Послания

Миланскій эдиктъ 313 г. о свободе христіанской веры

Мы, императоръ Константинъ и императоръ Ликиній, собравшись въ Медіоланъ для разсужденія о делахъ, касающихся общественнаго блага и спокойствія, вменили себе въ обязанность прежде всего заняться темъ, что относится къ служенію богамъ. Вследствіе сего дозволяемъ Христіанамъ и всякаго рода людямъ последовать той религіи, какую иметь пожелаютъ, дабы председящее на небесахъ Божество всегда благопріятствовало намъ и нашимъ подданнымъ: дозволяемъ каждому исповедывать то Богослуженіе, къ какому кто имеетъ склонность, дабы это верховное божество, религіи котораго воздаемъ мы охотно наше почтеніе, продлило къ намъ милость свою и покровительство. Итакъ да будетъ известно и ведомо тебе, что мы, не взирая на все указанія, изданныя доселе противъ Христіанъ, желаемъ, чтобы ты дозволилъ имъ отправленіе своей религіи безъ малейшаго помешательства. Причемъ уведомляемъ тебя, что, ради мира и покоя нашего царствованія, мы признаемъ за благо, дабы даруемая Христіанамъ свобода простиралась и на всехъ другихъ нашихъ подданныхъ съ темъ, чтобы ничье богослуженіе отнюдь нарушаемо не было. Въ отношеніи же къ Христіанамъ мы желаемъ еще, что, если–бы кто прежде купилъ отъ насъ, или отъ кого бы то ни было известныя места, для ихъ собранія нужныя, то оныя были–бы имъ возвращены немедленно даже безъ всякой платы. Кому предшественники наши могли–бы даровать такія места, тотъ равнымъ образомъ долженъ отдать ихъ Христіанамъ. Впрочемъ и те, которые ихъ пріобрели, и те, которымъ оне дарованы, могутъ взять свидетельства о томъ для полученія отъ насъ должнаго вознагражденія. Все это долженъ ты привести въ исполненіе въ возможной скорости. А какъ кроме техъ местъ, въ которыхъ они привыкли собираться, у нихъ есть еще места, принадлежащія Церкви: то мы хотимъ, чтобы ты приказалъ отдать имъ и сіи места на техъ же условіяхъ, т. е. что те, которые имъ возвратятъ ихъ безъ полученія платы, должны ожидать ее отъ нашихъ щедротъ. Вообще ты ускоришь какъ можно исполненіемъ всехъ делъ, касающихся Христіанъ, дабы воля наша исполнилась немедленно, и дабы милостію нашею утверждено было общее спокойствіе. По приведеніи въ действіе, всего того, что здесь узаконено, мы надеемся, что небо продлитъ къ намъ милости свои, которыя испытали мы уже неоднократно. А дабы намереніе наше было известно всемъ и каждому, то ты не преминешь обнародавать его установленнымъ порядкомъ.

Печатается по изданію: Священникъ Н. Гроссу, профессоръ Императорской Кіевской духовной Академіи. 1600–летіе Миланскаго эдикта св. равноапостольнаго Константина Великаго о свободе христіанской веры (313–1913). — Изданіе Кіевскаго Православнаго Религіозно–Просветительнаго Общества. — Кіевъ: Типографія Акц. О–ва «Петръ Барскій въ Кіеве», 1913. — С. 5–6

Миланский эдикт Святого Равноапостольного Императора Константина Великого (Эдикт о веротерпимости)

С давних пор, считая, что не следует стеснять свободу богопочитания, но, напротив, надо предоставлять уму и воле каждого заниматься Божественными предметами по собственному выбору, мы издали повеление как всем другим, так и христианам хранить свою веру и свое богопочитание. Но так как в указе, содержавшем это разрешение, были упомянуты неопределенно многие и различные вероисповедания, то, возможно, некоторые вскоре лишились возможности хранить свою веру. Когда же я, Константин август, и я, Лициний август, благополучно прибыли в Медиолан и обсуждали всё, что относится к общей пользе и благополучию, то среди прочего, что сочли мы во многих отношениях полезным для всех, решили прежде всего издать постановление, которое поддерживало бы страх Божий и благоговение, то есть даровать и христианам, и всем свободно, по своему собственному желанию выбирать веру, дабы небесное Божество, как бы Его ни называли, относилось благосклонно и к нам, и к подданным нашим. Итак, руководствуясь здравым и правым смыслом, мы объявляем следующее наше решение: никому не запрещается свободно избирать и соблюдать христианскую веру и каждому даруется свобода обратить свою мысль к той вере, которая, по его мнению, ему подходит, дабы Божество ниспосылало нам во всех случаях скорую помощь и всякое благо.

Угодно нам совершенно отменить посланные прежде твоему благочестию распоряжения относительно христиан, весьма нелепые и несовместимые с нашей кротостью. Отныне всякий, свободно и просто выбравший христианскую веру, может соблюдать ее без какой бы то ни было помехи. Мы решили обстоятельно изъяснить это твоей попечительности, дабы ты знал, что мы даровали христианам полное право совершать богослужение. Поскольку же им даруется неограниченная свобода, то твоей чести должно быть понятно, что дается свобода и другим, по желанию, соблюдать свою веру, что и соответствует нашему мирному времени: пусть каждый свободно, по своему желанию избирает себе веру. Так определено нами, дабы не казалось, будто мы умаляем достоинство какой–либо веры. Кроме того, касательно христиан мы постановляем следующее: если места, в которых они раньше собирались и о которых в прежде присланной твоей чести грамоте предписано совершенно иначе, куплены у нашей казны или у кого–либо, то пусть их вернут христианам безвозмездно, без возврата заплаченной за них суммы, немедленно и беспрекословно. Равным образом получившие такие места в дар должны немедленно вернуть их христианам. И если купившие эти места или получившие их в дар хотят просить за них от нашей доброты вознаграждения, то пусть обратятся в суд к нашему правителю, и наша милость не оставит их просьбы без внимания. Все это твоей заботливостью должно быть возвращено христианскому обществу без промедления. И так как христианам принадлежали не только те места, где они обычно собирались, но и другие, составлявшие собственность не только частных лиц, а целого общества, то согласно закону, только что нами изложенному, ты распорядишься без всякого промедления вернуть их христианам, т. е. всему их обществу и каждому собранию, соблюдая, конечно, и упомянутое указание о том, чтобы вернувшие те места безвозмездно рассчитывали на вознаграждение от нашей доброты. Во всем этом ты должен оказать вышеупомянутому обществу христиан всяческое содействие, дабы наше распоряжение осуществилось как можно скорее и проявилась наша забота об общем народном спокойствии. За такие дела, как сказано выше, благоволение Божие, испытанное уже нами во многих случаях, да пребудет с нами во все времена. А чтобы закон этот, свидетельствующий о нашем благожелательстве, был доведен до сведения всех, распорядись написанное нами обнародовать всюду и сообщить всем, дабы закон, данный по нашей доброте, оказался всем известен.

Письмо Константина Церквям после Первого Вселенского собора по вопросу празднования Пасхи

Августейший Константин Церквям.

Вкусив величие божественной благости в процветающем состоянии общественных дел, я почел своим долгом приложить усилия к тому, чтобы счастливое множество вселенской Церкви сохранило единую веру, объединилось в неподдельной и искренней любви и гармонично соединилось в своей преданности Всемогущему Богу.

Но сие может быть достигнуто с твердостью и уверенностью не иначе как путем проверки, с этой самой целью, всего что касается нашей святейшей религии, всеми епископами, или, по крайней мере, большей их частью, собранными вместе. Итак, созвав возможно большее их количество и присутствуя сам, я был одним из вас, (и не могу отрицать, что весьма радуюсь возможности быть вашим служителем), все проверялось, покуда на свет не явилось единодушное мнение, угодное Богу, видящему все, дабы не оставалось никаких предлогов для разногласий и противоречий касательно веры.

