Беседы о природе

Что такое, братие, природа, нас окружающая, и мир чувственный, в коем мы живем и движемся от нашей колыбели до гроба? Поелику же зерцало сие поставлено не напрасно, и находится всегда перед очами нашими, то само собою следует, что мир, нас окружающий, должен быть для нас не только поприщем для нашего действования, но и училищем для вразумления нас, как действовать и чего достигать. Взирая на порядок, существующий в мире, на законы, в нем господствующие, на цели, достигаемые посредством каждой вещи в особенности и всех вкупе, мы должны чрез сие сами приучаться к порядку, правильности, благонамеренности и постоянству.

• Слово вступительное
• Слово о весне, первое
• Слово о весне, второе
• Слово о весне, третье
• Слово о лете, первое
• Слово о лете, второе
• Слово о зиме

Слово вступительное

Что такое, братие, природа, нас окружающая, и мир чувственный, в коем мы живем и движемся от нашей колыбели до гроба? Любомудрые определяют это различно, но для здравого смысла и чувства христианского самое лучшее понятие о видимом мире то, когда он представляется откровением совершенств Божественных, зерцалом, в коем, по выражению апостола, «невидимая Божия… видима суть», самая «присносущная сила Его и Божество» (Рим. 1; 20). Поелику же зерцало сие поставлено не напрасно, и находится всегда перед очами нашими, то само собою следует, что мир, нас окружающий, должен быть для нас не только поприщем для нашего действования, но и училищем для вразумления нас, как действовать и чего достигать. Взирая на порядок, существующий в мире, на законы, в нем господствующие, на цели, достигаемые посредством каждой вещи в особенности и всех вкупе, мы должны чрез сие сами приучаться к порядку, правильности, благонамеренности и постоянству.

Так взирали на мир лучшие люди всех времен и мест, и каждое свободное время от дел звания своего посвящали на провождение в недрах природы и на собеседование с нею. Природа была для них книгою, самою любимою. Из святых Завета Ветхого можно указать в сем случае не только на святых праотцов, кои всю жизнь проводили у своих стад и, следовательно, вне градов и весей, но и на великих законодателей, пророков и подвижников, ибо где, например, приготовлялся Моисей к великому званию вождя народа Еврейского? Не при дворе Египетском, а в пустыне Мадиамской, среди гор и юдолей Аравии. Здесь получил он первые откровения; здесь посвящен явлением горящей купины в звание бога фараонова. Где небошественный Илия удостоился видеть откровение славы Божией и беседовать с Богом? Не при храме Соломоновом, а в пустыне; Кармил и Хорив были жертвенниками, на коих он приносил бескровную жертву молитв и славословий. И Новый Завет, подобно Ветхому, произошел и образовался среди храма природы. Предтеча всю жизнь провел в пустыне Иорданской, проповедуя покаяние. Сам Спаситель наш родился не в чертогах, а в яслех, крестился не в купели Силоамской, а в Иордане; совершал дело служения большею частью под открытым небом, на горах и у брегов озера Тивериадского. Величайшие таинства в Его жизни, коими запечатлелось дело спасения нашего, также совершились пред лицом неба и земли: на Фаворе преобразился Он, на Голгофе распят, с Елеона вознесся!

Последуя столь великим примерам, и величайшие из святых мужей времен последующих любили ставить себя вдали от молвы градов и весей. Среди пустынь Египта и Палестины процвели Антонии, Макарии, Евфимии, Пахомии, Саввы, Феодосии. Пустыни даровали миру столь великих светильников, каковы Василий Великий, Григорий Богослов и Иоанн Златоуст. И доселе природа и жизнь среди нее остается любимым образом жизни для всех душ возвышенных, в коих житейские заботы и отношения не подавили чистого чувства природы.

Что в окружающей нас природе должно при сем обращать на себя наше внимание? Все; ибо все возвещает славу Божию, служит отражением совершенств Творческих. В храмах рукотворенных из присутствующих большая часть безмолвствует; в храме природы, по замечанию царя-пророка, всякий глаголет славу. Посему, когда тот же тайновидец приял свыше поручение воззвать хор тварей к песнопению, то призывал к сему всех и все, даже то, что, по нашему понятию, служит к разногласию: «Хвалите Господа..». - восклицает он, — «снег, голотъ» и «дух бурен» [1](Пс. 148; 7–8). Но если такие вещи способны хвалить и прославлять Господа, тем паче способно к тому то, что видимо отличено между творениями Божиими или величием и могуществом, как солнце, луна, звезды, море, горы и бездны, или изяществом и пользою, как поющие пернатые, как цветы и злаки. Подобным образом тот же созерцатель природы слышал, как «день дни отрыгает глагол, и нощь нощи возвещает разум»[2] (Пс. 18; 3). Но если и каждый день и каждая ночь поучительны для человека, тем паче поучительны должны быть времена года. Уже то самое, что они имеют разительное сходство с возрастами нашей жизни, показывает, что в них заключены великие уроки для нашей жизни. Какие уроки? Это самое предприняли мы раскрыть и изобразить в особенных собеседованиях наших с вами. Ибо мы, по самому званию нашему, призваны быть истолкователями для вас не одного слова Божия откровенного, но и естественного, написанного в книге природы. А настоящее время года видимо располагает к сему, ибо теперь, после зимнего заключения и душных комнатах, всякий более или менее сближается с природою и, сближаясь, вступает невольно во многие отношения с ней. Сим-то именно обстоятельством хотим воспользоваться мы, для начала своих собеседований с вами о временах года. Рассмотрим и нравственное значение каждого из них и покажем отношение к нашей судьбе и нашим нравам. Кроме сего, остановим внимание на некоторых особенных явлениях некоторых времен, подобно как искусные в живописи, рассматривая картину вообще, останавливаются вниманием на том, что в ней есть особенно примечательного.

Да дарует Господь, чтобы после наших собеседований мы все сделались внимательнее ко временам года, и перестали смотреть на них как на простое видоизменение так называемого нами театра природы, а начали видеть в них видимое изображение невидимых совершенств Божиих, поучительное зерцало нашей собственной жизни и образец для нашего поведения! Аминь.

Слово о весне, первое

В то время, как мы в наших малых и рукотворенных храмах совершаем различные богослужения и преходим от празднества к празднеству, великий и нерукотворенный храм природы также не остается без перемен; и в нем одна чреда служения сменяется другою; совершаются различные торжества во славу единого и тогожде Господа и Владыки всяческих.

Так, смотря на теперешнее весеннее убранство природы, на всюду развивающуюся зелень, на везде рассыпающиеся цветы, и сравнивая все это с прежнею наготою и мертвостью, кто не скажет, что теперь спавшая зимним сном природа как бы воспрянула от сна и, подражая Святой Церкви, начала праздновать день воскресения!

Пройти сие празднество без внимания — значило бы показать преступное равнодушие к Самому Учредителю его, Который, очевидно, есть не человек какой-либо, а Сам Всемогущий Творец природы. Ибо если и простой художник не выставит напрасно картины пред взоры всех, кольми паче премудрость Божия не может обращать все лице земли, как это происходит теперь, в живую, великую и разнообразную картину, не имея в виду преподать чрез сие урока тем, пред взоры коих она выставляется.

Не будем же невнимательны к намерениям премудрости Божией, и поспешим изыти мыслью в пространный храм природы для принятия поучения от того великолепного зрелища, которое в нем теперь совершается.

Много поучительных мыслей и чувств возбуждается в душе среди весны; но все они могут быть сокращены в три главных урока. И во-первых, весна приводит собою на память сотворение мира, наше первобытное состояние и наше падение; во-вторых, весна служит поучительным изображением нашего духовного обновления от греховной смерти, и показывает, что нам должно для сего делать и чего избегать; в-третьих, весна предъизображает собою будущее обновление всех вещей в конце мира и наше воскресение из мертвых. Рассмотрим все сие подробнее.

Мы не были и не могли быть свидетелями того чудесного действия всемогущества Божия, коим весь видимый мир, со всем разнообразием существ, его населяющих, со всеми совершенствами и красотами их, изведен из небытия и утвержден в настоящем чине своем. Но зрелище происхождения вещей, по самому существу своему, есть наиспособнейшее к тому, чтобы возбуждать в нас чувство благоговения, любви и преданности к Творцу и Владыке всяческих. И вот, премудрость Божия изобрела средство заменить его для нас другим подобным зрелищем. Каждую весну мы видим довольно явственно образ первобытного происхождения вещей, который, не имея первобытной огромности, коей, впрочем, наше слабое око не могло бы, вероятно, и перенести, заменяет ее многократным повторением своим. Припомните, как Моисей описывает сотворение мира: первым действием Всемогущества, после произведения веществ из ничего, было повеление: да будет свет (Быт. 1; 3). С подобного же начинается и появление каждой весны; та же всемогущая сила велит свету солнечному, слабо сиявшему зимою, устремиться на лицо земли — и все начинает принимать другой вид: день растет, воздух становится теплым, вид всех вещей просветляется и веселеет, и все в природе готовится как бы к некоему празднеству.

