Святой Иоанн Дамаскин — один из самых выдающихся и славных отцов Церкви. «Источник знания» ценен тем, что представляет собой полный свод всех христианских догматов. Его автор жил в эпоху после первых шести Вселенских Соборов и, по сути дела, является создателем соборной формулы последнего, VII Вселенского Собора. Все предшествовавшие Иоанну Дамаскину отцы жили по крайней мере до возникновения иконоборческой ереси и потому не передали нам всю полноту догматики. Так, свв. отцы–каппадокийцы жили в IV, «Ареопагитики» относятся к VI в., прп. Максим Исповедник жил в VII в. Именно в силу того, что он был первым полным сводом христианских догматов, «Источник знания» имел огромное, ни с чем не сравнимое влияние на развитие позднейшего богословия как на Востоке, так и на Западе.
Источник знания
Предисловие
Сознавая ограниченность своего разума и неискусство своего языка, я, о блаженные, не решался, подобно какому–нибудь гордецу и смельчаку, взяться за то, что превышает мои силы, и отважиться на невозможное, ибо я вижу опасность, угрожающую тем, кто дерзает на что–либо подобное. Если божественный этот Моисей, законодатель, отрешившийся от всякого человеческого зрелища, оставивший треволнения жизни, освободившийся от всяких вещественных проявлений, очистивший духовное зрение и через то сделавшийся способным созерцать Бога; если удостоившийся видеть человеколюбивое нисхождение к нам Бога Слова и Его сверхъестественное воплощение — в купине и невещественном огне, которым горел и пламенел терновник, но так, что, воспринимая блеск огня, не сожигался, не уничтожался им и не лишался свойственной ему природы; если тот, кто был первым посвящен в имя сущего — и подлинно сущего превыше всякой сущности, — получивший от Бога предстательство своих соплеменников, называл себя гугнивым и косноязычным (Исх. 1:10) и поэтому не могущим послужить божественной воле, объявить ее [всенародно] и стать посредником между Богом и человеком, то как же я, запятнанный всяким видом греха, носящий в самом себе многомятежную бурю помыслов, не очистив своего ума и рассудка, чтобы стать зеркалом Бога и Божественных явлений, не владеющий словом, которое в достаточной степени могло бы выразить мои мысли, — как же я стану говорить о Божественном и неизреченном, превосходящем постижение всякой разумной твари? Размышляя об этом, я не решался [приступить] к слову и боялся порученного, чтобы, правду сказать, не подвергнуться двоякому осмеянию — за невежество, а вместе с тем, что всего тяжелее, за безумие, ибо вина невежества еще простительна, если она не от нерадения происходит. Но при невежестве воображать, что имеешь знание, это тяжелая вина, которая заслуживает порицания, недостойна никакого снисхождения и является признаком гораздо большего, чтобы не сказать, самого крайнего невежества. Но так как плод преслушания — смерть, тогда как смиренный и послушный подражатель Христов восходит на высоту и приобретает от Бога световодящую благодать и, отверзая уста, исполняется духа, очищает сердце, просветляет разум и получает слово в открытии уст своих (Еф. 6:19), не заботясь о том, что скажет, являясь органом говорящего через него Духа, — то, повинуясь Христу, Который священноначальствует в вашем лице, подчиняюсь повелению и открываю уста, надеясь, что силою ваших молитв они исполнятся духа и я изреку слова, которые будут не плодом моего разума, но плодом Духа, просвещающего слепцов, принимая то, что Он даст, и именно это излагая.
И прежде всего я предложу то, что есть самого лучшего у эллинских мудрецов, зная, что если есть что–либо благое у них, то оно даровано людям свыше от Бога. Ибо всякое даяние доброе и всякий дар совершенный нисходит от Отца светов (Иак. 1:17). Если же что противно истине, то это — темное изобретение сатанинского заблуждения и измышление злополучного разума, как сказал великий в богословии Григорий. Посему, подражая образу пчелы, я воспользуюсь тем, что близко к истине, и от самих врагов получу плод — спасение; напротив, отвергну все, что негодно и заключает в себе лжеименное знание. Затем я изложу приверженные этому вздорные учения богоненавистных ересей, чтобы, познав ложь, мы крепче держались истины. После этого с помощью Бога и его благодати раскрою истину, губительницу заблуждения и прогонительницу лжи, изукрашенную и убранную, словно некоей золотой отделкой, словами богодухновенных пророков, богонаученных рыбарей и богоносных пастырей и учителей. Слава этой истины, изнутри сияя, просвещает своими лучами тех, кто подходит к ней с должным очищением, отрешившись от суетных помыслов. Своего же, как я сказал, я не скажу ничего, а, по возможности совокупив воедино добытое трудами наиболее надежных учителей, кратко изложу это, во всем следуя вашему повелению. Но я прошу вас, богочтимые, быть снисходительными ко мне, повинующемуся вашим предписаниям, и, принимая от меня послушание, воздать мне помощью ваших молитв.
I. Философские главы
Глава I. О познании. Нет ничего более ценного, чем познание, ибо познание есть свет разумной души. Наоборот, незнание есть тьма. Как лишение света есть тьма, так и отсутствие познания есть помрачение разума. Неразумным существам свойственно незнание, разумным — познание. Поэтому, кто будучи от природы способен к познанию и ведению (episthmonikw), не имеет его, тот, хотя он от природы и разумен, тем не менее по нерадивости и слабости души бывает хуже неразумных. Что касается познания, то под ним я разумею истинное познание сущего, ибо знания касаются сущего. Ложное познание, которое есть как бы познание не сущего, более незнание, чем знание, ибо ложь есть не что иное, как не сущее. Так как мы живем не одной душой, но душа наша, как бы сокрытая завесой — плоти, имеет подобие ока — видящий и познающий ум, воспринимающий познание и ведение сущего, причем это познание и ведение она имеет не с самого начала, но нуждается в обучающем, то приступим к неложному учителю — истине. Христос же есть ипостасная мудрость и истина, в нем же вся сокровища разума сотворенна, Который есть Бога и Отца мудрость и сила. Поэтому послушаем голоса Его, говорящего нам через Священные Писания, и научимся истинному познанию всего сущего. Приступая же, станем приближаться прилежно и с чистым сердцем, не позволяя страстям притуплять мысленное око нашей души. Ибо едва ли кто будет в состоянии даже самым чистым и самым ясным оком явственно созерцать истину. Аще убо свет, который в нас, т. е. ум наш, тьма, то тьма кольми? Приступим всею душою и всем помышлением . Ибо подобно тому, как невозможно, чтобы глаз, часто переводимый с одного предмета на другой и обращающийся то туда, то сюда, ясно созерцал видимое, но необходимо, чтобы око пристально наблюдало подлежащий рассмотрению предмет, так и мы, отрешившись от всякого волнения ума, непорочно (aulws) приступим к истине. А приступая и достигнув врат, не ограничимся этим, но громко постучим, чтобы, когда нам откроются двери покоя, увидеть его внутреннюю красоту. Итак, писание — врата; находящийся же за вратами покой означает скрытую в писании красоту мыслей, т. е. Дух истины. Громко постучимся, т. е. прочтем раз, два, будем часто читать, и так углубляясь, найдем сокровище знания и будем изобиловать богатством. Будем искать, исследовать, высматривать, спрашивать. Всяк бо просяй приемлет и ищай обретает и толкущему отверзется. А также: вопроси отца твоего и возвестит тебе, и старцы твоя в знании и рекут тебе. Поэтому если будем любознательны, то будем и знать многое; ибо все достигается старанием и трудами, а также — и это прежде всего и после всего — благодатию дарующего Бога.
С другой стороны, так как апостол говорит: вся же испытающе добрая держите, будем исследовать также и учения языческих мудрецов. Может быть, и у них мы найдем что–либо пригодное и приобретем что–нибудь душеполезное, ибо всякий художник нуждается в некоторых инструментах к совершению устрояемого. И царице свойственно пользоваться услугами служанок. Поэтому мы позаимствуем такие учения, которые являются служителями истины, но отвергнем нечестие, жестоко владевшее ими, и не воспользуемся дурно хорошим, и не употребим искусства доказательств для обольщения простецов. Хотя истина и не нуждается в разнообразных доказательствах, тем не менее мы воспользуемся ими для опровержения нечестных противников и лжеименного знания.
С этого мы и начнем, как с букв, именно с того, что приличествует имеющим еще нужду в молоке, призвав руководителем Христа, ипостасное Слово Божие, Которым подается всякое даяние благо и всяк дар совершен.
Те, кто будет читать эту книгу, должны направлять свой ум к блаженной цели, состоящей в том, чтобы через чувства восходить к тому (pros ton), Кто выше чувства и восприятия. Кто есть Виновник всего, Творец и Устроитель. Ибо от красоты созданий своих сравнительно рододелатель их познавается и невидимая Его от создания мира твореньми помышляема видима суть. Поэтому мы достигаем желаемого, стремясь к познанию нетщеславным и смиренным умом. Ибо Вы не можете веровать в Меня, сказал Христос–истина, славу от людей приемлюще. А также: всяк возносяйся смирится, и смиряйся вознесется.
Глава II. Какая цель этого произведения? Так как всякий, кто принимается за дело без определенной цели, как бы во тьме блуждает; так как трудящийся без цели нищенствует во всем, — поэтому мы прежде всего скажем о поставленной для этой книги цели, чтобы то, о чем в ней говорится, легче усваивалось. Цель же эта заключается в том, чтобы начать философией и вкратце предначертать в этой книге по возможности всякого рода знания. Поэтому ее должно назвать «Источником знания». Итак, я ничего не буду говорить от себя, но в связном виде изложу то, о чем в различных местах сказано у божественных и мудрых мужей. И лучше прежде всего определить, что такое философия.
Глава III. О философии. Философия есть познание сущего как такового, т. е. познание природы сущего. И снова: философия есть познание Божественных и человеческих вещей, т. е. видимого и невидимого. Кроме того, философия есть помышление о смерти, как произвольной так и естественной. Ибо жизнь двух видов бывает: естественная, которой мы живем, и произвольная, в силу которой мы со страстью привязываемся к настоящей жизни. Двух видов бывает и смерть: смерть естественная, которая есть отделение души от тела. и смерть произвольная, по которой мы, пренебрегая настоящей жизнью, стремимся к будущей. Затем, философия есть уподобление Богу. Уподобляемся же мы Богу через мудрость, т. е. через истинное познание добра, а также через справедливость, которая каждому воздает свое и нелицеприятно судит; наконец, через святость, которая выше справедливости, т. е. через добро и воздаяние обидящим добром. Философия есть искусство из искусств и наука из наук. Ибо философия есть начало всякого искусства: ею всякое искусство было изобретено и всякая наука. Искусство, по мнению некоторых, кое в чем погрешает; наука же не погрешает ни в чем: но одна только философия не погрешает (вообще). По мнению других, искусство есть то, что исполняется при помощи рук. Наукой же будет всякое умственное искусство: грамматика, риторика и тому подобное. Кроме того, философия есть любовь к мудрости; Бог же есть истинная мудрость. Таким образом любовь к Богу есть истинная философия. Философия разделяется на теоретическую и практическую. Теоретическая, в свою очередь, разделяется на богословие, физиологию и математику, а практическая — на этику, экономику и политику. Теоретической философии свойственно украшать знание. При этом богословию свойственно рассматривать бестелесное и невещественное: прежде всего Бога, поистине невещественного, а затем ангелов и души. Физиология есть познание материального и непосредственно нам доступного, например, животных, растений, камней и т. п. Математика есть познание того, что само по себе бестелесно, но созерцается в теле, т. е. чисел, говорю, и гармонии звуков, и, кроме того, фигур и движения светил. При этом рассмотрение чисел составляет арифметику, рассмотрение звуков — музыку, рассмотрение фигур — геометрию; наконец, рассмотрение светил — астрономию. Все это занимает среднее место между телами и бестелесными вещами. Действительно, число само по себе бестелесно, но рассматривается в теле — в хлебе, например, или в вине, или в чем–либо подобном. Практическая философия занимается добродетелями, ибо она упорядочивает нравы и учит, как следует устраивать свою жизнь. При этом, если она предлагает законы одному человеку, она называется этикой; если же целому дому — экономикой; если же городам и странам, — политикой.
Некоторые пытались устранить философию, говоря, что ее нет, равно нет никакого знания или постижения. Таким мы скажем: на каком основании вы говорите, что нет философии, нет знания или постижения? Потому ли, что это было вами познано и постигнуто, или потому, что не было познано и постигнуто? Если потому, что было постигнуто, то вот вам познание и постижение; если же потому, что не было познано, никто вам не поверит, так как вы рассуждаете о таком предмете, о котором не получили никакого познания.
Итак, в виду того, что есть философия и есть познание сущего, мы скажем о сущем. Но должно знать, что сперва мы будем заниматься логической частью философии: последняя — скорее орудие философии, чем ее часть, ибо (философия) пользуется ей при всяком доказательстве. Итак, мы будем сначала рассуждать о простых словах, которые через простые значения обозначают простые вещи. А объяснив прежде значение слов (lexews), рассмотрим таким же образом и то, что касается речей.
Глава IV. О сущем, субстанции и акциденции. Сущее (to on) есть общее имя для всего существующего. Оно разделяется на субстанцию и акциденцию. Субстанция (ousia) есть нечто самое важное, так как она имеет существование в себе самой, а не в другом. Акциденция (sumbebhkos) же есть то, что не может существовать в самом себе, а созерцается в субстанции. Субстанция есть подлежащее (upokeimenon), как бы материя вещей. Акциденция же есть то, что созерцается в субстанции как подлежащем, например: медь и воск — субстанции, а фигура, форма, цвет — акциденции, и тело — субстанция, а его цвет — акциденция. Не тело находится в цвете, а цвет — в теле, и не душа — в знании, но знание — в душе, и не медь и воск — в фигуре, но фигура — в воске и меди. Не говорят; тело цвета, но цвет тела; не душа знания, но знание души; не воск фигуры, но фигура воска. И цвет, и знание, и фигура изменяются, тело же, душа и воск остаются теми же самыми, так как субстанция не меняется. Кроме того, субстанция и материя тела одна: цветов же много. Подобным же образом обстоит дело и со всем остальным: подлежащее есть субстанция; то же, что созерцается в подлежащем, т. е. субстанции, есть акциденция.
Определяют же субстанцию таким образом: субстанция есть самосущая вещь, не нуждающаяся для своего существования в другой. Акциденция, напротив, есть то, что не может существовать в самом себе, но имеет свое бытие в другом. Таким образом субстанцией будет Бог и всякое творение, хотя Бог есть пресущественная субстанция. Есть же и существенные качества, о которых мы будем говорить.
Глава V. О звуке. Так как мы имеем в виду рассуждать о всяком чисто (aplws) философском звуке (fwnh), то нам необходимо прежде определить, с каким звуком философия имеет дело. Начиная свою речь с рассмотрения звука, мы говорим: звук бывает или незнаменательный (ashmos), или знаменательный (shmantikh). Незнаменательный звук — тот, который ничего не обозначает; знаменательный — тот, который что–либо обозначает. Далее, незнаменательный звук, в свою очередь, бывает или нечленораздельный, или членораздельный. Нечленораздельный звук — тот, который не может быть написан; членораздельный же — тот, который может быть написан. Таким образом, бывает нечленораздельный и незнаменательный звук, как, например, тот, который производится камнем или деревом: ибо он не может быть записан и ничего не означает. Бывает звук незнаменательный и членораздельный, например, «скиндапс»: ибо он может быть написан, но ничего не обозначает; скиндапса и не было, и нет. Философии нет дела до незнаменательного звука, как нечленораздельного, так и членораздельного. В свою очередь, знаменательный звук бывает или членораздельный, или нечленораздельный. Нечленораздельным знаменательным звуком будет, например, лай собак: он обозначает собаку, так как есть голос собаки; равным образом он обозначает и чье–то присутствие; но это нечленораздельный звук, поэтому он не пишется. И до этого звука философии нет дела. Членораздельный знаменательный звук бывает или общим, или частным [единичым]. Общим звуком будет, например, «человек»; частным — Петр, Павел. И до частного звука философии нет дела. Но (философия имеет дело) с звуком знаменательным, членораздельным, соборным, т. е. общим, высказываемым в применении ко многим предметам.
Этот звук, в свою очередь, бывает или существенным (ousiwdhs), или прилагаемым к сущности (epousiwdhs). Существенным называется тот звук, который выражает субстанцию, или природу вещей; прилагаемым же к сущности — тот, который выражает акциденции. Например: человек есть смертное разумное животное. Все это будут существенные звуки. Ибо если что–нибудь из этого отнимешь у человека, он не будет человеком. И если скажешь, что он не животное, то он уже — не человек; и если скажешь, что он не разумен, то он уже — не человек; подобным образом, если скажешь, что он не смертен, он — не человек; ибо всякий человек есть и животное, и разумное, и смертное. Потому (эти звуки) называются существенными, что они восполняют природу человека, и невозможно, чтобы человек существовал вне их. Подобным образом и в каждой вещи существенным называется то, что составляет ее природу; прилагаемым же к сущности — акциденции, которые могут быть и не быть в подлежащем: человеке или лошади, или в чем–либо другом таковом, — например, белое. Ибо будет ли кто белым, или черным, он тем не менее останется человеком. Это и подобное называется прилагаемым к сущности, или акциденциями, которые мы можем иметь то эти, то противоположные им.
Существенный звук обозначает или что есть вещь, или какова эта вещь. Например, отвечая на вопрос, что такое человек, мы говорим: животное. Затем, спрошенные, какое животное, мы говорим: разумное, смертное. Существенный звук, показывающий, каков есть предмет, называется разностью (diafora); показывающий же, что есть предмет, обозначает или многие виды и составляет род, или же многие индивидуумы, различающиеся между собой числом, но ни в коем случае не видом, и составляет вид. Первое, т. е. род, есть, например, субстанция, ибо субстанция обозначает и человека, и лошадь, и вола, потому что каждое из этих существ называется и есть субстация, но одно составляет один вид, другое — другой. Второе же, т. е. вид, есть, например, человек, ибо это слово обозначает многих, вернее всех отдельных людей, которые различаются друг от друга числом — ибо один — Петр а другой — Павел, и они не суть одно, но два — видом же, т. е. по природе, они не различаются. В самом деле все они и называются, и суть люди.
Таким образом есть частнейшее [индивидуальное, в противоположность роду и виду], различающееся между собой числом, например, Петр, индивид, а также лицо и ипостась (prosopon kai upostasis). Оно обозначает кого–либо определенного. Так, когда нас спрашивают; «Кто этот (человек)», мы говорим: «Петр». Это же обозначают и выражения: «другой» — ибо один есть Петр и другой — Павел — «он», «этот», «тот» — они прилагаются к индивиду, который существует сам по себе — и подобные им. Напротив, то, что заключают в себе индивиды, называется видом и имеет большую общность, чем индивид, так как обнимает многие индивиды, — например, «человек». Это слово обнимает и Петра, и Павла, и всех единичных людей. Вид у святых отцов называется природой (fusis) и сущностью (ousia), и формой (morfh). То же, что обнимает множество видов, называется родом, — например «животное», ибо (это слово) обнимает человека, вола, лошадь и является более общим, чем вид. Святые же отцы как вид, так и род называют природой, формой, образом, сущностью. Через вид, — иначе сказать, природу, сущность, форму — полагается не тот или другой индивид, не то или другое различие, но та или иная субстанция. Так человека мы называем одной сущностью, лошадь — другой, но не одним или другим индивидом. В отношении же вида говорится: это, оно, то и подобное, — т. е. отвечающее на вопрос: «Что есть предмет?» Разность полагает различие между предметами, — иное дело — животное разумное и иное — животное неразумное, — и «таковое», и «какое», и «каково». Что касается прилагаемого к сущности, то оно принадлежит или одному виду, или многим. Если оно принадлежит одному виду, то называется свойством; например, способность смеяться, которая принадлежит одному человеку, способность ржать, которая принадлежит одной лошади. Если оно принадлежит многим видам, то оно составляет акциденцию, — например, белизна, ибо она принадлежит и человеку, и лошади, и собаке, и многим другим видам. Таковы те пять названий, к которым сводится всякое философское название, И нам нужно знать, что каждое из них обозначает и в чем они сходны друг с другом, и в чем различаются. Эти названия суть: род, вид, разность, свойство и акциденция.
Род есть то, что высказывается, т. е. говорится и называется, в отношении многих предметов, различающихся между собой по виду, на вопрос: что есть предмет? Ибо высказываться значит быть сказану о чем–либо.
Вид есть то, что высказывается в отношении многих предметов, различающихся между собой числом, на вопрос: что есть предмет?
Разность есть то, что высказывается в отношении многих предметов, различающихся между собой по виду, на вопрос: каков предмет? и принимается в определение, в качестве существенного признака. Разность не может быть и не быть в одном и том же виде, но необходимо должна быть в том виде, которому принадлежит. Находясь в нем налицо, она его сохраняет: отсутствуя, разрушает. Точно так же невозможно, чтобы в одном виде совмещались и разность, и противоположное ей. Например, разумность не может не принадлежать человеку, ибо неразумное существо уже не человек. Находясь налицо, разумность составляет природу человека, а отсутствуя, разрушает, ибо неразумное существо — уже не человек. Следует принять к сведению, что разность называется существенной, естественной (fusikh), составляющей (sustatikh), разделяющей, а также видовой разностью, существенным качеством и естественным свойством природы. Философы весьма метко называют ее разностью, так как она наиболее особенна и является выразительницей той сущности, которой принадлежит.
Свойство есть то, что принадлежит одному виду, всему и всегда, и допускает обращение [может поменяться местом с подлежащим], — например, способность смеяться. В самом деле, всякий человек способен смеяться, и всякое существо, способное смеяться, есть человек.
Акциденция есть то, что высказывается относительно многих предметов, различающихся по виду, на вопрос: каков предмет? Она не принимается в определение, но может и принадлежать предмету и не принадлежать ему. Акциденция, присутствуя в предмете, не сохраняет его и, отсутствуя, не разрушает. Акциденция называется несущественной (epousiwdhs) разностью и качеством. Акциденция бывает или отделимой, или неотделимой. Отделимой акциденцией называется то, что в одном и том же лице то присутствует, то отсутствует, как, например, сидение, летание, стояние, болезнь, здоровье. Неотделимой акциденцией называется то, что не входит в состав сущности, так как не созерцается в целом виде, — однако, коль скоро оно принадлежит известному лицу, то уже не может быть отделено от него. Таковы, например, приплюснутость или горбатость носа, синева глаза и т. п. Такая не отделимая акциденция называется отличительною особенностью (carakterikon idioma), ибо это различие составляет ипостась, т. е. индивидуум.
Что касается индивидуума, то он слагается из субстанции и акциденций и существует сам по себе, различаясь от подобных ему по виду числом, и показывая не «что», но «кого». Но с этим мы, с Божьей помощью, обстоятельнее познакомимся потом.
Глава VI. О разделении. Разделение есть первое расчленение вещи; например, животное разделяется на разумное и неразумное. Дополнительное разделение (epidiaireosis) есть второе расчленение той же вещи. Например, животное дополнительно разделяется на безногое, двуногое и четвероногое: безногое — рыба, двуногое — человек и птица, четвероногое — вол, лошадь и подобное. Подразделение есть расчленение выделенной части. Например, животное разделяется на разумное и неразумное, разумное же — на смертное и бессмертное. Таким образом, первый предмет (животное) разделяется на два члена: разумное и неразумное, а разделение одного из этих членов, говорящее: разумное разделяется на смертное и бессмертное, есть подразделение. Однако деление и дополнительное разделение бывают не всегда, но в том случае, когда первым разделением обнимается не все. Например, животное разделяется на разумное и неразумное. Но как в разумных, так и в неразумных животных усматривается признак: двуногое. Поэтому необходимо дополнительное разделение, т. е. мы производим второе деление того же самого предмета, именно животного, и говорим: животное разделяется на безногое, двуногое и четвероногое.
Способов разделения восемь и по следующему основанию. Все, подлежащее разделению, разделяется или само по себе, т. е. сообразно своей субстанции, или сообразно своим акциденциям. Если что–либо разделяется само по себе, то оно разделяется или как вещь, или как название. Если как вещь, то или как род на виды, как это бывает при разделении животного на разумное и неразумное, или как вид на индивиды, как это имеет место при разделении человека на Петра, Павла и прочих отдельных людей, или как целое на части.
При этом последнее разделение двоякого рода: или на подобные части, или на неподобные. Предмет состоит из подобных частей, когда его части принимают название и определение как целого, так и друг друга, — например, мясо разделяется на много кусков мяса, и каждый кусок называется мясом и принимает определение мяса. Наоборот, предмет состоит из не подобных частей, когда выделенные части не принимают ни названия, ни определения ни целого, ни друг Друга, — например, если разделить Сократа на руки, ноги и голову. В самом деле, нога или голова, отделенная от Сократа, уже не называется Сократом, равным образом нога Сократа не принимает определения Сократа или определения головы.
Или как омонимное название — на обозначаемые различия. И это разделение опять бывает двоякого рода, так как названием обозначается или нечто целое, или часть. Целое, как например, название: пес. Это название обозначает нечто целое, ибо оно употребляется и в приложении земного пса, и небесного, и морского, из которых каждый есть нечто целое, а не часть животного. Часть, когда, например, название языка прилагается и к верней части сандалий, и к верхней части флейты, и к вкусовому органу животных — все это суть части, а не целые.
Так производится разделение, когда предмет делится сам по себе. Сообразно же акциденциям (разделение производится) или тогда, когда субстанция делится на акциденции, — например, когда я о людях скажу, что одни из них белые, другие — черные, ибо люди — субстанция, а белый цвет и черный — акциденции; или в том случае, когда акциденция делится на субстанции, — например, когда я скажу, что одни из белых предметов одушевленные, другие неодушевленные, ибо белый цвет — акциденция, одушевленные же и не одушевленные предметы — субстанции; или в том случае, когда акциденция разделяется на акциденции, — например, когда я скажу: одни из холодных предметов белые и сухие, другие — черные и сырые, ибо холод, белый цвет, черный, сырость, сухость — все это акциденции.
Есть и другой способ разделения, именно, на предметы, происходящие от одного предмета и относящиеся к одному предмету. От одного, именно, от медицины, происходят и медицинская книга, и медицинский инструмент, ибо они названы медицинскими от одного предмета — медицины. К одному предмету относятся полезное для здоровья лекарство и полезная для здоровья пища, ибо они имеют в виду один и тот же предмет — здоровье. Что касается предметов, происходящих от одного и того же предмета, то одни из них получают свое название от известной причины, — например, изображение человека получает название от истинной причины, т. е. человека; другие — потому, что они изобретены кем–либо: например, медицинский нож и тому подобные предметы.
Таково общее разделение предметов, по которому может быть разделено все, что допускает разделение: или как род на виды, или как вид на индивиды, или как целое на части, или как омонимное название на обозначаемые различия, или как субстанция на акциденции, или как акциденция на субстанции, или как акциденция на акциденции, или как предметы, принадлежащие и относящиеся к одному и тому же предмету. Впрочем, некоторые не признают деления вида на индивиды за разделение, предпочитая называть его исчислением, потому что разделение имеет два, три, очень редко четыре члена; вид же разделяется на бесконечное множество членов; ибо отдельных людей, например, бесконечное множество.
Следует заметить, что ни один способ разделения [за исключением последнего] не дает возможности видеть, что в членах деления является предшествующим по природе и что последующим, а также что выше и что ниже. Но при делении по происхождению от одного и того же предмета или по отношению к одному и тому же предмету можно видеть, что является предшествующим по природе и что последующим, а также что выше и что ниже, отсюда ведет свое начало и название.
Глава VII. О предшествующем по природе. Предшествующим по природе называется то, что полагается вместе с другим, но не полагает его, что вместе с собой устраняет и другое, но не устраняется вместе с ним. Например, животное по природе предшествует человеку, ибо, раз устраняется и не существует животное, то необходимо не будет существовать и человек, так как человек есть животное. Если же уничтожится и не будет существовать человек, существование животного возможно, ибо будет существовать лошадь, собака и подобные существа, являющиеся животными. С другой стороны, если полагается человек, то непременно полагается и животное, ибо человек есть животное. Если же полагается животное, то человек не полагается непременно, но может полагаться и лошадь, и собака, и что–либо подобное, ибо и они суть животные. Поэтому Петр не предшествует по природе Павлу или животное разумное — неразумному, ибо когда устраняется и не будет существовать Петр, Павел будет существовать, и когда полагается Павел, не полагается вместе и Петр, равно как, когда полагается Петр, не полагается вместе и Павел. Точно так же Петр не более, т. е. не в более полной степени является человеком или животным, чем Павел, равно как Павел не более, чем Петр. Но одно лекарство бывает действительнее другого, и одна медицинская книга полезнее другой.
Глава VIII. Об определении. Определение есть краткая речь, выражающая природу подлежащего, т. е. речь, обозначающая эту природу немногими словами. Например, человек есть животное разумное, смертное, способное к разумению и постижению. Многие из людей составили о природе человека словеса широкие, т. е. протяженные и напыщенные, но так как они не отличаются краткостью, то поэтому они и не суть определения. С другой стороны, есть и краткие слова, как, например, изречения (apofqegmata), но так как ими не выражается природа вещи, то они не являются определениями. И имя. хотя оно часто выражает природу подлежащей веши, однако не есть определение, ибо имя есть одно слово (lexis), определение же есть речь (logos), а речь слагается, по крайней мере, из двух различных слов. [Термин есть имя объясненное, имя же есть термин в сжатом виде]. Определение составляется из рода и из образующих (sustatikon), т. е. существенных (ousiwdwn) разностей. Это можно видеть на определении животного: животное есть одушевленная субстанция, обладающая способностью восприятия. В этом определении субстанция есть род, а одушевленность и способность восприятия — образующие разности. Составляется (определение) из материи и формы. Например, статуя есть то, что делается из меди и изображает человека. Итак, медь есть материя а «изображает человека» — форма статуи. При этом материя соответствует роду, форма же — разности. Составляется определение также из изучаемого предмета и цели. Например, медицина есть искусство, имеющее своим предметом человеческие тела, а ставит своею целью здоровье. Здесь предмет медицины — человеческие тела, цель же — ее здоровье.
Описание же слагается из несущественных признаков, т. е. свойств и акциденций. Например; человек есть животное, способное смеяться, имеющее прямую походку и плоские ногти. Все это несущественные признаки. Поэтому описание и называется (по–гречески) (upografh), так как оно дает как бы тень предмета и выражает не существенное бытие, но то, что ему сопутствует. Описательное определение смешано из существенных и несущественных признаков предмета. Например, человек есть животное разумное, имеющее прямую походку и плоские ногти.
Определение (по–гречески) называется (orismos) от метафоры с земельными границами. Как граница отделяет собственность каждого человека от собственности другого, так и определение отделяет природу каждой вещи от природы другой.
Достоинство определения заключается в том, чтобы не быть скудным и не изобиловать словами. Недостатком же его является скудость или избыток слов. Совершенным определением будет такое, которое допускает обращение с определяемым предметом, несовершенным — такое, которое не допускает обращения. Определение скудное словами не допускает обращения. Когда определение изобилует словами, то оно уже определяемой вещи: когда же оно скудно словами, то изобилует предметами. [Таким образом можно сказать, что природа изобрела удивительное приспособление: скудость изобилующую и богатство, скрывающее скудость]. Например, совершенным определением человека будет такое определение: человек есть животное разумное, смертное. Это определение допускает обращение, ибо всякое животное разумное, смертное есть человек и всякий человек есть животное разумное, смертное. Если же в этом определении опустить одно слово, то оно будет уже шире определяемого предмета, — например, человек есть разумное животное. В этом определении опущено одно слово, так как я не добавил: смертное. Поэтому оно изобилует предметами, ибо не один человек есть разумное животное, но и ангел, поэтому же оно не допускает обращения. Если же я скажу: человек есть животное разумное, смертное и ученое, то это определение тоже не допускает обращения, ибо оно изобилует словами, так как сказано: ученое. Поэтому оно уже определяемого предмета, ибо определяет не всякого человека, но только ученых. Действительно всякое животное разумное, смертное и ученое есть человек, но не всякий человек есть животное разумное, смертное и ученое, ибо не всякий человек — ученый.
Итак, совершенными будут те определения, которые допускают обращение с определяемым предметом. Но так как и свойство допускает обращение с тем предметом, которому оно принадлежит, — ибо если известное существо есть человек, то оно и способно смеяться, и если оно способно смеяться, то оно и человек, — поэтому мы должны, прибавляя к данному раньше определению, сказать, что совершенные определения суть те, которые составляются из рода и образующих разностей, в которых сказано не более и не менее, чем следует, и которые допускают обращение с определяемым. Равным образом (совершенными определениями) будут те, которые составляются из предмета и цели, а также из материи и формы. Иногда (совершенными являются) и такие определения, которые состоят из одного предмета, — именно, когда предмет не подлежит другому искусству, как например, стекло — стекольному искусству — и из одной цели, когда эта цель не может быть целью других искусств, как например, это имеет место в отношении кораблестроения. Из всего это следует сделать вывод, что совершенство определения заключается в его способности к обращению.
Название «определение» (orismos) отличается от названия «термин» (oros) тем, что первое уже, а второе шире. В самом деле «термин» (oros) обозначает и земельную границу, и решение, например, когда говорим wrisen basileus (царь решил). Точно также он означает то, на что разлагается посылка, как мы это, с Божьей помощью, узнаем потом. Обозначает оно и определение; определение же обозначает только краткую речь, выражающую природу подлежащей вещи.
Следует принять к сведению, что определение возможно только в отношении субстанции и ее видов. Что же касается индивида и акциденций, то в отношении их определение невозможно, а только описание, так как определение составляется из рода и образующих разностей, описание же — из несущественных признаков.
Глава IX. О роде. В отношении омонимов следует доискиваться ответа на следующие три вопроса: является ли известное название омонимом, сколько предметов оно обозначает и о каком из них идет речь. Но прежде нужно сказать, что такое омоним. С омонимом мы имеем дело тогда, когда два предмета или большое число их имеют одно имя, при этом каждый из них обозначает нечто различное и имеет различную природу, принимая различные определения.
Так обстоит дело и в данном случае в отношении рода, ибо род принадлежит к числу омонимов. Во–первых, род употребляется для обозначения происхождения из определенного отечества и от определенного родителя, причем и в том, и другом случае понимается двояко: в близком н отдаленном смысле. Слово род употребляется для обозначения близкого отечества: например, происходящий из Иерусалима, называется иерусалимлянином; для обозначения происхождения из дальнего отечества: например, происходящий из Палестины называется палестинским. Подобным же образом род употребляется для обозначения происхождения от близкого родителя: например, когда Ахиллес, бывший сыном Пелея, называется Пелидом, и для обозначения происхождения от отдаленного предка. например, когда тот же Ахиллес по деду Эаку называется Эакидом, ибо Эак был отцом Пелея. Далее родом называется отношение родоначальника ко многим происшедшим от него людям: например, все ведущие свое происхождение от Израиля, называются израильтянами. Рассмотренные значения слова род философии не касаются.
Далее, родом называется то, чему подчиняется вид. Например, животному подчиняется человек, лошадь и другие виды. Поэтому животное есть род. Об этом–то роде и говорят философы. Определяя его, говорим: род есть то, что сказывается в отношении многих и различающихся по виду предметов и отвечает на вопрос: что есть предмет? Например, животное как род сказывается в отношении человека, лошади, вола и многих других существ, различающихся между собой по виду, и отвечает на вопрос: что есть предмет? В самом деле, один вид человека, другой лошади и третий вола. Род высказывается на вопрос: что есть предмет? Когда нас спрашивают, что такое человек, мы отвечаем: животное. Так же обстоит дело и с лошадью, ибо когда нас спрашивают, что такое лошадь, мы говорим: животное. Таким образом, род есть то, чему подчиняется вид [и снова: род есть то, что разделяется на виды]. В самом деле, род разделяется на виды, является более общим, чем вид, обнимает виды и есть высшее в сравнении с ними понятие.
Нужно заметить, что более общее понятие называется высшим. Напротив, менее общее, именно подлежащее в отношении своего сказуемого, называется низшим. Ибо есть подлежащее в отношении существования, именно субстанция, так как она служит основанием для существования акциденции, поскольку акциденция находится в ней. И есть подлежащее в отношении оказывания — именно менее общее, ибо сказывается род в отношении вида и вид — в отношении индивидов. Ясно, что род имеет большую общность, чем вид, и вид — большую общность, чем индивиды. Обо всем этом мы более обстоятельно, с Божьей помощью, узнаем потом. Теперь же, говоря о роде, скажем и о виде.
Глава X. О виде. Вид принадлежит к числу омонимов и употребляется в двух смыслах. Видом называется форма, а также фигура каждой вещи, например: вид статуи. Сообразно с этим говорится: первый вид достойный царства. Видом, с другой стороны, называется то существенное, что подчиняется роду. И снова: видом называется то, в чем сказывается род в форме ответа на вопрос, что есть предмет, или то, что высказывается в такой же форме о многих и различающихся численно предметах. Но два первых определения вида различаются между собой лишь относительно, как направление вверх и направление вниз, и подходят ко всякому виду. Третье же, совершенное, определение подходит лишь к самому низшему виду, ближайшему к индивидам общему понятию, обнимающему единичные сущности; в этом смысле мы, например, говорим: вид человека.
Мы сказали, что название род употребляется в трех смыслах: в смысле происхождения от родителя, в смысле происхождения из отечества — в том и другом случае в двояком смысле (близком и отдаленном) — и, в–третьих, род означает то, чему подчиняется вид. Подобно этому и вид имеет два значения: во–первых, вид означает фигуру каждой вещи и, во–вторых, то, в отношении чего сказывается род и что подчиняется роду, как член его деления. Об этом роде и виде и говорят философы.
Так как, рассуждая о роде, мы упомянули о виде, говоря: род есть то, что разделяется на виды, и снова: рассуждая о виде, мы упомянули о роде, говоря: ведь есть то, на что разделяется род, поэтому следует заметить что, подобно тому, как, говоря об отце, мы необходимо упоминаем и о сыне — ибо отцом является тот, у кого есть сын, а, говоря о сыне, необходимо упоминаем и об отце, ибо сын — тот, кто имеет отца, так и в данном случае нельзя рассуждать о роде, не касаясь вида, или о виде, не касаясь рода. Ибо род непременно разделяется на виды, и то, что не имеет видов, на которые оно делится, не есть род; равно и виды суть то, на что делится род, и то, что не имеет рода, не есть вид.
Первый человек, т. е. Адам, не называется сыном, так как не имел отца, но называется отцом, так как имел сыновей. Сиф же называется и сыном в отношении родившего его — ибо он имел отца — Адама — и отцом в отношении родившегося от него, ибо он родил Эноса. Напротив, Авель называется сыном, ибо он имел отца Адама, но не называется отцом, ибо не имел сына. То же самое нужно сказать и в отношении рола и вида. Первый род, поскольку он не есть то, на что делится другой род и не имеет предшествующего ему рода, является только родом и не бывает уже видом; этот род называется самым общим родом (genikwtaton genos — genus generalissimum), и, определяя его, говорим: самым общим родом будет тот, который, будучи родом, не есть в то же время вид, не имея над собою высшего рода. Что же касается членов деления этого рода, имеющих под собою другие виды, на которые они разделяются, то эти члены в отношении того, что им предшествует, т. е. того, чему они подчинены и что на них разделяется, будут видами, а в отношении того, на что они сами разделяются, т. е. низших понятий, — родами; поэтому они и называются подчиненными родами и видами. Последние же и низшие виды, которые не имеют под собой других видов, т. е. которые обнимают не виды, а индивиды и ипостаси (upostaseis), уже не называются родом, но только видом. Основание для этого то, что, как я сказал, они не имеют под собой других видов, на которые делятся; ибо нельзя назвать родом то, что не обнимает видов или не имеет под собой видов, на которые делится. Поэтому заключающее в себе не виды, но ипостаси называется низшим видом, ибо, будучи видом, оно не есть в то же время и род, подобно тому, как род, не служащий в то же время и видом, называется высшим родом.
Следует иметь в виду, что виды необходимо принимают как наименование, так и определение рода, а род — наименование и определение своего рода и так далее до рода высшего; но один вид не может принимать определение другого вида. А чтобы сказанное стало более ясным, мы обратимся к таким примерам. Субстанция есть первый и высший род. В самом деле, хотя сущее (on) и разделяется на субстанцию (ousia) и акциденцию (sumbebhkos), однако сущее не будет для них родом, так как имя сущего они принимают, а определения не принимают. Сущее есть или вещь самосущая, не нуждающаяся в другой для своего существования, или вещь, не могущая существовать сама по себе, но имеющая свое существование в другой. Субстанция же есть только самосущая вещь, не нуждающаяся для своего существования в другой. Таким образом, субстация не принимает всего определения сущего. В силу этого сущее не есть род субстанции, равно как и субстанция не есть вид сущего, ибо вид принимает все определение своего рода без остатка. Но и акциденция не есть вид сущего. В самом деле, она принимает не все определение сущего, но половину, ибо акциденция есть только вещь, не могущая существовать сама по себе, а нуждающаяся для своего существования в другой. Таким образом, ни субстанция, ни акциденция не принимают всего определения сущего, но субстанция принимает одну половину, а акциденция — другую. Поэтому хотя сущее и разделяется на субстанцию и акциденцию, однако, оно не составляет их рода. Субстанция, в свою очередь, разделяется на тело и существо бестелесное. Здесь тело и бестелесное существо суть виды субстанции, ибо каждое из них принимает наименование и определение субстанции. Отсюда следует, что субстанция не есть вид, так как не имеет над собою рода, но она есть первый и высший род. В свою очередь, тело разделяется на одушевленное и неодушевленное. Здесь опять тело, будучи видом в отношении субстанции, является родом для одушевленного и неодушевленного. Одушевленное опять разделяется на ощущающее и не ощущающее. Ощущающее есть животное, которое имеет жизнь и ощущающую способность. Не ощущающее есть растение, так как оно не имеет ощущающей способности. А одушевленным растение называется потому, что оно способно к питанию, возрастанию и размножению. Животное опять разделяется на разумное и неразумное; разумное — на смертное и бессмертное; смертное — на человека, лошадь, вола и т. д.; из них некоторые уже не разделяются на другие виды, но разделяются на индивиды и ипостаси. Так, человек разделяется на Петра, Павла, Иоанна и прочих отдельных людей, которые уже не суть виды, но ипостаси. В самом деле, виды, как мы сказали, не принимают определения друг друга: например, тело не принимает определения бестелесного существа, человек не принимает определения лошади. Петр же, Павел и Иоанн принимают одно определение, определение человека. Подобным же образом дело обстоит и с прочими отдельными людьми, так что они не суть виды человека, но индивиды, или ипостаси.
Затем вид, при разделении, сообщает тому, что ему подчинено, и имя, и определение. Петр же, если его разделить на душу и тело, ни душе, ни телу не сообщает своего имени и определения, ибо Петр не есть только душа и только тело, но то и другое в соединении.
Кроме того, всякое разделение рода на виды достигает двух, трех, редко четырех видов; так как не может быть того, чтобы род разделялся на пять или более видов. Человек же разделяется на всех отдельных людей, которых безграничное число. Поэтому некоторые отказываются назвать деление вида на индивиды разделением, а называют его исчислением (apariqmhsin). Отсюда ясно, что Петр, Павел и Иоанн не суть виды, но индивиды, или ипостаси. Равным образом и человек не есть род Петра и прочих ипостасей, но вид. Вследствие этого человек есть низший вид. Он есть вид в отношении высшего, поскольку обнимается им, и вид в отношении низшего, поскольку он обнимает его, ибо то, что обнимается родом, есть вид, равно как видом является и то, что обнимает индивиды, т. е. ипостаси. Таким образом, низшим видом будет такой вид, который служит ближайшим высшим понятием для индивидов, почему его и определяют следующим образом: низший вид есть то, что сказывается в отношении многих и различающихся численно предметов, отвечая на вопрос: что есть предмет? Подобным образом и лошадь, и собака, и др. животные суть низшие виды. То же, что лежит между самым общим родом и низшим видом, суть подчиненные роды и виды — виды в отношении высшего и роды в отношении низшего.
Они же составляют существенные и естественные разности и качества, которые называются, с одной стороны, разделяющими, а, с другой — образующими; разделяющими они называются в отношении высших понятий, а образующими в отношении низших. Так, тело и бестелесное существо разделяют субстанцию: подобным образом одушевленное и неодушевленное разделяют тело; подобным же образом ощущающее и не ощущающее разделяют одушевленное. Но те же понятия образуют животное. В самом деле, если я возьму субстанцию одушевленную, ощущающую, то получу животное, ибо животное есть субстанция одушевленная, ощущающая. Если же возьму субстанцию неодушевленную, не ощущающую, то получу растение. Далее, разумное и неразумное разделяют животное, смертное и бессмертное разделяют разумное. Поэтому, если я возьму животное, которое служит для этих понятий родом, а также разумное и смертное, то образую человека, ибо человек есть животное разумное, смертное. А если я возьму животное и прибавлю: неразумное, смертное, земное, то образую лошадь, собаку и т. д. А если я возьму животное и присоединю: неразумное, смертное, водяное, то образую рыбу. Существенными же и естественными разностями эти понятия называются потому, что через них один вид различается от другого вида и одна сущность от другой сущности и природы.
Глава XI. Об индивиде. Слово индивид употребляется в четырех значениях. Индивидом называется то, что не рассекается и не делится, например: точка, теперь, единица; подобные предметы называются также неколичественными [т. е. не имеющими количества). Индивидом называется и то, что с трудом делится или рассыпается, например: алмаз и подобное. Индивидом называется вид, не делящийся уже на другие виды, т. е. самый низший вид, например: человек, лошадь и т. п. В собственном же смысле индивидом называется то, что, хотя и разделяется, однако после деления не сохраняет своего первоначального вида. Например, Петр делится на душу и тело. Но ни душа сама по себе не есть уже полный человек или полный Петр, ни тело. Философы и говорят об индивиде в этом смысле, согласно которому он обозначает основывающуюся на субстанции ипостась.
Глава XII. О разности. Разность, качество и свойство в отношении предмета — нечто единое; в отношении же их действия они различаются. Так, разумность называется и качеством, и свойством, и разностью человека, но при этом она берется различным образом. Если она берется как нечто создающее и как бы образующее субстанцию, то она называется качеством. Далее, если она берется как нечто, ставшее свойственным этой субстанции, то называется свойством. А если она берется, по сравнении к неразумному, скажем, волу, мулу или собаке, то называется разностью; ибо ею человек отличается от неразумных.
Разность, в свою очередь, употребляется в трех смыслах: общем, собственном и исключительном (idiaitata). В самом деле, нельзя найти двух предметов, которые в каком–либо отношении не отличались бы друг от друга. Так, вид от вида отличается одним, ипостась от ипостаси того же вида и субстанции — другим, и ипостась от себя самой — третьим. Например, вид человека и вид лошади различаются между собой разумностью и неразумностью, поэтому разумность и неразумность носят название существенной разности. Подобным же образом все, чем различается вид от вида, называется естественной, существенной, образующей (sustatikh) видовой (eidopoios) разностью, или качеством [а также естественным свойством, которое неизменно присуще всему виду], которое у философов называется разностью в собственнейшем смысле (idiaitata), так как она сроднее природе предмета и является ее выразительницей. Далее, человек отличается от человека, лошадь от лошади, собака от собаки [т. е. индивид от индивида, принадлежащего к одному с ним виду]: так один высокого роста, другой мал; один стар, другой юн; [у одного нос плоский, у другого горбатый]; один умен, другой глуп. Все эти признаки называются несущественными свойствами и качествами и принадлежат к акциденциям, о которых мы теперь и будем говорить.
Глава XIII. Об акциденции. Акциденция есть то, что в предметах и бывает, и отсутствует, не разрушая предмета. И снова: акциденция есть то, что может одному и тому же предмету как принадлежать, так и не принадлежать. Так, человек может быть белым, а также высоким, умным, с приплюснутым носом. [Будучи налицо, ни один из этих признаков не сохраняет вида — ибо не принимается в определение вида, — и отсутствуя, не разрушает его. Так, хотя эфиоп и не бел, однако это не мешает тому, чтобы существовал человек. Таким образом, присутствует ли этот признак, или отсутствует, он не наносит ущерба подлежащей субстанции, ибо мы сказали, что субстанция есть подлежащее акциденций, некая материя их].
Акциденция бывает двух видов: разность в общем смысле и разность в собственном смысле. Разностью в общем смысле будет отделимая акциденция, например, один сидит, а другой стоит. В самом деле, разности между сидящим и стоящим допускают отделение, и одна может занимать место другой, что и произойдет, если сидящий встанет, а стоящий сядет. Равным образом, говоря о различии от самих себя, мы имеем в виду отделимую акциденцию, ибо от самих себя мы различаемся тем, что сидим или встаем, бываем молоды или стареем, болеем или находимся в добром здравии. Что касается разности в собственном смысле, то такою разностью будет неотделимая акциденция, например: плоский нос. Плоского носа уже нельзя отнять у человека, равно как и синеватых глаз и подобного. Такими неотделимыми акциденциями и различаются индивид от индивида, т. е. одна ипостась от другой ипостаси. Но сами от себя этими акциденциями мы никогда не отличаемся. Для определения неотделимые акциденции не имеют значения, ибо человек может иметь плоский нос, а может и не иметь плоского носа. И если у человека глаза не имеют синевы, он тем не менее остается человеком.
Глава XIV. О свойстве. Свойство употребляется в четырех смыслах. Во–первых, свойством называется то, что принадлежит только одному виду, но не всему, как например, человеку — быть геометром. Один только человек — геометр, однако не всякий человек бывает геометром. Во–вторых, то, что принадлежит всему виду, но не одному ему, как. например, две ноги. У всякого человека две ноги, но не один человек имеет две ноги, а также и голубь и подобные. В–третьих, то, что принадлежит всему виду и одному этому виду, но не всегда, как, например, седина — человеку. Седина может быть у всякого человека и у одного только человека, но не всегда, а лишь в старости. В–четвертых, то, что имеет место при совпадении трех первых случаев, т. е. когда что–либо принадлежит всему виду, одному этому виду и всегда допускает обращение. Так, например, способность смеяться принадлежит человеку, способность ржания — лошади и тому подобное. Один только человек имеет способность смеяться, притом всякий человек и всегда, хотя он и не всегда пользуется ею. [И если какое–либо существо есть человек, то оно, непременно, способно смеяться, и если оно способно смеяться, то, непременно, есть человек, в этом и состоит обращение. Философы понимают свойство в этом последнем смысле]. Определяя его, мы говорим: свойство есть то, что принадлежит всему виду, одному этому виду и всегда. Но свойства бывают трех родов: одни заимствуются от способа организации [т. е. от форм членов организма], например: плоские ногти [а также прямая походка] — у человека. Другие заимствуются от способности, например, у огня нестись вверх; третьи заимствуются от силы: например, мы говорим, что огню принадлежит согревающая сила, превосходящая теплоту других тел.
Свойство называется несущественным (epousiwdes) или сопутствующим сущности (epeisousiwdes).
Глава XV. О сказуемом. Всякое сказуемое или шире подлежащего, или равно ему; но уже подлежащего оно никогда не бывает. Сказуемое бывает шире подлежащего в том случае, когда более общее высказывается о менее общем; более же общими являются высшие понятия, а менее общими — низшие. Самое общее из всех понятий есть сущее: поэтому оно и высказывается обо всем. В самом деле, и субстанция называется сущим, и акциденция называется сущим. Но мы не можем сказать, что сущее есть субстанция, ибо не только субстанция есть сущее но и акциденция. Равным образом и роды высказываются о видах, так как они более общи, виды же не высказываются об их родах. Виды менее общи, чем роды. Поэтому, субстанция высказывается о животном, а животное о человеке, ибо и животное есть субстанция, и человек есть субстанция. Но эти суждения не допускают обращения, ибо всякий человек есть животное, но не всякое животное есть человек: и лошадь, и собака будут тоже животные. Равным образом не всякая субстанция есть животное, ибо и камень, и дерево — субстанции, но они не животные. Подобным же образом вид высказывается об обнимаемых им индивидах, т. е. ипостасях, так как ему принадлежит большая общность, чем им. Но индивид, или ипостась, не высказывается о виде, ибо ипостась имеет меньшую общность, чем вид. Поэтому и Петр есть человек, и Павел есть человек; но не всякий человек — Петр или Павел: есть и другие ипостаси вида человек. Что касается разностей, то они высказываются и о видах, которым принадлежат, и об индивидах этих видов, ибо разностям принадлежит большая общность, чем видам. Так «разумное» имеет большую общность, чем вид — человек: всякий человек разумен, но не всякое разумное существо — человек; так, например, ангел, хотя и разумен, тем не менее он не человек. Таковым бывает сказуемое, когда оно шире подлежащего.
Сказуемое равно по объему с подлежащим, когда оно допускает обращение. Так, свойства высказываются о видах, коим они принадлежат; и виды сказываются о своих свойствах. Всякий человек обладает способностью смеяться, и всякий, обладающий способностью смеяться, есть человек. Ибо хотя и говорят об обезьяне, что она смеется, однако она не смеется сердцем, а лишь по наружному виду, так как она подражательное животное. Таким образом, когда род высказывается о виде, разность о виде, вид — об индивиде; то сказуемое бывает шире подлежащего. Когда же высказываются свойства, то сказуемое бывает равно с подлежащим. Такое сказуемое называется чисто обращаемым и допускающим взаимное с подлежащим предикатирование.
Глава XVI. О сказуемом синонимическом и омонимическом. Сказуемое бывает синонимическим тогда, когда подлежащее принимает и название, и определение самого имени. Например, животное высказывается о человеке, и человек принимает как название, так и определение животного. В самом деле, животное есть субстанция одушевленная, чувствующая, и человек принимает это определение, ибо человек есть субстанция и одушевленная, и чувствующая.
Сказуемое бывает омонимическим тогда, когда подлежащее имя принимает, а определения нет. Например, изображение человека принимает название человека, определения же человека не принимает. В самом деле, определение человека таково: животное разумное, смертное, способное к разумению и познанию. Напротив изображение и не животное (ибо оно не одушевленно), и не разумно, и не способно к разумению и познанию.
Следует заметить, что все, что синонимически высказывается о каком–либо предмете как подлежащем, будет высказываться и о том предмете, которое служит подлежащим в отношении первого. Например, животное синонимически высказывается как о подлежащем о человеке, а человек говорится о Петре, ибо Петр есть подлежащее в отношении человека. Поэтому животное высказывается и о Петре, так как Петр — животное.
Подлежащее употребляется в двух смыслах: в смысле основы существования и в смысле предмета высказывания. В смысле основы существования субстанция, например, лежит под акциденциями: на ней они имеют свое бытие и помимо нее не существуют. Подлежащим в отношении высказывания является менее общее, ибо менее общее лежит в отношении оказывания под более общим, когда это более общее сказывается о менее общем. Например, животное сказывается о человеке. Об общем говорят, что оно относится к подлежащему, а о более частном, что оно есть подлежащее в отношении оказывания. Равным образом об акциденции говорится, что она находится в субстанции как подлежащем, а о субстанции, что она есть подлежащее, составляя основу существования.
Глава XVII. О сказуемом, отвечающем на вопрос: что есть предмет? и каков предмет? Сказуемое, отвечающее на вопрос: что есть предмет? отлично от сказуемого, отвечающего на вопрос: каков предмет? Сказуемое первого рода имеет место, например, тогда, когда, отвечая на вопрос: что есть предмет? мы говорим: животное. Сказуемое второго рода имеет место тогда, когда, отвечая на вопрос: какое животное, мы говорим: разумное, смертное. Таким образом, и род, и вид отвечают на вопрос:
каков предмет. А ипостась не выражает ни что есть предмет, ни каков он, но кто. Ибо, отвечая на вопрос, кто это такой, мы говорим: Петр. Затем, отвечая на вопрос, какой человек, — мы говорим: большого роста, например, или малого.
Следует заметить, что о предметах, различающихся по природе, говорят: одно и другое. Так мы говорим: человек — одно (allo), а лошадь — другое (allo): другое, разумеется, по природе, ибо человек составляет один вид, а лошадь — другой. О предметах же, различающихся лишь численным порядком, говорят: один и другой. Так мы говорим: Петр один (allos), а Павел другой (allos). Но мы не можем сказать, что Петр — одно (allo), а Павел — другое (allo), иначе солжем, ибо по природе они единое, по числу же не составляют одного.
Следует заметить что о субстанции говорится «одно» (allo). То же самое нужно сказать и о существенных разностях. Но об акциденции говорят: одного, другого качества (alloion), потому что существенные разности рассматриваются относительно вида или природы и образуют ее, акциденция же рассматривается относительно индивида, так как акциденции составляют ипостась. Поэтому человек — одно а лошадь — другое. Петр же одного свойства (alloios) и один (allos), а Павел другого свойства (alloios) и другой (allos). Но всякая разность, существенная и несущественная, полагает различие (eteroion poiei) ибо под различием нужно понимать как другое по природе, так и другое со стороны качества (alloion).
Природа обозначает, что есть предмет, а ипостась — кто это такой или что это такое: всякая же разность — каков предмет.
Глава XVIII. Сходства и различия пяти названий. Следует заметить, что пять названий имеют между собой то сходство, что все они сказываются о многих предметах . Различаются же они друг от друга тем, что род сказывается о многих предметах, различающихся между собой по виду, и отвечает на вопрос: что есть предмет? вид сказывается о многих предметах, различающихся между собою числом, и отвечает на вопрос: что есть предмет? разность же и акциденция сказываются о многих различающихся между собою по виду предметах и отвечают на вопрос: каков предмет? свойство сказывается о многих предметах, различающихся между собой числовым порядком, т. е. сказывается об одном виде и подчиненных ему индивидах , и отвечает на вопрос: каков предмет? Отличается же разность от акциденции тем, что разность есть существенное качество, т. е. является частью, подлежащей субстанции, акциденция же есть не часть субстанции, но несущественное ее качество.
Глава XIX. Сходство и различие между родом и разностью. Сходство между родом и разностью состоит в том, что как тот, так и другая обнимают вид и синонимически сказываются о видах и индивидах. При этом следует заметить, что то, что синонимически сказывается о чем–либо как о подлежащем будет синонимически сказываться и о подлежащем этого подлежащего; напротив то, что высказывается омонимически, никогда. Различие же рода от разности состоит в том, что род шире подчиненных ему разностей и трех других названий; что род обнимает разности силой; что род отвечает на вопрос: что есть предмет, а разность — каков предмет? что ближайший род — один, а разностей много; что род соответствует материи, разность же — форме.
Глава XX. Сходство и различие между родом и видом. Сходство между родом и видом состоит в том, что и тот, и другой сказываются о многих предметах и отвечают на вопрос: что есть предмет? что и тот, и другой по природе предшествуют подчиненным им понятиям; что и тот, и другой есть нечто целое (olon ti). Различие же между родом и видом состоит в том, что роду принадлежит большая общность, чем виду; что у вида более разностей, чем у рода; что род синонимически сказывается о виде, вид же не сказывается о роде; что не может быть самого низшего рода (genos eidikwtaton), ни самого высшего вида (eidos genikwtaton), равно как самое низшее понятие не будет родом.
Глава XXI. Сходство и различие между родом и свойством. Сходство между родом и свойством состоит в том, что как род, так и свойство следуют видам, т. е. сказываются о них, что как род, так и свойство совпадают по объему со своим подлежащим; что и род, и свойство сказываются синонимически.
Разница же между родом и свойством та, что род сказывается о многих видах, свойство же — об одном; что свойство допускает обращение с видом, род же — нет; что свойство принадлежит только одному виду. род же не только одному.
Глава XXII. Сходство и различие между родом и акциденцией. Сходство между родом и акциденцией состоит в том, что и род, и акциденция сказываются о многих предметах. Разница же между ними состоит в том, что род предшествует тем видам, которым принадлежат акциденции, акциденции же являются по отношению к видам последующими; что род принадлежит всем видам в одинаковой степени, акциденции же — не в одинаковой; что акциденция прежде всего принадлежит индивидам, а затем уже видам, — род же — наоборот; что род в сказуемом отвечает на вопрос: что есть предмет? акциденция же — на вопрос: каков предмет? или в каком состоянии находится предмет?
Глава XXIII. Сходство и различие между разностию и видом. Сходство между разностию и видом то, что и разность, и вид принадлежат предметам в одинаковой степени; что они всегда бывают налицо у тех предметов, которым принадлежат. Особенности разности и вида состоят в том, что разность в сказуемом отвечает на вопрос: каков предмет? вид же на вопрос: что есть предмет? что разность обнимает множество видов, а также индивидов, вид же обнимает лишь подчиненные ему индивиды; что разность по природе предшествует видам; что одна разность сочетается с другой разностью, вид же с видом никогда не сочетается.
Глава XXIV. Сходство и различие между разностью и свойством. Сходство между разностью и свойством то, что и разность, и свойство сказываются о тех предметах, которым они принадлежат, что они присущи им всегда и притом всему виду. Особенности же разности н свойства состоят в том, что разность обнимает множество видов, свойство же только один, что разность не допускает обращения с видом, свойство же допускает.
Глава XXV. Сходство и различие между разностью и акциденцией. Сходство между разностью и акциденцией состоит в том, что и та, и другая сказываются о многих предметах и отвечают на вопрос: каков предмет? а также в том, что и разность, и неотделимая акциденция всегда принадлежат тем предметам, о которых они высказываются. Различие же разности и акциденции состоит в том, что разности объемлют (periechousin) другие понятия, сами же не объемлются ничем другим, а акциденции объемлются. В самом деле, как разность, так и акциденция объемлют виды, поскольку они высказываются о многих видах. Но разность не объемлется видами, так как один и тот же вид не принимает противных разностей. Акциденция же объемлется другими понятиями, так как один и тот же вид и один и тот же индивид принимают множество акциденций, которые часто бывают даже противоположными друг другу. [Далее разность и акциденция различаются между собой тем], что разность не бывает более или менее, акциденции же бывают; что противные разности не соединены между собой, противные акциденции соединяются друг с другом.
Глава XXVI. Сходство и различие между видом и свойством. Сходство между видом и свойством заключаются в том, что они взаимно сказываются друг о друге или допускают обращение друг с другом; что они в одинаковой степени принадлежат индивидам, так как один индивид не участвует в них более или менее другого индивида. Различие же между видом и свойством состоит в том, что вид есть существенное в предмете, свойство же — несущественное; что вид всегда актуален, свойство же всегда потенциально и [не всегда] актуально; что, имея различные определения, они и сами, разумеется, являются различными.
Глава XXVII. Сходство и различие между видом и акциденцией. Сходство между видом и акциденцией состоит в том, что и вид, и акциденция сказываются о многих предметах. Различие же между ними то, что вид в сказуемом отвечает на вопрос: что есть предмет? акциденция же — на вопрос: каков предмет? что предмет может принадлежать лишь одному виду, акциденций же у него может быть несколько; что вид по природе предшествует акциденции; что вид принадлежит индивидам в одинаковой степени, акциденция же может принадлежать и в большей, и в меньшей степени.
Глава XXVIII. Сходство и различие между свойством и неотделимой акциденцией. Сходство между свойством и неотделимой акциденцией состоит в том, что предметы, которым они принадлежат, не могут без них существовать, а также в том, что оба они принадлежат предметам всегда. Различие же между свойством и акциденцией состоит в том, что свойство принадлежит одному виду, акциденция же — многим видам; что свойство допускает обращение с видом, акциденция же нет; что акциденция допускает определение: более или менее, свойство же никогда.
Глава XXIX. Об ипостаси, ипостасном и неипостасном. Слово «ипостась» (upostasis) имеет два значения. Взятое в общем смысле (aplws), оно означает субстанцию вообще. В собственном же смысле «ипостась» означает индивид, а также всякое отдельное лицо. Подобным же образом и слово «ипостасное» (enupostaton) имеет два значения, ибо оно означает и сущее вообще — в этом смысле мы называем ипостасным не только субстанцию вообще, но и акциденцию; но оно означает и отдельную ипостась, или индивид. Слово «неипостасное» (anupostaton) также имеет два значения. Неипостасным называется и то, что никогда и никаким образом не существовало; неипостасным снова называется и акциденция, так как акциденция не имеет самостоятельного существования, но существует в субстанции.
Глава XXX. О сущности, природе и форме; об индивиде, лице и ипостаси. Языческие философы, как уже было сказано, различали субстанцию (ousia) и природу (fusis). Именно, субстанцией они называли бытие вообще, природой же — субстанцию, определенную ее существенными разностями и соединявшую с бытием вообще качественную определенность бытия: разумную или неразумную, смертную или бессмертную, или, как сказали мы, неизменное и непреложное начало, причину, силу, вложенную в каждый вид Творцом для движения: ангелам — для разумения н сообщения друг другу своих мыслей, без помощи произносимого слова; людям — для разумения, размышления и сообщения друг другу, при помощи произносимого слова, своих внутренних мыслей; у неразумных животных — силу жизни, ощущения и дыхания; у растений — способность питания, произрастания и рождения; у камней — способность нагреваться и охлаждаться, а также свойственное неодушевленным предметам перемещение с места на место, под действием другого движения. Это они назвали природой, т. е. самые низшие виды (ta eidikwtata eidh), например, ангела, человека, лошадь, собаку, вола и т. п., — которые отличаются большею общностью, чем ипостаси, и обнимают их, заключаясь в каждой обнимаемой ими ипостаси равным и неизменимым образом. Таким образом, ипостасью они назвали более частное; более же общее и обнимающее ипостаси они назвали природой; наконец, существование вообще они назвали субстанцией.
Но святые отцы, отказавшись от бесполезных словопрений, общее и о многих предметах высказываемое, т. е. низший вид назвали субстанцией (ousian), природой (fusin) и формой (morfhn), — например, ангела, человека, собаку и т. п. В самом деле, (слово) ousia — субстанция — происходит от (глагола) einai, а fusis — природа — от глагола pefukenai, но einai и pefukenai означают одно и то же — быть, существовать. Равным образом слова eidos — вид и morfh — форма — имеют значение одинаковое со словом fusis — природа. Единичное же (merikon) они назвали индивидом (atomon), лицом, ипостасью, например, Петра, Павла. Ипостась же должна иметь субстанцию с акциденциями, существовать сама по себе и созерцаться через ощущение, или актуально (energeia). Две ипостаси не могут не различаться между собою акциденциями, раз они различаются друг от друга числом, Следует заметить, что характеристические свойства, это - акциденции, характеризующие ипостась.
Главы из Аристотеля. Существует ли что–либо; что существует; каким оно существует; по причинам чего существует?
Глава XXXI. Об омонимах. Омонимами называются предметы, имеющие одно и то же название, по различающиеся между собой определением или описанием. Например, собака есть омоним, ибо это название означает и земную, и морскую собаку. Но собака земная имеет одно определение, а собака морская–другое, так как природа той и другой собаки различна. Определяют же омонимы так: омонимами называются такие предметы, которые имеют только общее имя (onoma), но у которых понятие сущности (o logos ths ousias), относящееся к имени, различно. Под понятием (logos) здесь разумеется определение или описание. Слова же: «соответствующее имени» (kata tounoma), указывают на то, что существует и другое определение того же самого имени, в силу чего и образуются омонимы. Например, земная и морская собаки в отношении названия: собака — омонимы. В самом деле, если бы кто пожелал дать определение земной и морской собаки, поскольку каждая из них называется собакой, то он дал бы земной собаке одно определение, а морской собаке — другое. При этом они могут иметь общее и в имени, и в определении, ибо и та, и другая собака называются животными и принимают определение животного. Однако, в отношении имени животного они не суть омонимы, а скорее синонимы. В отношении омонимов следует искать разрешения следующих трех вопросов: принадлежат ли известные предметы к числу омонимов? Сколько предметов обозначается одним именем? О каком из обозначаемых предметов идет речь?
[По мнению древних, подобие (omoioths) употребляется в четырех смыслах и относится только к качеству; но, по мнению новейших, оно касается прежде всего, преимущественно и субстанции, и качества: субстанции, например, когда мы говорим, что люди подобны (omoious) ангелам, вместо: равны им, хотя со стороны своих качеств они совершенно различны друг от друга, — подобным же образом мы говорим и о лошадях, и о лебедях, и прочее. Так как подобие в этом смысле иногда не имеет никакого различия, а иногда имеет некоторое различие, то еретики, желая умалить достоинство Сына, называли Его подобным Отцу и, благодаря неопределенности обозначения, увлекали к дурному простых людей. Поэтому и великий Василий говорит: «и я принимаю [выражение «подобное по сущности»], если к нему присоединяется: «без различия»). Таково подобие со стороны субстанции. Подобие же со стороны качества имеет место не в отношении лишь того или другого качества, но в отношении всякого качества, т. е. фигуры, формы, цвета, искусства, добродетели и всего, что подходит под понятие качества.
Самое подобие (omoioths) бывает четырех родов: или в одном виде и в отношении одного качества; как мы называем подобными друг другу членов одного и того же вида, — например, эфиопов мы называем подобными друг другу в отношении черного цвета, а лебедей, в свою очередь, в отношении белого. Таким образом, одни и те же предметы оказываются в двояком отношении подобными друг другу: и со стороны субстанции, и со стороны наружности, например, по цвету. Или в различных видах, но в отношении одного и того же качества; так, например, перец белый и перец черный подобны друг другу в отношении качества. Или в одних и тех же видах, но с различными качествами, — например, дикий голубь подобен домашнему по своей белой, коричневой и черной окраске, а равно и в других отношениях; но качество того и другого различно. Четвертое подобие есть подобие изображения и оригинала, например подобие между животным нарисованным и живым. В этом смысле, говорят, и мы подобны Богу. Однако, при ближайшем рассмотрении, [наше подобие Богу] совершенно отлично [от этого вида подобия], ибо изображение и оригинал не имеют ничего общего, кроме имени и фигуры. Человек же в самой действительности имеет общее с Богом — разумею благость, мудрость и силу — хотя и не в одинаковой степени: Бог обладает этими свойствами по природе, мы же — по Его соизволению, причем один — в одной степени, а другой — в другой. Поэтому мы не только от Бога безгранично отличаемся, но соответствующим образом отличаемся и друг от друга. Итак, подобие имеет место как между теми предметами, которые происходят от одного предмета, так и между теми, которые стоят в отношении к одному предмету].
Глава XXXII. О синонимах. Синонимы суть такие предметы, которые имеют как общее имя, так и общее определение и описание этого имени. Например, «животное» означает и человека, и лошадь. В отношении этого имени, т. е. животного, они суть синонимы, ибо каждое из них принимает как имя, так и определение животного. Определяют же синонимы так: синонимами называются такие предметы, у которых и имя. и соответствующее имени понятие сущности суть общие.
Глава XXXIII. О полионимах. Полионимы суть такие предметы, которые по определению совпадают, а по имени различаются. Это, именно, бывает в том случае, когда один и тот же предмет называется многими именами. Например: нож, меч широкий и узкий, кинжал, клинок. Все эти названия принимают одно определение, именно такое: обоюдоострое железо, т. е. железо, отточенное с обеих сторон. Определяют полионимы так: многие имена, прилагаемые к одному и тому же предмету.
Глава XXXIV. О различных и разноименных предметах. Предметы, различающиеся между собою в обоих отношениях, т. е. как по имени, так и по определению, или имеют одну основу и называются разноименными (етеронимами), например: восхождение и нисхождение, ибо они имеют одну общую основу — лестницу; или же не имеют одной основы и называются различными, например субстанция и акциденция; ибо они имеют и различное наименование, и различное определение и не имеют одной общей основы.
Определение тех и других, т. е. как разноименных, так и различных таково: «у которых и название, и определение различны».
Глава XXXV. О паронимах. Есть такие предметы, которые занимают среднее положение между омонимами и синонимами и как по имени, так и по определению отчасти совпадают, отчасти различаются. Они называются паронимами, т. е. производными: так от грамматики производится грамматик. Грамматик и грамматика имеют общее в наименовании, но различаются окончанием наименования, т. е. последним слогом. Точно так же и со стороны определения они и совпадают, и различаются: грамматика есть знание, а грамматик — существо, которому это знание принадлежит. Итак, паронимы суть такие предметы, которые получают название от другого названия, отличаясь от него своим окончанием, т. е. окончанием названия.
Следует заметить, что грамматика, музыка, справедливость не суть паронимы, а паронимами будут музыкант, грамматик, справедливый; ибо грамматик производится от грамматики, музыкант — от музыки, справедливый от справедливости.
Следует также заметить, что паронимы обнимают те предметы, от которых они получили свое название: так грамматику присуща грамматика, справедливому — справедливость. Те же предметы, которые получили название по происхождению от определенного предмета, — никогда, ибо медицинский инструмент не обнимает медицины.
Глава XXXVI. О десяти самых общих родах. Все то, что говорится, говорится (или) просто и без связи, например: субстанция, акциденция и тому подобное, (или) в связи, например, лошадь бежит, Сократ философствует. Из всего, что говорится просто, без связи, одно обозначает субстанция, например: человек, лошадь; другое — количество, например, два, три, двойной, тройной; третье — отношение, например, отец, сын; четвертое — качество, например, белый, черный; пятое — место, например, на корабле, на площади; шестое — время, например, в прошлом году, вчера, сегодня; седьмое — положение, например, стоять, сидеть; восьмое — состояние, например, быть одетым, быть обутым; девятое — действие, например, течь, резать; десятое — страдание, например, подвергаться жжению, резанию. Эти десять видов названий именуются категориями, т. е. сказуемыми, поскольку они говорятся относительно чего–либо — ибо сказывать (to agoreuein) значит говорить.
Должно знать, что каждая из этих десяти категорий есть самый общий род. Но из этих десяти категорий, самых общих родов, только одна — субстанция; остальные же девять — акциденции. Перечень категорий таков: 1) субстанция, 2) количество, 3) отношение, 4) качество, 5) время, 6) место, 7) положение, 8) состояние, 9) действие, 10) страдание.
Глава XXXVII. Об однородном и принадлежащем к одному и тому же виду, о разнородном, разновидном и различающемся числом. Однородны те предметы, которые находятся под одной и той же категорией [например, человек и лошадь]. Разнородны те предметы, которые находятся под различными категориями [например, животное и знание], ибо эти предметы различаются между собой родом. К одному и тому же виду принадлежат те предметы, которые подчинены одному и тому же виду и имеют общее в определении сущности, например: Петр и Павел. Разновидны те предметы, которые различаются друг от друга видом, т. е. те, которые различаются определением сущности, например: человек, лошадь. Числом же различаются те предметы, свойство (idioths) ипостаси которых определяется через сочетание акциденций и которое получили самостоятельное бытие, т. е. индивиды, как Петр и Павел и каждый из людей.
У всех разнородных предметов и разности бывают различными в отношении вида, — например, разности животного и знания. В самом деле животное подчинено категории субстанции, а знание — категории качества. У животного разности — образующие: одушевленность, чувствительность; разделяющие: разумное, неразумное, крылатое, земное, водяное. У знания образующие разности: принадлежность существам одушевленным и разумным, а также неизменность; разделяющие: грамматика, философия. К какой категории принадлежит род, к той же категории принадлежит и вид, и разность этого вида. Но что касается подчиненных родов и видов, то ничто им не мешает иметь те же самые разности, хотя и не все, например: для животного невозможно произвести не животного. Под разностями здесь я разумею такие, которые образуют роды и виды.
Следует знать, что каждая из девяти категорий — не считая субстанций, — хотя она и есть акциденция, однако имеет образующие и разделяющие разности; каждая (hekasth, а не hekasthi) из них является самым высшим родом и имеет виды, подчиненные роды и самые низшие виды. Ибо несомненно, что, где род, там и виды и разделяющие разности, так как именно последние разделяют род на виды. Равно как, где виды, там и образующие разности, ибо они образуют виды.
Название «одно» (to en) употребляется в трех смыслах: или в отношении рода; например, — человек и лошадь со стороны рода суть одно и то же, ибо они подчиняются одному роду — животное. Или в отношении вида: так мы говорим, что Сократ и Платон, принадлежащие к одному виду — человек, со стороны вида одно и то же. Или в отношении числа: например, о Сократе мы говорим, что сам по себе он есть один, отличаясь от прочих людей.
Глава XXXVIII. О том, что находится в другом. То, что находится в другом, находится в нем одиннадцатью различными способами: 1) Как род в виде, — например, животное в определении человека. 2) Как вид в роде — например, человек в разделении животного. 3) В смысле места, — например, священник в храме. 4) В смысле времени, — например, Ной во время потопа. 5) В смысле сосуда, — например, вино в чаше. 6) Как целое в частях, — например, Сократ в его членах: голове, руках, ногах. Впрочем, целое здесь находится не в другом, а в других. 7) Как часть в целом, — например, голова, рука в Сократе. 8) Как форма в веществе, — например форма статуи в меди. 9) Как в производящей причине, — например, все — в Боге. 10) Как в конечной причине, — например, ложе в отдыхе людей, ибо ради этого отдыха готовится ложе. 11) Как в основном субстрате, например, белье на теле. Должно знать, что «части целого» говорят, «целое же части» никогда, но «целое в частях».
Глава XXXIX. Еще о субстанции. Субстанция есть самосущая вещь, не нуждающаяся для своего существования ни в чем другом; и снова: субстанция есть то, что в самом себе является ипостасным (auqupostaton) и не имеет своего бытия в другом, т. е. то, что существует не через другое и не в другом имеет свое бытие и не нуждается в другом для своего существования; но существует само по себе, — в чем и акциденция получает свое бытие. Цвет существует ради тела, чтобы окрашивать его, а не тело ради цвета. Равным образом цвет имеет свое бытие в теле, а не тело в цвете, почему и говорят «цвет тела», а не «тело цвета». Поэтому при частых переменах и изменениях цвета субстанция, т. е. тело, не изменяется, но остается той же самой.
(По–гречески) субстанция называется ousia — от einai, существовать [по преимуществу; акциденция же — sumbebhkos от sumbainein — случаться и иногда быть, а иногда и не быть, потому что определенный предмет может иметь одну и ту же акциденцию, может и не иметь ее, но иметь противоположную].
Глава XL. О природе. Природа есть начало движения и покоя каждой вещи. Так земля движется, в смысле произведения растений; покоится, в смысле перехода с места на место, ибо она не движется с одного места на другое. Итак, начало и причина движения и покоя, которыми свойственно вещи двигаться и покоиться, свойственно по существу, или по природе, а не случайно, — называется природой, поскольку она так создана и так существует. Природа есть не что иное, как субстанция; ибо от субстанции вещь имеет такую способность, т. е. способность движения и покоя, и субстанция есть причина определенного движения и покоя.
[Греческое название природы] fusis происходит от pefukenai — родиться.
Глава XLI. О форме. Форма (morfh) есть субстанция, формированная и специализированная существенными разностями (diafora); это, именно, и есть самый низший вид. Так, субстанция, формированная и специализированная признаками тела одушевленного и чувствующего и составляющая животное, если к ней присоединить еще признаки разумности и смертности, составит вид человека. Этот самый низкий вид называется формой в качестве формированной субстанции.
Святые отцы самому низшему виду прилагают название и субстанции, и природы, и формы, утверждая, что субстанция, природа, форма — самый низший вид одно и то же. Поэтому индивиды, подчиненные одному и тому же самому низшему виду, у них называются единосущными, имеющими одну природу, один вид, один род и одну форму. Различными же по сущности, природе, виду, роду и форме, они называют самые низшие виды. В самом деле, невозможно, чтобы один вид в отношении другого вида, одна природа в отношении другой природы, или субстанции, не были различны и по сущности, и по природе, и по форме.
Следует заметить, что из двух субстанций, или природ, не может образоваться одна сложная; ибо невозможно, чтобы в одной и той же вещи находились образующие разности противоположного свойства. Но из различных природ может образоваться одна ипостась (hupostasis): так человек составлен из души и тела. Хотя природа людей и называется единой, тем не менее каждый в отдельности человек не называется существом единой природы. Сложная природа людей называется единой потому, что все сложные ипостаси людей сводятся к одному виду. Но каждый отдельный человек не называется существом единой природы, так как каждая ипостась людей состоит из двух природ, именно: души и тела; причем она сохраняет их в себе не–слиянными, доказательством чего служит разделение, происходящее вследствие смерти.
Глава XLII. Об ипостаси. Название: «ипостась» имеет два значения. Иногда оно означает простое бытие. Согласно этому значению, субстанция и ипостась одно и то же. Поэтому некоторые из святых отцов говорили: «природы, или ипостаси». Иногда же название; ипостась, обозначает бытие само по себе, бытие самостоятельное. Согласно этому значению, под ним понимается индивид, отличающийся от других лишь численно, например, Петр, Павел, какая–либо определенная лошадь.
Следует заметить, что ни субстанция не существует сама по себе без вида, ни существенная разность, ни вид, ни акциденция, но одни только ипостаси, или индивиды. В них созерцаются (qewrountai) и субстанции, и существенные разности, и виды, и акциденции. При этом простая субстанция созерцается одинаково во всех ипостасях: в неодушевленных и одушевленных, разумных и неразумных, смертных и бессмертных. Напротив, существенные разности у неодушевленных иные, чем у одушевленных; у разумных — иные, чем у неразумных; у бессмертных–иные, чем у смертных. Одним словом, ипостасям каждого самого низшего вида свойственны одни и те же существенные разности, которые, с одной стороны, соединяют их друг с другом через понятие субстанции, с другой, отделяют их от ипостасей другого вида. Подобным же образом созерцаются в них, т. е. в ипостасях, и акциденции, обособляя каждую ипостась от ипостасей того же вида. Поэтому индивид и называется по преимуществу именем ипостаси, ибо (только) в нем получает действительное существование (energeia ufistatai) субстанция вместе с ее акциденциями.
Глава XLIII. О лице. Лицо есть то, что в своих действиях и свойствах обнаруживается ясным и определенным образом, отличным от способа обнаружения однородных существ. Например, Гавриил, беседуя с Пресвятой Богородицей, был одним из ангелов, но непосредственно беседовал с ней только он один, отличаясь от единосущных с ним ангелов присутствием в определенном месте и тем, что он беседовал, И Павел, когда он держал речь на лестнице, был одним из числа людей, но своими свойствами и действиями он выделялся из всех других людей.
Следует заметить, что святые отцы названиями: ипостась. лицо и индивид, обозначали одно и то же: именно то, что, состоя из субстанции и акциденций, существует само по себе и самостоятельно, различается числом и выражает известную особь, например Петра, Павла, определенную лошадь.
Название ипостась upostasis, происходит от ufestanai, стоять в основании чего–либо.
Глава XLIV. Об ипостасном. Название «ипостасный» также иногда обозначает простое бытие. В этом смысле ипостасной мы называем не только чистую субстанцию, но и акциденцию. Однако, последняя, собственно говоря, не ипостасна, а етероипостасна. Иногда же оно означает самосущую ипостась, т. е. индивид. Однако, последний в строгом смысле не есть нечто ипостасное, но есть самая ипостась и называется так. В собственном смысле ипостасным называется то, что не существует само по себе, но созерцается в ипостасях: так вид, или природа людей не созерцается в собственной ипостаси, но в Петре, Павле и в прочих человеческих ипостасях, — или то, что соединяется с другим, субстанциально различным, в нечто целое и образует одну сложную ипостась. Так человек составлен из души и тела, причем ни душа, ни тело, взятые в отдельности, не называются ипостасями, но ипостасными; то же, что образуется соединением обоих, называется их ипостасью, ибо ипостасью в собственном смысле называется то, что существует само по себе и самостоятельно. Кроме того, ипостасной называется природа, воспринятая другою ипостасью и в ней получившая свое бытие. Отсюда и плоть Господа, не существовавшая самостоятельно ни в один момент времени, не есть ипостась, а скорее нечто ипостасное; ибо, будучи воспринята ипостасью Бога Слова, она в ней существует и имела, и имеет ее своей ипостасью.
Глава XLV. О неипостасном. И название «неипостасный» употребляется в двух различных смыслах: иногда оно означает то, чего никогда абсолютно не было, т. е. — несущее, а иногда то, что не имеет бытия в самом себе, а имеет свое существование в другом, т. е. акциденцию.
Глава XLVI. Разделение сущего. Сущее разделяется на субстанцию и акциденцию, но не как род на виды, а как омонимное название или как то, что происходит от одного предмета и находится к нему в определенном отношении.
Глава XLVII. Разделение субстанции. Субстанция есть самый общий род. Она разделяется:
| на тело | и бестелесное; | |
| тело | ||
| на одушевленное | и неодушевленное; | |
| одушевленное | ||
| на чувствующее животное, | животно–растительное животное | и не чувствующее растение; |
| чувствующее | ||
| на разумное | и неразумное; | |
| разумное | ||
| на смертное | и бессмертное; | |
| смертное | ||
| на человека, вола, лошадь, собаку и т. п. | ||
| человек | ||
| на Петра, Павла и прочих единичных людей, которые суть индивиды, ипостаси, лица. | ||
Итак, субстанция есть самый общий род, тело — вид субстанции и род одушевленного; одушевленное — вид тела и род чувствующего; чувствующее животное — вид одушевленного и род разумного; разумное — вид животного и род смертного; смертное — вид разумного и род человека; человек же есть самый низший вид, ибо человек есть вид в отношении смертного и вид же в отношении Петра и Павла. По святым отцам, это, именно, и есть природа, форма и субстанция.
Те члены деления, которые находятся между самым общим родом, т. е. субстанцией, и самыми низшими видами, т–е. человеком, волом, — суть подчиненные роды и виды. Они называются существенными и естественными разностями, а также качествами, — разделительными по отношению к высшим членам, образующими в отношении низших членов и специфическими (eidopoioi) в отношении самых низших видов, так как они образуют их и обособляют одну природу от другой. Природа же определяется из самого низшего вида.
Итак, сказано, что такое субстанция, природа, форма и что такое ипостась, индивид, лицо, ипостасное и неипостасное, и какое различие между субстанцией и акциденциями, и что субстанция важнее акциденции, так как акциденции в ней имеют свое существование. Сказано и о разделении субстанции и чем она отличается от существенных разностей, — именно тем, что образуемая ими субстанция получает определенный вид и делается такой, а не иной. Сказано и о том. что такое природа, форма, ипостась, лицо, индивид, как думали об этом языческие мудрецы и как определили святые отцы, ученики и учители истины и подлинной философии. Теперь же мы скажем и о свойствах субстанции.
Свойство субстанции заключается в том, что она не существует в каком–либо субстрате. Напротив, она сама составляет основу существования акциденций и не имеет своего бытия в другом. Это свойство принадлежит и существенным разностям. Ибо то, что имеет свое существование в каком–либо субстрате, не сохраняет вещи, присутствуя в ней, и не разрушает ее, отсутствуя, почему и не вносится в определение, так как является несомненной акциденцией. Существенные же разности не суть акциденции. Будучи налицо, они сохраняют вещь, отсутствуя разрушают. Поэтому они вносятся в определение.
Свойство субстанции заключается и в том, что она сказывается синонимически, т. е. передает и имя, и определение и не имеет ничего противоположного себе — ибо камню, т. е. самой субстанции камня нет ничего противоположного — и не принимает определение «более» и «менее». Это свойство принадлежит и существенным разностям. Так, человек не более лошади есть субстанция или животное, равно как и лошадь не более человека. Наконец, субстанция имеет то свойство, что она принимает противоположные определения, каждое порознь, не оставаясь при этом той же самой, но подвергаясь изменению. Под противоположными определениями я разумею акциденции. Существенные же противоположные качества никогда не принимаются субстанцией. Так, разумное не допускает неразумного. Но тело нагревается, а, изменяясь, делается холодным. Равно и душа усваивает иногда добродетель, а иногда порок.
Глава XLVIII. Еще об однородном и принадлежащем к одному и тому же виду; о разнородном и разновидном; об едино–ипостасном и различающемся численно. Однородны те предметы, которые подчиняются одной и той же категории; например, предметы подчиненные субстанции. Подобным же образом обстоит дело и в отношении прочих девяти категорий–Следует заметить, что всех категорий или самых общих родов десять, и к ним сводится всякое название, употребляемое независимо от других названий. Категории эти следующие: 1) субстанция, например, камень; 2) количество, например, два, три; 3) отношение, например, отец, сын; 4) качество, например, белое, черное;5) где, например в Дамаске: это указывает место; 6) когда, например вчера, завтра, это указывает время; 7) имение, например, носить одежду; 8) положение, например стоять, сидеть; 9) действие, например жечь; 10) страдание, например, подвергаться жжению.
Разнородны те предметы, которые относятся к различным категориям. Так, человек и лошадь будут однородны, ибо и тот, и другая относятся к категории субстанции. Напротив, человек и знание — разнородны, ибо человек относится к категории субстанции, знание же — к категории качества.
Одного вида те предметы, которые относятся к одному и тому же виду и совпадают между собой в понятии их сущности, — например, Петр и Павел. Оба относятся к одному и тому же виду — виду человек. Разновидны же те предметы, которые различаются друг от друга видом, т. е. понятием сущности, например, человек и лошадь.
Святые же отцы однородные и принадлежащие к одному виду предметы принимают за одно и то же — за предметы единосущные, т. е. за ипостаси одного и того же вида.
Предметы бывают единоипостасными (omoupostata), когда две природы соединяются в одной ипостаси и производят одну сложную ипостась и одно лицо; таковы, например, душа и тело. Разноипостасны и численно различны те предметы, свойство сущности которых определяется через сочетание акциденций, иначе сказать, которые друг от друга отличаются акциденциями и имеют отдельное и самостоятельное существование; таковы, например, индивиды — Петр и Павел, ибо один — одно лицо, другой — другое.
Глава XLIX. О количественном и количестве. Количество есть совокупность единиц, самую же единицу не называют количеством. Когда одна единица соединяется с другой единицей, то образуется число — два. Таким образом количество есть не разделение, но совокупность, сочетание единиц, ибо разделение имеет место тогда, когда мы два разлагаем на составляющие его единицы; когда же говорим, что один и один составляют два, то это скорее будет сочетание.
Следует заметить, что количество есть самая мера и число, т. е. то, чем производится измерение и исчисление; количественное же есть то, что подлежит числу и мере, т. е. измеряемое и исчисляемое. Что касается количественного, то оно бывает раздельное и непрерывное (связное). Непрерывное количественное имеет место в том случае, когда измеряемое одно; например, одно дерево бывает в два локтя, три локтя, или камень, или что–либо подобное. Раздельное количественное состоит из отдельных друг от друга предметов; например, десять камней или десять фиников: и камни, и финики суть отдельные друг от друга предметы. О таком количественном говорят, что оно исчисляется, если только оно, вследствие незначительной величины и множества составляющих его предметов, не измеряется модием [1] или подобной мерой, как зерновой хлеб и что–либо подобное.
Непрерывные величины определяют как такие величины, части которых связываются между собой в какой–либо общей границе. Если, например, существует дерево двух локтей, т. е. имеющее два локтя, то в нем конец одного локтя и начало другого совпадают, ибо они соединены и связаны вместе и не могут быть отделены друг от друга. Раздельные же величины определяются, как такие, части которых не соединяются в каком–либо общем пределе, как например, у десяти камней. В самом деле, если отсчитать пять и пять камней, то они не будут иметь общего предела, который бы их связывал. Если же что–нибудь вставить между пятью и пятью, то будет уже одиннадцать, а не десять. На это указывает и само имя величин: непрерывной и раздельной.
К раздельному количеству относится число и речь. Числом в данном случае мы называем исчисляемое, ибо исчисляемое, как было показано выше, непременно является раздельной величиной. Речь тоже раздельная величина, ибо она исчисляется словами и не имеет общего предела, соединяющего ее части. Так, если речь состоит из десяти слов и если ее разделить на пять и пять слов, то они не будут иметь общего, соединяющего их предела. Если же между этими частями вставить что–либо, то их будет уже одиннадцать, а не десять–Подобным же образом и слово, исчисляемое при помощи слогов, не имеет общего, соединяющего предела. Например, слово Сократ: между слогом Со–и слогом–крат нет общего, соединяющего их предела.
Напрерывных величин пять видов: тело, поверхность, линия, место, время. Следует заметить, что точка не имеет величины, ибо она не измеряется и не исчисляется, так как не имеет ни одного измерения. Линия имеет одно измерение, ибо она представляет собой длину, не имеющую ширины. Линия принадлежит к непрерывным величинам, ибо, будучи едина, она измеряется и части ее имеют общий предел, которыми они между собой соединяются, именно находящуюся между ними точку. Поверхность есть наружная часть тела; [по–гречески она называется epifaneia] от fainesqai. Поверхность имеет два измерения: длину и ширину. Будучи единой, поверхность измеряется, и части ее имеют общий предел, которым они соединяются между собой, именно проходящую между ними линию. Следует заметить, что гладкая и ровная поверхность называется плоскостью, негладкая же и искривленная — просто поверхностью. Тело имеет три измерения: длину, ширину и глубину, или толщину. Будучи единым, оно измеряется, и части его имеют общий предел, которым они соединяются — именно поверхность. Место есть поверхность воздуха. Например, твое место есть поверхность и предел окружающего тебя воздуха. Как поверхность место относится к непрерывным величинам. Время также измеряется, разделяясь на прошедшее и будущее, причем эти части времени имеют общий предел — настоящее. Само же настоящее не имеет величины. Таким образом не имеют величины единица, точка и настоящее. Величинами же в собственном смысле называются все семь следующих предметов: 1) число, 2) речь, 3) время, 4) место, 5) линия, 6) поверхность, 7) тело.
В несобственном смысле мы называем величинами то, что в них рассматривается — действие, движение, цвет и т. п. Так, если действие и движение происходят в большом количестве предметов, то мы говорим, что действия много и движения много; если же в небольшом, — то мало. Подобным же образом, встречая белизну во многих частях тела, мы говорим, что много белизны; встречая же в немногих, — мало.
Кроме того, одна величина имеет предел, другая же беспредельна. Величина, имеющая предел, может измеряться и исчисляться. Беспредельная же величина превосходит всякую меру и всякое число. Ее безразлично называют и многою и великою: так, например, мы говорим о многом милосердии Божием, о великой тайне домостроительства Бога Слова.
Следует заметить, что Аристотель великое и малое, многое и немногое, большее и меньшее, менее многочисленное и более многочисленное, двойное и половину и т. п. причисляет к отношениям. Таким образом мы говорим, что возможно, что одна и та же вещь, рассматриваемая с различных сторон, будет относиться к различным категориям. В самом деле, ранее перечисленные названия, поскольку они выражают число и меру, относятся к величинам; а поскольку они имеют определенное отношение друг к другу и поскольку они употребляются в отношении друг друга, поскольку они принадлежат к отношениям, ибо большое называется большим в отношении малого, двойное в отношении половины; подобным же образом обстоит дело и с прочим. Но тело, рассматриваемое как физическое тело, относится к категории субстанции. А поскольку оно есть математическое тело, т. е. подлежит измерению, — к категории количества. Кроме того, количественное разделяется на величину и множество: величина измеряется, множество исчисляется. Величина отвечает на вопрос: как велико? множество же на вопрос: сколько?
Количество имеет три свойства, которые называются сопутствующими свойствами (parakolouqmata). Первое свойство состоит в том, что само по себе оно не имеет ничего противоположного себе. Так тело само по себе не имеет ничего противоположного себе; поскольку же оно бывает белым, имеет противоположное себе, именно тело черное.
Следует заметить, что число два не имеет другого противоположного ему числа. В самом деле, если бы это имело место, то таких чисел было бы много, именно все числа были бы противоположны числу два, И тогда природа оказалась бы несправедливой, противопоставив одному и тому же множество противоположностей, ибо множество противоположностей для одного и того же есть нечто недопустимое.
Второе свойство количества состоит в том, что оно не принимает определений — более и менее. Так два финика не в большей степени два, чем два человека–Что не имеет противоположного себе, то и не принимает определений — более и менее.
Третье свойство, принадлежащее как отдельным видам количества, так и всему количеству, состоит в том, что оно бывает равным и неравным. Так, одна линия бывает равна и неравна другой линии.
Глава L. О предметах относительных. Относительными являются те предметы, о которых говорится что то, что они есть, принадлежит другому предмету или находится в каком–либо ином отношении к нему. Принадлежит, говорят, другому. Например, отец — сыну, ибо об отце всегда говорят, как об отце сына. Относится к другому, например, большое — к малому, многое — к немногому, ибо не говорят: многое немногого, но многое в отношении немногого.
Следует заметить, что, когда что–либо рассматривается само по себе, то оно не есть относительный предмет. Об отношении говорят тогда, когда что–либо стоит в отношении к другому. Таким образом бытие и ипостась (upostasis) относительных предметов состоит в том, чтобы называться в виду другого или находиться в отношении к этому другому, ибо этим взаимным отношением и производятся относительные предметы.
Из относительных предметов одни называются одним и тем же именем, например друг — друг друга, враг — враг врага; другие различными именами, например, отец — отец сына, учитель — учитель ученика.
Затем, одни относительные предметы находятся друг к другу в отношении превосходства, например, больший — больший, чем меньший; другие в отношении судящего и подлежащего суждению, — например, знание есть знание того, что может познаваться, ибо знание судит о том, что подлежит познанию; подобным же образом ощущение есть ощущение ощущаемого, положение — положение положенного, стояние — стояние поставленного, возлежание — возлежачие возлежащего и т. п. Третьи относительные предметы находятся друг к другу в отношении силы и бессилия. В отношении силы — например, когда мы говорим, что зрение бессильно видеть беззвездное небо. Четвертые находятся друг к другу в отношении причины и произведенного причиной, — например, отец — отец сына.
Свойство относительных предметов состоит в том, что они могут быть обращаемы. Например, один друг называется другом друга, и другой тоже — другом друга; учитель называется учителем ученика, и ученик — учеником учителя [Второе свойство относительных предметов состоит в том, что] они по природе существуют вместе. Существование же вместе означает, что, когда полагается или устраняется один предмет, то полагается и устраняется и другой. Так, если есть отец, то несомненно будет и сын, и если нет отца, то не будет и сына, ибо чей он будет сын, если нет отца? И если не будет сына, то не будет и отца, ибо не имеющий сына уже не будет отцом. Таким образом, с устранением отца, устраняется и сын, и, с устранением сына, устраняется и отец. Но при этом устраняется не ипостась того и другого, но отношение, ибо хотя и остается тот, кто называется сыном, однако он уже не сын; как будет сыном тот, у кого нет отца? Если мы и говорим о сыне умершего, то или говорим это не в строгом смысле, но переносном, или же имеем в виду то, что отец, в силу бессмертия души, не погиб и не отошел в небытие.
Следует заметить, что каждая категория есть самый общий род и имеет подчиненные и роды, и виды, и разности, разделяющие для родов и образующие для видов, и самые низшие виды и индивиды. Но образующие разности не называются существенными, если они не относятся к одной субстанции, и индивиды не называются ипостасями, если они не принадлежат к одной только субстанции.
Должно знать, что сама субстанция, так как она есть род и имеет отношение к другому, возводится под категорию отношения. В самом деле, род есть род видов, и виды суть виды рода и принадлежат к числу тех предметов, которые относятся к чему–либо.
Далее, предметы относительные и допускающие обращение бывают или самостоятельными и имеют определенное отношение, т. е. являются субстанциями, или несамостоятельными, т. е. акциденциями. Если они самостоятельны, то свойственное им отношение бывает или естественное, как, например, отношение отца к сыну, или же неестественное. Когда отношение бывает неестественным, то оно зависит или от судьбы, как например, отношение раба и господина, или от искусства, как например, отношение учителя и ученика, или от расположения, как например, друг и друг, враг и враг. Если же относительные предметы не самостоятельны, но являются акциденциями, то принадлежащее им отношение бывает или естественное, как, например, отношение двойного и половины, или неестественное, [как, например, отношение большого и малого; последнее скорее зависит от случая, чем от природы. Впрочем, случай и расположение в несамостоятельных предметах не имеют места, за исключением тех обстоятельств, когда что–либо представляется имеющим отношение к чему–либо другому самостоятельному и случайно определяемому со стороны акциденции].
Относительные предметы сперва необходимо подвести под другую категорию, рассматривая их сами по себе, а затем уже, поскольку у них есть отношение к другому предмету, подвести под категорию относительных предметов; ибо сперва надлежит установить, что известный предмет существует безотносительно, а затем уже рассматривать присущее ему отношение. Отношением (schesis) называется состояние или свойство существенных или несущественных предикатов одного предмета в отношении к другому. Отношения устанавливаются или природой, или судьбой, или искусством, или расположением.
Глава LI. О качественном и качестве. Качество есть то, благодаря чему о предметах говорится, какого они качества. И снова: качество есть то, от чего получают свое название причастные к нему предметы. Так от благоразумия получает название благоразумного тот, кто имеет благоразумие; и теплым называется тот, кто причастен к теплоте.
Следует заметить, что качественное обладает большей общностью, чем качество. В самом деле, качественное означает качество, а также причастное к нему, т. е. к качеству, как например, теплое означает имеющее теплоту, ибо качественным называется то, что имеет качество, как например, имеющие теплоту предметы называются теплыми. Итак, теплые — качественное, теплота же — качество. Часто и само качество называется качественным. Подобным же образом дело обстоит и с количественным, и с количеством.
Одни качества находятся в одушевленных и разумных существах, каковы: знания и добродетели, болезни и здоровье. Такие качества называются свойствами (exeis) и состояииями (diaqeseis). Другие качества существуют и в одушевленных, и в неодушевленных телах, каковы: тепло и холод, форма и фигура, сила и бессилие. Из этих качеств одни присущи вещам потенциально, другие — актуально. Если потенциально, то производят силу и бессилие; если актуально, то производят качества, которые или распространяются на весь предмет, как теплота распространяется на весь огонь, белизна — на все молоко и на весь снег, и дают страдание и страдательное качество; или ограничиваются поверхностью и образуют фигуру и форму. Таким образом существует четыре вида качеств: свойство и состояние, сила и бессилие, страдание и страдательное качество, фигура и форма.
Свойство отличается от состояния тем, что свойство мало изменчиво и более длительно, например, благоразумие; ибо не скоро переходит кто–либо от благоразумия к неразумию. Также и знание: если кто–либо имеет точное знание, то это знание не поддается в нем изменению. Свойствами являются также и мужество, и умеренность, и справедливость. Состояния, наоборот, подвижны и легко меняются, например, теплота, холод, болезнь, здоровье и тому подобное, ибо сообразно с ними человек находится в том или ином состоянии. Легко изменяется человек, из теплого делается холодным, из больного — здоровым. Впрочем, и самые эти состояния, как здоровье, болезнь и подобное, относятся к свойствам, если они приобретают устойчивость и становятся мало изменчивыми. Состояние имеет большую общность, чем свойство, ибо и то, и другое называются состояниями, так как они выражают в каком положении, соответственно им, находится человек; но второе есть состояние мало изменчивое, первое же — просто состояние.
Второй вид качества есть сила и бессилие, не получившие выражение в действии. Но они представляют собой естественное расположение и силу или нерасположение. Так, мы говорим о ребенке, что он имеет способность к музыке, ибо хотя в действительности музыка ему не присуща, однако он имеет расположение к ее восприятию. Напротив, животное мы называем неспособным к музыке, поскольку оно музыкой не владеет и не способно к ее восприятию. Подобным же образом твердое тело имеет способность не скоро разделяться.
Третий вид качества есть страдательное качество и страдание, каковы: теплота, холод, белизна, чернота и тому подобное. Страдание, подобно состоянию, является легко устранимым, например, если кто–нибудь из–за стыда краснеет, а по причине, например, страха бледнеет. Напротив, страдательное качество неподвижно и мало изменчиво. При этом некоторые из страдательных качеств образовались не в силу страдания, т. е. они имеют свое начало не в другом, но существенно присущи предмету, например, огню принадлежит теплота и меду — сладость. В самом деле, тепло для огня не является приобретенным качеством, а сладость — для меда. Нельзя сказать, что прежде огонь и мед не имели этих качеств, а затем восприняли теплоту и сладость, Что касается нашего чувства, то на него эти качества производят то же действие, какое испытывают сами–Так огонь, будучи теплым, согревает нас, а мед, будучи сладким, дает нам ощущение сладости. Напротив, некоторые страдательные качества образовались в силу некоего страдания или смешения (krasews) и иногда вызывают в нашем чувстве страдательное состояние, но это состояние и это качество не то, какое они сами имеют. Таковы цвета. В самом деле, белый цвет образовался в результате некоторого страдания или смешения, и в нашем зрении он вызывает страдательное состояние, то есть, различение, расширение и освещение; но при этом он не делает нас самих белыми. Страдательное качество, если оно не является приобретенным, принадлежит или целому виду, как теплота принадлежит всякому огню без исключения, или не всему виду, как черный цвет — эфиопам, ибо не все люди черного цвета. Все это имеет место не только в отношении тела, но и в отношении души.
Четвертый вид качества составляют фигура и форма; фигура принадлежит как одушевленным, так и неодушевленным телам, форма же — только одушевленным. Если же название «форма» высказывается о предметах неодушевленных или если их называют прекрасными по форме, то в этом случае слово употребляется не в собственном смысле, а в переносном. Фигуре принадлежит большая общность, чем форме, так как и форма называется фигурой, тогда как фигура предметов неодушевленных не называется формой. К качествам относятся также прямизна, или правильность и искривленность, или изогнутость.
Следует заметить, что предметы, обладающие качествами, по большей части получают свое название от этих последних, так от теплоты предмет называется теплым. Но некоторые предметы называются тем же именем [как и само качество]: например, музыкальное искусство и музыкальная женщина, т. е. женщина, владеющая музыкальным искусством. Некоторые же предметы, хотя и очень немногие, называются совершенно другим именем [нежели их качество]. Так, например, тот, кому свойствена добродетель, получает имя ревностного (spoudaitos), ибо добродетельный человек называется и ревностным.
Следует иметь в виду, что страдание бывает двух видов. Страданием называется или уже перенесенное страдание, и оно возводится под категорию качества — так, уже выбеленная одежда называется белой, — или страданием называется страдание, претерпеваемое в настоящий момент, и оно возводится под категорию страдания, например, одежда, еще не выбеленная, но подвергающаяся белению в настоящий момент.
Следует заметить, что качества не суть тела, но бестелесны, ибо. если бы они были телами, то подходили бы под категорию субстанции. Равным образом все акциденции бестелесны и не существуют сами по себе, созерцаясь только в субстанции.
Следует заметить, что существенные качества относятся к категории субстанции, ибо эти качества суть части субстанции, на которые она разделяется, и вносятся в определение ее видов; а под какую категорию подводится целое, под ту же категорию должны подводиться и ее части. Так. тяжелое и легкое созерцаются или в тяжестях (ogkois), как это имеет место в отношении всего подлежащего взвешиванию, и возводятся под категорию количества; или в субстанциях, например, в стихиях, т. е. в огне, земле, и возводятся под категорию субстанции, как существенные качества. Подобным же образом обстоит дело с плотным и редким, т. е. тонким. Эти качества или по существу созерцаются в основных элементах и относятся к категории субстанции, или же случайно, как бы в одеждах, и тогда относятся к категории положения (keisthai), ибо представляют собой порядок частей.
Качество обладает следующими тремя особенностями, или свойствами (parakolouqhwata). Во–первых, оно допускает противоположение: так, теплое противоположно холодному, белое–черному. Во–вторых, принимает определения: более или менее, так как, где имеет место противоположение, там бывают налицо и определения: более или менее. «Более» означает усиление, а «менее» — ослабление. Поэтому можно сказать, что данный вид более бел, чем другой, или менее холоден, чем другой. Третьей особенностью, составляющей главное свойство качества, является то, что оно допускает сходство и несходство. Следует иметь в виду, что фигура не допускает противоположения.
[Следует принять во внимание, что не все лишения (sterhseis) выражаются через отрицание; есть и такие лишения, которые выражаются утвердительно, каковы слепота или глухота. С другой стороны, не всякий вид выражается утвердительно, но и отрицательно–Например, невоздержание (akolasia) есть вид, однако оно получило не утвердительное, но отрицательное наименование. Ибо положительное суждение называется утверждением, например: он красив; а отрицательное — отрицанием, например: он не красив. Когда же говорим: беззаконный (anomos), то a обозначает отрицание, как ou.]
Когда об одном белом говорят, что оно равно другому белому, то они берутся не как качества, а как количества, и равенство имеет место между поверхностью первого предмета и поверхностью второго. Равным образом и о месте говорят как о подобном и неподобном, не поскольку оно есть количество, а поскольку участвует в качестве.
Глава LII. О действии и страдании. Следует иметь в виду, что действие и страдание, т. е. сила действующая и сила страдательная, относятся к категории качества. Напротив, то, что действует, и то, что страдает, есть определенная субстанция, действующая определенным образом. Действовать значит в самом себе иметь причину действия; страдать же значит иметь причину страдания и в себе, и в другом; например, творец и творимое. Тот, кто творит, в самом себе имеет причину творения; творимое же в творце имеет причину творения, в самом же себе — способность восприятия страдания. Под творцом в данном случае мы имеем в виду ремесленника, например, плотника; под творимым же — тот материал, с которым имеет дело ремесленник, например, дерево, ибо оно подлежит (обработке) плотника.
О действии и страдании иногда говорят просто в таком же смысле, как это имеет место в отношении производительных ремесел, например, плотничьего, кузнечного и других подобных им, которые отличаются тем, что продукт работы остается с прекращением действия; так, когда архитектор перестал строить, построенное остается, — а иногда говорят «творить» в отношении таких случаев, когда делаемое не сохраняется с прекращением деятельности. Так, если играющий на флейте перестанет играть, то не сохранится, а исчезнет и игра на флейте. Иногда же говорят «творить» в смысле созерцания, например, заниматься астрономией, геометрией, размышлять и т. п. Есть и другие виды действия, которые находятся в неодушевленных предметах: огне, камне, дереве и т. п. Первые три вида действия свойственны разумным предметам; последние же — неодушевленным и неразумным. В этом случае предмет действует не постольку, поскольку он имеет душу, но поскольку одно тело приближается к другому.
(Рассматриваемая категория) имеет два свойства. Во–первых, она допускает противоположение; так нагревание противоположно охлаждению. Во–вторых, она принимает определения:
более или менее, ибо возможно более нагреть и менее охладить, равно как и более нагреться и менее охладиться.
Во всех категориях можно находить действие и страдание: в субстанции — рождать и рождаться, в количестве — исчислять и исчисляться, в отношениях — удвоять и удвояться, в качестве — белить и белиться, в положении — помещать и помещаться, в состоянии (echein) — нести и быть несомому, в категории места — содержать и содержаться, в категории времени — содержать и содержаться в настоящем, прошедшем и будущем времени.
Глава LIII. О положении (keisqai). Положение есть состояние предмета в отношении другого предмета. Так, мы говорим о положении тела, имея в виду его определенное состояние, каковы: возлежание, сидение, стояние. Положение бывает трех видов: стояние, сидение, возлежание. Когда человек находится в прямом положении, тогда имеет место стояние: когда он отчасти лежит, отчасти стоит — сидение; когда же он совершенно лежит, тогда имеет место возлежание. Положение не означает ни предмета, ни места, но выражает самое положение предмета в отношении места.
Из предметов, находящихся в определенном положении, одни по своей природе находятся в этом положении, как стихии — в свойственных им местах, — например, земля, вода, воздух, огонь и т. п. Существует и другое подразделение предметов со стороны их положения. По этому подразделению одни предметы неподвижны, например, земля; другие — подвижны, например, небесные тела. Кроме того, одни предметы находятся в определенном положении потенциально, например, существа, могущие переходить с места на место; другие находятся в определенном положении актуально, когда они действительно где–либо помещаются.
Глава LIV. О месте. Категория, отвечающая на вопрос: где? обозначает место. Если нас спросят: где находится такой–то, мы говорим: в доме, в городе. Все это обозначает место. Виды рассматриваемой категории определяются различием мест: вверху, внизу, направо, налево, впереди и позади.
Глава LV. О времени. Категория, отвечающая на вопрос: когда? обозначает время. Если нас спрашивают, когда было то–то, мы говорим: в прошлом, в позапрошлом году. Все это обозначает время. Видов рассматриваемой категории столько же, сколько различий имеет время, а таковых три: настоящее, прошедшее, будущее.
Глава LVI. Об имении (tou echein). Имение бывает тогда, когда одна субстанция обладает другой. Оно обозначает, что одна вещь объемлет или объемлется, но не составляет части предмета. Объемлет хитон, оружие и подобное; объемлется кольцо и что–либо подобное другое незначительное. Как объемлемое, так и объемлющее должны быть субстанциями, так как, если одно будет субстанцией, а другое акциденцией, например, наука и ученый, то их уже нельзя будет подвести под категорию имения. Различия, свойственные категории имения, соответствуют различиям сущего. Последнее бывает или одушевленным, или неодушевленным, и под имением разумеют имение одушевленных предметов, например, сына, лошади и т. п., и имение неодушевленных предметов, например, кольца, сандалий и т. п. Имение употребляется омонимичсски и во многих других значениях, о которых мы скажем потом.
Глава LVII. О противоположном. Все противополагаемое противополагается или как вещь, или как мысль. Если как мысль — мысли, то получается утверждение и отрицание. Утверждение есть речь о том, что принадлежит какому–либо предмету; например, он красив. Отрицание есть речь о том, что не принадлежит какому–либо предмету; например, он не красив. И то, и другое называется суждением. (Если противополагаемое) противополагается как вещь, то оно противополагается или взаимообращаемым предметам и образует отношения, которые взаимно или соединяют их друг с другом, или устраняют, или таким, которые не обращаются взаимно и не имеют между собой отношения. И эти или изменяются друг в друга, но однако остаются сообразными природе и производят противоположное, как теплота и холод, — или одно изменяется в другое, другое же не изменяется в первое–При этом одно из них соответствует природе, другое природе противно, и получается противоположность лишения и имения, — например, зрение и слепота; ибо зрение есть имение, поскольку оно обусловливается имением, слепота же есть лишение имения, т. е. зрения.
Что касается противных противоположностей, то одни из них не имеют среднего, другие имеют среднее. Среднего не имеют те противные противоположности, из которых какое–нибудь, именно одно, необходимо должно быть налицо в их субстрате, или том предмете, о котором они сказываются, — например, болезнь и здоровье, имеющие субстратом тело животного. Совершенно необходимо, чтобы в теле были налицо или болезнь, или здоровье. Болезнью мы называем всякое расстройство (paratroph) природы. Среднее имеют те противные противоположности, из которых одна не необходимо должна находиться в их субстрате, или в том предмете, о котором они сказываются. Таковы, например, белое и черное. Белое и черное противоположны друг другу, однако не является необходимым, чтобы всякое тело было белым или черным, ибо тела бывают также серые и красные. Исключение составляют те случаи, когда одна из противоположностей принадлежит какой–либо вещи по природе, как теплота — огню и холод — снегу. Из противоположностей, имеющих среднее, одни имеют [для этого среднего] названия — так, среднее между белым и черным называется серым; другие не имеют названий — так, среднее между справедливым и несправедливым не имеет названия, но определяется посредством отрицания как нечто промежуточное, именно: и несправедливо, и не несправедливо.
Противным противоположностям принадлежат следующие свойства. Во–первых: добру необходимо противополагается зло; злу же может противополагаться как добро, так и другое зло. Умеренности [противополагается неумеренность; неумеренности — иногда умеренность], иногда слабоумие. Но слабоумие имеет место в том случае, когда отсутствуют и не возбуждаются страсти. Таким образом, неумеренность есть недостаток умеренности, а слабоумие — чрезмерный избыток (uperbolh), избыток же противоположен недостатку. Во–вторых, противные противоположности не могут принадлежать одним и тем же индивидам в одном и том же отношении. Так, Сократ не может одновременно быть и здоровым, и больным, один и тот же его член не может одновременно и нагреваться, и охлаждаться. В–третьих, противные противоположности находятся в одном и том же субстрате: или роде, или виде, или индивидууме (ariqmw). В роде, — например, в теле вообще белое и черное; в виде, — например, в теле животного здоровье и болезнь; в индивидууме — это ясно, ибо одно и то же тело, вследствие испытываемых им изменений, оказывается способным к принятию противоположностей. В–четвертых, противные противоположности бывают подчинены или одному и тому же роду, как белое и черное — цвету, или противоположным родам, как справедливость и несправедливость — добру и злу, которые противоположны друг другу, или наконец, сами являются противоположными родами, как противоположными родами являются добро и зло.
Глава LVIII. О принадлежности и лишении. Принадлежностью называют действие как того предмета, который имеют, так и того, который имеет, как оружия, так и вооруженного, или как платья, так и одетого в платье; во–вторых, отличающиеся устойчивостью, приобретенные действия, как физические, так и психические: физические, например, теплота в нагретых телах; психические, например, знание; в–третьих, то. что еще не имеет действия, но обладает способностью к его восприятию — это и составляет первое значение термина «потенциальный» (tou dunamei); в–четвертых, физическое качество, или физическое состояние, — например, теплота огня и зрение спящего — это составляет второе значение термина «потенциальный»: ибо огонь может жечь, но на деле не жжет, и первое — термина «актуальный» (tou energeia); в–пятых, полное действие: например, зрение, уже видящее, теплота, уже согревающая.
Лишение есть утрата принадлежности. Итак, первому значению принадлежности противополагается отсутствие оружия или одежды; второму — утрата приобретенных состояний, когда, например, нагретое охладится; третьему — то, что весь род, к которому принадлежит вещь, по природе своей не может иметь известного действия, так ребенка мы называем способным к музыке, смоковницу же ни в коем случае. Таким образом, смоковнице недостает определенных свойств, так как род растений не имеет способности к восприятию музыки. Или же род имеет определенную способность, а какой–либо из видов не имеет ее, Так, животное имеет способность видеть, между тем, крот, являющийся видом животного, не имеет способности видеть. Четвертому значению соответствует утрата способности, соединенная с обладанием; пятому — утрата полного действия; этот случай выше мы назвали противоположностью противного со стороны принадлежности и лишения, то есть силы — деятельной и страдательной. Этот случай характеризуется следующими тремя признаками: что свойственно вещи и чего она совершенно не имеет, но вполне лишена: когда вещь по природе имеет известную принадлежность, и где она имеет ее? Так мы не называем камень слепым, ибо ему не свойственно иметь зрение. Равно новорожденного щенка собаки мы не называем слепым, новорожденного младенца беззубым, так как и тому, и другому в это время не свойственно иметь эти принадлежности. Точно так же и ногу мы не называем слепой, ибо животному не свойственно в ноге иметь зрение. Итак, о лишении мы говорим тогда, когда вещь в этих трех смыслах способна иметь известную принадлежность, но не имеет ее.
Глава LIX. О предыдущем и последующем. Предыдущее имеет четыре различных значения, и в собственном смысле оно есть предыдущее во времени. При точном словоупотреблении, в применении к одушевленным существам предыдущее называется старшим, а в применении к неодушевленным — более древним; при неточном же — одно слово употребляется вместо другого.
Второй вид предыдущего есть предыдущее по природе, то есть то, что полагается вместе с другим, но не полагает другого, и что как устраняет другое, так и само устраняется им. Так, животное есть предыдущее в отношении человека. В самом деле. если есть животное, то человека еще не будет; ибо человек есть одно из животных. Наоборот, если нет человека, то животное будет, так как и лошадь, и собака — животные. Равным образом, если есть человек, то непременно будет и животное, ибо человек есть животное. Если же нет животного, то, несомненно, не будет и человека, равно как не будет и лошади, собаки и т. п., так как и они животные. [Это следует сказать о втором виде.] Третий вид предыдущего есть предыдущее со стороны порядка. Так, альфу мы называем первой, виту — второй; то же самое имеет место в отношении слов и избирательных голосов.
Четвертый вид предыдущего есть предыдущее со стороны достоинства. Так, мы говорим, сперва епископ, а затем пресвитер. Впрочем, некоторые не признают этого вида предыдущего, так как возможно, что первый в порядке будет последним по достоинству.
Наконец, пятый вид предыдущего и последующего есть причина (aition) и действие причины (aitiaton). Так, Сократ предшествует собственному изображению, так как он является его причиной. Точно так же отец предшествует сыну и больше (meizwn) его, так как отец является виновником сына, ибо от отца рождается сын. Поэтому и блаженный Григорий в этом смысле понимает изречение Господа нашего в евангелиях: Отец Мой более Меня.
Другие к этим видам присоединяют еще предыдущее со стороны мысли и намерения. Так стена предшествует фундаменту. Но этот вид сводится к четвертому виду — предыдущему со стороны достоинства, так как что в отношении мысли бывает прежде, то на деле бывает впоследствии. Сколько различных значений имеет предыдущее, столько значений имеет и последующее. Предыдущее и последующее, равно как и выражения: больше и меньше, не принадлежат к числу омонимов, но к тем словам, которые ведут свое происхождение от одного предмета.
Глава LX. О том, что вместе. В собственном смысле слово «вместе» (ama) прилагается к тем предметам, происхождение которых относится к одному и тому же времени, например, два каких–либо человека родились в один и тот же момент. В этом смысле «вместе» противоположно первому значению предыдущего. Второе значение слова «вместе» прилагается к таким предметам, которые существуют совместно друг с другом, но не являются один для другого причиной и действием, например, двойное и половина, ибо они существуют совместно друг с другом и друг друга предполагают. В этом смысле «вместе» противоположно второму и пятому значению предыдущего. В самом деле, при втором значении предыдущего предыдущее и последующее не предполагают и не устраняют друг друга вместе, при пятом — первое является причиной, а второе ее действием. В третьем своем значении слово «вместе» применяется к видам, находящимся между собой в отношении противоположности. Находящимися в отношении противоположности называются те виды, которые произошли от одного и того же деления, например, разумное и неразумное произошли от разделения животного. «Вместе» в этом значении противоположно первому, второму и до некоторой степени трем остальным значениям предыдущего.
Глава LXI. О движении. Движение есть осуществление потенции как таковой. Так, медь потенциально есть статуя, ибо медь может принять вид статуи. Осуществление же, свойственное меди, которая потенциально есть статуя, состоит в отливании, формировании, полировании: все это движения. В каких категориях созерцается потенция, в таких же должно созерцаться и движение; а в каких категориях нет ничего потенциального, в тех же не должно быть и движения. Потенциальное созерцается в субстанции, в количестве, в качестве, в категории места. В субстанции — происхождение и разрушение; в количестве — увеличение и уменьшение; в качестве — изменение; в категории места — движение по кругу, называемое вращением, а также движение по прямой, называемое прямолинейным движением. Движение по прямой имеет шесть видов: вверх, вниз, вовнутрь, наружу, направо, налево. Таким образом, вместе с вращательным движением, существует семь видов местного движения. Все изменяется или само по себе, или в отношении чего–либо, находящегося в нем, или в отношении чего–либо, находящегося вокруг него. И если предмет изменяется сам по себе, то имеет место происхождение и разрушение; если в отношении чего–либо, находящегося в нем самом, то изменение происходит или в отношении количества — и тогда имеет место увеличение и уменьшение — или в отношении качества — и тогда имеет место изменение. Если же перемена происходит в отношении окружающего, то тогда возникает изменение в отношении места, ибо место не есть само двигающееся и не то, что находится в движущемся, но сопровождает движущееся и находится вокруг него.
Происхождение и разрушение различаются следующим образом. Происхождение есть переход из небытия в бытие, так как происходит то, чего прежде не было. Разрушение, наоборот, есть изменение из бытия в небытие. Что касается увеличения и уменьшения, то увеличение есть движение к большему, а уменьшение — движение к меньшему. При изменении опять имеют место противоположные страдательные состояния: теплота противоположна холоду, белому — черное. Таким образом, происхождению противоположно разрушение, увеличению–уменьшение, изменению — противоположное состояние и покой: так нагреванию противоположно охлаждение, а также покой, ибо когда нагреваемое тело достигнет предела нагревания и достигнет высшей степени теплоты, то оно покоится и перестает нагреваться. Равным образом и определенному местному изменению противоположно противное движение, с одной стороны, и покой, с другой: противное движение, например, движение вверх противополагается движению вниз; покой, если, например, при бросании камня вверх, камень не прежде начнет движение вниз, чем достигнет некоторого состояния покоя. Однако небесному движению нет движения противного, По–видимому, изменение (alloiwsis) связано со всеми другими родами движения В самом деле, и происходящее, и разрушающееся, и увеличивающееся, и уменьшающееся, и движущееся в отношении места, несомненно, изменяются. При физических движениях, хотя мы и находим соответствующее прочим движениям изменение, однако возможно изменение без другого рода движения, например, в отношении камня. Камень нагревается и охлаждается, но не увеличивается и не прекращает своего существования. Также обстоит дело и с остальным. Таким образом, хотя изменение и соответствует другим видам движения, однако возможно рассматривать его само по себе. Отсюда делается ясным его различие от них.
Аристотель не называет движение переменой. Именно в пятой книге «Чтений по физике» он доказал, что происхождение и разрушение суть перемены, движения же не суть перемены, так как движение происходит в то время, когда вещь остается в своем прежнем виде. Если же мы говорим, что изменению и перемене места соответствуют две противоположности — противное движение и покой, то следует иметь в виду, что у одного предмета в различных отношениях могут быть две противоположности. Покой противоположен перемене, как состояние и лишение — принадлежности; противное же движение, как охлаждение нагреванию.
Глава LXII. Об имении. Слово «имение» употребляется в восьми смыслах. Или в отношении принадлежности и состояния, или какого другого качества. Так о нас говорят, что мы имеем знание и добродетель. Или в применении к количеству. Так о дереве говорят, что оно имеет толщину в три локтя. Или в применении к одной субстанции в ее отношении к другой. Этот случай представляет собой высший род, распадающийся на следующие виды. Он имеет место или в отношении целого тела, например, когда говорят о платье, или в отношении части, например, когда говорят в отношении кольца на пальце; или в отношении части, находящейся в целом; так о нас говорится, что мы имеем руку; или в отношении сосуда, например, когда говорим, что сосуд имеет вино; или в отношении к имуществу: говорится, что мы имеем дом или поле. Говорится также, что мы имеем жену, равно как и то, что жена имеет мужа; однако, по–видимому, этот смысл является не свойственным слову «иметь», так как здесь возможно обращение. То, что муж имеет жену, означает не более, чем то, что жена имеет мужа. Никто из них не владеет другим, но оба стоят друг к другу в одинаковом без различия отношении. Правда, владелец имеет имущество, и имущество — владельца, и здесь возможно обращение; однако не в том смысле, как муж имеет жену, и жена — мужа, ибо владелец есть самостоятельный и высший распорядитель имущества. Поэтому предпочитают в отношении владельца говорить, что он имеет, а в отношении имущества, что его имеют.
Ясно, что слово «иметь» принадлежит к числу омонимов. По мнению некоторых, слову «иметь» свойственно столько же разновидностей, сколько действию и страданию. Подобно тому, как то, что действует, и то, что страдает, бывает или одушевленным, или неодушевленным, точно так же и здесь тот. кто имеет, и то, что имеют, бывает или одушевленным, или неодушевленным. Но как у различных родов могут быть те же самые разновидности? На это можно ответить, что имение прилагается или к целому телу, или к части, и при том или в отношении того, что служит для защиты, или в отношении того, что служит для украшения.
Глава LXIII. О суждении, утверждении и отрицании. Следует заметить, что как утверждение, так и отрицании называются суждением. Утверждение показывает, что принадлежит какому–либо предмету, т. е. чем является какой–либо предмет: например, Сократ мудр, Сократ прогуливается. Отрицание, напротив, показывает, что не принадлежит какому–либо предмету, т. е. чем какой–либо предмет не является: например, такой–то не мудр, такой–то не прогуливается.
Всякому утверждению соответствует противоположное ему отрицание, равно как и всякому отрицанию — противоположное ему утверждение. Отрицание, противоположное утверждению, и утверждение, противоположное отрицанию, называется противоречием. Одно из них необходимо ложно, а другое — необходимо истинно.
Глава LXIV. О термине, посылке и силлогизме. Следует иметь в виду, что логика имеет своей задачей рассуждать о доказательстве–Доказательство есть силлогизм. Силлогизм состоит из двух истинных посылок и заключения. Например, желая доказать, что душа бессмертна, я говорю: все, что находится в непрерывном движении, вечно. Это первая посылка. Далее я высказываю вторую посылку: душа находится в непрерывном движении. Затем следует заключение: следовательно, душа бессмертна.
Каждое слово посылки называется термином, термином же называется то, на что разделяется посылка. Например, посылка гласит: все, что находится в непрерывном движении, есть бессмертно. Все называется термином, поскольку оно есть часть посылки. Подобным же образом называется термином и выражение что находится в непрерывном движении (to aeicinhton). Равно называется термином и бессмертно, и есть.
Следует иметь в виду, что посылки необходимо должны быть истинными, а заключение соответствовать посылкам. В самом деле, если окажется, что одна из посылок или заключение ложно, то будет паралогизм, а не силлогизм. Следует иметь в виду также и то, что простое название, имя, слово, речение, термин — все эти пять различных слов по предмету ничем не отличаются друг от друга, различие их заключается только в отношении. Например, «человек» как простое обозначение именуется простым словом, как подлежащее — именем, как занимающее место сказуемого — глаголом (rhma), как часть утверждения и отрицания — речением (fasis), как часть посылки и силлогизма — термином.
Следует заметить, что в посылке, будь она утвердительной или отрицательной, подлежащее называется именем, сказуемое же — глаголом. Возьмем, например, утверждение человек прогуливается; здесь человек есть подлежащее и называется именем; прогуливается занимает положение сказуемого и называется глаголом. Сократ прекрасен (kalos esti). Сократ есть подлежащее и называется именем; прекрасен занимает положение сказуемого и называется глаголом как часть утверждения. Хотя у грамматиков прекрасен называется именем, но, говоря вообще, то, что сопровождается словом есть, является глаголом.
Следует заметить, что следующие пять названий: суждение, посылка, вопрос, возражение, заключение — нисколько между собой не различаются. В самом деле, когда я просто высказываю, что душа бессмертна, то это называется суждением. Когда же выражение душа бессмертна берется как часть силлогизма, то оно называется посылкой. Когда кто–нибудь возражает против данной посылки, говоря: откуда видно, что душа бессмертна? — то это называется возражением. Когда затем мы снова обращаемся к исследованию и спрашиваем: действительно ли душа бессмертна? — то это называется вопросом. Наконец, когда из посылок делается вывод, то этот вывод называется заключением. Например: душа находится в беспрерывном движении; то, что находится в беспрерывном движении, бессмертно. Из этих посылок выводится: следовательно, душа бессмертна; это и будет заключение.
Глава LXV. Различные определения. Посылка (protasis) есть речь, выражающая или отсутствие у известного предмета какого–либо признака, каково, например, отрицание: Сократ не смеется — или присутствие этого признака, каково, например, утверждение: Сократ смеется. Термин есть составная часть посылки. Силлогизм есть такая речь, в которой, если полагается или допускается одно, с необходимостью из допущенного вытекает и другое и, именно, благодаря сделанному допущению, ибо заключение получается благодаря допущенным посылкам и не нуждается в каком–либо другом подтверждении извне.
Вопрос (problhma) есть исследование, приводящее или к определенному выбору, или к уклонению от него, т. е. или к отрицанию, или к утверждению, иначе — знанию и созерцанию. Расспрашивание (pusma) есть вопрос, требующий обстоятельного или пространного ответа. Вопрос отличается от расспрашивания тем, что за вопросом следует быстрый, составленный в немногих словах ответ, за расспрашиванием же — продолжительный и многословный. Речь называется диалогической, когда она состоит из вопросов и ответов. Возражением называется то, что с самого начала опровергает рассуждение. Опровержение (antiparastasis) же имеет место в том случае, когда сказанное противником принимается как справедливое, но при этом доказывается, что это не наносит никакого ущерба выставленному положению. Лемма (lhmmation) есть то, что принимается как общепринятое в каких–либо определенных целях. Ересь (airesis) есть мысль или мнение значительного числа людей, которые согласны между собой, но не согласны с другими. Общепринятой же мыслью называется та, относительно которой согласны все. Такова, например, мысль, что существует солнце. Тезис (qesis) есть отклоняющееся от общепринятого мнения утверждение какого–либо известного философа, необычная мысль, как учение Парменида, что сущее едино, а равно и учение Гераклита, что все движется.
Общее есть то, что созерцается во многом или высказывается в отношении многого. Общее говорят в четырех различных смыслах. Общим называется или то, что допускает деление на части, например, делимая между наследниками земля, или то, что, не допуская деления, находится в общем пользовании, только не одновременно, — например, один раб или одна лошадь, находящиеся у двух господ и исполняющие приказание этот раз одного, другой раз — другого; или то, что хотя в самый момент пользования и принадлежит только одному, однако предоставляется всякому, например, место в театре или в бане; или то, что, будучи неделимо, предлагается к общему и тождественному пониманию, например, голос глашатая. В этом смысле надлежит понимать слово общее в отношении омонимов и синонимов, имеющих общее имя. Само по себе (kaq auto) существует то, что принадлежит чему–либо и сперва, и субстанционально (kaq ousian), а не случайно (kata sumbebhkon), как например, свойство разумности принадлежит человеку. Всеобщим (kaqolon) называется то, что означает многие предметы, например, человек, животное, субстанция. Случайно то, что может и принадлежать какому–либо предмету, и не принадлежать ему; как, например, человеку принадлежит болезнь и здоровье. Слово «производить» употребляется в отношении производительных искусств, у которых сохраняется продукт, как это, например, имеет место в плотничьем искусстве и подобных ему. Так, кровать остается и после того, как она сделана. Слово «делать» употребляется и в отношении таких искусств, в которых сделанное, или продукт, не сохраняется; это имеет место, например, при игре на флейте и при танцах. Созерцать (qeorein) значит размышлять при занятии астрономией, геометрией и подобными науками.
Слово epinoia, при правильном его понимании, имеет два значения. Во–первых, это есть как бы некое размышление и углубление, упрощающее и проясняющее целостный и нерасчлененный взгляд на вещи и знание о них. Так, то, что для чувств представляется простым, тщательному исследованию открывается как сложное и разнообразное: например, человек, непосредственно кажущийся простым, при более глубоком исследовании понимается двухсоставным, состоящим из души и тела. Во–вторых, это есть вымысел создающий, путем соединения чувства и фантазии, из существующего не существующее и судящий на основании первого и последнего. Таковы, например, баснословные сказания о кентаврах, сиренах, трагелафах. Заимствуя у целого его части и из частей образуя нечто иное, эти сказания, применяя широкий произвол и ничем не стесняясь, создали то, что никогда не встречается в действительности, создали сначала в уме и рассудке, а затем, дав измышленному материальное выражение, превратили его в образ. Epinoia в этом смысле называется простой (qelh) epinoia.
Пустословие имеет место в том случае, если кто–либо содержащееся в известном предмете высказывает о содержащем предмете. Так, в человеке содержатся свойства животного двуногого, равно как в Сократе содержатся свойства белизны и музыкальности. Итак, если кто–либо будет эти свойства высказывать о человеке или Сократе, говоря: человек есть двуногое животное, а Сократ обладает музыкальностью и белизной, то такой человек пустословит, много раз говоря одно в то же. Это в самом деле есть пустословие, так как упомянутые свойства заключаются в человеке и Сократе, и тот, кто назовет эти последние, тем самым выразит и первые.
Отношение есть близость, любовь или дружба, владение, участие, союз. Отношением мы называем связь с известной вещью, привычку к ней, расположение к ней, а равно и пространственную связь между вещами, когда те или направляются в одно место, или появляются из одного места, или находятся в одном месте. Следует заметить, что между четырьмя людьми возможно шесть отношений: между первым и тремя остальными — получается три отношения; между вторым и двумя остальными — получается пять отношений; наконец, между третьим и четвертым. Таким образом получается, что между четырьмя людьми существует шесть отношений. У пяти же человек будет десять отношений.
Соединение (enwsis) происходит различными способами: или через замешивание, как в отношении различных сортов муки, замешиваемых и смешиваемых между собой: или посредством паяния, как в отношении меди и свинца; или через стесывание, как в отношении камней и дерева; или через сплав, как в отношении растапливающихся веществ: например, воска, смолы и т. п., и металлов: например, золота, серебра и т. п., или через смешивание, как в отношении жидкостей, например, вина и воды или вина и меда; или через срастание, как в отношении того, что отторгается от своей основы, а потом воссоединяется с ней; так светильник происходит от огня и снова воссоединяется с ним.
Что касается соединения через сочетание (kata sunqesin), то оно состоит в рядомположении частей, без какого–либо ущерба для каждого из них; таково соединение души и тела, которое некоторые называли смешением (sunkrasis) или сращением (sumfua). Следует иметь в виду, что некоторые из отцов не принимали термина смешение (krasews) в применении к тайне Христа, тогда как термин через сочетание (kata sunqesis) принимали все. Единство через сочетание есть единство со стороны ипостаси. Итак, ипостасно едино то, что состоит из различных природ. И снова: ипостасно едино то, что, состоя из двух вещей, познается в одном лице. Равным образом ипостасное единство имеет место в том случае, когда природа присоединяется к другой ипостаси.
Смешение же состоит в рядомположении тел и взаимном перенесении качеств одного тела на другое. С другой стороны, смешение есть сочетание тел, взаимно обменивающихся между собой своими качествами. Смешение есть совместное существование различных друг от друга субстанций и взаимное перенесение свойств одной на другую.
Бывает единство и через простое рядомположение и, по–видимому, также и через приспособление.
Далее, единство называется личным, когда кто–либо, принимая лицо другого человека, говорит вместо него. Наконец, бывает единство отношения, например, друг к другу. Несторий измыслил и другие виды единства, именно, по достоинству, по равночестности, по тождеству воли, по благоволению и по единству наименования,
Следует иметь в виду, что при ипостасном соединении не только духовное соединяется с тем, что его способно принять, но также и тленное. Но соединившись, оно остается неслитным, неразрушимым, неизменным, подобно тому. с чем оно соединилось; ибо такова природа духовного.
Глава LXVII. Шесть определений философии. Философия есть познание сущего как такового, т. е. природы сущего. Философия есть познание Божественных и человеческих вещей. Философия есть помышление о смерти произвольной и естественной. Философия есть уподобление Богу в возможной для человека степени. Мы уподобляемся Богу через справедливость, святость и добро. Справедливость состоит в правильном распределении, т. е. в том, чтобы не наносить обид, никого не судить, но каждому воздавать по его делам. Святость выше справедливости и совпадает с добром, состоя в том, чтобы сносить несправедливость, уступать обидчикам и даже благотворить им, Философия есть искусство из искусств и наука из наук. Ибо философия есть начало всякого искусства, так как ею было изобретено всякое искусство. Философия есть любовь к мудрости, а истинная Премудрость есть Бог. Таким образом любовь к Богу — вот истинная философия.
Философия разделяется на теоретическую и практическую; теоретическая философия разделяется на богословие, математику и физиологию. Математика разделяется на арифметику, геометрию и астрономию. Практическая философия разделяется на этику, экономику и политику. Теоретическая философия имеет своею задачей рассматривать бестелесное, нематериальное, т. е. Бога, Который прежде всего и в собственном смысле бестелесен и нематериален, затем ангелов, демонов и души.
Последние [т. е. ангелы, демоны и души] по отношению к телу называются нематериальными, по отношению же к нематериальному в строгом смысле, т. е. к Божеству, они являются материальными. Итак, все это составляет предмет богословия. Теоретическая философия имеет своей задачей рассмотрение также и природы материального, т. е. животных, растений, камней и подобного — это составляет физиологию; а равно и того. что занимает среднее место между нематериальным и материальным, что иногда рассматривается в материи, а иногда независимо от материи — это составляет математику, В самом деле, число само по себе нематериально, рассматривается же в материи, например, в хлебе или в вине, ибо мы говорим, десять модиев хлеба, десять кружек вина. Подобным же образом обстоит дело и с другими видами математики.
Практическая же философия упорядочивает нравы и учит, как следует устраивать' свою жизнь. При этом, если она воспитывает одного только человека, то называется этикой, если целую семью, то называется экономикой, если же целый город, то называется политикой.
Глава LXVIII. О четырех диалектических приемах. Следует иметь в виду, что существует четыре диалектических или логических приема: разделительный — который разделяет род на виды через промежуточные разности; определительный — который, исходя из рода и разностей, выделенных разделительным приемом, определяет подлежащий предмет; аналитический — разлагающий более сложный предмет на простейшие составные части, т. е. тело — на соки, соки — на плоды, плоды — на четыре стихии, стихии — на материю и форму; доказательный — который доказывает выставленное положение через посредство среднего термина. Например, мне нужно доказать что душа бессмертна. Я беру какой–нибудь средний термин, например, находящееся в постоянном движении, и строю такой силлогизм: душа находится в непрерывном движении; то, что находится в непрерывном движении, бессмертно; следовательно, душа бессмертна.
Следует иметь в виду, что силлогизмы составляют часть доказательства. Следует заметить, что анализ бывает трех видов. Есть анализ физический, наподобие того, о котором говорилось выше. Есть анализ логический, когда мы расчленяем данный силлогизм, подводя его под соответствующую фигуру. Есть анализ математический, когда мы, приняв искомое за известное, доходим до чего–либо несомненного, заключая отсюда к истине подлежащего доказательству положения. Пусть искомым будет у нас положение: бессмертна ли душа? Я принимаю это искомое за известное и говорю: если душа бессмертна, то существует воздаяние за дурные и добрые дела. А если существует воздаяние, то есть судимый и судящий. Если же есть судимый и судящий, то есть Промыслитель и промышление. Отсюда, наконец, соединяя все вместе, говорю: так как есть промышление и Судья, то есть и воздаяние; а так как есть воздаяние, то есть и судимый. Если же есть судимый, то необходимо, чтобы душа была бессмертной.
Объяснение слов. Необходимость есть причина силы. Стихия вообще есть то, из чего что–либо первоначально происходит и в то же, наконец, разрешается. В частности же стихия есть то, из чего происходит тело и в то же разрешается, т. е. огонь, вода, воздух, земля. Огонь — тело тончайшее и самое горячее и самое сухое; земля — тело самое сухое и самое тяжелое; вода — тело влажное и очень холодное; воздух — тело самое влажное и мягкое. Рождение — движение по существу из не сущего к бытию. Рост — движение в количестве в отношении увеличения. Убыль — движение в количестве в отношении уменьшения. Перемена — движение в качестве для изменения. Ношение — движение с места на место. Обношение — движение на том же месте. Самодвижение — движение души и в животных. Время — мера движения и число раннейшего и позднейшего в движении. День есть ношение солнца над землей, или время, в течение которого солнце несется над землей. Ночь есть тень земного тела, или время, в продолжение которого солнце несется под землей. День и ночь есть обращение мира вокруг. Месяц — время от соединения луны с солнцем до следующего соединения. Год — время, в течение которого солнце проходит круг Зодиака. Благовремение (kairos) — время успеха. Безвременье есть отсутствие времени, необходимого для достижения предмета желаний ищущего. Время (wra) — четвертая часть года или двенадцатая часть дня, цветущая пора души или расцвет тела. Весна — время, когда господствует влажность лето — время, когда господствует теплота, осень — время, когда господствует суша, зима — время, когда господствует холод. «Бородатая звезда» (Pwgonias, barbata stella) — звездовидное собрание огня. имеющее впереди лучи. Комета есть огневидное собрание звезд, наподобие волос на голове, испускающее вокруг себя лучи. Dokias есть звездоводный шест, или бревно, испускающее огненный луч вверх. Факел (lampas) есть пламя и собрание огня. Радуга (iris) есть священное отражение солнца на выпуклом и влажном облаке, являющееся на своде небесном в виде круга. Образуется она через сгущение воздуха. «Побочное солнце» (parhlios) есть круглое облако, плотное, подобное солнцу, или отражение солнца на плотном и ровном облаке. Гром есть спиралеобразный дух, производящий огненное движение, несущийся сверху вниз пламенным огнем и воспламеняющий кругом. Ураган есть спиралеобразное движение мрачного воздуха, направленное сверху на землю. Буря (prhsthr) есть спиралеообразное движение прозрачного воздуха, несущееся сверху. Гроза (skhptos) есть гром без облаков. Град (calaza) есть замерзшая вода, сжавшаяся над землей. Лед есть вода, замерзшая на земле. Снег есть полузамерзшая вода, нисходящая из облаков на землю. Иней есть замерзшая вода, прикрепленная к земле другим влажным предметом. Ливень (ombros) есть масса воды, выделяющейся из облаков; дождь (uetos) есть собрание капель. Капля (yekas) есть влага множества мелких капель. Облако есть стечение туч. Пар есть множество испарений на земле. Озеро есть множество воды, приятной и собранной в одно место, благодаря скату и наклону находящейся в состоянии покоя. Море есть вода соленая и горькая, наполняющая углубления самой нижней земли. Ключ есть начало тайного источника или вода, появляющаяся и вытекающая при изменении земли. Землетрясение есть движение воздуха, происходящее под землей и принуждающее ее наклоняться. Огненный пирократ есть устье подземного огня, который течет наружу, и отдушина. Лира есть основа, снабженная струнами.
Перевод с греч. проф. Н.И. Сагарды
II. О ста ересях вкратце
Всех ересей матерей и первообразов четыре, именно: 1) варварство, 2) скифство, 3) эллинство, 4) иудейство. От них произошли все остальные ереси.
1. Варварство: ересь, которая сама по себе продолжалась от дней Адама до десятого рода, [до времен] Ноя. Варварством же она названа потому, что тогдашние люди не имели какого–либо вождя или одного согласия, но что каждый устанавливал себе в предпочтении собственной воли, то и становилось для него законом.
2. Скифство: от дней Ноя и в последующее время до построения столпа вавилонского и после столпотворения в течение немногих лет, т. е. до Фалека и Рагава, которые, уклонившись в страну Европы, поселились в области скифской и присоединились к тамошним племенам со времен Фарры, от которого произошли фракийцы, и позднее.
3. Эллинство: оно началось со времен Серуга идолослужением; и так как в то время каждый жил каким–либо суеверием, то племена человеческие, переходя к более гражданскому устройству, обычаям и законоположениям, начали устанавливать себе идолов и тех, за которыми тогда шли, обожествляли. Вначале расписывали красками и изображали подобия или чтимых ими тогда людей, или чародеев, или сделавших в жизни что–то кажущееся достойным памяти из–за силы и телесной крепости. Потом же, со времени Фарры, отца Авраама, они ввели идолослужение и через изваяния, почтив праотцов своих изображениями и изваяв умерших до них сперва с помощью гончарного искусства, а затем делая подражания всяким искусством: строители домов — обтесывая каменья, серебряных же и золотых дел мастера — изготовляя из своего материала, так же и плотники и так далее. Египтяне же, а вместе и вавилоняне, фригийцы и финикияне были первыми учредителями этой религии, делания статуй и совершения таинств. От них это было перенесено к эллинам во времена Кекропса и после него. Впоследствии же и гораздо позднее были провозглашены богами Крон и Рея, Зевс и Аполлон и прочие. Эллины же названы так от некоего Елена, одного из обитавших в Элладе, а как говорят другие — от маслины, росшей в Афинах. Родоначальниками их, как показывает точная история, были ионяне, происшедшие от Иована (Быт. 10:2), одного из строивших столп, когда языки всех разделились. По этой причине, от разделившейся речи, все и названы. Впоследствии же, в более поздние времена, эллинство перешло в ереси, — я имею в виду ересь пифагорейцев, стоиков, платоников и эпикурейцев. И с тех пор образ благочестия, а вместе и естественный закон жизни, удалившись от этих народов, от сотворения мира и доныне существовали среди варварства, скифства и эллинства, пока не соединились с богочестием Авраама.
4. И затем иудейство со времен Авраама получило знак обрезания, и Моисеем, седьмым по Аврааме, посредством данного Богом закона, было записано; а от Иуды, четвертого сына Иакова, прозванного Израилем, через Давида, первого царя из колена этого Иуды, наследовал, наконец, имя иудейства. Ясно об этих четырех ересях выразился апостол, сказав: о Христе Иисусе нет варвара и скифа, ни эллина, ни иудея (Кол. 3:11), но новая тварь (2 Кор. 5:17).
Различные ереси у эллинов.
5. Пифагорейцы и перипатетики. Пифагор учил о монаде и промысле, учил препятствовать приносить жертвы якобы богам, не принимать в пищу одушевленных существ, воздерживаться от вина. Он ввел разделение, говоря, что на луне и выше ее все бессмертно, а ниже все смертно, допускал переселение душ из одних тел в другие, даже в тела животных и диких зверей. Вместе с тем он учил упражняться в молчании в продолжение пяти лет. Наконец, сам именовал себя Богом.
6. Платоники полагали, что существует Бог, материя, форма и мир, возникший и телесный, и что душа не возникла, бессмертна и божественна, что в ней три части: разумная, раздражительная и вожделеющая. Платон учил, чтобы жены у всех были общие и никто не имел собственной супруги, но желающие жили бы с желающими. Он также допускал переселение душ в тела даже до зверей. Вместе с тем учил о многих богах, происходящих от одного.
7. Стоики: они учат, что все есть тело, и чувственный этот мир признают Богом. Некоторые же утверждали, что Бог имеет свою природу из огненной сущности. Они определяют, что Бог есть ум и как бы душа всего сущего на небе и на земле; вселенная же — тело Его, как я сказал, и светила — очи. Плоть же гибнет, и душа всех переселяется из тела в тело.
8. Эпикурейцы: они утверждали, что атомы и неделимые тела, состоящие из подобных частей и бесконечные по числу, являются началом всех вещей, и учили, что цель блаженства — удовольствие и что ни Бог, ни промысел не управляют вещами.
9. Самаритянство, и от него самариты. Оно произошло от иудеев прежде, чем у эллинов появились ереси, и прежде, чем составились их учения; но уже после появления эллинской религии оно получило основание среди иудейства от времен Навуходоносора и плена иудеев. Переселенные в Иудею ассирияне, получив пятикнижие Моисеево, так как царь прислал им его из Вавилона со священником по имени Ездра, во всем были как иудеи, кроме того, что гнушались язычниками и не прикасались к ним, и кроме того, что отрицали воскресение мертвых и другие пророчества, бывшие после Моисея.
Толков же самаритов четыре.
10. Горфины: совершают праздники в иные времена по сравнению с иевусеями.
11. Иевусеи: в отношении праздников разнятся с горфинами.
12. Ессины: не противятся ни тем, ни другим, но безразлично празднуют, с кем придется.
13. Досфины: руководятся теми же обычаями, как и самариты, пользуются обрезанием, и субботой, и иными уставами, и пятикнижием, строже других соблюдают правило воздерживаться [от употребления в пищу] одушевленного, подобно и в других вещах, и проводят жизнь в непрестанных постах. У них есть и Девство, некоторые же из них воздерживаются; а иные веруют в воскресение мертвых, что чуждо для самаритов.
У иудеев ересей семь.
14. Книжники: они были законниками и толкователями преданий их старцев, с излишнею ревностью соблюдали обряды, которым не из закона научились они, но сами для себя признали предметами уважения и делами оправдания по закону.
15. Фарисеи, по значению слова — отщепенцы: ведут самую высокую жизнь и якобы испытаннее других. Ими, как и книжниками, признается воскресение мертвых, бытие ангелов и Св. Духа, а жизнь их отличается; [ими соблюдаются] до времени воздержание и девство, пост через субботу, очищение кувшинов, блюд и чаш, как и у книжников, десятины, начатки, непрерывные молитвы, ревнительские виды одежды, состоявшей из ризы и далматиков, или одежды без рукавов, с расширением хранилищ, т. е. полос из багряницы, воскрилий и пуговиц на воскрилиях ризы, что служило знаком соблюдаемого ими до времени воздержания, Они ввели учение о рождении и судьбе.
16. Саддукеи, по значению имени — праведнейшие: род вели от самаритов, а также от священника по имени Садок; отрицали воскресение мертвых, не принимали ни ангела, ни Духа; во всем же [остальном] были иудеи.
17. Имероваптисты: они по всему были иудеи, утверждали же, что никто не достигнет жизни вечной, если не будет каждый день креститься.
18. Оссины, что значит «самые дерзкие»: они исполняли все по закону, но после закона пользовались и другими писаниями, большую же часть позднейших пророков отвергали.
19. Нассариеи, по значению слова — необузданные: запрещают всякое поедание мяса, совершенно не вкушают одушевленного. Святыми именами патриархов в пятикнижии до Моисея и Иисуса Навина пользуются и верят в них, я имею в виду Авраама. Исаака, Иакова и старейших, и самого Моисея, Аарона и Иисуса. Учат, что книги пятикнижия — не Моисеевы писания, и утверждают, что помимо тех есть другие.
20. Иродиане во всем были иудеи, но Христа ожидали в лице Ирода и ему воздавали честь и имя Христа.
Вот первое отделение, заключающее в себе все эти двадцать ересей; в нем же и рассуждение о пришествии Христа, и исповедание истины.
Вот что содержится во втором отделении первой книги, где говорится о тринадцати ересях, бывших у христиан.
21. Симониане: название свое получили от Симона волхва, современного апостолу Петру, из селения Гитфон в Самарии. Он был из самаритов, приняв только имя христианина. Учил постыдному и скверному смешению, неразличению тел. Отвергал воскресение и утверждал, что мир не от Бога, Свое изображение, в виде Зевса, и спутницы своей, блудницы по имени Елена, в образе Афины, передал ученикам своим для поклонения. Называл же себя для самаритов — отцом, а для иудеев — Христом.
22. Менандриане: получили начало от Симона через некоего Менандра и кое в чем отличались от симониан. Они говорили, что мир сотворен ангелами.
23. Сарторнилиане: они поддерживали в Сирии бесстыдство симониан, но чтобы больше поразить, проповедуют и иное по сравнению с симонианами. Они получили начало от Сатурнила и, подобно Менандру, говорили, что мир сотворен ангелами, но только семью, по мысли отца.
24. Василидиане: справляют те же бесстыдные обряды, от Василида, который вместе с Сатурнилом учится у симониан и менандриан, держится одинакового с ними образа мыслей, но кое в чем и отличается от них. Он утверждает, что небес триста шестьдесят пять, и придает им ангельские имена. Поэтому и год состоит из стольких дней, и слово «аврасакс» означает число 365 и есть, говорит Василид, святое имя.
25. Николаиты: от Николая, приставленного апостолами к службам, который из ревности к супруге своей учил своих учеников вместе с другими совершать бесстыдные дела и говорил о Кавлакахе, Прунике и других варварских именах, вводя их в мир.
26. Гностики: приняли те же ереси, но больше всех этих ересей с неистовством совершают бесстыдные дела. В Египте они называются стратиотиками и фивионитами, в верхних частях Египта — сократитами, у иных же — закхеями. Одни называют их коддианами, другие же зовут их ворворитами. Они хвалятся Варвело и Веро.
27. Карпократиане: от некоего Карпократа из Азии. Он учил совершать всякое бесстыдство и всякое греховное дело. Если кто, говорил он, не пройдет через все и не выполнит воли всех демонов и ангелов, то он не может взойти на высочайшее небо и пройти Начала и Власти. Он же говорил, что Иисус воспринял душу мыслящую, но, зная горнее, возвещал его здесь; и если кто совершит подобное Иисусу, то он не ниже Его. Закон вместе с воскресением мертвых Карпократ отрицал, подобно симонианам и другим ересям, о которых доселе шла речь. Его последовательницей была Маркеллина в Риме. Втайне сделав изображения Иисуса, Павла, Гомера и Пифагора, Карпократ кадил и поклонялся им.
28. Киринфиане, они же миринфиане: это ученики Киринфа и Миринфа, некие иудеи, которые хвалились обрезанием. Они говорили, что мир сотворен ангелами и что Иисус назван Христом по преуспеянию.
29. Назореи: исповедуют Иисуса Христом, Сыном Божиим, во всем же живут по закону.
30. Евионеи: близки к названным раньше киринфианам и назореям; с ними же соприкасается кое в чем ересь сампсеев и елкесеев. Они говорят, что Христос и Святой Дух созданы на небе, что Христос обитал в Адаме и по временам совлекался этого Адама и снова облекался в него. Это самое, говорят они, совершил Христос и при Своем пришествии во плоти. Будучи иудеями, они пользуются евангелиями, поеданием мяса брезгуют. Воду имеют вместо Бога. О Христе же, как я сказал, говорят, что в плотском Своем пришествии Он облекся в человека. Постоянно крестятся в водах: и летом, и зимою, будто бы для очищения, как самариты.
31. Валентиниане: они отрицают воскресение плоти, отвергают Ветхий Завет, но пророков читают и все другое, что можно истолковать сходно с их ересью, принимают. Они привносят некие другие баснословия, наименования тридцати эонов, говоря, что те вместе произошли как мужеженщины от Отца всяческих, и их называют богами и зонами. О Христе же говорят, что Он принес тело с неба и прошел через Марию, как через трубу.
32. Секундиане: с ними стоят в связи Епифан и Исидор, и они пользуются теми же сизигиями, мудрствуют подобно Валентину, но кое–что рассказывают несколько отлично от них. Они также отрицают плоть [у Христа].
33. Птолемеи: они также ученики Валентина; в связи с ними стоит Флора. И они говорят о сизигиях то же, что Валентин и секундиане; но кое в чем и разнятся с ними.
Это оглавление тринадцати ересей во втором отделении первой киши.
В этом третьем отделении, в котором содержится тринадцать ересей, порядок следующий.
34. Mapкосеи. Некий Марк был соучеником Колорваса. Он также вводит два начала. Он отвергает воскресение мертвых, а изменяя цвет каких–то видений в чашах при помощи заклинаний в синий и багряный, тайноводствует обманываемых женщин. Подобно Валентину, он желает производить все от двадцати четырех стихий.
35. Колорвасеи. И этот Колорвас, таким же образом излагая то же самое, кое в чем и отличается от других ересей, — я имею в виду ереси Марка и Валентина: он иначе учил о порождениях и восмерицах.
36. Ираклеониты. И они, кажется, баснословят о восмерицах, но иначе, по сравнению с Марком, Птолемеем, Валентином и другими. Кроме того, умирающих у них, при кончине, подобно Марку, искупают елеем, благовонным маслом и водою, приговаривая над головою будто бы искупляемого какие–то призывания, состоящие из еврейских речений.
37. Офиты. Они славят змея и его считают за Христа, а естественную змею, пресмыкающееся, хранят в каком–то ящике.
38. Кайяне (каиниты). Вместе с другими ересями, которые отвергают закон и Говорившего в законе, и они думают то же самое: отрицают воскресение плоти, прославляют Каина, говоря, что он — от более могущественной силы; вместе с тем и Иуду обожествляют, а также и бывших с Кореем, Дафаном и Авироном и даже содомлян.
39. Сифиане. Эти, наоборот, прославляют Сифа, утверждая, что он происходит от высшей Матери, раскаявшейся в том, что произвела Каина. После того как Каин был отвержен и Авель убит, она сошлась с вышним Отцом и произвела чистое семя — Сифа, от которого потом произошел весь человеческий род. И они также учат о началах и властях и о другом подобном.
40. Архонтики: эти опять относят все ко многим князьям и говорят, что от них получило бытие возникшее. Уличаются и в некоем бесстыдстве. Отрицают воскресение плоти и отвергают Ветхий Завет. Но пользуются и Ветхим, и Новым Заветом, каждое речение приспособляя к своим воззрениям.
41. Кердониане: они происходят от Кердона, перенявшего заблуждение Ираклеона и прибавившего к его обману. Переселившись из Сирии в Рим, он излагал свое учение во времена епископа Игина. Он проповедует два начала, враждебные друг другу, и что Христос не рожден. Подобным же образом он отвергает воскресение мертвых и Ветхий Завет.
42. Маркиониты. Маркион, родом из Понта, был сын епископа, но, растлив девицу, бежал, потому что был отлучен своим отцом от церкви. Придя в Рим, он просил затем покаяния у начальствовавших в то время над церковью, но, не успев в этом, превознесся против веры и стал учить о трех началах: добром, справедливом и злом, и о том, что Новый Завет чужд Ветхого и Говорившего в нем. Он и его маркиониты отвергают воскресение плоти, допускают не одно только крещение, но и два, и три, после падений. За умерших оглашаемых у них крещаются другие. У них и женщинам беспрепятственно разрешается преподавать крещение.
43. Лукианисты. Некий Лукиан, не тот, который теперь во времена Константина жил, но более древний, о всем учил согласно с Маркионом. Кроме того, учил, конечно, и кое–чему другому, помимо Маркиона.
44. Апеллиане. И этот Апеллис учит, подобно Маркиону и Лукиану: осуждают всю тварь и Сотворившего. Но он ввел не три начала, подобно тем, а одно, и признавал единого Бога, высочайшего и неизреченного, и что этот Единый сотворил другого. А этот, говорит, приведенный в бытие, оказался злым и по своей злобе сотворил мир.
45. Севириане. Некто Севир, следуя Апеллису, опять отвергает вино и виноград, баснословя, будто они произошли от драконовидного сатаны и земли, совокупившихся между собою. И от женщины отрекается, говоря, что она имеет начало от злой силы. Вводит какие–то наименования князей и тайные книги. Подобно другим еретикам, отвергает воскресение плоти и Ветхий Завет.
46. Татиане. Татиан был современником святейшего мученика и философа Иустина. После кончины святого Иустина он растлился догматами Маркиона и учил одинаково с ним, приложив и иное, помимо Маркиона. Говорили, что происходил из Месопотамии.
Это — тринадцать ересей первого отделения второй книги.
В этом третьем отделении второй книги содержится восемнадцать следующих ересей.
47. Енкратиты: являясь отломком ереси Татиана, они отвергают и брак, утверждая, что это — дело сатаны. Они запрещают всякое употребление в пищу одушевленного.
48. Катафригасты, они же и монтанисты и аскодругиты. Они принимают Ветхий и Новый Завет; но вводят других пророков: похваляются неким Монтаном и Прискиллою.
49. Пепузиане, они же и квинтиллиане, с которыми стоят в связи артотириты: это две ереси. Некоторые из них — катафригасты, но учат другому по сравнению с ними. Они обожествляют какой–то запустевший город Пепузу, между Галатией, Каппадокией и Фригией, и считают его Иерусалимом. Есть, впрочем, и другая Пепуза. Женщинам предоставляют начальство и священнослужение. Посвящая кого–либо, прободают малого ребенка медными иглами, как и катафригасты, и, замесив его кровью муку и сделав хлеб, вкушают, как приношение. Баснословят, что там, в Пепузе, Христос открылся Квинтилле или Прискилле в виде женщины. Пользуются также Ветхим и Новым Заветом, переделывая по собственному своему разумению.
50. Четыренадесятники. Эти в один и тот же день года совершают Пасху, и в какой день ни придется четырнадцатый день луны, т. е. в субботу ли или в воскресенье, тот день, постясь, а также совершая бдение, празднуют.
51. Алоги: так названные нами, они отвергают Евангелие от Иоанна и его Апокалипсис, потому что не принимают пришедшего от Отца Бога Слова, вечно сущего.
52. Адамиане: по имени некоего Адама, называемого живым. Учение у них более достойное осмеяния, чем истинное. Бывает же у них нечто такое: нагими, как из [чрева] матери, мужчины и женщины сходятся в одно место и так совершают чтения, молитвы и все такое, как будто бы монашествуя и воздерживаясь и не принимая брака; церковь свою считают раем.
53. Сампсеи и елкесеи: они еще и доселе обитают в Аравии, лежащей выше Мертвого моря. Они введены в обман неким лжепророком Елксаем; из его рода и доныне еще были женщины Марфус и Марфина, которым эта ересь поклоняется, как богиням. Они во всем близки к евионееям.
54. Феодотиане, последователи Феодота, византийского кожевника. Он стоял высоко в эллинской образованности, но, будучи вместе с другими схвачен в дни тогдашнего гонения, один только отпал, тогда как остальные приняли мучение за Бога. Посему, так как его порицали за бегство, то он, из–за обвинения в том, что отрекся от Бога, придумал говорить о Христе, что Он простой человек.
55. Мелхиседекиане: эти почитают Мелхиседека, утверждая, что он некая сила, а не простой человек, и осмелились все возводить к его имени.
56. Вардесианисты. Этот Вардесиан происходил из Месопотамии; сперва держался истинной веры и отличился в философии, но, уклонившись от истины, учил близко к Валентину, за исключением некоторых положений, в которых разнится от Валентина.
57. Ноитиане. Этот Ноит был из Смирны асийской. На колеснице [гордости] вознесшись вместе с другими, он стал говорить, что Христос — Сыноотец, учил, что один и тот же и Отец, и Сын, и Святой Дух. Самого же себя он называл Моисеем, а брата своего Аароном.
58. Валисии. Эти, как мы слыхали, населяют Вакафу, большое селение Филадельфии арабской. Приходящих к ним и пользующихся у них гостеприимством они оскопляют. Очень многие и между ними скопцы, обрезанные. Учат и кое–чему другому, исполненному ереси: отвергают закон и пророков и вводят некие другие бесстыдства.
59. Кафары. Эти, состоя в связи с Новатом римским, совсем отвергают второбрачных и не принимают покаяния.
60. Ангелики. Эти совсем исчезли. Они наименованы так или потому, что похвалялись, что имеют ангельский чин, или потому, что назывались ангелами.
61. Апостолики, они же и апотактики: они тоже — в Писидии; принимают только апотактиков. Очень приближаются к енкратитам; но мудрствуют иное по сравнению с ними.
62. Савеллиане. Мнят подобное Ношу, кроме того, что не говорят, будто Отец пострадал; о Слове же учат, что оно произносится и снова рассеивается.
63. Оригенисты: от некоего Оригена. Это бесстыдники, делающие неудобосказуемые вещи и предающие свои тела растлению.
64. Оригенисты другие: от писателя Оригена, который зовется и Адамантием. Они отвергают воскресение мертвых; учат, что Христос и Святой Дух — твари; рай, небеса и все иное толкуют иносказательно; пустословят, будто Царство Христово некогда прекратится, и прекратится вместе с Ангелами; также будто Христос с диаволом будут находиться под одной властью, и придумывают, что Христос распят бесами.
Это — восемнадцать ересей четвертого отделения второй книги.
В пятом отделении второй книги содержится пять следующих ересей.
65. Павлианисты: от Павла самосатского. Этот Павел утверждает, что Христос почти не существует, вообразив, что Он есть произносимое слово, но от Марии и здесь Он существует. То, что в божественных Писаниях пророчески было возвещено о Нем, принадлежало ему, но Он не был этим; а от Марии и здесь, со времени пришествия во плоти, Он имеет бытие.
66. Манихеи, они же акониты: это — ученики перса Мани. Они Христа называют призраком, почитают солнце и луну, молятся звездам, силам и демонам: вводят два начала — злое и доброе, вечно существующие. Говорят, что Христос призрачно явился и пострадал. Ветхий завет и глаголавшего в нем Бога хулят. Утверждают, что не весь мир, но только часть его произошла от Бога.
67. Иеракиты: эти — от Иерака, некоего толкователя из Леонтополя египетского. Они отвергают воскресение плоти, но пользуются Ветхим и Новым Заветом; совершенно отвергают брак, монашествующих же и девственниц, воздержников и вдовцов принимают. Они говорят, что дети, еще не достигшие зрелого возраста, не причастны Царствию, потому что не подвизались.
68. Мелетиане (мелитиане): в Египте они составляют раскол, а не ересь. Они не молились с падшими во время гонения; теперь же соединились с арианами.
69. Ариане, они же ариоманиты и диатомиты. Они называют Сына Божия тварью, а Духа Святого тварью твари; утверждают, что Христос принял от Марии только плоть, а не душу.
Это — пять ересей пятого отделения второй книги.
В первом отделении третьей книги содержится семь следующих ересей.
70. Авдиане: раскол и отщепенство, однако не ересь. Они имеют благоустроенный образ жизни и поведение, во всем держатся той же веры, как и кафолическая Церковь. Большинство из них живет в монастырях и не со всеми молится. Более всего пользуются апокрифами, чрезмерно порицают наших богатых епископов, а других за другое. Пасху празднуют особо, вместе с иудеями. Имеют они нечто своеобразное и любят спорить, весьма грубо изъясняя выражение: по образу.
71. Фотиниане. Фотин этот, будучи родом из Сирмия, мудрствовал подобно Павлу Самосатскому, а кое в чем и отличался от него. Он тоже утверждает, что Христос получил начало от Марии и здесь.
72. Маркеллиане: от Маркелла из Анкиры Галатийской. Известно, что вначале он мудрствовал близко к Савелию. Хотя он часто защищал себя, и защищал письменно, тем не менее другие обвиняли его в том, что он остался при тех же мнениях. Возможно, что, переменив свои мнения, или он сам, или его ученики исправились. В защиту его книг выступали с заступничеством некоторые православные.
73. Полуариане: признают Христа тварью, но называют Его так не в точном смысле и не как одну из тварей. Они говорят, мы называем Его Сыном; но чтобы через рождение Сына не приписать Отцу страдания, мы называем Его сотворенным. Точно так же и о Святом Духе вполне определенно учат, что Он тварь. Отвергая единосущие Сына, хотят называть Его подобосущим. Иные же из них отвергали и подобосущие.
74. Духоборцы. О Христе они говорят хорошо, кроме кое–чего; но хулят Святого Духа, называя Его тварью, и учат, что Он, не будучи из Божества, но скорее в переносном смысле по Своему действию был сотворен таковым. Они утверждают, что Он есть только освящающая сила.
75. Аэриане. Этот Аэрий происходил из Понта; еще до сих пор он является искушением в жизни. Он был пресвитером при епископе Евстафии, оклеветанном арианами. И поскольку этот Аэрий не был поставлен епископом, он начал учить многому вопреки Церкви. По вере он совершеннейший арианин, но учит и излишнему по сравнению с арианами: не должно делать приношений за усопших, воспрещает поститься в среду, пяток и четыредесятницу, праздновать Пасху, отвергает отречение от мира, безбоязненно пользуется всякого рода мясоядением и яствами. Если кто из его последователей желает поститься, тот, говорит он, пусть постится не в установленные дни, но когда хочет, ибо ты, говорит, не под законом. Утверждает также, что пресвитеры ничем не отличаются от епископа.
76. Аэтиане: от Аэтия, киликийца, бывшего диаконом при Георгии, арианском епископе Александрии. Они же называются аномеями, а у некоторых и евномианами из–за некоего Евномия, бывшего учеником Аэтия. С ними был и Евдоксий, но он из страха будто бы пред царем Константином отделился от них и отлучил одного только Аэтия. Тем не менее Евдоксий остался арианствую–щим, хотя и не по учению Аэтия. Эти аномеи и аэтиане совершенно отчуждают Христа и Святого Духа от Бога Отца, утверждая, что [Христос] есть тварь и не имеет никакого даже подобия. Они хотят изъяснить Божество при помощи аристотелевских и геометрических силлогизмов и таким образом доказать, что Христос не мог произойти от Бога. Происшедшие от них евномиане перекрещивают всех приходящих к ним не только [православных], но и ариан, обращая ноги крещаемых кверху над головой, как гласит распространенная молва. Погрешить чем–нибудь: блудом или другим грехом — ничего страшного, говорят, не представляет собой, ибо ничего не требует Бог, кроме того, чтобы кто–либо пребывал в этой признаваемой ими вере.
Это — семь ересей шестого отделения третьей книги.
В седьмом же отделении третьей книги содержится четыре ереси.
77. Димириты, они же и аполлинаристы: исповедуют несовершенное пришествие, т. е. вочеловечение Христа. Из них некоторые дерзнули сказать, что тело единосущно Божеству; другиеже отрицали даже то, что Христос воспринял и душу; третьи же, опираясь на изречение: Слово стало плотью (Ин. 1:14), отрицали, что Он принял плоть от созданной плоти, т. е. от Марии, но упорно говорили одно, что Слово сделалось плотью. Потом, не могу сказать, из каких соображений, начали говорить, что Он не воспринял ума.
78. Антидикомарианиты: они говорят, что Святая Мария Приснодева после рождения Спасителя сожительствовала с Иосифом.
79. Коллиридиане, во имя той же Марии приносящие в один определенный день года какие–то хлебцы, от которых мы и дали название коллиридиан.
80. Массалиане, что значит «молящиеся». К ним примыкают и из прежде бывших эллинских ересей так называемые евфимиты, мартириане и сатаниане.
Вот оглавление седьмого отделения.
Главы нечестивого учения массалиан, взятые из их книги.
Сатана воипостасно сопребывает с человеком и во всем господствует над ним.
Сатана и демоны владеют человеческим умом, и природа людей вступает в общение с природой духов злобы.
Сатана и Дух Святой сообитают в человеке, а даже апостолы не были чисты от действия одержимости, и ни крещение не делает человека совершенным, ни причастие божественных тайн не очищает душу, но одна только молитва, о которой они радеют. Человек и после крещения осквернен грехом. Не через крещение получает верный нетленное и божественное одеяние, но через молитву.
Должно хранить бесстрастие, и причастие Святого Духа будет во всяком чувстве и полноте.
Должно, чтобы душа чувствовала такое общение с небесным женихом, какое испытывает жена при соединении с мужем.
Духовные видят грех внутри и извне, равно и благодать действующую и производящую.
Откровение совершается в чувстве и божественной ипостаси, как и в учении.
Огонь есть творческая стихия.
Душа, не имеющая Христа в чувстве и всяком действии, есть жилище змей и ядовитых зверей, т. е. всей враждебной силы.
Зло существует по природе.
Адам и до преступления бесстрастно вступал в общение с Евой.
Семя и Слово упали в Марию.
Говорят, что человек должен приобретать две души: одну общую со всеми людьми, а другую небесную.
Говорят, что для человека возможно чувственно воспринимать ипостась Святого Духа во всякой полноте и всяком действии.
Молящимся может явиться во свете крест. В одно время найден был человек, стоящий у алтаря жертвенного, и Ему принесли три хлеба, замешенные на елее.
Кроме того, они и работу отвергают от рук своих, как неприличную христианам. Отчасти они вводят и бесчеловечие по отношению к нищим, утверждая, что для не просящих публично или оставленных вдов и для тех, кого не постигают несчастия или повреждения тел, или болезнь, или суровые заимодавцы, или нападения разбойников или варваров, и для тех, которые не подпадают другим подобным несчастиям, должно хватать отрекающихся от мира или тех, кто целиком отдались благотворительности, но должно все доставлять им, ибо массалиане говорят, что именно они суть подлинно нищие духом.
К этому массалиане приложили еще небрежение церквами и жертвенниками. Они учили, что аскетам надлежит не оставаться в церковных собраниях, но довольствоваться молитвами в своих молельнях. Они говорили, что их молитва имеет такую силу, что и им, и научившимся у них Дух Святой является чувственно. Они болтают, что желающие спастись должны столько молиться, совершенно ничего другого не делая, пока не почувствуют, что грех как бы некий дым или огонь, или дракон, или какой–либо подобный дикий зверь изгоняется молитвой и чувственно выходит через молитвы, а вхождение Духа Святого, в свою очередь, не воспримут чувственно и не возымеют в душе ясное чувство вхождения Святого Духа. И это–де есть истинное приобщение христиан. Ибо в церковном крещении или при рукоположениях клириков крещаемые совершенно не получают Духа Святого, если не будут усердно участвовать в их молитвах, и кто–либо может получить общение Святого Духа и без крещения, если пожелает остаться у них и научиться их догматам. Так что когда некие пресвитеры говорили им: исповедуем, что имеем Духа Святого верой, а не чувственным восприятием, то они обещали, что через молитву с ними и те получат участие в чувственном восприятии Духа. Гордыня их хвастовства столь велика, что те из них, которые будто бы получили участие в чувственном восприятии Духа, ублажаются ими, как совершенные и свободные от всякого греха и люди высшего порядка, и почитаются, как не подпадающие уже опасностям греха. Но в дальнейшем у них бывает послабление и свобода в пище, и всякая свита, и почет, роскошь, так что многие из них и после такого у них свидетельства совершенства являются для внешних недостойными и называться христианами, впавшими в различные бесстыдства, кражи имуществ и блуд.
Кроме сказанного, многое и другое выдумывают они, а именно: спокойно расторгают законные браки; уклонившихся от браков принимают и ублажают как аскетов; отцов и матерей убеждают не заботиться о воспитании детей, но прельщают все приносить им. Рабов, убегающих от господ, охотно принимают и согрешающих и к ним приходящих без какого–либо плода покаяния, помимо власти священника, без ступеней, установленных канонами церкви, обещают быстро очистить от всякого греха, если только кто–либо, выучив у них их знаменитую молитву, делается близко посвященным в их мошенничество. Некоторых из таковых грешников они до освобождения от грехов приводят для рукоположения в клирики, коварно убеждая епископов возложить на них руки, прельщая их свидетельством тех, которые у них считаются за аскетов. Об этом они заботятся не потому, что считают степени клириков почетными — они и самими епископами пренебрегают, когда желают, — но выторговывая себе некое господство и власть. Некоторые из них говорят, что они не приобщались бы тайн, если бы не ощущали чувственно явления Духа, которое бывает в тот час. Некоторые из них позволяют желающим отсекать их естественные члены Легко пренебрегают они и отлучениями. Они безбоязненно клянутся и преступают клятвы, притворно же и свою ересь анафематствуют.
Еще относительно названной ереси массалиан, находящихся больше всего в монастырях, из истории Феодорита.
Во времена Валентина и Валента появилась ересь массалиан. Перелагающие это имя на греческий язык называют их евхитами. Есть у них и другое название, заимствованное от дела; ибо они называются энтузиастами, потому что принимают в себя действие какого–то демона и это принимают за действие Святого Духа. Совершенно же зараженные этой болезнью избегают ручного труда как зла, и, предаваясь сну, грезы сновидений называют вдохновениями. Вождями этой ереси были Дадой, Савва, Адельфий, Ерма, Симеон и другие, кроме этих, которые удалились от церковного общения утверждая, что Божественная пища, о которой Христос говорит–идущий Мою Плоть и пиющий Мою Кровь имеет жизнь вечную (Ин. 6:54), — не вредит и не приносит пользы. Стараясь скрывать свою болезнь, они и после обличения бесстыдно отнекиваются и отказываются от тех, которые думают то же, что и они носят в своих душах.
Некий Литой, управляющий церковью мелитинской, украшенный божественною ревностью, увидев, что этой болезнью заразились многие монастыри, а вернее, вертепы разбойников, сжег их и изгнал волков из стада. Также всехвальный Амфилохий, которому вверена была митрополия Ликаонии и который окормлял все то племя узнав, что эта язва и сюда проникла, восстал против нее и пасомое им стадо освободил от этой заразы. Знаменитый же Флавиан антиохийский архиерей, узнав, что они живут в Эдессе, заражая своим ядом соседей, созвав множество монахов, привел их Антиохию и отпиравшихся от своей болезни изобличил следующим образом. Он сказал, что их обвинители клевещут, а свидетели лгут. Ласково позвав Адельфия, который был уже в глубокой старостисесть близко возле него, Флавиан сказал: «Мы, старики, прожив большую жизнь, тщательнее изучили и природу человека и узнали ухищрения противоборствующих демонов, и на самом опыте научены помощи благодатной. Эти же, молодые, не зная хорошо ничего такого, не вмещают более духовные речи. Итак, скажи мне, в каком смысле вы говорите, что враждебный дух удаляется и благодать Духа Всесвятого поселяется?» Очарованный этими словами, тот старик извергнул весь скрытый свой яд и говорит, что от крещения не бывает никакой пользы сподобляющимся его, но что одна только усердная молитва изгоняет обитающего в человеке демона. Каждый из рождаемых, говорил он, заимствовал от прародителя как природу, так и рабство демонам. Но когда они изгоняются усердною молитвою, то поселяется уже Всесвятой Дух, ощутительным и видимым образом показывая свое присутствие и освобождая тело от движения страстей и совершенно избавляя душу от наклонности ко злу; так что нет уже никакой нужды ни в посте для обуздания тела, ни в учении для обуздания человека и внушения ему добропорядочного поведения. Кто достиг этого, тот не только освобождается от телесных мятежей, но и ясно провидит будущее, и воочию созерцает Божественную Троицу. Когда таким образом божественный Флавиан раскопал смрадный источник и заставил потоки открыться, то сказал несчастному старику: «О ты, поседевшая в зле голова! Ты облечен теперь не мною, а собственными устами; против тебя свидетель — твои же губы». После такого открытия их болезни они были выгнаны из Сирии и, удалившись в Памфилию, наполнили ее своею заразою.
Это — ереси до Маркиана. От Маркиана же и затем немного позже, до Льва, появились такие ереси.
81. Несториане: они учат, что обособленно и отдельно существует Бог Слово и отдельно Его человек, и более низкое из сделанного Господом во время пребывания среди нас усвояют одному только человеку Его, более же возвышенное и богоприличное — одному только Богу Слову и не приписывают того и другого одному и тому же лицу.
82. Евтихианисты, получившие имя этой ереси от Евтиха. Они говорят, что Господь наш Иисус Христос не получил плоть от святой Девы Марии, но утверждают, что Он воплотился каким–то более божественным образом, не уразумев, что человека, повинного греху праотца их Адама, именно его Бог Слово соединил с Собой от Девы Марии, Который, отняв силы у началъств и власттей, властно подверг их позору, восторжествовав над ними Собою (Кол.2:15), как написано, — восторжествовав над началами и властями, которые вошли в мир преступлением первозданного.
83. Египтяне, они же схизматики и монофиситы. Под предлогом халкидонского определения они отделились от православной церкви. Египтянами названы потому, что египтяне первые начали этот вид ереси при царях Маркиане и Валентиниане. Во всем остальном они православные. Из привязанности к Диоскору Александрийскому, который был осужден халкидонским собором как защитник учений Евтихия, они противостали собору и составили тысячи порицаний против него, которые мы выше в этой книге достаточно опровергли, показав их невежественными и суемудрыми. Их вожди: Феодосии александриец, от которого феодосиане, Иаков сириец, от которого — яковиты. Их сообщники, поручители и защитники: Севир, развратитель аптиохийцев, и тщетно трудившийся Иоанн троебожник, отвергающие тайну общего спасения. Они много написали против халкидонского боговдохновенного учения шестисот тридцати отцов и много расставили соблазнов погибающим, ведущих по их губительной стезе. А также, выставляя догмат о частных сущностях, они вносят смуту в тайну домостроительства.
О природе и ипостаси, как думают севириане и как они учат о частных сущностях из четвертого слова «Третейского судьи»Иоанна грамматика, троебожника, называемого Филопоном.
Общий и всеобщий смысл природы человека, хотя сам по себе он один, но, существуя во многих подлежащих, делается множественным, целиком, а не отчасти присутствуя в каждом. Как и план судна, будучи одним у кораблестроителя, умножается, оказываясь во многих подлежащих, — так и преподаваемое учителем, будучи одним но собственному смыслу, когда оказывается в обучаемых, вместе с ними умножается, целиком существуя в каждом. Кроме того, и печатка перстня одна, но, существуя во многих оттисках, целиком в каждом, она уже и есть и называется многим. Таким образом, многие суда, многие люди, многие оттиски и понятия многих учеников в индивидуумах и по числу множественны и в этом отношении раздельны и не соединены. По общему же виду многие люди суть один, и многие суда одно, так же и понятия, и оттиски по тождеству изображения обладают единством. Таким образом все это в одном отношении множественно и раздельно, а в другом — соединено и едино. Но и в применении к непрерывным величинам мы часто пользуемся числом, говоря, например, дерево в два локтя, но называем одно двумя только в возможности, а не в действительности, ибо в действительности есть только одно, а не два; а поскольку оно может через разделение стать двумя, постольку мы говорим, что оно состоит из двух каких–либо [мер].
Из Третейского судьи глава VII.
Это седьмое слово, которое на основании того, что предлагают защищающие противоположное мнение, подтверждает собственную истину. Они, принимая, что в Христе две природы, утверждают, что в Нем одна только ипостась, т. е. лицо; они равным образом отвергают тех, кто полагает, что во Христе одна природа после соединения или что у него две ипостаси.
Но прежде, чем перейти к опровержению этого положения, я считаю уместным вначале определить, что разумеет учение Церкви под словом «природа», что под словом «лицо» и «ипостась». Итак, полагают, что природа есть общее определение бытия вещей, причастных одной и той же сущности, — как у всякого человека, что он есть разумное смертное живое существо, восприимчивое к уму и знанию, ибо ни один человек в этом отношении не отличается [от другого]. Сущность и природу считают за одно и то же; ипостасью же, т. е. лицом, называют самостоятельное существование каждой природы или, так сказать, описание, составленное из неких особенностей, которыми различаются между собою предметы одной и той же природы, или, короче, то, что перипатетики привыкли называть индивидуумами, которыми заканчивается разделение общих родов и видов. Это учители Церкви называли ипостасями, а иногда лицами. Когда живое существо разделяется на разумное и неразумное, а разумное, в свою очередь, — на человека, ангела и демона, то индивидуумом называют то, на что разделяется каждый из этих последних видов: человек, например, на Петра и Павла; ангел — скажем, на Гавриила и Михаила и каждого из остальных ангелов, — потому что каждому из этих существ невозможно уже разделяться на другие, сохраняя при разделении свою природу. Ведь разделение человека на душу и тело приводит к разрушению всего живого существа. Поэтому перипатетики обычно называют такие существа индивидуумами. Церковное же учение назвало их ипостасями потому, что в них род и вид получают существование, ибо, хотя живое существо, например хотя бы человек, из которых первое есть родовое понятие, а второе видовое, имеют собственное определение бытия, однако они получают существование только в индивидуумах, т. е. в Петре и Павле: вне их они не существуют. Итак, что такое ипостась и что такое природа но церковному учению — мы сказали. Вот эта общая природа, например, природа человека, которой ни один человек не отличается от другого, существуя в каждом из индивидуумов, становится уже его собственной природой и не есть у него общая с кем–либо другим, как мы установили в четвертой главе.
Ибо разумное смертное живое существо во мне не есть общее ни с кем другим. Когда страдает, например, какой–либо человек, или бык, или лошадь, то, конечно, возможно, чтобы однородные с ним индивидуумы оставались бесстрастными. И если умер Павел, допустимо, что никто из прочих людей в то время не умер. И когда родился Петр и приведен был к бытию, то люди, которым предстояло быть после него, еще не существовали. Итак, каждая природа не в одинаковом смысле определяется как то, что она есть, но в двояком. В одном смысле — когда мы рассматриваем общее значение каждой природы само по себе, например, природу человека, лошади, не существующую ни в каком индивидууме. В другом смысле — когда мы видим эту самую общую природу существующей в индивидуумах и получающей в каждом из них более частное существование, соответствующее не какому–либо другому, но именно этому индивидууму и только ему одному.
Ибо разумное смертное живое существо во мне не есть общее ни с кем другим из людей; и природа живого существа в данной лошади не окажется в какой–нибудь другой, как это мы недавно доказали. Что именно такие мысли о природах и ипостасях содержит и церковное учение, ясно из того, что мы исповедуем одну природу Отца и Сына и Святого Духа, но признаем три ипостаси, т. е. лица, из которых каждое отличается от прочих какою–либо особенностью. Что же есть единая природа Божества, как не общий смысл природы Божества, рассматриваемый сам по себе и примышлением об особенностях каждой ипостаси разделяемый?
А что мы знаем и более частное определение природы, рассматривая общий смысл природы сделавшимся достоянием каждого из индивидуумов, или ипостасей, и не могущим более соответствовать другому существу общего вида, опять–таки ясно из того, что мы признаем во Христе соединение двух природ — божеской и человеческой.
Ведь мы не говорим, что воплотилась общая для Святой Троицы умопостигаемая природа Божества, ибо в таком случае мы признавали бы вочеловечение и Отца, и Святого Духа. Равным образом мы не признаем, что с Богом Словом соединилась общая природа человеческая, ибо в таком случае справедливо говорилось бы, что Слово Божие соединилось и со всеми людьми, бывшими до пришествия Слова и имеющими быть после него.
Но ясно, что природою Божества мы называем здесь природу общего Божества, обособившуюся в ипостаси Слова, поэтому мы и исповедуем единую природу Бога Слова, воплощенную этой прибавкой: Бога Слова, отделив природу Слова от природы Отца и Святого Духа.
Таким образом, разумея общий смысл природы Божества, сделавшийся уже собственным для Бога Слова, мы говорим здесь, что природа Бога Слова воплотилась; и опять–таки, мы говорим, что природа человеческая соединилась со Словом как то наиболее частное существование, которое одно только из всех восприняло Слово. Так что при этом понимании слова «природа» природа и ипостась обозначают почти одно и то же, кроме того, что слово «ипостась» подразумевает также привходящие в каждую ипостась помимо общей природы особенности, по которым они отделяются друг от друга. Поэтому можно обнаружить, что многие из наших безразлично говорят, что произошло соединение природ, или же ипостасей. Ипостась, как мы показали, обозначает отдельное и неделимое бытие; но раз они зачастую пользовались этими словами попеременно, то ясно, что этими словами они желали обозначить нам и обособленную природу, потому что и в обыденной речи, и в словоупотреблении тех, кто рассуждал о подобных предметах, у всех есть обычай называть человеком и общий смысл природы. Например, говорят, что «человек» есть вид живого существа, хотя ни один из индивидуумов не есть вид, подчиненный роду, и не называется таковым. Мы говорим также, что человек отличается от лошади, — имея в виду, конечно, их общие природы. Но с другой стороны, мы говорим, что Петр, и Павел, и Иоанн суть люди и что родился человек и умер, единичный, конечно, поскольку общий смысл природы человека остается одним и тем же. И опять–таки уместно будет отметить, что имена «лицо» и «ипостась» часто имеют у нас одно и то же значение, как если бы кто–нибудь один и тот же предмет назвал и мечом, и кинжалом. Таким образом, в отношении Святой Троицы мы безразлично говорим: и три лица, и три ипостаси, через каждое из этих двух выражений одинаковым образом обозначая одно и то лее. Но часто лицо отличают от ипостаси, называя лицом отношение каких–либо предметов друг к другу, причем и обычному словоупотреблению известно это значение слова «лицо». Ибо мы говорим, что некто принял на себя мое лицо и что некто подал иск против такого–то лица; равно мы говорим, что префект действует от лица царя. Поэтому и приверженцы догматов Нестория не желают говорить ни об одной природе во Христе, ни об одной ипостаси, так как они не признают соединения ипостасей самих по себе, но полагают, что от Марии родился простой человек, воспринявший в себя божественное озарение и таким образом отличающийся от остальных людей, потому что в каждом из тех божественное озарение было более частичным. Тем не менее они с уверенностью утверждают, что лицо Христа едино, называя отношение Бога Слова к человеку Марии единым лицом, так как тот человек совершал всякое божественное домостроительство от лица Божества Бога Слова. Потому–то справедливо переносить поношение человека на Бога, так как и честь, оказываемая префекту подданными, и поношение переносятся на самого царя.
И наименование Христа, говорят они, в собственном смысле служит выражением такого отношения. Поэтому они и признают Христа единым, потому что отношение, как сказано, едино, даже если в нем участвуют многие. Итак, я полагаю, что для тех, кто благочестиво мыслит относительно воплощения Спасителя, ясно, что мы, говоря о едином лице Христа, пользуемся выражением «лицо» не так, как это казалось друзьям Нестория, в смысле обозначения простого отношения Бога к человеку. Но мы говорим, что лицо Христа едино, употребляя слово «лицо» взаимозаменяемо с «ипостасью», как о единой ипостаси человека, например Петра или Павла.
Вместе с прочим пусть предварительно будет изложено и это: хотя, конечно же, человечество Христа не существовало вне единения со Словом даже и самое незначительное время, но получило вместе и начало вступления в бытие, и единение с Словом; однако мы не говорим, что эта природа безипостасна, раз она имела самостоятельное по сравнению с прочими людьми и отграниченное существование, отличающееся от общей природы прочих людей некоторыми особенностями. Мы недавно показали, что слово «ипостась» обозначает именно это. Итак, как в отношении Божества Христа мы исповедуем и природу его, и ипостась, так и в отношении Его человечества необходимо исповедовать как природу, так и собственную ее ипостась, чтобы не быть вынужденными называть эту природу безипостасной, как я сказал. Ибо и человечество Спасителя, разумеется, было одним из индивидуумов, принадлежащих к общей природе.
После того как мы таким образом ясно и, думаю, согласно со всеми разобрали это, пусть те, кто полагает, что во Христе две природы, но одна ипостась, скажут нам: поскольку каждое из соединенных, как показало наше рассуждение, по необходимости имело природу вместе с ипостасью, то признают ли они, что единение произошло одинаково из природ и ипостасей, или же полагают, что ипостаси соединились в большей степени, так как из двух произошла одна ипостась, природы же — в меньшей, почему они остались две и после единения?
После других замечаний, в которых писатель разбирает, что сущность не допускает большей, или меньшей степени, он снова говорит в той же главе:
Я полагаю, всем очевидно, что одна природа порождает многие ипостаси. Вот так, исповедуя, что природа Божества едина, мы признаем, что ипостаси у нее три. И у людей одна природа, хотя по числу ипостаси этой природы простираются почти до бесконечности, — и так и в других случаях. Невозможно, чтобы две природы, сохраняя в отношении числа двоицу, имели одну ипостась. И это можно удостоверить не только приводя все частные примеры (ибо как возможна одна ипостась, т. е. индивидуум, камня и дерева, или быка и лошади?), но и из самоочевидного рассуждения.
Ибо если каждая природа получает существование в ипостасях [т. е. в индивидуумах], то необходимо, чтобы где две природы, было по крайней мере и две ипостаси, в которых природы получали бы свое существование. Ибо невозможно, чтобы природа существовала сама по себе, не усматриваясь в каком–либо индивидууме; индивидуум же есть то же, что и ипостась, как мы недавно установили. Таким образом, те, кто говорит, что через соединение получилась не только одна ипостась, но и одна природа, представляются согласными и между собой, и с истиной. Те же, кто говорит, что ипостась одна, а природ две, оказались несогласными и сами с собой, и с истиной. Но, говорят они, так как человечество Христа в Слове возымело ипостась и не существовало прежде соединения с Словом, поэтому мы и утверждаем, что ипостась Христа одна.
Итак, скажем мы им: считаете ли вы, что природа и ипостась обозначают одно и то же, различаясь между собою, как имена одного и того же предмета, например кинжал и меч, или природа значит одно, а ипостась другое?
Если одно и то же, то ввиду того, что ипостась одна, необходимо, чтобы и природа была одна, как необходимо, чтобы раз кинжал один, то и меч был один. Или: если два естества, то необходимо будет и две ипостаси. Если же имя естества обозначает одно, а имя ипостаси другое, причиной же того, что во Христе одна ипостась, они считают то, что ипостась человека, т. е. лицо, не существовало прежде единения с Словом, то, стало быть, и причиной присутствия во Христе двух природ будет существование человеческой природы ранее соединения с Словом. Но если предсушествовала частная природа, соединенная с Словом, то совершенно необходимо, чтобы пред существовала и ее ипостась, ибо невозможно, чтобы существовала одна из них, когда другой нет, то есть частная природа без собственной ее ипостаси или частная ипостась без собственной природы. Ибо по подлежащему обе они [природа и ипостась] составляют одно, почему пользующиеся этими словами часто отождествляют их, как мы немного выше показали. Поэтому если как ипостась, так и природа, соединившаяся с Словом, не существовали прежде соединения с Ним, то по той же самой причине, по которой они признают одну ипостась Христову, пусть признают, что и природа Его одна. Ибо если те не различаются в соединении, то и в этом не будут различаться.
84. Афтартодокиты: происходят от Юлиана Галикарнасского и Гайяна Александрийского; называются и гайянитами. Во всем остальном они согласны с севирианами; отличаются же от них в том, что те говорят, что различие природ при соединении их во Христе было призрачным; а эти учат, что тело Христа с самого своего образования было нетленным. И что Господь претерпел страдания, они исповедуют, я имею в виду голод, и жажду, и утомление; но утверждают, что Он претерпел их не таким же образом, как мы. Ибо мы переносим страдания по естественной необходимости, Христос же, по их словам, переносил их добровольно и не был рабом законов естества.
85. Агноиты, они же фемистиане: безбожно утверждают, что Христос не знал дня суда, и приписывают Ему страх. Они составляют секту феодосиан, ибо Фемистий, который был у них ересиархом, признавал во Христе единую сложную природу.
86. Варсануфиты, они же и семидалиты: согласны с гайянитами и феодосианами, но имеют нечто и сверх того. Они примешивают пшеничную муку к дарам, принесенным будто бы Диоскором, и, коснувшись кончиком пальца, отведывают муки и принимают это вместо тайн, так как евхаристии они вообще не совершают. Взяв, как сказано, причащение Диоскора, они примешивают к нему пшеничную муку, пока та понемногу не израсходуется, и это служит им вместо причащения.
87. Икеты: это — монахи; православные во всем остальном, но, собираясь в монастырях вместе с женщинами, они возносят гимны Богу с некими хороводами и пляской, как бы подражая тому хору, который составился во времена Моисея, при погибели египтян, случившейся в Чермном море.
88. Гносимахи: они отвергают необходимость для христианства всякого знания. Они говорят, что напрасное дело делают те, которые ищут каких–либо знаний в божественных Писаниях, ибо Бог не требует от христианина ничего другого, кроме добрых дел. Итак, лучше жить скорее попроще и не любопытствовать ни о каком догмате, относящемся к знанию.