Когда встал вопрос о святейшем дне Пасхи, при всеобщем согласии было признано целесообразным, чтобы праздник этот отмечался всеми в один и тот же день повсюду. Ибо что может быть более приличным, более почтенным и подобающим, нежели празднование этого праздника, от которого мы получаем надежду на бессмертие, всеми и повсюду в одинаковом порядке и по определенному правилу.

И поистине, прежде всего, всем показалось чрезвычайно недостойным то обстоятельство, что в праздновании этого святейшего торжества мы должны придерживаться обычая иудеев, которые, о скверные негодяи! замарав руки свои гнусным преступлением, заслуженно ослеплены в своем уме.

Посему подобает, отвергнувши практику сего народа, увековечить на все грядущие века празднование этого обычая в более законном порядке, коий мы хранили с первого дня страстей Господних до сего дня. И да не будем иметь ничего общего с наивраждебнейшим иудейским сбродом. Мы приняли иной способ от нашего Спасителя. Для нашей святейшей религии открыт более законный и подобающий путь. Следуя по сему пути в единодушном согласии, давайте же избегать, мои достопочтенные братья, этого наигнуснейшего сообщества.

Итак, в высшей степени нелепо, что они надменно превозносятся, возомнив, что без их наставления мы не в состоянии надлежащим образом исполнять этот обычай. Ибо что могут разуметь верно те, кто после трагической смерти Господа, будучи обмануты и помрачены в рассудке, водимы необузданным инстинктом всюду, куда бы не подвигнуло их врожденное безумие. Оттого и вданной частности они не разумеют истины, пребывая в величайшем заблуждении, вместо того, чтобы своевременно поправить свое исчисление, они отмечают Пасху дважды в один и тот же [римский] год. К чему же нам следовать за теми, кто порабощен вопиющему заблуждению? Ибо мы никак не потерпим соблюдение Пасхи дважды в год.

Но если сказанное мною покажется недостаточным, то представляю вашей тонкой проницательности, путем усердия и молитвы, ни коим образом не допустить, чтобы чистота ваших умов осквернилась сообразованием, в чем бы то ни было, с обычаями подлейшего отродья. Кроме того, следует учесть, что всякие распри в деле подобной важности и в столь серьезном религиозном учреждении были бы в высшей мере преступными. Ибо Господь завещал нам один праздничный день нашего освобождения, а именно день Его святых страстей; и Ему было благоугодно, чтобы церковь Его была единой; члены которой, хотя и рассеяны по многим и различным местам, все питаются от единого Духа, который есть воля Божия.

Да не останется сокрытым от прозорливости вашей святости, сколь болезненным и непристойным было бы то, что некоторые претерпевали бы тяготы воздержания, а другие увеселяли себя пиршествами в один и тот же день; а после Пасхи одни бы ублажали себя праздничными увеселениями, в то время как иные посвящали бы себя соблюдению предписанных постов. Посему, мне думается, каждому следует уразуметь, что воля божественного провидения состоит в том, чтобы в сем отношении осуществить преобразование и следовать единому правилу.

Ибо самой необходимостью продиктовано устранение этого недостатка, дабы нам не иметь ничего общего с деяниями сих изменников и убийц нашего Господа; так как порядок, соблюдаемый всеми церквями на Западе, а также в южных и северных частях мира, и некоторыми из них на Востоке, представляется наиболее подходящим, то рассудилось в высшей степени справедливым и отвечающим общим интересам, и я дал себе слово заручиться вашей поддержкой в сем предприятии, а именно, что обычай, которому единодушно следуют в Риме и по всей Италии, в Африке и Египте, в Испании и Галлии, Британии, Ливии, по всей Греции, в епархии Азии, в Понте и Сицилии, был бы охотно одобрен вашим благоразумием, принимая во внимание не только то, что в выше названныхобластях расположено великой множество церквей, но так же и то, что в высшей мере религиозным и справедливым было бы всем прислушаться к тому, что представляется голосом разума, и не сообщаться с вероломными иудеями.

Дабы подвести краткий итог всему сказанному, следует отметить, что по всеобщему рассуждению, представилось благоугодным, чтобы святейший праздник Пасхи отмечался в один и тот же день. Ибо не пристало в столь священном обряде допускать какую бы то ни было разнородность; посему лучше следовать тому решению, в котором удалось избежать соучастия в грехе и заблуждении других.

В сложившейся ситуации охотно примите небесное и поистине божественное повеление. Ибо постановления святого собора епископов следует относить к божественной воле. Посему, объявив своим возлюбленным братьям написанное, вашим долгом остается принять и утвердить приведенные аргументы, и самое соблюдение святейшего дня; дабы когда я окажусь в вашем драгоценном присутствии, столь для меня желанном, я имел бы возможность в один день вместе с вами праздновать сей священный праздник, и всячески о том радоваться, видя, что коварство дьявола преодолено божественной силой при моем посредничестве, и что ваша вера, ваш мир и ваше единство повсюду процветают.

Да хранит вас Бог, мои возлюбленные братья.

Посланіе ко всемъ епископамъ и народамъ[1]

Подражая хитрымъ и нечестивымъ людямъ, Арій по справедливости заслуживаетъ одинаковаго съ ними презренія. Посему, какъ Порфирій, закоснелый врагъ благочестія, написавшій нечестивыя сочиненія противъ веры (христіанской), получилъ достойное себе воздаяніе, (ибо не только самъ, сделавшись ненавистнымъ на все будущіе веки, подвергся великому поруганію, но и нечестивыя сочиненія его совершенно истреблены): такъ положили мы — Арія и его сообщниковъ называть порфиріанами, чтобы они, кому подражали, техъ именемъ и назывались. Всякое сочиненіе, написанное Аріемъ, какое у кого найдется, повелеваемъ предать огню, чтобы такимъ образомъ не только изчезло нечестивое ученіе его, но и памяти о немъ никакой не осталось. Если же кто будетъ обличенъ въ утаеніи книгъ аріевыхъ, и не представитъ ихъ тотчасъ же для сожженія, таковой, объявляемъ напередъ, будетъ наказанъ смертію: тому, немедленно по открытіи вины, будетъ отсечена голова. Богъ да сохранитъ васъ, возлюбленные братія!

Печатается по изданію: Деянiя Вселенскихъ Соборовъ, изданныя въ русскомъ переводе при Казанской Духовной Академiи. Томъ первый. Казань: Въ типографiи Губернскаго правленiя, 1859. — С.178–180.

Посланіе къ Александрійской церкви противъ Арія[2]

Константинъ Августъ — кафолической александрійской Церкви.

Радуйтесь, возлюбленные братія! Божественное провиденіе, избавивъ насъ отъ всякой лжи, даровало намъ совершенную благодать исповедывать единую веру. Діаволъ въ отношеніи къ намъ более ничего не можетъ сделать. Что онъ ни злоумышлялъ противъ насъ, все уничтожено въ самомъ основаніи. Двоемысліе, расколы, те смятенія, тотъ смертельный, такъ сказать, ядъ несогласія, — все это, по воле Божіей, победила светлая истина. Такъ, Единому все мы покланяемся, и въ бытіе Единаго веруемъ. Чтобы достигнуть этого, я, по внушенію Божію, созвалъ въ Никею весьма много епископовъ, съ которыми и самъ, подобно каждому изъ васъ, (ибо я считаю за особенное утешеніе быть сослужителемъ вашимъ), принималъ участіе въ изследованіи истины.