Новым всемогущим действием был глас: «да соберется вода, яже под невест, в собрание едино, и да явится суша» [3](Быт. 1; 9). Подобное бывает и теперь. В продолжение зимы воды, в виде снега, покрывают все лицо земли, так что в сем случае повторяется первобытное пребывание ее под водою; но с приближением весны снова приемлет силу древнее веление — собраться воде «в собрание едино»; и снег от действия лучей солнечных превращается в воду; везде являются ручьи и протоки; стекаются из разных противоположных сторон вместе, и неудержимо несутся вниз, доколе не соберутся в собрание едино — в океан. Земля, омовенная, увлажненная, выходит из-под снежного покрова с новыми силами, как бы вновь сотворенная для человека. Но она безобразна и нага; ей нужно одеяние и украшение, чтобы явиться пред своего Владыку… Все это не замедлит явиться по силе первобытного повеления: «да прорастит земля былие травное» [4](Быт. 1; 11). Каждую весну, по сошествии вод весенних, как бы некиим чудом поднимается из недр земных целое несметное царство растений. Подлинно царство! Какая жизнь, какая роскошь, какое изящество в самом последнем злаке! Где за неделю вы видели одну голую, мертвую массу земли, там теперь под каждым кустом, на каждом холме, в каждой юдоли готов для вас разноцветный, свежий, душистый ковер, на коем местами, как живые яхонты и топазы, разбросаны прекрасные цветы. Подлинно, сам Соломон не облачался так во славе своей, как одеты и украшены многие из цветов полевых. И сколько их? Возьмите все ваши числа, и всех их не станет для счета. Так могущественно слово: «да прорастит земля!» Тысячи лет прошли, и еще пройдут, может быть, тысячи; а земля не перестает и не перестанет выполнять его во всей силе. Во время весны являются каждый раз некоторым образом самые останки райского древа жизни, рассеянные по несметному числу целебных трав и цветов, кои в это время источают для человека струи здравия телесного.

За произведением царства растительного последовало, в начале миробытия, сотворение царства существ живущих: воде повелено наполниться рыбами, воздуху птицами. Повторение сего чудесного действия можно видеть каждую весну. Это главное, для многих животных единственное, время происхождения на свет. Загляните в эти бездны вод при солнечном сиянии с высоты, вы изумитесь, какое множество там новых, живых тварей. Когда произошли они? ныне, вчера или за несколько дней! А вот и без солнца, среди тьмы ночной, клубится вода, кто-то как будто бьет по ее поверхности и производит звук, оглашающий окрестность. Кто это? Тяжелый осетр или игривый окунь. Сими звуками и обитатели вод как будто дают знать, что их бездна не пуста, что там есть живущие твари, и что глагол Божий к рыбам: «наполните воды»[5] (Быт. 1; 22), доселе не возвращается тощь.

Воздух в исполнении повеления Божия не отстает от воды. Сколько новых пернатых приемлет он с каждою весною на свои рамена! Посмотрите, как матери и отцы учат летать птенцов своих! Как вся семья, даже чужие, помогают и криком и крилами своими их слабому и неопытному полету! Но многие страны, по суровости климата, скудны своими обитателями воздуха. В пополнение сего недостатка, перед началом каждой весны, ведомые неведомою силою несутся в сии страны многочисленные сонмы пернатых, чтобы занять места праздные; перелетают неизмеримые пространства, моря и горы, но всегда поспевают вовремя и в таком количестве, какое нужно, чтобы праздничный пир природы не остался без гостей. Наконец, и те пернатые, кои проводят с нами зиму, с наступлением весны получают как бы новую природу; являются в большем количестве и с новыми силами; быв дотоле молчаливыми и уединенными, становятся громогласными и стараются обратить на себя внимание. Смотря на все сие, как не вспомнить всемогущего повеления Творца: «и птицы… множитеся… на земли» (Быт. 1; 20–21).

Сверху обратите взоры долу, под стопы ваши; тут также каждую весну новое явление: целые поколения пресмыкающихся, коих зимою нигде не было видно. Многие из них отвратительны, некоторые даже ядовиты — что делать? такими сделал их для нас грех. А между тем не думайте, чтобы появление их было делом какого-либо случая. Нет, они также явились не по своему произволу, а по гласу Всемогущего. То же слово, которое повелело солнцу и луне стать на тверди и украшать собою день и ночь, то же слово рекло: «да изведет земля душу живу… и вся гады… по роду их»[6] (Быт. 1; 24–25); и вот она изводит их, и сколько бы вы ни старались переводить их, будет изводить до конца бытия своего.

На человека, яко более уклонившегося от природы, времена года действуют менее, однако же действуют, особенно весна. Волею или неволею, и он приближается в это время к природе, вступает в живое общение со всеми тварями, сбрасывает с себя множество нужд житейских.

В самом деле, посмотрите на человека зимой: его как бы нет на лице земли; он прячется в домах, и когда появляется на свет, то трудно узнать в нем владыку земли, так он окутан с ног до главы зверями и смертями. Это не царь природы, а некое как бы страшилище всего живущего. Приходит весна, и человек изменяется. Он уже не в самодельной темнице, заключенный в четырех стенах, а на свободе, под ясным небом, на чистом воздухе. В поле, в лесу, на водах — везде человек как будто вновь сотворенный, или умноженный. И земля, можно сказать, снова поступает в его владычество: с наступлением весны поля начинают бороздиться под его плугом; реки и моря пениться под его веслом; воздух рассекаться его парусами; самые облака расступаются, чтобы дать место его воздухолетательным шарам. Сколько нужд вдруг спадает со всего живущего при наступлении весны! Если бы она продолжалась всегда, то, очевидно, мы не имели бы нужды ни в огромных жилищах, ни во множестве одежд, ни в разных средствах, кои теперь по необходимости употребляем для защиты себя от хлада и бурь зимних. Для травоядных животных время весны — самый роскошный пир: везде сочная и благоуханная пища. Не так ли было в состоянии невинности? Вместе с избытком всюду изящество и убранство: весна не щадит богатых одежд ни для кого; многие из животных в это именно время получают из рук природы как обновы к празднику, новую одежду по виду своему; а царство растений все, с ног до головы, изменяет свое облачение, и никакой изобретательный вкус не превзойдет тех узоров, коими испещрены весною поля и луга. Не так ли было в состоянии невинности? Все живущее, даже неразумное, видимо чувствует преимущество весеннего времени, и выражает довольство и радость свою чем может, особенно пением. Прислушивались ли вы когда-либо к этому пению? В нем звучит глубокое чувство жизни, довольства и какого-то священного восторга. Это радость существа, воскресшего из мертвых, которое после того как все было утрачено вдруг получило в избытке все, что для него нужно. Какая неутомимость поющих! Какое разнообразие в поемом! Самая полночь оглашается сладкими звуками. Истинное всенощное бдение природы! В сем случае неразумный мир приближается к миру Ангельскому, где чистые духи, окружая престол Божий, день и ночь гласят славу Вседержителя.

Кто, взирая на сии красоты весенней природы, на радость и всеобщее довольство тварей и слушая хоры пернатых, оглашающих собою каждую рощу и поле, не готов бывает от души и сердца повторить то, что изречено было Творцом по окончании творения: «и се добра зело!»[7] (Быт. 1; 31). Всякий, и может быть не раз, изъявлял желание, чтобы весна продолжалась как можно долее. Но она кратковременна, короче всех времен года, как бы в знак того, что и наше пребывание в раю не было продолжительно.

Для чего же всемогущество Божие каждый год представляет нам во время весны такое подобие сотворения мира и нашего первобытного состояния? Не для того ли, чтобы, видя пред собою повторение творческих действий всемогущей силы Божией, мы научились благоговеть пред Тем, Который, когда посылает Дух Свой, то все созидается, а когда отвращает Лице Свое, то все мятется и готово обратиться в ничтожество? Преобразуя весною все лицо земли и, можно сказать, весь мир, нас окружающий, облекая его в немногие дни красотою и великолепием, премудрость Божия, кажется, говорит всем нам: смотрите, что Я могу сделать для вас, если вы будете того достойны! Смотрите, чего вы лишились через грех, и чего можете достигнуть, освободившись от его всеразрушающего владычества!

Да, братие мои, как ни прекрасна весна, но и среди нее являются, очевидно, следы наших великих, древних потерь. Напоминая собою наше первобытное состояние невинности и блаженства, она в то же время ощутительно дает знать, что все прекрасное вокруг нас есть только один остаток прежних совершенств, что мы со всеми тварями и со всею природою находимся в состоянии лишения и падения. Ибо присмотритесь внимательнее к образу весны, и вы под новою одеждою и убранством природы увидите древнюю наготу, болезнь и бренность; прислушайтесь к величественному хору тварей радующихся, и вы приметите, как нарушается он глубокими стонами тварей страждущих. Вот обширный, цветущий вертоград, в нем все так прекрасно, но зачем эти засохшие дерева, безобразящие собою все, что зеленеет и цветет вокруг них? Этого в раю не было. Видите ли, далее, как на этом зеленом бархатном ковре льется кровь агнца, терзаемого тигром? Этого в раю не было. Взгляните и на самого владыку земли, как он неестественно согбен над плугом! Среди празднества природы, когда все вокруг него поет и радуется, взор его тускл, лицо уныло; крупный пот падает с чела его; а на трапезе, после таких трудов, ожидает его кусок черствого хлеба. Этого в раю не было. А что это под сими цветами, кои украшают собою так роскошно этот недавний холм? Тут могила юноши, который был единственною отрадою престарелой матери и только за месяц пред сим опущен в землю. Этого в раю не было. Тем паче не было этих бесчинных кликов, коими буйное невоздержание нередко оглашает весенний воздух и силится заглушить чистый и святой хор тварей, славословящих Создателя.