89. Илиотропиты: они говорят, что так называемые гелиотропные растения, поворачивающиеся к лучам солнца, заключают в себе некую божественную силу, которая совершает в них такие круговращения, поэтому они желают почитать их, не понимая, что подмеченное в них движение естественно.
90. Фнитопсихиты: они признают человеческую душу подобной душе домашнего скота и утверждают, что она погибает вместе с телом.
91. Агониклиты: во всякое время молитвы не желают преклонять колена, но всегда стоя совершают молитвы.
92. Феокатогносты, они же и богохульники. Они, будучи людьми дерзкими и богохульными, пытаются найти осуждение в некоторых словах и делах Владыки нашего Бога и преданных Ему святых лиц и в божественных Писаниях.
93. Христолиты: говорят, что Господь наш Иисус Христос после воскресения из мертвых оставил на земле Свое одушевленное тело и только с одним Божеством взошел на небеса.
94. Эфнофроны: следуют обыкновениям язычников, будучи в остальном христианами. Они вводят рождение, удачу и судьбу, принимают всякую астрономию и астрологию, всякую мантику и птицегадание, привержены ауспициям, предсказаниям, знамениям, заклинаниям и прочим басням нечестивых, равным образом придерживаются и других обычаев языческих, почитая и некоторые языческие праздники, соблюдая опять же дни и месяцы, времена и лета.
95. Донатисты: происходят от некоего Доната в Африке, который научил их сперва целовать некую кость, взяв ее в руки, и затем приступать к приношению святых тайн, если те должны приноситься.
96. Ификопроскопты: в нравах, т. е. в деятельной жизни, они погрешают и некоторые учения, достойные похвалы, осуждают; некоторым же, достойным порицания, следуют как полезным.
97. Парерминевты: они перетолковывают некоторые главы божественных Писаний Ветхого и Нового Завета и понимают их на свой лад. Но, будучи враждебно настроены в отношении ко многим из точных и безукоризненных толкований, они терпят это по некоторой простоте и неразборчивости, не зная, что подкрепляют отсюда некоторые из еретических догматов.
98. Лампетиане: названы так от некоего Лампетия. Они разрешают каждому желающему жить в отдельности или проводить жизнь в общежительных монастырях, избирать тот образ жизни, какой он желает, и одеваться в такую одежду, в какую хочет, ибо, говорят они, христианин ничего не должен делать по принуждению, так как написано: волею пожру тебе (Пс. 53:8). И еще: волею моею исповемся ему (Пс. 27:7). Они позволяют, как сообщают некоторые, давать место и естественным страстям и не противостоять им, так как природа того требует. Говорят, что они признают и нечто другое, что близко тем, которые называются арианами.
99. Монофелиты: получили начало от Кира Александрийского, благодаря же Сергию Константинопольскому утвердились. Они признают две природы во Христе и одну ипостась, но учат об одной воле и одном действии, отвергая через это двойственность природ и сильно приближаясь к учению Аполлинария.
100. Есть еще и доныне имеющая силу, вводя народ в заблуждение, религия измаилитов, предтеча антихристова. Она происходит от Измаила, рожденного Авраамом от Агари, поэтому они называются агарянами и измаилитами. Саракинами же их называют от слов Σάρρας κενους, потому что Агарь сказала ангелу: Σάρρας κενήν με απέλυσεν (Сарра отпустила меня пустой).
Они были идолослужителями и поклонялись утренней звезде и Афродите, которую на своем языке называли Хабар, что значит великая.
Итак, до времен Ираклия саракины явно служили идолам; от его же времени и доселе у них появился лжепророк, называемый Мамедом (Магометом). Тот, познакомившись с Ветхим и Новым Заветом, а также пообщавшись с арианским будто бы монахом, составил собственную ересь. Расположив к себе это племя видом благочестия, он распускал молву, что ему ниспослано с неба писание. Записав в своей книге некоторые смехотворные сочинения, он передал ее им для почитания.
Магомет говорит, что единый Бог есть творец всего, что Он и не рожден и родил никого. Он говорит, что Христос есть Слово Божие и Дух Его, но творение и раб, что Он родился бессеменно от Марии, сестры Моисея и Аарона. Ибо, говорит он, Слово Божие и Дух вошел в Марию и родил Иисуса, пророка и раба Божия. Беззаконные иудеи восхотели распять Его и, схватив, распяли тень Его. Сам же Христос, говорит Магомет, не был распят и не умер. Ибо Бог взял Его к Себе на небо, потому что любил Его. И это говорит Магомет: когда Христос вошел на небеса, Бог спросил Его, говоря: «Иисус, Ты говорил, что «Я есмь Сын Божий и Бог?» И ответил, сказано, Иисус: «Будь милостив ко Мне, Господи! Ты знаешь, что Я не говорил, и Я не стыжусь быть Твоим рабом. Но грешные люди написали, что Я говорил это слово и солгали обо Мне и впали в заблуждение». И сказал Ему Бог: «Знаю, что Ты не говорил этого слова».
И, пустословя в этой книге много других смехотворных вещей, Магомет хвастается, что она ниспослана ему от Бога. Мы же говорим: «Но кто же свидетель, что Бог дал ему писание, и кто из пророков предсказал, что восстанет такой пророк?» И когда они затрудняются ответить, мы скажем, что Моисей получил закон, когда Бог явился на горе Синай пред лицом всего народа в облаке и огне, мраке и буре, и что все пророки, начиная от Моисея и далее, предсказывали относительно явления Христа и о том, что Бог Христос и Сын Божий придет во плоти и будет распят, умрет и воскреснет и что Он будет судьей живых и мертвых. И на наши слова: «Почему же ваш пророк не пришел так, чтобы другие свидетельствовали о нем? И почему Бог, Который дал закон Моисею на дымящейся горе в виду всего народа, не в вашем присутствии дал и ему писание, о котором вы говорите, чтобы и вы были уверены в этом», — они отвечают, что Бог делает то, что хочет. Это и нам, говорим мы, известно, но мы спрашиваем, каким образом писание низошло к вашему пророку? И они отвечают, что писание низошло на него сверху в то время, когда он спал. Мы скажем в применении к ним следующую шутку: «Значит, так как он принял писание сонным и не почувствовал действия Божия, на нем исполнилось слово народной пословицы…» Снова мы спрашиваем: «Почему вы, когда он в вашем писании приказывает вам ничего не делать и не принимать без свидетелей, не сказали ему: прежде всего сам подтверди через свидетелей, что ты пророк, что от Бога пришел и какие писания свидетельствуют о тебе?» Стыдясь, они молчат. А мы им говорим обоснованно: «Так как вам не позволено без свидетелей ни жениться, ни продавать, ни приобретать, и так как и вы сами не принимаете без свидетелей осла или скота, то вы получаете и жен, и имущество, и ослов, и все прочее при свидетелях, одну же только веру и писание — без них, ибо передавший вам это писание ниоткуда не имеет подтверждения, и не только нет никого, кто свидетельствовал бы о нем, но и сам он получил писание во сне».
Они называют нас этериастами (товарищниками), потому что мы, по их словам, вводим Богу сотоварища, говоря, что Христос есть Сын Божий и Бог. Мы скажем им, что это передали пророки и писание, вы же, как утверждаете, принимаете пророков. Посему если мы ложно говорим, что Христос Сын Божий, то этому они научили и передали нам. Некоторые из них говорят, что мы прибавили это от себя, иносказательно истолковывая пророков. Другие же говорят, что евреи из ненависти к нам ввели нас в заблуждение, написав это как бы от имени пророков, с тою целью, чтобы мы погибли.
Снова мы говорим им: так как вы говорите, что Христос есть Слово Божие и Дух, то почему вы ругаете нас этериастами, ведь слово и дух неотделимы от того, в ком они есть по природе. Итак, если в Боге есть Его слово, то ясно, что и оно есть Бог; если же оно находится вне Бога, то Бог, по–вашему, бессловесен и бездушен. Итак, избегая того, чтобы Бог имел сотоварища, вы изувечили Его. Ибо лучше было бы вам сказать, что Он имеет сотоварища, чем обрубить Его или сделать как камень или что–то иное из бесчувственных предметов. Таким образом, вы ложно называете нас этериастами, мы же называем вас обрубающими Бога.
Они обвиняют нас как идолослужителей, потому что мы поклоняемся кресту, которого они гнушаются; а мы скажем им: почему же вы прикасаетесь к камню, который находится в вашем Хавафане, и целуете его, приветствуя? Некоторые из вас говорят, что на нем Авраам совокуплялся с Агарью; другие же говорят, что здесь он привязал верблюда, намереваясь принести в жертву Исаака. На это мы им ответим: «Писание говорит, что гора была лесистая и с деревьями, от которых нарубив веток для всесожжения, Авраам подложил их под Исаака, и что ослов он оставил со слугами. Откуда же у вас этот вздор?»
Ведь там нет древесной чащи, и ослы не ходят. Саракины стыдятся, однако говорят, что это — камень Авраама. Но мы скажем им: пусть тот камень, о котором вы болтаете, будет камнем Авраама. Итак, приветствуя его потому только, что на нем Авраам совокуплялся с женой, или потому, что к нему он привязал верблюда, вы не стыдитесь, а нас обвиняете в том, что мы поклоняемся кресту Христову, которым разрушены сила бесовская и дьявольские заблуждения? То же, что они называют камнем, есть глава Афродиты, которой они поклонялись, называя ее Хабар. На этом камне и доселе виден для того, кто внимательно всматривается, след высеченной головы.
Этот Магомет, составив, как сказано, много вздорных басен, каждой из них дал особое название, например: писание «О жене». В нем Магомет устанавливает, что можно открыто взять четырех жен и, если можешь, тысячи наложниц — сколько удержит рука, в низшем чине по сравнению с четырьмя женами. Но что можно, какую пожелаешь, отпустить, а другую, если захочешь, взять, это Магомет установил по следующему поводу. Магомет имел сотрудника по имени Зид. У него была красивая жена, которую любил Магомет. И вот, когда они сидели, Магомет сказал: «Бог приказал мне взять твою жену». Тот ответил: «Ты апостол, делай так, как сказал тебе Бог; возьми мою жену». Вернее, вместо того, что мы сказали выше, Магомет говорил ему: «Бог заповедал мне, чтобы ты отпустил жену свою». Тот отпустил. По прошествии нескольких дней Магомет говорит: «Бог заповедал, чтобы я взял ее себе». Затем он, взяв и прелюбодействовав с нею, установил такой закон: желающий пусть отпустит жену свою. Если же, отпустив, обратится к ней снова, то пусть другой на ней женится, ибо невозможно взять ее обратно, если на ней не женится другой. Если же брат отпустил, то на ней при желании может жениться и брат его. В том же сочинении он следующее предписывает: «Возделывай землю, которую Бог дал тебе, и обрабатывай ее и делай то–то и так–то», чтобы не говорить, как тот, всего постыдного.
Еще есть писание «О верблюдице Божией», о которой говорится, что была верблюдица Божия, выпивала целую реку и не могла пройти между двух гор, потому что не было достаточно места. Итак, говорит Магомет, в том месте был народ, и один день воду пил этот народ, а на следующий — верблюдица. Испив воды, верблюдица питала их, доставляя вместо воды молоко. Восстали, говорит, те мужи, так как они были злые, и убили верблюдицу, но у той было дитя — маленькая верблюдица, которая, дескать, когда мать убили, воззвала к Богу, и Бог взял ее к себе. Им мы скажем: откуда этот верблюд? Они говорят, что от Бога. Мы спросим: с ней совокуплялся другой верблюд? Они говорят: нет. Откуда же, спрашиваем, она родила? Ибо мы видим, что ваш верблюд без отца и матери и без родословной. Родившая его зло пострадала, но и тот, кто совокупился с ней, не является, и малая верблюдица взята на небо. Почему же ваш пророк, с которым, по вашим словам, говорил Бог, не узнал относительно верблюдицы, где пасется она и кто вскормил ее молоком. Или. быть может, и она сама, как мать, попалась злым людям и была убита, или же она вошла в рай вашим предтечей. И из нее будет для вас молочная река, о которой вы говорите. Ведь вы говорите, что три реки текут для вас в раю: из воды, вина и молока. Если предтеча ваша — верблюдица находится вне рая, то ясно, что она высохла от голода и жажды или другие пользуются ее молоком, и напрасно ваш пророк болтает, что он беседовал с Богом, ибо даже тайна верблюдицы не была открыта ему. Если же он находится в раю, то снова пьет воду, и вы страдаете от недостатка воды среди наслаждений рая. Если же захотите вина из протекающей реки, то, испив его несмешанным ввиду отсутствия воды (ибо верблюд выпил все), воспламеняетесь, подвергаетесь опьянению и спите, а чувствуя тяжесть в голове после сна и похмелье от вина — забываете об удовольствиях рая. Как же пророк ваш не позаботился, чтобы этого не случилось с вами в раю наслаждения? Почему он не подумал относительно верблюда, где он теперь находится? Но вы не спросили его об этом, когда он рассказывал вам как бы во сне о трех реках. Мы же возвещаем вам открыто, что удивительный ваш верблюд ранее вас вошел в души ослов, где будете и вы жить, как скотоподобные. Там мрак внешний и бесконечное наказание, огонь гудящий, червь неусыпающий и адские демоны.
Опять–таки, в писании «О трапезе» Магомет говорит, что Христос просил у Бога трапезы и она была дана ему. Бог, говорит, сказал ему: Я дал Тебе и тем, кто с Тобою, нетленную трапезу.
Кроме того, он сочиняет писание «О бычке» и некоторые другие смехотворные бредни, которые ввиду их множества, я думаю, должно опустить. Он установил, чтобы саракины с женами обрезывались, и приказал не соблюдать суббот и не креститься, одно из дозволенного в законе есть, а от другого воздерживаться; винопитие же совсем запретил.
Перевод А.И.Сагарды
III. Точное изложение православной веры
Книга первая (гл. 1–14)
Глава I
О том, что Божество непостижимо и что не должно с излишним любопытством доискиваться того, что не предано нам святыми пророками, апостолами и евангелистами.
Бога никтоже виде николиже. Единородный Сын, сый в лоне Отчи, той исповеда (Ин. 1, 18). Итак, Божество неизреченно и непостижимо; ибо никтоже знает Отца, токмо Сын, ни Сына, токмо Отец (Мф. 11, 27). Также и Дух Святый ведает Божие, подобно тому как дух человеческий знает то, что в человеке (1 Кор. 2, 11). Кроме же Самого первого и блаженного Существа, никто никогда не познал Бога, разве только тот, кому Он сам открыл, — никто не только из людей, но даже и из премирных Сил, из самих, говорю, Херувимов и Серафимов.
Однако Бог не оставил нас в совершенном неведении; ибо познание о том, что Бог есть, Он Сам насадил в природе каждого. И само создание мира, его сохранение и управление возвещают величие Божества (Прем. 13, 5). Сверх того, Бог, сперва чрез закон и пророков, потом через Единородного Сына Своего, Господа и Бога и Спасителя нашего Иисуса Христа сообщил нам познание о Себе, какое мы можем вместить. Поэтому все, что предали нам закон и пророки, апостолы и евангелисты, мы принимаем, познаем и почитаем [2]; а выше того ничего не испытываем. Ибо если Бог благ, то Он и податель всякого блага, и непричастен ни зависти, ни другой какой страсти [3], ибо зависть не сродна естеству Божию как бесстрастному и единому благому. А поэтому Он как всеведущий и промышляющий о благе каждого то, что нам потребно знать, открыл нам, а чего не можем понести, о том умолчал. Этим мы и должны быть довольны, в этом пребывать и не преступать пределов вечных (Притч 22, 28) и предания Божия.
Глава II
О том, что можно выражать словами и чего нельзя, что можно познавать и что превосходит познание.
Кто хочет говорить или слушать о Боге, тот должен знать, что не все, касательно Божества и Его Домостроительства, невыразимо, но и не все удобовыразимо, не все непознаваемо, но и не все познаваемо; ибо иное значит познаваемое, а иное — выражаемое словом, так как иное дело говорить, а другое — знать. Таким образом, многое из того, что мы неясно познаем о Боге, не может быть выражено во всем совершенстве; но как нам свойственно, так мы и бываем принуждены говорить о том, что выше нас, так, говоря о Боге, мы [приписываем Ему] сон, гнев, беспечность, руки, ноги, и тому подобное [4].
Что Бог безначален, бесконечен, вечен, присносущен, несоздан, неизменяем, непреложен, прост, несложен, бестелесен, невидим, неосязаем, неограничен, беспределен, неведом, непостижим, благ, праведен, всемогущ, вседержитель, всевидец, всепромыслитель, всевладыка и судья, — это мы и знаем, и исповедуем, равно как и то, что Бог есть един, т. е. одно Существо; что Он познается и есть в трех ипостасях (лицах), т. е. в Отце и Сыне и Святом Духе; что Отец, и Сын, и Дух Святый суть едино по всему, кроме нерождения, рождения и исхождения; что Единородный Сын, и Слово Божие, и Бог, по благоутробию Своему, ради нашего спасения, по благоволению Отца и содействием Святаго Духа, безсеменно зачавшись, нетленно родился от Святой Девы и Богородицы Марии через Духа Святаго и соделался из Нее совершенным Человеком; и что Он вместе есть и Бог совершенный, и Человек совершенный, из двух естеств, Божества и человечества, и (познается) из обоих естеств, одаренных умом и волею, деятельных и самовластных, кратко сказать, совершенных по определению и понятию каждого, т. е. Божества и человечества, но в одной сложной ипостаси. Что Он, сверх того, и алкал, и жаждал, и утруждался, и распялся, и действительно приял смерть и погребение, и воскрес тридневен, и взошел на небеса, откуда к нам приходил и опять придет, — об этом свидетельствует и Божественное Писание, и весь собор Святых.
Что же есть существо Божие, или как Он есть во всем, или каким образом Единородный Сын и Бог, уничижив Себя, соделался человеком из девственных кровей, т. е. иным сверхъестественным законом, или, как Он ходил по водам немокрыми ногами, — того мы не знаем и изречь не можем. Итак, мы не можем ни сказать чего–либо о Боге, ни даже подумать, кроме того, что самим Богом нам изречено, сказано или открыто в Божественных Писаниях Ветхого и Нового Завета [5].
Глава III
Доказательство, что Бог есть.
Что Бог есть, в этом не сомневаются те, которые принимают Священное Писание, то есть Ветхий и Новый Завет, равно как и многие из эллинов; ибо, как мы уже сказали, знание, что Бог есть, нам от природы всеяно. Но злоба лукавого так возобладала естеством человеческим и некоторых повергла в такую ужасную и худшую всех зол бездну погибели, что стали говорить, будто нет Бога. Их безумие обличая, тайнозритель Давид сказал: рече безумен в сердце своем: несть Бог (Пс. 13, 1). Поэтому–то ученики и апостолы Господа нашего, умудренные Всесвятым Духом, и Его силою и благодатью производившие божественные знамения, сетью чудес своих извлекли таких людей из глубины неведения к свету Богопознания. Подобным образом и преемники их благодати и сана, пастыри и учители, прияв просвещающую благодать Духа, и силою чудес, и словом благодати просвещали омраченных и обращали заблуждающихся. А мы, не получив ни дара чудес, ни дара учительства — ибо, пристрастившись к чувственным удовольствиям, оказались недостойными этого — призвав в помощь Отца и Сына и Святаго Духа, скажем теперь об этом предмете нечто хотя немногое из того, что преподали нам пророки благодати [6].
Все существа или сотворены, или не сотворены. Если сотворены, то, без сомнения, и изменяемы; ибо чего бытие началось переменою, то необходимо и будет подлежать перемене, или истлевая, или изменяясь по произволу. Если же несотворены, то по самой последовательности умозаключения, конечно, и неизменяемы; ибо чего бытие противоположно, того и образ бытия противоположен, то есть его свойства. Кто же не согласится, что все существа, не только подлежащие нашему чувству, но и ангелы, изменяются, переиначиваются и многообразно преображаются; так, напр., существа мысленные, то есть ангелы, души и духи, по воле своей больше или меньше преуспевав в добре и удаляясь от добра, а прочие существа, изменяясь и по своему рождению, и по исчезновению, и по увеличению и умалению, по изменению свойств и по движению местному? А что изменяется, то, конечно, и сотворено, а что сотворено, то, без сомнения, сотворено кем–нибудь. Творец же должен быть существо несотворенное: ибо если бы и он был сотворен, то, конечно, кем–нибудь, и так далее, пока не дойдем до чего–нибудь несотворенного. Поэтому Творец, будучи несотворен, без сомнения, есть и неизменяем: а кто же это другой, как не Бог?
И самый состав, сохранение и управление тварей показывают нам, что есть Бог, Который все это сотворил, содержит, сохраняет и обо всем промышляет. Ибо каким бы образом могли враждебные между собою стихии, как то: огонь, вода, воздух, земля, — соединиться для составления одного мира и пребывать в совершенной нераздельности, если бы некая всемогущая сила не соединила их и не сохранила их всегда нераздельными [7]?
Кто это расположил по известным местам все то, что на небе и что на земле, что в воздухе и что в воде, и что предшествует всему этому: небо и землю, воздух и природу, как огня, так и воды? Кто все это соединил и разделил? Кто сообщил им движение и стремление непрестанное и беспрепятственное? Не художник ли этого, положивший всем вещам закон, по которому все делается и все управляется? Кто же этот художник? Не тот ли, который все это сотворил и привел в бытие? Мы не можем приписать такой силы слепому случаю, ибо пусть это произошло от случая; но кто привел все в такой порядок? — уступим, если угодно, и это случаю, кто же соблюдает и сохраняет по тем же законам, по которым все прежде создано? — Кто–либо другой, конечно, а не слепой случай. Но кто это другой, как не Бог [8]?
Глава IV
О том, что есть Бог? О том, что Божество невозможно постигнуть.
Итак, что Бог есть, это очевидно. Но что есть Он по сущности и естеству, — это совершенно непостижимо и неведомо. Что Он бестелесен, это ясно. Ибо как может быть телом то, что бесконечно и беспредельно, не имеет образа, не подлежит осязанию, невидимо, просто и несложно? Ибо как может быть неизменяемо то, что ограничено и подвержено страстям? И как может не подлежать страсти то, что составлено из стихий и на них опять разрешается? — Ибо соединение есть начало брани, брань — начало разделения, разделение — разложения: но разложение— совершенно чуждо Бога [9].
Как исполнится и то, что Бог проникает и наполняет все, как говорится в Писании: Еда небо и землю не Аз наполняю, рече Господь (Иер. 23, 24). Ибо невозможно, чтобы тело проходило сквозь тела, не разделяя их и само не разделяясь, не смешиваясь и не соединяясь с ними, подобно как жидкости вместе сливаются и растворяются [10].
Если же допустить, как некоторые говорят, тело нематериальное, подобное тому, которое у греческих мудрецов называется пятым телом, что, впрочем, невозможно, то оно, конечно, будет движимо, как и небо, ибо его–то и называют пятым телом. Но кто движет это тело? [Конечно, другое существо] — ибо все движимое приводится в движение от другого. Кем же движется и это другое? И так в бесконечность, пока не встретим чего–либо недвижимого. Но перводвижущее есть недвижимое, каков и есть Бог. Если бы же Он был движим, то как не был бы ограничен местом? Поэтому один только Бог недвижим и своею неподвижностью движет все. Итак, должно необходимо признать, что Божество бестелесно [11].
Однако же это не определяет еще Его сущность, равно как ни нерождаемость, ни безначальность, ни неизменяемость ни нетленность, ни все то, что говорится о Боге или о Его бытии. Ибо все это показывает не то, что есть Бог, но то, что Он не есть. Кто же хочет выразить сущность какой–нибудь вещи, тот должен сказать, что она есть, а не то, что не есть. Впрочем, нельзя сказать о Боге, что Он есть по существу; но гораздо свойственнее говорить о Нем через отрицание всего. Ибо Он не есть что–либо из числа вещей существующих, не потому, чтобы вовсе не существовал, но потому, что превыше всего существующего, превыше даже самого бытия. Ибо если познание имеет предметом своим вещи существующие, то уже то, что выше познания, конечно, выше и бытия, и снова: то, что превышает бытие, то выше и познания [12].
Итак, Бог беспределен и непостижим, и одно в Нем постижимо — Его беспредельность и непостижимость. А то, что мы говорим о Боге утвердительно, показывает нам не естество Его, но то, что относится к естеству. Ибо назовем ли Бога благим, или праведным, или премудрым, или чем другим, выразим не естество Его, а только то, что относится к естеству. А иногда то, что утвердительно говорится о Боге, имеет силу преимущественного отрицания; так, например, говоря о Боге, мы употребляем слово мрак, разумея не мрак, а то, что не есть свет, но выше всякого света; или употребляем слово свет, разумея, что не есть мрак.
Глава V
Доказательство, что един есть Бог, а не многие.
Итак, достаточно доказано, что Бог есть, и что существо Его непостижимо. А что Бог един есть, а не многие, это несомненно для верующих Божественному Писанию. Ибо Господь в начале Своего законоположения говорит: Аз есмь Господь Бог твой, изведый тя от земли Египетския, да не будут тебе бози инии разве Мене (Исх. 20, 2); и снова: Слыши, Израилю: Господь Бог твой, Господь един есть (Втор. 6, 4); и у Исаии пророка: Аз Бог первый и Аз по сих, кроме Мене несть Бог (Ис. 41, 4) — Прежде Мене не бысть ин Бог, и по Мне не будет… и несть разве Мене (Ис. 43, 10–11). И Господь в Святых Евангелиях так говорит к Отцу: Се есть живот вечный, да знают Тебе единаго истиннаго Бога (Ин. 17, 3).
С теми же, которые не верят Божественному Писанию, мы так будем рассуждать: Бог есть совершен и не имеет недостатков и по благости, и по премудрости, и по силе, — безначален, бесконечен, присносущен, неограничен, и, словом сказать, совершен по всему. Итак, если допустим многих богов, то необходимо будет признать различие между этими многими. Ибо если между ними нет никакого различия, то уже один, а не многие; если же между ними есть различие, то где совершенство? Если будет недоставать совершенства или по благости, или по силе, или по премудрости, или по времени, или по месту, то уже не будет и Бог. Тождество же во всем указывает скорее единого Бога, а не многих.
Сверх того, если бы много было богов, то как бы сохранилась их неописуемость? Ибо где был бы один, там не был бы другой.
Каким же образом многими управлялся бы мир и не разрушился и не расстроился ли бы, когда между управляющими произошла бы война? Потому что различие вводит противоборство. Если же кто скажет, что каждый из них управляет своей частью, то что же ввело такой порядок и сделало между ними раздел? Этот–то собственно и был бы Бог. Итак, един есть Бог, совершенный, неописуемый, Творец всего, Содержитель и Правитель, превыше и прежде всякого совершенства [13].
К этому должно присоединить, что и по самой естественной необходимости единица есть начало двоицы [14].
Глава VI
О Слове и Сыне Божием, доказательство из разума.
Итак, этот единый и единственный Бог не без Слова. Если же Он имеет Слово, то должен иметь Слово не безипостасное, начавшее быть и имеющее престать. Ибо не было времени, когда Бог был без Слова. Напротив, Бог всегда имеет Слово Свое, Которое рождается от Него и Которое не таково, как наше слово — не ипостасное и в воздухе разливающееся, но есть ипостасное, живое, совершенное, не вне Его (Бога), но всегда в Нем пребывающее. Ибо где Ему быть вне Бога? Но так как естество наше временно и удоборазрушимо; то и слово наше не ипостасно. Бог же как присносущный и совершенный и Слово будет иметь также совершенное и ипостасное, Которое всегда есть, живет и имеет все, что имеет Родитель. Наше слово, происходя из ума, не есть ни совершенно тождественно с умом, ни совершенно различно; ибо, будучи из ума, оно есть нечто иное в отношении к нему; но так как оно обнаруживает ум, то и не есть совершенно отличное от ума, но будучи по естеству — одно с ним, различается от него как особое подлежащее: так и Слово Божие, поскольку существует само по себе, различается от того, от кого имеет ипостась; поскольку же проявляет в себе то же самое, что есть в Боге; то по естеству есть одно с ним. Ибо как в Отце усматривается совершенство во всех отношениях, так видно то же и в рожденном от Него Слове [15].
Глава VII
О Духе Святом; доказательство из разума.
Для Слова должно быть и дыхание; ибо и наше слово не без дыхания. Но наше дыхание отлично от нашего существа: оно есть вдыхание и выдыхание воздуха, втягиваемого и выдыхаемого для существования тела. При произношении слова оно делается звуком, обнаруживающим собою силу слова. И в Божием естестве, простом и несложном, должно благочестно исповедывать бытие Духа Божия, потому что Слово Его не есть недостаточнее нашего слова; но было бы нечестием думать, что в Боге Дух есть нечто отвне привходящее, как это бывает в нас, существах сложных. Напротив, как слыша о Слове Божием, не признаем Его безипостасным или таким, которое приобретается учением, произносится голосом, разливается в воздухе и исчезает, но таким, которое ипостасно существует, имеет свободную волю, — деятельно и всесильно: так, узнав, что Дух Божий сопутствует Слову и проявляет Его действие, мы не почитаем Его дыханием неипостасным; ибо таким образом мы унизили бы до ничтожества величие Божественного естества, если бы о Духе, Который в Нем, имели такое же разумение, какое имеем о нашем духе; но почитаем Его силою, действительно существующею, созерцаемою в собственном ее и особенном личном бытии, исходящею от Отца, почивающею в Слове и Его проявляющею, которая поэтому не может отделяться ни от Бога, в Котором она есть, ни от Слова, которому сопутствует, и которая не так обнаруживается, чтобы исчезнуть, но, подобно Слову, существует лично, живет, имеет свободную волю, сама собою движется, деятельна, всегда хочет добра, во всяком изволении силою сопровождает хотение и не имеет ни начала, ни конца; ибо ни Отец никогда не был без Слова, ни Слово — без Духа.
Таким образом, единством естества совершенно опровергается многобожие эллинов, а принятием Слова и Духа отвергается учение иудеев; и от тех и других остается то, что полезно, то есть, из учения иудеев — единство естества, а из эллинизма — одно различие по ипостасям [16].
Если иудей станет противоречить принятию Слова и Духа, то должно обличить его и заградить ему уста Божественным Писанием. Ибо о Слове Божественный Давид говорит: Во век Господи Слово Твое пребывает на небеси (Пс. 118, 89), и в другом месте: Посла Слово Свое, и исцели я (Пс. 106, 20); — но слово, произносимое устами, не посылается и не пребывает во век. И о Духе тот же Давид говорит: Послеши Духа Твоего, и созиждутся (Пс. 103, 30); и в другом месте: Словом Господним небеса утвердишася, и Духом уст Его вся сила их (Пс. 32, 6); также и Иов: Дух Божий сотворивый мя, дыхание же Вседержителево поучающее мя (Иов. 33, 4); — но Дух посылаемый, созидающий, утверждающий и сохраняющий не есть дыхание исчезающее, равно как и уста Божии не член телесный: но то и другое должно разуметь богоприлично [17].
Глава VIII
О Святой Троице.
Итак, веруем во единого Бога, единое начало, безначального, несозданного, нерожденного, нетленного, равно и бессмертного, вечного, бесконечного, неописуемого, беспредельного, всемогущего, простого, несложного, бестелесного, чуждого истечения, бесстрастного, неизменяемого и непременяемого, невидимого, — источника благости и правды, свет умственный и неприступный, — в силу, никакою мерою неопределимую и только собственною волею измеряемую, — ибо все, что восхощет, может, — всех тварей видимых и невидимых создательницу, всеобъемлющую и сохраняющую, обо всем промышляющую, вседержительную, над всем начальствующую и царствующую царствием нескончаемым и бессмертным, не имеющую никакого соперника, все наполняющую, ничем не объемлемую, но всеобъемлющую, содержащую и все превышающую, которая проникает все сущности, сама оставаясь чистою, пребывает вне пределов всего и изъята из ряда всех существ как пресущественная и превыше всего сущая, пребожественную, преблагую, преисполненную, которая устанавливает все начальства и чины, а сама выше всякого начальства и чина, выше сущности, жизни, слова и разумения, которая есть сам свет, сама благость, сама жизнь, сама сущность, так как не имеет от другого ни бытия, ни чего–либо из того, что есть, но сама есть источник бытия для всего существующего, жизни — для всего живущего, разума — для всего разумного, причина всех благ для всех существ, — в силу, которая знает все прежде бытия всего, единую сущность, единое Божество, единую силу, единое хотение, единое действие, единое начало, единую власть, единое господство, единое царство, в трех совершенных ипостасях познаваемую и покланяемую единым поклонением, веруемую и почитаемую от всякой словесной твари (в ипостасях), неслитно соединенных и нераздельно разделенных, что и непостижимо, — в Отца и Сына и Духа Святаго, во имя Которых мы и крестились, ибо так Господь заповедал крестить Апостолам, сказав: крестяще их во имя Отца и Сына и Святаго Духа (Мф. 28, 19) [18].
(Веруем) во единого Отца, начало всего и причину, не от кого–либо рожденного, Который один только не имеет причины и не рожден, Творца всего, но Отца, по естеству, одного Единородного Сына Его, Господа же и Бога и Спасителя нашего Иисуса Христа и в изводителя Всесвятого Духа. И во единого Сына Божия Единородного, Господа нашего, Иисуса Христа, рожденного от Отца прежде всех веков, Света от Света, Бога истинного от Бога истинного, рожденного, несотворенного, единосущного Отцу, чрез Которого все произошло. Говоря о Нем: прежде всех веков, — мы показываем, что Его рождение — безвременно и безначально; ибо не из не сущего приведен в бытие Сын Божий, сияние славы и образ Ипостаси Отчей (Евр. 1, 3), живая премудрость и сила, Слово ипостасное, существенный, совершенный и живой образ невидимого Бога; но Он присно был с Отцем и в Отце, из Которого родился вечно и безначально. Ибо Отец никогда не существовал, когда не было бы Сына, но вместе Отец, вместе и Сын, от Него рожденный. Ибо Отец без Сына не назывался бы Отцем, если бы существовал когда–либо без Сына, то не был бы Отцем, и если после стал иметь Сына, то также после сделался Отцем, не будучи прежде Отцем, и подвергся бы изменению в том, что, не быв Отцем, стал Им, а такая мысль есть ужаснее всякого богохульства, ибо нельзя сказать о Боге, чтобы Он не имел естественной силы рождения, а сила рождения состоит в способности родить из себя, т. е. из собственной сущности, существо, подобное себе по естеству [19].
Итак, нечестиво было бы утверждать о рождении Сына, что оно произошло во времени и что бытие Сына началось после Отца. Ибо мы исповедуем рождение Сына от Отца, то есть из Его естества. И если мы не допустим, что Сын изначала существовал вместе с Отцем, от Которого Он рожден, то введем изменение ипостаси Отца в том, что Отец, не будучи Отцем, после сделался Отцем. Правда, тварь произошла после, но не из существа Божия; а волею и силою Божиею приведена из небытия в бытие, и поэтому не произошло никакого изменения в естестве Божием. Ибо рождение состоит в том, что из сущности рождающего производится рождаемое, подобное по сущности; творение же и создание состоит в том, что творимое и созидаемое происходит извне, а не из сущности творящего и созидающего, и есть совершенно неподобно по естеству [20].
Поэтому в Боге, Который один только бесстрастен, неизменяем, непреложен и всегда одинаков, бесстрастно как рождение, так и творение. Ибо, — будучи по естеству бесстрастен и чужд истечения, потому что прост и несложен, — Он не может подлежать ни страданию, ни истечению ни в рождении, ни в творении, и не имеет нужды ни в чьем содействии. Но рождение (в Нем) безначально и вечно, так как оно есть действие Его естества и происходит из Его существа, иначе рождающий потерпел бы изменение, и был бы Бог первый и Бог последующий, и произошло бы приумножение. Творение же у Бога, как действие хотения, не совечно Богу. Ибо приводимое из небытия в бытие не может быть совечно Безначальному и всегда Сущему. Бог и человек творят неодинаково. Человек ничего не приводит из не сущего в бытие, но, что делает, делает из прежде существовавшей материи, не только пожелав, но и прежде обдумав и представив в уме то, что хочет сделать, потом уже действует руками, принимает труды, утомление, а часто не достигает цели, когда усердное делание не выходит так, как хочется; Бог же, только восхотев, вывел все из не сущего в бытие: равным образом не одинаково и рождают Бог и человек. Бог, будучи безлетным и безначальным, и бесстрастным, и свободным от истечения, и бестелесным, и единым только, и бесконечным и рождает безлетно и безначально, и бесстрастно, и без истечения, и вне сочетания, и непостижимое Его рождение не имеет ни начала, ни конца. Безначально рождает Он, потому что неизменяем; — без истечения потому, что бесстрастен и бестелесен; — вне сочетания потому, что опять и бестелесен, и есть един только Бог, не имеющий нужды в ком–либо другом; — бесконечно же и непрестанно потому, что и безлетен, и безвременен, и бесконечен, и всегда одинаков, ибо, что безначально, то бесконечно, а что бесконечно по благодати, то отнюдь не безначально, как, напр., Ангелы [21].
Итак, присносущный Бог рождает Слово Свое совершенное безначально и нескончаемо, чтобы не рождал во времени Бог, имеющий высшие времени и естество, и бытие. Человек же, как очевидно, рождает противным образом, потому что подлежит и рождению, и истлению, и истечению, и размножению, и облечен телом, и в естестве человеческом заключается пол мужской и женский, и муж имеет нужду в пособии жены. Но да будет милостив Тот, Который выше всего и Который превосходит всякую мысль и разумение [22].
Итак, святая Кафолическая и Апостольская Церковь учит вместе и об Отце, и о Единородном Его Сыне, из Него рожденном безлетно, без истечения, бесстрастно и непостижимо так, как ведает это один только Бог всяческих. Как вместе существуют и огонь, и свет, из него происходящий, — не прежде огонь, а потом уже свет, но вместе — и как свет, всегда рождающийся из огня, всегда есть в огне и никогда от него не отделяется, — так и Сын рождается из Отца, никак не отделяясь от Него, но всегда пребывая в Нем. Но свет, неотделимо рождающийся от огня и всегда в нем пребывающий, не имеет собственной, по сравнению с огнем, ипостаси, ибо он есть природное свойство огня; Сын же Божий Единородный, из Отца рожденный нераздельно и неразлучно и в Нем всегда пребывающий, имеет Свою собственную ипостась, сравнительно с ипостасью Отца [23].
Итак, Сын называется Словом и сиянием, потому что рожден от Отца без всякого сочетания и бесстрастно, и безлетно, и без истечения, и неразлучно; (называется) же Сыном и образом Отчей ипостаси потому, что Он совершен, ипостасен и во всем подобен Отцу, кроме нерожденности (αγεννησια); (называется) Единородным потому, что Он один только от одного Отца рожден единственным образом, ибо никакое другое рождение не подобно рождению Сына Божия, и нет другого Сына Божия. Дух Святый, хотя исходит от Отца, но не по образу рождения, а по образу исхождения. Здесь другой образ бытия, также непостижимый и неведомый, как и рождение Сына (Божия). Поэтому все, что имеет Отец, имеет и Сын, кроме нерожденности, которая означает не различие в сущности или в достоинстве, а образ бытия — подобно тому как Адам, который не рожден, ибо он — творение Божие, и Сиф, который рожден, ибо он — сын Адамов, и Ева, которая вышла из ребра Адамова, ибо она не была рождена, различаются друг от друга не по природе, ибо они — люди, но образом бытия [24].
Должно знать, что слово αγενητον, когда пишется через одно ν, означает нечто несотворенное, т. е. не происшедшее; когда же чрез два νν (αγεννητον), то означает нерожденное (μη γεννηθεν). И по первому значению слова сущность от сущности различается: ибо иное есть сущность несотворенная, означаемая словом с одним ν, и иное, — сущность произведенная (γενητη) или сотворенная. По второму же значению сущность от сущности не различается. Ибо первая ипостась всякого вида животных не рождена (αγεννητος), а не несотворена (ονκ αγενητος); ибо все они сотворены Создателем и приведены в бытие Словом; но не родились, ибо прежде не существовало другого однородного существа, из которого они могли бы родиться.
Итак, что касается первого значения, то слово αγενητος приличествует трем пребожественным ипостасям Святого Божества, ибо они единосущны и несозданны; второе же значение αγεννητος — никак. Ибо один только Отец нерожден, потому что Он имеет бытие не из другой какой–либо ипостаси; и один только Сын рожден, потому что из сущности Отца родился безначально и безлетно; и один только Дух Святый исходящ, потому что из сущности Отца не рождается, но исходит. Так учит Божественное Писание, хотя образ рождения и исхождения пребывает для нас непостижимым [25].
Должно знать и то, что наименования отечества, сыновства и исхождения не от нас перенесены на блаженное Божество, но, напротив, нам переданы оттуда, как говорит божественный Апостол: сего ради преклоняю колена моя ко Отцу, из Него же всяко отечество на небесех и на земли (Еф. 3, 14–15) [26].
Если же говорим, что Отец есть начало Сына и больше Его (Ин. 14, 28), то этим не показываем, что Он первенствует пред Сыном по времени или по естеству; ибо чрез Него Отец веки сотвори (Евр. 1, 2). Не первенствует и в каком–либо другом отношении, если не в отношении причины; то есть потому, что Сын родился из Отца, а не Отец из Сына, что Отец есть виновник Сына по естеству, подобно тому, как не говорим, что огонь происходит из света, но, напротив, свет от огня. Итак, когда услышим, что Отец есть начало и больше Сына, то должны разуметь Отца как причину. И как не говорим, что огонь — одной сущности, а свет —другой, так нельзя говорить, что Отец — одной сущности, а Сын — иной, но (оба) — одной и той же. И как говорим, что огонь сияет чрез выходящий из него свет, и не полагаем, что свет, происходящий из огня, есть служебный его орган, а, напротив, есть естественная его сила; так говорим и об Отце, что все, что делает Отец, делает чрез Единородного Сына Своего не как чрез служебное орудие, но как чрез естественную и ипостасную Силу; и как говорим, что огонь освещает и опять говорим, что свет огня освещает, так все, что творит Отец, и Сын такожде творит (Ин. 5, 19). Но свет не имеет особенной от огня ипостаси; Сын же есть совершенная ипостась, неотлучная от Отчей ипостаси, как это мы выше показали. Невозможно, чтобы среди тварей был найден образ, во всем сходно показывающий в себе самом свойства Святой Троицы. Ибо сотворенное и сложное, скоротечное и изменчивое, описуемое и имеющее образ и тленное — как в точности объяснит чуждую всего этого пресущественную Божественную сущность? А известно, что всякая тварь подчинена большей части таких свойств и по самому естеству подлежит истлению [27].
Подобным образом веруем и во единого Духа Святаго, Господа животворящего, из Отца исходящего и в Сыне почивающего, Отцу и Сыну спокланяема и сславима, как и единосущного и совечного; в Духа от Бога, Духа правого, владычествующего, источника премудрости, жизни и освящения; в Бога, со Отцем и Сыном сущего и называемого, несозданного, Полноту, Творца, Вседержителя, всесовершающего, всесильного, бесконечно могущественного, обладающего всякой тварью и не подчиненного господству, в Духа боготворящего, и небоготворимого; наполняющего, не наполняемого; сообщающего, но ничего не заимствующего; освящающего и не освящаемого, Утешителя, как принимающего моления всех; во всем подобного Отцу и Сыну; от Отца исходящего, чрез Сына подаваемого и воспринимаемого всею тварью; чрез Себя Самого творящего и осуществляющего все без изъятия, освящающего и сохраняющего; ипостасного, существующего в Своей собственной ипостаси, неотлучного и неотделимого от Отца и Сына; имеющего все, что имеет Отец и Сын, кроме нерожденности и рожденности; ибо Отец безвиновен и нерожден, потому что не есть от кого–либо, но Сам от Себя имеет бытие и из того, что имеет, ничего не имеет от другого; напротив, Он Сам есть для всего начало и причина того образа, как оно существует от природы. Сын же от Отца — по образу рождения; Дух же Святый, хоть также от Отца, но не по образу рождения, а по образу исхождения. Что, конечно, различие между рождением и исхождением есть, это мы узнали; но какой образ различия, этого никак не постигаем. [Знаем только, что] и рождение Сына, и исхождение Святаго Духа происходят одновременно [28].
Итак, все, что имеет Сын, и Дух имеет от Отца, даже самое бытие. И если что не — Отец, то не есть ни Сын, ни Дух; и если бы чего не имел Отец, того не имеет Сын и Дух; но чрез Отца, то есть потому, что существует Отец, существует Сын и Дух, и чрез Отца имеет Сын, также и Дух, все, что имеет, потому, то есть, что Отец имеет все это, — кроме нерождаемости и рождения, и исхождения. Ибо одними только ипостасными свойствами и различаются между собою три святые ипостаси, нераздельно различаемые не по сущности, а по отличительному свойству каждой ипостаси [29].
Говорим же, что каждое из этих трех лиц имеет совершенную ипостась, для того, чтобы нам не принять совершенной природы за одну, сложенную из трех несовершенных, но за единую простую сущность в трех совершенных ипостасях, которая выше и впереди совершенства. Ибо все составляемое из несовершенного необходимо есть сложно, но из совершенных ипостасей не может произойти сложение; почему мы и не говорим, что вид из ипостасей, но — в ипостасях. Из несовершенного сказали, т. е., из того, что не представляет собою целого вида той вещи, которая из него составляется, — так камень, дерево и железо — сами в себе совершенны по своей природе, но в отношении к дому, который из них строится, каждое несовершенно, потому что каждое, отдельно взятое, не есть дом [30].
Итак, мы называем ипостаси (Св. Троицы) совершенными, чтобы не ввести сложности в Божеское естество, ибо сложение — начало раздора. И опять говорим, что три ипостаси находятся одна в другой взаимно, чтобы не ввести множества и толпы богов. Исповедуя три ипостаси, признаем несложность и неслитность (в Божестве); а исповедуя, что эти ипостаси единосущны одна другой, и признавая в них тождество воли, действия, силы, власти и, если можно сказать, движения, мы признаем их нераздельность и то, что Бог есть един; ибо Бог, Слово и Дух Его истинно один Бог [31].
О различии трех ипостасей; и о деле, и уме, и мысли. Надобно знать, что иное есть рассматривать предмет на самом деле, и иное — умом и мыслию. Так, мы на самом деле видим различие неделимых во всех тварях: на самом деле Петр представляется отличным от Павла. Но общность, связь и единство созерцаются умом и мыслью; так мы умом постигаем, что Петр и Павел одной и той же природы, имеют одно общее естество. Ибо каждый из них — животное разумное, смертное; и каждый есть плоть, одушевленная душою, как разумной, так и одаренной рассудительностью. Итак, эта общая природа постигается умом; ибо ипостаси не существуют одна в другой, но каждая особо и порознь, т. е. сама по себе, и каждая имеет много такого, чем одна от другой отличается. Ибо они и местом отделяются, и временем различаются, и отличаются умом, силой, видом или образом, нравом, темпераментом, достоинством, поведением и всеми характеристическими свойствами; более же всего тем, что существуют не одна в другой, но отдельно; поэтому и говорится: два, три человека и многие [32].
Это же можно видеть и во всей твари; но в Святой и пресущественной, и высшей всего, и непостижимой Троице иное; ибо здесь общность и единство усматриваются, на самом деле, по причине совечности лиц и тождества их сущности, действия и воли, по причине согласия познавательной способности и тождества власти и силы, и благости — я не сказал: подобия, но тождества — также единства происхождения движения, потому что одна сущность, одна благость, одна сила, одно хотение, одно действие, одна власть; одно и то же, не три, подобные одно другому, но одно и то же движение трех ипостасей; ибо каждая из них едина есть с другой, не менее как с самой собою; ибо Отец и Сын и Святый Дух во всем едино, кроме нерожденности, рождения и исхождения, мыслью же разделенное, ибо мы знаем единого Бога, но замечаем мыслью различие только по свойствам, т. е. отчеству, сыновству и исхождению, как различаем причину, зависящее от причины и совершенство ипостаси, или образ бытия. Ибо в отношении к неописуемому Божеству мы не можем говорить ни о местном расстоянии, как в отношении к нам, потому что ипостаси находятся одна в другой, не сливаясь, впрочем, но соединяясь, по слову Господа, сказавшего: Аз во Отце и Отец во Мне (Ин. 14, 11), — ни о различии хотения, или мысли, или действия, или силы, или чего другого, что производит в нас действительное и совершенное разделение. Поэтому об Отце, Сыне и Святом Духе говорим не как о трех Богах, но, вернее, как об едином Боге, Святой Троице, так как Сын и Дух возводятся к одному Виновнику, но не слагаются и не сливаются, как сливал Савелий; ибо Они соединяются, как мы говорили, не сливаясь, но совокупно друг с другом пребывая и друг друга проникая без всякого смешения и слияния, и так, что не существуют один вне другого или не разделяются в сущности, согласно Ариеву разделению; ибо, чтобы сказать кратко, Божество нераздельно в разделенном, подобно тому, как в трех солнцах тесно друг к другу примыкающих и никаким расстоянием не разделяемых, одно и смешение света, и слияние [33].
Поэтому, когда смотрим на Божество, на первую причину, на единодержавие, на единство и тождество Божества и, так сказать, на движение и хотение, на тождество сущности, силы, действия и господства, — тогда воображаем себе одно. Когда же смотрим на то, в чем есть Божество, или, чтобы сказать точнее, что есть Божество, и на то, что оттуда — из первой причины существует вечно, равнославно и нераздельно, то есть на ипостаси Сына и Духа, — то будет три, Коим покланяемся. Один Отец — Отец и безначальный, т. е. безвиновный; ибо Он — не от кого–либо. Один Сын — Сын, но не безначальный, т. е. не безвиновный; ибо Он — от Отца; если же взять начало во времени, то и безначальный; ибо Он — Творец времен и не подчинен времени. Один Дух — Святый Дух, происходящий из Отца, но не по образу сыновнему, а по образу исхождения. Так ни Отец не утратил нерождения чрез то, что родил, ни Сын — рождения чрез то, что родился из нерожденного — ибо как иначе? — ни Дух не преложился ни в Отца, ни в Сына чрез то, что Он произошел и потому, что Он Бог. Ибо свойство неизменяемо; иначе как бы оно оставалось свойством, если бы изменялось и прелагалось? — Если Отец есть Сын, то уже не Отец в собственном смысле; ибо в собственном смысле только один Отец; и если Сын есть Отец, то Он не есть в собственном смысле Сын; ибо один в собственном смысле Сын; один и Дух Святый [34].
Должно же знать, что мы не говорим, что Отец происходит от кого–либо, но Самого называем Отцем Сына. Не говорим, что Сын — причина, не говорим и того, что Он Отец, но говорим, что Он и от Отца, и Сын Отца. И о Святом Духе говорим, что Он от Отца и называем Его Духом Отца, но не говорим, что Дух и от Сына, а называем Его Духом Сына, как говорит божественный Апостол: аще кто Духа Христова не имать, сей несть Его (Рим. 8, 9), и исповедуем, что Он и открылся нам, и преподается нам чрез Сына; ибо сказано: дуну и глагола им (ученикам Своим): приимите Дух Свят (Ин. 20, 22); подобно тому, как луч и сияние (происходят) от солнца, ибо оно есть источник и луча и сияния; но сияние чрез луч нам сообщается, и оно освещает нас и приемлется нами. О Сыне же не говорим ни того, что Он — Сын Духа, ни того, что Он — от Духа [35].
Глава IX
О том, что приписывается Богу.
Божество просто и несложно. Но то, что слагается из многого и различного, то сложно. Итак, если и несозданность, и безначальность, и бессмертность, и вечность, и благость, и творческую силу, и подобное мы назовем существенными свойствами Божиими, то существо, сложенное из таких свойств, не будет просто, но — сложно, что (говорить о Божестве) крайняя нелепость. Итак, о всяком свойстве, приписываемом Богу, должно так думать, что оно не означает чего–либо существенного, но показывает или то, что Он не есть, или какое–либо отношение Его к тому, что от Него отлично, или что–либо сопровождающее Его природу, или — Его действие.
Из всех имен, усвояемых Богу, кажется, самое высшее есть: Сый (ο ων), как и Сам Он, отвечая Моисею на горе, говорит: рцы сыном Израилевым, Сый посла мя (Исх. 3, 14). Ибо Он в самом Себе заключает все бытие, как бы некое море сущности (ουσιας) — неограниченное и беспредельное. Святый же Дионисий говорит, что [первоначальное имя Бога есть] ο αγαθος — благий, потому что о Боге нельзя сказать, что в Нем прежде бытие, а потом благость.
Второе же имя есть Θεος (Бог). Оно происходит или от θεειν бежать, потому что Бог все обтекает, или от αιθειν жечь, потому что Бог есть огнь, поядающий всякое зло, или от θεασθαι видеть, потому что от Бога ничто не скрыто, и Он все видит. Ибо Он созерцал все вещи прежде бытия их, от вечности представляя в уме Своем; и каждая вещь получает бытие свое в предопределенное время, согласно с Его вечной, соединенной с хотением мыслью, которая есть предопределение, и образ, и план [36].
Итак, первое из этих имен показывает, что Бог есть (το ειναι) а не то, что Он есть (το τι ειναι); второе же указывает на Его действие (ενεργιαν); а имена: безначальный, нетленный, нерожденный, несотворенный, бестелесный, невидимый и подобные показывают, что Он не есть (τι ουκ εστι), то есть, что Он не имеет начала бытию своему, не подлежит тлению, не сотворен, не есть тело, невидим. Благость, праведность, святость и подобные сопутствуют природе, а не выражают самого существа Его. Имена: Господь, Царь и подобные означают отношение к тому, что отлично от Бога; Господом называется Он того, над чем господствует, Царем — над чем царствует, Создателем — что Он создал, и Пастырем — что Он пасет [37].
Глава X
О Божественном соединении и разделении.
Итак, все это должно быть принимаемо в отношении ко всему Божеству и одинаковым образом, и просто, и нераздельно, и совокупно; имена же: Отец, и Сын, и Дух, безвиновный и имеющий причину, нерожденный, рожденный, исходящий, — должно употреблять раздельно; такие имена выражают не существо, но взаимное отношение и образ бытия Ипостасей Святой Троицы. Итак, зная это и как бы рукою, восходя, ведомые к Божескому существу, мы постигаем не самое существо, но познаем только то, что относится к существу, равно как, зная, что душа бестелесна и не имеет ни количества, ни образа, мы однако же не постигаем еще ее существа; или зная, что тело бело или черно, мы еще не знаем его существа, но познаем только то, что относится к его сущности. Истинное же слово учит, что Божество просто и имеет одно простое, благое действие, действуя все во всем, подобно лучу, который все согревает и на каждую вещь действует сообразно естественной ее способности и восприемлемости, сам получивши таковую силу от Создателя своего, Бога.
Но отдельно есть то, что относится к божественному и человеколюбивому воплощению божественного Слова. Ибо в этом деле ни Отец, ни Дух не имели никакого участия, кроме благоволения и кроме того неизреченного чудотворения, которое производил Бог Слово, сделавшись подобным нам человеком, как неизменный Бог и Сын Божий [38].
Глава XI
О том, что говорится о Боге телесным образом.
Так как мы находим, что в божественном Писании весьма многое символически сказано о Боге телесным образом, — то должно знать, что нам, людям и облеченным грубою плотию невозможно иначе разуметь или говорить о божественных высоких и невещественных действиях Божества, как только посредством образов, типов и символов, нам сообразных. Поэтому то, что сказано о Боге очень телесным образом, сказано символически и содержит очень высокий смысл, так как Божество просто и не имеет формы [39].
Итак, под очами Божиими, веждями и зрением должно разуметь Его всесозерцающую силу и неизбежное (ни для какой твари) Его ведение, так как и мы чрез это чувство приобретаем себе совершеннейшее познание и убеждение. Под ушами и слухом — Его благоволение и принятие нашего моления; так как и мы, когда нас просят, милостивее склоняя ухо к просящим, чрез это чувство проявляем к ним нашу благосклонность. Под устами и речью — выражение Его воли, так как и мы устами и речью обнаруживаем сердечные помыслы. Под пищею и питием — наше стремление к Его воле, так как и мы чрез чувство вкуса удовлетворяем необходимой потребности нашей природы. Под обонянием — то, что показывает направленную к Нему нашу мысль, так как и мы посредством обоняния ощущаем благовоние. Под лицем — Его откровение и обнаружение Себя посредством действий, так как и наше лицо служит нашим выражением. Под руками — деятельную Его силу, так как и мы посредством рук совершаем полезные, особенно же благороднейшие наши действия. Под десницею — Его помощь в справедливых случаях, так как и мы, при совершении дел более важных, благородных и большей силы требующих, действуем правою рукою. Под осязанием — Его точнейшее познание и разумение вещей малейших и сокровенных, так как и для нас осязаемые нами вещи не могут иметь ничего в себе сокровенного. Под ногами и хождением — Его пришествие и присутствие или для вспомоществования нуждающимся, или для отмщения врагам, или для другого какого–либо действия, так как и мы посредством ног приходим куда–либо. Под клятвою — непреложность Его решения, так как и мы взаимные договоры свои утверждаем клятвою. Под гневом и яростью — Его ненависть и отвращение к злу, так как и мы то, что не согласно с нашей мыслью, ненавидим и на то гневаемся. Под забвением, сном и дреманием — отложение отмщения врагам и замедление обыкновенной помощи Своим друзьям. Кратко сказать, все, что говорится о Боге телесным образом, содержит в себе некий сокровенный смысл, научающий нас чрез то, что для нас обыкновенно, тому, что выше нас, исключая только то, что говорится о телесном пришествии Бога Слова, ибо Он ради нашего спасения воспринял всего человека, т. е. душу разумную и тело, свойства человеческой природы и естественные, непорочные страсти [40].
Глава XII
О том же.
Итак, этому научают нас священные изречения, как говорил божественный Дионисий Ареопагит: что Бог — причина и начало всяческих, сущность всего существующего, жизнь — живущего, разум — разумного, ум — умного, возвращение и восстановление отпадшего от Него, обновление и преображение растленного по существу, священная твердыня для колеблемых каким–либо нечестивым сомнением, безопасность для стоящих, путь и надежное руководство для идущих к Нему. Прибавлю: Он есть Отец всего Им сотворенного; ибо Бог, приведший нас из небытия в бытие, есть Отец наш преимущественнее наших родителей, которые сами получили от Него и бытие, и способность рождать. Он есть Пастырь для тех, которые Ему последуют и Им пасутся; осияние для тех, которые посвящаются в таинства; богоначалие для тех, которые обожаются; мир для имеющих вражду; простота для любящих простоту; единство для стремящихся к единству; пресущественное и преначальное Начало для всякого начала; и благое сообщение сокровенного, т. е. познания о Себе, всякому по достоинству и восприемлемости каждого [41].
Еще о божественных именах подробнее.
Божество, будучи непостижимым, конечно, будет и безымянно. Не зная существа Его, не будем искать и имени Его существа. Ибо имена должны выражать свой предмет. Бог же, хотя благ, и для того, чтобы мы были участниками Его благости, призвал нас из небытия в бытие и сотворил нас способными к познанию, тем не менее не сообщил нам ни Своего существа, ни познания Его существа. Ибо невозможно, чтобы (низшая) природа совершенно познала лежащую выше ее природу. Притом, если знания относятся к тому, что существует, то как может быть познано пресущественное? Поэтому Бог, по неизреченной благости Своей, благоволит называться сообразно с тем, что свойственно нам, для того чтобы нам не остаться вовсе без познания о Нем, но иметь о Нем хотя бы темное представление. Итак, поскольку Бог — непостижим, Он и безымянен; как Виновник же всего и в Самом Себе содержащий условия причины всего, что существует, Он и называется сообразно всему, что существует, даже противоположному одно другому, как, например, свету и тьме, огню и воде, для того чтобы мы знали, что по существу Он не таков, но пресуществен и безымянный, и что как Виновник всего, что существует, Он принимает Себе имена от всего Им произведенного.
Поэтому одни из божественных имен — отрицательные, показывающие божественную пресущественность, таковы: бессущественный, безлетный, безначальный, невидимый, — не потому, что Бог меньше чего–либо, или что Он лишен чего–либо, ибо все —Его, и от Него и чрез Него все произошло и в Нем состоится, — но потому, что все существующее Он превосходит преимущественным образом; ибо Он не есть что–либо из того, что существует, но — выше всего. Другие имена — утвердительные, говорящие о Нем, как о Виновнике всего. Как Виновник всего существующего и всякого существа, Он называется и сущим, и сущностью; как Виновник всякого разума и мудрости, разумного и мудрого, и сам называется Разумом и разумным, Мудростью и мудрым; равно как — Умом и умным, Жизнью и живущим, Силою и сильным; подобным образом Он называется и сообразно со всем остальным. Наиболее же свойственно Ему принимать названия от вещей благороднейших и более к Нему близких. Так благороднее и ближе к Нему невещественное, чем вещественное, чистое, чем нечистое, святое, чем скверное, так как и более Ему свойственно. Поэтому гораздо более свойственно Ему называться солнцем и светом, нежели тьмою, и днем, нежели ночью, и жизнью, нежели смертью, и огнем, и воздухом и водою, как жизненными началами, нежели землею; преимущественно же и более всего — благом, нежели злом, или, что то же, сущим, нежели не сущим; ибо благо — бытие и причина бытия; зло же — лишение блага или бытия. И это — отрицания и утверждения. Из тех и других происходит приятнейшее сочетание, как то: пресущественное существо, пребожественное Божество, преначальное начало, и тому подобное. Есть и такие имена, которые, хотя приписываются Богу утвердительно, но имеют силу превосходного отрицания, таково: тьма, не потому, что Бог — тьма, но потому, что Он не есть свет, а — выше света [42].
Итак, Бог называется Умом и Разумом, и Духом, и Мудростью, и Силою, как Виновник этого, как невещественный, вседеятельный и всемогущий. И это, говоримое утвердительно и отрицательно, говорится вообще о всем Божестве, как и о каждой Ипостаси Святой Троицы, одинаковым и таким же образом, и без всякого уменьшения. Ибо всякий раз, как я думаю об одной из Ипостасей, я понимаю Ее совершенным Богом и совершенным Существом. А соединяя и исчисляя вместе три Ипостаси, разумею единого совершенного Бога; ибо Божество не сложно, но в трех совершенных лицах единое, совершенное, нераздельное и несложное. Когда же думаю о взаимном отношении Ипостасей, разумею, что Отец есть пресущественное Солнце, Источник благости, Бездна существа, разума, мудрости, силы, света, Божества, Источник рождающий и производящий сокровенное в Нем благо. Итак, Он — Ум, Бездна разума, Родитель Слова и чрез Слово Изводитель Духа, Который Его открывает; и, чтобы не говорить много, в Отце нет (другого) слова, премудрости, силы и желания, кроме Сына, Который есть единственная сила Отца, предначинательная, которой все сотворено, как совершенная Ипостась из совершенной Ипостаси рожденная так, как то ведает Сам Тот, Кто есть и называется Сыном. Дух же Святый есть сила Отца, проявляющая сокровенное Божество, из Отца чрез Сына исходящая, как знает Сам Он, но не через рождение; а потому и Дух Святый есть Совершитель творения всяческих. Итак, что прилично Виновнику–Отцу, Источнику, Родителю, должно приличествовать одному Отцу. А что — произведенному, рожденному Сыну, Слову, Силе предначинающей, желанию, мудрости; то должно относить к Сыну. Что же прилично произведенному, исходящему и открывающему, совершительной Силе, то должно относить к Святому Духу. Отец есть Источник и Причина Сына и Святаго Духа; но Он — Отец одного только Сына и Изводитель Святаго Духа. Сын есть Сын, Слово, Премудрость, Сила, Образ, Сияние, изображение Отца и от Отца. Но Дух Святый не Сын Отца, но Дух Отца от Отца исходящий. Ибо никакого возбуждения не бывает без Духа. Но Он — также и Дух Сына, но не потому, что из Него, но потому, что чрез Него из Отца исходит. Ибо один только Виновник — Отец [43].
Глава XIII
О месте Божием и о том, что одно только Божество неописуемо.
Телесное место есть предел содержащего, в котором содержится содержимое; например, воздух содержит, а тело содержится. Но не весь содержащий воздух есть место тела содержимого, а только предел содержащего воздуха, объемлющий содержимое тело. Вообще же (должно знать), что содержащее не заключается в содержимом.
Но есть и духовное (νοητος, мысленное) место, где представляется и находится духовная и бестелесная природа, где именно она присутствует и действует; но содержится не телесно, а духовно; ибо она не имеет определенного вида, чтобы могла содержаться телесно.
Итак, Бог, будучи невещественным и неописуемым, не находится в месте: Он место Сам для себя, как все наполняющий, выше всего сущий и Сам все содержащий. Однако говорится, что и Он находится в месте, и где Его действие бывает явно, то и называется местом — Божиим. Ибо Он Сам, не смешиваясь ни с чем, проникает все и всему дает участвовать в своем действии, по достоинству и восприемлемости каждого: говорю же я о чистоте физической и нравственной. Ибо невещественное чище вещественного, и добродетельное — порочного. Итак, местом Божиим называется то, что наиболее участвует в Его действии и благодати. Поэтому небо — Его престол; ибо на небе Ангелы творят волю Его и всегда славят Его, — что и составляет Его покой; а земля — подножие ног (Ис. 66, 1) Его, потому что на ней Он во плоти с человеки поживе (Вар. 3, 38). Ногою же Божиею названа святая Его плоть. Называется же местом Божиим и церковь, потому что мы отделяем ее, как некое священное место, на славословие Богу; здесь же воссылаем к Нему и наши молитвы. Равным образом и другие места, где только очевидно нам действие Его или во плоти, или без тела, называются местами Божиими [44].
Должно же знать, что Божество неделимо, так что Оно все и везде есть, и не часть в части, разделяемая телесным образом, но все во всем и все выше всего.
О месте ангела и души и о неописуемом.
Что касается Ангела, то он, хотя телесным образом и не содержится в месте так, чтобы получал образ и определенный вид, однако о нем говорится, что он находится в месте духовным присутствием и действием, как это свойственно его природе, и не везде присутствует, но где действует, там духовным образом и ограничивается, потому что не может действовать в одно и то же время в различных местах. Одному Богу свойственно действовать повсюду в одно и то же время. Ибо Ангел действует в различных местах, по быстроте своей природы и по способности легко, т. е. скоро переходить, а Божество, будучи везде и выше всего, действует одним и простым действием в разных местах в одно и то же время.
Душа же соединяется — с телом вся со всем, а не часть с частью; и не содержится им, а его содержит, как огонь железо, и, пребывая в нем, производит свойственные ей действия.
Описуемо есть то, что объемлется или местом, или временем, или пониманием; неописуемо же есть то, что ничем таковым не объемлется. Итак, одно Божество неописуемо, как безначальное и бесконечное, все содержащее и никаким понятием необъемлемое; ибо оно необъемлемо и беспредельно, никому не ведомо и ведомо только Самому Себе. Ангел же ограничивается и временем — ибо имеет начало бытия своего, и местом — хотя и в духовном смысле, как прежде мы сказали, и постижимостью— ибо (Ангелы) некоторым образом знают и природу друг друга, и совершенно ограничиваются Творцом. А тела ограничиваются и началом, и концом, и телесным местом, и постижимостью [45].
Свод мыслей о Боге и Отце, и Сыне, и Святом Духе. И о Слове и Духе.
Итак, Божество совершенно, непреложно и неизменно. Оно, по своему предведению, предопределило все, не от нас зависящее, назначив всему свойственное и приличное время и место. Поэтому–то Отец не судит никому же, но суд весь даде Сынови (Ин. 5, 22). Ибо судит, конечно, Отец и Сын, как Бог, и Дух Святый; но один Сын, как человек, телесным образом снидет и сядет на престоле славы (Мф. 25, 31), потому что только ограниченному телу приличны схождение и сидение, и будет судить вселенную в правде (Деян. 17, 31).
Все отстоит от Бога, но не местом, а природою. В нас благоразумие, мудрость и решение являются и исчезают, как свойства; но не в Боге: в Нем ничего не возникает и не убывает; ибо Он неизменяем и непреложен, и Ему нельзя приписывать ничего случайного. Ибо благо Он имеет сопутствующим Его существу.
Кто всегда стремится желанием к Богу, тот Его видит; ибо Бог во всем; все сущее зависит от Сущего, и ничто не может существовать, что не имело бы бытия своего от Сущего, потому что Бог, как содержащий природу, соединен со всем; а со святою Своею плотью Бог–Слово соединился ипостасно и с нашею природой сблизился неслиянно.
Никто не видит Отца, как только Сын и Дух (Ин. 6, 46). Сын есть совет, мудрость и сила Отца. Ибо нельзя приписывать Богу качества, чтобы не сказать нам, что Он сложен из существа и качества.
Сын — из Отца, и все, что имеет, из Него имеет (Ин. 5, 30), поэтому и не может ничего делать Сам от Себя; ибо Он не имеет действия особого по сравнению с Отцем [46].
Что Бог, будучи невидим по естеству, видимым делается по действиям, это нам известно из устройства мира и Его управления (Прем. 13, 5).
Сын есть образ Отца, а образ Сына — Дух, чрез Которого Христос, обитая в человеке, дает ему то, что есть соответственно образу (Божию) [47].
Бог — Дух Святый — среднее между нерожденным и рожденным, и чрез Сына соединяется с Отцем. Он называется Духом Божиим. Духом Христовым, Умом Христовым, Духом Господним, Само–Господом, Духом сыноположения, истины, свободы, премудрости, как производящий все это; Он все наполняет Своим существом и все содержит, наполняя Своим существом мир, но не ограничиваясь миром по силе.
Бог есть существо присносущное, неизменяемое, всесозидающее, поклоняемое благочестивым умом.
Бог есть Отец, всегда сущий, нерожденный, потому что ни от кого не родился, но родивший соприсносущного Сына. Бог есть и Сын, всегда сущий со Отцем, из Которого родился безвременно и вечно, вне истечения, и бесстрастно, и неразлучно. Бог есть также и Дух Святый, сила освятительная, ипостасная, от Отца исходящая неразлучно и в Сыне почивающая, единосущная со Отцем и Сыном.
Есть Слово, существенно всегда присущее Отцу. Слово есть и естественное движение ума, согласно с которым он движется, мыслит, рассуждает; — оно как бы отсвет и сияние ума. Опять есть слово внутреннее, произносимое в сердце. Опять — слово произносимое есть вестник мысли. Итак, Бог Слово есть и самостоятельно, и ипостасно; прочие же все три слова суть силы души, не созерцаемые в их собственной ипостаси; именно, первое есть естественное порождение ума, всегда естественно из него проистекающее; второе называется внутренним, а третье произносимым.
И Дух понимается многоразличным образом. Есть Дух Святый. И действия Духа Святаго называются духами. Дух есть и благий Ангел; дух — и демон; дух есть и душа; иногда и ум называется духом; дух — и ветер; дух — и воздух.
Глава XIV
Свойства Божеского естества.
Бог — существо несозданное, безначальное, бессмертное, бесконечное и вечное; бестелесное, благое, вседеятельное, праведное, просветительное, неизменное, бесстрастное, неописуемое, невместимое, неограниченное, беспредельное, невидимое, непостижимое, вседовольное, самодержавное и самовластное, вседержительное, жизнедательное, всесильное, беспредельно мощное, освятительное и общительное, всесодежащее и сохраняющее, и обо всем промышляющее — таково есть Божество, Которое все это и тому подобное имеет по самой природе, а ниоткуда не получило, но само сообщает всякое благо Своими тварям, — каждой по ее приемной силе.
Ипостаси пребывают и обитают одна в другой; ибо они и неотлучны, и неудалимы одна от другой, неслитно вмещаясь одна в другой, но не так, чтобы они смешивались или сливались, но так, что они одна в другой находятся. Ибо Сын в Отце и Духе, и Дух в Отце и Сыне, и Отец в Сыне и Духе, без всякого уничтожения или смешения, или слияния. И одно и то же у них движение; ибо едино есть устремление и едино движение трех Ипостасей; —чего в сотворенной природе усмотреть невозможно [48].
Кроме того, божеское просияние и действие, будучи едино, просто и нераздельно, пребывает простым и тогда, когда разнообразится по видам благ, сообщаемых отдельным существам, и когда разделяет всем им то, что составляет соответственную каждой вещи природу; но, нераздельно размножаясь в отношении к отдельным существам, оно и самые отдельные существа возводит и обращает к собственной своей простоте. Ибо все существа стремятся к Божеству и в Нем имеют бытие, так как Оно сообщает всем бытие, сообразное природе каждого; и Оно есть бытие вещей существующих, жизнь живущих, разум разумного и ум умного; само между тем Оно выше ума, выше разума, выше жизни, выше существа [49].
Еще же должно присоединить и то, что Оно чрез все проникает, ни с чем не смешиваясь, но чрез Него Самого ничто не проникает. Оно и все знает простым ведением, и все просто зрит божественным, всесозерцающим и невещественным своим оком, все — и настоящее, и прошедшее, и будущее, прежде бытия их. Оно безгрешно, и отпускает грехи, и спасает. Оно все, что хочет, может; но не все, что может, хочет; так, Оно может погубить мир, но не хочет [50].
Книга вторая (гл. 15–44)
Глава I (15)
О веке.
Сущий прежде веков, Сам сотворил века. О нем божественный Давид говорит: от века и до века Ты ecu (Пс. 89, 3). И божественный Апостол: Им же и веки сотвори (Евр. 1, 2).
Однако, должно знать, что слово век — многозначаще: оно обозначает очень многое. Ибо веком называется и жизнь каждого человека, веком называется и тысячелетнее время. Также веком именуется и вся настоящая жизнь, веком — также и будущая, нескончаемая по воскресении (Мф. 12, 32; Лук. 20, 35–36). Веком опять называется не время и не какая–либо часть времени, измеряемая движением и течением солнечным, т. е. составляемая днями и ночами, но то, что продолжается наравне с вечным, как бы некое временное движение и протяжение, которое тянется подле и вместе с тем что — вечно. Ибо что — время для временного, то век — для вечного.
Считается семь веков этого мира, т. е. от сотворения неба и земли до общего конца и воскресения людей. Ибо есть частный конец — смерть каждого; но есть и общий, и совершенный конец, когда будет общее воскресение людей. А восьмой век — будущий.
Прежде создания мира, когда не было еще солнца, отделяющего день от ночи, не было века измеряемого; но было как бы некоторое временное движение и протяжение, которое тянулось подле и вместе с тем, что — вечно. В этом смысле век один; в том же смысле и Бог называется вечным, и даже предвечным, ибо и самый век Он сотворил: потому что Бог един только, будучи безначальным, Сам есть Творец всего, как веков, так и всего сущего. Говоря же о Боге, я, конечно, разумею здесь Отца и Единородного Сына Его, Господа нашего Иисуса Христа, и Всесвятого Духа Его, — Единого Бога нашего [51].
Говорят же о «веках веков», потому, что и семь веков настоящего мира заключают в себе многие веки, т. е. многие жизни человеческие, и о том едином веке, который — как выше сказано, объемлет собою все веки; также «веком века» называется .век настоящий и будущий. А вечная жизнь и вечное мучение обозначают нескончаемость будущего века. Ибо время по воскресении уже не будет исчисляться днями и ночами, или лучше — тогда будет один невечерний день; так как Солнце правды ясно будет светить праведным, а для грешных настанет глубокая нескончаемая ночь. Поэтому, каким образом будет исчисляться тысячелетнее время оригеновского восстановления? Итак, Бог есть единый Творец всех веков, как все без изъятия создавший и сущий прежде веков.
Глава II (16)
О творении.
Так как благой и преблагой Бог не удовольствовался созерцанием Себя Самого, но по преизбытку благости Своей благоволил, чтобы произошло нечто, пользующееся Его благодеяниями и причастное Его благости, — то Он приводит из не сущего в бытие, и созидает все как видимое, так и невидимое, также и человека, состоящего из видимого и невидимого. Он творит мыслью, и эта мысль, приводимая в исполнение Словом и совершаемая Духом, становится делом [52].
Глава III (17)
Об Ангелах.
Сам Он Создатель и Творец Ангелов, приведший из не сущего в бытие и создавший их по образу Своему, бестелесными по естеству, подобными некоторому духу и огню невещественному, как говорит Божественный Давид: творяй Ангелы Своя духи, и слуги Своя пламень огненный (Пс. 103, 4), — описывая их легкость и пламенность, и горячность, и проницательность, и быстроту, с какой они желают Бога и служат Ему, — их стремление к горнему и свободу от всякого вещественного представления [53].
Итак, Ангел есть сущность, одаренная умом, постоянно движущаяся, свободная, бестелесная, служащая Богу, по благодати получившая для своего естества бессмертие: один только Творец знает вид и определение этой сущности. Бестелесною же и невещественною она называется по сравнению с нами. Ибо все по сравнению с Богом, единым только несравнимым, оказывается и грубым, и вещественным, потому что одно только Божество в строгом смысле невещественно и бестелесно.
Итак, Ангел есть природа разумная, одаренная умом и свободной волей, изменяемая по желанию, т. е. добровольно изменчивая. Ибо все, что сотворено, и изменчиво; одно только то, что не сотворено, неизменяемо, и все разумное одарено свободною волею. Итак, ангельская природа, как разумная, одаренная умом, имеет свободу, а как сотворенная — изменяема, имея власть и пребывать и преуспевать в добре, и уклоняться к злу.
Он неспособен к покаянию потому, что бестелесен. Человек же получил покаяние ради немощи тела [54].
Он бессмертен не по природе, но по благодати; ибо все, что имело начало по естеству, имеет и конец. Один только Бог присносущен, или, вернее: Он выше вечности, ибо Творец времен не находится в зависимости от времени, но — выше времени.
Ангелы — вторые светы, умные, заимствующие свой свет от первого и безначального Света, не имеющие нужды в языке и в слухе, но без произносимого слова сообщающие друг другу свои мысли и решения.
Далее, все Ангелы сотворены чрез Слово и достигли совершенства от Святаго Духа посредством освящения, по мере достоинства и чина сделавшись причастными света и благодати [55].
Они описуемы: ибо когда они находятся на небе, их нет на земле, и когда Богом посылаются на землю, они не остаются на небе, но они не удерживаются ни стенами, ни дверьми, ни запорами, ни печатями. Ибо они неограничены. Неограниченными же называю их потому, что являясь по воле Божией достойным людям, они являются не такими, каковы сами по себе, но преобразуются сообразно тому, как смотрящие могут видеть их. Ибо по естеству и в собственном смысле неограничено одно только несотворенное, ибо всякое создание определяется сотворившим его Богом.
Освящение они имеют извне, а не из собственного существа — от Духа; пророчествуют по благодати Божией; не имеют нужды в браке, так как они не суть смертны.
Так как они — умы, то находятся и в местах, постигаемых только умом, не телесным образом будучи описуемы, — ибо по природе не принимают вида, как тела, и троякого измерения — но тем, что духовно присутствуют и действуют там, где им повелено, и не могут в одно время быть здесь и там и действовать.
Равны ли они по существу или различаются друг от друга, мы не знаем. Знает же один сотворивший их Бог, Который и все знает. Различаются же они друг от друга светом и положением; или имея степень соответственно свету, или соответственно степени участвуя в свете, и просвещают друг друга по причине превосходства чина или естества. Но ясно, что высшие Ангелы сообщают и свет, и знание низшим [56].
Они сильны и готовы к исполнению божественной воли и вследствие присущей их природе быстроты тотчас повсюду являются, где бы ни повелело божественное мановение; и охраняют области земли, и управляют народами и странами, как повелено им Творцом, и распоряжаются нашими делами, и помогают нам. Вообще же и по воле Божией, и по определению Божию, они — выше нас и всегда — окрест Бога [57].
Они — неудобопреклонны ко злу, хотя и не непреклонны, но теперь даже и непреклонны, — не по природе, а по благодати и по привязанности к одному только благу [58].
Они созерцают Бога, насколько для них возможно, и имеют это пищею.
Будучи выше нас, как бестелесные и свободные от всякой телесной страсти, они, однако, не бесстрастны, ибо бесстрастно одно только Божество.
Принимают образ, какой бы ни повелел Господь Бог, и в этом образе являются людям, и открывают им божественные тайны.
Они живут на небесах, и одно у них занятие — песнословить Бога и служить Его божественной воле.
Как говорит святейший, священнейший и великий в богословии Дионисий Ареопагит, все богословие, т. е. божественное Писание, именует девять небесных сущностей. Божественный священнотайник разделяет их на три тройственных класса: первый, как он говорит, всегда окрест Бога и, как предано ему, находится в ближайшем и непосредственном единении с Богом — это класс шестикрылых Серафимов и многоочитых Херувимов, и святейших Престолов. Второй класс содержит в себе Господства, Силы и Власти, а третий и последний — Начала, Архангелов и Ангелов.
Некоторые, конечно, говорят, что они получили бытие прежде всякой твари — подобно тому, как говорит Григорий Богослов: «прежде всего Бог вымышляет ангельские и небесные силы, и мысль эта стала делом». Другие же говорят, что они произошли после сотворения первого неба. Все же согласны, что они сотворены прежде создания человека. Я же соглашаюсь с Богословом: ибо надлежало сотворить прежде всего умную сущность, потом чувственную, и после уже из той и другой сущности человека.
Те же, которые называют Ангелов творцами какой бы то ни было сущности, суть уста отца их — дьявола. Ибо, как твари, Ангелы не суть создатели. Творец же всего, Промыслитель и Содержитель есть Бог, один только несозданный, воспеваемый и прославляемый во Отце и Сыне и Святом Духе [59].
Глава IV (18)
О дьяволе и демонах.
Из этих ангельских сил тот ангел, который стоял во главе надземного чина [60] и которому Бог вверил охранение земли, не был создан злым по природе, но был добрым и создан для добра, и не получил в себя от Создателя и следа зла. Но он не вынес света и чести, которую ему даровал Творец, но по самовластному произволению обратился от того, что согласно с природой, к тому, что противоестественно, и возгордился против Творца своего — Бога, восхотев восстать против Него, и первый, отступив от блага, впал в зло. Ибо зло не есть что–либо иное, как лишение добра, подобно тому, как и тьма есть лишение света, ибо благо есть духовный свет; равным образом и зло есть духовная тьма. Итак, будучи создан от Творца светом и быв благим, — ибо виде Бог вся, елика сотвори, и се добра зело (Быт. 1, 31), — он по свободной воле сделался тьмою. Им увлечено, ему последовало и с ним ниспало бесчисленное множество подчиненных ему ангелов. Таким образом они, имея одинаковое с ангелами естество, сделались злыми, по произволению, самовольно уклонившись от блага ко злу [61].
Поэтому они не имеют ни власти, ни силы против кого–нибудь, если не получают позволения от Бога в целях домостроительства, как случилось с Иовом и как написано в Евангелии о свиньях [гадаринских]. При Божием попущении они сильны, принимают и переменяют, какой хотят, образ, сообразно со своим воображением.
Ни Ангелы Божии, ни демоны не знают таким образом будущего, однако предсказывают: Ангелы — когда Бог открывает им и повелевает предсказывать; почему и сбывается то, что они говорят. Предсказывают же и демоны — иногда прозревая в отдаленные события, а иногда только догадываясь, почему они часто и лгут. Не должно им верить, хотя они, как мы сказали, много раз говорят и правду. Кроме того, они знают и Писание.
Итак, все пороки вымышлены ими, а также и нечистые страсти; и хотя им позволено искушать человека, но они не могут никого принудить; так как от нас зависит — выдержать или не выдержать их нападение; поэтому дьяволу, демонам его и последователям его уготован огонь неугасимый и вечное мучение.
Нужно знать, что падение для ангелов то же, что смерть для людей. Ибо после падения для них нет покаяния, как и для людей оно невозможно после смерти [62].
Глава V (19)
О видимой твари.
Сам Бог наш, в Троице и Единице прославляемый, сотворил небо и землю, и вся, яже в них (Пс. 145, 6), приведя все из не сущего в бытие: иное из не бывшего прежде вещества, как–то: небо, землю, воздух, огонь, воду; а другое из этих уже созданных Им веществ, как–то: животных, растения, семена. Ибо это, по повелению Создателя, произошло из земли, воды, воздуха и огня.
Глава VI (20)
О небе.
Небо есть то, что объемлет твари как видимые, так и невидимые. Ибо в нем заключаются и им ограничиваются и постигаемые только умом силы ангелов, и все чувственное. Неописуемо же одно только Божество, Которое все наполняет и все объемлет, и все ограничивает, так как Оно — выше всего и все сотворило.
Так как Писание говорит о небе и небе небесе (Пс. 113, 24, 23), и о небесах небес (Пс. 148, 4), и блаженный Павел говорит, что он восхищен был до третьяго небесе (II Кор. 12, 2), то мы утверждаем, что при общем начале мира, как предано нам, сотворено то небо, которое языческие мудрецы, присвоив себе учение Моисея, называют беззвездным шаром. Бог назвал небом и твердь (Быт. 1, 8), которой повелел быть посреде воды, назначив ей разлучать между водою, яже бе над твердию, и между водою, яже бе под твердию. Божественный Василий, по наставлению Св. Писания, говорит, что естество этого неба тонко, как дым. Другие же говорят, что оно имело вид воды, так как было помещено посреде воды. Иные говорят, что оно составлено из четырех стихий. Некоторые говорят, что оно пятое тело, отличное от прочих четырех [63].
Некоторые полагали, что небом все окружено, и оно, будучи шарообразно, образует для всего самую высокую часть; самая же середина обнимаемого им пространства составляет самую низкую часть. И легкие, и подвижные тела, согласно этому мнению, получили от Творца место в самом верху, тела же тяжелые и стремящиеся книзу — в самом низу, т. е. в середине. Из всех стихий наиболее легкая и наиболее стремящаяся (вверх) — огонь, о котором поэтому утверждают, что он расположен непосредственно за небом. Этот огонь называют эфиром; за эфиром, ниже его, помещают воздух. Земля же и вода, как стихии, наиболее тяжелые и наиболее стремящиеся книзу, помещаются в самой середине, так что они являются противоположными друг к другу, одинаково находясь внизу. Впрочем, вода легче земли, почему она и подвижнее последней. Таким образом, получается, что над землею и водою кругом со всех сторон наподобие покрова простирается воздух, воздух со всех сторон обнимается эфиром, а вне и вокруг всего этого расположено небо.
С одной стороны, говорят, что небо движется кругообразно и сжимает все, что находится внутри его, и таким образом все остается твердым и не распадается.
Сверх того, говорят, что небо имеет семь поясов, один выше другого, что оно представляет собою легкое вещество, наподобие дыма, и что в каждом поясе находится одна из планет, ибо обыкновенно признается семь планет: Солнце, Луна, Юпитер, Меркурий, Марс, Венера и Сатурн. При этом под Венерою разумеют то утреннюю, то вечернюю звезду. Их называют планетами потому, что они совершают свое движение противоположно движению неба; ибо в то время, как небо и прочие звезды движутся от востока к западу, одни планеты имеют движение от запада к востоку. Это мы можем заметить по луне, которая каждый вечер немного отступает назад [64].
Итак, те, которые утверждают, что небо шарообразно, признают, что оно находится на равном расстоянии от земли, как сверху, так с боков и снизу. Я говорю: с боков и снизу, приспособляясь к нашему чувственному восприятию; ибо, сверху, так как видно из предыдущего, небо повсюду занимает самое верхнее место, а земля нижнее. Утверждают также, что небо, наподобие шара окружает землю и своим быстрейшим движением вращает: солнце, луну и звезды; и, когда солнце находится над землею, то здесь бывает день, когда же — под землею, — ночь; когда же солнце зайдет под землю, то здесь бывают ночь, а там день.
Другие же представляли небо в виде полушария, основываясь на словах боговдохновенного Давида: простирали небо яко кожу (Пс. 103, 2), т. е. как шатер, а также на словах блаженного Исаии: поставивши небо яко камару (Ис. 40, 22). Также и потому, что солнце, луна и звезды, заходя, обходят землю кругом от запада к северу и таким образом опять возвращаются к востоку. Впрочем, так ли это или иначе, но все произошло и утверждено божественным повелением и имеет своим незыблемым основанием божественную волю и решение; яко Той рече, и быша. Той повеле, и создашася. Постави я в век, и в век века: повеление положи, и не мимо идет (Пс. 148, 5–6).
Небом неба называется первое небо, находящееся над твердию. Таким образом получается два неба, так как и твердь Бог назвал небом (Быт 1, 8). Священное Писание и воздух обыкновенно называет небом, так как он видим вверху, ибо Писание говорит: благословите вся птицы небесные (Дан. 3, 80), разумея при этом птиц воздушных, ибо путем для птиц служит воздух, а не небо. Так получаются три неба, о которых говорил Божественный Апостол (2 Кор. 12, 2). А если бы кто захотел и семь поясов принимать за семь небес, то он нисколько бы не погрешил. И на еврейском языке небо обычно называется во множественном числе — небесами. Поэтому Священное Писание, имея в виду сказать о небе неба, говорит: небеса небес (Пс. 148, 4), что означает небо неба, т. е. небо над твердию. И в словах: вода, яже превыше небес, небеса означают или воздух и твердь, или семь поясов тверди, или одну твердь, которая на еврейском языке обыкновенно называется во множественном числе небесами.
По естественному порядку природы все, а следовательно и небеса, подлежит разрушению; но они держатся и сохраняются благодатию Божиею.
Только Бог безначальный по своей природе — не имеет предела существования; поэтому и сказано: та погибнут, Ты же пребываеши (Пс. 101, 27). Впрочем, небеса исчезнут не вполне, ибо они обветшают и совьются, как одежда, и изменятся (Пс. 101, 27) и будет небо ново и земля нова (Откр. 21, 1).
Небо гораздо более земли, но не следует допытываться того, какова сущность неба, ибо она нам неизвестна.
Никто не должен допускать, что небеса или светила одушевлены, ибо они не имеют души и чувства. Поэтому, Когда божественное Писание говорит: да возвеселятся небеса, и да радуется земля (Пс. 95, 11), оно призывает к веселию Ангелов на небе и людей на земле. Писание употребляет олицетворение и о неодушевленном говорит, как об одушевленном, например: море виде, и побеже, Иордан возвратися вспять; и далее: что ти есть море, яко побегло ecu; и тебе Иордане, яко возвратился ecu вспять (Пс. 113, 3, 5). Оно обращается с вопросом и к горам, и к холмам, почему возрадовались они (Пс. 113, 4), подобно тому, как и мы обыкновенно говорим: собрался город, — разумея здесь не здания, а жителей города. И небеса поведают славу Божию (Пс. 18, 2) не потому, что они издают голос, воспринимаемый телесным слухом, но потому, что они присущим им величием показывают нам могущество Творца: созерцая их красоту, мы прославляем Творца как наилучшего художника [65].
Глава VII (21)
О свете, огне, светилах, как о солнце, так о луне и звездах.
Огонь есть одна из четырех стихий; он легок, более других стихий стремится вверх, имеет одновременно и силу жечь, и силу освещения. Огонь был создан Творцом в первый день, ибо божественное Писание говорит: И рече Бог: да будет свет: и бысть свет (Быт. 1, 3). Огонь, по мнению некоторых, есть не что иное, как свет; однако, другие утверждают, что мировой огонь — называемый у них эфиром — находится выше воздуха. Итак, в начале, т. е. в первый день, Бог создал свет — это убранство и украшение всего видимого творения. В самом деле, отыми свет — и все станется во тьме не различимым и не будет в состоянии показать свойственной ему красоты. И нарече Бог свет день, а тму нарече нощь (Быт. 1, 5). Тьма же не есть какая–либо субстанция, но акциденция. В самом деле, она есть лишение света, так как последний не заключается в существе воздуха. Итак, самое отсутствие света в воздухе Бог назвал тьмою: не субстанция воздуха составляет тьму, но тьму производит лишение света, что скорее означает акциденцию, чем субстанцию. И не ночь была названа первою, но день, так что день прежде, а ночь потом. Таким образом, ночь следует за днем; и от начала дня до другого дня — одни сутки; ибо в Писании сказано: и бысть вечер, и бысть утро, день един (Быт. 1, 5) [66].
В течение трех первый дней день и ночь происходили, конечно, вследствие того, что свет по божественному повелению то распространялся, то сжимался. На четвертый же день Бог создал светило великое, т. е. солнце в начала и власть дне (Быт. 1, 16, 17), так благодаря ему происходит день: день имеет место тогда, когда солнце находится над землею, и продолжительность дня определяется течением солнца над землею от восхода до захода. В тот же день создал Бог и светило меньшее, т. е. луну и звезды, а начала и власть нощи (Быт. 1, 16), чтобы освещать ее. Ночь же имеет место тогда, когда солнце находится под землею, и продолжительность ночи определяется течением солнца под землею от захода до восхода. Таким образом, луна и звезды имеют своим назначением освещать ночь. Однако и днем не все звезды находятся под землею; ибо и в течение дня на небе — над землею есть звезды, только солнце, скрывая их вместе с луною своим более ярким блеском, не позволяет их видеть [67].
В эти светила Творец и вложил первосозданный свет. Это Он сделал не потому, что у Него не было другого света, но затем, чтобы этот первосозданный свет не оставался без употребления; ибо светило — не самый свет, но вместилище света [68].
Семь из этих светил называют планетами, утверждая, что они имеют движение, противоположное движению неба, — отчего их и назвали планетами, т. е. блуждающими, ибо небо, говорят, движется от востока к западу, планеты же — от запада к востоку. Однако, так как движение неба более быстрое, то оно своим вращательным движением увлекает с собою и семь планет. Семь планет имеют следующие названия: Луна, Меркурий, Венера, Солнце, Марс, Юпитер, Сатурн. Утверждают, что в каждом небесном поясе есть одна из семи планет.
В первом, самом верхнем, находится Сатурн,
во втором — Юпитер,
в третьем — Марс,
в четвертом — Солнце,
в пятом — Венера,
в шестом — Меркурий,
в седьмом и низшем — Луна.
Планеты совершают непрерывное течение, которое назначил им Творец, и соответственно тому, как Он основал их, по слову божественного Давида: луну и звезды, яже Ты основал ecu (Пс. 8,4); ибо словами Ты основал ecu он обозначил твердость и неизменность данного им Богом порядка и движения. В самом деле, Он поставил их во времена и в знамения, и во дни, и в лета (Быт. 1, 14), ибо от солнца происходят четыре перемены года. Первая перемена — весна, ибо весною Бог сотворил весь мир. На это указывает, между прочим, то обстоятельство, что и до сих пор произрастание цветов бывает весною. Весна, далее, есть равноденственное время года, ибо тогда и день и ночь продолжаются по двенадцать часов. Весна имеет место тогда, когда солнце восходит в середине востока; она отличается умеренностью, умножает кровь, будучи, теплой и влажной. Она представляет собою переход от зимы к лету, так как она теплее и суше, чем зима, но более прохладна и более влажна, чем лето. Это время года продолжается от 21 марта до 24 июня. Затем, когда восход солнца подымается к северу, следует летняя перемена года. Она занимает среднее место между весною и осенью, соединяя в себе и весеннюю теплоту, и осеннюю сухость; ибо лето есть теплое и сухое время года, способствующее развитию желтой желчи. Летом бывает самый долгий день, в пятнадцать часов, и весьма короткая ночь, длящаяся всего девять часов. Лето продолжается от 24 июня до 25 сентября. Затем, когда солнце опять возвращается к середине востока, летнее время года сменяется осенним, которое некоторым образом занимает среднее место между холодом и теплом, сухостью и влажностью, и которое составляет переход от лета к зиме, соединяя в себе летнюю сухость и зимний холод; ибо осень есть холодное и сухое время года, способствующее развитию черной желчи. Осень есть, опять, равноденственное время года, когда и день и ночь имеют по двенадцати часов. Осень продолжается от 25 сентября до 25 декабря. Когда же солнце спускается к наиболее короткому и низкому восходу, т. е. восходу южному, наступает зимнее время года, которое холодно и влажно и составляет переход от осени к весне, соединяя в себе осенний холод с весеннею влажностью. Зимою бывает самый короткий день, имеющий девять часов, и самая длинная ночь, имеющая пятнадцать часов. Зима продолжается от 25 декабря до 21 марта. Таким образом, Творец мудро устроил так, чтобы мы, переходя от крайнего холода или жара, или влажности, или сухости к другой противоположной крайности, не впали бы в тяжелые болезни; ибо разум учит, что внезапные перемены — опасны [69].
Так солнце производит времена года, а через них — год, а также дни и ночи: дни, восходя и оставаясь над землею, ночи, скрываясь под змлею и уступая место свету прочих светил — луны и звезд.
Говорят, что на небе существует двенадцать созвездий, или знаков зодиака, имеющих движение, противное движению солнца и луны и прочих пяти планет, и что семь планет проходят через эти двенадцать созвездий. Солнце на прохождение каждого знака зодиака употребляет один месяц и в течение двенадцати месяцев проходит через двенадцать созвездий. Названия двенадцати знаков зодиака и соответствующих им месяцев следующие:
Овен, солнце вступает в этот знак в месяце марте, 21 дня.
Телец, солнце вступает в этот знак в месяце апреле, 23 дня.
Близнецы, солнце вступает в этот знак в месяце мае, 24 дня.
Рак, солнце вступает в этот знак в месяце июне, 25 дня.
Лев, солнце вступает в этот знак в месяце июле, 25 дня.
Дева, солнце вступает в этот знак в месяце августе, 25 дня.
Весы, солнце вступает в этот знак в месяце сентябре 25 дня.
Скорпион, солнце вступает в этот знак в месяце октябре, 25 дня.
Стрелец, солнце вступает в этот знак в месяце ноябре, 25 дня.
Козерог, солнце вступает в этот знак в месяце декабре, 25 дня.
Водолей, солнце вступает в этот знак в месяце январе, 25 дня.
Рыбы, солнце вступает в этот знак в месяце феврале, 24 дня.
Луна же каждый месяц проходит через двенадцать созвездий, так как она расположена ниже и проходит их скорее; ибо подобно тому, как если начертить круг внутри другого круга, то лежащий внутри круг окажется меньшим, так и течение луны, лежащей ниже солнца, короче и совершается скорее.
Эллины говорят, что восхождением, захождением и сближением звезд, а также солнца и луны управляются все наши дела; этим и занимается астрология. Мы же, напротив, утверждаем, что ими даются предзнаменования дождя и бездождья, сырой и сухой погоды, а также ветров и подобное; но предзнаменованиями наших действий они никоим образом не бывают. В самом деле, мы, созданные Творцом свободными, являемся господами наших дел. А если мы все делаем в силу течения звезд, то то, что мы делаем, мы делаем по необходимости. То же, что происходит по необходимости, не есть ни добродетель, ни порок. А если мы не имеем ни добродетели, ни порока, то мы недостойны ни наград, ни наказаний, равно как и Бог окажется несправедливым, подавая одним блага, другим скорби. Даже более того: раз все ведется и влечется необходимостью, то не будет ни управления Божия в мире, ни промышления Божия о творениях. Сверх того, и разум будет нам не нужен, ибо, раз мы не властны ни в одном действии, то нам нет нужды что–либо обдумывать. Между тем, разум нам несомненно дан для обдумывания наших действий, почему всякое разумное существо в то же время есть существо свободное [70].
Поэтому мы утверждаем, что звезды не бывают причиною ничего совершающегося в мире — ни возникновения возникающего, ни гибели гибнущего, но скорее служат предзнаменованием дождей и перемены воздуха. Иные, может быть, скажут, что звезды являются если не причинами, то предзнаменованиями войн и что качество воздуха, зависящее от солнца, луны и звезд, различным образом производит различные темпераменты, навыки и расположения; но навыки относятся к тому, что находится в нашей воле, ибо они подчиняются разуму и изменяются под его руководством [71].
Часто появляются также кометы, которые служат некоторыми знамениями, возвещающими, например, о смерти царей. Кометы не принадлежат к тем звездам, которые были сотворены в самом начале, но, по божественному повелению, образуются в соответствующее время и опять распадаются; ибо и звезда, явившаяся волхвам во время человеколюбивого и спасительного ради нас рождения по плоти Господа, не принадлежала к числу тех звезд, которые были сотворены в начале. Это ясно из того, что она совершала свое течение то от востока на запад, то с севера на юг, что она то скрывалась, то показывалась. Все это не соответствует законам и природе звезд [72].
Следует принять к сведению, что луна заимствует свой свет от солнца. Это происходит не потому, что Бог был не в состоянии дать ей собственный свет, но для того, чтобы сообщить творению те стройность и порядок, какие бывают тогда, когда один начальствует, а другой повинуется, а также и для того, чтобы и мы научились быть в общении друг с другом, делиться с другими и подчиняться — подчиняться прежде всего Создателю, Богу Творцу и Владыке, а затем и начальникам, которые Им поставлены; при этом мы не должны расследовать, почему этот начальствует, а я не начальствую, но принимать все исходящее от Бога с благодарностью и благодушно.
Иногда происходят затмения солнца и луны, чем обличается безумие тех, которые поклоняются твари паче Творца (Рим. 1, 25), и доказывает, что солнце и луна подвержены превращениям и изменениям. Все же изменчивое не есть Бог, ибо все, что изменяется, тленно по своей природе.
Затмение солнца происходит тогда, когда луна, делаясь как бы промежуточною стеною, дает тень и не позволяет свету передаваться нам. Поэтому сколько времени луна будет закрывать солнце, столько времени и будет продолжаться затмение. Не следует удивляться тому, что луна, будучи меньше солнца, закрывает его; ибо некоторые утверждают, что солнце во много раз более земли, а святые отцы считают его равным земле, и, однако, часто его закрывает небольшое облако или даже незначительный холм или стена.
Затмение же луны происходит вследствие земной тени, когда луне исполнится пятнадцать дней и когда солнце и луна окажутся на противоположных концах прямой линии, проходящей через высочайший центр небесного свода — солнце под землею, а луна над землею. В этом случае земля дает тень и солнечный свет не достигает луны и не освещает ее, отчего она и затмевается.
Следует иметь в виду, что луна была создана Творцом полною, т. е. такою, какою она бывает в пятнадцатый день лунного месяца, ибо ей надобно произойти совершенною. Но на четвертый день, как мы сказали, было создано солнце. Следовательно, луна опередила солнце на одиннадцать дней, ибо от четвертого дня до 15–го одиннадцать дней. Поэтому в каждом году двенадцать лунных месяцев одиннадцатью днями менее двенадцати солнечных месяцев. В самом деле, двенадцать солнечных месяцев имеют триста шестьдесят пять дней с четвертью; а так как из сложения четвертей в течение четырех лет образуется один день, который называется високосным, поэтому тот год имеет 366 дней. Напротив, лунные годы имеют 354 дня, так как луна, народившись или обновившись, увеличивается, пока не достигает возраста четырнадцати с тремя четвертями дней; после этого она начинает уменьшаться, пока ей не исполнится 29 дней, когда она делается совершенно темной. А потом, соединяясь с солнцем, она возрождается и обновляется, давая нам напоминание о нашем воскресении. Так получается, что луна ежегодно отстает от солнца на одиннадцать дней. Поэтому у евреев по прошествии трех лет бывает вставочный месяц и третий год имеет тринадцать месяцев, вследствие прибавления каждый год по одиннадцати дней.
Ясно, что и солнце, и луна, и звезды сложны и по своей природе подлежат разрушению. Однако природы их мы не знаем. Правда, некоторые говорят, что огонь, если он не находится в каком–либо веществе, бывает невидим, почему, коль скоро его погасили, исчезает; но другие утверждают, что огонь, будучи погашен, превращается в воздух [73].
Зодиакальный круг движется по косой линии и разделяется на двенадцать частей, называемых знаками зодиака. Каждый знак имеет тридцать градусов, из коих три главных, по одному в каждых десяти градусах. Градус же состоит из шестидесяти минут. Таким образом, небо имеет триста шестьдесят градусов, из них 180 градусов в полушарии, находящемся над землею, и 180 градусов в полушарии, находящемся под землею.
Жилища планет: Овен и Скорпион — жилище Марса; Телец и Весы — Венеры; Близнецы и Дева — Меркурия; Рак — Луны; Лев — Солнца; Стрелец и Рыбы — Юпитера; Козерог и Водолей — Сатурна.
Высоты: Овен — Солнца; Телец — Луны; Рак — Юпитера; Дева — Марса; Весы — Сатурна; Козерог — Меркурия; Рыбы — Венеры.
Фазы луны: соединение — когда она находится в одном градусе с солнцем; рождение — когда она отстоит от солнца на пятнадцать градусов; восход, — когда она появляется; фаза серповидная, имеющая место дважды, — когда луна отстоит от солнца на 60 градусов; две полукружные фазы, — когда луна отстоит от солнца на девяносто градусов; две фазы двояковыпуклые — когда луна отстоит от солнца на сто двадцать градусов; две фазы неполного полнолуния и неполного света — когда луна отстоит от солнца на сто пятьдесят градусов; полное полнолуние — когда луна отстоит от солнца на сто восемьдесят градусов. Мы говорили о двух фазах, разумея фазу возрастания и фазу ущерба. Каждый знак зодиака луна проходит в течение двух с половиной дней.
Глава VIII (22)
О воздухе и ветрах.
Воздух служит причиною Воздух есть очень легкая стихия, влажная и теплая, более тяжелая, чем огонь, и более легкая, чем земля и дыхания и звука. Он бесцветен, т. е. от природы не имеет определенного цвета; прозрачен, так как может принимать свет. Воздух служит трем нашим чувствам, ибо при его посредстве мы видим, слышим и обоняем. Он может принимать в себя теплоту и холод, сухость и влажность. Ему принадлежат все виды пространственного движения: вверх, вниз, внутрь, вне, вправо, влево, а равно и движение вращательное.
Сам по себе воздух не имеет света, освещается солнцем, луною, звездами и огнем. Об этом сказано в Писании: тма бе верху бездны (Быт. 1, 2). Писание этим хочет показать, что воздух не сам по себе имеет свет, но существо света иное.
Ветер есть движение воздуха. Иными словами: ветер есть течение воздуха и меняет свои названия в зависимости от мест, откуда берет свое начало.
Место, в свою очередь, есть нечто воздушное, ибо местом видного тела служит то, что его обнимает. Что же обнимает тела, как не воздух? Места, откуда происходит движение воздуха, различны; от этих различных мест ветра и получили свои названия. Всех ветров двенадцать.
Говорят, что воздух есть потухший огонь или испарение нагретой воды. Отсюда получается, что воздух по своей природе горяч, но охлаждается вследствие близости к воде и земле, так что его нижние части — холодные, верхние же теплые [74].
Что касается различных ветров, то с летнего восхода солнца дует кекий, или средний; с восхода равноденственного — восточный ветер; с востока зимнего — эвр; с запада зимнего — лив; с запада летнего — аргест или олимпий, иначе называемый япиксом; затем ветры южный и северный, дующие один навстречу другому. Есть также ветер, средний между кекием и северным— борей, между эвром и южным ветром—финикс, называемый эвронотом, между южным и ливом — ливонот, иначе левконот; между северным и аргестом — фраский, иначе называемый окрестными жителями керкием.
[Народы, населяющие пределы земли, суть следующие: под эвром — Индийцы; под финиксом — Чермное море и Эфиопия; под ливонотом — Гараманты, живущие за Сиртом; под ливом— Эфиопы и западные мавры; под западным — [Геркулесовы] столпы и начальные пределы Ливии и Европы; под аргестом — Иберия, ныне Испания; под фраскием — кельты и пограничные с ними племена; под северным ветром — Скифы, живущие за Фракией; под бореем — Понт, Мэотийское море и Сарматы; под кекием — Каспийское море и Саки].
Глава IX (23)
О водах.
Вода также есть одна из четырех стихий, наипрекраснейшее создание Божие. Вода представляет собою стихию влажную и холодную; она тяжела и стремится вниз, легко разливаясь по поверхности. О ней и упоминает Божественное писание, говоря: и тма верху бездны, и Дух Божий ношашеся верху воды (Быт. 1, 2). В самом деле, бездна не что иное, как множество воды, предел которого недоступен людям; ибо вначале вода покрывала поверхность всей земли. И прежде всего Бог сотворил твердь, служащую преградой между водою, яже бе над твердию, и между водою, яже бе под твердию — (Быт. 1, 7); ибо, по Господню повелению, твердь утвердилась в средине бездны вод: Бог сказал, чтобы образовалась твердь, и она образовалась. Но почему Бог поместил воду над твердию? По причине сильнейшего жара, исходящего от солнца и эфира; ибо непосредственно за твердию простирается эфир, а на тверди находятся солнце с луною и звездами; и если бы сверху не было воды, то твердь от шара могла бы воспламениться.
Затем Бог повелел водам собраться в собрание едино (Быт. 1, 10). Слова: собрание едино, не указывают на то, что воды были собраны в одном месте, потому что вслед за этим говорится: и собрания вод нарече моря (Быт. 1, 10); упомянутыми словами обозначено то, что воды, будучи отделены от земли, соединились между собою. Так воды собрались в собрания своя, и явися суша (Быт. 1, 9). Отсюда произошли два моря, обнимающие Египет, ибо он находится между двумя морями; к ним принадлежат различные меньшие моря, со своими горами, островами, мысами, пристанями, заливами, берегами низменными и утесистыми. Низменным называется песчаный морской берег, утесистым же — каменистый, обрывистый, подле которого сразу начинается глубина. Подобным же образом произошли и море восточное, называемое Индийским, и море северное, называемое Каспийским. Таким же образом произошли и озера.
Что касается океана, то он представляет собою как бы некоторую реку, окружающую всю землю; о нем; как мне кажется, сказано в божественном Писании: река исходит из Эдема (Быт. 2, 10). Океан имеет воду, годную для питья и сладкую. Он доставляет воду морям, где она, пребывая долгое время и оставаясь неподвижной, делается горькой, причем ее легчайшие части постоянно извлекаются солнцем и смерчами. Отсюда образуются облака и происходят дожди, причем вода, процеживаясь, становится сладкой.
Океан разделяется на четыре канала (Быт. 2, 10), или четыре реки. Имя одной реки Фисон (Быт. 2, 11) т. е. индийский Ганг. Имя второй Геон (Быт. 2, 13); это Нил, текущий из Эфиопии в Египет. Имя третьей Тигр (Быт. 2, 14), а имя четвертой Евфрат (Быт. 2, 14). Есть весьма много и других величайших рек, из которых одни изливаются в море, другие теряются в земле. Поэтому во всей земле имеются скважины и проходы, как бы некоторые жилы, через которые она принимает воды из моря и испускает источники.
В силу этого, от качества земли зависит и вода в источниках, ибо морская вода процеживается и очищается землею, и таким образом делается сладкой. Если же место, откуда вытекает источник, окажется горьким или соленым, то и вода выходит такая же. Часто же вода, будучи стесняема и с силою вырываясь, нагревается, вследствие чего и появляются самородные теплые воды [75].
Итак, по божественному повелению в земле явились впадины, и таким образом воды собрались в собрания свои (Быт. 1, 9), вследствие этого образовались и горы. Затем воде, первой, Бог повелел произвести душу живу (Быт. 1, 20); ибо Он восхотел, чрез воду и носившегося вначале над водами Святаго Духа (Быт. 1, 2) обновить человека: так говорит божественный Василий. И земля произвела животных, малых и великих, китов, драконов, рыб, плавающих в воде, и птиц пернатых: таким образом чрез птиц соединяются между собою вода, земля и воздух, ибо они произошли из воды, живут на земле и летают по воздуху.
Вода есть самая прекрасная из стихий и приносит много пользы; она очищает от нечистоты, не только от нечистоты телесной, но — если воспримет в себя благодать Духа —и от нечистоты душевной [76].
О морях.
За Эгейским морем начинается Геллеспонт, простирающийся до Абиса и Сеста; затем следует Пропонтида, простирающаяся до Халкидона и Византии, где находится пролив, за которым начинается Понт; далее следует Мэотийское озеро. Затем, там, где начинаются Европа и Ливия, находится Иберийское море, простирающееся от столпов Геркулеса до Пиренейской горы, далее Лигурийское, простирающееся до пределов Этрурии, затем — Сардинское, лежащее за Сардинией и заворачивающее к Ливии; потом Тирренское, простирающееся до Сицилии и начинающееся от пределов Лигурийской страны. Далее следуют моря Ливийское, потом Критское, Сицилийское, Ионийское и Адриатическое, берущее свое начало от Сицилийского моря, называемого Коринфским заливом или Алкионидским морем. Море, замыкаемое мысом Сунием и мысом Скиллеем, называется Сароникским; за ним следуют моря Миртойское и Икарийское, в котором находятся Цикладские острова; далее простираются моря Карпафийское, Памфилийское и Египетское; выше же Икарийского моря лежит море Эгейское.
Водный путь вдоль берегов Европы, начиная от устьев реки Танаиса и до столпов Геркулеса, составляет 609709 стадий; а водный путь вдоль берегов Ливии — от Тинга до Канобского устья — 209252 стадии; наконец, водный путь вдоль берегов Азии — от Каноба до реки Танаиса, вместе с заливами, — 4–111 стадий. Весь же морской берег земли, населенной в настоящее время, вместе с заливами имеет длину 1 309 072 стадий.
Глава X (24)
О земле и о том, что из нее.
Земля есть одна из четырех стихий, сухая, холодная, тяжелая и неподвижная, приведенная Богом из небытия в бытие в первый день; ибо Писание говорит: в начале сотвори Бог небо и землю (Быт. 1, 1). На чем земля утверждена и основана — никто из людей не в состоянии объяснить. Так одни говорят, что она утверждается и укрепляется на водах, по слову божественного Давида: утвердившему землю на водах (Пс. 135, 6); другие полагают, что она утверждается на воздухе; а третий говорит: повешаяй землю ни начемже (Иов. 26, 7). И в другом месте богоглаголивый Давид, как бы от лица Творца, говорит: Аз утвердих столпы ея (Пс. 74, 4), назвав столпами поддерживающую ее силу. Слова же: на морях основал ю есть (Пс. 23, 2) показывают, что водная стихия со всех сторон окружает землю. Итак, допустим ли мы, что земля утверждена на себе самой, или на воздухе, или на водах, или ни на чем, не следует отступать от благочестивого образа мыслей, но исповедывать, что все вместе управляется и содержится силою Создавшего.
В начале, как говорит Писание (Быт. 1, 2), земля покрывалась водами и была неустроена, или не приведена в порядок. Но по повелению Божию образовались водные вместилища; тогда же появились горы, и земля, по повелению Божию, получила свойственное ей устройство, украсившись всякого рода травами и растениями, в которые Божественное повеление вложило силу расти, питаться, производить семена или рождать себе подобных. Кроме того, земля произвела, по повелению Творца, разные роды животных — пресмыкающихся, зверей и домашний скот. Все это земля произвела для соответствующего пользования человеку, но одни животные предназначались для пищи, каковы: олени, овцы, козы и под.; другие для службы, каковы: верблюды, волы, лошади, ослы и под.; третьи — для развлечения, каковы: обезьяны, а из птиц — сороки, попугаи и под. Подобным же образом обстоит дело и с растениями, и травами. Одни из них приносят плоды, другие употребляются в пищу, третьи благоуханны и цветущи и даны нам для наслаждения — такова роза и под.; четвертые служат для исцеления болезней. Нет ни одного животного или растения, в которое Творец не вложил бы какой–нибудь силы, полезной для человеческих потребностей; ибо Бог, сведый вся прежде бытия их (Дан. 13, 42), предвидя, что человек самовольно преступит заповедь и будет предан тлению, создал все, как на небе, так и на земле и в водах так, чтобы оно служило для своевременного употребления человека.
До преступления заповеди все было подвластно человеку, ибо Бог поставил его начальником над всем, что на земле и в водах. Даже змей был привязан к человеку и чаще других животных приближался к нему и своими приятными движениями как бы беседовал с ним. Поэтому–то родоначальник зла — дьявол и внушил чрез него нашим прародителям злейший совет. Тогда и земля сама собою приносила плоды, дабы ими пользовались подвластные человеку животные, и не было на земле ни дождя, ни зимы. После же преступления, когда человек приложися скотом несмысленным и уподобися им (Пс. 48, 13), когда он предоставил неразумной похоти господствовать над разумной душею и стал ослушником заповеди Господней, то подвластная тварь восстала против поставленного Творцом начальника, и ему было определено в поте лица возделывать землю, из которой он взят (Быт. 3, 19) [77].
Но и теперь звери не бесполезны для нас, так как они наводят на нас страх и побуждают вспоминать о Боге Творце и взывать к Нему о помощи. Равным образом после преступления из земли, по слову Господа, стали произрастать тернии; с этих пор даже с красотою и ароматом роз стали неразлучно связаны шипы, напоминающие нам о преступлении, вследствие которого земля была осуждена производить нам тернии и волчцы (Быт. 3, 18).
Что это так, в этом нас удостоверяет то обстоятельство, что все это и до настоящего времени пребывает в силу слова Господа, сказавшего: раститеся, множитеся и наполните землю (Быт. 1, 22, 28).
Некоторые утверждают, что земля шарообразна, другие же признают ее конусообразной. Но она меньше, даже несравненно меньше неба, являясь как бы некоторой точкой, висящей в центре небесной сферы. Земля прейдет (Мф. 5, 18) и изменится. И блажен тот, кто унаследует землю кротких (Мф. 5, 5), ибо та земля, которая примет святых, бессмертна. Итак, кто достойно восхвалит беспредельную и непостижимую мудрость Творца, или кто воздаст должное благодарение Подателю столь великих благ?
Известных нам областей земли или сатрапий в Европе находится 34, на великом же Азиатском материке — 48, а так называемых канонов — 12.
Глава XI (25)
О рае.
Решив из видимой и невидимой природы создать по образу и подобию Своему человека — чтобы он был как бы некоторым царем и начальником всей земли и того, что на ней, — Бог приготовил для него как бы некоторый дворец, где обитая, он проводил бы блаженную и довольную жизнь. Это и был божественный рай, насажденный руками Божиими в Эдеме, — хранилище веселия и всякой радости, ибо слово Эдем означает наслаждение. Он находился на востоке, возвышаясь над всею землею. В нем было совершеннейшее благорастворение. Тончайший и чистейший воздух окружал его; вечно цветущие растения украшали его. Он был насыщен благовонием, наполнен светом и превосходил всякое представление чувственной прелести и красоты. Это была подлинно божественная страна и достойное жилище для созданного по образу Божию. Ни одно неразумное животное не обитало в раю: в нем жил один только человек, создание божественных рук [78].
Посреди же рая Бог насадил древо жизни и древо познания. Древо познания должно было служить некоторым испытанием и искушением для человека и упражнением его послушания и непослушания. Поэтому оно и было названо древом познания добра и зла (Быт. 2, 9, 17). Впрочем, это название, может быть, было дано ему потому, что оно сообщало вкушающим способность познавать свою собственную природу. Это было хорошо для совершенных, но худо для не достигших совершенства и одержимых сладострастными влечениями, подобно тому как твердая пища вредна для младенцев, имеющих нужду в молоке. В самом деле, сотворивший нас Бог не хотел, чтобы мы заботились и суетились о многом (Лк. 10, 41) и чтобы мы были расчетливы и предусмотрительны касательно нашей собственной жизни. Но Адам это подлинно испытал, ибо, вкусив, он узнал, что был наг, и надел на себя опоясание, ибо взяв листья смоковницы, он опоясался ими (Быт. 3, 7). До вкушения же беста оба нага, Адам и Ева — и не стыдястася (Быт. 2, 25). И Бог хотел, чтобы мы были столь же бесстрастны — ибо это есть вершина бесстрастия. Он хотел также, чтобы мы были свободны от забот и имели одно дело, свойственное ангелам, т. е. непрестанно и немолчно воспевали Создателя, наслаждались Его созерцанием и возлагали на Него наши заботы. Это и возвестил он нам чрез пророка Давида: возверзи на Господа печаль твою, и Той тя препитает (Пс. 54, 23). И в Евангелии, поучая Своих учеников, Он говорит: не пецытеся душею вашею, что ясте, ни телом вашим, вo что облечетеся (Мф. 6, 25). И потом: ищите… царствия Божия и правды его, и сия вся приложатся вам (Мф. 6, 33). И Марфе Он сказал: Марфо! Марфо! печешися и молвиши о мнозе: едино же есть на потребу, Мария, же благую часть избра, яже не отимется от нея (Лк. 10, 41, 42), т. е. сидеть у ног Его и слушать слова Его [79].
Что же касается древа жизни, то оно было или деревом, имевшим силу подавать жизнь, или деревом, от которого могли питаться только достойные жизни и не подлежащие смерти. Некоторые представляли себе рай чувственным, другие духовным. Мне же кажется, что соответственно тому, как человек был создан вместе и чувственным, и духовным, так и священнейший его удел был вместе и чувственным, и духовным, и имел две стороны; ибо телом человек, как мы сказали, обитал в божественнейшем и прекраснейшем месте, душою же жил в месте, несравненно более высоком и несравненно более прекрасном, имея жилищем обитавшего в нем Бога и облекаясь в Него, как в светлую ризу, покрываясь Его благодатию и наслаждаясь, подобно какому–нибудь новому ангелу, только сладчайшим плодом Его лицезрения и питаясь им; это и справедливо названо древом жизни, ибо сладость божественного общения сообщает удостоившимся его жизнь, не прерываемую смертию. То же самое назвал Бог и всяким древом, сказав: от всякого древа, еже в Раи, снедию снеси (Быт. 2, 16), ибо Сам Он есть все, в Котором и чрез Которого всяческая состоятся (Кол. 1, 17) [80].
А древо познания добра и зла есть распознание многообразного зрелища, т. е. познание собственной природы. Это познание, из себя самого раскрывая величие Творца, прекрасно для совершенных и утвердившихся в божественном созерцании и не боящихся падения, ибо они вследствие продолжительного упражнения приобрели некоторый навык в таком созерцании. Но не хорошо оно для тех, которые еще неопытны и подвержены сладострастным влечениям. Так как они не укрепились в добре и еще недостаточно утвердились в привязанности к одному только прекрасному, то их обыкновенно привлекает к себе и развлекает забота о собственном теле [81].
Таким образом, я думаю, что божественный рай был двоякий, и поэтому одинаково правильно учили богоносные отцы — как те, которые держались одного взгляда, так и те, которые держались другого. Выражение же: всякое древо, возможно понять в смысле познания силы Божией, приобретаемого из рассматривания творений, как говорит божественный Апостол: невидимая бо Его от создания мира творенми помышляема видима суть (Рим. 1, 20). Но выше всех этих мыслей и созерцаний — мысль о нас самих, т. е. о нашем составе, по слову божественного Давида: удивися разум твой от мене (Пс. 138, 6), т. е. от моего устройства. Однако для Адама, который был только что сотворен, это познание было опасно по причинам, о которых мы сказали.
Под древом жизни можно разуметь также то величайшее познание, которое мы почерпаем из рассмотрения всего чувственного, и тот путь, которым мы через это познание восходим к Родоначальнику, Творцу и Причине всего существующего. Это Бог и назвал всяким древом, т. е. полным и нераздельным, приносящим одну только привязанность к добру. Древо же познания добра и зла можно понимать в смысле чувственной, доставляющей удовольствие пищи, которая хотя и кажется приятною, . однако по существу является для вкушающего причиною зла; ибо Бог говорит: от всякого древа, еже в Раи, снедию снеси (Быт. 2, 16), выражая этим, как я думаю, следующее: от всех творений восходи ко мне — Творцу и со всех них собери один плод — Меня, истинную жизнь; пусть все приносит тебе, в качестве плода, жизнь и общение со Мною полагай основой своего существования; ибо таким образом ты будешь бессмертен. От древа же, еже разумети доброе и лукавое, не снесте от него: а в онь же аще день снесте от него, смертию умрете (Быт. 2, 17); ибо, согласно естественному порядку, чувственная пища есть восполнение утерянного, и она выбрасывается вон и истлевает; и нельзя остаться нетленным тому, кто питается чувственной пищей.
Глава XII (26)
О человеке.
Так создал Бог духовную сущность, т. е. ангелов и все небесные чины, ибо ангелы, без всякого сомнения, имеют духовную и бестелесную природу. Впрочем, я говорю о бесплотной природе ангелов, по сравнению с грубою вещественностью материи, ибо по существу только Божество нематериально и бестелесно. Кроме того. Бог создал и чувственную сущность, т. е. небо, землю и то, что находится между ними. И первую сущность Бог создал подобной Себе, ибо подобна Богу разумная природа, постигаемая только умом. Вторую же сущность Бог создал во всех отношениях весьма далекой от Себя, поскольку она вполне доступна чувству. Но надлежало, чтобы произошло также и смешение обеих сущностей, которое свидетельствовало бы о высшей мудрости и щедрости в отношении обеих природ и, как говорит богоглаголивый Григорий, было бы некоторою связью между видимой и невидимой природою. Я говорю «надлежало», разумея здесь волю Творца, ибо она есть самый совершенный устав и закон. И никто не скажет Творцу: зачем ты сотворил меня так? ибо горшечник властен делать из своей глины различные сосуды (Рим. 9, 21), дабы показать свою мудрость [82].
Таким образом, Бог из видимой и невидимой природы Своими руками творит человека по Своему образу и подобию. Из земли Он образовал тело человека, душу же разумную и мыслящую дал ему Своим вдуновением. Это мы и называем образом Божиим, ибо выражение: по образу — указывает на способность ума и свободы; тогда как выражение: по подобию — означает уподобление Богу в добродетели, насколько оно возможно для человека. Душа была создана вместе с телом, а не так, как пустословил Ориген, будто сначала была сотворена душа, а потом тело.
Итак, Бог сотворил человека непорочным, правым, любящим добро, свободным от печали и забот, украшенным всякою добродетелью, изобилующим всеми благами, как бы некоторый второй мир — малый в великом, — как нового ангела, поклоняющегося Богу, — сотворил его смешанным из двух природ, созерцателем видимого творения, проникающим в тайны творения мысленного, царствующим над тем, что на земле и подчиняющимся вышней власти, земным и небесным, временным и бессмертным, видимым и умопостигаемым, как середину между величием и ничтожеством; сотворил его в одно и то же время духом и плотию: духом по благодати, плотию — в предупреждение гордости; духом — затем, чтобы он оставался неизменным и прославлял Благодетеля, плотию — затем, чтобы страдал и страдая памятовал о том, кто он, и, впадая в гордость, вразумлялся; сотворил его живым существом, которое направляется здесь, т. е. в настоящей жизни, и которое переселяется в иное место, т. е. в век будущий; сотворил его — что составляет предел тайне — в силу свойственного ему тяготения к Богу, превращающимся в Бога по причастию к божественному озарению, но не переходящим в божественную сущность [83].
Он создал его по природе безгрешным и по воле свободным. Я говорю: «безгрешным» — не потому, что он не был восприимчив ко греху — ибо только Божество не доступно греху, — но потому, что возможность греха заключалась не в его природе, а скорее в его свободной воле. Это значит, что, при содействии божественной благодати, он имел возможность пребывать и преуспевать в добре, а равно и, в силу своей свободы, при попущении Божием, оставить добро и оказаться во зле, ибо то, что делается по принуждению, не есть добродетель [84].
Душа есть сущность живая, простая и бестелесная; невидимая, по своей природе, телесными очами; бессмертная, одаренная разумом и умом, не имеющая определенной фигуры; она действует при помощи органического тела и сообщает ему жизнь, возрастание, чувство и силу рождения. Ум принадлежит душе, не как что–либо другое, отличное от нее, но как чистейшая часть ее самой. Что глаз в теле, то и ум в душе. Душа, далее, есть существо свободное, обладающее способностью хотения и действования; она доступна изменению и, именно, изменению со стороны воли, как это свойственно тварному существу. Все это душа получила естественно по благодати Создавшего, по которой получила и бытие, и определенную природу [85].
О бестелесном где бы ни было. Бестелесное, невидимое, не имеющее фигуры мы понимаем двояким образом. Одно таково по своему существу, другое же по благодати; одно таково по природе, другое по сравнению с грубою вещественностью материи.
Итак, по природе бестелесным называется Бог; ангелы же, демоны и души получают такое название по благодати и по сравнению с грубой вещественностью материи.
Телом называется то, что имеет три измерения, т. е. длину, ширину и глубину, или толщину. Каждое тело состоит из четырех стихий. Тела же животных состоят из четырех влаг.
Следует заметить, что четыре стихии — это земля — сухая и холодная, вода — холодная и влажная, воздух — влажный и теплый, огонь — теплый и сухой. Равным образом и четыре влаги, соответствующие четырем стихиям, — суть черная желчь, которая соответствует земле, так как она суха и холодна; слизь, соответствующая воде, ибо она — холодна и влажна; флегматическая влага, соответствующая воздуху, так как она влажная и теплая; желтая желчь, соответствующая огню, так как она теплая и сухая. Плоды образуются из стихий, влаги — из плодов, тела же животных — из влаг, на которые они разлагаются, так как все сложное разлагается на свои составные части.
О том, что человек имеет общее и с неодушевленными вещами, и бессловесными существами, и с одаренными разумом. Следует заметить, что человек имеет нечто общее с неодушевленными существами, причастен жизни неразумных и обладает мышлением разумных. С неодушевленными человек имеет сходство в том, что обладает телом и состоит из четырех стихий; с растениями в том же самом и, кроме того, в том, что имеет способность питаться, расти, производить семя и рождать; а с неразумными — во всем только что упомянутом и вдобавок в том, что имеет влечения, т. е. доступен гневу и хотению, что наделен чувством и способностью движения по внутренним побуждениям.
Чувств, конечно, пять: зрение, слух, обоняние, вкус, осязание. Произвольное же движение состоит в переходе с места на место, в движении всего тела, в произведении звука и дыхании, ибо в нашей власти делать это и не делать.
С существами бестелесными и духовными человек соприкасается посредством разума, — рассуждая, составляя понятия и суждения о каждой вещи, стремясь к добродетелям и любя то, что составляет вершину всех добродетелей — благочестие; потому человек и есть малый мир [86].
Следует иметь в виду, что только телу свойственны разделение, истечение и изменение. Изменение состоит в изменении качества, т. е. в нагревании, охлаждении и т. п. Истечение состоит в истощении, ибо истощению подлежат и сухое, и влажное, и дыхание, нуждающиеся в восполнении; отсюда и происходят естественные чувства, каковы: голод или жажда. Разделение состоит в отделении одной влаги от другой, а также в разложении на форму и материю.
Душе же свойственны благочестие и разумение. Но одинаково как душе, так и телу принадлежат добродетели, и именно потому, что они относятся к душе, поскольку тело служит потребностям души.
Следует принять к сведению, что разумные силы господствуют над неразумными — ибо силы души разделяются на разумные и неразумные. Неразумные силы бывают двух видов. Одни из них непослушны разуму, т. е. не повинуются ему; вторые же послушны и повинуются разуму. Непослушны разуму и не повинуются ему сила животная, называемая еще силою кровообращения, сила произведения семени, или сила рождения, сила растительная, называемая также силой питания; видами этой силы являются сила возрастания и сила образования тел. Все эти силы управляются не разумом, а природою. Послушные же и повинующиеся разуму силы души суть гнев и хотение. Вообще же неразумная часть души называется страдательной и пожелательной. При этом следует заметить, что произвольное движение принадлежит той части души, которая повинуется разуму.
Напротив, сила питания, сила рождения и сила кровообращения относятся к той части души, которая разуму не повинуется. Сила роста, питания и рождения называется растительной силой, а сила кровообращения — животной.
Сила питания состоит из четырех сил: силы привлекающей, коей привлекается пища: силы удерживающей, которая удерживает пищу и не допускает, чтобы она тотчас же была извергнута; силы претворяющей, которая претворяет пищу во влагу; силы отделяющей, которая лишнее выделяет и извергает вон [87].
Должно иметь в виду, что из тех сил, которые присущи животному, одни суть силы душевные, другие — растительные, третьи — животные. Душевные силы — те, которые зависят от воли, каковы: произвольное движение и способность чувства. Произвольное движение состоит в переходе с места на место, в движении всего тела, в произведении звука и дыхании; ибо от нас зависит делать это и не делать. Силы же растительные и жизненные не зависят от воли. Растительные силы суть сила питания, сила роста и сила произведения семени. Жизненная сила есть сила кровообращения. Эти силы действуют как тогда, когда мы желаем этого, так и тогда, когда не желаем.
Следует принять к сведению, что одни вещи хороши, другие же дурны. Ожидаемое благо производит желание; наличное же благо — удовольствие. В свою очередь, ожидаемое зло подобным же образом производит страх, наличное же —неудовольствие. При этом следует иметь в виду, что, говоря здесь о благе, мы имели в виду как действительное благо, так и благо мнимое. То же самое имеет силу и в отношении зла.
Глава XIII (27)
Об удовольствиях.
Удовольствия бывают душевные и телесные. Душевные удовольствия — те, которые принадлежат только душе самой по себе; таковы, например, удовольствия, доставляемые знанием и созерцанием. Телесные удовольствия те, в которых участвуют и душа, и тело и которые отсюда получают свое название; таковы, например, удовольствия, доставляемые пищею, плотским соединением и т. п. Удовольствий же, свойственных одному телу, нельзя указать.
С другой стороны, одни удовольствия — истинные, другие — ложные. Те удовольствия, которые принадлежат одному разуму, проистекают от познания и созерцания; те же удовольствия, в которых участвует тело, имеют свой источник в чувстве. При этом, из удовольствий, в которых участвует тело, одни естественные и в то же время необходимые, без которых невозможно жить, каковы: пища и необходимая одежда; другие — естественные, но лишенные свойства необходимости, каковы: половые сношения, естественные или законные, ибо хотя половые сношения и способствуют продолжению человеческого рода в целом, однако можно жить и без них — в девстве; третьи удовольствия — ни необходимые, ни естественные, каковы: пьянство, сладострастие, пресыщение. Эти удовольствия не содействуют ни сохранению нашей жизни, ни преемству рода и даже наоборот — вредят. Поэтому тот, кто живет в согласии с волей Божией, должен искать удовольствий необходимых и, вместе, естественных; а на втором месте полагать удовольствия естественные, но необходимые, допуская их в приличное время, приличным образом и в приличной мере. Прочих же удовольствий следует всячески избегать.
Добрыми удовольствиями надлежит признавать те, которые не связаны с неудовольствием, не оставляют по себе повода к раскаянию, не производят какого–либо другого вреда, не выходят из границ умеренности, не слишком отвлекают от важных дел и не порабощают себе.
Глава XIV (28)
О неудовольствии.
Неудовольствие бывает четырех видов: горесть, грусть, зависть, сострадание. Горесть есть неудовольствие, производящее потерю голоса; грусть — неудовольствие, стесняющее сердце;. зависть — неудовольствие, испытываемое по поводу чужих благ; сострадание — неудовольствие, испытываемое по поводу чужих несчастий [88].
Глава XV (29)
О страхе.
Страх также бывает шести видов: нерешительность, стыдливость, стыд, ужас, изумление, беспокойство. Нерешительность есть страх пред будущим действием. Стыд — страх пред ожидаемым порицанием; это — прекраснейшее чувство. Стыдливость — страх пред совершенным уже постыдным деянием, и это чувство не безнадежно в смысле спасения человека. Ужас — страх пред каким–либо великим явлением. Изумление — страх пред каким–либо необычайным явлением. Беспокойство — страх пред неуспехом или неудачею, ибо, опасаясь потерпеть неудачу в каком–либо деле, мы испытываем беспокойство [89].
Глава XVI (30)
О гневе.
Гнев есть кипение крови вокруг сердца, происходящее от испарения или возмущения желчи, поэтому по–гречески гнев называется также χολη и χολος, что значит желчь. Иногда гнев соединяется с желанием мщения; ибо, будучи обижены или считая себя обиженными, мы гневаемся, так что в этом случае образуется чувство, смешанное из влечения и гнева [90].
Существует три вида гнева: раздражение — называемое также χολη и χολος — злоба и мстительность. Раздражением называется гнев, начинающийся и возбуждающийся. Злобою — гнев длительный, или злопамятство; по–гречески такой гнев называется μηνις — от μενειν — оставаться, пребывать и μνησικακια — от μνημη παραδιδοσθαι — держаться в памяти. Мстительность есть гнев, выжидающий случай для мщения. По–гречески такой гнев называется κοτος, от κεισθαι — лежать.
Гнев служит разуму и является защитником желания. Так, когда мы желаем исполнить какое–либо дело и кто–нибудь нам в этом препятствует, — мы гневаемся на него, как подвергающиеся несправедливости, ибо для разума людей, охраняющих свое естественное право, такое препятствие, очевидно, должно быть признано достойным негодования.
Глава XVII (31)
О воображении.
Воображение есть сила неразумной души, действующая при посредстве органов чувств и называющаяся также чувством. Воображаемым же и воспринимаемым чувством называется то, что подлежит воображению и чувству. Так, зрение есть самая способность видеть, видимым же будет то, что подлежит зрению, например, камень или что–либо подобное. Восприятие есть впечатление, производимое в неразумной душе каким–нибудь чувственным предметом. Мечта есть впечатление, происходящее в неразумных частях души без всякого чувственного предмета. Органом воображения служит передний желудочек головного мозга [91].
Глава XVIII (32)
О чувстве.
Чувство есть сила неразумной души, воспринимающая вещественные предметы или распознающая их. Органы чувств суть орудия или члены, чрез посредство которых мы чувствуем. Чувственными предметами называются предметы, подлежащие восприятию чрез чувство, а чувственным существом называется животное, обладающее чувством. Чувств — пять, равно как пять и органов чувств.
Первое чувство — зрение. Органами и орудиями зрения служат выходящие из мозга нервы и глаза. Зрением прежде всего воспринимаются цвета; но вместе с цветом зрение распознает и тело, окрашенное определенным образом, его величину, фигуру, занимаемое им место, взаимное расстояние и число тел, а также движение, покой, шероховатость, гладкость, ровность, неровность, остроту, тупость и, наконец, состав тела, определяя, водянистое ли оно, или землистое, т. е. влажное или сухое [92].
Второе чувство есть слух, при помощи которого воспринимаются звуки и шумы. Слух распознает, как они высоки, низки, плавны, неровны, сильны. Органом слуха служат нежные нервы головного мозга и уши со свойственным им устройством. Только у человека и обезьяны уши — неподвижны.
Третье чувство — обоняние. Оно производится при помощи ноздрей, направляющих запахи к головному мозгу, и оканчивается у краев передних желудочков головного мозга. Обонянием ощущаются и воспринимаются испарения. Самые главные виды запахов суть благовоние и зловоние, а также запах средний между тем и другим, т. е. ни благовонный, ни зловонный. Благовоние бывает, когда влажные части тела вполне созрели; средний запах, когда они созрели наполовину; если же менее, чем на половину или совсем не созрели, то имеет место зловоние [93].
Четвертое чувство есть вкус, которым ощущаются и воспринимаются вкусы. Органами вкуса служат язык, особенно конец языка, и верхняя часть рта, называемая нёбом. В этих органах находятся идущие от головного мозга и широко разветвляющиеся нервы, которые и передают душе данное восприятие или ощущение. Вкусовые качества вкушаемых веществ суть следующие: сладость, горечь, кислота, острота, терпкость, соленость, маслянистость, вязкость.
Пятое чувство есть осязание, которое обще всем животным. Оно действует при помощи выходящих из головного мозга и расходящихся по всему телу нервов, поэтому чувство осязания принадлежит всему телу, не исключая и других органов чувств. Осязанием воспринимаются теплое и холодное, мягкое и твердое, вязкое и жесткое, тяжелое и легкое. Все это познается одним осязанием. Осязанием же и зрением вместе познается шероховатое и гладкое, сухое и сырое, толстое и тонкое, верх и низ, а также место и величина, — если она такова, что может быть охвачена одним прикосновением — затем плотное и редкое, или ноздреватое, а равно и круглое и другие фигуры, когда они небольших размеров. Осязанием также, с помощью памяти и рассудка, мы воспринимаем приближающееся тело и число предметов до двух и трех, если только эти предметы небольших размеров и их легко схватить. Впрочем, число предметов более воспринимается зрением, чем осязанием.
Следует заметить что все органы чувств, за исключением органа осязания, устроены Творцом парными, дабы при повреждении одного потребность обслуживалась другим. Так, Он создал два глаза, два уха, два носовых отверстия и два языка, причем последние у одних животных разделены, как у змей, у других соединены, как у человека. А чувство осязания Он сообщил всему телу, кроме костей, жил, когтей, рогов, волос, связок и некоторых других подобных частей тела.
Следует принять к сведению также и то, что зрение видит по прямым линиям, а обоняние и слух действуют не только по прямой линии, но повсюду. Наконец, осязание и вкус познают предметы и не по прямой линии, и не повсюду, но только в том случае, когда приближаются к самым ощущаемым предметам [94].
Глава XIX (33)
О мыслительной способности.
К мыслительной способности относятся суждение, одобрение, стремление к действию, а равно и отвращение и уклонение от него. В частности, к этой деятельности принадлежат восприятия умопостигаемого, добродетели, знания, правила искусств, размышление пред совершением действия, свободный выбор [95]. Эта же способность действует в сновидениях, предвещая нам будущее. Пифагорейцы, следуя евреям, утверждают, что такие сновидения и являются единственным истинным прорицанием. Органом способности мышления служит средний желудочек головного мозга и находящийся в нем жизненный дух [96].
Глава XX (34)
О способности памяти.
Способность памяти есть причина и хранилище памяти и воспоминания. Память есть представление, оставшееся в душе от какого–либо чувственного восприятия и какой–либо нашедшей себе действительное выражение мысли, иначе сказать, память есть сохранение восприятия и мысли. В самом деле, чувственные предметы душа воспринимает или ощущает чрез посредство органов чувств, — и тогда возникает представление; предметы же мысленные душа постигает умом — и тогда образуется понятие. Таким образом, когда душа сохраняет отпечатки представлений и мыслей, тогда мы говорим, что она помнит.
Следует иметь в виду, что восприятие предметов мысленных происходит не иначе, как чрез научение или прирожденные идеи, ибо чрез чувственное ощущение такое восприятие не может получиться. В самом деле, чувственные предметы запоминаются сами собой, напротив, мысленные предметы мы храним в памяти тогда, когда что–либо о них узнали. Впрочем, памяти о сущности этих предметов мы не имеем.
Воспоминанием называется восстановление утерянной под влиянием забвения памяти. Забвение же есть утрата памяти.
Итак, воображение, воспринимая чрез посредство чувств вещественные предметы, передает полученные впечатления мыслительной или рассудочной способности, ибо и то и другое название означает одно и то же; а мышление, приняв их и обсудив, передает способности памяти [97].
Органом способности памяти служит задний желудочек головного мозга — называемый также мозжечком — и находящийся в нем жизненный дух.
Глава XXI (35)
О слове внутреннем и внешнем.
Разумная часть души, в свою очередь, разделяется на слово внутреннее и слово внешнее. Внутреннее слово есть движение души, происходящее в уме без какого–либо выражения в речи. Поэтому бывает, что часто мы молча, мысленно произносим целую речь или рассуждаем во сне. В отношении этого вида слова, преимущественно, мы и являемся словесными, или разумными, ибо и немые от рождения или потерявшие способность речи вследствие болезни тем не менее суть существа разумные. Внешнее же слово имеет действительно существование в речи и в разных языках; иначе сказать: это — слово, произносимое устами и языком; отсюда оно и называется произносимым, или внешним. В отношении этого внешнего слова мы и называемся имеющими способность речи.
Глава XXII (36)
О страдании и действии
Слово «страдание» имеет различные значения. Есть страдание телесное, каковы болезни и раны; есть, с другой стороны, страдание душевное, каковы похоть и гнев. Говоря же вообще, страдание живого существа есть такое состояние, за которым следует удовольствие и неудовольствие. За страданием следует неудовольствие; но неудовольствие не есть самое страдание, ибо когда страданию подвергаются предметы, лишенные чувства, они боли не испытывают. Таким образом, не страдание болезненно, но ощущение страдательного состояния. А чтобы такое ощущение имело место, страдание должно быть заслуживающим внимания, т. е. значительным по силе.
Душевные страдания, или страсти, определяются следующим образом: страсть есть движение волевой способности, ощущаемое душой и основывающееся на представлении доброго или злого; иначе: страсть—неразумное движение души, вызываемое представлением о добре и зле. Представление доброго вызывает желание, а представление дурного — раздражение. Родовое же, или общее определение страдания таково: страдание есть движение в одном предмете, производимое другим предметом. В противоположность этому действие есть деятельное движение. Деятельным называют то, что движется собственными силами. Так, гнев есть действие соответствующей ему способности души, но он бывает страданием обеих частей души, а также всего тела, когда гнев насильственно увлекает их к действию; ибо здесь движение в одном производится другим, что и называется страданием.
И в другом отношении действие называется страданием: именно действие есть движение, согласное с природою, страдание же — действие, противное природе. В этом смысле действие называется страданием, когда предмет движется несообразно с природой, — безразлично, исходит ли движение от самого него или от другого предмета. Поэтому движение сердца при правильном кровообращении, как естественное, есть действие. Когда же сердце дает перебои, то любое движение, как неравномерное и противное природе, есть страдание, а не действие.
Не всякое движение страдательной части души называется страстью; это название получают лишь движения, более сильные и делающиеся для души заметными. Малые же движения, остающиеся незаметными для души, не суть страсти; ибо страдание должно иметь достойную внимания величину. Поэтому к определению страсти прибавляется: движение ощущаемое, так как малые движения, не поддающиеся ощущению, не производят страдания [98].
Следует иметь в виду, что наша душа имеет двоякого рода силы — познавательные и жизненные. Познавательные силы суть ум, рассудок, мнение, воображение, чувственное восприятие; жизненные, или волевые — хотение и свободный выбор. А чтобы сказанное стало яснее, мы подробно рассмотрим эти способности. Сначала скажем о способностях познавательных.
О воображении и чувственном восприятии было выше уже достаточно сказано. Как мы знаем, вследствие чувственного восприятия в душе образуется впечатление, называемое представлением; из представления образуется мнение; затем рассудок, обсудив это мнение, признает его или истинным, или ложным, поэтому он и называется рассудком, — от рассуждать, обсуждать. Наконец, то, что обсуждено и признано за истину, называется умом [99].
Если же говорить об уме иначе и подробнее, то следует иметь в виду, что первое движение ума называется мышлением. Мышление о каком–либо определенном предмете называется мыслью. Мысль, остающаяся в душе продолжительное время и отпечатывающая в ней известный мыслительный предмет, называется обдумыванием. Когда же обсуждение, сосредоточившись на одном и том же предмете, испытает само себя и рассмотрит сообразность души с мыслимым предметом, то оно получает название разумения. Расширенное разумение составляет рассуждение, называемое внутренним словом. Последнее же определяют так: это есть полнейшее движение души, происходящее в ее разумной части, без какого–либо выражения в речи. От внутреннего слова происходит, как обыкновенно говорят, слово внешнее, высказываемое посредством языка. Сказав теперь о познавательных силах, скажем о силах жизненных, или волевых.
Следует принять к сведению, что у души есть врожденная способность желать того, что согласно с ее природой, и сохранять все то, что этой природе существенно принадлежит; эта способность называется волей. В самом деле, всякое самостоятельное существо, стремясь к свойственному его природе и полному бытию, желает существовать, жить и двигаться согласно с умом и чувством. Поэтому такую естественную волю определяют следующим образом: воля есть разумное и вместе жизненное влечение, зависящее исключительно от естественных условий. Таким образом, воля есть простая, неделимая сила, единое, себе тождественное, естественное влечение ко всему тому, что составляет природу волящего; это влечение является одновременно и жизненным, и разумным, ибо влечения животных, как неразумные, не называются волей.
Хотение есть определенное проявление естественной воли, иначе сказать: естественное и разумное влечение к какому–либо предмету; ибо в человеческой душе заложена способность разумения влечений. Таким образом, когда такое разумное влечение естественно направляется к какому–либо предмету, то оно получает название хотения, ибо хотение есть разумное влечение и стремление к какому–либо предмету [100].
Словом, хотение обозначается как стремление к тому, что в нашей власти, так и стремление к тому, что не в нашей власти, т. е. как стремление к возможному, так и стремление к невозможному. Так часто мы хотим любодействовать, соблюдать целомудрие, спать и т. п. Все это — в нашей власти и возможно. Но мы хотим также царствовать, что уже не в нашей власти. Хотим мы, может быть, и никогда не умирать, но это относится к области невозможного.
Хотение имеет в виду цель, а не то, что ведет к цели. Целью служит предмет хотения, как, например, царствовать, быть здоровым. К цели же ведут придумываемые нами средства, например, способ, как достигнуть здоровья или сделаться царем. За хотением следует искание и исследование. Затем, если предмет хотения — в нашей власти, имеет место обсуждение или обдумывание. Обсуждение есть желание, соединенное с исследованием тех действий, которые находятся в нашей власти; ибо обсуждение касается того, следует ли браться за какое–либо дело, или не следует. После этого решается, что лучше; это называется решением. Затем мы относительно того, что решено, определенным образом настраиваемся, у нас появляется любовь к нему; это называется склонностью. А если мы решились на что–либо, но не настроились к нему определенным образом, или у нас не появилось любви к нему, то тогда уж не говорят о склонности. Затем, после того, как у нас явилось определенное настроение, следует свободное избрание или выбор, ибо свободное избрание состоит в том, что из двух свободных для нас действий берется и выбирается одно предпочтительно пред другим. Произведя выборы, мы затем стремимся к действию; это называется стремлением. Далее, достигнув предмета наших желаний, мы им пользуемся; это называется пользованием. Наконец, за пользованием следует прекращение влечения [101].
В неразумных животных как скоро возникает какое–либо влечение, тотчас же за ним следует стремление к действию; ибо влечение неразумных существ неразумно, и они ведутся естественным влечением. Поэтому влечение неразумных существ не называется ни волею, ни хотением, так как воля есть разумное и свободное естественное влечение. В людях, как существах разумных, естественное влечение не столько управляет, сколько управляется; ибо оно действует свободно и совместно с разумом, поскольку в человеке силы познавательные и силы жизненные связаны между собой. Поэтому человек свободно влечется желанием, свободно исследует и рассматривает, свободно обдумывает, свободно решает, свободно определенным образом настраивается, свободно делает выбор, свободно стремится, свободно совершает все, что согласно с природой.
Следует иметь в виду, что Богу мы приписываем хотение, но не приписываем Ему в собственном смысле выбора, ибо Бог не обдумывает Своих действий, поскольку обдумывание есть следствие неведения: никто не обдумывает того, что он знает. Если же обдумывание есть следствие неведения, то, несомненно, то же самое нужно сказать и о выборе. А так как Бог непосредственно знает все, то Он не обсуждает Своих действий [102].
Равным образом и по отношению к душе Господа Иисуса Христа мы не говорим о обдумывании и выборе; ибо ей не было свойственно неведение. Если Ему и принадлежала природа, не ведущая будущего, однако, ипостасно соединившись с Богом Словом, она обладала знанием всего не по благодати, но, как было сказано, по ипостасному соединению; ибо один и то же был и Богом, и человеком.
Вследствие этого же у Него не было определенных склонностей воли. Правда, Ему принадлежала простая естественная воля, какую мы одинаково усматриваем во всех ипостасях человеческого рода. Но Его святая душа не имела склонности или предмета хотения, противного предмету Его Божественной воли или отличного от предмета Его Божественной воли. Склонности в отдельных ипостасях различны, за исключением ипостасей святого, простого, несложного и нераздельного Божества. Здесь ипостаси нераздельны и неразлучны, а потому неразделен и предмет воли; здесь — одна природа, а потому и одна естественная воля; здесь ипостаси неразлучны, а потому и — един предмет воли и едино движение трех Ипостасей. Что касается людей, то у них, правда, одна естественная воля, ибо одна природа; но так как их ипостаси разделены и разлучены одна от другой, — местом, временем, отношением к предметам и очень многими другими обстоятельствами, — то поэтому воли их и склонности различны. В Господе же нашем Иисусе Христе природы различны, а потому различны и естественные воли, или силы хотения, принадлежащие, с одной стороны, Его Божеству, а с другой — Его человечеству. Но, с другой стороны, в Нем одна ипостась, один водящий, а потому и один предмет воли, или одна склонность воли, ибо Его человеческая воля, разумеется, следовала Его Божественной воле и хотела того, чего требовала от нее Божественная воля [103].
Следует заметить, что воля, хотение, предмет хотения, — способный хотеть и хотящий, — различаются между собою. Воля есть простая способность желать. Хотение есть воля, устремленная к определенному предмету. Предмет хотения есть вещь, на которую направляется воля, или то, чего мы хотим. Допустим, например, что у нас появляется влечение к еде. Простое разумное влечение есть воля; влечение к еде есть хотение; а самая пища — предмет хотения; способным хотеть называется тот, кто имеет силу хотения; хотящим же называется сам пользующийся волей.
Следует иметь в виду, что слово воля иногда означает способность хотения — тогда она называется естественной волей, а иногда означает предмет хотения — и тогда она называется волею разумной.
Глава XXIII (37)
О деятельности.
Следует иметь в виду, что все рассмотренные выше силы, как познавательные, так и жизненные, как естественные, так и искусственные — называются деятельностями. Деятельностями называются сила и движение, принадлежащие каждой отдельной сущности. Или по другому определению: естественная деятельность есть движение, связанное с природой всякой отдельной сущности. Отсюда ясно, что вещам, имеющим одну и ту же сущность, принадлежит одна и та же деятельность; наоборот, вещи, природы которых различны, имеют и различные деятельности; ибо сущность не может не обладать естественной деятельностью.
Деятельность, далее, определяется как естественная сила, выражающая каждую сущность. Определяется деятельность также следующим образом: деятельность есть естественная и первая всегда действующая сила разумной души, т. е. ее всегда действующий ум, истекающий из нее естественно и непрестанно. Существует, наконец, такое определение деятельности: деятельность, это — принадлежащие каждой субстанции естественные сила и движение, без которых возможно одно небытие.
Деятельностями называются, во–первых, действия, например: говорить, гулять, есть, пить и т. п. Во–вторых, деятельностями часто называются и естественные страдательные состояния, например: голод, жажда и т. п. Наконец, деятельностью называется также и произведение силы [104].
В двояком смысле употребляются также слова: в возможности и в действительности. Так, о грудном ребенке мы говорим, что он — грамматик в возможности, ибо он имеет способность сделаться грамматиком чрез обучение. Также и о грамматике мы говорит, что он грамматик в возможности и в действительности. Он — грамматик в действительности, так как имеет знание грамматики. Но он — грамматик и в возможности, так как может преподавать грамматику, в действительности же не преподает ее. И опять мы называем его в действительности грамматиком, если он действует, т. е. преподает.
Следует обратить внимание на то, что второй случай, таким образом, является общим, как для возможности, так для действительности, именно, во–первых, здесь имеет место действительность и, во–вторых, возможность.
Сама себя определяющая, иначе сказать, разумная и свободная жизнь, составляющая преимущество человеческого рода, есть первая, единственная и истинная действительность нашей природы. И я не знаю, как называют Господа вочеловечившимся Богом те, которые отрицают в Нем эту деятельность.
Деятельность есть деятельное движение природы; деятельным же называется то, что движется само собою.
Глава XXIV (38)
О добровольном и невольном.
Так как и то, что добровольно, и то, что считается за невольное, находятся в том или другом поступке, то некоторые и о том, что действительно невольно, полагают, что оно бывает не только в страдании, но и в действии. В противоположность этому, следует иметь в виду, что поступок есть разумная деятельность. Поступки сопровождаются или похвалой, или порицанием. При этом одни из них совершаются с удовольствием, другие — с неудовольствием; одни привлекательны для действующего, другие отвратительны. Далее, из числа привлекательных поступков одни всегда привлекательны, другие в течение некоторого времени. То же самое имеет место и в отношении поступков отвратительных. Кроме того, одни поступки милуются и удостаиваются снисхождения, другие же вызывают к себе ненависть и наказываются. Таким образом, за добровольным всегда следует или похвала, или порицание; добровольные поступки всегда совершаются с удовольствием и бывают для совершающего привлекательны — привлекательны или всегда, или тогда, когда совершаются. Напротив, невольное отличается тем, что удостаивается снисхождения и милости, совершается с неудовольствием, не привлекательно, и оно никогда бы не было допущено человеком, хотя бы он к тому принуждался [105].
Невольное бывает двоякого вида — невольное в силу принуждения и невольное в силу неведения. Первое имеет место тогда, когда действующее начало, или причина, находится вне, т. е. когда мы принуждаемся кем–либо другим, а сами нисколько на то не соглашаемся, не участвуем в том собственным расположением и нимало тому не содействуем, или когда мы по собственному почину совершаем то, к чему вынуждаемся. Определяя этим вид невольного, мы говорим: невольное есть то, начало чего находится вне и в чем подвергнувшийся принуждению не участвует собственным расположением; при этом под началом мы здесь разумеем производящую причину. Невольное в силу неведения имеет место в том случае, когда мы не сами бываем причиною нашего неведения, но когда наше неведение случайно. Так, если кто в состоянии опьянения совершит убийство, то он совершил убийство по неведению, но не невольно, ибо причину неведения, т. е. пьянства, создал он сам. А если кто, стреляя на обычном месте, убил проходившего мимо отца, о таком говорят, что он невольно это сделал — по неведению [106].
Если, таким образом, невольное бывает двоякого рода — в силу принуждения и в силу неведения, то добровольное будет противоположно обоим этим родам невольного, ибо добровольное есть то, что совершается и не в силу принуждения, и не в силу неведения. Итак, добровольное есть то, начало чего, или причина, находится в самом действующем, подробно знающем все то, при посредстве чего совершается поступок и в чем он состоит. Подробности эти у ораторов называются обстоятельствами. Таковы: кто? т. е. кто совершивший какое–либо действие? кого? т. е. кто воспринял это действие? что? т. е. самое действие, например, убил; чем? т. е. каким орудием? где? т. е. на каком месте? когда? т. е. в какое время? как? т. е. способ совершения действия, почему? т. е. по какой причине [107].
Следует иметь в виду, что есть нечто среднее между добровольным и невольным. Так, желая избежать большого зла, мы решаемся на неприятное и прискорбное, как, например, во время кораблекрушения мы выбрасываем находящийся на корабле груз [108].
Следует принять во внимание то, что дети и неразумные животные действуют добровольно, но не по свободному выбору. Равным образом то, что мы делаем в раздражении, без предварительного обдумывания, мы делаем добровольно, однако не по свободному выбору. Точно так же, если к нам неожиданно приходит друг, мы принимаем его добровольно, однако здесь нет свободного выбора; или если кто неожиданно получит богатство, он получает его добровольно, однако опять без свободы выбора. Все это принимается добровольно, ибо доставляет удовольствие, однако здесь нет свободы выбора, так как нет предварительного обдумывания. А как было сказано выше, обдумывание всегда должно предшествовать выбору [109].
Глава XXV (39)
О том, что в нашей власти, или о свободе.
Рассуждая о свободе, т. е. о том, что в нашей власти, мы прежде всего встречаемся с таким вопросом: находится ли что–либо в нашей власти? — ибо многие против этого спорят. Вторым вопросом будет вопрос о том, что находится в нашей власти и в чем мы свободны. Наконец, в–третьих, мы должны выяснить причину, по которой сотворивший нас Бог сотворил нас свободными. Начав с первого вопроса, прежде всего докажем, исходя из оснований, признаваемых даже противниками, что есть нечто, находящееся в нашей власти. Мы поведем свою речь таким образом.
Причиной всего совершающегося признают или Бога, или необходимость, или судьбу, или природу, или счастье, или случай. Но произведением Бога является сущность вещей и промышление; произведением необходимого — движение того, что существует неизменно; произведением судьбы — то, что ею производится с необходимостью, ибо сама судьба есть выражение необходимости; произведением природы — рождение, возрастание, разрушение, животные и растения; произведением счастья — редкое и неожиданное, ибо счастье определяют как совпадение и стечение двух причин, имеющих свое начало в свободном выборе, но производящих не то, что они должны бы произвести. Так, например, будет в том случае, если копающий яму найдет клад. В самом деле, положивший клад клал его не с тем намерением, чтобы другой его нашел; равным образом, этот последний копал землю не с тем намерением, чтобы найти клад. Но первый положил клад с тем, чтобы взять, когда пожелает, а второй копал с тем, чтобы вырыть яму. Случилось же нечто другое, отличное от того, что хотели тот и другой. Наконец, произведением случая являются такие события с неодушевленными предметами и неразумными животными, которые не зависят ни от природы, ни от искусства. Так говорят противники свободы. Под какую же из этих причин подведем мы человеческие действия, если человек не есть причина и начало своего действия? Богу не прилично приписывать постыдных и несправедливых поступков, иногда допускаемых людьми. Нельзя приписывать человеческие действия необходимости, ибо они не принадлежат к тому, что неизменно. Нельзя их приписывать судьбе, ибо произведением судьбы называют не случайное, но необходимое. Нельзя их приписывать природе, ибо произведения природы суть животные и растения. Нельзя их приписывать счастью, ибо действия людей не есть что–либо редкое и неожиданное. Нельзя их приписывать случаю, ибо случайными событиями называются события с неодушевленными предметами и неразумными животными. Итак, остается допустить, что сам действующих и производящий что–либо человек есть начало своих действий — и свободен [110].
Кроме того, если человек не есть начало ни одного своего действия, то ему будет не нужна способность обдумывать свои действия; ибо к чему он приложит эту способность, если он не властен ни в одном своем действии? ведь всякое обдумывание имеет в виду действие. Но признать ненужным то, что есть самого прекрасного и ценного в человеке, было бы верхом нелепости. Поэтому, если человек обдумывает свои поступки, он делает это ради действия, ибо всякое обдумывание имеет в виду действие и обусловливается действием.
Глава XXVI (40)
О бывающем.
Из того, что бывает с нами, одно находится в нашей власти, другое же не находится в нашей власти. В нашей власти находится то, что мы свободны и сделать, и не сделать, иначе сказать: все то, что нами делается добровольно, ибо действие не называется добровольным, если оно не находится в нашей власти. Словом, в нашей власти находится все то, что сопровождается порицанием и похвалой, и к нему относятся побуждение и закон. В собственном же смысле в нашей власти находится всякое внутреннее действие и то, что нами обдумывается. Обдумывание же имеет место при равно возможных действиях. Действия равно возможны тогда, когда мы можем совершить как одно, так и другое, противоположное первому. Выбор действия производится нашим умом, и потому он является началом деятельности. Таким образом, в нашей власти находится все то, что мы одинаково можем и делать и не делать, например: двигаться и не двигаться, стремиться и не стремиться, желать того, что не является необходимым, и не желать, лгать и не лгать, давать и не давать, радоваться или не радоваться, чему должно, а равно радоваться или не радоваться, чему не должно, и все тому подобное, в чем состоят поступки добродетельные и порочные, ибо во всем этом мы свободны. К числу равно возможных действий относятся и искусства, ибо в нашей власти заниматься или не заниматься каким угодно искусством.
Следует заметить, что выбор действий всегда находится в нашей власти; но действие нередко задерживается особым действием Божественного Промышления.
Глава XXVII (41)
О том, в силу чего мы свободны.
Мы утверждаем, что свобода связана с разумом, и что тварям свойственно изменение и превращение. В самом деле, все, что произошло от другого, — изменяемо, так как необходимо должно быть изменяемым то, что получило свое начало вследствие изменения, а изменение и бывает в том случае, когда что–либо из небытия переходит в бытие или когда из данного вещества образуется что–либо другое. Но по изложенным здесь способам телесного изменения изменяются неодушевленные предметы и неразумные животные; разумные же существа изменяются по произволу. Разумному существу принадлежат две способности — созерцательная и деятельная. Созерцательная способность постигает природу сущего, деятельная же способность обдумывает поступки и определяет для них правильную меру. Созерцательную способность называют разумом теоретическим, деятельную же — разумом практическим; созерцательную способность называют также мудростью, деятельную же — благоразумием. Итак, всякий обдумывающий свои действия, так как выбор действия зависит от него, обдумывает их затем, чтобы решенное при таком обдумывании выбрать и, выбрав, исполнить. Если же это так, то разумному существу с необходимостью усвояется и свобода, ибо оно или не будет разумным, или, если разумно, то будет господином своих действий и свободным [111].
Отсюда следует также то, что неразумные существа не имеют свободы, ибо они скорее управляются природою, чем сами управляют ею. Поэтому они не противодействуют естественному пожеланию, но коль скоро пожелают чего–либо, стремятся к действию. Человек же, как разумное существо, скорее управляет природою, чем управляется ею. Поэтому, пожелав чего–либо, он, по произволу, имеет возможность и подавить пожелание, и последовать ему. По этой же причине неразумные существа не заслуживают ни похвалы, ни порицания; человека же и хвалят, и порицают. Должно заметить, что ангелы, как существа разумные, свободны и, как твари, изменяемы. Это показал дьявол, который от Творца создан добрым, и отпадшие вместе с ним силы, т. е. демоны, тогда как прочие чины ангелов пребыли в добре.
Глава XXVIII (42)
О том, что не в нашей власти.
Из того, что не находится в нашей власти, часть имеет свое начало или свои причины в том, что находится в нашей власти — таковы воздаяния за наши дела, как в настоящей, так и в будущей жизни, — все же прочее зависит от божественной воли, ибо бытие всего имеет свой источник в Боге, тление же произошло потом вследствие нашего греха для нашего наказания к вместе для нашей пользы; яко Бог смерти не сотвори, ни веселится о погибели живых (Прем. 1, 13). Вернее, смерть, а равно и другие казни — от человека, то есть суть следствия преступления Адама. Все же прочее следует относить к Богу, так как наше бытие есть дело Его творческой силы; продолжение бытия — дело Его содержащей силы; управление и спасение — дело Его промыслительной силы; вечное услаждение благами— дело Его благости к тем, которые поступают сообразно с природою, на что мы и созданы.
А так как некоторые отрицают Промышление, то скажем теперь вкратце и о Промышлении
Глава XXIX (43)
О Промышлении.
Промышление есть Божие попечение о существующем. Другими словами: Промышление есть воля Божия, которой все существующее надлежащим образом управляется. Так как Промышление есть воля Божия, то совершенно необходимо, чтобы все, происходящее по Промышлению, было несомненно самым прекрасным и самым достойным Божества, таким, что не могло бы быть лучше. В самом деле, необходимо, чтобы один и тот же был как Творцом сущего, так и Промыслителем; ибо неприлично и несообразно с разумом, чтобы один был Творцом, а другой Промыслителем. Ведь тогда бы очевидным образом и тот, и другой оказались бессильными — один бессильным творить, другой — бессильным промышлять. Таким образом, Бог есть и Творец, и Промыслитель, и Его творческой, содержащей и промыслительной силой является Его благая воля. В самом деле, вся, елика восхоте Господь, сотвори на небеси и на земли (Пс. 134, 6), и воле Его не противится никто. Он восхотел, чтобы все произошло — и произошло. Он желает, чтобы мир сохранял свое бытие, и сохраняет, и все бывает по Его хотению [112].
А что Бог промышляет и дивно промышляет, в этом всего лучше можно убедиться следующим образом. Один Бог по природе благ и мудр. Как благой, Он промышляет, ибо не благ тот, кто не промышляет, ведь и люди, и неразумные животные естественным образом заботятся о своих детях, а кто не заботится, подвергается порицанию. Далее, как мудрый, Бог печется о сущем наилучшим образом [113].
Принимая все это во внимание, мы должны дивиться всем делам Промышления, все их прославлять и все их без пытливости принимать, хотя бы многим они казались и несправедливыми; ибо Промышление Божие для нас невидимо и непостижимо, а наши мысли, дела и будущее ведомы одному Богу.
Все это, как я говорю, — не в нашей власти; ибо то, что в нашей власти, не есть дело Промышления, а нашей свободной воли.
То, что зависит от Промышления, происходит или по благоизволению Божию, или по попущению. По благоизволению Божию происходит то, что бесспорно — добро. По попущению же — то, что не является бесспорно добром. Так, Бог часто попускает и праведнику впадать в несчастья, дабы показать другим сокрытую в нем добродетель: так было, например, с Иовом. Иногда Бог попускает нечто странное, чтобы видимо несообразным действием совершить что–либо великое и дивное; так, крестом было совершено спасение людей. В некоторых случаях Бог попускает святому человеку тяжко страдать, дабы не отпал святой от правой совести или не впал он в гордость по причине данных ему силы и благодати; так было с Павлом.
На время Бог оставляет человека для исправления другого, дабы другие, смотря на него, исправлялись; так было с Лазарем и богатым. В самом деле, видя, что другие страдают, мы естественно смиряемся. Иного человека Бог оставляет для славы Другого, а не за его или родительские грехи; так слепой от рождения был слеп для славы Сына человеческого. Еще Бог попускает кому–либо страдать для возбуждения ревности в другом, дабы, видя, как возвеличилась слава пострадавшего, и другие безбоязненно подвергались страданию в надежде на будущую славу, из–за желания будущих благ, так было с мучениками. Иногда Бог попускает человеку совершить постыдное деяние для исправления другой, еще худшей страсти. Так, допустим, что кто–либо превозносится своими добродетелями и праведностью; Бог попускает такому человеку впасть в блуд, дабы он через это падение пришел к сознанию своей слабости, смирился и пришел, исповедался Господу [114].
Следует иметь в виду, что выбор дел находится в нашей власти, исход же их зависит от Бога. При этом исход добрых дел зависит от божественного содействия, ибо Бог, по Своему предведению, праведно содействует тем, которые по правой совести избирают доброе. Исход же дурных дел зависит от божественного попущения, от того, что Бог, опять по Своему предведению, праведно оставляет человека, предоставляя его собственным силам [115].
Оставление человека Богом бывает двух видов: одно спасительное и вразумляющее, другое — означающее конечное отвержение. Спасительное и вразумляющее оставление бывает или для исправления, спасения и славы терпящего, или для возбуждения других к ревности и подражанию, или для славы Божией. Совершенное оставление бывает тогда, когда человек, несмотря на то, что Богом все сделано для его спасения, остается, по собственному произволу, бесчувственным и неисцеленным, или, лучше сказать, неисцелимым. Тогда он предается конечной гибели, как Иуда. Да сохранит нас Бог и да избавит от такого оставления.
Следует иметь в виду, что много путей божественного Промышления, и их нельзя ни выразить в слове, ни постигнуть умом.
Следует также иметь в виду, что все горестные события, если люди принимают их с благодарностью, посылаются им для спасения их и, без сомнения, приносят им пользу.
Следует иметь в виду, что Бог прежде всего хочет всем спастись и достигнуть Его Царства. В самом деле, как благой, Он создал нас не затем, чтобы наказывать, а чтобы мы были причастниками Его благости; но как правосудный, Он хочет, чтобы грешники были наказаны.
Первое Его хотение называется предваряющей волею и благоизволением и зависит только от Него. Второе же хотение называется последующей волею и попущением и имеет свою причину в нас. При этом попущение, как мы выше сказали, бывает двух видов: попущение спасительное и вразумляющее и попущение, означающее отвержение человека Богом и ведущее к полному наказанию. Все это не находится в нашей власти.
Что касается находящегося в нашей власти, то добрых дел Бог хочет Своею предваряющею волею и благоволит им, дурных же дел Он не хочет ни Своею предваряющей, ни Своею последующей волею, но Он попускает свободной воле творить зло; ибо то, что делается по принуждению, не разумно и не является добродетелью.
Бог промышляет о всех творениях, оказывая нам благодеяния и вразумляя чрез посредство всякого творения, даже чрез посредство самих демонов, как это видно из случившегося с Иовом и свиньями.
Глава XXX (44)
О предведении и предопределении.
Следует иметь в виду, что Бог все предвидит, но не все предопределяет. Так, Он предвидит то, что находится в нашей власти, но не предопределяет этого; ибо Он не хочет, чтобы явился порок, но не принуждает силою к добродетели. Таким образом, предопределение есть дело Божественного повеления, основанного на предведении. Бог, по Своему предведению, предопределяет то, что не находится в нашей власти; ибо Бог уже предопределил по Своему предведению все так, как того требует Его благость и справедливость.
Следует принять к сведению то, что добродетель дана нам Богом вместе с нашей природой и что Он сам есть начало и причина всякого блага. И без Его содействия и помощи для нас невозможно ни хотеть, ни делать добра. Но в нашей власти или остаться в добродетели и последовать Богу, Который к ней призывает, или оставить добродетель, т. е. жить порочно и последовать дьяволу, который — правда, без принуждения — нас к этому призывает; ибо порок есть не что иное, как удаление от добра, подобно тому, как тьма есть удаление от света. Итак, оставаясь верными нашей природе, мы живем добродетельно; уклоняясь же от своей природы, т. е. от добродетели, вы приходим в противоестественное состояние и становимся порочными.
Раскаяние есть возвращение, путем подвижнической жизни и трудов, из противоестественного состояния в состояние естественное и от дьявола к Богу.
Человека Бог создал мужем, наделив его Своей Божественной благодатью и через нее поставив его в общение с Самим Собою. В силу этой благодати, человек, как господин, дал имена животным, которые ему были даны, как рабы; ибо он был создан по образу Божию, одаренный разумом, мыслью и свободою, и потому естественно получил власть над земными существами от общего всех Творца и Владыки.
Так как предвидящий Бог знал, что человек совершит преступление и подвергнется тлению, то Он создал из него жену, помощницу ему и подобную ему. Помощницей она ему должна была быть в том, чтобы род человеческий и после преступления преемственно сохранился посредством рождения; ибо первоначальное образование человека называется творением, а не рождением. Как творение есть первое образование человека Богом, так рождение есть преемственное происхождение одного человека от другого со времени его осуждения на смерть за преступление.
Бог поселил человека в раю, который был духовным и чувственным. В самом деле, телесно он пребывал в чувственном раю, на земле, духовно же беседовал с ангелами, возделывая божественные помыслы и ими питаясь. Он был наг, ибо был прост сердцем и вел невинную жизнь. Посредством творений он возвышался своею мыслью к Единому Творцу, и Его созерцанием услаждался и увеселялся.
А так как Бог украсил человека свободной волей, то дал ему закон — не вкушать от древа познания. Об этом древе мы, сколько могли, достаточно сказали в главе О рае. Бог дал человеку эту заповедь с таким обещанием, что если сохранит достоинство своей души, т. е. если будет предоставлять победу разуму, не забудет Творца и сохранит Его повеление, то будет причастником вечного блаженства и будет жить во век, став выше смерти. А если он подчинит душу телу и предпочтет телесные наслаждения и, не уразумев своего достоинства и, уподобившись скотам несмысленным, сбросит с себя ярмо Создавшего, презрит Его Божественную заповедь, то будет повинен смерти и подвергнется тлению и труду, влача бедственную жизнь. В самом деле, для человека не было полезно, чтобы он неискушенным и неиспытанным получил нетление, дабы он не впал в гордость и не подвергся осуждению, одинаковому с дьяволом; ибо последний после своего произвольного падения нераскаянно и неизменно утвердился во зле. Соответственно этому и ангелы, произвольно избрав добродетель, приобрели, при содействии благодати, незыблемую твердость в добре.
Поэтому нужно было, чтобы человек предварительно подвергся испытанию, ибо муж неиспытанный и неискушенный не имеет никакой цены. Нужно было, чтобы, достигнув совершенства через испытание, состоявшее в исполнении заповеди, он таким образом получил бессмертие, как награду за добродетель. В самом деле, будучи по своей природе чем–то средним между Богом и веществом, человек, если бы он отрешился от всякого естественного пристрастия к сотворенному бытию и соединился любовью с Богом, должен был бы через соблюдение заповеди непоколебимо утвердиться в добре. Но когда он вследствие преступления стал более тяготеть в сторону вещества и когда его ум отвратился от своего Виновника, т. е. Бога, то ему стало свойственно тление, он сделался из бесстрастного подверженным страстям, из бессмертного смертным, возымел нужду в супружестве и плотском рождении, по пристрастию к жизни привязался к удовольствиям, как к чему–то необходимому для жизни, а тех, которые пытались лишить его этих удовольствий, стал упорно ненавидеть. Его любовь вместо Бога обратилась на вещество, а его гнев вместо подлинного врага его спасения — на подобных ему людей. Так человек был побежден завистью дьявола, ибо завистливый ненавистник добра — демон, который сам за превозношение свержен был долу, не мог терпеть, чтобы мы достигли вышних благ. Почему этот лжец и прельщает несчастного [т. е. Адама] надеждою стать Богом и, возведя его до своей собственной высоты гордости, низвергает в подобную бездну падения.
Перевод с греч. А.А. Бронзова
СПбДС., 1894 г.
Книга третья (гл. 45–73)
Глава I (45)
О Божественном домостроительстве и попечении в отношении к нам, и о нашем спасении.
Итак, этим нападением виновника зла — демона человек был прельщен, не соблюл заповеди Творца, был лишен благодати, потерял дерзновение к Богу, подвергся суровости бедственной жизни, — ибо это означают листья смоковницы (Быт. 3, 7). — облекся в смертность, то есть в смертную и грубую плоть, — ибо это означает облачение в кожи (Быт. 3, 21), по праведному суду Божию был изгнан из рая, осужден на смерть и сделался подвластным тлению. Но (и в таком состоянии) не презрел человека Милосердый, даровавший ему бытие и блаженное состояние, но первоначально вразумлял его многими способами и призывал к обращению — стенанием и трясением (Быт. 4, 14), водным потопом и истреблением всего почти человеческого рода (Быт. 6, 13), смешением и разделением языков (Быт. 11, 7–8), руководством Ангелов (Быт. 18, 2 и др.), сожжением городов (Быт. 19, 24 и др.), прообразовательными богоявлениями, войнами, победами, поражениями, знамениями и чудесами, явлением различных сил, законом и пророками. Всем этим имелось в виду достигнуть истребления греха, разлившегося многоразличными потоками, поработившего себе человека и нагромоздившего жизнь всякого вида пороком, а также — и возвращение человека к блаженному состоянию. Но так как чрез грех вошла в мир и смерть, пожирающая, подобно дикому и неукротимому зверю, жизнь человека, имеющему же прийти Искупителю надлежало быть безгрешным и не подвластным смерти, возникающей чрез грех, так как, притом, необходимо было подкрепить и обновить естество человеческое, самим делом наставить его и научить пути добродетели, отводящему от тления и ведущему к жизни вечной, что, наконец, открывается человеку великое море (Божия) человеколюбия. Сам Творец и Господь вступает в борьбу за свое создание и самим делом становится Учителем. И так как враг уловил человека обещанием ему божественного достоинства, то и сам он уловляется тем, что Божество (в Искупителе) является под покровом плоти. И в этом открываются вместе и благость, и премудрость, и правда, и всемогущество Божии. Благость, потому что Бог не презрел немощи Своего создания, но сжалился над ним — павшим — и простер к нему руку (помощи). Правда — потому что, когда человек был побежден, Бог не другого кого делает победителем мучителя и не силою похищает человека у смерти, но кого некогда смерть поработила себе грехом, того Благий и Праведный снова соделал победителем и — что казалось невозможным — подобным спас подобное. Премудрость — потому что Бог нашел благоприличнейшее разрешение безвыходного положения. Ибо, по благоволению Бога и Отца, единородный Сын, Слово Божие, и Бог, сый в лоне Бога и Отца (Ин. 1, 18), единосущный Отцу и Святому Духу, предвечный, безначальный, Тот, Кто был в начале, был у Бога и Отца, и (Сам) был Богом, во образе Божий сый (Флп. 2, 6), преклоняет небеса и сходит, то есть неуничижимую высоту Свою неуничиженно уничижает, снисходит к Своим рабам неизреченным и непостижимым снисхождением, — ибо это и значит снисхождение. Будучи совершенным Богом, Он становится совершенным человеком, — и совершается из всего нового самое новое и единственно новое под солнцем (Еккл. 1, 10), — в чем открывается беспредельное могущество Божие. Что может быть более сего — Бог соделался человеком? И Слово плоть бысть (Ин. 1, 14) непреложно — от Духа Святаго и Святой Марии, Приснодевы и Богородицы. Зачавшись в непорочной утробе Девы не от желания или похоти, или соединения с мужем, или от сладострастного зарождения, но от Святаго Духа и наподобие первого происхождения Адамова — Бог Слово, единый человеколюбивый, является посредником между Богом и людьми, становится послушным Духу, врачует наше непослушание принятием того, что подобно нам и от нас, и делается для нас примером послушания. без коего невозможно получить спасение [116].
Глава II (46)
О том, как зачался Бог Слово и о божественном Его воплощении.
Ангел Господень послан был ко святой Деве, происходившей из племени Давидова (Лк. 1, 26). Яве бо, — говорит божественный Апостол, — яко от колена Иудова возсия Господь наш (Евр. 7, 14), от негоже никтоже приступи ко алтарю (Евр. 7, 13), — о чем впоследствии будем говорить подробнее. Благовествуя, Ангел сказал Ей: радуйся, благодатная; Господь с Тобою (Лк. 1, 28). Она же смутится о словеси. И рече Ангел ей: не бойся, Мариам: обрела бо ecu благодать у Бога и родиши Сына, и наречеши имя Ему Иисус (Лк. 1, 29–31), Той бо спасет люди Своя от грех их (Мф. 1, 21). Отсюда имя Иисус означает — Спаситель. Когда же Она недоумевала: како будет мне cue, идеже мужа не знаю? Ангел в ответ говорит Ей: Дух Святый найдет на Тя, и сила Вышнего осенит Тя. Темже и раждаемое от Тебя свято наречется Сын Божий. Она же говорит ему: се раба Господня: буди мне по глаголу твоему (Лк. 1, 34–35, 38).
Действительно, после того, как Святая Дева выразила свое согласие, по слову Господню, возвещенному Ангелом, сошел на нее Дух Святый, очистил ее и даровал ей силу как принять в себя Божество Слова, так и родить. Тогда осенил ее, как бы Божественное семя, Сын Божий, ипостасная Премудрость и Сила Всевышнего Бога, единосущный Отцу, и из непорочных и чистейших ее кровей образовал Себе начаток нашего состава — плоть, оживленную душею мыслящею и разумною, — не через оплодотворение семенем, но творчески, через Святаго Духа. При этом человеческий образ не через постепенные приращения составлялся, но сразу совершился. Само Слово Божие явилось для плоти ипостасью. Ибо Слово Божие соединилось не с такою плотью, которая бы прежде уже существовала лично сама по себе, но, вселившись в утробе Святой Девы, Оно в своей собственной ипостаси из чистых кровей Приснодевы восприняло Себе плоть, оживленную душею мыслящею и разумною. Восприняв Себе начаток человеческого состава, Само Слово соделалось (таким образом) для плоти ипостасью. Следовательно, одновременно (с тем, как образовалась) плоть, она (была уже) плотью Бога Слова, и вместе — плотью одушевленною, мыслящею и разумную. Посему мы и говорим не о человеке божественном, но о Боге вочеловечившемся. Тот же Самый, Кто по естеству — совершенный Бог, соделался по естеству совершенным человеком. Он не изменился в естестве и не призрачно воплотился, но с принятою от Святой Девы плотью, оживленною мыслящею и разумною душею и в Нем Самом получившею свое бытие, — ипостасно соединился неслитно, неизменно и нераздельно, не изменив природы Божества Своего в существо Своей плоти, ни существа Своей плоти — в природу Своего Божества и не составив одного сложного естества из Божеского Своего естества и из естества человеческого, какое Он Себе воспринял [117].
Глава III (47)
О двух естествах (во Христе), против монофизитов.
Два естества (во Христе) соединились между собой без превращения и изменения, так что ни Божеское не лишилось свойственной Ему природы, ни человеческое — как не превратилось в Божеское естество, так и не перешло в небытие, равным образом и из двух не составилось одного сложного естества. Ибо сложное естество, сделавшись иным, как сложенное из разных естеств, уже не может быть единосущным ни которому из тех естеств, из каких оно сложилось. Например, тело, сложенное из четырех стихий, не называется ни единосущным огню, ни огнем, ни воздухом, ни водою, ни землею, и не единосущно ни с какою из этих стихий. Поэтому, если Христос, после соединения естеств, стал одного сложного естества, как полагают еретики, — то Он из простого естества превратился в сложное и уже не единосущен ни Отцу, Коего естество просто, ни Матери, ибо Она не состояла из Божества и человечества. В таком случае и Христос не обладал бы ни Божеством, ни человечеством и не мог бы называться ни Богом, ни человеком, а только Христом, да и самое имя — Христос — согласно их мнению — было бы именем не Лица, а одного естества [118].
Мы же учим, что Христос — не из сложного естества, и не так, что из разных естеств произошло нечто иное, как, например, из души и тела — человек или из четырех стихий — тело, но Он состоит из разных естеств, остающихся теми же самыми. Мы исповедуем, что один и тот же (Христос) состоит из двух естеств — Божества и человечества, и в двух естествах, и что Он есть и именуется и совершенным Богом, и совершенным человеком. Имя же Христос мы принимаем за имя лица и понимаем его не односторонне, но как обозначение двух естеств. Ибо Христос помазал Сам Себя: как Бог, Он был помазующим тело Божеством Своим, как человек же, Он был помазуемым; ибо Он есть и именуется и совершенным Богом, и совершенным человечества служит Божество. А если Христос, будучи одного сложного естества, единосущен Отцу, то и Отец, в таком случае, был бы сложен (по Своему естеству) и единосущен с плотию, что — нелепо и полно всякого богохульства.
Да и как одно естество могло бы вместить в себе противоположные существенные свойства? Как возможно, чтобы одно и то же естество в одно и то же время было и созданным и не созданным, смертным и бессмертным, описуемым и неописуемым?
Если же приписывающие Христу одно естество назовут последнее простым, то должны будут или исповедывать Христа только Богом и допустить не вочеловечение, а только призрак вочеловечения, или, согласно с учением Нестория, должны будут признать Христа простым человеком? И где будет та истина, что Христос совершен в Божестве и совершен в человечестве? Когда же Христос имел — по их мнению — два естества, если по соединении Он имел, — как они говорят — одно сложное естество? А что Христос прежде соединения имел одно естество — очевидно всякому.
Но еретиков вводит в заблуждение вот что: они признают естество и ипостась за одно и то же. Хотя мы и говорим, что в человеке — одно естество, но должно знать, что мы говорим так, не обращая внимания на определение души и тела. Ибо если сравнить душу и тело между собою, то нельзя сказать, что они — одного естества. Но так как, хотя и очень много человеческих личностей, однако все они получают одно определение своей природы, ибо все состоят из души и тела, все получили естество души и имеют телесную сущность и одинаковую наружность, — то мы и говорим, что естество весьма многих и различных личностей — одно, — между тем как каждая личность собственно имеет два естества и состоит в двух естествах, — я разумею естества души и тела [119].
В отношении же к Господу нашему Иисусу Христу нельзя найти общий (с людьми) вид. Ибо и не было, и нет, и никогда не будет другого Христа, Который состоял бы из Божества и человечества, Который по Божеству и человечеству — один и тот же — был бы и Богом совершенным, и человеком совершенным. Поэтому о Господе нашем Иисусе Христе нельзя сказать, что в Нем — одно естество, — то есть нельзя сказать, что как отдельная человеческая личность сложена из души и тела, так же и Христос сложен из Божества и человечества. Ибо здесь берется личность, входящая в состав рода, Христос же не есть такая личность, потому что для Него нет общего вида, под который бы Его можно было подвести. Поэтому и говорим, что во Христе произошло соединение двух совершенных естеств — Божеского и человеческого — не по образу смешения или слияния, или примешивания, или растворения, — как говорили отверженный Богом Диоскор, Евтихий и Север и их отлученные от Бога приверженцы. Равным образом оно не было соединением и двух различных лиц, или соединением относительным: или по достоинству, или по тождеству воли, или по равночестию, или по одноименности, или по благоволению, как говорили богоненавистный Несторий, Диодор, Феодор мопсуэстийский и демонское их сборище. Напротив, это соединение совершилось по сочетанию, то есть в единстве ипостаси, непреложно, неслиянно, неизменно, нераздельно и неразлучно. И в двух естествах, пребывающих совершенными, исповедуем одну ипостась Сына Божия воплотившегося, признавая в Нем ту же самую ипостась Божества и человечества Его, и исповедуя, что оба естества остаются в Нем целыми по соединению. Мы не полагаем каждое естество отдельно и порознь, но признаем их взаимно соединенными в одной сложной ипостаси. Мы признаем это соединение существенным, то есть истинным, а не воображаемым. Существенным же считаем не в том смысле, что два естества составили одно сложное естество, но в том, что они соединились между собой в одну сложную ипостась Сына Божьего и сохранили свое существенное различие. Ибо созданное осталось созданным, и не созданное — не созданным; смертное сохранилось смертным и бессмертное — бессмертным; описуемое — описуемым, неописуемое — неописуемым; видимое — видимым и невидимое — невидимым. «Одно блистает чудесами, а другое подверглось оскорблениям» [120].
Слово усвояет Себе человеческие свойства, ибо все, что принадлежит святой Его плоти, есть вместе и принадлежность Слова. Равным образом и Само Слово дает плоти участвовать в Своих свойствах по способу взаимной передачи по причине взаимного проникновения и ипостасного соединения естеств и потому, что Один и Тот же совершал и свойственное Богу, и свойственное человеку в том и другом образе (бытия) при взаимном общении того и другого (естества). Поэтому и говорится, что Господь славы, был распят (1 Кор. 2, 8), хотя и не страдало Божеское Его естество; и обратно о Сыне Человеческом исповедуется, что Он до страдания был на небе, — как сказал Сам Господь. Ибо Тот же Самый, Господь славы по естеству и поистине соделался Сыном Человеческим, то есть человеком, и мы признаем, что Ему принадлежат как чудеса, так и страдания, хотя чудеса Он творил по одному естеству, а страдания терпел Он же по другому естеству. Ибо знаем, что как одна в Нем ипостась, так и существенное различие естеств сохраняется. Но как сохранилось бы различие, если бы не сохранилось то, что имеет различие между собой? Ибо различие бывает в том, что действительно различается между собой. Мы говорим, что в том отношении, в каком различаются между собой естества во Христе, то есть в отношении сущности, Христос соприкасается с крайностями: по Божеству — с Отцом и Духом, по человечеству — с Матерью Своею и с прочими людьми. А в том отношении, в каком соединены в Нем естества, Он, — говорим мы, различается и от Отца, и от Духа, и от Матери Своей, и от остальных людей, ибо естества Его соединены ипостасно, имея одну сложную Ипостась, по Коей Он различается как от Отца и от Духа, так и от Матери Своей и от нас.
Глава IV (48)
О взаимном сообщении свойств.
Мы уже много раз говорили, что одно — сущность, а другое — ипостась, и что сущность означает вид общий, обнимающий ипостаси одного вида, как, например — Бог, человек, а ипостась обозначает неделимое, например — Отца, Сына, Духа Святаго, — Петра, Павла. Поэтому должно знать, что имена Божества и человечества указывают на сущности или на естества; имена же Бог и человек употребляются и об естестве, когда, например, говорим, что Бог есть существо непостижимое и что Бог — один, — но понимается оно и в смысле ипостасей, когда частное принимает имя общего, когда, например, Писание говорит: сего ради помаза Тя, Боже, Бог твой (Псал. 44, 8). В данном случае именем Бога Писание обозначило Отца и Сына. Когда же Писание говорит: человек некий бяше во стране Авситидийстей (Иов. 1, 1), то под словом человек оно разумеет одного только Иова.
Поэтому, признавая в Господе нашем Иисусе Христе два естества и одну ипостась, сложенную из обоих естеств, — когда имеем в виду естества, называем (их) Божеством и человечеством; когда же разумеем ипостась, составившуюся из (двух) естеств, то называем Его или Христом — от обоих естеств вместе, также — Богочеловеком и Богом воплотившимся, или же — от одного из составляющих Его естеств — называем Его то Богом и Сыном Божиим только, то человеком и Сыном Человеческим только; в одних случаях — только от высших, а в других — от низших Его свойств. Ибо один и тот же одинаково есть Сын Божий и Сын Человеческий: Сыном Божиим пребывает вечно от Отца безвиновно, Сыном же Человеческим сделался напоследок по человеколюбию [121].
Но, говоря о Божестве Его, мы не приписываем Ему свойств человечества. Так, мы не говорим, что Божество подлежит страданию или что Оно сотворено. Равным образом, и говоря о плоти, или о человечестве Его, мы не приписываем им свойств Божества, не говорим, например, что плоть Его, или человечество, не сотворена. В отношении же ипостаси, — даем ли ей наименование, заимствованное от обоих естеств, ее составляющих, или же — от одной, — мы приписываем ей свойства обоих естеств. Так Христос, — имя, означающее то и другое естество в совокупности, — называется и Богом и человеком, и сотворенным и несотворенным, и подверженным страданию и неподверженным. Так же, когда Он по одному из составляющих Его естеств (т. е. Божескому) именуется Сыном Божиим и Богом, тогда принимает свойства соприсущего естества, то есть плоти. Так, Он называется Богом — страждущим и Господом славы — распятым, — не поскольку Он — Бог, но поскольку Он же Сам есть и человек. Равным образом, когда Христос называется человеком и Сыном Человеческим, Он принимает свойства и отличия Божеского естества и (именуется) предвечным Младенцем, безначальным человеком, — не поскольку Он — Младенец и Человек, но поскольку, будучи предвечным Богом, стал напоследок Младенцем. И таков способ взаимного сообщения (свойств), когда каждое из обоих естеств передает другому свои свойства по причине тождества ипостаси и взаимного проникновения естеств. Поэтому мы можем говорить о Христе: Сей Бог наш на земли явися и с человеки поживе (Вар. 3, 36, 38); а также: человек этот не создан, не подвержен страданию и неописуем.
Глава V (49)
О числе естеств.
В Божестве исповедуем одно естество, однако же говорим, что в Нем — действительно три ипостаси. Обо всем, что относится к естеству и существу (Божества), мы утверждаем, что оно просто; различие же ипостасей признаем единственно в трех свойствах. Одна не имеет причины Своего бытия и есть Отец. Вторая имеет причину Своего бытия и есть Сын. Третья имеет причину Своего бытия и исходит. При этом знаем, что эти ипостаси неотступны одна от другой, нераздельны между собой, но соединены, и одна другую неслиянно проникают. Они и соединены без слияния, ибо и по соединении остаются тремя ипостасями, и вместе различны одна от другой без разделения. Ибо хотя каждая ипостась Сама в Себе самостоятельна, или есть совершенная ипостась и имеет Свое собственное свойство, или Свой отличный образ бытия, однако же три ипостаси соединены сущностью и естественными свойствами и, так как не отступают и не удаляются от ипостаси Отца, то суть и именуются единым Богом. Таким же образом и в божественном, неизреченном и превосходящем всякий ум и понимание домостроительстве спасения нашего мы исповедуем два естества — Божеское и человеческое — одного из Лиц Святой Троицы, Бога Слова, Господа нашего Иисуса Христа, сблизившиеся и ипостасно соединившиеся между собой, но — одну ипостась сложную, составившуюся из (двух) естеств. Утверждаем, далее, что два естества и по соединении в одной сложной ипостаси, то есть во едином Христе, сохраняются в целости и существуют поистине, как и их естественные свойства, и что они как соединены без слияния, так различаются между собой и исчисляются без разделения. Как три Лица Святой Троицы соединены без слияния и различаются и исчисляются без разделения, и число не производит в Них ни разделения, ни разлучения, ни отчуждения, ни рассечения, ибо мы признаем Отца и Сына и Святаго Духа единым Богом; — так и естества во Христе, хотя и соединены, но соединены неслитно; и хотя проникают одно другое, но не допускают как изменения, так и превращения одного в другое. Ибо каждое естество сохраняет свое естественное свойство неизменным. Поэтому, хотя естества и исчисляются, но исчисление это не вводит разделения, ибо один Христос, совершенный и по Божеству, и по человечеству. Ведь исчисление само по себе не бывает причиною разделения или соединения, но означает только количество того, что исчисляется, — будет ли оно соединено между собой или разделено. Соединены, — когда говорим, например, что известная стена состоит из пятидесяти камней; разделены, когда говорим, например, что на известном ровном месте лежит пятьдесят камней; и еще, — с одной стороны, соединены, например, говорим, что в горячем угле — два естества — разумеется естество огня и дерева; с другой же, — разделены, потому что иное естество огня, иное естество дерева. При этом соединяет и разделяет их другой способ, а не число. Поэтому, как три ипостаси Божества, хотя они и соединены между собой, нельзя назвать одною ипостасью без того, чтобы не допустить слияния и не уничтожить различия ипостасей; — так и два естества во Христе, ипостасно соединенные между собой, невозможно назвать одним естеством, — чтобы не допустить уничтожения, слияния и несуществования в действительности их различия [122].
Глава VI (50)
О том, что все Божеское естество в одной из ипостасей Божества соединилось со всем человеческим естеством, а не часть с частью.
