Скачать fb2   mobi   epub  

Книга Иова

Комментарии: Б. Балтер

Архивация: Г. Товкай

Оцифровка: В. Толстова

Москва 2017-2018

Запись 1 ВВЕДЕНИЕ 1 25-01-17 

Итак, мы приступаем к чтению книги Иова – одной из самых важных и одновременно самых трудных книг Библии. И именно в связи с тем, что эта книга такая трудная, вступительный обзор будет иметь особый характер. Обычно мы просто делаем некий обзор содержания книги, и, может быть, несколько общих слов о том, как она устроена по структуре, когда и как она была написана, и так далее. В случае с Иовом главная проблема, которую мы должны решить в процессе чтения, – другая. Дело в том, что книга Иова – это, пожалуй, та книга Библии, которая более всего и легче всего поддаётся неправильному пониманию. Она, в каком-то смысле, просто подталкивает наивного читателя к одному из многочисленных вариантов неправильного понимания. Это как лабиринт, в котором много путей и большая часть из них неправильные, а вот как встать на правильный путь – это, собственно, и есть задача нашего вводного обзора. Причём слово «правильный» здесь тоже несколько условно, потому что книга эта представляет собой, собственно, один большой вопрос, а отнюдь не ответ, и поэтому говорить о том, что «правильно» её вот так прочесть и получить вот такой «правильный» ответ – это неправильно (извините за каламбур), а нужно что-то другое – как-то себя настроить так, чтобы всё глубочайшее содержание этой книги не прошло мимо нас. Эта книга очень парадоксальная, это самая, пожалуй, парадоксальная книга Библии вообще, хотя в Библии есть много парадоксальных книг, начиная с самого Евангелия, которое только выглядит на поверхности, как история жизни Иисуса Христа, а на самом деле оно насыщено парадоксами, которые из уст самого Христа и исходят. И в Ветхом Завете то же самое – книга Экклезиаста яркий пример, и она в чём-то книге Иова близка по своему подходу. И вот, смысл чтения этой книги не в том, чтобы углубить наше богословие, – в отличие от чтения почти всех других книг. При чтении почти всех других книг мы – как студенты в институте, которые изучают курс философии: они именно углубляют своё философское представление об окружающем мире. Тут могла бы идти речь об углублении богословского представления о мире, о Боге, о нашем месте в этом мире, и так далее – но это в данном случае не так. «Правильное» (если можно так выразиться) чтение этой книги не богословие углубляет, оно углубляет нашу логику, наш способ рассуждения о Боге. Можно, конечно, и это назвать богословием – способом, каким мы приискиваем слова о Боге, – но только в этом, более глубоком смысле. Мы от нашей человеческой логики, по которой мы, например, считаем наши доходы-расходы или решаем всякие задачки в школе и в институте, переходим к Божьей логике, и вот эту логику хоть в какой-то мере не то что освоить, а просто почувствовать, почувствовать её отличие от нашей человеческой логики – это и есть тот главный результат, который нам может дать эта книга.

Я говорил, что эта книга представляет собой один большой вопрос. И в этом смысле она тоже среди всех книг Библии уникальна, потому что, хотя большая часть книг Библии в себе содержит вопросы, на которые мы с вами, читатели, должны дать ответы своим умом, а иногда даже и своей жизнью, но вот эта книга – она просто как один сплошной большой вопрос. И результат её чтения – это не получение ответа, а получение более глубоких вопросов о Боге. Эти более глубокие вопросы о Боге – они как бы заканчивают эту книгу. Не случайно, что в итоге этой книги Иов, который увидел Самого Бога и очевидным образом понял что-то важное, нам не докладывает, что’ он такое о Боге понял. Потому что то’, что он понял – это не ответ, а новый вопрос. И у читателя, когда он эту книгу правильно читает, тоже в итоге не должно возникнуть какого-то ощущения, что я теперь всё понял, я всё знаю. А должно быть ощущение просто более широкого горизонта, который проявляется в этих вопросах, которые Иов задаёт себе и Богу тоже – о Нём Самом. И поскольку мы, читатели, тоже превращаемся в результате чтения этой книги в существа, задающие вопрос Богу, можно сказать, что мы в результате чтения этой книги должны немножко превратиться в Иова. Как это бывает, когда мы смотрим какой-то гениальный спектакль или читаем какую-нибудь гениальную книгу: гениальность этих вещей в том, что придуманные, в общем-то, сюжеты и герои – Гамлет какой-нибудь – «впрыгивают» в нас и начинают жить в нас, а можно сказать, жить нами. И вот то же самое – с этой, гениальной, конечно же, книгой. Иов может и должен в результате этого чтения «впрыгнуть» в нас и начать жить в нас. Это естественно. Потому что это же не просто книга о чём-то, что было когда-то – пусть очень важное, не просто о каком-то человеке, у которого были свои, пусть очень важные, проблемные отношения с Богом. Это книга о существе человеческой жизни вообще, которое повторяется из века в век, изо дня в день. Многие формулируют коротко: книга о страдании, а что может быть для нас в нашей жизни важнее, чем, если можно так выразиться, научиться правильно страдать? И не зря, когда очень многие современные авторы пишут о Холокосте, об Освенциме, этом ужасном опыте Второй Мировой войны, они поневоле обращаются к книге Иова, потому что чувствуют, что это – о том. Это написано, как минимум, за две с половиной тысячи лет до Освенцима, но на самом деле всё существо нашей жизни – с участием в ней человека, с участием в ней Бога, и, что очень важно, с участием в ней дьявола – это всё уже тогда было, и в этой книге показано.

Несколько слов о структуре этой книги. К этому вопросу разные комментаторы подходят по-разному, есть разные версии – я изложу ту, которая мне кажется наиболее правдоподобной, да и наиболее естественной, – что эта книга состоит из двух частей. Древняя часть возникла Бог весть в какие времена – во времена Моисея, а может быть, даже и до того, и эта древняя оболочка сохранилась в начале этой книги – в первой главе (может быть, в первой и второй) и в последней главе. И эта древняя оболочка, как вообще б’ольшая часть этих очень древних писаний, она с нашей современной точки зрения в чем-то примитивна. Это история невинного страдальца, который всё потерял, причём, даже, может быть, и вопрос там не возникал, отчего он это всё потерял – ну, вот так оно вышло, – и он в результате всех этих своих потерь не стал роптать на Бога, обвинять в этом Бога, а сохранил свою верность Богу, и в результате этого его Бог наградил. Вот такая могла быть очень простая логика этой древней части. Если бы дело было только в этом, если бы книга только к этому сводилась, то ничего из того, что я сказал о её парадоксальности, о вопросах и так далее, не было бы применимо. Тем не менее, многие, даже современные комментаторы и курсы, что называется, школьного богословия вот к этому и сводят всю эту книгу. А ведь это – три главы из сорока двух! А остальные–то тридцать девять глав, это что? Это, скорее всего, часть уже более новая, написанная, скорее всего, после Вавилонского пленения людьми, у которых взгляд на мир был гораздо более сложный, парадоксальный и где-то близкий к нашему. И главная из этих частей – это два разговора: разговор с друзьями, который занимает большую часть по объёму глав, и разговор с Богом, который и разговором-то трудно назвать, потому что Бог является Иову, и в результате полного шока, который Иов испытывает в результате этого явления, он только и может, что называется, раскрыть рот и лепетать: «да-да, Господи, я ничего не понимал, и говорил Тебе, ничего не понимая». И вот эти две части – разговор с друзьями, и, в кавычках, «диалог» с Богом – это и есть главная часть этой книги, её главный смысл. Должен сказать, что в этой главной части мы уже узнаём то, что в Библии встречаем и в других местах, – вот это парадоксальное мышление, которое, например, очень хорошо представлено в книге Исайи и в книге Экклезиаста. В более древних частях Библии этого нет, а вот в этих частях, наверное, глубина и парадоксальность мышления этих ветхозаветных мудрецов не случайно возникла после Вавилонского плена. Вавилонский плен – это тоже своего рода испытание Иова для всего народа Израиля. И так же, как в книге Иову, это ужасное испытание «прочищает очень сильно мозги» и подталкивает к такому пониманию, до которого без этого испытания он бы не дошел, и желания бы у него такого не было в такие глубины вдаваться. Вот что-то подобное, возможно, произошло и со всем народом Израиля в Вавилонском плену, в результате чего эта главная и наиболее глубокая часть книги Иова и возникла – ну, по крайней мере, мне это представляется так. Хотя даже эта наиболее парадоксальная, наиболее глубокая часть тоже, как всё в этом мире, не возникла на пустом месте. Мы в литературе Древнего Востока где-то встречаем подобные книге Иова парадоксальные рассуждения о смысле жизни, но, правда, всё- таки гораздо более простые. Два назову очень известных произведения: «Разговор разочарованного со своей душой» – древнеегипетское произведение до-Моисеева времени, и «Разговор господина со своим слугой» – произведение месопотамское (старо-вавилонское, выражаясь точнее), тоже до-Моисеево. Но, на самом деле, очень велика разница между этими древними прототипами и тем, что мы встречаем в книге Иова, потому что центральная–то фигура в книге Иова – это даже не Иов – это Бог. А в этих египетских и старо-вавилонских произведениях, хотя стилистика похожа, и такой как бы Иов в каждой из них присутствует, но Бога-то там нет и не может быть: это языческие культуры, там многобожие. Так что корни есть, но книга Иова принципиально другая.

«Диалог» (в кавычках) с Богом – очень важен, это само по себе понятно, но вот разговоры с друзьями Иова – они тоже очень важны. Почему? Потому что роль друзей Иова принципиальна. Она даже не столько в том, что, как многие считают, это люди, которые прикидываются друзьями, а на самом деле они Иова не понимают, и никакие они не друзья, а чисто формально к нему подходят и ничего не хотят знать об его страданиях. В этом есть своя доля правды, но они не для этого введены в эту книгу. Дело в том, что эти три друга (четыре – там есть и четвёртый, мы будем об этом читать), пытаются построить логическую модель того, что произошло с Иовом, объяснить себе – как это так? праведник, невинный вот сидит на мусорной куче, весь в язвах, дети убиты, собственность потеряна, и вообще он только и мечтает, чтобы умереть. А Бог куда смотрел? И вот они на этот вопрос пытаются себе дать логический ответ. Один ответ – ну да, бывает такое в жизни (как говорится, чего не бывает!). Другой ответ – нет, ты подожди, Бог тебе воздаст ещё за все твои страдания. А то даже и такой ответ: ты, Иов, наверно, где-то сильно согрешил, раз такое с тобой произошло, и в любом случае никаких претензий Богу нельзя предъявлять – просто и думать об этом не смей! И вот эту логическую модель они, надо сказать, выстраивают довольно убедительно, но Иов возражает – очень, мне кажется, остро и уместно, что такие модели можно строить, сидя здоровенькими и богатенькими, так, как сидите вы рядом со мной. А когда вот такой несчастный, на грани смерти, весь в язвах, я сижу на мусорной куче, то это страдание всю эту логику ломает. И это сказано на века! Люди, которые пережили Освенцим, верующие люди, ввели понятие «Бог после Освенцима», потому что, как они поняли, спокойно так, теоретически, логически говорить о Боге после Освенцима просто уже не имеет смысла. Кто там не был, тот об этом, наверно, может говорить так (получается, как друзья Иова), а тот, кто там был – тот как-то по-другому должен говорить о Боге – так, как говорит о Нём Иов. То есть это его, так сказать, дерзкое открытие нового способа говорить о Боге и с Богом. Это открытие тоже на все века, и по сей день. По сей день для людей это оказывается важным и актуальным – найти вот этот Иовов способ разговаривать с Богом. А его друзья, когда они сталкиваются с тем, что страдание Иова прямо перед ними ломает всю их логическую схему, выбирают такой выход: сохранить эту свою схему, даже если придется закрыть своё сердце от его страдания. Они не то чтобы бездушные люди, но тут выбор. Если не закрываться, то придется либо переживать сердцем со своим другом, но при этом потерять вообще почву под ногами, потерять картину мира и перестать понимать, в каком мире ты живёшь (а они не готовы на это пойти), либо, как поступает Иов, выпрыгнуть как бы в новое измерение в понимании себя, Бога, мира и так далее – в то’, что я называл «Божьей логикой». И, судя по всему, хотя об этом нигде не сказано в книге, смысл и цель того, что с ним произошло, в Замысле Божием именно в этом: его вытолкнуть в это новое измерение. Это имеет огромные последствия и не для одного Иова, главное из которых состоит в том, что на крик Иова (его даже не назовёшь вопросом), обращённый к Богу, что является ответом? Я буду часто повторять замечательную формулировку: ответ Иову – Христос. Вот цель Замысла Божьего. Причём, я не хочу этим сказать, что страдание Иова придумал и учинил именно Бог – нет! В книге совершенно однозначно показано, что это дело дьявола, но Бог и это дьявольское дело повернул, так сказать, на пользу Своему Замыслу, да ещё как! – так’, что ответом Иову является Христос.

Когда я так говорю, то, наверное, складывается впечатление, что я говорю о чём-то, что реально произошло в истории: был такой Иов, был диалог с Богом, и вот Христос – это же реальность истории! Понимаете, тут возникает некое сомнение, которое многие и озвучивают: «это же художественное произведение, ведь этого же ничего буквально так’, как написано, не было, да и быть не могло!». Это же совершенно явным образом сложилось из двух частей – из древней легенды о невинном страдальце, и от опыта «Освенцима» (если можно так выразиться) в виде Вавилонского пленения. Эти две части вложены, так сказать, в этот сосуд книги каким-то человеком я думаю, что это был один человек – каким-то мудрецом времён Вавилонского пленения. Ну, так если этого на самом деле не было, если это всё сочинено – почему это нас должно трогать? Страдания же не было! Страдание же придумал автор – в таком виде, как оно написано в книге.

Такое вроде бы убедительное теоретическое рассуждение просто проверяется практикой жизни. Книга Иова трогает массу людей, как нечто жизненно важное для них, вплоть до тех, кто пережил Освенцим – оказывается, что и для них книга Иова важна. Казалось бы, после Освенцима – что’ им все эти литературные выдумки? Нет, оказывается, что это не просто выдумка литературная, а это что-то очень нужное. Я дал бы два ответа на вопрос о том, что «это сочинено». Первое – что-то, конечно, было, даже в этой древней легенде о невинном страдальце, она не на пустом месте возникла: был какой-то страдалец (мы уже не знаем ни кто, ни когда, ни что там было на самом деле, потому что, конечно, такие детали, как в книге Иова, до нас не могли дойти из такой древности, но что-то было в реальности). А второе, что, может быть, ещё важнее, – что уже такой Иов, как описан в книге, был автором этой книги, потому что написать такое, не пережив этого самому – просто невозможно. Он, этот автор, свой личный опыт, опыт страданий, опыт диалога с Богом вложил в эту древнюю рамку. Так бывает довольно часто. Вот Шекспир же «Гамлета» тоже вложил в древнюю рамку – это же тоже такая старинная история – и неизвестно даже, сохранилось ли бы для нас это довольно банальное произведение, которое послужило основой для Шекспира. Или вот, скажем, «Фауст» Гете – мы будем ещё много раз его упоминать, потому что он, собственно, на «Иове» и основан. «Фауст» тоже исходит из средневековой легенды о докторе Фаусте. Так и тут – опыт гениального автора вложен был в такую древнюю рамку. И, причём, вложив, он эту древнюю рамку преобразовал совершенно в новозаветном духе. Поэтому и «ответ Иову – Христос», и очень многие говорят, что книга Иова – это самая новозаветная книга Ветхого Завета. Вот какое это гениальное произведение. И, как это характерно практически для всей великой литературы, когда мы читаем, этот образ литературного героя «впрыгивает» в нашу душу, в душу читателя и тем самым становится реальностью.

Главный предмет, с чем имеет дело герой этой книги, – это две сущности, имеющие отношение к Богу. Одна сущность – это образ Бога, «картинка» Бога, «портрет» Бога, который есть у самого Иова – насколько правильный, насколько неправильный – мы будем об этом ещё говорить, и у его друзей – тоже свой образ Бога. А второе – это живой Бог, с котором он сталкивается: он кричит, и хочет с живым Богом поговорить, и это получает в конце книги. Вот это – две основные вещи, с которыми имеет дело герой этой книги. И когда мы это читаем, то эти две вещи «впрыгивают» в нашу душу, потому что, во-первых, в нашей душе тоже есть образ Бога (наш, личный, собственный), а во-вторых, мы с вами, конечно прекрасно представляем себе, что образ – образом, но есть ещё и живой Бог, с которым мы сталкиваемся иногда, в какие-то уникальные моменты нашей жизни, очень значимые моменты нашей жизни (по счастью, далеко не всегда такие трагические , как у Иова) – с живым Богом, про которого Достоевский сказал «Страшно впасть в руки Бога живаго». Это он, на самом деле, цитирует апостола Павла, но у Достоевского это тоже, так сказать, в «литературной рамке», и у него это звучит сильнее.

И образ, и подобие Бога в нас есть! Библия же говорит на первой странице, что человек есть образ и подобие Бога. И когда этот образ Бога, который есть в нашей душе, соединяется с тем образом Бога, который показан нам в книге Иова (а этот образ Бога показан в очень наглядном его отличии от Бога живого, в какой-то мере как упрощённый, неправильный, карикатура на Бога), то это становится очень важно для нашей с вами жизни, потому что инициирует в нашей душе процесс некоего, так сказать, сомнения в том упрощённом образе Бога, который есть у нас, углубления этого образа Бога и приближения того, что живёт в нашей душе, к Тому, Кого можно назвать Богом живым. Именно то, что литературный сюжет этой книги, эта, так сказать, динамика отношений между образом Бога и Богом живым «впрыгивает» в нашу душу и начинает в ней работать – это секрет популярности этой книги. В скольких разных местах мы находим обращение к книге Иова! Это есть в огромной серии проповедей Отцов Церкви. А говоря о литературных произведениях, один «Фауст» чего стоит! В «Братьях Карамазовых» Достоевского всё время возникает образ Иова – то в устах Зосимы, а то в устах Ивана Карамазова. Лев Шестов написал целую книгу, которая называется «На весах Иова». У нас не известна, а в Америке очень хорошо известна пьеса, называемая «J.B.» американского поэта Арчибальда Маклиша, где главный герой с этими инициалами, намекающими на имя Иова, повторяет в американской современности судьбу Иова. Еще одна попытка «спроецировать» книгу Иова в современность – написанная в конце Первой мировой войны повесть Герберта Уэллса «Неумирающий огонь» (в другом переводе – «Негасимый огонь» или «Неугасимый огонь»). Это можно очень долго перечислять. Поэтому эта книга и жива по сей день – потому что она, действительно, входит в душу читателя и начинает в ней жить. И мы, я надеюсь, тоже будем читать эту книгу таким образом – так сказать, её «впустим» в себя.

Теперь я хотел бы прочесть избранные места из этой книги, просто как бы очертить основные её проблемы. Начинается эта книга с пролога на небесах. Это так названо в «Фаусте» – в Библии, конечно, этих слов нет, а вот Гёте в «Фаусте» сцену, где мы читаем о встрече Бога с дьяволом, назвал «Прологом на небесах». Читаем 1-ю главу, с 8-го стиха (встречается Бог с Сатаной на небесах):

«8. И сказал Господь сатане: обратил ли ты внимание твое на раба Моего Иова? ибо нет такого, как он, на земле: человек непорочный, справедливый, богобоязненный и удаляющийся от зла.

9. И отвечал сатана Господу и сказал: разве даром богобоязнен Иов?

10. Не Ты ли кругом оградил его и дом его и все, что у него? Дело рук его Ты благословил, и стада его распространяются по земле;

11. но простри руку Твою и коснись всего, что у него, – благословит ли он Тебя?

12. И сказал Господь сатане: вот, все, что у него, в руке твоей; только на него не простирай руки твоей. И отошел сатана от лица Господня».

В результате Иов теряет детей своих, собственность свою, но ещё пока не своё здоровье. Далее читаем 1-ю главу, с 20 стиха:

«20. Тогда Иов встал и разодрал верхнюю одежду свою, остриг голову свою и пал на землю и поклонился

21. и сказал: наг я вышел из чрева матери моей, наг и возвращусь. Господь дал, Господь и взял; да будет имя Господне благословенно!».

Всё, казалось бы, можно было бы на этом закончить: Иов не отрёкся от Бога. Но нет, сатана продолжает, и продолжается, соответственно, пролог на небесах во 2-й главе. С 4-го стиха – говорит сатана Господу:

«4. И отвечал сатана Господу и сказал: кожу за кожу, а за жизнь свою отдаст человек все, что есть у него;

5. но простри руку Твою и коснись кости его и плоти его, – благословит ли он Тебя?

6. И сказал Господь сатане: вот, он в руке твоей, только душу его сбереги.

7. И отошел сатана от лица Господня и поразил Иова проказою лютою от подошвы ноги его по самое темя его.

8. И взял он себе черепицу, чтобы скоблить себя ею, и сел в пепел.

9. И сказала ему жена его: ты все еще тверд в непорочности твоей! похули Бога и умри.

10. Но он сказал ей: ты говоришь как одна из безумных: неужели доброе мы будем принимать от Бога, а злого не будем принимать? Во всем этом не согрешил Иов устами своими».

Вот на этом, скорее всего, и кончалась основная часть древнего прототипа: Иов подвергся испытанию, его с честью выдержал – ура! Бог торжествует, дьявол посрамлён. Вообще-то в итоге всей книги, действительно, так и выходит, что Бог торжествует, и дьявол посрамлён, но только это достигается гораздо более сложными и болезненными путями, чем в этом простом древнем варианте. И вот когда он, весь в язвах, сидит на куче, начинается его разговор с людьми. Эти люди – не просто какие-то люди безразличные, а это его друзья. 2-я глава, с 11-го стиха:

«11. И услышали трое друзей Иова о всех этих несчастьях, постигших его, и пошли каждый из своего места: Елифаз Феманитянин, Вилдад Савхеянин и Софар Наамитянин, и сошлись, чтобы идти вместе сетовать с ним и утешать его.

12. И подняв глаза свои издали, они не узнали его; и возвысили голос свой и зарыдали; и разодрал каждый верхнюю одежду свою, и бросали пыль над головами своими к небу.

13. И сидели с ним на земле семь дней и семь ночей; и никто не говорил ему ни слова, ибо видели, что страдание его весьма велико».

Но дальше Иов начинает проклинать день своего рождения, и это, видимо, не то, что его друзья ожидают услышать от него, и начинается долгий-долгий спор их с ним, который включает в себя девять раундов (прямо как в боксе), и каждый из трёх друзей по очереди высказывается, и каждому по очереди отвечает Иов. (Это я чуть-чуть упрощаю, потому что с последним, девятым, высказыванием есть некие проблемы). Вот первое – Елифаз Феманитянин ему говорит (4-я глава, 5-й стих):

« 5.. А теперь дошло до тебя, и ты изнемог; коснулось тебя, и ты упал духом.

6. Богобоязненность твоя не должна ли быть твоею надеждою, и непорочность путей твоих – упованием твоим?

7. Вспомни же, погибал ли кто невинный, и где праведные бывали искореняемы?»

Такая вот теоретическая концепция: с хорошим ничего плохого произойти не может. И дальше, в 5-й главе, Елифаз продолжает (с 7-го стиха):

«7. но человек рождается на страдание, как искры, чтобы устремляться вверх.

8. Но я к Богу обратился бы, предал бы дело мое Богу…».

Вообще-то, это правильно, и Иов на самом деле в итоге так и делает. И вообще, в словах этих друзей очень много правильного – и в этом глубина книги, что они не глупости какие-то несут – это вполне убедительные концепции, которые, однако, опровергает жизнь, и опровергает Сам Бог. А мы с вами очень часто ведь именно такие с виду убедительные концепции легко принимаем, даже не задумываясь, – вот как эти друзья. А Иов ему отвечает (6-я глава, с 1-го стиха):

«1. И отвечал Иов и сказал:

2. о, если бы верно взвешены были вопли мои, и вместе с ними положили на весы страдание мое!

3. Оно верно перетянуло бы песок морей! От того слова мои неистовы».

Уже здесь, в первом ответе, он выдвигает свой главный пункт: в спокойном состоянии можно говорить, как они, а вот в том состоянии, в каком он находится, поневоле слова будут неистовы. Как говорится, «сытый голодного не разумеет». И он дальше говорит, подчёркивая эту разницу (6 глава, 21 стих):

«21. Так и вы теперь …: увидели страшное и испугались.

22. Говорил ли я: дайте мне, или от достатка вашего заплатите за меня…

24. Научите меня, и я замолчу; укажите, в чем я погрешил».

Они и пытаются ему указать – в своей системе координат, людей благополучных.

Теперь говорит второй, Вилдад Савхеянин, это 8-я глава:

1. И отвечал Вилдад Савхеянин и сказал:

2. долго ли ты будешь говорить так? – слова уст твоих бурный ветер!».

Вот уже начинается переход на личности.

Третий – Софар Наамитянин (11-я глава):

«6…..тебе вдвое больше следовало бы понести! Итак знай, что Бог для тебя некоторые из беззаконий твоих предал забвению.

7. Можешь ли ты исследованием найти Бога? Можешь ли совершенно постигнуть Вседержителя?».

Здесь два пункта: первый – что, наверное, этот Иов, так сказать, ещё грешнее, чем даже он сам знает, что Бог видит такие его грехи, о которых Иов сам не знает. А второй – что нельзя совершенно постигнуть Вседержителя. Так это, в общем-то, правильно! Мы тоже можем с этим согласиться, опять в этом – коварство всей этой позиции, где много правильного.

12-я глава, отвечает Иов:

«2. подлинно, только вы люди, и с вами умрет мудрость!».

Обратите внимание на ироничность этих слов: он, сидя на мусорной куче в язвах, тем не менее, не теряет чувства юмора. А вообще, обязательно надо помнить, что в этой книге присутствует некий элемент, даже не иронии, а, скорее, юродства со стороны Иова, без этого мы книгу не поймём. И дальше Иов говорит в 3-ем стихе 12-й главы:

«3. И у меня есть сердце, как у вас; не ниже я вас; и кто не знает того же?»

Это ещё один важный пункт: они твердят то, что он сам всё прекрасно знает, но только это всё хорошо, пока ты не сидишь на мусорной куче. А когда ты на ней сидишь, то всё это почему-то становится не актуальным. Это взгляд из Освенцима, можно сказать.

13-я глава, продолжает Иов (5-й стих):

«5. О, если бы вы только молчали! это было бы вменено вам в мудрость….

7. Надлежало ли вам ради Бога говорить неправду и для Него говорить ложь?

8. Надлежало ли вам быть лицеприятными к Нему и за Бога так препираться?

9. Хорошо ли будет, когда Он испытает вас? Обманете ли Его, как обманывают человека?

10. Строго накажет Он вас, хотя вы и скрытно лицемерите».

Это тоже фундаментальная черта позиции Иова: он говорит Богу правду, чего бы это Иову ни стоило, даже если Бог тут же его убьёт. Друзья же перед Богом юлят, хитрят, хотят сохранить, если можно так выразиться, хорошие отношения с Богом, не заботясь о том, чтобы найти эту правду, которую Иов только на этой куче и нашёл.

Дальше 15-я глава. Разговор идет по второму кругу. Начинает опять Елифаз Феманитянин:

«4. Да ты отложил и страх и за малость считаешь речь к Богу.

5. Нечестие твое настроило так уста твои, и ты избрал язык лукавых.

6. Тебя обвиняют уста твои, а не я, и твой язык говорит против тебя».

Мысль Елифаза состоит в том, что так с Богом разговаривать нельзя, как говорит Иов. И многие современные комментаторы тоже так считают – что Бог осудил Иова в итоге книги за то, что он неблагочестиво о Боге отзывался. Ну да, с какой-то формальной и канонической точки зрения, может быть, и не благочестиво. А Иов отвечает в 16-й главе:

«2. слышал я много такого; жалкие утешители все вы!

3. Будет ли конец ветреным словам? и что побудило тебя так отвечать?

4. И я мог бы так же говорить, как вы, если бы душа ваша была на месте души моей; ополчался бы на вас словами и кивал бы на вас головою моею».

Это со стороны Иова жёсткие слова критики по отношению к самому себе: если бы Господь не посадил его на мусорную кучу (а он же считает, что его Господь посадил, он про дьявола-то ничего не знает), он бы тоже был, как эти друзья. А если бы Елифаз сидел на мусорной куче, то Иов, может быть, сидел на месте Елифаза и такими же лицемерными словами его утешал. Эта, такая глубокая, самокритика со стороны Иова показывает, насколько нашатырный спирт страдания прочистил Иову мозги.

18-я глава – второй раунд Вилдада Савхеянина:

«4. О ты, раздирающий душу твою в гневе твоем! Неужели для тебя опустеть земле, и скале сдвинуться с места своего?»

Мысль в том, что да, мир в страдании, страдание – элемент жизни на земле, так устроена наша жизнь. Что же, вообще всё это перевернуть, устройство всего мира, ради одного Иова? Опять же, коварство в том, что это похоже на то, что говорит Бог Иову в Своём явлении в конце книги – Он тоже показывает ему в качестве ответа устройство всего мира, но нужно различить то, что’ говорит Бог, от того неправильного, что говорит здесь Вилдад.

19-я глава – теперь Иов отвечает Вилдаду:

«5. Если же вы хотите повеличаться надо мною и упрекнуть меня позором моим,

6. то знайте, что Бог ниспроверг меня и обложил меня Своею сетью.

7. Вот, я кричу: обида! и никто не слушает; вопию, и нет суда».

Он говорит им: «что вы меня не слушаете – это полбеды, Бог меня не слушает – вот в чём моя обида».

И дальше в 21-м стихе 19-й главы Иов продолжает:

«21. Помилуйте меня, помилуйте меня вы, друзья мои, ибо рука Божия коснулась меня.

22. Зачем и вы преследуете меня, как Бог, и плотью моею не можете насытиться?».

«Бог его преследует» – за этими словами стоит то, что он воспринимает свои язвы, свои болезни как то, что Бог как бы пытается насытиться его плотью – что, конечно, несправедливо, но вот опять, с позиции сидящего на мусорной куче такие слова, может быть, и допустимы.

Дальше 20-я глава – это второй раунд Софара Наамитянина:

«3. Упрек, позорный для меня, выслушал я, и дух разумения моего ответит за меня».

Обратите внимание на эти слова – «дух разумения». Ответ-то, как все ответы его друзей, чисто интеллектуальный. А здесь нужно нечто бо’льшее. В Посланиях апостола Павла говорится о соединении трёх вещей: интеллекта (да, всё правильно – он нужен!), но к нему нужно сердце, и к нему нужна ещё и вера, а у друзей из этих трёх вещей – только одна, интеллект.

Ответ Иова – 21 глава:

«4. Разве к человеку речь моя? как же мне и не малодушествовать?

5. Посмотрите на меня и ужаснитесь, и положите перст на уста».

В который раз уже он их призывает не столько даже его, Иова, не оскорблять своими пустыми словами, а Бога не оскорблять. Он понимает прекрасно то, что Бог и скажет Сам в конце этой книги: что они Бога своими лицемерными, пустыми словами оскорбляют (хотя они по форме, на поверхности и правильны).

Дальше – третий раунд, Елифаз, 22-я глава:

«3. Что за удовольствие Вседержителю, что ты праведен? И будет ли Ему выгода от того, что ты содержишь пути твои в непорочности?

4. Неужели Он, боясь тебя, вступит с тобою в состязание, пойдет судиться с тобою?

5. Верно, злоба твоя велика, и беззакониям твоим нет конца».

Это же правильно, что Богу нет никакой выгоды от того, что человек – праведный, человек не ради Бога делает это. А неправильно то, что он говорит: неужели Бог будет вступать с тобой в состязание? Точнее, по форме, конечно, это правильно – не станет же Бог состязаться с человеком! Но Иов именно этого и требует, и в итоге это и получает, и то, что Бог становится на одну доску с человеком, и вступает с ним, если можно так выразиться, в состязание (лучше сказать – диалог, а не состязание) – это является залогом будущего соединения Бога с человеком в лице Иисуса Христа.

Говорит дальше Елифаз – и тоже, вроде бы, говорит правильные слова про Бога (22-я глава):

21. Сблизься же с Ним – и будешь спокоен; чрез это придет к тебе добро.

22. Прими из уст Его закон и положи слова Его в сердце твое».

Но Иов не может быть спокойным, и главное – Бог не хочет, чтобы Иов был спокойным. В этом фундаментальное отличие позиции Иова от спокойной позиции его друзей.

Дальше очередная, третья речь Вилдада Савхеянина (25-я глава):

«2. держава и страх у Него; Он творит мир на высотах Своих!».

За неимением уже других аргументов, друзья начинают прибегать к силовым аргументам – к тому, что Бог велик и силён! Как же ты вообще смеешь против Него ещё что-то вякать? Оно, с одной стороны, вроде бы смешно, а с другой стороны, ведь когда Бог является Иову, на поверхностный взгляд он ему демонстрирует именно силу свою, именно вот эту «державу и страх», то есть, вроде бы Вилдад правильно тут говорит Иову. Отвечает Иов Вилдаду, который напоминает о могуществе Бога, в 26-й главе:

«2. как ты помог бессильному, поддержал мышцу немощного!

3. Какой совет подал ты немудрому и как во всей полноте объяснил дело!

4. Кому ты говорил эти слова, и чей дух исходил из тебя?».

Обратите внимание – это очень важно: Иов ничего не знает о дьяволе, вообще о его существовании, а подозревает все же, что какой-то не Божий, а другой дух говорит и из Вилдада, и из других друзей. Ну и, конечно, ирония в этих словах «какой ты совет подал!».

27-я глава:

«1. И продолжал Иов возвышенную речь свою и сказал:

2. жив Бог, лишивший меня суда, и Вседержитель, огорчивший душу мою,

3. что, доколе еще дыхание мое во мне и дух Божий в ноздрях моих,

4. не скажут уста мои неправды, и язык мой не произнесет лжи!

5. Далек я от того, чтобы признать вас справедливыми; доколе не умру, не уступлю непорочности моей».

Это – ключевое для него: не лгать даже ради спасения души, не лгать Богу, не лгать о Боге, и это и есть корень его расхождения с друзьями. Они позволяют себе в благочестивых целях о Боге лгать.

Дальше вступает в дело ещё один вдруг откуда-то появившийся четвёртый персонаж – даже не понятно, друг он или не друг.

32-я глава:

«1. Когда те три мужа перестали отвечать Иову, потому что он был прав в глазах своих,

2. тогда воспылал гнев Елиуя, сына Варахиилова, Вузитянина из племени Рамова: воспылал гнев его на Иова за то, что он оправдывал себя больше, нежели Бога».

Этой постановкой вопроса автор нам показывает, что Елиуй (который, кстати, говорит и умней, и эмоциональней, чем те три друга) всё равно неправ по существу. Ведь Иов не себя оправдывает, он Бога пытается оправдать через оправдание себя! Он знает, что он невинен перед Богом – это просто такой факт жизни – но Бог, с точки зрения Иова, подверг его такому непонятному наказанию, поэтому, чтобы оправдать Бога, надо найти какой-то способ, как понять, в чём правота Бога, почему Он такого праведного Иова такому наказанию подвергает. Бог, наверное, прав, но для того, чтобы понять, в чём Он прав, надо выйти с Богом на суд и выслушать аргументы Бога, услышать – что Он хочет?

И дальше продолжает этот четвёртый собеседник, Елиуй – 32-я глава:

«18. … я полон речами, и дух во мне теснит меня.

19. Вот, утроба моя, как вино неоткрытое: она готова прорваться, подобно новым мехам».

Это как в музыке вдруг вступает в действие новый инструмент: звучала скрипка, звучало фортепиано, звучал гобой – а тут вдруг в действие вступает какая-то мощная, огромная труба. Вот такая труба – этот Елиуй. А при этом эта труба ведёт ту же самую мелодию и говорит, по большому счёту, то же самое, что друзья и так же неправа, хотя, вроде бы, в Елиуе избыточная интеллектуальность друзей преодолена – он говорит именно «от сердца», в этом нет никакого сомнения. Дальше (в конце 32-й главы) он говорит почти так, как мог бы сказать сам Иов:

«22. … я не умею льстить: сейчас убей меня, Творец мой».

33-я глава, слова Елиуя, он говорит Иову:

«6. Вот я, по желанию твоему, вместо Бога. Я образован также из брения;

7. поэтому страх передо мною не может смутить тебя…».

Он говорит Иову: «ты хочешь судиться с Богом? Для начала посудись со мной, представь себе, что я Бог». Ну, то, что он, несомненно, владеет риторикой, аргументацией – это ещё не значит, что Елиуй сможет заменить Бога. Живого Бога никто заменить не может. А Иов не успокоится, пока он этого Живого Бога не получит.

Дальше – 33-я глава с 29-го стиха:

«29. … это делает Бог … с человеком,

30. чтобы отвести душу его от могилы и просветить его светом живых.».

Это довольно глубокое и не безосновательное суждение: наверное, в том, что Бог сделал с Иовом, есть какой-то смысл. Действительно, есть смысл, всё правильно, только не тот, который представляет себе Елиуй.

34-я глава, продолжает Елиуй:

«10. …послушайте меня, мужи мудрые! Не может быть у Бога неправда или у Вседержителя неправосудие».

Как с этим поспоришь? А давайте, всё-таки, зададим вопрос с точки зрения Иова: почему не может быть у Бога неправды? И окажется, что, с точки зрения Елиуя, у Бога не может быть неправды и неправосудия не потому, что Бог такой справедливый, милостивый, добрый и так далее, а потому что Он – сильный, потому что правосудие и правила суда устанавливает царь (в данном случае, Царь Небесный), и как Он установил, так и будет. То есть, само понятие «неправосудие» бессмысленно применительно к тому, кто владеет судом и устанавливает правила суда. То есть, корень – в силе, в том, что Бог силён. А с виду всё так логично. И дальше он говорит (34-я глава):

«36. Я желал бы, чтобы Иов вполне был испытан, по ответам его, свойственным людям нечестивым.

37. Иначе он ко греху своему прибавит отступление, будет рукоплескать между нами и еще больше наговорит против Бога».

Да, Иов будет подвергнут испытанию, его Бог явится, но только, хотя он против Бога, действительно, наговорил много, в итоге этого испытания Бог скажет, что именно он (и только он) говорил правильно. Вот такой парадоксальный конец!

Но пока ещё продолжается речь Елиуя (36-я глава). Он говорит Иову:

«17…. ты преисполнен суждениями нечестивых: суждение и осуждение – близки.».

Похоже на то, что говорит Христос: «Не судите, да не судимы будете». Но в данном случае что’ это означает? Что ты смеешь судить Бога! Что ты, того и гляди, осудишь Бога – этого Великого, Сильного и Могучего! Это недопустимо! Вот такая логика у Елиуя.

И, наконец, 37-я глава – это переход от всех этих речей к явлению Бога. Елиуй говорит, но уже чувствуется, что буря, в которой сейчас явится Бог, уже приближается – наверное, даже не физически, а из какого-то другого измерения. Она приближается, и они чувствуют это. Говорит Елиуй:

«1… трепещет сердце мое и подвиглось с места своего.

2. Слушайте, слушайте голос Его и гром, исходящий из уст Его.

3. Под всем небом раскат его, и блистание его – до краев земли».

И дальше – в 14-м стихе этой главы:

«14. Внимай сему, Иов; стой и разумевай чудные дела Божии».

В следующей, 38-й главе, Иов стоит уже перед Богом. Друзья забыты, друзья отметены в сторону: что’ ему в этих друзьях, когда Иову является Сам Бог. Но это уже мы будем читать в следующий раз и говорить о дискуссии Иова уже не с людьми, а с Богом, какие аргументы Он там приводит.

Запись 2 ВВЕДЕНИЕ 2 01-02-17

Мы продолжаем введение к книге Иова. В прошлый раз мы с вами прочли то, что Гёте в Фаусте называет «Прологом на небесах» - то, как вся эта история с Иовом, собственно, началась, и дальше прочли бо’льшую часть этой книги – дискуссию Иова с его друзьями, а если так можно выразиться – и со всем человечеством в лице этих друзей, которые пытаются понять то, что произошло с Иовом, с точки зрения каких-то простых, привычных представлений о Боге, которые, может быть и приемлемы для людей, живущих в спокойной обстановке, но для человека, который всё потерял и сидит весь в язвах на мусорной куче, это всё не подходит совсем. И теперь мы продолжим чтение той же самой части книги Иова, с 3-ей главы где-то по 30-ю главу, под другим углом: не спора Иова с людьми, а спора Иова с Богом, потому что в этих главах эти две линии как бы переплетены. Потому что Иов одновременно спорит с людьми и с Богом. Ну, я не могу сказать, что Иов с Богом именно спорит, потому что Бог никаких контраргументов ему пока не выдвигает – это будет дальше, ближе к концу, но он к Богу взывает, кричит и предъявляет Ему претензии, и мы сейчас прочтём, в чём, собственно, эти претензии состоят.

Начинаются они с 3-ей главы, с первого же стиха.

1 После того открыл Иов уста свои и проклял день свой.

2 И начал Иов и сказал:

3 погибни день, в который я родился, и ночь, в которую сказано: «зачался человек»! (Иов 3:1-3).

Мы, может быть, не дай Бог, так говорили и сами, а может быть, таких людей знали, которые в каких-то несчастьях так в конце концов говорят: «лучше бы мне не родиться». Но это обычно просто такая эмоциональная реакция, а у Иова это именно аргумент к Богу: «Зачем Ты, Боже, меня родил, зачем Ты меня создал, чтобы я на мусорной куче сидел?». И, собственно, это главный аргумент, который проходит до конца книги: «Я для чего Тебе, Господи, нужен? Вот для этого, что ли?». И ведь в итоге окажется, что да, именно для этого, как это ни трагично. Конечно, это трагическая история! Но Бог из этой трагической истории извлекает очень далеко идущую, если можно так выразиться, пользу для Своего Божьего Замысла.

В этой же 3-ей главе с 20-го стиха:

20 На что дан страдальцу свет, и жизнь огорченным душею, 21 которые ждут смерти, и нет ее, которые вырыли бы ее охотнее, нежели клад, 22 обрадовались бы до восторга, восхитились бы, что нашли гроб? 23 На что дан свет человеку, которого путь закрыт, и которого Бог окружил мраком?

Сама эта жалоба, что я хочу лучше смерти, как самого большого дара, – это идёт ещё из глубин, это есть и в египетских древних текстах, и в шумерских текстах. Но он же как ставит здесь вопрос: что это Бог окружил его мраком, это Ты, Господи, сделал так, что я теперь жду смерти лучше, нежели рождения.

Теперь перейдём к 7-й главе, с 11-го стиха:

11 Не буду же я удерживать уст моих; буду говорить в стеснении духа моего; буду жаловаться в горести души моей. 12 Разве я море или морское чудовище, что Ты поставил надо мною стражу?.

Мысль, как вообще в еврейском богословии того времени, в том, что море – это хаотическая стихия, которая Богу не очень послушна, поэтому Бог её, так сказать, сковывает – и берегом, и вообще по-всякому. Морские чудовища, которых Бог дальше покажет Иову, они тоже Богу не очень подчиняются, а то и вообще против Бога, и понятно, что их Бог должен как-то окорачивать. «А я же, – говорит Иов – был Тебе всегда послушен! Зачем Ты надо мной-то поставил эту стражу?». И дальше – 17 стих:

17 Что такое человек, что Ты столько ценишь его и обращаешь на него внимание Твое.

Это мысль, которая есть и в Псалмах, мысль, которую человек в такие моменты жизни очень остро переживает – свою малость, слабость, и так далее. Можно и, действительно, вот так подумать: «Господи, ну что это Бог всё это на меня послал – на меня, можно сказать, маленького червячка». Так Иов и говорит в другом месте, а на самом-то деле мы сегодня, уже в христианскую эпоху, понимаем, что что-то такое важное – человек, что Бог его ценит и обращает на него внимание. И то, что произошло с Иовом, это тоже знак того, что очень важен Иов, и в его лице всё человечество, для Бога, потому что спор-то происходит между Богом и дьяволом из-за кого? Кого они друг у друга оспаривают? Иова, а в его лице – всё человечество, так что Иов для Бога важен.

Дальше 20-й стих 7-й главы:

20 Если я согрешил, то что я сделаю Тебе, страж человеков! Зачем Ты поставил меня противником Себе, так что я стал самому себе в тягость? 21 И зачем бы не простить мне греха и не снять с меня беззакония моего? ибо, вот, я лягу в прахе; завтра поищешь меня, и меня нет.

Здесь мысль, что Бог что-то такое задумал по поводу Иова, что Он Иова как бы ставит как равного Себе противника. И хотя, конечно, это неправильно, потому что Иов не знает завязки всех этих событий, что его не Бог поставил противником Себе, а дьявол поставил противником себе, но Бог на это согласился, и, тем самым, Бог, действительно, как бы поставил его на одну доску с Собой и с сатаной. А Иов как бы говорит: «да кто я такой, чтобы выступать, если можно так выразиться, на соревнованиях такого уровня?». А вот, тем не менее, выступает, и выступает, как окажется в итоге, удачно.

Перейдём к 9-й главе:

И отвечал Иов и сказал: правда! знаю, что так; но как оправдается человек пред Богом? Если захочет вступить в прение с Ним, то не ответит Ему ни на одно из тысячи. 

Какие это горькие слова! Вот он, Иов, хочет с Богом разговаривать, как с близким своим, что-то от Него получить, какое-то объяснение, но сам же понимает, что Бог – это что-то настолько превосходящее человека, что не получится так разговаривать с Ним, как друг с другом, а как хотелось бы! А в итоге всё-таки получится, что то, что казалось Иову невозможным, тем не менее, состоится.

Дальше 14-й стих той же 9-й главы:

14…могу ли я отвечать Ему и приискивать себе слова пред Ним? 15 Хотя бы я и прав был, но не буду отвечать, а буду умолять Судию моего. 16 Если бы я воззвал, и Он ответил мне, - я не поверил бы, что голос мой услышал Тот, 17 Кто в вихре разит меня и умножает безвинно мои раны, 18 не дает мне перевести духа, но пресыщает меня горестями. 19 Если действовать силою, то Он могуществен; если судом, кто сведет меня с Ним? 20 Если я буду оправдываться, то мои же уста обвинят меня; если я невинен, то Он признает меня виновным. 21 Невинен я; не хочу знать души моей, презираю жизнь мою.

Мысль осознанно дерзкая, так как человек доведён до предела. Он уже не соблюдает всяких этикетов в общении с Богом, хотя понимает, что бессмысленно Бога в чём-то обвинять, потому что Бог прав по определению. И он сам верит, что Бог прав, Он делает правильно. Я начну его обвинять – так я только сам себя тем самым обвиню, что я выступаю против Бога. Именно это ему друзья и говорят: ты не переступай эту границу, Бога не обвиняй, признай, что Бог прав. Иов и признаёт, с одной стороны, что Бог прав и не может быть не прав, а с другой стороны – именно переступает эту границу, требует от Бога объяснений. И вот именно этого, мне кажется, в итоге Бог от него и хочет, этого Бог от него ждёт, и ради этого, по-видимому, Бог и дал согласие на всё это болезненное испытание, которое пришлось пережить Иову.

Дальше продолжается эта же мысль в 9-й главе в 32-м стихе:

32 Ибо Он (Бог) не человек, как я, чтоб я мог отвечать Ему и идти вместе с Ним на суд! 33 Нет между нами посредника, который положил бы руку свою на обоих нас. 

Конечно, Бог может быть Сам посредником между кем угодно, но кто может быть посредником, который положит руку на Бога? Вот Иов и говорит: нет такого посредника и не может быть! А оказалось, что может быть, что есть такой Посредник – это Иисус Христос, Который в Себе Самом соединил Бога и человека. Конечно, это не то, что «положил руку на Бога», но это именно то, чего Иов хочет. Иов же хочет, чтобы его с Богом соединили, как будто он звонит какому-нибудь королю или президенту по телефону, а его, естественно, никто не соединяет. А он хочет поговорить с Ним напрямую. Вот такой посредник, соединяющий напрямую, – Иисус Христос. И поэтому ответ Иову это Иисус Христос.

Дальше 10-я глава. Это всё продолжаются, так сказать, споры Иова с Богом.

Скажу Богу: не обвиняй меня; объяви мне, за что Ты со мною борешься?

И дальше 8-й стих:

Твои руки трудились надо мною и образовали всего меня кругом, - и Ты губишь меня?

Дальше 15-й стих:

15 Если я виновен, горе мне! если и прав, то не осмелюсь поднять головы моей. Я пресыщен унижением; взгляни на бедствие мое. 

Чего он хочет от Бога? Он хочет, чтобы Бог вспомнил, что Иов, по существу, Его дитя в том смысле, что Бог его создал. Бог его должен пожалеть, потому что Иов – Его дитя, и вообще все люди – это Его дети. Так это тоже правильная позиция со стороны Иова. Вот его друзья относились к Богу, как к какому-то императору, который владычествует всем, и, конечно, он всё правильно судит (а кто ему, императору, скажет, что он неправильно судит, когда он сам законы эти и пишет, по которым надо судить). А Иов хочет быть дитём Бога, и претензии его к Богу – что Твоё дитя сидит в язвах на мусорной куче, а Тебе это как бы всё нипочём. Но и мы, когда читаем молитву Господню, так и говорим, что Бог – наш Отец, это выяснилось после Иисуса Христа. Хотя и в Ветхом Завете это тоже есть, но там это как-то не основное. Потому, что в Ветхом Завете всё-таки главная фигура – не человек, а народ. Народу Бог, всё-таки не Отец, этого нигде не сказано. Иногда в Ветхом Завете говорится, что народ – жена Богу, это такая метафора, но не Отец. Отец Он каждому из нас. Это такое открытие христианства. И этого хочет и Иов.

Дальше – опять продолжение разговора Иова с Богом,13-я глава, 3-й стих:

Но я к Вседержителю хотел бы говорить и желал бы состязаться с Богом.

Это он друзьям говорит: «Я с вами и спорить не хочу, не вы же мне это всё устроили, а Бог устроил, и я с Ним хочу говорить». Он, конечно, не прав, но он ведь не знает, что это не Бог устроил, а дьявол – но так он это себе представляет. И дальше он уже говорит на языке суда – 13-я глава, 18-й стих:

18 Вот, я завел судебное дело: знаю, что буду прав. 

Судится с Богом, ни больше, ни меньше, и знает, что будет прав! И при этом, поскольку Сам же Бог и есть судья на этом суде, у Иова сильное подозрение, что правды-то на этом суде ему не добиться. Так он что, хочет от Бога, чтобы Бог на этом суде осудил Самого Себя, что ли? Так вот, не то, чтобы Бог осуждает Самого Себя в итоге этой книги, но правоту Иова Бог, тем не менее, признаёт. Тут окажется ещё нечто другое: что в этой судебной тяжбе с Богом не просто либо Бог прав, либо Иов прав, а получается, что и Бог прав, и Иов прав, и эта их совместная правота, правота Божественная и правота человеческая, и приводит в итоге к появлению Богочеловека Иисуса Христа.

24-й стих 13-й главы – говорит Иов Богу:

24 Для чего скрываешь лице Твое и считаешь меня врагом Тебе?

Ведь это же правильная интуиция! Посадить на мусорную кучу мог только враг, а кто этот враг, ведь для Иова во вселенной дьявола нет? Всё еврейское богословие того времени не знает этой фигуры дьявола – ну, так кто это мог всё сделать? Бог? Значит, Бог – враг. Но как это может быть? Иов сам поражается этой ситуации и просит Бога как-то это всё разъяснить, упорядочить, потому что ясно, что тут что-то не то, что тут какое-то противоречие в том, что Бог – враг, что Бог его посадил на эту мусорную кучу, и так далее.

14-я глава, 1-й стих – это вот начинается такая элегия о положении человека, но эта элегия превращается в претензию к Богу:

Человек, рожденный женою, краткодневен и пресыщен печалями: как цветок, он выходит и опадает; убегает, как тень, и не останавливается. И на него-то Ты отверзаешь очи Твои, и меня ведешь на суд с Тобою? 

Эти слова «Человек, рожденный женою, краткодневен и пресыщен печалями» – и не сосчитать, сколько раз они цитируются в мировой художественной литературе, это уже просто как пословица.

16-я глава с 12-го стиха. Говорит Иов своим друзьям:

12 Я был спокоен, но Он потряс меня; взял меня за шею и избил меня и поставил меня целью для Себя. 13 Окружили меня стрельцы Его; Он рассекает внутренности мои и не щадит, пролил на землю желчь мою, 14 пробивает во мне пролом за проломом, бежит на меня, как ратоборец. 

И правильно он говорит! Одна только разница – это не Бог, это дьявол. Конечно, возникает вопрос, а почему Бог, собственно, всё это позволил? Мы об этом будем говорить. Но всё-таки, когда Иов видит Бога как Того, Кто прямо Своею рукой Иова поражает, то Иов здесь неправ: эта рука есть, он эту руку видит правильно, но только она не Божия, а ровно наоборот.

16 глава, 19-й стих:

19 И ныне вот на небесах Свидетель мой, и Заступник мой в вышних! 

После всего, что сказано раньше, – приехали! Кто это на небесах его заступник и свидетель? Да это Бог же и есть! И получается у Иова такая странная картина: чтобы был какой-то заступник, которым может быть только Бог, который перед Богом же за Иова бы и заступился. И он сам чувствует, что тут что-то не то, что тут чего-то не хватает. А мы понимаем, чего не хватает: этот заступник перед Богом за Иова и за всех людей – это Иисус Христос и есть, Который и Бог одновременно, потому что это ипостась Триединого Божества, и одновременно Он перед Богом Отцом играет роль заступника за людей.

Дальше 21-й стих:

21 О, если бы человек мог иметь состязание с Богом, как сын человеческий с ближним своим!

Это опять мысль о суде, суд здесь как состязание, только состязание, по Иову, с кем? С Тем, Кого он же призывает в качестве свидетеля, заступника, судьи, и так далее. То есть, все претензии Иова к Богу ни на секунду не приводят к тому, чтобы он Бога воспринимал как какое-то третье лицо, которое не то безразлично, не то вообще является врагом ему. Он вот этому и удивляется: как от этого Существа, внутреннюю связь с Которым он чувствует очень чётко, всё это бедствие исходит?

17-я глава, 3-й стих:

Заступись, поручись Сам за меня пред Собою! иначе кто поручится за меня?

Тут эта мысль выражена в самой лаконичной форме: только Бог может заступиться за Иова-страдальца перед Богом же. Ещё раз: в сущности, эта фигура речи есть взывание к тому, чтобы появился какой-то посредник между человеком и Богом, который, в каком-то смысле, сам бы Богом и был, и одновременно был бы посредником между человеком и Богом. Вот поэтому и говорят, что ответ на призывы Иова – это Иисус Христос.

Дальше 19-я глава, 7-8-й стихи:

Вот, я кричу: обида! и никто не слушает; вопию, и нет суда. 

Он преградил мне дорогу, и не могу пройти, и на стези мои положил тьму.

Это всё он говорит о Боге. Значит, его претензия в чём? Бог его не слышит – он Ему сколько уже кричит с мусорной кучи, а где ответ? А в какой форме он хочет ответа? Он, видимо, хочет ответа в такой форме, чтобы Бог ему объяснил, что происходит. Иова ведь более всего мучает бессмысленность происходящего, как ему в голову-то уложить такую беду. Если ему Бог объяснит, что это, для чего это, может быть, Богу нужно, чтобы было так, тогда Иову полегчает. Но Бог ему в этой логической форме ничего объяснить не может. В конце книги происходит явление Бога, но если это вообще можно назвать объяснением, то это объяснение вне логической формы. Поэтому Иов и говорит: «кричу, и никто не слушает; вопию, и нет суда». Нет потому, что он хочет как бы юридического доказательства, объяснения того, что с ним происходит. Такого просто быть не может! Он получит ответ, но в другой форме.

И дальше – замечательные, очень известные слова из 25-го стиха 19-й главы:

25 А я знаю, Искупитель мой жив, и Он в последний день восставит из праха распадающуюся кожу мою сию, 26 и я во плоти моей узрю Бога. 27 Я узрю Его сам; мои глаза, не глаза другого, увидят Его. Истаевает сердце мое в груди моей! 

Замечательные, оптимистические, неожиданные слова после всех этих мук и претензий, которые он высказывает. Это ничем не разрушимая вера, что Искупитель его жив, и он, Иов, во плоти своей узрит Бога.

21-я глава, с 19-го стиха. Тут он возражает аргументам своих друзей и уже говорит не о себе, их дискуссия переходит уже на всё то зло, которое есть в мире. Почему злые люди часто благоденствуют, а добрые люди погибают от руки злых? Иов говорит своим друзьям:

19 Скажешь: Бог бережет для детей его несчастье его

– несчастье этого злого человека. И Иов возражает:

Пусть воздаст Он ему самому, чтобы он это знал. 20 Пусть его глаза увидят несчастье его, и пусть он сам пьет от гнева Вседержителева. 21 Ибо какая ему забота до дома своего после него, когда число месяцев его кончится?  22 Но Бога ли учить мудрости, когда Он судит и горних?

Это тоже глубокие слова и глубокая мысль. Наверное, нас тоже не оставляет равнодушными всё то зло, которое мы видим в мире, то, сколько благоденствия у злых, сколько несчастий и просто гибели людей добрых – это как всё было тогда, так и по сей день. И поэтому многие говорят о том, что центральная тема книги Иова – это тема теодицеи (оправдания Бога), чтобы объяснить, почему мир устроен так, почему Бог терпит такое неправильное устройство мира. Эта тема в книге Иова есть, но она, на мой взгляд, не самая главная, а главное – вот эти слова Иова. Он что’ хочет сказать? Что по-человечески надо бы злых тут же наказать, а добрых тут же поощрить, но у Бога, по-видимому, какой-то более сложный замысел, и не мы же будем учить Его мудрости! Это Иов говорит совершенно правильно, но эта правильность при этом совершенно не решает и не снимает для всех людей мучительной проблемы зла в мире. Быть может, мы сами не сидим с вами в данный момент на мусорной куче в язвах, но наша память хранит много чего – Освенцим, и много подобного, и это, конечно, для нас источник душевных мучений. Поэтому просто слова, что Господь лучше знает, для чего и зачем, это не ответ для нас, так же, как это не ответ и для Иова. И поэтому вся его ситуация – это всё и сегодня. И сегодня живёт этот накал, эта острота, она и сегодняшняя.

Дальше 23-я глава, 3-й стих. Говорит Иов:

О, если бы я знал, где найти Его, и мог подойти к престолу Его! Я изложил бы пред Ним дело моё и уста мои наполнил бы оправданиями; узнал бы слова, какими Он ответит мне, и понял бы, что Он скажет мне. Неужели Он в полном могуществе стал бы состязаться со мною? О, нет! Пусть Он только обратил бы внимание на меня. Тогда праведник мог бы состязаться с Ним, - и я навсегда получил бы свободу от Судии моего. Но вот, я иду вперед - и нет Его, назад - и не нахожу Его; делает ли Он что на левой стороне, я не вижу; скрывается ли на правой, не усматриваю. 10 Но Он знает путь мой; пусть испытает меня, - выйду, как золото.

Это его желание стать с Богом лицом к лицу – оно, в итоге, исполняется. Но исполняется совсем не так, как он ожидает. Это стояние лицом к лицу совершенно не представляет собой некоей дискуссии с Богом, как воображал себе Иов, потому что проблема зла в мире, которую совершенно правильно поднимает Иов, это не проблема, которую вообще можно выразить словами, которая может быть предметом словесной дискуссии даже с Богом, и тем более между людьми.

28-я глава. Говорит Иов уже не столько о себе, а о том, как весь мир устроен, об этой проблеме зла во всём мире.

1 … у серебра есть источная жила, и у золота место, где его плавят.  12 Но где премудрость обретается? и где место разума?  13 Не знает человек цены ее, и она не обретается на земле живых. 14 Бездна говорит: не во мне она; и море говорит: не у меня.  20 Откуда же исходит премудрость? и где место разума? 21 Сокрыта она от очей всего живущего и от птиц небесных утаена. 22 Аваддон и смерть говорят: ушами нашими слышали мы слух о ней. 23 Бог знает путь ее, и Он ведает место ее.  24 Ибо Он прозирает до концов земли и видит под всем небом. 25 Когда Он ветру полагал вес и располагал воду по мере, 26 когда назначал устав дождю и путь для молнии громоносной, 27 тогда Он видел ее и явил ее, приготовил ее и еще испытал ее 28 и сказал человеку: вот, страх Господень есть истинная премудрость, и удаление от зла - разум.

Возникает такое ощущение, что последние слова «страх Господень есть истинная премудрость, и удаление от зла – разум», это и есть ответ. Это не ответ. Чтобы правильно понять книгу Иова, надо понять, что она вся как бы испещрена ложными ответами на правильно поставленные вопросы. Иов здесь показывает премудрость и разум как часть вселенского устройства мира – вот и ветер, дождь и молния громоносная, и так далее – и он прав в этом. Ему, в сущности, Бог в конце именно так и ответит, показав всё это устройство мира, и Иов поймет это ни головой, ни словами, а как-то иначе почувствует в этом мудрость Божию, которая в мире заключена. И это, если можно так выразиться, несловесный ответ на крик Иова. А так, как сказано «страх Господень есть истинная премудрость, и удаление от зла – разум» – это цитата из Псалмов и из книги Притч. Но это ответ, достойный друзей Иова, а не самого Иова, поэтому к этим словам надо бы поставить вопросительный знак, потому что если бы всё было так просто – страх Господень и удаление человека от зла – то все проблемы наши решились бы. Но они у Иова не решены: страх Господень у него был, удаление от зла у него было, и что? Вот он сидит на мусорной куче. Не ради себя, заметьте, он сидит на мусорной куче, не потому что он в чём-то виноват. Он сидит на мусорной куче ради всех нас, людей. Потому что через эту трагедию совершается Замысел Божий обо всём человечестве. Вот какого тут порядка ответы, а не просто, как это сказано в 28-м стихе.

И наконец уже идет конец речей Иова – 30-я глава, 20-й стих (это он Богу говорит):

20 Я взываю к Тебе, и Ты не внимаешь мне, - стою, а Ты только смотришь на меня.21 Ты сделался жестоким ко мне, крепкою рукою враждуешь против меня. 26 Когда я чаял добра, пришло зло; когда ожидал света, пришла тьма. 

После этого одностороннего монолога Иова, обращённого к Богу, следует ещё выступление четвёртого участника дискуссии из друзей Иова, которое, впрочем, тоже никаких проблем не решает. После этого, в 38-й главе, наконец-то, как Иов и призывал, к нему является Бог:

1Господь отвечал Иову из бури и сказал: кто сей, омрачающий Провидение словами без смысла? Препояшь ныне чресла твои, как муж: Я буду спрашивать тебя, и ты объясняй Мне: где был ты, когда Я полагал основания земли? Скажи, если знаешь. 

Дальше вопросы со стороны Бога, которые описывают, как Бог устроил землю, и все время к Иову: «ну, ты это знаешь? ты это понимаешь? может быть, ты сам это устроил?». Например, вот как кончается эта 38-я глава:

39 Ты ли ловишь добычу львице и насыщаешь молодых львов, 40 когда они лежат в берлогах или покоятся под тенью в засаде? 41 Кто приготовляет ворону корм его, когда птенцы его кричат к Богу, бродя без пищи?

И дальше как бы претензия уже Бога к Иову. Её назвать претензией, впрочем, не совсем правильно, она выглядит так с точки зрения Иова – как некое обвинение со стороны Бога, что Иов говорит о том, чего не знает. А на самом деле это не обвинение, это поучение со стороны Бога, в котором Бог показывает Иову более широкую картину, в которую вкладывается страдание Иова. И одним из важнейших элементов этой картины является то, что в мире есть зло фундаментальное, мощное, с которым Бог, в каком-то смысле, призывает Иова бороться (но об этом ещё дальше).

39-я глава, 31-й стих:

31 И продолжал Господь и сказал Иову: 32 будет ли состязающийся со Вседержителем еще учить? Обличающий Бога пусть отвечает Ему. 33 И отвечал Иов Господу и сказал: 34 вот, я ничтожен; что буду я отвечать Тебе? Руку мою полагаю на уста мои. 35 Однажды я говорил, - теперь отвечать не буду, даже дважды, но более не буду.

Что эти слова означают? Значат ли они, что Бог – такой сильный, мощный, а я такой червяк, как же я посмею с Богом разговаривать? Вряд ли. Всё, что Иов говорил до этого, показывает, что, хотя он и считает себя таким червяком, смелости у него достаточно, чтобы и говорить с Богом, и обвинять Бога. А тут он полагает руку на уста свои. Почему? Видимо, в том, что Бог ему сказал и в этой мировой картине, которую Бог показал ему, он уже что-то увидел, и почувствовал, и понял, что говорить словами не имеет смысла, а надо слушать и смотреть на то, что Бог ему покажет дальше. А дальше Бог продолжает, показывая ему двух странных созданий – бегемота и левиафана, которые с виду похожи на каких-то реальных животных (бегемот – гиппопотам, который водится в африканских реках, но у него есть второй смысл, а левиафан вообще непонятно что такое – какое-то гигантское животное, судя по всему, в нашем мире как таковое вообще не существующее).

10-й стих 40-й главы:

10 Вот бегемот, которого Я создал, как и тебя; он ест траву, как вол..

И дальше ключевой 14-й стих:

14 это - верх путей Божиих; только Сотворивший его может приблизить к нему меч Свой.

И дальше про левиафана (20-й стих):

20 Можешь ли ты удою вытащить левиафана и веревкою схватить за язык его? 22 будет ли он много умолять тебя и будет ли говорить с тобою кротко? 23 сделает ли он договор с тобою, и возьмешь ли его навсегда себе в рабы?.27 Клади на него руку твою, и помни о борьбе: вперед не будешь».

41-я глава, 2-й стих – продолжается о левиафане:

Нет столь отважного, который осмелился бы потревожить его; кто же может устоять перед Моим лицем?Кто может отворить двери лица его? круг зубов его - ужас; . крепкие щиты его - великолепие; они скреплены как бы твердою печатью; 11 из пасти его выходят пламенники, выскакивают огненные искры; 12 из ноздрей его выходит дым, как из кипящего горшка или котла. 13 Дыхание его раскаляет угли, и из пасти его выходит пламя. 14 На шее его обитает сила, и перед ним бежит ужас.  16 Сердце его твердо, как камень, и жестко, как нижний жернов.  23 Он кипятит пучину, как котел, и море претворяет в кипящую мазь;  25 Нет на земле подобного ему; он сотворен бесстрашным;  26 на все высокое смотрит смело; он царь над всеми сынами гордости.».

Кого нам напоминает этот левиафан во всей этой картине – дракона какого-нибудь! А слово «дракон» (его корень) используется во многих европейских языках для обозначения дьявола. И все комментаторы согласны в том, что этот странный левиафан, который не похож ни на одно животное, реально существующее в мире, – это художественный образ для дьявола, который отец гордости, как здесь сказано, перед ним бежит ужас, сила – да, всё это правильно. То есть, Господь объясняет Иову, что, помимо Него, Бога, в мире есть ещё вот такая мощная сила, хотя и созданная Богом (дьявол – увы, тоже тварь Божия), но, к сожалению, эта сила – источник угрозы, источник зла. И Бог призывает Иова (насмешливо так) бороться с ней: ну, что, можешь ли бороться с ним? Иов, конечно, при взгляде на всё это должен бы сказать (в общем, что-то подобное он и говорит): ну, куда мне, ничтожному, с таким левиафаном бороться! А на деле сам-то он с ним борется, и уже его победил. Потому что к этому моменту в этой дискуссии, инициированной дьяволом, Иов уже вышел победителем, Иов переступил ту границу общепринятых мнений и суждений о Боге, которые излагают его друзья, и встал, если так можно выразиться, вместе с Богом по ту сторону какого-то незримого стеклянного барьера, которым дьявол хотел бы огородить человечество (как в тюрьмах между заключенными и теми, кто приходит их посещать, – стеклянная перегородка). Изнутри этого барьера разговаривают с Богом друзья Иова. А Иов хочет встать по ту сторону этой перегородки, и попадает туда, когда ему является Господь. И в этом – победа. Иов, конечно, физически не может уничтожить дьявола – это сможет только Христос, да и то не сразу, – но он побеждает замысел дьявола о человечестве. В итоге, кто победил в споре Бога с дьяволом? Победил Бог. Бог – и Иов. А дьявол потерпел поражение. Об этом, в сущности, говорит последняя 42-я глава.

И отвечал Иов Господу и сказал: знаю, что Ты все можешь, и что намерение Твое не может быть остановлено. Кто сей, омрачающий Провидение, ничего не разумея? - Так, я говорил о том, чего не разумел, о делах чудных для меня, которых я не знал. Выслушай, взывал я, и я буду говорить, и что буду спрашивать у Тебя, объясни мне. Я слышал о Тебе слухом уха; теперь же мои глаза видят Тебя; поэтому я отрекаюсь и раскаиваюсь в прахе и пепле.».

От чего он отрекается? От всего того, что он говорил о Боге? От того, что человеку нужен посредник между человеком и Богом? От того, что жизнь этого мира устроена неправильно и что злые благоденствуют, а добрые гибнут? Нет! Он отрекается от своей попытки выразить словами и у Бога тоже потребовать словесного объяснения тому, что словами не объяснимо и никакой логикой не выразимо. От этого он отрекается. Он, может быть, в какой-то степени отрекается и от несколько эгоцентричного отношения к своей беде – вот, я сижу на этой куче, мне плохо. А ему Бог показал картину гораздо более широкую. Как вы понимаете, таких Иовов не один, а по всему миру этих Иовов в каждом времени полным-полно. И вот от этой фокусировки на себе, наверное, он тоже отрекается.

Но отрекается ли он от Бога? Ведь дьявол хочет, чтобы он отрёкся от Бога – с этого начинается книга. Дьявол хотел, чтобы Иов сказал, что в этом моём несчастье я больше не с Богом. Да нет, конечно, не отрекается! Чем это несчастье становится труднее объяснимым, а оно с каждой главой становится всё труднее объяснимым, тем с каждым шагом Иов всё сильнее и сильнее подтягивается к Богу. Необъяснимость этой ситуации – это сила, которая его всё время отталкивает от Бога, а он силой веры своей, силой любви своей к Богу всё время к Богу подтягивается. Ведь то, что Иов хочет судиться с Богом, не значит, что он Бога не любит. Мы по семейным отношениям знаем, что когда в семье происходят, так сказать, разборки, то это далеко не всегда означает, что там нет любви. Как раз это и есть выражение любви – стремление выяснить, отчего возникли какие-то нелады, недоразумения. Поэтому, хотя с виду Иов отрекается, и признаёт, что он кругом не прав, он, с точки зрения Бога, прав по большому счёту, прав в главном. И поэтому финал этой книги – таков (Глава 42):

И было после того, как Господь сказал слова те Иову, сказал Господь Елифазу Феманитянину: горит гнев Мой на тебя и на двух друзей твоих за то, что вы говорили о Мне не так верно, как раб Мой Иов. Итак возьмите себе семь тельцов и семь овнов и пойдите к рабу Моему Иову и принесите за себя жертву; и раб Мой Иов помолится за вас, ибо только лице его Я приму, дабы не отвергнуть вас за то, что вы говорили о Мне не так верно, как раб Мой Иов. И пошли Елифаз Феманитянин и Вилдад Савхеянин и Софар Наамитянин, и сделали так, как Господь повелел им, - и Господь принял лице Иова.».

Дальше начинается, я бы сказал, несколько юмористический и даже саркастический финал этой книги, который воспринимать, что называется, без крупицы соли нельзя.

10 И возвратил Господь потерю Иова, когда он помолился за друзей своих; и дал Господь Иову вдвое больше того, что он имел прежде. 11 Тогда пришли к нему все братья его и все сестры его и все прежние знакомые его, и ели с ним хлеб в доме его, и тужили с ним, и утешали его за все зло, которое Господь навел на него, и дали ему каждый по кесите и по золотому кольцу. 

Услышим улыбку в этих словах насчёт кеситы (это аналог монеты того времени) и золотого кольца. Ну, всё, теперь, конечно, полностью утешен, раз он получил эти кеситы и золотые кольца.

12 И благословил Бог последние дни Иова более, нежели прежние: у него было четырнадцать тысяч мелкого скота, шесть тысяч верблюдов, тысяча пар волов и тысяча ослиц. 13 И было у него семь сыновей и три дочери.( новых). 14 И нарек он имя первой Емима, имя второй - Кассия, а имя третьей - Керенгаппух. 15 И не было на всей земле таких прекрасных женщин, как дочери Иова, и дал им отец их наследство между братьями их 16 После того Иов жил сто сорок лет, и видел сыновей своих и сыновей сыновних до четвертого рода; 17 и умер Иов в старости, насыщенный днями.

Исходная версия книги Иова, которая идёт из какой-то непонятной древности, простая, плоская версия, с которой всё, видимо, началось, скорее всего, этим и кончалась: да, Иов пострадал, но Господь его вознаградил. На том уровне, на котором идёт изложение всего остального в этой книге, в новом варианте, появившемся после Вавилонского пленения, как смотрится этот финал – что ему и золота нанесли, и скота у него вдвое больше, и новые дети у него появились? Что, теперь он должен быть полностью счастлив – Бог его более чем вознаградил за все его страдания? В рамках той глубины, которая есть во всём остальном, это можно воспринять только с улыбкой. Такое вот вознаграждение достойно было бы друзей Иова, вот их так можно было бы вознаградить, но не его. Поэтому на самом деле это не награда Иову, это не ответ Иову. В этой книге Иов страдает, в сущности, от имени всего человечества и ради всего человечества. И достойной ему наградой за все его страдания может быть только одно – спасение всего человечества ото всего того, что в мире происходит – в сущности, от дьявола. И мы только сегодня уже понимаем, что – да, это спасение пришло в лице Иисуса Христа. И поэтому ответ Иову – только Иисус Христос, а не золото, сыновья, дочери и скот. Иисус Христос – спасение всему миру.

Начнем теперь богословский разбор этой книги прежде, чем читать детально, по отдельным стихам. Начнем с темы теодицеи – оправдания Бога, потому что, в подавляющем большинстве всех книг об Иове считается, что главное содержание этой книги – это теодицея. Самый примитивный подход к проблеме теодицеи такой: ведь Иов в итоге признал свою неправоту, и признал, что Бог прав. Вот и оправдание Бога – Иов сам признал. Что тут ещё какие-то претензии Богу предъявлять. А как же Освенцим? Но раз Иов признал, что Бог прав, значит и в Освенциме Бог прав тоже, и во всём остальном.

Это, конечно, очень примитивный подход к этой книге, она включает в себя элемент теодицеи, но она совершенно к ней не сводится. Я бы сказал, что теодицея – даже не самое главное в этой книге. Самое главное в этой книге – это расширение той связи с Богом, которая в тексте сначала начинается у самого Иова, а потом, по мере того как мы вдумываемся в эту книгу, эта связь с Богом переходит и в нас – уже в наше реальное, личное, а не книжное. Связь с Богом расширяется оттого, что мы эту книгу прочли. Как минимум, она расширяется в том плане, что бо’льшая часть того, что для нас Бог – это не Сам Бог Живой, а это образ Бога. По бо’льшей части, когда я употребляю слово «Бог», – это некий образ Бога, который есть у меня в голове. А когда Бог Живой входит в жизнь, то это ой–ой-ой. Как Павел писал: «Страшно впасть в руки Бога Живого», а за ним это подхватывает Достоевский. Это, в сущности, говорит и Иов. Как сам-то Иов понимает, что с ним произошло? Для него Бог был Тот, Кому мы молимся, какой-то удалённый, а тут Иов впал в Его руки. То есть эта книга расширяет образ Бога в нас самих, образ, с которым, в основном, мы имеем дело в жизни, и у нас возникает в наших душах новое отношение к Богу. А ведь наши души – это та самая почва, на которой, как говорил Иисус Христос, Господь сеет Своё семя, сеет Своё слово. И как мы воспринимаем это семя, это Слово – Евангелие, например, так оно и растёт в нас. Эту почву надо подготовить – и вот книга Иова эту почву для более глубокого, правильного понимания Евангелия в нас эту возделывает, вспахивает.

Теодицеей в буквальном смысле этого слова (оправданием Бога) занимается в этой книге не Иов, теодицеей занимаются друзья. Причём они ею занимаются, пытаясь подойти то с одного, то с другого конца, чтобы Бога как-то оправдать, потому что их друг, совершенно праведный и невинный, сидит на мусорной куче в язвах – так надо же как-то к этой ситуации подъехать, чтобы найти в ней оправдание Бога. И вот три друга, каждый тремя способами, пытаются оправдать Бога, и ещё вступает четвёртый, который тоже пытается оправдать Бога, и всё это, как оказывается, ложные пути оправдания Бога – в последней главе Бог говорит, что они неправильно о Нём говорили. Почему? Почему возникают все эти ложные пути? Потому что это понимание Бога только умом, логикой, которое только и используют его друзья. Логика – это такое рефлективное свойство человека (а рефлексия – это отражение), и в наших головах оно создаёт нечто вроде лабиринта из зеркал, в котором отражается Бог. Я в такой лабиринт из зеркал однажды попал: отражение-отражение-отражение-отражение… как отличить, где на самом деле то’, что отражается, а где отражение 1-го уровня, отражение 2-го уровня, отражение 3-го уровня и так далее. Вот в таком лабиринте ходят эти друзья, запутываются. Отражение 1-го уровня здесь – это понимание нами с вами того, что, собственно, происходит в книге Иова, понимание сюжета. Мы понимаем с самого начала более правильно, чем Иов и его друзья, потому что мы с самого начала знаем, что там дьявол был задействован. Это первый уровень рефлексии. Второй уровень рефлексии – это то, как мы из книги представляем себе, как Иов и друзья понимают ситуацию. И мы понимаем, что они ситуацию видят не полностью, не зная, что там, в этой ситуации, есть дьявол. Ну, и друзья, конечно, её понимают не полностью, причём они эту ситуацию понимают то так, то этак, и эти «то так, то этак» – это всё новые и новые отражения в этом зеркальном лабиринте рефлексии. И есть ещё третий уровень рефлексии (я просто дальше не хочу забираться). Это то, как мы сами понимаем, читая эту книгу, то’ как друзья понимают, то’ как Бога понимает Иов. То есть, Иов что-то думает о Боге, его друзья как-то это интерпретируют в своих головах, и не очень правильно. А мы с вами, читая книгу, интерпретируем уже в своих головах то, как эти друзья всё это понимают – и мы тоже с вами при этом ошибаемся, конечно же, потому что в книге это не так всё однозначно написано, там можно и так понять, и этак, там есть и проблемы с еврейским языком, и так далее. То есть, вот такой лабиринт в этой книге, и как найти в этом лабиринте Бога? В греческой мифологии о Лабиринте, по крайней мере, был в центре Лабиринта Минотавр, это был такой страшный человеко-зверь, но он там, по крайней мере был. А в этом лабиринте всевозможных суждений о Боге, этого центра – истинный образ Бога – не найти, там его, скорее всего, нет. И главное, что сам автор этой книги, судя по всему, не знает, не претендует на то, чтобы дать нам некий истинный образ Бога – сказать, что вот этот друг говорил это правильно, а вот это – неправильно, а Иов говорил то правильно, а то неправильно, и сейчас мы все эти ошибки поправим, и это в итоге даст нам правильный ответ, как на арифметическую задачу. Нет, автор этого ответа не имеет, он не знает его сам. Он, написав эту книгу, в сущности, пустился в некое путешествие в незнаемое в поисках Бога. И нас он тоже, когда мы читаем эту книгу, вовлекает в путешествие в незнаемое в поисках Бога. А поскольку оно незнаемое, то что там на выходе будет, никто не знает – ни автор книги, ни мы, начиная её читать. И я хотел бы, чтобы, когда мы закончим чтение этой книги, каждый вышел из этого путешествия с чем-то своим, с каким-то своим образом Бога, отношением к Богу, которое от чтения этой книги обогатилось бы.

То есть, результатом не является некая теория – теодицея как оправдание Бога, не некая теоретическая формула, которая говорит о том, что Бог потому-то и потому-то прав в том, что Он делает, а результатом является принятие Бога на другом уровне. В Ветхом Завете познание Бога есть слияние с Богом, совокупление с Богом, соединение с Богом – это не просто чисто головное познание. Вот такое познание Бога и является целью автора этой книги. И герой этой книги вот так, в итоге, познаёт Бога, и нас призывает так Его познавать. А это словами, конечно, не скажешь, и никакой теорией теодицеи это не выразишь.

Оттого, что эта книга такова, что это не просто теоретическая теодицея, а она вовлекает нас в этот процесс поиска Бога, это одна из наиболее живых книг Ветхого Завета. Она тревожит, она беспокоит людей, которые веками её читают. И люди пытаются её даже продолжать. Один общеизвестный пример продолжения Книги Иова – это «Фауст» Гёте (ну, по-своему). Другой – это «Ответ Иову» который написал замечательный философ, психолог Карл Густав Юнг. Но это освоение книги Иова как чего-то такого, что нельзя просто так прочесть, сказать «да-да-да, всё хорошо, всё правильно» и успокоиться, началось-то ещё на этапе составления Библии. Тот самый Гамалиил, о котором мы читаем в Деяниях, который был учителем апостола Павла, был противником включения книги Иова в состав Библии. Он считал, что это очень сложно, собьёт людей с толку и будет для них соблазном. Даже ещё до Гамалиила, в более раннее время существовали какие-то переработки книги Иова для более простых читателей. Есть такой таргум Иова, перевод на арамейский язык), который очень сильно упрощает, и все сложности, о которых я говорил, оттуда устраняются. Есть ещё книга примерно того же времени, которая называется «Завещание Иова», которая тоже даёт нам Иова, что называется, адаптированного (как тексты для детей бывают адаптированные).

Христианство, конечно же, тут же почувствовало, что это наша книга, и приняло её, и даже в Новом Завете, в Послании Иакова в 5-й главе есть ссылка на Иова, как на кого-то, кто является предшественником христианства. Дальше многие христианские богословы с очень раннего времени давали обильные комментарии к книге Иова – ну, например, Григорий Великий. В Средние века известен очень большой комментарий к Иову Фомы Аквинского (который, кстати, так и не доведен до конца, а занимает несколько томов). И по сегодняшний день книга Иова значима для христиан именно с христианской точки зрения. Когда читается книга Иова у нас, в Православной Церкви, то она читается на Страстной неделе, то есть, как некое предвосхищение Христа. Эта связь со Христом проявилась, конечно, только тогда, когда Христос реально явился в Новом Завете, но она заложена в книге Иова изначально, и для читателей – современников этой книги наверняка все эти аспекты были пока еще просто непонятны, недоступны.

Теперь о «Фаусте». Фауст – это развитие Иова. Это очень редко, когда кому-то удаётся к библейской книге что-то добавить. А вот Гёте это удалось – почему? Потому что он влез в душу своего героя Фауста. Фауст – это исследование его души, не внешних событий, а именно души. В книге Иова душа Иова, его психология, все эти психологические перипетии не представляют главного интереса, потому что главная проблема книги Иова – проблема богословская. Главная проблема книги Иова не душа Иова, а Бог. Главная проблема – понять Бога. А у Гёте в «Фаусте» совершенно нет проблемы «понять Бога», но есть тема – понять человека, Фауста. Конечно, это человек другой эпохи, новой эпохи, он гораздо больше похож на нас, чем на героя книги Иова. И, тем не менее, на мой взгляд, «Фауст» – это своего рода продолжение книги Иова, не зря Гёте так и начинает – со сцены на небесах – как и книга Иова.

Достоевский в «Братьях Карамазовых» упоминает Иова с двух противоположных позиций, выраженных двумя героями. Одна позиция – это Зосима, который показывает Иова как бы с классической точки зрения –терпеливый, праведник, явивший образец терпения и веры в Бога, Который несмотря ни на что человека не покидает. Не то что это неправильно – это правильно, но это далеко не весь Иов, и, может, не самое главное в нём. А вторая позиция – это Иван Карамазов, который тоже упоминает Иова, и уже сам становится на позицию Иова. Своими высказываниями Иван Карамазов мало что добавляет к тому, что уже сказано в книге Иова – к этим претензиям к Богу, но сам тот факт, что в этом герое, почти современном нам, тема Иова всё равно звучит и остаётся актуальной – это очень характерно.

Вообще, в русской литературе Иов как-то очень задевает нас за живое. Вот Лев Шестов, например, – у него целая книга так и называется «На весах Иова». Взвешивание всех этих безобразий окружающего нас мира и нас, людей, на каких весах, и что нам, погружённым в это зло, делать? Можно взвешивать на языке Евангелия – замечательно! Можно взвешивать на языке каких-то бытовых вещей (целесообразности, выгоды или потерь), а можно взвешивать на весах Иова – парадоксальных весах (Шестов вообще парадоксалист).

Третье – это книга Юнга «Ответ Иову», которая в отличие от «Фауста», которая пытается заглянуть внутрь души Фауста, ни больше, ни меньше, как пытается заглянуть внутрь Бога, при этом воспринимая дьявола не как что-то отдельное от Бога, а как что-то включённое в Бога. Это очень дерзко, и, несомненно, тут же вызывает оппозицию, критику, и так далее. Это тоже достойное продолжение книги Иова – попытка залезть внутрь Бога и понять, что в Нём происходит. Потому что в книге Иова, на самом деле, то, что происходит между Богом и сатаной, совершенно не объяснено, это тайна – почему Он этого сатану вообще терпит. Вот Юнг пытается в этом разобраться. Причём, что характерно, начав говорить о сатане, он невольно усваивает такой издевательский, ироничный, саркастичный сатанинский тон. То есть, он в этой книге нам в какой-то мере показывает, как на эту ситуацию Иова посмотрел бы сатана. А в книге Иова об этом ведь ничего не сказано. А сатана же смотрел на то, что происходит, и все слова, которые говорил Иов Богу, их же слышал и сатана, и где-то про себя, наверное, комментировал в таком характерном издевательском стиле. Вот такая непростая, ироничная интонация книги Юнга «Ответ Иову» осторожно нам намекает на то, как на эту ситуацию мог бы посмотреть сатана своими глазами.

Далее третья часть этого введения в которой затронуты ещё некие богословские проблемы книги Иова.

Запись 3 ВВЕДЕНИЕ 3 08-02-17

Мы продолжаем введение в книгу Иова. Это последняя, 3-я, часть этого введения, и то, что оно так долго продолжается, не случайно. Это связано с тем, что эта книга одна из самых трудных книг Ветхого Завета. Она, в каком-то смысле, требует от нас выломиться за рамки той привычной логики, в которой мы живём, и перейти к какой-то другой логике – если можно так выразиться, к логике божественной. Это то самое, что произошло с Иовом – в этом вообще весь смысл этой книги. Если это хотя бы в какой-то мере нам удастся после того, как мы завершим чтение этой книги, то мы будем читать Библию немножко по-другому, другими глазами, как неграмотные, которые наконец-то научились читать.