Таким образом, нынешняя весна, радуя собою взоры и сердца подобием первобытного совершенства, в то же время многими явлениями своими дает знать, что совершенство сие нами потеряно, что мы со всею природою, нас окружающею, находимся в состоянии неестественном, и что, следовательно, нам должно прилежно помыслить о том, как выйти из сего несчастного положения и возвратить себе и природе ту райскую весну, которая бы, раз начавшись, никогда не оканчивалась.

Довольно на первый раз и сего урока от настоящей весны! Аминь.

Слово о весне, второе

Чем более размышляем мы, братие мои, о настоящем времени года, тем яснее видим, что не напрасно избрали его предметом наших собеседований с сего священного места. Нас останавливала мысль, что, занявшись внешнею природою и ее весенним благолепием, можем упустить из виду нашу природу внутреннюю и назидание христианское; вместо сего открывается, что весна, невольно обращая на себя внимание благолепием своим, в то же время многими явлениями своими пробуждает в нас самосознание нравственное, внятно напоминает каждому о состоянии его души и совести, и даже предуказует, чему должно совершиться в нем и для ее духовного обновления. Посему-то, без сомнения, и Спаситель наш, для понятнейшего изображения перед народом истин небесных, нередко брал сравнения из природы весенней: так, например, чтобы показать, в каком тесном и существенном союзе должны быть с Ним все верующие в Него, — да не останутся без плода духовного, — Он сравнивает Себя с лозою виноградною, а их с ветвями, кои, при наступлении весны, обыкновенно бывают обрезываемы и очищаемы вертоградарем. Последуя сему великому примеру, и мы намерены изобразить пред вами весну как образ нашего духовного воскресения от грехов посредством веры и покаяния. Образ сей сам собою представится взору каждого, коль скоро обратим внимание на причины, от коих происходит весна чувственная и духовная, на явления, среди них совершающиеся, и на то, что благоприятствует и вредит им.

В самом происхождении весны уже сокрывается великий урок для нас. Видя, что весна происходит от умножения и усиления на земле света и теплоты солнечной, легко можно подумать, что солнце приближается на весну к земле. Между тем весною оно далее бывает от земли, нежели зимою. Откуда же обилие света и теплоты в это время? Оттого, что весною земля становится в новое, совершенно другое отношение к солнцу. Зимою она была в косвенном к нему отношении, почему лучи солнечные, несмотря на близость его к земле, большею частью скользят по ней, не производя теплоты; а весною земля обращается — нашею стороною — прямо к солнцу, отчего лучи, несмотря на большую отдаленность солнца, падая прямо и поглощаясь землею, согревают воздух и производят теплоту. Вот откуда весна — от прямого обращения лица земного к солнцу!

Не оттуда ли же и весна духовная? И не таким же ли образом происходит? Грешная душа тверда, бесчувственна и безжизненна, как земля зимою: отчего? Оттого ли, что вечное Солнце далеко от нее? Нет, к грешнику Господь ближе нежели к праведнику Своим милосердием. Ибо Сам Он сказал: «не приидох призвати праведники, но грешники на покаяние»[8] (Мк. 2; 17). И апостол Христов уверяет, что «идеже бо умножися грех, тамо преизбыточествова благодать»[9] (Рим. 5; 20). Что же препятствует лучам вечного Солнца оживить бедную душу грешника и произвести в ней весну духовную? То же самое, что чувственному солнцу препятствует произвести на земле весну зимою: не прямое положение грешника в отношении к вечному Солнцу — Богу. Но земля никогда всецело не отвращается от солнца, а некоторою частью всегда обращена к нему среди самой зимы, почему на ней, и среди зимы, остается хотя и недолгий день; в душе же грешника, к сожалению, может происходить гораздо более и хуже. Предавшись греху, возлюбив тьму паче света, она всецело обращается от светозарного Востока к темному Западу, совершенно отвращается от лица Божия. Вместе с сим естественно и неизбежно бедную душу покрывает темная ночь и глубокая мгла греха, так что если в ней и остается какой свет, то разве подобный тому, какой бывает на земле у полюсов, во время северного сияния, поражающий иногда зрение разнообразными явлениями, но не дающий нисколько теплоты животворной. А при таком недостатке света и теплоты божественной, какой ожидать жизни духовной? Посему-то в душе грешной, как в природе зимою, все наго и покрыто снегом и льдом; и это так бывает ощутительно, что самые миролюбцы и грешники, указывая в сем отношении один на другого, говорят нередко: "Это человек, холодный к добру! Это не человек, а камень!"

Но как бы ни была засыпана снегом и покрыта льдом душа грешная, в ней всегда есть способность обратиться к вечному Солнцу; и когда она обращается искренно и становится в отношении к Нему лицом к лицу, тогда все начинает принимать другой вид, и в ней наступает весна духовная.

Каким образом? Наступление весны в природе обнаруживается первее всего обилием света и теплоты. Так и с душою грешною. Первым действием обращения ее ко Господу бывает то, что ее начинает озарять свет лица Божия. Хотя озарение сие вначале не может быть полное и всецелое, потому что душа грешная, хотя бы и желала, но, связуемая и гнетомая злыми навыками, не может вдруг обратиться всем существом своим к Богу; впрочем, при постоянстве и верности со стороны обращающегося грешника, свет благодати постепенно усиливается, подобно свету весеннему, и подобно ему не только согревает атмосферу душевную, но, проникая всю ледяную поверхность сердца, досягает до самой глубины духа, возбуждая в нем останки первобытных сил и семена добрых расположений! Ибо свет благодати не похож на свет мудрости земной, который, как ночное освещение улиц, озаряя, нисколько не согревает, может произвести даже пожар, но не может дать жизни ни одной былинке полевой. Напротив, где воссиявает благодать Христова, там все существо человека приходит в такое же состояние, как природа при наступлении весны. Человек тогда сам чувствует, что с ним происходит необыкновенное, что он приближается к некоему обновлению и перерождению.

Вторым признаком весны служат обыкновенно потоки вод; вся поверхность земли начинает в это время таять и слезить; самые пески бывают влажны, самые камни мокры; то же и при начале духовного обновления человека чрез покаяние: он весь исполнен сокрушения и слез. Как в состоянии нечувствия греховного ему хотелось непрестанно веселиться и смеяться, так теперь его господствующая наклонность — печаль по Возе, углубление в себя и слезы. Ибо на что ни посмотрит теперь грешник во свете Лица Божия, к Коему он обратился, все приводит его в стыд и сокрушение; посмотрит ли на самого себя и свою душу — видит, как она обезображена грехом, как вся покрыта язвами и тлением, — и плачет. Воззрит ли на Искупителя своего и Крест Его — видит, как дорого стоило искупление грехов человеческих, как мало он пользовался сим драгоценным благодеянием, как часто даже отметал благодать помилования, — и плачет. Самое воззрение на милосердие Божие заставляет сокрушаться и плакать, подобно как самый кроткий взгляд отца приводит в слезы сына, являющегося перед ним в первый раз по возвращении с пути погибели. «Исходища водная», — говорит святой Давид, — «изведосте очи мои, понеже не сохраних закона Твоего» [10](Пс. 118; 136). Так сильно и продолжительно было в нем чувство слезного умиления, несмотря на великий сан царя Израилева, требовавший от него лица светлого и бодрого. Потоки весенние обыкновенно прекращаются через несколько времени; а сии «исходища» вод покаянных нередко текут до конца жизни человека.

Омытая, увлажненная весенними водами земля начинает покрываться зеленью и цветами; все места на ней принимают вид благолепный, способный дать пристанище и доставить удовольствие, а нередко и пищу путнику. То же и с душою, омытою слезами покаяния: благие мысли и чувства облекают ее со всех сторон; между ними, как благоуханные цветы, являются разные благочестивые обеты и человеколюбивые преднамерения: то, подобно Закхею, решаются раздать пол-имения нищим и, если кто чем обижен, вознаградить четверицею; то, подобно Псалмопевцу, приемлют обет не давать сна очам и веждам дремания, доколе не посетится какое-либо святое место, или не устроится что-либо во славу имени Божия; то, подобно Марии Египетской, обрекают себя на особенные подвиги самоотвержения. Как ни разнообразна природа цветами весенними, но душа, обновляющаяся благодатью, разнообразнее и богатее цветами добродетелей; есть в ней и белый цвет невинности и чистоты сердечной, и красный цвет человеколюбия и любви к ближним, и голубой цвет созерцания и мудрости духовной, и желтый цвет воздержания и трудолюбия. В природе притом не все цветы благовонны; некоторые даже издают тяжелый запах; в душе облагодатствованной всякий цвет добродетели благоуханен и веселит сердце.

С цветами весенними в природе неразлучно пение пернатых. Не лишена сего знака радости и душа, возлюбившая Господа.

