Что скрывает гнев?
В этот раз предлагаю поговорить про страсть гнева. Существует определенное противоречие между аскетическим и психотерапевтическим взглядом на это явление. В частности, считается, что православная аскетическая традиция якобы смотрит на гнев как на что–то нежелательное – нужно быть добрым, любящим. А психология, наоборот, говорит, как важно выражать чувства, в том числе гнев. И сдерживать эти чувства очень неполезно для здоровья. Давайте чуть подробнее поглядим на эти противоречия.
В психологическом мире принято думать, что гнев сигнализирует нам о том, что у нас что–то отнимают (то, что нам может быть ценно), либо мы недополучаем чего–то, что очень хотим. И в этом смысле его прямое назначение – это мобилизация энергии. Как, например, человек пытается открутить гайку, она у него все время срывается, и он в сердцах говорит: «Вот зараза!». И ощущение злости, которое он испытывает в этот момент, позволяет ему мобилизовать силы, в том числе интеллектуальные, и найти какие–то еще способы эту гайку открутить.
При всей полезности такой «сердитости» в случае столкновения с препятствием психологи также наблюдают ситуации, когда гнев не приводит к чему–то хорошему. И я назову два типа таких ситуаций.
Первый тип ситуации – когда человек в гневе очевидно избыточен. Например, когда отец сердится на ребенка, и вместо каких–то ясных правил и санкций кричит на ребенка, унижает или даже поднимает руку. Понятно, что изначально может иметь место причина детского непослушания, но в то же время ясно, что гнев в данной ситуации чрезмерен.
Второй тип ситуации – когда человек застревает в «гневном брюзжании». И такие случаи вам наверняка тоже известны либо по знакомым, либо по себе самому. Когда вроде бы нет никакого очевидного стимула, а человек застревает в постоянной критике какого–то даже не обязательно присутствующего рядом противника. Это может быть правительство, классы людей (например, женщины), то есть человек выбирает какой–то объект и, несмотря на то, что ситуация не требует от него действий, зависает в долгом и безрезультатном брюзжании. То есть гнев есть, а на что он направлен, неясно.
Что здесь говорят психологи?
Довольно часто гнев скрывает за собой какую–то другую эмоцию. За гневом может быть вина, когда один человек обвиняет другого, и тот, будучи не в состоянии выдерживать столько претензий, начинает кричать. За гневом может быть скрыта попытка совладать со стыдом. Или с отчаянием.
Если, например, неудачно прошла операция, родственник пациента может в гневе отомстить врачу. Люди в отчаянии бывают очень разгневаны.
Довольно частая эмоция, которая скрывается за гневом, – это эмоция страха. Человек боится и, чтобы не испытывать страха, начинает гневаться. Также гнев, если он затянувшийся, по наблюдению психологов, может быть направлен на другого человека, который здесь не присутствует, потому что в той конкретной ситуации ему не дали развернуться. Если упростить – парня долгое время унижали в классе или с ним скверно обращалась его мама, но в той конкретной ситуации гнев не мог быть развернут в силу социальных причин, и в психике человека накопилось очень много невыраженного гнева. Человек им дозированно делится с теми, кто не имеет напрямую отношения к той ситуации, но может косвенно напоминать о ней. И лучше с таким закапсулированным гневом разбираться и смотреть, кому он адресован на самом деле.
О чем можно было бы подумать в связи со страстью гнева в Великий пост людям верующим или совсем не религиозным? Как я уже говорил, гнев, как правило, сигнализирует о какой–то потребности. Соответственно, если вы замечаете за собой много неизрасходованного гнева, мне кажется, это хороший повод задуматься относительно своих планов и намерений.
Ведь гнев может означать, что какие–то важные планы и потребности могут уходить на второй план. И обнаружив свои потребности, хорошо бы инвестировать энергию гнева на то, чтобы реализовать их, а также преодолевать препятствия, удерживать цель. И тогда эта энергия, вероятно, найдет гораздо лучшее применение.
Второе, о чем можно было бы подумать, если вы обнаружили избыточный гнев, – какая боль остается внутри вас непризнанной, незамеченной и таким образом прорывается через вас. Может быть, вы сможете вспомнить, где та ситуация, тот человек, которые причинили вам боль, которую вы предпочитаете не помнить. И, может быть, эти приступы свидетельствуют о том, что к этой ситуации следует вернуться либо самостоятельно, либо в кабинете психолога, либо с человеком, которому вы доверяете, чтобы дать этой боли признание.