В прошлый раз мы говорили о проблеме теодицеи, то есть оправдании Бога. Многие так и воспринимают книгу Иова, как книгу, посвящённую теодицее, потому что Иов невинно пострадал, и, естественно, не зная о всей подоплёке этой ситуации, обвиняет Бога, и значит, смысл книги в том, чтобы доказать Иову, что Бог не виноват, что Бог тут ни при чём в этих бедах, которые Иова постигли. И по сей день очень многие эту книгу интерпретируют, как книгу, посвящённую именно теодицее. Это упрощение этой книги, которое выплёскивает ребёнка вместе с водой. В ней есть этот элемент теодицеи, несомненно, но если бы здесь речь шла только об оправдании Бога, то никакого Иова было бы не нужно, достаточно было бы речей его друзей. А весь смысл этой книги в том, чтобы показать, что эти плоские, хотя и благочестивые речи его друзей ни в какой мере не решают проблемы зла, которое постигло Иова, которое от дьявола исходит, а её решает явление Бога в конце. Но в каком смысле оно «решает» эту проблему? Зло никуда не девалось. Просто Иов начинает смотреть на мир, если можно так выразиться, глазами Бога, Который в конце ему является. И поэтому при этом то, что произошло с Иовом, нисколько не теряет своего ужаса, своей боли. То, что произошло с Иовом, остаётся, но этот ужас и эта боль как-то вписываются в общие очертания Вселенной, созданной Богом, и они не то что становятся менее болезненными (нет, может быть даже ещё и более болезненными), но они приобретают осмысленность.

Это проблема, которая есть по сей день. Вот какая, например, проблема у верующих благочестивых иудеев применительно к Холокосту (я это, как правило, называю просто словом Освенцим)? Они называют это просто словом Шоа – катастрофа. И современные еврейские богословы так и говорят, что мы не можем понять, в чём смысл происшедшего? Вот где Бог? В чём тут такой Замысел Бога, что он это позволил? Они находятся в этом плане в растерянности.

Христиане в этом плане, мне кажется, более точно определяют то страшное, что произошло (Освенцим и всё прочее) словом Холокост, что означает дословно с греческого «всесожжение». То есть, это жертвоприношение (всесожжение – это одна из форм жертвоприношения в Иерусалимском храме). А раз это жертва, то это, получается, не бессмысленно, эта страшная жертва страданий и смертей – она ради чего-то, она что-то такое даёт, что-то такое приносит. И в этом же и основной смысл книги Иова: не в том. что надо Бога оправдать в том страдании, которое постигло Иова (Бог в наших оправданиях вообще не нуждается, между прочим), а речь здесь о том, чтобы понять, каков смысл этого страдания в свете того, что произошло дальше. А что дальше произошло? Ответ Иову это даже не то явление Бога, которым кончается книга Иова – это ещё точка с запятой, это промежуточный этап. Ответ Иову – это Христос. Это формулировка, которую я почерпнул у Карла Густава Юнга (так и называется его замечательная книга «Ответ Иову»). Я в точности не помню, но, по-моему, это даже не он придумал, а идёт откуда-то из глубин христианского богословия, чуть ли не от Отцов Церкви, вот эта мысль, о том, что настоящий, полный ответ Иову – это Христос и Его крест. Иов в своём роде на кресте, он сидит на этой своей мусорной куче, но и Бог, если можно так выразиться, вместе с Иовом на кресте, причём не только в книге – это, в конце концов, художественное произведение, а реально, на этом христовом кресте Бог находится с теми, кто в Освенциме, кто в газовых камерах. Бог – тоже там, Он с ними. Это нисколько, как вы понимаете, не уменьшает остроты страдания в газовых камерах, а только ещё её увеличивает – если представить себе чётко, прочувствовать, что не только такие люди, как мы с вами, мучаются в этих камерах, а и Бог мучается там же вместе с ними, и в каком-то смысле ещё больше: каждый человек мучается сам по себе, а Бог мучается вместе со всеми и за всех – суммой страданий их всех. Надеюсь, не нужно доказывать, насколько решение таких проблем нужно в нашей жизни ежедневно, насколько нужен какой-то поворот нашей души, чтобы она к этим проблемам могла подойти и осмыслить их. Ну, мы, слава Богу, в Освенциме не были, но, во всяком случае, у многих в эту ситуацию попадали наши предки, родственники во время войны. А кроме того, никто ведь не знает, что ждёт нас завтра. Отсюда и острая актуальность книги Иова по сей день: не только теодицея, не только оправдание Бога и не столько оправдание Бога.

Главный элемент, который делает эту книгу более объёмной, более широкой, чем просто некая теодицея, это, конечно, то, что в ней появляется сатана. Это совершенно новый элемент в еврейском богословии. Нигде во всем Ветхом Завете образ сатаны не прописан так чётко и ярко, как в книге Иова. В Новом Завете, конечно, несколько раз появляется очень ярко сатана – и в сцене искушения Христа, и косвенно – в сцене страстей Христовых, в сцене Гефсиманского борения Христа. То есть, Новый Завет этот образ дьявола из Ветхого Завета взял, усилил, более чётко его показал. А вот в Ветхом Завете это практически единственное место, где он чётко выписан. И в каком-то смысле появление там сатаны даёт тем, кто считает книгу Иова просто теодицеей, очень удобную «отмазку», потому что это же не Бог всё придумал, это сатана всё придумал, он на Иова все эти беды наслал, можно сказать, своими руками. Так что «по ту сторону забора», стоящего между Богом и дьяволом, находится вся вина за страдания Иова. И хотя это объяснение, конечно, примитивизирует роль сатаны в книге Иова, многие так на это всё и смотрят по сей день. Это показывает, насколько эта книга сложна, насколько она в наши мозги, вышколенные школьной логикой, плохо вмещается. Тем не менее, конечно же, роль сатаны в этой книге фундаментальна. В этой драме без сатаны не было бы вообще ничего. Это, как если бы из «Гамлета» убрать короля Клавдия – ну и всё, и нет этой замечательной драмы. Так и тут. Всё дело-то как раз в том, что в мозгах и у Иова, и у его друзей сатаны нет, они о его существовании даже не подозревают. И тем более не подозревают, какую роль сыграл сатана во всём том, что произошло. У них модель такая, что есть только Бог в мире, и всё доброе от Бога, и всё злое от Бога. Причём, это гениальный автор книги Иова не сам придумал. Еврейское богословие на протяжении сотен лет, примерно до эпохи Вавилонского пленения, именно так и рассматривало мир. И мы это и у Пророков встречаем. Замечательный, гениальный пророк Исайя тоже разделяет эту дефектную картину мира, где всё, и хорошее, и злое происходит от Бога. И Иов просто говорит это в начале книги своими словами: «Что ж, мы от Бога доброе принимать будем, а злое принимать не будем?». Когда эти слова произносит Иов, то можно только проникнуться всяким уважением к этому человеку, что он так на мир смотрит, потому что в его модели мира, кроме Бога, никого нет. Но мы-то, люди христианской эпохи, что же, должны под этими словами Иова подписаться и любое зло принимать, потому что оно от Бога? Нет! Тогда получится, что зло, которое исходит от дьявола (типа Освенцима), мы тоже должны принять! Но разве этого от нас Бог хочет? Думаю, что нет. И в какой-то мере роль книги Иова в том, что она для нас открывает этот трудный выбор. Можно выбрать такое «решение» проблемы зла: то зло, которое нас постигает, это урок для нас от Бога, то, чем Бог нас поучает, наставляет на путь истинный, пусть даже иногда это бывает болезненно. Но это решение игнорирует дьявольское зло – что же, Бог этих людей, погибших в газовых камерах, так наставлял на путь истинный? Это уже не Бог, а что-то ровно противоположное получается. Поэтому многие формулируют так: «Бог после Освенцима». Это вопрос: как надо изменить, преобразовать наш образ Бога после того, как мы (человечество) с этим таким ярким злом столкнулись? Один из уроков, которые преподал нам дьявол с помощью Освенцима – это чтобы мы лучше усвоили уроки книги Иова, лучше поняли вот это, научились как-то различать то, что нам кажется злом, а на самом деле является уроком от Бога, и то, что является по-настоящему злом, происходящим от дьявола.

Если дьявола из системы, которую представляет собой книга Иова, мысленно удалить, то получается ровно то, что говорят друзья Иова, и что говорит сам Иов до того, как ему явился Бог. Он ведь тоже предъявляет Богу претензии в полной уверенности, что он из-за Бога сидит на этой мусорной куче, что таков непонятный Замысел Бога, и он просит объяснить: «за что Ты мне всё это послал?». В этой системе координат проблема зла просто неразрешима. Нам может иллюзорно казаться, что Бог, когда Он является в конце этой книги Иову, разрешает эту проблему Иова, показав Иову Самого Себя, Своё величие, Вселенную, которую Он создал. Оно-то, в каком-то смысле, так, но только надо учесть один важный элемент – что важной частью этой Вселенной, которую Он создал и показал Иову, является дьявол, который показывается Иову не в таком, конечно, виде, как его рисуют на картинах (фигура с рогами и копытами), а в виде бегемота, левиафана, в виде этого могущественного, воплощённого зла, с которым Бог несколько иронически призывает Иова бороться (ну, куда Иову бороться с таким левиафаном!). С другой стороны, тут не только ирония, потому что сам-то Иов с ним бороться не может, а вот с помощью Христа (Который есть ответ Иову) всё человечество, все мы, все новые Иовы, уже можем бороться с левиафаном с помощью Христа – силою не своей, а Его силой, и в этом смысле Христос – ответ Иову.

В гениальном замысле этой книги ключевой момент – то, что Иов не знает о существовании сатаны и всей этой прелюдии, которая происходит в 1-й главе, не знает, откуда это всё его постигло, что это ведь не Замысел Бога, это замысел сатаны. Да, Бог на него как бы даёт Своё согласие (скажем так, нехотя – я ещё скажу, почему Бог даёт Своё согласие), но, во всяком, случае это замысел сатаны. Иов, естественно, об этом не подозревает, думает, что это Замысел Бога, и эта его ошибка, эта его неинформированность играет фундаментальную роль в той пьесе, которую нам рисует книга Иова, потому что только это толкает Иова к выходу за пределы того логичного образа Бога, который представляют его друзья. Он только поэтому не удовлетворяется тем гладеньким богословием, которое представляют его друзья, а хочет выломиться куда-то дальше, к настоящему Богу. От этих ложных образов Бога (а он чувствует, что они ложные, что им чего-то не хватает) он хочет выломиться к Богу истинному, к Богу Живому. А если бы он знал, что всё это идёт от дьявола, ну, тогда бы он, наверное, сказал: «Ну, что ж, это от дьявола, Бог тут не виноват. Вот пострадал я от вездесущего в мире зла, сижу на мусорной куче, и что ж тут поделаешь!». И ничего не было бы, и того гениального прорыва к Богу Живому, который в этой книге есть, без сатаны не было бы. Если бы всё было так, как себе представляет Иов, или если бы Иов знал полностью, о том, как это всё происходило между Богом и дьяволом, то главного в этой книге не случилось бы. То есть, ключ к этой книге – что сатана есть, что свой замысел он осуществляет, и что при этом люди (Иов, да и мы сами) об этом замысле не знаем. Мы знаем сегодня, что сатана есть, он действует, но где? В мире происходит масса событий (включите телевизор). Это что, замысел дьявола так осуществляется? Или это человеческая история так развивается, или это Замысел Божий такими неожиданными способами происходит на наших глазах? Это очень трудно решить, и поэтому мы тоже в положении Иова, когда мы не знаем, откуда это происходящее зло: от дьявола или это какая-то сложная логика Божьего Замысла? Мы в этом смысле в положении Иова как раз и находимся довольно часто.

Есть такая пословица в учёной среде: все знают, что этого сделать нельзя, а кто-то один не знает – и он-то это и делает. Таков Иов. Его друзья всё знают, у них на всё есть ответ, и на то, почему Иов сидит на мусорной куче, а он не знает почему, у него нет этого ответа. А они его критикуют и даже смеются над ним (ты такой мудрый человек, а таких простых вещей о Боге не знаешь!). А он говорит: да, я этих простых вещей не знаю, и то, что вам кажется самоочевидным, для меня не самоочевидно. Именно это ключ к книге Иова и для нас тоже глубокое поучение. Мы очень легко принимаем то, что написано в Библии (раз это Библия, что же, мы с ней спорить, что ли, будем?). А на самом деле к этому всему надо подходить, как Иов, то есть, не считать это самоочевидным. Каждая строка, написанная в Библии, это плод огромных духовных трудов человечества на протяжении веков, трудов глубоких, мудрых людей, и часто было заплачено не просто потом и временем, а своей жизнью. Евангелие – достаточный пример. И поэтому такое отношение Иова – требовательное отношение к Богу, которое есть у Иова – тоже нам надо перенять, когда мы читаем Библию.

Теперь к главному вопросу. Главный вопрос, конечно, не в том, есть сатана или нет, книга Иова нам однозначно отвечает на это. Главный вопрос – почему Бог сатане потакает. Почему он соглашается на то, чтобы сатана произвёл этот эксперимент, если можно так выразиться, над Иовом? Притом, Он не то что даёт сатане карт-бланш – ни в коем случае. Ведь в конце, когда Он является Иову, показывая ему сатану в образе левиафана и бегемота, Он как раз призывает (хотя с некоторой иронией) Иова с ними бороться. То есть, ни в коем случае нельзя считать, что всё, что делает дьявол, Бог попускает и благословляет – нет! Но всё-таки, вот в данном, конкретном случае, почему Он данную ситуацию попустил?

Чёткий, логический ответ на этот вопрос дать нельзя, это то место, где наша школьная логика отказывает. Какая-то другая, парадоксальная логика вступает в действие. Я попытаюсь дать какие-то намёки на то, где может лежать ответ на вопрос, почему Бог это попустил. Во-первых, обращаю внимание на то, что тот эксперимент, который дьявол произвёл над Иовом, это не просто проявление дьявольской злобы, хотя конечно, дьявол злобен, он мучитель, он любит мучить людей, и обманывать, и так далее. Но в данном случае у него есть конкретная цель: доказать Богу, какие люди ничтожные, и даже лучший из них – Иов (ведь это же Бог говорит, что Иов лучший, или один из лучших людей, которые живут), доказать, что даже он ничего не стоит. И Бог соглашается на это испытание. Почему? Думаю, просто по той причине, что Бог в человека верит (сто раз это в Библии подчёркнуто), что Он принимает нас с вами такими, какие мы есть – грешных, ничтожных, слабых, неверных Богу, и так далее. Бог, в каком-то смысле, верит нам больше, чем мы верим в самих себя. И вот это про Иова. Бог, в лице Иова, верит в человечество и поэтому соглашается, демонстрирует Свою веру. А как Бог может продемонстрировать свою веру в человека? Забронировать человека от всяких испытаний, от всякого страдания, всякого зла? Так вера в человека не проявляется. И поэтому, мне кажется, одна из причин, почему Бог соглашается – из Своей веры в человека. А вторая причина – это то, что Бог в Освенциме, в газовых камерах, с теми, кто там умирает, но также Бог и с Иовом, на этой мусорной куче находится. Он страдает с ним тоже на этой мусорной куче, и причём не только вот с этим конкретным Иовом, который, в конце концов, является художественным образом, но Бог страдает со всеми замученными, униженными и оскорблёнными, которых на протяжении всей истории человечества – бесконечное количество, и в данный момент тоже. Бог с ними со всеми, можно сказать, в лице Иисуса Христа. Жертва Христа – это то, как Бог подходит к теме страдания и зла в жизни человечества: Он жертвует собой на кресте, и Он не отнимает и у нас, людей (в лице Иова, в данном случае) этой возможности пожертвовать собой. С Иовом ведь что оказывается – что его страдание – это своего рода Холокост. Это жертва ради того, чтобы одержать текущую победу над дьяволом – открытие нового образа Бога – и приблизить вот этим приход Иисуса Христа. Да, тут не линейная логика, а вот какая-то круговая. Эта книга сложна, но своей сложностью она открывает те грани образа Бога, которые ни одна другая книга Ветхого Завета не открывает – только в Новом Завете они открываются. А нам, наверно, надо попытаться Бога знать и понимать не так, как нам проще, а так, как Он есть на самом деле, а Бог на самом деле очень сложен. Он, как мы говорим, велик – даже не по размеру, а именно по Своей сложности, Своей глубине, Своей насыщенности, и по смысловым началам, которых в нашей человеческой жизни гораздо меньше, чем нам бы хотелось. Вот такого-то Бога, великого, в том числе, Своей сложностью, мы познаём вместе с Иовом через книгу Иова.

Одна из причин, по которым концепция теодицеи возникает как объяснение происшедшего с Иовом, в том, что Бог предполагается всемогущим. Мы говорим, что Бог всезнающий, Бог всесильный, вездесущий, Бог вечный и так далее. Я даже не буду останавливаться на довольно проблемном вопросе – откуда мы всё это знаем. Но что мы понимаем под словами, что Бог всемогущ. Как это? Допустим, в мире есть какое-то зло – вот Гитлер какой-нибудь появился. Мы как это себе представляем – что Бог, как Старик Хоттабыч, выдирает волосок из бороды и говорит «тох-тибидох-тибидох-тибидох» – и Гитлера нет? Не так! Бог не таким образом воздействует на нашу земную жизнь. Он действует не силой, а жертвой. Его всемогущество – это неограниченность самопожертвования Бога в лице Иисуса Христа.

Мы тоже можем чем-то жертвовать, особенно ради чем-то близких нам людей, но в принципе наши возможности самопожертвования ограниченны, мы в этом плане далеко не всемогущи. Мы над собой не имеем власти заставить себя пожертвовать чем-то своим во многих ситуациях, когда это надо, даже когда понимаем, что это надо. Бог в этом плане всемогущ. Его глубина доступной Ему жертвы – бесконечна, она простирается до смерти Его на кресте.

Ещё одно в связи с проблемой сатаны. Сатана ведь в конце этой книги никуда не делся. У нас в конце книги Иова возникает впечатление, что все проблемы Иова решены – вот у него новые дети, всё имущество, Бог его оправдал – как говорится, happy end произошёл. Какой же happy end, если сатана прекраснейшим образом продолжает действовать во Вселенной – автор книги Иова это прекрасно понимает! То есть, у него есть подтекст в этой книге, и этот конец несколько ироничен. Ну да, Иову всё вернули – но, во-первых, поставим себя на место Иова: новые дети, что, заменяют старых детей? Мы бы так хотели? А второе – этот happy end – это же ирония, потому что Сатана-то где? – при деле по-прежнему. Так что нельзя сказать, что всё устроилось. Может быть, в первоначальном варианте книги Иова, из которого это гениальное художественное произведение произошло, в том древнем прото-Иове, который восходит Бог весть к каким временам, там, может быть, и был такой happy end и был. Но автор этой книги, как говорится, всё перелопатил по-своему, в своём характерном, удивительном и парадоксальном духе. И далее: допустим, как кто-то интерпретирует, у героя, у Иова всё устроилось, потому что он на своё требование смысла получил ответ (и действительно, получил ответ – осмысленность происходящего ему была дана), но у нас-то, читающих эту книгу, ничего не устроено, у нас всё осталось по-прежнему. Проблема зла, осмысления зла возникает в нашей жизни чуть ли не каждый день, поэтому нельзя говорить, что в конце книги happy end – это ответ на что-то. Ответ – только Христос. Да и Христос – ответ тоже не окончательный, потому что мы же понимаем, что с приходом Христа всё не кончилось: и сегодня зла полным-полно. Окончательный ответ – Второе Пришествие Христа, Страшный Суд, Новое небо, Новая земля, Новый Иерусалим. Но это только существует для нас в надежде, в вере, а не в реальности.

И в конце книги Иова, и в том, как говорит Бог с Иовом, можно ощутить некую специфическую интонацию – она ироничная, и я даже сказал бы, несколько юродствующая. Между прочим, когда сам Иов говорит Богу эти слова: я хочу с Тобой судиться, и так далее – уже в этом есть некий элемент юродства. Но главное, когда Бог разговаривает с Иовом, Он тоже с ним разговаривает не таким серьёзным тоном, а тоже каким-то таким странным полунасмешливым тоном. И возникает такое ощущение, что и Бог немного юродствует по отношению к Иову, и конец этой книги, когда якобы происходит завершение всего, и Иову всё вернули, и он почивает на лаврах – это тоже ирония и юродство, уже со стороны автора и составителя этой книги. Это важный элемент – ирония, юродство (не думаю, что есть точное слово, чтобы обозначить эту интонацию), и эту интонацию воспроизводит Карл Густав Юнг в своей замечательной книге «Ответ Иову», которую я очень рекомендую, хотя она нисколько не проще самой книги Иова. Когда я впервые прочёл эту книгу Юнга, она очень меня поразила, не столько тем, что там написано, сколько тем, как это написано. Юнг как бы рассказывает нам историю Иова, пытаясь понять, что при этом внутри, в душе у Бога происходило, но как бы глазами дьявола. Даже не то, что глазами дьявола, а в той интонации, которую, с точки зрения Юнга, употреблял бы дьявол, если бы ему пришлось рассказать историю Иова. Вы только представьте, что было бы, если бы дьявол написал свою историю Иова. А ведь это же запросто – у нас есть история Освенцима, ну а если бы кто-то из организаторов Освенцима написал свою историю Освенцима? (Может, и написал). Вот также, примерно, и дьявол мог написать свою историю Иова, и она, несомненно, несла бы в себе эту характерную дьявольскую издевательскую интонацию. И вот Юнг в своей книге, с одной стороны, передаёт эту интонацию дьявола, и этот юродствующий взгляд на всё то, что произошло в книге Иова, а с другой стороны, Юнг очень мудро не впускает это в душу читателя, он всё-таки ставит какой-то барьер между этой иронической интонацией и тем, о чём он пишет. Я бы сказал так, что Юнг этой иронией делает некую прививку против дьявола. Что такое прививка? Это ослабленная болезнь, которая вызывает иммунную реакцию организма. Вот когда мы читаем книгу Юнга, мы получаем, как мне кажется, вот такую прививку против дьявольского взгляда на всё то, что произошло с Иовом.

Ну, и чтобы закончить тему сатаны: а какой вообще ответ на эту проблему сатаны? Кто должен дать ответ на проблему сатаны? Бог? Опять тох-тибидох-тибидох-тибидох – и нет сатаны в мире? Нет! Ответ на тему сатаны должны дать мы с вами – люди, должно дать человечество. Человечество, если можно так выразиться, должно пойти по стопам Иова. С ним должно произойти то, что произошло с Иовом, и это открытие, так сказать, нового образа Бога естественно сопряжено с преодолением, аннулированием, уничтожением возможности для сатаны действовать в наших душах. Потому что один из ключевых моментов того, как сатана действует в наших душах, это наше неумение различать, что от Бога, а что от сатаны, неумение различать, упрощённо говоря, добро и зло. А это неумение различать связано, опять же, в первую очередь с тем, что образ Бога в наших мозгах очень упрощённый, примитивный, поэтому мы Живого Бога, с которым мы в жизни встречаемся, часто просто не узнаём, как Христа не узнали очень многие из тех, кто в Его лице с Богом встретился. Это и у нас тоже происходит. Урок Иова достигается дорогой ценой – страданием, потерями. Этот урок видимо, человечество в своём историческом пути должно пройти, усвоить, и вот тогда (возвращаясь к теме Освенцима) мы воспринимаем и Холокост, и многое другое. А в нашей стране 30 миллионов погибших в войне – это жертвы ради чего? Это не теряет нисколько своей боли, но обретает смысл. Путь человечества туда, к Богу Живому, лежит через страдание, как это было в случае с Иовом.

Ещё один момент – об образе Бога. Образ Бога – это такая сложная штука. Это как бы рисунок, наша душа, наш разум рисует себе Бога. Понятно, что Бог невидим, и мы не знаем, как Он выглядит на самом деле, и мы рисуем Его так, что это может быть карикатурой, и даже злобной карикатурой в наших душах. Или это может быть дружеским шаржем на Бога, или может быть честной попыткой портретирования Бога, как дети рисуют портрет папы, и он редко бывает похож, но вот так мы рисуем, так рисуют наши души. И эти образы Бога могут накладываться и друг на друга, и на другие образы, которые есть в нашей душе. Когда мы, например, читали книгу Исайи, я подчёркивал, что у Исайи то и дело накладываются друг на друга образ Бога Израилева (Бога Отца в современной терминологии), образ Мессии (Иисуса Христа в современной терминологии), образ Израиля, как народа, и образ самого пророка, который говорит «я» в некоторых местах. Кто это говорит – Бог, Мессия, Израиль или это пророк от имени народа говорит, часто разобраться нельзя. И в книге Иова тоже есть как бы наложение разных прозрачек друг на друга, но только оно ещё глубже, это наложение разных образов Бога Живого и Самого Бога Живого. Когда мы встречаемся с рассказами друзей Иова, мы видим, что они, как в трёх соснах, блуждают в этом лабиринте различных образов Бога, которые есть у них в душах, и не могут вырваться к Богу Живому, и даже не хотят, потому что не понимают, что всё это образы Бога Живого, а Иов это понимает, и поэтому его и не устраивает ни один из их ответов, а ему нужен Бог Живой. И ответ Иову (то, что’ он в итоге получает) – это не очередная теория Бога, не очередной портрет Бога, а Бог Сам, реальный Бог.

Реальный посредник между Богом и людьми, которого требовал Иов, в итоге так и даётся не в виде какого-то теоретического образа, а в виде реального Иисуса Христа. Но в книге Иова, которая является художественным произведением, написанным за 500 лет до Христа, естественно, никакого конкретного упоминания о Христе нет. Но ведь Иов – это модель всего человечества, каждого из нас. Нам-то, как человечеству, как такому коллективному Иову, дан ответ – в лице Иисуса Христа.

Еще один момент, который очень редко отмечается. Мы видим, что в книге Иова главное её содержание – это диалог с Богом. Сначала, в лице этих друзей Иова, это диалог с пустотой, потому что они, говоря о Боге, при этом совершенно не вступают с Ним ни в какой контакт, говоря так, как будто они Его и так знают. Иов поначалу тоже не в диалоге с Богом, он только требует этого диалога, и в итоге его получает. То есть, участием Иова в диалоге с Богом является вопрошающий крик к Богу: «где Ты?» и «объясни мне!». И мы видим, что в итоге этого диалога Иов меняется. То, что в конце сказано, что он полагает руку на уста свои, и так далее – означает ли это, что Бог его подавил Своим величием, и Иов заткнулся? Да нет, конечно! Иов стал новым Иовом, другим Иовом – так, как человечество, познавшее Христа, стало другим человечеством. Важно это отметить – что Иов в ходе этой книги эволюционирует, он изменяется, и в конце книги этот новый Иов – он такой новый, такой нестандартный и необычный, что даже сам автор этой книги не может его описать какими-то конкретными словами, а только говорит устами Бога, что вот этот Иов – он, так сказать, правильный человек, и о Боге говорит правильно, поэтому Я его благословляю, и пусть он молится о вас – говорит Он друзьям Иова. Но вопрос, который очень редко задают: а в этом диалоге Иова с Богом Бог-то Сам меняется или нет? Или Бог остаётся таким как был в начале. Я думаю, что Он меняется, и в этом сила книги Юнга «Ответ Иову», её фундаментальный, так сказать, постулат – попытка разобраться, как Бог меняется в диалоге с Иовом.

Когда мы говорим, что Христос – это ответ Иову, мы же, с другой стороны, знаем по Евангелию от Иоанна, что Христос – у Бога от начала времён, и даже до начала времён: «В начале было Слово, и Слово было у Бога, и Слово было Бог». И это Христос. При чём тут Иов, если у Бога всё это было заранее предрешено? Это некая проблема нашего логического понимания Замысла Бога: мы только две альтернативы берём – либо у Него всё заранее предрешено, либо ничего не предрешено, а всё возникает по ходу пьесы. Как в нашей жизни – у нас же тоже ничего не предрешено, наша жизнь разворачивается непредсказуемым для нас самих образом. На самом деле Христос, конечно, присутствует в этом извечном образе, в вечном Замысле Бога, а, с другой стороны, для того, чтобы Христос в реальности явился, не в Замысле, а в реальности, в этой нашей жизни, как Иешуа из Назарета, для этого в Самом Боге должно произойти некое изменение, некое, так сказать, перешагивание через что-то. И стимулом для Бога к перешагиванию через какой-то внутренний барьер является, по книге Иова, именно этот диалог Бога с человечеством. В книге Иова это изображено в художественной форме. Ну, а если говорить о конкретной истории, то вклад нас, людей, человечества в Божественный Замысел – это то, что мы, видимо, где-то, когда-то, может быть, устами самого же автора книги Иова что-то сказали такое, что сподвигло Бога уже не на словах, не в Замысле, а в реальности, прийти в наш мир в виде Иисуса Христа. И это предвидено в книге Иова, потому что, если в неё вдуматься, то Бог в её конце тоже не остаётся таким, как в начале этого разговора с человеком.

Мы только вчера в нашем храме обсуждали книгу замечательного американского богослова Джона Хота, который связывает тему Бога, религиозную тему, с темой эволюции всего живого мира. Одна из фундаментальных идей Хота в том и состоит, что Бог для нас, с одной стороны, источник новизны в нашем мире, в том числе и в эволюции всего живого мира, вот почему из каких-то бактерий всё до нас дошло, и, наверно дальше ещё пойдёт. Это всё та самая новизна, которая идёт из Замысла Бога. А с другой стороны, в этом процессе и Сам Бог тоже эту новизну в каком-то смысле впитывает в Себя. Он не только источник новизны, Он и приёмник новизны, Он меняется в ходе этого эволюционного процесса. У Него не всё предрешено заранее, так сказать, до последней запятой, ни в коем случае.

Несмотря на то, что эта книга изображает диалог человечества (в виде Иова) с Богом, сама книга Иова – некий шаг в этом диалоге. Она нам не только этот диалог изображает, она сама есть некое высказывание человечества в этом диалоге, сделанное за 2500 лет до нас. И это высказывание, которое Бог слышит. Мало того, что мы читаем книгу Иова – Бог читает книгу Иова, и сделал из нее Свои выводы. И книга Иова продолжает работать, диалог продолжается. Она вовлекает нас, когда мы её читаем. И когда мы её читаем, то мы её пытаемся понять. Вот это наше умственное усилие понять эту Книгу, понять через неё Бога, понять, что нам Бог хочет сказать, вдохновивший эту книгу – это наше высказывание в диалоге с Богом. Поэтому для нас очень важно, как мне кажется, читать эту книгу с максимальной самоотдачей нашего интеллекта и нашей души, потому что, её читая, мы не просто разговариваем с Библией, а мы через неё разговариваем с Богом.


Запись 4 Глава 1 15-02-17

Теперь от введения в книгу Иова мы переходим к чтению этой одной из самых важных и, пожалуй, самой парадоксальной и поэтому трудной для нас книги Ветхого Завета.

Был человек в земле Уц, имя его Иов; и был человек этот непорочен, справедлив и богобоязнен и удалялся от зла. И родились у него семь сыновей и три дочери. Имения у него было: семь тысяч мелкого скота, три тысячи верблюдов, пятьсот пар волов и пятьсот ослиц и весьма много прислуги; и был человек этот знаменитее всех сынов Востока. Сыновья его сходились, делая пиры каждый в своем доме в свой день, и посылали и приглашали трех сестер своих есть и пить с ними. Когда круг пиршественных дней совершался, Иов посылал за ними и освящал их и, вставая рано утром, возносил всесожжения по числу всех их [и одного тельца за грех о душах их]. Ибо говорил Иов: может быть, сыновья мои согрешили и похулили Бога в сердце своем. Так делал Иов во все такие дни. И был день, когда пришли сыны Божии предстать пред Господа; между ними пришел и сатана. И сказал Господь сатане: откуда ты пришел? И отвечал сатана Господу и сказал: я ходил по земле и обошел ее. И сказал Господь сатане: обратил ли ты внимание твое на раба Моего Иова? ибо нет такого, как он, на земле: человек непорочный, справедливый, богобоязненный и удаляющийся от зла. И отвечал сатана Господу и сказал: разве даром богобоязнен Иов? 10 Не Ты ли кругом оградил его и дом его и все, что у него? Дело рук его Ты благословил, и стада его распространяются по земле; 11 но простри руку Твою и коснись всего, что у него, - благословит ли он Тебя? 12 И сказал Господь сатане: вот, все, что у него, в руке твоей; только на него не простирай руки твоей. И отошел сатана от лица Господня. 13 И был день, когда сыновья его и дочери его ели и вино пили в доме первородного брата своего. 14 И вот, приходит вестник к Иову и говорит: 15 волы орали, и ослицы паслись подле них, как напали Савеяне и взяли их, а отроков поразили острием меча; и спасся только я один, чтобы возвестить тебе. 16 Еще он говорил, как приходит другой и сказывает: огонь Божий упал с неба и опалил овец и отроков и пожрал их; и спасся только я один, чтобы возвестить тебе. 17 Еще он говорил, как приходит другой и сказывает: Халдеи расположились тремя отрядами и бросились на верблюдов и взяли их, а отроков поразили острием меча; и спасся только я один, чтобы возвестить тебе. 18 Еще этот говорил, приходит другой и сказывает: сыновья твои и дочери твои ели и вино пили в доме первородного брата своего; 19 и вот, большой ветер пришел от пустыни и охватил четыре угла дома, и дом упал на отроков, и они умерли; и спасся только я один, чтобы возвестить тебе. 20 Тогда Иов встал и разодрал верхнюю одежду свою, остриг голову свою и пал на землю и поклонился 21 и сказал: наг я вышел из чрева матери моей, наг и возвращусь. Господь дал, Господь и взял; [как угодно было Господу, так и сделалось;] да будет имя Господне благословенно! 22 Во всем этом не согрешил Иов и не произнес ничего неразумного о Боге.

Во введении в эту книгу я говорил, что эта первая часть, вероятно, присутствовала уже в прото-Иове, то есть, в той древней легенде, которая рассказывала более упрощённую историю, и там этот Иов был терпеливым, многострадальным – и только. Никаких острых вопросов он в этой легенде не задавал, а просто был примером того, как надо смиренно принимать все несчастья и страдания, не теряя при этом веры в Бога. В том первоначальном варианте дьявола, скорее всего, не было, да его и не могло быть, потому что еврейское богословие познакомилось с понятием дьявола только после Вавилонского пленения, видимо, почерпнув это понятие из контактов с персами, у которых было наследие зороастризма – картина этого тёмного духа, духа зла, который существует во вселенной. Тем не менее, есть некий намёк на то, что уже в ветхозаветное время, задолго до того, как книга Иова приобрела тот окончательный вид, в котором мы её сегодня читаем, уже тогда в еврейском богословии могло быть понятие дьявола, хотя, может быть, и не такое чёткое. Есть, например, место в 3-ей Книге Царств, в 22-й главе. Вот как там говорит пророк Михей царю израильскому и царю иудейскому Иосафату:

19 И сказал Михей: выслушай слово Господне: я видел Господа, сидящего на престоле Своем, и все воинство небесное стояло при Нем, по правую и по левую руку Его.

20 И сказал Господь: кто склонил бы Ахава, чтобы он пошел и пал в Рамофе Галаадском? И один говорил так, другой говорил иначе.

21 И выступил один дух, стал пред лицом Господа и сказал: я склоню его. И сказал ему Господь: чем?

22 Он сказал: я выйду и сделаюсь духом лживым в устах всех пророков его. Господь сказал: ты склонишь его и выполнишь это; пойди и сделай так.

23 И вот, теперь попустил Господь духа лживого в уста всех сих пророков твоих; но Господь изрек о тебе недоброе.

(это говорит пророк Михей, заключая эту сцену). Бог здесь выступает как некий соблазнитель, чтобы подтолкнуть Ахава к поступку, который Ахава погубит. А вот этот дух, который говорит с Богом, – он не то, чтобы дьявол, он лживый не по природе, но он чем-то всё-таки похож, некий намёк на дьявола в нём всё-таки есть.

Вот, пожалуй, единственное место, где я в Ветхом Завете нашёл, действительно, некую аналогию к тому, что мы читаем дьяволе в этой главе. Эта глава – зачин всей книги Иова, и как в музыкальном произведении тема задаётся буквально с первых же аккордов, так и тут – многое задаётся в этой книге с первых же аккордов. И, в частности, задается то, что книга Иова – это книга не ответов, а вопросов, и поэтому она так и начинается. Первые слова Бога, которые в этой книге произносятся, это вопрос. Вопрос сатане: «Откуда ты пришёл?». И дальше Господь задаёт ему еще вопрос: «Обратил ли ты внимание на раба моего Иова?», а сатана задаёт вопрос в ответ, и вообще всё то испытание, которое потом претерпит Иов, это своего рода вопрос Иову, вопрос в глубину его души – сумеет ли он стать чем-то большим, чем его друзья, в этом страдании. Удастся ли ему это страдание преобразить в какое-то такое качество, которое позволит ему прорваться за те пределы, которые ограничивают его друзей. Это испытание Иову, но это вопрос и сатане, испытание сатане. Сатана ведь считает, что если Господь ему, сатане, волю даст, то проявится, что власть сатаны над человеческим родом не знает пределов и не знает меры. То есть, сатана считает, что падшесть человеческого рода такова, что у него (сатаны) все козыри на руках. История Иова, таким образом, это испытание и для сатаны тоже, которое он не выдерживает. Это вопрос сатане от Бога – неявный, конечно. Тут много таких неявных вопросов.

Когда мы представляем себе чётко страдание, которое пережил Иов, у нас как бы отходит на задний план то, что это страдание даёт ему силы для того, чтобы совершить то, о чём говорит Христос – что Царство небесное даётся совершающим усилие. Только ценой страдания Иов получил силы на это усилие.

И ещё один момент об этих вопросах. Друзья Иова тоже некоторые вопросы ему задают. Но их вопросы – как бы не из глубины души, а из какого-то поверхностного слоя их ума. А Иов задаёт вопросы от всей своей природы, потому что его несчастья перевернули его всего, и задели его за живое. То есть, вопросы, которые им задаются, это вопросы, которые задаёт цельность человека. Между прочим, когда об Иове говорится здесь, что он непорочен и справедлив, эти слова – перевод двух еврейских слов «там» и «яшар», а они более точно переводятся как «цельный» и «прямой». И ответ Иову – это тоже цельность Бога: вот каков Бог, как Он есть, во всей Своей полноте. Отсюда невозможность выразить словами этот ответ, и отсюда то, что Иов этим ответом просто ошеломлён, потому что мы обычно имеем дело с каким-то маленьким отражением Бога (как в капельке воды отражается океан), а тут Бог во всей Своей полноте Иову предстал.

И сатана задаёт в этой книге вопросы в свой черёд. Его вопрос – «даром ли богобоязнен Иов?». Это, конечно, вопрос в его системе координат. В системе координат сатаны главным в устройстве всего мира является не жертва, как в системе координат Бога, а выгода. Мы в нашей потребительской цивилизации, в этом смысле, в большой мере живём в системе координат сатаны. Это не значит, что мы действуем по-сатанински, но наши мерки больше похожи на его мерки, чем на мерки Бога, Который всё мерит жертвенностью. Ну, а то, что во всём многообразии человечества, в котором есть и золото, а есть и примесь к золоту, сатана предпочитает работать как раз с грязной частью, с примесью, со стремлением людей к выгоде, это, конечно, результат того, что наш мир является падшим миром и даёт возможность сатане именно в этой системе координат работать с нашим миром. И то, что эта возможность есть – это вопрос, который сатана задаёт уже не Иову, а Богу. Он Бога, фактически, через Иова неявно спрашивает: в Твоей, Господи, системе координат, мир весь основан на жертве, и там Ты являешься главным жертвенным центром этого мира. Но не выходит ли так, что Ты единственный, кто в этом мире чем-то жертвует (вот как Христос на кресте), а больше никто – и все эти создания, вся эта тварь, и эти разумные люди – они ничем жертвовать не хотят? Вообще, образ сатаны, который складывается из книги Иова, а потом уже из Нового Завета – это образ такого создания, которое в своём ressentiment, в своей обиде и зависти по отношению к Богу, именно Богу хочет что-то доказать, и едкие вопросы ставит Богу. А люди для него – просто муравьи, они для него слишком мелки, и Иов для него в этой ситуации – это просто пешка на шахматной доске, с помощью которой сатана хочет что-то доказать Богу. Но, как видите, в итоге Иов оказывается далеко не пешкой. И это тоже один из вопросов, который Бог задаёт Иову: «сумеешь ли ты быть не пешкой?». И он сумел.

Когда мы говорим, что Христос – это ответ Иову, то надо при этом не забывать, что Христос – это ещё ответ на этот вопрос сатаны о том, есть ли в мире что-нибудь или кто-нибудь, кто, так сказать, даром, то есть бескорыстно богобоязнен. Христос Сам по Себе, может быть, и не был бы ответом на этот вопрос, потому что сатана сказал бы: «ну, это Божественная натура во Христе – конечно, Он от Бога унаследовал способности и стремление к жертвенности, а вот человек-то как?». Да, но Христос – Он же не просто Христос. Христос пришёл в наш мир как центр Церкви – Церкви, которую мы с вами представляем и миллиарды людей по всему миру. И то, что есть миллиарды людей, которые мыслят именно в Божественной системе координат, где центром является жертва, а не выгода (не говорю – живут, а мыслят, потому что мы не всегда умеем жить так, как мыслим, но, по крайней мере, мы мыслим в этой божественной системе координат) – это тоже ответ сатане. И первым ответившим был Иов. Таким образом, Христос – это ответ и Иову, и сатане одновременно.

Есть известная формулировка, которая отвечает на острый вопрос, почему, собственно, Бог позволяет сатане такие вещи проделывать с Иовом – убить его детей, его самого поразить болезнью. Это ведь выглядит как-то жестоко со стороны Бога по отношению к Иову. Ответ состоит в том, что Бог страдает при этом не меньше самого Иова. Я бы добавил, что Бог страдает не с Иовом, как мы можем сострадать рядом с больным человеком: мы ему сострадаем, но всё-таки страдания – его, а не наши. А Бог страдает в Иове. Ведь в человеке есть не только образ и подобие Божие, а в таком человеке, как Иов, в этой книге, уже есть Сам Бог, как во Христе – Сам Бог. Во Христе не образ Бога, а Сам Бог, в этом и состоит Божественная природа Христа. То есть, в Иове, можно сказать, Христос зарождается, и поэтому можно сказать, что это Бог страдает в Иове. Первый пример в Библии, когда Бог страдает в ком-то, это, мне кажется, история жертвоприношения Авраама. Это тоже история страдания Бога в Аврааме и в Исааке, а не сострадание Бога к ним где-то со стороны. Как это понимает Церковь, история Авраама и Исаака – это тоже шаг ко Христу. Авраам и Исаак тоже провозвещают, прообразуют собой Христа. То есть, везде на пути ко Христу, что в Аврааме, что в Исааке, что в Иове, Бог – не рядом с этой ситуацией или над этой ситуацией, а в этой ситуации, как Сам страдающий. Такова важная роль именно христианской перспективы понимания книги Иова, и её не понять из одного ветхозаветного богословия, каким бы глубоким оно ни было – а оно очень глубокое. И современное иудейское богословие тоже глубокое, очень глубокие люди в нём есть (один Бубер чего стоит!), и, тем не менее, из одного его книгу Иова не понять. Для её понимания существенным ключом является Христос.

Ещё один, чуть ли не важнейший вопрос во всей этой завязке книги Иова. Испытание Иова фактически в этой главе подано как совместное действие Бога и сатаны, каким бы диким нам это ни казалось. Они как бы действуют синхронно, организуя это испытание Иову. Причём проблема в том, что, поскольку Иов просто не знает, что существует отдельно Бог и отдельно сатана (как не знало этого все древнееврейское богословие), то для Иова в его восприятии ситуации получается так, что в том, что с ним произошло, действует благой, добрый Бог, в Которого Иов неуклонно верует, с верой и ни за что не расстаётся, и ни при каких испытаниях и ни под каким видом он не отдаёт своей веры в Бога. Но при этом эти действия доброго Бога содержат в себе очевидное зло. Можно сказать, что в картине мира Иова одновременно происходят два действия: «в кадре», то, что Иов видит, и «за кадром». «В кадре» действует известный ему Бог, а «за кадром» – неведомый ему дьявол. А на самом деле мы, читатели, которым автор показал, что происходит «за кадром», понимаем, что эта слитность – только в глазах Иова. Она потом, в развитии богословия, разделяется, когда приходит Христос, и в слитном образе выделяется Христос, как та ипостась Бога, которая и является главным противником сатаны, и делается очевидным не синхронное действие, а противостояние Бога и сатаны.

Этот вопрос – главный в замечательной книге Карла Густава Юнга «Ответ Иову» – книге трудной, проблемной, которая критиковалась. Может быть, потому она и критиковалась, что там рассматривается вся эта как бы слитность Бога и сатаны, да еще и поданная в подчёркнуто ироничном стиле. Но Юнг это не сам придумал. При внимательном чтении чувствуется ирония, которая есть в самой книге Иова. Эта ирония особенно проявляется в последних главах, когда Бог является Иову и с ним говорит совершенно явно ироничным тоном. Но и здесь, в этой первой главе, иронические нотки тоже чувствуются, уже не со стороны Бога, а со стороны автора. Ведь автор не как летописец – что видит, то и поёт. Нет, тут художественный замысел, в нём есть верхний слой, а есть и скрытые, подводные слои.

Когда мы читаем первую главу, да и всю эту книгу, невольно возникает вопрос: сатана к Богу, в Царство небесное входит, если можно так выразиться, просто открывая ногой дверь, как к себе домой. Что’ это означает? То ли, что этот сатана – необходимая часть твари Божией, такая часть твари, которая задаёт острые вопросы, в том числе, такие болезненные, как он задал Иову? Это то понимание, которое высказывает Мефистофель в «Фаусте» – знаменитые слова: «Я часть той силы, что вечно хочет зла, и вечно свершает благо», и эти слова взял эпиграфом к «Мастеру и Маргарите» Михаил Булгаков. При таком понимании сатана даже играет в какой-то мере полезную роль: зло, которое в мире существует как бы отдельно от него, вне его и без него, сатана выявляет, он на нём паразитирует. А есть и другая точка зрения: что сатана является источником всего зла в мире, что всё это зло происходит именно от него, что он является центром, средоточием этого зла. В этой главе два раза упоминается слово «зло», и Бог говорит об Иове «удаляется от зла». В этом есть некий подтекст, может быть, даже ироничный, потому что Бог говорит дьяволу, что Иов удаляется от тебя, что Иов тебя не хочет знать, что Иов от тебя отстраняется. Естественно, что сатана на это, конечно, должен возразить: от меня не отстранишься, сейчас я покажу! – и пытается показать, но, впрочем, безуспешно.

Ещё один момент. Когда Бог говорит, что Иов – единственный, нет такого, как он, на земле, что Бог имеет в виду? Ведь Он же, говоря эти слова, фактически подталкивает сатану на то, чтобы тот, как говорится, попробовал Иова на прочность. Как будто Он сатану к этому подталкивает. Я думаю, что уникальность Иова – это просто констатация факта. Наверное, праведники были и в то время, и в последующие времена, и до этого, но именно в нём единственном – зарождающийся Христос. И в этом смысле он, действительно, единственный. А Замысел Божий именно таков, чтобы противопоставить Христа сатане. И если это так, то, действительно, Бог пальцем Своим показывает сатане на Иова: ну-ка, попробуй себя на нём! А в конце этой книги, который в какой-то мере симметричен началу, Бог говорит Иову: «А вот левиафан (а левиафан – это символ сатаны) – попробуй ты себя на нём». Противопоставление Иова сатане, которое учиняет Бог, с точки зрения дьявола просто бред, потому что, как Сам Бог говорит Иову о левиафане, – как ты можешь против него стать? Он на тебя дунет, и тебя нет. Тем не менее, Бог инициирует это противостояние. Почему? Да потому, что Иов – это не просто Иов, а в Иове живёт будущий Христос, Который в какой-то мере в Иове зарождается.

И ещё один момент. Многое в художественном замысле этой книги, в частности, первой главы оставлено, так сказать, в подтексте (как Хемингуэй говорил, что литература должна быть подобна айсбергу – одна десятая над водой, а две десятых – под водой). Вот тут тоже очень многое – под водой. Зачем? Именно затем, чтобы побудить нас, читателей, читающих эту книгу, к вопросам. Мы должны задавать вопросы. Если мы не будем задавать вопросы, если мы эту книгу будем читать так: да-да, всё хорошо, всё правильно, это ведь Библия, какие тут могут быть вопросы – то эта Книга просто не будет работать. А она предназначена не для того, чтобы рассказать нам какую-то историю, а для того, чтобы работать в нас, чтобы из этих строчек выпрыгнуть в наши души, и начать в них работать, делая в какой-то мере Иовов Христом.

Теперь разберём по отдельным стихам то, что здесь написано.

«Был человек в земле Уц, имя его Иов; и был человек этот непорочен, справедлив и богобоязнен и удалялся от зла.».

Эта земля Уц – это где-то рядом с Израилем, но не Израиль, юго-восточнее Мертвого моря – Идумея, как она позже называлась. Это земля языческая, а не Израиль. Это нам, конечно, напоминает о Галилее языческой, откуда пришёл Христос (предсказывал ещё Исайя, что спасение придёт из Галилеи, и именно из Галилеи языческой, а не из Иерусалима). И уже здесь мы видим провозвестие этого. Непорочный, справедливый –эти слова «там» и «яшар» означают «цельный» и «прямой» именно потому, что Иов цельный и прямой человек – он просто в принципе не может хитрить, и он не может удовлетвориться теми полу-ответами на его вопросы, которые дают его друзья. Это именно полу-ответы, полу-правда, а поскольку Иов – человек цельный и прямой, ему нужна правда вся. Дальше описывается, конечно же, несколько иронично, богатство Иова:

И родились у него семь сыновей и три дочери. Имения у него было: семь тысяч мелкого скота, три тысячи верблюдов, пятьсот пар волов и пятьсот ослиц и весьма много прислуги; и был человек этот знаменитее всех сынов Востока. 

На самом деле не «знаменитее», а «больше»: сказано по-еврейски – «гадол». Представим себе эту картину: Иова, такого большого, больше всех – которого сатана протыкает, и воздушный шарик сдувается до своего естественного размера. В этом своём естественном размере, у него ничего нет, и в итоге он даже телом своим не владеет. И вот тогда-то это настоящий Иов – только тогда, когда все эти дополнения, все эти архитектурные излишества в виде этих тысяч скота, всё это с него снято. Только тогда Иов по-настоящему становится этим «там» и «яшар» – цельным и прямым.

Сыновья его сходились, делая пиры каждый в своем доме в свой день, и посылали и приглашали трех сестер своих есть и пить с ними. Когда круг пиршественных дней совершался, Иов посылал за ними и освящал их и, вставая рано утром, возносил всесожжения по числу всех их [и одного тельца за грех о душах их]. Ибо говорил Иов: может быть, сыновья мои согрешили и похулили Бога в сердце своем. Так делал Иов во все такие дни. 

Эта картина детей здесь не случайна, можно было бы вообще не говорить о детях. Она ставит ещё один очень острый вопрос, который в подтексте своём даже ясно не поставлен. Хорошо, Иов – праведник, а дети его – праведники? Ведь не они, а он за них приносит жертву. Может, это не передаётся: этот праведник умер – и всё, и кончились на этом праведники. Потом, может быть, завтра, родится ещё праведник, но в целом праведники уникальны, и не они определяют человечество. Поэтому праведность Иова – ответ сатане на его вопрос или нет? Это оставлено для нас с вами, чтобы мы подумали об этих детях Иова. То есть, может ли на проблему дьявола с человечеством, на этот вопрос сатаны к Богу – стоит ли человечество вообще того, чтобы Ты им занимался и жертвовал Собой ради него – может ли дать ответ один праведник, или даже пусть десять праведников?

А на самом деле – ответ даёт в Послании к Римлянам Апостол Павел, который говорит, что один человек может спасти всё человечество, если этот человек – Христос. Опять получается, что Христос – ответ Иову.

Теперь относительно богатства Иова. Такая картина, что раз человек праведен, и Бог его любит, то Бог даёт ему богатство, это совершенно ложная картина отношения Бога с праведными людьми. Она распространена по сей день (в основном, всё же, не в России, а на Западе, но от этого не легче). Это так называемое «богословие успеха»: если я живу хорошо, правильно, то Бог мне должен дать здоровье, богатство, успех, и так далее. А если не даёт, значит, я что-то не так делаю, значит надо подумать, как сделать так, чтобы Бог мною был удовлетворён и всё-таки дал мне то, чего я так хочу. В речах друзей именно это богословие успеха неявно всё время присутствует, и в этом одно из их отличий от Иова.

Ещё одна деталь – в 5-м стихе:

может быть, сыновья мои согрешили и похулили Бога в сердце своем.

А в еврейском тексте «барху». Барак, браха – это благословение. То есть, здесь сказано «может быть, мои сыновья согрешили и благословили Бога в сердце своём». «Похулили» и «благословили» выражается одним и тем же словом в этой книге, и это можно, еврейский язык это допускает. И это ещё раз потом повторяется в 11-м стихе – сатана говорит Богу: если Ты у Иова всё отнимешь, благословит ли он Тебя? Опять это слово, и можно прочесть «не благословит ли он Тебя?», а можно прочесть «не похулит ли он Тебя?». И вот сам факт, что это ключевое слово употребляется в двух таких противоположных ролях – уже в этом отражается очень проблемная для нас двойственность между добром и злом, между сатаной и Богом. А ведь в том, что произошло с Иовом, его главная задача различить, разделить, что тут от Бога, а что тут не от Бога – что тут благословение, а что проклятие. Ещё в начале Библии, в книге Второзаконие, Моисей говорит еврейскому народу: два пути я перед вами полагаю – благословения, и проклятия – выбирайте. Естественно, нам это даже странно слышать – какой же дурак выберет путь проклятия, а не путь благословения? Так в том-то и дело – как тут одно и то же слово выражает и то, и другое, так и в жизни: вот стоит человек на развилке какого-то пути – и где тут благословение, а где проклятие? Всё смешано, не поймёшь, где тут что. Вот в этом-то вся проблема – понять, где в твоей жизни на твоём пути благословение, а где проклятие.

Дальше с 6-го стиха.

И был день, когда пришли сыны Божии предстать пред Господа; между ними пришел и сатана. И сказал Господь сатане: откуда ты пришел? И отвечал сатана Господу и сказал: я ходил по земле и обошел ее. 

Здесь некая деталь: сатана – не один из сынов Божиих. Сыны Божии обходят землю, служа Богу. Мы читали книгу пророка Захарии, где есть аналогичные картины коней, которых Бог посылает, чтобы они обошли землю, и совершили там некую работу на земле. Сыны Божии – это ангелы и слуги Божии, а про сатану здесь сказано, что он по земле бродит. У него никакой работы от Бога на земле нет. Он по земле ходит и ищет, где бы там чем-нибудь поживиться, найти, к чему бы там прицепиться, найти уязвимость для зла.

И сказал Господь сатане: обратил ли ты внимание твое на раба Моего Иова? ибо нет такого, как он, на земле: человек непорочный, справедливый, богобоязненный и удаляющийся от зла. 

«Обратил ли ты внимание» – по-еврейски там сказано так: «положил ли ты сердце твоё на раба Моего Иова» – это больше, чем «обратил внимание». Как можно эти еврейские слова интерпретировать? Взятые в отрыве от всего, что было до этого, может быть, нам эти слова трудно понять. Мне кажется, в замысле автора этот разговор Бога с сатаной – это не первый разговор, а очередной шаг в вечном разговоре Бога с сатаной о человечестве. И, между прочим, эту сцену именно так интерпретирует в Прологе «Фауста» Гёте, где разговор сатаны с Богом подан, как очередная беседа в ряду долгих, долгих споров Бога с сатаной о человеке.

И отвечал сатана Господу и сказал: разве даром богобоязнен Иов? 10 Не Ты ли кругом оградил его и дом его и все, что у него? Дело рук его Ты благословил, и стада его распространяются по земле; 11 но простри руку Твою и коснись всего, что у него, - благословит ли он Тебя?

Мне кажется, что это вопрос правомерный. Мы с вами, которые сами себя может быть, считаем богобоязненными людьми, должны задавать себе этот вопрос о нашей богобоязненности. Если, не дай Бог, нас какое испытание постигнет (как, например, многих богобоязненных евреев постигло испытание в Освенциме)? Я очень хорошо себе представляю, что для многих из них это испытание разрушило их веру в Бога. Поэтому вопрос сатаны – он злой, конечно, но правомерный: где в глубине души человека корень богобоязненности, его любви к Богу? Насколько он глубоко уходит? И никакими словами, никакими разговорами с этим человеком этот вопрос не решишь – он решается только испытанием. Это испытание является своего рода небольшим Страшным судом. Причём, по этой книге, на самом деле этому Страшному суду подвергается не просто Иов, как один человек, а в лице Иова всё человечество – каково отношение человека к Богу, человечества к Богу. Так что в этой книге мы имеем дело с неким предвосхищением будущей темы Страшного Суда. Но я хочу оговорить, что вопрос, может быть, и правомерный, и Сам Бог, кажется, не может Свою тварь, Своих людей от этого вопроса отгородить, потому что Он как учитель, а это как экзамен – ученик приходит на экзамен, и он должен своими силами сдать этот экзамен или не сдать. Но сатана задаёт этот вопрос в своём злобном, мучающем стиле. Мы видим дальше, в чём заключается это испытание, и это же мука, он Иова мучает, чтобы получить ответ на этот вопрос. Это вот такой сатанинский стиль, и тут уже речь идёт не о правомерном вопросе, а о другом, о том, что говорят и Исайя, и другие пророки, когда подчеркивают, что ассирийские и вавилонские цари, вроде бы, исполняли волю Божию, наказывая Израиль, а при этом Бог говорит: Я тебя самого (ассирийского, вавилонского царя) накажу. Так они же Его орудие, за что же их наказывать? А за то, что они выполняли эту свою миссию от Бога не в Божием, а в дьявольском стиле – с гордыней, со злобой, с мучением – вот так вносили дьявольскую примесь в Замысел Божий. Тот же стиль и тут.

12 И сказал Господь сатане: вот, все, что у него, в руке твоей; только на него не простирай руки твоей. И отошел сатана от лица Господня.

Главная проблема в этом стихе – почему Господь не сказал сатане «не смей, ни в коем случае!». А потому же, почему, когда идёт война, царь не может не послать своего сына на войну, если это принц. Он может кого угодно не послать на войну – писца, конюха, но сына своего он не может на это сражение не послать. Вот и здесь Бог как бы не имеет права Иова от этого испытания забронировать. Брони для Иова нет – для кого-то есть, а для Иова нет. Потому что в Иове – Сам Бог, в виде зарождающегося Христа.

И вот с 13-го стиха начинается история несчастий, которые нападают на Иова по нарастающей. Причём всё это происходит вдруг – тут специально подчёркнуто, что ещё один вестник не успел договорить до конца, как приходит другой вестник. Это фирменный стиль зла, стиль дьявола – нападать вдруг. Почему? Может быть, потому что добро, самозащита добра, которая есть и в людях, и в устройстве всего мира, наверное, сильнее, чем зло, защитные механизмы добра сильнее, чем нападающая сила зла, но – медленнее. Чтобы добру сработать, нужно время. Вот возьмите историю Великой Отечественной войны. Как это быстро всё началось, и как долго-долго, с какими муками, с какими жертвами пришлось это зло нейтрализовывать. И так было всегда. Добро сильнее, но медленнее, чем зло, и поэтому зло всегда старается действовать быстро.

А второй момент – зло нарастает постепенно, как бы в несколько приёмов оно атакует Иова, и самый сильный удар – смерть детей – приберегает под конец. Говоря музыкальным языком, зло нарастает крещендо. Это тоже дьявольский приём, который направлен на изматывание, на уничтожение резервов психики Иова – что он уже подорван этими вестями о том, что всё его имущество погибло, и вот финальный удар, что погибли его дети. Он должен разрушить психику Иова, и вот в этот–то момент – по замыслу дьявола – он и должен Бога проклясть. Дальше мы увидим, что даже его жена считает, что это был бы правильный подход.

В 16-м стихе упомянут огонь Божий: «… огонь Божий упал с неба». Это намёк, который дальше разворачивается в полном объёме: напоминание, что очень легко приписать действия дьявола Богу. Понятно, что этот «огонь с неба» – огонь дьявольский, но поскольку считается, что Бог всем этим управляет, молнии посылает, и так далее, как какой-нибудь Зевес, то можно, естественно воспринять, что это всё от Бога. Но на самом деле – от дьявола.

И последние стихи, очень важные:

20 Тогда Иов встал и разодрал верхнюю одежду свою, остриг голову свою и пал на землю и поклонился 21 и сказал: наг я вышел из чрева матери моей, наг и возвращусь. Господь дал, Господь и взял; [как угодно было Господу, так и сделалось;] да будет имя Господне благословенно! 

В еврейском тексте сказано: «наг я вышел из чрева матери моей, наг и возвращусь туда (в чрево матери моей). Русские переводчики совершенно не могли с этим смириться (возможно, воспринимая это, как намек на реинкарнацию), и просто убрали это слово, а оно есть в еврейском тексте.

22 Во всем этом не согрешил Иов и не произнес ничего неразумного о Боге.

Скорее всего, этим (или аналогом в следующей главе) и кончался сюжет книги прото-Иова – что Иов выдержал испытание, претерпел, не отказался от Бога, сохранил веру в Бога, и так далее, но без тех вопросов, которые есть главное содержание той полной книги Иова, которую мы знаем.

И это не последнее испытание Иова. Следующее его испытание будет телесное – он будет поражён болезнью. Почему автор книги Иова делает в два приёма эти испытания? Мне кажется, потому, что первое испытание было уже в исходном прото-Иове, и автор хочет его сохранить, чтобы показать, что такой ответ, такое восприятие всего без вопросов, смиренное принятие воли Божией тоже возможно, это один из возможных ответов. Но книга Иова написана не ради этого ответа, а ради ответа другого – ответа, который представляет собой именно вопрос, острый вопрос Иова, крик Иова к Богу.

Второе испытание – то, когда автор и составитель книги Иова, видимо, уже выходит за пределы своего первоначального текста (прото-Иова). Ведь ни автор, ни Бог, ни сатана – никто, ни сам Иов, конечно, не знают, что из этого последнего испытания выйдет, то есть, сумеет ли Иов всё-таки прорваться к Богу Живому этими своими вопросами или он не взлетит, а упадёт туда, куда и хотел бы сатана – в потерю веры, потерю связи с Богом, отчаяние, и так далее. Второе испытание – это уже предмет второй главы.


Запись 5 Глава 2 22-02-17

Мы продолжаем чтение книги Иова второй главой, и я ещё раз хочу напомнить, что эта книга – одна из самых сложных для понимания книг Ветхого Завета, может быть, и самая сложная. Она по своей сложности сравнима с Евангелием. Вот так же, как при чтении, например, Евангелия от Иоанна, нам приходится сильно голову напрягать, так же и при чтении книги Иова. Голову тут приходится напрягать в двух отношениях. Первое – это то, что само сообщение, которое до нас хочет донести книга Иова, не простое. Главный смысл книги очень непростой. Этот смысл, к сожалению, на протяжении веков интерпретации книги Иова, из благих соображений пытались упрощать – уплощать – примитивизировать, а он на самом деле глубокий и сложный. А второе, что требует напряжения нашего ума, это гениальность автора книги Иова. Это же художественное произведение, у которого есть какой-то автор, несомненно, гениальный человек, не знаю даже, с кем его сравнить – ну, может быть, с Данте, и как у гениального писателя, у него каждое слово выверено, отшлифовано. Тут просто так употреблённых слов нет, и это требует напряжения при вчитывании в этот текст, и это создаёт ещё проблему перевода. Потому что мы-то читаем перевод, и я как раз стараюсь и сегодня хоть в какой-то мере дать представление о еврейском тексте, который стоит за этим, потому что в нём есть такие тонкости, которые по-русски не передашь. Я уже не говорю о том, что в книге Иова множество слов, которые встречаются из всей Библии только один раз – в этой книге – и поэтому мы не знаем, что они значат, мы можем только догадываться по самой книге. Таких слов, которые у библеистов называются hapax legomena (сказанное один раз), больше в книге Иова, чем в любой другой книге Библии, так что книга Иова и в плане языка требует очень большого внимания. Давайте прочтём, а потом подумаем, что эта вторая глава хочет до нас донести.

Был день, когда пришли сыны Божии предстать пред Господа; между ними пришел и сатана предстать пред Господа. И сказал Господь сатане: откуда ты пришел? И отвечал сатана Господу и сказал: я ходил по земле и обошел ее. И сказал Господь сатане: обратил ли ты внимание твое на раба Моего Иова? ибо нет такого, как он, на земле: человек непорочный, справедливый, богобоязненный и удаляющийся от зла, и доселе тверд в своей непорочности; а ты возбуждал Меня против него, чтобы погубить его безвинно. И отвечал сатана Господу и сказал: кожу за кожу, а за жизнь свою отдаст человек все, что есть у него; но простри руку Твою и коснись кости его и плоти его, - благословит ли он Тебя? И сказал Господь сатане: вот, он в руке твоей, только душу его сбереги. И отошел сатана от лица Господня и поразил Иова проказою лютою от подошвы ноги его по самое темя его. И взял он себе черепицу, чтобы скоблить себя ею, и сел в пепел [вне селения]. И сказала ему жена его: ты все еще тверд в непорочности твоей! похули Бога и умри. 10 Но он сказал ей: ты говоришь как одна из безумных: неужели доброе мы будем принимать от Бога, а злого не будем принимать? Во всем этом не согрешил Иов устами своими. 11 И услышали трое друзей Иова о всех этих несчастьях, постигших его, и пошли каждый из своего места: Елифаз Феманитянин, Вилдад Савхеянин и Софар Наамитянин, и сошлись, чтобы идти вместе сетовать с ним и утешать его. 12 И подняв глаза свои издали, они не узнали его; и возвысили голос свой и зарыдали; и разодрал каждый верхнюю одежду свою, и бросали пыль над головами своими к небу. 13 И сидели с ним на земле семь дней и семь ночей; и никто не говорил ему ни слова, ибо видели, что страдание его весьма велико.

Это в большой мере повтор сцены встречи сатаны с Богом, которая была в первой главе. Почему такая композиция? Мне кажется, по двум причинам. Первая причина – это то, что удары по Иову, которые осуществляет сатана, идут, так сказать, крещендо, по нарастающей, с тем, чтобы не сразу нанести ему самый сильный удар, а чтобы измотать его. И поэтому, видимо, только этот второй удар достигает, наконец-то той, цели, которая была у Бога, когда Он разрешал все это. Цель – выбить Иова за пределы привычного логического круга понятий в ту сферу, где нет уже опоры под ногами, а где есть только одна опора – это живой Бог, не под ногами, а сверху, к Которому надо тянуться, и за Которого цепляться.

Первая глава, которая, возможно, уже была в том или ином виде в древнем прото-Иове, кончается тривиально: Иов ничего не кричит, никаких неуместных вопросов Богу не задаёт, говорит просто: «Наг я вышел из чрева матери моей, наг и возвращусь. Господь дал – Господь взял. Да будет имя Господне благословенно». Так могли бы сказать и друзья Иова, и это не то, ради чего книга Иова написана, и не то, что Бог от Иова хочет. А второй удар после этого тривиального ответа Иова добивает, выбивает. Это одна из причин, почему здесь такая двойная параллельная структура из двух ударов по Иову.

Вторая причина, может быть, ещё глубже. В первой главе сказано:

Был день, когда пришли сыны Божии предстать пред Господа; между ними пришел и сатана».

Во второй главе сказано то же самое:

Был день, когда пришли сыны Божии предстать пред Господа; между ними пришел и сатана.

День во второй главе – это не тот же ли день, что и в первой главе? Возникает вопрос: этих дней, вообще-то, два? Или это постоянный процесс, который совершается где-то там, у Бога на небесах, процесс, в котором Его слуги обходят землю, и это такой же постоянный процесс, как то, что планеты, например, обходят Солнце. А если это постоянный процесс, то возникает вопрос: что, они постоянно ходили, ходили, и с ними ходил сатана, и вдруг в какой-то момент впервые возник этот вопрос об Иове? Или этот вопрос был всегда, есть всегда и будет всегда? Мне кажется, что в этом повторении есть намёк на то, что этот сюжет Иова – вечен, и такие Иовы вечны, они были до написания этой книги, и они, как мы это прекрасно знаем, остались после написания этой книги. Я всегда привожу сравнение этого Иова с судьбой людей, попавших в Освенцим, ну и вообще всех, кто попал в этот исторический водоворот. Вот, почти что на наших глазах эти миллионы Иовов были не так давно. А раз Иов был, есть и повторяется, то возникает мысль, что эта тема имеет отношение к теме Христа, Который тоже, по Библии, был изначально, есть и будет до конца времён. Всё время при чтении книги напрашивается эта параллель между темой книги Иова и, если так можно выразиться, христианской темой, и слова «ответ Иову – это Христос» – это главный элемент, без которого понять книгу Иова нельзя. Итак, Иов – это вечная тема. Да, это, конечно, один эпизод, который здесь художественно описан. Но ведь когда мы приходим в театр, или книгу читаем, то, когда мы книгу прочтём или когда отыграли эту пьесу – это не всё, на этом всё не закончилось. Нет, пьеса описывает что-то вечное в душах людей, в устройстве общества. Так и книга Иова описывает проблему вечную, ответ на которую – это Христос.

Ещё один момент при сравнении повтора во второй главе с тем, что было в первой главе. Сатана поднимает ставку в этой его, так сказать, дуэли с Богом и с Иовом. Ставкой раньше была только собственность Иова и его дети, а тут ставка – собственная шкура самого Иова. Причём, вне всякого сомнения, ставкой была бы и жизнь самого Иова, но просто ему Господь не позволил сделать ставкой жизнь Иова. То, что у Иова отнимается только здоровье, шкура, так сказать, а не отнимается жизнь, душа (по-еврейски это слово «нефеш» – жизнь, душа – одно и то же) – это не оттого, что сатана такой добренький. Он с большим удовольствием поднял бы ставку до её предела, и в Освенциме так оно и произошло. В Освенциме у людей отнимали жизнь, а кроме того, очень настойчиво пытались отнять у людей душу до того, как отнять у них жизнь. Об этом пишут все выжившие узники Освенцима: что целью было – человека психологически уничтожить, аннулировать его «я», его индивидуальность, свободу, самостоятельность человека. Казалось бы – ну что тюремщикам Освенцима вот эти тонкости – этим тупым эсэсовцам с автоматами? Но это не их, а дьявольский замысел был, хитрый, дьявол – это тонкая штучка.

И ещё один момент в связи с этим «подниманием ставки». Поднимая ставку в игре, человек рискует, чтобы много выиграть, но рискует и много проиграть. И дьявол, поднимая ставку, рискует много проиграть. Потому что у него же на ставке – что люди – это просто пыль (как говорил Берия, «лагерная пыль»), тараканы. Дьявол, в сущности, хочет сказать: «И почему Ты, Господи, оказываешь им столько внимания? Это совершенно неправильно!». (За этим стоит, естественно: «мне надо оказать внимание, а не этим людишкам!»). Так вот, когда ставкой являлась только реакция людей на потерю собственности, то есть шанс, что люди могут, тем не менее, это пережить, справиться с этим, и сатана проиграл свою ставку. Ведь сатана-то что Богу говорит? – «Вот, Ты отними у человека всю собственность и детей, и он тебя проклянёт. А если не проклянёт?

Ну, это, тем не менее, для сатаны не самый страшный проигрыш. А вот если ставка повысилась – вплоть до того, что он отнимает у человека здоровье, а может быть, даже и жизнь? И человек при этом не отрекается от Бога, не проклинает Бога? Вот тогда уже ставка большая, и дьявол проиграл по-крупному. Можно сказать, что дьявол в этом случае проигрался до Христа. Когда человек сохраняет связь с Богом, не отрекается от Него – вот в этой крестной ситуации, в которой находится Иов, то это означает, что человечество этим своим поведением вызывает из вечного Замысла Божьего к себе Христа. И для дьявола это, конечно, огромный проигрыш, огромный риск, потому что главный противник дьявола именно Христос. Этим дьявол рискует, ставя эту ставку. И кончается книга тем, что он-таки проиграл. И поэтому говорят, что ответ Иову – это Христос, как завершение этой книги.

Ещё один момент. В первой главе сатана разговаривает об Иове в совершенно коммерческой логике: «Ты ему много дал – вот он в ответ Тебе и поклоняется, и жертвы приносит, и Тебя любит – но кто ж не любит того, кто столько даёт, сколько, Господи, Ты дал Иову? А Ты вот отними у него всё это, и Ты увидишь, как всё оно будет». Базарная логика: я – тебе, ты – мне. (логика, которая у многих людей в головах и по сей день существует – так называемое «евангелие успеха»: если я – Богу, то и Бог мне тоже должен). Это коммерческая, или рыночная, логика проявляется в слове «даром», когда в первой главе в 9-м стихе сатана говорит: «Разве даром богобоязнен Иов?». И эта логика продолжается во второй главе в выражении «кожа за кожу». Смысл этих слов в том, что, с точки зрения дьявола, вот в этой ситуации, которую дьявол ему создал, Иов совершил своего рода сделку: ему пришлось расстаться и с собственностью, и с детьми, но он при этом сохранил свою жизнь и своё здоровье. Но это клевета, а дьявол клеветник (это слово греческое так и переводится, а «сатана» переводится с еврейского как «противник»). Он на Иова в данном случае просто клевещет, потому что, если бы кто-то поставил перед Иовом такой вопрос: «мы у тебя отнимем детей, но сохраним тебе жизнь или ты умрёшь, но останутся жить твои дети», я совершенно не сомневаюсь, какой выбор сделал бы Иов. Более того, этот выбор не только для такого праведника, как Иов, характерен, это вообще нормальное человеческое поведение. Люди вообще таковы, даже не самые праведные. То есть, эти слова дьявола об Иове – чистой воды клевета.

И Бог эту клевету дьявола – представление поведения Иова как какой-то рыночной стратегии выгоды – отражает обратно самому дьяволу, как зеркало, употребляя то же слово «даром» в том, что переведено в 3-ем стихе как «ты возбуждал Меня против него, чтоб погубить его безвинно». «Безвинно» – это «хиннам», ровно то самое слово «даром», которое употреблено дьяволом. Бог отражает дьявольскую логику обратно самому дьяволу, говоря, в сущности, следующее: Я Иова хочу, в каком-то смысле, испытать, подтолкнуть, чтобы он вышел за пределы, очерченные Иову его друзьями, и вообще нормальным богословием того времени, а ты –то его хочешь погубить. А за что ты его хочешь погубить?

С точки зрения коммерческой логики дьявола, за что дьявол хочет погубить Иова? Ведь пока Иов ничего плохого дьяволу не сделал (сделает, потому что победит-то он в этом споре, но потом). На самом деле, настоящим соперником дьявола является, конечно, не Иов, и вообще не ситуация в данный момент, а только будущий Христос. И попытка дьявола именно не испытать Иова, а погубить, является нарушением его же собственной дьявольской коммерческой, рыночной логики «я – тебе, ты – мне». За что Иову это, в ответ на что? Если можно так выразиться, Иов дьявола пока ещё ничем не обидел. Таким образом, это у автора книги Иова глубокая мысль: что эта рыночная, коммерческая логика для дьявола только орудие для достижения своих целей, а на самом деле в фундаменте этого – бесконечная, безмерная злоба. А рыночная логика – это так, как говорится, словесное обеспечение.

В том образе дьявола, который замечательно рисует в своей книге «Переландра» Клайв Стейплз Льюис», где дьявол является очень искусным, тонким, хитрым полемистом – вся эта полемика, все эти слова, вся эта изощрённая логика дьявола – всего лишь орудие, всего лишь штык, как пишет Льюис. И когда дьяволу не нужно чего-то такого достигать, добиваться, он выглядит, как идиот, потому что для него интеллект, ум – просто средство добиться своих злобных целей. Это тоже есть в подтексте того, что мы читаем в этих двух главах. Дьявол же отец лжи, отец обмана, поэтому не всё, что он говорит, то он и думает, и не все, что думает – то и говорит: это дьяволу, конечно, совершенно не свойственно. Бог, разумеется, расшифровывает это его намерение, понимая этого дьявола очень хорошо, и говорит: ты на самом деле хочешь погубить Иова, как и всё человечество – конкурента, соперника – дьявол хочет погубить.

Ещё один важный момент. Слова, которые говорятся в первой главе, повторяются и во второй главе. Сатана говорит Богу: «простри руку Твою на Иова», а Бог ему отвечает: «Он в твоей руке». Можно понять эту фразу (но это будет неправильное понимание) так, что рукой Бога и является дьявол, что рука дьявола, которая поражает Иова – в сущности, рука Бога. Похожие мысли, на самом деле, в Библии есть, и это правильные мысли: что какой-нибудь ассирийский царь или вавилонский царь – это жезл в руке Бога, инструмент, которым Бог оперирует. Поэтому очень легко понять (и это один из массы подвохов, которые есть в этой книге) повторение слов насчет руки так: всё то, что происходит с Иовом, в конечном счёте происходит от Бога, кто бы это ни сделал. Иов так и считает: он не знает, кто это сделал, но он считает, что всё происходит от Бога – мало ли, какими инструментами пользуется Бог! Какая разница, какими инструментами Бог пользуется? Всё, что происходит – происходит от Него.

И тем не менее, если бы это было так, зачем бы Иову на протяжении чуть ли не сорока глав этой книги кричать к Богу: «Объясни мне, что происходит!»? У Иова нет сознательного, чёткого понимания того, что не Божья рука его коснулась, но у него есть интуитивное подозрение, что всё не так просто, и поэтому он кричит Богу: объясни! Он интуитивно ощущает, что рука, которая его коснулась – это не рука Бога, а рука обезьяны Бога, похожая на Бога. Не зря дьявола называют «обезьяной Бога», потому что, действительно, это его излюбленный приём, так что его действия по видимости, на поверхности, могут выглядеть очень благочестиво и напоминать действия Бога. Но в случае с Иовом это выглядит, конечно, не благочестиво, но, тем не менее сам Иов воспринимает так: «мне всё это от Бога пришло». И один из главных смыслов книги Иова – разделить эту ложную идентичность действия Бога и действия дьявола, чтобы в итоге разобраться (и действительно, книга к этому приходит), где рука Бога, а где рука дьявола. Рука дьявола – вот она, она на Иове, можно сказать, лежит. А где рука Бога? В конце книги Бог ему покажет Себя, Свою руку в картине всей огромной Вселенной, и как-то, видимо, покажет ему Свой Замысел, который и словами-то не выразить. Вот то – рука Бога, величественная, вдохновляющая и милостивая.

Ещё один момент. Очень часто цитируются слова жены:

И сказала ему жена его: ты все еще тверд в непорочности твоей! похули Бога и умри.

В этих словах тоже есть подвох и тонкость. Эти слова – почти то же самое, что дальше говорит сам Иов. Насчёт «умри» он сам говорит: я хочу умереть, будь проклят тот день, когда я родился. Что касается того, чтобы похулить Бога, то ведь всё то, что он Богу кричит, это же, с точки зрения нормального человека того времени (например, его друзей) и есть хула на Бога. Ну так вот – он и выполняет то, что говорила жена? Но это главный приём книги – тонкое различение того, что действительно является правдой и того, что на правду только похоже – вот как дьявол, обезьяна Бога, похож на Бога. Так и эти слова жены похожи на правду Иова, но только внешне похожи.

В начале, когда Иов говорит «наг я вышел из чрева матери моей, наг и возвращусь. Господь дал, Господь и взял, да будет имя Господне благословенно!», автор при этом комментирует:

22 Во всем этом не согрешил Иов и не произнес ничего неразумного о Боге.

Замечательно! На этом можно точку поставить, сказать, что Иов такой благочестивый, покорный, человек, терпеливый и всё такое? Если бы это было так, то первой главой вся книга Иова и кончилась бы. Смысл её совсем не в этом. Это вот и есть ответ, похожий на правду, но не правильный. Другой ответ, похожий на правду, но тоже неправильный даёт жене Иов дальше. Он говорит ей:

10 … ты говоришь как одна из безумных: неужели доброе мы будем принимать от Бога, а злого не будем принимать?

И опять комментарий автора: «Во всем этом не согрешил Иов устами своими». Ну так что? Все правильно же он говорит? Действительно, неужели будем доброе принимать от Бога, а злого не будем принимать?

Это ошибка. Ошибка, потому что он не знает, что зло, которое к нему пришло, не от Бога. Ошибка принципиальная: от Бога может прийти испытание, но зло (по-еврейски «ра») это от Бога не приходит, Бог не является источником зла, не является носителем зла, носителем и источником зла является дьявол. Иов к этому и придёт в итоге, к пониманию того, что к нему это зло не от Бога пришло. Так что здесь всё, вроде бы, правильно, хорошо звучит, благочестиво, а на самом деле до высот книги Иова не дотягивает – это полу-правда сказана, а не вся правда.

Третий момент – это споры с друзьями. Его друзья – три друга по три раза, а потом ещё четвёртый – говорят ему от себя очень похожие на истину вещи, которые все являются небольшим искажением истины, полу-правдой – то справа, то слева, и он не принимает их, и в этом его сила, и поэтому Бог говорит в итоге: «только он (Иов) говорил обо Мне правильно, а друзья – нет».

И последнее – когда к нему друзья приходят, последние стихи этой главы. Друзья к нему приходят просто как на похороны, все признаки похорон есть: и молчат они, и семь дней они сидят с ним, как после похорон по еврейскому обычаю, и пепел этот, пыль, бросают. Вообще, в сущности, Иов сам себя хоронит. И есть такое впечатление, что дьявол почти отнял у него душу («нефеш», дуща, она же жизнь), а Иов считает, что отнял Бог. После этого биологическая жизнь может продолжаться или не продолжаться – это уже не важно, биологически он жив, а сам себя в каком-то смысле хоронит. Но эта смерть – как смерть на Кресте: он воскреснет! Книга Иова в себе содержит вот это предвкушение будущего христианства: смерть и воскресение Иова. И то, что в конце ему возвращаются все его дети, вся его собственность (пусть несколько иронически, я бы сказал, в таком шутейном стиле) – это тема воскресения после смерти, вот так она подана.

Вот это о главе в целом, теперь разберём отдельные стихи. Здесь довольно много деталей, связанных с употреблёнными еврейскими терминами.

Был день, когда пришли сыны Божии предстать пред Господа; между ними пришел и сатана предстать пред Господа. И сказал Господь сатане: откуда ты пришел? И отвечал сатана Господу и сказал: я ходил по земле и обошел ее. И сказал Господь сатане: обратил ли ты внимание твое на раба Моего Иова? ибо нет такого, как он, на земле: человек непорочный, справедливый, богобоязненный и удаляющийся от зла, и доселе тверд в своей непорочности; а ты возбуждал Меня против него, чтобы погубить его безвинно. 

По сравнению с первой главой, только последние слова являются новыми («и доселе тверд в своей непорочности; а ты возбуждал Меня против него, чтобы погубить его безвинно»). То, что передано, как «твёрд в непорочности», по-еврейски это «хазак бэ-тумма», то есть, «он держится за свою цельность». Слово «твёрд» – неудачный перевод, как будто он гранитный монолит. Никакой он не монолит, он бедный, несчастный человек, разбитый, можно сказать, вдребезги психологически. Но он держится. За что он держится? Он держится, как за якорь спасения, за свою связь с Богом, и не отдаёт её, хотя он на Бога обижен, он считает, что всё это от Бога. И вот обижен, а всё равно! В семье такое бывает. Он не хочет с Богом расставаться, потому что это единственный для него, как говорится в христианской терминологии, «якорь спасения».

Слова «ты возбуждал Меня против него» – на самом деле это еврейское слово «подстрекал», «подстрекал Меня, чтобы погубить его». Бог прекрасно видит замысел сатаны, который не является испытанием Иова (как сатана Ему представляет: «вот мы Иова испытаем, и, если он выдержит, значит, Ты, Господи, выиграл, а если не выдержит – тогда я выиграл»). Конечно, смысл происходящего – не испытание, замысел сатаны совершено в другом – именно погубить. Насчёт «погубить его безвинно», то есть «даром» – повторяю, что смысл такой: пока, сатана, Иов тебе не соперник, и то, что ты так на Иова нападаешь за то, что он праведный человек, верный Богу, это даже в твоей дьявольской логике – неоправданно, безосновательно, потому что он ничего плохого тебе пока ещё не сделал. Но парадокс в том, что в результате этого нападения дьявола вызовется из вечности, из Замысла Божьего Тот, Кто нанесёт-таки дьяволу принципиальный ущерб – Христос.

И отвечал сатана Господу и сказал: кожу за кожу, а за жизнь свою отдаст человек все, что есть у него. 

«Кожа за кожу» – это, видимо, такая еврейская, вообще ближневосточная базарная пословица того времени, она означает «так за так», то есть, эквивалентность обмена. Но тут она имеет ещё второй дополнительный смысл, потому что кожа – это же то, что дьявол отнял у Иова: он именно кожу его поразил всеми этими струпами.

Относительно слов «а за жизнь свою отдаст человек все, что есть у него». «Нефеш» – это и «жизнь», и «душа», и у человека можно отнять жизнь, но не отнять душу (он может физически умереть, сохранив цельность своей души). И у человека можно не отнять жизнь, но отнять душу – это то, к чему стремились Освенцимские «деятели» – к тому, чтобы отнять у узников душу в первую очередь. Да это, к сожалению, с людьми может происходить в жизни: человек может потерять свою душу, сохранив биологическую жизнь – например, Данте в «Божественной комедии» рисует один такой образ. Эта дуальность слова «нефеш» в еврейском языке автором используется: когда мы читаем слово «жизнь» или слово «душа» в тексте книги Иова, надо постоянно помнить, что тут два смысла, и автор играет этими двумя смыслами, как двумя октавами на пианино – то нажимает ноту в одной октаве, то нажимает ту же ноту в другой октаве.

но простри руку Твою и коснись кости его и плоти его, - благословит ли он Тебя?

Дословно сказано так: «или не в лицо Твоё благословит Тебя». Звучит странно. В лицо можно разве что плюнуть. На самом деле, именно это и имеется в виду, потому что это слово – «барух», браха» – по-еврейски изначально означает, конечно же, именно благословение, но во многих местах (и в Библии, и в Талмуде, и в книге Иова, в частности), фактически это слово употребляется, как вежливая форма, чтобы сказать «проклясть Бога». Благочестивый еврей не может даже написать такие слова, даже сказать их не может – это всё равно, как матерные выражения в русском языке, их тоже заменяют какими-то аналогами в печатных текстах, потому что так неприлично. Вот так неприлично еврею сказать «проклясть Бога». Но двойственность-то в том, что дьявол практически уверен, что Иов после всех своих испытаний Бога не благословит, а именно проклянёт. А Иов, тем не менее, Бога, в итоге, именно благословит – после всех своих претензий, после всех своих вопросов он благословит Бога, и Бог благословит его. Именно в этом проигрыш сатаной своей ставки.

И сказал Господь сатане: вот, он в руке твоей, только душу его сбереги.