В самом деле, чьи это гласы раздаются в пустынях Фиваиды и на вершинах Ливана и Кармила? Зной дневной и хлад ночной не прерывает их. Не Ангелы ли Божий избрали здесь место для своего пребывания? Не праотец ли Давид воскрес, и не найдя себе места в Иерусалиме, удалился в это уединение, ибо звуки его десятострунной псалтири наиболее повторяются здесь? Нет, это святые Антоний и Евфимий с их дружинами, это великий Пахомий и Савва Освященный с их братиею. Они отреклись мира и всех его тлетворных удовольствий; посвятили себя на подвиги жизни уединенной, и действительно живут во плоти как бесплотные, удивляют подвигами поста и самоотвержения самых Ангелов; но поелику их души обновились благодатью, поелику в их сердцах весна духовная, то, несмотря на их труженическую жизнь, внутрь их непрестанное духовное веселие; а как «от избытка… сердца уста глаголют»[11] (Мф. 12; 34), то ни в каком чертоге царском не слышно столько пения, как в их убогих келлиях; ни одно из пернатых не сравнится с ними в неутомимости.

Весна чувственная сходна с духовною и в том, что вредит ей и безобразит ее. Весне вредит обыкновенно чрезмерная засуха и чрезмерный дождь: в том и другом случае растительность страдает, будущие плоды портятся, некоторые дерева погибают вовсе. Бывает засуха и в весне духовной, когда душа лишается благодатных орошений свыше от Духа Божия; лишается же тогда, когда в ней оскудевает внутреннее молитвенное вожделение сердца, коим привлекается всеорошающая благодать Духа. Недостаток дождя восполняется обыкновенно поливанием; так должно поступать и в деле духовного обновления. Поливай ожестевающую землю сердца слезами покаяния, доколе воскропит на нее благодать Святаго Духа. Драгоценной воды сей часто недостает в кладенце сердечном; в таком случае повергайся на землю и молись об отверзении хлябий сердечных; смиренная молитва о сем сама по себе будет в прохладу от зноя.

Вредное излишество влаги в весне духовной происходит не так, как в весне чувственной, — не свыше, а снизу. Ибо благодать Духа Всесвятаго не может подавать даров в излишестве, вредном для приемлющего; но тот, кто приемлет их, может не уметь пользоваться правильно орошениями духовными; а именно, когда вместо того, чтобы, подобно земле, впивая потребную долю влаги духовной, все остальное передавать другим, на их пользу душевную, подобно местам низменным и не имеющим стока, все удерживают в себе и, не давая движения принятому, обращаются таким образом в некоторый вид духовного болота. Явление сие бывает редко, но бывает. Большей же частью излишняя и вредная влажность, препятствующая духовному возрастанию, происходит оттого, что, напояясь посредством разных способов добрыми, но не свободными от мечтательности чувствами, забывают выходить из-под тени самодельных оград благочестия на чистый воздух, под открытое небо вездеприсутствия Божия, и ставить себя под солнце вечной любви и милосердия, сияющего с Голгофы. Самые слезы покаяния, столь благотворные для поливания ожестевающей земли сердечной, могут обратиться во вред избытком своим; именно когда печаль по Бозе, от коей они истекают, обращается в дух уныния и отчаяния духовного, который мертвит собою все.

После засухи и излишней влаги весне наиболее вредит червь. Как неприятно бывает видеть древо, покрытое цветами и — паутиною! В сем случае это малое животное кажется выражением какого-то злого начала, которое, как бы завидуя красотам весенней природы, силится сокрыть ее от взора своею паутиною. Но дерев нельзя винить в том, что их, среди самого цвета, покрывают червь и паутина; но когда этот червь и паутина появляются в душе на цветах добродетелей, то причиною сего всегда бывает сам человек. Этот червь есть самолюбие и самоуслаждение своими совершенствами; он зарождается тотчас и возрастает быстро, коль скоро душа, обновленная и расцветшая благодатью, забывает свое ничтожество и возмечтает, что обновлением своим обязана собственному усилию и подвигам, а не вседействующей силе благодати Христовой. О, блюдись, возлюбленная душа, кто бы ты ни была, сего адского червя! И на дереве он отвратителен; стократ отвратительнее в тебе. На древе он портит цвет, делает негодными будущие плоды, но дерево само остается целым: в душе червь самолюбия может испортить не только цвет и плоды — самое существо духовной жизни, и сделать человека из благодатной лозы винограда Божия ни к чему не способною розгою.

Укажем наконец и то, в чем весна духовная не сходствует с чувственною. Во-первых, для весны чувственной есть неизменное, определенное время года; она не может быть среди зимы. Для весны духовной нет определенного времени; она может быть всегда, когда только грешная душа обращается к Богу. Это должно радовать и производить упование в душах грешных, кои еще не погрязли во грехах до того, чтобы вовсе не думать о своем спасении. С другой стороны, за весною чувственною всегда уже следует лето, никто не может нарушить сего богоучрежденного порядка; но весна духовная может паки вдруг перемениться на зиму, самую жестокую, коль скоро душа, вознерадев о себе до того, что преогорчит Духа благодати, ее обновляющего, отвратится от всесвятаго Лица Божия и устремится в прежнюю тьму греховную. Если кому, то людям, испытавшим на себе действие благодати Христовой, «доброго вкусивших Божия глагола»[12] (Евр. 6; 5) и сделавшихся причастниками жизни в Боге, должно твердо памятовать предостережение святого Павла: «мняйся стояти да блюдется, дане падет!»[13] (1 Кор. 10; 12). Аминь.

Слово о весне, третье

В настоящее время естествоиспытатели любят смотреть на природу, нас окружающую, как на заветную храмину древностей, наполненную всякого рода памятниками давно прошедших событий, и стараются посредством собрания сих памятников, без письмен и преданий, восстановить историю первобытного мира. Отдавая справедливость их неутомимым трудам и пожелав им вместе с сим теснейшего знакомства с бытописанием Моисеевым, которое одно сообщает более истинного понятия о первых днях мира и человека, нежели сколько доселе можно было извлечь о том сведений из всех многотрудных открытий на поверхности и в недрах земли, заметим, что природа, нас окружающая, свидетельствуя и наружностью и внутренностью своею о грозном и печальном прошедшем, в то же время для внимательного наблюдателя может служить провозвестницею великого и радостного будущего. Книга природы в сем отношении похожа на книгу Откровение, в коей история и повесть соединены и, так сказать, перемешаны с пророчествами и предзнаменованиями. Посему долг естествоиспытателя — не останавливаться при рассматривании природы на познании одного прошедшего, но и устремлять, хотя по временам, взор к тому великому и славному будущему, коего, по замечанию святого Павла, «чает» и к коему готовится вся тварь (Рим. 8; 19).

Время года, нами рассматриваемое, также не лишено прорицательного значения. Так взирал на весну Сам Господь и Спаситель наш. Припомните последнюю беседу Его с учениками на горе Елеонской о последних днях мира. Желая пояснить для них указанные Им признаки будущей кончины мира и Своего пришествия, Он обратил внимание их на то, что происходит с деревами при наступлении весны. Возьмите, вещал Он, пример со смоковницы: «когда ветви ее становятся уже мягки и пускают листья, то знаете, что близко лето; так, когда вы увидите все сие, знайте, что близко, при дверях»[14] (Мф. 24; 32–33). Подобным образом и апостол Павел, чтобы прояснить возможность будущего востания из персти земной наших тел и защитить Евангельское учение о сем от недоумений, обращается также к весне, и в судьбе воскресающих в это время от смерти зимней семян находит предъизображенной судьбу тел человеческих, имеющих, подобно семенам, принять новый и лучший вид в день всеобщего воскресения. Последуя сим указаниям, взглянем, братие, на весну, как на образ и провозвестницу будущих всемирных событий.

Весна изображает будущее обновление мира уже неизвестностью своего наступления. Всяк знает зимою, что должна наступить весна; но когда именно она начнется, сего не может сказать ни один мудрец. Подобным образом все ожидаем вечной весны в новом мире; но когда последует конец мира настоящего, сие ни для кого недоведомо (непостижимо). Напрасно благочестивая, но неосторожная любознательность, уверив наскоро себя, силится потом уверить других, что она нашла способ предузнать время скончания мира; вопреки сему годы и столетия идут и преходят, показуя, что они навсегда положены во власти Господа времен и лет, и потому не подлежат никаким выкладкам и расчетам человеческим. Напрасно и неверие брало бы отсюда повод и причину отвергать будущее пакибытие мира и подрывать толико отрадное для всех страждущих и обремененных учение Евангелия об ожидающем всех и каждого воздаянии за подвиги и жертвы для добродетели. После долгих и премрачных дней ожидания, наступит наконец и величественный день исполнения: явится небо ново и земля нова, «в нихже одна правда живет»[15] (2 Пет. 3; 13), и откуда навсегда будет изгнана всякая печаль и всякое воздыхание.

Где это новое небо и эта новая земля теперь? Здесь же, под сим ветхим небом и сею устаревшею землею. Как может до времени сокрываться новое будущее под ветхим настоящим, это каждый год показывают нам зима и весна. Природа зимою и природа весною так между собою противоположны, что кажется, это не одна, а две природы, совершенно различные; и если бы кто не видел никогда весны, то среди зимы ему трудно представить, чтобы там, где все покрыто снегом и льдом, цепенеет в мертвом безчувствии, через несколько времени все могло ожить, расцвести, препоясаться радостью и красотою. Между тем в природе, в продолжение зимы, находится весь запас для красот будущей весны; самая зима есть не что иное, как необходимое приготовление к тому; под единообразным и грубым покровом ее совершается тайна возобновления сил природы, истощенных летним плодоношением. Так и под грубою пеленою нынешнего образа и состава вещей, во внутренней храмине естества, уготовляется таинственно прекрасный вид будущего нового неба и новой земли. Когда приготовления окончатся, тайная работа будет довершена; тогда завеса отнимется и наступит великий день всемирного обновления.

