Беседа на слова Евангелия от Матфея: по всякой ли причине позволительно человеку разводиться с женою своею (Матф. 19:3)?
Прекрасно у христиан и трудолюбцев это сочетание двух дней, — разумею — субботы и дня Господня (т. е. воскресенья), — которое еженедельно повторяется в круговороте времени; ибо как матери или кормилицы Церкви, они и народ собирают и священников заставляют выступать в качестве наставников, а учеников и учителей вместе руководят к попечению о душах. У меня, например, все еще звучит речь вчерашняго дня и засело в памяти то, чем (вчера) мы занимались. Взираю на крест, водруженный пророчеством Исаии, и на одежды Господа, обагренные кровию как у того, кто выжимает виноград (Ис. 63:2–3), — и на Спасителя, несущего скорое искупление в деснице Своей. И Соломона созерцаю, производящего пред нами суд и правду во всей возможной строгости (3 Цар. 3:24). Жалею и о должнике евангельском, который не оказал подобному себе рабу человеколюбия, коим сам воспользовался от Господа (Матф. 18:28), но по безразсудству и жестокости снова навлек сам на себя беду. Вот какими главными предметами занимались мы в прошедший день, как знаете все вы, если только слушали не без надлежащего внимания.
Сегодня опять многое и все — прекрасное предложил нам Дух Святый на сей видимой трапезе. Но я обратил внимание на пустословов и вместе искусителей — фарисеев, и очень пожалел их за испорченность нравов, причем они замышляли перехитрить (самый) Источник мудрости своими вопросами, но потерпели неудачу в предприятии, так как Божество Единородного всегда обращает (подобные) вопросы в противное для них. О сем, мне кажется, и Исаия пророчески говорил: (Господь) отвращаяй мудрые вспять, и советы их обуяяй, и уставляяй глагол раба Своего (Ис. 44:25–26), — и затем Давид: языки своими льщаху: суди им Боже, да отпадут от мыслей своих (Псал. 5:10–11). Впрочем, благодарность нужно воздать им, хотя и врагам, что подвигли Премудрость к ответу, дабы нам, рабам Ея, оставить в нем письменное научение полезному: ибо вот канонизуется брак — главное дело жизни человеческой, — законополагаются точные пределы как (для) заключения, так и расторжения (его), которые пусть выслушают со всем тщанием оба пола, дабы и женская половина научилась свойственному ей, и мужская обязывалась к назначенному для нея.
Позволительно ли человеку разводиться с женою своею по всякой причине? Таково предложение евреев. Я же с другой стороны смотрю на цель вопроса. Так как женский пол способнее к доверию и скорее склонялся к величию чудес, к восприятию и вере в Божество Христа (так и в конце, — когда человекоубийцы по своему определению влекли Господа на крест, толпа женщин и страдание оплакивала, и, следуя за Спасителем, жалобно проливала слезы — Лук. 23:27): то, дабы устроить некое затруднение и неприятность Ему через коварный вопрос, они, как это думалось им, разставили сети и силки своими речами; Господь же, силою Божества усматривая готовящееся злоумышление, а вместе с тем определяя человеколюбивое постановление для жизни и соделывая тщетными козни их, предлагает ответ в защиту женщин, отогнав ни с чем волков — фарисеев, напрасно открывших рты свои для вопроса. Само творение, говорит Он, указывает цель в соединении, а не в разделении; и первый устроитель брака есть Творец, сочетавший первозданных людей брачными узами и будущим поколениям давший непререкаемый порядок сожительства, который они должны были чтить как закон Божий. Соединенные же друг с другом уже не двое, но одна плоть; итак, что Бог сочетал, того человек да не разлучает. Это было сказано тогда фарисеям. Но и теперь послушайте вы, приспешники их, которые легкомысленно переменяете жен, как одежды, — устрояете брачные чертоги так часто и быстро, как ярмарочные палатки, — женитесь на имениях и берете жен для своей прибыли, — даже при небольшом раздражении немедленно пишете разводное письмо и еще при жизни оставляете многих вдовами. Уверьтесь, что брак расторгается только смертию и прелюбодеянием. Ведь в том, что совершается по закону и установлению, бывает не так, как в отношении к блудницам, (с коими) сожительство ограничивается небольшим числом дней и при этом преследуется одно только плотское наслаждение; но совершенно напротив, о человекъ! происходит некоторое единообщение тела и души, так что и нрав с нравом вместе соединяется, и плоть с плотью некоторым образом связуется. Как же ты отторгаешься безчувственно? Каким образом столь легко и без страданий разлучаешься, хотя ты взял себе союзницу жизни, а не служанку на несколько дней, — сестру и жену? — Сестру — по творению и происхождению (ибо из одной стихии земли и одинакового вещества состоите вы); жену же — благодаря единению супружескому и закону брачному. Какие же поэтому узы расторгнешь ты, будучи связан и законом и природою? Как отвергнешь обеты, которые принял на себя при совершении брака? О каких это (обетахъ), думаешь, говорю я? — о тех ли, которые ты, при переписи здесь приданого, засвидетельствовал собственноручною подписью к книге, скрепляя печатью совершаемое? И это, конечно, крепко и имеет достаточную твердость; но я уношусь (мыслию) к изречению Адама: это плоть от плоти моей и кость от костей моих; она будет называться женою моею (Быт. 2:23). Это изречение не напрасно сохраняется в Писании; оно есть общее исповедание мужчин, от одного первого лица того высказанное всей совокупности женщин, по закону сопрягаемых с мужьями. Не удивляйся, что сказанное одним служит обязательством и для другого: ведь все, что случилось с первозданными в начале, стало природою и для последующего поколения.
Итак, если жена, без причины оставленная, взяв книгу Бытия, повлечет тебя к судии (а судия есть вместе и свидетель), скажи, что ты ответишь? Как изгладить словесное свое заявление, которое ты сделал перед Богом, и которое записал не какой–нибудь ничтожный писец, а Моисей, слуга Божий? Не имевшую отца и матери жену передал Бог Адаму, и тем как заботливый опекун обезпечил сироту; теперь же дочери твердо ограждаются законными правами матери (Евы) против безчестных и неверных мужей, так что ни с какой стороны невозможно тебе презирать супругу, когда связан ты и древними божественными и новыми человеческими законами.
Но да внушит тебе стыд (перед разводомъ) и польза (отъ) жены для жизни. Она есть член (твой), помощница, сотрудница в провождении жизни, в рождении детей; она — поддержка в болезни, утешение в скорбях, страж дома, сокровищница имущества. Она печалится твоими печалями и радуется твоими радостями. Вместе с тобою владеет она богатством, если есть таковое, тяготу бедности облегчает экономией; искусно и твердо противостоит неприятностям, на нее (направляющимся); постоянно трудится над воспитанием детей, закрепощенная сожительством с тобою. А если случится какое–либо несчастное стечение обстоятельств, она погружается в скорбь и заботу; между тем как те, кто считаются друзьями, измеряя дружбу временем счастия, отстают в опасностях, а слуги — бегут и от господина вместе и от беды. Остается только жена, член страждущей половины; в худых обстоятельствах она прислуживает и заботится о муже, отирая слезу, залечивая раны, если оне нанесены ему. Она следует за ним, когда его ведут в темницу: и если дозволят ей войти (туда) вместе с ним, она охотно разделяет заключение; если же и запрещают ей это, она остается при дверях тюрьмы, как собачка, привыкшая к хозяину.
Знал я женщину, и притом цветущую, которая и волосы остригла и переоделась в мужскую одежду, чтобы не разлучаться с мужем, находящимся в бегах и укрывательстве. Рабом представляясь (по внешности), она действительно рабствовала любви (к мужу); — и такую жизнь вела в течение многих лет, странствуя из места в место, из пустыни в пустыню. Таковою же находим мы и жену терпеливейшего Иова. Ведь и его оставили все: и льстецы утекли вместе с богатством, и друзья соразмерили дружбу только с временем счастия, — а если когда и являлись, то их присутствие было укоризною, а не посещением больного, — прибавлением несчастия, а не облегчением (Иов. 16:2), потому что и утешители в бедах все негодовали против него. Одна только она, некогда знатная, сидела при муже на навозе, соскабливая гной и извлекая червей из ран. Так (поступила) подруга жизни, а не соучастница только в счастии, неразлучный друг, а не льстец при наслаждениях, — единственный добрый остаток от всего благополучия, всего самого дорогого и родного. От этой крайней и чрезмерной любви к мужу, впала она даже в грех богохуления, посоветовав ему сказать некое слово хульное на Бога и ускорить кончину, чтобы не терпел он дальнейших наказаний и она не видела (его) в безпрестанных скорбях (Иов. 2:9). О собственном затем несчастии вдовства она не размышляла; об одном только заботилась, чтобы муж избег невыносимой жизни. Вот чему вместе с новым опытом научает презрителя брака и воспоминание о древнем.
Что же подлежащий обвинению мог бы сказать против этого? какую–бы представил благовидную защиту своего легкомыслия? Нрав жены, скажет, злой и ненавистный, язык необузданный, поведение не домовитое, хозяйство не экономное. Допустим, что так: я убеждаюсь, и принимаю слова твои подобно тем судьям, кои не очень разборчивы на слухи и легко увлекаются порицаниями обвинителей. Но ты скажи: начиная дело с нею, разве ты не знал, что вступаешь в союз с человеком? А услышав кто о человеке, разве не увидит тотчас и неизбежного греха? — Ведь только Богу свойственна непричастность злу. А сам ты разве не грешишь? не доставляешь разве печалей жене своим поведением? Свободен ли ты от всякой погрешности и хранишь ли в супружестве закон ненарушимым? А сколько, быть может, жена перенесла оскорблений при твоем опьянении? как много претерпела легких обид и срамных слов? О скольких недостатках твоих молчат потому, что о них не разгласила жена? Она терпела тебя, когда ты напрасно раздражался и кипел от гнева и, будучи свободною и равною тебе по достоинству, молчала, как купленная на рынке раба. Когда ты по бедности или скупости не доставлял необходимого для житейского обихода, она в печали не укоряла тебя. Когда ты возвращался с пирушки, иногда нагруженный вином и лишенный смысла, она, ненавидящая пьянство, не отвергала тебя, но принимала, извиняя по–человечески, вела тебя за руку, не смотря на сопротивление, и освежала твою голову, качающуюся от винных паров, отводила даже на брачное ложе, — одна только сочувствуя тебе, тогда как слуги смеялись и издевались над помешательством твоим от опьянения. А ты расхаживаешь по улицам и за ничтожные вины преувеличенно хулишь свою жену, чтобы снискать себе сочувствие в легкомысленном разводе.
Жесток образ мысли у таких мужей, звероподобен и необуздан, — ведет свое происхождение, по народному сказанию, от дуба или камня; потому что, изгладив из памяти решительно все, они равнодушно разводятся. Но кто отсекает больной член вместо того, чтобы лечить его, и притом — когда еще не поразило опасное страдание, а есть большая и почти несомнненая надежда на исцеление? Вскочил пузырь на руке, мы будем заботливо лечить его; тревожит опухоль ногу, мы будем уничтожать опухоль лекарством. Если же бы мы, пренебрегши врачебным уходом, при каждом заболевании обращались бы к сечению и железу, то в немалое время жизни обсекли бы у себя все члены. Но да не будет так, о мужи! Пусть остается некоторая память и о членах; пусть пристыдят вас услуги жен. Как бы не разгневались вы, но противопоставив причинам своего раздражения муку одних только родов, найдете совершенно ничтожными (в сравнении с этою последнею) все опечаливающия вас обстоятельства. Пусть здравое разсуждение выставит на вид и блага от расположения (жены): врачевания болезней, участие в несчастиях, слезы, пролитые за мужа перед кемъ–либо, оставление родителей и отчего дома и следование за чужим (человекомъ), продажу чего–нибудь из своей собственности, чтобы избавить мужа от позора и затруднения. Все это пусть воспитывает добрые отношения и пусть будет союзом любви, возбуждая и укрепляя душу, легко склоняющуюся к падению подобно какому–нибудь дому обветшавшему. Да преобладает милосердие и да не разрушается взаимная привычка и долговременное сожительство, которое даже неразумных животных заставляет держаться нераздельно друг с другом. Видел я вола, страшно мычавшего, когда отделившись от стада он остался одиноким, — (виделъ) и овцу, блеявшую в лесной долине и перебегавшую горы, пока не пристала к стаду, от которого отделилась на пастбище. А коза, оказавшаяся в таком же положении, хотя бы и много козьих стад встретила при своем бегстве, не прежде (однако) останавливается, как найдет то, с которым близко свыклась, и своего собственного пастуха.
Да не окажемся же мы, одаренные разумом менее неразумных (тварей) чувствительными к дружбе. Не будем ценить супругу ниже какого–нибудь спутника, или вообще — подружившегося (с нами) не надолго по какому–либо незначительному поводу. Видишь, как люди, встретившись друг с другом на большой дороге и вошедши под одну крышу постоялогодвора или под развесистое дерево, дающее тень летом в жаркий полдень, делают этот случай поводом для себя к истинному благорасположению. И когда пойдут (затемъ) по разной дороге, то не без боли разстаются друг с другом, но останавливаются и начинают плакать, пристально глядя друг на друга, и каждый дает (другому) какие–нибудь знаки памяти для ношения (при себе); и несколько отошедши, опять оборачиваются и перекликаются, желая один другому благополучия. Короткое время завязывает столь пламеннейшую дружбу, что она становится для них трудно нарушимою и разставание — насильственным. А ты к сообщнице жизни относишься так презрительно, как к негодному сосуду, или — дешевой одежде, износившейся в путешествии, или — к мальтийской собаченке, отставшей от дома. Где же в начале образовавшееся (друг к другу) расположение? где возлежание на одном ложе? где узы закона? где сила большой и продолжительной привычки, которая, как говорят и как показывает опыт, — превращается в природу? Все расторг ты легче, чем Сампсон веревки иноземцев (Суд. 15:13 и след.).
А между тем муж целомудренный и постоянный в расположении не легко забывает и об умершей супруге, но лелеет детей, как общий залог матери и природы. Он думает даже видеть в них отшедшую: ибо одно из детей сохраняет подобие материнского голоса, другое имеет в себе много одинаковых черт по наружности, иное складом характера сходствует с родительницею. И таким образом отец, имея много живых и наглядных образов супруги, представляет себе сожительство с нею безсмертным, и потому не имеет в себе сладострастных помыслов, — сегодня засыпав могилу, не готовит брачного чертога через малое время. Не спешит он от слез и воздыханий опять к брачному веселью, не переменяет черной и печальной одежды на светлое платье жениха, не ведет другую супругу к неостывшему ложу умершей, не дает детям мачиху, — это ненавистное имя; но подражает целомудренной чистоте горлиц, свойственной им не от разума, а от природы. Говорят, что эта птица, раз потерявши сожительницу, с любовию продолжает вдовую жизнь, и поступает совершенно иначе, чем голубь, который наклонен к многоженству.
Доселе муж да подвергается (в беседе) многим обвинениям, и вины неблагодарности да поражают его чаще снежин. Если же кто выставит на вид вину прелюбодеяния и на нее сошлется в оправдание развода, то я тотчас приму защиту потерпевшяго неправду и, приготовив обвинительную речь против любодейцы, выступлю вместо противника мужу добрым защитником его, похваляя бегущего от коварной и разрывающего узы, которыми связан он, с аспидом или ехидной. Таковому первый дает разрешение Творец всего, как действительно оскорбленному и вполне законно прогоняющему язву от своего дома и очага. Ведь брак заключается по двум основаниям, — ради любви и чадородия, — из коих ни одно не сохраняется с прелюбодеянием: любви нет, если благорасположение склоняется к другому; уничтожается и блого деторождения, когда происходит смешение детей. Но относительно этого греха сказано довольно в ином наставлении.
Итак, по моему, пусть обе стороны тщательно блюдут целомудрие, неразрывный союз брака: где оно чтится, там необходимо быть миру и любви, так как никакое низкое и незаконное вожделение не волнует души и не изгоняет законной и праведной любви.
Этот закон целомудрия определен Богом не для жен только, но и для мужей. Между тем эти последние, опираясь на мирских законодателей, предоставляют мужчинам неограниченную свободу блуда и только в отношении к женскому целомудрию являются строгими судьями и учителями; а сами, с величайшим безстыдством развратничая, эти врачи других, по пословице, покрыты безчисленными язвами. И если кто упрекает их за такое зазорное поведение, они защищаются смешно и забавно. Мужья, говорят они, ведь если сближаются и с очень многими женщинами, не наносят дому никакого вреда; а жены, когда грешат, вводят чуждых наследников в дома и семейства. Но хитроумные изобретатели такого глупогомнения пусть выслушают, что и сами они разрушают чужие дома и семейства, так как женщины, с которыми они вступают в связь, конечно — или дочери, или супруги чьи–нибудь. И во всяком случае окажется, что или брак безчестится, или наносится обида отцу, который родил и воспитал (свою дочь) и надеялся ввести ее девою в брачный чертог, но этими похитителями целомудрия лишен всей доброй надежды. Если распутник — сам есть отец, то пусть познает скорбь несчастного отца; если супруг, пусть вообразит себя (таким же образомъ) оскорбленным: ведь тогда только дело обстоит хорошо, когда каждый судит о чужом так, как желал бы, чтобы и другой о нем судил.
А если некоторые, ссылаясь на римские законы, считают прелюбодеяние не подлежащим обвинению, то они находятся в ужасном заблуждении, не ведая, что иначе законополагает Бог и совсем других мнений держатся люди. Послушай Моисея, который возвещает волю Божию и произносит строгие приговоры против прелюбодеев (Лев. 24:11; Втор. 22:22). Послушай Павла, который говорит: а блудников и прелюбодеев судит Бог (Евр. 13:4). А те другие (т. е. мирские законодатели и философы) не послужат тебе во спасение во время воздаяния, но они сами будут дрожать и истаевать в рыданиях. Несмысленным и невежественным явится тебе Платон, выдумывавший законы; приниженным (покажется тебе) и этот важный тон, возвышающий свою силу против всех законодателей, когда увидят влекомыми (на казнь) развратников, которым сами дали худое позволение. Ведь не воспретившие другим, всеконечно, навлекают грех прежде всего на себя самих, и окажутся повинными в двойном преступлении, что и сами делали и другим позволяли жить разнузданно. Итак, желающие сожительствовать с насколько возможно непорочными супругами, пусть собственное поведение делают образцом для сожительниц, чтобы оне возбуждались к добродетели домашними примерами.
Печатается по изданию: Святого Астерия Амасийского Беседа на слова Евангелия от Матфея: по всякой ли причине позволительно человеку разводиться с женою своею (Матф. 19:3)? / [Перевод с греческого и примечания М. Д. Муретова.] // Журнал «Богословскiй Вестникъ», издаваемый Московскою Духовною Академiею. Сергiев Посад: «Типографiя А. И. Снегиревой». — 1893. — Том II. — Июнь. — с. 383–395.
Беседа противъ корыстолюбія
Эта беседа, какъ видно изъ ея вступленія, была произнесена Астеріемъ въ день празднованія памяти св. мучениковъ, священные останки которыхъ покоились въ загородномъ храме. Уже тогда существовалъ обычай, — по случаю большаго стеченія народа на духовное торжество, — пріурочивать къ церковному празднику торговую ярмарку. Это обстоятельство и подало поводъ нашему проповеднику выступить съ принципіальнымъ осужденіемъ страсти корыстолюбія, для развитія которой торговыя операціи, какъ известно, представляютъ весьма благопріятныя условія.
Эта беседа, какъ видно изъ ея вступленія, была произнесена Астеріемъ въ день празднованія памяти св. мучениковъ, священные останки которыхъ покоились въ загородномъ храме. Уже тогда существовалъ обычай, — по случаю большаго стеченія народа на духовное торжество, — пріурочивать къ церковному празднику торговую ярмарку. Это обстоятельство и подало поводъ нашему проповеднику выступить съ принципіальнымъ осужденіемъ страсти корыстолюбія, для развитія которой торговыя операціи, какъ известно, представляютъ весьма благопріятныя условія.
Мужи христіане и причастники небеснаго званія! (ср. Евр. 3:1) вы, народъ деревенскій, и все, которые, вышедши изъ городовъ, единодушно стеклись къ настоящему празднику (всехъ васъ вообще и имею въ виду въ проповеди)! каждый ли изъ васъ положилъ въ уме заботу, — созналъ ли и вникнулъ ли, для чего мы собрались? По какой причине почитаются мученики и сооруженіемъ прекрасныхъ храмовъ и ежегодными этими собраніями? и какую цель имея въ виду, отцы наши установили то, что видимъ мы теперь, и оставили прочный законъ (касательно этого) для потомковъ? He ясно ли и для немного напрягающаго мысль, что это завещано намъ ревностію о благочестіи; и торжественныя собранія собираются, какъ общія училища душъ, дабы, чтя мучениковъ, мы подражали ихъ мужественному подвигу за благочестіе, — дабы, подклонивъ ухо къ собирающимся (по этому поводу) учителямъ, мы научились чему–нибудь полезному, чего передъ темъ не понимали, — обоснованію ли догмата, разрешенію ли недоуменія въ Писаніи, или же какому–нибудь доводу, улучшающему состояніе нравовъ. А вы, мне кажется, оставивши попеченіе о добродетели и забывши ревность о душе, всю свою заботу обратили къ мусору мамоны и къ занятію торговыми делами: одни сами занимаясъ ценою, другіе — зевая на чужое и осведомляясь у соперниковъ по товарамъ, съ целію сбить другъ у друга цену. Но перенесите лучше это стараніе на Церковь: оставьте сребролюбіе торгашеское, неистовое. Отвергните его, какъ непристойную блудницу, которая улыбается толпе, щеголяетъ изысканными матеріями и цветами отъ продавца прикрасъ. Возлюбите ту (Церковь) божественную, целомудренную и благопристойно одетую, почтенно и не легкомысленно смотрящую. Ибо такъ и Соломонъ въ книге Притчей говоритъ: не оставляй ея, и она будетъ охранять тебя; люби ее, и она будетъ оберегать тебя (Прит. 4:6). He отнесись съ пренебреженіемъ и не сочти не стоющимъ вниманія того, что нами предлагается на этой трапезе потому, что это можно пріобресть тебе даромъ. Но темъ более возжелай этого, что мы не сидимъ подобно мелочнымъ торговцамъ съ безменомъ или весами: одной прибыли мы ищемъ — спасенія ученика.
Была прочитана намъ изъ Деяній речь Павла къ Фесту и Агриппе (Деян. 25:8 и след.; 26:2 и след.), Павла, вернаго апостола и мудраго оратора. Ты виделъ во всякомъ случае, слушатель, если обратилъ вниманіе, — какъ онъ и истину не выдаетъ изъ опасенія и, соединивши уваженіе къ Агриппе съ дерзновеніемъ, располагаетъ суровое судилище къ благосклонности, какъ бы зверей какихъ укрощая уменьемъ владеть словомъ. Пророчествовалъ сегодня и Захарія, пріоткрывая дверь великихъ для насъ тайнъ Единороднаго, — подъ образомъ камня, имеющаго семь взирающихъ очей (Зах. 3:9), и подъ образомъ золотаго светильника, на которомъ семь лампадъ и два ствола масличные (Зах. 4:2–3). Много и еще есть местъ въ Писаніи, имеющихъ богатое сокровище пользы, на которыхъ всехъ я остановился бы, и показалъ бы вамъ изобиліе (угощеній) духовнаго праздника. Но меня побуждаетъ къ уплате долга обещаніе предъидущаго дня. Ибо мы начали (вчера) многими обвиненіями порицать корыстолюбіе, но не успевъ (вполне) обнаружить его суетность, отложили подтвержденіе обвиненія до нынешняго дня [1]. Итакъ, послушайте и будьте справедливыми судьями истины; потому что не о комъ другомъ, a o своемъ спасеніи произносите вы судъ, и (посему) каждый изъ васъ пусть подаетъ все обвинительные голоса противъ подсудимаго (корыстолюбія), изгнавши его изъ собственной души, какъ бы изъ дома или города. Итакъ, корыстолюбіе есть не только пристрастіе къ деньгамъ вместе съ другими стяжаніями и желаніе къ наличному присоединить неимеющееся; но общее говоря, (оно есть) желаніе во всякомъ деле иметь более должнаго и принадлежащаго. Этимъ именно грехомъ первый заразился діаволъ, бывшій архангеломъ и назначенный къ прекраснейшей жизни и положенію (чину), но въ безразсудстве замыслившій господство и возстаніе противъ Божества. Вследствіе того низвергнутый и ниспавшій въ этотъ воздухъ, окружающій землю, онъ (сделался) дурнымъ соседомъ нашей жизни. Такимъ образомъ онъ не овладелъ темъ, къ чему стремился, — божественностью, — и утратилъ то, чемъ владелъ, — архангельское достоинство: — рабъ неверный, вследствіе дерзости скоро обратившійся въ разбойника, — собака греческой басни, и мяса лишившаяся, и не поймавшая тени (ибо какъ это возможно?), — вещи недостижимой.
После него первый человекъ, прельщенный наслажденіемъ, утратилъ безсмертіе (чрезъ вкушеніе) запрещенной снеди (Быт. 3:1 и след.), какъ впоследствіи Исавъ — права первородства черезъ чечевичную похлебку (Быт. 25:29 и след.). И языки эти и многоразличныя наречія человеческія ввела въ жизнь любовь къ бóльшему. Ибо пресыщенные доступнымъ человеку довольствомъ, вообразивъ, что и небо будетъ для нихъ достижимо, и смеха достойную башню для восхожденія на него тщетно построяя, — сделали людей, говорившихъ однимъ языкомъ, разноязычными: домогаясь бóльшаго, чемъ сколько имели, они и сами потерпели смешеніе (языковъ), и роду человеческому оставили трудъ въ слушаніи незнакомыхъ звуковъ и отыскиваніи объясненій (ихъ) (Быт. 11:1 и след.).
А Фараонъ? почему онъ подпалъ различнымъ и разнообразнымъ казнямъ (Исх. гл. 8–14)? Не вследствіе ли корыстолюбія и желанія быть владыкою народа чуждаго и никоимъ образомъ къ его царству не принадлежавшаго? И за то, чужихъ не отпустивши, онъ погубилъ своихъ — частію во время избіенія первенцевъ, частію во время преследованія по морю. He говорю уже о рекахъ, текшихъ кровью, о неимоверномъ размноженіи жабъ, о гибели отъ саранчи, о высыпаніи прыщей на коже, о смерти четвероногихъ и вообще — о всякомъ бедствіи, на какое осужденъ былъ Египетъ вследствіе корыстолюбія своего начальника. — Затемъ въ другомъ случае я вижу последствіемъ греха сплошную проказу, покрывшую корыстолюбца. Вспомни со мною, если кто любознателенъ и имеетъ желаніе слышать о славныхъ деяніяхъ Елисея, — какъ, съ одной стороны, сиріянинъ Нееманъ очистился отъ проказы, омывшись во Іордане (4 Цар. 5:14 и след., Лук. 4:27), и какъ, съ другой стороны, болезнь перешла на Гіезія, молодаго слугу, юношу корыстолюбиваго и немудраго, продавшаго духовное дарованіе и безмездное врачеваніе учителя. — Отчего сделался отцеубійцею Авессаломъ, отъ кроткаго отца юноша пылкій и дерзкій? He оттого ли, что преждевременно искалъ наследованія царства, набросившись на чужое, какъ хищникъ? А Іуду, затемъ, что исключило изъ списка учениковъ и сделало предателемъ вместо апостола? — не легкомысленное ли сначала распоряженіе казнохранилищемъ, а затемъ — стяжаніе безчестной платы (Іоан. 12:6)? Ананію и Сапфиру почему представляютъ трагически Деянія Апостольскія (Деян. 5:1 и след.)? — не потому ли, что они сделались похитителями своего и святотатцами собственныхъ приношеній? Мне мало будетъ пожалуй и дня для перечисленія рабовъ корыстолюбія. Оставивъ древнюю исторію, разсмотримъ опытъ ежедневной жизни, — какого рода зверя знаетъ онъ въ корыстолюбіи, и какъ трудно освободиться отъ него темъ, кого онъ захватитъ: онъ всегда въ силе и не ослабеваетъ, стареетъ только вместе съ темъ, кого взялъ въ пленъ, и до конца не отступаетъ.
Сладострастный и любитель телъ, какъ–бы долго ни разжизался похотями, находитъ все–таки конецъ этой болезни, когда или самъ придетъ въ престарелый возрастъ, или предметъ вожделенія увидитъ обветшавшимъ и потерявшимъ цветъ свой. Обжора самъ уклоняется отъ наслажденія, когда или пресыщеніе последовало, или пищеварительные органы ослабели и прекратили напряженную деятельностъ. Честолюбецъ, почванившись многими отличіями, перестаетъ выставлять (ихъ) на показъ. Болезнь же корыстолюбія есть зло, отъ котораго трудно отделаться. И какъ плющъ, — растеніе постоянно зеленеюшее и покрытое листьями, — поднимаясь на сучья деревъ, крепко обвивается около стволовъ, за которые уцепится, и не отстаетъ отъ нихъ, ни когда они заболеютъ, ни когда засохнутъ, — разве только кто–нибудь перерубитъ у него, какъ у дракона, кольца железнымъ орудіемъ; — такъ и душу корыстолюбца не легко освободить, — будетъ ли онъ молодымъ по телу или увядшимъ, — если только не придетъ какое–нибудь здравое размышленіе и не посечетъ, подобно мечу, болезнь.
Для домашнихъ корыстолюбецъ непріятенъ, для слугъ жестокъ, для друзей безполезенъ, для постороннихъ несносенъ, для соседей безпокоенъ, для жены тяжелый сожитель, — скупой и мелочно–разсчетливый кормилецъ детей, дурной распорядитель собою, ночью опасливъ, днемъ сосредоточенъ, разговариваетъ самъ съ собою подобно вышедшимъ изъ себя или помешаннымъ; во всемъ имеетъ избытокъ, и воздыхаетъ какъ нуждающійся: не наслаждается предлежащимъ, а стремится къ неимеющемуся; не пользуется своимъ, а направляетъ взоры на чужое. Изъ множества овецъ состоитъ стадо его, до тесноты наполняющее стойла, въ коихъ оно запирается, и сплошь покрывающее равнины, на которыхъ оно пасется. Но если увидитъ онъ тучную овцу соседа, то, оставивъ свое стадо, къ одной этой и чужой прилепляется желаніемъ. Такъ и относительно воловъ, такимъ же образомъ и относительно коней, не иначе и въ отношеніи къ земле. Все въ преизбытке находится въ его доме и ничего въ употребленіи. Ибо испытывать наслажденіе не способенъ ненасытный; но домъ его похожъ на гробъ. Ибо вотъ гробы часто наполнены серебромъ и золотомъ, но нетъ пользующихся этими матеріалами: тело не питается, для души въ этомъ нетъ прибыли, такъ какъ изъ десницы не раздается обильно милостыня. Какой же конецъ этой тяготы? — пусть научитъ меня кто–нибудь изъ подвергавшихся прежде этой болезни. А я знаю многихъ, на опыте убедившись, что и во время болезней они любятъ деньги больше здоровья. Если врачъ посоветуетъ способъ леченія при помощи какого–нибудь дешеваго вещества, въ–роде петрушки, или тимьяна, или аниса, пріобретеніе которыхъ ничего не стоитъ, — они охотно слушаются совета; если же будетъ упомянуто о какомъ–нибудь лекарстве изъ разнородныхъ и многосоставныхъ и будетъ велено идти къ аптекарю или въ лавку благовонныхъ товаровъ, то они скорее испустятъ духъ, чемъ развяжутъ кошелекъ. Ибо земными будучи по образу мыслей, они считаютъ жизнью стяжаніе земныхъ вещей.
Ихъ очень печалитъ даже общественное благополучіе, и наоборотъ — радуютъ бедствія. Они желаютъ, чтобы воспоследовали приказы о невыносимыхъ податяхъ, дабы имъ умножить свои деньги процентами. Желаютъ видеть угнетаемыхъ ростовщиками, чтобы пріобресть поле, или утварь домашнюю, или скотъ, что по нужде бросается за безценокъ. Постоянно взираютъ они и на небо подобно философамъ, изучающимъ небесныя явленія, изследуя не законъ какой–либо звезды и наблюдая не за темъ, въ какомъ созвездіи находится известная планета; а любопытствуя на счетъ состоянія воздуха, предвещаютъ ли видимые признаки обильное изліяніе дождей, или же засуху. И если заметятъ, что готовится что–нибудь тягостное для большинства, радуются чужому бедствію. Все собираютъ они въ свои амбары, крепко запечатывая ихъ и запирая двойными запорами; постоянно заняты они разсчетами и выкладками. Но въ то время, какъ корыстолюбецъ лелеетъ подобную надежду, и пока какъ бы во сне онъ богатестъ въ мечтахъ своего воображенія, — если найдетъ густое облако, онъ испытываетъ страхъ, какъ бы грозила ему опасность. Если капли оросятъ землю, онъ начинаетъ тайно плакать; а если пойдетъ дождь, достаточный для прекращенія засухи, дело — ужъ совсемъ грусть. А затемъ онъ всюду расхаживаетъ, наведываясь вместе съ всеми о хлебе, какъ будто бы подвергался опасности его сынъ, — нетъ ли какого средства, нетъ ли какого способа, чтобы его хватило на долгое время, чтобы онъ уцелелъ отъ порчи червями. И если почувствуетъ дуновеніе знойнаго ветра, то, — подобно тому, какъ врачи разслабленныхъ [2], — разложивъ его, разминаетъ и просушиваетъ, терпеливо сидитъ при немъ, придумываетъ покровъ на время полуденное, а ночью снимаетъ покрывала, чтобы его продувало ночными ветерками.
Въ то время, какъ онъ мучится надъ этимъ, приступаетъ беднякъ, выпрашивая хлеба, которому грозитъ опасность (испортиться), — и онъ не даетъ; a если и даетъ, то скупо и съ замираніемъ сердечнымъ уделяетъ, сильно дорожа хлебомъ. Но не мучь себя и не отягощай себя чрезмерно, ты (корыстолюбецъ), — умоляю тебя. Ведь жалости достоинъ даже и тотъ роскошествующій корыстолюбецъ, который ограничиваетъ жизнь чревомъ и прочими удовольствіями, въ этомъ полагая цель человечности (человеческаго достоинства); но мелочный и скряга и меры не имеетъ своему несчастію, потому что захватываетъ принадлежащее многимъ и не даетъ себе самому, обращая такимъ образомъ въ ничто плоды своихъ усилій. Кто ведь не знаетъ, что ничто изъ бывающаго, кроме добродетелей, не существуетъ само для себя, но мы делаемъ одно съ целію достигнуть другаго. Ни одинъ пловецъ не пускается въ море ради только самаго плаванія, и ни одинъ земледелецъ не предается трудамъ изъ–за самого земледелія; но очевидно оба переносятъ неудобства, — одинъ съ целію добыть приплодъ отъ земли, другой — богатство отъ морской торговли. Ты же скажи, какая твоя цель? чтобы собирать? и что же это за цель — смотреть, собравъ груды не нужнаго (для тебя) богатства? Веселитъ, говоришь, меня и самое зрелище. Но въ такомъ случае иначе помоги своей болезни; такъ какъ можно и на чужомъ имуществе успокоить свое желаніе. Если радуетъ тебя блескъ серебра, то присевши къ среброплавильщикамъ, любуйся на яркій и сверкающій блескъ его; или, обходя рынки, услаждайся разнообразными сосудами, блюдами и кувшинами: это даровое и невозбранное для тебя зрелище. Посмотри и на менялъ, которые безпрестанно пошевеливаютъ на столахъ и считаютъ монеты. А лучше всего, убедившись добрымъ советомъ, перемени свое мненіе. Ведь исправленіе легко, такъ какъ корыстолюбіе не есть необходимость природы, а стремленіе свободной воли, которое не трудно изменить темъ, кто размышляетъ о полезномъ.
