«Боже Сил, для тебя человек — силомер». Поэзия Елены Шварц
Сегодня мы поговорим о жизни и творчестве Елены Андреевны Шварц, замечательного, хотя и недостаточно известного русского поэта. Свою жизнь Елена щедро и искренне представила в своих стихах.
«…так что я настоящий кокни»
Отвечая на вопрос «Какова ее жизнь?», Елена написала следующее:
На ваш вопрос. Я родилась в 48-м на углу Лаврова и Чернышевского, так что я настоящий кокни. Отца моего звали Андрей Джеджула, он умер давно, и я его никогда не видела. Джеджула — это от Джеджай, был такой полковник и посол у Богдана Хмельницкого, он был крещеный татарин. Потом Джеджулы смешались еще, так что смесь иудейско-славянско-татарско-цыганская. Не так важно, где я училась, как то, что до 14 лет жила в Египетском доме на Каляевой. …Вот, пожалуй, все, хватит конкретности. Но, а внутренняя история и длина, и непостижима. Вообще-то, я написала какое-то подобие жизнеописания в афоризмах. Но скорее — это история интеллекта. «Определение в плохую погоду» называется. Уже больше месяца все читаю ваших Юнгов и Сведенборга и даже Бубера перечитываю. Квадрат — это круг с крылышками.
На этом заканчивается короткий текст Елены Шварц о себе.
Квадрат — это круг с крылышками
Елена любила парадоксы. Вот названия некоторых сборников стихотворений: «Западно-восточный ветер», «Песнь птицы на дне морском».
Елена —поэт христианского духа. Но она была открыта и к буддизму, и к даосской философии и религии, и к исламу, и к иудаизму. Она никому не отказывала в праве на истину.
Первая ее книга стихов вышла в 1978 году в Нью-Йорке. В России Елена стала печататься только в конце 80-х.
Первая книга стихов Елены Шварц называется «Танцующий Давид». Христианину известна эта история: Давид, танцует перед Ковчегом, воспевая и славя Бога. Но радость Давида подвергается жесткой критике со стороны жены Мелхолы: «Хорошо ты сегодня скакал в одной рубашке и потешал рабынь рабов твоих». На что Давид отвечает, что для Господа своего плясать и петь будет, сколько захочет.
Танцующий Давид — зрелище не для всех.
Елена Шварц — это тоже поэт не для всех.
Но всякий, кто любит Бога и любит русскую литературу найдет в ней дорогого человека. Прекрасного поэта, виртуозного, очень культурного. Доказательство тому — цитата, с которой мы начали: «…перечитываю Бубера, читаю Юнгов и Сведенборга…» Круг чтения Елены — философия, психология, психоанализ, мистика. Она была удивительным человеком, удивительным поэтом.
Для тех, кто не знаком с творчеством Елены Шварц, ее стихи станут подарком.
Постараемся понять и почувствовать, почему Елена Шварц — поэт не для всех и почему это поэт, который нам совершенно необходим. Поэт, который становится все прекраснее со временем. Последний сборник стихов Елены Шварц вышел в 2007 году, за три года до ее смерти, и назывался «Вино седьмого года». Вспомним Марину Цветаеву: «Моим стихам, как благородным винам настанет свой черед». Стихам Елены Шварц также настает свой черед, потому что это очень питательная поэзия.
«О том, кто рядом. Из записок Единорога»
Это стихи о Боге, «О том, кто рядом».
Рукой души Его коснулась
Случайно —
И сразу жизнь споткнулась.
Тайна —
Что Он телеснее нас всех, Господь.
А мы — резьба по облаку.
«Тайна — Что Он телеснее нас всех, Господь» открывается избранным душам.
Для среднего или посредственного религиозного сознания Бог — Тот, Кто находится за пределами этого мира. Бог — Дух. С этим не поспоришь, это сказано в Священном Писании. Но не стоит забывать о тайне Боговоплощения. О том, что этот мир есть плод Божественной любви к нам. О том, что Бог наш — это навсегда. Богочеловек Иисус Христос. Иногда мы впадаем в какие-то почти еретические состояния, говорим, что Христос — это просто очень хороший человек, что это Богочеловек, который как-то отдельно от Бога.