Как будет поднята завеса? Подобно тому, как она поднимается ежегодно в начале весны. И тут всякий раз бывает, можно сказать, преставление всех вещей, нас окружающих, и небо и земля приемлют новый вид: солнце, тонувшее в туманах, едва бросавшее лучи, смиренно и как бы нехотя ходившее вскрай горизонта, вдруг приемлет свойственную ему величавость, восходит на верх свода небесного, бросает потоками свет и теплоту; земля пробуждается от зимнего сна, сбрасывает с себя оковы льда и снега, проникается теплотою и жизнью, и износит все, что хранилось в ее недрах. Подобное сему, но гораздо в большем размере, произойдет, по учению слова Божия, в конце мира. И тогда главными действователями будут свет и теплота; но они расплавят уже не поверхность только земную, не ледяную кору, а самый состав, самое сердце земли; тогда, по выражению апостола, самые стихии «сжигаемы разорятся»[16] (2 Пет. 3; 10). Где возьмется столько света и теплоты? А где их нет теперь? Ударьте камень о камень — и явится огонь; ударьте лед об лед — и тут огонь. Внутри каждой вещи пламень; стоит только возбудить его, и он обнимет собою все видимое.

Как с наступлением весны все, лежавшее внутри земли и способное ожить, оживает и выходит на поверхность ее, а что оставалось на сей поверхности принимает новый вид, так и в день всемирного пакибытия все телеса человеческие, почивавшие как семена в утробе земной, оживут и восстанут из персти. А с теми из собратий наших, коих сей великий день обновления застанет в живых, произойдет, по уверению апостола, перемена другого рода: они, не умирая, получат новое тело, сообразно новому образу лучшего бытия; и поелику тогда все будет совершаться с необыкновенною силою, то изменение сие, по уверению того же апостола, последует с чрезвычайною быстротою, яко «во мгновении ока» (1 Кор. 15; 52).

Займем еще от весны, по примеру апостола Павла, способ к устранению недоумений об истине нашего будущего воскресения, от коих приходят иногда в смущение души самые добрые.

Для плотского разумения, привыкшего останавливаться единственно на том, что видит глаз и слышит ухо, и не умеющего восходить от видимого к невидимому, может казаться непостижимым, даже противоестественным, учение Евангелия о воскресении тел человеческих. Откуда возьмется плоть, которая давно обратилась в прах и смешалась с землею, или рассеялась по воздуху? Тем паче как могут воскреснуть те из тел, кои, обратившись в землю и войдя в состав ее прозябений, чрез них сделались пищею, и следовательно, принадлежностью других тел человеческих? Все сие представляется неудоборешимым и темным. И на все сие как бы, думали вы, отвечает святой Павел? «Безумие..». - восклицает он, — «еже сееши, не тело будущее сееши, но голо зерно, аще случится, пшеницы или иного от прочих: Бог же дает ему тело, якоже восхощет, и коемуждо семени свое тело» [17](1 Кор. 15; 37–38). Сравнение весьма верное и потому весьма убедительное. Ибо что мы действительно сеем осенью? Не статные и высокие стебли, не золотые колосья, а голое зерно, которое, в продолжение зимы, замирает, а перед наступлением весны, от усилившейся теплоты земной, теряет свой вид и приходит в состояние тления; но это самое истлевание и смерть служат основою, началом и условием будущего стебля и колоса, так что те зерна, кои не умерли таким образом до наступления весны, не могут дать от себя ничего, остаются в земле и обращаются в прах. Подобно сему и предаваемые земле телеса человеческие суть семена будущих тел новых, в кои должно облещись нам в великий день воскресения. Находясь в недрах земных, они разлагаются на свои составные части, очищаются посредством тления от всех видов бренности, и таким образом уготовляются к тому, чтобы из них, в свое время, действием всемогущей силы Божией, возникла чистая, первобытная телесность, способная достойно облечь собою уже на всю вечность бессмертный дух человеческий.

Сим же самым сравнением, взятым от семени весною, разрешается совершенно и другое недоумение: как восстанут в день воскресения те из тел, кои смешались с другими телами и обратились, по-видимому, в их состав? Возьмите осенью семена разных растений и смешайте их как угодно; бросьте потом их в землю и смешайте, сколько можно более, эту землю: вы не смешаете сим весеннего всхода; ни одно из семян не забудет своей природы; пшеничное зерно явится пшеницею, роза розою, виноград виноградом; все удержит свою природу, свой вид так, как бы вы посадили его особенно. Удивительно ли после сего, если и наши телеса, несмотря на многообразное смешение их в персти земной, сохранят каждое свою природу? Что составляет в них семя и основу будущего, вечного тела, то ни с чем не может смешаться, ни во что не может претвориться; то неразрушимо и соблюдется всецело до дня всеобщего воскресения.

Все убо, уснувшие сном смерти, восстанут в великий день сей. Но, Боже мой, сколь различна будет участь и свойство восставших! Телеса праведных будут чисты, светоносны, украшены всеми совершенствами, какие токмо возможны для тела человеческого; а телеса людей грешных будут выражать собою все внутреннее безобразие души нечистой и отверженной. Истина поразительная, отдаленная, по-видимому, от всякого опыта, и однако же, дающая себя видеть отчасти каждую весну самому простому глазу. Посмотрите на какой угодно сад: в нем, с новою весною, все обновилось, цветет и благоухает; а некоторые ветви и деревья, кои в продолжение зимы не сохранили в себе внутренней жизни, и теперь голы, сухи, мертвы и безобразят собою прекрасный вид прочих дерев. Весна принесла с собою жизнь, новое облачение и красоту всему царству растений; они одни остались с зимнею наготою и безобразием. Почему? Потому, что в них угасла внутренняя жизнь, потеряна способность принимать питание, дышать воздухом и двигать свои соки. И вот верное изображение человека грешника в день будущего воскресения! И он останется цел среди всеобщего превращения вещей, поелику природа человеческая неразрушима и бессмертна; но будет подобен древу засохшему или замерзшему. Когда под новым небом, на новой земле все оживет и будет наслаждаться новым, лучшим образом бытия, он явится мертв духом, безобразен телом и подвергнется участи древ засохших. Да, братие мои, если и садовник не терпит долго, чтобы вертоград его безобразился весною от сухих дерев, то может ли потерпеть в будущем раю сладости грешников Вертоградарь Небесный? И Он велит собрать сухие и мертвые древа и бросить в огнь вечный. Вечный, говорим, ибо под новым небом, на новой земле все будет вечно.

Чем и как может быть избегнута сия ужасная участь? Очевидно, не нашею чистотою и праведностью, ибо где человек, иже поживет и не согрешит? Чем же? Верою в Господа Иисуса, Коего заслугами покрываются все неправды наши, Коего Кровь Всесвятая сильна очистить нас от всякого греха. Искренним покаянием во грехах наших, соединенным с оставлением злых навыков и темных дел, с посильным вознаграждением наших неправд и беззаконий делами любви и смирения. Се путь на новую землю и под новое небо! Другого нет и быть не может! Аминь.

Слово о лете, первое

Как на бедной земле нашей все цветущее кратковременно! Давно ли мы встречали весну? А вот уже конец ее. Воды, весенним разливом своим веселившие град наш, давно утекли в море, реки вошли в свои берега и текут с прежним смирением; весенние цветы все отцвели и дали место плодам летним; хоровод птиц замолк; вид природы, не теряя всего убранства, сделался мужественнее и степеннее; все показывает, что мы находимся уже среди лета. Время года не такое заманчивое, как весна, но богатством явлений превосходит все прочие времена. Тут человек пожинает плоды годичных трудов своих; тут природа раскрывается в грозных силах своих, дает знать о своем могуществе громами и молниями; тут являются нередко ужасные бичи: грады, саранча, и прочее. Сколько предметов для размышления! И ужели христианину прилично размышлять обо всем этом только в отношении к своей земной жизни, к своему хозяйству и экономии?.. Ах, у каждого из нас есть другая экономия, где сеяние не на одно лето и жатва не на один год. Горе тому, кто, предавшись попечениям о своих полях и землях, забудет ниву собственного сердца; горе тому, кто, украшая сады свои всякого рода растениями, вознерадит о вертограде души своей! Ибо что пользы, если человек приобретет весь мир, а погубит душу свою? А она погибнет, если мы не приложим попечения, чтобы спасти ее, погибнет, если все время и способности наши будут, как нередко случается, поглощаемы земными заботами.

С сими мыслями перейдем, братие, к собеседованиям нашим о настоящем времени года, и сообразно свойству его и отношению к нашему времени веры, рассмотрим лето, как время спеяния и убирания плодов, как время особенных явлений в природе, как время особенных действий на судьбу человека Промысла Божия.

(Не окончено.)

Слово о лете, второе

К числу особенных летних явлений в природе первее всего принадлежат молния и гром. Нынешнее лето особенно богато сими грозными явлениями, так что они невольно заставляют говорить многих. Поговорим о них и с сего священного места.

