну с того, что Ваше прошлое и врожденные свойства имеют ярко выраженную двойственную направленность. С одной стороны, много в них такого, что таит в себе опасность беспечного самолюбования, неустойчивости, излишней восприимчивости. Но с другой — те же самые свойства можно развивать и в положительную сторону. Я уже говорил Вам еще до прочтения письма, что в душе человека, если он не хочет расползтись, как кисель, должен быть твердый стержень. Он как скелет, на котором держится все. Представьте себе на миг, что Ваш скелет растаял. Во что бы обратилось тело! Точно так же и душа: ей нужен строгий каркас. Он называется верностью, или верой. Как он укрепляется и вырастает? Одним лишь путем: смещением своего «я» таким образом, чтобы оно срослось, отождествилось с идеалом преданности Высшему, чтобы в центре стояло не «я», а Тот, Кто «я» создал. Ведь весь смысл и значение нашего существования неотделимы от Него. Как лист или ветка, оторванные от дерева, обречены стать либо трухой, либо мертвым экспонатом гербария, так и душа — если она отрывается от Смысла, теряет почву под ногами. Натуры впечатлительные, бурно реагирующие на высший мир должны с особым вниманием следить за собой, чтобы «ветром не унесло». Достоинство человека заключается в том, чтобы «быть самим собой» в любых обстоятельствах. Эта мысль прекрасно выражена в драме Ибсена «Пер Гюнт». Но герой ее не понял смысла этого выражения, как не понимают его многие. Он–вовсе не в том, чтобы охранять свои слабости и прирожденные черты характера, а в том, чтобы сберечь от угасания и вырождения свое глубочайшее «я», то духовное ядро, которое живо только своей связью с Духом. Измена ему унизительна для человека и равна потере себя.
В этой борьбе за себя отныне важны система и порядок, как во всем. И поэтому меня радует Ваше стремление преодолеть хаос жизни. Физические упражнения и воздержание имеют здесь не малое, значение. Очень хорошо, что у Вас есть уголок, который может служить постоянным местом медитаций и молитвы. Но не стоит увлекаться излишним украшением. Это в конце концов отвлекает. Крест и икона — вполне достаточно.
И, наконец, Ваш вопрос об опасностях жизни. Человек, достигнув абсолютной силы духовного видения и веры, тем самым входит в то измерение или аспект жизни, когда над ним сбывается слово о «едином волосе». Но значительная часть нашего существа еще не вышла в это измерение, а принадлежит «миру». А как Вы знаете, в Евангелии сатана назван «князем мира». В греховном и темном бытии он пока имеет власть. Разумеется, она не абсолютна, и, чем больше мы приближаемся к Богу, тем полнее от темных сил освобождаемся. Бояться ничего не надо: ни машин, ни врагов. Но если же начнем «искушать Господа своего» и лезть под колеса или делать необдуманные поступки, то этим лишь докажем свое легкомыслие и крайнюю самонадеянность. Вспомните, как Христос отверг предложения сатаны, который предлагал Ему броситься с крыши храма? Мнимое бесстрашие было у апостола Петра, когда он говорил: «С Тобой пойду на смерть». А чем кончилось? Для нашей души смирение важнее безоглядной смелости. Нужно ведь рассчитывать свои силы. Можем ли мы быть уверены в себе? Нет, конечно. Следовательно, подлинное бесстрашие совместимо с осторожностью в поступках. Реальной угрозы над Вами никакой нет, но, действуя безоглядно, Вы можете подвести других. Итак, — средний путь. Когда нужно твердо стоять — стойте, когда этого не требуется — не делайте лишнего. Отцы Церкви, кстати, не одобряли добровольного стремления к мученичеству. С другой стороны, излишняя и необоснованная опасливость может легко поселить в душе патологический страх. Он будет ее преследовать даже тогда, когда для него не будет никаких оснований, и отравлять жизнь. С ним надо бороться. Он унижает и свидетельствует о маловерии. Нужно помнить, что христианское поведение двуедино. Внешне мы должны действовать так, как будто Бог только смотрит на наши дела, не вмешиваясь, но внутренне ориентировать себя на то, что все наши дела, и дарования, и поступки в конечном счете без Него — ничто. Здесь нужно упорно взращивать в себе внутреннее доверие. Вы спрашиваете, почему люди умирают? «Людей» — … нет, есть отдельные личности, и каждая имеет свой путь: сложный, переплетенный с выбором путей и тесной взаимосвязью событий. Иногда ретроспективно мы можем разобраться в этом механизме, но чаще всего это остается тайной. Ведь жизнь идет во многих плоскостях, нередко не видных на поверхности. Модель, по которой Бог всем насильственно управляет — упрощенная и грубая. В действительности Его отношение с миром куда сложнее. Здесь участвуют многие факторы, и само всемогущество Божие предпочитает являть себя в мире как «немощь», чтобы нам оставалась достойная человека свобода.