Мне кажется, эти две темы полезны для размышления в этот Великий пост.
Петр Дмитриевский
Интимная близость: диалог или монолог?
В массовом сознании бытует такое противопоставление, что христианская аскетическая традиция, так уж и быть, дозволяет супругам иметь половые отношения, но в целом относится к сексуальным отношениям с подозрением. А психотерапевтическая практика, наоборот, говорит, что чем больше сексуальных отношений в жизни человека, тем лучше. Это довольно серьезное упрощение.
С одной стороны, действительно в христианской литературе идеи о том, что сексуальные отношения супругов могут стать духовной практикой — то есть не просто дозволением, одной из реализаций Таинства брака — стали появляться только в двадцатом веке. Это довольно молодая область богословия и аскетики. С другой стороны, мы говорим, глядя на психотерапевтическую логику, что не все сексуальные отношения приводят человека к удовольствию и радости. О каких же ситуациях, когда сексуальные отношения оставляют не самое хорошее послевкусие, говорят психологи?
Один тип ситуаций — когда пара слишком спешит и предлагает друг другу сексуальные отношения до того как сформирована какая–то безопасность, и до того как построилась сердечная связь. В этом случае, говорят психологи, люди не очень обучены пребывать друг с другом — рискуют не замечать другого, себя и не очень понимают, что это такое. Они переходят к фазе действия слишком быстро. Послевкусие в таких ситуациях, как правило, — ощущение стыда. Как правило, психика говорит, что что–то мы сделали не так. Слишком быстро я оказался уязвимым, замеченным.
Второй тип послевкусия — когда сексуальные отношения тоже используются не слишком по назначению. В этом смысле психологи близки к понятию греха как выстрела мимо цели. Когда сексуальные отношения используются человеком не как контекст разговора, не как контекст разговора с другим человеком, а как способ саморегуляции. То есть способ уменьшить тревогу, которая в нем возникла. И тогда его действия приобретают несколько механический оттенок. Кто–то справляется таким образом с тревогой, кто–то восстанавливает самоуважение, кто–то таким образом чувствует себя управляющим цельным человеком. В чем здесь возникает неудовлетворение? В том, что сексуальные отношения не дают разрядки, человек остается в некотором голоде, и его ситуация сравнима с ситуацией человека, который находится в состоянии голода. Сохранились воспоминания, что в блокадном Ленинграде люди для того, чтобы заглушить голод, курили табак — одна потребность замещалась другой. По аналогии потребность в самоуважении компенсируется активацией сексуального действия, но она вообще–то насыщается совсем другим образом — через творчество, через сердечный контакт с другим человеком. Вот почему на выходе такой человек имеет не удовлетворенность, не радость, а неудовлетворенное послевкусие.
Как мы видим, и в первом и во втором случае люди исключают из сексуальных отношений такой важный пласт, как сердечная близость. Об этом довольно много пишут известные терапевты, такие, как Александр Лоуэн. Он также пишет, что сердце не только наполняет сексуальный контакт, но даже напрямую участвует в наполнении кровью половых органов. В этом смысле некоторые тексты телесно–ориентированных терапевтов по–христиански романтичны.
О чем можно было бы подумать в связи со страстью блуда во время Великого поста людям верующим и людям совсем нерелигиозным? В целом поглядеть на свою сексуальную жизнь, на отношения со своим партнером. Нет ли в этих отношениях чего–то, что к сексу напрямую не относится, например когда с помощью него люди пытаются удержать своего партнера, борясь со страхом одиночества. Для кого–то, как я уже сказал, сексуальные отношения являются не диалогом, а способом повышения самооценки, и тогда вопрос — а есть ли какие–то другие области жизни, где я чувствую себя сильным, управляющим ситуацией, реализовывая свое творчество.
Насколько присутствует в наших отношениях с партнером сердечность? Насколько я могу отказаться от контроля и отдаться процессу? В какой мере я владею контролем? И есть ли что–то, о чем я стесняюсь рассказать своему партнеру? Может, быть это то время, когда вы сможете в корректной форме обсудить эти те желания или нежелания, которые накопились в этой сфере. Однако в некоторых парах смущение не позволяет об этом поговорить.