Чей это глас, братие, гремит с неба во время грома? Откуда берется этот ужасный огонь, пред коим все наши огни так слабы и малосильны? Естествоиспытатели изъясняют это явление в природе силою, так называемою электрическою. Не будем мешать их полезным наблюдениям над сею силою. Спросим только, что это за сила? Ответа на сей вопрос не может дать ни один мудрец. Сила, обнаруживающаяся тем или другим, производящая то и то; а что она сама — сего никто не знает. Ужели нет значения и смысла в сей силе? Ужели нет существа, коему принадлежит она? Если гром не гремит без руки, приводящей его в движение на наших бедных театрах, то, без сомнения, есть десница, которая заставляет трепетать небо и землю в пространной атмосфере природы! Чья это десница? Не видел ли кто ее когда-либо? Видел. Кто? Святой Давид.

Скажи же нам, боговдохновенный мудрец и пророк Израилев, что это за сила электрическая, которую мы думаем выяснить, но коей никто из нас не понимает нимало? Не знаю я ваших ученых открытий, отвечает Псалмопевец, а скажу то, что видел и слышал во время грома. И я видел силу, но силу Иеговы; и я слышал глас, но глас Божий, «глас Господень на водах… Глас Господень в крепости, глас Господень в великолепии. Глас Господа, сокрушающаго кедры… глас Господа, пресецающаго пламень огня, глас Господа, страсяющаго пустыню… глас Господень свершающий елени» [18](Пс. 28; 3–5, 7, 9). Видите, как ухо пророка последовало всюду за громом, и везде слышало токмо глас Божий! Но пророческие ли только ушеса способны к сему? Посмотрите на самого последнего простолюдина, застигнутого грозою на ниве, им обрабатываемой; при блеске молнии он с благоговением обнажает главу и знаменует себя крестом. Что это, как не следствие того, что он слышит глас Божий? И почему слышит? Потому что лжеименное познание и бездушная нечувственность градов не успела заглушить в нем чувство природы, которая всегда тотчас узнает близость к себе Творца. И в одних ли людях узнает? Нет, в самых неразумных животных. Перенеситесь мыслью в знойные страны земель равноденственных, где жизнь и растительность в самой высшей степени, но где в высшей степени свирепствуют и ураганы с громами и молниею, и станьте у входа в эту пещеру. В обыкновенное время вы увидите там борьбу насмерть между всем живущим: ужасная змея борется с тигром; лев сражается с гиеною. Но вот идет гроза, и земная брань утихает. В пещеру стремится все живое, и большие и малые звери, кои в обыкновенное время не терпят друг друга. Теперь они все вкупе, спокойно лежат один подле другого, и вы сами можете укрыться под сводом ее. Что примирило всех, связало лютость и кровожадность? Глас Божий, присутствие Того, Чей глагол не возвращается тощь.

О, если бы глас Божий, гремящий из облаков, производил всегда над людьми то, что он производит над львами и тиграми!.. Нет, однако же, человека бесчувственного, который во время сильных ударов грома не приходил бы в сотрясение и не чувствовал некий род ужаса. Всякий видит, какая ужасная сила разражается над его головою, всякий чувствует, что одно мгновение, — и он повержется во прах.

Что же хочет внушить нам глас Божий, гремящий в облаках? Милость или гнев? Ах, не так возвещается милость небесная, не так, без сомнения, беседовал Вышний с нами, когда мы были в раю в состоянии невинности; не так и после являлся Он избранным Своим, когда благоволил удостаивать их Своим откровением. Пред Илиею прошел трус, и не во трусе Господь; прошел огнь, и не во огне, а в духе хлада тонка. Если же нам является Он во огне и трусе, то потому, что мы все похожи на древних Израильтян, коим с Синая надлежало изрекать закон в молниях и громах. Посему всякий раз, братие, когда слышу гром, мне представляется злополучное падение наших прародителей; кажется, я слышу глас Бога, ходящего в раю и вопрошающего: «Адаме, где еси!» [19](Быт. 3; 9). И тогда нужно было уже пременить тихий глас друга на глас взыскателя и судии, ибо праотец наш, гонимый совестью, уже сокрывается от Того, к Кому прежде всегда готов был лететь на крыльях ветренных. А ныне, по прошествии толикого времени, с умножением преступлений и бесчувствия, когда одебело сердце людей, когда ушима так тяжко слышать, ныне потребен громовой глас, дабы дать знать о Себе. Да, хоть дать знать о Себе, ибо есть люди, кои с фараоном готовы сказать: и кто есть Бог? Еда есть сила и разум в Вышнем? Есть, отвечает небо гласом громовным, есть столько, что в одно мгновение человек может быть обращен в прах.

В самом деле, братие, если какое явление в природе, то гром показывает, что все угрозы Божий нераскаянным грешникам должны сбыться во всей силе и точности. Смотря на тихую лазурь небесную, прохлаждаясь легким дыханием ветерка, возлежа на бархате цветов, сотканных рукою весны, легко можно подумать, что на небе живет одна благость, что закону нет нужной ограды, что можно преступать его и не опасаться ничего. Но вот, небо начинает хмуриться, являются облака, слышится приближение туч, и чело преступника, блиставшее желанием чувственности, также начинает темнеть, внутри его также начинает быть слышим голос совести, она начинает вопиять к нему: "Остановись, несчастный, над тобою гнев небесный". Есть Бог, судия земли, есть отмститель невинности и каратель преступлений. Видишь, какие у Него стрелы? Если здесь, на земле милосердия, Он гневен и страшен, то каковым явится в стране правды и во время воздаяния и суда? И как ты постоишь пред Лицем Его?

Бывают еще минуты, мрачные и жалкие, минуты сомнения, следствие нашего естества поврежденного и обыкновенного охлаждения к вере, когда мы чувствуем невольное неверие в самые святые истины, спрашиваем, например, если не других, то самих себя: "Ужели действительно огромный мир наш разрушится, как учит Писание, и все сгорит от огня?" Но где взять огня для такой огромной массы вещества? Начинает сверкать молния, усиливается более и более; дождь льется потоками, но не пресекает огня небесного, а кажется умножает его, все небо в пламени, воздух горит из края в край, земля стонет и трепещет, — и неверие рассеивается; ибо видим, как все вокруг нас исполнено огня, стоит только пробудить его; и как легко это пробуждение! Воспламенись наша атмосфера — и все на земле, самая земля сгорит, и исчезнет от блеска молнии Божией и та искусительная мысль, как пламень адский может всегда гореть и не сгореть; ибо молния показывает, что и теперь есть огонь, коему не нужно никакой пищи, и коего как бы естественное свойство — поражать и преследовать.

Как, однако же, сей огнь правосудия, сообразно свойству искупительного настоящего состояния нашего на земле, связан и обуздан милосердием и долготерпением! Сколько громов прогремит каждый год! Сколько падет их на землю! Сколько глав, привлекающих на себя гнев небесный! Но как немного поражено! Вообще он принадлежит к редким случаям. А между тем благотворная польза от грома и молнии постоянная, повсюдная. Везде, где пройдет туча с громом, воздух освежается, земля со всеми растениями получает новую силу и жизнь. В сем отношении громы и грозы служат живым символом привременных несчастий, с нами приключающихся: несчастия посылаются на нас мудрым провидением с тою же целью, с какою гремят громы, чтобы привести нас в чувство, заставить осмотреться, где мы, и что с нами, обратиться к небу, вспомнить о Боге нашем, последнем конце и вечности. Если мы не затыкаем во время несчастий слуха от внутренних вещаний совести, то, перенося их в духе веры и покаяния, видим на себе то же, что бывает с землею во время грозы: воздух мыслей становится чище, сердце делается мягче, все доброе возникает из глубины души. Даже если по прошествии несчастий нечто в судьбе нашей, как после грозы, представляется опроверженным, разбитым, то и это на великую нам пользу, ибо это опровер-женное, разбитое было то самое, что привлекало на нас гнев небесный, и не будучи опровергнуто и изринуто, опровергло и погубило бы навсегда нас.

Не забудем, наконец, братие, что минуты грома каждый раз бывают минутами роковыми, и мы, начав слышать глас Божий с неба, никогда не можем быть совершенно уверены, что дослушаем самое последнее вещание его. Эта грозная неизвестность должна заставить нас проводить время грозы в чувствах веры и покаяния, в таких чувствах, с коими можно бы явиться пред Того, Чей глас слышим. Посему всего лучше, — кто может быть во время грозы на молитве. Это самое лучшее предостережение от молнии. Стань на колени, подними очи и руки к небу и скажи: "Господи, я слышу глас Твой, прости, если не готов, подобно праотцу, явиться пред Тебя; но я не хочу убегать Лица Твоего, самого гневного. Вот преступная глава моя; поражай, если угодно, Твоею правдою; только поразив, очистив, приими в объятия Твоей любви!" Кто не может поставить себя на молитву во время грозы, например, будучи окружен людьми или по другой причине, тот стань на молитву внутренно, собери свои мысли, устреми их на небо, и скажи во глубине сердца: "Боже праведный, буди милостив мне грешному!"

Нет нужды, братие, доказывать пользу сих советов; нужнее указать и обличить несчастный обычай некоторых во время грозы. Чтобы показать ложное великодушие, явиться превыше других, они надевают в это время совершенно неуместную личину бесстрастия, даже дерзости, изобретают разные средства винить других, произносят неприличные шутки, дерзают глумиться нечестиво над самим небом. Что может быть неприличнее сего поведения?.. Что безумнее брани с небом?.. Оно не вступит в спор с тобою, не умалится до твоей низости, но ты, вместо великодушия, обнаруживаешь свою пустую ничтожность.