Общее и родовое оказывается таковым в отношении к тому частному, какое входит в объем его. Поэтому сущность, как род, есть общее, а лицо есть частное. Однако, оно — частное не потому, что одну часть естества имеет, а другой не имеет, но частным одно является по числу, как лишь одно из неделимых, входящих в состав целого рода. О лицах говорится, что они различаются по числу, а не по естеству. Приписывается же сущность личности потому, что в каждой из однородных личностей находится целостная сущность. Почему личности не различаются друг от друга по сущности, но по случайным принадлежностям, которые составляют отличительные свойства, и притом отличительные свойства личности, а не естества. Ибо ипостась определяют как сущность, вместе со случайными особенностями. Следовательно, личность имеет общее (родовое), вместе с отличительными особенностями, а также — самостоятельное бытие; сущность же не имеет самостоятельного бытия, но усматривается в личностях. Почему, когда страждет одна из личностей, то обо всей сущности, страждущей постольку, поскольку пострадала эта личность, говорится, что она пострадала в одной из своих личностей; однако же нет необходимости, чтобы и все однородные личности страдали вместе со страждущей личностью.
Таким образом, мы исповедуем, что все естество Божеское совершенным образом находится в каждом из Лиц Божества: все — в Отце, все — в Сыне, все — во Святом Духе. Потому и Отец есть совершенный Бог, и Сын — совершенный Бог. А также утверждаем, что и при вочеловечении одного из Лиц Святой Троицы — Бога Слова Божеское естество в одном из Своих Лиц все и всецело соединилось со всем человеческим естеством, а не часть с частью. Действительно, божественный Апостол говорит: яко в Том живет всяко исполнение Божества телесне (Кол. 2, 9), то есть в плоти Его. Также богоносный ученик Апостола Дионисий, многосведущий в божественных вещах, говорит, что Божество в одном из Своих Лиц всецело вошло с нами в общение. Впрочем, что не вынуждает нас утверждать, что все, то есть Три Лица Святого Божества ипостасно соединились со всеми личностями человечества. Ибо Отец и Дух Святый не участвовали в воплощении Бога Слова никаким другим образом, как только благоволением и хотением. Утверждаем же, что вся сущность Божества соединилась со всем человеческим естеством. Бог Слово, создавший нас в начале, ничем из того, что Он вложил в наше естество, не пренебрег, но воспринял все — тело, душу разумную и мыслящую и их свойства, ибо живое существо, лишенное одной из этих (принадлежностей), уже не человек. Ибо Он весь воспринял всего меня и весь соединился со всем, чтобы даровать спасение целому (человеку). Иначе то, что не было бы принято, осталось бы неисцеленным [123].
Итак, Слово Божие соединилось с плотью чрез посредство ума, который занимает посредствующее положение между чистотою Божества и грубостью плоти. Ум владычествует над душею и плотию, и самое чистое в душе есть ум, а над умом владычествует Бог. И ум Христов являет свое владычество, когда получает позволение от Высшего; но (вообще) покоряется и следует высшему, и совершает то, чего желает воля божественная [124].
И ум, как и плоть, стал вместилищем ипостасно соединенного с Ним Божества, а не сообитателем, как заблуждается проклятое мнение еретиков, которые, рассуждая о невещественном чувственно, говорят: «не может же одна мера вместить двух мер». Как же можно было назвать Христа совершенным Богом и совершенным человеком, единосущным с Отцом и с нами, если бы в Нем соединилась часть Божеского естества с частью естества человеческого? [125]
Говорим же, что естество наше воскресло из мертвых, вознеслось и воссело одесную Отца — не в том смысле, что все человеческие личности воскресли и воссели одесную Отца, но — в том, что все естество наше воскресло и сидит одесную Отца в ипостаси Христовой. Действительно, и божественный Апостол говорит: совоскреси и спосади нас во Христе (Ефес. 2, 6).
Утверждаем же это потому, что соединение произошло из общих сущностей. Ибо всякая сущность — обща тем лицам, кои объемлются ею, и нельзя найти частного, одному только лицу в отдельности принадлежащего естества или сущности. Иначе надлежало бы одни и те же личности называть и единосущными, и разносущными, и Святую Троицу в отношении Божества именовать и единосущною, и разносущною. Итак, в каждой из ипостасей Божества созерцается одно и то же естество. И когда говорим, что естество Слова воплотилось, то, согласно с учением блаженных Афанасия и Кирилла, разумеем, что с плотию соединилось Божество. Почему и не можем сказать: естество Слова пострадало, ибо в Нем не Божество страдало. Говорим же, что пострадало во Христе человеческое естество, не разумея при этом, конечно, что (пострадали) все человеческие личности, но исповедуем, что по естеству человеческому пострадал Христос. Поэтому, говоря: естество Слова, — обозначаем Самое Слово. Слово же имеет и общую (с другими лицами Божества) сущность, и особенное личное свойство.
Глава VII (51)
Об одной сложной ипостаси Бога Слова.
Итак, мы говорим, что Божеская ипостась Бога Слова прежде всякого времени и вечно существовала — простая, не сложная, не созданная, бестелесная, невидимая, не осязаемая, неописуемая, имеющая все, что имеет Отец, как единосущная Отцу, отличающаяся от Отчей ипостаси образом рождения и (личным) свойством, совершенная, никогда не отступающая от ипостаси Отчей. Напоследок же Слово, не отступив от недр Отчих, неописуемо, бессеменно и непостижимо, как Оно Само ведает, вселилось в утробу Святой Девы и в самой предвечной ипостаси восприняло Себе плоть от Святой Девы.
И находясь во чреве Святой Богородицы, Бог Слово был, конечно, также во всем и выше всего, но в Ней (преимущественнее) действием воплощения. Итак, Бог Слово воплотился, восприняв от Богородицы начаток нашего состава — плоть, оживленную душею мыслящею и разумною, так что сама ипостась Бога Слова соделалась ипостасью для плоти, и прежде бывшая простою, ипостась Слова соделалась сложною — именно сложенною из двух совершенных естеств — Божества и человечества. И эта ипостась имеет в Себе как характеристическое и отличительное свойство божественного Сыновства Бога Слова, — коим она различается от Отца и Духа, так имеет характеристические и отличительные свойства плоти, коими она отличается и от Матери, и от прочих людей. Воплотившийся Бог Слово имеет в Себе и те свойства Божеского Естества, коими соединен с Отцем и Духом, и те признаки человеческого естества, коими соединен и с Матерью, и с нами. И, наконец, различается воплотившееся Слово как от Отца и Духа, так и от Матери Своей, и от нас тем, что Оно — одно и то же — есть вместе Бог и человек. Ибо это мы признаем самым отличительным свойством ипостаси Христовой.
Поэтому исповедуем, что Он есть единый Сын Божий и по воплощении; Он же Самый есть и Сын человеческий, единый Христос, единый Господь, один только единородный Сын и Слово Божие, Иисус — Господь наш. И чтим Его рождения: одно — от Отца, предвечное, которое — выше всякой причины, слова, времени и естества; и другое — бывшее напоследок ради нас, по подобию нашему и превыше нас. Оно — ради нас, потому что — ради нашего спасения; по подобию нашему — потому что Бог Слово соделался человеком от Жены и родился в обычное время после зачатия; превыше нас потому, что родился не от семени, но от Духа Святаго и от Святой Девы Марии превыше закона зачатия. И не проповедуем о Нем ни как о Боге только, лишенном нашего человечества, ни как о человеке только, лишая Его Божества, ни как о Боге и человеке в отдельности; но проповедуем, что Он — один и тот же — есть вместе Бог и человек, совершенный Бог и совершенный человек, весь Бог и весь человек, один и тот же — всецелый Бог вместе и с плотию Его и всецелый человек вместе и с пребожественным Божеством Его. Называя Его совершенным Богом и совершенным человеком, выражаем этим полноту и отсутствие какого–либо недостатка в естествах; говоря же, что Он — весь Бог и весь человек, обозначаем единичность и неделимость ипостаси.
Исповедуем также единое естество Бога Слова воплотившееся. Говоря — воплотившееся, означаем сущность плоти, согласно с учением блаженного Кирилла. Поэтому Слово и воплотилось, и не потеряло своей невещественности, и все воплотилось, и все остается неописуемым (неограниченным). По плоти Оно умаляется и ограничивается, а по Божеству остается неограниченным, так как плоть Его не распространилась в меру беспредельности Божества Его.
Христос весь есть совершенный Бог, но не все в Нем Бог; ибо Он — не только Бог, но и человек. Равным образом Он есть совершенный человек, но не все в Нем человек; ибо Он не только человек, но и Бог. Слово все обозначает естество, а слово весь — ипостась, равно как слово иное указывает на естество, слово же иной — на ипостась [126].
Надобно также знать, что хотя мы и говорим, что (оба) естества Господа проникают одно другое, однако знаем, что проникновение принадлежит собственно естеству Божескому, ибо оно через все проходит и проникает, как хочет, а через него ничто (не проходит и не проникает). Оно сообщает свои совершенства плоти, само оставаясь бесстрастным и непричастным страстям плоти. Ибо если солнце, сообщая нам свои действия, само не делается причастным наших свойств, то тем более — Творец и Господь солнца.
Глава VIII (52)
Тем, которые допытываются о том, — к непрерывному ли, или разрозненному количеству следует относить естества в Господе?
Если же кто спрашивает об естествах Господа, — к непрерывному ли, или разрозненному количеству следует их относить? — отвечаем, что естества Господа не суть ни одно тело, ни одна поверхность, ни одна линия, ни время, ни место, чтобы их можно было подводить под непрерывное количество. Ибо это исчисляется непрерывно. Должно также знать, что исчисление бывает только предметов, различающихся между собой, и нельзя считать предметы, ничем друг от друга не отличающиеся. В каком отношении предметы между собой различаются, в таком они и исчисляются. Например, Петр и Павел — поскольку они составляют одно — не исчисляются. В отношении своей сущности составляя одно, они не могут называться двумя естествами; различаясь же в отношении ипостаси, они называются двумя личностями. Следовательно, исчисление имеет отношение к предметам, различающимся между собой; и в каком отношении различные предметы между собой различаются, в таком они и исчисляются [127].
Итак, в отношении ипостаси естества в Господе неслитно соединены между собой, способом же и образом их различия нераздельно разделены. И в каком отношении они между собою соединены, в том не исчисляются, ибо не в отношении к ипостаси говорим, что во Христе — два естества. А в каком отношении естества разделены нераздельно, в том они исчисляются, ибо во Христе — два естества, по способу и по образу их различия. Будучи соединены ипостасно и имея взаимное проникновение, они соединены неслитно, причем каждое из них сохраняет в целости свое естественное отличие. Поэтому, по образу их различия и будучи исчисляемы в одном только этом отношении, естества во Христе могут быть подведены под разрозненное количество.
Итак, один есть Христос, совершенный Бог и совершенный человек. Ему поклоняемся со Отцем и Духом единым поклонением, вместе и с пречистою плотию Его. Не говорим, что плоть не достойна поклонения, ибо поклонение ей воздается в единой ипостаси Слова, которая и для плоти соделалась ипостасью. Не твари мы служим, ибо поклоняемся плоти Господа не как простой плоти, но как соединенной с Божеством, и потому, что два естества Его возводятся к одному Лицу и одной ипостаси Бога Слова. Боюсь прикоснуться к горящему углю, потому что с деревом соединен огонь. Поклоняюсь совместно обоим естествам во Христе, потому что с плотию Его соединено Божество. Не прилагаю четвертого лица к Троице, — да не будет! — но исповедую одно Лицо Бога Слова и плоти Его. Троица осталась Троицею и по воплощении Слова [128].
Глава IX (53)
Ответ на вопрос: нет ли естества (во Христе) без ипостаси?
Хотя и нет естества, существующего без ипостаси, и не бывает сущности без лица, ибо и сущность, и естество усматриваются в ипостасях и лицах; однако же из этого не следует необходимо, что естества, соединенные друг с другом ипостасно, должны иметь — каждое особо — свою ипостась. В самом деле, естества, соединяющиеся в одну ипостась, могут и не быть безипостасными, и не иметь каждое особенной ипостаси, но оба естества могут иметь одну и ту же ипостась. Одна и та же ипостась Слова, став ипостасью обоих естеств, не допускает ни одному из них быть безипостасным, равно не позволяет им быть — разноиспостасными между собою; и не бывает она ипостасью то одного естества, то другого, но всегда пребывает ипостасью обоих естеств нераздельно и неразлучно. Ипостась не делится и не раздробляется на части, и не уделяет одной части своей тому естеству, а другой — другому, но всегда пребывает ипостасью того и другого естества нераздельно и всецело. Ибо плоть Бога Слова не получила бытия в своей особенной ипостаси и не стала ипостасью иною, по сравнению с ипостасью Бога Слова; но, в ней получив ипостась, стала, лучше сказать, принятою в ипостась Бога Слова, а не существующею самостоятельно, в своей особенной ипостаси. Потому она и не существует безипостасно, и не вводит в Троицу иной ипостаси [129].
Глава X (54)
О Трисвятой песне.
Отсюда и добавление, сделанное в Трисвятой песни суемудрым Петром Кнафевсом, мы считаем богохульным, так как оно вводит четвертое лицо и поставляет отдельно Сына Божия — ипостасную Силу Отца и отдельно Распятого, как бы иного по сравнению с тем, Кто именуется Сильным, — или допускает страдание Святой Троицы и сораспинает Сыну Отца и Святого Духа. Прочь сие богохульное и произвольно внесенное пустословие! Ибо мы слова Святый Боже разумеем об Отце, (впрочем) не Ему одному только отделяя имя Божества, но исповедуя Богом (также) и Сына, и Духа Святаго. И слова Святый крепкий относим к Сыну, не лишая крепости Отца и Духа Святаго. И слова Святый бессмертный прилагаем к Святому Духу, однако же не поставляем вне бессмертия Отца и Сына, но все божественные наименования просто и безусловно разумеем о каждой ипостаси, подражая божественному Апостолу, говорящему: но нам един Бог Отец, из Него же вся, и мы у Него, и един Господь Иисус Христос, Им же вся, и мы Тем (1 Кор. 8, 6), и един Дух Святый, в Котором — все, и мы — в Нем. Да и Григорий Богослов в одном месте говорит так: (в словах) но нам един Бог Отец, из Него же вся, и един Господь Иисус Христос, Им же вся, и един Дух Святый, в коем все — выражения: из Него же, Им же, в Коем — не рассекают естества, ибо (в противном случае) и те предлоги, и тот порядок имен не изменялись бы; но характеризуют свойства единого и неслиянного естества. И это ясно из того, что (указанные выражения) в другом месте сводятся воедино, — если не без внимания прочитать у того же Апостола следующее: из Того и Тем и в Нем всяческая. Тому слава во веки веков. Аминь (Римл. 11, 36).
Ибо, что не в отношении к Сыну только изречено Трисвятое, но в отношении к Святой Троице, — свидетельствуют божественные и священные Афанасий, Василий, Григорий и весь сонм богоносных отцов, а именно, что святые серафимы тройственным Свят возвещают нам три ипостаси пресущественного Божества, а единым (словом) Господь дают разуметь единое существо и царство богоначальной Троицы. Действительно, Григорий Богослов говорит: Так, Святое Святых, покрываемое серафимами и прославляемое троекратным Свят, сходящимся в едино господство и божество… — о чем прекраснейшим и возвышеннейшим образом любомудрствовал некто прежде нас.
И составители церковной истории повествуют, что в то время, как народ константинопольский молебствовал ради некоего ниспосланного Богом бедствия, совершившегося при архиепископе Прокле, — случилось, что некий отрок был восхищен из народа и в таком состоянии некоторым ангельским научением был наставлен Трисвятой песне: Святый Боже, Святый крепкий, Святый бессмертный, помилуй нас! И как только отрок был возвращен и возвестил то, чему он был научен, то весь народ воспел гимн, и таким образом прекратилось угрожавшее бедствие. А также передается, что на святом великом вселенском четвертом соборе, я разумею бывший в Халкидоне — Трисвятая песнь была воспета таким образом, ибо так повествуется в деяниях того же самого святого собора. Итак, поистине смешно и забавно, что Трисвятую песнь, преподанную через ангелов, удостоверенную прекращением напасти, подкрепленную и утвержденную собором столь многих святых отцов и еще прежде воспетую серафимами в ознаменование Триипостасного Божества, — теперь своим безрассудным мнением попрал и будто бы исправил Кнафевс, как если бы он превосходил серафимов! Какая же это дерзость, чтобы не сказать — какое безумие! Мы же, — хотя бы демоны разрывались от досады, — произносим так: Святый Боже, Святый крепкий, Святый бессмертный, помилуй нас!
Глава XI (55)
Об естестве, (которое усматривается в целом) роде (существ) и в неделимом (т. е. в каждом отдельном существе известного рода); о различии между соединением и воплощением; и о том, как должно, понимать выражение: «Единое естество Бога Слова воплощенное».
Естество усматривается или чистым умозрением, ибо само по себе оно не имеет самостоятельности, или сообща во всех однородных ипостасях, как взаимно связующее их, и (в таком случае) называется естеством, созерцаемым в (известном) роде (существ); или же совершенно то же самое (естество) с присоединением случайных принадлежностей в единоличном существе и называется естеством, созерцаемым в неделимом, будучи тождественным с тем, которое созерцается в (целом) роде. Итак, Бог Слово, воплотившись, воспринял не то естество, какое усматривается в чистом умозрении, ибо это было бы не воплощение, но обман и призрак воплощения, а равно (воспринял Он) и не то естество, какое созерцается в (целом) роде, ибо Он не воспринял всех личностей (человеческого) естества, но (Он воспринял) то, которое — в неделимом, тождественное с тем, которое — в роде. Ибо Он воспринял начаток нашего состава, — не такой, который сам по себе существовал бы и прежде назывался неделимым, и в таком виде был Им принят, но — (наше естество), которое получило бытие в Его ипостаси. Ибо самая ипостась Бога Слова соделалась ипостасью для плоти, и в этом смысле Слово плоть бысть (Ин. 1, 14), — разумеется, без превращения, и плоть стала Словом — без изменения, и Бог (соделался) человеком, ибо Слово есть Бог, и человек — Бог, ради ипостасного соединения. Итак, одно и то же — сказать: «(человеческое) естество Слова» и «естество Слова в неделимом». Ибо это выражение в собственном и исключительном смысле не означает ни неделимого, то есть лица, ни совокупности лиц, но — общее естество, созерцаемое и познаваемое в одном из лиц.
В самом деле, одно — соединение, а другое — воплощение. Соединение собственно означает только сочетание, а с чем произошла эта связь, оно еще не показывает. Воплощение же, или — что то же — вочеловечение, обозначает сочетание с плотью или — с человеком, подобно тому, как раскаление железа обозначает соединение его с огнем. Посему сам блаженный Кирилл, объясняя во втором послании к Сукенсу выражение: единое естество Бога Слова — воплощенное, говорит таким образом: «если бы мы, сказав: единое естество Слова, умолкли, не прибавив слова воплощенное, как бы исключая домостроительство (воплощения), — то, быть может, и не оказалась бы неправдоподобною речь тех, кои притворно спрашивают: если (во Христе) вообще — одно естество, то где полнота (Его) человечества? Или каким образом пребывает (в Нем) соответствующая нашей сущность? Но так как словом воплотившееся вносится указание и на полноту человечества, и на соответственную нашей сущность, то пусть перестанут опираться на тростниковый жезл». Итак, здесь естество Слова он употребил вместо естества. Ибо если бы он принял естество за ипостась, то не неуместно было бы сказать это и не прибавляя слово воплотившееся, ибо, говоря просто об единой ипостаси Бога Слова, мы не погрешаем. Подобным же образом и Леонтий Византийский понял изречение в отношении к естеству, а не в смысле ипостаси. А блаженный Кирилл в Апологетике, ввиду порицаний Феодорита за второй анафематизм, говорит так: «естество Слова, то есть ипостась, что есть Само Слово». Поэтому выражение: естество Слова, — не обозначает ни одной только ипостаси, ни совокупности ипостасей, но общее естество, всецело созерцаемое в ипостаси Слова.
Итак, что естество Слова воплотилось, то есть соединилось с плотию, — (действительно) сказано; но чтобы пострадало естество Слова плотию, мы и поныне не слыхали, научены же, что Христос пострадал плотию, так что выражение естество Слова не обозначает лица. Остается поэтому сказать, что воплотиться значит соединиться с плотию, а выражение Слово стало плотию означает, что самая ипостась Слова непреложно соделалась ипостасью плоти. И что Бог соделался человеком, и человек — Богом, — сказано, ибо Слово, будучи Богом, без изменения соделалось человеком. А что Божество соделалось человеком, или воплотилось, или вочеловечилось — мы никогда не слышали. Но что Божество соединилось с человечеством в одной из Своих ипостасей — мы научились; что Бог приемлет образ, то есть чуждую сущность, а именно соответственную нашей — (действительно) говорится. Ибо имя Бог присоединяется к каждой из ипостасей, а Божество мы не можем сказать об ипостаси. Ибо мы не слыхали, что один только Отец или один только Сын, или один только Дух Святый есть Божество, ибо слово Божество обозначает естество, а слово Отец (обозначает) ипостась — подобно тому, как и слово человечество (обозначает) естество, а (имя) Петр — ипостась. Слово же Бог обозначает и общность естества, и одинаково употребляется в отношении к каждой ипостаси — подобно тому, как и слово человек. Имеющий божеское естество есть Бог, и (имеющий) человеческое — человек.
Сверх всего этого, должно знать, что Отец и Дух Святый не участвовали в воплощении Слова ни в каком ином отношении, как только в отношении к божественным знамениям и по благоволению и хотению [130].
Глава XII (56)
О том, что Святая Дева — Богородица, против несториан.
Святую Деву мы прославляем как Богородицу в собственном и истинном смысле. Ибо как Родившийся от Нее — истинный Бог, так и Родившая истинного Бога, от Нее воплотившегося, — истинная Богородица. Мы говорим, что Бог родился от Нее не в том смысле, что Божество Слова от Нее получило начало, но в том, что Само Божие Слово, прежде веков, вне времени от Отца рожденное, безначально и вечно со Отцем и Духом пребывающее, в последок дний (Евр. 1, 2) для нашего спасения вселилось в утробу Святой Девы и от Нее без изменения воплотилось и родилось. Ибо Святая Дева родила не простого человека, но Бога истинного, — не просто Бога, но Бога воплощенного, не с неба принесшего тело и прошедшего через Нее, как бы через канал, но воспринявшего от Нее единосущную с нами плоть и принявшего ее в Свою собственную ипостась. Ибо, если бы тело было принесено с неба, а не взято от естества, одинакового с нами, то какая была бы нужда в воплощении? Вочеловечение Бога Слова было для того, чтобы само согрешившее и павшее, и растленное естество победило обольстившего тирана и таким образом освободилось от тления, как говорит божественный Апостол: понеже человеком смерть (бысть), и человеком воскресение мертвых (1 Кор. 15, 21). Если первое истинно, то и второе [131].
Если же и говорит (Апостол): первый Адам от земли перстен, вторый же Адам Господь с небесе (1 Кор. 15, 47), то он не утверждает того, что тело — с неба, но только делает ясным, что Он — не простой человек. Ибо вот Апостол назвал Его и Адамом, и Господом, одновременно обозначая то и другое. Ибо слово Адам истолковывается: земнородный. Земнородный же ясно означает естество человека, образованное из праха. Словом же Господь указуется на божественную сущность.
Еще говорит Апостол: посла Бог Сына Своего Единороднаго, раждаемаго от жены (Гал. 4, 4). Не сказал через жену но: от жены. Этим божественный Апостол указал, что именно Единородный Сын Божий и Бог есть Тот, Кто произошел от Девы как человек, и что именно Рожденный от Девы есть Сын Божий и Бог. Родился же Он телесным образом, поскольку сделался человеком, не в прежде созданном человеке вселившись, как бы в пророке, но Сам существенно и истинно сделавшись человеком, то есть в Своей ипостаси дав бытие плоти, одушевленной душею словесною и разумною, и Сам сделавшись для нее ипостасью. Ибо это означает выражение рождаемого от жены. Как же Само Слово Божие оказалось бы под законом, если бы оно не сделалось единосущным нам человеком?
Отсюда справедливо и истинно Святую Марию называем Богородицею, ибо это имя содержит все таинство домостроительства. Ибо если родившая — Богородица, то Рожденный от Нее — непременно Бог, но непременно и человек. Ибо как от жены мог бы родиться Бог, имеющий бытие прежде веков, если бы Он не сделался человеком? Если же именно Рожденный от жены есть Бог, то, очевидно, один и тот же есть и Рожденный от Бога Отца по божественной и безначальной сущности, и в последние времена Рожденный от Девы по той сущности, которая получила начало и подлежит времени, то есть по (природе) человеческой. Это же обозначает единую ипостась и два естества, и два рождения Господа нашего Иисуса Христа.
Христородицею же мы отнюдь не называем Святую Деву, потому что это оскорбительное наименование изобрел нечистый, гнусный, по–иудейски мудрствующий Несторий, сосуд поругания, к уничтожению слова Богородица и к лишению чести Богородицы, которая одна поистине превознесена честию выше всякой твари, — хотя бы Несторий с отцом своим сатаною разрывался от досады. Ибо Христом, т. е. помазанным, (может быть назван) и Давид царь, и Аарон первосвященник, — потому что эти (служения) — как царское, так и жреческое — сопровождались (при вступлении на них) помазанием. Да и всякий богоносный человек может быть назван Христом, но не Богом по естеству, — в каковом смысле и отверженный Богом Несторий дерзнул назвать Рожденного от Девы Богоносцем. У нас же да не будет, чтобы мы стали называть или мыслить Его Богоносцем, но — Богом воплощенным! Ибо Само Слово сделалось плотию, будучи носимо во утробе Девою, (исшел же из Нее) Бог вместе с воспринятым естеством человеческим, так как и оно было обожествлено Словом, одновременно с приведением его в бытие, так что одновременно совершились три события: восприятие, бытие, обожение человечества Словом. И таким образом Святая Дева мыслится и называется Богородицею не только ради (божеского) естества Слова, но и по причине обожествления человеческой природы, коих одновременно и принятие, и бытие совершилось чудесным образом: принятие, конечно, Слова, бытие же в Самом Слове — плоти. Сама Богоматерь сверхъестественно послужила к тому, что Создатель соделался тварью, и Бог и Творец всего воплотился, обожая воспринятое человечество, причем, в то же время, соединение сохраняет соединенные естества такими же, какими они вошли в соединение, — разумею не только Божество, но и человечество Христа; и то, что выше нас, и то, что соответствует нам. Ибо не так, что (человечество), бывшее прежде одинаковым с нашим, впоследствии сделалось выше нас, но всегда — с первого момента бытия — существовало то и другое, потому то с момента зачатия (человечество) получило бытие в Самом Слове. Человеческое (в человеческой природе Христа) есть таковое по собственной природе, свойственное же Богу и божественное — сверхъестественно. Он имел также и свойства одушевленной плоти, ибо их приняло Слово по причине воплощения, как происходящие совершенно естественным образом, в порядке естественного движения [132].
Глава XIII (57)
О свойствах двух естеств.
Исповедуя того же самого Господа нашего Иисуса Христа как совершенным Богом, так и совершенным человеком, мы утверждаем, что именно Он имеет все то, что имеет Отец, кроме нерожденности, и имеет все, что имел первый Адам, исключая одного только греха, то есть тело и душу словесную и разумную. Утверждаем также, что, соответственно двум естествам, Он имеет двойные свойства, принадлежащие двум естествам: две естественные воли — божескую и человеческую, и два естественные действования — божеское и человеческое, и две единственные свободы — божескую и человеческую, также и мудрость, и ведение — божеские и человеческие. Будучи единосущен Богу и Отцу, Он свободно хочет и действует, как Бог. Но будучи единосущным и нам, Он же Сам свободно хочет и действует, как человек. Ибо Его — чудеса, Его же — и страдания.
Глава XIV (58)
О (двух) волях и свободных действованиях Господа нашего Иисуса Христа.
Так как во Христе — два естества, то утверждаем, что в Нем — и две естественные воли и два естественных действования. А так как ипостась двух естеств Его — одна, то утверждаем, что Один и Тот же хочет и действует естественно — по обоим естествам, из коих, в коих и кои — Христос Бог наш; но желает и действует не раздельно, но соединенно, ибо желает и действует в каждом из обоих естеств, с участием другого из них. Ибо у кого сущность одна и та же, у того и желание, и действование — одни и те же; у кого же различна сущность, у того различны и воля, и действование. И наоборот: у кого желание и действование — одни и те же, у того и сущность — одна и та же; у кого же различны желание и действование, у того и сущность различна [133].
Потому–то во Отце и Сыне и Святом Духе из тождества действования и воли познаем тождество естества. А в божественном домостроительстве из различия действований и воль познаем и различия естеств, а зная о различии естеств, исповедуем вместе и различие воль и действований. Ибо как число естеств Того же Самого и единого Христа, — если о нем мыслить и говорить благочестиво, — не разделяет единого Христа; но удостоверяет сохраняющееся и в самом соединении различие естеств, — так и число существенно присущих Его естествам воль и действований, — ибо Он желал и действовал для нашего спасения по обоим естествам, — не вводит разделения, — да не будет! — но доказывает сохранение, — и только. Ибо воли и действования мы называем естественными, а не ипостасными. Говорю же о самой силе желания и действования, по коей хочет и действует хотящее и действующее. Если мы признаем воли и действования личными свойствами, то вынуждены будем сказать, что три Лица Святой Троицы различаются между собой по воле и деятельности.
Должно знать, что не одно и то же — хотеть и хотеть каким–либо (определенным) образом. Хотеть вообще, как и видеть вообще, — принадлежность естества, ибо свойственно всем людям. Хотеть же каким–либо (определенным) образом — принадлежность уже не природы, но нашего свободного выбора, — как и видеть так или иначе, хорошо или худо. В самом деле, не все люди одинаково хотят и не одинаково видят. То же будем принимать и относительно действований. Ибо хотеть, видеть, действовать каким–либо (определенным) образом есть способ употребления воли, зрения и действования, свойственный одному только пользующемуся (этими способностями) и отделяющий его от прочих, соответственно тому или иному различию [134].
Итак, хотеть вообще называется волею, или способностью хотения; и это есть разумное стремление и естественная воля. Хотеть же каким–нибудь (определенным) образом, или то, что подлежит хотению, (предполагает) предмет хотения и хотение по свободному выбору (θελημα γνωμικον). Что по природе способно хотеть, то называется имеющим свойство хотеть. Например, естество божеское, как и человеческое, способно хотеть. Хотящий же есть тот, кто пользуется своею волею, или определенное лицо, — например, Петр.
Поэтому, так как Христос — един, и ипостась Его — едина, то один и тот же Хотящий и так, как свойственно Богу, и так, как свойственно человеку. А так как Он имеет два естества — способные хотеть, потому что они разумны, ибо все разумное и способно хотеть (вообще), и имеет свободу выбора (определенных предметов), — то мы скажем, что в Нем — две воли или два естественных хотения. Он — Тот же Самый — способен хотеть по обоим естествам Своим, ибо Он воспринял естественно присущую нам силу хотения. И так как Христос — один и Хотящий соответственно каждому из двух естеств — один и тот же, — то мы должны сказать, что предмет желания в Нем — один и тот же. И это не потому, что Он хотел только того, чего хотел по природе — как Бог, — ибо не свойственно Божеству хотение есть и пить и подобное; но имел и такие хотения, кои относились к составным принадлежностям природы человека, без противоречия свободе выбора, но вследствие свойства естеств. Ибо тогда Он естественно хотел этого, когда хотела и Божественная воля Его, и позволяла плоти страдать и делать то, что ей было свойственно.
А что хотение присуще человеку по природе, ясно из следующего. За исключением божественной жизни, есть три рода жизни: жизнь растительная, чувствующая и разумная. Жизни растительной свойственно движение, способствующее питанию, росту, рождению. Жизни чувствующей свойственно движение, соответствующее природному влечению; жизни разумной и рассуждающей — движение свободное. Итак, если растительной жизни по природе принадлежит движение, способствующее питанию, и чувствующей жизни — движение, соответствующее природному влечению, то, следовательно, по природе же жизни разумной и рассуждающей принадлежит движение свободное. Свободное же действование есть не что иное, как хотение. Поэтому Слово, сделавшись плотию одушевленною и рассуждающей, и имеющей свободное действование, стало и способным хотеть [135].
Далее. Что принадлежит природе, тому нет нужды учиться. Ибо никто не учится мыслить или жить, или испытывать голод или жажду, или спать. Но и хотеть мы не учимся. Следовательно, хотеть — свойственно природе. И еще: если в существах бессловесных природа управляет, то в человеке, движущимся свободно, соответственно своему хотению, — она (сама) служит началом управляемым. Следовательно, человек способен к хотению по природе. И еще: если человек сотворен по образу блаженного и пресущественного Божества, а Божие естество по природе имеет способность свободного выбора и хотения, — то, следовательно, и человек, как образ Его, по природе имеет способность свободного выбора и хотения. Ибо отцы определили способность свободного выбора как хотение.
Притом, если способность хотеть присуща всем людям, и (нельзя сказать), что одним она присуща, а другим не присуща, а что усматривается во всех вообще, то характеризует естество в неделимых того же рода, — то, следовательно, человек по природе обладает способностью хотения [136].
И опять: если естество не терпит ни прибавления, ни убавления, способность же хотеть принадлежит равно всем (людям), а не так, что одним — в большей степени, а другим — в меньшей, — то, следовательно, человек имеет способность хотения по естеству. Отсюда, если человек имеет способность хотения по естеству, то и Господь, не только как Бог, но и поскольку соделался человеком, имеет способность хотеть по естеству. Ибо, как воспринял Он наше естество, так воспринял в естестве и нашу волю. И поэтому отцы выражались, что Он отпечатлел в Себе Самом нашу волю.
Если воля не есть принадлежность естества, то она — или принадлежность личности, или противна естеству. Но если бы воля была принадлежностью личности, то Сын имел бы волю, отличающуюся от воли Отца, ибо личное свойство характеризует только одно лицо. А если бы воля была противна естеству, то она означала бы выпадение из естества. Ибо то, что противно естеству, разрушительно для того, что соответствует естеству [137].
Бог и Отец всего имеет хотение или как Отец, или как Бог. Но если бы Он имел хотение как Отец, то оно было бы иным по сравнению с хотением Сына. Ибо Сын — не Отец. Если же Он имеет хотение как Бог, а и Сын есть Бог, и Дух Святый есть Бог, — то, следовательно, хотение есть принадлежность естества, то есть естественно. Еще. Если в чем, — как говорят отцы, — воля одна, в том и сущность одна, и если бы при этом во Христе была бы одна воля — как Божества Его, так и человечества, — то и сущность их была бы одна и та же [138].
И наоборот: если, — как говорят отцы, — различие естества не могло бы проявиться в едином хотении, то необходимо (одно из двух): или чтобы говорящие о едином хотении не полагали во Христе различия естеств, или не говорили о едином хотении.
И далее. Как говорит божественное Евангелие, Господь, придя в области Тира и Сидона и вшед в дом, никогоже хотяше, дабы его чул: и не може утаитися (Мк. 7, 24). Если божественное хотение Его всемогуще, Он же не мог утаиться, хотя и хотел, — то, следовательно, Он не мог, восхотев, как человек, и (вообще) имел способность хотения, как человек [139].
И еще говорит (Евангелие): пришедши на место, глагола: жажду (Ин. 19, 28). И даша Ему вино с желчию смешано: и вкуш, не хотяше пити (Мф. 27, 34). Итак, если Он возжаждал, как Бог, и вкуш, не хотяше пити, то, следовательно, и страданию Он был подвержен, как Бог, ибо жажда и вкушение — страдательное состояние. Если же Он возжаждал не как Бог, то, без сомнения, — как человек, и вообще, как человек, имел способность хотения.
И блаженный Апостол Павел говорит: послушлив быв даже до смерти, смерти же крестныя (Флп. 2, 8). Послушание есть подчинение воли, которая существует действительно, а не той, которая — не действительна. Ибо бессловесное животное мы не назовем послушным или непослушным. Сделавшись же послушным Отцу, Он сделался (таковым) не как Бог, но как человек. Ибо как Бог Он ни послушен, ни непослушен, так как это свойственно подчиненным существам, как говорит богоносный Григорий. Следовательно, Христос как человек обладал способностью хотения [140].
Называя хотение естественным, мы разумеем хотение не вынужденное, но свободное. Ибо если оно — разумное, то непременно и свободное. Не только божеское и несотворенное естество не терпит никакого принуждения, но также и разумное сотворение. А это очевидно: Бог, будучи по естеству благим, по естеству — Творцом, по естеству — Богом, не есть таков вследствие необходимости. Ибо кто может принуждать Его? [141].
Должно знать, что о свободе говорят в различных смыслах иначе — в отношении к Богу, иначе — в отношении к ангелам, и (еще) иначе в отношении к людям. Ибо в отношении к Богу (это слово должно быть понимаемо) в значении вышеестественном. В отношении к ангелам — так, что выполнение следует непосредственно за склонностью и совершенно не допускает промежутка времени. Ибо в самом деле, имея свободу по природе, ангел пользуется ею беспрепятственно, не испытывая ни противодействия со стороны тела, ни нападения совне. В отношении же к людям — в том смысле, что по времени склонность мыслится прежде выполнения. Ибо, хотя человек и свободен, и свободу имеет по природе, однако же имеет и приражение со стороны дьявола, и (противодействующее) движение тела. Итак, по причине этого приражения и тяжести тела выполнение у него запаздывает по сравнению со склонностью. Итак, если Адам послушался (обольстителя) добровольно и вкусил потому, что захотел (этого), то, следовательно, прежде всего в нас (от греха) пострадала воля. Если же прежде всего пострадала воля, а ее, однако, не восприняло, вместе с естеством, воплотившееся Слово, — то, следовательно, мы не освободились от греха [142].
Еще. Если способность свободного хотения, свойственная нашему естеству, есть дело Его, а воплотившееся Слово ее не восприняло — то или потому, что пренебрегло своим созданием, как нехорошим, или потому, что по зависти к нам не хотело уврачевать этой способности, нас лишая совершенного исцеления, а Себя Самого показывая подверженным немощи, так как или не хотело, или не могло совершенно спасти нас.
С другой стороны, невозможно говорить о чем–либо одном, составленном из двух воль, подобно тому, как говорим об (одной) ипостаси, состоящей из (двух) естеств. Во–первых — потому, что сложение допускают предметы, существующие самостоятельно и созерцаемые в собственном, а не в другом смысле. Во–вторых — если допустим сложение воль и действований, то будем вынуждены говорить о сложении и других естественных свойств, — (например), созданности и несозданности, видимости и невидимости, и тому подобного. Да и как назвать волю, сложенную из двух воль? Ибо невозможно сложенное называть именем тех предметов, из коих оно составлено. Ибо иначе и сложенное из (двух) естеств должны будем называть естеством, а не ипостасью. Притом, если будем признавать во Христе единую сложную волю, то, в отношении воли, различим Его от Отца, ибо воля Отца не сложна. Итак, остается одну только Ипостась Христа признать сложною и общею — как естествам, так и естественным свойствам Его [143].
О свободном выборе и свободном решении в собственном смысле в отношении к Господу говорить невозможно. Ибо свободный выбор есть расположение к тому, что подвергалось обсуждению, (наступающее) после исследования и обдумывания относительно неведомого предмета, т. е. после совещания и суждения (о нем). За ним (следует) свободное решение, которое выбирает для себя и предпочитает одно другому. Господь же, будучи не простым человеком, но вместе и Богом, и зная все, не имел нужды ни в рассматривании или в исследовании, ни в совещании, ни в суждении. Он по природе имел склонность к добру и отвращение ко злу. Так говорит и пророк Исайя: прежде неже разумети отрачати изволити злая изберет благое: зане, прежде неже разумети отрочати благое или злое, отринет лукавое, еже избрати благое (Ис. 7, 15–16). Слово прежде показывает, что Он не как мы, вследствие изыскания и обдумывания, но, будучи Богом и Божески став существовать по плоти, то есть ипостасно соединившись с плотию, в силу самого бытия Своего и всеведения, владел благом по Своей природе. Ибо добродетели естественны и во всех естественно и равно находятся, хотя и не все мы в одинаковой степени делаем то, что сообразно с природой. Ибо через преступление мы ниспали из естественного состояния в противоестественное. Господь же снова возвел нас из противоестественного состояния в естественное. Ибо это означают слова: по образу и по подобию (Быт. 1, 26). Равным образом и подвижничество, и подвижнические труды измышлены не для приобретения добродетели, как привносимой совне, но для того, чтобы мы свергли с себя чуждый и противный природе порок. Подобно этому, мы достигаем того, что проявляется естественный блеск железа, — с усилием удаляя ржавчину, находящуюся на железе, которая для него не естественна, но произошла от нерадения.
Впрочем, должно заметить, что слово γνωμη имеет много оттенков и значений. Иногда оно значит увещание, наставление, как говорит божественный Апостол: о девах повеления Господня не имам, совет же (γνωμην) даю (1 Кор. 7, 25). Иногда же означает совещание, — например, когда пророк Давид говорит: на люди Твоя лукавноваша волею (γνωμην) (Пс. 82, 4), иногда же — приговор, как у Даниила: о чесом изыде изречение (γνωμη) безстудное cue (Дан. 2, 15). А иногда означает веру, мнение или образ мыслей, — и, вообще говоря, слово γνωμη употребляется в двадцати восьми значениях [144].
Глава XV (59)
О действованиях в Господе нашем Иисусе Христе.
Мы утверждаем, что в Господе нашем Иисусе Христе — также и действования два. Как Бог и единосущный Отцу, Он имел, одинаково (с Ним), божеское действование, но, как соделавшийся человеком и единосущный нам, имел действование, свойственное человеческому естеству.
Но должно знать, что одно — действование, и другое — то, что способно действовать, и иное — то, что произведено действованием, и еще иное — действующий. Действование есть деятельное и самостоятельное движение естества. А то, что способно к действованию, есть самое естество, из коего действование происходит; то же, что произведено действованием, есть результат действования; действующий есть пользующийся действованием, или лицо. Впрочем, и действование называется тем, что произведено, также и то, что произведено — действованием, подобно тому, как и тварь называется творением. Так, мы говорим: все творение, — обозначая сотворенные вещи.
Должно также знать, что действование есть движение, и оно скорее производится, чем производит, как говорит Григорий Богослов в слове о Святом Духе:… «если же есть действование, то, очевидно, оно будет производиться, а не производить и, лишь только будет совершено, прекратится» [145].
Должно еще заметить, что и самая жизнь есть действование, и притом первоначальное действование живого существа; также и всякое отправление живого существа, как способствующее питанию и росту, то есть физическое, так и движение, соответствующее влечению, то есть проявление функции чувствовательной, так (наконец) и разумное, и свободное движение. Действование же есть результат применения силы. Итак, если все это мы видим во Христе, то, следовательно, должны утверждать в Нем и человеческое действование.
Действованием называется [также и] то размышление, какое прежде всего в нас происходит. И оно есть действование простое и не проявляющееся вовне, так как ум сам собою невидимо производит свои мысли, без которых он собственно и не мог бы быть назван умом. Действованием называется, в свою очередь, также обнаружение и раскрытие, через произнесение слова, того, что добыто размышлением. Такое действование не есть уже — остающееся без обнаружения вовне и простое, но созерцается уже во внешнем обнаружении, будучи составлено из мысли и слова. И самое отношение, какое действующий имеет к тому, что происходит, — есть действование. И самый результат действования (иногда) называется действованием. Иное принадлежит одной душе, иное — душе, пользующейся телом, иное — телу, одушевленному разумной душой, иное, наконец, — результат. Ибо ум, предусмотрев, что будет, так и действует через посредство тела. Потому владычество принадлежит душе; ибо она пользуется телом, как орудием, руководя им и направляя. Иное есть действование тела, управляемого душею и приводимого в движение. К совершаемому же телом относится прикосновение, удерживание и как бы обхватывание того, что делается. К совершаемому же душею принадлежит составление как бы образа и начертания происходящего. Так и в отношении к Господу нашему Иисусу Христу сила чудотворений была действованием Его Божества. Дела же рук и то, что Он восхотел и сказал: хощу, очистися (Мф. 8, 3) — было действованием Его Человечества. Преломление хлебов, и то, что прокаженный услышал хощу — было результатом Его человеческого действования; а умножение хлебов и очищение прокаженного было результатом действования божеского. Ибо тем и другим действованием — душевным и телесным, — обнаруживал Он одно и тождественное, одинаковое и равное Свое божественное действование. Как мы признаем (во Христе) естества соединенными и взаимно друг друга проникающими и (однако) не отвергаем их различия, но (совместно) и исчисляем, и признаем их нераздельными, — так и соединение воль и действований признаем, и различие отмечаем, и исчисляем, и разделения не вводим. Как плоть (во Христе) и обожествлена, и не потерпела изменения своего естества, — так и воля, и действование и обожествлены, и не выступили из своих пределов. Ибо один есть, который вместе есть Бог и человек и Который тем и другим образом, то есть свойственным и Богу и человеку, хочет и действует [146].
Поэтому, так как во Христе — два естества, необходимо говорить и о двух действованиях в Нем. Ибо в ком естества различны, в том различны и действования, и в ком действования различны, в том различны и естества. И наоборот: в ком естество — одно, в том и действование — одно, и в ком действование одно, в том и сущность одна, — по учению богоглаголивых отцов. Потому необходимо одно из двух: или чтобы те, кои говорят об одном действований во Христе, признали (в Нем) и одну сущность; или, — если мы действительно держимся истины и — согласно с учением евангельским и отеческим — исповедуем (в Нем) две сущности, — то вместе должны исповедывать в Нем и два действования, соответственным образом и сопутствующие. Ибо, будучи единосущен Богу Отцу по божеству, Христос должен быть равен Ему и в отношении действования. Он же самый, будучи единосущен нам по человечеству, должен быть равен (нам) и по действованию. Блаженный Григорий, епископ Нисский, говорит: «в ком действование одно, в тех, без сомнения, и сила одинакова». Ибо всякое действование есть произведение силы. Но невозможно, чтобы одно было естество, или одна сила, или одно действование у несотворенной и сотворенной природы. Если же станем говорить об одном действовании во Христе, то Божеству Слова припишем страдательные состояния, свойственные разумной душе, — я разумею страх, печаль, предсмертное борение [147].
Если же скажут, что святые отцы, беседуя о Святой Троице, утверждали: «в ком сущность одна, у тех и действование одно, и в ком различна сущность, у тех различно и действование», — и что не должно относящегося к учению о Боге переносить на воплощение, то мы ответим: если у отцов это сказано только в отношении к учению о Боге, если Сын после воплощения не имеет одинакового с Отцом действования, то Он не будет иметь и тождественной (с Ним) сущности. Но, в таком случае, к кому мы отнесем слова: Отец Мой доселе делает, и Аз делаю (Ин. 5, 17)? Еще: аще еже видит Отца творяща, сия и Сын такожде творит (Ин. 5, 19). Также: аще Мне не веруете, делом Моим веруйте (Ин. 10, 38). И: дела, яже Аз творю, свидетелствуют о Мне (Ин. 10, 25). Еще: яко же Отец воскрешает мертвыя и живит, тако и Сын, их же хощет, живит (Ин. 5, 21). Все это показывает, что Сын и по воплощении не только единосущен Отцу, но имеет одно и то же с Ним действование [148].
И опять: если промышление о мире принадлежит не только Отцу и Святому Духу, но и Сыну, и по воплощении, это же (промышление) есть действование, — то, следовательно, Он и по воплощении имеет одно и то же действование с Отцем.
Если из чудес мы узнали, что Христос единосущен Отцу, чудеса же суть действование Божие, — то, следовательно, и после воплощения Он имеет одно и то же действование с Отцем.
Если действование Божества и человечества во Христе — одно, то оно было бы сложным. И тогда получилось бы — или что Он имеет действование, различное от Отца, или что и действование Отца сложное. Если бы же действование было сложным, то очевидно, что и естество было бы также сложным.
Быть может, скажут, что, вместе с действованием, вводится (отдельное) лицо. Тогда мы ответим, что, если вместе с действованием вводится лицо, то, по совершенно правильному обратному заключению, вместе с лицом будет введено и действование. Но тогда, соответственно трем лицам или трем ипостасям Святой Троицы, должны будут допустить также и три действования, или — в соответствие с одним действованием — признать одно и лицо, и одну ипостась. Но святые отцы согласно учили, что имеющим одну и ту же сущность свойственно и действование то же самое [149].
Сверх того, если вместе с действованием вводится лицо, то предписывающие не говорить ни об одном, ни о двух действованиях во Христе предписывают не говорить ни об одном Его Лице, ни о двух.
В раскаленном мече сохраняются как два естества — огня и железа, — так и два действования, вместе с их результатами. Железо имеет силу рассекать, а огонь — жечь, и рассечение есть результат действования огня. Причем различие того и другого сохраняется как в рассечении, сопровождаемом жжением, так и в жжении, сопровождаемом рассечением, хотя после соединения (железа и огня) ни жжение не может быть без рассечения, ни рассечение — без жжения. Ради двойственности естественного действования (раскаленного меча), не говорим о двух раскаленных мечах, равным образом и из–за единства раскаленного меча не смешиваем существенного различия (производимого им действования). Так и во Христе — Божеству Его свойственно божеское и всемощное действование, человечеству же Его — действование, соответственное нашему. Результатом человеческого действования Господа было то, что Он взял руку отроковицы и поднял, Божеского же — возвращение ее к жизни. Действия эти различны, хотя в действовании Богочеловека они нераздельны друг от друга. Если же из–за того, что в Господе — одно лицо, и действование признавать в Нем одно, тогда вследствие того, что в Нем — одно лицо, — следовало бы допустить и сущность одну. Далее. Если будем говорить об одном действовании в Господе, то должны будем назвать его или Божеским, или человеческим, или ни тем, ни другим. Но если назовем его Божеским, то будем говорить о Нем только как о Боге, не имеющем нашего человеческого естества. Если же назовем человеческим, то богохульно признаем Его простым человеком. Если же не назовем его ни Божеским, ни человеческим, то не можем признать Господа ни Богом, ни человеком, не можем признать Его единосущным ни Богу Отцу, ни нам. Ибо ипостасное тождество произошло вследствие соединения (естеств), — но не так, чтобы этим уничтожилось различие естеств. Если же сохраняется различие естеств, то ясно, что должны сохраниться и действования их. Ибо не бывает естества, лишенного действования [150].
Если действование Владыки Христа — едино, то оно было бы или сотворенное, или не сотворенное. Среднего между ними действования нет, как нет и среднего естества. Если бы оно было сотворено, то показывало бы (во Христе) только одно сотворенное естество; а если бы было не сотворенным, то характеризовало бы только не созданную сущность. Ибо принадлежащее естеству должно вполне соответствовать своему естеству, так как невозможно существование естества, в коем бы не доставало естественных свойств. Действование же, сообразное с естеством, не получает бытия отвне; также очевидно, что естество, без сообразного с ним действования. не может ни существовать, ни быть познаваемо. Через то, как действует каждое существо, оно удостоверяет свою собственную природу — с той стороны, которая в ней неизменна.
Если бы действование во Христе было одно, то одно и то же действование производило бы и божеские, и человеческие дела. Но ничто из существующего, оставаясь в границах, свойственных естеству, не может производить действий противоположных. Так, например, огонь не может вместе согревать и охлаждать; вода — делать влажным и сушить. Как же Тот, Кто по естеству — Бог и по естеству стал человеком, совершал чудеса и претерпевал страдания одним и тем же действованием?
Если Христос воспринял ум человеческий, то есть душу разумную и мыслящую, то Он, несомненно, мыслил и всегда будет мыслить. Размышление же — действование ума. Следовательно, Христос имеет и всегда будет иметь действование и как человек [151].
Премудрый и великий святой Иоанн Златоуст в толковании на «Деяния» во втором слове говорит так: «не погрешите, если кто и страдание Его назовет действием. Ибо тем, что все претерпел, совершил то великое и чудное дело — разрушив смерть и совершив все прочее» [152]. Если всякое действование определяется как самостоятельное движение какого–либо естества, — как объяснили люди, сведущие в этом отношении, — то известно ли кому–либо естество неподвижное или совершенно бездеятельное, или можно ли найти такое действование, которое не было бы движением естественной силы? А что естественное действование Бога и твари — одно, этого — как выражается блаженный Кирилл — не может допустить ни один благомыслящий. Не человеческое естество воскрешает Лазаря, и не божеская сила проливает слезы: слезы свойственны человечеству, жизнь — ипостасной жизни. Впрочем, и то, и другое обще обоим по причине тождества ипостаси. Един Христос, и едино лицо Его, или ипостась, — и однако Он имеет два естества — Божеское и человеческое. Потому, с одной стороны, естественно происходящая из Божества слава, по причине тождества ипостаси, стала общею тому и другому естеству; с другой стороны, и уничижительное, происходящее из плоти, стало общим каждому из обоих естеств. Ибо Тот, Кто есть и то, и другое, то есть Бог и человек, один, и одному и тому же принадлежат свойства Божеские и человеческие. Божественные знамения творило Божество, но без плоти, уничижительное же производила плоть, но не отдельно от Божества. Ибо и со страждущею плотию было соединено Божество, оставаясь бесстрастным, но соделывая страдания спасительными; и с действующим Божеством Слова был соединен святой ум, разумевший и сознававший то, что совершалось [153].
Божество, хотя сообщает телу Свои совершенства, Само непричастно страданиям плоти. Ибо нельзя сказать, что подобно тому, как при посредстве плоти действовало во Христе Божество, точно также и плоть Его испытывала страдания при посредстве Божества. Ибо плоть Его получила наименование орудия Божества. Итак, хотя с первого момента зачатия не было никакого разделения между тем и другим естеством, но во все продолжение (земного бытия) действия того и другого естества принадлежали одному лицу, — однако же мы ни в коем случае не сливаем того, что было совершенно нераздельно, но из качества дел узнаем, что какому естеству принадлежало.
Итак, Христос действует по тому и другому из Своих естеств, и каждое из двух естеств действует в Нем с участием другого: Слово по неограниченности и могуществу Божества совершает то, что именно свойственно Слову — владычественное и царственное; тело же (совершает свойственное ему), сообразно с волею соединенного с ним Слова, Коего оно стало собственностью. Ибо не само по себе устремлялось оно к удовлетворению естественных потребностей и не само по себе удалялось и уклонялось от тягостного или терпело то, что отвне приключалось, но приводилось в движение сообразно своему естеству, — так, как Слово хотело и, в целях домостроительства, попускало телу страдать и совершать свойственное ему, чтобы посредством дел была удостоверена истина (человеческого) естества [154]. Будучи зачат от Девы, Христос получил бытие сверхъестественным образом. Точно также и дела, свойственные людям, Он совершал так, что превосходил (обычного) человека: (напр.) ходил земными ногами по текучей воде, не потому, что вода превращалась в землю, но потому, что превышающею естество силою Божества она уплотнялась до того, что не разливалась и не уступала тяжести вещественных ног. Ибо и то, что свойственно человеку, Христос совершил не так, как обычный человек, потому что Он был не человек только, но вместе и Бог; почему и страдания Его были животворны и спасительны. И дела, принадлежащие Божеству, совершил Он не тем способом, который свойствен Богу, потому что Он был не Бог только, но и человек, — почему Он творил божественные чудеса прикосновением и словом, и тому подобным способом [155].
Если же кто–либо скажет: мы признаем во Христе одно действование не с тем, чтобы устранить человеческое действование, но потому, что человеческое действование — если будем противопоставлять его действованию Божескому (как особое), должно будет называться страданием — вот почему мы и говорим об одном действовании во Христе — на это ответим: на этом же основании и признающие во Христе одно естество объясняют, что они поступают так не с целью устранения естества человеческого, но потому, что человеческое естество — если его сопоставлять с Божеским естеством, как противоположное Ему, — должно будет признаваться подверженным страданию. Мы же не позволим себе человеческое движение, для того, чтобы различить его от Божеского действования, назвать страданием. Ибо ни в одной вещи, говоря вообще, состояние не познается и не определяется из сопоставления или сравнения, (так как) в таком случае существующие вещи оказались бы взаимно обвиняющими друг друга (в недостатках). Если человеческое движение есть страдание только потому, что Божеское движение есть действование, то несомненно, что человеческое естество будет злым, потому что Божеское естество — благое. И обратно — по противоположности — Божеское движение называлось бы действованием (только) по той причине, что человеческое движение называется страданием, и Божеское естество было бы благим из–за того (собственно), что человеческое естество является злым. Да и все твари оказались бы в таком случае дурными и солгал бы сказавший: и виде Бог вся, елика сотвори: и се добра зело (Быт. 1, 31). Мы же утверждаем, что святые отцы различными способами обозначали человеческое движение, соответственно тем представлениям, кои лежали в основе (их рассуждений в том или другом случае). Они называли его и силою, и действованием, и различием, и движением, и свойством, и качеством, и страданием, — однако не с точки зрения различения его от Божеского движения. Но силою называли его как постоянное и неизменяемое; действованием же — как характерное (для существа) и показывающее его с той стороны, которая неизменна во всех существах одного рода; различием — как способствующее различению (одного существа от другого); движением — как обнаруживающее себя вовне, свойством — как прочную принадлежность (вида), присущую притом одному только (виду), а не другому; качеством — как придающее виду определенность; страданием — как производимое в движение. Ибо все, что от Бога и после Бога, находясь в состоянии движения, страдает, так как не есть самодвижение или самосила. Итак, не с точки зрения противопоставления (Божескому движению), как уже сказано, — (Отцы называли человеческое движение страданием), но соответственно тому значению, какое вложено в него (Верховной) Причиной, все устроившей. Посему и, говоря о человеческом движении совместно с Божеским, называли его действованием. Ибо сказавший: «каждое из двух естеств действует с участием другого» не иное что–либо разумел, как и тот, кто сказал: и постився дней четередесять, последи взалка (Мф. 4, 2), ибо (Христос), когда хотел, попускал естеству действовать так, как ему свойственно. То же разумеют и те, которые говорят о различном в Нем действовании или о действовании двойном, или о таком и ином действовании. Ибо эти выражения только различными словами обозначают два действования. В самом деле, посредством перемены наименований часто обнаруживается и число, — в данном случае Божеское и человеческое действования. Ибо различение предполагает различие действительно существующего. А то, что не существует, как будет различаться? [156].
Глава XVI (60)
Против тех, которые говорят: если в человеке — два естества и два действования, то во Христе необходимо предполагать три естества и столько же действований.
Каждый в отдельности человек, состоя из двух естеств — из души и тела — и имея их в себе в неизменном виде, справедливо может называться (состоящим из) двух естеств, ибо и после соединения (души и тела) сохраняет естественное свойство каждого из них. Ибо тело (и после соединения с душой) не бессмертно, но тленно; также и душа (и после соединения с телом) не смертна, но бессмертна; и тело не становится невидимым, равно и душа не становится видимою телесными очами. Душа имеет способность понимания, одарена разумом, бестелесна; тело же грубо, видимо и неразумно. А что противоположно между собою по своей сущности, то — не одного естества. Итак, душа и тело — не одной сущности.
И обратно. Если человек — живое существо разумное, смертное, а всякое определение показывает подлежащие (определению) естества, — то, с точки зрения естества, свойство разумности не одно и то же со свойством смертности. Следовательно, человек — по норме своего определения — состоит не из одного естества.
Если же и говорится иногда, что человек — из одного естества, то в таком случае название естества берется вместо названия вида. Например, когда говорим: человек не отличается от человека никакою разностью естества, но так как все люди имеют совершенно одинаковый состав, будучи сложены из души и тела, так что каждый обладает двумя естествами, — то все подводятся под одно определение. И это не странно, так как священный Афанасий естество даже всех тварей, как сотворенных, назвал единым. В слове своем против хулящих Духа Святаго он говорит: а что Дух Святый выше твари, отличен от естества тварного бытия, принадлежит же Божественной природе — можно понять из следующего. Все, что усматривается совместно и во многих вещах, и не находится в одной из них в меньшей, а в другой — в большей степени, — называется сущностью. Посему, так как всякий человек составлен из души и тела, то в этом смысле и говорится, что естество людей — одно. В отношении же к лицу Господа мы не можем говорить об одном естестве, ибо и после соединения естеств каждое из них сохраняет свое естественное свойство, а нет родового понятия — Христос, так как не было другого Христа — из Божества и человечества, вместо Бога и человека [157].
Далее. Выражение: едино, в отношении к родовому понятию человека означает совсем не то же самое, что оно означает в отношении к сущности души и тела. В самом деле, в отношении к родовому понятию человека слово: одно, указывает на то, что во всех людях совершенно сходно. В отношении же к сущности души и тела выражение одно разрушает самое бытие их, доводя их до совершенного уничтожения, потому что или одно превратится в сущность другого, или из обоих произойдет нечто иное и оба они изменятся, — или же, пребывая в своих собственных пределах, они останутся двумя естествами, так как, в отношении сущности, тело не одно и то же по сравнению с тем, что бестелесно. А поэтому, если мы и говорим об одном естестве человека — не в смысле тождества существенного качества души и тела, но в том смысле, что неделимые, составляющие один вид, имеют в себе и нечто неизменное, — то вовсе необязательно говорить об одном естестве и во Христе, ибо в отношении ко Христу нет родового понятия, которое обнимало бы собою многие неделимые.
Сверх того, о всяком сложном предмете говорится, что он состоит из таких элементов, кои ближайшим образом входят в его состав. Так, мы не говорим, что дом сложен из земли и воды, но — из кирпичей и бревен. В противном случае и о человеке пришлось бы сказать, что он состоит из пяти — по крайней мере — естеств, именно: из четырех стихий и души. Так и во Господе нашем Иисусе Христе рассматриваем не части составных Его частей, но (только) части, ближайшим образом вошедшие в состав (Его личности) — Божество и человечество.
Притом, если, говоря, что в человеке — два естества, мы вынуждались бы признать во Христе три естества, то и вы также, утверждая, что человек — из двух естеств, должны будете учить, что Христос — из трех естеств. Подобным образом должно сказать и о действованиях, потому что необходимо должно быть действование, соответственное естеству. А что человек называется и есть из двух естеств, свидетельствует Григорий Богослов, говоря: «Бог и человек — два естества, так же как — и душа, и тело». И в слове о крещении он говорит следующее: «так как мы двойственны — из души и тела, причем одно естество — видимо, другое же — невидимо, то и очищение — двояко, а именно — водою и духом» [158].
Глава XVII (61)
О том, что в Господе естество плоти и воля обожествлены.
Должно знать: о плоти Господа говорится, что она обожествлена, стала единою с Богом и Богом — не по преложению или превращению, или изменению или слиянию естества, как говорит Григорий Богослов [159]. «Одно из естеств обожествило, другое обожествлено и, осмелюсь сказать, стало едино с Богом; и Помазавшее сделалось человеком, и помазанное — Богом». И это — не по изменению естества, но по соединению, произошедшему ради совершения спасения, — я разумею соединение ипостасное, по коему плоть неразрывно соединилась с Богом Словом и по взаимному проникновению естеств, — подобно тому, как мы говорим о проникновении железа огнем. Ибо, как мы исповедуем вочеловечение без изменения и превращения, так совершилось, — как представляем мы, — и обожествление плоти. Ибо ради того, что Слово соделалось плотию, ни Оно не оставило области Божественного бытия и не лишилось присущих Ему подобающих Богу совершенств, ни плоть, будучи обожествлена, не потерпела превращения в своем естестве или в своих естественных свойствах. И после соединения как естества остались несмешанными, так и свойства их — неповрежденными. Плоть же Господа, по причине теснейшего, то есть ипостасного, соединения с Богом Словом обогатилась божественными силами, при этом ни мало не потеряв из Своих естественных свойств, ибо она совершала божественные действия не своею собственною силою, но по причине соединения с нею Бога Слова, так как Слово через плоть проявляло свойственное Ему действование. Ибо и раскаленное железо жжет не потому, чтобы оно силою жжения обладало от природы, но потому, что получает такое свойство от соединения с огнем [160].
Итак, одна и та же плоть сама по себе была смертна, по ипостасному же соединению с Богом Словом — животворна. Подобным образом говорим и об обожествлении воли — не в том смысле, что естественное движение изменилось, но в том, что оно соединилось с божественною Его и всемогущею волею и сделалось волею вочеловечившегося Бога. Поэтому, когда Господь хотел утаиться (Мк. 7, 24), Он не мог сделать того по человеческой Своей воле, ибо Богу Слову угодно было показать, что в Нем действительно находилась немощь человеческой воли. Но, по Своему хотению, Он совершил очищение прокаженного по причине соединения человеческой воли с волею Божества [161].
Должно еще знать, что обожествление и естества, и воли является самым ясным и убедительным доказательством как двух естеств, так и двух воль. Ибо, подобно тому, как раскаление не превращает естества раскаленной вещи в естество огня, но показывает и то, что раскалено, и то, что раскалило, и служит (таким образом) к обозначению не одного, но двух, — так и обожествление не одно сложное естество производит, но (удостоверяет) два естества и их ипостасное соединение. В самом деле, и Григорий Богослов (когда) говорит: «из них одно обожествило, а другое обожествлено», — словами: «из них», также: «одно», «другое» указывает (именно) на два (естества).
Глава XVIII (62)
Еще о том, что в Господе (две) воли и свободы, также (два) ума, ведения и премудрости.
Называя Христа совершенным Богом и совершенным человеком, без сомнения, мы должны усвоять Ему все естественные свойства как Отца, так и Матери. Ибо Он сделался человеком для того, чтобы побежденное победило. Всемогущий мог исторгнуть человека из–под власти мучителя и всемогущею Своею властию и силою; но в таком случае у мучителя оказался бы предлог жаловаться, что он победил человека, но потерпел насилие от Бога. Потому милосердный и человеколюбивый Бог восхотел самого падшего явить победителем, становится человеком, исправляя подобное подобным.
А что человек — живое существо, одаренное мышлением и разумом, — никто не будет возражать. В самом деле, как Бог мог бы сделаться человеком, если бы Он принял неодушевленную плоть или неразумную душу? Ведь это — не человек. Да какую пользу имели бы мы и в вочеловечении, если бы не был исцелен тот (ум), который пострадал в человеке прежде всего, и если бы он не был обновлен и укреплен чрез соединение с Божеством? Ибо что не воспринято, то не было бы и уврачевано. Посему Бог воспринимает целого человека, и вместе — наилучшую часть его, подпавшую болезни, чтобы целому человеку даровать спасение. Но никогда не может быть ума без мудрости, лишенного познания. Ибо если бы он был недеятелен и неподвижен, то и не существовал бы совершенно [162].
Итак, Бог Слово, желая обновить то, что (было создано) по образу (Его), стал человеком. А что — (сотворенное) по образу, если не ум? Ужели, пренебрегши лучшим, Он воспринял худшее? Ибо ум занимает как бы посредствующее положение между Богом и плотию: между плотию, как соединенный с нею, и Богом, как образ Его. Итак, ум соединяется с умом и служит посредством между чистотою Божества и грубостью плоти. Ибо если бы Господь воспринял душу, лишенную разума, то он воспринял бы душу несмысленного животного [163].
Если же евангелист сказал, что Слово соделалось плотию (Ин. 1, 14), то должно знать, что в Святом Писании человек иногда называется душею, например: в числе семидесяти пяти душ вошел Иаков во Египет (Быт. 46, 27; Деян. 7, 14); иногда же он называется плотию, например: узрит всяка, плоть спасение Божие (Ис. 40, 5. Ср. Лк. 7, 6). Итак, Господь стал не плотию неодушевленною и лишенною разума, но — человеком. Действительно, Он Сам говорит: что Мя биеши (Ин. 18, 23) — человека, иже истину вам глаголах (Ин. 8, 40). Итак, Он воспринял плоть, оживленную душею смыслящею и разумною, которая управляла плотию, сама же была управляема Божеством Слова.
Итак, Он естественно имел способность хотения и как Бог, и как человек; впрочем, человеческое Его хотение следовало и подчинялось (Божескому) Его хотению, будучи приводимо в движение не собственным распоряжением, но желая того, чего хотела Божеская Его воля. Когда попускала Божеская воля, тогда (человеческая воля) естественно испытывала то, что свойственно ей. Так, когда человеческая Его воля отрицалась смерти, и Божеская Его воля соизволяла на сие и попускала, — тогда Господь естественно молил об отвращении смерти и находился в борении и страхе. Когда Божеская воля Его хотела, чтобы человеческая Его воля избрала смерть, тогда страдание соделалось для нее добровольным, ибо Он добровольно предал Себя на смерть, не только как Бог, но и как человек. Этим Он и нам даровал неустрашимость против смерти. Так, пред спасительным Своим страданием Он говорит: Отче, аще возможно есть, да мимо идет от Мене чаша сия (Мф. 26, 39). Очевидно, Он должен был пить чашу как человек, ибо (не мог пить ее) как Бог. Посему, как человек, хочет, чтобы миновала Его чаша. Это были слова естественной боязни. Обаче не Моя воля да будет (Лк. 22, 42), то есть поскольку Я — иной сущности, по сравнению с Тобой, но Твоя, то есть Моя и Твоя, поскольку Я — по природе Тебе единосущен. Это, напротив, слова мужества. Ибо душа Господа, как соделавшегося, по благоволению Своему, истинным человеком, испытав сначала естественную немощь, по чувству, возникшему при разлучении (с земною жизнью) и испытав естественное сострадание к телу, — потом, укрепленная Божественною волею, мужественно решается на смерть. Так как Господь — Тот же Самый — был совершенным Богом, вместе со Своим человечеством — и совершенным человеком, вместе со Своим Божеством, — то Сам Он, как человек, в Себе Самом и через Себя Самого подчинил (все) человеческое Богу Отцу и соделался послушным Отцу, подавая нам в Самом Себе наилучший образец и пример.
Но Божескою и человеческою волею хотел Он свободно. Ибо свободная воля, несомненно, врожденна всякой мыслящей природе. Ибо к чему она имела бы и способность мышления, если бы не свободно мыслила? Творец и бессловесным животным вложил природное влечение, принудительно побуждающее их (стремиться) к благосостоянию их собственной природы. Не обладая разумом, они не могут управлять природным влечением, но (сами) управляются им. Почему, вместе с тем, как произошло влечение, тотчас же возникает и стремление к соответствующему действованию, — ибо животные не пользуются ни беседой, ни совещанием, ни рассмотрением, ни суждением. Потому их не хвалят и не ублажают, как поступающих добродетельно, а равно и не наказывают, как совершающих зло. А мыслящее существо хотя также имеет возбуждающееся природное влечение, однако в сохраняющих то, что согласно с природой, это влечение управляется и упорядочивается рассудком. Ибо преимущество разума и составляет свободная воля, которую мы называем естественным движением в мыслящем существе. Поэтому, когда оно следует добродетели, его хвалят и ублажают, а когда оно следуют пороку, его наказывают.
Отсюда, душа Господа хотела, свободно приводимая в движение, но свободно хотела именно того, чего Божеская Его воля желала, чтобы она хотела. Ибо не мановением (только) Слова движима была плоть; ведь Моисей и все святые движимы были мановением Божиим. Но единый Господь — Тот же Самый, — будучи вместе Богом и человеком, хотел по Божеской и по человеческой воле. Поэтому две воли Господа различались одна от другой не настроением, но скорее природою (той и другой). Ибо Божеская Его воля была и безначальна и имела силу совершать все, будучи сопровождаема могуществом, и была бесстрастна. Человеческая же Его воля и начало свое получила с (известного) времени, и сама претерпела естественные и непорочные страсти и естественно не была всемогуща, но, как сделавшаяся истинно и по природе волею Бога Слова, стала и всемогуща [164].
Глава XIX (63)
О богомужном действовании.
Блаженный Дионисий, выразившись, что Христос в Своей жизни явил нам некоторое новое богомужное действование, говорит об одном действовании, составившемся из человеческого и Божеского, не отрицая (в Нем двух) естественных действований. Ибо в таком случае мы могли бы говорить и об одном новом естестве, составившемся из Божеского и человеческого, так как — в чем действование одно, в том и сущность одна, по учению святых отцов. Но (Дионисий выразился так), желая показать новый и неизъяснимый образ проявления естественных действований Христовых, соответственно неизъяснимому образу взаимного проникновения естеств во Христе, также (желая показать) необыкновенный чудный и естеству существ неведомый способ Его человеческой жизни, а равно образ взаимного сообщения (свойств), соответственно неизреченному соединению (естеств). Не говорим, что (во Христе) действования раздельны, и что естества действуют отдельно одно от другого; но (утверждаем), что каждое (из них) совокупно с другим, с участием другого совершает свойственное ему. Ибо и то, что свойственно человеку, Иисус Христос совершал не так, как обычно совершает человек, так как Он был не простой человек; равно и свойственное Богу совершал не так, как Бог только, потому что был не просто Бог, но — вместе Бог и человек. Ибо, как в отношении естества мы признаем и соединение, и природное различие, точно также — и в отношении естественных воль и действований [165].
Итак, должно знать, что в отношении к Господу нашему Иисусу Христу иногда мы говорим как о двух естествах, а иногда — как об одном лице, но то и другое возводится (собственно) к одному понятию. Ибо два естества — один Христос, и один Христос — два естества. Посему, все равно, сказать ли: Христос действует по каждому из Своих естеств — или сказать: каждое естество во Христе действует с участием другого. Итак, Божеское естество принимает участие в действиях плоти, потому что, по благоволению Божественной воли, плоти позволялось страдать и совершать то, что ей свойственно, а также потому, что действование плоти несомненно было спасительно, — что свойственно не человеческому действованию, но Божескому. Плоть же принимает участие в действиях Божества Слова, потому что Божеские действования совершались посредством тела, как бы посредством орудия, а также и потому, что Один был Тот, Кто действовал, и так, как свойственно Богу, и вместе так, как свойственно человеку.
Должно еще знать, что святой ум Христов и естественные свои действия совершает, мысля и разумея, что он есть ум Божий, и что ему поклоняется вся тварь, и вместе памятуя Свое пребывание и страдания на земле. В действовании Божества Слова, в Его устроении и управлении всем, ум Христов принимает участие, мысля и разумея, и устраняя не как обычный ум человека, но как ипостасно соединенный с Богом и получивший наименование ума Божия.
Итак, богомужное действование означает то, что, так как Бог соделался мужем, то есть вочеловечился, то и человеческое Его действование было Божественным, то есть обожествленным, и не лишенным участия в Божеском Его действовании. Равным образом и Божеское Его действование не было лишено участия в человеческом Его действований, но каждое из обоих действований созерцалось вместе с другим. Называется же этот образ (речи) περιφρασις, — когда кто одним словом обнимает два какие–нибудь понятия. В самом деле, как в раскаленном мече жжение, сопровождаемое сечением, а равно и сечение, сопровождаемое жжением, мы хотя и называем одним (действованием), — тем не менее утверждаем, что одно действование — сечение, а другое — жжение, и первое принадлежит одному, а второе — другому естеству, а именно: жжение — огню, а сечение — железу; подобно этому, и называя богомужное действование Христа единым, мы разумеем два действования двух Его естеств: одно действие — Божеское, принадлежащее Его Божеству, а другое — человеческое, принадлжащее Его человечеству.
Глава XX (64)
Об естественных и безупречных страстях.
Мы исповедуем также, что Христос воспринял все естественные и безупречные страсти человека. Ибо Он воспринял всего человека и все, свойственное человеку, кроме греха, потому что грех не естественен и не Творцом всеян в нас, но возникает из последующего посева дьявола в нашей свободной воле с нашего согласия и не владычествует над нами насильственно. Естественные же и безупречные страсти суть не находящиеся в нашей власти, — те, кои привзошли в человеческую жизнь вследствие осуждения за преступление, каковы — голод, жажда, утомление, труд, слезы, тление, уклонение от смерти, боязнь, предсмертная мука, от коей — пот, капли крови, помощь от ангелов ради слабости природы и подобное, что по природе присуще всем людям.
Итак, Христос все воспринял, чтобы все освятить. Он подвергся искушению и победил, чтобы нам приготовить победу и дать природе силу побеждать противника, дабы естество, некогда побежденное, победило победившего некогда посредством тех нападений, посредством коих само было побеждено.
Лукавый приразился ко Христу совне, и не через помыслы, как и к Адаму, ибо и к тому он приразился не через помыслы, но через змия. Господь же отразил приражение и рассеял, как дым, чтобы страсти, приразившиеся к Нему и побежденные, сделались и для нас легко одолимыми, чтобы (таким образом) новый Адам исцелил ветхого.
Конечно, естественные наши страсти были во Христе и сообразно естеству, и превыше естества. Ибо сообразно с естеством они возбуждались в Нем, когда Он попускал плоти терпеть свойственное ей, а превыше естества потому, что естественное во Христе не предваряло Его хотения. В самом деле, в Нем ничего не усматривается вынужденного, но все — добровольное. Ибо по собственной воле Он алкал, по собственной воле жаждал, добровольно боялся, добровольно умер.
Глава XXI (65)
О неведении и рабстве.
Должно знать, что Христос воспринял естество, не обладавшее ведением и рабское, ибо естество человеческое в отношении к сотворившему его Богу является рабским и не обладает знанием будущего. Вот почему, по учению Григория Богослова, если разделять видимое от того, что познается умом, то плоть надобно будет назвать и рабскою, и не обладающею ведением. Однако, по причине тождества ипостаси и неразрывного соединения, душа Господа обогатилась ведением будущего, как и остальными божественными знамениями. Ибо как плоть человеческая по своей природе не есть животворящая, плоть же Господа, ипостасно соединенная с Самим Богом Словом, хотя и не утратила свойственной природе смертности, однако, по причине ипостасного соединения с Богом Словом, соделалась животворящею, — мы не можем говорить, что она не была животворяща и не есть всегда животворяща, — так и человеческое естество по своей сущности не обладает ведением будущего; душа же Господа, по причине соединения с Самим Богом Словом и тождества Ипостаси, — как я сказал, — обогатилась, вместе с остальными знамениями Божества, — и ведением будущего [166].
Надобно также знать, что мы не можем даже называть Иисуса Христа рабом, ибо понятия — рабство и владычество — характеризуют не естество, но отношение, как и понятия — отечество и сыновство — выражают не сущность, но взаимное отношение. Поэтому, — как мы и относительно неведения сказали, — если в отвлеченных рассуждениях или в тонких представлениях ума отделить созданное от несозданного, то есть если плоть представлять не соединенною с Богом Словом, то она является рабскою. Но однажды соединенная с Богом Словом ипостасно, как она может явиться рабскою? Христос, будучи единым, не может быть одновременно рабом Самого Себя и Господом, ибо эти понятия относятся не к тому, о чем говорится безотносительно, но о чем говорится в отношении к другому. Да и кому он мог бы быть рабом? Богу Отцу? Но тогда не все то, что имеет Отец, принадлежало бы и Сыну, — если бы только Он был рабом Отца, Себе же Самому — никоим образом. Если Сам Он — раб, — то как же о нас, чрез Него получивших усыновление, говорит Апостол: темже уже неси раб, но сын (Гал. 4, 7)? Итак, Христос называется рабом в несобственном значении — не потому, что Он действительно таков, но потому, что ради нас принял образ раба и вместе с нами стал именоваться рабом. Ибо, будучи бесстрастен, Он ради нас подчинил Себя страданиям, и послужил нашему спасению. Те же, кои называют Христа рабом, подобно Несторию, разделяют единого Христа на двух. Мы же утверждаем, что Он — Владыка и Господь всей твари, единый Христос, вместе Бог и человек, и знает все, ибо в Нем суть вся сокровища премудрости и разума сокровенна (Кол. 2, 3) [167].
Глава XXII (66)
О преуспеянии.
Об Иисусе Христе говорится, что Он преуспевал премудростию, и возрастом, и благодатию (Лк. 2, 52) в том смысле, что, возрастая с годами, Он, по мере возрастания, обнаруживал премудрость, в Нем находящуюся. Кроме того (это говорится и в том смысле), что преуспеяние людей в премудрости и благодати и исполнение благоволения Отца, то есть богопознание и спасение людей, Он делал Своим собственным преуспеянием, во всем усвояя Себе наше. Те же, которые говорят, что Христос преуспевал в премудрости и благодати — как бы получая приращение их, полагают, что соединение произошло не с самого начала бытия плоти, и не принимают соединения ипостасного, но, следуя легкомысленному Несторию, выдумывают соединение внешнее, кажущееся и простое вселение, не разумеюще ни яже глаголют, ни о нихже утверждают (1 Тим. 1, 7). Ибо, если плоть Иисуса Христа с начала бытия своего истинно соединилась с Богом Словом, или, лучше сказать, в Нем получила бытие и возымела с Ним ипостасное тождество, — то как же она могла не обогатиться в совершенстве всякою премудростию и благодатью? Не так, что она только участвовала в благодати, и не так, что лишь по благодати получила участие в том, что принадлежит Слову, но лучше сказать — по причине ипостасного соединения, так как и человеческое, и Божеское сделалось принадлежностью единого Христа, ибо Один и Тот же был вместе Бог и человек, — она источает миру благодать и премудрость, и полноту всяких благ [168].
Глава XXIII (67)
О боязни.
Слово боязнь имеет двоякий смысл. Есть боязнь естественная, когда душа не хочет разлучиться с телом по естественному сочувствию и сродству, какие Творец вложил в душу с самого начала, — из–за коих душа естественно страшится, мучится и отвращается от смерти. Определение этой боязни такое: естественная боязнь есть усилие отстоять свое бытие по отвращению к смерти. Ибо, если Творцом все приведено из небытия в бытие, то естественно — все имеет стремление к бытию, а не к небытию; и всем тварям по естеству свойственно влечение к тому, что поддерживает бытие. Посему и Бог Слово, соделавшись человеком, имел таковое же стремление, обнаруживая влечение к тому, что поддерживает естество — желал Себе пищи, пития и сна, и естественно все это употреблял. От того же, что гибельно для жизни, Он отвращался, как, например, во время страдания Он добровольно почувствовал содрогание пред смертью. Ибо, хотя происходившее совершалось и по закону природы, однако же не по необходимости, как бывает с нами, так как то, что было естественно, Он принимал на Себя добровольно — по Своему хотению. Поэтому самая боязнь, страх и борение — относятся к страстям естественным, безупречным и не подлежащим греху [169].
Есть еще боязнь, происходящая от помрачения помыслов, неверия и неведения часа смертного, когда, например, мы устрашаемся ночью, если произойдет какой–нибудь шум. Таковая боязнь — вопреки природе, и, определяя ее, мы говорим: неестественная боязнь есть содрогание от неожиданности. Таковой робости Господь к Себе не допускал. Потому Он никогда и не устрашался, как только в час страданий, хотя неоднократно, по планам домостроительства, скрывался (от опасности) — ибо Он знал час Свой. А что Господь действительно устрашился, об этом говорит священный Афанасий в слове против Аполлинария: «Посему Господь сказал: ныне душа Моя возмутися (Ин. 12, 27). Слово ныне означает — когда восхотел; тем не менее показывает то, что было в действительности; ибо Господь не называл присущим Себе того, чего в Нем не было, как будто бы речь шла лишь о мнимо происходящем, так как все (это) совершалось действительно и истинно». И в другом месте — «Божество никак не приемлет страдания без страждущего тела, не показывает смущения и скорби без скорбящей и смущаемой души, не тоскует и не молится без тоскующего и молящегося ума. Впрочем, (все) происходившее совершалось не от того, что естество было побеждено, но для доказательства бытия (человеческой природы во Христе)». Выражение же: «все происходившее совершалось не вследствие того, что естество было побеждено» — показывает, что Христос терпел это не против воли [170].
Глава XXIV (68)
О молитве Господней.
Молитва есть восхождение ума к Богу или прошение у Бога того, что прилично. Как же Господь молился о Лазаре и во время страдания? Ведь святой ум Его, однажды соединившись ипостасно с Богом Словом, — ибо один Христос не имел нужды ни в восхождении к Богу, ни в испрашивании чего–либо у Бога; но Он молился потому, что усвоил Себе наше лицо, изображал в Самом Себе свойственное нам, сделался для нас образцом, учил нас просить у Бога и к Нему устремляться и святым умом Своим пролагал нам путь восхождения к Богу. Как Он претерпел страсти, руководя нас к победе над ними, так и молился, — как я сказал, — чтобы проложить нам путь восхождения к Богу и исполнить за нас всякую правду, как сказал Он Иоанну (Мф. 3, 15), примирить с нами Отца Своего, почтить Отца — как начало и причину, и показать, что Он не противник Богу. Ибо, когда Христос сказал при воскрешении Лазаря: Отче, хвалу Тебе воздаю, яко услышал ecu Мя. Аз же ведех, яко всегда Мя послушаеши; но народа ради стоящего окрест рех, да веру имут, яко Ты Мя послал если (Ин. 11, 41–42), — то не было ли для всех как нельзя более ясно, что Он это сказал, чтобы почтить Своего Отца, как Свое начало и причину, и показать, что Он — не противник Богу [171].
А когда Христос сказал: Отче, аще возможно есть, да мимоидет от Мене чаша сия; обаче не якоже Аз хощу, но якоже Ты (Мф. 26, 39), то не очевидно ли всякому, что (этим) Он учил нас во время испытаний просить помощи от одного только Бога, и волю Божию предпочитать своей; и вместе показывал, что Он истинно усвоил Себе свойственное нашему естеству, и действительно имел две воли, конечно, естественные и сообразные с тем и другим естеством Его, однако же не враждебные одна другой? Он говорит: Отче, — как Единосущный; аще возможно есть — говорит не потому, что не знает, возможно ли, ибо что невозможно Богу? — но чтобы научить нас предпочитать волю Божию нашей. Ибо невозможно одно только то, чего Бог не хочет и не позволяет. Обаче не якоже Аз хощу, но якоже Ты. Как Бог, Он имеет одну и ту же волю с Богом Отцем, но, как человек, Он естественно обнаруживает волю человеческую, ибо она естественно отвращается от смерти [172].
Слова же: Боже мой, Боже мой, вскую мя ecu оставил (Мф. 27, 46), — Христос изрек как усвоивший Себе наше лице. Ибо Отец не мог бы быть назван Его Богом, если бы Христос не поставлял Себя наряду с нами, причем в отвлеченных представлениях ума видимое отделяется от того, что созерцается умом; равно Христос никогда не был и оставлен собственным Божеством, но мы были покинуты и пренебрегнуты. Посему Он молился таким образом, как усвоивший Себе наше лице [173].
Глава XXV (69)
Об усвоении.
Должно еще знать, что усвоение бывает двоякое: одно — естественное и существенное, а другое — личное и относительное. Естественное и существенное — то, соответственно коему Господь по человеколюбию принял естество наше и все наши естественные свойства, действительно и истинно став человеком и испытав то, что принадлежит нашему естеству. Личное же и относительное усвоение бывает, когда кто–либо ради известного отношения, например, ради сострадания или любви, принимает на себя лицо другого и вместо него говорит в пользу его речи, к нему самому нисколько не относящиеся. Соответственно этому, Господь усвоил Себе и проклятие, и оставление наше, и подобное, что не относится к естеству, — усвоил не потому, что Он есть или соделался таковым, но потому, что принял наше лицо и поставил Себя наряду с нами. Вот что означает изречение: быв по нас клятва (Гал. 3, 13) [174].
Глава XXVI (70)
О страдании тела Господня и о бесстрастии Его Божества.
Итак, Слово Божие Само претерпело все плотию, тогда как Божественное и единое только бесстрастное естество Его оставалось бесстрастным. Ибо, когда страдал единый Христос, составленный от Божества и человечества, существующий и в Божестве и в человечестве, тогда в Нем страдало только то, что по природе своей было подвержено страданию; то же, что было бесстрастно, вместе с первым не страдало. Ибо душа, будучи способною страдать, хотя и не рассекается сама в то время, как рассекается тело, — однако же терпит и страдает вместе с телом; Божество же, будучи бесстрастным, не страдало вместе с телом.
Должно еще знать: мы говорим, что Бог пострадал плотию, но никоим образом не говорим, что Божество пострадало плотию, или — что Бог пострадал через плоть. Если в то время, как солнце освещает дерево, топор рубит это дерево, солнце остается не разрезанным и не подверженным страданию, то гораздо более бесстрастное Божество Слово, ипостасно соединившееся с плотию, оставалось не подверженным страданию, когда страдала плоть. И если кто–либо льет воду на раскаленное железо, тогда то, что по природе способно страдать от воды — разумею огонь, — гаснет, а железо остается невредимым, ибо оно по природе не способно разрушаться от воды; то гораздо более единое только бесстрастное Божество, в то время как страдала плоть, не потерпело страдания, хотя и оставалось неотделимым от нее. Ведь необязательно, чтобы примеры совершенно и без всякого недостатка равнялись (самим вещам). Ибо необходимо, чтобы в примерах усматривалось и то, что — подобно, и то, что — различно, так как иначе это был бы уже не пример. В самом деле, сходное во всем было бы тождеством, а не примером, особенно — в том, что относится к Богу. Ибо невозможно найти примера, во всем сходного, — как в учении о Боге, так и в учении о домостроительстве спасения [175].
Глава XXVII (71)
О том, что и во время смерти Господа Божество Слова неразлучно пребывало с душею и телом, и — что сохранялась одна ипостась.
Господь наш Иисус Христос, будучи безгрешным, ибо греха не сотвори (1 Петр. 2, 22) вземляй грех мира (Ин. 1, 29), ниже обретеся лесть во устех Его (Ис. 53, 9), — не подлежал смерти, ибо смерть вошла в мир чрез грех (Рим. 5, 12). Итак, Он умирает, претерпевая смерть за нас, и Самого Себя приносит в жертву за нас Отцу. Ибо мы согрешили пред Отцем, и надлежало, чтобы Он принял выкуп, предложенный за нас, и чтобы мы таким образом освободились от осуждения. Ибо отнюдь не тирану была принесена кровь Господа. Итак, смерть приступает и, поглотив тело (Господне как бы) приманку, пронзается Божеством как бы крючком уды, вкусив безгрешного и животворящего Тела, погибает и отдает назад всех, коих некогда поглотила. Ибо как привнесением света уничтожается тень, так и тление натиском жизни прогоняется, и для всех настает жизнь, а для губителя — погибель.
Итак, хотя Христос и умер, как человек, и святая душа Его разлучилась с пречистым телом, однако же Божество Его осталось неразлучным с обоими, — я разумею как душу, так и тело. И таким образом одна ипостась не разделилась на две ипостаси, ибо и тело, и душа с самого начала (смерти) равно имели бытие в ипостаси Слова. Хотя во время смерти душа и тело разлучились друг от друга, однако же каждое из них сохранилось, имея единую ипостась Слова. Поэтому единая ипостась Слова была ипостасью как Слова, так равно ипостасью и души, и тела. Ибо никогда ни душа, ни тело не получали ипостаси собственной, помимо ипостаси Слова. Ипостась же Слова всегда едина, и никогда не было двух ипостасей Слова. Следовательно, ипостась Христа всегда едина. И хотя душа разлучилась с телом по месту, однако же была соединена (с ним) ипостасно чрез Слово [176].
Глава XXVIII (72)
О тленности и нетлении.
Слово тленность имеет два значения. Прежде всего, оно означает страдательные состояния человека, каковы: голод, жажда, утомление, прободение гвоздями, смерть или разлучение души с телом, и тому подобное. Соответственно этому значению слова мы называем тело Господа тленным, ибо все это Он воспринял добровольно. Но с другой стороны, тление означает также совершенное разложение тела на стихии, из коих оно составлено, и его разрушение, каковое многими лучше называется нетлением. Этого нетления не испытывало тело Господа, как говорит пророк Давид: яко не оставиши душу Мою во аде, ниже даси Преподобному Твоему видети истления (Пс. 15, 10).
Итак, нечестиво утверждать, согласно с мнением безумного Юлиана и Гайяна, что тело Господа и до воскресения было нетленно — в первом значении слова тление. Ибо если бы оно было нетленно, то не было бы одинаково с нашей сущностью, и в таком случае то, о чем говорит Евангелие, как о совершившемся — алкание, жажда, гвозди, прободение ребра, смерть, — совершилось бы лишь призрачно, а не в действительности. Если же (все это) совершилось призрачно, то и тайна домостроительства нашего спасения является лишь ложью и представлением на сцене, и Господь призрачно, а не поистине соделался человеком, и мы спасены призрачно, а не действительно. Но — да не будет сего, — и те, которые говорят это, да лишатся участия в спасении! Мы же получили истинное спасение и получим. Соответственно же второму значению слова тление, мы исповедуем, как предали нам богоносные отцы, — что тело Господа нетленно, или неистленно. Но мы утверждаем также, что после воскресения Спасителя из мертвых тело Господа нетленно и в первом значении. И нашему телу Господь даровал через Свое тело воскресение и затем — нетление, Сам сделавшись для нас Начатком воскресения, нетления и бесстрастия. Подобает бо тленному сему облещися в нетление (1 Кор. 15, 53) — говорит божественный Апостол.
Глава XXIX (73)
О сошествии во ад.
Обоженная душа (Христова) нисходит во ад (1 Петр. 3, 19) — с тою целью, чтобы как живущим на земле воссияло Солнце правды (Мал. 4, 2), так и для сидящих под землею во тьме и сени смертней воссиял свет (Ис. 9, 2), чтобы, как находящимся на земле Господь благовествовал мир, пленным отпущение и слепым прозрение (Лк. 4, 18–19; Ис. 61, 1), и для уверовавших соделался виновником спасения вечного, для тех же, кои не уверовали, — обличением неверия, — таким же образом благовествовал и находившимся во аде: — да всяко колено поклонится Ему небесных, и земных, и преисподних (Флп. 2, 10). Таким образом, освободив тех, кои от века были связаны, Он снова возвратился из среды мертвых, проложив и нам путь к воскресению.
Перевод с греч. А.А. Бронзова
СПбДС., 1894 г.
Книга четвертая (гл. 74–100)
Глава I (74)
О том, что было после воскресения.
После же воскресения из мертвых Христос устранил от Себя все немощи — разумею тленность — голод и жажду, сон и. утомление и т. п. Ибо, если Он и вкушал пищу после воскресения, то не в силу естественной потребности, потому что Он не алкал, но в целях домостроительства, удостоверяя истинность Своего воскресения и показывая, что одна и та же плоть пострадавшая и воскресшая. Из частей же природы человеческой Он не устранил от Себя ни одной — ни тела, ни души, но имеет как тело, так и душу разумную и мыслящую, желающую и деятельную и таким образом Он восседает одесную Отца, как Бог и человек желая нашего спасения, — как Бог осуществляя промышление обо всем и сохранение, и управление, и как человек помня о Своих занятиях на земле, видя и зная, что Ему поклоняется всякая разумная тварь. Ибо Его святая душа знает, что она ипостасно соединена с Богом Словом и вместе с Ним принимает поклонение, как душа Бога, а не как просто душа. Как восшествие от земли на небо, так и нисшествие обратно суть действия тела ограниченного, ибо такожде приидет, сказано, к вам, им же образом видесте Его идуща на небо (Деян. I, 11) [177].
Глава II (75)
О седении одесную Отца.
Говоря, что Христос телесно воссел одесную Бога и Отца, мы Разумеем правую сторону Отца не в смысле пространства. Ибо каким образом Неограниченный может иметь пространственно правую сторону? Правая и левая стороны суть принадлежность того, что ограниченно. Под правой стороной Отца мы разумеем славу и честь, в которой Сын Божий, как Бог и единосущный Отцу, пребывает прежде веков и в которой, воплотившись в последок дней, восседает и телесным образом, по прославлении плоти Его. Ибо Он вместе с плотню Своею чествуется единым поклонением от всей твари [178].
Глава III (76)
Против тех, которые говорят: если Христос (имеет) два естества, то вы. или служите твари, поклоняясь сотворенному естеству, или признаете одно естество достойным поклонения, а другое — недостойным его.
Мы поклоняемся Сыну Божию вместе с Отцом и Св. Духом: бесплотному до вочеловечения, а ныне — Ему же воплотившемуся и сделавшемуся человеком, не переставая вместе с тем быть Богом. Поэтому плоть Его, если при посредстве тонких соображений отделить видимое от постигаемого умом, по самой природе своей недостойна поклонения, как сотворенная; но будучи соединена с Богом Словом, она через Него и в Нем получает поклонение. Подобно тому, как царь встречает поклонение, и раздетый, равно как и одетый в царское одеяние, и багряница, как простая багряница, может быть попираема ногами и выбрасываема, но, сделавшись царским одеянием, почитается и уважается, и, если кто непристойно коснется ее, тот, по большей части, осуждается на смерть; подобно тому, как обыкновенное дерево свободно допускает прикасаться к себе, но, соединившись с огнем и сделавшись углем, становится недоступным для прикосновения не по причине себя самого, но по причине соединенного с ним огня, и не естество дерева само по себе недоступно, а уголь или горящее дерево, так точно и плоть по существу своему недостойна поклонения, но становится предметом поклонения в воплотившемся Боге — Слове, не ради ее самой по себе, но ради ипостасно соединенного с ней Бога–Слова; и мы не говорим, что поклоняемся простой плоти, но плоти Бога или воплотившемуся Богу [179].
Глава IV (77)
Почему вочеловечился Сын Божий, а не Отец и не Дух? и чего Он достиг Своим вочеловечением?
Отец есть Отец, а не Сын; Сын есть Сын, а не Отец; Дух Святый есть Дух, а не Отец и не Сын, ибо (личное) свойство — неизменно. Иначе каким образом свойство могло бы оставаться в силе, если бы он было подвижно и изменяемо? Поэтому Сын Божий делается Сыном человеческим, чтобы (Его личное) свойство сохранялось неизменным. Ибо, будучи Сыном Божиим, Он сделался Сыном человеческим, воплотившись от Святой Девы и не лишившись (своего) сыновнего свойства [180].
Вочеловечился же Сын Божий для того, чтобы снова даровать человеку то, ради чего Он сотворил его. Ибо Он сотворил его по образу Своему — разумным и свободным, и по подобию, т. е. совершенным в добродетелях (настолько), насколько это доступно человеческому естеству. Ибо такие совершенства, как отсутствие забот и беспокойства, чистота, благость, мудрость, праведность, свобода от всякого порока суть как бы черты Божественного естества. Итак, поставив человека в общение с Собою, ибо Он создал его в неистление, Он через общение с Собою возвел его до нетления. После же того, как через преступление заповеди мы помрачили и исказили черты образа Божия в нас, то мы, сделавшись злыми, лишились общения с Богом, ибо кое общение свету ко тьме (2 Кор. VI, 14), и, оказавшись вне жизни, подпали тлению смерти. Но так как Сын Божий даровал нам лучшее, а мы сохранили его, то Он принимает (теперь) худшее — разумею, наше естество, для того, чтобы через Себя и в Себе возобновить образ и подобие, а также научить нас добродетельной жизни, сделав ее через Себя Самого легко доступною для нас, освободитьнасот тления общением жизни, сделавшись начатком нашего воскресения, возобновить сосуд, сделавшийся негодным и разбитым, чтобы избавить от тирании дьявола, призвавши нас к боговедению, укрепить и научить нас побеждать тирана терпением и смирением [181].
Итак, служение демонам прекратилось; тварь освящена божественной кровью; жертвенники и храмы идолов разрушены; насаждено боговедение; почитается Троица единосущная, несозданное Божество, единый истинный Бог, Творец всего и Господь; добродетели управляют; через воскресение Христа дарована надежда воскресения, демоны трепещут пред людьми, некогда находившимися под их властью, и, что особенно достойно удивления, все это совершено через крест, страдания и смерть. По всей земле проповедано евангелие боговедения, обращающее противников в бегство не войной, не оружием и войсками, но немногие безоружные, нищие и неученые, гонимые, мучимые, умерщвляемые, проповедуя Распятого плотью и Умершего, одержали победу над мудрыми и сильными, ибо им сопутствовала всемогущая сила Распятого. Смерть, некогда весьма страшная, побеждена и, некогда ужасающая и ненавидимая теперь предпочитается жизни. Вот плоды пришествия Христова. Вот доказательства Его могущества! Ибо [здесь] не так, как [некогда] через Моисея спас Он один народ из Египта и от рабства фараона, разделив море, но, гораздо более того, все человечество избавил от тления смерти жестокого тирана греха, не насильно приводя к добродетели, не разверзая земли, не попаляя огнем, не повелевая побивать грешников камнями, но кротостью и долготерпением убеждая людей избирать добродетель, для нее подвизаться в трудах и находить в этом усладу. Ибо некогда согрешающие были наказываемы и, несмотря на это, все–таки прилеплялись ко греху, и грех являлся для них как бы богом, теперь же люди ради благочестия и добродетели предпочитают поношения, мучения и смерть.
О, Христе, Божие Слово и мудрость и сила. Боже Вседержителю! Чем мы, бедные, воздадим Тебе за все это? Ибо все — Твое, и Ты не требуешь от нас ничего, кроме нашего спасения, Сам даруя и его, и по неизреченной Своей благости оказывая благоволение приемлющим его (спасение). Благодарение Тебе, давшему бытие, даровавшему блаженство и по неизреченному Своему снисхождению возвратившему к нему (блаженству) тех, которые отпали от него.
Глава V (78)
Тем, которые спрашивают: сотворена ли ипостась Христа, или несотворена?
Ипостась Бога Слова до воплощения была проста, несложна, бестелесна и несозданна; воплотившись же, Она стала ипостасью и для плоти и сделалась сложной из Божества, которое всегда имела, и из плоти, которую приняла, и носит (потому) свойства двух естеств, будучи познаваема в двух естествах. Таким образом одна и та же единая ипостась несозданна по Божеству и сотворена по человечеству, видима и невидима. Иначе мы — принуждены или разделять единого Христа, признавая две Ипостаси, или же отрицать различие естеств и вводить превращение и слияние.
Глава VI (79)
О том, когда (Господь) был назван Христом?
Ум (Христов) соединился с Богом–Словом и был назван Христом не до воплощения от Девы, как ложно говорят некоторые. Это нелепость странных мнений Оригена, учившего о предсуществовании душ. Мы же утверждаем, что Сын и Слово Божие стал Христом с того времени, как вселился в утробу святой Приснодевы и, не изменившись, сделался плотью, и плоть была помазана Божеством. Ибо это помазание есть помазание человечества, как говорит Григорий Богослов. И священнейший Кирилл Александрийский в письме к цесарю Феодосию сказал так: «Я утверждаю, что ни Слово, рожденное от Бога без человечества, ни храм, рожденный от жены, но не соединенный со Словом, не должно называть Иисусом Христом. Ибо под Христом разумеется Слово Божие, неизреченно сочетанное с человеческим путем положенного в планах домостроительства соединения». И к царицам он так пишет: «некоторые говорят, что имя Христос приличествует даже и одному рожденному от Бога Отца Слову, особо и самому по себе мыслимому и существующему. Мы же не так научены думать и говорить, ибо, когда Слово стало плотью, тогда Оно, говорим мы, и было названо Иисусом Христом. Так как Оно помазано от Бога и Отца елеем радости, или Духом, то поэтому и называется Христом. А что помазание было совершено над человечеством, в этом не усомнится никто из привыкших правильно думать». И всехвальный Афанасий в слове о спасительном пришествии (Христовом) говорит так: «Предвечный Бог до пришествия во плоти не был человеком, но был Богом у Бога, невидимый бесстрастный. Когда же Он стал человеком, то ради плоти усвояется Ему имя Христос, потому что этому имени сопутствуют страдание и смерть».
Если же божественное Писание говорит: «сего ради помаза тя, Боже, Бог твой елеем радости», то должно знать, что божественное Писание часто употребляет прошедшее время вместо будущего, как, например (здесь): «посем на земли явися и с человеки поживе». Ибо, когда это было сказано, Бог еще не явился и не жил с людьми. И еще пример: «на реках Вавилонских тамо седохом и плакахом»; но этого тогда (при произнесении этих слов) еще не было.
Глава VII (80)
К тем, которые спрашивают: два ли естества родила Богородица и два ли естества висели на кресте?
(Слова) αγενητον и γενητον, если пишутся с одним ν, относятся к естеству, что именно обозначает несотворенное и сотворенное; но αγεννητον и αγεννητον, что произносится с двумя νν, т. е. нерожденное и рожденное, относятся не к естеству, а к ипостаси. Итак, божественное естество есть αγενητος, т. е. несотворенное, все же (прочее), кроме божественного естества есть γενητα, т. е. сотворенное. Поэтому в божественном и несозданном естестве созерцаются нерожденность в Отце, ибо Он не рожден, рожденность в Сыне, ибо Он от вечности рожден от Отца, исхождение же в Духе Святом. Что же касается каждого вида живых существ, то первые из них по времени нерожденны, но и несотворенны, потому что они были произведены Творцом, а не родились от подобных себе. Ибо слово γενεσις означает творение, но γεννησις, в отношении к Богу, означает происхождение единосущного Сына от одного только Отца; в отношении же к телам — происхождение единосущной ипостаси от соединения мужского пола с женским. Отсюда мы познаем, что рождать есть свойство не естества, а ипостаси; ибо если бы это (т. е. рождение) было свойством естества, то тогда в одном и том же естестве не созерцалось бы рожденное и нерожденное. Итак, святая Богородица родила ипостась, познаваемую в двух естествах, безлетно рожденную от Отца, а в последок дней, в (определенное) время воплотившуюся от Нее и родившуюся во плоти.
Если же спрашивающие нас станут намекать на то, что родившийся от святой Девы (имеет в Себе) два естества, то мы скажем: да, два естества, ибо Он есть Бог и человек. Подобным же образом должно сказать и о распятии, и о воскресении, и о вознесения, ибо все это относится к естеству, а не к ипостаси. Итак, Христос, будучи в двух естествах, пострадал и был распят в том естестве, которое было способно к страданию; ибо Он висел на кресте плотью, а не Божеством. В противном случае ответят ли они нам, если мы спросим: два ли естества умерли? Нет, скажут они. Следовательно, скажем мы, не два естества и были распяты, но родился Христос, т. е. вочеловечившееся Божественное Слово, родился плотию, распят был плотию), пострадал плотию, умер плотию, в то время как Божество Его осталось бесстрастным.
Глава VIII (81)
В каком смысле Единородный Сын Божий называется Первородным?
Первородный есть тот, кто родился первым: или единородный, или старший из других братьев. Итак, если бы Сын Божий назывался (только) первородным, а единородным не назывался, то мы могли бы подозревать, что Он есть первородный из тварей, как бы будучи (сам) тварью. А так как Он называется и первородным и единородным, то в отношении к Нему должно сохранить оба эти понятия.
Мы называем Его «перворожденным всея твари», так как и Он от Бога, и тварь от Бога, но только Он один безлетно рожден из сущности Бога и Отца, поэтому справедливо называть Его Сыном Единородным, Перворожденным, но не первосозданным. Ибо тварь не из сущности Отца, но по воле Его приведена из небытия в бытие. «Первородным во многих братиях» (Рим. VIII, 29) он называется потому, что, будучи Единородным и по Матери, ибо Он приобщился подобно нам плоти и крови. Он сделался человеком, а через Него и мы сделались сынами Божиими, будучи усыновлены через крещение. Он Сам по природе — Сын Божий, сделался первородным между нами, ставшими сынами Божиими по усыновлению и благодати и именуемыми братьями Его. Посему Он говорил: «восхожду ко Отцу Моему и Отцу вашему»; не сказал «к Отцу нашему», но к «Отцу Моему», сообразно со (своей) природой, и к Отцу вашему — по благодати. И «Богу моему и Богу вашему», не сказал, «Богу нашему», но «Богу моему», если ты при посредстве тонких соображений отделишь видимое от постигаемого умом, и «Богу нашему», как Творцу и Господу [182].
Глава IX (82)
О вере и крещении.
Мы исповедуем единое крещение во оставление грехов (Рим. VI, 4), и в жизнь вечную. Ибо крещение знаменует смерть Господа. Через крещение мы спогребаемся Господу (Кол. II, 12), как говорит божественный Апостол. Следовательно, подобно тому, как однажды совершилась смерть Господа, так и креститься должно однажды; креститься по слову Господа, — во имя Отца, и Сына, и Святаго Духа (Мф. XXVIII, 19), научаясь этим исповеданию Отца, и Сына, и Святаго Духа. Поэтому те, «которые, будучи крещены во имя Отца, и Сына, и Святаго Духа и научены исповедывать одно Божие естество в трех ипостасях, потом перекрещиваются, снова распинают Христа, как говорит божественный Апостол.
Невозможно бо просвещенных единою и проч. паки обновляти в покаяние, второе распинающих себе Христа и обличающих (Евр. VI, 4 — 6). Тем же, которые крещены не во Святую Троицу, должно снова перекрещиваться. Ибо, хотя божественный Апостол и говорит, что мы во Христа и в смерть Его крестимся (Рим. VI, 3), однако же разумеет здесь не то, что таково именно должно быть призывание при крещении, но то, что крещение есть образ смерти Христовой. Ибо троекратным погружением крещение знаменует три дня гроба Господня. Итак, быть крещенным во Христа значит креститься, веруя в Него. Но уверовать во Христа невозможно, не научившись исповеданию Отца, и Сына, и Святого Духа. Ибо Христос есть Сын Бога живого. Которого Отец помазал Духом Святым, как говорит божественный Давид: сего ради помаза тя. Боже, Бог твой елеем радости паче причастник, твоих (Пс. XLIV, 8). И Исайя от лица Господа говорит: Дух Господень на мне, его же ради помаза Мя (Ис. LIX, 1). И господь, уча своих учеников призыванию, говорил: крестяще их во имя Отца, и Сына, и Святаго Духа (Мф. XXVIII, 19). Ибо, так как Бог создал нас в неистление, — а когда мы преступили спасительную заповедь, осудил на тление смерти, чтобы зло не было бессмертным, то, снизойдя к рабам своим, как благоутробный, и сделавшись подобным нам. Он своим страданием избавил нас от тления; из святого и непорочного ребра Своего извел нам источник отпущения: воду для нашего возрождения и омытая от греха и тления, кровь же, как питье, дающее вечную жизнь. И Он дал нам заповеди — возрождаться водою и Духом при наитии на воду Святаго Духа через молитву и призывание. Ибо, так как человек — двусоставен — из души и тела, то Он дал и двоякое очищение, — водою и Духом; — Духом, возобновляющим в нас образ и подобие, водою, очищающею через благодать Духа тело от греха и избавляющего от тления; водою, представляющею образ смерти. Духом же, подающим залог жизни [183].
Ибо еще в начале Дух Божий ношашеся верху воды (Быт. 1, 2); и Писание издревле свидетельствует о воде, что она имеет очистительную силу. Водою при Ное Бог омыл мировой грех.
Водою очищался по закону всякий нечистый и даже так, что и самые одежды его омывались водою. Илия, попалив водою жертву всесожжения, показал благодать Духа, соединившуюся с водой. И почти все по закону очищается водою. Но видимое служит символом умопостигаемого.
Так возрождение совершается в душе, ибо вера с помощью Духа усыновляет нас Богу, хотя мы и — твари, и приводит к первобытному блаженству.
Оставление грехов через крещение дается, таким образом, всем равно,, но благодать Духа — по мере веры и предварительного очищения. Итак, теперь через крещение мы получаем начаток Духа Святаго, и возрождение делается для нас началом другой жизни, печатью, охраною и просвещением.
Но мы должны всею силою твердо хранить себя чистыми от скверных дел, чтобы, снова возвратившись подобно псу на свою блевотину, нам опять не сделать себя рабами греха (II Петр. II, 22). Ибо вера без дела — мертва, равно как и дела — без веры; истинная вера показывается через дела.
Крестимся же во Святую Троицу потому, что самое крещаемое имеет нужду в Святой Троице как для своего бытия, так и для своего сохранения, и невозможно, чтобы три Ипостаси не пребывали вместе одна в другой, ибо Святая Троица нераздельна [184].
Первое крещение было крещение потопом для истребления греха. Второе — крещение морем и облаком, ибо облако — символ духа, а море — воды. Третье — крещение по закону (Моисееву), ибо всякий нечистый омывался водою, вымывал одежды и таким образом входил в стан.
Четвертое — крещение Иоаново, бывшее предуготовительным и приводившее крещаемых к покаянию, чтобы они уверовали во Христа. Аз убо крещаю вы, говорит он, водою; грядый же пи мне, той вы, говорит он, крестит Духом Святым и огнем (Мф. III, 11). Итак, Иоанн водою предочищал к принятию Духа.
Пятое — крещение Господне, которым Он Сам крестился. Он же крестился не потому, чтобы Сам имел нужду в очищении, но для того, чтобы, усвоивши Себе мое очищение, сокрушить в воде главы змиев (Пс. СХ111, 3), потопить грех и погребсти в воде всего ветхого Адама, освятить крестителя, исполнить закон, открыть таинство Троицы, сделаться для нас образом и примером крещения. И мы крещаемся совершенным крещением Господним, т. е. водою и Духом.
Далее, говорится еще, что Христос крестит огнем; ибо Он излил на святых Апостолов благодать Духа в виде огненных языков, как говорит (об этом) Сам Господь, что Иоанн убо крестил есть водою, вы же имате креститися Духом Святым и огнем не по мнозех сих днех (Деян, 1, 5); или же по причине крещения, наказывающего будущим огнем.
Шестое — есть крещение через покаяние и слезы, поистине многотрудное. Седьмое есть крещение кровью и мученичеством, каким ради нас крестился и Сам Христос, — как самое славное и блаженное, которое не оскверняется последующими сквернами.
Восьмое и последнее — не спасительное, но истребляющее порок, ибо после него порок и грех не будут уже иметь силы, и наказывающее бесконечно.
Дух Святый сошел на Господа в телесном виде, как голубь, показывая тем начаток нашего крещения и почитая тело (Христово) ибо и оно, т. е. тело, вследствие обожения стало Богом. Притом еще в древности голубь благовествовал прекращение потопа. На святых же апостолов Дух нисходит в виде огня, ибо Он есть Бог, а Бог огнь поядаяй есть (Евр. XII, 21).
При крещении берется елей, обозначающий наше помазание и делающий нас помазанниками и возвещающий нам милость Божию через Святаго Духа, так как и голубь принес масличную ветвь спасшимся от потопа.
Иоанн крестился возложением руки на Божественную Главу Господа и собственною кровью.
Не должно откладывать крещения, когда вера приступающих к нему засвидетельствована делами. Ибо тот, кто с лукавством приступает ко крещению, скорее будет осужден, нежели получит пользу [185].
Глава X (83)
О вере.
Вера — двояка. Есть вера от слуха (Рим. X, 17). Слушая божественные Писания, мы верим учению Св. Духа. Эта вера приходит в совершенство через все то, что узаконено Христом, (т. е.) когда мы веруем на деле, живем благочестиво и соблюдаем заповеди Обновившего нас. Ибо кто не верует согласно с преданием кафолической церкви или через худые дела входит в общение с дьяволом, тот — неверный.
С другой стороны, есть еще вера уповаемых извещение, вещей обличение невидимых (Евр. XI, 1) или [другими словами] твердая и несомненная надежда на Божии обетования нам и на успех наших прошений. Первая вера есть результат нашего [свободного] расположения, вторая же есть один из благодатных даров Духа. Должно же знать, что через крещение мы совлекаем все покрывало, лежащее на нас от рождения, и принимаем название духовных израильтян и народа Божия.
Глава XI (84)
О кресте и еще о вере.
Слово крестное погибающим убо юродство есть, а спасаемым нам сила Божия есть (1 Кор. 1, 18). Ибо духовный востязует вся; душевен же человек не приемлет яже Духа (1 Кор. II, 15). Ибо оно есть безумие для тех, которые не с верою принимают и нес верою размышляют о благости и всемогуществе Божием, но исследуют божественное при помощи человеческих и естественных рассуждений. Все же относящееся к Богу выше естества, слова и разумения. Ибо если кто станет рассуждать, каким образом Бог вывел все из небытия в бытие и ради чего, и захочет постигнуть это при помощи естественных рассуждений, тот не постигнет. Такое знание — душевное и бесовское. Если же кто, руководствуясь верою, станет размышлять о благости, всемогуществе, истине, мудрости и праведности Божиих, тот найдет все гладким и ровным и путь — прямым. Ибо без веры невозможно спастись. На вере основывается все, как человеческое, так и духовное. Ибо без веры и земледелец не проводит борозды земли, и купец не вверяет души своей малому древу на бурной глубине моря; без веры и браки не заключаются, и ничего другого в жизни не предпринимается. Верою уразумеваем, что все приведено из небытия в бытие силою Божиею; верою совершаем все, как божеские, так и человеческие дела. Вера, далее, есть согласие, без всякой придирчивой пытливости.
Всякое деяние и чудотворение Христово, конечно, весьма велико, божественно и удивительно, но удивительнее всего — честный крест Его. Ибо не иным чем, как только крестом Господа нашего Иисуса Христа упразднена смерть, разрешен прародительский грех, ад лишен своей добычи, даровано воскресение; нам дана сила презирать настоящее и даже самую смерть, устроено возвращение к первоначальному блаженству, открыты врата рая, естество наше воссело одесную Бога, и мы сделались чадами Божиими и наследниками. Все это совершено крестом. Елицы бо во Христа крестихомся, говорит апостол, в смерть Его крестихомся (Рим. VI, 3). Елицы же во Христа крестихомся, во Хоиста облекохомся (Гал. Ill, 27). Христос же есть Божия сила и Божия премудрость (1 Кор. 1, 24). Таким образом смерть Христа или крест облек нас в ипостасную Божию мудрость и силу. Сила же Божия есть слово крестное, или потому, что через него открылось нам могущество Божие, т. е. победа над смертью, или потому, что как четыре конца креста держатся и соединяются его средоточием, так и силою Божиею держится высота и глубина, длина и широта, т. е. вся видимая и невидимая тварь.
Крест дан нам в качестве знамения на челе, как обрезание — Израилю; ибо через него мы верные различаемся и распознаемся от неверных. Он есть щит и оружие, и памятник победы над дьяволом. Он есть печать для того, чтобы не коснулся нас Ангел погубляющий (Исх. XII, 23), как говорит Писание. Он есть для лежащих восстание, для стоящих утверждение, для немощных опора, для пасомых жезл, для обращающихся руководство, для преуспевающих приведение к совершенству, спасение души и тела, отражение всяких зол, виновник всяких благ, истребление греха, растение воскресения, древо жизни вечной.
Итак, должно поклоняться самому этому досточтимому и поистине драгоценному древу, на котором Христос принес Себя в жертву за нас, как освященному прикосновением святого тела и крови, точно также — и гвоздям, копью, одеждам и священным Его обиталищам, каковы: — ясли, вертеп, Голгофа, спасительный животворящий гроб, Сион — твердыня Церквей и т. п. как говорит богоотец Давид: внидем в селения Его, поклонимся на место, идеже стоясте нозе Его (Пс. СХХХ1, 7). А что Давид разумеет здесь крест, показывает следующее: воскресни. Господи, в покой твой (ст. 6). Ибо за крестом следует воскресение. Если же вожделенны для нас дом, ложе и одежда любимых нами, то насколько более должно быть вожделенным то, что принадлежит .Богу и Спасителю и через посредство чего мы спасены? Мы поклоняемся также и изображению честного и животворящего креста, из какого бы вещества оно ни было сделано, почитая не вещество (да не будет так!), а изображение, как символ Христа. Ибо Он, делая завещание своим ученикам, сказал: Тогда явится знамение Сына человеческого на небеси (Мф. XXIV, 30), разумея крест, поэтому и ангел, вестник воскресения, говорил женам: Иисуса ищете Назарянина, распятого (Марк. XVI, 6). И апостол Оказал: мы же проповедуем Христа распята (1 Кор. 1, 23). Хотя много — Христов и Иисусов, но распятый — один. Апостол не сказал прободенного копьем, но распята. Итак, должно поклоняться знамению Христа, ибо где — знамение, так и Сам Христос будет. Веществу же, из которого состоит изображение креста, — будет ли то золото, или драгоценные камни, — после разрушения, если бы случилось, изображения, не должно поклоняться. Итак мы поклоняемся всему тому, что принадлежит Богу, относя почтение к Нему Самому.
Этот честный крест прообразовало древо жизни, насажденное Богом в раю. Ибо так, как через древо вошла смерть (Быт. II, 3), то надлежало, чтобы через древо были дарованы жизнь и воскресение. Иаков, поклонившись на конец жезла Иосифова (Быт. XLVII, 31), первый изобразил крест, и благословивши своих сыновей переменными руками (Быт. XLVIII, 14), весьма ясно начертал знамение креста. То же прообразовали: жезл Моисея, крестообразно поразивший море и спасший Израиля, фараона же потопивший (Исх. XIV, 16); руки, крестовидно простираемые и обращающие в бегство Амалика (Исх. XVII, II); горькая вода, услажденная древом (Исх. XV, 25); скала, рассекаемая (жезлом) и источающая воду (Исх. XVII, 6); жезл, приобретающий Аарону достоинство священноначалия (Числ. XVII. 8 — 9), змий, вознесенный на древе в виде трофея, как будто уже умерщвленный (Числ. XXI, 9), в то время, как древо спасало тех, которые с верою взирали на мертвого врага, подобно тому, как Христос плотью, не знавшею греха, был пригвожден за грех. И великий Моисей (говорит) взывая: узрите живот ваш висящ на древе пред очима вашими (Второз. XXVIII, 66). И Исайя говорит: прострох руце Мои весь день к людем непокоряющимся и противуглаголющим (Исайи LXV, 2). О, если бы мы, поклоняющиеся кресту, получили удел с распятым Христом! Аминь.
Глава XII (85)
О поклонении на восток.
Мы поклоняемся на восток не просто и не случайно. Но так как мы состоим из видимого и невидимого, т. е. духовного и чувственного естества, то приносим Творцу и двоякое поклонение, подобно тому как, (например), поем и умом, и телесными устами, крещаемся водою и Духом и двояким образом соединяемся с Господом, приобщаясь таинств и благодати Духа.
Итак, так как Бог есть духовный свет (1 Иоан. 1, 5) и Христос в Писании называется Солнцем правды (Мал. IV, 2) и Востоком (Зах. III, 8), то и должно посвятить для поклонения Ему восток. Ибо все прекрасное должно посвящать Богу, от Которого щедро изливается всякое благо. И божественный Давид говорит: Царства земная пойте Богу, воспойте Господеви, восшедшему на небо небесе на востоки (Пс. LXVII, 33 — 34). И еще Писание говорит: насади Бог рай во Едеме на востоцех и введе тамо человека, егоже созда (Быт. II, 8), (и) его согрешившего изгнал и всели прямо рая сладости (Быт. Ill, 25), без сомнения, на западе. Итак, отыскивая древнее (наше) отечество и устремляя к нему взоры, мы поклоняемся Богу. И скиния Моисеева имела завесу и чистилище на восток; и колено Иудино, как имевшее предпочтение пред другими, располагалось на восток; и в знаменитом храме соломоновом врата Господни находились на востоке. Но и Господь распятый взирал на запад, и таким образом мы поклоняемся, устремляя к Нему взоры. И восходя (на небо). Он возносился к востоку, и так Ему поклонились апостолы, и Он такожде приидет, имже образом видели Его идуща на небо (Деян. I, 11), как сказал и Сам Господь: Якоже молния исходит от восток и является до запад, тако будет и пришествие Сына человеческого (Матф. XXIV, 27). Итак, ожидая Его пришествия, мы кланяемся на восток. Таково же и незаписанное предание апостолов. Ибо они многое передали нам без писания [186].
Глава XIII (86)
О святых и пречистых таинствах Господних.
Благой, всеблагой и преблагой Бог, будучи весь благость, по безмерному богатству Своей благости, не потерпел, чтобы благо, т. е. естество Его, пребывало одно, и никто не был бы причастным ему, но ради этого сотворил, во–первых, одаренные разумом небесные силы, потом видимый и чувственный мир и, наконец, человека, состоящего из разумного и чувственного естества. Итак, все сотворенное Им по самому бытию участвует в Его благости. Ибо Он Сам есть бытие для всего, так как все сущее существует в Нем (Рим. XI, 36) не только потому, что Он привел его из небытия в бытие, но и потому, что сила Его сохраняет и содержит все созданное Им; в особенности же участвуют в Его благости живые существа как по бытию, так и по причастию жизни, а еще более этого — существа разумные не только по причине вышесказанного, но и потому, что они — разумны, ибо они несколько ближе к Нему, хотя Он несравненно выше всего [187].
Человек, будучи разумным и свободным, получил право непрестанно быть в единении с Богом через свое собственное произволение, если пребудет в добре, т. е. в послушании Создателю. Но так как он преступил заповедь Создавшего его и подпал смерти и тлению, то Творец и Создатель рода нашего, по благоутробию Своему, уподобился нам, сделавшись человеком по всему, кроме греха, и соединился с нашим естеством. Ибо, так как
Он уделил нам Свой собственный образ и Свое собственное дыхание, но мы не сохранили (этого), то Он принимает на Себя наше бедное и немощное естество для того, чтобы очистить нас, избавить от тления и опять сделать причастниками Его божества.
Но надлежало, чтобы не только начаток нашего естества сделался причастным лучшего, но и всякий желающий того человек — и родился вторым рождением, и питался новою пищею, сообразною с рождением, и таким образом приходил в меру совершенства. Поэтому Господь своим рождением или воплощением. крещением, страданием и воскресением освободил (наше) естество от прародительского греха, от смерти и тления, сделался Начатком воскресения и в Себе Самом показал путь, образ и пример, чтобы и мы, следуя по стопам Его, сделались по yсыновлению тем, что Он есть по естеству, (т. е.) сынами и сонаследниками Божиими и сонаследниками Его. Итак, Он дал нам, как я сказал, второе рождение для того, чтобы мы подобно тому, какродившись от Адама, уподобились ему, унаследовавши проклятие и тление, так и родившись от Него, уподобились Ему и унаследовали и нетление, благословение и славу Его.
Но так как этот Адам — духовен, то надлежало, чтобы и рождение было духовно, равно как и пища. А так как мы (по естеству) двойственны и сложны, то должно, чтобы и рождение (было двояким, равно и пища — сложною. Поэтому то нам дано рождение водою и Духом; — я говорю о святом крещении, а пища — Сам хлеб жизни Господь наш Иисус Христос, сшедый снебесе (Иоан, VI, 35, 4). Ибо Он, готовясь принять за нас добровольную смерть, в ту ночь, в которую предавал Себя, завешал Новый Завет святым Своим ученикам и Апостолам, а через них и всем верующим в Него.
В горнице святого и славного Сиона, вкусивши со своими учениками ветхозаветную пасху и исполнив Ветхий Завет, Он умыл ноги ученикам, показывая (этим) символ святого крещения и потом, преломив хлеб, дал им, говоря: приимите, ядате, cue есть Тело Мое, еже за вы ломимое во оставление грехов (Мф. XXVI. 21). Подобным же образом, взявши и чашу с вином и водою, передал им, говоря: пийте от нея вcu, сия есть Кровь Моя Новаго Завета, яже за вы изливаемая во оставление грехов; cue творите в Мое воспоминание (Мф. XXVI, 27 — 28). Елижды бо аще ясте хлеб сей и чашу сию пиете, смерть Сына человеческого возвещаете и воскресение Его исповедуете, дондеже приидет (1 Кор. Xl, 25 — 26) [188].
Итак, если Слово Божие — живо и действенно (Евр. IV, 32) и вся, елика восхоте Господь, сотвори (Пс. CXXXIV, 6); если Он сказал: да будет свет, и бысть, да будет твердь, и бысть (Быт. 1, 3, 6); если словом Господним небеса утвердишася и духом уст Его вся сила их (Пс. XXXII, 6); если небо и земля, огонь и воздух и все украшение их совершены словом Господним, а также и это благороднейшее живое существо — человек; если Сам Бог Слово, восхотев, сделался человеком и из чистых и непорочных кровей святой Приснодевы бессеменно составил Себе плоть, то ужели Он не может сделать хлеб Своим телом, а вино и воду — Своею кровью? Он сказал в начале: да произведет земля бытие травное (Быт. I, 11), и даже доныне она, по орошении дождем, производит свои прозябения, возбуждаемая и укрепляемая божественным поведением. (Так и здесь) Бог сказал: cue есть Тело Мое; и cue есть Кровь Моя; и cue творите в Мое воспоминание; и по Его всесильному поведению бывает так (и будет), пока Он придет, ибо так сказано: дондеже приидет (1 Кор. XI, 26); и через призывание является дождь для этого нового земледелия, — осеняющая сила Св. Духа. Ибо, как Бог все, что Он сотворил, сотворил действием Святаго Духа, так и ныне действие Духа совершает то, что превышает естество и чего не может вместить ничто, кроме одной только веры. Како будет cue, говорит святая Дева, идеже мужа не знаю (Лук, 1, 34). Архангел Гавриил отвечает: Дух Святый найдет на тя, и сила Вышнего осенит тя (Лук. 1, 35). И ты теперь спрашиваешь, каким образом хлеб делается телом Христовым, а вино и вода — кровью Христовою? Говорю тебе и я: Дух Святый нисходит и совершает это, что превыше разума и мысли [189].
Хлеб же и вино берутся потому, что Бог знает человеческую немощь, которая с неудовольствием отвращается от многою, что совершается несогласно с обычаем. Поэтому, по обычному Своему снисхождению к нам, Он через обычное по естеству совершает то, что выше естества. И подобно тому как при крещении, — так как у людей обыкновенно принято мыться водою и намазываться елеем, — Бог с елеем и водою сочетал благодать Духа и сделал крещение банею пакибытия, так и здесь, так как люди обыкновенно употребляют в пищу хлеб, а пьют воду и вино, — Он сочетал с этими веществами свое Божество и сделал их Своими телом и кровью для того, чтобы мы через обыкновенное и естественное приобщились тому, что выше естества [190].
Тело воистину объединяется с Божеством, тело, (родившееся) от святой Девы, но (объединяется) не (так), что вознесшееся тело нисходит с неба, а (так), что самый хлеб и вино прелагаются в тело и кровь Божию. Если же ты доискиваешься способа, как (именно) это делается, то тебе достаточно, услышать, что — с помощью Св. Духа, подобно тому, как Господь, при содействии Св. Духа составил Себе и в Себе, плоть от святой Богородицы. Более мы ничего не знаем, кроме того, что Слово Божие истинно, действенно и всемогуще, а способ (преложения) неисследим. Можно сказать еще и так, что подобно тому, как хлеб через ядение и вино, и вода через питье естественным образом прелагаются в тело и кровь ядущего и пьющего и не делаются другим телом, по сравнению с прежним его телом, так и хлеб предложения, вино и вода через призывание и наитие Св. Духа сверхъестественно претворяются в тело Христово и кровь и суть не два, но единое и то же самое.
Поэтому для принимающих (причастие) с верою достойно оно служит во оставление грехов и в жизнь вечную и в соблюдение души и тела; а для причащающихся с неверием недостойно — в наказание и кару, подобно тому, как и смерть Господня для верующих сделалась жизнью и нетлением для наслаждения вечным блаженством; для неверующих же и убийц Господа (она послужила) к наказанию и вечной каре.
Хлеб и вино суть не образ тела и крови Христовой (да не будет!), но само обожествленное тело Господа, так как Сам Господь сказал: сив есть не образ тела, но тело мое, и не образ крови, но кровь моя. И прежде этого Он говорил иудеям: аще не снесте плоти Сына Человеческого, ни пиете крови Его, живота не имате в Себе. Плоть моя истинно есть брашно, и кровь Моя. истинно есть пиво. И еще: ядый Мя, жив будет (Иоан. V, 53, 55, 57).
Поэтому будем приступать со всяким страхом, чистою совестью и несомненной верой, — и непременно будет нам (так), как веруем, не сомневаясь. Почтим таинство всякой чистотой душевною и телесною, ибо оно двояко. Будем приступать к нему с пламенным желанием и, сложив крестообразно руки, принимать тело Распятого; устремив глаза, уста и тело, причастимся божественного угля, чтобы огонь находящейся в нас любви, воспламененный этим углем, сжег наши грехи и осветил наши сердца и чтобы мы приобщением божественного огня воспламенились и были обожествлены. Угль (пылающий) видел Исайя; но угль — не простое дерево, а соединенное с огнем, так и хлеб общения не простой хлеб, но соединенный с Божеством; тело же, соединенное с Божеством есть не одно естество; но одно — естество тела, другое — естество соединенного с ним Божества; так что то и другое вместе не одно естество, но два [191].
Мелхиседек, священник Бога Вышнего, с хлебом и вином встретил Авраама, возвращавшегося после поражения иноплеменников; та трапеза прообразовала эту таинственную трапезу, равно как и тот священник был образом и подобием истинного первосвященника Христа; ибо сказано: ты ecu иерей во век по чину Мелхиседекову (Пс. С1Х, 4). Этот хлеб изображали (также) хлебы предложения. Это есть чистая и бескровная жертва, которую, как сказал Господь через пророка, приносят Ему от восток солнца да запад (Мал. 1, 10). Тело и кровь Христовы входят в состав нашей души и тела, не истощаясь, не истлевая и не извергаясь вон (да не будет!), но (входят) в нашу сущность для охраны, отражения (от нас) всякого вреда, очищения всякой скверны; если находят (в нас) поддельное золото, то очищают (его) огнем суда, да не с миром осудимся в будущем веке. Очищают же болезнями и всякого рода бедствиями, как говорит божественный Апостол: аще бо быхом себе рассуждали, не быхом осуждены были. Судима же, от Господа наказуемся, да не с миром осудимся (1 Кор. XI, 31 — 32). И вот что значит, что он говорит: причащающийся тела и крови Господней недостойно суд себе яст и пиет (1 Кор. XI, 29). Очищаясь через это, мы соединяемся с телом Господа и с Духом Его и делаемся телом Христовым.
Этот хлеб есть начаток будущего хлеба, который есть хлеб насущный. Ибо слово насущный означает или хлеб будущий, т. е. будущего века, или хлеб, вкушаемый для сохранения нашего существа. Следовательно, и в том, и в другом смысле тело Господне (одинаково) прилично будет называться (хлебом насущным), ибо плоть Господня есть дух животворящий, потому что она зачата от животворящего Духа, а рожденное от Духа дух есть (Иоан. Ill, 6). Говорю же это не с тем, чтобы уничтожить естество тела, но желая показать животворность и божественность этого (таинства).
Если же некоторые и называли хлеб и вино образами тела и крови Господней, как говорил (напр.) богоносный Василий, то разумели здесь их (т. е. хлеб и вино) не после освящения, но до освящения, назвав так самое приношение.
Причащением же это таинство называется потому, что через него мы делаемся причастниками Божества Иисуса. Еще называется оно общением и воистину есть (общение) потому, что через него мы входим в общение со Христом и делаемся причастниками Его плоти и Божества; (с другой стороны) через него мы входим в общение и объединяемся друг с другом. Ибо все мы, так как от единого хлеба причащаемся, делаемся единым телом Христовым, единою кровью и членами друг друга, получая наименование сотелесников Христа (Еф. III, 6).
Поэтому, будем остерегаться всеми силами, чтобы не принимать причащения от еретиков и не давать им. Не дадите святая псом, говорит Господь ни пометайте бисер ваших пред свиньями (Мф. VII, 6), чтобы не сделаться нам участниками превратного учения и осуждения их. Ибо если (через причащение), действительно, бывает единение со Христом и друг с другом, то мы действительно объединяемся по свободному расположению и со всеми причащающимися вместе с нами; ибо объединение это происходит по нашему свободному расположению, не без нашего согласия. Вси едино тело есмы, потому что от единого хлеба причащаемся, как говорит божественный Апостол (1 Кор. X, 17).
Образами же будущего (хлеб и вино) называются не в том смысле, будто они не суть поистине тело и кровь Христова, но потому, что теперь мы приобщаемся Божества Христа через них, а тогда будем приобщаться духовно, — через одно только лицезрение.
Глава XIV (87)
О родословии Господа и о святой Богородице.
Сказавши несколько в предыдущих рассуждениях о святой и препрославленной Приснодеве я Богородице Марии и установивши самое необходимое — (именно), что Она в собственном смысле и воистину есть и называется Богородицей, мы теперь дополним остальное.
Предопределенная в предвечном и предузнающем совете Божием, представленная и предвозвещенная в различных образах и словах пророков Духом Святым, Она в предопределенное время произросла от корня Давидова, по обетованиям, бывшим Давиду. Ибо сказано: клятся Господь Давиду истиною и не отвержется ея: от плода чрева твоего посажду на престоле твоем (Пс. СХХХ1, II). И еще: единою кляхся о святем моем, аще Давиду солжу: семя его во век пребудет, и престол его, яко солнце предо мною и яко луна совершена, в век, и свидетель на небеса верен (Пс. LXXXVIII, 36 — 38). И Исайя (говорит): изыдет жезл из (корене) Иессеова, и цвет от корене (его) взыдет (XI, 1). Святые евангелисты Матфей и Лука ясно показали, что Иосиф происходит из племени Давидова; но Матфей производит Иосифа от Давида через Соломона, Лука же через Нафана. О роде же св. Девы и тот, и другой умолчали.
Надобно знать, что ни у евреев, ни в божественном Писании не было обычая вести родословную женщин; но был закон, чтобы одно колено не брало жен из другого колена (Числ. XXXVI, 7). Иосиф же, происходя из колена Давидова и будучи праведен. (об этом в похвалу ему свидетельствует божественное Евангелие), не обручился бы противозаконно со святою Девою, если бы она не происходила из того же самого колена. Поэтому (для евангелистов) было достаточно показать происхождение (одного) Иосифа.
Надобно знать еще и то, что был закон, по которому, если муж умирал бездетным, брат его должен был вступить в брак с женою умершего и восставить семя брату своему (Втор. XXV, 5). Поэтому то, что рождалось, по естеству принадлежало, конечно, второму, т. е. родившему; по закону же — умершему.
Итак, Левий, происшедший из племени Нафана, сына Давидова, родил Мелхия и Панфира. Панфир родил (сына), названного Варпанфиром. Этот Варпанфир родил Иоакима. Иоаким родил Святую Богородицу. Матфан же, (происшедший) из племени Соломона, сына Давидова, имел жену, от которой родил Иакова. После того, как Матфан умер, Мелхий из племени Нафана, сын Левия, брат же Панфира, вступил в брак с женою Матфана, матерью Иакова, и родил от нее Илия. Итак, Иаков и Илий оказались братьями по матери: Иаков из племени Соломона, Илий же из племени Нафана. Илий, происходивший из племени Нафанова, умер бездетным; жену его взял за себя Иаков, брат его, происходивший из племени Соломона и восставил семя брату своему и родил Исида. Итак, Иосиф по естеству есть сын Иакова, из рода Соломонова; а по закону — сын Илия, из рода Нафанова.
Иоаким вступил в брак с досточтимой и достохвальной Анною. Но как в древности бесплодная Анна, по молитве и обету, родила Самуила, так и эта по молитве и обету получает от Бога Богородицу, чтобы она и в этом не уступала никому из славных (жен). Итак, благодать (что значит имя Анна) рождает Госпожу (что означает имя Мария). Ибо Мария, ставши Матерью Творца, действительно сделалась Госпожею всех тварей. Рождается же она в доме Божием и утучненная Духом, как плодовитая маслина, она сделалась жилищем всякой добродетели, устранив ум от всякого житейского и плотского пожелания и таким образом сохранив девственною душу вместе с телом, как и приличествовало той, которая имела принять в недра свои Бога, ибо Он, будучи Святым, во святых почивает. Таким образом Богородица восходит к святости и является святым и удивительным храмом, достойным Бога Вышнего [192].
Так как враг нашего спасения наблюдал за девами, по причине пророчества Исайи: се дева во чреве приимет и родит Сына и нарекут имя Ему Эммануил, еже есть сказаемо — с нами Бог (Ис. VII, 14), то чтобы запинаяй премудрым в коварстве их (Кор. III, 19) мог уловить того, кто всегда хвалится мудростью, отроковица обручается священниками Иосифу (как) новый свиток ведущему писания. Это обручение было охраною для Девы и ввело в заблуждение наблюдающего за девами. Егда же при иде кончина лета (Гал. IV. 4), то был послан к ней ангел Господень с благовестием о зачатии Господа. Таким образом она зачала Сына Божия, Ипостасную Силу Отца, ни от похоти плотской, ни от похоти мужской, т. е. не от совокупления и семени, но по благоволению Отца и содействию Св. Духа. Она послужила к тому, чтобы Творец сделался тварью и Создатель — созданием и чтобы Сын Божий и Бог воплотился и вочеловечился от пречистых и непорочных ее плоти и кровей, выплачивая (тем) праматерний долг. Ибо как та образована из Адама без совокупления, так и эта произвела нового Адама, рождаемого согласно с естественным законом чревоношения и (в то же время) сверхъестественным рождением. Ибо без отца от жены рождается Тот, кто родился от Отца без матери; то, что Он рождается от жены, — согласно с естественным законом, а что — без отца, это выше естественных законов рождения-, что рождается в обычное время, — по исполнении девяти месяцев в начале десятого, это согласно с законом чревоношения, а что — безболезненно, — это выше закона рождения; ибо ему (т. е. рождению) не предшествовало удовольствие и за ниц не последовало болезней, согласно со словами пророка: прежде неже чревболети ей, роди; и еще: прежде неже прийти труду, чревоболения избеже, и породи мужеск пол (Ис LXV1.7) [193].
Итак, от нее родился Сын Божий воплотившийся, не человек богоносный, но Бог воплотившийся; помазанный не действием, как пророк, но всецелым присутствием Помазующего, так что Помазующее стало человеком, а помазуемое — Богом, не через пременение естества, но через ипостасное соединение. Ибо Один и Тот же был и Помазующий, и Помазуемый: помазующий, как Бог — Себя Самого, как человека. Поэтому, как же не — Богородица та, которая родила воплотившегося от Нее Бога? Действительно, в собственном смысле и воистину — Богородица, Госпожа и Владычица всех тварей, сделавшаяся рабою и Матерью Творца. И Господь как по зачатии Своем соблюл зачавшую (Его) девою, так и по рождении сохранил девство ее неповрежденным, Один только пройдя через нее и сохранив ее заключенною (Иезек. XLIV. 2). Зачатие совершилось через слух, а рождение обыкновенным для рождающихся путем, хотя некоторые и фантазируют, будто Он был рожден через бок Богоматери. Ибо для Него не было невозможным — и пройти через врата, и не повредить их печатей. Итак, Приснодева и по рождестве пребывает девою, не имевши до смерти никакого общения с мужем. Если же написано: и не знаяше ея, дондеже ради сына своего первенца (Мф. 1, 25), то должно знать, что первенец есть тот, кто рожден первым, хотя бы он был и единородным. Ибо слово первенец означает того, кто родился первым, но не указывает непременно на рождение других. Слово же дондеже, хотя и означает срок определенного времени, но не исключает и последующего засим (времени). (Например), Господь говорит: и се аз с вами есмь во вся дни до скончания века (Мф. XXVIII, 20) не в том смысле, что Он намерен разлучиться (с нами) после скончания века; ибо божественный Апостол говорит: и тако всегда с Господем будем (1 Сол. (Фес.) IV, 17), т. е. после общего воскресения.
Да, и каким образом Родившая Бога и из последовавшего затек опытно узнавшая чудо допустила бы соединение с мужем? Нет Даже думать так, не то, что делать, не свойственно здравомыслящему уму.
Но эта блаженная и удостоенная сверхъестественных даров те муки, каких она избежала при рождении, претерпела во время страдания (Сына Своего), когда материнская жалость терзала ее утробу, и когда подобно мечу раздирали (ее душу) помышления при виде того, что Тот, Кого она через рождение познала Богом, умерщвляется как злодей. Это (именно) и значит слова; и тебе же самой душу пройдет оружие (Лук. II, 35), но эту печаль уничтожает радость воскресения, возвещающая, что Умерший плотию есть Бог.
Глава XV (88)
О почитании святых и их мощей.
Должно почитать святых, как друзей Христовых, как чад и наследников Божиих, как говорит евангелист Иоанн Богослов: елицы же прияша Его. даде им область чадом Божиим быти (Иоан. 1, 12). Почему они уже не рабы, но сыны. Аще же сыны и наследницы: наследницы убо Богу, снаследницы же Христу (Рим. VIII, 17). И Господь во святых Евангелиях говорит Апостолам: вы друзи мои есте. Не ктому вас глаголю рабы, яко раб не весть, что творит Господь его (Иоан. XV, 14 — 15). Если Творец всяческих и Господь называется Царем царствующих, Господом господствующих и Богом богов (Апок. XIX, 16; Пс. XLIX,. 1), то несомненно и святые суть боги, господа и цари. Их Бог есть и называется Богом, Господом и Царем. Аз есмь, говорит Он Моисею, Бог Авраамов, Бог Исааков и Бог Иаковль (Исх. Ill, 6). И самого Моисея Бог поставил богом над фараоном. Я называю их богами, царями и господами не по естеству, но потому, что они царствовали и господствовали над страстями и сохранили неповрежденным подобие образа Божия, по которому и были сотворены (ибо царем называется и образ царя), а также и потому, что они по собственному (свободному) расположению соединились с Богом, приняли Его в жилище (своего) сердца и, приобщившись Его, сделались по благодати тем, что Сам Он есть по естеству. Следовательно, как же не почитать тех, которые Получили наименование слуг, друзей и сынов Божиих? Ибо честь, воздаваемая усерднейшим из соработников, указывает на расположение к общему Владыке [194].
Святые сделались сокровищницами и чистыми жилищами Бога: вселюся в них и похожду, говорит Бог, и буду им Бог (II Кор. VI, 16). Праведных души в руце Божией и не прикоснется их смерть (Прем. Ill, 1), говорит божественное Писание. Ибо смерть святых скорее есть сон, чем смерть. Они утрудшиася в век и живи будут до конца (Пс. XLVIII, 9 — 11) И честна пред Господем смерть преподобных Его (Пс. CXV, 6). Действительно, что может быть честнее, как быть в руце Божией? Ибо Бог есть жизнь и свет, и находящиеся Вруце Божией пребывают в жизни и свете.
Что через ум Бог обитал и в телах святых, (об этом) говорит Апостол: невесте ли, яко телеса ваша храм живущаго в вас Святого Духа суть (1 Кор. VI, 19). Господь же Дух есть (II Кор. III. 17). И аще кто Божий храм растлит, растлит сего Бог (Кор. III, 37). Поэтому, как же не почитать одушевленные храмы Божий, одушевленные жилища Божий? Святые — живы и с дерзновением предстоят пред Богом.
Владыка Христос даровал нам мощи святых, как спасительные источники, которые источают многоразличные благодеяния и изливают миро благовония. И пусть никто не сомневается (в этом)! Ибо если. по воле Божией, истекла в пустыне вода из крепкой и твердой скалы, а для жаждущего Самсона — из челюсти ослиной, то ужели невероятно, что из мученических мощей истекает благовонное миро? Никоим образом, — по крайней мере, для тех, которые знают могущество Божие и то, какой чести удостаивает Он святых.
По закону всякий, прикоснувшийся к мертвому, почитался нечистым; но святые не суть мертвые. Ибо после того, как Тот, кто есть сама жизнь и Виновник жизни, был причтен к мертвым, мы уже не называем мертвыми почивших в надежде воскресения и с верою в Него. Да и как может чудодействовать мертвое тело? Каким образом через них изгоняются демоны, отражаются болезни, врачуются немощные, прозревают слепые, очищаются прокаженные, прекращаются искушения и скорби, и всяко даяние благо от Отца светов (Иак. 1, 17) через них нисходит на тех, которые просят с несомненною верою? Сколь много нужно было бы тебе потрудиться, чтобы найти покровителя, который представил бы тебя смертному царю и замолвил бы пред ним слово за тебя? Поэтому ужели не должно почитать предстателей всего рода человеческого, которые приносят Богу свои молитвы за нас? Конечно, должно почитать, воздвигая Богу храмы во имя их, принося дары, почитая дни памяти их и веселясь (тогда) духовно, чтобы веселье это было соответственно тем, которые созывают (нас) и чтобы, стремясь угождать (им) мы вместо того не прогневали их. Ибо то, чем (люди) угождают Богу, приятно также и угодникам Его, а что оскорбляет Бога, тем оскорбляются и соратники Его. Будем же мы, верующие, воздавать почитание святым псалмами, гимнами и песнями духовными, сокрушением сердца и милосердием к нуждающимся, что более всего благоугодно и Богу. Будем воздвигать им памятники и видимые изображения и через подражание их добродетелям сами сделаемся одушевленными их памятниками и изображениями. Будем почитать Богородицу, как в собственном смысле и воистину Матерь Божию; пророка Иоанна, как Предтечу и Крестителя, Апостола и мученика, ибо, как сказал Господь, не воста в рожденных женами болей Иоанна Крестителя (М.ф. XI, 11), и он был первым проповедником царствия Божия. Будем (почитать) апостолов, как братьев Господа, самовидцев и служителей Его страданий, ихже Бог и Отец предуведе (и) предустави сообразных быта образу Сына Своего (Рим. VIII, 29, 1 Кор. XII, 28), переев апостолов, второе пророков, третье пастырей и учителей (Ефес VI, II). (Будем почитать) мучеников Господних, избранных из всякого чина, как воинов Христовых, выпивших чашу Его и крестившихся крещением животворящей смерти Его, как участников страдания Его и славы, начальник которых архидьякон Христов, Апостол и первомученик Стефан. (Будем почитать) святых отцов наших, богоносных подвижников, претерпевших более продолжительное и более тягостное мученичество совести, которые проидоша в милотех, в козиях кожах, лишени, скорбяще, озлоблени, в пустынях скитающеся и в горах, и в вертепах, и в пропастех земных, ихже не бе достоин мир (Евр. XI, 37 — 38). (Будем почитать) живших до благодати пророков, патриархов, праведников, предвозвестивших пришествие Господа.
Взирая на образ жизни всех этих (святых), поревнуем (их) вере, любви, надежде, ревности, житию, твердости в страданиях, терпению даже до крови, чтобы и мы вместе с ними получили венцы славы.
Глава XVI (89)
Об иконах.
Так как некоторые порицают нас за то, что поклоняемся и воздаем почитание изображению Спасителя и Владычицы нашей, а также и прочих святых и угодников Христовых, то пусть услышат они, что Бог в начале сотворил человека по образу Своему (Быт. 1, 26). Отсюда не ради ли того мы кланяемся друг другу, что сотворены по образу Божию? Ибо, как говорит богоглаголивый и многосведущий в божественном Василий, честь, воздаваемая образу, переходит на первообраз. Первообраз же есть то, что изображается, с чего делается снимок. Ради чего Моисеев народ отовсюду поклонялся скинии, носившей образ и вид небесного, даже более всего творения? Действительно, Бог говорит Моисею: виждь, да сотвориши вся по образу показанному ти на горе (Исх. XXXIII, 10). А также херувимы, осенявшие очистилище, не были ли делом рук человеческих? А знаменитый храм во Иерусалиме? Не рукотворенный ли он и не устроен ли искусством человеческим? [195].
Божественное Писание осуждает тех, которые поклоняются кумирам и приносят жертвы демонам. Приносили жертвы эллины, приносили и иудеи, но эллины — демонам, а иудеи — Богу. И жертвоприношение эллинов было осуждаемо и отвергаемо; жертва же праведных благоугодна Богу. Ибо Ной принес жертву, и обоня Бог воню благоухания (Быт. VII, 24), одобряя благоухание доброго расположения и любви к Нему. Языческие же кумиры, как изображавшие демонов, были отвергнуты и запрещены.
Кроме того, кто может создать подобие невидимого, бестелесного, неописуемого и безвидного Бога? Отсюда давать форму Божеству есть дело крайнего безумия и нечестия. Потому в Ветхом Завете иконы не употреблялись. Но так как Бог, по своему благоутробию, для нашего спасения поистине сделался человеком, не явился только в виде человека, как (являлся) Аврааму и пророкам, но по существу и воистину сделался человеком, жил на земле, обращался с людьми, творил чудеса, пострадал, был распят, воскрес, вознесся; и все это было на самом деле, видимо людьми и описано для напоминания нам и для научения еще не живших тогда, чтобы мы, не видав, но услышав и уверовав, достигли блаженства с Господом. Но так как не все знают грамоту и могут заниматься чтением, то отцы рассудили, чтобы все это, подобно тому как некоторые (славные) подвиги, было рисуемо на иконах для краткого напоминания. Без сомнения, часто, не имея в уме (мысли) о страдании Господа, при виде изображения распятия Христа, мы вспоминаем о спасительном страдании и павши — поклоняемся не веществу, но изображаемому (на нем), подобно тому как не веществу евангелия и не веществу креста мы поклоняемся, но тому, что ими изображается. Ибо чем различается крест, не имеющий изображения Господа, от креста, имеющего (его)? То же должно сказать и о Богоматери. Ибо честь, воздаваемая ей, возводится к Воплотившемуся от нее. Подобным образом подвиги святых мужей возбуждают нас к мужеству, к соревнованию, к подражанию их добродетели и к прославлению Бога. Ибо, как мы сказали, честь, воздаваемая усердным из соработников, доказывает любовь к общему Владыке, и честь, воздаваемая образу, переходит к первообразу. И это есть неписанное предание, как и предание о поклонении на восток, о поклонении кресту и о многом другом, подобно этому [196].
Рассказывается некоторая история, что царствовавший в эдесском городе Авгарь послал живописца нарисовать похожее изображение Господа. Когда же живописец не мог этого сделать по причине сиявшего блеска лица Его, то сам Господь, приложив кусок материи к своему божественному и животворящему лицу, напечатлел на куске материи Свой образ и при таких обстоятельствах послал это Авгарю по его желанию.
А что Апостолы передали очень многое без письма, об этом свидетельствует Павел, Апостол языков: темже убо, братце, стойте и держите предания, имже научистеся, или словом, или посланием нашим (II Сол. (Фес.) II, 15). И к Коринфянам он пишет: хвалю же вы, братие, яко, вся моя помните, и якоже предах вам, предания держите (1 Кор. XI, 2).
Глава XVII (90)
О Писании.
Один — Бог, возвещаемый в Ветхом Завете и в Новом, воспеваемый и прославляемый в Троице, как сказал Господь: не приидох разорити закон, но исполнити (Мф. V, 17). Ибо Он совершил наше спасение, ради которого (дано) все Писание и все таинство. И еще: испытайте Писаний, та бо свидетельствуют о Мне (Иоан V, 39). Также и Апостол сказал: многочастне и многообразие древле Бог глаголавый отцем во пророцех, во последок дней сих глагола нам в Сыне (Евр. I, 1). Следовательно, закон и пророки, Евангелисты и Апостолы, пастыри и учители (все) вещали Духом Святым.
Поэтому всяко Писание богодухновенно и, без сомнения, полезно есть (II Тим. III, 16). Отсюда исследовать божественные Писания есть дело самое прекрасное и душеполезное. Ибо, как древо, насажденное при исходищих вод (Пс. 1, 3), так и душа, орошаемая божественным Писанием, утучняется и приносит плод свой во время свое — православную веру, и украшается вечно зеленеющими листьями, т. е. богоугодными делами. Ибо из святых Писаний мы настраиваемся к добродетельным поступкам и чистому созерцанию. В них мы находим призыв ко всякой добродетели и предотвращение от всякого порока. Поэтому если мы будем ревностны в исследовании, то достигнем многих знаний. Ибо все достигается старанием, трудом и благодатию подающего Бога. Всяк бо проели приемлет, и ищай обретает, и толкующему отверзется (Лук XI, 10). Поэтому будем стучаться в прекраснейший рай Писания, (рай) благоуханный, сладчайший и пышно цветущий, звучащий вокруг наших ушей разнообразными голосами духовных богоносных птиц, трогающий наше сердце, — печальное утешающий и гневное укрощающий и преисполняющий вечною радостью; помещающий наш ум на блистающие золотом и пресветлые рамена божественной голубицы и на ее блистательных крыльях возносящий (его) к Единородному Сыну и Наследнику Насадителя духовного виноградника и через Него приводящий к Отцу светов (Иак. 1, 17). Но будем стучаться не мимоходом, а упорно и ревностно; и да не изнеможем стуча. Ибо тогда только нам отверзется. Если, прочитав раз и два, не поймем прочитанного, то не станем унывать, но не отступим, будем твердить, вопрошать. Ибо сказано: вопроси отца твоего, и возвестит тебе, старцы твоя, и рекут тебе (Втор. XXXII, 7) так как не во всех разум (1 Кор. VIII, 7). Будем почерпать из райского источника неиссякаемые и чистейшие воды, текущие в жизнь вечную! Будем нежиться (в них) и наслаждаться ненасытно! Ибо Писания владеют неистощимой благодатью. Если мы сможем получить что–либо полезное для себя из внешних (писаний), то и это не запрещено. Будем только искусными менялами, накопляя лишь настоящее и чистое золото, поддельного же избегая. Наилучшие мысли возьмем себе; богов же, достойных посмеяния, и нелепые басни бросим псам, ибо из этих писаний мы могли бы приобрести весьма большую силу (защиты) против них же самих.
Должно знать, что книг Ветхого Завета двадцать две, соответственно буквам еврейского языка. Ибо евреи имеют двадцать две буквы, из которых пять имеют двоякое начертание, так что их (всех) оказывается двадцать семь. Двояко пишутся буквы каф, мем, нун, пе и цаде. Поэтому и книг Ветхого Завета таким же образом считается двадцать две, но оказывается двадцать семь, потому что пять из них заключают в себе по две. Так, книга Руфь соединяется с книгою Судей и (вместе с ней) считается у евреев за одну книгу; первая и вторая Царств — за одну книгу; первая и вторая Паралипоменон — за одну книгу; первая и вторая Ездры — за одну книгу. Таким образом книги соединены в четырех пятикнижиях, и (еще) остаются две других книги, и расположены они в таком порядке. Пять книг закона: книга Бытия, Исход, Левит, Чисел и Второзакония; это — первое пятикнижие, законоположительное. Затем второе пятикнижие, называемое Γραφεια, а у некоторых Αγιογραφεια, состоит из следующих книг: Иисуса Навина, Судей вместе с Руфью, первой книги Царств вместе со второю, считаемых за одну книгу, третьей вместе с четвертою — также за одну книгу и двух книг Паралипоменон — тоже за одну книгу; это — второе пятикнижие. Третье пятикнижие составляют книги, написанные стихами: Иова, Псалтирь, Притчи Соломона, Екклезиаст его же и Песнь Песней его же. Четвертое пятикнижие — пророческое: двенадцать пророков, как одна книга, Исайя, Иеремия, Иезекиль и Даниил; наконец, две книги Ездры, соединяемые в одну, и Есфирь. Παναρετος же, т. е. книга Премудрости Соломоновой и книга Премудрости Иисуса, которую отец Сираха изложил по–еврейски, а внук его Иисус, сын Сираха, перевел по–гречески, хотя они назидательны и прекрасны, но не входят в (это) число и в ковчеге не хранились. Книги Нового Завета — следующие: четыре Евангелия — от Матфея, от Марка, от Луки и от Иоанна; Деяния святых Апостолов, записанные евангелистом Лукою; семь соборных посланий: одно — Иакова, два — Петровых, три — Иоановых и одно Иудино; четырнадцать посланий Апостола Павла, Апокалипсис евангелиста Иоанна, Правила святых Апостолов, (собранные) Климентом.
Глава XVIII (91)
О речениях, употребляемых о Христе.
Речений, употребляемых о Христе — четыре рода. Одни приличествуют Ему до вочеловечения; другие — в соединении (естеств), третьи — после соединения, четвертые — после воскресения. Речений, (приличествующих Христу) до вочеловечения, имеется шесть видов. Первые из них обозначают нераздельность естества и единосущие с Отцем, как напр.: Аз и Отец едино есма (Иоан. X, 30). Видевый Мене, виде Отца (Иоан. XIV, 9). Иже во образе Божий сый (Фил. VI, 6) и подобные им. Вторые речения обозначают совершенство ипостаси, как напр.: Сын Божий и образ ипостаси Его (Евр. 1, 3) Велика совета Ангел, чуден Советник (Иса. IX, 6) и тому подобные.
Третьи обозначают взаимное проникновение ипостасей, как напр.: Аз во Отце и Отец во Мне (Иоан. XIV, 10), и неразлучное пребывание (одной ипостаси в другой), как напр. (выражения): слово, премудрость, сила, сияние. Ибо слово — в уме (я разумею слово в его сущности), а также и премудрость, сила — в сильном, сияние — в свете пребывают неразлучно, изливаясь из них [197].
Четвертые обозначают, что Христос — от Отца, как Своего Виновника, напр. Отец Мой болий Мене есть (Иоан. XIV, 28). Ибо от Отца Он имеет бытие и все, что имеет; бытие через рождение, а не через создание: Аз изыдох от Отца и приидох (Иоан. XVI, 27 — 28). И Аз живу Отца ради (Иоан. VI, 57). Все, что Он имеет, имеет не через уделение и не через научение, но как от Виновника; напр.: не может Сын о Себе творити ничесоже, аще не еже видит Отца творяща (Иоан. V, 19). Ибо если нет Отца, то нет и Сына. Сын — от Отца, во Отце и вместе со Отцем, а не после Отца. Равным образом и то, что делает, делает от Отца и вместе с Ним; ибо одно и то же, не подобное только, но то же самое хотение, действование и могущество Отца, Сына и Св. Духа [198].
Пятые обозначают, что желание Отца исполняется через действование Сына, но не как через орудие или раба; но как через существенное и ипостасное Его Слово, Мудрость и Силу, потому что во Отце и Сыне созерцается одно движение; напр.: вся Тем быша (Иоан. 1, 3). Посла Слово свое, и исцели я (Пс. CVI, 20). Да знают, яко Ты Мя послал ecu (Иоан. XI, 42).
Шестые (употребляются о Христе) пророчески из них одни (говорят) о будущем, как напр.: яве приидет (Пс. XLIX, 3); и изречение Захарии: се Царь твой грядет Тебе (IX, 9), также Михея: се Господь исходит от места Своего: и снидет, и наступит на высоты земные (1, 3). Другие же говорят о будущем, как о прошедшем; напр.: Сей Бог наш. Посем на земли явися и с человеки поживе (Варух. Ill, 36, 38). Господь созда Мя начало путей своих в дела Своя (Прит. VIII, 22). Сего ради помаза Тя. Боже, Бог Твой елеем радости паче причастник Твоих (Пс. XLIV, 8) и тому подобные.
Речения, приличествующие Христу до соединения (естеств), конечно, могут относиться к Нему и после соединения; а приличествующие по соединении никоим образов неприложимы к Нему до соединения, разве только пророчески, как мы сказали. Речений, приличествующих Христу в соединении (естеств), три вида. Когда ведем речь, (исходя из понятия) о высшей части (Его существа), то говорим об обожествлении плоти, соединении с (предвечным) Словом и превознесении (ее) и т. п., показывая (этим) богатство, сообщенное плоти через соединение и тесную связь ее с высочайшим Богом–Словом.
Когда же (исходим из понятия) о низшей части, то говорим о воплощении Бога–Слова, вочеловечении, истощании, нищете, уничижении. Ибо это и подобное приписывается Слову и Богу вследствие соединения Его с человечеством. Когда же (имеем в виду) обе части вместе, то говорим о соединении, общении, помазании, тесной связи, сообразовании и т. п. На основании этого третьего рода (речений) употребляются и предыдущие два. Ибо через соединение показывается, что имеет каждое (естество) от соприкосновения и теснейшего сочетания с другим. Так, говорится, что вследствие ипостасного соединения, плоть обожествилась, сделалась Богом, причастная по Божеству Слову; а Бог — Слово вопло–1ился, сделался человеком и был называем тварью и зовется последним, не потому, что два естества преложились в одно сложное естество, ибо невозможно, чтобы в одном естестве были одновременно противоположные естественные свойства, но потому, что два естества ипостасно соединились и имеют проникновение друг в друга неслиянно и неизменно. Проникновение же произошло не со стороны плоти, но со стороны Божества; ибо невозможно, чтобы плоть проникла через Божество, но Божеское естество, однажды проникшее через плоть, дало и плоти неизреченное проникновение в Божество, что мы и называем соединением [199].
Должно знать, что и в первом, и втором виде речений, приличествующих Христу в соединении, замечается взаимность. Ибо когда ведем речь о плоти, то говорим об обожествлении, соединении со Словом, превознесении и помазании. Все это исходит от Божества, но созерцается относительно плоти. Когда же ведем речь о Слове, то говорим об истощении, воплощении, вочеловечении, уничижении и. т. п.; все это, как мы сказали, переносится от плоти к Слову и Богу, ибо Он Сам добровольно претерпел это.
Речений, приличествующих Христу, по соединении, — три вида. Первый вид речений указывает на Его Божеское естество, напр.: Аз во Отце и Отец во Мне (Иоан. XIV, 10); Аз и Отец едино есма (Иоан. X, 30). И все, что приписывается Ему до вочеловечения, может быть приписано Ему и после вочеловечения, кроме того, что Он (до вочеловечения) не принимал плоти и ее естественных свойств.
Второй указывает на Его человечество, напр.: что Мене ищете убити (Иоан. VII, 19), человека, иже истину вам. глаголах (Иоан. VIII, 40). И это: тако подобает вознестися Сыну Человеческому (Иоан. Ill, 14), и т. п.
[В частности] то, что говорится или написано о словах или делах Спасителя Христа, как человека, (подразделяется) на шесть видов. Одно Он делал и говорил сообразно с естеством (человеческим), в целях домостроительства; сюда относятся/рождение от Девы, возрастание и преуспеяние сообразно с годами, голод, жажда, утомление, слезы, сон, пригвождение, смерть и тому подобное, все, что является естественными и беспорочными страстями. Хотя во всех этих состояниях имеется налицо соединение Божества с человечеством, однако веруется, что все это поистине принадлежит телу, ибо Божество не терпело ничего такого, а только устрояло через это наше спасение. Другое Христос говорил или делал для вида; как, напр. спрашивал о Лазаре: где положисте его (Иоан. XI, 34)? подходил к смоковнице (Мф. XXI, 19); уклонялся или незаметно отступал (Иоан. VIII, 59); молился (Иоан. XI, 42); показывал вид, что хочет идти далее (Лук. XXIV, 28). В этом и подобном этому Он не имел нужды, ни как Бог, ни как человек, но поступал по–человечески, применительно, где требовала нужда и польза; так, напр., Он молился, чтобы показать, что Он не — противник Богу, почитая Отца, как Свою Причину; спрашивал, не потому, что не знал, но для того, чтобы показать, что Он, будучи Богом, есть и воистину человек; уклонялся, чтобы научить нас — не подвергать себя безрассудно опасностям и не предавать себя (на произвол) [200]. Иное по усвоению и относительно; напр.: Боже мой, Боже мой! Векую мя ecu оставил (Мф. XXVII, 46)? и это: не ведевшаго греха по нас грех сотвори (II Кор. V, 21); и это: быв по нас клятва (Гал. Ill, 13); и это: Сам Сын покорится Покоршему Ему всяческая (1 Кор. XV, 28). Ибо Он никогда не был оставлен Отцом, ни как Бог, ни как человек; не был ни грехом, ни клятвою и не имеет нужды покоряться Отцу. Ибо, как Бог, Он равен Отцу и ни враждебен, ни подчинен Ему; а как человек. Он никогда не был непослушным Родителю, чтобы иметь нужду покоряться Ему. Следовательно, Он говорил так, усвояя Себе наше лицо и ставя Себя наряду с нами. Ибо мы были повинны греху и проклятию, как непокорные и непослушные и за это оставленные (Богом) [201].
Иное (говорится об Иисусе Христе) в мысленном разделении. Так, если в мысли разделить то, что в действительности неотделимо, т. е. плоть от Слова, то Он называется рабом и неведущим; ибо имел (также) рабское и неведущее естество, и если бы плоть Его не была соединена с Богом–Словом, то была бы рабскою и неведущею; но по причине ипостасного соединения с Богом–Словом, она не была неведущею. В том же смысле Он называл Отца Богом Своим [202].
Иное (Христос говорил и делал) для того, чтобы открыть Себя нам и удостоверить; напр.: Отче, прослави мя ты славою, юже имех у Тебе, прежде мир не бысть (Иоан. XVII, 5)! Ибо Он был и есть прославлен; но слава Его не была нам открыта и удостоверена. (Сюда также относятся) и слова Апостола: Наречением Сыне Божий в силе по Духу святыни, из воскресения от мертвых. (Рис. 1, 4). Ибо через чудеса, воскресение из мертвых пришествие Св. Духа было явлено и удостоверено миру, что Он есть Сын Божий. (Сюда относятся также) и слова: преспеваше премудростию и благодатию (Лук. II, 52) [203].
Иное, (наконец, Он говорил), усвояя Себе лицо иудеев и причисляя Себя к ним, как, напр., Он говорит самарянке: вы кланяетеся, его же не весте мы кланяемся, его же вемы, яко спасение от Иудей есть (Иоан. IV, 22).
Третий род речений (приличествующих Христу по соединении естеств) показывает одну ипостась, указывая (в то же время) на оба естества; напр.: Аз живу Отца ради: и ядый Мя, и той жив будет Мене ради (Иоан. VI, 57). Иду ко Отцу, и ктому не видите Мене (Иоан. XVI, 10). Также: не быша Господа славы распяли (1 Кор. II, 8). Еще: никтоже взыде на небо, токмо сшедый с небесе Сын Человеческий, сый на небеси (Иоан. Ill, 13) и т. п. Из речений (приличествующих Христу) по воскресении, иные приличествуют Ему, как Богу; напр. крестяще их во имя Отца, и Сына, и Святаго Духа (Мф. XXVII, 19 — 20), т. е. во имя Сына, как Бога. И еще: се Аз с вами есмь во вся дни до скончания века (Мф. XXVIII, 20) и т. п„ ибо, как Бог, Он всегда с нами. Иные же приличествуют Ему, как человеку; напр., ястеся за нозе Его (Мф. XXVIII, 9); и еще: и ту Мя видят (Мф. XXVIII, 10) и т. п.
Речений, приличествующих Христу по воскресении, как человеку, — различные виды. Одни, хотя воистину приличествуют Ему, но не по естеству, а по домостроительству (спасения) в удостоверение того, что воскресло то самое тело, которое пострадало; (сюда относятся): язвы, употребление пищи и питья после воскресения. Другие приличествуют Ему истинно и по естеству; напр., переход без затруднения из одних мест в другие, прохождение сквозь запертые двери. Иные (выражают сделанное Им лишь) для вида (применительно к нам); напр., творяшеся далечайше ити (Лук. XXIV, 28). Иные приличествуют тому и другому естеству вместе, как напр.: всхожду ко Отцу Моему и Отцу вашему, и Богу Моему и Богу вашему (Иоан. XX, 17); также: внидет Царь славы (Пс. XXIII, 7); еще: седе одесную величествия на высоких (Евр. 1, 3). Иные же приличествуют Ему, как поставляющему Себя наряду с нами, (приличествуют) при мысленном разделении (одного естества от другого), как напр.: Богу моему и Богу вашему (Иоан. XX, 17).
Итак, все высокое должно приписывать Божескому естеству, бесстрастному и бестелесному; все же уничиженное — человеческому; все же вообще — сложной природе, т. е. единому Христу, который есть Бог и человек; и также должно знать, что то и другое принадлежит единому и тому же Господу нашему Иисусу Христу. Ибо, зная, что свойственно каждому (естеству), и видя, что свойственное тому и другому естеству Свершается Одним, будем веровать правильно и не погрешим. Из всего этого узнается различие соединенных естеств и то, что, как говорит божественный Кирилл, Божество и человечество по естественному качеству не одно и то же. Однако, один есть Сын, и Христос, и Господь; а так как Он — один, то и лицо Его — одно, ипостасное соединение никоим образом не разделяется через признание, различия естеств.
Глава XIX (92)
О том, что Бог не есть виновник зла.
Надобно знать, что в божественном Писании есть обыкновение называть Божие попущение Его действием, как когда (напр.) Апостол говорит в послании к Римлянам: или не имать власти скудельник на брении, от тогожде смешения сотворити ов убо сосуд в честь, ов же не в честь? (IX, 21)? Конечно, Сам Бог делает это, и то, ибо Он один есть Создатель всего; но честными или бесчестными делает сосуды не Он, а собственное произволение каждого. Это видно из того, что говорит тот же Апостол во втором послании к Тимофею: в велицем дому не точию сосуди злати и сребряни суть, но и древяни и глиняни: и ови убо в честь, ови же не в честь. Аще убо кто очистит себе от сих, будет сосуд в честь, освящен и благопотребен Владыце, на всякое дело благое уготован (II, 20 — 21). Ясно, что очищение бывает по доброй воле, ибо Апостол говорит: аще кто очистит себе.
Сообразно с этим, обратное допущение указывает, что, если кто не очистит себя, то будет сосудом не в честь, бесполезным для Владыки и достойным того, чтобы разбить его. Поэтому предыдущее изречение, а равно и это: затвори Бог всех в противление (Рим. XI, 32) и это: даде им Бог духа нечувствия, очи не видети и уши не слышати (Рим. XI 8), — все это должно понимать не так, как будто Сам Бог сделал это, но так, что Бог только попустил, ибо доброе дело само по себе — независимо и свободно от принуждения.
Итак, божественному Писанию свойственно говорить о попущении Божием, как об Его действии и произведении. Но даже и тогда, когда оно говорит, что Бог зиждет злая (Исх. XLV, 7) и что нет зла во граде, еже Господь не сотвори (Амос III, 7), и тогда оно ре показывает этим, что Бог есть виновник зла. Ибо слово зло берется двояко и имеет два значения: иногда оно обозначает злое по природе, что противно добродетели и воле Божией; а иногда злое и тягостное (только лишь) для нашего чувства, т. е. скорби и напасти; они, будучи тягостными, только кажутся злыми; на самом же деле — добры, ибо для понимающих они служат виновниками обращения и спасения. О них–то Писание говорит, что они бывают от Бога.
Впрочем, должно заметать, что и такого зла причина — мы сами, ибо зло невольное рождается от зол добровольных [204].
Должно знать еще и то, что Писанию свойственно говорить, как о находящемся в причинной связи, о том, что должно понимать в смысле (лишь) следования (одного за другим), как, напр.: тебе единому согрешил, и лукавое пред Тобою сотворих: яко до оправдишися во словесех Твоих и победшии внегда судити Ти (Пс. L, 6). Ибо согрешивший не для того согрешил, чтобы Бог победил, и Бог не имел нужды в нашем грехе, чтобы через него явиться победителем. Ибо Он, как Создатель, непостижимый, несотворенный, имеющий славу природную, а не заимствованную, несравненно превышает и побеждает всех даже и не грешивших. Но (то сказано в том смысле), что, когда мы согрешаем, Он не бывает неправедным, наводя (Свой) гнев, и, прощая кающихся, является победителем нашего зла. (Впрочем) мы не для того грешим, но потому, что так выходит на деле. Подобно тому, как если кто–либо сидит за работой и придет к нему друг, то он говорит: для того пришел друг, чтобы я сегодня не работал. Конечно, друг пришел не для того, чтобы тот не работал, но так вышло, ибо, занимаясь приемом своего друга, он не работает. Такие (пришествия) называются следующими (одно за другим), потому что так выходит на деле. Бог, далее, не желает, чтобы Он один только был праведным, но чтобы все по возможности уподоблялись Ему [205].
Глава XX (93)
О том, что не два начала.
О том, что (существует) не два начала — одно доброе и одно злое, можем заключать из следующего. Добро и зло — враждебны друг другу, гибельны друг для друга и не могут существовать одно в другом, или одно с другим. Отсюда, каждое из них должно находиться (только) в части вселенной. Но тогда, во–первых, каждое из них будет ограничено не только вселенною, но и частью вселенной. Затем, кто отмежевал каждому его область? Ведь, нельзя же сказать, что они вступили в соглашение друг с другом и заключили мир, потому что зло, заключающее мир и соединяющееся с добром, не есть уже зло, и добро, дружески расположенное ко злу, не есть уже добро. Если же другой кто определил свойственное каждому из них местопребывание, то это скорее будет Бог. (Притом) необходимо одно из двух: или эти начала входят в соприкосновение и разрушают друг друга, или же существует нечто среднее, в котором не будет ни добра, ни зла, и которое, как некая перегородка, разделяет оба начала друг от друга. Но тогда будет уже не два, а три начала.
Необходимо и еще одно из двух: или эти начала сохраняют мир, что невозможно для зла, ибо пребывающее в мире — не есть зло; или же ведут войну, что невозможно для добра, ибо воинствующее — не есть вполне добро, или одно зло ведет войну, а добро не сопротивляется, но разрушается злом, или всегда терпит огорчение и угнетение, что не может быть признаком добра. Итак, (должно быть) одно начало, свободное от всякого зла. Но если это так, то, говорят, откуда же зло? Ибо невозможно, чтобы зло имело начало от добра. (На это) мы скажем, что зло есть не что иное, как лишение добра и уклонение от естественного к противоестественному; ибо нет ничего злого по природе; так как вся елика сотвори Бог, в том виде, как оно произошло, добра зело (Быт. 1, 31); (значит) и все, пребывающее в таком виде, как оно создано, добра зело; все же, добровольно отступающее от естественного и переходящее в противоестественное, оказывается во зле.
По природе все подчинено и послушно Создателю. Поэтому, когда какая–либо из тварей добровольно воспротивится и сделается непослушной Сотворившему ее, то она становится сама в себе злом. Отсюда зло не есть какая–либо сущность и не свойство сущности, но нечто случайное, т. е. своевольное уклонение от естественного к противоестественному, что (именно) и есть грех.
Итак, откуда же грех? Он есть изобретение свободной воли дьявола. Следовательно, дьявол — зол. В том виде, в каком он произошел, он не зол, а добр, ибо Творцом он был создан ангелом светлым и блистательным и как разумный — свободным; но он добровольно отступил от естественной добродетели и очутился во мраке зла, удалившись от Бога, Который — один только есть благ, животворящ и источник света; ибо все доброе через Него делается добрым, и поскольку удаляется от Него волею, а не местом, постольку оказывается во зле [206].
Глава XXI (94)
Почему наперед знающий все Бог создал тех, которые согрешат и не раскаются?
Бог, по благости Своей, приводит из небытия в бытие все существующее и о том, что будет, имеет предведение. Итак. если бы те, которые согрешат, не имели в будущем получить бытие, то они не имели бы сделаться и злыми, (а потому) не было бы о них предведения. Ибо ведение относится к тому, что есть; а предведение — к тому, что непременно будет. Но сперва — бытие (вообще), а потом уже — бытие доброе или злое. Если же для имеющих получить в будущем, по благости Божией, бытие, послужило бы препятствием к получению бытия то (обстоятельство), что они, по собственному произволению, имеют сделаться злыми, то зло победило бы благость Божию. Поэтому Бог все, что Он творит, творит добрым; каждый же по собственному произволению бывает или добрым, или злым. Отсюда, если Господь и сказал: добрее было бы человеку тому, аще не бы родился (Марк XIV, 21), то Он говорил это, порицая не свое собственное творение, а то зло, какое, возникло у Его твари вследствие ее собственного произволения и нерадивости. Ибо нерадивость ее собственной воли сделала для нее бесполезным благодеяние Творца. Так, если кто–нибудь, кому вверены царем богатство и власть, употребит их против своего благодетеля, то царь, усмирив его, достойно накажет, если увидит, что он до конца остается верен своим властолюбивым замыслам [207].
Глава XXII (95)
О законе Божием и законе греховном.
Божество — благо и преблаго; такова же и воля Его. Ибо то, что Бог желает, — благо. Закон же есть заповедь, научающая этому, чтобы мы, пребывая в нем, были в свете; нарушение заповеди есть грех. Грех же происходит от внушения дьявола и нашего непринужденного и добровольного принятия. Также и грех называется законом.
Итак, закон Божий, входя в наш ум, влечет его к себе и возбуждает нашу совесть. А наша совесть называется также законом ума нашего. (С другой стороны), внушение лукавого, т. е. закон греха, входя в члены нашей плоти, через нее воздействует на нас. Ибо, однажды преступивши произвольно закон Божий и поддавшись внушению лукавого, мы открываем этому внушению доступ (к нам), предавши таким образом самих себя греху. Отсюда тело наше (уже) легко влечется ко греху. Поэтому покоящиеся в нашем теле запах и ощущение греха, т. е. похоть и чувственное удовольствие, называются законом во удех плоти нашей.
Закон ума моего, т. е. совесть, соуслаждается закону Божию, т. е. заповеди, и желает ее. Закон же греха, т. е. внушение через закон, находящийся во удех, или через похоть, чувственную склонность и движение и через неразумную часть души, противуюет закону ума моего, т. е. совести и, хотя я желаю закона Божия и люблю (его), а греха не желаю, пленяет меня вследствие смешения (с моими членами тела) и, через приятность удовольствия, через похоть плоти и через неразумную часть души, как я говорил, обольщает меня и убеждает сделаться рабом греху. Но немощное закона, в нежме немоществоваше закон плотию, Бог Сына своего посла в подобии плоти греха (Рим. VIII, 3), ибо Он воспринял плоть, но без греха; осуди грех во плоти, до оправдание закона исполнится в не по плоти ходящих, но по духу (Рим. VIII, 3). Ибо Дух способствует в немощех наших (Рим. VIII, 26) и подает силу закону ума нашего против закона, находящегося во удех наших. (Такой именно смысл имеет вот это (изречение): о чесом помолимся, якоже подобает, не вемы; но Сам Дух ходатайствует о нас воздыхании неизголанными, т. е. научает нас, о чем нам должно молиться. Поэтому невозможно исполнить заповеди Господни иначе, как посредством терпения и молитвы.
Глава XXIII (96)
Против иудеев, о субботе.
Субботою назван седьмой день, словно «суббота» означает «покой». Ибо в этот день почи Бог от всех дел своих (Быт. II, 2), как говорит божественное Писание. Поэтому число дней, дойдя до семи, снова возвращается назад и начинается опять с первого дня. Это числе почиталось у иудеев, так как Бог повелел чтить его, и (повелел) не случайно, но — с весьма тяжкими наказаниями за нарушение; повелел это не просто, но по некоторым причинам, таинственно постигаемым духовными и проницательными (мужами) [208].
Насколько я, несведущий, понимаю, (объясню) начавши от более низкого и грубого. Бог, зная грубость, привязанность к плотскому и вообще пристрастие к вещественному народа Израильского, а вместе с тем и (его) нерассудительность, (дал этот закон): во–первых, да почиет раб и осел, как написано (Втор. V, 14), ибо муж праведный милует души скотов своих (Прит. XII, 10); вместе с тем также и для того, чтобы, освободившись от материальных забот, обращались к Богу, проводя весь седьмой день во псалмех и пениих и песнех духовных (Ефес. V, 19) и в занятии божественными Писаниями и отдыхая в Боге. Ибо когда еще не было ни закона, ни богодухновенного Писания, то и суббота не была посвящена Богу. Когда же через Моисея было дано богодухновенное Писание, суббота была посвящена Богу для того, чтобы в этот день упражнялись в этом занятии (т. е. в чтении Писания) и чтобы те, которые не посвящают Богу всей жизни, которые служат Господу не из любви, как Отцу, но как неблагодарные рабы, уделяли Богу хотя бы малую и незначительную часть своей жизни и (делали бы) это хотя бы из–за страда ответственности и наказаний за нарушение (заповеди). Ибо праведнику закон не лежит, но неправедному (1 Тим. 1,9). (Доказательством этому служит) прежде всех Моисей, который, в течение сорока дней и еще других сорока в посте предстоя пред Богом, без сомнения, и в субботы изнурял себя постом, хотя закон повелевал не изнурять себя постом в день субботы. Если бы возразили, что это было до закона, то (в таком случае) что скажут об Илии Фесвитянине, совершившем сорокадневный путь при однократном вкушении пищи? Ибо он, изнуривши себя не только постом, но и путешествием в субботы этих сорока дней, нарушил субботу; и Бог, давший закон о субботе, не прогневался на него, но как бы в награду за добродетель явился ему в Хориве. А что еще скажут о Данииле? Не три ли седьмицы провел он без пищи? И весь Израиль не обрезывает ли младенца в субботу, если в нее случится восьмой день? Также не соблюдают ли они великого поста, положенного по закону (Лев. XXIII, 27), хотя бы он случился в субботу? А священники и левиты не оскверняют ли субботы делами в скинии, и (однако же) они неповинны? Но если даже скот упадет в яму в субботу, то вытащивший его — невиновен, а прошедший мимо — подвергается осуждению. Что же, а весь Израиль не обходил ли, нося ковчег Божий, вокруг иерихонских стен в течение семи дней, в числе которых, несомненно, была и суббота? [209].
Итак, как я сказал, ради отдохновения с Богом, чтобы уделяли Ему хотя бы самую незначительную часть времени и чтобы успокоились раб и осел, установлено было соблюдение субботы для тек, которые еще младенцы, для порабощенных под стихиями мира (Гал. IV, 3), для плотских и не могущих ничего понять, что выше тела и буквы. Егда же прииде кончина лета, посла Бог Сына Своего Единородного, рождаемого от жены. — человека, бываема под законом, да подзаконные искупит, да всыновление восприимем (Гал. IV, 4 — 5). Ибо нам, которые приняли Его, да–де область чадом Божиим быти верующим в Него (Иоан. 1, 12). Так что мы уже более не рабы, но сыны, не под законом, но под благодатью; не отчасти и не по страху служим Господу, но должны посвящать Ему все время жизни и раба, разумею, гнев и похоть, — всегда успокаивать от греха, и обращать свой досуг к Богу, непрестанно устремляя к Нему всякое пожелание, гнев же (свой) вооружая против врагов Божиих; равным образом и подъяремное животное — т. е. тело, успокаивать от рабства греху, побуждая служить божественным заповедям.
Вот это заповедает нам духовный закон Христа, и соблюдающие его делаются выше закона Моисеева (1 Кор. III, 10). Ибо когда пришло совершенное, и еже от части прекратилось (1 Кор. XIII, 10), когда покрывало закона, т. е. завеса, было разодрано через распятие Спасителя, и когда воссиял Дух огненными языками, то буква была отвергнута, телесное прекратилось, и закон рабства кончился, и нам дарован закон свободы. Мы празднуем совершенный покой человеческого естества; я говорю о дне воскресения, в который Господь Иисус, начальник жизни и Спаситель, ввел нас в наследие, обетованое служащим Богу духовно, в которое Сам вошел нашим Предтечею, восстав из мертвых, и после того, как отверзлись Ему врата небесные, воссел телесно одесную Отца, сюда же войдут и соблюдающие духовный закон [210].
Отсюда нам, ходящим по духу, а не по букве, свойственно всяческое отложение плотского, служение духовное и единение с Богом. Ибо обрезание есть отложение телесного удовольствия и всего излишнего и не необходимого, потому что крайняя плоть есть не что иное, как кожа, излишняя для испытывающего удовольствие члена. Всякое же удовольствие, которое, не от Бога и не в Боге, есть излишек удовольствия, образом чего является крайняя плоть. Суббота же есть покой от греха. Так что обрезание и суббота суть одно и, таким образом, то и другое вместе соблюдается поступающими по духу; они не совершают даже незначительного беззакония [211].
Должно еще знать, что число семь обозначает все настоящее время, как говорит премудрый Соломон: даждь часть седмим и осмим (Еккл. XI, 2). И богоглаголивый Давид, воспевая об осмом (Пс. VI, 1), пел о будущем состоянии — после воскресения из мертвых. Поэтому закон, повелевая седьмой день проводить в покое от телесных дел и заниматься духовными, таинственным образом показал имеющему видящий Бога ум истинному Израилю, чтобы он во всякое время приближался к Богу и возвышался над всем телесным [212]
Глава XXIV (97)
О девстве.
Люди плотские и сластолюбивые хулят девство и в доказательство ссылаются на (слова) проклят всяк, иже не восставляет семени во Исраили (Втор. XXV, 9). Мы же, положившись на воплотившегося от Девы Бога Слова, утверждаем, что девство свыше и с самого–начала было насаждено в природе людей. Ибо человек был сотворен из девственной земли; Ева была создана из одного только Адама. В раю обитало девство. Действительно, божественное Писание говорит, что Адам и Ева были наги и не стыдились (Быт. И. 25). Когда же они преступили заповедь, то узнали, что были наги, и, устыдившись, сшили себе препоясания (Быт. Ill, 7). И (уже) после преступления, когда Адам услышал: земля ecu, и, в землю отьидеши (Быт. III, 19), и когда через это преступление смерть вошла в мир, тогда (лишь) Адам позна Еву жену свою и заченши роди (IV, 1). Следовательно, брак был установлен для того, чтобы род человеческий не был истреблен и уничтожен смертью, но чтобы сохранялся через деторождение [213].
Но, быть может, скажут: что же хочет [указать] изречение: мужа и жену (Быт. 1, 27); раститеся и множитеся (1, 28)? На это мы скажем, что изречение: раститеся и множитеся, не означает непременно размножения через брачное соединение. Ибо Бог мог размножить род человеческий и другим способом, если бы люди до конца сохранили заповедь ненарушенною. Но Бог, по предведению Своему, ведущий вся прежде бытия их (Дан. XIII, 42), зная, что люди имеют (в будущем) преступить Его заповедь и быть (за это) осуждены, наперед сотворил мужа и жену и повелел: раститеся и множитеся. Но возвратимся к ходу (наших мыслей) и рассмотрим преимущества девства и, что одно и то же, чистоты.
Когда Ною повелевалось войти в ковчег и поручалось сохранить семя мира, ему было приказано так: вниди ты, говорит Бог, и сынове твои, и жена твоя, и жены сынов твоих (Быт. VII, 7). Он отделил мужей от жен, чтобы они, сохраняя целомудрие избегли пучины и того всемирного потопления. После же прекращения потопа Он говорит: изыди ты, и жена твоя, и сынове твои, и жены сынов твоих (Быт. VIII, 16). Вот опять дозволен брак для размножения рода человеческого. Затем Илия, восхищенный на огненной колеснице и небожитель, не безбрачие ли возлюбил он, и не засвидетельствовано ли (это) превознесением, превышающим человеческие условия? Кто заключил небо? Кто воскрешал мертвых? Кто рассек Иордан? Не девственник ли Илия? А Елисей, ученик его, испросивший сугубую благодать Духа, не получил ли ее, показавши равную же добродетель? А три отрока? Не оказались ли они, подвизаясь в девстве, сильнее огня, ибо тела их по причине девства не были одолены огнем? Не в тело ли Даниила, укрепленное девством, не в состоянии были вонзиться зубы зверей? Бог, намереваясь являться израильтянам, не повелевал ли хранить тело в чистоте? Не иначе ли, как, очистив себя, входили священники во Святое и приносили жертвы? Не называл ли закон целомудрие великим обетом?
Итак, повеление закона (о браке) нужно понимать более духовным образом. Ибо оно есть семя духовное, при посредстве любви и страха Божия зачинаемое в утробе души, чревоболящей и рождающей дух спасения. Так же должно понимать и изречение: блажен, иже имеет племя в Сионе, и южики во Иерусалиме (Иса. XXXI, 9). Неужели блажен, хотя бы то был блудник, пьяница или идолослужитель; если только он имеет племя в Сионе и южики во Иерусалиме? Никто здравомыслящий не скажет этого.
Девство есть образ жизни ангелов, отличительное свойство всякого бесплотного естества. Мы говорим это, не порицая брака, — да не будет! ибо мы знаем, что Господь, во время Своего пребывания (на земле), благословил брак; (знаем также слова) сказавшего: честна женитва и ложа нескверно (Евр. XIII, 4); но (зная это) признаем, что девство — лучше хорошего (самого по себе) брака. Ибо в добродетелях есть степени высшие и низшие, равно как и в пороках. Знаем, что от брака произошли все смертные, кроме прародителей. Ибо они — от девства, а не произведение брака. Но безбрачие, как мы сказали, есть подражание ангелам. Поэтому, насколько ангел выше человека, настолько девство честнее брака. Что говорю ангел? Сам Христос — слава девства, не только потому, что родился от Отца безначально, без истечения и сочетания, но и потому, что, сделавшись подобным нам, Он превыше нас воплотился от Девы без (супружеского) соединения и Сам в Себе самом показал истинное и совершенное девство. Поэтому, хотя Он и не узаконил девства, ибо не вси вмещают словесе сего (Мф. XIX, II), как Он Сам сказал, но Он Своим примером научил нас девству и дал нам силы для него. Ибо кому не ясно, что девство живет ныне между людьми?
Конечно, хорошо чадородие, которое производит брак; хорош брак блудодеяния ради (1 Кор. VII, 2), пресекающий блуд и при посредстве законного совокупления не позволяющий неистовству похоти устремляться к беззаконным деяниям; хорош брак для тех, в ком нет воздержания. Но лучше девство, умножающее чадородие души и приносящее Богу благовременный плод — молитву. Честна женитва, и ложе нескверно: блудником же и прелюбодеем судит Бог (Евр. XIII, 4).
Глава XXV (98)
Об обрезании.
Обрезание было дано Аврааму до закона, после благословений, после обетования, как знак, отличающий его, детей его и домочадцев его от народов, с которыми обращался. Это ясно (из следующего): когда Израиль один, сам по себе, сорок лет провел в пустыне, не смешиваясь с другим народом, тогда все, родившиеся в пустыне, не были обрезаны. Когда же Иисус перевел их через Иордан, то они были обрезаны и явился второй закон обрезания. Ибо закон обрезания дан при Аврааме; потом он прекратил (свое действие) в пустыне в течение сорока лет. И снова во второй раз Бог дал закон обрезания Иисусу, после перехода через Иордан, как написано в книге Иисуса Навина: в cue же время рече Господь Иисусу: сотвори себе ножи каменны от камене острого, и сед обрежи сыны Исраилевы второе (Нав. V, 2). И немного ниже: четыредесять до и два лета хождаше Исраиль в пустыни Мавдаритиде: сего ради не обрезани быша мнози от тех воинов исшедших из земли Египетская, не послушавший заповедей Божиих ижме и определи Господь не видети самим доброй земли, ею же клятся Господь отцем их, дати им землю, кипящую медом и млеком. Вместо же сих постава сыны их, ихже обреза Иисус, яко родишася на пути не обрезани (Иис. Нав. V, 6 — 7). Поэтому обрезание было знаком, отличающим Израиля от народов, с которыми он обращался [214].
Обрезание было также и образом крещения. Ибо как обрезание отсекает не полезный член тела, но бесполезный излишек, так и через святое крещение у нас отсекается грех; грех же, как очевидно, есть излишек желания, а не полезное желание. Невозможно, чтобы кто–нибудь совсем не имел желания, или совершенно незнаком был с удовольствием. Но бесполезность в удовольствии, т. е. бесполезное желание и удовольствие, есть грех, который отсекает святое крещение, дающее нам в качестве знака честный крест на челе, отличающий нас не от народов, ибо все народы приняли крещение и запечатлены знаком креста, но в каждом народе отделяющий верного от неверного. Отсюда, когда явилась истина, бесполезен образ и тень. Поэтому обрезываться ныне излишне и противно святому крещению. Ибо обрезывающийся должен есть весь закон творити (Гал. V, 3). Господь был обрезан для того, чтобы исполнить закон, и соблюдал весь закон и субботу, чтобы исполнить и утвердить закон. С того же времени, как Он крестился и дух Святый явился людям, сходя на Него в виде голубя, с того времени проповедуется духовное служение и образ жизни, и царство небесное [215].
Глава XXVI (99)
Об Антихристе
Надобно знать, что должно придти антихристу. Конечно, всякий, кто не исповедует, что Сын Божий пришел во плоти, что Он есть совершенный Бог и сделался совершенным человеком, оставаясь вместе с тем и Богом, тот есть антихрист. Но в собственном смысле и по преимуществу антихристом называется тот, который придет при кончине века. Итак, нужно, чтобы сперва было проповедано евангелие у всех народов, как сказал Господь, и тогда он придет для изобличения богопротивных иудеев. Ибо Господь говорил им: Аз приидох во имя Отца моего и не приемлете Мене: ин приидет во имя свое, и того приемлете (Иоан. V, 43). И Апостол сказал: зане любве истины не прияша, во еже спастися им, и сего ради послет им Бог действо лести, во еже веровати им лжи: да суд приимут вcu неверовавшии истине, но благоволившие в неправде (II Сол. (Фес.) II, 11). Итак, иудеи не приняли Того, Кто был Сыном Божиим, Господа Иисуса Христа и Бога, а примут обманщика, именующего себя самого богом. Что он сам назовет себя богом, об этом ангел, поучающий Даниила, говорит так: о бозех отцев своих не смыслит (Дан XI, 37). И Апостол говорит: да никто же вас прельстит ни по единому образу: яко аще не приидет отступление прежде, и открыется человек беззакония, сын погибели, противник и превозносяйся паче всякого глаголемого бога или чтилища, яко же ему сести в церкви Божией, показующу себе яко Бог есть (II Сол. (Фес.) II, 3). В церкви Божией — не в нашей, но в древней, иудейской; ибо он придет не к нам, но к иудеям; не за Христа, но против Христа и христиан; почему и называется антихристом [216].
Итак, должно, чтобы сперва было проповедано евангелие у всех народов (Мф. XXIV, 14). И тогда явится беззаконник, его же есть пришествие по действу сатанину во всякой силе и знамениях и чудесах ложных, и во всякой льсти неправды, в погибающих, его же Господь убиет глаголом уст своих и упразднит явлением пришествия Своего (II Сол. (Фес.) II, 9 — 10). Итак, не сам дьявол . делается человеком, подобно вочеловечению Господа, — да не будет! но рождается человек от блудодеяния и принимает на себя все действие сатаны. Ибо Бог, зная наперед развращенность будущего произволения его, попускает дьяволу вселиться в него.