… Изолированность Ваша, о которой Вы говорите, вещь не очень хорошая. Не обязательно /а иной раз вредно/ иметь слишком большой круг знакомых. Но два–три друга — это ядро и «среда», в которой мы живем. Такие люди найдутся. Враждебные силы /разумеется, действуя при нашем согласии/ разрушили Вашу дружбу с N. Помимо вины и беды здесь, несомненно — действие демонического начала, допущенного по воле людей. Эту утрату, я надеюсь, Вы возместите.
Итак, желаю Вам укрепляться в труде, самообладании, мужестве, простоте и верности.
Ваш пр. А. М.
***********************************
Дорогая …
Причудливые зигзаги Вашего внутреннего пути являются причиной многого, что Вас сейчас тревожит. Просто «забыть», оставить это невозможно. Но, с Божией помощью, попробуем разобраться во всем. Главный корень можно определить кратко так: в силу определенных обстоятельств у Вас получилось так, что мистический опыт был подменен опытом оккультным. Сейчас поясню. Скудность вашей информации привела Вас к Воланду. Вся штука в том, что Булгаков вовсе не изображал в его лице дьявола, это маска. Маскарадный костюм. Истоки его уходят в Библию. Там повествуется, как некогда три ангела посетили города Содом и Гоморру, чтобы проверить насколько растлились их жители. И убедились в этом самым печальным образом. Позднее в литературе не раз возникал этот мотив «чудесного посещения»: изображалось существо, посланное из иного мира, и в соприкосновении с нашим миром обнаруживалась вся его гнилость. Характерный образец роман Г.Уэллса, так и названный «Чудесное посещение». Там на землю попадает ангел из плоти и крови. Булгаков прибег к этому же приему, но для остроты ситуации нарядил посланников в сатанинские маски. На деле же нравственный облик и понятия Воланда намного выше, чем у людей. Он мерит все здоровыми мерками. А ведь подлинные темные силы — это тьма, разложение, мразь. Не таков герой Булгакова (как и Демон Лермонтова — не дьявол). Вот почему образ Воланда кажется таким привлекательным, несмотря на обличье (и нечто подобное мы находим у его свиты — возьмите, например, кота). Они пришли, проверили и убедились… Эта игра создала у Вас, как и У многих, иллюзию, что темные силы — это хорошо. Отсюда было недалеко до тяготения к таинственному. Но подлинная тайна открывается нам не сразу и нелегко. Гораздо ближе к нам область, граничащая с физическим миром, область зыбкая и туманная, населенная стихийными началами — нейтральными и темными. Это не столько дьявольская область, сколько полуматериальный мир, куда «испаряются» наши страсти и все низшее. Ее, эту область, и пытается изучать оккультизм, думая, что таким образом проникнет в высшие миры. Но это иллюзия, как по сути дела иллюзорно все астральное (иллюзорно не в смысле нереальности, а в смысле обманчивости). Спиритизм и пр. дает возможность контакта с астральным планом. Ничего хорошего из этого выйти не может. Он заманивает человека, как болотные огоньки — в топь. Но поскольку каждый человек имеет в самом себе астральный план, то мы легко увлекаемся туда. Видимо, это и произошло с Вами. Получающий оттуда информацию становится живым проводником оккультного мусора, недоброкачественных отбросов. Поскольку они связаны с человеком, там могут быть и не злые стихии, но нам это вредно. Я знал много людей, которые имели длительный оккультный опыт (через спиритизм и пр.), и все они несли очень тяжелые последствия в жизни. Вы пропитались этим, как человек в цеху пропитывается запахом краски. Придется долгое время проветривать душу. Если Вы хотите идти вверх, а не плутать по болотам, нужно выбираться на твердую дорогу. Она дана нам в Евангелии, которое может привести душу к общению с живым Христом. Он не покинул мир, а находится в нем. Только Он может повести нас вверх. Только Его любовь может излечить от последствий общения с туманом. Уже то, что Вы увидели себя (и ужаснулись), показывает, что Он продолжает в Вас Свою незримую работу. Без этого обнажения корней ничего нельзя продолжить. Увидеть себя порой горько, как это случилось с Вами. Но, если Вы не измените выбранному курсу, это поможет выбраться на следующую ступень. Он изгоняет всю нечисть из глубин. Недаром Он исцелял бесноватых. Все мы больны, так или иначе, но Он чаш Друг и наш .Врач. Себя не надо ненавидеть. Такая ненависть рождается от скрытой гордости. Лекарство от нее — смирение. Смирение это открытость сердца к Его воле, открытость к другим людям. Освобождение от болезненной зацикленности на себе, от самости, от «ячества». Нужна не ненависть к злу, а любовь ко Христу, к той Любви, Которая нас готова спасти. С ней придет и отвержение зла, но без самоотрицания, самопожирания. Эта внутренняя работа неотделима от практического служения, от отношения к людям (не они для меня, а я для них). Отвергни себя, — говорит Христос, — но не в смысле зачеркни, а в том смысле, чтобы отдача стала главной целью. Без этого по Его пути невозможно идти. Я буду молиться за Вас, чтобы Ваше просветление и исцеление шло успешнее. Главное — не поддавайтесь отчаянию, это грех неблагодарности. Он нашел Вас, вывел и теперь не бросит, если Вы сами Ему не измените. Вера и верность родные слова.