«Нефеш» – душа или жизнь, и эту двойственность автор здесь совершенно целенаправленно использует. То есть, Бог говорит сатане: «душу его сбереги». Да стал бы сатана беречь душу или жизнь Иова! Наоборот, он поставил бы перед Иовом, как перед многими людьми, вопрос: отречься от Бога, от себя, от всего дорогого тебе, то есть потерять душу, но сохранить жизнь или пожертвовать жизнью, но сохранить душу. Дьявол с удовольствием поставил бы перед Иовом такой вопрос. Но – Бог не позволяет. Так кто сберегает душу его? Разве дьявол? Это Бог сберегает душу Иова! Бог не даёт дьяволу поставить Иову такой предельный вопрос. То есть, в результате эту, так сказать, торговлю сатаны с Иовом – «я у тебя то заберу, но оставлю тебе это, а ты за это отречёшься от Бога» – эту торговлю Бог ограничивает. Он не допускает этой торговли жизнью, или душой, Иова, ограничивает её только кожей. В этом именно глубокий смысл Замысла Божьего. Бог над замыслом сатаны строит как бы объемлющий его Свой великий Замысел. Потому что, если бы позволить сатане отнять у Иова жизнь – Иов бы сказал: «нет, я от Бога не отрекаюсь» – и всё. Со многими людьми в истории человечества на этом всё и кончилось – кого-то повесили, кого-то сожгли, кого-то в газовые камеры засунули – то есть, сатана разделался бы с Иовом, и на этом бы всё и кончилось. Но у Бога же Замысел другой: Он хочет, чтобы это испытание Иова подтолкнуло Иова к чему-то, чтобы оно разбило мыслительные перегородки, которые так ясно показаны на примере друзей Иова. Иов, если не было бы этого испытания, был бы, как его друзья. Ограничить испытание кожей – это глубокий Замысел Бога.

И отошел сатана от лица Господня и поразил Иова проказою лютою от подошвы ноги его по самое темя его. И взял он себе черепицу, чтобы скоблить себя ею, и сел в пепел [вне селения]. И сказала ему жена его: ты все еще тверд в непорочности твоей! похули Бога и умри.

Жена употребляет ровно то же выражение (тверд в непорочности твоей), какое употребляет Бог в третьем стихе, говоря, что Иов доселе твёрд в своей непорочности. А вот то, что сказано дальше – «похули Бога и умри» – это повторение слов дьявола. И получается, что в этих словах жены как бы соединены слова Бога и слова дьявола, и поэтому эти слова, как правильно понимают все интерпретаторы книги Иова, содержат в себе нечто отвратительное. Жена, в сущности продолжает работу дьявола. Она Иова тоже в каком-то смысле искушает. Но, с другой стороны, есть в её словах и некая правда, потому что она же не говорила так в конце первой главы. Она тут уже почувствовала, что то благочестие, которое Иов проявляет в конце первой главы, говоря «Бог дал, Бог взял, да будет имя Господне благословенно» – что это уже, на уровне второй главы, не годится, это благочестие уже неуместно, неадекватно тому напряжению, под которое испытание поставило Иова. Что нужно? Жена не знает, что. И Иов не знает, что. Он доберётся, прорвётся к Богу, поняв, наконец-то, что, только в конце этой книги – после всех мук, после криков, после всех своих испытаний.

Иов ей отвечает:

10 Но он сказал ей: ты говоришь как одна из безумных: неужели доброе мы будем принимать от Бога, а злого не будем принимать? Во всем этом не согрешил Иов устами своими. 

«Безумный» – тут употреблено слово «навал». Вспоминается история между Давидом, и Навалом, и женой Навала Авигеей. Этот Навал в книге Царств – не просто безумный, он злобно-безумный. И это главное: он злой человек. То есть, когда употребляется слово «навал» по отношению к жене, тем самым Иов (или автор книги устами Иова) подчёркивает, что в ней самой действует это «ра», это зло, которое, в сущности, является неким знаком, лакмусовой бумажкой присутствия дьявола.

Слова о том, что «не согрешил Иов устами своими» – это, как и слова «не согрешил Иов и не произнес ничего неразумного о Боге» в первой главе, я бы сказал, такое ироничное выражение. Человек на грани жизни и смерти, он сидит на мусорной куче в этом пепле, и скребёт себя черепицей, и что’ – мы у этого человека будем оценивать, согрешил он или не согрешил устами своими, произнёс он правильные слова или неправильные слова? В том-то и дело – до уст ли тут? Тут есть скрытая в подтексте ирония, которая прорвётся наружу в конце этой книги в виде иронии Самого Бога, когда Он начнёт Сам разговаривать с Иовом.

Последние стихи этой главы – о друзьях Иова.

11 И услышали трое друзей Иова о всех этих несчастьях, постигших его, и пошли каждый из своего места: Елифаз Феманитянин, Вилдад Савхеянин и Софар Наамитянин, и сошлись, чтобы идти вместе сетовать с ним и утешать его. 

Эти все места, которые здесь указаны, – из Идумеи (это между современным Израилем и Саудовской Аравией, и сам Иов оттуда происходит). Это место, которое, с одной стороны, как бы примыкает к Иудее, то есть, разделяет многое из богословия Иудеи, в частности, конечно же, разделяет знание Бога Израиля, а с другой стороны, это не Иерусалим, это не место, где есть жёсткое следование догматическим нормам, поэтому на этой территории (в Идумее) можно себе позволить многое, и Иов себе это многое позволяет.

12 И (они) подняв глаза свои издали, они не узнали его; и возвысили голос свой и зарыдали; и разодрал каждый верхнюю одежду свою, и бросали пыль над головами своими к небу. 13 И сидели с ним на земле семь дней и семь ночей; и никто не говорил ему ни слова, ибо видели, что страдание его весьма велико.

Друзья пришли ему сострадать – совершенно однозначно это здесь сказано. Они, в сущности, пришли оплакивать его. Он такой полумёртвый, он, можно сказать, сам себя хоронит, и они тоже считают его полумёртвым. И это правильно, и это замечательно, и то, что они сидят, молчат – это тоже совершенно правильно. Но только этим-то всё не кончится. Начнутся разговоры, начнутся споры, начнутся поучения с их стороны. Почему? Да потому, что дьявольское испытание, оно не только к Иову относится, оно относится ко всему человечеству, и они как представители всего человечества пришли, они вошли в это испытание, и дьявол и их тоже заграбастал в этот свой замысел, в эту свою схему, и начнёт действовать уже через них на Иова – что и будет в следующих главах.

Запись 6 Глава 3 01-03-17

Теперь у нас третья глава. Первые две главы, которые мы прочли до этого – это, выражаясь словами Гёте, пролог на Небе, а с этой третьей главы начинается основное содержание книги Иова. И первые-то две главы были совсем не просты, а дальше будет ещё сложнее – в частности, с этой третьей главы.

После того открыл Иов уста свои и проклял день свой. И начал Иов и сказал: погибни день, в который я родился, и ночь, в которую сказано: зачался человек! День тот да будет тьмою; да не взыщет его Бог свыше, и да не воссияет над ним свет! Да омрачит его тьма и тень смертная, да обложит его туча, да страшатся его, как палящего зноя! Ночь та, - да обладает ею мрак, да не сочтется она в днях года, да не войдет в число месяцев! О! ночь та - да будет она безлюдна; да не войдет в нее веселье! Да проклянут ее проклинающие день, способные разбудить левиафана! Да померкнут звезды рассвета ее: пусть ждет она света, и он не приходит, и да не увидит она ресниц денницы 10 за то, что не затворила дверей чрева матери моей и не сокрыла горести от очей моих! 11 Для чего не умер я, выходя из утробы, и не скончался, когда вышел из чрева? 12 Зачем приняли меня колени? зачем было мне сосать сосцы? 13 Теперь бы лежал я и почивал; спал бы, и мне было бы покойно 14 с царями и советниками земли, которые застраивали для себя пустыни, 15 или с князьями, у которых было золото, и которые наполняли домы свои серебром; 16 или, как выкидыш сокрытый, я не существовал бы, как младенцы, не увидевшие света. 17 Там беззаконные перестают наводить страх, и там отдыхают истощившиеся в силах. 18 Там узники вместе наслаждаются покоем и не слышат криков приставника. 19 Малый и великий там равны, и раб свободен от господина своего. 20 На что дан страдальцу свет, и жизнь огорченным душею, 21 которые ждут смерти, и нет ее, которые вырыли бы ее охотнее, нежели клад, 22 обрадовались бы до восторга, восхитились бы, что нашли гроб? 23 На что дан свет человеку, которого путь закрыт, и которого Бог окружил мраком? 24 Вздохи мои предупреждают хлеб мой, и стоны мои льются, как вода, 25 ибо ужасное, чего я ужасался, то и постигло меня; и чего я боялся, то и пришло ко мне. 26 Нет мне мира, нет покоя, нет отрады: постигло несчастье.

Эти поэтические строки, которые и в еврейском тексте являются поэзией, конечно, не могут наше сердце не тронуть, тем более что и мы, наверное, пережили в своей жизни какие-то моменты, которые напоминают об Иове. Иов здесь не просто жалуется непонятно кому – он здесь как бы обозначает свою позицию по отношению к тому, что произошло с ним. Позиция такая: раз со мною такое произошло, то лучше бы мне умереть и даже не начинать жить. Это начальная точка того, как Иов видит то, что произошло с ним. И эта начальная точка – она, на самом деле, даже и не его. В литературе древнего Востока довольно много есть таких художественных произведений (часто поэтических, тоже замечательных), которые примерно так же показывают человека, у которого произошло несчастье: «зачем я родился, лучше бы мне умереть», и так далее. Я только два назову, наиболее известных из них: египетское – «Разговор разочарованного со своею душой», и месопотамское (шумерское) – «Разговор господина со своим рабом». Это общее место для мировоззрения Ближнего Востока. Но это только начальная точка, с которой начинается долгое путешествие Иова по направлению к познанию и пониманию Бога – путешествие, которое занимает всю эту книгу и подталкивается всякий раз его дискуссиями с друзьями, а потом с Богом. Причём, это движение уже здесь, в третьей главе, прослеживается. Эта начальная позиция Иова не остаётся прибитой гвоздём к тому месту, с которого она начинается. Начинает он с «лучше бы мне умереть», а дальше-то начинается другое. «Ах, вот мне бы покой» – но это уже немножко изменение позиции. А уже к концу: «чего я боялся, то и постигло меня», и уже о смерти здесь даже не говорится. Это начало движения. Вот, он тронулся, и дальше, до самого конца книги, Иов будет двигаться. И самое важное в этом движении – это то, что в него Иов вовлекает и читателя. То есть, не Иов, конечно, ведь Иов в этой книге просто художественный образ, герой, а это гениальный автор книги вовлекает нас в движение со своим героем. Как он это делает? Он заставляет героя каждый раз говорить вещи, с которыми мы можем быть солидарны, мы можем им сочувствовать. Даже вот это – такие слова трагичные – «лучше бы мне умереть, а не жить» – и нам тоже (если не по своему личному опыту, то по опыту наших каких-то знакомых или по литературе) это понятно. Это вообще свойственно читателю – мы себя идентифицируем с героем. И тут-то герой нас подцепляет, и начинает двигаться, и в каждой следующей главе уже оказывается, что то, с чем мы себя идентифицировали в предыдущей главе, – это не совсем точно, не совсем полно, это надо как-то двинуть ещё на шаг ближе к Богу. И так мы, читатели, идём за Иовом – ради этого, можно сказать, затеяна вся книга. И приходит-то она к чему? Иов предстаёт перед абсолютно непонятным, странным каким-то Богом, и мы, читатели, тоже предстаём перед таким Богом. Это уже не просто какая-то выдумка, художественный образ, это уже наши переживания. Эта книга к концу показывает нам такого Бога, с которым нам странно и неуютно, и мы уже должны не об Иове думать, а о самих себе – а как мы Бога понимаем? Как мы Его воспринимаем? Можем ли мы себя с таким Богом идентифицировать? Ну, ответ-то – конечно, нет – как мы можем себя с Богом идентифицировать? Это мы с героем, с человеком Иовом можем себя идентифицировать. Но Бог нам в конце показывает такую позицию, такой взгляд на мир, с которым мы себя идентифицировать уже не можем. Но даже то, что мы так встречаемся с этим живым, далёким от нашего понимания Богом, – это тоже некий способ стать к Нему Ближе: признать, что Он вот такой, превосходящий нас, странный, и очень во многом нам непонятный.

Возвратимся к тому, какую позицию занимает Иов в этой начальной точке, в третьей главе. Это все же не совсем начальная точка. Иов в предыдущих главах уже высказывал своё отношение к трагедиям, которые с ним произошли. В первой главе, когда он потерял ни больше, ни меньше, как всех детей, он говорил: «Господь дал, Господь взял. Да будет благословенно имя Господне!». А во второй главе, когда он и сам подвергся этому дьявольскому нападению, которое, как он сам считает, происходит от руки Бога, он говорит своей жене: «Неужели доброе мы будем принимать от Бога, а злого не будем принимать». Это, вроде бы, выглядит благочестиво, но если бы к этому всё сводилось, то книги Иова бы не было – это всё были бы благочестивые банальности. А вот в третьей главе что-то в нём принципиально и резко переменилось. Почему? Ну, во-первых, прошло какое-то время, как минимум, то время, когда он сидел со своими друзьями, и за эту неделю что-то в нём созревало. Что же в нём созревало? Представим себе Иова перед его друзьями, которые пришли его пожалеть (конечно, они его жалеют, по крайней мере, вначале). Как ему себя не пожалеть при этом! Мне кажется, что это как раз то, что в Иове в начале его пути развивается – чувство жалости к себе. Чувство, которое нам, наверное, по нашему жизненному опыту знакомо, да и по опыту общения с другими людьми – чувство, практически неизбежное для человека, который в жизни серьёзно пострадал. Ну, так устроена человеческая психика. Мне кажется, что только святым доступно, когда человека постигло какое-то незаслуженное страдание, чтобы человек себя хотя бы немножко да не пожалел. Это понятное чувство, и не подлежащее осуждению, но только, с точки зрения того, для чего вообще написана вся книга Иова, оно не плодотворно. Оно ни чуточки не приближает человека к Богу, к пониманию Бога. А вот когда жалость друзей (которая весьма ограниченна по своему объёму) кончается уже в следующей главе, тогда и начинается движение Иова от этого чувства жалости к себе к какому-то гораздо более острому, трудному и глубокому вопросу или вопросам, которые его приближают к Богу.

То, что’ Иов говорит о себе «лучше умереть», нам, может быть, знакомо и по нашему жизненному опыту, да и по опыту других людей (я довольно часто это высказывание слышал от других людей, особенно пожилых). В Библии сказано «умер, насыщенный днями» о праведниках, а мне гораздо чаще доводилось слышать «я устал жить», «жизнь стала для меня тяжёлым бременем», «не пора ли мне умереть». Все же, когда я эти слова от людей слышал, то мне всё-таки казалось, что это с их стороны такой художественный приём, некая метафора – я всё-таки, как правило, не верю, что человек действительно хочет и готов прямо сию минуту умереть. А почему люди это говорят? Причина этого совершенно понятна – от острой неудовлетворённости своей жизнью. Оттого, что такая жизнь вообще не нужна. Как человеку такую мысль выразить? Вот он и выражает её таким образом: «чем такая жизнь – лучше умереть». Это метафора, но, тем не менее, в ней есть некое содержание. Слышать это очень тяжело, как вы понимаете. Почему человек так говорит? Потому, что тот смысл жизни, которым он жил раньше, для него теперь потерян. Вот в молодости такая радостная, весёлая жизнь, а пришла старость – и нет этих развлечений, и т.п., и человек спрашивает – зачем я вообще живу? Это, честно говоря, глуповато, на самом деле. Ну, потерял он этот былой смысл жизни, который у него был в молодости, но перед ним открывается другой смысл – приближение к Богу, которое в пожилые-то годы как раз и легче, человек в эти годы естественно к Богу больше тянется, чем в молодости. Так что правильно, что потерян былой смысл жизни, и люди могут на этой основе говорить примерно так, как Иов, что «мне лучше умереть, чем жить», но, тем не менее, это неправильно по большому счету, потому что это ещё не конец. Даже когда мы смотрим на Иова, мы видим: он потерял какой замечательный смысл жизни! Он был почтенным, богатым, имеющим замечательную семью, чувствующим свою близость к Богу, что совсем немаловажно – его жизнь была наполнена смыслом, но вот оно всё треснуло и рухнуло, рухнул весь этот смысл. И что? Другого смысла нет? Есть, и он его найдёт концу этой книги.

Я опять буду сравнивать ситуацию Иова с ситуацией узников Освенцима. Освенцим – это тоже в данном случае метафора. Это можно сказать об узниках наших с вами отечественных лагерей, да о ком угодно. Но представьте себе, вот такой Иов – какой-нибудь среднеевропейский еврей, который попал в Освенцим, у которого была нормальная работа, семья, жизнь – и вдруг там, в бараке, он, завшивленный и голодный, ждёт, когда настанет его очередь попасть в газовую камеру. Согласитесь – потерян же смысл, былой смысл жизни. Значит ли это, что никакого другого смысла жизни уже нет и не будет? Нет, не значит. Это как раз то, к чему стремились эсэсовцы в Освенциме, – к тому, чтобы лишить человека личности и отнять у него любой смысл жизни. И, к сожалению, по отношению к очень многим людям это им удавалось, но не ко всем. Были и другие люди. Есть знаменитое высказывание человека, который освободился из Освенцима, – ну, понятно: замечательно, радостно, выжил! – но он говорил, что одно потеряно: потеряна возможность прощать своих мучителей. Это такая христианская, одна из самых христианских возможностей, и слова эти – одни из самых христианских слов, которые были сказаны вообще в истории человечества – возможность прощать своих мучителей. Человек, который так рассматривал своё пребывание в Освенциме, был, как Иов, и нашёл там больший смысл, чем был у него, когда он жил так благополучно в своей семье. Так что, возвращаясь к книге Иова, потеря его смысла жизни, и потеря смысла жизни человеком просто за счёт возраста, это, на самом деле, не только потеря, но и возможность – возможность добраться до большего смысла.

У меня перед глазами такая картина из фильма «Обыкновенное чудо» по Шварцу – когда занавес, на котором, может, красивая картинка, но всего лишь картинка, разрывается, разрезается – за ним начинается другая, настоящая жизнь, но – трагедия. Вот, примерно, так же та благополучная жизнь, которая была у Иова до того – это всё-таки занавес, а за занавесом скрывалась трагедия, и вот сейчас она обнажилась. Это касается нас всех. Мы все, конечно, любим уют, но под привычной уютной жизнью, и той уютной картиной мира, которую мы себе создаём, таится бездна – говоря в библейской терминологии. И Иов, на самом деле, то, что под этой его благополучной жизнью таилась бездна, подсознательно знал, потому что он говорит: «ужасное, чего я ужасался, то и постигло меня; и чего я боялся, то и пришло ко мне». У Иова всё ещё было хорошо, но он боялся, он чувствовал, что под этим покровом лёд может треснуть в любой момент, и ты провалишься. И вот его постигло это, но чем кончается книга? Он оказался, конечно, уже в мире без уюта, но он оказался и в мире без страха. Иов оказался в мире трагичном – в том мире, в котором жил Иисус Христос. Как показан Христос в Евангелии, чего в Его жизни точно нет – это нет уюта ни на грош, и страха, конечно, нет тоже ни на грош. Вот поэтому этот шаг – через трагедию – шаг ко Христу. Но мы-то с вами не любим вот это ощущение, предвосхищение бездны, когда оно нас тоже посещает, как Иова. Я знаю людей, которые не хотят принципиально читать книгу Солженицына «Архипелаг Гулаг», потому что они понимают, что под сегодняшней жизнью нашей страны, как под покровом, эта бездна. И всякое страдание, если страдание не на сцене, а в жизни, особенно, если это страдание с тобой самим может произойти, вызывает отталкивание, понятно, что люди от этого шарахаются. Так устроена психика человека. Но Иова выбивает из этой ситуации уюта.

Ещё один важный момент. Обычно в ситуации Иова люди говорят о своих бедах. Иов тоже говорит как бы о себе. Но автор, на самом деле, заставляет его говорить от имени всего человечества. Обратите внимание на начальные, какие-то странные слова про этот день, который должен исчезнуть, про эту ночь, про эту тьму, про левиафана, и звёзды, которые померкли – всё выглядит так, как будто он, как бы пытается возвратиться к началу до своего рождения. За этим стоит гораздо большая, глубокая проблема: Иов, как бы от имени всего человечества, говорит о возврате в эпоху до сотворения мира. Оттуда даже слова эти – звёзды, левиафан, тьма («хошех») – с этой тьмы и начиналось сотворение мира. Это всё как бы выражение того, что всё человечество, в лице Иова, недовольно сотворённым Богом миром, потому что в нём случаются такие вещи, как случились с Иовом, и вообще много зла. Это замаскированная претензия к Богу – Творцу, хотя в этой главе Бог ни разу не упоминается, потому что Иов пока ещё соблюдает некие правила приличия, о которых он очень скоро забудет (на мусорной куче приличия соблюдать долго невозможно). Но пока он их соблюдает, потому что его путь за рамки, так сказать, традиционного богословия приличий только ещё начинается. И эта его претензия к Творцу – зачем такое творение, зачем такой сотворённый мир – здесь поставлена через вопросы «для чего? зачем?». Эти вопросы начинаются уже с первых слов Иова. Дальше всё время будут эти вопросы к Богу, а в конце Бог на эти вопросы даст ответ, в котором Он покажет это самое Своё творение, к которому люди предъявляют такие претензии. Он покажет его в другой перспективе, с той точки зрения, с какой люди никогда ещё не смотрели на этот мир. Мы смотрим с нашей, ограниченной точки зрения, чего нам хочется от этого мира, а Бог покажет со Своей точки зрения – и тогда Иов «положит руку свою на уста свои». Вот таков этот ответ.

Ну, и, в частности, в этом ответе Бога присутствует тот левиафан, который здесь упоминается потенциально – значит, кто-то способен разбудить левиафана. Это здесь уже намёк. В конце господь покажет Иову ту картину, в которой левиафан – это же дьявол – увы, уже разбужен, и с ним надо что-то делать, и кто с ним будет это делать? Можно сказать, что Господь как бы подталкивает Иова к тому, чтобы он это делал, но не сам лично Иов – герой этого художественного произведения, а за Иовом стоит Христос, и ответ на этого левиафана – единственный, кто может ему противостоять, – это Христос. Поэтому ещё раз: «ответ Иову – это Христос».

Ещё один момент. Иов здесь вначале призывает смерть. Но смерть и ложь – это два главных свойства дьявола. То есть, Иов, призывая смерть, тем самым помогает именно тому, от кого все беды его и происходят. Иов сам, конечно, этого не знает, но реально-то – это так. То есть, вот завязывающийся тут узел, и в ходе всей этой книги Иову придётся этот узел развязать. Он не только невинная жертва дьявола, но к тому же ещё и он, и его друзья, и все люди – это и орудие дьявола, потому что дьявол в них действует тоже.

Иов, в сущности, для себя хочет покоя, а когда он призывает смерть, он, скорее, призывает смерть как средство достичь этого покоя. Так кончается «Мастер и Маргарита» – словами, которые, в сущности, Булгаков показывает, как исходящие от Христа: «Он не заслужил света, он заслужил покой». Этот покой в «Мастере и Маргарите» – тоже через смерть, и мастер и Маргарита к нему приходят. Покой от чего? Чего хочет Иов? Ну, понятно, первое, что приходит в голову, – покой от боли. Наверное, его струпы болезненны, но я думаю, что главное – это не физическая боль, а душевная боль, что он всё потерял. Вот от этой боли он хочет покоя. А может быть, и это не менее важно, чем покой от душевной боли, это покой от ничем не устранимого эффекта крушения своей картины мира. Вот коммунисты идейные, попавшие в сталинские лагеря, или какой-нибудь совершенно лояльный немецкий еврей, который попал то ли в Дахау, то ли в Освенцим, – это же крушение всей их картины мира, это на самом деле нисколько не менее болезненно для человека, чем даже душевная боль от потери детей. Без такой картины мира жизнь совершенно неуютна, даже если она уютна физически, даже если человек сидит не на мусорной куче, а в кресле. И, тем не менее, цель всей этой книги – вывести из привычной картины читателя через Иова, который тоже выходит за рамки психологического уюта, за рамки пребывания в уютной картине мира. И выйти не просто, потому что человек за эту уютную картину мира, конечно, цепляется – за понятную, простую картину мира, где Бог нам всё даёт, только ты Ему отдавай, что полагается. Человеку очень трудно отцепиться от такой картины мира.

И Иов тоже за этот покой свой цепляется, причём даже в двух вариантах, которые, на самом деле, несовместимы. Первый вариант – чтобы всё осталось, как было. Даже когда он говорит, что покой – это спать с советниками, с князьями, у которых есть золото, серебро – он что’ этим хочет сказать? Он хочет сказать, что он был членом этой самой элиты страны Уц, из которой он происходит. У него же тоже было золото, серебро, он там с князьями, что называется, «был на дружеской ноге». А второй вариант – и это совершенно другое – «беззаконные перестают наводить страх, узники не слышат крика приставника, раб свободен от господина своего». То есть, это другой мир, не такой, как был – в нём нет социального зла, которое тоже источник муки, источник переживания для человека, и это тоже покой – от такой жизни, какой она является реально. Но тут уже либо – либо. Либо то привычное устройство жизни, в котором мы живём и тогда остается всё социальное зло, но тогда и элита, князья, золото, серебро, Иова уважают – как у Райкина, «ми уважаемые люди». Либо другой мир, в котором нет всего этого, но в котором нет и криков приставника, и нет раба и господина.

На этом мы общий обзор этой главы закончим, а дальше будем её разбирать уже по отдельным стихам. В книге Иова вообще, а в этой главе особенно, такое количество еврейских слов, которые самим библеистам – знатокам еврейского языка не до конца понятны! Много слов, которые встречаются вообще один раз во всей Библии – их как раз в этой главе особенно много – а некоторые слова, которые много раз встречаются, тоже как-то необычно поставлены, странно. То есть, тут начинаются ещё и филологические проблемы с пониманием книги Иова. Мало того, что есть проблемы принципиальные, богословские, но будут ещё и проблемы филологические.


Запись 7 Глава 4 08-03-17

Мы продолжаем чтение книги Иова. Мы прочли 3-ю главу, и главные идеи из неё вычленили, а теперь мы эту же главу разберём уже по отдельным стихам. При разборе отдельных стихов возникают столь же важные, столь же общие идеи, как те, которые мы разбирали. Эта книга – мало того, что одна из самых трудных для понимания книг Ветхого Завета, и что она традиционно считается одной из книг, наиболее близких к Новому завету. Она, помимо этого, посвящена такой теме, которая ни одного нормального человека не может оставить равнодушным – теме человеческого страдания, страдания незаслуженного. В частности, всегда, когда философы, богословы говорят о страшной истории, которую у нас называют Холокостом, о том, что произошло во время Второй мировой войны, все, как правило, сопоставляют судьбу узников – жертв Холокоста с Иовом. И это, конечно, не случайно, потому что тот вопрос, который всегда возникает в разговоре о Холокосте – как Господь допустил это – это вопрос, который возникает и в книге Иова, он один из самых главных вопросов в ней. Возможно, не самый глубокий из вопросов этой книги, но из тех, которые задевают человека сильнее всего. Когда у человека случается неожиданное несчастье, многие люди кричат, даже не задумываясь, откуда-то из печёнок у них возникает крик: «за что?». А это как раз и есть один из главных вопросов книги Иова.

Вот первый стих:

После того открыл Иов в уста свои и проклял день свой.

Слово «проклятие» встречается до этого в предыдущей главе, его жена призывает его проклясть Бога и умереть. В еврейском тексте сказано «благослови Бога и умри», но слово «благослови, как это ни парадоксально, в зависимости от контекста может означать действительно «благослови», а может, как в данном случае, означать «прокляни». В первом стихе третьей главы он, действительно, проклинает, но только он не Бога проклинает, а самого себя. Думаю, что это на самом деле некий психологический механизм проекции: Иов ещё недостаточно вышел за рамки привычного богопочитания, недостаточно забыл всё, что он знал и во что верил раньше, чтобы проклинать Бога как это ему велит жена. Поэтому он, видимо, желает где-то внутренне сказать что-то подобное проклятию Богу, но не решается, благочестие ему этого не позволяет, и поэтому он вместо Бога проклинает самого себя. Это такая проекция: когда мяч бросаешь об стенку, эта стенка отражает этот мяч в самого тебя. Вот так эта стена невозможности проклясть Бога отражает это проклятие Иова и оно, как в зеркале отражается и приходит на него самого. Это чем-то напоминает так называемый стокгольмский синдром, когда пленники, которых террористы берут в заложники, конечно, если бы им дать возможность, этих террористов растерзали бы и разорвали на части, но, поскольку это невозможно, их психологический механизм переключается в другой режим, как в зеркале отражается, и они начинают этих террористов уже как бы любить и защищать (за неимением возможности их проклясть или убить). Это известный факт, так это проклятие себя и своего дня рождения и надо понимать: как психологический перенос.

Дальше – целая группа слов Иова, в которых он проклинает уже даже не просто самого себя, а проклинает своё создание, своё возникновение, рождение. Его родила его мать, но на самом-то деле за этим стоит другое: его создал Бог, как и весь наш мир, так что и Иова в каком-то смысле родил Бог. Поэтому, когда он говорит «погибни день, в который я родился», это, строго говоря, богохульство, это высказывание против Бога. Иов, очень понятный нам по-человечески, в своём отчаянии начинает сам того не понимая, невольно способствовать дьяволу, потому что «погибни день, в который Бог создал мир» – это то, что дьявол мог бы сказать.

погибни день, в который я родился, и ночь, в которую сказано: зачался человек! День тот да будет тьмою; да не взыщет его Бог свыше, и да не воссияет над ним свет! Да омрачит его тьма и тень смертная, да обложит его туча, да страшатся его, как палящего зноя! Ночь та, - да обладает ею мрак, да не сочтется она в днях года, да не войдет в число месяцев! О! ночь та - да будет она безлюдна; да не войдет в нее веселье! Да проклянут ее проклинающие день, способные разбудить левиафана! Да померкнут звезды рассвета её: пусть ждет она света, и он не приходит, и да не увидит она ресниц денницы.

К концу это уже проклятие не просто рождения самого Иова, а это проклятие всей вселенной. «День, ночь…», но ведь это чередование дней и ночей создал Бог! Звёзды, о которых здесь говорится – это тоже часть творения Бога. И даже левиафан, хотя, конечно, часть тёмных сил, противобожественных, но он тоже часть этого мира, сотворённого Богом. Вот всё это Иов проклинает, причём дальше у Иова есть много жёстких слов по поводу всего того зла, которым проникнута вся наша социальная жизнь, – что богатые угнетают бедных, что нет правого суда, что праведники страдают (как сам Иов страдает), а наоборот, люди беззаконные пользуются всякими благами, и так далее. Это типичные для пророков инвективы в адрес того, как устроена наша социальная жизнь. Но здесь Иов выходит за привычные пророкам рамки, идет ещё дальше. Социальная жизнь между людьми, народами, и так далее так устроена, потому что в ней дьявол действует. Иов не знает, что дьявол существует – это от Иова пока скрыто – но он видит, что во всём мироустройстве вселенной есть некое зло, оно проницает всё мироустройство. И он, за неимением знаний о дьяволе, поневоле относит всё это зло на счёт Бога (в чём, конечно, ошибается).

Ещё один элемент такого взгляда Иова на мир – уже более правильный элемент – состоит в том, что этот мир нельзя очистить в целом. Можно отдельного человека очистить, может быть, даже какой-то народ очистить, а вот избавить весь мир от того зла, которое в нём присутствует, просто невозможно. Апостол Павел говорит в Послании к Евреям о том, что все очистительные ритуалы, которые были приняты в Иерусалимском храме, – на самом деле, толку большого от них нет, они только временно и локально что-то могут очистить, а реальное изменение мира, настоящее – это не очищение, а преобразование, преображение – которое, по Павлу, осуществляется через Христа. А по книге Апокалипсиса, это излечение мира от зла достигается только преобразованием его в Новое небо и Новую землю. Так что Иов затрагивает здесь очень правильную, очень глубокую тему об этом зле, которое пронизывает всю нашу вселенную, которая создана Богом. Как же так – создана Богом, а её пронизывает зло? Ну, так и дьявол в ней тоже присутствует, никуда от него не денешься – вот отсюда и боль.

погибни день, в который я родился, и ночь, в которую сказано: зачался человек! День тот да будет тьмою; да не взыщет его Бог свыше, и да не воссияет над ним свет! 

Слово «взыщет» тут не очень понятно. Это такая картина, что Бог за всем, что творится в нашем мире, как-то присматривает, это зло, которое действует в нашем мире, Бог как-то ограничивает и следит за этим (если можно так выразиться), как хороший хозяин. А здесь речь о том, что пусть Бог вообще даже не присматривает за этой линией Замысла Божьего, в которой находится Иов, за судьбой Иова. Что значит «не присматривает»? Это значит, что эта линия должна выйти из Замысла Божьего. Иов хочет, чтобы его жизнь из замысла Божьего ушла. Почему? Потому что, с его точки зрения, линия Замысла Божьего, на которой он находится, это плохая, катастрофическая линия, если он в своей праведности потерпел такой крах. Надо всё это стереть самого начала, с момента рождения Иова стереть всю эту линию и заменить её какой-то другой, как бы текущий вариант Замысла Божьего заменить на другой.

Мало того, что это относится к Иову, за этим стоит и нечто большее, гораздо более тревожное: может быть, всё творение Божье, вот этот наш мир, сотворённый Богом, тоже надо стереть и возвратить к началу, к моменту сотворения мира, и сотворить его по-другому, по-новому. Нечто подобное говорит Господь Моисею о народе Израилевом: что Я Свой замысел об этом народе стираю, потому что этот народ, поклоняющийся золотому тельцу на горе Синай, не оправдал моих надежд, и Я из тебя сделаю другой народ. Но Моисей заступается за свой народ и упрашивает Бога остаться в этом варианте Его Замысла, с этим еврейским народом, на который Бог возложил Свою миссию и Свои надежды. А у Иова речь идёт о том, чтобы и Иова из этой нити Замысла Божьего перевести в какую-то другую нить, и весь мир вообще перевести в какую-то другую нить Замысла Божьего. Между прочим, в современной физике есть некие, я бы сказал, теоретические структуры, «виртуальные вселенные» или «параллельные вселенные», которые можно более или менее идентифицировать с нитями Замысла Божьего.

Ещё здесь сказано «да не воссияет над ним свет!». По-еврейски практически исключительно употребляется для света слово «ор», и, если Бог в начале сотворения мира говорит: «Да будет свет!», Он говорит «ор». А здесь употреблено другое, редчайшее слово «нэхара». Почему? Это какой-то другой свет, не тот свет, которым Бог создавал этот мир. То есть, тут ещё один намёк на то, что Иов призывает Бога переменить и Иова, и весь наш мир, как бы сделать из этой какую-то другую судьбу Иова или другую судьбу всего этого мира.

Да омрачит его тьма и тень смертная, да обложит его туча, да страшатся его, как палящего зноя! 

Дословно сказано немножко не так: «Пусть пугает его (этот день) чернота или горечь». Еврейское слово можно перевести, как «чернота» или «горечь». О чём тут идёт речь? Это ни в синодальном переводе не понятно, ни в еврейском тексте это тоже не очень понятно. Но, может быть (это самое простое толкование), речь идёт о солнечном затмении. То есть, пусть этот день постигнет солнечное затмение, причём не на пять минут, как обычно бывает, а вообще навсегда.

Здесь употреблено слово «омрачит». Это слово (еврейское «гаал») имеет тот же корень, что и слово «гоэл», «заступник», которое применяется, например, в книге Руфь, где Вооз по отношению к Руфи – такой гоэл, заступник, родич, который должен заступаться за попавшего в беду родича. А дальше это слово – по переносу – применяется ко Христу: Христос такой заступник завсе человечество, как бы новозаветный аналог ветхозаветного гоэла. Почему здесь употреблено это слово? Я думаю, что здесь оно имеет немножко другой оттенок. Гоэл, как родич, имеет право на вмешательство в судьбу своего другого родича, то есть, здесь подчёркивается родство светлого дня с тёмной ночью, которая может предъявить права на этот день. Вот что имеется в виду: тьма, предъявляющая права на свет.

Ночь та, - да обладает ею мрак, да не сочтется она в днях года, да не войдет в число месяцев! О! ночь та - да будет она безлюдна; да не войдет в нее веселье!

Еврейское слово «галмуд», строго говоря, означает не «безлюдна», а «бесплодна». То есть, Иов, который говорит Богу, в сущности, что Ты меня зря родил, (а за этим стоит, что Ты, Господи, всю нашу вселенную зря родил), об этой ночи говорит «пусть она ничего не родит», то есть, пусть весь мир будет бесплодным. Это та же самая мысль: что всё это рождение – от него, как говорится, одни только неприятности, одно страдание.

Да проклянут ее проклинающие день, способные разбудить левиафана!» 

Точнее, «готовые разбудить левиафана». Кто эти «готовые разбудить левиафана?» Я думаю, что по ассоциации с тьмой, о которой здесь уже в нескольких стихах говорилось, это некие тёмные силы. Левиафан – это символ чего-то мощного, и, с другой стороны, чего-то злого, особенно в конце книги Иова, когда Господь показывает этого левиафана Иову и его представляет, как некое средоточие надменности, гордыни и так далее – и невольно возникает ассоциация между левиафаном и дьяволом. Не знаю, можно ли иметь в виду под этим левиафаном конкретно дьявола, но это что-то с дьяволом связанное, и поэтому левиафана не надо будить (как говорит русская пословица, «не буди лиха, пока тихо»). Это очень правильные слова: зло в нашем мире иногда спит, оно, может быть, всегда присутствует в мире, но не очень активно себя проявляет, а иногда оно как бы пробуждается, и тогда начинается гражданская война в нашей стране, фашизм в Германии, и так далее. Тогда даже непонятно, откуда всё это взялось – вот разбудилось спящее зло.

Причём эти тёмные силы ночь проклинают, но они её не уничтожают. А что они с ней делают? Они эту ночь из мира Божьего переводят в свой тёмный мир, частью которого она естественным образом является. Не частью мира Божьего, а частью тёмного мира, где эти тёмные силы, где этот левиафан. Это надо пояснить. Слово «тьма» в христианстве толкуется, как правило, однозначно отрицательно, как некая метафора того, что от дьявола происходит. А в Библии, в Ветхом Завете, это слово имеет более детальные смыслы – три разных смысла. Первый – такой как в христианстве: тьма как символ зла, которая, действительно, от дьявола. Второй – это тьма как бы в положительном смысле – тьма, которая несёт в себе покой, которая упокоевает усталые, утомлённые души, и Иов дальше и об этом смысле тьмы говорит. Третий смысл, наиболее важный, это та тьма, с которой начинается Библия. В начале сотворения мира была тьма – тьма над бездной – ещё до того, как Бог сказал: «Да будет свет». Эта тьма, которая была в начале мира, – она добро или зло? Она и не добро, и не зло, или, если хотите, она и добро и зло. Это потенциал, из которого может родиться (и родится) всё, что угодно – и добро, и зло, и эта добрая тьма, тьма покоя, и эта злая тьма, тьма дьявольская, тьма агрессивная. Здесь, конечно, Иов говорит пока что об этой ночи, которую он проклинает, во втором, злом смысле, он её как бы отсылает в этот мир зла. Почему? Потому что, с его точки зрения, эта ночь его рождения ничего, кроме зла, ему не принесла, поэтому пусть она к своему законному месту – в мир зла – и попадёт.

Да померкнут звезды рассвета ее: пусть ждет она света, и он не приходит, и да не увидит она ресниц денницы 10 за то, что не затворила дверей чрева матери моей и не сокрыла горести от очей моих! 11 Для чего не умер я, выходя из утробы, и не скончался, когда вышел из чрева? 12 Зачем приняли меня колени? зачем было мне сосать сосцы? 

Слово «матери» здесь в синодальном переводе курсивом, потому что оно вставлено. Иов о матери своей на самом деле не упоминает, и это очень характерно. Иов, который призывает на себя смерть, он как многие современные подростки, которые кончают самоубийством, – не думает о том, что’ его смерть означает для его матери, если она жива. Да, он страдает, ему плохо, но если, допустим, Господь по его слову убьёт его совсем – что’ это будет для его матери? А он не думает ни о матери, ни о жене, он не думает ни о ком. Он, как это характерно для многих сильно страдающих людей, весь погружён в самого себя. Мы это знаем по своему опыту: когда нам очень больно, когда нам очень плохо, мы как-то замыкаемся сами в себе. И это одна из важнейших тем книги Иова, которая нигде явно не сформулирована. Наряду с той темой, что страдание как бы выбивает человека за рамки всех им принятых картин мира, потому что они уже не годятся ни для человека в Освенциме, ни для человека, сидящего на мусорной куче, есть вторая тема – что человек, который так сильно страдает, имеет тенденцию только своё страдание видеть, и только на нём фокусироваться. Бог же хочет другого. Бог хочет, чтобы это самозамыкание было преодолено, и чтобы этот страдалец выходил в мир. В конце книги есть на это намёк, когда Иов молится за своих друзей, которые ему, кстати, ничего хорошего не сказали, а только мучали его всё время своими спорами. Да можно и больше сказать – есть же такие люди, как Бонхеффер, например, которые в Освенциме молились за своих палачей, потому что они считали, что Бог для того в Освенцим их и поместил, чтобы они молились за палачей и тем самым как–то способствовали победе над этим злом, которое в Освенциме имело такую чудовищную форму. И более того – Христос, которого вели на крест, молился за Своих палачей, за тех, кто Его вёл на крест. Я понимаю, очень трудно быть таким, как Христос, или как Бонхеффер, или как Иов в конце этой книги – не на самом себе фокусироваться в своём страдании, а думать о тех, кто тебя мучает. Почему? Да потому, что они такие же люди, как ты. Вот друзья Иова – они же такие, как он. Они его мучают не нарочно, конечно, но на самом деле они его палачи, они делают дьявольскую работу по отношению к нему. А эти палачи в Освенциме – эсэсовцы и всякие прочие? Это что, другие люди, не как мы с вами? Нет, такие же, как мы – из плоти и крови, как мы, просто в них дьявол действует. Как замечательно говорит апостол Павел: «Наша брань не против плоти и крови, а против духов злобы поднебесных». Это люди из такой же плоти и крови, как и мы, но в них действуют духи злобы поднебесные. И одно из сильных оружий против этих духов – это когда тот, кого одержимые ими люди мучают, молится за них. Как Христос, когда Его ведут на крест. Вот такой ещё есть урок книги Иова.

13 Теперь бы лежал я и почивал; спал бы, и мне было бы покойно 14 с царями и советниками земли, которые застраивали для себя пустыни, 15 или с князьями, у которых было золото, и которые наполняли домы свои серебром; 16 или, как выкидыш сокрытый, я не существовал бы, как младенцы, не увидевшие света. 17 Там беззаконные перестают наводить страх, и там отдыхают истощившиеся в силах. 18 Там узники вместе наслаждаются покоем и не слышат криков приставника. 19 Малый и великий там равны, и раб свободен от господина своего.

Иов, говорит здесь, конечно, о своей собственной смерти – что он хочет умереть и получить тем самым покой. Но ведь за этим же большее стоит! Ведь это «беззаконные наводят страх», «узники слышат крики приставника», «раб угнетается господином» – это же не только Иова касается, это вся наша жизнь так устроена. То есть, он здесь говорит, что, чем эта наша жизнь со всем её злом, лучше пустота без зла – такой царский дар: пустота, как свобода от зла. Дар Божий – вот этот покой и пустота. Это напоминает «Мастера и Маргариту», где в конце передаются слова Христа «он не заслужил света, он заслужил покой». Покой, и этот покой – одновременно свет, вот что-то в этом роде и здесь говорит Иов.

Это все с точки зрения такого измученного человека как Иов. Нам понятно, что человек в таком состоянии говорит, что лучше смерть и покой, чем жизнь и вот такие постоянные муки. Нам легко поставить себя в его положение, мы в жизни, может быть, бывали в каких-то подобных ситуациях сами. Но вот апостол Павел говорит, что смерть есть главный враг, который стоит, на самом деле, за всем тем злом, которое есть в мире, как невидимый кукловод, а значит, и за этим страданием, в том числе, которое Иов переживает. Например, одним из главных источников всего того зла, которое есть в мире, является страх. Страх чего? Страх смерти. Вы посмотрите, что происходит в современной политике – как все государства боятся друг друга, готовы уничтожить друг друга (и, может, и уничтожат, я не могу, к сожалению, исключить, что нам и это придётся пережить). Откуда это? Страх смерти. Если бы не было смерти, люди бы не боялись ничего, 99% зла не было бы в мире, потому что оно страхом генерируется. Потому что страх – самый мощный инструмент дьявола, и страх (опять по апостолу Павлу) противопоставлен любви, а любовь – это самый мощный инструмент Бога. Поэтому, хотя мы можем понять эту точку зрения измученного человека, что лучше покой и смерть, но Иов должен перейти на точку зрения Бога, и, если так можно выразиться, перевести фокус с себя на Замысел Божий о мире, а этот Замысел требует уничтожения смерти. Вспомним, что Апокалипсис, где изложен Замысел Божий о мире в наиболее явной форме, как раз уничтожением смерти и кончается. Там явным образом сказано, что в этом Новом Иерусалиме, Новой земле, Новом небе нету ни болезней, ни слезы, ни смерти – ничего этого нет. Вот это точка зрения Бога, это фокус Его Замысла, а не фокус внимания отдельного страдающего человека. И одной из задач книги Иова – чтобы мы тоже впитали эту точку зрения, мы, которым по-человечески, наверно, Иов близок, ближе, чем божественная точка зрения, и мы думаем, что – да, смерти когда-то не будет, но сейчас-то она есть, и ничего с ней не поделаешь. Нас всё-таки книга Иова призывает перейти с этой точки зрения Иова на точку зрения Бога, потому что смерть ради покоя – это решение простое (эвтаназия, люди, тяжело больные раком, например, сами об этом просят). Оно вроде бы простое решение проблемы боли и зла, но это же иллюзорное решение, это решение в сталинском духе («нет человека – нет проблемы»). Разве вот так проблемы решаются? «Нет жизни – и нет страдания» – это не решение. Это решение разрушительное, а Бог зовёт не к разрушению, а к созиданию, Бог зовёт нас к сотворчеству с Ним. В итоге, и книга Иова кончается тем, что этот страдалец оказывается со-творцом Бога – в том смысле, что в нём уже зарождается будущий Христос.

Ещё один момент. По Иову (в этом фрагменте), смерть лучше жизни, по крайней мере, для него. Между жизнью и смертью есть некая зеркальная симметрия, так что можно сказать, «смерть – это жизнь, а жизнь – это смерть». Но эта зеркальная симметрия – как между Богом и дьяволом (дьявол, говорят, «обезьяна Бога», зеркальное отражение Бога – всё, что он делает, вроде похоже на то, что делает Бог, но с точностью до наоборот: то, что было левым, становится правым, а то, что было правым становится левым). И так же, как эта зеркальная симметрия зависит от системы отсчёта, так и то, как мы посмотрим на жизнь: мы можем посмотреть на жизнь так, что она будет выглядеть, как смерть, и можем посмотреть на смерть так, что она будет выглядеть, как жизнь. И более того – то, что наша земная жизнь, привычная нам, с какой-то точки зрения и есть смерть (но духовная смерть, не биологическая), – это же, в сущности, слова Христа, которые за Ним подхватывает апостол Павел и вообще вся Церковь. Христос, конечно, говорит это не с нашей земной (социальной, биологической) точки зрения, а с точки зрения Царства Божия. Это, конечно, парадокс – что наша жизнь на самом деле смерть, а смерть – это жизнь. Но в обряде крещения в современной Церкви это самое и говорится – что мы в крещении умираем и рождаемся заново в новую жизнь. То есть, этот парадокс в христианстве присутствует неустранимо. А Иова из Ветхого Завета выталкивает в этот христианский парадокс через его страдание. Он и хотел бы жить привычной, логичной, благополучной жизнью, но именно в этом и смысл того, что происходит с ним – что его выталкивает в эту парадоксальную сферу.

20 На что дан страдальцу свет, и жизнь огорченным душею… 

Этот вопрос «на что?», «зачем?» потом повторяется в 23-м стихе:

23 На что дан свет человеку, которого путь закрыт…

Правда, в 23-м стихе слова «На что дан свет» – вставка в синодальном переводе, сделанная для ясности, потому что по-еврейски сказано не совсем ловко грамматически. Но всё равно вопрос «на что?», разумеется, присутствует, это главный вопрос, который можно задать от имени вообще всего человечества Богу: «Господи, зачем Ты нас создал?», «Ты от нас чего хочешь?». Это может задать и каждый человек про себя самого: «Зачем? Бог чего от меня хочет в моей жизни? В чём смысл моей жизни?». И всё человечество может этот вопрос задать. Причём, человечество в этом нашем мире – единственная тварь, которая вообще способна этот вопрос задать. Потому что Бог сделал человека разумным, способным задавать эти вопросы Иова, а разум-то и делает нас с вами Иовом, потому что, если бы мы были такими, как животные, мы и принимали бы страдания, как животные – с мукой, но этот вопрос «зачем?» не возникал бы. У кота или у собаки, когда они при смерти (вы, наверное, видели) не возникает этого вопроса «зачем?». Они мучаются, они страдают, но принимают это всё как очень плохую, но неизбежную часть жизни, а человек задаёт вопрос «зачем?» Иов задаёт вопрос «зачем?» И когда человек задаёт вопрос «зачем?», это вопрос очень рискованный и тонкий, потому что самый простой ответ на этот вопрос, то, чего дьявол хочет добиться и от людей, и от Бога: «А низачем!», «а ни на что!», «ничего этого не надо!» И Ты, Господи (говорит дьявол Богу) людей создал разумными совершенно зря, от этого им одна мука. Ты лучше их вообще уничтожь (дьявол этого, конечно, больше хотел), или, если не уничтожишь, то, по крайней мере, введи их в это бессознательное состояние животных – им же самим от этого будет легче. Пожалей их. («Фауст» начинается с того, что дьявол примерно эти слова говорит Богу). Это, конечно, решение проблемы таким путём: «нет человека – нет проблемы». И все коллективные сущности вокруг нас, все эти пропагандистские органы, все государства, школы, иногда даже семья – всё это пытается создать нам такую картину мира, в которой этот острый вопрос «а смысл-то в чём?», «на что?», «для чего это?» у нас не возникал бы. Бог от индивида хочет, чтобы он, как Иов, всё время задавал вопросы «на что?», «зачем?», «в чём, Господи, смысл всего того, что Ты делаешь?», а все коллективные общности стараются как-то приглушить этот вопрос и людей от этого вопроса как-то отвлечь, потому что этот вопрос для коллективов человеческих разрушителен. Потому что коллективы – это машины, а машинам нужно, чтобы их шестерёнки вертелись так, как им положено, и вопросы «для чего?» и «зачем?» не задавали. А ведь животные, растения и весь мир неживой тоже – они и есть эти шестерёнки, они крутятся в этом, так сказать, природном механизме и не задают себе вопроса «зачем?». И так и должно быть, Замысел Божий в том и состоит. Но относительно человека Замысел Божий – другой: человек не должен превращаться в шестерёнку, а должен постоянно задавать себе этот вопрос «зачем?», «на что?». Я постоянно отрицательно отзываюсь о человеческих коллективах вообще, но это не только мой жизненный опыт, это и то, что говорит сам дьявол Христу в сцене искушения Христа. Он говорит о государствах: «все эти царства даны мне» – да, это так: они в его власти. И с людьми, соответственно, они делают дьявольскую работу. А главная тема книги Иова – дьявол хочет сделать одно, а Иов не даёт с собой это сделать, и (конечно, с помощью Бога, невидимой для самого Иова), вот этот дьявольский замысел разрушает, и побеждает.

20 На что дан страдальцу свет, и жизнь огорченным душою, 21 которые ждут смерти, и нет ее, которые вырыли бы ее охотнее, нежели клад, 22 обрадовались бы до восторга, восхитились бы, что нашли гроб? 

Иов не знает, что дьявол вообще существует, он не знает, что за кулисами этого его страдания находится противостояние Бога и дьявола, но он что-то чувствует интуитивно. Он чувствует, что есть какая-то борьба, и он эту борьбу отображает в картину противостояния жизни и смерти. Сама тема противостояния жизни и смерти – это тема противостояния Бога – Создателя жизни – и дьявола – отца смерти. И даже не то важно, что здесь Иов как бы высказывается в пользу того, что лучше смерть, чем жизнь. Важно другое – что он чувствует это противостояние смерти и жизни, которое за кадром во всей его истории. Весь объём смерти, за которым стоит дьявол, Иов, конечно, не чувствует и не понимает – ему кажется, что смерть – это покой, а смерть – это дьявол, это отнюдь не покой. Так же и весь объём жизни, который стоит за тем, что с ним происходит, он не знает. Это будет ему явлено только в самом конце этой книги, когда Бог – Создатель жизни явит ему весь удивительный, парадоксальный, невероятный объём жизни, которая связана с Богом, – такой огромный объём, что Иов просто испугается. Это те слова, которые говорит апостол Павел, которые Достоевский повторяет: «Страшно впасть в руки Бога живого». Не только «впасть в руки», даже просто ощутить, увидеть Бога во всей полноте Его жизненности – это уже действительно страшно. Это, между прочим, одна из тем книги Карла Густава Юнга «Ответ Иову».

23 На что дан свет человеку, которого путь закрыт, и которого Бог окружил мраком? 

Этот путь не столько закрыт (по-еврейски сказано «сотар», «скрыт»), сколько скрыт, как тьмой покрыт, и в этой картине намёк на путь самого Иова, на ощущение самого Иова, что этот путь, который можно назвать крестным путём, который привёл его на эту мусорную кучу, скрывает за собой нечто большее, чем беспричинное, незаслуженное Иовом страдание. «Что-то тут есть, Господи» – чувствует Иов, «но покажи мне это, чтобы я, страдая, по крайней мере, страдал осмысленно». И это главная линия всего того, что дальше происходит в книге Иова.


Запись 8 Глава 4 15- 03-17

Теперь четвертая глава книги Иова. С этого момента начинается самая большая по объёму часть книги – это диспут. Можно спросить, а о чём тут, собственно, дискутировать? Всё же уже сказано. Вот Иов сказал, например, в первой главе: «Господь дал, Господь взял, да будет имя Господне благословенно!». Кто с этим будет спорить? Или во второй главе он, например, говорит своей жене: «неужели доброе мы будем принимать от Бога, а злого не будем принимать?», и ещё даже добавлено: «во всем этом не согрешил Иов устами своими». Этот вопрос тоже, вроде бы, решён. Зачем писать эту длинную книгу Иова? Он всё уже сказал правильно, и, говоря о смирении, мы фактически повторяем эту мысль Иова – надо смиренно принимать от Бога всё, что Он даёт.

Это правда, но это не вся правда. Эта правда хороша для нас, сидящих в относительно комфортных условиях и в относительно здоровом состоянии. Для человека, лежащего на нарах в Освенциме, боюсь, эта правда недостаточна. Она не то что неверна – она верна, но это не вся правда. И для нас, когда мы попадаем в какую-то ситуацию (каждый из нас может попасть на больничную койку с неизлечимой болезнью) – хватит ли нам тогда этой мудрости, что надо смиренно принимать от Бога всё, что Он даёт? Она верна, эта мудрость – но хватит ли её? Даже дело не в том, хватит ли нам её самим, а дело в том, что книга Иова показывает, что этой мудрости не хватает иногда и Богу – что Бог от нас большего хочет. От некоторых, наверно, а не от всех (Иов же тоже – один такой в этой книге), и не всегда – у Иова же тоже был длинный вполне благополучный период, но всё-таки от кого-то когда-то Бог хочет выхода за рамки этой мудрости – принимать от Бога всё, что Он даёт. Довольно трудной, кстати, но всё-таки не трагической мудрости, а умеренной, уравновешенной. (Я бы здесь употребил такое слово, которое есть в Апокалипсисе – теплохладной мудрости). Это касается мудрости друзей Иова, которую как раз хочет донести до Иова в этой четвертой главе Елифаз Феманитянин. Давайте прочтём эту главу.

И отвечал Елифаз Феманитянин и сказал: если попытаемся мы сказать к тебе слово, - не тяжело ли будет тебе? Впрочем кто может возбранить слову! Вот, ты наставлял многих и опустившиеся руки поддерживал, падающего восставляли слова твои, и гнущиеся колени ты укреплял. А теперь дошло до тебя, и ты изнемог; коснулось тебя, и ты упал духом. Богобоязненность твоя не должна ли быть твоею надеждою, и непорочность путей твоих - упованием твоим? Вспомни же, погибал ли кто невинный, и где праведные бывали искореняемы? Как я видал, то оравшие нечестие и сеявшие зло пожинают его; от дуновения Божия погибают и от духа гнева Его исчезают. 10 Рев льва и голос рыкающего умолкает, и зубы скимнов сокрушаются; 11 могучий лев погибает без добычи, и дети львицы рассеиваются. 12 И вот, ко мне тайно принеслось слово, и ухо мое приняло нечто от него. 13 Среди размышлений о ночных видениях, когда сон находит на людей, 14 объял меня ужас и трепет и потряс все кости мои. 15 И дух прошел надо мною; дыбом стали волосы на мне. 16 Он стал, - но я не распознал вида его, - только облик был пред глазами моими; тихое веяние, - и я слышу голос: 17 человек праведнее ли Бога? и муж чище ли Творца своего? 18 Вот, Он и слугам Своим не доверяет и в Ангелах Своих усматривает недостатки: 19 тем более - в обитающих в храминах из брения, которых основание прах, которые истребляются скорее моли. 20 Между утром и вечером они распадаются; не увидишь, как они вовсе исчезнут. 21 Не погибают ли с ними и достоинства их? Они умирают, не достигнув мудрости.

Эта речь является как бы затравкой дискуссии, которая продолжается дальше многими главами. Эта речь, естественно, – реакция на ту речь Иова, которая была в третьей главе, когда Иов призывал гибель для самого себя и вообще выражает неприятие всего устройства мира, который устроил Бог, раз в этом мире может происходить такое, что произошло с самим Иовом. В четвертой главе Елифаз, естественно, не разделяет эту точку зрения Иова (а как ему разделять, это же не он сидит в язвах на мусорной куче) – но он, тем не менее, разговаривает с Иовом, скорее, спокойным, сочувственным тоном, я бы даже сказал, удовлетворённым тоном. Он понимает, он сочувствует, что Иов в таком несчастье – но, как написал Булгаков в «Мастере и Маргарите», в сцене, когда обсуждается смерть Берлиоза, «но мы-то живы». У друзей Иова всё равно это неистребимо. Они ему сочувствуют, он их друг, а всё равно, где-то в подсознании ощущение – но мы-то живы, мы не сидим на мусорной куче, у нас-то всё в порядке. Это резкий контраст между такой, по существу, удовлетворённой речью Елифаза и трагическим воплем Иова, который посягает, между прочим, этим своим воплем на всё то мироустройство, которое с удовольствием принимает Елифаз. Вот именно этот контраст создаёт, если можно так выразиться, всю энергетику, напряжение, которое движет всё дальнейшее развитие сюжета. У каждого писателя, что бы он ни писал, есть какая-то такая коллизия, которая движет весь сюжет. Вспомним «Войну и мир», такой огромный роман –там даже несколько этих коллизий. А здесь эта главная коллизия – даже не между Богом и дьяволом, а между Иовом и его друзьями, между людьми. Она и есть главный двигатель сюжета.

Эта речь начинается с важного момента: Елифаз Иову говорит, что вот раньше ты, Иов, людей, которые в таком состоянии, как ты сейчас, людей, попавших в несчастье, в болезнь, «падающих», как здесь сказано, – ты их утешал, а теперь, как дошло до тебя, ты сам себя не можешь утешить. Это как пословица говорит – «чужую беду руками разведу, а к своей ума не приложу» – вот что’ ему говорит Елифаз, и это, разумеется, правда, потому что, действительно, Иов до своего несчастья был, по существу, таким же, как Елифаз. И смысл всего этого несчастья, с точки зрения Бога, в том, что Иов выбивается из этого Елифазового состояния, выбивается весьма болезненным способом, но так, что ему уже остаётся только один выход – найти Бога по-новому. А эти поиски Иовом Бога по-новому – это шаг к тому, чтобы найти Христа. Так же, как жертвоприношение Авраама – это не просто замечательный элемент Ветхого Завета, это шаг ко Христу. Так и тут – Иов мог бы так же кого-нибудь утешать, как сейчас утешает Елифаз, и Елифаз как бы не понимает того, что, если бы он сидел на мусорной куче, весь в язвах, а Иов бы пришёл его утешать, то, может быть, они поменялись бы ролями – Елифаз бы кричал так, как Иов. Эта симметрия между друзьями и Иовом – тоже некий фундаментальный, конструктивный элемент этого сюжета. Как здание обычно строят симметрично – фасад, как правило, симметричный – так и тут: элемент архитектуры этой книги – симметрия между Иовом и его друзьями.

То, что в этой главе говорит Елифаз, предвосхищает то, что будет сказано дальше во всех главах. Причём эту главу нельзя отрывать от следующей главы: 4-я и 5-я главы – вместе, это единая первая речь Елифаза. (Разделения между главами вообще поставлены гораздо позже написания книги, изначально она представляла собой единый свиток). Мы сначала прочтём 4-ю главу, а в следующий раз 5-ю главу, но надо помнить, что в этих главах излагается некая единая концепция Елифаза. Какие же основные элементы этой концепции, если ограничиться 4-й главой?

Первый элемент виден в напоминании Иову о том, как он утешал других, то есть, в нём была духовная сила, чтобы утешать других, и это напоминание Иову о его богобоязненности, о его непорочности, напоминание, что ты, Иов, – верный Богу, держащийся за Бога человек. Ну да, с тобой вот такое несчастье произошло, но ты продолжай держаться, цепляться за эту свою прежнюю веру, не теряй её. И что тут скажешь? В том-то и дело, что в позициях друзей, на поверхности, есть очень много правды. Действительно, «не теряй веру» – это же замечательная рекомендация! Если бы только не одно: что Бог как раз хочет, чтобы Иов не цеплялся за эту свою прежнюю веру, а чтобы он, будучи вытолкнут за ее пределы, вышел из неё и нашёл какую-то веру новую. Чтобы Иов сделал шаг к Новому Завету, найдя эту веру – естественно, ещё не веру в Иисуса Христа, которого он не знает, а вот веру во что-то такое, что является только намёком на будущего Иисуса Христа (например, когда Иов говорит «верю, Искупитель мой жив») – вот чего от него хочет Бог. А Елифаз и другие друзья предлагают такое банальное решение: до последнего держись и цепляйся за то, что было твоим достоянием, твоим духовным богатством. Материальное богатство у него всё отобрано, но духовное богатство при нём, и вот Елифаз говорит: держись за это своё духовное своё богатство (я слово «держись» заменил бы на слово «цепляйся»).

Второй тезис Елифаза – это то, что Иов невинен, это Елифаз пока принимает без обсуждения, хотя потом он начинает и это ставить под сомнение. Эта невинность, с точки зрения Елифаза, – залог того, что всё кончится хорошо. Елифаз, конечно, понимает, что вот сидит человек на грани жизни и смерти, на мусорной куче – что ж тут хорошего, но это же все пока, ведь, как повернулось в дурную сторону, может же повернуться и в хорошую сторону, и Елифаз, будучи человеком богобоязненным, хорошим, в сущности, человеком, верит, что Бог повернёт судьбу Иова в хорошую сторону именно потому, что Иов невинен. Вот эта мысль о том, что как бы ни было плохо сейчас, в конце всё будет хорошо, глубоко проникает и в христианское богословие. Есть, например, знаменитая фраза английской святой Юлианы Норвичской (это уже христианская эпоха, 14-й век), которая это самое и говорит: «И всё будет хорошо, и со всем будет хорошо – в конце». И она тоже говорит правильно, только что’ есть этот конец? Это конец апокалиптический – Новое небо, и Новая земля, и Новый Иерусалим, а на пути к этому новому Иерусалиму, даже по Апокалипсису, всё отнюдь не хорошо, а ох как трагично. Судьба Иова – только намёк на такие будущие апокалиптические трагедии. В конце этой книги всё, действительно, опять становится хорошо, прямо как ожидает Елифаз, – к Иову возвращается здоровье, ему возвращается его семья (ну, уже в другом исполнении, но это как бы другой вопрос) – книга хочет показать, что в конце, то, что’ предсказывает Елифаз, сбывается. Но оно сбывается почему? Только потому, что Иов кричал Богу и не успокаивался этой Елифазовской теодицеей – оправданием Бога. Не кричал бы Иов Богу – ничего бы не было того, что сказано в последней главе, где Господь говорит, что Иов правильнее говорил о Нём, чем друзья, и, по логике этой главы, именно поэтому Бог возвращает ему всё, что было у него отнято. Так что есть своя правда в том, что говорит Елифаз, но это не вся правда.

Третий момент – тоже очень важный, им кончается эта глава, – то, что огромна дистанция между Богом и человеком. Не просто такая дистанция, как в материальном устройстве мира, связанная с тем, что Бог Дух, а человек материален – не это имеется в виду, а имеется в виду моральная дистанция между Богом и человеком. Ну, кто бы из нас с этим спорил, правда? Возьмем каждый самого себя и спросим себя: «моральная дистанция между мною и Богом – какая она?». Она бесконечная, или скажем деликатнее – она огромная. Так всё вроде правильно говорит Елифаз! Правильно, да не совсем, потому что он же говорит, что дистанция такова, что её преодолеть невозможно, и поэтому недопустимо оценивать дела Бога (то, что Иов попал в такую ситуацию), да это и невозможно, потому что все дела Бога можно только принимать. Мы слышали, что надо смиренно принимать от Бога всё. А вот в случае Иова это неверно. Вся ситуация Иова сделана, как некая развилка, на которой Иов может пойти либо путём дьявола, то есть, отречься от Бога, либо путём Бога. Но путь Бога в этой ситуации – это не то, чтобы смиренно принять то, что Иов сидит на мусорной куче, а это как бы вместо образа Бога вызвать своим криком живого Бога, Который ему, действительно, в итоге и является. Логика, которую здесь отстаивает Елифаз, это что из-за огромной дистанции между Богом и человеком мы не то что вмешиваться в дела Бога не можем, но мы даже ничего разумного-то о них сказать не можем. Это неправильная позиция, потому что Бог призвал и создал человека, как призванного к богосотворчеству. А богосотворчество, несмотря на эту дистанцию между Богом и человеком, подразумевает своего рода преодоление этой дистанции – конечно же, с подачи Бога, и силами не нашими, человеческими, а силами, которые нам даёт Бог, – но тем не менее.

И ведь что’ такое Христос? (Говоря «что’», я имею в виду, естественно, не самого’ Христа, тогда это было бы «Кто», а что такое, как образ, как некое богословское понятие, Христос, Мессия, Спаситель). Это и есть мост между Богом и человеком, это и есть преодоление дистанции между Богом и человеком. Причём, преодоление дистанции, которое это расстояние между Богом и человеком, в каком-то смысле, сводит к нулю, потому что внутри Самого Иисуса Христа это расстояние нулевое – там Божественная и человеческая природа соединены вместе в одном Существе, Которое мы называем Иисус Христос. Так что в этих словах Елифаза есть правда, своя правда, много правды, эти слова вполне благонамеренные, но, как в конце говорит Бог, не так правильны, как надо бы сказать о Боге.

Это о всей главе в целом, а теперь давайте её разберём по отдельным стихам.

И отвечал Елифаз Феманитянин и сказал: если попытаемся мы сказать к тебе слово, - не тяжело ли будет тебе? Впрочем, кто может возбранить слову!

То, что здесь переведено на русский, как «тяжело», это еврейское слово «лаа», которое означает «утомительно», «огорчительно». Уже в этом первом слове Елифаза что-то чувствуется не то: человек на грани жизни и смерти, сидит на мусорной куче, а ему говорит его друг: «как бы ты не утомился и не огорчился от того, что я тебе скажу». Некая даже, я бы сказал, издевательская нотка звучит по отношению к состоянию Иова. А почему Елифаз так говорит? Он же не то что не любит Иова, он его любит, конечно, как друга, по-своему, но «сытый голодного не разумеет». И вот составитель этой книги (а это художественное произведение) хочет донести до нас мысль, что то, что поймёт Иов, сидя на мусорной куче дальше, в последующих главах, – этого человек благополучный, как Елифаз, просто понять принципиально не может – и в этом смысл всего того, что затеяно.

Выражение «кто может возбранить слову» – недостаточно чёткий русский перевод. По-еврейски сказано так: «кто может удержаться от слова?». То есть, Елифаз хочет сказать, что они там сидели неделю и молчали (и это было правильно, они так выражали своё сочувствие Иову), а теперь он не может молчать, в нём накопилось, и он, Елифаз, должен что-то сказать. Мы это тоже, конечно, понимаем, в нас самих часто накапливается то, что мы хотим сказать, и мы открываем рот и это всё говорим, хотя это совершенно неуместно. По-человечески это понятно, но это иллюстрация того, как быстро, как коротко сочувствие друзей Иову – и не хватает этого сочувствия, чтобы удержать в себе эти совершенно неуместные слова. Мы в жизни, наверное, бывало, тоже так себя вели – в этом стиле друзей Иова по отношению к другим людям.

Вот, ты наставлял многих и опустившиеся руки поддерживал.

Слово «наставлять» (еврейское слово «ясар») – это не просто как учитель наставляет ученика, это наставление обличающее, критикующее, и Елифаз фактически напоминает Иову: ты вот так обличал людей. Что из этого следует, не сказано, но подразумевается: «а сейчас я буду обличать тебя». Всё, что говорят Иову его друзья на протяжении остальных глав, – это, по большей части, прямое или завуалированное обличение Иова. Человек сидит на мусорной куче, всё потеряв, а друзья его обличают за неправильные богословские взгляды, за то, что он какое-то зло, якобы, делал в жизни, и так далее. Здесь чувствуется намёк на то, куда пойдёт дальнейшее изложение.

падающего восставляли слова твои, и гнущиеся колени ты укреплял. А теперь дошло до тебя, и ты изнемог; коснулось тебя, и ты упал духом.

«Изнемог» – опять это самое слово «лаа», «утомление» и «огорчение», как бы соединённые вместе. Вот взгляд Елифаза на состояние Иова: он слаб физически, слаб духовно, сидит на этой мусорной куче, и чего от него, Иова, ожидать каких-то умных слов в этом его состоянии. Конечно, всё, что Иов говорил до этого (в третьей главе) – «будь проклят день рождения моего», и всё такое, – это всё бред, но простительный бред, потому что ничего другого от человека в таком состоянии ожидать не приходится. Вот позиция Елифаза. Конечно, она очень примитивная, если бы к этому сводилась ситуация Иова, книги бы не было. А второе – это же то самое, чего сатана хочет: чтобы именно это с Иовом и произошло, чтобы он, всё потеряв, потерял и духовную свою крепость – изнемог. А Иов не изнемог духовно, и вся книга это показывает, он в каком-то смысле менее изнемог, чем его друзья. Он крепче, и его это испытание, как это ни парадоксально, в каком-то отношении укрепило. Но с другой стороны, конечно, примитивен и альтернативный взгляд – что Иов крепкий, он, как солдат на посту, держится, как раньше, ему нипочём все эти его потери, все его болезни, он остаётся прежним Иовом – ура, слава Иову! Это тоже примитивизация, и Бог не этого хочет. Он не хочет, чтобы Иов остался прежним Иовом. Он хочет, чтобы Иов вышел в неведомое измерение общения с Богом и нашёл там Бога по-новому.

Этот официальный героизм – сколько мы его встречали в советское время! Все эти несчастья, начиная с лагерей и кончая войной, – как нам их всегда старались преподнести в духе официального героизма: «да, всё плохо, ты весь израненный, но ты стой, ты держись» (как наш нынешний премьер-министр: денег нет, но вы держитесь). Так примерно и тут говорит Елифаз: «здоровья нет, но ты держись, всё потеряно, но ты держись». Бог не этого хочет от Иова, не того, чтобы он держался (это была бы банальность), а Ему нужен выход вверх, в новое измерение.

Богобоязненность твоя не должна ли быть твоею надеждою, и непорочность путей твоих - упованием твоим?

Этот перевод не то что неправилен принципиально, но словесную форму выражения, которая выбрано по-еврейски, он как бы заглаживает. По-еврейски, буквально слово в слово, сказано так: «не твои ли страх, вера, надежда и прямота твоих путей?». Это введение к тому, что хочет Елифаз сказать дальше – что раз у тебя есть это всё – вера, надежда, и прямота путей, страх Божий, то дальше, конечно, всё будет хорошо, потому что Бог таких людей не оставляет, Бог всегда делает так, что в итоге у них всё хорошо. Исходя из опыта нашего прошедшего столетия, что’, это действительно так? У всех, кто непорочен, имеет веру, надежду – у них всё хорошо? А Освенцим как? Вот об этом давайте никогда не забывать. Книга Иова должна читаться обязательно с тем, чтобы на заднем плане нашего сознания должна быть эта картина праведников, гибнущих в газовых камерах Освенцима.

А то, что’ Юлиана Норвичская говорила, что в конце всё будет хорошо – да, всё правильно, но где и когда? В Новом Иерусалиме и по завершении человеческой истории. Только там будет то, что Елифаз так наивно предполагает: что прямо вот сейчас и здесь всё это будет. Сейчас и здесь всё, к сожалению, совсем по-другому.

Елифаз, выдвигает эту свою концепцию в такой чёткой формулировке:

Вспомни же, погибал ли кто невинный, и где праведные бывали искореняемы? Как я видал, то оравшие нечестие и сеявшие зло пожинают его. 

Эти слова «вспомни», «как я видал» – они как бы намекают на то, что Иов сам прекрасно знает, что с праведниками ничего плохого никогда не происходило – это его, Иова, жизненный опыт. Елифаз говорит, что в своей жизни только такое и видел всегда: что праведникам всегда всё бывает в итоге хорошо, а злым бывает плохо. Что, действительно таков их (Иова и Елифаза) жизненный опыт? В нашу эпоху, когда мы все знаем про Освенцим, смешно так говорить. А в ту эпоху – что, по-другому было? В ту эпоху – налёты одних народов на другие, когда вырезалось всё население целых городов, включая женщин и детей – что, они не знали этого? Знали, конечно. То есть, на самом деле, здесь реальность подменяется таким нарисованным себе уютным образом. Мне доводилось слышать от людей такую странную фразу, в полной уверенности сказанную: «я в жизни своей ничего никому плохого не сделал». Особенно странно, когда это говорят люди уже весьма пожилые, причём говорят это с полной уверенностью, что это факт. Вот пример, как человек может нарисовать себе образ, совершенно не имеющий отношение к реальности. Это самое делает здесь Елифаз, и мало того, что он рисует себе такой фантастический образ того, как устроена наша человеческая жизнь, – за этим стоит не менее фантастический образ Бога. Мы, к сожалению, очень часто вместо живого Бога имеем связь с неким образом Бога, который мы сами себе и придумываем, с некоей, так сказать, карикатурой на Бога. Так и у Елифаза – вроде всё благочестиво, а на самом деле – карикатура на Бога. А Живой Бог – это Тот, Который в итоге явится Иову – только тогда.

от дуновения Божия погибают и от духа гнева Его исчезают.

Обратите внимание на терминологию, связанную с духом: «дуновение» – это еврейское «нешама», а дух – это «руах», который означает также и ветер, дуновение, и так далее. То есть, в этом стихе намеренно смешаны как бы физическая картина, что Бог дунул, и всё зло исчезло, и картина духовная, когда Бог не физически дунул, а духом Своим уничтожил – наверно тоже духов, злых, уничтожил. В этом-то смысле Елифаз прав, действительно, Бог дуновением Духа Своего уничтожает зло, этих тёмных духов злобы поднебесных, о которых говорит Павел. Это правильная мысль, и в Апокалипсисе это описано, как война, которая произошла на небесах между Михаилом Архангелом и дьяволом. Мысль правильная, но её совершенно зря Елифаз проецирует в нашу земную жизнь – это всё происходит в духовной сфере. И мы себе задаём тот важнейший вопрос, на который, на самом деле, нет ответа ни у кого. Главный вождь этих тёмных сил, на которых Бог Духом Своим дует, – это кто? Дьявол? Но ведь он, судя по книге Иова, к Богу является, просто открывая ногой дверь. Вот как это так получается? Почему ему дана такая воля – хотя бы даже просто являться к Богу? Нет ответа на этот вопрос. Никто из богословов готового ответа на этот вопрос не имеет. В этом некая тайна. Существование дьявола в этом мире – это одна из божественных тайн. Мы всё-таки верим, что всё, что Бог делает, осмысленно. И это существование дьявола в мире, и всё, что дьявол творит, – это не просто какая-то неприятная или трагическая случайность, а это осмысленно, это имеет определённый смысл в великом Замысле Божьем. Мы пока не понимаем, в чём этот смысл, каков он. Это вопрос веры – мы верим, что и это осмысленно тоже. И это один из принципиальных вопросов по отношению к страданию, которое претерпевают и Иов, и люди в Освенциме, и все-все-все на протяжении веков: страдание – осмысленно или бессмысленно? Всё то, за что борется Иов в этой книге, – это понять своё страдание как осмысленное, и это получается в конце. Этот смысл, как всегда, словами не передашь, и Иов тоже получает его в какой-то такой странной форме – в виде неких картин, которые ему Бог показывает, но тем не менее, Иов получает тот смысл, которого он от Бога требует.

А при всём благочестии той картины, которую Елифаз рисует для Иова, картина эта бессмысленна, она ни на грош не прибавляет смысла тому страданию, которое претерпевает Иов, сидя на мусорной куче. Поэтому толку от всех этих утешений никакого нет.

Дальше о том, что Господь уничтожает даже такое могучее, как львы.

10 Рев льва и голос рыкающего умолкает, и зубы скимнов сокрушаются; 11 могучий лев погибает без добычи, и дети львицы рассеиваются.

Скимны – это молодые львы. Лев – это обычно символ власти в Библии, причём, и в хорошем смысле, и в плохом. Вот «Лев Иудин». Это слово, которое изначально применялось к Давиду, – оно и ко Христу применяется, это лев в хорошем смысле этого слова. А есть в Библии и львы в смысле хищничества – в дурном смысле, и здесь именно так они употреблены, как символ некоей злой силы, даже не совсем понятно, какой, может быть, даже злых духов – может быть, они здесь символизируются львами. Елифаз хочет сказать, что Бог злых наказывает, и даже львов, которые здесь выступают как злая сила, Бог уничтожает. Даже если львов понимать в духовном плане, это хорошо, это всё правильно и замечательно. Но для Иова-то кто главный лев? Кто главный символ этой злой власти? Это дьявол, о котором Иов не знает, но мы-то знаем, что он стоит у истока того, что всё произошло с Иовом. Так что Елифаз хочет сказать? Что зубы дьявола тоже сокрушатся? Нет, зубы дьявола просто так, сами, не сокрушатся без участия человека и Богочеловека. Мы, по Библии, понимаем, что это сокрушение – конечное торжество Бога и поражение дьявола, духовное поражение. Существование дьявола связано с тем, что у дьявола есть корни в этом мире – то, на что он опирается. Вырывание этих корней и окончательное поражение дьявола, по Апокалипсису, связано с совместным действием людей – праведников, святых – и Богочеловека Иисуса Христа. Только так, и только тогда. Елифаз, конечно, ничего такого не мыслит, и не может мыслить, но составитель книги, когда он Елифаза заставляет так говорить, вероятно уже что-то в этом роде предчувствует за века до Христа, подводя нас к вопросу, с главным-то львом как справиться, как сокрушить его зубы?

Дальше начинается рассказ о некоем видении, которое было Елифазу.

12 И вот, ко мне тайно принеслось слово, и ухо мое приняло нечто от него. 

«Нечто от него» – это еврейские слова «шемец миннеху», «малая часть». Это слово не случайно здесь употреблено: правда друзей, и в данном случае правда Елифаза, – это только малая часть той великой Божьей правды, которая описывает ситуацию Иова во всём её объёме, начиная с контакта между Богом и дьяволом. Эта великая Божия правда включает то, что хочет сказать Елифаз, и, как всегда у Бога, парадоксальным образом включает и обратное. Она включает богобоязненность, непорочность путей, веру, надежду, но включает в себя и выход за пределы всех этих привычных добродетелей тоже. Эта Божья правда включает в себя то, о чём говорит Елифаз, – что добрым Господь посылает добро, а злым Господь воздаёт за их зло, но включает и обратное – смерть праведных в Освенциме. Мы бы хотели, чтобы жизнь была устроена логичней и проще, но, к нашему сожалению, наверно, Бог парадоксален, правда Божия парадоксальна. Единственное, что при этом надо сказать, – что смерть праведных в Освенциме не бессмысленна. Вот в этом две стороны – благополучие праведных и страдание праведных – объединены в Замысле Божием: в том, что осмысленно и то, и другое – и их благополучие, и их страдание. Во всяком случае, узкая правда, «нечто», небольшая часть, она не применима к той ситуации Иова, которая, если можно так выразиться, находится как между полюсами высокого напряжения, как в трансформаторной будке, где десять киловольт здесь, и десять киловольт там, и того и гляди, между ними молния проскочит. Так и Иов находится между Богом и дьяволом, и эта благополучная правда, узкая правда Елифаза, в его ситуации не применима. Она, может быть, и подходит для самого Елифаза, но не для Иова.

Продолжается рассказ об этом видении.

13 Среди размышлений о ночных видениях, когда сон находит на людей, 14 объял меня ужас и трепет и потряс все кости мои. 15 И дух прошел надо мною; дыбом стали волосы на мне.

С одной стороны, Елифаз, по-видимому, говорит о совершенно реальном духовном опыте, который у него был (с учетом того, что Елифаз как герой книги, это не конкретный человек, а что хочет нам показать автор этой книги). А с другой стороны, нет ли тут чего-то такого, что не совсем совместимо с Богом, с тем, как Бог является людям: этот «ужас, трепет, дыбом встали волосы» – где мы ещё в Библии встречаем, что Бог является так? Он, когда является Илии на горе Синай, то не в землетрясении, не в огне, не в ветре, а в тихом гласе хлада тонкого, как там сказано, – в тихом голосе, почти неслышном. Тут уже некий намёк со стороны составителя книги – может быть, это не совсем Бог являлся таким вот грозным образом?

1Он стал, - но я не распознал вида его, - только облик был пред глазами моими; тихое веяние, - и я слышу голос. 

«Не распознал его», потому что он «облик», или можно сказать «образ», слово, которое по-еврейски означает, в том числе, просто фантом, то есть, нечто нереальное, воображаемое. Мы встречаем здесь слово «веяние», которое напоминает нам об Илии на горе Синай, но слова «веяние» нет в еврейском тексте, а сказано просто «тишина» и «я слышу голос». Голос вот этого чего-то непонятного, образа, про которого, как мог бы сказать Елифаз, я сам себе додумал, кто это. А кто это? Почему мы считаем, что это Бог? А может, это ему дьявол явился для того, чтобы использовать Елифаза как пешку в своей игре, чтобы им, так сказать, дополнительно атаковать Иова? Иова уже дальше физически атаковать нельзя, он потерял всё, что мог потерять, но вот духовно его атаковать можно. Так что не исключим такой возможности, что в замысле составителя книги именно этот вариант интерпретации видения Елифаза.

Семнадцатый стих – это, видимо, говорит этот самый голос этого странного облика, или образа, который явился Елифазу.

17 человек праведнее ли Бога? и муж чище ли Творца своего? 18 Вот, Он и слугам Своим не доверяет и в Ангелах Своих усматривает недостатки,  19 тем более - в обитающих в храминах из брения, которых основание прах, которые истребляются скорее моли. 

Не будем спорить о том, человек не праведнее Бога, но уже в словах, что Господь «слугам Своим не доверяет», что-то не то! Это дьявол может своим слугам не доверять, а чтобы Бог Своим слугам не доверял, в ангелах Своих усматривал недостатки?! Где в Библии мы видим и находим хотя бы намёк, что отношение Бога к ангелам именно таково? То есть, вся эта картина, которая здесь нарисована – она с виду, на поверхности, призвана, чтобы Бога возвысить (вот, Он намного выше человека), а на самом деле это хитрое принижение Бога. Вот и получается, что невольно заподозришь, от кого эта картина исходит – не от дьявола ли? Конечно, он Бога напрямую принижать не может (потому что всё-таки помнит, кто тут главный в этой всей мировой системе), но действует, как подчинённый, который своего начальника в лицо критиковать боится, но вот такими хитрыми намёками, тем не менее, хочет его опорочить.

Здесь сказано «храмина из брения», а по-еврейски сказано просто «дома из глины». Эти дома – это, с одной стороны, тела людей, то есть, дьявол (если это говорит дьявол), как духовное создание, конечно, с презрением относится к людям, которые материальны (созданы Богом из глины, как это по Библии в начале Книги Бытия). А может быть, эти дома из глины – это вообще весь наш материальный мир, в котором мы живём, и это нам напоминает слова Христа о доме, который построен на песке. Вот здесь слова «которых основание прах» – это же, фактически, та же самая мысль, которую говорит Христос о доме, который построен на песке. Но есть разница: почему здесь сказано «которых основание прах»? Потому что всё материальное – это прах, песок, оно рассыплется, оно недолговечно, и вообще – чего там об этом материальном всерьёз говорить? А Христос, когда говорит о домах, построенных на песке, – что Он имеет в виду? Он совершенно не критикует материальную сторону нашего мира. Христос принимает материальность нашего мира, принимает и одобряет, как созданную Богом. Но Он говорит о том, что люди строят свои дома, свою жизнь, свою судьбу, как на песке, на неправильном духовном основании – без Бога, и без Него – Христа. А Он – твёрдое основание, на котором, действительно можно построить дом своей жизни. Но это всё в чисто духовном смысле говорится. Несмотря на внешнее сходство картины, которую рисует Христос, и той картины, которая нарисована здесь, они, по существу, по содержанию, взаимно противоположны.

Дальше продолжается мысль «истребляются скорее моли» – которая живёт один день.

20 Между утром и вечером они распадаются; не увидишь, как они вовсе исчезнут. 

Слово «не увидишь» – это то самое слово, которое в 18-м стихе переведено как «усматривает». То есть, правильнее было бы это перевести как «Господь не усматривает, как люди исчезают». Это, опять же, картина Бога, Которому люди настолько безразличны, что Он на их смерть даже не смотрит – она для Него абсолютно несущественна. Ну, кто такое может сказать о Боге? Не сам же Бог! Дьявол – да, он сам так на людей смотрит, и ему очень хотелось бы, чтобы и Бог на людей смотрел так же, поэтому он рисует такую картину Бога, проецируя в неё самого себя.

2Не погибают ли с ними и достоинства их? Они умирают, не достигнув мудрости.

Это, фактически, слова, которые намекают Иову: «ты кто такой?» – такая моль, созданная из глины, живущая один день, мудрости (употреблено слово «хокма») у тебя никакой нет, потому что какая у людей может быть мудрость? Этот укол Иову «а ты кто такой» ему потом всё время будут повторять его друзья: «кто ты такой, чтобы Богу предъявлять претензии – ты, живущий в храме из брения и не имеющий мудрости». Его друзья ему потом вот эти дьявольские мысли доносят. В книге Премудрости Соломоновой слово «хокма», мудрость Божия, играет совершенно фундаментальную роль, и несмотря на то, что там подчёркнуто, что эта мудрость Божия труднодоступна – но все же доступна людям. Эта мудрость Божия может входить в людей и жить в людях. Это не просто человеческая мудрость (умение разобраться в ситуации, рассудить – это называется другими еврейскими словами), а именно хокма как мудрость Божия. Человек может быть причастен к этой хокме, а здесь, в этом стихе, это, фактически, отрицается.