Петр Дмитриевский
Духовная депрессия
Сегодня мы поговорим об унынии. Любому человеку понятно, что значит: «я унываю», «печаль меня съедает», «меркнут все краски жизни, наступает апатия, депрессия и ничего не хочется». Святые отцы выделяют отдельный вид уныния, свойственный людям, живущим монашеской жизнью, когда пропадает вкус и интерес именно в сфере духовной жизни. Человеку не хочется ходить на богослужения, не интересно молиться, не интересно читать Святое Писание, но при этом другие сферы жизни сохраняют свою привлекательность. Даже наоборот, мирские удовольствия притягивают большее внимание.
Наверное, в нашей жизни мы не так часто встречаем этот вид уныния — когда в нашей жизни все хорошо, но именно в религиозной сфере наступает спад. И если мы входим в такое состояние, то это феномен религиозного кризиса. В каком–то смысле это прекрасно, потому что в кризисе мы можем очиститься от всего лишнего. Отваливается все то, что было подменой, шелуха. И через кризис мы можем встречаться с подлинным собой и воистину встречаться с Богом.
Как правило, через духовный кризис человек в наше время проходит довольно часто. Человек воцерковился, все соблюдает, но при этом не получает самого главного — не получает Богообщения. Человек не ощущает личных отношений с Богом, встреч с Богом, и тогда кризис закономерен и в этом смысле прекрасен. Он обнажает то, что вся моя религиозная жизнь была какой–то неподлинной, я там не встречал Бога. Это могло бы стать темой отдельного разговора, но вернемся к унынию.
Для нас, людей, живущих в миру, важно будет уделить место именно депрессии. Сейчас депрессия все более распространена, и по прогнозам врачей она скоро выйдет на первое место среди заболеваний. И когда мы говорим о депрессии, очень важно различать причины. Бывают причины внешние — шоковое событие (утрата, горе). Человек переживает это событие и постепенно может попасть в депрессию. Тогда очень важна психологическая помощь и помощь духовная, если человек верующий. Но бывает так, что проблемы кроются в биохимических процессах на уровне организма. Это так называемая эндогенная депрессия. И здесь очень важна помощь врача. Потому что с эндогенной депрессией мы не сможем справиться ни медикаментозными, ни психологическими средствами.
Поэтому очень важно, если вы долго пребываете в состоянии тоски, подавленности, если краски жизни перестали быть для вас такими яркими, если уже совсем не радует то, что радовало раньше, если перестало быть интересным то, что было интересно раньше, и это длится долго (хотя бы от двух недель), то это серьезный повод обратиться к психологу, а еще к врачу–психотерапевту или психиатру, чтобы различить, есть ли у вас депрессия или нет.
И тоже как психолог могу сказать в конце — когда у нас есть период спада, когда есть унылый дух и унылое состояние, то, с одной стороны, может быть, нужно дать себе больше отдыха и снизить оборот нагрузок, а с другой — искать даже в этом сером мире больше того, что радует. И через это, может быть, оживляться.
Так бывает, что во время Великого поста человек взял на себя слишком большую ношу, труды, и они тоже могут вгонять в уныние. Все–таки важный критерий: когда мы живем духовной жизнью, живем с Богом — мы испытываем радость. И если какая–то часть религиозной жизни не дает нам радости, а наоборот, отнимает ее, то это ставит вопрос — а на верном ли я пути? Не пора ли этот путь пересмотреть? И искать личных живых отношений с Богом Живым, со Христом, Который будет меня исцелять. И при этом не забывать, если это депрессия, все–таки обращаться к врачу.
Марина Филоник
Про тщеславие
Сегодня мы поговорим о таком явлении как тщеславие. Меня попросили говорить об этом не только как психолога, поэтому мы посмотрим на это с разных точек зрения.
Обычно под тщеславием понимается потребность в «тщетной славе», когда человеку очень важна слава перед лицом других людей. Иными словами, мы можем сказать, что это феномен оценки от окружающих. Когда человеку очень важно, что про него сказали, как посмотрели, похвалили ли. Обычно здесь также будет болезненная чувствительность к критике – человек может очень сильно раниться, если про него сказали что–то плохое, и в то же время получать сильную поддержку, когда слышит про себя похвалу или получает внимание. Сегодня мы можем сказать, что это могут быть дополнительные лайки в соцсетях или большое количество комментариев к твоему посту.