И что представляло поводъ къ недоуменіямъ и разногласію въ мысляхъ, все то тщательно было изследовано и точно определено. Сколько и какія ужасныя хуленія (да пощадитъ насъ Божіе величіе!) произносили некоторые на Спасителя нашего, нашу Надежду и Жизнь, измышляя свои догматы вопреки богодухновеннымъ Писаніямъ и святой вере! Тогда какъ более трехъ сотъ епископовъ, дивныхъ по своему смиренію и мудрости, единогласно исповедали единую веру, которая и есть действительно истинная вера, основанная на правильно понимаемыхъ словахъ закона Божія, одинъ Арій оказался увлеченнымъ діавольскою силою и свое зло съ нечестивымъ умысломъ сеялъ сперва у васъ, а потомъ и у другихъ. Итакъ, воспріимемъ веру, которую даровалъ намъ Вседержитель Господь; возвратимся къ возлюбленнымъ нашимъ братіямъ, отъ которыхъ удалилъ насъ тотъ безстыдный служитель діавола; поспешимъ со всею ревностію къ общему телу и искреннимъ нашимъ членамъ. И благоразуміе, и вера, и ваша святость побуждаютъ васъ возвратиться къ Божественной благодати, когда обличенъ обманъ того, который оказался врагомъ истины. Признанное единогласно тремя стами святыхъ епископовъ есть не иное что, какъ мысль самого Сына Божія, особенно когда въ умахъ столь великихъ и многихъ мужей присутствовалъ Духъ Святый, который открылъ имъ Божественную волю. Посему да изчезнетъ у васъ всякое сомненіе или колебаніе! Съ твердымъ духомъ вступайте все на путь истины, чтобы мне, когда я буду у васъ, вместе съ вами принести благодареніе всевидящему Богу — за то, что Онъ явилъ намъ истинную веру и возвратилъ вожделенную любовь. Богъ да сохранитъ васъ, возлюбленные братія!

Посланіе къ Арію и аріанамъ[3]

Константинъ Августъ Арію и аріанамъ.