Вот такой голос явился Елифазу в его видении, и Елифаз его доносит до Иова. Но зачем Елифаз всё это рассказывает Иову? Чтобы его утешить, наверно? Но этот голос что в себе несёт – разве утешение? Нет, он в себе несёт только усугубление отчаяния Иова. Но ведь Господь потом, в конце книги, говорит Иову из бури что-то очень похожее на эти слова. Тут говорится, что Иов не имеет мудрости и не может её достигнуть, а Бог говорит ему почти то же самое – ты кто такой, ты что’ – создавал мир? Но можно по-разному сказать одни и те же слова, можно сказать так, как они сказаны здесь, а можно сказать с любовью. Когда Бог говорит Иову, то в итоге Иов получает не только утешение, он получает укрепление, получает какой-то новый уровень близости с Богом, из-за которого и говорится, что ответ Иову – это Христос. Почему? Да потому, что в конце книги Бог разговаривает с Иовом, в сущности, как со Своим сыном, пусть не вполне созревшим, не вполне разумным, но с сыном. А кто Сын Божий? Иисус Христос.


Запись 9 Глава 5 22-03-17.

Теперь 5-я глава. В этой главе продолжается речь одного из друзей Иова – Елифаза Феманитянина, и это продолжение 4-й главы, они образуют единое целое. Продолжает Елифаз, обращаясь к Иову:

Взывай, если есть отвечающий тебе. И к кому из святых обратишься ты? Так, глупца убивает гневливость, и несмысленного губит раздражительность. Видел я, как глупец укореняется, и тотчас проклял дом его. Дети его далеки от счастья, их будут бить у ворот, и не будет заступника. Жатву его съест голодный и из-за терна возьмет ее, и жаждущие поглотят имущество его. Так, не из праха выходит горе, и не из земли вырастает беда; но человек рождается на страдание, как искры, чтобы устремляться вверх. Но я к Богу обратился бы, предал бы дело мое Богу, Который творит дела великие и неисследимые, чудные без числа, 10 дает дождь на лице земли и посылает воды на лице полей; 11 униженных поставляет на высоту, и сетующие возносятся во спасение. 12 Он разрушает замыслы коварных, и руки их не довершают предприятия. 13 Он уловляет мудрецов их же лукавством, и совет хитрых становится тщетным: 14 днем они встречают тьму и в полдень ходят ощупью, как ночью. 15 Он спасает бедного от меча, от уст их и от руки сильного. 16 И есть несчастному надежда, и неправда затворяет уста свои. 17 Блажен человек, которого вразумляет Бог, и потому наказания Вседержителева не отвергай, 18 ибо Он причиняет раны и Сам обвязывает их; Он поражает, и Его же руки врачуют. 19 В шести бедах спасет тебя, и в седьмой не коснется тебя зло. 20 Во время голода избавит тебя от смерти, и на войне - от руки меча. 21 От бича языка укроешь себя и не убоишься опустошения, когда оно придет. 22 Опустошению и голоду посмеешься и зверей земли не убоишься, 23 ибо с камнями полевыми у тебя союз, и звери полевые в мире с тобою. 24 И узнаешь, что шатер твой в безопасности, и будешь смотреть за домом твоим, и не согрешишь. 25 И увидишь, что семя твое многочисленно, и отрасли твои, как трава на земле. 26 Войдешь во гроб в зрелости, как укладываются снопы пшеницы в свое время. 27 Вот, что мы дознали; так оно и есть: выслушай это и заметь для себя.

В первой части речи Елифаза, в 4-й главе, Елифаз высказывает три основных тезиса, а в этой главе их продолжение. Первый их трех тезисов – это то, что Иов должен крепко держаться за свою прежнюю веру и не отступаться от неё, несмотря на несчастья, которые его постигли. Вроде бы эта мысль правильная, если бы только не то, что Бог как раз хочет, чтобы Иов вышел за пределы своей прежней веры. Второй тезис Елифаза – это то, что невинность Иова, а он пока не подвергает эту невинность сомнению (потом подвергнет сомнению, но пока её принимает без обсуждения, что Иов ничем перед Богом не согрешил) – это залог того, что всё кончится хорошо, потому что Господь невинных и праведных всегда спасает. Не то чтобы в книге Иова всё не кончилось хорошо, но почему оно всё кончается хорошо? Именно потому, что Иов не ограничивается привычным, к чему его призывает Елифаз, а кричит, и тем самым, я бы сказал, «выкрикивает» Бога к себе – Бога живого, и только поэтому всё для Иова кончается хорошо. И, наконец, третий тезис, который был в 4-й главе, – это то, что духовная дистанция между Богом и человеком такова, что человеку её не преодолеть, и поэтому какое-либо суждение о делах Бога невозможно. Невозможно даже для Иова, который сидит на мусорной куче (как он считает, от руки Бога), и, тем не менее, даже в этом положении никакого суждения о Боге, никакого обсуждения вообще, или оценки дел Божиих делать невозможно, потому что – где Бог, а где человек! То, что происходит, можно только принимать. Опять, вроде бы сказано хорошо, благочестиво, и в каком-то аспекте даже правильно, но только в ситуации книги Иова Бог ждёт от Иова другого. Бог ждёт от Иова не того, что Иов смирится со своей ситуацией и примет всё, как оно есть. Мы-то знаем, почему – потому что это всё не от Бога, а от дьявола происходит, а вот Иов этого не знает, и поэтому по отношению к нему, слова Елифаза звучат убедительно. Сложность этой книги и её глубина – в том, что все эти друзья Иова, которые оказываются в итоге не совсем правы (а «не совсем правы», если это по отношению к Богу, то это «совсем не правы»), говорят очень правдоподобные вещи – такие, что сразу даже и не поймёшь, в чём, собственно, они не правы.

И вот эта правдоподобная логика продолжается и в пятой главе. Здесь дополнительно Елифаз выдвигает следующие тезисы. В первом тезисе появляется слово «глупец», и почему оно появляется? Елифаз своего друга глупцом напрямую, в лоб не называет, но он намекает на то, что эти вопли Иова делают Иова глупцом, а глупец ведь в рассказе Елифаза выступает, как грешник, а раз Иов из-за своих воплей стал глупцом и грешником, так на что же хорошее можно от Бога рассчитывать такому человеку? Нет, надо заткнуться, и тогда вот ты будешь не глупцом. Кстати, Иов сам говорит дальше нечто подобное: «лучше вы молчали бы, и были бы умными, если бы молчали». Сейчас Елифаз то же самое говорит Иову: ты бы лучше молчал, и это, с твоей стороны, было бы проявлением ума, а ты кричишь, и это проявление глупости.

Второй тезис. Здесь фигурирует несколько раз слово, которое переводится один раз как «страдание», а другой раз как «беда», – это еврейское слово «амаль». Это слово на самом деле означает и не страдание, и не беду, а тяжкий и мучительный труд, бессмысленный труд. И вот одна из мыслей Елифаза состоит в том, что вот такое состояние человека, когда он несёт на себе этот амаль (вот как Иов несёт его на себе – это ведь тоже своего рода амаль, что он сидит на мусорной куче, всё потерял и в болезни), это – естественное состояние человека. А не оговаривает Елифаз очень важного вопроса, который мы сами себе должны поставить: «естественное» в каком смысле? В том ли смысле, что это по Замыслу Бога так должно быть, что человек должен этот амаль (тяжкий труд) нести на себе, или же это следствие падшести всего нашего земного бытия? Елифаз этого не уточняет, но говорит: «то состояние, в котором ты, Иов находишься, в каком-то смысле естественно, потому что естественно для человека в этом мире страдать. Ну, вот так устроен наш мир, что люди страдают – что тут ещё скажешь? Значит, надо молчать.

Третий тезис, который здесь Елифаз выдвигает, в сущности правильный: что Бог действует парадоксально. Вся вторая половина этой главы посвящена примерам того, как парадоксально действует Бог. Это верно, и в Евангелии мы встречаем массу парадоксов, прямо из уст Христа исходящих. Но какой вывод Елифаз делает из этой парадоксальности? Вывод такой, что Бога понять нельзя, значит, в Бога можно только верить, можно только принимать то, что Бог делает, и верить, что всё кончится хорошо. И опять же, это не то что неверно. Это как бы правда, но правда, которая в спокойной обстановке, может быть, и приемлема, а для человека, который, как Иов, находится на мусорной куче, или для человека, который находится на нарах в Освенциме и ждёт, когда его поведут в газовую камеру, – такая правда уже неприемлема. И в книге Иова, если бы Иов этой правдой ограничился («буду верить, что всё кончится хорошо, Бог же милостивый, буду сидеть на этой мусорной куче и не раздражать Бога своими криками) – то всё бы не кончилось хорошо. Книга Иова кончается хорошо, потому что Иов кричит, и к нему приходит на его крик Бог живой.

И есть еще одна грань мысли о парадоксальности Бога, которую Елифаз не раскрывает. У него эта парадоксальность проявляется, в основном по отношению к грешникам, в том, что те, кто возносятся, гордятся, и так далее – их Бог низводит и наказывает, хотя, вроде бы, они такие успешные, укоренённые земной жизни, а тем не менее, в итоге это парадоксальным образом переворачивается и «первые» оказываются последними (это ведь слова Христа, что первые будут последними). Да, всё верно. Но только когда Елифаз говорит не о грешниках, а о праведных, почему-то этой парадоксальности совершенно нет. Когда Елифаз показывает, что с праведными всё хорошо, их, Бог хранит – это логика не парадоксальная, а арифметическая, школьная, линейная логика. А когда мы читаем, например, Исайю, знаменитую 53-ю главу, где он описывает Мессию – будущего Христа, мы видим Праведника с большой буквы – пример и высшую точку праведности, и что – с Ним всё хорошо? Конечно, с точки зрения Замысла Бога всё хорошо: Христос исполнил заданное Ему Богом, но вот с точки зрения земной (а Елифаз же говорит с земной точки зрения), разве Господь Христа хранит? Не знаю, даже, в каком смысле и с какой точки зрения можно сказать, что Бог Христа хранит. По крайней мере, от земного креста Бог Христа точно не сохранил, и это то же самое, что с Иовом: Господь его тоже в земном смысле не сохранил. И вот этот парадокс – страдание праведника – Елифаз как будто обходит стороной, он говорит только о парадоксах, которые относятся к неправедным людям, а что праведный человек может попасть в водоворот этого парадокса, как попал Иов, – это Елифаз оставляет в стороне.

Вот три тезиса, которые выдвигает Елифаз в этой пятой главе: что Иов своими воплями делает себя глупцом; что амаль, страдание естественно для земной жизни, и что Бог действует парадоксально. Эти тезисы могут быть верны в каком-то смысле, но только не для Иова, сидящего на мусорной куче. Вообще, вот если посмотреть на фрагменты картины мира, богословия, которые показывает Елифаз, то они, каждая по отдельности, звучат нормально, очень хорошо, правдоподобно, даже глубоко, но они не стыкуются друг с другом, и, в частности, парадоксальный взгляд на Бога и логический, «арифметический» взгляд на Бога оба присутствуют в речи Елифаза и не стыкуются друг с другом никак. Я понимаю, что очень трудно состыковать эти разные грани Бога в единую картину, и в конце книги только Сам Бог, когда Он является Иову, ему эту единую картину показывает, и она, видимо, настолько объёмна, и сложна, и превосходит человеческий разум, что Иов только может, как говорится, раскрыть рот и глядеть на эту картину, и даже сказать ему нечего. Так что, наверное, не приходится ожидать от Елифаза того, что он такую картину Иову нарисует. Но ведь Елифаз претендует, что он носитель истины в конечной инстанции – вот его ошибка. В конце главы он уверенно утверждает, что всё, что он говорит, – это истина в конечной инстанции.

А кроме того, эти правильные слова, которые он говорит о том, что неправедный человек разрушает свою жизнь, что Бог уловляет мудрецов их же лукавством, он, вообще, для чего это говорит? Это что, имеет какое-то отношение к тому положению, в котором находится Иов? Это, что называется, мимо Иова. И невольно возникает впечатление, что этот друг Иова не столько озабочен тем, чтобы своей речью Иова утешить, сколько тем, чтобы изложить, как лектор на трибуне какую-то правильную, связную (как ему кажется) картину мира. А разве это нужно в этой ситуации? Я уже не говорю о том, нужно ли это Иову, а нужно ли это Богу? Вся эта абстрактная мудрость – она в итоге по отношению конкретно к Иову звучит как издевательство – «да, всё хорошо» которое говорится по отношению к человеку, который сидит на мусорной куче. И получается, что Елифаз, не зная и не понимая этого, делает работу дьявола. Дьявол же хочет разрушить личность Иова, чтобы Иов в итоге отрёкся от Бога, а Елифаз, получается, дьяволу в этом помогает этими своими речами.

И ещё один момент. Елифаз проповедует здесь общепризнанное богословие того времени, когда эта книга писалась. Я говорил, что у неё сложная история возникновения, но, условно говоря, это где-то в ранний послепленный период. Вот он говорит в 27-м стихе: «Вот, что мы дознали…». Кто это – «мы»? Это все еврейские богословы всех веков –сложилось такое общепринятое, штатное богословие ветхозаветной Церкви, и он его проповедует Иову, даже не пытаясь его как-то приспособить к той ситуации, в которой находится Иов. Это напоминает какого-нибудь плохого, неумелого священника, к которому приходит человек с исповедью о своих бедах, а священник, вместо того, чтобы в его ситуацию как-то войти своей душой и посочувствовать ему хотя бы по-человечески, начинает ему талдычить о каких-то общеизвестных истинах (Бог то сделает, Бог сё сделает – всё будет хорошо, всё будет правильно, и так далее). Такой священник доносит до такого человека правильное церковное богословие, выработанное веками размышлений мудрых людей Церкви, но только оно к этому человеку, который пришёл, никакого отношения не имеет. И вот так же получается и с Иовом. В этом общепринятом богословии отсутствует «за что?», как вопрос, а присутствует только как ответ: «каждому найдется, за что». А ведь «за что» – главный вопрос Иова, вопрос, который, наверное, и мы, и наши знакомые, и многие люди, когда происходило какое-нибудь несчастье, задавали: «за что это мне или этому дорогому мне человеку? за что это несчастье произошло?». В «штатном» богословии этот вопрос вообще отсутствует, или, точнее говоря, его можно задать, но бессмысленно, потому что заранее уже готов ответ, даже два ответа. Первый ответ на «за что?» – Богу виднее, за что. Ты не знаешь, за что, и не надо тебе знать, за что. Ты веришь в Бога? – веришь. Значит, если Бог такое несчастье тебе послал, ты из доверия к Нему должен верить, что есть за что. И второй вариант этого ответа – «ну, ты что’ – святой, что ли? Все люди грешные, значит, всем есть за что, ну и тебе есть за что, поэтому успокойся, и, как говорится, прими это несчастье, как оно есть». Вот такое штатное богословие.

А испытание Иова разрешено Богом именно для того, чтобы Иов проломил, взломал корку этого штатного богословия и вышел в другое богословие – в богословие, которое работает и в Освенциме, богословие, которое работает и при виде Христа на Кресте. А штатное богословие – оно при виде Христа на Кресте не работает. И споры Самого Христа со всеми представителями этого штатного еврейского богословия –фарисеями, саддукеями – они же были, по большому счёту, не о каких-то там ритуальных вопросах (мыть руки или не мыть руки, соблюдать субботу или не соблюдать, давать подати кесарю или не давать) – это всё вещи формальные. Христос, по большому счёту, с ними спорил о самом фундаменте их богословия. Их богословие не применимо к Кресту. А богословие Христа, Который знает, куда Он идёт – на Крест – оно именно адекватно (если так можно выразиться) этому Кресту, или, говоря языком современным, адекватно Освенциму. И поскольку эта самая проблема возникает в книге Иова – это ещё одна причина, почему можно сказать, что ответ Иову – это только Христос. Вроде бы Бог даёт ответ Иову в конце этой книги, но это только начало ответа, а полный ответ – это тогда, когда Бог всему человечеству, которое представляет Иов, посылает этот ответ в виде Христа.

Теперь разберём по отдельным стихам, здесь много существенных чисто языковых вещей. Тут много редких слов, которые один раз только встречаются в Библии, и поэтому даже не совсем понятно, что они означают. Но я остановлюсь только на том, что имеет отношение к главному, что нам говорит эта книга. Вот первый стих:

Взывай, если есть отвечающий тебе. И к кому из святых обратишься ты? 

Многие считают, что этот стих поставлен здесь неправильно, и его законное место перед восьмым стихом: раз нет отвечающего тебе, то «я к Богу обратился бы, предал бы дело мое Богу». Может быть, было бы так логичнее, но давайте будем принимать то, как это написано. «К кому из святых обратишься ты?» – а кто эти святые? Такого понятия «святой», как в христианскую эпоху, в те времена просто не было. Святые, в данном случае (еврейское «кадашим») – это ангелы. Елифаз говорит в 18-м стихе 4-й главы, что Бог «и в ангелах Своих усматривает недостатки», и продолжение этой мысли – что и к ангелам обращаться бессмысленно, и вообще –нет отвечающего. Для Иова главное, чего он от Бога хочет, – чтобы ему Бог ответил. А Бог ему не отвечает не случайно. Бог ждёт, пока Иов, в накале, так сказать, своего желания получить от Бога ответа дойдёт до такого состояния, на которое Бог, действительно ответит. Так сказать, Иов «дозреет». А здесь в этом первом стихе мысль такая: тебе нет отвечающих – ну, значит, нет, так оно, наверное, и надо, и нечего тебе возникать, нечего тебе кричать, раз всё равно отвечающего нет. Кто такие слова мог подсказать Елифазу – Бог ли? Я говорил уже, что вообще такое ощущение, что Елифазу многое подсказывает не Бог, а дьявол, и в частности, вот в этой насмешке над самым главным, что Иова мучит – что нет отвечающего. А в ответ – насмешка: нет тебе отвечающего – так оно и должно быть, и не будет. В этом прослеживается такая дьявольская издёвка, а Елифаз это всё, конечно, не понимая, транслирует.

Так, глупца убивает гневливость, и несмысленного губит раздражительность.

Это намёк Иову: ты, который кричишь Богу, при этом выглядишь глупо, становишься глупцом. Слово, которое переведено здесь, как раздражительность, это еврейское слово «кина». Его можно перевести и как «ревность», причём в данном случае, поскольку это в параллель со словом «глупец», ревность не по разуму. Он так обвиняет Иова – что ты не по разуму своему слабому, человеческому все эти крики Богу издаёшь. Так ведь это же правда, Елифаз правду говорит. Иов не по разуму кричит – он кричит потому что ему больно. Разум-то тут при чём? И больно ему не физически, больно ему духовно, душе его больно. А больно его душе даже уже и не за себя, а, в каком-то смысле, его душе больно за Бога, потому что Бог, с точки зрения Иова, оказался не тем, что Иов ожидал. Пусть даже логически это ошибка, поскольку Иов не знает о роли дьявола, но сама боль – это, конечно не разум – не ошибка, а проявление любви: Иов ревнует Богу не по разуму, а по сердцу.

Третий стих – опять про глупца.

Видел я, как глупец укореняется, и тотчас проклял дом его. 

На самом деле «дом» – это слово «навэ», которое употребляется в 24-м стихе, где сказано «и будешь смотреть за домом твоим». Это, собственно, не дом в нашем понимании, а означает некое временное обиталище, типа палатки или шатра (в 24-м стихе так и написано «шатёр твой»), то есть, намёк на то, что Иов в этом своём состоянии не укоренённый, а Елифаз как раз чувствует себя укоренённым – укоренённым в этом штатном богословии, а главное, укоренённым просто в жизни (у него и дети, у него и имущество, никто у него ничего этого не отбирал). С точки зрения Елифаза, Иов теперь, как перекати-поле: ничего у него нет – ни здоровья, ни семьи, ничего. И связи с Богом у Иова (с точки зрения Елифаза) тоже нет: он всё потерял, и Бога потерял в том числе (так думает Елифаз), «а я вот – укоренён» – так он думает про себя. И неожиданные слова «проклял дом его» – это ведь характеристика, которую Елифазу даёт автор (давайте не забывать, что эти слова произнёс не какой-то исторический Елифаз, а художественный образ, который создал автор этой книги). Это слово о проклятье – первый намёк на то, что Елифаз и все друзья, в итоге, от сочувствия Иову, от попытки его утешить, его понять, придут к тому, что они Иова будут фактически проклинать. А это чья работа – Бога или дьявола?

Дальше 4 и 5-й стих, это говорит Елифаз о том, как он себе рисует образ глупца:

Дети его далеки от счастья, их будут бить у ворот, и не будет заступника. Жатву его съест голодный и из-за терна возьмет ее, и жаждущие поглотят имущество его.

Терном огораживали поле, где происходила молотьба, огораживали вымолоченное зерно, чтобы его дикие звери, забравшись туда, не потравили. Сказано, что у глупца и с детьми будет неладно, и с имуществом всё будет неладно. Это кому сказано? Это Иову сказано, который потерял в одночасье и всё своё имущество и всех своих детей! Этими своими словами Елифаз что, сыплет ему соль на раны специально? Опять такое впечатление, что он здесь дьявольскую работу делает вот этими напоминаниями о детях и об имуществе.

Дальше два важных стиха.

Так, не из праха выходит горе, и не из земли вырастает беда; но человек рождается на страдание, как искры, чтобы устремляться вверх. 

Здесь нужно несколько лингвистических комментариев. То, что переведено как «горе», это еврейское слово «авэн», и оно, на самом деле, означает не просто горе, а зло. В книге Притч много раз встречается слово «авэн», и оно употребляется в этом смысле – зло. Второе слово – «беда», это то же самое слово «амаль», о котором я уже говорил (тяжкий, мучительный, бессмысленный труд), и оно же переводится в 7-м стихе как «страдание». 6-й и 7-й стих вместе, в сущности, задают вопрос: откуда это авэн (зло) и амаль (бессмысленное мучение) берутся на земле? На этот вопрос есть несколько возможных ответов. Первый ответ – что они по Замыслу Божьему существуют – Бог, исходя из каких-то Божьих целей, создал такой мир, что в нём есть и страдание – ну, можно много придумать, из-за чего Бог мог создать в мире зло и страдание, например, чтобы людей, так сказать, отшлифовать, воспитать этим страданием, и так далее (целое богословие есть на эту тему). Значит, первый вариант ответа – по Замыслу Божьему. Второй вариант ответа – не по Замыслу Божьему, а потому, что наш мир – падший мир (как это написано с первых страниц Библии), поэтому в этом мире есть зло и страдание, в том числе бессмысленный, мучительный труд. То есть, для нашего мира это состояние естественно, но не Бог его создал, а его создал процесс грехопадения. И третий вариант – то, что это не просто результат процесса грехопадения, а есть личностное активное начало в нашем мире – дьявол, который распространяет, продвигает и умножает зло, мучительный труд, страдание и так далее. По замыслу автора книги, ни Елифаз, ни Иов, и никто из друзей этот третий вариант даже не рассматривает, потому что они не знают, что дьявол существует.

Но в итоге-то что’ получается? Из слов Елифаза возникает такое впечатление, что на самом деле картина мира, которая есть в голове Елифаза, не такая уж благая, не «майский день, именины сердца» – нет, где-то этот вопрос Иова в подсознании у Елифаза присутствует. Это очень характерно для людей, которые проповедуют «богословие успеха» (что всё будет хорошо, Бог всё устроит, только надо быть верным Богу) – где-то в подсознании эти вопросы Иова у людей гнездятся. Как им не гнездиться, когда нам в 20-м веке был явлен Освенцим – ситуация Иова для миллионов людей. Я не имею в виду конкретно лагерь Освенцим, а вообще всё то, что в эту эпоху нам было показано – всё торжествующее зло. Мы разве можем об этом забыть? Даже если нам хочется этот мир видеть очень благим, благоустроенным Богом – всё равно, картина всех этих Освенцимов у нас где-то в подсознании будет существовать.

Вот ещё момент: «человек рождается на страдание, как искры, чтобы устремляться вверх». Красивая картина! Она цитируется в литературе. Я помню, первый раз я её встретил в неожиданном месте, когда читал Джером-Джерома «Трое в лодке, не считая собаки», юмористический текст. Вот там один из героев говорит: «едешь в эту сторону – ветер дует тебе в лицо. Поворачиваешь в обратную сторону, а ветер опять тебе дует в лицо, переменил направление». И со вздохом и усмешкой автор этой юмористической книги говорит: «А вообще – чего ожидать? Ведь человек рождается на страдание, как искры, чтоб устремляться вверх».

Эти правильные слова, на мой взгляд, отражают собой в устах Елифаза дьявольский взгляд на человека. Обратите внимание на слово «на». Эта фраза не просто говорит о том, что человек всегда в жизни страдает (это, конечно, медицинский факт!), а о том, что цель существования человека –страдание. Но кто так может сказать? Дьявол только! Потому что, с точки зрения Бога и Библии, человек рождается для чего (или, выражаясь языком 7-го стиха, на что)? Не на страдание, а на сотрудничество с Богом, на то, чтобы быть соисполнителем Великого Замысла Божьего. Конечно, это соисполнительство, сотрудничество с Богом, включает в себя тяжкий труд (амаль) в виде креста, потому что, собственно, работа Самого Бога в этом мире, исполнение Его Замысла, включает Крест. Поэтому человек, который является сотрудником Бога, тоже этот крест несёт, никуда от этого не деться. Но только у Елифаза здесь получается, что человек рождается на страдание бессмысленно, а картина, как она выглядит с точки зрения Бога, действительно, допускает, чтобы человек страдал (это даже элемент Его Замысла – что человек должен пострадать, чтобы помочь Богу в Его работе, как Сам Бог пострадал на кресте), но это осмысленно! Это страдание на кресте – это же самый большой, огромный, насыщенный смысл. Если спросить, что самое осмысленное, что мы с вами знаем вообще об этом мире – звёзды, галактики, история, книги, литература, философия – что’ наиболее наполнено смыслом? Мы, христиане, наверное, ответим: наиболее наполнено смыслом – Распятие и Воскресение Христа. Это вот – фокус смысла.

Но я к Богу обратился бы, предал бы дело мое Богу, Который творит дела великие и неисследимые, чудные без числа, 10 дает дождь на лице земли и посылает воды на лице полей.

Всё сказано правильно, больше того – напоминает картину, которую Бог показывает в конце – так сказать, реализованный Свой Замысел о земле. Но слова о том, что «я к Богу обратился бы» делают всю фразу сомнительной: так ведь Иов-то к Богу и обращается, только не так, как Елифаз. Потому что, с точки зрения Елифаза, Богу надо сказать: «Господи, чудны и велики дела Твои, поэтому я принимаю все дела Твои, и смиренно полагаю руку свою на уста свои». То же сказал до этого сам Иов: если мы будем принимать от Бога доброе, как же нам не принимать от Него злое. Вот как понимает Елифаз обращение к Богу. А не понимает он, что «дело моё» (то есть, дело Иова) – это часть «чудных дел Божиих». И в силу того, что это чудные дела Божии, человек призван, как соработник Бога, не просто эти дела принять и сказать «значит, Бог вот так хочет – пусть так и будет», а в этих делах соучаствовать. А для того, чтобы в них соучаствовать, как будет соучаствовать Иов в этой книге, надо хоть в какой-то степени эти дела понять. Не просто принять и сказать «ну, раз Бог так делает, так что тут скажешь?», а попытаться в какой-то мере понять. И главная цель Иова во всей этой книге, насколько это ему дано, – не просто принять это своё сидение на мусорной куче, а понять, какой в нём смысл. Этого в словах Елифаза совершенно нет, и у него «мои дела» (дела Иова, вот это страдание) – это одно, а «неисследимые и чудные дела Бога» – это нечто совершенно другое, как будто они совершенно не связаны. А они связаны.

Эта чудность, и неисследимость, и парадоксальность дел Бога – с 11-го стиха:

11 униженных поставляет на высоту, и сетующие возносятся во спасение. 12 Он разрушает замыслы коварных, и руки их не довершают предприятия. 13 Он уловляет мудрецов их же лукавством, и совет хитрых становится тщетным: 14 днем они встречают тьму и в полдень ходят ощупью, как ночью. 15 Он спасает бедного от меча, от уст их и от руки сильного. 16 И есть несчастному надежда, и неправда затворяет уста свои. 

«Меч» и «уста» в Библии связаны, причем различным образом. Стандартное выражение «уста меча» – это «острие меча». То есть это не слова, исходящие из уст, а нечто вполне материальное. И наоборот, в других местах, в частности, в Апокалипсисе, встречается картина меча, исходящего из уст, и это слово. «Днем они встречают тьму и в полдень ходят ощупью, как ночью» – имеется в виду то, что’ Христос называл «духовная тьма»: люди, физически зрячие, на самом деле в духовном плане ходят, как слепые. То, что сказано про коварство и лукавство – это одно и то же еврейское слово «арум», которое применено к змею в третьей главе Библии, в этой истории грехопадения: что он был хитрее всех зверей, про него сказано, именно этим словом «арум». То есть, когда говорится о лукавстве, о коварстве – на самом деле речь идёт о дьявольщине, которая действует в людях.

В этих стихах Елифаз нарисовал картину парадоксального действия Бога. Эта картина совершенно соответствует тому, как Бог показан в словах Самого Христа в Евангелии. «Блаженны нищие» – это же парадокс, такой же как здесь сказано. Или вот это: «первые будут последними и последние первыми». Но у Елифаза парадоксальность применяется только к лукавым («арумим»), которые вроде бы мудрые, как змеи, а они оказываются не мудрецами, а глупцами, и Бог «уловляет мудрецов их же лукавством». Но ведь к этому же напрашивается, так сказать, зеркальное отражение этой мысли: что такие «глупцы», как Иов, о котором говорит Елифаз в начале этой главы, что Иов выглядит как глупец, на самом деле оказываются мудрецами. Эти «глупцы» Освенцима, эти «глупцы» Креста Христова, на самом деле, оказываются мудрецами, которые мудрее мудрецов мира сего. Эту мысль потом подхватывает апостол Павел – вот как он говорит в своём первом Послании к Коринфянам (из 3-ей главы):

18 … Если кто из вас думает быть мудрым в веке сем, тот будь безумным, чтобы быть мудрым.

19 Ибо мудрость мира сего есть безумие пред Богом, как написано: уловляет мудрых в лукавстве их.

20 И еще: Господь знает умствования мудрецов, что они суетны.

Эти слова соответствуют тому, что говорит Елифаз: те, кто мудр по мирской мудрости века сего, те на самом деле, по Божьему счёту, глупы. А глупость мира сего? Об этом говорит Павел в там же в первой главе:

19 … написано: погублю мудрость мудрецов, и разум разумных отвергну.

20 Где мудрец? где книжник? где совопросник века сего? Не обратил ли Бог мудрость мира сего в безумие?

21 Ибо когда мир своею мудростью не познал Бога в премудрости Божией, то благоугодно было Богу юродством проповеди спасти верующих.

22 Ибо и Иудеи требуют чудес, и Еллины ищут мудрости; 

23 а мы проповедуем Христа распятого, для Иудеев соблазн, а для Еллинов безумие, 

24 для самих же призванных, Иудеев и Еллинов, Христа, Божию силу и Божию премудрость; 

25 потому что немудрое Божие премудрее человеков, и немощное Божие сильнее человеков….

27 но Бог избрал немудрое мира, чтобы посрамить мудрых, и немощное мира избрал Бог, чтобы посрамить сильное.

Вот это безумие – юродство Христа, которое на самом деле самая глубокая и высшая мудрость, – это, в сущности, та самая глупость Иова (как считает Елифаз), которая кричит Богу и которая, как окажется в конце этой книги, является большей и более высокой мудростью, чем мудрость Елифаза и всех его друзей.

Ещё хочу обратить внимание на то, что Елифаз показывает, как Бог парадоксален, а при этом как будто не видит, что вся ситуация Иова парадоксальна – праведник, который оказался на мусорной куче. Ведь мы же, читая Пролог к этой книге и первую главу, –видим, что автор специально показывает, что происходит нечто нелогичное, парадоксальное. Парадоксальнее всего в речах Елифаза (извините за каламбур) как раз то, что он этого парадокса, который заложен в истории Иова как ее фундамент, как бы не видит (а на самом деле не хочет видеть, потому что это нарушит его душевное спокойствие, душевный уют).

Дальше важные слова 17-го стиха:

17 Блажен человек, которого вразумляет Бог, и потому наказания Вседержителева не отвергай.

Правильные же слова! Иов уже говорил эти же слова своей жене – ну как мы будем доброе от Бога принимать, а злое – нет. А почему же Иов всё-таки не удовлетворяется этим в итоге? Ведь если бы на этом всё кончилось, то и книги бы не было – кончилась бы на 2-й главе, когда Иов говорит эти слова жене. Елифаз этим удовлетворяется, а Иов – нет, и в этом-то самое главное!

С лингвистической точки зрения, «вразумляет Бог» – это еврейское слово «яках»; «наказание Вседержителево» – это еврейское слово «мусар». Оба эти слова означают примерно одно и то же: «поучение» или «воспитание», так сказать, силовыми методами – розгой или жезлом. И в Библии это встречается. Например, Исайя говорит о том, что Бог воспитывает, как жезлом, народ Израильский, который сбился с пути истинного, Бог его как бы поколачивает всеми этими ассирийскими царями, вавилонскими царями, и так далее, направляя Израиль этим жезлом на путь истинный, потому что сам по себе Израиль не хочет идти этим путём. Примерно так же говорит об Иове Елифаз: что Бог так же воспитывает Иова. Но мы-то читали первую главу – разве мы можем допустить мысль, что Бог Иова воспитывает? Чего там воспитывать? Иов и так уже воспитан достаточно! Бог не воспитывает, а через Иова совершает великий Замысел Божий в противодействии дьяволу – тот самый Замысел Божий, который ведёт ко Христу. Поэтому, по сравнению с этим Замыслом, вообще тема воспитания Иова просто не к месту. Елифаз себе нарисовал какую-то картину, которая только в его голове существует. Ни о каком воспитании Иова через наказание тут речи нет.

Далее Елифаз продолжает эту мысль о том, что даже когда есть наказание от Бога, то всё равно Бог позаботится о том, чтобы всё это кончилось хорошо, и спасёт такого воспитываемого праведника.

18 ибо Он причиняет раны и Сам обвязывает их; Он поражает, и Его же руки врачуют. 19 В шести бедах спасет тебя, и в седьмой не коснется тебя зло. 20 Во время голода избавит тебя от смерти, и на войне - от руки меча. 21 От бича языка укроешь себя и не убоишься опустошения, когда оно придет. 22 Опустошению и голоду посмеешься и зверей земли не убоишься, 23 ибо с камнями полевыми у тебя союз, и звери полевые в мире с тобою. 24 И узнаешь, что шатер твой в безопасности, и будешь смотреть за домом твоим, и не согрешишь. 25 И увидишь, что семя твое многочисленно, и отрасли твои, как трава на земле. 26 Войдешь во гроб в зрелости, как укладываются снопы пшеницы в свое время.».

Это очень красивая поэзия. Но с богословской точки зрения эта поэтическая картина, на самом деле, абсолютно банальна, это штатная картина еврейского богословия того времени. Вот, например, похожие слова, которые говорятся ещё в книге Второзаконие устами Моисея (32-я глава, 39-й стих):

39 это Я, Я  –  и нет Бога, кроме Меня: Я умерщвляю и оживляю, Я поражаю и Я исцеляю, и никто не избавит от руки Моей.

Или знаменитый 90-й псалом. Я, когда вспоминаю этот Псалом, вспоминаю всегда слова Пастернака в «Докторе Живаго», когда Живаго на поле боя находит убитых, у которых, как оберег, висит на шее ладанка с этим псалмом. Вот что говорит этот псалом:

4. перьями Своими осенит тебя(Бог), и под крыльями Его будешь безопасен; щит и ограждение – истина Его.

5. Не убоишься ужасов в ночи, стрелы, летящей днем,

6. язвы, ходящей во мраке, заразы, опустошающей в полдень.

7. Падут подле тебя тысяча и десять тысяч одесную тебя; но к тебе не приблизится:8. только смотреть будешь очами твоими и видеть возмездие нечестивым.

10. не приключится тебе зло, и язва не приблизится к жилищу твоему;

11. ибо Ангелам Своим заповедает о тебе – охранять тебя на всех путях твоих:

12. на руках понесут тебя, да не преткнешься о камень ногою твоею;

13. на аспида и василиска наступишь; попирать будешь льва и змия.

15. Воззовет ко Мне, и услышу его; с ним Я в скорби; избавлю его и прославлю его,

16. долготою дней насыщу его, и явлю ему спасение Мое.

Теперь представьте доктора Живаго, который на ладанках убитых это всё читает. И это картина, достойная книги Иова. Может быть, у Пастернака и были такие ассоциации. А насчёт «на руках понесут тебя, да не преткнешься о камень ногою твоею» – еврейское богословие того времени укрепляло людей этой мыслью, что Бог защитит, Бог поддержит, но только давайте вспомним, что это ведь те самые слова, которые говорит дьявол Христу в сцене искушения Христа. Так что не так всё просто и однозначно с этим ветхозаветным богословием.

Теперь возвратимся к словам Елифаза, которые так резонируют с 90-м псалмом, что Бог поможет, понесёт на руках своих и так далее, – это же всё сказано для человека, который страдает от того, что Бог его воспитывает, человека, который проходит через «мусар» – воспитание через испытание. Ну а разве с Иовом это происходит? Иова «воспитывает» (если можно так выразиться, в обратном смысле этого слова) – дьявол. И что тогда означают эти слова применительно к ситуации Иова? Что «ран, которые ты получил от дьявола, не отвергай»? Ничего себе призыв! Получается, что Елифаз это и говорит, сам, конечно, того не понимая.

И ещё один момент: он говорит «семя твоё многочисленно», «будешь смотреть за домом твоим». Где его дом? Где его семя? Всё разрушено! И выглядят эти слова в очередной раз как издевательство. То есть, опять звучит в устах Елифаза голос дьявола.

Наконец, важный последний стих.

27 Вот, что мы дознали; так оно и есть: выслушай это и заметь для себя».

Это слово «дознали» означает «разыскали», «исследовали» – так, как будто бы Елифаз занимался богословскими изысканиями, и Бог его умудрил и открыл ему такую картину мира. На самом деле ничего Елифаз не исследовал, а просто принял готовенькое, то, что ему многовековое еврейское богословие давало (чтобы не сказать – подсовывало). В случае с Иовом, действительно, можно сказать «подсовывало», при том, что во многих других случаях это богословие совершенно правильное, глубокое, мудрое. Но только не в случае Иова. На самом-то деле, Елифаз ничего этого не только не исследовал, он ничего и не мог исследовать, потому что, чтобы исследовать проблему Иова, надо быть в ситуации Иова. Вот когда мы читаем слова узников Освенцима, мы это часто сами ощущаем: слава Богу, мы не в их шкуре, и поэтому мы не до конца понимаем то, что они хотят до нас донести. Вот это – честно, а Елифаз выдаёт это богословие благополучных людей за истину в конечной инстанции. А на самом деле, исследованием занимается Иов – он исследует Бога, выходит в это космическое пространство (если можно так выразиться), чтобы встретить Бога Живого, и выходит туда, за пределы привычного мира, можно сказать, ценой собственной жизни, потому что у него осталось только дыхание, всё остальное он потерял. Поэтому самоуверенны слова Елифаза, которыми завершается эта глава: «Выслушай это, и заметь для себя». По-еврейски, там фигурирует слово «йада», «знание» и Елифаз как бы говорит: вот это – знание настоящее, а то, что’ ты, Иов, говоришь – это выдумки, самодеятельность. Да только о Боге знания быть не может. Может быть знание только с Богом, и в Боге. В еврейском языке это слово «йада» одновременно означает совокупление: «Адам познал свою жену Еву» – там фигурирует это слово. Бога абстрактно, со стороны, как Его знает Елифаз, знать таким знанием невозможно: ты при этом не Бога знаешь, а какой-то образ Бога, который вполне может собой представлять карикатуру на Бога – дай Бог, если это дружеский шарж, а то это может быть злая карикатура на Бога. А реально Бога можно познать, как это ни страшно сказать, только в ситуации Иова. Потому Павел и говорит, а за ним повторяет Достоевский: «Страшно впасть в руки Бога живого». Вот Иов – в этой страшной ситуации, но только эта страшная ситуация и даёт человеку возможность быть соисполнителем Замысла Божия во всём его величии и полноте.

Запись 10 Глава 6 29-03-17.

Мы читаем 6-ю главу книги Иова. Предыдущие главы – это сначала история, как вообще возникла эта трагическая ситуация с Иовом, потом о том, как Иов в третьей главе взывает к Господу, чтобы Господь окончил его дни, потому что в своём страдании он не находит другого выхода. Дальше в 4-й и 5-й главе мы встречаем речь одного из друзей Иова Елифаза Феманитянина, в которой тот излагает Иову некую богословскую концепцию – умную концепцию, совершенно соответствующую тому богословию, которое, видимо, было, так сказать, штатным для иудаизма во времена написания книги Иова. Беда только в том, что это богословие нисколько не утешает, и кажется Иову не имеющим отношения к той ситуации, в которую он попал. И вот теперь мы переходим к 6-й главе, в которой начинается ответ Иова на вот эту речь Елифаза Феманитянина.

И отвечал Иов и сказал: о, если бы верно взвешены были вопли мои, и вместе с ними положили на весы страдание мое! Оно верно перетянуло бы песок морей! Оттого слова мои неистовы. Ибо стрелы Вседержителя во мне; яд их пьет дух мой; ужасы Божии ополчились против меня. Ревет ли дикий осел на траве? мычит ли бык у месива своего? Едят ли безвкусное без соли, и есть ли вкус в яичном белке? До чего не хотела коснуться душа моя, то составляет отвратительную пищу мою. О, когда бы сбылось желание мое и чаяние мое исполнил Бог! О, если бы благоволил Бог сокрушить меня, простер руку Свою и сразил меня! 10 Это было бы еще отрадою мне, и я крепился бы в моей беспощадной болезни, ибо я не отвергся изречений Святаго. 11 Что за сила у меня, чтобы надеяться мне? и какой конец, чтобы длить мне жизнь мою? 12 Твердость ли камней твердость моя? и медь ли плоть моя? 13 Есть ли во мне помощь для меня, и есть ли для меня какая опора? 14 К страждущему должно быть сожаление от друга его, если только он не оставил страха к Вседержителю. 15 Но братья мои неверны, как поток, как быстро текущие ручьи, 16 которые черны от льда и в которых скрывается снег. 17 Когда становится тепло, они умаляются, а во время жары исчезают с мест своих. 18 Уклоняют они направление путей своих, заходят в пустыню и теряются; 19 смотрят на них дороги Фемайские, надеются на них пути Савейские, 20 но остаются пристыженными в своей надежде; приходят туда и от стыда краснеют. 21 Так и вы теперь ничто: увидели страшное и испугались. 22 Говорил ли я: дайте мне, или от достатка вашего заплатите за меня; 23 и избавьте меня от руки врага, и от руки мучителей выкупите меня? 24 Научите меня, и я замолчу; укажите, в чем я погрешил. 25 Как сильны слова правды! Но что доказывают обличения ваши? 26 Вы придумываете речи для обличения? На ветер пускаете слова ваши. 27 Вы нападаете на сироту и роете яму другу вашему. 28 Но прошу вас, взгляните на меня; буду ли я говорить ложь пред лицем вашим? 29 Пересмотрите, есть ли неправда? пересмотрите, - правда моя. 30 Есть ли на языке моем неправда? Неужели гортань моя не может различить горечи?

Как и вообще почти вся книга Иова, по крайней мере, начиная с речи Елифаза и дальше до момента, когда уже является Бог Иову – вся эта основная часть книги создаёт одну главную проблему для понимания: где логика, какая логическая ниточка развивается на протяжении этих 30-ти с лишним глав? Когда читаешь эти разговоры Иова с друзьями, они напоминают доказательство какой-нибудь длинной теоремы: сначала одно, потом другое, вспомогательные утверждения – леммы, потом основные утверждения. Так, примерно, устроены эти разговоры. Только надо понять, и это не просто, – а что за теорема-то доказывается? Такая постоянная полемика между Иовом и его друзьями, которая начинается уже с этой главы, – это полемика о чём?

Попробуем сначала разобраться в этом, глядя на эту главу не по отдельным стихам, а в целом. Естественно, поскольку она является ответом на речь Елифаза Феманитянина в двух предыдущих главах, то возникает вопрос, а в чём этот ответ Иова состоит? Напомню, какие тезисы выдвинул Елифаз Феманитянин: примерно шесть штук этих тезисов. Первый тезис – что Иов должен держаться своей прежней крепкой веры в Бога. А Иов в главе, которую мы сейчас прочли, возражает на это: хорошо держаться прежней веры в Бога, когда у тебя тысячи верблюдов, и все дети целы. А Иов этой прежней веры в Бога уже не может удержать. Всё! Он безвозвратно выбит из этой веры, он находится в состоянии шока. Что он может и должен, по Замыслу Бога, делать в этом шоковом состоянии? Он должен искать новой веры – бо’льшей близости к Богу. Мы всегда смотрим и на книгу Иова, и на самого Иова, как на некий шаг ко Христу. Вот шаг выхода Иова из прежней ветхозаветной веры – это шаг в направлении веры новозаветной.

Второй тезис, который Елифаз выдвигал в своей первой речи, это то, что, поскольку Иов невинен (а Елифаз на тот момент этого не оспаривает), то в итоге его Бог спасёт – просто надо дождаться этого итога. Да, пока всё плохо, но в итоге будет хорошо. Опять же, Иов пока не спорит с этим, но просто говорит о том, что у него нет внутренней основы, внутренней силы для того, чтобы терпеливо ждать этого итога. Для того, чтобы терпеливо ждать, человеку нужна какая-то внутренняя сила, а Иов, можно сказать, весь подкошен, как засыхающее растение.

Третий тезис, который выдвигал Елифаз в своей речи, – то, что из-за огромной разницы между Богом и человеком судить о том, что Бог сделал с Иовом, просто невозможно. Мало того, что это не подобает, это просто невозможно, это всё равно как стал бы судиться маленький ребёнок со своими родителями, что они что-то не то делают. Не судить и не судиться с Богом! И действительно, в этой главе Иов не судится с Богом, но это пока, потому что ему ещё не до того, и потому что пока он ещё не обрёл какого-то внутреннего компаса, который бы ему позволял, как это будет дальше, задавать Богу вопросы, граничащие с претензиями. Для этого тоже нужна какая-то внутренняя уверенность, которой у Иова пока нет, он пока себя не нашёл.

Дальше – четвёртый тезис Елифаза: что вопли Иова о том, что он хочет умереть, и дальнейшие вопли Иова, потому что эти вопли будут продолжаться до самого конца – что всё это глупость. Слово «глупость» несколько раз употребляет в своей речи Елифаз, то есть, говорит, что ты, Иов такой умный человек, а так себя ведёшь. А Иов в нашей текущей главе, фактически, говорит то, что мы встречаем в книге Премудрости и у апостола Павла, – что на самом-то деле именно мудрость Елифаза и всех прочих – это глупость. Она не вообще глупость, в другой ситуации это всё хорошо, всё мудро, всё правильно, но только не в той ситуации, в которой находится Иов. То, что в спокойной ситуации является мудростью, в ситуации Иова является глупостью. Мы, может быть с этим и в своей жизни тоже сталкивались.

Пятый тезис, который выдвигал Елифаз, – что произошедшее с Иовом – это, в сущности, некое естественное зло. В мире много зла есть, и, как он очень красиво выразился, люди – как искры от костра, которые взлетают вверх: страдания людей так же естественны. Это в какой-то мере так и есть, вся наша жизнь, картина всего падшего состояния мира – она вся злом проникнута, но вот здесь важный момент – «естественное зло». Это означает – ну, что с ним сделаешь, с этим злом? Надо просто его принять, как оно есть, – так уж наш мир устроен. Хорошо так говорить тому, кто на это зло смотрит снаружи. Мы, когда смотрим снаружи на то, как лев ест антилопу, можем тоже сказать: ну, что делать, львы – такие, так мир устроен. До тех пор, пока лев не начинает нас есть самих – вряд ли в этой ситуации мы станем так говорить. В этом опять разница между Иовом и его друзьями. Говорить, что зло естественно, и поэтому что с ним поделаешь, можно, только глядя на зло снаружи, а Иов, к сожалению, находится внутри зла, внутри этой злой ситуации.

И шестой тезис, который выдвигает Елифаз, – что Бог – Существо парадоксальное, и с Иовом случился какой-то Божий парадокс, вроде того, как бывает, что злые благоденствуют, а вот тут случилось, что праведника постигло несчастье вместо того, чтобы он получил от Бога всякое благословение. Это говорится в каком-то смысле правильно. Действительно, случился парадокс (затеянный, на самом деле, конечно, не Богом, а дьяволом, но тем не менее). То, что Бог парадоксален, это правильно, и этот парадоксальный Бог вот эту ситуацию, исходящую от дьявола, именно потому и принял, что Бог, в Своей парадоксальности, умеет превратить это зло в добро, что в результате и произойдёт.

Только в том, что’ говорит Елифаз о парадоксальности Бога, совершенно отсутствует понятие смысла. Для чего эти парадоксы Божьи происходят? В чём смысл происходящего? Этот парадокс, который случился с Иовом, – в чём его смысл? Елифаз даже такого вопроса не ставит. Осмысленность происходящего не является существенным элементом его картины мира. Он вообще в категориях «осмысленный – бессмысленный» на мир не смотрит. А для Иова это как раз самая важная черта того, что происходит. Если то, что с ним происходит осмысленно, это один разговор, если бессмысленно – совсем другой разговор. И вы мы-то знаем, как эта ситуация сложилась с первого разговора между Богом и дьяволом, и видим, что смысл того, что делает дьявол, – это лишить жизнь Иова всякого смысла (извините за каламбур). Тогда, как рассчитывает дьявол, Иов от Бога откажется, потому что Бог – источник смысла: ты потерял Бога, значит, ты потерял смысл, и наоборот – ты потерял смысл, значит, ты потерял Бога. А Бог, соглашаясь на это испытание, знает (поскольку, естественно, Он глубже эту ситуацию видит, чем дьявол), что эта ситуация послужит источником нового – большего и удивительного смысла и для Иова, и для всего человечества. Иов, конечно, всей этой глубины пока что не ощущает или, по крайней мере, не может выразить, но у него есть правильное внутреннее ощущение, что «мне нужен смысл», и не в том беда, что я сижу весь в язвах, и всё потерял, включая детей, а в том беда, что я не вижу, ради чего всё это, в чём смысл этого. Вот это главная беда. Такова позиция Иова, и она очень сильно отличается от позиции Елифаза, хотя и тот, и другой понимают то, что произошло, как некий парадокс.

Итак, Иов не опровергает напрямую Елифаза, он не говорит: «вот ты тут, Елифаз, неправ», но вся его речь – это отвержение всей той картины мира, которую рисует Елифаз. Но при том, что эту картину мира Иов отвергает, речь Елифаза – это огромный толчок для Иова к тому, чтобы он вышел из своей начальной позиции «всё, со мной случилась трагедия, всё плохо, я бессмысленно пострадал, и вообще лучше мне умереть». То, что начинается спор с Елифазом, Иова как бы оживляет, выбивает из пассивной позиции, и он начинает вдумываться: «а что’ же со мной произошло?». Ему приходится вдумываться, чтобы дать Елифазу и другим друзьям достойный ответ на эти все их рассуждения, которые (как Иов совершенно правильно чувствует), поверхностны и неправильны. И вот именно с этой точки, от этого толчка «а что же Елифаз говорит неправильно?» – Иов отправляется в некое духовное путешествие. И каждый его разговор с его друзьями (каждый будет по три раза с ним спорить, а он будет отвечать) подталкивает ещё на один шаг в этом путешествии в неведомое – как говорил Маяковский, в эту «езду в незнаемое». Эта езда в незнаемое оказывается путешествием к Богу, Который в конце Иову и является.

Но 6-я глава и следующая за ней 7-я глава – первый ответ Иова – это всё-таки ещё не поиск смысла происходящего, а крик о боли, и поэтому эти две главы, 6-я и 7-я, больше похожи на речь Иова в 3-ей главе, а меньше похожи на те речи, которые Иов будет вести дальше. Потому что дальше главное содержание его речей – это вопрос к Богу: «А в чём же смысл происходящего со мной?».

Иов пока не может точно сказать, что вот в этом или том Елифаз неправ. Иов просто чувствует, что Елифаз говорит не то и не так. Потому что Елифаз говорит всё очень связно, логично, как будто теорему какую-то доказывает, а теорема состоит в том, что всё то, что произошло с Иовом, это всё, по большому счёту, правильно, и надо это просто принять и не спорить. Эта теорема, которую Иов никак не может принять. А второй момент, который он не может принять – это чисто философский, богословский, логический разговор, который ведёт Елифаз. Иов ощущает, что ограничение себя зоной логически доказуемых утверждений (как в 25-м стихе сказано: «что доказывают обличения ваши?») подобно тому, как люди сами себя сажают в клетку, сажают себя в тюрьму, или в лагерь, сажают себя в зону –так сказать, зону пригодности этих логических рассуждений.

А цель Бога – ради чего Бог пошёл на всю эту историю с Иовом, которую затеял дьявол, – цель-то Бога в чём? В том, чтобы людей освободить из этой зоны с виду связных, логичных, доказуемых утверждений, а на самом деле, в каком-то смысле несущих в себе дьявольское коварство. Освободить людей от этой безумной логики. Освободить – а куда их выпустить? Выпустить в пространство, где ум соединяется с сердцем (как об этом сказал один из православных святых), где уместна эмоциональность Иова (да и никакой другой реакции не может быть, кроме эмоциональной, в том положении, в которое попал Иов). Да, нужно рассуждение, разумное какое-то вдумывание в ситуацию, при котором разум с сердцем соединяются вместе. Это и делает Иов. Он же тоже человек, который, наверное, мог бы возражать своим друзьям на таком же «профессиональном» философском, богословском уровне, как и они. Он из того же круга, что и они. Он дальше говорит, что он знает не меньше, чем они, – а говорит совершенно по-другому. Почему? Вот именно потому, что в ситуации, в которую он попал, ему совершенно ясна вся недостаточность этих логических рассуждений о Боге, о Замысле Божием, о том, что происходит вообще с людьми в этом нашем мире. И то, как Иов об этом говорит, это даже воплем и криком назвать не совсем справедливо. Это поэзия. Конечно, это поэзия, которую написал гениальный автор книги Иова. Но он эту поэзию вложил в уста Иова, и то, что говорит Иов, – поэзия. Это его отклик на непознаваемость Бога, на боль, которую вызывают в нас все происходящие в мире беды и безобразия, – отклик на это для Иова – не логическое разбирательство «отчего это?», и «почему это?» (оно и нужно, но оно занимает своё, не самое важное место), а главное – отклик сердца человека. Отклик сердца человека, отклик Иова, – это, как минимум, «я это принять не могу – ни то, что произошло со мной, ни то, что вообще мир так устроен, что и со мной, и с другими людьми происходят вот такие несправедливые несчастья». И в этом смысле это уже некая сверх-логика, «логика» в кавычках, которой пользуется Иов в своих речах, та логика (или сверх-логика), которая сегодня, в наше время, называется «богословие после Освенцима. Когда мы читаем книги с таким логическим, сухим анализом всех тех социальных, психологических уродств, которые привели к появлению Освенцима и вообще всего того, что я называю, как ярлыком, этим словом «Освенцим», то самые глубокие богословы понимают, что этого недостаточно, что после Освенцима богословие должно быть другим. Каким? – таким как у Иова.

И есть такие попытки в современном богословии, в том числе и людей, которые пережили Освенцим (может быть, наиболее известное имя – это Бонхеффер). Таких несколько человек, которые пережили Освенцим, и которые это «богословие после Освенцима» в своих книгах выражают, выплёскивают. Но как книга Иова – это один большой вопрос, хотя и возникает иллюзия, что в конце все ответы уже получены, так же и это «богословие после Освенцима» не есть какая-то связанная, законченная система, а это тоже один большой вопрос. Мы не знаем сегодня, после всего того, что произошло в 20-м веке (и в Освенциме, и у нас в стране в Гулаге – это всё явления одного порядка) – мы не знаем, как нам это понять и осмыслить. Мы, всё человечество, находимся по отношению к этому, в каком-то смысле, в позиции Иова. Нам история показала так же наглядно и болезненно то, чего, может быть, мы не хотели бы видеть, не хотели бы понимать, но теперь, после Освенцима, уже нет возможности закрывать на это глаза. А как это вместить в себя, какой смысл увидеть в этом – этот вопрос на самом деле не решён и сегодня. И в этом одна из актуальностей книги Иова. То есть, мы-то с вами, люди уже христианской эпохи, знаем, что настоящим ответом Иову является Христос. Соответственно, мы и применительно к Освенциму, и ко всему прочему чувствуем, ожидаем, что правильный ответ, осмысление этого, должен к нам прийти через Христа, через христианство. Но всё-таки, хотя общую идею, где искать этот ответ, мы понимаем, а найти этот ответ мы все как человечество ещё пока не сумели.

Сегодняшнее богословие иудаизма честно признаётся в том, что оно не понимает, что’ это такое – Освенцим, откуда он взялся, и почему Бог это допустил, и поэтому называет это «катастрофа», «Шоа». А христианское богословие называет это Холокост, то есть, всесожжение, то есть, жертвоприношение. А жертвоприношение – совершенно осмысленное действие, оно включает в себя кровопролитие, это так, но это делается ради сближения с Богом – так сказать, приносящий жертвоприношение входит к Богу. И возникает такое иллюзорное ощущение, что мы, христиане, ответ на этот вопрос знаем – зачем этот Освенцим нужен был и в чём его смысл. Нет, это не так. Мы где-то это чувствуем, и в слове «холокост» проявляется, где этот ответ может быть, но всё равно его в полной, осязаемой форме нет. Мы, читая книгу Иова, начинаем задавать себе вопрос, а может ли быть этот ответ в такой чёткой, логичной, письменной форме (если можно так выразиться). По книге Иова ведь Иов не получает такого чёткого ответа, он что-то странное получает – какую-то картину мира, которую Бог ему показывает. Но в каком-то смысле это все же ответ, потому что Иов этим удовлетворяется, и Бог удовлетворяется таким диалогом с Иовом. Но всё-таки нельзя сказать, что это какое-то привычное нам богословие, которое всё объясняет – и то, что произошло с Иовом, и вообще устройство мира. Нет, этот ответ такой – невыразимый словами, несказуемый и парадоксальный. Вероятно, и ответ об Освенциме и о Гулаге тоже такой – непростой. Часто говорят о том, что мы так до сих пор и не осмыслили то, что произошло в 20-м веке с нашей страной, особенно сталинизм, Гулаг, и так далее, и это часто как бы вменяется нам в вину. Да мы и сами себе вменяем это в вину, мы говорим: ну вот, мы это всё подзабыли, это уже всё не актуально, мы интеллектуально ленивы, у нас другие дела, которые нам кажутся более важными, чем всё это осмыслить, понять. В этом есть своя правда. Это ярчайшее событие, которое произошло в нашей стране в советское время и которое очень много открывает и о путях истории целых народов, и об отдельных людях (вы себе представьте, как отдельные люди себя проявили в эту эпоху!). Когда мы читаем, например, «Архипелаг Гулаг» Солженицына или замечательные книги Надежды Мандельштам – её воспоминания, которые я очень рекомендую, они, на мой взгляд, ничуть не слабее, чем книга Солженицына – то мы видим, что это не просто какой-то социальный водоворот, а это обнажает такие особенности человеческой психологии, которые нам, может быть, спокойнее было бы не видеть. Очень много уроков, нужных не только нам, а всему человечеству, можно было бы извлечь из того, что произошло с нашей страной, а мы как-то не очень их извлекаем. А почему? Мне кажется, самая главная причина в том, что это просто очень трудно, они в таких утверждениях типа тезисов Елифаза не формулируются. Я даже не уверен, что эти уроки в словесной, вербальной форме вообще можно сформулировать. Вот это трудность, но это можно воспринимать и как задачу, которая как стояла перед нашей страной, так и стоит по сей день. Но скажу только с сожалением, что Иову для того, чтобы так говорить, как он говорил, и дорваться до того смысла, до которого он дорвался, надо было на мусорной куче сидеть, всё потеряв. Вот наша страна в те годы так сидела, люди сидели так, значительная часть людей, причём самые глубокие и умные люди, от которых и можно было бы ожидать глубокого проникновения в эту ситуацию, они были в этой ситуации Иова, сидящего на мусорной куче. И вот это время прошло. Сегодня, конечно, можно сказать: слава Богу, никто уже на этой мусорной куче не сидит (если, конечно, не предполагать, что всё это повторится ещё раз, кто знает). И уже поэтому мы, даже когда очень хотим в этой ситуации разобраться и понять смысл того, что произошло, всё-таки уже по самому своему положению находимся где-то ближе к Елифазу, чем к Иову. Просто время прошло, и может быть, оно уже безвозвратно – то короткое время, когда ещё сердце горело, и можно было в этой ситуации разобраться не только умом, но и горящим сердцем – так, как это делал Иов.

Ещё об этой главе. Есть две вещи, которые мы должны всегда помнить, когда читаем книгу Иова, это у нас должно быть, как фон за сценой в театре. Одно – что это всё имеет отношение к нашей собственной жизни, потому что мы тоже можем попасть в ситуацию Иова, когда мы всё – здоровье и так далее – в секунду потеряем. Ну и ко всей стране – то же самое: книга Иова – она и о нас сегодня. А второе, что должно быть фоном, – это мысль, которая так афористично сформулирована: ответ Иову – Христос. Да, то, что произошло с Иовом, это художественное произведение, но сам факт написания такого художественного произведения, несомненно, Боговдохновенен. Это этап реального процесса движения Замысла Божьего от сотворения мира к концу мира – Новому небу и Новой земле. И важнейшей вехой на этом пути, конечно, является Иисус Христос и в Его первом Пришествии, и в Его втором Пришествии. Поэтому, когда мы читаем книгу Иова, второе, что должно быть у нас фоном, – это мысль о Христе, о том, как мы через Иова или сквозь Иова просматриваем образ будущего Христа.

Теперь ещё раз вернемся к неким особенностям этой главы. В предыдущей речи Иова в третьей главе почти не было вопросительных знаков. В этой главе вопросительных знаков полным-полно. В еврейском тексте вопросительных знаков нет, они как бы угадываются по грамматическим особенностям и по интонации, но видно и по смыслу этих фраз, что Иов начинает задавать свои вопросы. Кому? Формально эти вопросы обращены к друзьям. Часть из вопросов, например, «Что за сила у меня, чтобы надеяться мне? и какой конец, чтобы длить мне жизнь мою?» можно воспринимать, как вопросы в пространство. Мы прекрасно знаем по своей жизни, что, когда человеку плохо, он часто кричит в пространство: «За что это мне?». Кому он это кричит? Формально говоря, в пространство. А на самом деле, даже когда неверующий человек кричит, «За что это мне?» – он это Богу кричит. И так же и Иов. Но, поскольку вопросы, формально говоря, к друзьям, то его друзья и пытаются на них ответить – в меру своего человеческого разума. И никакие эти людские ответы на свои вопросы Иов категорически не принимает. Почему? Его друзья же тоже очень умные люди, лучшие люди своего времени (по крайней мере, так они поданы в этой книге). Почему же никакой их ответ Иова не устраивает? А потому что они все время находятся в этой клетке, зоне формального логического богословия, за рамки которого и сам Иов хочет вырваться, и Бог его подталкивает, чтобы он вырвался. Поэтому единственный ответ на свои вопросы, который принимает Иов, – это ответ, который в конце даёт Бог. Но это «ответ – не ответ». Бог ведь подчёркнуто Иову ни на один его вопрос конкретно не отвечает «да» или «нет», «вот это произошло потому, а то – поэтому». Бог отвечает что-то странное, какую-то странную, но величественную картину показывает. И этот ответ Иов принимает. Этот ответ Божий – не ответ, потому что настоящий ответ на такие мировые, глубинные вопросы, которые задаёт Иов, – никогда не ответ, а только углубление вопроса. На эти глубокие вопросы никакого иного ответа быть не может, кроме как путем расширения, углубления вопроса. Но это расширение и углубление открывает человеку новые смыслы. Да, формального ответа нет, зато ситуация, картина мира, становится наполненной большим смыслом – действительно, это с Иовом и произошло, и это можно назвать ответом. Только такой он и бывает, и этот ответ Иова и устраивает.

В этой главе начинаются упрёки Иова друзьям. Дело не только в том, что друзья, будучи в плену, в клетке своего узкого богословия, просто никак не хотят даже понять, чего Иов от них хочет (а он хочет вот этого другого, большего смысла). Но тут идёт речь и о том, что он уже в этой главе, в сущности, им говорит: мы с вами друзьями были, а теперь вы уже мне не друзья. То есть, они в этой ситуации перестали ему быть друзьями. Почему?

Вернёмся к аналогии между ситуацией Иова и ситуацией в фашистской Германии или ситуацией в Советском Союзе во времена Гулага. Сколько воспоминаний о том, что ситуации, в которые люди попадали, мало того, что разрушали самих людей как индивидов, они и отношения между людьми разрушают тоже, разъедают. Сколько свидетельств о том, что, когда в 30-е годы человек всего-то в ссылку попадал лет на пять, и потом вернулся (а по тем понятиям, это легчайшее, что с человеком могло произойти), он видел, что все от него отвернулись – ну, может быть, в лучшем случае здоровались. Это та же ситуация, которая в книге Иова происходит с его друзьями – разрушение связей между людьми, когда человек попадает в ситуацию Иова. Вспомним, например, то, что описывают узники немецких лагерей. Да, разрушение связей между людьми полное. Но что-то всё-таки остаётся? Не у всех. У некоторых не остаётся ничего, личность разрушается полностью. У некоторых же, как у Бонхёффера, а были и другие яркие примеры, как мать Мария Скобцова, остаётся ядро человеческой души, как некий алмаз, который невозможно сокрушить и разделить, который не может треснуть – он слишком твёрдый. А почему он твёрдый, этот алмаз внутри человеческой души? Да потому, что это то, где в человеке находится образ Божий. Это ядро и позволило таким людям, как Бонхёффер, которые потеряли всё в лагерях, что-то главное сохранить. И это ситуация Иова. Мы говорим, что Иов потерял всё – нет, он не всё потерял. Он какую-то очень важную часть себя не потерял. Если бы он потерял эту самую важную часть своей личности – там, где находится ниточка связи с Богом, Иов бы просто молчал, горевал, покончил бы с собой, в конце концов, от отчаяния – что угодно – но он не стал бы задавать Богу эти вопросы. Сам тот факт, что эти вопросы есть, что он может со своими друзьями спорить, показывает, что в нём это алмазное ядро личности сохранилось, хотя всё остальное он потерял. И это нам опять напоминает о Христе на кресте. Эти слова Христа «Господи, Господи, зачем ты меня оставил?» («Элои, Элои, лама савахфани») – слова псалма, но Христос почему их произносит? – потому что это то, как Он чувствует. И можем ли мы сказать, что Христос, Который говорит это на кресте, действительно потерял всё? Нет. Это совершенно очевидно из того, что об этом пишут евангелисты. Действительно, как Иов потерял детей, так, в каком-то смысле, Христос на кресте потерял Отца, но вот это алмазное ядро – центр Своей великой и непонятной нам души – Он и на кресте сохранил, и, может быть, именно это и явилось залогом Его воскресения на третий день. Поэтому вот подобие: Иов, всё потерявший, но сохранивший в себе самое важное, и Христос, на кресте всё потерявший, но сохранивший в Себе самое важное.

Ну, и последнее – глава эта чрезвычайно сложна в плане грамматики, в плане употребления слов. Слова многозначны, профессиональные библеисты и комментаторы спорят буквально о каждом стихе – о том, как понимать то или иное слово, как вообще понимать смысл этого стиха, что он до нас хочет донести. Это вообще типично для книги Иова, и в этой главе это начинается. Почему это так? Мне кажется, что, как и любой гениальный писатель, автор книги Иова оперирует всем спектром смысла слов (как на пианино, всеми октавами) для того, чтобы донести сложнейшее содержание, сверхлогическое содержание, ради которого вся книга Иова написана. Сложность языка является следствием сложности того послания, которое Бог через автора книги Иова хочет до нас донести. То, чему Бог мог бы нас научить, и чему Он нас и хочет научить – это всё настолько сложно, что нам трудно это всё вместить в наши человеческие мозги. И поэтому, когда появляется такой человек как автор книги Иова, который может эту божественную правду, строго говоря, и в словах-то не выразимую, перевести в какие ни на есть слова человеческого языка, то никуда этому автору не деваться от использования всего того спектра возможностей, который нам даёт человеческий язык. А возможности библейского иврита в плане передачи религиозно-этических содержаний очень велики – они, пожалуй, даже побольше, чем в современном русском языке. Отсюда эта грамматическая сложность, и поэтому приходится довольно много останавливаться на том, как понять то или иное слово, ту или иную фразу, и очень часто её понимать можно будет и в таком, и в другом, и в третьем смысле. Это не должно нас отпугивать, потому что всё то, что мы до сих пор прочитали в книге Иова, все равно не понять, как что-то однозначное, чётко выразимое, что-то такое, что можно гвоздиком прибить, и оно будет висеть – так с книгой Иова не получится, она живая, многозначная, многосмысленная, она, как драгоценные камни типа александрита, играет, переливается при каждом взгляде на неё, и мы должны её принять такой, как она есть.

Запись 11 Глава 6 05-04-17

Мы читаем книгу Иова, 6-ю главу. Мы эту главу уже прочли, но не разбирали по отдельным стихам, только посмотрели на неё как бы в целом. Глава эта очень важна, потому что с нее начинается, если можно так выразиться, путешествие Иова – духовное, конечно. В 3-ей главе Иов как бы обозначил свою начальную позицию. А от того, что его позиция встретилась с неприятием со стороны друзей, начинается то, что является главным по объёму содержанием всей книги –дискуссии Иова с его друзьями, в ходе которых и он движется куда-то, и они тоже, наверное, движутся куда-то, хотя это меньше показано, потому что главным персонажем является Иов. И в результате этого своего путешествия он, в итоге, приходит к Богу и видит Бога – вот где его путь кончается. И ведь Иов фактически всё то, что ему говорил Елифаз, а потом и другие друзья, отвергает, ничего этого не принимает, но, тем не менее, слушает эти слова, и это служит для него толчком к тому, чтобы вдуматься глубже и точнее обозначить свою позицию. Вот что происходит в этой главе, и дальше движется Иов по этому пути, ведущему к Богу. И хочу повторить, что слова Елифаза – логические, выстроены разумно, почти как речь какого-нибудь адвоката на суде, а слова Иова устроены совсем по-другому, они идут не от головы, а от сердца. Это в какой-то мере крик, как было ещё в третьей главе, но крик как бы задумывающийся о том, о чём он в третьей главе ещё не задумывался: а вдруг то, что с ним происходит, имеет какой-то смысл! В третьей главе он так вопроса даже не ставил, а просто призывал смерть, потому что нет сил больше терпеть, а тут он начинает задумываться.

Шестая глава – это, на самом деле, половина речи Иова. В седьмой главе эта речь продолжается, и деление между ними чисто условное. Во-первых, наши души не могут не резонировать с этими словами Иова, потому что и мы в жизни (конечно, не так, как Иов, а в более смягчённой форме) что-то подобное переживали, и тоже могли бы говорить: «Что за сила у меня, чтобы надеяться мне?» и «Твердость ли камней твердость моя? и медь ли плоть моя?». Всё это нам знакомо, потому что таково состояние человека в этом нашем падшем мире. А вот если говорить о тех, кто действительно был в положении Иова «по полной программе», то можно назвать два случая. Первый – это узники Освенцима, Гулага, и так далее. Книга Иова особенно актуальна в наши дни, после того, как в 20-м веке всё это произошло с человечеством, и ему было явлено то, чего люди даже сами от себя не ожидали, – что они могут дойти до такой глубины зла.

А второй случай – это Иисус Христос на кресте, человек (правильнее, конечно, сказать Богочеловек) в положении Иова. Мало того, что потерявший всё (не в материальном смысле – у Него ничего и не было), потерявший жизнь, но ещё и говорящий на кресте «Боже мой, Боже мой, для чего ты меня оставил?». Эти слова не так просто понять, но, видимо, это как бы ощущение потери последнего, и в этом смысле можно сказать, что во Иисусе Христе ситуация Иова доводится до предела. Иов, при всём том, что он Богу кричит, на Бога жалуется, и хочет с Богом судиться, Бога не потерял, у него остаётся ощущение связи с Богом с первого до последнего момента, а у Христа? Ну, трудно нам понять, что эти Его слова означают. Если понять их буквально, это означает, что у него было ощущение потери последнего. Ощущение – не говорю, что реальность. Что Христос на кресте реально потерял связь с Богом – я совсем не уверен, что это так! Но вот ощущение такое, действительно, у Него могло быть. И даже это ощущение – уже сверх того, что было у Иова.

Теперь разберём по отдельным стихам.

1И отвечал Иов и сказал: о, если бы верно взвешены были вопли мои, и вместе с ними положили на весы страдание мое! Оно верно перетянуло бы песок морей! Оттого слова мои неистовы. 

Слова, которые здесь в еврейском тексте, надо разобрать. Например, мы, конечно, понимаем, что «положили на весы страдание моё» означает, что Иов страдает. Но по-еврейски он говорит другое: он не говорит, что страдает. Употреблённое еврейское слово «хайти» означает «мое разрушение» (я разрушен, я разбит). Его личность, как он это воспринимает, уничтожена. А это не так! Дьявол хотел добиться, чтобы личность Иова была уничтожена, и то, что этого не произошло, это то, через что одержал победу Бог. Но Иов, опять же, может так ощущать. Мы тоже можем иногда так себя ощущать: всё, я себя потерял, я всё в жизни потерял. А какой-нибудь посторонний человек, наш друг, скажет: «да нет, это не так, действительно, вот это потерял, но всё не так страшно» И это будет объективное суждение. А наше суждение субъективное, и вот так субъективно Иов считает, что он разрушен, хотя на самом деле это ещё не так – и не будет так никогда во всей этой книге.

Потом он говорит: «неистовы слова мои». Мы в русском языке понимаем слово «неистовый» как то, что человек бесится, что он такой энергичный и вот головой о стенку бьётся. Еврейское слово «луа», которое здесь употреблено, дословно означает «проглатывать», а смысл его здесь в том, что Иов, говорит сбивчиво, сбивается с одного на другое, сам не понимая, что он говорит. Это совсем не неистовство, как мы его понимаем – нет в Иове такого неистовства, и не будет никогда такой энергетики безумия. Он просто говорит, как потерянный человек, он сам так ощущает, друзья его так ощущают. Но это ведь говорит не сам Иов, это же говорит автор этой книги – гениальный писатель – и вот он-то хочет создать у нас такое впечатление, что Иову кажется, что он говорит сбивчиво, сам не понимает, о чём говорит. А на самом деле под пером этого писателя речи Иова гениально выдержаны в художественном плане, пусть даже и сбивчивы, как у Достоевского или Мандельштама. Это гениальный писатель, но это ещё и Богом вдохновлённый писатель, вне всякого сомнения! Так что надо различать то, что Иову кажется – что он всё потерявший, и так далее, и то, как его подаёт эта книга – что на самом деле он несёт в себе огромный духовный заряд, бо’льший, чем заряд всех его друзей.

Потом он говорит про свое страдание (или разрушение) так: «Оно верно перетянуло бы песок морей!». Имеются в виду две чаши весов. На одну чашу кладётся вот это его страдание, его разрушение, а на другую – песок морей. Да, песок морей мокрый и тяжелый, и вообще этого песка много, но на самом деле на другой чаше ведь не песок морей. На другой чаше пока – правда Елифаза. И тут Иов прав: его правда перетянет правду Елифаза. А вот в конце книги на другой чаше окажется уже не правда Елифаза, а Правда Божия, и, когда мы до этого места доберёмся, попробуем понять, есть ли весы, на которых та и эта правда как бы перетягивают друг друга, и если «да», то что перетягивает?

Дальше четвёртый стих.

Ибо стрелы Вседержителя во мне; яд их пьет дух мой; ужасы Божии ополчились против меня. 

Эти слова напоминают знаменитый 37-й псалом, который читается в церкви на Шестопсалмии. Всё Шестопсалмие устроено так, что напоминает о человеке, находящемся в положении, похожем на положение Иова, и одновременно там есть и псалом спасительный. Вот как начинается этот 37-й псалом. Кто-то в церкви его слышал по-церковнославянски, но, думаю, его узнает:

2. Господи! не в ярости Твоей обличай меня и не во гневе Твоем наказывай меня,3. ибо стрелы Твои вонзились в меня, и рука Твоя тяготеет на мне.  4. Нет целого места в плоти моей от гнева Твоего; нет мира в костях моих от грехов моих

Эти слова, конечно, очень напоминают слова Иова о том, что стрелы Вседержителя вонзились в него. Но в 37-м псалме за этими словами следуют такие слова Давида:

5. ибо беззакония мои превысили голову мою, как тяжелое бремя отяготели на мне, 6. смердят, гноятся раны мои от безумия моего.

То есть, Давид это своё несчастье воспринимает как результат своих грехов (может быть, это знаменитая его история с Вирсавией и Урией). Но Иов же ничего подобного не говорит: что то, что с ним случилось, – от его грехов, от его безумия, и так далее. Иов (или, точнее, автор книги Иова), вполне возможно, этот псалом-то знает, и он мог бы вполне продолжить в духе этого псалма – но не продолжает. Почему? Да потому, что Иову, возможно, и легче было бы сказать, что да, я согрешил и вот так меня Бог наказал. В каком-то смысле ему было бы легче, потому что это было бы объяснение того, что с ним происходит. Его же больше всего мучает то, что он не понимает, отчего ему это всё. Но Иов не может так сказать. Друзья ему подсказывают: признайся в своём грехе, и всё таким образом объяснится. А он не может – потому, что он правдивый человек. Одна из фундаментальных черт Иова – это правдивость. Когда говорят о том, что Иов – это праведник Ветхого Завета, надо не забывать, что слово «праведник» и слово «правда» имеют один и тот же корень в русском языке и в еврейском языке, и это (правдивость) – его фундаментальная черта: чего нет – он не признает. Его друзья думают, наверно, что Сам Бог хочет, чтобы Иов признал свои грехи: не может человек быть без греха – вот, пусть он признает свои грехи, это будет богоугодно, а он не может, потому что это была бы неправда: может, грехи и есть, но он-то их не знает, и выдумывать не хочет.

Дальше, с пятого стиха:

Ревет ли дикий осел на траве? мычит ли бык у месива своего? Едят ли безвкусное без соли, и есть ли вкус в яичном белке? До чего не хотела коснуться душа моя, то составляет отвратительную пищу мою. 

С одной стороны, это понятно: он связывает то положение, в котором он находится, с человеком, который ест что-то очень противное, или с голодным ослом. Ему его собственное положение отвратительно. Он сидит весь в язвах на каком-то гноище, и он противен собственной жене (как сам дальше скажет), и он, вполне возможно, противен и самому себе, просто физически. А с другой-то стороны, эта его позиция, что у него всё отняли, и поэтому ему плохо, – это подозрительно близко к тому, с чего начинается Книга: к позиции дьявола, что Иов такой благочестивый и довольный жизнью, потому что у него всё есть, а отними у него все, и будет он кричать на Тебя, Господи, и проклинать Тебя. Иов, действительно, будет кричать – но против Бога или за Бога? Это вопрос: может быть, он кричит скорее за Бога, чем против. Но даже если против, проклинать-то Бога он, точно, не будет. Но из-за близости позиции, которая в этих трёх стихах заключена, к тому, как дьявол видит самого Иова, возникает у нас некоторое сомнение. Однако Иов дальше во всех своих речах от этой позиции отойдёт. Даже если ему Бог подсунул отвратительную пищу (как он считает), он хочет понять, почему, а не просто жаловаться «ой, как это противно, как вся эта жизнь мне надоела» – от этой позиции он отойдёт.

Ещё один момент – тут говорится о соли: «едят ли безвкусное без соли». Чего ему не хватает, какой соли? А мы вспоминаем, как соль определена в Новом Завете, в Нагорной проповеди Иисуса Христа, когда Он говорит Своим ученикам «вы соль земли». Что Он имеет в виду? Что они несут в себе смысл земной жизни, исходящий не из этой земной жизни, а из Царства Небесного, они – носители смысла для этой земной жизни. Поэтому «соль» в Новом Завете, в Нагорной проповеди – эквивалент смысла, а если нет смысла, то получается безвкусное, оно вроде бы еда, а никто есть не захочет. Мы, может быть, в своей жизни тоже испытывали такое, попадая в какие-то ситуации, когда вроде бы всё нормально, всё есть, а на самом деле жизнь какая-то пресная, неинтересная, ненужная, и жить-то, по большому счёту, не хочется. Вот таков образ жизни «без соли». Без соли, без смысла, а значит – без Бога.

Дальше, с восьмого стиха:

О, когда бы сбылось желание мое и чаяние мое исполнил Бог! О, если бы благоволил Бог сокрушить меня, простер руку Свою и сразил меня! 

Вроде бы, он продолжает то, с чего начинал в 3-ей главе –просьбу к Богу о смерти. Но слово «чаяние», которое употреблено здесь, – это же еврейское слово «тиква», надежда (город такой есть в Израиле – Петах-Тиква, «Врата надежды»). Какая же надежда – чтобы смерть он получил? Надежда на смерть? Что-то тут не так. И действительно, дальше слово «тиква», надежда станет именно не чаянием смерти, а надеждой на то, что найдётся смысл вот этого страдания Иова, что это страдание обретёт свое законное, нужное место в Замысле Божьем. И так оно и произойдёт к концу этой книги.

10 Это было бы еще отрадою мне, и я крепился бы в моей беспощадной болезни, ибо я не отвергся изречений Святаго.

«Не отвергся изречений Святаго» разные библеисты понимают по-разному. Дословно эти слова означают «я не прятал слов Святого». Вот как это «не прятал»? Что, в контексте положения, в котором находится Иов, может означать, что он не прятал слов Бога? «Не отвергся» было бы понятно, и специально так переведено, чтобы было понятно. А сказано-то, всё-таки, не «прятал». Думаю, что, может быть, здесь, в сочетании со словами «надежда», «упование» в предыдущих стихах, речь идёт о какой-то новой правде. Изречения Святого (дословно – «слова Святого») – это правда, которая, как предчувствует Иов, ему вот-вот откроется, её нельзя прятать, и он именно в том верен Богу, что не прячет этой новой правды. А друзья пытаются запрятать её под ковёр. Новая правда – это, говоря современным языком, «Бог после Освенцима». Иов в этой ситуации находится – «после Освенцима». И современное богословие этот опыт человечества еще до конца не переварило. Иудейское богословие совсем не переварило, а христианское богословие пытается переварить, и какие-то шаги к этому делает, но, мне кажется, ещё много-много нам надо потрудиться душой, чтобы это богословие «Бога после Освенцима» как-то в себя вместить. Это правда Иова. Это то, что мы сегодня не имеем права прятать и делать вид, что никакого Освенцима не было. А ведь всё, что мы в церкви читаем, все – католики, протестанты, православные, – все богослужения, которые мы совершаем, идут из глубокой древности, и хотя человечество много чего натворило и тогда, но всё-таки Освенцима тогда не было. Все наши богослужения, весь наш менталитет церковный, как бы Освенцима не видят, игнорируют, а его прятать нельзя. Вот это правда Иова – что это знание, какая-то новая, трудно осознаваемая правда Божия, не должна быть скрываема, спрятана, мы не должны её чураться, мы не должны закрывать на неё глаза, как друзья Иова пытаются закрыть глаза (хотя Иов перед ними сидит). У нас есть и съёмки Освенцима, и то, и сё, а можно ли сказать, что мы это действительно, по большому счёту, восприняли, приняли в себя, что это как-то нашу жизнь перевернуло – ведь должно бы перевернуть такое знание! Вот такую правду, он не прячет.

С одиннадцатого стиха:

11 Что за сила у меня, чтобы надеяться мне? и какой конец, чтобы длить мне жизнь мою? 12 Твердость ли камней твердость моя? и медь ли плоть моя? 13 Есть ли во мне помощь для меня, и есть ли для меня какая опора?

Чтобы понять эти слова, надо понять слово «опора». Это еврейское слово «тушия» означает опору не в каком-то материальном смысле, и даже не в том смысле, что у меня есть такой человек, который мне поддержка, опора. Дословно это слово означает «мудрость». То есть, это некая духовная опора. А то, что переведено, как «есть ли для меня какая опора», по-еврейски звучит, как «удалилась от меня моя духовная опора». Что’ нам напоминает эта картина? – слова Христа на кресте (Элои, Элои, лама савахфани – Боже мой, Боже мой, для чего Ты меня оставил). Я ещё раз говорю, что не очень верю в то, что Бог хотя бы на секунду действительно оставил Христа на кресте, но вот образ Божий мог из Него действительно исчезнуть как он здесь из Иова исчезает.

Иов говорит: «Есть ли во мне помощь для меня?», и тут сразу возникает вопрос: он ищет этой опоры внутри себя, в своей собственной душе, или где-то вовне? Он мог бы, конечно, и, наверное, даже должен был бы найти опору на Бога в собственной душе. Это и нас всех касается: самый короткий путь к Богу лежит через нашу собственную душу, но только не в положении Иова – в том-то и дело, что Он в этом положении внутреннюю опору – образ Бога внутри Себя – видимо, потерял. Потерял, но не до конца, потому что он к Богу кричит, потому, что он некую ниточку связи с Богом сохранил. Но всё-таки он так это ощущает: что опоры на Бога у него уже нет. Он, может быть, потому и кричит Богу, что хочет эту опору опять получить. И он её получит. Но она придёт к нему не изнутри его, а извне его – как явление Бога в конце книги. Но, так или иначе, Бог к нему вернётся, эта опора к нему вернётся.

Дальше начинается разговор уже о друзьях. 14-й стих:

14 К страждущему должно быть сожаление от друга его, если только он не оставил страха к Вседержителю. 

Связь этого стиха с предыдущим, где говорится об опоре, нам ясно даёт понять, что он говорит друзьям: «если я потерял самую главную свою опору в Боге внутри меня, будьте хоть вы, люди, для меня опорой». А они ведь тоже люди, а не Бог, почему они могут быть для него опорой? Потому что, может быть, он ожидает, что они не просто будут поглаживать его по головке, утешать, и так далее, а что тот Бог, которого он потерял, придёт к нему через них. Человек для другого человека может быть каналом, по которому приходит Бог – но тут у него с друзьями так не получается. Сожаление, которого он ожидает от друга своего, это еврейское слово «хесед» – слово замечательное, принципиально важное в библейском богословии, оно означает «милость», «любовь», и этим словом обозначается именно отношение Бога к людям. Вот Иов и хочет, чтобы хесед от Бога пришёл к нему через его друзей.