Углубись мыслію во время последующее, когда тебя не будетъ, когда небольшой клочекъ земли заключитъ твое мертвое и безчувственное тело, и доска въ несколько пядей сокроетъ твои останки. Где тогда богатство и скопленныя сокровища? Кто наследникъ оставшагося (имущества)? Совсемъ ведь не тотъ будетъ преемникомъ, кого ты ожидаешь. Если детей оставляешь, они — быть можетъ — будутъ грубо обижены, и подобный тебе корыстолюбецъ выгонитъ ихъ плачущихъ изъ дома родительскаго. Если же, будучи бездетнымъ, ты передашь наследство кому–нибудь изъ друзей, — не полагайся на свое завещаніе, какъ на нерушимый законъ, какъ на дело безпрекословное и прочное. He много нужно старанія, чтобы сделать эту запись не имеющею значенія. Или ты не видишь, какъ люди постоянно тяжутся въ судахъ изъ–за завещаній, и какъ — съ целію опровергнуть эти последнія разными способами — выставляютъ своими защитниками искусныхъ въ законахъ, прибегаютъ къ помощи ловкихъ ораторовъ, содержатъ лжесвидетелей, подкупаютъ суды? А посему изъ того, что видишь ты при жизни, научись и относительно имеющаго быть после тебя. Если ты имеешь праведное богатство, употребляй его съ пользою, какъ блаженный Іовъ; если же неправедное возврати его, какъ пленника съ войны, обиженнымъ владельцамъ — или въ такомъ количестве, въ какомъ ты захватилъ, или — съ лихвою, по примеру Закхея. Если нетъ у тебя (богатства), и не пріобретай дурнымъ способомъ. Ведь тебя, когда ты пойдешь неизбежнымъ путемъ (смерти), будетъ сопровождать горькій запасъ — грехъ; наслажденіе же стяжаніями (твоими) достанется темъ, кого ты и не знаешь. И тогда удивишься ты словамъ Давида: (человекъ) собираетъ и не знаетъ, кому достанется то (Псал. 38:7). Поймешь и богача, противополагаемаго Лазарю, о которомъ только что было читано намъ изъ Евангелій, — не басню, составленную для устрашенія, a точно переданный образъ будущаго.
Виссонъ сгнилъ, царство передано другому, роскошества миновали, а грехъ отъ нихъ отправился вместе, какъ тень, следующая за идущимъ теломъ. И потому, после пышныхъ попоекъ и роскошнаго стола, (богачъ) домогается капли воды, каплющей съ покрытаго проказою пальца, и призываетъ въ целители мученія бедняка, который — быть можетъ — и рукъ не имелъ, когда валялся у воротъ, ибо иначе онъ отогналъ бы собакъ, лизавшихъ (его) раны. Сильно желаетъ (богачъ) соединиться съ Лазаремъ, котораго видитъ на противоположной стороне, но посредине онъ отделенъ ямою или пропастью, — не такъ, чтобы на самомъ деле было выкопано какое–нибудь углубленіе и сделанъ былъ ровъ, какъ въ военныхъ лагеряхъ можно видеть промежуточныя боевыя сооруженія, но — по моему мненію — речь идетъ здесь о препятствіи греховномъ, которое заграждаетъ для осужденнаго переходъ къ праведнику. И Исаія пророкъ подтверждаетъ мое толкованіе, жестоко нападая на народъ безразсудный и говоря: рука Господа не сократилась на то, чтобы спасать, и ухо Его не отяжелело для того, чтобы слышать; но беззаконія ваши произвели разделеніе между вами и Богомъ вашимъ (Ис. 59:1–2). Если же свойство греховъ таково, что они отделяютъ отъ Бога, то ничего не можетъ быть греховнее корыстолюбія, которое и по неложному глаголу Павла, провозвестника истины, именуется идолослуженіемъ и корнемъ и матерью всехъ золъ (Ефес. 5:5; 1 Тим. 6:10). Изъ–за чего, въ самомъ деле, некогда бывшіе причастниками званія христіанскаго и общниками таинствъ увлеклись къ служенію демонскому? He вследствіе ли страсти къ многостяжанію и желанію быть обладателями чужаго? Получивши обещаніе отъ безбожныхъ и нечестивыхъ или на счетъ начальнической жизни, или относительно обогащенія изъ государственнаго казначейства, — они скоро переменили религію, какъ одежду. Память и молва нашего времени сохранили и сообщили намъ о подобныхъ событіяхъ временъ древнейшихъ; но кое–что показала намъ на опыте и современная жизнь. Ибо когда известный царь [3], сразу сбросивъ личину христіанина, обнаружилъ смеха достойное поведеніе, которое въ теченіе долгаго времени притворно скрывалъ, — и самъ сталъ безстыдно приносить жертвы демонамъ, и другимъ желающимъ делать это предоставлялъ большія почести, — то сколько людей, оставивъ Церковь, побежали къ (идольскимъ) жертвенникамъ? сколько, принявъ въ себя эту приманку государственныхъ почестей, попались вместе съ нимъ на удочку отступничества? Заклейменные позоромъ они бродятъ по городамъ, пользуясь общею ненавистью; это — теже отъявленные предатели Христа за малыя деньги, — исключенные изъ списка христіанъ, какъ Іуда — изъ апостоловъ, — отмеченные прозваніемъ отступника, какъ лошади — клеймомъ, — единственно по увлеченію попавшіе въ самый гнусный круговоротъ всякихъ греховъ, и тотчасъ последовавшіе за тайноводителемъ сквернаго и преступнаго нечестія.
Такъ именно, согласно Апостолу, корыстолюбіе становится вместе съ темъ и идолослуженіемъ и бываетъ корнемъ всехъ золъ, пораждая изъ себя безчисленные пороки. И какъ искатели золота въ недрахъ земли утверждаютъ, что золотоносная земля въ самомъ первоисточнике и главнейшемъ месторожденіи лежитъ кучами, и отсюда уже какъ бы жилы какія проходятъ туда и сюда на далекое разстояніе и растягиваются, разветвляясь подобно корнямъ деревъ, исходящимъ изъ (одного) ствола; такъ и здесь, видя многія отрасли, я нахожу, что все оне связаны однимъ корнемъ корыстолюбія. И подлинно не неудачный примеръ нашло слово наше для корыстолюбія въ золоте. Затемъ я вижу отцеубійцу, дерзко посягающаго на голову родителя, и не стыдящагося ни сединъ, ни отеческаго достоинства, но тяготящагося слишкомъ долгою жизнію старца. Все видя въ доме въ изобиліи и не имея власти надъ видимымъ, но страстно желая быть обладателемъ этого и преизбытка, онъ стесняется властію отца. Но сначала молчитъ и въ глубине (души) таитъ болезнь: со временемъ же, когда страсть усилилась и переполнила душу, онъ сразу изливаетъ свою злобу, какъ воду изъ трубы. Тогда, наконецъ, онъ становится невыносимымъ для старца, едва не сводя его — здороваго и крепкаго во гробъ: взойдетъ ли (старикъ) легко на коня, онъ выражаетъ изумленіе, — поестъ ли какъ свойственно здоровому, онъ ропщетъ, разбудитъ ли слугъ утромъ на работу, онъ досадуетъ на бдительность и силу старика. А если подаритъ что–нибудь изъ сокровищъ, или отпуститъ слугу изъ рабства, тогда ужъ онъ — и шутъ, и сумасшедшій, и пережившій свой векъ, и расточитель чужаго, и осыпается всякимъ вообще злословіемъ, попрекаемый и за то, что не умираетъ скоро.
Это — твой плодъ, скверное корыстолюбіе: отъ тебя получая возбужденіе, сынъ становится врагомъ родителя. Ты наполняешь землю грабителями и убійцами, море — пиратами, города — мятежами, судилища — лжесвидетелями, доносчиками, предателями, стряпчими, судьями, склоняющимися въ ту сторону, въ какую ты повлечешь. Корыстолюбіе — мать несправедливости, безжалостная, человеконенавистная, жесточайшая. Изъ–за него жизнь человеческая полна неравенства: между темъ какъ одни чувствуютъ тошноту отъ пресыщенія избыткомъ стяжаній подобно темъ, которые выплевываютъ невмещающуюся пищу, — другіе, удрученные голодомъ и нуждой, подвергаются опасности. Одни возлежатъ подъ золочеными крышами и обитаютъ въ домахъ, похожихъ на маленькіе городки, украшенныхъ ваннами и чертогами разнообразными, и галлереями, простирающимися на далекое разстояніе, и всевозможной роскошью. Другіе не имеютъ кровли и изъ двухъ бревенъ: но такъ какъ подъ открытымъ небомъ все–же они не могутъ жить, то или прибегаютъ къ баннымъ печамъ, или же — если встретятъ недружелюбный пріемъ у банщиковъ — подобно свиньямъ разрывая навозъ, добываютъ себе необходимую теплоту. И это равночестное живое существо — человекъ — имеетъ такое различіе въ образе жизни съ своимъ однороднымъ! He иное что, какъ именно корыстолюбіе, вводитъ этотъ безпорядокъ и неравенство. Одинъ лишенъ приличнаго вида отъ нагихъ членовъ; а другой кроме того, что имеетъ безчисленное количество одеждъ, еще и стены покрываетъ пурпуровыми покровами. Беднякъ ощушаетъ недостатокъ въ деревянномъ столе, чтобы разрезать хлебъ; a роскошествующій, широко раздвинувъ серебряный столъ, услаждается блескомъ матеріала. А насколько было бы справедливее, чтобы этотъ последній угощался, насыщаясъ всякимъ другимъ лакомствомъ, стоимость же стола доставила бы пропитаніе неимущимъ? Иной старикъ, который не въ силахъ даже ходить или изувеченъ какимъ–нибудь поврежденіемъ, не имеетъ осла, — необходимаго по нужде средства передвиженія; а другой за множествомъ не знаетъ и стадъ своихъ лошадей. Одному масла не достаетъ, чтобы зажечь светильникъ, а другой по однимъ светильникамъ — богачъ. Одинъ ложится на голой земле, а хвастающій суетными богатствами блещетъ украшеніемъ своей кровати, снабженной серебряными шарами и цепями вместо веревокъ. Таковы следствія ненасытнаго корыстолюбія. Еслибы оно не ввело въ жизнь неравенства, не было бы этихъ несправедливыхъ возвышеній и приниженій, и разнообразныя несчастія не делали бы нашу жизнь непріятною и плачевною.
По этой причине люди отвергли естественную любовь другъ къ другу, и точатъ мечъ, и собираютъ боевые ряды, и какъ звери какіе вступаютъ въ битву другъ съ другомъ съ великою свирепостью. А следующее за этимъ кто и разскажетъ? Сильныя укрепленія ниспровергаются осадными орудіями, города берутся приступомъ, жены уводятся, дети порабощаются; страна опустошается и разграбляется; терпятъ нападеніе даже и деревья, подобно людямъ провинившимся; (происходитъ) большое избіеніе цветущихъ возрастомъ, и потоки крови текутъ отъ несчастныхъ телъ; богатство побежденныхъ — награда для победителей. Ко всему этому — рыданія вдовства и слезы сиротъ, оплакивающихъ вместе и отцовъ и свободу. Недавній обладатель большаго богатства выпрашиваетъ ломоть хлеба, протягивая правую руку. И имевшій много рабовъ–ткачей и домá, полные одеждъ, — одетый въ рубище исполняетъ должность слуги, нося воду для необходимыхъ потребностей, выскребая навозъ изъ конюшни и прислуживая при постыдныхъ обязанностяхъ. Безчисленное множество и другихъ золъ, которыя сразу и обнять невозможно. А всего этого началомъ, причиной и корнемъ — желаніе бóльшаго, неправедная любовь къ чужимъ именіямъ. Если–же бы кто–нибудь эту страсть людскую истребилъ, то ничто не препятствовало бы, чтобы въ жизни водворился глубокій миръ, войны и возмущенія были изгнаны отъ людей, и все возвратились къ естественной пріязни и дружбе. Посему и Господь нашъ заботливо врачуетъ эту болезнь своими увещаніями, то объявляя: не можете служить Богу и мамоне (Лук. 16:13), то выставляя жалкимъ богача того, имевшаго на следующій день умереть, a воображавшаго себе, что будетъ долго наслаждаться роскошью (Лук. 12:20) — то, въ другомъ месте, поучая, что совершенъ тотъ, кто предоставивъ нуждающимся все, что имеетъ (Матѳ. 19:21), обратится добровольно къ нестяжательному любомудрію, — матери и сожительнице добродетели.
Но, мне кажется, нужно послушать и молчащихъ (теперь), которые обыкновенно возражаютъ противъ учителей следующимъ образомъ; какъ же мы будемъ добывать средства къ жизни, если будетъ оставлено въ пренебреженіи стяжаніе имуществъ? какъ будемъ удовлетворять потребностямъ? какъ будетъ уплачиваться долгъ? какъ и ссуда будетъ даваться просящему, если все мы будемъ бедняками по твоему увещанію? Неверующаго — это слово, неразумная речь — того, кто не ведаетъ, что Владыкою мы имеемъ Бога, распорядителя жизни, доставляющаго созданному имъ живому существу что нужно для употребленія — и необходимый достатокъ пищи, и потребную одежду. Ибо Промыслъ Божій объемлетъ собственныхъ своихъ тварей, и богатящагося верою никогда еще не постигало несчастіе бедности. Одинъ примеръ изъ Священнаго Писанія выставивши въ доказательство сейчасъ сказаннаго, — я думаю — достаточное представлю свидетельство.
Въ Исторіи Царей описана некая женщина вдова, сильно тяготившаяся бедствіемъ одиночества (4 Цар. 4:1 и след.). Осаждалъ ее заимодавецъ сребролюбивый и человеконенавистный, отнявшій (у нея) въ качестве залога детей, которыхъ только и имела вместо всего мать. Когда же въ безвыходное положеніе поставили ее неблагопріятныя обстоятельства, и никто изъ имевшихъ золото не оказывалъ состраданія, пошла она къ тому, кто имелъ человеколюбіе и веру. Это былъ Елисей пророкъ, мужъ бедный земными вещами, но изобиловавшій невещественнымъ богатствомъ, — мудрецъ изъ земледельцевъ, бездомный, не имевшій своего очага, носившій одно только платье, — недавно, правда, получившій наследство, но наследство — изъ дешевой милоти и еще — невидимаго благословенія, ниспосланнаго съ огненной колесницы (4 Цар. 2:14). И онъ–то именно не отослалъ просительницу безъ удовлетворенія, не отказалъ въ помощи на томъ основаніи, что не было у него просимаго, и не сказалъ какихъ–нибудь малодушныхъ и чуждыхъ веры словъ, какъ одинъ изъ многихъ: откуда у меня деньги, чтобы заплатить (твой) долгъ? Но какъ превосходнейшій врачъ, и при отсутствіи лекарствъ, онъ нашелъ во вдохновенныхъ мысляхъ врачеваніе для недуга и сказалъ: «что естъ у тебя въ доме, женщина» (4 Цар. 4:2)? Припомни, не осталось ли тамъ хоть немного чего–нибудъ; ведь никто не бываетъ настолько беднымъ, чтобы ужъ совсемъ ничемъ не владеть. Когда же она сказала, что есть глиняный сосудъ и въ немъ небольшой остатокъ масла, то онъ сказалъ: приготовь мне множество сосудовъ. Она приготовила, a онъ при ея помощи наполнилъ ихъ, и — долгъ былъ уплаченъ заимодавцу. И женщина отошла, нашедши исходъ изъ бедности: такъ какъ весьма малое количество масла, о существованіи у нея котораго она сказала пророку, умножилось сверхъ ожиданія, наполнило все приготовленные сосуды и тогда только перестало литься, когда уже не было сосуда для принятія его, такъ что даръ былъ соразмеренъ съ нуждою. По–истине масло это не было плодомъ растенія, a было возращено Божіимъ милосердіемъ. Это знаніе пріобретайте, если можете, о вы, — отъ восхода солнца и до запада — цари, вельможи, богачи! Мудрецы мірской мудрости, стяжите даръ пророка изъ земледельцевъ, — даръ, который неотъемлемо оставался у получившаго его, тогда какъ пріобретенія вашего старанія подвержены безчисленнымъ опасностямъ утраты и отъ разбойниковъ, подкапывающихъ стены, и отъ тиранновъ–грабителей, и отъ доносчиковъ злоумышленныхъ, и отъ моря потопляющаго, и отъ земли, трескающейся разселинами. Но да будетъ надеждою и сокровищемъ для людей десница Божія, которая извела народъ изъ Египта (Исх. гл. 14 и пр.), и въ пустынной стране даровала изобиліе благъ, которая Аввакума представила къ Даніилу (Дан. 14:36), — которая спасла Измаила, исторгнутаго изъ объятій матернихъ (Быт. 21:19), — которая помогала людямъ во все роды, — и которая, наконецъ, пять хлебовъ ячменныхъ преисполнила какъ бы въ огромную жатву (Іоан. 6:9), дабы каждый хлебъ наполнилъ желудки тысячи алкавшихъ людей и сверхъ того — корзину остатковъ. — Богу нашему слава во веки вековъ. Аминь.
Печатается по изданію: Святаго Астерія Амасійскаго Беседа противъ корыстолюбія. / [Переводъ съ греческаго и примечанія М. Д. Муретова.] // Журналъ «Богословскiй Вестникъ», издаваемый Московскою Духовною Академiею. Сергiевъ Посадъ: «Типографiя А. И. Снегиревой». — 1892. — Томъ I. — Мартъ. — с. 457–475.
Слово обличительное против празднования Календ
Т. е. — против празднования «Новаго Года».
Т. е. — против празднования «Новаго Года».
Два праздника совпали вместе во вчерашний и нынешний день, — (праздники) не согласные и сродные, а напротив во всем друг другу враждебные и противоположные. Один — праздник внешней безпорядочной толпы, собирающий большия деньги для мамоны и влекущий за собой другаго рода мелочную торговлю — праздную и непристойную. Другой — праздник святой и истинной религии, научающий единению с Богом и добродетели чистой жизни. Поелику же многие, предпочитая суетную роскошь и занятие, отстали от церковнаго собрания; то вот мы постараемся словом отогнать от душ эту глупую и вредную забаву, как некое сумасшествие, влекущее за собою смерть среди смеха и шуток. Благовременно было бы мне взять за образец в пользовании речью Соломона. Ведь и он, советуя юношам непоколебимо блюсти себя от сетей невоздержания, — с целию придать своему наставлению более силы и внушительности, — олицетворяет невоздержание в образе зазорной женщины: предавая позору каждый из его пороков, он таким путем выставляет его перед увлекающимися достойным отвращения [4]. Так и я, показавши в речи суетность человеческаго праздника, попытаюсь отклонить любителей его от ложнаго увлечения.
Итак, относительно (каждаго) всенароднаго праздника (наблюдается) такой обычай и закон, чтобы во–первых была ясная цель торжества, и затем — чтобы была общая радость у всех, а не так, чтобы часть веселилась, другая же пребывала в печали и горести. Ибо это свойственно не празднику, а скорее — войне, где по необходимости победители величаются победой, а побежденные оплакивают поражение. Относительно же этих дней (праздника Календ) не ясно и первое, для чего т. е. совершается празднество: ибо басен, взаимно опровергающих одна другую, разсказывается много, а вернаго ничего. А затем, не много вижу я и радующихся, печальных же много, хотя эти последние и прикрывают свою печаль благовидною личиной, так что все я вижу исполненным шума и смятения, и толпа безразсудно волнуется.
Воспоминание и радость по случаю новаго года. Какая же радость, человек? Прежде всего, если поразмыслить о внешнем виде этого сходбища, то каков он? как подозрителен и чужд дружества! Слабым и нежным голосом выходит из уст приветствие, затем следует лобзание, подход к получению: целуются уста, а любятся деньги, на вид — благорасположение, на деле же корысть. А где дружба чистая и искренняя, там и благожелания безкорыстны и безмездны. Итак, много золота разносится и раздается всюду: но настоящаго и приличнаго повода к получению и не существует, и не высказывается. Это — не брачное торжество, когда вызывают на щедрость тщеславнаго жениха. Милостынею я не могу называть расточительность; ибо ни один бедняк (ею) не освобождается от своей несчастной доли. Сделкою никто не назовет то, что происходит (на празднике Календ); ибо большинство (тут) ничем друг с другом не обменивается. Подарком назвать уже совсем не справедливо; потому что тут с даянием связана принудительность. Чем же в таком случае мы назовем и праздник, и затраты, производимыя на нем? Я не нахожу. Скажите же вы, ревнующие о нем; дайте отчет, подобно тому как мы даем — относительно истинных и по–божески совершаемых торжеств. Рождество мы празднуем, так как в это время Бог показал нам Богоявление во плоти. Праздник светов [5] совершаем, потому что по отпущении грехов мы как бы из некоей мрачной темницы прежней жизни возводимся к (жизни) светлой и невинной. Красуемся же опять и радостно торжествуем мы в день Воскресения, ибо оно являет нам нетление и преобразование в лучшее. Так празднуем мы эти праздники, так и все следующие. И всякому вообще человеческому делу предшествует известное основание; а у чего нет причины и цели, то — пустяки и болтовня.
О неленость! все бродят, разинув рты, в надежде (получить) что–нибудь друг от друга. Давшие печалятся, получившие не удерживают (полученнаго), ибо получка переходит от одного к другому: принявший от своего подвластнаго передает ее высшему себя. Неустойчиво золото этого дня, как игральный мяч, быстро перебрасываемый от меня к другому. Это новый какой–то способ приношения даров и общественной благотворительности, связанный с принудительным взносом. Ибо высший и знатный ожидает (подарка), а низший выпрашивает: и все как бы по ступеням движутся к лону более имущих. И что бывает при слиянии вод, то можно наблюдать и ныне. Ибо и там маленький ручеек, источая струи, соединяется с следующим за ним и большим, который в свою очередь скрывается в еще более обильном, несколько же небольших потоков, соединившись вместе, становятся притоком соседней реки, эта — другой большей, та — следующей — до тех пор, пока наконец последняя не вместит свою воду в глубине и широте морской.
Праздник этот, ложно так называемый, полон тяготы; так как и выход на улицу затруднителен и пребывание дома не спокойно. Ибо простолюдины — нищие и скоморохи со сцены, разделившись партиями по разрядам, безпокоят каждый дом. И подлинно уж поздравляют и шумят, оставаясь у ворот с большею настойчивостью, чем собиратели податей, пока наконец осаждаемый в доме, выведенный из терпения, не выбросит серебро, которое он имеет, но которым не распоряжается. Поочередно подходя к дверям, они сменяют друг друга, и до поздняго вечера нет ослабы этому злу: артель следует за артелью, крик — за криком, казнь — за казнью.
Праздник этот прелестнейший бывает у людей причиною долгов и процентов по ним, — поводом к обеднению и началом несчастий. А если кто–нибудь, вследствие недоверия к его состоятельности, не найдет заимодавца, то терзается, как царских податей не уплативший, — плачет, как лишенный имущества, — вопит, как попавшийся разбойникам, прячется, бичует себя. Если же хоть что–нибудь есть в доме для пропитания жены и несчастных детей, выбрасывает и это, и сидит голодный со всею семьей в веселый праздник. Новый закон дурнаго обычая — праздновать печаль и называть торжеством бедность людскую.
Этот день и малых детей, скромных и простодушных, научает быть сребролюбцами, побуждает их переходить из дома в дом и приносить новые дары — плоды, оплаченные серебром. За дар же дается двойное вознаграждение, и отсюда в нежных сердцах юношей начинает запечатлеваться нечто мелочное и низкое. А в какое настроение приводит этот день богобоязненных и самых лучших поселян! Они принуждены бежать из города и не подходить к нему, — и они избегают его более, чем зайцы — сетей. Ведь если они окажутся в городе, их подвергают бичеваниям, дерзко оскорбляют, разрушают то, что имеется у них в руках; — в мирное время делают на них вражеския нападения, осмеивают, издеваются словами и делами. Подвергаются всякой наглости они, — эти самые лучшие пророки наши, безхитростныя живыя существа, простые образы Божии, при свободе — верные рабы нашей жизни. Так вот (как ведут себя) сановники, вот как бедняки, вот как дети, вот как простолюдины: именно — одни мучатся, другие ропщут, иные учатся тому, чего лучше бы не знать.
Посмотрим еще, какую выгоду извлекают из этого праздника и вооруженные воины. В деньгах несут они убыток, и в плату за один стакан отдают военное жалованье. В дисциплине и нравах терпят вред; ибо научаются неприличию, занятиям актерским, распущенности нравственной и слабости, забаве, противной законам и власти, которую они поставлены охранять. Над верховной властью они насмехаются и издеваются, взбираясь на военную колесницу, как на сцену, набирая деланых копьеносцев и проделывая всенародно то, что свойственно шутам и комедиантам. Но это еще более почтенныя принадлежности торжественнаго шествия. А о прочих принадлежностях кто решился бы и упомянуть? Не подражает ли женщинам, сняв даже свои доспехи, этот удалец, этот льву подобный по отваге, в вооружении возбуждающий удивление у своих, страх у противников, и не спускает ли он хитон до пят, обвивает около груди пояс, надевает женскую обувь, возлагает на голову пук волос, как это в обычае у женщин; несет прялку с запасом шерсти, тянет нитку десницею, некогда носившею трофей, и переменяя твердое душевное настроение, не говорит ли он тонким и женоподобным голосом? Таковы блага этого торжества; таковы выгоды сегодняшняго всенароднаго праздника!
И восшедшие на вершину человеческих почестей, многославные сановники, попусту тратят богатство, расточая груды денег — безплодно для праведности, с прибылью для греха: безразсудство их тем виднее, чем выше их общественное положение. Ибо занимая много человеческих (служебных) мест и владея величайшими государственными должностями, они безпощадно берут от каждой как можно больше: одни — присвояя себе содержание бедных солдат, другие — часто продавая справедливость и истину, а иные — черпая несметное богатство государственной казны, и вообще отовсюду тщательно собирая и не пренебрегая никакой корыстью ни безчестной, ни неправедной. Прогневляя Бога, они занимают первыя места теперь, а спустя немного станут раздавать золото кучерам, злосчастным свирельщикам, актерам, плясунам, андрогинам и блудным женщинам, публично предлагающим продажное тело; а затем — нечистым и отчаянным борцам со зверями и даже самим зверям (ибо известно, как и зверей питает золото, на которое покупается для одних из них мясо, для других — хлеб). А все это происходит из одного стремления, чтобы имена их были написаны на первом месте в договорных записях. О безумие! о слепота! Бог обещает написать имена питателей бедных в книгах живых, безсмертных и не гибнущих, которых ни моль не истребляет, ни время не изглаждает [6]. Но этих записей ты не любишь, нисколько не думаешь о блаженном обетовании и не стремишься быть записанным в памяти Божией (ибо это — книга живая). А важным почитаешь быть записанным у нотариусов, быть предметом болтовни среди работорговцев и получать рукоплескания от народных льстецов, — ты, дурной судья пригодности вещей и неразумный ценитель пользы. Давай убогому нищему, а не распутному музыканту; дари вместо блудницы — вдове, вместо публичной — скромно живущей в уединении. Разузнай, где дева святая, поющая Богу, и возненавидь безстыдную певицу, которая не видом, так пением уловляет в сети безстыдников. Помоги сироте, уплати долг неимущаго, и узришь славу нескончаемую. Ты опустошаешь много кошельков на гнусную забаву и безпорядочный смех, не соображая, сколько расточаешь ты нищенских слез, ценою которых собрано это богатство. Сколько было ввергнуто в узы, сколько подвергалось бичеванию, сколько близки были к задушению и петле (для того только), чтобы сегодня пляшущие получили. И какой конец? Пустота. После всего — небольшой могильный холмик, одежда в несколько оволов, прикрывающая жалкий труп; а спустя не много — забвение, необходимое зло времени, покрывающее все, о чем ты так старался. За сим — суд Божий и неизбежное наказание дурнаго изволения.
Где великие сановники? Перечисли тех, которые были вчера и третьяго дня. Не подвергся ли один из них, подобно злодеям, отсечению головы, попавши в массовое движение вооруженной толпы, хотя по смерти он был почтен большею торжественностью, чем когда носимый на носилках гордился своим достоинством? [7] Другой в звании полководца, удостоившийся той же самой чести, жалко погиб на границах Египта и Ливии, избегая наказания по суду и потом умерши в песках, так как вся страна, чрез которую он бежал, была безводна и необитаема. А что сказать о том отставном полководце и сановнике, подобным же образом проживающем и теперь в стране Колхидской, и спасающемся только благодаря человеколюбию тамошних варваров? Этого бывшаго областеначальника, считавшагося непобедимым и подобным льву по решимости, какая превратность жизни постигла! Сначала он видел, как сын его был обезглавлен, потом и сам получил смертный приговор, и когда уже была веревка поднесена к устам его, царское человеколюбие воспретило палачу совершить действие. Но поживши немного в скорбях и несчастиях, старик, одряхлевший под ощущением бед, в безчестии отошел из жизни, нашедши такой конец своего высокаго сана. А тот, — человек сомнительнаго пола [8], — который в прошлом году мнил себя больше гигантов? Избегая палок своих господ, он возжелал жезлов консульских; завладел таким количеством земли, что и сказать трудно, а погребен на таком клочке, какой уделил ему кто–то из жалости. Итак все это, раз оно таково, не есть ли, по мудрому Екклезиасту, суета сует? [9] — и сановныя достоинства не суть ли призраки несбыточных сновидений, на короткое время повеселившие, а затем изчезнувшие, разцветшие и увядшие? А мы, здесь полагая конец своему слову, воздадим славу Спасителю.
Источник: Журнал «Богословский Вестник», издаваемый Московскою Духовною Академиею. — Сергиев Посад: «Типография А. И. Снегиревой». — 1892. — Том I. — Март. — С. 476–484. [Перевод с греческаго и примечания М. Д. Муретова.]
Фарисей некий, как мы только что слышали из повествования Луки (Лк.7:36 и след.), приглашает Господа в гости, ведет под кров свой и предлагает общую с собой трапезу. И Господ не отказывается от приглашения и не избегает этого человека, хотя он не был (Его) учеником и не уверовал, а был привязан к букве закона и не отверз еще очей своих к уразумению истины, но тяжко слепотствовал по отношению к обетованиям пророческим. Так зачем же Лука написал нам эту главу? Затем ли (только), чтобы мы ведали, чтó сотворил Господь Иисус, живя во плоти, и приобрели познание полезнаго разсказа? — или же повествование это исполнено некотораго полезнаго и поучительнаго смысла, направляя жизнь нашу к правильности и устойчивости? Я думаю именно так; следует и вам убедиться в том же. Ведь многие из тех, кто себя самих считают праведными, бывают самолюбивы и своенравны, надмеваясь в самообольщении пустым высокомерием, называя грешниками приближающихся (к ним) и, до наступления истиннаго суда, отделяя себя от них, как овец от козлищ; и взирая на дверь царствия, как на отверстую для них; не удостоивая обыкновенных людей общения ни в крове, ни в пище, гнушаясь всех, кто в жизни идет не по высокому, но по среднему пути.
Итак, Лука, врач не столько телес, сколько душ, передал нам письменно настоящее повествование, не как простой разсказ, но как врачевание для одержимых недугом высокомерия, показывая нам, как Сам Бог и Спаситель наш, без сравнения всех чистейший и единый праведный, весьма снисходительно вращается с осужденными и проводит жизнь вместе с теми, которые были еще неочищены — не для того, конечно, чтобы позаимствовать что–либо от их греховности, но чтобы им сообщить нечто от Своей праведности, по образу этого видимаго действия солнца (по скольку от твари можно составить себе понятие о промысле Творца). Солнце, как знаем, озаряет не только местности ровныя, но и глубокия ложбины и места, имеющия вид пещер. Итак, если есть у кого из нас такие помыслы, о каких говорится в этом повествовании, оставим их, и будем подражать милосердию и человеколюбию Господа, снисходя поэтому к низшим — не с тем, чтобы самим унизиться до падших, но чтобы и их возвысить, подобно некиим ныряющим в воду пловцам, извлекая обмерших на этот животворный воздух.
Но так как евангельское писание руководствует к высшему разумению, то направим внимание к заключающейся в нем цели. Крайне дивлюсь я на людей, облеченных этою страстною и преданною похотям плотью, побеждаемых ежедневным сном и чревом и, без сомнения, имеющих и другия безчисленныя возбуждения, знакомыя всем нам, общникам одной и той же природы, — какими суровыми судьями являются они к погрешающим и как снисходительны к себе самим, — эти немощные подвижники, но законодатели неумолимые до того, что и надежду на человеколюбие Божие отнимают, и богатый источник милости мнят заградить, и с большим самовластием запирают вход в царствие для заблудших. А это есть не иное что, как в душах, ищущих врачевания, поселять подзаконное отчаяние; ибо кто отчаялся в исцелении, тот становится навсегда рабом болезни и чуждым всякаго обетования (даннаго) в наших Писаниях, где для понимающаго разумно не находится ничего такого, чего не давала бы благодать и не врачевало бы снисхождение. И кто настолько глух и невосприимчив к словам Иова, ясно взывающаго ко всем, что никто не чист от скверны, если бы даже жизнь его была только один день (Иов.14:4). Кто же из здравомыслящих возъимел бы о себе столь преувеличенное мнение, что, подлежа судебной ответственности и притом — на суде Божием, счел бы излишним прощение и ненужною милость?