Например, богословская дискуссия.
В Великую пятницу кто умер на Кресте? Бог.
Это утверждение, вызывает немалое сопротивление —нет, нет, это не Бог умер, а Богочеловек. Бог в это время оставался на Своих небесах, потому что Бог — это жизнь, а она умереть не может. Но если Бог не умер на Кресте, то тогда Праздника никакого нет у нас. В том-то и Тайна, в том-то и Величие, что Бог Сам весь, целый, настоящий умирает за нас, а не где-то из Своего прекрасного далека просто подглядывает, как там Сын потерпит три дня, после чего все будет хорошо. Он не знал, что все будет хорошо.
И вообще, то, что мир устоял в Великую пятницу, это большая тайна и большое счастье, большое изумление.
То, что Господь духовнее нас всех, это трюизм, общее место. А Он «телеснее нас всех», а мы «резьба по облаку». То есть мы, как дым по облакам написаны. А Господь настоящий.
В романе Клайва Стейплза Льюиса «Расторжение брака» по сюжету человек попадает в рай, и ему — обычному земному человеку — в раю нестерпимо, потому что там все плотное, все настоящее. Он встает на траву, а каждая травинка, как изумрудное лезвие, вот такая она настоящая. В аду, наоборот, все из дыма сделанное, бестелесное — дохнешь и рассыплется.
Что плоть бороть?
Ее огнем всю надо напитать
И видеть научить, и понимать,
И всю глазами светлыми усеять,
И, как дитя,
Чей облик обречен,
Учить ее, наказывать, лелеять.
Про то, что с плотью надо не бороться, а «напитать ее огнем», есть чудная монашеская история. Молодой послушник приходит к старцу, говорит: «Авва, вот я молюсь, соблюдаю пост, кладу поклоны. Что же мне сделать, чтобы добиться настоящего просветления? Как мне получить Духа Святого?» Старец поднял руку, вокруг его пальцев заструились языки огня: «Если хочешь, стань, как огонь!» Ученик пытался бороться с плотью, а ее надо напитать огнем. Сделать так, чтобы вся наша жизнь стала единым дыханием, которое славит Господа. А вся наша плоть стала единым оком, которое Его созерцает.
Его тело из ртути —
Из моря
Ртути живой,
Серебра переливного, жгучего.
Если даже тебя Он разрежет
И как Чермное море пройдет,
Ты Его не увидишь, пока
Не облачишься
В облегающий тело глаз,
В чечевицу алмазную.
Бог проходит через нас, а мы можем этого не увидеть. Нет таких людей, которые были бы Богу не нужны, не близки, не были бы Его творением любимым, в которых образ Его не был бы запечатлен. Бог проходит через нас, как Израиль через Красное море, а мы этого не видим, потому что мы заняты чем-то своим, пустым.
По запаху сыщу Его,
По проблескам лазурной крови,
Сиянию костей,
По запаху сыщу.
Нос отращу Единорога,
Пронюхаюсь чрез грань вещей.
Узнайте же, что запах Бога
Похож на крепкий запах тока.
«Ток» — электричество, разряд. Когда раздается удар грома, во время грозы, то пахнет каким-то особенным образом. Это запах Бога. И не случайно здесь этот образ электричества небесного. Потому что электричество — это напряжение.
Бога можно увидеть, услышать, почувствовать, ощутить Его запах тогда, когда мы находимся в напряжении, когда «я» полностью человек и в то же время «я» хочу войти в общение, в отношения с полностью Богом, живым Богом, а не с рассказами о Боге
«Память о псалме»
Еще одно стихотворение — и грустное, и светлое, и нежное:
Вот стою над обрывом, над свиваемой в клуб темнотой,
Это чистым все слышно, это чистым все видно,
И пути их прямы — кресты,
Я ж по кругу вращаюсь в рулетке безвидной —
По бельму слепоты.
Возведи меня на гору, Бог мой простой!
Ты послал меня вниз, как солдата на битву,
Я же сжился с вдовицей на долгий постой —
С красноглазой, не знавшей отрады молитвы,
С жизнью слепенькой сжился душой холостой,
Возведи меня на гору, Бог мой простой!