Итак, он рождается, как мы сказали, от блудодеяния, тайно воспитывается, внезапно восстает, возмущается и делается царем. В начале своего царствования, или вернее — тирании он прикрывается личиною святости; когда же сделается победоносным, то начнет гнать Церковь Божию и выкажет всю свою злобу. Придет же он в знамениях и чудесах ложных, вымышленных, а не истинных, и тех, которые имеют слабый и нетвердый ум, обольстит и отвратит от Бога живого, так, чтобы были соблазнены аще возможно и избранные (Мф. XXIV, 24).
Будут же посланы Енох и Илия Фесвитянин (Мал. IV, 6), и обратят сердца отцов к детям, т. е. синагогу к Господу нашему Иисусу Христу и к проповеди Апостолов, и будут убиты антихристом (Апок, XI, 3). И придет Господь с неба таким же образом, каким Апостолы видели Его восходящим на небо (Деян. 1, II): совершенный Бог и совершенный человек, со славою и силою, и убиет человека беззакония, сына погибели, духом уст своих (II Сол. II, 8). Поэтому, пусть никто не ожидает Господа от земли, но с неба, как Сам Он утвердил это.
Глава XXVII (100)
О воскресении.
Мы веруем также и в воскресение мертвых. Ибо будет, истинно будет воскресение мертвых. Говоря же о воскресении, мы разумеем воскресение тел. Ибо воскресение есть вторичное восстановление упавшего. Души же, будучи бессмертны, каким образом воскреснут? Ибо если смерть определяют, как разлучение души от тела, то воскресение есть, без сомнения, вторичное соединение души и тела и вторичное восстановление разрушившегося и павшего живого существа. Итак, то самое тело, которое истлевает и разрушается, восстанет нетленным. Ибо Тот, Кто в начале составил его из праха земли, может снова воскресить его, после того как оно, по определению Творца, разрушилось и возвратилось опять в землю, из которой взято.
Если же нет воскресения, то да ямы и паем (1 Кор. XV, 32) и устремимся к жизни, полной удовольствия и утех. Если нет воскресения, то чем мы отличаемся от бессловесных? Если нет воскресения, то мы должны считать счастливыми полевых зверей, проводящих беспечальную жизнь. Если нет воскресения, то нет и Бога, нет Промысла, но все управляется и движется случайно. Ибо мы видим, что вот весьма многие праведники терпят нужду и обиды и не получают никакой помощи в настоящей жизни, а грешники и неправедные изобилуют богатством и всякой роскошью. И кто здравомыслящий признал бы это делом правосудия или мудрого Промысла? Итак, будет, будет воскресение. Ибо Бог праведен и уповающим на Него бывает мздовоздаятелем. Поэтому, если бы одна только душа упражнялась в подвигах добродетели, одна бы она и увенчивалась, и если бы одна только она постоянно пребывала в удовольствиях, одна бы, по справедливости, и наказывалась. Но так как ни к добродетели, ни к пороку душа не стремилась отдельно от тела, то, по справедливости, вместе они и получают воздаяние.
И божественное Писание также свидетельствует, что будет воскресение тел. Так говорит Бог Ною после потопа: Яко зелие травное дах вам все. Точно мяса в крови души да не снесте. И крови вашей душ ваших изыщу, от руки всякого зверя изыщу ея: и от руки всякого человека брата его изыщу души его. Проливали кровь человечу, в ея место его пролиется: яко во образ Божий сотворих человека (Быт. IX, 3). Каким же образом Бог взыщет кровь человеческую от руки всяких зверей, если не воскресит тел людей умерших? Ибо зверей за человека не предают смерти.
Еще Моисею: Аз есмь Бог Авраамов и Бог Исааков, и Бог Иаковль. Несть Бог — Бог мертвых, тех, которые умерли и более не будут существовать, но — живых (Hсx. Ill, 6), души которых живут в руце Божией (Прем. Ill, 1), а тела снова оживут через воскресение. И богоотец Давид говорит к Богу: отимеши дух их, и исчезнут, и в персть свою возвратятся (Пс. CIII, 29). Вот речь о телах. Потом присовокупляет: послеши духа Твоего, и созиждутся, и обновиши лице земли (ст. 30).
Исайя также говорит: воскреснут мертвии, и востанут сущий во гробех (XXVI, 19). Очевидно же, что не души полагаются в гробах, но тела.
И блаженный Иезекииль говорит: и бысть внегда ми пророчествовати, и се трус, и совокупляхуся кости, кость к кости, каяждо к составу своему. И видех, и се быша им жилы и плоть растяше, и восхождаше на них и протяжеся им кожа верху (Иезек. XXXVII, 7). Потом он учит, как, по повелению Божию, возвратился в ня дух жизни (ст. 9 — 10) [217].
А также и божественный Даниил говорит: и во время оно востанет Михаил князь великий стопи, о сынех людей твоих: и будет время скорби, скорбь, якова не бысть, отнележе создася язык на земли, даже до времени онаго: и в то время спасутся люди Твои вcu, обретшиися вписани в книзе. И мнози от спящих в земной персти востанут, сии в жизнь вечную, а они и во укоризну и встыдение вечное. И смыслящий просветятся, аки светлость тверди, и от праведных многих аки звезды во веки, и еще просветятся (Дан. XII. 1 — 3). Ясно, что, говоря: мнози от спящих в земной персти восстанут, пророк показывает на воскресение тел, ибо, конечно, никто не скажет, что души спят в персти земной.
Но также и Господь в святых Евангелиях совершенно ясно передал о воскресении тел: услышат, говорит Он, сущий во гробех глас Сына Божия, и изыдут сотворшии благая в воскрешении живота, а сотворшии злая в воскрешении суда (Иоан. V, 28 — 29). Никто здравомыслящий не скажет, что души находятся во гробах.
Но Господь не словом только, но и самим делом удостоверил воскресение тела. Прежде всего Он воскресил Лазаря четверодневного, уже предавшегося тлению и смердевшего (Иоан. XI, 39 — 44); воскресил не душу, лишенную тела, но и тело вместе с душею, и не другое тело, но то самое, которое уже предалось тлению. Ибо, каким образом узнали бы или поверили бы воскресению умершего, если бы не доказывали этого характеристические признаки? Но Лазаря Он воскресил для доказательства Своей божественности и для уверения в Своем и нашем воскресении, — Лазаря, долженствовавшего снова умереть. Сам же Господь сделался начатком совершенного и уже не подпадающего под власть смерти воскресения. Поэтому–то божественный Апостол Павел говорил: аще мертвии не востают, то ни Христос воста. Аще же Христос не воста, то следовательно суетна вера наша, следовательно, аща находимся во гресех наших (1 Кор. XV, 16 — 17), И далее: так как Христос воста, начаток умершим [бысть] (1 Кор. XV, 16), и перворожден из мертвых (Кол. 1, 18). И еще; аще бо веруем, яко Иисус умре и воскресе, тако и Бог умершия в Иисусе приведет с ним (1 Сол. (Фес.) IV, 14), Тако, говорит Апостол, (т. е.) как воскрес Господь.
Ясно, что воскресение Господа было соединением нетленного Его тела и души( ибо они были разлучены), ибо Он сказал: разорите церковь сию, и треми денми воздвигнут (Иоан. II, 19). Святое Евангелие — достоверный свидетель, что Он говорил это о Своем теле (Иоан. II, 21). Осяжите мя и видите, говорит Господь Своим ученикам, думавшим, что они видят духа, яко аз есмь и не изменился, яко дух плоти и кости не имать якоже мене видите имуща (Лук. XXIV, 39). И сказавши это, показал им руки и ребро и предлагает Фоме для осязания. Неужели этого недостаточно для уверения в воскресении тел?
Еще божественный Апостол говорит: подобает бо тленному сему облещися в нетление, и мертвенному сему облещися в бессмертие (1 Кор. XV, 53). И еще: сеется в тление, востает в нетлении: сеется в немощи, востает в силе: сеется не в честь, востает в славе: сеется тело душевное, т. е. грубое и смертное, востает тело духовное (1 Кор. XV, 42 — 44), каково тело Господа по воскресении, проходившее сквозь закрытые двери, не утомляющееся, не нуждающееся в пище, сне и питье. Ибо будут, говорит Господь, яко ангели Божий (Мф. XXII, 30); не будет уже ни брака, ни деторождения. Действительно, божественный Апостол говорит: наше бо житие на небесех есть, отонудуже и Спасителя ждем Господа Иисуса: иже преобразит тело смирения нашего, яко быти сему сообразну телу славы его (Фил. III, 20 — 21), разумея здесь не превращение в другой образ, нет, — но, вернее, изменение из тленного в нетленное [218].
Но речет некто: како востанут мертвии (1 Кор. XV, 35)? О неверие! О, безумие! Кто единым хотением превратил прах в тело, Кто малой капле семени в утробе повелел расти и образовать этот многовидный и многообразный организм нашего тела. Тот не скорее ли может одним только хотением воскресить то, что уже было и разрушилось? Коим же телом приидут (1 Кор. XV, 35)? Безумно (ст. 36)! Если ожесточение не позволяет тебе веровать словам Божиим, веруй, по крайней мере, делам! Ибо ты еже сееши, не оживет, аще не умрет: и еже севши, не тело будущее сееши, но голо зерно, аще случится, пшеницы, или иного от прочих. Бог же дает ему тело, якоже восхощет, и коемуждо семени свое тело (1 Кор. XV, 36 — 38). Смотри, семена зарываются в бороздах, как в могилах. Кто образует им корни, стебель, листья, колосья и тончайшие ости (на колосьях)? Не Творец ли всего? Не повеление ли Того, Кто устроил все? Таким же образом веруй, что и воскресение мертвых будет по божественному желанию и мановению. Ибо Его желанию сопутствует могущество.
Итак, мы воскреснем, так как души опять соединятся с телами, которые станут бессмертными и совлекутся тления, и предстанем пред страшным Христовым судилищем. Дьявол и демоны его, и человек его, т. е. антихрист, нечестивые и грешники будут преданы во огонь вечный, не вещественный, каков у нас, но такой, какой знает один Бог. А сотворшии благая просветятся, как солнце, вместе с ангелами в жизни вечной, с Господом нашим Иисусом Христом, вечно созерцая Его и сами будучи Им созерцаемы, и наслаждаясь проистекающей от Него радостью, прославляя Его со Отцем и Святым Духом в бесконечные веки веков, Аминь.
Перевод с греч. А.А. Бронзова
СПбДС., 1894 г.
Прп. Иоанн Дамаскин. Источник знания / Пер. с греч. и коммент. Д.Е. Афиногенова, А.А. Бронзова, А.И. Сагарды, Н.И. Сагарды. — М.: Индрик, 2002. — 416 с. — (Святоотеческое наследие. Т. 5)
Беседа сарацина с христианином
На вопрос сарацина: «Кого ты считаешь виновником добра и зла?», — христианин отвечает: «Мы говорим, что только Бог и никто другой есть виновник всяческих благ, но не зла». На это сарацин говорит: «Кого ты называешь виновником зла?»
X. Разумеется, того, кто по своей воле диавол, и нас, людей.
С. Из–за чего?
X. Из–за свободной воли.
С. Так что, ты свободен, и что хочешь, можешь делать и делаешь?
X. Я сотворен Богом свободным лишь для двух вещей.
С. Для каких?
X. Для злодеяния и для благодеяния, что есть добро и зло. Поэтому, делая зло, я несу наказание от закона Божия, а творя благо, не страшусь закона, но и почтен и помилован Богом. Подобно и диавола Бог сотворил свободным еще прежде людей, и он согрешил, и Бог изверг его из его чина. Но ты, быть может, возразишь мне: «То, что ты называешь добром и злом, — что это? Вот, солнце, и луна, и звезды хороши — сотвори что–нибудь из этого». Но не из–за этого ли я еще прежде говорю тебе: я творю добро и зло сообразно человеку: добро, как, например, прославление Бога, молитва, милостыня и подобное им, а зло — блуд, воровство и подобное; если же, как ты говоришь, добро и зло от Бога, то Бог у тебя окажется неправедным, что не так. Ведь раз Бог повелел, как ты говоришь, блуднику блудить, вору красть, мужеубийце убивать; то они достойны чести — ибо сотворили волю Божию. Окажутся и законодатели твои лжецами, и книги подложными, потому что предписывают сечь блудника и вора, сотворивших волю Божию, и казнить мужеубийцу, которого следовало бы чтить, потому что он сотворил волю Божию.
Сарацин же говорит: «Кто вылепляет младенцев в женских утробах?» — Ибо сарацины ставят перед нами эту задачу как труднейшую, желая доказать, что Бог виновник зла.
Ведь если я в ответ говорю, что Бог вылепляет младенцев в утробах женщин, то сарацин скажет: «Вот, Бог пособник блуднику и прелюбодею». На это христианин отвечает: «Мы никоим образом не находим, чтобы Писание говорило, что Бог вылепляет или создает что–либо после первой недели миротворения. Если жеты в этом сомневаешься, покажи сам какое бы то ни было создание или произведение, сотворенное Богом после первой седмицы. Но ты никоим образом не сможешь показать его, ибо все видимые создания возникли в первую седмицу. Ведь Бог в первую неделю сотворил человека и повелел ему рождать и рождаться, сказав: плодитесь и размно жайтесъ, и наполняйте землю (Быт. 1:28). И поскольку человек был одушевлен, имея одушевленное семя, в собственной его жене взошел посев. Так что человек рождает человека, как говорит божественное Писание: Адам родил Сифа, и Сиф родил Еноса, и Енос родил Каина, и Каин родил Малелеила, а Малелеил родил Иареда, и Иаред родил Еноха (Быт. 5:3–18). И не сказано: Бог создал Сифа, или Еноса, или кого другого, и отсюда мы знаем, что один–единственный Адам создан Богом, а потомки его рождаются и рождают до сего времени. И так благодатью Божией стоит мир, потому что и всякая трава и растение с тех пор повелением Божием рождает и рождается — ибо сказал Бог: Да произрастит земля зелень травы (Быт. 1:11), и повелением Его произросло всякое древо, и всякий род травы и растений, имея в себе семенную силу. Семя же всякого растения и травы одушевлено, и снова попадая на землю, само собой или высеваемое другим, оно всходит, не создаваемое кем–либо, но повинуясь первому повелению Божию. Вот и я, как прежде сказал, будучи свободен лишь в уже упомянутых вещах, куда бы ни сеял, пользуясь своей властью, в своей ли жене, или в чужой, семя всходит и становится послушным первому повелению Божию, а не так, что Он каждый день создает и делает, потому что в первую седмицу сотворил Бог небо и землю, и весь мир в шесть дней, и в седьмой день почил от всех дел Своих (Быт. 2:1 ел.), как и Писание мне свидетельствует».
Сарацин же: а как же Бог говорит Иеремии: прежде нежели Я образовал тебя во чреве, Я познал тебя, и из утробы освятил тебя(Иер. 1:5)?
Христианин: Бог образовал одушевленную и семенную силу всякого мужа от Адама и далее. Ибо Адам, имея во чреве Сифа, родил его, как я уже говорил, а Сиф Еноса, и всякий человек, прежде имея сына во чреве своем, [рождает его], и сын родил и рождает до сего времени. А «из утробы освятил тебя» понимай как [утробу], истинно рождающую чад Божиих, по свидетельству святого Евангелия: а тем, которые приняли Его верующим во имя Его дал власть быть чадами Божиими, которые ни от крови, ни от хотения плоти, ни от хотения мужа, но от Бога родились (Ин. 1:12–13) через крещение.
(2) Противник же: а до Христа было крещение? Ведь Иере–мия рождается прежде Христа.
X.: Было, по свидетельству святого апостола, говорящего, что одни крестились в облако, другие в море (1 Кор. 10:1). И Господь говорит в Евангелиях: если кто не родится от воды и Пуха, не может войти в Царствие Небесное (Ин. 3:5). Так что Авраам, и Исаак, и Иаков, и остальные святые прежде Христа, входя в Царствие Небесное, прежде крестились, потому что согласно свидетельству Христа, если бы не крестились, не спаслись бы. Свидетельствует же и Дух Святой, говоря: Отчуждены грешники от утробы (Пс. 57:4), то есть от крещения. Поэтому исповедуем, что все спасшиеся и спасаемые крещением спасены и спасаются по благодати Божией.
(3) С.: Того, кто творит волю Самого Бога, ты называешь добрым или злым?
Разгадав же хитрость его, христианин говорит: «Знаю, что ты хочешь сказать».
С.: Так расскажи мне.
X.: Ты хочешь спросить, волею Христос пострадал, или неволею? Чтобы, если я отвечу: «волею пострадал», сказать мне: «иди теперь, поклонись иудеям, потому что они исполнили волю Бога твоего».
С.: Именно это я и хотел тебе сказать — если у тебя есть доводы, ответь мне.
X.: То, что ты называешь волей, я именую терпением и великодушием.
С.: Как ты это можешь доказать?
X.: Делом, потому что если мы с тобой сидим или стоим, может ли кто–нибудь из нас вне власти и владычества Божия встать и двинуться?
С.: Нет.
X.: Когда Бог говорит: «не укради, не блуди, не убий», хочет ли Он, чтобы мы крали, блудили, убивали?
С.: Нет, ведь если бы хотел, Он не сказал бы: «не укради, не блуди, не убий».
X.: Слава Богу, что ты признал то, что я хочу сказать. Вот ты согласился со мной, что никто из нас без Бога не может встать или двинуться, и что Бог не хочет, чтобы мы крали или блудили. Если сейчас я встану, пойду и украду, или буду блудить, скажешь ли ты, что это воля Божия или попущение, терпение и великодушие?
(4) Сообразив и удивившись, сарацин сказал: «Действительно, это так».
X.: Пойми и то, что, хотя Бог и может поразить, Он воздержался на время, то есть выказал великодушие о грехе. Но, если я не покаюсь, Он, когда захочет, воздаст мне, как поступил Он и с иудеями. Ибо по прошествии немногих лет Он воздвиг против них Тита и Веспасиана и эллинов, и ниспроверг надменность их.
(5) Если спросит тебя сарацин и скажет: «Кем ты считаешь Христа?», отвечай ему: «Словом Божиим, и думаю, что ни в чем здесь не погрешаю, потому что Он и Словом именуется в Писании, и Премудростью, и Мышцею, и Силой Божией, и много такого другого — ибо Он многоименен. Спроси его и ты в свою очередь:
«Как называется Христос в твоем писании?». И может быть, он захочет спросить у тебя что–нибудь еще, желая ускользнуть от тебя, — не отвечай ему, пока он не разрешит твоего вопроса. И ему обязательно придется ответить тебе: «В моем писании Христос называется Духом и Словом Божиим». И тогда ты снова спроси его:
«Дух и Слово Божие писание твое считает несотворенными или тварными?» И если скажет, что несотворенными, скажи ему: «Вот ты соглашаешься со мной — ведь не сотворенное кем–либо, но творящее и есть Бог». Если же он вообще отважится сказать, что они сотворены, скажи ему: «Но кто создал Дух и Слово Божие?» И если он в затруднении ответит, что Бог создал их, скажи ему: «Ты только что говорил, что они несотворенны, а теперь утверждаешь, что их создал Бог. Вот, если бы я тебе так говорил, ты сказал бы мне, что «ты сам опроверг свидетельство свое, и я больше не верю тебе, что бы ты ни сказал». Однако я спрошу у тебя еще вот что:
«Прежде чем Бог сотворил Дух и Слово, Он не имел ни Духа, ни Слова?» И он побежит от тебя, не имея, что отвечать тебе, — ведь такие люди для сарацинов еретики, весьма мерзкие и отвратительные, — и если ты захочешь разгласить о нем остальным сарацинам, он будет тебя очень бояться.
(6) А если спросит тебя сарацин, говоря: «Словеса Божий тварны или несотворенны?» Ведь они выставляют нам этот вопрос как труднейший, желая доказать, что Слово Божие тварно, что не так. Ведь если ты скажешь: «Они тварны», он ответит, что «вот, ты называешь тварным Слово Божие». Если же скажешь: «Они несотворенны», он ответит, что «вот, все существующие словеса Божий несотворенны, но не суть боги. Вот ты и признал, что Христос, будучи Словом Божиим, не есть Бог». Поэтому в ответ не говори ему, ни что они тварны, ни что несотворенны, но отвечай ему так: «Я исповедую несотворенным только одно воипостасное Слово Божие, как и ты это признал, а все мое Писание называю не словесами, но глаголами Божиими». И если скажет сарацин: «А как же Давид говорит, что слова Господни — слова чистые (Пс. 11:7), но не «глаголы Господни — глаголы чистые?», скажи ему, что пророк говорил в переносном, а не в собственном смысле.
И если скажет тебе: «Что есть переносный и собственный смысл?», отвечай ему, что собственный смысл есть твердое указание вещи, а переносный — нетвердое. И если скажет тебе сарацин:
«Допустимо ли, чтобы пророк давал нетвердое указание?», скажи ему, что в обычае у пророков олицетворять неодушевленные вещи, и они наделяют их глазами и устами, как, например, море увидело и побежало (Пс. 113:3). Ведь ясно, что море не имеет глаз — ибо оно не одушевленное. И вновь тот же пророк обращается к нему как к одушевленному: Что с тобою, море, что ты побежало? (Пс. 113:5) и так далее. «И меч мой насытится плотью», — говорит Писание, ведь «насыщение» говорит об устах едящего и поглощающего, а меч рассекает, но не поглощает. Так в переносном смысле он и назвал словами глаголы, которые собственно не суть слова, но глаголы.
(7) И если скажет тебе сарацин: «Как сошел Бог во чрево женщины?», говори ему: «Воспользуемся твоим писанием и Писанием моим; твое писание говорит, что Бог прежде очистил Деву Марию более всякой плоти женской, и сошел Дух Божий и Слово в Нее, а мое Евангелие гласит: Дух Святой найдет на Тебя, и сила Всевышнего осенит Тебя (Лк. 1:35). Вот один глас обоих речений, и один смысл. Знай же и то, что о нисхождении и восхождении Божием Писание говорит в переносном, а не в собственном смысле, применительно к нашим свойствам, — ведь нисхождение и восхождение у философов в собственном смысле сказываются о телах, а Бог все содержит и никаким пространством не содержится. Ибо сказано у одного из пророков: Кто измерил воды морские дланью своею и пядью небеса, и всю землю горстью? (Ис. 40:12). И вообще, все воды под рукою Божией, и все небо пядь, и вся земля горсть. Как может Он Сам снизойти и взойти в Своей собственной руке, содержащей все?»
(8) Если спросит тебя сарацин, говоря: «А если Христос был Бог, как Он пил, и ел, и спал и так далее?», скажи ему, что предвечное Слово Божие, создавший все, как свидетельствует мое Писание и твое писание, Сам создал из плоти Святой Девы Марии совершенного человека, одушевленного и одаренного умом, и тот пил, и ел, и спал, а Слово Божие не ел, не пил и не спал, и не был распят, и не умер, но святая Плоть, которую Он принял от Святой Девы, она была распята. Знай же, что Христос считается двойственным по природе, но единым по ипостаси. Ибо одно предвечное Слово Божие и после принятия плоти ипостасно, то есть личностно, но не по природе — ибо не прибавилось к Троице четвертое лицо после неизреченного соединения с плотью.
(9) Если спросит тебя сарацин: «Та, которую вы зовете Богородицей, умерла или жива?», говори ему: «Не умерла», полагаясь на доказательство из Писания. Ибо говорит об этом Писание:
«Пришла и к Ней естественная смерть человеческая, но не заключив и не покорив, как нас, — нет, — но как если сказать: первый человек уснул и лишился ребра».
(10) Если сарацин скажет тебе: «Вот я получил удар в некоем месте моей плоти, и плоть от удара произвела синяк, и в синяке завелся червь. Так кто создал его?» — скажи ему, как,мы уже говорили, что после первой седмицы миротворения мы не находим, чтобы Бог создал или создавал что бы то ни было, но повелением Божиим, которое Он дал в первую седмицу, происходит происходящее. Ибо после грехопадения осуждена земля произращать тернии и волчцы. И поныне, не засеваемая, она произращает тернии и волчцы. И плоть наша, тогда же осужденная, до сего дня производит вшей и червей.
(11) Дальше спрашивает сарацин христианина: «Кто у тебя больше, освящающий или освящаемый?» Христианин же, разгадав каверзный его вопрос, говорит: «Я знаю, что ты хочешь сказать». И сарацин: «А если знаешь, расскажи мне». Христианин говорит, что «если я скажу, что освящающий больше освящаемого, ты мне ответишь: иди, поклоняйся Иоанну Крестителю как крестившему и освятившему твоего Христа». Сарацин же говорит: «Именно это я и хотел тебе сказать». Христианин спрашивает сарацина иносказательно: «Если ты пойдешь со своим рабом в баню и он будет мыть тебя и чистить, кого ты назовешь большим, того жалкого и купленного раба, или себя, кого он моет как своего господина?». «Ты имеешь в виду, что я, купивший его, больше, чем он, купленный мною», — сказал христианину сарацин. Христианин же ответил:
«Благодарение Богу. Так же понимай, что и Иоанн как раб и слуга прислуживал Христу в Иордане, крестившись в котором, Спаситель мой сокрушил главы гнездившихся там злых бесов».
Сарацин же, весьма удивившись, и недоумевая, и не имея что ответить христианину, удалился, больше уже не вызывая его на спор.
Беседа на иссохшую смоковницу и притчу о винограде
Произнести слово побуждает меня Единосущное Богу и Отцу Слово, Которое, не оставляя недр Отчих, неизреченно зачалось в угробе Девы, и соделалось для меня тем, чем я есмь. Слово, по Божеству своему, чýждое всякой страсти, облеклось в подобострастную мне плоть. Седящий на колесницах херувимских, возсел на жребяти осли (Иоан. 12, 15). Царь славы, со Отцем и Духом прославляемый серафимами, внимал невинным лепетаниям детского языка. Бог, невещественный и невидимый, приял видимое и осязаемое тело, явился в образе раба, добровольно подвергся страданию, дабы даровать мне бесстрастие. Ибо когда творение рук Божиих — человек, созданный Богом по образу и по подобию Его, прельщением хитрого змия соделался преступником заповеди Божественной, и чрез то подверг себя тлению и смерти: тогда милосердый во существу своему Бог, сожалея о человеке, потерпевшем такое уничижение, многократно и многообразно призывал его к обращению и покаянию, вразумляя его, то как неблагодарного раба, то как неразумного сына, и употребляя все средства к тому, дабы человек, свергнув с себя тяжкое иго, обратился к своему Творцу. Но однажды поработившись греху, и произвольно предав себя земным пожеланиям, человек не в силах был сам собою обратиться к Богу. Итак всеблагий Господь, зная, сколь немощна природа человеческая, Сам приемлет на себя оную. Усмотрев, что человек не повинуется ни слову Его, ни заповедям, ни спасительным повелениям, Бог как бы так сказал: «Мне самым делом дóлжно научить неведущего; Мне дóлжно сделаться человеком, и исполнить добродетели, дабы привлечь к ним человека. Мне дóлжно быть видимым, дабы изцелить немощного, Мне дóлжно взыскать заблудшую овцу, и привести ее в первобытное жилище рая. Но каким образом Я взыщу ее, не будучи видим? Как буду руководствовать того, кто не узрит следов Моих?» С сею–то целию Он соделался человеком, дабы своими делами и страданиями на самом опыте преподать неведущему способ, кáк исполнять добродетель; дабы мы, видя Его нисшедшимь из недр Отчих на землю, для нашего спасения, с радостью возносились к Нему от земли; и наконец, дабы явить обильное богатство любви своей к людям. Ибо большей любви никто не может показать, как если кто душу свою положит за друзей своих (Иоан. 15, 13). А может ли показать таковую любовь тот, кто не имеет души?
Итак Господь наш для того приемлет тело, дабы явиться на земле, и пожить с человеками; для того приемлет душу, дабы положить ее за друзей своих. Говорю: за друзей, — но не таких, которые любят Его, но которых любит Он. Ибо хотя мы возненавидели Его и отвратились от Него, служа иному; но Он в любви своей к нам пребывает непреложен. По сей–то любви, Он приходит к ненавидящим Его, спешит в след бегущих от Него, и, предварив их, не обличает со строгостью, не наказывает бичем, но врачует их, как искусный врач, не взирающiй на все злословия, оплевания и заушения, которые терпит от людей, исступленных умом. Для врачевания, Он употребил Божество свое, — врачевство действительннйшее и всесильное, которое и соединил с природою человеческою. Оно–то немощную плоть показало сильнейшею самых невидимых сил! Ибо как железо, раскаленное огнем, делается неприкосновенным: так и брение нашей природы, соединившись с огнем Божества, соделалось недоступным для диавола. И поскольку, как говорят врачи, противное врачуется противным, то и Господь противное уничтожает противным: роскошь и наслаждения — скорбями и подвигами, гордость — смирением. Ибо Он, будучи по Божеству своему преславен, не только смирил Себя, сделавшись человеком, но и уничижился пред самыми человеками. Подлинно, кто был столько уничижен? Он не имел, где главы преклонить; у Него не было ни двух одежд, ни другого хитона. Будучи злословим, Он не злословил взаимно; страдая, не угрожал (1 Пет. 2, 23); веден был на заклание, как невинный агнец, и однакож не упорствовал, не противоречил; когда заушали Его, Он охотно обращал ланиту биющему, и не отвращал лица своего от постыдных заплеваний; когда называли Его самарянином, и имеющим в себе беса, то сии, и подобные сим поругания переносил терпеливо, дабы мы последовали стопам Его. А все сие Он исполнял по благоизволению Отца, и будучи Единородным и Единосущным Сыном Его, доказывал тем любовь Отца своего к нам. Ибо так возлюбил нас Бог Отец, что и Единородного Сына своего дал нам для искупления нашего. О любовь непостижимая! Бог Единородного Сына своего, царствующего с Ним, сделал Искупителем рабов непокорных, врагов строптивых, служащих врагу Божию, почитаемому ими за бога! О глубина богатства благости Божией! Но и Единородный Сын Божий не воспротивился сему определению, не отверг воли Отца своего, имея в Самом себе волю и хотение Отца. Ибо естество Отца и естество Сына есть одно естество; а потому Сын Божий повинуется воле Отчей, как собственной, и соделавшись человеком, остается послушен Отцу своему даже до смерти, смерти же крестной, дабы уврачевать мое преслушание!
Поспешая испить чашу смерти за спасение всего мира, Искупитель наш скоро идет на страдание, идет с жаждою спасения человеческого, и не обретает плода. Сие бесплодие изображает нам смоковница (Матф. 21, 19). Кто Сей, желающий вкусить пищи в ранние часы утра? Царь, Господь, Учитель. Ужели Он так рано взалкал, и пожелал пищи не в надлежащее время? Для чего же Он научал учеников своих поститься, и побеждать страсти? Что это значит? — Господь ваш, как устно поучал притчами, так иногда и самыми поступками изображал притчи. Вот Он, взалкавшись, пришел к смоковнице. Смоковница же знаменует род человеческий. Сладок плод смоковницы, но грубы, бесполезны листья ея, и годны только к сожжению. Такова и природа человеческая: будучи определена Богом к тому, дабы произращать сладчайшие плоды добродетели, она, вместо сих плодов, стала произращать одни грубые листья. Ибо чтó может быть грубее житейских попечений? — Адам и Ева некогда были наги, и не стыдилась; были наги, когда провождали простую и невинную жизнь: они не знали ни искусств, ни житейских забот, и не изыскивали средств, как бы прикрыть телесную наготу свою. Но будучи наги телом, они покрывались благодатию Божиею; не имея одежды вещественной, облекались одеждого бессмертия, по мере приближения к Богу, чрез исполнение воли Его. Как же скоро явились они непослушными, то, лишившись облекавшей их благодати, лишились вместе лицезрения; и созерцания Божия, и познали наготу свою. Тогда возжелали они удовольствий житейских, и осуждены стали на скудную и убогую жизнь; сшили смоковные листья, и из них сделали себе препоясания; взыскали многоразличных помыслов, и обрели жизнь грубую, исполненную забот и печалей. В поте лица твоего, сказал Бог, снеси хлеб твой. Проклята земля в делах твоих; тернiя и волчцы возрастит тебе, и в землю возвратишися (Быт. 3, 18–19). Поскольку ты возъимел земное помышленiе, то к земле будет обращение твое; ты уподобился несмысленным животным, пребыв недолго в чести (Псал. 48, 13); будучи богом земли, ты не познал благотворной добродетели, но предпочел ей земные наслаждения и возлюбил бессловесную жизнь. Земля еси, и в землю отъидеши — итак ты, подобно бессловесным животным, наследуешь смерть! С сего–то времени человек начал облекаться кожанными ризами! Обитая прежде сего в раю сладости, в жилище царском, и занимая, по телу своему, средину между жизнию и тлением, он после того стал уже иметь тело тленное и смертное, подверженное болезням. Поистине, грубы листья смоковницы, — природы нашей, греховны ея действия! К сей–то смоковнице, т. е. природе человеческой, пришел Спаситель алчущий, ища на ней сладчайшего плода, — приятнейшей Богу добродетели, посредством коей совершается наше спасение. Но кроме листьев, — кроме горького греха и произрастающих от него бедствий, Он ничего не нашел на ней. По сей причине Он и сказал ей: «да николиже от тебе плода будет (Матф. 21, 19). Не от человеков спасение, не от силы человеческой добродетель. Я устрою спасение; даруя воскресение чрез Мои страдания, Я вместе с сим дарую освобождение от печалей жизни» Что и действительно исполнил.
Потом, дабы яснее выразить притчу, Спаситель наш посещает дом Отца своего, и пришедши в храм, находит здесь злых делателей — Архиереев, возседающих на Моисеевом седалище, — волков, одетых в одежды овчия, — тех самых людей, которые, подобно бесплодной смоковнице, не имели в себе сладкого плода, а только покрывались листьями. Смотри, как грубы слова их: коею властью сия твориши? и кто Ти даде власть сию? (Матф. 21, 23). Видишь ли бесплодие неверующих душ? Вместо того, чтобы сказать: Учителю благий, воскресивший четверодневного мертвеца Лазаря, научившiй хромых скоро ходить, возвративший слепым чувство зрения, исцелившiй расслабленных, врачующiй всякую болезнь и всякий недуг, прогоняющий демонов, показующiй путь ко спасению! Вместо сего, они говорят: коею властью сия твориши? «О неблагодарные! — Он скажет вам, — если вы стекались к Иоанну без веры, и если исповедывали ему грехи свои, и крестились от него из боязни, оставаясь неверующими; то поверите ли Мне, когда Я буду говорить вам? О род лукавый и неверный! Вы злые делатели, пожирающие виноград Господа Саваофа! Кого из Пророков не убили вы? Ибо Отец Мой посылал к вам рабов Моих Пророков, требовать плодов от винограда своего. Я перенес виноград Мой из Египта рукою Моисея, и расточив народы, насадил его на земле тучной, разделил его на участки, и леторасли его, по слову Пророческому, распространились по земле, простерлись даже до моря и до рек других народов; а вы разрушили ограду его, т. е. отняли у него ту защиту, которую доставлял ему Закон, и виноград Мой, лишенный ограждения, стали расхищать и поядать дикие вепри! И когда рабы Мои Пророки начали требовать плодов от винограда истинного, плодоносного, прекрасно Мною насажденного: тогда вы иного перепелили, иного заключили в ров, иного побили камнями. Вот Сам Я пришел — Сын и Наследник! Постыдитесь права сыновняго, уважьте достоинство естества Отчего: ибо Я во Отце и Отец во Мне (Иоан. 14, 10). Я из сожаления к винограду Моему снисшел на землю; и несмотря на то, Я почиваю в недрах Отца Моего. Отдайте же Мне плоды Моего достояния! Но вы, беззаконные делатели, готовитесь довершить дело отцев ваших. Они умертвили Пророков, а вы умертвите Бога, и превзойдете их в нечестии! Я Наследник; Я тот краеугольный камень, который хотя и отвергнут вами, но который сокрушит вас. Я соединю два разных создания, небесное с земным. Я воздвигну Единую Церковь из Ангелов и из человеков. Вы, будучи врагами Отцу Моему, чрез Меня примиритесь с Ним. Я возвещу мир, и заветом сего мира соделаю кровь Мою, которая пролиется за спасение мира»
Но Господь не вразумиль упорных своею притчею. Ибо они закрыли глаза свои, чтобы не видеть, и заткнули уши, чтобы не слышать. По сей–то причине, для них и не возсиял свет Евангелия. О безумное ослепление иудеев! Они сами себя осуждают, не понимая слов своих, и сами на себя произносят приговор. Ибо когда Господь спросил их: что сотворит господин винограда делателем тем? они невольно произнесли истину: злых зле погубит их (ибо по всей справедливости жестокое заслуживають наказание те, которые произвольно злодействуютъ): и виноград предаст иным делателелем, иже воздадят ему плоды во времена своя (Матф. 21, 40–41). Таким образом священники и фарисеи истинно пророчествовали, сами не зная того. Ибо виноград, — народ Господень, действительно отдан другим делателям, которые в надлежащее время принесли Господу обильнейшие плоды. Во всю землю изыде вещание их, и в концы вселенные глаголы их. Коль красны ноги благовествующих мир, благовествующих благая (Рим. 10, 15. 18)! Они, как овцы обретаясь среди волков, соделали самых волков овцами, т. е. еллинов, некогда далеких от Бога, сделали овцами Христовыми, и приобрели Господу людей избранных ревнителей добрым делом (Тит. 2, 14).
Итак, братия, обращаюсь ко всем вам, носящим на себе имя верных, и удостоившихся именоваться народом Христовым! Не посрамим имени своего, и не помрачим веры нашей делами беззакония. Не довольно для нас одного названия верующих: нет, мы должны показать веру нашу от дел. Писание говорит, что у одного отца было два сына, и первому из них отец сказал: иди, работай в винограднике. Сын дал обещание, но не исполнил его. Тоже самое отец сказал и другому сыну. Но сей, отказавшись на словах, исполнил волю отца на деле; посему первый заслужил порицание, а последний похвалу (Матф. 21, 28–31). Так и нам дóлжно помнить то отречение и то сочетание, к которым мы обязались в Крещении. Станем отвергаться диавола, аггелов его и всякого служения дабы остаться верными своему обязательству. Дела же диавола суть: прелюбодеяния, любодеяния, зависть, вражды, ссоры, лицемерие, злословие, осмеяние, гнев, злопомнение, осуждение, клеветы, волшебство. Признаки неверия: немилосердие, ненависть, плотская любовь, вожделение плоти, скупость, роскошь, пиянство. Служение диаволу: высокомерие, тщеславие, самолюбие, надменность, гордость, привязанность к украшениям тела. Отвергнув все сие, прилепимся ко Христу и возревнуем о добродетелях, — чистоте, целомудрии, убожестве, терпении, мире, любви, сострадании, милосердии, щедрости к бедным, о благоприличии в обхождении, одежде и поступи, о справедливости, смирении, и в особенности, об уничижении Христовом, дабы соделавшись участниками Христу в страданиях, могли мы участвовать и в славе Его, и приносить живую, непорочную жертву Богу и Отцу в Церкви первородных, в жилище веселящихся!
Наконец к тебе обращаю слово, возлюбленная невеста Христова! Возлюби достойным образом Того, Кто возлюбил тебя до конца. Отверзи храмину сердца твоего, да вселится в тебе Христос со Отцем и Духом. Исторгни из него все земное, дабы утотовить путь Христу. Отринь тщетную славу, которая есть мать неверия, по слову Христову: како вы можете веровати, славу друг от друга приемлюще (Иоан. 5, 44). Изгони из страны сердца твоего всякое мечтание о себе. Все высокоумные нечисты пред Богом: Бог гордым противится, смиренным же дает благодать (Иак. 4, 6). Удали от себя всякое самоуслаждение и самодовольство, дабы покаряться закону Единого Бога: и Он управит тебя в пристанище воли своей. Не вводи другого жениха в чертог сердца твоего: ибо Христос, Жених твой, ревнует по тебе. Он весь есть сладость и желание. Ему одному отверзи сердце твое, и воззови к Нему: сердце мое уязвлено, любовь к Тебе распалила меня, и изменила меня совершенно, Господи! Я побеждена любовию к Тебе; вниди в чертог Твой я облобызаю следы Твои. Ибо я недостойна того, чтобы сказать Тебе: облобызай меня лобзанием уст Твоих! (Песн. 1, 1). Живи и ходи во мне, по неложному Твоему обетованию, и соделай меня храмом Пресвятого Духа! Повелевай сердцем моим, Господи! и господствуй над ним. Оно твое наследие, и сотвори у меня обитель вместе с Отцем и Духом, распространяй во мне владычество Твое, — действия Всесвятого Твоего Духа! Ибо Ты Бог мой, и я прославлю Тебя со безначальным Твоим Отцем, и с благим и животворящим Твоим Духом, ныне и всегда и во веки веков. Аминь.
Печатается по изданiю: Преподобного Иоанна Дамаскина, Беседа на иссохшую смоковницу и притчу о винограде. // Журнал «Христiанское чтенiе, издаваемое при Санктпетербургской Духовной Академiи». — 1835 г. — Часть I. — с. 229–245.
Душеполезная повесть о жизни Варлаама и Иоасафа
Все, водимыя Духом Божиим, суть сыны Божии, — говорит св. Апостол (Рим.8:14). Быть удостоенным Духа Святаго, сделаться сыном Божиим — есть высочайшая из целей каждого человека. Стяжавший Святаго Духа познает все, как говорит Священное Писание. Такого чрезвычайного блаженства и высочайшего из стремлений удостоились достигнуть святые от мира сего чрез подвижничество в добродетелях. Одни мученическою борьбою, которую они вели с грехом до последней капли крови, достигли совершенства; другие, ведя аскетическую жизнь, вступили на этот трудный путь и добровольно сделались мучениками. Подвиги и успехи как тех, которые страданием достигли блаженства, так и тех, которые своими трудами старались в своих действиях быть подобными Ангелам, Божественные Апостолы и блаженные Отцы велели христианскому обществу записывать как образец добродетели для следующих поколений, заповедав делать это для спасения нашего человеческого рода. Ибо путь к добродетели труден и тернист, в особенности для тех, которые, не очистив еще своей души пред Богом, будучи обуреваемы страстями, считают себя совершенными. Мы нуждаемся во многом, поощряющем к добродетели: частью в напоминаниях, частью в жизнеописаниях людей, заслуживающих в этом отношении доверия. Чтение таких жизнеописаний помогает нам переносить испытания и заставляет нас не пренебрегать приготовлением себя ко встрече с терниями этого пути. Так, если бы кто–нибудь стал уговаривать и поощрять даже склонных вступить на эту полную трудностей дорогу, то он достиг бы одним своим увещанием меньше, чем если бы при этом он представил примеры многих, прошедших уже этот путь и в конце концов доблестно преодолевших его трудности. Этим способом он скорее убедил бы каждого и самому испробовать его. Вследствие чего и я, придерживаясь сего правила, считаю, что следует поступать не так, как раб, который, взяв от господина талант, зарыл его в землю и, таким образом, скрыл без употребления данное для оборота, но ни в каком случае не умолчу о душеполезном сообщении, которое мне передали богобоязненные люди о жителях внутренней Эфиопии, известных под именем Индусов, узнав это из верных источников.
Страна Индусов, о которой идет речь, обширная и многолюдная, окружена океаном и морями, удобными для кораблей в части, обращенной к Египту, на материке же граничит с Персидским государством.
В ней издревле господствовал мрак идолопоклонства; она была страной в высшей степени варварской; ее беззакония выходили из ряда других. Когда же Единородный Сын Божий, сущий в недре Отчем, не перенося порабощения грехом существ одного с Ним образа, явился нам, чуждый греха и, не покидая престола Отца Своего, воплотился ради нас от Девы, чтобы мы стали причастны неба и отступили от прародительского греха, а освободившись от него, обрели бы прежнее усыновление; когда Он, совершив свое дело воплощения, принял крестное страдание и смерть и соединил так необыкновенно земное с небесным, потом восстал из мертвых, со славою вознесся на небо и сел одесную величия Отца на небесах, тогда Он послал видевшим Его и принявшим Его учение, как обещал, в утешители Духа Святого в виде огненных языков и затем отправил их ко всем народам просветить светом Евангелия погруженных во мраке невежества и крестить их во имя Отца и Сына, и Святого Духа. И когда одни из них получили в удел восточные, другие — западные страны; одни пошли на юг, другие — на север; тогда св. Фома, один из двенадцати учеников Христа, был послан в страну Индусов, чтобы возвестить им спасительное учение. При содействии Всевышнего, подтверждавшего его слова знамениями, мрак идолопоклонства был рассеян, и жители той страны, оставив жертвоприношения идолам и тому подобную мерзость, приняли непреложную веру. Просвещенные св. Апостолом, они чрез крещение обрели Христа. Число верующих постоянно увеличивалось в стране, жители ее успевали в истинной вере, строя повсеместно церкви. Когда же и в Египте стали возникать монастыри, начали собираться общества монахов, то слава о их жизни в подражании Ангелам распространилась за пределы обитаемой ими земли, достигла страны Индусов и вызвала здесь подобное соревнование. Многие из них, оставив все, поселились в пустынях и, будучи в тленном теле, применились к образу жизни бесплотных. Когда, таким образом, дело христианства находилось в хорошем положении и, как говорят, многие возносились на небо на золотых крыльях, то в той же стране отличался один царь, по имени Авенир. Богатый и могущественный своими победами над противниками, страшный на войнах, славившийся великим ростом и красотою лица и гордившийся этими мирскими тленными преимуществами, он вместе с тем обладал крайне скудными душевными силами; был подвержен многим порокам, увлекаясь языческими суевериями. Живя в неге, роскоши и наслаждениях жизненными удовольствиями, не зная никаких препятствий для исполнения своих желаний и капризов, Авенир встретил одну только преграду своему веселью, погружавшую его душу в заботы: он был бездетен. Мечтою его было назваться отцом детей, что и для многих составляет предмет первых желаний. Таков был царь, таковы были его помышления.
Славный же род христианский и монашеские общины, ни во что не ставя угрозы царя, продолжали свое служение Христу, успевая более, чем это можно выразить словами. Они искали только того, что могло содействовать их угождению Богу, так что многие из принявших монашеский чин одинаково презирали все земные наслаждения, и одна только была для них важность: религия и жажда умереть за Христа для достижения вечного блаженства. Христиане проповедовали спасительное имя Божие без всякого страха или малодушия. Сам Христос говорил их устами. Они ясно представляли всем непрочность и кратковременность настоящего, прочность и вечность будущей жизни. Многие, отведав всю сладость этого учения, стали выходить из мрака обмана и присоединяться к свету истины, так что даже некоторые из знатных людей и сенаторов отдалялись от жизненной суеты и становились монахами. Царь же Авенир, о котором мы говорим, услышав это, ужасно рассердился и в избытке гнева тотчас издал постановление о том, чтобы принуждать всех христиан отрекаться от своей веры. Он придумывал для них разного рода пытки, применял их на деле, угрожал новыми видами казней, посылал своим вельможам и правителям областей предписания наказывать набожных христиан и, будучи ожесточен, приказал несправедливо казнить всех избранных монахов. Таким образом, он, не объявляя войны христианам, непримиримо повел ее против них. Тогда многие из верующих поколебались: некоторые, не будучи в состоянии вынести мук, покорялись его беззаконному приказанию. Одни из представителей монашеских общин приняли мученическую кончину и достигли вечного блаженства. Другие же скрывались в пустыни и горах, не от страха перед угрозами пыток, но по внушению Божию.
Удивительный святой подвиг знатного человека
В то время, когда верующие отовсюду изгонялись из земли Индусов, защитники же язычества усиливались; самый воздух постоянно осквернялся запахом крови и тука постоянно сожигаемых жертвенных животных, один царский сатрап, отличавшийся от других благородством души, величием и благочестием, вообще бывший совершеннее других и по благородству души, и по красоте тела, услышав об этом нечестивом приказании, отказался от суетной, стяжанной на земле славы и роскоши, и присоединился к монашествующим. Удалившись в пустынные места, он постами, бдением и изучением Св. Писания освободил свою душу от страстей, освятив ее отсутствием их.
Тогда царь, любя и очень уважая его, услышав это, весьма огорчился потерею друга и воспламенился еще большею ненавистью к монашеству. Он послал во все стороны разыскивать его, велев, как передают, ни одного камня не оставить на месте. После продолжительного времени отправленные на розыски, узнав, что он живет в пустыне, нашли его, схватили и представили пред троном царя. Увидев его в бедном и грубом рубище, его, одетого когда–то в богатые одежды, отказавшегося от былой роскоши и удобств — бедствующим, измученным суровой жизнью в подвижничестве и носящим явные признаки этой пустынной жизни, Авенир в одно время исполнился и печали, и гнева. Тоном, звучащим тем и другим, сказал ему: «О, безумец! о, сумасшедший! Чего ради променял ты почести на позор и блестящую славу на этот жалкий вид? Архисатрап, представитель моего государства и моей славы, ты сделал себя посмешищем для детей; ты предал совершенному забвению жалкое скитание предпочел неге и наслаждению приятнейшей жизнью»?
Выслушав это, Божий человек ответил Авениру приятным, спокойным, ровным голосом: «Царь, если ты хочешь потребовать с меня отчет, то удали врагов из своего судилища, тогда я дам тебе ответ на все, о чем ты ни пожелаешь узнать, в их же присутствии я не стану говорить с тобой ничего, и ты казни меня без ответа, накажи меня, делай, что тебе угодно, ибо мир для меня распят, и я для мира (Гал.6:14)».
Тогда царь спросил: «Каких это врагов ты велишь мне удалить?»
«Гнев и страсти, — говорит блаженный. — Сначала они были даны нам Создателем в полезные деятели нашей природы. Это назначение они сохраняют и теперь у живущих не плотскою, но духовной жизнью. Для вас же, которые всецело живете плотью без всякой духовной жизни, они сделались врагами. Ибо, если в вас действует страсть, то вы ищете удовольствий, если же они прекращаются, то влекут за собой гнев. Оставь на сегодня это. Пусть рассудок и справедливость выступят вперед, когда ты будешь судить мои речи. Поэтому, если ты оставишь гнев и страсти, и на место их выступят рассудок и справедливость, то я откровенно скажу тебе все».
Авенир сказал: «Я уступаю твоей просьбе, удаляю гнев и страсти и выдвину вперед рассудок и справедливость. Говори же впредь безбоязненно со мною, откуда у тебя это заблуждение предпочитать пустые надежды очевидному, осязательному?» На это пустынник ответил: «Царь, если ты желаешь знать начало всего того, что заставило меня пренебречь временным и всецело предаться надеждам на вечное, то выслушай меня: в давнопрошедшие дни, будучи еще совершенно молодым, я услышал одно прекрасное, спасительное изречение, значение которого засело в самую глубину моего существа, как будто какое–нибудь Божественное семя; память о нем сохранилась навсегда неотлучно в моем сердце, так что это семя пустило в нем ростки и корень, и ты видишь, какие плоды принесло во мне. Значение этого изречения было приблизительно следующее: безумные имеют обыкновение пренебрегать действительным, смотреть на него, как на недействительное, а недействительное любить и домогаться, как действительного. Не отведавший сладости действительного не может иметь верного понятия о недействительном. Если же он не знает его, то как ему презирать его? Действительным называется вечное, неизменное, недействительным — здешняя земная жизнь, роскошь и ложное счастье, к которым, увы, и твое, царь, сердце приковано. Значение изречения непрестанно беспокоило мою душу и побудило моего руководителя — ум — к избранию лучшего. Однако заблуждение, имевшее, тем не менее, власть надо мной, вело борьбу с силою моего рассудка и делало для меня жизнь в окружавшей меня обстановке настоящей пыткой. Оно держало меня как бы своим пленником, подобно железным оковам в тюрьме. Когда доброжелательность к нам Бога Спасителя нашего соблаговолила избавить меня от этого тяжелого пленения, дала силу моему уму победить силу заблуждения и открыла мне глаза, дабы я мог отличать добро от зла, тогда я понял, что все окружающее нас — суета, томление духа, как выразился премудрый Соломон в одной из своих книг (Еккл.1:14), понял преимущество духовной жизни. С моего сердца спало покрывало моего неведения и рассеялся мрак души моей, в который погружали ее телесные страсти. Я познал то, для чего я родился, познал, что исполнением заповедей Божиих мне должно сделаться достойным пред Создателем. И вот с тех пор, оставив все, я последовал Его воле, и благодарю Бога, что чрез ходатайство Господа нашего Иисуса Христа, Он избавил меня от этой тины, от этого ужасного, гибельного мрака, господствующего в сем мире, и указал мне краткий, легкий путь, которым я могу повести образ жизни Ангелов. Отыскав поспешно этот путь, я избрал себе дорогу тесную и трудную, оставив совершенно суету здешней жизни, ее общество и временное богатство; и никто не заставит меня назвать что–либо прекрасным в сравнении с тем, что действительно прекрасно, от которого ты, царь, отторгнут и далек. Поэтому и мы далеки от тебя, вследствие того, что ты и себя ввергаешь в очевидное и явное беззаконие, и нас заставляешь подвергаться подобной опасности. Пока мы испытывались только в борьбе с мирским, мы никогда ни в чем не отступали от своих обязанностей, и ты сам подтвердишь, что нас нельзя было обвинить ни в легкомыслии, ни в небрежном исполнении своих обязанностей. Когда же ты настоял на том, чтобы лишить нас венца всего прекрасного и этим нанести Богу столь ужасное оскорбление; когда ты напоминаешь о почестях, честолюбии, то я могу вполне справедливо сказать, что ты не имеешь понятия о прекрасном, ставя на одну ступень благочестие в отношении Бога с людской любовью к славе, проходящей с быстротою весенних вод и цветов. Как мы можем поддерживать ее, а не напротив, отрицать и дружбу, и любовь, и почтение со стороны детей, и другое, (если только есть что–нибудь выше этого), видя, как ты оскорбляешь имя Божие, дающее тебе и жизнь, и дыхание; как ты оскорбляешь Господа нашего Иисуса Христа, Который, будучи всемогущ, вечен, как и Отец, утвердил словом небо и землю, сотворил человека, удостоил его бессмертия и поставил царем земных существ, устроив ему жилищем прекраснейший рай. Когда же человек, обманутый завистью диавола и, увы, увлеченный удовольствием, лишился всего этого и, прежде достойный зависти, он, вследствие своих бедствий, стал достойным сострадания и слез, тогда наш Творец, наш Создатель сжалился над ним — Своим творением. Не переставая быть Богом, чем был всегда, Он сделался Человеком, приняв все человеческое, кроме греха, и Своим добровольным страданием и крестной смертью сокрушил диавола, позавидовавшего нашему роду человеческому. Спасши нас от тяжкого пленения, Он возвратил нам, по Своему милосердию, прежнюю свободу. Лишившись ее чрез свое непослушание, мы получили ее опять, благодаря Его любви к людям, и даже были удостоены Им еще большей чести. Ты же, отвергнув пострадавшего так ради нас Господа, удостоившего нас таких благ, издеваясь над Его Крестом, предавшись всецело гибельным страстям и позорно провозглашая богами постыдных идолов, не только удалил себя от небесных благ, но, удаляя от них всех, повинующихся твоим приказаниям, ты и их души подвергнул опасности. Так знай, что я не послушаюсь тебя и не возьму с тебя пример в такой неблагодарности к Богу, если ты даже отдашь меня на съедение диким зверям или велишь убить или сжечь, что в твоей власти. Я не боюсь смерти и не дорожу земными благами, призирая их суетность и немощь. Что полезного, прочного и постоянного во всем земном? Да и не только одно это: сколько оно доставляет несчастья, горя, сколько бесконечных забот!
Со всякой земной радостью и наслаждениями соединена печаль и сокрушение; земное богатство — нищета; земная высота — крайнее унижение. Но кто пересчитает все его зло? На это наш богослов указал не многими словами: весь мир лежит во зле (1 Ин.5:19). Не любите мира, ни того, что в мире: кто любит мир, в том нет любви Отчей. Ибо все, что в мире: похоть плоти, похоть очей и гордость житейская, не есть от Отца, но от мира сего. И мир проходит, и похоть его; а исполняющий волю Божию, пребывает во век (1 Ин.2:15,17). Отыскивая это добро, я оставил все и присоединился к имеющим то же желание и почитающим Того же Бога, между которыми нет ни спора, ни зависти, ни горя, ни забот, но все идут одним путем. Цель их — занять места, уготованные Отцом для любящих Его. В них я приобрел родителей, братьев, родственников, друзей; своих же прежних друзей и братьев я избегал; поселился в пустыне, ожидая Бога, Который бы спас меня от малодушия и бурных страстей».
Когда Божий человек все это высказал, царь дрожал от гнева и хотел было тотчас же жестоко оскорбить святого, но не решился и отложил выполнение своего намерения, боясь его известности и знатности. Взвесив все это, он сказал: «Несчастный! обсудив свою погибель, гонимый к ней, по–видимому, самою судьбою, ты навострил свой ум и язык сообразно с этим и наговорил здесь такого неясного вздора, свойственного безумному, что если бы я в начале твоей речи не обещал тебе не гневаться, то предал бы теперь твое тело огню. Но так как ты обезопасил себя, предупредив меня, то я теперь сношу твою дерзость ради моей прежней дружбы с тобою. Теперь же уходи с моих глаз и впредь мне не попадайся, если не хочешь своей гибели».
Тогда Божий человек оставил царя и удалился в пустыню. Печалясь о том, что не пострадал за веру и мучаясь каждый день этим сознанием, он вел борьбу с властью, господствующей над мраком мира сего, с духом зла, как выражается Апостол Павел.
После свидания со своим бывшим другом, царь стал еще более ненавидеть монашеские общества и воздвигать на них гонения, стал еще более оказывать почести ревнителям языческой веры и служителям идолов.
Рождение св. Иоасафа
Когда царь находился в таком неведении и заблуждении, у него рождается дитя столь прекрасное, как будто это было дитя блеска и великолепия, окружающего его. Ибо говорили, что никогда еще в этой земле не появлялось столь прекрасного дитяти. Исполнившись большой радости по случаю рождения сына, Авенир назвал его Иоасафом и бессмысленно отправился в идольские храмы, чтобы принести жертвы богам, еще более бессмысленным, чем он сам, и воздать им благодарственные гимны, не ведая, Кто истинный виновник всех его благ, которому следовало бы принести духовную жертву. Царь, приписывая причину рождения сына безжизненным и бесчувственным существам, разослал во все стороны указы собрать множество народа на празднование рождения дитяти. И можно было видеть множество людей, стекающихся на этот праздник, побуждаемых и страхом перед царем, и благоговением перед ним. Каждый приносил с собою в изобилии все, нужное для жертвоприношений. Более же всего подстрекал их к этому стечению царь, задевая в них чувство удовольствия, так как он велел для этого празднества заколоть самых больших и лучших быков. Совершив, таким образом, всенародно праздник, он всех одарил подарками: сенаторов, вельмож, свое воинство и даже незнатных и незаслуженных. На это–то самое празднество, по случаю рождения царского сына, пришли к царю мужи, числом до пятидесяти, изучившие халдейскую астрологию. Приблизившись к ним, царь спрашивал каждого из них, какова будет судьба новорожденного его сына. Они, после продолжительного обдумывания, сказали, что он будет жить в большом богатстве и могуществе и превзойдет всех предшествовавших ему царей. Но один из астрологов, самый лучший, сказал: «Судя по тому, что нужно заключить из течения звезд, успех твоего новорожденного сына будет не в твоем царстве, но в другом, лучшем и бесспорно превосходящем. По моему мнению, он примет преследуемую тобою христианскую веру, и я думаю, что не ошибаюсь в своем предположении и ожидании».
Астролог говорил это так же, как говорил некогда Валаам: не астрология говорила истину, но Бог через противников объявлял правду. Царь, выслушав это известие, очень опечалился; его радостное настроение исчезло под гнетом горя. Он поместил своего новорожденного сына в прекрасный дворец, нарочно выстроенный в городе. Когда сын вышел из детских лет, царь не велел допускать к нему никого; назначил для него воспитателями и служителями молодых и самых красивых людей, наказав им скрывать от него все бедствия жизни: смерть, старость, болезнь, бедность и все другое, что могло бы нарушить его радостное настроение; напротив, раскрыть перед ним всякие удовольствия и наслаждения, чтобы его ум, увлекаясь этим, не мог бы рассуждать о будущем; чтобы он ни слова не слышал о жизни или учении и делах Христа, и последнее наказывал скрывать больше всего, принимая во внимание предсказание астролога. Если случится, что кто–нибудь из прислужников заболеет, то он приказал, чтобы его тотчас же удаляли оттуда, а вместо него ставили другого, здорового и хороших качеств, чтобы царевич не видел ничего, выходящего из ряда обыкновенного.
Так рассуждал царь, так он и сделал; смотря, он не видел, слыша, не понимал. Узнав, что некоторые из монашествующих, и след которых, по его мнению, простыл, остались в живых, он исполнился гнева, послал глашатаев по всему городу и по всей стране кричать, чтобы, по прошествии трех дней, не было ни одного монаха в его стране. Если же, по прошествии означенного времени, будет кто–нибудь из них найден, то будет сожжен или убит. Монахи, — говорил он, — убеждают народ обратиться к распятому Богу.
В это время случилось нечто такое, что огорчило и еще более раздражило царя против монахов. Один знатный вельможа безукоризненной жизни, занимавший видное место в государстве, исповедывавший истинную веру и заботившийся о спасении своей души, скрывал это из страха перед царем. Некоторые из близких к царю людей, завидуя почестям, оказываемым этому вельможе царем, думали о том, как бы оклеветать его перед ним. Однажды, когда царь вышел на охоту со своими царедворцами, то в числе их был и этот добродетельный муж. Гуляя наедине (я думаю, что это случилось по Божественному устроению), он нашел в чаще человека, лежащего на земле, у которого нога была сильно повреждена диким зверем. Увидя проходящего вельможу, он просил его не пройти мимо, но сжалиться над его немощью и отвести в свой дом, прибавляя, что он не будет для него совершенно бесполезен и непригоден. Благочестивый вельможа сказал ему: «Я возьму тебя и окажу тебе помощь, на сколько это в моих силах. Но что это за польза, которую, как ты говоришь, принесешь мне?» — «Я, — говорит раненый, — исправитель слов, именно: если как–нибудь в разговоре будет что–либо испорчено неосторожными словами, то я забочусь о том, чтобы зло не пошло дальше».
Благочестивый муж не придал никакого значения этим словам, однако велел отвести его в свой дом и окружить нужным попечением. Завистники же, о которых сказано раньше, не скрывая более своего нерасположения к означенному вельможе, оклеветали его перед царем, говоря, что он, забыв царское к себе расположение, не только оставил служение своим богам и принял христианство, но и злоумышляет против всего царства, подстрекая чернь и располагая к себе всех. «И если ты, — говорили они, — желаешь убедиться в истинности наших слов, то призови его к себе и, испытывая его, скажи ему, что ты хочешь, оставив отцовскую веру и царское достоинство, сделаться христианином и облачиться в монашескую одежду, которую ты прежде преследовал как зло».
Оговаривая благочестивого мужа перед царем, они знали его уязвимое место; враги знали, что если он услышит такие слова от царя, то посоветует ему не оставлять такого прекрасного решения, и они, таким образом, окажутся справедливыми. Царь, зная привязанность к себе этого мужа, считал их слова невероятными и ложными, но рассудил, что во всяком случае не следует оставлять это дело неисследованным. Призвав к себе вельможу, он говорит ему наедине, испытывая его:
«Ты знаешь, друг, сколько зла я причинил так называемым монахам и христианам. Теперь я раскаялся в этом и, презрев все земное, хочу жить их надеждами, ибо я слышал, что они говорили о каком–то бессмертном царстве, которое будет в другой жизни, а земной жизни смерть положит конец. Я думаю, что не иначе достигну чего–нибудь, как только принявши христианство и расставшись со славою своего царствования и прочими жизненными удовольствиями и наслаждениями и присоединившись к монахам и аскетам, которых я несправедливо изгонял, где бы они ни были. Что ты скажешь на это? Какой совет дашь ты мне? Говори только искренно, так как я знаю, что ты самый правдивый и рассудительный человек».
На это благочестивый муж, умилившись сердцем и обливаясь слезами, не подозревая скрытой хитрости царя, сказал:
«Царь, живи до скончания века, ибо ты возымел прекрасное, спасительное намерение, хотя и трудно достигнуть царствия небесного, однако надо добиваться этого всеми силами. Ищущий его найдет. Наслаждение жизненными благами, хотя, по–видимому, услаждает и увеселяет, но прекрасно отказаться от него, ибо в нем самом нет наслаждения, и кому оно доставляет удовольствие, того семикратно, в свою очередь, огорчает.
И блага земной жизни, и огорчения ее бледнее тени, и след их подобен следу плавающего корабля, или следу птицы, летающей по воздуху, а надежда на будущее, которую проповедуют христиане, прочна и непоколебима; печаль она доставляет в этом мире, а радость в будущем. Наши земные удовольствия здесь недолговременны, а в жизни будущей будут только причиною наказания, которое никогда не прекратится. Жизнь доставляет временные удовольствия, но вечное горе. Поэтому да будет приведено в исполнение царское намерение, ибо прекрасно, весьма прекрасно променять тленное на вечное».
Выслушав это, царь очень разгневался; однако он скрыл свой гнев и не сказал пока ничего благочестивому мужу. Но этот, будучи умным и сообразительным, заметил, что его слова огорчили царя и что он с хитростью испытывал его. Возвратившись домой, вельможа беспокоился и печалился, не зная каким образом войти в прежнее расположение царя и избегнуть близкой опасности.
Проведши целую ночь без сна, он вдруг вспомнил о человеке с поврежденной ногой и, велев привести его к себе, сказал: «Я помню, что ты назвал себя исправителем слов». Этот же говорит: «Если ты нуждаешься, то я на деле покажу свое искусство». Тогда вельможа выставил перед ним прежнее к себе расположение и близость царя, происшедший недавно разговор, который царь завел с ним с хитростью, и то, как он советовал царю лучшее, и что за это царь рассердился на него, и что он заметил по изменившемуся лицу скрытый в нем гнев.
На это спрошенный, подумав, сказал: «Да будет тебе известно, славнейший, что царь имеет о тебе дурное мнение, что ты–де хочешь овладеть его царством, и, действительно, он вел с тобой разговор с целью испытания. Так вот, ты обрежь свои волосы, сними эти блестящие одежды и, одевшись в шерстяное рубище, с рассветом отправляйся к царю. Когда же он спросит тебя, что значит эта одежда, ты ответь: «Я явился переговорить с тобой по поводу того, о чем мы вчера беседовали. Вот, я готов последовать за тобой туда, куда ты ни захочешь. Хотя эта роскошь и приятна, но для меня без тебя она не будет иметь никакого значения. Тот же путь, который ты избрал, хотя и труден и тернист, но с тобою он будет для меня и легок, и желателен. Как ты сделал меня своим участником здесь, в наслаждении земными благами, так ты будешь его во мне иметь и в предстоящих трудностях, дабы я с тобой участвовал и в наслаждении будущею жизнью».
Благочестивый вельможа, признав его слова дельными, сделал все так, как он ему сказал. Царь, увидев его и выслушав, возрадовался в душе. Радуясь такой его привязанности к себе и признав все наговоренное на него ложным, он стал оказывать ему еще большие почести и еще более приблизил к себе; монахов же возненавидел сильнее прежнего, говоря, что это они учат людей воздерживаться от удовольствий мира сего и бредить пустыми надеждами.
Мученическая кончина св. Отцев
Однажды, выйдя опять на охоту, царь видит в пустыне двух монахов. Он велел схватить их и привести к своей колеснице. Грозно взглянув на них, он заговорил, пылая от гнева: «Разве вы не слышали, бродяги и обманщики, как глашатаи ясно кричали, чтобы никого из вас, сумасшедших, чрез три дня не было ни в городе, ни в стране, находящейся под моей властью, в противном же случае виновный будет сожжен».
Монахи ответили: «Мы и уходим из твоих городов и областей, как ты приказал. Но так как нам предстоит к нашим братьям длинная дорога, то мы, нуждаясь в продовольствии, заготовляли его, чтобы иметь запасы в пути и не стать жертвою голода».
На это царь сказал им: «Побоявшийся угрозы смерти не станет заниматься заготовлением пищи».
«Это хорошо сказано тобою, царь, — отвечали они, — ибо убоявшиеся смерти заботятся о том, как бы им избегнуть ее. Но как назвать таковых, как не остановившимися перед напором течения и испугавшимися его? Кто совсем не надеется найти что–нибудь там, в вечности, тот печется о земном и, потому, боится смерти. Мы же, издавна возненавидев мир и все мирское, идя по трудному и узкому пути ради Христа, не боимся смерти, не дорожим земным, но стремимся только к будущей жизни. А так как смерть, которою ты угрожаешь, будет переходом в лучшую вечную жизнь, то она для нас скорее желательна, чем страшна».
Царь, желая поймать их на слове, сказал: «Как так? Ведь вы только что сказали, что уходите, как я и велел, из моего государства. А если вы не боитесь смерти, то чем объяснить ваше бегство? Вы солгали это из–за пустого хвастовства».
«Мы, — отвечали монахи, — убегаем не потому, что устрашились угрожаемой смерти, но из сострадания к тебе, чтобы не сделаться виновниками лишнего преступления с твоей стороны. Посему–то мы и предпочли уйти. Когда твои угрозы дошли до нас, то мы вовсе их не боялись». Тогда разгневанный царь велел сжечь их. И скончались слуги Христа через сожжение на костре, заслужив мученические венцы. После этого вышло постановление: если где–нибудь будет найден монах, то чтобы он убивался без всякого следствия. Вследствие такого постановления в этой стране не осталось ни одного из монашествующих, кроме скрывавшихся в горах, в земных расщелинах и пещерах. Таково было положение христиан в этой стране.
Стремление царевича Иоасафа к познанию истинного Бога
Между тем, царевич Иоасаф, о котором я упомянул выше, живя в неприступном, выстроенном для него дворце, достиг юношеского возраста, получил основательно образование — эфиопское, персидское и греческое. Он был не менее даровит, чем прекрасен; был весьма рассудителен и отличался всеми другими хорошими качествами. Иоасаф предлагал учащим его такие вопросы о природе, что они удивлялись проницательности и сообразительности ребенка. Царь поражался красотою его лица и качествами его души. Он дал приказание жившим с ним скрывать от него все печали и бедствия жизни, а также и то, что смерть полагает конец всем земным наслаждениям. Авенир льстил себе тщетными надеждами, полагая, что он своими приказаниями достигнет желаемого. Но каким образом смерть может быть скрыта от природы человеческой? Не скрылась она и от царского сына. Задумываясь над всем, что возбуждало его мысль, он размышлял относительно себя, по какой причине отец осудил его на такую неприступную затворническую жизнь, запрещая всякому желающему доступ к нему. Он понимал, что это происходит по приказанию отца, но, тем не менее, не решался спросить его об этом, считая невозможным, чтобы отец его замышлял что–нибудь ему неполезное. С другой стороны, он рассуждал так: если это происходит с ведома отца, то, если он и спросит, его, тот не скажет правды. Поэтому он решил узнать об этом от других. У него был один воспитатель, которого он любил больше всех и с которым был в самых близких отношениях. Призвав его к себе и почтив подарками, он начал расспрашивать его, что за причина того, что отец держит его взаперти между четырех стен. «Если ты, — заключил он, — ясно объяснишь мне это, то ты будешь первым моим советником, и я заключу с тобой завет первой дружбы».
Воспитатель этот, будучи разумным и, увидя совершенный, сообразительный ум царского сына, не пожелал навлечь на себя опасности утаиванием истины, а потому рассказал ему постепенно все: и гонения царя на христиан, а в особенности на аскетов, и как они были изгнаны из этой страны, и что астролог предсказал после его рождения. «А чтобы ты, — заключил он, — услышав их учение, не предпочел их веры нашей, царь и постарался окружить тебя немногими, избранными им самим лицами, приказав нам скрывать от тебя все бедствия жизни».
Услышав это, юноша ничего более не хотел слушать. Спасительное слово коснулось глубины его сердца, и милость Утешителя пыталась открыть ему глаза, указывая на истинного Бога. Так как отец часто навещал его (он чрезвычайно любил сына), то в один день сын говорит отцу: «Я хотел спросить тебя, мой господин, о том, что причиной того, что постоянное горе и непрестанная забота снедают мою душу?»
Царь, опечаленный его словами, сказал ему: «Скажи мне, дорогое мое дитя, какое у тебя горе, и я постараюсь сейчас же превратить его в радость».
— Что это за образ жизни, — отвечал царевич, — веду я взаперти между четырех стен? Ты сделал меня недоступным и невидимым для всех.
— Я не хочу, дитя, чтобы ты видел что–нибудь неприятное для твоего сердца, что могло бы испортить твое счастливое настроение. Я желаю, чтобы ты жил постоянно в роскоши, во всякой радости и услаждении сердца.
— Будь уверен, мой господин, — отвечает царевич: что таким образом я живу не в радости и веселии сердца, но в мучении и печали, так что даже пища и питье неприятны для меня и горьки. Я хочу видеть все, что за стенами моего дворца. Поэтому, если ты хочешь, чтобы я жил беспечально, позволь мне отправиться, куда я хочу, и услаждать свою душу созерцанием еще не виденного мною.
Царь, услышав это, весьма огорчился. Размышляя, что если откажет сыну в просьбе, то будет виновником еще большей его скорби, он сказал: «Я, дитя, исполню твое желание. Сейчас же велю приготовить лучших коней и снарядить приличную царю свиту». Исполнив это, он позволил царевичу отправиться, куда он захочет, поручив его спутникам избегать всяких встреч и всячески развлекать его: на дороге устраивать хоры песенников и разнообразные зрелища, чтобы ум царевича, занявшись этим, отвлекался бы от всего другого.
Находясь однажды в пути, царский сын заметил, по недосмотру слуг, двух мужей, из которых один был изувечен, другой слеп. Увидев их, царевич, неприятно этим пораженный, сказал своим спутникам:
— Что это за люди? Что у них за неприятный вид?
Они же, не находя возможным скрыть попавшееся на пути, сказали: Это страдания, происходящие от немощности человеческого тела, свойственны человеку.
— И всем людям приходится подвергаться этому? — спросил царевич.
Ему отвечали:
— Не всем, но тем, у коих здоровое тело сделается болезненным.
— А если не всем, — продолжает расспрашивать юноша, — то известно ли, кого постигнут такие ужасы, или этого нельзя определить и предвидеть?
— Кто из людей может знать свое будущее, — ответили они, — и кто может безошибочно судить о нем? Это выше человеческой природы и есть удел только одних бессмертных богов.
Тогда царевич перестал расспрашивать; виденное и слышанное им так расстроило его, что он совершенно изменился в лице.
Немного дней спустя, Иоасаф на дороге опять встречает удрученного временем старика, с совершенно сморщенным лицом, с ослабевшими коленями, согбенного, совершенно седого, беззубого, едва говорящего. Ужас охватил царевича. Велев привести его ближе, он начал расспрашивать о причине его необычайной наружности. Спутники же ему сказали:
— Он живет уже много лет; сила его постепенно уменьшалась, члены ослабевали, и ты видишь, до какого недуга дошел он теперь.
— А каков конец всему этому?
— Ничто иное, как смерть завершит все это, — отвечали вопрошаемые.
— И всем людям предстоит то же самое, или и это только некоторым?
— Без сомнения, если только преждевременная смерть не избавит кого от подобных недугов, то невозможно с течением лет не дойти до такого положения.
— В какие лета бывает это? И неизбежна ли смерть, нет ли средств миновать ее и не дойти до такого недуга? — спросил царский сын.
— Достигнув возраста 80, 100 лет — умирают, а иначе невозможно. Ибо смерть есть необходимость, с самого начала присущая роду человеческому, и избежать ее нельзя.
После всего виденного и слышанного умный и благоразумный юноша зарыдал от всего сердца и сказал:
«Не сладка эта жизнь, полна всякой скорби и печали, если все это так. И как кто может быть беззаботным, кто совсем не знает, когда ему следует ожидать смерти, которая приходит не только неизбежно, но и нежданно».
Они продолжали путь далее, и царевич непрестанно думал о виденном и слышанном, постоянно вспоминая о смерти. С тех пор его видели всегда печальным и унылым. Он говорил самому себе: «Когда же смерть похитит меня, и кто будет вспоминать меня после смерти, тогда как время все предает забвению? По смерти я бесследно уничтожусь, или есть какая–нибудь другая жизнь, другой мир?»
Обдумывая беспрестанно это и тому подобное, он начал бледнеть и чахнуть. Когда же ему случалось быть на виду у отца, он притворялся веселым и беспечальным, не желая, чтобы отец знал его размышления. Он горел нестерпимым желанием встретить кого–нибудь, кто бы мог удовлетворить стремлениям его души и сказать хорошее слово о том, что его так интересовало. Поэтому, он опять начал расспрашивать упомянутого воспитателя, не знает ли он кого–нибудь, кто бы мог удовлетворить его желаниям и успокоит ум его, ужасно блуждающий в размышлениях и не могущий отбросить мысли о смерти. Спрошенный, вспомнив о их предыдущем разговоре, сказал: «Я тебе уже и раньше говорил, как твой отец постоянно рассуждающих о том, что ты желаешь узнать, аскетов — одних велел казнить, других же неумолимо преследовал, так что теперь я не знаю никого из них, живущих в окрестности».
Царский сын, исполнившись гнева и очень огорчившись в душе, был подобен мужу, потерявшему большое сокровище и направившему все свои помышления на его разыскание. С тех пор он жил в постоянной скорби и в заботах; все мирские наслаждения и увеселения были в его глазах какою–то мерзостью, срамотою. Когда царевич находился в таком положении, стремясь обрести благо для своей души, его увидело Всевидящее Око, и не оставил его без внимания Желающий всем спасения и познания истины, по присущему Ему человеколюбию, и следующим образом показал ему путь, по которому следовало идти.
Повествование о св. Варлааме и свидании его с царевичем Иоасафом. Начало его св. учения
В это время жил один монах, безукоризненной жизни, отличавшийся красноречием и прошедший весь путь монашеской жизни. Из каких мест и из какого рода он происходил, я не могу сказать этого. Он жил в одной пустыне, находящейся в стране Сенаарской, и был удостоен священства. Имя этого старца было Варлаам. Узнав по Божественному откровению о состоянии души Иоасафа, он оставил пустыню и отправился в обитаемые места. Переменив свою одежду на мирскую, он сел на корабль и отправился в страну Индусов. Выдав себя за купца, он прибыл в город, где находился дворец царского сына. В этом городе он провел несколько дней, присматриваясь к обстановке царевича и разведывая о его приближенных. Узнав, что упомянутый выше воспитатель ближе всех к царскому сыну, он сказал ему наедине: «Я хочу объявить тебе, мой господин, что я купец и пришел из дальних стран. У меня есть один драгоценный камень, подобного которому еще никогда не находили. Я до сих пор никому еще не показывал его, тебе же я говорю о нем потому, что вижу в тебе мужа умного и смышленного, который может ввести меня к царскому сыну, чтобы я мог преподнести ему свой камень. Камень этот несравненно выше всего прекрасного: он может слепых одарить светом мудрости, глухим открыть уши, немым дать голос и больных исцелить. Неразумных он делает мудрыми; злых духов изгоняет и все прекрасное и приятное щедро дает заслужившим этого».
Воспитатель отвечает ему: «Я вижу, что у тебя крепкий и зрелый ум, но твои слова мне кажутся чрезмерно хвастливыми. Я не могу пересчитать тебе всех драгоценных камней, которые мне приходилось видеть, но я не видел и не слышал о камнях, имеющих такие силы, какие ты приписываешь своему. Но все–таки покажи мне его, и, если сказанное тобою справедливо, то сейчас же отнесу его царевичу, и ты получишь от него очень много подарков и почестей. Но прежде чем я не удостоверюсь в истинности твоих слов, я не могу возвестить господину и царю моему такие невероятности о неизвестном мне предмете».
Тогда св. Варлаам сказал ему на это: «Ты говоришь правду, что ты никогда не видел и не слышал о таких силах и действиях, ибо дело идет не об обыкновенном предмете, но об удивительном и великом. Но выслушай меня, и ты убедишься воочию в том, что ты старался увидеть. Этот драгоценный камень, кроме упомянутой силы и действия имеет еще одно свойство: его не может видеть не имеющий хорошего, здорового зрения и чистого, непорочного тела. Если кто, будучи несовершенен в этих двух отношениях, захотел бы посмотреть на этот драгоценный камень, то он непременно лишился бы того зрения и ума, которые имеет. Я же, будучи несколько сведущ во врачебном искусстве, вижу, что твои глаза нездоровы. Поэтому боюсь, чтобы ты не лишился и того зрения, которое у тебя есть. Что же касается царского сына, то я слышал, что зрение его уже утвердилось и здорово, почему я и не побоялся бы показать ему это сокровище. Я надеюсь, что ты не оставишь слов моих без внимания и не захочешь лишить твоего господина такой вещи».
На это воспитатель отвечает ему: «Если это так, то не показывай мне камня. Моя жизнь запятнана многими проступками; кроме того, и глаза мои, как сказал ты, нездоровы. Тем не менее, я верю твоим словам и не замедлю доложить об этом царевичу».
Придя к Иоасафу, воспитатель подробно рассказал ему все. Царевич, выслушав его, почувствовал в своем сердце радостное и приятное чувство и, как бы вдохновенный в душе Богом, велел поскорее ввести этого св. мужа.
Когда Варлаам вошел к царскому сыну и отдал ему подобающее приветствие, тот пригласил св. мужа сесть. По уходе воспитателя, Иоасаф говорит старцу: «Покажи мне этот драгоценный камень, о котором, как говорил мой воспитатель, ты рассказываешь что–то необыкновенное и удивительное». Варлаам так начал с ним разговор: «Несправедливо было бы, царь, чтобы я рассказывал неверное и лишнее относительно предмета, превосходящего своею славою даже твою славу. Все, доложенное тебе обо мне, верно, истинно и несомненно. Но если я сначала не буду убежден в твоей рассудительности, то не могу открыть тебе тайну, ибо Господь говорит: Вышел сеятель сеять. И когда он сеял, иное упало при дороге, и налетели птицы, и поклевали то. Иное упало на места каменистые, где немного было земли, и скоро взошло, потому что земля была неглубока, когда же взошло солнце, увяло и, как не имело корня, засохло. Иное упало в терние, и выросло терние и заглушило его. Иное же упало на добрую землю и принесло плод; одно во сто крат, а другое в шестьдесят, иное же в тридцать (Мф.13:4–9).
Если и твое сердце окажется плодородною землею, то я постараюсь насадить в тебе Божественное семя и открыть великую тайну. Если же твое сердце представляет каменистую или тернистую землю или путь, всеми попираемый, то лучше совсем не насаждать на нем спасительного семени и не бросать его на расхищение птицам и зверям. Но я надеюсь на лучшее, надеюсь, что ты достоин приять спасение; поэтому ты увидишь и этот неоценимый камень и благодаря его блеску можешь также сделаться светлым и принести стократные плоды. Ради тебя я предпринял это дело и совершил длинный путь, чтобы показать тебе то, чего ты не видел и научить тому, чего ты никогда не слышал».
Иоасаф отвечал на это: «Я, почтенный старец, горю неудержимым, страстным желанием слышать какие–нибудь новые хорошие слова, и в моем сердце пылает огонь, который жжет меня — так мне хочется разрешить свои сомнения. До сих пор я не встречался ни с одним человеком, который бы мог преподать мне спасительное слово. И надеюсь, что это слово не имело бы той участи, какую постигло упавшее на каменистую и тернистую почву и расхищенное птицами. Я с толком принял бы его и умел бы сохранить его. Если ты можешь мне тут в чем–нибудь помочь, то не скрывай от меня, но поведай. Как только я услышал, что ты пришел из дальней земли, то радостное чувство и надежда появились в моей душе, — надежда, что я буду иметь возможность узнать от тебя то, что хотел. Поэтому–то я велел привести тебя ко мне и ласково принял, как кого–нибудь близкого или сверстника, надеясь, что я не ошибусь в ожиданиях».
Тогда Варлаам сказал: «Ты поступил в этом случае прекрасно и достойно твоего царского величия, не поддался окружающему ничтожеству, но откровенно надеялся. Был некогда один великий и славный царь. Когда он однажды разъезжал на золотой колеснице с подобающей царской чести свитой, то встретил двух мужей, одетых в грязные и разодранные рубища, с бледными, изнуренными лицами. Царь знал их тучными, но они постом изнурили свое тело. Увидя их, он, сойдя с колесницы, пал пред ними на землю, приветствуя их. Сопровождавшие его вельможи же и знатные люди были недовольны этим, полагая, что он поступает не по царскому достоинству, но не осмеливаясь порицать его, они просили его брата сказать царю, чтобы он не унижал царской короны. Когда тот сказал об этом своему брату и порицал неуместное его унижение, царь дал ему ответ, которого его брат не понял.
У этого царя был такой обычай, что когда он издавал относительно кого–нибудь смертный приговор, то посылал глашатаев к дверям осужденного с трубою, нарочно для этой цели предназначенной, звуком которой все извещались, что такой–то приговорен к смертной казни. Когда наступил вечер, царь послал трубить в означенную трубу у дверей своего брата. Последний, услышав звуки смертоносной трубы, отчаялся в своем спасении и целую ночь писал завещание касательно своего имущества. На рассвете же одевшись в черные траурные одежды, он отправляется с женой и детьми, плача и рыдая, к дверям дворца. Введя его во дворец и видя в таком горе, царь сказал: «О, безумный! если ты так испугался глашатая, посланного твоим единоутробным и равным по сану братом, относительно которого ты уверен, что ни в чем не провинился перед ним, то как ты можешь укорять меня в том, что я смиренно приветствовал глашатаев моего Бога, возвещающих мне смерть и страшное предстание пред Господом, пред Которым я чувствую себя много и тяжко согрешившим. Так вот, поэтому я уличу и подстрекавших тебя укорять меня, уличу в том, что скорее они безумствовали, чем я».
Дав таким образом своему брату полезный урок, царь отпустил его домой. Между тем, он приказал сделать четыре деревянных ящика. Позолотив два из них со всех сторон и наполнив их смрадными костями мертвецов, запер их золотыми крючками. А остальные, вымазав смолою и асфальтом, наполнил драгоценными камнями, жемчугом и различными благовонными веществами. Перевязав их волосяными веревками, он призвал вельмож, осуждавших его за встречу с упомянутыми мужами, и положил пред ними четыре ящика с тем, чтобы они оценили достоинство каждого. Вельможи определили, что позолоченные два ящика очень ценны, потому что в них, наверное, царские короны и царские пояса, а вымазанные асфальтом и смолой, — говорили они, — малой и жалкой ценности. Тогда царь сказал им: «Я знал, что вы скажете это. Вы своими наружными глазами обращаете внимание и цените только внешность, но не так следует делать: следует внутренними глазами смотреть на внутреннюю ценность или бесценность».
И приказал открыть позолоченные ящики. Страшный смрад понесся оттуда, и самый неприятный вид представился их глазам. «Это подобие людей, одетых в дорогие и блестящие одежды, гордых своей славой и могуществом, внутри же смрадных, подобно трупу, по причине своих дурных дел», — сказал царь. После этого он велел открыть ящики, вымазанные смолой и асфальтом! Тогда прекрасный вид представился всем присутствующим, и кругом распространилось благовоние. Царь обратился к ним и сказал: «Знаете ли, кому подобны эти ящики? Бедным, одетым в убогие одежды. Видя их внешность, вы сочли унизительным для меня преклониться пред ними, а я, познав сердечными очами благородство и красоту душ их, почел для себя за честь прикоснуться к ним и счел их выше царского венца и царской пурпуровой одежды». Пристыдив их таким образом, он научил их не судить по внешнему виду о достоинстве человека, но обращать внимание на духовную его сторону. Подобно этому благочестивому и мудрому царю и ты поступил, приняв меня в надежде узнать от меня что–нибудь хорошее. Я полагаю, что ты не обманешься в ней».
Иоасаф сказал ему на это: «Все это сказано тобой хорошо и уместно, но одно я хотел бы знать: кто твой Господь, о Котором ты сказал в рассказе о сеятеле»?
— Если ты хочешь узнать о моем Господе, — отвечал Варлаам, — то мой Господь — Иисус Христос, Единородный Сын Божий, всеблаженный и всемогущий, Царь царствующих и Господь господствующих. Он один бессмертен и во свете живет неприступном, прославляемый со Отцом и Святым Духом. Так как я не из тех, которые признают многих ложных богов и поклоняются бездушным немым идолам, но верую во Единого Бога, прославляемого в трех ипостасях; в Отце, Сыне и Святом Духе, Единого Существа и единой славы, царствующих в едином, нераздельном царстве. Этот триипостасный Бог есть Дух вечный, нерукотворенный, неизменяемый, невидимый, непостижимый, всеблагий, всеправедный, сотворивший все из ничего: и видимое и невидимое. В начале Он создал бесчисленное множество невидимых бестелесных духов небесных — слуг величия Божия. Потом Он сотворил видимый мир–небо, землю и воды. Этот мир Он украсил светом; небо — солнцем, луною и звездами; землю — различными животными и растениями; воды же наполнил рыбами. — Все это Он сотворил словом: Той рече и быша. Той повеле и создашася (Пс.148:5).
Затем Он создает человека Своими руками, взяв земной прах, из которого создал тело и вдунул в него душу, одаренную разумом. По Писанию, она сотворена по образу и по подобию Божию: по образу — вследствие свободной воли, а по подобию — вследствие добродетелей. Дав первому человеку свободную волю и бессмертие, Он назначил его царем на земле. Из ребра его Он создал ему в помощники жену. И, насадив рай в Эдеме, на востоке, полный радости и веселия, поместил туда человека, которого сотворил, позволив ему пользоваться всеми находящимися там насаждениями. От одного только древа Он запретил ему вкушать плоды, называемого деревом познания добра и зла, сказав: в день в который ты вкусишь от него — смертию умрешъ (Быт.2:17).
Один из Ангелов, первый из них, не получивший от Творца даже и тени зла, но созданный добрым, по собственному желанию обратился от добра ко злу. Он безумно возгордился и вздумал противиться Господу Богу, за что и был изгнан из числа Ангелов, лишен своего достоинства и вместо блаженной славы и Ангельского имени, назван был диаволом и сатаною. Бог отверг его, как недостойного вечной славы. Вместе с ним Он отдалил и отвергнул многих подчиненных ему ангелов, которые последовали примеру своего начальника и употребили во зло свою свободную волю вместо того, чтобы употребить ее на добро. Они названы были злыми духами, как обманщики и соблазнители. Отрекшись совершенно от всякого добра, диавол стал злым и выказал зависть к человеку. Видя себя лишенным такой почести, он начал замышлять о том, чтобы лишить и человека блаженной жизни. С этой коварной целью он вошел в змия, а чрез него обратился к жене и убедил ее отведать запрещенного плода, уверяя ее, что, вкусивши этого плода, человек делается равным Богу. Чрез нее змий обманул также и Адама (так назывался первый человек). Вкусив запрещенного плода, первый человек был лишен райского блаженства. Вместо блаженной вечной жизни он получил в удел эту, полную бедствий и скорбей жизнь и, в конце концов, был осужден на смерть. С тех пор диавол возымел власть над человеком и, с умножением рода человеческого, гордясь своею победой, он всячески подстрекал людей к злу. Бог, желая прекратить умножение грехов, послал на землю потоп, истребивший всех живущих существ, кроме одного только праведника в этом роде, которого Бог оставил в живых, спасши его с женою и детьми в ковчеге, после чего Он поставил его одного над всею землею. Когда же люди начали размножаться, то они снова забыли Бога и впали в нечестие. Развращенные и порабощенные различными грехами, они приняли различные заблуждения: одни думали, что все само собою происходит и живет, и учили, что нет никакого Высшего Существа; другие впали в фанатизм; некоторые признавали богов, имеющих собственные страсти и нечестия, помогающих злым делам. Сделав их изображения в виде деревянных бесчувственных идолов, они выставляли их в храмах, поклонялись и служили им — вещам, которые сами сделали. Одни поклонялись солнцу, луне и звездам, которые Бог назначил для служения этому земному миру, — безжизненным и бесчувственным, дающим свет по Промыслу Божию, но не по собственному побуждению и желанию. Другие поклонялись огню, воде и другим естественным стихиям. И существа, одаренные душою и разумом, не стыдились обожать их. Иные поклонялись животным и пресмыкающимся гадам, считая себя хуже их; некоторые же признавали богами ничтожных людей — мужчин и женщин. Сами эти люди рассказывали о том, что их боги были прелюбодеями, убийцами, злыми, завистниками, грабителями, отце и братоубийцами, ворами, отравителями, хромыми, калеками и бешеными, что они умирали, бывали поражаемы громом, бывали порабощаемы людьми, убиваемы, оплакиваемы, и что они творили разные постыдные дела.
Люди с самих своих богов брали примеры нечестия, вследствие чего они без всякого стыда оскверняли себя всякими беззаконными делами. Страшный мрак господствовал тогда среди нашего человеческого рода. Не было тогда почитателей истинного Бога, никто не пытался Его даже и найти. Среди этого поколения нашелся один только Авраам, у которого были здравые душевные чувства. Созерцая внимательно творения мира, он дошел до познания их истинного Творца. Созерцая небо, землю, море, солнце, луну и пр., он удивлялся их целесообразности и эту целесообразность вселенной приписывал не самообразованию мира, не земным стихиям, не бездушным и безжизненным идолам, но всемогуществу и мудрости истинного Бога, Который и есть Творец всего. Бог Сам являлся ему, не в Своем истинном образе (ибо видеть Бога никто не может), но в каких–нибудь жизненных видимых образах, что возможно Его могуществу. Вложив в его душу более совершенное познание о Себе, Он прославил имя его и сделал Своим служителем, Внушая по очереди благочестие всем потомкам Авраама, Бог научил их истинному познанию, произвел от них многочисленное племя, которое назвал Своим избранным народом.
Когда этот народ был порабощен египтянами при одном тиране–Фараоне, Бог посредством ужасных, изумительных чудес и знамений вывел избранный народ из Египта через Моисея и Аарона, мужей святых и удостоенных дара пророчества. Чрез них Он достойно наказал египтян за их жестокость и провел израильтян (так называется этот народ от имени внука Авраама) по дну Чермного моря, рассекши воды так, что справа и слева образовалось по стене. Когда же Фараон с египтянами погнался за ними по их следам, то возвратившаяся на свое место вода всех преследовавших истребила. Потом, проводя Свой народ чрез пустыню в продолжение 40 лет с великими знамениями и чудесами, питая их небесною пищею, Бог дал им закон, написанный на двух каменных скрижалях, которые Он вручил Моисею на горе Синай. Этот закон, запрещающий идолов и все дурные дела, учащий веровать и поклоняться единому истинному Богу и творить добрые дела послужил образцом, основою всех последующих законов. Производя постоянно среди израильтян чудеса, Бог привел их в прекрасную страну, которую Он некогда обещал Аврааму дать его потомкам. Долго можно было бы рассказывать о всех тех делах, великих и изумительных, славных и редких, которые Господь творил среди них. Цель всех этих чудес была та, чтобы отвлечь род человеческий от всякого беззакония и нечестия и возвратить ему его первоначальное предопределение. Но и до сих пор сила греха имеет над ними власть, и смерть царствует над людьми по проискам диавола, осуждая всех на ниспослание в ад. Когда мы дошли до такого жалкого положения, Создатель не отвернулся от нас. Он не допустил до окончательной гибели творений рук Своих. По желанию Бога Отца, Единородный Сын Божий, рожденный от Отца, единосущный Отцу и Святому Духу, истинный Бог, вечный и всемогущий, как и Отец, нисходит к Своим рабам и, будучи совершенным Богом, делается совершенным Человеком, воплотившись от Духа Святаго и Пресвятыя Девы Марии. К Пречистой Деве послан был один из Архангелов возвестить о непостижимом зачатии и рождении, непостижимом потому, что Сын Божий без отца зачался в Пресвятой Деве от Духа Святаго. Прияв от Пресвятой Девы Тело, одушевленное разумною душою, Христос явился нам, соединяя в Себе два естества — Божеское и человеческое, причем сохранил непорочною родившую Его Пречистую Деву. И, приняв на Себя все человеческое, кроме греха, Он принял и наши немощи, наши недуги. Так как смерть вошла в мир чрез грех, то нужно было, чтобы наш Искупитель был безгрешен и неподвержен смерти за грехи. Прожив среди людей 30 лет, Он принял в реке Иордан крещение от Иоанна, мужа святого и стоявшего выше всех Пророков. Во время крещения Господа Иисуса Христа раздался с неба голос Бога Отца: Сей естъ Сын Мой возлюбленный, в Котором Мое Благоволение (Мф.3:17). И Дух Святый сошел на Него в виде голубя. Христос начал творить великие и изумительные чудеса: мертвых Он воскрешал, слепым даровал зрение, духов изгонял, немых и глухих исцелял, прокаженных очищал и всюду восстановлял природу нашу в первоначальном виде, делом указывая нам истинный путь добродетели, устраняя нас от гибели и направляя к вечной жизни. Затем Он избрал Себе 12 учеников, которых назвал Апостолами и поручил им возвестить всем о небесной жизни, объявить которую Он пришел на землю. Своими делами Господь сделал нас, жалких земных обитателей, причастными неба. Но первосвященники и старейшины иудейские (Он жил в их стране), невзлюбили Его, завидуя Его удивительным и Божественным действиям, знамениям и чудесам, которые они видели. Забыв все сделанное Христом добро, они, предательски овладев Им чрез одного из Его учеников, представили Его на суд язычников; обвинив во многом, они добились осуждения Его на крестную смерть. Господь добровольно решил нести все это, ибо пришел пострадать за нас, желая освободить человека от страданий. Все эти страдания Господь переносил человеческою плотью, причем Его Божество не страдало, ибо Он состоял из двух естеств: Божеского и человеческого; человеческое естество Он принял ради нас и им Он страдал, Божеством же не страдал и не умирал. Тело безгрешного Иисуса Христа было распято; но Он не подлежал смерти, потому что не сделал греха, и не было лжи в устах Его (Ис.53:9) ибо чрез прегрешение, как я упомянул, смерть вошла в мир, как говорит Апостол Петр, но Он ради нас умер плотью, чтобы избавить нас от власти смерти. Сошедши во ад и сокрушив его, Иисус Христос освободил оттуда искони веков заключенные там души. Положенный во гроб, Он воскрес на третий день. Победив смерть, даровал нам победу над нею. Сделав Свою плоть нетленною, Спаситель явился Своим ученикам, даровав им мир, а чрез них всему роду человеческому. По прошествии 40 дней, Он вознесся на небо и воссел одесную Отца. Он снова придет на землю судить живых и мертвых и воздать каждому по делам его. После Своего славного вознесения на небо, Господь ниспослал на Своих учеников Духа Святаго в виде огненных языков, после чего они начали говорить на чужих языках. Получив дары Святаго Духа, Апостолы рассеялисъ по всем народам, проповедуя истинную веру, крестя во имя Отца и Сына и Святаго Духа, наставляя исполнять все заповеди Спасителя. Просвещались Духом находившиеся в заблуждении язычники; благодаря проповеди у них было уничтожено суеверие и почитание идолов. Диавол, не перенося поражения, и доселе ведет с нами борьбу, внушая глупым и неразумным сохранять идолопоклонство, но его сила оказалась слабой и его меч окончательно упал пред силою Христа. Так вот, я вкратце дал тебе понятие о моем Господе Боге и Спасителе, подробнее же ты узнаешь, если всей душой примешь Его учение и сделаешься Его рабом».
Когда царский сын выслушал эти слова, то свет подобно молнии озарил его душу. В избытке радости, пораженный, он поднялся с трона и сказал Варлааму: «Это тот бесценный камень, как я догадываюсь, почтеннейший из людей, который ты, естественно, держишь в тайне, не показывая его всякому желающему; тот камень, благодаря которому поддерживается бодрость душевных сил, потому что, как только я услышал твои слова, благодатный свет проник в мое сердце, и спало с души моей то тяжелое покрывало, которое уже долгое время тяготило мою душу. Поэтому, если мое предположение справедливо, то скажи мне это. Если же ты знаешь что–нибудь лучше сказанного, то не откажи поведать мне и то».
Варлаам ответил ему на это: «Да, мой господин и царь, это та великая тайна, скрываемая от мира сего и вместе с тем с самого сотворения человека открываемая роду человеческому. Ее открывали в древности многие пророки и проповедники, просвещаемые Святым Духом, многообразно и гласом велиим проповедовавшие ее. И все они, предвидя будущее спасение, желали быть его свидетелями, но не дожили до этого. Теперешнее же поколение удостоилось принять его. Кто поверит и крестится, тот спасен будет, а кто не поверит, осужден будет (Мк.16:16).
Тогда Иоасаф сказал: Всему, сказанному тобою, я безусловно верю и признаю Бога, Которого ты проповедуешь. Одно только ты мне непременно разъясни и непреложно научи: что мне следует делать, и что такое то крещение, которое должен, как ты говоришь, принять верующий»?
На это ему Варлаам ответил: «Благодатный дар крещения есть как бы корень или твердое основание святой и безупречной христианской веры, спасающей человека от прирожденной способности грешить и от зла, происшедшего от людских пороков. Так Спаситель велел возрождаться водою и Духом Святым и этим водворяться в первоначальном достоинстве. Крестимся мы, по словам Господа, во имя Отца и Сына и Святаго Духа. Тогда живут в душе крестившегося дары Духа Святаго, просвещающие ее, делающие богоподобною и возобновляющие ее по образу и подобию Божию. Освободив душу от зла, свойственного ей вследствие прежних дурных дел, мы заключаем с Богом завет, другой новой жизни и получаем основание для этой, более чистой жизни. Благодаря чему делаемся сонаследниками возродившихся для бессмертия и достигнувших вечного спасения. А без крещения никто не может надеяться, хотя бы он был благочестивейшим из благочестивых. Ибо воплотившийся для нашего спасения Сын Божий сказал: Истинно, истинно говорю тебе: если кто не родится от воды и Духа, не может войти в царствие Божие (Ин.3:5). Итак, прежде всего, уверовав в душе, с искренним желанием приступи сейчас же к крещению и ни в каком случае не откладывай этого, ибо откладывание опасно, вследствие неизвестности времени нашей смерти».
Тогда Иоасаф сказал: «О какой это надежде говорил ты, которая без крещения не может исполниться? Что это за царство, которое ты называл небесным? Откуда ты слышал слова воплотившегося Бога? Что это за неизвестность времени смерти, мысль о которой давит мое сердце и причиняет мне горе и скорби, уничтожающие мою плоть, и даже снедает крепость костей моих? И если мы умрем, то уничтожимся ли совершенно, или по прекращении этой жизни есть другая какая–нибудь жизнь? Я желал бы знать все это».
На все эти вопросы Варлаам отвечал следующим образом: «Та благая надежда, о которой я сказал, есть надежда на царствие небесное. Царствие же это совершенно невыразимо на человеческом языке. Священное Писание говорит: Не видел того глаз, не слышало ухо, и не приходило то на сердце человеку, что приготовил Бог любящим Его (1 Кор.2:9). Когда же мы будем достойны, оставивши эту грубую плоть, достигнуть небесного блаженства, тогда Сам Господь, давший возможность исполниться нашей надежде, покажет нам, какова слава всех этих благ, непостижимая для ума, и каков тот невыразимый свет и непрестанная жизнь с Ангелами. Если мы будем удостоены жизни с Богом, на сколько это достижимо для человеческой природы, то будем все знать от Него, чего мы теперь не знаем.
Все это я почерпнул из боговдохновенных книг Священного Писания, учащих этому, и выше всего ставлю царствие небесное, где я буду близок к созерцанию Святой Животворящей Троицы, буду очищен и озарен неприступным светом и узрю блеск Ее невыразимой славы. Нет ничего удивительного, что нельзя выразить словом ту славу, тот свет и то благо, так как они не были бы великими и необыкновенными, если бы были доступны нашему уму и выразимы словом, доступны для нас, жителей земли, облеченных в это грубое тленное тело. Думай об этом так, прими все это с верой, что оно не заключает в себе ничего вымышленного и старайся чрез добрые дела достигнуть этого бессмертного царства. Если ты достигаешь его, тогда познаешь все совершенно.
Что же касается того, что ты спросил, как мы услышали слова воплотившегося Бога, то мы познали все о Божественной Его деятельности чрез Св. Евангелие. Так называется та часть Св. Писания, которая благовествует нам о бессмертии, о вечной жизни, об оставлении грехов и царствии небесном. Ее написали свидетели и служители Слова Божия, о которых я сказал выше, говоря, что Христос, Спаситель наш, избрал Себе учеников и Апостолов. Они передали нам письменно, после славного вознесения Господа на небо, о Его земной жизни, Его учении и чудесах, на сколько это возможно было передать письменно. Ибо избранный св. Евангелист так сказал в заключение своего повествования: Многое и другое сотворил Иисус, но если бы писать о том подробно, то думаю и самому миру не вместить бы написанных книг (Ин.21:25).
В Св. Евангелии заключается повествование о воплощении, учении, чудесах и делах Христовых, написанное Духом Святым. Повествуется о славном страдании, которому Господь подвергнул Себя ради нас, о смерти, святом воскресении на третий день после смерти, и о вознесении на небо, кроме того, о Его будущем страшном пришествии во славе. Ибо Сын Божий вторично придет во всей Своей славе, со всеми небесными легионами, судить род человеческий и воздать каждому по делам его. Бог сотворил человека из земли, как я сказал тебе раньше, вдунул в него дыхание жизни, которое называется душою. Душа есть существо духовное и разумное. Так как мы осуждены на смерть, то мы все умираем. И никто из людей не может избежать этого. Смерть души отлична от смерти тела. Тело, созданное из земли, снова обращается в землю отдельно от души и, разлагаясь, уничтожается. Душа же, будучи бессмертна, отправляется туда, куда велит Господь, смотря по тому, какое место она сама себе уготовала в сожитии с телом. Что кто посеет здесь, то он пожнет там.
Потом, через много лет, придет Христос, Бог наш, в страшной и невыразимой славе Своей, судить мир, устрашась Которого небесные силы придут в ужас, и все легионы Ангелов в трепете предстанут пред Ним. Тогда по гласу Архангела и по трубе Бога, воскреснут все мертвые и предстанут пред Его грозным троном. Воскресение есть соединение опять души с телом. Тело же, уничтожившееся и рассыпавшееся, восстанет невредимым; и пусть тебе это не кажется невероятным. Нет ничего невозможного, чтобы тело, созданное с самого начала из земли и превратившееся опять в землю, из которой было сделано, по повелению Создателя, снова восстало невредимым. Достаточным доказательством возможности этого будет для тебя то, если ты представишь себе, сколько всего Бог сотворил из ничего (потому что Бог сотворил человека из земли, которой прежде не было). Каким же образом земля стала человеком? Каким образом появилась земля, не существовавшая прежде? Какую подпору имеет она? Каким образом на ней появились бесчисленные роды неодушевленных предметов, растения и другие произведения? Откуда такое разнообразие тварей? Сотворившему все из ничего и теперь еще творящему вполне возможно восстановить из земли умершие и разложившиеся тела, чтобы каждый получил по делам своим.
Здешняя земная жизнь — жизнь деяний, будущая же — жизнь воздаяний за деяния. В этом воскресении и воздаянии и заключается справедливость Божия. Ибо многие праведники, потерпев здесь много невзгод, подверглись насильственной смерти. Другие же безбожники и беззаконники провели земную жизнь в неге и благоденствии. Но Бог, будучи благ и справедлив, назначил час воскресения, в который каждая душа, соединившись с своим телом, получит должное.
Грешник, наслаждавшийся здесь благополучием, там будет наказан за свои прегрешения; праведник же, получив здесь возмездие за свои проступки, там сделается сонаследником вечных благ, ибо наступает время, в которое все находящиеся во гробах услышат глас Сына Божия, и изыдут творившие добро в воскресение жизни, а делавшие зло — в воскресение осуждения (Ин.5:28,29). И воссядет тогда на трон наш Создатель, и откроются книги, в которых записаны все наши дела, слова, желания и самые сокровенные мысли.
Тогда ничто не сможет отклонить правильного суда: ни искусный защитник, ни убедительность речей, ни ложное оправдание, ни богатство, ни знатность, ни подарки. Но неподкупный, праведный Судия справедливо будет судить каждого за его дела, слова и помышления. И тогда отправятся творившие добро в жизнь вечную, в невыразимый свет, веселясь вместе с Ангелами, наслаждаясь неслыханными и невиданными благами, созерцая Св. Троицу. Сотворившие же зло, все нечестивцы и грешники пойдут на вечное мучение. Наказаниями будут: огненная печь, страшный мрак, постоянно глодающий червь, скрежет зубов и другие бесчисленные казни. Самое же тяжелое наказание — отчуждение от Бога, отторжение от лица Его, лишение лицезрения Его славы, выставление на вид каждого дела и беспредельный позор.
Ибо после этого Страшного Суда все останется непреложным и неизменным: и бесконечная блаженная жизнь праведников, и бедственная мучительная грешников. После не будет ни другого высшего судьи, ни другого суда. Не будет также отсрочки для раскаяния грешников. Тогда виновным не будет уже никакого пути миновать вечного заслуженного наказания. Если это так, то как нам следует вести себя, чтобы избежать угрожаемого наказания и стать одесную Сына Божия? Ибо там становятся праведники. Грешникам же предстоит занять злополучное место — ошую Сына Божия. После этого Господь вводит праведных, благословенных Отцом в вечное царство. Грешников же Он с гневом и проклятием, отбросив от кроткого лица Своего, отсылает в самое тяжелое, вечное наказание».
Тогда Иоасаф говорит Варлааму: «Ты, человече, говоришь что–то великое, удивительное, приводящее в страх и трепет, если только все это так, если за смертью и превращением в прах и пепел следует восстановление и воскресение, награды и наказания за прошлую жизнь. Но какое доказательство всего этого? И каким образом вы так безусловно и твердо поверили невиданному еще доселе? Ибо о сделанном и подтвержденном фактами вы могли услышать из свидетельства очевидцев, хотя бы сами не видели. Но как вы можете так уверенно проповедывать столь великое и чрезвычайное будущее»?
Учение о будущем страшном пришествии Христа
На это Варлаам ему отвечает: «Из дел, которые уже совершены, я приобрел уверенность и в будущих делах. Ибо те, кто возвестили это, не погрешили ни в чем против истины, но подкрепляли слова свои разными знамениями и чудесами, они же изъясняли и будущие дела. Как о настоящем они не учили ничему нелепому или вымышленному, но все осветили ярче солнца, чтобы они ни говорили или делали, так и о будущем они учили истинно. Кроме того, Сам Господь Иисус Христос подтвердил это делом и словом. Он говорит: Не дивитеся сему, ибо — наступает время, в которое все, находящиеся во гробах, услышат глас Сына Божия и изыдут творившие добро в воскресение жизни, а делавшие зло в воскресение осуждения (Ин.5:28,29). И далее: Истинно, истинно говорю вам: наступает время и настало уже, когда мертвые услышат глас Сына Божия и, услышав, оживут (25 ст.). В другом Он снова говорит: А о воскресении мертвых не читали ли вы реченнаго вам Богом: Я Бог Авраама, и Бог Исаака, и Бог Иакова. Бог не есть Бог мертвых, но живых (Мф.22:31–32). И еще: Посему, как собирают плевелы и огнем сжигают, так будет при кончине века сего. Пошлет Сын человеческий Ангелов Своих и соберут из царства Его все соблазны и делающих беззаконие, и ввергнут их в печь огненную, там будет плач и скрежет зубов. Тогда праведники возсияют, как солнце, в Царстве Отца их. Кто имеет уши слышать, да слышит (Мф.13:40–43).
Этими и многими другими словами Господь свидетельствовал о воскресении тел. Он и делом подтвердил Свои слова, воскресив многих из мертвых.
Так, к концу своей земной деятельности Он вызвал из гроба и оживил умершего уже четыре дня Лазаря, друга Своего, начавшего разлагаться и смердеть.
Кроме того, Сам Господь был первым примером совершенного воскресения. Он воскрес на третий день после Своей смерти, восстав первым из мертвых. Хотя воскресли и другие мертвые, но они снова умерли и предупредили будущее истинное воскресение. Христос же был единственным представителем истинного воскресения, первый воскреснув бессмертным. Так возвестили и очевидцы, и первые служители Слова Божия. Блаженный Павел, призвание которого было не от людей, но с неба, говорит: Напоминаю вам, братие, Евангелие, которое я благовествовал вам. Ибо я первоначально преподал вам, что и сам принял, то есть, что Христос умер за грехи наши, по Писанию, и что Он погребен был, и что воскрес в третий день по Писанию. Если же о Христе проповедуется, что Он воскрес из мертвых, то как некоторые из вас говорят, что нет воскресения мертвых? Если нет воскресения мертвых, то и Христос не воскрес. А если Христос не воскрес, то вера ваша тщетна: вы еще в грехах ваших. И если мы в этой только жизни надеемся на Христа, то мы несчастнее всех человеков. Но Христос воскрес из мертвых, первенец из умерших. Ибо как смерть чрез человека, так чрез человека и воскресение мертвых. Как в Адаме все умирают, так во Христе все оживают (1 Кор.15:1.3.4.12.13.17.19–22).
И немного далее: Ибо тленному сему надлежит облечься в нетление, и смертному сему облечься в безсмертие. Когда же тленное, сие облечется в нетление и смертное сие облечется в безсмертие, тогда сбудется слово написанное: поглощена смерть победою. Смерть, где твое жало? ад! где твоя победа? (53–55). Тогда сила смерти совершенно уничтожится, исчезнет и впредь у людей будет бессмертие и вечное нетление. Будет, несомненно будет воскресение мертвых, и мы этому непреложно верим. Знаем также, что будут наказания и награды за земную жизнь в день страшного пришествия Христа, в который воспламененныя небеса разрушатся и разгоревшияся стихии растают. Впрочем мы, по обетованию Его, ожидаем нового неба и новой земли, на которых обитает правда (2 Пет.3:12–13).
Относительно же того, что предстоит награда или наказание за здешние дела и что будет принято во внимание не только доброе или дурное дело, но и предстоит возмездие и за слово, и за помыслы, Господь говорит: И кто напоит одного из малых сих только чашею холодной воды, во имя ученика, истинно говорю вам, не потеряет награды своей (Мф.10:42). И в другом месте: Когда же прийдет Сын Человеческий во славе Своей и все святые Ангелы с Ним, тогда сядет на престоле славы Своей; и соберутся пред Ним все народы; и отделит одних от других, как пастырь отделяет овец от козлов; и поставит овец по правую Свою сторону, а козлов — по левую. Тогда скажет Царь тем, которые по правую сторону Его: приидите, благословенные Отца Моего, наследуйте Царство, уготованное вам от создания мира. Ибо алкал Я, и вы дали Мне есть; жаждал, и вы напоили Меня, был странником, и вы приняли Меня, был наг, и вы одели Меня; был болен, и вы посетили Меня; в темнице был, и вы пришли ко Мне (Мф.25:31–36). Этим Он высказал, что делая благодеяния бедным, мы делаем Ему благодеяние. Всякого, кто исповедует Меня пред людьми, того исповедую и Я пред Отцом Моим небесным (Мф.10:32).
Всеми приведенными и многими другими словами Спаситель высказал, как прочны и верны награды за добрые дела. Но, вместе с тем, Господь предвозвестил чрез Свои чудеса и притчи, которые были сказаны очень мудро Источником мудрости, что за дурные дела предстоит наказание.
Например, Он сказал это в притче о богатом и бедном: Некоторый человек был богат, одевался в порфиру и виссон и каждый день пиршествовал блистательно. Был также некоторый нищий, именем Лазарь, который лежал у ворот его в струпьях, и желал напитаться крошками, падающими со стола богача; и псы, приходя, лизали струпья его. Умер нищий и отнесен был Ангелами на лоно Авраамово. Умер и богач, и похоронили его. И в аде, будучи в муках, он поднял глаза свои, увидел вдали Авраама и Лазаря на лоне его. И, возопив, сказал: отче Аврааме! умилосердись надо мной и пошли Лазаря, чтобы омочил конец перста своего в воде и прохладил язык мой, ибо я мучусь в пламени сем. Но Авраам сказал: чадо! вспомни, что ты получил уже доброе твое в жизни твоей, а Лазарь злое; ныне же он здесь утешается, а ты страдаешь (Лк.16:19–25).
В другом месте, изображая царствие небесное, Он говорил: Царствие небесное подобно человеку царю, который сделал брачный пир для сына своего (Мф.22:2). Говоря так о будущей радости и свете, Христос говорил людям ничтожным, погруженным в земные заботы, поэтому Он в Своих притчах приспособлялся к предметам, близким и понятным для них. Конечно, в царствии небесном нет ни браков, ни пиршеств, но Господь снисходил к их грубой невежественности и, желая выяснить будущую жизнь, воспользовался этими названиями:
И послал рабов своих звать званных на брачный пир, и не хотели прийти. Опять послал других рабов, сказав: Скажите званным: вот я приготовил обед мой, тельцы мои и что откормлено заколото и все готово; приходите на брачный пир. Но они, пренебрегши то, пошли, кто на поле свое, а кто на торговлю свою. Прочие же, схватив рабов его, оскорбили и убили их. Услышав о сем, Царь разгневался и, послав войска свои, истребил убийц оных и сжег город их. Тогда говорит он рабам своим: брачный тир готов, а званные не были достойны. Итак, подите на распутия и всех, кого найдете, зовите на брачный пир. И рабы те, вышедши на дороги, собрали всех, кого только нашли, и злых и добрых, и брачный пир наполнился возлежащими. Царь, вошед посмотреть возлежащих, увидел там человека, одетаго не в брачную одежду, и говорить ему: друг, как ты вошел сюда не в брачной одежде? Он же молчал. Тогда сказал царь слугам: связавши ему руки и ноги, возьмите его и бросьте во тьму внешнюю: там будет плач и скрежет зубов (Мф.22:3–13).
Позванные, но не послушавшиеся — суть не уверовавшие во Христа и или оставшиеся в идолопоклонстве, или в другой какой–нибудь вере. Не имевший же брачной одежды — это, хотя уверовавший, но запятнавший свою духовную одежду порочными делами; он был справедливо изгнан из брачного пира.
Сказал Христос и другую притчу, подобную этой, где Он выставил десять дев, которыя, взяв светильники свои, вышли на встречу жениху. Из них было пять мудрых и пять неразумных. Неразумныя, взяв светильники свои, не взяли с собой масла. Мудрыя же вместе со светильниками своими взяли масла в сосудах своих, (здесь Он разумел под маслом творение добрых дел). И как жених замедлил, то задремали все и уснули. Но в полночь раздался крик: вот жених идет, выходите на встречу ему, (под приходом жениха разумеется неопределенность времени Страшного суда). Тогда встали все девы те и поправили светильники свои. Неразумныя же сказали мудрым: дайте нам вашего масла, потому что светильники наши гаснут. А мудрыя ответили: чтобы не случилось недостатка и у нас, и у вас, пойдите лучше к продающим и купите себе. Когда же пошли оне покупать, пришел жених, и готовыя вошли с ним на брачный пир, и двери затворилисъ. После приходят и прочия девы и говорят: Господи! Господи! отвори нам. Он же сказал им в ответ: истинно, говорю вам, не знаю вас (Мф.25:1–12).
Из всего этого ясно видно, что возмездие будет не только за богопротивные дела, но и за слова, и помышления. Спаситель сказал: Говорю же вам, что за всякое праздное слово, какое скажут люди, дадут они ответ в день суда (Мф.12:36). И в другом месте: У вас же и волосы на голове все сочтены (Мф.10:30). Этими словами Он высказал, что и самые сокровенные наши мысли и желания откроются.
Согласно с этим говорит и блаженный Павел: Ибо слово Божие живо и действенно, и острее всякаго меча обоюдоостраго: оно проникает до разделения души и духа, составов и мозгов, и судит помышления и намерения сердечныя. И нет твари, сокровенной от Него, но все обнажено и открыто пред очами Его: Ему дадим отчет (Евр.4:12–13). То же самое за много лет до Него возвестили Пророки, просвещаемые Святым Духом: Ибо Я знаю деяния их и мысли их; и вот приду собрать все народы и языки, и они придут и увидят славу Мою. Ибо как новое небо и новая земля, которыя Я сотворю, всегда будут перед лицом Моим, говорит Господь, так будет приходить всякая плоть пред лицо Мое на поклонение. И будут выходить и увидят трупы людей, отступивших от Меня: ибо червь их не умрет и огонь их не угаснет; и будут они мерзостью для всякой плоти (Ис.66:18;22–24). В другом месте сей Пророк говорит о дне Страшного Суда: И небеса свернутся, как свиток книжный, и все воинство их падет, как спадает лист с виноградной лозы, и как увядший лист со смоковницы (Ис.34:4). Вот приходит день Господа лютый, с гневом и пылающею яростью, чтобы сделать землю пустынею и истребить с нея грешников ея. Звезды небесныя и светила не дадут от себя света; солнце меркнет при восходе своем, и луна не сияет светом своим. И положу конец высокоумию гордых и уничтожу надменностъ (Ис.13:9). И еще: Горе тем, которые влекут на себя беззакония вервями суетности и грех, как бы ремнями колесничными. Горе тем, которые зло называют добром, а добро — злом, тьму почитают светом и свет тьмою, горькое почитают сладким и сладкое горьким! Горе тем, которые храбры пить вино и сильны приготовлять крепкий напиток; которые за подарки оправдывают виновнаго и правых лишают законнаго! (Ис.5:18–23). Горе тем, которые постановляют несправедливые законы и пишут жестокия решения, чтобы устранить бедных от правосудия и похитить права у малосильных из народа Моего, чтобы вдов сделать добычею своею и ограбить сирот. И что вы будете делать в день посещения, когда прийдет гибель издалека? К кому прибегнете за помощью? И где оставите богатство свое? (Ис.10:13). За то, как огонь съедает солому, и пламя истребляет сено, так истлеет корен их, и цвет их разнесется, как прах, потому что они отвергли закон Господа Саваофа и презрели слово Святаго Израилева (Ис.5:24).
Согласно с этим говорит и другой Пророк: Близок великий день Господа, близок и очень поспешает; уже слышен голос дня Господня; горько возопиет тогда и самый храбрый! День гнева — день сей, день скорби и тесноты, день опустошения и разорения, день тьмы и мрака, день облака и мглы, день трубы и браннаго крика против укрепленных городов и высоких башен. И Я стесню людей, и они будут ходить, как слепые, потому что они согрешили против Господа, и разметана будет кровь их, как прах, и плоть их — как помет. Ни серебро их, ни золото их не может спасти их в день гнева Господа, и огнем ревности Его пожрана будет вся эта земля; ибо истребление и притом внезапное совершит Он над всеми жителями земли (Соф.1:14–18). Царь и пророк Давид восклицает: Грядет Бог наш, и не в безмолвии: пред Ним огонь поедающий, и вокруг Его сильная буря; Он призывает свыше небо и землю, судит народ Свой (Пс.49:3–4). И далее: Возстани, Боже, суди землю. И гнев человеческий обратится во славу Тебе, ибо Ты воздашь каждому по делам его (Пс.81:8; 75:11; 61:13).
Много и другого подобного говорил псалмопевец Давид и все пророки, чрез которых вещал Дух Святый о будущем Суде и воздаянии по делам; их слова и Спаситель подтвердил непреложно, научив нас верить в воскресение мертвых и в воздаяние за земную жизнь, и в будущую бессмертную, вечную жизнь».
Иоасаф, выслушав сказанное, был весь в слезах. Тогда он говорит старцу: «Ты выяснил мне ясно все, и я понял твои страшные и удивительные слова. Если это нам предстоит, то что нужно делать, чтобы избежать наказаний, уготованных грешникам, и быть удостоенным радости праведников?»
Варлаам отвечал ему: «В Писании сказано, что, когда однажды Апостол Петр поучал народ, то многие сокрушились в сердце своем, как и ты сегодня. Когда же они спросили Его, что нам делать, то Петр сказал: Покайтесь и да крестится каждый из вас во имя Иисуса Христа для прощения грехов, и получите дар Св. Духа. Ибо вам принадлежит обетование и детям вашим, и всем дальним, кого ни призовет Господь Бог наш (Деян.2:38–39).
Он и на тебя излил богатство Своего милосердия и призвал тебя, далеко отстоящего от Него в мыслях и поклоняющегося чужим… не богам, но злым духам, деревянным, безжизненным и бесчувственным идолам. Посему, прежде всего обратись к Призвавшему тебя, от Которого ты получил познание видимого и невидимого. Если же ты и после призвания не захочешь или замедлишь обратиться к Богу, то ты будешь осужден праведным судом Божиим. И тогда за то, что ты Его не захотел, Он тебя не захочет, ибо так говорил тот же самый Апостол Петр одному из учеников своих.
Но я надеюсь, что ты внял призванию, возьмешь на себя крест и последуешь за призвавшим тебя Господом Богом, Который призывает тебя от смерти к жизни и от мрака в свет. Ибо незнание Господа есть истинный мрак и смерть души, и порабощение идолам, наперекор природе, есть верх всякой глупости. Кому мне уподобить их? Как выразить безумие таких людей?
Я тебе приведу подтверждение их безумия, высказанное мне одним премудрым мужем. Он говорил, что идолопоклонники подобны птицелову, поймавшему соловья. Когда он поднял руку, чтобы заколоть и съесть его, то соловей вдруг, обращаясь к нему, заговорил человеческим голосом: «Какая тебе, человече, польза от моего заклания? Ты мною даже не сможешь наполнить своего желудка. Но если ты выпустишь меня из сетей, то я дам тебе три заповеди, исполняя которые ты всю свою жизнь будешь извлекать пользу». Птицелов, пораженный его говором, сказал соловью, что если он услышит от него что–нибудь новое, то тотчас же освободит его из плена. Тогда соловей сказал: «Не предпринимай никогда ничего недостижимого, не раскаивайся в делах совершенных, не верь никогда сомнительным делам и словам. Исполняя эти три заповеди, ты будешь благоденствовать». Птицелов, которому понравилась простота и истина этих слов, выпустил его из сетей.
Тогда соловей, желая испытать, усвоил ли птицелов сущность данных ему советов и может ли он поэтому извлекать из них выгоду, говорить ему, летая в воздухе: «Увы, человече! Какое сокровище ты сегодня выпустил из рук! Внутри меня есть жемчуг, превосходящий по своей величине яйцо страуса». Птицелов, услышав это, очень огорчился, раскаиваясь, что выпустил такого соловья из своих рук; пытаясь поймать его, он сказал: «Пойдем со мною в дом мой, я радушно приму тебя и с почетом отпущу». Тогда соловей сказал ему: «Я теперь узнал, что ты ужасно глуп, потому что, выслушав и охотно приняв во внимание сказанное мною, ты не мог извлечь из этого пользы. Я сказал тебе, чтобы ты не раскаивался в прошедшем, а ты вот совершенно опечалился, что выпустил меня из своих рук и, таким образом, раскаялся в прошедшем. Потом, я заповедывал тебе не браться за недостижимое, а ты вот стараешься опять поймать меня, хотя не можешь последовать за мною. Кроме того, я говорил тебе не верить сомнительным словам, а ты поверил, что во мне находится драгоценный камень, превышающий размером мой рост, и ты даже не постарался понять, что я весь по своей величине меньше страусова яйца. Как бы я мог вместить в себе такой большой драгоценный камень?» Подобным образом безумствуют и верующие в идолов, ибо они сделали их своими руками и поклоняются тому, что сделали сами, говоря: «Это наши творцы». Как они могут считать своими творцами то, что само есть творение их же рук? Эти люди оберегают своих идолов, чтобы те не были похищены ворами, а между тем называют их же хранителями своего спасения. До какого безумия нужно дойти, чтобы не понимать, что те которые, не в состоянии помогать и охранять себя, тем паче не в состоянии охранять других. И когда скажут вам: обратитесь к вызывателям умерших и к чародеям, к шептунам и чревовещателям, тогда отвечайте: не должен ли народ обращаться к своему Богу? спрашивают ли мертвыя о живых? (Ис.8:19). В Священном Писании сказано:Подобны им будут делающие их и всякий, кто надеется на них (Пс.134:18). Высыпают золото из кошелька, и весят серебро на весах и нанимают серебреника, чтобы он сделал из него бога; кланяются ему и повергаются переде ним. Поднимают его на плеча, несут его и ставят его на свое место; он стоит, с места своего не двигается; кричат к нему, он не отвечает, не спасает от беды (Ис.46:6–7). Тогда обратятся вспять и великим стыдом покроются надеющиеся на идолов, говорящие истуканам: вы наши боги (Ис.42:17). Приносили жертвы бесам, а не Богу; богам, которых они не знали, новым, которые пришли от соседей. Они род развращенный, дети, в которых нет верности (Втор.32:17–30).
Из этого коварного и неверного рода призывает тебя Господь, говоря тебе: Иди, иди, выходи оттуда, не касайся нечистого; выходи из среды его; очисти себя, носящий сосуды Господни (Ис.52:11); спасайся из сего развращенного рода (Деян.2:40). Встань и уходи, ибо страна сия не есть место покоя (Мих.2:10). Многочисленность ваших богов бывает причиною беспорядков, даже мятежей, и совершенно неправдоподобна. У нас совсем не так: у нас нет многих богов и властителей, но у нас один Бог Отец, из Которого все и мы для Него; и один Господь Иисус Христос, Которым все и мы Им, Который есть также невидимый Истинный Бог, родившийся от Отца прежде сотворения всякой твари и прежде всех веков. Им создано все, что на небесах и что на земле, видимое и невидимое: престолы ли, начальство ли, власти ли, — все Им и для Него создано. Он есть прежде всего, и все Им стоит; и един Святой Дух Животворящий властитель всего, Бог Истинный, Дух благий, Дух утешения, Дух усыновления.
Таким образом, у нас един Бог, троичный в Лицах: Бог Отец, Бог Сын, Бог Дух Святый. У Них одна природа, одно царство, одно могущество, одна слава, одно бытие, различаемое только свойствами каждой Ипостаси: Отец никогда ни от Кого не рождался; Единородный Сын предвечно рождается от. Отца; Дух же Святый предвечно исходит от Отца. От света Отца рождается свет Сына и исходит свет Духа Святаго, которым и мы освещаемся. В трех Ипостасях мы прославляем единое Божество: единого, Истинного Бога, познаваемого в Нераздельной, Единосущной Троице. Из Него все, Им все и для Него все.
По Его милости я узнал о твоем существовании и был послан к тебе, чтобы научить тебя тому, чему я сам был научен. Поэтому, если ты уверуешь и крестишься, то будешь спасен, если же не уверуешь, — будешь осужден. Все, что видишь ты теперь, все то величие, которым ты окружен, как–то: богатство, слава, роскошь — скоро прейдет; ты оставишь их против своей воли. Тело твое будет заключено в тесный гроб, останется совсем одно без друзей и других близких лиц. Тление уничтожит его красоту и распространит кругом зловоние, вместо теперешнего услаждающего его благовония. Душа же твоя будет брошена в ад, где она пробудет до всеобщего воскресения, после которого соединившись снова с телом, будет прогнана от лица Божия и осуждена в огненную геенну, горящую вечным, но никогда не сжигающим огнем. Вот, что будет тогда с тобою, и многое еще худшее, если ты останешься в своем неверии. Если же ты с готовностью послушаешься Призывающего тебя ко спасению, с радостью осенишься Его светом, невозвратно последуешь за Ним, отрекшись от всего мирского и суетного, и привяжешься к Нему одному, то послушай только какого блаженства достигнешь ты: Когда ляжешь спать, не будешь бояться, и, когда уснешь, сон твой приятен будет. Не убоишься внезапного страха и пагубы от нечестивых, когда она придет (Прит.3:24–25).
Ты будешь идти уверенно, как лев; будешь жить во всякой радости и услаждении сердца; и радость вечная будет над головою твоею; найдешь радость и веселие; печаль и вздохи удаляются (Ис.51:11). Тогда откроется, как заря, свет твой, и исцеление твое скоро возрастет, и правда твоя пойдет пред тобою, и слава Господня будет сопровождать тебя. Тогда ты воззовешь, и Господь услышит, возопишь — и Он скажет: вот Я (Ис.58:8–9). Я, Я Сам изглаживаю преступления твои ради Себя Самого, и грехов твоих не помяну. Припомни Мне; станем судиться; говори ты, чтобы оправдаться (Ис.43:25–26). Если будут грехи ваши как багряное, как снег убелю; если будут красны, как пурпур, как волну убелю (Ис.1:18)».
Тогда Иоасаф говорит Варлааму: «Все сказанное так прекрасно и достойно удивления, что я уверовал и всею душою возненавидел идолов; и до твоего прихода я недоверчиво относился к ним, теперь же я окончательно убедился в их несостоятельности, узнав от тебя всю нелепость идолопоклонства и безумие их почитателей. Потому я желаю сделаться служителем истинного Бога, если только Он не оттолкнет меня, недостойного, за прегрешения, но простит мне все, будучи человеколюбивым и милостивым, как ты учишь. Я готов принять крещение и соблюсти все, что ты предпишешь. Но скажи мне, что следует делать после крещения: достаточно ли одной веры для спасения, или нужно еще что–нибудь?»
На это Варлаам ему отвечает: «Выслушай, что надо делать после крещения. Следует воздерживаться не только от всякого греха, от всяких порывов страсти, но требуется подвизаться в добродетелях, имея основою своих действий правую веру, так как вера без дел мертва, равно как и дела без веры, по учению Апостола: поступайте по духу, и вы не будете исполнять вожделений плоти, ибо плоть желает противного духу, а дух — противного плоти: они друг другу противятся, так что вы не то делаете, что хотели бы. Если же вы духом водитесь, то вы не под законом. Дела плоти известны, они суть: прелюбодеяние, блуд, нечистота, непотребство, идолослужение, волшебство, вражда, ссоры, зависть, гнев, распри, разногласия (соблазны) ереси, ненависть, убийства, пьянство, бесчинство и тому подобное. Предваряю вас, как и прежде предварял, что поступающие так царствия Божия не наследуют. Плод же духа: любовь, радость, мир, долготерпение, благость, милосердие, вера (Гал.5:16–22).
После крещения нужны освящение души и тела, смирение сердца, сокрушение о грехах, человеколюбие, милостыня бедным, бодрствование и постоянное раскаяние во всех совершенных грехах. При соединении одного с другим, восхождении от одного к другому, это, подобно ступеням лестницы, приводить душу в царствие небесное. Таким образом, вот что нам предписано исполнять и как жить после крещения, противного же этому следует избегать. Если же мы, познав истину, будем все–таки творить прежние суетные, греховные дела и подобно псам набросимся на собственное рвотное, то на нас сбудется сказанное Господом: Когда нечистый дух выйдет из человека, то ходит по безводным местам, ища покоя, и не находит. Тогда говорит: возвращусь в дом мой, откуда я вышел; и пришедши находит его незанятым, выметенным и убранным (Мф.12:43–44), но пустым и не наполнившим еще себя богатством добрых дел. Тогда идет и берет с собою семь других духов, злейших себя, и вошедши живут там; и бывает для человека того последнее хуже первого. Так будет и с этим злым родом (Мф.12:45).
Крещение, смывая водою грязь грехов, уничтожает всякий их след, и на будущее время оно для нас есть несокрушимая стена и славное оружие против врагов. Сила его не уничтожится даже последующими новыми прегрешениями, для очищения которых не требуется нового погружения в купель, ибо мы исповедуем единое крещение. Потому следует всеми силами остерегаться, чтобы снова не осквернить себя прегрешениями, но соблюдать заповеди Господа, сказавшего: Итак, идите, научите все народы, крестя их во имя Отца и Сына, и Святаго Духа, уча их соблюдать все, что Я повелел вам; и се, Я с вами во все дни до скончания века (Мф.28:19–20). В своих заповедях блаженства Христос назвал блаженными нищих духом. Их же признал и достойными царствия небесного.
Затем Он предписывает для вечного блаженства скорбеть в земной жизни, чтобы быть утешенным в будущей; быть кроткими, алчущими и жаждущими правды, чистыми сердцем, воздерживающимися от всякого осквернения плоти и духа; быть миротворцами в отношении к ближним и к своей душе; подчинить зло добру и подвергнуть правому суду постоянную войну между ними; терпеть за правду всякое поношение и делать все это во имя Его, чтобы быть удостоенными вечной радости при разделе будущих славных даров. Он дал такое общее правило поведения для сей земной жизни: Так да светит свет ваш пред людьми, чтобы они видели ваши добрыя дела и прославляли Отца вашего Небеснаго (Мф.5:16).
Закон Моисея, данный Израильтянам, гласит так: He убей, не прелюбодействуй, не кради, не произноси ложного свидетельства на ближняго твоего (Исх.20:13). Христос же говорит: А Я говорю вам, что всякий, гневающийся на брата своего напрасно, подлежит суду; кто же скажет брату своему: «рака», подлежит синедриону; а кто скажет «безумный» — подлежит геенне огненной. Итак, если ты принесешь дар твой к жертвеннику и там вспомнишь, что брат твой имеет что–нибудь против тебя, оставь там дар твой пред жертвенником, и пойди, прежде примирись с братом твоим и тогда приди и принеси дар твой (Мф.5:22–24).
И немного дальше: А Я говорю вам, что всякий, кто смотрит на женщину с вожделением, уже прелюбодействовал с нею в сердце своем (Мф.5:28). Таким образом, Он даже страстное желание назвал прелюбодеянием. Так как закон преследует клятвонарушение, то Христос запретил совсем клятву, повелев подтверждать свои слова только чрез «да» и «нет». Вы слышали, что сказано: око за око, и зуб за зуб. А Я говорю вам: не противься злому. Но кто ударит тебя в правую щеку твою, обрати к нему и другую. И кто захочет судиться с тобою и взять у тебя рубашку, отдай ему и верхнюю одежду. И кто принудит тебя идти с ним одно поприще, иди с ним два. Просящему у тебя дай, и от хотящаго занять у тебя не отвращайся. Вы слышали, что сказано: люби ближняго твоего и ненавидь врага твоего. А Я говорю вам: любите врагов ваших, благословляйте проклинающих вас, благотворите ненавидящим вас и молитесь за обижающих вас и гонящих вас; да будете сынами Отца вашего Небеснаго; ибо Он повелевает солнцу Своему восходить над злыми и добрыми, и посылает дождь на праведных и неправедных (Мф.5:38–45); и: не судите, да не судимы будете; ибо каким судом судите, таким будете судимы; и какою мерою мерите, такою и вам будут мерить (Мф.7:1–2).
He собирайте себе сокровищ на земле, где моль и ржа истребляют, и где воры подкопывают и крадут. Но собирайте себе сокровища на небе, где ни моль, ни ржа не истребляет, и где воры не подкопывают и не крадут. Ибо где сокровище ваше, там будет и сердце ваше. Посему говорю вам: не заботьтесь для души вашей, что вам есть и что пить ни для тела вашего, во что одеться. Душа не больше ли пищи и тело одежды? Взгляните на птиц небесных: оне не сеют, ни жнут, ни собирают в житницу, и Отец ваш Небесный питает их. Вы не гораздо ли лучше их (Мф.6:19–21,25–26). Этим сказано, что давший нам душу и тело, даст нам и пищу, и одежду, если Он и птиц небесных питает, и облекает в такую красу полевыя травы. Ищите же прежде царствия Божия и правды Его, и это все приложится вам. Итак, не заботьтесь о завтрашнем дне. Ибо завтрашний сам будет заботиться о своем. Довольно для каждого дня своей заботы (Мф.6:33–34).
Итак во всем, как хотите, чтобы с вами поступали люди, так поступайте и вы с ними, ибо в этом закон и пророки. Входите тесными вратами, потому что широки врата и пространен путь, ведущие в погибель, и многие идут ими. Потому что тесны врата и узок путь, ведущие в жизнь, и немногие находят их (Мф.7:12–14). Не всякий, говорящий Мне: Господи! Господи! войдет в царство небесное, но исполняющий волю Отца Моего Небеснаго (Мф.7:21). Кто любит отца или мать больше, нежели Меня, не достоин Меня; и кто любит сына или дочь более, нежели Меня, не достоин Меня (Мф.10:37). Всему этому и тому подобному Господь и велел Апостолам учить верующих, и мы должны соблюдать сказанное для достижения совершенства и венцов бессмертия, которые Господь наш, праведный Судья, даст в день Своего второго пришествия всем праведникам».
Тогда Иоасаф говорит старцу: «Если при таком строгом требовании безукоризненного поведения со мною случится, что я нарушу одну или две из заповедей, то тогда я уже совсем не достигну своей цели и всякая надежда будет тщетна»?
Варлаам ему отвечал: «Нет, не так должно судить об этом, ибо Слово Божие, вочеловечившись для спасения рода человеческого, зная немощность и жалкость нашей природы, и в этом случае не оставил нашу болезнь неизлечимой, но, как всемудрый Врач, дал лекарством от этой болезни раскаяние; принимая во внимание шаткость и ошибочность нашего образа мыслей, раскаяние Он сделал средствами для получения оставления прегрешений. После того, как мы познали истину, получили освящение через воду и Духа Святаго, без всякого труда очистились от грязи прегрешений, то, если после этого нам придется снова впасть в грех, не будет более другого духовного возрождения чрез крещение, т. е. чрез погружение в купель с нисхождением на крещаемого дара Духа Святаго (ибо этот дар дается нам только однажды). Но тогда оставление и очищение от грехов совершается по милосердию Божию, посредством искреннего раскаяния, чрез горячие слезы и неутомимый труд. По милости Господа, продолжительное сокрушение и потоки слез есть как бы крещение, которое спасло от гибели уже многих согрешивших, так как нет греха, который мог бы победит человеколюбие Бога, если только мы его омоем слезами и раскаянием. Но человек должен спешить покаянием, чтобы преждевременная смерть не заставила нас покинуть этот мир запятнанными грехами. Ибо в аде уже нет места для раскаяния и сокрушения о грехах, но ими можно загладить свои прегрешения при жизни. Невозможно исчислить всех случаев сострадания Божия и измерить всю глубину милосердия Его, но можно сосчитать грехи людские и судить о степени их тяжести. Эти измеримые и исчислимые прегрешения не могут победить неизмеримого сострадания и милосердия Божия, выразившихся уже во многих случаях. Поэтому нам велено не отчаиваться в своих грехах, но уповать на благодать Божию и раскаиваться в проступках, отпущение которых подлежит человеколюбию Христа, Который за наши грехи проливал Свою Кровь. Из многих мест Св. Писания мы узнаем о силе раскаяния, в особенности же из притчей и учений Господа нашего Иисуса Христа: С того времени Иисус начал проповедовать и говорить: покайтесь, ибо приближается царство небесное (Мф.4:17). Особенно сильно свидетельствует Он о раскаянии в притче о заблудшем сыне, говоря: У некотораго человека было два сына; и сказал младший из них отцу: отче, дай мне следующую мне часть имения. И отец разделил им имение. По прошествии немногих дней, младший сын, собрав все, пошел в дальнюю сторону и там расточил имение свое, живя распутно. Когда он прожил все, настал великий голод в той стране, и он начал нуждаться. И пошел, пристал к одному из жителей той страны, a тот послал его на поля свои пасти свиней. И он рад был наполнить чрево свое рожками, которые ели свиньи, но никто не давал ему. Пришедши же в себя, сказал: сколько наемников у отца моего избыточествуют хлебом, а я умираю от голода! Встану, пойду к отцу моему и скажу ему: отче! Я согрешил против неба и пред тобою и уже недостоин называться сыном твоим, прими меня в число наемников твоих. Встал и пошел к отцу своему. И когда он был еще далеко, увидел его отец его и сжалился; и, побежав, пал ему на шею и целовал его. Сын же сказал ему: отче! я согрешил против неба и пред тобою, и уже недостоин называться сыном твоим. А отец сказал рабам своим: принесите лучшую одежду и оденьте его, и дайте перстень на руку его, и обувь на ноги. И приведите откормленного теленка, и заколите; станем есть и веселиться. Ибо этот сын мой был мертв и ожил; пропадал и нашелся. И начали веселиться (Лк.15:11–24). Так Он нас учил о кающихся грешниках.
В другом месте Он опять говорит о добром пастыре, имевшем 100 овец, который, потеряв одну овцу, оставил 99 и отправился искать пропавшую. Нашедши же, он взял ее на плечи и отнес к остальным. Созвав же своих друзей и соседей, он устроил в знак радости своей находки пир. Спаситель говорит так: Сказываю вам, что так на небесах больше радости будет об одном грешнике кающемся, нежели о девяносто девяти праведниках, не имеющих нужды в покаянии (Лк.15:7). Даже Петр, камень веры, согрешил во время самого спасительного страдания Христа, отрекшись на короткое время от своего Учителя (как вообще жалка и немощна человеческая природа). Но сейчас же вспомнив о словах Господа и выйдя из двора, где находился Спаситель горько заплакал, и своими горячими слезами снова одержал победу над злом, загладив свое поражение. И враг добра, восторжествовав мгновенно, с воплями и позором далеко бежал от него, ибо Петр был опытен в борьбе со злом. Хотя он и пал, но не был отвержен и не отчаялся, но, оправившись от поражения, принес горячие слезы и искреннее сокрушение, и он снова стал в сонме Апостолов и камнем веры. Таким образом, будучи всеобщим учителем, Петр сделался также образцом раскаяния. Когда после Своего Божественного воскресения Христос трижды спросил: Симон Ионин, любишь ли ты Меня, — то Апостол отвечал: Так, Господи, ты знаешь, что я люблю Тебя! (Ин.21:15).
Из всех этих и других бесчисленных примеров мы узнаем о силе слез и раскаяния. Но это средство загладить грех возможно только тогда, когда кающийся, смывая слезами свой грех, чувствует отвращение, ненависть и презрение к нему, как об этом говорит пророк Давид: утомлен я воздыханиями моими, каждую ночь омываю ложе мое, слезами моими омочаю постелю мою (Пс.6:7). Раскаяние и слезы могут искупить наш грех, благодаря страданиям Христа, по бесконечному милосердию Бога, сказавшего: Если будут грехи ваши, как багряное, как снег убелю; если будут красны, как пурпур, как волну убелю (Ис.1:18). Вот как нужно думать об этом; и мы так веруем. Кроме того, после познания истины, удостоения возрождения и усыновления, следует участвовать в св. таинствах, чтобы, по возможности, обезопасить себя от падения, ибо истинному борцу не подобает падать, так как многие, упав, уже не могли встать: одни, дав доступ в сердце свое страстям, навсегда подчинились им и не могли уже прибегнуть к раскаянию; другие же, вследствие преждевременной смерти, не успели смыть с себя грязи греха, а потому и были осуждены. Посему опасайся впасть в какую бы то ни было страсть. Если же это падение будет неизбежно, то следует тотчас же встать и снова вступить в славную борьбу. И сколько бы раз это падение в жизни не случилось, нужно сейчас же стараться очнуться и подняться. Обратитесь ко Мне, и Я обращусь к вам (Мф.3:4).
Тогда Иоасаф ему говорит: «А как можно сохранить себя чистым, незапятнанным грехом после крещения? Хотя, как ты говоришь, для согрешивших есть спасение чрез раскаяние, но оно все–таки соединено опять с горем, бедствием и слезами, и мне кажется, что большинство не может успешно воспользоваться этим средством. Мне бы хотелось обрести путь, идя которым я мог бы не сходить с него и сохранить ненарушимо все заповеди Божии; чтобы, по оставлении мне моих прежних прегрешений, я уже ничем бы не прогневал всеблагого Господа Бога нашего».
На это ему Варлаам отвечал: «Твое слово благо, царь и господин мой! Я и сам весьма бы этого желал, но только трудно и даже совершенно невозможно кому бы то ни было не обжечься, соприкасаясь с огнем. Поэтому, обремененному делами и занятому житейскими заботами и треволнениями, живущему в богатстве и роскоши весьма трудно неуклонно идти путем исполнения заповедей Божиих. Никакой слуга, — говорит Господь, — не может служит двум господам: ибо или одного будет ненавидеть, а другого любить, или одному станет усердствовать, а о другом не радеть. Не можете служить Богу и маммоне (Лк.16:13). Подобно пишет и возлюбленный ученик Его, великий Богослов Иоанн в своем послании: Не любите мира, ни того, что в мире: кто любит мир, в том нет любви Отчей. Ибо все, что в мире: похоть плоти, похоть очей и гордость житейская, не есть от Отца, но от мира сего. И мир проходит и похоть его, а исполняющий волю Божию пребывает во век (1 Ин.2:15–17). Поняв смысл этих слов Апостола, услышав, что многими скорбями надлежит нам войти в Царствие Божие (Деян.14:22), наши Божественные отцы старались после святого крещения сохранит чистым и безупречным дарованное им одеяние бессмертия. Многие из них присоединили к нему еще другое крещение, именно чрез кровь и страдания. Это тоже есть крещение, при том самое достойное и доблестное. Крещенный таким крещением уже не осквернится нечистотою греха. Сам Господь, приняв за нас страдания, назвал их истинным крещением. Отсюда и Его подражатели и последователи — сначала очевидцы, ученики и Апостолы приняли такое крещение, потом целые христианские общества — подвергали себя Божественным страданиям; выдавая себя языческим царям и начальникам, они были осуждаемы на разные наказания и истязания: на растерзание дикими зверями, на сожжение и убиение. Они в течение всего своего жизненного пути открыто исповедывали свою веру, сохранили ее непреложной, за что и были удостоены награды, назначенной праведникам, сожития с Ангелами и наследия, обещанного Христом. Доблесть их была так велика, что молва о них распространилась по всей земле, и блеск их подвигов воссиял за пределами вселенной. И не только их слава и дела, но кровь и кости их исполнены святости. Ибо силою их изгоняются бесы, и прикасающиеся к ним с верою получают исцеление от всех неизлечимых болезней. Даже их одежды и все, бывшее близким к их славным телам, имеет силу для всякой твари. Но долго было бы рассказывать о всех их подвигах в отдельности.
Когда же те жестокие, зверские тираны ужасно погибли, гонения прекратились, и во вселенной воцарились благочестивые цари, то многие последователи Христа подражали в рвении истинно–христианскому поведению мучеников и, воодушевившись их стремлениями, более всего думали о том, чтобы предстать пред Господом чистыми телом и душою. Они отдалили от себя воздействие всяких страстей и все то, что могло бы запятнать их чистые души и тела. А так как они уразумели, что могут достигнуть этого только чрез исполнение заповедей Христа и вместе с тем поняли, что выполнение заповедей и упражнение в добродетелях трудны в среде мирских страстей и похотей, то стали заботиться о другом роде жизни и по Божественному гласу, оставив родителей, детей, друзей, родных, богатство и роскошь, возненавидев все мирское, подобно каким–нибудь беглецам, удалились в пустыню.
Проводя здесь жизнь в лишениях, в скорбях, живя в горах, пещерах и земных расщелинах, отказавшись от всех земных наслаждений и удобств, подвижники стесняли себя даже в пище, стремясь только к тому, чтобы вдали от людских страстей вырвать с корнем всякие суетные желания и, изгладив их совершенно из своей памяти, насадить в своей душе на их место любовь и стремление ко всему Божественному и небесному. Кроме того, они, стараясь истязаниями умертвить свою плоть, желали добровольно сделаться мучениками, чтобы обрести славу умерших мученическою кончиною; стремились восприять мучения подобно Христу, насколько это, конечно, доступно человеческой природе, и вследствие этого сделаться соучастниками в пользовании благами будущего вечного царствия.
Поставив себе такую цель, блаженные вели тихую, ничем не нарушающую душевного спокойствия жизнь. Некоторые из них, живя под открытым небом, терпели от зноя, дождей, свирепой стужи, бурь и ветров; другие жили в шатрах, ими же сколоченных, в пещерах, или же в земных расщелинах. Подвизаясь, таким образом, в добродетели, они совершенно отказались от всякого плотского покоя и других телесных услаждений; в пищу употребляли сырые овощи, разные растения, древесные плоды, или же сухой, совершенно черствый хлеб. Их воздержание простиралось не только на качество пищи, но со свойственным им усердием и на количество, именно: они самого необходимого и простого употребляли в пищу только настолько, чтобы поддержать жизнь.
Одни из них даже в течение целой недели оставались без пищи и только в воскресный день позволяли себе прикасаться к ней; другие принимали ее два раза в неделю, иные же через день или только по вечерам отведывали немного пищи.
Проводя постоянно время в молитвах и бдениях, подвижники почти применились к образу жизни Ангелов: они совершенно забыли о существовании золота, серебра, купли и продажи между людьми; зависть и недоброжелательство, следующие обыкновенно за земными делами, были чужды им. Тот из них, кто менее успешно подвизался в добродетелях, не имел даже никакого помысла о зависти к подвизавшемуся успешно, который не выказывал никакого презрения, высокомерия, хвастовства в отношении своего ближнего, менее счастливого в подвижничестве, ибо такой подвижник приписывал все свои удачи в подвигах не собственным силам, а могуществу Божию. Они следовали в этом случае повелению Божию: Так и вы, когда исполните все, повеленное вам, говорите: мы рабы ничего нестоющие, потому что сделали, что должны были сделать (Лк.17:10).
Некоторые же из них упрекали сами себя, что они не выполнили еще приказанного им Господом, но что им остается еще выполнить гораздо больше, чем они уже сделали. Эти подвижники презирали самих себя за немощь тела и бедность человеческой природы. Таким образом, у них один был смиреннее другого. В их душах не было места для тщеславия и человекоугодничества. Поэтому те, которые, бежав в пустыню от людского общества, живут там, подвизаясь не для людей, но для Бога, надеются получить от Него же награды за свои подвиги, понимая, что за труды из–за тщеславия нет награды, потому что таковые совершаются для похвалы со стороны людей, а не для угождения Богу. Посему подвижники второго рода вдвойне заблуждаются: убивая свою плоть, они не получают мзды.
Домогающиеся же достигнуть славы на небесах, презрели все земное, свойственное человеческой природе. Такие люди подвизаются: некоторые в совершенном одиночестве, вдали от человеческого общества, посвятив себя всецело Богу; другие же, живя вдали, лишь по воскресным дням приходят в общество людей для участия в святых таинствах, именно: в принесении чистой и Бескровной Жертвы и принятия святого Тела и Крови Христа, что Он установил для отпущения верующим грехов, просвещения и освящения тела и души. Проводя здесь время в душеспасительных разговорах, в даровании друг другу нравственных советов, выяснении народу тех скрытых и тайных действий, которые употребляет враг для совращения верующих с пути истины, они, с своей стороны, наставляли в способах ведения борьбы со врагом, чтобы кто–нибудь, по незнанию этих способов, не попался в плен. После всего этого они возвращались на места своих подвигов, ощущая в своем сердце чувство, сладость которого подобна меду, готовя себе своими трудами плод, достойный занять место даже в небесной трапезе.
Некоторые подвижники ведут совместную жизнь. Собравшись в известном количестве в одно место, они ставят во главе своего общества наиболее отличающегося душевными качествами, убив в себе мечем повиновения всякое собственное желание. Сделавшись, таким образом, добровольно рабами, они живут уже не для себя, но для Того, Кому они подчинились по воле Христа. Еще лучше сказать, они живут не сами по себе, но живет в них Христос, Которому они подчинились, отказавшись от всего остального. Это есть истинное удаление от мира и добровольное отречение от плотской жизни, вследствие стремления к высшему. Такие ведут образ жизни, подобный образу жизни Божественных Ангелов, прославляя единодушно в псалмах и гимнах Господа Бога и вместе заслуживая награды за послушание. На них выполняется слово Господне, гласящее: Где двое или трое собраны во имя Мое, там и Я посреди них (Мф.18:20). Этими словами Он не ограничил числа собирающихся во имя Его, но словами «два или три» Он выразил только неограниченность числа их. Ибо мало ли, много ли собираются во имя Его с пламенным желанием служить Ему, мы непреложно веруем, что Христос находится там среди Своих. Живя такими обществами, обитатели земли старались примениться к жизни небожителей. Время они проводили в посте, молитвах и бдении, в проливании слез, неутешном горе, в мыслях о смерти, в смирении и кротости, в молчании, лишениях, чистоте и смиренномудрии, в душевном спокойствии и совершенной любви к Господу и своему ближнему. Вследствие такой жизни, они к концу ее делались совершенно небесными Ангелами. За то Бог наградил их еще здесь, на земле, дав им силу творить разные знамения и чудеса, благодаря чему слава о них распространилась по всей вселенной. Если я тебе расскажу о жизни одного из них, основателя монашеской деятельности, имя которого было Антоний, то ты из рассказа об одном этом древе совершенно познаешь сладость плодов однородных с ним дерев. Узнаешь, что он поставил за основание монашеской деятельности, какой образ жизни предписал им и какими милостями он награжден от Спасителя. После него и другие многие совершали подобные подвиги и достигли небесных наград и венцов. Блаженны, трижды блаженны возлюбившие Бога и презревшие ради любви к Нему все остальное. Они скорбели и рыдали днем и ночью, чтобы достигнуть вечного утешения; они здесь добровольно унижали себя, чтобы там возвыситься; здесь истощали свою плоть голодом, жаждою и бдениями, дабы там жить в райской роскоши и радости. Они сделались местом пребывания Св. Духа вследствие чистоты своего сердца, как об этом свидетельствует Священное Писание: И поставлю жилище Мое среди вас и буду ходить среди вас (Лев.26:12). Они распинали себя для мира, чтобы быть удостоенными места одесную Распятого; опоясали истиною бедра свои и имели всегда готовыми светильники, ожидая пришествия бессмертного Жениха. Смотря на все глазами разума, они всегда имели пред собою тот страшный час смерти; видели пред собою будущие блага и, вместе с тем, постоянно думали о будущем вечном наказании; они старались исчахнуть, чтобы достигнуть вечной славы. Страсть была им так же чужда, как Ангелам, и теперь они ликуют с ними, жизни которых подражали. Блаженны они и преблаженны за то, что, смотря на все взором ума, видели всю суету и пустоту здешней жизни, непрочность и ненормальность человеческого благополучия на земле, отказавшись от которого предпочли вечные блага и достигли непрерываемого смертью блаженства.
Этим удивительным святым мужам и мы, недостойные и ничтожные, стараемся подражать, но не можем достигнуть высоты их образа жизни, подобного жительству небожителей. Но, тем не менее, мы стараемся подражать им, насколько нам это позволяет наша жалкая и немощная природа, применились к внешности их образа жизни, хотя в делах спотыкаемся.
Следуя словам этих блаженных отцов, и мы презираем тленные и временные блага земной жизни, в которых нет ничего ровного, твердого, постоянного, но все суета и томление духа (Еккл.1:14). Все здешнее земное призрачнее снов, тени, дуновения ветерка. Малую и недолговременную доставляет оно радость, которую нельзя и назвать радостью, но обманом и заблуждением во зле мира. Нам предписано не любить его, но всем сердцем ненавидеть, и эта ненависть совершенно основательна. Ибо, что мир дает своим любимцам, то снова гневно отымает. Лишенными всякого блага, покрытыми позором, с тяжким бременем отсылает он потом их на вечную скорбь. Кого он возвышает, того же спешит тотчас унизить на радость врагам.
Таковы милости и дары мира сего. Он враг любящих его и злоумышляет против творящих волю его. Низвергая всех положившихся на его прочность, он находит себе последователей только среди глупцов, льстя им различными ложными обещаниями, дабы их увлечь. Если же они, тем не менее, окажутся благомыслящими, то он сам оказывается лживым и глупым, так как не может выполнить того, что задумал.
Услаждая сегодня гортань людей изысканными блюдами, мир завтра отдает тех же людей на съедение врагам; сегодня он делает человека царем, завтра же предает его унизительному рабству; сегодня он его осыпает бесчисленными благополучиями, завтра делает его нищим и рабом рабов; сегодня возлагает венец славы на голову человека, завтра он низвергает его лицом на землю; сегодня украшает шею человека почетными знаками, завтра он его заключает в железные оковы. Все он делает для всех желанным ненадолго и немного спустя — ненавистным и противным; сегодня он заставляет человека радоваться, завтра же — рыдать и сокрушаться.
Выслушай, какой конец предлежит всему этому: возлюбивших его мир делает жертвами огненной геенны. Так оно бывает всегда, такие от этого бывают результаты, и так случается со всяким, возлюбившим похоти его: никто от него пусть не ждет милосердия или сострадания. Всех мир желает обмануть, опутать своими сетями и старается только о том, чтобы никто не избежал этих сетей.
По моему мнению, люди, порабощенные таким суровым и дурным тираном, безумно отступившие от человеколюбивого и всеблагого Господа, всецело погрязшие в земные заботы и не думающие совершенно о будущем, но только о плотских наслаждениях, душу же свою осуждающие на голодную смерть, подобны мужу, убегавшему от бешеного верблюда. Муж этот, испугавшись ужасного рева своего взбешенного верблюда, бежал, чтобы не сделаться его жертвою, и в беге упал в глубокую яму. Но в падении он, простерши руки, ухватился за какое–то растение. Вместе с тем он ощупал какую–то подпору для ног, на которую и поспешил опереться, считая себя впредь в безопасности. Но, осмотревшись, человек увидел, что две мыши, черная и белая, не переставая грызут корень того растения, за которое он ухватился, и уже близки к тому, чтобы совсем перегрызть его. Взглянув же на дно ямы, видит ужасного огнедышащего дракона, свирепо смотрящего на него с разинутой пастью, готовящегося проглотить его; присмотревшись же к той подпоре, на которой он утвердил ноги, видит, что это была стена, с которой торчали головы четырех аспидов; подняв же свои глаза к верху, он увидел немного меду, капающего с ветви этого растения. Тогда человек, забыв об окружающих его опасностях: о бешеном верблюде, стоящем над ямою и желающем его растерзать, о драконе, об аспидах и мышах, догрызающих корень, вполне предался услаждению себя сладостью этого ничтожного количества меду.
Это сравнение относится к увлекающимся сею земною жизнью: верблюд–это смерть, преследующая постоянно род Адамов и стремящаяся похитить его; яма же — мир, полный различных зол и коварных козней; растение же, корень которого непрестанно точится мышами, есть жизнь человеческая, непрестанно сокращаемая сменяющимися днем и ночью (черная и белая мыши); четыре же аспида выведены тут для подобия тела человеческого, зависящего от четырех непрочных и непостоянных элементов, которые, находятся если в беспорядке и смятении, то сокрушается и прочность человеческого тела; тот же ужасный, огнедышащий дракон показывает собою ад, стремящийся принять в свое лоно всех, кои предпочли временные земные наслаждения будущим вечным благам; наконец, под каплею меду изображается сладость земных удовольствий, которою вводятся в заблуждение любители мира, вследствие чего они не заботятся о своем спасении.
Иоасаф, на которого эта притча произвела сильное впечатление, воскликнул: «Сколько истины и смысла в этой притче! Говори таких притч побольше, чтобы я вполне понял нашу жизнь и мог бы судить верою, кому что предстоит в будущем».
Тогда старец сказал ему: «С другой стороны, возлюбившие эту земную жизнь и упивающиеся ее кратковременными сладостями, которые они предпочли будущим вечным благам, подобны человеку, имевшему трех друзей. Двух из них он весьма любил, уважал и готов был за них подвергнуться смерти и каким угодно опасностям. К третьему же относился с величайшим пренебрежением, не оказывал ему никакого почтения, ни подобающей любви, но выказывал в отношении к нему очень мало, чтобы не сказать никакой, дружбы. Но вот в один день к этому человеку приходят какие–то грозные воины и требуют, чтобы он немедленно явился к царю, отвечать за долг в 10.000 талантов. Находясь в стесненных обстоятельствах, этот человек мысленно искал помощи, чтобы исполнить столь ужасное для него требование царя.
Он бежит к своему первому другу, которого считал самым искренним и говорит ему: «Ты знаешь, друг, я всегда готов был душу свою положить за тебя. Теперь же мне нужна помощь, так как крайняя нужда постигла меня сегодня. Скажи же, чем можешь помочь мне, и насколько оправдается моя надежда на тебя?» Этот же ему отвечает: «Я тебе не друг и даже не знаю, что ты за человек. У меня есть другие друзья, с которыми я буду сегодня веселиться, которые и будут всегда моими друзьями. Тебе же я дам два рубища на дорогу, которая тебе предстоит, и больше от меня не жди ничего». Услышав это и обманувшись так горько в надежде, которую он возлагал на своего друга, он отправился к другому и говорит: «Ты помнишь, друг, как я всегда почитал и любил тебя. Теперь я нуждаюсь в человеке, который бы мне помог в ужасном постигшем меня горе и беде. Скажи мне, чем ты можешь мне помочь, чтобы я мог выйти из нее?»
Он же ему отвечал: «Я не могу оказать тебе сегодня никакой помощи, потому что со мной случилось несчастие, причинившее мне много забот, так что у меня теперь свое горе. Я, если хочешь, могу тебя немного проводить, но помочь не могу ничем и, возвратившись домой, предамся собственным заботам». Таким образом, выйдя от него с пустыми руками и не получив нигде помощи, он отправляется к третьему другу, о котором никогда не заботился и с которым не делился своими радостями, и говорит ему с пристыженным и потупленным взором: «Я не смею обращаться к тебе, так как знаю, что ты не видел с моей стороны в отношении к тебе никакого доброго дела, ни даже простого расположения. Но так как меня теперь постигло ужасное горе, и ни одна из надежд на моих прежних друзей не оправдалась, то я и решился придти к тебе просить оказать мне, если можешь, хотя какую–нибудь помощь. Прошу тебя: не откажи мне, не напоминай мне теперь о моей прошлой несправедливости». Но друг говорит ему с веселым и ласковым лицом: «Нет, я считаю тебя истинным другом и, помня о том незначительном благодеянии, которое ты мне когда–то оказал, я отдам тебе сегодня с процентами. Не бойся и не робей: я буду твоим предстателем, буду просить за тебя царя, чтобы он не отдавал тебя в руки врагов твоих; так ты ободрись и не печалься». Тогда этот человек, растроганный, сказал ему со слезами: «О, я безумец! О чем мне прежде плакать? Презирать ли мне себя за свое глупое пристрастие к неблагодарным друзьям, забывшим оказанное мною им добро, или же сокрушаться о той безумной несправедливости, которую я выказал в отношении тебя, истинного, искреннего друга?!»
Иоасаф, слушавший с недоумением эту притчу, просил разъяснения ее. Тогда Варлаам говорит ему: «Под первым другом здесь следует разуметь любостяжательность и богатство. Из–за них человек подвергается бесчисленным опасностям и терпит много горя. Когда же приходит час смерти, то все его богатство ничего полезного ему дать не может, кроме рубища, в котором можно быть похороненным. Под вторым другом следует разуметь жену, детей, родственников и друзей. Привязанный к ним телом и душою, человек ничего не жалеет для них и бывает с ними неотлучно. В час же смерти он ничего от них не получает, кроме провожания к могиле, после чего они сейчас же возвращаются к своим делам и заботам; так же скоро перестают вспоминать о нем и забывают даже о месте могилы когда–то любимого человека. Под третьим же другом, бывшем в пренебрежении, считающимся недостойным, с которым не только не искали сближения, но которого, напротив, избегали; который был как бы отверженным, надо понимать совокупность всего хорошего, как–то: веру, надежду, любовь, сострадание, человеколюбие и всякие другие добродетели, вообще, все, что может нам быть полезным в час смерти, быть нашим ходатаем пред Господом, освободить нас от наших врагов, от власти тех немилостивых сборщиков податей, которые в том свете безжалостно берут следуемое и стараются только об одном, чтобы иметь нас в своей власти. Тот есть наш истинный друг, который помнит даже о малейшем благодеянии, оказанном ему с нашей стороны и с процентами возвращает данное».
Выслушав этот рассказ, Иоасаф сказал: «Да наградит тебя Господь Бог твой, премудрый муж, за то, что ты своими мудрыми словами просветил духовною радостью мою душу. Выставь мне еще в какой–нибудь притче пустоту и ничтожество благ мира сего, где было бы выяснено средство мирно и безопасно провести эту жизнь».
Тогда Варлаам отвечал ему: «Выслушай притчу на разрешение и этого вопроса. Знал я один большой город, граждане которого имели обыкновение брать себе в цари какого–нибудь иноземца, совершенно незнакомого с их законами и обычаями, которому они предоставляли неограниченную власть в продолжение одного года. По истечении же этого срока они вдруг неожиданно нападали на него, когда он беззаботно жил в роскоши, предаваясь всяким наслаждениям, считая свою власть упроченной до конца жизни; снимали с него царские одежды и торжественно водили без одежды по городу, после чего изгоняли на какой–нибудь отдаленный остров, где он томился в лишениях пищи и одежды, терпел голод и стужу. Как неожиданно достались ему роскошь и жизнь в веселии, так же неожиданно они обратились в горе и лишения.
Но как–то раз гражданам того города попался умный и смышленый царь, который не чрезмерно увлекался выпавшим на его долю счастьем и не подражал беззаботности своих предшественников, но постоянно думал о том, чтобы навсегда укрепить свое благополучие. Будучи пытливым, он узнал однажды от одного из своих советников об обычае своих подданных — изгонять царей, и что потому следует обезопасить себя на последующее время. Выведав, на какой остров ему придется уже вскоре отправиться и, таким образом, оставить власть и свои сокровища, которыми он до сих пор свободно пользовался, он отобрал от них большое количество золота, серебра и драгоценных камней, вручил их своим самым преданным слугам и велел отвезти на тот самый остров, куда ему предстояло отправиться. Когда прошел годичный срок, граждане, собравшись, поступили с ним, как и с его предшественниками. Но его предшественники терпели в изгнании голод и стужу. Этот же, приготовив большие сокровища, продолжал жить в роскоши и веселии, таким образом, благодаря уму, упрочив свое дальнейшее благополучие.
Под городом ты разумей здесь эту пустую, обманчивую мирскую жизнь; под гражданами — власть диавола, царствующего над мраком мира сего, прельщающего нас его наслаждениями и удовольствиями; по его же внушению люди смотрят на тленное и кратковременное, как на вечное и нетленное. И вот нас, находящихся в таком обмане и заблуждении, не заботящихся о будущих вечных и прочных благах, а потому и не готовящихся к тому, чтобы быть достойными обладания ими, внезапно постигает гибель чрез смерть. Тогда–то позорные, злые обитатели мрака, под господством которых многие люди провели всю свою жизнь, отведут этих людей в страну мрака, каков есть мрак тени смертной, где нет устройства, где темно, как самая тьма (Иов.10:22).
Под добрым же советником, сказавшим тому мудрому царю всю правду и направившим его на спасительный для него путь, разумей мое ничтожество, меня, который пришел указать тебе истинный, благий путь, приводящий к вечным, нетленным благам. Ты его найдешь, если оставишь все мирское, вводящее в обман, что и я злополучно любил; любил и я все эти мирские удовольствия и наслаждения.
Но, взглянув на них умственными духовными очами, проследив весь ход человеческой жизни, заметив, как одно в ней приходит, другое проходит, ничто не имеет ни твердости, ни постоянства: богатые не пребывают вечно в богатстве, сильные — во власти, мудрецы — в мудрости, изнеженные роскошною жизнью — в роскоши, считающие себя в безопасности висят на волоске, что вообще ни одно из земных благ непрочно и не вечно, но все они подобны потокам тающего снега, низвергающимся в неизмеримую глубину моря (так переменчиво и временно земное счастье!), я понял, что все это пустота и суета, и что от всего этого нет никакой пользы. Как до меня ни одно из земных благ не было прочно и постоянно: ни богатство, ни слава, ни власть, ни почет, но все проходило и предавалось забвению, так оно будет и после меня. Никому не дано в удел наслаждаться на земле вечно.
Таким образом, я понял, как мучает этот мир людей, какие они претерпевают в нем превратности. Одни в нем из крайнего богатства приходят в крайнюю бедность, и обратно: из крайней бедности в богатство и славу; одни оставляют эту жизнь, другие приходят; многие умные и достойные уважения люди терпят унижение и позор, ничтожные же и порочные входят в почет и славу, даже делаются обладателями царской короны.
Страх людей сей мирской жизни, чем–нибудь устрашенных, подобен страху голубя, преследуемого орлом или ястребом. В ужасе перелетает этот голубь с места на место, прячется на каком–нибудь дереве или в кусте, или в отверстиях скал, но нигде не находит себе верного и безопасного убежища и, наконец, изнурившись, приходит в отчаяние. Сему подобен и мирской страх. Терпя в мире много различных бедствий, люди не имеют против них никакого верного средства или безопасного, надежного убежища; не знают даже, какой конец предстоит этому, куда приведет их вся эта суета мирская, которой они, злополучные, совершенно подчинились. Избрав сами себе в удел такую жизнь, — непригодность вместо пригодности, такие люди, не смотря на свои часто тяжелые труды в жизни, в конце концов не получают от них никакой пользы. Таким образом, мир поступает со своими приверженцами не так, как друг или даже хороший знакомый, но как недруг, как заклятый враг.
Взвесив все это в своей душе, я возненавидел жизнь, проходящую в бессмысленной суете; жизнь, которую и я когда–то проводил. Когда же в мою душу проникла искра света, позволившая мне видеть пустоту мирской жизни, я начал понемногу сознавать, в чем заключается истинное счастье; понял, что основание всякого блага есть страх Божий и исполнение воли Божией. Это есть начало всякой мудрости и вместе с тем совершеннейшая мудрость. Имеющий страх Божий и исполняющий Божию волю, ведет безобидную и беспечальную жизнь, озирающиеся на такую жизнь находятся в безопасности, ибо они опираются на Самого Господа. Вступив мысленно на путь исполнения заповедей Божиих, я уразумел, что на этом пути нет ничего, вводящего в соблазн или заблуждение; нет ничего неравномерного, нет ни утесов, ни ям, ни терний, ни шипов, что он гладок, ровен, услаждает глаза идущих им, самою приятною надеждою украшает стопы их; я понял, что это есть путь, идя которым люди исполняют предписанное Евангелием; понял также, что он самый короткий и безопасный для достижения истинного блаженства.
Естественно, что я избрал его и начал строить в своей душе вместо прежнего разрушенного и павшего здания новое, непоколебимое. Когда я, таким образом, изменил свой прежний образ мыслей и дал им новое безопасное направление, я услышал слова одного мудрого учителя, говорившего следующее: «Выйдите отсюда все, желающие спастись; оставьте эту суетность и пустоту мирскую! Выйдите не оглядываясь, но запасшись всем необходимым для пути, ибо вам предстоит большая дорога, для которой надо запастись всем, что нужно для достижения нетленного царства. Ибо в вечности есть два отделения, имеющие много мест. Одно отделение Господь уготовал любящим и исполняющим заповеди Его, оно исполнено всяких благ; удостоенные этого отделения живут вечно, наслаждаясь бессмертием; они чужды горя, печали и плача. Второе же отделение, исполненное мрака, горя и печали, уготовано диаволу и аггелам его, в него будут низвергнуты все, заслужившие того своими дурными делами, променявшие вечное, нетленное на временное, и этим сами себя сделавшие жертвою вечнаго огня».
Сознавая истину слышанных слов, я решил употребить все усилия сделаться достойным первого отделения, не знающего ни печали, ни воздыхания, напротив, исполненного таких благ, знанием которых я обладаю теперь только отчасти, так как я духовно еще несовершеннолетен и могу видеть эти блага как бы сквозь тусклое стекло, гадательно; впоследствии, когда настанет совершенное, тогда познаю лицом к лицу. Благодарю Бога моего Иисусом Христом, Господом нашим. Потому что закон духа жизни во Христе Иисусе освободил меня от закона греха и смерти (Рим.7:25; 8:2). Этот же закон открыл мне глаза, дал мне возможность ясно видеть, что помышления плотские суть смерть, а помышления духовные — жизнь и мир. Как я окончательно познал суету здешней жизни и совершенно возненавидел ее, так я и тебе советую сделать: чуждаться всего мирского и скоропроходящего. Оставь теперь все это; думай о том, чтобы в том нетленном жилище наслаждаться вечными, истинными и неисчерпаемыми благами; но приготовляйся удостоиться этого, немедля старайся скопить те сокровища, чтобы явиться туда не нищим, но богачом с неистощимым богатством».
Тогда Иоасаф вопрошает старца: «Как я могу отправить туда сокровища и богатства, как наслаждения ими могут сделаться непрестанными и неисчерпаемыми? Как мне выказать ненависть ко всему временному, мирскому и прилепиться к вечному? Объясни мне это».
Варлаам же ему отвечает: «Отправление этих сокровищ в вечное царствие производится руками нищих. Ибо премудрый пророк Даниил говорит Вавилонскому царю: искупи грехи твои правдою и беззакония твои милосердием к бедным, вот, чем может продлится мир твой (Дан.4:24). Сам Спаситель сказал: приобретайте себе друзей богатством неправедным, чтобы они, когда обнищаете, приняли вас в вечные обители (Лк.16:9). И во многих местах Св. Евангелия мы читаем, что Господь предписывает милосердие к бедным. Руками бедных ты вернее всего отправишь сокровища на небеса. Милостынею ты расположишь к себе Господа, и Он за это воздаст тебе несравненно большим, ибо в воздаянии даров Он всегда побеждает любящих Его.
Таким образом, ты, раздав богатство этого мира, (в порабощение которого ты уже достаточно бедствовал), будешь достаточно снабжен для пути, ведущего к истинному благу, купив ценою преходящего и временного, незыблемое и вечное. Потом, с Божией помощью, ты сам познаешь всю непрочность и непостоянство настоящего, а потому, распростившись со всем мирским, будешь жить будущим. Мир же сей ты возненавидишь, возненавидишь также тленную свою плоть, возьмешь крест свой и последуешь за Христом, и этим самым выйдешь из мрака, господствующего над этим миром. По окончании сей кратковременной жизни, просветишься Его неприступным светом, озаришься блеском Его славы и будешь наследником вечной, истинной жизни».
Выслушав это, Иоасаф спросил: «Учение пренебречь земными благами и вступить на многотрудный путь имеет началом своим учение Апостолов, или же составлено недавно вами и есть произведение вашего ума, который нашел это средство лучшим для достижения истинного блаженства?»
На это старец отвечал ему: «Я тебе не предписываю никаких законов, составленных недавно, но привожу заповеди, издревле данные нам, ибо Господь следующим образом отвечал одному богатому юноше, спросившему Его: Что мне делать, чтобы наследовать вечную жизнь, и хваставшему, что он исполняет все, предписанное законом: Одного тебе не достает, пойди, все, что имеешь, продай и раздай нищим, и будешь иметь сокровище на небесах: и приходи, последуй за Мною, взяв крест. Он же, смутившись от сего слова, отошел с печалию; потому что у него было большое имение. (Мк.10:21,22). Иисус, видя, что он опечалился, сказал: как трудно имеющим богатство войти в царствие Божие! Ибо удобнее верблюду пройти сквозь игольные уши, нежели богатому войти в Царствие Божие (Лк.18:24,25). Все святые, зная эту заповедь, всячески старались освободиться от обузы богатства. Они освобождались от нее, раздавая его бедным, приобретя этим самым вечное богатство. Они же брали крест свой и следовали за Христом; одни достигали этого мученическою кончиной, как я тебе ранее это сказал, другие аскетическим подвижничеством. И этим истинно мудрым поведением не оставляли в себе ничего, что напоминало бы о их прежней плотской жизни. Поэтому запомни эту заповедь Христа, Царя и Бога нашего, отвлекающую нас от всего тленного и обращающую к вечному».
Тогда Иоасаф спросил: «Если это столь древняя и необходимая заповедь, то почему же теперь немногие поступают согласно с нею?»
Старец же ему говорит: «Многие желали и желают вести жизнь, согласно с заветами Христа, но не все решаются начать ее. Ибо немногие, как говорит Господь, идут трудною и узкою тропою, но большинство предпочитает широкую и легкую. Это люди, совершенно порабощенные любостяжательностью и сладострастностью, неразрывно связанные с ними; они подобны людям, продавшим себя другому господину. Душа их, отвергнув собственное спасение, отдавшись во власть неразумных страстей, безумно устремляется на все. Пророк, сожалея об этих душах, покрытых густым слоем невежества, говорит: Сыны мужей! доколе слава моя будет в поругании? доколе будете любить суету и искать лжи? (Пс.4:3).
Подобно этому Пророку один из наших премудрых учителей, присовокупляя и от себя, замечает: «Сыны мужей! за что вы любите суету и ищете ложь? Считаете чем–то великим здешнюю жизнь, роскошь, ничтожную славу и ложное счастье? Имеющие все это имеют не более, чем надеющиеся иметь. Земное счастье подобно праху, раздуваемому и разносимому ураганом, дыму или же сну. Этих благ не безнадежно лишены не обладающие ими, но вместе с тем они ненадежны для обладающих ими».
Так говорили по повелению Божию Пророки, Апостолы и другие святые, словом и делом направляя нас на путь добродетели. Хотя немногие избирали этот путь, большинство же предпочитало легкий и для всех открытый путь, приводящий к гибели, но не следует думать, что от этого уменьшилось достоинство Божественной мудрой деятельности благочестивых. Подобно тому, как солнце, щедро посылая нам свет своими лучами, предоставляет пользоваться этим светом всем, так и истинная мудрость освещает своих последователей. Если же некоторые, закрыв глаза, не хотят видеть света, то вовсе не следует хулить солнце и другим также пренебрегать его светом; равным образом, слава света Божия вовсе не посрамится из–за глупости этих людей. Такие люди, лишив себя света, подобно слепым, должны ощупью искать стены, при чем они впадают во встречающиеся им ямы и, натыкаясь на шипы, прокалывают себе глаза. Равным образом, как солнце своим блеском светит для всех, с открытым лицом смотрящим на его свет, так и свет Христа щедро светит всем нам, и каждый может пользоваться Его светом, сколько желает. Но свет правды, не лишая возможности кого–либо из желающих пользоваться им, не принуждает избирающих добровольно мрак. Каждый поступает по собственной свободной воле, по собственному свободному выбору, пока он живет в этом мире».
Когда Иоасаф попросил старца выяснить ему истинное значение слов «свободная воля и свободный выбор», Варлаам начал так: «Свободная воля есть желание разумной души, беспрепятственно направляемое на все: и на добро, и на зло, ибо таким свойством одарил Создатель душу человека. Таким образом, свобода воли есть разумное, независимое движение или направление нашей души. Выбор же есть наша окончательная воля, последовавшая за обсуждением желаемого. Обсуждение есть врожденное нам стремление останавливать свои мысли на всем, что подлежит нашим действиям. Всякий сначала обсуждает, следует ли ему совершить известное дело или нет, после чего уже делает то, что, по его мнению, лучшее, и это называется решением или выбором. Если человек и впоследствии будет одобрять свое решение, то такое решение называется решением или выбором по склонности; если же не будет одобрять, то — решением или выбором условным. Но обсуждение всегда предшествует выбору: никто не выберет чего–нибудь, не обсудив прежде. Все, на чем остановится наш выбор, мы стараемся употребить для дела, применить к своим действиям. Ибо мы все обсуждаем для того, чтобы знать, как нам поступать, как действовать; всякое обсуждение есть причина наших поступков.
Поэтому, не только наши дела, но и наши мысли, избирающие действия, могут быть причиной награды или наказания; так как начало всякого хорошего или дурного дела есть выбор, зарождающийся в мыслях. Так что, каковы наши мнения, таковы и действия. Следовательно, от нас самих зависит быть добродетельными или порочными. Мы — господа всех наших желаний, всех душевных побуждений, а потому и всех наших решений и действий. Желание есть источник всякого действия, а желания у различных людей бывают различны, а потому и действия различны. Поэтому, сообразно с тем, кто насколько желает, настолько он и получит в удел Божественный свет, так и будет подвизаться в Божественной мудрости. Еще раз: как различны желания, источники наших действий, так и различны самые действия. Подобно тому, как воды, смотря по источникам, текут или в земных ущельях, или на поверхности земли: причем одни врезываются в землю меньше, другие больше; одни соленые на вкус, другие сладкие, одни текут в изобилии, другие же падают понемногу, каплями; так должно думать и об источниках наших действий — наших желаниях. Сообразно с последними, наши действия бывают быстрыми или вялыми, горячими или спокойными; одни клонятся к добру, другие же, напротив, отклоняются от него. Словом, сообразно с качествами наших желаний, бывают различны качества и направления наших действий».
Иоасаф опять вопрошает старца: «Есть еще другие, думающие и говорящие об этом, как ты, или же ты один так учишь и предписываешь ненавидеть эту временную мирскую жизнь?»
Варлаам же ему говорит: «В этой вашей злополучной стране я не знаю никакого проповедника. Вследствие тирании твоего отца они все казнены, так как он дал повеление, чтобы в его земле совсем не слышно было их проповеди об истинном богопознании. Но во всех других странах учение это проповедуется. Разница между ними только та, что у одних об этом проповедуется в первоначальной чистоте, у других же извращенно. Ибо враг рода человеческого всячески старается отклонить наши души от прямого пути и, при преподавании Христова учения различным народам, старается придать ему каждый раз другой смысл. Но истинное учение только одно — учение, переданное нам Апостолами и Божественными Отцами; учение, просветившее ярче солнца кафолическую Церковь во всей вселенной».
Тогда Иоасаф спросил его: «А мой отец никогда не слышал ни о чем подобном?» Варлаам ответил: «Определенного и ясного он ничего не слышал. Когда ему начинают говорить об этом, то он делается глух и слеп, добровольно чуждаясь добра и всегда склоняясь ко злу». Иоасаф говорит: «Но я бы желал, чтобы и он был посвящен в это учение».
«Невозможное у людей вполне возможно у Бога, — отвечал старец. — Да, было бы истинно доблестным подвигом с твоей стороны, если бы ты спас своего отца и сделался столь славно родителем своего родителя. Я слышал об одном царе, прекрасно управлявшем своим государством, кротко и справедливо относившемся к своему народу. Но у которого был один недостаток, именно: при отсутствии света истинного богопознания заблуждение в поклонении идолам. У него был советник со многими прекрасными качествами души, а также отличавшийся истинным благочестием и мудростью. Этот советник, печалясь и негодуя на нечестие царя и желая вывести его из заблуждения, медлил исполнением своего желания, боясь повредить как себе, так и своим товарищам, и этим устранить ту пользу, которую он мог приносить. Но он, тем не менее, выжидал благоприятного случая, чтобы направить царя к познанию истинного блага. В одну ночь царь говорит ему: «Пойдем, пройдемся по городу, не узнаем ли мы там чего–нибудь, достойного внимания и касающегося наших обязанностей».
Когда они шли по городу, то увидели луч света, исходящий из какого–то отверстия. Присмотревшись, они заметили подземную пещеру, где сидел один муж среди крайней бедности, покрытый убогим рубищем. Возле него стояла его жена, которая наливала ему вино в чашу. Когда чаша была полна и муж взял ее в руки, она начала громко петь, увеселяя мужа. Царь со своими спутниками, видя это, дивился, что люди могут среди такой бедности, в таком убогом жилище и одежде так веселиться.
И сказал царь своему советнику: «Что за чудо, друг, что мне и тебе, живущим в такой славе и роскоши, жизнь никогда не была так мила, как она, непонятно для меня, мила, приятна этим людям в таких ужасных и тяжелых обстоятельствах и обстановке».
Воспользовавшись удобным случаем, советник говорит ему: «А какова, государь, по твоему мнению, их жизнь?» — «Из всех, какие мне пришлось видеть, самая непривлекательная, отвратительная и безобразная», — отвечает царь. Советник же говорит ему: «Так знай же, государь, что наша жизнь, жизнь, которую мы с тобой ведем, несравненно хуже и тяжелее жизни людей, посвященных в тайну вечной славы и благ, непостижимых умом человеческим. Эти наши блистающие золотом дома и великолепные одежды кажутся безобразнее грязи и помета видевшим несказанные красоты нерукотворенных жилищ на небесах, Божественных одежд и нетленных венцов, которые Господь уготовил любящим Его. Подобно тому, как нам кажется безумным веселье этих людей, так и мы, считая окружающую нас роскошь и ложную славу истинным благом, кажемся безумцами и достойными слез и сожаления в глазах отведавших сладости тех вечных небесных благ».
Услышав эти слова, царь, казалось, сначала онемел, потом спросил: «Кто же это такие, живущие лучшей жизнью, нежели мы?» — «Все те, — отвечает советник, — которые предпочли вечное временному». Когда царь снова спросил, что он разумеет под «вечным», вельможа отвечал: «Жизнь, непресекаемую смертью, богатство, неподозревающее бедности; вечную радость и веселье, непрерываемые горем и неудовольствием; наконец, вечный мир, которому чужда всякая вражда и зависть. Удостоенные обладать всем этим беззаботно и беспечально будут жить, наслаждаясь всеми удовольствиями и радостями царствия Божия и соцарствуя со Христом во веки веков. «Кто же достоин обладать таким блаженством?» — заметил царь. — «Все те, — отвечал советник: «которые идут путем, приводящим в царствие Божие, а путь этот открыт для всех желающих». — «Как же найти его?» — спросил царь. — «Этот путь заключается в познании Бога Отца, Единородного Сына Его, Иисуса Христа, и Духа Святаго».
Царь же, имея истинно царский ум, говорит ему: «Что мешало тебе до сего времени сказать мне об этом? Мне кажется, что если сказанное тобою истинно, то не следовало скрывать или откладывать его открытия. Если же это сомнительно, то, думается, пройдет много времени, прежде чем можно убедиться в несомненности этого». — «Я не по небрежности или нерадению медлил высказать тебе эту истину, неподлежащую никакому сомнению, — отвечал советник, — но потому, что считал себя недостойным предстать пред тобою, пользующимся такой славой, в качестве просветителя; я боялся показаться тебе докучливым. Если же ты теперь прикажешь впредь повторять тебе об этом, то я готов исполнять твое приказание». — «Да, — сказал» царь, — но напоминай мне об этом не только каждый день, но даже каждый час; ибо к сему нельзя относиться небрежно, но с рвением и всеусердием».
«И мы слышали, — сказал Варлаам, — что этот царь впоследствии жил в истинной вере и благочестии; что он с спокойною душою окончил свою жизнь, а потому, можно думать, достиг вечного блаженства. Если и с твоим отцом кто–нибудь при удобном случае заговорит подобным образом, то и он поймет и сознает, как порочна была до сих пор его жизнь, и, может, пожелает переменить ее на лучшую в истинной вере. Теперь же он духовно слеп, так как отстранил от себя истинный свет и блуждает во мраке нечестия».
Тогда Иоасаф ему сказал: «Да поступит Господь с моим отцом, как Ему угодно, ибо у Него, как ты говоришь, возможно все то, что невозможно у людей. Я же, благодаря твоим чудным словам, сознал суету сей земной жизни, а потому намерен расстаться со всем, в чем я до сих пор проводил свою жизнь, и прожить остальное время с тобою, чтобы чрез эти временные и преходящие наслаждения не лишиться вечного и непрестанного блаженства».
На это ему старец сказал: «Если ты так сделаешь, то будешь подобен одному юноше, который, как я слышал, происходил от богатых и знатных родителей. Отец сосватал ему очень красивую дочь одного тоже очень богатого и знатного человека. Когда же он объявил это своему сыну, присовокупляя и то, как он вообще намерен устроить его жизнь, то благородный юноша отвергнул его планы, как нечто постыдное и безнравственное, и бежал от своих родителей. Во время странствия он приходит в дом одного бедного старика, чтобы просить позволения отдохнуть после долгого пути среди знойного дня. У порога дома сидела единственная дочь хозяина, занимаясь ручной работой, причем она прославляла и искренно благодарила Бога. Услышав ее славословия, юноша говорит ей:
«Я тебя не понимаю, женщина, в такой бедности и нужде ты благодаришь и славишь Бога за какие–то великие дары».
Она же ему отвечала: «Разве ты не знаешь, что подобно тому, как незначительная доза лекарства часто избавляет человека от тяжелых болезней, так и благодарение Бога за немногое бывает причиною дарования многого. Я, будучи дочерью бедного старика, благодарю и прославляю Господа и за это малое, зная, что Он, дав это, может дать и больше. Но я надеюсь не на земные дары, но на будущие, ибо от земных даров, как бы многочисленны и велики они не были, человек не получает никакой пользы, чтобы не сказать, что терпит вред, так как они часто бывают причиною наказания. А с другой стороны, получивших земные дары в очень малых размерах, вовсе не следует считать обиженными, потому что они не получили бы от них ничего, что привело бы их к той цели, которая должна быть общею человеческою целью. Что же касается необходимого и главного, то в этом отношении я получила от Бога бесчисленные и великие дары: я удостоилась быть сотворенною по образу и подобию Божию и познания Его; не в пример животным я получила от Него способность слова; получила жизнь; по богатству благодати Его имею возможность участвовать в Его таинствах, и для меня, если я пожелаю, открыты врата рая. За столь многие и великие дары, которые получают одинаково и богатые, и бедные, я не в состоянии воздать достойной признательности Богу. Если же я не буду воздавать Ему и малой посильной благодарности, то какое может быть для меня оправдание»
Юноша с удивлением слушал рассудительные речи девушки. Когда же она кончила говорить, то он призвал ее отца и сказал ему: «Выдай за меня твою дочь, так как я полюбил ее за ее умные речи и благочестие». Старец же ему говорит: «Ты сын богатых родителей, не можешь взять себе в жены дочь бедняка». Но юноша ему возразил: «Нет, я желаю иметь ее женою, если только ты не откажешь; для меня была сосватана дочь богатых и знатных родителей, но я не пожелал ее, спасся от нее бегством и теперь предпочитаю соединиться с твоею дочерью, которую я полюбил за ее ум и благочестие». — «Но я могу, — отвечал старец, — выдать ее за тебя, отпустить ее с тобою в дом отца твоего, расстаться с своей единственной дочерью». Юноша же говорит ему: «В таком случае, я останусь с вами, поведу ваш образ жизни». И он снял с себя блестящие одежды и оделся в одежды старика, которые он у него выпросил. Испытывая юношу в продолжение долгого времени и всесторонне оценив его душевные качества, узнав, что он не из сумасбродства просит у него дочь, но что это было его серьезным желанием; что он из–за благочестия решился, отказавшись от богатства и славы, жить в бедности, старик берет однажды юношу за руку, ведет в свою кладовую и показывает ему такое богатство, столько денег, сколько юноша во всю свою жизнь не видел. И говорит ему: «Все это, сын мой, я даю тебе за то, что ты полюбил мою дочь. Ты будешь наследником всего моего состояния». Наследовав эти богатства, юноша сделался первым богачом во всей той стране».
Когда Варлаам умолк, Иоасаф говорит ему: «Ты совершенно верно изобразил в своем рассказе мои душевные чувства, так как я полагаю, что ты на мой счет это говорил. Но чем ты пожелаешь увериться в твердости моих намерений?»
«Я уже убедился и познал силу твоего разума, твердость мыслей и прямоту твоей души, — сказал Варлаам. — Но я желаю, чтобы ты окончательно просветился душою. Поэтому преклоняю колена мои пред Богом нашим, прославляемым в Троице, Творцом всего видимого и невидимого, вечным, безначальным и бесконечным, всемогущим, всеблагим и всемилостивым, молю Его, чтобы Он просветил очи сердца твоего и дал тебе дух мудрости и откровения в познании Его; чтобы ты познал, что значит надежда на Него, какова слава наследовавших царствие Божие, и как дивно Его могущество, проявляемое в нас, верующих, молю Его о том, чтобы ты не был более чужд Ему; но, чтобы, подвизаясь со святыми, был близок к Нему, имея в своих действиях основание, положенное Апостолами и пророками, краеугольный камень которого Сам Господь наш Иисус Христос».
Услышав это, Иоасаф, опечаленный, сказал: «И я желал бы знать все об этом. Потому, прошу тебя, скажи мне о богатстве славы Божией и о Его чрезвычайном могуществе».
Учение о непостижимой мудрости всемогущего Бога, о Его славе, могуществе и величии
Снова вдохновенно повел свою речь Варлаам: «Молю Бога, чтобы Он Сам научил тому, о чем ты желаешь узнать; чтобы Он вложил в твою душу это познание, потому что совершенно невозможно человеку выразить славу и могущество Божие, хотя бы для этого соединились все языки людские. Евангелист и великий Богослов говорит: Бога не видал никто никогда. Единородный Сын, сущий в недре Отчем, Он явил (Ин.1:18); так что никто из смертных не может постигнуть славы и величия Невидимого и Непостижимого, кроме тех, кому Он Сам пожелает открыть, как открыл это Апостолам и пророкам. Мы же узнаем или из их повествований, или из самой природы вещей, насколько, конечно, нам вообще доступно постигать это. Св. Писание говорит: Небеса проповедуют славу Божию, и о делах рук Его вещает твердь. Ибо невидимое Его, вечная сила Его и Божество, от создания мира чрез разсматривание творений видимы (Пс.18:2; Рим.1:20).