Но если бы даже они и достигли высочайшей степени праведности и строгости (жизни), действительно поправ, по написанному (Лк.10:19), змей и скорпионов, и объявлены были достойными венка победителями греха: то и тогда им не подобало бы по своей доблести определять жизнь и всех прочих, но за собственное прославление воздавать благодарность давшему оную Богу, потому что они и природу властно обуздали, и искушениями сатанинскими не были побеждены, — немощным же они должны были бы простирать десницу человеколюбия, поднимать из грязи и очищать от скверн. Ведь тогда они достигли бы двойной похвалы, получая награду и за собственную нравственную чистоту и вместе — за братолюбное и полезное сочувствие (к другим). А теперь, сами будучи людьми из (числа) ходящих по земле и живя жизнию не ангельскою подобно безплотным, а такою, какую иной счел бы достойною ответственности и осмеял бы, они (других) судят жестоко и с большим самовластием выносят обвинительный приговор, так что я, часто терзаясь этим ослеплением и высокомерием, скажу о них слова евангельския, что не видя бревен в своих собственных глазах, вы преувеличиваете сучки в чужом зрении (Мф.7:3–4), и тягчайшия бремена навязывая другим, сами расхаживаете как строгие судьи и как слабые носители бремени, преждевременно занимая (судейское) седалище Христа и предвосхищая приговор Судии, — вы, рабы — презрители и неумолимые судьи подобных себе рабов! Если ревнуете по Боге, как созданные по образу Его, то подражайте вашему Первообразу. О, христиане, — человеколюбное имя, — поревнуйте любви Христа; воззрите на богатство Его человеколюбия. Ведь Он, намереваясь явиться людям в образе человеческом, послал наперед Иоанна проповедника покаяния, руководителя раскаяния, — и всех, прежде Иоанна бывших, пророков, учителей обращения (к Богу). Потом и Сам вскоре явившись, собственным гласом взывает самолично: прийдите ко Мне все труждающиеся и обремененные, и Я успокою вас (Мф.11:28). И как принял Он послушных этому зову? Без их труда Он даровал отпущение грехов, избавление от печалей быстрое и немедленное. Слово освятило; Дух запечатлел: ветхий человек погребен, новый родился, обновившись благодатию. А что затем? Человек теперь свой вместо чужаго, сын вместо наемника, посвященный в таинства — из непосвященнаго, святый — из нечестиваго. Обогащенный столь величественными и высокими дарами, но согрешивший против щедраго и милостиваго Благодетеля — у вас, суровых и неумолимых судей, тотчас же без всяких разсуждений был бы конечно предан погибели, будучи лишен здешней жизни и подвергнуть наказанию — в тамошней. Но поелику не таков Владыка суда, творящий милость тысячам и десяткам тысяч, и не хотящий смерти грешника, но ожидающий его обращения (Иез.18:23); то отнюдь таким образом не наказывались оскорблявшие (ранее) полученную благодать. Напротив, вторая милость опять следует за первою, с забвением о прошлом соединяется прощение; одна капнувшая слеза равняется по силе целой купели и тяжелый вздох низводит благодать, на немного отступившую. Если не веришь (моему) слову, вопроси Петра, в доме архиерея сидящаго, и он скажет тебе, как он очищен был, оплакав падение отречения (Мф.26:75) — и не превратился в (прежняго) Симона, но остался Петром этот апостол.
Я думаю даже, что и Иуда Искариот, если бы только он сам не сделался своим палачем, признав (свой) грех непростительным, припав, попросил бы милосердия, не остался бы без милостей, изливаемых на всю вселенную. Свидетельством тому — все евреи, уверовавшие после Креста и омывшие в крещении души вместе с руками. Если же распинатели были помилованы, то как лишился бы прощения предатель? Вязал некогда и Павел христиан, но, претерпев потом узы за Христа, он этим одинаковым (с предававшимися им на казнь христианами) образом страдания искупил свои вины; согрешил он, побивая камнями Стефана и сочувствуя убийцам, но (сам), будучи бит камнями, загладил прегрешение. Были мытарями некогда Матфей (Мф.9:9) и Закхей (Лк.19:2), но пренебрежением сокровищ поправши мытарство, один принял Иисуса в доме своем и еще более — в душе, а другой явился евангелистом и описателем чудных деяний. Естественно связывается в памяти мытарь вместе с фарисеем и женщина та, потерявшая драхму и нашедшая (Лк.15:8).
Если кто станет перечислять людей всякаго жизненнаго положения в порядке времен от начала до конца, то найдет многих, которые прежде были одержимы грехами, а потом стремлением к лучшему переменились в своем настроении. Ведь Богу только свойственно и Ему исключительно — во всем поступать правильно, без ошибки. Человек же, подверженный происхождению и тлению, исполненный стольких страстей, никогда не оказался бы необвиненным (т. е. оправданным), если бы лишить его снисхождения. Посмотри на Давида, царя израильскаго, котораго по избранию рукоположил Бог и украсил похвалами Своего свидетельства, говоря: нашел Я мужа по сердцу Моему, Давида, сына Иесеева (1 Цар.13:14; Деян.13:22). Даже и он, после такого блестящаго свидетельства, быв побежден страстию любви к плоти, подпал тому, что всем нам известно; но после обличения пророка пришел к сознанию зла и оставил письменное (изложение) подвига покаяния для всех потомков. И мы созерцаем в Псалтири, как на картине, этот трудный подвиг: то изнуряет он тело печалью; то ночь, это общее успокоение от трудов, делает для себя временем рыданий и на ложе проливает слезу из веждей, как из источников; то наконец — оставляет нам плодом этого труда пятидесятый псалом, образец умилостивления Бога. И не напрасно для него (Давида) подъят был этот труд сетования; но тяжелыя воздыхания привлекли (ему) милость: снова получил он и власть царскаго самодержавия, и дерзновение молитвеннаго обращения к Богу. — Подобным образом и тот, избранный царствовать в Ниневии, множеством грехов был доведен до погибели вместе с подвластными ему народами, и обличение греха возвещало уже скорое приближение срока наказания. Но так как они уже благоразумно сами себя подвергли наказанию, то избежали испытания беды (Ион.3:1 и след.). И опечалился провозвестник бедствий, что сказал неправду, и сильно возроптал на милосердие Божие. Но Тот, Кто всегда словами и делами дает знать нам, сколь великое благоснисхождение имеет Он к людям, — произращает тыкву над головой для покрова пророку от неприятнаго луча солнечнаго; но когда (пророк) спал под тенью (ея), Он сразу изсушил ее. Затем, когда тот, (пророк), проснувшись, обнаружил неудовольствие по поводу случившагося, Он укоряет и порицает его. Если тот так страстно сетует изъ–за увядшей зелени; то разве Бог не преклонился бы состраданием к столь великому (городу), приблизившемуся к опасности? (Ион.4:1 и след.)
Итак, научитесь вы, жестокосердые и непреклонные, благости Создателя нашего, и не будьте суровыми и тяжкими судьями подобных вам рабов, пока не приидет Открывающий сокровенныя тайны сердец и Определяющий, по Своей владычней власти, каждому (известное) состояние (в) будущей жизни. Не произносите жестоких приговоров, дабы самим не подвергнуться таковым же и не наколоться на слова собственных уст, как на острейшие зубы. Предостережение от этого прегрешения, как мне кажется, имеет в виду и евангельское изречение, гласящее: не судите, да не судимы будете (Мф.7:1): ведь не суд вообще и прощение отвергает оно, но судом называет слишком жестокое осуждение. Итак, сделай вес правосудия легким для других, если только хочешь, чтобы и твои деяния не были наклонены в сторону осуждения, когда жизнь наша будет взвешиваться, как на весах, на суде Божием. Будучи облечен телом и живя во плоти, ты никогда не устранишь из жизни помощь врачевства; ибо хотя бы обладал ты в величайшей степени благополучием и здоровьем, не проживешь однако настолько безболезненным, чтобы не испытать нужды в заботливости врача. И душу имея склонную к земному (как только она забудет о себе, тотчас наполнится телесными страстями), не отвергай милосердия, чтобы не лишить себя снисхождения, когда станешь нуждаться в нем. Если кто — иерей, и назначено ему быть руководителем народа, то пусть снисходительно смотрит он на падения подвластных своих, зная, что если жизненное положение его и имеет отличие сравнительно с народом, все же природою он нисколько не отличается от пасомых; а имея общение в ней (природе), он — может статься — будет когда–нибудь общником и прегрешения.
Зная это, и Моисей (ведь он был человеком и хорошо знал природу — человеческую) постановил приносить в жертву тельца за священника, согрешившаго, конечно, и нуждающагося в очищении, и даже большем. Но чем был тогда плотской телец, то теперь — безтелесное раскаяние и безкровное моление, которым гордясь и хвалясь, да не утратим мы (этого) благодеяния, зная, что и Аарон, знаменитейший иерей, примкнул к народу, искавшему богов, и вместе с сестрою Мариею увлекся ропотом; и если бы возроптавши (потом) не умолил, не избежал бы наказания. И всякий другой, не иерей, а один из народа, пусть боится возлагать тяжкое бремя: ибо если и тому, кто призван очищать народ, в известныя времена оказывается необходимым очищение, то что же должно быть с тем, кто не имеет силы такого рукоположения?
Будем подражать пастырству Господа; приникнем к Евангелиям и, как в зеркале, изучим образец попечительности и благости. Вижу я там в притчах и прикровенных речах человека, пастыря ста овец (Лк.15:4 и след.). Он, когда одна овца отделилась от стада и заблудилась, не остался с теми, которыя паслись в порядке и не отделяясь; но устремившись в поиски, много исходил долин и ущелий, через много и скал высоких переправился, потрудился сильно и в пустынных местах, пока не нашел. А нашедши, не ударил и даже не погнал очень быстро к стаду; но, возложив на выю и принесши бережно, снова присоединил ее к стаду, радуясь о ней более, чем о множестве прочих. Размыслим же о предмете сокрытом в этих загадках: овца ведь не есть на самом деле овца, и пастырь — без сомнения есть иное нечто, а не пастух безсловесных. Но это — образцы, поучительные для иереев, дабы мы, с одной стороны, опрометчиво не лишали людей надежды и, с другой — не относились безпечно к находящимся в опасности. Будем же отыскивать увлеченнаго страстию, будем возвращать его к (доброму) порядку, будем радоваться об обращающихся и будем присоединять (их) к сонму право живущих.
Иерею следует настолько проявлять человеколюбие вместо отвержения, что если бы и Сам Господь повелевал посечь кого–либо, как безполезное растение, он, как садовник, должен просить о пощаде и отсрочке. Такую ведь именно мысль дает нам повествование о безплодной смоковнице (Лк.13:6 и след.). Когда господин хотел порубить ее за безплодие, земледелец умоляет и просит об окопе и обкладке, возбуждая в нем добрыя надежды своим уходом. Не посекай же легкомысленно (и ты), обязанный предотвращать назначаемое от Господа посечение, не определяй поспешно негодности. Но приложи труд заботливости: вскапывай обличениями, согревай, как навозом, увещанияими, поливай притоком учений, огораживай, как валом, оградами заповедей. Твое дело ходатайствовать, а судить — Судии. Будем стараться усвоить себе тоже наименование, которое прилагается и к Господу: Он ведь называется Ходатаем за род человеческий, умилостивляющим Отца; подобным образом и Дух истины получил имя за попечение о нас, ибо и Он называется Ходатаем. Прошение же и ходатайство, конечно, совершается за согрешивших, а не за чистых и невинных. Поревнуй ты, иерей, попечительности Моисея, подражай благорасположению его к находившимся под его начальством. Он, прося у Бога, чтобы не разгневался на согрешивший народ, лишь только заметил, что милость замедляется, стал молить о том, чтобы (самому) прежде удалиться от народа, дабы не видеть гибели пасомых. Впрочем, лучше всего припомнить (здесь) самую речь его: молю, — согрешил народ грехом великим, и сделали они себе богов золотых; и теперь, если отпустишь Ты (Господи) им грех, отпусти; если же нет, то изгладь меня из книги, в которую Ты вписал (Исх.32:32 и след.). Видишь ли как спасение народа предпочитает он своему собственному, и просит быть изглаженным, если (Бог) не дарует прощение общине? А (у нас) теперь гневающиеся на согрешающих гонят от себя и приходящих, проходят (без внимания) мимо припадающих и не склоняют лица своего к плачущим.
А что написал мне Лука, вернее же — Дух Святый, о блудном сыне (Лк.15:11 и след.), который сначала оскорбил родителя своим удалением, потом развратившись в удовольствиях и пьянстве и объятый страстью к женщинам, расточил все отеческое богатство? Когда же по прошествии некотораго времени, натерпевшись достаточно бед, так что был и свинопасом наемным и питался одною пищею с свиньями, и образумившись, возвратился к отеческому очагу, то отец не отворотился (от него) и не затворил дверей при его возвращении; но совершенно напротив — вышел поспешно на встречу приближающемуся, заключил его в объятия, сострадательно пролил слезу на выи (его) и сделал опять из жалкаго счастливым, облачив в приличную одежду, надев на руку перстень, превратив тот день в праздник и устроив блистательный пир. Все это — речь приточная, которая тайно приоткрывает нам Церковь, как дом отчий, и побуждает с любовию принимать в нее, дабы не жили они подобно свиньям, т. е. демонам, но опять сделались бы из чужих сынами; дабы жили они согласно с волею Бога, как с мыслями отца, и с святыми мужами, как братьями. И ты не подражай настроению старшаго (сына), не ропщи на человеколюбие отца, что он ввел в дом свой блуднаго и своевольнаго. Удивляйся лучше благости и подражай долготерпению Божию, принимай в объятия обращающихся от блуждания и обнимай (их): таким образом ты будешь вождем слепых и учителем заблуждающихся.
Итак людям с чрезмерно суровым настроением и проявляющим жестокость вместо сострадания сказано у нас довольно, и ничего больше не требуется. А затем послушай и ты, нуждающийся в обращении, как следует тебе печалиться о грехах и оплакивать падения сердечныя. Более всего обрати внимание, если угодно, на грешную жену, о которой в нынешний раз было прочитано нам из Луки (Лк.7:37–38). Подражай ея смирению и благоразумию и приими правила строгаго покаяния. Ведь она, пришедши в дом фарисея, не устыдилась множества гостей и не стала избегать времени пира, как неудобнаго для исповедания; но объятая печалью и имея сильную скорбь о прегрешениях, ни на одну минуту не оставляла Врача грехов. И не прямо перед лице представши, умоляла она, но выражая свое недостоинство и робость своим видом, она заняла место позади; и не просто встав, но ухватившись сзади за ноги, распустив волосы и самым делом обнаруживая перед людьми скорбную душу и обливая ноги Иисуса слезами, с великим умилением испрашивала она милости; и столько излила (слез), что омочила ноги, и отерши опять влагу волосами, проявила она всю смиренную богобоязненность. Кратко говоря, всеми чувствами и членами, принимавшими участие в грехе, женщина выстрадала покаяние. А что она, так оплакивавшая свои грехи публично и явно, совершала в свободное время тайно, — об этом можно заключать уже по догадке. Мы же на словах изъявляем готовность к покаянию, а на деле не проявляем никакого труда; но имеет тот же образ жизни, какой вели и до греха: и веселость такая же, и одежда таже, и наслаждение столом изобильное, и сон продолжительный и до–сыта, занятия и заботы безпрерывныя, производящия в душе забвение о собственном ея попечении. Так, одно только слово покаяния выставляем мы на вид — безплодное и бездейственное, удаляя себя от таинств и приобщения неизреченных святынь, и не употребляя никакого старания с целию обращения к ним, но презирая наслаждение ими, как нечто дешевое. Подумай, человек, сколь великаго удостоенный удалил ты себя от участия в оном. Если бы ты был участником царскаго стола, а потом, впав в немилость, лишился бы этой чести, то сколько бы денег дал выкупом, чтобы опять стать другом и сотрапезником? Чьих дверей докучливо не обошел бы ты, вымаливая, не зная к кому обратиться за помощью, воздыхая, считая жизнь не в жизнь, изнуренностью и видом лица выказывая боль (скрытой) в глубине печали, — всякий камень, как говорится, сдвигая, пока не исправишь своей беды? А тот, кто удален от дружества с Богом и лишился по–истине высокой чести, что соделав великаго и важнаго, проявит смирение страждущей души?
Несообразно объявляющему себя больным вести одинаковую со здоровыми жизнь, ибо иной образ жизни больнаго и другой — здороваго. Видишь ли, какая перемена бывает со здоровым человеком, наблюдая перемену больнаго сравнительно с здоровым состоянием? Лежит он (больной) в маленькой комнатке, далекий от всяких обычных забот; не радеет уже о земледелии даже и ревностный земледелец; оставляет попечение о богатстве любитель стяжания и торговли; водою и кусочком питается, хотя прежде пользовался преисполненным роскоши и сибаритским столом; на детей не радуется по обычаю и от жены отделен, с врачами проводит он день и ночь и большою ценою стремится к возстановлению здоровья, как к излюбленному прибытку. Таков больной телом. А ты, болящий душею, почему не спешишь к безтелесному и, притворно исповедуя и показывая врачу свою немощь, оставляешь усиливаться и распаляться своему недугу, чтобы развился он во всей силе? Но образумься, познай самого себя. Бога опечалил ты, Творца своего прогневал, имеющаго власть и настоящей и будущей жизни Господа и Судию. От роскоши пришел ты в дурное состояние? — постом уврачуй пресыщение. Необузданность нанесла вред душе твоей? — целомудрие да будет лекарством недуга. Корысть вещественная причинила духовную лихорадку? — милостыня пусть опорожнит излишек: ведь очистительное средство от чрезмернаго избытка — в уделении другим. Причинило нам вред похищение чужаго? — пусть возвратится к своему владельцу похищецное. Ложь привела нас близко к погибели (ибо сказано: Ты погубишь всех говорящих ложь — Пс.5:7)? — забота об истине да отвратит опасность. Клятвопреступление ли наводит летящий воздушный серп Захарии, грозящий посечением? (Зах.5:1–4) — облечемся в полное всеоружие покаяния, чтобы отклонить острие серпа. Поработился ли кто нечестиво еретическим догматам? — православным образом мыслей пусть отгонит угрызения (совести). Таково ведь раскаяние, — освобождение и изглаждение того, что ранее или самым делом было совершено, или в намерении замышлено.
А тот, кто знает пользу покаяния, но постоянно вращается в тине беззакония, оказывается подобным рабу, знающему гнев господина, но на глазах его делающему худое и (через то) усугубляющему грех. Ты же будь внимателен к одержащей тебя болезни. Сокрушайся, сколько можешь, ищи и печали братий единомысленных в помощь себе для освобождения (от болезни). Покажи мне горькую и обильную слезу твою, чтобы я примешал (к ней) и свою; возьми и иерея в в сообщники скорби, как отца: ибо есть ли отец, настолько не соответствующий своему имени или настолько черствый по душе, чтобы не скорбеть вместе с детьми, находящимися в печали, или наоборот — не радоваться вместе с радующимся? Иерей так скорбит о грехе сына по религии, как Иаков — об окровавленной одежде Иосифа (Быт.37:33 и след.), как Давид — о погибели Авессалома (2 Цар.19:4), как Илий — об Офни и Финеесе, павших в строю (1 Цар, 4:18), как Моисей — о народе безбожном, который из любви к новшествам устроил себе тельца (Исх.32:29 и след.). Прежде отцов плотских положись на родившаго тебя по Боге: покажи ему не стыдясь сокровенное; обнажи тайны души, как врачу показывая скрытую болезнь. Он позаботится и о благопристойности и о врачевании. Стыд больше затрогивает родителей, чем самих потерпевших (детей): ибо как слава детей относится к родителям, так равно и срам. Неизвестен, братие, срок (нашей) жизни: предварим же заботливостью исход. Нелепо ведь, если те, кои разсудительно заботятся о плоти, очищают себя от нечистот прежде восхода так называемаго пса (созвездия), — дабы сырость, загнив от слишком большой теплоты, не произвела болезнотворнаго нагноения: — а нуждающиеся в заботе о душе не предупреждали бы неизвестности смерти и кипения огня карательнаго, безпрестанно горящаго и никогда не охлаждаемаго. Драхму евангельскую имел ты, и был достаточно богат этим сокровищем; а потом по нерадению потерял ее. Зажги светильник из покаяния (Лк.15:8–9); склонись заботливо; отыщи драгоценность, сокрытую земными страстями. Нашедши, подними и сохрани, дабы мы, соседи, порадовались вместе с тобою радостию во Христе, Которому подобает слава ныне и присно и во веки веков. Аминь.
Источник: Журнал «Богословский Вестник», издаваемый Московскою Духовною Академиею. — Сергиев Посад: «2–я Типография А. И. Снегиревой». — 1893. — Том I. — Январь. — С. 1–17.
Слово въ похвалу святыхъ верховныхъ Апостоловъ Петра и Павла
Все эти обычныя и по закону совершаемыя священныя чествованія мучениковъ суть торжественныя празднества и вечные памятники доблестно подвизавшихся по Боге. На нихъ предстоятели Церквей, когда приступаютъ къ произношенію речей, соизмеряя свои силы съ величіемъ предметовъ, уже въ предисловіяхъ прибегаютъ къ просьбе о снисходительности и извиненіи, и говорятъ, что они умаляютъ величіе подвиговъ скудостью речи. И если они, намереваясь восхвалять каждаго (обыкновеннаго) изъ мучениковъ, изнемогаютъ въ похвалахъ и въ слухъ всемъ исповедуютъ собственное безсиліе; то кемъ могу оказаться сегодня я, имеющій предметомъ для хвалы — наставниковъ мучениковъ, присныхъ и первыхъ учениковъ Христа, отцевъ Церквей, наидостовернейшихъ провозвестниковъ Евангелія, беседовавшихъ съ Богомъ и принимавшихъ слухомъ своимъ гласъ Божій? Однакожъ изъ–за того, что слишкомъ возвышенна речь и трудно выполнимо предпріятіе, мы не удовольствуемся коснымъ и бездеятельнымъ молчаніемъ, подобно трусамъ и непривычнымъ къ морю, которые при одномъ лишь виде моря падаютъ духомъ и какъ сначала не решаются вступить на корабль, такъ (и потомъ) ради опыта (хоть) немножко проплыть вдоль береговъ. Но вверивъ предпріятіе самимъ Треблаженнымъ, ради коихъ сошлись мы ныне, попытаемся предложить посильное на утешеніе другимъ. Знаю, что спросится не столько, сколько подобаетъ темъ, великимъ и дивнымъ, а сколько окажется у нашей скудости. Посему желалъ бы я, чтобы мне дана была сегодня малая доля той благодати, обладая которою оба эти святые, — одинъ въ Іерусалиме училъ неверующихъ, другой выступилъ въ Аѳинскомъ Ареопаге и отвратилъ богобоязненныхъ отъ безбожнаго блужданія, показавъ имъ Христа и возвестивъ тайну истиннаго благочестія: такимъ образомъ мы исполнили бы хотя что–нибудь изъ предлежащаго намъ и не оказались бы слишкомъ скудными по сравненію съ чрезмернымъ величіемъ предмета.
Но такъ какъ великіе дары Духа свойственны великимъ, я же недостоинъ обогащаться такими милостями; то предложу вамъ съ готовностію скудость свою, какъ Елисей — овощи съ мукой (4 Цар. 4:38), дабы не лишиться чести всесторонне представить прекрасное. Но никто изъ васъ, намеревающихся слушать меня, да не подумаетъ, что я, предпочтя славу людей известныхъ (въ составленіи речей), буду следовать законамъ внешней (языческой) мудрости; такъ какъ мы не составляемъ льстивой речи искусственнымъ сочиненіемъ, но стремимся представитъ вамъ въ истинномъ виде добродетель боголюбезныхъ душъ. Посему умолчано будетъ о роде, и великая слава отцевъ не обременитъ речи: ибо плоть и кровь не могутъ наследовать Царствія Божія (1 Кор. 15:50). И даже не по земному и мірскому будемъ мы чтить гражданъ небесныхъ: но совсемъ напротивъ — и безвестная жизнь отцевъ, и низкія ремесла, и мнимый порокъ бедности — все это будетъ упомянуто въ числе похвалъ: такъ какъ слава христіанъ, по нашему Евангелію, есть уничиженіе. И я, просматривая похвальныя речи внешнихъ (язычниковъ), сильно не одобряю (ихъ); потому что, желая почтить техъ, кого они изберутъ, за неименіемъ сказать ничего особенно хорошаго, тщетно прибегаютъ къ гробницамъ, напрасно тревожатъ лежащихъ тамъ, берутъ и мертвецовъ для украшенія живыхъ, своимъ обращеніемъ къ усопшимъ сознаваясь въ томъ, что ничего добраго нетъ у восхваляемыхъ ими. И сверхъ того, такъ какъ у нихъ уже признано, что происходящіе отъ знаменитыхъ отцевъ непременно и сами хороши и наследуютъ добродетелъ, какъ некое природное свойство: то уместнымъ считалось (у нихъ) делать также воспоминаніе и о родителяхъ. Но поелику наследственную передачу рода по большей части извращаетъ различіе занятій (ведь и отъ любомудраго бываетъ неразумный и отъ легкомысленнаго — любомудрый), то напрасный трудъ — вспоминать о прадедахъ, когда надо показывать, имеетъ ли то или другое лицо успехи въ добродетели. А что это такъ, нетъ нужды съ большими затрудненіями узнавать изъ другихъ источниковъ, но — изъ самаго Священнаго Писанія нашего, заключающаго въ себе многостороннюю и разнообразную пользу. Мы знаемъ, во всякомъ случае, священника [10], известнаго старца, воспитателя и учителя великаго Самуила; но, самъ будучи превосходнейшимъ, онъ ничемъ не помогъ сыновьямъ своимъ, хотя они и воспитаны были подъ руководствомъ самого родителя и ежедневно изучали законоположенія священства. Затемъ, отъ нечестивыхъ родителей Тимоѳей (Деян. 16:1), — я разумею апостола, славнаго питомца Павлова: ведь не последовалъ же онъ, какъ бы за природою какой, за воспоминаніемъ о родителяхъ, но разумно презревъ ихъ нечестіе, добровольно перешелъ къ святому закону благочестія, и явился сладкимъ плодомъ отъ горькаго корня: соитіе муловъ, а порожденіе овецъ. Такъ и Авессаломъ (2 Цар. 15:1 и след.), отъ благопристойнаго отца юноша неистовый и настолько прославившійся дерзостью, сколько отецъ — добротою, или скорее, — если сказать ближе къ истине, — въ значительной степени превосходившій порочностью добродетель родителя. И вообще, если кто пожелаетъ обратить вниманіе на подобныя противоположности детей сравнительно съ отцами, найдетъ безчисленное множество нравственныхъ (детей) отъ худыхъ (родителей) и дурныхъ — отъ превосходнейшихъ. И это весьма естественно: ибо если бы природа, а не образъ жизни, производила порокъ или добродетель, то не было бы двухъ (т. е. и порока и добродетели), но одно изъ двухъ возобладало бы исключительно.
Итакъ, да будетъ предметомъ речи нашей Петръ, сынъ Іоны, (Іоан. 1:42) а какого такого, для меня безразлично, потому что я за дела сына чту родителя, и, начавши снизу, до верху возвожу славу, подобно какъ ночные светильники съ полу освещаютъ потолки. Исаія говоритъ пророчествуя (Ис. 28:16), что Отецъ положилъ Сына камнемъ краеугольнымъ, показывая, что весь составъ міра имеетъ Его своею основою и опорою. А Единородный, какъ говорится въ Евангеліяхъ, называетъ въ свою очередь Петра основаніемъ Церкви: ты Петръ, и на семъ камне Я создамъ Церковь Мою (Матѳ. 16:18). И действительно, онъ первый, какъ бы камень какой великій и крепкій, былъ вверженъ въ ровъ міра сего, или — въ долину плача, какъ говоритъ Давидъ (Псал. 83:7), — дабы поддерживая всехъ христіанъ, назданныхъ (на немъ), вознести къ высоте, которая есть жилище упованія нашего. Никто не можетъ положить другаго основанія, кроме положеннаго, которое есть Іисусъ Христосъ (1 Кор. 3:11). Подобнымъ же названіемъ Спаситель нашъ почтилъ и перваго ученика Своего, нарекши камнемъ веры. Итакъ, чрезъ Петра, бывшаго истиннымъ и вернымъ тайноводителемъ благочестія, сохраняется твердое и непоколебимое основаніе Церквей. Строеніемъ праведнаго стоимъ мы, — сущіе отъ восхода солнца до запада христіане, — крепко утвержденные, не смотря на многія воздвигавшіяся испытанія, съ техъ поръ какъ возвещено Евангеліе, и на безчисленное множество тиранновъ, а прежде нихъ — діавола, желавшаго ниспровергнуть долу и исторгнуть насъ съ самыхъ основаній. Разлились реки, — какъ говоритъ спасительное слово (Матѳ. 7:27), — какъ бурные потоки, сильные ветры діавольскихъ духовъ устремились, неудержимые дожди гонителей христіанъ съ шумомъ обрушились, и — ничего сильнее твердыни божественной не оказалось, такъ какъ святыми дланями перваго изъ апостоловъ было устроено зданіе веры. Все это, что я говорю, следовало бы выразить однимъ словомъ благословенія Того, Кто назвале благовестника камнемъ. Посмотримъ же, если угодно, какъ созидалъ Петръ: не камнями и кирпичами и не другими какими–нибудь земными матеріалами; но словами и делами, которыми действовалъ по внушенію Духа.
Итакъ, когда Богъ и Спаситель нашъ возшелъ на небеса, имея колесницею облако, въ виду апостоловъ, — сей мужъ принялся за проповедь Евангелія: и, прежде другихъ сотоварищей по епископству, отверзши уста, смело выступилъ противъ народовъ, возстававшихъ на благочестіе и явился мудрымъ проповедникомъ — среди язычниковъ и Израиля, не смотря на то, что язычники точили зубы и были исполнены ярости (противъ всякаго), кто назвалъ бы Іисуса. Поэтому сказанное о Господе въ пророчестве вполне можно приложить и къ Петру: обыдоша мя пси мнози, юнцы тучніи одержаша мя (Псал. 21:17. 13). Но онъ, пламенея духомъ и сохраняя незабвенную заповедь, сказавшую ему: паси агнцевъ Моихъ (Іоан. 21:15), — ставши въ толпу, состоявшую изъ безчисленнаго множества народа, восклицалъ: мужи Іудейскіе и все живущіе въ Іерусалиме! (Деян. 2:14) — и, чтобы намъ не распространиться слишкомъ, приводя каждое выраженіе, (скажемъ кратко, что) припоминаетъ онъ провещанія Іоиля, пророчествовавшаго о низшествіи Духа; отсюда переходитъ къ Давиду и, сославшись на псаломъ пятнадцатый, утверждаетъ воскресеніе: и всю речь закончивъ мудрыми изреченіями и свидетельствами закона, онъ тотчасъ же привлекъ къ себе слушателей, — не десять и не сто, не трижды или пять разъ столько, но три тысячи мужей, — полноту Церкви [11], целый народъ, достаточный для того, чтобы изумить непріятелей, отъ коихъ они все вдругъ отделились. О, горячее и пламенное средство убежденія, быстро тронувшее души! О, мудрость богословская, затмившая всякую мудрость человеческую! Что скажете вы, превозносящіе Димосѳена надъ ораторами, и прославляющіе Сократа между философами? Ведь Димосѳенъ, великій и препрославленный въ ораторскомъ искусстве, такъ мало былъ въ состояніи убедить въ томъ, въ чемъ желалъ, что даже былъ изгнанъ изъ города (своими) слушателями. Сократъ же плодомъ (своихъ) многихъ речей къ Аѳинянамъ и мудрыхъ собеседованій обрелъ цикуту (ядъ), будучи умерщвленъ сонмомъ (своихъ) учениковъ: такъ мало было у него силы убедительности. А Петръ, — рыбарь, ремесленникъ, неученый и вообще какъ кому угодно унизительно назвать, — однимъ приступомъ слова уловивши три тысячи мужей, прочно поставилъ ихъ въ новое положеніе, хотя они негодовали и возставали противъ него и не допускали сначала, чтобы онъ открылъ уста. А после того, какъ сонмъ христіанъ достаточно увеличился и распространился, — поелику кроме словесныхъ назиданій и увещаній онъ (Петръ) явилъ и удивительное доказательство способности деятельной, возстановивъ здравымъ хромаго у преддверія храма, — хромаго отъ чрева матери, калеку вследствіе природнаго поврежденія, — и весь народъ сразу сбежался къ храму, привлеченный къ зрелищу молвой о великомъ деле, и все пристально смотрели на сего мужа, пораженные чудомъ; то заградились уже уста враговъ Христовыхъ, и крестъ сталъ затемъ знаменіемъ победы, а не поношеніемъ. Опять этотъ необразованный, работникъ низкаго ремесла начинаетъ вторую речь, говоря къ нимъ (приблизительно) такъ: «о мужи! если достойнымъ удивленія и божественной силы кажется вамъ случившееся, то поклонитесь Целителю хромаго, Іисусу, Котораго заушили вы по ланитамъ, а напоследокъ, воспылавъ яростію, и на древо вознесли. Онъ существуетъ и живетъ и, какъ часто говорено было вамъ, воскресши изъ мертвыхъ, царствуетъ надъ всеми. Посему ныне, принявши раскаяніе въ томъ, въ чемъ согрешили вы, приступите къ Нему и просветитесь (Псал. 33:6), какъ говоритъ отецъ вашъ Давидъ. Если вы сыны пророковъ и ученики Моисея, то не безчестите же благодати своихъ предковъ, внимая лжецамъ; но благоразумно вникнувъ въ то, что предвозвещено ими, примите душами Спасителя рода вашего. Онъ — Тотъ, о Которомъ Моисей провозвестилъ, что возстанетъ у васъ пророкъ» (Втор. 18:15). — Это и подобное изложивъ передъ народомъ, онъ (Петръ) отошелъ, присоединивъ къ тремъ тысячамъ еще столько же. Такъ вотъ каковъ Петръ, готовый смело говорить въ речи передъ народомъ о тайне Евангелія, неустрашимый, разумный, — ободреніе для своихъ и страхъ для противниковъ.
Поелику же не то только было предметомъ старанія для превосходнешаго учителя благочестія, чтобы народъ Божій умножился количествомъ, но гораздо более — чтобы ученики вполне точно жили но даннымъ законамъ: то, увидевъ, что Ананія тотъ, похититель своихъ собственныхъ стяжаній и странный святотатецъ, готовъ былъ вселить въ христіанъ греховную привычку, — безпощадно отсекъ его отъ Церкви, не будучи суровымъ и насильственнымъ въ этомъ решеніи, но въ целяхъ пользы уврачевавши грехъ такимъ образомъ. Такъ какъ народъ былъ новообращеннымъ и недавно присоединившимся къ обществу верующихъ, только что принявшимъ евангельскіе законы после эллинской и іудейской распущенности; то справедливымъ признавалъ онъ, что ученики нуждаются не въ словесномъ только назиданіи, но и въ некоторой угрозе, удобоисполнимой (ибо обыкновенно люди, разъ они въ начале будутъ пріучены къ законному порядку въ образе жизни, до конца сохраняютъ эту привычку). Посему, обличивъ грехъ, онъ (Петръ) навелъ смерть въ отмщеніе, не мечемъ воспользовавшисъ и не палачамъ предавши его (Ананію), но особенно явивъ тогда силу Христа въ способе умерщвленія: произнесъ онъ только обвиненіе и виновный испустилъ духъ. А какъ это подействовало и какой благовейный страхъ вселило въ Церкви, — объ этомъ нетъ нужды передавать. Одновременно достигнутъ былъ успехъ въ двухъ отношеніяхъ: возбуждена была вера и въ Спасителя нашего, какъ Бога, и въ наставника законовъ Его, какъ имеющаго сопутниками ангеловъ, съ готовностію действующихъ по желанію апостола. Пожелалъ онъ облагодетельствовать хромаго, и не замедлила благодать: захотелъ наказать святотатца, и явилось наказаніе.