Пронеси меня вкось над долиною Ингерманландской,
Покажи мне равнины болотистый прах,
Где осока, где бесы в своем окаянстве
Держат слезные токи в подземных ключах
И замкнули там наглухо. Надо бы, надо бы
Зарыдать, утопить бы слепую старуху в слезах
И по Финскому морю печали и жалобы
В тихо тонущих плыть кораблях.
«Возведи меня на гору, Бог мой простой»
Гора — это место, где человек встречается с Богом, все мы призваны стоять на горе. Но мы спускаемся с горы, и с этой жизнью, такой жалкой, вступаем в «брак нерасторжимый». И это трагично, это покаянный псалом:
«Вот сижу я при реках своих вавилонских,
Вот я плачу (ли плачу?) над Черною Невкой,
Низко арфу повесив на иву, обнявшись
С жизнью — верткой пиявкой, ухабистой девкой».
Эта покаянность оборачивается оправданием простой жизни. Если мы все встанем на горе, что же будет с жизнью то этой «пиявкой, ухабистой девкой»? Она совсем пропадет в этих болотах.
Елены Шварц впускает в себя какой-то вихрь, стихию поэзии. Это поэзия сильных чувств.
Графоманская поэзия может быть поэзией сильных чувств. Но это чувства самого человека, которые, как в капсуле, закрывают его в своем бывании, и они никак не открыты к миру. Чем сильнее человек погружен в графоманское самочувствие, тем более значительными ему кажутся его стихи.
У Елены Шварц сила и тонкость чувствования связана с невероятной открытостью к миру, у нее пронзительные стихи есть и о городской свалке, с удивительно добрыми и прекрасными словами.
Елена способна так чувствовать мир, так видеть его глубоко, так о нем говорить пронзительно-прекрасно, возвышающе, потому что в ее горизонт всегда входит внемирное, то есть именно потому, что она великий мистик и метафизик, она является великим реалистом. Она может видеть след Божий, след несказанного, неизреченного, неведомого на всех вещах, и в каждом существе.
«Воздушное Евангелие»
Четыре существа воздушных на воздуха стекляшке начертали свою благую весть — кто жалом, кто крылом. Убоги речи их? Мое убого зренье, ведь воздух стерся, трудно понимать.1. От Пчелы
Комья облаков к лопате прилипли,
Вырыла из воздуха с трудом ящик.
Был в нем мед предсмертный
Пчелы багровый,
Ангела лепет,
Чудотворный гвоздь
И граненый шар.
Я — дикая пчела печальной Иудеи,
Я голод утоляю свой
Гвоздикою полуживой,
Ее ищу в полях везде я.
Однажды — слышу я благоуханье,
Как в розовом саду после грозы,
Туда лечу стрелой, жужжа, и вижу — вот
Всего лишь человек в тени лозы
Засохший хлеб жует.
Вокруг я стала виться,
Ища — куда бы впиться.
А Он мне говорит: «Не тронь, умрешь.
Апостол среди пчел,
Ты, верно, чуешь
Нездешнюю мерцающую розу.
Она как будто рядом, но на деле —
Дорога к ней через глухую ночь».
С тех пор куда б Он ни пошел,
И я за ним.
В суровую ли Галилею
В волне блаженной я плыла,
Полуслепая, и пила
Лишь соки сохлых трав.
Потом Его я потеряла —
Не знаю как,
Забвенье дарит
Пустынный мак.
И вот нашла — в Ерусалиме,
Куда я, Божия пчела,
В уснувший садик забрела.
Вдруг
По сердцу бьет благоуханье,
Ведет меня любовь.
И вижу — злые люди, крест,
И благовонная струится кровь.
К нему, шершавая, прижалась, и вся горю.
«Кольни меня, пчела, в сердце,
Нынче же будешь со мною в раю».
2. От Кедра
Как хорошо, что у деревьев нету глаз,
А то бы их выкалывали, жгли.
Невинный, вращающийся беспомощно,
Живой и влажный,
В коре засохшей, черной...
Топор...
Срубили,
Разрезали,
Поперек самого себя
Сколотили,
Вбили в землю,
Повесили Бога
Живого.