Простите за схематизм письма. Но иначе написать трудно.
До возможной встречи.
Ваш пр. А. М.
Христианство и империя
12–ая лекция из цикла «История мировой духовной культуры», прочитанная 29 апреля 1990 года.
… Итак, мы говорили о сложных отношениях между Церковью и империей. Римская империя это своеобразное государство, которое обнимало народы самых различных культур, включало в себя и Сирийский Восток и Латинскую (латинизированную) Африку, и Галлию — будущую Францию, и Британские острова, и Сирию, Малую Азию, Грецию, Палестину — все это, кончая африканским Египтом, составляло своеобразный мир — Orbis Romano — Римский Круг. И этот Orbis Romano — сыграл промыслительную провиденциальную роль в утверждении и распространении христианства. Когда мы беседовали об апостоле Павле, я вам рассказывал о той мощной сети прекрасных шоссейных дорог, которые пересекали всю Римскую империю — от северных морей до африканского побережья. Мало того, единый язык, унаследованный от эллинизма — хорине — греческий диалект, тоже способствовал пониманию и объединению. Ибо в Риме говорили на этом языке, т. е. знали этот язык почти все, и в Египте говорили на этом языке, и в Палестине и в Сирии, и в Галлии, и в Испании. И человек, имевший римское гражданство (но далеко не все население имело римское гражданство), был привилегированным и в любой части империи он пользовался одинаковыми правами. Рим соединил Восток и Запад — в той части цивилизованного мира, которая является основанием нашей европейской культуры. И поэтому многие отцы Церкви подчеркивали, что не случайно Господь Иисус родился именно в правление императора Августа. Именно при Августе империя пришла к стабилизации и стала единым большим организмом. Надо отметить, что Рим не навязывал ни своих богов, ни своего образа жизни, тем народам, которые входили в империю, таким образом, сохранялись национальные различия и традиции. Каждая часть империи жила по–своему, хотя, нечто их объединяло. И до наших дней этот образец сохранил свою привлекательность, и впоследствии, неслучайно, что даже Западная Церковь, как общественный организм, ориентировалась на опыт Древнего Рима. Каков же опыт древнего Рима, каково его наследие? Кратко это можно сформулировать так: единство в многообразии (без нивелировки) и правовое государство. Конечно, вы можете возразить, что Древний Рим, о котором рассказывают такие ужасы, которым управляли такие жестокие государи, не может быть назван правовым государством. Тем не менее, Римская империя была правовым государством, не хуже, чем многие государства нашего времени, хотя это было две тысячи лет тому назад, но сама идея закона, привычка к тому, что закон есть закон, она восходит именно к Риму.
Один современный политический деятель сказал, что страшно жить в государстве, которым управляют не законы, а люди. Это глубокая мысль. И в Риме, конечно, не редко управляли люди, но все–таки они не могли аннулировать этой власти закона, которая как бы пронизывала всю империю. И сегодня любой юрист, адвокат, прокурор, со студенческой скамьи начинает свой путь с изучения Римского Права. Любое Право XX века основывается на тех азах, которые были созданы римскими правоведами. Я останавливаюсь на этом потому, что латинское христианство усвоило, так сказать, римские принципы. Римляне любили порядок. Любимым словом в Риме было слово concordia — согласие. Так вот, именно поэтому епископ в Риме оказался центром согласия, когда Церковь начали раздирать конфликты. Я вам говорил, что Климент Римский — второй епископ Рима, написавший в 90–х годах послание к Коринфянам, выступил как поборник конкордии — согласия, порядка, законности внутри Церкви.