Злонамеренный толкователь по–истине есть некоторый образъ и подобіе діавола. Тому, по природе своей отвратительнейшему, губителю смертныхъ, вводящему ихъ въ заблужденіе, искусные художники въ своихъ изображеніяхъ обыкновенно придаютъ видимое благообразіе, дабы выразить его обольстительное коварство. Вотъ самый точный образъ человека, которому одно только представляется достойнымъ занятія, чтобы какъ можно более разливать въ людяхъ вредоносный ядъ своего безстыдства и дерзости. Онъ вводитъ новую веру неверія, никогда неслыханную съ начала бытія человеческаго. На немъ во всей силе оправдывается слово, давно сказанное божественнымъ Писаніемъ, что есть мудри, еже творити злая (Іер. 4, 22). Невольно подумаешь, что онъ потерялъ вполне расположеніе къ принятію совета; потому что отвергаетъ всякую помощь къ вразумленію. Итакъ за что, Христе, Христе, Господи, Господи, за что насъ уязвляетъ толпа людей непріязненныхъ? Возстаетъ противу насъ постоянно какая–то оскорбительная дерзость и скрежещетъ зубами безобразное безславіе, изъязвленное безчисленными преступленіями. Увлекаемое какъ–бы бурею и волнами золъ, оно въ благовествованіи ο имени твоемъ употребляетъ и въ своихъ сочиненіяхъ издаетъ въ светъ такія вредныя для чистоты веры слова, которыхъ никогда не изрекалъ ο Себе Ты, пребывающій купно съ вечнымъ Отцемъ — Твоимъ источникомъ. Собираетъ и совокупляетъ тяжкое и злое нечестіе, издеваясь надъ страданіями техъ несчастныхъ, которыхъ, по ихъ безпечности, оно уловляетъ и губитъ. Я хочу изобразить начальника этой (дерзости). Что онъ говоритъ? «Или, говоритъ, мы должны удержать то, чему последовали, или пусть же будетъ то, чего мы сами захотимъ»[4]. Палъ и притомъ палъ невозвратно: но по коварству ли, или по злобному ожесточенію онъ говоритъ, что это — ничего. Одно считаетъ для себя важнымъ, что мненія ο немъ, распространяющіяся въ народе, разумеется — неправыя, привлекаютъ расположеніе къ нему людей. «Мы имеемъ, говоритъ онъ, большинство (народа на своей стороне)». Я выступлю и самъ, пождавъ немного, чтобъ быть свидетелемъ войны съ безуміемъ; говорю, самъ выступлю — я, имевшій доселе обыкновеніе не обращать вниманія на брани безумныхъ. Да! Марсъ Арій! нужно взяться за щиты. Но умоляю тебя, не доводи ты до этого. Да удержитъ тебя слово любви! О, если бы ты, какъ славенъ въ буйстве, также точно пламенелъ любовію ко Христу! Еще умоляю тебя, оставь свое дело, за которое взялся. Обладая множествомъ оружія, я не желалъ бы поднимать его противъ тебя; укрепленный верою во Христа, я хотелъ бы какъ тебя врачевать, такъ и другихъ исправить. Но почему говоришь ты, что сделать это несогласно съ твоимъ нравомъ? Скажи мне, прошу тебя, какою силою ты препоясался? или, лучше сказать, что за безразсудство, которымъ ты увлекся? О дерзость, достойная молніи! Слышите, что недавно сказалъ онъ мне, когда писалъ ядовитымъ перомъ: «такъ, говоритъ, мы веруемъ». Потомъ присовокупляетъ что–то странное и старательно измышленное. Выступая такимъ образомъ далее и далее, онъ не опустилъ никакой горечи, но открылъ всю, такъ сказать, сокровищницу безумія. «Насъ изгоняютъ, говоритъ онъ, и всякая надежда къ принятію насъ уничтожается». Но это еще ничего. Внимайте далее: я буду говорить его словами. «Просимъ, говоритъ онъ, если александрійскій епископъ остается при своемъ мненіи, дозволить намъ после сего законнымъ образомъ законное и необходимое богослуженіе». О неслыханное безстыдство, противъ котораго должна вооружиться ревность по истине! За чемъ ты подъ благовиднымъ предлогомъ несогласія намереваешься нанести намъ рану отъ своего раздраженнаго противу насъ сердца и спешишь погубить во зле техъ, которыхъ обольстилъ? «Что же, говоришь, мне делать, когда никто не удостоиваетъ принимать меня въ общеніе»? Часто взываешь ты такъ нечестивою гортанью. Я же напротивъ скажу тебе: где ты показалъ явное свидетельство и доказательство своего ума? Тебе надлежало показать и открыть себя предъ Богомъ и людьми не такъ, какъ ядовитыя змеи обыкновенно бываютъ более яростны, когда чувствуютъ, что оне скрываются въ самыхъ глубокихъ логовищахъ. Признаешь ли, что Богъ единъ? Мое мненіе таково; такъ мысли и ты. Говоришь ли, что Слово Бога, по существу своему, не имеетъ ни начала ни конца? Хвалю и за это; верь такъ. Если что нибудь приплетаешь далее, я отвергаю. Если еще что нибудь придумываешь для нечестиваго отделенія (отъ Церкви), я не хочу того ни видеть ни слышать. Не опровергаю, если въ строительстве Божественныхъ действій признаешь, что тело было вместилищемъ (Невместимаго). Кто знаетъ Отца, если не Изшедшій отъ Отца? Кого знаетъ Отецъ, какъ не Того, котораго Онъ родилъ изъ Себя предвечно и безначально? Неправо веруя, ты думаешь, что должно предположить преходящую ипостась; я съ своей стороны признаю полноту все превосходящей и все проницающей власти Отца и Сына и единство существа Ихъ. Итакъ, остроумный и сладкоглаголивый Арій, для неверія неразумныхъ распевающій душетленныя песни! оставь свое безразсудное заблужденіе. По–истине діаволъ, по своей злобе, низвергъ тебя, и хотя для некоторыхъ, какъ думаешь ты, кажется это пріятнымъ, однако же это — великое несчастіе. Живи благоразумно, оставь свои нелепыя мысли. Бедный Арій, слушай: я разсуждаю съ тобой. Неужели ты не чувствуешь, что изверженъ изъ Церкви Божіей? Знай же, ты погибъ, если, воззревъ на себя самого, не осудишь настоящаго своего безумія. Ты говоришь, что тебе помогаетъ великое множество людей и облегчаетъ твои заботы: но послушай, нечестивый Арій, будь разсудителенъ и пойми свое безуміе. Ты же, промышляющій ο всемъ Боже, будь снисходителенъ къ моимъ словамъ, которыя я хочу говорить. Въ надежде на твое Божественное промышленіе, я намеренъ показать изъ древнейшихъ писаній, греческихъ и римскихъ, безуміе Арія, за тысячу летъ предвиденное и предсказанное Эретріею. Она сказала такъ: «горе тебе, Ливія, лежащая въ приморскихъ местахъ; настанетъ время, когда въ народе и между дщерями твоими произойдетъ великая, продолжительная и самая трудная брань за веру и благочестіе: ты будешь повержена въ крайнюю гибель. Ибо вы дерзнули изторгнуть и растерзать собраніе небесныхъ цветовъ, и даже осквернили его своими железными зубами». Итакъ, где же ты думаешь, хитрецъ, назначить себе место? Разумеется, тамъ (въ Ливіи)[5]; ибо я имею письма, изчерченныя перомъ твоего безумія, въ которыхъ ты говоришь, что весь ливійскій народъ вместе съ тобою склоняется ко спасенію. Если же ты думаешь отрицать действительность упомянутаго пророчества, то, свидетельствуюсь Богомъ, у меня есть древнейшій экземпляръ Эретріи, который я пошлю въ Александрію для твоей скорейшей погибели. Но неужели ты считаешь себя невиннымъ? Объятый такимъ зломъ, неужели не видишь, несчастный, своей погибели? Знаемъ твои помыслы: не скрыто отъ насъ, какія заботы и страхи смущаютъ тебя. О! сердце у тебя безчувственно, нечестивый, ты не можешь понять болезни и бедности души своей; истину ты закрываешь отъ себя хитросплетенными словами. И оставаясь такимъ, ты не стыдишься поносить насъ: то повидимому хочешь обличать, то убеждать, какъ превосходный учитель веры, отъ котораго будтобы бедные желаютъ получить помощь. Но съ таковымъ не должно ни сближаться, ни вступать въ разговоръ. Это можетъ позволить себе разве тотъ, кто въ коварныхъ твоихъ речахъ и стихахъ думаетъ видеть сокровенныя начала правой жизни. Но это несправедливо: въ нихъ совершенно нетъ истины. О, какъ неразумны вы, которые вступили въ общеніе съ нимъ! Что за ослепленіе, принудившее васъ увлечься его языкомъ, исполненнымъ такой горечи, его взоромъ, столько надменнымъ! Но обращаю речь мою къ тебе, неразумному душею, скорому на языкъ, погрешающему въ мысляхъ: дай мне, нечестивый, злейшій и хитрый, поле для разсужденія, не говорю, обширное и пространное, но точною мерою определенное, не гнилое, а прочное и твердое по самому существу своему. Ты вынуждаешь меня сказать: я наброшу на тебя петлю, и, лишеннаго возможности говорить, выставлю на показъ, чтобы весь народъ виделъ твое нечестіе. Но приступимъ къ самому делу. Отовсюду (воздвигнемъ) чистыя руки: будемъ возносить молитвы къ Богу! Или, остановись немного; еще спрошу тебя. Скажи мне, коварнейшій, какого Бога ты станешь призывать на помощь? Но не могу удержаться. О Боже, создатель всехъ, Отецъ единственной Силы! ради этого нечестивца Церковь терпитъ поношенія, болезни, даже раны и печали. Арій хочетъ назначить твоему Существу место, и, что особенно странно, установляетъ самочинный соборъ, который бы усвоилъ Тебе по закону усыновленія и оставилъ при Тебе твоего Сына — Христа, изъ Тебя рожденнаго, нашего перваго помощника. Услышь, молю Тебя, Господи, дивную веру! Онъ думаетъ, что Ты движешься на (определенномъ) месте; онъ дерзаетъ ограничить твое Сушество, назначивъ для Тебя определенное седалище. Но где Ты не присутствуешь, или где не ощутительны действія и силы твоихъ всепроницающихъ законовъ? Ты самъ все содержишь и вне Тебя не подобаетъ мыслить ни места, ни чего другаго. Такъ, могущество твое, купно съ действіемъ, безпредельно. Ты самъ, Боже, вонми намъ. Но и вы, люди, не будьте безъ разсужденія. Тотъ безстыденъ и непотребенъ, кто, дошедши до крайняго нечестія и неправды, думаетъ еще показывать себя благочестивымъ. «Нетъ, говоритъ онъ (Арій), не хочу, чтобы представляли Бога страждущимъ» — и поэтому предлагаетъ и придумываеть нечто странное для веры, именно: будто бы, «когда Богъ сотворилъ новую сущность, — Христа, то пригоговилъ помощника для Себя самаго». Такова у тебя вера, душевредный соблазнитель. Ты даешь вещественный образъ Тому, который осудилъ изображенія язычниковъ. Ты называешь постороннимъ и какъ–бы служебнымъ Того, который не умствуя и не умозаключая все сотворилъ, такъ какъ всегда существовалъ вместе съ вечнымъ Отцемъ? Прилагай къ Богу, если дерзаешь, прилагай, пожалуй, и то, что Онъ «остерегается, боится и надеется на будущее; что Онъ мыслитъ и умозаключаетъ, и, по размышленіи, выражаетъ свою мысль, и образуетъ слова; что Онъ веселится, улыбается, болитъ». Что ты говоришь, несчастнейшій изъ всехъ несчастныхъ! Пойми, если можешь, нечестивый, что ты самъ въ своей хитрости даешь уловить себя. «Христосъ, говоритъ онъ (Арій), пострадалъ за насъ». Но я уже прежде сказалъ, что Онъ былъ посланъ въ образе тела. «Точно, говоритъ онъ, но надобно опасаться, чтобы не уменьшить Его въ чемъ либо». О, странный толковникъ! ужели ты не безумствуешь, когда говоришь это? еще ли не явно, что ты неистовствуешь? Посмотри: и міръ представляетъ некоторую форму, или образъ; и звезды имеютъ свое очертаніе. Не смотря на это Богъ присутствуетъ всюду. Что же тутъ для Него безславнаго? или чемъ Онъ тутъ умаляется? О, убійственный врагъ истины! суди по себе самому, ошибка ли, или нетъ, что Богъ присутствуетъ во Христе. Онъ ясно видить ругателей Слова, видитъ въ міре каждодневно совершающіяся беззаконія; и однакожъ, темъ не менее, присутствуетъ въ міре и наказываетъ беззаконниковъ. Итакъ, въ чемъ же уменьшается величіе Его власти? и где оно не чувствуется? Иначе не думаю; самый разумъ въ міре держится Богомъ; Имъ все стоитъ, Имъ совершается всякій судъ. Вера во Христа безначально существуетъ отъ Него. Законъ Божій во Христе; отъ Него онъ имеетъ безмерность и безпредельность. Но это ясно; и ты можешь разуметь это своимъ умомъ. О, крайнее безуіміе! Обрати же мечь діавола на свою погибель. Смотрите, смотрите все, какъ уязвленный угрызеніемъ ехидны, испускаетъ жалобные стоны; какъ жилы и мясо его, напитанныя ядомъ, причиняютъ ему жестокія страданія; какъ тело его, пропитанное ядомъ, опало и, переполненное нечистотою, отъ печали, унынія, отчаянія и тысячи другихъ золъ, до крайности изсохло; какъ онъ ходитъ безобразный видомъ, съ неопрятными волосами, точно полумертвый, съ тусклымъ взоромъ, лицемъ безкровнымъ, изнуреннымъ отъ заботъ; какъ вместе соединившіяся — ярость, безуміе, душевная пустота, при продолжительной злобе въ сердце, сделали его дикимъ и зверскимъ. Но онъ и не чувствуетъ своего несчастія, въ какомъ находится. «Возношусь, говоритъ онъ, отъ удовольствія и прыгаю, играю и скачу отъ радости», — и еще съ юношескою насмешкою прибавляетъ: «увы, говоритъ, мы погибли»! И самымъ деломъ такъ: злоба щедро наделила тебя своими дарами и любовію къ себе; все, что она купила за дорогую цену, все отдала тебе охотно. Поди омойся въ Ниле, человекъ преисполненный гнусной нечистоты, ибо ты возмутилъ всю вселенную своимь нечестіемъ. Или ты не разумеешь, что я, — человекъ Божій, — знаю все? Но я еще задумываюсь, должно ли тебе жить, или умереть. He могу, Арій, смотреть на такое зло, и стыжусь греха. Бедный, ты думалъ дать намъ светъ, а себя повергъ во тьму! Таковъ исходъ твоихъ подвиговъ. Ты говоришь: «много у меня последователей». Тебе это и кстати: возьми ихъ себе; они предали себя на съеденіе волкамъ и львамъ. Но каждый изъ нихъ понесетъ наказаніе, будетъ обложенъ данію за десять человекъ, если въ наискорейшемъ времени не прибегнетъ къ спасительной Церкви и не соединится съ нею союзомъ любви и единомыслія. Смущаемые нечистою совестію не будутъ больше обольщаться тобою; и не до конца будутъ терпеть погибель, уловленные твоими преступными толкованіями. Впоследствіи будутъ явны и открыты твои софизмы; и ты, прикрывающій ихъ пріятностію речей и надевающій на себя, такъ сказать, личину справедливости, напрасно воображаешь успеть въ чемъ либо. Суетно будетъ все твое искусство: ибо скоро истина окружитъ тебя; скоро дождь Божественной силы, такъ сказать, потушитъ пламя, возженное и раздуваемое тобою. Α сообщниковъ и единомышленниковъ твоихъ, участвовавшихъ въ твоемъ совете, лишатъ общественныхъ должностей, если въ наискорейшемъ времени, оставивъ твое сообщество, не примутъ чистой веры. Ты же, непреклонный къ принятію истины, дай мне какое нибудь доказательство твоихъ убежденій, если ты уверенъ въ самомъ себе, если надеешься на твердость своей веры и имеешь совершенно чистую совесть. Приди ко мне, приди, говорю, къ человеку Божію: будь уверенъ, что своими вопросами я разрешу сокровенныя недоуменія твоего сердца, и надеюсь, что кажущееся тебе неразумнымъ, при помощи благодати Божіей, представится тебе наилучшимъ; и если ты явишься здравымъ въ душе и познавшимъ светъ истины, я возблагодарю Бога и буду сорадоваться твоему благочестію.