Этого было достаточно, чтобы привести въ содроганіе каменныя души и твердо убедить, что не обманчивы были слова, произносимыя Петромъ, но что действительно Богъ былъ съ нимъ, и свято и истинно таинство, которое возвещалъ онъ. Необходимо и на то обратить вниманіе, что знаменіе наказанія и убіенія только одинъ разъ произошло черезъ апостола по нужде (для того), чтобы решающимся на зло дать доказательство силы карающей, — чудеса же благодеяній и исцеленій совершалъ онъ ежедневно и безпрерывно. И такая легкость и благодать къ врачеванію была присуща ему, что никто изъ больныхъ, пришедши къ нему, не возвращался обманутымъ въ надежде, но целымъ и здравымъ отходилъ домой. И во всякомъ месте Іерусалима, где появлялся Петръ, онъ возвещалъ Христа [12]; множество больныхъ имелъ онъ следовавшими за собой, и странное зрелище каждодневно — изъ смешаннаго народа: при чемъ одни сходились, чтобы освободиться отъ тяготящихъ золъ, другіе — чтобы видеть исцеляемыхъ. Такъ, объ (этомъ) апостоле записано и нечто такое чудесное, чего ни о комъ другомъ не сказано, что родственники и домашніе больныхъ выносили ихъ на улицу на кроватяхъ, дабы хотя тень проходящаго Петра осенила кого изъ нихъ (Деян. 5:15). А это больше даже и Владычнихъ чудесъ, и рабъ прославляется выше Господа. И скоро исполняется въ этомъ знаменіи пророчество, которое Спаситель изрекъ къ ученикамъ своимъ: истинно, истинно говорю вамъ: верующій въ Меня дела, которыя творю Я, и онъ сотворитъ, и больше сихъ сотворитъ (Іоан. 14:12). Говоря это, я не равняю раба съ Владыкою. Отнюдь нетъ! безумнаго это мысль. Но поелику Богъ, черезъ служителей Своихъ обнаруживающій Свою силу, никого изъ учениковъ не обогатилъ своими дарами такъ, какъ Петра, и предъ всеми отличилъ его, превознесши дарованіями свыше: то и на опыте делъ онъ явленъ былъ силою Духа, какъ первый ученикъ и большій изъ братій. Первымъ онъ призванъ былъ, и тотчасъ повиновался. Найденный на берегу морскомъ, въ тревожной местности міра, обуреваемый всегда волнами человеческихъ треволнеиій, онъ имеетъ безпрестанный молитвенный вопль около береговъ. Первый между христіанами пренебрегъ онъ мірскими вещами и, презревъ все низменное, перешелъ къ духовному и премірному.
А можетъ быть, кто–нибудь изъ называющихъ треблаженнаго беднымъ и неизвестнымъ скажетъ: что же такое онъ оставилъ? чего такого лишилъ себя? — Всего, что имелъ, о человече! для каждаго велико то, чемъ онъ владеетъ; богатство — и то, что имеетъ нищій. Одинаковымъ предъ Богомъ является какъ тотъ, кто оставилъ колесницы, такъ и тотъ, кто пренебрегъ осломъ; ибо что для богача четверня коней, то для бедняка дешевый вьючный оселъ. Одинаково любомудръ (нестяжателенъ) и кто оставилъ столъ серебряный, испещренный исторіями, и кто — деревянный, дешевый: такъ же точно — кто — многолюдное село и кто — маленькій садикъ, кто — шитую золотомъ одежду и кто — обветшавшій хитонъ. Ведь не по количеству и качеству отдаваемаго судихъ Богъ раздаяніе и человеколюбіе, но ценитъ произволеніе дающаго. Посему и вдову ту, положившую оволъ, Евангеліе объявляетъ благоразумною, такъ какъ она не удержала при себе ничего изъ того, что имела (Марк. 12:42 ср. Лук. 21:2–4). И подавшій сосудъ студеной воды получаетъ въ награду царство за истинно радушный пріемъ (Матѳ. 10:42); ибо что имелъ, темъ и послужилъ нужде жаждущаго, хотя и не было у него благовоннаго вина по причине бедности. Но это говорю я еще по уступчивости; такъ какъ и рыбакъ иной ведь не совсемъ таковъ и (не настолько) беденъ. Не знаешь разве, что рыбакъ бываетъ ловцомъ жемчуговъ? А жемчуга составляютъ украшеніе надменнаго и гордаго богача; ими цари украшаются; ими гордятся женщины, любящія богатство и наряды. Рыбакъ окрашиваетъ пурпуръ, столь многославный и посвящаемый царскому достоинству. Рыбаки выкрашиваютъ шерсть подъ золото, добывая золотистую раковину. Не нужно, разумеется, обращать вниманіе на орудія ихъ ремесла — дешевыя и незначительныя, разумею — сеть и удочки: но по получаемому заработку (обыкновенно) заключаютъ о достатке. Иначе ничего не найдешь беднее земледелія, если — съ этой точки зренія — судить о богатстве, проистекающемъ отъ него, по кирке и лопате. Совершенными бедняками были бы и копатели золота, — этого царя богатства; такъ какъ и имъ служитъ орудіемъ только топоръ да деревянная доска, отделяющая золото отъ земли. — И такъ, да умолкнутъ язычники и евреи, ставящіе въ укоръ Петру бедность и пытающіеся умалить великаго за то, что онъ былъ рыбаремъ; и прекративъ подобныя насмешки, пусть ответятъ на мой вопросъ: кто изъ рыбаковъ, или — вообще изъ всехъ людей прошелъ по морю? кто поставилъ ногу на стоячемъ озере (такъ), какъ онъ на волнахъ, колеблемыхъ ветрами? Несмотря на то, что Благій Богъ нашъ черезъ рабовъ своихъ совершалъ многія чудеса какъ въ древности въ обществе Израильскомъ, такъ и въ последнія времена, когда явилось міру человеколюбное домостроительство Спаса нашего, — никто изъ святыхъ, бывшихъ отъ начала до конца, не оказывается совершителемъ подобнаго дела ни по собственной вере, ни по благодати свыше.
Достоинъ удивленія Моисей, перешедшій море безъ судовъ (Исх. 14:21); но онъ, какъ естественно людямъ, прошелъ по земле, когда вода разступилась и поднялась съ той и другой стороны. Великъ и преемникъ его, Іисусъ, потому что перешелъ Іорданъ, вышедшій изъ береговъ (Нав. 3:16); но подобно Чермному морю и этотъ последній, раступившись и пріостановивъ теченіе, далъ переправлявшемуся народу обнаженную сушу для прохода. И никто изъ людей никогда не ступалъ твердо ногою на воду: такъ какъ законъ природы не допускаетъ, чтобы вещество жидкое и текучее выдерживало (на себе) — твердое и гнетущее. Но мне кажется, что Господъ и Владыка всяческихъ, чрезвычайно обрадованный въ то время пламеннымъ желаніемъ сего мужа (Петра), съ какимъ воскликнулъ онъ, говоря: повели мне прійти къ Тебе по воде (Матѳ. 14:28), въ награду ему за многую любовь и веру далъ тотъ новый и удивительный даръ, принятія коего оказался достойнымъ одинъ только Петръ изъ (всехъ) людей отъ Адама и до конца. Ведь по истине и исключительно свойственно Богу показаніе такого великаго знаменія, превышающее ограниченность твари, какъ это казалось и Давиду, превосходнейшему изъ пророковъ. Въ одномъ изъ псалмовъ, восхваляя Бога и показывая неизреченную и непостижимую силу Его, онъ сказалъ то, что известно вамъ изъ обычнаго пенія: путь Твой въ море, и стезя Твоя въ водахъ великихъ, и следы Твои неведомы (Псал. 76:20). Итакъ, что имелъ Господь между отличительными признаками божества, это сообщилъ и рабу, считая его достойнымъ такой чести.
Достоинъ конечно, удивленія, и великъ Іоаннъ, возлежавшій на персяхъ Господа (Іоан. 13:23); великъ и Іаковъ, какъ прозванный сыномъ грома (Матѳ. 3:17); славенъ въ почестяхъ и Филиппъ, какъ восхищенный Духомъ, когда тайноводствовалъ онъ еѳіоплянина къ познанію Спасителя (Деян. 8:39): однако все они должны уступить Петру и согласиться отойти на второе место, если сравненіе дарованій должно определять более достойнаго. Разсматривая и соображая все въ отдельности, я нахожу этого мужа (Петра) и въ теоретическихъ разсужденіяхъ и въ практическихъ действіяхъ одинаково всюду опережающимъ и предваряющимъ всехъ учениковъ, и оставляющимъ позади себя подвизающихся на томъ же поприще жизни.
Такъ, когда однажды Господь спрашивалъ и делалъ испытаніе двенадцати, какое убежденіе и мненіе имеютъ они относительно (народной) молвы о Немъ, и повелевалъ ясно высказать, за кого они (сами) Его считаютъ; то между темъ какъ все другіе хотели промолчать, медлили и стали высказывать ответъ какъ бы съ некоторою нерешительностью, — тотчасъ отверзъ уста (Петръ), носившій въ душе горящій уголь веры, которымъ и уста Исаіи прежде были очищены, и изрекъ блаженное оное и по–истине ясное исповеданіе: Ты Христосъ, Сынъ Бога живаго (Матѳ. 16:16). Неужели кто–либо, ставъ достовернымъ истолкователемъ величайшаго изъ апостоловъ, не изумится многознаменательности этихъ словъ? Обратите вниманіе прежде всего, какъ проста и сокращенна речь, излагающая въ краткомъ восклицаніи множество великихъ истинъ. Да, вся эта речь превосходна, — ея выраженія вполне соответственны и не расплываются при несколько скудномъ смысле [13]; а напротивъ — она обозначаетъ множество вещей въ краткихъ словахъ подобно зерну горчичному, которое весьма мало на осязаніе и на видъ, а если введешь его въ чувство вкуса, по всему организму съ ногъ до головы распространяетъ оно свою жгучестъ. Ты Христосъ, Сынъ Бога живаго, — это изреченіе ведущее вместе къ познанію и Бога и Спасителя нашего, имеетъ въ виду и сосредоточивается на двухъ этихъ понятіяхъ: одно — понятіе искони рожденнаго божества [14], которое есть въ начале Слово, сущее всегда, и сущее къ Отцу, и сущее Богъ, какъ предалъ намъ эту тайну великій богословъ Іоаннъ, подобно губке какой возлежавшій на персяхъ Единороднаго, и отсюда впитавшій въ себя знаніе сокровенной премудрости; а другое — понятіе домостроительства (воплощенія), которое Благій Богъ принялъ на себя по снисхожденію къ немощи нашей. Следуетъ, поэтому, разсмотреть (подробно) ответъ, который въ сжатой речи и немногихъ словахъ съ точностію обнаружилъ вкратце понятіе о всемъ, начавши отъ нижняго и постепенно возводя мысль къ высочайшему.
Ты Христосъ. Это — указаніе на домостроительство и изъясненіе богоявленія во плоти; ибо «Христосъ» не есть имя Предвечнаго, но обозначеніе благодати помазанныхъ. Посему и Господь нашъ, воспріявъ въ Себя целаго человека и прочее, что соприкосновенно съ плотію, воспринимаетъ вместе съ темъ и названіе «помазаннаго» въ цари — не елеемъ (изъ) рога, какъ Самуилъ, Давидъ и последующіе люди, но действіемъ Духа, которымъ (действіемъ) и зачатъ былъ чудесно и необычайно во чреве Девы (этотъ) Человекъ Господень, (такъ многимъ угодно было называть Іисуса). Исповедавъ же Іисуса ставшимъ ради насъ человекомъ, онъ (Петръ) не прекратилъ на этомъ речь; но возшедъ по мысленной лествице Іакова къ небу и созерцая сущаго въ начале Бога–Слова прилагаетъ къ Нему исключительное и истинное достоинство, назвавъ Сыномъ Бога живаго. Именно онъ, а не другой (это делаетъ). Самъ исповедавъ твердо непоколебимое правило веры и всемъ намъ передавъ слово благочестія въ качестве нерушимаго закона, онъ не отошелъ безъ возмездія и награды. Названный блаженнымъ отъ истинно Блаженнаго, онъ именуется камнемъ веры, основаніемъ и опорою Церкви Божіей. Получаетъ по обетованію и ключи Царствія (небеснаго) и становится обладателемъ вратъ его, такъ что отверзаетъ ихъ, кому надо, и затворяетъ, для кого (это) будетъ справедливо, во всякомъ же случае — для нечестивыхъ, оскверненныхъ и отрицающихся того исповеданія, за которое самъ онъ, какъ строгій стражъ благъ Церкви, назначенъ иметь надзоръ за входами въ Царствіе (небесное). О, мракъ и туманъ, во множестве разлитый предъ очами человеческими, по причине коего не видятъ еретики стезей отеческихъ и не идутъ темъ путемъ, какой проложили ноги апостольскія! Вотъ Петръ, по избранію присный ученикъ Христа, везде получившій первенство — и въ почестяхъ и въ нравственномъ преуспеяніи, — онъ великій по преимуществу, слава котораго наполнила всю вселенную, получивъ повеленіе сказать, какъ думаетъ о Боге и Спасителе нашемъ, не началъ съ отдаленнаго какого–нибудь умничанья, и далъ ответъ на вопросъ не подбирая круга силлогизмовъ и доказательствъ, какъ ныне обыкновенно делаютъ ловкіе софисты и говоруны о вере: но въ простоте сердца кратко изложилъ онъ истину, не разделивши Нерожденнаго отъ Рожденнаго, не вдавшись безразсудно въ тонкія разсужденія касательно подобнаго и неподобнаго, не увлекшись суетнымъ любопытствомъ о различіи все превосходящихъ сущностей, не подвергнувъ измеренію силлогизмами неизмеримое Божество, — каковы именно аріевы шутки и евноміевы ложныя заключенія. — Итакъ, поревнуемъ, христіане (которыхъ отличительный признакъ — вера, а не многоглаголаніе), рыбарю, простецу, урожденцу Виѳсаиды, первой ловитве Христа. Постараемся говорить: Ты Христосъ, Сынъ Бога живаго: больше же этого предоставимъ любителямъ словесныхъ состязаній, которыхъ занятіе — споръ, а конецъ — погибель.
Кончаются ли, однако, на томъ, что сказано доселе, чудеса апостола? или — совершенно напротивъ — мы, кажется, еще и не начинали, если сравнить съ сказаннымъ остающееся. Но я, большую часть предоставивъ вашему знанію (ведъ вы знаете Петра и деянія его, если бы и никто не избралъ этого мужа предметомъ похвалы), хочу сказать несколько о кончине его и (о томъ), какъ переселился онъ отъ земли на небо, дабы окончить свою речь тамъ, где онъ — жизнь. Итакъ Спаситель нашъ, когда по воспріятіи добровольной смерти намеревался освятить (человечество), какъ некій особенный залогъ вверяетъ целую вселенскую Церковь этому мужу, трижды допросивъ его: любишь ли Меня (Іоан. 21:15–17)? И когда на эти вопросы (Петръ) съ большою готовностью предложилъ равное количество признаній, онъ получилъ міръ въ (свое) попеченіе, какъ единъ пастырь — едино стадо, услышавъ: паси агнцевъ Моихъ (Іоан. 21:15). И почти вместо Себя Господь даровалъ самаго вернаго ученика въ отца, пастыря и наставника для пришельцевъ веры [15]. Такъ вотъ, услышавъ этотъ голосъ, (Петръ) не сталъ проводить житіе свое въ безпечности и не возлюбилъ жизнь, чуждую опасностей: но обходя всю вселенную, открывалъ Христа слепотствующимъ, съ одной стороны руководя блуждающихъ, съ другой — поощряя пріобщившихся благочестія, ведя борьбу съ врагами, утешая близкихъ, претерпевая гоненія, перенося тяготы темницъ, многообразно подвергаясь опасностямъ за евангеліе.
По прошествіи же времени, достигши царствующаго града людей [16], отсюда возшелъ къ Царству (небесному). Ибо Неронъ, воспылавъ гневомъ, какъ некогда Иродъ въ Палестине, когда волхвы объявили Христа царемъ, — оставляетъ все другіе роды казней и решаетъ пригвоздить треблаженнаго къ кресту: такъ что не только въ хожденіи по морю Петръ является подражателемъ Господа, но и въ повешеніи на древе. Однако, какъ богобоязненный и мудрый, онъ и во время предсмертныхъ мукъ зная, какое отличіе Господа отъ раба, объ одной милости просилъ враговъ (своихъ), чтобы не въ одинаковомъ (со Христомъ) виде прибили его къ древу, но чтобы голову пригвоздили къ той части креста, которая обращена къ земле; ибо недостойно даже въ страданіи рабу получить равное съ Владыкою. Сказалъ и — получилъ, чего желалъ, и черезъ крестъ отошелъ къ Распятому и Воскресшему, самъ увенчавшись мученическимъ венцемъ, а намъ оставивъ поводъ къ нынешнему празднику.
Эти дары благодаренія и мы посильно воздали тебе, любезная и священная глава, за многіе доблестные подвиги (твои). Пора, затемъ, обратить речь къ другому подвижнику, — общнику твоей доблести, тарсянину, отошедшему ко Христу, правда, различнымъ (отъ тебя) способомъ мученичества, но съ одинаковою целію благочестія.
Павелъ божественный, велегласная труба Евангелія, сначала жестокій ненавистникъ христіанъ, а впоследствіи — сильнейшій защитникъ Церкви; позднее (другихъ) апостоловъ онъ былъ возрожденъ благодатію и по времени занималъ второе место среди учениковъ Христа, по достоинству же добродетели былъ равенъ (имъ), — чтобы не сказать более и не постыдить седины двенадцати, — горячій ревнитель Моисея, какъ едва ли кто другой, ограда закона, оплотъ ветхаго завета крепкій и незыблемый. И пока онъ не изменилъ образа мыслей, великою опасностью былъ для провозвестниковъ Христа, и всюду приводилъ въ смятеніе и въ бегство нашихъ; — по истине, согласно предреченію Іакова, Веніаминъ хищный волкъ (Быт. 49:27), терзающій лучшихъ (людей) новаго завета и разсеявающій стада.
После того, какъ онъ совершилъ (известное) деяніе противъ св. Стефана, и еще имея руки, обагренныя кровью, поспешно шелъ по дороге къ Дамаску, желая присовокупить къ гоненію гоненіе, къ убійствамъ убійства, и съ корнемъ истребить христіанство, только что пустившее первый цветущій ростокъ, — ведалъ хорошо Богъ нашъ, что совершилъ, — что сильный врагъ можетъ быть и другомъ мужественнымъ: и осіявъ его внезапно светомъ, приводитъ въ содроганіе и повергаетъ въ смиреніе, пріостановивъ, съ одной стороны, шествіе страхомъ, и съ другой — поразивъ мракомъ глаза (его), пылавшія огнемъ и гневомъ. Наказуетъ же его не молчаливо, но къ делу присоединилъ и слово, сказавъ ему написанное (въ Деяніяхъ): Савлъ, Савлъ, что ты гонишь Меня? трудно тебе идти противъ рожна (Деян. 9:4–5), не потому, чтобы Самъ нуждался въ разговоре (ибо нужны ли слова, когда достаточны дела?), но чтобы дать поводъ (Савлу) спросить и узнать, что Христосъ, Котораго считали умершимъ и лежащимъ въ земле, живъ и является съ небесъ. Но ничего нетъ лучше, какъ предложить самыя слова, повествующія намъ объ уловленіи еврейскаго волка.
Савлъ же, еще дыша угрозами и убійствомъ (Деян. 9:1 и след.)… Изображаетъ мне эта речь мужа, терзаемаго яростью отъ предшествующаго оскверненія убійствомъ, еще тяжко дышущаго после метанія камней, съ налитымъ кровью и дикимъ взглядомъ, какъ естественно убійце, сохраняющему древле данныя черты въ пророчестве патріарха. Ведь этотъ последній, когда былъ близокъ къ смерти, обставивъ со всехъ сторонъ около кровати детей (своихъ), пророчествовалъ Духомъ. Такъ напримеръ, благословляя Іуду, хотя разговаривалъ съ нимъ, но таинственно прославлялъ (имевшаго произойти) отъ него Христа. Всемъ по порядку произнесши предсказанія касательно последующихъ судебъ, дошелъ наконецъ до Веніамина, какъ младшаго по возрасту; и, конечно, къ сыну обращалъ речь, въ действительности же предуказывалъ на Павла, происходящаго, какъ известно, изъ его колена. Веніаминъ волкъ, хищникъ, рано ястъ и на вечеръ даетъ пищу (Быт. 49:27). Изследуемъ, что значитъ сказанное. Не то ли это, что сначала съевши (т. е. подвергши преследованію, убійству, пролитію крови, — разсеявъ церковь, какъ стадо), напоследокъ онъ сделался питателемъ и пастыремъ добрымъ, сложивъ съ себя гонителя и облекшись въ апостола, всемъ какъ пищу раздавая законъ и устроивъ для насъ сію священную трапезу. Вотъ какова сила Господня, что она обезоруживаетъ отъ ярости и нечестивыхъ замысловъ мятежниковъ, искусно приводить (къ своей цели) и смягчаетъ, делаетъ кроткими овцами вместо зверей кусающихъ.
При этомъ, что (еще) говоритъ Писаніе? Пришелъ къ первосвященнику, и выпросилъ у него письма въ Дамаскъ къ синагогамъ (Деян. 9:1–2), чтобы отвести христіанъ въ Іерусалимъ. О, какое несогласіе и различіе писемъ, коихъ тогда просилъ Павелъ, отъ техъ, которыя впоследствіи написалъ онъ, возвещая Христа! Одни связывали христіанъ, другія налагали многія цепи за Христа на (самого) гонителя, и притомъ (цепи) — тяжелыя и трудноносимыя. Тамъ было написано: Павелъ, еврей, защитникъ закона, врагъ креста, противникъ Евангелія; въ позднейшихъ–же посланіяхъ: Павелъ, рабъ Іисуса Христа (Рим. 1:1), — какого? внемли: Распятаго. О, чудо! то, что недавно было поношеніемъ, теперь стало похвалою: унижаемое воспоминается теперь, какъ слава: ибо ни одинъ тщеславный и гордый царь не величался такъ славою (своей) власти, какъ Павелъ — крестомъ и гвоздями, подписываясь всюду узникомъ (Флм. 9) и больше красуясь железомъ, чемъ девицы — золотымъ украшеніемъ.
И внезапно осіялъ его светъ съ неба (Деян. 9:3). Почему (Христосъ) не является ему въ виде человека, какъ Стефану съ неба, но въ виде огня или света? Потому, что Стефану, — такъ какъ онъ былъ совершенъ и зналъ тайну вочеловеченія, и следовательно нисколько не потерпелъ бы вреда вследствіе несовершенства, свойственнаго намъ, — какъ и следовало, Онъ явилъ Себя въ томъ виде, въ какомъ и на небо возшелъ. Павлу же, какъ такому, который не допускалъ называть Іисуса Богомъ, оттого что Онъ въ теле пребывалъ среди насъ, — не является человекомъ, дабы не утвердить въ неверующемъ преткновенія, но лучше — въ виде молніи и огня, чтобы отвлечь его отъ закона и Моисея. Это потому, что и тамь тотъ же самый Богъ, являясь Моисею, въ огне глаголалъ; и при дарованіи закона на Синае, огнемъ облиставши еврея (Моисея), вручалъ ему скрижали. Осіяваетъ, потому, и его (Павла), дабы обративъ вниманіе на сходство бывшаго тогда и теперь и какъ бы отъ забытья какого пробудившись, позналъ онъ богоявленія, отъ единой силы происходящія. Посылаетъ же сіяніе съ неба, чтобы Павелъ не называлъ уже, — обращаясь мыслію къ Виѳлеему и Галилее, — Христа сыномъ Давида и человекомъ и всеми прочими именами, относящимися къ домостроительству; но чтобы ясно позналъ, что Богъ, сущій въ вышнихъ, снисшелъ къ намъ, откуда и теперь является.
Затемъ присоединяетъ ясно: Я Іисусъ (Деян. 9:5), — имя снисхожденія, — дабы утвердить веру въ воплощеніе, которою соблазнялись іудеи. — Я — Тотъ, Котораго вы заушали, Котораго бичевали, Котораго влачили и водили сначала къ Каіафе, потомъ — къ Пилату, Котораго обзывали постоянно сыномъ плотника, Котораго считали въ числе мертвыхъ, много насмехаясь надъ проповедниками воскресенія. Это — Я, Который говорю теперь, но не являюсь: присутствую, но не видимъ; просвещаю душу, наводя слепоту на глаза. Итакъ, поверь, что и Стеѳану Я являлся, когда онъ, говоря это къ вамъ, не находилъ доверія. — Трудно тебе идти противъ рожна (Деян. 9:5). Рожномъ называетъ гвозди креста; ибо какъ набрасывающійся на заостренное железо, не ему вредитъ (можно ли это твердому?), но себя самого ранитъ; такъ и противоборствующій Богу навлекаетъ на себя добровольную погибель. Вразумисъ, впрочемъ, и потерявъ зреніе отъ чудеснаго сіянія, теперь особенно подумай, что для того Я и теломъ облекся и сделался человекомъ, чтобы все не ослепли, приходя въ общеніе съ Божествомъ безъ прикровенія (телесностію).
Вотъ что было, — и ведомый за руку Павелъ являлъ собою зрелище жалкое, или скорее — пріятное и достойное радости. Связанъ волкъ, образумленъ хищникъ, укрощенъ дикарь, тихо пошелъ бежавшій, уходилъ ученикомъ мучитель учениковъ; отводился пить кровь Другаго кровію Стефана обагрившій руки. Въ теченіи трехъ дней пребывалъ онъ въ слепоте, — и совершенно естественно: ибо согрешившій противъ Троицы по справедливости и присужденъ былъ къ наказанію равночисленному.
Такъ божественный сей (Павелъ) тайноводимъ былъ къ благочестію. И когда онъ пріобщился истины и опытомъ позналъ, что Христосъ живетъ, существуетъ и царствуетъ надъ всемъ, а не погубленъ смертію, не украденъ учениками; то тотчасъ перешедши отъ закона къ Евангелію, всемъ сталъ возвещать Богомъ Христа, Котораго вчера и недавно поносилъ злословіями, — и сталъ (теперь) такимъ же поборникомъ, какимъ (прежде) былъ врагомъ, — сильнымъ въ томъ и другомъ случае. Вдругъ и неожиданно вошедши въ синагоги Дамаска, началъ излагать передъ собраніемъ слова закона и пророковъ, не законъ утверждая, но находя въ немъ указанія на Христа, и сопоставляя речи учениковъ съ совершающимися событіями, и закономъ изгоняя законъ. Такъ и самъ онъ говоритъ о себе въ посланіи къ Римлянамъ: закономъ я умеръ для закона [17], т. е. бывъ руководимъ писаніями Моисеевыми, позналъ я благочестіе Евангелія. — Ужасъ объялъ Дамаскъ и все какъ Божіе чудо разглашали другъ другу: идите, посмотрите тарсянина еврея, (прежняго) горячаго ученика отеческаго закона, а теперешняго ревностнаго защитника Іисуса, Богомъ Его объявляющаго и доказывающаго изъ нашихъ Писаній, что Онъ есть обетованный Спаситель. Явилось даже опасеніе, чтобы онъ не обратилъ весь городъ и не увлекъ весь народъ за собою и не отклонилъ бы отъ закона: ибо ведь онъ (Павелъ) — и сведущъ въ Писаніи, и умомъ остеръ, и въ слове метокъ, и въ обращеніи находчивъ, и пріобрелъ большое доверіе; посему, въ точности зная наше, онъ, казалось, не по неведенію заблуждался, но изследованіемъ и разсужденіемъ обрелъ истину. Въ такое недоуменіе ввергла великій, многолюдный городъ первая проповедь мужественнаго обращенца. И въ то время Дамаскъ былъ более смущенъ, чемъ прежде христіане въ Іерусалиме, когда Павелъ побивалъ камнями Стефана; ибо какъ лучшіе изъ борцовъ куда перейдутъ, туда переносятъ съ собой и победу, такъ и божественный (сей) мужъ делалъ техъ вполне великими, на чью сторону склонялся.
Такимъ–то образомъ, возвестивъ Евангеліе въ Финикіи, и первыя семена апостольства положивъ тамъ, где и самъ просвещенъ былъ знаніемъ, онъ пришелъ въ Іерусалимъ, будучи страннымъ и вместе прекраснымъ зрелищемъ для тамошнихъ жителей. Те, которые ранее послали его, не зная о случившемся въ промежутокъ этого времени, при первомъ свиданіи съ удовольствіемъ смотрели (на него) и спрашивали добычи, надеясь увидеть множество узниковъ–христіанъ, и ища исполненія многихъ обещаній. Но когда, съ теченіемъ разговора, они нашли Савла Павломъ, переменившимъ вместе съ именемъ и образъ мысли, рабомъ Христа и ученикомъ более пылкимъ, чемъ другіе апостолы: то сначала сочли его речи за шутку и насмешку. Но когда, хорошенько обдумавши, нашли, что образъ мыслей его соответствуетъ его словамъ, то только о томъ и думали, какъ бы погубить юношу; такъ какъ нельзя было еврейской религіи существовать и успешно действовать, пока живетъ и проповедуетъ Павелъ. И это ясно показало все последующее время.
Когда еще многіе, хотя и были христіанами, недостаточно чисто жили по Евангелію, но двоедушествовали и иногда даже употребляли обрезаніе, дабы отчасти делая угодное евреямъ, смягчить ихъ гневъ: онъ одинъ съ непреклоннымъ убежденіемъ училъ не допускать никакой уступчивости, и вслухъ всехъ громко провозглашалъ свое слово, и дошелъ до такой свободы мысли, что однажды, когда Галаты, по собственному легкомыслію и небрежности учителей, снова стали переходить къ жизни подзаконной, — онъ, пиша къ нимъ дивное посланіе (которымъ научалъ ихъ въ обновленіи жизни по Христу вести себя благочестиво и богоугодно, не держась уже письменъ, начертанныхъ на каменныхъ скрижаляхъ), коснулся въ своей речи самого главы апостоловъ, и, решительно противоставъ Петру, упрекалъ его за то, что онъ искажаетъ новый образъ жизни привнесеніемъ старыхъ и отжившихъ установленій: и даже не устыдился ни седины старца, ни старейшинства въ апостольстве, когда виделъ, что истина подвергается опасности; но какъ противъ Галатовъ онъ сильно возсталъ, такъ и Петра сильно поразилъ, растворивъ впрочемъ, какъ и следовало, дерзновеніе благопристойностію. Такъ и везде онъ училъ и убеждалъ. Если же где, встретившисъ съ злыми нравами и претерпевалъ онъ какую–нибудь беду — заключеніе ли въ темницу, полученіе ли ранъ, побіеніе ли камнями, то не ослабевалъ въ усердіи изъ–за приключившагося несчастія, но немного спустя опять приближался къ врагамъ, и опровергая ихъ речи и изобретая способы (для исполненія своихъ) предпріятій, весьма искусно при этомъ приспособляясь къ встречающимся потребностямъ, всегда уходилъ, убедивши или всехъ, или многихъ. Неоднократно найденный съ неисцельными ранами (Деян. 16:22 и след.) и брошенный въ предместіяхъ того города, который тайноводствовалъ онъ къ благочестію, считавшійся уже умершимъ отъ множества злоключеній, — на следующій день достигнувъ площади и протянувъ правую руку, опять училъ онъ техъ, кои почти довели его до смерти. Такъ, нисколько не заботился онъ о теле; но взирая на цель высшаго призванія, отважно боролся, переходя изъ страны въ страну, изъ города въ городъ, подвизаясь въ трудахъ на суше, противостоя опасностямъ на море, витійствуя вразумительно передъ мятущимся народомъ, защищаясь передъ гневными судьями; евреевъ приводя къ познанію Христа при помощи чтимыхъ у нихъ Писаній, эллиновъ склоняя внешними доводами и неписанными законами природы, христіанъ укрепляя, прозелитовъ назидая и питая приличными наставленіями, какъ садовники (питаютъ) отсадки растеній — соответственнымъ и умереннымъ поливаніемъ воды. А что особенно обнаруживаетъ его силу въ речахъ, мы (сейчасъ) узнаемъ.
Аѳины — передній городъ Ахаіи, очагъ наукъ, какъ прежде называли его люди знаменитые, место занятій мужей мудрыхъ и преданныхъ науке. Итакъ, Павелъ, прошедши весь Иллирикъ и всюду разсеявая искры веры, которыя Духъ Святый принявъ воспламенялъ и сохранялъ неугасимыми (Деян. 17:16 и след.), пришелъ по нужде путешествія [18] и къ мудрымъ Аѳинянамъ. Многотруднымъ было деломъ, чтобы скинотворецъ публично проповедывалъ ученіе о Боге темъ, которые имели притязаніе быть владыками всехъ людей по образованности. Но возвышаемый величіемъ природы и богатствомъ дарованія свыше, онъ избралъ не одинъ изъ крытыхъ домовъ [19] и не въ какой–либо мастерской присевши (какъ обыкновенно вели разсужденія съ своими учениками даже первые изъ ихъ философовъ), повелъ онъ свою беседу; но вошедши въ Ареопагъ (где былъ советъ жестокій и страшный, произносившій уголовныя решенія), и нашедши тутъ великое множество собравшихся, вставъ началъ проповедывать по примеру привычныхъ ораторовъ, ежедневно состязавшихся у нихъ. Взявъ за начало надпись, начертанную на одномъ жертвеннике, и отсюда удачно возвестивъ имъ неведомаго Бога, и закончивъ всю речь, онъ, хотя и чуждый внешней мудрости, настолько мало погрешилъ въ чемъ–нибудъ относительно доводовъ, что самого главу членовъ Ареопага, Діонисія, а вместе и жену его, убедивъ, обратилъ и сделалъ рабомъ Христа, на основаніи одного жертвенника и краткой надписи отклонивши отъ многихъ жертвенниковъ.
Отошедши победителемъ оттуда, где враждебный демонъ Эллиновъ особенно былъ силенъ, и перешедши отсюда въ соседній городъ Коринѳъ, бывшій столицею Ахаіи, и возвестивъ въ синагогахъ спасительное ученіе, онъ ушелъ, привлекши прозелита — не одного изъ толпы и изъ заурядныхъ (людей), но самого начальника синагоги со всемъ многочисленнымъ домомъ (Деян. 18:8). Победивъ законъ (начиная) съ главы и возвеличивъ крестъ, какъ высокій трофей, онъ оставилъ такимъ образомъ и этотъ городъ, подчинивъ его Христу. Съ теченіемъ же времени и съ распространеніемъ слова благочестія, онъ сталъ какъ бы какимъ полководцемъ, — пріобретая Царю ежедневно города, села, деревни и пресекая силу прежде владычествовавшаго тиранна.