Хотя, многие говорят, что Церковь — это свободный союз духовно свободных людей, какие тут могут быть законы? Но Церковь — это организм богочеловеческий, включающий в себя несколько аспектов — не только таинственный, божественный, но и аспект земной, человеческий, социальный. И как всякий организм, Церковь должна иметь структуру и порядок. И структура и порядок были усвоены Римом. Конечно, это наложило определенный отпечаток на мышление и дух Западного христианства, и в окружных посланиях римских епископов мы до сих пор ощущаем кристальность, лаконичность, и в то же время, некоторую юридичность. До сих пор сохранились в лексиконе официальной западной церковной документации такие слова, как, скажем, посягать на права Бога, на Божии права. Понятно, что здесь имеют ввиду авторы посланий, но можно проследить, откуда проистекает вот это, немножко странное, представление о «правах Божиих».
Древний римлянин относился к миру, как к чему–то таинственному. Он не успел проникнуться верой греков в человекоподобных богов, которые создали чарующий мир насельников Олимпа. Для римлян боги олицетворялись с фетишами, например, Марс — с копьем. И лишь позднее римляне заимствовали у греков статуи и мифологию. Почему это так? Потому что римлянин почитал священное в конкретных вещах, в природе. И в силу этого обстоятельства религиозность западного христианина с самого начала была очень конкретной.
Мы знаем, что и на Западе и на Востоке перед Святой Чашей Евхаристии благоговеют и благоговели все христиане. Но именно на Западе возникла традиция молитвенного размышления перед Святыми Дарами. Почитание именно Святых Даров, как видимого воплощения Божьего присутствия. Я еще раз подчеркиваю, что мы также чтим Святые Дары — когда выносится Чаша с освященными Дарами, каждый православный христианин перед ней преклоняется, но только в западной католической традиции мы находим молитву перед престолом, на котором стоят Святые Дары — уединенную или же общинную, безмолвную молитву. Во времена раннего христианства на Западе не возникали ереси — это очень интересная черта. Она связана с тем, что римлянин был практиком, он не был склонен к метафизике, к каким–то абстрактным рассуждениям. Все римские философы были практиками. Сенека, Эпиктет, Марк Аврелий — все они писали на жизненные темы. Мало кто из них углублялся в заоблачные какие–то проблемы. Также и латинские христиане не уходили в тайны догматики, и у них не возникало искушение как–то превратно истолковать Евангельское провозвестие. Поэтому все великие ереси, которые потрясали христианский мир, родились на востоке — преимущественно в Египте и в Сирии, и в Малой Азии.
Мы с самого начала должны принять такую простую истину. Христианство стоит выше любой культуры, или можно сказать, что оно глубже любой культуры. Оно, как бы, является той живой водой, которая питает корни европейской культуры (включая русскую), и американской, которая является ветвью европейской, и многочисленных других культур, которые считают себя христианскими. Но из этого вытекает, что христианству свойственно многообразие, и идея плюрализма христианской культуры идет из древнего христианства.
Христианство не привязано ни к какой одной культуре. Оно обладает колоссальной силой ассимиляции и огромной силы влиянием. Когда Христос проповедует среди евреев, когда христианство возникает в иудейской среде, это не означает, что оно ограничено этим миром. Уже в этом же поколении апостолы как бы впитывают в себя эллинистическую культуру и во II веке греческая, сирийская, особенно египетская культура начинают переосмысляться и наполняться христианским содержанием.
В Эфиопии до сих пор сохранился такой ритуальный обычай — епископы с жезлами, напоминающими жезлы древних египетских жрецов, совершают архаичный танец. Это седая древность христианства, но это и африканский дух его. И на островах Тихого океана можно найти храмы, построенные в океаническом, национально–традиционном стиле. Мощные соборы поднимутся в Европе и на Руси, но они не будут единственными в своем роде представителями христианской культуры. Появятся богословы и поэты, музыканты и певцы, скульпторы и архитекторы — все они будут очень разными и все они будут христианами.
Поэтому и говорил Владимир Соловьев в своем стихотворении «Exorus Lux»:
И свет исшедший от Востока,
с Востоком Запад примирил
Свет — это христианство. И Восток и Запад, которые когда–то конфликтовали, они получили платформу общую для встреч через Римскую империю, а глубочайшую возможность для диалога, для взаимообогащения, для интенсивной обратной связи — через Вселенское христианство. Именно в начале II века возникает понятие Вселенской Церкви — Кафолике. Кафолике — значит всеобщая церковь. Ни какая–то национальная, отдельная, частная, принадлежащая к той или иной культуре, к тому или иному месту, а кафолике — собранная со всего мира. По церковнославянски это слово переводится как соборная — единая и соборная церковь. А коли так, то национальные особенности в области культуры Востока и Запада активно и интенсивно входили в наследие христианства. Возникает традиция простой аскетичной латинской Литургии. Она очень древняя, она очень лаконичная — Месса называется. После II Ватиканского Собора латинская служба исчезла, заменившись Литургией на национальных языках. Но, не даром, в средние века и двести лет тому назад в любом месте, где существовала Западная Церковь как кафолическая, католическая, человек слышал ту же самую латинскую Литургию, где бы он ни был, кем бы он ни был по происхождению: негром или эскимосом, и даже те же напевы исполнялись. В этом был элемент, конечно, некоторой унификации, но он был важен для единства.