В словах «если только он не оставил страха к Вседержителю» ни в русском, ни в еврейском тексте неясно, кто этот «он». То ли это тот самый страждущий человек, который имеет право рассчитывать на помощь друзей, если этот человек не оставил страха к Вседержителю. А можно понимать и так, что это если его друг не оставил страха к Вседержителю – но тогда это камешек в огород друзей (плохо мне помогаете, и не оставили ли вы страха к Вседержителю?).

Дальше продолжаются уже напрямую камешки в огород друзей.

15 Но братья мои неверны, как поток, как быстро текущие ручьи, 16 которые черны от льда и в которых скрывается снег. 17 Когда становится тепло, они умаляются, а во время жары исчезают с мест своих. 18 Уклоняют они направление путей своих, заходят в пустыню и теряются.

В еврейском тексте для слова «неверны» употреблено гораздо более жёсткое еврейское слово «багад», которое означает человека коварного, и мало того, что коварного, а коварного злодейски. Это слово употребляется в книге Исайи пять раз в знаменитой фразе «Увы мне, злодеи злодействуют, и злодействуют злодеи злодейски». То есть, он говорит, пусть намеком, своим друзьям, что они вот такие коварные злодеи.

Ещё: поток заходит в пустыню и теряется. Слово «пустыня», это обычно «мидбар», это заглавие на иврите одной из книг Пятикнижия Моисеева, книги «Числа». Здесь употребляется другое слово «тоху», которое тоже встречается в Ветхом Завете, и оно означает землю до творения: «Земля была безвидна и пуста, и тьма над бездною, и Дух Божий носился над водою». Вот «безвидна и пуста» – это «тоху ва воху» – значит, здесь Иов употребляет некую ссылку на ситуацию до сотворения мира. Это приём, который достаточно активно используется во многих пророческих книгах – в первую очередь, надо упомянуть книгу Исайи – потому что, как только встречается какой-то намёк на сотворение мира, это означает, что то, что происходит сейчас, когда говорит пророк, он показывает, как часть великого Замысла Божьего, который ведёт свое начало от сотворения мира. И как читаются в таком случае эти слова Иова? «Вы себя ведёте, друзья, со мною таким образом, как будто Бог не сотворил мир». То есть, душевная, духовная пустота, отсутствие хеседа – это именно та ситуация, которую Бог изменил, сотворив мир, введя в него связь между всякой тварью, в том числе и между людьми, как хесед, любовь между человеком и человеком, и главное – между Богом и человеком. А здесь его друзья скорее показаны как, под видом друзей, его враги. Это, кстати, очень популярная тема в Псалтыри. Вот одно только место, где такая картина друзей – 87-й Псалом.

16. Я несчастен и истаеваю с юности; несу ужасы Твои и изнемогаю.

17. Надо мною прошла ярость Твоя, устрашения Твои сокрушили меня,

18. всякий день окружают меня, как вода: облегают меня все вместе.

Кто его облегает? Эти несчастья? А может быть и нет, может быть, друзья, превратившиеся во врагов, потому что в следующем стихе сказано так:

19. Ты удалил от меня друга и искреннего; знакомых моих не видно.

Смысл его претензий к друзьям таков: вы были моими друзьями до тех пор, пока на меня вот это несчастье не напало. Если бы не напало, вы, может быть, остались бы моими друзьями. А сейчас уже получается – вы мне не друзья. Какой в этом богословский смысл? Что отношения между людьми не должны зависеть от внешних обстоятельств, от того, что с кем произошло разбогател человек или обеднел, от того, естественно, потерял человек руку или ногу или нет, а может быть, даже от того, совершил человек какой-то тяжкий грех или нет (допускаю такую мысль). Это серьёзная проблема. Когда наши солдаты возвращались с Великой Отечественной войны в свои семьи – без рук, без ног, и так далее – так же ли их принимали, как до этого? Кто-то так, а кто-то и нет. А с точки зрения Замысла Божьего отношения между людьми должны строиться не зависящим от внешних обстоятельств образом, а зависящим только от того, какое места занимают эти люди в Замысле Божьем. Если в Замысле Божьем Иов и его друзья –актёры на одной и той же сцене в одном и том же акте Великой пьесы Божьей (если так можно выразиться), то между ними отношения ни от чего более зависеть не должны. Это вещь фундаментальная, потому что все наши человеческие отношения – и дружба, и браки, и родительские отношения – с одной стороны, имеют земной аспект, понятно, что нас всё это связывает, но есть и другая сторона. Земные обстоятельства могут измениться в зависимости от того, что с человеком произошло, и поэтому естественно, что, если мужа с женой, допустим, связывали чисто человеческие отношения, то когда муж вернулся с войны без рук, без ног – сами понимаете… А если их связывали не просто человеческие отношения, а если они оба воспринимали это, как то, что у них общая судьба? А что такое «общая судьба? – это же просто такой нерелигиозный способ выразить мысль, что у них какая-то общая роль, общая нить в Замысле Божием. Вот тогда, я думаю, жена могла его и принять, если она ощущала его как свою судьбу. И это ко многим вещам относится – не только к дружбе, к отношениям с родителями и так далее.

Это всё в истории нашей страны ведь пережито. Это опыт 30-40-х годов, когда арестовывали родителей. Должны были дети отказываться от родителей? На кону, может быть, стояло то, что их самих расстреляют или арестуют, и уж как минимум – что вся их судьба будет поломана: учёба, работа и всё прочее. И кто-то шёл на поводу этих внешних обстоятельств и отказывался от родителей, а кто-то не шёл, потому что воспринимал свою связь с родителями как судьбу.

21 Так и вы теперь ничто: увидели страшное и испугались. 

Это слово «ничто» (в оригинале «вы не есть») опять нас возвращает к картине как бы до сотворения мира. Если эти высокие духовные отношения между людьми разрушены, то получается, что Бог зря мир творил – тогда мир всё равно что не сотворён. Какая острая мысль! Иногда, с точки зрения современной науки (истории развития жизни на земле, палеонтологии, геологии, астрономии), на фоне этого отношения между нами, людьми, кажутся какой-то мелочью в глазах Бога. Религиозный взгляд на это другой. Да, мы, люди, по размеру своему существа маленькие, гораздо меньше, чем звёзды, и галактики, и даже какой-нибудь динозавр, но мы важнее для Бога с духовной точки зрения. Можно сказать, конечно, что мы сами себя тешим такой лестной для нас картиной, но, по крайней мере, Библия постоянно до нас доносит именно эту картину, что человек – центральный фокус в Замысле Божьем во всём мире, и поэтому принципиально важны отношения между людьми, а если они разрушены, то это всё равно, что весь мир разрушен.

И вот это «вы … увидели страшное и испугались», это же всё нам знакомо по нашей жизни. Наверно и мы с вами, честно говоря, бывало, шарахались от людей, которых постигла какая-нибудь беда – да вот хотя бы от бомжей, которые сели рядом с нами в метро, – тоже, наверное, от них шарахались. Это такая естественная реакция человека, она биологически обусловлена, потому что не только человек, а даже какое-нибудь животное (хотя животные иногда и помогают кому-то, попавшему в беду), если понимают, что уже помочь нельзя, они шарахаются, уходят от этого попавшего в беду, потому что есть такое ощущение у нас, биологически обусловленное, что беда как бы заразна. Но она в каком смысле заразна – не как микробы какие-нибудь. Вернёмся в историю нашей страны в 30-е-40-е годы: у кого-то арестовали кого-то, вот сидит она дома и не знает, не придут ли за ней в этот же вечер. Прийти к ней, посидеть, посочувствовать, или нет? Большая проблема. Придёшь, а тут её возьмут, и тебя заметут заодно. Биологически именно такое отношение целесообразно: шарахаться от попавшего в беду, подальше от него держаться, не здороваться с ним, не замечать его. О том и говорит Иов, который и есть такой человек, попавший в беду, он говорит, что Бог хочет от людей ровно обратного.

22 Говорил ли я: дайте мне, или от достатка вашего заплатите за меня; 23 и избавьте меня от руки врага, и от руки мучителей выкупите меня?

Неожиданный образ – врага и мучителей. Понятно, что Иов мучается, но кто его враг? Он же не знает, что дьявол существует. Кто его мучает? Он, конечно, мучается, но кто его мучает? Он только может считать, что его Бог мучает. Но видно, что он сам, на самом деле, не верит, что его Бог может вот так мучить. То есть, у Иова в подсознании есть этот образ дьявола, он не умом, не разумом, а где-то своим подсознанием знает, что дьявол существует, и что враг есть. Действительно, мы сегодня говорим, что дьявол – отец лжи, отец смерти, и отец мучений. Дьявол любит мучить людей, вот таким образом он наслаждается, радуется. И когда Иов дальше говорит: «а я знаю, Искупитель мой жив», то от кого Он должен Иова искупить? Искупитель – это Бог, а за этим образом стоит будущий Мессия Иисус Христос, и от кого он должен искупить? Да от дьявола! Так ведь Иов же не знает, что дьявол есть? А вот не знает, не знает, а где-то подсознательно всё-таки знает.

24 Научите меня, и я замолчу; укажите, в чем я погрешил. 

Слово «погрешил» надо расшифровать, потому что это еврейское слово «шагити» означает не грех в нашем понимании. Оно означает «ошибку», «погрешность» – вроде, корень тот же самый, а духовный смысл очень разный: одно дело грех, другое дело погрешность – по незнанию, по неумению, ошибся человек – так сказать, бывает. Вот Иов и говорит: «где моя ошибка, покажите мне». «Научите меня» (еврейское слово «йарани») на самом деле означает «вразумите», то есть, если я ошибся по неразумению (Иов это допускает, как честный человек), то, вот, вы вразумите меня, вложите мне, как говорится, ума в голову, чтобы я понял, в чём я не прав, поправьте.

25 Как сильны слова правды! Но что доказывают обличения ваши? 

«Доказывают обличения» – это дважды повторенное одно слово «яках» по-еврейски, оно не случайно здесь употреблено. Оно означает как бы способ логичного доказательства, который может использовать прокурор или адвокат на суде. Но здесь Иов против логики. Он именно обвиняет Елифаза в том, что его речь (главы 4-я и 5-я) – это логика, и более ничего, но это не правда. Ведь слово «правда», которое здесь употреблено («яшар») происходит от слова «прямой», «прямота». То есть, Иов чувствует, что слова Елифаза – это, в сущности, некие логические ухищрения, как у какого-нибудь крючкотвора-адвоката на суде, который прекрасно знает, кто прав, а кто не прав – а его слова – крючкотворство, чтобы всё вывернуть наоборот. Это похоже на то, что делает Елифаз, потому что изначально в чём состояла задача Елифаза? Представить положение Иова не как какую-то немыслимую, непонятную, необъяснимую трагедию, которую надо объяснить, а как что-то пусть очень плохое, очень мучительное, неприятное, но естественное. И вот это Иов здесь представляет именно как крючкотворство. И этой логичной, «абстрактной» правде он противопоставляет свою правду, которая пряма («яшар»), потому что она говорит не просто рассуждениями – человека, который скребёт черепком свои язвы на мусорной куче, положение не к рассуждениям толкает, а к какому-то совсем другому способу общения: он кричит. Он кричит друзьям своим, а потом кричит Богу. Сердце его кричит! Вот он и противопоставляет правду абстрактного логичного рассуждения правде сердца.

Продолжается эта мысль, но в ней есть один тонкий момент.

26 Вы придумываете речи для обличения? На ветер пускаете слова ваши. 

Опять-таки, «речи для обличения» – это то же самое слово, которое было в 25-м стихе – опять «логические доказательства». Но «на ветер пускаете слова ваши» – это некое прочтение еврейского текста, которое, мне кажется, не самое правильное из возможных прочтений, потому что дословно по-еврейски здесь сказано «для руаха слова отчаявшегося». Руах – это дух и ветер одновременно. И поскольку руах – это ветер, то можно, конечно, сказать, что «слова пошли на ветер», только это «слова отчаявшегося», а не «слова ваши». А можно «руах» прочитать не как «ветер», а как «дух», и тогда получится, что только слова отчаявшегося – в духе, в дух идут. Потому что это не логическое крючкотворство, а действительно прямые слова, идущие от сердца. Именно такое прочтение этого стиха мне кажется более правильным. Во всяком случае, ясно, что и в этом стихе, и в предыдущем противопоставляется правда Иова правде его друзей. Противопоставляется совершенно верно, обоснованно, но Иов сам это только чувствует, а объяснить ничего друзьям так до самого конца и не сможет: они не примут его аргументов, как и он не принимает их аргументов. Но Бог примет его аргументы, а аргументы его друзей отвергнет. То есть, в итоге эта ситуация в конце книги решится так, что, действительно, правда Иова на весах Божьих перевесит правду его друзей. Я не случайно говорю «правду его друзей», потому что в том, что они говорят, есть своя правда. В этом-то всё и дело, что они многое говорят и очень умно, и логично, и это напоминает то, что мы часто слышим в проповедях, в церкви. А оказывается, что по большому счёту эти слова друзей оказываются неправдой, потому что человек в ситуации Иова к правде, к правдивости предъявляет гораздо более серьёзные и строгие требования, чем в обычном житейском разговоре. Иов мерит теперь правду совсем другой меркой. Эта правда должна объяснить, почему вообще возможна такая ситуация как у него.

Может быть, и мы или кто-то из наших знакомых попадали в какие-то необоснованные несчастья (есть много примеров, и они никого не могут оставить равнодушными), такие ситуации в жизни встречаются. Когда человек или кто-то из его близких попадает в такую ситуацию, у него вся картина мира в голове переворачивается. Вот у Иова так перевернулось. Его старая правда ему уже не нужна, она в картину мира, в которую он попал, уже не вмещается. Там нужна другая правда. Он должен эту правду открыть, как какой-нибудь исследователь-путешественник, который заблудился, и вот он голодный, холодный, грязный куда-то идёт, а в итоге открывает какой-то новый остров или новую землю. Вот, примерно, в этом положении открывателя и находится Иов.

Последние слова этой главы, с 27-го стиха:

27 Вы нападаете на сироту и роете яму другу вашему.  28 Но прошу вас, взгляните на меня; буду ли я говорить ложь пред лицем вашим? 29 Пересмотрите, есть ли неправда? пересмотрите, - правда моя. 30 Есть ли на языке моем неправда? Неужели гортань моя не может различить горечи?

Если прочесть предыдущий 26-й стих – то, что для руаха – слова отчаявшегося, то 27-й стих продолжает тему отчаявшегося: я – отчаявшийся, а вы на отчаявшегося ещё продолжаете нападать, вместо того, чтобы его поддержать. Слово «правда», которое здесь несколько раз употреблено, – это «цедек», тот самый корень, который в слове «праведность». Эта правда не логична, не правда логики, не таблица умножения, в которой по каким-то правилам формальной Аристотелевой логики построено рассуждение. Это другая правда, это правда жизненная, правда жизни. И вот он и говорит, что правда логическая, может, и есть в ваших словах, а правды жизни там нет, правда жизни – она моя. Оказывается, что правда жизни – это правда человека, попавшего в ситуацию Освенцима, или Гулага.

«Неужели гортань моя не может различить горечи?». То слово, которое переведено как «горечь», это то самое слово, которое в начале этой главы переведено как «страдание». Вот какие тут есть особенности перевода! И оно не случайно повторяется, потому что начало и конец этой полу-главы (скажем так, потому что это половина речи Иова) специально так поставлены, чтобы рифмовались друг с другом. И слово, которое переведено как «горечь», – это не горечь в смысле какого-нибудь вкуса, это горечь в смысле зла: «неужели гортань моя не может различить зла?». Он хочет сказать, что его друзья, может быть, логично, разумно построили цепь своих рассуждений, но он-то, Иов, чувствует, где правда и неправда языком, печёнками, каким-то другим восприятием, не логичным. И это, между прочим, мне кажется, некий шаг к ответу на тот вопрос, который часто звучит. Он относится к словам апостола Иоанна, которые тот говорит в своём Первом послании, призывая различать духов света от духов тьмы, то есть духа дьявола от Духа Божьего, понимая при этом, что поскольку дьявол – обезьяна Бога, то этот дух дьявола, дух тьмы, очень искусно мимикрирует под свет и под Дух Бога, так что сначала не различить. Читаешь иногда слова людей, облечённых церковным авторитетом – каких-нибудь священников, например, – вроде всё у них логично, всё выстроено, а вот чувствуешь – дух не тот. По виду он вроде бы дух Христов, а на самом деле (если можно так выразиться) дух анти-Христов. И не объяснишь этого даже – это просто какое-то внутреннее интуитивное чувство подсказывает. Я с этим много раз сталкивался. Поэтому, когда спрашивают, как различить дух света и дух тьмы, могу сказать только: не столько даже вдумывайтесь в слова, которые сказаны этими духами, сколько внюхивайтесь, вслушивайтесь, старайтесь вкус ощутить языком – как Иов здесь говорит: «Неужели гортань моя не может различить горечи?».

Гортань любого из нас может различить горечь, и так же можно различить духов, но это как дегустаторы: чтобы различить вкус вина, они себя готовят годами, соблюдают диету, и не дай Бог им чего-нибудь не то съесть или выпить. Вот и мы, христиане, чтобы различать дух Божий от духа дьявольского, должны себя готовить постоянными упражнениями. И одно из этих упражнений – это то, чем мы занимаемся сейчас, в данный момент – чтение Библии, не формальное, не так, чтобы скользить глазами по строкам, а с углублением, с вгрызанием в этот гранит Библии. Это упражнение, на мой взгляд, одна из самых эффективных вещей, которые могут воспитать, натренировать в нас способность отличать Дух Божий от духа дьявольского. Так что если нам где-нибудь в интернете или по телевизору будут проповедовать от имени Христа, что надо какие-то военные действия предпринимать, что надо какие-то крутые меры применять, кого-то истреблять, и так далее, то мы с вами ощутим, от кого исходят эти слова – от Бога ли они.


Запись 12 Глава 7 12-04-17

Мы будем читать книгу Иова, 7-ю главу, и я хотел бы отметить переклички между этой книгой и темой Пасхи, затронув вопрос – а где был Христос, когда Моисей выводил евреев из Египта. Этот вопрос самой своей остротой немножко напоминает книгу Иова. А параллелью проходит тема Бога после Освенцима – вот этот вопрос: «где был Бог, когда нас вели в газовые камеры?». Этот острейший вопрос стоял, стоит и, наверное, будет продолжать стоять и дальше. Эта тема – «где был Бог» – есть и в новом Песахе, который уже называется Пасхой христианской. Двойственность Пасха еврейская – Пасха христианская, которые, тем не менее, в каком-то смысле образуют единую Пасху, напоминает нам то, что мы говорим об Иисусе Христе: что Его Первое и Второе Пришествие разделены по времени, но по существу, в Замысле Божием это единое событие – вот так же еврейская Пасха и христианская Пасха.

Когда мы говорим о еврейской Пасхе, мы называем её освобождением от рабства. Но нормальные люди из этого рабства никогда бы не стали выходить, и не захотели бы, и никуда бы не пошли, потому что им в Египте было, в каком-то смысле, достаточно комфортно жить. Но возникла эта ситуация с новым фараоном, с новыми преследованиями, а главное, с Замыслом Божиим, который состоял в том, чтобы евреев выпихнуть их Египта. Они, может быть, и хотели там остаться, но Господь хотел их выпихнуть из Египта в Землю Обетованную, и если мы себя если поставим на их место – допустим, нас какой-нибудь новый Моисей из Москвы поведёт в далёкую Сибирь – мы пойдём за ним? Если нас не вытолкнет что-то очень сильное, наверное, всё-таки, не пойдём. А пойдем, если будет то, что в истории еврейского народа нашей страны, России, уже было. Многие из наших родителей вот так, не за Моисеем, а от Гитлера пошли в такое путешествие – бросили всё, потеряли всё, но деваться было некуда. Вот только так, если людей выталкивают, люди куда-то идут. Они вышли в Землю обетованную, ходили сорок лет по пустыне, и в первый же год хождения по пустыне начали ощущать цену вопроса, цену этой свободы. В Библии мы часто встречаем их осуждение, да мы и сами их часто осуждаем – вот, они бунтовали, роптали, они по пище египетской скучали (мы бы на их месте скучали тоже) – а это они просто осознали цену свободы. Так Бродский писал в одном из своих замечательных стихов:

«Только рыбы в морях знают цену свободе, но их

немота побуждает нас как бы к созданью своих

этикеток и касс. И пространство торчит прейскурантом».

Цена свободы – они её осознали. Она оказалась очень высока. Мы живём с вами в такое время, когда почему-то считают людей рациональными существами, которые как бы взвешивают, что им выгоднее, и выбирают такой вариант поведения, который им выгоднее. На этом строится не только экономическая теория, но даже математическая теория управления – что выбирается наиболее выгодный вариант. Но посмотрите на это с точки зрения тех, кто вышел из Египта. Да, свобода – это замечательно, но какую они свободу получили? Свободу ходить по пустыне, не более того. В Землю обетованную практически никто из них не вошёл. Поэтому с точки зрения теории рационального выбора, выбор этот был абсолютно нерациональным, невыгодным. И если бы они действовали так, как сегодня теория рационального человека говорит, то, конечно, никакого бы выхода евреев из Египта не было бы, и еврейского народа вообще бы не было, потому что он сложился именно в этом процессе. Но люди поступают нерационально, и в первую очередь, они поступают нерационально тогда, когда их Бог куда-то зовёт. И это одна из самых ценных и дорогих вещей в иррациональном поведении человека: только через него человек следует за Богом. Это уже нам немножко напоминает книгу Иова.

И второе, в продолжение этой темы. Стандартная формулировка современного христианского богословия – что выход евреев из Египта за Моисеем следовал некоему более великому архетипу, который проявился в выходе людей за Христом из рабства дьяволу. Это всё правильно. Но что первые из тех, кто вышел из рабства дьяволу за Христом, Его 12 учеников, – почти ни один из них, кроме апостола Иоанна, не кончил свою жизнь естественной смертью. Все, так или иначе, были убиты. Это к вопросу о рациональности этого поведения. Сам Пётр это прекрасно понимает и говорит Христу: «Мы бросили всё и пошли за Тобой – что же нам будет?». Христос сказал на это, что там, на небесах, вы сядете на 12-ти тронах судить человечество. Да, но это там, на небесах. А здесь, на земле, что их ожидало? Гибель от рук палачей. Тоже нерациональный выбор, но, услышав голос Бога, то есть, голос Христа, они, тем не менее, пошли за Христом. Ведь наверняка многие из учеников Христа (может, не из апостолов, а из какого-то второго круга учеников Христа) этот вопрос себе задавали: а какова цена этого? Куда нас Учитель ведёт? Да, наверное, в какую-то новую, невиданную свободу. Но цена этого? Вспомним эти разговоры Христа с Его, учениками: «вот я хочу пойти похоронить моего отца, а потом я готов пойти за Тобой». Ему Христос говорит: ты хочешь пойти за Мной, а Мне негде голову приклонить. Даже птицы имеют гнёзда и лисицы норы, а Мне негде голову приклонить. Готов ли ты на это? Вот это – цена свободы. И тем не менее, Господь Своим удивительным зовом людей вышибает из их привычного состояния. Пётр был рыболов, всё у него нормально было, Иоанн, Иаков – они жили нормальной жизнью, вполне комфортной в каком-то смысле, а Господь вышибает их из этого состояния и ведёт куда-то, неведомо куда.

И вот теперь перейдем к теме книги Иова, потому что, когда мы её читаем, у нас, конечно, сразу же возникает вот этот самый вопрос: а где был Господь, когда дьявол издевался над Иовом? Причём, книга Иова даёт на этот вопрос очень неуютный для нас ответ: Господь на это смотрел и ничего не делал. Господь на это смотрел, если так можно выразиться, с небес, и, может быть плакал при этом, как Он плакал, глядя на Своего Сына Иисуса Христа, распинаемого на кресте. Вот это – цена, которую Господь заплатил за свободу (не Свою, а за свободу нас всех, людей) от власти дьявола. Господь плачет, но эту цену надо заплатить. Такая же ситуация с Иовом. Иов платит эту цену, хотя ему ничего не было нужно он был совершенно благополучным человеком – гораздо более благополучным, чем евреи в Египте, и гораздо более благополучным, чем Пётр, Иоанн и прочие где-то на Галилейском озере. И он бы и оставался в этом благополучном состоянии навсегда, так же, как его друзья в этом состоянии остаются, если бы Господь пинком не выпихнул его из этой ситуации, используя дьявола в качестве инструмента.

Есть некая богословская проблема в этой формулировке, потому что вопрос о том, от кого исходила инициатива того, чтобы с Иовом случилась эта ситуация, – этот вопрос нарочито оставлен в стороне. С одной стороны, вроде бы получается, что инициатор дьявол – он же сам всё это сделал. Он же сам сказал Богу: давай, я Иова лишу всего, лишу здоровья, и так далее. Но, с другой стороны, начинает-то Бог, показывая ему пальцем на Иова и говоря, фактически: «вот с этим – у тебя не получится». Ну, дьявол, конечно, воспринимает это как вызов. Так кто этот процесс инициировал?

Я думаю, этот вопрос слишком упрощает, примитивизирует ситуацию. Тут такая непонятная нам сложность Замысла Божьего, которая, конечно, направлена на благое, на лучшее, но при этом включает в себя действия дьявола, потому что некуда от него деваться – он есть. Оглянитесь вокруг себя, сколько действий дьявола в окружающем нас мире? В конце концов, вспомним нашу собственную жизнь. Не было разве в нашей жизни таких моментов, когда это действие дьявола мы ощущали в самих себе? Просто дьявола как бы зачеркнуть и сделать вид, что его нет, не получится. И это, кстати, один из частей ответа на вопрос о том, где был Бог, когда людей вели в газовые камеры в Освенциме. Он был там же, где Он был, когда распинался Христос на кресте. Я бы сказал так: Бог Своей частью, которая на небесах (условно так скажем, хотя это неточно), плакал, глядя на людей в газовых камерах, как Он плакал, глядя на крест Христов. А Бог в той Его части, которая здесь, на земле, распинался во Христе на Христовом Кресте, потому что Он же во Христе, Который Богочеловек. А в Освенциме Он был в газовых камерах в тех людях, которые там были – Бог в них претерпевал это мучение. Вот, примерно, такой ответ.

Вернёмся к книге Иова. Главная тема книги Иова – это то, что Иов, который Бога очень хорошо знает, и знает, что Бог милостив, – Иов не понимает, как этот милостивый Бог мог допустить всё, что с ним происходит, и где Он в этом процессе. Иов, в сущности, кричит Богу: «Господи, где Ты?». Мы сегодня, наверное, зная о Христе, уже можем на этот вопрос ответить так же: Бог в Иове. Иов Ему кричит, а Бог, на самом деле, сидит на этой мусорной куче, весь в язвах – внутри Иова. Такой подход к книге Иова снимает главную проблему – оправдание Бога. Часто книгу Иова понимают, как вопрос об оправдании Бога. Как оправдать Бога, что Он терпит всё зло, которое есть на земле? Да он не терпит его, Он его претерпевает вместе со всеми нами, кто претерпевает зло, и в частности, с Иовом тоже.

Вот такая цепочка связей между Пасхой ветхозаветной, Пасхой новозаветной, связанной с Распятием, и с Воскресением Христа, конечно, и темой Книги Иова. Иов страдает не за себя – он, в сущности, страдает, чтобы был исполнен Замысел Божий. Да, он не добровольно страдает, это Бог за него принял решение, если можно так выразиться, что он пострадает за всё человечество. Но ведь все равно страдает, страдает за всё человечество! Уже хотя бы в этом Иов нам напоминает Христа, Который тоже, как мы это читаем ещё у Исайи, не за Свои грехи страдает, а за нас всех, за всё человечество Он страдает на кресте. Вот почему мы говорим, что ответ Иову – это Христос, или, иными словами, что Иов – это огромный шаг в Замысле Божьем по направлению ко Христу.

Ещё хочу напомнить, что книга Иова – это замечательное, гениальное, но художественное произведение, богословский роман – если можно так выразиться. С другой стороны, совершенно невозможно автору написать такой богословский роман не только без вдохновения от Бога (это-то понятно, в тексте чувствуется, что это боговдохновенная книга), но и без того, чтобы что-то такое с автором самим произошло в жизни. Что-то подобное могло произойти с автором, у человека, как вы понимаете, столько возможностей попасть в ситуацию Иова, и всегда так было, до всякого Освенцима было сколько угодно таких ситуаций А ещё одна грань – что книга Иова – это художественное произведение, написанное вокруг какого-то древнего текста (его можно назвать преданием), который рассказывал о таком реальном Иове, который был в глубокой древности, и то, что с ним произошло, видимо, настолько произвело на людей впечатление, что это запомнилось и прошло через века до времени, когда та книга Иова, которую мы знаем, была написана на этом материале. Как Ахматова написала: «А так, как мне бумаги не хватило, я на твоём пишу черновике» – вот так, примерно, на этом черновике древней легенды написана книга Иова. То есть, с одной стороны, это некое сочинение, а с другой стороны, это реальный факт – не только источник книги был реально, но и сама книга Иова – реальный факт в движении человечества по пути Замысла Божьего, и это мы и имеем в виду, когда говорим, что ответ Иову – Христос, что Иов – шаг ко Христу. Так получается, что всё то, что написано в этой книге, как бы выпрыгивает из текста и входит в нашу жизнь. Примеров тому сколько угодно – примеров замечательных людей, которые себя, так сказать, в своей жизни воспринимали, как Иова. Один из наиболее ярких в нашей культуре примеров – это Лев Шестов, который даже целую книгу написал, которая так и называется «На весах Иова», и он там многие фигуры прошлого, в том числе и Моисея, рассматривает именно с точки зрения Иова, под углом Иова. Итак, книга, с одной стороны, а с другой стороны, реальность шага в великом Замысле Божьем по направлению ко Христу.

Закончим это пасхальное введение и перейдём к чтению 7-й главы. Это продолжение 6-й главы, поскольку это ответ Иова на первое поучение, каким его пытаются поучать друзья, конкретно – Елифаз в 4-й и 5-й главе.

Не определено ли человеку время на земле, и дни его не то же ли, что дни наемника? Как раб жаждет тени, и как наемник ждет окончания работы своей, так я получил в удел месяцы суетные, и ночи горестные отчислены мне. Когда ложусь, то говорю: "когда-то встану?", а вечер длится, и я ворочаюсь досыта до самого рассвета. Тело мое одето червями и пыльными струпами; кожа моя лопается и гноится. Дни мои бегут скорее челнока и кончаются без надежды. Вспомни, что жизнь моя дуновение, что око мое не возвратится видеть доброе. Не увидит меня око видевшего меня; очи Твои на меня, - и нет меня. Редеет облако и уходит; так нисшедший в преисподнюю не выйдет, 10 не возвратится более в дом свой, и место его не будет уже знать его. 11 Не буду же я удерживать уст моих; буду говорить в стеснении духа моего; буду жаловаться в горести души моей. 12 Разве я море или морское чудовище, что Ты поставил надо мною стражу? 13 Когда подумаю: утешит меня постель моя, унесет горесть мою ложе мое, 14 ты страшишь меня снами и видениями пугаешь меня; 15 и душа моя желает лучше прекращения дыхания, лучше смерти, нежели сбережения костей моих. 16 Опротивела мне жизнь. Не вечно жить мне. Отступи от меня, ибо дни мои суета. 17 Что такое человек, что Ты столько ценишь его и обращаешь на него внимание Твое, 18 посещаешь его каждое утро, каждое мгновение испытываешь его? 19 Доколе же Ты не оставишь, доколе не отойдешь от меня, доколе не дашь мне проглотить слюну мою? 20 Если я согрешил, то что я сделаю Тебе, страж человеков! Зачем Ты поставил меня противником Себе, так что я стал самому себе в тягость? 21 И зачем бы не простить мне греха и не снять с меня беззакония моего? ибо, вот, я лягу в прахе; завтра поищешь меня, и меня нет.

Думаю, что эти слова в наших душах просто не могут не резонировать. Особенно люди не очень молодые – мы могли бы в какие-то моменты нашей жизни просто подписаться под тем, что говорит Иов. Если бы мы могли вот так красиво и от души говорить, как он, может быть, и мы в какие-то моменты нашей жизни хотели бы сказать именно эти слова. «Опротивела мне жизнь», «когда я ложусь, то говорю: когда-то я встану?», «ворочаюсь досыта до самого рассвета» – нам всем это знакомо, и это напоминает, что Иов говорит не о себе, он не свои проблемы решает в этой книге – он говорит от имени Адама, то есть, от имени всего человечества. Здесь говорит устами Иова просто человек вообще, или, как это по-еврейски говорится, «бен адам» (сын человеческий). Такой взгляд на человека в Библии не впервые встречается. Мы говорили, как Моисей евреев выводил из Египта, а вот в Псалтыри сохранился псалом, написанный, по преданию, Моисеем, который звучит буквально, как эти речи Иова, это 89-й псалом.

4. Ты возвращаешь человека в тление и говоришь: «возвратитесь, сыны человеческие!»  5. Ибо пред очами Твоими тысяча лет, как день вчерашний, когда он прошел, и как стража в ночи.  6. Ты как наводнением уносишь их; они – как сон, как трава, которая утром вырастает, утром цветет и зеленеет, вечером подсекается и засыхает;7. ибо мы исчезаем от гнева Твоего, и от ярости Твоей мы в смятении.  8. Ты положил беззакония наши пред Тобою и тайное наше пред светом лица Твоего.  9. Все дни наши прошли во гневе Твоем; мы теряем лета наши, как звук.  10. Дней лет наших – семьдесят лет, а при большей крепости – восемьдесят лет; и самая лучшая пора их – труд и болезнь, ибо проходят быстро, и мы летим.

Эти слова, наверное, знакомы каждому, кто читал Библию. Они, конечно, напоминают слова Иова, и это картина того что такое человек, показанная самим человеком – человеком Иовом или, в данном случае, человеком Моисеем. Обращаю ваше внимание, что ниоткуда не следует, что Бог на человека смотрит так же – такими же глазами, как человек смотрит сам на себя. Это, кстати, тоже один из главных вопросов книги Иова, и я немножко о нём скажу.

А есть другой взгляд на человека – 8-й псалом из той же Псалтыри, где звучат слова:

5. Что есть человек, что Ты помнишь его, и сын человеческий, что Ты посещаешь его?

Вроде звучит совсем как слова Иова, где Иов говорит:

17 Что такое человек, что Ты столько ценишь его и обращаешь на него внимание Твое. Но в какой контекст в 8-м псалме вставлены эти слова! Прочтем его весь:

2. Господи, Боже наш! как величественно имя Твое по всей земле! Слава Твоя простирается превыше небес!  3. Из уст младенцев и грудных детей Ты устроил хвалу, ради врагов Твоих, дабы сделать безмолвным врага и мстителя.  4. Когда взираю я на небеса Твои – дело Твоих перстов, на луну и звезды, которые Ты поставил,5. то что есть человек, что Ты помнишь его, и сын человеческий, что Ты посещаешь его?  6. Не много Ты умалил его пред Ангелами: славою и честью увенчал его; 7. поставил его владыкою над делами рук Твоих; все положил под ноги его: 8. овец и волов всех, и также полевых зверей, 9. птиц небесных и рыб морских, все, преходящее морскими стезями.  10. Господи, Боже наш! Как величественно имя Твое по всей земле!»

Тот же вопрос «что есть человек, что Бог помнит его?», а насколько иной ответ на него – глазами Бога. Бог о человеке имеет великий Замысел, и, собственно, весь спор дьявола с Богом, с которого и начинается книга Иова, это спор именно о том, какими глазами глядеть на человека: такими глазами, которыми пока еще видит Иов и говорит об этом с таким, я бы сказал, самоуничижающим взглядом человека на самого себя, или глазами Бога, Который, в каком-то смысле, верит в человека больше, чем верит человек в самого себя. Это главный спор между Богом и дьяволом, потому что дьявол, конечно, именно хочет доказать, что никакого нет у Бога основания для такого возвышенного взгляда на человека и возложения на него такой важной миссии в Замысле Божьем – человек этого просто недостоин.

Голос Иова, который здесь звучит, такой голос, который находит отзвук в наших душах. Он ведь здесь говорит уже даже не о собственном горе, в которое он попал, – он во всей этой главе говорит о горе всего человечества, о том, в каком горестном и болезненном состоянии находится всё человечество. И одна из задач книги Иова – это привести Иова от такого взгляда на человека, на собственное место в мире, к другому взгляду, которое ближе к тому, что мы прочли в 8-м Псалме –взгляду Бога на миссию человека. Иов переходит от личного горя, которое кричало в 3-ей главе, к общечеловеческому взгляду на вещи, и это, фактически, означает, что, хотя Иов не перестаёт Богу кричать, он кричит уже не о себе, а о чём-то более общем, о чём-то всемирном. Мы все, наверное, попадая в какие-то острые моменты жизни, могли так кричать, а если в этот момент мы были верующими людьми, то могли и Богу так кричать: «Господи, где ты в этой моей ситуации?». Поэтому тут крик Иова восходит в какие-то высшие сферы, и это первый шаг к осуществлению замысла об Иове – того, к чему вся эта большая книга нас ведёт. И в частности, этот переход от личного к общечеловеческому проявляется в том, что он опять говорит о смерти, о том, что он готов принять смерть, как некое утешение, облегчение, решение всех своих проблем – но он уже смерти не требует. Он требовал её в 3-ей главе – а тут он её не требует, он говорит только, что он готов её принять. Это – разница. Потому что причина того, что он готов принять смерть, – это уже не страдание, как было в 3-ей главе (мы тоже это можем понять – человек, который мучается невыносимо, может просить смерти, сколько таких примеров есть, когда люди на последних стадиях рака требуют эвтаназии, и так далее). Но здесь уже не в страдании дело: он готов принять смерть, потому что жизнь видит, как бессмысленную, а если она бессмысленная, так чего её жить? Тогда проще умереть – тема, которая в мировой литературе много раз повторяется, это тоже, в каком-то смысле, естественный взгляд человека на самого себя. Даже в знаменитом монологе Гамлета «Быть или не быть» эта нота проявляется.

Смерть в глазах евреев того времени, это попадание в Шеол – некий аналог того, что мы сегодня понимаем под адом, но только ад – это место мучений, место наказания, а Шеол – не место мучений, не место наказаний – никого там не наказывают, потому что туда и праведники попадают точно так же, как и грешники. Иов, который сам себя считает праведником, понимает, что он никуда, кроме как в Шеол, в принципе попасть не может – исходя из картины мира, которая была на тот момент в еврейском богословии. Шеол – это место безнадёжности, потому что оттуда – уже никуда, и потому что там Бога нет, люди в Шеоле теряют связь с Богом. Вот такое совсем незавидное место, но, конечно, это не современный Ад. Представьте, как древние евреи должны были героически воспринимать свою жизнь, чтобы жить по праведности, соблюдать то, что написано в Библии, при этом зная, что они попадут в этот Шеол, и на том всё кончится, и всё совершенно безнадёжно! Надо было иметь героизм, чтобы в этих условиях жить по правде. Мы, современные христиане, находимся в гораздо лучшем положении, потому что у нас есть надежда – надежда на воскресение, надежда на попадание в Царство Небесное, даже если мы первоначально попадаем во что-то вроде Шеола.

Так вот, одна из целей Бога во всей истории, которая случилась с Иовом, это чтобы этого человека, первого из всего человечества, вышибить из этой ветхозаветной картины безнадёжного мира в новую картину, новозаветную, где есть спасение, где, как мы это видим на иконах христианской Пасхи, Христос выводит из Шеола людей, начиная с Адама и Евы, и далее – праведников и прочих. И дальше в книге Иова будут проблески того, что он начинает осознавать: да, что-то есть, какая-то искра надежды есть, не так всё безнадёжно, как кажется – вот эти знаменитые слова «Искупитель мой жив», которые мы будем читать дальше.

Я хочу возвратиться к вопросу, который задаёт Иов: «Что такое человек, что Ты столько ценишь его и обращаешь на него внимание Твоё»? Ещё раз – это главный вопрос спора Бога с дьяволом, и, соответственно, это главный вопрос всей книги. Пока что этот вопрос, на самом деле, псевдо-вопрос, потому что Иов «знает» ответ: что такое человек? – да червяк! Он поэтому и говорит в предыдущем, 16-м стихе: «Отступи от меня, ибо дни мои суета». Но далее, по мере того, как мы будем продвигаться к следующим главам, этот вопрос уже начинает звучать в полный голос именно как вопрос. То есть, Иов начинает осознавать, что человек – это что-то другое, бо’льшее, конечно. Иов, может быть, даже ещё и не догадывается, что человек – бо’льшее, и насколько бо’льшее в Замысле Божьем, чем вот такой червяк. Но он чувствует, что человек – это что-то другое.

Когда Иов говорит о том, что дни его – суета и что такое человек – мелочь какая-то, «шелупень» – он, фактически, становится на точку зрения дьявола. Обращаю ваше внимание на то, что вообще многое из того, что говорит Иов в первых главах, опасно близко к позиции дьявола. И один из сюжетов книги Иова – это постепенный уход Иова от позиции дьявола к позиции Бога. В частности, это уход от вопроса «что такое человек?» с подразумеваемым ответом «да пустяк, не стоящий внимания» к вопросу «что такое человек, что Ты задумал о нём, как нам исполнить эту великую миссию, которую Ты задумал о нас?». То есть, к вопросу, что такое человек по большому счёту, в полноте идей Божьих о человеке, в полноте Замысла Божьего. И то, что мы видим в конце книги, вот это странное явление Бога, в котором Он показывает весь мир, при этом не показывая Иову человека, – это, в сущности, ответ на этот вопрос. Бог же на самом деле Иову показывает сцену того Божественного театра, на которой человек будет играть свою роль – такую же великую роль, как вся эта великая пьеса (а она великая, именно в этом смысл явления Бога, и такая же, конечно, великая роль у главного героя этой пьесы – человека).

6-я и 7-я главы, конечно, образуют единое целое, и более того, в начальных свитках книги Иова никаких разделов не было (ни между главами, ни между стихами). Но, тем не менее, есть некое принципиальное отличие этих двух половин, которое и заставило тех еврейских богословов, которые гораздо позже сочинения книги Иова разделяли её на главы и стихи, именно здесь поставить грань между 6-й и 7-й главой. Дело в том, что 6-я глава кончается длинным монологом Иова, обращённым к его друзьям, – упрёком за то, что они плохие друзья, что они, в сущности, придумывают какие-то оправдания для самих себя ценой обличения Иова, вместо того, чтобы посочувствовать Иову, утешить его и помочь ему в его беде, и найти ему какое-нибудь объяснение и оправдание той ситуации, в которой он оказался, и так далее. Всё обращено к друзьям, ни слова в этой 6-й главе не обращено напрямую к Богу. А 7-я глава обращена напрямую к Богу – уже с 7-го стиха, когда он говорит: «Вспомни, что жизнь моя дуновение». Кому он это говорит? Не Елифазу, конечно, он Богу это говорит. Когда он в следующем, 8-м стихе говорит: «очи Твои на меня – и нет меня» – кому он это говорит? Богу, конечно. А дальше он произносит очень важные слова в 11-м стихе:

11 Не буду же я удерживать уст моих; буду говорить в стеснении духа моего; буду жаловаться в горести души моей. 

Он говорит более или менее о том же, что в 6-й главе, но там он обращался к Богу косвенно, как бы не напрямую, а через друзей. Тут впервые он обращается к Богу напрямую. И слова «Не буду же я удерживать уст моих; буду говорить в стеснении духа моего» чётко показывают, что Иов понимает, что говорить Богу так, как он Ему собирается говорить, это дерзость. И он на эту дерзость идёт, прекрасно это понимая. Более того, важно понять, что Сам Бог хочет от Иова именно этой дерзости, которую, наверное, было бы правильнее назвать уже не «дерзостью», а «дерзновением» – тем, к чему апостол Павел во многих своих посланиях призывает христиан: быть смиренными, но быть одновременно дерзновенными по отношению к Богу – вот такое сочетание. Если бы Иов, исходил из соображений, так сказать, приличия (ну нет, как можно с Богом так разговаривать! Надо как-то поделикатнее, поосторожнее) – это была бы позиция его друзей, и весь Замысел Бога в книге Иова не состоялся бы, и книгу Иова тогда вообще не имело бы смысла писать. Древний прототип книги Иова именно потому и был только прототипом, что там этим всё и кончалось, что Иов не выламывался за рамки, так сказать, приличного, полит-корректного (говоря современным языком) отношения к Богу, а в этой книге он выламывается, и в этом её гениальность. Бог именно этого от Иова и хочет, вся трагическая история Иова – это, в каком-то смысле, инструмент для того, чтобы его выбить из привычной для того времени общечеловеческой рамки, в которую он заключён, как зэк в зоне. Как Христос на пасхальной иконе взламывает двери ада, так Бог, вышибая Иова, можно сказать, вышибает Иовом двери зоны, в которой менталитет человека того времени заключён.

В заключение отрывок, опять же из Псалтыри, который очень напоминает по интонации слова Иова. Это 21-й псалом:

2. Боже мой! Боже мой! для чего Ты оставил меня? Далеки от спасения моего слова вопля моего.  3. Боже мой! я вопию днем, – и Ты не внемлешь мне, ночью, – и нет мне успокоения.  4. Но Ты, Святой, живешь среди славословий Израиля.  5. На Тебя уповали отцы наши; уповали, и Ты избавлял их;  6. к Тебе взывали они, и были спасаемы; на Тебя уповали, и не оставались в стыде.  7. Я же червь, а не человек, поношение у людей и презрение в народе.  8. Все, видящие меня, ругаются надо мною, говорят устами, кивая головою:9. «Он уповал на Господа; пусть избавит его, пусть спасет, если он угоден Ему».  10. Но Ты извел меня из чрева, вложил в меня упование у грудей матери моей.  11. На Тебя оставлен я от утробы; от чрева матери моей Ты – Бог мой.  12. Не удаляйся от меня, ибо скорбь близка, а помощника нет.  13. Множество тельцов обступили меня; тучные Васанские окружили меня,  14. раскрыли на меня пасть свою, как лев, алчущий добычи и рыкающий.  15. Я пролился, как вода; все кости мои рассыпались; сердце мое сделалось как воск, растаяло посреди внутренности моей.  16. Сила моя иссохла, как черепок; язык мой прильпнул к гортани моей, и Ты свел меня к персти смертной.  17. Ибо псы окружили меня, скопище злых обступило меня, пронзили руки мои и ноги мои.  18. Можно было бы перечесть все кости мои; а они смотрят и делают из меня зрелище;19. делят ризы мои между собою и об одежде моей бросают жребий.  20. Но Ты, Господи, не удаляйся от меня; сила моя! поспеши на помощь мне;  21. избавь от меча душу мою и от псов одинокую мою;  22. спаси меня от пасти льва и от рогов единорогов, услышав, избавь меня… 

Под значительной частью того, что в этом псалме сказано, мог бы подписаться Иов. А «множество тельцов обступили меня, раскрыли на меня пасть свою» – Иов не сказал это только по одной причине: он не знал о существовании дьявола – а если бы знал, то он так бы и сказал, подразумевая под этими тельцами, львом рыкающим, и так далее – дьявола, который, конечно же, невидимо смотрит на это и слушает, и усмехается в усы. Ведь, с точки зрения автора книги Иова, не только Бог смотрит на страдания Иова, и слушает его слова, и в само’м Иове страдает вместе с ним. Но и дьявол слушает – где-то там, в стороне. Но Иов этого не знает. Поэтому он таких слов, которые сказаны в псалме, об этом сказать не мог. Он мог сказать другое, например, «Сила моя иссохла, как черепок; язык мой прильпнул к гортани моей, все кости мои рассыпались».

Но псалом этот – не просто псалом, потому что первые его слова «Боже мой! Боже мой! для чего Ты оставил меня?» – это те слова, которые произнёс Сам Христос на кресте. Он начал этими словами псалма, и Он, может быть, произнёс бы его и дальше, но умер на кресте раньше, чем смог произнести этот псалом полностью. А «делят ризы мои между собою и об одежде моей бросают жребий» – это то, что обычно поётся в эти дни, песнопения в Страстную неделю. Так что, когда мы говорим о некоей ассоциации между Иовом и Христом, это не только плод какой-то богословской интерпретации, а Сам Христос на кресте, по большому счёту, говорит словами Иова, цитируя этот 21-й псалом. Мы говорили, что слова Иова не могут не резонировать с нашими человеческими душами. Но давайте не забывать и то, что, видимо, слова Иова через этот 21-й псалом резонировали и с Богочеловеческой душой Иисуса Христа, распинаемого на кресте. Вот что говорит Иов, сам, конечно, того не понимая и не предвидя разворота событий, которые связаны со смертью и воскресением Христа. Не предвидя, а в какой-то мере всё-таки какими-то искорками предчувствуя – не только смерть, но и Воскресение – пасхальную тему, которую мы с вами ожидаем буквально в ближайшие дни.


Запись 13 Глава 7 19-04-17

Мы будем читать 7-ю главу книги Иова (в прошлый раз мы её начали), но я сначала хотел бы ещё сказать несколько слов о тех ниточках, которые соединяют книгу Иова с темой Воскресения Христова. Я употреблял выражение «ответ Иову – это Христос», в том смысле, что Иов – это такой предвестник, или намёк на будущего Христа. И вот в 7-й главе впервые возникает вот какая тема: Иов начинает жаловаться Богу от имени всего человечества, он выступает как заступник, как представитель за всё человечество. Раньше Иов как бы выступал с жалобами Богу от своего собственного имени, и это понятно – и мы, наверное, в каких-то тяжёлых ситуациях нашей жизни жаловались Богу. А в 7-й главе он выступает, если так можно выразиться, от имени коллективного Адама. Апостол Павел в Послании к Римлянам замечательно определил, что Сам Христос – это как бы новый Адам: через первого Адама, человека, произошло грехопадение, а через Христа – нового Адама – происходит как бы воскресение от духовной смерти, от грехопадения. Не только через физическое воскресение Христа, но через физическое – духовное воскресение всего мира от духовного грехопадения. И чтобы воскресить мир, Христос должен был пройти через крестную смерть. Нам даже до конца непонятны все эти глубины Замысла Божьего – почему только так надо было сделать, но Евангелие нам это очень чётко показывает, причём словами Самого Христа, Который очень чётко доносит до Своих учеников, что только так это возможно.

Иов ведь тоже пережил нечто подобное смерти и воскресению. То, что его дьявол не убил физически, – это просто оттого, что ему Бог запретил это делать, а то бы он его убил, конечно, и физически тоже (как говорится, «нет человека – нет проблемы»). Но, тем не менее, насколько можно приблизить человека к смерти, физически не убив его, настолько его дьявол его к смерти приблизил. То состояние, в которое попал Иов, оно от смерти недалеко уже ушло, и не только физическое состояние – это же и духовное состояние, это полный шок всего его существа, когда он попал в ситуацию, о которой он не представлял вообще, что такое возможно. И кончается-то книга тем, что Иов из этого состояния воскресает. Об этом сказано очень косвенно, так, что можно подумать, что Бог просто заткнул Иову рот, – написано, что Иов полагает руку на уста свои. А на самом деле из этого состояния отчаяния Иов именно воскрес, увидев ту картину, которую ему показал Бог. И смысл-то всей книги в том, что не просто Иов воскрес – ещё раз повторю, что Иов представляет всё человечество. В каком-то смысле он проторил лыжню (по крайней мере, в этой книге) для всего человечества – этим путём воскреснуть. Так и Сам Христос про Себя говорит, что Он «проторил лыжню»: Я – пастырь, я вывожу вас, овец, иду Сам вперёд, а за Мной вы все выйдете из этой духовной смерти в духовную жизнь, как говорит Евангелие от Иоанна, в Жизнь вечную, Царство Небесное.

Ещё один момент. Церковный взгляд на то, что произошло в эти три дня между распятием и Воскресением Христа, говорит, что Христос спустился в ад и взломал двери ада. Это, конечно, такое символическое выражение, на иконе нарисовано, что какие-то доски Христос взломал, и выводит Адама, Еву и всех прочих пленников ада. Это как раз то самое: Христос выводит людей в Царствие Небесное, в том числе, и из ада. И эта тема тоже перекликается с 7-й главой книги Иова, потому что Иов говорит здесь о Шеоле – о том, что является в еврейском богословии аналогом ада. Причём, в Шеоле самое страшное – это не муки, там никаких мук нет, а две вещи: первое – потеря связи с Богом, а второе – безнадёжность: оттуда выхода принципиально нет. Пока Иов только жалуется на Шеол, что из него выхода нет, но это только начало, потому что дальше, в последующих главах, он начинает очень странным для Ветхого Завета образом просить, чтобы Бог из Шеола этот выход сделал. Как мы понимаем теперь, в христианскую эпоху, Бог этот выход и сделал – через Иисуса Христа. Вот такие пасхальные связи, такие параллели.

Теперь давайте эту главу прокомментируем по отдельным стихам, и увидим ещё довольно много связи со Христом.

Не определено ли человеку время на земле, и дни его не то же ли, что дни наемника? 

Нам может показаться, что этот наёмник – такой, о каких Христос говорит в Своей притче о работниках одиннадцатого часа, которых собирают на работу: сеять, пахать, виноград собирать, и так далее. Нет, слово, которое переведено, как «время», – это еврейское слово «цева», которое входит в словосочетание «Бог Саваоф» (по-еврейски, «Бог Цеваот – Бог войн). То есть, это «время» – это, на самом деле, слово, которое обозначает поступательное движение, и обычно оно применяется к продвигающемуся вперёд войску. Значит, наёмник этот – воин. И с кем этот воин воюет? На данный момент развития сюжета в книге Иова, если он с чем-то и воюет, то со своими собственными физическими страданиями (дальше книга Иова развивается, и Иов в ней развивается, Иов духовно растёт от главы к главе, но на данный момент, это так). Но вспомним, апостол Павел рисует другую картину – христианина именно как духовного воина, который участвует в сражении сил света с силами тьмы, то есть, по существу, Бога с дьяволом. Опять в книге Иова мы встретили как бы новозаветные намёки, которые сам Иов, герой этой книги, не понимает, а возможно, и автор книги не вполне понимает. Говорят, что поэты пишут в своих стихах больше, чем они сами понимают. Вот так и Библия, и в ещё бо’льшей степени – это и называется боговдохновенной книгой, когда автор текста пишет больше, чем он сам своим сознанием понимает. Вот так и тут – наёмник как воин, но воин духовный.

Как раб жаждет тени, и как наемник ждет окончания работы своей

Это слова, которые Иов потом повторяет в 14-й главе, в 6-м стихе, где говорится:

то уклонись от него (то есть, от человека, рождённого женою): пусть он отдохнет, доколе не окончит, как наемник, дня своего.

Опять он говорит уже не столько о себе, сколько о человечестве вообще. Но эта картина человека, который как наёмник, свою работу хочет скорее кончить, то есть, эта работа ему не нужна, неинтересна, это просто принудительная работа ради хлеба насущного, – картина эта показывает человека, у которого нет миссии – а вот это принципиальная разница между позицией дьявола и позицией Бога. Дьявол-то как раз и хочет доказать, что у человека нет никакой миссии, никакого смысла, никакой роли в Замысле Божием, а Бог доказывает через Иова обратное. Поэтому в этих словах Иова есть то, о чём я говорил, – что в начале, в точке, от которой отправляется Иов, его позиция, так сказать, подозрительно перекликается с позицией дьявола. Это отчаяние, это «ах, оставь меня, ничего не нужно» где-то близко к тому, что дьявол хочет Богу доказать, но Иов уходит от этого с каждой главой всё дальше и дальше.

так я получил в удел месяцы суетные, и ночи горестные отчислены мне

«Суетный», «суетиться» в современном русском языке – это бегать туда-сюда, а когда создавался синодальный перевод, слово «суетное» означало «пустое», «бессмысленное». Еврейское слово «шав», которое здесь употреблено, правильно переводится как «пустое», «бессмысленное», а дальше ровно для этого же смысла используется ещё одно слово «хевел», знакомое нам по книге Екклесиаста. Книга Екклесиаста начинается именно с этого – говорится по-еврейски: «хевел хеволим кол хевел» (суета сует и всё суета), но не «суета», а точнее – «тщета, пустота, бессмысленность» – и в Екклесиасте, и здесь тоже. И это ключ к речи Иова, к тому, на что он жалуется Богу. Он даже жалуется Ему уже не столько на свои физические страдания, сколько на бессмысленность этих страданий и, соответственно, всей своей жизни, если она кончается вот так – таким бессмысленным образом. И весь смысл книги Иова (извините за такой каламбур) в том, что Иов (и с ним читатели) продвигается к пониманию смысла того, что с ним происходит, и обретением этого смысла книга, собственно, и кончается.

Когда ложусь, то говорю: "когда-то встану?", а вечер длится, и я ворочаюсь досыта до самого рассвета. Тело мое одето червями и пыльными струпами; кожа моя лопается и гноится. 

Возникает такое впечатление, что Иов ворочается от физической боли. Понятно, что ему все эти струпья причиняют постоянную боль. Но давайте вспомним, что мы с вами, хоть и, слава Богу, без всяких струпьев (мы не были в положении Иова) тоже, наверно, бывало, ворочались ночью, не могли заснуть от душевных переживаний, всяких мыслей, и так далее. И я думаю, Иов тоже ворочается не только, а, может быть, даже и не столько, от физической боли, сколько от этой духовной боли: он не понимает смысла того, что с ним произошло. С нами тоже, наверное, что-то такое происходило, и мы не могли спать оттого, что не могли вместить в своей голове то, что’ произошло. Соединение физического с духовным – это вообще главный приём всей книги Иова.

Дни мои бегут скорее челнока и кончаются без надежды. 

Эта ссылка на быстроту, что всё слишком быстро бежит, будет и дальше, и даже более глубоко, но обратите внимание на сравнение с челноком. Можно же было бы, например, сказать: «Дни мои бегут быстрее, чем горная река», или как-то ещё. А челнок – это ведь челнок в руке кого-то, кто ткёт. В греческой мифологии челнок – это орудие мойр, или парок, которые ткут судьбы всего мира. А тут, естественно, челнок – в руке Бога. И в этом некий намёк, на то, что – горячая тема обсуждений в наши дни, и мы это в нашем храме обсуждали применительно к теме биологической эволюции на земле. Она происходит сама по себе или это всё-таки челнок, которым ткёт рука Бога? Всё нескончаемое богатство, этот богатейший ковёр красивой земной жизни – не ткёт ли его рука Бога? Вот на что’ нам намекает это сравнение с челноком. А «без надежды», то есть, в унынии, – это же главное орудие дьявола. За то и борется Иов, чтобы возвратить надежду, возвратить смысл жизни.

Вспомни, что жизнь моя дуновение, что око мое не возвратится видеть доброе

Дуновение – красивый образ, но «дуновение» по-еврейски «руах», а это слово означает не только ветер, движение воздуха, но и «дух», «Дух Божий», и дальше именно в этом смысле будет употреблено в 11-м стихе. Да, жизнь моя – дуновение ветра, но в этой фразе есть и второй смысл: «жизнь моя – дух, Дух Божий». Вот как бывает, когда человек говорит на самом деле больше того, что он хочет сказать.

Не увидит меня око видевшего меня; очи Твои на меня, - и нет меня. 

«Видевший» – это еврейское слово «рои», оно встречается в Библии в книге Бытия, когда Агарь неожиданно находит в пустыне колодец с водой, то это место так и называется – «Беэр-лахай-рои», «увидел Бог». Но в данном случае уже эта ассоциация подсказывает нам, что «видевший его» – это Бог (хотя слово написано с маленькой буквы в русском тексте). Слова «очи Твои на меня», обращённые к Богу, – это речь о том, что Бог смотрит на человека. Это часть того, о чём будет сказано дальше – что такое человек, что Ты всё время смотришь на него? А действительно, почему Бог всё время смотрит на человека? Ведь Иов это правильно понимает. Ему неуютно под этим взглядом Бога, особенно, когда он сидит на своей мусорной куче, но, тем не менее, он знает, что человек Богу очень небезразличен, или, как в Псалтыри говорится, что человек – это зеница ока Божьего. Нужен Богу человек, и это фундаментальная мысль, которая находится в контрасте с другим, что Иов говорит. «Да оставь меня, всё равно от меня уже никакого толка нет, и жизнь мне опостылела, и я Тебе не нужен» – это одна позиция. А другая позиция того же самого Иова – что я Тебе всё-таки нужен, очень нужен, только не понимаю, зачем, и хочу понять – зачем. Нам это, наверное, тоже знакомо по своей жизни, когда в нашей голове одновременно помещаются две мало совместимые точки зрения.

Редеет облако и уходит; так нисшедший в преисподнюю не выйдет, 10 не возвратится более в дом свой, и место его не будет уже знать его.

Преисподняя – это, естественно, Шеол, и «не возвратится» – это жалоба на то, что корень безнадёжности Шеола – это отсутствие воскресения! Но как Иову вообще такая мысль взошла, что из Шеола, хотя бы в принципе, возможно воскресение? А ведь взошла! Другим, большинству его современников, такое и в голову не могло прийти: попал в Шеол – на том всё и кончается. А у него такая мысль: жаль, что из Шеола нет воскресения. Вот это уже шаг ко Христу, к Воскресению Христову.

О фразе «место его не будет уже знать его». Когда апостол Павел в первом Послании к Коринфянам, в 15-й главе, говорит уже с новозаветной точки зрения: «не все мы умрём, но все мы изменимся», он говорит о том, что мы воскресшие уже будем не такими, как были до этого, как сейчас. Да ведь это же самое произошло с Христом! Воскресшего Христа сначала не узнала Мария Магдалина, потом, по дороге в Эммаус, не узнали Его ученики, которые Его прекрасно знали, потом Он мог сквозь стены проходить, через закрытые двери. То есть, Он – другой, Тот же, но другой, или, как говорит Павел, «не тело душевное, а уже тело духовное». Конечно, такого воскресшего (говоря уже не о Христе, а о воскресших людях) может место не узнать. То есть, эти слова 10-го стиха можно понять так, что, с точки зрения Иова (или автора книги), человек уже не вернётся в свое место, где он жил, и вообще на землю, а можно понять ещё и так: что он вернётся другим, что его и узнать-то нельзя будет. Опять двойной смысл. А какое место воскресшего? С точки зрения Нового Завета, место воскресших – это не наша земля, а это Новое небо, Новая земля и Новый Иерусалим. В новом Иерусалиме и люди будут новые – нам даже трудно себе представить, какими они будут (или, может, правильнее сказать, какими мы будем, если туда попадём). И понятно, что нас, какие мы теперь, этот новый Иерусалим, это новое место не узнает, и узнавать не захочет, потому что мы будем другими – лучше.

11 Не буду же я удерживать уст моих; буду говорить в стеснении духа моего; буду жаловаться в горести души моей».

Это, на самом деле, ключ ко всей концепции книги Иова. Горе выталкивает Иова за пределы того общепринятого богословия, которое он тоже разделял, когда у него было всё благополучно, и которое до нас доносят его друзья.

12 Разве я море или морское чудовище, что Ты поставил надо мною стражу? 

Море или морское чудовище по-еврейски «танин», слово, которое обозначает какого-то страшного дракона, левиафана, а это символы хаоса в ветхозаветном богословии, и плюс к тому – уже в поздне-ветхозаветном и в новозаветном богословии –левиафан, танин, морское чудовище – это символ дьявола. Иов говорит, что Бог поставил над ним стражу. На картинках, которыми замечательно проиллюстрировал эту книгу Уильям Блейк, показана эта стража над Иовом. Эта стража – это сатана, который держит свою убийственную руку над Иовом. Иов, конечно, не знает о существовании дьявола, но то, что в этом стихе соединяются понятия морского чудовища и некоего стража, означает, что где-то в подсознании (не знаю у кого – у Иова, или, может быть, у автора книги) соединены эти два образа: образ сатаны как стража, и образ сатаны как левиафана – морского чудовища. А это для нас ключ к тому, чтобы, когда появится этот левиафан в конце книги, мы понимали, что он означает на самом деле дьявола.

13 Когда подумаю: утешит меня постель моя, унесет горесть мою ложе мое, 14 ты страшишь меня снами и видениями пугаешь меня.

Не зря эти стихи поставлены рядом со словами о морском чудовище «танине», страже, то есть рядом с дьявольской тематикой. Бог не страшит снами и не пугает видениями. Двумя главами раньше Елифаз говорит: «вот, мне было видение», а совершенно не факт, что это видение от Бога, наоборот, то, что это видение такое страшное и пугающее, скорее подсказывает, что Елифазу это видение послал дьявол. А Бог тоже, конечно, ночью на ложе, на постель нашу посылает что-то, только Он не страшные видения нам посылает, а Он учит нас. В нескольких псалмах об этом сказано: «ночью Господь поучает меня».

15 и душа моя желает лучше прекращения дыхания, лучше смерти, нежели сбережения костей моих».

«Прекращение дыхания» – это, дословно, «удушение». Эта картина в еврейском тексте очень осязаема – что человеку надевают верёвку на шею и удушают его. Но Иов выражает готовность претерпеть такую страшную смерть. Христос тоже добровольно претерпел такую страшную смерть. И вот мысль Иова о том, что он готов к чему-то, что отдалённо предвосхищает крестную жертву Христа. Ради чего он готов к удушению, к прекращению дыхания? Ради того, чтобы просто физические страдания прекратились? Думаю, что нет, ради того, чтобы разрешить эту даже не свою проблему, а проблему всего человечества, Адама, проблему бессмысленности человеческого существования – разрешить, чтобы оно стало осмысленным. То есть, он готов к жертве, и не ради себя только, а ради людей. Эта мысль впервые появляется в этой главе – что кто-то жертвенным способом что-то может делать ради всего человечества.

16 Опротивела мне жизнь. Не вечно жить мне. Отступи от меня, ибо дни мои суета. 

Слово «суета» («хевел») означает пустоту, бессмысленность, и эта фраза означает, что мне опротивела моя пустая бессмысленная жизнь. Когда у него были дети, стада, богатства жизнь ему не была противной и не казалась пустой. Но оказалось, что это богатство и даже семья – это некая маска, а когда эта маска слетела, под ней оказалась пустота. Или, по крайней мере, так кажется Иову в этот момент. Это касается и нас. Мы тоже очень часто смысл жизни полагаем не в Боге, не в нашей связи с Богом, а вот в этом – в семье, в здоровье, в богатстве, и так далее. Пусть пример Иова будет нам в этом плане поучением.

1Что такое человек, что Ты столько ценишь его и обращаешь на него внимание Твое.

Яркие слова, но по-русски пропадает одна деталь еврейского текста. «Ценишь» – еврейское слово «гадал» – означает «возвеличиваешь». Здесь отношение Бога к людям. С одной стороны, Иов говорит Богу «я червь», «оставь меня в покое». С другой стороны, он говорит Богу: «Ты возвеличиваешь» – и даже не Иова лично, а вообще человека как такового, Адама, всё человечество. Тут проявляется двойственность, но она отражает не просто двойственность в мозгах самого Иова, а, как полюса магнита, отражает противоположную позицию дьявола и позицию Бога. Эти слова, действительно, так сформулированы, что их мог бы прочитать дьявол, и покивать головой (да-да, конечно, зачем Бог так человека возвеличивает, – совершенно зря, не нужно этого, да и не стоит этого человек). А мог бы эти слова, как вопрос, прочитать и Бог, и согласиться: да, что’ такое человек, что Я его так возвеличиваю, – сам человек этого не знает, только Я знаю, что’ такое человек, потому что только Я знаю Замысел Свой о человеке и обо всём человечестве. Вот одна фраза, а ее можно прочесть по-Божьему, а можно прочесть по-дьявольски.

18 посещаешь его каждое утро, каждое мгновение испытываешь его? 19 Доколе же Ты не оставишь, доколе не отойдешь от меня, доколе не дашь мне проглотить слюну мою?

Эти слова, наряду с 6-м стихом, который говорит, что дни Иова бегут слишком быстро, как бы намекают на то, что, с точки зрения Иова, Бог требует от человека слишком много, и слишком быстро, и человек просто не успевает за Богом. И это правильно. Но это не снимает того факта, что великий Замысел Бога о человеке имеет место, что Бог совершенно определённо верит в то, что этот Замысел о человеке осуществим – в отличие от дьявола, который воспринимает Бога и человека как Ахилла и черепаху – никогда «черепаха» (этот человек) не догонит этот Божий Замысел – «Ахилла». Я не случайно употребил это сравнение: Божий Замысел столь же парадоксален, как известный парадокс об Ахилле и черепахе.

Слово «посещаешь» – это еврейское слово «пакад», очень часто встречающееся во всей Библии. «Бог посетил кого-то» (например, народ Израиля Своим жезлом), чтобы не то что «наказать», а чтобы приложить хорошенько, чтобы он (народ), как заблудившаяся корова, вернулся на правильный путь. Так что страдания, испытания, – это может быть «посещение жезлом», чтобы наставить на путь истинный.

20 Если я согрешил, то что я сделаю Тебе, страж человеков! Зачем Ты поставил меня противником Себе, так что я стал самому себе в тягость? 

Иов дальше будет говорить о том, что он не согрешил. Тут он говорит «если я согрешил», то есть, он допускает возможность своего греха, но такого греха, о котором он сам, просто не знает, не имеет представления. С одной стороны, он говорит, как умный человек: мало ли, может быть, Бог видит какие-то мои грехи, которые я сам не вижу – это и к нам тоже относится. А с другой стороны, как честный человек, он не может каяться в грехах, которых он за собой не знает. И это предмет его дальнейшей дискуссии с друзьями. Друзья говорят: ну раз Бог с тобой такое сделал – посетил тебя таким суровым жезлом – наверное, ты как-то перед Ним согрешил, так что покайся в своих грехах. А Иову не то что сложно покаяться (сказано же в Библии: «Несть человекиже жив будет, и не согрешит»), он знает, что люди в той или иной мере грешны, но он не может каяться в том, чего он не знает за собой. Это очень важная черта Иова – предельная честность, и это одна из тех черт, которые позволяют ему выйти в пространство, так сказать, нового знания Бога, которое открывается перед ним в конце книги.

Ещё здесь есть деталь – опять употреблено слово «страж», которое было в 12-м стихе, и которое там, как я говорил, видимо, намёк на дьявола, хотя сам Иов этого не понимает. А «противник» – здесь ожидалось бы еврейское слово «сатан», то есть, сатана. Употреблено другое слово, которое означает «мишень». Тем не менее, это опять картина, когда Иов воспринимает в качестве своего противника Бога, а на самом-то деле его противником, сатаном, является сатана, дьявол. Но он этого просто не знает, и поэтому путает. С другой стороны, то слово, которое реально употреблено здесь в еврейском тексте – «мишень», цель, в которую стреляют, рисует картину, как будто Бог поставил Иова целью и какие-то Свои стрелы в нее пускает. В этой картине есть элемент правды. Только это не стрелы, которые предназначены для того, чтобы убить, а, скорее, нечто, что напоминает скальпель хирурга. Бог поставил, в этом смысле, Иова целью Себе, чтобы вскрыть какое-то самодовольное, замкнутое в себе, ограниченное представление о себе самом, о мире и о Боге – то, что показано в его друзьях, и что, вероятно, было и в Иове вначале. Бог этим, скажем прямо, кровавым хирургическим разрезом вскрывает это. Эта тема потом повторяется в Апокалипсисе применительно вообще ко всему миру.

21 И зачем бы не простить мне греха и не снять с меня беззакония моего? ибо, вот, я лягу в прахе; завтра поищешь меня, и меня нет.

Так могли говорить, наверное, мы с вами, когда были детьми, и, может быть, наши собственные дети нам тоже примерно так говорили: «Папа, вот я умру – ты пожалеешь, что ты меня так обижал, конфет не давал, шлёпал меня» (мало ли как родители могут обижать детей). Есть, конечно, такая интонация у Иова по отношению к Богу, но ведь в этой интонации есть и другое – обиженность сыновняя. То есть, несмотря на то, что Иов (как он считает) от Бога пострадал, отношение сыновства по отношению к Богу, восприятие Бога, как отца, у Иова сохраняется. Это тоже некий шаг к Новому Завету, к Иисусу Христу как Сыну Божию.

Запись 14 Глава 8 26- 04-17

Мы продолжаем чтение книги Иова. Сегодня у нас 8-я глава. Эта глава – часть самой большой порции книги Иова: диалога между Иовом и тремя его друзьями. В данном случае это 2-й из друзей Иова – Вилдад Савхеянин – говорит, с одной стороны, отвечая на предыдущую речь Иова, которая была в 6-й и 7-й главе, а с другой стороны, продолжая линию рассуждений Елифаза Феманитянина, которая была в 4-й и 5-й главах. Многие комментаторы как-то обходят своим вниманием весь этот большой диалог, рассуждая так: нам же сказано в конце, что друзья Иова говорили неправильно, ну а раз так, чего их слушать и в этом разбираться. Они, примерно, относятся к разговорам друзей так: собака лает, а караван идёт. Есть и другая точка зрения, которая тоже снижает значимость диалога с друзьями: друзья излагают точку зрения ветхозаветную, а Иов нас как бы ведёт в направлении Христа, в направлении Нового Завета, и сегодня, когда Христос уже пришёл, нам надо вдумываться в то, что’ Иов говорит, а то, что друзья говорили, – это уже «отыгранная партия». В этом резон какой-то, конечно, есть. Очень многое из того, что в этом диалоге выглядит как полемика, где не совсем понятно, кто прав, а кто нет, – с приходом Христа всё это проясняется и решается. Но с другой стороны, не нужно смотреть на аргументы друзей так свысока. Те ошибки, которые делают друзья, это ошибки тонкие, глубокие, их очень легко совершить человеку, и сегодня, в христианскую эпоху, эти ошибки повторяются, и мы, христиане, склонны их повторять. Поэтому мы, читая, должны внимательно смотреть: а не ошибаюсь ли я сам так, как ошибался тот или иной из друзей Иова.

Давайте теперь прочтём эту главу.

И отвечал Вилдад Савхеянин и сказал: долго ли ты будешь говорить так? - слова уст твоих бурный ветер! Неужели Бог извращает суд, и Вседержитель превращает правду? Если сыновья твои согрешили пред Ним, то Он и предал их в руку беззакония их. Если же ты взыщешь Бога и помолишься Вседержителю, и если ты чист и прав, то Он ныне же встанет над тобою и умиротворит жилище правды твоей. И если вначале у тебя было мало, то впоследствии будет весьма много. Ибо спроси у прежних родов и вникни в наблюдения отцов их; а мы - вчерашние и ничего не знаем, потому что наши дни на земле тень. 10 Вот они научат тебя, скажут тебе и от сердца своего произнесут слова: 11 поднимается ли тростник без влаги? растет ли камыш без воды? 12 Еще он в свежести своей и не срезан, а прежде всякой травы засыхает. 13 Таковы пути всех забывающих Бога, и надежда лицемера погибнет; 14 упование его подсечено, и уверенность его - дом паука. 15 Обопрется о дом свой и не устоит; ухватится за него и не удержится. 16 Зеленеет он пред солнцем, за сад простираются ветви его; 17 в кучу камней вплетаются корни его, между камнями врезываются. 18 Но когда вырвут его с места его, оно откажется от него: "я не видало тебя!" 19 Вот радость пути его! а из земли вырастают другие. 20 Видишь, Бог не отвергает непорочного и не поддерживает руки злодеев. 21 Он еще наполнит смехом уста твои и губы твои радостным восклицанием. 22 Ненавидящие тебя облекутся в стыд, и шатра нечестивых не станет.

Несколько слов о конкретных еврейских выражениях в тех местах, где это существенно для понимания смысла. Например, в 5-м стихе: «Если же ты взыщешь Бога и помолишься Вседержителю, и если ты чист и прав, то Он ныне же встанет над тобою и умиротворит жилище правды твоей». Слово «помолишься» – это еврейское слово «тиханан», оно имеет корень «ханан», который является характеристикой Бога (милость Бога). То есть, ты не просто помолишься, а «ты воззовёшь к милости Бога». При чтении этого возникает такое странное ощущение (как говорят сегодня, когнитивный диссонанс): Вилдад говорит, что надо взывать к милости Бога, а у него-то самого в его словах по отношению к Иову много ли милости, вот этой самой «ханан»? Берёт ли он от Бога это свойство? Нет.

В шестом стихе: «если ты чист и прав». Слово «прав» – это еврейское слово «яшар», оно означает не просто правоту, а правоту – прямоту. Вот чем отличается Иов от своих друзей – именно этой прямотой. Они говорят умно, и они богословски глубокие люди, но вот у них всё время рассуждения идут, как говорится, зигзагами. А Иов – человек прямой, и как от него ни добиваются того, чтобы он признался, что он грешит, он не признаётся, потому что он прямой человек и не знает, в чём его грех. «Господи, покажи мне, где мой грех, и я признаю мой грех. Но если нет, если я его не вижу, то что же я врать-то буду!». Он врать не хочет, потому что он именно «яшар».

Ещё говорится в 6-м стихе: «Бог встанет над тобою». «Встанет» – это еврейское слово «ур», оно на самом деле означает «проснётся». То есть, у Вилдада такая картина, что несчастье Иова – это случайность: ну, Бог на минуточку заснул, и вот что-то случилось с Иовом. Вот сейчас Бог проснётся, и всё поправит, и всё будет хорошо. Мы-то с вами знаем из 1-й и 2-й глав, что тут не в том дело, что Бог спит, а гораздо глубже – тут спор между Богом и дьяволом.

Ещё: в 6-м стихе сказано «умиротворит жилище правды твоей». «Умиротворит» – это слово «шалам», оно имеет корень «шалом» (мир), но оно, кроме того, что умиротворит, означает ещё «восставит» твоё жилище, твой дом. Какой дом? Духовный, наверно, а не тот физический, который упал на голову его детей.

Седьмой стих: «И если в начале у тебя было мало, то впоследствии будет весьма много». В еврейском тексте нет «в», а сказано примерно так: начало у тебя маленькое, а конец возрастёт и будет огромным. Ну, тут есть своя правда, потому что мы ведь понимаем, что начало – Иов, а конец-то – Христос. В этом смысле Вилдад тут прав.

Девятнадцатый стих: слово «Вот радость пути его! а из земли вырастают другие». Такая картина: растение вырастает из земли, да только употреблено здесь в качестве слова «земля» не обычные в таких случаях еврейское слово «эрец» или «адама», а слово «афар», которое не землю означает, а «прах, пыль». Это слово несколько презрительное даже: «вот, ты пыль, и из пыли вырос, и другие, такие же как ты, из пыли вырастут».

Двадцатый стих: «Бог не отвергает непорочного и не поддерживает руки злодеев». «Непорочный» – здесь употреблено еврейское слово «там», которое означает, строго говоря, «цельный человек». Невольно возникает вопрос: Вилдад и все друзья считают себя цельными, они держатся за своё богословие, классическое богословие Ветхого Завета, и от него не отступают ни на шаг. Так это они цельны? Или, может быть, цельный всё-таки Иов, но другой цельностью – не богословской, логической, а какой-то душевной, сердечной цельностью, цельностью своей связи с Богом? Кто из них может быть назван «том»?

Слова «не поддерживает руки злодеев» дословно звучат, как «не поддерживает руки зла» (употреблено слово «ра» – «зло»). Слово «ра» в Ветхом Завете всегда есть некий синоним для дьявола, где «ра» – там дьявол. Тут очень проблемные, хотя вроде бы невинные слова: «Бог не поддерживает руки зла» – а мы же в 1-2 главах читаем о зле, воплощённом в дьяволе, что Бог не то чтобы поддержал его руку, но и не схватил его за руку тоже. Вот какой глубокий вопрос стоит за этими словами. Но мы сейчас не будем его сходу решать, потому что надо всю книгу прочесть, чтобы дозреть до правильного понимания этого вопроса.

Двадцать второй стих: «Ненавидящие тебя облекутся в стыд, и шатра нечестивых не станет». Это очень характерно для Вилдада и вообще друзей. Кто-то Иова ненавидит? У него что, проблемы в том, что его кто-то ненавидит? Он на мусорной куче сидит, ему вообще не до этого. И кто эти нечестивые, и что Иову до нечестивых? Вы о нём скажите что-то, что ему надо в этой отчаянной ситуации услышать, а они говорят какую-то абстракцию, что у Бога на этой земле всё правильно. Это очень типично для речей друзей. Перед ними сидит друг, ему надо сказать что-то конкретное, как человеку. Бог хочет, чтобы люди людям говорили что-то такое, что этим людям сейчас нужно. А друзья, как лектор в аудитории, читают богословскую лекцию Иову.

Теперь давайте сосредоточимся на общем смысле того, что здесь сказано.

Как понимать эту речь Вилдада? Во-первых, разумеется, речь Вилдада – это часть длинного диалога Иова с его друзьями, где каждый из друзей говорит по три раза, и Иов отвечает им на все эти их слова. В данном случае фрагмент диалога, который мы прочли, связан с предыдущими словами Иова, которые были сказаны в 6-й и 7-й главах, и со словами Елифаза, которые были сказаны в 4-й и 5-й главах, поэтому это всё надо смотреть в такой связке. И ещё обращаю ваше внимание на то, что, как у инструментов в оркестре, у каждого из троих друзей Иова свой голос. У Елифаза был свой голос, а Вилдад что-то говорит вроде похожее, но другим, своим голосом. Во всяком случае, чувствуется, что Вилдад говорит проще, жёстче и прямее, чем Елифаз, который так мягко говорит, мягко стелет, но как-то уклончиво.

Начнём с того, как реагирует Вилдад на предыдущие слова Иова. Во-первых, Иов говорит в 6-й главе (14-15-й и 24-27-й стихи):

14 К страждущему должно быть сожаление от друга его, если только он не оставил страха к Вседержителю. 15 Но братья мои неверны, как поток, как быстро текущие ручьи.

24 Научите меня, и я замолчу; укажите, в чем я погрешил. 25 Как сильны слова правды! Но что доказывают обличения ваши? 26 Вы придумываете речи для обличения? На ветер пускаете слова ваши. 27 Вы нападаете на сироту и роете яму другу вашему. 

Очень острый упрёк друзьям: что они не друзья, а так себе. И как отвечает Вилдад на этот упрёк? Никак. Почему? Я думаю, потому, что Вилдад считает, что они, друзья, по большому счёту, Иову ничего не должны. Иов считает, что они должны как-то его утешать, помогать, а Вилдад считает, что Иов должен все претензии предъявлять к самому себе (как в 3-ем стихе: «Неужели Бог извращает суд, и Вседержитель превращает правду? Если сыновья твои согрешили пред Ним, то Он и предал их в руку беззакония их»).  То есть, сыновья виноваты, сам Иов виноват, но друзья тут ни при чём. Или же Иов должен предъявлять претензии Богу, если он желает, но эти претензии бессмысленны, потому что, как сказано в 20-м стихе, «Бог не отвергает непорочного и не поддерживает руки злодеев». Вот такая позиция – моя хата с краю – у Вилдада по отношению к претензиям Иова: что претензия эта – мимо, не туда направлена, друзья ни при чём.

Ещё Иов говорит в 6-й главе очень яркие слова (4-й стих): «стрелы Вседержителя во мне; яд их пьет дух мой; ужасы Божии ополчились против меня». Какая это глубокая мысль! Не просто какое-то страдание, несчастье, случайность, а что-то такое, неведомое доселе, – ужасы Божии. И, конечно, Вилдад на эти слова Иова должен был бы как-то отреагировать, хотя бы спросить, что это за ужасы Божии. А он не реагирует никак, потому что у него нет опыта переживания ужасов Божиих. Потому что понимание глубины устроенного Богом мира, в котором можно найти ужасы тоже, как на дне океана можно найти каких-то ужасных животных, это – опыт Иова и только Иова (ну, или опыт Освенцима). Пока туда не попадёшь, этого не узнаешь, а он не знает, поэтому и не реагирует никак.

Дальше – посмотрите, чего хочет Иов в своих словах в предыдущей главе. Он уже даже не просит, чтобы Бог его излечил, чтобы вернул детей, собственность, и так далее. Он говорит (7-я глава, 2-й стих,16-й стих, 20-й стих):

Как раб жаждет тени, и как наемник ждет окончания работы своей

16 Опротивела мне жизнь. Не вечно жить мне. Отступи от меня, ибо дни мои суета. 17 Что такое человек, что Ты столько ценишь его и обращаешь на него внимание Твое».

20 Если я согрешил, то что я сделаю Тебе, страж человеков! Зачем Ты поставил меня противником Себе, так что я стал самому себе в тягость?

Чего Иов хочет, чего он требует от Бога? Не прекращения страданий, а смысла в этих страданиях. Он готов эти страдания переносить вплоть до самой смерти, если в них есть какой-то смысл, но смысла этого он не видит. А вот как отвечает Вилдад: «и если ты чист и прав, то Он ныне же встанет над тобою и умиротворит жилище правды твоей. И если вначале у тебя было мало, то впоследствии будет весьма много». Такое ощущение, что Вилдад вообще не понимает, что нужно Иову. Замечательное утешение! Правда, так в итоге по книге и получится, но это как бы побочный результат. Иов не этого хочет. И ещё – что ему предлагает Вилдад вместо смысла жизни. Вот как он говорит: «Неужели Бог извращает суд, и Вседержитель превращает правду?». Он ему предлагает cуд, справедливость, правду, воздаяние по заслугам и по грехам. А Иову нужно не воздаяние по заслугам и по грехам. Иову нужен смысл, но его тяги к смыслу, его жажды смысла Вилдад просто не понимает, и очень примитивно толкует то, чего хочет Иов в своей отчаянной ситуации.

Иов говорит такие слова в 6-й главе, в 7-м стихе: «До чего не хотела коснуться душа моя, то составляет отвратительную пищу мою». Вся эта ситуация – это такая, говоря метафорически, отвратительная пища (например, язвы, которыми он поражён, из-за которых его жене противно даже его коснуться, и то, что все люди, в общем-то, отвернулись от него). И можно его понять и ему посочувствовать. А что ему на это отвечает Вилдад? «Бог встанет над тобою и умиротворит жилище правды твоей», короче, потерпи – всё будет хорошо в итоге. Мы сами, может быть, страдающих людей вот так же утешали – потерпи, всё будет хорошо. Книга Иова нам показывает, что нечто другое требуется в этой ситуации: не «потерпи», а помощь в осмыслении происходящего. Но друзья не могут в этом помочь. Только Бог поможет Иову в конце этой книги найти смысл того, что происходит.

Ещё один момент: в 6-й главе, в 30-м стихе Иов говорит: «Есть ли на языке моем неправда? Неужели гортань моя не может различить горечи?». А что ему на это отвечает Вилдад? Есть неправда в том, что говорит Иов, или нет? Вилдад отвечает: есть. Потому что мы, люди, правды вообще не можем знать: «мы вчерашние и ничего не знаем, потому что наши дни на земле тень».

Дальше в 7-й главе Иов говорит (21-й стих):

21 И зачем бы не простить мне греха и не снять с меня беззакония моего? ибо, вот, я лягу в прахе; завтра поищешь меня, и меня нет.

Он просит милости Бога (вот этого «хан’ана» или «хеседа»). А что ему отвечает Вилдад? Опять словами в 20-м стихе насчёт того, что если ты непорочен, то Бог тебя не отвергнет, а если Бог тебя не поддерживает, значит, ты злодей. То есть, на взывание к милости Вилдад отвечает: ты получи по заслугам, Иов. Ты получил по заслугам, и дети твои тоже. То есть, конечно, Вилдад этого точно не знает, но он так это понимает. Со стороны Иова – призыв к милости, со стороны Вилдада – такое понимание справедливости, что получи по заслугам и, как говорится, отчаливай.