Подобно тому, как кто–нибудь, увидев великолепный дом или какое другое сооружение, представляющее прекрасную гармонию, стал бы удивляться строителю и творцу их, так и я, созданный и получивший жизнь из ничего, хотя и не могу видеть своего Творца, но из замечательного целесообразного и мудрого устройства своего существа заключаю о Его мудрости. Конечно, я не могу понять ее совершенно, но только в пределах человеческой способности. Я сознаю, что не сам по себе произошел, но что Верховное Существо по Своей воле сотворило меня, как вообще человека, выше всех прочих тварей, хотя по размеру и силе физической меньше некоторых из них. Затем, когда я оставляю эту жизнь и по Его воле переменяю ее на другую, вечную, бесконечную, то ни в чем не могу пойти наперекор силе Его божественного предопределения; не в состоянии ничего ни прибавить к своему существу, ни отнять: одряхлевшего я не могу возобновить, растлевшего — восстановить. Никто из людей не в силах сделать ничего подобного: ни царь, ни мудрец, ни сильный, и никто другой, обладающий человеческими свойствами, потому что никто не имел другого рождения, но для всех бывает только одно начало и один конец этой жизни. Таким образом, я для познания величия Создателя руководствовался свойствами своего собственного существа.
Наш ум и наше чувство без слов, внутренним побуждением, говорят нам предоставить себя Промыслу нерукотворенного, неизменного и непреложного Бога, Который будет руководить нами, хранить и заботиться о нас. Как столь противоположные элементы могли бы соединиться для образования одного мира и оставаться неразрывно друг с другом, если бы всемогущая сила Божия не примиряла им сосуществования? Чем бы поддерживалось существование того, что вызвано Им к бытию, если бы оно не поддерживалось Им? Если судно, лишенное кормчего, не выдерживает напора моря, но легко потопляется; если ничтожный дом не может стоять без пекущегося о нем человека, то каким образом вселенная, столь грандиозное, прекрасное, удивительное творение, могла бы существовать без замечательного, великого, удивительного управления и мудрого Промысла? Сколько времени существуют небеса и не помрачились! Сила земли не иссякла, хотя она столько времени дает постоянно так много произведений; ключи не перестали бить оттуда, откуда получили начало; моря, принимающие в свои недра столько рек, не увеличились в размерах; движения солнца и луны не прекратились и не переменили своих направлений; порядок смены дня и ночи остался прежний. Из всего этого мы можем заключить о несказанном могуществе и величии Божием, о которых свидетельствуют также Пророки и Апостолы. Но никто не может вполне ни постигнуть, ни выразить Его славы. Потому Апостол, чрез которого говорил Сам Христос, поняв, что доступно и что недоступно человеческому разумению, говорит: Мы отчасти знаем и отчасти пророчествуем. Когда же настанет совершенное, тогда то, что отчасти, прекратится (Кор.13:9,10). Далее, изумляясь непостижимому богатству мудрости Божией, восклицает: О, бездна богатства и премудрости, и ведения Божия! Как непостижимы судьбы Его и неизследимы пути Его (Рим.11:33).
Если же Апостол, достигнувший третьего неба и слышавший там неизреченные слова, говорил так, то кто из подобных мне может измерить бездну таких тайн, совершенно познать их, а потому говорить о них что–нибудь уверенно, если только Глава мудрости, Руководитель немудрых не вложит в кого–нибудь это познание, следовательно, и эту уверенность. Ибо в Божией власти и мы, и разумения наши, и слова наши. От Бога же мы имеем истинное познание об устройстве вселенной; познание первых, средних и последних времен, перемены нравов, обычаев и внешних обстоятельств. Всему Он дал определенный размер и вес, великое могущество Которого проявляется всюду. Кто может противиться Его державной руке?! Человек, решившийся сделать это, подобен самой незначительной тяжести, положенной на одну чашку весов, когда на другую положена тяжесть всего мира; или же такой человек подобен капле росы на земле. Бог милостив ко всем: Он прощает людям их прегрешения, если они раскаиваются в них; никем Он не гнушается и никого из обращающихся к Нему не отвергает, ибо Он единый, благий и любящий Господь. Да будет хвалимо, прославляемо и почитаемо святое имя славы Его во веки веков. Аминь».
Выслушав, Иоасаф ему заметил: «О, премудрый муж! Мне кажется, что если бы ты размышлял даже долгое время о том, как бы получше разъяснить предложенные тебе мною вопросы, то и тогда бы ты исполнил это не лучше, чем теперь. Ты мне так ясно доказал, что Бог есть Творец и Властитель всего мира, и в неопровержимых словах показал мне непостижимую человеческим умом славу величия Божия; выяснил, что никто не может ее постигнуть, кроме получивших особое о том откровение. Я удивляюсь твоей великой премудрости, блаженный муж! Но скажи мне, однако, сколько тебе лет? Где ты живешь? Какие мудрецы еще живут с тобою? Я всем сердцем, всею душою полюбил тебя за твое мудрое учение и не желаю в течение всей своей остальной жизни расстаться с тобою».
Старец же ему отвечает: «Мне около сорока пяти лет; живу я в Сенаарской пустыне, сподвижники же мои — люди, посвятившие свою жизнь и труды на то, чтобы явиться достойными наследовать царствие Христово на небесах».
Иоасаф же ему возразил: «Как это может быть? Ты на вид кажешься лет семидесяти, а говоришь, что тебе сорок пять лет? Мне кажется, что в этом случае твои слова неистинны».
«Если ты, — отвечал Варлаам, — спрашиваешь, сколько мне лет от рождения, то ты верно определил, что мне около семидесяти лет. Но я вовсе не включаю в годы своей жизни то время, которое я прожил в мирской суете. Ибо, когда я жил плотью, порабощенный грехами, то духовно был мертв, так что я никоим образом не могу годы смерти включить в годы жизни. С тех же пор, как для меня мир распят и я для мира (Гал.6:14), сбросив с себя прежнего человека, растлеваемого страстями, уже не я живу, но живет во мне Христос. А что ныне живу во плоти, то живу верою в Сына Божия, возлюбившаго меня и предавшаго Себя за меня (Гал.2:20). Годы, прожитые мною в такой жизни, я и называю годами спасения, прожито же их мною около сорока пяти. Потому–то я и определил тебе свой возраст этим числом и, как видишь, вполне согласно с разумом и сообразно с целью своей жизни. Отныне и ты веди такой счет на том основании, что чуждые всего доброго, живущие во грехе, тратящие свою жизнь на позорные, страстные удовольствия суть подлинные мертвецы, неспособные к истинной жизнедеятельности. Один мудрец совершенно справедливо назвал грех вечною смертью. Апостол говорит: Когда вы были рабами греха, тогда были свободны от праведности. Какой же плод вы имели тогда? Такия дела, каких ныне сами стыдитесь, потому что конец их — смерть. Но ныне, когда вы освободились от греха и стали рабами Богу, плод ваш есть святость, а конец — жизнь вечная. Ибо возмездие за грех — смерть, а дар Божий — жизнь вечная во Христе Иисусе, Господе нашем (Рим.6:20,23)».
Услышав это, Иоасаф говорит: «Так как ты не включил времени, прожитого тобою в угождение плоти, в годы своей жизни, то и смерть, которою умирают все, по–твоему не следует считать смертью?»
«Без сомнения, — отвечал старец. — В этом случае я рассуждаю по предыдущему и ничуть не боюсь сей временной смерти и даже не называю ее смертью, если она постигнет меня на пути исполнения заповеди Господа, а считаю это скорее переходом от смерти в лучшую, совершеннейшую жизнь, сокровенную во Христе. Святые, желавшие достигнуть вечной жизни, весьма тяготились настоящею земною, почему Апостол говорит: Ибо знаем, что, когда земной наш дом, эта хижина, разрушится, мы имеем от Бога жилище на небесах, дом нерукотворенный, вечный. От того мы и воздыхаем, желая облечься в небесное наше жилище, только бы нам и одетым не оказаться нагими. Ибо мы, находясь в этой хижине, воздыхаем под бременем, потому что не хотим совлечься, но облечься, чтобы смертное поглощено было жизнью (2 Кор.5:1,5). И в другом месте: Бедный я человек! Кто избавит меня от сего тела смерти? (Рим.7:24). И опять: Имею желание разрешиться и быть со Христом (Флп.1:23). Пророк восклицает: когда прийду и явлюсь пред лице Божие! (Пс.41:3).
В том же, что я ничуть не боюсь телесной смерти, ты можешь убедиться из того, что я, не обращая внимания на угрозы твоего отца, бесстрашно явился к тебе, чтобы возвестить спасительное слово, хотя твердо знал, что если он узнает об этом, то предаст меня, если сможет, бесчисленным пыткам и казням. Но ставя выше всего Слово Божие, я не боюсь сей временной смерти и даже не считаю ее достойною такого названия, следуя заповеди Господней, гласящей: И не бойтесь убивающих тело, души же не могущих убить; а бойтесь более Того, Кто может и душу и тело погубить в геенне (Мф.10:28)».
«Таковы ваши успехи в истинной мудрости, — сказал Иоасаф, — они, конечно, выше человеческой природы и недоступны обыкновенным земным обитателям, которые весьма дорожат настоящею жизнью. Блаженны вы за свой мужественный образ мыслей! Но чем вы питаетесь в пустыне — ты и твои сподвижники? Какова там ваша одежда?»
Варлаам же отвечает: «Пищею нам служат плоды и трава, растущие в пустыне, которые она производить по воле Божией, питаемая земною росою. Никто из–за них не вступает с нами в борьбу, и ни для кого они не служат предметом зависти. Но в изобилии растет наша пища, для которой мы не пахали, и кушания, которых мы не приготовляли. Если же кто–нибудь из ближних наших, верующих братьев, принесет нам когда–нибудь другой снеди, то мы принимаем ее, как дар Промысла Божия, больше для того, чтобы с верою приносящие получили благословение Божие. Одеждами же нам служат рубища или шкуры, совершенно ветхие, изнуряющие нашу немощную плоть, употребляемые нами безразлично летом и зимою; как только мы оделись в такую одежду, то снять ее мы не смеем, пока она совершенно не растлеет от ветхости. Бедствуя в таких одеждах от холода и зноя, мы приготовляем себе в будущем одежды бессмертия».
«Откуда же у тебя в таком случае одежда, в которой ты теперь?» — спросил его Иоасаф.
«Платье это, — отвечал старец, — я взял по необходимости у одного верующего, когда готовился идти к тебе, так как в своей одежде я не мог бы пройти сюда. Подобно тому, как некто, желая освободит из плена своего родственника, переменил свою одежду на неприятельскую и уподобившись, таким образом, им по внешности, проник в страну чужого народа и хитростью вывел оттуда своего родича, — так и я, узнав чрез откровение о состоянии твоей души, облачился в эту одежду и пришел вложить в твое сердце семя Божественного учения и избавить тебя от власти духа зла. И вот, я по воле Божией, насколько от меня зависело, преподал тебе познание об истинном Боге, возвестил повествования Пророков и Апостолов; ясно и верно выставил тебе суету земной жизни, все зло, которым наполнен сей мир, жестоко обманывающий своих почитателей и всюду расставляющий людям сети. Затем, когда мне нужно будет отправиться туда, откуда я пришел, тогда я сброшу с себя чужую одежду и останусь опять в своей».
Услышав это, Иоасаф просил старца показать ему его собственное платье. Внимая его просьбе, Варлаам скинул чужую одежду, которая была на нем сверх его обычного одеяния, и тогда ужасный вид представился взорам Иоасафа. На теле его не было никакого признака мяса; кости с покрывающею их кожей, почернелою от солнечного зноя, были подобны тонкому тростнику, обтянутому кожею; грубое, ветхое рубище покрывало его тело от бедер до колен. Такая же ветошь покрывала плечи. Иоасаф, изумленный последствиями сурового и трудного образа жизни, а также пораженный его нечеловеческою твердостью, громко зарыдал и сказал старцу: «Так как ты пришел освободить меня от жестокого плена диавола, то доверши свое благодеяние, — выведи из темницы душу мою, возьми меня с собою; уйдем вместе отсюда, чтобы я, освободившись совершенно от обмана мира, закрепил свое освобождение спасительным крещением и вместе с тобою преуспевал в Божественной мудрости и великом подвиге».
На это Варлаам говорит: «Один богатый человек воспитывал молодую газель. Когда эта газель подросла, то, влекомая природными свойствами характера, затосковала по пустыни. Выйдя однажды из своего двора, она видит стадо пасущихся газелей и, примкнув к ним, бродила с ними по полям и равнинам, возвращаясь к вечеру домой. С рассветом же она, по небрежности служащих, опять выходила и примыкала к своему стаду. Когда же другие бежали дальше, то и она следовала за ними. Но однажды слуги, заметив ее исчезновение, сели на лошадь и погнались за ней. Догнав стадо, они свою газель возвратили домой и впредь держали ее взаперти, других же газелей частью убили, частью ранили. Я боюсь, чтобы того же самого не было и с нами, если ты присоединишься к нам. Последствием сего может быть то, что и мы с тобой навсегда должны будем расстаться, и товарищам своим я причиню много зла. Но вот что Господь повелевает делать тебе: чтобы ты пока, приняв св. крещение, оставался на месте, поступая по всем правилам благочестия, исполняя заповеди Христа. Когда же Податель всех благ даст тебе удобный случай, тогда ты придешь к нам, и всю остальную жизнь мы будем жить вместе.
Я возлагаю надежду свою на Господа в том, что в будущей жизни мы будем жить неразлучно».
Тогда Иоасаф заплакал и говорить старцу: «Если так угодно Господу, да будет воля Его. Заключи же свое благое дело святым крещением надо мною, потом прими от меня деньги для своего пропитания и своих товарищей, а также платья и иди с миром на место своего подвижничества. Не переставай молиться за меня, чтобы надежда не оставляла меня, и я мог как можно скорее прийти к тебе и при глубоком спокойствии наслаждаться твоим душеполезным обществом».
На это ему Варлаам возразил: «Для совершения над тобою св. крещения нет никакого препятствия. Старайся впредь быть постоянно готовым предстать на Страшный Суд, и тогда, с Божией помощью, ты усовершенствуешься. Что же касается того, что ты хочешь одарить моих товарищей, то непонятно, каким образом ты, бедняк, можешь одарить богатых: богатые всегда одаряют бедных, а не бедные — богатых. Самый бедный из моих товарищей несравненно богаче тебя; но я, надеясь на милосердие Божие, думаю, что и ты со временем будешь богат, но тогда ты не будешь щедр».
«Разъясни мне подробнее свои слова, — сказал Иоасаф, — каким образом самый бедный из твоих товарищей богаче меня, тогда как ты незадолго пред тем сказал, что вы живете в крайней бедности? Почему ты называешь меня теперь бедным? Когда же я разбогатею, то не буду щедрым, а теперь, при бедности, я щедр?»
На это Варлаам ему отвечал: «Я тебе не говорил, что мои товарищи терпят бедность: они владеют неисчерпаемым богатством, — ибо постоянно увеличивать свои деньги, не употреблять их для дела, но постоянно стремиться иметь больше и больше — есть крайняя бедность; те же, которые, стремясь к вечному, пренебрегли всем временным, земным, считая это пометом, чтобы только наслаждаться благами Христа; те, которые отложили всякую заботу о пище и одежде, надеясь на Господа; которые радуются бедности так же, как другие радуются богатству и деньгам, которые, наконец, накопили в изобилии богатство добродетели и живут утешением и надеждою на будущие вечные блага, — богаче всего земного царства в совокупности.
С Божией помощью и ты сам будешь обладателем такого духовного богатства. Это сокровище ты будешь стараться сохранить невредимым, будешь совершенно справедливо стремиться постоянно его увеличивать, а потому не захочешь, конечно, его расточать.
Такое богатство есть истинное богатство. Материальное же довольство скорее вредит своим обладателям, чем приносит им пользу. Я совершенно справедливо назвал такое богатство крайнею бедностью.
Домогающиеся небесных благ совершенно отреклись от него и бежали, как от змеи. Так что, если я принесу им от тебя убитого и попранного ногами врага и сделаюсь виновником новой борьбы со страстями, то окажусь для них плохим послом, скорее буду недоброжелателем, старающимся ввести их в заблуждение. Но этого я никогда не сделаю.
То же самое и относительно одежд: как я могу одеть сбросивших с себя платье гибели и непослушания и облачившихся во Христа, как одежду спасения и радости, — как могу их одеть снова в кожаные хитоны, а сверх них в плащ позора? Да кроме того, я знаю, что мои товарищи совсем не нуждаются в этих одеждах, так как все их тщание сосредоточено на пустынных подвигах.
Ты раздай бедным те деньги и те платья, о которых говорил; этим ты приобретешь себе неотьемлемые сокровища; молитвы бедных призовут Бога тебе в помощники. Таким образом, ты пользуйся богатством как средством для творения добрых дел.
Потом, препоясав чресла твои истиною и облекшись в броню праведности, и обув ноги в готовность благовествовать мир, а паче всего возьми щит веры, которым возможешь угасить все раскаленныя стрелы лукаваго; и шлем спасения возьми, и меч духовный, который есть Слово Божие (Еф.6:14,17), и, вооружившись так прекрасно, смело выйди против врагов благочестия. Если ты будешь успешно бороться с ними, сокрушишь их главу, диавола, то будешь украшен победоносным венком одесную живоначального Господа».
Наставив царского сына в истине такими учениями и спасительными словами, склонив его к Божественному крещению, заповедав ему молитвы и пост, старец в течение нескольких дней постоянно навещал юношу, уча его подробно догмам Православной веры, излагая ему учение Св. Евангелия, Апостольских Посланий, а также объясняя изречения Пророков. Ибо он был сведущ в Священном Писании как Ветхого, так и Нового Завета, и знал содержание их наизусть. Просвещаемый кроме того Святым Духом, он преподал царевичу истинное богопознание.
Учение о догматах веры
В тот день, когда Иоасаф должен был креститься, Варлаам, поучая его, говорил: «Вот ты спешишь осенить себя знамением Христа, просветиться светом лица Господня, сделаться сыном Божиим и храмом Святого Животворящего Духа. Веруй же отныне в Отца и Сына, и Святаго Духа, Троицу Святую и Живоначальную, во три Ипостаси, но Единое Божество — Божество в трех Ипостасях; каждая Ипостась имеет Свои отличительные свойства, но соединяются они в Единую Троицу, вследствие единого их существа. Итак, ты веруй во Единого Господа Бога Отца, не рожденного ни от кого, и Единого Господа Бога Сына, рожденного от Отца, Света от Света, Бога истинного от Бога истинного, рожденного прежде всех век. От всеблагого Отца родился всеблагий Сын: от нерожденного Света воссиял Свет вечный, от Истинной Жизни произошел Животворящий Источник, от могущества Отца произошло могущество Сына, Он был всегда с Богом, будучи Сам Богом безначальным и вечным. Чрез Него все произошло: видимое и невидимое. Затем веруй во Единого Духа Святаго, от Отца исходящего, Бога совершенного, животворящего, вечного, непреложного. Итак, поклоняйся Отцу и Сыну, и Св. Духу, в трех Ипостасях с тремя личными свойствами, но в Едином Божестве. Общее всем Им есть Божество, одно существо, одна слава, одно могущество. Общее между Сыном и Духом Святым то, что Они от Отца: Один рождается, Другой исходит. Отличительное же свойство Отца то, что Он не исходит и не рождается ни от кого.
Так веруй сему; но не старайся постигнуть, как произошло рождение Сына и исхождение Духа Святаго, ибо это непостижимо для людей. Но прими всем сердцем, что Отец и Сын, и Дух Святый всегда и во всем суть едино и разнятся только упомянутыми свойствами каждой Ипостаси.
Прими также и то, что Единородный Сын и Слово Божие, будучи Богом, ради спасения нашего сошел на землю, по благоволению Отца и по действию Духа Святаго, что Он воплотился во чреве Святой Девы Марии без мужа от Св. Духа. Родившись от Нее пречисто и пренепорочно, Он, сделавшись совершенным Человеком, был совершенным Богом, состоя из двух естеств: Божества и человечества. Каждое из этих двух естеств в одном лице имело в должной мере свою особую волю, особый разум, чувства и действия. Это ты также прими, не сомневаясь и не стараясь познать самого способа, которым Сын Божий безгрешно родился от Девы без мужа, а также того, как произошло соединение двух естеств в одном Лице. Мы были научены с верой принять сие. Это учение дано было нам свыше, чрез Священное Писание. Но как происходило заключающееся в этом учении — этого мы не знаем и сказать не можем.
Верую, что Сын Божий, вочеловечившийся по богатству милосердия Своего, восприял и все свойства природы человека, а потому и свойство подлинно страдать. Человечеством Он и голодал, и жаждал, и имел потребность во сне, изнурялся, трудился и проч. За наши грехи Он подвергнулся смерти, ибо Он был распят и погребен, умерши на короткое время. Но Он страдал и умер человечеством; Божеством же Он не страдал и не умирал, но был неприкосновенным, так как всякое страдание доступно только природе, способной воспринимать и чувствовать его. Затем мы знаем также, что Он нетленным восстал из мертвых, вознесся на небо и придет снова со славою судить живых и мертвых и Своим праведным судом воздать каждому по делам. В Священном Писании сказано: Оживут мертвецы Твои, возстанут мертвыя тела (Ис.26:19). И тогда исполнявшие заповеди Христа и пребывавшие в истинной вере наследуют вечную жизнь. Запятнавшие же себя грехами и уклонившиеся от истинной веры отправятся на вечное наказание.
Но ты не верь в самостоятельное существование зла, в его господство; не считай его безначальным, всегда бывшим, возникшим само собою или происшедшим от Бога. Такое мнение было бы нелепостью. Зло есть наше творение и творение диавола, могшее появиться у нас вследствие данной нам свободной воли, дарования нам свободного выбора добра или зла. Кроме того, исповедуй только одно крещение — крещение водою и Духом Святым во оставление грехов. Принимай также участие в приношении бескровных жертв Господу, веруя, что ты принимаешь истинное Тело и истинную Кровь Христа. Это таинство Христос установил совершать для оставления прегрешений. В ту ночь, когда Он был предан, Он заключил Новый Завет с учениками Своими и Апостолами, а чрез них и со всеми верующими; взяв хлеб, преломив и благословив его, Он сказал: «Примите, ядите; сие есть Тело Мое, за вас ломимое во оставление грехов». А также, взяв чашу, Он подал им, сказав: «Пийте от нея вси; сия есть Кровь Моя Новаго Завета, которая за вас проливается во оставление грехов. Сие творите в Мое воспоминание» (Мф.26:26; Лк.22:17). Само Слово Божие, живущее и действующее, делая все по Своему могуществу, принесенные хлеб и вино пресуществляет чрез нисхождение Святаго Духа в Свое Тело и Кровь для освящения и просветления добровольно принимающих их.
Покланяйся и целуй с верою честное изображение воплотившегося за нас Слова Божия в той мысли, что ты видишь пред собою Самого изображенного. Ибо честь, воздаваемая иконе относится к тому, кто на ней изображен»; как сказал один из наших богословов (св. Василий Великий). Так что мы в уме переносимся к живому, подлинному, истинному образу Того, Кто изображен на иконе. Мы не обожаем этих икон, но целуем их, как изображения воплотившегося за нас Бога, Который из любви к нам временно уничижил Себя. На том же основании мы лобзаем и поклоняемся изображениям Пречистой Его Матери и всех святых. Подобным образом, с верою целуй и поклоняйся изображению святого и Животворящего Креста ради Распятого на нем, распятого для спасения рода человеческого и давшего нам крест помощником для победы над диаволом, при виде которого диавол ужасается и дрожит, не перенося его силы. Следуя этому учению, прими св. крещение, сохраняя веру неизменной и чистой до последнего дыхания. Всякое же учение и мнение, противоречащее этой истинной вере, ты считай противным Богу, а потому отвергай его, ибо Апостол говорит: Но если бы даже мы, или Ангел с неба стал благовествовать вам не то, что мы благовествовали мне, да будет анафема (Гал.1:8). Знай, что нет другого Евангелия, другой истинной веры, кроме возвещенной нам Апостолами и утвержденной на различных соборах Божественными Отцами и принятой кафолическою Церковью».
Св. крещение Иоасафа, последние наставления, прощание и удаление св. Варлаама в пустыню
Сказав все это и передав царевичу Символ веры, изложенный на Никейском соборе, Варлаам крестил его во имя Отца и Сына, и Святаго Духа, погрузив в водоем с водой, находящийся в царском саду. Тогда низошли на крещенного дары Святаго Духа. Возвратившись же в спальню Иоасафа и совершив бескровное священное жертвоприношение, старец преподал ему Святых Таин Христовых, возрадовался он духом, прославляя Христа, Бога нашего.
После этого Варлаам сказал: «Да будет хвален Бог, Отец Господа нашего Иисус Христа, утвердивший тебя в надежде на жизнь в бессмертном, вечном, святом наследии чрез Духа Святаго. Сегодня тебе отпущены все сотворенные тобою прегрешения, ты стал рабом Божиим, получил задаток вечной жизни, оставив тьму, ты облекся в свет, имея славное право именоваться чадом Божиим. Евангелист Иоанн говорит: А тем, которые приняли Его, верующим во имя Его, дал власть быть чадами Божиими (Ин.1:12). Посему ты уже не раб, но сын; а если сын, то и наследник Божий чрез Иисуса Христа (Гал.4:7). Поэтому старайся предстать пред Господом чистым и безупречным, творя добрые дела для основания веры, как я тебе и раньше сказал. Для сего отбрось от себя всякое зло и возненавидь дела, которые ты творил, будучи прежним человеком, под влиянием неведения и страстей; старайся подобно новорожденному питаться молоком разума, истины и добродетелей, чтобы, питаясь этой пищею, ты возвеселился, преуспевал в познавание заповедей Сына Божия, стал совершенным мужем; не был бы волнуем и носим вихрем страстей, противоставляя злу, вовлекшему тебя в заблуждение, свой ум, прикрепленный и направленный к добру, чтобы ты был достоин имени христианина, которое ты носишь, чего ты достигнешь, исполняя заповеди Господа, оттолкнув и удалив от себя пустоту прежнего образа жизни.
Ты видишь, как язычники мятутся под влиянием суеты своего ума, будучи отдалены от славы Божией и подчинены своим страстям и неразумным побуждениям. Ты же как предстал пред истинным живым Богом, так и живи — как сын света. Потому что плод Духа состоит во всякой благости, праведности и истине (Еф.5:9). И не порочь нового человека, чем ты стал отныне, своими качествами прежнего человека, но обновляй себя упражнением в справедливости, благочестии и истине, потому что это доступно каждому желающему. Ибо тем, которые приняли Его, верующим во имя Его, дал власть быть чадами Божиими (Ин.1:12). Так что мы не можем более сказать, что не в силах быть добродетельными, так как путь, ведущий к достижению этого, легок и доступен, и затрудняется только страстями и похотями плоти. Но это прямой и желательный путь вследствие надежды на будущие блага, не для бессмысленно идущих, но для верно понимающих, что угодно Богу, вполне вооруженных для устранения встретившихся на этом пути затруднений, и для бодрствующих, пребывающих ради этой цели в молитве, терпении и надежде. Ты же, тем, что услышал от меня и чему научен мною, получил прочный фундамент, на котором строй свое здание, возвеличиваясь, преуспевая, совершая славный поход. Имей веру и добрую совесть, приобретаемую благими делами. Старайся быть добрым, справедливым, благочестивым, верующим, любящим, терпеливым, кротким, чтобы достигнуть вечной жизни. Всякое же желание наслаждения и требования страстей не только не проявляй делами, но даже в мыслях старайся не иметь их, чтобы твоя душа предстала пред Богом совершенно чистой, так как не только наши дела, но и наши сокровенные помыслы, будучи записываемы, бывают причиной или славы, или наказания.
Мы знаем, что в чистых сердцах обитает Христос с Отцом и Святым Духом.
Узнали также, что подобно тому, как дым разгоняет пчел, так дары Св. Духа выгоняют из нас всякие дурные пожелания. Заботься о том, чтобы стереть с своей души всякий след страстного помышления и насадить в ней лучший образ мыслей, делая себя, таким образом, храмом Духа Святаго, так как из помыслов вытекают действия. Всякое дело имеет своим началом ничтожную мысль и желание, которые, постепенно развиваясь, разрешаются большим делом. Поэтому, ни в каком случае не допускай, чтобы какая–нибудь дурная наклонность возымела над тобою власть. Но выбрось скорее дурной зародыш из своего сердца, а то он разрастется, пустит глубокий корень, и тогда потребуется много времени и усилия, чтобы вырвать его. От того, что мы не обращаем внимания на малые ошибки и прегрешения, не замечаем худые желания, непристойные слова, дурные общества и не заботимся о их исправлении, происходит то, что мы делаем большие ошибки, и грешные наклонности властвуют над нашей душой.
Подобно тому, как пренебрегшие гниением незначительных ран тела часто причиняют себе смерть, так и не радеющий о малых душевных недостатках и погрешностях, возводит их постепенно на степень больших пороков, свыкнувшись с которыми душа и ими пренебрегает. Тогда она подобна свинье, погрузившейся в грязь и наслаждающейся этим положением. Душа, погрязнув в дурных наклонностях, не замечает их злокачественности, но скорее находит в них негу и наслаждение, любя зло, как благо. И если она, когда–нибудь потом, спохватившись, придет в себя, то только с большим усилием и трудом освобождается она от тех дурных наклонностей, которым поработила себя. Всеми силами остерегайся дурных мыслей или желаний и всяких страстных наклонностей. Но старайся приучить свою душу к добру, чтобы все твои действия истекали, так сказать, из привычки к добродетели. И если ты хоть немного преуспеешь в этом, то потом с Божией помощью неутомимо будешь подвизаться на этом пути. Привычка к добродетели, сроднившись с душою и приобретши помощником Бога, становится надежною, несокрушимою.
Мужество, разум, благоразумие и справедливость только тогда тверды, когда они воистину свойства души, если проникли в глубину ее. Ибо, если качества, не будучи врожденными нам, но приходящие извне, войдя в привычку, становятся несокрушимыми, то тем паче добродетель, для которой мы призваны к жизни Создателем и поддерживаемая Им в человеке, войдя при нашем усердии в привычку, прочно укореняется в душе нашей. Один подвижник сказал мне, что эта привычка с течением времени сделается так сильна, что потом действие, согласное с добродетелью, становится потребностью, человек уже не в силах сойти с этого пути, лицезрение Божие становится главною целью жизни такого человека, что я испытал потом и на себе. Пророк говорит: Как олень желает к потокам воды, так желает душа моя к Тебе, Боже! Жаждет душа моя к Богу крепкому, живому (Пс.41:2–3).
И из всего этого можно заключить, что обладание добродетелью зависит от нас, и что мы как бы господа ее, потому что в нашей воле или ее избрать предметом своих действий или предпочесть ей грех. Порабощенные злом неразрывно связаны с ним, как я сказал раньше. Ты же, по милосердию Божию, освобожденный на будущее время от его власти, удостоенный быть носителем имени Христа по милости Святаго Духа, обратись всецело к Господу и не открывай более дверей страстям. Но, украсив свою душу благоуханием и блеском добродетелей, сделай ее храмом Пресвятой Троицы, посвятив для созерцания Ее все свои духовные силы. Если проводящий время и разговаривающий с земным царем считается всеми счастливейшим человеком, то каким блаженством будет наслаждаться удостоенный разговора и духовного сожития с Богом!
Представляй Его всюду пред собою и обращайся к Нему. Ты спросишь, как тебе обращаться к Богу? — Чрез молитву и прошение. Молящийся Ему искренно с чистым сердцем, освободив свой ум от всего греховного и низкого, со страхом и трепетом возносящий Ему свои прошения–такой воистину разговаривает с Ним лицом к лицу, так как всемилостивый Господь Бог наш присутствует всюду, внимая искренно молящимся к Нему, о чем свидетельствует Пророк: Очи Господни обращены на праведников, и уши Его к молитве их (Пс.33:16). Поэтому Св. Отцы называют молитву общением человека с Богом, делом Ангелов и преддверием к будущему веселью. Ибо, если царствие небесное, близость и созерцание Св. Троицы ставятся выше всего, а это достигается через молитву, то вполне естественно, что ее называют преддверием и как бы прообразом будущего блаженства. Но не всякая молитва носит такое название, а только достойная этого, имеющая своим наставником Бога, молитва, чуждая всего земного и обращенная непосредственно к Господу. Усвой себе такую молитву и старайся преуспевать в ней, потому что чрез нее ты можешь возвыситься от земли на небо.
Но без подготовления подвизаться в такой молитве ты не можешь. Должен сначала очистить душу свою от всяких страстей и дурных мыслей, сделать ее подобною ярко вычищенному зеркалу, освободить ее от всякого злопамятства и вражды, что более всего препятствует нашим молитвам быть угодными Богу; подкрепить свою молитву прощением от всего сердца прегрешений против тебя обидчиков твоих, милосердием и милостынями бедным и тогда уже с горячими слезами вознеси ее к Богу. Молясь так, ты сможешь сказать подобно Давиду, который, будучи царем, боримый бесчисленными мыслями, очистив свою душу от всяких страстей, восклицал к Богу: Ненавижу ложь и гнушаюсь ею; закон же Твой люблю. Седмикратно в день прославляю Тебя за суды правды Твоей. Велик мир у любящих закон Твой, и нет им преткновения. Уповаю на спасение Твое, Господи, и заповеди Твои исполняю. Душа моя хранит откровения Твои, и я люблю их крепко. Храню повеления Твои и откровения Твои, ибо все пути мои пред Тобою. Да приблизится вопль мой пред лице Твое, Господи; по слову Твоему вразуми меня (Пс.118:163–169). Пророк Исаия говорит: Тогда ты воззовешь, и Господь услышит; возопиешь, и Он скажет: вот Я (Ис.58:9).
Если ты усвоишь себе такую молитву, то будешь блажен. Потому что разогревший свое сердце, как выразился один святой, и напрягший душу, переселившийся мысленно на небо и назвавший, таким образом, Господа своим, раскаявась о своих прегрешениях, прося прощения, умоляя с горячими слезами Господа быть милостивым к нему, при этом самом оставляет всякую заботу о земной жизни, становится выше человеческих мыслей и чувств и может назваться собеседником Божиим. А что может быть выше, блаженнее этого? Тебе же Господь дал возможность достигнуть такого блаженства: я тебе указал путь исполнения заповедей Божиих и ничего не упустил, возвещая волю Божию. Теперь я уже окончил дело своей миссии. Впредь ты, опоясавши чресла мыслей своих, сообразуясь призвавшим тебя Святым, и сам старайся свято поступать во всех жизненных случаях: святы будьте, ибо свят Я, Господь Бог ваш (Лев.19:2). Подобным образом пишет Апостол Петр: И если вы называете Отцом Того, Который судит каждого по делам, то со страхом проводите время странствования вашего, зная, что не тленным серебром или золотом искуплены вы от суетной жизни, преданной вам от отцов, но драгоценною кровью Христа как непорочнаго и чистаго Агнца (1 Пет.1:17,19).
Запечатлей все это в своем сердце и помни о том, чтобы иметь всегда пред глазами: страх Божий и Страшный Суд; свет и славу праведников, которые они наследуют в том мире, и позор грешников в густом мраке; всю немощь и суету земной жизни и вечность будущей. Всякая плоть трава, и вся красота ея, как цвет полевой. Засыхает трава; увядает цвет, когда дунет на него дуновение Господа: так и народ — трава. Трава засыхает, цвет увядает; а слово Бога нашего пребудет вечно (Ис.40:68). Имей всегда сие в мыслях. И да будет мир Божий с тобой, который просветит тебя, вразумит и направит на путь спасения, отгонит от ума твоего всякое дурное помышление, и прикрепит душу твою к знамению Креста, чтобы никакой дурной соблазн не пристал к тебе. Подвизайся в усовершенствовании всякой добродетели для наследования вечного и непреложного царства и озарения светом блаженной и животворящей Троицы, прославляемой в Отце и Сыне, и Святом Духе.
Дав царскому сыну такие нравственные наставления, благочестивый старец возвратился в свое временное место жительства. Между тем, воспитатели и слуги юноши очень удивлялись его частым посещениям. И вот, главный из них, по имени Зардан, которого царь назначил к сыну, зная его, как очень верного и преданного человека, говорит царевичу: «Ты не ведаешь, мой господин, как я верен и как благоговею пред твоим отцом. Зная это, твой отец и назначил меня слугою к тебе. Теперь я, видя частые посещения этого неизвестного старика, опасаюсь, что он христианин, к которым так нерасположен твой отец, и боюсь как бы чрез него я не был казнен. Так что ты или извести своего отца об этих посещениях, или прекрати их. Если же ни то, ни другое, то удали меня и потребуй у своего отца другого на мое место». Услышав это, Иоасаф говорит Зардану: «Прежде всего, Зардан, ты во время следующего посещения старика скройся за занавесью и послушай его беседы со мной. После чего я тебе скажу, как поступить».
Когда Варлаам должен был опять прийти, царевич, скрыв Зардана, говорит старцу, пришедшему вслед затем: «Сведи мне, учитель, все твое божественное учение в одно, чтобы оно прочнее утвердилось в сердце моем».
Тогда Варлаам начал говорить много о Боге, о благочестии в отношении к Нему; говорил, что Его одного следует любить всем сердцем, всею душою, всеми помышлениями, благоговейно и добровольно исполнять Его заповеди; говорил, что Он один есть Творец всего видимого и невидимого; затем повторил о сотворении первого человека, о заповеди, данной ему, о нарушении ее Адамом и об осуждении его Создателем за это нарушение. Перечислил те блага, которых лишили себя нарушившие заповедь. Напомнил о тех скорбях и бедствиях, которые постигли наш род после греха первого человека, и о том, что Создатель, будучи человеколюбив, послал на землю учителей и пророков, возвестивших о воплощении Единородного Его Сына. Затем привел на память о самом пришествии Сына, о Его воплощении, о Его благодеяниях, о чудесах, о крестных страданиях, перенесенных Им из–за нас, неблагодарных, о добровольной Его смерти, о нашем восстановлении в прежнем состоянии, о царствии небесном, принимающем в лоно свое праведников; а также о муках, предстоящих грешникам, о вечном огне, о непрестанном мраке, о черве, постоянно голодающем, и о другого рода наказаниях, уготованных для рабов греха. Заключив свою речь нравственным поучением, предписав очищение жизни, презрение к ее суете, изобразив, насколько жалки возлюбившие эту суету, он закончил свои назидания молитвою. Потом, заповедав неотлучное пребывание в православной вере, безупречную жизнь и деятельность, он, после вторичной молитвы, удалился опять в свое временное место жительства.
По уходе Варлаама, Иоасаф, призвав Зардана, спросил его: «Ты слышал, что мне наговорил этот болтун, пытаясь своими пустословиями обмануть меня, отвлечь от этой радостной жизни в веселии и наслаждении и обратить к чужому Богу?» Зардан же ему отвечал: «Для чего ты, мой господин, испытываешь меня, своего слугу? Я знаю, что слова этого мужа проникли в глубину твоего сердца. Если бы это было не так, то ты бы не беседовал с ним постоянно с таким удовольствием. Мы тоже слышали это учение, но с тех пор, как твой отец воздвиг непримиримое гонение на христиан, они удалились отсюда, и уже не слышно их проповедей. Но если тебе нравится это учение, и ты чувствуешь себя способным исполнить его строгие и трудные требования, то желаю тебе счастья и успеха в выполнении своих желаний. Но что делать мне, который не смеет даже шевельнуть глазом из страха перед царем; мне, которому предстоит душевная скорбь и страдания? Ибо, что я скажу в свое оправдание твоему отцу о том, как я небрежно отнесся к его приказаниям, не воспрепятствовав посещениям этого старика?»
Тогда Иоасаф ему говорит: «Я думал, что ничем не смогу так вознаградить тебя за твою преданность и верность, как тем, что сделаю тебе известным истинную цель и Виновника человеческой жизни, выведя тебя, таким образом, из мрака в свет. И я надеялся, что ты, после только что слышанного, неудержимо захочешь последовать Христову учению, но, как вижу, обманулся в своих ожиданиях. Если же ты известишь о всем этом моего отца, то тем самым причинишь ему только горе и заботы. Поэтому, если ты предан отцу, то никоим образом не рассказывай ему ничего до удобного случая». Говоря так, царевич был подобен человеку, сеющему на воде, ибо мудрость недоступна глупой душе.
Когда Варлаам на другой день пришел к Иоасафу и объявил о своем намерении возвратиться в свои места, то он весьма опечалился, и слезы выступили у него на глазах, ибо разлука со старцем была для него чрезвычайно тяжела. Поговорив с царевичем довольно долго и убедившись, что он неуклонно пребывает в добродетели, старец с радостным чувством простился с ним, предсказывая, что скоро они соединятся неразлучно. Иоасаф не решился более удерживать Варлаама, боясь, чтобы Зардан не донес о нем царю и тем не навлек на него наказания. Прощаясь, он говорит старцу: «Если тебе угодно, мой духовный отец, славный учитель и виновник всего хорошего, что у меня есть, — оставить меня еще вращаться в суете этого мира, то я не смею удерживать тебя более. Иди с миром и поминай в своих достойных молитвах ко Господу мое бедствие, молись о том, чтобы я мог жить с тобою и всегда видеть благородное твое лицо. Прошу тебя исполнить еще одну мою просьбу: так как ты не пожелал ничего принять от меня для своих сподвижников, то прими для себя хотя немного денег на одежду и пищу».
На это блаженный отвечал: «Если я не принял от тебя ничего для своих товарищей, которые не нуждаются ни в чем мирском, добровольно отрекшись от него, то как я могу принять для себя то, что я отказался принять для них. Ибо, если бы приобретение денег было делом полезным, то я старался бы скорее доставить их товарищам, чем себе, но так как я знаю, что приобретение их гибельно, то не хочу подвергать опасности ни их, ни себя».
Когда царевич, таким образом, не успел в своем желании, то он обращается к старцу с другой мольбою, уговаривая его не пренебречь окончательно его просьбами и тем оставить в совершенном унынии: умоляет его дать ему свое ветхое платье для воспоминания о нем, своем учителе, и о его подвигах, а также для безопасности от всякого сатанинского воздействия, вместо же оставленного платья взять другое. «При виде этого платья, — заключил он, — ты будешь вспоминать обо мне, о моем бедственном положении».
На это ему старец возражает: «Мне нельзя взять от тебя новое платье, а взамен его дать старое и порванное, чтобы я не был осужден за то, что за свой ничтожный труд здесь взял мзду; но чтоб не огорчать тебя, я готов взять от тебя старое платье, ничем не отличающееся от моего».
Отыскав грубое, ветхое рубище и дав его старцу, его же платье оставив себе, Иоасаф радовался и дорожил им несравненно более, чем всякой царской пурпуровой одеждой.
Св. Варлаам, намереваясь вскоре уйти, окончательно развил и изложил свое христианское учение Иоасафу, говоря ему: «Возлюбленный брат и дорогое дитя! Ты знаешь за Какого Царя ты вступил в борьбу и с Кем заключил союз. Теперь ты должен твердо соблюдать этот завет и ревностно вести борьбу, которую обещал, путем исповедания нашему всеобщему Господу, в присутствии, при свидетельстве всего небесного воинства; исполняя этот договор, ты достигнешь вечного блаженства. Не предпочитай Богу и уготованным Им благам ничего временного, земного. Ибо из того, что считается ужасным и страшным на земле, что может быть ужаснее и страшнее вечного огня геенны, который никогда не сжигает, а потому и никогда не перестает карать. С другой стороны, какое земное счастье может доставлять такую радость и веселье, какие доставляет Бог любящим Его, благость Которого невыразима, а потому и дары, уготованные Им для любящих Его, дары, которых не видело око, не слышало ухо и не приходили на сердце человеку, несравненно превосходят все видимые и непостижимые блага. Соблюдая заключенный тобою завет, ты сделаешься наследником всех этих благ, будучи охраняем могучею рукою Самого Господа Бога».
Тогда царевич, заливаясь слезами, скорбя и сокрушаясь близостью разлуки с возлюбленным духовным отцом и славным учителем, вопрошает старца: «А кто, отец мой, заменит мне тебя? Кто будет моим пастырем и руководителем в душевном спасении? Чем я утешусь в тоске по тебе? Меня, негодного раба, ты обратил к Богу и дал мне возможность сделаться сыном Божиим; овцу, пропавшую и годную только на съедение диким зверям, ты отыскал и присоединил к незаблудшим Божиим овцам; указал мне кратчайший путь истины, вывел меня из мрака, из смертной тени, и сдвинул ноги мои со скользкой, ложной и кривой дороги; сделал меня наследником великих благ для выражения которых бессильно слово. Да даст тебе Господь за меня великие дары! Да сжалится Он над моею немощью воздать тебе достойную благодарность, Он, Который один только побеждает воздаяниями даров любящих Его».
Варлаам, прервав его хвалебную речь, поднялся и простерши руки к небесам, начал читать молитву: «О Боже, Отче Господа нашего Иисуса Христа, просветивший погруженное прежде во мрак, сотворивший из ничего все видимое и невидимое, обративший на путь истины сего раба своего и не допустивший, чтобы все продолжали свой путь прежнего безумия! Хвалим и благодарим Тебя, Твое могущество и мудрость; хвалим и благодарим Господа нашего Иисуса Христа, чрез Которого Ты сотворил мир, поднял нас, павших, и прегрешившим отпустил грехи их, заблудившихся вывел на истинный путь, порабощенных освободил, умерших оживил драгоценною кровью Сына Своего, Господа нашего. Взываю я к Тебе, к Единородному Сыну Твоему и к Всесвятому Духу: воззри на сию одаренную разумом овцу Свою, которая чрез меня, недостойного, обратилась к Тебе, и освяти душу ее милостью и могуществом Своим! Воззри на сию виноградную лозу, посаженную Духом Святым и дай ей приносить плоды праведности. Подай ему силу, утверждая в нем завет Твой, огради его от всяких происков и обмана диавола мудростью Своего благого Духа! Научи его исполнять волю Твою и не оставь без помощи Твоей. Удостой его и меня, недостойного раба Твоего, сделаться наследниками вечных Твоих благ. Ибо Тебе подобает слава и хваление во веки веков. Аминь».
Окончив молитву, старец обнял юношу, уже дитя Небесного Отца. Испросив для него мир и вечное спасение, он оставил дворец и возвратился в места своего пустынножительства, радуясь и прославляя Бога, направившего юношу на путь добра, Иоасаф же, по уходе старца, принялся усердно молиться. Обливаясь горячими слезами, он говорил: «О, Господи Боже мой, не оставь меня беспомощным, поспеши мне на помощь, я бедный сирота, Ты же помощник всех сирот! Воззри на меня и сжалься надо мною, так как Ты для всех желаешь спасения и познания истины. Спаси меня и дай силу мне, недостойному, идти путем исполнения святых Твоих заповедей, ибо я немощен, жалок и не способен творить добро. Ты же, могущий спасти меня, подающий жизнь и силу всему видимому и невидимому, не допусти, чтобы я был в порабощении страстей и похотей плоти, но научи меня исполнять волю Твою и сохрани меня для вечной и блаженной жизни, Отче и Сыне, и Душе Святый, Единосущное и нераздельное Божество! К Тебе я взываю и Тебя прославляю. Ибо Тебя восхваляет всякая тварь, и прославляют бестелесные, духовные силы во веки веков. Аминь».
С того времени Иоасаф тщательно берег себя, стараясь сохранить чистоту своего тела и души. Он жил во всяком воздержании; целые ночи проводил в прошениях и молитвах, потому что днем, как окружающие постоянно мешали ему делать это, так и сам царь, который навещал его и, с своей стороны, звал к себе. Ночью же он вознаграждал себя за все те лишения, которые он терпел днем: до рассвета проводя время в молитвах и слезах, призывая к себе Господа. Таким образом, на нем исполнялись слова Пророка, гласящие: Воздвигните руки ваши к святилищу и благословите Господа (Пс.133:2).
Между тем, Зардан, замечая его образ жизни, очень скорбел и терзался заботами, не зная, что ему делать. Наконец, удрученный горем, он удалился в свой дом, сказавшись больным. Когда царь узнал об этом, то, на его место назначил другого верного себе слугу. Заботясь же о здоровье Зардана, посылает к нему лучшего врача и вообще выказывает в отношении его чрезвычайную внимательность и попечение. Посланный к Зардану врач, очень преданный царю, внимательно осмотрев своего больного и хорошо ознакомившись с его состоянием, сказал Авениру: «Я не мог найти в этом человеке никаких признаков болезни, поэтому могу предположить, что уныние есть причина его слабости». Услышав это, Авенир начал думать, что его сын не расположен к Зардану, который, вследствие этого, огорченный, удалился из его дворца. Но, желая узнать истину, он известил Зардана, что посетит его на другой день, чтобы узнать причину постигшего его недуга.
Тогда Зардан сам с рассветом поспешил к царю. Придя к нему, он поклонился ему до земли. Царь же ему говорит: «Для чего ты пересилил себя и явился ко мне? Я сам хотел навестить тебя и этим выказать всем мое к тебе расположение». Зардан же ему отвечает: «Мой недуг, царь, не подобен обыкновенным людским недугам: от забот и скорби моего сердца и души занемогло и тело мое». Когда же Авенир спросил, что за причина такого душевного недуга, то он отвечал ему: «Я нахожусь в большой опасности и заслуживаю строгого наказания; заслуживаю быть подвергнутым многим казням за то, что я нерадиво исполнял твое приказание и теперь виновник большого для тебя горя». Тогда царь снова спросил его: «Какое же это ты причинил мне горе и почему тебе предстоит опасность?» Зардан отвечал: «Я был небрежен в исполнении обязанностей относительно господина моего, твоего сына: какой–то дурной человек, злой обманщик, пришел к нему и сообщил ему христианское учение». После этого он последовательно передал царю все, сказанное Варлаамом царевичу, с какою радостью он принял его слова и как он теперь всецело стал христианином. Наконец, он объявил, что имя этого старика Варлаам.
Авенир и раньше слышал о Варлааме, о его строгом подвижничестве. Когда же он услышал сообщенное ему Зарданом, то пришел в страшное смятение и отчаяние, исполнился гнева и призвал Арахию, который занимал у него первую должность, был его первым советником во всех тайных совещаниях, и, кроме того, сведущим в астрологии.
Когда он явился к царю, последний в тревоге и волнении рассказывает ему о случившемся. Арахия, видя его смятение и отчаяние, говорит ему: «Не тревожься и не печалься, царь! Мы еще не потеряли надежды образумить его, и я наверное знаю, что он очень скоро отречется от заблуждения этого учения и покорится твоей воле».
Ободрив такими словами царя, Арахия начал обдумывать с ним, как лучше всего достигнуть цели. «Прежде всего, царь, — говорит он, — поспешим завладеть этим Варлаамом. Если нам удастся это, то я уверен, что мы не обманемся в надежде. Убежденный или словами, или разного рода пытками, он будет утверждать поневоле, что говорил ложь и этим убедит моего господина, а твоего сына, возвратиться к отцовской вере. Если же этот способ не удастся, то я знаю другого старика–пустынника по имени Нахора, который до того похож во всем на Варлаама, что невозможно узнать, что это не он. Этот Нахор — мой бывший наставник в науках и вполне нашего образа мыслей. Я отправлюсь к нему ночью и расскажу ему все дело подробно. Потом пустим слух, что Варлаам пойман и представим Нахора за него. Нахор, с своей стороны, выдаст себя за Варлаама и приверженца христианства и будет состязаться с сторонниками нашей веры. Затем, после долгого словесного состязания, он будет совершенно побежден. Царевич же, видя поражение мнимого Варлаама и нашу победу, естественно перейдет на сторону победителей. При этом нам много поможет его боязнь лишиться наследства царского престола и желание сделать угодное тебе. К тому же и мнимый Варлаам должен будет обратиться и сказать, что признает свою прежнюю веру заблуждением».
Розыски св. Варлаама и мученическая кончина других божественных отцов
Царь очень обрадовался такому плану, питая пустые надежды. Узнав, что Варлаам недавно отправился в обратный путь, он поспешил принять меры, чтобы овладеть им. Поручив страже охранять все проходы и выходы, он сам на лошади стерег один путь, который особенно подозревал, желая, во чтобы то ни стало, овладеть Варлаамом. Прокараулив здесь напрасно целых шесть дней, огорченный неудачею, он удалился в одно из городских предместий и остановился в находившемся там царском дворце.
Арахию же с несколькими всадниками отправил на поиски за Варлаамом, велев им отправиться в самую Сенаарскую пустыню. Прибыв туда, Арахия стал расспрашивать всех окрестных жителей о Варлааме. Но так как все они отвечали, что не видели такого мужа, то он отправился в глубь пустыни отыскивать последователей правой веры.
Объехав почти всю пустыню, перешарив все самые крутые горы и овраги, Арахия со своим отрядом, взошедши на вершину одной горы, увидал у ее подошвы общество пустынников. Тотчас же, по приказанию своего вождя, все во весь дух бегут с горы, стараясь перегнать один другого. Достигнув подошвы, они, подобно стае собак или каких–нибудь диких зверей, набрасываются на пустынников и схватывают их. Отшельники эти, на лицах которых были видны следы трудов в пустыне, самим наружным видом внушали уважение. Но посланные Арахиею не замечают ничего этого. Схватив, они влекут их к своему начальнику. В течение всего этого времени пустынники не выразили никаких признаков страха или печали. Шедший впереди их старший нес мешок, наполненный останками прежде умерших святых отцов.
Увидев их, но не видя между ними Варлаама (он знал его наружность), Арахия очень опечалился и говорит им: «Где тот обманщик, который совратил царского сына?» Тогда несший мешок отвечал ему: «Такового среди нас нет, да и не будет его. По милости Христа он бежит от нас и живет среди вас». «Так ты знаешь его? — спросил Арахия. — Да, конечно, — отвечал пустынник, — я знаю о существовании обманщика, которого зовут диаволом и который живет среди вас, которому вы служите и повинуетесь». — «Я тебя спрашиваю о Варлааме, а именно спросил тебя, где он находится». — «Для чего же ты говоришь о каком–то, совратившем царского сына! — отвечал монах. Ибо, если ты ищешь Варлаама, то тебе следовало бы спросить: где находится спасший царского сына от обмана и направивший его на путь истины? Это наш брат и сподвижник, но мы уже давно не видели его». — «Так укажи нам место его пребывания», — сказал Арахия. — «Если бы Варлаам желал вас видеть, то он сам бы вышел к вам на встречу. Мы же не можем указать тебе места его пребывания». — «Так если вы мне сейчас не доставите Варлаама, то я вас предам неслыханным казням!» — закричал разгневанный Арахия, зверски посмотрев на него.
— «Что же ты заметил у нас такого, что бы могло нас так привязать к этой временной земной жизни, чтобы мы испугались смерти, которою ты угрожаешь? — отвечал подвижник. — Я тебя скорее буду благодарить за то, что ты дал нам возможность умереть за добродетель, что вывел нас из этой жизни. Мы не мало боялись предстоящего ее конца именно в виду его неизвестности, не зная какими он нас постигнет. Мы боялись, чтобы шаткость наших убеждений и диавольские наветы не заставили нас переменить образ мыслей и нарушить завет с Богом. Итак, не имея никакой надежды узнать от нас то, чего вы желаете, исполни немедля свое намерение. Ибо мы не укажем вам ни места пребывания нашего брата, хотя и знаем его, не выдадим других неизвестных вам монастырей, считая позором избегать смерти, но скорее умрем мучениками за добродетель, не колеблясь за имя Божие пролить свою кровь».
Грешник, не перенося прямоты этих праведных речей, особенно же благородства их ума, велел их бить и пытать. Однако твердость и терпение подвижников показались замечательными даже этому тирану. Когда ни качество, ни обилие пыток не могли поколебать аскетов, и никто из них не захотел выдать места пребывания Варлаама, тогда Арахия велел вести их к царю и на пути бить и оскорблять, а также заставил нести мешок с останками. Чрез несколько дней они приходят на место пребывания царя. Рассказав царю о поведении пустынников, Арахия затем приводит их к нему. Увидев монахов, Авенир, кипя гневом, был подобен бешеному. Заметив, что они жестоко иссечены, он снова велит их немилосердно бичевать. Наконец, уняв немного свою ярость, он велит прекратить бичевание. Потом спросил их: «Для чего вы храните и носите с собою эти кости умерших? Если вы хотите, то я и ваши кости положу вместе с этими, чтобы вы были мне благодарны за то, что через меня вы достигли желаемого».
Тогда глава этого божественного общества, не обратив внимания на угрозы царя, говорит ему, как будто с ним ничего не случилось, свободно и с светлым лицом, свидетельствовавшим о его внутренней душевной радости: «Эти святые, чистые кости мы носим с собою, царь, для того, чтобы очищать ими свои желания. Приводя себе на память упражнения в богоугодной деятельности тех мужей; которым принадлежат эти кости, мы чувствуем в себе такое же рвение к добродетели, видя, как в зеркале, то отдохновение и ту негу, в которых они теперь живут. Стремясь к такому же блаженству, мы взаимно поощряем друг друга идти по их стопам. Кроме того, эти останки напоминают нам о смерти, что весьма важно, так как это напоминание воодушевляет нас к перенесению аскетических трудов и, наконец, прикосновение к ним освящает нас».
Царь опять спросил: «Если, как вы говорите, напоминание смерти полезно, то почему же кости, находящиеся в ваших телах, которые в скором времени разложатся, не могут напоминать вам о смерти так же, как эти уже разложившихся тел?»
На это монах ему отвечал: «После того, как я тебе сказал пять причин, по которым мы носим с собою эти останки, ты, возражая на одну из них, думаешь, что насмехаешься над нами. Будь уверен, что кости людей уже умерших сильнее заставляют вспоминать о смерти, чем кости живых людей. Но, если ты того мнения, что кости, сокрытые в плоти людей живущих, могут напоминать о смерти, то отчего же ты, вспоминая о скорой своей кончине, не заботишься о том, чтобы быть готовыми к ней, но всецело предал себя разного рода беззакониям, насильственно и безжалостно уничтожая служителей истинного Бога, людей благочестия, не причинивших тебе никакого зла, не отнявших и не замышляющих отнять у тебя ничего из благ земной жизни».
На это царь возразил: «Я вас наказываю и преследую, как людей опасных, вводящих других в заблуждение за то, что вы советуете воздерживаться от жизненных наслаждений и удовольствий, приписывая суровую жизнь в грязи и лишениях; а также учите отречься от почитания наших богов, а вместо них почитать Иисуса. Поэтому–то я, не желая, чтобы люди, следуя вашему ложному учению, превратили всю землю в пустыню и, отступив от отцовских богов, обратились к чужому Богу, справедливо осудил вас на смертные казни и другие наказания».
Услышав это, монах говорит царю: «Если тебе так хочется, чтобы все наслаждались жизненными благами, то почему же ты не даешь возможности жить другим в богатстве и роскоши, а большинство терпит крайнюю бедность, ты же стараешься только о том, чтобы получше откормить свою плоть и этим приготовить обильную пищу для червей. Для того–то ты и Бога истинного не признаешь, но провозглашаешь несуществующих богов, виновников всякого беззакония, чтобы, ссылаясь на их пример, ты мог творить всякие беззакония, ибо, что делают боги ваши, то как не делать того же и поклоняющимся им людям?!
Таким образом, ты находишься в великом заблуждении, царь! Ты боишься, чтобы мы не уговорили некоторых из твоего народа выйти из–под твоей власти и отдаться под покровительство Всемогущей руки. Этим самым ты только желаешь иметь в своей власти побольше людей, которые бы доставляли тебе средства для удовлетворения твоего честолюбия, а сами чтобы поэтому терпели всякие бедствия, представляя тебе все свои выгоды. Подобно тому, как кто–нибудь, выучивши для охоты собак или птиц, до травли всячески ласкает их, когда же они поймают что–нибудь из того, за чем охотились, то он насильно вырывает добычу у них изо рта, — так и ты, желая иметь побольше податников, приносящих тебе плоды земные и морские, говоришь, что заботишься о спасении людей, на самом же деле только губишь их, а прежде всего самого себя. Но очнись, наконец, от этого земного сна, раскрой свои закрытые глаза и узри озаряющую всех славу Бога нашего, приди же в себя. Образумьтесь, безсмысленные люди! Когда вы будете умны, невежды? (Пс.93:8). Пойми, что нет другого Бога, кроме нашего Бога, что без Него нет спасения».
Тогда царь грозно говорит ему: «Перестань болтать вздор и тотчас скажи мне, где Варлаам, или ты испробуешь таких наказаний, каких никогда не пробовал».
Но великий и благородный подвижник, служитель небесной мудрости, не обращая внимания на угрозы царя и оставаясь совершенно спокойным, сказал: «Нам, царь, предписано делать не то, что ты прикажешь, но что приказывает Господь Бог наш, Который учит нас воздерживаться от всяких удовольствий и страстей, мужественно переносить всякий труд и терпеть всякое зло за благочестие. Так что если ты нас заставишь пострадать за добродетель, то этим самым окажешь нам благодеяние. Итак, делай, что хочешь. Мы же не совершим ничего, непристойного христианину и не подчинимся греху. Ты не считаешь малым грехом выдать нашего сподвижника и соратника в твои руки, но в нас есть столько мужества, чтобы из страха к твоим пыткам не отречься от нашей мудрости и не сделать чего–нибудь, противного закону Божию. Если ты думаешь, что знаешь средство, которым можно бы было заставить нас исполнить твое приказание, то употреби его. Ибо наша жизнь есть Христос, умереть же за имя Его есть первое счастье».
Побагровев от гнева, царь велел отрезать подвижникам языки, вырвать глаза и отрубить руки и ноги. Когда было отдано это жестокое приказание, то стоявшая вокруг стража начала безжалостно и бесчеловечно производить эти увечья, отрезывая языки, вырывая глаза железными щипцами и ломая суставы рук и ног приспособленными к тому инструментами. Блаженные же, славные и благородные отцы мужественно выдерживали эти муки, относясь к ним, как к приготовлению к пиру, взаимно поддерживая друг друга и бесстрашно идя на встречу смерти за имя Христа. В таких многообразных мучениях отдали свои мужественные души Господу Богу более 70 подвижников. Несомненно, что сила благочестивого рассудка побеждает чувство всяких страданий, как выразился один муж, рассказывая о страданиях старого священнослужителя, семи юношей и одномыслящей с ними матери, пострадавших за отцовский закон. Скончавшиеся теперь божественные отцы ничем не уступили им в твердости и величии души и несомненно стали наследниками и гражданами небесного Иерусалима.
Увещания и хитрые способы Авенира отклонить от христианства сына и мудрые беседы Иоасафа с отцом
После блаженной кончины пустынников царь велел своему первому советнику Арахии испробовать другой план, так как первый не осуществился: приказывает призвать к себе Нахора, о котором тот говорил. Арахия, пришедши поздно ночью к пещере Нахора (он жил в пустыне и занимался предсказыванием), сообщает ему весь свой план а с рассветом возвращается к царю. Потребовав у него всадников, он объявил им, что они поедут на розыски Варлаама. При въезде в пустыню, всадники увидели какого–то человека, выходящего из обрыва. Арахия приказал им погнаться за ним, и они, поспешив исполнить приказание, схватывают и приводят его к нему. Когда Арахия спросил, кто он такой, какой веры и как его имя, то он объявил себя христианином и назвался Варлаамом, как это было ему приказано. Тогда Арахия, исполнившись радости, забрав его с собою, поспешно возвращается к царю; объявив о случившемся, он представляет ему пойманного. Царь, желая чтобы окружающие слышали его слова, спрашивает: «Ты, Варлаам, служитель злого духа?» — «Я служитель Бога, а не злых духов, — возразил пойманный. — Поэтому, ты не должен злословить меня, но выразить мне благодарность за то, что я наставил твоего сына в благочестии, вывел его из обмана и обратил к истинному Богу, воспитав в нем все качества добродетели». На это царь, притворившись рассерженным, сказал: «Тебя бы, собственно, следовало, без всяких разговоров и оправданий казнить, но я, будучи вообще человеколюбивым, сношу твою дерзость. Если же ты до известного срока окажешься неисправимым, то погибнешь ужасно, но если исправишься, то получишь прощение». После этого он передал его Арахии, велев строго стеречь его.
На другой день всюду шли слухи, что Варлаам пойман, так что они дошли и до царского сына. Услыхав об этом, царевич весьма опечалился, и слезы полились у него потоком, которого он не в силах был удержать. Громко рыдая, просил он Бога помочь старцу, и всемилостивый Господь внял его рыданию и молитвам. Он всегда оказывает помощь в дни несчастия верующим в Него и боящимся Его. В ночном видении Он открывает юноше всю истину, влагает в него силу, подкрепляя его к благочестивой борьбе. Проснувшись, Иоасаф почувствовал в своем сердце, незадолго пред тем полном горя и скорби, радость, мужество и благодатный свет. Между тем, царь, поступив так, как было сказано, весьма радовался и благодарил Арахию, считая предложенное им средство весьма удачным. Но зло обманулось в самом себе, как выразился божественный Давид. Справедливость побеждает беззаконие, совершенно сокрушает его, уничтожает всякий след, как это мы увидим дальше.
Два дня спустя царь является во дворец сына. Когда последний вышел к нему на встречу, то он не приветствовал его обычной ласкою, но казался недовольным и сердитым, и, войдя в царскую спальню, угрюмо сел. Потом, призвав к себе сына, он сказал: «Что это за слухи дошли до моих ушей, сын мой, причинившие мне столько печали? Я думаю, что ни один человек так не обрадовался рождению своего дитяти, как я твоему рождению, и думаю также, что ни одно дитя не причинило отцу столько горя, сколько ты причинил мне теперь. Ты затемнил свет, бывший пред моими глазами и сокрушил силу моих мускулов. То, чего я опасался на счет тебя, сбылось на самом деле. Ты на радость моих врагов, на мое посмеяние, своим неразумным умом и сердцем послушался слов обманщиков и предпочел волю глупых моих врагов моей воле, оставив почитание наших богов и обратившись к чужому Богу.
Где слышно, чтобы дитя так поступило со своим родителем? Тот, которого я надеялся воспитать невредимым, которого я надеялся иметь подпорою на старости лет и сделать достойным своим преемником, не постыдился направить на меня оружие неприятелей! Чему тебе следовало более подчиняться: моим ли наставлениям, или глупой болтовне старика, предписывающего горькую и трудную жизнь вместо сладкой радости, вместо жизни в роскоши — суровый, тернистый путь, который предписывает Сын Марии? Ты даже не убоялся гнева великих богов, чтобы они не поразили тебя громовым ударом, или земная расщелина не проглотила тебя; оттолкнул и презрел богов, которые оказали нашему роду столько благодеяний, украсили царскою короною, подчинили столько многолюдных государств; богов, благодаря которым, по моим молитвам и прошениям, ты сверх ожидания родился, и вдруг прилепился к Распятому, обманутый пустыми надеждами Его слуг, рассказывающих о каком–то другом мире, болтающих о воскресении мертвых и многом другом, вводящем безумцев в обман. Но ты, дорогой сын мой, послушайся теперь меня, своего отца, принеси жертву милостивым богам, забыв навсегда этот вздор. Мы же умилостивим их гекатомбами и возлияниями, чтобы они простили тебе твою ошибку: ибо они имеют силу и власть оказывать благодеяния и наказывать. Подтверждением моих слов являемся мы же сами, которые, получив от богов власть, воздаем поклоняющимся им почести; а нежелающих принести им жертву наказываем».
И долго еще царь говорил, убеждая сына, осмеивая и порицая все наше, превознося и восхваляя идолов. Тогда святой юноша, видя, что уже нечего таить и скрывать, но что, напротив, для его дела нужен как бы подсвечник или подставка, чтобы оно было всем явно и очевидно, сказал свободно и смело:
«Что мною сделано, мой господин, от того я не отрекусь. Я бежал от мрака и вышел на свет, вышел из заблуждения и примкнул к истине; расстался с злыми духами и привязался ко Христу, Сыну и Слову Бога Отца, по слову Которого все появилось из ничего, Который создал и человека из земли, вдунув в него дыхание жизни и дав ему в жилище роскошный рай. Но и после того, как человек согрешил, нарушив данную ему заповедь, чем стал причастным смерти, Бог постоянно делал все для возвращения человеку его первоначального почетного предназначения. Для того Творец всего и Создатель нашего человеческого рода, нас ради сделался Человеком. Сошедши на землю и воплотившись от Св. Девы, Он вступил в жизнь с людьми. И из–за нас, неразумных рабов, Господь принял крестную смерть, чтобы освободить нас от власти греха и уничтожить наше осуждение, чтобы нам снова были открыты врата рая, который Он предназначил для нас, и снова воссадить нас на трон славы. Он даровал бессмертное царство любящим Его, полное благ, которых невозможно выразить словом, ибо Он один только всемогущ, Царь царствующих и Господь господствующих, сила Которого непобедима и власть несравненна ни с какой властью; Который прославляется с Отцом и Духом Святым. Во имя Их я крестился и Их одних признаю.
Я прославляю и поклоняюсь одному Богу в Трех Лицах, Троице Единосущной и нераздельной, не сотворенной, бессмертной, вечной, вездесущей, бестелесной, неизменяемой, непреложной, свободной от страстей и страданий, источнику всякого блага, справедливости и вечного света, Творцу всего видимого и невидимого, содержащему и охраняющему все в Своей власти. Ничего из существующего не произошло без Него и не может существовать без Его Промысла, так как Он Един податель жизни. Оставить столь благого, мудрого и могущественного Бога и обратиться к нечистым духам, виновникам всех страданий, или совершить служение деревянным, немым и глухим идолам, которые и теперь не имеют жизни и никогда не будут ее иметь–каким это было бы безумием, сумасшествием с моей стороны! Кто когда–нибудь хоть слово услышал от них? Кому из молящихся им они что–нибудь отвечали? Кто видел их ходящими или имеющими хотя малейший признак жизни? Ни те из них, которые поставлены, никогда не садились, ниже посаженные вставали. О их бессилии, безжизненности, а также о том, что они суть дело обманывающих нас злых духов, я узнал от святого мужа; тогда, презрев и вместе с тем совершенно возненавидев их, я обратился к живому, истинному Богу, Которому и буду служить до последнего дыхания, чтобы это дыхание мое перешло в Его руки.
Когда такие невыразимые блага скопились у меня, я радовался своему освобождению от рабства и плена злых духов и своему просвещению светом лица Господня. Но моя душа мучилась и терзалась только тем, что мой господин и отец лишен такого счастья.
Но, боясь твоего упорства, я держал при себе свое горе, не желая расстроить тебя. Я непрестанно молил Бога, чтобы Он обратил тебя к Себе, прекратил бы твое исключение из пользования общим благом, в котором, впрочем, ты сам виноват, убегая от благочестия и сделавшись последователем всякого нечестия. Но так как ты, отец, сам узнал о моем образе мыслей, то выслушай вполне мое убеждение. Я не нарушу своего завета с Христом, искупившим Своею драгоценною кровью наше рабство, и если бы мне пришлось 10 тысяч раз умереть за Него, то я был бы готов. Зная теперь мое мнение, не бери на себя труд отговорить меня от этого славного исповедания. Будь уверен, что твой труд станет столь же бесплоден и напрасен, как попытка достать рукою до неба, или иссушить все воды морские. Поэтому ты, зная мое решение, или сделайся сам последователем Христа, благодаря чему ты удостоишься быть наследником непостижимых благ, и мы будем соединены и природою, и верою, — или же я отрекусь от тебя, как отца, и всецело посвящу себя служению истинному Богу».
Царь, выслушав все это, пришел в страшное волнение; безграничный гнев овладел им; он скрежетал зубами, подобно бешеному, и из уст его посыпались яростные слова: «Кто виною таких моих несчастий? Не я ли сам, будучи так расположен к тебе и делая для тебя то, чего ни один отец никогда не делал. Этим только объясняются своеволие и развращенность твоего ума, так ужасно обрушившиеся на мою голову. Не даром звездочеты при твоем рождении предсказали, что из тебя не выйдет ничего хорошего, что ты будешь дурным человеком, беспутным и непослушным своим родителям сыном. Но знай что если ты теперь не исполнишь моей воли и отречешься от меня, то я, с своей стороны, будучи твоим противником, поступлю с тобою так, как никто никогда не поступал со своим врагом».
Тогда ему снова говорит сын: «Что ты так разгневался, царь? Неужели тебя печалит то, что я удостоен таких благ? Где видано, чтобы какой–нибудь родитель был недоволен счастьем сына? Как не назвать такого отца недоброжелателем? Поэтому и я не буду называть тебя впредь отцом, но отрекусь от тебя, подобно тому, как всякий бежит от змеи, если буду видеть, что ты завидуешь моему спасению и насильно вталкиваешь меня в гибель. Если же ты захочешь употребить против меня насилие или тиранство, как ты это сказал, то будь уверен, что этим ты ничего не выиграешь, кроме названия мучителя или убийцы, вместо отца; так как тебе легче было бы найти в воздухе следы полета птицы или самому полететь в воздухе, чем сокрушить мою веру в Христа и мое славное исповедание ее. Но образумься, отец, и, сбросив мрак с глаз твоего ума, постарайся увидеть всеозаряющий свет Бога. Для чего ты всецело предался страстям и похотям своей плоти? Знай, что всякая плоть — трава, и вся красота ея, как цвет полевой. Засыхает трава, увядает цвет, когда дунет на него дуновение Господа: так и народ — трава. Трава засыхает, цвет увядает, а слово Бога нашего пребудет вечно (Ис.40:6–8).
Что тебя так неразрывно привязывает к этой увядающей и преходящей, подобно весенним цветам, славе, к этой неразумной роскоши, к этим страстям желудка, удовлетворение которых на время приятно безумцам, но возмездие за все это потом горче полыни, когда души таких людей после сей суетной жизни будут заключены на вечную скорбь во мраке, в несжигающий и неугасающий огонь, когда червь непрестанно и неутомимо будет точить их. Избави меня Бог от всего этого! Будучи заключен туда, ты будешь раскаиваться в своих теперешних помыслах и действиях, будешь жаждать возвращения этих дней и станешь вспоминать мои слова, но не будет тебе тогда никакой пользы от раскаяния. В аду уже нет места для обращения и покаяния. Ибо земная жизнь предназначена на дела, а будущая — на воздаяние по делам. Если бы даже земные наслаждения не протекали, но были бы вечны, то и тогда не следовало бы предпочесть им дары Христа и блага, непостижимые нашим умом. Ибо насколько солнечный свет блестящее и светлее мрака поздней ночи, настолько дары, обещанные любящим Бога, славнее и обильнее даров земного царства и славы. Вообще следовало бы великое предпочесть ничтожному. А так как все земное счастье, кроме того, временно и преходяще, и проходит подобно сну, тени или мечтам, так что можно скорее положиться на дуновение ветерка или на следы плавающего корабля, чем на благоденствие людей, то какая глупость или, скорее, безумие, предпочесть кратковременные, ничтожные земные наслаждения наслаждениям вечным, щедрым и обильным.
Неужели ты не можешь понять всего сказанного, отец? Не оставишь преходящего и не присоединишься к непреложному? Не предпочтешь вечной жизни — вечному изгнанию, света — мраку, духа — плоти? Не станешь бежать от ужасного князя тьмы; т. е. от злого диавола, и не обратишься к всемилосердному Господу? Не отступишь от служения многочисленным ложным богам и не будешь служить Единому живому истинному Богу? Хотя ты и прегрешил пред Ним своим богохульством и истребил своими ужасными казнями много Его слуг, но будь уверен, что если ты обратишься к Нему, то Он, Благий, примет тебя и забудет все твои прегрешения, ибо не хочет смерти грешника, но чтобы грешник обратился от пути своего и жив был (Иез.33:11). Сошедшему с несказанных высот ради нас, блуждавших в грехе, принявшему крестные страдания и смерть и искупившему Своей драгоценною кровью нас, попранных грехом, Ему слава и хваление во веки веков. Аминь». Царь был разъярен и вместе с тем поражен сознательными и настойчивыми словами своего сына. Так как этот последний не переставал хулить его богов и издеваться над жизнью его и всех язычников, а блистательные речи царевича не поколебали убеждений царя, вследствие царствовавшего в его душе непроницаемого мрака, то он, не будучи в состоянии поступить жестоко с сыном вследствие врожденной природной любви, совершенно отчаявшись подействовать на него угрозами, боясь вместе с тем, чтобы сын своею откровенною речью не продолжал хулить и издеваться над его богами, встал и, удаляясь, гневно сказал: «Лучше бы тебе совсем не родиться на свет, чем родиться для такого богохульства и для уклонения от отцовской любви и послушания! Но ты не думай, что ты окончательно осмеял непобедимых богов, ибо не на долго восторжествуют мои враги и их обман, так как если ты все–таки не послушаешься меня и не станешь благомыслящим по отношению к богам, то я подвергну тебя сначала различным пыткам, а потом предам тебя лютой казни, потому что тогда я буду видеть в тебе не сына, но врага и вероотступника».
Когда царственный отец после этой угрозы ушел, сын, войдя в свою спальню и подняв глаза к верховному Судье, воскликнул из глубины сердца: «Господи Боже мой! Ты один можешь дать мне сладкую надежду, твердое обещание и надежное убежище! Не оставь меня и не отступи от меня, но, согласно с Твоим обещанием, будь со мною, недостойным и ничтожным, взгляни на меня Своим милостивым и благосклонным взором! Ибо я знаю Тебя как Творца и Промыслителя всякой твари. Укрепи меня в этом сознании до моего последнего дыхания! Воззри на меня и сжалься надо мною! Сохрани меня невредимым от всякого происка сатаны! Воззри на меня, Царь! Ибо моя душа иссякла от тоски по Тебе и стремится к Тебе, источнику бессмертия, подобно путнику, жаждущему воды в безводной пустыне. Не предай зверям души моей, исповедующей Тебя, не забудь окончательно души нищего, просящего Тебя. Но подай силу мне, грешнику, во все мое житие переносить все за имя Твое, за исповедание Тебя и всецело посвятить себя служению Тебе, ибо при Твоем могуществе Ты и немощных можешь сделать многосильными, Ты один — непобедимый союзник и всемилостивый Бог, Которого прославляет всякая тварь во веки веков. Аминь». Помолившись так, он почувствовал божественное утешение в своем сердце и, исполнившись мужества, целую ночь провел в молитве.
Царь сообщил другу своему Арахии о содержании своей беседы с сыном, о его резкой откровенности, когда Иоасаф выразил всю твердость своего убеждения. Арахия дал совет относиться к царевичу как можно дружелюбнее и подобострастнее, в надежде привлечь его лестью. Поэтому на следующий день царь опять отправляется к сыну и, сев, призывает его к себе; обняв, он целовал его и нежно ласкал. Потом сказал ему:
«Милое, дорогое мое дитя! Уважь седину отца своего: вняв моей просьбе, поди, принеси жертву нашим богам. Этим ты снова сделаешь их благосклонными к себе. Они за это продлят твои дни, возвеличат славу, обезопасят твое царствование, и от них ты получишь разные блага. Чрез это ты во всю жизнь будешь пользоваться моею любовью, любовью своего отца, будешь всеми уважаем и хвалим. Ибо весьма похвально повиноваться приказанию отца; повиновение отцу есть одна из высших добродетелей и особенно нужна для приобретения расположения богов.
Как ты думаешь, дитя? Уклонился ли я добровольно от благого пути или по незнанию добра обрек я себя на гибель? Если ты думаешь, что я добровольно предпочел пользе — зло и жизни — смерть, то я полагаю, дитя, что ты судишь неправильно. Разве ты не видишь, каким бедствиям я подвергаюсь в походах против врагов и в других случаях, касающихся защиты общественного блага? Разве ты не видел, как я не щажу себя тогда: голодаю, жажду, иду пешком, сплю на земле? Не видишь, как я презираю богатство, а употребляю находящиеся в моих кладовых сокровища на постройку и различные украшения храмов великих богов, как я щедро раздаю сокровища воинам? Презирая так наслаждения и будучи так тверд в бедствиях, я, если бы знал, что вера Галилеян лучше той веры, которую я исповедаю, то как бы усердно я принялся за исполнение предписаний этой веры; я бы всем пренебрег для своего спасения.
Если же ты осуждаешь мое неведение, то ты оправдаешь меня, приняв во внимание, сколько бессонных ночей я провел, разрешая какой–нибудь представившийся мне вопрос, не позволяя себе отдыха до тех пор, пока у меня не составлялось ясного и соответствующего разрешения его. Так что, если я не пренебрегаю даже малейшим из всего, служащего для удовлетворения потребностей сей временной жизни, но все считаю полезным, то это только потому, что желаю употребить это на общую пользу. И я думаю, что во всей подсолнечной не найдется другого человека, который бы, подобно мне, был всеми признан способным всегда различить позорное от доброго. Если же это так, то как бы могло случиться, чтобы я то, пред чем следует поклоняться и обожать, счел презренным, вместо того чтобы устремить на него всю свою душу, все силы, весь свой ум, все свое рвение для обретения истинно достойного. Я старался найти это, употребляя для того целые дни и ночи; созывал с этой целью на совещание много мудрых и знающих людей.
Побеседовав со многими из так называемых христиан, я, после тщательного исследования и сравнения, опираясь, кроме того, на свидетельства мудрых и рассудительных мужей, нашел, что истинный жизненный путь заключается в исповедании и исполнении предписаний той веры, которую мы и сегодня еще исповедуем: в служении великим богам, в провождении жизни, полной удовольствий, в наслаждении данными нам от богов дарами. Такую жизнь представители и проповедники Галилеевой веры неразумно отвергнули; эту жизнь в сладком свете и наслаждениях всем тем, что боги даровали нам для удовольствия, отвергнули в надежде на какую–то другую, неизвестную жизнь, не зная сами, что они говорят и что обещают. Так что ты, сын мой, приняв во внимание наше строгое и непреложное исследование, благодаря которому найдено истинное благо, повинуйся отцу своему. Вот я доказал, что ни добровольно, ни по незнанию не отступил я от истинного пути, но что воистину познал и принял его. Поэтому я желаю, чтобы и ты не заблуждался неразумно, но чтобы следовал за мною. Постыдись отца своего: или ты не знаешь, как прекрасно повиноваться и угождать отцу во всем, и как, наоборот, дурно огорчать его и ни во что не ставить его приказания; кто делал это, тот погиб ужасно; поэтому ты, дитя, не причисляй себя к таковым. Но, угождая мне, ты достигнешь всех благ и сделаешься преемником моего царствования и славы».
Выслушав все это, возвышенный и истинно благородный юноша, познав тут коварные замыслы диавола и западню, которую тот приготовил, замышляя совратить богоподобную его душу и этим помешать ему в достижении предстоящей награды, привел отцу на его слова завещание, данное Господом: «Не думайте, что Я пришел принести мир на землю; не мир пришел Я принести, но меч. Ибо я пришел разделить человека с отцом его, и дочь с матерью ея, и невестку с свекровью ея. Кто любит отца или мать более, нежели Меня, не достоин Меня; и кто любит сына или дочь более, нежели Меня, недостоин Меня. А кто отречется от Меня пред людьми; отрекусь от того и Я пред Отцом Моим Небесным (Мф.10:34)». Приняв это во внимание и исполнившись страха Божия, продолжал Иоасаф: «Я старался выполнить следующее изречение Соломона: Время любить и время ненавидеть, время войне и время миру (Еккл.3:8), и, молясь Богу, я говорил: Помилуй меня, Боже, помилуй меня; ибо на Тебя уповает душа моя, и в тени крыл Твоих я укроюсь, доколе не пройдут беды. Воззову к Богу Всевышнему, Богу, благодетельствующему мне (Пс.56:1–3)».
Потом он говорит царю: «Заботиться об отце, повиноваться его приказаниям и относиться к нему с любовью — учит Господь наш, сделав эту любовь чувством, врожденным нам самою природою. Но если любовь к родителям приносит опасность самой душе и превосходит любовь к Создателю, то нам заповедуется совершенно заглушить в себе такую любовь. Подобно этому, нам совсем не предписывается повиноваться отклоняющим нас от веры в Бога, но ненавидеть таких людей и отворачиваться от них, будь это отец или мать, царь или господин самой нашей жизни. Поэтому я не в состоянии подвергнуть себя Божьему наказанию ради отца. Так что ты не утруждай ни меня, ни себя, но если хочешь иметь во мне сына, то последуй моему примеру, и мы будем вместе служить истинному Богу, так как теперь ты обожаешь идолов, дело рук человеческих, предметы бездушные и бесчувственные, которые ничего не могут доставит обожающим их, кроме наказания и гибели.
Если же ты не желаешь последовать моему примеру, то поступай со мною как тебе угодно, ибо я раб Христа и не отступлю от любви и исповедания Его ни пред наказаниями, ни пред лестью, как я тебе это сказал вчера, так как прежде всего я думаю о том, что ношу имя служителя Господня, а потому слово мое крепко и непреложно. Что же касается того, что ты сказал, что не поступаешь дурно, сознавая и сам желая этого, и что не заблуждаешься по незнанию в отношении понятия добра, но что ты после долгого и тщательного исследования узнал, что истинное благо заключается в поклонении идолам и жизни в чувственных удовольствиях — на это я ничего не могу сказать: уклоняешься ли ты добровольно от него или по незнанию. Одно только я знаю твердо и хочу, чтобы и ты знал: что все твои действия истекают из мрака глубокого невежества, что они есть блуждание ощупью впотьмах, и в них не проглядывает ни малейшей искры света, что твой путь не есть прямой и ровный, но путь кривой, полный утесов и бездонных пропастей. Итак, живя во мраке, а не в свете, принимая смерть за жизнь, ты думаешь, что твои действия и помыслы хороши и правильны. Но это не истинно, совсем не истинно. Ибо то, чему ты поклоняешься, не боги, но позорные плоды наветов злых духов, заключающие в себе всю гнусность их действий. И та жизнь, которую ты называешь сладкой и приятной, полной наслаждений и удовольствий, на деле совсем не такова, но, по истинному учению, есть жизнь гнусная и безобразная. На время она услаждает и как бы сглаживает свои шероховатости; но затем делает воздаяния еще более гневными и горькими, как учит наш учитель; еще более заостряет меч, делая его обоюдоострым. Впрочем, как мне выразить тебе все ее зло? Чтобы его сосчитать, надо больше времени, чем на то, чтобы перебрать по одной все песчинки дна морского.
Злое — это крючок диавола, облеченный в виде приманки в гнусные удовольствия, которыми он завлекает обманываемых им людей в ад. Блага же, обещанные нам Господом нашим, которые ты назвал надеждою на неизвестную жизнь, истинны, непреложны, бесконечны, нетленны. Нет слова, которое могло бы выразить полноту того богатства, славы, невыразимой радости и вечного блаженства. Как ты видишь — мы все умираем. Кто из людей жил и не видел смерти (Пс.88:49). Но мы опять воскреснем, когда придет Господь наш Иисус Христос, Сын Бога живого, в невыразимой славе и могуществе. Единый Царь царствующих и Господь господствующих, пред Которым преклонится всякая тварь небесная, земная и подземная. Тогда произойдет такой переворот, что самые небесные духи придут в ужас; тогда многое множество Ангелов и Архангелов со страхом и трепетом предстанут пред Ним.
По повелению Божию, один из Архангелов затрубит в трубу, и небо тотчас отверзется подобно книге, земля же исторгнет все тела прежде умерших людей, начиная с времен Адама до того дня. Все эти умершие во мгновение ока предстанут живыми пред троном бессмертного Господа; каждый даст отчет в земных делах своих. Тогда праведники, уверовавшие в Отца и Сына, и Святого Духа, проведшие свою земную жизнь в добрых делах, просияют, подобно солнцу. Как мне выразить ту славу, которую они обретут тогда?! Хотя я сопоставляю блеск ее с светом солнца и блеском молнии, но это потому, что мы не можем представить себе ничего блестящее. Но на самом деле никакой блеск не может сравниться с величием той славы: не видел того глаз, не слышало ухо и не приходило на сердцечеловеку то, что приготовил Бог любящим Его (1 Кор.2:9). Праведники будут тогда жить в небесном царствии, в неприступном свете, в несказанной и бесконечной радости. Тогда они обретут истинное благо и будут жить в истинном блаженстве. Отвергнувшие же истинного Бога, не уверовавшие в Творца и Создателя, а служившие злым духам, почитавшие безжизненных идолов, всецело предававшиеся пустым удовольствиям этой жизни, подобно свиньям, осквернившиеся грязью страстей и сделавшие свою душу источником всякого зла — будут лишены всех этих даров, прогнаны от лицезрения Божия, будут опозорены, пристыжены и подвергнутся оскорблению со стороны всякой твари. Им напомнится о всех их делах, словах и помыслах. Потом, после ужасного позора и унижения, они осудятся на ввержение в огненную геенну, огонь которой не сжигает, но вместе с тем никогда и не угасает. И будут они ввергнуты в крайнюю тьму, где у них будет плач и скрежет зубов, и червь постоянно станет точить их. Такова участь грешников. И будет эта участь их продолжаться нескончаемо и непрестанно за то, что они отвергнули обещанные блага и предпочли временное, грешное, мирское удовольствие.
Какие тела, какие богатства и даже души могут считаться слишком достойными, чтобы быть пожертвованными на достижение такой несказанной радости, для наслаждения тою невыразимою славой, для озарения ангельским светом и сладкого, блаженного лицезрения Господа; во избежание тех ужасных, бесконечных наказаний, страшного позора и унижения? Кто же настолько малодушен, настолько безумен, чтобы не был готов подвергнуться бесчисленным временным смертям для достижения вечного спасения и бессмертия, наследования блаженной жизни и озарения светом Святой Животворящей Троицы».
Царь, выслушав эти речи, удивлялся твердости и неподатливости сына, который не уступал ни пред лестью, ни пред убедительностью слов, ни пред угрозами наказаний; удивлялся он также правдоподобности содержания его речи и неуклонности ответов. Он начал было прозревать правдивость его слов, но дурные склонности, его закоснелость в страстях и похотях возымели свое действие и подобно узде отвлекли его от света истины. Освободившись от впечатления, произведенного на него словами сына, Авенир опять имел в виду только свою прежнюю цель и, намереваясь применить на деле план, составленный заранее им и Арахиею, он сказал: «Тебе бы следовало, дитя, подчиниться всем моим требованиям. Но так как ты непослушен и упрям, непременно хочешь доказать правдивость и преимущество своего мнения, то оставим оба свою настойчивость и уступим действительному превосходству каждого убеждения. Так как обманувший тебя Варлаам находится теперь у меня в плену, в железных оковах, то я созову большое собрание из наших и Галилеян, для чего велю глашатаям всюду объявлять, чтобы никто из христиан не боялся, но чтобы все бесстрашно шли, и в этом собрании мы будем совместно обсуждать свои мнения. Если вы, в лице вашего Варлаама, будете победителями, то вы достигнете того, чего домогаетесь; если же наше мнение победит, то вы должны быть готовы исполнить мои приказания».
Умный юноша, поняв, благодаря бывшему у него ночному видению, уловку царя, сказал: «Пусть будет по желанию господина моего, пусть будет так, как ты велишь, ибо Сам благий Господь Бог наш не даст нам сойти с прямого пути. На Него полагается душа моя, и Он помилует меня».
Тогда царь повелел собраться всем идолопоклонникам и христианам. Всюду было разослано письменно это приказание, и по всем городам глашатаи провозглашали о том, чтобы никто из христиан ничего не боялся, но чтобы все бесстрашно собрались в одно место на общую сходку для свободного обсуждения, которое будет производиться во главе с Варлаамом. Равным образом, он велит собраться ревнителям и представителям языческой веры, мудрецам из Халдеи и Индии, созывая всех, находящихся под его властью. Кроме того, он избирает несколько птицегадателей, чародеев и чревовещателей, надеясь, что они превзойдут христиан.
На это собрание сошлось большое количество людей, исповедающих нечестивую веру царя. Из христиан же только один пришел на помощь назвавшему себя Варлаамом, по имени Варахия. Ибо одни из правоверных были убиты городскими начальниками, другие скрывались в горах и пещерах из страха пред угрожавшими опасностями; иные же, убоявшись угрозы царя, не решались явно исповедывать правую веру и тайно были последователями Христа, совершая служение ночью. Один только Варахия, будучи благороден душою, явился на состязание за правду.
Царь, сев на высоком троне, велел сыну сесть возле себя. Но он, из почтения пред отцом, не захотел сделать этого и сел близ него на земле.
Явились и защитники языческой веры, о исповедниках которой Апостол выразился, что они осуетились в умствованиях своих, и омрачилось несмысленное их сердце. Называя себя мудрыми, обезумели, и славу нетленного Бога изменили в образ, подобный тленному человеку, и птицам, и четвероногим, и пресмыкающимся (Рим.1:21,23). Они сошлись для того, чтобы говорить против царевича и его сторонников. И на них сбылась притча о газели, которая выступила в бой со львом. Ибо царевич и его последователи уповали на Всевышнего и на Его помощь; противники же их положились на тленность мира сего, на властителя мрака, которому они жалко подчинились.
Приводят также Нахора, выдавшего себя за Варлаама. Этим явной становится цель царя и его советников, с которою они придумали это собрание. Но Промысл Всевышнего не дал осуществиться этой цели. Когда все были на месте, царь говорит, обращаясь к ораторам и философам, блуждающим в бессмысленной вере: «Вам предстоит состязание и состязание величайшее из всех состязаний. Одно из двух постигнет вас сегодня: или вы в лице Варлаама победите нас, уличив в том, что мы заблуждаемся, и тогда вам всем собранием от нас будут оказаны величайшие почести, и вы украситесь победоносными венками, или же, будучи побеждены, вы подвергнетесь позорной и ужасной казни. Имение ваше будет отдано народу, дабы уничтожить с земли все, даже напоминающее о вас; тела ваши я отдам на съедение зверям, а детей обращу в вечное рабство».
Когда царь сказал это, ему отвечал его сын: «Твой суд сегодня справедлив, царь! Да подкрепит Господь тебя в этом добром направлении. То же самое и я скажу своему учителю». И, обратившись к Нахору, которого все принимали за Варлаама, он сказал: «Ты помнишь, Варлаам, в какой славе, почести и роскоши ты меня нашел. Своей длинной речью ты убедил меня оставить отцовские законы, обычаи и сделаться служителем твоего Бога; обещанием каких–то вечных и несказанных благ ты склонил меня последовать твоему учению и огорчить моего господина и отца. Теперь решится твоя участь: если ты выйдешь победителем из этой борьбы, докажешь истину своего учения, которое ты мне преподал, и уличишь заблуждение наших противников, то ты будешь почтен, как никто из смертных, и прославишься как проповедник истины. Тогда я навсегда останусь последователем твоего учения и слугою Христа до последнего дыхания. Если же ты будешь побежден или хитростью, или истиною и, таким образом, сделаешься виновником моего позора, то я отомщу за оскорбление своей гордости своими же руками: вырву твое сердце и язык и дам их с остальным телом на съедение псам, чтобы твой пример был для всех наукою не совращать царских сыновей».
Выслушав эти слова, Нахор очень опечалился, видя, что ему самому придется упасть в ту яму, которую он выкопал, и что собственный же меч вонзается в его сердце. Сообразив, как ему поступить, он решил, что во избежание нависнувшей опасности стать на сторону царевича, чтобы на его стороне была победа. Промысл Божий, который нередко мудро действует чрез наших противников, был, главным образом, причиною такого его решения. Когда представители идолопоклонников вступили в словесное состязание с Нахором, то он, подобно некоему Валааму, который во времена царя Валаха предпочел воззвать к Богу Израилеву, начав славословить Его так и Нахор стал вдруг противоречить бессмысленным мудрецам.
В присутствии царя, сидевшего на троне, царевича, сидевшего, как мы сказали, и близ него множества языческих ораторов, наостривших свои языки, как меч, для сокрушения истины, массы сошедшего из чужих стран народа, чтобы увидеть, какая сторона победит, — один из ораторов, самый выдающийся из них, говорит Нахору: «Ты Варлаам, бесстыдно и дерзко отнесшийся к нашим богам и вовлекший в такой обман дорогого царского сына, научив его служить Распятому?» Нахор ему возразил: «Я Варлаам, презирающий ваших богов, как ты сказал, но не вовлекший в обман царского сына, а наоборот, выведший его из обмана и обративший к истинному Богу». — «Если великие и достойные удивления люди, — продолжал оратор, — познавшие всю глубину мудрости, называют наших богов великими и бессмертными; если все земные славные цари поклоняются и благоговеют перед ними, то как у тебя поворачивается язык против них, как ты осмеливаешься на такую дерзость? Какое у тебя доказательство, что боги не они, а Распятый, с Которым Галилеяне обошлись, как с обманщиком, самозванцем, мятежником и, осудив Его на позорную казнь, распяли на Кресте. После этого ты проповедуешь, что Он Бог! Как тебе не стыдно, бесстыдный?!»
Публичная речь Нахора, говорившего по внушению Св. Духа, в которой выставляется заблуждение идолопоклонников и возвещается христианская истинная вера
Выслушав эти слова, Нахор не удостоил оратора никаким ответом. Сделав народу рукою знак молчать, он стал, подобно ослице Валаамовой, говорить то, чего не предполагал сказать. Он начал так: «Я, царь, по Промыслу Божию вступил в этот мир. Увидев небо, землю, море, солнце, луну и проч., я удивился красоте мира и потом ясно понял, что этот мир и все, что в нем силою другого приводится в движение и уразумел, что Тот, Кто движет все это — есть Бог, Который во всем присутствует и от всего скрыт. А известно, что то, что движет сильнее движимого. Доискиваться о Нем, Который о всем промышляет, невозможно, ибо Его существо бесконечно, неисследимо и недосягаемо для всех тварей. Далее о Боге следует знать только, что Он безначальный, вечный, бессмертный; что Он выше того, что мы чувствуем и претерпеваем: выше страха, гнева, забвения, незнания и пр. Чрез Него все существует. Он не нуждается ни в жертвоприношениях, ни в возлияниях и ни в чем другом, видимом нами, но все живущие нуждаются в Нем. Таковы существенные свойства Божии.
Перейдем теперь к человеческому роду и посмотрим, кто из них держится изложенной истины о Боге и кто заблуждается относительно нее. Нам известно, царь, что есть три рода людей в этом мире: почитатели ваших, так называемых, богов, Иудеи и Христиане. В свою очередь многобожники делятся на три разряда: на халдеев, греков и египтян. Эти три народа были родоначальниками и учителями прочих народов, почитающих и служащих многим богам. Посмотрим теперь, какие из них живут в истине и какие нет. Халдеи, не зная истинного Бога, заблуждаются в отношении стихий, обожают их, служа, таким образом, твари вместо Творца их. Сделав некоторые образы стихий, называли их изображениями неба, земли, моря, солнца, луны и других светил и стихий; поставили их в храмах и поклоняются им, усердно охраняя, чтобы их боги не были похищены ворами. Они не понимают, что все охраняющее сильнее всего охраняемого, и что создающий выше создаваемого. Итак, если их боги бессильны охранять самих себя, то как они могут дать спасение людям? Следовательно, халдейцы жестоко ошиблись, обожая мертвые и бесполезные изображения. И я прихожу в изумление, царь, как их, так называемые, философы, совершенно не понимали, что самые стихии тленны и подчинены закону необходимости. Как же они могут быть богами? Если же стихии не боги, то как же изображения, сделанные для почитания их, считаются богами? Перейдем теперь к стихиям, царь, и докажем, что они не боги, но что они тленны и изменяемы, созданные из ничего по повелению истинного Бога, бессмертного, непреложного и невидимого, Который видит, устраивает и изменяет все, как хочет.
Что же мне сказать о стихиях? Считающие небо богом заблуждаются: мы видим, что небо изменяется, подчиняется закону природы и состоит из многих частей; поэтому оно есть часть мира, а мир сотворен. Все же сотворенное имеет начало и конец. Небо по закону необходимости движется с находящимися на нем светилами. Звезды, двигаясь в известном порядке, на известном расстоянии друг от друга с места на место, одни восходят, другие заходят, смотря по времени года; меняют лето и зиму, как это устроил Бог. Они никогда не преступают назначенных им границ, но постоянно следуют одному и тому же неизбежному закону, господствующему в небесном мире. Отсюда явствует, что небо не бог, но Его творение. Считающие же землю божеством также ошибаются; ибо мы видим, что она находится в распоряжении и господстве у людей: ее копают, орошают, делают негодною. Если она перегорает, то делается мертвою, напр., из черепицы ничего не произрастает. Если она будет слишком потрясена, то и сама погибнет и все ее произведения; она попирается ногами людей и животных, оскверняется кровью избиваемых, уничтожается и изменяется, служит складочным местом мертвых тел, это свидетельствует, что земля не божество, но сотворена Богом для пользования ею людьми.
Заблуждаются и почитающие воду богом. Она тоже дана для пользования людей; находится в их распоряжении, оскверняется, уничтожается и видоизменяется; ее кипятят и изменяют цвет красками; она мерзнет от холода; ее употребляют для мытья всего нечистого. Посему и вода не может быт богом, но есть создание Божие и часть мира. Не правы также и те, которые признавали богом огонь, так как и он создан для удовлетворения нуждам людей и многоразличным образом им подчиняется — переносится с места на место, употребляется для жарения и варения разного рода мяса, равным образом и для сожжения мертвых тел, его различными способами гасят и прекращают. Итак, огонь нельзя считать богом, но Его творением. И опять те, которые думают о дуновении ветра, что это бог, тоже заблуждаются, ибо ясно, что ветер зависим и существует для нужд людей, напр., для направления плавающих судов, для сбора хлеба и прочих нужд человеческих. Он усиливается и прекращается по повелению Божию. Поэтому, и ветер не Бог, а творение Божие.
Ошибаются принимающие и солнце за бога. Мы видим, что и оно подчиняется общему закону природы, движется, вращается и совершает свой путь, заходит и восходит, — все это для того, чтобы всюду освещать и давать тепло растениям, предназначенным для удовлетворения нужд людей. Оно принадлежит к числу прочих светил; гораздо меньше неба, при затмениях не дает света и вообще не имеет никакой собственной силы. Так что и солнце не божество, но творенье Божие. Не менее заблуждаются также считающие луну божеством. Мы видим, что и она подчиняется общему закону, для нужд людей она восходит и заходит; она меньше солнца, увеличивается и уменьшается, и при затмениях не дает света. Поэтому и луна не есть божество, но творение Божества. Заблуждаются также, считающие человека богом. Мы видим, что и он подчиняется законам необходимости; питается и стареется против воли; то радуется, то печалится; нуждается в пище, питье и одежде. Мы видим, что он сердится, льстит, подчиняется страстям, раскаивается, беспокоится, терпит потери и многоразлично погибает от стихий, животных; вообще и он подлежит смерти, и есть творение Божие. Итак, сильно заблуждаются халдеи в своей вере, мыслях и чувствах, ибо они покланяются тленным стихиям, безжизненным идолам, бессмысленно обожая их.
Перейдем теперь к грекам и посмотрим, какое мнение об истинном Боге имеют они. Греки, считающие себя мудрыми, оказались глупее халдеев, утверждая, что есть много богов: и мужские, и женские, которые вместе с тем виновники различных бурных страстей и беззаконий. Царь, учение греков смешно, глупо и нечестиво, так как они провозглашают несуществующих богов по своим собственным дурным страстям и наклонностям: ибо они хотят иметь в богах союзников в зле, желая безнаказанно прелюбодействовать, грабить, убивать и вообще творить всякое зло. Ведь если боги их делают это, то почему и им не делать того же?! Из такого ложного взгляда на Божество у людей возникали постоянные войны, убийства и тяжелый плен. Если мы рассмотрим каждого бога в отдельности, то ты, царь, увидишь всю глубину их заблуждения. Первым богом у них считается бог Кронос, которому они приносят в жертву своих детей; у него было много сыновей от его супруги Реи, но в бешенстве он съедал собственных детей. Говорят, что Зевс положил конец его власти. Отрубив у него необходимый член тела, он бросил и его в море, и из образовавшейся пены вынырнула Афродита. Самого же отца своего Зевс, связав, низвергнул в тартар. Видишь ли ты все их заблуждение? Какое распутство приписывают они своим богам! Возможно ли, что бы бог мог быть связан и лишен власти?! О, какое безумие! Какое разумное существо может сказать это?
Вторым богом у них считается Зевс, который воцарился над всеми их богами, Они же говорят о нем, что он принимает различные образы, чтобы совершать прелюбодеяние с смертными женщинами. Так говорят, что он в образе быка был у Европы, в виде золота у Данаи, в виде лебедя был у Леды, в виде сатира — у Антиопы, в виде молнии — у Семелы. От них у него было потом много детей: Зет, Дионис, Геркулес, Аполлон, Артемида, Персей, Кастор, Елена, Полимедевк, Минос, Радмонт, Сарпедон и девять дочерей, называемых музами. Потом говорят, что он похитил пастуха Ганимеда и сделал его своим виночерпием. Так вот, царь, люди начали подражать во всем своим богам в подобном разврате и в других дурных делах, ссылаясь на их примеры. Как же прелюбодей и отцеубийца может быть богом! Затем греки веруют в какого–то хромого бога, который ради снискания пропитания занимается кузнечным ремеслом. Таким образом, они приписывают своему богу свойства, совсем не присущие Божеству, ибо Бог не может быть ни хромым, ни нуждаться в людях.
Веруют в бога Гермеса, подверженного страстям, честолюбивого, вора, кривого, мага, толкователя снов. Невозможно, чтобы Бог был таким. Почитают Эскулапа — врача, приготовляющего лекарства ради пропитания, ибо он жил в нужде, под конец его поразил Зевс громовым ударом из–за Лакедемонянина Тиндарея, отчего он и умер. Если Эскулап будучи богом, пораженный молниею, не мог помочь себе, то как он может помогать людям.
Веруют в Ареса, воителя, который обольстил Афродиту, за что он был заключен в оковы мальчиком Эротом и Гефестом. Каким образом бог может быть воителем, прелюбодеем, заключенным в оковы? Веруют еще в Диониса, устраивающего ночные празднества, покровителя пьянства, увлекающего чужих жен, безумного, бежавшего в пустыню и убитого Титанами. Если Дионис не мог спасти себя от убиения, безумствовал, пьянствовал и обращался в бегство, то как он мог быть богом?
Затем они считают богом Геркулеса, который в опьянении, в припадке ярости убил своих детей, а умер сожженный огнем. Как бог может быть пьяницей и быть сожженным? Еще чтут бога Аполлона, которого изображают с луком, колчаном на плечах или с лирою в руке. Он за плату предсказывает людям. Но опять–таки: бог не может ни в чем нуждаться и быть лирным певцом. Веруют они в сестру Аполлона, Артемиду, богиню охоты, представляемую с луком и колчаном, которая бродит одна по горам, охотясь за оленями и кабанами. Далее они передают об Афродите, что она была прелюбодейкой, совершала прелюбодеяния то с Аресом, то с Адонидом. Она же ищет потом своего любовника и оплакивает его смерть. Затем спускается в ад и искупает Адонида у Персефоны. Не правда ли, царь, это более чем глупости, считать божеством существо с такими качествами, прелюбодействующее, плачущее и печалящееся?
Почитают своим богом охотящегося Адонида, умершего от удара кабана и не бывшего в состоянии помочь себе. Как же он может помогать людям — прелюбодей, охотник, подвергнувшийся насильственной смерти. Все эти свойства и многие подобные им еще более дурные и позорные, греки приписывали своим богам. Но о них даже грех и говорить, лучше совсем не вспоминать их. Подражая безобразию своих богов, люди творили всякое беззаконие и бесчестие, оскверняя своими делами землю и воздух.
Египтяне же в этом отношении были еще глупее и бессмысленнее более всех народов. Ибо они не только представляли себе богов, подобных халдейским и греческим, но обожали и неразумных животных, земных и морских, а также различные растения. Первоначально они почитали Изиду, у которой был муж Озирис, убитый потом своим братом Тифоном.
Изида со своим сыном Ором бежит в Сирию, ища Озириса, при чем она сильно сокрушается и горюет, пока не вырос Ор и не убил Тифона. Таким образом, Изида не могла спасти своего мужа, Озирис не мог спастись сам от Тифона, Тифон, братоубийца, не мог противостоять Ору. Такими бессильными и несчастными выставляют они своих богов. Египтяне в этом отношении ниже всех народов; они обожают неразумных и бессловесных животных: одни из них считали богами овец, другие — козлов, третьи быков, четвертые свиней; иные — ястребов, соколов, или орлов; иные — крокодилов или обезьян; те — собак, волков, драконов, аспидов; некоторые же — лук, чеснок, шиповник и другие растения. И не могли они, жалкие, понять о всех этих богах, что они ничто, хотя ежедневно видели, что другие люди убивали, ели, жгли их богов, видели, что их боги гнили, но все–таки они не могли понять, что они не боги.
Итак, очевидно, что страшно заблуждались египтяне, халдеи, греки, веруя в таких богов, делая их изображения, обожая безжизненных и немых идолов. И я удивляюсь, как это они, видя, что идолы их вырубливались, выпиливались из дерева или сплавлялись из металла, а потому и портились, старелись от времени, все–таки считали их богами. Если их боги ничего не могли сделать для собственного охранения и спасения, то как они могли иметь промысл о людях.
Поэты же и философы греков, халдеев и египтян, желая своими произведениями прославить своих богов, еще более раскрывали всю их несостоятельность и позор. Отсюда, царь, очевидно, что такое понятие о богах есть глубокое заблуждение. Я не понимаю, как мудрые и разумные из греков не поняли, что они осуждаются собственными же законам. Ибо, если их законы справедливы, то их боги совершенно несправедливы, творя такие беззакония, как междоусобия, прелюбодеяния, отравление, воровство и пр. Если же боги прекрасно поступали, то законы совершенно не правы, будучи направлены против богов. Но законы греков хороши и справедливы; так как хвалят добро и наказывают зло. Дела же богов беззаконны, а потому и боги их беззаконны; кроме того, они выставляют своих богов бессмертными, а потому и верующие в таких богов суть нечестивцы. Если все эти рассказы о их богах есть вымыслы, то такие боги существуют только на словах; если же эти истории правдивы, то они не боги, если творят такие дела и терпят так; если эти рассказы — иносказанья, опять–таки такие боги только пустые слова. Итак, доказано, царь, ясно, что многобожие есть дело заблуждения и влечет за собою гибель.
Ибо богов не должны считать видимыми и невидящими, но должно поклоняться невидимому, но всевидящему Богу, Творцу всего и всех. Теперь, царь, перейдем к иудеям и рассмотрим их образ мыслей относительно Бога. Иудеи, потомки Авраама, Исаака и Иакова, переселились в Египет. Оттуда их вывел Бог Своею всемогущею рукою чрез Моисея, их законодателя, Своими многочисленными чудесами и знамениями показав Свое могущество. Но они, невежественные и неблагодарные часто служили языческим идолам, а посылаемых к ним проповедников и пророков убивали. Когда же Сын Божий соблаговолил сойти на землю, то они предали Его Пилату, римскому префекту и осудили на крестную смерть, не устыдившись сделать это, не смотря на Его благодеяния, бесчисленные чудеса, которые Он совершил над ними. Иудеи погибли через свое беззаконие, как и язычники; хотя они и теперь поклоняются только Единому Всемогущему Богу, но отвергают Христа, Сына Божия; поэтому, так же беззаконны, как и язычники, хотя и думают, что близки к истине, от которой сами отдалили себя. Такова вера иудеев!
Христиане же происходят от Господа Иисуса Христа. Это Сын Божий, сошедший на землю с неба для спасения людей. Он воплотился от Духа Святого и Девы Марии без мужа и явился во плоти людям видимым, чтобы вывести их из многобожия. Свою удивительную деятельность Он завершил чрез крестную смерть, которой подвергнул Себя добровольно. Через три дня Он воскрес и вознесся на небеса. О деятельности Его ты, царь, можешь узнать, если пожелаешь, из той части Св. Писания, которая называется Евангелием. Христос имел 12 учеников, которые после Его вознесения на небеса отправились во все страны вселенной, уча о Божественности Его. Один из них обошел и нашу страну, возвещая учение истины. Те, которые до сих пор исполняют правила этого учения, называются христианами. Христиане преимущественно перед другими людьми обрели путь истины. Они исповедуют Бога, Творца и Создателя всего, в Отце и Сыне, и Святом Духе; иного Бога они не признают и не поклоняются.
Христиане имеют написанными в сердце своем заповеди Самого Господа Иисуса Христа, исполняют их, ожидая воскресения мертвых и жизни будущего века. Они не прелюбодействуют, не поклоняются идолам, не свидетельствуют ложного, не желают чужого; почитают отца своего и мать свою и любят ближнего своего; обидевших их они прощают и делают своими друзьями; платят добром за зло; они кротки и милосердны, избегают беззаконного общества и воздерживаются от всего нечестивого; вдов не презирают и сирот не обижают; имущий щедро дает неимущему; если видят странника, то вводят его под кровлю свою и радуются ему, как родному брату, ибо они считаются братьями не по плоти, а по душе; они готовы положить души свои за Христа, ибо твердо исполняют Его заповеди; они живут праведно и свято, как им повелел это Господь Бог, молясь и благодаря Его за всякую пищу, питье и другие дары. Тот путь есть путь истины, который приводит в вечное царствие, обещанное Христом в будущей жизни. А чтобы ты был убежден, царь, что я говорю правду, что не от себя говорю, — открой христианское Св. Писание и ты увидишь, что я говорю истину.
Твой сын был научен прекрасному и праведному — служить Богу живому для спасения в будущей жизни. Велико и достойно удивления все, что говорят и делают христиане. Ибо они говорят не людские слова, а Божеские. Язычники же блуждают на своем жизненном пути, потому что тот путь, которым они идут, находится во мраке, отчего они и шатаются беспрестанно, как пьяные. Таково мое слово к тебе, царь, слово, исходящее из души и ума моего под влиянием силы истины! Пусть твои безумные мудрецы перестанут злословить Господа, ибо для вас будет великая польза обратиться к истинному Богу, Творцу всего, и просветиться Его непреложными словами, дабы избежать осуждения и наказания, и сделаться наследниками вечной жизни».
Когда Нахор высказал все это, царь изменился в лице от гнева; ораторы же и представители языческой веры стояли, не издавая никакого звука, не будучи в состоянии противоречить. Царевич же возрадовался духом и с светлым лицом прославлял Господа, так благополучно выведшего из затруднительного положения уповавших на Него, Который даже заблуждавшемуся врагу истины дал силу и возможность говорить и свидетельствовать истину. Однако царь, хотя и был ужасно разгневан на Нахора, но не мог сделать ему ничего дурного, так как он при всех перед его речью дал ему позволение говорить бесстрашно за христиан. Тогда он сам начал противоречить ему, потом велел то же самое делать ораторам. Но Нахор разбивал все их положения и заключения, уличая в обмане и заблуждениях. Так как прения затянулись почти до вечера, то царь велел разойтись собранию до следующего дня. Но царевич сказал отцу: «Как справедливо ты начал свой суд, господин мой, так и закончи его, и пусть будет одно из двух: или пусть мой учитель останется со мною на эту ночь, чтобы мы вместе могли обсудить все то, о чем завтра нужно будет говорить с нашими противниками, ты же возьми своих защитников для обсуждения того; что вы хотите сказать; или же оставь со мною своих защитников на эту ночь, моего же возьми к себе. Если же и мой, и твои будут при тебе, то мой все время будет находиться в печали и страхе, а твои в радости и спокойствии, что, по–моему, не будет справедливым судом, но произволом власти, нарушением договора».
Царь, побежденный справедливостью этих слов, взял защитников своей веры с собою, Нахора же отпустил с сыном, надеясь еще, что он исполнит порученное ему. После этого Иоасаф, имея при себе Нахора, возвращается в свой дворец, испытывая чувство, подобное чувству какого–нибудь победителя на Олимпийских играх. Оставшись с ним наедине, он сказал ему: «Не думай, что мне неизвестно, кто ты. Я знаю очень хорошо, что ты не божественный Варлаам, а звездочет Нахор. И я удивляюсь, как это вы решились на такое прикидывание: обманывать меня среди бела дня. Неужели вы считаете меня настолько близоруким, чтобы я принял волка за овцу. Верно то слово, что тщетны помыслы глупца, и ваше желание и намерение совершенно бессмысленны. Дело же, которое ты совершил, исполнено здравого смысла. Поэтому, радуйся и ликуй, Нахор! Великая тебе благодарность за то, что ты сегодня был сторонником правды и не осквернил уст своих нечестивыми словами; что ты не стал коварно прикидываться, но очистил себя от всего нечистого, уличив неправоту веры и ложных богов и доказав истину христианского учения. Я же постарался увести тебя с собой по двум причинам: чтобы царь не наказал тебя наедине за то, что ты не говорил угодное ему и чтобы на деле выразить тебе свою благодарность. В чем же будет заключаться эта благодарность? В том, чтобы вывести тебя с того дурного и скользкого пути, по которому ты шел до сих пор, и направить на тот прямой и спасительный путь, от которого ты отклонился не по незнанию, но сознавая зло избираемого тобою, обрекши себя на путь, полный пропастей и крутизн. Одумайся, Нахор! Обратись ко Христу, чтобы наслаждаться будущей, сокровенной жизнью; пренебреги всем этим временным и тленным, ты не будешь жить вечно, ибо ты смертен и скоро отправишься туда, куда отправились все твои предшественники. И горе тебе, если ты придешь туда, отягощенный множеством прегрешений, ибо там Суд справедлив, и праведно воздаяние по делам, которого ты тогда не избежишь, между тем, как теперь дело еще так поправимо!» Нахор, умиленный в душе сими словами, воскликнул: «Хорошо ты сказал, царь! Знаю и я о существовании истинного Бога, от Которого все произошло. Знаю и о будущем Суде: узнал я это из многих Писаний. Но дурное общество, постоянно хулящее Его, ослепило мои глаза, и густой мрак царствовал в моем уме и сердце. Теперь же, благодаря твоим словам, покрывало спало с моих глаз, и теперь я надеюсь просветиться светом лица Господня; буду просить Его, чтобы Он сжалился надо мною, внял бы раскаянию Своего раба и отступника, хотя мне кажется, что трудно получить отпущение прегрешений, равных по тяжести и по количеству всему песку дна морского, творимых мною до такого возраста и сознательно, и по невежеству».
Когда Иоасаф услышал это, то поднялся и с теплым участием подошел к говорящему. Он начал ободрять упавший дух Нахора и подкреплять его в вере во Христа. «Выбрось всякое сомнение из своей души, — говорил он, — ибо Св. Писание уверяет, что Бог может даже из этих камней создать себе детей, подобных Аврааму. Это значит, как толковал отец Варлаам, что спасение возможно даже и для самых закоснелых грешников, что и они могут сделаться служителями Христа, Который по богатству Своей благодати и милосердия к людям открыл небесные врата всем кающимся и каждому дал возможность спастись чрез покаяние; спасение наше никогда не поздно, как говорит Св. Евангелие в притче о виноградаре, который всем работникам, пришедшим к нему в первый, третий, шестой, девятый и одиннадцатый час дал одинаковую плату. Так что, хотя ты и состарился в грехах, но если ты теперь обратишься ко Господу с искреннею верою, надеждою и любовью, то будешь удостоен тех же даров, каких удостоятся подвизавшиеся в благочестии с юных лет».
Божественный юноша говорил закоснелому во зле Нахору еще много и другого о раскаянии, ободрял его тем, что Христос милостив и всегда готов принять кающегося, и, исцелив больную душу своими словами, как лекарством, он даровал ей очищение и выздоровление.
Тогда Нахор быстро сказал ему: «Ты, благороднейший юноша, посвящен в эти удивительные таинства более душою, чем тем телом и до конца своей жизни пребывай в исповедании их, и пусть никакое время, и никакой случай не уничтожат его в твоем сердце; я же удалюсь отсюда и буду искать спасения, чтобы раскаянием умилостивить Бога, Которого я разгневал. Если ты позволишь, то я более не явлюсь на глаза к царю».
Царевич чрезвычайно обрадовался словам Нахора и, обняв его, расцеловал; потом, помолившись усердно Богу, он отпустил его из дворца. Выйдя от Иоасафа, Нахор с быстротою лани бежит в пустыню к пещере одного монаха, облеченного в священный сан, который там скрывался вследствие преследования христиан. Придя к нему, Нахор припадает к его стопам, омывает их слезами, подобно грешнице, пришедшей ко Христу, и умоляет дать ему святое Крещение. Священнослужитель, исполнившись духовной радости, следуя обычаю, тотчас же наставляет его в вере, а чрез несколько дней совершает над ним Крещение во имя Отца и Сына, и Святого Духа. Нахор остался с ним, раскаиваясь в своих прегрешениях и прославляя Бога, не желающего ничьей гибели, но милостиво принимающего всех обращающихся к Нему и кающихся. Узнав поутру об исчезновении Нахора, царь, отчаявшись в надежде, которую он имел на него и видя, что его мудрецы и ораторы совершенно побеждены, не знал, что ему делать. Осыпав их укорами и предав позору, а некоторых и сильному телесному наказанию, он прогнал их от себя. Сам же начал прозревать бессилие своих ложных богов и, хотя пока не желал окончательно просветиться светом Христа, ибо мрак неверия, господствовавший в его душе, задерживал проблески просвещения в его сердце, однако, с тех пор он уже не воздавал почестей мертвым богам, не делал в честь их празднеств, не совершал им возлияний, но колебался в выборе: с одной стороны, он сомневался в своих богах, с другой — его пугала строгость Евангельского учения о христианской деятельности, так как сила дурных привычек и склонность к плотским удовольствиям имели над ним еще слишком большую власть. Он был всецело предан страстям, был их рабом, он, как говорит пророк Исаия, пьянствовал без вина и дурные склонности, подобно узде, правили им. Когда царь боролся, таким образом, с двумя противоположными стремлениями, его благородный сын, с действительно царскою душою, жил в своем дворце непоколебимым в истинной вере, выказывая чистоту и красоту души в своих действиях. Его ничуть не интересовали зрелища, конские состязания, охота и другие забавы молодости, увлекающие души глупцов, но он всецело посвятил себя выполнению заповедей Христа, к Которому он стремился с неудержимым пылом.
Одно только еще хотел Иоасаф иметь в этой жизни: свидание со своим учителем Варлаамом. Он запечатлел его слова в своем сердце, старался подражать его жизни и страстно желал с ним видеться. Царственный юноша был подобен дереву, вскропленному при своем посаждении благодатною божественною водою, потом непрестанно поливаемому и, благодаря этому, принесшему господину своему богатые плоды. Он многие души исторг из власти диавола и спас их, обратив ко Христу. Многие приходили к нему наслаждаться его спасительным словом и уходили, приняв истину и освободившись от заблуждения. Некоторые после этого оставляли шумную мирскую жизнь и вступали на путь аскетического подвижничества. Сам же Иоасаф проводил время в молитве, постах и часто обращался к Господу с следующими словами: «Господи, Царю мой! Воздай достойную награду Варлааму, рабу Твоему, который освободил меня от неведения, направил на путь истины и указал мне Тебя, Бога живого и истинного. Не лиши меня возможности снова видеть его, этого воплощенного Ангела, которого мир сей не достоин, и даруй мне провести с ним остаток наших дней, чтобы и мне идти по стопам его и тем угодить Тебе, Господу Богу моему».
Борьба Иоасафа с волшебником Февдою и его сатанинскими кознями, и вразумительное дивное видиние.
В это время в том городе наступали публичные торжественные празднества в честь ложных богов. Царь тоже должен был присутствовать на этом торжестве и почтить его богатою жертвою. Но жрецы, видя, что он небрежно и холодно относится к их обрядам, боялись, что он не будет присутствовать в храме на этом празднестве, и поэтому они будут лишены обычного царского подарка. Спохватившись, они направляются к пещере, в которой жил один волшебник, ревностный язычник, по имени Февда. Сам царь отличал его почестями, называл другом и учителем, говоря, что его государство имеет во всем успех, благодаря предсказаниям Февды. Вот потомуто жрецы отправляются к нему и призывают его на помощь, выставляя ему явное пренебрежение царя к богам, выказываемое им с недавнего времени. Разсказывают также о деяниях царевича и о публичной речи Нахора против них. «И если ты, — сказали они, — сам не придешь к нам на помощ, то у нас не останется никакой надежды, и тогда рухнет всякое почитание наших богов. Ты остался единственным утешением в нашем несчастье, и мы возлагаем на тебя все свои надежды».
И вот Февда выступает из своего обиталища со всем своим сатанинским войском и вооружается против правды. Призвав на помощь разных злых духов, которых он всегда ревностно призывал для каждого подобного дурного дела, он является к царю.
Когда Авениру было возвещено о его приходе, и он сам вошел с посохом в руке, опоясанный овечьей шкурой, Авенир встал с трона и, приветствуя его, пошел к нему на встречу. Велев принести кресло, он посадил его возле себя. Февда говорит: «Живи, царь, во веки веков, охраняемый милостью великих богов. Я слышал, что ты вел великое состязание с Галилеянами и одержал блестящую победу. Поэтому я пришел, чтобы вместе с тобою совершить вдвойне торжественное празднество и вместе принести в жертву великим богам цветущих юношей и девиц, сто быков и других животных, чтобы иметь в наших богах и на следующее время непобедимых союзников, устраивающих всю нашу жизнь».
На это царь ему возразил: «Мы не победили, старец, но совершенно побеждены; вероятно, боги, бывшие до сих пор за нас, внезапно отступили и поэтому противники наши не нашли никакого сопротивления, а если и нашли, то слабое и бессмысленное, вследствие чего мы совершенно побеждены. Скажи мне, есть ли у тебя сила и возможность оказать помощь нашей униженной вере и снова возвысить ее».
Февда отвечает: «Ты, царь, не бойся пустословий и противодействий Галилеян. Что они могут говорить против разумных людей? Мне кажется, что в состязании в словах нам победить их еще легче, чем ветру развеять листья. Они даже не осмелятся стать предо мною лицом к лицу, не говоря уже о том, чтобы заговорить и вступить в прения. А чтобы предстоящее состязание имело результат совершенно согласный с нашим желанием, то почти, как всегда, наш праздник: этим ты приобретешь расположение богов, которое будет для тебя всесильным оружием».
Наставляя его целый день в беззаконии и напоив ближнего своего грязным питьем, как говорит пр. Исаия, Февда, при помощи содействующих ему злых духов, успел совершенно заглушить в царе проглядывавшие было в нем спасительные мысли и побудить его ревностно придерживаться своих обычных помыслов и действий. Вследствие этого, всюду были разосланы царские грамоты, повелевающие всем прийти на предстоящий нечестивый праздник. И вот, со всех сторон стекались толпы народа, приводящие с собою быков, овец и других различных животных. Когда наступил день мерзкого торжества, царь, сопровождаемый чародеем Февдою, отправляется в храм, чтобы принести в жертву богам сто быков и много других животных. И совершали они свои нечестивые празднества, при крике жертвенных животных, раздававшемся по всему городу, при смраде сжигаемых жертв, которым был пропитан и самый воздух.
Когда эти празднества окончились, и злые духи возрадовались победе Февды, а жрецы поблагодарили его, царь, возвратившись с ним во дворец, сказал ему: «Сообразно с твоим повелением, я приложил все старание, чтобы сделать это празднество, сколь возможно, пышным и обильным жертвами. Теперь уже пора, чтобы отступивший от наших богов мой сын был освобожден от власти заблуждений христиан и снова обратился к нашим милостивым богам. Я уже с своей стороны испробовал все средства, но ни одно из них не оказалось годным, чтобы отвлечь его от зла. Если я старался достигнуть цели кротостью и ласками, то он не обращал на меня никакого внимания. Если же хотел взять строгостью и угрозами, то он становился сумасшедшим. Поэтому я вполне предоставляю устранение моего несчастия твоей мудрости. Если ты достигнешь этого, и я увижу своего сына служащим вместе со мною истинным богам и наслаждающимся удовольствиями земной жизни, то я воздвигну тебе золотой столб, воздам тебе божеские почести и во всю твою жизнь велю всем воздавать тебе их».
Февда, выслушав весьма благосклонно такое решение царя, отвечал ему: «Если ты хочешь положить конец упорству твоего сына, то я нашел средство, против которого он не устоит, но смягчится его крутой и неподатливый нрав, смягчится подобно воску, подержанному на самом сильном огне».
Услышав столь смелые и самоуверенные слова, царь исполнился радостной надежды, и лицо его просветлело. «Какое же это средство?» — спросил он. «Удали всех служителей, находящихся при твоем сыне, — отвечал Февда, — а на их место назначь красивейших женщин, обольстительно убранных, чтобы они ему прислуживали, и одна из них постоянно была с ним. Я, с своей стороны, пошлю туда одного из подвластных мне духов, который будет раздувать загоревшееся пламя. Если этот способ окажется негодным, царь, то пусть я буду достоин, вместо величайших почестей, мучительнейших наказаний, ибо ничто так не увлекает и не прельщает помыслы мужчин, как вид прекрасных женщин. Поэтому я советую тебе внять моему голосу.
Один царь не имел мужеского наследника и очень печалился, считая это для себя величайшим несчастием. Но вот неожиданно у него родился сын, и царь исполнился несказанной радостью. Но опытные врачи сказали ему, что если новорожденный до десятилетнего возраста увидит блеск солнца или огня, то он совершенно лишится зрения — это показывает состояние его глаз. Тогда царь велел высечь для своего сына каменное жилище, состоящее из темных пещер, и поместил его туда с дядьками и служителями, строго приказав устранять от него всякий свет до десятилетнего возраста. По истечении означенного срока, он выводит своего сына из его заключения. Но так как он до того времени еще ничего не видел, то царь велел показывать ему нарочно для этого расставленных в разных местах мужчин и женщин, потом также золото, серебро, драгоценные камни, колесницы с запряженными в них лошадьми в раззолоченной упряжи, покрытыми пурпуровыми коврами и сидящими на них всадниками–оруженосцами, стада быков и овец.
Словом, царевичу показывали всевозможные вещи и животные. Сопровождавшие царевича царские слуги говорили ему потом по его желанию названия всего им виденного. Когда же он спросил о женщинах, то царский телохранитель в шутку сказал ему, что они называются бесами, сбивающими людей с прямого пути. Когда же вслед затем царевич был приведен обратно к царю, то отец спросил его, что из виденного им наиболее ему понравилось. Царевич ему живо ответил: «Более всего понравились мне те бесы, которые сбивают людей с прямого пути; ибо моя душа загорелась только при виде их из всего виденного мною». И удивился царь этим словам своего сына. Смотри, царь, что значит любовь к женщинам. И ты только таким способом заставишь своего сына повиноваться тебе».
Царю очень понравился указанный способ. И вот, по его приказанию, к нему приводят избранных, цветущих красавиц. Украсив их соответствующими нарядами, он назначает их во дворец сына вместо прежних служителей, которых велел удалить. Женщины всеми средствами старались приохотить Иоасафа к своему обществу, обнимали, ласкали, стараясь развеселить его. Никакого другого общества он не имел и никого другого не видел, согласно с распоряжением царя. Февда после этого возвратился в свою пещеру и взялся опять за свои волшебные, как он их называл, книги, призывая против воина Христова злого духа, не зная сам, как он был жалок и достоин смеха со всем своим диавольским войском. Созвав на помощь других злых духов, призванный Февдой бес отправляется в спальню благородного юноши, которого находит спящим. Он разгорячил в нем разные сладострастные чувства, от чего царевич проснулся. Тогда взорам его представляются прекрасные на вид, но безобразные душою девицы, которые стараются раздуть еще более загоревшееся внутри его пламя.
Но непорочный юноша почувствовал злой умысел и, видя наступающую борьбу с нечистыми чувствами, пришел в смятение и стал искать освобождения от угрожающего зла, желая предстать пред Христом с душою чистою, а не оскверненною грязью страстей, желая сохранить незапятнанным то святое одеяние, в которое он был облечен даром св. Крещения. И ему тотчас пришла мысль о величии невыразимой славы Христа в небесном мире, вечном блаженстве праведных душ и вместе с тем о притче об изгнанных из брачного пира за то, что явились не в брачной одежде, и вверженных в огненную геенну и крайний мрак. Вспомнив все это, он прослезился и ударил себя в грудь, как бы изгоняя из себя всякие дурные мысли и чувства. Потом встал, протянул руки к небу и, горячо плача и рыдая, призывал на помощь Бога, говоря: «Всемогущий Господи Боже, Всемилостивый, надежда всех отчаивающихся и помощь всех беспомощных, вспомни в этот час обо мне, негодном рабе Твоем, воззри на меня милостивым Своим оком, спаси душу мою от диавольского меча и вырви меня из зуб собаки! Не дай мне подпасть под власть врагов моих, чтобы не возрадовались ненавидящие меня! Не дай мне погибнуть в беззаконии и осквернить тело свое, которое я Тебе обещал сохранить чистым! Ибо Тебя только желает душа моя, и Тебе я поклоняюсь Отцу и Сыну, и Святому Духу ныне и присно, и во веки веков».
Произнесши «аминь», он почувствовал, что божественное утешение пришло к нему с неба. Все дурные чувства исчезли, и он до рассвета провел время в молитве. Познав чрез это происки диавола, он начал еще более стеснять свою плоть, заставляя себя терпеть голод, жажду и другие лишения. Целые ночи он проводил в стоянии, напоминая постоянно себе о завете, заключенном с Богом; о блаженстве праведных в будущем мире и огненной геенне, угрожающей нечестивым. Он неутомимо работал над самим собою, чтобы враг не нашел его душу невыдержанною и податливою, а потому не вселил в нее легко дурных чувств и не смутил его чистых мыслей.
Злой дух, потерпев таким образом неудачу и отчаявшись завладеть благородным юношею, придумал другую, еще более коварную хитрость. Будучи всегда злым, он никогда не перестает изобретать всякое зло и вредить людям. Поэтому он с несравненно большим усердием старается привести в исполнение порученное ему Февдою. Для этого он входит в одну из упомянутых красавиц, именно, в самую прекрасную из них по наружности, дочь одного царя, которая была привезена из своей родины, как величайший подарок царю Авениру, а он, вследствие ее красоты, избрал ее в числе других для отправления во дворец сына. Лукавый дух, вошедши в нее, внушает ей помыслы и желания, которые всецело овладевают ее рассудком — ибо он всегда очень находчив на зло. Потом бес сумел также вселить любовь к ней в царевиче, который обратил на нее внимание как вследствие ее ума и красоты, так и вследствие ее царского происхождения, лишения ею своей родины, а вместе с тем и подобающего почета и славы. Кроме того, у него зародилось желание отклонить ее от идолопоклонства и сделать христианкой. Все это были коварные происки диавола. Между тем, блаженный Иоасаф, не замечая в себе никакой страстной любви, никакого нечистого чувства в отношении этой девицы, объяснял свое влечение к ней простою симпатиею и состраданием к ее бедственной участи и душевной гибели, никак не предполагая, что это есть происки злого духа.
Он начал искать общества девушки и, внушая ей учение об истинном Боге, говорил: «Обратись, женщина, к живому, вечному Богу, а не заблуждайся в этом служении идолам; веруй в Господа, Творца всего, и ты будешь счастлива, наследуешь вечное блаженство». И много еще подобного говорил он ей. Бес же, обольститель, внушал ей расставить обманчивые сети и втолкнуть невинную душу в яму страстей, подобно тому, как он это сделал с первым человеком, лишившего чрез Еву рая, вечного блаженства, отторгнув от Бога и сделав причастным смерти.
Когда девица услышала слова царевича, исполненные мудрости, то она не поняла их, но отвечала языком и устами нечистого духа: «Если ты, господин, заботишься о моем спасении и желаешь обратить меня к своему Богу и тем спасти мою жалкую душу, то ты исполни одно только мое желание, и я тотчас же, оставив своих отцовских богов, обращусь к твоему Богу и буду служить Ему до последнего дыхания, а ты, надеюсь, получишь от Бога мзду за мое спасение и обращение к Нему». Когда же он спросил, в чем заключается ее желание, она сказала: «Я очарована твоим видом, взором и речами, а потому соединись со мною браком, и тогда я с радостью исполню твои приказания».
На это юноша сказал: «Напрасно, женщина, ты обратилась ко мне со столь неподходящею просьбою; хотя я очень забочусь о твоем спасении и о том, чтобы отвлечь тебя от гибельной пропасти, но осквернить свое тело чрез плотское соединение для меня тяжело и совершенно невозможно».
Но у девицы уже на все были готовы возражения. Поэтому она говорит ему: «Для чего ты, господин мой, будучи мудрым, говоришь мне такие вещи? Почему ты считаешь для себя осквернением подобное соединение? Я тоже несколько сведуща в христианских книгах и слышала от христиан, виденных мною в моем отечестве, что многие из вас соединяются брачными узами. Тоже самое гласит одна из ваших книг: Брак да будет у всех честен и ложе непорочно (Евр.13:4). И в другом месте: Лучше вступать в брак, чем разжигаться (1 Кор.7:9). И еще: Что Бог сочетал, того человек да не разлучает (Мф.19:6). Разве не все древние патриархи, пророки и праведники вступали в брак? И тот Петр, которого вы называете верховным Апостолом, разве не имел жены? По чьему это внушению ты называешь брак осквернением? Мне кажется, что ты далек от понимания истинного учения вашей веры!».
«Все, что ты говоришь, совершенно справедливо, — отвечал Иоасаф, — но раз кто дал обет Христу не вступать в брак, тот не может нарушить этого обета. Я же при принятии св. Крещения, при оставлении мне прегрешений моей юности, дал обет предстать чистым пред Христом. Как же я могу его нарушить?»
«Пусть будет по–твоему, — отвечала девица, — так исполни хоть эту незначительную мою просьбу, если ты хочешь спасти мою душу, проведи со мною только эту ночь, дай мне насладиться твоею красотою и, с своей стороны, насладись моею красотою, и я Даю тебе слово с рассветом сделаться христианкой и всеми силами избегать служения моим богам; за это Мое обращение в христианство тебе не только будет прощено исполнение моего желания, но и будет воздана Мзда Богом за мое спасение ибо на небеси более радости будет об одном кающемся грешнике, чем в девяносто девяти праведниках (Лк.15:7).
Если на небеси радуются обращению грешника, то разве не будет великая награда виновнику этого обращения? Разве Апостолы, проповедники вашей веры не преступали какой–нибудь заповеди ради выполнения другой, большей заповеди? Разве не говорится, что апостол Павел обрезал Тимофея ради другого великого дела? Неужели это обрезание кажется тебе преступлением для христианина? И много еще подобных примеров ты найдешь в ваших Писаниях. Итак, если ты воистину хочешь спасти мою душу, то исполни эту незначительную просьбу. Сначала я желала соединиться с тобой законным браком, но так как это тебе не по душе, то я и не настаиваю более на этом, стараясь делать все приятное тебе. Не побрезгуй мною окончательно, послушайся меня первый и последний раз: этим меня ты освободишь от моего заблуждения, сам же во всю последующую жизнь будешь исполнять все, предписываемое догматами вашей веры».
Так говорила девушка по наставлению злого духа угодное ему, ибо этот творец и учитель зла был сведущ в Св. Писании. Говоря и ласкаясь, опутывая Иоасафа своими сетями и завлекая в расставленные козни, она начала уже колебать твердость его души, развязывать крепкие узлы его воли. Сеятель же зла и враг праведников, видя его колебание, исполнился величайшей радости и тотчас призывает пришедших с ним злых духов, крича им: «Смотрите, как эта девица успешно делает то, что не могли сделать даже мы. Нападем на него именно теперь, ибо не найдем другого, более удобного случая, чтобы исполнить волю пославшего нас». Как только лукавый сказал это своим псам, они тотчас же бросаются на воина Христова, приводят в смятение все его душевные чувства, влагают в него сильную любовь к девице, зажигают в нем страстный огонь. Иоасаф, испытывая этот страшный огонь, видя свое порабощение грешным чувством и, вместе с тем, помышляя что все это будет лишь средством для спасения девицы, для обращения ее к Богу, и прелюбодеяние его с нею, происшедшее для спасения ее души, не будет считаться грехом, тем не менее чувствовал, что здесь кроется крючок, обложенный приманкою врага. В борьбе этих противоположных чувств в беспомощности и нерешительности, как поступить, прибегает он к молитве и, возведя полные слез очи к небесам, восклицает к Могущему спасти всех, положившихся на Него:
«На Тебя, Господи, возложил я свою надежду, что не буду посрамлен на веки, что не посмеются надо мною враги мои, враги раба Твоего; окажи мне помощь в этот час и устрой все по Своей воле, дабы было прославлено имя Твое во мне, рабе Твоем, ибо Тебе подобает слава во веки веков. Аминь».
Помолившись так со слезами, он, после многих коленопреклонений, опустился на пол в изнеможении. Впав в забытье, он видит себя в обществе каких–то необыкновенных существ, в местах, которых он никогда не видел, именно, в какой–то большой равнине, украшенной прекрасными, душистыми цветами, различными деревьями, отягощенными неизвестными ему чудесными плодами, прекрасными и очень соблазнительными на вид. Листья деревьев весело шумели под веянием тихого ветерка, распространяя приятный аромат. Тут же стояли троны из чистого золота, украшенные драгоценными камнями, от которых исходил чудный блеск, и ложе, покрытое покровом, краса которого невыразима словом. Текущие светлые воды услаждали взор. По этой чудной, прекрасной равнине те необыкновенные существа вели его по направлению к великолепному городу с блистающими золотыми стенами, которые оканчивались неприступными зубцами из такого камня, какого никогда никто не видел. О, как выразить всю красоту, весь блеск этого города?! Свет солнечных лучей ярко освещал улицы города, по которым бодро шли войска, сами представляющие из себя свет, поющие песни, неслыханные ухом смертного.
И услышал Иоасаф голос, говоривший, что сие есть место отдохновения праведных, радость тех, которые сумели угодить Господу. Потом те же самые люди, которые ввели его сюда, хотели вести его назад. Он же, исполнившись царствовавшего здесь блаженного и радостного чувства, говорил им: «Умоляю вас, не лишайте меня этого несказанного блаженства, но позвольте и мне быть с вами в этом великом городе». Они же ему отвечали: «Тебе теперь нельзя быть здесь; сюда ты можешь придти только тогда, когда будешь усердно трудиться, чтобы быть достойным здешней жизни». Прошедши вышеописанную равнину, они привели его в места, полные мрака и всего неприятного, которые составляли прямую противоположность только что виденному блеску: ни одной искорки света не проникало сюда; все было жалко и беспорядочно; в одном месте стояла карающая огненная печь, в другом полз карающий червь; мучители духи стояли у печи и бросали безжалостно некоторых в огонь. И послышался голос, говорящий: «Вот место, уготованное грешникам; вот наказания, продолжающиеся вечно, назначенные для тех, которые осквернили себя постыдными делами». Затем приведшие его вывели его отсюда. Придя в себя, царевич весь дрожал от страха; слезы рекою текли из его глаз. Тут он вспомнил о прекрасной соблазнительнице девице. Но, припоминая о виденном во сне, еще больше возлюбил хорошее и возненавидел все дурное.
Между тем, царю было возвещено об обмороке сына. Пришедши к нему, царь начал расспрашивать, что случилось. Иоасаф рассказывает виденное им во сне, потом говорит: «Зачем ты приготовил сеть ногам моим? Зачем ты заставил поникнуть душу мою? Если б Господь не был моим помощником, то душа моя вселилась бы в страну мучения. Но как благ Господь к чистым сердцем! Он избавил меня от такого бедствия. Я в смущении находился среди диких зверей, но Бог, Спаситель мой, с высоты небес милостиво воззрел на меня и показал мне, каких благ лишаются прогневляющие Его и какие наказания они себе готовят. Так как ты, отец, с своей стороны затыкаешь уши, чтобы не слышать меня, когда я говорю тебе об истинном благе, то не мешай, по крайней мере, мне идти этим прямым путем. А я желаю и стремлюсь здесь, на земле, достигнуть только одного: удалиться от всего суетного и жить там, где живет Варлаам, достойный служитель Христа, чтобы провести с ним остальную жизнь! Если же ты захочешь силою задержать меня и поставить на своем, то ты скоро увидишь меня мертвым от тоски и горя, и тогда ты уже не будешь мне отцом и я тебе сыном».
Снова отчаяние овладело царем; опять повторял он, что лучше бы не родиться такому сыну и снова в страшном волнении возвратился в свой дворец. Злые же духи, посланные Февдою против благочестивого юноши, возвратились к нему объявить о своем поражении; хотя они и не сказали ему прямо об этом, но их приниженный вид яснее слов свидетельствовал о их уничижении. Тогда Февда говорит им: «Жалкие вы и ничтожные создания, которые не могли одолеть даже одного мальчишки». Бесы же, караемые могуществом Божиим, поневоле должны были рассказать ему обо всем случившемся. «Мы не можем, — говорили они, — даже глаз поднять перед могуществом Христа, пред Его символом страданий, который называют Крестом. Ибо как только кто–нибудь начнет изображать это знамение, то мы, властители мрака, спешим бежать еще прежде, чем оно будет окончено. При самом нападении на этого юношу, мы сейчас же должны были отступить, так как он призвал на помощь Христа, вооружился знамением Креста, чем гневно разогнал нас, а себе приобрел прочную помощь. Мы необдуманно избрали то средство, которое употребил наш глава против первого человека; мы слишком мало ожидали от юноши. Христос же, призванный им на помощь, обжег нас сверху пламенем Своего гнева и обратил в бегство; теперь мы решили никогда более не приближаться к сему юноше». И злые духи подробно объяснили Февде все случившееся.
Находясь снова в недоумении, что ему делать, царь опять призывает Февду и говорить ему: «Мы исполнили, премудрый муж, все согласно тому, как ты нас учил, но это ни к чему не повело. Если ты можешь еще что–нибудь посоветовать, то мы и это испробуем. Может быть, найдем, наконец, избавление от этого зла!» Тогда Февда потребовал свидания с царевичем. Следуя совету, царь поутру, взяв с собою Февду, отправляется к сыну. Пришедши к нему, он снова осыпал его укорами и бранью за непослушание и за непреклонность его убеждения. Когда же Иоасаф начал по обыкновению утверждать, что ничто не может побудить его оставить любовь ко Христу, то Февда перебил его, говоря: «Что, Иоасаф, побудило тебя презреть наших богов, перестать совершать им служение, а вследствие этого разгневать отца и сделаться предметом народной ненависти? Разве не от них ты получил жизнь? Разве не они дали тебя твоему отцу, вняв его молитвам и сжалившись над его бездетностью?» Много еще пустословил состарившийся во зле язычник, стараясь разными глупыми умозаключениями унизить учение Евангелия и возвысить идолов.
Беседа мудрого Иоасафа с Февдою, его обличение и победа над идолами
Подождав немного, сын царствия небесного, гражданин виденного им города, построенного не людьми, но Господом, говорит Февде: «Выслушай же ты меня, глубина невежества, непроходимого мрака и заблуждения, выслушай, пустой, злополучный и жалкий старик, грехи которого тяжелее градов всего Пятиградия, сожженного небесным божественным огнем! Что ты хочешь издеваться над спасительным ученьем, благодаря которому просветился мир, заблудшие обрели истинный путь, погибшие и порабощенные были вызваны из своего ужасного положения!.. Скажи мне, Февда, что лучше: служить ли и поклоняться Всемогущему Богу Отцу, Единородному Сыну Его и Духу Святому, Богу несотворенному, бессмертному, началу и источнику всяких благ, могущество Которого бесподобно, слава непостижима, Которого окружают бесчисленные миллионы легионов Ангелов небесных, славы Которого полны все небо и земля, Который из ничего сотворил все, над всеми и всем властвует, и по Промыслу Которого все живет и охраняется? Этому ли Богу лучше поклоняться и служить, или злым духам, немым идолам, хваление и прославление которых есть разврат, совращение чад, есть совокупность всего беззаконного, как сказано в нашем учении о идолослужении и суеверии?
И вы не стыдитесь, жалкие люди, подобно халдеям поклоняться безжизненным деревянным обрубкам, творению рук человеческих, уничтожаемому огнем?! Обточив камень или дерево, вы провозглашаете эти предметы богами! Затем, взяв красивейшего сельского быка или другое какое–нибудь благовидное животное, вы приносите их в жертву своему мертвому обрубку. О, вы безумные! Ведь в данном случае жертва достойнее вашего божества, т. к. первое есть существо живое, творение Божие, второе же есть безжизненная деревяшка, творение человека. Насколько неразумное животное смышленее тебя, существа, одаренного разумом! Ибо животное узнает кормящего его человека, ты же не познал Бога, Который тебя сотворил из ничего, Который подает тебе жизнь и охраняет тебя. Ты признаешь богом вещь, которая незадолго пред тем была ударяема железом или расплавляема огнем. Позолотив или посеребрив эту вещь, ты ставишь ее на возвышенном месте, затем падаешь пред нею ниц, поклоняясь, таким образом, не Богу, но творению собственных рук, безжизненным, бездушным деревяшкам. Идолов ваших даже нельзя назвать мертвыми, потому что таковыми называют существа имевших жизнь, но лишившихся ее. Ваши же идолы никогда не имели жизни.
Что могло так возвысить в ваших глазах идолов? Неужели же тот огонь, молот или топор, при помощи которых они сделаны? Трудно даже подыскать достойное название делающим такую глупость, такое безумие! Ведь вы знаете, что каменные и глиняные ваши боги крошатся и рассыпаются, деревянные гниют, железные ржавеют, золотые и серебряные плавятся. Ваши боги даже продаются: одни дороже, другие дешевле. Но ценность их не одинакова, не потому чтобы одни из них были могущественнее, другие слабее, но исключительно зависит от ценности того материала, из которого они сделаны. Как же возможно продавать или покупать богов? Как боги могут быть так безжизненны, неподвижны?! Или ты не видишь, что они, будучи поставлены, никогда не садятся, посаженные же никогда не встают. Стыдись, безумец! Находясь так далеко от истины, погрязая в обмане, ты бы хоть молча, про себя восхвалял и прославлял эти обрубки, творение твоих рук, которым ты дал наименование богов.
Одумайся, жалкий человек! Пойми, что ты старше сделанного тобою бога. Какое безумие думать, что, будучи человеком, ты можешь творить богов! Как людям могла прийти такая нелепая, дерзкая мысль! Пойми же, что ты делаешь не Бога, но только подобие изображения человека или животного, потому что внутри у них ничего не напоминает человека или животного, ибо они не имеют ни языка, ни гортани, ни мозга, ни вообще каких–либо внутренностей. Так что боги ваши не похожи ни на человеческое тело, ни на тела животных, а суть предметы совершенно бесполезные и ничего не выражающие. И этим–то предметам ты поклоняешься и служишь! Если бы не существовало кузнечного, столярного и каменнотесного ремесла, то не было бы и твоих богов; если бы сторожа не смотрели за твоими богами, то ты бы лишился их; в многолюдном городе безумных, где одному и тому же богу поклоняются многие, там такого бога стережет меньше сторожей. Притом, если ваш бог сделан из золота или серебра, то за ним усердно смотрят; если же он сделан из камня, глины, или другого дешевого материала, то он, по–вашему, сам себя охраняет. Так что выходит, что глиняный бог могущественнее золотого.
Итак, разве вы не достойны быть осмеяны, как безумные и слепые? Но следует скорее сожалеть вас, чем смеяться над вами. Вашими действиями руководит не благочестие, а глупость и порок. Одни из вас, любя войну, сделав деревянное изображение воина, назвали его Аресом; другие, под влиянием позорной страсти к женской красоте, воспроизвели образ Афродиты, обожая, следовательно, в ее лице страсть; иные же из любви к вину, сделали идола, которого назвали Дионисом. Равно и остальные из вас, имея влечение ко всему дурному, поставили идолов своих страстей, так что они свои пороки назвали богами. Потому–то перед жертвенниками ваших богов происходят различные сладострастные пляски, раздаются звуки таких же песней, там же зарождаются всякие нечистые чувства и желания. Кто может выразить надлежащим образом всю гнусность всего этого? Да никто и не станет осквернять своих уст рассказами о подобном. Нам все это известно, но мы молчим.
Так вот каковы предметы твоего обожания, Февда. И ты уговариваешь меня также поклоняться, почитать и обожать их. Такое твое желание выражает всю глубину безумия и зла, господствующих в твоей душе. Но пусть его исполняют все, подобные тебе, и ты сам. Я же буду служить и поклоняться своему Богу и всецело посвящу себя Ему, Творцу и Промыслителю всего, чрез Господа нашего Иисуса Христа, радость и надежду нашу, чрез Которого мы возымели доступ к Отцу светов во Св. Духе; кровью Которого были искуплены прегрешения наши. Так как, если бы Он во плоти и образе человека не пострадал за нас, рабов Своих, то мы не были бы удостоены усыновления. Плоть Его была распята на Кресте, затем положена во гроб, где пробыла три дня; вместе с тем Он сошел в ад и освободил оттуда души, попранные грехом, томившиеся во власти ужасного владыки. Что же такого Он всем этим сделал, что ты над Ним насмехаешься? Не видишь ли ты, скольким бесполезным и негодным местам солнце посылает свои благотворные лучи? Разве за это следует над ним смеяться? Разве оно своими лучами не иссушает и не испаряет все негодное и гнилое, не рассеивает тьму, оставаясь само при этом невредимым и недоступным для уничтожаемого им мрака и грязи? Или возьмем огонь. Принимая в себя железо черным, он делает его ярким, блестящим, мягким. Но разве сам он при этом принимает какие–нибудь свойства или прежние качества железа?
Если эти созданные тленные стихии ничуть не оскверняются чрез сообщество предметов низших, то как ты, неразумный, можешь издеваться, если я говорю, что Сын и Слово Божие, отнюдь не оставив славы Отца Своего, но, будучи Само Богом, для спасения рода человеческого приняло человеческую плоть, желая сделать людей причастными Божественной мудрости и, выведя души наши из ада, удостоить их славы небесной; чтобы принятием плоти изгнать из земли владыку господствующего в ней зла и тем освободить наш род человеческий от его тирании. Христос, вращаясь среди страстей, остался чужд их и соединяет в Себе два естества: человеческим естеством Он распинается на Кресте, Божеским же — затмевает солнце, потрясает землю и воскрешает из гробов тела многих умерших; человеческим естеством Он умирает, Божеским же — воскрешает умершее и сокрушает ад. Поэтому Пророк восклицает: Ад преисподний пришел в движение ради Тебя, чтобы встретить Тебя при входе Твоем (Ис.14:9). Думая встретить только человека и встретив Бога, он внезапно опустел и был сокрушен. Господь воскресает и возносится на небо, которого Он не оставлял как Бог. Всем этим Он возвысил наш униженный, ничтожный, погруженный в мрак невежества род, воссадил его на престол бессмертной и блистающей славы.
Что же опять–таки Сын и Слово Божие всем этим сделал такого, что ты не стыдишься хулить Его? Что же, по–твоему, лучше: исповедывать ли и почитать такого Бога, благого и человеколюбивого, предписывающего мир, праведность, воздержание, чистоту тела и души, милосердие, веру, Который Сам есть Благо, Любовь и Истина, или же твоих богов, олицетворение дурных страстей, дурных дел, позорных уже самими своими именами? Горе же вам, безумнейшие из безумных, сыны гибели, наследники мрака! Блажен же я и все христиане, исповедующие и служащие благому и человеколюбивому Богу! Хотя они и потерпят немного в сем мире, но будут наслаждаться бессмертным, плодом мзды в царстве божественного и бесконечного блаженства».
Тогда Февда ему говорит: «Но ты не станешь отрицать, что много великих, мудрых наставников, достойных удивления вследствие своей мудрости и добродетели, предписывали нашу веру, а все цари и вообще сильные мира сего приняли ее, как прекрасную и непоколебимую. Веру же Галилеян приняло немного ничтожных, невежественных рыбарей и землепашцев и проповедывали ее такие же необразованные люди, которых было не более двенадцати. Как же можно предпочесть веру немногих, ничтожных и необразованных людей вере многих, великих, знатных и мудрых людей? Какое же все–таки доказательство того, что первые правы, вторые же неправы?».
На это царевич ему отвечал: «Ты, Февда, право, подобен ослу, который, внимая звукам слов, не понимает их смысла, или же аспиду, который затыкает уши, чтобы не слышать звуков очаровательной песни. Хорошо выразился Пророк о тебе и подобных: Может ли ефиоплянин переменить кожу свою и барс пятна свои? так и вы можете ли делать доброе, привыкши делать злое? (Иер.13:23). Слепой ты безумец! Как сила истины не приводит тебя в чувство? Именно то обстоятельство, что большинство хвалит и удивляется мудрости ваше ложной веры, что многие цари исповедуют ее, Евангельское же учение возвышается немногими и незнающими людьми, — и свидетельствует о силе нашей благодатной веры и о бессилии гибельной вашей: так как, не смотря на то, что ваша вера имеет мудрых защитников и могущественных исповедников, она, тем не менее, бессильна и темна.
Учение же нашей веры, не имея никакой поддержки со стороны людей, воссияло ярче солнца и властвует над всем миром. Если бы она была изложена ораторами и философами, исповедывалась бы царями и другими сильными мира сего, то ты бы сказал, что все в ней есть плод человеческих сил. Но так как Св. Евангелие, изложенное бедными и незначительными рыбаками, как ты сам говоришь, тем не менее, господствует в мире и, не смотря на все преследования: по всей земле происходит звук их, и до предела вселенной слова их (Пс.18:5), то чем ты назовешь его, как не могущественною силою, утверждающею спасение людей. Какое еще лучше доказательство нужно тебе, безумец, в том, что последователи вашей веры ошибаются, последователи же нашей — правы?
Ибо, если бы все ваше учение не было пустословием и ложью, то оно, имея такую поддержку в людях, не уменьшалось и не ослабевало бы так в своих последователях. Видел я нечестивца грозного, расширявшегося, подобно укоренившемуся, многоветвистому дереву; но он прошел, и вот нет его; ищу его и не нахожу (Пс.36:35,36). Эти слова Пророка относятся к вам, сторонникам идолопоклонства, так как скоро, скоро настанет время, когда не будет уже ни одного из вас. Вы исчезнете с лица земли, как исчезает дым в воздухе; истаете, как тает воск от близости огня. А о Евангельском учении Господь говорит: Небо и земля прейдут, но слова Мои не прейдут (Мф.24:35). Псалмопевец восклицает: В начале Ты (Господи) основал землю, и небеса–дело Твоих рук. Они погибнут, а Ты пребудешь; а все они, как риза обветшают, и, как одежду, Ты переменишь их, и изменятся. Но Ты — тот же, и лета Твои не кончатся (Пс.101:26,28).
И божественные вестники пришествия Христова, мудрые рыбаки, исторгшие всех из глубины лжи, о которых ты с таким презрением отзываешься, ты, ничтожный раб греха, — воссияли в мире, подобно солнцу, даруя слепым зрение, глухим — слух, хромым — способность свободно ходить, мертвым — жизнь. Самые их тени исцеляли всякие людские страдания. Злых духов, которых вы боитесь, как богов, они не только изгоняли из людей, но и вообще из вселенной силою знамения Креста, на который они указывали, как на всемогущее средство, отвергнув всякую ворожбу. Таким образом, Апостолы, исцеляя могуществом Христа всякий людской недуг, восстановляя разрушенное, естественно служат предметом удивления для всех благомыслящих, как вестники истины. Что же ты теперь можешь сказать о твоих мудрецах и ораторах, которых Господь, при всей их мудрости, уличил в глупости? Что скажешь о приверженцах диавола? Что достойного внимания сделали и оставили они для людей? О них что можно сказать, кроме их недальновидности, глупости и некоего искусства скрывать под внешним блеском речи всю грязь своей постыдной веры?
Первоначальные виновники появления идолов не заблуждались, подобно нынешним идолопоклонникам, но люди дошли постепенно до такой степени заблуждения. Говорят, что Серух первый начал ставить различные изображения, которые потом дали повод развиться идолопоклонству. Именно, он имел обыкновение ставить в честь людей, отличавшихся храбростью или другими какими–нибудь хорошими качествами и делами, заслуживающими внимания, их статуи или памятные столбы. Такой же характер носили эти памятники при его современниках. Но последующие поколения, не уразумев их истинного назначения, забывши, что они поставлены только как память людей, сделавших что–нибудь похвальное, стали смотреть на эти статуи, как на изображения своих богов, совершая пред ними жертвоприношения и возлияния, обожая, таким образом, таких же смертных, какими они были и сами.
Впоследствии взгляд на это еще более извратился: совершая пред деревянными статуями жертвоприношения, люди думали, что в этих статуях обитают духи, которые присваивают себе воздаваемую людьми честь и приносимые ими жертвы. Такой взгляд внушили им лукавые духи, начало и источник всякого зла. Так как они всячески стараются привлечь людей, не имеющих должной веры и знания истинного Бога, считать себя богами по двум причинам: во–первых по свойственному им тщеславию льстит это наименование и соединенное с ним почитание; во–вторых они домогаются этим, чтобы те, которых они обманули, были ввергнуты в вечный огонь, уготованный для них, почему и научили людей всякому беззаконию и всему позорному.
Когда люди были на высшей степени зла, каждый ставя и провозглашая в своем невежестве богом статую своей страсти, то жалки были они тогда в грязи своего заблуждения, не замечая всей нелепости такого обожания, пока пришедший на землю по богатству Своего милосердия Господь не освободил нас, верующих в Него, от этого гнусного обмана и гибельного неведения и не научил истинному Богопознанию. Ибо вне Его нет спасения, и нет другого Бога ни на небесах, ни на земле, кроме Единого Бога, Творца всего и всех, Который все творит силою Своего всемогущего Слова: Словом Господа сотворены небеса и духом уст Его — все воинство их (Пс.32:6). Все чрез Него начало быть, и без Него ни что не начало быть, что начало быть (Ин.1:3).
Выслушав учение царевича, Февда стоял, как громом пораженный, не будучи в состоянии вымолвить ни одного слова, потому что слышанное им было исполнено Божественной мудрости. Наконец, после долгого времени, овладев собою и став пред царем среди собрания, он воскликнул громким голосом: «Воистину, царь, Дух Божий обитает в твоем сыне. Мы совершенно побеждены и не только не можем ничего сказать в защиту своей веры, но даже движением глаз возражать на слышанные нами слова. Воистину, велик Бог христианский; велика и их вера, и велики таинства их».
Спасительное слово коснулось помраченного сердца Февды, им овладело раскаяние в прежних действиях. Сознав все заблуждение, руководящее идолопоклонниками, он просветился светом истинного благочестия. Обратившись затем к Иоасафу, спросил: «Скажи мне, просветленный душою юноша, примет ли меня Христос, если я, оставив свои прежния дела, обращусь к Нему?»
«Конечно, — отвечает проповедник истины. — Он примет тебя, как принимает всех, обращающихся к Нему: Господь не просто принимает обратившегося грешника; но как Отец, принимающий сына, возвратившегося после долгого беззаконного отсутствия, целующий и обнимающий его. Сняв с него позор прегрешений, Он облекает его тотчас в одежду спасения и блестящей славы, празднуя возвращение пропавшей овцы. Сам Господь сказал: Сказываю вам, что так на небесах более радости будет об одном грешнике кающемся, нежели о девяносто девяти праведниках, не имеющих нужды в покаянии (Лк.15:7). И еще говорит: Я пришел призвать не праведников, но грешников к покаянию (Мф.9:13). Затем чрез Пророка возвещает: Скажи им: живу Я, не хочу смерти грешника, но чтобы грешник обратился от пути своего и жив был. Обратитесь, обратитесь от злых путей ваших; для чего умирать вам, дом Израилев? Если этот беззаконник возвратит залог, за похищенное заплатит, будет ходить по законам жизни, не делая ничего худого, то он будет жив, не умрет. Ни один из грехов его, какие он сделал, не помянется ему; он стал творить суд и правду, он будет жив (Иез.33:11,15,16).
Другой Пророк восклицает: Омойтесь, очиститесь; удалите злые деяния ваши от очей Моих; перестаньте делать зло; научитесь делать добро; ищите правды. Тогда придите и разсудим, говорит Господь. Если будут грехи ваши, как багряное, как снег убелю; если будут красны, как пурпур, как волну убелю. Если захотите и послушаетесь, то будете вкушать блага земли твое. И. Если же отречетесь и будете упорствовать, то меч пожрет вас: ибо уста Господни говорят (Ис.1:16–20).
При таких обещаниях со стороны Бога, ты, человече, не долго думая и не медля, обратись ко Христу, человеколюбивому Богу нашему, и просветишься духом, и не помрачится лицо, вместе с погружением в воде купели при св. Крещении будут погребены на веки весь твой позор прежнего человека и вся тяжесть тяготевших над тобою грехов. Тогда ты начнешь новую жизнь свободным от всякого пятна и грязи прегрешений, и от тебя самого будет зависеть впредь сохранить непорочною ту чистоту, дарованную тебе по милосердию Бога нашего».
Наставленный так бл. Иоасафом Февда тотчас отправляется во свою пещеру и, взяв свои бесовские книги, предает их огню, как начало всякого зла и источник всевозможного нечестия. Затем он находит того священного мужа, к которому приходил Нахор. Посыпав главу пеплом, громко рыдая и заливаясь слезами, он говорит ему о состоянии своей души, рассказывая вместе с тем о своих прежних нечистых делах. Священнослужитель же этот, умея прекрасно направлять души на путь спасения и исторгать их из власти лукавого, обещает ему оставление прежних грехов и милостивого Судью. Затем, наставив его и приготовив постом в течение многих дней, он очищает его Божественным Крещением. С тех пор он оставил свой прежний, нечестивый образ жизни и настолько же возненавидел нечистые страсти и колдовство, насколько до того времени был склонен к ним. В течение всех своих остальных дней жизни, он умилостивлял Бога слезами и сокрушениями.
Между тем, Авенир после такого исхода дел был совершенно в беспомощном состоянии, и душа его была, по–видимому, погружена в глубокую заботу и тревогу. Созвав снова важнейших своих советников, он спрашивал их, как ему поступить с сыном. Когда одни советовали ему одно, другие — другое, упомянутый Арахия, самый знатный и сильный из них, говорит ему: «Как нам нужно было, царь, поступить с твоим сыном, так мы и поступили, но не могли склонить его следовать учению нашей веры и служить нашим богам. И, как я вижу, все наши попытки здесь будут бесполезны. Должно быть сама природа и судьба сделали его таким неумолимым, непоколебимым и неустрашимым. Если ты захочешь его пытать или казнить, то ты будешь врагом самому себе, своей природе, и тогда уже не будешь иметь права называть себя его отцом, а он с готовностью пойдет на казнь за имя Христа. Остается одно только средство — отделить ему часть твоего государства и правление которого поручить ему. Если тогда заботы, житейские нужды и потребности увлекут его, и он снова вступит в круг нашей жизни, то цель наша достигнута. Ибо окрепшие качества нашей души можно гораздо скорее устранить убеждением или даже уступкою, чем насилием. Если же он при всем этом все–таки не оставит христианской веры, то уже то самое обстоятельство, что твой сын не наказан, будет тебе некоторым утешением».
Так говорил Арахия, и все присутствовавшие согласились с его мнением. Не прочь был поступить так и Царь. Поэтому, призвав сына, он ему говорит: «Это уже последнее слово мое к тебе, сын мой! Если ты и в этом случае не послушаешься меня, и хотя теперь не угодишь мне, то я не стану тебя более щадить».
Когда же царевич спросил, что именно он хочет сказать ему царь ему отвечал: «Потрудившись над тобою столько времени вижу, что тебя нельзя ни заставить, ни убедить повиноваться моим словам. Теперь я решил отделить тебе часть государства, которою будешь править ты, и впредь можешь безнаказанно избрать себе какой угодно путь».
Святая душа юноши тотчас уразумела настоящую цель этого предложения. Но, тем не менее, он решил принять его, чтобы с развязанными руками вступить на желанный путь. В виду чего возразил отцу: «Я бы желал отыскать того божественного мужа, который указал мне путь спасения и, простившись со всем здешним, провести с ним остальную жизнь. Но так как ты, отец, не позволяешь мне в данном случае поступить по своему усмотрению, то я повинуюсь тебе. Ибо прекрасно повиноваться родителям в тех случаях, когда это повиновение не влечет за собою гибели и отчуждения от истинного Бога».
Услышав это, царь исполняется великой радости. Он делит все свое государство на две части; торжественно назначает сына царем второй из них; надевает на него корону и все другие царские украшения, и с блестящею свитою и телохранителями отправляет его в назначенную для него половину. Разным сатрапам, военачальникам, вельможам, правителям и всем желающим позволяет отправиться со своим сыном; большой, многолюдный город назначает он главным местопребыванием своего сына и царя, окружая его подобающим величием.
Блаженный Иоасаф, приняв царскую власть и прибывши в главный город, водружает на каждой городской башне крест, знамение Божественного страдания. Идольские же храмы и жертвенники он разрушает до основания, не желая оставить ничего, напоминающего о нечестии. Посреди города воздвигает большой и прекрасный храм Господу Иисусу Христу, в который велит народу приходить большими толпами и воздавать почитание Богу, чрез преклонение пред св. Крестом. Сам же он, стоя посредине храма, усердно молился. Всех, находящихся под его властью, всячески старался отвлечь от суеверного почитания идолов и обратить ко Христу, обличая обман идолопоклонства и возвещая учение Евангелия. Говорил о сошествии Слова Божия, о сотворенных Им чудесах, о спасительном для нас Его крестном страдании, воскресении и вознесении на небо; говорил также о страшном дне Его будущего второго пришествия, об уготованных благах для праведных и наказаниях для грешников. Все это он проповедывал дельно и кротко, желая достигнуть своего желания не столько силою предоставленной ему царской власти, сколько своим смирением и кротостью. Это–то смиренномудрие и удивительные дела и привлекали к нему сердца всех и явились могущественным помощником власти. Так что, по прошествии немногого времени, все подчиненное ему народонаселение городское и сельское, было просвещено светом божественных словес и отреклось от нечестия языческого, от многобожия, оставило жертвоприношения и возлияния идолам, приняло истинную, непреложную веру, обратилось ко Христу и было удостоено наследования царствия небесного.
Тогда все священнослужители, монашествующие и некоторые епископы, скрывавшиеся в пещерах, горах из страха пред его отцом, выйдя из своих убежищ, с радостью поспешили к нему. Иоасаф, выйдя к ним на встречу, принял их, перенесших столько невзгод за Христа, радостно и почетно; ввел в свой дворец, где омывал их ноги, запыленные волосы и вообще всячески прислуживал им. После этого он устраивает у себя Церковь и назначает одного Епископа, мужа святого, много потерпевшего за веру Христову и лишенного своей епархии, сведущего в церковных делах и ревностного христианина, архиереем своего государства. Архиерей этот велит тотчас приготовить купели и крестить всех, обратившихся ко Христу. И крестятся сначала вельможи и правители, затем воинство, а потом и остальной народ. Крещенные получали не только духовное исцеление, но и оставление всех телесных болезней и увечий, и при выходе из св. купели наслаждались здоровьем, как духовным, так и телесным.
Поэтому, к царю Иоасафу стекалось отовсюду множество народа, желавшего просветиться учением благочестия. Все обожаемые доселе идолы закапывались в земле, богатства же, посвященные им, были употреблены на построение священных храмов Богу. На это царь Иоасаф отдал все деньги, дорогие одежды и всякого рода сокровища, принадлежавшие языческим храмам, употребив, таким образом, на полезное дело множество доселе бесполезных вещей.
Между тем, нечистые духи, находившиеся в языческих храмах и у жертвенников той страны, подверглись сильному гонению и громко вопили о постигшем их бедствии, а все царство Иоасафа освободилось от их господства и просветилось светом непреложной христианской веры. Конечно, много значимо то, что сам царь подавал всем хороший пример и во многих зажигал желание к подобному же образу мыслей и действий. Таково уже свойство власти: она всегда имеет подражание среди подчиненных, возбуждая среди них расположение или нерасположение к тому, чему, по их мнению, сочувствует или не сочувствует их власть. Царь же Иоасаф был всецело предан заповедям Христа, был олицетворенная любовь к Нему. Будучи кормчим многих душ, он прежде всего заботился о том, чтобы направить их к пристани Бога, сознавая, что обязанность царя прежде всего состоит в том, чтобы научить народ богобоязненности, богопочитанию и праведной жизни, что он и делал, приучая как самого себя властвовать над страстями, так и своих подчиненных, правя, как опытный кормчий, твердою рукою рулем благочестия; он понимал, что самое высокое назначение истинного царства есть победа и властвование над страстями и склонностями к удовольствиям и увеселениям и стремился выполнить это назначение. Иоасаф не придавал никакого значения своему царскому происхождению и окружавшему его блеску, понимая, что все люди одинаково имеют своими родоначальниками таких же существ, сотворенных из глины, и что эта глина, совершенно одинакового качества и у бедных, и у богатых; его мысли были олицетворением смиренномудрия; он считал себя здесь только временным поселенцем, думая постоянно о будущем блаженстве и считая полною и прочною собственностью только то, что будет ему дано после сей временной жизни.
Когда он успешно окончил дело обращения, освободив всех своих подданных от искони веков господствовавшего над ними обмана, и сделал их служителями Христа, искупившего нас от ужасного рабства драгоценною Кровью Своею, тогда обращает все свое внимание на другой вид христианских обязанностей — на творение добрых дел: он видит непрочность земного богатства, его подобие течению речных вод, а поэтому и поспешил освободиться от него. Внимая словам Господа: Собирайте себе сокровища на небе, где ни моль, ни ржа не истребляет, и где воры не подкопывают и не крадут (Мф.6:20), стал он все свое имущество раздавать бедным и неимущим, не жалея ничего. Он руководился тою мыслию, что получивший большую власть должен посильно подражать Дарователю этой власти, а это подражание, по его мнению, должно особенно проявляться в милосердии. За даруемое им золото и драгоценные камни он собирал себе другое богатство, которое здесь радует надеждою на будущее блаженство, там же дает возможность действительно наслаждаться тем, что было здесь предметом наших желаний. У него были выпущены из темницы заключенные в оковы, угнетаемые ростовщиками; он был отцом всех сирот, бедных и неимущих, отцом любящим и благим; подаяния были щедры, истинно царские. За них он надеялся получить мзду в день воздаяния по делам.
Обращение царя Авенира в христианство и просвещение всей страны
Слава об Иоасафе распространилась скоро по всей вселенной; отовсюду к нему стекалось ежедневно множество народа, как бы побуждаемого запахом благовонного сока мирры, и все оставляли здесь свою духовную и телесную бедность. Не страх, не сила власти влекли сюда всех, но истинная сердечная любовь к нему, насажденная в сердцах народа Богом и его личными прекрасными делами. Мало–помалу большая часть подданных его отца примкнула к нему, выходя из мрака идолопоклонства, просвещаясь истинным Евангельским учением. Дом Иоасафа все возрастал и креп, дом же Авенира все слабел и уменьшался, как это было по писанию книги Царств с Давидом и Саулом. Видя все это, царь Авенир пришел, наконец, в сознание: понял бессилие и заблуждение в своих ложных богах. Снова созвав первых лиц своего совета, он высказывает им свои мысли. Когда все согласились с ним (вняв непрестанным молитвам Своего раба Иоасафа, Спаситель просветил их благим Своим светом), царь решил сообщить о том же своему сыну письмом следующего содержания:
«Дражайший сын мой! Множество мыслей овладело мною и смущают мою душу. Видя, как все ежедневно отпадают от нашей веры; как она, подобно дыму, исчезает, твоя же вера возсиявает ярче солнца, — я пришел в сознание, что все, сказанное мне тобою, истинно, понял, что темное облако прегрешений и нечестия, окружавшее нас, не позволяло нам видеть света истины и познать истинного Творца всех и всего. Когда же ты предлагал нам этот лучезарный свет, то мы, закрыв глаза, не хотели принять его. Увы, мы жалкие! Истребили мы также не мало христиан, которые, подкрепляемые Всемогущею силою, до последнего дыхания не соглашались низойти до нашего нечестия. Теперь же, разсеявши немного окружавший нас мрак лжи, мы просветились хотя малою искрою истины и раскаеваемся в совершенном нами зле. Но и эту малую искру света пытается затмить другого рода мрак, мрак ужасного отчаяния вследствие массы сотворенных мною зол, вследствие той мысли, что я слишком грешен для Христа, а потому и не буду принят Им, как Его враг и отступник. Что ты на все это скажешь, мое дорогое дитя? Возвести мне скорее об этом; научи меня, своего отца, что мне следует делать, направь меня на путь познания должного и истинно полезного»
Получив и прочитав вышеписанное, Иоасаф исполнился великой радости и вместе с тем удивления. Придя в свою горницу, он пал ниц пред изображением Спасителя, обливал землю слезами, прославляя и благодаря Господа; говоря: «Буду превозносить Тебя, Боже мой, Царю (мой), и благословлять имя Твое во веки и веки. Велик Ты и достохвален, и величие Твое неизследимо (Пс.144:1). Кто может совершенно выразить могущество Твое и воздать достойную хвалу Тебе, превратившему камень в море воды, сухость — в источник вод. Воззри же, Господи! Это черствое и потверже камня сердце по Твоей воле смягчилось, как воск! Ибо Тебе возможно и из камней творить чад Авраамовых. Благодарю Тебя, человеколюбивый Господи, милостивый Боже, что Ты так долготерпелив к нашим грехам и доселе оставляешь нас безнаказанными; мы давно уже заслужили быть отверженными от лица Твоего и понести наказание в этой жизни; подобно беззаконным жителям Пятиградия, уничтоженным божественным огнем, но Твое бесподобное долготерпение помиловало нас. Благодарю и прославляю Тебя я, ничтожный и недостойный раб Твой, хотя я и не в силах воздать достойной хвалы и благодарения благости Твоей. Умоляю неизмеримое Твое милосердие, Господи наш Иисусе Христе, Сыне и Слове невидимого Отца, сотворивший все единым Своим словом и сохраняющий все единою Своею волею, простри Свою невидимую и всемогущую руку и освободи окончательно раба Своего, отца моего, от ужасного плена во власти диавола и выкажи ему видимым знамением, что Ты Бог живой и истинный, Единый, вечный и бессмертный Царь! Воззри на мое сердечное сокрушение всемилостивым и благосклонным оком и, согласно с Твоим истинным обещанием, будь со мною, познавшим и исповедующим Тебя, как Творца и Промыслителя всякой твари. Утверди во мне источник животворящей воды Твоей, дай мне слово при раскрытии уст моих и утверди ум мой на Тебе, краеугольном камне, чтобы я, негодный раб Твой, мог возвестить родителю своему тайну Твоей власти и Твоею силою вывести его совершенно из неведения и власти злых духов, обратив к Тебе, Господу Богу моему, не желающему гибели даже грешника, но принимающему обращение и раскаяние, ибо Тебе подобает слава и хваление во веки веков. Аминь».
Помолившись так и получив некоторую уверенность в том, что достигнет желаемого, укрепившись мужеством свыше, он в сопровождении телохранителей отправляется к своему отцу. Когда Авениру было объявлено о прибытии сына, он тотчас отправляется ему на встречу, обнимает, целует его и устраивает в радость свидания всенародный праздник. Что же происходит вслед за тем? Кто может сказать, что и как мудро говорил сын отцу, когда они остались наедине? Что мог сказать он, как не внушаемое ему Духом Святым, Которым рыбаки покорили весь мир и, не зная даже грамоты, сделались мудрейшими из мудрых. Его то дарами говорил Иоасаф царю, просвещая его светом истинного знания. Как мы видели, он и прежде старался вывести отца из области неведения. Но раньше ему недоставало частью слов, частью подтверждающих слова дел, частью достаточного внимания со стороны отца. Когда же Господь сжалился над немощью раба Своего Иоасафа и, вняв его молитвам, открыл запертые доселе врата сердца отца его, тогда тот легко понял смысл всего, что говорил ему сын, и сбылись слова Пророка: Желание боящихся Его Он исполняет, вопль их слышит и спасает их. (Пс.144:19).
Таким образом, Иоасаф, милостью Христа, одержал полную победу над злыми духами, доселе господствовавшими над душою его отца; освободил его совершенно от их влияния, преподал ему ясно и понятно спасительное слово и обратил к живому небесному Богу. Сначала он ему говорил о тех великих чудесах, о которых тот не знал и не слышал ушами сердца и души; долго просвещал его в познании истинного Бога; выяснял, в чем состоит христианское благочестие; проповедывал, что нет иного Бога ни на небе, ни на земле, ни под землею, кроме Бога Единого, познаваемого в Отце и Сыне, и Святом Духе; объяснил ему много тайн для истинного Богопознания; говорил о мире видимом и невидимом, как Творец из ничего сотворил все и в том числе, по образу и подобию Своему, человека, которому Он даровал свободную волю, дал ему пользоваться благами рая, повелев только не вкушать плодов того дерева, которое называется деревом познания добра и зла. Говорил также о том, как Бог за нарушение сей заповеди изгнал человека из рая, вследствие чего люди были лишены сообщества с Богом; весь род человеческий впал в заблуждение и обман, и стал причастным смерти по проискам диавола, который, со времени грехопадения людей, возымел над ними власть, заставил их совершенно забыть о Господе Боге и служить себе чрез гнусное идолопоклонство.
Затем Иоасаф рассказал отцу о том, как, сжалившись над нами, Господь Иисус Христос, с благоволения Отца и при содействии Св. Духа, соизволил спасти нас, воплотившись от Духа Святого и Девы Марии. Сошедши на землю и обращаясь среди страстей, не заражаясь ими, Он — Сын Божий, приняв крестное страдание и смерть, затем воскрес на третий день из мертвых, чем искупил грехи наши и восстановил прежде предопределенные людям славу и почести, удостоив жизни там, откуда Он временно сошел. Говорил также о втором пришествии Спасителя и Страшном Суде; о царствии небесном, ожидающем праведников, и несказанных его благах, а также о муках, предстоящих нечестивцам; о неугасаемом огне и внешней тьме; о черве, точащем их бесконечно, и прочих наказаниях, заслуженных рабами греха. Передав все это в немногих, но сильных и ясных словах, по благодати говорившего чрез него Св. Духа, Иоасаф потом стал говорить отцу о неизмеримой глубине человеколюбия Бога, Который всегда готов принять кающегося и обращающегося; о том, что нет греха, побеждающего Милосердие Божие, если только мы постараемся загладить его раскаянием. Подтвердив свои слова многими примерами и свидетельством Св. Писания, блаженный юноша закончил свою речь.
Пораженный мудростью Божественного учения, царь начал громким голосом горячо исповедывать Христа Спасителя. Освободившись совершенно от идолопочитания, Авенир стал публично чтить знамение Креста, во всеуслышанье объявляя Господа нашего Иисуса Христа истинным Богом. Поведав о своем собственном прошлом нечестии и осудив прежнее жестокое и кровавое преследование христиан, стал он всем своим существом на стороне благочестия. Таким образом, сбылось на деле сказанное апостолом Павлом: «Где был избыток нечестия, там в обилии появится благочестие».
Когда же потом св. Иоасаф начал говорить о Боге и благочестии в отношении к Нему собравшимся полководцам, сатрапам и всему народу, огненными речами проповедуя все истинно благое и пристойное, тогда сошедший на слушавших Святый Дух заставил всех прославлять Бога, и вся толпа единогласно возглашала: «Нет другого Бога, кроме Господа нашего Иисуса Христа, прославляемого с Отцом и Святым Духом».
Исполнившись великого божественного рвения, царь Авенир сокрушает всех идолов, находившихся в его дворце и храмах; сделанных же из золота и серебра он велит перечеканить в монеты и раздать бедным, употребив, таким образом, с пользою доселе бесполезное. Разрушив до основания все языческие храмы и жертвенники, Авенир и Иоасаф усердно воздвигали на их место священные храмы Богу не только в том городн, но и во всей стране. Бесы же, обитавшие в языческих храмах и жертвенниках, с позором были изгоняемы и вопили о постигшем их бедствии, не будучи в состоянии противостоять всемогущей силе Божией. Большинство соседних народов также принимало благочестивую св. веру. Тогда упомянутый божественный епископ, наставив царя Авенира в догматах православной веры, крестил его во имя Отца и Сына, и Св. Духа, и Иоасаф был его восприемником от священной купели. Получив от отца телесное рождение, сын делается главным виновником духовного его возрождения. Царь же Авенир, возродившись водою и Духом Святым, исполнился невыразимой радости. Вслед за ним весь город и все его царство удостоилось святого Крещения. И сделались сынами света бывшие сыны мрака. Воздействия злого духа были изгнаны далеко за пределы той страны. Все были с тех пор там здоровы и телом, и душою. Свыше же были посланы чудеса и знамения, утвердившие еще более в вере новообращенных. Всюду в той стране строились храмы Божии: епископы, скрывавшиеся из страха гонения, выходили из своих убежищ и получали епархии, и много священнослужителей и монашествующих выходило пасти стадо Христово.
Кончина царя Авенира, оставление царства св. Иоасафом и удаление в пустыню
Между тем, царь Авенир, раскаиваясь в прежнем образе жизни, передал всю свою царскую власть сыну, а сам же он, удалившись от дел, жил в одиночестве, в присутствии только вездесущего Бога; посыпав голову пеплом, сокрушался о совершенных им прегрешениях и с тяжелыми вздохами и горячими слезами испрашивал себе прощения за совершенные грехи. Он дошел до такого сокрушения и смирения, что даже не решался произнести своими устами имя Божие, и только по увещанию сына решался делать это. Изменившись настолько к лучшему, он вступил на истинный путь добродетели и так преуспел на нем, что степень его благочестия превзошла меру его прежних согрешений. Проведя четыре года такой жизни в раскаянии и слезах, он впал в болезнь, от которой и скончался. Когда приближалась последняя минута, Авенир начал бояться и тревожиться, вспоминая о совершенных им дурных делах. Но Иоасаф утешал его, говоря: Что унываешь ты, душа моя, и что смущаешься? Уповай на Бога. Страх и трепет нашел на меня, и ужас объял меня (Пс.41:6 и 54:6). Омойтесь, очиститесь; удалите злые деяния ваши от очей Моих, перестаньте делать зло; научитесь делать добро, ищите правды. Тогда прийдите и разсудим, говорит Господь. Если будут грехи ваши, как багряное, как снег убелю, если будут красны, как пурпур, как волну убелю (Ис.1:16). Не бойся, отец, и не сомневайся! Прегрешения обращающихся к Богу не побеждают Его беспредельной благости. Ибо первые измеримы и исчислимы, вторая же неизмерима и случаи ее неисчислимы, а конечное не может превзойти бесконечное». Утешая такими словами отца, он утвердил его в надежде. Умирая, Авенир, простерши руки, благословил сына и благодарил его, прославляя тот день, в который он родился, называя его чадом милым, дорогим, чадом не своим, но чадом Отца Небесного.
«Как мне воздать тебе должную хвалу, должную признательность? Как мне поблагодарить за тебя достойным образом Бога? Я был погибшим и нашелся благодаря тебе; был врагом и отступником от Бога, а теперь умиротворен. Что я могу дать тебе за все это? Бог да воздаст тебе достойную мзду». Так он говорил и ласкал своего сына. Потом, произнесши слова молитвы: «Человеколюбивый Боже! Тебе отдаю душу мою», — испустил дух, скончавшись, таким образом, в раскаянии.
Иоасаф, пролив искренние слезы по отце, устроил почетное погребение его останкам, похоронив их на кладбище благочестивых; но он облек его не в царские одежды, а в одежду кающегося. Став у его гробницы, подняв руки к небу и проливая горячие слезы, он воскликнул: «Благодарю Тебя, Царю славы, Единый, всемогущий и бессмертный; благодарю Тебя, что Ты внял моей молитве и не презрел моих слез, но вывел Своего раба, отца моего, с пути беззакония и обратил к Себе, Спасителю всех. Освободив его от обмана и нечестия языческого, Ты удостоил его познать Тебя, истинного и человеколюбивого Бога. Теперь же, Господи Боже мой, имеющий неизследимую глубину благости, помести его в месте покоя, в месте праведников, где сияет свет лица Твоего. Забудь о его прежних неправдах, разорви запись его грехов и заблуждений, а также примири с ним тех святых, которых он казнил огнем и мечем; устрой так, чтобы они не гневались на него. Ибо Тебе все возможно, Господу всех, кроме только одного — иметь милосердие к грешникам, не обратившимся к Тебе. Во всем же прочем милосердие Твое распространяется на всех, призывающих Тебя, Господи Иисусе Христе! Ибо Тебе подобает слава во веки веков. Аминь».
Так молился он в продолжение целых семи дней, не отходя от гробницы, не принимая ни пищи, ни питья, не думая о сне, но проводя все время в слезах и сокрушении. На восьмой же день, возвратясь во дворец, раздал все богатство и все деньги бедным, так что в той стране уже не было более ни одного нуждающегося. Совершив эту раздачу в несколько дней и истощив свои сокровищницы, (желая, чтобы громада богатства не мешала ему пройти чрез узкие врата, ведущие в царствие небесное), он, на 40–й день после смерти отца, совершая память ему, созывает всех сановников, воинство и прочих граждан и, заняв по обычаю место председательствующего, говорит во всеуслышание:
«Как вы видите, царь Авенир, мой отец, умер, как умирает и всякий бедняк. И ничто: ни богатство, ни царская слава, ни я, любящий сын, никто другой из его друзей или родственников не мог помочь ему и изъять из власти неизбежной судьбы. Он предстанет пред Всевышним Судьей, чтобы дать отчет о прожитой им земной жизни, не имея никого и ничего помощником или защитником, кроме совершенных им дел. Такова же участь всех нас, смертных; и избежать ее, или изменить что–нибудь в ней невозможно. Выслушайте же меня теперь, друзья и братья; народ Господень, наследники святой жизни, которых Христос искупил драгоценною кровью Своею и освободил от заблуждения и рабства врагу рода человеческого! Вы знаете мой образ жизни среди вас, знаете, что с тех пор, как я познал Христа и был удостоен сделаться служителем Его, я возненавидел все, возлюбив Его Единого, и для здешней жизни желал только одного: оставив мирскую суету и пустоту, жить в обществе Христа и служить Ему в безмятежном спокойствии. Но мне мешало исполнить это противодействие моего отца и заповедь, предписывающая почитать родителей. Но по милости Бога, при Его помощи, я не потратил напрасно этих дней, обратив и отца своего ко Христу, и вас всех научив познанию истинного Бога, Господа всех. Конечно, я сделал это не своими силами, но Его помощью, которая была со мною и освободила как меня от суеверия от служения злым духам и идолам, так и вас, народ мой, избавила от их тяжелого пленения. Теперь уже настало время исполнить обещанное Богу, исполнить тот обет, который я дал Ему. Изберите себе кого хотите в цари и руководители, так как вы уже достаточно подготовлены к исполнению воли Господа, и все Его заповеди известны вам. Преуспевайте в исполнении их, не уклоняясь ни направо, ни налево, и да будет мир Божий со всеми вами»!
Услышав это, народ пришел в ужасное смятение: все кричали и громко рыдали, оплакивая предстоящее свое сиротство. Потом к плачу присоединились взаимные клятвы — не выпускать его и силою помешать его удалению. Тогда Иоасаф дает рукою знак всем молчать. Он велит им перестать волноваться, прекратить плач и отправиться домой. С лицами, носившими следы слез, исполняют они это приказание. Между тем, сам призывает главного своего советника, мужа замечательного своим благочестием и святостью жизни, по имени Варахию, (о котором было уже упомянуто, когда рассказывалось о том, как Нахор, выдав себя за Варлаама, состязался с философами, и Варахия явился один только к нему на помощь, желая с Божественным рвением состязаться с противниками веры). Оставшись с ним наедине, царь Иоасаф ласково и горячо просил его принять царство и со страхом Божиим править народом, когда он сам вступит на желанный путь. Но Варахия стал решительно отказываться, говоря: «Твой суд, царь, неправеден и не согласуется с заповедью. Наученный любить ближнего своего, как самого себя, как можешь ты желать, сбросив с себя тяжесть, возложить ее на меня. Если царствование — дело благое, то ты должен сам удерживать это благо; если же оно служит только соблазном для души, то зачем предлагать его мне, зачем обманывать меня?»
Когда царь услышал эти слова и понял, что они тверды, то прекратил беседу с ним. Поздней ночью он составляет к народу письмо, исполненное мудрости и свидетельствующее о великом благочестии писавшего. В нем он предписывает народу, как он должен относиться к Богу, как жить, чтобы угождать Ему, как славословить, как благодарить Его; затем завещает народу не избирать себе в цари никого другого, кроме Варахии. Оставив это письмо в своей спальне, он тайно от всех, никем не замеченный, вышел из дворца. Но не могло долго скрываться его отсутствие. С рассветом слух о исчезновении Иоасафа распространился по всему городу и произвел в народе большое смятение. Все ревностно отправляются на поиски, замышляя разными способами помешать его уходу. Их старания не остались бесплодны. Заняв все дороги, окружив все горы и неприступные пропасти, они находят его в одном овраге, простершим руки к небу и совершающим молитву шестого часа. Заливаясь слезами, они умоляют его возвратиться, укоряя за уход.
Иоасаф же им отвечал: «Напрасно вы трудитесь: не надейтесь более иметь меня своим царем». Уступая только их горячим и неотступным просьбам, он вернулся во дворец, но вскоре снова, собрав всех, объявляет им свое решение, подтверждая даже клятвою свои слова, что не останется с ними более ни одного дня. «Я, — говорит он, — исполнил свою обязанность в отношении к вам, не пропустил и не скрыл от вас ничего полезного, но все возвестил и всему научил вас, проповедуя всем веру в Господа нашего Иисуса Христа и указывая на путь спасения чрез раскаяние. Теперь же я вступлю на путь, которого давно желал. Никто из вас не увидит более лица моего. Я, подобно Апостолу, говорю вам, что чист от крови всех вас. Ибо я ничего не скрыл, научая вас исполнять волю Божию».
Услышав это и видя всю твердость его слов, народ зарыдал, оплакивая свое сиротство, не будучи в состоянии уговорить его. Тогда бл. Иоасаф, указав народу на Варахию, сказал: «Его, братья, я выбираю для вас царем». И против его воли надевает на него царские одежды, корону и царский перстень. Став лицом к востоку, он начал молиться за царя Варахию, чтобы он сохранил чистою и непреложною веру Божию и неуклонно шел путем, указанным заповедями Христа; затем молился о его преемнике и о всем народе; просил у Господа помощи и спасения для них и исполнения всего, что они попросят, если только это будет для них полезно. После молитвы он говорит Варахии:
«Я, брат мой, поручаю тебе то, что поручал некогда Апостол: Итак, внимайте себе и всему стаду, в котором Дух Святый поставил вас блюстителями, пасти церковь Господа и Бога, которую Он приобрел Себе кровию Своею (Деян.20:28). Как раньше меня ты познал Бога и с чистым сердцем служил Ему, так и теперь выкажи больше рвения, чтобы угодить Ему; так как ты удостоился от Бога большей власти, то с тебя будет и больше взыскано. Поэтому воздай твоему Благодетелю должную признательность, соблюдая Его святые заповеди и уклоняясь от всякого пути, ведущего к гибели. Подобно тому, как на корабле, если ошибется матрос, то он может принести плавающим самый незначительный вред, если же сам кормчий, то это может повести к гибели всего корабля; так, если согрешит подчиненный, то этим самым он вредит не столько общему благу, сколько самому себе; если же согрешит царь, то это отзовется на всем государстве. Следовательно, имея на себе такую ответственность, ты употреби всю свою волю, чтобы утвердиться во благе; возненавидь всякое удовольствие, влекущее к прегрешению. Апостол говорит: Старайтесь иметь мир со всеми и святость, без которой никто не увидит Господа (Евр.12:14). Имея в уме своем круг человеческих действий и обязанностей, сопоставляя их различным образом в зависимости от обстоятельств, при их быстрой перемене сохраняй всегда неизменным свой благочестивый ум. Ибо изменяться самому с переменой обстоятельств свидетельствует о непрочности и ненадежности мыслей; ты же пребывай твердо и неотлучно во благе, не возгордись этою временною славою, но с чистыми мыслями считай себя ничего не стоящим, жалким существом, думая о кратковременности сей жизни и быстроте ее течения. Помня это, не впадай в пропасть надменности, но бойся Бога, истинного Небесного Царя, и тогда ты достигнешь вечного блаженства. Блажен всякий, боящийся Господа, ходящий путями Его (Пс.127:1), и: Блажен муж, боящийся Господа и крепко любящий заповеди Его (Пс.111:1).