Посланіе къ епископу Александру и пресвитеру Арію[6]

Победитель Константинъ, великій Августъ, Александру и Арію.

Свидетельствуюсь самимъ Богомъ, помощникомь въ моихъ предпріятіяхъ и Спасителемъ всехъ, что две были причины, побудившія меня къ совершенію предпринятыхъ мною делъ. Во–первыхъ, я сильно желалъ — понятія всехъ народовъ ο Божестве, сообразно съ существомъ дела, привести въ единство, а во–вторыхъ — телу всей вселенной, какъ–бы страждущему некою тяжкою болезнію, возвратить прежнее здравіе. Имея въ виду эти цели, иное разсматривалъ я внутреннимъ окомъ ума, а иное старался совершить вооруженною рукою; я зналъ, что если, по моимъ молитвамь, возстановлено будетъ согласіе между всеми верными, ходъ общественныхъ делъ получитъ направленіе, соответствующее благочестивымъ намереніямъ каждаго.

Поэтому, когда всю Африку объяло нестерпимое безуміе и некоторые люди съ безразсуднымъ легкомысліемъ дерзнули разделять народное богопочтеніе на разные толки, я не нашелъ другаго врачевства для излеченія этой болезни, какъ уничтожить общаго врага вселенной, который противопоставлялъ вашимъ священнымъ соборамъ свое беззаконное мненіе, и отправить некоторыхъ изъ васъ (въ Африку), чтобы они помогли возстановить общее согласіе.

Такъ какъ просвещеніе и уставы священнаго богопочтенія, милостивымъ устроеніемъ Всеблагаго, вышли, такъ сказать, изъ недръ Востока и озарили своимъ священнымъ сіяніемъ всю вселенную, то я не безъ причины желалъ видеть васъ и ближе ознакомиться съ вами: — я надеялся, что вы будете руководствовать народы ко спасенію. Поэтому, тотчасъ после великой победы и торжества надъ врагами, я прежде всего решился изследовать то, что считалъ деломъ первымъ и важнейшимъ изъ всехъ.

Но, ο благое и божественное Провиденіе! какую рану нанесла моему сердцу весть, что между вами самими возникли разногласія, гораздо более важныя, чемъ въ Африке, что вы, чрезъ которыхъ я надеялся подать врачевство другимъ, сами нуждаетесь въ гораздо большемъ врачеваніи. Я внимательно разсуждалъ ο начале и предмете вашего спора; поводъ къ нему мне показался вовсе не такимъ, чтобы по нему надобно было начинать споръ. Поэтому я решился написать вашему общему благоразумію настоящее посланіе, и призвавъ на помощь божественное Провиденіе, объявляю себя посредникомъ въ вашемъ разногласіи, и желаю, чтобы водворился миръ между вами. Если мне въ более трудномъ споре, при помощи всеблагаго Провиденія, удалось предложить свое слово благочестивому уму слушателей и каждому внушить полезное: отъ чего же не обещать себе легчайшаго успеха тогда, когда преграду къ общему согласію полагаетъ такой удобоотвратимый случай?

Знаю, что настоящій споръ вашъ начался такимъ образомъ: когда ты, Александръ, спрашивалъ у своихъ пресвитеровъ, что думаетъ каждый изъ нихъ ο такомъ–то месте закона[7], или, лучше сказать, выставлялъ на видъ безполезную сторону вопроса, — тогда ты, Арій, неблагоразумно предлагалъ то, ο чемъ не следовало бы и думать, или же, подумавши, нужно было молчать. Вотъ откуда началось между вами разногласіе; съ этого времени расторглось между вами общеніе — и благочестивый народъ, разделившись на две стороны, отпалъ отъ единомыслія со всею Церковію. Итакъ, пусть каждый изъ васъ проститъ другаго съ одинаковою искренностію и приметъ то, что по всей справедливости советуетъ вамъ сослужитель вашъ. Что же именно? Впредь ο подобныхъ вещахъ ни вопрошать, ни отвечать на вопросы, потому что подобные вопросы, не предписанные закономъ, а предлагаемые однимъ любословіемъ, хотя и можно задавать для упражненія ума, но мы должны держать ихъ втайне, а не вносить легкомысленно въ общественныя собранія и не допускать необдуманно до слуха простаго народа. Потому что кто можетъ обстоятельно дознать и надлежащимъ образомъ изъяснить силу столь великихъ и столь трудныхъ предметовъ? Если бы иной и счелъ это дело легкимъ, то многихъ ли убедитъ онъ изъ простаго народа? Кроме того, при тщательномъ изследованіи подобныхъ вопросовъ, кто устоитъ противъ опасности подвергнуться заблужденію? Поэтому въ изысканіяхъ подобнаго рода надобно удерживаться отъ многословія, чтобы какимъ нибудь образомъ не довести народъ до богохульства или раскола, не имея силы — или, по своей слабости, ответить на предложенный вопросъ, или, по недостатку разуменія въ слушателяхъ, сообщить имъ ясное понятіе ο высказанномъ ученіи, и т. п.

Итакъ, простите другъ другу взаимно и неосторожный вопросъ и необдуманный ответъ; потому что вашъ споръ начался не по главному какому нибудь ученію въ законе; вы не вводите какого нибудь новаго догмата въ богопочтеніи; сущность мыслей у васъ одна и таже, такъ что вы легко можете снова войти въ общеніе.