Что же стоит за этим феноменом? Как правило, мы можем говорить о дефиците самоценности и проблеме, как я сам себя оцениваю. Как это устроено внутри меня: есть то, что я делаю, что я переживаю, что со мною происходит, и внутри меня есть какой–то персонаж, которого мы обычно называем внутренним критиком, который очень сильно меня критикует. Если у меня внутри выражена такая конструкция, то я вот этот критикующий голос буду склонен приписывать другим людям. Мне будет казаться, что и другие люди смотрят на меня так и оценивают меня так, как я сам склонен себя оценивать. И тогда внутри меня есть много напряжения между этими частями и, с другой стороны, у меня есть страх, что кто–то извне подтвердит этот мой критикующий голос. Я боюсь услышать со стороны то, что я сам порой себе говорю. Это бывает очень болезненно. Именно поэтому так ранит критика, потому что она попадает в то, что я сам порой думаю о себе.
В чем тогда человек нуждается? Он нуждается в альтернативном голосе. В голосе, который бы меня принимал, который бы ко мне относился с любовью, который бы меня ценил таким, какой я есть. Самое главное здесь – различение человека и его поступков. Как правило, у нас с детства есть именно дефицит в таком общении. Нередко родители не могли так ценностно относиться к своему ребенку. Я привык к тому, что все, что я делаю, связано с тем, как на меня реагируют окружающие. И часто бывает, что это внутреннее место в человеке пустует. Очень сложно бывает и самому бережно отнестись к себе, и тогда человеку очень хочется, чтобы нашелся кто–то, кто озвучит его позицию. Чтобы нашелся человек, который хотя бы тебя похвалит. И тогда это попадает в эту очень большую нужду, кормит мой голод по принятию и тем самым снижает напряжение между конфликтующими частями. Поэтому я очень сильно завишу от того, кто хорошо ко мне отнесется.
Тогда что мы можем с этим делать? В каком–то смысле работать на то самое принятие себя, на повышение самоценности. Чтобы внутри меня было все больше любящего голоса, больше было отношения принимающего и все меньше было вот этого критика, который, как правило, неумолим и неутолим. Это тоже проблема – эта критика всегда нездоровая, которая меня просто уничтожает. И тогда одна из линий работ здесь (психологическая) будет в том, чтобы учиться принимать себя и с большей любовью относиться к себе, а в христианской практике – если для человека это подходит, и вы верите в Бога, и для вас важен наш Спаситель Господь Иисус Христос, то работа с этой темой также будет очень важной. Нужно выстроить отношения с Богом. Когда я прихожу под Его взгляд, когда я встречаюсь с Тем, Кто смотрит на меня с истинной любовью, Кто принимает меня от самого зачатия таким, какой я есть, Кто создал меня с огромной любовью и принятием. И если я вхожу в этот взгляд любви, если я могу проживать, что я просто драгоценен и любим сам по себе, то это тоже может исцелять мою раненость и делать более независимым от оценки других людей. И продвигать к тому, к чему нас призывают Святые Отцы, – искать не славы человеческой, а славы Божьей. Другими словами, искать любви Божьей. И это исцеляет. И тогда мне уже не так важно, что про меня скажут другие люди.
Марина Филоник
Бывает ли чревоугодие картошкой
Сейчас идет Великий пост, и думаю, это очень хорошее время, чтобы поговорить о такой страсти, как чревоугодие. Я являюсь священником Русской Православной Церкви, но также я психолог по образованию. И поэтому я буду рассуждать об этой проблеме и с библейско–богословской, и с психологической точки зрения.
Итак, чревоугодие. Один из смертных грехов. В чем он заключается? Понятно, что все мы нуждаемся в еде. Пища нам необходима. Но на каком–то этапе человек может заметить за собой странную особенность: он в себя буквально пихает еду, хотя уже не лезет. Когда вроде пища есть, тело получило достаточно калорий, а человеку кажется — недостаточно, он испытывает голод.