Прежде всего ты должен заботиться о соблюдении следующих заповедей: Блаженны милостивые, ибо они помилованы будут (Мф.5:7), и: Будьте милосерды, как и Отец ваш милосерд (Лк.6:36). Соблюдение сих заповедей особенно требуется от облеченных в высшую власть, потому что получивший таковую, при пользовании ею, естественно, должен по возможности подражать Дарователю ее. Это подражание Богу будет заключаться во мнении, что ничто не стоит выше милосердия. Ты должен оказывать всякого рода благодеяния нуждающимся, но они должны быть оказываемы единственно с целью — сделать доброе дело, исполнить заповедь Божию. Благодеяния же вынужденные или оказанные с честолюбивым намерением не есть добродетель в полном смысле слова, предписываемая нам заповедью. Поэтому ты твори благодеяния первого рода и для них будь доступен всякому, держа открытыми свои уши для всех неимущих, чтобы и ты мог надеяться, что со временем Господь и для тебя будет держать открытым Свой слух. Ибо, как мы слушаем, так и нас будут слушать, и как мы будем смотреть, так и на нас посмотрит Божественное и Всевидящее Око Господа. Мы должны подобным достигать подобного. Теперь выслушай другую заповедь: Ибо если вы будете прощать людям согрешения их, то простит и вам Отец ваш Небесный. А если не будете прощать людям согрешений их, то и Отец ваш не простит вам согрешений ваших (Мф.6:14). Посему, не злопамятствуй в отношении к согрешившим пред тобою, но, прося для себя оставления грехов, прощай их и провинившимся пред тобою. Ибо, за отпущение дается отпущение, и, прощая рабам, подобным нам, мы получаем оставление гнева Господня. И обратно: если мы не прощаем людям прегрешений их, то и нам не будут прощены грехи наши. Ты знаешь, что потерпел раб, который был должен 10 тысяч талантов за то, что не простил другому рабу того, что тот был ему должен. Поэтому мы должны остерегаться, чтобы также не потерпеть подобного; для сего будем прощать должникам нашим, выбросим из сердца всякий гнев, чтобы и нам были оставлены многочисленные долги наши. Итак, прежде всего и во всем ты думай о благочестивом слове веры, которому ты был научен, и да не вырастут плевелы в сердце твоем, но сохрани чистым и невредимым Божественное семя, насажденное в нем, чтобы ты мог представить Господу богатый плод, когда Он придет потребовать у каждого отчет о его земных делах и воздаст каждому по трудам его; когда праведные воссияют светлее солнца, грешники же будут осуждены на крайний мрак и вечный позор. И ныне предаю вас, братья, Богу и слову благодати Его, могущему назидать вас более и дать вам наследие со всеми освященными (Деян.20:32)».
Сказав это, он опустился на колени и снова со слезами помолился. Потом, прощаясь, он расцеловал Варахию, которого сделал царем, и всех других вельмож. Здесь происходит истинно достойное слез: все окружили его и чего только не говорили, выражая всю скорбь разлуки с ним? Глядя на них, можно было подумать, будто только в его обществе заключалась вся их жизнь; будто, расставшись с ним, они расстанутся с жизнью, со своею душою. Какой тут был избыток горя и слез! Они его обнимали, целовали, громко сетовали о постигшем их горе и несчастии; называли его своим господином, отцом, спасителем, благодетелем, уверяя что благодаря ему они познали истинного Бога, освободились от заблуждения, перестали жить во зле. «Что будет с нами без тебя, — заключили они, — какое только зло не постигнет нас?» Говоря так, они били себя по груди, оплакивая свое горе. Иоасаф, прервав их громкое сетование словами утешения, обещал, что мысленно, духом своим он всегда будет с ними, хотя телом общения между ними более быть не может. После этого он на глазах всех оставляет дворец. Тогда все последовали за ним, желая помешать его уходу, и сопровождали на такое расстояние за город, что город исчез из их глаз. С трудом ему удалось уговорить их просьбами и укорами возвратиться домой. Возвращаясь, они постоянно оборачивались назад, смотря ему вслед, а некоторые из его особенно горячих приверженцев издали следовали за ним и далее. Только наступившая ночь разлучила их.
Между тем, св. Иоасаф с чувством человека, возвращающегося после долгого изгнания в свою родину, радостно удалялся из своего царства. Снаружи на нем было его обычное платье, под ним — шерстяное рубище, подаренное ему Варлаамом. Встретив в эту ночь на своем пути хижину одного бедняка, он сбрасывает с себя верхнее платье и отдает ему его, употребив, таким образом, последнее свое имущество на милостыню. Найдя, благодаря собственным молитвам и молитвам облагодетельствованных им бедных, в Боге могущественного помощника, приобретши Его милость и помощь как одежду спасения и веселия, он вступил в труды пустыннической жизни, не принимая ни пищи, ни питья и не употребляя никакой одежды, кроме упомянутого рубища; он был проникнут необыкновенною Божественною любовью к бессмертному Царю Иисусу; для Него он оставил и забыл все остальное; сила его любви к Господу была подобна огню; эта пламенная любовь ко Христу так иссушила душу и сердце его, что к нему вполне могли быть применены слова Пророка: как олень желает к потокам воды, так желает душа моя к Тебе, Боже! Жаждет душа моя к Богу, крепкому, живому (Пс.41:2–3), а также слова: пленила ты сердце мое, сестра моя, невеста; пленила ты сердце мое одним взглядом очей твоих, одним ожерельем на шее твоей (Песн.4:9); и: покажи мне лице твое, дай мне услышать голос твой, потому что голос твой сладок, и лице твое приятно (Песн.2:14). Такою невыразимою любовью ко Христу были воодушевлены Апостолы и мученики, которые презрели все видимое в сей временной жизни, подвергнулись бесчисленным родам казней и пыток, возлюбив нетленную красоту и думая о Божией любви к нам. Имея подобный огонь в своем сердце, прекрасный и благородный телом, но еще более благородный своею истинно царскою душою юноша питает ненависть ко всему земному, презирает всякие чувственные удовольствия; отказывается от всего — богатства, славы и почестей, оказываемых людьми, а также от царской короны и скипетра, считая все это ничтожнее паутиной ткани; посвящает себя многотрудной аскетической жизни, восклицая: К Тебе прилепилась душа моя; десница Твоя поддерживает меня (Пс.62:9). Удалившись безвозвратно в глубину пустыни, вдали от мирских сует и смут, он испытывает чувство, будто тяжкое бремя или тяжелые оковы спали с него. Тогда он возрадовался духом. Протягивая руки вперед, Иоасаф восклицал и обращался ко Христу, как к находящемуся с ним и слушающему его речи: «Да не увидит более мое око мирских благ, Господи! — говорил он. — Да не отвлекутся отсюда мои мысли мирскою суетою. Но исполни мои глаза, Господи, духовных слез, направи в должную сторону стопы мои, укажи мне место подвигов раба Твоего Варлаама, виновника моего спасения, дабы я научился у него христианской твердости, чтобы по незнанию своему не поддался злым уловкам врага нашего. Даруй мне, Господи, обрести путь, ведущий к Тебе, ибо иссякла душа моя в тоске и жажде по Тебе, источник спасения моего».
Такие мысли и чувства постоянно волновали его душу. Имея общение с Богом посредством молитвы и возвышенного созерцания, он напряженно продолжал свой путь, спеша найти то место, в котором подвизался Варлаам. Питался же он в течение этого времени растениями, которые находил в пустыне, не имея на себе ничего, как сказано было раньше, кроме собственного тела и покрывавшего его рубища.
Умеренную пищу, таким образом, он находил себе, хотя и не всегда; воды же лишен был вовсе, ибо та пустыня была особенно суха и безводна. Когда около полудня солнце пекло особенно сильно, Иоасаф, мучимый жаждою, все–таки продолжал идти далее по безводной пустыни, и тогда его мучения были особенно сильны, но страстное желание побеждало даже природу; та жажда, которую он чувствовал к Богу, подобно росе действовала на естественную жажду. Между тем, человеконенавистник диавол, не будучи в состоянии смотреть равнодушно на такую преданность и горячую любовь к Богу, всячески искушал юношу, возбуждая в нем, например, воспоминание о царской славе; об окружавших его блестящих телохранителях, родственниках, друзьях и сверстниках, о привязанности к нему всех и тому подобные приятные воспоминания. Затем диавол старался ставить всевозможные препоны его добродетели и всячески увеличить трудности и тяжести пустыннической жизни; он старался сделать особенно чувствительными для него слабость его тела, непривычку к бедствиям, долготу времени, неполучение ниоткуда слова утешения и неизвестность последствий и конца такого труда. Лукавый возбуждал целые рои подобных мыслей в голове божественного юноши, стараясь смутить его, как это он делал, как говорят, и с великим подвижником Антонием. Когда же злой дух почувствовал себя немощным перед его силою воли (Сам Христос воодушевлял Своего воина, а потому, побуждаемый любовью к Нему, подкрепляемый надеждою и окрыляемый верою, Иоасаф бесследно отгонял от себя всякие козни диавола), то с позором удалился после первой же атаки, как это говорят. Потерпя неудачу, он прибегает к другого рода способу (у него приготовлено много средств для совершения зла): является блуждающему в пустыне юноше в виде разных призраков, пытаясь испугать его: то представлялся ему черным и, вытащив меч, нападал на него, угрожая его убить, если он не вернется назад, то принимал виды различных зверей, причем скрежетал зубами и ужасно ревел, глядя на него; являлся также и в виде дракона, аспида или василиска. Но мужественный подвижник бесстрашно шел вперед, имея убежищем Самого Всевышнего. Смеясь над врагом, он говорил ему: «Ты не скрылся от меня, злой обманщик, стараясь внушить мне разные нечестивые чувства и мысли, ты с самого начала придумываешь всякого рода зло для рода человеческого и, будучи всегда злым, не перестаешь вредить. Но какой у тебя подходящий вид! Само то обстоятельство, что ты уподобляешься виду зверей и пресмыкающихся, свидетельствует о коварности, зверстве, зловредности твоего образа мыслей. Но зачем ты берешься за недостижимое, жалкий? С тех пор, как я узнал, что это есть замыслы и страшилища твоего злого ума, я нисколько не забочусь о тебе, ибо Господь мне помощник: буду смотреть на врагов моих (Пс.117:7) и: На аспида и василиска наступлю; попирать буду льва и дракона, подкрепляемый Христом (Пс.90:13) и Да будут постыжены и жестоко поражены все враги мои, да возвратятся и постыдятся мгновенно (Пс.6:11). Говоря так, он осенял себя знамением Христа — непобедимым оружием против всяких происков диавола. Тотчас же все звери и гады исчезали с быстротою исчезновения дыма, с быстротою таяния воска от близости огня. Отогнавший же силою Христовой шел дальше, восхваляя и благодаря Господа. Но в этой пустыне было много подлинных диких зверей и разного рода змей, с которыми он встречался, так что путь затруднялся нового рода препятствиями и опасностями. Но св. юноша своими духовными силами побеждал одинаково и то, и другое. При множестве таких разнообразных бедствий, спустя довольно долгое время, достиг он пустыни Сенаарской, в которой подвизался Варлаам. Здесь он нашел воду и утолил жгучую жажду.
Свидание и жизнь Иоасафа с преподобным Варлаамом
Целых два года скитался Иоасаф по пустыне, разыскивая Варлаама и не находя его; за все это время он выказывал замечательную твердость в вере в Бога и мужество души. Проводя все время на воздухе под открытым небом, он много терпел от холода и зноя, ища, как какое–нибудь драгоценнейшее сокровище, достойного старца. В течение своего пути ему пришлось выдержать множество искушений и напастей от диавола; затем приходилось терпеть от недостатка тех растений, которые он употреблял в пищу, ибо та сухая пустыня даже их скудно производила. Но железная воля души, сгоравшей от любви к Господу, переносила все эти бедствия, легче, чем другие переносят удовольствия. Св. душа Иоасафа не ошиблась, надеясь на помощь Свыше. Благодаря своим необыкновенным трудам и обильным слезам, он сподоблялся получать от Христа утешения во сне и наяву.
По прошествии двух лет, Иоасаф все еще продолжал всюду ходить, разыскивая старца. Проливая слезы рекою, он молил Бога помочь ему в этом: «Укажи мне, Господи, — восклицал он, — укажи мне местопребывание виновника моего познания Тебя! Не лиши меня этого блаженства за многочисленность моих прегрешений, но удостой увидеть его и вместе с ним вести подвижническую борьбу». Наконец, по милости Божией, он находит пещеру по тропе, образованной ходящими туда монахами и видит в ней одного пустынника. Приветствовав его дружески, он расспрашивает его, как найти ему Варлаама, причем рассказывает о всем, с ним случившемся, и о состоянии своей души. Узнав от него желаемое, Иоасаф с возможною быстротою отправляется по указанному направлению, подобно опытному охотнику, идущему по следам преследуемой дичи. Замечая приметы пути, сказанные ему тем старцем, он радостно шел вперед, воодушевляемый надеждою, с чувством отрока, надеющегося после долгой разлуки увидеть отца, но любовь подвижника имела Божественное начало, а потому была гораздо сильнее и горячее чувства такого отрока. Дойдя до пещеры, он остановился у ее двери и, постучав в нее, произнес: «Благослови, отче, благослови!»
Услышав эти слова, Варлаам вышел из пещеры и по откровению свыше узнал, кто был пришедший, так как по внешнему виду он не мог узнать его, настолько Иоасаф переменился во внешности с тех пор, как он видел его цветущим молодостью. Теперь он был совсем черный от солнечного зноя, зарос волосами, со впалыми щеками и глазами, с воспаленными от постоянных слез веками и вообще вся его внешность носила признаки чрезвычайных бедствий и лишений. Узнал и Иоасаф своего духовного отца преимущественно по сохранившемуся выражению глаз. Старец, обратившись к востоку, вознес благодарственную молитву Богу, по окончании которой они произнесли «аминь», и бросились в объятия, крепко сжимая друг друга, как бы желая этими объятиями вознаградить себя за долговременную разлуку, удовлетворить испытанное продолжительным временем чувство любви. Наконец, насытившись несколько взаимным общением, они сели и начали говорить. Первый заговорил Варлаам:
— Прекрасный путь ты себе избрал, возлюбленный сын мой, дитя Божие, наследник царствия небесного, чрез Господа нашего Иисуса Христа, Которого ты возлюбил праведно больше всего временного и тленного, продав, подобно опытному и мудрому купцу все, чтобы купить тот бесценный перл. Узнав, что это нетленное сокровище заключается на поле заповедей Божиих, ты все отдал, ничего не пощадил из всего скоропреходящего, чтобы купить себе означенное поле. Да даст тебе Господь вечное благо, вместо временного, нетленное — вместо тленного и стареющегося. Скажи же мне, излюбленный, как ты пришел сюда? Познал ли твой отец истинного Бога или доселе находится в прежнем заблуждении, в плену у злых духов?
Иоасаф рассказал ему подробно по порядку все происшедшее по уходе Варлаама до их вторичного свидания, и как Господь направил всех на благой истинный путь. Старец же слушал его с радостью и удивлением, когда же он умолк, воскликнул, радостно рыдая: «Слава Тебе, Боже наш. Ты всегда помогаешь любящим Тебя и находишься среди них! Слава Тебе, Христе, Царю всех, Всеблагий Боже, что Ты не презрел семени, насажденного мною в сердце раба Твоего Иоасафа, но дал принести стократные плоды, достойные Тебя, Возделывателя и Господина наших душ. Слава Тебе, Утешителю, Душе Святый, что Ты удостоил сего раба Своего получить те дары, которые Ты даровал святым Апостолам и чрез него освободил множество людей от грубого нечестия и заблуждения, просветив истинным Богопознанием». Тогда они оба прославили Бога. При дальнейшей их беседе, просвещаемой благодатью Божиею, настал вечер и они, встав; закончили день обычными молитвами. Только после этого они вспомнили о пище, и Варлаам приносит роскошные кушанья, исполненные чудной приправы, но менее всего пригодные для чувственного услаждения плоти, то были: сырые овощи, обрабатываемые самим старцем, немного пальмовых плодов растущих в той же пустыне, и дикие растения. Поблагодарив Господа, они вкусили предложенного и запили водою из текущего вблизи источника, после чего снова поблагодарили Бога, насыщающего всякую тварь.
Затем, вставши и прочитавши вечерние молитвы, опять принялись за духовную, спасительную беседу, исполненную божественной мудрости, в которой провели всю ночь, пока наступившее утро не заставило их вспомнить о молитве. Иоасаф прожил с Варлаамом довольно долгое время, ведя образ жизни, превышающий человеческие силы. И дивное дело, с каким послушанием и смирением относился он к своему духовному отцу и наставнику, всячески упражняясь в добродетели и борьбе с злыми духами!
Вследствие этого он совершенно умертвил в себе всякие страсти и похоти и подчинил плоть духу, как раба господину; забыв о всяких удобствах и отдохновении; он властвовал над сном, как над дурным рабом. Словом, он так успел на пути подвижничества, что ему дивился сам Варлаам, проведший много лет в такой жизни и уступавший ему теперь в твердости. Бывший царь употреблял пищи постольку, чтобы только поддержать жизнь, и то ради того, чтобы не умертвить себя насильно, а чрез то не быть лишенным награды за свои доблестные подвиги. Таким образом, он пересилил самую свою природу, приучив ее к постоянному бодрствованию, подобно бестелесному и бесплотному. Все время проводил в молитве и духовном созерцании, так что, со времени его жизни в пустыне, не было ни одного мгновения, которое бы он не употребил на духовную деятельность. Это и есть свойство истинного монашества — не быть ленивыми в духовном делании. Сие небесное светило с самого начала до конца оставалось неугасаемым и неутомимым в своем святом, горячем рвении, возвышая постоянно свою душу и сердце новым потоком любви и усердия, пока не достигло исполнения своей надежды — желанного блаженства.
Варлаам и Иоасаф, живя постоянно, во взаимном общении, ревностном состязании в подвижничестве, вне всякой жизненной заботы, всякого жизненного волнения, во многих трудах для приобретения истинного благочестия, — жили в невозмутимом спокойствии душевных чувств и мыслей. Однажды старец призывает своего духовного сына, которого он возродил чрез Св. Евангелие, и завязывает с ним беседу: «Давно бы следовало тебе, Иоасаф, жить в этой пустыне. По моей молитве, Христос обещал мне, что я увижу тебя пред моею кончиною. Итак, я вижу оторванным тебя от мира и всего мирского, привязавшимся ко Христу неразрывными узами твоей души и навыкшим в исполнении воли Его. Теперь же, когда время моей смерти стоит перед дверьми, то когда осуществится воспитанное во мне с детства стремление умереть и быть со Христом, ты предай мое тело земле, отдай прах праху. Сам же оставайся на этом месте, преуспевая в духовной деятельности и вспоминая о моем ничтожестве. Я боюсь, чтобы черная толпа злых духов не стала на пути моей душе за мои многочисленные заблуждения. Ты же, дитя, не уменьшай рвения в многотрудном своем подвижничестве, не устрашись продолжительности времени, не поддавайся козням диавола, но безбоязненно насмехайся над его бессилием, подкрепляемый могуществом Христа. При мысли же о трудностях или о продолжительности времени, ты ожидай разрешения от них каждый день, относясь к своему подвигу так, как будто он начался и должен кончиться, в данный день. Св. Апостол говорит: Братия, я не почитаю себя достигшим, а только забывая заднее и простираясь вперед, стремлюсь к цели, к почести вышнего звания Божия во Христе Иисусе (Флп.3:13–14). Посему мы не унываем, но если внешний наш человек и тлеет, то внутренний со дня на день обновляется. Ибо кратковременное легкое страдание наше производит в безмерном преизбытке вечную славу, когда мы смотрим не на видимое, но на невидимое: ибо видимое временно, а невидимое вечно (2 Кор.4:16–18). Имея такие мысли, возлюбленное дитя, мужайся и крепись! Усердствуй, как старается хороший воин, чтобы угодить военачальнику. Хотя диавол будет внушать тебе всякие мысли о нерадении и насмехаться над твоим рвением, ты не бойся его происков, имея в мыслях повеление Божие: Сие сказал Я вам, чтобы вы имели во Мне мир. В мире будете иметь скорбь, но мужайтесь: Я победил мир (Ин.16:33). Благодари Господа всячески, что Он изъял и удалил тебя от мира и поместил, как бы на виду у Себя; Сам, призвавший тебя святым призванием, находится постоянно вблизи тебя. Св. Апостол говорит: Не заботьтесь ни о чем, но всегда в молитве и прошении с благодарением открывайте свои желания пред Богом (Флп.4:6). Сам Господь сказал: Не отступлю от тебя и не оставлю тебя (Нав.1:5). Имея в мыслях слово Божие при своих трудах против нерадения, радуйся, помня о Господе нашем. Вспомнил я о Боге и возрадовался (Пс.76:4). Когда же противник захочет употребить другой способ, внушая тебе гордые помышления за все, совершенное тобою, указывая на славу царства, которую ты оставил, и прочее мирское, то ты выставляй против него, как щит, следующие спасительные слова: Так и вы, когда исполните все, повеленное вам, говорите: мы рабы, ничего не стоющие, потому что сделали, что должны были сделать (Лк.17:10). Да и кто из нас может отдать весь тот долг, который мы должны уплатить Господу! За нас Он, будучи богат, стал нищим, дабы мы могли обогатиться, благодаря этой Его бедности; будучи чужд всяких страданий, — Он пострадал; чтобы нас освободить от страданий.
Какое счастье терпеть рабу подобное тому, что терпел господин! Мы же, кроме того, несем гораздо меньше Его. Помни следующее: и всякое произношение, возстающее против познания Божия, и пленяем всякое помышление в послушание Христу (2 Кор.10:5). И мир Божий, непостижимый нашим умом, будет охранят сердце и помышления твои во Христе Иисусе.
Когда Варлаам умолк, слезы ручьем полились из глаз Иоасафа; текли они, как из многоводного источника, орошая его самого и землю, на которой он сидел. Горюя о предстоящей разлуке, он совершенно искренно желал сопутствовать Варлааму в этом удалении из сей жизни и более не пользоваться ею без него. «Отчего ты, отец, — сказал он, — думаешь только о себе, а не думаешь о своем ближнем? Неужели ты исполняешь заповедь о совершенной любви, гласящую: Возлюби ближнего своего, как самого себя (Лев.19:18), если, погружая меня в скорбь и сокрушение сам, отправляешься на отдохновение для того только, чтобы раньше пользоваться наградами за подвижничество; чтобы видеть многообразные нападения врагов, оставив меня на единоборство с ними? Какая цель этого, как не та, чтобы бросить меня на произвол их злодеяний, следствием коих будет моя душевная вечная смерть, как это бывает с неопытными, трусливыми единоборцами. Поэтому умоляю тебя, попроси Господа, чтобы Он и меня взял с тобою из сей жизни. Умоляю тебя именем той надежды, которую ты имеешь на награду за свои труды: попроси за меня Бога, чтобы я, после твоего удаления из настоящей жизни, ни одного дня не пользовался ею и не блуждал в море этой пустыни.
Так возражал со слезами Иоасаф, старец же кротко, снисходительно прервал его, говоря: «Мы не можем, дитя, противиться решению Божию. Я много молился о том, чтобы мы не были разлучены друг от друга, и был наставлен Его благодатью, что для тебя теперь не полезно сложить с себя бремя плоти, а нужно продолжать подвизаться, пока ты не стяжешь себе более блестящего венца, ибо ты еще недостаточно подвизался для уготовленной тебе мзды, и тебе еще следует немного потрудиться, чтобы совершенно быть готовым к наслаждению Божиею радостью. Мне около ста лет; из них 75 лет я провел в этой пустыне. Хотя время твоего подвижничества и не продолжится столько, но все–таки оно должно хоть сколько–нибудь приблизиться к этому числу, так велит Господь, чтобы ты в этом отношении был равен другим подвижникам, понесшим тяжесть здешней жизни, здешнего зноя. Потому прими охотно решенное Богом, ибо кто из людей может уничтожить то, что Он решил? Крепни, охраняемый Его милостью, будь всегда на стороже против вражеских помыслов и храни чистоту своего ума, как бесценное сокровище. Готовь себя со дня на день на более высокую деятельность и созерцание, чтобы на тебе исполнилось обещанное Спасителем последователям Его: Кто любит Меня, тот соблюдет слово Мое; и Отец Мой возлюбит его, и Мы придем к нему, и обитель у него сотворим (Ин.14:23).
Так говорил старец и говорил еще много другого, достойного его святой, благодатной души, утешая огорченного Иоасафа. Затем он его посылает к некоторым братиям, жившим на большом расстоянии от них, чтобы он принес нужное для совершения Божественной Литургии. Снарядившись в путь, Иоасаф поспешно исполняет повеление: он боялся, чтобы в его отсутствии Варлаам не отдал должного природе — не отдал бы души Господу, боялся, не потерпеть бы наказания, если не будет слышать его слов, исходных воззваний, молитв и славословий. Когда он мужественно совершил этот путь и принес требуемое, св. Варлаам приносит Бескровную Жертву Богу и, приняв сам, преподает и Иоасафу Пречистых Таин Тела и Крови Христовых, в духовной радости. По вкушении своей обычной пищи, он начал снова питать душу Иоасафа душеполезными речами, говоря ему:
«Нас более не будет соединять в этой жизни очаг и трапеза, ибо я уже вступаю на конечный путь моих отцов. Ты должен доказать свою любовь ко мне исполнением заповедей Божиих и твердостью пребывания на этом месте до самого конца дней своих, подвизаясь, как ты был научен, и помня всю свою жизнь о моей бедной душе. Радуйся же и ликуй во Христе, что променял временное земное на вечное небесное, что приближается награда за дела твои. Мздовоздатель же уже здесь и придет посмотреть на виноградник, который ты возделал, чтобы воздать тебе богатую мзду за твои труды: Верно слово: если мы с Ним умерли, то и с Ним и оживем. Если терпим, то с Ним и царствовать будем (2 Тим.2:11–12), царствовать вечно в нетленном царстве, озаряемые неприступным светом, удостаиваемые созерцания Блаженной и Живоначальной Троицы.
Подобным образом Варлаам беседовал с Иоасафом до вечера и в продолжение целой ночи, причем Иоасаф, не перенося мысли о разлуке, заливался неудержимыми слезами. Когда же начало светать, св. Варлаам прекратил беседу и, простерши руки и возведши очи к небесам, воздавая благодарность Богу, воскликнул: «Господи Боже мой, Вездесущий и все исполняющий! Благодарю Тебя, что Ты воззрел на мое ничтожество и дал мне окончить здесь дни мои в православном исповедании Тебя и на пути исполнения заповедей Твоих. Теперь же, Всеблагий и Всемилосердый Господи, приими меня в истинную Твою Обитель и не помяни моих прегрешений, вольных и невольных. Сохрани также сего верного раба Твоего, пред которым я, негодный раб Твой, предстал по Твоему желанию. Соблюди его от всякой мирской суеты, от злых умыслов врага нашего, соделай его выше всяких лукавых козней, которые он открывает под видом добра для всех желающих спасения. Уничтожь, Всемогущий, всю силу обманщика — диавола пред лицом раба Твоего Иоасафа. Даруй ему власть попереть ногами главу гибельного сего убийцы, врага душ наших. Ниспошли с высоты небес на него Духа Твоего Святого и укрепи против невидимых вражьих сил, дабы он удостоился принять от Тебя венец победы и в нем было прославлено имя Твое — имя Отца, и Сына, и Святого Духа. Ибо Тебе подобает слава и хваление во веки веков. Аминь».
Успение Преподобного Варлаама
После молитвы, отечески обняв и поцеловав Иоасафа, осенив себя крестным знамением, Варлаам исполнился великой радости, как будто бы увидел возвратившихся каких–нибудь своих друзей, и отошел в вечное блаженство. Так скончался он, исполненный многих лет, удостоенный даров Святого Духа. Св. Иоасаф, несказанно, со страхом Божиим, погоревав над своим духовным отцом, омыв его тело слезами и обернув в то шерстяное рубище, которое дал ему во дворце, в течение целого дня и ночи читал положенные для этого случая псалмы, орошая вместе с тем слезами драгоценное тело блаженного. Когда же наступил день, достойный сын, вырыв вблизи пещеры могилу, осторожно перенес и положил туда священные останки Варлаама. После чего с воспламененною душою начал усердно молиться Богу:
«Услышь, Господи, голос мой, которым я взываю; помилуй мя и внемли мне. Сердце мое говорит от Тебя: «ищите лица Моего», и я буду искать лица Твоего, Господи. Не скрой от меня лица Твоего; не отринь во гневе раба Твоего. Ты был помощником моим; не отвергни меня и не оставь меня, Боже, Спаситель мой! Ибо отец мой и мать моя оставили меня; но Господь примет меня. Научи меня, Господи, пути Твоему и наставь меня на стезю правды, ради врагов моих. На Тебя оставлен я от утробы; от чрева матери моей Ты Бог мой. Не удаляйся от меня; ибо скорбь близка, а помощника нет (Пс.26:7–11; 21:12). На океан милосердия Твоего возложил я надежду свою. Управи душу мою, направляющий мудрым Промыслом Своим всякую тварь. Укажи мне путь, которым я должен идти, и спаси меня молитвами и мольбами раба Твоего Варлаама. Ибо Ты Бог мой, и Тебя я прославляю Отца и Сына и Святого Духа во веки веков. Аминь».
Помолившись, рыдая, сел он возле могилы и сидя заснул. И видит, что снова приходят те страшные мужи, которых он видел некогда, уводят его на ту большую, чудесную равнину и вводять в тот же славный, блестящий город. Когда они входили в ворота, то им навстречу шли другие мужи, сияющие светом, держа в руках венцы несказанной красоты, венцы, каких глаза смертных никогда не видали. Когда Иоасаф спросил, чьи столь блестящие венцы славы, они отвечали: «Один из них предназначается тебе за многие спасенные тобою души, он уготован и украшен за ту подвижническую жизнь, которую ты теперь ведешь, и получишь этот венец, если выдержишь ее до конца. Другой венец тоже предназначен тебе, но ты должен будешь его отдать своему отцу, который, благодаря тебе, оставил тот дурной путь, по которому он шел и с искренним раскаянием обратился к Господу».
Тогда Иоасаф, по–видимому, недовольный слышанным, говорит: «Как же может быть, чтобы я, потрудившись столько, получил те же дары, какие мой отец получает за одно только раскаяние!» Как только он это сказал, ему тотчас показалось, что он видит Варлаама, который укоризненно говорит ему: «Вот, Иоасаф, сбылось сказанное мною тебе когда–то: что когда ты будешь богат, то не будешь щедр, и ты еще тогда недоумевал, слушая меня. А теперь как ты недоволен, когда услышал, что твой отец получит равные с тобою почести, а не возрадовался духом, что услышаны многие твои молитвы о нем». Тогда Иоасаф сказал ему: «Прости, отче, прости! Но скажи мне, где ты сам обитаешь?»
Варлаам же ему отвечает: «В этом большом, прекрасном городе мне предстоит жить на самой главной улице, озаряемой неизреченным светом». Иоасаф начал его просить быть столь благосклонным, повести его в самое жилище. Но Варлаам ему говорит: «Еще не время тебе, облеченному в это телесное бремя, идти в наши жилища. Но если ты будешь тверд и мужествен, как я тебе заповедал, то немного спустя, будешь здесь и удостоишься получить такую же обитель, получишь в удел такую же радость и славу и станешь жить со мною вечно». Пробудившись, Иоасаф был еще в душе полон виденного света и несказанной радости. Тогда он восторженно воспел Господу благодарственный гимн.
После смерти Варлаама Иоасаф до конца жизни вел истинно ангельский образ жизни, проводя еще более строгую аскетическую жизнь, чем при старце. На двадцать пятом году от роду он оставил свое земное царство, чтобы вступить на путь монашеского подвига; тридцать пять лет провел в пустыне, ведя жизнь, подобно бестелесным, превышающую обыкновенную способность природы человеческой. Сначала Иоасаф исторг многие души из власти душегубца–дьявола, и потому в этом отношении его можно назвать равноапостольным; затем он стал добровольно мучеником: открыто исповедывал Христа пред царями и тиранами и вместе был горячим проповедником Его величия; и с другой стороны, он преодолел в пустыне много злых духов и, сокрушив их могуществом Христа, обрел высшие дары и милости. Его душевные очи не были помрачены ничем земным, настоящему он предпочитал будущее. Христос был для него всем: он стремился Христа видеть всегда пред собою, как бы живущего на земле, видимого, красоту Которого постоянно зрел пред собою, как бы в зеркале, подобно Пророку, говорящему: Всегда видел я пред собою Господа (Пс.15:8); ибо Он одесную меня; не поколеблюсь; и К Тебе прилепилась душа моя, десница Твоя поддерживает меня (Пс.62:9). Душа его воистину прилепилась к Богу, соединившись с Ним неразрывными узами. Он не охладел в своей удивительной деятельности, не изменял правилам своего поведения, сохранив с самого начала до конца одинаковое рвение и усердие–с юных лет до позднего возраста. Он скорее с каждым днем все более и более преуспевал, возвышался в добродетели, удостаиваемый постоянно более чистого, истинного познания.
Успение Преподобного Иоасафа
Заслужив вполне своим подвижничеством носимое им звание, распяв мир для себя и себя для мира, он мирно переселяется к всегда желанному возлюбленному Господу, является пред лице Его, украшается уготованным для него венцом славы и удостаивается лицезреть Христа, быть с Ним и услаждаться всегда красотою Его. Отдав в руки Господа душу свою, он перешел в страну живых, где раздаются звуки празднующих, где жилище радующихся и веселящихся. В час его смерти подвизавшийся недалеко от него святой пустынник, тот самый, который указал ему раньше путь к Варлааму, по откровению божественному, является к нему в самый момент его смерти. Почтив тело его священными песнями, пролил над ним слезы и, совершив над телом установленные христианские обряды, он положил своего товарища по любви и стремлению в гробницу отца его Варлаама, чтобы и тела тех почивали вместе, душам которых предстояло соединиться на веки. Между тем, отшельник, похоронивший тело Иоасафа, склоненный твердым настоянием одного подвижника, имевшего видение, отправляется в страну Индусов к царю Варахии и сообщает ему подробно о Варлааме и блаженном Иоасафе. Варахия немедленно отправляется в пустыню сам с отрядом войска, предстает пред пещерою подвижников и осматривает их могилу. Пролив над нею искренние, горячие слезы, он вскрывает ее и видит Варлаама и Иоасафа с нисколько неповрежденными членами и неизменившимися лицами, — все у них осталось целым и невредимым: и платье, и все части тела. Поэтому Варахия велит положит эти священные, издающие приятное благовоние тела, в почетные гробницы и перенести в свое отечество. Когда народ узнал о случившемся, то в бесчисленном множестве стекался из всех городов и окрестностей, чтобы посмотреть и поклониться мощам блаженных. Пропев над ними в честь их составленные священные песнопения, окруживши зажженными лампадами, их поместили в церкви, воздвигнутой Иоасафом. Много чудес и исцелений совершил Господь чрез Своих святых рабов как при этом перенесении, так и в последующие времена. Весь народ и царь видели эти чудеса, силу сих мощей. Многие соседние народы, погруженные в мрак неведения и неверия, уверовали, видя происходившие тут знамения. Все же видевшие и слышавшие об ангелоподобной жизни Иоасафа, о его пламенной любви к Богу, дивились ему, прославляя единогласно Бога, помогающего всегда любящим Его и награждающего их величайшими дарами.
Здесь конец того, что я слышал от передавших мне правдиво достойных мужей. Да удостоитесь и вы, читатели и слушатели, участи угодивших Богу своими молитвами и прошениями блаженных Иоасафа и Варлаама, о которых был сей рассказ, блаженных во Христе Иисусе, Господе нашем, Которому подобает слава, хваление и величание с Отцем и Св. Духом и ныне, и присно, и во веки веков.
Аминь.
Первое защитительное слово против порицающих [ [219]] святые иконы [ [220]]
1. Нам, сознающим свое недостоинство, конечно, следовало бы всегда хранить молчание и исповедывать пред Богом свои грехи; но так как все прекрасно в свое время, а Церковь, которую Бог создал на основании Апостол и пророк, сущу краеугольну [ [221]] Сыну Его, — я вижу, — поражается как бы морскою бурею, слишком высоко поднимается следующими друг за другом волнами, приводится в безпорядок и потрясается вследствие несноснейщаго дуновения злых ветров, свыше сотканное одеяние Христа, которое сыны нечестивых упорно старались разорвать, раздирается тело Его, которое есть слово Божие, разрезывается на различные части, также и искони крепко хранимое предание церкви, — то я не счел разумным молчать и наложить на язык узы, боясь с угрозою произнесеннаго определения, говорящаго: аще усумнится [ [222]], не благоволит душа моя в нем [ [223]]. И: если увидишь меч грядущ и не будеши глаголати брату твоему, крове его от руки твоея [ [224]] взыщу [ [225]]. Поэтому, поражаемый невыносимым страхом — я решил говорить, не ставя величия царей выше истины. Ибо Богоотец Давид, — слышал я, — говорил: глаголах пред цари, и не стыдяхся [ [226]], напротив, этим сильнее побуждаемый к речи. А ведь слово царя имеет большую силу для склонения на свою сторону подданных; потому что из бывших с самаго начала людей, которым было известно, что земной царь подчинен высшей власти и что над царями господствуют законы, пренебрегли царскими приказаниями немногие.
2. И так, прежде всего утвердивши как бы некоторый киль или основание для размышления: сохранение церковнаго законодательства, при посредстве котораго обыкновенно происходит спасение, я снял преграду у слова и выпустил его, как бы хорошо взнузданнаго коня, из загородки. Ибо в самом деле я счел ужасным, даже более, чем ужасным, чтобы Церковь, блистающая столь великими преимуществами и искони украшенная преданиями благочестивейших мужей, возвращалось паки на худые стихии [ [227]], трепеща страхом, где нет страха [ [228]], и как бы не знающая истиннаго Бога — боялась впадения в идолослужение, и даже хоть в весьма малой степени лишалась совершенства, как бы на средине очень прекраснаго лица имея некоторый постоянно остающийся укол, портящий всю красоту свою неуместною [ [229]] прибавкою. Ведь малое, когда оно приводит к великому, не есть малое, так как прибавочная черта: чтобы древле получившее силу предание Церкви было поколеблено — не мала, потому что осуждены прежние наши наставники, взирая на образ жизни которых, должно было бы подражать вере [их] [ [230]].
3. И так ( — а речь моя к вам — ) усердно прошу, во первых, Вседержителя Господа, для Котораго все обнажено и открыто, знающаго, что мое смиренное намерение в этом случае — без примеси чего либо худого и что цель чиста, — дать мне слово, когда откроются уста мои, и взять Собственными [ [231]] руками возжи моего ума и привлечь его к Себе, чтобы пред лицом [Его] он совершал быстрое движение по прямой дороге, не уклоняясь к тому, что кажется правым, или к тому, что он знает как левое. Потом прошу весь народ Божий, язык свят, царское священство [ [232]], вместе с прекрасным пастырем словеснаго Христова стада [ [233]], который в себе самом выражает высшее жречество Христово, принять мое слово с благосклонностью, не обращая внимания на самую незначительную степень моего достоинства или не ища искусства в моих словах, так как в этом я, бедный, не вполне опытен. Но взвесить силу моих мыслей. Ибо царство небесное не в слове, но в силе [ [234]]. Ведь цель — не победить, но протянуть руку подвергающейся нападению истине, так как добрая воля протягивает руку силы. Поэтому, призвавши помощницею ипостасную Истину, отсюда поведу начало своего слова.
4. Я знаю Того, Кто неложно сказал: Господь Бог твой [ [235]] Господь един есть; и: Господа Бога твоего да убоишися [ [236]], и тому единому послужиши [ [237]]; и: не будут тебе бози инии [ [238]]; и: не сотвори [себе] кумира, всякаго подобия, елика на небеси горе и елика на земли низу [ [239]]; и: да постыдятся вси кланяющиеся истуканным [ [240]]; и: бози, иже небеси и земли не сотвориша, да погибнут [ [241]]; и [иное] подобное этому, что древле Бог глаголавый отцем во пророцех в последок дний глагола нам в единородном Сыне Его , имже и веки сотвори [ [242]]. Я знаю Того, Кто сказал: се же есть живот вечный, да знают тебе единаго истиннаго Бога и егоже послал еси Иисуса Христа [ [243]]. Верую во единаго Бога, одно начало всего, безначального, несозданнаго, неподверженнаго гибели и безсмертнаго, вечнаго и постояннаго, непостижимаго, безтелеснаго, невидимаго, неописуемаго, не имеющаго образа; в одну пресущественную сущность, в Божество — пребожественное, в трех Лицах: Отце и Сыне, и Св. Духе, и только Ему одному служу, и только Ему одному воздаю служебное поклонение. Поклоняюсь одному Богу, одному Божеству, но служу и Троице Ипостасей: Богу Отцу и воплотившемуся Богу Сыну, и Богу Св. Духу, одному Богу. Не поклоняюсь тваре паче Творца [ [244]], но поклоняюсь Создателю, подобно мне сделавшемуся сотворенным и, не уничижив Своего достоинства и не испытав какого либо разделения [ [245]], снизошедшему в тварь, чтобы прославить мое естество и сделать участником в божественном естестве. Вместе с Царем и Богом поклоняюсь и багрянице тела, не как одеянию и не как четвертому Лицу, — нет! — но как ставшей причастною тому же Божеству и, не испытав изменения, сделавшейся тем, что есть и освятившее [ее]. Ибо не природа плоти сделалась Божеством, но как Слово, оставшись тем, что Оно было, не испытав изменения, сделалось плотью, так и плоть сделалась Словом, не потерявши того, что она есть, лучше же сказать, будучи единою со Словом по ипостаси. Поэтому смело изображаю Бога невидимаго, не как невидимаго, но как сделавшегося ради нас видимым чрез участие и в плоти, и в крови. Не невидимое Божество изображаю, но посредством образа выражаю плоть Божию, которая была видима. Ибо, если невозможно изобразить душу, то сколь больше — Бога, давшаго невещественность и душе!
5. Но, говорят, Бог сказал чрез законодателя Моисея: Господа Бога твоего да убоишися, и тому единому послужиши [ [246]]; и: не сотвори всякаго подобия, елика на небеси и елика на земли [ [247]].
Братие! По истине заблуждаются не знающие писаний, что писмя убивает, а дух животворит, не отыскивающие скрытаго под буквой духа. Им я по праву мог бы сказать: Научивший вас этому да научит и тому, что следует. Уразумей, как толкует это законодатель, примерно так говоря во Второзаконии: и глагола Господь к вам из среды огня: глас словес вы слышасте, и образа не видесте, токмо глас. И немного спустя: и снабдите души своя зело, яко не видесте подобия в день, в оньже глагола Господь к вам в горе Хорив из среды огня: никогда не беззаконнуйте и не сотворите себе самим подобия ваянна, всякаго образа подобия мужеска пола или женска: подобия всякаго скота, иже есть на земли: подобия всякия птицы пернатыя и следущ. [ [248]]. И после краткаго промежутка: и да не когда воззрев на небо, и видев солнце и луну, и звезды, и всю красоту небесную, прелстився поклонишися им, и послужиши им [ [249]].
6. Видишь, что одна — цель, чтобы мы не служили твари паче Создателя [ [250]] и, кроме одного только Творца, [никому] не воздавали служебнаго поклонения? Поэтому всюду с поклонением Бог соединяет служение. Ибо опять говорит: не будут тебе бози инии разве мене. Не сотвориши себе кумира, ни всякаго подобия, и не поклонишися им, ниже послужиши им: яко аз есмь Господь Бог твой. И опять: да раскопаете требища их, и сокрушите столпы их, и дубравы их ссечете, и изваяная богов их сожжите огнем. Не бо поклонитеся другому Богу. И спустя немного: и богов слияных да не сотвориши себе. [ [251]].
7. Видишь, что ради [избежания] идолослужения Моисей запрещает писание изображений, и что невозможно, чтобы был изображаем безколичественный и неописуемый, и невидимый Бог? Ибо образа Его, говорит он, не видесте, соответственно чему и Павел, стоя в средине Ареопага, также говорит: род убо суще Божий, не должни есмы непщевати подобно быти Божество, злату или сребру, или каменю художне начертану и смышлению человечу [ [252]].
8. Иудеям, конечно, это было предписано по причине склонности их к идолослужению. Мы же ( — если сказать с Богословом — [ [253]], которым дано, избежав суевернаго блуждания, познав истину, находиться в общении с Богом и служить одному только Богу, изобиловать совершенством Богопознания и, по миновании детскаго возраста, достигнуть в мужа совершенна, — не находимся более под пестуном [ [254]], так как получили от Бога способность различать, и знаем — что может быть изображаемо и что не может быть выражено посредством изображения. Ибо образа Его, говорит [Писание] [ [255]], не видесте. О, мудрость законодателя! Как будет изображено невидимое? Как будет уподоблено неуподобимое? Как будет начертано не имеющее количества и величины и неограниченное? Как будет наделено качествами не имеющее вида? Как будет нарисовано красками безтелесное? И так, что таинственно показывается [в этих местах]? Ясно, что когда увидишь безтелеснаго ради тебя вочеловечившимся, тогда делай изображение человеческаго Его вида. Когда невидимый, облекшийся в плоть, становится видимым, тогда изображай подобие Явившагося. Когда Тот, Кто, будучи, вследствие превосходства Своей природы, лишен тела и формы, и количества, и качества, и величины, Кто во образе Божии сый, приим зрак раба [ [256]], чрез это сделался ограниченным в количественном и качественном отношениях и облекся в телесный образ, тогда начертывай на досках и выставляй для созерцания Восхотевшаго явиться. Начертывай неизреченное. Его снисхождение, рождение от Девы, крещение во Иордане, преображение на Фаворе, страдания, освободившия нас от страстей, смерть, чудеса — признаки божественной Его природы, совершаемые божественною силою при посредстве деятельности плоти, спасительный крест, погребение, воскресение, восшествие на небеса; все рисуй и словом, и красками. Не бойся, не опасайся! Я знаю различие поклонений [ [257]]. Поклонился некогда Авраам сыном Еммора, когда купил двойную пещеру в стяжание гроба [ [258]], — мужам нечестивым и страдавшим болезнию незнания Бога. Поклонился Иаков брату Исаву и Фараону, мужу–египтянину, а также и на верх жезла [ [259]]. Хотя поклонился, но не послужил. Поклонились Иисус , сын Навина, и Даниил Ангелу Божию, но не послужили. Ибо в одном состоит служебное поклонение и в другом — воздаваемое ради чести людям, отличающимся каким–либо достоинством.
9. Но так как речь — об изображении и поклонении, то обсудим тщательно — в чем состоит это [т. е., изображение и поклонение]? И так, изображение есть подобие с отличительными свойствами первообраза, вместе с тем имеющее и некоторое в отношение к нему различие. Ибо изображение не во всем бывает подобно первообразу. Однако, Сын есть живое, естественное и во всем сходное изображение невидимаго Бога, нося в себе самом всего Отца, во всем имея с ним тождество, различаясь же одним только происхождением [от Него как] от причины. Ибо Отец есть естественная причина; а что происходит от Другого, как от Причины, есть Сын. Ибо не Отец — от Сына, но Сын — от Отца. Ведь от Него, хотя и не после Него, имеет Сын бытие, какое есть и Отец Его родивший.
10. В Боге есть также изображения и образы тех вещей, которыя имеют от Него быть, т. е., Его совет — предвечный и всегда остающийся неизменным. Ибо Божество во всем неизменно, и у Него несть пременение, или преложения стень [ [260]]. Святой Дионисий, сведущий в божественных делах и с помощью Божиею разсмотревший то, что касается Бога, называет эти изображения и образы предопределениями [ [261]]. Ибо на совете Его все им предопределенное и имевшее ненарушимо случиться в будущем, было прежде своего бытия с точностью определяемо, подобно тому как, кто либо желает построить дом, то сначала в уме начертывает и изображает его форму.
11. Потом, в свою очередь, изображениями являются видимые вещи, телесно выражающия те предметы, которые невидимы и лишены формы, чтобы они хоть неясно были постигаемы умом. Ибо и божественное Писание облекает образами Бога и Ангелов, и причину указывает тот же самый божественный муж [ [262]]. Ведь, что естественно предложены образы тому, что лишено образов, и формы тому, что не имеет форм, как на причину можно было бы указать [ [263]] только на уместную в отношении к нам аналогию: что мы не в состоянии подниматься до созерцания духовных предметов без [какого либо] посредства, и для того, чтобы подняться вверх, имеем нужду в том, что родственно [нам] и сродно. Поэтому, если божественное Слово, предусматривая нашу способность к восприятию, отовсюду доставляя нам то, что способно поднять вверх, облекает некоторыми образами как предметы простые, так и не имеющие образов, то почему не изображать того, что по своей собственной природе владеет образом и чего хотя мы и желаем страстно, но что, вследствие своего отсутствия, видимо быть не может? Ибо чрез посредство чувства в передней полости мозга образуется некоторое представление и, таким образом, отправляемое к способности суждения, сохраняется в сокровищнице памяти. Действительно, и Григорий Богослов [ [264]] говорит, что ум, сильно стараясь выдти за пределы телеснаго, всюду оказывается безсильным. Но и невидимая Божия от создания мира творенми помышляема видима суть [ [265]]. Ибо в тварях мы замечаем образы, прикровенно показывающие нам божественные отражения, так что когда говорим о святой Троице, высшей всякаго начала, то изображаем себе посредством солнца и света, и луча или — бьющаго ключем источника и вытекающей влаги, и течения, или — ума и слова, и находящагося в нас дыхания, или — ствола розы и цветка, и благовония.
12. В свою очередь, образом будущаго называется такой, который под покровом загадки оттеняет будущее, как [ [266]] кивот Завета и жезл, и стамна обозначали — святую Деву и Богородицу, как змий — Того, Кто чрез крест уничтожил силу укушения виновника всех зол — змия, как море и вода, и облако — дух крещения [ [267]].
13. С своей стороны образом прошедшаго называется такой, когда воспоминается о каком либо чуде или почести, или позоре, или добродетели, или пороке, для пользы тех, кто после разсматривает [это], чтобы нам [таким образом] избегать пороков и соревновать добродетелям. Это же [изображение] — двояко: как чрез вписываемое в книги слово, подобно тому как Бог начертал на каменных досках закон и повелел, чтобы была записана жизнь боголюбезных мужей, — так и чрез чувственное созерцание подобно тому, как Он повелел, чтоб, в воспоминание, были положены в кивот Завета стамна и жезл [ [268]]. Так и теперь мы записываем образы прошедшаго и добродетели. Поэтому или устрани всякое изображение и постанови закон против Того, Кто приказал, чтобы они были, или принимай каждое сообразно с тем понятием и характером, какие свойственны всякому [из них]. И так, сказавши о родах изображения, скажем и о поклонении.
14. Поклонение есть знак смирения и почтения. Мы знаем различные роды и этого. Первое поклонение — служебное, воздаваемое нами Богу, Который один только по Своей природе — достоин поклонения. Потом, ради Бога, Который по Своей природе — достоин поклонения, воздаем [последнее] друзьям Его и слугам, подобно тому как Иисус, сын Навина, и Даниил поклонились Ангелу; или местам Божиим, подобно тому как говорит Давид: поклонимся на место, идеже стоясте нозе его, [ [269]] и посвященным Ему предметам, подобно тому как весь Израиль поклонялся скинии Завета, и, стоя кругом Иерусалимского храма и отовсюду взирая на него, поклоняются [евреи] еще и теперь; или поставленным от Него начальникам, подобно тому как Иаков — Исаву, [ [270]] как старшему, по воле Божией, брату, и Фараону — поставленному Богом правителю; также — Иосифу его братья [ [271]]. Я знаю также о поклонении, воздаваемом ради взаимоуважения, подобно тому, как Авраам — сыном Еммора. Поэтому, или устрани всякое поклонение, или допускай всякие, имеющия должный смысл и характер.
15. XV. Говори мне на вопрос: Бог — один Бог? Да, скажешь, как мне кажется, один Законодатель. И так, почему Он издает противоположные законы? Ведь Херувимы не вне числа сотворенных существ. Следовательно, почему Он повелевает, чтобы приготовляемые человеческими руками изваяния Херувимов осенили очистилище? [ [272]] Или ясно, что невозможно делать изображения Бога, как неописуемаго и несравнимаго, или кого–либо, как Бога, чтобы не было воздаваемо служения и поклонения твари, как Богу? Изображение же Херувимов, как ограниченных и раболепно стоящих подле божественнаго престола, Он повелевает делать, чтобы оно раболепно осеняло очистилище. Ибо прилично было, чтобы образ божественных таинств осенялся изображением небесных слуг Божиих. А что говоришь ты о кивоте Завета, стамне, очистилище? Не руками ли они приготовлены? Не дела ли рук человеческих? Не из презреннаго ли, как ты говоришь, вещества они устроены? А что вся скиния? Не была ли она образом? Не тень ли и образец? Поэтому божественный Апостол, рассказывая о подзаконных священниках, говорит: иже образу и стени служат небесных, якоже глаголану бысть Моисею хотящу сотворити скинию: виждь бо рече: сотвориши по образу показанному ти на горе [ [273]]. Но и закон не был образом, а [как бы] переднею стеною для прикрытия образа. Ибо тот же самый Апостол говорит: сень бо имый закон грядущих благ, (а) не самый образ вещей [ [274]]. И так, если закон запрещает изображения, а сам есть как бы передняя стена для прикрытия образа, то что мы скажем? Если скиния — тень и образ образа, то почему закон не приказывает писать изображений? Но не так это, нет. Но лучше свое время всякой вещи [ [275]].
16. Безтелесный и неимеющий формы Бог некогда не был изображаем никак. Теперь же, когда Бог явился во плоти и с человеки поживе, [ [276]] я изображаю видимую сторону Бога. Не поклоняюсь веществу, но поклоняюсь Творцу вещества, сделавшемуся веществом ради меня, соблаговолившему поселиться в веществе и через посредство вещества соделавшему мое спасение, и не перестану почитать вещество, чрез которое соделано мое спасение. Почитаю же не как Бога — нет! — ибо каким образом есть Бог то, что возъимело свое бытие из ничего? Хотя, по причине соединения в одном Лице божества и человечества, тело Божие — Бог, так как оно, не изменяясь, сделалось тем, что есть и освятившее [его, но] оно [все–таки] осталось таким, чем оно было по природе: плотию, одушевленною словесною и разумною душею, получившей начало, не несотворенною. Почитаю же и благоговею и пред остальным веществом, при посредстве котораго соделалось мое спасение, как пред исполненным божественной силы и благодати. Или древо крестное, трижды счастливое и треблаженное, не–вещество? Или не–вещество достойная почтения и святая гора? Краниево место [ [277]]? Или не–вещество благодатная и живоносная скала, святой гроб, источник нашего воскресения? Или не–вещество чернила и всесвятая книга Евангелий? Или не–вещество живоносная трапеза, доставляющая нам хлеб жизни? Или не–вещество как золото, так и серебро, из которых приготовляются кресты и дискосы, также и потиры? Или не–вещество, преимущественно пред всем этим, тело и кровь Господа нашего? Или устрани почитание и поклонение всему этому или, повинуясь церковному преданию, допусти поклонение иконам, освящаемым именем Бога и друзей Божиих и по причине этого осеняемым благодатию божественнаго Духа. Не порицай вещества, ибо оно недостойно презрения. Из того, что произошло от Бога, нет ничего достойнаго презрения. Это [т. е. презрение вещества] — мнение Манихеев. Но то одно только достойно презрения, что не от Бога имело причину, а что есть наше изобретение вследствие своевольнаго отклонения и направления воли от того, что сообразно с природою, к тому, что противоположно ей, — т. е. грех. Если ты презираешь и запрещаешь изображения по причине [предписания] закона, как приготовленные из вещества, то смотри — что говорит Писание: И рече Господь к Моисею, глаголя: се нарекох именем Веселеила, сына Орова, от племене Иудина. И наполних его духом Божиим премудрости и смышления, и ведения, во всяком деле разумети: и архитектонствовати, и делати злато и серебро и медь, и синету, и багряницу , и червленицу прядену, и виссон сканый: и каменное дело, и различная древодельства делати во всех делех. И аз дах его и Елиава сына Ахисамахова от племене Данова: и всякому смысленому сердцем дах смысл и сотворять вся, елика заповедах тебе [ [278]]. И опять: рече Моисей ко всему сонму сынов Исраилевых: услышьте сие слово, еже завеща Господь, глаголя: возмите от себе самих участие Господу, всяк по воле сердца своего, да принесет начатки Господу, злато, сребро, медь: синету, багряницу, червленицу сугубу спрядену, и виссон сканый, и волну козию: и кожи овни очервлены, и кожи сини, и древеса негниюща. И елей помазания, и в сложение фимиама: и камени Сардийски, и камени в ваяние и на ризу верхнию, и на подир. И всяк премудрый сердцем в вас, шед да делает вся, елика заповеда Господь: скинию [ [279]] и следующ. Вот, подлинно, драгоценное вещество, хотя вами считается достойным презрения. Ибо что ничтожнее козьей волны или красок? Разве не краска — червленица и багряница, и синета? Вот, подлинно, и дела рук человеческих, и изображения Херувимов. И так, почему от имени закона запрещаешь то, что закон повелевает делать? Если ради закона ты запрещаешь изображения, то пора тебе и субботствовать и обрезываться. Но знай, что, если соблюдаешь закон, Христос вас ничтоже пользует [ [280]].Иже законом оправдаетеся: от благодати отпадосте [ [281]]. Древний Израиль не видел Бога, мы же откровеным лицем славу Господню взираем [ [282]].
17. И всюду ставим чувственно выраженный образ Его, освящая [чрез это] первое [из наших чувств]; ибо первое из наших чувств — зрение; подобно тому, как словами освящаем слух; ведь изображение есть напоминание: и чем является книга для тех, которые помнят чтение и письмо, тем же для неграмотных служит изображение; и что для слуха — слово, это же для зрения — изображение; при помощи же ума мы вступаем в единение с ним. По этой причине Бог повелел, чтобы кивот Завета был сделан из негниющих деревьев, чтобы он был изнутри и извне позлащен и были вложены скрижали и жезл, и стамна златая, имеющая манну, для напоминания о случившемся и — предъизображения будущаго. И кто не скажет, что это [были] образы и громкие провозвестники? И находились эти предметы не с боков скинии, но пред лицом всего народа, на что взирая, воздавали поклонение и служение Богу, действовавшему при их посредстве. Ясно, что служили им, не как им, но, посредством их приводимые к припоминанию чудес — Богу. Ибо образы были положены для напоминания. Не как боги, но как приводившие к воспоминанию о божественной деятельности.
18. Повелел Бог также и то, чтобы были взяты из Иордана двенадцать камней; Он присоединяет и причину, ибо говорит: когда спросит тебя сын твой: что суть камение сие? Возвести, как по божественному повелению изсякла вода Иордана и прейде кивот Господень и весь народ [ [283]]. И так, как же мы не станем изображать на иконах спасительных страстей и чудес Христа Бога, для того чтобы, когда спросит меня сын мой: что есть это? Я сказал, что Бог Слово сделался человеком и чрез Него не один только Израиль перешел Иордан, но и вся природа возвратилась к древнему блаженству. Чрез Него природа возвратилась из самых низких частей земли превыше всякаго начала и села на самом Отчем престоле.
19. XIX. Но, говорят, делай изображение Христа и удовольствуйся, или — Матери Его — Богородицы. О, нелепость! Ты ясно признал себя врагом святых. Ибо, если ты делаешь изображение Христа, а — святых никоим образом, то ясно, что ты запрещаешь не изображение, но чествование святых. Ибо изображения Христа, как украшенного славою, ты делаешь, изображения же святых, как будто безславных, отвергаешь и истину называешь ложью. Ибо живу аз, глаголет Господь, токмо прославляющыя мя прославлю [ [284]]. И божественный Апостол: темже уже неси раб, но сын: аще ли же сын, и наследник Божий Иисус Христом [ [285]]. И если с ним и страждем, да и с ним прославимся [ [286]]. Ты предпринял войну не против икон, но против святых. Ибо Иоанн Богослов и наперсник говорит, яко подобни ему будем [ [287]]. Как соединяющийся с огнем делается огнем, не по природе, но в силу соединения, воспламенения и участия, так, говорю, и плоть воплотившагося Сына Божия. Ибо она, вследствие ипостасного участия в божественной природе, не изменяясь, обожествилась, освященная не действием Божиим, как каждый из пророков, а присутствием Освящавшего. А что [ [288]] и святые суть боги, говорит [Писание]: Бог ста в сонм богов [ [289]], и — что Бог стоит посреди богов, распределяя [каждому] по заслугам, как говорит божественный Григорий [ [290]], толкуя [это место]. Ибо святые и при жизни были исполнены Святаго Духа, также и по смерти их благодать Святаго Духа неистощимо пребывает и в душах, и в телах, лежащих во гробах, и в их чертах, и в святых их изображениях, не по причине их сущности, а вследствие благодати и [божественнаго] действия.
20. А какой храм в честь Себя обещал Бог Давиду создать чрез собственнаго его сына и уготовать место покоя, этот храм созидая, Соломон сделал Херувимов, как говорит книга Царств [ [291]]. И обложил Херувимов золотом, также и все стены кругом. И ваяния написа Херувимов, и финики внутрь уду и вне уду [ [292]] (и не сказал: с боков, но кругом), также волов и львов, и гранатовые яблоки. Разве не много ценнее украсить все стены дома Господня ликами святых и изображениями, нежели — безсловесных и деревьев? Где закон, повелевающий: не сотвори всякого подобия? Но Соломон, получивший излияние мудрости, изображая небо, сделал Херувимов и подобия львов и волов. Закон же запрещает это. А если мы, изображая Христа, делаем также и изображения святых, то не есть ли это, следовательно, во всяком случае более благочестивое дело, потому что они также исполнены Святаго Духа? Ибо, как тогда и народ, и храм очищались кровью, также и пеплом телицы, так и теперь — кровью Христа, подвергшагося мучению при понтийском Пилате и показавшего Себя Первенцом из мучеников, а также еще — и кровию святых, на которых созидается Церковь. И тогда [храм Божий украшался] как фигурами, так и изображениями безсловесных, [теперь же — изображениями святых,] сделавших себя одушевленными и разумными храмами — жилищем Божиим.
21. И так, изображаем (красками) Христа — Царя Господа, не лишая Его воинства. Ибо воинство Господне — святые. Пусть лишит себя своего собственного войска земной царь, и тогда пусть лишает своего Царя и Господа. Пусть снимет с себя багряницу, и тогда пусть отнимет у отличившихся [в борьбе] против тирана и у обуздавших свои страсти приличествующее им почитание. Ибо, если они наследницы Богу и сонаследницы Христу, то будут также участниками и в божественной Его славе и царстве [ [293]]. Друзья Христа, участвовавшие в Христовых страданиях, как не назовутся соучастниками Его славы на земле? Не глаголю Вас рабы, говорит Бог, вы друзи мои есте [ [294]]. И так, когда дана им честь со стороны Церкви, мы ли будем отнимать у них? О, дерзкая рука! О, безрассудно смелый ум, спорящий с Богом и противящийся Его повелениям! Ты не поклоняешься изображению, не поклоняйся и Сыну Божию, Который есть живое изображение невидимаго Бога и неизменный образ [ [295]]. Поклоняюсь изображению Христа, как воплотившагося Бога; изображению Госпожи всех — Богородицы, как Матери Сына Божия; изображения святых, как друзей Божиих, противоставших греху до крови и излиянием ея за Христа подражавших Ему, ранее пролившему за них Свою собственную кровь; и ставлю [пред собою] начертанные подвиги и страдания их, в жизни шедших по стопам Его, так как чрез них я освящаюсь и воспламеняюсь соревнованием подражания. Ибо, говорит божественный Василий [ [296]], воздаваемая изображению честь переходит на первообраз. Если ты воздвигаешь в честь святых Божиих храмы, то воздвигай также и их трофеи. Некогда не воздвигали храма в честь имени [кого–либо из] людей, не чествовали празднеством смерти праведных, но оплакивали. Прикасавшийся к мертвому, даже к самому Моисею [умершему], считался нечистым [ [297]]. Теперь же память святых празднуется. Труп Иакова оплакивали [ [298]], а смерть Стефана празднуется всенародно. Поэтому, или устрани всенародное празднование памяти святых, совершаемое вопреки древнему закону, или согласись и на изображения, существуюшия, как ты говоришь, вопреки закону. Но невозможно не праздновать памяти святых. Ибо сонм святых Апостолов и богоносных Отцов повелевает, чтоб это было. Ибо с тех пор, как Бог–Слово стал плотию, уподобившись нам во всем, кроме греха, неслиянно соединился с нашею природою и, не изменяя, обожествил плоть чрез взаимное неслиянное соединение [ [299]] Его божества и Его плоти, мы действительно освящены. И с тех пор как Сын Божий и Бог, не будучи по божеству подверженным страданию, пострадал, принявши [на Себя плоть] и уплатил наш долг, излив за нас выкуп, достойный и внимания и удивления, мы действительно стали свободными, ибо кровь Сына достаточна для того, чтобы умолить Отца, и достойна благоговения. И с тех пор, как, сошедши во ад, Он возвестил от века скованным душам, как бы пленным, освобождение, как бы слепым, прозрение, и, связавши крепкаго, [ [300]] вследствие превосходства Своей силы, воскрес, одаривши нетлением воспринятую Им от нас плоть, мы действительно стали нетленными. И с тех пор, как мы родились водою и духом, мы действительно сделались сыноположниками и наследниками Бога. Поэтому Павел называет верных святыми [ [301]]. Поэтому мы не оплакиваем смерти святых, но празднуем. Поэтому мы — не [под законом, но] под благодатию, оправданные верою, ведуще одного только истиннаго Бога. Праведнику же закон не лежит [ [302]], Мы не находимся под стихиями закона, порабощенные, как дети, но, достигши в мужа совершенна [ [303]], питаемся твердою пищею, не влекущею к идолослужению. Закон прекрасен, как бы светильник, светящий в темном месте, но до того времени, пока не озарит день. Теперь же возсияла денница в сердцах [ [304]] наших, живая вода Богопознания покрыла моря народов, и все мы познали Господа. Древняя мимоидоша, се быша вся нова [ [305]]. Действительно, божественный Апостол Павел говори Петру, высшей главе Апостолов: аще ты Иудей сый, язычески, а не иудейски живеши, почто языки нудиши иудейски жительствовати [ [306]]? И к Галатам пишет: свидетельствую всякому человеку обрезающемуся, яко должен есть весь закон творити [ [307]].
22. Конечно, некогда не ведуще Бога, они служили не по естеству сущим богом [ [308]]. Теперь же, познав Бога, лучше же: познанные Богом, как опять возвратимся на немощныя и худыя стихии [ [309]]? Человеческий вид Божий видех и спасеся душа моя [ [310]]. Я созерцаю подобие Божие, как увидел Иаков, хотя иным и иным образом. Ибо тот невещественными глазами ума видел невещественный [образ], предоткрывавший будущее, я же — то, что воспламеняет воспоминание об Явившемся во плоти. Тень от Апостолов, платки и полотенца отгоняли болезни, изгоняли демонов. И так же не будут прославляемы тень и изображения святых? Или удали поклонение всякому веществу, или не делай нововведений и не переноси в другое место вечных границ, которыя положили твои отцы [ [311]].
23. Они передали церковное законоположение не только чрез письмена, но и чрез некоторыя незаписанныя предания. Действительно, божественный Василий в двадцать седьмой главе из тридцати, написанных в Амфилохию о Святом Духе, говорит буквально так: из сохраненных в Церкви догматов и учений одни мы имеем из записанного наставления, другия же приняты нами тайно — сообщенныя нам из Апостольского предания; каковыя — те и другия имеют одну и ту же силу в отношении к благочестию. И этому не будет противоречить никто, хотя бы [ [312]] он, по крайней мере, немного узнал церковныя постановления; ибо если бы мы отважились отказываться от незаписанных обычаев, как будто не имеющих большого значения, то могли бы незаметно нанести вред Евангелию в самое опасное место. Это — слова великаго Василия. Ибо откуда мы знаем о святом краниевом месте? О гробе жизни? Не [так] ли, [как] дети приняли от отца, без записи? Ибо, что Господь был распят на кресте краниевом месте и погребен в гроб, егоже изсече Иосиф в камени [ [313]], написано, а что это есть то, чему теперь поклоняемся, мы знаем из незаписанного предания, и — весьма многое подобное этому. Откуда [нам известно] троекратное погружение? Откуда — молитва [с лицом обращенным] на восток? Откуда — преподанное учение таинств? Поэтому божественный Апостол Павел говорит: темже убо, братие, стойте и держите предания, имже научистеся, или словом, или посланием нашим [ [314]]. Так как много столь великаго без записи передано Церкви и сохранено до настоящего времени, то, поэтому зачем говоришь клевету относительно икон?
24. Места Писаний, которыя, однако, ты приводишь, не учат тому, что должно гнушаться поклонения имеющимся у нас изображениям, но — тем, которыя боготворят Еллины. Не должно, поэтому, из–за нелепаго обычая Еллинов уничтожать и наш, который — богочестив. Чародеи и волшебники произносят заклинания, и Церковь заклинает оглашаемых. Но те призывают к себе демонов, эта же — Бога против демонов. Еллины посвящают демонам изображения и называют их богами, мы же — истинному Богу — воплотившемуся и рабам Божиим, и друзьям, прогоняющим полки демонов.
25. Если же ты говоришь, что божественный и достойный удивления Епифаний определенно запретил их [т. е. изображения], то [знай, что], во первых, эта книга может быть неверно надписана [его именем] и подложна: будучи трудом одного, она носит имя другого, что многие привыкли делать. Во вторых, мы знаем, что блаженный Афанасий, запретил класть останки святых во гробах, лучше же: приказывая скрывать их под землею, желая уничтожить нелепый обычай Египтян, которые не скрывали под землею своих мертвецов, но полагали на ложах и кроватях. Быть может, и великий Епифаний (конечно, если согласимся, что эта книга принадлежит ему) предписал, что не должно делать изображений, желая исправить что либо таковое же. Ибо, что намерением его не было пренебрежительное отношение к тем [т. е. изображениям], свидетелем служит Церковь тогоже самаго божественнаго Епифания, до нашего времени кругом украшенная изображениями. В третьих, то, что редко случается, не бывает законом для Церкви, и одна ласточка не делает весны, как кажется и Григорию Богослову [ [315]] и как есть в действительности. И одно мнение не в состоянии опровергнуть предания всей Церкви, простирающейся от [одних] концов земли до [других] ея концов.
26. И так, в этом смысле принимай множество мест из Писания и Отцов [ [316]], потому что, хотя и говорит Писание, что идоли язык — сребро и злато, дела рук человеческих [ [317]], но оно, конечно, запрещает поклонение не бездушным произведениям рук, а — изображениям демонов.
27. Что, действительно, пророки поклонялись Ангелам и людям, и царям, даже нечестивым, также и жезлу, сказано. Говорит же и Давид: и поклоняйтеся подножию ногу его [ [318]]. Исаия же от лица Бога говорит: небо престол мой, земля же подножие ног моих [ [319]]. А всякому, я думаю, ясно, что небо и земля — творения. И Моисей, также и Аарон со всем народом поклонялись рукотворенным. По крайней мере, Павел, золотой кузнечик Церкви, в послании к Евреям говорит: Христос же пришед архиерей грядущих благ, большею и совершеннейшею скиниею, нерукотворенною, сиречь, не сея твари [ [320]]. И опять: не в рукотворенная бо святая внидь Христос, противообразная истинных, но в небо [ [321]]. И, таким образом, прежнее святое: как скиния, так и все, находящееся в ней, было рукотворенно. И что [этому] воздавали поклонение, ни кто противоречить не будет.
Второе защитительное слово против порицающих святые иконы
I. Господа мои, окажите снисхождение просящему, и от меня, непотребного и самого малого раба Церкви Божией, примите слово о том, что — вполне верно. Ибо, — Бог свидетель, — я приступил к речи не ради славы или — того, чтобы показать себя значащим нечто, но вследствие ревности к истине. Ибо одну только ее [т. е., ревность] я имею как надежду на спасение, и надеюсь, и желаю с нею встретить Господа Христа, предлагая Ему ее, как умилостивление за те постыдные грехи, какие были мною совершены. Ибо один, получив от Господа пять талантов., принес и другие пять, которые он приобрел; и получивший два принес равные по числу два [других]; получивший же один, закопавший и принесший его бесплодным, был назван негодным рабом и осужден на тму кромешнюю (Мф. XXV, 14–30). Боясь, чтобы и мне не испытать этого, я покоряюсь повелению Господа, и вам, благоразумным купцам, предлагаю данный мне от Него талант слова, чтобы Господь мой, придя, нашел его в несколько раз увеличивающимся и производящим плод: прибыль душевную, и, найдя [меня] верным рабом, ввел меня в желанную для меня сладчайшую свою радость. Но дайте мне ухо внимания и, распростерши столы сердец, примите мое слово и настоящим образом наследуйте силу говоримого. Второе же это слово об иконах я составил потому, что некоторые из чад Церкви посоветовали мне сделать это, так как первое было для многих не совсем удобопонятно. И так, мне, в данном случае исполнившему долг послушания, окажите снисхождение и в этом.
II. Возлюбленные, у завистливого и виновника всех зол — змия, — я разумею диавола, — есть обычай многими способами воевать с человеком, созданным по образу Божию, и причинять ему смерть при посредстве противоположных уловок. Ибо тотчас в начале всеял в него надежду и желание сделаться Богом, и чрез них низвел его до смерти бессловесных. Однако, много раз прельстил его и постыдными, и неразумными удовольствиями. А сколь велико различие между божеским состоянием [которое он обещал человеку] и неразумною похотью? И то приводил к безбожию, как говорит Богоотец Давид: рече безумен в сердце своем: несть Бог (Псал. XIII, 1); то ко многобожию; и то убеждал непоклоняться даже Тому, Кто по природе — Бог; а то [убеждал поклоняться] демонам; а еще приучил поклоняться и небу, и земле, и солнцу, и луне, и звездам, и остальным тварям даже до животных и пресмыкающихся. Ибо одинаково худо: как не воздавать должной чести достойным уважения, так и уделять не приличествующую чрезмерную славу недостойным чести. Опять, некоторых научил, что зло — совечно Богу. Некоторых же прельстил исповедывать, что благой по природе Бог — Виновник зла. И одних ввел в заблуждение, чтобы они неразумно говорили, что в Божестве — одно естество и одно Лицо, других же обманул, чтобы они беззаконно почитали три естества и три Лица; и некоторых внушил прославлять одно Лицо и одно естество Господа нашего Иисуса Христа, Который есть един из Святой Троицы; некоторым же — два естества и два Лица Его же.
III. Истина же, идя средним путем, все эти нелепости отвергает и учит исповедывать единого Бога, одно естество в трех Лицах, Отце и Сыне, и Святом Духе; зло же, говорит она, не есть сущность, но нечто случайное, некоторая мысль и слово, и действие вопреки закону Божию; свое существование оно имеет в том, что мыслиться и говориться, и делается, и вместе с прекращением [этого] исчезает и оно. Еще же возвещает она и то, что Христос — один из Святой Троицы, что он состоит из двух естеств и что Он — одно Лицо.
IV. Но демон, враг истины и неприязненно относящийся ко спасению людей, много раз прельстивший не только язычников, но и сынов Израиля делать изображения и тленных людей, и птиц, и зверей, и пресмыкающихся (Римл. I, 23. Иезек. VIII, 10), и поклоняться этим, как богам, теперь старается привести в смятение живущую в мире Церковь Христову, посредством беззаконных уст и лукаваго языка примешивая к божественным словам порок и пытаясь прикрывать отвратительный и мрачный его образ и отклонять сердца не укрепившихся от истинного и Отцами переданного обычая. Ибо некоторые восстали, говоря, что не должно для созерцания и славы, и удивления, и соревнования изображать и выставлять (публично) спасительных чудес Христа и подвигов святых против диавола. И кто, обладая божественным знанием и духовною проницательностью, не замечает, что [это] — внушение диавола? Ибо он не желает, чтобы были обнародуемы поражение и посрамление его, также не желает и того, чтобы была начертана слава Бога и святых Его.
V. Ибо, если бы мы делали изображение невидимого Бога, то действительно погрешали бы, потому что невозможно, чтобы было изображено бестелесное и невидимое, и неописуемое, и не имеющее формы. И опять: если бы мы делали изображения людей и их считали богами, и служили — как богам, то действительно поступали бы нечестиво. Но мы не делаем ничего из этого. Ибо после того, как Бог, по неизреченной Своей благости, воплотившись, явися на земли во плоти и с человеки поживе (Вар. III, 38), и воспринял природу и величину, и образ, и цвет плоти, мы, делая Его изображение, не погрешаем. Ибо сильно желаем увидеть Его образ; потому что как говорит божественный Апостол, видим ныне, якоже зерцалом в гадании (1 Кор. XIII, 12) [322]. Изображение же и есть зерцало и гадание, соразмерное с величиною нашего тела. Ибо ум, и после многих напряжений, не в состоянии выйти из пределов телесного.
VI. О, прочь от тебя, завистливый диавол, ты завидуешь нам в том, чтобы мы видели изображение Господа нашего и чрез него освящались, чтобы также видели спасительные Его страдания и удивлялись Его снисхождению, и созерцали Его чудеса, и прославляли могущество Его Божества. Ты завидуешь святым из–за данной им от Бога чести. Не желаешь, чтобы мы видели начертанную их славу и делались подражателями их мужества и веры. Не повинуемся тебе, завистливый и человеконенавистный демон. Услышьте, народы, племена, языки, мужи, женщины и дети, старцы и юноши, и младенцы, святой народ христианский! Если кто благовествует вам вопреки тому, что вселенская Церковь приняла от святых Апостолов, Отцов, соборов и сохранила доныне, не послушайте его и не примите совета змия, как приняла Ева и пожала смерть (Галат. I, 8. 9. — Быт. III, 1). И если Ангел или царь будет благовествовать вам вопреки тому, что приняли вы, закройте уши. Ибо я, ожидая исправления, страшусь сказать, как говорил божественный Апостол: да будет анафема! (Галат. I, 8).
VII. Но те, которые не исследуют смысла Писания, говорят, что Бог сказал чрез законодателя Моисея: не сотвори всякаго подобия, елика на небеси и елика на земли (Исх. XX, 4). И чрез пророка Давида: да постыдятся вси кланяющиеся истуканным, хвалящиися о идолех своих (Псал. XCVI, 7), и другое многое таковое же. Ибо то, что представили они как из божественнаго Писания, так и из святых Отцов, следует понимать должным [323] образом.
И так, что нам говорить на это? Что иное, если не то, что сказано Господом Иудеям: испытайте писаний (Иоан. V, 39)? Ибо изследование Писаний — прекрасное дело. Но здесь направляйте ум благоразумно! Обмануть Бога, возлюбленные, невозможно (Евр. VI, 18). Ибо один — Бог, один — Законодатель Ветхаго и Новаго Завета, древле глаголавый многочастне и многообразне отцем во пророцех и в последния времена в Единородном Его Сыне (Евр. I, 1. 2). Направляйте свой ум со тщанием! Это слово — не мое; Святой Дух объявил чрез св. Апостола Павла: многочастне и многообразне древле Бог глаголавый отцем во пророцех (Евр. I, 1). Замечай, что Бог говорил многочастне и многообразне. Ибо, как сведущий врач не всем и не всегда дает один и тот же вид [лекарства], но каждому дает лекарство сообразно со свойством [дела], обращая внимание и на страну, и на болезнь, и на время, и на возраст: дитяти — одно, совершеннолетнему же, сообразно с возрастом, другое; иное — больному и другое — выздоравливающему и каждому из больных не одно и тоже, но сообразно со свойством [его тела] и болезнию; и иное — летом, и другое — зимой и осенью, и весной, и в каждом месте — соответственно свойству места; так и прекрасный Врач душ находившимся в детском еще возрасте и изнемогавшим от болезни идолослужения, и считавших идолов богами, и поклонявшихся им, как богам, и отвергавшим поклонение Богу, и воздававшим славу Его твари, запретил делать это. Ибо невозможно делать изображение Бога — безтелеснаго и невидимаго, и невещественнаго, и не имеющаго ни внешняго вида, ни очертания, и непостижимаго. Ибо как будет изображено то, что не доступно зрению? Бога никтоже виде нигдеже: единородный Сын, сый в лоне отчи, той исповеда (Иоан. I,18) [324]. И: никто не узрит лице мое, и жив будет, говорил Бог (Исх. XXXIII, 20).
VIII. А что идолам поклонялись, как богам, послушай — что говорит Писание в Исходе сынов Израиля, когда Моисей взошел на гору Синай и на долгое время остался [там], сидя с Богом, и получил закон, когда неблагодарный народ возстал на Аарона, слугу Божия, говоря: сотвори нам боги, иже пойдут пред нами: Моисей бо сей человек, не вемы, что бысть ему (Исх. XXXIII, 1); потом — когда сняли с их женщин украшение и слили из металла [тельца], и ели, и пили, и упились как вином, так и заблуждением, и начали играть, говоря в безумии: сии бози твои Исраилю ( Исх. XXXIII, 2–9).
Видишь, что богами они имели идолов, которые были жилищами демонов? И что служили тваре паче Творца, подобно тому как говорит божественный Апостол: иже измениша славу нетленнаго Бога в подобие образа тленна человека, и птиц, и четвероног, и гад, и послужиша твари паче Творца (Римл. I, 23. 25). Ради этого Бог запретил делать всякое подобие, как Моисей говорит во Второзаконии: И глагола Господь к вам из среды огня: глас словес вы слышасте, и образа не видесте, токмо глас (Второз. IV, 12). И после немногих слов: и снабдите души своя зело, яко не видесте подобия в день, в оньже глагола Господь к вам в горе Хорив из среды огня, никогда не беззаконнуйте, и не сотворите себе самим подобия ваянна, всякаго образа, подобия мужеска пола или женска, подобия всякаго скота, иже есть на земли, подобия всякия птицы пернатыя и следующ. (Второз. IV, 15–17). И после небольшого промежутка: и да не когда воззрев на небо, и видев солнце и луну, и звезды, и всю красоту небесную, прелстився поклонишися им, и послужиши им (Второз. IV, 19). Замечай, что одна — цель, чтобы не послужили твари паче Творца и не воздавали служебнаго поклонения [никому], кроме одного только Творца. Поэтому с поклонением повсюду [в Писании] соединяется служение. И после немногих слов: да не будут тебе бози инии, кроме Меня; да не сотвориши себе кумира, ни всякаго подобия (Второз. V, 7.8). И опять: и богов слияных да не сотвориши себе (Исх. XX, 17) Видишь, что из за [избежания] идолослужения [Писанием] запрещается рисование изображений, и что невозможно, чтобы Бог — безтелесный и невидимый, и неописуемый был изображаем. Ибо образа Его, говорит [Писание], не видесте (Второз. IV, 12); как говорит и Павел, стоя в средине Ареопага: род убо суще Божий, не должни есмы непщевати подобно быти божество, злату или сребру, или каменю художне начертану и смышлению человечу (Деян. XVII, 29. 22 и сл.).
IX. И что это — так, слушай: не сотвори себе, говорит [Писание], кумира и всякаго подобия (Исх. XX, 4). Когда Бог повеле это, сотвориша, говорит он, завесу [дверем] скинии свидения от синеты и багряницы, и червленицы спрядены, и виссона сканаго, дело швенно херувимы. И сотвориша очистилище над кивотом от злата чиста, и два херувима (Исх. XXXVII, 7). Что ты делаешь, о, Моисей? Ты говоришь: не сотвори себе кумира, ни всякаго подобия (Исх. XX, 4), и ты же устраиваешь завесу — дело швенно херувимы? И — двух Херувимов из чистаго золота? Но слушай — что отвечает тебе слуга Божий Моисей. О, слепые и безумные, поймите силу говоримого, и снабдите души своя зело. Я сказал, яко не видесте подобия в день, в оньже глагола Господь к вам в горе Хорив из среды огня, никогда не беззаконнуйте, и не сотворите себе самим подобия ваянна, всякаго образа (Второз. IV, 15–16), и богов слияных да не сотворите себе (Исх. XXXIV, 17). Я не сказал: не сделай изображения Херувимов, как рабов, предстоящих очистилищу, но: да не сотвориши себе богов слияных, и: не сотвори всякаго подобия, как Бога, и не послужи твари паче Творца (Римл. I, 23. 25). И так, подобия Бога я не сделал, не сделал, конечно, и подобия кого–либо другого, как Бога, и не послужил твари паче Творца.
X. Заметил ты, как обнаружилась идея Писания для тех, кто разумно ее исследует. Ибо должно знать, возлюбленные, что во всяком деле разыскивается истина и ложь, и цель того, кто его совершает, прекрасна ли она или худа. Ибо хотя в Евангелии изображены и Бог, и Ангел, и человек, и небо, и земля, и вода, и огонь, и воздух, и солнце, и луна, и звезды, и свет, и тьма, и сатана, и демон, и змеи, и скорпионы, и смерть, и ад, и добродетели, и пороки, и все, как прекрасное так и худое; но, однако, так как все говоримое о них — истинно и целью имеет славу Бога и прославляемых им святых, также спасение наше и низложение, и посрамление диавола и его демонов, то мы поклоняемся и обнимаем, и целуем, и приветствуем главами и устами, и сердцем; равным образом [воздаем честь] и всему Ветхому и Новому Завету, и словами святых и превосходных Отцов. Постыдное же и отвратительное, и нечистое писание проклятых: и Манихеев, и Еллинов, и остальных ересей, как содержащее то, что ложно и суетно, и как выдуманное для славы диавола и его демонов и для их радости, отвергаем с презрением и бросаем от себя прочь, хотя бы оно и заключало [в себе] имя Божие. Таким образом и в деле, касающемся изображения, должно отыскивать как истину, так и цель тех, кто их устраивает. И если она — истинна и права и если изображения делаются для славы Божией и Его святых и для соревнования добродетели и — избежания порока и спасения душ, то должно принимать их с радостию и почитать, как образы и подражания, и подобия, и книги для неграмотных, и поклоняться, и целовать, и приветствовать глазами и устами, и сердцем, как подобие воплотившегося Бога или Его Матери, или святых, соучастников страданий и славы Христа и победителей, и истребителей диавола и демонов, и заблуждения их.
XI. Если же кто–либо осмелиться сделать изображение Божества — невещественного и бестелесного, и невидимого, и не имеющего формы и цвета, то мы отвергаем от себя, как ложное. И если кто–либо осмелиться сделать изображение для славы и поклонения, и чести диавола или демонов, то оказываем презрение и истребляем огнем; и если кто–либо обоготворит изображение людей или птиц, или пресмыкающихся, или иной твари, того предаем анафеме. Ибо как святые Отцы ниспровергли святилища и храмы демонов, и на их местах воздвигли храмы в честь имени святых, и эти мы почитаем, — так истребили они и изображения демонов и вместо тех устроили изображения Христа и Богородицы, и святых. И во время Ветхого Завета, конечно, не воздвигал храмов в честь имени людей Израиль, ни праздновалась память человека. Ибо природа людей была еще под проклятием, и смерть была приговором [т. е. наказанием], почему и была оплакиваема; и тело умершего считалось нечистым, также и касавшийся его. Теперь же, с тех пор как Божество, как некоторое животворящее и спасительное лекарство, соединилось с нашим естеством, наше естество прославлено и превращено в нетленное. Поэтому и смерть святых празднуется, и храмы им воздвигаются, и изображения начертываются. И так, да знает всякий человек, что пытающийся уничтожать изображение, возникшее вследствие божественной любви и ревности для славы и воспоминания о Христе или Матери Его — Святой Богородице, или ком либо из святых, и для посрамления диавола и поражения его и демонов его, и не поклоняющийся, и не почитающий, и не приветствующий его, как драгоценное изображение и — как Бога, враг — Христа и Святой Богородицы, и святых и мститель за диавола и его демонов, делом обнаруживая свою печаль из за того, что Бог и святые Его чествуются и прославляются, диавол же посрамляется. Ибо изображение есть [своего рода] триумф и опубликование, и надпись на столбе в воспоминание о победе тех, которые поступили неустрашимо и отличились, и о посрамлении побежденных и низложенных демонов.
XII. Не царей дело — давать законы Церкви. Что говорит божественный Апостол? И овых убо положи Бог в церкви: первее апостолов, второе пророков, третие пастырей и учителей, для устроения Церкви (1 Кор. XII, 28 ). Не сказал: царей. И опять: повинуйтеся наставником вашим и покаряйтеся: тии бо бдят о душах ваших, яко слово воздати хотяще…(Евр. XIII, 17) И опять: поминайте наставников вашя, иже глаголаша вам слово [Божие], ихже взирающе на скончание жительства [325], подражайте вере (Евр. XIII, 7). Не цари глаголаша вам слово, но Апостолы и пророки, и пастыри, и учители. Бог, заповедав Давиду построить Ему дом, говорит к нему: ты не созиждеши мне дому, зане человек кровей [326] еси ты (1 Парал. XXVIII, 3). Воздадите всем должная, воскликнул Апостол Павел, емуже честь, честь, емуже страх, страх, емуже дань, дань, емуже урок, урок (Римл. XIII, 7). Царям свойственн хороший образ государственной деятельности; церковное же устройство — дело пастырей и учителей. Это, братие, разбойническое нападение. Саул разорвал одежду Самуила (1 Цар. XV, 27) и что потерпел? Бог разодрал его царство и дал его весьма кроткому Давиду. Иезавель преследовала Илию, и свиньи и псы лизали ее кровь, и блудницы мылись в ней (3 Цар. XIX, 2 — 4 Цар. IX, 36) [327]. Ирод умертвил Иоанна и, снедаемый червями, умер (Деян. XII, 23) [328]. И теперь блаженный Герман, блистающий жизнию и словом, был заушен и сделался изгнанником [329], также и весьма многие другие Епископы и Отцы, имен которых мы не знаем. Не разбойническое ли — это дело? Господь, когда к нему с искусительными намерениями подошли книжники фарисеи, чтобы уловить Его словом, и вопросили Его: достойно ли есть дати кинсон кесарееви? Ответил им: покажите ми динарий, а когда показали [330], сказал: чей имать образ? Когда же они сказали: кесарев, говорит: воздадите, яже кесарева, кесареви, а яже Божия Богови (Мф. XXII, 17. Лук. XX, 24–25). Мы покорны тебе, царь, в делах, касающихся жизни [т. е. в делах века сего]: податях, пошлинах, получении [твоих] даяний, в том, в чем вверено тебе управление нашими делами; в церковном же устройстве имеем пастырей, глаголавших нам слово и изготовивших церковное законоположение. Не удаляем со своего места предел вечных, яже положиша наши отцы (Притч. XX, 28), но удерживаем предания, как приняли их. Ибо, если начнем, хотя в малом, ниспровергать здание Церкви, то оно понемногу будет разрушено все.
XIII. Ты хулишь вещество и называешь презренным? Это также [делают] и Манихеи; но божественное Писание провозглашает его прекрасным. Ибо оно говорит: и виде Бог вся, елика сотвориши: и се добра зело (Быт. I, 31). И так, я признаю, что вещество — творение Божие и что оно прекрасно; ты же, если называешь его дурным, или признаешь, что оно — не от Бога, или делаешь Бога виновником зла. И так, смотри — что говорит божественное Писание о веществе, которое ты называешь презренным. И рече Моисей к сонму сынов Исраилевых, глаголя: сие слово, еже завеща Господь, глаголя: возмите от себе самих участие Господу: всяк по воле сердца своего, да принесет [331] начатки Господу, злато, сребро, медь, синету, багряницу, червленицу сугубо спрядену, и виссон сканый, и волну козию, и кожи овни очервлены, и кожи сини, и древеса негниюща, и елей помазания, и в сложение фимиама, и камень сардийски, и [камени] в ваяние, на ризу верхнюю, и на подир. И всяк премудрый сердцем в вас, шед да делает вся, елика заповеда Господь, скинию (Исх. XXXV, 4–11) и т. д.
XIV. Вот, подлинно, чествуется и вещество, считаемое вами презренным. Ибо что — ничтожнее козьей волны и красок? Или не краски: червленица и багряница, и синета? Вот, подлинно, и дела рук человеческих и изображения Херувимов; также и вся эта скиния была образом. Ибо виждь, говорит Бог Моисею, да сотвориши все по образу, показанному тебе на горе (Исх. XXV, 40). И, однако, весь Израиль, [стоя] кругом [ея], поклонялся [пред ней]. А кроме того, Херувимы, разве не находились они пред глазами народа? И кивот завета, и светильник, и трапеза, и золотая стамна, и жезл, на что взирая, народ поклонялся? Я не поклоняюсь веществу, поклоняюсь же Творцу вещества, ради меня сделавшемуся веществом и в веществе положившему Свое жилище, и чрез посредство вещества соделавшему мое спасение. Ибо Слово плоть бысть, и вселися в ны (Иоан. I, 14). А всем ясно, что плоть — вещество и творение. И так, почитаю вещество, чрез которое соделалось мое спасение, и благоговею [пред ним], и поклоняюсь [ему]. Но почитаю не как Бога, а как исполненное божественного действия и благодати. Разве не вещество — древо креста, трижды счастливое и преблаженное? Разве не вещество — гора, почитаемая и святая, краниево место? Разве не вещество — живоносная скала, святой гроб, источник нашего воскресения? Разве не вещество — чернила, кожи [на которых написаны книги] Евангелий? Разве не вещество — животворящая трапеза, доставляющая хлеб жизни? Разве не вещество — и золото, и серебро, из которых устраиваются и кресты, и святые дискосы, и потиры? Разве не вещество, предпочтительно пред всем этим, тело и кровь моего Господа? Или устрани почитание всего этого и поклонение, или позволяй по церковному преданию и поклонение иконам, освящаемым именем Бога и друзей Божиих, и по этой причине осеняемым благодатию божественнаго Духа. Если ты запрещаешь изображения по причине [предписания] закона, то время тебе и субботствовать, и обрезываться, ибо это неуклонно повелевает закон, — и соблюдать весь закон и не праздновать Пасхи Господней вне Иерусалима. Но, узнайте, что, если соблюдаете закон, Христос вас ничтоже пользует (Галат. V, 4) Время тебе и вести к бракосочетанию жену брата и возстановлять семя брату (Второз. XXV,7), и не воспевать песни Господней на земли чуждей (Псал. CXXXVI, 4). Но — нет! Иже бо законом оправдаетеся: от благодати отпадосте ( Галат. V, 4).
XV. Изображаем красками Христа — Царя и Господа, не лишая Его воинства. Ибо воинство Господне — святые. Пусть лишит своего собственного войска земной царь, и тогда пусть лишает своего Царя и Господа. Пусть снимет с себя багряницу и диадему, и тогда пусть отнимает у отличившихся [в борьбе] против тиранна и обуздавших свои страсти приличествующее им почитание. Ибо, если они наследницы Богу и сонаследницы Христу (Рим. VIII, 17), и будут также участниками и в божественной Его славе и царстве, то как не будут соучастниками и земной Его славы те, которые суть друзья Христа? Не глаголю вас рабы, говорит Бог, вы друзи мои есте (Иоан. XV, 14. 15). И так, когда дана им честь со стороны Церкви, мы ли будем отнимать у них? О дерзкая рука! О, безрассудно смелый ум, возстающий против Бога и противящийся Его повелениям! Если ты не поклоняешься изображению, не поклоняйся и Сыну Божию, которое есть живое изображение невидимаго Бога и неизменный образ (Кол. I, 15; Евр. I, 3). Храм, который создал Соломон, был освящен кровью безсловесных и был украшен изображениями безсловесных, львов и волов, и пальм, и гранатовых яблок. Теперь же Церковь освящается кровию Христа и святых Его и украшается изображением Христа и святых Его. Или устрани поклонение всякому изображению, или не вводи того, что — ново и не прелагай предел вечных, яже положиша отцы твои (Притч. XXII, 28). Я говорю не о тех, которые были положены прежде чем пришел во плоти Христос Бог наш, но о тех, которые установлены после Его пришествия. Ибо относительно бывших в Ветхом Завете постановлений (закона) Бог с упреком говорит: дах им заповеди не добры (Иезек. XX, 25), по жестокосердию их; так что, после того как было переменено священство, по необходимости произошло и изменение и закона (Евр. VII, 12).
XVI. Самовидцы же и слуги [бывшии] словесе (Лук. I, 2) передали церковное установление не только посредством книг, но и посредством некоторых незаписанных преданий. Ибо откуда мы знаем о святом краниевом месте? Откуда — о гробе жизни? Не [так] ли, [как] дитя от отца, приняли без записи? Что Господь был распят на кресте на краниевом месте и погребен в гробе, егоже изсече Иосиф в камени, написано (Иоан. XIX, 17. Мф. XXVII, 60). А что это и есть то, чему теперь поклоняемся, мы знаем из незаписанного предания, и весьма многое подобное этому. Откуда — о крещении в третий раз, т. е. чрез три погружения? Откуда — о поклонении кресту? Не из незаписанного ли предания? Поэтому и божественный Апостол Павел говорит: темже убо, братие, стойте, и держите предания, имже научистеся, или словом, или посланием нашим (2 Сол. II, 15). Так как многое без записи передано Церкви и сохранено до настоящего времени, то, поэтому, зачем говорите клевету относительно изображений? Манихеи написали Евангелие от Фомы; напишите и вы Евангелие от Льва. Я не одобряю царя, который, по обычаю тираннов, похищает священство. Не цари получили власть связывать и разрешать. Я знаю царя Валента, называвшегося христианином и [однако] преследовавшаго православную веру; знаю и Зинона, и Анастасия, Ираклия и Константина [332], бывшаго в Сицилии, и Варданиска, который [был назван также] Филиппиком. Меня нельзя убедить в том, чтобы Церковь была устраиваема царскими предписаниями; напротив, [она должна управляться] по преданиям Отцов, как записанным, так и незаписанным. Ибо, как без писаний [333] было возвещено во всем мире Евангелие, так без писаний передано во всем мире и то, чтобы были изображаемы Христос — воплотившийся Бог и святые, как и то, чтобы мы поклонялись кресту и молились — стоя [лицами] к востоку.
XVII. А места из писаний, какия ты приводишь, не высказывают проклятия поклонению тем иконам, которыя допущены нами, но только — поклонению со стороны Еллинов, которые боготворили изображения. Поэтому из за нелепаго обычая Еллинов, не должно уничтожать и благочестиво возникшаго обычая Церкви. Как чародеи, так и волшебники произносят заклинания, и Церковь заклинает оглашаемых; однако, те заклинают, призывая к себе демонов, эта же — Бога против демонов [334]. Еллины приносили жертвы демонам; но и Израиль приносил Богу как кровь, так и тук. И Церковь приносит жертву Богу: жертву безкровную. Еллины посвящали демонам изображения; но и Израиль боготворил изображения. Ибо говорили: сии бози твои, Исраилю, иже изведоша тя из земли Египетския (Исх. XXXII, 4). Мы же посвящаем изображения истинному Богу — воплотившемуся и рабам Божиим, и друзьям, прогоняющим полки демонов.
XVIII. Если же говоришь, что блаженный Епифаний открыто запретил употребляющиеся у нас изображения, то узнай, что эта книга — подложна, так как кто либо иной воспользовался именем божественнаго Епифания, что вообще часто случается. Ибо этот Отец не противоборствует соотцам, так как все они соделались причастными одного Святаго Духа. И свидетель этого — Церковь, которая была украшаема иконами до тех пор, пока против нея не возстали некоторые [335] и не привели в замешательство стада Христова, покусившись напоить народ Божий грязным — губительным напитком.
XIX. Если я поклоняюсь и почитаю, как причины спасения, крест и копие, и трость, и губу, при посредстве которых богоубийцы–Иудеи надругались над Господом моим и убили, то почему не буду поклоняться иконам, которыя с благою целию приготовляются верными для славы и воспоминания Христовых страданий? Если поклоняюсь изображению креста, устроенному из какого бы то ни было вещества, то почему не буду поклоняться изображению Распятаго, Который и показал спасительную силу креста? О, безчеловечие! А что не веществу поклоняюсь, ясно: ибо когда бывает разрушено изображение креста, сооруженнаго, если бы случилось, из дерева, то дерево и предаю огню, равным образом и вещество икон.
XX. А что изобретение икон и поклонение им не есть дело недавнее, а древнее предание Церкви, бери множество мест из Писания и Отцов. В святом Евангелии от Матфея Господь, ублажая Своих учеников и с ними всех тех, кто живет по их образцу и идет по их следам, говорил следующее: ваша же блаженна очеса, яко видят: и уши ваши, яко слышат. Аминь бо глаголю вам: яко мнози пророцы и праведницы вожделеша видети, яже видите, и не видеша: и слышати, яже слышите, и не слышаша (Мф. XIII, 16–17). Поэтому и мы сильно желаем увидеть, в какой мере увидеть возможно. Видим убо, якоже зерцалом и в гадании (1 Кор. XIII, 12), и на иконе, и считаем себя блаженными. Сам Бог — Первый сделал изображение, Он и показал изображения. Ибо перваго человека Он сотворил по образу Божию (Быт. I, 27. — XVIII, 1). И Авраам, и Моисей, и Исаия, и все пророки увидели образы Бога, но не самое существо Божие (Исх. XXXIII, 13–23. — Исаии VI, 1). Купина была образом Богоматери, и Моисею, намеревавшемуся к ней подойти, Бог сказал: иззуй сапоги от ног твоих: место бо, на немже ты стоиши, земля свята есть (Исх. III, 5). И так, если земля, на которой явился Моисею образ Богородицы, есть земля святая, то во сколько раз больше — этот образ? Ибо он не только — святой, но, осмелюсь говорить, даже из святых святой. Фарисеям, вопросившим о том, что убо Моисей заповеда дати книгу распустную и отщетити жену? Господь ответил: яко Моисей по жестосердию вашему повеле вам пустити жены ваша: из начала же не бысть тако (Мф. XIX, 7–8). И я говорю вам, что Моисей по причине жестосердия сынов Израиля, зная, что они легко увлекаются идолослужением, повелел им не делать изображений. Теперь же дело обстоит не так: ибо мы твердо стоим на скале веры, обогатившись светом Богопознания.
XXI. Послушайте, что говорит Господь: буии и слепии, иже кленется церковию, кленется ею и живущим в ней: и кленыйся небесем, кленется престолом Божиим и седящим на нем (Мф. XXIII, 17, 21, 22). И клянущийся иконою клянется и тем, кто на ней изображается.
XXII. И так, что скиния и завеса, и кивот Завета, и трапеза, и все, находящееся в скинии, были подобия и образы, и дела рук человеческих, которым поклонялся весь Израиль; а еще и то, что изваянные Херувимы были сооружены по повелению Божию, — [это] достаточно доказано [нами выше]. Ибо Бог говорит Моисею: виждь, да сотвориши все по образу, показанному тебе на горе (Исх. XXV, 40). Слушай и Апостола Павла, который свидетельствует, что Израиль поклонялся рукотворенным и образам, так как Бог повелел это. Аще бы бо был, говорит он, на земли, не бы был священник, сущым священником, приносящым по законы дары, иже образу и стени служат [336] небесных, якоже глаголано бысть Моисею, хотящу сотворити скинию: виждь бо рече: сотвориши по образу, показанному ти на горе: ныне же лучшее улучи служение, поелику и лучшаго завета есть ходатай, иже на лучших обетованиих узаконися. Аще бо бы первый он непорочен был, не бы второму искалося место. Укоряя бо их глаголет: се дние грядут, глаголет Господь: и совершу на дом Исраилев, и на дом Иудов завет нов: не по завету, егоже завещал отцем вашим [337] в день, в оньже емшу ми их за руку, извести их от земли Египетския (Евр. VIII, 4–9). И после небольшого промежутка: внегда же глаголет, нов, обветши перваго: и обветшавающее и состаревающееся, близ есть истления. Скиния бо сооружена бысть первая, в ней же и светильник и трапеза и предложение хлебов, яже глаголется святая. По вторей же завесе скиния, глаголемая святая святых, злату имущи кадильницу, и ковчег завета окован всюду златом: в нем же стамна злата имущая манну, и жезл Ааронов прозябший, и скрижали завета. Превышше же его херувимы славы, осеняющии очистилище (олтарь) (Евр. VIII, 13. — IX 2–5). И опять: не в рукотворенная бо святая вниде Христос, противообразная истинных, но в самое небо (Евр. IX, 24). И после другого промежутка: сень бо имый закон грядущих благ, (а) не самый образ вещей (Евр. X, 1).
XXIII. Замечай, что и закон, и все, сообразное с ним, и все служение [338], имеющее у нас место, суть рукотворенная святая, приводящие нас к невещественному Богу при посредстве вещества. И закон, и все, сообразное с законом, было некоторым оттенением будущего образа, т. е. имеющего у нас место служения; а имеющее у нас место служение — образ будущих благ; самые же вещи (Евр. X, 1) — вышний Иерусалим, нематериальный и нерукотворенный, подобно тому как говорит тот же самый божественный Апостол: не имамы бо зде пребывающаго града, но грядущаго взыскуем (Евр. XIII, 14), каковой есть вышний Иерусалим, емуже художник и содетель Бог (Евр. XI, 10). Ибо все, как сообразное с законом, так и сообразное с нашим служением, произошло ради того [т. е. вышнего Иерусалима]. Самому Богу — слава во веки. Аминь.
Третье защитительное слово против порицающих святые иконы
I. У лукавого и виновника всех зол — змия, — я разумею диавола, — есть обычай многими способами воевать с человеком, созданным по образу и подобию Божию, и причинять ему смерть при посредстве противоположных уловок. Ибо тотчас в начале всеял в него надежду и желание сделаться Богом и через них низвел [его] до смерти бессловесных. Однако много раз прельстил его и постыдными, и неразумными удовольствиями. А сколь велика противоположность между божеским состоянием, [которое он обещал человеку] и неразумною похотью? То приводил к безбожию, как говорит Богоотец Давид: Сказал безумец в сердце своем: «нет Бога» (Пс 52:2); то — ко многобожию; и то убеждал не поклоняться даже Тому, Кто по природе — Бог; а то [убеждал поклоняться] демонам; а еще приучил поклоняться и небу, и земле, и солнцу, и луне, и звездам, и остальной твари даже до животных и пресмыкающихся. Ибо одинаково худо как не воздавать должной чести достойным уважения, так и уделять неприличествующую славу недостойным чести. Истина же, идя средним путем, все эти нелепости отвергает и учит исповедовать единого Бога, одно естество в трех Лицах, Отце, и Сыне, и Святом Духе; зло же, говорит она, не есть сущность, но нечто случайное, некоторая мысль, и слово, и действие вопреки закону Божию; свое существование оно имеет в том, что мыслится, и говорится, и делается, и вместе с прекращением [этого] исчезает и оно. Еще же она возвещает и то, что Христос — один из Святой Троицы, что Он состоит из двух естеств и что Он — одно Лицо. Но враг истины и неприязненно относящийся ко спасению людей, некогда много раз прельстивший не только язычников, но и сынов Израиля делать изображения демонов, и нечестивых людей, и птиц, и зверей, и пресмыкающихся и поклоняться им как богам, теперь старается привести в смятение живущую в мире Церковь Христову: посредством беззаконных уст и лукавого языка примешивая к божественным словам порок и пытаясь прикрывать отвратительный и мрачный его образ и отклонять сердца неукрепившихся от истинного и Отцами переданного обычая.
II. Ибо некоторые восстали, говоря, что не должно для созерцания, и славы, и удивления, и соревнования изображать и выставлять [публично] спасительных чудес и страданий Христа и подвигов святых против диавола. И кто, обладая божественным знанием и духовною проницательностью, не замечает, что [это] — внушение диавола? Ибо он не желает, чтоб было обнародуемо поражение и посрамление его, также не желает и того, чтобы была начертана слава Бога и святых Его, Ибо если бы мы делали изображение невидимого Бога, то действительно погрешали бы, потому что невозможно, чтоб было изображено бестелесное, и не имеющее формы, и невидимое, и неописуемое, И опять: если бы то, что мы делали, считали богами и служили как богам, то действительно поступали бы нечестиво. Но мы не делаем ничего из этого. Ибо, после того как Бог, по неизреченной Своей благости, воплотился и явился на земле во плоти, и обращался между людьми (Вар 3:38), и воспринял природу [нашу], и величину, и образ, и цвет плоти, мы, делая Его изображение, не погрешаем. Ибо сильно желаем увидеть Его образ; потому что, как говорит божественный Апостол, теперь мы видим как бы сквозь тусклое стекло, гадателъно (1 Кор 13:12). Изображение же и есть тусклое стекло и гадание, соразмерное с величиной нашего тела. Ибо, говорит божественный Григорий, ум и после многих напряжений не в состоянии выйти из пределов телесного.
III. О, прочь от тебя, завистливый диавол! Ты завидуешь нам в том, чтобы мы видели Господа нашего изображение и через него освящались, что также видели спасительные Его страдания, и удивлялись Его снисхождению, и созерцали Его чудеса, и познавали, и прославляли могущество Его Божества. Ты завидуешь святым из–за данной им от Бога чести. Не желаешь, чтобы мы видели начертанною их славу и сделались подражателями их мужества и веры. Не повинуемся тебе, завистливый и человеконенавистный демон. Услышьте, народы, племена, нации, мужи, женщины, дети, старцы, юноши и младенцы, святой народ христианский! Если кто благовествует вам вопреки тому, что Вселенская Церковь приняла от Апостолов, и Отцов, и соборов и сохранила доныне, не послушайте его! Не принимайте совета змия, как приняла Ева и пожала смерть. И если Ангел или царь будут благовествовать вам вопреки тому, что приняли вы, закройте уши! Ибо я, ожидая исправления, пока страшусь сказать, как говорил божественный Апостол: Да будет анафема!
IV. Но те, которые не исследуют смысла Писания, говорят, что Бог сказал через законодателя Моисея: Не делай себе кумира и никакого изображения того, что на небе вверху, и что на земле внизу (Исх 20:4). И через пророка Давида: Да постыдятся все служащие истуканам, хвалящиеся идолами (Пс 97:7), и другое многое таковое же. Ибо чего б ни привели они из божественного Писания и из святых Отцов, должно быть понимаемо надлежащим образом.
Итак, что нам говорить на это? Что иное, если не то, что сказано Господом? Исследуйте писания. Ибо исследование Писаний — прекрасное дело. Но здесь направляйте ум благоразумно! Обмануть Бога, возлюбленные, невозможно. Ибо один — Бог, один — Законодатель Ветхого и Нового Завета, многократно и многообразно говоривший издревле отцам в пророках (Евр 1:1) и в последние времена в Единородном Его Сыне. Поэтому направляйте свой ум со тщанием! Это слово — не мое; Святой Дух объявил через святого Апостола Павла: Бог, многократно и многообразно говоривший издревле отцам в пророках (Евр 1:1). Замечай, что Бог говорил многократно и многообразно. Ибо как сведущий врач не всем и не всегда дает один и тот же вид [лекарства], но каждому дает лекарство необходимое и полезное, обращая внимание и на страну, и на болезнь, и на время, то есть на положение дела, и [телесное] состояние, и на возраст: и дитяти — одно, совершеннолетнему же, сообразно с возрастом, другое; иное — больному, и другое — выздоравливающему, и каждому из больных не одно и то же, но сообразно со свойством [его тела] и болезнью; и иное — летом, и другое — зимой, и осенью, и весной, и в каждом месте — соответственно свойству места; так и прекрасный Врач душ находившимся в детском еще возрасте, и изнемогавшим от болезни идоло служения, и считавшим идолов богами, и поклонявшимся им как богам, и отвергавшим поклоне-, ние Богу, и воздававшим славу Его твари запретил делать изображения. Ибо невозможно делать изображение Бога — бестелесного, и невидимого, и невещественного, и не имеющего ни внешнего вида, ни очертания, и непостижимого. Ибо как будет изображено то, что недоступно зрению? Бога не видел никто никогда; Единородный Сын, сущий в недре Отчем, Он явил (Ин 1:18). И: никто, узрев лице мое, жив не будет, говорил Бог.
V. А что идолам поклонялись как богам, послушай, что [говорит] Писание в Исходе сынов Израиля, когда Моисей взошел на гору Синай и на долгое время остался [там], сидя с Богом, и получил закон, когда неблагодарный народ восстал на Аарона, слугу Божия, говоря: Сделай нам бога, который бы шел перед нами, ибо с этим человеком, с Моисеем, который вывел нас из земли Египетской, не знаем, что сделалось (Исх 32:1); потом, когда сняли с их женщин украшения и отлили из металла [тельца], и ели, и пили, и упились как вином, так и заблуждением, и начали играть, говоря в безумии: Вот бог твой, Израиль (Исх 32:8). Видишь, что богами они имели идолов? Ибо не сделали изображения Зевса или того, или этого, но, как пришлось, дали золото для приготовления идола, какой бы ни удался, и вышло изображение животного с бычьей головой[ [339]]. Итак, этого рода отлитые из металла предметы они имели богами и, как богам, поклонялись тому, что было жилищем демонов. И что служили твари вместо Творца, говорит божественный Апостол: И славу нетленного Бога изменили в образ, подобный тленному человеку, и птицам, и четвероногим, и пресмыкающимся, и служили твари вместо Творца (Рим 1:23,25). Ради этого Бог запретил делать всякое подобие.
VI. Я знаю Того, Кто неложно сказал: Господь, Бог наш, Господь един есть (Вт 6:4); и: Господа, Бога твоего, бойся, и Ему одному служи (Вт 6:13); и: Да не будет у тебя других богов (Исх 20:3); и: Не делай себе кумира и никакого изобра~ жения того, что на небе вверху, и что на земле (Исх 20:4); и: Да постыдятся все служащие ис–туканам (Пс 97:7); и: Боги, которые не сотворили неба и земли, исчезнут (Иер 10:11); и то, что таковым образом Бог, многократно и многообразно говоривший издревле отцам в пророках (Евр 1:1), в последние дни… говорил нам в Сыне… Которого и веки сотворил (Евр 1:2). Я знаю Того, Кто сказал: Сия же есть жизнь вечная, да знают Тебя, единого живого и истинного Бога, и посланного Тобою Иисуса Христа (Ив 17:3), И во единого Бога, одно Начало всего, безначального, несозданного, не подверженного гибели и бессмертного, вечного и постоянного, непостижимого, бестелесного, невидимого, неописуемого, не имеющего образа; в одну пресущественную сущность, в Божество — пребожественное, в трех Лицах: Отце, и Сыне, и Святом Духе, и только Ему одному служу, и только Ему одному воздаю служебное поклонение. Поклоняюсь одному Богу, одному Божеству, но служу и Троице Ипостасей: Богу Отцу, и воплотившемуся Богу Сыну, и Богу Святому Духу, не трем Богам, но одному; не разделенным Ипостасям, но соединенным; воздаю не три поклонения, но одно; не каждой из Ипостасей порознь, но трем Ипостасям вместе, как одному Богу, воздаю одно поклонение. Не поклоняюсь твари вместо Творца, но поклоняюсь Создателю, подобно мне сделавшемуся сотворенным и, не уничижив Своего достоинства и не испытав какого–либо разделения, снизошедшему в тварь, чтобы прославить мое естество и сделать участником в божественном естестве. Вместе с Царем и Богом поклоняюсь и багрянице тела, не как одеянию и не как четвертому лицу, — нет! — но как ставшей причастною такому же Божеству и, не испытав изменения, соединившейся с Освятившим ее. Ибо не природа плоти сделалась Божеством, но как Слово, оставшись тем, чем Оно прежде было, не испытав изменения, стало плотью, так и плоть воспринята Словом, не потерявши того, что она есть, лучше же сказать: будучи соединенною с Словом в ипостась. Поэтому смело изображаю Бога невидимого, ради нас ставшего Причастным и плоти, и крови. Не невидимое Божество изображаю, но посредством образа выражаю плоть Божию, которая была видима. Ибо если невозможно изобразить душу, то сколь больше — Бога, давшего невещественность и душе?
VII. Но, говорят, Бог сказал через законодателей Моисея: Господа, Бога твоего, бойся, и Ему одному служи (Вт 6:13); и: Не делай себе кумира и никакого изображения того, что на небе вверху, и что на земле внизу (Исх 20:4).
Братие! Поистине заблуждаются не знающие, что буква убивает, а дух животворит (2 Кор 3:6), не отыскивающие скрытого под буквою духа. Им я по праву мог бы сказать: Научивший вас этому да научит и тому, что [из сего] следует. Уразумей, как толкует это законодатель, примерно так говоря во Второзаконии: И говорил Господь к вам из среды огня; глас слов Его вы слышали, но образа не видели, а только глас (Вт 4:12). И немного спустя: Твердо держите в душах ваших, что вы не видели никакого образа в тот день, когда говорил к вам Господь на Хориве из среды огня, дабы вы не развратились и не сделали себе изваяний, изображений какого–либо кумира, представляющих мужчину или женщину, изображения какого–либо скота, который на земле, изображения какой–либо птицы крылатой (Вт 4:15–17). И после краткого промежутка: И дабы ты, взглянув на небо и увидев солнце, луну и звезды и все воинство небесное, не прельстился и не поклонился им и не служил им (Вт 4:19). Видишь, что одна цель, чтобы мы не служили твари вместо Создателя и, кроме одного только Творца, [никому] не воздавали служебного поклонения? Поэтому всюду с поклонением он соединяет служение. Ибо опять говорит: Не будет у тебя других богов перед лицем Моим, Не делай себе кумира и никакого изображения того, что на небе вверху, и что на земле внизу, и: Не поклоняйся им и не служи им, ибо Я Господь, Бог твой (Исх 20:3—5). И опять: И разрушьте жертвенники их, и сокрушите столбы их, и сожгите огнем рощи их, и разбейте истуканы богов их. Не то должны вы делать (Вт 12:4) другому Богу. И спустя немного: И не делай себе богов литых. Видишь, что ради [избежания] идолослужения он запрещает писание изображений, так как невозможно изображать себе бесколичественного, и неописуемого, и невидимого Бога? Ибо образа Его, говорит он, не видели, соответственно чему и Павел, стоя в средине ареопага, также говорит: Итак мы, будучи родом Божиим, не должны думать, что Божество подобно золоту, или серебру, или камню, получившему образ от искусства и вымысла человеческого (Деян 17:29).
VIII. Иудеям, конечно, это было предписано по причине склонности их к идолослужению. Мы же (если сказать с Богословом), которым дано, избежав суеверного блуждания, познав истину, находиться в чистом [и святом] общении с Богом и служить одному только Богу, изобиловать совершенством Богопознания и, по миновании детского, достигнуть возраста мужа совершенного — не быть более младенцами (Еф 4:14), получили от Бога способность различать и знаем, что может быть изображаемо и что не может быть выражено посредством изображения. Ибо закон был для нас детоводителем ко Христу, дабы нам оправдаться верою, и мы, доколе были в детстве, были порабощены вещественным началам мира (Гал 3:24; Гал 4:3). Ибо образа Его, говорит [Писание], не видели. О мудрость законодателя! Как будет изображено невидимое? Как будет уподоблено неуподобимое? Как будет начертано не имеющее количества и величины, и неограниченное, и не имеющее вида? Как будет нарисовано красками бестелесное? Как будет придан вид неизобразимому? Итак, что таинственно показывается [в этих местах]? Ясно, что теперь нельзя тебе изображать невидимого Бога, а когда увидишь бестелесного ради тебя вочеловечившимся, тогда делай изображение человеческого Его вида. Когда невидимый, облекшись в плоть, становится видимым, тогда изображай подобие Явившегося. Когда Тот, Кто, будучи, вследствие превосходства Своей природы, лишен количества, и качества, и величины, Кто, будучи образом Божиим, принял образ раба (Флп 2:6—7), через это сделался ограниченным в количественном и качественном отношениях и облекся в телесный образ, тогда начертывай на досках и выставляй для созерцания Восхотевшего явиться. Начертывай неизреченное Его снисхождение, рождение от Девы, крещение во Иордане, преображение на Фаворе, страдания, освободившие нас от страстей, чудеса — признаки Божественной Его природы, совершаемые при посредстве плоти, спасительное погребение Избавителя, восшествие на небо; все рисуй: и словом, и красками, и в книгах, и на досках.
IX. Не сотвори себе, говорит [Писание], куми–ра, ни всякого подобия. Когда Бог повелел это, сотвори, говорит, ко входу скинии из голубой, пурпуровой и червленой шерсти и из крученого виссона… и искусною работою на ней херувимов (Исх 36:35). Что ты делаешь, о Моисей? Ты говоришь: Не сотвори себе кумира, ни всякого подобия, и ты [же] устраиваешь завесу — искусною работою херувимы — и двух Херувимов из чистого золота? Но послушай — что отвечает тебе слуга Божий Моисей. О слепые и безумные, поймите силу говоримого, в душах ваших, Я сказал, что вы не видели никакого образа в тот день, когда к вам Господь на Хориве из среды огня (Вт 4:15), дабы никогда не развратились и не сделали себе изваяний, изображений какого–либо кумира (Вт 4:16). Я не сказал: Не сделай изображения Херувимов, как рабов, предстоящих очистилищу, но: да не сотвори себе богов литых, и: не сотвори всякого изображения, как богов, и не послужи твари вместо Творца. Итак, я не сделал подобия Бога, ни подобия кого–либо другого как Бога, ни подобия человека, ибо природа человеческого рода порабощена греху. Не послужил я и твари вместо Творца, Но всякой твари подобие, [то есть] скинию, я устроил по образу, показанному мне на горе, и Херувимов, осеняющих очистилище, как предстоящих Богу. Заметил ты, как обнаружилась цель Писания для тех, кто разумно ее исследует? Ибо должно знать, возлюбленные, что во всяком деле разыскивается истина, и ложь, и цель того, кто его совершает, прекрасна ли она или худа. Ибо хотя в Евангелии изображены и Бог, и Ангел, и человек, и земля, и вода, и огонь, и воздух, и солнце, и луна, и свет, и тьма, и сатана, и демоны, и змеи, и скорпионы, и жизнь, и смерть, и ад, и добродетели, и пороки, и все — как прекрасное, так и худое; но, однако, так как все говоримое о них — истинно и целью имеет славу Бога, и наше спасение, и славу восхваляемых Им святых, с одной стороны, с другой — посрамление диавола и его демонов, то мы поклоняемся, и обнимаем, и целуем, и приветствуем глазами, и устами, и сердцем. Равным образом [воздаем честь] и всему Ветхому и Новому Завету, и словам святых и превосходных Отцов. Постыдное же, и отвратительное, и нечистое писание проклятых манихеев, содержащее те же самые имена и выдуманное для славы диавола и его демонов и для гибели души, отвергаем с презрением и бросаем от себя прочь. Таким образом, и в деле, касающемся изображений, должно отыскивать как истину, так и цель тех, кто их устрояет. И если она истинна и права и если [изображения] делаются для славы Божией и Его святых, и для соревнования добродетели, и избежания порока, и спасения душ, то должно принимать [их] с радостию и почитать как образы и подражания, и подобия, и книги для неграмотных, и поклоняться, и целовать, и приветствовать глазами, и устами, и сердцем, как подобие воплотившегося Бога, или Его Матери, или святых, соучастников страданий Его и славы Христовой, и победителей, и истребителей диавола, и демонов, и заблуждения их. Если же кто–либо осмелится сделать изображение Божества — невещественного и бестелесного, то мы отвергаем его как ложное. И если кто–либо [осмелится сделать изображение] для славы, и чести, и поклонения диаволу или демонам, то оказываем презрение и истребляем огнем. И если кто–либо обоготворит изображение людей, или домашнего скота, или птиц, или пресмыкающихся, или какой–либо иной твари, того предаем анафеме. Ибо как святые Отцы ниспровергли святилища и храмы демонов и на их местах воздвигли храмы в честь имени Бога и святых, и эти мы почитаем, — так истребили они и изображения демонов и вместо тех устроили изображения Христа, и Матери Его, и святых; почитаем мы также и эти. И во время Ветхого Завета, конечно, не воздвигали храмов в честь имени людей Израиля, не праздновалась память [человека]. Ибо природа людей была еще под проклятием; и смерть была приговором [то есть наказанием], почему и была оплакиваема; и касавшийся тела умершего считался нечистым. Теперь же, с тех пор как Божество, как некоторое животворящее и спасительное лекарство, неслиянно соединилось с нашим естеством, наше естество прославлено и превращено в нетленное. Поэтому и храмы им [то есть святым] воздвигаются, и изображения начертываются.
X. Итак, да знает всякий человек, что пытающийся уничтожать изображение, возникшее вследствие божественной любви и ревности для славы и воспоминания о Христе, или Матери Его — Святой Богородице, или ком–либо из святых, еще же для посрамления диавола и поражения его и его демонов, и не поклоняющийся, и не почитающий, и не приветствующий его как драгоценное изображение и как Бога, — этот человек — враг Христа, и Святой Богородицы, и святых, мститель за диавола и его демонов, делом обнаруживая свою печаль из–за того, что Бог и Его святые чествуются и прославляются, диавол же посрамляется. Ибо изображение есть [своего рода] триумф, и опубликование, и надпись на столбе в воспоминание о победе тех, которые поступили неустрашимо и отличились, и — о посрамлении побежденных и низложенных. Я часто видел, что те, которые сильно любили [кого–либо], смотрели на одежду любимого человека и как глазами, так и устами приветствовали эту одежду, как если бы то был сам любимый ими человек. Следует, по святому Апостолу Павлу, всем воздавать должное: ему же честь, честь; и царю, яко преобладаю–щу, князем же, яко от него посланным; каждому по мере его достоинства.
XI. Где ты нашел в Ветхом Завете или в Евангелии имя Троицы, или слово: единосущный, или ясное описание единой природы Божества, или слово в слово выражения: три Ипостаси, или — одна Ипостась Христа, или буквально два естества! Но, однако, так как святые Отцы, на основании равнозначащих [тем] выражений, находящихся в Писании, определили [все] это, то мы принимаем и предаем анафеме непринимающих. Я же, на основании Ветхого Завета, хочу доказать тебе, что Бог повелел делать изображения. Во–первых, Он повелел [устроить] самую скинию и все находящееся в ней. Также и в Евангелиях Сам Господь спросивших Его с искусительными намерениями о том, позволительно ли давать по дать кесарю, или нет, сказал: Покажите Мне монету; и принесли Ему динарий. И Он спросил их: Чье это изображение? Они же сказали: Кесарево, И сказал Он: отдавайте кесарево кесарю, а Божие Богу (Мф 22:21), Так как динарий имеет изображение кесаря, то он — кесарев, и [поэтому] отдавайте кесарю, также и изображением Христа воздадите Христу, потому что оно — Христово,
XII. Господь, ублажая Своих учеников, сказал: Многие цари, и пророки, и видеть, что вы видите, и не и слышать, что вы слышите, и не слышали (Мф 13:17). И так Апостолы телесным образом видели Христа, и Его страдания, и чудеса и слышали Его слова. Сильно желаем и мы увидеть, и услышать, и быть прославленными. Те видели лицом к лицу, так как Он телесно присутствовал; мы же, потому что Он не присутствует телесно, как бы через посредство книг, слушаем слова Его и освящаем свой слух и него свою душу, и считаем блаженными, и поклоняемся, почитая книги, через посредство которых слышим Его слова. Так и через посредство иконной живописи мы созерцаем изображение телесного Его вида, и чудес, и страданий Его, и освящаемся, и вполне удовлетворяемся, и радуемся, и считаем себя счастливыми; и благоговеем, и почитаем, и поклоняемся телесному Его образу. А созерцая телесный Его вид, мы представляем себе, насколько возможно, также и славу Его Божества. Ибо, — так как мы состоим из двух частей, составлены из души и тела[ [340]], и душа наша не обнажена, но покрывается [телом] как бы завесою, — то нам невозможно помимо телесного прийти к духовному. Следовательно, подобно тому как через чувственные слова, [которые] мы слышим телесными ушами, мы также понимаем и духовное, так и через телесное созерцание приходим к созерцанию духовному. Поэтому Христос воспринял тело и душу, так как тело и душу имеет и человек. Поэтому из двух частей состоят и крещение: из воды и духа, так же и святая трапеза [то есть причащение тела и крови Христовых], и молитва, и псалмопение; все — двояко: телесно и духовно также — лампады и каждения (фимиамом).
XIII. Но диавол, оставив все, устремился против одних только икон; и столь велика у него ненависть к иконам, что в Луге святого Софрония, патриарха Иерусалимского, даже так написано: Авва Феодор Элиот говорил, что некто подвижник заключил себя на масличную гору. С ним весьма враждовал демон блуда. Итак, в один день, когда тот сильно налегал на него, старец начал горевать и говорить демону: Доколе ты не уступишь мне? Удались наконец от меня! Ты состарился вместе со мною. Демон является ему видимым для глаз образом, говоря: Поклянись мне, что ты никому не скажешь того, что я намерен тебе говорить, и впредь не буду воевать с тобою. И старец поклялся ему: Клянусь Обитающим в вышних, никому не скажу того, что ты скажешь мне. Тогда демон говорит ему: Не поклоняйся этой иконе, и впредь не буду воевать с тобою. Икона же эта имела изображение Госпожи пашей Святой Марии–Богородицы, несущей на себе Господа нашего Иисуса Христа, Заметь, кому подражают запрещающие поклоняться иконам и чьи они орудия? Ибо демон блуда предпочел то, чтобы не было воздаваемо поклонение иконе Госпожи, нежели то, чтобы старец впал в нечистоту блуда, так как он знал, что тот грех — больший блуда.
XIV. Но так как речь — об изображении [или иконе] и поклонении, то постараемся определить надлежащим образом и пространное понятие о них, и, во–первых, постараемся сказать о том, что есть изображение? Во–вторых: Зля иконы введены? В–третьих; сколь много видов изображений? В–четвертых: что может быть изображаемо и что нет? В–пятых: кто первый сделал изображение?
XV. Потом [скажем] и о поклонении. Во–вторых: сколь много способов поклонения? В–третьих: сколь много в Писании находим предметов и лиц, которым поклонялись? В–четвертых, о том, что всякое поклонение происходит ради Бога, Который достоин поклонения по Своей Природе, В–пятых, о том, что воздаваемая иконе честь переходит на первообраз.
Во–первых, что есть икона?
XVI. Икона [или изображение], без сомнения, есть подобие, и образец, и оттиск чего–либо, показывающий собою то, что изображается. Но, во всяком случае, изображение не во всех отношениях подобно первообразу [то есть изображаемому лицу или предмету], ибо иное есть изображение и другое — то, что изображается, и, во всяком случае, между ними замечается различие, так как это не есть иное и иное не есть то. Я хочу представить некоторый пример: изображение человека, хотя и выражает форму его тела, однако не заключает в себе душевных его сил, ибо оно не живет, не размышляет, не издает звука, не чувствует, не приводит в движение членов; и сын, будучи естественным образом отца, [однако] имеет нечто различное по сравнению с ним, ибо он — сын, а не отец.
Во–вторых, ради чего существует изображение?
XVII. Всякое изображение делает ясными скрытые вещи и показывает их. Я хочу представить некоторый пример: так как человек, потому что душа его облечена телом, как ограничиваемый местом и временем, не обладает неприкосновенным знанием ни невидимого, ни того, что будет после него, ни того, что отделено местом и находится на далеком расстоянии, то для указания знанию пути и объяснения, и обнаружения скрытого придумано изображение; вообще же — для пользы, и благодеяния, и спасения, чтобы, при помощи делаемых известными и торжественно открываемых [через посредство икон] предметов, мы распознали то, что скрыто, и возлюбили прекрасное и соревновали ему, от противоположного же, то есть зла, отвратились и возненавидели его.
В–третьих, сколь много видов изображений?
XVIII. Виды же икон суть [следующие]: первый образ есть, конечно, естественный. Ибо относительно всякой вещи прежде всего необходимо, чтобы она была согласною с условием и порядком своей природы[ [341]], и [только] затем необходимо быть тому, что совершается искусством и подражанием. Например, прежде всего необходимо, чтобы существовал согласно с условием и порядком своей природы человек, которого бы потом искусство выражало и изображало через подражание. Поэтому первый — естественный и во всем сходный образ невидимого Бога — Сын Отца, являющий в Себе Отца. Ибо Бога не видел никто никогда (Ин 1:18). И опять: Это не то, чтобы кто видел Отца (Ин 6:46). А что Сын — образ Отца, говорит Апостол: Который есть образ Бога невидимого (Кол 1:15). И к евреям: Сей есть сияние славы и ипостаси Его (Евр 1:3), И что Он в Себе Отца, [об этом] говорит Господь: Столько времени Я с вами и ты не знаешь Меня, Филипп? Видевший Меня видел Отца (Ин 14:9) — [говорит именно] после того, как Филипп сказал в Евангелии от Иоанна: покажи нам Отца, и довольно для нас (Ин 14:8), Сын — естественный образ Отца, совершенно равный, во всех отношениях подобный Отцу, кроме того, что не нерожден и не Отец, Ибо Отец — нерожденный Родитель; Сын же — рожден и не Отец; и Дух Святой — образ Сына. Никто не может назватьИисуса Господом, как только Духом Святым (1 Кор 12:3), И так Святого Духа мы узнаем Христа, Сына и и в Сыне созерцаем Отца, Ибо по природе — вестник ума; дух же — обнаружитель слова. Подобный же и совершенно равный образ Сына — Святой Дух, в одном только отношении имея различие [с Ним]: в том, что Он исходит. Ибо Сын хотя рожден, но не исходит. И каждого отца естественный образ — сын. И это первый род изображения: естественный.
XIX. Второй род изображения: находящееся в Боге представление о том, что от Него имеет быть, то есть предвечный Его совет, всегда остающийся неизменным. Ибо Божество — неизменно и безначален Его совет, вследствие чего то, что Им постановлено, происходит в предопределенное Им время так, как Оно предвечно определило. Ибо изображения и образцы того, что имеет от Него быть, суть представление о каждом из этих предметов; и они у святого Дионисия называются предопределениями. Ибо на совете Его то, что Им предопределено, и то, что имело в будущем ненарушимо случиться, было прежде своего бытия наделяемо признаками и образами.
XX. Третий род изображения есть происшедший от Бога через подражание, то есть человек. Ибо тот, кто сотворен, не может быть одной и той же природы с Несозданным, но [есть образ] через подражание [и подобие]. Ибо как Отец, Который есть Ум, и Сын, Который есть Слово, и Святой Дух суть Один Бог, так и ум, и слово, и дух суть один человек. Подобие проявляется также и в том, что человек одарен свободною волею и владеет способностью управлять. Ибо Бог говорит: Сотворим человека по образу Нашему и по подобию; и тотчас присоединил: И да влыдычест–вуют они над рыбами морскими и над птицами небесными. И опять: И владычествуйте над рыбами морскими, и над птицами небесными, и обладайте землею [Бт 1:26, 28], и господствуйте ею.
XXI. Четвертый род изображения — тот, когда Писание создает образы, и виды, и очертания невидимых и бестелесных предметов, изображаемых телесно для слабого [по крайней мере] понимания как Бога, так и Ангелов, вследствие того, что мы не в состоянии созерцать бестелесных предметов без соответствующих нам красок [или фигур], — как говорит весьма сведущий в божественной области Дионисий Ареопагит. Ведь, что естественно предложены образы тому, что лишено образов, и формы тому, что не имеет форм, как причину можно было бы указать только одну уместную в отношении к нам аналогию; что мы не в состоянии подниматься до созерцания духовных предметов без [какого–либо] посредства и для того, чтобы возвыситься, имеем нужду в том, что родственно [нам] и сродно. Поэтому если божественное Слово, предусматривая нашу способность к восприятию, отовсюду доставляя нам то, что способно вознести [ум], облекает некоторыми образами как предметы простые, так и не имеющие образов, то почему не изображать того, что по своей собственной природе владеет образами и чего хотя мы и желаем страстно, но что, вследствие своего отсутствия, видимо быть не может? Действительно, и Григорий Богослов говорит, что ум, сильно стараясь выйти за пределы телесного, всюду оказывается бессильным. Но и невидимое Божие, вечная сила Его и Божество, от создания мира рассматривание творений видимы (Рим 1:20), В тварях же мы образы, прикровенно показывающие нам божественные отражения, так что когда говорим о Святой Троице, высшей всякого начала, то изображаем себе посредством солнца и света и луча; или — бьющего ключом источника и вытекающей влаги и течения; или — ума и слова и находящегося в нас дыхания; или — ствола розы и цветка и благовония.
XXII. Пятым родом изображения называется тот, который предыэображает и начертывает будущее, как купина и сшедшая на руно роса — Деву и Богородицу, и также — жезл и стамна. И как змий — Того, Кто через крест уничтожил [силу] укушения виновника всех зол змия; и как море — воду крещения, и облако — дух его же.
XXIII. Шестой род изображения — образ, установленный для воспоминания о прошедшем: или чуде, или добродетели, для славы и чести, и [так сказать] надписи на столбе [имен] тех, которые заявили себя благородством действий и блистали добродетелью; или — порок, для торжества над порочнейшими людьми и посрамления их, для пользы тех, кто впоследствии рассматривает [это], чтобы нам [таким образом] избегать пороков и соучаствовать добродетелям. Это же изображение — двояко: как через вписываемое в книги слово, ибо письмо выражает слово посредством образа, — подобно тому как Бог начертал на скрижалях закон и повелел, чтобы была записана жизнь; боголюбезных мужей; так и через чувственное созерцание, подобно тому как Он повелел, чтоб, в вечное воспоминание, были положены в кивот Завета стамна и жезл; и подобно тому как Он же повелел, чтоб на камнях нарамника[ [342]] были вырезаны имена колен, а также и то, чтоб были взяты из Иордана двенадцать камней, которые изображали бы жрецов (о таинство, как поистине оно весьма велико для верных!), поднимавших кивот Завета, и оскудение воды [в Иордане]. Таким образом, и теперь мы с большою любовью начертываем изображения бывших прежде добродетельных мужей для нашего соревнования, и воспоминания, и удивления. Поэтому или отмени всякое изображение и издай закон вопреки Повелевшему, чтобы это было, или принимай всякое изображение, сообразно с приличествующим каждому смыслом и характером.
В–четвертых: что изображаемо и что не может быть? и как всякий в отдельности предмет изображается?
XXIV. Тела, как имеющие формы, и телесное очертание, и цвет, конечно, естественно выражаются посредством образов. Ангел же, и душа, и демон, хотя им и чужда телесность и величина, однако изображаются и начертываются соответственно своей природе. Ибо, будучи духовными, они, как относительно их верят, пребывают и действуют духовным образом в духовных местах, И так, хотя они и изображаются телесно, подобно тому как Моисей изобразил Херувимов и подобно тому как они являлись достойным людям, однако [изображаются] так, что телесный образ показывает некоторое зрелище бестелесное и постигаемое только умом. Божественная же природа — одна только она неописуема, и совершенно лишена вида, и не имеет формы, и непостижима. Хотя божественное Писание и облекает Бога формами, как кажется, телесными, так что могут быть видимы и фигуры, однако сами по себе формы бестелесны. Ибо пророки и те, кому они открывались, — ведь видимы были они не всем, — созерцали их не телесными глазами, но духовными. Просто же сказать — мы можем делать изображения всех фигур, которые видим; но те представляем мысленно, смотря по тому, как они показывались. Ибо мы иногда представляем себе фигуры [вещей] при посредстве размышлений, однако и к этому их пониманию приходим на основании того, что видели; так [бывает] и в каждом в отдельности чувстве: на основании того, что мы обоняли, или вкусили, или осязали, при посредстве размышлений приходим к представлению и этого.
XXV. Итак, мы знаем, что невозможно увидеть глазами природу как Бога, так души, так и демона, но что они созерцаются посредством некоторого приспособления, когда божественный промысл облекает образами и формами то, что бестелесно, и лишено образов, и не имеет телесной фигуры, для руководительства нами и для [доставления нам по крайней мере] поверхностного и частичного знания их, чтобы мы не находились в совершенном неведении Бога и бестелесных созданий. Ибо Бог, конечно, по природе совершенно бестелесен. Ангел же, и душа, и демон, по сравнению с Богом, Который, [впрочем], один только — выше сравнения, суть тела. По сравнению же с материальными телами они — бестелесны. И так Бог, не желая, чтобы мы совершенно не знали того, что бестелесно, облек его формами, и фигурами, и образами, применительно к нашей природе; фигурами, [говорю], телесными, созерцаемыми при помощи невещественного зрения ума. И этому мы даем формы, и это изображаем; ибо [иначе] каким образом могли быть представлены и изображены Херувимы? А [ведь] в Писании упоминаются формы и изображения также и Бога[ [343]].
В–пятых, кто первый сделал изображение?
XXVI. Сам Бог — первый родил Единородного Сына и Слово Свое, живое Свое изображение, естественное, во всем сходный образ Своей вечности; и сотворил человека по образу Своему и по подобию. И Адам увидел Бога и услышал звук от ног Его, ходящего в раю во время прохлады дня (Быт 3:8), и скрылся в раю. И Иаков увидел, боровшись с Богом, Ясно же, что Бог явился ему как человек, и Моисей увидел как бы сзади человека; также и Исайя увидел как бы человека, сидящего на престоле. Увидел и Даниил подобие человека и как бы Сына человеческого, дошедшего до Ветхого днями (Дан 7:13). И никто не увидел естества Бога, но [только] образ и подобие Того, Кто намеревался в будущем явиться. Ибо Сын и невидимое Слово Божие намеревалось поистине стать человеком, для того чтобы соединиться с нашим естеством и быть видимым на земле, И так все, увидев образ и подобие будущего, поклонились, подобно тому как Апостол Павел говорит в послании к евреям: Все сии умерли в вере, не получив обетовании, а только издали видели оные и радовались (Евр 11:13). Итак, ужели я не стану делать изображения Того, Кто ради меня явился с плотским естеством? И ужели не стану поклоняться и почитать Его посредством чествования и поклонения, которые воздаю его изображению? Авраам увидел, [но] не естество Божие — ибо Бога не никто никогда (Ин 1:18), — а образ Бога, и, пав, поклонился. Иисус, сын Навина, увидел, — [но] не Ангела, а ибо природа Ангела не созерцается телесными глазами; и, павши, поклонился, Подобным образом [поступил] и Даниил, Ангел же не Бог, но творение и раб Божий и помощник; [почему] тот поклонился ему не как Богу, но как помощнику и служителю.Ужели и я не стану делать изображения друзей Христа? И ужели не стану поклоняться, не как богам, но как изображениям друзей Бога? Ибо ни Иисус, ни Даниил явившимся Ангелам не поклонились — как богам; и я не поклоняюсь изображению — как Богу, но через изображение Христа, и Святой Богородицы, и святых воздаю поклонение и честь Богу, ради Которого почитаю и уважаю и друзей Его. Бог не вступил в единение с естеством Ангелов, но соединился с природою людей. Не сделался Бог Ангелом, но сделался Бог по природе и действительно человеком: Ибо не Ангелов восприемлет Он, но восприемлет семя Авраамово (Евр 2:16). Не естество Ангелов сделалось Сыном Божиим по ипостаси, но Сыном Божиим по ипостаси сделалась природа человека. Ангелы стали участниками и сделались общниками не естества божественного, но — действия и благодати; из людей же те бывают участниками и делаются общниками божественного естества, которые принимают святое тело Христово и пьют Его кровь. Ибо [то и другая] соединены с Божеством по ипостаси; и два естества в принимаемом нами теле Христовом соединены в ипостаси неразрывно; и мы бываем участниками в двух естествах: в теле — телесным образом, в Божестве — духовным образом, лучше же в обоих — в том и другом смыслах. Но по ипостаси мы — одно и то же [что и Спаситель], ибо сначала существуем ипостасно и потом [только] вступаем [с Ним] в единение; но по соединению с телом и кровью. И как не больше Ангелов люди, в чистоте сохраняющие единение через соблюдение заповедей? Естество наше малым чем ниже по сравнению с Ангелами: [именно] потому что оно — смертно и потому что обладает тяжестью тела; но, по благоволению Бога и соединению [с Ним], оно сделалось славнее Ангелов. Ибо Ангелы со страхом и трепетом предстоят ему, во Христе восседающему на престоле славы, и будут в страхе предстоять на суде. Ангелы не названы в Писании восседающими вместе [с Ним] и общниками божественной славы. Ибо все они суть служебные духи, посылаемые на служение для тех, которые имеют наследовать спасение (Евр 1:14). И не сказано, что они вместе [с Ним] будут царствовать и вместе будут прославлены и что они будут сидеть за трапезой Отца, Святые же люди — чада Божии, сыны царствия, и наследницы Богу, и сонаследницы Христу. Поэтому почитаю святых и прославляю рабов, и друзей, и сонаследников Христа; рабов [конечно] по природе и друзей — по произволению, также и чад и наследников по божественной благодати, как говорит Господь Своему Отцу.
Итак, сказавши об изображении, желаем сказать и о поклонении, и во–первых — о том: что есть поклонение?
О поклонении. Что есть поклонение?
XXVII. Итак, поклонение есть знак покорности, то есть смирения и скромности; родов же поклонения — весьма много.
Сколь много родов поклонения?
XXVIII. Первый род поклонения — поклонение служебное, воздаваемое нами Богу, Который один только по Своей достоин поклонения. В свою очередь, и этот род [поклонения проявляется] различным образом. Во–первых, в виде поклонения [или повиновения] рабского. Ибо все твари поклоняются Ему как рабы — Господину; ибо говорит [Писание]: Ибо все служит Тебе (Пс 119:91); и одни поклоняются добровольно, другие же против воли; одни, те, которые благочестивы, поклоняются, конечно, потому, что знают [Бога], другие же, хотя и знают [Бога], однако поклоняются неохотно, против воли, как демоны; иные, не зная Того, Кто — Бог по природе, против воли поклоняются Тому, Которого не знают.
XXIX. Второй род — тот, который мы оказываем из–за удивления и сильной любви; этим образом поклоняемся Богу по причине естественной Его славы. Ибо один только Он — прославлен [и прославляется], не от кого–либо имея славу, но будучи Сам Виновником всякой славы и всякого блага, как непостижимый свет, несравнимая сладость, неизъяснимая красота, бездна благости, не–исследимая мудрость, беспредельно могущественная сила, как один только Такой, Который Сам по Себе достоин встречать Себе удивление, и поклонение, и прославление, и любовь.
XXX. Третий род — тот, когда благодарим за бывшие в отношении к нам благодеяния. Ибо за все, что есть, должно благодарить Бога и оказывать вечное поклонение, как потому, что все имеет от Него свое бытие, так и потому, что все Им стоит (Кол 1:17), и что Он всем, даже без их прошения, подает в изобилии из Своих даров; и что хочет, чтобы все люди спаслись и были причастниками Его благости; и что Он — долготерпелив к нам, согрешающим, и Он повелевает солнцу Своему восходить над злыми и добрыми и посылает дождь на праведных и неправедных (Мф 5:45); и что Сын Божий ради нас сделался Таким, каковы мы, и сделал нас причастниками Божеского естества через уподобление ему, как говорит Иоанн Богослов в соборном послании.
XXXI. Четвертый род — тот, который мы употребляем при недостатках [в благах] и в надежде [на получение] благодеяний, соответственно чему, зная, что без Него мы не можем ничего делать или иметь какое–либо благо, поклоняемся, каждый прося от Него то, в чем — как он чувствует — терпит недостаток и чего сильно желает, чтоб и избавиться от бедствий, и достигнуть благ.
XXXII. Пятый род — тот, когда мы раскаиваемся и исповедуем [свои грехи], Ибо, согрешая, поклоняемся и падаем пред Богом, прося, как благоразумным рабам [и прилично], о прощении ошибок. И этот род есть троякий: кто–либо печалится из–за любви, или из боязни, что не получит Божиих благодеяний, или — страшась наказаний. И первый род бывает вследствие благо–мыслия, и сильной любви человека к Богу, и сыновнего к Нему расположения; второй — признак образа мыслей наемника; третий же — рабского,
Сколь много находим в Писании предметов, которым воздается поклонение, и сколь многими способами воздаем тварям поклонение?
XXXIII. Во–первых, [воздается поклонение] тем, на ком почил Бог, Который один только — свят и во святых почивает, как–то: во Святой Богородице и всех святых людях. Это же суть те, которые по возможности уподобились Богу как вследствие своего собственного так и Божия пребывания и содействия, — те, которые поистине называются богами, не по природе, но по благодати, подобно тому как раскаленное в огне железо называют огнем не по природе, но по положению и по участию в огне. Ибо говорит [Писание]: Святы будьте, ибо свят Я, Господь, Бог ваш (Лев 19: 2). Это прежде всего зависит от произволения. Потом всякому, кто предпочтительно избирает благое, Бог помогает в деле достижения [самого] блага. Затем [говорит Бог]: И буду ходить среди вас (Лев 26: 12); и [еще читаем в Писании]: Вы храм Божий, и Дух Божий живет в вас (1 Кор 3: 16). Потом: Дал [Иисус Христос] им власть над нечистыми духами, чтобы изгонять их и врачевать всякую болезнь и всякую немощь (Мф 10: 1). И: Дела, которые творю Я, и он [верующий в Иисуса Христа] сотворит, и больше сих сотворит (Ин 14: 12). Затем: Живу Я, говорит Господь Бог. Я прославлю прославляющих Меня (1 Цар 2: 30). И: Если с ним пострадаем, с ним и прославимся. И: Бог стал в сонме богов; среди богов произнес суд (Пс 82: 1). Посему, подобно тому как они поистине суть боги[ [344]] не по природе, но как причастники Того, Кто Бог по природе, так и достойны поклонения они не по природе, но как имеющие в себе самих Того, Кто по природе достоин поклонения; совершенно так, как и накаленное в огне железо не по природе недоступно для прикосновения и жгуче, но как причастное тому, что жгуче по природе. Итак, они служат предметами поклонения как прославленные Богом, как сделавшиеся, при содействии Бога, страшными для врагов и благодетелями для приходящих [к ним] с верою не как к богам и благодетелям по природе, но как к слугам и служителям Бога и как таким, которые, вследствие своей любви к Нему, получили счастливый удел: дерзновение [или свободный к Богу доступ]. Итак, поклоняемся им, так как [в этом случае] угождаем [самому] царю, видящему, что возлюбленный Им слуга служит предметом поклонения не как царь, но как послушный служитель и доброжелательный друг. И приходящие с верою получают согласно своим прошениям — все равно, [сам] ли слуга выпрашивает это от царя, или царь принимает честь и уважение со стороны того, кто [чего–либо] домогается от его слуги; ибо тот прочил во имя его; так и те, которые приступали [к Иисусу], получали исцеление через Апостолов. Таким образом, тень, и головотяжи, и убрусы Апостолов источали исцеления. Те же, которые мятежным образом и изменнически желают, чтобы им поклонялись как богам, недостойны поклонения и заслуживают вечного огня. И те, которые высокомерным и гордым духом не поклоняются слугам Божиим, осуждаются как надменные и кичливые, нечестиво поступающие в отношении к Богу, И свидетелями служат дети, презрительно поносившие Елисея и сделавшиеся пищею для медведей[ [345]].
XXXIV. Второй род [поклонения] — тот, когда поклоняемся творениям, через которые и в которых Бог совершил наше спасение, частью прежде пришествия Господа, частью после содеянного Им во плоти домостроительства; как, [например]: Синайской горе, также Назарету, находящимся в Вифлееме яслям и вертепу, святой Голгофе, древу креста, гвоздям, губке, трости, священному и спасительному копью, одеянию, хитону, покрывалам, пеленам, святому гробу — источнику нашего воскресения, камню гроба, святой горе Сиону, с другой стороны, горе масличной, овечьей купели и блаженному саду Гефсиманскому; этому и подобному воздаю почитание и поклоняюсь, и всякому святому Божию храму, и всякому [месту], на котором произносится имя Бога. Не из–за природы их поклоняюсь, но потому, что они суть вместилища божественной деятельности, и потому, что через них и в них соблаговолил Бог совершить наше спасение. Ибо и Ангелам, и людям, и всякому веществу, причастному божественной деятельности и послужившему моему спасению, из–за этой божественной деятельности воздаю почитание и поклоняюсь. Не поклоняюсь иудеям; ибо они не причастны божественной деятельности и Господа славы — Бога моего распяли на кресте не с целью доставить мне спасение, но скорее — волнуемые завистью и ненавистью к Богу и Благодетелю. Господи! возлюбил я обитель дома Твоего, говорит Давид, и место жилища славы Твоей (Пс 26: 8). И: Поклонимся подножию ног Его (Пс 132: 7). И: Поклоняйтесь на святой горе Его (Пс 99: 9). Одушевленная святая гора Бо–жия — Святая Богородица; одаренные разумом горы Божий — Апостолы. Горы прыгали, как овны, и холмы, как агнцы (Пс 114: 4).
XXXV. Третий род — тот, когда поклоняемся тому, что посвящено Богу; я разумею святые Евангелия и остальные книги. Ибо описано в наставление нам, достигшим последних веков (1 Кор 10: 11). [Разумею также] и дискосы, и потиры, кадильницы, светильники и трапезы. Ибо ясно, что все эти предметы — достойны почитания. В самом деле, смотри, как Бог ниспроверг царство Валтасара, когда он распорядился, чтобы толпа [гостей] пила вино из священных сосудов[ [346]].
XXXVI. Четвертый род — тот, когда предметами поклонения служат образы, явившиеся пророкам; ибо только они созерцали Бога в образном видении; также — образы будущего, как жезл Ааронов, образно выражавший таинство Девы, и стамна, и трапеза. А также и Иаков поклонился на верх жезла [его], так как он был образом Спасителя. Изображения же прошедшего существуют для воспоминания: и сама скиния была образом всего мира, ибо [Бог] говорит Моисею: смотри образ, показанный тебе на горе. Также [о прошедшем напоминали] и золотые Херувимы — литое из металла произведение, и Херувимы, находившиеся на завесе искусной работы. Так и мы поклоняемся драгоценному образу креста, и подобию телесного образа Бога моего и Той, Которая плотски Его родила, и изображениям всех Его [слуг].
XXXVII. Пятый род — тот, когда, и смиряясь друг пред другом, и исполняя закон любви, воздаем поклонение — одни другим, как владеющим жребием Божиим и происшедшим по образу Божию.
XXXVIII. Шестой род — [поклонение] находящимся на государственных должностях и облеченным властью. Ибо говорит [Писание]: отдавайте всякому должное: кому… честь, честь (Рим 13: 7), подобно тому как Иаков поклонился и Исаву, как старшему брату, и Фараону — избранному Богом начальнику.
XXXIX. Седьмой род — тот, когда господам [поклоняются] рабы и [воздается поклонение] благодетелям и тем, в ком могли бы нуждаться просители, как Авраам — сынам Еммора, когда купил двойную пещеру.
XL. И просто сказать: поклонение — признак страха, и сильной любви, и чести, и покорности, и смирения; но никому не должно поклоняться как Богу, кроме одного только Того, Кто — Бог по природе; всем же следует воздавать долг Господа ради.
XLI. Видите, сколь великая крепость и какая божественная сила дается тем, кто с верою и чистою совестью приступает к иконам святых! Поэтому, братья, станем на скале веры и на Предании Церкви, не удаляя со своего места предел, который положили святые Отцы наши, не давая места Тем, которые желают вводить новое и разрушать здание святой соборной и апостольской Церкви Божией. Ибо если будет дана свобода всякому желающему, то мало–помалу будет погублено все тело Церкви. Нет, братья, нет, христолюбивые чада Церкви, не бесчестите матери нашей! Не совлекайте украшения ее! Примите ее, которая через меня ведет [с вами] переговоры! Уразумейте, что о ней говорит Бог: Вся ты прекрасна, возлюбленная моя, и пятна нет на тебе (Песн 4: 7). Да поклонимся и да послужим одному только Создателю и Творцу, как Богу, Который по природе достоин поклонения! Да поклонимся и Святой Богородице, не как Богу, но как Матери Бога по плоти! Да поклонимся еще и святым, как избранным друзьям Божиим и имеющим к Нему дерзновение\ Ибо если часто преходящим, и нечестивым, и грешным царям и избираемым ими начальникам, а также и изображениям тех люди поклоняются, по божественному изречению Апостола: Повинуйтесь начальствующим и владеющим; и: Отдавайте всякому должное: кому… страх, страх; кому честь, честь (Рим 13: 7); и: Отдавайте кесарево кесарю (Мф 22: 21), как говорит Господь, и Божие Богу; то насколько более должно было бы поклоняться Царю царствующих, как Такому, Который один только по природе неограниченно господствует, и рабам Его, и друзьям, царствовавшим над своими страстями и поставленным начальниками всей земли: ибо поставил я, говорит Давид, князей по всей земле; получившим власть против демонов и болезней и имеющим вместе со Христом царствовать в царстве нетленном и неразрушимом, одна только тень которых прогоняла болезни и демонов? Итак, да не будем думать, что изображение — бессильнее и менее ценно, чем тень! Ведь оно истинно оттеняет первообраз. Братья! Христианин оценивается по степени его веры. Поэтому приходящий с верою получит обильную пользу; сомневающийся же подобен морской волне, ветром поднимаемой и развеваемой (Иак 1: 6), он не получит ничего, Ибо все святые благоугодили Богу посредством веры. Итак, да примем Предание Церкви правым сердцем и без многих размышлений! Ибо Бог сотворил человека правым, а люди пустились во многие помыслы (Екк 7: 29), Да не одобрим изучения новой веры, так как [в этом случае] подвергается нареканию предание святых Отцов! Ибо божественный Апостол говорит: Еще говорю: кто благовествует вам не то, что вы приняли, да будет анафема (Гал 1: 9), Итак, мы поклоняемся иконам, воздавая поклонение не веществу, но посредством их тем, кто на них изображается. Ибо, как говорит божественный Василий, воздаваемая иконе честь переходит на первообраз.
XLII. Вас же, священнейшее стадо Христово, названный по имени Христа народ, свят, тело Церкви, да преисполнит Христос радостью о Его воскресении и да удостоит идущих по следам святых пастырей и учителей Церкви того, чтобы они, подвигаясь вперед, достигали славы Его во светлостях святых! Да будет то, чтоб и мы, по благодати Его, ее достигли, вечно прославляя Его вместе с безначальным Отцом, Которому слава во веки веков. Аминь.
Свидетельства древних и славных святых Отцов об иконах
I. Святого Дионисия Ареопагита, из послания к Титу.
…Итак, должно и нам, вместо народного о них [т. е. священных символах] мнения, благопристойно проникнуть внутрь [ [347]] [т. е. в самую сущность] священных знаков и не унижать их — ведущих свое начало от божественных форм и являющихся отображениями их, также и видимыми изображениями тайных и сверхъестественных зрелищ…
Толкование. Заметим, как он говорил, что не должно унижать изображений того, что достойно уважения.
II. Его же, из книги о божественных именах.
…Научены и мы этому [ [348]]: между тем, как теперь, сообразно с нашею способностью понимания [божественных] изречений и иерархических преданий, Человеколюбие, посредством священных покровов, посредством воспринимаемаго чувством скрывает постигаемое только умом, и посредством того, что существует, скрывает то, что превосходит [всякую] сущность, и то, что лишено вида и образа, облекает видами и образами, и ту простоту, которая — сверхъестественна и не имеет формы, как наполняет разнообразием делимых знаков, так и изображает [ [349]].
Толкование. Если Человеколюбию свойственно, сообразным с нами способом, облекать видами и образами лишенное образа и вида и простое, и не имеющее формы, то почему не изображать нам, соответствующим нам способом того, что сделалось [для нас] видимым чрез посредство форм и фигур — как для воспоминания, так и для проистекающаго из воспоминания движения к соревнованию?
III. Его же, из книги о церковной иерархии [ [350]].
…Но, конечно, высшия нас сущности и чины, священное воспоминание о которых я уже сделал, безтелесны, и имеющая в отношении к ним место иерархия как духовна, так и премирна. Иерархия же, имеющая место в отношении к нам, — мы видим, — изобилует, соразмерно с нашею собственною способностью понимания, разнообразием чувственных знаков, которыми мы иерархически возводимся к единообразному соединению с Богом в соответствующей нам мере, и к Богу, и божественной добродетели. Первые [т. е. высшие нас чины и сущности], как умы, насколько им позволено, понимают, мы же при посредстве чувственных изображений, насколько возможно, возводимся к божественным созерцаниям…
Толкование. Поэтому, если, соразмерно с нашею способностью понимания, мы возводимся к божественному и невещественному созерцанию при посредстве чувственных изображений, и божественный промысл человеколюбиво облекает образами и формами то, что лишено форм и образов, для того, чтобы мы велись [ими], как бы рукою, то почему неприлично изображать, соразмерно с нашею собственною способностью понимания, Того, Кто ради нас человеколюбиво подчинился внешнему виду и образу?
До нас дошло издавна переданное повествование о том, как Авгарь, — разумею Эдесскаго царя, воспламененный тем, что он слышал о Господе, до божественной любви, отправил послов, просивших [Господа] посетить его. Если же Он отказался бы сделать это, то Авгарь приказал, чтоб живописец срисовал Его изображение. Узнавши это, Тот, Кто все знает и все может, взял кусок холста и, приблизивши [к нему] Свое лицо, в это время напечатлел Свой собственный образ, что сохраняется и доныне.
IV. Святаго Василия, из того слова о блаженном мученике Варлааме, начало котораго: Прежде, конечно, смерть святых…
…Возстаньте теперь у меня, славные живописцы отменных подвижнических деяний и умаленное изображение вождя сделайте великим при помощи вашего искусства. Победителя, очень неясно нарисованного мною, осветите красками вашей мудрости. Да отступлю — побежденный вами в деле рисования подвига мученика! Да радуюсь, уступая сегодня таковой победе, одержанною вашей силою! Да увижу борца яснее, нарисованнаго на вашей картине! Да восплачут демоны [уже] и теперь, поражаемые изображенными вами подвигами мученика! Да будет снова им показываема горящая и побеждающая рука! Да будет начертываем на доске и Подвигоположник в состязаниях — Христос, Которому слава во веки веков. Аминь!
V. Его же, из тридцати глав к Амфилохию о Святом Духе; Из главы XVIII–ой.
…Потому, что царем называется и изображение царя, [хотя это] и не два царя. Ибо не власть не разсекается, и слава не разделяется. Ибо как правящее нами начальство и власть — одна, так и идущее с нашей стороны славословие — одно, а не многия, потому что честь, воздаваемая изображению, переходит на первообраз. И так, чем здесь подражательно является изображение, этим там по природе является Сын; и как в том, что сделано художественно, подобие состоит в [самой] форме, так и в божественной и несложной природе единение заключается в общности Божества.
Толкование. Если изображение царя есть царь, то и изображение Христа — Христос, также и изображение святого — святой. И власть не разсекается, и слава не разделяется, но слава, воздаваемая изображению, становится принадлежащей тому, кто изображается. Демоны трепещут святых и бегут от их тени; изображение же и есть тень, и я делаю его, как изгнателя демонов. Если же ты говоришь, что соединяться с Богом должно только мысленно, то устрани все телесное, лампады, благовонный фимиам, самую молитву, произносимую голосом, самыя божественные таинства, совершаемые при посредничестве вещества, хлеб, вино, елей помазания, крестное знамение. Ибо все это — вещество, [как и] крест, губа, имеющая место при распятии на кресте, также трость и копие, проколовшее живоносное ребро. Или устрани почитание всего этого, что невозможно, или не отвергай совсем и чести, принадлежащей изображениям. Божественная благодать сообщается состоящим из вещества предметам, так как они носят имена тех, кто [на них] изображается. Подобно тому, как дающая багряницу улитка сама по себе есть нечто незначительное, также и шелк и приготовленная из той и другого одежда; а если в нее облечется царь, то честь, присущая облеченному, уделяется и одеянию; так и состоящие из вещества предметы сами по себе недостойны поклонения, а если изображаемый [на них] исполнен благодати, то, по мере веры, и они делаются участниками благодати [т. е. изливают ее]. Апостолы видели Господа телесными глазами и другие — Апостолов, также и иные — мучеников. Сильно желаю и я видеть этих как душею, так и телом, и иметь защищающее от зла лекарство, так как я создан с двоякою природою; и, видя то, что доступно зрению, поклоняюсь не как Богу, но как достойному почтения образу того, что — драгоценно. Ты, конечно, быть может, и высок, и невеществен, и — выше тела, и как безплотный, оказываешь презрение ко всему видимому; но я, так как есмь человек и облечен телом, сильно желаю и телесно быть в обществе с тем, что свято и видеть это. О, высокий , окажи снисхождение низменной моей мысли, чтобы тебе [самому] сохранить свою высоту [ [351]]! Господь хвалит мою любовь к Нему, прославляет также и Своих друзей. Ибо Господь радуется, когда преданный Ему раб прославляется, [как] говорил Великий Василий, прославляя сорок мучеников. Но смотри, что он также говорит, хваля [ [352]] славнаго Гордия.
VI. Св. Василия, из слова на [день] мученика Гордия.
При одном только воспоминании о тех отменных деяниях, какия совершены праведными, народы радуются духовною радостию и, слушая, побуждаются к соревнованию и подражанию тем добродетелям. Ибо история тех мужей, которые жили хорошо, доставляет спасающимся какбы некоторый свет на жизненном пути. И опять: И так, всякий раз как мы повествуем о жизни тех, которые блистали благочестием, сначала прославляем Господа чрез Его рабов, а [затем] хвалим праведных, свидетельствуя о том, что мы знаем, [наконец] же, возбуждаем радость в народах тем, что они слушают о прекрасных предметах.
Толкование. Смотри, как воспоминание о святых показывает славу Божию, воспевает хвалебную песнь святым и производит радость и спасение народов. И так, почему ты устраняешь его? А что воспоминание происходит через посредство слова и изображений, говорит тот же самый божественный Василий.
VII. Того же святого, на [день] мученика Гордия.
…Ибо как за огнем сам собой следует свет и за миром — благовоние, так и за добрыми делами с необходимостью следует польза. Однако, не малое дело и это: тщательно найти истину того, что тогда было [совершено]. Ибо до нас дошло некоторое слабое воспоминание, сохраняющее доблестные деяния этого мужа во время состязаний, и почти кажется, что наше положение похоже на то, что случается с живописцами; потому что, как те, после того как с пишут с изображений изображения, чаще всего, как и естественно, остаются позади первообразов, так и нам, удаленным от самаго созерцания дел, угрожает не незначительная опасность умалить истину.
VIII. Под конец того же самого слова:
…Ибо, как всегда видя солнце, мы всегда удивляемся, так и воспоминание о том муже у нас всегда — свеже…
Толкование. Ясно, что [свеже оно у нас потому, что] мы постоянно созерцаем [того мужа] как чрез посредство речи, так и — изображений.
IX. И в слове на [день] весьма почитаемых сорока мучеников он говорит это:
Тот, кто любит мучеников, как мог бы пресытиться воспоминанием о них? Потому что честь, воздаваемая тем из сорабов, которые превосходны, доказывает любовь к общему Господину. И опять: Искренно ублажи того, кто вкусил мученичество, чтобы и ты своею волею сделался мучеником и выступил удостоенным тех же самых похвал, каких и они, хотя бы тебя ни преследовали, ни жгли, ни бичевали.
Толкование. И так, почему ты удерживаешь меня от чествования святых и не хочешь мне спасения? А что по его мнению, образ, нарисованный красками, родственн начертанному словом, послушай, что он говорит после небольшого промежутка.
X. Св. Василия:
… И так, сюда! Своим воспоминанием выведя их на средину, как бы на картине — показав всем подвиги этих мужей, принесем присутствующим общую от них пользу.
Толкование. Видишь, что дело изображения и слова — одно [и тоже]? Ибо, говорит он, как бы на картине, покажем словом! Непосредственно следующая часть слова опять [содержит вот что]: ибо и о мужественных военных деяниях повествуют часто как прозаики, так и живописцы: одни — украшая словом, другие же — начертывая на досках; и те, и другие возбудили многих к мужественному образу действий. Ибо что предлагаешь слуху слово разсказа, это молчащая живопись чрез подражание показывает [глазам].
Толкование. Что — яснее этого для доказательства того, что изображения для неграмотных служат книгами и немолчными вестниками принадлежащей святым чести, не издающим звука голосом поучая взирающих и освящая зрение. Для меня недостаточно книг, я не имею досуга для чтения, я вхожу в общую врачебницу душ — Церковь, задушаемый помыслами, как бы колючими растениями. Цвет живописи влечет меня к созерцанию и, как луч, услаждая зрение, незаметно вливает в душу славу Божию. Я созерцаю терпение мученика, воздаяния венцов, и, как бы огнем, воспламеняюсь желанием к соревнованию ему, падая, поклоняюсь чрез мученика Богу и получаю спасение. Разве ты не слышал, что тот же самый богоносный Отец в речи на начало псалмов говорит: Святой Дух, зная, что руководить человеческим родом в деле добродетели — трудно и что он нерадив, присоединил к псалмопению мелодию [ [353]]? Что ты говоришь? Я не буду рисовать, как словом, так и красками мученичества мучеников? И не буду обнимать глазами того, чему удивляются и Ангелы, и вся тварь, и что, как сказал сам светильник Церкви, составляет предмет мучений для диавола и — страшно для демонов [ [354]]? Подобное же он говорит под конец слова, прославляя сорок мучеников: О, святой сонм! О, святое собрание! О несокрушимый, сомкнутый строй! О, всеобщие стражи человеческаго рода, славные соучастники забот, помощники в молитвах, могущественные старцы, звезды вселенной, цветы Церквей, цветы, — говорю, — как духовные, так и чувственные! Не земля скрыла вас, но небо приняло в себя. Врата рая вам открыты. Достойное зрелище для воинства Ангелов, достойное для патриархов, пророков, праведных!
Толкование. Как мне не пожелать увидеть то, что увидеть желают Ангелы? Согласно же с этими словами говорит и брат его, и единомысленный с ним Григорий, епископ Нисский.
XI. Св. Григория, епископа Нисскаго, из дополнения [ [355]] [к шестодневу св. Василия], т. е., [из книги] о создании человека. Глава IV.
Как люди, приготовляющие изображения властелинов, согласно с человеческим обыкновением, и напечатлевают черты наружнаго вида их, и облекают в багряницу, чтобы с тем вместе обозначить царское их достоинство, и как [произведение такого рода] называется и изображением, и царем, так и человеческая природа, потому что она была приготовляема для начальствования над остальными предметами, создана наподобие некотораго одушевленнаго образа, участвующаго со своим Первообразом и в достоинстве и в имени.
XII. Егоже, из пятой главы тойже самой книги.
Божественная красота проявляется не в каком либо наружном виде и не в прелести внешняго образа, обусловливаемый каким либо изяществом красок, но усматривается в неизреченном блаженстве сообразно с добродетелью. Однакож, человеческия формы живописи почти переносят на картины при посредстве некоторых красок, накладывая на копию соответственныя и приличныя краски, чтобы красота первообраза была точно перенесена на подобие.
Толкование. Замечай, что божественная красота не блещет каким либо наружным видом, обусловливаемым каким либо изяществом красок, и поэтому не изображается. Человеческий же образ посредством красок переносится на картины. Если Сын Божий явился с видом человека, зрак раба приим, в подобии человечестем быв, и образом обретеся якоже человек [ [356]], то как, поэтому, не изображать Его? И если, согласно с обыкновением, изображение царя называется царем, и оказываемая изображению честь переходит на первообраз, как говорит божественный Василий, то почему изображение не будет предметом почитания и поклонения? Не как Бог, но как образ Бога — воплотившагося.
XIII. Егоже, из слова, сказанного в Константинополе о Божестве Сына и Св. Духа и об Аврааме.
…После этого отец сперва обеими руками схватывает [связанного] узами сына. Я часто видел на картине изображение этого горестного дела и не проходил мимо этого зрелища без слез, так как искусство ясно выводит пред очи эту историю. Исаак лежит у самаго жертвенника, с согнутым коленом и с обращенными [т. е. связанными] назади руками. А тот [т. е., отец] сзади наступивши сыну [ [357]] на сгибе у колена, привлекши к себе левою рукою его волосы, нагибается к жалобно смотрящему на него лицу и, вооруженный ножом в правой руке, устремляется к закланию. И острие ножа уже касается тела, и тогда ему слышится голос от Бога, отклоняющий это деяние.
XIV. Св. Иоанна Златоуста, из толкования на послание к Евреям.
…И прежде существовало некоторое изображение явившагося после: Мелхиседек [т. е. предъизображал] Христа подобно тому как еслибы кто либо назвал тенью картины, нарисованной красками [ [358]], предшествовавшее ей неясное ея изображение живописцем. Ибо поэтому закон называется тенью и благодать — истиною, делами же — то, что имеет быть; так что закон и Мелхиседек суть тень, предшествовавшая изображенной красками картине [ [359]]; благодать же и истина — картина, нарисованнная красками [ [360]]; а дела — то, что имеет быть в будущем веке; так что Ветхий Завет есть образ образа и Новый — образ дел.
XVа. Леонтия, епископа города Неаполя на острове Кипре, из слова против Иудеев о поклонении кресту Христову и изображениям святых, и себе — взаимно; также и об останках святых.
Если ты, Иудей, опять упрекаешь меня, говоря, что я поклоняюсь древу креста, как Богу, то почему ты не обвиняешь Иакова, поклонившагося на верх жезла [ [361]]? Но вполне ясно, что он поклонился , не дерево почитая, но чрез дерево поклонился Иосифу, как и мы чрез крест прославляем Христа, а не дерево [ [362]].
Толкование. И так, если мы поклоняемся знаку креста из какого то ни было вещества, то почему нам не поклоняться изображению Распятаго?
XVб. И опять из книги тогоже Леонтия:
…Так как и Авраам поклонился нечестивым людям, продавшим ему могилу, и согнул колено на землю, но поклонился им не как богам; и опять, Иаков благословил нечестиваго и идолопоклонника — Фараона [ [363]], но благословил его не как Бога; и опять, павши, поклонился Исаву, но поклонился не как Богу; и опять, как поклоняться заповедует нам Бог? И земле, и горам? Ибо говорит: возносите Господа Бога нашего и поклоняйтеся в горе святей его. И поклоняйтеся подножию ногу его, яко свято есть [ [364]], т. е. земле. Ибо небо, говорит Он, престол мой, земля же подножие ног моих, глаголет Господь [ [365]]. Как же Моисей поклонился Иофору, который был идолопоклонник, и Даниил — Навуходоносору? Почему обвиняешь меня за то, что я почитаю тех, кто почтил Бога и поклонился Ему? Не подобает ли, скажи мне, поклоняться святым и не побивать камнями как [то делаешь] ты? Не подобает ли поклоняться, а не распиливать [ [366]] их и не ввергать своих благодетелей в ров, наполненный грязью [ [367]]. Если ты возлюбил Бога, то во всяком случае должен был бы почитать и рабов Его. И если кости праведников — нечисты, то почему со всякими почестями были перенесены из Египта кости Иакова и Иосифа [ [368]]? Каким образом, мертвый человек, прикоснувшись к костям Елисея, тотчас воскрес [ [369]]? Если же Бог творит чудеса посредством костей, то вполне очевидно, что Он может — и чрез изображения, и — камни, и — многое другое, как и случилось с Елисеем, который дал своему отроку собственный свой жезл и сказал, чтобы он, отправившись, при посредстве жезла — воскресил сына Сунамитянки [ [370]]. И Моисей посредством жезла наказал Фараона и разделил море, и усладил воду, и разорвал скалу, и вывел воду [ [371]]. И Соломон говорит: благословенно древо иже бывает спасение [ [372]]. Елисей, бросивши в Иордан кусок дерева, вывел наверх воды железо [ [373]]. Также [читаем и о] древе жизни [ [374]] и растении Савек [ [375]], т. е. растении милости. И Моисей вознес на древо змия и дал жизнь народу [ [376]]. Посредством прозябшаго в скинии дерева [жезла Аарона] он утвердил [за Аароном] священство [ [377]]. Но, быть может, ты, Иудей, скажешь мне что Бог повелел Моисею, чтобы все то, что находится в скинии, было [там]. И я тебе говорю, что Соломон сделал в храм много разнообразных предметов, разныя украшения и изваянныя [ [378]], сделал, которыя ему Бог не повелевал, да и скиния свидения этими предметами не владела, не имел их и храм, показанный Богом Иезекиилю [ [379]]; и Соломон, между тем, не был обвинен. Ибо устроил таковыя изображения во славу Божию, совершенно — как и мы. И ты имел много различных изображений и знаков для воспоминания о Боге, прежде чем лишился их вследствие своего неразумия; т. е. жезл Моисеев, Богом начертанныя скрижали, огнеросную купину [ [380]], сухую скалу — источавшую воду, ковчег Завета, заключавший в себе манну, алтарь — вместилище божественнаго огня, дощечку с [вырезанным на ней] именем Божиим, показанный Богом [ [381]] ефуд, осеняемую Богом скинию. Если же и ты, с своей стороны, осенял это ночь и днем, говоря: слава Тебе, Который — один только Бог Вседержитель, Который чрез посредство всего этого творил чудеса в Израиле, если же и ты, припадая, поклонялся Богу чрез посредство всех тех законных установлений, какия ты некогда имел, то видишь, что чрез изображения воздается поклонения Богу.
XVв. И после небольшого промежутка тот же Леонтий говорит:
…Ибо, если тот, кто неподдельно любит друга или царя и в особенности своего благодетеля, хотя бы увидел сына его или жезл, или трон, или венец, или дом, или раба, обнимает и целует и [таким образом] воздает честь благодетелю–царю, то гораздо более [таким же способом должно почитать] Бога. О, если бы, опять говорю, и ты сделал изображение Моисея и пророков и ежедневно поклонялся их Господу Богу! И так, когда увидишь, что сыны христиан поклоняются кресту, то знай, что они воздают поклонение распятому Христу, а не дереву. Ибо, еслибы они почитали природу дерева, то, во всяком случае, должны были бы всячески поклоняться, и рощам, и деревьям, как именно некогда и поклонялся им ты, Израиль, говоря дереву и камню: ты — мой Бог и ты мя родил еси [ [382]]. Мы же не говорим так кресту, не говори и изображениям святых. Ибо не боги наши, а книги, открытыя для того, чтобы мы вспоминали о Боге и воздавали Ему честь, книги, на глазах всех находящиеся в церквах и служащие предметами поклонения. Ибо почитающий мученика чтит Бога, о Котором мученик засвидетельствовал [своею кровию]. Поклоняющийся Апостолу Христову поклоняется Пославшему его. И припадающий к изображению Матери Христовой, очевидно, воздает честь Сыну Ея. Ибо нет никакого Бога, кроме одного, Который в Троице познается и почитается.
Толкование. Это ли — верный истолкователь слов блаженнаго Епифания, украсивший остров Кипр [также и] своими речами, или те, которые высказывают чувствования своего сердца? Послушай же также и епископа Гавальскаго–Севериана, что он говорит.
XVI Епископа Гавальскаго–Севериана, из слова, сказанного в праздник обновления креста [ [383]].
Каким образом принесло жизнь нашим предкам изображение того, кто предан проклятию? И после небольшого промежутка: И так, каким образом принесло спасение удручаемому несчастием народу изображение того, кто предан проклятию? Разве не надежнее было бы сказать: если кто из вас будет укушен, да посмотрит на небо, вверх к Богу, и будет спасен, или — на скинию Божию? Но, не обратив внимания на это, он устроил только изображение креста. И так, почему делал это Моисей, который сказал народу: не сотвори себе резного и изваянного изображения, и всякаго подобия, елика на небеси горе, и елика на земли низу, и елика в водах под землею [ [384]]? Но зачем я говорю об этом к неблагодарному? Скажи, о сернейший слуга Божий! Ты делаешь то, что запрещаешь? Что уничтожаешь, то устраиваешь? Говорящий: не сотвори резного изображения сокрушивший слитого из металла тельца, ты делаешь из меди змия? И это — не тайно, но открыто и [так, что] всем можно узнать? Но то, говорит он, я предписал законом для того, чтобы искоренить вещества нечестия и отклонить народ от всякаго отступничества и идолослужения. Теперь же лью из металла змия с пользой [для других] — для предъизображения истины. И подобно тому, как я устроил скинию и все — в ней находящееся, и херувимов — подобие невидимаго, распростер над святым, как образ и тень будущаго; так и змия я воздвиг народу для спасения его, чтобы при посредстве опытности в такого рода [знаках] он был наперед приучен к изображению знака креста и [к принятию] на нем Спасителя и Искупителя. И что слово это — правдивейшее, возлюбленный, послушай Господа, Который подтверждает его и говорит: якоже и Моисей вознесе змию в пустыне, тако подобает вознестися Сыну человеческому. Да всяк веруяй в он не погибнет, но имать живот вечный [ [385]].
Толкование. Пойми, что он предписал законом не делать всякаго подобия ради отклонения, говорил он, народа от идолослужения, — народа, легко увлекающагося и склонного к этому; и — что вознесенный змий был образом страдания Господа.
А что [почитание] икон не–новое изобретение, но древнее и известное святым и превосходным Отцам и для них обычное, — послушай! В житии блаженнаго Василия, составленного егоже учеником Елладием и преемником его на египетской кафедре, написано, что этот святой стоял пред [ [386]] иконой Госпожи [нашей — иконой], на которой был нарисован и образ славнаго мученика Меркурия. Стоял же он пред нею, прося об умервщлении безбожнейшаго и отступившаго от веры тиранна — Юлиана. Со стороны этой иконы он был посвящен в такое откровение: именно он видел, что этот мученик на короткое время исчез из вида, а спустя немного времени — держа окровавленное копье.
XVII. Из жизнеописания Иоанна Златоуста, [где] буквально написано так:
…Блаженный Иоанн очень возлюбил [ [387]] послания мудрейшаго Павла. И после небольшого промежутка: Имел же он и изображение тогоже самаго Апостола на иконе [в том месте], где он по причине слабости тела отдыхал на короткое время. Ибо он по природе расположен был много бодрствовать. И когда он прочитывал его послания, то, не сводя глаз, смотрел на изображение, и с таким вниманием взирал на него, как еслибы Апостол был живой, — прославляя его и, представляя себе, к нему направляя все свое размышление, и чрез созерцание [изображения] беседовал с ним. И после другого промежутка: … Когда Прокл перестал говорить, то, пристально посмотревши на изображение этого Апостола и увидев фигуру, подобную той, которую он видел раньше, сказал , наклонением своего тела отдавши приветствие [ [388]] Иоанну и своим пальцем показывая на изображение: прости мне, отец! Тот, кого я видел говорившим с тобою, подобен этому, и даже, как думаю, этот самый он и есть.
XVIII. В житии святой Евпраксии написано, что тою, которая была начальницей над стадом, было показано изображение Господа.
XVIII. В житии святой Марии Египетской написано, что она помолилась пред иконою Госпожи и испросила себе ея в поручительство, и что, таким образом, она получила доступ в храм.
XX. Из [книги] святого Отца нашего Софрония, архиепископа Иерусалимскаго, [называемой] Луг [ [389]].
Авва Феодор–Элиот говорил, что на масличной горе пребывал заключенным некоторый славный подвижник. С ним вел войну демон блуда. И так, в один день, когда тот сильно налегал на него, старец начал горевать и сказал [ [390]] демону: доколе ты не уступишь мне [ [391]]? Удались, наконец, от меня! Ты состарелся вместе со мною. Демон является ему видимым для глаз образом, говоря: поклянись мне, что ты никому не скажешь [ [392]] того, что я намерен тебе говорить, и впредь не буду воевать с тобою. И старец поклялся ему: клянусь обитающим в вышних, никому не скажу того, что ты скажешь мне. Тогда демон говорит ему: не поклонись этой иконе, и впредь не буду воевать с тобою. Икона же эта имела изображение Госпожи нашей святой Марии–Богородицы, несущей на себе Господа нашего Иисуса Христа. Заключенный говорит демону: позволь, я обдумаю это. И так, он на другой день извещает Авву Феодора–Елиота, жившаго тогда в монастыре Фарон, и [когда] этот пришел, он разсказывает все случившееся с ним. Старец же этот говорит заключенному: Авва, ты действительно оказался жертвой издевательства, так как дал клятву демону. Однако–ж ты хорошо сделал, рассказавши [об этом мне]. Лучше же тебе не оставить в этом городе [ниодного] непотребнаго дома [ [393]], в который бы ты не вошел, нежели — чтобы ты отказался от поклонения Господу и Богу нашему Иисусу Христу вместе с собственною Его Материю. И так, укрепивши его и вселив в него очень многими речами силу, он возвратился в собственное свое место. Демон действительно опять является заключенному и говорит ему: что — это, о, дурной старик? Не поклялся ли ты мне, что никому не скажешь? И почему разсказал все приходившему к тебе? Говорю тебе, о, негодный старик: ты имеешь быть осужденным в день суда, как клятвопреступник. Заключенный отвечал ему, говоря: чем я поклялся — поклялся; и чем ложно поклялся, знаю; тебя же не слушаю.
Толкование. Видишь, что о поклонении изображению он сказал — как о поклонении изображаемому? И сколь велико — зло непоклонение изображению? И как демон предпочел его [т. е. непоклонение] блуду?
И так [ [394]], когда с самаго древняго времени были дарованы христианам многие священники и цари, блиставшие и мудростию, и богопочитанием, и словом, и жизнию и были [созываемы] весьма многие соборы святых и боговдохновенных Отцов, то почему никто не предпринял делать этого? Не потерпим — учиться новой вере! От Сиона бо изыдет закон, говорили пророчески святой Дух, и слово Господне из Иерусалима [ [395]]. Не потерпим того, чтоб в иное время мы думали другое, и чтобы изменялись под влиянием обстоятельств, и чтоб вера делалась для внешних [т. е. нехристиан] предметом смеха и шутки! Не стерпим подчинения царскому приказанию, пытающемуся уничтожить обычай, ведущий начало от Отцов! Ибо несвойственно благочестивым царям уничтожать церковные постановления. Это — не отеческие дела. Ибо дела, совершаемые посредством насилия, а не — убеждения, суть разбойническия. Свидетелем служит собор, созванный во второй раз в Ефесе, до сих пор сохранивший полученное им название разбойничьяго [ [396]], так как он потерпел насилие от царской руки, когда был умерщвлен блаженный Флавиан. Это [т. е. какие либо постановления о подобных предметах] — дело соборов, не царей, как сказал Господь. Идеже два или трие собрани во имя Мое, ту есмь посреде их [ [397]]. Не царям Христос дал власть связывать и разрешать, но Апостолам [ [398]] и их преемникам, и пастырям, и учителям. И аще Ангел, говорит Апостол Павел, благовестит вам паче, еже приясте… [ [399]]. Щадя, так как ожидаем их обращения, умолчим о том, что следует дальше. Если же — чего да не даст Господь! — увидим безповоротное развращение, тогда присоединим и то, что остается [т. е. слова: анафема да будет]. Но мы желаем, чтобы этого не случилось.
Если кто либо, войдя в дом, в котором живописец нарисовал красками историю Моисея и Фараона, потом, быть может, спросит о прошедших по морю, как по суше: кто эти суть? То что ты скажешь на вопрос? Не сыны ли Израиля? Кто — ударяющий жезлом по морю? Не Моисей–ли? Таким образом, если кто либо изобразит распинаемого Христа и будет спрошен о том: Кто — это? То он скажет: Христос Бог, воплотившийся ради нас. Да, Господи, поклоняемся всему, что — Твое, и пламенеющею любовию обнимаем Твое божество, могущество, благость, милосердие к нам, снисхождение, воплощение; и подобное тому как боимся коснуться раскаленнаго железа, не вследствие природы железа, но по причине вступившаго с ним в соединение огня, так поклоняюсь и плоти Твоей, не ради природы плоти, но ради вступившаго в ипостасное соединение с нею Божества. Покланяемся Твоим страданиям. Кто видел смерть, которой бы поклонялись? Кто видел страдания, которыя были бы почитаемы? Однако, мы, действительно, поклоняемся плотской смерти Бога моего и спасительным страданиям. Покланяемся Твоему изображению. Всему, что — Твое, поклоняемся: слугам, друзьям и, преимущественно пред этими, Матери–Богородице.
Упрашиваем же и народ Божий, язык свят, крепко держаться церковных преданий. Ибо и в малой мере отъятие того, что предано [древностью], как бы камней из строения, очень скоро ниспровергает и все здание. Да будет, чтобы мы пребывали крепкими, стойкими, непоколебимыми, утвержденными на крепкой скале, которая есть Христос! Ему подобает слава и честь, и поклонение, вместе со Отцом и Духом, теперь и всегда, в бесконечные века веков. Аминь.
Канонъ на Святую Пасху
Ирмосъ. Воскресенія день! Просветимся люди! Пасха! Господня Пасха! Ибо отъ смерти къ жизни и отъ земли на небо Христосъ Богъ превелъ насъ, поющихъ (песнь) победную.
Очистимъ чувства, и мы узримъ Христа, сіяющаго неприступнымъ светомъ воскресенія и «радуйтесь» явственно услышимъ отъ него, воспевая (песнь) победную (Матф. 28, 9; 1 Тим. 6, 16).
Небеса достойно да веселятся, земля — да радуется, и да празднуетъ весь міръ, видимый и невидимый; ибо восталъ Христосъ — веселіе вечное (Псал. 95, 11; 1 Кор. 15, 20).
Ирмосъ. Пріидите, станемъ пить питіе новое, чудесно изводимое не изъ камня безплоднаго, но изъ гроба, изведшаго источникъ нетленія, (изъ гроба) Христа, на которомъ мы утверждаемся (Исх. 17, 6; Матф. 20, 29).
Ныне все наполнилось светомъ — небо, земля и (места) преисподнія; да празднуетъ же вся тварь востаніе Христа, на которомъ она утверждена (Ефес. 4, 10).
Вчера я погребался съ тобою, Христе, сегодня востаю съ тобою воскресшимъ; вчера я распинался съ тобою; прославь же самъ ты, Спаситель, и меня въ Царствіи твоемъ (Рим. 6, 3; 8, 17).
Ирмосъ. Богоглаголивый Аввакумъ да станетъ съ нами на Божественной страже и покажетъ светоноснаго Ангела, ясно восклицающаго: ныне спасеніе міру, ибо воскресъ Христосъ, какъ всесильный (Авв. 2, 1; Ис. 9, 6).
Наша Пасха — мужескій полъ, такъ какъ разверзшій девственную утробу есть Христосъ; Онъ названъ агнцемъ, какъ предлагаемый въ снедь, — непорочнымъ, какъ непричастный нечистоты (греха), а какъ истинный Богъ — нареченъ совершеннымъ (Исх. 12, 5–11; Іоан. 6, 54).
Благословляемый нами венецъ — Христосъ, какъ однолетный агнецъ, добровольно заклался за всехъ въ очистительную Пасху, и опять изъ гроба возсіялъ намъ, (какъ) прекрасное солнце правды (Псал. 64, 12; 1 Кор. 5, 7).
Богоотецъ Давидъ въ восторге скакалъ предъ прообразовательнымъ ковчегомъ: мы же, святый народъ Божій, видя исполненіе прообразованій, (темъ более) да возвеселимся священно: ибо воскресъ Христосъ, какъ всесильный (2 Цар. 6; Ефес. 1, 18).
Ирмосъ. Возстанемъ въ глубокое утро, и вместо мира принесемъ песнь Владыке, и узримъ Христа — Солнце правды, — всехъ жизнію озаряющаго (Лук. 24, 1; Мал. 4, 2).
Узревъ безмерное твое милосердіе, содержимые въ адовыхъ узахъ радостными стопами потекли къ (тебе) свету, Христе, прославляя вечную Пасху (Ис. 49, 9; 1 Пет. 3, 19).
Со светильниками въ рукахъ пойдемъ во сретеніе Христу, исходящему изъ гроба, какъ жениху, и съ радостно–празднующими чинами (Ангеловъ) будемъ праздновать спасительную Божію Пасху (Матф. 25, 1).
Ирмосъ. Снизшелъ ты въ преисподнія (места) земли, и сокрушилъ вечные заклепы, содержащіе узниковъ, Христе, и въ третій день, какъ Іона изъ кита, вышелъ изъ гроба (Ефес. 4. 10).
Неповредившій заключенной (утробы) Девы въ рожденіи твоемъ, Христе, ты восталъ и изъ гроба, сохранивъ целыми печати его, и отверзъ намъ двери рая (Матф. 27, 66; Іез. 44, 2).
Спаситель мой, живая и, какъ Богъ, незакалаемая жертва! Добровольно приведши себя къ Отцу, и воставъ изъ гроба, ты воскресилъ вместе и родоначальника Адама (Лук. 23, 46; Рим. 6, 4–5).
Ирмосъ. Избавившій отроковъ изъ пещи, соделавшись человекомъ, страждетъ какъ смертный, и страданіемъ (своимъ) облекаетъ смертное въ красоту безсмертія; единъ Богъ отцевъ — благословенъ и препрославленъ.
Богомудрыя жены въ следъ за тобою спешили съ благовонными мастями; но кого оне, какъ мертваго, искали со слезами, тому поклонились съ радостію, (какъ) живому Богу, и ученикамъ твоимъ, Христе, возвестили таинственную Пасху (Марк. 16, 1–7).
Мы празднуемъ умерщвленіе смерти, разрушеніе ада, начало другой вечной жизни, и въ восторге воспеваемъ Виновника (сего), единаго Бога отцевъ, благословеннаго и препрославленнаго (Ос. 13, 14; 1 Кор. 15, 54).
По истине священна и достойна всякаго торжества сія спасительная и светозарная ночь, предвозвестница светоноснаго дня воскресенія, въ которую безлетный Светъ во плоти для всехъ возсіялъ изъ гроба (Іоан. 20, 1).
Ирмосъ. Сей именитый и святый день, единственный, царь и господь субботъ, праздникъ изъ праздниковъ и торжество изъ торжествъ; — въ сей (день) благословимъ Христа во веки.
Пріидите, пріобщимся новаго винограднаго плода — божественнаго веселія, въ именитый день воскресенія и царствія Христа, воспевая его, какъ Бога, во веки (Матф. 20, 29; Псал. 103, 15).
Возведи взоры твои, Сіонъ, вокругъ себя и посмотри: вотъ стеклись къ тебе какъ богосветлыя светила, отъ запада, севера, моря и востока, дети твои, благословляющія въ тебе Христа во веки (Ис. 60, 4; 49, 12).
Отецъ Вседержитель и Слово и Духъ! Существо единичное въ трехъ лицахъ, всевышнее и Божественнейшее! Мы въ тебя крестились и тебя будемъ благословлять во все веки (Матф. 28, 19).
Ирмосъ. Озаряйся светомъ, озаряйся новый Іерусалимъ: ибо слава Господня возсіяла надъ тобою; торжествуй ныне и веселись Сіонъ; и ты, Пречистая Богородица, радуйся о востаніи Рожденнаго тобою! (Ис. 60, 1; Лук. 1, 47).
О какъ божественны, любезны, и пресладостны глаголы твои, Христе! Ты обещался неложно съ нами быть до кончины века; имея ихъ опорою надежды, мы верные радуемся (Матф. 28, 20).
О Пасха великая и священнейшая, Христе! О премудрость, Слово Божіе и сила! Удостой насъ совершеннее пріобщаться тебя въ безвечерній день царствія твоего (1 Кор. 5, 7; 13, 12).
Печатается по изданію: Богослужебные каноны на греческомъ, славянскомъ и русскомъ языкахъ. Книга первая: Каноны на Святую Пасху и Дванадесятые праздники. — СПб.: Въ Синодальной Типографiи, 1855. — С. 87–94.
Канонъ на Успеніе Пресвятыя Богородицы
Ирмосъ. Отверзу уста мои и они исполнятся (Святаго) Духа; изреку слово Царице Матери; явлюсь светло торжествующимъ и въ радости буду воспевать ея Успеніе.
Юныя девы, воспойте ныне съ пророчицею Маріамною надгробную песнь: ибо единственная Дева и Богородица преставляется въ небесное селеніе (Исх. 15, 20).
Небесныя божественныя обители достойно приняли тебя, какъ одушевленное небо, Пречистая, и ты въ светломъ украшеніи, какъ пренепорочная невеста, предстала Царю и Богу (Псал. 44, 9).
Ирмосъ. Богородица, живый и неоскудевающій источникъ! Укрепи певцовъ твоихъ, составившихъ духовное торжество въ (день) божественной памяти твоей, и удостой (ихъ) венцевъ славы.
Происшедши отъ чреслъ смертныхъ, Чистая, ты имела и кончину, сообразную съ природою: но (какъ) родившая истинную Жизнь, ты переселилась къ Жизни Божественной и ипостасной (Іоан. 14, 6).
Сонмъ богослововъ (Апостоловъ) отъ концевъ (земли), и множество Ангеловъ съ высоты стеклись къ Сіону по мановенію Всемогущаго, чтобы достодолжно послужить при твоемъ погребеніи, Владычица (Ис. 30, 19).
Ирмосъ. Созерцая неизследимый Божій советъ о твоемъ, Всевышній, воплощеніи отъ Девы, пророкъ Аввакумъ восклицалъ: слава силе Твоей, Господи.
Дивно было видеть, что одушевленное небо Вседержителя нисходитъ въ недра земли; какъ чудны дела Твои! — слава силе Твоей, Господи! (Псал. 102, 19; 138, 14).
Если непостижимый Плодъ ея, для коего она соделалась небомъ, добровольно подвергся погребенію, подобію смертному; то и безбрачно Родившая отвергнетъ ли погребеніе? (Лук. 1, 42).
Въ преставленіи твоемъ, Матерь Божія, Ангельскія воинства со страхомъ и радостію покрывали священнейшими крылами пространнейшее, Бога вместившее тело твое (Псал. 90, 11).
Ирмосъ. Все изумилось при честномъ успеніи твоемъ: ибо Ты, непознавшая брака Дева, отъ земли преставилась въ вечныя обители и къ безконечной жизни, даруя спасеніе всемъ воспевающимъ тебя.
Да звучатъ въ день сей трубы богослововъ, и многоречивый языкъ человековъ да возвещаетъ ныне; да огласится воздухъ, озаряясь безмернымъ светомь, и Ангелы да воспеваютъ успеніе Девы (Псал. 80, 4).