Когда вы спорите между собою касательно неважныхъ предметовъ, тогда самое несогласіе вашихъ мыслей не позволяетъ вамъ управлять такимъ множествомъ народа Божія; мало этого, — оно делаетъ ваше управленіе даже противузаконнымъ. Α чтобы представить примеръ вашему благоразумію, скажу следующее. Вы знаете, что и самые философы одной школы живутъ въ союзе; когда же случается имъ разногласить касательно какого нибудь частнаго предмета, то, разделяясь между собою по степени пониманія, темъ не менее сходятся другъ съ другомъ по единству школы. Если такъ у нихъ бываетъ, то гораздо приличнее съ взаимнымъ единодушіемъ проходить свое поприще вамъ, которые поставлены на служеніе великому Богу. Обсудимъ внимательнее то, что я сказалъ вамъ: хорошо ли будетъ, когда по поводу спора между вами, братъ возстанетъ на брата, — когда честное собраніе разделится нечестивымъ разномысліемъ — и это произойдетъ отъ насъ, отъ нашего спора касательно неважныхъ и вовсе ненужныхъ вопросовъ? Подобные споры — дело простонародія, свойственны только детскому неразумію и вовсе неприличны людямъ благоразумнымъ и облеченнымъ священнымъ саномъ. Удалимся же добровольно отъ діавольскихъ искушеній. Великій нашъ Богъ и Спаситель всехъ каждому изъ насъ даровалъ одинъ и тотъ же светъ. He препятствуйте же мне, служитслю Всеблагаго, подъ Его промышленіемъ достигнуть цели, къ которой я со всею ревностію стремлюсь, стараясь то воззваніями, то деятельною помощію, то непрестанными внушеніями привести Его народъ къ кафолическому единенію. Если у васъ, какъ я сказалъ, одна вера и одно разуменіе нашей веры, если также и заповедь закона обеими своими частями обязываетъ всехъ сохранять единомысленное расположеніе духа: то мысль, возбудившая васъ къ спору, ни подъ какимъ видомъ не должна производить между вами разделенія и ссоры, темь более, что она не касается сущности всей веры. Говорю это не съ темъ, чтобы хотелъ принудить васъ къ согласію касательно того или другаго, какого бы то нибыло, вопроса; (потому что) достоинство вашего служенія можетъ оставаться неприкосновеннымъ, общеніе ваше во всемъ можетъ быть соблюдаемо ненарушимо, даже и въ томъ случае, когда бы между вами оставалось какое нибудь разногласіе касательно частнаго и неважнаго предмета. Такъ какъ не все желаютъ видеть въ другихъ одно и тоже, то и вами управляетъ не одно расположеніе, не одна мысль. Итакъ, да будетъ у васъ одна вера въ божественное Провиденіе, одно разуменіе, одно понятіе ο Существе всеблагомъ! Чтожъ касается до маловажныхъ вопросовъ, которые довели васъ до спора, то несогласныя мненія касательно ихъ должны оставаться у васъ въ уме и храниться въ тайнике души. Но да пребываетъ между вами непоколебимо общая любовь съ ея благими плодами: да пребываетъ вера въ истину, почитаніе Бога и уваженіе къ законному богослуженію. Возстановите между собою прежнюю дружбу и любовь, прострите свои объятія ко всему народу, очистите свои души, чтобы вамъ снова смотреть светлыми очами другъ на друга. После вражды дружба часто бываетъ пріятнее.

Возвратите же мне мирные дни и спокойныя ночи; пусть наконецъ и я найду утешеніе въ чистомъ свете и отраду въ безмятежной жизни. Въ противномъ случае, мне останется только стенать, обливаться слезами и въ безпокойстве проводить векъ свой; я не могу успокоиться, доколе люди Божіи, разумею моихъ сослужителей, разделяются между собою распрею, столько несправедливою и гибельною. Чтобы выразить предъ вами, до какой степени огорчила меня ваша распря, я разскажу следующее обстоятельство. Прибывъ въ Никомидію, я думалъ–было тотчасъ же отправиться на Востокъ; но когда собирался къ вамъ и въ своихъ мысляхъ находился уже съ вами, мне сообщено было известіе ο событіи, изложенномъ въ этомъ посланіи. Я тотчасъ же оставилъ свое намереніе. Мне не хотелось собственными очами видеть то, ο чемъ тяжело было и слышать. Откройте же мне путь на Востокъ вашимъ единомысліемъ, путь, который вы заградили мне своими преніями. Дайте мне скорее увидеть благодушіе и ваше и всехъ другихъ народовъ, а потомъ за общее единомысліе и миръ, въ хвалебныхъ песнопеніяхъ, вознести должное благодареніе Всеблагому!

Послание из Никеи к епископам, не присутствовавшим на соборе

Августейший Константин Церквям.

Да хранит вас Бог, мои возлюбленные братья.

Речь Императора Константина святому собору[8]

Я сильно желалъ, о други, насладиться созерцаніемъ вашего собранія. Достигнувъ этого, считаю себя обязаннымъ принести благодарность Царю всяческихъ за то, что Онъ, кроме другихъ безчисленнихъ благъ, даровалъ мне и это лучшее изъ всехъ благъ, т. е. сподобилъ меня видеть всехъ васъ собранными во едино, при одномъ, общемъ всемъ вамъ и согласномъ образе мыслей. Итакъ, да не возмущаетъ нашего счастія никакой завистливый врагъ, особенно после того, какъ силою Бога Спасителя богоборство тирановъ совершенно низложено! да не подвергаетъ более поруганію Божественнаго закона коварный демонъ! Внутреннее смятеніе въ Церкви Божіей, по моему мненію страшнее и тягостнее всякой войны и битвы: эта меня печалитъ более, чемъ все внешнія брани. Поэтому, когда я, по благословенію и при содействіи Всевышняго, одержалъ победу надъ врагами, ни о чемъ уже более не помышлялъ, какъ только о томъ, чтобы благодарить Бога и сорадоваться темъ, которыхъ Онъ свободилъ чрезъ насъ. Но, противъ всякаго чаянія, получивъ известіе о вашемъ разногласіи, — не могъ оставить этого безъ вниманія. Итакъ, желая содействіемъ своимъ уврачевать и это зло, я немедленно собралъ всехъ васъ. Радуюсь, видя ваше собраніе; но думаю, что мои желанія тогда только совершенно исполнятся, когда увижу, что все вы оживлены единымъ духомъ и блюдете общее мирное согласіе, которое вы, какъ посвященные Богу, должны внушать и другимъ. He медлите же, о други, служители Божіи и благіе рабы общаго Владыки и Спасителя нашего; не медлите въ самомъ начале разсмотреть причины вашего разногласія и разрешить все спорные вопросы мирными постановленіями. Чрезъ это вы совершите дело пріятное Богу, и доставите величайшую радость мне, вашему сослужителю.

Речь Императора Константина святому собору[9]