Он появился, как зелень
Весной из корявых сучьев,
Как полная Невозможность.
Руки Его на моих плечах.
Я прижался, хотел
Последним соком своим
Силы Его подкрепить.
Вдруг я стал деревом снова,
Расцвел,
Весь покрылся листьями,
Корень мой
Укоренился в далекой белой земле,
В сердце мира.
Весь я в красном плаще цветов.
3. От Ангела
С Крита на Кипр
На ножке одной,
То взмою, то к морю
Вниз головой.
Простой ангелишка —
Летал я, резвился весь день
Как пташка.
Вдруг набежала тень.
Тело воздуха скорчила боль.
В море закричала соль.
Я выше взлетел в страхе тогда —
И вижу — день, а будто ночь.
От Иудеи расползается злая вода,
Чернота по лику земли ползет.
А Тот, кого я видеть привык
Огненным шаром, ровно горящим,
Разодран — Крестом пылает
Во тьме.
Я упал в пустыню,
В песок лицом,
Кругом
Сидели демоны,
Частые как цветы полыни,
Молча,
И дрожали всем телом,
Как шакалы
При затменье Луны.
4. От воздуха
Его дыханье с воздухом смешалось. Ветер
Разнес его по миру — узнаешь,
Что в легкие вошла хотя бы малость,
Когда вдруг ни с чего охватит тело дрожь.
В воздухе спит ветер,
Бог в человеке.
Господи Боже,
Сын Твой —
Ныне становится ветром,
Чтобы к Тебе вернуться,
Чтобы в свитом из вихрей
Вечно кружиться
Кольце.
Слово «вдруг» повторяется здесь четырежды. Бог не может быть результатом «плановых работ», невозможно изучить, преподать, что-то сделать хорошее и стать человеком Божьим. Но «вдруг», когда твои легкие раскрываются и ты впускаешь воздух мира в себя, твое дыхание смешивается с Его дыханием, потому что Бог — это Дух. Мы с вами начали с того, что Бог «телеснее всех нас», но Он и Дух тоже, потому что Бог — это парадокс, это «западно-восточный ветер». Когда мы пытаемся своими жалкими умственными усилиями Бога описать, включить Его в реестры сознания, Господь смеется. А вот «вдруг» возможна встреча с Ним, и я уверена, что у Елены эта встреча была — настоящая, глубочайшая.
«Осенний человек»
Мы люди слабые, как только у нас начинает что-то происходить чуть хуже, или даже просто чуть не так, как всегда, мы начинаем сразу говорить о конце света. На самом деле мы не знаем, наступил он или не наступил, какие-то признаки есть, начиная с I века, и Сам Господь говорит: «Ныне суд миру сему». «Ныне» — это когда? У Елены есть стихотворение про осеннего человека, про осень мира:
Осенний человек —
Трепещут листья,
Осенний человек —
Вздыхают гроздья,
Когда срезают
Их ножом
Кривым — наотмашь,
Когда целуют пятки,
Что их давят.
Я вижу — что земля уже созрела,
Она уже лиловым соком брызжет.
Все языки Господь наш понимает —
Из ягоды шепчу, а он все слышит,
Сквозь кожицу меня он различает.
Пора, пора
Пролиться
Алым соком,
Пора, пора
Бродить
В дубовой бочке.
Пора, пора
Созревшему в давильню,
Пора, пора
Плескаться в медной бочке —
И мне, созданью темному земному,
Из мякоти и косточек и яда.
Я выросла
На сердце винограда,
На слабом скользком сердце
Винограда.
Настала осень
На земле и в вышних,
И потому подземный
Голос слышно.
Ах, выверни мешок,
Чтоб я очнулась,
Ах, выверни мешок,
Чтоб я проснулась,
Упала — посреди
Поющих речек,
Качающих распевно головами,
И кровными рассыпалась словами.
Настала осень на земле и в вышних.
Адам трепещет, осыпая листья,
Сожжем же листья и очнемся дымом.
Все языки Господь наш понимает,
Мы живы посредине винограда,
Настала осень на земле и в вышних,
И по ночам Весы седеют в небе.