Ещё у Иова есть такая знаменитая жалоба на место человека в мире вообще, на то, что у человека в мире какое-то неустойчивое место. Вот это (7-я глава, 1-й стих и дальше с 6-го стиха):

Не определено ли человеку время на земле, и дни его не то же ли, что дни наемника? 

Дни мои бегут скорее челнока и кончаются без надежды. Вспомни, что жизнь моя дуновение, что око мое не возвратится видеть доброе. Не увидит меня око видевшего меня; очи Твои на меня, - и нет меня. Редеет облако и уходит; так нисшедший в преисподнюю не выйдет, 10 не возвратится более в дом свой, и место его не будет уже знать его.  Вилдад с такой характеристикой места человека в жизни не только согласен, он её ещё даже усиливает своим сравнением человека с камышом, с чем-то таким неустойчивым, у которого корней толком нет. Вот эти слова с 11-го стиха 8-й главы:

11 поднимается ли тростник без влаги? растет ли камыш без воды? 12 Еще он в свежести своей и не срезан, а прежде всякой травы засыхает. 13 Таковы пути всех забывающих Бога, и надежда лицемера погибнет, 14 упование его подсечено, и уверенность его - дом паука. 15 Обопрется о дом свой и не устоит; ухватится за него и не удержится. 16 Зеленеет он пред солнцем, за сад простираются ветви его, 17 в кучу камней вплетаются корни его, между камнями врезываются.  18 Но когда вырвут его с места его, оно откажется от него: "я не видало тебя!", 19 Вот радость пути его! а из земли вырастают другие. 

«Лицемера» – он что’, хочет сказать, что Иов лицемер? Из них двоих он сам больше похож на лицемера) Вроде бы он поддерживает мысль Иова о том, что у человека в мире такое неустойчивое место, но он превращает это, в сущности, в насмешку над человеком, говоря, что человек – такая трава, которая сегодня есть, а завтра будет брошена в печь (это Христос такой траве противопоставляет людей). Так ведь на человека так именно сатана смотрит: что’ за важность – человек. Слова, которые Иов говорит насчёт того, что «место его не узнает его» – эти же самые слова повторяет Вилдад: «когда вырвут его с места его, оно откажется от него: "я не видало тебя!"» – но он превращает эти слова, в сущности, в обвинение. Он повторяет обвинение дьявола: вы, люди, вообще, существа, как говорится, преходящие, неустойчивые (мелкая шелупень такая), место ваше не узнает вас, да и не должно оно вас узнавать – какое вы вообще значение имеете? Или, как Вилдад говорит дальше, «из земли («из праха») вырастают другие». Один уйдёт – другой на его месте вырастет – это совершенно дьявольская позиция. И поэтому на обращённый к Богу фундаментальный вопрос Иова (в 7-й главе, в 17-м стихе): «Что такое человек, что Ты столько ценишь его и обращаешь на него внимание Твое?» – ответ Вилдада, по большому счёту, «что такое человек? – да ничто». И этот ответ – ровно тот, которого хочет добиться дьявол с самого начала этой книги. Не то, чтобы Вилдад нарочито, как одержимый дьяволом, действовал, нет. Но такая его позиция, вроде бы богословски оправданная, вот куда ведёт. Как Пушкин писал: «Ведь в мрачный ад дорога широка».

Ещё один важный момент об этих ответах Вилдада Иову. Иов говорит в 7-й главе, в 11-м стихе: «Не буду же я удерживать уст моих; буду говорить в стеснении духа моего; буду жаловаться в горести души моей». То есть, Иов воспринимает свою ситуацию, как право и стимул говорить Богу не так, как он говорил с Богом до этого – осторожно, умеренно, а говорить с Богом открыто, напрямую. Это возмущает Вилдада, и он поэтому говорит Иову во 2-м стихе 8-й главы: «долго ли ты будешь говорить так? - слова уст твоих бурный ветер!». Он считает, что с Богом так говорить нельзя ни в какой ситуации, ни при каких условиях. Но Бог-то именно этого хочет – чтобы Иов преодолел эти Вилдадовские пределы и ограничения, вырвался за забор этой зоны, в которую друзья сами себя заключили.

Это о реакции Вилдада на то, что говорил Иов в предыдущих главах. Теперь как Вилдад, в каком-то смысле, развивает речь Елифаза, которая была в 4-й-5-й главе? Развитие – это, с одной стороны, продолжение, а с другой стороны, какое-то изменение, дополнение. Начну с продолжения – с того, в чём Вилдад продолжает логику Елифаза. Первое – это то, что (как говорит Елифаз) мир устроен так, что в нём логично воздаётся и праведникам по их праведности, и грешникам по их грехам. Вот что’ говорит Елифаз в 7-м стихе 4-й главы:

Вспомни же, погибал ли кто невинный, и где праведные бывали искореняемы? Как я видал, то оравшие нечестие и сеявшие зло пожинают его; от дуновения Божия погибают и от духа гнева Его исчезают. 

Практически то же говорит Вилдад в 8-й главе, в 4-м стихе (про сыновей): «если они согрешили перед Богом, то Он и предал их в руку беззакония их». И дальше в 20-м стихе: «Бог не отвергает непорочного и не поддерживает руки злодеев». Это одна из фундаментальных особенностей богословия всех друзей, они до самого конца ни на миллиметр с этой позиции не сойдут: что Бог всё делает правильно, справедливо, кто страдает, тот страдает не зря, а кто награждается, и получает какие-то блага – тот тоже получает от Бога эти блага не зря. Так они этого и будут держаться. Конечно, ситуация Иова в это не вписывается, поэтому они не могут впустить в себя ситуацию Иова: тогда им от этой привычной, уютной картины мира придётся отказаться.

Ещё Елифаз говорит о том, что о Боге нельзя судить человеку, потому что мы плоть, мы от Бога очень далеки. Что мы можем о Нём знать, как мы можем о Нём судить? 4-я глава, 17-й стих:

1человек праведнее ли Бога? и муж чище ли Творца своего?

Это поддерживает Вилдад (8-я глава, 3-й стих):

Неужели Бог извращает суд, и Вседержитель превращает правду?

Дальше Елифаз говорит:

18 Вот, Он и в Ангелах Своих усматривает недостатки, 19 тем более - в обитающих в храминах из брения, которых основание прах, которые истребляются скорее моли 20 Между утром и вечером они распадаются; не увидишь, как они вовсе исчезнут.  21 Не погибают ли с ними и достоинства их? Они умирают, не достигнув мудрости.

И то же, естественно, говорит Вилдад (8-я глава, 9-й стих):

9а мы - вчерашние и ничего не знаем, потому что наши дни на земле тень. 

Несколько иронично то, что они это говорят о людях, то есть, и о самих себе. Но, видимо, себя они всё же не включают в это, потому что они тут занимают позицию мудреца.

Ещё один момент, в котором продолжает Вилдад Елифаза. Елифаз держится той точки зрения, что в итоге всё будет хорошо. Будет хорошо у Иова в итоге, и вообще у всех всё будет хорошо, но в итоге. Вот как он говорит в 5-й главе, 24-й стих:

24 И узнаешь, что шатер твой в безопасности, и будешь смотреть за домом твоим, и не согрешишь. 25 И увидишь, что семя твое многочисленно, и отрасли твои, как трава на земле. 26 Войдешь во гроб в зрелости, как укладываются снопы пшеницы в свое время. 

Ну, и ровно то же самое в конце 8-й главы говорит Вилдад:

21 Он еще наполнит смехом уста твои и губы твои радостным восклицанием. 22 Ненавидящие тебя облекутся в стыд, и шатра нечестивых не станет».

Теперь как изменяет и развивает Вилдад то, что говорил Елифаз. Елифаз был уверен в непорочности Иова. Он только считал, что Иов проявляет слабость, но в той ситуации, в какую он попал, для человека естественно проявить слабость. Вот 2-6 стихи 4-й главы, говорит Елифаз:

не тяжело ли будет тебе? Впрочем кто может возбранить слову! Вот, ты наставлял многих и опустившиеся руки поддерживал, падающего восставляли слова твои, и гнущиеся колени ты укреплял. А теперь дошло до тебя, и ты изнемог; коснулось тебя, и ты упал духом. Богобоязненность твоя не должна ли быть твоею надеждою, и непорочность путей твоих - упованием твоим?.

А Вилдад? У него уже сомнения. Он уже говорит о непорочности Иова со сплошными «если» (8-я глава, с 5-го стиха:

Если же ты взыщешь Бога и помолишься Вседержителю, и если ты чист и прав, то Он ныне же встанет над тобою

А насчёт сыновей – он просто-таки уверен, что они в чём-то согрешили. Он, правда, опять употребляет слово «если»:

Если сыновья твои согрешили пред Ним, то Он и предал их в руку беззакония их. 

Но они же погибли! Значит (по логике Вилдада), и согрешили, было у них беззаконие, вот они и пострадали по своим делам! Я думаю, что то’, что Вилдад реагирует так, я бы сказал, агрессивно, и уже подозревает Иова в каких-то грехах, – это его реакция на предыдущую речь Иова, которая своей дерзостью (с точки зрения Вилдада) его возмутила, и он Иова уже по-другому воспринимает, уже не как одного из «своих», такого приличного, благочестивого, хотя и пострадавшего человека, а скорее, на него смотрит, как на дерзеца и грешника.

Я говорил о слабости человека, как она фигурирует у Елифаза (в 5-й главе, 6-й стих):

6Так, не из праха выходит горе, и не из земли вырастает беда;но человек рождается на страдание, как искры, чтобы устремляться вверх.

Эти слова в какой-то мере подтверждает Иов в 6-й главе, 11-13-м стихах:

11 Что за сила у меня, чтобы надеяться мне? и какой конец, чтобы длить мне жизнь мою? 12 Твердость ли камней твердость моя? и медь ли плоть моя? 13 Есть ли во мне помощь для меня, и есть ли для меня какая опора?

Но когда Вилдад подхватывает эту тему слабости в сравнении Иова с камышом и в словах, что вот это место откажется от тебя и скажет «я не видало тебя», и в ироничном «вот радость пути его», то у Вилдада получается, что слабость – это уже грех, что слабый человек – это грешный человек, что безгрешный человек должен быть сильным духовно, а раз Иов проявляет такую слабость, то это плохо. «Слабость – это плохо» – такова позиция Вилдада, в отличие от позиции Елифаза.

Елифаз с Иовом деликатен. Он, видимо, и человек сам такой, по природе деликатный (но я должен сказать, что эта деликатность – всё-таки, скорее, внешняя форма, потому что на самом деле его неявные упрёки Иову нисколько не меньше, чем упрёки Вилдада). Он так деликатно говорит в 4-й главе, во 2-м стихе:

если попытаемся мы сказать к тебе слово, - не тяжело ли будет тебе?

У Вилдада, конечно, никаких таких сомнений нету, он прямее, грубее. Он говорит: «Долго ли ты будешь говорить так? Слова уст твоих – бурный поток». Но, с одной стороны, может быть, в этом есть и свои плюсы: то’, что Елифаз так покрывает и мягко стелет, Вилдад говорит напрямую. С другой стороны, видно, что всё-таки Елифаз Иову хоть сколько-то сочувствует, а у Вилдада никакого сочувствия Иову не видно. Есть такие люди – может быть, в своём роде и неплохие, и прямые, и помочь могут в какой-то ситуации, а вот посочувствовать не могут, не дано им этого поворота души. Вот, видимо, Вилдад из таких.

Когда Елифаз говорит с Иовом, бо’льшую часть своих упрёков он адресует не Иову лично, а как бы говорит вообще о человечестве. А Вилдад уже обращается к Иову напрямую, и все его слова – это прямые уколы в адрес Иова.

Вот такое развитие от Елифаза к Вилдаду. Теперь, в качестве заключения этой главы, я хотел бы сформулировать основные тезисы, которые выдвигает Вилдад. Это одна из самых существенных вещей: понять, что’, собственно, говорят друзья Иова, и в чём и почему они неправы. Давайте подойдём к речам Вилдада, к его тезисам с этой точки зрения.

Первое – это то, что он говорит Иову во 2-м стихе: «слова уст твоих бурный ветер!». Он, фактически, упрекает Иова в эмоциональности, и за этим стоит то, что такие эмоциональные выплески и выкрики Иова – это всё не нужно, никакой правды в этом нет и быть не может. Нужна логика, логичное богословское рассуждение, разумное понимание. А то, что делает Иов, эти его как бы рассуждения о Боге и о человеке, эмоциональные рассуждения – это то, что по-английски называется «wishful thinking», то есть мышление, которое рождается не разумом, а эмоциями, и чего человек хочет в итоге получить, к тому его рассуждения и приводят.

Теперь возражение, которое я бы хотел сформулировать этой позиции, этому пренебрежению эмоциями. Вся Библия своим бесконечным упоминанием слова «сердце» («лэв») в Ветхом Завете, не говоря уже о Новом, нам говорит о том, что сердце может открыть человеку в Боге больше, чем разум, что познание Бога – это не интеллектуальное познание. Оно включает в себя интеллектуальный элемент, разумеется, но к этому далеко не сводится, и без этого голоса сердца, без того, что Вилдад называет «бурным ветром», Бога, по большому счёту, познать нельзя, потому что «познание» (по-еврейски это слово «йада») означает одновременно совокупление, соединение с Богом как Адам познал свою жену Еву. То есть, это намёк на любовное соединение. Разумное познание – это познание без любви. Познание эмоциональное – это познание, включающее в себя элемент любви, который у Иова к Богу несомненно есть, и будет до самого конца, несмотря на все его жалобы и претензии к Богу. Так в жизни бывает: кто-то любит кого-то, и обижен на него (на неё), и хочет уйти, расстаться, и уже не хочет любить, но не может, потому что любит. Так же и Иов по отношению к Богу: он любит Бога и, несмотря на острую обиду на Бога и на непонимание Бога, от Бога уйти не может. Это что – разум ему диктует? Нет, сердце. Вот каков «бурный ветер», о котором так презрительно отзывается Вилдад.

Ещё один тезис Вилдада – о том, что Бог всегда прав:

3Неужели Бог извращает суд, и Вседержитель превращает правду?

Раз Бог всегда прав, значит, страдание Иова оправдано – мы, люди, можем не понимать, чем оно оправдано, а Бог понимает. Дыма без огня не может быть. Раз Бог заставил Иова страдать, значит, какой-то грех за Иовом есть. А мы-то знаем, читая первые две главы, что этот огонь не от Бога. Огонь-то этот от дьявола исходит.

Теперь возражение к этой позиции Вилдада, что страдания, как дыма без огня, не бывает без греха. Это же логика такая: вот я вижу дым, значит, где-то есть огонь. Да, пословица так говорит. Но это же рассуждение от следствия к причине, и именно в этом и есть настоящее wishful thinking: ты видишь результат, и ты под этот результат подгоняешь логику вывода. Примерно так, как мы все в школе поступали, когда сталкивались с задачей, которую не можем решить. Мы заглядывали в ответ, и начинали думать, как подогнать все наши вычисления, чтобы получился такой ответ. Это ровно то же самое, что делает Вилдад и все друзья: видя это страдание, они просто как постулат, как аксиому принимают без рассуждения, что это страдание правильное, что оно Богом послано, и начинают подбирать способ, как это доказать. Так что то, в чём обвиняет Вилдад Иова (с этим его «бурным ветром»), на самом деле, он сам и делает – подгоняет реальность под желаемое.

Дальше – точка зрения Вилдада: всё в итоге будет хорошо. Но когда хорошо? Вот как Вилдад говорит в 7-м стихе: «И если в начале у тебя было мало, то впоследствии будет весьма много», то есть, «цыплят по осени считают». Да, сейчас ты, Иов, страдаешь, но потерпи, дождись конца. Не то что это совсем уж принципиально неверно. Есть такая английская святая Юлиана Норвичская, и у неё есть замечательные слова, очень любимые в английском богословии: «И всё будет хорошо в конце, и со всеми будет хорошо» (ну, по-английски это красивее звучит). Вдумайтесь в это! Вот Иов: страдает, всё потерял (детей, собственность, здоровье), но в конце всё будет хорошо. То, что в конце всё будет хорошо, оправдывает это страдание? Напомню Достоевского – разговор с Иваном Карамазовым о слезинке ребёнка и о предустановленной гармонии, которая не оправдывает слезинку ребёнка. Даже такой далеко не святой человек, как Иван Карамазов, говорит, что он такую плату, как ребёнок, растерзанный псами, которого он там рисует, не готов платить даже за предустановленную гармонию.

И в дополнение к этому хочу сказать – в конце в книге Иова всё будет-таки хорошо (с некоторыми оговорками: это «всё будет хорошо» может быть наследием первого варианта, когда книга Иова родилась в глубокой древности, где всё не так парадоксально, как мы читаем, а всё было прямо и логично типа «Бог вознаградил Иова за его терпение, и всё у него в конце стало хорошо»). Может быть, то, что Иову в конце всё вернули, – это некоторая ирония автора, который нам подмигивает – ну, и что, что ему вернули, ему что, новые дети заменяют старых детей? Но давайте примем это, как говорится, наивно: в конце книги, в итоге, у Иова всё стало хорошо. Но почему? Потому, что он послушал своих друзей, и, как говорит Вилдад, «если в начале у тебя было мало, то впоследствии будет весьма много» – это всё сбылось? Это сбылось именно потому, что Иов не послушал друзей, а стало всё хорошо, потому что Иов говорил о Боге правильнее, чем его друзья (так Сам Бог сказал).

Ещё один тезис Вилдада – в 9-м стихе: «мы - вчерашние и ничего не знаем, потому что наши дни на земле тень».  Раз мы ничего не знаем, потому что мы, вчерашние, живём короткий период, как псалом говорит – дней наших семьдесят лет, а при большой крепости восемьдесят лет – так какой из этого выход? Вилдад говорит: «спроси у прежних родов и вникни в наблюдения отцов их; вот они научат тебя, скажут тебе и от сердца своего произнесут». То есть, раз мы, люди, индивиды, так мало живём, что ничего даже не можем узнать, то надо опираться на коллективный опыт, на коллективную мудрость. А чего хочет Бог от Иова? Чтобы он выломился за пределы этой коллективной мудрости личным усилием. Это, видимо, одна из причин, почему книгу Иова даже в Библию не хотели включать, есть предание, что даже Гамалиил выражал сомнение, что надо включать, потому что ну как это так – опыт народа Израиля, коллективный, за тысячелетия, как бы меньше, чем личное усилие одного человека, Иова? Но Христос именно это нам показал. Конечно, Христос не человек, а Богочеловек, но всё-таки Он личность, Он индивид, Он один, Он ни в коем случае не коллектив, и вот это Его одно личное усилие на кресте, действительно, перед Богом больше значит, чем весь коллективный опыт огромного народа Израиля за тысячелетия – мудрецов, пророков, и так далее, и больше правды в нём. Хотя Вилдад почему-то предполагает, что в коллективной мудрости больше знаний о Боге, чем у одного человека вообще может быть, он в этом ошибается. Коллективы отнюдь не так мудры. Вы посмотрите, как себя ведут человеческие коллективы, например, государства. Или какие-нибудь другие организации, в которых участвуют тысячи и миллионы людей. Мне кажется, что коллектив знает о Боге ещё меньше, чем один индивид. Конечно, такая постановка вопроса с моей стороны несколько даже дерзка, потому что мы с вами всё-таки относимся с уважением и к Библии, которая, как-никак, представляет собой коллективную мудрость, и к опыту христианской Церкви, который тоже есть некая коллективная мудрость. Да, это так. Я сам отношусь с огромным уважением к этому опыту Церкви. Только мне и опыт Церкви, и опыт, который заключён в Библии, всё-таки кажется отличным от того, что обычно понимается под коллективным опытом. Коллектив – это когда какие-то миллионные толпы собираются на демонстрацию, что-нибудь выкрикивают, какой-нибудь лозунг – есть же разница между этим и тем, что доносит до нас христианская Церковь или Библия. В том-то и дело, что опыт, заключённый в Библии и в христианском богословии, – это опыт отдельных людей. Мы можем назвать по именам всех тех, благодаря кому Бог сумел вложить в Библию то, что Он вложил, благодаря кому христианское богословие вот такое замечательное, как оно есть. Это не плод коллективной деятельности, это плод деятельности отдельных людей. Так и всё – литература, искусство – разве мы можем сказать, что литература – это плод деятельности союза писателей? Разве союз писателей делает литературу? Нет. У Вознесенского, есть замечательная строка: «Но верю ямоя родня – две тысячи семьсот семнадцать поэтов нашей федерации – стихи напишут за меняОни не знают деградации»Так вот, не напишут. Так и тут: за Иова никто не решит ту проблему, которую Бог заставил его решать, никто, все эти тысячи замечательных людей, отцов, которые ему предшествуют. Это, конечно, опять нам напоминает о Христе. Кто может заменить Христа на кресте? Никто.

И последнее, опять в связи с коллективным опытом. Вилдад говорит: «Если ты чист и прав, то Он ныне же встанет над тобою и умиротворит жилище правды твоей». «Жилище правды твоей» – это как бы некий духовный дом, в котором должен жить Иов. А потом он говорит (и это тоже некий укол Иову): «уверенность его - дом паука. Обопрется о дом свой и не устоит; ухватится за него и не удержится». А говорит-то он это сразу после слов о мудрости отцов прежних родов, то есть, такое ощущение, что тот, кто не опирается на мудрость прежних родов, тот строит себе, как говорил Христос, дом на песке, или, говоря другими словами, это камыш или вьюн, что-то такое, на что опереться нельзя.

С одной стороны, конечно, для нас опыт предыдущих времён – это опора. А с другой стороны, подумаем, что такое вера. У Павла есть определение, которое, к сожалению, неточно переведено в 11-й главе Послания к Евреям, как «вера – это уверенность в невидимом». Но я хочу из этого определения взять главное: что вера – это не опора на что-то чёткое, как можно сесть на стул и сидеть, или встать на пол и стоять. Природа веры другая. Опора на веру – это, примерно, как птица опирается на воздух. Воздух – это ничто (по крайней мере, с точки зрения времени Иова), а птица на него опирается. Бог хочет от Иова (и от всего человечества), чтобы люди взлетели к Богу. А для того, чтобы взлететь, надо опереться не на опыт – твёрдый, надёжный опыт предыдущих поколений, а на веру –свою личную веру, свою личную связь с Богом, которая позволяет человеку без опоры, как птица, держаться в духовной атмосфере. И я думаю, что христианство, с его огромным акцентом именно на веру, который идёт от Христа, и который продолжают апостолы и вся христианская Церковь, – это как раз такая линия связи, и она следует линии Иова, а не линии его друзей.

Хочу предупредить, что чем дальше мы будем продвигаться по этой книге, тем логика будет становиться сложнее, так, как будто мы слушаем какую-то симфонию, в которой вступают в действие новые и новые инструменты, так что в итоге становится сложно следить за всей этой музыкой, такое это огромное, гениальное произведение – книга Иова.

Запись 15 Глава 9 03-05-17

Мы продолжаем чтение книги Иова, сегодня у нас 9-я глава. В этой главе, как и в нескольких главах, которые мы прочли раньше, и во многих главах, которые ещё предстоят, заключено основное по объёму содержание этой замечательной книги – это диалог между Иовом и его друзьями. Диалог в каждом своём кусочке нам понятен – и что говорит Иов, и что говорят его друзья, а вот какова логика развития этого диалога, такая как бы траектория, по которой он раскручивается, начиная ещё с начальных слов Иова в 3-ей главе, что всё потеряно, осталось только умереть? Ради того, чтобы нам эту, так сказать, трассу продвижения к бо’льшему пониманию Бога показать, это множество глав и написано. Друзья выступают как бы спарринг-партнёрами Иова в этом диалоге, то есть, надо вдуматься глубоко в то, что они говорят, но принимать то, что’ они говорят, не надо по двум причинам. Первая причина – то, что в конце книги Бог Сам говорит, что они говорили о нём неправильно, а вторая причина – то, что все эти вроде бы умные, логичные рассуждения друзей, на самом деле, играют сугубо вспомогательную и техническую роль. В концепции всей этой книги, как её замыслил её гениальный автор, друзья служат просто как бы толчками, которые толкают Иова всё дальше и дальше по совершенно неизведанному, новому пути к Богу, за пределы того стандартного богословия, которое излагают, предлагают его друзья. И в частности, в этой 9-й главе Иов отвечает на выступление одного из своих друзей – Вилдада Савхеянина – в 8-й главе, и опять то, что говорит Вилдад, служит для Иова толчком к тому, чтобы Вилдаду возразить, не принять, то, что он говорит, и тем самым продвинуться вперёд по этому новому пути. Новому и для самого Иова: он тут на ходу, можно сказать, открывает для себя какие-то особенности Бога, Замысла Божьего, и замысла Божьего о нём самом, Иове, – почему он в такой ситуации находится. Об этом он раньше и не мог думать, и не было бы у него никакого резона выходить за пределы обычного богословия, если бы, с одной стороны, не эта история, в которой участвуют и Бог, и дьявол, в результате которой Иов оказался на мусорной куче и всё потерял, а с другой стороны, если бы не постоянные как бы подталкивания его друзей – стимулы. (Первоначальный смысл слова «стимул» – это палка с остриём на конце, которой корову, которая сбилась с пути, возвращали на путь истинный). Вот и друзья всё пытаются возвратить Иова на то, что им кажется путём истинным, «подкалывая» его – даже не специально, просто они же не могут сидеть и молчать, глядя на всю эту (с их точки зрения) бредятину, которую изливает из себя Иов, а в результате «корова» не возвращается на проторенные дороги, а наоборот, углубляется ещё дальше в этот совершенно неизведанный лес, и в конце своего пути находит Бога.

Теперь прочтём 9-ю главу.

И отвечал Иов и сказал: правда! знаю, что так; но как оправдается человек пред Богом? Если захочет вступить в прение с Ним, то не ответит Ему ни на одно из тысячи. Премудр сердцем и могущ силою; кто восставал против Него и оставался в покое? Он передвигает горы, и не узнают их: Он превращает их в гневе Своем; сдвигает землю с места ее, и столбы ее дрожат; скажет солнцу, - и не взойдет, и на звезды налагает печать. Он один распростирает небеса и ходит по высотам моря; сотворил Ас, Кесиль и Хима (1) и тайники юга; 10 делает великое, неисследимое и чудное без числа! 11 Вот, Он пройдет предо мною, и не увижу Его; пронесется и не замечу Его. 12 Возьмет, и кто возбранит Ему? кто скажет Ему: что Ты делаешь? 13 Бог не отвратит гнева Своего; пред Ним падут поборники гордыни. 14 Тем более могу ли я отвечать Ему и приискивать себе слова пред Ним? 15 Хотя бы я и прав был, но не буду отвечать, а буду умолять Судию моего. 16 Если бы я воззвал, и Он ответил мне, - я не поверил бы, что голос мой услышал Тот, 17 Кто в вихре разит меня и умножает безвинно мои раны, 18 не дает мне перевести духа, но пресыщает меня горестями. 19 Если действовать силою, то Он могуществен; если судом, кто сведет меня с Ним? 20 Если я буду оправдываться, то мои же уста обвинят меня; если я невинен, то Он признает меня виновным. 21 Невинен я; не хочу знать души моей, презираю жизнь мою. 22 Все одно; поэтому я сказал, что Он губит и непорочного и виновного. 23 Если этого поражает Он бичом вдруг, то пытке невинных посмевается. 24 Земля отдана в руки нечестивых; лица судей ее Он закрывает. Если не Он, то кто же? 25 Дни мои быстрее гонца, - бегут, не видят добра, 26 несутся, как легкие ладьи, как орел стремится на добычу. 27 Если сказать мне: забуду я жалобы мои, отложу мрачный вид свой и ободрюсь; 28 то трепещу всех страданий моих, зная, что Ты не объявишь меня невинным. 29 Если же я виновен, то для чего напрасно томлюсь? 30 Хотя бы я омылся и снежною водою и совершенно очистил руки мои, 31 то и тогда Ты погрузишь меня в грязь, и возгнушаются мною одежды мои. 32 Ибо Он не человек, как я, чтоб я мог отвечать Ему и идти вместе с Ним на суд! 33 Нет между нами посредника, который положил бы руку свою на обоих нас. 34 Да отстранит Он от меня жезл Свой, и страх Его да не ужасает меня, -- 35 и тогда я буду говорить и не убоюсь Его, ибо я не таков сам в себе.

Сейчас скажем об общем смысле этой главы. Первая большая тема – это то, что глава является реакцией на слова Вилдада Савхеянина в предыдущей 8-й главе, и нам обязательно надо рассмотреть логику этой реакции – что’ и почему отвечает Иов на слова Вилдада – потому, что вопросы, ответы и новые вопросы, которые возникают в результате этих ответов, – это, собственно, то, что движет весь диалог.

Итак, реакция Иова на слова Вилдада. Во-первых, в первых же словах Иов говорит: «Правда, знаю, что так». Значит, он согласен с Вилдадом. В чём? Судя по тексту, в том, что в конце 8-й главы говорит Вилдад: «Бог не отвергает непорочного и не поддерживает руки злодеев», то есть, в том, что Бог справедлив. Вилдад и начинает в 8-й главе свою речь с того, что «Неужели Бог извращает суд и Вседержитель превращает правду?». Иов отвечает: да, конечно, Бог не извращает суд, не превращает правду, не отвергает непорочного, не поддерживает руки злодеев. Иов согласен, это – правда, только вся ли это правда? В эту правду совершенно не укладывается Иов, сидящий на мусорной куче и всё потерявший, хотя (по крайней мере, насколько он знает) никаких таких страшных грехов, которые оправдали бы такое наказание, за ним не водится. И при этом Иов же чуть подальше в 9-й главе нам показывает как бы другую правду. С 22 стиха:

22 Все одно; поэтому я сказал, что Он губит и непорочного и виновного. 23 Если этого поражает Он бичом вдруг, то пытке невинных посмевается. 24 Земля отдана в руки нечестивых; лица судей ее Он закрывает. Если не Он, то кто же?

На всё то, что реально происходит в мире, можно посмотреть так, как смотрит Вилдад – что Бог каждому воздаёт своё, а можно посмотреть так парадоксально, как смотрит Иов. Так где же правда? Это две стороны одной и той же правды. Одна правда – это правда благополучного Вилдада, а другая правда – это правда потерявшего всё Иова. И то и другое – правда, это две части единого целого. Именно эта сложность, парадоксальность мира и создаёт главную проблему, ради которой и написана книга Иова.

Иов тут же, в этой же фразе продолжает свои слова о том, что это правда, неким «но»: «но как оправдается человек пред Богом?». Тут мысль состоит в том, что Бог, действительно, справедлив, и с этим Иов не спорит здесь (хотя это только одна грань правды, но с этой гранью он не спорит), но только ставит вопрос: эта справедливость Бога – как она реализуется? Так ли автоматически, механически воздаётся «всем сестрам по серьгам»? Так ли Бог устроил мир? Брошенный вверх камень падает вниз – это закон природы. Таким же законом природы воздаётся каждому по справедливости, праведным – доброе, а нечестивым – злое? Нет, Иов видит это иначе. Эта справедливость предполагает, что человек должен перед Богом как-то оправдаться, то есть, предполагается некий диалог с Богом. И вот этот диалог человека с Богом – это то новое, что Иов вносит в богословие своих друзей, и значительная часть всей этой главы посвящена тому, как, собственно, Иов видит этот диалог с Богом. А у Вилдада никакого диалога с Богом не предполагается. Когда Вилдад говорит во 2-м стихе 8-й главы «Слова уст твоих – бурный поток», он фактически говорит Иову «заткнись!». А Иов видит правильнее и глубже: Бог не хочет, чтобы люди затыкались, Бог хочет, чтобы люди с ним разговаривали.

«Слова уст твоих – бурный поток» – это упрёк логичных друзей Иову в том, что он говорит в порыве чувств, эмоционально, а в результате нелогично, и это получается пустословие (с точки зрения друзей), раз он говорит в порыве эмоций. А Иов отвечает, скажем, в 17-м стихе: «в вихре разит меня и умножает безвинно мои раны». Это логично, что Бог умножает раны безвинного человека? А то, что Бог разит Иова в вихре, напоминает тот самый бурный ветер, о котором говорит Вилдад во 2-м стихе 8-й главы, инкриминируя Иову, что он, как бурный ветер. А Иов ему отвечает, что Бог Сам, как бурный ветер. И обратите внимание на то, как Иов рисует величие и всемогущество Бога:

Он передвигает горы, и не узнают их: Он превращает их в гневе Своем; сдвигает землю с места ее, и столбы ее дрожат; скажет солнцу, - и не взойдет, и на звезды налагает печать. 10 делает великое, неисследимое и чудное без числа! 11 Вот, Он пройдет предо мною, и не увижу Его; пронесется и не замечу Его. 

Это что’, так нарисован Бог, который логично устраивает Вселенную, в которой все планеты движутся по своим орбитам, в которой всё предусмотрено? Нет. Вселенная, которую сотворил Бог, как ее рисует здесь Иов, скорее напоминает пушкинские слова о беззаконной комете в кругу расчисленных светил. Иов показывает, что, может, он и эмоционален, и нелогичен, но Бог Сам эмоционален и нелогичен. А Ветхий Завет, в принципе, таким Бога и рисует: Бог может испытывать гнев, и ревность, и любовь, всякие чувства, и даже некий фаворитизм (кого-то Он любит больше, кого-то меньше). Но богословие, точнее, наука богословия, которая была развита в ветхозаветные времена, эту нелогичную, непредсказуемую, нерациональную сторону Бога как-то оставляла в стороне – наверное, потому что богословие – это теология, от слова «логос», от которого и логика, так что наука должна быть логичной. Богословие даже во времена Ветхого Завета было наукой, и всё в Боге нелогичное, иррациональное отвергала, потому что наука не умеет с этим работать и о Боге так говорить. А Иов сумел, и это одна из причин, почему Бог в конце книги говорит, что Иов о Нем правильно говорил, а друзья со всей своей логикой – неправильно. Мы о Боге многое себе придумываем (пусть даже на основе Библии, на основе опыта людей, которые, если так можно выразиться, знали Бога лично), мы себе строим какие-то образы Бога, но у нас есть ещё наш личный опыт общения с Богом, и на его основе мы эти образы Бога, откуда-то почерпнутые, корректируем.

Но всё-таки сказано в Евангелии от Иоанна, в первой главе, что Бога не видел никто никогда. Это фундамент Ветхого Завета – не только что глазами не видел никто никогда, а Бог вообще скрыт. В Своей полноте Бог человеку недоступен. Подавляющая часть всего того, что мы думаем, чувствуем, говорим о Боге, – это некие образы Бога, более или менее верные, – модели Бога, говоря современным научным языком. Но Евангелие от Иоанна говорит о Христе: «…единородный Сын, сущий в недре Отчем, Он явил» (глава 1, ст.18). Явил не так, не в виде образов, которые мы себе придумываем, а конкретно: вот, смотрите, какой Он. И каким же мы видим Бога, представленного нам Иисусом Христом? Логичным, вращающимся, как расчисленные светила, по орбитам? Ровно наоборот. Христос, с точки зрения иудейских богословов своего времени, выглядит, как сумасшедший, несёт какой-то бред, то есть, абсолютно иррационален. Он иррационален даже с точки зрения простых людей, которые Его слушают и говорят: Его невозможно слушать, что Он говорит вообще?! Мы должны плоть Его есть, и пить Его кровь – это как?! Таким образом, Бог, Который нам явлен в Иисусе Христе, гораздо ближе к такому Богу, какого чувствует и представляет себе Иов, чем к такому Богу, Каким хотят видеть Его друзья, навязывая этот свой образ Бога Иову. Вот пример того, что неверные представления, которые подсовывают Иову его друзья, толкают его к тому, чтобы выломиться за пределы стандартного богословия, к пониманию, что Бог иррационален, что Бог не обязательно предсказуемый, логичный, и так далее.

Идем дальше. Вилдад, в отличие от предшествующего ему Елифаза, имеет какие-то подозрения относительно Иова и его детей: что не просто так их постигли несчастья, а были какие-то грехи с их стороны, потому что, раз Бог вас наказал, значит, нет дыма без огня. Нет дыма без огня – это сравнение, метафора. Но откуда она берётся? Из механической, физической сферы жизни. Да, если есть дым, значит где-то что-то если не горит, то, по крайней мере, тлеет. Да, если яблоко сорвалось с дерева, оно, конечно, упадет и ударится о землю – таковы физические законы, тут всё логично и предсказуемо. И поэтому в рамках этой логики можно рассуждать, как Вилдад: если Бог наказал, значит, было за что. Это напоминает знаменитый диалог доктора Гааза с не последним человеком в православном богословии – и по своим моральным качествам, и по своим умственным качествам – с митрополитом Филаретом Московским. Доктор Гааз очень много занимался осуждёнными (каторжанами, преступниками, которые украли, убили, да мало ли что они сделали). И среди них, естественно, была огромная масса тех, кто ни в чём не провинился, а, как говорится, попал под горячую руку (это и сегодня продолжается, как вы понимаете, ровно так же). И вот у доктора Гааза был с митрополитом Филаретом разговор, в котором митрополит Филарет сказал: «Доктор, ну что Вы о них так заботитесь? Раз они осуждены, значит, они преступники, они совершили преступления». На что ему доктор Гааз сказал: «Владыка, а как же Христос? Вы забыли про Христа – Он тоже был осуждён». И митрополит Филарет, как настоящий человек, ответил так: «Нет, доктор, я не забыл про Христа, но в момент, когда я произносил эти необдуманные слова, Христос забыл обо мне». Вот такая историческая деталь.

Так вот, подозрения Вилдада, что раз Иов наказан, то, значит, он совершил преступление – это та же самая логика, которая проявилась в этом диалоге, логика, в которой Христу места нет – в этом вроде бы логичном, механически правильном выводе. А Иов выводит в парадоксальную сферу духа. Он в этой главе не то что отрицает, что он мог, действительно, совершить какой-то грех, которого он, однако же, сам не знает. Вот он говорит:

14 … могу ли я отвечать Ему и приискивать себе слова пред Ним?

20 Если я буду оправдываться, то мои же уста обвинят меня.

Или в 29-м стихе он вообще допускает, что он виновен:

29 Если же я виновен, то для чего напрасно томлюсь?

Но только у Иова не в этом главное, у него этим дело не кончается. Он смотрит на греховность людей, и себя, в том числе, не с юридической точки зрения, как на преступление и наказание – он смотрит на грех, как на часть диалога с Богом. В этом диалоге с Богом участвовать может и грешный человек, и даже не просто «и грешный тоже», а в первую очередь грешный. Мы и в Евангелии видим – Сам Христос говорит, что Он пришёл не к праведным, а к грешным – разговаривать с ними, чтобы они через Него, Христа, с Богом разговаривали. Вторая часть диалога с Богом – это не только грех, но и любовь, и страх, трепет перед Богом. Страх не в обычном смысле, как боятся какого-нибудь дикого зверя, а то, что в Библии называется «страх Божий», и покаяние, следующее из любви и трепета перед Богом. Это всё – часть единого целого, диалога с Богом. Вот такой не юридический, не легалистический подход к понятию греха у Иова.

Дальше. В середине 8-й главы говорит Вилдад с 8-го стиха:

8спроси у прежних родов и вникни в наблюдения отцов их; а мы - вчерашние и ничего не знаем, потому что наши дни на земле тень. 10 Вот они научат тебя, скажут тебе и от сердца своего произнесут слова.

Вилдад рекомендует Иову отказаться от личного усилия понять Бога, поскольку это человеку просто не дано, а принять некую коллективную мудрость, коллективный образ Бога, сложившийся из коллективного же опыта. Иов не говорит в ответ: «мне всё ваше общепринятое богословие по барабану», но он всё время говорит «я и Бог», он постоянно подчёркивает свои личные отношения с Богом. Когда человек принимает коллективное знание о Боге, эту мудрость веков, в результате между человеком и Богом всё-таки складываются отношения типа «я и Он». А когда человек разговаривает с Богом, как личность с личностью (а это может и дерзким показаться), тогда это отношения с Богом «я и Ты», и Бог, конечно, хочет именно таких отношений. Когда Иов говорит такие слова:

15 Хотя бы я и прав был, но не буду отвечать, а буду умолять Судию моего.

27 отложу мрачный вид свой и ободрюсь; 

28 трепещу всех страданий моих, зная, что Ты не объявишь меня невинным. 

34 Да отстранит Он от меня жезл Свой, и страх Его да не ужасает меня, 35 и тогда я буду говорить и не убоюсь Его, ибо я не таков сам в себе.

– где здесь весь многовековой опыт иудейского богословия? Нету. То есть, он конечно, в каком-то смысле, в Иове воплощён, ведь каждый из нас – это плод среды, в которой мы выросли, мы это несём в себе. Но это преображено личностью, это всё уже говорит не коллектив, какая-то толпа, пусть в хорошем смысле толпа (так сказать, толпа мудрецов иудейского богословия всех веков), а говорит эти же самые слова – личность, человек, и эти слова звучат по-другому. Всё богословие звучит по-другому, когда его говорит человек личностно, напряженно – потому, что он сидит на мусорной куче и всё потерял. Вот только в этом состоянии он с Богом может так говорить. А мудрецы всех веков, какими бы они ни были мудрыми в совокупности, с Богом так всё-таки разговаривать не могут. Между Богом и Иовом создаётся некое поле высокого напряжения, которого нет между какими бы то ни было коллективными сущностями (типа «всего народа Израильского всех времён»). А ведь книга начинается с постановки, я бы сказал, высоковольтного вопроса, который ставит дьявол в разговоре с Богом, и вся история Иова – это попытка ответить на этот высоковольтный вопрос. Дьявол, в сущности, добивается от Бога, чтобы Он просто бросил людей на произвол судьбы как недостойных осуществителей Замысла Божия – вот какова цена вопроса. И поэтому только один человек, только конкретная личность эту дьявольскую проблему может решить ценой самого себя. Не коллектив, только один человек.

Ещё один момент. Мы говорили при чтении предыдущей 8-й главы, что как Елифаз, так и Вилдад, конечно же, не слепые, они видят, что Иов находится в ужасном положении, но они, исходят из своей концепции, что Бог справедлив, а Иов, значит, возможно, и нет. Они, может быть, уже начали сомневаться, что он праведен на 100%, но всё-таки они исходят поначалу из того, что Иов праведен, а то, что с ним произошло, это такая несчастная случайность, всё поправится, всё «устаканится», и всё в итоге будет хорошо. Потерпи – в конце всё будет хорошо. А Иов говорит в 27-м стихе:

27 Если сказать мне: забуду я жалобы мои, отложу мрачный вид свой и ободрюсь, 28 то трепещу всех страданий моих, зная, что Ты не объявишь меня невинным.  29Если же я виновен, то для чего напрасно томлюсь?

Вот это ключевой вопрос. Иов подчёркивает очень верный психологический момент, который имеет и богословское значение. Человек многое может перетерпеть в ожидании того, что, действительно, что-то из этого выйдет, что «по осени» плоды этого страдания появятся, если он понимает смысл происходящего, для чего это. Вот это ключевое слово «для чего» – в 29-м стихе:

29Если же я виновен, то для чего напрасно томлюсь?

Иов не понимает, для чего. А так долго переносить страдание человек может, только, если он видит в этом какой-то смысл. Поэтому Иов на протяжении всей этой большой книги борется за осмысленность жизни, за осмысленность своего личного страдания, но через это своё личное страдание – за осмысленность вообще существования всего человечества. А это же главный предмет в споре между Богом и дьяволом. Дьявол же говорит: «Зачем Тебе люди, Господин? Им это всё не нужно. Это бессмысленное занятие, в бессмысленные игры Ты с ними играешь». А Бог, как мы верим, верит в человека, верит в то, что Его Замысел о людях не бессмысленный. И в этом плане Иов – соработник Бога, он вместе с Богом борется за смысл человеческого существования.

Вот реакция Иова на те проблемы, которые ставит Вилдад. Иов как бы прорывается к чему-то новому в результате этих ответов Вилдаду и ставит новые вопросы и новые проблемы. Какие? Вот, например:

правда! знаю, что так; но как оправдается человек пред Богом? Если захочет вступить в прение с Ним, то не ответит Ему ни на одно из тысячи.

14 Тем более могу ли я отвечать Ему и приискивать себе слова пред Ним? 15 Хотя бы я и прав был, но не буду отвечать, а буду умолять Судию моего. 

19 Если действовать силою, то Он могуществен; если судом, кто сведет меня с Ним? 

32 Ибо Он не человек, как я, чтоб я мог отвечать Ему и идти вместе с Ним на суд! 33 Нет между нами посредника, который положил бы руку свою на обоих нас.

Сколько стихов, в которых рисуется картина суда! Но это не суд, как его представляют себе друзья Иова, и даже не так, как мы обычно себе представляем. Это не то что Бог судит человека, произносит ему приговор и отправляет его либо во спасение, либо в погибель духовную. Суд – не односторонний, Иов видит этот суд как некий судебный процесс, то есть, диалог между Богом и человеком, и только в этом диалоге можно установить, доказать праведность человека. Я бы даже повторил слова, какие говорит Юнг в своей книге «Ответ Иову», но которые звучат, с богословской точки зрения, очень дерзко. На протяжении веков говорили о том, что книга Иова – это книга теодицеи (оправдания Бога), но вообще-то ведь, по книге, это Иов оправдывается. Так вот, в этом судебном диалоге есть две стороны, и, с одной стороны, Иов оправдывается перед Богом, а с другой стороны, в каком-то смысле, Бог оправдывается в этом диалоге перед Иовом и перед всеми людьми вообще, которые постоянно Богу задают вопрос: почему Ты, Господи, это сделал? Почему Ты это допустил? Почему столько зла на земле творится? Важно понять, что, в результате, в книге Иова не только Иов, и с ним всё человечество, оказывается оправданным перед Богом, но и Бог оказывается оправданным перед человеком таким странным, парадоксальным способом. Это, конечно, нечто абсолютно новое, что возникает на наших глазах в 9-й главе, – взгляд на отношения человека с Богом как на взаимный суд.

Слова о посреднике (33-й стих):

33 Нет между нами посредника, который положил бы руку свою на обоих нас

– практически все богословы, исследователи считают, что в этом посреднике имеется в виду ещё смутно себе представляемый будущий Мессия, будущий Иисус Христос. И даже можно сказать более конкретно: Иисус Христос как одна из ипостасей Троицы, потому что то, что здесь в еврейском тексте называется «посредником», в греческом тексте Нового Завета в устах Самого Христа звучит как греческое слово Параклет, которое обычно переводится как «Утешитель, Дух Святой». Но слово «Параклет» означает, к тому же, «заступник на суде», то есть, картина, которую рисует здесь Иов, – это некто, кто на суде кладёт одну руку на того, кто обвиняет, другую – на того, кто обвиняется, и как-то гармонизирует, примиряет их. А ведь один из них – это Бог! То есть, этот Параклет примиряет человека с Богом, и эта картина – совершенно новозаветная. Христос за этим образом стоит или Параклет, Дух Святой, – это не надо противопоставлять друг другу, потому что и Христос, и Дух Святой – это две грани единства, которое мы называем Троицей, и Сам Христос говорит в Евангелии от Иоанна в Своей последней беседе с учениками: Я ухожу, но приходит вместо Меня Дух Святой, Параклет – то есть, Он никакого противопоставления не делает между ними. В каком-то смысле для человека Христос и Параклет, по большому счёту, одно и то же. Ну, они по-разному выглядят: Христос виден, это человеческая фигура, которая ест и пьёт с людьми, а Дух Святой живёт внутри человека, Его глазами не увидишь, но оба – это воплощённый по-разному, но всё равно – воплощённый Бог. Вот что стоит за словом «посредник», и это ещё дальше будет разворачиваться.

Далее тема величия Бога.

Премудр сердцем и могущ силою; кто восставал против Него и оставался в покое? Он передвигает горы, и не узнают их: Он превращает их в гневе Своем; сдвигает землю с места ее, и столбы ее дрожат; скажет солнцу, - и не взойдет, и на звезды налагает печать. Он один распростирает небеса и ходит по высотам моря; сотворил Ас, Кесиль и Хима и тайники юга; 10 делает великое, неисследимое и чудное без числа! 11 Вот, Он пройдет предо мною, и не увижу Его; пронесется и не замечу Его. 

Тема величия Бога начинается еще со слов Елифаза. Вот что говорит Елифаз в 5-й главе: Бог

9творит дела великие и неисследимые, чудные без числа, 10 дает дождь на лице земли и посылает воды на лице полей; 11 униженных поставляет на высоту, и сетующие возносятся во спасение.

Вроде бы Иов продолжает эту же тему величия Бога, и она ещё много раз повторится в последующих главах, включая то, что, когда Бог явится Иову в последних главах, Он вот именно так ему явится – в величественном виде. То есть, можно сказать, что к этим картинам величия Бога в итоге присоединяется и Сам Бог, но Он не хвалит Себя и Своё величие, а просто его показывает. Оно-то так, конечно, но посмотрите, как Иов парадоксально рисует эту картину величия Бога: Его величие заключено в Его непредсказуемости, Его нелогичности. Он горы передвигает (вместо того, чтобы им стоять на месте), столбы земли дрожат вместо того, чтобы ей стоять твёрдо, солнце должно светить, а Иов говорит, что солнце не взойдёт; звёзды должны светить, а Бог налагает на звёзды печать. И если Бог таков, то как человеку понять Его? Это мысль, которая в Ветхом Завете встречается часто, и сам Иов говорит об этом раньше.

Но посмотрим на эту мысль в контексте темы суда с Богом. Праведность человека, праведность Иова определяется в его диалоге с Богом. Но если Бог так подвижен, так непредсказуем, как здесь сказано, то, наверное, система координат, в которой Бог измеряет, кто праведен, а кто неправеден, тоже не гвоздями прибита, она тоже меняется, и мы примеры тому в Библии довольно часто встречаем: как грешник по человеческим понятиям в глазах Бога становится праведником, а праведник становится грешником. У пророка Иезекииля это всё выразительно описано. Если система отсчёта праведности у Бога плавает, то как понять человеку праведен ли он? На основе каких критериев человек может сказать, «я праведен», или «я неправеден». Это один из ключей к тому, чтобы понять, почему Иов в одних местах выражает свою глубокую свою убеждённость в том, что он ничего неправедного, беззаконного не совершил, а в других местах он допускает мысль, что, может быть, за ним все-таки что-то есть. Это не потому, что Иов чего-то там недопонимает, а потому, что само понятие праведности – это не что-то, как таблица умножения на обороте школьной тетради, а это нечто живое, Живым Богом определяемое и создаваемое, и в диалоге с живым Богом никогда нельзя быть уверенным до конца, что ты праведен. Но и (в утешение нам) никогда нельзя быть уверенным до конца и в том, что ты неправеден. Вот такая совершенно новая, необычная концепция праведности в диалоге с Богом.

3-й стих 9-й главы – если человек захочет вступить в прения, в судебный спор с Богом:

Если захочет вступить в прение с Ним, то не ответит Ему ни на одно из тысячи. 

Этот стих можно толковать двумя способами. Так как здесь сказано «Ему» с большой буквы, это значит, что на вопросы Бога в этом судебном процессе человек не может ничего ответить. Что мы скажем Богу в своё оправдание? Ничего, только полагаем руку свою на уста свои. Мысль правильная, но только в еврейском тексте непонятно, кто кому не ответит. Это можно понять и наоборот: что Бог не ответит человеку «ни на одно из тысячи», то есть, Бог даже не будет с человеком разговаривать. И об этом говорится дальше в 16-м и в 33-м стихе:

16 Если бы я воззвал, и Он ответил мне, - я не поверил бы, что голос мой услышал.

33Нет между нами посредника, который положил бы руку свою на обоих нас. 

Это ставит вопрос: почему Бог не слышит то, что человек говорит, и даже кричит, Богу? Или скажем так: иногда, или часто, не слышит. Это же, на самом деле, опыт очень многих людей, которые на молитвы Богу никакого ощутимого для них ответа ни в какой форме не получают, и нас в том числе. Мы, конечно, не в такой отчаянной ситуации, как Иов, но и он тоже пока что, на этом этапе книги, никакого ответа не получил на свои взывания к Богу. А это часть ещё более широкого вопроса: почему Бог – такой, не только не слышащий и не отвечающий, а почему Он невидимый, почему Он не явлен в этом мире? Нам было бы гораздо проще жить, если бы мы Его видели и могли сказать: вот Он, у нас была бы уверенность. Но была бы уверенность – не было бы веры, уверенность и вера – это разные вещи. Когда видишь – тут уже уверенность, не вера. А Бог, видимо, хочет от нас веры. Иов в 11-м стихе тоже этой невидимости Бога несколько удивляется:

11 Вот, Он пройдет предо мною, и не увижу Его; пронесется и не замечу Его. 

Как говорит первая глава Евангелия от Иоанна, «Бога не видел никто никогда. Единородный Сын, сущий в недре Отчем, Он явил». То есть, на уровне Ветхого Завета, до явления Иисуса Христа, вопрос, почему Бог скрывается, не слышит и не отвечает, – вопрос разумный, имеющий право на существование. Но в Иисусе Христе Бог виден (ну, насколько Он вообще может быть виден человеческим глазам), и, конечно же, Бог отвечает устами Христа, да и Сам говорит. Если в категориях суда человека с Богом посмотреть на пришествие Иисуса Христа, то это часть многовекового судебного разбирательства Бога и человека, и в ней Бог не противник человеку на этом суде, а адвокат, который защищает человека – можно сказать, перед дьяволом, но и перед Самим Собой. Мы дальше увидим, что Иов предвидит именно такого Христа – заступника от Бога за человека перед Самим Собой как Судьёй на этом судебном процессе. Это тоже абсолютно новое и неожиданное богословие.

Когда мы читали то, что говорил Елифаз, мы видели, что он смотрит на страдания Иова как бы с философской точки зрения: да, человек вообще страдает, но такова уж ситуация человека на земле, так искры в небо взлетают, так и человек вечно страдает, и ты, Иов, страдаешь тоже – что тут такого уникального, о чём мы должны так глубоко задуматься и скорбеть? Не ты один страдаешь. Иов всю эту ситуацию переворачивает. Вот как он говорит о том, как люди страдают на земле:

22Все одно; поэтому я сказал, что Он губит и непорочного и виновного. 23 Если этого поражает Он бичом вдруг, то пытке невинных посмевается. 24 Земля отдана в руки нечестивых; лица судей ее Он закрывает. Если не Он, то кто же?

Зачем он об этом говорит здесь? Речь же идёт о страданиях его самого, Иова. В том-то и дело, что, с точки зрения Иова, страдания всех людей во все века – это только некий размытый, несфокусированный вариант того, что вот в Иове сфокусировано на одном человеке в один конкретный момент времени: это проблема человеческого незаслуженного (то есть, исходящего от дьявола) страдания. Иов – фокус этого. Я иногда слово «фокус» употребляю, говоря о том, что фокус Замысла Божьего о человечестве – это еврейский народ. А в этом контексте фокус Замысла Божьего о человечестве – это Иов. И фокус борьбы между Богом и дьяволом о человеке и за человека – это тоже Иов. И Иов видит себя, а точнее, поскольку Иов – это только художественная фигура, автор книги видит Иова как некий фокус, как образ, в котором сфокусирована, как в одной точке, проблема постоянно совершающегося на этой земле зла – как мы, конечно, понимаем, и как в книге Иова говорится с первой же главы, зла, исходящего от дьявола. Это главный элемент концепции всей книги, её стержень – что эта общечеловеческая и тысячелетняя проблема показана на примере одного человека. Ради этого вся книга и написана.

Слова «Если не Он, то кто же?» – слова очень важные, и они резонируют с тем, что дальше сказано дальше в 30-31-м стихах:

30Хотя бы я омылся и снежною водою и совершенно очистил руки мои, 31 то и тогда Ты погрузишь меня в грязь, и возгнушаются мною одежды мои. 

Вот это – что, если он совершенно чист, то и тогда Бог погрузит его в грязь, – это нечто странное о Боге. Мы можем себе представить, что дьявол так действует, что даже человека, который абсолютно чист, дьявол, именно потому, что он чист, специально окунает его в грязь. Это, собственно, то, что дьявол с Иовом и делает, но тут сказано, что Иов вот так Бога видит. В самих этих интонациях Иова «Если не Он, то кто же?», «Ты погрузишь меня в грязь» чувствуется, что сам Иов удивлён, у него некое подсознательное ощущение того, что всё происходящее, которое, как он понимает, от Бога исходит, как-то не соответствует тому образу Бога, который есть в душе Иова. А образ Бога в душе Иова отличается от образа Бога в душах его друзей тем, что этот образ очень требовательный. Друзья легко смиряются с тем, что Бог допускает зло, что праведный страдает (ну что тут поделаешь!). А у Иова образ Бога гораздо требовательнее, не допускает такого, должно быть как-то объяснено это необоснованное, неосмысленное зло. Почему так? Да потому, что образ Бога в душе Иова основан не на каком-то абстрактном богословии, на коллективной мудрости веков, а основан на личной вере и личной любви к Богу. Эта личная вера и личная любовь не примет того, что Тот, Кого он любит и в Кого он верит, совершает такие, мягко говоря, сомнительные поступки. Нет, он требует объяснений у этого своего любимого именно потому, что Он любим. То есть, он подсознательно ощущает, подозревает что за всем этим происходящим, может быть, стоит что-то другое. Но – что? Он не знает, потому что в мире Иова и Бог есть, и ангелы есть, а дьявола-то нет. И только в конце этой книги, когда Бог покажет ту сторону созданного Богом мира, которую Иов не знает – все эти хранилища бурь, бегемота, левиафана, и у Иова будет более широкий образ мира, в котором воплощённое в дьяволе зло, показанное через эти образы, занимает, к сожалению, своё важное место (никуда от этого не денешься), только тогда Иов получает, наконец-то, ответ на этот свой вопрос «Если не Он, то кто же?». Левиафан, дьявол – вот кто!

Это не снимает вопроса, который мы с самого начала ставили – почему Бог дал такую волю этому дьяволу-левиафану, чтобы он вот такие дела творил. Я об этом уже говорил, и буду говорить дальше, постоянно, всё время апеллируя к фигуре будущего Христа, Которого до прохождения человека через этап, изображённый в книге Иова, не было, и, возможно, и не могло быть. В Замысле Божием о Христе, Который от века, от начала времён в Замысле Божием существует, человечество должно было пройти через испытание Иова, которое несколько напоминает нам распятие Христа на Кресте с последующим Воскресением.

Запись 16 Глава 9 10-05-17

Сегодня у нас 9-я глава, которую мы уже прочли и рассмотрели главные общие нити, которые пронизывают эту главу, – ответы Иова на предыдущее выступление Вилдада Савхеянина в 8-й главе, и то, как ответ Иова на то, что говорил Вилдад, самого Иова как бы подталкивает к тому, чтобы что-то новое открыть о Боге. Сейчас мы будем читать эту же самую главу, но только разбирать её по отдельным стихам. Книга Иова постоянно вызывает ассоциации с Освенцимом, потому что это тот вопрос, который в последние моменты жизни задавали себе люди, попавшие туда: где же Бог? почему же Бог не отзывается? И мы, бывает, попадаем в ситуации (ну, не как в Освенциме, слава Богу), когда хотели бы услышать отклик от Бога, но его нет. А тем более сейчас, в эти дни, когда мы отмечаем День Победы и, естественно, вспоминаем не только Победу, а эти миллионы жертв, в том числе, и этих Иовов Освенцимских. Эта ветхозаветная книга Иова оказывается очень новозаветной, потому что затрагивает один из самых острых христианских вопросов современности, который называется сокращённо «Бог после Освенцима»: как нам, христианам, понимать спасительную роль Христа и отношения людей с Богом после вот такого неожиданного и шокирующего исторического факта, как Освенцим. Я не могу сказать, что эта проблема как-то разрешена, она людей мучает. Очень многие этот острейший вопрос ассоциируют с той темой, которая поднята в книге Иова, и я считаю, что это правильно.

В нашем сегодняшнем чтении, мы увидим, что Иов в каждой главе, после каждого своего нового ответа друзьям что-то новое узнаёт о Боге, и открывает нам то, чего мы без этой книги, может быть, и не узнали бы, то, чего нигде, ни в Ветхом, ни в Новом Завете, кроме как в этой книге, не сказано. Это одна из ключевых книг всей Библии. И часто в словесных тонкостях еврейского языка, с которыми мы будем сталкиваться, заключено глубокое познание Бога, которого просто больше негде взять. А ведь зачем мы Библию читаем, почему мы верующие люди, почему мы христиане? Потому что мы стремимся Бога познать, не чисто интеллектуально, а познать в смысле с Ним соединиться, соединить нашу жизнь с Ним. Это в еврейском языке слово «йада», которое означает именно такое познание, познание-совокупление.

Первые два стиха:

И отвечал Иов и сказал: правда! знаю, что так; но как оправдается человек пред Богом?

«Правда» – это еврейское слово «омнам», оно имеет тот же самый корень, что слово «аминь», так что на предыдущие слова Вилдада Иов фактически отвечает не просто согласием, он отвечает «аминь», как будто это не просто мнение Вилдада, а какая-то Божья правда. И там есть, действительно, Божия правда. Не нужно думать, что его друзья – такие глупые или нечестивые люди, говорят всё что-то ненужное, нет. В том-то и трудность этой книги, что и друзья говорят тоже, на самом деле, вещи нужные, но то, да не так. И ещё: второй раз повторяется корень «правда»: «как оправдается человек перед Богом». «Оправдается» по-еврейски – «ицадак», тут другой корень, как в слове «цадик», как в слове «праведность», а не «аминь» как было выше. Смысл такой: как человек перед Богом не то, чтобы даже докажет, а хотя бы узнает про себя, праведен он или нет. «Как» – это еврейское слово «мах», оно обычно означает «что», «чем» – каким поступком, какими словами, через что человек может узнать, каков он: не то, что’ он сам о себе думает, а каков он в глазах Бога. Трудность в том, что нет предписанных правил, что ни 613 заповедей, ни даже 10 Заповедей, данных на горе Синай, не гарантируют праведности, чтобы человек мог сказать: это и это я выполнял – значит, всё, я праведный. Такое невозможно в принципе. Если человек так начинает судить, по этим правилам, праведен он или нет, то он начинает напоминать того самого фарисея из знаменитой притчи Христовой, про которого Христос говорит, что он неоправданным ушёл из Храма, хотя сам себя он вполне оправдывал.

Третий стих:

Если захочет вступить в прение с Ним, то не ответит Ему ни на одно из тысячи»

Слово «ответит» (еврейское слово «ианану») ещё много раз повторится. На русский оно переведено как «ответит», и оно неявно противопоставлено тому слову «отвечал», которое сказано в 1-м стихе, это один и тот же корень. Вилдаду Иов отвечает, у него нет никаких сомнений в том, что он может ответить Вилдаду. А может ли Иов ответить Богу? Нет. Так в русском переводе и получается, что Иов не ответит Богу («с Ним» – с большой буквы): Иов вступит в прения, и не ответит Ему (Богу) ни на одно из тысячи. Но, на самом деле, можно прочесть еврейский текст и ровно наоборот: что Бог не ответит Иову ни на одно из тысячи, а не Иов Богу или не только Иов Богу. Вот и получается такая двойная картина, и в ней не просто Иов не может ответить Богу, а человек вообще, как таковой – Иов же представитель всего человечества, и сказано же в предыдущем стихе: «как оправдается человек пред Богом?» Что может человек ответить Богу? Может ли вообще человек что-то ответить Богу? И, наоборот, в этом разговоре человека с Богом, ответит ли Бог человеку? И вот получается такая картина: молчащий Бог, Который, конечно, много чего человечеству может сказать, но почему-то не говорит. В этой же ситуации находится сам Иов. Бог почему-то молчит, хотя прекрасно знает всю ситуацию, которая инициирована дьяволом, но – молчит. И, опять переворачивая эту двойную картину, Иов говорит много, и вообще человечество много чего может наговорить, но только дойдут ли эти слова до Бога? Человек в этом диалоге с Богом, хотя рот раскрывать-то может, но, по существу, человек очень часто в диалоге с Богом – немой, потому что глубины своей души он не может в этом диалоге высказать, и, в частности, потому что и сам-то не знает этих глубин. И когда читаешь, что ни Бог не ответит человеку, ни человек не может ответить Богу, то возникает ощущение, что это такой страстный призыв Иова к тому, чтобы этот диалог всё-таки состоялся, чтобы был разговор человека с Богом, чтобы услышал Бог со стороны человека что-то осмысленное, разумное, то, что может дойти до Бога, и ответил бы на это. Есть яркие примеры того, как люди в отчаянных ситуациях месяцами и годами добиваются того, чтобы этот диалог с Богом состоялся, и он долго-долго не может начаться, и не потому, что Бог не хочет этого диалога, а потому что говорится не то и не так, и вдруг – он начинается, и человек слышит Бога, и понимает, что Бог слышит его. В этой главе много говорится о суде. Иов не столько даже призывает к суду, как таковому, – чтобы приговор был произнесён или что-то в этом роде – а суд для него – это возможность истцу и ответчику поговорить друг с другом, и даже не совсем понятно, кто является истцом, а кто ответчиком (в каком-то смысле истец – Иов, а ответчик – Бог, а в каком-то смысле истец – Бог, а ответчик – Иов). Вот такого диалога с Богом Иов страстно ждёт).

4Премудр сердцем и могущ силою; кто восставал против Него и оставался в покое?

«Восставал» – тут употреблён еврейский корень «каша», который означает «жесткость», то есть, кто занимал какую-то твёрдую позицию по отношению к Богу. Твёрдая позиция по отношению к Богу есть именно то, что Бог называет «жестоковыйностью» (применительно к еврейскому народу, в особенности). Мы привыкли, что в жизни это, может быть, и неплохо, когда человек чего-то твёрдо держится, стоит твёрдо на своём. По отношению к Богу здесь это, разумеется, осуждается, но Иов-то во всех своих разговорах с Богом именно так себя и ведёт. Он занял свою позицию – «Скажи мне, почему это со мной произошло? Объясни мне Свой Замысел обо мне!» – и на этом твёрдо стоит, и ни шагу в сторону не делает. Дальше он говорит «кто восставал против Него и оставался в покое?», употребляя еврейское слово «ишалам», однокоренное с «шалом», и показывая тем самым совершенно явно, что он готов понести наказание, тяжесть – все, что ожидает человека, который занял по отношению к Богу жёсткую позицию. Почему? На что он рассчитывает, если никто не остаётся в покое, кто занял эту позицию против Бога? И вот, хотя сам же Иов говорит, что Бог мудрый, «премудр сердцем», и могущественный, «могущ силою», так что ни умом, ни силою мы не можем с Ним состязаться, но у читателя возникает подозрение, что, видимо, Иов чувствует, что есть в Боге ещё что-то, очень важное, к чему Иов, собственно, и апеллирует, на что рассчитывает, на что хочет опереться в Боге.

Дальше идёт восхваление Бога, Его могущества (что Бог – властитель всей вселенной), но восхваление немножко странное, потому что получается так, что Сам Он ту вселенную, которую создал, начинает менять, тасовать, как будто она Самого Бога не вполне устраивает. Сделал солнце, и говорит ему: «Не взойдёт!» А зачем Он тогда его сделал, чтобы оно не восходило, что ли? И остальное – тоже так.

Он передвигает горы, и не узнают их: Он превращает их в гневе Своем.

Слово, которое переведено как «превращает» (еврейское «хафак») означает «переворачивает» горы, как будто ставит их на верхушку, как пирамиду, которая стоит на своём острие. В буквальном ли смысле надо понимать, что Бог переворачивает горы? Во-первых, где такое видано? А во-вторых, зачем бы Ему это делать? Невольно возникает мысль, что те горы, которые Бог переворачивает, это и не горы совсем, а это человек – человека Бог переворачивает. Человека, который стоит на голове, Бог может поставить на ноги. Это проделал Господь (мы это читаем в Деяниях Апостолов) на пути в Дамаск с Павлом. В одну секунду, как мы бы могли какую-нибудь статуэтку перевернуть с головы на ноги, так Он «перевернул» Павла с головы на ноги. И вот, на то, что сказано в начале: «как оправдается человек перед Богом?» – получается так, что человек оправдаться перед Богом может, только когда Сам Бог возьмёт человека и его перевернёт с головы на ноги.

И дальше – картина Бога, Который с этой Своей вселенной что-то такое творит.

сдвигает землю с места ее, и столбы ее дрожат; скажет солнцу, - и не взойдет, и на звезды налагает печать; Он один распростирает небеса и ходит по высотам моря. сотворил Ас, Кесиль и Хима и тайники юга.

Ас, Кесиль и Хима – это созвездия. Зачем Иов или автор книги Иова рисует здесь такую астрономическую, вселенскую картину? Речь же идёт о человеке, о взаимоотношениях Бога и человека на примере Иова. Вселенная-то тут при чём? А ведь это не Иов придумал, не книга Иова. У пророков, начиная, как минимум, с Исайи, всё время это повторяется: когда Бог говорит людям об их грехах, когда говорит народу Израиля об его исторических проблемах, и о катастрофах, которые были и будут в народе Израиля – Бог всё время почему-то ссылается на сотворение мира. Он говорит: Я Тот, Кто сотворил Солнце, Луну, звёзды, – и Я Тот же, Кто (допустим, с народом Израиля в его исторической судьбе) всё делает сейчас. Какое-то есть единство в Замысле Божьем обо всей вселенной, и в Замысле Божьем о человечестве, и даже об отдельном человеке. Это всё вместе образует как бы единый Замысел. Одно отражается в другом, и не зря человека с древнейших времён называли «микрокосмом», то есть, «маленькой вселенной». А вселенную, соответственно, рисовали, как огромного, человека. Можно было бы сказать, что это всё средневековые метафоры. Но нет, в современной космологии, например, есть точно такая связь между вселенной и человеком, воплощённая в том, что называется «антропным принципом». Это такое наблюдение, которое удивляет учёных: что физические константы вселенной – скорость света, гравитационная постоянная, масса электрона и так далее – как будто специально подобраны так, чтобы могла возникнуть такая жизнь, как наша на земле, то есть, чтобы появились мы, кто эту вселенную может понять, взглянуть на неё, осмыслить её. Этот антропный принцип активно обсуждается только последние несколько десятилетий, а то, что’ мы только что прочли, – это как бы ветхозаветный вариант антропного принципа: что вселенная и человек в Замысле Божьем сплетены, связаны воедино, единым узлом.

10 делает великое, неисследимое и чудное без числа!

Тут звучит стихотворная рифма: «неисследимое» и «без числа» – «эйн хекер» и «эйн миспар» – так это звучит по-еврейски. «Неисследимое» – это «непознаваемое». Почему то, что делает Бог, непознаваемо? По мысли Вилдада, которую он высказал в предыдущей главе, непознаваемо потому, что мы, люди, – глупые существа, мы – «вчерашние, и ничего не знаем». Это такой лёгкий, простой ответ, что мы по слабости нашей не можем познать Замысел Бога обо всём мире. А Иов тоже говорит «непознаваемое», но не потому, что мы слабы, а потому что Бог над-логичен, нелогичен, иррационален, то есть, то, что’ мы называем познанием, просто к Богу неприменимо. Ведь что такое логическое познание, ярчайшим примером которого является современная наука? Это такие мыслительные процессы, мыслительные конструкции, которые направлены на овладение тем, что’ мы познаём. Вот мы познали структуру атома – и сделали атомную бомбу. Вот мы уже почти познали какие-то внутриклеточные процессы, и завтра начнём искусственных людей делать (не дай Бог). Примерно так устроено познание в нашем человеческом, огрублённом, падшем смысле. Для этого познания Замысел Божий обо всём мире непознаваем: овладеть им нельзя.

11 Вот, Он пройдет предо мною, и не увижу Его; пронесется и не замечу Его.

Здесь есть одна важная деталь, которая в русском переводе не отражена. Слово «замечу» («абин», от слова «бина» по-еврейски, «различение разумом»), означает, что Бог мимо нас, может быть, проносится в данный момент, когда мы читаем, но для нашего разума Он не видим – не только для глаз наших (это ещё полбеды), а для разума нашего.

12 Возьмет, и кто возбранит Ему? кто скажет Ему: что Ты делаешь?

Слово «возбранит» в русском переводе не передаёт того, что здесь употреблён очень важный еврейский религиозный термин «шув» – обратиться», «повернуться наоборот». То есть, вопрос здесь таков: кто заставит Бога повернуться на сто восемьдесят градусов? А куда может Бог повернуться на сто восемьдесят градусов? Речь, конечно, не о Нём Самом, потому что Он вообще не является чем-то пространственным, что может повернуться туда-сюда. Речь идёт о Замысле Божием: кто повернёт Замысел Божий? В других местах Библии (в псалмах, например) объяснено, что такое «повернуть Замысел Божий». Это означает, что Бог кается в том, что Он задумал, и перерешает, и передумывает. И вот здесь, конечно, Иов задаёт именно этот вопрос – кто заставит Бога, кто может заставить Его изменить Замысел Его – странный, который вот прямо сейчас исполняется на Иове, на этой мусорной куче. Кто заставит Бога от этого Замысла отказаться и повернуть его на 180 градусов? И ответ на этот вопрос дальше в книге у Иова потихонечку вызревает. Кто заставит Бога повернуть на 180 градусов? Сам Бог. Как это Бог Сам Себя заставит повернуться на 180 градусов? Этот «кто-то», кто заставит Бога сделать этот поворот, не может быть никем иным, кроме как Самим Богом. Кто же этот «кто-то», кто может такого великого Бога, каким Он нарисован в книге Иова, заставить повернуть Свой Замысел о человеке? Думаю, что единственный вариант, как может Бог заставить Сам Себя повернуться, – это через Христа (повторяю мысль книги Карла Густава Юнга «Ответ Иову»). Поворот Замысла Бога о человечестве воплотился во Христе на кресте. Мы обычно говорим, что приход Христа в наш мир – это продолжение Замысла Божия, который идёт от самого сотворения мира. С одной стороны, это правильно, но Замысел Божий – это ведь не прямая. В нём могут быть очень резкие повороты, и вот это один из таких поворотов, наверное, даже самый главный поворот, который приводит к тому, что человечество с траектории своего падения всё глубже и глубже переходит на траекторию восхождения к Царству Небесному. Это только каким-то огромным усилием, даже со стороны Бога, может быть совершено. Вот это усилие – это и есть Христос. Таким образом, ответ на вопрос «Кто?» – Христос.

13 Бог не отвратит гнева Своего; пред Ним падут поборники гордыни»

«Отвратит» – это опять еврейское слово «шув». То есть, в предыдущем стихе сказано, что «Бог повернётся», а здесь сказано, что Бог «не повернётся». Почему? А это зависит от того, кого мы понимаем под «поборниками гордыни». В еврейском тексте «поборники гордыни» – это «азарэй рахав’», то есть, «пособники рахава». Что такое «рахав»? Это нечто, что ассоциируется с гордыней. В других местах «рахав» ассоциируется с Египтом, но главный, ключевой момент, для того, чтобы понять, что это за «рахав» такой – это в книге пророка Исайи. В 51-й главе, он упоминается вот в каком контексте:

9. Восстань, восстань, облекись крепостью, мышца Господня! Восстань, как в дни древние, в роды давние! Не ты ли сразила Раава, поразила крокодила?

То, что переведено как «крокодил», – слово «танин» – означает просто какое-то большое животное. Это слово переводится в других местах Библии, как «левиафан». А левиафан (особенно в книге Иова) ассоциируется с дьяволом, и поэтому Раав – это тоже нечто, ассоциируемое с дьяволом ну а мы знаем, что гордыня – это одно из основных свойств дьявола. И тогда вот эти «поборники гордыни» говорится о каких-то тёмных силах, то есть о том, что Бог может и повернёт Свой Замысел о человеке, но Свой Замысел об этих тёмных силах, Свою борьбу с этими тёмными силами Господь не повернёт.

Почему вдруг здесь Иов заговорил о каких-то тёмных силах? Я думаю, потому что он не знает, по замыслу этой книги, о существовании дьявола, но что-то такое чувствует подсознательно, что что-то тут не так, не может всё это делать Бог, тут ещё какие-то, видимо, тёмные силы действуют, а какие, он не знает. Он только к концу узнает, когда Господь ему покажет бегемота, левиафана, и так далее.

14 Тем более могу ли я отвечать Ему и приискивать себе слова пред Ним?

«Отвечать» – это ровно то же самое слово, которое есть в первом стихе («И отвечал Иов Вилдаду») и в третьем стихе «не ответит ему ни на одно из тысячи». Это же самое слово употреблено здесь, и естественно, это продолжение той же мысли: «могу ли я отвечать Ему…»? Здесь сказано «приискивать себе слова перед Ним», но еврейское слово, которое употреблено здесь, – это, скорее, не «перед Ним», а «с Ним». То есть, подразумевается, что слова – не только Иова, а и Бог какие-то слова произносит – опять картина диалога с Богом. Правда, Иов сам тут говорит о том, что слова в этом диалоге бесполезны. И действительно, Бог в конце этой книги говорит с Иовом не словами, а как-то по-другому, Он Иову является. Но там же в конце Бог говорит, что Иов «правильно говорил обо Мне». Это не значит, что все слова Иова, которые мы читаем, это, так сказать, полная, окончательная правда о Боге. Это не так. Но Иов Богу говорит не только этими словами, Иов говорит Богу собой: Бог видит сердце человеческое. Так же, как в конце Бог говорит Иову Собой, так же и Иов говорит Богу – собой. Поэтому, действительно, он очень много говорит и друзьям, и Богу, но не это главное – поэтому он и говорит: «не приискивать себе слова пред Ним».

15 Хотя бы я и прав был, но не буду отвечать, а буду умолять Судию моего. 

Здесь употреблено слово «цадик» – это не значит «прав», а значит «праведен». А слово «умолять», которое здесь употреблено, это слово «ханан», то самое слово, которое применяется к Богу (обычно в сочетании «рахум вэ ханан») и означает, что Бог милостив. И вот это-то и есть то самое важное свойство Бога, о котором он не говорит в четвёртом стихе («Премудр сердцем и могущ силою»). Там не сказано, что Бог милостив, а здесь сказано, и Иов, именно к этому и взывает. Если можно так выразиться, только в этом его шанс повернуть Замысел Божий о себе. Есть разница между ветхозаветным и новозаветным взглядом на Бога, которая чем-то напоминает вот эту разницу между взглядом на Бога, как на премудрого, могущественного, и так далее (как было в четвёртом стихе), и вот этим взглядом на Бога, как милостивого. Милостивого вплоть до того, что Он на крест, по Своей милости, всходит ради нас. Это проявление премудрости? Это проявление могущества? Это, я думаю, в первую очередь, всё-таки проявление милости Его.

16 Если бы я воззвал, и Он ответил мне, - я не поверил бы, что голос мой услышал Тот

Обратите внимание на это «если». Тут много раз сказано, и будет ещё сказано «если». То есть, это призыв к тому, что ещё не состоялось, диалог не состоялся с Богом. И тем не менее, хотя он, вроде бы, говорит, что Бог ему не ответит, он всё равно призывает этот диалог, и хотя говорит «я не поверил бы», но на самом деле, как мне кажется, Иов в глубине души не просто верит, а уверен в том, что этот диалог с Богом возможен и состоится.

17 Кто в вихре разит меня и умножает безвинно мои раны.

Этот «разящий в вихре» – это Тот, Кто услышит его (в предыдущем стихе). И получается, что Тот Самый, Кто услышал, – это Тот, Кто в вихре разит и умножает безвинно раны. Вот это – ошибка, и Иов, в своей мучительной попытке познать Бога, должен дойти до того, что разящий его – это не Бог. Мы-то знаем прекрасно, кто его разит, это дьявол разит Иова, язвы на него возлагает, и так далее. Дьявол, естественно, вот именно что Иова не слышит – а зачем ему Иова слышать? Человек – это же так, пылинка. А слышит его Бог. Но Бог не тот, кто его разит. Слово «безвинно» – это еврейское слово «хиннам», но оно, скорее, означает «без причины». Есть разница: «безвинно» – значит, главная речь о том, виноват он или не виноват, праведен он или грешен, но не это главный вопрос ни для Иова, ни для Бога. Для Иова главный вопрос – почему «без причины» разит меня, то есть, почему это происходит, вопрос о смысле. Не о вине, не о грехе, а о смысле: есть смысл, или нет во всем этом смысла.

18 не дает мне перевести духа, но пресыщает меня горестями.

Здесь двойное значение: «перевести дух» («шув рухи») может быть понято в духовном смысле – «дух» не как «дыхание» (руах, по-еврейски, это и дух как дыхание, и дух в возвышенном смысле). «Шув рухи» имеет тот же корень «шув» – «обратить мой дух». Что это означает, что Бог «не даёт мне обратить мой дух»? Это означает, что Бог не отвечает мне на мои слова тем поворотом моей души, которого я так хочу: осмыслением того, что со мной произошло, которое даст мне и надежду, и силы переносить, возвратит мне поставленное под сомнение моё представление о Боге. Вот это мне Бог должен дать – повернуть мой дух, но пока не даёт. И ведь Бог до самого конца словами не ответит – ни на слова, ни словами. Он повернёт дух Иова, но повернёт по-другому. Бог не ответит на слова Иова. А на что Он ответит? Это одна из наиболее важных нитей книги: что такое Иов, в итоге, сумел Богу показать, что Бог ему явился?

19 Если действовать силою, то Он могуществен; если судом, кто сведет меня с Ним? 

Слово «сведет», которое здесь употреблено, означает встречу в суде. Но в каком смысле – в суде? Для того, чтобы людям судиться, у них должна быть какая-то общая этическая база, оба эти человека, которые судятся, должны признавать, что вот это можно, а вот это нельзя, и они обращаются к какому-то третейскому судье, который на основе этой общей базы говорит, что ты нарушил (или не нарушил) это. Если у людей нет этой общей базы, то между ними суд вообще невозможен. Как возможен суд между, допустим, каким-нибудь индейцем и испанцем, который считает, что индейцев убивать не только можно, но и нужно и хорошо. На каком суде между ними вообще возможно разбирательство? И здесь получается такая же картина. То есть, Иов между собой и Богом в этой ситуации не видит уже общей базы, потерял ощущение того, что же их соединяет. Что же для Бога хорошо, что для Него правда, что для Него добро, если мне сидеть безвинно на мусорной куче – это, по-видимому, для Бога хорошо? Вот какой глубокий и острый вопрос стоит за словами «кто сведёт меня с Ним на суде?». И дальше эта мысль развивается.

20Если я буду оправдываться, то мои же уста обвинят меня; если я невинен, то Он признает меня виновным. 

Слова «если я невинен, то Он признает меня виновным» – попытка передать сложную и не очень понятную еврейскую фразу, которая означает дословно следующее: «я цельный, но Он как-то превратит меня» (перевернёт меня, изогнёт меня – как-то так). Это напоминает нам, конечно, о Боге переворачивающем, о Котором мы читали про горы в пятом стихе. Кто меня перевернёт? Бог? Может быть, Бог. Вернёмся к предыдущему стиху, где Бог по-другому судит, по другой этической системе отсчёта (как Он говорит в книге Исайи: "Мои мысли – не ваши мысли»). Иов, в сущности, говорит здесь: Бог меня повернёт так, что мои мысли станут в резонанс с Его мыслями. Но есть и второй вариант понимания этого стиха: что я сам поверну себя. Это то, что называется «метанойя». На русский язык это обычно переводится как «покаяние», а можно это перевести, как «поворот ума человека». Для грешника метанойя обычно понимается, как раскаяние. Книга Иова не рисует Иова как грешника, но метанойя ему тоже нужна, потому что его понимание Бога пока что неполное, очень ограниченное, оно напоминает понимание Бога его друзьями. И весь смысл происходящего в том, чтобы ему вырваться за рамки этого понимания – в метанойе.

21 Невинен я; не хочу знать души моей, презираю жизнь мою.

«Невинен» – это опять то самое слово «там», которое означает «цельный», а «не хочу знать души моей» скорее можно перевести по-другому: «душа моя не знает моей невинности», то есть, моей цельности. Парадоксальная картина, конечно: с одной стороны, человек вроде бы умом считает себя правым перед Богом, а с другой стороны, какой-то другой, более глубокий слой его души ему говорит «нет». И даже не может ему сказать, что – «нет», где он согрешил перед Богом? Ничего этого его душа ему не подсказывает, но есть такое ощущение внутреннее, что, хотя я не знаю ничего за собой, а всё-таки, что-то не так. И мы понимаем, что это не то означает, что Иов где-то согрешил, сам того не зная (это друзья рисуют такую картину), а то, что Иов ещё не дошёл, не дорвался до того понимания Бога, того нового отношения с Богом, которого Бог от него хочет. Отсюда неудовлетворённость, и вот это – смысл слов «душа моя не знает» и «презираю жизнь мою».

2Все одно; поэтому я сказал, что Он губит и непорочного и виновного.

Слово «губит» (еврейское слово «калах») – это не губит, а заканчивает. Можно перевести, как «пресекает», и это примерно то же, что «губит», а ведь можно перевести, как «доводит до полноты». И здесь, на самом деле, не сказано «всё одно», здесь сказано просто еврейское слово «эхад», что означает «единое». У меня такое ощущение, что мысль в том, что и непорочного, и виновного Бог объединяет в Своём Замысле, они, как в какой-нибудь пьесе Божией, в который каждый играет свою роль, и Господь каждого из них доводит до того, что’ в этом Замысле Господь хочет с ним сделать.

23 Если этого поражает Он бичом вдруг, то пытке невинных посмевается.

Слово «масса», которое переведено как «пытка», – это, строго говоря, «испытание», а не пытка. Так что Иов не говорит о том, что Бог пытает, он говорит (и правильно говорит), что Бог испытывает. Но Бог ли это испытывает? Это испытание исходит как бы из двух источников – из инициативы дьявола и согласия Бога. Вот когда мы читаем, что Он испытанию невинных посмеивается, то «посмеивается» – это уже не Божья, это уже дьявольская усмешка. Иов, хотя не знает вообще, что дьявол существует, но чувствует, что что-то такое за этим всем стоит – некий смутный дьявольский образ.

24Земля отдана в руки нечестивых; лица судей ее Он закрывает. Если не Он, то кто же?

Господь ли закрывает? Это спрашивает сам Иов: «Если не Он, то кто же?». А кто, на самом-то деле, закрывает лица судей земли? И почему эти лица закрываются? Чтобы судьи были слепые – как Фемида на статуях? Или чтобы лица судей люди не видели? Давайте второй вариант тоже возьмём себе на заметку. Потому что получается, что, по Иову, дьявол – вот кто судья, который его осудил, и лицо его закрыто, ведь это дьявол от него скрыт, Иов его не знает. Иов хочет сказать: тот судья, который осудил меня вот на это, это не Бог, но я не знаю, кто это, потому что лицо его от меня закрыто.

25 Дни мои быстрее гонца, - бегут, не видят добра, 26 несутся, как легкие ладьи, как орел стремится на добычу. 