Достоинъ былъ воспеть тебя, Дева, (св. Іерофей) сосудъ избранный; будучи весь въ изумленіи, въ восторге, и всецело освященъ Богомъ, онъ и видимъ былъ всеми и действительно былъ боговдохновенъ, преславная Богородица! (Чет. — Мин.)
Ирмосъ. Совершая божественное сіе и всечестное празднество Богоматери, пріидите, богомудрые, восплещемъ руками и прославимъ родившагося отъ нея Бога.
Изъ тебя возсіяла Жизнь, не разрешивъ ключей девства: какъ же пречистое и живоначальное тело твое соделалось причастнымъ смерти? (Іоан. 14, 2; Іез. 44, 2).
Соделавшись храмомъ Жизни, ты сподобилась жизни безсмертной: ибо чрезъ смерть ты прешла къ жизни, (какъ) родившая Жизнь ипостасную (Іоан. 11, 25; 14, 6).
Ирмосъ. Богомудрые (отроки) не послужили твари вместо Творца, но мужественно презревши угрозу огнемъ, въ радости воспевали: благословенъ Ты, препрославленный Господи и Боже отцевъ.
Юноши и девы, старцы и князи, и цари съ судіями, почитая память Девы и Богоматери, воспойте: благословенъ Ты, Господи и Боже отцевъ (Псал. 148, 11–12).
Да вострубятъ трубою Духа небесныя горы; да возрадуются ныне холмы, и божественные Апостолы да ликуютъ: Царица преселяется къ Сыну, чтобы съ Нимъ царствовать (Псал. 148, 9).
Священнейшее преставленіе божественной и нетленной Матери твоей собрало горніе чины высшихъ силъ — радоваться вместе съ поющими тебе на земле: благословенъ ты, Боже (Лук. 15, 10).
Ирмосъ. Благочестивыхъ отроковъ въ пещи сохранило рождество Богородицы; будучи тогда образуемымъ, а ныне действительнымъ, оно всю вселенную побуждаетъ петь: воспевайте Господа творенія и превозносите во все веки.
Память твою, пречистая Дева, прославляютъ Начала, Власти и Силы, Ангелы, Архангелы, Престолы, Господства, Херувимы и страшные Серафимы, а (съ ними) и мы, родъ человеческій, воспеваемъ и превозносимъ во веки (Лук. 1, 48).
Чудно вселившійся при воплощеніи въ пречистое чрево твое, Богородица, Самъ принялъ священнейшій духъ твой и упокоилъ въ себе, какъ сынъ обязанный; посему тебя Деву мы воспеваемъ и превозносимъ во все веки (Кол. 3, 3–4).
О какъ непостижимы чудеса Приснодевы и Богоматери! Вселившись во гробъ, она соделала (его) раемъ; предъ нимъ предстоя ныне, мы въ радости поемъ: воспевайте Господа творенія и превозносите во все веки.
Ирмосъ. Всякъ земнородный да возвеселится духовно просвещаясь, да торжествуетъ и естество безплотныхъ умовъ, чествуя священное преставленіе Богоматери, и да восклицаетъ: радуйся всеблаженная, чистая Богородица, Приснодева!
Пріидите, возрадуемся, созерцая Богородицу на Сіоне, на сей божественной и утучненной горе живаго Бога; ибо Христосъ преселяетъ ее, какъ матерь (свою), въ жилище гораздо лучшее и божественнейшее, во Святое святыхъ (Псал. 67, 16; Евр. 9, 11).
Пріидите верные, приступимъ ко гробу Богоматери и обнимемъ (его) искренно, прикасаясь сердцемъ, устами, взорами и лицами, и будемъ почерпать обильные дары изцеленій, проистекающіе изъ источника неоскудевающаго.
Пріими отъ насъ надгробную песнь, Матерь живаго Бога, и осени (насъ) светоносною и божественною твоею благодатію, подавая Царю победы, христолюбивому народу миръ, и воспевающимъ (тебя) отпущеніе (греховъ) и душевное спасеніе.
Печатается по изданію: Богослужебные каноны на греческомъ, славянскомъ и русскомъ языкахъ. Книга вторая. — СПб.: Въ Синодальной Типографiи, 1855. — С. 53–60.
О драконах и привидениях
Так как некоторые измышляют, что драконы и принимают человеческий образ, и становятся змеями, иногда маленькими, иногда огромными, отличающимися длиной и размерами тела, а иногда, как уже было сказано, превратившись в людей, вступают с ними в общение, являются, похищают женщин и сожительствуют с ними, то мы спросим [рассказывающих все это]: сколько разумных природ сотворил Бог? И если они не знают, то скажем сами: две, — я имею в виду ангелов и людей. Ведь и диавол был одним из ангельских сил и ходит во тьме, после того как добровольно отпал от света. Итак, эти две разумные природы [Он] сотворил: но «если дракон изменяет вид, общается с людьми и сожительствует с женщинами, становясь то змеей, то человеком, как бы одним из многих, то из этого со всей ясностью следует, что он является [существом] разумным и значительно превосходящим человека; а как раз этого и не было [никогда], и не будет. Пусть скажут еще: кто собственно повествует о нем? Ибо мы доверяем учению Моисея, а точнее Святого Духа, вещавшего через [пророка]. [Учение] же это гласит: «И привел Бог всех животных к Адаму, чтобы видеть, как он назовет их; и как назвал [человек], так и было имя их» (ср. Быт. 2:19). Стало быть, и дракон был одним из животных. Ведь я не говорю тебе, что нет драконов: драконы существуют, но они суть змеи, рождаемые от других драконов. Будучи только–только рожденными и молодыми, они малы, когда же подрастут и войдут в меру возраста, то делаются большими и толстыми, так что превосходят протяжением и размерами остальных змей. Как говорят, они вырастают свыше тридцати локтей [400], толщиной же становятся, как большое бревно. Дион Римлянин [401], написавший Историю Римской империи и республики, в которой он рассказал о достославной Карфагенской войне, сообщает следующее: однажды, когда римский консул Регул воевал против Карфагена, внезапно приползший дракон расположился за валом римского войска; римляне по приказу Регула, убили его и, содрав кожу, послали ее в римский сенат. Когда же шкура, как говорит Дион, была измерена по приказу сената, то, великое чудо, она оказалась ста двадцать футов [402] в длину; подобающей длине была и толщина. Есть и другой род драконов, у которых широкая голова, золотистые глаза и роговые выступы на затылке; еще у одних борода [растет] от горла — данный род драконов называют «агафодемонами» [403] и говорят, что у них нет лиц. И этот дракон является разновидности животных, подобно прочим зверям. Ведь он имеет бороду, как козел, равно и рог над затылком. Глаза у него большие и золотистые. Бывают они и большие, и маленькие. Все роды змей ядовиты, кроме дракона, который один не выпускает яд.
Рассказывают и такую басню, будто дракон изгоняется громом: он–де поднимается и умерщвляется. Услышав это, я рассмеялся. Как можно представлять [дракона] то человекообразным и разумным, то змеей, то противящимся Богу, то преследуемым Им? Подлинно, невежество — вещь ненадежная. И потому всего более мы сами себе вредим, когда пренебрегаем чтением Священных Книг и исследованием их согласно слову Господа. Но воин говорит: «Я воин и не нуждаюсь в чтении», — земледелец отговаривается земледелием; сходно поступают и прочие, так что все мы оказываемся неисполняющими [заповедь Господа].
Гром не преследует дракона; гром происходит из облака, когда облако, проливаясь, по причине влажности, дождем и будучи гонимо дуновением или ветром, сгущается. И когда дуновение проникает внутрь его и разрушает, тогда происходит грохотание; этот шум наверху называется громом, а то, что под действием силы ветра ниспадает на землю, называется молнией. Если она попадает в дом или дерево, то разбивает или раскалывает их, если же в человека или какое–либо другое живое существо, то причиняет им смерть; поэтому мы видим, что таким ударом часто бывают умерщвляемы люди и другие животные, а не драконы. Что же до молний, то некоторые из них бывают похожи по форме на линии, другие извилисты, а третьи огневидны. Говорят также, что молния и гром случаются вместе; сразу за разрывом облака следует молния и гром, при этом молния, до того невидимая, появляется тотчас, а гром запаздывает, пока не спустится с высоты. Поэтому удар грома слышен позднее молнии.
Приведу тебе еще такой пример. Рассмотри внимательно, когда кто–либо стоящий вдалеке на возвышенном месте подает сигнал, то ты прежде видишь его руку, стучащую по дереву, и лишь через некоторое время доносится до твоих ушей звук удара. Поразмысли, что то же самое происходит и в облаке. Когда оно, наполненное внутри ветром, разрушается силой влаги, то производит звук. Если же так случится, что оно столкнется с другим облаком, то звук получается [особо] сильный.
Хочу, чтобы вы не оказались несведущими и относительно следующего. Некоторые из наиболее невежественных утверждают, что есть женщины привидения, которые еще называются гелудами. Рассказывают, что они по ночам появляются в воздухе и, если посещают дом, то им невозможно воспрепятствовать ни дверями, ни запорами, но они входят через запертые со всяким тщанием двери и душат младенцев. Другие говорят, что они поедают печень и весь [внутренний] состав [детей], полагая пределы их жизни. При этом одни утверждают, что видели, другие — что слышали, как [привидения] входят в дома при запертых дверях, будь то с телом или только душой.
Я скажу им, что Один Господь и Бог наш Иисус Христос сотворил это, когда вошел после Своего воскресения из мертвых к святым Своим апостолам при запертых дверях. А если женщины колдуньи это делали и делают, то ровным счетом ничего достойного удивления не сотворил Господь, войдя, когда двери были заперты. Если же они будут говорить, что входит обнаженная [от плоти] душа, тогда как тело лежит на ложе, то вот, услышь от меня сказанное Господом нашим Иисусом Христом: Имею власть отдать душу Мою и власть имею опять принять ее (Ин. 10:18). Что и сотворил Он единожды во время Своих Святых Страстей. А поэтому, если волхвующая и гнусная женщина исполняет это, когда ей хочется, то получается, что Господь не сотворил вовсе ничего [чудесного]. И еще: если колдунья съедает печень младенца, как может он жить дальше? [Отсюда несомненно], что весь этот вздор измышляют некие еретики, враждующие против Святой Католической Церкви, чтобы отвратить простецов от правого разумения.
Прп. Иоанн Дамаскин. Христологические и полемические трактаты. Слова на богородичные праздники / Пер. и коммент. свящ. Максима Козлова, Д.Е. Афиногенова. — М.: Мартис, 1997. — С. 223–225. — (Святоотеческое наследие. Т. 3)
О сложной природе против акефалов [православное богословие]
(1) Одна сложная природа возникает из разных природ, когда при соединении природ получается нечто иное помимо соединившихся природ. И получающееся не есть и не называется в собственном смысле ни тем, ни этим, но другим. Например, из четырех стихий, то есть огня, воздуха, воды и земли составляется тело соединением и сорастворением всех четырех, и получающееся тело не есть и не называется ни огонь, ни воздух, ни вода, ни земля, но из них нечто иное помимо них. Подобно и от лошади и осла рождается мул, и он не есть ни лошадь, ни осел, и не называется так, но есть нечто иное помимо них. Господь же наш Иисус Христос, будучи из Божества и человечества, есть и в Божестве и в человечестве, и есть и называется совершенный Бог и совершенный человек, и всецело Бог, и всецело человек, чего в сложной природе найти нельзя — ведь все тело не есть огонь, и не все оно воздух, так же как и не земля или вода, и мул не есть всецело лошадь, ни всецело осел, и не совершенная лошадь, ни совершенный осел, а Христос, как я сказал, есть совершенный Бог и совершенный человек и всецело Бог и всецело человек. Поэтому Он не одна сложная природа, но одна ипостась, в двух природах познаваемая, и две природы в одной сложной ипостаси.
(2) Итак, спросим еретиков: говоря, что Христос из двух природ, о каких природах вы говорите? Они ответят: о Божестве и человечестве. Затем скажем: а как, говоря, что Христос в Божестве и человечестве, вы отрицаете, что Он в двух природах? Ведь они не могут ответить, что Христос не в Божестве и человечестве. Снова спросим их: одна сложная природа Христа или две? И скажут: одна сложная. Затем мы говорим: простое и сложное единосущны? И они не могут сказать, что единосущны простое и сложное. Тогда говорим: стало быть, если Христос одной сложной природы из Божества и человечества, то Он не единосущен Отцу ведьОтец не сложной природы из Божества и человечества, но простой. Но Он не будет единосущен и Матери — ведь и Мать не сложена из Божества и человечества. Мы же, говоря, что Христос одна ипостась в двух природах в Божестве и человечестве, утверждаем, что по Божеству Он единосущен Отцу, а по человечеству единосущен Матери, и не разделяем Его, говоря об одной ипостаси, и не сливаем, исповедуя две соединенных природы.
И вновь скажем так: если одна природа Божества Христова и плоти Его, а природа Отца и Христа едина, одна природа будет у Отца и плоти.
И опять–таки: как вы исповедуете различие природ? Ведь различие вводит по меньшей мере две различающихся природы, или ипостаси, или одну ипостась, которая изменяется и преобразуется по отделяемому привходящему признаку. То, что вы не имеете в виду различие ипостасей, применительно к Христу ясно. Ясно и то, что (речь не идет) и об отделяемом признаке, — ведь не говорите же вы, что Он иногда бессмертный, а иногда смертный, из бессмертия перешедший в смертность, как мы из болезни в здоровье. Итак, остается вам говорить о различии природ, что вы и признаете, и, вначале исповедовав различие природ, исповедатьи те природы, между которыми есть различие, — ведь если нет сущностей, не будет и сущностных различий. Если же одна природа, как и одна ипостась у Христа, почему, говоря о различии природ, вы не говорите и о различии в Нем ипостасей? Почему, утверждая, что Христос из двух природ, вы не говорите, что Он и из двух ипостасей?
Если Христос одной сложной природы, Он не единосущен Отцу — ведь Отец простой природы. Простое же и сложное не единоосущны. Если Христос по одной и той же сущности единосущен Отцу и единосущен нам, то Отец и мы окажемся одной природы. Если Христос одноприроден и единосущен Отцу, Который простой природы, но имеет и сложную природу, то у Него будет две природы — одна простая, а другая сложная.
Если, по–вашему, природа и ипостась тождественны, то, поскольку три ипостаси Божества, будут у Него и три природы, или, поскольку одна природа, будет и одна ипостась.
Если вы говорите, что одно дело общая природа, и иное та, что усматривается в неделимом существе, которую вы и называете частной, то вам необходимо признать, что не только Христос, но и Отец, и Дух Святой имеют две природы, одну простую и одну сложную.
Если несотворенно и безначально Божество, а человечество тварно и имеет начало, то как безначальное и начавшееся будут одной природы?
(3) Поскольку же они преподносят нам изречение святого Афанасия и святейшего Кирилла, гласящее об «одной воплощенной природе Бога Слова», мы говорим, что ему равнозначно и речение святого Григория Богослова, говорящее: «Из коих одно обожило, а другое было обожено». Ибо как накаливание означает не превращение накаляемого, но соединение с огнем, так и обожение означает соединение с Божеством, а воплощение — соединение с плотью. Поэтому мы знаем одну природу Бога Слова, то есть Божества Его, воплощенную, то есть соединенную с плотью, и одну природу плоти Слова обоженную, то есть соединенную с Божеством. Так что есть две природы, соединенные друг с другом. Ведь если бы он сказал об одной природе Бога Слова, даже воплощенного, то это без прекословия означало бы, что оба одна природа. Сказав же «одна природа Бога Слова» и добавив «воплощенная», он обозначил сущность плоти, как и, сам себя истолковывая, говорит в послании к Сукенсу: «Ибо если бы мы, сказав «одну природу Слова», умолкли бы, не прибавив «воплощенную», то, может быть, и не были бы неубедительны их речи, притворно вопрошающие: если все в целом есть одна природа, то где совершенство в человечестве? Поскольку же обозначение плоти введено посредством выражения «воплощенная», пусть перестанут опираться на тростниковый посох» (ср. Ис. 36:6, 2 Цар. 18:21 и пр.). Вот он ясно отказался от того, чтобы называть одной природой целое, то есть оба начала, — и говорит, что через «воплощенную» внесено обозначение плоти. Итак, мы имеем «одну природу Бога Слова». и слово «воплощенную» указывает на плоть — плоть же не без сущности. Посему природа Слова и восуществленная плоть будут двумя сущностями.
(4) Почему же, исповедуя во Христе природу Божества и природу плоти и говоря, что это одно и другое, вы не признаете две природы, убоявшись страха там, где нет страха (Пс. 52:6)? И они говорят, что число есть начало разделения и что, «избегая разделения, не признаем двух природ Христовых». А мы им говорим, что всякое число обозначает количество исчисляемых, но не отношение, — ведь говоря о трех человеках, мы не обозначаем три раздельные природы, и говоря о трех ипостасях у Божества, не исповедуем их раздельными. Так и утверждая две природы во Христе и обозначая число, мы не допускаем разделения, ибо как во Святой Троице три ипостаси соединены нераздельно и вместе с тем неслитно — нераздельно из–за единственности природы и неслиянного прехождения друг в друга, неслитно же из–за ипостасногоразличия, или способа существования, то есть нерожденности, рожденности и исхождения, — и число ипостасей не вводит разделения, так и при воплощении Бога Слова две природы соединены нераздельно и вместе с тем неслитно — нераздельно из–за единственности ипостаси и неслиянного прехождения друг в друга, неслитно же из–за сущностного различия, я имею в виду между тварным и несотворенным, смертным и бессмертным, ограниченным и неописуемым, и тому подобное — и число природ не вводит
разделения,
(5) Поскольку же они, как нам представляется, находятся в затруднении, приводя шаткие доводы, что, если нет сущности без ипостаси и природы без лица, то вы–де, говоря о двух природах и сущностях во Христе, по необходимости признаете и две ипостаси и два лица, мы ответим, что [и в самом деле] нет сущности без ипостаси и природы без лица — ибо сущность созерцается в ипостасях и лицах, но сущность никак не есть ипостась, а природа лицо. Ведь если сущность есть ипостась, а природа — лицо, придется во Святом Божестве, говоря об одной природе и сущности, признавать и одну ипостась и одно лицо, или же, исповедуя три ипостаси и лица, исповедовать вместе с тем и три сущности и природы; и более того, в человечестве подобным же образом или признавать одну природу и одну ипостась, или говорить о бесконечных сущностях, так же как и ипостасях, но и, говоря, что Христос из двух природ, придется утверждать также, что Он из двух ипостасей.
(6)Итак, мы говорим, что в ипостасях созерцается сущность (почему она и воипостасна), но не ипостась. Значит, воипостасное не должно называться ипостасью. Ведь ипостась и воипостасное понимается двояко. Ибо ипостась иногда означает просто существование, в каковом значении обозначает не простую сущность, но привходящее, а иногда означает неделимое существо, то есть лицо, что и называется ипостасью самой по себе, которая указывает на Петра, Павла, этого вот коня и тому подобное. Воипостасное же иногда означает сущность, как созерцаемую в ипостаси и самостоятельно существующую, а иногда — каждое из входящих в состав одной ипостаси, как в случае души и тела. Стало быть, Божество и человечество Христа воипостасны — ведь и то, и другое имеет одну общую ипостась — Божество предвечно и вовеки, одушевленная же и мыслящая плоть, будучи воспринята Им в последние времена, в Нем получив существование и Его обретя ипостасью.
(7)Еще говорят они, что святые отцы воспользовались уподоблением человеку применительно к таинству Христову — а у людей одна природа, значит и у Христа будет одна природа. Так пусть услышат: имя «природа» употребляется и применительно к виду. Поэтому говорят, что все люди одной природы, как относящиеся к одному виду, человечеству. Но человек не единой природы, раз он состоит из души и тела — ведь бестелесная и невидимая душа не единосущна видимому телу. Посему, когда человека сравнивают с человеком, говорят, что они единосущны как подпадающие под один вид, и поскольку все сложены из души и тела, и все несут в себе две природы — при естествословии же человека в нем усматриваются две природы, души и тела, сложенные в од ной ипостаси. Ибо сравнивая душу и тело, кто же будет столь не разумен, чтобы говорить об одной природе обоих? Применительно же ко Христу вида нет — ведь нет многих Христов, сложенных из Божества и человечества, чтобы они все, относясь к одному и тому же виду, могли называться одной природы, но один Христос, из двух и в двух природах познаваемый. Ибо говорит Григорий Богослов: «Две природы, Бог и человек, потому что душа и тело, Сынов же не двое».
(8) Еще: как одна и та же природа будет иметь противоположные сущностные различия? Ведь если даже несущностные различия сущность может иметь по отдельности, а не одновременно, то тем более сущностные. Ведь ясно, что в одной и той же сущности не могут находиться противоположные сущностные отличия
потому что не может быть одна и та же сущность разумной и неразумной, тварной и несотворенной.
Еще: сущности образуются различиями, составляющими сущность, — поэтому те и называются сущностными и составляющими, и бытуют в сущностях. Посему, если вы исповедуете во Христе сущностно образующие различия, необходимо исповедовать и сущности — иначе чему бы те принадлежали? И не образуя сущностей, [эти различия] были бы излишни.
Еще: раз вы говорите об одной природе Божества и человечества Христова, скажите нам, которой природой пострадал Христос? Ясно, что сложной, скажете вы. Ибо говоря об одной, вы по необходимости припишете ей и страдание, и будет у вас и человечество, и Божество Христово страстно.
Еще: если есть одна сложная природа Христа, она будет или только страстна, или только бесстрастна, или страстно–бесстрастна, то есть одновременно и страстна, и бесстрастна, или переменчива, то есть иногда страстна, а иногда бесстрастна, или часть ее будет страстна, а часть бесстрастна. Итак, выбирайте какое хотите из нечестий. Ибо если она только страстна, то Христос не Бог. Еслиже только бесстрастна, Христос — не человек. Если же иногда страстна, а иногда бесстрастна, то она ни страстна по природе, ни бесстрастна по природе, но по привходящему признаку — ведь присущее по природе не переходит. Если же часть ее страстна, а часть бесстрастна, но и то, и другое есть то, что оно есть, по природе, тогда части будут не одной природы, и тогда двуприроден окажется Христос, Который не есть природа, но ипостась. Ибо не возможно одной и той же самой природе быть вместе и страстной, и бесстрастной — ведь одна и та же природа не может одновременно принимать противоположные сущностные различия.
(9) Еще и вот что скажите нам: имеет ли Христос Божественную природу? Да, — разумеется, скажете вы. А имеет ли человеческую? И это вы признаете, если, конечно, не пожелаете решиться на откровенное нечестие. Итак, природа Божественная и природа человеческая — одна природа или две? Но если скажете, «од на», будет Отец единосущен нам. Если же две, а не одна, то почему бы вам, отбросив подальше гордость вместе с родителем ее, то есть диаволом, не исповедовать вместе с нами одного Христа, одного Сына, одного Господа, одну ипостась из двух природ, и две природы, и в двух природах после соединения? Ведь если вы при знаете, что Христос никогда не был с двумя природами, то зачем понапрасну говорите, что Он одной природы после соединения? Если же вы говорите об одной природе после соединения, утверждая, что до соединения Он был двуприроден, то вы прямо противоборствуете истине. Ибо прежде соединения, то есть Божественного воплощения, Он, будучи одной ипостасью одной простой при роды, то есть Божественной, не был и не именовался Христом, разве только когда пророческим словом предвещалось грядущее. Стало быть, вы или совершенно устраняете две природы во Христе, или утверждаете, что Христос был двуприроден даже прежде воплощения от Девы, не желая признать за Ним после соединения собственно принадлежащие Ему две природы.
Мы же не так мыслим, и не такова доля Иакова (Иер. 10:16), но, стоя в пределах благочестия, мы именуем Его одной сложной ипостасью — ибо эта предвечная ипостась Бога Слова, поселившись во чреве Святой Приснодевы, осуществила в себе самой разумную одушевленную плоть, сама явившись ипостасью для разумной и одушевленной плоти, и стал из совершенного Божества и совершенного человечества один Христос, один Сын Он же и Божий, и Человеческий, один и Тот же Господь, совершенный Бог и совершенный человек, всецело Бог и всецело человек, в неслитном, непревратном и нераздельном соединении природ друг с другом. Неслитном, ибо каждая природа сохраняет свое отличие Божество несотворенность, человечество тварность, Божество бесстрастие, человечество страстность, и тому подобное. Непревратно же, потому что каждая из природ осталась неизменной, не превратившись в другую и не явившись одной сложной природой, но две природы существуют и вечно пребывают. Нераздельно же, потому что они ипостасно соединены друг с другом, имея одну ипостась, предвечно бестелесную и простую, в последние же времена без превращения обретшую тело от Святой Приснодевы — ибо она есть и то, и другое, бестелесная безначальным Божеством, телесная же возникшей, то есть воспринятой плотью. Сия же ипостась есть предвечный Сын и Слово Божие, Который Сам и бестелесен как Бог, и телесен как в последние дни ставший человеком. Итак, природы соединены ипостасно и взаимопроникают.
Источник: Творения преподобного Иоанна Дамаскина. Христологические и полемические трактаты. Слова на богородичные праздники / Пер. свящ. Максима Козлова и Д. Е. Афиногенова (М. 1997). 194 — 201.
Об осьми главных страстях
1) Знай, брате, что есть восемь помыслов, воюющих с монахом, как говорят св. отцы. Первый — чревоугодия; второй — злой и срамной похоти; третий — сребролюбия; четвертый — печали; пятый — гнева; шестой — уныния; седьмой — тщеславия, и гордости — восьмой. И так ведать тебе, монах, и внимать тщательно надлежит, какою страстью возмущаем бываешь ты и тревожим от врагов наших, духов злобы, и к какому страстному помышлению склонность имеет ум твой.
2) Если увидишь, что бываешь тревожим от чревоугодия и сластености, то утесни чрево свое, весом и мерою определяя, для себя пищу и питие; имей непрестанную память об отшествии отселе души, также о будущем суде и страшной геенне; возгревая в тоже время и возжелание царствия небесного. Сим способом возможешь ты победить чревоугодливое сластолюбие, и возымеешь к нему омерзение.
3) Если схвачен будеши духом срамной и злой похоти, то восприими подвиг воздержания телесного и сокрушения душевного, равно как бдения и прилежной молитвы; к тому же держи себя бездерзновенно (не смело пред всеми), никого не осуждай и не оговаривай, и ни к кому не имей отвращения; еще поминай о смерти и возлюби жажду; наипаче же не позволяй себе видеться с женщинами и беседы с ними вести, — еще лучше совсем не смотреть на лица их. Делай так, и избавишься от этой страсти.
4) Если хочешь победить сребролюбие, люби нестяжательность и во всем скудость; помни также участь Иуды, ради сей страсти предавшего Господа беззаконным судиям, еще же и то, что всякий сребролюбец именуется в Божественном Писании идолослужителем (Кол.3:5), и что оно отрывает нас от упования на Бога, и что наслаждение, доставляемое сребром, временно, а наказание сребролюбцам конца не имеет. Размышляя о сем, и ничего, кроме необходимого для удовлетворения потреб, не ища, победишь эту страсть.
5) Если будешь возмущаем и томим мирскою печалью, должно тебе чаще молиться, все упование свое возложить на Бога, прилежно поучаться в Божественных Писаниях, сообращаться с благоговейными и Господа боящимися монахами, все настоящее как не сущее, презирать, и помышлять о радостях небесных и утешениях праведных. Если прибьет кто тебя, или обесчестит, или гнать станет, не печалься, но паче радуйся. Тогда только печалься, когда согрешишь пред Богом. Так возможешь ты избавиться от духа страстей.
6) Если бываешь тревожим гневом и острожелчием, восприими сострадание, служи братиям, и, если можно, ноги их часто умывай со смирением, проси прощения у всякого человека, часто посещай болящих, и язык свой подвигай на псалмопение. Так действуя, возымеешь наконец покой от этой страсти.
7) Если хочешь победить уныние (или разленение), занимайся небольшим каким–либо рукодельем, прилежи чтению, чаще молись с верным упованием благ, помышляй также о бывающем при последнем издыхании, какое томление испытывают тогда грешники, и как немилосердо мучимы бывают и терзаемы, — и таким образом успокоишься от этой страсти.
8) Если тиранит тебя тщеславие, или искание человеческих похвал, должно тебе ничего ни делать на показ пред людьми, но всякое дело свое совершать тайно, так чтобы никто того не видел кроме единого Бога, не люби ни похвал, ни почестей человеческих, ни добрых одежд, ни предпочтения, ни первоседания; паче же люби, чтобы люди поносили тебя, осуждали, и бесчестили лжуще; и имей себя паче всякого грешника грешнейшим.
9) Если от бесовской страсти злой гордости видишь себя боримым, дожно тебе никого отнюдь не поносить, не осуждать, не уничижать, но почитать себя отребьем всех, и непрестанно содержать в мысли, что аще не Господь созиждет дом, всуе трудишася зиждущии (Пс.126:1), и всегда должником себя чувствовать и уничижать пред лицом Бога и всех людей. Не надейся также ни на что, и ни на чем не опирайся, пока не услышишь последнее о себе решение, видя, как некто, уже после того, как возлег в брачном чертоге, связанный по рукам и ногам, извержен был во тьму кромешную; но попостишься ли, бдение совершишь ли, поспишь ли на голой земле, попоешь ли псалмы, постоишь ли терпеливо, или сотворишь поклонов во множестве, не говори, что это твоими силами и твоею ревностью совершено, но Божиею помощью и заступлением, а не твоим старанием. Постарайся, брате, всегда быть простым и непорочным; никогда не имей одно в сердце, а другое на языке, потому что это лукаво; и молись непрестанно со слезами. Действуя так, ты избавишься от пагубного и злого падения. Из страстей: одни телесные суть, а другие душевные. Телесными называем чревоугодие, блуд, пьянство, непотребство; а душевными — ненависть к ближнему, рвение, тщеславие, гордость. Все они действуют в душе нашей, когда в ней отсутствует любовь и воздержание. Побеждаются первые — постом и бдением, а вторые — любовью и смирением; все же — благодатию Божиею с ревностью нашею.
Когда побеждены будут, тогда ум восприемлет свойственный ему свет и беспрепятственно зрит Бога. Всему полчищу страстей противостоять можно, если человек непрестанно помышлять будет о Боге, зрителе Своих дел, об Ангеле Хранителе, о превосходстве добродетели, о мгновенности удовольствия, о скверноте греха, кратковременности жизни, о безвестности часа смертного, о вечных радостях и муках, о мире чистой совести, о достоинстве человека, о Божиих к нам благодеяниях, паче же всего о жизни, страданиях и смерти Христа Господа. Что есть и какова жизнь наша? Едва выйдет человек из одного гроба (утробы матерней), как спешит опять в другой, чтоб потом погребену быть в вечном пламени геенском. Возлюбим же Бога и будем соблюдать заповеди Его, чтоб, когда угаснет эта бедная жизнь, сподобиться нам счастливо внити в радость вечного блаженства. Аминь.
Против Манихеев
(1) Православный: Раз мы сошлись друг с другом для собеседования и размышления, я спрошу тебя: какова наша цель?
Манихей: Поупражняться в рассуждениях о вере, чтобы найти истину.
Православный: А ведь что такое истина?
Манихей: Распознавание и признание сущего.
Православный: Ложь противоположна истине?
Манихей: Во всех отношениях.
Православный: А почему так?
Манихей: Потому что истина есть знание сущих, а ложь — не сущего.
Православный: Ты ответил неверно, что истина есть знание сущих, а ложь — знание не сущих, — ибо не сущее не познается.
Манихей: Что тогда такое ложь?
Православный: Незнание сущих.
Манихей: Правильно.
Православный: Итак, если истина есть знание сущих, а ложь — незнание сущего, то скажи мне: знание есть обладание?
Манихей: Да.
Православный: Если знание есть обладание, то незнание, конечно, — лишенность.
Манихей: И незнание обладание.
Православный: Что есть незнание?
Манихей: Неимение знания.
Православный: А частица «не» указывает на лишенность или на наличие и обладание?
Манихей: «Не» показывает лишенность.
Православный: Мы называем не сущим лишенное бытия?
Манихей: Конечно.
Православный: Итак, если незнание есть неимение знания, а «не» указывает на лишенность, то незнание, следовательно, есть лишенность, а не обладание.
Манихей: Правильно.
Православный: Поэтому если истина есть знание, понятно, что она есть обладание, — а если ложь есть незнание, то она, по истинному рассуждению, — лишенность. Итак, выходит, что истина есть обладание, а ложь — лишенность, и истина есть сущее, а ложь — не сущее.
Манихей: Безусловно.
Православный: А зло истина или ложь?
Манихей: Ложь.
Православный: Итак, зло не есть сущее, но лишенность сущего и не сущее, и противоположно добру как лишенность обладанию. Но вернемся к нашему предмету.
Манихей: Вернемся.
(2) Православный: Ты говоришь, что есть одно начало сущих, или два?
Манихей: Два: одно доброе и одно злое — и доброе называют древом добрым, содержащим и творящим всякое благо, не могущим дать плода злого, а злое — тьмою, тлением, древом злым, вместилищем всякого зла и скверны, не могущим дать плода доброго.
Православный: Эти два начала сообщаются между собой или нет?
Манихей: Они совершенно не сообщаются и противоположны друг другу.
Православный: Они существуют друг в друге, друг с другом или по отдельности?
Манихей: Они изначально были разделены, каждое в своих пределах.
Православный: Как же теперь они перемешались?
Манихей: Благой был в своем месте, во всякой благости и блаженстве, а вещество, то есть зло, было безжизненно, бездвижно, уродливо, отвратительный мрак, долгие веки бесчувственный. Затем вещество восстало само на себя, и плоды его воевали друг с другом, и когда одни бежали, а другие преследовали, они дошли до границ света, и, увидев свет, возжелали его красоты и перестали воевать друг с другом, и, сговорившись, напали на свет. И послал Благой от себя силу, и в схватке начальники мрака пожрали частицу света. Ибо Благой попустил, чтобы была отнята от него сила, убоявшись, как бы они не завладели местом его. Сделал же он это, чтобы посредством частицы, которую он отдал, одолеть зло. И так произошло смешение добра и зла: ибо из частицы добра возникли души, а из сущности зла — тела.
Православный: Рассмотрим пока это.
Манихей: Рассмотрим.
(3) Православный: В скольких смыслах употребляется слово «начало»?
Манихей: Скажи ты.
Православный: Безначально то, что не имеет начала, а слово «начало» многозначно — ведь оно обозначает многое. Ибо говорят о «начале» по времени, как мы называем восход солнца началом дня или говорим о начале года. Употребляется начало и в смысле места, как мы говорим «начало пути», или что Фисон берет начало в раю. Говорят и о «начале» по достоинству и власти, как мы называем царя началом подданных. «Началом» называется и то, что по природе предшествует, как у чисел. Ибо если есть два, то обязательно будет и одно, а если есть одно, не обязательно будет и два — ведь два есть одно и одно, а одно — одно, а не два. Поэтому одно есть начало двух. Говорится «начало» и по порядку, как сперва достоинство чтеца, потом иподиакона, затем диакона, потом пресвитера, а потом епископа. Говорится «начало» и в смысле причины, и притом трояко: или о природной причине, как начало сына отец, или о творческой, как начало создания Создатель, или о подражательной, как изображаемое — начало образа. Итак, поскольку начало имеет столько значений, вот что поистине называется безначальным — то, что называется безначальным во всех смыслах. Так каким же образом ты утверждаешь два безначальных начала?
Манихей: Во всех смыслах — потому что только таким образом они будут безначальны.
Православный: Но твое исходное утверждение ложно, а начав со лжи, получишь и конец негодный.
Манихей: Почему это?
Православный: Сказав «два», ты начал с числа, но два не есть начало — ибо у двух есть иное начало, единица. Посему, рассуждая о начале, назови одно начало, чтобы начало было совершенно: ведь по природе начало двоицы единица. Итак, если два начала, то где то начало, что предшествует по природе, то есть единица?
(4) Манихей: Так ты–то говоришь о трех ипостасях, и как же ты утверждаешь, что надо начинать с единицы?
Православный: Хотя я и говорю о трех ипостасях, но утверждаю единое начало: ибо Отец начало Сына и Духа, не по времени, но по причине. Ибо Слово и Дух от Отца, хотя и не после Отца. Потому что как от огня свет, и огонь по времени не предшествует свету (ведь невозможно, чтобы огонь не излучал свет), но огонь есть начало и причина исходящего от него света — так и Отец есть начало и причина Слова и Духа, ведь Слово и Дух от Отца, но не предшествует Им во времени: ибо невозможно, чтобы Отец был от Сына или Слово от Духа. Итак, я исповедую единое начало Отца, как естественную причину Слова и Духа. А ты не говоришь, что злой от доброго или добрый от злого.
(5) А в том, что и по времени невозможно вашим началам быть безначальными, мы удостоверимся вот каким образом. Не начавшее быть неизменно. Ибо если оно изменилось, оно не всецело безначально. Ибо превращающееся из бестелесного в тело, или из безвидного в вид, или из неподвижного в движение, или из спокойствия и тишины в возмущение, начинает быть тем, чем прежде не было. И то, что превращается из безначального в начинающееся, не безначально — ибо получающее начало и начавшееся не безначально.
Манихей: Что же тогда? Твой Бог разве не превратился, родив Сына и изведя Духа?
Православный: Никоим образом, ведь я не говорю: «Не будучи прежде Отцом, Он потом стал Отцом», но Он всегда был имеющим из Себя Свое Слово и Дух Свой, исходящий от Него чрез Его Слово.
(6) Манихей: Значит, Он не превратился и когда он потом создал тварь и стал Творцом?
Православный: Никоим образом.
Манихей: Как же так?
Православный: Потому что Он произвел тварь не из своей сущности, но из небытия в бытие волею.
Манихей: Значит, когда Он захотел создать тварь, Он не превратился, пожелав того, чего прежде не желал?
Православный: Никоим образом — ведь Он не захотел потом, прежде не желая, но всегда желал, чтобы в определенное Им время возникла тварь.
(7) А что и в пространственном смысле невозможно быть двум безначальным, явствует вот из чего: два или суть друг в друге, — но невозможно, чтобы свет и тьма были друг в друге, ведь присутствие света рассеивает тьму, — или каждое находится в своем месте. Таким образом, каждое ограничивается в собственном месте, и конец места одного становится началом места другого. Но невозможно свету не смешиваться с тьмой, если нет какой–то преграды, которая препятствовала бы им раствориться друг в друге. Итак, нужно, чтобы был свет и место его, тьма и место ее, и преграда, отгораживающая и определяющая место каждого, — и будет не два начала, а пять.
(8) Манихей: Так что же, твой Бог, и Сын Его и Дух Его, разве не подпадают под это же рассуждение?
Православный: Никоим образом. Ведь я не говорю, что Божественное существует в пространстве — ибо Оно безмерно и необъятно, — и не говорю, что три ипостаси отделены друг от друга, но как мысль, рождаясь из ума, не выходит из него, и не отделяется, но из него рож дается и в нем пребывает, так и Сын и Дух суть от Отца и в Нем. Ибо Они — одна сущность и неразлучные ипостаси, потому что силы ума неразлучны с ним самим. Ибо Слово и Дух сверхъестественно суть и нераздельные силы Отца, и совершенные ипостаси, потому что подобает, чтобы силы сверхъестественного Бога сверхъестественно были ипостасями. Потому хотя и три ипостаси, но один Бог, а не три. Ибо ум, и мысль, и дух его суть один ум, а не три ума, так же как стебель розы, и цветок, и благоухание — каждое из них называется розой и есть роза, но их не исчисляют вместе как три розы, но одна роза и корень, и стебель, и цветок.
(9) А что и по достоинству и власти не будет двух начал, убедимся так. Если есть только два начала, Бог и вещество, то или одно властвовало бы и правило другим, или никто бы не правил никем, или было бы еще что–то, что повинуется господству двух начал, совечное им, и было бы не только два, но больше — два правящих и еще другие подчиненные, — или, если подчиненные не совечны началам, то было некогда время, когда те не были началами.
Манихей: Тогда не то же ли случится и с твоим Богом? Ведь или подчиненная Ему тварь совечна Ему, или было время, когда Он не правил.
Православный: Нет, не так: ибо тварь не совечна Ему, но Он всегда был и будет Господь, властвующий над бытием, приводящий сущности из небытия в бытие Словом Своим и Духом уст Своих. И Слово Его не произносительное, но сущностное и воипостасное, и уста Его не орган телесный, ни Дух Его дуновение рассеивающееся, но все пресущественно у Пресущественного, пусть мы и мыслим то, что выше нас, через доступное нам.
(10) Но и в смысле естественной и сущностной причины не будет ваших двух начал — ибо Отец есть Родитель единосущного Сына, Вечный Вечного, Бестелесный Бестелесного. Итак, если ваши два начала суть начало всего сущего в качестве естественной причины, то все у вас будет единосущно и совечно вашим началам. А если совечно, то и неизменно, и противоположно, и несообщительно, и начальственно, а не подначально, и все будет господствовать, а не рабствовать. Если же ваши два начала суть начала сущего по творческой причинности, то души не от сущности Бога, и тела не от сущности вещества, но приведены в бытие из небытия, и не воевало вещество со светом, и не похитило от него часть, и не сотворило из нее души. Да и как несообщающиеся противоположности сошлись к творении единого мира? Или как Злой создал тело, а Добрый душу, и они образовали единое существо, человека? Если же в смысле подражания, как изображаемый первообраз есть причина образа, то ваши начала суть иные миры, по подобию которых возник мир. Ибо не один вид у сущих, и не один или два облика, но без числа. И как это неисчислимые виды суть образы двух ваших начал? Таким образом, невозможно и неосновательно ваше мнение о двух началах. Ведь спросите у неискушенной во зле толпы детей: начало — двоица или единица? И скажут, что единица — начало всякого числа. О, младенчествующие и неразумные паче младенцев!
(11) Ответьте нам и на этот вопрос: многоначалие ли прекрасно, устойчиво и упорядоченно, или единоначалие? Всем ясно, что многоначалие есть безначалие, чреватое возмущениями, что оно причина войны, и брани, и зол, и распада, а единоначалие прочно и законно и есть причина мира, порядка, спокойствия, справедливости и возрастания к лучшему. Итак, если, по–вашему, есть два безначальных начала, то начало сущих — многоначалие, и начало всего — зло, и таким образом, есть одно начало, зло. И как же вы говорите, что два начала, которые вы сами придумали, не имеют ничего общего? Ведь если и то, и другое существует, и одна сущность есть безначальное и вечное начало, и другая тоже, то они не совершенно лишены общего. Ибо у них есть общность по бытию и по сущности, и по тому, что [каждое] есть безначальное и вечное начало, — и доказано, что рассуждение ваше ложно во всех отношениях.
(12) И опять–таки: если есть два безначальных начала, каждое радуется и услаждается своим, и считает свой состав благом — ведь для каждого то, что составляет его сущность, есть благо. Посему и ваш Благой, и ваш Злой, каждый радуется себе и услаждается своим, и свое полагает благом. Так кто же рассудил, что один благ, а другой зол? И он–то скорее и есть бог, больший, чем эти оба, — потому что меньшее судится большим и подначальное начальствующим.
(13) Скажи и вот что: сообщаются ли друг с другом ваши два начала, или они совершенно несообщительны?
Манихей: Они были совершенно несообщительны, ибо одно было в полноте благ, а другое в полноте зла — но после этого произошло смешение.
Православный: Пока подождем говорить о смешении. Прежде объясни нам: сущему противоположно по бытию сущее или не сущее?
Манихей: Сущее зло противоположно сущему добру.
Православный: Я не спрашивал, противоположны ли они по добру и злу, но по бытию. Ведь сущие вещи не всецело противоположны — ибо по самому бытию они имеют общность друг с другом, а сущему противоположно небытие. Так что если зло всецело противоположно добру, то зло не существует. Так что зло есть лишенность бытия и называется злом — и если добро есть сущность, то зло бессущественно, иначе они не вполне противоположны.
(14) Манихей: Тогда [скажи]: разве не усматривается зло в существующих?
Православный: Совершенное зло не усматривается в сущих — ибо истинно сущий Бог и причина бытия не есть зло, ни что–либо из возникшего, как оно возникло, есть зло, но причина всего — блага, и все, что возникает от нее, благо. А все существующее было приведено ею из не сущего в бытие, и все прекрасно и хорошо весьма (Быт.1:31). Зло же есть не что иное, как утрата и добровольная лишенность того, что Богом даровано разумному естеству, как бедность есть утрата богатства: ибо богатство есть стяжение существующих — золота, серебра, самоцветов, различных одежд, слуг и служанок, скота, пашен и тому подобного, из которых каждое есть сущность. Поэтому стяжавший это и называется состоятельным — словно как бы «многосущностный», чье имение состоит из многих сущностей. Частичная бедность есть частичная утрата этих вещей, а совершенная — совершенная лишенность, так же как целокупность тела есть благо, а утрата одного члена есть частичное зло, не существующее, но лишенность существующего. Усматривается же оно или мыслится в сущем не как сущее, но как утрачиваемое, как, например, глаз и зрение существуют и есть, а слепота не есть сущность, но потеря имевшегося глаза. Рассматривается же оно в сущем и цельном теле не как сущее, но как лишенность имевшегося глаза. И таким образом постепенное увеличение отсутствия членов называется возрастанием зла — ибо зло не существует, но отсутствие утраченного в увечном теле называется и рассматривается не как сущее, но как не сущее, не как обладание, но как лишенность. Так и зло, то есть грех, есть добровольная лишенность дарованных разумной природе от Бога благ — ибо у бессловесных и бездушных нельзя говорить о добровольности, но только у разумных. Итак, зло есть злоупотребление естественными возможностями. Ибо если мы будем пользоваться дарованными от Бога нашей душе силами для того, на что мы их получили, то есть по закону Давшего, то это хорошо. Если же воспользуемся ими не для того, на что получили, но против закона Дарителя, это зло: и ни сами силы, ни употребление их не суть зло, но дурной способ использования вопреки закону давшего их Бога. Ибо если благ Бог, благ и естественный закон Его, сущий от Сущего. Ослушание же его есть лишенность имевшегося у нас закона, как вожделение, и гнев, и поступок, и действие и прежде них помысел не злы, но хороши, если мы воспользуемся ими для того, на что получили, по закону Давшего — зло же не они [сами], но употребление их не по закону Давшего. Ибо если мы будем пользоваться пищей, питием, сном и тому подобным для поддержания жизни, каждое из них хорошо. И если употребим любовь и вожделение для Бога, единого по природе вожделенного, и для ближнего согласно закону Божию, это хорошо. И если соитием воспользуемся со своими женами для деторождения по закону, данному Богом естеству, хорошо, — а если употребим вожделение на чужое против закона Божия, это зло. Ибо сказал Бог: «Не желай дома ближнего твоего, ни жены его, ничего, что есть у него» (Исх.20:17). Блуд плох не из–за соединения, но из–за соединения с чужой женщиной. Тщеславие дурно не из–за любви к славе, но из–за любви к славе не от Бога. Ненависть и гнев хороши, когда они направлены против препятствующих спасению души и соединению ее с Богом через послушание, и против уводящих от Бога, то есть против диавола и прислужников его. Ибо сказано: Не возненавидел ли я ненавидящих Тебя, Господи, и о врагах Твоих не истаял ли? Полною ненавистью ненавижу их; враги они мне (Пс.138:21–22). И святые мученики гневались на тиранов, гневаясь справедливо. И если я разгневаюсь на собственный помысел, отделяющий меня от Бога, хорошо. Если кто лишает меня спасения, хорошо разгневаться и возненавидеть, а если огорчает в мирском и доставляет пользу тем, что лишает чего–то вещественного, я скорее буду его любить, чем ненавидеть. Убийство есть зло — ибо только Богу принадлежит отделять душу от тела, ибо Он и соединил, но если я убью по велению Божию, хорошо — ибо все, что от Благого, благо. Итак, дурно вожделеть захватить то, что не наше, но Божие. Осуждение есть зло — ибо только Богу принадлежит суд, и дурно присваивать Божеское достоинство тем, кому не дано от Бога судить. Тщеславие и гордость суть зло — ибо одному только Богу подобает превознесение и слава. Так что зло есть не что иное, как противоестественное и противозаконное употребление естественных возможностей, что не есть сущность, но наше поведение.
(15) Ибо следует знать, что и благо, и зло понимается двояко, потому что собственно благом называется дарованное от благого по природе Бога. Как всякий свет освещается от солнца или огня, так и всякое благо имеет существование от безграничной и непостижимой пучины благости, и все, что от Бога, благо поистине и в собственном смысле. Но благом не собственно, а в переносном смысле и по нашему обыкновению называется то, что представляется приятным нашему чувству и желанию, что до поры услаждает, потом же приносит горькие плоды, происходящее против закона Создателя и кажущееся благом, которое не есть благо, но собственно зло. И зло подобным же образом — ибо собственно злом называется происходящее против закона Создателя. Не собственно же, но по нашему обыкновению именуется злом тягостное и болезненное для наших чувств, то, что теперь приносит мучения, а потом — плод спасения и вечной радости.
(16) Но скажи: начало всякой вещи одно или два, скажем, начало и причина души одна или две?
Манихей: Одна. Ведь если две, то как из двух противоположностей произойдет одно и то же? Ведь у всецело противоположных нет общности действия — ибо как невещественная душа возникнет из невещественного и вещества? Или как противоположности произвели то же самое, не сговорившись? Ведь по природе противоположности не имеют никакого общения.
Православный: Хорошо сказано. А у каждого из сущих одно начало?
Манихей: Именно так.
Православный: Есть ли бытие начало двух твоих начал, или два начала суть начала бытия?
Манихей: К чему этот вопрос?
Православный: Если бытие есть начало твоих двух начал, то получается одно начало, а не два. Ибо если бытие есть начало бытия, значит, (они) в едином начале — ведь я говорю не о бытии чем–то, то есть добром или злом, а о самом бытии как таковом. Итак, если бытие есть начало твоих двух начал, то одно начало, а не два. Если же твои начала суть начала бытия, то будет два противоположных начала у одной и той же вещи. Ибо как просто сущность, будучи одна, способна принимать различные качества, и в соответствии с этим говорят о многих сущностях, так и просто бытие одно, хотя, созерцаемое в различных вещах, дает свое имя многим сущим как производное. Итак, я определяю, что у противоположностей совершенно нет общности действия, что бытие не из двух начал, тем более противоположных, но из одного. Ибо бытие не есть причина сущего — ведь бытие не существовало прежде сущего. Потому что в чем бы оно созерцалось? Но бытие, созерцаемое в безначальном Сущем, возникло в Нем и от Него, как от причины. Итак, одно начало бытия, и противоположного ему нет.
(17) И опять–таки: начало движения каждого из сущих одно или два — существовательное, временное, пространственное и действительное (существовательное — для возникновения каждого, временное — с какого времени началось, пространственное — от какого места началось то, что начинается от места, действительное же — из какого действия действует то, что приводится в действие: скажем, первое возникновение человека, и с какого времени появился, и с какого места он начал двигаться, например, идти, и начало действия хождения)?
Манихей: Одно начало.
Православный: Верно — ведь невозможно, чтобы были два начала одного существования.
Манихей: Это так.
Православный: Это можно усмотреть в каждом из сущих, или нет?
Манихей: В каждом из всех сущих.
Православный: То, что усматривается в каждом из всех, будет усматриваться и во всех сообща — например, то, что имеет каждый человек, имеет и все человечество, как жизнь и способность рассуждать. И то, что имеет каждая сущность, имеет и общая сущность, как самосуществование и бытие не в ином. Таким же образом и если каждое из сущих возникло от одного начала, то все сущее возникло от одного начала, а не от двух, и будут не два начала, но одно.
(18) Манихей: Почему Бог безначален?
Православный: Потому что не сущее не имеет бытия от самого себя. Посему то, что не имеет бытия от себя, как станет быть от себя? Значит, нужно, чтобы не сущее получило бытие от чего–то сущего, — а первый податель бытия, имеющий бытие от себя, всегда безначален.
(19) Манихей: Почему одно начало, а не два?
Православный: Потому что двоица исходит из единицы как порождение единицы, и единица — начало двоицы, и единица, конечно, прежде двоицы, и потому что начало всякой вещи одно, и, если одно начало у каждого из сущих, то и у всех будет одно начало — ибо суждение, применимое к каждому из сущих, будет применимо и ко всем.
(20) И опять–таки: если два начала, то это многоначалие, если многоначалие — возмущение, если же возмущение есть начало сущих, то начало сущих есть зло — ибо возмущение зло. Итак, подобает, чтобы Бог был и обладал большим, чем все, что говорится и мыслится. Итак, что больше — боголепно творить сущности из не сущих или по–человечески с помощью строительного, а вернее плотницкого ремесла обходиться с веществом?
Манихей: Конечно, творить из не сущих.
Православный: Следовательно, Богу подобает творить сущности из не сущих, и не было вещества, но его создал Бог.
(21) Манихей: Бог во всех отношениях безначален, или в каких–то да, а в каких–то нет?
Православный: Если Он безначален не во всех отношениях, то Он и безначален, и небезначален. Если же Он во всех отношениях безначален, Он безначален воистину и по природе. А безначальное — беспредельно, ибо и конец есть один из видов начала. Итак, все, что имеет начало, по своей природе имеет и конец, и все имеющее конец, имеет и начало. И ангелы, стало быть, имея начало, по собственной природе имеют и конец, хотя по благодати Божией и снова начинают быть, и обновляются. Ибо как неподвижное тело, начавшее двигаться, начинает с места (я говорю о круговом движении), достигнув же того места, откуда начало, делает оборот и замыкает круг, но снова начинает движение, и получает новое начало движения, и так остается движущимся, пока того хочет повелевающий ему двигаться, — так и ангелы, в своем жизненном движении достигая естественного конца своего существования, (опять) начинают жизненное движение, пока вновь по приказанию Сотворившего их не прекратят движение. Ибо бытие, жизненное и умопостигаемое движение они всегда получают от Бога, имея это не от себя. И как приведенное в движение колесо движется и останавливается, — а если имеет вечное движение, то движется вечно, имея движение не от себя, — так и ангелы, не от себя имея бытие, движутся постольку, поскольку их движет Сотворивший; однако если Он не подвигнет, они прекращают движение. Так что у кого есть начало, обязательно есть и конец, и у кого конец, у того обязательно и начало. И по природе безначальное безначально во всех отношениях, по причине, и времени, и месту, и власти.
(22) Итак, два [начала] будут или друг в друге, или ограничены местом и не безначальны. Тогда как же друг в друге свет и тьма? Ведь свет уничтожает тьму. Если нет границ света и границ тьмы, то ни свет безграничен, раз он не повсюду, ни тьма. И они не всецело безначальны, имея пространственное начало. Ибо невозможно, чтобы свет и тьма совершенно не смешивались, если нет какой–то преграды и средостения. Ведь если мы в ночи зажжем светильник, пространство вокруг светильника будет светлее, а на небольшом расстоянии — потемнее, пока свет совсем не пропадет и не будет полная тьма без примеси света. Ибо или изначально тьма была примешана к свету, и они не совершенно противоположны и несообщительны, или нечто иное изначально было разделяющим их средостением, и уже не два начала, но три. То, что по природе таково, не меняется, а изменяющееся не природно. Итак, если свет и тьма по природе несообщительны, как они после этого пришли в общение? Как из блага и зла получилось одно существо, человек? Ведь если они пришли к соглашению, то общались друг с другом — ибо соглашение есть общее решение. И ни благой остался чисто и совершенно благим, ни злой, но оба изменились. А изменяющееся не безначально, и не есть Бог — ибо Бог, провидя то, что в нашей воле, определяет все то, что не в нашей. И опять–таки: бытие противоположно бытию или бытие противоположно небытию?
Манихей: Бытие небытию.
Православный: Тогда получится, что одно из твоих совершенно противоположных начал есть, а другое — не есть.
(23) И вновь: бытие противоположно бытию?
Манихей: Быть добрым и быть злым противоположно.
Православный: Значит, они сосуществуют и соосуществляются одной и той же вещью. Как же они противоположны?
Манихей: Не сущее неименуемо — ибо надлежит быть, и тогда уже именоваться. Так как же небытие противоположно бытию? Ведь противоположностям надлежит прежде быть, и тогда быть противоположностями, и тогда именоваться ими — ибо то, что не есть что–либо, не именуется.
Православный: Сказав «не сущее», ты поименовал или нет?
Манихей: Я поименовал в отрицательном, а не утвердительном значении.
Православный: Утверждение означает обладание, а отрицание — лишенность?
Манихей: Да.
Православный: Обладание противоположно лишенности?
Манихей: Да.
Православный: Значит, небытие противоположно бытию как лишенность — обладанию?
Манихей: Да.
Православный: «Зло» говорится в смысле лишенности или обладания?
Манихей: Обладания.
Православный: А «Добро» в смысле лишенности или обладания?
Манихей: Обладания.
Православный: Итак, зло не совсем противоположно добру — ведь обладание не
противоположно обладанию.
Манихей: А разве болезнь не противоположна здоровью?
Православный: Да, но как лишенность обладанию и недостаток — целостности.
Манихей: Ну и что?
Православный: Так и зло скорее будет лишенностью и противоположно добру так же, как лишенность обладанию, ведь зло есть не что иное, как лишенность добра, и совершенное зло — совершенная лишенность добра. Поэтому зло, как лишенность естественного обладания, мы называем скорее не сущим, нежели сущим.
(24) Что же, по–твоему, есть вещество — жизнь, или тление и смерть, движение и движущееся или неподвижность и движимое, свет или тьма?
Манихей: Тление и смерть, неподвижность и неподвижное, тьма, а не свет. Православный: Тогда как оно произвело плоды, если оно тление? Как стало жить? Ведь тление не живет, не имеет жизни и не дает жизнь — ибо если кто чего–то не имеет, как может давать? И как, будучи неподвижно, пришло в движение и достигло границ света? Кто дал ему жизнь и движение? Если Благой, то он не благ и не мудр — не благ, потому что оживил и привел в движение зло, не мудр и не сведущ, потому что доставил себе войны и заботы, и подвиг против себя покоящееся и бездействующее зло — ведь он стал виновником возмущений и бедствий. А если не Бог, то кто–то другой, и уж не двое, а трое, — ведь то, чего не имеешь, нельзя приобрести от самого себя.
Манихей: Но вещество имело жизнь и движение в возможности.
Православный: Если в возможности оно имело жизнь и движение, то оно было в возможности благим.
Манихей: Жизнь и движение зла не благо, но зло.
Православный: То, что переходит из возможности в действие, изменчиво и имеет начало, и не безначально. И если оно имело жизнь и движение в возможности, то действие приобрело впоследствии — если злы его жизнь и движение, то оно было злым в возможности, а не в действии, и зло будет не безначально. Если же его жизнь и движение благо, то из зла оно перешло в добро.
Манихей: Так что же? Разве распад одного не есть возникновение другого?
Православный: Не распад становится возникновением, но сие последнее производится Богом, повелением Божиим созданное из не сущего в сущее, будучи изменчивым, ибо началось с превращения. Ведь перейти из не сущего в бытие есть превращение — а то, чье бытие началось с превращения, превращаемо и изменчиво. Итак, вещество, будучи изменчиво, повелением Божиим оживляется, погибает и снова оживляется — так что не тление производит возникновение, но Божие повеление оживляет и создает возникающее.
(25) Но скажи и вот что: пределы света исполнены света или нет?
Манихей: Каждому ясно, что исполнены света.
Православный: Свет и тьма восприимчивы друг к другу, или невосприимчивы?
Манихей: Восприимчивы.
Православный: Значит, они суть то, что они суть, не по природе — ведь присущее по природе не изменяется, и по природе жизнь невосприимчива к смерти. Тогда как же тьма общалась со светом и не рассеялась? Далее, место света было исполнено света и блага, или нет?
Манихей: Было.
Православный: Тогда как же вместилась тьма? Ведь сосуд емкостью в медимн не вместит два, то есть в сосуд, вмещающий один модий, два модия не поместятся.
(26) Потом, что сделали или что претерпели плоды зла, войдя в пределы света?
Манихей: Они увидели свет и восхитились, и прилепились к нему, и полюбили его.
Православный: О, темные и несмысленные! Тьма слепа или просвещена?
Манихей: Слепа.
Православный: А как слепое может видеть или как всеконечно злое восхитится и возлюбит добро?
(27) Однако же эти два начала разрушительны друг для друга?
Манихей: Да.
Православный: Тогда не только зло есть тление, но и Благой.
Манихей: Зло есть тление, а Благой жизнь.
Православный: Итак, зло разрушает Благого и не имеет существования, а Благой оживляет зло, и зло получит существование, а Благой погибнет. Итак, как ты сказал, вещество есть зло, тление и смерть. Значит, зло, если для других оно зло, а для себя добро, то оно составляет само себя, и не всецело зло, не всецело тление — ведь находясь в согласии с самим собой, в этом оно не будет злом. Если же оно всецело зло и всецело тление, то оно будет разрушительно для самого себя и лишено существования. Но изложи нам и суть упомянутого тобою сорастворения.
(28) Манихей: Были, как я сказал, Бог и вещество, каждый в своих пределах, Благой — Бог, жизнь, свет, движение, знание, мышление и всякое благо, а вещество — зло, тление, тьма, смерть в полном покое и бездействии. Затем после многих веков восстало вещество само на себя и плоды его друг на друга, и тогда одни бежали, другие же преследовали, и были, как я говорил, Бог и вещество, то есть два начала, и душа есть частица света, а тело — создание тьмы и вещества. А смешение произошло так. Каждое из них было по частям, и Благой был одночастен, а Злой — трехчастен. Затем двинулся злой в беспорядочном натиске из пределов своих и пришел в пределы Благого, и Благой, узнав, произвел из себя силу, называемую Матерь Жизни, и Матерь Жизни произвела Первочеловека (Первочеловеком же я называю пять стихий, которые суть воздух, ветер, свет, вода и огонь). Итак, облачившись в это, он вышел и сражался с тьмою. А начальники тьмы пожрали часть доспехов его, что и есть душа — схватили они и Первочеловека, и он, мучимый ими во тьме, воззвал к Благому, и тот произвел другую силу, именуемую Дух Живой. И сей сошел и подал десницу Первочеловеку, и вывел его. Но внизу он оставил ту часть, которую пожрали начальники, то есть душу, ведь души возникли из части Благого, а тела — из сущности зла.
(29) Православный: Если, согласно божественному апостолу, нет общения у света с тьмою (2 Кор.6:14), как произошло слияние души и тела? Да и сам опыт, который посильнее суетных словес, учит. Тьма вошла в пределы света и не рассеялась? И опять–таки: как вместилась тьма в пределы света? И еще: если мудр был Благой, почему не провидел он нападение Злого и не укрепил предварительно себя самого и свое место? Ведь если он не был мудр и провидящ, то он глуп, — а как же ты называешь глупого Благим? И опять–таки: если вся тьма вошла в пределы света, место ее осталось пустым, — а если часть ее, то как часть победила того, кто был послан Благим сражаться с нею? Ведь посылающий слабейшего сражаться с более сильным не мудр. Или же Благой слаб, а Злой сильнее? И вновь: если Благой добровольно отдал частицу свою, то есть душу, то не Благ выдавший благое злому. Как же он сам выдал душу Лукавому? [Как он будет] судить рабствующих злу? Ведь они скажут ему: ты сам отдал нас, нет суда. А если против его воли похитили частицу его начальники зла, то он слабее и невежественнее их, во–первых, потому что потерял часть себя, а во–вторых, потому что не сумел отобрать похищенное у него, — ведь если он с самого начала не сумел, то и после того не сумеет. И как, захватив начальников зла, он распял их и из плоти их сделал небеса, из костей — горы, а похищенную свою частицу не захватил? И таким образом тоже уничтожается суд. Ведь тогда грешники невиновны — ибо если он сам не смог вернуть частицу свою, как подвластная душа сможет не грешить и быть невинной? И если в конце концов Благой свяжет зло, то получит обратно душу в совершенстве, и человек не будет наказан. И еще: если зло для души от тела, то душа невиновна. И опять–таки: лежащее мертвое тело не согрешает. Итак, зло не от тела, но от души.
(30) Скажите нам, о манихеи, ваше безначальное зло, которое вы называете веществом, бестелесно, или тело, или нечто сложное? И если бестелесно, то как оно может быть веществом? Ведь вещество не бестелесно. Но вы, может быть, скажете: оно бестелесно, но сотворило тело. Тогда ответьте: из сущности своей сотворило, или из не сущего? И если вы скажете «из своей сущности», это неправда. Ведь из бестелесной сущности тело произойти не может — ибо то, что есть по природе, не изменяется, и сущность не превратится из бестелесного в тело — так же как и из тела в бестелесное, ни из разумного в неразумное, ни из неразумного в разумное. Ибо сущностное качество недвижимо, а превращающееся и изменяющееся превращается по привходящим признакам, возникая и пропадая без уничтожения подлежащего. Если же вы скажете «из не сущего», то ответьте нам, почему, будучи зол и бестелесен, он не сотворил и смесь из злых, и отчего не сотворил и души, злые по природе, как и тело, по–вашему, злое по природе, почему он слил с собственным злом частицу блага? Ведь это не Благой сделал — значит, он не совершенно зол, но имеет и часть благую. Вот что получится, если вы говорите, что он бестелесен. Если же зло — тело, то как оно пришло в движение? Ведь всякое тело само по себе лишено воли и мертво. Так как же оно стало двигаться? Кто дал ему движение? Благой? Тогда он не Благ, или не мудр и не провидец, раз подвиг зло. Если же скажете, что зло сложно, знайте, что все сложное легко распадается, и необходимо, чтобы сперва были простые [составляющие], из которых образовалось сложное, как необходимо, чтобы сперва была смола сама по себе и воск сам по себе, и тогда уже происходит сложение в смоловоск. Так что будет два начала зла, а не одно.
(31) Итак, скажите, манихеи: ваши два начала совершенно несообщительны, или в чем–то имеют общность, а в чем–то различаются? И если совершенно несообщительны, то одно есть, а другого нет. Если же они сообщаются по бытию, как сущность и привходящий признак, то одно имеет существование в другом — ибо привходящий признак сам по себе не существует, как не может быть цвета вне тела. Но тело есть сущность, а цвет — привходящий признак, и он появляется и исчезает без уничтожения сущности — когда меняется цвет, тело остается тем же. Итак, назовите какую угодно сущность и какой угодно привходящий признак — если же то и другое сущности, то знайте, что сущность не отличается от сущности, и сущность не противоположна сущности иначе, как через привходящий признак. Если есть Благой и есть Злой, и каждый из них есть сущность вечная, неизменная, действенная, созидательная — то оба они суть одно по сущности, а различаются качеством. И еще: мы видим, что стихии и времена, небо и земля, и море всегда одни и те же, и ночь, и день, движение солнца, и луны, и звезд, и ливни, и произведения земли разумно и стройно упорядочены и распределены. Итак, если есть два начала, противоположные друг другу, то как все происходит благополучно, если они не согласились между собою дружеским образом? Если вещество уничтожило само себя, как оно двигалось? Если же оно двигалось к собственному уничтожению, как пришло к пределам света? Если вещество тяготеет книзу, и естественное его место нижнее и более темное, то как оно вышло из собственной природы, чтобы придти к пределам света? Тьма слепа: как же тогда она узрела свет? Если вещество беспорядочно и неразумно, как оно имеет начальников? И как может воевать с имеющим порядок и смысл? Да еще взять верх, так, чтобы захватить нечто у мудрого и не быть захваченным? Если же благой Бог не сумел удержать вещество от продвижения в свои пределы иначе как попустив, чтобы частица его была похищена, то Злой сильнее, а Благой — кознодей. И как будет Благим или Богом тот, кто пользуется хитростью, а не силой? То, что всегда таково, каково оно есть, — истина, а истина есть благо. Безначальное же неизменно. Итак, если вещество безначально, то и неизменно, пребывая всегда таким, какое есть: если же всегда таково, каково оно есть, то оно есть истина, — а если оно истина, то и благо. Если же вещество превращается, то или из благого в злое, и прежде будучи благим, затем стало злым, или же из злого в благое, и прежде будучи злым, затем стало благим — ведь превращение ведет к противоположности. Вечная сущность неизменна — ибо она не пришла в бытие из не сущего, а у того, чье существование не из развития, сущность неизменна. Итак, Бог, будучи благ и вечен, не терпит превращения, но всегда благ, и то, что Он творит, благо — ибо невозможно, чтобы из блага возникало зло, — однако же изменчиво, потому что Он приводит это в бытие из небытия. Таким образом, разумные существа допускают превращение из–за приведения в бытие из не сущего, но имеют свободу воли, потому что разумны. По своей воле они остаются такими же, какими возникли, то есть благими, рабами, знающими Сотворившего и послушными Ему, что присуще тварной природе, — ибо благо оставаться в пределах собственной природы. Итак, по своей воле превратился человек, возжелав великого, но не по–хорошему — ибо великая вещь быть Богом, но нехорошо тому, кто не Бог, быть неблагодарным Сотворившему и переступать собственную природу, и хотеть быть тем, чем невозможно ему стать, — ибо невозможно небезначальному быть Богом или начавшемуся быть безначальным. Так что искания неположенного ведут к утрате имеющегося.
(32) Манихей: В чем зло диавола?
Православный: В восстании против Творца. Поэтому Бог дал ему бытие, чтобы не показалось, будто Он боится восстания раба, и чтобы научить нас поступать благодетельно даже со злыми. Ведь Он не только сотворил его, но и сделал начальником мира, и если тот захочет стать благим, Он примет его и облагодетельствует. Поэтому Он, хотя и мог уничтожить его, не уничтожил, но сносит его безрассудство, благодетельно и независтливо предоставляя ему бытие, которое принадлежит Ему. А чтобы тот стал добрым, это зависит не только от Бога, но и от него самого — ведь происходящее насильственно не есть добро, ни добродетель.
(33) Если же скажешь: зачем Он позволил ему воевать против людей, я отвечу, что для пользы — ибо многие через то увенчиваются. Если же скажешь, что многие и погибают, отвечу, что как сам диавол сумел стать злым без стороннего влияния по своему собственному решению (что для него и есть худшее обвинение), так мог бы и человек сам от себя и без подстрекателя стать злым, и был бы ему худший грех — ибо большего прощения и снисхождения достоин согрешающий по наущению другого, нежели от самого себя. Ибо согрешивший от самого себя неизвинителен, так же как и сам от себя следующий добродетели заслуживает большей похвалы. Поэтому диавол, согрешив сам от себя, остался нераскаян, а человек, согрешивший не от себя, но под натиском диавола, пришел к раскаянию, и удостоился обновления и оставления грехов. Так что бытие есть благо и дар Божий.
(34) Манихей: Почему Бог, провидя, что диавол будет зол, сотворил его? Православный: Он сотворил его по преизбытку благости. Ибо сказал: «Раз сей будет зол и потеряет все даруемые ему блага, то и Я совершенно лишу его блага и сделаю его несуществующим? Никоим образом. Но даже если он сам будет зол, Я не лишу его причастия Моего, но дам ему одно благо, причастие Мое через бытие, чтобы даже против воли он был причастен Моему благу через бытие». Ибо никто не удерживает и не связует сущее в бытии, кроме Бога — ибо бытие есть благо и дар Божий.
(35) Манихей: Бытие у сущих от благого Бога: итак, если для всех сущих бытие благо, как данное благим Богом, то и для диавола бытие благо.
Православный: Все сущие получили бытие от Бога. Все, что дал каждому Бог, и есть благо — ибо что дает Благой, благо. А зло есть не что иное, как утрата благ, то есть дарованного Богом. Так что в тех, кто имеет от Бога хотя бы бытие, отчасти присутствует благо, как бы последним отзвуком. Итак, бытие добро, а благое бытие лучше. Ибо здоровье есть совершенное существование, бытие в болезни есть частичное зло и тление — ибо это не совершенное несущестнование, но частичное существование и частичное несуществование. Небытие — совершенное зло, ибо совершенно не сущее есть совершенное тление и несуществование. Посему бытие и благое бытие — добро и от Бога, а из благого стать злым, зависит от воли того, кто становится. Итак, Бог по преизбытку благости дал блага и злому, бытие и благое бытие.
(36) Вы вменяете нам, о манихеи, почему Бог, предвидя, что диавол будет зол, сотворил его, и мы подробно доказали, что по естественному смыслу справедливости Он поступил хорошо, сотворив его, — ибо по естественному смыслу лучше хоть как–то быть и по причине бытия приобщаться к благу. Ибо само бытие от Бога, единого присносущего, благого и Дарителя благ — а то, что от благого, конечно, благо. Если же вы говорите, что лучше было бы ему не появляться, чем появиться и терпеть бесконечную кару, мы скажем, что кара эта есть не что иное, как огонь вожделения ко злу и греху и огонь неудовлетворенного вожделения. Ибо не Бога вожделеют неизменно пребывающие во зле, но зла, а там уже не будет действия зла и греха. Ведь [в вечности] мы ни едим, ни пьем, ни одеваемся, ни женимся, ни богатеем, и зависть не имеет силы, и никакой вид греха. Поэтому, вожделея и не имея предмета вожделения, они сжигаются вожделением, словно огнем. А вожделеющие блага, то есть единого Бога, сущего и присносущего, и достигающие Его радуются сообразно своему вожделению, по которому они достигают вожделенного. Итак, истинное благо есть благо по природе — хоть как–то приобщиться к благу по самому бытию. А кажущееся благим — по природе не благо, но зло. Не дело праведного и благого предпочитать наслаждение тварью наслаждению Созидателем и собственную волю — воле Творца, и кажущееся нам благо, которое окажется скорее злом, предпочитать тому, что есть благо по природе. Но [лучше было], чтобы он возник и имел хотя бы малейшую часть истинного блага, чем из–за зла, то есть неправедного устремления и скорби, лишился даже и той самой малой части блага. Ибо Бог судит не нашим неразумным судом, но согласно истинно благому и праведному, не следует нашим страстям и не предает справедливость из–за мнимого сострадания, которое по истине есть пристрастие.
(37) И опять–таки: Бог именует еще не сущих как сущих, и будущее созерцает и судит как уже совершившееся. Итак, как судья справедливо наказывает уже согрешившего — и если не накажет, будет несправедлив, — и не сам он является причиной греха или кары наказуемого, но выбор согрешившего, так и Бог, видя будущее как уже совершившееся, судил, чтобы он возник, и, если сделается зол, был наказан Им. Поэтому Он и сотворил его, и сотворил благим — тот же сам по собственному выбору стал злым и сам для себя сделался виновником кары, а вернее, сам себя карает, домогаясь того, чего нет. А что не предвидение Божие было причиной того, что диавол стал злым, ясно — ведь и врач, который предвидит будущую болезнь, не есть причина болезни, но причина болезни — расстройство, а предвидение врача — признак учености, и причина предвидения — то, что так должно случиться. А что это так и есть, говорит апостол: называющий несуществующее как существующее (Рим.4:17). И нужно знать, что как только душа выйдет из тела, то потом она уже пребывает неизменной, влечется ли она к добру или к злу.
(38) Во всех же этих вещах мы признаем благом то, чего хочет Бог — ибо как свет определяется от солнца, так и благо — от Бога. Итак, все, чего хочет Благой, есть благо, и благо есть то, чего Он хочет. Бог судия, а не мы судьи Богу. Так зачем мы судим о Нем? Бог страшится, пугается и робеет? Боящийся Бог не был бы Бог.
(39) Если солнце и луна возникли как суда, чтобы переправлять частицу, которую похитило вещество у Бога, то до того не было ни солнца, ни луны, и человек был во мраке.
(40) Если, по вашему, скорбь — зло, то наслаждение и удовольствие, конечно, благо, а если так, то благо и блуд, и чревоугодие, и все, что услаждает и радует совершающего, а то, что удручает, воздержание, пост, бдение и подобное — зло.
(41) Если вы вменяете Богу всеобщую погибель в потопе, и сожжение Содомитов, и потопление Фараона, когда Он наказывал их ради пользы, то тем более вмените Ему вечное наказание.
(42) Производить из собственной сущности не есть создание, а из не сущих — создание. Итак, если зло создает, то оно переводит из не сущих, и тело уже не из вещества — если же из вещества, то есть из сущности зла, то, если зло безначально, оно обязательно будет и бессмертным, и неизменным — ибо начавшееся не престает и не превращается, — а если зло неизменно, то и тело от сущности его будет нетленным и неизменным. Тогда чье же было тление и зло? Ведь тление, конечно, разрушает что–то, иначе это не тление. И если благо претерпевает, то претерпевает и Благой, и как он будет совершенно благ? Разрушаемый же тлением, Благой перейдет в несуществование. Если же оно разрушало само себя, то разрушилось, и погибло, и его нет. Если же разрушало частью Благо, а частью себя, — то в чьей природе часть тленна, тленна и вся природа — ведь невозможно, чтобы одна и та же природа была и тленной, и нетленной. Ибо если мы называем тленным человеческое тело, часть человека, а душу нетленной, то ведь они не одной природы. Ибо душа, хотя и жительствует в теле, однако не есть тело, но бестелесна — так что душа одной природы, а тело — другой, и не у одной и той же природы одна часть тленна, а другая нетленна, но одна природа человека тленна, а другая — нетленна. И ни душа из безначальной сущности — ведь она превращаема, — ни тело, потому что и оно превращаемо и тленно. А одноприродным человек называется не потому, что душа и тело одной природы, но потому что все люди одинаково имеют душу и тело, и каждый имеет две природы.
(43) Превращение есть переход из одной противоположности в другую, из не сущего в бытие, или из сущих в небытие, или из добродетели в порок, то есть из естественного обладания в лишенность его. Добродетель есть исполнение закона Божия, закон же Божий есть Его воля — ибо никто не заповедует того, чего не хочет, — воля же Божия благо, неизменна и всегда одинакова. Так что благо есть сущее, так же как и добродетель (ибо добродетель благо), а зло — не сущее, но добровольное ослушание и упразднение сущего, то есть закона Божия, привходящим образом осуществляющееся в деянии и прекращающееся вместе с прекращением действия.
(44) Следует знать и то, что Бог не наказывает никого в будущем, но каждый делает себя восприимчивым к причастию Бога. Причастие же Бога есть наслаждение, а непричастность — наказание, здесь же Бог посылает искушения не наказывая, но воспитуя и врачуя зло, чтобы мы узнали Его и обратились и достигли благости Его. Господь Бог открыл мне ухо (Ис.50:5).
(45) Манихей: Если Он благ, то почему в будущем веке наказывает Злого, а не уничтожает его?
Православный: Бог благ, но и справедлив: итак, как благой Он сотворил блага, которые сотворил. Посему как было справедливо, чтобы будущие Его благие создания, которые бы не только сохранили данное им благо, но и приумножили его, возникли и удостоились совершенного блага и вечного наслаждения, так же справедливо было то, чтобы те будущие Его благие создания, которые бы не сохранили данное им благо, но добровольно отклонились ко злу через утрату благ, — чтобы и они возникли и лишились вечного наслаждения.
(46) Серафимы далее отстоят от Бога, чем Злой от серафимов. Поэтому если бы не возник диавол, тот, кто перед ним, оказался бы хуже всех и в сравнении с теми, которые прежде него, был бы злом, и мы бы говорили: зачем Бог, зная, что он будет таким, сотворил его? Точно так же и о том, кто перед этим, пока не дойдем до самых серафимов. И ведь часто мы видим какое–то прискорбнейшее дело и думаем, что нет более прискорбного, а потом видим другое, еще худшее. Ибо если мы сочтем что–то крайним злом из тех, что мы видели, мы думаем, что хуже его не бывает.
(47) Итак, Бог сотворил все хорошо весьма (Быт.1:31), каждое по его природе, как захотел, — ибо Он не подвластен закону, но то, что Он хочет, есть благо, а не то, что мы судим. Ибо мы не судьи Богу, но как от солнца, то есть огня, светит всякий свет, так и из воли Божией определяется всякое благо. Ибо если ты говоришь, что здесь Бог поступил хорошо, а здесь нехорошо, почему сотворил это, и почему не сотворил того, — ты судья Богу, и больше Его, и мудрее. Посему как Бог Он имеет власть сотворить то, что хочет, и имеет власть какие захочет причины того, что Он делает, открыть нам, а какие захочет — утаить. Каждое же из возникших разумных благих существ или по своей воле осталось во благе, как и было создано, или по своей воле превратилось и отошло от блага, и потеряло его. Ибо благо есть наилучший порядок, сохраняющий для каждого свойственное его природе, — и то же самое есть добродетель, — а нарушение порядка, то есть беспорядок, есть зло. Все сущее, поскольку оно есть, благо и от Благого, а насколько лишено блага — не благо и не сущее. Ведь безжизненное поскольку не получило от Благого жизни, безжизненно, как лишенное жизни, и подобно этому бесчувственные и бессловесные, поскольку получили ее, благи.
(48) Бог знает зло в качестве блага, как блуд Он знает в качестве влечения, и дружбы, и соединения. И даже причины зла суть у Него благотворящие силы — часто от блуда рождались сосуды избранные.
(49) Если зло — зло, то наказание, изгоняющее его, добро. Ибо зло — блуд, а не уцеломудривание, ведь не наказание зло, но сделать себя достойным наказания.
(50) Если зло вечно и созидает, и может, и есть, и действует, откуда у него это? Или от блага, или у блага все это от зла, или у обоих от иной причины, потому что и зло побочно осуществляется в добре, и потому что Он обращает ко благу и злое, и лишение Себя. Ибо дружба, будучи благом, дает и блуду казаться благом, потому что во благе и не сущее некоторым образом ревнует быть. Ибо говорят, что Бог не есть, по превосходящему отрицанию.
(51) А что сама природа предполагает одно начало, поясняет счет, начинающийся не с двух, но с одного. Итак, если начало счета единица, то и начало сущих одно.
(52) Если зло совсем несообщительно с благом, а благо есть сущее, то зло — не сущее: ибо два сущих сообщаются по бытию. Если благо — сущность, то зло несущностно, ибо у двух сущностей общее то, что они сущности.
(53) Если зло изначально недвижимо, то движение благо, а неподвижность — зло. Так откуда же зло получило движение? Жизнь есть благо и движение, и всегда была и есть во благе, и Благой был и есть жив. Смерть, как вы говорите, — зло, и тление, и омертвление, и, более того, несуществование. Но зло было смертью, по вашим словам. Посему как Благой жив и жизнь, зло есть смерть, и отмертвление, и омертвленное. Так откуда же оно ожило и пришло в движение? Если от себя, то жизнь от зла, что немыслимо — ибо тление не животворит. Если же от блага, то не благо то благо, которое было для зла причиной жизни и движения. И почему, предвидя зло, которое от него произойдет, он оживотворил его?
(54) Зло, поскольку есть зло, несообщительно, и противоположно, и враждебно добру, а вожделение добра — добро. Так как же до крайней степени злое возжелало блага?
(55) Зло неподвижно и скорее тление, а не возникновение. Так как же безжизненное и бесчувственное зло породило свои произведения? И как оно ощущает благо и произведения блага?
(56) То, что произошло из сущности безначального и нетварного, безначально и нетварно. Так как же вы говорите, что все произошло от сущности ваших начал? Ведь если все от сущности их, то все это безначальные начала и ничего [больше]. Если они творения, то они не от сущности их.
(57) Зло есть тление и смерть. Тогда зло, если для других оно зло, а для себя добро, составляет само себя, и не всецело есть зло — ибо составляет само себя и постольку не есть зло. Если же всецело зло, то и для себя зло, и самоуничтожается и не существует. Если же и в тлении одних происходит возникновение других, то не тление причина возникновения, но благо из–за преизбытка благости даже из тления одного соделывает возникновение другого. Ибо вещество, подчиненное Благу, сотворенное им, благо — ведь Он в начале привел все из не сущего в бытие.
(58) Невозможно, чтобы одно и то же в одном и том же отношении было благом и злом, и одна и та же сила — распадом и; возникновением одного и того же в одном и том же отношении, ни самосила, ни самораспад. Итак, само зло не есть ни сущее, ни благо, оно не созидательно и не может творить сущее или благое — а благо, в чем окажется в совершенстве, делает это совершенным благом, а в чем частично — частичным, а то, в чем его совсем нет, и не существует и называется всецелым злом.
(59) Блуд, поскольку это влечение, дружба и соединение, есть благо, а поскольку он есть влечение к неположенному и запретному — зло, ибо не заповеданное, но запретное есть не сущее, как не долженствующее быть. Поэтому и влечение к не сущему и не долженствующему быть — зло.
(60) Зло двояко. Истинное зло — это как бы отпадение естественных свойств. Ибо Бог сотворил человека правым, а люди пустились во многие помыслы (Еккл.7:29). Другим же злом называется чувственное, как стеснения в искушениях, — ибо наименование зла общее. Ведь оно означает две вещи: иногда означает неимение добродетели, а иногда — радости, то есть желаемого. Ведь блуд есть не что иное, как неимение целомудрия и дурное употребление — потому что вместо того, чтобы возлюбить собственный сосуд, то есть свою жену, и слиться с нею, он любит и сливается с чужою. Неверие вместо того, чтобы уверовать и возлюбить по природе Бога, верует не существующему богу. Итак, зло в том, чтобы пользоваться не сущим, как сущим, не уделять каждому свое — свое же для каждого есть определенное ему Богом. Свое для Бога — слава и честь, подобающая Ему как Творцу, а для творений свое — это мера, которую каждому определил Податель бытия. Но в нашей власти или воспользоваться тем, что дал нам Бог, на то, для чего Он это дал, и в нашей власти воспользоваться не на то, для чего Он дал, — как, например, Он дал нам вожделение, чтобы мы вожделели Его, единого блага. Если мы употребим вожделение на это, сие добродетель и добро, а если возлюбим нечто иное кроме Него, то это не употребление, а злоупотребление. Ведь именно для того Он и сотворил нас, чтобы мы, вожделея Его, были причастны Ему.
(61) Было, по–вашему, вещество безначальное, невозникшее, в своих пределах, вечно беспорядочно движущееся, само с собой сражающееся и себя само истребляющее. Был же, говорят, и Бог — в своих пределах, безначальный, невозникший, вечный, бестелесный, весь свет — но вещество–де, беспорядочно и бессмысленно двигаясь, пришло к пределам света. И изумившись Божию свету, прекратило брань само с собою, и пошло войной на свет, так что даже похитило в себя частицу его — ведь они уверяют, что и начальников имело вещество, как в потаенном царстве, о которых они говорят, что это и есть миродержцы тьмы и духи злобы (Еф.6:12). Благой же Бог, по их словам, попустил, чтобы похищенная веществом частица его была пленена, дабы ограничить вещество и поставить предел дальнейшему его продвижению в собственные границы. Если вещество безначально, не возникло, бестелесно, бескачественно, невидимо, и таков же благой Бог, а все произошло от их сущности, почему происходящее от них видимо? Ведь исходящее из бестелесной и невидимой сущности тоже, конечно, будет бестелесно и невидимо. И больше того, если есть два начала безначальных, невозникших и вечных, а мы от них, но не приведенные ими в бытие из не сущего, а от сущности их, то и мы безначальны и вечны — ведь порождение каждой сущности единосущно породившей сущности: [порождение] вечного вечно, нерожденного нерожденно, безначального безначально. И опять–таки: если состав наш от сущности добра и зла, то мы не создания, а чада, и нет в мире творения. И вновь: если невозможно сущности блага превратиться во зло или вообще помыслить или сделать зло, и невозможно, чтобы Злой превратился и помыслил или сделал нечто благое — а душа наша [от] Благого, — то невозможно нашей душе помыслить что–либо дурное, а нашему телу — сделать что–либо хорошее. Но мы видим многие души, мыслящие дурное, как души манихеев, и многие тела, творящие добро, как тела святых. И еще: если и злой [человек] сложен из тела и бестелесного, и так же добрый, душа же наша [от] сущности блага, а тело — от сущности зла, то и душа наша будет сложной из телесного и бестелесного, и тело. И еще: если вещество безначально, если оно бестелесно, как оно вышло из бестелесной сущности? Ведь безначальное, конечно, неизменно — простое по естеству не соединяется. Так как же произошло слияние? И снова: если вещество сложно из бестелесного и тела, тело же противоположно бестелесному, то кто соединил противоположности? Ведь не общались бы между собою противоположности, дружественно связуясь в одно сплетение и одну ипостась, если бы сила Создателя не свела их воедино. Значит, вещество, будучи сложно, получило бытие Божественным Словом. И опять–таки: вещество есть тление или тленно? Ибо тление разрушает и не разрушается, а тленное разрушается тлением — и тленное, то есть истлевающее, есть вещество.
(62) Что есть разрушающее, или тление, или тленное? Ведь тление есть распад составных. Разрушает же наводящий тление, а истлевает распадающееся сложное. И разрушающее и истлевающее суть сущности, а тление — привходящий признак, усматриваемый в распаде составных, который и до того не существует, и после не пребывает.
(63) Так что же есть вещество — разрушитель, тление или тленное? Если вы ответите, что разрушитель, скажите, что разрушает оно, если не Благого? Ведь вы говорите, что ничего нет кроме вещества и Благого. Итак, если были двое, то вещество разрушает, а Благой созидает, или вещество образуется, а Благой истлевает и гибнет. Если же оно разрушает само себя, знайте, что ничто не разрушает само себя, а если бы оно и разрушало, то истребило бы себя и ушло в несуществование. Да и как тленное безначально? Если же оно тленное, чем оно разрушается, как не Благим, и будет Благой разрушителем. Если же оно тление, то чем оно производится и от чего происходит? Ведь тление есть распад, как мы сказали. Итак, кто же разрушающий и что разрушается? А что не может вещество быть тлением и тленной сущностью, можно понять вот откуда — ведь тленная сущность предшествует и предналичествует как составная ипостась. Тление же приходит после сложения, расторгая слагаемые. Как же и [могла] быть сущность вещества, если ей сопутствовало и соосуществлялось тление? Но, может быть, вы скажете, что тление было некогда не в действии, но в возможности, и так же тленное. Но знайте — действительно, есть разрушающее и созидающее, но тление и созидание еще не действуют, потому что истлеваемое и созидаемое не может быть совечно разрушителю и созидателю, — однако вы говорите, что ничто не было приведено из не сущего в бытие, но что зло само для себя разрушительно и истребительно, так что, имея не действие, а возможность разрушать и истлевать, оно было несовершенно. А то, что развивается из несовершенного в совершенное, не безначально — ибо если неизменное безначально, то превращаемое не безначально. И опять же: что первое в веществе — сущность его или тление? И если тление, то вещество не могло существовать до того, как стало разрушаться. Если же сущность его предсуществовала тлению, то оно скорее сущность и существование, а не тление, и некогда было нетлением, не имея противоположного ему тления, и тление не безначально. Если же сущность его всегда была самоистребляющей, то как оно произвело плоды? Если истребляло отчасти, то оно не всецело разрушительно, и не всецело тленно, и не совершенное зло. Если же, будучи разрушительно, оно прекратило разрушать само себя, то или разрушение есть зло и оно превратилось из зла в добро, или разрушение добро, и тогда из добра оно стало злом. Если вещество — зло, и разрушало само себя, то оно благо, потому что разрушитель зла — благо. И опять–таки: скажите, вещество было свет или тьма? И если свет, то от сущности блага — и вот одно начало, а не два. Если же тьма, то как тьма видит? Ведь если видит, то имеет свет. Если же не имеет света, то она слепа, и как узрела свет? Да и как тьма будет на свету и не рассеется? И что общего у света со тьмою? (2 Кор.6:14). И вновь: вещество было живо или нет? И если не было живо, то как пришло в движение? Ведь все, не имеющее жизни, неподвижно. Если же было живо, то имело жизнь или из себя, или извне. И если из себя, то оно было жизнь, а не смерть. Если же получило жизнь извне, то есть от Благого, то как тогда благ ожививший зло? Если же от другого, то будут не двое, а трое. И еще: вещество было от себя безначально или произошло от другого. И если произошло от другого, оно не безначально. Если же оно было безначально, то всегда имело бытие и никогда не имело небытия. Как же вы называете его тлением и смертью? Ведь тление производит небытие, а вещество никогда не имело небытия — ведь оно было всегда, как вы говорите. Итак, как оно может дать то, чего не имеет? И опять–таки: возникновение и тление противоположны. Ибо возникновение есть приведение из не сущего в бытие, а тление — распад из сущего в небытие. Итак, если вещество, по–вашему, тление, то как оно производит плоды и рождает? И снова: совершенное тление разрушает и само себя — ибо если само себя образует, это не совершенное тление. Если же оно разрушает само себя, его не будет.
(64) Благо называется так оттого, что все сильно стремится к нему, и по природе оно привлекательно и желанно, чего все естественным образом желает. Зло же есть противоестественное устремление, то есть когда мы устремляемся к чему–то помимо естественного предмета стремлений. Итак, благо есть начало и конец и добра, и зла, — ибо все ради блага, и благое, и противоположное, — ведь и это мы делаем в жажде блага. Ибо никто не делает то, что делает, имея в виду зло. Поэтому зло и не имеет ипостаси, но побочное существование, происходя ради блага, а не ради самого себя. Ибо все, что происходит, происходит или ради блага, или ради мнимого блага.
(65) Пророк вводится Богом в заблуждение или когда Бог попускает ему заблуждаться по достоинству вожделения его, или когда он прорицает, а Бог делает иначе, чем было предсказано, и тогда говорится, что он введен в заблуждение Богом, то есть оказался обманщиком.
(66) Так скажите нам, манихеи: вещество, которое вы называете злом, и тьмою, и тлением, и смертью, безначальным и вечным, было оно сущность или привходящее? И если сущность, то было или телом, как земля, вода, воздух, огонь — или бестелесным, как Бог, ангел, душа — или сложным из тела и бестелесного. И если тело, то оно было неподвижно — ибо всякое тело бездушно и неподвижно. И как, не двигаясь, пришло в пределы света? Или как получило движение? Либо благ и не благ тот, кто дал движение злу, либо другой дал ему движение помимо Благого, и будет три начала, а не два. Если же вы говорите, что вещество было бестелесно, то откуда тело? Ведь бестелесная и безначальная сущность не может превратиться в тело. Откуда же тогда неисчислимое множество тел? Если же вы скажете, что вещество сложно из тела и бестелесного, знайте, что невозможно возникнуть сложному иначе, как из простых, как невозможно возникнуть двум иначе, чем из одного и одного, и невозможно возникнуть человеку, если не из души и тела, и невозможно возникнуть телу, если не из простых стихий, земли, воды, воздуха и огня. Итак, нужно, чтобы сперва были простые, и тогда уже возникало из простых сложное. И тогда будет не два начала, но три. Таким образом, невозможно естеству быть безначальным. И если оно сложно из тела и бестелесного, почему оно не сотворило человека из тела и из бестелесной своей сущности?
(67) Слушайте, небеса, и внимай, земля (Ис.1:2). Внимай, небо, я буду говорить; и слушай, земля, слова уст моих (Втор.32:1) Ибо я буду говорить слова не моего сердца, но помраченных и оскверненных манихеев. Слушайте, народы, племена, языки, слушайте. Да станут сегодня единым позорищем небо и земля. Послушайте, что говорят проклятые манихеи, помраченные о свете, уста диавольские. Они говорят, что вещество воевало с Богом и отторгло частицу Его. Они говорят, что Бог ограничен, воюющий и обороняющийся, и скорбящий, и рассекаемый. Бог обороняется? Бог рассекается? Увы, увы мне, и мы не убьем их? Не истребим огнем? С ними будем беседовать? Их примем в общение? Общающийся с ними подобен им и будет на их стороне и в нынешнем, и в будущем веке. Братья (это и называют общением), умрем, но не примем в общение манихеев. Умрем, чтобы жить, — кто принимает их в общение, тот манихей, подобный им. Лучше впасть в иудейство и умереть иудеем, чем общаться с манихеями. И вы, из манихеев, послушайте ради Бога, о мужи, послушайте, что говорит богомерзкий Мани. Мир, говорит он, не Божий, но диаволов. Отлучить нас хотят от Бога нашего. И огорчился, говорит он, Бог, что отсечена была от Него часть, и страдал. Если отсечена была от Него часть, то Он тленный — ведь все рассекаемое тленно. Похитило и захватило, говорит он, зло частицу от Бога, и из–за этого посылает Бог, захватывает и похищает похищенную у Него часть. Ты вводишь грабителей Бога, богомерзкий? Но и орудия, говорит он, сотворил Бог, двенадцать сосудов, солнце и луну, чтобы отобрать свое. А что потом, чтобы чем–нибудь закончить — чтобы Благой послал огонь и сжег мир и истребил все, и вернул вещество вниз, в место его, и [с ним] души, не принявшие Мани? Послушайте, что говорит противник Божий, какую силу дает веществу — низвергает оно силу Всевышнего. Сперва, говорит, Он был ограблен и обокраден. Какое бессилие! Ты говоришь, что мой Бог бессилен? Но попустил добровольно. Почему же Он огорчился, если не потерпел насилия? Никто не огорчается, отдавая свое добровольно. Если же Он [сделал это], чтобы не было покорено место Его, не в силах иначе совладать с веществом, и огорчился, то как же Он не бессилен? Затем, Он огорчается, и мучается тою частью, что от Него, и придумывает хитрости, и устраивает орудия, чтобы получить свое, и даже не все свое получает обратно — ибо души, не последовавшие за Мани, наказываются вовеки — и в конце концов вещество, восстав и утеснив Благого, само же не утесненное, но в худшем случае возвратившееся к себе, опять оказывается в своем месте, притом вместе с душами, не поверившими Мани. Но, может быть, оно и снова восстанет.
(68) Скажите нам, о манихеи: вещество, вначале покоящееся, было добрым или злым? Если злым, то затем, восстав, стало добрым. Если же вначале доброе, то затем злое. Затем, восстав само на себя и в беспорядочном движении придя в пределы света, если оно увидело невещественный свет, как же оно слепо? Да и как вещество узрит невещественный свет? А если помыслило, как неразумно и бессловесно? А если, по–вашему, возлюбило, то как бездушно? Да и почему же оно зло? Ведь любящее благо не зло. И почему неразумно и немудро, [если] вышло из пределов своих не как бессловесное животное, но как лучший полководец, в полном порядке, и, захватив изрядную добычу света, вернулось к себе? И почему вы называете его скверным, раз оно приняло и вместило благо? Ведь способное воспринимать благо не противоположно ему и не враждебно. И опять–таки: если вещество похитило часть Бога, то вещество деятельное и творящее, природа же Благого страдательна и текуча. Если же оно вожделело блага, и Благой дал часть свою злу, то оба превратились — ведь и зло возжелало блага и стало благом, и благо, допустив смешение со злом, стало злом. И вновь: повредилось ли благо от похищения и смешения или само повредило, принесло или получило пользу? Если получило пользу, то принесшее пользу действенно и благо, а получившее — страдательно и слабее его. Если же повредилось, то тогда поврежденное страдательно, а повредившее сильнее его. Если же повредило, то оно зло. Если же принесло пользу, то Благой завистлив, огорчен и злопамятен, раз предал огню вещество, а по переиз6ытку злопамятства вместе с ним и часть от Себя. Если же благо не потерпело и не нанесло вреда, не принесло и не получило пользу, то, во–первых, оно бездейственно — ведь благо, где бы оно ни было, помогает, имея благое действие, — а во–вторых, несправедливо, потому что, не потерпев вреда и не принеся пользы, наказывает ни в чем не провинившееся вещество. Если же, по–вашему, Бог гневается и огорчается из–за того, что вещество возлюбило Его и причастилось Ему, пусть никто не возлюбит Его. А если, как вы говорите, Бог, узнав о приближении вещества, добровольно попустил, чтобы у Него была похищена часть Его, чтобы, ограничив его движение, отомстить, словно невод растопив в геенне, — то, во–первых, почему не сразу растопил и предал его геенне? Если же не мог иначе, как таким способом, зачем укоряет нас, что мы не противостоим лукавому, когда Сам предал наши души из–за бессилия? Далее, говоря о геенне, вы скажете, что она или единосущна Злому, или иная сущность, и тогда уже не два, но три (начала). Если же единосущна благу, то как наказывает? Ведь геенна не благо. Если же единосущна злу, то не наказывает зло — ибо ничто не наказывает само себя. А если нечто другое помимо двух, три начала, а не два, или же она была приведена в бытие из не сущего. А если так, то почему мы не пошли прямым путем и не сказали, что все было приведено из не сущего в бытие? Безначальное неизменно: ибо превращение есть возникновение того, чего прежде не было. А чье бытие от превращения, то по природе изменчиво, а чье бытие не с превращения началось, но безначально, то по природе неизменно. Тогда как же мы возникли из двух безначальных сущностей? Ведь если они и сами не таковы, то они, как и мы, тоже люди. Если же таковы, то как они превратились? Значит, мы не из безначальных сущностей, но из не сущего. Если вещество и зло есть безначальное и вечное начало, имеющее из самого себя бытие и все, что имеет, то есть тиранию, и силу, и зло, то оно будет иметь это неизменным. Так как же тот, кто настолько испугался его, что попустил, чтобы часть его самого была пленена им, в конце может одолеть его?
(69) Манихей: Почему Бог, предвидя, что диавол в будущем превратится из блага во зло и утратит благо, и пребудет в несуществовании блага, что и есть зло, [все же] сотворил его?
Православный: Если он предвидел его, то предвидел, что он обязательно будет, — ведь предвидение того, что не непременно будет, не есть предвидение, но незнание и заблуждение.
Манихей: Бог хотел сотворить его?
Православный: Да, хотел.
Манихей: Почему же Он, будучи благим, захотел сотворить его, который будет зол?
Православный: Бог сотворил его добрым, он же добровольно превратился и утратил благо.
Манихей: Почему он утратил благо?
Православный: Потому что обладал свободой воли.
Манихей: А зачем Он сотворил его свободным и изменчивым?
Православный: Изменчива всякая тварь по природе, ибо чье возникновение началось с превращения, то обязательно должно быть измененным. Разве приведение из не сущего в бытие не есть превращение? Итак, только Божество по природе неизменно как нетварное и присносущее. Творения же, те, что разумны, добровольно изменчивы, превращаясь по своей воле, а все остальное [превращается] телесно. Свободным же — потому что [он действует] не по необходимости: ибо все разумное самовластно. Ибо на что он употребит разум, не будучи самовластен? Или как будет добродетельным или благим, не будучи самовластен? Ведь то, что происходит насильно или по естественной необходимости, не добродетель — поэтому бессловесные и не имеют добродетели. А из–за чьего–то легкомыслия упразднить добродетель добрых — не дело справедливого.
Манихей: Значит, Он должен был сотворить только тех, кто будет добродетелен, чтобы только добро и только добродетель творилась.
Православный: Совершенное благо есть только Бог, и в сравнении с Ним все несовершенно, и есть благо и называется им постольку, поскольку причастно Ему, и в сравнении друг с другом. Ибо что больше причастно благу, есть и называется большим благом, а что меньше, меньшим — а что совсем непричастно, вообще не благо. А то, что вообще не благо, всецело зло. И само бытие благо, ибо бытие от благого Бога, так что диавол, существуя, по самому своему бытию благ.
(70) Манихей: Почему говорит Господь: лучше было бы для того человека не родиться (Мф.26:24)?
Православный: Поскольку Благому подобает давать блага, а для получившего позор и укоризна не сберечь благ, которые он получил, не из–за Давшего, но по своей вине и из–за своего легкомыслия. И Бог, будучи благ, не может не доставлять блага, то есть не хочет, — а не желающий получать сам себе виноват, почитая лучшим для себя не получить, нежели получить. Итак, несправедливо и нехорошо, чтобы из–за его нежелания принять Благому было бы препятствие в благодеяниях и даровании благ. Ибо так зло побеждало бы добро, если Бог по благости из не сущего приводит в бытие, а зло, добровольно превращающееся из добра, препятствовало бы благому творению Благого. Поэтому не сказал Господь: «лучше было бы, если бы не родился тот человек», но лучше было бы для того человека. Хорошо, и естественно, и справедливо, чтобы Благой благотворил и давал блага, тот же, кто принял и не сберег, сделал для себя и принятие в укоризну — ибо сам, не желая блага, не услаждается и не желает даже того блага, которое имеет. Ибо бытие не в нашей власти, но только от Бога, а быть добрым — и от Бога, и от нас. Итак, Бог, как Ему и свойственно, дает бытие и благое бытие, а мы либо делаем то, что в нашей власти, — сберечь дарованные блага, — либо нет. А что зависит от одного Бога, Он Сам дает нам как благой, хотим мы того или нет, чтобы в нас хоть в какой–то мере было добро.
(71) Бог и диаволу всегда предоставляет блага, но тот не хочет принять. И в будущем веке Бог всем дает блага — ибо Он есть источник благ, на всех изливающий благость, каждый же причащается ко благу, насколько сам приуготовил себя воспринимающим. Посему здесь, имея влечение к иным вещам и достигая их, мы хоть как–то наслаждаемся, а там, когда Бог будет все и во всем (1 Кор.15:28), и не будет ни еды, ни пития, ни какого–либо плотского наслаждения, ни несправедливости, те, кто уже не имеет обычных удовольствий, но и к тем, что от Бога, уже не восприимчивы, мучаются неизбывно, не потому, что Бог сотворил наказание, но потому, что мы сами устроили себе наказание, так как и смерть Бог не сотворил, но мы сами навлекли ее на себя. Ибо по природе все, что сложно, распадается, но поскольку Адам соединился с Богом через умозрение, он имел в себе жизнь, сверхъественно животворившую смертную его природу. Когда же он отступил от единения с жизнью, то есть с Богом, он перешел из сверхъестественной нетленности в естественный распад сложного, который и есть смерть.
(72) Но поскольку некоторые говорят, что следовало Богу, провидя тех, кто согрешит и не покается, и будет осужден, не приводить их из не сущего в бытие — ведь не пристало благому сотворить и наказать, — ответим им сперва словами апостола: А ты кто, человек, что споришь с Богом? Ибо кто противостанет воле Его? (Рим.9:20;19). Ибо то, что Он хочет, и есть благо, и властен горшечник сделать один сосуд для почетного (употребления), а другой для низкого (Рим.9:21). Ибо Он Сам и творит и праведников, и грешников, — но не Сам делает их праведниками и грешниками, или почетными или низкими: ибо сам апостол говорит в послании к Тимофею, после перечисления пороков добавляя: Итак, кто будет чист от сего, тот будет сосудом в чести (2 Тим.2:21). Ибо, будучи самовластны, мы имеем власть очистить себя от постыднейших страстей — и осквернить себя. Однако же Бог сотворил всех добрыми. Итак, Он Сам доставляет всем и бытие, и благоденствие, как солнце, простирая лучи благости Своей на все дела Свои. И не в нашей власти получить бытие, но быть добрыми — в нашей. Посему если мы захотим и возжаждем, будем причастны к благости Его и вовеки будем в свете. Если же будем беспечны и ослепим себя, и не возжаждем Его, то пребудем непричастны Ему. Итак, не следовало, чтобы Он из–за нашего легкомыслия отказался давать дары благости Своей, из которых первый есть бытие, и нельзя было, чтобы наши пороки победили и сделали бездейственной Его благость. Ибо если бы так было, то ничего бы не возникло из сущих — ибо ничто из сущих не живет достойно благости Его. Ведь в сравнении с Ним, по справедливости, все недостойно бытия.
(73) Однако Бог не только благ, но и праведен, и видит все, что еще не возникло, как сущее. Ибо Он называет несуществующее как существующее (Рим.4:17). Если Он не должен был по благости творить караемых, то скорее по преизбытку благости Он должен был бы и сотворить их, и не наказывать, но простить им грехи — ибо Он Господин того и другого, сотворить и простить. Если же справедливо, чтобы грешники были наказаны, то справедливо, чтобы они и возникли. Ибо Бог видит «несуществующее как существующее» и судит не по исходу дела, а из предвидения будущего. Потому что Он знает не по исходу происходящего, но провидит будущее и по провидению Своему предопределяет. Но как Он провидит то, чего не будет? Ибо если бы Он провидел грешника и не сотворил бы его, то это было бы не провидение, а заблуждение — ведь как познают сущее, так и провидят то, что обязательно будет.
(74) Посему, не будем судить Бога — ибо мы не знаем замысла Его. Кто уразумел дух Господа, и был советником у Него? (Ис.40:13). Ведь Он не открыл нам весь Свой замысел, но насколько нам полезно было знать, а то, что не полезно, скрыл. Итак, не будем спрашивать отчета у Бога — ибо Он Сам Судия и Сам источник благих, и нет блага кроме того, что Он желает, как нет света кроме источаемого солнцем.
(75) Итак, Сам Бог, будучи по природе благ и сострадателен, не хочет греха, не хочет смерти грешника (Иез.33:11) и не радуется гибели живущих (Прем.1:13), не одержим страстью гнева и не наказывает, но всем изливает блага. Жаждущий получает, и добрый достигает благ — и в этой жизни есть некое устроение и управление и неизреченное провидение, зовущее грешников к обращению и покаянию, а после смерти уже нет ни превращения, ни покаяния — не потому, что Бог не принимает покаяния, ведь Он не может отречься Сам от Себя и не отказывается от сострадания, — но душа уже не превращается. Поэтому даже если кто исполнит всю праведность и, обратившись, согрешит и уйдет из жизни с влечением к греху, то умрет в грехе своем. Подобно тому и грешник, если покается и умрет в покаянии своем, не помянут ему грехи его. Ибо как бесы после отпадения не каются, и ангелы теперь не согрешают, но те и другие получили неизменность, так и люди после смерти имеют неизменность — и праведники, влекущиеся к Богу и обладающие Им, вечно радуются в Нем, а грешники, влекущиеся к греху, не имея предмета греха, наказываются без всякого утешения, как бы снедаемые огнем и червем. И что же такое наказание, как не лишение вожделенного? Поэтому сообразно со своим вожделением жаждущие Бога радуются, а жаждущие греха наказываются — ибо как достигающие вожделенного радуются по мере своего вожделения, так и недостигающие по мере своего вожделения мучаются.
(76) Вы же скажите нам: что есть Вседержитель? — Конечно, «все содержащий», ведь апостол говорит: а устроивший все есть Бог (Евр.3:4). Но как Бог будет Вседержителем, не властвуя над веществом и злом? Или как будет Творцом, не сотворив Сам вещество? Или как Он Бог, будучи несовершен и имея недостаточную силу? Ибо почему Он не уничтожил и не покорил вещество, но позволил ему взбунтоваться хотя бы даже на мгновение? Если Он не пожелал, то не благ — ибо не дело благого и праведного спокойно смотреть на согрешающих. Если же не смог, то немощный Бог — не Бог (вы ведь не можете сказать, как мы говорили о возникновении и бытии диавола, что уже само то, что он есть, благо. Ибо мы, давая ему бытие от благого, по справедливости сказали бы: благо, что он есть, — ведь даруемое от благого есть благо. Вы же, давая существование веществу не от блага и, более того, называя его злым и по природе злым, и совершенно непричастным благу, не сможете сказать, что его бытие есть благо). Итак, Бог, по–вашему, или не благ, или немощен, раз не уничтожил его изначально. И опять–таки: если все от сущности добра и от сущности зла, то ни Благой не будет Творцом, ни злой — но [оба они] отцы сущего. И вновь: если зло противоположно благу как сущее сущему, и начало началу, и сущность сущности, и, как вы выражаетесь, как бог богу, а творить добро или зло в нашей воле, то в нашей воле принести победу Благому или Злому, и мы — причина того, что один берет верх.
(77) Ибо мы говорим, что единый Бог — благ, праведен, Творец всего, над всем властвует, всемогущ, может все, что хочет, и что все создано Им, видимое и невидимое, не от сущности Его, но из не сущего [приведено] в бытие — ибо Господь творит все, что хочет (Пс.134:6), — и благом мы называем то, чего Он хочет, ибо творения не судят Сотворившего. Но и сути промысла Его мы не знаем: ибо кто познал ум Господень? Или кто был советником Ему (Рим.11:34). Если бы известно было желание Его и воля Его, то Он не был бы Бог дивный. Ибо как сущность Его непостижима, так и воление, и промысел Его. Ведь если никто не знает, что в человеке, кроме духа каждого, который в нем (1 Кор.2 11), но даже и каждый человек не знает всего в себе — ведь ему неведомо будущее, и он не знает, чего желает, или чего захочет или пожелает завтра, — так как же будет знать волю Божию и желание Его тот, кто часто забывает и собственные помыслы?
(78) Божий промысел состоит в том, что Он все предвидит. И нам, которые не знают ни будущего, ни прошедшего, ни всего настоящего, управление Его кажется непостоянным, но в действительности оно постоянно, и благо, и справедливо. Ибо провидя то, что в нашей воле, будущее как сущее, Он судит справедливо, как Сам хочет и желает, — ведь Бог смотрит не так, как видит человек. Ибо человек смотрит на лице, а Господь смотрит на сердце (1 Цар.16:7). А мы видим, что и то, что по общему суждению справедливо, часто несправедливо из–за того, что оно ведет ко злу и из–за того, что не всем по нраву одно и то же — ведь не одно и то же всем нравится, но каждому иное. Судит же Бог не по перемене мнения или узнаванию, но по предведению. Ибо Бог, предвидев все прежде возникновения его, предопределил для каждого справедливо, промыслительно и полезно то, что не в нашей воле, в соответствии с тем, что в нашей воле. Ибо одно — знание, а другое предведение и другое узнавание, иное определение и иное — предопределение. Ведь знание — это знать сущее или возникающее, предведение — знать имеющее быть прежде возникновения его, а узнавание — это приходящее после ложного истинное знание. И определение есть суд и решение по уже произошедшему, а предопределение — суд и решение о том, что будет.
(79) Итак, Бог, предвидя то, что мы совершим добровольно, то есть то, что зависит от нас, — я имею в виду добродетель и зло, — предопределяет то, что от нас не зависит. И предведающая сила Божия не в нас имеет причину, а предведение того, что нам предстоит сотворить, в нас: ведь если бы нам не предстояло сотворить, то и Он не предвидел бы того, что не будет. И предведение Божие истинно и ненарушимо, но оно само не есть причина того, что грядущее обязательно сбудется, — Он предвидит, что нам предстоит совершить то или это. Предвидит же Он многое, что Ему не по душе, и чему не Сам Он причиной. Как и врач неповинен в болезни, когда предвидит, что кто–нибудь заболеет, но заболевание вызвано другой причиной, производящей болезнь, а предвидение врача — это дело его искусства, — так и то, что мы совершим, имеет причину не в Боге, но в нашей свободной воле. Свободная же воля не зло, если мы воспользуемся ею для того, на что она нам дана. А то, что Бог предвидит, — это относится к Его предведающей силе. Но и наши кары причиной имеют не Бога. Ибо не судья — причина кары злодея, даже если судит сам по своей воле, но сам преступник причина собственной кары, а судья — причина справедливости, справедливость же есть благо. Ведь даже если он судит по своей воле, то не по предшествующей, а по последующей. Предшествующая воля — это то, что кто–нибудь хочет сам по себе, а последующая — от причины происходящего, ибо предварительно от Себя Бог хочет, чтобы все люди спаслись и достигли познания истины (1 Тим.2:4). Когда же мы согрешаем, Он хочет, чтобы мы воспитывались для нашей пользы. И предшествующая воля Божия относится к Его благости, а последующая — к Его справедливости.
(80) А что Бог предопределил все по предведению Своему, мы уясним так. Божество неизменно и судит не по узнаванию, но из предведения. Итак, если Он судит и определяет каждодневно, то Он каждодневно узнает о происходящем, и раскаивается, и прибавляет годы жизни, как некоторые говорят, не ведая, что говорят. Ведь если Он прибавляет, то у Него переменчива и воля, и знание, а это недостойно Бога. Если же в Писании говорится, что Он прибавил Езекии, то Он прибавил не потому, что не знал или не предопределил, — Он Сам и предвидел, и предопределил то, что было с Езекией, — но промыслительно представил дело так, устрояя спасение наше, чтобы показать, сколько может покаяние. А что Он раскаивается, говорится по уподоблению нам. Ибо Писание беседует о Боге с младенчеством слушающих более человеческим образом. Ведь как сказано: что спишь, Господи? (Пс.43:24), — но не спит Бог, а сном названо долготерпение Его, и великодушие, и промедление Его помощи — ведь у нас спящие не помогают; так и раскаяние: ведь мы, когда даем кому–то богатство, а тот дурно его употребляет, раскаиваемся. Так и когда Бог сотворил Адама и помазал на царство Саула, но они согрешили, говорится, что Он раскаялся не потому что Бог раскаялся (ведь Он предвидел будущее), но потому что те совершили достойное раскаяния. Итак, будем усердствовать в том, чтобы творить добро и стать добрыми, да будем в теле благих, предвидимых и предопределенных в жизнь вечную.
(81) Следует же знать, что благо (а добродетель — это то же самое) есть наилучший порядок, сохраняющий каждому свое по природе, зло же есть нарушение порядка или же беспорядок. А благо именуется двояко: или действительное благо, как упомянутый порядок, или кажущееся — чувственное удовольствие, против вышесказанного порядка, что не есть благо, но скорее зло. И «зло» тоже говорится двояко: или действительное зло, то есть то, что происходит против естественного порядка и против закона Создателя по собственной воле (ведь послушание Создателю — естественный порядок, а беспорядок — ослушание), или кажущееся благо, то, что неприятно чувству, и болезненно для нас, как воспитание, которое скорее есть благо и полезно нам, поскольку возвращает к естественному порядку. И добровольное зло называется действительным злом, разновидностями греха, а невольное — причиняющим боль.
(82) Итак, Бог не причина ни того, ни другого, как мы показали. Ведь даже если и невольное так называемое зло (потому что это нам оно кажется злом) Бог по справедливости наводит на нас из–за нашей мерзости и безрассудства, и из–за того, что мы грешим, то есть не достигаем нужной цели по жадности к наслаждению, — наводит, воспитуя для нашей пользы, — однако это зло, именуемое невольным, зависит от добровольного, ибо невольное зло следует за добровольным. Ведь несчастья по большей части бывают наказаниями и воспитанием к исправлению, а наказание будущего века — это совершенное уничтожение зла и греха, или, обратно, для вожделеющих вопреки естественному закону телесных наслаждений и ради них греха, пресечение и отсутствие пользования этими наслаждениями будет вечным наказанием. Ведь наказание есть недостижение вожделенного. Ибо наслаждение доходит до греха, когда оно вопреки закону природы. Оно же двояко, душевное или телесное: душевное — стремление к славе, а телесное — еда, питие, отдых тела, сон, соитие с женщиной. Все это естественно и хорошо, когда происходит согласно естественному порядку и закону Создателя, и дурно — когда вопреки закону Создателя и естественному порядку и употреблению.
(83) Естественный же порядок в том, чтобы стремиться к славе от Бога, а стремиться к славе друг от друга противоестественно — ибо только Богу, по природе прославленному, подобает слава от всех созданий Его, а нам — смиряться пред Богом как Творцом и друг перед другом ради закона Создателя. Ибо это свидетельство любви к Богу и ближнему, что и есть закон Божий: Возлюби Господа Бога твоего всем сердцем твоим и… ближнего твоего как самого себя (Мк.12:30–1) и всякий, возвышающий сам себя, унижен будет, а унижающий себя возвысится (Лк.18:14). Так что любовь к славе друг от друга ведет к неверию. Ибо сказано: Как вы можете веровать, когда друг от друга принимаете славу, и славы, которая от единого Бога, не ищете? (Ин.5:44).
(84) Опять–таки: телесное наслаждение, еда, питие и прочее, принимаемое согласно естественному употреблению и закону Создателя, есть добро, — а когда это происходит против закона Божия по нашей воле и злоупотреблению, зло: например, еда и питие, поскольку они служат для жизни и поддержания тела, добро, подобно и сон, и общение с женщиной — добро знать собственный сосуд, а пользоваться едой и питьем и женщинами без разбора для неразумных наслаждений, подобно бессловесным животным, — зло.
(85) Итак, из–за тщеславия, и неумеренной еды и пития, и блуда [появляется] сребролюбие, опора их, зависть и ссоры, и лукавство, и ложь, и клевета, и хищение, и убийства, и ненависть к ближнему. И по причине умножения беззакония, во многих охладеет любовь (Мф.24:12). «Многими» же он назвал прибегающих к беззаконию. Итак, противоестественное происходит из естественного по наущению диавола.
(86) Против всего этого есть два величайших способа нам в помощь: пересиливать себя, ибо усилие признак любви к Богу, — и молитва, ибо молитва признак смирения. Ведь мы призываем силу Божию, признавая свое бессилие. Следует же знать, что и неосуждение избавляет от греха: ибо не осуждать — знак смирения. Ничто так не привлекает Божию помощь, как смирение. Ибо сказано: Узри смирение мое и труд мой, и прости все грехи мои (Пс.24:18) и: Узри смирение мое и избавь меня (Пс.118:153) — избавь от воюющего со мной врага, и греха, и недомыслия моего. Полезны для добродетели и совместная жизнь с добродетельными, — ведь человек существо подражательное, и воздержание от чувственного общения с раздражающими, ведь с глаз долой — из сердца вон. Ибо через них в душе возникает память о чувственных вещах. Нам же надлежит отделить ум от памяти о чувственном, чтобы на легких крыльях воспарил он к умному солнцу и озарился недоступной и невообразимой его красотою. Ибо оплотняется ум памятью о чувственном и к нему совлекается и отходит от постижения умной красоты и услаждения ею: ибо никто не может служить двум господам (Мф.6:24). Всякого искусства добивается человек навыком, упорством и усилием.
(87) Итак, усилием, происходящим от любви, и молитвою, которая от смирения и бегства чувственных, и уклонением от сожительства с беспечными, и неосуждением, и смирением, и общением с добродетельными, и послушанием да совершим спасение наше, не скрывая помыслов и страстей, которые в нас. Ибо все потайное дурно, а явленное есть свет. Ибо змей не рождает на солнце, но в норах, и семя не возрастает, лежа поверх земли, но скрытое под землею. Так и злые помыслы необнародуемые плодоносят к тлению, а добрые — к жизни вечной. Коей да сбудется нам всем достичь благодатию Господа нашего Иисуса Христа, с Ним же слава Отцу вместе с пресвятым, и благим, и животворящим, и единосущным Духом ныне и присно и во веки веков. Аминь.
Источник: Творения Преподобного Иоанна Дамаскина. Издательство «Мартис», 1997 г.
Текст прислан Александром Губановым (ag123(at)mail.ru)
Слово первое на Рождество Пресвятой Богородицы
Приидите все народы, весь род человеческий, всякий язык, возраст и чин радостно прославим день рождения всемирной радости. Если и язычники — когда демоны ложными вымыслами тайно уловляли их ум и затмевали истину — проводили со всякою почестью дни рождения своих царей, даже таких, которых жизнь нередко была порочна, принося пм каждый посильные дары; то не более ли мы должны почтить день рождения Богоматери, чрез которую весь род человеческий обновился и печаль праматери Евы переменилась в радость? Ева слышала определение Божие: в болезнех родиши чада (Быт.3:16), а Марии возвещено: радуйся, Благодатная! (Лк.1:18); той сказано: к мужу твоему обращение твое, а этой: Господь с Тобою! Но что мы принесем в дар Матери Слова, кроме слова? Да восторжествует вся тварь и да прославит священнейшую леторасль священной Анны! Она родила миру неотъемлемое сокровище благих; чрез Нее вочеловечившийся Творец привел всю тварь в лучшее состояние. Человек, поставленный между миром духовным и вещественным, связывает собою все видимое творение с невидимым так и Творец — Слово Божие, соединившись с естеством человеческим, соединился чрез Нее со всею тварию. Итак, прославить разрешение человеческого неплодия, потому что для нас рушилась преграда к блаженству.
Но Почему Дева–Матерь родилась от неплодной? Потому что чудесами должно было предуготовить путь к единственной новости под солнцем, главнейшему из чудес, и постепенно восходить от меньшего к большему. Впрочем, я знаю и другую причину этого, гораздо возвышеннее и божественнее, — именно: природа уступает могуществу благодати и, объятая трепетом, останавливается, не смея идти далее. Так как Дева Богородица долженствовала родиться от Анны, то природа не дерзала предупредить семени Благодати, но оставалась бесплотною, доколе благодать не произрастила плода. Надлежало родиться первородной, чтобы родить Перворожденного всей твари, в Нем же вся состоятся (Кол.1:15.17). О блаженная чета, Иоаким и Анна! Вся тварь обязана вам благодарностью. Чрез вас она принесла Творцу дар всех даров драгоценнейший–чистую Матерь, единую — достойную Творца. О всеблаженные чресла Иоакима, из коих произошло святейшее семя! О чистейшая утроба Анны, в которой тихо зачался, образовался, и из которой родился плод святейший! О чрево носившее в себе одушевленное небо, всех небес пространейшее! О земля, принесшая обилие хлеба животного, как Сам Христос сказал: аще зерно пшенично пад на землю не умрет, то едино пребывает! (Ин.12:24). О сосцы, воздоившие кормилицу Питателя мира. О чудеса чудес! О явление всех удивительнейшее! Такими–то чудесами должно было предуготовить путь к неизглаголанному и снисходительному воплощению Божию. Что ж далее скажу? Мой ум выходить из себя самого: то страх, то удовольствие занимает душу; сердце волнуется, язык немеет. Изнемогаю от восторга; падаю пред величием чудес. Но сильное чувство сделало меня вдохновенным умолкни страсть! Удались страх! Взыграй цевница духа: да возвеселятся небеса и радуется земля! (Пс.95:11).
Ныне отверзаются бесплодные врата и являются божественные врата девические, из которых и чрез который — по выражению Павла, слышателя неизреченных глаголов — сый над всеми Бог, облеченный плотью, входит во вселенную (Рим.9:5. Евр.1:6). Ныне от корня Иессеева прозябл жезл, из которого произойдет Богоипостасный цвет для мира. Ныне из бренного естества уготовил Себе на земле небо Тот, который древле из вод соткал и распростер по высоте твердь. Подлинно, это небо несравненно того божественнее и удивительнее; потому что на нем воссияло Солнце правды — Тот, который на небе утвердил солнце. Два в Нем естества, хотя неистово вооружаются против этого Акефалы; едина ипостась, хотя разделяют ее Несториане. Вечный Свет от вечного Света прежде веков происходящий, невещественный и бестелесный, воплощается от Девы, и яко жених от чертога происходить — Бог, соделавшийся земно–родным. Он радуется, яко исполин тещи путь нашей жизни, поспешая чрез страдания к смерти, дабы связать крепкого, и сосуды, его расхитить (Мф.12:20), т. е. похитить наше естество и заблуждшую овцу привести на небесную пажить. Ныне тектонов сын вседетельное Слово Сотворшего Им всяческая, крепкая мышца Бога Вышнего, Духом как бы перстом Своим изощрив притуплённую секиру природы, соорудил себе одушевленную лестницу, которой основание утверждено на земле, а верх касается самого неба, и на которой утверждается Бог, образ которой видел Иаков, по которой Бог, сошедши неизменен, или лучше сказать преклонив Себя, явися на земли и с человеки поживе (Вар.3:38). Это сошествие означает произвольное уничижение, жительство на земле, сообщение познания о себе живущим на ней. Лестница духовная, т. е. Дева, утверждена на земле: ибо Она родилась от земли; глава Ее касалась неба: ибо как всякой жены глава муж, а Сия не знала мужа, то глава Ее был Бог и Отец, Который осенив Ее Духом Святым, как бы божественное духовное семя, послал Сына Своего и Слово — всемогущую силу. Отец благоизволил, чтобы не чрез естественное сообщение, но от Духа Святого и Девы Марии сверхъестественным образом Слово соделалось плотью непреложно, и вселилось в нас; потому что сообщение Бога с человеками бывает посредством Духа Святого. Могий вместити да вместит: имеяй уши слышати да слышит. Удалим от себя понятия плотские. Божество бесстрастно, о человеки! Отец, бесстрастно родивший от начала по естеству, Того же Самого Сына опять бесстрастно раждает по строительству спасения людей, как свидетельствует и Богоотец Давид, говоря: Господь рече ко мне: Сын Мой еси Ты, Аз днесь родих Тя (Пс.2:7). Слово днесь не может относиться к предвечному рождению, так как оно вне времени.
Ныне устроены святые врата со стороны востока, чрез который Христос внидет и изыдет, и врата сии будут заключены (Иез.44:1.2), в которых Христос есть дверь овцам. Ему имя Восток; чрез Него мы получили доступ к Отцу, источнику света. Ныне повеяли тихие ветры, предвестники всемирной радости. Да возвеселятся небеса — горе и да возрадуется земля — долу, и да восплещет всемирное море в веселии! В нем раждается раковина, которая, чрез вышнее божественное сияние, зачнет во чреве и родит драгоценнейшую жемчужину — Христа. Из Нее Царь славы, облеченный в порфиру плоти, изыдет к пленникам проповедать отпущение. Да торжествует природа! Раждается Агница, чрез которую Пастырь соделается агнцем и раздерет одежду древней мертвенности. Да играет девство! родилась Дева, которая — по словам Исаии — зачнет во чреве и родит Сына, и нарекут имя Ему Еммануил, т. е. с нами Бог. Знайте, Несториане, и покоряйтесь, яко с нами Бог! Не человек, не Ангел, но Сам Бог придет и спасет нас. Благословен грядый во имя Господне; Бог Господь и явись нам. Составим праздник в честь рождения Богородицы. Возвеселись Анна, неплоды, не раждающая, возгласи и возопий не чревоболевшая. Возрадуйся Иоаким: от дщери твоей Отроча родися нам Сын и дадеся нам; и нарицается имя Его Ангел великого совета о всемирном спасении, Бог крепкий. Да посрамится Несторий и да зажмет рукою уста свои! Отроча — Бог: как же не Богородица родившая Его? «Кто не исповедует святую Деву Богородицею, тот безбожник». Это — не мои слова, хотя я привожу их в моем слове: их, как священное наследие, я получил от отца Григория Богослова.
О блаженнейшая и непорочнейшая чета, Иоаким и Анна! От плода чрева вашего мы познаем вас, как негде сказал Господь: от плодов их познаете их. Вы проводили жизнь богоугодную и достойную Рожденной вами. Пожив целомудренно и праведно, вы произвели на свет украшение девства: прежде рождества Деву, в рождестве Деву, и по рождестве Деву — единую и по уму, и по душе, и по телу приснодевственную. От непорочности и долженствовала процвести Дева, чтобы, по благоволению бестелесно Родившего, телесно произвести на свет один единородный Свет, не раждающий, но всегда раждаемый, которого особенное личное свойство есть раждаемость. О, каких чудес и какого завета сделалась виновницею сия Отроковица! Порождение неплодия, девство раждающее, соединение Божества и человечества, страсти и бесстрастия, жизни и смерти, чтобы во всем этом худшее побеждено было лучшим. И это все для моего спасения, Господи! Так Ты возлюбил меня, что не чрез Ангелов, не чрез другую какую–либо тварь соделал мое спасение, но как создал, так воссоздал меня Ты Сам! Поэтому играю, пою, веселюсь, опять возвращаюсь к источнику чудес и, увлекаемый восторгом, опять ударяю в цевницу духа и пою священный гимн рождению.
О чистейшая чета разумных горлиц — Иоаким и Анна! Соблюдая предписываемую законом природы непорочность, вы удостоились того, что выше сил природы. Вы родили миру неискусомужную Матерь Божию; провождая жизнь благочестивую и праведную в естестве человеческом, родили ныне дщерь высшую Ангелов, Владычицу Ангелов. О дщерь благолепнейшая и сладчайшая! О лилия, среди изсохших стеблей возросшая от благороднейшего царского корня Давидова! Чрез Тебя царство обогатилось священством. Чрез Тебя соделалось применение закона и открылся сокровенный под письменем дух его, когда священническое достоинство из колена Левиина перешло в Давидово. О роза, от терний Иудейских процветшая и своим божественным благоуханием все исполнившая! О дщерь Адамова и Матерь Божия! Блаженны чресла и чрево, из которых Ты произошла! Блаженны руки, носившие Тебя, и уста, наслаждавшиеся Твоими чистейшими лобзаниями, — уста одних только родителей, чтобы Ты всегда и во всем пребыла Девою. Ныне начало спасения миру. Воскликните Господеви вся земля, воспойте, возрадуйтесь и вострубите! Возвысьте глас свой, возвысьте, — не бойтесь! ибо родилась нам Матерь Божия в святом дворе овчем, от которой благоизволил родиться Агнец Божий, вземлющий грех мира. Взыграйте горы — существа разумные, стремящиеся на высоту духовного созерцания! Раждается преславная гора Господня, высотою и местом превосходящая всякий холм и всякую гору, — величие Ангелов и человеков, от которой без рук телесным образом благоизволил отсечься краеугольный камень — Христос, одна ипостась, соединяющая в себе различный естества–Божеское и человеческое, и созидающая Ангелов и человеков, язычников и плотского Израиля, в единого духовного Израиля: гора Божия, гора тучная: гора усыренная, гора тучная; гора, юже благоволи Бог жити в ней; колесница Божия тмами тем, тысяча гобзующих (Пс.67:16–18) благодатью божественною, то есть, Херувимов и Серафимов; верх Синая святейший, который покрывает не дым, не мрак, не буря, не страшный огнь, но светлое блистание всесвятого Духа. Там слово Божие на каменных досках начертало закон Духом, как бы перстом своим, а здесь само Слово Божие воплотилось от Духа Святого и девственных кровей и дало само Себя нашему естеству действительнейшим врачевством спасения. Там манна, здесь услаждающий манну. Да поклонится великолепная скиния, построенная Моисеем в пустыне из драгоценного вещества всякого рода и прежде нее бывшая скиния праотца Авраама, — да поклонится одушевленной и умной Скинии Божией! Эта соделалась не только местом особенного действия Божия, но существенным вместилищем ипостасного Сына и Бога. Да сознает свое ничтожество пред Нею позлащенный от всюду кивот, и носящая манну златая стамна, и светильник, и трапеза, и все древнее! Все это потому только важно было, что прообразовало скинию духовную, так как тень истинного первообраза. Ныне вседействующий Бог Слово, исшедший из лона Отча, составил новый свиток, написанный Духом — языком Божиим, как бы тростью. Он дан был человеку, знающему письмена, но этот не разумел его: т. е. Иосиф не познал ни Марии, ни силы самого таинства. О дщерь Иоакима и Анны священнейшая, укрытая от властей и сил и разженных стрел лукавого, жившая в чертоге Духа и соблюденная непорочною в невесту Божию и по естеству Матерь Бога! О дщерь священнейшая, еще в объятиях матерних покоющаяся, но страшная для сил отпадших! О дщерь священнейшая, млеком матерним питаемая и Ангелами окружаемая! О дщерь Боголюбезная, слава родителей! Тебя ублажат вси роди, как Сама Ты о Себе истинно сказала (Лк.1:48). О дщерь, достойная Бога, украшение естества человеческого и исправление праматери Евы! Твоим деторождением она восстала от падения. О дщерь всесвятая, украшение жен! Хотя Ева сделалась первою преступницею, и чрез нее, послужившую для змия орудием падения прародителя, смерть вошла в мир; но Мария, покорная воле Божией, Сама искусила змия прельстителя и ввела в мир бессмертие. О дщерь приснодевственная, без мужа зачавшая, так как во чреве Тобою носимый имеет Отца вечного! О дщерь земнородная, в Богородительских объятиях носившая Создателя! Целые веки состязались, кому достанется слава Твоего рождения; но предопределенный совет Бога, Творца веков, победил эту борьбу веков, и последние сделались первыми, осчастливленные Твоим рождением. Поистине, Ты соделалась честнейшею всех тварей: от Тебя одной Творец занял часть — основание нашего естества; плоть Его из Твоей плоти, и кровь из Твоих кровей; млеком сосцев Твоих питался Бог, и уста Твои лобызали уста Божии. О непостижимые и неизглаголанные чудеса! Бог всяческих, предузнав достоинство Твое, возлюбил Тебя, — возлюбив предуставил и в последок времен исполнил предопределенное, соделав Тебя Богородицею, Материю и Питательницею Сына Своего и Слова. Справедливо говорят, что противное служить лекарством для противного; но нельзя сказать, чтобы из противного происходило противное, — хотя каждая вещь заключает в себе нечто как бы противное своему свойству, от преизбытка того, от чего она произошла. Например, как грех, посредством доброго причинивший мне смерть, крайне таким образом стал пагубен (Рим.7:3); так виновник всякого добра (Бог), как бы посредством противного, устроил то, что сделано для нашего спасения. Идеже умножися грех, преизбыточествова благодать (Рим.5:20). Если бы мы сохранили первое соединение с Богом, то не удостоились бы лучшего и превосходнейшего; а ныне хотя, по причине греха, и недостойны сделались прежнего с Ним общения, не сохранив того, что получили; но по милосердию Божию помилованы и опять приняты в такое общение с Ним, которого никто не силен расторгнуть, так как принявший нас силен сохранить его неразрывными Было время, когда земля находилась в глубоком растлении и народ Божий, увлеченный духом соблазна, оставил Господа Бога своего — Того, который стяжал его Себе рукою крепкою и мышцею высокою, в знамениях и чудесах извел из дома рабства Фараонова, провел чрез Чермное море и руководство–вал его на пути в облаке днем и всю ночь во свете огня; когда Израиль обращался сердцем своим в Египет, и таким образом сделался народ Господень не народом Господним, помилованный — не помилованным, возлюбленный — не возлюбленным. Поэтому ныне раждается Дева, чуждая прародительского тления, обручается Самому Богу, раждает милосердие Божие; и не народ Божий становится народом Божиим, не помилованный получает милость, не возлюбленный делается возлюбленным, — потому что из Нее раждается Сын Божий возлюбленный, в котором все благоволение Божие.
Плодоносная лоза прозябла от Анны, и созрел сладчайший грозд, источающий сладкое питие земнородным в жизнь вечную. Иоаким и Анна посеяли себе в правду и пожали плод жизни; они зажгли для себя светильник ведения и взыскали Господа, — и явилось им прозябение правды. Веселись земля и сыны Сионовы возрадуйтесь о Господе Боге вашем! Пустыня процвела; бесплодная изнесла плод свой. Иоаким и Анна как умные горы, искапали сладость. Радуйся, блаженнейшая Анна, что ты родила дщерь: эта дщерь есть Матерь Божия, — дщерь света, источник жизни, избавление жен от осуждения. Богатые из народа будут умолять сию дщерь (Пс.44:13), цари народов с дарами придут и поклонятся Ей. Эту дщерь Ты приведешь к Всецарю — Богу, облеченную благолепием добродетелей, как златотканою одеждою и украшенную благодарю Духа, Слава Ее внутри. Всякой другой жены слава — муж, отвне приходящий; но слава Богоматери внутрь; это — плод Ее чрева. О вожделенная и преблаженная дщерь! Благословенна Ты в женах, и благословен плод чрева Твоего! О дева — дщерь царя Давида и Матерь Всецаря Бога! О Божественный одушевленный образ, на который Творец Бог благоволительно взирает; ибо у Ней ум, Богом управляемый и к одному Богу направленный; все желание устремлено к Единому достойному желания и любви; ненависть — только ко греху и виновнику оного. Ты будешь иметь жизнь лучшую жизни естественной, будешь иметь ее не для Себя только Самой, потому что Ты не для Себя Самой только рождена. Ты будешь жить для Бога, которого благодатью вступила в жизнь, чтобы послужить спасению всего мира, чтобы чрез Тебя исполнился древний совет Божий о воплощении Слова и нашем обожении. Твое сердце насладится словом Божиим и напоится им, как плодовитая маслина в дому Божием, как древо, насажденное при истоках вод Духа, как древо жизни, которое даст плод свой в предопределенное время, то есть воплотившегося Бога, вечный живот всех. Все помышления Ее душеполезны, свободны от всего излишнего, удаляющиеся от всего душепагубного; очи Ее всегда устремлены к Господу, созерцая вечный и неприступный свет; уши, чрез которые вошло воплощающееся Слово, настроены к слушанию слова Божия, услаждаются сладкогласною цевницею Духа; ноздри обоняют благоухание мастей Жениха, который есть Божественное миро, свободно изливающееся и помазующее человечество свое: ибо миро излиянное имя Твое, говорить св. Писание (Песн.1:2); уста восхваляют Господа и облобызают Его уста; язык и гортань рассуждают о слове Божием и изливают божественную сладость; сердце чисто и непорочно, зрящее и вожделеющее чистейшего Бога; чрево, в котором обитал Невместимый, и сосцы, млеком питающие Бога–младенца Иисуса; дверь Божия приснодевственная; руки, носившие Бога, и колена — престол, превысили Херувимов, коими сильны были слабые руки и немощные колена; ноги, управляемый законом Божиим, как светильником света, и неуклонно ему последующие, пока приведут любимого к любящей. Вся — чертог Духа; вся — град Бога живого, который веселят устремления речная, т. е. струи благодати Святого Духа; вся — добра; вся — близ Бога: потому что восшедши превыше Херувимов и будучи превознесена над Серафимами, Она приблизилась к Богу.
О чудо выше всех чудес! Жена сделалась высшею Серафимов, потому что Бог явился малым чем умален пред Ангелами. Да умолкнет премудрый Соломон, да не говорит, что нет ничего нового под солнцем! О Богоблагодатная Дева, храм Бога святой, который построил и в котором вселился духовный Соломон — Начальник мира; храм, украшенный не золотом и камнями бездушными, но вместо золота сияющий Духом, вместо драгоценных камней имеющий многоценную жемчужину — Христа, угль Божества! Умоли Его коснуться устам нашим, чтобы мы, очистившись, воспели Его с Отцом и Святым Духом. Свят, Свят, Свят, Господь Саваоф, едино Божество в трех лицах! Свят Бог и Отец, благоволивши в Тебе и из Тебя совершиться таинству, прежде век предопределенному. Свят крепкий, Сын Божий и Бог Единородный, произведший Тебя ныне от бесплодной Матери, чтобы Самому, Единородному из Отца и Первородному всея твари, родиться также Единородным из Тебя, Девы Матери, и Первородным во многих братиях, подобно нам приобщившись из Тебя плоти и крови. Но Он произвел Тебя не из одного отца или одной матери для того, чтобы совершенная единородность была особенною принадлежностью одного единородного; ибо Он один есть Единородный из единого Отца и один Единородный из единой Матери. Свят бессмертный, всесвятой Дух, росою Божества Своего сохранивший Тебя невредимою от огня божественного — как прообразовала Моисеева купина.
Радуйся, овчая купель (Вифезда), священнейший храм Божией Матери! Радуйся, овчая купель, праотеческое жилище Царицы! Радуйся, овчая купель — древнее сборище овец Иоакимовых, а ныне Церковь небообразная словесного Христова стада, древле однажды в год принимавшая Ангела Божия, возмущавшего воду, и только одного больного возвращавшая от болезни к здравию, а ныне вмещающая целый сонм сил небесных, восхваляющих с нами Богоматерь, бездну чудес, источник всемирного врачевания. Она приняла не служебного Ангела, но Ангела великого совета, который сошел, как благодатный дождь на руно, без шума, и все страждущее, к истлению клонившееся, естество возвратил к здравию невредимому и жизни нестареемой. Силою Его лежавший в Тебе расслабленный человек вскочил как елень. Радуйся, честная овчая купель, да умножится благодать Твоя! Радуйся, Мария, сладчайшая дщерь Анны! (любовь опять влечет меня к Тебе). Какими словами изображу величественную Твою поступь, одежду, красоту лица Твоего, зрелый ум в младенческом теле? Одежда скромная, чуждая роскоши и неги; поступь важная, спокойная, твердая; нрав степенный, не чуждый веселости, но неприступный для мужчин: свидетель тому страх, объявший Тебя при нечаянном приветствии Ангела. Тиха и покорна родителям. Мысль смиренная, но погруженная в высшие созерцания. Речь приятная, льющаяся из незлобивого сердца. Как же назвать Тебя, если не жилищем достойным Бога? Достойно ублажают Тебя все роды, как избранное украшение человечества. Ты слава священников, упование христиан, многоплодная отрасль девства: от Тебя повсюду развился цвет его. Благословенна Ты в женах, и благословен плод чрева Твоего! Исповедующие Тебя Богородицею — благословенны, не исповедующие — прокляты!
О священная чета, Иоаким и Анна! Примите от меня слово в честь Рождества Богородицы. О дщерь Иоакима и Анны, Владычица! Прими слово от раба грешного, но исполненного пламенной любви и Тебя одну стяжавшего радостную надежду, предстательницу жизни, ходатаицу у Сына Твоего и несомненный залог спасения. Сними с меня тяжкое бремя грехов; рассей мрачное облако, облежащее ум мой; смягчи земную грубость во мне; останови искушения; управь счастливо жизнь; руководствуй к небесному блаженству. Даруй мир миру и всем православным жителям града сего совершенную радость и вечное спасение, молитвами родителей Твоих и всея Церкви. Буди, буди.
Радуйся, Благодатная, Господь с Тобою! Благословенна Ты в женах и благословен плод чрева Твоего — Иисус Христос Сын Божий! Ему слава со Отцом и Святым Духом в бесконечные веки веков. Аминь.
Слово второе на Рождество Пресвятой Богородицы
Ныне светло празднует тварь, принимая новое небо — Деву. Родилась на земле Дева — одушевленный чертог Царя небесного. Произошла на свет Отроковица, сияющая светлее солнечных лучей. Из бесплодной воссиял Младенец — священнейший храм девства. Кто не поспешит на праздник? Кто не принесет праздничных даров, приятных Деве? Самый лучший дар у тех, которые ведут девственную жизнь, есть непорочность, у супругов — воздержание, у богатых — щедрость, у бедных — благодарность, у начальников — кротость, у царей — правосудие, у священников — преподобие, у всех справедливость во всем. А когда принесены такие дары и с ними соединено празднование; то приидите — взыграем от радости, воспоем благодарственные песни, вместе с Давидом, возрадуемся Господеви, воскликнем Богу Спасителю нашему (Пс.94:1). Творцу всего устроен храм для принятия Его; Создателю–Слову приготовлен гостеприимный дом; для Солнца правды распростерто светлое облако; одевающему небо облаками сделана основа Боготканной одежды; соединяющему с временами времена и лета показан брачный чертог. Ликуйте, девы, ибо ныне день рождения Девы. Взыграйте, матери, ибо Дева есть плод матери. Бесплодные жены будьте благодушны, взирая на Ту, которая прежде была бесплодною, а потом родила божественного Младенца. И отроковицы да не оставляют ликования, празднуя рождение Той, которая одна есть венец и царица отроковиц. Вострубите трубою на холмех, возгласите на высоких, проповедите во Иерусалиме, как заповедуется нам чрез Осию (5:8). Да возрадуется Давид–Богоотец; да возвеселится Исаия — главный между пророками; первый, потому что из чресл его, сообразно с клятвенным обещанием, происходить Царица, от которой плод его Бог обещал посадить на престоле его (Пс.131:11); последний — потому что исполнилось пророчество его: изыдет жезл из корене Иессеова, и цвет от корене его взыдет (Ис.11:1). Дева есть жезл, из которого происшел вечный цвет — неискусобрачный Христос.
Но для чего я определяю тому или другому радоваться, а не выражаю радости кратким словом? Да возрадуется небо свыше, и облацы да кропят правду: да прозябнет земля, и да прорастить милость, и правда да прозябнет вкупе (Ис.45:9). Почему же? Потому что скиния явилась Богу Иакова; потому что святое место показано всесвятому Слову. Да восклицает Иаков — славнейший из патриархов: яко страшно место сие: несть сие, но дом Божий, и сия врата небесная (Быт.28:17). О неизреченные события! О чудные дела! Что значит эта новая весть? Что значить эта удивительная и неизреченная притча? Если небо небесе не довлеют Ти (2 Цар.8:27), как говорит Писание: то какое земное жилище будет достаточно для Бога? Еда небо и землю не Аз наполняю, рече Господь (Иер.23:24). И где найдется место, могущее объять столь великое Существо, превышающее всякое понятие о вместимости, так как бесконечное не заключается в количестве? Небо престол Мой — говорит Господь — земля же подножие ног Моих (Ис.66:1). Какой же дом может быть построен для вопрошающего (Бога)? Или какое бы место найдено было для покоя Его? Но оно найдено и явилось. Как же, или каким образом? В этом и состоит вопрос. Не много пожди, возлюбленный, и получишь желаемое разрешение.
Когда Бог, по беспредельной благости Своей, восхотел привести человека из небытия в бытие, то прежде небо распростерто, земля утверждена, море заключено в своих пределах и все, что нужно было для наполнения земли и моря, приведено в совершенный порядок. Потом человек, как царь, помещается в раю, для упражнения в добродетели. И если бы он не преступил заповеди, то не был бы изгнан из места удобного к продолжению жизни. Не имея нужды в одежде, он, если не воспротивился бы Божьим намерениям, не нисшел в состояние, подверженное весьма многим несовершенствам, так что вместо единого Бога он почитал многих богов. Итак, когда все люди — скажу кратко — подверглись тлению, тогда милосердый Бог, не желая, чтобы уничтожилось создание рук Его, творит другое новое небо, землю и море, в которых Невместимый благоволил вместиться для воссоздания рода человеческого. Это — блаженная и преславная Дева. О чудо! Она есть небо, потому что из неприступных сокровищ изводит солнце правды. Она есть земля, потому что из неоскверненных чресл нетления произращает клас жизни.
Она есть море, потому что из недр Своих износит духовную жемчужину. Итак, уже явилось новое творение Непостижимого; приготовлен царский чертог Всецаря; устроено разумное жилище Невместимого. Как величествен этот мир! Как достойно удивления творение, украшенное произрастениями добродетелей, благоухающее цветами чистоты, сияющее лучами созерцаний, имеющее в изобилии все другие блага; кратко сказать — достойное того, чтобы Бог обитал между человеками. Правда, и первый мир весьма удивителен. «Егда сотворены быша звезды, — говорит Господь — восхвалиша Мя гласом велиим вси Ангели Мои» (Иов.38:7), — и воспели. Но ничто столько не Богоприлично, как блаженная и пречудная Дева. Для удостоверения в истине этого, послушай, что говорить многострадальный Иов: небо не чисто, и звезды не беспорочны пред Богом. Но что чище Девы? Что не порочнее Ее? Ее столько возлюбил Бог, высочайший и чистейший свет, что чрез нашествие Святого Духа существенно соединился с Нею и родился от Нее совершенным человеком, не изменяя и не смешивая свойств. О чудо! Человеколюбивейший не устыдился Свою рабу сделать Своею Матерью. О снисхождение! Преблагий не отрекся родиться от Своего творения, возлюбив Ту, которая прекраснее всякой твари, избрав Ту, которая достоинством Своим превосходить небесные силы. О Ней–то пречудный Захария говорит: «Красуйся и веселися, дщи Сионя, зане се Аз гряду, и вселюся посреде тебе, глаголет Господь» (1:10). О Ней же–как я думаю — и блаженнейший Иоиль восклицает так: «Дерзай, земле, радуйся, и веселися, яко возвеличи Господь, еже сотворити тебе» (2:21). Она есть земля, на которой священнейший Моисей получил повеление скинуть обувь закона (Исх.3:5), бывшего сению заменившей его благодати. Она есть земля, на которой Духом основан по плоти Тот, кто основывает землю на тверди ее (Пс.103:5). Она есть земля, не принявшая семени и питающая своими плодами Того, кто дает пищу всем. Она есть земля, на которой терние греха не взошло; напротив чрез растение, происшедшее от нее, совершенно исторгнуто. Она есть земля не та, которая прежде проклята была, и которой плоды наполнены тернием и волчцами, но та, на которой благословение Господне, и которой плод чрева благословен, как говорит Священное Писание (Лк.1:42).
Теперь посмотрим, откуда прямо произошла всегда живая отрасль девства: кто Ее отец и кто матерь. Это — Иоаким и Анна, славная и всечестная чета Слова, — союз, который священнее всех супружеств; потому что если ветвь превосходит все, то ужели корень не будет весьма подобным ей? Впрочем растение, имеющее хорошие корни, столь величественное и прекрасное, было бесплодно. Чистейший источник, — но не изливавший потока: бедствие тяжкое, обстоятельства прискорбные и горестные. Что же? Воззваша праведнии, и [Господь услыша их, и от всех скорбей их избави их (Пс.33:18). Так издалека Давид по вдохновению изобразил сие. Воззваша–говорит — праведти. Мне кажется, что эта чета представляла собою лице всего человечества. А потому они видели человечество чуждым Богопознания, видели мир вдовствующим по причине неверия, так как — по словам Псалмопевца — вси уплонишася, вкупе неключими быша (Пс.13:3). Горестное расстройство, печальное бесплодие! Воззваша праведти, т. е. в собственном саду. Почему? Потому что из сада происшел печальный грех, и там Бог всех сказал праматери: умножая умножу печали твоя и воздыхания твоя: в болезнех родиши чада; и к мужу твоему обращение твое (Быт.3:16). О чем же они взывали? О плоде чрева, т. е. просили о плодоносии Богопознания и, вероятно, так молились: «Адонаи, Господи Боже Саваоф! Ты знаешь поношение бесчадия, знаешь скорбь бесплодия. Если Ты милостиво призришь на смирение рабов Твоих и дашь рабам Твоим дитя, то мы принесем его в дар Тебе». Господь, скорый на милости и медленный на гнев. услышал их, даровав им нареченную Мариею, столь славную и великую цену для искупления Евы: Дщерь сделалась врачевством матери. Вот новое брение божественного воссоздания, всесвятой начаток рода нашего, корень возвещенной Богом отрасли, веселие прародителя! О благодеяние! о щедродательность! Не правда ли, что самое солнце сияет ныне лучезарнее, как бы чувствуя великую радость? Вся тварь как бы превозносится, в надежде освобождения от тления, при рождении Той, которая бессеменно зачнет Освободителя мира. Посмотри и на последующее. Внимательно слушай, возлюбленный, и не ленись исследовать. Мельзи млеко — говорит Писание — и будет масло (Притч.30:33). Благоприятно место молитвы праведных (Иоакима и Анны). Помолившись в саду, они родили сад гораздо блаженнейший первого. Там змий шептавший легко обольстил Еву; здесь Гавриил Архангел, возвестивший Марии радостное событие, хотя смутил ее, но не обольстил. Там послушание, оказанное змию, приобрело горестную смерть; здесь, напротив, слова Ангела принесли людям жизнь всегда радостную. Там — горестное определение для раждающей после непослушания; здесь — нашествие Святого Духа, радостное для Той, которая, по словам пророческим, избежала тяжких болезней (рождения). Какое изменение дел! Какая новость событий! Древняя мимоидоша и — должно сказать — се быша вся нова (2 Кор.5:17). Настоящее светлое торжество, по точнейшему исследованию его, служит началом домостроительства и пришествия Божия к человекам.
Ты имеешь, возлюбленный, разрешение вопроса. Ты получил обещанный долг. Скажи же и ты с Исаиею слова Исаии: Господи Боже мои, прославлю Тя, воспою имя Твое, яко сотворили еси чудная дела, совет древний истинный (25:1). Скоро ты увидишь Блаженную входящею во Святая святых, так как Она уже посвящена всесвятейшему Богу, — потом во чреве зачинающею Невместимого. О чудо! в малом теле обитает Содержаний горстью все. Как же ты, противник Христов, называешь Его неизобразимым? (я уклоняюсь немного от предмета). «Потому что хотя Он — говоришь — и подобен нам, но выше нас». Но что из того? Различие и несходство, не по человеческому виду, но по Божественной природе. Так, например, по человечеству Он питался молоком матерних сосцев, но по Божеству доставлял жизнь Матери. Подобно нам, говорил членораздельным голосом, но, будучи выше нас, божественною властью повелевал — и творились чудеса. Подобно нам ходил по земле, но, будучи выше нас, шествовал и по морю. Распинался плотью на кресте, подобно нам; но, будучи выше нас, крестом изгнал враждебные силы. Одно принадлежит ограниченной природе, так как она подобна нам; а другое–неограниченной, которая выше нас. Ни одна из двух природ, при существенном соединении, не уничтожила естественных свойств другой, но каждая из них осталась в своих пределах. А ты, опасаясь описывать или изображать (ибо это одно и тоже), и смешиваешь естества с Акефалитами, и отвергаешь домостроительство с Манихеями. Меньше было бы твое безумие (я скажу истину), если бы ты держался учения Иудеев, нежели когда ты, называясь христианином, восстаешь против Христа: тот, не принимая воплощения Бога, не изображает Его и поступает согласно с самим собою: а когда ты, принимая воплощение, не изображаешь, то поступаешь непоследовательно с самим собою и делаешься смешным для самого Иудея (я не говорю уже о бесчестии). Но довольно говорить к сим людям, мы собрались не для определения догматов, а для празднования. Сделав краткое приветствие Деве, и преимущественно теми наименованиями, которые даны Ей в св. Писании, мы окончим смиренное слово.
Радуйся, Мария, или лучше Мириа (беспредельная), по беспредельному величию славы. Хотя бы кто приписал Тебе бесчисленное множество похвал, однако не восхвалил бы Тебя достойно. Радуйся госпожа, как Матерь, получившая господство Господа всего. Кто скажет, что все служит Тебе — не уклонится от истины. Радуйся смирна морская, в соляном потоке жизни носящая плоть, мертвую для греха; из Тебя происходит Тот, кто есть сладость и весь желание и кто говорит в Песнях: объимах смирну со ароматами Твоими (5:1). Радуйся купина, чудесно объятая огнем, неприступная для греха (так как и купина, явившаяся Моисею, была неприкосновенна), и божественным рождением Своим сделавшая небо приступным для земнородных. Радуйся ковчег, Богоустроенное жилище, управительница новосозданного мира, от которой происходит! Христос — новый Ной, наполняющий высший мир нетлением. Радуйся жезл, Богонасажденное растение, одна из всех дев чадородная, безсеменно прозябшая цвет — Бога всех и Священноначальника. Радуйся стамна, златой сосуд, отделенный от всякого сосуда; из Тебя весь мир получает манну — хлеб жизни, испеченный огнем Божества. Радуйся скиния, небо Божества, превосходящее устройство видимого неба; чрез Тебя Бог самолично беседовал с человеками, и пришло в мир вечное очищение. Радуйся кадильница» златой сосуд; Ты носишь в себе божественный угль и из Тебя разлилось благоухание Духа, изгоняющее из мира зловонное тление. Радуйся трапеза, Богом предложенное смешениё, исполненное всеми благами добродетелей причащение для Того, кто говорит в Песнях: Ты — чата источена, не лишаемая мета (7:2). Радуйся храм, чисто устроенный дом Господень, о котором Давид говорит: свят храм Твой, дивен в правде (Пс.64:5), из которого Христос, устроив Себе храм, т. е. тело, соделал смертных храмами живого Бога. Радуйся освящение, Богом излитый источник, исполненный всякой святости, из которого происшел Святой святых, очищающий мир от скверны. Радуйся место Господне, Богом пройденная земля, вместившая в воплощении Того, кто по Божеству не ограничивается никаким местом; чрез Тебя простой сделался сложным, вечный–временным, неописанный — описанным. Радуйся дом Божий, сияющий божественными красотами, с неотъемлемым порогом чистоты; Ты исполнена славы Господней, и духом светлее огненных Серафимов. Радуйся Дева — врата, обращенный к востоку, из которых вышел восток жизни для людей, уменьшающий запад смерти: Богом пройденная купина, носящая ключи девства. Радуйся небо — жилище, которое славнее места, окружающего мир; Ты сияешь светом добродетелей, как звездами; из Тебя воссияло Солнце правды, соделавшее для людей день спасения и незнающее запада. Радуйся престол, превознесенный славою, одушевленное седалище; Ты в себе самой представляешь седалище Божие и доставляешь Богу лучший покой, нежели разумные силы. Радуйся Херувим огнеобразный ум; Ты исполнена божественных мыслей, как бы очей, и привлекаешь к Себе великие дары благодати; чрез Тебя переходит к людям невечерний свет. Радуйся безмужняя Матерь, одна между матерями чистая Матерь и вместе Дева — чудо новейшее из всех чудес. Радуйся Дева, родившая Сына — одна между девами детородная, Дева и вместе Матерь, — чудо, изумительнейшее из всех чудес. Радуйся печать царская, воплотившегося из Тебя Царя всей твари отпечатлевающая в теле, подобном Твоему: ибо какова раждающая, таково, конечно, и раждаемое. Радуйся книга запечатанная, чуждая всякой суетной мысли; чрез Тебя Господь Богодарованного закона, Сам Собою, девственно познается. Радуйся свиток нового таинства, по нетлению совершенно новый, в котором Слово, не имеющее вида, изобразилось письмом человеческим, т. е. воплотилось, сделавшись подобным нам во всем, кроме греха. Радуйся источник запечатленный, родник нетления, изливший Христа, источника жизни, между тем как печати девства остались неповрежденными; причащением Его получив бессмертие, мы опять входим в нестареющий рай. Радуйся вертоград заключенный, непостижимое для дев плодоносие.
Твое благовоние подобно благовонию целого ноля, благословенного происшедшим из Тебя Господом. Радуйся неувядающая роза, бесконечно благоухающая, которую обоняв Господь ночил и чрез которую процветши Он истребил запах мира. Радуйся яблоко благовонное, плод, родившийся от бесплодной и имеющий божественную красоту; Ты говоришь в Песнях: положите мя в яблоцех, яко уязвлена есмь любовию аз (2:5). Взяв плод чистоты Твоей, Христос приготовил благовоние, неощутительное для мира. Радуйся крин, из которого родившийся Иисус одевает крины полевые: благоухающий цветник духовный, из которого Христос бессеменно облекся в непряденную одежду, превосходящую одежду Соломонову. Радуйся цвет, который по красоте всех добродетелей превосходнее всякого разнообразия цветов; из Тебя происходить подобный Тебе цвет, на котором почивают семь духов, как говорить Писание (Ис.11:1). Радуйся нард, текущий и орошающий благовонные цветы чистоты, коих испарение служить приятным запахом для Того, кто говорит в Песнях: нард Мой даде воню свою (1:11). Радуйся стакта (миртовый бальзам), из девственного бальзама излившая Христу стакту освящения, или млека, и воспевающая в Песнях: вязание стакти возлюбленный мой мне, посреде сосцу мою водворится (ст.12). Радуйся киннамон (корица), исходящий из духовного рая, благовонный цвет чистоты, которого запах приятен Тому, кто говорит в Песнях: леторасли твоя сад шипков с плодом яблонным; трость и киннамон со всеми древами Ливанскими (4:13). Радуйся дщерь, посвященная Богу Отроковица, которой чистота вожделенна и красота удивительна для Того, кто сказал в Песнях: что украсишася стопы твоя во обутиях твоих, дщи Надавля? Чрево твое яко стог пшеницы, огражден в кринах. (7:1.2) Радуйся сестра, соименная прекрасному брату и возлюбленнейшая ему, как говорит Он в Песнях: сердце наше привлекла еси сестро моя невесто, сердце наше привлекла еси (4:9). Радуйся невеста, которой обручитель есть Дух Святой, а жених — Христос, говорящий в Песнях: вся добра еси ближняя моя, и порока несть в тебе. Гряди от Ливана, невесто (4:7). Радуйся миро, бесценный составь добродетелей; Ты благоухаешь всякою чистотою, из Тебя происшел Господь, подобоименный Тебе (ибо сказано: миро излиянное имя Твое (1:2): им помазано царственное священство. Радуйся кадильница, место молитвы, возносимой пред Господом о всем мире; Ты исполнена благовонием Духа; о Тебе некто с удивлением воскликнул: кто сия восходящая от пустыни, яко стебло дыма кадящее? (Там же 3:6). Радуйся злато чистое, огнем Духа испытанное в горниле Божием и никакой нечистоты зла не имеющее, из которого сделанный светильник, и трапеза, и все, что по закону составлено было из золота, в иносказательном значении прилагается к Тебе, имеющей златые и многие наименования. Радуйся, древо не гниющее; Ты не допустила червя тления греховного и из Тебя устроен Богу духовный жертвенник, составленный не из дерев не гниющих, но из чистой утробы. Радуйся, царская порфира; Ты из девственных кровей Своих соткала пурпуровую одежду для Того, кто говорить в Песнях: заплетете главы Твоея, яко багряница. Что украсится еси и что усладимся еси? (7:56) Радуйся, виссон свитый; Ты сокрыла в уме Своем высокие, божественные мысли и не открыла входа для противных обольщений. Кто будет сие — сказала Ты — идеже мужа не знаю? (Лк.1:14). Чрез Тебя приготовлена пурпуровая и золотая одежда для Священноначальника высших сил. Радуйся гиацинт, волна девства, имеющая огненный вид; из Тебя таинственно сделана Богу одежда плоти. Радуйся легкое облако; земное и тяжелое Ты делаешь легкою, как–бы воздушною скиниею и заключаешь хлеб жизни, как в жертвеннике; на Тебе почивает Господь, как предвозвестил Исаия (19:1). Радуйся непорочная, неприкосновенное украшение девства; Ты родила непорочное Слово и от Тебя воссияло девство. Радуйся чистая; Ты одна можешь похвалиться, что имеешь чистое сердце; гора, истинно приятная Богу, от которой новый Израиль очищается лучше и прочнее, нежели древний. Радуйся неискусобрачная, подобно матерям изобилующая млеком для питания Младенца, из которой извлекает девственное млеко Тот, кто питает все. Радуйся нескверная, одна достойная того, чтобы Бог обитал в Тебе и по рождению Своему имеющая божественное достоинство; посему кланяются Тебе и все небесный силы. Радуйся руно, символ победы Гедеона; из Тебя образно проистекла вечная роса — Тот, кто Сам говорит: дерзайте, яко Аз победих мир (Ин.16:33). Радуйся место Божие, — вместившая во чреве Невместимого во всем, который горстию содержит все и тогда, когда находится на Твоих руках. А это если и выражается словами, то непонятно; если же и понимается, то необъяснимо. Радуйся Матерь Божия, одна раба собственного Сына, и притом по естеству; после Тебя нет матери девы, когда блаженное девство достигло прежнего нетления, бывшего в раю. Радуйся, принявшая Бога, световидная стихия божественной беспредельности; Твоим малым чревом объемлется Беспредельный, объемлющий Собою все концы. Радуйся Богородица в собственном и истинном смысле, приводящее в трепет соединение человеков с Богом; чрез Тебя небесное соединено с земным, человеческое с Богом, божественное с человеком. Радуйся чертог, украшенный девственными дарами для Того, кто говорить в Песнях: внидох в вертоград Мой, сестро Моя невесто (5:1). О соединены Его с плотию говорится в следующих словах: изыдите и видите в царе Соломоне, в венце, имже венча его мати его в день обручения его и в день веселья сердца его (3:11). Радуйся агница, бесплодная для брака и родившая от Божественного зачатия; от Тебя происшел Агнец Божий, вземляй грех мира (Ин.1:29). Радуйся светлое облако, молитвенно осеняющее нового Израиля в пустыне жизни; из Тебя услышаны благодатные установления; из Тебя воссияло Солнце правды, освещающее все лучами нетления. Радуйся светильник, золотой и твердый сосуд девства; светильнею сего светильника служить благодать Духа, а елеем — святое тело, заимствованное из чистой плоти; отсюда происходит невечерний свет — Христос; Ты осияла вечною жизнью сидящих во тьме и тени смертной. Радуйся Благодатная; Ты — и по самому делу и по имени — вожделеннее всякой радости; из Тебя пришел в мир Христос — непрестанная радость, врачевство Адамовой печали. Радуйся рай, место, которое блаженнее Едема; в сем раю опять зазеленело всякое растение добродетели и явилось древо жизни; причащаясь его, мы возвращаемся в прежнюю жизнь, между тем как пламенное оружие плещи дает, как написано. Радуйся град великого Царя — скажу словами Давидовыми — в котором отверсто царство небесное и земнородные, написанные в числе граждан, радуются; в котором слышны повествования великие и удивительные для всех языков и умов, во Христе Иисусе, который чрез Тебя помиловал меня; за что я бедный и неразумный должен был прославить бесчисленные Твои совершенства.
Ему принадлежит всякая слава и честь и поклонение — со Отцом и Святым Духом ныне, и всегда, и во веки веков. Аминь.
Слово душеполезное и досточудное о страстяхъ и добродетеляхъ
Да будетъ известно, что человекъ сугубъ, т. е. состоитъ изъ души и тела; а потому имеетъ сугубыя чувства и сугубыя добродетели оныхъ.
Пять чувствъ душевныхъ, и пять телесныхъ. Душевныя чувства, которыя отъ мудрыхъ называются и силами, суть следующія: умъ, мысль, разуменіе [404], воображенiе [405] и чувство. Телесныя чувства сіи суть: зреніе, слухъ, вкусъ, обоняніе, осязаніе. Посему сугубы и добродетели ихъ, сугубы и страсти.
Итакъ всякому человеку необходимо знать ясно: какія добродетели душевныя и какія телесныя, и опять — какія страсти душевныя и какія телесныя.
Душевными добродетелями прежде всего мы называемъ главнейшія четыре, т. е. мудрость, мужество, целомудріе и правду. Отъ сихъ раждаются прочія душевныя добродетели: вера, надежда, дюбовь, молитва, смиреніе, кротость, долготерпеніе, незлобіе, благость, безгневіе, божественный разумъ, нераздражительность [406], простота, невозмущаемость, нелицемерность, некичливость, негорделивость, независтливость, правдивость [407], несребролюбивость, сострадательность, мидосердіе, благотвореніе словомъ и деломъ [408], неустрашимость, безпечаліе, умиленіе, остыденіе, благоговеніе, желанiе будущихъ благъ, вожделеніе царствія Божія и желаніе сыноположенія.
Телесныя добродетели, паче же орудія добродетелей, совершаемыя въ разуме и по Богу, безъ всякаго лицемерія и человекоугодія, руководствующія человека къ преуспеянію въ смиреніи и безстрастіи, суть следующія; воздержаніе, пощеніе, алканіе, жажда, бденіе, всенощное стояніе, частое коленопреклоненіе, неумовеніе, довольство одною одеждою [409], сухояденіе, позднее и умеренное употребленіе пищи, питіе — вода, спаніе на земле, нищета, нестяжательность, одеяніе простое и недобротное [410], несамолюбивость, уединеніе, безмолвіе, пребываніе въ келліи, скудость, довольство самымъ необходимымъ, молчаніе, упражненіе въ рукоделіи, перенесеніе всякаго злостраданія, и всякіе телесные подвиги. Все это весьма необходимо и полезно, когда тело здорово и боримо плотскими страстями, а немощному и при помощи Божіей победившему оныя не столько нужно, сколько святое смиреніе и благодареніе, которое все восполняетъ.
Теперь мы должны сказать о душевныхъ и телесныхъ порокахъ, т. е. страстяхъ. Душевныя страсти сіи суть: забвеніе, леность и неведеніе. Отъ сихъ трехъ страстей око души, т. е. умъ помраченный, бываетъ обладаемъ всеми страстями, которыя суть: нечестіе, неправоверіе, т. е. всякая ересь, хула, ярость, гневъ, огорченіе, вспыльчивость, ненависть къ ближнимъ, памятозлобіе, злословіе, осужденіе, безразсудная печаль, страхъ, боязнь, спорливость, ревнованіе, зависть, тщеславіе, гордость, лицемеріе, ложь, неверіе, корыстолюбіе, любовъ къ вещамъ, пристрастіе, привязанность къ земному, уныніе, мадодушіе, неблагодареніе, роптаніе, надменность, самомненіе, высокомеріе, кичливость, желаніе начальствовать, человекоугодіе, лесть, наглость, нечувствіе, ласкательство, пронырство, насмешливость, двоедушіе, мысленное согласіе на те грехи къ которымъ преклоняется страстная частъ души, и частое размышленіе о нихъ, скитаніе помысловъ, родительница зла — самолюбіе, и корень всехъ золъ — сребролюбіе, злонравіе и лукавство.
Телесные страсти и пороки суть следующіе: объяденіе, лакомство [411], наслажденіе, пьянство, тайнояденія, различное сластолюбіе, блудъ, прелюбодейство, мужеложство, нечистота, кровосмешеніе, деторастленіе, скотоложтво, греховныя похотенія и все противоестественыя и постыдныя страсти: воровство, святотатство, разбой, убійство и всякій покой и отрада телесная, особенно если тело здраво; чародейство, волшебство, птицегаданія, обаянія, любоукрашеніе, суетная утварь, изнеженность, употребленіе прикрасъ, натираніе лицъ, достойная осужденія праздность, разсеянность, провожденіе времени въ пустыхъ играхъ [412], пристрасное употребленіе во зло всего пріятнаго въ міре, жизнь плотолюбивая, которая, одебелевая умъ, соделываетъ его земнымъ и скотскимъ, и никогда не допускаетъ возвысится къ Богу и къ деланію добродетели.
Корни всехъ сихъ страстей, и, такъ сказать, первыя причины оныхъ суть: сластолюбіе, славолюбіе и сребролюбіе, отъ которыхъ происходитъ всякое зло. Но человекъ не согрешаетъ никакимъ грехомъ, если прежде, какъ говоритъ мудрейшій изъ подвижниковъ Маркъ, не победятъ его и не возобладаютъ имъ сіи крепкіе исполины: забвеніе, леность и неведеніе. Произрастаютъ же они отъ того, что человекъ предается телеснымъ наслажденіямъ и покою, любитъ славу человеческую и развлекается житейскими заботами. А первая вина всехъ сихъ страстей, и какъ бы злейшая матерь, какъ сказано выше, есть самолюбіе, т. е. безразсудная любовь къ телу и греховное пристрастіе. Разсеянность и разслабленіе ума съ кощунствомъ и сквернословіемъ бываютъ виною многихъ золъ и паденій, какъ и дерзость и смехъ.
Кроме всего этого, должно знать, какъ различно и многообразно сластолюбіе страстей, и сколь многія страстныя пожеланія [413] прельщаютъ душу, когда она не бодрствуетъ предъ Богомъ, и не укрепляется Божественнымъ страхомъ и любовію ко Христу, и не прилежитъ къ деланію добродетелей. Ибо безчисленныя приносятся страстныя желанія, привлекающія къ себе душевныя очи: любленіе красоты телесной, богатство, наслажденія славы, склонность къ лености и гневу, властолюбіе, сребролюбіе и любостяжаніе. Все это при обольщеніи кажется имеющимъ видъ светлый и вожделенный, способный привлечь техъ, которые удивляются сему и не очень заботятся о добродетели, и не претерпеваютъ трудности ея. Всякая привязанность къ земному и пристрастіе къ чему–либо вещественному въ техъ, которые къ сему пристрастны, производятъ удовольствіе и радость безполезную и даже вредную; а при лишеніи желаемаго предмета побежденный страстію подвергается раздражительности и гневу, печали и памятозлобію, въ чемъ и оказывается страстное действіе желательной части души. Если же съ пристрастіемъ укрепится хотя и малый навыкъ, — увы, онъ нечувствительно и неисцельно побуждаетъ того, кто уловленъ сокровенною этою страстію, держаться до конца жизни безразсуднаго пристрастія. Ибо многообразна сласть пожеланій, какъ выше сказано, и исполняется не только въ блуде и въ другомъ какомъ–либо телесномъ наслажденіи, но и въ прочихъ страстяхъ; потому что целомудріе заключается не въ томъ только, чтобы удаляться блуда и плотской страсти, но быть свободнымъ и отъ прочихъ страстей. Посему и тотъ, кто порабощенъ любостяжаніемъ, сребролюбіемъ и скупостію, блудникъ. Ибо какъ тотъ домогается телеснаго наслажденія, такъ и сей богатства, вернее же: сей последній признается более блудникомъ, такъ какъ естество не влечетъ его къ сребролюбію съ такимъ понужденіемъ (какъ въ плотской страсти). Поистинне, тотъ всадникъ считается въ особенности неискуснымъ, который не только не можетъ укротить неукротимаго и необузданнаго коня, но и тихаго и смирнаго не можетъ удержать. Отсюда видно, что желаніе многаго именія не естественно, а отвне привходяще, такъ какъ понужденіе къ оному не отъ естества, но отъ злого произволенія. Посему непростителъно согрешаетъ тотъ, кто добровольно побеждается симъ. Итакъ, намъ должно знать ясно, что сластолюбіе заключается не только въ наслажденіи и грехе плотскомъ, но и во всякомъ образе и вещи, которые душа любитъ по произволенію и пристрастію.
Чтобы еще яснее познать страсти по тричастности души, мы разсудили вкратце приложить и следующее.
Душа разделяется на три части: словесную (разумную), раздражительную [414] и желательную.
Согрешенія словесной части суть следующія: неверіе, ересь, безуміе, хула, неблагодарность и согласіе на те грехи, къ которымъ склонна страстная часть души. Исцеленіемъ же отъ сихъ золъ и уврачеваніемъ служатъ: несомненная вера въ Бога, твердость и непоколебимость въ истинности догматовъ православія, частое поученіе въ Божоственномъ Писаніи [415], чистая и непрестанная молитва и благодареніе Богу.
Согрешенія раздражительной части души сіи суть: немилосердіе, ненависть, несострадательность, памятозлобіе, зависть, убійство и постоянное о семъ размышленіе. Исцеленіе же и врачевство сихъ страстей: человеколюбіе, любовъ, кротость, братолюбіе, милосердіе, незлобіе и благость.
Согрешенія желательной части души суть следующія: объяденіе, лакомство [416], пьянство, блудъ, прелюбодеяніе, нечистота, студодеяніе [417], любостяжаніе, желанiе суетной славы, злата и богатства и прочихъ плотскихъ наслажденій. Исцеленіе же и врачевство сихъ страстей следующія: постъ, воздержаніе, злостраданіе, нестажательность, раздаяніе имущества беднымъ, желаніе оныхъ будущихъ безсмертныхъ благъ, вожделеніе царствія Божія и желаніе сыноположенія.
Теперь следуетъ указать вамъ и различіе страстныхъ помысловъ, чрезъ которые всякій грехъ совершается. Главныхъ греховныхъ помысловъ восемь: помыслъ чревообъяденія, блуда, сребролюбія, гнева, печали, унынія, тщеславія и гордости.
Не въ нашей власти состоитъ, чтобы сіи восемь помысловъ тревожили или не тревожили насъ; но пребыватъ имъ въ насъ, или не пребывать, воздвигать страсти, или не воздвигать, это зависитъ отъ насъ.
Иное есть прилогъ, иное сочетаніе, иное борьба, иное страсть, иное сосложеніе (или соизволеніе), близко подходящее къ совершенію греха, иное совершеніе греха и иное плененіе.
Прилогомъ навывается просто наносимое отъ врага внушеніе: сделай то или другое, какъ онъ сказалъ Христу Господу и Богу нашему: рцы, яко да каменiе сiе хлебы будутъ (Матф. 4, 3). Это, какъ сказано, не отъ насъ зависитъ.
Сочетаніе есть принятіе помысла, внушаемаго врагомъ, помышленіе и какъ бы беседа съ онымъ, соединенная съ услажденіемъ, которая зависитъ отъ нашего произволенія.
Страсть естъ навыкъ, рождающійся отъ сочетанія съ страстнымъ помысломъ, влагаемымъ отъ врага, и какъ бы некоторое безпрестанное размышленіе и представленіе онаго.
Борьба есть сопротивленіе ума, которая приводитъ или къ уничтоженію страсти въ помысле, т. — е. страстнаго помысла, или къ согласію съ нимъ, какъ говоритъ о семъ Апостолъ Павелъ: плоть бо похотствуетъ на духа, духъ же на плоть: сія же другъ другу противитася (Галат. 5, 17).
Плененіе есть понудительное и невольное влеченіе сердца, насильственно обладаемаго вследствіе прежняго принятія помысловъ и долгаго навыка.
Сосложеніе есть преклоненіе помысла къ страсти.
Действіе же есть самое исполненіе страстнаго помысла, съ которымъ было сосложеніе.
Итакъ, кто первое (т. — е. прилогъ въ мысли) помышляегь безстрастно, или противоречіемъ и мужествомъ съ самаго начала отвергаетъ его, тотъ однимъ разомъ отсекаетъ все последнее.
Умерщвленіе же восьми страстей бываетъ такъ: чревообъяденіе истребляется воздержаніемъ, блудъ — Божественною любовію и желаніемъ будущихъ благъ, сребролюбіе — сострадательностію къ беднымъ, гневъ — любовію ко всемъ и благостію, мірская печаль — духовною радостію, уныніе — терпеніемъ, твердостію и благодареніемъ Бога, тщеславіе — сокровеннымъ деланіемъ добродетелей и частою молитвою съ сердечнымъ сокрушеніемъ, гордостъ — темъ, чтобы никого не судить и не уничижать, подобно надменному фарисею, но считать себя последнимъ изъ всехъ.
Такимъ образомъ умъ, освободившись отъ сказанныхъ страстей и возвысившись къ Богу, отселе живетъ блаженною жизнію, пріемля обрученіе Святаго Духа, и, отлучившись всего земнаго, съ безстрастіемъ и истиннымъ разумомъ предстоитъ свету Святой Троицы, будучи осіяваемъ съ божественными ангелами въ безконечные веки.
Итакъ, душа, по вышесказанному, тричастна, а три части ея суть сіи: словесная, раздражительная и желательная. Если въ раздражительной части — любовь и человеколюбіе, а въ желательной — чистота и целомудріе, тогда и словесная часть, т. — е. умъ — просвещенъ. Если же въ раздражительной части человеконенавиденіе, а въ желательной невоздержность, то умъ бываетъ помраченъ.
Итакъ, словесная часть, т. — е. умъ — тогда бываетъ здравъ, целомудръ и просвещенъ, когда страсти покорены ему, и онъ духовно созерцаетъ сущности [418] твореній Божіихъ, и возводится къ блаженной и Святой Троице.
Опять раздражительная часть тогда действуетъ по естеству, когда любитъ всехъ людей и ни на кого не имеетъ огорченія или памятозлобія. Желательная же часть тогда бываетъ здрава, когда смиренномудріемъ, воздержаніемъ и нестяжанiемъ умертвитъ страсти, т. — е. страсть плотскую и желаніе именій и преходящей славы, и обратится къ божественной и безсмертной любви. Ибо желаніе бываетъ обращено къ тремъ предметамъ: или къ плотскому наслажденію, или къ суетной славе, или къ обольщенію богатства, и по причине сего превратнаго стремленiя человекъ презираетъ Бога и Его божественныя заповеди, забываетъ свое божественное благородіе, ожесточается противъ ближняго и до того помрачаетъ разумъ, что онъ уже не можетъ воззреть къ истине.
Кто же относительно сего стяжалъ высшій образъ мыслей [419], тотъ прежде исхода изъ сей жизни, какъ сказано, бываетъ причастникомъ небеснаго царствія, и живетъ блаженною жизнію, въ ожиданіи блаженства, обещаннаго любящимъ Бога, котораго и мы да сподобимся получить благодатію Господа нашего Іисуса Христа. Аминь.
Должно знать и то, что нельзя достигнуть въ меру какой–либо добродетели, если кто всею силою не будетъ стараться во всю свою жизнь о стяжаніи ея, съ усиленнымъ подвигомъ и постояннымъ трудомъ, какъ, напримеръ: о стяжаніи милосердія, или воздержанія, или молитвы, или любви, или другой какой–либо изъ главнейшихъ лобродетелей. Ибо и каждый отчасти проходитъ ту или другую изъ сихъ добродетелей: временемъ, напримеръ, иной подаетъ милостыню, и за то, что онъ изредка подаетъ ее, мы еще не называемъ его собственно милостивымъ, и особенно если то, чтò делается, делается не какъ должно и не богоугодно. Ибо и самое добро не есть добро, если совершается не какъ должно; но тогда оно поистинне добро, когда не лишается мзды по той или другой причине, напримеръ, по человекоугодію, ради похвалы человеческой и для уловленія славы, или по любостяжанію и нарушенію правды; потому что Богъ ищетъ отъ насъ не самаго дела, повидимому добраго, но намеренія, ради котораго оно совершается. Богоносные Отцы говорятъ, что когда умъ забываетъ цель благочестія, тогда видимое дело добродетели бываетъ безполезно; ибо то, чтò делается безъ разсужденія и безъ цели, не только не приноситъ никакой пользы, хотя оно и добро, но и вредитъ. Такъ, напротивъ, бываетъ и съ темъ, чтò повидимому зло, а совершается съ благочестивымъ намереніемъ, ради Бога; какъ некто изъ отцевъ вошелъ въ блудилище и спасъ блудницу отъ погибели. Отсюда явно, что не тотъ милостивъ, кто изредка являетъ милосердіе, и не тотъ воздержный, кто изредка являетъ воздержаніе, но тотъ, кто постоянно, во всю свою жизнь, всецело держится этой добродетели, съ разсужденіемъ непогрешительнымъ. Ибо больше всехъ добродетелей разсужденіе, оно — добродетелей царица и добродетель добродетелей. Такъ бываетъ и наоборотъ: мы не называемъ блудникомъ, или пьяницею, или лжецомъ того, кто однажды подвергся тому или другому изъ этихъ пороковъ, но кто постоянно въ это впадаетъ и остается безъ исправленія.
Кроме сказаннаго, должно знать особенно и следующее, необходимейшее для всехъ, кто желаетъ стяжать добродетель и старается уклониться отъ зла: насколько душа безъ сравненія лучше тела и во многомъ и великомъ всячески превосходнее и честнее, настолько душевныя добродетели, и особенно Богоподражательныя [420] и Богоименныя превосходнее телесныхъ; и напротивъ, должно разуметъ, что настолько же душевныя страсти лютее телесныхъ, по действіямъ ихъ, и тягчайшаго заслуживаютъ наказанія и мученія, хотя это, не знаю почему, отъ большей части людей укрывается. Ибо пьянства, блуда, прелюбодейства, воровства, и что близко къ сему подходитъ, люди стыдятся, и боятся, и избегаютъ, и наказываютъ за эти пороки, такъ какъ они для всехъ явно отвратительны; а между темъ относятся равнодушно гораздо къ худшимъ сихъ и тягчайшимъ душевнымъ страстямъ, которыя приводятъ людей въ бесовское устроеніе, и ввергаютъ въ определенную бесамъ вечную муку техъ, кто безъ исправленія держится ихъ. Я говорю о зависти, памятозлобіи, лукавстве, жестокосердіи и сребролюбіи, которое, по словамъ Апостола, есть корень всехъ золъ, и о другихъ страстяхъ подобныхъ симъ.
Все это мы, какъ люди простые, изложили просто, начертавъ удобопонятно и ясно слово о добродетеляхъ и о страстяхъ и порокахъ, чтобы всякій, чрезъ подобное разъясненiе, могъ удобно познать и разобрать разделеніе и различіе оныхъ. Поэтому мы все это разсмотрели подробно и съ разныхъ сторонъ, чтобы никакой видъ добродетели или страсти, сколько можно, никому не былъ неизвестенъ, и чтобы намъ усердно стремиться къ добродетелямъ, а наипаче къ душевнымъ, которыми мы приближаемся къ Богу; срастей же и пороковъ всячески отвращаться и избегатъ. Ибо поистине тотъ блаженъ, кто ищетъ добродетели и держится ея, и тщательно испытываетъ, въ чемъ состоитъ добродетель; потому что онъ чрезъ нее приближается къ Богу и духовно съ Нимъ соединяется. Ибо въ томъ собственно состоитъ мудрость и мужество, премудрость и истинный разумь и неотъемлемое богатство, чтобы чрезъ деятелъную добродетелъ восходить къ созерцанiю Творца.
Добродетелью (ἀρετὴ) называется то, что избирается до произволенію (αἱρεῖσϑαι), ибо она желательна (αἱρετὴ) и произвольна, такъ какъ мы творимъ добро по нашему изволенію и хотенію, а не противъ нашей воли и понудительно. Мудростію же (ϕρόνησις) [421] называется то, чтобы въ уме носить или содержать полезное.
Если угодно, приложимъ къ сему простому слову, какъ златую печать, и нечто объ образе и подобіи Божіемъ честнейшаго изъ всехъ (видимыхъ) созданій Божіихъ. Разумное и словесное животное — человекъ, одинъ изъ всехъ (видимыхъ тварей) созданъ по образу и по подобію Божію. По образу Божію сказано о всякомъ человеке, ради достоинства его ума и души, т. — е. что душа непостижима, невидима, безсмертна, самовластна; также и ради его господства (надъ прочею тварію), ради чадородія и способности созидать. По подобію же сказано въ отношеніи къ добродетелямъ и къ Богоименнымъ и Богоподражательнымъ деламъ, т. — е. чтобы иметь человеколюбивое расположеніе къ подобнымъ себе, сожалеть, миловать и любить такихъ же рабовъ, какъ и сами, и показывать всякое благоутробіе и милосердіе. Будите убо, говоритъ Христосъ Богь, милосерди, якоже и Отецъ вашъ небесный милосердъ есть (Лук. 6, 36). Что касается до образа Божія, то всякій человекъ имеетъ оный: ибо нераскаянна суть дарованія Божія (Римл. 11, 29). А сказанное по подобію имеютъ редкіе, и одни добродетельные и святые, которые благодатію Божіею и, сколько людямъ возможно, подражаютъ Ему.
Да сподобимся и мы Его преблагаго человеколюбія, благоугодивши Ему добрыми делами, и соделавшись подражателями техъ, которые отъ века благоугодили Христу. Ибо Его есть милость, и Ему подобаетъ всякая слава, честь и поклоненіе со безначальнымъ Отцемъ и Пресвятымъ и благимъ и животворящимъ Его Духомъ, ныне и присно, и во веки вековъ. Аминь.
Печатается по изданiю: Преподобнаго отца нашего Iоанна Дамаскина, Слово о страстяхъ и добродетеляхъ. Переводъ съ еллино–греческаго. — Второе изданiе Козельской Введенской Оптиной пустыни. — Свято–Троицкая Сергiева Лавра: Собственная Типографiя, 1904. — 16 с.
На всечестное Успеніе Пресвятой Богородицы
Люди, питающіе любовь къ какому–нибудь предмету, имеютъ обыкновеніе всегда говорить и помышлять о немъ въ уме своемъ, днемъ и ночью. Поэтому пусть никто не укоряетъ меня въ томъ, что после двухъ прежнихъ словъ я предлагаю теперь третье въ похвалу Матери Бога моего, какъ–бы некоторый даръ Ея успенію; и предлагаю не съ темъ, чтобы преподать то, въ чемъ–бы Она нуждалась, но чтобы себе самому и вамъ, предстоящимъ здесь, божественный и священный соборъ, преподать душеполезную и спасительную пищу, приличную этой священной ночи и доставитъ духовное веселіе. У насъ нетъ яствъ, какъ вы сами видите, а потому я поспешно приготовилъ пиршество, которое хотя и не обильно и недостойно Той, которая созвала насъ сюда, но, въ случае нужды, можетъ утолить голодъ. Для Матери Божіей ненужны похвалы наши; но мы имеемъ нужду въ Ея славе. Въ самомъ деле, какъ прославить то, что уже препрославлено? Какъ сделать источникъ света еще светлее? По истине, мы, совершая это празднество, сами сплетаемъ себе венецъ: живу Азъ, глаголетъ Господь, зане прославляющія Мя прославлю (1 Цар. 2, 30).
Сладко, воистину сладко вино и питателенъ хлебъ, который мы вкушаемъ; первое веселитъ, а последній укрепляетъ сердце человека. Но что сладостнее Матери Бога моего? Она пленила мой умъ, увлекла языкъ; о Ней я помышляю и днемъ и ночью. Она — Матерь Слова, и подаетъ слово; Она — плодъ отъ неплодной, делающій плодоносными безплодныя души. Ныне мы празднуемъ овященное и Божественное Ея преставленіе. Пріидите же, востечемъ на таинственную гору, превыше житейскихъ и вещественныхъ помысловъ, и вшедши въ Божественный и непроницаемый мракъ во свете Божіемъ, воспоемъ безпредельную силу: какъ Тотъ, кто съ превыспренней, духовной и недосягаемой высоты, не оставивъ недръ Отчихъ, снисшелъ въ утробу Девы, былъ зачатъ Ею, воплотился, добровольно подвергъ Себя страданіямъ и смерти и опять вознесся къ Отцу съ плотію, созданною отъ земли, стяжавъ тленіемъ нетленіе, привелъ къ Отцу Своему и Матерь Свою по плоти, и Ту, которая была земнымъ небомъ, перенесъ на небесную землю.
Ныне умственная одушевленная лествица, по которой Вышній, нисшедши, явился на земле и пожилъ съ человеками, взошла отъ земли на небо посредствомъ смерти, какъ–бы некоторой лествицы. Ныне земная трапеза, неискусобрачно носившая небесный хлебъ жизни, угль Божества, взята отъ земли на небо, и врата Божіи, зрящія на востоки (Іез. 43, 2), сделались вратами небесными. Ныне одушевленный градъ Божій изъ земнаго Іерусалима прелагается въ Іерусалимъ небесный; родившая изъ Себя первенцомъ и единороднымъ Того, кто перворожденъ всея твари (Кол. 1, 15) и единороденъ отъ Отца, водворяется въ Церкви первородныхъ; одушевленный и умственный кивотъ Господень, вносится въ покой Сына. Дверь райская отверзается и пріемлетъ Богоносную ниву, на которой произрасло древо вечной жизни, то есть Христосъ, виновникъ жизни всехъ, разрешившій преслушаніе Евы и поправшій смерть Адама: изсеченный вертепъ пріемлетъ гору несекомую, отъ которой камень, отторгшійся безъ рукъ, наполнилъ всю землю (Дан. 2, 34–35). Ложе божественнаго воплощенія Слова почило въ преславномъ гробе, какъ–бы въ чертоге, и изъ него переселилось въ небесный брачный чертогъ, чтобы славно царствовать съ Сыномъ и Богомъ. оставивъ гробъ ложемъ для техъ, которые живутъ на земле. Итакъ, гробъ есть ложе? Подлинно — ложе, и при томъ светлейшее всякаго другаго ложа; оно сіяетъ не блескомъ золота, не чистотою серебра, не светлостію камней, и украшается не шелковыми тканями, не златотканною одеждою и багряницею, но Богосіяющимъ светомъ всесвятаго Духа. Оно служитъ не для возлежанія любящихъ землю, но доставляетъ темъ, которые пленены Духомъ, жизнь праведныхъ душъ, предстояніе предъ Богамъ, которое лучше и вожделеннее всякаго блага. Этотъ гробъ прекраснее Едема. И не буду говорить о лести, употребленной (врагомъ въ Едеме): о благовидномъ, такъ сказать, совете, зависти, обмане; о слабости Евы, ея легковеріи, сладкой и вместе горькой пище, чрезъ которую она и сама потеряла умъ, и лишила его своего мужа; о преслушаніи, изгнаніи, смерти; не буду говорить объ этомъ, чтобы не сделать праздника поводомъ къ печали: но скажу только, что этотъ гробъ вознесъ отъ земли на небо смертное тело, а (Едемъ) низвелъ прародителя нашего съ неба на землю. Ибо где, какъ не тамъ, созданный по образу Божію подвергся осужденію: земля еси и въ землю отъидеши (Быт. 3, 19)? Этотъ гробъ важнее и древней скиніи, потому что принялъ въ себя умный, одушевленный, Богосветлый светильникъ и живоносную трапезу, на которой хранились не хлебы предложенія, но хлебъ небесный, не огонь вещественный, но невещественный огнь Божества. Этотъ гробъ священнее Моисеева кивота; потому что онъ заключилъ въ себе не тени и образы, но самую истину. Онъ вместилъ въ себе чистую и златовидную стамну, которая содержала небесную манну; вместилъ одушевленную скрижаль, въ которой перстомъ Божіимъ, то есть всесвятымъ Духомъ, заключено было воплощенное Слово, Слово ипостасное; вместилъ златую кадильницу, которая произрастила угль Божества и облагоухала всю тварь.
Да бежатъ демоны, да возрыдаютъ, подобно древнимъ Египтянамъ, окаяннейшіе Несторіане и вождь ихъ — этотъ новый фараонъ, жестокій губитель и мучитель: потому что они погрязли въ пучине богохульства. А мы, спасшіеся и немокрыми стопами прешедшіе сланое море нечестія, воспоемъ исходную песнь Матери Божіей. Церковь — эта Маріамъ — да возьметъ въ руки тимпанъ и да начнетъ празднственную песнь. Юныя девы духовнаго Израиля да изыдутъ съ органами и да воспоютъ въ ликахъ; цари земные и судіи съ князьями, юноши и девы, и старцы съ юнотами да прославятъ Богородицу; все сословія, все племена и народы, на разныхъ языкахъ и наречіяхъ, да воспоютъ новую песнь. Да огласится воздухъ духовными свирелями и трубами, и да озарится спасительный день огненными блистаніями. Веселитесь небеса и облака дождите радость! Взыграйте овны избраннаго Божія стада — божественные Апостолы, которые, подобно великимъ и недосягаемымъ горамъ, возвышаетесь выспренними созерцаніями; взыграйте и вы, агнцы Божіи, народъ святый, овцы Церкви, которые, подобно холмамъ, достигаете желаніемъ высокихъ горъ. О чудо! Источникъ жизни, Матерь Господа моего умираетъ. Нужно, чтобы то, что составлено изъ земли, и возвратилось въ землю, а потомъ взошло на небо, принявъ въ земле чистейшую жизнь, чрезъ отложеніе въ ней плоти. Нужно, чтобы тело чрезъ смерть, какъ–бы чрезъ огонь въ горниле, подобно золоту, очистившись отъ земной и мрачной тяжести тленія, возстало изъ гроба нетленнымъ, чистымъ и озареннымъ светомъ безсмертія.