Христианский Восток — Сирия, Малая Азия, Греция — не обладал таким дисциплинирующим, аскетичным началом, но, зато, восточный дух был глубже, теплее. Хотя, действительно все ереси возникли на Востоке, но там же возникла и христианская философия, там билась мысль, как живой родник, естественно, что возникали и ошибки. Огромен был вклад христианского Востока в общую копилку христианского наследия. Именно на Востоке возникает христианское монашество. Священное Писание и ранняя христианская литература написаны на греческом языке. Творения святых отцов 11–111 века, в основном, написаны на греческом языке. И такой писатель, как Ириней Лионский, (11–111 век), который был епископом Лиона в Галлии, во Франции, писал, думал и говорил по–гречески. Теперь Вы понимаете, что латинский и греческий мир, христианские Запад и Восток находились во взаимодействии. Они не исключали друг друга, не враждовали друг с другом, не нивелировали друг друга, а они создавали некую полноту двух великих культур. А к ним примыкала еще культура палестинско–сирийская. Хотя, большая часть христиан евреев, так сказать, растворилась в общей христианской массе, но сохранилась, как этническая единица христианства в Сирии. И там возникали богатейшие традиции: и философская, и аскетическая, и политическая. Там, в Сирии, возможно, были созданы первые наброски икон, там, в Сирии, Ефрем — великий святой подвижник, церковный писатель и поэт, молитву которого мы повторяем Великим Постом, он создает богословскую традицию и школу, которая существовала несколько веков и потом распалась под давлением тиранского государства.
Египет — Александрия, Сирия — Нисибис вместе с Иерусалимом, Рим как центр латинства, Малая Азия, как центр греческого влияния, вот плерома или полнота огромной христианской культурной симфонии, которая с каждым десятилетием все более набирала силу.
Но, когда, первая любовь, то есть первый порыв довольно долго длившейся в христианстве начинает ослабевать, — культурный антагонизм Востока и Запада становится сильней, чем христианская любовь и христианское единство. Если в III веке люди разных племен и традиций христианских считали друг друга братьями, то к VIII — IX веку отчуждение будет уже очень серьезным. И это повлечет весьма серьезные последствия для всей мировой истории, для всей истории нашей культуры: для России, для Европы. Огромные последствия. Но, пока существовали Святые Отцы, были живы их традиции, Запад с Востоком жили в мире и обе части церкви, восточная и западная, называли себя кафолической церковью, или в латинском произношении — католической, и, одновременно, она называлась ортодоксальной, то есть православной. Православию противопоставлялось не католичество, а ересь. Значит, «неортодоксальная» означало «еретическая», (а не кафолическая, не католическая) означало, что это какая–то секта, которая себя выделила из мирового христианства. Но в истории происходят удивительные превращения и через ряд веков православие и католичество будут как бы противостоять друг другу, но это позже.
Возвращаемся теперь к Святым Отцам того периода. Если мы обратимся к IV веку, то мы должны будем признать, что это был действительно век золотой христианской письменности. Но, увы, не был он золотым для христианского духа потому, что произошло страшное искушение, испытание для церкви. Какое? Гонение? Нет. Когда были гонения на христиан, когда на них клеветали, их жгли, вешали, обезглавливали — это было испытание, но не столь сильное. А вот сильные испытания, начались, когда христианином стал император, и когда христианином быть стало надежно, выгодно и удобно. Началось это в период правления императора Константина. И тогда многих мучеников, исповедников сменили лицемеры. Начался поворотный, энтропийный процесс, процесс охлаждения масс, в них гасло первоначальное апостольское христианство. Но, именно, в том и значение Святых Отцов, что они противостояли этому процессу.