Примерно такие слова есть в книге Экклезиаста, в частности, слово, которое здесь употреблено – «хевел», «пустой». Дни несутся быстро, потому что они пустые, не насыщены смыслом. А «не видят добра» – почему? Потому что добра нет? Нет, добро есть, но Иов пока этого добра не видит. Я хочу вернуться к теме Освенцима, ведь это тот вопрос, который задали себе те немногие счастливчики, которым удалось пережить все эти Освенцимы, Треблинки, Собиборы. Они задавали себе вопрос: каков был смысл в этом? Был ли в этом какой-то смысл? Им было очень трудно его найти. Но некоторые из них, тем не менее, для себя, по крайней мере, какое-то осмысление того, что произошло, – нашли. И получилось, что этот, конечно, ужас – никто этого не отрицает – это сплошное зло, всё-таки, Бог, как всегда, даже такое отъявленное, ужасное зло ухитряется хотя бы частично, хотя бы фрагментарно обратить в добро. Но как это увидеть! Это очень непросто.

27 Если сказать мне: забуду я жалобы мои, отложу мрачный вид свой и ободрюсь.

«Ободрюсь» – это еврейское слово, которое означает, на самом деле, «утешусь». С этим понятием мы встретимся буквально через пару стихов, но смысл этого следующего стиха в том, что утешиться нельзя самому, утешиться нельзя без утешителя. А слово «утешитель» – это то слово, которое употребляет Иисус Христос в Своей последней беседе с учениками, говоря о том, что вместо Него придёт к людям Дух Божий – Утешитель, Утешитель, или Заступник – это греческое слово Параклет можно перевести и так, и так. То есть, здесь не высказанная ещё, но подразумеваемая просьба об Утешителе для того, кто сам, своими силами утешиться не может.

28 то трепещу всех страданий моих, зная, что Ты не объявишь меня невинным. 

Здесь употреблено еврейское слово «нака», которое означает «очистишь, «оправдаешь меня». «Трепещу всех страданий моих» – каких страданий? Он трепещет от тех ужасов, которые он уже пережил, или же он боится продолжения этих страданий? И в том, и в другом случае ему нужен Утешитель именно в том смысле, в каком Христос употребляет это слово. Речь уже здесь идёт, конечно, не о страданиях физических, а о страданиях душевных.

29 Если же я виновен, то для чего напрасно томлюсь? 

Сло’ва «если» в еврейском тексте нет, в нём сказано конкретно: «я виновен», а «впустую» – это то самое слово «хевел», «пустота», которое встречается в книге Экклезиаста, то есть, «бессмыслица». То-есть, «я виновен, но я бессмысленно томлюсь» – вот что он говорит. И получается, что дело не в вине: только что он говорил, что «невинен», а теперь – «виновен». Не то’ главное, виновен Иов или не виновен, а главное то, есть смысл в происходящем или нет. Суд должен быть осмысленным, суд должен отвечать на вопрос «за что» и «для чего» происходит вот это наказание, пусть даже виновного. Этого пока нет, это только к концу книги появится.

30 Хотя бы я омылся и снежною водою и совершенно очистил руки мои, 31 то и тогда Ты погрузишь меня в грязь, и возгнушаются мною одежды мои. 

Эта мысль продолжает предыдущую, что дело не в том, чист он или грязен, виновен он или невиновен, грешен он или безгрешен, потому что и те, и другие погружены в Замысел. Но почему Замысел здесь уподобляется грязи? Неужели можно Божий Замысел уподоблять грязи? Мы часто Божий Замысел уподобляем потоку, который куда-то несёт каждого человека, и нас в нашей жизни, и всё человечество несёт к каким-то целям, неведомым нам, которые Бог поставил. Но в реках ведь тоже есть вода из чистых, кристальных источников, а есть вода грязная, отравленная, и так далее. В этом потоке Замысла Божьего есть, на самом деле, отравленная часть, дьявольская часть, и это нам опять напоминает нам об Освенциме, потому что слова «я погружён в грязь», «мною возгнушаются одежды мои» – это слова, которые конкретно говорили о себе узники Освенцима, как они пишут в своих воспоминаниях: что они были в таком состоянии, что сами были противны и себе, и другим. Это не Бог погружает в грязь, Бог погрузит в Замысел Свой, а грязь, в которую они попадают («они» – это люди Освенцима или Иов в этой книге) – это дьявольская примесь к Замыслу Божьему, но она, к сожалению, есть. Мы это всё прекрасно знаем просто по историческому опыту.

32Ибо Он не человек, как я, чтоб я мог отвечать Ему и идти вместе с Ним на суд! 33 Нет между нами посредника, который положил бы руку свою на обоих нас».

Этот «посредник» – еврейское слово «Мокиах», которое напоминает «Машиах», то есть, Мессия, Христос. Это посредник на суде, и, по тридцать второму стиху, когда говорится, что «он не человек», то невольно возникает мысль, что нужен какой-то посредник, который и Бог, и человек – Он как бы одной своей, Божественной, рукой касается Бога, а другой своей, человеческой, рукой касается Иова. Но это же картина Богочеловека Иисуса Христа! И всегда, сколько существует христианская интерпретация книги Иова, картина этого посредника понималась, как, конечно ещё смутное, но предвидение Христа как Посредника между людьми и Богом.

34Да отстранит Он от меня жезл Свой, и страх Его да не ужасает меня.

Здесь опять есть двойственность. Жезл Божий может больно бить, тем не менее, ещё из книги Исайи идёт картина всяких вавилонских и ассирийских царей, которые больно бьют Израиль, но они – жезлы Божьи, которыми Бог наставляет Израиль на правильный путь. То есть, жезл может быть Божий. А страх может быть Божий? Нет, по крайней мере, тот страх, о котором здесь говорится, который ужасает. В Библии много раз говорится о страхе Божбем в хорошем смысле, это «йарэ Яхве» – это страх Божий, который заставляет трепетать перед Богом, выражает почтение, любовь к Богу. А здесь о другом страхе идёт речь, «эйма», который ужасает, парализует, этот страх – дьявольский. Опять смешанная картина действия Божьего и действия дьявольского. Ну, и вся дьявольская система, которую мы коротко называем здесь словом Освенцим, построена именно на страхе, держится на страхе узников, и держится точно так же на страхе тех эсэсовцев и прочих, которые узников мучили. Это всё прекрасно описано и проанализировано. Всё то, что держится на страхе, оно дьявольское. А здесь показаны обе компоненты – жезл Божий и страх дьявольский.

35 и тогда я буду говорить и не убоюсь Его, ибо я не таков сам в себе.

«Не убоюсь» – здесь «страх» в положительном смысле («йаре») – надо ли его отменять? «Начало премудрости – страх Господень», говорит Книга Притч Соломоновых. Нет, не надо отменять страх Господень. Вообще-то – не надо. Но для Иова – надо. Это необходимое условие, чтобы он вышел за пределы привычного, к новому образу Бога, чего Сам Бог хочет. Для этого он должен этот страх Господень на время забыть. На какое-то время лишь, потому что в конце книги он опять скажет «полагаю руку мою на уста мои», то есть, этот страх Господень к нему вернётся. Но пока, чтобы прорваться, он должен страх Господень на время забыть.

«Ибо я не таков сам в себе» – это, точнее, по-еврейски сказано «не так со мной». Смысл тот, что тем страхом, к которому его привело его страдание, его положение он как бы парализован. Все узники Освенцима говорили, что они парализованы этим страхом (а им говорили: что ж вы не бунтовали?). Вот и Иов, на самом деле, этим страхом от того, что с ним произошло, тоже, в какой-то степени, парализован, и говорит, что он может сказать Богу больше, чем сейчас, но только не так, не в том состоянии, в котором он сейчас, а в том самом диалоге с Богом, к которому он Бога призывает. И мы знаем, что к концу книги этот диалог, наконец-то, состоится.


Запись 17 Глава 10 17-05-17

Сегодня у нас 10-я глава. В прошлой, девятой, главе Иов начинает свой ответ на выступление Вилдада Савхеянина, которое было до этого. Десятая глава – это тоже в каком-то смысле продолжение ответа Вилдаду Савхеянину, но уже речь идёт в каком-то смысле о разговоре напрямую с Богом, тут о Вилдаде уже речь не идёт.

Опротивела душе моей жизнь моя; предамся печали моей; буду говорить в горести души моей. Скажу Богу: не обвиняй меня; объяви мне, за что Ты со мною борешься? Хорошо ли для Тебя, что Ты угнетаешь, что презираешь дело рук Твоих, а на совет нечестивых посылаешь свет? Разве у Тебя плотские очи, и Ты смотришь, как смотрит человек? Разве дни Твои, как дни человека, или лета Твои, как дни мужа, что Ты ищешь порока во мне и допытываешься греха во мне, хотя знаешь, что я не беззаконник, и что некому избавить меня от руки Твоей? Твои руки трудились надо мною и образовали всего меня кругом, - и Ты губишь меня? Вспомни, что Ты, как глину, обделал меня, и в прах обращаешь меня? 10 Не Ты ли вылил меня, как молоко, и, как творог, сгустил меня, 11 кожею и плотью одел меня, костями и жилами скрепил меня, 12 жизнь и милость даровал мне, и попечение Твое хранило дух мой? 13 Но и то скрывал Ты в сердце Своем, - знаю, что это было у Тебя, -- 14 что если я согрешу, Ты заметишь и не оставишь греха моего без наказания. 15 Если я виновен, горе мне! если и прав, то не осмелюсь поднять головы моей. Я пресыщен унижением; взгляни на бедствие мое: 16 оно увеличивается. Ты гонишься за мною, как лев, и снова нападаешь на меня и чудным являешься во мне. 17 Выводишь новых свидетелей Твоих против меня; усиливаешь гнев Твой на меня; и беды, одни за другими, ополчаются против меня. 18 И зачем Ты вывел меня из чрева? пусть бы я умер, когда еще ничей глаз не видел меня; 19 пусть бы я, как небывший, из чрева перенесен был во гроб! 20 Не малы ли дни мои? Оставь, отступи от меня, чтобы я немного ободрился, 21 прежде нежели отойду, - и уже не возвращусь, - в страну тьмы и сени смертной, 22 в страну мрака, каков есть мрак тени смертной, где нет устройства, где темно, как самая тьма.

Сначала несколько слов об общей конструкции, об общей идее этой главы. В отличие от предыдущей главы, которая, по большей части, говорит о Боге косвенно, в стиле «Он», здесь уже говорится прямо, так сказать, обращаясь к Нему на «Ты». И вот этот переход от слов о Боге к словам, обращённым к Богу, ставит некий вопрос, потому что в предыдущей-то главе Иов сам говорит, что Бог ни на что не ответит. Так зачем Иов тогда к Нему обращается, если он знает, что Бог ни на что не ответит? Наверно, он всё-таки надеется, что ответит. Вот эта парадоксальность, эта противоречивость позиции Иова – она понятна, она вызвана его страданием, так как человек в таком состоянии как он, сухо и логично рассуждать о Боге не может. Но эта парадоксальность в каком-то смысле способствует исполнению Замысла Божьего об Иове, того, для чего Бог согласился на этот жестокий эксперимент, который дьявол ставит над Иовом, потому что эта парадоксальность выбивает Иова за рамки нормального, логичного богословия, а это то, чего Бог от него хочет, и ради чего Бог на этот жестокий эксперимент согласился.

Ещё один момент. Вот он здесь говорит Богу о себе. Но, в отличие от того, что он говорил раньше, в третьей главе, он уже не столько сфокусирован на своём страдании (чего можно было бы от него ожидать), сколько он смотрит на себя как бы несколько со стороны как на дело рук Бога. «Дело рук Твоих» – он говорит о себе, или «Твои руки трудились надо мною и образовали всего меня». Это означает, что горизонт Иова (если можно так выразиться) начинает расширяться от сосредоточенности на самом себе, на своём страдании, которая, конечно, характерна для людей, находящихся в таком положении (мы сами, когда мы чем-то тяжело болеем, конечно, сфокусированы на самих себе). Или вот та ассоциация между Иовом и узниками Освенцима – бывшие узники Освенцима в своих воспоминаниях так и написали, что одна из главных потерь для души человека в такой ситуации, как Освенцим, это то, что человек на самом себе сконцентрирован, а всё остальное становится ему безразлично. Иов отходит от этой ситуации, от фокусировки на самом себе, и уже смотрит на себя немножко со стороны как на дело рук Божьих, и это правильный путь, который ведёт Иова к тому, что Бог в конце этой книги скажет, что «Иов говорил обо Мне (о Боге) более правильно, чем его друзья».

Ещё: во втором стихе сказано, что Бог с Иовом борется. Действительно, вся эта глава рисует такую картину и создаёт такое ощущение, что Бог с Иовом борется. И это ощущение борьбы – правильное: Иов, действительно, как какой-то центр урагана, вокруг которого идёт борьба, это напряжение вокруг него – как электрическое напряжение, но что’ это за борьба, Иов пока не понимает. Ему кажется, что это Бог борется с ним, а на самом деле это Бог с дьяволом борется вокруг Иова и за Иова. Сказано во втором стихе: «Ты со мною борешься», и в русском языке этот предлог «с» можно понять двумя способами. Можно понять так, как понимает Иов, – что Бог борется против него. Но можно предлог «с» понять и как «вместе», «вместе со мною». Бог, на самом деле, вместе с Иовом борется и за спасение Иова, и против дьявола, и это опять вызывает ассоциации с Освенцимом. Потому что этот вопрос и узники Освенцима задавали, и потом уже, когда всё это кончилось, многие люди задавали: где был Бог, когда работали газовые камеры и печи. И сами же узники Освенцима (некоторые, самые мудрые из них) отвечали: «Бог был там, с нами в газовых камерах и печах, Он страдал вместе с нами». Вот так же Он не против Иова борется, а вместе с Иовом борется.

Другой аспект вот такого неправильного восприятия Иовом (пока неправильного) – это то, что он Бога воспринимает, как угнетателя, считает, что Бог его преследует:

Хорошо ли для Тебя, что Ты угнетаешь»

16Ты гонишься за мною, как лев, и снова нападаешь на меня и чудным являешься во мне. 17 Выводишь новых свидетелей Твоих против меня; усиливаешь гнев Твой на меня; и беды, одни за другими, ополчаются против меня.

20 Оставь, отступи от меня…

Эта   просьба «Отступи от меня!», конечно, задевает какие-то струны нашей души. В принципе, он прав: он преследуем, он угнетаем, к нему кто-то приступил, и вот Иов ждёт, что этот кто-то от него отступит. Но только Иов считает, что этот «кто-то» – Бог, потому что у Иова нет понятия о дьяволе, нет чёткого понимания, что не только действует Бог, но и действует дьявол в этой ситуации – может быть, правильнее сказать «пока нет», потому что к концу книги оно появится. И поэтому дьявольские черты, в этой ситуации совершенно явные (и угнетение, и преследование, и наваливание, так сказать, на Иова), Иову кажутся чертами Бога. И это характерно не только для Иова в этой ситуации, это, к сожалению, такая типичная ситуация: дьявол маскируется под Бога (говоря современным языком, «косит под Бога»), так что, действительно, можно часто принять действия дьявола за действия Бога. Массу примеров каждый день нам даёт окружающий нас мир, в котором дьявол действует ого-го как, и при этом зло выдаёт себя за добро, это главный его способ действия, потому что, если бы люди чётко понимали, что это действует зло, тогда бы зло не достигло своей цели. В том-то и дело, что оно выдаёт себя за добро. Мы встречали уже в предыдущей 9-й главе намёк на то, что Иов начинает подозревать, что за этой всей ситуацией что-то ещё кроется, какая-то тайна, причём тайна тёмная, какая-то тьма за этим. Ведь Бог – это чистый свет, а вот он начинает ощущать, что нет, тут за этим какая-то тьма тоже есть. Замечательная книга Карла Густава Юнга «Ответ Иову» очень чётко формулирует, что в книге Иова фигурирует не только Бог, но почти так же сильно, как и Сам Бог, фигурирует тень Бога. Юнг – основатель аналитической психологии, и для психологии Иова характерно то же, что, по Юнгу, характерно для всех людей: что у нас, наряду со светлой стороной нашей души, есть как бы её тень, тёмная сторона нашей души, которая иногда вырывается, и начинает действовать, как бы берёт руль в свои руки. Иов, возможно, проектирует эту свою собственную тень на Бога (проекция – тоже термин психологии Юнга). Только Юнг совершает одну ошибку, принципиально важную: ему кажется, что эта тень (которая, несомненно, в книге Иова есть) – это тень Самого Бога, то есть, что дьявол, который там действует, – это, собственно, теневая часть Самого Бога. Конечно, в этом Юнг ошибается (это возможно, тоже проекция, уже с его собственной стороны). С точки зрения христианской религии, это категорически не так. Дьявол – не часть Бога ни в каком смысле, а полная противоположность Бога. Да, в каком-то смысле можно сказать, что он под Бога мимикрирует, как зеркальное отражение. Но зеркальное отражение – это же всё наоборот, где левое – там правое, а где правое – там левое. В этом, обратном, смысле можно, действительно, сказать, что дьявол – тень Бога, или похож на Бога.

Ещё к этой же теме о перепутывании Бога и дьявола. Иов говорит в 17-м стихе: «выводишь новых свидетелей Твоих против меня». Кто эти свидетели? Я думаю, что, кроме друзей, там просто некому быть. То есть, получается, что Иов воспринимает своих друзей, как свидетелей Бога, которые свидетельствуют против Иова. Это он правильно ощущает, что его друзья, вместо того, чтобы за него выступать, выступают против него. Но почему же они свидетели Бога? Почему он так считает? Я говорил, что в выступлениях друзей всё время проскальзывают некие дьявольские нотки. И такое ощущение, что они, может быть, невольно, в смягчённой форме, но всё-таки свидетели не Бога, а свидетели дьявола против Иова, потому что Бог – за Иова, а против него – дьявол.

Ещё один важный момент. Мы об этом говорили, и эта важная мысль пройдёт через всю книгу Иова – что это, собственно, не столько отдельный человек, который пострадал, говорит устами Иова, а это устами Иова говорит архетип человека, человек как таковой, человек как создание Божие, можно сказать – «адам» (и в этом замысел всей книги). Апостол Павел использует образ Адама, как некоего архетипа всего человечества, когда говорит о Христе, что с первым Адамом вошло зло в мир, а с новым Адамом, со Христом, придёт спасение миру. То есть, Павел использует образ Адама, как некий символ человечества вообще. И так же, как Адам, от имени всего человечества выступает в этой книге Иов. Например, с 8-го стиха:

Твои руки трудились надо мною и образовали всего меня кругом, - и Ты губишь меня? Вспомни, что Ты, как глину, обделал меня, и в прах обращаешь меня? 10 Не Ты ли вылил меня, как молоко, и, как творог, сгустил меня, 11 кожею и плотью одел меня, костями и жилами скрепил меня.

Весь этот рассказ, слова про глину, про прах, и что Бог кожей и плотью одел, – это же рассказ о сотворении мира, о сотворении Адама, который нас отсылает к первой главе Библии, к сотворению человека. И поэтому возникает чёткое ощущение, что всё происходящее с Иовом – это не просто один такой случай в жизни (очень важный, конечно, случай в человеческой истории), а это случай именно архетипический, отсылающий к проблеме, которая возникла с самого начала сотворения человека. Вы помните – змей в Раю, грехопадение человека, и вот, в итоге, возникла та ситуация, с которой книга Иова разбирается – о человечестве, находящемся (если можно так выразиться) между Богом и дьяволом, о человечестве как предмете борьбы Бога и дьявола – соответственно, за человека и против человека.

Глава кончается словами о смерти, о стране тьмы и сени смертной, о стране мрака, и так далее. Но интонация здесь не та, с которой начинался разговор Иова о смерти. Он начинался в третьей главе с таких слов:

12 Зачем приняли меня колени? зачем было мне сосать сосцы? 13 Теперь бы лежал я и почивал; спал бы, и мне было бы покойно».

17 Там беззаконные перестают наводить страх, и там отдыхают истощившиеся в силах»

21которые ждут смерти, и нет ее, которые вырыли бы ее охотнее, нежели клад, 22 обрадовались бы до восторга, восхитились бы, что нашли гроб.

Вот это восприятие смерти, как какого-то долгожданного облегчения, идёт даже не от книги Иова. Есть в шумерских, в египетских текстах буквально вот эти слова о смерти. А тут, в 10-й главе, Иов уже сдвинулся, он уже прошёл некий отрезок своего пути, и он уже не воспринимает смерть, как нечто желанное, как отдых, как спасение, а воспринимает её, как несчастье – да, конечно, как несчастье неизбежное, потому что у него нет ещё идеи о возможном воскресении из этой страны смертной. Появится дальше идея о воскресении, но пока её нет. Он воспринимает смерть, как неизбежное зло, как неизбежное несчастье, хотя он не дошёл ещё до того взгляда на смерть, который есть у апостола Павла в его первом Послании к Коринфянам, где он говорит, что смерть – это самый главный и последний враг. Вот эти слова:

26.Последний же враг истребится – смерть. (26-й стих 15 главы первого Послания Коринфянам).

Вот до этого, конечно, Иов ещё не дошёл. «Последний враг – смерть», потому что для Павла смерть и дьявол примерно уравнены. И действительно, современное богословие так и говорит о дьяволе: отец смерти и отец лжи. Конечно, поскольку у Иова чёткого образа дьявола ещё нет, он не может воспринять смерть, как врага, которого можно и победить с Божьей помощью. Он так на это пока ещё не смотрит. Пока.

Теперь давайте разберём главу по отдельным стихам – тут, как всегда, много важных деталей в конкретных словах.

Опротивела душе моей жизнь моя; предамся печали моей; буду говорить в горести души моей. 

Более точный перевод – «устала душа моя от жизни». Люди не очень молодые, мы, может быть, и сами это в своей жизни чувствовали или, по крайней мере, от других людей об этой усталости от жизни знаем, но, с точки зрения религиозной, с точки зрения Бога, усталость от жизни – это некий барьер на пути к Богу. И чтобы этот барьер перейти, надо сделать то, что замечательно формулируется в Евангелии словами Христа: «употребляющий усилие получает Царство Небесное». Дорога в Царство Небесное включает и этот барьер, и надо собраться с силами, найти в себе силы этот барьер перепрыгнуть, несмотря на усталость, не только возрастную, не только физическую, а и духовную усталость.

Ещё одно выражение «предамся печали моей», на самом деле, с еврейского буквально так переводится: «выпущу на себя свою жалобу». Как это понимать? Я думаю, смысл в том, что эти жалобы Иова, его ламентации, крики к Богу – не только Богу адресованы, чтобы Он что-то изменил, а они ещё что-то изменяют и в самом Иове, когда он говорит Богу. Он сам изменяет себя тем, что он выпускает из себя то, что его друзья, например, не осмеливаются выпускать из себя к Богу (хотя, может быть, у них тоже такие мысли есть), а вот Иов выпускает и осмеливается, поэтому он сам себя уже этим фактом изменяет.

Скажу Богу: не обвиняй меня; объяви мне, за что Ты со мною борешься? 

«Обвиняй» – это еврейское слово «тарашани», оно более сложное, чем русское слово «обвиняй. Оно означает примерно следующее: «делать грешным». А почему вообще возникает такая мысль, что Бог может кого-то сделать грешным? Разве человек не сам себя своими поступками делает грешным или праведным? А это – та мысль, которая уже встречалась раньше, очень важная мысль, нетривиальная: что понятие греха, понятие вины – это не что-то постоянное, прибитое гвоздями (вот этот поступок – всегда правильный, а этот – всегда грешный), что критерии греха, на самом деле, в руках у Бога, и они гибкие, они могут меняться, и то, что в одной исторической ситуации для одних людей является грехом, в другой исторической ситуации для других людей, с точки зрения Самого Бога, грехом не является, хотя, может быть, люди даже сами этого не понимают и по-прежнему воспринимают это как грех, а что-то, что является грехом, наоборот, воспринимают, как совершенно допустимое поведение.

Яркий пример – заповедь «не убий». Она на протяжении многих веков, во многих культурах, не воспринималась: считалось, что убийство, в принципе, это дело нормальное и допустимое, оно не является абсолютным грехом. Грехом являются определённые виды убийства –убивать своих, и так далее, а в целом, как таковое – нет. И буквально в последние десятилетия, на наших глазах, это стало меняться, и отмена смертной казни – проявление ощущения, что насильственная смерть из любых соображений является грехом перед Богом. Так это понятие греха изменяется.

Ещё один момент во 2-м стихе: «объяви мне, за что Ты со мною борешься?». Еврейское слово «объяви» имеет корень «йада», «знать» – то есть, «дай мне знать», за что Ты со мною борешься». А как это узнать? Как вместить эту ситуацию, чрезвычайно объёмную и уже в первой главе совершенно нетривиальную – этот спор Бога с дьяволом на небесах – а уж тем более в последних главах, когда Бог является и показывает какую-то ситуацию, по своему масштабу выходящую за пределы человеческого разумения – ну как это всё знать? В том-то и дело, что Иов говорит «объяви, дай мне знать» – а словами это знание о Боге передать нельзя. Бог не может это рассказать. Поэтому в конце этой книги Бог не рассказывает, а делает с Иовом что-то непонятное, являя Себя ему, и вот Иов это знание получает, но каким-то странным, несловесным способом.

Ещё во 2-м стихе: «за что Ты со мною борешься?». Это «за что» можно понять, как «для чего?». Уже несколько раз встречались такие же вопросы Иова к Богу: пусть это несчастье со мной произошло, но для чего оно? При этом «за что?» понимается, как продолжение поиска смысла происходящего. Но ведь можно понять этот вопрос и иначе. Представьте, что Иов задаёт этот вопрос Богу, а Бог ему на это отвечает: «Я борюсь за тебя». А Иов Его спрашивает: «А с кем ты за меня борешься?». И мало того, что Бог, конечно, может ему ответить, что с дьяволом, есть и второй слой, значительно более важный: «Я с тобой, Иов, борюсь -- за Тебя». И нам, может быть, по опыту нашей собственной жизни знакомо это ощущение, когда с нами самими Бог борется за нас же – или (выражаясь несколько упрощённо) с какими-то нашими чертами, свойствами Бог борется за нас же самих, чтобы нас возвысить, очистить, и так далее. Ну а Иов разве с Богом не борется? И Иов борется с Богом – это очевидная вещь в книге. И за что он борется с Богом? Вот точно так же, как Бог борется с Иовом за Иова, так Иов борется с Богом за Бога. Ну, конечно, мы понимаем, что Бог есть Бог. И что Иов не должен и не может как-то изменить Бога. Он, по существу, борется не с Самим Богом, он борется с Богом в его представлении – с образом Бога, который есть в душе у самого Иова – но, тем не менее, это действительно, борьба – пусть с этим образом, но это борьба с Богом за Бога, с этим образом Бога за лучший, более точный образ Бога. Между прочим, в книге Юнга «Ответ Иову» есть эта мысль.

3Хорошо ли для Тебя, что Ты угнетаешь, что презираешь дело рук Твоих, а на совет нечестивых посылаешь свет?

Какие нахальные слова Иова: «хорошо ли для Тебя?». Это кто он такой, чтобы судить, что хорошо для Бога, а что для Бога плохо? Но на самом деле, слова совершенно глубокие и правильные. Это ведь слова даже не Иова, а составителя книги. Составитель прекрасно понимает то, чего многие люди до сих пор до конца не понимают: что в этой ситуации Иова, в этом жестоком эксперименте над Иовом, на который Бог дал вынужденное согласие, Бог страдает оттого, что Иов мучается. Для Бога всё, что происходит, совсем не хорошо, это для Бога мучение и крест – так же как с теми, кто в Освенциме. В книге Иова нам более или менее понятен ответ на вопрос, почему Бог это всё допустил. Мы в конце, когда будем подводить итог книги Иова, будем говорить об этом детально. С Освенцимом гораздо труднее, но, вероятно, есть какой-то способ как бы перенести, отобразить то решение вопроса, почему Бог терпит зло, которое дано в книге Иова, на ситуацию Освенцима. Но это трудно, и нельзя сказать, что этот вопрос как-то окончательно решён.

Разве у Тебя плотские очи, и Ты смотришь, как смотрит человек? Разве дни Твои, как дни человека, или лета Твои, как дни мужа?

Ответ на этот вопрос – «да, конечно, ты, Иов, прав, очи Бога не как у человека, и дни Бога – в вечности, а не в таком времени, как мы», и этот ответ Бог Иову покажет. Ответ – причина всего того, что происходит с Иовом и почему Бог это всё терпит: потому что это есть некое лекарство (если можно так выразиться) для всей истории человечества. Вопрос Иова стоял с начала истории человечества, и до самого конца этой истории стоять будет, и вот сейчас на Иове идёт как бы разбирательство по поводу этого вопроса о человеке, о его роли в Замысле Божием, о том, чего человек стоит, а чего человек не стоит. И в конце книги ту вселенскую перспективу, в которой Бог смотрит на происходящее с Иовом, Бог Иову покажет. И когда Он Иову это покажет, когда Иов сумеет, если можно так выразиться, через глаза Бога взглянуть на себя вот в этой вселенской перспективе, его страдания никуда не исчезнут, но он окажется излеченным, он положит руку на уста свои, и, в сущности, этим жестом покажет: «я получил ответ».

что Ты ищешь порока во мне и допытываешься греха во мне 

Бог не ищет порока, а ищет оправдания человеку. А ищет порока в человеке, по самой же книге Иова, и допытывается греха в человеке – дьявол. То-есть, тут опять Иов принимает действие дьявола за действие Бога.

хотя знаешь, что я не беззаконник, и что некому избавить меня от руки Твоей?

Этого «хотя» в еврейском тексте нет. Это просто констатация факта: «Ты знаешь, Господи, что я не беззаконник, и что некому избавить меня от руки Твоей». Эти слова парадоксальны: как же Бог может держать Свою руку, тяготеющую на Иове, хотя Он знает, что Иов не беззаконник? Ответ на этот вопрос – в том же: знает, что Иов не беззаконник, Бог – а держит тяжёлую руку на нём не Бог, а дьявол.

И дальше об этой руке:

Твои руки трудились надо мною и образовали всего меня кругом, - и Ты губишь меня.

Эти руки – это руки Божьи, созидающие, а те руки, которые были в седьмом стихе, это руки дьявольские, тяготеющие, уничтожающие. Это принципиальная разница между Богом и дьяволом: дьявол только разрушает, а созидает только Бог. Это главное видимое отличие Бога от сатаны в их действиях.

Дальше слова «образовали всего меня». «Всего» – это «йахад», оно означает «единый, цельный». Слова «Твои руки трудились надо мною» правильнее, может быть, перевести, как в девятом стихе: «Ты обделал меня», то есть, как скульптор вытачивает какую-то фигуру. Что Скульптор-Бог вытачивает Своими руками так, что оно вот такое единое? Что в человеке более всего можно назвать «единым»? Личность человека. В обычном человеке много разного может быть, но личность в нём одна. Вот эту личность человека Иов воспринимает, как произведение искусства, выточенное Богом, – не тело даже, и не столько тело (хотя дальше говорится о теле), а душу, психику человека.

9Вспомни, что Ты, как глину, обделал меня, и в прах обращаешь меня?

Глина, прах в руках Бога нам напоминает об образе, который встречается у пророка Иеремии, – о человечестве как глине, из которой Бог, как горшечник, делает горшки, и, между прочим, у Иеремии подчёркнуто, что, если из этой глины что-то не то вылепилось, Бог может её опять размешать, и вылепить из неё что-то другое. Эту мысль потом повторит апостол Павел в Послании к Римлянам, говоря о том, что из той же самой глины Бог может одно вылепить, а может и другое вылепить. То есть, сравнение с глиной – это знак того, что Божий Замысел не фиксирован как уже обожжённый горшок, который можно только разбить (это, кстати, у Иеремии тоже есть), а Замысел Божий адаптивен, гибок, может меняться, как-то реагирует на то, как люди себя ведут. И в данном случае – вот Иов жалуется, что Бог молчит и не отвечает ему, а почему Бог молчит? Потому что Бог ждёт, что ответит сам Иов, потому что в этой ситуации то, как будет дальше развиваться Замысел Божий, зависит от того, окажется ли Иов на высоте этой ситуации или не окажется, а будет примерно так говорить и действовать, как его друзья.

10Не Ты ли вылил меня, как молоко, и, как творог, сгустил меня, 11 кожею и плотью одел меня, костями и жилами скрепил меня.

Эти слова напоминают знаменитую картину из книги пророка Иезекииля, когда сухие кости, вроде бы уже ни на что не годные, вдруг вместе соединяются, облагаются кожей, плотью, жилами (прямо как здесь сказано), и из них возникает опять нечто живое. Что у Иезекииля, что здесь – это картина того, как рождается живое из чего-то бесформенного, что уже никуда не годится, из чего-то, что напоминает слова первого абзаца Библии «тоху ва воху» – «Земля была безвидна и пуста». «Тоху ва воху» – это что-то такое неконкретное, неструктурированное, бесформенное, хаотическое. И из этого Бог сотворил мир. И вот здесь – то же самое: как из хаоса и бесформенности происходит сотворение человека, и это опять нам напоминает, что в книге Иова речь идёт не просто о какой-то конкретной ситуации с конкретным человеком, а речь идёт о чём-то архетипическом, о чём-то, что говорит о сотворении мира вообще, о том, что это за мир, который Бог сотворил. Потому что слова дьявола о человеке означают ведь не просто, что плох человек – с точки зрения дьявола, плох вообще весь этот сотворённый материальный мир, и его творить не надо было. Хотя, как считает современное богословие, частью этого сотворённого мира, хотя и не материальной, а духовной, является и сам дьявол. Но я вполне себе представляю, что в своей неукротимой тяге к уничтожению дьявол мог бы сказать Богу: «Ты этот мир весь уничтожь, а поскольку я часть этого мира – ладно, уничтожь и меня тоже!». Это такая логика – как Бог говорит человеку: «Я твоему соседу сделаю вдвое больше, чем тебе», а человек отвечает: «Господи, вырви мне один глаз, а соседу – два». Это дьявольская логика, и дьявол мог бы и так ответить на вопрос об Иове: «уничтожь пусть даже меня, но уничтожь всё это Твоё творение».

12жизнь и милость даровал мне, и попечение Твое хранило дух мой.

Милость – это еврейское слово «хесед», оно означает и «любовь» тоже. Вместо того, чтобы Бога обвинять в чём-то (с чего начиналась эта глава), Иов вдруг переходит, в сущности, к длинной хвале Богу (с 8-го до 12-го стиха). Такое ощущение, что Иов, начав хвалу Богу, уже не может остановиться, хотя, в общем, это неуместно – ему уместнее здесь на Бога жаловаться, чем хвалить Бога, но Иов не может уже остановиться, потому что он Бога любит, потому что этот «хесед» – это не только любовь Бога к Иову и к людям вообще, это и любовь Иова к Богу.

13Но и то скрывал Ты в сердце Своем, - знаю, что это было у Тебя.

Это в еврейском тексте отдельная фраза, смысл её в том, что Бог – это Тайна. Главное в Боге скрыто от человека, от человеческого понимания. Или можно сказать так: Бог сложнее любых образов, которые мы можем придумать о Боге, и в конце книги, в явлении Бога Иову, явлено именно это невообразимое величие в сложности Бога. Это, между прочим, одна из правильных мыслей, которые выдвигает Карл Густав Юнг в своём «Ответе Иову»: что в Боге, действительно, есть неустранимая, неисследимая тайна. И в тех ситуациях, когда мы с горечью и изумлением спрашиваем себя, где же был Бог, и почему Он это допустил – ответ на этот вопрос кроется в скрытой от нас внутренней Тайне Бога. Мы не получаем ответа не потому, может быть, что Господь его от нас специально скрывает, а потому, что мы не знаем и не понимаем Божьего языка.

14что если я согрешу, Ты заметишь и не оставишь греха моего без наказания. 15 Если я виновен, горе мне! если и прав, то не осмелюсь поднять головы моей. Я пресыщен унижением; взгляни на бедствие мое. 

Иов допускает, что он может быть виновен, может быть грешным – но допускает теоретически, со словом «если». Он за собой, на самом деле, этого греха не знает конкретно, и поэтому он Богу говорит примерно так: «ну да, Господи, как любой человек, наверно, я могу быть грешным в чём-то, и, может быть, заслуживаю таких страшных наказаний, какие я перенёс, но в чём грешен? – тогда Ты покажи мне, и объясни мне, в чём, и за что, за какие такие мои грехи?». Но мы знаем, что это теоретическое допущение неверно. Не за грехи, не за что-то, а для чего-то – для того, чтобы исполнить великий Замысел Божий, на острие которого находится Иов.

Ещё в 15-м стихе такое странное ощущение, как будто не имеет значения, виновен он или не виновен, а он же призывает к суду! Что же это за суд такой, на котором неважно, виновен подсудимый или не виновен? Но это же слова автора книги – так он и задумал всю эту ситуацию, чтобы в ней было неважно, есть ли грехи за Иовом, или нет, виновен он в чём-то или невиновен, потому что то, что происходит здесь, – это судебное разбирательство между Богом и дьяволом на предмете Иова – судебное разбирательство о том, каков человек, и то, виновен ли тут в чём-то этот конкретный Иов или не виновен – это как бы второстепенное обстоятельство. Ну, пусть даже виновен – и что? Бог может сказать, что я и этих грешных людей и люблю, и спасу, и Свой великий Замысел о них совершу. А дьявол на это мог бы возразить: «ну, пусть Твой Иов даже не виновен ни в чём – ну и что? Всё равно, сейчас вот я посажу его на мусорную кучу, и он от Тебя отречётся». То есть, не о вине тут разбирательство идёт, а о чём-то бо’льшем – о том, что такое человек.

Шестнадцатый стих, про бедствие:

16 оно увеличивается. Ты гонишься за мною, как лев, и снова нападаешь на меня и чудным являешься во мне.

Может быть, это вызывает у нас ассоциацию со львом, который у Клайва Стейплза Льюиса в «Хрониках Нарнии». Этот Аслан – символ Христа, но в Библии-то лев гораздо чаще встречается, как символ каких-то тёмных и злых сил. Вспомните слова о том, что дьявол – это лев рыкающий, который ходит, ища, кого поглотить. То есть, эти слова обо льве здесь, как и многое из того, что говорит Иов, более применимы к дьяволу, чем к Богу.

Не очень понятная фраза «Ты … снова нападаешь на меня и чудным являешься во мне» в еврейском тексте ещё непонятней и звучит примерно так: «обращаясь на меня, Ты становишься чудным». Я не могу это однозначно расшифровать, но воспринимаю, как ещё один намёк, что то, что происходит с Иовом, – это, на самом деле, тайна, то есть, это не просто несчастье непонятно за что, но в этом какая-то тайна Божья совершается, и Иов это чувствует. А мы-то эту книгу читали с самого начала, и мы знаем, что совершается тайна Божия, Замысел нового великого шага на пути человечества ко спасению, ко Христу.

17 Выводишь новых свидетелей Твоих против меня; усиливаешь гнев Твой на меня; и беды, одни за другими, ополчаются против меня.

«Беды одни за другими, ополчаются против меня» – это не очень чётко понятный еврейский текст, примерно такой: «изменения Твои, Господи, – это больно мне». Это напоминает нам слова из 76-го Псалма, где сказано примерно так же: «И сказал я: вот моё горе – изменение десницы Всевышнего». Десница – то’, что Он делает Своей правой рукой, исполнение Замысла Божьего. Иов воспринимает то, что произошло с ним, как горестное, несчастное, ничего хорошего не сулящее изменение Замысла Божия. И он прав в том, что новое в Замысле Божьем действительно является через Иова. Но только оно является не к несчастью, не к горю, а к радости и ко спасению – если сам Иов сделает этот шаг, сделает это усилие, окажется на высоте той ситуации, в которую он поставлен.

Восемнадцатый стих – начинаются разговоры о смерти:

18И зачем Ты вывел меня из чрева? пусть бы я умер, когда еще ничей глаз не видел меня; 19 пусть бы я, как небывший, из чрева перенесен был во гроб!

Слово «зачем?» мне кажется здесь ключевым. То есть, Иов говорит Ему так (я это переведу так, как понимаю): «Если Ты, Господи, не отвечаешь мне на мой ключевой вопрос, зачем это всё со мной произошло, то тогда зачем я вообще? Зачем я существую? Если ответа на это «зачем?» нет, то и ответа на вопрос «зачем я существую?» тоже нет, и я мог бы и не существовать». Когда у человека нет смысла жизни, и даже можно сказать точнее – когда сам человек не ощущает свою жизнь как осмысленную, не чувствует этот смысл жизни (его нельзя знать разумом), то и для него самого, и объективно – он мог бы и не существовать. Жизнь без смысла, она от смерти, на самом деле, ничем не отличается.

20Не малы ли дни мои? Оставь, отступи от меня, чтобы я немного ободрился, 21 прежде нежели отойду, - и уже не возвращусь, - в страну тьмы и сени смертной».

По-еврейски есть принципиальное отличие: пауза стоит не там, где поставлено тире в 21-м стихе (между словами «возвращусь» и «в страну тьмы и сени смертной»), а после слова «в страну». То есть, «я уже не возвращусь в страну» – какую страну? В этот мир, обычный мир, в котором мы с вами живём («эрец»). А попаду я куда? В другую страну, «в страну тьмы и сени смертной». И в этих словах есть, конечно же, некая тоска о воскресении. Тоска о том, что из этой страны тени и сени смертной нет возврата в ту страну, обычную нормальную землю, эрец, на которой все живут. Тема воскресения вот такими намёками несколько раз будет проходить, как стежками, через всю книгу Иова.

Двадцать второй стих – об этой стране

22мрака, каков есть мрак тени смертной, где нет устройства, где темно, как самая тьма.

Здесь перевод просто неправильный: не «темно, как самая тьма», а «где свет, как самая тьма» – так сказано по-еврейски. Это, конечно, один из парадоксов, которыми изобилует книга Иова, но этот парадокс напоминает нам слова Христа в Евангелии от Матфея, где Он говорит в 6-й главе, в Нагорной проповеди, что, если свет, который в вас, – тьма, то какова же тьма? Он говорит о людях, о свете, который мы считаем светом своей души, самым важным, какой-то духовной основой своей души, а это может быть тьма. Христос говорит о душе отдельного человека, а в книге Иова мы видим, что это же самое мы можем сказать об устройстве всей вселенной: что во всей вселенной есть некая тёмная область, где то, что в ней как бы играет роль света, на самом деле – тьма. Можно сказать (конечно, немножко выходя за пределы книги Иова), что эта страна, это не просто тот Шеол, в который попадают мертвые (по Ветхому Завету), а эта страна – владения дьявола, где тьма играет роль света. И эта картина уже больше похожа не на ветхозаветный Шеол, а на то, как в новозаветное, христианское время понимается ад: как то место, в котором владычествует дьявол.

Запись 18 Глава 11 24-05-17

Мы продолжаем читать книгу Иова, сегодня у нас одиннадцатая глава. В этой главе выступает третий из друзей Иова, Софар Наамитянин, и этим кончается, если можно так выразиться, первый раунд схватки Иова со своими друзьями (а этих раундов будет три, даже три с половиной). Мы, конечно, можем себя спросить, и этот вопрос неизбежно возникает, почему бо’льшая часть книги Иова посвящена дискуссии Иова с его друзьями. Понятно, что они представляют какую-то другую точку зрения, не ту, что у Иова, и, наверное, надо было дать этой точке зрения высказаться, но почему надо было дать её высказывать аж трём человекам и почему надо было три раза повторять высказывания каждого из них? На самом деле, замысел этой гениальной книги с этими повторами и связан. Эти долгие разговоры, долгие дискуссии имеют огромное значение для читателей этой книги – как тогда, когда она была написана, так и по сей день. Потому что эти друзья по-своему логичны, по-своему даже правы, они как бы показывают многочисленные образы Бога, которые возникают в мозгах у всех нас, людей. Эти образы, как в калейдоскопе, могут меняться, переливаться и так далее, но какое отношение эти образы имеют к Богу истинному, к Богу живому? И мы, как и друзья Иова, просто по человеческой нашей натуре склонны принимать эти, нами же самими нарисованные, образы Бога за Бога истинного. Не скажу, что эти образы – карикатура, нет, они рисуются с любовью, ну, пусть это дружеский шарж, но это далеко от истинного Бога. Человеческой природе свойственно принимать эти образы за Бога истинного, причём мы же это делаем не потому, что что-то худое имеем ввиду. Нет, так же и друзья Иова ничего худого не имеют ввиду – наоборот, они совершенно искренне хотят Иова поправить, наставить его на путь истинный, потому что считают, что он ошибается, он сбился куда-то с торной дороги, с шоссе, которое, как им представляется, ведёт к Богу. А книга Иова нас учит, что к Богу ведёт не шоссе, а такая горная тропка, весьма тернистая, усыпанная острыми камнями, по которой трудно подниматься – это уже Новый Завет, это уже слова Иисуса Христа.

И вот бо’льшую часть нашей жизни мы думаем и говорим о Боге не как Иов, а как его друзья, то есть, как сказано в конце этой книги, по большому счёту, неправильно. Ведь позиция друзей Иова – это как бы естественная человеческая позиция. Пока человека из неё Господь пинком не выбьет, как это происходит в книге Иова, мысли человека о Боге естественным образом всегда скатываются в самое нижнее положение, как вода, которая всегда скатывается в самое нижнее положение. Но мы же, конечно, не хотим попасть в ситуацию Иова – потерять всё (собственность, здоровье, детей) и сидеть на мусорной куче, чтобы лучше узнать Бога. Те, кто готовы на это пойти, чтобы лучше узнать Бога, это уже не мы, это святые. А я говорю о простых людях, как мы с вами. И для нас возникает сложная задача: не будучи в ситуации Иова, а будучи в ситуации его друзей, тем не менее, попробовать хоть в какой-то мере перенять отношение к Богу, которое есть именно у Иова.

Причём, мы всё-таки люди Нового Завета, которые знают Иисуса Христа, и мы, конечно, склонны к тому, чтобы многое из того, что говорят друзья Иова, относить к типичной ограниченности Ветхого Завета во взгляде на Бога. Например, в таком взгляде на Бога, где всё устроено Богом правильно, всем сестрам по серьгам, хорошим людям – хорошее, плохим людям – плохое (ну конечно, Бог же не может ничего неправильного устроить!). Но в этой системе где место жертве? Где место тому, что сказал Христос: что Он пришёл не ради праведников, а ради грешников, и жизнь свою отдал ради них на кресте? В этой системе даже и места для этого вроде бы нет. Так что мы правильно говорим, что в этих словах друзей Иова типичная ветхозаветная ограниченность, но даже когда мы принимаем то новозаветное знание о Боге, которое принёс Иисус Христос, это всё равно не исключает того, что многие из ошибок друзей Иова мы повторяем в новозаветном контексте, потому что человеческая природа к этому нас как бы подталкивает. Мы об этом говорили, когда читали предыдущие речи двух других друзей Иова, и сейчас будем говорить об этом же, когда будем читать третью речь Софара Наамитянина.

И отвечал Софар Наамитянин и сказал: разве на множество слов нельзя дать ответа, и разве человек многоречивый прав? Пустословие твое заставит ли молчать мужей, чтобы ты глумился, и некому было постыдить тебя? Ты сказал: суждение мое верно, и чист я в очах Твоих. Но если бы Бог возглаголал и отверз уста Свои к тебе и открыл тебе тайны премудрости, что тебе вдвое больше следовало бы понести! Итак знай, что Бог для тебя некоторые из беззаконий твоих предал забвению. Можешь ли ты исследованием найти Бога? Можешь ли совершенно постигнуть Вседержителя? Он превыше небес, - что можешь сделать? глубже преисподней, - что можешь узнать? Длиннее земли мера Его и шире моря. 10 Если Он пройдет и заключит кого в оковы и представит на суд, то кто отклонит Его? 11 Ибо Он знает людей лживых и видит беззаконие, и оставит ли его без внимания? 12 Но пустой человек мудрствует, хотя человек рождается подобно дикому осленку. 13 Если ты управишь сердце твое и прострешь к Нему руки твои, 14 и если есть порок в руке твоей, а ты удалишь его и не дашь беззаконию обитать в шатрах твоих, 15 то поднимешь незапятнанное лице твое и будешь тверд и не будешь бояться. 16 Тогда забудешь горе: как о воде протекшей, будешь вспоминать о нем. 17 И яснее полдня пойдет жизнь твоя; просветлеешь, как утро. 18 И будешь спокоен, ибо есть надежда; ты огражден, и можешь спать безопасно. 19 Будешь лежать, и не будет устрашающего, и многие будут заискивать у тебя. 20 глаза беззаконных истают, и убежище пропадет у них, и надежда их исчезнет.

Что, если дать этот текст верующему человеку, христианину, который – так случилось – ни разу в жизни не читал книгу Иова (а есть сколько угодно людей, которые в церковь ходят постоянно, а вот многое в Библии не читали)? Он скажет: «всё правильно, всё хорошо, всё очень добротно тут изложено», и ведь действительно же так – много правды в том, что говорит этот Софар Наамитянин. В том-то и трудность общения с Богом, что очень легко принять эту полу-правду, которую Софар здесь говорит, за полную правду. Да, правды здесь много, но не вся. А вся правда – она в себя включает и Иова, и Христа на кресте. Этого здесь, конечно, нет.

Несколько слов об этой главе в целом, об её конструкции. Речи друзей как бы развиваются, от речи Елифаза к этой речи Софара. Елифаз начинает с интонации, скорее, сочувствия к Иову. Вот как сказано, например, в четвёртой главе, где Елифаз начинает свою речь (2-й стих): «если попытаемся мы сказать к тебе слово, – не тяжело ли будет тебе? Впрочем, кто может возбранить слову!». Видно, что он Иову сочувствует, и видно дальше в этой главе, что Елифаз понимает, о чём тут надо говорить: вот, друг, всё потерявший, на мусорной куче сидит – об этом и надо говорить, не о каких-то абстракциях, богословских теориях, а вот об этом страдании конкретного человека, и Елифаз, в общем-то, так и говорит.

Когда мы переходим к речи Вилдада, то Вилдад как бы немножко теряет из виду этот образ живого, конкретного человека, его друга, этот образ как бы размывается в его голове, и он уже начинает говорить вообще о человечестве, о том, как устроена жизнь, и какое место занимает человек в Замысле Божием, а Иов при этом – просто частный случай. Вот как он говорит в восьмой главе, в 8-м стихе: «… спроси у прежних родов и вникни в наблюдения отцов их». И что’ Иов может извлечь из прежних родов и их наблюдений, чтобы хотя бы как-то утишить его горящую муку и утолить горящую жажду смысла, которого он не видит? Вилдад уже отходит от просто человечного подхода к ситуации Иова. А Софар вообще это отчаянное положение Иова из своего рассмотрения как бы убрал. Он говорит только о словах Иова – правильно Иов говорит о Боге или неправильно, и с ним спорит: «вот тут ты, Иов, неправ», затевает богословский диспут с Иовом. А разве это такая ситуация, где надо затевать богословский диспут? Вот и получается, что от начальной правильной позиции – пришли к Иову посидеть, посочувствовать – друзья с каждой речью отходят всё дальше и дальше.

В чём Софар продолжает ту же самую линию рассуждений, тот же взгляд на мир, который был в речах Елифаза и Вилдада, хотя каждый из них, конечно, в своём духе, в своём стиле говорит? Мы говорили, что, скажем, у Елифаза более мягкий подход, у Вилдада более жёсткий, резкий, критичный подход, но на самом деле они все ведут одну линию, поют, так сказать, одну мелодию. И вот в чём Софар здесь продолжает эту линию.

13Если ты управишь сердце твое и прострешь к Нему(Богу) руки твои, 14 и если есть порок в руке твоей, а ты удалишь его и не дашь беззаконию обитать в шатрах твоих, 15 то поднимешь незапятнанное лице твое и будешь тверд и не будешь бояться. 16 Тогда забудешь горе: как о воде протекшей, будешь вспоминать о нем. 

Вот это ровно та логика, которую проводили Елифаз и Вилдад: да, Иов, сейчас тебе плохо, ты несчастен, ты пострадал. Но ты же в Бога веришь, веришь в то, что Бог добр и милостив! Всё будет хорошо! Иов, конечно, мог бы спросить: «Когда всё будет хорошо? Пока что я сижу на мусорной куче». Друзья тоже не знают, когда всё будет хорошо, и не могут знать, и даже и не хотят знать. Они ведь не столько Иова утешают, они себя утешают. Они отстаивают свою точку зрения на мир. Им-то хорошо, они ведь не сидят на мусорной куче, ну и у тебя, Иов, будет (со временем!) хорошо.

Второй тезис, который продолжает Софар, это тезис о непознаваемости Бога.

7Можешь ли ты исследованием найти Бога? Можешь ли совершенно постигнуть Вседержителя? Он превыше небес, - что можешь сделать? глубже преисподней, - что можешь узнать? Длиннее земли мера Его и шире моря. 10 Если Он пройдет и заключит кого в оковы и представит на суд, то кто отклонит Его?

Кто бы поспорил с тем, что Бог, конечно, людьми непознаваем! Он Сам говорит в книге Исайи: «Мои мысли – не ваши мысли», и «Мои пути – не пути ваши». Иов под этим, конечно же, готов подписаться, в этом и смысл всех речей Иова, что он о Боге хочет хоть что-то узнать. Не «хоть что-то», конечно, а то, что объясняет эту ситуацию, смысл происходящего. Иов прекрасно понимает, что он потому и не знает, что Бог – это не таблица умножения, в которой всё ясно. Иов всей душой своей тянется к тому, чтобы этого непознаваемого Бога, насколько можно, узнать – в этом вообще смысл всей книги. В итоге – узнаёт, причем, как правильно говорит Софар, «не исследованием». А друзья? Для них констатация о непознаваемости Бога служит некоей «отмазкой» для того, чтобы и не пытаться Его познать. А что пытаться его познать, если Он всё равно непознаваем? Но Христос говорит, что Царство Небесное даётся только употребляющим усилие. И одна из важных частей этого усилия – это усилие понять Бога. Да, Он непознаваем, а все равно мы должны стремиться Его понять. А друзья и не стараются делать никаких усилий, чтобы Его понять. Традиционное богословие, которое пришло к ним от их предков, их совершенно устраивает, они никаких личных усилий для того, чтобы ещё что-то понять о Боге, не предпринимают.

Ещё один момент. Сказано в 12-м стихе:

12 Но пустой человек мудрствует, хотя человек рождается подобно дикому осленку.

Это говорят обычные люди, но в этих словах есть некая презрительная интонация по отношению к человеческому роду вообще, и она есть и в речи Вилдада, и в речи Елифаза. Можно, конечно, сказать себе с покаянной христианской позиции, что правильно, мы, люди, существа маленькие, грешные по сравнению с Богом, и так далее. Но в том, как говорят друзья Иова, никакого покаяния я не слышу, а слышу, скорее, трансляцию позиции дьявола. В их речах часто эти дьявольские нотки звучат, потому что, конечно, это позиция дьявола: «человек – он есть кто? он, вообще, комар», совершенно зря Бог о нём столько думает, человек плох принципиально, фундаментально плох. И получается, что они эту дьявольскую позицию транслируют.

Еще здесь сказано о том, что если Иов будет праведен, то всё у него будет хорошо, а в 20-м стихе сказано:

20глаза беззаконных истают, и убежище пропадет у них, и надежда их исчезнет.

Это же самое есть и в речах Елифаза, и в речах Вилдада: этот мир устроен по правильному Божьему Закону, так что праведники получают награждение, а нечестивые получают наказание. Ну, может быть, получают не сразу – с одной стороны. С другой стороны, и праведников иногда Бог наказывает – умеренно, осторожно, чтобы их направить на путь истинный, потому что праведники тоже не идеал, не на 100% праведники, их тоже Богу есть, в чём поправить. Но в принципе, в этом мире действует закон воздаяния по заслугам. Вот эти слова – воздаяние по заслугам – совершенно чужды христианской точке зрения. С христианской точки зрения, в мире действует другой закон. И дальше мы в речах Иова увидим, как он им, своим друзьям, в лицо швыряет факты, которые они прекрасно знают: о том, сколько в этом мире несправедливости и закона, в каком-то смысле, совершенно обратного, по которому злые благоденствуют, а праведники наоборот, страдают, гибнут, и так далее. Друзья это, естественно, тоже прекрасно знают, но они на это закрывают глаза, не хотят это видеть – ради удобной, простой модели мира, где действует закон «всем сестрам по серьгам». А на самом деле то, как в этом мире распределяется воздаяние в хорошую и в плохую сторону – это тайна. Тайна, которая связана со словом «жертва», и в первую очередь, естественно, с жертвой Христа. Это тайна, которая следует как раз из непознаваемости Бога. Непознаваемость Бога не в том, как здесь сказано, что Он превыше небес и глубже преисподней – как будто бы Его измеряют линейкой, и Его величие определяют размером! Нет, непознаваемость Бога вот в том, как раз, и проявляется, что и Его справедливость, и Его милость теснейшим образом, и таинственным для нас образом переплетены с понятием жертвы.

Следующий момент, где Софар продолжает линию Елифаза и Вилдада. С точки зрения друзей, то, что Бог справедлив, просто не подлежит обсуждению. Это постулат (как есть в теории относительности постулат, что скорость света постоянна) – что Бог справедлив. То есть, вопрос, что, может быть, Бог в чём-то несправедлив, даже ставить нельзя. Но если Бог всегда справедлив, а Иов сидит на мусорной куче и страдает, то из этого логический вывод, что Иов виновен. Напоминает это всё, как мы, наверно, делали в школе, когда не могли решить задачу и заглядывали в ответ, а потом подгоняли под ответ решение. Ответ есть, известно решение: «Бог справедлив». Под это надо подогнать то, что они видят: что Иов сидит на мусорной куче. Как подогнать? Только предположить, что Иов в чём-то согрешил. Вот в этом, между прочим, опасность догматов. Догматы нужны, догматы – это те сосуды, в которых живёт богословие. Но этот пример показывает опасность догматов. Очень просто догмат превращается в идола, который принимается без обсуждения и, соответственно, искажает всю картину мира.

Еще: характерно и для Елифаза, и для Вилдада, и для Софара, что они совершенно уверены в том, что их устами просто Сам Бог говорит, что Иов ошибается, а они, конечно, не ошибаются. Вот как говорит Елифаз (пятая глава, 27-й стих): «Вот, что мы дознали; так оно и есть: выслушай это и заметь для себя». И Вилдад говорит так же: «Спроси у прежних родов и вникни в наблюдения отцов их», то есть, он доносит вековую мудрость, а тут Иов набирается нахальства спорить! Да кто он такой, Иов, чтобы с этой вековой мудростью спорить?! Вот такая, примерно, позиция. И Софар говорит: тебе вдвое больше следовало бы понести. Итак, знай, что Бог для тебя некоторые из беззаконий твоих предал забвению. Иов, конечно, мог бы спросить: «А ты откуда всё это знаешь?» Ответа на этот вопрос, конечно же, не было бы. Они считают, что они правы просто по определению, что их устами сама истина говорит – потому что их устами говорит традиция, они на неё опираются. А этот нахальный Иов, без опоры на традицию, говорит что-то такое, что обусловлено его личным ощущением Бога. Нет, это личное ощущение Бога Иовом ни в какое сравнение по авторитетности не идёт с вековой традицией. Вот такая характерная линия у всех друзей.

Теперь о том, что Софар добавляет. Ведь ради чего затеяны эти раунды бодания друзей с Иовом? Ради того, что каждый из друзей что-то добавляет к той концепции, которую они развивают все вместе. Вот что добавляет Софар, что нового у него по сравнению с тем, что говорили другие друзья. Причём, я хочу ещё раз подчеркнуть, что каждый из них, добавляя что-то от себя, добавляет и что-то верное в эту концепцию. В том-то и всё коварство ситуации, что и верного много, а в совокупности получается, что ложка дёгтя портит бочку мёда.

Первый момент, нового, которое добавляет Софар – это то, что до этого никогда не звучало:

Пустословие твое заставит ли молчать мужей, чтобы ты глумился, и некому было постыдить тебя? 

Слова Иова воспринимаются, как глумление, то есть, насмешка. Вспомните, как говорит Иов, с какой интонацией он говорит! Это вопль из глубины души к Богу! Как можно воспринимать его слова как насмешку! Как нужно перекорёжить своё восприятие, чтобы слова Иова воспринимать как насмешку! Они раньше, конечно, тоже его слова не воспринимали, но они говорили примерно так, как Вилдад, – «слова твои, как бурный ветер», то есть, что Иов говорит на эмоциях. Что на эмоциях, это, в общем, правильно, но это не насмешка – это другое. Мне кажется, что так говорит Софар, во-первых, потому, что у друзей, начиная с этого момента, возникает ощущение, что то, что’ Иов говорит о Боге (как им кажется, критичное отношение Иова к Богу), как-то проецируется на них самих, так что слова Иова не только Бога задевают, а задевают их самих. То есть, они воспринимают так, что это насмешка Иова не только и не столько над Богом, сколько над ними самими, друзьями. А во-вторых, это происходит от простой реакции отторжения. Они имеют прочную богословскую базу – традицию. А Иов что-то новое хочет сказать, внести. А мы прекрасно знаем – и в нас действует этот механизм – что первая реакция на новое – это отторжение, это просто реакция самозащиты нашей картины мира. И вот это у друзей и происходит.

Второй момент. Софар говорит:

Ты сказал: суждение мое верно, и чист я в очах Твоих. 

Слово, которое употреблено здесь, это, скорее, не «суждение», а «учение». То есть, они воспринимают то, что говорит им Иов (а он же не просто говорит, а кричит), как будто он лектор какой-то, который хочет научить их правильному богословию. Опять совершенно искажённое восприятие того, чего, собственно, добивается Иов своими словами о Боге. У него нет никаких ответов о Боге, чему он мог бы научить друзей или вообще кого бы то ни было. Никаких ответов, никакого учения, никакой концепции у него нет, у него есть только вопрос к Богу, а они этого как будто не видят, воспринимая это, как учение.

Дальше:

12 пустой человек мудрствует, хотя человек рождается подобно дикому ослёнку.

Конечно, это намёк на Иова, что это вот он мудрствует всякими своими рассуждениями о Боге, и это слово «мудрствование» противопоставляется словам о мудрости Бога – как в 6-м стихе: «и открыл тебе тайны премудрости». В этом есть свой элемент истины, потому что, конечно, мудрость человеческая с мудростью Бога даже не то чтобы равняться не может – она вообще имеет другую природу, хотя в еврейском языке и то, и другое называется словом «хокма». Софар правильно говорит, что это разная мудрость, да только одно он не видит – что мудрость Бога проявляется через мудрость людей. Друзья, может быть, считают, что мудрость Бога проявляется через их мудрые слова, а на самом деле мудрость Бога проявляется через эмоциональные, как бурный ветер, слова Иова, которые не логика, не спокойное, формально верное богословие и так далее – а крик – и вот она, мудрость Божия. Премудрость Божия проявляется не только в поучениях Христа, да и какие это поучения – Он что, какое-то логическое богословие развивал людям? Он им притчи говорил, своим примером поучал, и главный из этих примеров – Он Сам на кресте.

И ещё один момент, который вносит Софар, чего раньше не говорили его друзья.

7Можешь ли совершенно постигнуть Вседержителя? Он превыше небес, - что можешь сделать? глубже преисподней, - что можешь узнать?  Длиннее земли мера Его и шире моря. 

Софар связывает величие Бога с непознаваемостью Бога, и это уже ошибка. К тому же, это величие Бога он понимает примитивно, как размер – высота, ширина, что Бог охватывает всю вселенную, и так далее. А на самом деле непознаваемость Бога проявляется, если так можно выразиться, не в размере в наших измерениях – в пространстве ли, во времени ли, когда мы говорим, что Бог вечен – а в другом измерении, я бы назвал его смысловым измерением – это как раз то, куда хочет заглянуть Иов, пытаясь понять смысл того, что с ним происходит. И в конце книги, когда Бог даёт Иову заглянуть именно вот в это смысловое измерение, Он, мне кажется, показывает ему это измерение, которое, конечно, таинственная и непознаваемая картина, и там-то и проявляется непознаваемость Бога. Если можно так выразиться, главным образом она проявляется не в том, сколько или как долго (как это говорит Софар), а в том, для чего – смысл, цель, направленность Замысла Божьего – вот в этом и проявляется непознаваемость Бога.

Теперь разберём по отдельным стихам, потому что в книге Иова много трудных слов с точки зрения языка, и при этом важных для понимания. Все библеисты говорят, что, с точки зрения языка, это одна из самых трудных книг.

1И отвечал Софар Наамитянин и сказал: разве на множество слов нельзя дать ответа, и разве человек многоречивый прав?

«Многоречивый» – это по-еврейски «иш сафатим», дословно «человек губ», то есть, человек, у которого ля-ля-ля на устах – речи пустые. Опять, насколько искажённое восприятие речей Иова как пустых! Эти речи если пусты, то как сосуд, который Иов подставляет Богу и говорит: Господи, пролей в этот сосуд Твой смысл, смысл происходящего, потому что я его не понимаю и не могу жить, не понимая смысла того, что Ты делаешь. Но пустота сосуда, в которую Бог, действительно, прольёт этот Свой смысл, это не то, что они здесь считают пустыми речами. Иов, знает, что он этого смысла ещё пока не имеет, и взывает к Богу, чтобы Он дал ему этот смысл. А Софар думает, что он этот смысл уже имеет, что он у него в кармане. Поэтому ему речи Иова кажутся пустыми, а свои собственные «мудрые» речи кажутся совсем даже не пустыми, а насыщенными.

«Человек многоречивый прав?» Это «прав» – «ицадак», слово, однокоренное со словом «цадик», «цдака», то есть, это не только «прав», а и «праведен», и это можно прочесть так: «Разве человек многоречивый праведен?». Это, конечно, некий намёк на то, что Иов неправеден, а грешен, и его друзья чем дальше, тем больше сами себя убеждают, что Иов сильно согрешил, раз он попал на эту мусорную кучу.

Пустословие твое заставит ли молчать мужей, чтобы ты глумился, и некому было постыдить тебя?

«Пустословие» – еврейское слово «бад», скорее, даже не пустословие, а ложь. «Пустословие» – это может быть просто ошибка: сказал человек какие-то неправильные, пустые слова о Боге – ну, просто не знает он Бога, а треплет языком, бывает такое. А здесь-то получается, что это уже не ошибка, а хуже – ложь. Софар в 11-м стихе так и говорит, что Бог «знает людей лживых» – это он на кого намекает? Такое ощущение, что на Иова. Какое опять искажённое восприятие Иова! Слова Иова можно не понять и воспринять их как пустословие, но заподозрить, что Иов лжёт, – это просто психологическая безграмотность.

Ты сказал: суждение мое верно, и чист я в очах Твоих.

Софар инкриминирует Иову, что он говорит такие нахальные слова. «Суждение» – еврейское слово «лэках» – часто употребляется в книге Притч Соломоновых, оно означает «поучение». Но Иов не поучает никого. А кто поучает? Да они сами и поучают Иова. Это типичный случай, когда люди свои грехи, недостатки, ошибки проецируют на кого-то ещё. Важный момент всех этих споров – что друзья подсознательное ощущение своих собственных дефектов, неправоты, может быть, даже грехов, проецируют на Иова.


Но если бы Бог возглаголал и отверз уста Свои к тебе

«Уста» Бога – «сафатим», ровно то же самое слово, которое во 2-м стихе звучало как «человек многоречивый». Речь идёт об устах и там, и там, только в одном случае это уста Бога, а в другом случае это уста человека, и они противопоставляются друг другу, как слова Бога и слова человека. Точно так, как хокма (мудрость) Бога противопоставляется мудрости человека. И это правильно, это действительно так – уста Бога и уста человека, мудрость Бога и мудрость человека, конечно, принципиально разные. И тем не менее, разве не может быть такого, чтобы из человеческих уст исходили слова Божии. А пророки? Да в конце концов, а Иисус Христос? Чьи слова из уст Его исходили – разве не Божии? Так что разница есть, а тем не менее, то, что говорит Софар, просто неверно.

и открыл тебе (Бог) тайны премудрости, что тебе вдвое больше следовало бы понести! Итак знай, что Бог для тебя некоторые из беззаконий твоих предал забвению.

Перевод просто неправильный. Слова «тебе вдвое больше следовало бы понести» переводят, как «понести» еврейское «тушия», а «тушия» в первую очередь означает «мудрость», и только во вторую или в третью очередь «опора», а синодальные переводчики перевели значение «тушия» в смысле «опора» как «понести». На самом деле, смысл, как мне кажется, – что Бог открыл бы тебе «сугубую премудрость» в смысле двойную – слово «сугубая» в церковно-славянском и означает «двойная». В чём эта сугубая мудрость Бога состоит? Тут Софар говорит правильно: «некоторые из беззаконий твоих предал забвению». Действительно, эта сугубая мудрость Бога – не логика закона, не логика арифметически правильного воздаяния за плохое и хорошее (за плюс – плюс, за минус –минус). Логика милости и прощения – вот в чём сугубая мудрость Бога. Хотя, вроде, на словах Софар это понимает, но где в их отношении к Иову эта сугубая мудрость Бога? Работает ли эта мудрость Бога через друзей Иова? Нет.

Ещё раз хочу повторить: я много говорю критических слов о друзьях Иова, но мы бо’льшую часть нашей жизни находимся именно в положении друзей Иова. И мыслим, как друзья Иова, и к нашим собственным друзьям, родственникам, и так далее в большой мере относимся именно так, как друзья Иова относятся к Иову – не потому что мы такие уж злые, испорченные люди, а потому что друзья Иова нам показывают обычную человеческую природу. А Иов выламывается за эти обычные рамки.

Можешь ли ты исследованием найти Бога? Можешь ли совершенно постигнуть Вседержителя?

«Постигнуть» – еврейское слово «маца», ровно то самое слово, которое в первой фразе звучит как «найти Бога». То есть, здесь речь идёт о поиске Бога, что Бога нельзя найти. Но если Его нельзя найти, то что мы вообще здесь делаем, мы, верующие люди? Если Бога нельзя найти, то, когда мы говорим о Боге, о Ком или о чём мы говорим? Мы сами себе это придумали? Атеисты так и считают, что мы всё это себе придумали. Но обратите внимание на одну деталь – это он правильно говорит: можно ли «исследованием найти Бога?». Исследованием! То есть, рассуждением, логикой, доказательством. Как нам говорят атеисты: «Ну, где ваш Бог, покажите! Докажите нам, что Он есть, и мы с удовольствием поверим!». Но доказать нельзя. Бог устроил мир именно так, чтобы доказать, что Бог есть, было нельзя. Он просто вне пределов того, что можно доказать логически. И вот это всё и говорит Софар, а ведь он и его друзья в разговоре с Иовом именно и занимаются исследованием Бога, а Иов-то занимается именно поиском Бога, смысла Бога – не исследованием, а как-то по-другому, но друзья этого не могут ни понять, ни принять.

Он превыше небес, - что можешь сделать? глубже преисподней, - что можешь узнать? Длиннее земли мера Его и шире моря. 10 Если Он пройдет и заключит кого в оковы и представит на суд, то кто отклонит Его?

Я его совершенно не берусь перевести этот 10-й стих, потому что это один из чрезвычайно трудных для перевода стихов. «Если Он пройдет» –(«халаф») – означает, скорее, «изменит, «пробьёт», окажет силовое воздействие. «Заключит кого в оковы» – это слово «сагар» означает «заткнёт, заставит замолчать». «Представит на суд» – это слово «икахил», оно родственно слову «кагал», (еврейское собрание называется «кагал»), то есть, «икахил» означает собрать в такой кагал, собрать группу. «Кто отклонит Его» – это слово «шув», оно, как правило, означает «поворот», а не «отклонение», поворот на 180 градусов, в частности, оно употребляется для покаяния, а также именно это слово «шув» употребляется для возвращения евреев из Вавилонского плена. Как соединить все эти разнообразные возможные чтения в какую-то осмысленную фразу? Мне это не удалось, и я не нашёл ни одного такого убедительного соединения.

Но Софар говорит до этого, и правильно говорит, о Боге, Который неисследим и безмерен. Так вот, если мы присоединяемся к этой точке зрения, то давайте примем, что и какие-то слова о Боге могут быть вот такими – неисследимыми, безмерными, не выстраиваемыми ни в какую логическую цепочку. Это касается не только Библии, не только слова о Боге. Например, в мировой поэзии многие из самых величайших стихов не пересказываются через какую-либо логическую цепочку, в нее не выстраиваются. Есть знаменитые слова, которые говорит Мандельштам о «Божественной Комедии» Данте, что она не выстраивается в сюжет и в логическую цепочку. А когда поэзия выстраивается в логическую цепочку, в сюжет – то поэзии–то там и не было, поэзия там и не ночевала – это слова Мандельштама. Вот такие непонятные места в Библии – к ним можно по-разному относиться. Можно сказать, что это какой-то бред, ничего не понятно. А можно сказать, что эта неисследимость и непонятность – это некий знак того, что тут «ночевала тучка золотая», что Господь ночевал в этом месте.

11 Ибо Он знает людей лживых и видит беззаконие, и оставит ли его без внимания? 

Слова «оставит … без внимания» – это по-еврейски «итабий’н», от слова «бина», которое очень часто употребляется в книге Притч Соломоновых. «Бина» означает разумную человеческую способность к различению, к рассуждению. То есть, здесь такая картина, что Бог различит, Бог разберёт, где ложь, где беззаконие, где, соответственно, праведность, и так далее. Да, Бог, наверно, по-Своему различит и разберёт, но только эта Его божественная способность к различению эквивалентна ли человеческому рассудку, вот этой «бина», в данном случае, рассудку Софара? Когда он говорит, что Бог различит, разберёт, – не проецирует ли он в Бога наши человеческие понятия о рассуждении, о различении, и так далее? Когда в конце книги Бог являет Иову, как Он, Бог, различает, разбирает и видит мир, то с точки зрения человеческого разума это просто какая-то каша, какой-то вихрь образов, и в человеческое понятие «бина» (рассуждение, различение) это не укладывается.

12Но пустой человек мудрствует, хотя человек рождается подобно дикому осленку. 

Общий смысл понятен, но перевод неточный. Слова «хотя» нету в еврейском тексте. Это можно перевести упрощённо так: человек «мудрствует» в кавычках, потому что здесь «мудрость» – это глупость, на самом деле. Человек мудрствует, то есть, считая себя мудрым, говорит всякие глупости, потому что человек не умнее осла – таково одно из возможных прочтений этой фразы. А второе прочтение – что человеку мудрствовать (но уже в высоком, Божественном смысле слова «мудрость») так же невозможно, как невозможно ослу родиться человеком. Как ни прочесть – так или этак – это уничижительные слова о человеке. Это слова, которые ближе к позиции дьявола, чем к позиции Бога по отношению к человеку.

Дальше вдохновительные, успокаивающие слова Софара по отношению к Иову.

13 Если ты управишь сердце твое и прострешь к Нему руки твои, 14 и если есть порок в руке твоей, а ты удалишь его и не дашь беззаконию обитать в шатрах твоих, 15 то поднимешь незапятнанное лице твое и будешь тверд и не будешь бояться. 16 Тогда забудешь горе: как о воде протекшей, будешь вспоминать о нем. 17 И яснее полдня пойдет жизнь твоя; просветлеешь, как утро. 18 И будешь спокоен, ибо есть надежда; ты огражден, и можешь спать безопасно. 

Слово «спокойно» – это перевод еврейского слова «батах». Это слово родственно еврейскому слову «бетахон», которое означает «вера». Веру можно понимать двумя способами. Один – вера как то, что мы знать не можем, в чём мы уверены быть не можем. Ну вот не видим, не чувствуем, доказать не можем, а верим. А есть и второй смысл слова «вера»: вера как «уверенность», то, что мы точно знаем. И часто не различают эти два вида веры. Вот «бетахон» – это именно вера как уверенность. И здесь он говорит, что у тебя будет вера как уверенность, ибо есть надежда. Он соединяет веру с надеждой – то самое, что делает апостол Павел в своём знаменитом определении того, что’ есть вера в Послании к Евреям, в 11-й главе. Но апостол Павел как раз там не веру как уверенность, точное знание, никаких сомнений, а веру, которая как бы ни на чём не основана, веру в невидимое, в то, что доказать нельзя, – соединяет с надеждой, как и здесь в 18 стихе. Это тоже характерная деталь – различие ветхозаветного и новозаветного подхода. Когда говорится в 18-м стихе «можешь спать безопасно», тут опять употреблено это слово «батах» – можешь спать с уверенностью, будучи уверен в Боге. А можно ли быть уверенным в Боге так, как это рисует Софар? Пока им всем хорошо – Софару и его друзьям – может быть, и можно себе рисовать такой уверенный образ Бога. А когда ты сидишь на мусорной куче, то можно ли рисовать такой уверенный образ Бога? Иов от Бога ни в коем случае не отрекается. Несмотря ни на что, эту нить своей связи с Богом он сохраняет, держит и многим жертвует для того, чтобы эту нить сохранить. Но можно ли назвать эту веру Иова в Бога уверенностью? Думаю, что это что-то обратное, это больше похоже на то, что называет апостол Павел «верой в невидимое».

19 Будешь лежать, и не будет устрашающего, и многие будут заискивать у тебя. 20 глаза беззаконных истают, и убежище пропадет у них, и надежда их исчезнет»

«Истают» – это еврейское слово «калах» означает, что глаза перестанут выполнять свою функцию. Они перестанут видеть? Бельмом покроются глаза беззаконных? Я думаю, что здесь речь идёт о глазах духовных, о том, что глаза беззаконных перестают видеть Бога. Тема познания Бога, которая проходит сквозной нитью через всю речь Софара, и здесь отражается. «Убежище пропадет у них, и надежда их исчезнет» более точно переводится следующим образом. Еврейское выражение «тиква маппах нефеш» – «надежда их – испускание духа». Мы, когда слышим слова «испускание духа», это воспринимаем как нечто, связанное со смертью. Тут это переведено упрощённо – «надежда их исчезнет». На самом деле надо посмотреть глубже. Когда «нефеш», душа испускается, по еврейскому богословию, попадают в Шеол. И Шеол, который тут подразумевается (который у них будет, да и вся их надежда сведётся к Шеолу), противопоставляется слову «убежище», которое, конечно, в данном случае означает некое ветхозаветное понимание чего-то, что противоположно Шеолу. А это очень глубокая мысль, и она потом у Иова самого появится. Эта мысль – это ветхозаветная смутная догадка о Царствии Небесном как противоположности Шеолу. И вот в классическом еврейском богословии, которое представляют все друзья, нет и не может быть никакого Царства Небесного, куда люди бы попадали. То есть, оно есть, но там Бог и ангелы, больше никого нет. Люди только в Шеол попадают, и праведные, и злые – все. И всё, на том всё кончается. А вот здесь и дальше в этой книге будут продолжаться эти лёгкие дальние зарницы Нового Завета – о том, что, кроме Шеола, есть ещё что-то. Это не в речи Иова (хотя у Иова это тоже будет), это уже в речи его друзей. То есть, не надо друзей воспринимать как сугубо отрицательных персонажей – нет, они – как мы. В них есть свои плюсы, свои хорошие черты, но важно не уподобляться им в одном: не принимать те образы Бога, часто карикатурные, которые мы сами себе рисуем, за Бога истинного, Бога живого. А как говорит Павел в том же послании к Евреям, «страшно впасть в руки Бога живого». Вот Иов впал в руки Бога живого, и страшно, конечно, то, что с ним произошло, а всё-таки он получил Бога живого.

Запись 19 Глава 12 31-05-17

Мы продолжаем чтение книги Иова. Сегодня у нас двенадцатая глава. Прошлая глава – это выступление третьего из друзей Иова, Софара, а в этой главе и в следующих двух главах Иов отвечает и на это выступление Софара, и вообще, если можно так выразиться, завершает первый раунд обмена между ним и его друзьями. Конечно, чтение стольких уже глав, а сколько ещё будет, этой дискуссии между Иовом и его друзьями может просто наскучить. Когда я впервые в жизни читал это, оно-таки мне наскучило. Когда читаешь это поверхностно, внутрь не вгрызаясь, то думаешь: ну, хорошо, поспорили бы они две главы – и хватит уже, а тут чуть ли не тридцать глав продолжается их спор. Но автор книги Иова – гениальный писатель, гениальный художник слова, не говоря уже о том, что в духовном плане гениальный человек, и к тому же ещё Боговдохновенный, конечно, не зря на тридцать глав весь этот разговор растянул. Потому что эти споры – это глубокие богословские вопросы, в которых очень легко нам в нашей жизни запутаться. Это запутывание в них очень небезобидно. Мы знаем даже по истории Церкви, как, запутавшись в этих богословских вопросах, люди приходили к тому, что сжигали кого-то на кострах, уничтожали миллионы индейцев, и так далее. Я всё время провожу параллель между Иовом и человеком в Освенциме – не я её придумал, эту связь давным-давно уже, после войны, люди поняли. Так если посмотреть, откуда вообще возникли все эти ужасы, связанные с немецким фашизмом, да и ещё много чего, и мы в нашей стране нельзя сказать, что белые и пушистые в этом отношении – так вот, в значительной мере корни этого уходят глубоко в историю, в средние века, именно в богословские ошибки, в неправильное понимание того, что такое человек, какое место человека в Замысле Божием. Ведь если бы в европейской культуре было правильное понимание места человека в Замысле Божием – как вообще могло взойти в голову людям гнать в газовые печи эшелоны с сотнями тысяч созданий, которые представляют собой, можно сказать, цвет Божьего творения, высшее достижение Бога в сотворении мира (и неважно, евреи или не евреи). Вот эти богословские недоработки (скажем аккуратно) вот куда могут людей привести.

Здесь, в книге Иова, речь не о таких вещах, которые ведут людей в газовые камеры, но, на самом деле, с этих маленьких богословских ошибок всё и начинается. А их очень много, они есть не только в речах друзей Иова, а и в речах самого Иова они есть, потому что Иов, конечно, персонаж положительный, и в итоге Бог его одобряет, но он тоже к этому правильному пониманию Бога приходит не прямым путём. Он свои слова о Боге ищет, не сразу находит, блуждает, и это нам напоминает о нас самих, о нашей жизни: мы тоже Бога находим вот так – не сразу. Может быть, Бог кому-то даёт такой подарок, счастливым людям, но по бо’льшей части люди всё-таки Бога ищут и находят не сразу, а иногда Его ищут всю свою жизнь, и даже к концу жизни где-то не до конца понимают, нашли они Бога или не нашли. И вся картина Иова и его друзей – и про всё человечество, и про нас конкретно, отдельных личностей.

И отвечал Иов и сказал: подлинно, только вы люди, и с вами умрет мудрость! И у меня есть сердце, как у вас; не ниже я вас; и кто не знает того же? Посмешищем стал я для друга своего, я, который взывал к Богу, и которому Он отвечал, посмешищем - человек праведный, непорочный. Так презрен по мыслям сидящего в покое факел, приготовленный для спотыкающихся ногами. Покойны шатры у грабителей и безопасны у раздражающих Бога, которые как бы Бога носят в руках своих. И подлинно: спроси у скота, и научит тебя, у птицы небесной, и возвестит тебе; или побеседуй с землею, и наставит тебя, и скажут тебе рыбы морские. Кто во всем этом не узнает, что рука Господа сотворила сие? 10 В Его руке душа всего живущего и дух всякой человеческой плоти. 11 Не ухо ли разбирает слова, и не язык ли распознает вкус пищи? 12 В старцах - мудрость, и в долголетних - разум. 13 У Него премудрость и сила; Его совет и разум. 14 Что Он разрушит, то не построится; кого Он заключит, тот не высвободится. 15 Остановит воды, и все высохнет; пустит их, и превратят землю. 16 У Него могущество и премудрость, пред Ним заблуждающийся и вводящий в заблуждение. 17 Он приводит советников в необдуманность и судей делает глупыми. 18 Он лишает перевязей царей и поясом обвязывает чресла их; 19 князей лишает достоинства и низвергает храбрых; 20 отнимает язык у велеречивых и старцев лишает смысла; 21 покрывает стыдом знаменитых и силу могучих ослабляет; 22 открывает глубокое из среды тьмы и выводит на свет тень смертную; 23 умножает народы и истребляет их; рассевает народы и собирает их; 24 отнимает ум у глав народа земли и оставляет их блуждать в пустыне, где нет пути: 25 ощупью ходят они во тьме без света и шатаются, как пьяные.

Что’ Иов хочет сказать в этой главе – в двух словах не сформулируешь, это не так ясно. Это в значительной степени связано и с еврейской лексикой книги Иова, она из самых сложных книг в этом плане, в ней много слов, смысл которых не до конца понятен. Но пока – главное, общий итог этой главы. Это реакция Иова на речь Софара Наамитянина, в предыдущей главе, да и вообще на речи друзей, потому что два других друга до этого говорили где-то похоже на Софара. Каждый из этих друзей нарисован своеобычно, у них какая-то своя личная специфика, но, тем не менее, они все гнут примерно одну линию, потому что они не на мусорной куче, они не потеряли детей и собственность, имение и здоровье, это ставит их по другую сторону баррикад по отношению к Иову. А пока Иов не потерял это всё, он был тоже, как его друзья. Ведь это имеет отношение вообще ко всем людям. Когда мы попадаем в какое-нибудь несчастье, конечно, мы хотим от него избавиться: кто из нас любит несчастья, хочет терять, хочет сидеть на мусорной куче, и так далее? И те, кто погибли в Освенциме, тоже, естественно, этого не хотели. Это всё, между прочим, так же, как в книге Иова, не от Бога происходит. Иова не Бог на мусорную кучу посадил, а дьявол, и Освенцим тоже не Бог создал – его дьявол создал. Мы иногда говорим, когда в нашей жизни нас постигает какое-нибудь несчастье, что это Бог нас наказывает, или учит, или что-то ещё. Это не совсем так. Когда это не несчастье, а какие-то небольшие испытания, тогда да, это, может быть, Бог нас учит, наставляет на путь истинный. А когда это действительно реальное несчастье – я не должен вам говорить, какие бывают у нас несчастья, и какие катастрофы, которые нас в жизни постигают – то это, скорее всего, проявление действия дьявола в нашем мире, который вообще падший мир, во зле лежит, и, в частности, в нашей жизни тоже. А Бог где же при этом? А Бог – когда дьявол делает эту свою чёрную работу – тем не менее, каким-то чудесным образом ухитряется и это дьявольское дело в какой-то степени нейтрализовать, хотя полностью его нейтрализовать невозможно. А если не нейтрализовать, то повернуть так, чтобы оно пошло на пользу Замыслу Божьему. И от этого происходит то, что – как с Иовом, так и с нами, когда мы попадаем вот в эти несчастья, – потом уже, оглядываясь на них, мы видим – да, это ужасно, я не хотел бы ни в коем случае, чтобы это повторилось, и, если бы было возможно сделать так, чтобы этого не было, я бы, конечно, помолился Богу, чтобы этого не случилось, но раз уж оно случилось, то я из этого должен что-то для себя извлечь, какой-то смысл, духовный рост, лучшее понимание и себя как человека. Нам несчастья открывают такой взгляд на самих себя, который в благополучной ситуации мы и не увидим. Вот так действует Бог, и Иов – это пример.