В Древнем Риме, где формировалось библейско–богословское учение о смертных грехах, было такое: на языческих пирах, которые сопровождались просто–таки оргиями, приносились всевозможные блюда в немыслимых количествах. Люди наедались разных деликатесов, потом отходили в сторонку и, используя специальные перышки, которые они засовывали себе в рот, освобождали желудок. Потом возвращались к столу и продолжали пировать. Затем отходили в сторонку, вновь освобождали желудок, вызывая рвоту, — и так бывало много раз. Еще это называлось грехом гортанобесия. Это была погоня за ощущениями – на языке, в нёбе. А пища становилась уже неважной. Человек ее съедал и тут же из себя исторгал.
Как раз вот это и осуждалось ранними христианскими отцами как грех чревоугодия. Но в наше время вроде бы таких пиров нет, а тем не менее проблема остается. Вроде я сыт, а все равно ем, ем и ем. Одна из причин – в перенесенных нашими предками лишениях во время Гражданской войны, голодомора, блокады Ленинграда, когда люди перенесли страшную голодовку, а потом передали своим потомкам, а те своим идею, что не пустой тарелку оставлять нельзя, лучше в нас, чем в таз. И вот если я оставил что–то на тарелке, но вроде как сыт, все равно тарелка должна быть чистой. Общество чистых тарелок! Я в себя что–то кладу, жую, глотаю, сам не знаю зачем. Еду выбрасывать же грех!
И вот человек начинает увеличивать свой вес. Сейчас, когда пост, ко мне обращаются люди: «Батюшка, а можно мне то съесть, а можно это? Батюшка, тяжелая работа, на улице, на морозе, тяжести приходится таскать, мерзну». И на самом деле у апостола Павла четко сказано: «Пища не приближает нас к Богу. Едим ли мы – ничего не приобретаем. Не едим – ничего не теряем». То есть вот эта наша зацикленность на том, что можно съесть, а что нельзя, какая пища приблизит меня к Богу, сделает более святым, а после съедения какой пищи Бог от меня отвернется, – эта идея не имеет ничего общего с христианством. Но, к сожалению, люди годами живут именно этим и именно во время постов.
Стоит задуматься: если я даже теми же макаронами, той же картошкой объедаюсь, съедаю явно больше, чем требуется – формально пост я соблюдаю, но, получается, чревоугодничаю. Или шоколад, особенно горький шоколад. Вроде как формально это постная еда – там же нет мяса, или молока, или яиц. Но можно заниматься сластолюбием, объедаясь шоколадом и формально не нарушая пост. И я даже не о посте сейчас говорю, а о таких проблемах как булимия («бычий аппетит»), когда человек ест, ест, ест и не может насытиться. Причем он реально испытывает чувство голода. Это уже серьезная психологическая, а может, уже отчасти и психиатрическая проблема. Опять–таки она может быть связана с опытом родителей, бабушек, дедушек, а может быть приобретенной, далеко не всегда это вина самого человека, но он испытывает чувство вины. Особенно если он верующий. И при этом не может остановиться.
В этой ситуации стоит обратиться к психологу, а в некоторых случаях, если это психическая булимия, к психотерапевту или психиатру за медикаментозной помощью. И не стоит говорить, что вот у нас есть Церковь, есть батюшка, и он во всем поможет. Да, священник помолится о вас, да, Господь может многое, но в конце концов, не Господь ли дал людям знания о том, как устроен этот мир? О том, какие вещества в лекарствах могут помочь людям? Если, в том числе благодаря профессиональной помощи, вам удастся преодолеть это искушение, то в этом случае вы приблизитесь и к Богу. Это нормально, что мы, священники, сотрудничаем с соответствующими специалистами, и вы тоже не гнушайтесь.
Петр Дмитриевский
Подлинные ценности
Сегодня мы с вами поговорим о такой страсти как сребролюбие. Начнем вот с чего – «сребролюбие», любовь к серебру. Понятно, что это не любовь к серебряным и ювелирным украшениям. Речь идет скорее о любви к деньгам. И вот возникает вопрос: а почему это страсть? Разве деньги – это плохо? Деньги – это хорошо, тем более когда их много. Кто сказал, что богатство — это плохо? В Евангелии, когда описывается богатый юноша, который не нашел в себе силы последовать за Иисусом, потому что был богат, Иисус говорит, как тяжело богатому войти в Царствие Небесное. Но в одном Евангелии есть маленькая особенность: как тяжело надеющемуся на богатство войти в Царствие Небесное. И это меняет смысл. Не просто богатство мешает, а то, что я на него уповаю.