Когда мы говорим «святые отцы», нам кажется, что это такие почтенные фигуры, что они были окружены благоговением еще при жизни. Когда на иконах мы видим Афанасия Великого — отца Православия, Василия Великого, Григория Богослова, Григория Нисского, Иоанна Златоуста, то нам кажется, что в христианскую эпоху эти люди должны были быть почитаемыми во всех слоях общества, но жизни их, к удивлению тех, кто не очень хорошо знает этот период, были трагическими. Афанасий Великий пять раз низвергался христианскими императорами (правда, один раз языческим) со своего места, едва не был казнен и неоднократно подвергался суду. Иоанн Златоуст был низвергнут константинопольской кафедрой и умер в изгнании. Василия Великого постоянно шантажировали: то губернатор, то император. Григорий Богослов был лишен своей архиепископской кафедры на Константинопольском Соборе, то есть жизнь этих людей находилась в постоянной борьбе с собратьями–христианами, с государственной христианской властью — и это было очень тяжело и порой горько. Но в том–то и значение этих людей, что они сохранили евангельский идеал, и противопоставили его обмирщению христианства. Ибо христианство стало мирским в дурном смысле этого слова. Корни этого, конечно, уходят еще в период гонений, среди которых были времена более спокойной жизни христиан и тогда уже появлялись эти искушения. Скажем, в III веке был епископ Павел Самосадский, который был одновременно и правителем, и богатейшим человеком, и знатным таким лицом, и это было предвестие будущих времен…
Церковь росла, почувствовав свою ответственность за человеческий род, она перестала ощущать себя горсточкой изгоев, которой безразлично, что делается вокруг, и все проблемы, которые волнуют сегодня человеческий род: политические, социальные, экономические, семейные, эстетические, все они нашли отражение в христианской религии. Я вам могу повторить то, что говорил в прошлый раз, что иные люди сегодня, обращаясь к вере, к сожалению, начинают думать, что надо выбросить за борт все остальное. В каком–то смысле идеал веры стоит над всем, но именно, когда человек принимает христианские принципы в сердце, они должны ориентировать его в постоянной деятельности. Это пример святых отцов. У Василия Великого, жившего в IV веке, есть небольшая книга, которую я вам назову, она называется так «О языческой литературе и пользе ее для христианских юношей». Заметьте, что тогда язычество не было, как для нас с вами сейчас, отголоски седой старины. Кругом стояли языческие храмы, еще действующие, и богов почитали во всех деревнях. И, однако, Василий Великий не говорит, что надо сжечь и уничтожить, или же не читать Гомера или Эсхила. Он подчеркивает, что необходимо брать из культурного наследия все важное и ценное. Ефрем Сирии собирает поэзию Востока и на основании древних сирийских мелодий создает христианские песнопения. В Египте трансформируют древнейшие гимны, поэмы, и они становятся христианскими гимнами. Что это было — приспособление? Ни в коем случае! Потому что Церковь считала себя наследницей мирового духовного развития. И именно потому Церковь употребила слова «Смертию смерть поправ» в христианском Пасхальном тропаре, который мы сейчас все повторяем. А в древности эти слова относились к культу Осириса «Осирис попрал смертию смерть…». Это был миф о воскресающем боге, а здесь явился живой Бог. Это все было прообразом. Вся человеческая история входит в христианство. Все религиозные искания были предчувствием этого, поэтому Церковь имела и имеет право ассимилировать все это наследие. Поэтому и Рождество Христово, поскольку не было известно из Евангелия, какого числа, в каком месяце родился Христос, и Церковь в поисках числа обратилась к 25 декабря. Почему? Только потому, что весь мир справлял в этот день рождение непобедимого солнца. Рождение солнца — это рождение нового года, рождение света. Что еще может быть более прекрасным, как прообраз, как символ для христианской веры в явлении Господа на землю, чем рождение солнца? И это ввели не сразу, а в конце IV века. В IV веке ввели праздник Рождества.
Ну и, наконец, в отношении христианского храма. Тут происходит очень интересная трансформация. Древний храм в любой стране, в любом веровании был всегда домом не человека, а божества. Что бы ни было, греческий ли храм, вавилонский, египетский — там находилась тайна. Внутрь входили только жрецы. Иногда архитекторы создавали возможность народу, стоящему во дворе, видеть в глубине статую бога, а в основном, люди молились во дворе. И в Ветхом Завете так было. Когда говорили, что человек входит в храм, это не значит, что он вошел в специальный храм, — люди молились только во дворе, потому что храм — это дом Божий. Христианская церковь использовала для своих первых церквей другую модель. И это было духовно очень оправдано. Модель базилики. Базилика римская — античное общественное здание, имеющее прямоугольную форму, и именно такая базилика стала первым типом христианского храма. Почему? Потому, что не данное божество грозное и неприступное здесь является объектом молитвы, а Бог, который входит в недра общества. Он приходит к народу Божьему, Он приходит к нам, Он здесь вместе с нами. И лишь потом византийское искусство снова возвращает древнюю модель и дает синтез всего этого. Но это позднее, в средние века.