В самом деле, братие, не подумайте, чтобы эта дерзость происходила в сих людях от какого-либо великодушия; нет, ее источник — или притворство, или бесчувственность. Увы, человеку не в первый раз притворяться пред самым небом! Пример того подан еще Каином. А бесчувственность происходит именно от недостатка духа и от избытка плоти. Великий дух обнаруживается в человеке первее всего чрез то, что он умеет понимать и чувствовать великое, преклоняться пред беспредельным. "Только бояйся Бога, — говорит Премудрый, — велик выну", ибо кто боится Бога, тот никого не боится; а когда приличнее бояться Его, как не в то время, как пред Ним трепещет небо и земля? Аминь.

Слово о зиме

После прочих времен года наступило, наконец, и последнее у нас — зима! Какая противоположность во всей видимой природе с тем, что было летом и особенно весною! Тогда все и везде кипело жизнью; теперь повсюду оцепенение и смерть! Замерзли поля, лишившись и природного и искусственного разнообразия своего и окутавшись на всю зиму белым саваном снега; замерзли воды, сокрывшись, как во гроб, под толстою корою льда, не сгибающегося под самыми великими тяжестями; замерзли дерева и, сбросив листья, стоят неподвижно, как сухие, водруженные в землю скелеты; замерз самый воздух, не оживляемый более ни всераздирающими молниями, ни всесотрясающими звуками грома, ни сладким пением птиц, ни благоуханием цветов. Самое солнце, этот всеобщий источник жизни и движения, что ни день, то более клонится с неба на землю и как бы оскудевает светом. Из животных иные удалились в теплые страны, иные прекратили свою деятельность и сокрылись в недра земли, а иные, не удаляясь от наших взоров, погрузились в сон, похожий на смерть. Один человек остался, по-прежнему, на безсменной страже труда и горестей. Но время зимы и для него есть время некоторого бездействия и невольного отдыха. И плуг, и весло, и коса, и серп стоят теперь праздны; длится только одна безконечная борьба человека с яростью стихий, которая при наступлении каждой зимы видимо ожесточается снова. Горе тому, кто потерял на поле путь среди вьюги! Горе и тому, кто сидит хотя и в хижине, но не имеет, чем прикрыть наготы своей, или возгнести (зажечь) огня на своем очаге!

Такова зима! Время года угрюмое, неприветливое, усыпляющее, мертвящее! Каким образом вошла она в круг времен года? Введена ли первоначально рукою Творца, или пришла после того, как грех возмутил порядок природы? При молчании о сем слова Божия дерзновенно было бы покуситься на решение сего вопроса, дабы неизменной проповеди Евангелия не подвергнуть пременчивой судьбе уроков мудрости человеческой, которая устами одного отвергает то, что утверждается устами другого. Взамен сего гораздо полезнее будет приметить и сказать, что если зима теперь так тяжела для человека и враждебна ему, то потому, что вследствие преступления заповеди Едемской, он с высоты богоподобия и независимости низпал под несвойственное ему, и потому разрушительное, владычество грубых стихий. Будь человек неприкосновенен для хлада (а он был бы таковым, оставаясь в состоянии первобытного совершенства), то зима, если бы и существовала в настоящем ее виде, не оказывала бы на него того губительного влияния, какое оказывает теперь. Тогда вместо изнурительной заботы о непрестанной защите от хлада, всякий из нас мог бы спокойно предаваться своим делам и поучительному созерцанию новых явлений в природе, кои представляются зимою и коих нет у прочих времен года.

При нынешнем нашем, по выражению апостола, порабощении стихиям мира (см. Гал. 4; 3), нам по тому самому, очевидно, не так легко и удобно примечать теперь в устройстве земли величие и благость Десницы творческой; но с другой стороны, именно по причине сего печального и несвойственного нам порабощения, для нас еще нужнее вникать в это, дабы примириться сколько-нибудь со своими узами и перестать смотреть на целое время года, как на враждебное нашему благосостоянию. Нет, зима, при всей суровости внешнего вида своего, подобно всем прочим временам года, есть не враг и губитель, а друг и помощник наш; она исполнена таких явлений и картин, кои каждого внимательного зрителя невольно заставляют благоговеть пред Творцом лет и времен.

Для убеждения в сем сделаем сообразно настоящему времени года хотя краткое обозрение зимних явлений в природе, подражая Псалмопевцу, который не почитал чуждым даже своего пророческого достоинства — обращаться от созерцания тайн царства благодати к рассмотрению градовых туч и бурь зимних.

Сошествие к нам зимы редко не сопровождается бурями и мраком, напоминающими собою тот первобытный хаос, из коего изведен некогда весь мир настоящий. Кто бывал в подобное время на поле или среди волн морских, тот знает всю лютость подобных минут. Это — година ужаса и разрушения!

Можно ли после сего ожидать в сем хаосе какого-либо соображения и порядка? Между тем, в продолжение подобных бурь не падает с неба ни одной снежинки, которая не была бы, во-первых, осмотрена, прибрана и даже украшена со всем тщанием, и коей, во-вторых, не было бы указано на лице земли своего места и отношения к другим подобным атомам.

Для убеждения во всем этом вам следует токмо уловить бережно несколько снежинок, летящих в этой тьме миллионами, и подвергнуть их рассмотрению в увеличительное стекло: они изумят вас правильностью и вместе изящностью их вида. Разнообразие в подробностях до бесконечности, но главная и существенная форма всего одна и та же: это вид звезды, шея основанием служит одна на средину другой положенная линия, — или крест! Можно ли после сего отрицать бытие некоей всехудожественной Десницы, из коей во время бурь и вьюг каждый раз сыплется на нас из облаков это дивное многокрестие звездное? В такой многознаменательной для христианина форме здесь, по-видимому, нет никакой нужды (ибо кто обращает внимание на вид и состав падающих снежинок, кроме малого числа естествоиспытателей?). Но всемогущая десница Творца такова, что из нее ничто не может выходить без мысли и значения, и вот, каждая снежинка имеет вид не только правильный и изящный, а, можно сказать, священный, да и те, кои, обуянные лженаукою, не хотели бы видеть Таинств христианских даже в Евангелии, принуждены будут встречаться с напоминанием о них в самых обыкновенных явлениях того же мира стихийного, коим они привыкли ограничивать свои исследования.

После сего вы уже невольно ожидаете, что и по окончании бури и вьюг в упавшем с неба снеге представится не безпорядок, а что-либо также достойное внимания. И действительно, примите труд выйти в это время на какое угодно поле, и посмотрите со вниманием на этот новый белоснежный покров, облегший собою всю поверхность земли: все, падавшее с неба, как ни кружилось в воздухе, как ни спорило друг с другом, но упало, наконец, в порядке, улеглось дружелюбно и составило множество различных фигур, из коих каждая стоит внимания. Сколько тут линий прямых, ломаных, сходящихся, расходящихся, вогнутых, выпуклых, кругообразных! Здесь вся геометрия! И несмотря на хлад и безжизненность зимнюю, не только все на своем месте, но ничто не лишено вкуса и благолепия. Примечаете ли, как изящно преобразован снегом вот этот грубый и безобразный овраг? Какой правильный и тонкий карниз над ним! Какие игривые изгибы внутрь! Какая чистота в отделке! Это — мрамор из-под резца ваятеля! И сколько таких мраморов, такого ваяния! Все это изящество и вся эта художественность в отделке громад снежных останутся незамеченными не только там, где нет человека, но и там, где он есть, ибо многие ли захотят любомудрствовать о снеге? Но творческой Деснице нет никакой нужды в том, есть ли или нет зрителя для ее произведений; производя все весом, числом и мерою, она удовлетворяет самой себе и не может производить иначе, как сообразно своему достоинству, то есть благоизмеренно и великолепно.

К подобного же рода мыслям и чувствам приходим, обращая внимание на замерзание воды. Под конец зимы для вас будут с поспешностью ломать лед без всяких правил и бросать его грубыми глыбами в ваши ледники; но знаете ли, сколько законов наблюдено было при его образовании осенью?

Тут, на самой незначительной протоке или пруде, повторилось в том же самом виде то, что происходило некогда с огромными хребтами гор при образовании в них этих ужасных громад каменных, на кои нельзя посмотреть без удивления и страха.

Все сие и многое другое достаточно убеждает каждого, что суровая и тяжкая одежда, которую зима с появлением своим набрасывает на поверхность земли для защищения вверенного недрам ее от излишнего хлада и смерти, что, говорю, одежда сия, хотя по видимому составляется как нельзя случайнее, упадает из облаков в разные времена и по частям, но в целом составе своем устрояется всякий раз Десницею многохудожественною, по предопределенному образцу, в надлежащей соразмерности и со всеми возможными украшениями.

Хотите ли видеть изящество этой одежды во всей лепоте ее? Ступайте в любую рощу во время инея. В это время зима видимо спорит в изобретательности и изяществе с весною. Победа трудна, ибо у весны много красок, а у зимы один цвет — белый. Но здесь из одного цвета выделывается едва ли не более, нежели там из многих! Эти роскошные завесы, покрывающие от корней до верха и большие и малые деревья! Это множество жемчуга и бриллиантов, сверкающих при свете солнца и луны! Этот недвижный величественный вид растений, как будто выточенных из слоновой кости! Это многознаменательное безмолвие и тишина! Этот полумрак днем и полусвет ночью! Очевидно, что без этих зимних картин амфитеатр природы потерял бы одно из лучших своих украшений. И сколько их в каждой роще и дубраве, в каждом саду и аллее! Как бы дорожил человек подобным явлением, если бы умел произвести его! Но для Художника небесного оно ничего не значит. Повеял южный ветер — и роскошь исчезла, и все обнажилось! Через день налетит опять ветер северный — и опять то же великолепие и роскошь!