Давайте задумаемся вот о чем: что такое деньги? Являются ли они ценностью? У нас есть чувства. Чувства очень разные: радость, грусть, вдохновение, страх, стыд, вина, интерес… За чувствами стоит потребность. Когда потребность удовлетворена, чувства приятные. Когда не удовлетворена – неприятные. Потребности бывают душевные и телесные.
Телесные – например, мы все нуждаемся в том, чтобы дышать. Дышать, пить, есть, спать. Быть в тепле, но не жаре, прохладе, но не холоде. Точно так же потребность есть и у души. Душевные потребности – безопасность, признание, принятие меня таким, какой я есть, потребность автономии и потребность в принадлежности к какому–то коллективу. Кстати, эти потребности немножко друг другу противоречат, но обе должны удовлетворяться. Потребность смысла – поиск смысла жизни, и во многом это поиск Бога. И потребность – любить и быть любимым. Возможно, это единственная потребность, которая есть у Бога. Когда душевная и телесная потребность удовлетворена, мы чувствуем в теле приятное ощущение. Когда потребность не удовлетворена, чувства неприятные. Поэтому чувства – это сигнал.
А вот дальше – как удовлетворить потребность? И тут есть два пути – либо через ценность, либо через суррогат. Суррогат – это алкоголь, наркотик, чревоугодие, это могут быть супружеские измены. Это все суррогаты. Через них я не удовлетворяю свою потребность, просто суррогаты воздействуют на сферу чувств, либо добавляя приятные эмоции, которых вроде как не хватает, на время, либо приглушая неприятное чувство, от которого я страдаю. И на время мне кажется, что потребность удовлетворена, но это не так.
Есть другой путь – через ценность. Что такое ценность? Давайте исходить из потребностей. Потребность – дышать. Ценность – воздух, слава Богу, пока бесплатный. Потребность — пить, ценность — вода. Ну, скажем так, за воду иногда приходится платить – либо по счетчику, либо когда в магазине чистую воду покупаем, либо своей работой – проделать путь до источника, набрать воду, принести. Потребность в еде почти всегда требует от нас затрат – либо денежных, либо трудовых. Потребность в том, чтобы быть в тепле, прохладе, в том, чтобы спать – мы для этого нуждаемся в одежде, одеяле, кровати, печке, дровах. За это практически всегда приходится платить.
Платим мы деньгами. Деньги – единица измерения ценностей. В России – рубль, в Америке — доллар, в Германии и Финляндии – евро. Но давайте задумаемся: а какова подлинная ценность денег?
Возьмем купюру, например, сторублевую. Ее ценность, насколько я знаю, небольшая – пять копеек (стоимость бумаги и краски). Что с ней можно сделать? Съесть ее невозможно. Можно написать записку. Можно ей растопить печку. Но пока люди готовы придавать этой бумажке ценность (в сто рублей), она имеет ценность. Но ценность эта условная. Произойдет денежная реформа, и это будет просто бумажка. Таким образом, мы нуждаемся не в деньгах, мы нуждаемся в ценностях, подлинных ценностях. Пока нам готовы их дать за деньги, мы их можем найти и приобрести. Но только материальные, потому что духовные ценности (честность, благородство, дружба) за деньги не купишь.
Мы нуждаемся в деньгах, никто не спорит. И кто бы ни сказал, что Церковь учит отказываться от денег, – это не так. Но в Евангелии есть слова: «Вы не можете служить Богу и маммоне». Маммона – это богатство. Мне кажется, здесь ключевое слово – служить. Даже если я зарабатываю деньги, трачу усилия – для чего? Деньги ради денег – бессмысленно. Какова финальная цель моей жизни? Иметь как можно больше этих бумажек? А что я сделаю на них?
По сути, страсть сребролюбия – это форма зависимости. Она зиждется на страхе (деньги могут кончиться). Это основано на кризисе 90–х, когда люди всего лишились, и этот страх передался через поколения. И вроде как мы живем в относительно благополучные времена, когда приходишь в магазин, пожалуйста, все что угодно можно купить, но есть страх, что это все может закончиться. Поэтому — копить, копить, копить. Может быть, лучше над этим страхом поработать? И, кстати, здесь помимо исповеди и Причастия вам очень может помочь помощь специалиста.
