Сборник очерков Ханны Арендт о Лессинге, Люксембург, Иоанне XXIII, Ясперсе, Динесене, Брохе, Беньямине, Брехте, Гуриане, Джерелле. Цитаты:
«Вера в то, что даже в самые темные времена мы вправе ждать какого-то освещения и что это освещение приходит не столько от теорий и понятий, сколько от неверного, мерцающего и часто слабого света, который некоторые люди, в своей жизни и в своих трудах, зажигают почти при любых обстоятельствах и которым освещают отведенный им на земле срок, — вера эта служит безмолвным фоном для предлагаемого ряда портретов. Глаза, подобно нашим привыкшие к темноте, не сумеют, наверное, различить, был ли этот свет светом свечи или ослепительного солнца.
Предположим, что с помощью несомненных научных доказательств действительно было бы показано, что такая-то раса — низшая; оправдало бы это ее уничтожение? Но ответ на этот вопрос все еще слишком несложен, так как мы можем сослаться на заповедь “Не убий” — фактически ставшую фундаментальной заповедью, управляющей юридическим и этическим мышлением Запада, с тех пор как христианство победило античность.
Что бы изначально ни означала проповедь Иисуса из Назарета, как бы изначально ни толковало его слова раннее христианство, в языческом мире эта весть могла значить лишь одно: ваша тревога за мир, который вы считали вечным и ради которого мирились со смертью, оправданна — мир действительно погибнет, и гибель его гораздо ближе, чем вы думаете; зато у вас сохранится то, что вы всегда считали самым бренным, — человеческая жизнь в ее индивидуальной, персональной особости; мир умрет, но вы будете жить. Умирающему миру античности именно христианство принесло «благую весть» о преодолении смерти. Во всякой христианской и постхристианской философии — сперва молчаливо, а с семнадцатого века со все большей настойчивостью, — предполагается, что жизнь есть высшая ценность или же ценность в себе и что абсолютная неценность — это смерть. Смерть и бренность укоренены в мире, а бессмертие и вечность — в “я” и что, следовательно, кажущаяся нам смертной жизнь на самом деле бессмертна, а кажущийся нам вечным мир на самом деле обречен смерти.
Нежелание Церкви назначать на высокие должности тех немногих, чья единственная цель — подражать Иисусу из Назарета, понять нетрудно. Представители церковной иерархии, подобно Великому инквизитору Достоевского, со страхом сознавали, что, говоря словами Лютера, “из-за Божьего слова мир постоянно объят мятежом. Ибо весть Божья приходит, чтобы изменить и оживить всю землю”, то есть учинить беспорядки «постольку, поскольку мир эту весть слышит».
Церковь, являясь организацией и, особенно после Контрреформации, больше заботясь о сохранности доктрины, нежели о простоте веры, не поощряла карьеру тех, кто буквально понимал призыв Христа “Следуй за мной”. Дело не в том, что церковные власти боялись отчетливо анархических элементов в неразбавленном, подлинно христианском образе жизни».