Для Отцов Церкви огромным событием было падение римской империи. Я специально останавливаюсь на конечном пункте этого развития. В следующий раз на встрече я расскажу вам об отдельных, наиболее выдающихся представителях святоотеческого периода и о вселенских Соборах, об их доктринах и догмах. А пока я набрасываю перед вами общий план, общую схему, общую панораму. Так вот, как для многих христиан Востока, крушение Иерусалимского храма было великой трагедией и знаком Божиим, так и падение Рима в 60–м году, казалось концом мира. Кто из вас читал Евангелие, обратите внимание на пророчество Иисуса Христа о падении Храма. Оно не отделимо для пишущих Евангелие от конца света. Конец Ветхого Завета в их сознании означал конец света. Точно так же было с крушением Рима. Когда Рим христианский пал, блаженный Иероним рыдал как ребенок. И всем казалось, что наступил конец мира.
А надо сказать, что христианство всегда чувствовало близость конца. Оно родилось в момент всемирного кризиса. Бог вошел в мир, когда мир трепетал. Когда мир испытал все пути развития и пришел к тупику, тогда Бог явился. И Господь Иисус говорит о своем новом явлении, но уже в другом виде, другим путем, явление Его в славе и люди ждали этого каждый день. Греческое слово парусия — приход, пришествие Христово, оно означает одновременно и присутствие. Почему эта вера в близкое пришествие Христа остается в Церкви? Потому, что Он действительно приходит, потому, что второе пришествие начинается с момента воскресения Христа. Он второй раз пришел на землю. И это продолжается, это еще не страшный суд, не последний, но это уже суд миру. Христос среди нас действует, живет. И когда мы смотрим Ему в глаза, это есть суд совести каждого человека и суд истории. Так вот, блаженный Августин, один из крупнейших Отцов Церкви Запада — мощный опыт, великое сердце — он понял, что мир не кончается. Он первый понял, что впереди еще огромная история — история целой эпохи. И он написал книгу «О граде Божием» и показал, как развивается мировая история на основании Библии. Изначально, после грехопадения человека, писал Блаженный Августин, люди создали два града, два типа общества, и лаконично он так говорит: «Один град — это любовь к себе до отрицания Бога, а другой — любовь к Богу до отвержения себя». И вот эти два града постоянно возрастают, постоянно отталкиваются и растут и вширь и вглубь истории. История велика впереди. Мы с вами тоже живем в эпоху критическую. Это эпоха апокалипсиса. Эпоха конца одного мира и начала нового. Иисус Христос запретил человеку гадать о том, когда мир кончится. Мы должны знать, что это происходит всегда, перманентно, и быть готовыми к тому, что Он среди нас и сегодня. Но в то же время, мы должны предполагать, что по воле Его впереди может оказаться и огромная история. В конце концов, сколько было апокалиптических эсхатологических сект, движений, писаний, книг, трагических судеб — миллионы, а прав–то оказался блаженный Августин, который увидел впереди огромную историю. И поэтому, он вдохновил людей на созидание, на священный, духовный, нравственный и, одновременно, материальный труд. И средневековое общество, которое возникло на развалинах Римской Империи, пыталось ориентироваться на идею града Божьего. Пусть оно не могло создать идеального града Божьего, но ориентир был верный, и верно было то, что человек должен трудиться, созидать и идти вперед. Что самое опасное для него — опустить руки и думать, все равно скоро конец, не будем ничего делать. Христианство — величайшая творческая сила истории. Когда древний мир пришел к своему концу, агонизировал, оно продлило его существование, оно вдохнуло в него новую жизнь и не только это, оттуда, древний мир смог перекинуть мост в Европу, будущую Францию, Бретонию, Германию, будущую Британию, будущую Русь, в будущее множество других христианских цивилизаций. Значит, верить — это действовать, а действовать — это значит служить Богу.
И когда спрашивают, а как относится христианство к творчеству, ко всему тому, что есть на земле, мы не должны искать секретов и каких–то официальных определений. А мы можем сказать так, как сказал один из учеников Христовых: «Пойди и посмотри». Если сомневаешься в том, что твои силы нужны для Царства Божия, пойди и посмотри на историю церкви, на соборы, на иконы, на города, которые возникли, на монахов, которые осваивали пустыни, дебри лесные, которые переписывали книги, которые хранили и развивали начатки античной науки. До сих пор дело образования на Западе, например, во многом, находится в руках у монахов. Теперь у нас начинают признавать, что монахи несли вместе с миссионерством и просвещение и многое другое. Посмотрите последний номер журнала «Знание и сила» — там впервые написано, что орден «Общество Иисуса» — орден иезуитов, который у нас без конца ругали, был колоссальной культурной и просветительной силой. Сведения об этом ордене мы черпали из полемики, которая хотела их замарать, которая священное имя Иисуса, в латинском произношении — Иезус, всегда чернила. А иезуиты были героями. Среди них были ученые, врачи, астрономы. Палеонтолог Пьер Тейяр де Шарден был монахом этого ордена и можно назвать множество других крупнейших имен — представителей многих народов. Они несли христианскую весть от Китая до Северной Америки, многие из них погибли как мученики в прериях, убитые индейцами. Но они все–таки выполнили свой долг. Итак, мы можем продолжать дальше и говорить «Пойди и посмотри на бесчисленных тружеников милосердия, сострадания». Я видел на Западе больницы, приюты, добровольные христианские общества, которые заботятся о тех людях, которые для нас словно пыль — уроды, инвалиды, дети, рожденные, так сказать, неполноценными. Забота о них и есть постоянное христиан кое созидание.