Такъ, изъ Коринѳа перешелъ онъ въ Писидійскую страну, затемъ побывавъ въ Ликаоніи и Фригійскихъ городахъ и отсюда посетивъ Азію и потомъ — Македонію, — онъ былъ общимъ учителемъ вселенной, при личномъ свиданіи благодетельствуя устною речью, отсутствующихъ же привлекая черезъ посланія. У него одного ни постоянно шествующія стопы не утомлялись, ни языкъ не уставалъ, безпрестанно излагая тайны Евангелія и врагамъ и друзьямъ. Таковъ онъ былъ въ отношеніи къ учительству. А какимъ онъ былъ человекомъ въ другомъ любомудріи жизни? Всегда и постоянно съ усердіемъ занимаясь проповедью и служа Евангелію, онъ ни отъ кого не бралъ въ даръ даже и хлеба; но днемъ имелъ борьбу съ безчисленными врагами, ночью же — ножъ, кожи и занятіе своимъ ремесломъ, чтобы этимъ добыть себе пропитаніе, и для всехъ явиться апостоломъ необременительнымъ, проповедникомъ безмезднымъ, отказывающимся даже отъ хлеба угощающихъ.
Это слово послушаемъ, о іереи, — которые не только часть получаете отъ алтарей, но и богатеете отъ нихъ, и роскошествуете, и делаете священный избытокъ собственнымъ стяжаніемъ, грубо распоряжаясь послушными Христа ради, какъ рабами. Священство не есть властвованіе, а скорее — рабство для того, кто понимаетъ его; это — не санъ начальническаго самоволія, а служеніе богобоязненному домостроительству. Ужели не имелъ власти дивный Павелъ вкушать и пить отъ священныхъ приношеній (1 Кор. 9:4), и хоть малое вознагражденіе брать за безчисленные труды — для поддержанія постоянно подвергавшагося побоямъ тела? Но онъ не воспользовался этой властью, дабы, ничего не получивъ на земле, все сберечь для неба. Вследствіе этого, еще будучи облеченъ тленною плотью, онъ удостоенъ былъ почестей сверхчеловеческихъ. Чтобы созерцать залогъ будущихъ благъ и тамошнихъ почестей, онъ восхищается до третьяго неба, видитъ явленія, превосходящія здешній уделъ, слышитъ неизреченные глаголы, какъ самъ говоритъ (2 Кор. 12:2 и след.), хотя по необходимости — и со сдержанностью, избегая всюду хвалиться и величаться собственными преимуществами. Чтобы обуздать высокомеріе гордящихся малыми дарованіями, онъ по необходимости открываетъ некоторыя изъ своихъ, и притомъ отнесши ихъ къ другому лицу и далеко отклонивши всякое подозреніе относительно себя.
Ведь вотъ Илія Ѳесвитянинъ за то, что въ виде огненной колесницы [20] подъятъ былъ на высоту, всюду прославляется и служитъ предметомъ большаго удивленія для живущихъ на земле людей: но далеко ли онъ достигъ, — этого не разъяснило никакое слово. Быть можетъ и немного отъ земли поднятый возносившею его силою, онъ былъ отданъ въ то место, которое получилъ для своего обитанія. Павлово же преселеніе было более блистательно и славно, такъ какъ прибавлена и мера, на сколько онъ былъ вознесенъ: ибо если вообще известны семь небесъ, то онъ достигъ безъ малаго половины. И пусть, наконецъ, отложатъ гордость евреи, много хвалящіеся Моисеемъ за то, что онъ одинъ достигъ вершины Синая и находился среди мрака и облаковъ. А Павелъ мой вместо горы возшелъ на небо, и вместо тучи досягнулъ дальше воздуха, находящагося надъ облаками. И это вполне естественно: ведь человеку по Христу надлежало настолько победить Моисея, насколько Евангеліе превосходитъ законъ.
А о богоявленіяхъ и богоглаголаніяхъ, и какъ отъ узъ онъ освобождался и въ уныніи, воодушевлялся, при чемъ Богъ давалъ ему откровенія и во сне и на яву, — нужно ли и говорить, когда онъ самъ не скрылъ этой своей благодати, но всемъ вообще ясно открылъ, сказавъ: вы ищете доказательства на то, Христосъ ли говоритъ во мне (2 Кор. 13:3)… Ибо тогда какъ другіе — изъ пророковъ–ли, или изъ апостоловъ — имели действія [21] свыше въ определенные сроки и временно, — и иногда имъ соприсутствовало Божество, а иногда — и нетъ: божественный сей (Павелъ), разъ ставъ избраннымъ храмомъ Бога, назначеннымъ для обитанія Его, всегда имелъ Христа и руководителемъ (своихъ) намереній, и учителемъ въ речахъ, и пособникомъ въ делахъ. И Іоаннъ Зеведеевъ казался великимъ, потому что, пользуясь большимъ передъ другими учениками дерзновеніемъ предъ Господомъ, возлежалъ на персяхъ Его (Іоан. 13:23), и за то въ особенности славится у всехъ. Сей же (Павелъ) не по справедливости ли долженъ бы (по–видимому) считаться даже выше человека, когда онъ не телеснаго Іисуса [22], но чуждое плоти Слово ежедневно носилъ въ себе, представивъ себя Создателю сосудомъ благопотребнымъ и чистымъ? Много разнообразнаго можно было бы сказать, что сей божественный, научая весь міръ, и говорилъ и делалъ — на земле и море, въ судилищахъ, на площадяхъ, среди народа, въ собраніяхъ, въ дворцахъ царскихъ: но я добровольно опускаю это за многочисленностью: ибо я предположилъ не описаніе подвиговъ его составить, такъ чтобы ничего не пропустить, но похвалу воздать, и притомъ — насколько достаетъ моихъ силъ. Объ одномъ только последнемъ (подвиге) упомянувъ, я окончу речь.
После того, какъ исходилъ онъ всю вселенную и, поставивъ слово на свещнике, возжегъ великій огонь евангельскаго знанія, — достигъ онъ Рима, какъ царствующаго града, дабы, научивъ и убедивъ владычествующихъ надъ всеми людьми и соделавъ ихъ учениками, онъ могъ бы съ темъ большею силою действовать своею проповедью на другихъ людей. Нашедши же и Петра здесь, делателя столь же усерднаго, и соединившись въ некую священную и боговдохновенную чету, училъ онъ подзаконныхъ въ синагогахъ, а язычниковъ присоединялъ на площадяхъ: и разнообразнымъ былъ онъ учителемъ благъ, раскрывая познаніе Бога чистое и неложное, давая въ законъ точныя правила нравственной добродетели, изгоняя далеко отъ людей пляски и пьянство и всякое вообще необузданное сладострастіе, которому чрезмерно подверженъ былъ и народъ весь и царь тогдашній. Сильно тронуло Нерона введеніе превосходнейшаго целомудреннаго образа жизни. Онъ более жалелъ о прекращеніи удовольствія, чемъ если бы кто лишилъ его самаго царства; ибо онъ, какъ едва ли кто другой, былъ изобретателемъ наслажденій, любителемъ роскоши и веселья, малодушнымъ и изнеженнымъ, начальникомъ блудницъ, а не царемъ мужчинъ. Да и какъ могъ властвовать надъ другими тотъ, кто не научился управлять самимъ собою? Одну положилъ онъ себе заботу, какъ бы истребить изъ города учителя благочестія и целомудрія. И поревновавъ Ироду въ этой мысли, заключаетъ апостоловъ въ темницу, какъ тотъ — Іоанна; и имея по сходству другую Иродіаду, — необузданное и сладострастное настроеніе, искавшее главы Петра и Павла, — обоихъ увенчалъ онъ венцемъ мученическимъ, одного пригвоздивъ къ дереву, у Павла же отсекши голову, а намъ и (всему) міру оставивъ страданіе святыхъ, поводомъ для торжества и столь великаго праздника.
Вотъ что принесъ намъ, о Треблаженные, ежегодный обычай, возвещающій васъ повсюду, какъ общихъ всей вселенной подвижниковъ, и улучшающій мысли людей вашимъ чествованіемъ, ибо чествуемая добродетель возбуждаетъ многихъ къ соревнованію, — во Христе Іисусе Господе нашемъ, Которому слава и держава во веки. Аминь.
Печатается по изданію: Святаго Астерія Амасійскаго Слово въ похвалу святыхъ верховныхъ Апостоловъ Петра и Павла. / [Переводъ съ греческаго и примечанія М. Д. Муретова.] // Журналъ «Богословскiй Вестникъ», издаваемый Московскою Духовною Академiею. Сергiевъ Посадъ: «2=я типографiя А. И. Снегиревой». — 1892. — Томъ II. — Іюнь. — с. 379–412.
Слово на начало поста
Астерій, епископъ Амасіи (въ Понте), былъ современникомъ св. Іоанна Златоуста и несомненно стоялъ подъ обаятельнымъ вліяніемъ этого знаменитейшаго церковнаго витіи. Получивши научное образованіе въ Антіохіи, где онъ изучалъ главнымъ образомъ науки словесныя и правоведеніе, Астерій избралъ сначала адвокатскую карьеру, но скоро оставилъ ее и посвятилъ себя на служеніе Церкви. Каѳедру епископа Амасійскаго занялъ онъ после Евлалія, изгнаннаго при Валенте аріанами, и во все время продолжительнаго пастырскаго служенія (сконч. въ первыхъ годахъ V в.) не переставалъ заниматься исправленіемъ нравовъ, испорченныхъ аріанствомъ. — Причисляемый къ отцамъ Церкви патріархами Никифоромъ и Фотіемъ, и соборомъ вселенскимъ (II–мъ Никейскимъ, Act. 4. с. 14; Act. 6 et 8), Астерій Амасійскій, — котораго Фотій называетъ «блистательною звездой, просвещавшею все сердца своимъ светомъ» (Phot., Bibl., cod. 271), — по справедливости можетъ занять весьма почетное место между древними церковными проповедниками. У католическихъ издателей Астерій именуется святымъ; въ числе восточныхъ святыхъ, не имеющихся въ месяцесловахъ греко–русскія церкви, Астерій помеченъ у преосв. Сергія 30 окт. (полный месяцесловъ, т. 2:прил. 2:стр. 49 и 213). Въ разныхъ изданіяхъ съ именемъ Астерія является не одинаковое количество произведеній, но действительно ему принадлежащими и сохранившимися до насъ въ полномъ виде следуетъ признать 21 проповедь (Migne, Curs. compl. Patrol., ser. gr., t. XL, col. 163–478). — Въ частности «слово на начало поста», переводъ котораго здесь предлагается нами, было издано въ 1617 году Іак. Гретсеромъ (ed. Iac. Gretserus; Ingolstad., 1617:in — 4) между сочиненіями св. Григорія Нисскаго, а отсюда затемъ эта ошибка перешла въ некоторыя другія позднейшія изданія. Но патр. Фотій решительно приписываетъ это слово Астерію Амасійскому и передаетъ его содержаніе (Bibl., cod. 271:p. 503; ed. Becceri, 1824) вполне соответственно тому, какъ оно имеется теперь у насъ.
Получивъ свое настоящее бытіе изъ видимаго тела и разумной, безтелесной души, человекъ есть сложное живое существо. Но природа и достоинство двухъ, названныхъ сейчасъ, частей не равноценны: тело устроено какъ орудіе, движущееся по распоряженію правительницы, душа же назначена управлять и повелевать (имъ), какъ высшая низшимъ. Эта последняя, получивъ отъ ума и разума способность различенія и имея возможность отличать истинно–прекрасное отъ простаго подобія его, познаетъ Бога Творцемъ и Устроителемъ не только того, что находится подъ ногами и воспринимается чувствомъ, но и того, что сокрыто отъ глазъ и что созерцаетъ умъ безтелесный, владеющій силою представленій. Упражняясь, какъ боголюбезная, въ правде и добродетели, она стремится къ божественной мудрости (ϕιλοσοϕίας) и, повинуясь ея законамъ и веленіямъ, удаляется возможно более отъ плотскихъ пожеланій, приближается къ Богу и старается всеми силами сродниться съ благомъ. Преимущественнымъ же и самымъ существеннымъ предметомъ этой священной философіи служитъ такъ называемое воздержаніе; ибо тутъ умъ, ничемъ не смущаемый и свободный отъ вліянія оскверненій, происходящихъ отъ чрева или другихъ какихъ причинъ, имеетъ безпрепятственную деятельность и созерцаетъ небесное и сродное себе. Итакъ, все вы, питомцы философіи, все любители возвышеннаго и ученики слова, возлюбите наступающее время и съ радостію встретьте святую Четыредесятницу, какъ учительницу умеренности, какъ мать добродетели, воспитательницу чадъ Божіихъ, руководительницу безпорядочныхъ, спокойствіе душъ, опору жизни, миръ прочный и невозмутимый. Ея строгость и важность умиряетъ страсти, угашаетъ гневъ и ярость, охлаждаетъ и утишаетъ всякія волненія, возникающія отъ многояденія. И подобно тому, какъ летомъ, когда жгучій зной солнца распространяется надъ землей, северный ветеръ оказываетъ благодеяніе палимымъ, разгоняя духоту нежной прохладой; такъ тоже самое доставляетъ и постъ, прогоняя разженіе телъ, являющееся следствіемъ обжорства.
Оказывая такія благодеянія душе, постъ не менее пользы приноситъ и телу. Онъ утончаетъ дебелость матеріи, слагаетъ часть бремени съ тела, облегчаетъ жилы, готовыя лопнуть отъ переполненія кровью, и не допускаетъ (въ нихъ) бóльшаго стесненія, чтобы съ ними не случилось того же, что бываетъ съ водопроводными трубами, которыя, когда въ нихъ вольется вода въ большóмъ и неумеренномъ количестве — сверхъ ихъ вместимости, — разрываются, не выдерживая насильственно вталкиваемой въ нихъ массы. И голова испытываетъ спокойное и тихое состояніе, когда ни жилы кровеносныя не бьются усиленно, ни мозгъ не омрачается отъ распространенія испареній. Воздержаніе даетъ свободу желудку, который избавляется тогда отъ принудительнаго рабства и отъ кипенія подобно котлу, усиленно работающему при вареніи въ немъ пищи. Глаза смотрятъ ясно и неомраченно, при устраненіи всякаго тумана, какимъ пресыщеніе обыкновенно заволакиваетъ взоры; деятельность ногъ — устойчивая и рукъ — крепкая; дыханіе — правильное и равномерное, никакимъ спертымъ воздухомъ извнутри не стесняемое. Речь постящагося ясна и раздельна; умъ чистъ и тогда действительно онъ проявляетъ въ себе истинное богоподобіе, когда какъ бы въ безтелесной плоти отправляетъ спокойно и безмятежно свойственную ему деятельность; сонъ — спокоенъ и свободенъ отъ всякихъ виденій. Но чтобы не распространяться много, скажу, что постъ есть общій миръ души и тела, жизнь безмятежная, устойчивый образъ поведенія, — житіе, Бога радующее и печалящее врага. Ведь непріятель, когда заметитъ у противника бдительность и осмотрительность, тщательное вооруженіе и присутствіе храбрости, считаетъ это ревностное приготовленіе собственнымъ пораженіемъ; такъ и врагъ нашего спасенія всякую нашу заботу о добродетели ненавидитъ, какъ собственное бедствіе.
Познай же изъ этого, человекъ, что стражами и бдительными охранителями жилища постника бываютъ ангелы, тогда какъ у предающагося пиршествамъ и наслажденіямъ въ теченіе Четыредесятницы таковыми являются демоны, — эти настоящіе друзья жирнаго запаха, любители крови и сообщники пьянства. Ибо и каждый изъ дýховъ, — какъ святыхъ, такъ и нечистыхъ, — присоединяется къ тому, что сродно и пріятно ему, — какъ нечто подобное можно наблюдать и на птицахъ. Голубь, напримеръ, любитъ витать около чистыхъ местъ, вращается около пахатной земли, собирая зерна себе и своимъ детямъ. И горлица охотно садится на листьяхъ древесныхъ, пріятно и нежно чирикая. А прожорливый вóронъ садится у мясныхъ лавокъ, грубо и непріятно каркая на мясниковъ. — Итакъ, будемъ любить воздержаніе, чтобы насъ возлюбили ангелы, и возненавидимъ неумеренную роскошь, чтобы съ нею не попасть намъ въ общеніе съ демонами. Никто изъ жившихъ въ роскоши не былъ нравственно–рачительнымъ, и никто изъ предававшихся пирамъ — ученикомъ добродетели, ни одинъ любитель удовольствій — святымъ и никто по плоти живущій — общникомъ царства (небеснаго).
Обратись воспоминаніемъ къ началу рода нашего (Быт. 3:1 и след.), и опытъ засвидетельствуетъ тебе о томъ, что мы порицаемъ. He былъ бы данъ намъ законъ поста, если бы не былъ нарушенъ законъ перваго воздержанія. He было бы названо чрево злоумышленникомъ, если бы предлогъ къ удовольствію не повлекъ за собой греха. He было бы нужды въ плуге и рабочихъ волахъ, въ прорезываніи борозды и въ семенахъ, въ воде оросительной, во взаимной смене временъ года — зимы сковывающей и лета распускающаго, ни вообще въ какой–либо такой періодически повторяющейся тяготе, — если бы вследствіе опрометчиваго наслажденія прародителя мы сами не осудили себя на этотъ круговоротъ трудовъ. А между темъ мы готовились вести иной по сравненію съ ныне видимымъ образъ жизни, котораго опять надеемся достичь, когда освободимся отъ этой страстной жизни черезъ воскресеніе. Таково благодеяніе Божія къ намъ снисхожденія, чтобы мы снова были возстановлены въ прежнее достоинство, котораго по человеколюбію некогда пріобщившись, мы не сохранили этой милости съ надлежащею осмотрительностью. Постъ есть образъ будущей жизни, подражаніе нетленному существованію. Тамъ нетъ пиршествъ, нетъ наслажденій (чувственныхъ).
Оставь перваго человека, и перечисляй затемъ по порядку следовавшихъ за нимъ. Что доставило срамоту праведному Ною, въ безчувствіи обнажившему члены, которые прикрывать поведеваетъ обычай, и — побудило безразсуднаго Хама посмеяться надъ опьяненіемъ отца (Быт. 9:21 и след.), — такъ чтобы два бедствія произошли отъ одного проступка? Ведь одно опьяненіе и отца лишило благопристойнаго покрова и сына — свободы.
А затемъ, когда я обращаю свой взоръ къ сыновьямъ Илíя священника (1 Цар. 4:1 и след.) и размышляю объ этой исторіи, я нахожу целый рядъ несчастій, связанныхъ между собою единствомъ начала, имеющаго свое основаніе въ чреве и пресыщеніи. Да, эти дети Илíя, воспользовавшись священническимъ служеніемъ отца, какъ поводомъ къ сладострастію и наслажденію, оскверняли жертвы и начатки жертвоприношеній приносили чреву вместо Бога. Последовалъ затемъ и блудъ — грехъ близко родственный роскоши, и за всемъ темъ — судъ отъ Бога, повлекшій строгій и решительный приговоръ: ибо изъ–за нихъ народъ враждебный пошелъ войной на Іерусалимъ. И — чтобы сократить множество печальныхъ повествованій — я долженъ сказать, что невоздержные юноши пали въ сраженіи; вместе съ согрешившими потерпело бедствія и отечество, кивотъ Божій былъ плененъ и унесенъ непріятелями, старецъ–священникъ при известіи о несчастіяхъ умеръ: такую совокупность бедъ принесло государству наслажденіе горла!
Итакъ, будемъ поститься все, и въ особенности — домочадцы священниковъ, какъ имеющіе учителя воздержанія своимъ сожителемъ и правила любомудрія — у себя на–дому. Поистине, странно было бы, — когда дети менялъ знаютъ толкъ въ серебре и домашніе кузнецовъ вращаются около огня и наковальни, — близкіе же родственники священниковъ или другимъ какимъ–нибудь образомъ вошедшіе въ ихъ семью пренебрегали бы той целью жизни, къ которой призванъ домовладыка и господинъ.
Слишкомъ много вреда потерпелъ отъ чрева и старшій сынъ Исаака (Быт. 25:30 и след.) Будучи охотникомъ по ремеслу, и однажды после долгаго скитанія возвратившись домой, онъ возчувствовалъ такое сильное желаніе къ предлежавшей пище, что продалъ брату права первородства за чечевичную похлебку; а вследствіе этого лишился затемъ и отеческаго благословенія (Быт. 27:19 и след.), и такимъ образомъ черезъ короткое время отвратившись отъ добродетели и отъ Бога, онъ утратилъ патріаршеское достоинство и прервавши дружественныя отношенія съ Израилемъ, какъ самъ сделался варваромъ и иноплеменникомъ, такъ и народъ произвелъ изъ себя такой же.
Тотъ же недугъ увлекъ и народъ ветхозаветный къ нарушенію божественныхъ и священныхъ законовъ. Въ то время, какъ Моисей былъ занятъ полученіемъ возвещаемаго закона, люди, изменивъ прежній образъ жизни, обратились къ пиршествамъ и пляскамъ (Исх. 32:22 и след.), и когда мало–по–малу сбились съ пути и попрали благочиніе жизни, діаволъ вовлекъ ихъ въ нечестіе. Отсюда затемъ — и деланіе тельца, — это демонское занятіе, и Ааронъ — участникъ мерзости, и разрушеніе закона, и разбитіе скрижалей, и вторичное восхожденіе Моисея на гору, и все то, что исторія такъ жалобно оплакиваетъ, — получило свое начало и причину въ неумеренной еде.
Хочу предложить вамъ и другое повествованіе, позднейшее предъидущаго по времени, но равносильное ему по действію. Саулъ царь вышелъ противъ непріятеля и велъ войну съ большой заботливостью: онъ запретилъ народу въ этотъ день употреблять пищу (1 Цар. 14:24 и след.), клятвою запечатлевъ свое решеніе и назначивъ смерть въ наказаніе ослушнику. Но тогда какъ все войско съ покорностью приняло это приказаніе, только сынъ царя Іонаѳанъ, случайно натолкнувшись на пчелиный улей и соблазнившись медомъ, воткнулъ въ соты палку и отведалъ сладости. И онъ подвергался за это большой опасности, если бы вся толпа воиновъ сообща не противостала рвенію отца и царя, решившаго привести въ исполненіе свою угрозу.
Къ сказанному можно присоединить еще безчисленное множество подобныхъ же примеровъ отъ Писанія, ясно показывающихъ, какое благо — воздержаніе, и наоборотъ — какъ вредно неумеренное наслажденіе питьемъ и пищей. Постъ — святыхъ совоспитанникъ; постъ — всякаго добраго дела виновникъ. И какъ мастера не производятъ своихъ изделій безъ помощи инструментовъ; такъ и ревнители благочестія и прославившіеся духовными дарованіями безъ воздержанія никогда не творили ничего чудеснаго и сверхъестественнаго. Постясь Елисей воскресилъ и оживилъ мертвеца; постясь Моисей виделъ Бога; постясь Даніилъ одержалъ верхъ надъ волшебствомъ и обманомъ Ассиріянъ; постясь и Господь выдержалъ искушенія діавола; постясь и апостолы совершали моленія о важныхъ делахъ; постомъ Ниневитяне отвратили угрозу смерти. Говоря вообще, постъ есть ходатай передъ Богомъ, достойный уваженія, — и посолъ самый надежный, скоро преклоняющій Бога къ темъ, за кого онъ возноситъ моленіе. — Посему, всякій мужъ благочестивый, — всякій, кто любитъ больше Бога, чемъ удовольствія, приступи къ днямъ воздержанія съ радостію и веселіемъ; ибо никто, имеющій унылый видъ при начале битвы, не бываетъ храбрымъ борцомъ. He будь печаленъ, какъ ребенокъ, котораго тащатъ въ школу; не ропщи на чистоту этихъ дней; не стремись къ концу недели, какъ къ наступленію весны после суровой зимы; не желай субботы ради пьянства, какъ іудей; не высчитывай дней Четыредесятницы, какъ ленивый наемникъ, выжидающій окончанія срока, до котораго онъ нанятъ; не огорчайся, что домъ твой съ ранняго утра не курится дымомъ и поваръ не стоитъ у огня.
Удели что–нибудь и душе, не все телу: первую питаетъ воздержаніе отъ пищи, последнее — сытость. Но такъ какъ душа и тело находятся въ сочетаніи другъ съ другомъ и, при большомъ различіи по природе, связаны вместе промышленіемъ и художествомъ Устроителя, — то позаботимся, чтобы та и другое существовали, не лишаясь удовлетворенія соответственныхъ потребностей. Изъ двухъ частей состоишь ты, человекъ, — не говорю пока о томъ, что душа гораздо предпочтительнее тела, и ей следуетъ уделять больше благорасположенія. — Разсуди же между обеими по разуму и справедливости. Подожди, впрочемъ, немного, — и, если хочешь, я поведу речь въ пользу души, какъ бы въ защиту жены верной противъ того, въ чемъ — по ея словамъ — она терпитъ несправедливость и обиду. Итакъ, душа священна и безтелесна, безсмертна и не разрушима; не съ землею и земнымъ, а съ Богомъ имеетъ она сродство. Будучи же чистою, она и наслаждается чистымъ, и имея нематеріальное происхожденіе, избегаетъ матеріи. Но поелику ей назначено управлять сосудомъ, образованнымъ изъ земли, то, какъ послушная раба господина, она находится неотлучно при этой (земной) персти, оберегаетъ ее и заботится о ней до техъ поръ, пока не последуетъ повеленіе о разлученіи. Итакъ ее, оживляющую тело, радуетъ воздержаніе отъ пищи, тогда какъ земному орудію необходимо вкушеніе хлеба. Ничего больше и не требуетъ она, какъ высшая: удели мне, говоритъ, известное время года, дай шесть месяцевъ управляемому, остальные — правителю. Справедливая просьба, — и нетъ столь плотолюбиваго и пристрастнаго судьи, который бы не согласился съ сказаннымъ.
Я допущу даже преувеличеніе, не настаиваю на равномерности. Снисхожу къ немощи плоти; предоставляю десять месяцевъ телу и еще несколько (дней). Но пусть оно оставитъ Четыредесятницу не оскверненною, чтобы я хоть немножко освободился отъ нечистоты, пока грязь просушивается воздержаніемъ. Это, христіане, справедливо и безпрекословно и по Божескому и по человеческому суду. И ты, судья, (благо ты во–время пришелъ) разсуди меня, душу, въ споре съ теломъ. Отними отъ меня, христіанинъ, сладострастіе, какъ нечто ребяческое. Ты — мужъ, не мысли, какъ дети, которыя, когда не получатъ меду, плачутъ, и, когда не дашь имъ мяса или вина, упавши бьются, досаждая всемъ весьма много своимъ воплемъ. — Краснею отъ стыда за обжоръ, какъ (много) они жертвуютъ сравнительно съ воздержаніемъ [23]. Постоянно зеваютъ, наклоняются по–немногу, вскакиваютъ, но опять засыпаютъ по неволе. Въ разсеянности стараются проводить дни; жалуются на солнце, что оно медлитъ заходомъ, и днямъ приписываютъ бóльшую обыкновенной продолжительность. Выдумываютъ, затемъ, боли желудочныя, спираніе газовъ, тяжесть въ голове, извращеніе обычнаго порядка жизни, — хотя все это суть признаки пресыщенія, а не поста. Неохотно приступаютъ къ почтенной трапезе, ропщутъ противъ овощей, ругаютъ бобы, какъ излишнюю прибавку къ творенію. Такъ, и въ качестве знатоковъ природы выступаютъ эти любители наслажденій противъ постныхъ кушаній. — Воду глотаютъ они залпомъ, какъ какое–нибудь непріятное лекарство, прописанное врачами. А многіе подделываютъ и вино, искусственными средствами удовлетворяя своей страсти; другіе занимаются подобнымъ же ремесломъ относительно овощей, и бываютъ очень разнообразными изобретателями наслажденія. Это крайне нелепо и безсмысленно. Воздержаніе есть знакъ независимаго и благороднаго образа мысли, а не рабская изворотливость, стремящаяся исполнить долгъ, не какъ следуетъ, а съ низкимъ лукавствомъ. Еще награды требуешь ты за то, что живешь по закону добродетели; но ведь награда и воздаяніе обещаны искреннимъ делателямъ, а не коварнымъ.
He искажай поста, чтобы не потерпеть тебе того, что бываетъ съ корчемниками. Если они наказываются, когда примешиваютъ воду къ вину, то какъ избежишь наказанія ты, вводящій въ строгій постъ измышленныя наслажденія? He выставляй мне на видъ мнимыя немощи. He лги на Четыредесятницу, какъ причину болезней; напротивъ, она есть источникъ здоровья. He выдумывай извиненій въ грехахъ вместе съ людьми, преданными удовольствію. Только вследcтвіе дурной привычки воздержаніе представляется тебе противнымъ, а не по существу оно тяжело. Свидетельствомъ этого служатъ все те варвары, которые ни винограда ни садятъ, ни вина не пьютъ, а употребляютъ для питья естественную и безъискусственную воду, и (не смотря на то) оказываются храбрыми и победоносными въ войнахъ, и берутъ верхъ надъ пьющими много вина, какъ и подобаетъ — трезвымъ — надъ пьяными. Тела у нихъ легкія и выносливыя; они быстро вскакиваютъ на коня, — ловки, смелы, метки при стрельбе; непоколебимы въ своей удали и умеютъ всегда найтись въ трудныхъ обстоятельствахъ. — Итакъ, не клевещи на воду, будто нездорова она, будто делаетъ больными и слабыми техъ, кто употребляетъ ее: опытъ изобличаетъ твою клевету.
Но что я говорю о вине? Скиѳы–кочевники, живущіе около Босфора, а также и обитающіе по реке Рейну, не имеютъ домовъ и домашнихъ очаговъ. Живя въ шатрахъ, они устрояютъ себе кровъ изъ шерсти, изъ шкуръ овечьихъ и всякихъ другихъ покрывалъ. Поэтому они и печенаго хлеба не имеютъ, и плуга не знаютъ, и земли не пашутъ: ибо какъ они могутъ иметь понятіе о хлебе и семенахъ земныхъ, если не научились земледелію? И однако, обходясь безъ хлеба и вина, они мужественны и равносильны всемъ народамъ въ войне, а многихъ и побеждаютъ. Отсутствіе хлеба и вина нисколько не вредитъ имъ; но унаследованная отъ отцовъ привычка сделалась природой для этихъ людей.
Для чего же упомянули мы объ этомъ въ слове нашемъ? Для того, чтобы научиться намъ, что поведеніе и занятія образуютъ изъ человека то, къ чему мы будемъ стремиться и чемъ станемъ заниматься. Пріучи себя къ воздержанію, и со временемъ оно сделается вовсе не обременительнымъ для тебя сожителемъ. Если же, наоборотъ, ты сдружишься и свыкнешься съ наслажденіями и пирами, то поста никогда не будешь любить: какъ чуждый и непривычный, онъ будетъ казаться тебе тяжелымъ.
Жизнь воздержная есть образъ будущей нетленной жизни: ибо какъ и тогда, отложивъ эту страстную плоть, мы будемъ жить свободно, не имея никакой нужды служить чреву и находиться въ рабстве у прочихъ страстей; такъ и ныне, если мы большую нужду и самую матерію этихъ страстей отвергнемъ, близки будемъ къ ожидаемому нетленію. Говоря кратко, будемъ по возможности избегать сластолюбія, такъ какъ трудно одному и тому же человеку быть и сластолюбцемъ и боголюбцемъ. Плотолюбивый по необходимости будетъ и любостяжательнымъ, а любостяжательный — несправедливымъ; впавши же въ неправду, легко преступитъ правила благочестія и нарушитъ законы премудрыхъ, — спокойно примется за недозволенное, собирая себе отсюда матеріалъ для наслажденія, и всю эту добычу неправды принося въ даръ похоти, какъ повелительнице.
He беги отъ трудности воздержанія, но настоящему труду противопоставь надежду, и ты легко достигнешь воздержанія отъ пищи. Скажи себе самому слова благочестія: горекъ постъ, но сладокъ рай; тягостна жажда, но близокъ источникъ, изъ котораго пьющій не будетъ жаждать во векъ (Іоан. 4:13). Назойливо тело, но гораздо сильнее душа безтелесная; мертва сила, но близко воскресеніе. Скажи докучливому чреву и ты изреченіе Господа: не хлебомъ однимъ будетъ жить человекъ, но всякимъ словомъ Божіимъ (Матѳ. 4:4). Постъ — не голодъ, а небольшое отвлеченіе (отъ пищи), — не неизбежное наказаніе, a добровольное воздержаніе, не рабская необходимость, а свободное любомудріе. Помолисъ и — укрепишься, воззови и — явится тебе скорый помощникъ.
Припомни древнюю исторію (Дан. 1:3 и след.) и научись, какъ люди, удручавшіе свою плоть ради благочестія, не были слабее силою техъ, которые жили въ роскоши, и вливали въ себя много вина, — и на видъ не были унылее, и красотой не увядали. Известный царь Ассирійскій, жившій исключительно для плоти и привязанный къ роскошной жизни, какъ къ яслямъ, приказалъ, чтобы и виночерпіи, и служащіе за столомъ, и вообще все прислужники его наслажденій — были отменно стройнаго телосложенія и пріятной наружности, дабы не только ротъ и вкусъ, но и глазъ его нежился темъ, на что онъ смотритъ. Тогда три юноши изъ пленниковъ израильскихъ, зачисленные въ списокъ этихъ служителей, воздерживаясь отъ яствъ царской трапезы, какъ оскверненной примесью идоложертвеннаго, питались исключительно семенами. И вина имъ нужно было избегать изъ–за жертвеннаго возліянія, и всякаго мяса — по вышесказанной причине. И когда приставленный къ нимъ начальникъ, опасаясь, чтобы красота ихъ отъ воздержанія не изменилась въ безобразіе, и чтобы обвиненіе и наказаніе за неприглядность и исхудалость юношей не обрушились на него, сталъ принуждать ихъ есть то, что имъ предлагали, — то они сказали: оставь и дозволь намъ; мы не покажемся царю более жалкими, чемъ живущіе въ неге, и лица наши не увянутъ. He безпокойся, что приведешь къ нему (царю) слугъ безобразныхъ; ибо Создатель внешняго вида нашего дастъ намъ привлекательность, и ты узнаешъ по опыту, что постъ только содействуетъ красоте нашей и благообразію, о которомъ ты заботишься. — Такъ и было: юноши сильно разцвели и затмили всехъ, питавшихся мясомъ.
А что сказать о Сампсоне? (Суд. 13:3 и след.). He прямо ли отъ сосцевъ матернихъ научился онъ поститься? Ибо матери возвещено было ангеломъ, что младенца следуетъ охранять отъ вкушенія вина и вообще всякой роскоши. И кто, однако, былъ сильнее его? кто столь прославленный победитель? Онъ одинъ могъ поравняться силами съ противниками, онъ съ дерзновеніемъ выходилъ противъ целаго строя и безчисленнаго множества непріятелей. А однажды, за неименіемъ меча или копья, онъ схватилъ челюсть осла и одной этой костью уложилъ тысячу вооруженныхъ мужей.
Такъ и ты надейся — и получишь силы; усердствуй — и будешь укрепленъ; приклони слухъ къ ученію о сокровенномъ — и забудешь о пище, какъ народъ, следовавшій за Іисусомъ, учившимъ словомъ и деломъ.