От того, что совершается зимою на поверхности земли, и большею частью даже под стопами человека, устремим теперь взор и мысли на зимнее небо, которое, как можно предполагать заранее, не отстанет от земли в обнаружении пред человеком творческого всемогущества и благости всепромыслительной. В продолжение лета, и даже осени, воздушное небо наше, как известно, представляет из себя нередко самые грозные и поучительные для человека картины своими дождями, громами и молниями. Зимою не раздается с неба этих всепотрясающих гласов Иеговы, но вместо них являются над главою человека другие, более кроткие и безмолвные знамения, но тем более говорящие для его взора и размышления. В самом деле, когда увидите вы на небе, как не среди хлада зимнего, то два, то три солнца, и столько же или более лун? Светило дня как бы чувствует, что его одного мало и недостаточно для сражения с мразом (морозом) и холодом, мертвящим землю, и умножает свой лик; луна следует его примеру. Какие правильные, величественные и в то же время знаменательные фигуры окружают иногда сии светила зимою! Особенно, когда между ними является крест! Тут не только простолюдины, но и естествоиспытатель, если он не бесчувствен от кичливости ума, готов бывает, оставив всякое мудрование, лететь благоговейною мыслию к сему нерукотворенному знамению всемирного спасения, и облобызать его в духе веры и любви. При взоре на такое явление невольно приходят на память пророческие слова Евангелия: «и тогда явится знамение Сына Человеческого на небеси: и тогда восплачутся вся колена земная»[20] (Мф. 24; 30). Желалось бы знать, что чувствует еврей и магометанин, когда видит на небе солнце и луну, коронованные таким образом креста из лучей? Желалось бы видеть в это время и наших мнимых старообрядцев и спросить их: "Почему крест на небе никогда не является с осмью концами, а всегда четвероконечным, то есть таким, каким изображает и чтит его Святая Церковь? Ужели бы не достало света и лучей на небе, если бы нужно было показать на земле крест с осмью концами?"

Но вот новое чудное явление на небе, коего начало, значение и цель, как некоторых символов пророческих, доселе не разгаданы никем. Мы хотим сказать о так называемых северных сияниях, так называемых только северных, ибо они равно бывают и на южном краю земли, только невидимы для нас, кои живем на севере. Видал ли кто их? Среди темной ночи вдруг является на севере, в самом конце неба, темный полукруг, который вскоре опоясывается светом, похожим на самую лучшую зарю утреннюю. Из среды сего полукруга проторгаются потом вверх и по сторонам потоки лучей и света, кои нередко образуют из себя разные примечательные фигуры гор, лесов, чертогов, храмов, даже подобия живых существ и сражающихся воинств. В иное время средоточие сего чудного света представляется в виде некоего престола с радужным поверх его венцом, так что кто знаком со Священным Писанием, тот при сем невольно припоминает таинственное явление славы Божией, как оно изображено у пророка Иезекииля (Иез. 1; 26) и в чудном Откровении (Апокалипсисе) Иоанновом (Откр. 4; 3).

Откуда происходит и что значит этот свет без солнца, эти полуночные озарения полнеба и полземли? В ответ на сие наука доселе ничего не может сказать достоверного. Между тем, для всякого и неученого зрителя бывает ясно, что это как бы некий порыв земли среди долгомесячных ночей у полюсов заменить для себя свет солнца и окружить себя независимым от него собственным сиянием. Возможно ли это? Не только возможно, но и непременно должно быть некогда. Ибо в слове Божием решительно обещается для земли нашей, по ее будущем очищении и перетворении огнем (2 Пет. 3; 12), такое состояние, в коем она, для освещения себя, не будет уже иметь никакой нужды в нынешнем солнце (Откр. 21; 23). Но все это еще в будущем; может быть, весьма отдаленном; служат ли, спросят, к чему-либо сии явления ныне?.. Служат, и не для малого: посредством сих сияний весьма благотворно умеряется мрак ночей на северном и южном конце земли, тех ночей, кои, продолжаясь непрерывно по несколько месяцев, без таковых повременных озарений были бы невыносимы для всего живущего, тем паче для человека. Не новое ли посему побуждение возблагоговеть пред всепромыслительною благостью Творца, о Котором и в сем случае надобно сказать словами святого Давида: «Яко тма не помрачится от Тебе, и нощь яко день просветится: яко тма ея, тако и свет ея»[21] (Пс. 138; 12).

От великого и отдаленного, а посему хотя и величественного, но для многих из нас неведомого явления желаете ли перейти к самому близкому, весьма малому, но тем не менее примечательному явлению зимнему?.. Спустимся для сего с высот воздушных, оставим края земного шара, обратимся к нашим жилищам и войдем в первый попавшийся навстречу дом не богача, а, если угодно, самого последнего из простолюдинов.

Что это здесь на полуразбитом стекле?.. Какие-то редкие и недоведомые искусству узоры. Материал, видимо, самый простой — снег и лед, но мастерство в работе — необыкновенное! Кто же этот невидимый хитрец, который умеет так искусно строить из ничего? Если спросить обо всем этом у науки, она скажет, что тут внешний холод боролся с внутренним теплом, и эта борьба отразилась на стекле узорами; хорошо, но почему отразилась такою живописью?.. Внутреннее тепло, — продолжает наука, — в виде влаги осаждалось на стекле; а холод внешний, сгущая ее, облекал в разные формы. Почему в такие, а не другие? Откуда сходство этих форм с существами из разных царств природы? Наука молчит… Посмотрим на самую живопись. Некоторые слои нижние — постланы так, как пески на предгорных долинах, как иногда облака на небе; но вот, над ними уже подобие камней! Вот целые ряды кристаллов! Как эти виды с отдаленных гор появились на сем стекле?.. Поверх камней, а иногда еще наряду с ними, являются растения большие и малые — откуда они? Не сущность ли это трав и цветов, кои росли под вашим окном летом? Но между сими растениями есть такие, коих нет не только в вашем огороде, но и в нашей стороне, кои растут только в другой, нередко самой отдаленной части земного шара. Каким чудом из такой дали перенеслись они в ваш дом, на ваше стекло? Сколько ни рассуждай, а нельзя наконец не сказать в ответ, что в сем явлении, несмотря на его малость и незначительность, дает видеть себя действие той всезиждительной силы, которая и в малом так же, как и в великом, превышает наше умопостижение, для коей нет ни расстояний, ни препятствий, у коей везде и всегда готовы образцы для всякого рода произведений.

Таким образом, куда ни обратишься мыслью, — к горе ли, к светилам небесным, или долу, — к тому, что под стопами нашими, на край ли земного шара, куда не достигала еще отвага человеческая, или в первую попавшуюся на пути хижину, — зима явлениями своими везде представляет предметы, пробуждающие в душе нашей мысль о той Деснице, Которая, извлекши некогда. все из ничтожества, доселе не престает являть повсюду столь же неисчерпаемое, как и неисследимое для ума человеческого богатство Своей силы творческой. После сего нисколько не удивительно, когда слышишь, как святой Псалмопевец призывает «огнь, град, снег, гдлоть» и «дух бурен» хвалить имя Господне, и называет их творящими «слово Его» (Пс. 148; 8). Скорее надобно удивляться тому, как человек, будучи существом разумным, часто не видит в сих явлениях ничего, кроме мертвого движения вещества и случая.

Нет, в мире Божием нет места случаю; здесь все взвешено, измерено, определено! Времена года, яко имеющие столь великое и разнообразное влияние на судьбу человека и все существа одушевленные, тем паче не могли быть предоставлены неразумному течению сил природы, тем паче зима, яко время особенно суровое и могущее быть пагубным для человека. Посему-то, раскрывая Священное Писание, мы, где ни находим изображение зимы, везде находим ее представленною как непосредственное произведение силы Божией. «Повелением» Господним, — говорит премудрый Сирах, — «потщася снег… Яко птицы парящыя сыплет снег, и якоже прузи садящийся спадения его… И слану яко соль на землю сыплет, и смерзшися бывает на концы остра. Студен ветр северный возвеет, и смерзнется лед от воды… и аки во броню облечется вода»[22] (Сир. 43; 15, 19–22). А в книге Иова Сам Господь, в показание Своего всемогущества и человеческого безсилия, так вопрошает праведника: «пришел же ли еси в сокровища снежная, и сокровища градная видел ли еси… Из чиего чрева исходит лед; Слану же на небеси кто родил»[23] (Иов. 38; 22, 29), то есть как бы так вещал Господь: можешь ли ты не только низвести зиму с неба на землю, но даже понять, как Я столько веков ежегодно посылаю ее в урочное время для вашего блага?

Руководимые сими указаниями слова Божия, постараемся возвыситься, братие мои, до истинного взора на природу, нас окружающую, и зима соделается для нас тем, чем она должна быть по намерению Творца, то есть существенною частью того же великого зерцала природы, в коем, по свидетельству святого Павла, «невидимая бо» Божия «от создания мира твореньми помышляема видима суть»[24] (Рим. 1; 20) для нашего поучения, утешения и руководства! Аминь.

Примечания