Ныне давшая начало другаго бытія, то есть телеснаго, Тому, кто не имелъ временнаго начала первому и вечному бытію Своему (хотя имелъ начало въ Отце, какъ виновнике Божественнаго Своего существа), получаетъ начало другой жизни отъ Того–же, кто далъ Ей начало жизни первой. Радуйся, Сіонъ — божественная и святая гора, на которой пребывала гора Божія, одушевленная! (радуйся) новый Вефиль, въ которомъ былъ помазанъ столпъ — человеческая природа, запечатленная Божествомъ! Съ тебя, какъ–бы съ Елеонской горы, Сынъ Ея вознесся на высоту небесную. Да уготовятся всемірное и пространнейшее облако и крила ветреннія, и да принесутъ въ Сіонъ Апостоловъ съ концовъ земли! Кто сіи, подобно облакамъ и орламъ, слетающіеся къ телу — источнику всеобщаго воскресенія, чтобы послужить Матери Божіей? Кто сія восходящая, убеленная, вся добрая, блистающая какъ солнце? Да взыграютъ гусли духовныя — уста Апостоловъ: да звучатъ кимвалы — верховные богословы! Іерофей, избранный сосудъ, освященный божественнымъ Духомъ, божественнымъ вдохновеніемъ испытавшій и научившійся божественнымъ предметамъ, весь да изыдетъ изъ тела, весь да воспламенится желаніемъ и воскликнетъ хвалебныя песни. Все народы да восплещутъ руками, да восхвалятъ Богородицу; Ангелы да послужатъ мертвенному (Ея) телу. Дщери Іерусалимскія, последуйте за Царицею, и какъ ближнія Ея девы, юношествуя духомъ, войдите вместе съ Нею къ Жениху и станьте одесную Владыки. Сниди, сниди, Владыко, и воздай Матери Своей достойныя награды за воспитаніе Твое! Простри божественныя руки и пріими матернюю душу, — Ты, который на кресте предалъ духъ въ отческія руки! Воззови Ее сладкимъ гласомъ: пріиди, прекрасная, ближняя Моя, сіяющая красотою девства светлее самаго солнца; Ты даровала Мне отъ Себя (плоть): участвуй–же со Мною во всемъ Моемъ. Пріиди Матерь къ Сыну, пріиди и царствуй съ Темъ, кто происшелъ изъ Тебя и вместе съ Тобою терпелъ нищету. Пріиди, Владычица, пріиди, не какъ Моисей, который восшелъ и умеръ: нетъ, прежде умри, а потомъ взойди. Положи душу въ рукахъ Сына Своего; возврати персть персти, чтобы и эта вознеслась съ Тобою.
Народъ Божій! возведи очи твои, возведи. Вотъ въ Сіоне кивотъ Господа Бога силъ: Апостолы телесно предстали предъ нимъ и погребаютъ живоначальную и Богопріемную плоть; Ангелы же невещественно и невидимо окружаютъ его, предстоя Матери Владыки своего со страхомъ, подобно рабамъ. Самъ Господь присутствуетъ здесь, везде сый и вся исполняющій, все содержащій и никакимъ местомъ необъемлемый; потому что въ Немъ, какъ въ Творце и Промыслителе, всяческая состоятся (Кол. 1, 17). Вотъ Дева, дщерь Адама, Матерь Божія, плоть возвращаетъ земле чрезъ Адама, а душу препосылаетъ въ небесныя обители чрезъ Сына. Да святится градъ святый и да получитъ съ благословеніями вечное благословеніе! Да предшествуютъ Ангелы восхожденію божественной скиніи, и да составляютъ украшеніе гроба! Да озарится онъ сіяніемъ Духа! Да уготовится миро и помажется всечестная и благовоннейшая плоть! Да течетъ чистая струя и да почерпнется благословеніе изъ чистейшаго источника благословенія! Да торжествуетъ земля, принимая плоть; радостно да подвигнется воздухъ отъ восхожденія духа: да возвеютъ ветры, росоносные и исполненные благодати. Вся тварь да восхвалитъ восхожденіе Богоматери! Лики юношей да воскликнутъ; уста риторовъ да источатъ песнопенія; души мудрыхъ да помышляютъ объ этомъ чуде; старцы, украшенные сединами, да созерцаютъ его съ благоговеніемъ. Всякое твореніе да принесетъ отъ себя дань торжеству. Но и после этого еще не будетъ постигнута высота такого величія.
Пріидите, отъидемъ умственно все съ отходящею. Пріидите снидемъ сердечною любовію все съ нисходящею во гробъ. Станемъ окрестъ священнейшаго одра; возгласимъ священныя песни, воспевая такъ: радуйся, Благодатная! Господь съ Тобою (Лук. 1, 28). Радуйся, предъуведенная Матерь Божія! Радуйся, предъизбранная прежде вековъ советомъ Божіимъ, божественнейшая леторасль земная, жилище огня божественнаго, священнейшій столпъ Духа Святаго, источникъ воды живой, садъ древа жизни, лоза божественнаго вертограда, источающаго одушевленный нектаръ и амвросію, река, исполненная благоволеній Духа, нива, произрастившая божественный класъ, роза, цветущая девствомъ и издающая благовоніе благодати, лилія, украшающая царское одеяніе, агница, родившая Агнца Божія, вземлющаго грехъ міра, палата спасенія нашего, высшая ангельскихъ силъ раба и Матерь! Пріидите, станемъ окрестъ чистейшаго гроба и почерпнемъ изъ него божественную благодать. Пріидите, понесемъ на раменахъ души плоть приснодевственную; войдемъ во гробъ и умремъ вместе съ Нею; умремъ для плотскихъ страстей, поживемъ же съ Нею жизнію безстрастною и непорочною. Приложимъ слухъ къ божественнымъ песнопеніямъ, исходящимъ изъ невещественныхъ ангельскихъ устъ. Войдемъ и поклонимся, и познаемъ преславное чудо, какъ Матерь Божія взята и вознесена отъ земли; какъ перенесена на небо; какъ предстоитъ Сыну выше всехъ чиновъ ангельскихъ, потому что нетъ преграды между Матерью и Сыномъ.
Матерь Божія! вотъ я принесъ, после двухъ прежнихъ, третье слово Твоему успенію; (принесъ) съ благоговеніемъ и любовію къ Троице, которой Ты послужила, по благоволенію Отчему и силе Духа зачавъ безначальное Слово, всемогущую Божію премудрость и силу. Пріими усердіе, превышающее силы (мои), и даруй (мне) спасеніе, избави отъ душевныхъ страстей, уврачуй отъ телесныхъ болезней, сохрани отъ бедъ, подай спокойствіе жизни, просвещеніе духа. Воспламени любовь къ Твоему Сыну, устрой жизнь нашу благоугодною Ему, чтобы, сделавшись участниками Его блаженства и видя Тебя озаренною славою Сына Твоего, воспели мы, вечно радуясь въ Церкви празднующихъ достойно Духа, священныя песни Тому, кто чрезъ Тебя совершилъ спасеніе наше — Христу, Сыну Божію и Богу нашему. Ему слава и держава, со безначальнымъ Отцемъ и всесвятымъ и животворящимъ Духомъ, ныне и всегда, и во все безконечные веки вековъ. Аминь.
Печатается по изданію: Избранныя слова святыхъ отцевъ въ честь и славу Пресвятой Богородицы. — Изданiе Русскаго на Афоне Пантелеимонова Монастыря. — СПб.: Въ Типографiи А. И. Траншеля, 1869. — С. 115–122.
Слово на преславное Преображение Господа нашего Иисуса Христа
Прииди, благочестивое собрание, составим ныне празднество, прииди, восторжествуем ныне с вышними Силами. Приидите послушные зову пророка Давида, воспоем Богу нашему, воспоем Цареви нашему, воспоем: яко Царь всея земли Бог, воспоем разумно (Пс. 46, 7). Нынешний день на Фаворе очами человеческими было видено невиданное: видено было тело земное, сияющее Божественным светом, — тело смертное, источающее славу Божества. Ныне слухом человеческим слышано было неслыханное: поелику Тот, Кто являет Себя человеком, объявляется от Небесного Отца Сыном Божиим, единородным, возлюбленным, единосущным. Ныне Творец и Господь всего из снисхождения к рабам облекшийся во образ раба и ставший по естеству и по образу человеком, — ныне именно являет в сем образе красоту Свою. Приидите же, поревнуем и мы послушанию апостолов, последуем с готовностью на голос Христов, исповедаем непостыдно Сына Бога живаго, взойдем на гору добродетелей — и мы узрим славу и услышим неизреченные тайны: ибо воистину блаженны очи, которые видят, и уши, которые слышат то, что многие пророки и цари желали видеть и слышать, но не получили желаемаго (Мф. 13, 16–17) Итак, приидите и мы, объяснив по возможности слова Божественного Писания, предложим вечерю вам, добрым гостям, приправленную благодатию Того, Кто косноязычным даровал легко и ясно говорящий язык.
В Кесарии Филипповой Христос Господь, созвав первый собор апостолов Своих, вопрошал их, говоря: кого Мя глаголют человецы быти, Сына Человеческаго, — вопрошал потому, что светом знания хотел рассеять неведение человеческое, как мрак, лежащий на духовных очах. Ученики отвечали, что одни признают Его за Иоанна Крестителя, другие за Илию, а иные за Иеремию, или за одного из пророков. Дабы уничтожить такое мнение о Себе и даровать неведущим истинное исповедание, что делает Тот, в деснице Которого все возможно. Как человек, Он предлагает вопрос, а как Бог, Он тайно умудряет (апостолов), говоря: вы же кого Мя глаголете быти? На это Петр, возжигаемый пламенною ревностию и наставляемый Духом Святым, ответствовал: Ты еси Христос Сын Бога живаго. Итак, кто Сам назвал Себя Сыном Человеческим, Того Петр, или лучше глаголющий в Петре провозгласил Сыном Божиим: и Он подлинно — Бог и человек: Он сын не Петра, не Павла, не Иосифа, не другого такого отца, но Сын человеческий, ибо Тот не имел на земле отца, у Кого не было матери на небесах. Блажен ты, Симоне вар Иона, изрек Петру Безгрешный, поелику Сам Отец Мой небесный открыл тебе это богословие (ибо никто не знает Сына кроме Отца, родившего Его, и Им — Сыном только знаемого, и Духа Святого, Который испытует и глубины Божия). Это и есть та твердая и непоколебимая вера, на которой, как на камне, основана церковь, против нее хотя и восстанут и вооружатся врата адовы, уста еретиков, но никогда не преодолеют, не поколеблют ее: стрелы младенец язвы их и были и будут, изнемогут языки их и против них будут (Пс. 63, 8).
После сего, желая самым делом подтвердить слова Свои, Христос Господь сказал: суть нецыи от зде стоящих, иже не имут вкусити смерти, дондеже видят Сына человеческаго, грядуща во царствии своем (Мф. 16, 28). Почему же некоторые, а не все призваны к этому пребожественному видению Сына человеческого, грядущего во царствии Своем? Разве не все ученики и апостолы? Все ученики, но не все предатели, — все христолюбивы, но один сребролюбив? это — Иуда Искариотский, который один и был недостоин видеть Божество, по реченному: да возьмется нечестивый, да не видит славы Господни (Ис. 26, 10). Но поелику Иуда, завистливый и злобный, воспламенился бы еще большей яростию, если бы он один из всех был отвержен (а между тем необходимо было, чтобы все, имеющие быть впоследствии очевидцами страданий, были зрителями славы), то Господь берет только верховных из апостолов свидетелями Своей славы и Своего света (и, именно, числом трех для того, чтобы указать на священное таинство Троицы, и потому, что при двух или трех свидетелях станет всяк глагол). Таким образом, Господь предателю закрывает путь к оправданию своего предательства, а ученикам открывает Свое Божество. Почему же Спаситель взял Петра, Иакова и Иоанна? Он взял Петра, дабы показать, что Петрово свидетельство подтверждается свидетельством Отца, и дабы уверить Петра в том, что Отец небесный открыл ему это свидетельство. Он взял Иакова, как имевшего прежде всех апостолов умереть за Христа, испить чашу Его и креститься за Него крещением, наконец взял Иоанна, как девственника и чистейший орган богословия, дабы, узрев вечную славу Сына Божия, он возгремел сии слова: в начале бе Слово, и Слово бе к Богу, и Бог бе Слово (Ин. 1, 1).
Итак, взяв с Собою на гору Фавор тех, которые отличались самыми высокими добродетелями, Господь преобразися пред ними (Мф. 17, 2). Хотя святое тело (Христово) с самой первой минуты ипостасного соединения совершенно обогатилось славою невидимого Божества, так что одна и та же слава и Слова и плоти, однако же эта слава, быв сокрыта в видимом теле, не могла быть видена теми, которые связаны узами плоти и, конечно, не могут вмещать того, чего не видят и ангелы. Посему, когда Христос преображается, то Он становится не тем, чем не был, но отверзая очи Своих учеников и из слепых делая их зрячими, является им тем самым, чем был. И вот значение слов: преобразися пред нами. Оставаясь Сам по себе тем же, чем был прежде, Господь теперь является ученикам Своим еще чем–то другим, сверх того, чем они видели Его прежде. И просветися лице Его, т. е. Того, Кто Своею властию осветил солнце и сотворил свет древнейший солнца, — Того, Кто есть истинный и невещественный свет, сияние славы, естественный образ ипостаси Бога Отца (Евр. 1, 3). Просветися лице Его, яко солнце не потому, чтобы оно было не светлее солнца, но потому, что столько могли вместить зрители (ибо не тотчас ли они были бы сожжены, если бы Он явил всю славу Свою). Просветися лице Его, яко солнце: ибо что солнце между предметами чувственными, то Бог между существами разумными. Ризы же Его быша белы яко свет. Как иное дело — солнце (оно есть источник света и не может быть ясно зримо) и иное — разливающийся от него по земле свет (на него премудрость Божия даровала нам возможность взирать): так и лице Господа сияет яснее, как солнце, а одежды Его становятся белыми, как свет, сияя сообщенным им светом Божественным.
Затем, дабы указать Владыку ветхого и нового завета, дабы заградить уста еретиков и утвердить веру в воскресение мертвых, во славе предстают пред Господом, как рабы, Моисей и Илия и являются с Ним глаголюща (Мф. 17, 3). Нужно было, чтобы апостолы узрели славу и дерзновение служителей Божиих, хотя и подобных им рабов, как для того, чтобы они удивились человеколюбивому снисхождению Господа, так особенно для того, чтобы сами возгорели ревностию и укрепились на подвиги (потому что, кто узнал плоды трудов, тот легко решается на подвиги). Моисей тогда говорил приблизительно так: слыши, духовный Израилю, чего не мог слышать Израиль чувственный: Господь Бог твой Господь един есть, хотя и в трех лицах познаваемый, одно существо Божества — и свидетельствующего Отца, и свидетельствуемого Сына, и осеняющего Духа. Вот Тот, Кому Отец ныне дает свидетельство: вот живот человеков, который неразумныя люди увидят висящим на древе и не поверят животу своему (Втор. 28, 66). Тут в свою очередь Илия сказал: вот Тот, Котораго я узрел некогда бестелесным во гласе хлада тонка (3 Цар. 19, 12), т. е. в Духе, потому что Бога, каков Он — по естеству никто же виде нигдеже (Ин. 1, 18), и если кто видел, то видел это в Духе. Вот — измена Десницы Вышняго (Пс. 76, 11), вот то, ихже око не виде, и ухо не слыша, и на сердце человеку не взыдоша (1 Кор. 2, 9). Тако в будущем веке всегда с Господем будем, зря Христа блистающим светом Божества (1 Сол. 4, 17).
Бывший зритель сего Божественного Откровения и объятый Духом Петр сказал Господу: добро нам зде быти (Мф. 17, 4). Прекрасно и блистательно видимое солнце, драгоценна и сладостна настоящая жизнь: во сколько же раз вожделеннее и приятнее тот самосущий свет, которым все освещается! во сколько раз драгоценнее и сладостнее та самосущая жизнь, которою все мы живем и движемся и существуем (Деян. 17, 28)! Как же не добро не разлучаться с добром! Впрочем, поелику добро должно было распространиться на всех, т. е. верующих, а это долженствовало совершиться чрез крестную смерть: то не добро было оставаться на Фаворе Тому, кто и воплотился для того, чтобы Своею кровию искупить Свое создание… Между тем облак светел осени апостолов, и они были объяты еще большим страхом, зря Иисуса Спасителя с Моисеем и Илиею сущих в облаке (Мф. 17, 5). Облако осенило не темное, а светлое: поелику на Фаворе открывается таинство, от века и от родов сокрытое, и является слава непрестающая, вечная. И глас бысть из облака, глаголя: сей есть Сын Мой возлюбленный, т. е. сей, смиренно обращающийся между вами, человек, лице которого ныне просияло, сей есть Сын Мой, довременно и вечно происшедший от Меня родившего, из Меня и во Мне и со Мною всегда сый, а не после получивший бытие. О нем же благоволих, потому что по благоволению Отца воплотился Единородный Сын Его, благоволение Отца в Единородном Сыне соделало спасение всему миру, благоволение Отца во единородном Сыне соединило всяческая. Того послушайте: ибо приемляющий Его, приемлет Меня, Который послал Его, и не чтущий единородного и возлюбленного Сына Моего не чтит Меня, Отца, пославшего Его послушайте: ибо Он имеет глаголы живота вечного.
Отослав Моисея и Илию каждого в свое место, Христос Иисус один предстает очам апостолов, и таким образом они сходят с горы, не говоря никому ничего из виденного и слышанного, ибо так заповедал Господь. Для чего же, для какой цели? Так как апостолы были еще несовершенны, еще не имели полного причастия Святого Духа, то Господь сделал это для того, чтобы не исполнить печалию сердец их, и чтобы злоба зависти не привела предателя в ярость.
Здесь, вместе с окончанием предмета для слова, и мы окончим речь свою. Вы же навсегда сохраните в памяти своей сказанное. Пусть всегда для вас звучит Отеческий глас: сей есть не раб, не посланник, не ангел, но Сын Мой возлюбленный, Того послушайте. Итак, внемлем Его заповедям: возлюбиши Господа Бога твоего всем сердцем своим (Мф. 12, 30). Не убий и даже не гневайся на брата твоего всуе. Примирись с братом твоим прежде, и тогда пришед принеси дар твой. Не прелюбы сотвориши, и даже не занимайся с излишним любопытством чужою красотою. Не отнимай у другого его собственности, но еще дай просящему у тебя и не убегай хотящаго занять у тебя (Мф. 5, 21–22, 24, 27–28, 33, 34, 37, 42). Любите враги ваша, благословите клянущия вы, добро творите ненавидящим вас, и молитеся за творящих вам напасть и изгонящия вы, не судите, да не судими будете. Оставляйте, и будет оставлено вам, да будете сынове Отца вашего совершенны и милосерды, яко солнце свое сияет на злые и благие и дождит на праведные и неправедные (Мф. 5, 44, 45, 48). Станем хранить всяким хранением ети Божественные заповеди, дабы и мы могли насладиться Божественною красотою Господа Бога. — Ныне елико возможно для отягченных земною скиниею тела, а после — яснее и чище, когда праведники воссияют, как солнце, и, освободившись от нужд телесных, подобно ангелам, будут с Господом бессмертны, в великое и славное откровение с небес Самого Господа и Бога и Спаса нашего Иисуса Христа, Которому слава и держава ныне и присно и во веки веков. Аминь.
На Успеніе всепетой, преславной и преблагословенной Владычицы нашей Богородицы и Приснодевы Маріи
Память праведныхъ съ похвалами, говоритъ премудрый Соломонъ (Прит. 10, 7); потому–что, какъ сказалъ Богоотецъ Давидъ, честна предъ Господемъ смерть преподобпыхъ Его (Псал. 115, 6). Если же память всехъ праведныхъ бываетъ прославляема, то кто не воздастъ хвалы Виновнице праведности и сокровещнице святости, не съ темъ, чтобы прославить ее, но чтобъ самому прославиться вечною славою? Въ нашемъ прославленіи не имеетъ нужды сія Божія скинія, сей градъ Божій, о которомъ преславная глаголашася, какъ говоритъ божественный Давидъ: преславная глаголашася о тебе, граде Божій (Псал. 86, 3). Ибо какой иной можемъ мы разуметь градъ Бога невидимаго и неописаннаго, все содержащаго въ своей длани, какъ не ту единую, которая непостижимымъ и преестественнымъ образомъ, неописанно вместила въ себя преестественное Слово Божіе? О ней–то самъ Господь глаголалъ преславная, ибо что можетъ быть славнее воспріятія древняго истиннаго совета Божія (Ис. 25, 1)?
Ни языкъ человеческій, ни умъ премірныхъ Ангеловъ не можетъ достойно восхвалить ту, чрезъ которую дано намъ ясно видеть славу Божію. Итакъ что же? не имея силъ восхвалить по достоинству, будемъ ли мы безмолвствовать, связанные страхомъ? Нетъ. Пойдемъ ли безстрашными стопами, и забывъ о своей ограниченности, сбросивъ узду страха, коснемся безбоязненно неприкосновеннаго? Нетъ. Лучше мы растворимъ страхъ любовію и усердіемъ и, соплетши изъ нихъ одинъ венецъ, съ священнымъ трепетомъ, дрожащею рукою и съ душевнымъ пламенемъ принесемъ несовершенные начатки нашего ума, какъ должную дань признательности къ Царице Матери, благодетельнице всей природы. Разсказываютъ, что однажды какіе–то земледельцы, возделывая землю, увидели проходящаго мимо ихъ Государя, одетаго въ великолепную багряницу, съ блестящею (на голове) діадимою, окруженнаго многочисленною свитою телохранителей, и какъ у нихъ не было ничего, что бы можно было поднести въ даръ Царю, то одинъ изъ нихъ немедленно почерпнулъ въ пригоршни воды изъ протекавшаго вблизи многоводнаго потока и представилъ въ даръ Самодержцу. Тогда Царь сказалъ: «что это значитъ, сынъ мой?» Земледелецъ смело отвечалъ: «чтó было передо мною, то я и принесъ тебе, почитая за лучшее не скрывать усердія бедностію. Ты, безъ сомненія, не нуждаешься въ нашихъ (дарахъ) и ничего не желаешь отъ насъ, кроме любви и расположенности. Но для насъ сделанное (мною) составляетъ и долгъ и честь; потому что слава весьма часто следуетъ за людьми признательными». Удивленный Царь похвалилъ мудрость земледельца и, благосклонно принявъ его усердіе, щедро заплатилъ ему весьма многими дарами. Итакъ, если и этотъ гордый Властелинъ предпочелъ любовь и усердіе пышнымъ дарамъ: то не темъ ли благосконнее приметъ наше намереніе, не обращая вниманія на нашу силу, она, истинно благая Владычица, матерь единаго благаго Бога, котораго снисхожденіе безпредельно, который предпочелъ две лепты большимъ приношеніямъ? Верно приметъ она приносимую нами ей должную дань и воздастъ намъ несравненно большія блага. Итакъ, поелику говорить намъ совершенно необходимо, чтобы исполнить долгъ свой, то обратимъ теперь къ ней свое слово.
Но какъ возвеличаемъ тебя, Владычице? Съ какими словами обратимся къ тебе? Какими похвалами увенчаемъ твою священную и славную главу, Виновница благъ, подательница сокровищъ, украшеніе человеческаго рода, слава всей природы, потому что чрезъ тебя она сделалась истинно–блаженною, чрезъ тебя она вместила Того, кого прежде не вмещала, и на кого прежде безсильна была поднять взоры, (теперь) смотритъ открытымъ лицемъ. О Слово Божіе! изощри медленно–словесный языкъ нашъ; даруй намъ слово благодатное во отверзеніе устъ нашихъ (Ефес. 6, 19); вдохни въ насъ ту благодать Духа, съ которою рыбари ораторствуютъ, и безграмотные вещаютъ мудрость свыше–человеческую, чтобъ и мы слабо–гласные могли возвестить, хоть не громко, величіе Твоей возлюбленной матери. Она, избранная съ древнихъ временъ, по предопределенному совету и благоволенію Бога и Отца, безболезненно и безстрастно родившаго Тебя вне времени, она родила Тебя — наше очищеніе и спасеніе, оправданіе и искупленіе, Тебя — жизнь отъ жизни, светъ отъ света, Бога истиннаго отъ Бога истиннаго, воплотившагося отъ нея въ последнія времена. Необычайно было ея рождество (τοϰος), превосходило природу и мысль спасительное для міра ея рожденіе (γεννησις), достопамятно и истинно священно и всеславно ея успеніе. Ее предопределилъ Отецъ, ее предвозвестили Пророки Духомъ Святымъ, а освящающая сила Духа осенила ее, очистила, освятила и какъ–бы предоросила. Тогда неописанно вселился въ нее Ты — пределъ и Слово отчее, и воззвалъ наше ничтожное естество на безпредельную высоту твоего непостижимаго Божества. Пріявъ начатки нашего естества изъ пречистыхъ, нескверныхъ и непорочныхъ кровей святой Девы, Ты образовалъ самъ себе плоть, одушевленную душею словесною и разумною, воспринялъ ее на себя и соделался совершеннымъ человекомъ, не переставая быть совершеннымъ Богомъ, и единосущнымъ Отцу Твоему, только по неизреченному благоутробію воспринявшимъ (на себя) нашу немощь. И Ты произшелъ изъ нея единъ Христосъ, единъ Господь, единъ Сынъ, Богъ и вместе человекъ, и притомъ совершенный Богъ и вместе совершенный человекъ, одна сложенная ипостась, изъ двухъ совершенныхъ природъ, Божеской и человеческой, и въ двухъ совершенныхъ природахъ — Божестве и человечестве, не просто Богъ и не просто человекъ, но единъ Сынъ Божій и Богъ воплотившійся, одинъ и тотъ–же вместе и Богъ и человекъ, не подвергшійся сліянію и не потерпевшій разделенія, содержащій въ самомъ себе естественныя свойства двухъ разносущныхъ природъ, соединенныхъ въ одномъ лице несліянно и нераздельно, (именно) сотворенное и несотворенное, смертное и безсмертное, видимое и невидимое, ограниченное и неограниченное, Божественную волю и человеческую волю, божественное действіе, притомъ однако и человеческое действіе, два свободныхъ произвола, какъ Божескій, такъ и человеческій, Божественныя чудеса и человеческія склонности, я разумею естественныя и непорочныя. Всего перваго Адама, каковъ былъ онъ до преступленія, свободнаго отъ греха, тело, душу и умъ, съ ихъ естественными свойствами, воспріялъ Ты, Владыко, по благоутробію милости Твоея, дабы всему мне даровать спасеніе, ибо что не воспріято, то и неисцельно. И такимъ образомъ, ставши посредникомъ между Богомъ и человеками, Ты разрушилъ вражду и привелъ отступниковъ къ Отцу Твоему, заблудшее обратилъ, омраченное просветилъ, обветшавшее возобновилъ, тленное обратилъ въ нетленіе, тварь освободилъ отъ многобожнаго заблужденія, людей соделалъ чадами Божіими, опозоренныхъ явилъ причастниками божественной славы, осужденнаго быть въ преисподней возвелъ превыше всякаго начальства и власти, обреченнаго въ землю обратиться и во аде обитать посадилъ въ самомъ себе на царскомъ престоле. Но кто же былъ служебною палатою, въ которой уготовлялись эти безпредельныя блага, превышающія всякій умъ и понятіе? Не Приснодева ли, родившая Тебя?
Видите, боголюбезные отцы и братія, благодать настоящаго дня! Видите, какъ высока и досточтима та, которую прославляемъ мы ныне! Не страшны ли, не дивны ли тайны ея? Блаженны видящіе, какъ прилично видеть! Блаженны стяжавшіе умственное чувство! Какое блистаніе света озаряетъ настоящую ночь! Какія стражи Ангеловъ охраняютъ и украшаютъ успеніе живоначальной Матери! Какія боговещанія Апостоловъ ублажаютъ погребеніе богопріемнаго тела! Какъ слово Божіе, благоволившее по милосердію своему соделаться ея сыномъ принимаетъ владычними дланями ея священную душу, служа ей, всесвятой и божественной, какъ своей матери! О, благій Законодатель! Не подлежа закону, Онъ исполняетъ Имъ же самимъ данный законъ, потому–что Онъ узаконилъ, чтобъ дети воздавали должное почтеніе родителямъ, сказавъ: чти отца твоего и матерь твою (Исх. 20, 12). И что сказанное нами истинно, это очевидно всякому, кто хотя сколько–нибудь сведущъ въ божественныхъ изреченіяхъ Священнаго Писанія. Ибо если души и всехъ праведныхъ находятся въ руце Божіи, какъ говоритъ божественное Писаніе (Прем. 3, 1), то не темъ ли паче она предала свою душу въ руки Сына и Бога своего? Истинно слово сіе и выше всякаго прекословія! Но разскажемъ, если позволите, кто она, откуда, какъ она дарована въ сію жизнь, она — даръ самый высокій и самый дорогой изъ всехъ даровъ Божіихъ, какой родъ жизни вела на земле и какихъ удостоена таинствъ. Если еллины, воздавая честь отшедшимъ изъ жизни надгробнымъ словомъ, усердно собирали все, что только находили возможнымъ, дабы съ одной стороны совершеннее сделать похвалу прославляемому, а съ другой возбудить въ оставшихся более ревности къ добродетели, — и притомъ, большею частію, вплетали въ свое слово басни и безконечные вымыслы, потому–что восхваляемые ими не имели ничего своего, что заслуживало бы похвалу: то не будемъ ли мы крайне смешны и не подвергнемся ли одинаковому осужденію съ человекомъ, скрывшимъ талантъ свой, если покроемъ глубокимъ молчаніемъ дела самыя истинныя и досточтимыя, — то, что по сущей истине принесло всемъ благословеніе и спасеніе? — Начнемъ же слово свое и постараемся о краткости его, дабы оно не вышло противнымъ слуху, какъ бываетъ противна телу излишняя пища.
Родители ея (Богородицы) были Іоакимъ и Анна. Іоакимъ, какъ некій пастырь овецъ, пасъ, какъ стада, свои помыслы, водя ихъ, куда хотелъ, и будучи самъ пасомъ, подобно овце, Господомъ Богомъ, не имелъ недостатка въ благахъ. Не думайте, чтобъ я называлъ благами то, что для многихъ вожделенно, къ чему всегда обращена мысль сластолюбцевъ, чему и продолжаться не свойственно, и что не можетъ сделать лучшимъ и самаго богатаго владетеля своего, (т. е. чтобъ я называлъ благами) удовольствія настоящей жизни, которыя не могутъ быть прочными, но скоро исчезаютъ и тотчасъ разрушаются. Нетъ, не намъ восхищаться ими, и не таковъ уделъ боящихся Господа. Я разумею те блага, которыя вожделенны и любезны людямъ истинно благоразумнымъ, блага пребывающія во векъ, которыя и Богу пріятны и своимъ стяжателямъ приносятъ зрелые плоды; разумею добродетели, которыя достойно подвизавшимся и посильно для нихъ потрудившимся дадутъ въ свое время, т. е. въ будущемъ веке, плодъ жизни вечныя: ибо трудъ предшествуетъ, а вечное блаженство идетъ въ следъ за нимъ. — Итакъ Іоакимъ постоянно пасъ въ себе свои помыслы, пребывая на месте злачне, т. е. въ размышленіи о божественныхъ изреченіяхъ, наслаждаясь на воде упокоенія (Псал. 22, 2), божественною благодатію, отвлекая ихъ (помыслы) отъ стезей нечистыхъ и водя по путямъ правды. А Анна, — что значитъ благодать, — столько же была связана съ нимъ узами единонравія, какъ и узами брака. Она была украшена всеми благами, но по некоей тайной причине, страдала недугомъ неплодства. Ибо истинная благодать (тогда) также неплодствовала, будучи не въ силахъ приносить плоды въ душахъ человеческихъ; потому–что все уклонились, все до одного сделались негодны; не было ни разумевающаго, ни взыскующаго Бога (Псал. 13, 3). Наконецъ благій Богъ, призревъ на созданіе рукъ своихъ, умилосердясь надъ нимъ и восхотевъ спасти его, разрешаетъ неплодство благодати, т. е. богомудрой Анны, даруя ей дщерь, какой не было прежде и какой не будетъ после. Это разрешеніе неплодства самымъ яснымъ образомъ показало, что и міръ отныне освободится отъ неплодства благъ, и что сухой пень станетъ приносить плоды неизреченнаго блаженства.
Отъ такихъ–то родителей, по обетованію, происходитъ Богородица. Ангелъ возвещаетъ зачатіе имеющей родиться: ибо надлежало, чтобы будущая по плоти матерь единаго истинно–совершеннаго Бога и въ этомъ не уступала никому и не занимала втораго места. Потомъ она посвящается ко святому храму Божію, и здесь живетъ, показывая особенную предъ всеми чистоту и совершенство въ образе жизни, удаляясь отъ всякаго общенія съ мужами и женами нечестивыми. Когда же она достигла совершеннолетія и по закону не могла оставаться во святилище, тогда соборомъ священниковъ поручается Іосифу обручнику, или, иначе сказать, хранителю девства, который, въ сравненіи съ другими, до старости сохранилъ законъ ненарушимымъ. У него–то пребывала сія святая и пречистая отроковица, совершенно предавшись домашнимъ занятіямъ и не зная ничего, что делалось вне ея дома.
Но когда пришла полнота времени, какъ говоритъ божественный Апостолъ (Гал. 4, 4), то къ этой истинной дщери Божіей былъ посланъ Ангелъ Гавріилъ, и рекъ ей: радуйся благодатная, Господь съ тобою (Лук. 1, 28)! Прекрасно это ангельское приветствіе къ той, которая выше Ангеловъ: оно приноситъ радость для всего міра. Но решившаяся хранить ненарушимо девство и не привыкшая къ беседе съ мужемъ, смутилась сею речью. Что бы значило такое приветствіе, размышляла она съ собою? и сказалъ ей Ангелъ: не бойся, Маріамъ: обрела бо еси благодать у Бога (Лук. 1, 30). Действительно, обрела благодать достойная благодати. Обрела благодать возделавшая труды благодати и получившая богатую жатву. Обрела благодать родившая семена благодати, и собравшая обильные класы благодати. Обрела бездну благодати, сохранившая невредимымъ корабль сугубаго девства, ибо она и душу, не менее тела, сохранила девственною, отчего сохранилось (уже) и девство тела. И родиши сына, сказалъ Ангелъ, и наречеши имя ему Іисусъ (Лук. 1, 31). А Іисусъ значитъ Спаситель. Той бо спасетъ люди своя отъ грехъ ихъ (Матф. 1, 21). Что же отвечаетъ на это сокровищница истинной мудрости? Она не подражаетъ праматери Еве, а напротивъ исправляетъ ея неосторожность, и оградивъ себя природою, вотъ какъ отвечаетъ на слова Ангела: «како мне будетъ сіе, идеже мужа не знаю (Лук. 1, 34)? Ты говоришь невозможное. Слова твои разрушаютъ пределы природы, постановленные Зиждителемъ. Не соглашусь быть второю Евою и попрать волю Творца. Если ты не говоришь противнаго Богу, то разреши сомненіе, объясни мне способъ зачатія». На это отвечалъ ей Ангелъ истины: «Духъ Святый найдетъ на тя, и сила Вышняго осенитъ тя: темъ же и раждаемое свято, наречется сынъ Божій (Лук. 1, 35). Совершающееся ныне не подчинено законамъ природы; ибо Зиждитель и Владыка природы по своей власти изменяетъ законы природы». Она же, услышавъ съ священнымъ благоговеніемъ сіе, всегда вожделенное и досточтимое имя, проговорила слова покорности, исполненныя страха и радости: «се раба Господня,буди мне по глаголу твоему».
О глубина богатства и премудрости и разума Божія, скажу ныне и я вместе съ Апостоломъ; яко неиспытани судове Его и неизследовани путіе Его (Рим. 11, 33)! Какая безмерная благость Божія! Какая неизследимая любовь! Нарицающій не сущая, яко сущая (Рим. 4, 16), наполняющій небо и землю, которому небо служитъ престоломъ, а земля подножіемъ, соделалъ себе пространное жилище во чреве рабы своей, и въ ней совершилъ самое странное изъ всехъ таинствъ. Ибо Онъ, будучи Богомъ, делается человекомъ, въ определенное время преестественно раждается, и разверзаетъ ложесна, оставляя ключи девства невредимыми; и какъ младенецъ, носится на перстныхъ рукахъ, Тотъ, который есть сіяніе славы и образъ ипостаси Отчей, который держитъ все глаголомъ устъ своихъ (Евр. 1, 3). О чудеса, истинно божественныя! О таинства, превышающія природу и разуменіе! О прославленіе девства, превосходящее естество человеческое! Что значить сіе великое о тебе таинство, о святая Матерь и Дева? Благословенна ты въ женахъ, и благословенъ плодъ чрева твоего (Лук. 1, 42)! Блаженна ты въ роды родовъ, единая достоблаженная! Се ублажаютъ (уже) тебя вси роди, какъ сказала ты (Лук. 1, 48). Видели тебя дщери Іерусалима, т. е. Церкви, и ублажили тебя Царицы (Песн. 6, 8), т. е. души праведныхъ, и во веки будутъ славить тебя. Ибо ты тотъ престолъ царскій, которому предстояли Ангелы, зря седящаго на немъ своего Владыку и Творца. Ты Едемъ мысленный, священнейшій и божественнейшій Едема древняго, потому–что въ древнемъ водворялся перстный Адамъ, въ тебя же вселился Господь съ небеси. Тебя предъизображалъ Ковчегъ, хранившій семя втораго міра, ибо ты родила спасеніе міру — Христа, потопившаго грехъ и укротившаго волны его. Тебя преднаписала купина, предначертали богонаписанныя скрижали, предзнаменовалъ кивотъ Завета, ясно предъизобразила и стамна златая, и светильникъ, и трапеза и жезлъ Аароновъ прозябшій. Ибо изъ тебя телесно произникъ пламень Божества — пределъ и Слово Отчее; изъ тебя низошла сладчайшая и небесная манна — имя, которому нетъ имени и которое выше всякаго имени; изъ тебя возникъ и светъ вечный и неприступный, и небесный хлебъ жизни, и плодъ невозделанный. Не тебя ли предъизображала и пещь, явившая огонь, росящій и вместе пламенеющій, образъ божественнаго огня, въ тебя вселившагося? Тебя самымъ яснымъ образомъ предозначила скинія Авраамова. Ибо Богу Слову, вошедшему въ скинію чрева твоего, человеческая природа представила испеченный въ золе хлебъ, т. е. свои начатки изъ твоихъ пречистыхъ кровей, которые божественный огнь какъ–бы испекъ и обратилъ въ хлебъ, т. е. воспринялъ въ свою Божественную ипостась и привелъ въ истинное существо тела одушевленнаго словесною и разумною душею. Едва я не забылъ лествицу Іакова. Что же? Не всякому ли ясно, что въ ней былъ предначертанъ и виденъ твой образъ? Какъ онъ (Іаковъ) виделъ небо, соединенное концами лествицы съ землею, и Ангеловъ низходящихъ и восходящихъ по ней, и образовательную борьбу съ собою истинно сильнаго и непобедимаго: такъ и ты соединила разделенное, сделавшись посредницей и лествицей нисхожденія къ намъ Бога, воспріявшаго немощный составъ нашъ, усвоившаго себе его и соединившаго съ собою, и сделавшаго человека умомъ, видящимъ Бога. Въ следствіе сего–то и Ангелы низошли къ Нему, служа Ему, какъ Богу и Владыке, и люди, воспріявъ ангельскую жизнь, стали восходить на небо.
Къ кому, какъ не къ тебе, я долженъ приложить вещанія Пророковъ, если хочу показать ихъ истинными? Въ самомъ деле, что это за руно Давидово, на которое Сынъ Всецаря–Бога, собезначальный и соцарственный своему Отцу, низшелъ, какъ дождь (Псал. 71, 6)? Не ясно ли, что это ты? что это за дева, о которой Исаія пророчески предвозвестилъ, что она будетъ иметь во чреве и родитъ сына, который есть съ нами Богъ, т. е. который, сделавшись человекомъ, пребудетъ вместе и Богомъ (Ис. 7, 14)? Что это за гора у Даніила, отъ которой, безъ ножа мужняго, усеченъ краеугольный камень–Христосъ (Дан. 2, 34)? Не ты ли это безсеменно родившая и паки пребывшая Девою? да приступитъ божественнейшій Іезекіиль, и да покажетъ те заключенныя врата, пройденныя отъ Господа и не отверзенныя, о которыхъ пророчески предвозвестилъ (Іез. 44, 1–2), — да покажетъ исполненіе словъ своихъ. Онъ, безъ сомненія, укажетъ на тебя, сквозь которую прошелъ сущій надъ всеми Богъ съ воспринятою плотію, не разверзши дверей девства; ибо печать остается на веки невредимою. Итакъ тебя Пророки предвозвещаютъ, тебе Ангелы предстоятъ, тебе Апостолы служатъ, и (въ числе ихъ) девственникъ и Богословъ — тебе Приснодеве и Богородице. Ибо ныне, когда ты отходила къ Сыну своему, тебя окружали Ангелы, души Праведниковъ, Патріарховъ и Пророковъ, тебя сопровождали Апостолы съ безчисленнымъ множествомъ богоносныхъ Отцевъ, по божественному повеленію, какъ–бы на облаке, собравшіеся съ концевъ земли въ сей божественный и священный Іерусалимъ, и вдохновенно воспевавшіе священные гимны тебе, источнику живоначальнаго тела Господня.
О, какъ источникъ жизни переводится къ жизни чрезъ посредство смерти! О, какъ преступившая въ рождестве пределы природы подчиняется ныне законамъ природы, и непорочное тело подвергается смерти! подобаетъ бо, отложивъ сіе тело смертное, облещися въ безсмертіе (1 Кор. 15, 53). Самъ Владыка природы не отринулъ испытанія смерти. Ибо и Онъ умираетъ теломъ, и смертію разрушаетъ смерть, тленіемъ даруетъ нетленіе, и умерщвленіе (νεϰρωσιν) делаетъ источникомъ воскресенія. О, какъ Вседетель пріемлетъ собственными руками священную душу, отлучающуюся отъ богопріимной скиніи, воздавая законную честь той, которую рабу природой, по недосягаемой глубине своего человеколюбія, премудро (οιϰονομιϰως) соделалъ своею матерью, воплотившись истинно, вочеловечившись неложно! Ибо это видели строи Ангеловъ, ожидавшіе твоего исхода изъ среды людей. О, какъ прекрасно отшествіе, которое даруетъ пришествіе къ Богу! Хотя это даровано отъ Господа и всемъ богоноснымъ слугамъ Божіимъ (а мы веруемъ, что даровано); но разность безмерная между рабами и матерью Бога. — Какимъ же именемъ назовемъ мы сіе, совершившееся надъ тобою таинство? Смертію? Но хотя всесвятая и славная твоя душа, по естественному порядку, и отделяется отъ блаженнаго и несквернаго тела, и тело предается законному погребенію; однако же оно не остается въ смерти, и не разрушается тленіемъ, У той, у которой въ рождестве пребыло девство невредимымъ, по преставленіи сохранено тело неразрушимымъ, и только пременено въ лучшее и божественное селеніе, которое уже не падетъ подъ ударами смерти, но останется на безпредельные веки вековъ. Какъ сіе лучезарное и вечно–светящееся солнце, будучи ненадолго закрыто теломъ луны, кажется, будто исчезаетъ, покрывается мракомъ, и изъ блестящаго делается темнымъ, и однако же на самомъ деле не лишается своего света, но имеетъ въ самомъ себе всегда струящійся источникъ света, или лучше сказать, само–то и есть, по установленію Создателя своего — Бога, неизсякающій источникъ света: такъ и ты, присно–текущій источникъ истиннаго света, неистощимая сокровищница саможизни, обильный родникъ благословенія, виновница и споспешница всехъ нашихъ благъ, хотя на временный промежутокъ и скрываешься по телу смертію, однако жъ независтно изливаешь на насъ неперемежающіяся, чистыя и неизсякающія струи безпредельнаго света, безсмертной жизни, и истиннаго блаженства, реки благодати, источники исцеленій, всегдашнее благословеніе. Ты процвела, какъ яблоко на лесныхъ деревахъ, и плодъ твой сладокъ въ гортани верныхъ. Посему не смертію назову я священное твое преставленіе, но успеніемъ, или преселеніемъ, или, вернее, водвореніемъ, потому–что, преселяясь изъ жилища телеснаго, ты водворяешься въ селеніе лучшее (2 Кор. 5, 8).
Тебя преносили Ангелы съ Архангелами; твоего исхода устрашились нечистые, воздушные духи. Твоимъ прехожденіемъ воздухъ благословляется и эфиръ освящается. Твою душу, ликуя, принимаетъ небо. Тебя сретаютъ Силы съ священными песнями и светлымъ торжествомъ, говоря сіи или подобныя слова: кто сія восходящая, убеленная, проницающая, аки утро, добра, яко луна, избранна, яко солнце (Песн. 6, 9)? Какъ ты прекрасна, какъ пріятна! Ты цветъ полевой, какъ лилія между терніемъ! За то младыя девы возлюбили тебя. Мы стекаемся на запахъ благовоній твоихъ. Тебя Царь ввелъ въ чертогъ свой, где Власти окружають, Начала благословляютъ, Престолы воспеваютъ, Херувимы, радуясь, ужасаются, Серафимы славятъ тебя, соделавшуюся, по природе и по истинному домостроительству, матерію своего Владыки. Ибо не какъ Илія, взошла ты на небо, не какъ Павелъ, восхищена до третьяго небесе, но ты проникла даже до самаго царственнаго престола Сына своего, своими очами зришь (Его) и радуешься и съ великимъ и несказаннымъ дерзновеніемъ предстоишь Ему, ты Ангеламъ и всемъ премірнымъ Силамъ услажденіе неизреченное, Патріархамъ непрестанное веселіе, Праведникамъ радость неизглаголанная, Пророкамъ торжество постоянное, міру благословеніе, всемъ вещамъ освященіе, утружденнымъ покой, плачущимъ отрада, больнымъ врачество, обуреваемымъ пристань, грешникамъ прощеніе, опечаленнымъ дружелюбное утешеніе, всемъ просящимъ готовая помощь!
О чудо истинно преестественное! о дела изумительныя! Смерть, прежде столь ужасная и ненавистная, ныне восхваляется и ублажается! Прежде приносившая одне скорби и печали, слезы и горе, ныне явилась причиною радости и светлаго торжества! Впрочемъ, хотя для всехъ слугъ Божіихъ, коихъ смерть прославляется, съ кончиною настаетъ несомненная уверенность въ томъ, что они угодны Богу, и по сей–то причине смерть ихъ ублажается, ибо она усовершаетъ ихъ и являетъ блаженными, даруя неизменность ихъ добродетели, по написанному: прежде смерти не блажи никого же (Сир. 11, 28): однако жъ о тебе мы сего не скажемъ. Не смерть твое блаженство, не преставленіе соделало тебя совершенною, и не преселеніе даруетъ тебе безопасность. Ты сама, (твое) безсеменное зачатіе, божественное (въ тебе) вселеніе, (твое) нетленное рождество, — вотъ что было и началомъ, и срединою, и концемъ, безопасностію и истиннымъ утвержденіемъ всехъ благъ, превышающихъ умъ! Истинно сказала ты, что не съ кончины, а съ самаго зачатія тебя будутъ ублажать все роды. Итакъ не тебя смерть сделала блаженною, но ты украсила смерть, отъявъ отъ нея печаль, и явивъ ее радостію. Посему, когда твое священное и всенепорочное тело предаваемо было честному погребенію, Ангелы предшествовали (ему), окружали и сопровождали его, и не опускали никакой услуги, подобающей матери своего Владыки, а Апостолы и весь соборъ (πληρομα) церковный, водимые Духомъ, восклицали божественныя песни: исполнимся во благихъ дому Твоего: святъ храмъ Твой, дивенъ въ правде (Псал. 64, 5–6), и также: освятилъ есть селеніе свое Вышній (Псал. 45, 5); гора Божія, гора тучная, гора, юже благоволи Богъ жити въ ней (Псал. 67, 17–18). Тебя, истинный ковчегъ Господа Бога, ликъ Апостоловъ, возложивъ на рамена, какъ некогда священники — ковчегъ образовательный, и положивъ во гробе, чрезъ гробъ, какъ чрезъ некій Іорданъ, переправили въ истинную обетованную землю, т. е. въ вышній Іерусалимъ, отечественный городъ всехъ верныхъ, котораго художникъ и строитель самъ Богъ. Ибо душа твоя не была оставлена во аде, и плоть твоя не видела истленія (Псал. 15, 10). Не осталось въ земле твое пречистое и всенепорочное тело, но въ царственные чертоги небесъ переселилась Ты, Царица, Госпожа, Владычица, Богоматерь, истинная Богородаца!
О, какъ небо приняло пространнейшую небесъ! и какъ гробъ вместилъ вместилище Божества! Но они точно приняли, точно дали место. Ибо не по телесному составу она была пространнее неба (какъ телу, простирающемуся на три лакти и постоянно уменьшающемуся, равняться въ широту и долготу съ небомъ?), но преимущественно благодатію превзошла меру всякой высоты и глубины, ибо божественнаго ни съ чемъ нельзя сравнивать. О гробъ (μνημα) священный, дивный, достойный чести и поклоненія! гробъ, который и ныне окружаютъ Ангелы, предстоя съ великимъ благоговеніемъ и страхомъ, котораго трепещутъ демоны, къ которому люди прибегаютъ съ верою, воздавая ему честь и поклоненіе, лобызая его очами, устами и желаніемъ души, и отъ котораго почерпаютъ обильныя блага! Ибо, какъ драгоценное миро, бывъ положено на одежду или въ какое–либо место и потомъ взято назадъ, оставляетъ благоуханіе и тогда, какъ уже оно взято: такъ и здесь, божественное, священное, всенепорочное, исполненное божественнаго благоуханія тело, обильный родникъ благодати, бывъ положено во гробе, хотя и взято потомъ въ страну лучшую и высшую, однако же не оставило своего гроба безъ почести, но сообщило ему божественное благоуханіе и благодать, и соделало его для всехъ приходящихъ съ верою источникомъ исцеленій и всякихъ благъ.
Предъ тобою и мы председимъ ныне, Владычица, и снова скажу, Владычица, неискусобрачная Богородица! Къ надежде на тебя, какъ къ некоему крепкому и несокрушимому якорю, прикрепили мы свои души, тебе приносимъ самихъ себя всецело, умъ, душу, тело; тебя чтимъ по возможности (поелику достойно почтить тебя нельзя) псалмами и гимнами и песнями духовными. Если, какъ научило насъ священное слово, воздаваемая нами честь, подобнымъ намъ рабамъ служитъ доказательствомъ нашего усердія къ общему Владыке, то можемъ ли мы не чтить тебя, родившую Господа? Не должны ли, напротивъ, чтить тебя несравненно усерднее? Не должны ли почитаніе тебя предпочесть самому дыханію, столь необходимому для поддержанія жизни? Ибо такимъ образомъ мы яснее выразимъ усердіе къ своему Господу. Но зачемъ я говорю къ Господу? Для благочестиво–чтущихъ твою память истинно довольно драгоценнаго дара памятованіе о тебе: ибо оно даруетъ неотъемлемую радость. Въ самомъ деле, какого не исполнится удовольствія, какихъ благъ — тотъ, кто сделаетъ свой умъ хранилищемъ всесвятой твоей памяти? Во свидетельство нашей благодарности, мы приносимъ тебе съ своей стороны сіи начатки словъ, сіе возліяніе беднаго ума, подвигнутаго любовію къ тебе и забывшаго о своей немощи. Пріими благосклонно сіе наше усердіе, ибо ты знаешь, что ему не соответствуютъ наши силы. Призри на насъ, благая Владычица, матерь благаго Господа, управь дела наши, утиши порывы гнусныхъ страстей нашихъ; введи насъ въ безмятежную пристань Божественной воли, соделай достойными будущаго блаженства сладостнаго и непосредственнаго озаренія отъ воплотившагося изъ тебя Бога Слова, съ которымъ слава, честь, держава и величіе Отцу со святымъ и благимъ и животворящимъ Духомъ, ныне и присно и во веки вековъ. Аминь.
Печатается по изданiю: Святаго отца нашего Іоанна Дамаскина, Слово на Успеніе всепетой, преславной и преблагословенной Владычицы нашей Богородицы и Приснодевы Маріи. // Журналъ «Христiанское чтенiе, издаваемое при Санктпетербургской Духовной Академiи». — СПб.: Въ Типографiи К. Жернакова. — 1844 г. — Часть III. — С. 159–185.
Слово о кресте[422]
Хотя всякое действіе и чудотвореніе Христово чрезвычайно, Божественно, дивно: но всего дивнее честный его крестъ. Ибо не чрезъ иное что либо, какъ только чрезъ крестъ Господа нашего Іисуса Христа, погублена смерть, уничтоженъ грехъ прародительскій, упраздненъ адъ, даровано воскресеніе, подана намъ сила презирать настоящее и самую смерть, уготованъ входъ въ древнее блаженство, отверсты врата рая, возсела природа наша одесную Бога, а мы сделались чадами и наследниками Божіими. Все сіе совершено крестомъ. Елицы во Христа крестихомся, говоритъ Апостолъ, въ смерть Его крестихомся (Рим. 6, 5); и елицы во Христа крестихомся, во Христа облекохомся (Гал. 3, 27). Христосъ же есть Божія сила и премудростъ (1 Кор. 1, 24). Такимъ образомъ смерть Христова, то есть, крестъ облекъ насъ въ ипостасную Божію премудрость и силу. Слово же крестное есть сила Божія (1 Кор. 1, 18) или потому, что чрезъ него обнаружилось намъ могущество Божіе, то есть, победа надъ смертію, или потому, что какъ средоточіемъ креста связываются и соединяются четыре его конца, такъ и силою Божіею держится и высота и глубина и долгота и широта, то есть, вся тварь, видимая и невидимая.
Крестъ данъ намъ въ знаменіе на чело, точно также какъ Израилю — обрезаніе. Ибо чрезъ него мы верующіе различаемся и распознаемся отъ неверующихъ. Онъ — щитъ и оружіе и трофей противъ діавола. Онъ — знаменіе, дабы не коснулся насъ губитель, какъ говоритъ Писаніе (Исх. 12, 13). Онъ для лежащихъ востаніе, для стоящихъ утвержденіе, для немощныхъ посохъ, для пасомыхъ жезлъ, для обращающихся руководство, для преспевающихъ совершеніе, спасеніе души и тела, отраженіе всякихъ золъ, доставленіе всякихъ благъ, уничтоженіе греха, зерно воскресенія, древо жизни вечной.
Сему–то поистине честному и досточтимому древу, на коемъ Христосъ принесъ себя за насъ въ жертву, какъ освященному прикосновеніемъ святаго тела и крови, должно покланяться, равно какъ и гвоздямъ, копію, одеждамъ и священнымъ местамъ, какъ–то: яслямъ, пещере, голгофе спасительной, животворящему гробу, Сіону — главному граду (ἀϰρόπολις) церквей, и подобнымъ, какъ говоритъ Богоотецъ Давидъ: внидемъ въ селенія Его, поклонимся на место, идеже стоясте нозе Его (Пс. 131, 7). А что здесь говорится и о кресте, это видно изъ последующаго стиха: воскресни Господи въ покой Твой (Пс. 131, 8); потому что воскресеніе следуетъ за крестомъ. Если для насъ драгоценны и домъ и одръ и одежды техъ, кого мы любимъ: то сколько драгоценнее должно быть для насъ все то, что принадлежитъ Богу и Спасителю, и чрезъ что мы спаслися!
Но мы покланяемся и изображенію честнаго и животворящаго креста, изъ какого бы вещества оно ни было сделано, почитая не вещество (да не будетъ сего), а изображеніе, какъ знаменіе Христово. Ибо Онъ самъ, беседуя съ учениками своими, сказалъ: тогда явится знаменіе Сына человеческаго (Матф. 24, 30), разумея крестъ. Посему–то и вестникъ воскресенія говорилъ женамъ: Іисуса ищете Назарянина распятаго (Марк. 16, 6), и Апостолъ писалъ: мы проповедуемъ Христа распята (1 Кор. 1, 23). Много Христовъ и Іисусовъ: но одинъ распятый. Не сказано: прободеннаго копіемъ, но распятаго. Посему–то и должно покланяться (кресту, какъ) знаменію Христову; ибо где знаменіе, тамъ будетъ и Онъ самъ. Но веществу изъ котораго сделано изображеніе креста, будетъ ли то золото или камни драгоценные, если разрушится изображеніе, покланяться не должно. Впрочемъ мы всему, что посвящено Богу, покланяемся такъ, что почтеніе относимъ къ самому Богу.
Сей честный крестъ прообразованъ былъ древомъ жизни, насажденнымъ отъ Бога въ раю (Быт. 2, 9). Такъ какъ чрезъ древо произошла смерть: то и надлежало, чтобы чрезъ древо же дарована была жизнь и воскресеніе. Іаковъ, поклонившись на верхъ жезла Іосифова, и благословивши сыновей его, переложивъ свои руки (Быт. 47, 31; 48, 13–14. Евр. 11, 21)[423], первый изобразилъ крестъ. Также весьма ясно знаменіе креста предначертали: жезлъ Моисеевъ, крестообразно поразившій море, и Израиля спасшій, а Фараона потопившій (Исх. 14, 16); руки, крестообразно простертыя и Амалика победившія (Исх. 17, 11); горькая вода, древомъ услащенная (Исх. 15, 25); камень, жезломъ пробитый и воду источившій (Исх. 17, 6); жезлъ Аароновъ, прознаменовавшій достоинство священноначальства (Числ. 17, 8); змій, на древе въ виде трофея повешенный, какъ умершій, между темъ какъ древо спасало техъ, кои взирали на мертваго врага, веруя во Христа, къ древу пригвожденнаго во плоти греха, но греха неведавшей (Исх. 21, 9), какъ взываетъ Моисей великій: узрите животъ вашъ на древе висящъ предъ очима вашима (Втор. 28, 66), и Исаія: весь день прострохъ руце Мои къ людемъ не покаряющымся и противу глаголющымъ (Ис. 65, 2).
О если бы намъ, кои покланяемся кресту, получить часть со Христомъ распятымъ! Аминь.
Печатается по изданiю: Святаго Іоанна Дамаскина, О кресте. // Журналъ «Христiанское чтенiе, издаваемое при Санктпетербургской Духовной Академiи». — 1840 г. — Часть III. — с. 340–345.
Первое похвальное слово на Успение Богоматери [православное богословие]
1. Память праведных с похвалами (Притч. 10:7), — говорит премудрый Соломон. Честна пред Господом смерть преподобных Его (Пс. 115:6), — сказал ранее Богоотец Давид. Итак, если па мять всех праведных совершается с похвалами, то кто не принесет восхваление источнику праведности и сокровищнице святости не с тем, чтобы прославить, но самому быть прославленным вечной славой? Ибо не нуждается в прославлении от нас Божия Скиния, град Божий, о котором славное возвещается, как сказал о нем божественный Давид: Славное возвещается о тебе, град Божий (Пс. 86:3). Ведь кого же подразумевать нам под градом невидимого и неописуемого Бога, все содержащего в Своей горсти, как не Ту единственную, неописуемо вместившую пресущественное Слово Божие, образом подлинно преестественным и пресущественным, о которой славное возвещается Самим Господом? И что может быть славнее восприятия древнего и истинного Совета Божия (Ис. 25:1)?
2. Ни человеческий язык, ни ум премирных ангелов не способны по достоинству восхвалить Ту, через Которую нам дано яс но узреть славу Божию (2 Кор. 3:18). Так что же? Будем ли мы молчать, удерживаемые страхом, из–за того, что не можем принес Ти Достойную хвалу? Всего менее. Пойдем ли мы, как говорится, не разбирая ступеней, забудем ли о присущих нам пределах, коснется ли дерзко неприкосновенного, отбросив узду страха? Никоим образом. Лучше мы, смешав страх с любовью и сплетя из них единый венок, со священным благоговением, трепетной рукой и пламенеющей душой принесем невзыскательный плод нашего разума как долг благодарности Царице Матери, благодетельнице всякого естества. Есть рассказ о том, как некие земледельцы, пахавшие на волах свое поле, увидели следовавшего мимо них царя одетого в великолепные пурпурные одежды, украшенного блистающей диадемой, окруженного кольцом из несметного числа телохранителей, и поскольку у них не было ничего, что можно был бы поднести в дар властителю, то один из них без промедления за черпнул руками воды (а поблизости протекал обильный поток) и преподнес ее в дар самодержцу. Царь обратился к нему: «Что это чадо?» Он же смело отвечал: «Что у меня было, то я и принес, по считав за лучшее не скрывать усердие за бедностью. Ведь ты не имеешь нужды в наших [дарах] и не желаешь от нас ничего, кроме благоговения; для нас же совершаемое мною есть и долг и по хвала, ведь слава часто следует за людьми благожелательными». Тогда удивленный царь похвалил [таковую] мудрость, принял благосклонно усердие и многими великими дарами щедро отплатил [земледельцу]. Стало быть, если тот высокомерный тиран предпочел благоговение пышности [даров], то не тем ли скорее примет наше стремление, невзирая на его немощь, сия подлинно благая Владычица, Матерь Единого Благого Бога, снисхождение Которого беспредельно, Который две лепты предпочел многоценным приношениям (Мк. 12:42)? Подлинно примет Она приносимое нами как дань и воздаст мерой несоизмеримой. Итак, когда все побуждает нас говорить, дабы исполнить свой священный долг, обратим к Ней свое слово.
3. Как же назовем Тебя, Владычица? С какими словами [к Тебе] обратимся? Какими похвалами увенчаем Твою священную и препрославленную главу, Подательница благ, Дарительница богатств [духовных], украшение рода человеческого, слава всей твари, через Которую та обрела подлинное блаженство. И Кого не вмещала тварь прежде, вместила благодаря Тебе, и на Кого не в силах была взирать, благодаря Тебе смотрит открытым лицом как в зеркало (2 Кор. 3:18). О, Слово Божие, отверзи нам косно язычные уста, даровав им слово, исполненное благодати. Вдохни нас благодать [Святого] Духа, посредством которой рыбаки становятся риторами и безграмотные изрекают премудрость, превышающую человеческое разумение, дабы и мы своим слабым голосом могли, пусть и невнятно, возвестить величие Твоей возлюбленной Матери.
Будучи избранной от древних родов по предвечному Совету без истечения и бесстрастно родившего Тебя Бога Отца, Она родила Тебя — умилостивление и спасение, оправдание и искупление, Тебя — жизнь от жизни, свет от света, Бога истинного от Бога истинного, воплотившегося от Нее в последние времена. Это рождение было необычайным, способ рождения превосходящим природу и разумение и спасительным для мира, успение же Ее славным, подлинно священным и всехвальным.
4. Отец Ее предопределил, пророки предрекли Духом Святым, а освящающая сила Духа нашествием Своим очистила, освятила и как бы заранее оросила. И тогда Ты — «Определение и Слово Отца» — неописанно [в Нее] вселился и возвел ничтожество нашего естества на беспредельную высоту Твоего непостижимого Божества. Восприняв начатки нашего естества из пречистых, непорочных и незапятнанных кровей Святой Девы, Ты образовал Сам Себе плоть, оживленную душой мыслящей и разумной, Сам явился для плоти Ипостасью, так что стал совершенным человеком, не переставая быть совершенным Богом и единосущным Отцу Твоему, воспринявшим по неизреченному милосердию нашу не мощь. И Ты произошел от Нее — Один Христос, Один Господь, Один Сын, Он же самый Бог и человек, вместе совершенный Бог и совершенный человек, весь Бог и весь человек, но одна сложная Ипостась из двух совершенных природ — Божества и человечества и в двух совершенных природах — Божестве и человечестве. Не исключительно Бог и не просто человек, но Один Сын Божий и Бог воплотившийся, вместе Бог и Он же вместе с тем человек, не принявший слияния и не претерпевший разделения, несущий в Тебе Самом естественные свойства двух разносущных природ, по Ипостаси соединенных неслитно и нераздельно: тварность и нетварность, смертность и бессмертие, видимость и невидимость, ограниченность и безграничность, волю Божественную и волю человеческую, действование Божественное, но и действование человеческое, две совершенных свободы, Божественную и человеческую, Божественные чудеса и человеческие страсти (я говорю о [страстях] естественных и безупречных).
Ведь Ты, Владыка, по благоутробному милосердию Твоему воспринял всего Адама, свободного до падения от греха: тело [его], душу, ум и их естественные свойства, — чтобы всему мне даровать спасение, ибо подлинно «не воспринятое не может быть исцелено». Ты же, став посредником между Богом и человеками (1 Тим. 2:5), разрешил вражду и привел отступников к Твоему Отцу: заблудшее обратил, помраченное просветил, сокрушенное обновил, тленное изменил в нетление; тварь освободил от заблуждения многобожия, людей сделал чадами Божиими (1 Ин. 3:2) уничиженных явил причастниками Божественной славы, осужденного на пребывание в преисподних земли возвел превыше вся кого начальства и власти (Еф. 1:21), приговоренного в землю возвратиться и во аде обитать посадил с Собою вместе на царском троне. Итак, кто же явился местом делания этих безмерных благ, превышающих ум и восприятие? Не родившая ли Тебя Приснодева?
5. Видите ли вы, любезные Богу отцы и братия, благодать сегодняшнего дня? Видите ли вы, сколь высока и достойна почитания Восхваляемая нами ныне?
Не приводят ли в трепет Ее тайны? Не исполнены ли они чудесного? Блаженны видящие их единственно возможным и подобающим образом. Блаженны стяжавшие духовные чувствования. Какое сияние света украшает сегодняшнюю ночь! Какие ангельские стражи озаряют успение Живоначальной Матери! Какие Божественные речи апостолов ублажают погребение богоприемного тела! Как Слово Божие, соблаговолившее по милосердию Своему стать Ее Сыном, служит всесвятой и божественной Матери Своими владычными руками и принимает Ее священную душу! О, благой Законодатель! Неподлежащий закону, Он исполняет закон, который Сам установил. Ведь Он Сам узаконил, чтобы дети возда вали должное почитание родителям. Почитай, — говорит, — отца твоего и мать твою (Исх. 20:12). Что это истинно, ясно вся кому, хоть немного посвященному в смысл божественных словес Священного Писания. Ибо, если, как говорит божественное Писание, души праведных в руке Божией (Прем. 3:1), то разве не прежде всех Она предаст душу в руки Сына и Бога Своего? Истинно это слово и выше всякого возражения.
Но, если угодно, мы расскажем, насколько в наших силах, кто Она и откуда, как Она была предоставлена миру сему в качестве дара величайшего и вместе с тем любезнейшего из всех даров Божиих, какие занятия имела в этой жизни и каких таинств удостоилась. Ибо если эллины, почитая усопших эпитафиями, собирали со всяческим усердием все, что только можно было найти, что бы похвала прославляемому оказалась подобающей, а у остающихся [пробудилось] усердное стремление к добродетели, — при этом по большей части они ткали свой рассказ из мифов и несуразных вымыслов, хотя бы прославляемые и не стяжали похвалы по своим собственным [заслугам], — то как же мы не заслужим всеобщее осуждение и не подвергаемся одинаковому наказанию с зарывшим свой талант, если сокроем, [как говорят], в глубинах молчания, то, что является вполне истинным и достойным почитания, то, что подлинно существует и доставляет всем благословение и спасение? Потому начнем слово, заботясь о его краткости, чтобы оно не оказалось тяжким для слуха, как излишняя пища для тела.
6. Родителями Ее были Иоаким и Анна. Иоаким, подобно пастуху овец, пас и водил, как стада, свои помышления, куда хотел. Ибо он сам был пасом Господом Богом подобно овце, и не имел недостатка ни в каких благах. Пусть никто не подумает, что я называю благами то, что дорого для большинства людей, к чему всегда стремится ум любителей удовольствий, но чему продол жаться несвойственно и что не может сделать лучшим своего владельца, — удовольствия теперешней жизни, которые не могут быть прочны, но приходят в упадок и тотчас разрушаются, даже если кто и имел их в великом избытке. Нет, не нам восхищаться подобными [вещами] и не таков удел боящихся Господа. Я говорю о благах, желанных и привлекательных для людей подлинно благоразумных, [о благах,] которые непреходящи, которые приятны Богу и доставляют обретшим [их] зрелый плод, я имею в виду Добродетели, которые в свое время, в будущем веке, дадут свой Плод — жизнь вечную принесшим должное усердие и посильный труд. Ибо труд предшествует добродетелям, а уже затем следует вечное блаженство. В них Иоаким постоянно пас свои помышления на месте злачном, пребывая в рассмотрении священных пророчеств, наслаждаясь водой упокоения, то есть божественной благодатью, отвращая [помыслы] от пустого и направляя на стези правды (Пс. 22:3).
Анна же, которая означает «благодать», была со своим мужем не только единой во браке, но и единой в нраве. Будучи украшенной всеми добродетелями, она по некоей тайной причине имела недуг бесплодия. Ведь поистине, и сама благодать была тогда бесплодна, будучи не в силах приносить плоды в душах людей, ибо все уклонились, сделались равно непотребными, не было ни разумеющего, ни ищущего Бога (Пс. 13:2–3). Но благой Бог, призрев на творение рук Своих, смилостившись над ним и возжелав его спасти, упраздняет бесплодие благодати, то есть богомудрой Анны, которая производит на свет дочь, какой не было прежде и какой не будет после. Это упразднение бесплодия явно показало, что мир освободится от бесплодия в благих [делах] и что сухой пень будет производить плоды неизреченного блаженства.
7. Поэтому рождение Богородицы происходит по обетованию: ангел сообщает о зачатии Той, Которой предстоит родиться; ибо надлежало, чтобы будущая Матерь по плоти Единого и истин но совершенного Бога не оказалась позади кого–либо и не занимала второго места и в этом. Затем Она посвящается священному храму Божию и там пребывает, являя образ жизни [несравненно] лучший и чистейший прочих, удаляясь от всякого общения с не праведными мужами и женами. Когда же она достигла возраста расцвета и по закону ей было запрещено находиться в святилище, священники вручают ее обручнику или, иначе говоря, стражу дев ства Иосифу, который до старости своей безукоризненно, по сравнению с другими, соблюдал закон. У него и жила эта священная и пречистая дева, занимаясь домашними делами и ничего не зная о происходящем вне дома.
8. Но когда пришла полнота времен (Гал. 4:4), как говорит божественный апостол, послан был Ангел Гавриил от Бога этой подлинно дщери Божией и сказал Ей: Радуйся, Благодатная, Господь с Тобою (Лк. 1:26–28). Прекрасно ангельское приветствие, [обращенное] к Той, Которая превыше ангелов, ибо оно несет радость всемирную. Она смутилась от слов его, будучи н привыкшей к общению с мужчинами (ведь Она твердо решила хранить девство). И размышляла сама в себе, что бы это было за приветствие. Архангел сказал Ей: Не бойся, Мария, ибо ты обрела благодать у Бога (Лк. 1:29–30).
Подлинно Ты обрела благодать, достойная благодати. Обрела благодать Ты, Которая потрудилась, возделывая поле благодати, и пожала многоплодный клас благодати. Обрела бездну благодати Ты, Которая невредимой сохранила ладью сугубого девства: ведь Ты сохранила душу девственной не менее тела; а отсюда сохрани лось и девство тела.
И родишь Сына, — сказал ангел, — и наречешь Ему имя Иисус (Лк. 1:31), Иисус же означает Спаситель. Ибо Он спасет людей Своих от грехов их (Мф. 1:21). Что же отвечает на это Сокровищница подлинной премудрости? Она не подражает праматери Еве, но, напротив, исправляет Ее неосмотрительность и, выставляя заступником естество, вот как отвечает на слова ангела: Как будет [мне] это, когда я мужа не знаю? (Лк. 1:34), — «Ты говоришь невозможное, — говорит Она, — ибо слова твои разрушают законы естества, которые установил Творец. Не допускаю мысли стать второй Евой и ослушаться юли Создателя. И если ты не говоришь противного [воле Его], то разреши недоумение, объяснив способ зачатия». На это посланник истины Ей [ответил]: Дух Святый найдет на Тебя, и сила Всевышнего осенит Тебя; посему и рождаемое Святое наречется Сын Божий (Лк. 1:35), — «Совершаемое ныне неподвластно законам естества, ибо Создатель и Владыка естества сшей властью изменяет его пределы». Она же, услышав со священным благоговением имя, которое всегда чаяла и чтила, устрашилась кары за преслушание и изрекла слова, исполненные трепета и радости: Се, Раба Господня, да будет Мне по слову Твоему (Як. 1:38).
9. О, бездна богатства и мудрости и ведения Божия, — скажу тут и я вместе с апостолом. Как непостижимы судьбы Его и неисследимы пути Его (Рим. 11:33). О, неистощимая благость Божия! О, неизмеримая любовь Его!
Называющий не существующее как существующее, напо–няющий небо и землю, Которому небо престол и земля подножие ног (Рим. 4:17; Иер. 23:24; Ис. 66:1), соделал чрево рабы Своей Пространным жилищем для Себя и в нем совершил самое дивное из всех таинств. Ведь Он, будучи Богом, становится человеком, сверхъестественно рождается в [положенные] сроки рождения, разверзает [материнскую] утробу, не разрушая запоры девства; и подъемлется перстными руками [Тот, Который есть] сияние славы и об раз Ипостаси Отца, держащей все словом силы Своей (Евр. 1–3)
О, чудеса, подлинно божественные! О, таинства, которые пре выше природы и разумения! О „ слава девства, которая превосходи [естество] человеческое! Что это за великое о Тебе таинство, священная Матерь и Дева? Благословенна Ты между женами и благословен плод чрева Твоего (Лк. 1:42). Блаженна Ты в роды родов единственная достойная считаться блаженной. Ибо вот, ублажают Тебя все роды, как Ты предрекла (Лк. 1:48). Тебя видели дочери Иерусалима, — разумею Церкви, — и ублажили царицы, то есть души праведных, и будут восхвалять тебя во веки (Песнь 6:9).
Ибо Ты — царский престол, которому предстоят престолы, или ангелы, взирая на Сидящежо на нем Своего Владыку, Господи на и Творца (Дан. 7:9–10).
Ты умственный Эдем, священнейший и божественнейший древнего; в том обитал Адам перстный, а в Тебе — Господь с неба (1 Кор. 15:47).
Тебя предызображал ковчег, хранивший семя второго мира (Быт. 7:1–5), ибо Ты родила спасение миру — Христа, потопившего грех и укротившего его волны.
Тебя предписала купина, предначертали богонаписанные скрижали, предвозвестил ковчег завета, Твоим ясным прообразом послужили золотой сосуд, светильник, трапеза и жезл Ааронов расцветший (Евр. 9:2–4). Из Тебя [телесно] произрос огонь Божества, Определение и Слово Отчее, сладчайшая и небесная манна, Имя неименуемое, которое выше всякого имени (Фил. 2:9), Свет вечный и неприступный (1 Тим. 6:16), Небесный Хлеб жизни (Ин. 6:48), Плод невозделанный.
Не Тебя ли предвозвестила печь, явившая огонь, одновременно орошающий и пылающий, — — образ Божественного Огня, в Тебе Обитавшего (Дан. 3:25–26)? Скиния Авраамова совершенно очевидно Тебя предуказала (Быт. 18:1–6). Ведь Богу Слову, Сотворившему скинию во чреве Твоем, человеческая природа принесла испеченный в горячей золе хлеб, то есть начатки своих плодов, и Твоих Пречистых кровей.
[Эти начатки] как бы испек и соделал хлебом божественный Огонь, воспринявший их в Свою божественную Ипостась и при ведший в истинное бытие тела, оживленного душой мыслящей и разумной.
Едва не забыл я о лестнице Иакова. Что же? Не всякому ли ясно, что она познается как твое предначертание и образ? Ведь как [Иаков] видел небо, соединенное с землей концами лестницы, ангелов, нисходящих и восходящих по ней, и подлинно Сильного и Непобедимого, предизобразительно с ним Боровшегося (Быт. 28:12; 32:24–31), так и Ты сочетала разделенное, став посредницей и лестницей для нисхождения к нам Бога, Который воспринял наш немощный состав, сочетал и соединил с Самим Собой и сделал человека умом, способным видеть Бога. Благодаря этому и ангелы спустились, чтобы послужить Ему как Богу и Владыке, и люди, восприняв ангельское житие, восхищаются на небо.
А куда поместим вещания пророков? Не к Тебе ли [следует отнести их], если хотим показать их истинный смысл? Ибо что это за Давидово руно, на которое Сын Бога, Царя всех, собезначальный и соцарствующий Своему Отцу, сошел, как дождь (Пс. 71:6)? Не ты ли это, Всесияющая?
Что это за Дева, которую Исайя провидел и предвозвестил, что Она во чреве приимет (Ис. 7:14; Мф. 1:23) и родит Бога, Который будет с нами, то есть останется Богом и после вочеловечения? Что это за гора Даниила, от которой оторвался краеугольный камень (Дан. 2:34) — Христос без содействия рук человеческих? Не Ты ли, бессеменно родившая и по–прежнему Девой пребывающая? [Пусть] приидет боговдохновенный Иезекииль и покажет за творенные ворота, о которых он пророчески предвозвестил, что Господь вошел ими, и они будут затворенны (Иез. 44:2). Пусть он покажет исполнение слов своих. Непременно укажет он на Тебя, сквозь которую прошел Сущий надо всем Бог (Рим. 9:5) и воспринял плоть, не отворив врата девства; ибо поистине несокрушенной во веки пребывает печать.
Итак, Тебя пророки проповедуют, Тебе ангелы и апостолы служат, [и среди них] девственник и богослов — Тебе, Приснодеве и Богородице (Ин. 19:26–27).
Сегодня, когда Ты отходила к Сыну Твоему, Тебя окружали ангелы, души праведных, патриархов и пророков; почетной стражей Тебя сопровождали апостолы и бесчисленное множество богоносных отцов, как бы на облаке собранные божественным повелением Сына Твоего со [всех] концов земли в божественный и священный Иерусалим и боговдохновенно возглашавшие священные гимны Тебе, источнику живоначального Тела Господня.
10. О, как источник жизни приводится к жизни через посредство смерти?! О, как Та, которая в рождестве поднялась выше пределов естества, попадает ныне под его законы, и смерти подчи няется непорочное тело! Ибо надлежит ему отложить саму смертность и облечься в нетление (1 Кор. 15:53), ведь и Сам Господин Ее не отвратился испытания смертного; Он умирает по плоти, — и смертию разрушает смерть, тлением дарует нетление и умерщвление делает источником воскресения. О, как священную душу, отделяющуюся от богоприемной скинии, принимает собственными руками Творец всего [мира], воздавая законное почитание Той, Которую, по естеству рабу, Он по неисследимым пучинам Своего человеколюбия, домостроительно соделал Матерью, истинно во плотившись, непризрачно вочеловечившись. И [все] это, по преданию, видели предстоявшие строи ангелов, которые ожидали Твое от людей удаление.
О, прекраснейшее отшествие, которое дарует к Богу пришествие! Ибо, хотя это даровано Богом всем его [верным] слугам и всем богоносным [людям], — а мы веруем, что даровано, — но безмерно различие между рабами Божиими и Его Матерью. Посему какое же имя дадим Таинству, совершившемуся над Тобой? Смерть? Но, если и отдаляется по законам естества Твоя священнейшая и блаженная душа от преславного и непорочного Твоего тела, и [само] тело предается законному погребению, то оно все же не остается в области смерти и не разрушается тлением — У Той, у Которой после рождения девство пребыло нерушимым, и тело по преставлении сохранилось невредимым; и [ныне] оно пере ходит к лучшей и божественной жизни, которая уже не пресекается смертью, но пребывает в бесконечные веки веков.
Ибо как всесиятельное, многосветное солнце, когда ненадолго скрывается телом луны, кажется, как бы пропадает, омрачается и вместо блеска восприемлет мрак, однако само по себе оно не лишается присущего ему света, ибо имеет в себе самом вечно текущий источник света, как установил создавший его Бог, — так и Ты–неиссякающий источник истинного света, неисчерпаемая сокровищница Того, Кто есть сама жизнь, обильно бьющий ключ благословения, причина и подательница нам всех благ, хотя на некоторое время покрываешься телесной смертью, однако щедро изливаешь на нас непрерывные, чистые и неиссякающие потоки беспредельного света, бессмертной жизни и подлинного блаженства, реки благодати, источники исцелений, вечное благословение. Ты ведь, что яблоня между лесными деревьями… и плоды Твои сладки для гортани (Песн. 2:3) верующих. Поэтому не смертью назову священное Твое успение, но преставлением или отшествием или, точнее сказать, водворением. Ведь выходя из тела, Ты водворяешься у Господа (2 Кор. 5:8).
11. Тебя перенесли ангелы с архангелами. Твоего восхождения вострепетали нечистые воздушные духи. Твоим прохождением благословляется воздух, и эфир освящается свыше. Твою душу, радуясь, принимает небо, Тебя встречают [ангельские] Силы со священными гимнами и с блистающими лампадами светлого торжества, говоря примерно так: Кто эта восходящая, убеленная, блистающая, как заря, прекрасная, как луна, светлая, как солнце (Песн. 6:10). Сколь украшена, сколь сладостна! Ты цветок долин, как лилия между тернами. Поэтому девицы возлюбили Тебя. От благословения мастей твоих мы побежим за Тобою. Царь ввел Тебя в чертоги Свои (Песн. 2:1–2, 3~4), где почетной стражей Те бя окружают власти, благословляют Начала, Престолы воспевают, Херувимы радостью и страхом охвачены, Серафимы же славят Ту, Которая по природе и истинному домостроительству стала Мате рью Своего Владыки. Ведь Ты не взошла на небо, как Илия (4 Цар. 2:11), и не была восхищена до третьего неба, как Павел (2 Кор. 12:2), но достигла самого царственного престола Своего Сына, [где] смотришь на Него собственными очами, радуешься и предстоишь Ему с великим неизреченным дерзновением. Ты–несказанная радость для ангелов и всех премирных сил, непрестанное веселие для патриархов, невыразимый восторг для праведников, непрестанное ликование для пророков. Ты — мир благославляющая, все [творение] освящающая; Ты — для изнемогающих облегчение, для плачущих утешение, для недугующих исцеление, для гонимых бурей пристанище, для согрешающих прощение для скорбящих милостивое успокоение, для всех просящих — готовая помощь.
12. О, чудо подлинно сверхъестественное! О, дела, наполняющие изумлением! Смерть, прежде отвратительная и ненавистная, ныне прославляется и ублажается. Прежде приносившая скорбь и печаль, слезы и подавленность, ныне оказалась причиной радости и полного торжества. У всех рабов Божиих, смерть которых ублажается, [именно] с кончиной наступает несомненная уверенность, что они угодили Богу; поэтому собственно их смерть и ублажается. Она являет их совершенными и блаженными, даруя неизменность их добродетели, о чем и сказано: Прежде смерти не называй никого блаженным (Сир. 11:28). Однако о Тебе мы того не скажем. Ведь для Тебя не смерть стала блаженством, и не преставление совершенством, и не отшествие дарует уверенность [в спасении]. Началом, серединой, концом, непреложным и истинным удостоверением всех благ, превышающих человеческий ум, для Тебя стали бессеменное зачатие, божественное вселение и не тленное рождение. Подлинно Ты сказала, что не от смерти, но от самого зачатия будут ублажать Тебя все роды (Лк. 1:48). Стало быть, не смерть сделала Тебя блаженной, но Ты сотворила смерть светлой, освободив ее от уныния и наполнив ее радостью.
Поэтому, когда Твое священнейшее и непорочное тело предавалось святому погребению, ангелы предшествовали ему, окружали его, следовали за ним, совершая все, чем подобало послужить Матери их Владыки. Апостолы же и вся полнота церковного [на рода] восклицали божественные гимны, вдохновенные [Святым] Духом.
Насытимся благами дома Твоего; свят храм Твой, дивен в правде (Не. 64:5). И еще: Освятил Всевышний жилище Свое; гора Божия — гора плодородная, гора, на которой Бог благоволит обитать (Пс. 45:5; 67:16–17). Тебя, истинный ковчег Господа Бога, возложил на плечи собор апостолов, как некогда в древности священники ковчег преобразовательный (Ис. Нав. 3:1–17) и, положив во гробе, переправил в нем, как через некий Иордан, в истинную обетованную землю — в вышний Иерусалим, город — мать всех верующих, которого художник и строитель — Бог (Гал. 4:26; Евр. 11:10). Ибо душа Твоя не сошла во ад, и плоть Твоя не видела нетления (Пс. 15:10). Не осталась в земле душа Твоя или чистое, всенепорочное тело, но по преставлении Твоем Ты водворяешься в небесных царственных обителях — Царица, Госпожа, Владычица, Богоматерь, истинная Богородица.
13. О, как небо приняло Ту, которая пространнее небес! Как гроб содержал в себе вместилище Бога? Но [небо] приняло, но [гроб] содержал! Не размерами тела стала Она просторнее неба (действительно, как тело величиной в три локтя, да еще все время усыхающее, сможет соперничать по ширине и длине с небом?), но благодатью Она превзошла меру всякой высоты и ширины, ибо Божественное превыше сравнения. О, священная, дивная, достойная почитания и поклонения гробница, которую и ныне окружают ангелы, предстоя со страхом и благоговением, перед которой трепещут демоны, к которой с верой прибегают люди, воздавая почитание, поклоняясь, лобызая и очами, и устами со всем жаром души, и черпают изобилие благ.
Как драгоценное миро, если его положить на одежду или в какое–либо место, а потом забрать, оставляет благовонный след и после отьятия, так и божественное Твое тело: священное всенепорочное, исполненное божественного благоухания, изобильный род ник благодати, будучи положено во гробе, а затем восхищено в область лучшую и высшую, не покинуло [свой] гроб без дара, но сообщило ему божественные благословление и благодать, оставило его как источник исцелений и всяческих благ для всех приходящих с верой.
14. Сегодня и мы окружаем Тебя, Владычица, Владычица, и еще раз Владычица, Богородица неискусобрачная; мы связали наши души с надеждой на Тебя, как с самым крепким и неразрывным якорем, приносим Тебе ум, душу и тело — самих себя всецело; прославляем Тебя псалмами и гимнами и песнями духовными (Еф. 5:19), насколько можем, ибо по достоинству [почтить Тебя] не в силах. Ведь если, как нас научило священное слово, честь, воздаваемая нашим сотоварищам по рабству, является свидетельством любви к нашему общему Владыке, может ли быть оставлено Усердное служение Тебе, родившей Владыку? Как не быть ему более других вожделенным? Как не предпочесть его самому необходимому для жизни дыханию?
Ведь таким образом мы можем лучше выразить нашу любовь к своему Владыке. Однако зачем я говорю к Владыке? Поистине для благочестиво Тебя почитающих, самодовлеющим является драгоценнейший дар воспоминания о Тебе, ибо оно есть основание для неотчуждаемой радости. Какого ликования, каких благ не исполнится тот, кто со делал свой ум хранилищем памятования о Тебе? Вот наше благодарственное приношение, то лучшее, что мы могли отобрать из слов наших, плод нашего скудного ума, подвигнутого любовью к Тебе и совершенно забывшего о своей немощи. Но прими благосклонно любовь, зная, что она превосходит силы.
Призри на нас, Благая Владычица, Родительница Благого Владыки, веди и направляй по воле Твоей дела наши, останови на падения наших постыднейших страстей, прекрати [их] смуту, при веди нас в безбурную гавань Божественной воли и удостой будущего блаженства, сладостного озарения от Лица Самого из Тебя воплотившегося Бога Слова, с Которым слава, честь и великолепие Отцу со всесвятым и животворящим Его Духом, ныне и присно и во веки веков. Аминь.
Перевод свящ. Максима Козлова
Источник: Творения преп. Иоанна Дамаскина. Христологические и полемические трактаты. Слова на Богородичные праздники (М. 1997), с. 261 — 274.
Второе похвальное слово на Успение Богоматери [православное богословие]
1. Нет такого человека, который бы смог по достоинству восхвалить священный исход Богоматери, даже если 6 он имел десятки тысяч языков и уст; и даже если бы объединились все языки рассеянных по множеству мест людей, они не обрели бы должных похвальных слов; ведь Она превосходит всякую меру хвалений. Но поскольку Богу приятно то, что по мере сил приносится [нами] от любви, усердия и благого произволения, а Божьей Матери приятно то, что любезно и желанно Ее Сыну, то давайте вновь обратимся к похвалам, повинуясь вашим повелениям, о, наилучшие и боголюбезнейшие из пастырей, призывая помощником из Нее воплотившееся Слово, Которое наполняет всякие уста, к Нему отверзаемые, [Слово], Которое было для Нее единственным украшением и всеславной похвалой. Ибо мы знаем, что, начиная похвалы, мы уплачиваем долг, а уплатив его, вновь оказываемся должны, так что долг этот всегда возобновляется и конца не имеет.
Да будет милостива к нам Та, Которую воспеваем, Превысшая всех тварей и Владычица всех созданий, ибо Она есть Матерь Бога — Творца, Создателя и Владыки всех. Простите [меня] и вы, собрание любящих божественные глаголы, примите благое намерение, приветствуйте усердие, но с сочувствием отнеситесь к слабости [моего] слова.
Ведь если кто–нибудь [придет] к самодержцу, которому по воле Божией вручено кормило [правления] над соотечественника ми, у которого стол всегда накрыт и изобилует разнообразными яствами, а дворец сладостно благоухает драгоценными ароматами, и принесет ему зимней порой фиалку, подходящую по цвету к багрянице, или розу — благовоннейшую отрасль терна, которая имеет зеленые почки и производит из них двухцветный, становящийся мало–помалу к зрелости красным [цветок], а ко времени сбора — плод, сладчайший, как мед, то [царь] обратит внимание не на не значительность дара, а на его необычность, и удивится красот цветка, и, будучи хорошим судьей и истинным ценителем, воздаст земледельцу дарами и милостями — так и мы, принося в непогоду Царице цветы речей, напрягая наше немощное слово для состязаний в похвалах [Богоматери] и доставляя вам, любителям речи и слушания, некую слабую искру, возникающую, как от трения железа о камень, от любви и разума, или [некое] молодое вино слов [образовавшееся], как от выдавливания незрелого винограда, из рождающего речь разума, да будем выслушаны еще более благо склонно.
Ибо что мы можем принести Матери Слова, кроме слова? Подобное радуется подобному, в особенности дорогому для него. Посему, оставив, наконец, позади преграду, сдерживающую слова, и немного ослабив вожжи, отправим нашу речь в путь как некоего коня. Но будь мне Сам, Слово Божие, помощником, даруй слово моему бессловесному уму, словом [Твоим] соделай ровной мою стезю и направь мой путь к благоугождению Тебе, к чему стремится всякое слово и мысль мудрого.
2. Сегодня в премирный и небесный храм приводится [Та] святая и единственная Дева, которая так возжелала девства, что в ней, словно в некоем чистейшем пламени, получило свое полное выражение. Ведь всякая дева, рождая, нарушает девство. Она же и до рождества и в рождестве и после рождества пребывает де вой. Сегодня священный и одушевленный ковчег Живого Бога–Та, Которая носила во чреве Своего Создателя, — упокоивается в нерукотворном храме Господнем (Пс. 131:3); и играет Давид, Ее праотец и богоотец, вместе с ним составляют хор ангелы, рукоплещут архангелы, славят силы, ликовствуют начала, веселятся власти, радуются господства, празднуют престолы, воспевают херувимы и славословят серафимы; ибо сами они тем всего более прославляются, что воздают славу Матери славы.
Сегодня священнейшая голубица, непорочная и незлобливая душа, освященная Божественным Духом, вылетев из ковчега, то есть из богоприемного и живоначального тела, нашла место покоя для ног своих (Быт. 8:8–9), удалившись в мир мысленный и сотворив себе жилище в нескверной земле [небесного] удела.
Сегодня Эдем нового Адама принимает словесный рай, в ко тором упразднено осуждение, в котором произросло древо жизни, в котором покрыта наша нагота (Быт. 2:8–9). Ведь мы уже более не наги и не лишены одежд, как не носящие светлости Божественного образа и отчужденные от изобильной благодати Духа. И не скажем мы уже, оплакивая древнюю наготу: Я скинула хитон мой, как же мне опять одевать его (Песн. 5:3).
В этот рай не имел лазейки змей, устремившись за ложным обожением которого, мы уподобились бессмысленным скотам.
Сам единородный Сын Божий, будучи Богом и единосущным Отцу, со делал Себя человеком из этой девственной и чистой утробы — и я, человек, обожился, смертный стал бессмертным и снял кожаные одежды (Быт. 3:21). Ибо я совлек с себя тление и одеждой божества имею на себе нетление.
Сегодня Дева непорочная и незнакомая с земными страстями, возрастая в помышлениях о небесном, не в землю отходит, но, как ставшая поистине одушевленным небом, поселяется в небесных жилищах. Разве погрешим против истины, называя Ее небом, если не сказать, заручившись подлинным знанием, что и над небесами Она несравненно возвышается. Ведь Создатель и Содержатель небес, Измыслитель всего мирного и премирного, видимого и невидимого творения, — для Которого ни одно из всех мест не являет ся местом (если определить «место» как то, что объемлет в себе находящееся), — в Ней бессеменно Самого Себя со делал младенцем и явил Ее просторным вместилищем Своего все наполняющего и единого неописуемого Божества. Он весь бесстрастно в Ней сокрылся, весь же пребывая вне [Ее] и Самого Себя имея местом беспредельным.
Сегодня сокровище жизни, бездна благодати — не знаю, как сказать это дерзновенными и бестрепетными устами, — покрывается живоносной смертью и безбоязненно приступает к ней Та, Которая в чреве носила Ниспровержителя смерти, если вообще допустимо именовать смертью всесвященное и животворное Ее отшествие.
В самом деле, как могла стать подвластной смерти Излившая на всех истинную жизнь? Но Она подчиняется законоположению Рожденного Ею, как дочь ветхого Адама подпадает под ответственность отца, ибо и Сын Ее, Который есть Сама жизнь, не отверг этого закона». Однако, как ставшая Матерью Бога Живого, Она по достоинству к Нему переносится. Ведь если сказал Бог: Как бы не простер он [первозданный человек] руки своей, и не взял так же от дерева жизни, и не вкусил, и не стал жить вечно (Быт. 3:22), — то как же не будет жить в бесконечной вечности Та, Ко торая восприняла саму жнизнь, безначальную и неперестающую, не ограниченную ни началом, ни концом.
3. В древности Господь Бог, изгнав, заставил удалиться из Эдемского рая родоначальников [всех] смертных, злоупотребивших вином преслушания, помрачивших око сердца опьянением преступления, отяготивших похмельем греха глаза разума и уснувших сном смерти. Так неужели Он не примет ныне в рай Отряхнувшую [от Себя] прилог всякой страсти, Произведшую дитя по слушания Богу и Отцу и Положившую начало жизни для всего рода [человеческого]? Неужели небо не отверзет, радуясь, [свои] врата? Конечно же, да. Ведь Ева, доверившая слух вести змея, внявшая совету врага и разнежившая чувство прилогом ложной сладости, приемлет наказание скорби и страдания, обязывается родовыми муками, осуждается на смерть вместе с Адамом и поселяется в глубинах ада.
Но как поглотит смерть эту поистине всеблаженнейшую, склонившую слух ко слову Божию, ставшую непраздной действием [Святого] Духа, имевшую во чреве, по слову Архангела, [Само] Отчее Благоволение, зачавшую без наслаждения и общения с мужем все наполняющую Ипостась Бога Слова, родившую без обычных родовых мук и полностью соединившуюся с Богом? Как примет Ее внутрь себя ад? Как нетление посягнет на живоприем ное тело? Это совершенно несоответственно и чуждо Ее богоносной душе и телу.
Взглянув на Нее, смерть убоялась, ибо от своего нападения на Сына Ее [смерть] опытом научилась и, стяжав уже [этот] опыт, стала благоразумнее. Невозможными для [Богоматери] явились страшные стези ада, но был Ей приготовлен прямой, ровный и легкий путь Не небо. Ибо если Христос, Который есть жизнь и истина (Ин. 14:6), говорит: Где Я, там и слуга Мой будет (Ин. 12:26), то не тем более ли Матерь [Его] вместе с Ним водворится Прежде нежели наступили боли, Она родила (Ис. 66:7), безболезненно и Ее отшествие. Смерть грешников люта (Пс. 33:22), но о Той, через Которую умерщвлено жало смерти — грех. (1 Кор. 15:56), что скажем, как не то, [что для Нее смерть] есть начало жизни нескончаемой и лучшей? Поистине дорога смерть святых (Пс. 115:6) Господа Бога сил; безмерно дорого преставление Божией Матери.
Ныне да веселятся небеса и рукоплещут ангелы; ныне да торжествует земля (Пс. 95:11), да радуются люди. Ныне воздух, ликуя, да вторит песнопениям, темная ночь да отложит печальный и горестный мрак и да уподобится радостно сиянию дня мерцающими огнями. Ибо Живой город Господа Бога сил ввысь поднимается, и от храма Господа из славного Сиона в вышний свободный Иерусалим — цари, я имею в виду апостолов, которые стали у Христа начальниками по всей земле, приносят как многоцветней ший дар (Пс. 67:30) Матерь Бога присно девственную.
4. Уместным представляется мне (насколько окажется в моих силах) запечатлеть в слове, воспроизвести и в общих чертах пред ставить чудеса, совершенные над Святой Матерью Божией, [сведения о которых], весьма сжатые и краткие, передававшиеся от отца к сыну, мы получили издревле.
Известно, что эта святейшая из святых и священнейшая из священных, сладостный сосуд манны или, лучше сказать, истинный ее источник возлегла на небольшом ложе в божественном и славнейшем граде Давидове, то есть в повсюду известном прекраснейшем Сионе, в котором исполнялся закон буквы и был установлен закон духа, в котором Законодатель Христос положил конец пасхе преобразовательной, и — Он же — Бог Ветхого и Нового Завета дал [нам] пасху истинную; в котором в Таинство Тайной Вечери посвятил Своих учеников Агнец Божий, Который берет на Себя грех мира (Ин. 1:29) и ради них принес Самого Себя в Жертву как упитанного тельца, и в виноградном точиле выдавил плод истинной виноградной лозы; в котором Христос является апостолам по воскресении из мертвых и уверяет [Фому], а через него и [все] концы [земли], что Он есть Бог и Господь (Ин. 20:19), носящий в Себе и после воскресения из мертвых два естества и два соответствующих им действования, и [две] свободные воли, пребывающие в безграничной вечности. Этот [город] — оплот церквей. Он пристанище учеников [Христовых]. В нем Святой Дух излился на апостолов в явлении многошумном, многоязыком и огнеподобном. В нем Богослов, взявший к себе Богородицу, служил Ей во всем должном; этот [город] — мать Церквей по всей вселенной — явился жилищем Матери Божией после воссияния Ее Сына от мертвых. Наконец, в Нем — блаженная Дева возлежала на неком счастливейшем ложе.
5. Но здесь я дошел в своем слове до того [места], где дол жен выразить свое чувство, [которое я испытывал], когда пылаю щей жарчайшим и бурным огнем любви и охваченный неким волнением и слезами радости, я как бы обнимал это ложе, блаженное и прекрасное, преисполненное чудес, принявшее живоначальное тело и удостоившееся освящения от Твоего соседства, и [мне казалось], что я касаюсь своими руками самой священной, всесвященной и богоприличной скинии. Мои члены осязали очи, уста, лоб, тело, ланиты, и я ощущал прикосновение, производимое как бы имеющимся телом, хотя и понимал, что не мог видеть желаемое глазами. Ибо как [можно было увидеть] то, что было восхищено ввысь, в небесные святилища. И все это — нынешний [праздник].
6. Но какие почести уделил Ей Тот, Кто повелел почитать родителей?
Тех, которые были рассеяны по всей земле, [которые] улов ляли людей многоголосыми и различными языками Духа, [которые] неводом слова извлекали [их] из бездны заблуждений, [что бы привести] к духовной и небесной трапезе тайной вечери, где [подается] священное яство духовных пиров Небесного Жениха, блистательно, сиятельно и царственно устраиваемых Отцом Равно сильному и Единоприродному Сыну, [так вот их–то], по Божест венному повелению, со всех концов земли в Иерусалим доставило облако, как сеть, которая сгоняет и собирает орлов. Ибо, где будет труп, — сказал Христос, Который есть истина, — там соберутся орлы (Мф. 24:28). Хотя это изречение было произнесено о втором великом и славном явлении с небес [Христа], не неуместно будет воспользоваться сладостью этого слова и теперь.
Итак, прибыли и служители Слова, дабы по долгу послужить Матери Его и почерпнуть от Нее благословение, как многоценное и дражайшее наследство, ибо кто сомневается, что Она есть источник благословления и излияние всех благ? Вместе с ними прибыли их последователи и преемники, чтобы принять часть и в служении, и в благословении: ведь у кого общий труд, соответственно и плоды [общие]. Предстало и богоизбранное общество Иерусалимлян. Но надлежало, чтобы [им] сопутствовали, став частью этой священной стражи, и отрасли древних праведников и пророков, предвозвестивших нашего ради [спасения] от Нее бывшее воплощение и человеколюбивое рождение Бога Слова.
Не [остался] безучастным и сонм ангелов, потому что они, как соблюдшие добровольную покорность Царю и потому удостоенные почетного Ему предстояния, должны были сопровождать стражей и Его по плоти Матерь, подлинно счастливейшую и блаженную, превысшую всех родов и всей твари. Ей, сияющей светлостью [Святого] Духа и светозарным блеском, предстояли с благоговением, страхом и непоколебимой любовью все те, Кто устремлял на Нее чистый взор ума.
7. Вот речи боговдохновенные и богозвучные. Вот гимны богоприличные и исходные. Ведь надлежало воспеть по этому случаю Божию безграничную благость, величие, которое превыше всякого величия, беспредельно сильную силу, снисхождение к нам, превышающее всякую степень и меру, сверхвеликое богатство непостижимого благоволения, неистощимую бездну любви, — как, не разлучаясь с Собственным величием, [Сын Божий] сошел к возвышающему [нас] истощанию, о чем вместе с Ним соблаговолили Отец и Дух; как Пресущественный из женского чрева пресущественно осуществляется20; как, будучи Богом, Он стал человеком и пребывает и тем и другим; как, не покидая сущности Божества, Он, подобно нам, стал причастным плоти и крови (Евр. 2:14); как все Наполняющий, превыше всего Сущий и Содержащий все словом уст Своих (Евр. 1:3) поселился в тесном месте; как вещественное и подобное траве тело сей воспеваемой [Девы] восприняло поядающий огнь (Втор. 4:24; Евр. 12:29) Божества и подобно неподдельному золоту оказалось неразрушимым.
Все это совершилось по воле Божией, ибо все возможно, когда того хочет Бог, и неисполнимо, когда Он не хочет.
По этому случаю и возбудилось состязание и борьба [речей], не с тем, чтобы одна превзошла другие, — это ведь свойство ума тщеславного и далеко от того, что нравится Богу, — но чтобы не упустить ничего в сильном стремлении воспеть Бога и прославить Божию Матерь.
8. Тогда, именно тогда Адам и Ева, прародители нашего рода, громко воскликнули радостными устами: «Ты, блаженная дочь, упразднила наказание за наше преступление. Ты, унаследовав от нас тленное тело, родила нам одеяние нетления. Ты, полу чив бытие из наших чресел, воздала мам блаженное бытие, уняла мучения, разодрала пелены смерти, восстановила для нас древнее местопребывание. Мы затворили рай, Ты же открыла путь к древу жизни. Через нас из благ произошли скорби, а через Тебя из скор бей нам вернулись еще большие блага. И как же Ты вкусила смерти, Непорочная?
Ты — мост к жизни: и лестница к небу; смерть будет для Тебя переправой к бессмертию. Подлинно блаженна Ты, всеблаженная. Ибо Кто, как не [Бог] Слово, был принесен [Тобой], чтобы претерпеть то, что Он задумал совершить?»
Торжествовал и весь лик пророков, [говоря]: «Ты исполнила наши проречения; Ты принесла долгожданную радость. Благодаря Тебе, мы осво6одились от оков смерти. Приди к нам, божественное и живоносное сокровище. Приди к нам, желающим [Тебя], Ты, исполнившая наше желание».
Но и множество еще пребывающих в теле святых, которые окружали [Богородицу ], отвлекали Ее [внимание на себя] не уступающими другим словами: «Пребудь с нами, утешение наше, единая на земле наша отрада. Не оставляй нас осиротевшими, Матерь, ради любви нашей к Сыну Твоему. Да будем иметь Тебя отдохновением в трудах и облегчением в потах. Ты [и остаться] можешь, если того желаешь, нет для Тебя и препятствия отойти, если к тому стремишься. Если Ты отойдешь, скиния Божия, то пусть отойдем вместе с Тобою и мы, ставшие народом Твоим через Твоего Сына. Тебя Одну стяжали мы на земле оставленным нам утешением. Равно 6лаженно и житьс Тобою живущей, и умереть с Тобою умирающей. Но что мы говорим «с умирающей». Ведь для Тебя смерть является жизнью; и при этом жизнью лучшей и нынешнюю жизнь несравненно превосходящей. Но для нас в чем будет ценность этой жизни, если не будем иметь с тобой общения?».
9. Я полагаю, нечто подобное говорили блаженной Деве апостолы со всей полнотой Церкви. Но когда они увидели, что Богоматерь весьма спешит к Своему исходу, то они, преисполненные Божественной благодатью, обратились к исходным гимнам, позаимствовав уста у Духа, выходя из тела и стремясь отойти с отходящей Матерью Божией (2 Кор. 5:6–9, Флп. 1:25) и даже как бы отходя прежде [положенного часа], насколько то возможно по силе их желания. Когда же все исполнили и желание, и долг, и оплели многоцветный, многокрасочный венок из священных гимнов, то восприняли, как некое Богом данное сокровище, благословение, а также исходные и последние речи Богоматери. Они, насколько я знаю, возвещали о том, сколь скоротечна и преходяща теперешняя жизнь, и открывали скрытые тайны будущих благ.
10. И вслед за тем сообразно и соответственно [событию], я полагаю, должно было произойти пришествие Царя к Его Родительнице, дабы принять Божественными и пречистыми руками Ее священную душу, чистую и непорочную. И Она, как должно, Ему сказала: «В руки Твои, Чадо Мое, предаю дух Мой. Прими Мою, любезную Тебе, душу, которую Ты сохранил непорочной. Тебе, а не земле, предаю Мое тело. Сохрани целым [тело], в котором Ты благоволил обитать, и которое, по Рождестве Твоем, сохранил девственным. Преставь Меня к Себе, чтобы, где пребываешь Ты, по рождение утробы Моей, была и Я вместе с Тобой. Ибо Я спешу к Тебе, Снисшедшему ко Мне без разлучения с Отцом. Будь утешением в отшествии Моем для возлюбленных чад Моих, которых Ты благоволил называть братьями (Лк. 23:46). Приложи им благословение на благословение через возложение рук Моих». Затем Она подняла руки и благословила собравшихся и, по произнесении таких слов, услышала: «Приди, благословенная Моя Матерь, в покой Твой. Встань, приди, возлюбленная моя, прекрасная в женах, ибо вот зима уже прошла и настало время сбора плодов… Ты прекрасна, возлюбленная Моя, и пятна нет на Тебе… Благовоние мастей Твоих лучше всех ароматов (Песн. 2:10–12; 4:7,10)». Услышав это, Пресвятая предала дух в руки Сына.
11. И что же происходит? Я полагаю, движение и изменение стихий; голоса, шум и приличествующие [случаю] песнопения ангелов, которые и предваряют, и вместе следуют, и сопровождают [Богородицу]. Одни из них составляют стражу непорочной и всесвятой Ее душе и совосходят с восходящей на небо, пока не доставят Царицу к царственному трону, другие окружают божественное и священное тело святое и ангелоприличными песнями воспевают Богоматерь. А что же те, которые предстояли божественному и священнейшему [Ее] телу? Со страхом, любовью и слезами радости они окружили это святое и всеблаженное селение, обнимали и лобызали его, все свои члены приближали к телу [Богоматери] и от прикосновения исполнялась освящения и благословения. Тогда убежали болезни, а полки демонов, теснимые отовсюду, были изгнаны в одни только подземные жилища. Воздух, эфир и небо освящались восхождением духа, а земля — положением тела. Не оказалось лишенным благословения и естество воды. Ибо [тело Богоматери] омывается чистой водой, которая не столько очищает его, сколько сама очищается. Там глухим давался одинаковый со всеми слух, хромым исправлялись ступни ног, у слепых восстанавливалось зрение, раздирались рукопиисания (Мф. 11:5) приходивших с верою грешников.
Что же затем? Чистое тело закутывается плащаницами и вновь Царица полагается: на одре. Затем лампады, благовония и сопутствующие гимны; ангелы естественными языками воспевают наиболее приличествующий им гимн, апостолы же и богоносные отцы возглашают приятные Богу и вдохновенные Духом песнопения.
12. Тогда, как раз тогда ковчег Господень отходит от горы Сион (Пс. 131:3, 13, 14) [и], двигаясь на славных плечах апостолов, переправляется в небесное святилище посредством гроба. Сначала его несут по городу, как прекрасную невесту, украшенную неприступным сиянием Духа, и так поставляют к священнейшему селению Гефсимании, причем ангелы, покрывая гроб крыльями, предваряют и сопровождают его, а [с ними] и вся полнота церковная.
И как царь Соломон при понижении кивота в созданном им храме Господнем созвал в Сион всех старейшин Израилевых, чтобы перенести ковчег завета Господня из города Давидова, то есть Сиона; и подняли священники ковчег и скинию свидетельства; и несли их священники и левиты. А царь и весь народ шли перед ковчегом, принося жертвы из мелкого и крупного скота. И внесли священники ковчег завета Господня на место его, в давир храма, во Святое Святых, под крылья херувимов (3 Цар. 8:1–6). Так и ныне при положении мысленного кивота (не завета Господня, но Самой Ипостаси Бога Слова) Сам новый Соломон, Начальник мира и величайший Зиждитель всей вселенной собрал сегодня в Иерусалиме премирные полки небесных духов и первенствующих [мужей] Нового Завета, я имею в виду апостолов со всем народом святых [их] учеников. И Он вводит душу посредством ангелов во Святое Святых (Евр. 8:2–5; 9:12, 23–24), первообразное, истинное и небесное, — под крылья четверовидных животных (Иез. 1:5–8), — и сажает возле престола Своего во внутреннейшее за завесу, куда предтечею Сам Христос телесно вошел (Евр. 6:19–20).
Что же касается тела, то оно было носимо руками апостолов, в то время как Царь царствующих (1 Тим. 6:15) покрывал его сиянием невидимого Божества, а весь лик святых следовал впереди его, издавая священные восклицания и принося жертву хвалы (Пс. 106:22), пока не было предано гробу, как некоему брачному чертогу, а через его посредство отрадному Эдему и небесным жилищам.
13. Обретались там и некоторые иудеи из тех, что не были слишком недоброжелательны. Не будет здесь неуместным добавить к повествованию (как приправу к кушаньям) то, что передается устами многих. Рассказывают, что, когда несшие блаженное тело Богоматери оказались у склона горы, некий еврей — раб греха и последователь заблуждения, подражая служителю Каиафы (который ударил владычный и божественный лик Христа Бога), — сделался орудием диавола, так что, придя в дерзкое и безрассудное неистовство и будучи побуждаем злым демоном, он бросился к тому божественнейшему телу, к которому с трепетом приближались ангелы, и схватив обеими руками — безумно и необузданно–одр, вознамерился стащить его на землю (этот порыв, конечно, есть результат зависти князя зла). Но плод упредил дело, и [этот еврей] сорвал горькую гроздь, достойную его побуждения. Ведь Рассказывают, что у него отнялись руки, и можно было видеть, как у того, кто замыслил своими руками совершить чудовищную дерзость, руки вдруг отнялись, до тех пор пока он не переменили своего намерения к вере и покаянию. Несшие ложе без промедления остановились, и тот несчастный, приложив руки к живоначальному и чудотворному жилищу , вновь из безрукого стал здравым. Ведь известно, что несчастья чаще всего и рождают мудрые и спасительные решения. Но давайте вернемся к предмету [повествования].
14. Оттуда тело переноситсяк священнейшей Гефсимании. Вновь лобзания и объятия, похвалы и священные гимны, обращения и слезы, а также потоки проистекающие от душевной борьбы и томления так что можно было видеть, как пот и слезы соперничали с потокам и [водными]. И таким образом всесвятое тело полагается во всеславном и дивном гробе; и оттуда на третий день возносится в небесные обители.
Ибо надлежало, чтобы это богоприличное жилище, неископанный источник воды прощения, невспаханная нива небесного хлеба, неорошенная лоза винограда бессмертия, вечнозеленая и прекрасноплоднная маслина милости Отчей не была заключена в пустотах земли. Но как святое и непорочное тело Господа, которое от Нее стало воиспостасным Слову, на третий день воскресло от гроба, так и Матери [надлежало] быть отнятой у гроба и переселиться к Сыну. И как Он Сам снисшел к Ней, так и Ей [надлежало] подняться в больную и совершеннейшую скинию… в самое н бо (Евр. 9:11, 24).
Надлежало, чтобы Та, Которая странноприимствовала Бога Слова в чреве Своем, Сама поселилась в божественных скиниях Своего Сына; и как Господь сказал, что Ему должно быть в том, что принадлежит Отцу (Лк. 2 :49), так и Матери надлежало пре бывать в чертогах Сына, в доме Господнем, во дворах Бога нашего (Пс. 134:2), ибо если в Нем жилище всех радующихся (Пс. 86:5), то где же [может быть] причина радости? Надлежало, чтобы Сохранивший в рождестве [Ее] девство нерушимым, соблюл и по смерти [Ее] тело нетленным.
Надлежало, чтобы Носившая в объятиях Творца как младенца жила в божественных селениях.
Надлежало, чтобы Невеста, Которую избрал Отец, пребывала в небесных брачных чертогах.
Надлежало, чтобы Видевшая на кресте Сына Своего и Принявшая в сердце меч страдания (Лк. 2:35), которого избежала при рождении, видела Его совосседающим Отцу.
Надлежало, чтобы Матерь Божия обладала всем, принадлежашим Сыну, и чтобы Она почиталась всей тварью как Матерь и раба Божия. Ибо всегда наследство переходит от родителей к детям, но ныне, как сказал некий мудрец, истоки священных рек те кут вспять, ибо Сын подчинил Матери все творение.
15. Итак, придите, будем и мы сегодня праздновать исходный праздник Матери Божией без свирелей и корибантов и не совершая вакхических шествий в честь Матери ложноименуемых богов, которую они, безумцы, измышляют многодетной, а слово истины представляет бездетной. Они [эти боги] суть не что иное, как демоны и призраки, подобные теням, которые зловредно представляются тем, чем не являются, получив себе в помощь несмысленность людей, пребывающих в заблуждении. Ибо как бестелесное [существо] может родить от соития? И каким образом оно может сочетаться? И как может быть богом тот, кто, не быв прежде, был произведен через рождение?
А то, что род демонов является бестелесным, вполне ясно да же для слепых очами разума. Ведь где–то в своих сочинениях Гомер сказал, описывая состояние чтимых им богов:
Ибо не брашен не едят, ни от гроздей вина не вкушают.
Тем и бескровны они и бессмертными их нарицают .
Не едят они брашен, как он говорит, и не вкушают согревающее душу вино и вследствие того бескровны, то есть не имеют крови, и их называют бессмертыми. Весьма справедливы слова Гомера «их нарицают». Они лишь называются бессмертными, не являясь тем, чем их называют. Ибо они умерли злой смертью.
А Тот, Кому мы поклоняемся, есть Бог истинный, Бог, Который не переходил из небытия в бытие, вечно Сущий от вечно Сущего, Который превыше всякой причины, слова и понятия как времени, так и естества. Мы чествуем и почитаем Матерь Божию, не приписывая Ей безвременное рождение [Сына] по Божеству, — ведь рождение Бога Слова безвременно и совечно Отцу, — но исповедуем второе рождение через добровольное воплощение, которого причиной Ее и знаем, и именуем. Ибо Сущий безначально бесплотным воплощается «нас ради и нашего ради спасения», чтобы подобным спасти подобное ; и, воплотившись от этой священной Девы, без сочетания рождается, Сам будучи весь Богом и весь став человеком: весь Бог с плотью Своей и весь человек со Своим пребожественным Божеством.
Итак, зная эту Деву как Матерь Бога, мы празднуем Ее успение, но не именуем Ее богиней, — прочь от нас подобные россказни эллинской глупости; ведь мы и смерть Ее возвещаем, — но мы Ее знаем как Матерь Бога, потому что Бог воплотился [из Нее].
16. Прославим Ее сегодня священными песнопениями, получив от Нее богатство быть и именоваться народом Христовым. Почтим Ее всенощными стояниями. Ублажим Ее чистотой души и тела, поистине после Бога чистейшую всех; ибо подобное следует обещать подобному. Послужим Ей милостью и состраданием к нуждающимся; ибо если мы ничем не можем послужить Богу, как милостью, то оспорит ли кто, что тому же будет рада и Матерь Его?
Она явила всем неизреченную бездну любви Божией к людям. Благодаря Ей прекратилась наша долговечная вражда с Творцом. Благодаря Ей было устроено наше с Ним примирение, нам были дарованы мир и благодать, вместе с ангелами ликуют люди, и мы, прежде осужденные, стали чадами Божиими. С Нее мы сорвали гроздь жизни; от Нее взяли отрасль нетления. Она стала посредницей для нас во всех благах. В Ней Бог стал человеком и человек Богом.
Что этого удивительнее? Что этого блаженнее?
Я теряю сознание от страха, трепеща того, о чем говорю. С пророчицей Мариам, о, юные души, выйдем с тимпанами (Исх. 15:20), умертвив земные члены (Кол. 3:5), ибо это и есть таинственный тимпан. Воскликнем восклицанием души при Ковчеге Господа Бога, и обрушатся стены Иерихона (Ис. Нав. 6:19), то есть враждебные твердыни противных сил. Будем вместе с Давидом радоваться духовно, ибо сегодня упокоевается ковчег Господа (2 Цар. 6:12–15). Возгласим вместе с Гавриилом, предводителем ангелов: Радуйся, Благодатная! Господь с Тобою! (Лк. 1:28).
Радуйся, неисчерпаемое море радости!
Радуйся, единое прекращение скорби!
Радуйся, лекарство, утоляющее боль всякого сердца!
Радуйся, Поправшая смерть и Введшая [для нас] жизнь!
17. Ты же, после живоначального гроба Владыки священнейший из [всех] священных гробов, [ты], который явился источником воскресения, — говоря с тобой, как с живым, — [ответь]:
Где чистое золото, которое в тебе сокрыли руки апостолов? Где богатство неистощимое? Где богоприятная сокровищница? Где одушевленный престол? Где новая книга, в которой Бог Слово неизреченно без помощи рук был записан? Где бездна благодати? Где море исцелений? Где порождающий жизнь источник? Где горячо желанное и любимое тело Богородицы? [Отвечал гроб следующее]:
— Что ищете во гробе Вознесшуюся к небесным жилищам? Зачем со стражей требуете отчета? Не в моих силах противиться Божественным повелениям. Оставив [мне] плащаницу, [это] святое и священное тело [тем самым] сообщило мне освящение, исполнило [меня] аромата и благоухания, соделало божественным храмом, а [само], будучи исхищенным [из меня], удалилось в со провождении ангелов, архангелов и всех небесных сил. Ныне меня окружают ангелы. Ныне во мне обитает божественная благодать. Я стал для недугующих лечебницей, прогоняющей страдания.
Я — вечный источник исцелений. Я стал городом убежища (Числ. 35:11) для прибегающих [сюда]. Придите с верой, народы, и черпайте дары, как из реки. Придите, стяжавшие несомневающуюся веру (Иак. 1:6). Жаждущие, идите все к водам, — увещевает Исайя, — даже и вы, у которых нет серебра; идите, покупайте без платы (Ис. 55:1). Я же по–евангельски восклицаю ко всем: «Жаждущий исцеления от болезней, освобождения от душевных страстей, избавления от грехов, отчуждения от различных на пастей и упокоения в небесном царстве, приди ко мне с верой и почерпай из многосильного и многополезного потока благодати (Ин. 7:37–39). Ибо как энергия воды, будучи простой и единой (так же, как и [энергия] земли, воздуха и ослепительно яркого солнца), изменяется согласно естеству того, что ее принимает, и Делается в винограде вином, а в маслине маслом, так и благодать, будучи простой и единой, благодетельствует разнообразно и соответственно нужде восприемлющего. Не от собственного естества стяжал я благодать. Ведь всякий гроб исполнен зловония, гостеприимен унынию и враждебен радости, я же получил драгоценное миро и воспринял [часть] его благоухания, а миро это так благовонно и действенно, что [даже] кратковременной [его] близостью даруется неотъемлемая [ему] сопричастность; ибо поистине дары Божий непреложны (Рим. 11: 29). Я стал гостеприимцем для источника радости и обогатился его вечным течением».
18. Вы видите, возлюбленные отцы и братцы, с какой пространной речью к нам обратился всесильный гроб. И что это [действительно] было так, о том в Евфимиевой Истории, книге III главе 40 дословно записано следующее:
«Выше было сказано, что :в. Константинополе многие Христо вы церкви воздвигла Св. Пульхерия. Одной из них является и церковь, построенная во Влахернах в начале царствования блаженной участи Маркиана. Когда [император и императрица] воз двигали там священный дом Всепетой и Всесвятой Богородице и Приснодеве Марии и украшали: его всяческими украшениями, то искали всесвятое и богоприемное Ее тело. И, призвав Иерусалимского епископа Ювеналия и палестинских епископов, проживавших тогда в царствующем граде по причине проходившего Халкидонского Собора, говорят им: «Мы слышали, что в Иерусалиме есть первый и особенный храм Пресвятой Богородицы и Присно девы Марии в селении, называемом Гефсимания, где Ее живоносное тело было положено во гробе. Поэтому мы хотим перенести сюда эти останки под охрану царствующего града».
В свою очередь Ювеналий отвечал: «В Святом и Боговдохновенном Писании не передается ничего о кончине Пресвятой Богородицы Марии. Однако из древнего [и] достовернейшего предания мы узнали, что во время Ее Славного Успения все святые Апостолы, которые были рассеянные по вселенной для спасения народов, в мгновение по воздуху были собраны в Иерусалим и, когда были поблизости, им явилось видение ангелов и стало слышно Божественное пение высших сил. Так с божественной и небесной славой [Пресвятая Богородица] предала. Свою святую душу в руки Божий неким неизреченным образом. Богоприемное ее тело, вынесенное я погребенное с ангельским и апостольским пением, было положено во гробе в Гефсимании. И [на] .этом месте три дня продолжалось непрерывное ангельское пение. Когда же через три дня ангельское пение прекратилось, то апостолы открыли гроб, поскольку один из них, отсутствовавший и прибывший после третьего дня, пожелал поклониться богоприемному телу. Но они не смогли найти Ее всепетое тело, так что, обретя лишь лежащие погребальные одеяния и исполнившись [исходящего] от них несказанного благоухания, они закрыли гроб. Пораженные чудом таинства [апостолы] только и могли подумать, что Бог Слово и Господь Славы, благоволивший воплотиться по ипостаси и вочеловечиться от Нее и родиться по плоти, а после рождества сохранивший невредимым Ее девство, Сам благоволил и после отшествия Богоматери почтить Ее чистое и незапятнанное тело нетлением и перемещением прежде общего для всех воскресения.
Присутствовали там вместе с апостолами святейший Тимофей, [сам] апостол и первый епископ Эфесский, и Дионисий Ареопагит, как он сам свидетельствует в обращенных к упомянутому Тимофею книгах о блаженном Иерофее , который также там тогда пребывал, в следующих словах:
«В присутствии боговдохновенных иерархов наших, как ты знаешь, и мы, и он, и многие из священных братьев наших собрались, чтобы видеть живоначальное и богоприемное тело. Присутствовали Иаков, брат Господень, и Петр, глава и старейшина богословов. Затем после лицезрения [тела] было решено, чтобы все иерархи, насколько каждый мог, прославили бесконечно сильную благость богоначальной слабости. После богословов, как ты знаешь, [Иерофей] превзошел всех остальных священнотаинников, весь удаляясь, весь выходя из себя и испытывая подлинную общность с воспеваемым, так что все, которые его слышали и видели (знали они его или не знали), посчитали его богопросвещенным и божественным песнословцем. Но к чему мне рассказывать тебе, о чем там богословствовалось. Ведь, если я правильно помню, я часто слышал от тебя некоторые части из тех боговдохновенных песнопений».
Услышав это, цари просили архиепископа Ювеналия при слать им запечатанным тот святой гроб вместе с пеленами и одеждами Славной и Пресвятой Богородицы Марии. И, получив, по ставили [его] в священном храме, построенном [в честь] Пресвя той Богородицы во Влахернах. И это было так».
19. Что же мы ответвим гробу?
Благодать твоя неистощима и вечна, но божественная сила не ограничивается местом, и благодеяния Богоматери не обитают только в гробнице. Ведь если бы они ограничились только гробом, то немногие получили бы божественные дары, а ныне они щедро раздаются во всех земных пределах.
Итак, сотворим нашу память хранилищем для Богоматери.
Как это может быть? Она Сама Дева, и любит девство. Она Сама чиста и любит чистоту. Посему если мы очистим вместе с те лом и память, то обретем Ее благодать обитающей в нас. Ибо она избегает всякой [скверны] и отвращается нечистых страстей, гнушается чревоугодия, враждует с прелюбодейством, отвергает оскорбительные речи, избегает непристойные помыслы как порождения ехидны, ненавидит порывы гнева, не допускает бесчеловечности, зависти и раздоров; отвергает суетное тщеславие, противостоит, как враг, всякой гордости, ненавидит злопамятство, враждебное спасению, всякое зло считает ядом смертоносным и радуется противному ему (ведь противное есть лекарство от противного). Услаждается Она постом, воздерживанием и псаломским пением; радуется чистоте, девству к целомудрию, хранит с ними вечный мир и ласково их лобызает; обнимает мирное и кроткое помышление; любовь, милость и смирение охватывает руками, как своих кормилиц. Говоря вкратце, Она всякому злу печалится и огорчает ся, всякой добродетели радуется, как своему дару.
Итак, если мы со всей ревностью уклонимся от прежних по роков, а добродетели возлюбим всем сердцем и обретем их собеседниками, то Она, привлекая с Собой собрание всех благ, часто будет приходить к Своим служителям вместе со Христом, Ее Сыном и всех Царем и Господом, дабы Он вселился в сердца наши (Еф. 3:17). Ему же [подобает] слава, честь, держава, величие и великолепие со Отцом и Святым и Животворящим Духом, ныне и присно и во веки веков.
Аминь.
Перевод свящ. Максима Козлова
Источник: Творения преп. Иоанна Дамаскина. Христологические и полемические трактаты. Слова на Богородичные праздники (М. 1997), с. 275 — 292.
Третье похвальное слово на Успение Богоматери [православное богословие]
1. Питающим любовь к какому–нибудь предмету свойственно иметь разговор о нем на устах и представлять его в уме своем день и ночь. Поэтому пусть никто не упрекнет меня, если в добавление к двум прежде сказанным я составил третье хвалебное слово Матери Бога моего, принося как бы некий дар Ее отшествию, — не для того, чтобы оказать Ей [своим словом] услугу, но чтобы предложить и себе самому, и вам, здесь присутствующим, о, божественное, священное собрание, душеполезное и спасительное яство и доставить духовную радость. Нас постигла, вы видите, нехватка [духовного] пропитания. Поэтому я наскоро готовлю трапезу, которая пусть небогата и недостойна Созвавшей нас, но, по крайней мере, способна в случае нужды утолить голод. Ибо не Она нуждается в наших похвалах, но мы — в Ее славе. Уже прославленное, как еще прославить? Источник света каким светом осветить? Но, поступая так, мы сами себе сплетаем венец. Живу Я, — говорит Господь, — и прославляющих Меня прославлю (1 Цар. 2:30). Сладок, поистине сладок винный напиток и питателен хлеб. Первый веселит, а второй укрепляет сердце человека. Но что может быть сладостнее Матери Бога моего? Она пленила мой ум, Она уловила язык, Ее образ представляю наяву и во сне. Она, Матерь Слова, и моего слова явилась подательницей. Она — порождение бесплодной, плодоносными делающая нерождающие души. И вот мы празднуем ныне Ее священное и божественное преставление.
Придите, взойдем на таинственную гору. Там, возвысившись над житейскими и вещественными образами, вступив в божественный неприступный мрак и оказавшись затем в свете Божием, воспоем силу беспредельно сильную; Того, Кто с пресущественной, невещественной и все превосходящей высоты, не покидая лона Отца, сошел в утробу Девы, зачался и воплотился; Того, Кто, пройдя через добровольные страдания, принял смерть и вместе с телом, имеющим рождение от земли, и, приобретя тлением нетление вновь восшел ко Отцу; Того, Кто и Матерь Свою по плоти при влек ко Отцу Своему, вознеся на небесную землю Ту, Которая по истине была земным небом.
2. Ныне умственная одушевленная лестница, спустившись по которой, Вышний явился на земле и обращался между людьми (Вар. 3:38), воспользовалась смертью как лестницей и взошла от земли на небо. Ныне земная трапеза, неискусобрачно носившая Небесный Хлеб жизни, уголь Божества, была взята от земли на Небо, и врата Небесные встретились с вратами Божиими, обращенными лицом т восток (Иез. 44:1). Сегодня одушевленный град Божий преставляется из земного Иерусалима в Иерусалим Небесный. Та, Которая Рожденного прежде всякой твари (Кол. 1:15), Единородного от Отца родила из Себя первенцем и едино родным, водворяется в Церкви первенцев (Евр. 12:23) — Ковчег Господа, одушевленный и умственный, переносится в покой Сыновний.
Врата рая открываются и принимают богоносную землю, на которой произошло древо вечной жизни, поправшее преслушание Евы и смерть Адама. Это древо — Христос. Он, причина жизни всех, принимает высеченный в скале вертеп, гору несекомую, оторвавшийся от которой без содействия рук камень… наполнил всю землю (Дан. 2 34–35).
Ложе божественного воплощения Слова упокоилось в преславном гробе как в опочивальне, откуда оно взошло в небесный брачный чертог, так что, пресветло царствуя с Сыном и Богом, оставило гроб ложе» для живущих на земле. Гроб называешь ложем? Да, ложем а прекраснейшим всякого иного ложа, ибо он сияет не блеском золота, не ясностью серебра, не прозрачностью драгоценных камней, не шелковыми нитями, не златотканной одеждой, не пурпурными платьями, но Богосиятельным светом Все святого Духа. Это ложе способствует не плотскому соединении любящих земной любовью, но доставляет тем, которые пленены Духом, жизнь святых душ, предстояние пред Богом, лучшее I сладчайшее из все} благ.
Этот гроб прекраснее Эдема. Я не буду рассказывать о том, что произошло в Эдеме: об обольщении, учиненном врагом, о его, осмелюсь сказать, «дельном» совете, о зависти, обмане, о податливости Евы и ее легковерии, об одновременно сладкой и горькой приманке, вкусив которую, она помрачила свой ум и обманула супруга, о преслушании, изгнании, смерти (чтобы, рассказывая об этом, не дать в праздник основания для печали), но скажу, что этот гроб вознес от земли на небо смертное тело, а Эдем прародителя низвел с высоты на землю. Ибо не в Эдеме ли было произнесено осуждение на созданного по образу Божию: Прах ты и в прах возвратишься (Быт. 3:19).
Этот гроб драгоценнее древней Скинии, ибо он принял умственный и одушевленный, Богосиятельный подсвечник, живоносную трапезу, хранившую не хлебы предложения, но хлеб небесный, не вещественный огонь, но невещественный огонь Божества. Удел этого гроба завиднее, чем у Моисеева ковчега, ибо он сподобился послужить не теням и образам, но самой истине. Он принял в себя подлинный золотой сосуд с манной небесной (Исх. 16:33); одушевленную скрижаль, на которой перстом Божиим, то есть действием всесильного Духа было запечатлено Воплотившееся Слово, Слово Ипостасное; золотую кадильницу, содержавшую как плод Божественный уголь и облагоухавшую все творение.
3. Да бегут демоны, да рыдают подобно древним египтянам трижды несчастные несториане и их глава — новый фараон, жестокий нечестивец и тиран: покрыла их бездна богохульства. Мы же, спасенные, перейдя сухими стопами соленое море нечестия, воспоем исходную песнь Матери Божией. Пусть Мариам (под ней понимай Церковь) возьмет в руки тимпан и начнет праздничную песнь. Юные девы духовного Израиля да выйдут с бряцающими тимпанами и ликованием (Исх. 15:20). Цари земные и судьи с князьями, юноши и девицы, старцы и отроки (Пс. 148:11–12) да прославят Богородицу. Во всех собраниях и во всяком слове, на разных языках да воспоют племена и народы песнь новую (Пс. 149:1). Да огласится окрест воздух духовными свирелями и труба ми и да будет положено начало этому спасительному дню в блеске огненном. Да возвеселятся небеса, и облака да проливают (Ис. 45:8) радость. Скачите, овцы избранного Божия стада, божественные апостолы, вздымающиеся возвышенными созерцаниями, подобно устремленным в небо горам, и агнцы Божий, народ святой, чада церковные, устремляющиеся к апостолам, как холмы к высоким горам.
Сколь дивно! Источник жизни, Господа моего Матерь умерла. Надлежало, чтобы образованное из земли возвратилось в землю и затем переселилось на небо, приняв в земле дар чистейшей жизни через оставление в ней тела. Надлежало, чтобы плоть, оста вив земную и неимеющую света отягченность смертности и сделавшись в горниле смерти нетленной и чистой, сияющей светом нетления, восстала от гроба.
4. Ныне получает качало второго бытия от Давшего Ей начало прежнему бытию Та, Которая дала начало второго — имею в виду телесного — бытия, не Имеющему временного начала Своему первому и вечному бытию (хотя Он и имеет началом Отца как причину Своего божественного бытия).
Радуйся, Сион, божественная святая гора, на которой обитала Гора Божественная, одушевленная. Радуйся, новый Вефиль, где на камень был возлит елей, — человеческая природа, помазанная Божеством. С Тебя, как бы с Елеонской горы, вознесся на высоту небесную Ее Сын. Пусть будет приготовлено облако все мирное и премирное, и пусть крылья ветров принесут апостолов к Сиону от краев земли. Кто это летят как облака (Не. 60:8) и как орлы к усопшему телу — источнику воскресения всех, чтобы послужить Матери Вождей? Кто это восходит убеленная, вся пре красная, блистающая как солнце (Песн. 8:5; 4:7; 6:10)?
Да поют лиры Духа — апостольские уста; да звучат кимвалы — верховные богословы; избранный сосуд Иерофей, освященный Божественным Духом, в божественном вдохновении божественному научившийся и затем претерпевший страдания, пусть весь выйдет из тела, пусть весь исполнится рвением, пусть воскликнет хвалебные песни. Восплещите руками все народы (Пс. 46:2), пой те все хвалу Богородице! Ангелы да послужат мертвому Ее телу! Дочери Иерусалимские, следуйте вслед Царице и, как юные духом Ее девы–подруги, войдите вместе с Ней к Жениху, встаньте справа от Владыки. Сойди, сойди, Владыка, и воздай вскормившей Тебя Матери должную награду. Протяни божественные руки; прими душу Матери Ты, Который предал на кресте дух Свой в руки Отца; воззови к Ней сладким гласом: «Приди, прекрасная ближняя моя, блистающая красотой девства ярче солнца. Ты уделила Мне Свое, приди, войди, в Мою радость». Приди Матерь к Сыну. Приди, царствуй вместе с Тем, Кто из Тебя был рожден и вместе с Тобой терпел бедность.
Удались, Владычица, удались! Не как Моисей, взойди… и умри на горе (Втор. 32:49–50), но сначала умри, а потом взойди. Предай душу в руки Сына Твоего. Оставь земле земное, чтобы и оно вознеслось с Тобою.
Возведите очи ваши, люди Божий, возведите очи ваши! Вот в Сионе ковчег Господа сил, и апостолы телесно предстали пред ним, погребая живоначальное и богоприемное тело. Его окружают невещественные и невидимые ангелы, в страхе подобно рабам предстоя Матери Господа своего. Присутствует здесь Сам Господь, везде сущий и все наполняющий, все объемлющий и никаким местом не объемлемый, ибо все Им стоит (Кол. 1:17) как причиной творческой и содержащей.
Вот Дева, дочь Адама и Матерь Бога, из–за Адама тело отсылает земле, а душу предает в небесные обители благодаря Сыну. Да святится город святой и к уже [имеющимся] благословениям да воспримет вечное благословение. Да предшествуют ангелы при переходе божественной скинии и устроят гроб, который пусть украсится сиянием Духа. Пусть будут приготовлены ароматы и помажут всенепорочное и всеблаговонное тело. Пусть притекут чистые потоки и будет почерпнуто благословение из самого чистого источника благословений. Да торжествует земля (Пс. 95:11) при положении в нее тела [Богоматери], да возбурлит воздух при восхождении Ее духа, и пусть задуют нежные, как роса, и исполненные благодати ветры.
Все творение пусть восхвалит празднично восхождение Богоматери. Хоры юношей да восклицают радостно, уста ораторов да разразятся песнопениями, сердца мудрых да философствуют о чу де, старцы, почтенные сединами, в тишине да принесут Богоматери плод своих созерцаний. Все творение да внесет свою дань торжеству. Но все это не сможет явиться, пожалуй, и малой частью должного воздания.
5. Придите, отыдем все умственно с отходящей. Придите, с жаром сердечным спустимся вместе со Спускающейся ко гробу. Встанем вокруг священного одра. Воспоем священные песнопения начав их такими словами: Радуйся, благодатная, Господь с Гобою (Лк. 1:28). Радуйся, предопределенная Матерь Божия! Радуйся предызбранная прежде веков советом Божиим, земли Божественная отрасль, огня божественного жилище, священнейшее украшение Святого Духа, источник воды живой, райский сад для древа жизни, одушевленная лоза Божественного винограда, источающего нектар и амврозию, река, исполненная ароматов Духа, нива, произраставшая божественный колос, роза, блистающая девством и пахнущая благовонием «благодати, лилия с царского одеяния, Агница, родившая Агнца Божия, принявшего на Себя грех мира, место делания нашего спасения, превышая ангельских сил, раба и Матерь.
Придите, обступим этот чистейший гроб и почерпаем от него божественной благодати. Придите, возьмем руками души присно девственное тело, войдем с ним внутрь гроба и умрем вместе с ним, то есть умрем для телесных страстей и будем жить жизнью бесстрастной и непорочной. Услышим божественные песнопения, раздающиеся из невещественных ангельских уст. Войдем же, поклонившись, и узнаем необычайную тайну, как тело Богоматери было отнято у земли, вознесено и взято на небо, как Она предстоит Сыну превыше всех ангельских чинов, — и нет никакой преграды между Матерью и Сыном.
Это третье слово Твоему исходу (после двух первых) я составил, Матерь Божия, в благоговейной любви к [Пресвятой] Троице, Которой Ты послужила, зачав по благоволению Отца и действием Святого Духа Безначальное Слово, всемогущую Божию пре мудрость и силу. Прими же благое намерение, если оно и превысило мои силы, и даруй мне спасение, отчуждение от душевных страстей, облегчение телесных болезней, мирное состояние жизни, просвещение духа.
Воспламени в нас любовь к Твоему Сыну, соделай нашу жизнь угодной Ему, чтобы, сподобившись улучить Небесного блаженства и видеть Тебя, сияющей славой Сына Твоего, мы смогли воспосылать священные песнопения, — вечно и достойным Святого Духа образом радуясь в Церкви празднующих, — Тому, Кто со вершил Домостроительство нашего спасения, Христу, Сыну и Богу нашему. Ему же подобает слава и держава со Безначальным Отцом и Всесвятым и Животворящим Духом ныне и присно и во все бесконечные веки веков. Аминь.
Перевод свящ. Максима Козлова
Источник: Творения преп. Иоанна Дамаскина. Христологические и полемические трактаты. Слова на Богородичные праздники (М. 1997), с. 293 — 299.
Христологические и полемические трактаты
Предисловие
Антиеретические трактаты св. Иоанна Дамаскина, перевод которых теперь впервые становится доступным русскому читателю, представляют довольно резкое отличие от гомилетических произведений того же писателя, объединенных с ними в один том серии «Святоотеческое наследие». Здесь нет ни возвышенной поэзии, ни изысканного красноречия, потому что в данном жанре они были бы неуместны, однако по глубине разработки богословских вопросов эти произведения относятся к лучшим образцам святоотеческой литературы. Более того, полемические трактаты св. Иоанна являются, как будет видно из дальнейшего, необходимым дополнением к его же величайшему труду — «Источнику знания». Дело в том, что стройная система богословских воззрений, изложенная в «Источнике» с присущей св. Иоанну точностью и ясностью, здесь подвергается как бы проверке на прочность в столкновении с противниками, и хотя последние далеко не всегда мыслят столь же четко и последовательно и часто не способны спорить на том же уровне постижения предмета, тем не менее само движение спора вынуждает подробно освещать такие стороны православной догматики, которые, быть может, было бы излишне излагать единоверцам.
Нужно признать, что помещенные здесь сочинения достаточно трудны для понимания. Но приложенные усилия вознаградят читателя сторицей. Ибо редко в каком еще творении столь полно и с таким множеством оттенков изложено святоотеческое учение о воплощении Слова. Именно поэтому настоящее введение будет сосредоточено на христологии св. Иоанна, которая поистине вобрала в себя почти все, что было достигнуто православным богословием от Иустина Мученика до преп. Максима Исповедника. К трактатам «Против манихеев» и «Беседе христианина с сарацином», не имеющим прямого отношения к вопросу о Домостроительстве, написаны отдельные пояснения (помещенные в комментариях), необходимые для правильного понимания целей и задач св. Иоанна в этих произведениях.
Дискуссии о том, как именно «Слово плоть бысть», велись в Церкви уже с первых десятилетий ее существования. Однако к действительно глубоким потрясениям и трудноисцелимым расколам они привели позже — начиная с конца IV века от Рождества Христова. Переломный момент от так называемых «тринитарных» споров к «христологическим» можно определять поразному: ради удобства изложения мы будем считать таковым аполлинаристскую ересь.
Во второй половине IV века епископ Лаодикийский Аполлинарий в полемике с арианами, отрицавшими Божество Христа, выдвинул положение о том, что Божественный Логос занимает во Христе то место, которое у обычных людей отведено разумной душе («логос» погречески означает также «разум»). Против этого выступил в конце жизни уже св. Афанасий Александрийский, а затем и каппадокийские отцы, один из которых — св. Григорий Богослов создал знаменитую формулу: «что не воспринято, не исцелено». Но поскольку Аполлинариева ересь продолжала занимать довольно сильные позиции в Сирии, новое поколение богословов Антиохийской школы предприняло попытку определить соотношение Божественного и человеческого начала во Христе, исходя из посылки «Совершенный Бог и совершенный Человек».
Несмотря на самые благие намерения, эти богословы, среди которых первое место занимает, безусловно, Феодор Мопсуестийский, не смогли в достаточной мере выразить единство Спасителя. Соединение совершенного Божества и совершенного человечества они описывали крайне неудачным термином «синафия», означающим поверхностную связь двух самостоятельных объектов. Отсутствие реального объединяющего фактора, с одной стороны, и последовательный отказ приписывать Богу Слову то, что в Евангелии говорится о Христе в человеческом смысле (рождение от Девы, страдания, распятие), — с другой, привели это течение к тому, что впоследствии стало называться несторианской ересью. Несториане признавали во Христе две природы, представляющие собой также и две ипостаси, поскольку природа, тем более совершенная, не может существовать вне ипостаси. При этом в общем и целом различия между терминами «природа» и «ипостась» несториане не видели. Таким образом, получалось, что Сын Божий и Слово не есть то же самое, что и человек Христос: Он лишь присоединяет того к Себе, чтобы спасти род человеческий.
Несторианские воззрения, особенно в их крайней форме, вошли в противоречие уже не с чем иным, как с Никейским Символом Веры, который говорит, что мы веруем «в Сына Божия Единородного… распятого за ны при Понтийстем Пилате». Наиболее решительного противника несториане встретили в лице св. Кирилла Александрийского, самого выдающегося представителя александрийской богословской школы. Св. Кирилл показал, что реальное единство личности Христа не может быть соблюдено без признания так называемого «communicatio idiomatum» (порусски можно перевести как «взаимообмен свойств»), которое состоит в том, что к Божеству Слова применяются высказывания, относящиеся собственно к Его человечеству, и наоборот, как например «Бог Слово был распят» или «Христос Бог наш».
Вместе с тем, св. Кирилл, говоря о Христе, не только не проводил четкого различия между «ипостасью» и «природой», но практически употреблял их как синонимы (в этом он сходился с несторианами). К сожалению, св. Кирилл также был очень привержен формуле «единая воплощенная природа Бога Слова», поскольку думал, что она принадлежит св. Афанасию, тогда как на самом деле это выражение было аполлинаристского происхождения (оно впервые встречается в сочинении, сфабрикованном аполлинаристами и приписанном св. Афанасию). И хотя сам св. Кирилл вкладывал в эту формулу вполне православное содержание (как можно видеть хотя бы из тех фрагментов, которые приводит св. Иоанн), люди, претендовавшие на то, что они защищают его наследие, воспользовались ею для обоснования собственного еретического учения.
Хотя монофиситство было осуждено как ересь уже в 451 г. на IV Халкидонском Вселенском Соборе, среди православных долгое время не появлялось богослова, способного дать достойный отпор таким безусловно незаурядным личностям, как Тимофей Элур или Север Антиохийский. Положение стало меняться к лучшему лишь в середине VI века, когда в полемику с несторианами и монофиситами на стороне Халкидона вступили сразу три крупных мыслителя: Леонтий Византийский, Леонтий Иерусалимский и император Юстиниан I.
Первый из этих богословов, несмотря на свои оригенистские заблуждения[424], оказал большую услугу православию, введя в христологию понятие «воипостасности», которое позволило с гораздо большей ясностью отграничить природу (то, что существует в ипостаси) от ипостаси (того, в чем существует природа). Вместе с тем, говоря абстрактно, Леонтий Византийский допускал, что воипостасная человеческая природа Христа вполне могла существовать до Воплощения[425]. Он также отказывался отождествлять ипостась Бога Слова с единой ипостасью Христа после Воплощения.
Именно такое отождествление и составляет главную заслугу Леонтия Иерусалимского. Он прямо и недвусмысленно заявил, что человеческая природа Христа «ипостазируется» в предвечной ипостаси Сына Божия и показал, как можно использовать так называемые «феопасхитские» (от ye)oq — «Бог» и p)ascw — «стражду, претерпеваю») формулы вроде «Бог Слово пострадал плотью» без того, чтобы приписывать страдание Божественной природе. Тем не менее в определении ипостаси Леонтий Иерусалимский не пошел дальше того, что можно было почерпнуть из платоновскоаристотелевского философского арсенала, хотя в реальности он, конечно, исходил из специфически христианского содержания этого термина.
Наконец, император Юстиниан не только помог закрепить и оформить достижения православной мысли созывом V Вселенского Собора, но и ввел весьма важное уточнение, состоящее в том, что две природы различаются в единой личности Христа не в непосредственном действии, но «в умозрении» или «примышлением». Кроме того, творением Юстиниана считается замечательный тропарь, ставший неотъемлемой частью каждой православной литургии: «Единородный Сын и Слове Божий», в котором учение о едином Христе Сыне Божием выражено с необыкновенной силой[426].
Здесь нет нужды останавливаться на воззрениях непосредственного предшественника св. Иоанна, одного из величайших богословов православной церкви преп. Максима Исповедника, поскольку читатель может обратиться к предыдущим томам серии «Святоотеческое наследие», где он найдет не только перевод, но и обширный комментарий и подробное введение[427]. Скажем только, что у преп. Максима св. Иоанн почерпнул учение о двух «волях» как волевых способностях, органично присущих природам, составляющим Христову ипостась, без которых ни Божество, ни человечество не может считаться совершенным. Преп. Максим, вместе со свв. Анастасием Синаитом и Софронием Иерусалимским, также обосновал положение о том, что «действие» не может быть атрибутом ипостаси, потому что действие всех трех Лиц Святой Троицы едино, так что во Христе непременно присутствует и Божественная, и человеческая «энергия».
Поскольку сам св. Иоанн был непревзойденным систематиком, было бы бессмысленно во вступительной статье давать полное изложение его взглядов — чтобы получить о них представление, гораздо проще обратиться прямо к «Источнику знания». Поэтому здесь мы остановимся лишь на одной фундаментальной проблеме, в которой особенно четко отражается тот огромный скачок не только в богословском, но и в философском постижении мира, который принесло христианство в сравнении с грекоримской философией.
Главное положение православного учения о Христе, которое св. Иоанну надлежало защитить в споре с монофиситами, состоит в том, что Сын Божий, воплотившись, есть попрежнему одна ипостась, но теперь существующая в двух природах, Божественной и человеческой, соединенных в Нем неслитно и нераздельно. Из этого следует, что во Христе нет человеческой ипостаси, но в то же время есть совершенное человечество, во всем подобное нам, кроме греха. Между тем, св. Иоанн, как и все православные богословы, исходит из того, что ни одна природа не может существовать абстрактно, вне ее конкретных носителей. Это учение на Западе получило название номинализма, в отличие от реализма, утверждающего, что отвлеченные понятия обладают собственным реальным существованием. Нужно сказать, что ученые нового времени внесли немало путаницы в этот вопрос, повторяя ни на чем не основанные утверждения, будто православное богословие больше следовало Платону и потому склонялось к реализму, тогда как латинское предпочитало Аристотеля и номинализм[428]. Творения св. Иоанна Дамаскина не осталяют никаких сомнений в ложности этой теории.
Итак, конкретный носитель природы обозначается у св. Иоанна, в полном соответствии со святоотеческим преданием, термином «ипостась». Этот термин, однако, имел вполне определенное философское значение. Посмотрим, как оно отражено в «Диалектике», вводной философской части «Источника знания»: «Имя ипостаси означает две вещи: иногда просто существование, в каковом значении сущность и ипостась тождественны, так что некоторые из святых отцов говорили о «природах, то есть ипостасях»; а иногда особое и самостоятельное существование, в каковом значении оно показывает неделимое существо, различающееся числом, то есть Петр, Павел, такойто конь» (гл. 26 (43)).
А вот одно из определений из трактата «Против яковитов»: «Ведь ипостась или неделимое существо природы есть природа, но не только природа, а вместе с [частными] свойствами» (гл. 52).
И из трактата «О двух волях»: «Ипостась есть некая сущность вместе с привходящими [свойствами], действительно и на деле получившая в удел самостоятельное существование отдельно и обособленно от прочих ипостасей, нечто сообщающееся с неделимыми существами того же вида по определению природы, но имеющее различие с подобными себе по виду и природе в некоторых привходящих и отличительных особенностях» (гл. 4).
Ни одно из этих определений не подходит безоговорочно для православного вероучения, потому что человечество Христа имеет не только общие признаки природы, но и индивидуальные, «привходящие» особенности (благодаря которым, например, Спасителя можно изображать на иконе). Христос как человек безусловно отличен от прочих ипостасей человечества и представляет Собой индивидуум («неделимое существо»), который может исчисляться наряду с другими. Почему же тогда нельзя говорить о Его человеческой ипостаси?[429]
Именно так и рассуждали несториане и монофиситы (как ни странно, ход мысли у этих противоположных ересей был очень сходный). Признавая две природы, невозможно не признать и двух ипостасей, что и делали несториане, разрывая Христа на двух сынов, Сына Божия и сына Девы. Монофиситы же, отказываясь говорить о двух ипостасях, соответственно отвергали и две природы. Однако когда дело доходило до определения этой самой одной природы, они начинали предлагать самые разные решения. К сожалению, св. Иоанн не говорит об этих различиях между самими монофиситами, так что придется остановиться на них подробнее.
Наиболее крайнее течение в монофиситстве, евтихианство (по имени константинопольского архимандрита Евтихия), утверждало совершенно определенно, что Христос имеет одну Божественную природу, в то время как плоть, пусть даже одушевленная разумной душой, в сравнении с Божественным естеством не заслуживает обозначения «природы». Христос поэтому, согласно Евтихию, единосущен Отцу, но не единосущен нам и Своей Матери. Это воззрение довольно часто в популярных обзорах по истории догматики выдается за монофиситство как таковое, однако на самом деле ни египетские, ни сирийские монофиситы его не принимали и анафематствовали Евтихия ничуть не хуже православных. Внимательный читатель заметит, что св. Иоанн с этим учением и не полемизирует — верный признак того, что оно не было особенно распространено.
Напротив, св. Иоанн постоянно держит в поле зрения два логических пункта, между которыми колебалось то монофиситство, которое реально преобладало в его время. Это, вопервых, троебожие, или тритеизм, наиболее отчетливо выраженный у выдающегося александрийского философа и монофиситского богослова Иоанна Филопона, а вовторых, так называемое «сосуществление» особенно заметное у другого крупнейшего вождя акефалов — Севера Антиохийского.
Иоанн Филопон исходил из аристотелевского различения «первой» и «второй» сущности. «Первая сущность» (pr)wth o_us0ia), по Аристотелю, есть индивидуальная природа отдельного существа или предмета, в отличие от общей, видовой сущности («второй сущности» по его терминологии). Учителя Филопона александрийские неоплатоники заменили «первую» на «частную» (merik)h), а «вторую» — на «общую» (kay’ $olou), что позволило ему говорить о единой «частной сущности» во Христе и отождествлять ее с природой. Филопон практически не употребляет слова «ипостась», так что на первый взгляд его расхождения с Халкидонским учением выглядят чисто терминологическими: стоит подставить вместо «частная сущность» «ипостась», и единственным отклонением останется неверное употребление термина «природа»[430]. На самом деле все не так просто. Применение понятия «частная сущность» к Св. Троице приводит к разрушению Ее единства, потому что оказывается невозможным соблюсти ту уникальность и неповторимость соотношения Божественных ипостасей, которая так замечательно сформулирована св. Иоанном в «Послании о Трисвятой песни» (гл. 7). Разумеется, дело здесь не в том, какие слова употреблять, а в том, что определенный ход мысли, проведенный с достаточной последовательностью, дает закономерный результат, в данном случае троебожие. Сами монофиситы осудили такие взгляды на соборе в Александрии в 616 г., однако Филопон, один из лучших логиков своего времени, в сущности, всего лишь обнаружил скрытый потенциал монофиситской доктрины.
Север Антиохийский, в отличие от многих своих собратьев по ереси, признавал во Христе две сущности «чистым примышлением». Однако основным объединяющим началом он считал так называемое «единое Богомужнее действие»[431]. Поэтому когда Север говорит об «одной сложной природе», это не просто терминологическая путаница, поскольку одно действие отвечает одной сущности, а не просто одной ипостаси.
Итак, перед св. Иоанном стояла задача дополнить приведенные выше определения таким образом, чтобы объяснить, как ипостась Слова может быть также ипостасью для человеческой природы, обладающей как сущностными, так и привходящими признаками. И опорой тут ему могло служить лишь церковное предание, а не философия, потому что решение этой задачи требовало выхода за пределы платоновскоаристотелевской диалектики абстрактного и конкретного. Тем не менее, полученный результат вполне поддается философской интерпретации и поэтому может рассматриваться как очень важное достижение человеческой мысли вообще, а не только богословия.
Прежде всего, св. Иоанн вслед за каппадокийскими отцами широко использует формулу «один и другой — одно и другое», в которой первая часть относится к ипостасям или лицам, а вторая — к природам или сущностям[432]. Применение определения «одно и другое» к человечеству Христа, которое, напомним, наделено не только абстрактными сущностными признакми, но и конкретными акциденциями (sumbebhk)ota), показывает, что простой суммы общих и частных свойств, даже существующей обособленно от всех других ипостасей того же вида, недостаточно для конституирования личности. Личность не есть сумма, это нечто неразложимое и крайне трудно поддающееся определению — и в то же время это то единственное, что может скрепить в неслитном и нераздельном единстве даже противоположности — бессмертное и смертное, нетварное и сотворенное, безначальное и возникшее, Божественное и человеческое. Вот слова св. Иоанна: «…Ставший тем, чем не был, совершенным Человеком, восприняв природу, не ипостась, природу не внеипостасную, но в Нем обретшую ипостась и Его имеющую ипостасью — ибо она стала не чьейто там плотью, но Бога Слова. Ибо о всякой плоти и всякой душе говорится, что она чьято, и она принадлежит комуто и его имеет ипостасью — ведь плоть и душа Петровы имеют ипостасью Петра, и не имеет одну ипостась душа Петрова, а другую — плоть его» («О двух волях», гл. 9).
Плоть и душа Петровы, конечно, обладают полным набором индивидуальных свойств — но они суть ипостась только потому, что принадлежат Петру как единой и неразложимой личности, которая, со своей стороны, может существовать, лишь будучи восуществленной в душе и теле.
Таким образом, Божество и человечество Христа нераздельны, потому что принадлежат одному Сыну Божию, и неслитны, потому что единая ипостась, то есть личность, связует их настолько прочно, что они могут сохранять все свои сущностные и привходящие (если речь идет о человечестве — Божество акциденций не имеет) признаки, в том числе волевую способность и природное действие, без какоголибо ущерба для единства Спасителя[433].
Было бы, разумеется, неправильно утверждать, что св. Иоанн Дамаскин был первым, кто выдвинул и обосновал христианское учение о личности. В науке уже давно признано, что именно христианство как таковое, то есть в конечном счете Евангельская проповедь, есть источник этого учения, неведомого античному миру. Однако в творениях св. Иоанна представление о неповторимости и самоценности личности, не только Божественной, но и человеческой, выражено с исключительной ясностью и полнотой, будь то через призму христологической проблематики, как в антимонофиситских и антинесторианских сочинениях, или через диалектику свободной воли, как в трактатах против манихеев и мусульман.
Остается сказать несколько слов о принципах настоящего перевода. Основная цель его состоит в том, чтобы сделать мысль св. Иоанна Дамаскина понятной любому русскому читателю, который может и не иметь специальной богословской подготовки, но готов приложить некоторое интеллектуальное усилие (в некоторых случаях немалое). Поэтому с точки зрения языка переводчик сделал все, что было в его силах, чтобы облегчить эту задачу, не вступая в комромисс с господствующим ныне жаргоном «смесительного упрощения». Насколько это удалось, судить все тому же читателю.
Перевод всех трактатов сделан по изданию: Die Schriften des Johannes von Damaskos, IV. Besorgt von B.Kotter, Berlin; New York, 1981. Цитаты из Св. Писания даются, как правило, в синодальном переводе, однако в случаях расхождения его еврейского масоретского оригинала с Септуагинтой (греческой версией, которой пользовалось подавляющее большинство свв. отцов), соответствующие места адаптированы с принятого в Русской Православной Церкви церковнославянского текста, оригиналом которого была Септуагинта. Литургические тексты приводятся поцерковнославянски. Автор приносит благодарность о. Валентину Асмусу за весьма ценные замечания и советы касательно «Послания о Трисвятой песни».
Д. Е. Афиногенов
Примечания
1. Хлебная мера — полмеры, полведра.
2. Дионисий Ареопагит. Об именах Божиих, 1. Migne, s. gr., t. III, coll 609–613.
3. Григорий Богослов, слово 28. Migne, s. gr., t. XXXVI, col. 40. Перев. Моск. Дух. Академии, ч. III (1889), стр. 21.
4. Дионисий Ареопагит. Об именах Божиих, 1. Григорий Богослов, слово 31, Migne, s. gr., t. XXXVI, coll. 156–157. Перевод стр. 99–100.
5. Дионисий Ареопагит. Об именах Божиих, 1–2.
6. Григорий Богослов, слово 28.
7. Афанасий Александрийский. Против язычников. Migne, s. gr., t. XXV, coll. 69–77. Перевод Моск. Дух. Акад., ч. III (1902), стр. 171–177.
8. Григорий Богослов, слово 28. Migne, s. gr., t. XXXVI. coll. 45–47. Перев. ч. III, стр. 25–26. Афанасий Александрийский. О воплощении Слова. Migne, s. gr., t. XXV, coll. 97–100. Перев., ч. 1, стр. 193.
9. Григорий Богослов, слово 28. Migne, s. gr., t. XXXVI, coll. 33. Перев., ч. III. стр. 17.
10. Там же. Migne, 36; перев., 18.
11. Григорий Богослов, слово 28. Migne, 36. Перев. 18.
12. Григорий Богослов, слово 28. Migne, 36–37. Перев. 19.
13. Григорий Богослов, слово 29. Migne, 76. Перев., 43.
14. Дионисий Ареопагит. Об именах Божиих. Migne, 820, 841.
15. Григорий Нисский. Большое огласительное слово, глава 1. Перевод Моск. Дух. Акад., ч. IV, стр. 5–9.
16. Григорий Богослов, слово 31, 38, 41. Migne, s. gr., t. XXXVI, coll. 137, 320, 441 etc. Перевод, ч. III, стр. 86. 198 и др. Григорий Нисский. Большое огласительное слово, 2–3. Перевод, ч. IV, стр. 9–12.
17. Григорий Нисский, там же. Василий Великий. О Св. Духе к Амфилохию. Перевод Моск. Дух. Академии, ч. III (1891), стр. 245.
18. Григорий Богослов, слово 22, 42, 6, 31 и 40.
19. Григорий Богослов, слово. 29, 30. Кирилл Александрийский.. Сокровище,. 4–5.
20. Григорий Богослов, слово 20.
21. Григорий Богослов, слово 20, 29. Кирилл Ал.. Сокровище, 5, 6, 7, 16, 18.
22. Григорий Богослов, послание к Евагрию.
23. Григорий Нисский, Против Евномия, кн. 1–ая. Перевод Моск. Дух. Академии, ч. V (1863), стр. 136–150. Кирилл Ал.. Сокровище, 5.
24. Григорий Богослов, слово 25, 29, 30, 31, 39. Афанасий Александр., Изложение веры. Migne, s. gr., t. XXV, coll. 200–208. Перев. Моcк. Дух. Акад., ч. 1 (1902), стр. 264–267.
25. Кирилл Ал., Сокровище, 1. Григорий Богослов, слово 29.
26. Кирилл Ал., Сокровище, 32. Дионисий Ареоп., Об именах Божиих, 1.
27. Григорий Богослов, слово 22, 37 и 31.
28. Григорий Богослов, слово 31, 20.
29. Григорий Богослов, слово 25 и послание к Евагрию.
30. Григорий Богослов, слово 23, 20.
31. Григорий Богослов, слово 20, 28, 40.
32. Григорий Богослов, слово 31.
33. Григорий Богослов, слово 20, 31, 39 и 40. Василий Великий, письмо 38. Дионисий Ар., Об именах Божиих, 2.
34. Григорий Богослов, слово, 20, 31, 39.
35. Григорий Богослов, слово 31.
36. Григорий Богослов, слово 30. Дионисий Ареопагит. Об именах Божиих. 2–4
37. Дионисий Ареопагит, Об именах Божиих, 5.
38. Григорий Богослов, слово 34, 31 и послание к Евагрию. Дионисий Ареопагит, Об именах Божиих, 2.
39. Дионисий Ареопагит, Об именах Божиих, 1; О небесной иерархии, 15, Григорий Богослов, слово 31.
40. Григорий Богослов, слово 31. 21
41. Афанасий Александр., Слово 2–ое против ариан. 22
42. Григорий Богослов, слово 30. Дионисий Ареопагит, Об именах Божиих, 1. 23
43. Дионисий Ареопагит, Об именах Божиих, 5.
44. Григорий Богослов, слово 28. Григорий Нисский, О душе и воскресении.
45. Григорий Богослов, слово 41. 25.
46. Григорий Богослов, слово 30.
47. Василий Великий, Против Евномия, книга 5–ая.
48. Григорий Богослов, слово 3, 22, 40.
49. Дионисий Ареоп., Об именах Божиих, 5.
50. Григорий Богослов, слово 40.
51. Григорий Богослов, слово 29,38, 41, 45, Migne, s, gr. t. XXXVI, coll. 77, 320 etc. Перевод ч. III (1889), стр. 44, 197.
52. Григорий Богослов, слово 38, 45, Дионисий Ареопагит, О церковной иерархии, 4. Migne, s. gr., t. III, col. 177. Перевод (1839), стр. 18.
53. Григорий Богослов, слово 38, 45.
54. Немезий, О природе человека 1. Migne, s. gr.. t. XI, col. 521. Перевод Ф. Владимирского (Почаев 1904), стр. 31.
55. Григорий Богослов, слово 28.
56. Григорий Богослов, слово 28. Migne, XXXVI, 72. Перев., 40. Кирилл Александр., Сокровище, 31. Дионисий Ареопагит, О небесной иерархии, 3, Migne III, 165—168. Перевод, 15—17.
57. Григорий Богослов, слово 28. Дионисий Ареопагит, О небесной иерархии, 9.
58. Григорий Богослов, слово 38. Василий Великий, О Святом Духе, 16. Migne, XXXII, coll. 136—137. Перевод Моcк. Дух. Акад., ч. III (Москва, 1891), 235.
59. Некоторые отцы церкви, напр. Мефодий Патарский, Григорий Нисский, Иоанн Златоуст, учили, что дьявол и его соучастники ниспали из числа тех ангелов, которым вверен был низший мир.
60. Григорий Богослов, слово 2.
61. Дионисий Ареопагит, Об именах Божиих, 4.
62. Немезий, О природе человека, 1.
63. Василий Великий, Беседа на Шестоднев 1–ая Migne, s. gr., t. XXIX, coll. 21, 25, 28, Перевод Моcк. Дух. Акад., ч, 1 (Москва, 1891), стр. 15, 18–20.
64. Василий Великий, Беседа на Шестоднев 3–ья. Migne. 57. Перевод, 39–40. 34.
65. Василий Великий, Беседа на Шестоднев 1 и 3. 35.
66. Василий Великий, Беседа на Шестоднев 2–ая.
67. Там же.
68. Василий В„ Беседа 6–ая.
69. Василий Великий, Беседа на Шестоденев 6–ая. 38.
70. Василий Великий, Беседа на Шестоднев 6–ая. Немезий, О природе человека, 36–37.
71. Василий В., Беседа на Шестоднев 6–ая.
72. Василий В., Слово на Рождество Христово.
73. Немезий, О природе человека, 5.
74. Немезий, О природе человека, 5.
75. Василий Великий, Беседа на Шестоднев 4–ая.
76. Василий Великий, Беседа на Шестоднев 8–ая.
77. Василий Великий (?). Беседа о рае, Migne, s. gr., t. XXX, coll. 61–72.
78. Григорий Нисский, Об устроении человека, 2. Перевод Моcк. Дух, Акад., ч. 1 (1861), стр. 85.
79. Григорий Богослов, слово 38 и 45.
80. Немезий, О природе человека, I, Migne, 512, 516. Перевод, 25, 27.
81. Григорий Богослов, слово 38 и 45.
82. Григорий Богослов, слово 38 и 45.
83. Григорий Богослов, слово 38 и 45.
84. Афанасий Алекс.. Против Аполлинария книга первая. О воплощении Господа. Перевод Моcк. Дух. Акад., ч. III (1903), стр. 315–340.
85. Максим Исповедник, О душе, Migne, s. gr., t. XCI.
86. Немезий, О природе человека, 1. Migne, 505–508. Перевод, 21–22.
87. Немезий, О природе человека, 23. Migne, 693. Перевод, 132.
88. Немезий, О природе человека, 19. Migne. 688. Перевод, 127.
89. Немезий, О природе человека, 20. Migne, 688–689. Перевод, 128.
90. Немезий, О природе человека, 21. Migne, 692. Перевод, 130–131.
91. Немезий, О природе человека, 6. Migne, 632–633. Перевод, 90–92.
92. Немезий, О природе человека, 7. Migne, 644. Перевод, 97.
93. Немезий, О природе человека, 10–11. Migne, 657–660. Перевод, 106–107.
94. Немезий, О природе человека, 9, 8. Migne, 656, 652. Перевод, 104–105, 101–102.
95. Немезий, О природе человека, 12. Migne, 660. Перевод, 107–108.
96. Григорий Нисский. Об устроении человека, 12, 14 и 15.
97. Немезий, О природе человека, 13. Migne, 660, 661, 684. Перевод, 108–111.
98. Немезий, О природе человека Migne, 673, 676. Перевод, 117–120.
99. Максим Исповедник, Письмо 1–ое, к Марину. Migne, s. gr., t. XCI.
100. Максим Исповедник, Письмо 1, к Марину.
101. Максим Исповедник, Диалог с Пирром. Migne, s. gr., t. XCI. Письмо 1–ое к Марину, Migne, s. gr., t. XCI.
102. Максим Исповедник, Письмо 1–ое к Марину, Migne, s. gr., t. XCI.
103. Максим Исповедник, Диалог с Пирром.
104. Максим Исповедник, Диалог с Пирром.
105. Немезий, О природе человека, 29. Migne, 717–720. Перевод, 146–147.
106. Немезий, О природе человека, 30 и 31, Migne, 720–728. Перевод, 147–150.
107. Немезий, О природе человека, 32. Migne, 728–729. Перевод. 151–152.
108. Немезий, О природе человека, 30. Migne, 720–721. Перевод, 147–148.
109. Немезий, О природе человека, 33. Migne, 732. Перевод, 154.
110. Немезий, О природе человека, 39. Migne, 761–764. Перевод, 172–174.
111. Немезий. 41, Migne, 773–776. Перевод, 180–182.
112. Немезий, 42–43, Migne, 780–793. Перевод. 186–193.
113. Немезий, 44. Migne, 813. Перевод, 205.
114. Немезий, 44. Migne, 809–812. Перевод, 203–204.
115. Немезий, 37. Migne. 749–753. Перевод, 166–168.
116. Григорий Богослов, слово 6 и 38. Григорий Нисский, Большое огласительное слово. 20.
117. Василий Великий, Слово на Рождество Христово.
118. Максим Исповедник, письмо к Иоанну кубикулярию. Migne, s. gr., t., XCI.
119. Анастасий Синаит, Путеводитель, 9. Леонтий византийский. Против несториан и евтихиан.
120. Леонтий византийский, Против несториан и евтихиан. Лев Великий, письмо XXVIII, к Флавиану, гл. 4. Migne, s. lat. t. LIV, coll. 765–771.
121. Григорий Богослов, слово 29.
122. Василий Великий, письмо 38 и О Св. Духе гл. 17. Migne, s. gr., t. XXXII coll. 323–340, 143–148. Перевод, ч. VI (1892), стр. 85–97; III (1891), 239–243.
123. Дионисий Ареопагит, Об именах Божиих, 2. Григорий Богослов, 1–ое послание к Кледонию.
124. Григорий Богослов, слово, 3, 38, 1–ое послание к Кледонию.
125. Григорий Богослов, 2–ое послание к Кледонию.
126. Григорий Богослов, 1–ое послание к Кледонию.
127. Леонтий Византийский, О сектах, отдел 3–й.
128. Кирилл Александрийский, Апологетик против Феодорита.
129. Леонтий Византийский, О сектах, отдел 7–й.
130. Дионисий Ареопагит, Об именах Божиих, 2. Migne, s. gr., t. III, col. 644.
131. Григорий Богослов, 1–ое послание к Кледонию.
132. Кирилл Александр., Против Нестория, кн. 1.
133. Лев Великий, письмо XXVIII, к Флавиану, гл. 4 Migne, s. lat., t. LIV, col. 768. Василий Великий, письмо 189–ое. Migne, s. gr. t. XXXII, coll. 692 — 696. Перевод Моск. Дух Акад., ч. VII (1892), стр. 24–27.
134. Максим Исповедник, Диалог с Пирром. Migne, s. gr., t. XCI. col. 289, 292.
135. Максим Исповедник, Диалог с Пирром. Migne, s. gr., t. XCI col. 301.
136. Максим Исповедник, там же. Migne, 304.
137. Там же. Migne, 304.
138. Григорий Нисский, Антирретик против Аполлинария.
139. Максим Исповедник, Диалог с Пирром. Migne, 321.
140. Максим Исповедник, Диалог с Пирром. Migne, 321.
141. Максим Исповедник, Диалог с Пирром. Migne, 293.
142. Максим Исповедник, Диалог с Пирром. Migne, 325.
143. Максим Исповедник, Диалог с Пирром. Migne, 296.
144. Максим Исповедник, Диалог с Пирром, Migne, 312.
145. Григорий Богослов, слово 31.
146. Максим Исповедник, 2–ое послание к Марину.
147. Василий Великий, письмо 38.
148. Максим Исповедник, Диалог с Пирром, Migne, 348–349.
149. Там же. Migne, 336–337.
150. Там же. Migne, 337–340 и 341.
151. Максим Исповедник. Там же. Migne, 340, 341, 344.
152. Иоанн Златоуст, Беседа 1–ая на Деяния Апостолов. Русский перевод Петерб. Дух. Акад., т. IX, кн. 1–ая, стр. 10.
153. Лев Великий, письмо XXVIII, к Флавиану. Migne, s. lat., t. LIV, col. 765–772.
154. Там же.
155. Дионисий Ареопагит, Об именах Божиих, 2.
156. Максим Исповедник, Диалог с Пирром. Migne, 349–352. Лев В. письмо XXVIII, к Флавиану. Григорий Нисский, Антирретик против Аполлинария.
157. Афанасий Александр., послание 11–ое к Серапиону.
158. Григорий Богослов, послание 1–ое к Кледонию и слово 40–ое.
159. Григорий Богослов, слово 45.
160. Григорий Богослов, слов 39.
161. Григорий Богослов, слово 29, 30.
162. Григорий Богослов, 1–ое послание к Кледонию.
163. Там же.
164. Максим Исповедник, Диалог с Пирром.
165. Максим Исповедник, Диалог с Пирром. Лев Великий, письмо XXVIII–oe к Флавиану.
166. Григорий Богослов, слово 30.
167. Григорий Богослов, 34.
168. Григорий Богослов, 43, 30.
169. Максим Исповедник, Диалог с Пирром.
170. Афанасий Александр., О спасительном пришествии Христа.
171. Григорий Богослов, слово 30, 45. Иоанн Златоуст. Беседа LXIII на Евангелие Иоанна.
172. Григорий Богослов, слово 30.
173. Там же.
174. Максим Исповедник, Послание к Марину. Григорий Богослов, слово 30. Афанасий Алекс., О спасительном пришествии Христа.
175. Афанасий Алекс., О спасительном пришествии Христа.
176. Афанасий Александр., О воплощении. Григорий Нисский, Против Евномия, книга 1.
177. Григорий Богослов, послания к Кледонию.
178. Василий Великий, О Святом Духе, 6.
179. Григорий Богослов, 2–ое послание к Кледонию.
180. Григорий Богослов, слово 39.
181. Афанасий александ., О воплощении. Кирилл алекс.. Толкование на св. Иоанна, кн. 1–ая.
182. Григорий Нисский, Против Евномия, кн. 3–я.
183. Григорий Богослов, 1–е послание к Кледонию. Василий Вел. О крещений, 1,12.
184. Григорий Богослов, слово 40.
185. Григорий Богослов, слово 40.
186. Василий Великий. О Святом Духе, гл. 27.
187. Григорий Богослов, слово 45. Дионисий Ареоп., Об именах Божиих, 3.
188. Иоан Златоуст, Беседа LXXXIII на евангелие Матфея.
189. Василий Великий, О Св. Духе, 27.
190. Григорий Нисский. Большое огласительное слово, 37.
191. Иоанн Златоуст, Беседа 111–я на послание к Ефесянам.
192. Григорий Нисский. Слово на Рождество Господа.
193. Григорий Нисский. Слово на Рождество Господа.
194. Василий Великий, Беседа на святых четыредесять мученик.
195. Василий Великий, О Святом Духе, 18.
196. Василий Великий, Беседа на святых четыредесять мученик и О Святом духе, 18, 27.
197. Кирилл Александр. Сокровище, 34.
198. Григорий Богослов, слово 29.
199. Григорий Богослов, слово 32.
200. Григорий Богослов, слово 29
201. Григорий Богослов, слово 29
202. Григорий Богослов, слово 29
203. Иоанн Златоуст, 11–ая беседа на послание к Римлянам.
204. Иоанн Дамаскин, Диалог против манихеев. Василий Великий, Беседа о том, что Бог не есть виновник зла.
205. Василий Великий, там же.
206. Василий Великий, там же.
207. Иоанн Дамаскин, Диалог против манихеев.
208. Григорий Богослов, слово 41.
209. Афанасий Александр., Беседа об обрезании и субботе.
210. Афанасий Александр., Беседа об обрезании и субботе.
211. Там же.
212. Григорий Богослов, слово 45.
213. Григорий Нисский, Об устроении человека. 16.
214. Иоанн Златоуст, XXXIX беседа на Бытие.
215. Григорий Богослов, слово 40.
216. Григорий Богослов, слово 35, Иоанн Златоуст, 11–ая беседа на 2–ое послание к Солунянам.
217. Григорий Нисский, О душе и воскресении.
218. Григорий Нисский, О душе и воскресении.
219. сalumnior (Hedericus) = порицаю. Так переводит слово и архиепископ Филарет (см. «Историч. Учение об Отцах Церкви»; 1882г.; т. III, стр. 200). Можно, впрочем, переводить и словом — abiicio (см. лат. Перевод в издании Lequien`я = отбрасываю, отвергаю, как переведено слово, между прочим, и у Е. И. Ловягина (см. его»Избранные места из греческих писаний св. Отцов Церкви»…; Ч. 2–я; 1885; стр. 339)…
220. # Образ, изображение, подобие, статуя… Мы обыкновенно и переводим это слово или словом: образ, или словом: изображение, или просто словом: икона…, смотря по тому, где и какое значение из этих значений более уместно. — В Пространном Христианском Катехизисе митрополита Филарета в отделе о второй заповеди 10–словия читаем: Слово сие… значит образ или изображение. В Православной Церкви сим именем называются священные изображения Бога, явившагося во плоти, Господа нашего Иисуса Христа, Пречистыя Его Матери и Святых Его.
221. Ефес. II, 20.
222. У св. И. Дамаскина глагол стоит не в 3–м лице (действ. Залог., сослаг. 1–го вопр.), но, очевидно, во 2–ом лице (общаго залога, сослаг. 1–го аор.), так как — как дальше вместо: в нем (слав. Текст) у него читаем: в тебе.
223. Аввак. II, 4. Ср. Евр. Х. 38.
224. У И.Дамаскина: от тебя.
225. Иезек. XXXIII, 6. 8.
226. Псал. CXVIII, 46.
227. Галат. IV, 9.
228. Ср. Псал. LII,6.
229. См. подстр. Примеч у Lequien`я.
230. Евр. XIII, 7.
231. …
232. Исх. XXIII, 22. Второз. VII, 6; XIV. 2; xxvi, 19
233. Разумеется: общество константинопольских христиан во главе с константинопольским патриархом — Германом (Lequ.).
234. 1 Кор. II, 5.
235. Во Второзаконии: наш, п.ч. там речь ведется от лица Моисея.
236. У св. И. Дамаскина: Господу Богу твоему покланяйся или будешь поклоняться (indic. fut. вм. imper. aor.).
237. Второз. VI, 4. 3.
238. Исх. XX, 3.
239. Ibid., 4.
240. Псал. XCVI, 7.
241. Иерем. X, 11.
242. Евр. I, 1. 2.
243. Иоан. XVII, 3.
244. Римл. I, 25.
245. Ср. лат. перевод в изд. Hopperi: nec divisionem ullamn admittens.
246. См примеч. 18 и 19 (…).
247. Исх. XX, 4.
248. Второз. IV, 12. 15. 16. 17 — 2. Кор. III, 6.
249. Второз. IV, 19.
250. Ср. примеч. 26.
251. Исх. XX, 3. Второз. V, 8. 9. Вместо: … Аз есмь Господь Бог твой у св. И. Дамаскина стоит: … ваш, — Второз. XII, 3. — Исх. XXXIV, 13. 14. 17.
252. Второз. IV, 12. 12. — Деян. XVII, 29.
253. Т.е., св. Григорием Назианзеном; см. его Orat.39 (Lequ., примеч.).
254. Ефес, IV, 13. 14. … Галат. III, 25.
255. См. примеч. 30.
256. Филипп. II, 6. 7…
257. У св. И. Дамаскина стоит един.ч. (…=поклонения), которое лучше перевести множественным (как, например, в лат.переводе у Lequ. И Hopper`а): чрез это смысл места будет выражен яснее, и существо дела не только не проиграет, но наоборот — несколько выиграет. — Для сказанного выше о значении страстей Христовых ср.прим.53–е к 3–му слову.
258. Быт. XXIII, 7. 9. … Ср. Деян. VII, 16.
259. Быт. XLVII, 31. 10…; XXXIII, 3…
260. Иак. I, 17.
261. Дионисий Ареопагит, сар. 5, де div. nom. (см. у Lequ.).
262. Дальше следующее в тексте отрицание: … излишне: ср. 102–е пр. 3–го слова.
263. Дальше следующее в тексте отрицание: … излишне: ср. 102–е пр. 3–го слова.
264. Orat. 2 de Theologia (см. у Lequ.).
265. Римл. I, 20.
266. … (см. у. Lequ.).
267. 1 Кор. X, 1–4.
268. Исх. XXXIV; 28. Евр. IX, 4.
269. Псал. CXXXI, 7.
270. Быт. XXXIII, 3.
271. Быт. XLVII, 7…; XXIII, 7.
272. Исх. XXV, 18.
273. Евр. VIII, 5. Исх. XXV, 40.
274. Евр. X, 1.
275. Еккл. III, 1.
276. Вар. III, 38 — 1. Тимоф. III, 16.
277. Мф. XXVII, 33.
278. Исх. XXXI, 1–6.
279. Исх. XXXV, 4–11.
280. Гал. V, 2.
281. Ibid., 4.
282. 2 Кор. III, 18.
283. Иис.Нав. IV, 8. 11. 21….
284. 1 Цар. II, 30. Иезек. XVII. 16.
285. Гал. IV, 7.
286. Римл. VIII, 17.
287. 1 Иоан. III, 2.
288. Стоящее в подлиннике слово «…», согласно с Lequ. (см. у него подстр. примеч.) мы считаем излишним, и потому оно оставлено нами без перевода.
289. Псал. LXXXI, 1.
290. Григорий Назианз.; orat. 40 (см. у Lequ.).
291. 3 Цар. VI, 23 и след.
292. Ibid., 29.
293. Римл. VIII, 17.
294. Иоан. XV, 14. 15…
295. Кол. I, 15. Евр. I, 3…
296. Bas.lib.de Spir.sancto ad Amrh.cap. 18 (см. у Lequ.).
297. Числ. XIX, 11.
298. Быт. L, 1. 3…
299. … (см.подстр.примеч. у Lequ.).
300. Исаия LXI, 2. — Мф. XII, 29.
301. .1 Кор. I, 2 и т. под. места.
302. Римл. VI, 14. — Ibid. V, 1. — Гал. IV, 8. — 1 Тимоф. I, 9
303. Ефес. IV, 13
304. 2 Петр. I, 19. — Гал. IV, 3. и пр
305. 2 Кор. V, 17.
306. Гал. II, 14.
307. Ibid. V, 3.
308. Ibid. IV, 8.
309. Ibid. 9.
310. Быт. XXXII, 30.
311. Притч. XXII, 28.
312. Стоящее в тексте слово “ … “ — лишнее. См. у Lequ. (примеч.).
313. Мф. XXVII, 60.
314. 2 Сол. II, 15.
315. Григ. Наз.: orat.38 (см. у Lequ.).
316. … См. у Lequ.: в примеч. и в лат. перев.
317. Псал. CXIII, 12.
318. Псал. XCVIII, 5.
319. Исаия LXVI, 1.
320. Евр. IX, 11
321. Ibid. 24.
322. Буквально у св. Иоанн Дамаскина читаем: в зеркале и гадательно…
323. Буквально: таким же самым…
324. Слово πώποτε с отрицание значит: никогда (слав. нигдеже).
325. Την αναστροφήν =образ жизни… (=слав.: скончание жительства; синод. русск. перевод: кончину их жизни).
326. В слав Библии: человек воин…
327. «Об Иезавели ничего такого не написано, как правильно заметил Биллиус: наш Дамаскин допустил ошибку памяти, рассказывая о царице то, что Писание, по LXX толковникам, передает о супруге ея — Ахаве; у них (т. е. толковников) читаем (3 Цар. XXII, 38): и полизаша свинии, и пси кровь его, и блудницы измышася в крови его.
328. И здесь св. Иоанн Дамаскин допустил ошибку памяти, «так как умер — съеденный червями — не Антипа, но Ирод Аскалонский и внук его Агриппа. См. Иос. Кн.17 Древност. гл. 8 и кн.19 гл.7 и также Деян. XII, 23.
329. «Достойно внимания — то, что говорится о Германе. Ибо Феофан и другия византийские историки, а также и греческая Минея — разсказывают, что превосходный патриарх , когда он не мог сломить упорства Льва, положивши на алтарь нарамник, по собственному побуждению отказался от епископства у удалился в монастырь. Дамаскину, однако, благоприятствуют как писатель жизни св. мученика Стефана младшего, где свидетельствуется, что св. Герман слугами Льва πυγμαις και ονειδισμοις, pugnis et convitiis throno fuisse deturbatum», так и некоторые другие и т. д.
330. У св. Иоанна Дамаскина буквально стоит: принесите… монету; а когда принесли…
331. У св. Иоанн Дамаскина читаем: принесут.
332. Феофан и Никифор Констанса, сына Ираклия и отца Константина Погоната, называют также Константином.
333. Вместо εγράφως, по требованию хода речи, должно читать: αγράφως «ибо Апостолы проповедывали Евангелие без писаний», ходя из одной страны в другую; творения же их появились не вдруг, а большею частию по особым — каждый раз — причинам.
334. Свт. Григорий Богослов. Слово 5 к свт. Григорию Нисскому.
335. В некоторых изданиях находится прямое упоминание имени «жестокого и свирепого Льва…».
336. Λατρεύουσι — обозначает некоторый рабский культ.
337. В греч. Библии читаем: ην εποίησα (= сотворих) (у св. Иоанна Дамаскина: διεθέμην) τοις πατράσιν αυτων (=их).
338. Λατρεία. Дамаскин имеет в виду у себя слова Павла (Евр. IX, 1.), которые собственно обозначают священнодействия и религиозные обряды, при каких воздается почитание Богу… и т. д.
339. Здесь Дамаскин как бы лукавит, говоря, что пытаясь создать себе видимого бога, народ стал делать его наугад. В действительности почитание идола в виде быка было распространено на Ближнем Востоке от Вавилонии до Египта. В самом Египте иудеи могли видеть поклонение черному быку Апису в Мемфисе или белому быку Мневису в Гелиополе.
340. В согласии с античной традицией, признается двусоставность человека (душа и тело вместо трехсоставности у гностиков: тело, душа, дух). Развивая это положение в средневековом духе, Иоанн Дамаскин говорит, что и вещь двусоставна: в ней есть реальное, что соответствует телу, и есть символическое, что соответствует душе.
341. В русле платоновской традиции Иоанн Дамаскин отделил сущность вещи от ее существования. Вещь лишь тогда существует должным образом, когда согласна не только со своей сущностью, но и с порядком в иерархии сущностей.
342. Нарамники скрепляли на плечах эфод — верхнюю одежду первосвященника.
343. Так называемый антропоморфизм, когда о Боге говорится как об имеющем руки, ноги, ступни, способность видеть, слышать, говорить, желать. Вопрос, как относятся такие признаки к Безначальному, Вездесущему и Всемогущему, вставал остро в иудаизме и исламе, и то, как на него отвечали, становится основанием для разделения богословских школ.
344. Богами здесь названы святые подвижники Церкви, как участники в благодати Господа Бога.
345. Имеется в виду пророк Елисей, сподвижник пророка Илии в период царствования Иорама (4 Цар 2:23–24)
346. Пророк Даниил предсказал падение Вавилонского царства, расшифровав священную надпись.Причиной гибели стала Божья кара за осквернение священных сосудов, вывезенных Валтасаром из Иерусалимского храма (Дан 5:2, 23).
347. … (см. у Lequ.).
348. .… (см. у Lequ., как видим и у самого св. Дионисия Ареопагита в соотв. месте).
349. Это — отрывок из первой главы названного в тексте творения св. Дионисия Ареопагита. Св. И.Дамаскин берет только один первый член периода. Второй ( см. сочин. Дионисия Ареопагита: de diuinis nominibus, cap.1) начинается так: «тогда же, когда станем нетленными и безсмертными …, постоянно будем с Господом» … (в соответствие приводимой св. И.Дамаскиным первой половине периода, начинающейся словами: «между тем как теперь»… Ср. текст даннаго места и латинский перевод его в издании творений св. Дионисия Ареопагита, сделанном Balthasar`ом Corderius`ом (1644г.), с текстом и латинским переводом его в издании Lequien`я. Греческий текст этого места вообще имеет запутанное построение (обратить внимание на знаки препинания и разстановку слов в подлиннике! …); латинский перевод (особенно напечатанный у Lequien`я) служит прекрасным его разъяснением.
350. Глава I.
351. Св. И.Дамаскин здесь говорит, конечно, иронически.
352. В некоторых изданиях (например Hopperi) прибавлено — «словом».
353. Basil.homil.in init. 1 Psal. (см. у Lequ.).
354. .Basil.in.S.Gordium (см. у Lequ.).
355. см. у Lequ.: лат.перевод: ср.и примеч.
356. Филипп. II, 7.
357. … (ср. латинский перевод у Lequ. И Hopperi)…
358. … (см. у Lequien`я в подстроч.замеч.).
359. Быт. XLVII, 31. 10…; XXXIII, 3…
360. См выше прим 358.
361. См выше прим 358.
362. Это более подробно излагается в act. 4 syn. 7 (см. у Lequ.).
363. Быт. XLVII, 10.
364. Псал. XCVIII, 9. 5. — У св. И.Дамаскина буквально читаем: яко свят есть (т. е. Господь Бог) — слав.: яко свято есть.
365. Исаия LXVI, 1.
366. Как, например, Исаию (по церковному преданию). Ср. Евр. XI, 37.
367. Как, например, Иеремию (см. его книгу: XXXVIII, 6 и пр.).
368. Быт. L, 13. 25…
369. 4 Цар. XIII, 21.
370. .4 Цар. IV, 29.
371. Исх. VII, VII, XIV, XV, XVII.
372. Прем. Солом. XIV, 7.
373. 4 Цар. VI, 6.
374. Быт. II, 9.
375. Быфт. XXII, 13 (Ср. прим. у Lequ.).
376. Числ. XXI, 9.
377. Числ. XVII.
378. 3 Цар. VI.
379. Иезек. XL.
380. Исх. III; «куст — горевший и не сгаравший , как–бы облитый какой–то росою» (см. у. Lequ.).
381. Ср.лат.перев.в изд. Hopperi: «Indicatum a Deo» (т. е. Ephod).
382. Иерем. II, 27.
383. … (См. у. Lequ. лат.перев.; ср.примеч. Ср. греч.текст и лат.перевод в издании Hopperi).
384. Исх. XX, 4.
385. Иоан. III, 14–15.
386. «Подрбное, кажется, читается в жизнеописании тогоже Василия, которое носит имя Амфилохия, где, однако, об изображении не сделано никакого упоминания»… См. у. Lequ. (подстр.примеч.).
387. «Это разсказывают — Георгий Александрийский и анонимный (не знаю — какой) автор жизнеописания Златоуста.» См. у Lequ. (подстр.прим.).
388. … здесь значит :«reverantiam exhebere, inclinato corpore salutare». См. у Lequ. (подстр.прим.).
389. «Луг духовный написан Иоанном Мосхом и посвящен им своему ученику Софронию, который после был иерусалимским епископом» … Выдержка взята св. И.Дамаскиным из 45–й главы «Луга». Ср. Act. 4 e t 5 sept. Syn. — См. у Lequ. (подстр.прим. и сбоку текста).145.
390. Praes. Histor.146.
391. Ср. 73 прим. к 3–му слову.
392. Здесь, несколько выше, а равно и сейчас же далее, по требованию русскаго языка и согласно с особенностями греческаго синтаксиса, настоящия времена в двух–трех случаях переведены будущими.
393. См. изд. Hopperi и лат.перевод Lequ.
394. Отсюда начинается заключение перваго слова.
395. Исаии II, 3.
396. Был открыт 8 августа 449г. См. «Истор.христ.церкви» Робертсона; т.1, стр.433.
397. Мф. XVIII, 20.
398. Мф. XVIII, 18.
399. Галат. I, 8. 9.
400. Локоть — мера длинны, равная 45–47 см.
401. Дион Кассий (ок. 155–ок. 236) — римский историк. Написал на греч. языке «Римскую историю» в 80 книгах, где описал события от ранней истории Рима до III в. н.э.
402. Фут — мера длинны, равная 308,3 мм.
403. Αγαθοδαίμων — добрый гений.
404. Въ слав. мненіе.
405. По греч. ϕαντασἱα, по слав. мечтаніе.
406. По другому чтенію ἔυϑυμον — благодушіе.
407. Въ слав. нелестное.
408. Въ слав. преподательное.
409. Въ слав. одноризіе.
410. Въ слав. брудное и неудобренное.
411. Въ слав. гортанобесіе, т. е. когда человекъ любить есть, хотя немного, но пріятное и вкусное.
412. По Слав. костырства, по греч. ϰνβεῖαι, т. е. игра въ кости.
413. Въ слав. сласти.
414. Т. — е. ревностную, или, какъ выражаютъ св. отцы, гневъ по естеству на діавола и на все злое, чтобы не согрешить, по сказанному: гневайтеся и не согрешайте (Пс. 4, 5)
415. По греч. Τῶν λογίων τοῦ πνευματος, т. — е. въ словесахъ Духа.
416. Въ слав. гортанобесіе.
417. Грехъ Содома и Гоморры.
418. Въ слав. словеса, т. — е. цели, для которыхъ все творенія созданы.
419. Въ слав. мудрованіе.
420. Т. — е. любовь, милосердіе, и под., какъ сказано въ конце сего слова.
421. По мысли преп. Iоанна: отъ ϕέρω — несу и ὂνησις — польза.
422. De fide, Lib. IV. cap. 11.
423. Іосифъ подвелъ двухъ сыновей своихъ: Ефрема къ левой руке Іакова, а Манассію къ правой, но Іаковъ правую руку свою положилъ на Ефрема, хотя сей былъ меньшій, а левую на Манассію, хотя сей былъ первенецъ; такое переложеніе рукъ одной чрезъ другую явно изображало крестъ, и сделано было не безъ особеннаго намеренія (См. Быт. 48, 13–14. 17–19).
424. См.: Evans D. B. Leontius of Byzantium. An Origenist Christology. Washington, 1970 (Dumbarton Oaks Studies 13).
425. О «чрезмерной симметрии» у Леонтия Византийского см.: Флоров–ский Г. И. Византийские отцы VI–VIII вв. Париж, 1933, с. 125. Ср. также Grumel V. L'union hypostatique et la comparison de l'вme et du corps chez Lйonce de Byzance et saint Maxime le Confesseur // Echo d'Orient, 25, 1926, p. 393–406.
426. О Леонтии Иерусалимском и Юстиниане см. соответствующие разделы в книге: Meyendorff J. Christ in Eastern Christian Church. Washington, 1969.
427. Преп. Максим Исповедник. Творения. Перевод, комментарий и всту–пительная статья А.И.Сидорова. Москва: Мартис. Кн. 1, 1993. Кн. 2, 1994.
428. Ср., напр., Iwanka E. von. Aristotelismus und Platonismus im theologischen Denken. Westliche und Цstliche Theologie // Scholastik, 14, 1939, S. 373–396.
429. Пример того, какое суждение можно вынести о богословии самого св. Иоанна, если игнорировать все, кроме этих определений, см. в: Langen J. Johannes von Damascus. Gotha, 1879, S. 148. Вместе с тем, возражения на эту точку зрения у Rozemond K. La Christologie de Saint Jean Damascиne. Ettal, 1959, p. 22–23 явно недостаточны.
430. См. прим. 11 и 5 к трактату «Против яковитов».
431. О богословской терминологии, применявшейся в монофиситских спо–рах см.: Richter G. Die Dialektik des Johannes von Damaskos. Ettal, 1964 и ценную статью Hammerschmidt E. Einige philosophisch–theologische grundbegriffe bei Leontios von Byzanz, Johannes von Damaskus und Theodor Abu Qurra // Ostkirchliche Studien, 4, 1955, S. 147–154.
432. См. трактат «О двух волях», гл. 42 и 44, прим. 23–24.
433. См. «Слово о вере против несториан», прим. 1.