Устыдимся, о невоздержные и сластолюбцы, эллиновъ и іудеевъ, которые постятся хотя и напрасно и безъ всякой цели, (потому что они только сами себя наказываютъ темъ, что не едятъ) однакожъ следуютъ заповеди (о посте), какъ достойной соревнованія и приличествующей людямъ серьезнымъ. Христіанамъ подобаетъ строгость жизни и священная важность этого любомудрія (поста), — христіанамъ, которымъ присуще чистое и истинное разуменіе благочестія. Те же, кто безъ этого разуменія несутъ нравственный подвигъ, делаютъ — на мой взглядъ — нечто подобное тому, если строятъ домъ безъ фундамента, или сооружаютъ корабль, не подложивши киля. А таковы евреи непослушные.
Крайне смешно становится мне, когда вижу ихъ босоногими, въ белыхъ поношенныхъ плащахъ бродящими по улицамъ, — это посрамленіе Моисея, это безчестіе пророковъ, это уродливое порожденіе Авраама, — рабовъ безумія — прежнихъ сыновъ свободы, невежественныхъ и беззаконныхъ — некогда истинныхъ учениковъ закона, утратившихъ надежду на исполненіе обетованій вследствіе того, что образовъ будущаго они не поняли разумно. Ибо Моисей всемъ, что онъ делалъ, назнаменовалъ образы имеющаго совершиться впоследствіи: и устройствомъ скиніи, и воспоминаніемъ трубъ, такъ же какъ и обрезаніемъ, и опресноками, и горькими травами. Все это были указанія жизни во Христе, — подобія, предначертанныя для техъ, которые постепенно тайноводствовались къ совершенству.
Я, какъ христіанинъ и рабъ Распятаго, пощусь правильно, или очищая себя въ надежде воскресенія, или же, какъ любящій господина рабъ, сострадая страстямъ Господа моего. Ты же, сынъ убійцъ и потомокъ заклавшихъ Агнца, получившій наследіе пролитой крови отъ отцовъ, навлекшихъ такимъ образомъ несчастіе на себя и детей, — чего ради постишься? скажи. Если раскаяваясь въ томъ, въ чемъ согрешилъ, то я радостно приветствую тебя за такое решеніе; и ты, оставивши синагогу лукавствующихъ, спеши въ Церковь благочестивыхъ. Приступи къ крови Агнца и очистись ея кропленіемъ; ибо оттуда же будетъ тебе и очищеніе, где совершилъ ты грехъ. Если же ты и теперь привязанъ къ тому же самому, то какое значеніе имеетъ для тебя воздержаніе отъ яствъ? He подражаешь ли ты нильскимъ крокодиламъ, которые — по разсказамъ — плачутъ надъ головами съеденныхъ ими людей и проливаютъ слезы надъ трупомъ, не раскаяніе, конечно, принося за случившееся (ибо можетъ ли оно быть у неразумныхъ и водныхъ животныхъ?), а печалясь о томъ, что голова лишена мяса и не пригодна уже въ пищу? Нечто подобное обнаруживается и въ отношеніи къ посту. Пляски и танцы, какъ вставки и эпизоды среди поста, суть дело, очевиднымъ образомъ противоречащее (идее поста): ибо постъ считается наставникомъ сосредоточенности и благопристойнаго поведенія, пляски же свидетельствуютъ о разсеянности по неумереннымъ и многоразличнымъ наслажденіямъ.
Припомни здесь известное изреченіе Моисея: въ десятый (день) седьмаго месяца следуетъ поститься (Лев. 16:29). Седьмой месяцъ обозначаетъ седьмой день, а десятый день — десятый часъ, въ который Господь испустилъ духъ на кресте. Такъ и для каждаго предмета избраны и соответствующіе образы изъ осязательной видимости свидетельствующіе о независимомъ отъ времени расположеніи души. Ты же для чего смешиваешь несоединимое и сливаешь вместе разделенное? — Есть у евреевъ и другія торжества: одно называютъ они праздникомъ кущей, другое — воспоминаніемъ трубъ. Но неведомо для себя они празднуютъ таинства христіанъ, такъ какъ устроеніе палатки есть вещественное [24] пророчество о той Церкви, которую основало Слово наше. Посему и листьями украшаютъ палатку и плодами убираютъ входъ въ нее — во образъ того, что новая плодоносная Церковь произрастаетъ вместо закона [25]. Праздникъ же трубъ располагаетъ души къ готовности воскресенія, какъ Павелъ говоритъ: ибо вострубитъ, и мертвые воскреснутъ (1 Кор. 15:52). Учитъ сему и Самъ Богъ и Спаситель, говоря въ Евангеліи: и пошлетъ Ангеловъ Своихъ съ трубою громогласною; и соберутъ избранныхъ Его отъ четырехъ ветровъ, отъ края небесъ до края ихъ (Матѳ. 24:31).
Слушая эти слова, евреи, быть можетъ, воспользуются противъ насъ темъ возраженіемъ, что, воспоминая о древнихъ чудесахъ, они приносятъ этимъ благодаренія за благодеянія Божіи при горе Синае и за трубу, звучавшую при сообщеніи закона. А не знаютъ безсмысленные, что и тогда, при дарованіи закона, труба имела образное знаменованіе, именно: такъ какъ получающій законъ въ качестве правила жизни и для благоустройства поведенія долженъ страшиться наказанія за неповиновеніе, то посему Богъ начерталъ (на скрижаляхъ) заповеди нашей жизни, посылая ихъ людямъ, и вместе съ темъ присоединилъ (Исх. 19:19) звукъ трубы, — символъ воскресенія изъ мертвыхъ, — дабы ученики заповедей, предвидя за воскресеніемъ судъ, соблюдали ненарушимыми предписанія божественнаго закона. Такимъ образомъ, и постъ, и устроеніе палатокъ, и трубы — суть тайны нашей религіи, уже давно открытыя, но получившія исполненіе въ определенное время, когда совершилось богоявленіе Спасителя нашего во плоти. Ему слава и держава во веки вековъ. Аминь.
Печатается по изданію: Святаго Астерія Амасійскаго Слово на начало поста. / [Переводъ съ греческаго и примечанія М. Д. Муретова.] // Журналъ «Богословскiй Вестникъ», издаваемый Московскою Духовною Академiею. Сергiевъ Посадъ: «Типографiя А. И. Снегиревой». — 1892. — Томъ I. — Январь. — с. 1–18.
Слово о иконе св. мученицы Евфиміи
Слово сіе, по мненію Тиллемонта, не принадлежитъ къ числу техъ поученій Астерія, которыя онъ произносилъ въ церкви предъ народомъ, потому что признаковъ сего не видно въ немъ. Оно, вероятно, есть только опытъ упражненій его въ словесности, и написано имъ прежде, нежели онъ поставленъ былъ на степень епископа, потому что не вероятно, говоритъ Тиллемонтъ, чтобы при трудныхъ обязанностяхъ епископскаго званія, онъ занимался еще чтеніемъ Демосѳеновой речи противъ Есхина, и притомъ такъ долго, что отъ сего чтенія ослабело его вниманіе, какъ самъ онъ говоритъ о семь въ начале настоящаго слова (Tillem. Memoires eccles. Tom. 10. Par. 2. S. Astere). Хотя замечаніе Тиллемонта и заслуживаетъ вероятіе темъ более, что Астерій изъ повествованія своего о иконе Евфиміи не извлекаетъ никакихъ нравственныхъ наставленій для слушателей своихъ и кроме Демосѳена и Есхина упоминаетъ еще о древнемъ греческомъ живописце Евфраноре и о баснословной Медее, о которыхъ говорить епископу въ церкви предъ народомъ было бы не совершенно прилично: впрочемъ не смотря на сіе слово его достойно особеннаго вниманія потому, что оно было въ великомъ уваженіи въ древней Церкви, и два раза читано было на седьмомъ вселенскомъ Соборе въ подтвержденіе иконопочитанія. Сверхъ сего оно есть достоверный актъ о мученичестве св. Евфиміи. Изъ древнихъ Церковныхъ писателей съ похвалою упоминаютъ о немъ Фотій (Biblioth. cod. 271) и Никифоръ (Combefis. notae in Aster. p. 277).
Св. Евфимія претерпела мученичество въ отечественномъ городе своемъ Халкидоне въ Виѳиніи въ 307 году по Р. Хр. во время гоненія, воздвигнутаго противъ христіанъ Императоромъ Діоклитіаномъ (Niceph. Hist. Eccl. L. 15. c. 3. et 5). По свидетельству Астерія, она осуждена была на сожженіе, но по свидетельству Никифора — на съеденіе зверямъ. Метафрастъ говоритъ, что она вышла изъ огня невредимою, и скончалась отъ угрызенія медведицы. Память св. Евфиміи совершается въ Церкви 16 сентября. Въ Халкидоне во имя ея построенъ былъ великолепный храмъ, при которомъ въ особенномъ мраморномъ приделе находились и мощи ея въ серебряной раке (Niceph. ibid.), и икона, о которой говоритъ Астерій. Храмъ сей, кроме великолепія своего и красиваго возвышеннаго местоположенія на берегу морскаго пролива, чрезъ который на противоположной стороне виденъ Константинополь, замечателенъ темъ, что въ 451 году по Р. Xр. въ немъ былъ четвертый вселенскій Соборъ противъ Евтихія. Никифоръ разсказываетъ, что отцы Собора, не могши убедить Евтихія и последователей его къ принятію истиннаго ученія Церкви о двухъ естествахъ въ Іисусе Христе неслитныхъ, нераздельныхъ и неизменныхъ, прибегли къ помощи св. Евфиміи. Написавши ученіе свое на свитке, и позволивши сделать то–же и еретикамъ, они оба свитка положили въ раку св. Евфиміи, запечатали раку печатію и приказали сделать то–же съ своей стороны и еретикамъ. Потомъ проведши несколько времени въ молитве, они открыли раку и нашли свой свитокъ въ руке св. Евфиміи, а свитокъ еретиковъ у ногъ ея, и такимъ образомъ оправдали истину ученія своего. Въ актахъ четвертаго вселенскаго Собора не упоминается о семъ произшествіи. Посему, вероятно, оно случилось по окончаніи Собора, какъ свидетельствуетъ Кедринъ (Hist. Lib. 3) и Гликасъ (Hist. Par. 3), во время продолжавшихся еще споровъ между правоверными и еретиками. Православная Церковь прославляетъ въ песняхъ своихъ сіе чудо св. Евфиміи Іюля 11 дня.
Недавно, братія, я имелъ въ рукахъ известнаго славнаго оратора Демосѳена, и читалъ ту речь его, въ которой онъ вооружается противъ Есхина язвительными Энтимемами. Занявшись чтеніемъ довольно долгое время, и чувствуя, что вниманіе мое уже ослабело, я решился дать себе покой и прогуляться, чтобы духъ мой несколько успокоился отъ труда. Вышедъ изъ своего дома, я съ знакомыми людьми ходилъ несколько времени по городской площади, и потомъ пошелъ въ храмъ Божій помолиться. Входя въ оный, увиделъ я въ одномъ портике картину, которой видъ поразилъ меня. Можно было подумать, что она написана Евфраноромъ или другимъ древнимъ живописцемъ, которые довели искусство живописи до великаго совершенства и представляли картины свои почти одушевленными. Если тебе угодно выслушать меня, я объясню картину, потому что свободное время позволяетъ мне заняться симъ. Будучи воспитанниками музъ, и мы имеемъ у себя краски не хуже живописныхъ.
Была некоторая целомудренная девица, которая посвятила Богу свое девство. Она называлась Евфиміею. Когда одинъ мучитель воздвигъ гоненіе противъ последователей благочестія, тогда она весьма охотно предала себя на смерть. Сограждане ея и последователи той же религіи, за которую она предана была смерти, уважая мужество и святое девство ея, построили ей близь храма гробницу, и положивши ее тамъ въ гробе [26], воздаютъ ей почтеніе, ежегодно празднуютъ день ея смерти, и въ память ея совершаютъ общественное и всенародное торжество. Священные служители таинствъ Божіихъ произносятъ ей тогда похвальныя слова, и красноречиво разсказываютъ собравшемуся народу, какимъ образомъ она совершила подвигъ мученичества. Некоторый благочестивый живописецъ съ великимъ искуствомъ и весьма живо представилъ на картине исторію всехъ ея страданій, и повесилъ картину сію около гроба ея, чтобы все смотрели на оную. Картина сія представляетъ следующее:
На возвышенномъ месте, на седалище, подобномъ трону, сидитъ судія и грозно и съ гневомъ смотритъ на девицу. Живописное искусство и на неодушевленномъ веществе живо можетъ представлять гневъ. Не далеко отъ судіи стоятъ многіе воины и оруженосцы, находящіеся обыкновенно при начальствующихъ лицахъ. Около ихъ видны писцы, которые записываютъ весь ходъ судопроизводства. Они держатъ въ рукахъ досчечки и грифели [27]. Одинъ писецъ, поднявши несколько руку отъ досчечки, пристально смотритъ на девицу, и наклонивъ несколько голову къ ней, взорами своими какъ будто приказываетъ ей говорить яснее, опасаясь, что какихъ нибудь словъ ея не дослышитъ, и напишетъ ихъ неправильно и ложно. Девица стоитъ предъ судіею въ темноцветной одежде, и самою одеждою показываетъ свою скромность. Въ лице ея видна красота, какъ написалъ ее живописецъ: но въ душе ея, какъ я думаю, гораздо более красоты добродетелей. Два воина ведутъ ее къ Судіи, изъ которыхъ одинъ идетъ передъ нею, а другой, следуя за нею, побуждаетъ ее идти. Въ положеніи ея видна вместе и стыдливость девицы и неустрашимость мученицы. Она наклонила голову свою къ земле, какъ бы скрывая себя отъ взоровъ мужчинъ, но вместе стояла прямо и смело, ни мало не показывая страха. Прежде я хвалилъ другихъ живописцевъ, когда виделъ картину, изображающую известную баснословную женщину Колхидскую [28], которая, желая поразить мечемъ детей своихъ, выражала въ лице своемъ вместе и сожаленіе и сильное негодованіе. Одинъ глазъ показывалъ въ ней сильный гневъ, другой напротивъ — мать, которая нежно любитъ детей своихъ, и ужасается злодеянія. Удивленіе, которымъ пораженъ я былъ при виде сей картины, уменьшилось во мне, когда я увиделъ картину последнюю. Съ великимъ удивленіемъ виделъ я въ сей картине, что живописецъ гораздо лучше соединилъ между собою такія расположенія души, которыя совершенно противны другъ другу — мужескую неустрашимость и женскую стыдливость.
Далее на картине представлены палачи, въ легкихъ одеждахъ, почти нагіе. Они уже начали мучить девицу. Одинъ изъ нихъ взявши голову ея, и наклонивши несколько назадъ, привелъ лице ея въ такое положеніе, что другой удобно могъ бить по оному. Сей последній приблизился къ девице и выбивалъ у ней зубы. Около палачей изображены и орудія мученій — молотъ и буравъ (орудіе для сверленія). При воспоминаніи сего я невольно проливаю слезы, и чувство сильной горести прерываетъ мое повествованіе. Живописецъ такъ хорошо изобразилъ капли крови, что можно подумать, что оне въ самомъ деле текутъ изъ устъ девицы, и невозможно смотреть на оныя безъ слезъ. Еще далее, видна темница, въ которой сидитъ достойная уваженія девица въ темно–цветной одежде одна, простираетъ руки свои къ небу, и призываетъ на помощь Бога облегчить несчастія ея. Во время молитвы является надъ головою ея то знаменіе, которому Христіане покланяются, и которое везде изображаютъ [29]. Думаю, что оно было предзнаменованіемъ близкой мученической смерти ея. Наконецъ недалеко отъ сего въ другомъ месте картины живописецъ возжигаетъ сильный огонь, и пламя онаго изображаетъ въ некоторыхъ местахъ багряными красками. Посреди огня онъ поставляетъ девицу, которая простираетъ руки свои къ небу, но не показываетъ въ лице своемъ никакой печали, а напротивъ радуется, что переселяется къ жизни безтелесной и блаженной. Изобразивъ сіе, живописецъ окончилъ произведеніе свое, и я оканчиваю повествованіе мое. Если тебе угодно и позволяетъ время, ты самъ можешь посмотреть картину. Тогда ты ясно увидишь, соответствуетъ ли повествованіе наше совершенству картины.
Печатается по изданiю: Астерія, епископа Амазійскаго, Слово о иконе св. мученицы Евфиміи. // Журналъ «Христiанское чтенiе, издаваемое при Санктпетербургской Духовной Академiи». — СПб.: Въ Типографiи Ильи Глазунова и К°. — 1827 г. — Часть XXVII. — С. 33–42.
Слово [30] о слепом от рождения [31]
Только что выслушали мы сына Громова Иоанна [32], вернее же — Святого Духа, Который рыбаря и ремесленника соделал бытописателем и повествователем истинно божественных и возвышенных предметов. Они (Святый Дух и Иоанн Богословъ) поведали нам великую и продолжительную беседу Господа, которою Он непокорный и непослушный народ наставлял богопознанию Отца и Сына, отклоняя умы евреев от мысли о единоначалии [33], отверзая им дверь благодати (для выхода) из предания подзаконного и мало по малу приводя (ихъ) к Новому Завету из Ветхаго, как прежде — из пустыни в землю богатую и плодородную. Но между тем как Он многообразно научал их тому, что Его собственное существование превечно и всегда соединено с Отцем, и громко и ясно говорил глухим: прежде нежели был Авраам, Я есмь (Иоан. 8:58), — они, не поняв смысл этого изречения и недоказав его неудобоприемлемость никаким разумным возражением, обращались вместо слов к камням и задолго до креста приготовляли к кровопролитию свои смертоубийственные руки. Он же, решив относиться со всяким великодушием к народу дерзкому и богохульному, отклонил гнев их и смятение, удаляясь не униженно как либо, но по божески: Тот, Который схоял среди них и был в руках у них [34], (вдругъ) сделался невидим, и Споривший с воспламененными от гнева (иудеями) скрылся из глаз. Стояли они в изумлении, намереваясь совершить убийство и не находя средства удовлетворить гнев свой, — подобно неопытным охотникам, которые, прежде времени спугнув добычу, если лань скроется в какой либо чаще и незаметно уйдет (из нея), тщетно блуждают по ущелью, нося сети как излишнюю тяжесть и всуе таская при себе ошейники.
Я же, хотя в прочем и худой слуга, не забываю однакож того, что раб есмь и что лежит долг на мне возстать за Владыку против оскорбителей. Посему и вопию к евреям, как бы присутствующим сегодня (здесь) и одержимых неистовством: преступные! вы бросаете камни в своего Благодетеля? [35] бросаете в Камень избранный и дрогоценный, о Коем вам пророчествовал Исаия? (Ис. 28:16) бросаете в Камень духовный, отторженный от крутой скалы без руки человеческой, как научил вас божественный Даниил? (Дан. 2:44) бросаете камнями в Краеугольный Камень (1 Пет. 1:6), соединяющий две стены Ветхого и Нового Завета? ибо если вы и не уверуете, то может Бог от камней этих воздвигнуть чад Аврааму (Матф. 3:9), то есть собрать Христу народ особенный (Тит. 2:14) [36], из язычников и необрезанный, о коем и приял Авраам обетование, когда Бог сказал ему, что благословятся о тебе все племена (Быт. 12:3). Неизреченным знанием [37] Своим видя будущее, Бог в качестве чад Начальнику веры уделил всех имеющих уверовать впоследствии; ибо уже тогда созерцал возстание евреев, зрел камни и лжеименных сынов считал лишенными наследства. Когда же, возвещая им истину словом, не убедил их к благочестию, то, находясь среди них, скрылся от их взоров и, присутствуя, не был доступен зрению их, дабы таковым чудотворением привлечь их [38] к признанию того, что Он есть Христос [39] и Бог старейший Авраама (см. Иоан. 8:58). Итак внемлите, говорит, о истинно сленые и не смысленные! Кто Сей и присутствущий с вами, и не видимый? He Тот ли, быть может, это, Кто и с Моисеем говорил, хотя и не был видим? [40] ибо тогда видны были огонь и купина, оба безгласные, и однакож был слышен глас, и слово давало наставление, и верно предрекалось будущее. Ведь ум имеющим должно узнавать личность по сродству дел.
Так как евреи оказались столь неразумными и безсмысленными, то Господь наш и Спаситель, как некий врач заботливый [41] и премудрый, если болезнь не поддается первому опыту, обращается к другому способу лечения. Духовно слепых Он хочет исцелит при помощи встреченного по пути слепца, который страдал слепотою не всдедствие какого либо случайного повреждения, но из чрева матери явился на свет с таким прирожденным недостатком.
Увидав человека (слепца), Он остановился и был готов к исцелению, превышающему человеческий разум [42] и искусство. Ведь врачебная наука занимается изследованием тех болезней, которые по каким либо обстоятельствам приключаются в последствии времени уже после того, как природа окончит рождение живого существа и произведет оное на свет. Лечение же какого либо прирожденного телу порока она не выдает за свое дело, — а также впрочем и не всех вообще болезней, приключающихся в последствии. Свидетели сего — те из людей, которые искалечены и которым ни один врач не возстановил недостающих членов. Посему и ученики, почувствовав жалость к страданию и взирая на человека, не вкусившего наивысшей сладости (от видения) света, суетно любопытствовали о причине бедствия и не очень искусно вопрошали Господа: по собственной ли вине или за грехи родителей он родился на свет таковым? В том и другом случае вопрос этот заключает в себе нечто достойное порицания: ибо ни за родителей [43] не был бы осужден он, так как Бог не наказывает одного за другого [44], — ни за собственные грехи [45] он не нес наказание, хотя и родился слепым, — ведь никто не грешен прежде рождения. Итак, хотя любопытство [46] и не очень одобрительно, но мы должны узнать, как Истина, Господь наш, ответила на вопрос. Порок сей (говорит Онъ), о ученики, не есть воздаяние за грехи, но уготовление будущего домостроительства, дабы [47] Считавшийся обыкновенным человеком совершил вышечеловеческое, — дабы Создатель всяческих, после первого творения, обрел и теперь побуждение к деланию, — а также чтобы из частного удостоверить и общее и убедить жестокий и непослушный народ отбросить камни и поклониться (Ему). Да просветятся же очи не видящие, дабы Солнце правды освещало души неразумныхъ! Да совершится чудное дело и создадутся взоры, дабы возстающие узнали, что Называемый сыном Иосифа, если был истинным сыном плотника, мог исправлять сломавшуюся колесницу или соединять дерева, отделившияся от связи, или делать подпоры к сломавшейся балке [48], — то часть человека, и часть прекраснейшую, образованную природою с особенною тщательностию, а именно глаз, не был бы в состоянии сотворить кто–либо другой кроме Того, Кто с первоначала имеет власть над природою.
И если кто пожелает ободтить особое внимание на человеческие члены, Тот в этой, преимущественно, частичке тела усмотрит всесильную и разнообразную премудрость Бога, показавшему такое великолепие искусства в столь малом очертании частички и члена (тела). Ему, во–первых, сообщена какая–то прелесть, он приятен и немясист, так сказать, при нежности имеет твердость и при слабости силен. Он, потом, украшен разнообразными цветами: так средина его имеет очертание (окраску) черного цвета, — и не все однообразное, но состоящее из соединения нескольких различных кругов, причем его центр и средина имеет более темный цвет [49], внешняя же окружность переходит отчасти в золотистую окраску; совне вокруг нея облегает белок, светлый и прозрачный, не чисто лишь белый, но имеющий некоторый кристаллоподобный и прозрачный вид; глазное яблоко окружено красноватым цветом, чем придается приятность белому и черному. Кроме того он, при своей плотности, столь прозрачен и гладок, что отражает образы приближающихся к нам и как бы верное зеркало отпечатлевает черты беседующих с нами, почему самый центр его окружности и называется зрачком (ϰόρη), так как всегда показывает человеческий образ противо (стоящему и) смотрящему. Как смотрящему в зеркало невозможно тотчас же не отразить в материи свои черты, так и лицом к лицу стоящему с человеком — не начертать в глазу свой образ. Так смотря один на другого, люди бывают зеркалами друг друга.
Итак, достоин удивления между созданными предметами глаз. Ведь он и Бога мне открывает, точно узнавая всю тварь и от дел показывая художника. От видимого он изъясняет [50] невидимое. Посредством него я имею знание о солнце, постиг устройство неба, узнал красоту звезд и основание земли, природу моря, — различие семян, разнообразие растений и различные виды цветов, — мрак тьмы и блеск света и вообще все, что Бог, создав, одобрил (Быт. 1:31). Итак, если бы не существовало глаза, тварь состарелась бы без свидетеля, так как не было бы никого, кто созерцал бы пребывающую в ней премудрость Божию и силу.
Ради, такого–то чудного устройства зрения и теперь (т. е. у слепорожденного) глаза были созданы внезапно, дабы мы отложили низменные, от плоти [51] являющияся в нас, мысли о Единородном, великолепием дел (Господа) изгоняя из души, всякое малоприличное (Ему) и низменное мнение (о немъ); но чтобы узнали мы, что блаженный свет и красоту божества принял (в себя) глиняный сосуд, служа нам светочем на подобие светильника. Сам единолично совершает Господь исцеление, — и Тот, Кто повелением Своим устроил весь мир (Быт. 1 гл. ср. Псал. 148:6), Кто двумя краткими изречениями исцелил разслабленного (ср. Матф. 9:2; Марк. 2:5; Лук. 5:24; Иоан. 5:8), теперь для чудотворения употребляет не слово только одно, но и устами и руками и многими другими средствами исцеляет [52] слепоту, дабы посредством этих действий тем более твердую веру внедрить неверующим. Он плюет на почву и из слюны делает брение, пользуясь для исцеления землею с тою целью, чтобы показать, что из той же персти, из которой в начале образовано все тело [53], теперь созидается и остальыая часть (глаза). Слюною же исправляет его (тело) и соединяет разсеянную и чуждую связи персть, дабы ясно показать нам, что силою уст Своих Слово устроило все, ибо Словом Господа небеса утверждены и Духом уст Его вся сила (все воинство) их (Псал. 32:6).
А может быть и для того плюновением исцеляет, чтобы поразить страхом тех, кои не много после имели безчинствовать оплеваниями, — и однакож не остановил (этимъ) дерзость неистовствующих, но подвергся многим оплеваниям Тот, Кто совершил таковое (исцеление) посредством плюновения. Так проявляет Он творческую силу первого [54] достоинства. Повелением же омыться в купальне Силоама Он открывает нам спасение посредством воды, которое всем посланный Силоам даровал; ибо тогда мы хорошо видим, когда очищаемся таинственною водою, — тогда осиявает нас свет благодати, когда сила крещения смывает грязь и нечистоту грехов. И все, кои омываемся заповедию Силоама, видим духовный свет, который просвещает всякого человека грядущего в мир (Иоан. 1:9). Какое чудо и сколь великая сила! Немного пред тем бывший слепым вышел из купальни, имея украшение на лице в прибавлении глаз и правильно взирая на солнечные лучи. Событие это поразило соседей и знакомых (слепца). Смутил новый способ лечения. Зрячим этот человек ходит по городу, дабы все видели новое и чудесное дело, совершенное [55] Родившимся в Вифлееме, — тем малым Младенцем, Который был повит пеленами в яслях; ибо это и было тем, что заставляло Иудеев не верить божеству.
Обратите же, несмысленные и грубые сердцем, внимание на бывших от века людей. Начав с Адама, изследуйте всех по порядку: найдете ли, чтобы бывшее ныне случилось и на других, или чтобы какой либо век имел пример такого исцеления. И опять, при осмеянии Господа моего, выставляйте на вид, что Он — Плотников Сын (Матф. 13:65; Марк. 6:3 и др.), Которого братья вам известны, Которого дом вы знаете, — исчисляйте все стороны Его уничижения, соревнуйте в этом, распространяйте великое безславие свое. Но если ничего такого человек не соделал и ни века не знали разсказа о подобном чуде, то, осудив свое невежество, возведите наконец очи свои к истине, — омойтесь и вы в Силоаме, чтобы не умереть в слепоте.
Однакож это все не имело для них никакого значения. Слово не научило их, дело не вразумило, сила чуда не склонила. Совсем напротив, по слепому неразумию, они многочисленными способами пытались скрыть и осмеять (чудо), хотя злодейство их обращалось против них же самих. Чем более они неверили и допросами старались извратить (правду), тем более подтверждалась истина. С ними случилось то же самое, что и с зверями, которые, будучи ранены кемъ–либо и пока еще не все острие вошло в их чрево, стремительным натиском своим на человека вгоняют в себя самих всю сталь (орудия).
Сначала они стараются дознать: тот ли это самый слепец и не выдан ли за него другой? Но это ясно засвидетельствовал человек тот и разсказал в порядке об исцелении, — и о том, что брение намазано было как лекарство от слепоты и что купальня, смыв брение, доставила зрение. Об этом распрашивали соседи и поучались, изследовали Фарисеи и узнали [56].
В качестве второго ухищрения для отрицания совершившегося чуда была предпинята попытка доказать, что не Христос совершил исцеление. Поелику же человек (исцеленный) громко называл Спасителя, исповеданием и проповедью воздавал благодарение и всем указывал Благодетеля: то, с закрытыми устами и помутившимся умом, не зная что делать, возвращаются снова к болезни [57] и оказываются точными изследователями каждой частности, — не для того, чтобы подтвердить совершенное чудо, но дабы получить откуда либо опровержение чуда и, устроив какой либо коварный обман, отвратить верующий народ от увлечения. Это верх порочности! — сражаться против истины, не покланяться Творящему все [58], но подвергать Благодетеля поруганию, — не удивляться силе, но пытаться унижать чудесные дела. Убедитесь же, Фарисеи, и от родителей, что человек этот рожден с слепотою, — и опять обратитесь к слепцу, во второй и третий раз, получая от него удостоверение в злых начинаниях и кознях своих. Но если не успеете в первой попытке, переходите ко второй, — не успеете во второй, переходите к третьей, — от третьей к следующей. Делайте извороты коварной лисицы, — и все таки вас везде окружают сети истины, нет никакого выхода из чуда. Впрочем не оставляйте своих ухищрений и тките паутину, устрояя козни, хотя и разнообразные, но немощные и безполезные.
Отечественный это недуг ваш. Неверных отцов таковые же дети (вы). И те таким же образом относились к чудесам в Египте. Необычайным способом и вопреки ожиданиям они спасались от войн, — и неверили Дающему Спасение. Кормились пищею, превосходящею природу, — и были неблагодарны больше голодающих (Исх. 16:13). Получали манну с неба посылаемую (Исх. 16:21), — и тужили по зловонию египетокого чеснока и лука. Во время дня осеняемы были столпом облачным, дабы не страдать от жары солнечного луча, и столпом огненным освещалась ночью, получив кроме луны другое, новое и превосходнейшее, светило (Исх. 13:21), — но, как бы совсем не замечая божественной силы, они таким образом усиленно требовали себе новых и возвышенных богов, когда Моисей, задержанный немного на горе при сообщении (ему) закона, замедлил возвращением. Вы истые наследники неразумия тех, невозлюбили закон, ненавидите благость, нуждаетесь в начальствовании жезла не миндального, а железного (Псал. 2:9 ср. Апок. 2:27; 19:15; Иер. 1:10–12).
Вы видите человека, перешедшего (от тьмы) к свету, доселе проведшего долгое время жизни во тьме, с бездейственными взорами, путеводимого чужими глазами, ежедневно сидевшего пред храмом, всем дававшего знать о своем несчастии, дабы многих привлечь к милосердию, имеющего город свидетелем своего недуга, смотрящего теперь и быстро исцеленного, не составом разных лекарств и не сечением стали, но одним брением, составленным посредством слюны (из персти): как же не поражаетесь, не изумляетесь, не бросаетесь на землю и не поклоняетесь Тому, Кто создал очи из земли, — не чтите божественную силу! Неужели терзаетесь завистью и имеете соревнование к Богу, как бы к своему сопернику по искусству, — как бы художники к художнику, как бы единоплеменники к равному себе!
Читая ветхозаветные книги, которые написаны были для домостроительства о народе и которые сообщают сведения о правлениях царей и историю о них, — вы благопослушно принимаете, что говорится о каждом. Так и Моисея едва–едва не считаете за бога, благоговеете пред Елисеем, восхваляете учителя его Фесвита, — и всех святых каждого века, наделявшихся силами от Бога и совершавших великие и славные дела, вы сравниваете почестями с ангелами. Вы нисколько не вооружаетесь против древних, не отвергаете преданий (разсказовъ) отцев, хотя люди обыкновенно не очень легко доходят до веры в то, что они слышат. А что в последния времена (т. е. ныне) глазами (своими) видите на глазах (бывшего слепца), что можно осязать перстами и точно воспринять слухом, — против этого коварно и безчестно злодействуете, попирая пророчества и отвергая исполнение предсказаний. Ведь о том, что видно теперь на опыте, еще за долго прежде возвестил Исаия такими словами: вот Бог наш суд воздает и воздаст; Он придет и спасет нас: тогда отверзутся очи слепых и уши глухих услышат; тогда хромой вскочит как олень и язык гугнивого будет ясен (Ис. 35:4–6). Это — речения не Петра и Иоанна, не кого либо из новых и подозрительных (для васъ) лиц, чтобы, заподозрив радостное предсказание, могли вы отвергнуть истину; но вашего пророчества слова, если Ѳекуита (Исаию) признаете сыном Амоса [59], — пророком, чадом пророка, — мужем, родом Израильтянина, — главою подзаконного водительства. Богу же слава, держава, честь — ныне и присно и во веки веков. Аминь.
Печатается по изданию: Святого Астерия Амасийского Слово о слепом от рождения. / [Перевод с греческого и примечания М. Д. Муретова.] // Журнал «Богословскiй Вестникъ», издаваемый Московскою Духовною Академiею. Сергiев Посад: «2=я типографiя А. И. Снегиревой». — 1894. — Том II. — Май. — с. 169–182
Беседа на притчу из евангелия от Луки, О богаче и Лазаре (Луки 16, 19-31)[60].
Не отрицательными и положительными только заповедями Бог наш и Спаситель воспитывает людей к тому, чтобы ненавидеть зло и любить добродетель, но и наглядными образцами преподает ясныя наставления благоустроенному поведению, делами вместе с словами приводя нас к восприятию доброй и боголюбезной жизни. Так и теперь, пророчественными и евангельскими устами, вернее же впрочем и собственным гласом, много раз уже предъявив нам повеление — надменнаго и высокомернаго богатства отвращаться, а человеколюбивое настроение и бедность с праведностию (соединенную) любить, — Он, дабы добрый совет сей соделать более твердым, удостоверяет слово Свое практическими примерами и в повествовании описывает богача и бедняка: показывает честолюбивое услаждение одного, угнетенную жизнь другаго и конечныя следствия жития обоих, — чтобы мы, разсмотрев истину на чужом образе жизни, соделались благоразумными судьями собственнаго поведения.
Один человек был богат и облачался в порфиру и виссон. Двумя краткими словами Писание порицает и осмеивает[61] безразсудную и неумеренную расточительность дурных богачей. Порфиры[62] цвет крайне дорог и совершенно излишен, а виссона употребление[63] не необходимо. Избирающим же себе благоустроенную и полезную жизнь свойственно и достолюбезно измерять употребление предметов необходимостию и избегать пыли суетнаго тщеславия и безполезнаго препровождения жизни, как матери зла. И чтобы нам яснее уразуметь значение этого изречения, да будет сначала разследовано употребление одежд, сколько и как оно должно быть допускаемо, будучи ограничиваемо благоразумными побуждениями и правилами.