Къ спасенію рода человеческаго праведный и всемогущій Богъ уготовилъ много славныхъ путей, и между ними самый славный и самый благолепный есть тотъ, которымъ Онъ собралъ всехъ насъ въ святой кафолической Церкви, какъ–бы въ некоемъ владычнемъ жилище веры; — это выше всякаго чуда. Съ одной стороны мы видимъ, что вершина этого жилища касается звезднаго сіянія, съ другой — примечаемъ, что основанія его, уже при самомъ начале дела, маніемъ Божественнымъ, пустили корни столь глубоко и прочно, что можетъ чувствовать это вся вселенная. Двенадцать столповъ неподвижныхъ, белейшихъ снега, силою Божества нашего Искупителя непрерывно поддерживаютъ ученіе веры. Чтобы мы понимали это дело безъ всякаго умышленнаго перетолкованія и принимали правую веру отъ души, Богъ даровалъ нашему уму сознаніе святости своего безсмертнаго закона, — и желающій шествуетъ вратами его, при водительстве чистаго и святаго желанія, съ однимъ убежденіемъ здраваго ума. Этотъ домъ Господень охраняютъ два стража: съ одной стороны — страхъ Божій для исправленія помысловъ некоторыхъ людей, съ другой — для здравомыслящихъ — всегда присущая любовь Божія, — эта награда мудрости. Когда тотъ и другой стражъ приседятъ при дверяхъ святейшаго места, отверстыя двери пріемлютъ правду, которая, какъ внутри живущая, пребываетъ невредимою; а что до неправды, то ей не должно приближаться къ дверямъ; будучи отреваема стражами, она изгоняется отъ того места. Эти–то, столь очевидныя, дела Божественнаго домостроительства, досточтимейшіе и достославные братіе, привели меня къ сіянію вечнаго и нетленнаго Света, дабы мне, ставшему отъ него далеко, при колебаніи веры въ душе моей, не сделаться вреднымъ для истины. О чемъ же прежде всего я поведаю вамъ? Говорить ли мне о томъ блаженстве, которое ощущаю въ сердце моемъ? Или о техъ Божественныхъ благодеяніяхъ, которыя явлены мне всемогущимъ Богомъ? Ихъ такъ много излито на меня, что они достаточны къ тому, чтобы Господь нашъ и Отецъ всяческихъ поработилъ себе мое смиреніе. Честнейшіе братіе, содержащіе правую веру! верьте тому, что я говорю вамъ. — Хотя духъ мой, преисполненный благодеяніями Божіими, чувствуетъ себя блаженнымъ и потому можетъ изливаться въ безмерныхъ славословіяхъ къ своему Благодетелю, но никакое слово, ни самый умъ, какъ свидетельствуетъ истинная вера, недостаточны, чтобы служить Ему достойно. И это совершенно такъ. Хотя умъ, въ чувстве безмернаго величія благодеяній Божіихъ, по природе своей, и можетъ возноситься въ области, высшія техъ, въ которыхъ живетъ наше тело; но языкъ, заключенный въ тесныхъ пределахъ, совершенно умолкаетъ, когда, повидимому, решается что либо говорить въ прославленіе Божіе. Кто изъ насъ владеетъ такимъ сильнымъ умомъ, что, забывъ это, сталъ бы дерзко утверждать, будто можетъ изрекать хвалы, достойныя великаго и всемогущаго Бога, Творца всего наипрекраснейшаго? Кто размыслитъ о величіи Законоположника, давшаго ему бытіе, и жизнь, тотъ легко убедится, что решительно невозможно найти словъ для достойнаго прославленія Бога. После этого, что сказать мне въ оправданіе своей умеренности, какъ не тоже самое, что указываетъ намъ Божественное слово истины? Именно, — истинное величіе исповедуется и истинное поклоненіе воздается Богу, когда въ собеседованіяхъ о Немъ избегаютъ всякихъ погрешностей или заблужденій. О, еслибы я, вашъ сослужитель, владелъ такимъ обильнымъ даромъ слова, чтобы могъ прославить те достославныя дела, которыя Божественный Спаситель нашъ, Промыслитель всей твари, показуя людямъ примеръ своего милосердія, явилъ намъ, когда, для искупленія нашего, благоволилъ вселиться въ чистое тело, воспріятое Имъ отъ пренепорочной Девы! Съ чего начну я говорить? Съ Его ли ученія и величія? Но какъ мне говорить о техъ божественныхъ тайнахъ, которыя открылъ самъ единый Учитель, которымъ никто никогда не училъ? Что скажу о томъ Его Божественномъ промышленіи, которымъ было успокоено великое множество народа, насыщеннаго самымъ скуднымъ количествомъ пищи, именно: немногими хлебами и двумя рыбами? Такова сила Его Божественнаго промышленія. Онъ воскресилъ умершаго Лазаря, который былъ съ Нимъ въ дружбе; Онъ снова возвратилъ его къ жизни. А что сказать о томъ чистейшемъ Божестве, которымъ Онъ, воззревъ на некую жену неизреченнымъ образомъ, и удостоивъ ее беседы съ Собою, тотчасъ исцелилъ ее и разрешилъ отъ всякаго недуга? Кто можетъ достойно поведать то дивное событіе, что одержимый долго постоянною, изнурительною болезнію, разслабленный всеми членами своими и потому лежавшій недвижимо, вдругъ выздоравливаетъ отъ Божественнаго врачества, возлагаетъ на рамена свои ложе, на которомъ лежалъ, и съ благодарнымъ славословіемъ обтекаетъ пределы своего отечества? У кого найдется слово достойно повествовать о томъ, какъ Онъ, ходя и попирая бурное море, укрощалъ его словомъ своимъ, сплотнялъ влагу и шествовалъ, какъ по cyxy, по поверхности глубокаго моря? — или о томъ кроткомъ терпеніи, которымъ Онъ победоносно укрощалъ ярость неразумнаго народа, и, смягчая его грубость, подчинялъ закону? — или, наконецъ, о техъ великихъ и преславныхъ делахъ Его Божества, которыми живемъ мы и укрепляемся, — мы, не только ожидающіе будущаго блаженства, но въ некоторой мере уже обладающіе имъ? Что больше скажу я своею мало приготовленною речью, кроме того, что искупленная кровію Его душа моя должна пребывать въ чистоте? Какъ воемогущъ живый на небесахъ Богъ, который для спасенія всего рода человеческаго и особенно для явленія высочайшей правды, благоволилъ своему Божественному Сыну вселиться въ святейшую плоть, и такимъ образомъ соделаться Спасителемъ человеческой плоти! До какой степени, после этого, безумны враги истины, которые, какъ–бы одержимые какимъ мракомъ погибельной тьмы, дерзаютъ перетолковывать святейшее и спасительное домостроительство Божіе, — я разскажу вамъ кратко, сколько вера и внутреннее чувство правды Божіей даютъ мне возможность сказать. И именно: хульныя мысли сихъ людей доходятъ до такого безстыдства, что не боятся говорить нечестивыми устами своими, будто всемогущій Богъ не творилъ и не хотелъ творить всего возвещаемаго намъ закономъ Божественнымъ. О, нечестивый голосъ, призывающій на себя, по справедливости, самое жестокое мщеніе! He безумно ли и не дерзко ли желаетъ онъ представить пустою славу того Божественнаго благодеянія, которой никакой человекъ не можетъ вполне объять своимъ умомъ? Что Бога достойнее чистоты душевной? Она произтекала изъ святейшаго Источника правды, разлилась по всему кругу вселенной и открыла людямъ силы къ святейшимъ добродетелямъ, которыя они прежде считали враждебными для себя; посрамляя злой примеръ ихъ, она убедила прочіе народы сообразоваться съ сими добродетелями. На нихъ, можемъ сказать по собственному наблюденію, видимо действуетъ Божественное милосердіе Спасителя нашего Бога; по Его устроенію ихъ безуміе, ежедневно и въ продолженіе многихъ летъ такъ сильно воспламеняющееся, приняло наконецъ спасительное врачество. Случалось, что, обратившись однажды, они опять отвергали милость Божію; но самымъ теченіемъ делъ человеческихъ были вразумляемы въ своемъ заблужденіи. Всемогущій Богъ предопределилъ устроить все тихимъ мановеніемъ своего Божества; но безуміе человеческое, не смотря на безпредельное человеколюбіе Божіе, употреблявшее все меры къ исправленію душъ человеческихъ, устраняя отъ себя светъ истиннаго богопознанія, столь ясно блиставшій даже въ устройстве и порядке видимаго міра, съ крайнею ненавистію и неблагодарностію, къ собственной погибели, противодействовало спасительной силе Божіей. Никто не былъ чуждъ злобы; различные роды суеверія такъ далеко и широко распространились въ сердцахъ человеческихъ, что блескъ нашего света былъ окруженъ для нихъ достойнымъ ихъ мракомъ, и многіе изъ нихъ навсегда лишились света. Но никакая сила слова не можетъ исторгнуть изъ души моей убежденія въ томъ, что я прежде сказалъ. Ибо зло не могло противопоставить сильнаго препятствія тому, чтобы восторжествовало совершенное Могущество, живое Слово Истины, единый всемогущій Стражъ всехъ делъ и Споспешникъ нашего спасенія. Это святейшее Слово хранитъ внутри насъ познаніе о Томъ, Кто даровалъ намъ свободу и доставляетъ намъ сіяніе истиннаго света. Чтожъ за причина, что языческіе народы, не взирая на небесный светъ, съ пренебреженіемъ къ истинному благочестію, ищутъ света земнаго, не имеющаго никакого основанія истины, ни ясности чистаго света, ни силы небеснаго Божества. Странное дело! Даже и теперь, не оставляя своего нечестія и не взирая на Бога, они не видятъ всемірнаго Света и не перестаютъ осквернять себя своими гнусными делами. Предлагая для поклоненія дерево, камни, медь, серебро, золото и другіе земные предметы, и торжественно проповедуя въ нихъ надежду жизни, строятъ имъ храмы съ великолепными украшеніями, и после того тщеславятся еще обрядами своего чествованія; величіе произведеній, воздвигнутыхъ ими же самими, представляетъ имъ чудо, достойное ихъ взора. Если они делаютъ подобное, то понятно, что сами не имеютъ ни смысла, ни зренія, и потому принуждены надменно величаться своими произведеніями. Они не видятъ, каковъ и сколь великъ всемогущій Богъ, Виновникъ и Судія всехъ: Онъ имъ неизвестенъ, по причине ихъ предубежденія въ своемъ мнимомъ достоинстве. По Его распоряженію, наше тело получило надлежащую форму, и, дабы въ насъ сохранилась гармонія при всякомъ напряженіи нашей деятельности, Онъ связалъ все члены крепчайшими жилами. Когда все это зиждительнымъ действіемъ было приведено къ окончанію, Онъ вдохнулъ въ нихъ духъ, который долженъ двигать ими и укреплять ихъ; далъ глазамъ нашимъ зреніе и вложилъ въ голову нашу разумъ, и тутъ же заключилъ все силы нашей мыслящей деятельности. Если бы всякій, кто имеетъ здравый смыслъ, разсматривалъ значеніе этого устройства, и, оставивъ то, чего нельзя обнять ни словомъ, ни мыслію, познавалъ спасительную и вечную силу безсмертнаго Бога: то не могъ бы безразсудно впасть въ какое нибудь заблужденіе, а имелъ бы возможность ясно понимать и видеть, что все сотворено силою Бога, сотворено такъ, какъ Ему угодно было сотворить. Божественное Писаніе даетъ намъ ясно видеть, что неведеніе Бога между людьми произведено своевольнымъ ихъ поведеніемъ, и что первое заблужденіе разума произошло отъ поруганія врага надъ бедными душами несчастныхъ людей. Неведеніе Бога явилось въ міре именно съ того времени, какъ два человека, въ начале міра сотворенные, не сохранили Божественной и святой заповеди съ подобающимъ тщаніемъ; а после того, какъ прародители наши были отвергнуты Божественною волею, онъ, умножаясь более и более, распространился по земле; бедствіе человеческое разлилось по всему Востоку и Западу и потрясло ихъ въ самыхъ основаніяхъ; победа враждебной власти покорила умы всехъ людей и помрачила ихъ. Но къ концу временъ Богъ освобождаетъ чрезъ меня безчисленное множество народовъ, подвергшихся игу сего рабства, чрезъ меня — своего служителя, и приводитъ къ своему вечному Свету. Такъ, любезные братіе я убежденъ чистейшею верою, что въ потомстве я буду достопамятенъ по особенному промышленію Божію и чуднымъ благодеяніямъ ко мне безсмертнаго Бога нашего. Итакъ, да приметъ меня честнейшій соборъ вашей святости! He заключайте для меня врата святой Церкви, нашей чистой и общей всехъ матери! Хотя мой умъ считаетъ несвойственнымъ себе изведывать совершеннейшую чистоту кафолической веры, однакожъ побуждаетъ меня принять участіе въ вашемъ совете и вашихъ разсужденіяхъ. Досточтимое чело вашего смиренія украсилось печатію всехъ прекраснейшихъ добродетелей и касается уже дверей безсмертія, когда вы, соблюдая миръ кафолической веры, начали прощать великодушно неблагоразуміе нашего братства. Ибо то и для Бога пріятно, и съ верою кафолической Церкви сообразно, и для общественныхъ делъ полезно, чтобы за свыше ниспосланный намъ драгоценнейшій миръ, мы совокупно все воздавали достойную благодарность Его щедрой милости. И въ самомъ деле, какъ тяжело, и вместе какъ прискорбно было бы, — после пораженія внешнихъ враговъ, когда уже никто изъ нихъ не дерзаетъ возставать противъ насъ, — какъ тяжело, говорю, было бы поражать самихъ себя и темъ доставлять радость самимъ недругамъ нашимъ, и особенно въ томъ случае, когда мы споримъ о делахъ божественныхъ, имея чистейшее ученіе всесвятаго Духа, преданное намъ въ божественныхъ Писаніяхъ! Ибо книги евангелистовъ и апостоловъ и писанія древнихъ пророковъ ясно научаютъ насъ, какъ должны мы думать о верховномъ Божестве. Итакъ, отвергнувъ всякія возмутительныя состязанія, будемъ решать предметы вопроса свидетельствами богодухновенныхъ Писаній!