Эти стихи — принятие того, что очень трудно, почти невозможно принять. Мы противимся страданиям, смерти и концу. Слово «конец» для нас страшное. Конец любви, конец детства, конец какой-то прекрасной истории, конец сообщества, конец дня, конец мира. Все это нас наполняет болью. Но как важно это принять — созрела жатва, созрел виноград.
Наше дело — благословить «пяту нас давящую». Что почти невозможно. Но, тем не менее, «все языки Господь наш понимает», «мы живы посредине винограда», «настала осень на земле и в вышних» и «по ночам Весы седеют в небе».
«Воробей»
Название для нашего сегодняшнего разговора «Боже Сил, для тебя человек — силомер»выбрано из этого стихотворения. Елена Шварц городская птичка, воробей — маленький, хрупкий, пташка крошечная.
Но разве перед Богом мы все не являемся такими хрупкими существами? Нам кажется, мы что-то можем, умеем и понимаем. А перед неисследимой бездной величия Божия мы воробушки. Но воробей хотя и маленький, но очень храбрый и очень живой, чирикает, не унывая, в любых условиях.
Тот, кто бился с Иаковом,
станет биться со мной?
Все равно. Я Тебя вызываю
на честный бой.
Я одна. Ты один.
Пролетела мышь, проскрипела мышь.
Гулко дышит ночь. Мы с Тобой,
как русские и Тохтамыш,
по обоим берегам неба.
В боевом порядке легкая кость,
армия тела к бою готова.
Вооруженный зовет Тебя воробей.
Хочешь — первым бей
в живое, горячее, крепче металла,
ведь надо — чтоб куда ударить было,
чтобы жизнь Тебе противостала,
чтоб рука руку схватила.
И отвечу Тебе — клювом, писком ли, чем я,
хоть и мал, хоть и сер.
Человек человеку — так, приключенье.
Боже Сил, для Тебя человек — силомер.
Удивительные стихи, совершенно прекрасные. Здесь одно из величайших событий Ветхого Завета. Имя страны Израиль родилось из этого события. «Иаков Израэль» — тот, кто боролся с Богом. Священный смысл богоборчества, когда непослушание Богу и сопротивление Ему оказывалось абсолютно богоугодным поведением. Противиться Богу, конечно, очень смешно, бой Иакова с Богом был похож на поединок льва с котенком. Для Господа это была, с одной стороны, игра, потому что, без всякого сомнения, Он поддавался. А, с другой стороны, в этой игре был очень глубокий священный смысл, потому что Господь хотел показать, что Ему нужны не рабы, а дети. А сын, дочь — это тот, кто может ответить отцу, сказать: «Нет!», может противиться. Раб же может только принимать приказы и исполнять их. И, на самом деле, настоящие отношения с Богом — это, действительно, вот это странное состояние борьбы и благословения, потому что Иаков получает благословение в борьбе. И это вещи непостижимые, но когда с нами начинает происходить что-то и впрямь серьезное, то мы можем приблизиться к пониманию того, о чем идет речь.
О внутренней пустыне
Елена Шварц была звездой, первым человеком в ленинградском сокровенном художественном мире. В этом поколении дворников и сторожей говорили, что она королева поэтов.
У Елены было много друзей, людей глубочайшей внутренней жизни и высочайшей культуры. При этом она была человеком очень внутренним.
Когда Господь через слезы и страдания дает нам великую возможность быть в тишине, быть самим собой, с близкими людьми и в своем доме мы тут же мы начинаем это разрушать бесконечной неудержимой болтовней. И эта болтовня поддерживается всеми средствами массовой информации, и начинается вакханалия, пустословие и пошлость. А очень важно уйти в себя, вглубь, в пустыню, которую каждый из нас всегда носит в себе:
В душе пустынной много-много
Других существ. Они с тобой.
Мы в городах и толпах одиноки,
А здесь — здесь душ священный водопой.
Они приходят — звери и грифоны
И радуются, будто ты — их дочь,
В пустыне тесно — как на небосклоне,
Когда стручком созревшим виснет ночь.
Во внутренней пустыне можно встретить
Святого, Старца, Льва или Себя.