Что же говорит закон правды? Овцу Бог создал с прекрасными волосами на коже и с обильным руном. Взяв ее, остриги и, отдав шерсть ткацкому мастерству, изготовь себе нижнее платье и верхнюю одежду, чтобы избегать страданий от холода и вреда от палящаго луча[64]. А если тебе нужна и более легкая одежда во время лета, то Бог дал на пользу нам лен для самаго широкаго употребления: из него тебе удобнее иметь покров благообразный, облекающий и вместе прохлаждающий своею легкостью. Употребляя это, исповедуй Творцу благодарение за то, что Он не создал только нас, но и позаботился об обезпечении (нашей) жизни. Если же, оставляя овцу и шерсть и уготованныя Создателем всего необходимыя средства, — суетными помыслами и безразсудными пожеланиями уклоняясь от обычнаго[65] образа жизни, — станешь изыскивать виссон и собирать волокна персидских червяков, — если будешь ткать воздушную[66] ткань паутины и, приходя к красильщику, платить огромныя деньги на то, чтобы он, добыв раковину из моря, кровью животнаго намазал одежду: то это есть (уже) свойство человека пресыщеннаго, злоупотребляющаго достоянием своим[67], не знающаго, где расточить избыток свой. За это и бичуется таковый, подвергаясь обвинению от Евангелия, как глупец и неженка, разукрашенный нарядами жалких девченок.
Впрочем некоторые преданные любители подобной суетности, доводя зло уже до крайности, на вышесказанном не ставят границы своих безумных помыслов, но изобретши какой-то пустой[68] и безполезный способ тканья, которое посредством переплетения основы с утком подражает живописному искусству и выделывает на плащах изображения всяких животных, — искусно приготовляют цветистую и многими идолами испещренную одежду — себе, женам и детям, уже забавляясь по ребячески, а не занимаясь важным делом, — при безмерности богатства злоупотребляя жизнью, а не пользуясь (1 Кор. 7, 31), — узаконяя противное Павлу и воюя против богодухновенных глаголов, — не письменами, а делами. Что тот (Апостол) воспретил словом, то самое эти содержат и повелевают делами (1 Тим. 2, 9-10).
И вот, когда они появляются разодетыми, то разсматриваются встречными как расписанныя стены. А то и ребятишки обступают их, смеясь друг с другом и указывая пальцами живопись на одеждах, — даже идут вслед им, очень долго не отставая. Там львы и барсы, — медведи, быки и собаки, — леса и скалы, — люди звероубийцы и всякаго рода живопись, изображающая природу. Да, им казалось нужным не стены только свои и дома раскрасить, но даже нижния и верхния одежды.
Более же благочестивые из богатых у вас мужей и жен, подобрав события Евангельския, предали (их) ткачам, — Самого, говорю, Христа нашего со всеми учениками и отдельныя чудеса, как (об этом) повествуется.
Увидишь (тут) брак Галилейский и водоносы (Иоан. 2, 1-10), — разслабленнаго, несущаго постель на плечах (Матѳ. 9, 2 дал. Марк. 2, 3 дал. Лук. 5, 18 дал.), — слепца, исцеляемаго брением (Иоан. 9, 1 дал.), — кровоточивую (женщину), держащуюся за воскрилие (Матѳ. 9, 20 дал. Марка 5, 25 дал. Лук. 8, 43 дал.)[69], — грешницу, припадающую к ногам Иисуса (Лук. 7, 37 дал.), — Лазаря, возвращающагося из гроба к жизни (Иоан. 11, 1 дал.). Делая это, они думают, что поступают благочестиво и облекаются в угодныя Богу одежды. Но если примут мой совет, то, продав те одежды, пусть чтут живые образы Бога. Не пиши Христа, ибо достаточно Ему единаго смиренномудрия воплощения, которое Он добровольно восприял ради нас, но на душе своей подъемля духовно безтелесное Слово носи повсюду[70]. Не на одеждах имей разслабленнаго, но отыщи лежащаго в немощи. Не историю кровоточивой постоянно напоминай (изображением на одежде), но вдове утесняемой окажи милость. Не на грешную жену, коленопреклоняющуюся пред Господом, внимательно смотри, но, сокрушаясь о своих прегрешениях, проливай частыя слезы. Не Лазаря, воздвигаемаго из мертвых, живописуй, но благоуготовляй добрую защиту твоего собственнаго воскресения[71]. Не слепца повсюду носи на одежде, но живаго и лишеннаго зрения (человека) утешь благодеяниями. Не короба с остатками (Матѳ. 14, 20 и пар.) изображай, но питай алчущих. Не водоносы, которые Он наполнил в Кане Галилейской[72], носи на одеждах, но подавай пить жаждущему.
Такую пользу доселе оказало нам горделивое одеяние богача. Но и дальнейшаго не должно оставлять без внимания; а именно: к порфире и виссону прибавил роскошное пирование[73] каждый день. Но, конечно, признаком одинаковаго настроения служит то и другое, то есть, как красоваться безполезною пышностию одежд, так и сладострастно рабствовать чреву и глотке.
Итак, роскошь есть дело враждебное добродетельной жизни, — соединенное с порабощением лености и развлечениям, с неумеренным употреблением пищи и рабскими наклонностями. И хотя разсматриваемый предмет представляет собою единое нечто, но, при частном изследовании и раскрытии, он оказывается имеющим состав из разнообразной, весьма большой и многоглавой порочности: ибо то и не было бы роскошь, что не возращалось бы многими средствами. А накопить богатыя средства безгрешным образом трудно, разве только кому-либо не случится, — чтó редкость, — и богатеть обильно и жить по правде точно. Так, живущему роскошно нужен, во первых, драгоценный дом, украшенный по углублениям[74] камешками[75], мрамором[76] и золотом, — приспособленный к переменам времен года: для зимы требуется дом теплый, находящийся на припеке и обращенный к полуденным лучам; а для лета — открытый к северу, чтобы обвевался легкими и вместе прохладными ветерками северными. Потом нужна драгоценная одежда для облачения сидений, ложь, постелей, дверей. Все у них заботливо одевается, даже бездушныя вещи, между тем как бедняки раздетыми остаются в жалком виде[77]. Прибавь, далее, к этому и сосчитай серебро в сосудах, золото, много стоющую покупку птиц из Фаса, вина Финикийскаго, которое в изобилии и за дорого источают для богачей виноградники Тира, — все прочия средства роскоши, которыя тщательно поименовать есть дело самих пользующихся ими. С каждым днем возростая в излишествах все более и более, роскошь уже и Индийские ароматы подливает к приправам и продавцы благовоний услуживают поварам более, чем врачам. Затем прими во внимание множество прислуги столовой — трапезников, виночерпиев, распорядителей и предшествующих им музыкантов, музыканток, танцовщиц, флейтщиков, смехотворцев, льстецов, тунеядцев, (весь этот) сброд — спутник суетности.
Чтобы приобрести это, сколько бедняков обижено! Сколько сирот поругано! Сколько вдов проливают слезы! Сколько от сильных мучений спешат к удавлению! Душа таковых, как бы вкусив какой-то воды забвения[78], совершенно теряет память о себе, что она есть, и с чем сопряжена, и о том, что некогда она разрешится от этого соединения и снова будет сожительствовать с возсозданным телом. Когда же приходит надлежащее время и необходимый закон отторгает ее от общения с телом, тогда наступает разсчет за прожитое и безполезное раскаяние, являющееся после нужды[79]. Ведь раскаяние тогда бывает полезно, когда переменяющий свое настроение имеет возможность исправления. С отнятием же возможности исправления безполезна скорбь и тщетно покаяние.
Был и нищий некий именем Лазарь. Не просто бедняка описывает Слово Божие, лишеннаго средств для приобретения и употребления необходимых предметов, но и одержимаго мучительною немощию, с разрушающимся телом, бездомнаго, безприютнаго, оставленнаго без попечения, брошеннаго к воротам богача. И наконец весьма тщательно в трогательном разсказе изображает[80] бедствия нищаго, дабы выставить на показ[81] жестокость немилостивца. Подлинно, кто не испытывает никакой жалости или сострадания к голоду и болезни, тот есть зверь неразумный, недостойно принявший вид человека, обманывающий природу своим настроением (безчеловечным) и даже гораздо более самых зверей несострадателен. И свиньи, при заклании свиньи, испытывают некоторое печальное ощущение и над только-что пролитою кровью издают жалостные звуки[82]; быки обступают убитаго вола, выражая скорбь весьма печальным мычанием; стаи журавлей, когда один из принадлежащих к стаду попадет в силки, летают вокруг пойманнаго и наполняют воздух какимъ-то жалостным криком, ища сородича и товарища (по стаду). А человек, — существо разумное и нравственное, по подобию Божию наученное благости, — так мало безпокоится о ближних своих, находящихся в печальных и бедственных обстоятельствах!
Итак, многострадальный и благодарный[83] бедняк лежал, не имея ног (разве бы он не убежал от этого злодея и гордеца, избрав другое место, взамен разбойнических ворот[84], запертых для бедняков), лишенный рук, не в состоянии будучи и ладони протянуть для просьбы (милостыни), не владея даже органами речи и испуская какой-то хриплый и странный звук из груди, изувеченный во всех вообще членах, останок злой болезни, жалкое доказательство человеческаго безсилия. Но и такое количество бед не склоняло высокомера к призрению (несчастнаго). Проходил он мимо человека, как мимо камня, совершая грех без всякаго предлога. Обвиняемый, он не мог ведь сказать этих общеупотребительных и благовидных (отговорок): «не знал, не ведал, неизвестным мне остался просящий нищий» — который лежал пред воротами, как зрелище для всякаго входящаго и выходящаго, дабы неотвратимым соделать осуждение высокомера, — желал даже крох со стола, и не получал. Так, один от пресыщения разрывался, а другой от нужды таял. Посему благопристойно и справедливо поставить ту Хананейскую Финикиянку учительницею человеконенавистному богачу, говорящею такия слова: «о злодей и презритель! и псы едят от крох, падающих со стала господ их!» (Матѳ. 15, 26; Марк. 7, 28). Ты же брата своего единоплеменнаго не удостоил сего дара. Но собаки заботливо кормились, — особо сторожевыя, отдельно ловчия, — удостоивались и крова и ложа, — и прислужников имели, старательно отобранных: а образ Бога брошен на-земь, презираемый и попираемый, который собственноручно создал Художник и Творец всего, — если для кого достоверен Моисей, засвидетельствовавший о происхождении людей (Быт. 2, 27).
Но если бы на сем и кончилось повествование о Лазаре и такова была бы природа вещей, чтобы неравенством этого (земного) жития ограничивалась (и вся вообще) жизнь наша: то я испустил бы громкие вопли негодования изъ-за того, что, созданные равночестно, мы столь неравную с единоплеменниками (своими) проводим жизнь. Поелику же оставшееся[85] для слушания прекрасно, то, постенав в прошедшем, возблагодушествуй, бедняк, в последующем[86], узнав блаженное наслаждение сотоварища твоего по нищенству[87]. Обретешь ты верный суд Праведнаго Судии, в коем стенает сладострастник и блаженствует страдалец. Каждый из обоих получает возмездие по достоинству.
И вот умер нищий и отнесен был в лоно Авраама. Видишь ли попечителей[88] праведнаго бедняка и исполнителей преставления его? — Ангелы были охранителями, взирая на него ласково и кротко и своим видом предъуказуя ожидающее его попечение и успокоение. Унесенный, он был положен в лоне Патриарха, — чтó для любителей изследовать глубины Писания представляет повод к недоумению. В самом деле: если бы всякий умирающий праведник уносился в одно и тоже место, то обширным какимъ-то и в безконечность простирающимся было бы лоно это, так как оно должно будет служить вместилищем всего множества святых. Если же это совершенно невозможно (ибо полое лоно с трудом и одного взрослаго человека и двух младенцев вместить может), то здесь мы имеем иносказание[89], под образом чувственнаго лона руководствующее к некоему духовному умосозерцанию. Что же означает изречение это? — Авраам, говорится, приемлет тех, кои вели благоустроенную жизнь. Итак, скажи же, богодухновенный Лука (как к присутствующему и видимому обращаюсь со словом к тебе), почему ты, при существовании многих (других) праведников и старейших Авраама, сию честь уделил человеку последующаго поколения, умолчав об Енохе, Ное, — или (будь это) и другой кто, следовавший им по жизни? Но я, кажется, уразумеваю тебя[90] и мои мысли не удаляются от цели (Евангельскаго повествования). Поелику Авраам был слуга Христов и преимущественно пред другими людьми он приял откровение касательно явления Христа, и тайна Троицы достаточно была прообразована нам в шатре сего старца, когда он угощал трех Ангелов, как мужей путешествуюших, — и вообще по многим таинственным прообразам он стал свой человек (у) Бога, облекшагося впоследствии времени плотию, и чрез посредство этого человеческаго покрова ясно беседовавшаго с людьми: то посему лоно его, говорится, есть как бы некая тихая пристань и место невозмутимаго упокоения праведников, ибо во Христе спасение всех нас и надежда будущаго века, — во Христе, произшедшем от плоти Авраама по человеческой последовательности. И мне кажется, что честь этого старца имеет отношение[91] к Спасителю, Судие и Мздовоздаятелю за добродетель, попечительным гласом призывающему праведников и говорящему: приидите, благословенные Отца Моего! наследуйте уготованное вам царство (Матѳ. 25, 34).
Умер нищий. Двоякое значение имеет нищенство: оно указывает, во-первых, на недостаток необходимаго (для жизни) и, во-вторых, на смиренномудрие и скромность нрава. Посему имеющий недостаток в средствах, нуждающийся в деньгах и одетый в жалкое рубище да не присвояет себе похвалу добродетели и да не думает, что для спасения ему будет достаточно (одной) бедности. Бедный по неволе не заслуживает похвалы, но добровольно умеряющий свои помыслы, вызывает удивление к себе; так как для просто лишь бедствующих, а нрав имеющих безпорядочный и неисправный, подневольная бедность бывает средством ко многим и дурным делам. Все подкапывателей стен и работорговцев, также грабителей и воров, даже самых человекоубийц видал я, когда присутствовал на суде архонта, — из бедных, незнатных, бездомных, безприютных. Из сего, таким образом, явствует, что Писание теперь ублажает такого нищаго, который несет нужды любомудрою душею, обнаруживая благородную твердость к обстоятельствам жизни и не совершая ничего дурнаго для того, чтобы доставить телу наслаждение роскошью. Такого (нищаго) яснее описывает Господь в первом блаженстве, говоря: блаженны нищие духом (Матѳ. 5, 3).
Итак, не всякий нищий праведен, но такой как Лазарь; и не всякий богач отвержен, но живущий с таким настроением, какое имел современник Лазаря, — и (когда) такой его жизни на самом деле существуют очевидныя свидетельства. Что богаче божественнаго Иова? Однакож огромное имущество не отвратило сего мужа от праведности и, вообще сказать, не отдалило от добродетели. Что беднее Искариота? Ничем не воспользовался он от бедности для спасения, но живя с одиннадцатью бедняками и любомудрыми, даже с Самим Господом, добровольно обнищавшим ради нас, — увлеченный злою волею к сребролюбию, он вследствие сего и предание совершил легкомысленно.
Достойно благоразумнаго изследования и погребение[92] обоих умерших. Нищий почивший имел ангелов (своими) охранителями и попечителями, ведшими его с доброю надеждою в место упокоения. Богач же умерший[93], сказано, погребен был[94]. Ничего нет лучше, как воспользоваться изречением самого Писания, в одном слове достаточно раскрывающаго безславную кончину богача. Да, умирающий грешник действительно погребается, будучи перстным по телу и земным по душе, — сочувствием к телу естественное достоинство ея (души) низводя к материи, не оставляя никакого полезнаго памятника своей жизни, но покрываясь безславным забвением и кончаясь смертию скотов. Гроб овладевает телом, а ад — душею: — две темныя тюрьмы, уделяемыя нечестивцу в наказание.
И кто не упрекнет несчастнаго (богача) в безразсудстве? Когда он был на земле, то чванился, величался, презирал всех сожителей и единоплеменников своих, обращавшихся с ним чуть не обзывал муравьями и червями, терзался пустыми помыслами о кратковременной славе. Когда же он отторжен был от жизни и как негодный раб отстранен от чужаго имения, котораго владыкою он, по глупости, считал себя: то спускается до равносильнаго (прежнему) высокомерию унижения и, расточая сетования плачущейся старухи, долго и безполезно взывает к Патриарху, говоря: Отче Аврааме! смилуйся надо мною и пошли Лазаря, да омочит конец перста своего в воде и прохладит язык мой, ибо я мучусь в пламени сем, — ища милости, которой не дал, когда имел легкую возможность благодетельствовать, — упрашивая, чтобы помощником к нему против огня прибыл Лазарь, — умоляя обсосать перст прокаженнаго, немного орошенный водою. Таковы безумства плотоугодников! Вот конец любостяжательных и сластолюбивых!
Но человеку разсудительному и пекущемуся о будущем, считая эту притчу как бы за предохранительное некое лекарство от болезни, надлежит избегать опыта подобных зол и оказывать сострадание и человеколюбие, как вину (или средство для достижения) будущей жизни. Как бы на действительном событии[95] и применительно к определенным лицам Слово Божие излагает нам это вразумление, дабы мы, живо и наглядно наученные закону благоустроенной жизни, никогда не пренебрегали заповедей Писания, как на слове только устрашающих, но не доводящих угрозу до (действительнаго) наказания. Знаю, что многие из людей, обольщаемые таковыми помыслами, предоставляют себе безпрепятственную власть грешить. Но всецело противоположному научаемся мы из предложеннаго места Писания, — (именно тому) что ни снисхождение какое-либо не облегчает наказания тамошняго суда, ни человеколюбие не уменьшает определеннаго возмездия, — если речениям Партиарха надо давать должное значение. После долгих молений к нему со стороны богача и выслушав многое множество жалобных воззваний, он не преклонился на эти сетования и терпевшаго тяжкое наказание не изъял от мук, но с строгою мудростию подтвердил праведный суд, сказав, что каждому но достоинству определил Бог участь (его); — и тебе, при жизни усладившемуся вопреки чужим бедам[96], (теперь) положено то, что терпишь, как наказание за прегрешение, — а измучившемуся там и попранному и переносившему горькую жизнь во плоти, назначено здесь некое сладостное и радостное состояние.
При том же и пропасть, говорит, великая служит препятствием сообщению их друг с другом и разделяет наказуемых от награждаемых, дабы те и другие жили совершенно врозь друг от друга, отдельно вкушая блаженство и муки.
Думаю, что чувственная притча служит прикровением[97] духовнаго созерцания. Не можем же мы на самом деле представлять там ров, выкопанный ангелами, подобно как в лагерях бывает среднее пространство между неприятелями. Но Лука употребил образ пропасти, описывая нам то разделение, каким отдалены друг от друга жившие согласно добродетели и жившие иначе. Размышление это нам запечатлевает и Исаия, говоря приблизительно так: неужели рука Господа не может спасти? или Он отягчил слух Свой, чтобы не услышать? Но грехи наши разделяют между (нами и) Богом (Ис. 59, 1-2).
Похвальное слово в день святаго первомученика Стефана (27-го Декабря).
Как по истине священен и прекрасен круг радующих нас предметов! Праздник следует за праздником и торжество сменяется торжеством! От молитвы мы призываемся к молитве и за Богоявлением[98] Господа следует чествование раба. Устремит ли кто взор свой к появлению в мир Рожденнаго вчера[99] плотию и всегда Cущаго по божеству, или же к мученичеству, какое претерпел сегодня[100] благородный слуга: тот найдет (в обоих событиях) хотя и многие и разнообразные предметы, но одну цель — чтобы мы научились благочестию. Так вчера ежегодный и обычный праздник научил нас тому, что родился Спаситель мира, Безплотный облекся плотию и Безтелесный оделся телом; потом — что за нас приял Он страдания и был вознесен на древо не ради чего либо иного, как ради промышления о нас[101]. Сегодня же взираем на благороднаго подвижника, побиваемаго камнями за Него, дабы кровью (своею) воздать благодарность за кровь (Его).
Итак Стефан — виновник сего торжественнаго собрания, призвавший нас к видимой у всех радости, созвавший (нас) как единый город в собрание, муж — начаток мучеников, учитель страданий за Христа, основание добраго исповедания, ибо прежде Стефана никто не изливал крови (своей) за Евангелие. Но как Каин, тот (известный) братоубийца, — как научает меня Моисеево повествование (Быт. 4, 8 сл.), — совершил братоубийство, ибо, вместо естественной любви усвоив вражду, он первый обновил землю убийством: так и Стефан треблаженный первый своею кровью освятил землю посредством благочестиваго подвига (мученичества), — муж, по времени второй после апостолов, а по славным делам первый[102]. И не вознегодуешь на меня ты, Петр, — не оскорбишься ты, Иаков, — не опечалишься ты, Иоанн, — если я не только сравню сего мужа с вашим любомудрием, но и хочу усвоить ему нечто бóльшее. Напротив, возвеселитесь радостно, ибо вы — отцы независтливые, гордитесь успехами сынов и удовольствие испытываете при превосходстве чад ваших над вами в добродетели. Ведь если что хорошее и великое совершено Стефаном, то это есть конечно ваше, — его наставников и тайноводителей (дело). Так и отличие борцов служит к славе воспитателя. Посему, немного умилостивив вас, с дерзновением скажу, чтó даст мне предмет, в восхваление сего доблестнейшаго во Христе мужа. Старейший из учеников — ты, святый Петр, и прежде всех возвестил Иисуса Христа (Деян. 2, 14 сл.). Но когда еще ты проповедывал евангельское слово, переходил из города в город, путешествовал из страны в страну, нес труды проповеди: сей (Стефан), войдя в поприще[103] и быстро взяв венок за подвиг, перешел со славою на небо, между тем как ты еще вращался на земле; даже более (оказывается), если Сам Отец и Сын призывают его посредством чуднаго видения. Такъ-то даже Петр (удостоивается мученическаго венца после Стефана), — и сказаннаго достаточно, ибо крайне безразсудно состязаться в нервенстве с отцами. Посмотрим и на тебя, Иаков брат Иоаннов (Матф. 4, 21). Ты — благовестник Христов, вторая добыча после Петра. И кто не подивится твоей вере? Как только ты призван был, то, нисколько не умедлив, повиновался. Вместе с ладьею ты оставил отца Зеведея и последовал за Христом, как истинный ученик. Ты пострадал за благочестие охотно сознаюсь, ибо Ирод жестоковластный умертвил тебя мечем; но спустя уже много времени после Стефана (Деян. 12, 1-2). И зачем называть мне всех отдельно, когда он предвосхитил награду мученичества пред всеми вообще святыми, первый вступив в борьбу с диаволом и первый одержав победу, — став подражателем Давида, хотя и в обратном отношении? Камнями (Деян. 7, 58-59) Давид победил Голиафа, камнями и Стефан — диавола[104]; но один — такими, которые бросал, другой же такими, которые в него бросали. Мы же, народ Христов, подобно тогдашнему воинству израильскому (1 Цар. 18, 6 дал.), да вопием и воспеваем победныя песни, взирая (на него) как бы на присутствующаго (здесь), изумляясь как бы стоящему (среди нас).
Достославен, конечно, всякий воинствующий за благочестие, если и вторым или третьим будет он после подвизавшихся ранее его; однакож он недостоин такого удивления как первый. Вторый, соревнованием к предшественнику своему возбуждаемый к подражанию, таким образом уже после привлекается к деятельности. Первый же, не имея никакого руководителя, но будучи изобретателем добродетели, справедливо удостоивается чести первенства[105].
Итак, велика ревность сего мужа, посему велика и честь. Безсмертна память (его), которую ни забвение не покрыло, ни время не затмило, но род от рода приемлет повествование о сем. Этот праздник непрестанно совершаем мы — священники, народ, дети, мужи, жены.
Но должно разсмотреть и самое поветствование о событии, дабы мы, став возможно ближе к предмету, тем бóльшим удивлением прониклись к сему мужу.
Первым был из диаконов Христовых Стефан, освященный благодатию, исполненный Духа сосуд, ежедневно утверждая своих[106] и обращая заблуждающихся на прямой путь. Поелику же он сильнее проповедывал учение, то и более, чем прочие апостолы, досаждал врагам; и прежде них — первому неприятелю диаволу, ибо он пылающие огнем и свирепо смотрящие глаза устремляет на тех, которые наиболее преданы благочестию[107]. Так он возбудил на него союз Александрийцев[108], — людей, весьма склонных ко всякому мятежу. Вы ведь знаете, как люди города разгорячаются и возбуждаются ко всему, на что легкомысленно устремятся. Когда он увидал толпу стекающихся на него, то был (сначала) в затруднении относительно того, как поступить в настоящем случае. Однакож нашел искусное средство — слово стройное и кроткое, ибо нет такого лекарства для врачевания ярости и возбуждения, как ласковое и благопристойное увещание. Скажите же мне, говорит, причину ненависти и за что руки простираете, — и (тогда) вы во очию окажетесь заблуждающимися[109]. Когда же они сказали: «поелику ты разрушаешь отеческие законы и оказываешься вводителем чужих учений»[110]; тогда, став в средину, блаженный, неискусный и неподготовленный оратор, — ибо он говорил не то, что узнал из науки, но что внушаемо было от Духа, — сказал:
Мужи братия и отцы! послушайте (Деян. 7, 2).
Мудрое введение, превосходное начало публичной речи к разгоряченному народу; ибо приятныя и ласковыя речи, имея в себе как бы мед какой или будучи подобны свежему маслу, укрощают воспаление диких порывов. Потом восходит памятью к Аврааму, дабы, начав с древних времен и простирая долее слово, этою бóльшою вставкою в средине (речи) незаметно истощить постепенно ослабляемую ярость (Деян. 7, 2-36). Закончив же это продолжительное повествование, он показывает, что и Моисей пророчествовал о Христе (Деян. 7, 37-38); дабы достоверностию законодателя искусно, как бы тайком[111], ввести слово веры. Все сказал благоразумно, что могло служить к пользе слушателей. Когда же увидел неподающуюся злобу и неукротимое упорство, тогда наконец, исполнившись дерзновения и отрекшись от здешней жизни, он оставил всякое усилие расположить к себе (ласковою речью) и неприкровенно назвал их жестоковыйными, необрезанными сердцем (Деян. 7, 51), противящимися закону, воюющими против Духа и другими подобными именами. Вследствие сего-то обступили его, как и Владыку, псы[112] многие, и волы тучные, по псалмопению[113], окружили праведника. Стоял он один, отовсюду окруженный толпою убийц. Никого не было вблизи в то время, ни друга, ни домочадца, ни родственника. А ведь находящимся в опасности доставляет утешение видеть около себя присутствие кого-либо из близких своих.
Но Верховный Устроитель великой борьбы, ведая, что сему мужу нужен помощник, — ибо он был хотя и весьма храбр, все-таки имел человеческия свойства, — вдруг является ему Сам: — и устремившему взор к небу показывает и Сына, стоящаго одесную в человеческом виде[114]. О человеколюбие! О благость! Подвижнику явился Тот, за Кого подвизался он. И как бы такой глас испустил к нему Бог всяческих:
«Ничего не благороднаго не потерпишь ты, Стефан! — Не кого либо из людей имеешь ты соратником, не из друзей кто либо стоит при тебе во время ужасов, но Я с Возлюбленным взираю на совершающееся. Готово упокоение, растворены врата рая. Мало претерпев, оставь житие привременное и спеши к жизни вечной и безконечной. Еще будучи в теле, видишь ты Бога, — явление, превышающее всякое естество в сем мире. От старейших апостолов ты научен был той тайне, что Отец имеет истиннаго Сына возлюбленнаго. Вот Я тебе являю Его, сколько можешь ты воспринять. Но Сын стоит при Мне одесную, дабы по положению места ты узнал честь (Ему подобающую). Соблазняло тогда многих то, что Бог облекся плотию на земле, но зри теперь Его в высоте с Мною, носящаго небесный и пренебесный образ человека, в утверждение совершеннаго домостроительства. Побиваемый за Него[115] камнями, не ослабевай и не теряй мужества. Но взирая на Подвигоположника, не устрашайся подвига. Оставь тело, презирая как тюрьму земляную, как дом гнилой, как сосуд гончара очень хрупкий. Вознесись свободный к здешнему (небесному) уделу, ибо готов тебе венец добродетели. Переселись от земли на небо. Брось тело смертоубийцам, как корм псам. Оставь неистовствующую чернь и гряди к хору ангеловъ».
С таким советом явился Бог сильному (мужу), дабы он не испытал какой либо робости и от огромности страшных мук не ослабил бы сильной решимости. Посему ни ангела не послал ему помощником, как апосталам в тюрьме (Деян. 5, 19; 12, 6 сл.), — ни какую либо силу служебную и соподчиненную, но Сам Себя явил. Ведь тогда было начало мученичества и первому делу подобало исполниться совершеннейшим образом, дабы следующие потом мученики получили крепкую опору (своей) ревности и не были подражателями трусов. Так это и на обычных войнах: один какой либо искуснейший воин впереди, по данному знаку, начинает дело; если он победит и осилит, то всем своим сообщит мужество, а противников поразит страхом; если же обнаружит хотя какую нибудь слабость, то немедленно сокрушает и исполняет трусостию души единоплеменников и бывает условием бегства. Посему-то Бог и явился с неба.
Удостоенный великаго видения, как никто другой, не держал он в молчании, что видел, но тот час же возопил: вот я вижу небеса отверстыя и Сына человеческаго стоящаго одесную Бога (Деян. 7, 56). Думал он, что как только поведает о видении, то привлечет неверных к единомыслию (с собою). Они же, воспылав от этих слов еще большим гневом и яростию и закрыв слух свой к речи этой как хульной, немедленно принялись за убийство. Вытащив вон из города человека-христоносца, несущаго терпение как Господь — крест, — они зло ко злу прибавляют[116], убийством в убийстве оправдываются и ко кресту присоединяют камни. На некоем ровном месте поставили они треблаженнаго — эту великую главу и высокий трофей мучеников, — обступил его кругом народ крови и гнева, — и подражая так называемой на войнах агинии[117], бросили камнями в служителя (диакона) Краеугольнаго Камня (Ефес. 2, 20; 2 Петр. 2, 6). И всякая рука еврейская совершала убиение; а целью для бросающих был мученик, стоявший по средине, как знак (прицел) для стрелка.
Когда же тело его, отовсюду пораженное и омытое кровью, стало наконец склоняться к смертельному состоянию[118], — оно хотя и потрясалось и грозило падением, как какой либо высокий платан, подрубленный многими древосеками, но не испытало, подобно многим, чего либо непристойнаго при падении. Не простерлось оно ниц (по земле), не упало на бок, не отклонилось навзнач; но, склонив колена в благопристойном виде молящагося, он скончался, посредством молитвы ускоряя душе разделение от тела и взывая к созерцаемому им Господу: Господи Иисусе Христе! приими дух мой (Деян. 7, 58). Спешил он как к какому либо переселению, — как из чужой страны в отчизну, — как из земли пустынной и изсушенной в город славный. К прошению этому присоединил и молитву за побивавших его камнями, ибо они против воли благодетельствовали ему, — побивая камнями, спасали, — умервщляя, животворили, — и отделяя от грязи, посылали его к царству.
Но разсмотрим и слова молитвы, какую цель они имеют: Господи! не вмени им греха сего (Деян. 7, 60). Не о том молится он, как думают некоторые злонамеренные люди, — чтобы преступление врагов его осталось ненаказанным и безответственным; ибо это было бы явным противлением божественным предначертаниям и нарушением суда и закона правды, определяющаго человекоубийцам достойныя казни. Но что говорит? — Господи! не вмени[119] им греха сего, то-есть: дай (им) умилительный страх, приведи дерзновенных к покаянию, не попусти умереть в обрезании, привлеки чрез покаяние к познанию Тебя, зажги в сердцах пламень Духа. Если таким именно образом они улучшатся, то очевидно, что тогда не вменит греха; но, банею благодати смыв с себя Твою и мою кровь, они сделаются свободными от обвинения за преступления.
Вот что было, и так кончилось это дело. И воинства ангелов радовались, удивляясь подвигу (первомученика) и с великою стражею почетною возводя Стефана в назначенный ему удел. Диавол же отступил ни с чем, в ужасном затруднении; но, чтобы употребить мне некоторое более чувственное выражение о духе воздушном, подражая пророческому слову: «с лицом аки опаление горнца» (Иоил. 2, 6; Наум. 2, 10), — устроив противное тому, что ожидал, — и чрез что думал уменьшить христиан, чрез то самое увеличив число мучеников.
Но что же сказать о Павле священном? Ведь и он был одним из убийц, истый Вениамин волк хищник (Быт. 49, 27)[120]. И если сам он не побивал камнями, то все же стерег одежду убивающих и был служителем смертоубийственной толпы (Деян. 7, 58). Впрочем, теперь преисполненнаго сил и дышащаго дикою яростию немного после я увижу тебя, подобно какой нибудь старухе немощной, ведомаго за руку, когда тебя, вкусившаго истину, подобало привести к Анании (Деян. 9, 8 дал.). Сладко порадуюсь я также и тогда, когда услышу тебя повествующаго о мучениях за Евангелие и между другими опасностями говорящаго: однажды я был побит камнями (2 Кор. 11, 25). Посредством камней подобало тебе оправдаться за камни и испытанием того же самого разрешить вину греха.
Не должно оставить без изследования и видение Стефана. Бог всяческих, всегда наперед заботясь об имеющих быть впоследствии человеческих прегрешениях, предуготовляет предохранительныя средства, что и теперь сделал (в видении Стефана). Ведь если бы для пользы подвижника только совершалось богоявление, то достаточно было бы и (одного) голоса с неба, как и при крещении прежде (Матф. 3, 17; Марк. 1, 11; Лук. 3, 22), или впоследствии времени при преображении (Матф. 17, 5; Марк. 9, 7; Лук. 9, 35), или даже и с Павлом этим, когда он совершал путь к Дамаску (Деян. 9, 4; 22, 7; 26, 14).
Теперь же (было такое явление Стефану) как по другим причинам, так и потому, что имело произрости из Ливии для церквей Божиих зло — (именно) Савеллий и ввести в мир худославное смешение Ипостасей. Ради этого Бог, наперед как бы пресекая имеющее быть (зло) и предохраняя (от него) души последующих поколений, показывает Себя Стефану в собственной некоей и самосовершенной славе, — показывает и Сына в совершенно-полном лице, — поставляет Его одесную Себя, дабы ясным различением лиц (τῶν προσώπων) изъяснить ипостаси (τὰς ὑποστάσεις)[121].