А искусство? Невозможно говорить о том, что христианство было против искусства. Две тысячи лет оно все время созидало. И созидало не в одном стиле, монотонно, а свободно: это и готика, и модерн, и многое другое. И в музыке разнообразие бесконечное.
Именно в этом сила христианства, что здесь есть и Бах, и Григорианский хорал, и православное песнопение, и новая православная музыка, новая, потому что то, что вы, друзья мои, принимаете за древнее церковное песнопение, то, что у нас теперь можно слышать по радио и по телевизору, и то, что на пластинках записано, это все новое, до XVII века таких звуков никто не слышал в русских церквах совсем. Старообрядцы лишь сохранили то, что было до XVII века. Если вы сравните их песнопения, то вы узнаете, что у нас поют совсем другое, а через двести лет будет опять другое. То же самое и формы богослужения, они без конца менялись. Это живой организм, развивающийся, мощный организм. Но почему он такой? В чем причина? В том, что европейцы были самыми образованными, разумными людьми, самыми сильными, добрыми? Это не так. Если говорить о мягкости, то, наверное, на индийском субконтиненте доброты было больше, чем у нас. Но динамизм и сила, которые Евангелие внесло в жизнь европейских народов, навсегда определили нашу судьбу. И судьба эта очень сложная, потому что христианство вносит в жизнь России, Европы особый фермент, не дающий миру останавливаться. Этот мир движется, бушует, проходит через кризисы, и кажется, вот–вот христианство погибнет.
Я многим из своих друзей рассказывал, что когда я был ребенком, моя бабушка, учившаяся в Швейцарии, видевшая там Ленина, говорила моей маме: «Ты его вере не учи, потому что, когда он вырастет, не останется уже ничего от христианства». Она же видела, как ломали церкви. Но нельзя этого сломать, потому что сила Христова неодолима. Иисус Христос, когда говорил о своей церкви, сказал: «Я ее создам на камне и врата ада, то есть силы ада не смогут одолеть ее, и это исполняется всегда».
Мы празднуем Пасху сейчас, в эти дни, и путь Христа на земле — это прообраз истории Церкви. Он пришел без оружия и победил. Он был казнен, и умер, и воскрес. И церковь, подлинная церковь, всегда шла без оружия. Когда люди шли в крестовые походы, надевали на себя крест и шли проливать кровь, — это была не церковь, это было не христианство. Господь Иисус не признает в этих людях своих учеников. Потому, что значок ничего не обозначает. Если крест был начертан на крыльях мессершмитов, то это вовсе не значит, что они несли в своих бомбах Благую Весть для нашей страны.
Крест должен быть иной — крест Христов. «По тому узнают, что вы мои ученики — говорил Господь, — что вы будете иметь любовь между собою». Вот наше свидетельство. Апостолы пришли безоружными, пришли в Римскую Империю, победили ее, не опираясь на силу и славу человеческую. Это урок для христиан. И там, где христианство применяло насилие, оно само терпело ужасные, трагические поражения, потому что камень, поднятый христианином, падал на него, на его голову. Поэтому мы должны ощущать и разделять в истории христианства его ложные формы. Но как это различать? Есть критерии: Евангелие и основные догматы Церкви. Не думайте, что догматов так много, что можно в них заблудиться. Весь христианский мир принимает основные догматы первых Вселенских Соборов. Они главные, они исконные и их совсем немного. И то, что входит с ними в противоречие, становится, ересью. Только это. А то, что входит в противоречие с призывом Иисуса Христа к всеобщей любви, к терпимости, к терпению, к прощению, уже окончательно является изменой ему. Поэтому, история церкви есть, прежде всего, история ее святых. Один историк, начала нашего столетия так писал:
«Не думайте, что история христианства — это история консистории, соборов, склок между епископами и князьями. Нет. Это все поверхностно. Нет. Это все оболочка. А подлинная история церкви — это история ее святых. Тех, кто, так или иначе, стремился осуществить в конкретной реальной жизни, в той или иной эпохе или стране Евангельский идеал, который светил миру — светит сейчас и будет светить всегда, покуда стоит мир». Спасибо.
Итак, мы с вами совершили обзор от каменного века до христианства…