Вот об этом стоит задуматься, и это та сфера, где священники и психологи могли бы быть союзниками.
Петр Дмитриевский
Про тщеславие
Сегодня мы поговорим о таком явлении как тщеславие. Меня попросили говорить об этом не только как психолога, поэтому мы посмотрим на это с разных точек зрения.
Обычно под тщеславием понимается потребность в «тщетной славе», когда человеку очень важна слава перед лицом других людей. Иными словами, мы можем сказать, что это феномен оценки от окружающих. Когда человеку очень важно, что про него сказали, как посмотрели, похвалили ли. Обычно здесь также будет болезненная чувствительность к критике – человек может очень сильно раниться, если про него сказали что–то плохое, и в то же время получать сильную поддержку, когда слышит про себя похвалу или получает внимание. Сегодня мы можем сказать, что это могут быть дополнительные лайки в соцсетях или большое количество комментариев к твоему посту.
Что же стоит за этим феноменом? Как правило, мы можем говорить о дефиците самоценности и проблеме, как я сам себя оцениваю. Как это устроено внутри меня: есть то, что я делаю, что я переживаю, что со мною происходит, и внутри меня есть какой–то персонаж, которого мы обычно называем внутренним критиком, который очень сильно меня критикует. Если у меня внутри выражена такая конструкция, то я вот этот критикующий голос буду склонен приписывать другим людям. Мне будет казаться, что и другие люди смотрят на меня так и оценивают меня так, как я сам склонен себя оценивать. И тогда внутри меня есть много напряжения между этими частями и, с другой стороны, у меня есть страх, что кто–то извне подтвердит этот мой критикующий голос. Я боюсь услышать со стороны то, что я сам порой себе говорю. Это бывает очень болезненно. Именно поэтому так ранит критика, потому что она попадает в то, что я сам порой думаю о себе.
В чем тогда человек нуждается? Он нуждается в альтернативном голосе. В голосе, который бы меня принимал, который бы ко мне относился с любовью, который бы меня ценил таким, какой я есть. Самое главное здесь – различение человека и его поступков. Как правило, у нас с детства есть именно дефицит в таком общении. Нередко родители не могли так ценностно относиться к своему ребенку. Я привык к тому, что все, что я делаю, связано с тем, как на меня реагируют окружающие. И часто бывает, что это внутреннее место в человеке пустует. Очень сложно бывает и самому бережно отнестись к себе, и тогда человеку очень хочется, чтобы нашелся кто–то, кто озвучит его позицию. Чтобы нашелся человек, который хотя бы тебя похвалит. И тогда это попадает в эту очень большую нужду, кормит мой голод по принятию и тем самым снижает напряжение между конфликтующими частями. Поэтому я очень сильно завишу от того, кто хорошо ко мне отнесется.
Тогда что мы можем с этим делать? В каком–то смысле работать на то самое принятие себя, на повышение самоценности. Чтобы внутри меня было все больше любящего голоса, больше было отношения принимающего и все меньше было вот этого критика, который, как правило, неумолим и неутолим. Это тоже проблема – эта критика всегда нездоровая, которая меня просто уничтожает. И тогда одна из линий работ здесь (психологическая) будет в том, чтобы учиться принимать себя и с большей любовью относиться к себе, а в христианской практике – если для человека это подходит, и вы верите в Бога, и для вас важен наш Спаситель Господь Иисус Христос, то работа с этой темой также будет очень важной. Нужно выстроить отношения с Богом. Когда я прихожу под Его взгляд, когда я встречаюсь с Тем, Кто смотрит на меня с истинной любовью, Кто принимает меня от самого зачатия таким, какой я есть, Кто создал меня с огромной любовью и принятием. И если я вхожу в этот взгляд любви, если я могу проживать, что я просто драгоценен и любим сам по себе, то это тоже может исцелять мою раненость и делать более независимым от оценки других людей. И продвигать к тому, к чему нас призывают Святые Отцы, – искать не славы человеческой, а славы Божьей. Другими словами, искать любви Божьей. И это исцеляет. И тогда мне уже не так важно, что про меня скажут другие люди.
Марина Филоник