Но быть может скажет кто: так любомудрствуется тебе об Отце и Сыне; а где же Дух Святый? Ведь если ради утверждения веры являлся с неба Отец с Сыном, то надлежало соприсутствовать и Духу Святому, дабы чрез видение дать[122] людям некое действенное тайноводство. Посему противопоставляющему нам такое возражение мы должны сказать вот что:
«Мудрейший! Изследователю чтений[123] надо иметь как здравый разсудок так при этом и сильную память, дабы таким образом он мог обнимать вместе все написанное. Посему, если ты ищешь присутствие Духа, то обратись к сказанному немного прежде камней и человекоубийства, и найдешь, что до видения говорит Дух и соприсутствует Стефану и предуготовляет мученика; ибо тотчас же в начале поветствования провозгласил нам такия слова: Стефан, исполненный благодати и истины и силы, совершал знамения и чудеса великия в народе. Возстали же некоторые из так называемой синагоги Либертинцев и Киринейцев и Александрийцев и из Киликии и Асии, вступив в спор с Стефаном. Но не могли противостоять мудрости и Духу, Коим[124] он говорил (Деян. 6, 8-10).
Так вот и лицо Духа отдельно представило нам Слово Божие. Если же это написано прежде, а на конце Отец и Сын, то такое изменение порядка нисколько не вредит вере, ибо Писание обычно делает это: то называет оно одного Сына, то Духа с Сыном, иногда начинает с Отца и оканчивает Духом, и наоборот — сделав начало с Духа, чрез Сына переходит в речи к Отцу. Эту особенность речи преимущественно у великаго Павла можно видеть употребляемою безразлично (См. Рим. 5, 5-8; 8, 2-3; 8, 9-12; 16, 24; 1 Кор. 16, 23; 2 Кор. 13, 13; Гал. 6, 18; Ефес. 6, 24 и др.).
Так, исполнен и наш долг в отношении к Стефану, — если судить по величию (предмета) — недостаточно; а если по способности проповедника — довольно для него, за что Богу нашему слава, ныне и присно и во веки веков. Аминь.
Источник: Святаго Астерия Амасийскаго, Похвальное слово в день святаго первомученика Стефана (27-го Декабря). / [Перевод с греческаго и примечания М. Д. Муретова.] // Журнал «Богословскiй Вестникъ», издаваемый Московскою Духовною Академиею. — Сергиев Посад: 2-я типография А. И. Снегиревой. — 1894. — Том I. — Январь. — С. 1-14.
Похвальное слово в день святого мученика Фоки (22-го Сентября).
[Прекрасна и полезна для ревнителей нравственности память святых, ибо не словом только наставляет она стремящихся к добродетели и благочестию, но и в качестве удобопонятных учителей предлагает дела праведно живших. Посему и Господь наш, давая наставления высоким подвигам, говорит: «кто сотворит и научит, тот великим наречется", – и в другом месте: „да светит свет ваш пред людьми, чтобы они видели добрые дела и прославили Отца вашего Небесного" (Матф. 5, 19. 16). Ведь словесное наставление есть учитель низший и слабейший, чем практическая деятельность, – и насколько зрение мы считаем более точным (чувством) сравнительно со слухом, настолько дело признается превосходящим слово. Так узнаем мы науки, так научаемся искусствам, сначала наставляемые словом, а потом рукою и опытом осиливая трудности. И геометр, много поработав над книгою и выслушав объяснения учителя, значение разнообразных фигур не усвоит иначе, если не изучит точек, линий и кругов на доске. Точно также и имеющего любовь к астрономии одно только слово не научить излюбленному предмету, если учитель, умело поворачивая пред ним глобус, не представить пред глазами движение неба. Равно и врач, много потрудившись над Гиппократом и другими наставниками, есть неумелый целитель, прежде чем, сходив ко многим недужным, от самих болящих не научится лечить. Так-то и мы, ученики мучеников, имея пред исповеданием в качестве учителей дела сильных мужей, научаемся до последней опасности соблюдать благочестие, взирая на самые священные гробницы их как бы на столбы, начертанные письменами и точно повествующие о подвиг мученичества.
Но как приближающиеся к дубу Мамврийскому (Быт. 18, 1 сл.), или к пещере купленной, - которую Ефраим Хеттеянин продал для погребения Сарры (Быт. 23, 1 сл.), где также и сам патриарх (Авраам) с детьми похоронен, – тотчас вместе с видением мест возобновляют в мыслях образ (Авраама) и умом созерцают верного патриарха, начаток благочестия, обрезание в нем, – а также размышляют и о произросших от корня оного – Исааке, Иакове, и с воспоминанием о сих мужах делаются созерцателями всей истории о них: так и я сегодня, достигнув пречестного святилища треблаженного Фоки, от (видения) места наполняюсь воспоминанием о всех вместе, рассказываемых о нем, повествованиях. Вижу вертоградаря по занятию, простеца по дуге, страннолюбца изрядного на морском прибережьи, благодетеля внутренней страны, святых святого и прославленных чрез Христа, преславнейшего]. Священен конечно и достославен весь сонм доблестных мучеников, страданием за страдания принесший благодарность и кровию за кровь исполнивший воздаяние Спасителю всех: однакож между ними самими не одна слава у всех и не по одной мере назначаются всем равные награды, но первенства и второстепенности не избегает и лик святых. Виною же сего, думаю, служит наивысшая точность Судьи и непреклонность, ибо Он наблюдает и величину наказаний и постоянство доблести, и, исследуя подвиги, назначает награды подвижникам по достоинству. И странного в том ничего нет, если от Бога так чтится правда, когда и у нас военачальники и судьи ристалищные не одинаковы бывают к храбрым воинам, или состязателям, но каждому соразмерно совершенному им доблестному делу, присуждают соответствующие дары.
Я коснулся этого для того, чтобы показать, что давший нам сегодня побуждение к собранию славнее сотоварищей своих и сподвижников. Другие (мученики), и не все известны всем, и не имеют (повсюдной) славы за свою доблесть мужества. Фоку же кто бы не знал, нет такого; но как луч солнца распростирается пред глазами у всех, так и слава сего мученика огласила повсюду всякий слух. [И чтобы сказать сосредоточенно: – которые Владыку познали Христа, те и верного раба знают. Впрочем, если угодно, оставив общие с другими похвалы, расскажу вам, чтителям мучеников, особенные подвиги сего мученика].
Быв сейчас в пречестном святилище его и прикасаясь к священной гробнице тела, я от (посещения) места наполняюсь воспоминанием о всех вместе, рассказываемых о нем, повествованиях. Вижу веpтогрaдapя по занятию, простоту души, страннолюбие изрядное на морском побережьи, благодетеля внутренней страны, – и учеником мученика становлюсь, научаясь до последней опасности соблюдать благочестие. Но, если угодно, оставив общее и многим известное, расскажу вам, чтителям мучеников, только особенные подвиги мученика. Произрастила сего святого мужа, великую пользу христиан, соседняя Синопа, город древний и известный, обилующий доблестными и любомудрыми мужами. [Пусть никто не указывает мне ныне на различие религии, но помышляет только о том, что он оказался воспитателем и матерью весьма ревностных мужей]. Средством жизни ему служил уход и обработка сада, которым он владея где-то там пред вратами города на краю косы, возделывал его трудолюбиво, для себя и для нуждающихся в облегчении жизни. Отверзал он и чужестранцам весьма радушно малый и бедный дом свой.
Живя на людном месте, он предлагал имущество свое в общее пользование всем приходящим. И (таким образом) будучи новым Лотом, не Содомлян (Быт.19, 1сл.), но Синопян, – он, с течением времени, обрел заповедь эту не лишенною награды, ибо вследствие страннолюбия нашел себе случай к животворной смерти. A от кого и как, о сем выслушайте от меня небольшое воспоминание.
Когда возвещено было учение нашей религии и дивная проповедь дошла до слуха всех, поведав Христа и таинства (сообщенные) от Него: тогда "возмутились народы", по псалмопевцу, "и цари и князи собрались вместе" (Псал. 2, 2 ср. Деян. 4, 25), - и люди заблуждения гневались, когда воцарился Иисус. Всякий христианин отыскивался как злодей, - наказывался, кто был близко, и подвергался преследованию находившийся вдали.
Посему и Фоку даже и простота занятия и садоводство не укрыло (от преследования), но и о нем, как истинном Христовом ученике, было сделано донесение. II вот, пришли и к нему те, кои имели приказ увести его из жалкой этой и быстро текущей жизни, – без суда, без защиты; ибо и вина-то его была религия, – вина, которую ясным голосом исповедовал виновный, – и когда никто не вопрошал, делами показывал (веру свою), – а когда его спрашивали, радостно объявлял.
Итак, исполнители казни над ним и виновники нашего праздника, прийдя (в город), остановились у самого искомого, не зная (его) и, конечно, не будучи известны (ему), – но в тайне содержа пока причину своего прибытия, дабы, разузнав прежде от внегородних жителей: кто такой Фока и где жительствует, – неожиданно явиться (к нему) и схватить, как некогда Иудеи в саду с Иудою – Господа (взяли).
Пришли, внутри сетей имея добычу, асы – овна, волки – агнца ), [голубя – хищническая и с кривыми когтями птицы, как и пророк Исаия говорит], – и вместе с барсом почивал козленок, и с волками пасся ягненок, и львы сообща с теленком вели совместное жительство. Когда же, как обычно бывает, взаимообщение за столом возбудило доверие друг к другу, мученик начал расспрашивать у них: кто же они и чего ради прибыли в город его? Они же, почтив радушный прием и стрaннолюбие сего мужа и приказав никому не рассказывать, что услышит, открывают ему тайну и сообщают дело своего умысла, – и (именно) что Фоку ищут взять на казнь; посему кроме гостеприимства просили (его) оказать (им) и сие благодеяние – чтобы и потрудился вместе с ними в поимке искомого (человека). Выслушал служитель Господень и, приняв весть непоколебимою душою, не ощутил или высказал что либо низкое и неблагородное, - ни, убоявшись опасности, подумал о бегстве, - и это - имея к тому полную возможность, потому что еще и не известно им было, что он есть тот самый, кого они отыскивают. Но совершал совсем противоположное, решившись лучше мужаться, а не бежать. Конечно и на просьбу их склоняется. «И я, говорит, в предлежащем деле окажу вам содействие, ибо знаю сего мужа и, поискав, легко найду его, – не в продолжительном времени, но на следующий день, и вам самим покажу; только вы упокоитесь в этот убогом пристанище моем.
Так, поручившись пред ними твердым обещанием, он разделяет себя между двумя предметами: приемом своих убийц, и приготовлением гроба. Приготовив же могилу и нужное для погребения, он пришел к ним на следующий день и сказал: "старательно отыскал я вам Фоку, готова уже ловитва и, если угодно, да будет взята". Когда же они от радости сказали: "где человек сей?" - говорит: "не далеко, но с вами, это я сам пред вами, приступите к делу и исполните цель путешествия и труда вашего".
От этих слов ужаснулись в сердцах своих и оцепенели люди те, устыдившись соли и стола и при бедности своей столь щедрого хозяина. А он и еще увещевал их к смелости убиения и повелевал ни мало не колебаться, говоря, что не их это руки убийство, но дело тех, кто дал приказание это. Сказал, убедил, пострадал и с отрубленною главою принесен Богу в жертву благоугодную. Столп и утверждение божественных церквей вселенной, с того времени до ныне, в нем имеем мы, человеки. II из мучеников сей есть славнейший, имея первенство даже между наилучшими. Всех поголовно привлекает он к своему пристанищу, и большие дороги наполнены поспешающими из каждой страны к месту молитвы. Есть ведь великолепный тот храм, коему дано в удел иметь священное тело мученика, - угнетенных упокоение, болящих врачебница, алчущих трапеза. Да, обильнее питает Фока ныне, по смерти, - чем, Иосиф некогда в Египте при жизни. Тот менял хлеб на деньги, а этот даром подает нуждающимся.
Так толпы нищих и скитальцев притекают к Синопской косе, как бы к некоей общей сокровищнице. Но так это там. Если же где и в другом месте, благодаря малым останкам, мученик устроил себе как бы некое выселение из отчизны: то и такое место дивно и для всех христиан вожделенно, точно также как и сие у нас священное место есть пристанище празднующих, ибо честна пред Господом смерть преподобных его. И по многим местам разделенные, останки везде сохраняют треблaженному всецелое благоговение. Так же и в царственном граде, главе Италии и царице мира, бывает всенародное торжество мученику и чествование, – есть (там) и храм знаменитый, великолепно украшенный. И не менее, чем Петра и Павла, Римляне почитают Фоку. Посему, как известно, и главу мученика приобрели старательно, усвоив себе настроение, противоположное гнусной Иродиаде. Ведь эта, жаждая крови, праведника честную главу выпросила на поругание, – те же, для чествования и пользы своей, достойным образом приобрели себе мученическую главу. Корабельщики же и мореплаватели, повсюду находящиеся, – не переплывающие Понт Евксинсинский только, но и пересекающие Адриатику и носящиеся по Эгейскому морю, – и те, кои плавают по Западному океану и находятся в заливах Восточного моря, – обратили в новое славословие мученика те обычные возгласы, которыми облегчают труды мореплавания, – даже и посредством языка всячески воспевается ими Фока, поелику он и (действительно) подает ясные знаки помощи.
Так он много раз явился, то ночью, пред наступлением бури, пробуждая кормчего, задремавшего у руля; то опять (явился) растягивая канаты, наблюдая за парусом и с носа (корабля) усматривая отмели. Отсюда и обычай явился у мореплавателей – иметь Фоку своим сотрапезником. И поелику теперь уже бестелесному невозможно быть сохлебником и общником стола, то узнайте как благочестивый разум умудрился на невозможное.
Каждый день они отделяют мученику часть кушаний соразмерно доле ядущих. Откупая ее, один из сотрапезников вносит деньги, на следующий день – другой, потом – третий. И этот жребий покупки, обходя всех, ежедневно дает (нового) покупателя доли. Когда же круг (очередной) обойдет их и они пристанут к земле, то деньги разделяются алчущим. И это – часть Фоки, бедным благодеяние.
Благоговеют и цари пред ним, мужественнейшим и боголюбивым, – и многоценными сокровищами украшают храм достославного бедняка: потомки имеют соревнование превзойти (в этом) старших.
И это уже не удивительно, если благочестивые мужи Римского владычества, совоспитанники закона и права, столь благоговейными оказываются в отношении к служителю Христову, когда и к варварам уже проникло почитание его. И даже все наиболее дикие Скифы, – а именно те, кои обитают на материке по ту сторону Евксинского Понта, жители при озер Меотис и реке Тaнаис, – также и те, кои населяют Босфор и простираются до реки Фасис: все они совершают торжественное чествование вертоградарю, и, (далеко) отстоя от нас по всем обычаям и занятиям, в этом одном оказываются единомышленными (с нами), укрощаемые истиною в дикости нравов.
Так один князь и царь тамошний, сложив с головы своей венец, блистающий золотом и цветами камней, и сняв военный панцирь, состоящий из дорогого вещества, – ведь вооружение варваров пышно и роскошно, – послал оба приношения чрез мученика Богу, посвятив знаки и своей силы и своего достоинства:, ибо ясно, что венец был благодарственною жертвою царского достоинства, а панцирь – военной силы.
A непрестанно, затем, случающиеся благодеяния посредством видений во сне и исцелений, которые получают страждущие – каким образом кто и расскажет (о них), так как невозможным оказывается слову направляться на каждое действие его?
Итак, окончив здесь, мы принесем славу Спасителю Богу, Коего рабы верные удостоены такой благодати, что в отношении ко всякой нужде и обстоятельству, по данному им дару, благодтельствуют сорабам своим – и это, по отшествии отсюда и разлучении с телом, коих действенная память ежедневно обтекает города и селения, повсюду проповедуя Благодетеля Господа, - Коему подобает всякая честь, и поклонение, держава, и величие, и великолепие, - ныне и во веки веков. Аминь
Источник: Астерий Амасийский, св. Похвальное слово в день святого мученика Фоки (22-го сентября) / Пер. и примеч. M. Д. Муретова // Богословский вестник 1894. Т. 4. №10. C. 1-25 (1-я пагин.).
Примечания
1. Другой проповеди о корыстолюбіи, о которой упоминаетъ здесь Астерій, до насъ не дошло.
2. Τοὺς διαϕορουμένους — паціентовъ, у которыхъ дóлжно вызвать потъ посредствомъ массажа.
3. Разумеется Юліанъ Отступникъ.
4. Притч.5:6–7.
5. Праздник Крещения Господня.
6. Мф.6:20.
7. Проповедник, вероятно, разумеет здесь Руфина, который был обезглавлен Аркадием (395 г.), при чем голова казненнаго была торжественно поднята на копьях. (См. у Migne, t. 40. col. 223–224:примеч.).
8. Буквально: спорный между женщинами и мужчинами, — (разумеется, несомненно, евнух Евтропий).
9. Еккл.1:2.
10. Разумеется Илій — см. въ 1 Цар. 2:12 и след.
11. Т. е. число, вполне достаточное для Церкви.
12. букв: всякое место… возвещало.
13. Какъ у риторовъ.
14. Т. е. превечнаго рожденія Сына Божія изъ существа Бога и Отца.
15. Это и предъидущее разсужденія оратора дóлжно понимать въ смысле пастырскаго руководства Апостоломъ Церкви, а не въ католическомъ смысле внешняго главенства римскаго папы.
16. т. е. Рима.
17. Въ тексте ошибочно названы Римляне; цитатъ взятъ изъ Гал. 2:19 — ср. Рим. 7:6.
18. Т. е. по дороге.
19. Т. е. обыкновенный домъ.
20. Т. е. подъятъ былъ темъ, что имело видъ колесницы.
21. Т. е. откровенія сверхъестественныя.
22. Речь тутъ о плоти Христа до воскресенія Его и вознесенія на небо.
23. Т. е. какъ много платятъ за то, что отказываются отъ воздержанія
24. Въ отличіе отъ пророчества словеснаго.
25. Буквально: вырастаетъ подъ закономъ незаметно.
26. Мощи св. Евфиміи въ последствіи времени изъ Халкидона перенесены были въ Константинополь въ Софійскую церковь, где и находились до царствованія Императора Константина Копронима, который, воздвигши гоненіе противъ иконопочитателей, и противъ иконъ и мощей, приказалъ потопить въ море мощи св. Евфиміи: но оне были сохранены, и ныне находятся въ Селивріи, городе, лежащемъ на берегу Мраморнаго моря между Константинополемъ и Адріанополемъ. (Prince Cantemir. Histoire de l’empire Otton. L. 3. cap. 1.
27. Древніе писали железными грифелями на досчечкахъ, покрытыхъ воскомъ.
28. То есть, Медею, которая, желая отмстить супругу своему Язону за неверность его къ ней, умертвила двухъ сыновъ своихъ отъ него.
29. Знаменіе креста.
30. Текст этого слова Астерия известен по автографу Сирмунда с codex'a Soguierianus'a и no выдержкам в Библиотеке Фотия Cod. 271. ср. Migne Patr. Gr. t. XL. col. 153 и 250:not. 37.
31. ἐϰ ϰοιλίας — от чрева, вместо Иоан. 9:1: ἐϰ γενετῆς — от рождения.
32. Марк. 3:17.
33. Т. е. единоипостасности божества.
34. ψηλαϕώμενος — букв.: будучи осязаем.
35. Cod. Seg. прибавляет: «ибо кто напоил вас от скалы? бросаете в Того, Кто на каменных досках дал вам законы жизни?».
36. περιούσιον ср. Исх. 19:5.
37. γνώσει, Cod. Seg. προγνώσει.
38. αὐτούς, но Фотий читает; αὐτοῦ — чудотворением Его (т. е. Христа).
39. Так у Фотия; в Cod. Seg. Θεός.
40. ϰαὶ μὴ ϕαινόμενος; y Фотия: ϰαὶ ϕαινόμενος; латинский переводчик у Миня из двух составляет одно: ϰαὶ μὴ βλεπόμενος ϰαὶ ϕαινόμενος: не был видим, хотя и являлся (присутствовалъ). См. Исх. 3:4.
41. Cod. Seg. прибавляет: «и вместе».
42. ἀνϑρωπιϰοῦ λόγου, Фот. ἀνϑρωπίνης σοϕίας — человеческую мудрость.
43. У Фотия прибавлено: «ни в чем не будучи повиненъ».
44. Ср. Иез: 18:20: сын не понесет вины отца, чему кажущееся противоречие представляет Втор. 5:9: Я Господь Бог твой, Бог ревнитель, за вину отцев наказывающий детей до третьяго и четвертого рода ненавидяших Меня, устраняющееся тем, что в последнем случае предполагается деятельное и свободно–сознательное причастие детей унаследованным от отцев греховным склонностям и страстям. Так и в Евангелии (Матф. 23:29–35) Господь говорит, что неверующие иудеи сами против себя свидетельствуют, что суть сыновья убийц пророков, так как и сами будут дополнять меру отцев своих совершением таковых же злодейств, а именно: убиения, распятия, мучений, и преследований пророков и мудрых книжников.
45. У Фотия приблвлено: «еще не явившийся на светъ».
46. πτέσις, Cod. Seg. πεῦσις.
47. Cod. Seg. прибавляет: «дотоле».
48. Cod. Seg. прибавляет: «или выглаживать шероховатость досок, или делать вобще то, чему ремесленник отец научает свое дитя по свойству своего ремесла».
49. τὸ βαϑύτερον, Cod. Seg. приб. ϰαὶ μελάντερον — и чернее.
50. У Фотия прибавлено: «душе».
51. ἐϰ τῆς σαρϰός — от плотского суемудрия.
52. Cod. Seg. приб. «теперь»
53. τὸ ζῶον, собст. животное.
54. Т. е. божественного.
55. Cod. Seg. добавляет: «Иисусом, родившимся».
56. Чтение: ϰαὶ ἐπείϑοντο — и уверялись, убеждались — может быть принято только в отношении к удостоверению фарисеев в тожестве личности слепца, но в отношении к совершению чуда оно неудобно, ибо не соответствует евангельскому повествованию. Редактор издания у Миня готов подставить отрицание ὀυϰ — и не верили (col. 260:n. 51). Мы же находим более естественною и легкою поправку: ἐπύϑοντο, как параллель ϰαὶ ἐμάνϑανον.
57. Cod. Seg. добавляет: «к изследованию болезни, — стараются дознать: от рождения ли он слеп, и распрашивают родителей этого человека».
58. Cod. Seg. приб.: «это».
59. Ср. Ам. 1:1 и Ис. 1:1; 2:1; 37:2; 38:1. Родом из Ѳекои был собственно пророк Амос, которого св. Астерий считает отцом Исаии пророка, как и Климент Александрийский (Strom. 1:21, — ed. Potteri 1:389; ср. Mig. col. 327) и др. некот. Но Иероним (In Amos, prolog. Migne, Patr. Ser. lat. t. XXV — Hieron. t. VI, — col. 999) говорит, что пророк Амос не был отцом Исаии, так как последний пишется чрез алеф и цаде (אמוץ 1,8») и в переводе на латинский язык значит: fortis, или robustus, — а имя пророка из двенадцати пишется чрез аин и самех (עמום) и означает: pbpulus avulsus. В греческом же начертание обоих имен одинаково: Ἀμώς.
60. В ряду превосходных, но к сожалению в небольшом числе до нас сохранившихся, поучительных слов св. Астерия, беседа на притчу о богаче и Лазаре, по справедливости, должна занимать первое место. Всесторонняя обдуманность, стройная последовательность и сосредоточенность плана, строгий и проницательный анализ священнаго текста и нравственной жизни человека, — высота обще-богословскаго созерцания, — наглядное воспроизведение тайных и сокровенных движений души человеческой, — художественная простота, отчетливость и краткость изложения, — подлинно ораторския, лишенныя всякой риторической изысканности и вполне естественныя сближения и противоположения, — наконец непосредственная правда и жизненность, а отсюда — неотразимая сила, обаятельная властность и сердечная теплота нравоучения: эти и другия подобныя же качества, коими обилуют все поучения Астерия, преизбыточествуют в настоящей беседе и делают ее во всех отношениях образцовым и замечательным в древне-церковной литературе творением. Беседа, кроме того, замечательна тем, что одно место из нея («не пиши Христа» и пр. см. ниже) цитовалось во время иконоборческих споров: оно приведено в деяниях седьмаго вселенскаго собора, у Никифора Исповедника и Ѳеодора Студита (см. далее примечание к этому месту). Ободрение и защита бедняков с одной стороны и порицание и осмеяние безсердечно-тупых богачей с другой — дышат такою жизненностию, что, не смотря на различие эпохи и народности, беседа сохраняет все свое значение и для настоящаго времени. Евангельское зачало, содержащее притчу о богаче и Лазаре, читается в пятницу 25-й недели, в нынешнем году — 12-го ноября.
61. Κωμῳδεῖ в противоположность дальнейшему τραγῳδεῖ — о бедняке.
62. Пурпурный.
63. Дорогой материи.
64. Βλάβην, др. βολήν — удара.
65. Естественно — законнаго.
66. ἀνεμιαῖον собственно: ветристую.
67. Κτήσει вместо чт. ϰτίσει — творением Божиим.
68. Κενήν, но лат. пер. чит. ϰαινήν — новый.
69. Κράσπεδον евр. цицит — голубой шнур по краям верхняго плаща и голубыя кисти по углам его, — что, по закону Моисееву, должно было служить Евреям напоминанием об исполнении заповедей закона (Числ. 15, 38-40). Христос носил это еврейское одеяние, как видим из Евангельских повествований о кровоточивой женщине.
70. Μὴ γράϕε τὸν Χριστὸν, ἀρχεῖ γὰρ ἀυτῳῖ ἡ μία τῆς ἐνσωματώσεως ταπεινοϕροσύνη, ἥν αὐϑαιρέτως δἰ ἡμας ϰατεδέξατο, ἐπὶ δὲ τῆς ψυχῆς σου βαστάζων νοητῶς τὸν ἀσώματον Δόγον περίϕερε. В Деяниях Седьмаго Вселенскаго Собора (См Migne Patr. curs. compl. Ser. Gr. t. XL, col. 167, Nota 3 ср. Деяния Всел. Соборов, изданныя в Русском переводе при Казан. Дух. Академии, Казань 1873 т. VII стр. 522-523) это место из Астерия читается с некоторыми изменениями, именно так: «Он (Астерий) в слове своем на богатаго и Лазаря, сказав нечто о кормлении нищих и в обличение богатых, предлагает богатым за лучшее собирать плоды милостыни, а не одеваться пышно и блистательно в мягкия одежды; затем присокупляет некоторое нравоучительное слово, направленное к какимъ-то лицам очень благочестиво проводящим жизнь и покинувшим свое богатство. Он говорит так: «не изображай Христа на одеждах (ἐν ἱματίοις), но лучше издержки на них предоставь нищим (ἀλλὰ μᾶλλον τὴν τῶν ἀναλωμάτων τούτων δαπάνην πτωχοῖς προσπορίζου). Затем, желая пресечь страстную привязанность к богатству, он присовокупляет: «Христос довольствуется одним смирением воплощения» (ἐνσωματώσεως ταπείνωσις), то есть Христу Богу нашему благоугодно было явить тайны своего домостроительства не из видов ложнаго тщеславия и сребролюбия, потому что не благочестиво и ему не благоугодно, чтобы люди собирали богатство для сооружения Евангельских памятников и в то же время, придумывая извинение грехам своим, презирали бедных, имеющих нужду в хлебе и одеждах и лишенных крова». Здесь мы имеем непогрешимое толкование этого места из Астерия, коим злоупотребляли иконоборцы. Тоже самое место, но уже дословно, приведено, по поводу злоупотребления тех же иконоборцев, в письмах Св. Ѳеодора Студита (Migne, Patr. Curs. Compl. Ser. Graecae t. XCIX, col. 1212 ср. Русск. Перев. при С -Петербургск. Дух. Акад. С.-Петербург 1867, ч. II. Письма, письмо 36, к Навкратию, стр. 104-105): «изречение Астерия дословно таково: «не изображай Христа, ибо довольно для Него одного уничижения — воплощения которое он добровольно приял ради нас; но умственно сохраняя в душе своей носи безтелесное Слово...» и далее следует разбор этого изречения. Первыя слова этого изречения «не пиши Христа» приводит и дает по поводу их подробныя изъяснения Никифор Константинопольский (исповедник) в своих Antirrhetici adv. Const. Copr. Migne. Patr. Gr. t. C, col. 364. Обличив иконоборцев в том, что они слова: писать и изображать (γράϕειν ϰαὶ εἰϰονίζειν) незаконно превращают в описывать и ограничивать (περιγράϕειν), вопреки церковному учению и не обращая внимания на соотношение предметов, Никифор продолжает: «всегда они имеют на языке и приводят учителя Астерия, повелевающаго что? — «не пиши Христа», а отнюдь не приказывающаго: «не описывай» (μὴ γράϕε Χριστὸν, οὺ μὴν, μὴ περίγραϕε). Так и наш (?) Астерий в разсказе о святой мученице Евфимии сказал: «видел я там некое писание (γραϕήν), а не описание (περιγραϕήν). См. Migne, Patr. Gr. t. XL, col. 336 A.
71. Т. е. для блаженной жизни.
72. Иоан. 2. 7, т. е. по Его поволению слугами наполненые водою сосуды Он силою Своею всемогущества наполнил вином претворив воду в вино.
73. τρυϕᾶν, у Луки — εὐϕραινόμενος — благодушествуя, веселясь.
74. ϰατά τὰς νύμϕας, архит. по нишам или углублениям; посему не верным должно признать латинский перовод: sponsarum instar (?).
75. ψήϕῳ, т. е мозаикою.
76. λίϑοις, дорогими камнями, мрамором.
77. Игра слов: ἐπιμελῶς ἐνδύεται и ἐλεεινῶς ἐϰδυομένων.
78. ληϑαίου ὕδατος, т. е. из реки Леты (λήϑη), которой воду, по миѳологии древних греков, пили тени умерших людей, чтобы забыть все земное.
79. Т. е. запоздалое.
80. ἐϰτραγῳδεῖ — противоположность ϰωμῳδεῖ — о богаче.
81. στηλητεύσῃ — выставить на позорном столбе.
82. ἐπιτρύζουσι — о звуках некоторых птиц (голубей, воробьев, ласточек) и животных.
83. ἐυχάριστος благодарный даже и при таком отношении к нему со стороны богача, — или же можно переводить: благородный, скромный, не жаловавшийся ни на людей, ни на Бога.
84. ξενόϰτονος — собственно: гостеубийца, — убивающий гостя, заезжаго чужестранца, путешественника.
85. В Евангельской притче.
86. Игра слов: ἐν τοῖς παρελϑοῦσι и ἐν τοῖς ἀϰολούϑοις — состоящая в том, что выражения эти можно относить и к притче и к человеческой жизни, причем раскрытая часть притчи соответствует земной жизни, а оставшаяся — будущей.
87. τοῦ συμπτώχου σου — со-нищаго твоего, — такого же нищаго как ты.
88. διαϰονιστάς, может быть надо: διαϰομιστάς — переносителей, носильщиков, — или: διαϰονητας — служителей, как у Вальсамона называются 70 учеников Господа (См. Suicer’а Thesaurus Ecclesiasticus).
89. ϑεωρία — так у церковных писателей называется таинственно-аллегорический смысл Писания в отличие от буквально-историческаго — ἱστορία σωματιϰή и др.
90. Астерий обращается к св. Луке, как к вестнику слов Христа, конечно уразумевавшему более других то, что писал сам.
91. Т. е. усвояемая Аврааму честь принятия к себе праведников прообразовательно относится ко Христу.
92. ἐϰϕορά — собственно: вынос умершаго из дома в могилу.
93. ἀποϑανών — умерший (о богаче) противопоставляется ϰοιμηϑείς, — почивший, уснувший (о нищем).
94. ἐτάϕη, т. е. положен во гроб и в могилу, опущен в землю.
95. δραματιϰῶς — драматично, ср. вышеуказанныя: ϰωμῳδεῖ и τωαγῳδεῖ.
96. ἐπὶ τοῦ βίου τρυϕήσαντι ϰατὰ τῶν ἀλλοτρίων συμϕορῶν, — т. е. несмотря на бедствия ближних, — роскошь богача была во вред благосостоянию других людей, сопровождалась бедствиями других.
97. см. прежнее примечание.
98. Θεοφάνεια или ἐπιφάνεια: так древне-церковные писатели называли Рождество Христово и Крещение Господне, соединявшияся в один праздник, хотя некоторые первый термин употребляли о Рождестве, а второй о Крещении Господа. См. Suicer’а Thesaurus Ecclesiasticus art. ἐπιφάνεια.
99. т. е. 25-го Декабря.
100. т. е. 27-го Декабря.
101. т. е. ради нашего спасения.
102. т. е. по времени мученичества, — как первомученик, предваривший своим подвигом своих наставников — апостолов.
103. στάδιον — место для состязания; оно имело огороженныя две параллельныя стороны и полукруглую третью, а четвертая оставалась открытою, которою входили состязавшиеся; победители удостоивались венка по приговору суда.
104. λίθοις, но в 1 Цар. 17, 19 по LXX: ἒλαβεν λίθον ἓνα — камень един, ср. евр. Но св. Астерий, для ораторскаго соответствия, берет термин в значении не отдельнаго камня, но вообще — вещества или орудия.
105. Это, как и предыдущее, разсуждение о первенстве Стефана должно понимать, судя по ходу речи, в условном и ограниченном смысле, т. е. только по времени и по частному виду подвига, а не вообще и по существу.
106. т. е. уверовавших.
107. Риккард неверно относит это не к диаволу, а к св. Стефану.
108. т. е. синагогу, которая состояла из лиц Александрийскаго происхождения. Ср. Деян. 6, 9.
109. παράξοντες — Риккард: pene mente captos vos designatis. Поправку же, предлагаемую латинским переводчиком у Миня: σπαράξοντες (velut dilaniaturi videmini), должно признать не только излишнею, но и безусловно неудачною.
110. Свободная перодача повествования книги Деяний. 6, 11-15.
111. ὥσπερ κλεπτῶν.
112. У LXX: тельцы = μόσχοι, а не κύνες.
113. Слав.: Обыдоша мя телцы мнози, юнцы тучнии одержаша мя (Псал. 21, 13).
114. ἐντῷ τῆς ἀνθρωπήσεως σχήματι, буквально: в образе вочеловечения.
115. Латин. за сие — eam ob rem: ὑπὲρ τούτου.
116. буквально: зло злом лечат.
117. ἀγηνίαν — термин неизвестнаго значения; может быть надо читать ἀγωνίαν или ἀγηνορίαν.
118. ὤκλαζε λοιπὸν πρὸς τὴν ὀλέθριον στάσιν, — др. πρὸς τὴν ὄρθιον στάσιν — из прямаго положения стало склоняться долу, — или как латин. перев. у Миня: так что не стояло прямо на ногах.
119. μὴ στὴσῃς — не сочти, не поставь.
120. Пророчество это некоторыми древне-церковными писателями (напр. еще Августином) применяется к Апостолу Павлу на том основании, что он был из колена Вениаминова. Рим. 11, 1; Флп. 3, 5.
121. т. е. значение и истинный смысл церковнаго учения о божественных ипостасях.
122. букв.: совершено было — ἐτελέσθη, лучше τελεσθῇ.
123. ἀναγνωσμάτων — т. е. церковных зачал Св. Писания, читаемых при богослужении.
124. Русск. перевод: «которымъ» с малою к, след. относит не к третьему Лицу Св. Троицы.