Примечания

1. Gelas. vol. act. conc. nic. I, II. c. XXXVI. Сократа Церк. ист. 1, 9.

2. Gelas. vol. act. conc. nic. I, II. c. XXXVI. Сократа Церк. ист. 1. 9.

3. Чит. у Геласія (λογ. III) и у Баронія (подъ 319 г.). Въ подлинности его удостоверяютъ Епифаній и Сократь. Первый, yпoмянувъ ο немъ, приводитъ несколько словъ изъ начала, средины и конца его (haeres. LXIX. n. 9). Сократъ, не решивъ поместить его въ своей исторіи по причине его длинноты, делаетъ такое ο немъ замечаніе: «писалъ императоръ и другія посланія въ роде речей противъ Арія и его единомышленниковъ, посмеваясь надъ нимъ и поражая его некоторымъ родомъ ироніи». Такое замечаніе соответствуетъ тону речи и содержанію посланія (Сокр. Ц. ист. 1, 9).

4. Слова эти и подобныя имъ, встречающіяся часто въ этомъ посланіи, можно думать, взяты Константиномъ изъ письма, которое писалъ къ нему Арій, какъ видно будетъ далее.

5. Арій, по общему мненію, былъ родомъ изъ Ливіи

6. Изложено вполне у Евсевія (О жизни Конст. 11, 64–72). Епифанія (in hist. tripart. I. 1. c. 20), частію у Сократа (Ц. и. 1, 7); Созоменъ (Ц. и. 1, 16) и феодоритъ (Ц. и. 1, 7) только упоминаютъ. — Въ этомъ посланіи разногласіе Александра и Арія представляется маловажнымъ. Такимъ оно могло казаться Константину, когда предметъ спора еще не вполне раскрылся и еще не былъ разсмотренъ соборомъ отцевъ: не одному Константину, но и многимъ другимъ, даже епископамъ, дело это представлялось только следствіемъ отвлеченныхъ, пытливыхъ умозреній, пока въ дальнейшемъ раскрытіи не обнаружилась вся догматическая важность его. Даже можно думать, что настоящее посланіе писано подъ вліяніемъ Евсевія никомидійскаго, который старался представить императору дело не въ истинномъ виде, дабы обвинить Александра и оправдать Арія. Не такъ будетъ судить самъ Константинъ, когда получитъ точныя сведенія ο ереси Арія (См. Посланіе Константина къ Арію и аріанамъ).

7. Подъ именемъ закона Константинъ разумеетъ св. Писаніе.

8. Чит. у Евсевія (О жизни Констан. 3, 12) и Созомена (Церк. ист. 1, 19).

9. Gelas. hist. cone. nic. 1. II, c. VII.

Комментарии для сайта Cackle