В пустыне давка, люди, толпы,
И в жилах ангела поет труба.
Когда войдешь — пустыня вдруг качнется
И вверх ли — не поймешь ли — вниз уйдет
И кто однажды в ней спасется,
Тот выхода обратно не найдет.
Необратима святость будто старость,
Неотвратим Господь,
Души песок горит ему на радость,
Благоухает Камень-Плоть.
Какое это волшебное место — «внутренняя пустыня» — где «благоухает Камень-Плоть» и «песок души горит» Господу на радость.
«Повесть о лисе»
Елена Шварц была еще и беспримерно великим поэтом любви. Обо всем, что надо знать о любви счастливой и несчастной, она сказала в «Повести о лисе». Когда кто-нибудь из моих молодых друзей сталкивается с трагизмом любви, я им говорю: «Читайте «Повесть о лисе». И они получают утешение.
«Труды и дни монахини Лавинии»
Елена Шварц называла себя человеком «средневекового сознания».
Что это значит? Одно из самых страшных искушений и нашего времени, и предшествующих, думаю, трех веков, это «современность». Быть современным. Находиться в русле модных трендов, тенденций. И вдруг Елена говорит: «Я человек средневекового сознания». Это крутой постмодернизм. По сравнению с этим все люди, которые тщатся быть современными, просто начинающие.
Это и есть самое современное, когда выбираешь себе эпоху и даже тип сознания, и в нем живешь.
Поэму предваряет предисловие издателя:
Хотя нашей специальностью является публикация трудов по современной психологии, мы все же решаемся издать в свет произведения монахини Лавинии, присланные нам ее сестрой. Нам кажется, это будет небезынтересным, как пример спонтанного взрыва бессознательного, с которым не может справиться современное сознание. Сестра Лавиния смело, я бы даже сказал дерзко пошла навстречу этому взрыву и поплатилась, как нам известно, за это рассудком. Впрочем, труды ее представляют интерес еще и в других отношениях; особенно актуален ее органический экуменизм, а также неортодоксальность, сочетающаяся с глубокой верой. Мы надеемся, что эта причудливая смесь видений, фантомов, медитаций, простых признаний и непритязательных наблюдений даст пищу не только психоаналитикам, но и послужит лучшему самопознанию современного человека.
Слышу — как душа моя дышит.
Дышит и в вас, коли не задушили,
Воздух ее иной.
В легких ее — изумрудный мох,
Голубая эфирная кровь,
Страдание мое — глубокий вдох,
А выдох ее — любовь.
Храм — тем больше храм, чем меньше храм он.
Помню я — церквушечка одна,
Вся замшелая, как ракушка. Ночами
В ней поет и служит тишина.
Там в проломы входят утра и закаты,
И луна лежит на алтаре,
Сад кругом дичающий, косматый
Руки в окна опускает в сентябре.
Только голубь вдруг вкось
Вспорхнет из колонны,
На которой коростой свилось
Спасенье Ионы.
Эпиграфом к этой поэме служит цитата из «Беседы трех Святителей»:
Иоанн рече: «Что есть гроб хождаше, а в нем мертвец пояше?»
Василий рече: «Кит в море хождаше, а Иона в чреве песнь Богу пояше».
Иона во чреве кита поет.
Каждый из нас призван к тому, чтобы, находясь во чреве той рыбы, в которую нас Господь посадил, жить, дышать и петь. И чтобы вздохом было страдание, а выдохом — любовь.
Я подругу умершую видела
Всю ночь напролет во сне.
Может быть — и она меня видела
На той стороне?
Неужели мы тоже для них
Так белы, так бедны словами,
И в слезах и страшны и милы,
Как жених в зеркалах, за свечами?
Стихотворение храброе и рискованное, упоминаются святочные гадания, которые Церковью отрицались всегда. Но дело не в том, хорошо гадать или плохо. Речь о том, что, когда мы смотрим в тусклое стекло будущего, то видим не рожденных наших потомков из будущего, когда мы смотрим в гадательное стекло прошлого, то видим наших любимых умерших. А вдруг они на нас также смотрят, и видят нас, как призраков?
Мы начали с того, что Бог «телесен», Он и есть настоящее тело. А мы как дым на воздухе, рисованы на облаках, по сравнению с реальностью Бога.
Реальность будущего и прошлого содержится в Божьей руке, в Божьем замысле.
Нашим нерожденным потомкам и умершим любимым мы можем казаться призраками бестелесными. И это тоже красиво. Для того, чтобы так написать, надо быть великим поэтом.
Свою палатку для молитвы
Я разбиваю где угодно —
В метро, в постели или в бане —
Где это Господу угодно.
Из легких ангельских ладоней
Невидимый воздвигся домик,
И пусть тогда меня кто тронет
И упадет тот, кто догонит.
Заброшенный храм, который есть храм настоящий. Поэт говорит нам парадоксальные, но чрезвычайно справедливые слова. «Храм тем больше храм, чем меньше храм он». То есть это вот то, что называют нуминозным в теории религии. Священное иногда застит Божественное. Отец Александр Шмеман говорил о том, что между Богом и религией часто случается конфликт. Так вот где он — истинный храм?
Где молится человек, там и храм. «Свою палатку для молитвы я разбиваю где угодно», — говорит Елена Шварц.
Как только мы начинаем молиться, где бы мы ни были, Господь берет нас в Свои пречистые руки и мы, как в «домике» в этой горсти Божьей. Все внешнее — внешне. А вот этот «дом молитвы» можно воздвигнуть только внутри себя, настоящий.
Стихотворение про Сестру-Яблоню. «Сестра-Яблоня» — цитата из святого Франциска. Яблоня — щедра и прекрасна, цветет и дает золотые плоды, обнимает нас своей красотой и теплотой. Монахиня Лавиния была в сестринских отношениях с яблоней в монастырском саду:
Я ей просфоры приношу,
На ветку вешая, а утром
Уже я их не нахожу –
Должно быть, птицы их уносят.
Стоит — как будто на бегу,
Стоит, чудесная, в снегу –
Смоковницы ли антипод?
Раз в Рождество в мороз пришла
Я к ней, вдруг — стук! –
Упало что-то на клобук –
Зеленый тонкокожий плод.
Яблоня — антипод смоковницы евангельской. «Бесплодная смоковница» и яблоня, которая даже в Рождество, в мороз яблочко может уронить в руки человеку.
«Мартовские мертвецы»
Если бы Елена Андреевна Шварц написала только эту поэму, то и этого было бы достаточно. «Мартовские мертвецы» — как красиво переливание звуков! Поэма про Великий пост и Страстную неделю. История души, которая путешествует путями Великого поста и Страстной недели. Одна из главных тем Поста, и Страстной, и Пасхи — тема Жизни и Смерти. Как Смерть становится Вратами Жизни. Лейтмотив в поэме прекрасный: «Когда страстной я слышу шаг, гром тишины ее небесный». Глубокая небесная тишина Страстной недели — это как удар грома среди ясного неба для человека, который слышит, который понимает, который внимателен.
Смерть — это веселая
Прогулка налегке,
С тросточкой в руке.
Это — купанье
Младенца в молоке.
Это тебя варят,
Щекотно кипятят,
В новое платье
Одеть хотят.
Смерть — море ты рассвета голубое,
И так в тебя легко вмирать —
Как было прежде под водою
Висеть, нырять,
Разглядывая призрачные руки
И тени ног, —
Так я смотрю сквозь зелень, мглу разлуки
В мир, как в песок.
Ты умер — расцветает снова
Фиалковый цветок.
Ты, смерть, — пчела, и ты сгустить готова
В мед алый сок.
Не бойся синей качки этой вечной,
Не говори — не тронь меня, не тронь, —
Когда тебя Господь, как старый жемчуг,
Из левой катит в правую ладонь.
Елена Шварц, о которой можно говорить бесконечно, один из самых прекрасных поэтов конца XX — начала XXI века, поэт радостный и страстный, полный жизни, полный Духа, станет для всех утешением и даром в эти прекрасные пасхальные дни, которые отмечены и страданиями, и потерями, но такова воля Божья.
Словами ободрения, утешения, мужества и смирения: «Не бойся синей качки этой вечной…» я и хочу закончить лекцию.