Ответ Иова тут только начинается, и эта глава – это не самое глубокое в ответе Иова, он вглубь идёт дальше, в двух следующих главах. Ему говорит Софар Наамитянин в предыдущей главе (3-й стих): «Пустословие твое заставит ли молчать мужей, чтобы ты глумился, и некому было постыдить тебя?». «Глумился», то есть, насмехался. Когда это говорит Софар, это абсолютно необоснованно: до этой, двенадцатой, главы Иов не насмехается, куда ему насмехаться, когда он сидит на мусорной куче, куда ему глумиться? Он кричал от отчаяния, от боли, и так далее. А в этой двенадцатой главе надо ощутить интонацию иронии, которая проходит через всю главу. И понятно, чем она вызвана – тем, что Софар Наамитянин сказал ему в предыдущей главе: «вот, ты глумишься, вот, ты насмехаешься». Главный элемент этой иронии – то, что он говорит о Боге с 7-го стиха до 25-го стиха. Он, с одной стороны, конечно, пытается показать всё величие, всю таинственность Бога, но при этом там есть и интонация иронии, которая, конечно, ирония не над Богом (упаси, Господи!), а ирония над его друзьями, которые пытаются Иова научить правильным взглядам на Бога, при этом предлагая ему такой примитивный взгляд, что, как он сам говорит, кто же не знает того? Спроси у скота или птицы небесной, и она то же самое скажет, что’ вы, друзья, мне говорите, а вы же мудрые люди! Ирония здесь, в этой главе, появляется, и дальше будет всё время прорываться в речах Иова. Ещё раз хочу подчеркнуть – важно понять, кому адресована эта ироническая интонация: не Богу, а людям, которые свои вымышленные образы Бога пытаются навязать Иову, а Иов совершенно точно знает, что Бог – другой, Он глубже, чем все эти образы. Он Бог живой, а образы эти – просто мертвечина, какие-то механические человеческие придумки.

В тех же стихах, с 7-го по 25-й, где Иов рисует Бога, он спорит со своими друзьями, потому что они все в один голос продвигают Иову концепцию справедливого воздаяния, которое состоит в том, что праведнику Бог делает всякое добро, грешника Бог наказывает, и, значит, если ты, Иов, праведник, то это случайно, что ты попал на мусорную кучу, и всё кончится хорошо, а если ты, Иов, согрешил, что тоже, конечно, может быть, так к кому тогда какие претензии? И вот эта картина – она просто неправильна, как мы знаем по нашему жизненному опыту. Представьте себе картину Освенцима – сколько там праведников погибло! И Иов к концу этого отрывка начинает то, что’ дальше у него продолжается с ещё бо’льшей силой – констатацию, что в мире всё далеко не так гладко устроено, как это пытаются представить его друзья. Что’ это означает? Что нету воздаяния? Что Бог несправедлив? Первый вывод, который можно было бы из этого сделать – что Бог несправедлив, раз Он праведникам не воздаёт добром, а грешников не наказывает, не воздаёт им злом. Только такой вывод из этой картины мира могут сделать его друзья, а раз они, вполне правильно, уверены, что Бог не может быть несправедлив, то они и саму эту картину мира отвергают, закрывают на нее глаза, хотя они знают ее не хуже, чем сам Иов. Но вывод этот – неверный. Иов хочет показать не то, что Бог несправедлив, а что Бог вообще, если можно так выразиться, находится в другом измерении – вне человеческих понятий заслуг и воздаяния. Эта мысль нашла своё полное развитие в Новом Завете, потому что христианский взгляд, который идёт от Самого Христа, и который развит Его апостолами, именно в том и состоит, что невозможно заслужить что-то перед Богом, так, чтобы Бог был обязан тебе чем-то за это воздать (как на базаре: я – Тебе, Бог, а Ты – мне). Нет, такие отношения с Богом невозможны, и эту мысль Иов и пытается здесь донести.

Продолжение того портрета Бога, который начинает здесь рисовать Иов. Он как бы подтверждает друзей в том, что Бог непознаваем. Например, в предыдущей главе Софар Наамитянин говорит:

7Можешь ли ты исследованием найти Бога? Можешь ли совершенно постигнуть Вседержителя? Он превыше небес, - что можешь сделать? глубже преисподней, - что можешь узнать? Длиннее земли мера Его и шире моря. 

И другие два друга тоже говорят примерно так же о непознаваемости Бога. Но Иов эту непознаваемость поворачивает совершенно другим боком. Что у Софара получается? Что Бог непознаваем ввиду Своего величия, что Он такой огромный, что нам, людям, Его и увидеть невозможно не то что обычными глазами, но и духовными глазами. Он такой великий, что не охватить нам Его. Не то, что это неправильно, но главное – не в этом. Главное – говорит в этой главе Иов – что непознаваемость Бога связана с парадоксальностью Бога, с тем, что Он в нашу человеческую логику не вмещается, или как Он сам говорит, «Мои мысли – не ваши мысли». И в конце книги, где всё достигает кульминации, когда Бог является Иову, главное впечатление, которое у нас возникает, – парадоксальный образ Бога и мира, который Он создал – нелогичный, необъяснимый, непонятный нам. И точно так же его воспринимает сам Иов, и поэтому он полагает руку свою на уста свои. А взгляд друзей на Бога тривиален, и поэтому-то Иов и говорит: «Кто не знает этого?». В этих словах, конечно, есть ирония: даже скоты и птицы небесные, которые тоже Богом созданы, Богу подчиняются и в какой-то мере Бога ощущают, они тоже знают то, что вы о величии Бога говорите. И они чувствуют, что Бог велик, не умом, которого у них нет, а как-то иначе, всем своим существом. Но вы-то – люди! Неужели вы ничего бо’льшего, более глубокого сказать о Боге не можете? Вот что’ он говорит своим друзьям.

С этого момента разговор Иова с друзьями, который начался довольно мирно, приобретает всё более и более острый характер. Это начинается в предыдущих главах, потому что друзья начинают уже обвинять Иова, что раз с ним произошло такое несчастье, значит, он чем-то согрешил. Они даже не знают, естественно, чем, да и он сам не знает, но, раз произошло такое несчастье, значит, был какой-то за этим грех: нет же дыма без огня. А с этой главы накал уже начинается и со стороны Иова. Ирония, которая здесь возникает, конечно, направлена к друзьям (хотя бы эти слова: «только вы люди, и с вами умрёт мудрость» – конечно, это иронические слова). Но Иов ходит по лезвию ножа, как и вообще в этой книге, потому что то, что он здесь говорит о Боге, рискованно, это может быть богохульством. С точки зрения его друзей, это и есть богохульство, а с точки зрения нас, читателей, это на грани богохульства, и только в конце книги, когда Сам Бог Иова одобряет, мы понимаем, что – нет, это было не богохульство, а поиск Бога истинного, который увенчался успехом. И вот в этом рискованном процессе его ирония, которая адресована друзьям, как бы немножко задевает и Бога – капельки этой иронии попадают и на Бога. Когда мы читаем эту главу, особенно её конец, мы видим, какие не очень даже благочестивые слова о Боге говорятся. По форме – не очень благочестивые, а по сердцу – очень благочестивые, потому что это говорит сердце человека, который ближе к Богу, чем те, которые говорят о Боге всякие правильные слова. И это тоже урок для нас: в жизни бывают такие ситуации в наших взаимоотношениях с Богом, когда мы должны, как Иов, рискнуть, и что-то такое Богу сказать, Бога попросить, Богу, может быть, показать в себе самом нечто, может быть, на грани чего-то неблагочестивого. Это урок Иова: не надо бояться. Многие из святых (Серафим Саровский – яркий пример) совершали в своей жизни какие-то поступки, которые окружающим их людям, таким же христианам, как и они, казались неблагочестивыми. Или вот пример слов, сказанных в уменьшенной ситуации Иова, знаменитой испанской святой Терезой Авильской. Едет она в карете через реку по каким-то Господним делам (в монастырь какой-то, чтобы дело какое-то сделать, нужное Богу же). И вот, карета переворачивается, она вываливается в холодную реку, вся промокает, и она, как верующий человек стала молиться Богу и спрашивает: «Господи, ну за что это мне?». А ей Бог отвечает: «Да, так я поступаю со Своими друзьями». А она Ему отвечает: «Вот потому, Господи, у Тебя так мало друзей». Вот это Иовово благочестие, выраженное в неблагочестивой форме.



Запись 20 Глава 12 07-06 -17

Мы продолжаем читать книгу Иова, двенадцатую главу. В прошлый раз мы поговорили об её главных общих идеях. Сейчас мы будем её разбирать по отдельным стихам. Мы глава за главой (а этих глав ещё много) следим за сложной, можно сказать, богословской дискуссией между Иовом и его друзьями. Она вообще довольно трудна для понимания, требует напряжения. Она может в конце концов просто наскучить, потому что по виду там всё время одно и то же повторяется – но только по виду. В том-то и смысл: понять, что тут не повторяется, а развивается. И вот что должно нас поддержать в попытках следить за развитием этой дискуссии: в ходе нее Иов ни больше, ни меньше как выходит из сферы Ветхого Завета и приближается к сфере Нового Завета. Поэтому и говорят, что ответ Иову – это Христос, поэтому традиционно книга Иова считается одной из самых, а, может быть, и самой новозаветной книгой Ветхого Завета.

Второй момент, почему это важно. Когда говорят об Освенциме, обо всех этих концлагерях, это невероятное, чудовищное событие, произошедшее в 20-м веке, пытаются как-то понять – то, как правило, рано или поздно начинают проводить сравнение с Иовом: сравнение отдельных людей, да и всего еврейского народа, который попал в эти лагеря, с Иовом. Традиционный вопрос книги Иова – как Бог допустил, что такой праведник, как Иов, попал в такую ситуацию – задавали себе и люди в этих лагерях, и мы продолжаем этот вопрос задавать себе по сей день. В современной иудейской традиции в общем-то не очень стремятся, как мне кажется (но я её не так хорошо знаю), найти ответ на этот вопрос, смысл всего этого происшедшего. Они называют это происшедшее словом «шоа», «катастрофа» – ну, а если катастрофа, так – что, какой смысл искать в этом (это, как цунами, землетрясение, там тоже бывает, что сотни тысяч людей гибнут)? А вот христиане это называют «холокостом», то есть, «жертвоприношением», точнее, «всесожжением». Но жертвоприношение же не может быть бессмысленное, оно совершается всегда для чего-то. Вот каков смысл этого происшедшего? По сей день богословская мысль бьётся над этим вопросом и не знает ответа, каков смысл этого страшного и чудовищного – жертвоприношения. И узники, и те немногие счастливцы, которым удалось это пережить, освободиться, и они сумели написать об этом – они вот так же болезненно бьются над этим вопросом, и не могут найти на него ответ в своих книгах. И сравнения с Иовом постоянно в их книгах возникают, потому что они сами чувствуют, что когда они бьются над этим вопросом – в чём же смысл всего этого, – они находятся, в сущности, в позиции Иова, который бьётся над этим же вопросом: как же со мной произошло такое страшное, в чём тут Замысел Божий? Этот вопрос стоит перед нами и сегодня. Узникам Освенцима, наверное, можно поверить, они-то знают, о чём говорят, когда говорят, что это связано с книгой Иова. Поэтому мы, читая книгу Иова сейчас, пытаясь в ней разобраться, понять её, – фактически, как-то пытаемся понять вот этот горящий и не отвеченный вопрос 20-го века, может быть, не дать ответ, но, по крайней мере, нащупать какие-то пути, где этот ответ может быть. И книга Иова нам подсказывает, как компас, в каком направлении двигаться в поисках этого ответа.

Я должен сказать, что для христианина более острого и страшного вопроса, чем Освенцим, сегодня просто нет. Даже есть такое выражение, которое стало общепринятым, – «Бог после Освенцима», то есть, Бога после Освенцима нельзя понимать так, как мы Его понимали до Освенцима, я бы сказал – облегчённо. Это какое-то новое понимание Бога. Вот поэтому чтение книги Иова – мало того, что очень современное, так сказать, занятие, это ещё и занятие, которое христианина как бы подталкивает в ситуацию «Бог после Освенцима», в которую все мы, христиане, попали, не ожидая, сами того не зная. Закрывать на это глаза, говорить – ладно, ладно, давайте забудем – это, конечно, невозможно, это не христианский подход. Ну вот, такое введение.

Напоминаю, что Иов в этой главе отвечает на очередную поучающую речь, которую один из его друзей, Софар Наамитянин, произносит в одиннадцатой главе – речь уже несколько колкую по отношению к Иову, потому что Иов начинает совершенно явно потихонечку раздражать друзей. Друзья хотят оставаться в рамках Ветхого Завета любой ценой, а Иова эта страшная ситуация, в которую он попал, выталкивает в совершенно новое. Ну, мы-то сегодня уже понимаем, куда: к Новому Завету. Но они-то этого ещё не знают, и сам Иов ещё этого не знает, и он не может поэтому удовлетвориться, и его постоянные претензии на то, чтобы что-то бо’льшее, более полное о Боге узнать, начинают друзей раздражать. Он отвечает в этой главе Софару, а на самом деле – всем друзьям.

Часть этой главы с 7-го стиха до конца – это некая реакция на концепцию справедливого воздаяния и за грехи, и за праведность, которую проповедуют его друзья. Иов напоминает то, о чём они все знают, и мы все знаем – что жизнь далеко не так просто устроена, бывает, что очень плохие люди благоденствуют, а очень хорошие люди попадают в Освенцим – в газовую камеру и в печь. Иов это им и напоминает: что Бог далеко не так просто всё делает. Но он не хочет этим сказать, что Бог несправедлив, он спорит в их утверждениях не с тем, что Бог справедлив. Он говорит о том, что эта справедливость Божия – она не то, что’ человеческая справедливость, она находится вне сферы логики «вот заслуги – получи по заслугам, а провинился – получи наказание» (такая базарная, а то и уголовно-процессуальная логика). У Бога совершенно другая логика, и Иов это чувствует. Вот это – одна его мысль, одно возражение, которое он приводит друзьям.

И второе возражение в этих же стихах состоит в том, что друзья его говорят о непознаваемости Бога. Но они для чего это говорят? «Ты, Иов, хочешь допытаться, почему с тобой такое произошло, как это Бог допустил. Но, дорогой, Бога же никто не может узнать!». И какой из этого вывод? «Сиди тихо на своей мусорной куче». А Иов не хочет тихо сидеть, он хочет понять, понять Бога! И Бог хочет, чтобы человек попытался Его понять. И поэтому Иов подтверждает эту мысль, что Бог непознаваем, но только он в другом смысле непознаваем, если можно так выразиться, по другой причине. Друзья его (тот же самый Софар в предыдущей главе) говорили – ну, Он же такой великий, Он же большой, а мы маленькие, как мы можем Его познать? А Иов говорит другое, Иов говорит о том, что Бог непознаваем, потому что Он парадоксален, то есть, потому, что Его логика другая (если так можно выразиться), или, иными словами, Его мысли – «не ваши мысли», как это говорит Сам Бог у Исайи. Но эта парадоксальность Бога ведь что означает? Она означает, что Бог не вмещается в нашу человеческую логику, воспитанную охотниками (как зверя какого-нибудь поймать) и торговцами на базаре (как повыгоднее продать товар) – вот на чём наша логика вся строится. В эту логику – да, Бог не вмещается, и поэтому Его можно в каком-то смысле понять, Он непознаваем не абсолютно, но Его понять (как это подразумевает еврейское слово «понять») означает не просто «умом понять», а означает «соединиться с тем, что ты понимаешь» (как в выражении «Адам познал Еву, жену свою»). Вот так с Богом соединиться, действительно можно, но для этого надо, конечно, своё мышление в некотором смысле перевернуть, и, помня слова Господа «ваши мысли – не Мои мысли», всё-таки попытаться сделать так, чтобы наши мысли были ближе как раз к Его мыслям, а не к тому, как мы с вами привыкли мыслить.

А взгляд друзей на Бога – абсолютно в этой земной, человеческой плоскости, поэтому Иов всё время и говорит в этой главе: «вы это говорите так, как будто я сам этого не знаю, а это любой ребёнок знает. Более того, какая-нибудь рыба в море – и то живёт по этим, так сказать, природным законам». В том-то и дело, что Бог внеприроден, и поэтому с точки зрения природных законов, Он парадоксален.

Это я повторяю то, что говорил в прошлый раз как некую общую концепцию применительно к этой главе. Теперь будем разбирать отдельные стихи, в которых тоже много важных деталей.

И отвечал Иов и сказал: подлинно, только вы люди, и с вами умрет мудрость!

Понятно, что это говорится иронично. Но важно то, как сформулирована эта ирония, потому что то, что переведено на русский, как «только вы люди», сказано в еврейском тексте, как «только вы народ» («ам»). Почему он так говорит? Мог бы сказать прямо, как в русском тексте, «только вы люди». Нет, потому что они сами ссылаются на то, что их мудрость, их ветхозаветное богословие – это, так сказать, мудрость всего народа, весь народ таким образом смотрит (хотя они все в тексте поданы не как евреи, а только близкие к евреям, но имеется в виду, конечно, именно еврейский народ). То есть, они говорят ему: мы – носители коллективной мудрости. Он согласен с тем, что они – носители коллективной мудрости, но только эта коллективная мудрость, с точки зрения Иова, – это «мудрость» в кавычках – не Божья мудрость, а человеческая, а он-то хочет именно до Божьей мудрости добраться.

И у меня есть сердце, как у вас; не ниже я вас; и кто не знает того же? 

На самом деле, по-еврейски сказано не «и кто не знает того же», а дословно так: «у кого нет таких же». Каких «таких же»? Такое ощущение, по тексту, что «у кого нет таких же сердец». Это можно понять, потому что в еврейском богословии сердце – это орган не только чувств, а и орган мышления, орган понимания, для них человек мыслил не головой, а сердцем. Так что, значит, он говорит: «у кого нет таких же мыслящих сердец»? Так если у Иова оно такое же, как и у всех, то зачем Иов тогда претендует на что-то другое, большее, чем все? Значит, у него всё-таки что-то есть не такое, как у всех? У него есть, действительно, нечто большее, чем мышление и разум, по крайней мере, есть потребность в том, чтобы вместить в себя нечто большее, чем этот разум, эту логику, носителем которой как раз является сердце, с точки зрения еврейского богословия. И когда ему в конце книги явится нечто совершенно непонятное, оно явится ему, и только ему, а не друзьям, потому что друзья не могут это вместить. И вот тогда-то только и станет ясно, что у Иова – не как у всех. У него способность это принять – не как у всех, и поэтому Бог ему даёт то, что даёт не каждому – в частности, не даёт друзьям.

Посмешищем стал я для друга своего, я, который взывал к Богу, и Которому он отвечал, посмешищем - человек праведный, непорочный.

«Посмешищем стал я, который взывал к Богу» можно перевести и так: «которому Он отвечал посмешищем». Но это, конечно, рискованное чтение, потому что получается, что Бог отвечал Иову посмешищем. Можно понять и так: «которому он отвечал посмешищем» – не Бог отвечал, а друг, человек, но это тоже неправильно, потому что над ним пока друзья не смеются, хотя он их раздражает, они его «укалывают». Откуда же здесь это слово «посмешище»? Единственный, кто смеётся здесь над Иовом, – это дьявол, с самого начала. Дьявол, наряду с тем, что он мучитель, что он лжец – он ещё и большой насмешник. Издевательство – это его любимое занятие. Как и в предыдущих главах, такое ощущение, что временами Иов сквозь всю эту непонятную, чудовищную ситуацию, в какую он попал, прозревает какой-то ухмыляющийся лик. Он не знает, чей, потому что у него нет понятия дьявола, как в Ветхом Завете вообще в это время. И многие, кто пережил Освенцим, тоже переживали это чувство – видели эту трагедию, как чью-то чудовищную ухмылку.

Так презрен по мыслям сидящего в покое факел, приготовленный для спотыкающихся ногами. 

Можно это прочесть по-другому: что презрена не лампа («лаппид» - и факел, и фонарь, и лампа), а презрен готовый поскользнуться ногами, для которого приготовлена лампа, – презрен для того, кто в покое. Но так мы читаем или эдак, здесь противопоставляется покой и непокой. Друзья его находятся в покое, и Иов, конечно, не пожелал бы, чтобы они, ради того, чтобы его лучше поняли, тоже потеряли собственных детей и здоровье, и тоже оказались на мусорной куче. Слава Богу, что они в покое. Но значит, «сытый голодного не разумеет». А Иов – не в покое, вынужденно, конечно, но это делает его факелом, о котором здесь говорится, который освещает путь в темноту, неизвестное, опасное – потому что путь к Новому Завету – это путь в неизвестное, в опасность, путь, на котором находится крест. Вот какая символика стоит за этим факелом.

6Покойны шатры у грабителей и безопасны у раздражающих Бога, которые как бы Бога носят в руках своих

Есть другое чтение, столь же ироничное: «к которым Бог Сам идёт в руки» – вот к этим самым грабителям и раздражающим Бога. В каком смысле, в каком виде «Бог идёт в руки»? В виде здоровья, успеха, богатства, и так далее. Многие так и сегодня понимают: когда Бог благословляет, это проявляется в виде здоровья, успеха, богатства, и так далее. Но Иов как раз и хочет показать друзьям своим, что это не так, что Бог, бывает, идёт в руки таким вот, как здесь сказано, грабителям, раздражающим Бога, а таким, как Иов, людям праведным Бог в руки не идёт. Почему Бог им в руки не идёт? Почему Бог Иову в руки не идёт, когда Иов самый праведный, можно сказать, из всех людей, как говорит Сам Бог, с этого начинается книга Иова? Потому что тот бог, который идёт в руки, это вообще даже и не Бог, это какая-то деревяшка, идол Бога, примитивный образ Бога. Только так, в таком виде, Бога можно, что называется, «взять в руки». А настоящий Бог – Бог Живой, Он в принципе в руки не даётся, если можно так выразиться. И Иову Он тоже в руки не дастся, а все же ему Себя как-то передаст в виде вот этих странных образов, в которых Он является в конце книги, образов беспокоящих, потому что в них именно является Бог Живой.

И подлинно: спроси у скота, и научит тебя, у птицы небесной, и возвестит тебе; или побеседуй с землею, и наставит тебя, и скажут тебе рыбы морские.

Это и дальше, практически, до конца, – раскрытие той мысли, которая была в предыдущем 6-м стихе: что Бог, если можно так сказать, нелогичен, не воздаёт, так сказать, «баш на баш». Тут начинается длинное возражение Иова на концепцию такой логичности Бога. Начинается оно с этих двух стихов, где говорится, что если Бога считать понятным, логичным, прямолинейным, следующим какому-то закону сохранения – хорошее за хорошее, плохое за плохое (вот как в физике есть закон сохранения энергии), то тогда такое понимание Бога – на уровне животных, оно доступно и животным. Тут ирония по отношению к друзьям, которым Иов рисует такой образ Бога: что с них спрашивать, и чего с ними разговаривать, когда и скоты, и морские рыбы всему тому же самому могли бы человека научить.

Кто во всем этом не узнает, что рука Господа сотворила сие? 10 В Его руке душа всего живущего и дух всякой человеческой плоти.

Может показаться при первом чтении, что это традиционное восхваление Бога как всемогущего. Не то что Иов спорит с этим, нет, хотя в этом плане его позиция отличается от позиции друзей. Друзья тоже считают, что Бог всемогущий, поэтому Он за всё и отвечает, но друзья, так сказать, отстраняются от вопроса о том, как Бог отвечает за то несчастье, куда попал Иов. А Иов, исходя из концепции всемогущества Бога, считает Бога ответственным за это: Ты всемогущий – так отвечай за ту ситуацию, в которую я попал. Но в этих стихах акцент, на самом деле, даже не на всемогуществе Бога. Слова «кто во всём этом не узнает» – в рыбах морских, в скотах, в птицах небесных – это опять о том, что концепция всемогущего Бога, которую проповедуют его друзья, в сущности – банальная, тривиальная концепция. А Бог – больше. И Иов хочет узнать о Боге нечто большее. Сказать, что он хочет узнать, – даже не совсем правильно. Не то что вот захотелось ему узнать – он вынужден узнать всей своей ситуацией на мусорной куче, в которую его вытолкнула игра (можно сказать) Бога с дьяволом, в которой Иов оказался тем главным, кто решает, в итоге окажется прав Бог или окажется прав дьявол, и для этого Бога надо по-новому узнать.

11 Не ухо ли разбирает слова, и не язык ли распознает вкус пищи?

Здесь сочетание того, о чём мы говорили, – кто же не знает природных законов, по которым Бог устроил наш мир, – и того, что было уже сказано Иовом в шестой главе, 30-й стих:

30Есть ли на языке моем неправда? Неужели гортань моя не может различить горечи?

Он этим 11-м стихом 12-й главы противопоставляет банальную концепцию Бога, которую проповедуют его друзья, которая достойна скотов и рыб морских, тому, что он ещё не понимает, а как бы чувствует языком, чувствует, что что-то тут другое, что-то большее, и Бог какой-то другой, менее понятный, может быть, более страшный, кстати, но другой.

12В старцах - мудрость, и в долголетних – разум

Вроде бы это повторение того, что уже говорил Вилдад в восьмой главе, в 8-м стихе: «спроси у прежних родов и вникни в наблюдения отцов их», то есть, ссылка, так сказать, на авторитет. Но на деле этот стих – это ирония. В 20-м стихе этой же главы:

20 отнимает язык у велеречивых и старцев лишает смысла 

Вот тут Иов говорит уже без иронии, то, что он на самом деле думает. А слова «в старцах – мудрость, и в долголетних – разум» надо понимать либо просто как иронию, либо со знаком вопроса. Дальше, когда Елиуй, 4-й участник, появляющийся ниоткуда, выступает со своей концепцией, он говорит (32-я глава, 9-й стих): «Не многолетние только мудры, и не старики разумеют правду». Поэтому «в старцах – мудрость, и в долголетних – разум» – это ирония, и этой иронии противопоставляется то, что говорится в 13-м стихе:

13 У Него премудрость и сила; Его совет и разум. 

Это именно противопоставляется той «мудрости» и «разуму» (в кавычках), которые якобы есть у людей, пусть даже умудрённых годами.

14 Что Он разрушит, то не построится; кого Он заключит, тот не высвободится. 15 Остановит воды, и все высохнет; пустит их, и превратят землю.

Начиная с этого места и дальше, Бог показан не как созидающий, не как творец, а как разрушающий. Это очень странно, потому что такой взгляд, что Бог и созидает, Бог, и разрушает – это, скорее, индийский взгляд, по которому есть Брахма, Шива, Вишну (Брахма всё созидает, Вишну всё поддерживает, Шива всё разрушает). А Бог Библии – это Бог Созидатель, Бог Творец, совершенно однозначно. Это не исключает, конечно, того, что творение может включать в себя и разрушение, как очищается строительная площадка для того, чтобы построить на ней что-то новое. Но тут Иов совершенно упускает из виду творческую сторону Бога, говорит только о разрушительной Его стороне, и невольно возникает мысль, что, опять-таки, тут у него на образ Бога накладывается образ дьявола, который, действительно, разрушитель, который не творец ни разу, а именно только разрушать и умеет. Между прочим, в замечательной в своём роде книге Юнга «Ответ Иову», где подробно разбирается логика книги Иова, так это Юнг и видит, только он это сочетание творческой и разрушительной стороны относит к Самому Богу: что Бог такой, Он в Себе заключает противоречие. Но взгляд Библии, конечно же, не таков. Взгляд Библии в том, что, всё-таки, это противоречие – не противоречие внутри Бога, а противоречие между Богом и его противником, сатаной, дьяволом. Причём, Юнг тоже говорит о том, что источник разрушительности – это именно сатана, но, по Юнгу, этот сатана – в каком-то смысле как бы теневая сторона Самого Бога. Это идёт от психологии Юнга, который заметил, что в человеческой психике, наряду с сознательной стороной, которую мы стараемся держать, что называется, «на уровне», есть теневая сторона, в которой всякие не очень благовидные инстинкты и всё прочее. И вот Юнг так же, как человека, рассматривает Бога. Но Юнг – психолог, ему, наверно, так и полагается, но с точки зрения Библии мы, конечно, не можем Бога рассматривать так, как человека, и поэтому эту двойственность, эту тень внутри Бога мы не можем допустить. В библейском богословии эта тень от Бога отдельна, это противник Бога, сатана (что, собственно, и означает слово «сатана» – противник).

16 У Него могущество и премудрость, пред Ним заблуждающийся и вводящий в заблуждение  

Не «перед Ним», а «у Него», то есть, Бог как бы Сам создал их обоих и держит (ладно ещё заблуждающегося, человека, которого обманывают, но и вводящего в заблуждение, то есть, лжеца – тоже Бог терпит, содержит и так далее). Но вспомним слова Христа о том, что Бог солнце своё посылает на добрых и злых, и дождь Свой на праведных и неправедных. Тоже можно спросить уже у Христа: «а почему это Бог так делает, почему бы Ему не послать солнце Своё только на добрых, а злые – пусть им одна тьма будет?». И то же самое и дождь – пусть он будет только на праведных, у них пусть будет урожай, а у неправедных пусть будет одна только засуха, и пусть все они помрут с голоду. На самом деле, есть в Евангелии ответ и на этот вопрос. Христос говорит в Своей притче о плевелах, что на земле растёт и доброе растение, и плевелы, и всё это вместе, и всё это соединено и корнями переплелось, и нельзя выдирать одно, не выдрав другого. Только в конце времён, как написано на последних страницах Библии, в книге Апокалипсиса, будет это окончательное разделение – на тех, кто пойдёт в Свет, в Новый Иерусалим, и тех, кто пойдёт в какую-то непонятную тьму, в печь огненную.

17Он приводит советников в необдуманность и судей делает глупыми. 

На самом деле, «необдуманность» – это деликатность синодальных переводчиков. Они очень приличные люди, и они все такие сомнительные места заглаживают, потому что по-еврейски сказано, что Он советников делает голыми (раздевает). Видимо, переводчик представляет себе эту картину (какой-нибудь почтенный советник в голом виде), и это ему кажется неприличным, поэтому он пишет «необдуманность». А на самом деле мысль, что Он делает голыми всех людей, точнее, сдирает внешние маски, которые мы, люди, надеваем на себя, – эта мысль ещё раз появляется в 19-м стихе как слово «шолал», которое означает «быть голым». Так что Библия – книга прямая, и по понятиям 19-го века, в который создавался Синодальный перевод, Библия временами даже слишком резковата, надо бы её загладить. А еврейский текст – он совершенно не заглажен.

18 Он лишает перевязей царей и поясом обвязывает чресла их.

Слово «мусар», которое переведено как «перевязь», много раз встречается в книге Притчей Соломоновых», но там это слово означает «обличение», «поучение через обличение». Я думаю, что здесь главный смысл слова «мусар» – именно этот, что Бог обличает царей, Он обнажает царей – тогда это будет перекликаться с понятием «шолал» («голый) в предыдущем стихе и в следующем стихе.

19 князей лишает достоинства и низвергает храбрых.

Во-первых, почему переведено как «князей»? По-еврейски это совершенно однозначно – «коэнов». Коэн – это священник в церкви, в храме Иерусалимском. И «лишает достоинства» – сказано, что «Он делает их голыми». Значит, опять синодальный переводчик представляет себе священника в Иерусалимском Храме, а соответственно и священника в каком-нибудь православном храме голым, считает, что это недопустимая картина, и всё это так заглаживает. А на самом деле однозначно сказано: «делает священников голыми».

20 отнимает язык у велеречивых и старцев лишает смысла  21покрывает стыдом знаменитых и силу могучих ослабляет.

«Велеречивый» – это слово «аманим», оно происходит от слова «эмуна», «правда», то есть, Господь, отнимает язык у тех, кто говорит правду. Странно, правда? Он, казалось бы, у лжецов должен бы отнимать язык, а не у тех, кто говорит правду. Но смысл всей этой длинной тирады Иова как раз в том, что Бог парадоксален, делает то, что нам кажется совершенно нелогичным и непонятным.

22открывает глубокое из среды тьмы и выводит на свет тень смертную.

Мысль о том, что есть некая глубина, которая, так сказать, достигает тени смертной, – это что-то, что ассоциируется с шеолом, местом, куда попадают мёртвые, которое и в еврейском богословии виделось где-то в глубине земли. Тут и картина глубины показана, и сам этот разговор, сам этот парадокс уходит в глубину. Парадокс не только касается поверхности вещей (типа вот этих голых священников), а парадокс в самом’ сердце устройства нашего мира, в самой глубине нашего мира сидит парадокс. Можно сказать – как ядро Земли. Вот мы ходим по поверхности, а на глубине шести тысяч километров находится раскалённое железное ядро Земли, что там – мы не знаем, и оно как бы никак не влияет на нашу жизнь. А на самом деле вся наша природа, в которой мы существуем, является производной вот от этой глубинной структуры Земли. И так же и тут: духовное устройство нашего мира является производным от некоей глубинной структуры, которая в мире есть. И как Бог парадоксален, так и в сердце созданного Им духовного мира есть вот эта странная, удивительная, парадоксальная глубинная структура, которую Бог только в конце книги покажет Иову, и поскольку она парадоксальна, как она была непонятна и удивительна, так и останется непонятной и удивительной, потому что парадокс словами не объяснишь.

23 умножает народы и истребляет их; рассевает народы и собирает их; 24 отнимает ум у глав народа земли и оставляет их блуждать в пустыне, где нет пути: 25 ощупью ходят они во тьме без света и шатаются, как пьяные.

Парадоксальность Бога Иов чувствует, как ответственную за то, что с ним произошло. Ведь он же не заслужил того, что с ним произошло, – вот он это так и воспринимает, что на нём, на его собственной шкуре проявилась парадоксальность Бога. Одновременно Иов (или, может быть, правильнее здесь сказать – автор книги Иова) говорит о том, что так же, как с Иовом произошло в его личной жизни, так происходит и в истории с целыми народами и со всем человечеством. И вот здесь мы опять вспоминаем об Освенциме и могли бы сказать: да, через две с половиной тысячи лет после написания книги Иова этот парадокс Божий проявился таким страшным образом – в виде газовых камер и крематориев. И то, что здесь сказано «умножает народы и истребляет их», можно сказать и об евреях, которые горели в Освенциме, а «отнимает ум у глав народа земли и оставляет их блуждать в пустыне, где нет пути» можно сказать о тех, кто эти крематории устраивали. И таким парадоксальным Бог остаётся и сегодня, и останется навсегда. Поэтому, если мы не напрягаем наших душ и наших умов так, как это делал Иов, с тем, чтобы как-то Бога понять (не умом понять, а как-то жизнью понять), то есть, сблизиться, то мы вполне рискуем получить новый очередной Освенцим, а то и что-нибудь похуже.

Запись 21 Глава 13 14-06 -17

Мы продолжаем чтение книги Иова. Сегодня у нас 13-я глава. Это, так сказать, третий раунд разговоров Иова с его друзьями. Все три друга уже высказались, и вот здесь Иов отвечает последнему из друзей – Софару Наамитянину, и этот ответ Иова – большой, он занимает три главы (12, 13 и 14), и уже сам факт, что этот ответ такой длинный, подсказывает нам, что этим первым кругом высказываний друзей Иова завершается какой-то логический этап этой книги. Книга Иова – одна из самых трудных, и при этом самых важных книг Ветхого Завета. Вообще, как всегда в жизни, важное трудно. И мало того, что она имеет глубочайшее богословское содержание, мало того, что она как бы из Ветхого Завета нас ведёт по некоей тропинке ко Христу, но мы и в жизни, к сожалению, с такими вот Иовами сталкиваемся всё время. И самое острое и болезненное столкновение с Иовом – в том, что я называю Освенцимом, а шире говоря – во всей совокупности организованно устроенных человеческих мучений, которые, конечно, в основном у нас ассоциируются с фашистской Германией, но которые и нашу страну тоже отнюдь не обошли.

Иов начинает прошлую, 12-ю, главу с ироничного замечания, что всё то, что ему говорили друзья, в сущности, банально, что он это и сам прекрасно знает, и это ни в какой мере не отвечает на острейший вопрос той ситуации, в которой он находится. И эту мысль продолжает 13-я глава.

1 Вот, все это видело око мое, слышало ухо мое и заметило для себя.

2 Сколько знаете вы, знаю и я: не ниже я вас.

3 Но я к Вседержителю хотел бы говорить и желал бы состязаться с Богом.

4 А вы сплетчики лжи; все вы бесполезные врачи.

5 О, если бы вы только молчали! это было бы вменено вам в мудрость.

6 Выслушайте же рассуждения мои и вникните в возражение уст моих.

7 Надлежало ли вам ради Бога говорить неправду и для Него говорить ложь?

8 Надлежало ли вам быть лицеприятными к Нему и за Бога так препираться?

9 Хорошо ли будет, когда Он испытает вас? Обманете ли Его, как обманывают человека?

10 Строго накажет Он вас, хотя вы и скрытно лицемерите.

11 Неужели величие Его не устрашает вас, и страх Его не нападает на вас?

12 Напоминания ваши подобны пеплу; оплоты ваши -- оплоты глиняные.

13 Замолчите предо мною, и я буду говорить, что бы ни постигло меня.

14 Для чего мне терзать тело мое зубами моими и душу мою полагать в руку мою?

15 Вот, Он убивает меня, но я буду надеяться; я желал бы только отстоять пути мои пред лицем Его!

16 И это уже в оправдание мне, потому что лицемер не пойдет пред лице Его!

17 Выслушайте внимательно слово мое и объяснение мое ушами вашими.

18 Вот, я завел судебное дело: знаю, что буду прав.

19 Кто в состоянии оспорить меня? Ибо я скоро умолкну и испущу дух.

20 Двух только вещей не делай со мною, и тогда я не буду укрываться от лица Твоего:

21 удали от меня руку Твою, и ужас Твой да не потрясает меня.

22 Тогда зови, и я буду отвечать, или буду говорить я, а Ты отвечай мне.

23 Сколько у меня пороков и грехов? покажи мне беззаконие мое и грех мой.

24 Для чего скрываешь лице Твое и считаешь меня врагом Тебе?

25 Не сорванный ли листок Ты сокрушаешь и не сухую ли соломинку преследуешь?

26 Ибо Ты пишешь на меня горькое и вменяешь мне грехи юности моей,

27 и ставишь в колоду ноги мои и подстерегаешь все стези мои, -- гонишься по следам ног моих.

28 А он, как гниль, распадается, как одежда, изъеденная молью.

Сначала о главных мыслях этой главы, которые высказывает Иов. В предыдущих главах он жалуется на то, что Бог с ним, таким, так сказать, маленьким червём, состязается как с равным. Это, например, 9-я глава, 4-й стих:

Премудр (Бог) сердцем и могущ силою; кто восставал против Него и оставался в покое?

Или 14-15-й стихи 9-й главы:

14 Тем более могу ли я отвечать Ему и приискивать себе слова пред Ним?

15 Хотя бы я и прав был, но не буду отвечать, а буду умолять Судию моего.

И 19-20-й стихи той же главы:

19 Если действовать силою, то Он могуществен; если судом, кто сведет меня с Ним?

20 Если я буду оправдываться, то мои же уста обвинят меня.

И дальше 10-я глава, 15-й стих:

15 Если я виновен, горе мне! если и прав, то не осмелюсь поднять головы моей.

Возникает некая противоречивая картина: с одной стороны, Иов уверен в том, что с Богом и судиться нечего, потому что заранее известно, что человек, как бы там ни было, на этом суде с Богом проиграет. А с другой стороны, в этой главе Иов просто уже отчаянно требует от Бога суда. И что ‘ тут понимать под этим судом – это вопрос, потому что он, с одной стороны, вроде бы хочет судиться с Богом, а с другой стороны, вроде бы он хочет судиться перед Богом (то есть, чтобы Бог был как судья). Но в человеческой жизни не может же быть так, чтобы один и тот же человек был одновременно и судьёй, и обвиняемым в судебном процессе. То есть, тут у Иова сложная картина, которая человеческими понятиями суда (истец, обвиняемый и т.д.) плохо описывается. Какая-то парадоксальная ситуация внутри Иова – он мечется между этими двумя крайностями: с одной стороны, я червь и, конечно, не могу с Богом состязаться и судиться, а с другой стороны, я буду состязаться и судиться с Богом! Нам самим это, наверное, знакомо, в жизни нам тоже, бывало, приходилось метаться между крайностями («Я царь, я раб, я червь, я Бог!»), и в этом смысле книга Иова психологически точна, достоверна. Вообще, Библия – очень реалистичная книга, даже там, где речь идёт, в сущности, о сочинённых вещах. Ведь всё то, что мы сейчас читаем, это же сочинено – на основе, видимо, какой-то древней легенды об Иове. Это, можно сказать, гениальное художественное произведение – и смотрите, какая психологическая тонкость и глубина!

Но что, собственно, побуждает Иова, который чётко понимает дистанцию между собой и Богом, всё-таки требовать суда, чтобы с Ним состязаться? Я думаю, это потому, что он в результате всех своих разговоров с друзьями понял, что другого выхода просто нет, что он как какой-нибудь спелеолог, который находится в подземном коридоре, где можно идти только вперёд, в надежде выбраться, назад просто не повернёшься, назад хода нет, а вперёд – это как раз к Богу, это узкий коридор, который оставлен Иову. Действительно, вот такой дерзкий вызов Богу – это тот коридор, в конце которого свет в конце тоннеля, который ведёт к Богу, и который Иов, видимо, чувствует. Обратите внимание, как он говорит самые, может быть, эмоционально насыщенные слова 14-го и 15-го стихов:

14 Для чего мне терзать тело мое зубами моими и душу мою полагать в руку мою?

15 Вот, Он убивает меня, но я буду надеяться; я желал бы только отстоять пути мои пред лицем Его!

Эти «для чего?» подразумевают цель, смысл, то, что путь у него какой-то все же есть. Казалось бы, какой у него может быть путь, когда он всё потерял и сидит на мусорной куче – у него уже путь, как он и сам говорил раньше, только один – в Шеол, в могилу. А, оказывается, Иов начинает здесь понимать, что у него есть какой-то путь, есть какая-то миссия и есть смысл того, что с ним происходит, а не просто выживание – как-то уцелеть в этой ситуации, может быть, с этой мусорной кучи всё-таки уйти, выздороветь, и так далее… Чего он, собственно, просит у Бога? Об этом говорится в следующем 16-м стихе: спасения – в очень глубоком смысле этого слова. В переводе написано «оправдание», но еврейское слово здесь – Иешуа, имя Иисуса Христа. Он просит спасения у Бога, и в очень широком смысле, не только для самого себя, а, в сущности, спасения для всего мира, который в каком-то смысле находится в ситуации, похожей на ситуацию Иова. А спасение для всего мира – это как раз Иешуа и есть. Хотя, конечно, автор книги Иова и подозревать не мог, что будущий Мессия будет иметь имя Иешуа, но, тем не менее, такое бывает, такова Боговдохновенная сущность Библии, что в ней возникают вот такие совершенно неожиданные совпадения и догадки. Итак, у Иова есть миссия, и эта миссия включает суд с Богом. Какая дерзкая мысль! Ведь обычно, как всегда понимают, в том числе и пророки, миссию даёт человеку Бог, Он его посылает, чтобы тот исполнил работу Бога, а тут оказывается, что работа Бога – это спорить с Самим Богом. Но мы-то уже, в отличие от Иова, знаем всю ситуацию, мы понимаем, что это не с Богом, в сущности, спор, а спор за Бога с дьяволом, потому что на Иове сошлось это противостояние Бога с дьяволом. Но Иов, естественно, этого ещё не знает, и ощущает это именно как то, что его миссия – это спор с Богом, суд с Богом. И в этом есть своя правда.

Вот посмотрите на 20-й стих. Он говорит:

20 Двух только вещей не делай со мною, и тогда я не буду укрываться от лица Твоего.

Он честно признаётся, что, несмотря на то, что он с Богом так откровенен, вроде бы открыт, на самом деле он от Него в чём-то прячется. И это действительно так. А ещё больше это видно на его друзьях. Мы имеем такое встроенное в нас психологическое свойство прятаться за некой бронёй психологической самозащиты. И прячемся мы за ней не только от каких-то неприятностей окружающего мира, неприятных впечатлений, не только даже от самих себя, а мы автоматически прячемся за этим всем и от Бога. И что получается в результате? Те, кто психологически анализировали, что происходило в Освенциме и в других подобных местах и с палачами, и с их жертвами, говорят одно и то же и о палачах, и об их жертвах. Вся эта ужасная машина базируется на том, что и те, и другие бронируют себя: палачи бронируют себя от окружающих впечатлений, которых нормальный человек просто вынести не может, и их воспоминания это и говорят (они целенаправленно отгораживали себя от того, что видят). Но и жертвы тоже, просто чтобы выжить, просто чтобы не сойти с ума, вынуждены были отгораживать себя от того, что они видели.

Иов кричит к Богу, чего-то от Него хочет, задаёт Ему какой-то вопрос. Но какой вопрос он задаёт Ему в этой главе? Он Ему предъявляет претензии. Он хочет понять, почему и за что это с ним произошло. Но в этом ли только дело – почему Ты наказываешь меня, невиновного? Очень поверхностным было бы такое суждение о вопросе, который задаёт Богу Иов. Его миссия глубже, и вопрос этот гораздо глубже, поэтому и ответ, который он получает в конце, гораздо глубже. А говорит Иов такие слова (за что мне это всё?) потому, что настоящий вопрос таится в глубине души Иова. Это вопрос вообще всего мироустройства: почему мир так устроен, а не только почему Иов так мучается. В этом мире есть секрет от Иова – дьявол, о котором он не знает, и он чувствует, что что-то в этом мире ещё есть, но он сказать этого даже не может, потому что даже слова такого – «сатана», «дьявол» – в его лексиконе нет. Это автор книги Иова объективно показывает состояние умов ветхозаветных евреев. Этот его вопрос в словах невыразим, и он в конце от Бога получает ответ тоже не словами, потому что и ответ, естественно, в словах невыразим: какой вопрос – такой и ответ.

Иов не очень четко формулирует свой вопрос о претензиях к Богу, потому что его нельзя так чётко, математически, сформулировать словами, но он очень чётко формулирует дефект позиции его друзей. И раньше это было, и позже будет, но здесь это особенно чётко, потому что друзья Иова всё время ему подсовывают не живого Бога, а приукрашенную модель Бога, который напоминает какого-нибудь деревянного или глиняного идола, который красиво и ярко раскрашен красками и изображает собой Бога. Но любая модель – упрощение, и вот такая модель Бога, которая крутится в головах у друзей, упрощённая, а тем самым Бога оскорбляющая. Иов чувствует, что, на самом деле, это «благочестие» (в кавычках) его друзей – большее оскорбление Богу, чем та дерзость, с которой Иов всё время требует от Бога чего-то большего. Они Бога оправдывают, или, как говорит здесь Иов, льстят Богу, лицемерят – вроде бы ради Самого же Бога. Но на самом-то деле мы же прекрасно понимаем, что они не ради Бога это делают, а ради себя самих, ради сохранения своего спокойствия, привычной модели мира. Опять – тот же Освенцим: я уж не говорю о служащих в нём, а просто немцы, которых потом союзники насильно заставляли смотреть на эти груды трупов, и узнавать о том, что они категорически знать не хотели, отгораживались от этого, и эти трупы старались (и достаточно успешно) как можно скорее забыть. Вот та же самая психологическая механика у его друзей: они не могут в себя вместить вот такого Иова, они должны от этого как-то отгородиться, и такой раскрашенной моделью Бога, с виду такой замечательной, они и отгораживаются. И потом, тут есть элемент духовной лени, потому что Иов вынужденно делает это огромное усилие, чтобы лучше понять Бога (как говорит Христос –только употребляющий усилие стяжает Царство Небесное), а их никто не вынуждает, и они и не делают этого усилия (ведь естественно для человека не делать лишних усилий).

Они спорят с Иовом, но Иов хочет с Богом судиться, с Богом спорить, а не с ними! А они, споря с Иовом, приводя ему вроде бы логичные аргументы (местами верные, но это не вся правда, а пол-правды), тем самым, судятся с ним вместо Бога, то есть, они собой Бога загораживают, пытаются собой Бога подменить, а Иов всё время пытается их отстранить: уйдите вы с вашими глупостями, я хочу с Богом, с Самой Истиной разговаривать, а не с этими выдумками, которые вы мне подсовываете!

Его упрёки друзьям идут с самого начала и всё время усиливаются (соответственно, упрёки друзей Иову тоже усиливаются), но в этой главе они углубляются ещё вот в каком смысле. Становится ясным, что друзья уже не только не могут ответить Иову на эти его крики, просьбы, вопросы (можно назвать это по-разному) – не могут, может быть, и не хотят, но дело не в этом. Дело в том, что вообще человеку на вопрос Иова ответить не по силам. Но тогда что же это за Иов такой, который ухитрился такой вопрос поставить, на который вообще не в человеческих силах ответить. Значит, он в чём-то уникальный – этот Иов. И это действительно так, он чувствует, что мало того, что он находится в уникальной ситуации того несчастья, в которое он попал, он ещё из-за этой ситуации как бы весь перевернулся и стал носителем какого-то уникального чувства, мысли, мировоззрения, и поэтому от друзей и вообще от людей ему ответа ждать не приходится – только от Бога. Люди, которые были в Освенциме, тоже были в уникальной ситуации. Те из них, которым посчастливилось выжить, и которые написали после этого книги, все пишут, что эту ситуацию, в которой они были, – её и передать нельзя, сколько бы они ни пытались фактическую сторону описывать, всё равно главного не передашь, и они что-то такое поняли, что только те знают, кто в этой ситуации были, а нам, читателям, к сожалению, передать не получается, хотя они и стараются. Вот в какие глубины нас уводит эта книга.

Я сказал об общих, главных мыслях этой главы, давайте теперь разберём её по отдельным стихам.

1Вот, все это видело око мое, слышало ухо мое и заметило для себя.

«Заметило» совершенно не передаёт еврейское слово «табийн», которое здесь употреблено. Оно – производное от слова «бина», которое приблизительно означает «разум». Мы с этим словом очень часто встречаемся в книге Притч Соломоновых, где «бина» – «интеллектуальный разум», способность собрать и расчленить то, что воспринимается, на какие-то категории. Чуть ли не в каждой главе Притч это слово встречается, причем часто противопоставленное слову «хокма» – Божественнвя мудрость. Таким образом, Иов, если можно так выразиться, разбирается, понимает, что с ним происходит. Тут сказано «ухо», «око» – ну, на самом деле, поняло не ухо и не око, а понял ум – это просто такое метафорическое выражение. А что видело око его и слышало ухо его, и что понял ум его? В том-то и дело – ухо и око слышало и видело и разум понял то, что говорят друзья, то есть, банальную картину Бога, такой банальный дружеский шарж на Бога, который он мог бы нарисовать и сам. А вот того самого главного, что с ним происходит, почему и для чего – этого, к сожалению, его ухо не слышало, и око не видело, и он этого не понимает, и именно что хочет от Бога только получить понимание этого.

2Сколько знаете вы, знаю и я: не ниже я вас.

3Но я к Вседержителю хотел бы говорить и желал бы состязаться с Богом.

«Вседержитель» здесь назван еврейским словом «шаддай», что дословно означает «крепкий». Это слово употребляется в Библии, когда надо Бога показать именно как сильного. Здесь подчёркнуто: он с Богом именно как с сильным хочет состязаться. «Состязаться» – это еврейское слово «яках», которое будет ещё несколько раз встречаться ниже, оно означает не «состязаться», как на стадионе спортсмены, а «спорить», причём «спорить» не так, как можно спорить на базаре о ценах на что-нибудь, а именно «спорить в суде» – здесь в этом слове «яках» образ суда уже фигурирует.

4А вы сплетчики лжи; все вы бесполезные врачи.

5О, если бы вы только молчали! это было бы вменено вам в мудрость.

6Выслушайте же рассуждения мои и вникните в возражение уст моих.

Бесполезные – точнее, «негодные врачи», потому что эти врачи лечат не его, они лечат себя. Слова «рассуждения», «возражение» – в них надо внимательно всмотреться. «Рассуждение» – еврейское слово «токеха» – это не просто абстрактное философское рассуждение, оно обязательно содержит в себе элемент упрёка или даже обличения. Возникает вопрос, а кого это он обличать и упрекать собирается? Ответ единственный – Бога. Значит, вот этот верный Богу человек, любящий Бога, человек, который ни за что, ни за какую цену от своей связи с Богом отказаться не хочет, тем не менее, намерен упрекать и обличать Бога. А второе слово – «возражение уст моих» (это слово «рийв», оно ещё несколько раз встречается дальше в этой главе) означает не просто «возражение», а аргумент, выдвигаемый на суде.

7Надлежало ли вам ради Бога говорить неправду и для Него говорить ложь?

Не просто говорить неправду, а употреблено еврейское слово «эвел», которое означает некую порочность, сознательное извращение, то есть, нечто гораздо худшее, чем просто «соврал». То есть, он говорит о том, что их слова – это извращённые слова о Боге, несущие в себе нечто злое, не «тов» – «добро», а «ра» – «зло» (может быть, у них так получилось, потому что их подталкивает дьявол под локоток).

Слова «ради» и «для» – в обоих случаях употребляется еврейская приставка «лэ», она означает и «ради», но означает и «к» (то есть, «надлежало ли вам к Богу говорить неправду, ложь»). Тут не только то, что они за Бога как бы заступаются, оказывая ему медвежью услугу, а то, что ту ложь, которую они говорят о Боге, Бог видит и слышит. Получается, что эти слова не только к Иову обращены, они к Богу обращены – эти лживые слова о Боге же, и естественно, что это, действительно, попахивает неким извращением.

8Надлежало ли вам быть лицеприятными к Нему и за Бога так препираться?

Здесь опять слово «рийв», которое в шестом стихе переведено было как «возражение». Здесь это переведено как «препирательство», но и в том, и в другом случае это судебный спор. «За Бога так препираться» – тут опять употреблена приставка «лэ». И опять непонятно: это их препирательство, этот их аргумент направлен как бы со стороны Бога к противнику Бога, в роли которого, как друзья понимают, выступает Иов, или это препирательство к Богу направлено (то есть, они всеми своими лживыми аргументами, в сущности, Бога укалывают вместо того, чтобы Его, как им кажется, защищать).

9Хорошо ли будет, когда Он испытает вас? Обманете ли Его, как обманывают человека?

Под «испытает» мы обычно понимаем какое-то внешнее испытание, например, человека заставляют путь далёкий пройти, или на гору залезть, или поднять тяжесть, или что-нибудь в этом роде. Но это испытание всегда внешнее, а здесь употреблено еврейское слово «хакар», которое означает «проникает внутрь», исследует, испытает человека изнутри, а не извне.

«Обманете ли Его, как обманывают человека?» – действительно, этот смысл есть у еврейского слова «хатал», которое здесь употреблено, но это слово, имеет и второй смысл – «насмехаться». То есть, эту фразу можно прочесть и так: «Можете ли вы над Богом так насмехаться, как вы насмехаетесь над человеком?». Если так эту фразу прочесть, то возникает такая картина, что Иов воспринимает все эти пустые и не относящиеся к делу слова, которые говорят его друзья, как насмешку над ним самим, над Иовом, но не является ли это одновременно и насмешкой над Богом? Иов же чувствует, что вся эта ситуация важна не только для него, а важна и для Бога, он только не понимает, чем.

10Строго накажет Он вас, хотя вы и скрытно лицемерите.

«Накажет» – это опять слово «яках», которое было в третьем стихе переведено как «состязаться с Богом», а здесь оно переведено как «накажет». Вот насколько еврейские термины многозначны (особенно термины, которые касаются этической сферы), и насколько проблемны бывают эти переводы, потому что переводчик вынужденно выхватывает из всего спектра значений слова какое-то одно, которое ему кажется наиболее правильным, а автор-то, который это написал – он имел в виду весь спектр, всю радугу значений этого слова передать. Так или иначе, и в третьем стихе, и здесь понятно, что Бог будет с ними спорить. То есть, суд (слово «яках» относится к суду) – это будет и суд Бога с ними, и с Иовом.

11Неужели величие Его не устрашает вас, и страх Его не нападает на вас?

Его друзья раньше всё время восхваляют Бога как великого. То есть, у них величие Бога выглядит, как нечто подобное величию какого-нибудь восточного царя, которое вызывает у придворных поэтов желание воспевать ему оды (примерно так Иов это видит). А на самом-то деле, величие Бога для тех, кто по-настоящему его чувствует, а не как эти придворные поэты, должно вызывать в человеке молчание, трепет и желание положить руку на свои уста – что и делает Иов в конце именно потому, что он увидел всё величие Бога.

12Напоминания ваши подобны пеплу; оплоты ваши -- оплоты глиняные.

Тут не совсем понятно, что это за оплоты? Это слово «габ» означает оплоты в совершенно материальном, телесном смысле – как какие-то подпорки либо как позвоночный столб человека.

13Замолчите предо мною, и я буду говорить, что бы ни постигло меня.

Смысл этого стиха: вам нечего сказать, потому что вам нечем пожертвовать. Потому что вы ничего другого сделать не можете, кроме как отстаивать своё благополучное психологическое состояние, в котором вы находитесь. Поэтому отойдите в сторону и уступите место тому, кому есть чем пожертвовать, то есть, ему – Иову. Как он говорит дальше, мало того, что он готов пожертвовать своей жизнью (тем более, что от этой жизни только последнее осталось), но даже душу свою он берёт в руку свою как жертву, приносимую Богу (в следующем стихе).

14Для чего мне терзать тело мое зубами моими и душу мою полагать в руку мою?

Такое ощущение, что он эту душу Богу показывает или даже бросает её Богу – вот Тебе, Господи, моя душа, и делай с ней, что хочешь, но (он говорит об этом в следующем стихе) дай мне смысл происходящего. Он даже уже не требует ни выздоровления, ни возвращения своих детей или своего имущества – всё это как бы мельчает по сравнению с тем, что вдруг перед ним открывается, как какая-то огромная пропасть, бессмысленность того, что с ним происходит. Вот это главная его рана, и он хочет, чтобы эту рану Бог залечил. Те, кто вспоминает об Освенциме, все говорят, что самое страшное – это не голод, не грязь, не побои, и даже не смерть, которая на каждом шагу их ждала, а самое страшное – это бессмысленность всего этого, которая нарочно устроена. Вот так именно были устроены эти лагеря, чтобы ощущение бессмыслицы как можно больше усиливалось в людях, чтобы никакая осмысленная деятельность там было невозможна. Там их заставляли, например, переносить тяжелейшие камни сначала с одного места на другое, а потом назад – дьявол за этой характерной картиной вычисляется, что называется, в одно действие.

15Вот, Он убивает меня, но я буду надеяться; я желал бы только отстоять пути мои пред лицем Его!

«Отстоять» – это опять слово «яках», которое переведено было в десятом стихе как «накажет», а в третьем стихе как «состязаться». Если оставить этот перевод, то понятно – «отстоять в суде», но в каком смысле «перед лицом Его»? Это уже означает отстоять не против Бога в споре с Ним как с противником, а перед лицом Его, как перед Судьёй. Вот как у Иова всё время двойственен образ Бога как противника в судебном споре – оппонента и образ Бога как судьи – всё время одно в другое перетекает.

16И это уже в оправдание мне, потому что лицемер не пойдет пред лице Его!

Оправдание – это слово «иешуа», которое дословно переводится с еврейского как «спасение от Бога», и мы, сегодняшние люди, христиане, читая это в сочетании со словами «пути мои…» пятнадцатого стиха, понимаем, что пути Иова – это пути спасения. Какого спасения? Спасения для него самого? Это уже мелковато звучит по сравнению с масштабом всего, о чём здесь говорится. Это пути спасения для всего мира. Эксперимент, проводимый над Иовом, – это эксперимент над всем человечеством, ставка – это судьба всего человечества. То же самое можно сказать и об Освенциме. Путь спасения, Иешуа, – это путь ко Христу. Отсюда ответ Иову – это Христос. Путь Иова – это путь ко Христу.

17Выслушайте внимательно слово мое и объяснение мое ушами вашими.

Здесь не «объяснение», еврейское слово «ахва» означает «заявление» – «заявление на суде», как бы официальное заявление.

18Вот, я завел судебное дело: знаю, что буду прав

На самом деле, «завёл» – еврейское слово «арак» – означает «что-то расставил в порядке», то есть, он как бы выстроил некую систему аргументации для этого суда с Богом, и дальше он говорит: «знаю, что буду прав». Слово «цадак», «прав», которое здесь употреблено, однокоренное со словом «цадик» и со словом «цдака», оно означает не просто, что он выйдет прав на суде, а что он выйдет праведен на суде – ведь это же лично для Иова – главная проблема. Тут есть проблема общечеловеческая (я о ней всё время говорю), но есть же и личная проблема Иова. Получается, что Бог усмотрел в нём какую-то неправедность (его друзья всё время хотят ему именно эту мысль подсунуть), а что это за неправедность? Вот он и говорит, что докажет на суде, что нет в нём никакой такой неправедности.

19Кто в состоянии оспорить меня? Ибо я скоро умолкну и испущу дух.

Здесь есть два довольно важных переводческих момента. Первое: по-еврейски, на самом деле, сказано: «Кто в состоянии спорить со мной?». Спорить со мной, на суде. Как этот предлог с, со можно понять? Его можно понять в двух смыслах: либо «кто спорит против меня», либо «кто может спорить вместе со мной» (получается – против Бога). Мне ближе именно второе толкование: что ему предъявлять претензии людям, что «никто из них не может спорить со мной», когда он готов спорить с Богом. А другое дело, если он говорит: «я один могу с Богом разговаривать так, как я разговариваю – больше никто другой не может». Действительно, это одна из основных мыслей книги Иова: чтобы разговаривать с Богом так, как Иов, надо попасть в такую ситуацию (ситуацию Освенцима), в какую попал Иов. Это первый момент. А второй момент – «я скоро умолкну и испущу дух», можно перевести и как «если я умолкну, то я испущу дух», то есть, я не могу не говорить, потому что, если я буду всё это держать в себе, то я умру, я лопну. Многие пророки то же самое говорят, и мы читаем совершенно такие же слова пророка Иеремии, который говорит, что если я не выскажу всего того, что во мне кипит, то я лопну.

20 Двух только вещей не делай со мною, и тогда я не буду укрываться от лица Твоего:

21 удали от меня руку Твою, и ужас Твой да не потрясает меня.

Эта мысль была уже Иовом высказана в девятой главе, например (с 34-го стиха), про Бога:

34Да отстранит Он от меня жезл Свой, и страх Его да не ужасает меня,

35и тогда я буду говорить и не убоюсь Его, ибо я не таков сам в себе.

И в десятой главе, в 20-м стихе:

20…отступи от меня, чтобы я немного ободрился.

При всём желании Иова говорить с Богом, если можно так выразиться, «на равных», он понимает, что он не может с Ним говорить на равных, потому что само присутствие Бога – огромное присутствие рядом с ним – давит на него, вызывает в нём трепет. Так и должно быть – это страх Божий, тот самый, о котором говорит книга Притч Соломоновых: «начало Премудрости – страх Божий». Конечно, в Иове есть этот страх Божий, хотя он с Богом и хочет вот так спорить. Потому он и говорит Богу: «я в таком состоянии» – своём, человеческом, как и его друзья, как и мы сами, когда мы ощущаем Бога как огромное и давящее, и трепещем перед Ним – «я не могу Тебе, Господи, сказать всё то, что я должен Тебе сказать, а для того, чтобы я это сказал, Ты, Господи, отними от меня руку Свою». Мало того, что это суд Иова с Богом – для того, чтобы этот суд вообще состоялся, Бог должен оказать Иову какую-то особую милость и как-то открыть Иову его сердце и уста, чтобы он мог говорить. Это, собственно, уже происходит: сам тот факт, что Иов такие слова может Богу говорить, уже означает, что Бог (если можно так выразиться) тяжесть Своей руки от него отнял.

22 Тогда зови, и я буду отвечать, или буду говорить я, а Ты отвечай мне.

Это уже не совсем даже суд, а скорее, диалог.

23Сколько у меня пороков и грехов? покажи мне беззаконие мое и грех мой.

Слово «покажи» однокоренное с еврейским словом «йада», «знание». То есть, речь идёт совсем не о том, что у Иова, наверно, есть какие-то грехи, и пусть Бог ему о них скажет, потому что сам он о них не знает. Ну, скажет и покажет – что толку? Нет, Иов другого хочет от Бога: не просто какого-то знания лично о себе, а знания более глубокого – о природе всего человечества (в которое, конечно, входит и он сам), о том, откуда происходят грехи и беззаконие всего человечества, то есть, в сущности, о роли дьявола, хотя он, опять же, этого слова не знает, и этого образа в его мировоззрении нет. Вот какого знания Иов требует от Бога. И получает в конце книги.

24 Для чего скрываешь лице Твое и считаешь меня врагом Тебе?»

«Скрываешь» (еврейское слово «сатар») – это то же самое слово, которое употреблено в 20-м стихе – «я не буду укрываться от лица Твоего». Такое ощущение, что и Бог может от Иова скрываться, и Иов может скрываться от Бога (я уже говорил об этом механизме психологической самозащиты). И получается, что тот суд, о котором Иов просит, к человеческому суду вообще отношения не имеет, а означает – открытым лицом встать друг к другу: Иов – к Богу, а Бог – к Иову. Не так просто для Иова открыть своё лицо, потому что механизмы психологической самозащиты – это мощнейшие механизмы, и самому человеку отключить их практически невозможно. Но, видимо, и Богу не просто встать лицом к лицу с Иовом. Вот эта мысль – самая трудная. Это основная мысль книги Карла Густава Юнга «Ответ Иову»: что позиция Иова приводит к тому, что в Самом Боге что-то изменилось – Он встал открытым лицом к Иову и вообще ко всему человечеству, и поэтому, из-за этого изменения, собственно, Христос и пришёл, и Богом послан. То есть, в приходе Христа в этот мир играют свою роль и человеческие какие-то события. Мы знаем из Библии какую роль сыграло в пришествии Христа в мир жертвоприношение Авраама – прообраз жертвоприношения Богом Своего Сына ради людей. Если бы этого не было, вообще было бы непонятно как бы дальше всё сложилось, как бы развернулась от века существующая у Бога линия Замысла Божьего, связанная с Христом. Непонятно, как бы она развернулась, если бы Авраам не стал приносить в жертву сына своего Исаака. Но и тут то же самое: если бы Иов просто сдался дьяволу, отказался бы от Бога (как говорит дьявол), перестал бы во что-то верить вообще, принял бы свою судьбу покорно, и умер – тоже непонятно, что бы произошло с линией Замысла, ведущей ко Христу. Мы, конечно, можем сказать: Иов – это же художественная книга, а линия Замысла Божьего, ведущая ко Христу – это реальность! Оно, конечно, так, но книга Иова, хотя и художественная, описывает реалии нашей жизни. Таких Иовов в истории человечества было сколько угодно – тот же Освенцим. Да и мы, бывает, иногда в нашей жизни попадаем в ситуацию, которая близка к ситуации Иова. Всё это реальность, а не выдумка. Иов – это некий образ, объединяющий все эти ситуации, в которые попадает человек, когда он взывает к Богу за объяснением того, почему с ним произошло то или иное несчастье.

25 Не сорванный ли листок Ты сокрушаешь и не сухую ли соломинку преследуешь?

26 Ибо Ты пишешь на меня горькое и вменяешь мне грехи юности моей,

27 и ставишь в колоду ноги мои и подстерегаешь все стези мои, -- гонишься по следам ног моих.

«Гонишься» – это еврейское слово «хака», это, скорее, переводится не «гонишься», а «очерчиваешь какую-то границу» для следов ног моих, за которую я не могу переступить. Но в целом смысл этого довольно сложного стиха примерно такой же, как смысл 138-го Псалма: о том, что Бог за человеком постоянно следит, постоянно видит, и скрыться от Него невозможно.

Из 138-го Псалма.

1 Господи! Ты испытал меня и знаешь. 

2 Ты знаешь, когда я сажусь и когда встаю; Ты разумеешь помышления мои издали.  

3Иду ли я, отдыхаю ли – Ты окружаешь меня, и все пути мои известны Тебе. 

4Еще нет слова на языке моем, – Ты, Господи, уже знаешь его совершенно. 

5Сзади и спереди Ты объемлешь меня, и полагаешь на мне руку Твою. 

6Дивно для меня ведение [Твое], – высоко, не могу постигнуть его! 

7Куда пойду от Духа Твоего, и от лица Твоего куда убегу? 

8Взойду ли на небо – Ты там; сойду ли в преисподнюю – и там Ты. 

9Возьму ли крылья зари и переселюсь на край моря, –  

10.и там рука Твоя поведет меня, и удержит меня десница Твоя. 

11. Скажу ли: «может быть, тьма скроет меня, и свет вокруг меня сделается ночью»; 

12но и тьма не затмит от Тебя, и ночь светла, как день: как тьма, так и свет.

Автор 138-го псалма восхваляет Бога за то, что Он постоянно держит его в поле Своего зрения. Он, видимо понимает это так, что Бог его охраняет, благословляет, и так далее, и у Иова точно та же картина – что Бог держит его в поле Своего зрения, но только у человека, сидящего на мусорной куче, потеряв всё, естественно возникает ощущение, что ничего хорошего в этом нет, что Бог его этим Своим постоянным взглядом, скорее, преследует, чем как-то благословляет и поддерживает.

28А он, как гниль, распадается, как одежда, изъеденная молью.

Кто этот «он», совершенно непонятно. Как бы ни толковать и к чему бы ни относить это слово «он», понятно, что весь этот стих перекликается со словами, которые Иов много раз говорил уже и будет дальше говорить – вообще о человеке как таковом, о роде человеческом, что род человеческий – он как сухой лист, как червяк, как то да сё, и это действительно можно отнести ко всему роду человеческому – такому архетипическому Адаму. Иов говорит в четвёртой главе, в 19-м стихе, об «обитающих в храминах из брения, которых основание прах, которые истребляются скорее моли» – ну, и тут тоже – одежда, изъеденная молью. И это повторяется и у пророков – мысль о том, что человека можно уподобить чему-то распадающемуся. Вот, например, Исайя (51-я глава, 8-й стих): «Ибо, как одежду, съест их моль, и, как волну, съест их червь; а правда Моя пребудет во век, и спасение Моё – в роды родов». Это меня побуждает к тому, чтобы последние слова воспринимать как очередное напоминание Иова Богу о временной, преходящей природе человека, при том, что этот временный, преходящий человек, к которому относится и сам Иов, готов с Богом состязаться. В каком смысле «состязаться»? Требовать от Бога осмысления того, что происходит в этом мире, и тем самым соучаствовать в том, чтобы этот наш мир наполнился смыслом – потому что наполниться смыслом он может лишь в том случае, если ему Бог это даст и напитает мир этим смыслом. Вот такова роль Иова.

Запись 22 Глава 14 21-06-17

Мы продолжаем читать книгу Иова. Сегодня четырнадцатая глава. Это последняя из трёх глав, которыми заканчивается, так сказать, первый тур общения Иова с его друзьями – высказывания каждого из трёх друзей, после которого на каждое высказывание Иов даёт свой ответ. И вот как раз в этих трёх главах (с 12-й по 14-ю), которые мы сегодня заканчиваем, этот ответ Иова – наиболее длинный, наиболее распространённый.

1 Человек, рожденный женою, краткодневен и пресыщен печалями:

2 как цветок, он выходит и опадает; убегает, как тень, и не останавливается.

3 И на него-то Ты отверзаешь очи Твои, и меня ведешь на суд с Тобою?

4 Кто родится чистым от нечистого? Ни один.

5 Если дни ему определены, и число месяцев его у Тебя, если Ты положил ему предел, которого он не перейдет,

6 то уклонись от него: пусть он отдохнет, доколе не окончит, как наемник, дня своего.

7 Для дерева есть надежда, что оно, если и будет срублено, снова оживет, и отрасли от него выходить не перестанут:

8 если и устарел в земле корень его, и пень его замер в пыли,

9 но, лишь почуяло воду, оно дает отпрыски и пускает ветви, как бы вновь посаженное.

10 А человек умирает и распадается; отошел, и где он?

11 Уходят воды из озера, и река иссякает и высыхает:

12 так человек ляжет и не станет; до скончания неба он не пробудится и не воспрянет от сна своего.

13 О, если бы Ты в преисподней сокрыл меня и укрывал меня, пока пройдет гнев Твой, положил мне срок и потом вспомнил обо мне!

14 Когда умрет человек, то будет ли он опять жить? Во все дни определенного мне времени я ожидал бы, пока придет мне смена.

15 Воззвал бы Ты, и я дал бы Тебе ответ, и Ты явил бы благоволение творению рук Твоих;

16 ибо тогда Ты исчислял бы шаги мои и не подстерегал бы греха моего;

17 в свитке было бы запечатано беззаконие мое, и Ты закрыл бы вину мою.

18 Но гора падая разрушается, и скала сходит с места своего;

19 вода стирает камни; разлив ее смывает земную пыль: так и надежду человека Ты уничтожаешь.

20 Теснишь его до конца, и он уходит; изменяешь ему лице и отсылаешь его.

21 В чести ли дети его -- он не знает, унижены ли -- он не замечает;

22 но плоть его на нем болит, и душа его в нем страдает.

Эти жалобы чем-то напоминают 3-ю и 7-ю главу, где Иов тоже призывал смерть как спасение, как отдохновение, и так далее, но обратите всё-таки внимание на разницу интонации этой главы и тех глав. Здесь, в этой главе, интонация намного более поэтическая, и вот именно эта поэтичность интонации приводит к тому, что звучит она немножко иначе – не такой отчаянной горечью, как это было в 3-ей и 7-й главах, не такой безнадёжностью, как это было там, а, скорее, такая печаль (конечно, острая, глубокая печаль), как в пушкинских словах «печаль моя светла», – и эта печаль постепенно просветляется, уже здесь чувствуется это просветление. А в чём просветление? Сквозь печаль, сквозь эту горечь начинает проступать надежда. Не зря, хотя тут говорится «надежду Ты отнимаешь», но, по крайней мере, появляется это слово «надежда» – еврейское «тиква», а раньше-то его не было, раньше вообще о надежде не было и речи. И ещё – эта поэтическая нота (оцените это на слух) интимнее как-то звучит. В ней такое ощущение близости к Богу, такой любовной (я бы сказал) близости – мы говорили, что, несмотря ни на что, Иов любит Бога – вот здесь это, пожалуй, чувствуется больше, чем во всём том, что мы читали раньше. Потому, что все эти разговоры с его друзьями привели к тому, что Иов, с горечью и очень чётко, понял, что ни помощи, ни сочувствия от людей ожидать не приходится. А от кого? От Бога! И поэтому это его как бы подталкивает, открывает его душу, которая, конечно, на Бога обижена, потому что Бог же допустил всё это, что с ним произошло. Тем не менее, сквозь эту обиду всё равно прорывается любовь к Богу. Мы с вами, наверное, и по жизненному своему опыту знаем – это часто бывает и между людьми – что сквозь обиду одного человека на другого прорывается, тем не менее, любовь. И он в этой главе, в отличие от двух предыдущих, вообще о друзьях уже не говорит, не жалуется на них, не критикует их, и так далее. Потому что вот эти три главы имеют некую тенденцию духовного восхождения от разговора с людьми к разговору только с Богом. И это восхождение имеет ещё одну компоненту – расширяется перспектива (как бы горизонт Иова): то он был сфокусирован на самом себе, а тут он, как человек, который поднимается на гору: он уже все несчастья, беды рода человеческого (в том числе, и свои, конечно) рассматривает, фокусируясь не только на них, а включает в свое поле зрения всю тварь – деревья, животных, реки, горы, и так далее. Это, конечно, правильно, потому что это всё творение Божие, и человек, хотя он, наверное, вершина, этого творения, пик его, но вершина айсберга – это часть айсберга, пик горы – это часть этой горы. Причём, он тем самым, как бы расширяя свой горизонт, предвосхищает то, что Бог сделает в конце: покажет ещё более широкую картину – такую огромную панораму Вселенной, которая, на самом деле, и нам-то сегодня великовата (а мы ведь сегодня знаем о Вселенной больше, чем в те времена), а всё равно, даже и для нас эта картина Вселенной несколько непонятна, потому что слишком уж широка – это Божий взгляд на мир, а не человеческий. И вот Иов здесь таким своим расширенным горизонтом, это несколько предвосхищает.

Он употребляет здесь слово «наёмник» применительно к самому себе: «доколе не окончит, как наемник, дня своего». Это слово уже было употреблено в 7-й главе – это еврейское слово «сакир», но оно в этой главе звучит по-другому, потому что эта книга не повторяется, она по спирали восходит, и каждый следующий виток спирали шире и глубже, чем предыдущий. Если в 7-й главе «наёмник» – это просто человек как раб, который выполняет работу, которую он не любит, которая ему не нужна, для него бессмысленна. Его заставляют делать эту работу – ну, куда деться – он её делает и только ждёт с нетерпением, когда наконец-то кончится рабочий день. Вот такая картина, не очень вдохновляющая, тем более, что, конечно, если спросить даже там, в 7-й главе, кто заставляет человека делать эту неприятную работу, то получится, что Бог. А в этой главе он тоже фигурирует как наёмник (конечно, Божий), но в этой главе уже, в работе наёмника появилось ощущение осмысленности, ощущение некоей миссии. Я говорил, что здесь уже прорезается ощущение, Иов начинает ощущать, что он не просто такой несчастный, бедный, ни за что ни про что побитый, а у него есть какая-то миссия по отношению к Самому Богу, он что-то должен Богу сказать или спросить или сделать что-то для Бога. Он сам ещё даже не знает точно, что именно, но в этой главе наёмник – это тот, кто выполняет осмысленную работу, потому что Бог уже использует этого наёмника как Своего соработника. Вот такое изменение в позиции Иова.

В этой главе много вопросительных знаков. Это вообще характерно для разговора Иова с Богом, и эти вопросительные знаки звучат по большей части, как риторические вопросы, на которые ответ заранее известен, и ответ отрицательный. Вот, например: «Кто родится чистым от нечистого?» – и сам же отвечает: «Ни один». Или в 10-м стихе: «человек умирает и распадается; отошел, и где он?» и это звучит так: «Где он?» – «Да нигде нет его». Или вот в 14-м стихе: «Когда умрет человек, то будет ли он опять жить?» – этот вопрос как будто подразумевает ответ: «Да нет, конечно, не будет жить, живёт один раз, а дальше всё – жизнь закончена». Вообще, классическое богословие Ветхого Завета так и говорит: «живёт один раз, и всё закончено». Это в Новом Завете апостол Павел начинает говорить такие странные слова: «Не все мы умрём, но все изменимся». Но это в Новом Завете, а в Ветхом Завете – вот так. Вроде бы вопрос риторический. Чего же спрашивать, когда ответ заранее уже известен! Спроси любого еврейского мудреца, и он тебе ответит (с печалью, конечно), что нет, не будет человек опять жить. А на самом деле, в исполнении Иова, в его устах эти риторические вопросы приобретают совершенно реальный характер. Для друзей ответ очевиден, а для него не так очевиден, и в этом его уникальная особенность. То, что он так пострадал и на мусорной куче сидит, приводит к тому, что он вообще на жизнь начинает смотреть необычным, не банальным взглядом, и для него всё под вопросом. Если он, не знающий за собой греха, это всё претерпел – значит, мир как-то не так устроен, как мы представляем. Значит, всё под вопросом вообще! Если под вопросом то, что праведник от Бога получает благодеяние, а грешник получает от Бога наказание, то тогда, наверное, под вопросом и всё остальное! Умирает человек – и всё? Так ли это? Будет ли он опять жить? Не будет? Эти вопросы, конечно, звучат дерзко с точки зрения классического богословия. Но, тем не менее, Иов в его состоянии вдруг ощущает то, что не ощущают его друзья – что не всё известно об этом Божьем мире, не всё решено ещё. Догмы какие-то, решение каких-то богословских вопросов – кажется, прибиты гвоздями, и всё на своих местах. Нет. Вот, собственно, в этом и дело, ради этого всё и затеяно, чтобы Иов (если можно так выразиться) сорвался с этих «гвоздей», которыми прибиты убеждения большинства других людей.

И в разговоре о Шеоле (с 13-го по 17-й стих, преисподняя – это Шеол), о том, что будет с человеком там, начинает звучать надежда, такая странная и робкая надежда, что есть ещё что-то за этим Шеолом, не просто – попал туда и всё, на том можно ставить точку. Не точку, а точку с запятой! И раз за Шеолом может быть что-то (пока это под вопросом), то, может быть, и за этой бессмысленной и ужасной ситуацией, в которую попал Иов, тоже есть какое-то «за», какой-то смысл? И что он так «ни за что, ни про что» претерпел такие несчастья – может, за этим тоже есть какой-то смысл? Мы-то знаем, что смысл есть, потому что нам даны первые две главы, в которых написано, откуда вообще «ноги растут» у всей этой ситуации. Но Иов-то этого не знает! И вот он постепенно для себя открывает этот смысл, и в этом отношении он на нас, людей, похож. Потому что одно дело, когда мы читаем книгу Иова и нам в первой главе уже рассказано, как оно было на самом деле. А в жизни это ведь не так – мы до всего должны докапываться, догрызаться сами, с трудом, болезненно – примерно так, как Иов. И в этом плане, как и во многих других отношениях, мы с ним как бы резонируем, потому что то, что знает Бог, мы-то не знаем, так и Иов – то, что знает Бог, Иов не знает.

Это об этой главе в целом. Давайте теперь её разберём по отдельным стихам.

1 Человек, рожденный женою, краткодневен и пресыщен печалями

Слова эти, конечно же, напоминают нам 89-й псалом, молитву Моисея – знакомые нам слова, тоже несущие в себе некую светлую печаль:

4.Ты возвращаешь человека в тление, и говоришь: «возвратитесь, сыны человеческие!»

 5Ибо пред очами Твоими тысяча лет, ак день вчерашний, когда он прошел, и как стража в ночи.

 6Ты как наводнением уносишь их; они  как сон, как трава, которая утром вырастает, утром цветет и зеленеет, вечером подсекается и засыхает…


10Дней лет нашихсемьдесят лет, а при большей крепостивосемьдесят лет; и самая лучшая пора их труд и болезнь, ибо проходят быстро, и мы летим.


Если это соединить со словами Иова, то мы даже не заметим, где там «шов», потому что Иов мог бы эти слова Моисея просто повторить. И конечно, в том, как это сказано у Иова – «краткодневен и пресыщен печалями» (причём, он даже не печалями пресыщен тут еврейское слово означает «бедами», несчастьями пресыщен) – тут, конечно, никакой светлой печали ещё нет, но дальше она по ходу этой главы начнёт проявляться – свет надежды сквозь эту печаль и боль.


2 как цветок, он выходит и опадает; убегает, как тень, и не останавливается.

Сказано «как цветок, он выходит и вырастает», а переведено «опадает». На самом деле, там по-еврейски сказано «отрезается». Это разница: опадает цветок сам по себе, а отрезается он кем-то (человеком), для того, чтобы его в букет поставить, и им украсить человеческую жизнь, так что, когда «отрезается», то это делается с каким-то смыслом. Сказано «убегает, как тень» – кто убегает, как тень? По тексту, вроде, грамматически, человек убегает как тень. На самом деле, это ко времени относится – время жизни человека убегает. А человек? А человек никуда ни от кого не убегает. В этом времени он меняется. Это знаменитые слова Гераклита о том, что нельзя дважды войти в одну и ту же реку по двум причинам. Первая причина – что река уже не та, а вторая причина, что ты уже не тот, кто входит в реку – вот здесь эта мысль, что человек уже не тот, каким был, когда второй раз входит в реку. И хотя в этом стихе это звучит как жалоба: человек меняется, и вроде бы это плохо, а лучше бы он не менялся. Давайте задумаемся: а оно, правда, лучше, чтобы человек не менялся? Таков Замысел Божий о человеке, чтобы человек не менялся? Это гора не должна меняться в Замысле Божьем, а человек именно что меняться должен. Человек – динамичное существо, и соработником Божьим он не может быть, не меняясь, потому что Бог Сам чрезвычайно изменчив – притом, что постоянен, конечно, в основном, и равен Самому Себе, но в приложениях Его к нашей земной жизни – чрезвычайно изменчив. Даже в Псалмах сказано: «Вот моё горе – изменение Замысла Божьего». Всё время меняется Замысел Божий, и человек должен с ним синхронно меняться, если он хочет быть соработником Божьим. А если человек стоит на одном месте, как прибитый, то Богу такой соработник не годится.

3 И на него-то Ты отверзаешь очи Твои, и меня ведешь на суд с Тобою?

Тут даже сказано сильнее: «и на такого-то Ты отверзаешь очи Твои!». А что Бог может ответить? Вот дьявол под этим мог бы подписаться: «Да Господи, эти люди – Ты на них посмотри! Ты ими занимаешься, а чего они стоят – черви, пыль такая». А Бог что бы на это ответил? «Да, именно на такого Я отверзаю очи Свои. Именно их, таких быстротечных, Я Сам подгоняю. Отдельных людей подгоняю в их жизни, чтобы они не стояли на месте. И целые народы – еврейский народ, в данном случае, подгоняю в их истории, чтобы они не стояли на месте. Время Мною создано со смыслом. В этом времени и должны происходить все эти перемены, потому что это – Путь Творения, в сущности, это Путь Творения ко Мне. Он протекает во времени». И чтобы этот Путь был возможен, нужно и пространство, и время (говоря языком физики), иначе никакой путь невозможен.

«Меня ведешь на суд с Тобою?» – говорится здесь. А ведь «суд» – это «мишпат», тут такое слово употреблено. Это не просто суд как некий судебный процесс, который должен завершиться приговором. «Мишпат» – это, в сущности, «изъявление Правды Божией». Вообще «мишпат», как и «цдака» – «праведность» – это свойство Бога, которое в этот мир от Бога, так сказать, перетекает. И поэтому можно сказать, что Он Иова ведёт на суд не в том смысле, чтобы судить, а чтобы узнать Божью Правду. А Иов? Он раньше требовал суда с Богом. Что он хотел от этого суда? Неужели, чтобы там Богу объявили приговор? Или даже пусть Иову, в конце концов объявили бы приговор, показали ему, за что это всё с ним произошло, показали бы ему вину, и он бы себя чувствовал справедливо осуждённым преступником. В этом что, какой-то большой смысл есть? Нет, конечно. Иов сам суда хотел не столько ради этого приговора – себе ли, Богу ли – а ради того, чтобы узнать смысл. Он же чувствует, что есть какой-то глубокий, вселенский смысл в том, что происходит. Так вот Бог и ведёт его на этот Свой мишпат – к Своей правде, чтобы Иов это узнал. Он, видимо, чувствует теперь, что это не он, сидя на мусорной куче, стремится на этот суд попасть, а это Сам Бог его взял (пусть даже взял его «за шкирку»), и ведёт Иова туда, к Своему мишпату – к суду, который есть, на самом деле, изъявление Божьей Правды.

4. Кто родится чистым от нечистого? Ни один.

От того, что еврейское слово «итан» переведено как «родится», полностью искажается смысл этого стиха. Получается, что Иов про себя говорит: «Ну, я нечистым родился – а кто из людей чистым родится?». На самом деле, в этом есть своя правда. Давид в своём знаменитом покаянном 50-м псалме так и говорит. Но здесь-то смысл совершенно другой. Слово «итан» не означает «родиться», а означает «делать». То есть, смысл – «кто может нечистого сделать чистым?». Невольно напрашивается встречный вопрос: «Что же, и Бог не может сделать нечистого чистым? А что мы тогда говорим о спасении, об оправдании, о милости Божией, и так далее – разве это не есть вот то самое, о чём здесь спрашивается? Ну да, человеку это невозможно, но неужели это невозможно Богу?». Так этот вопрос Иова и надо понимать – не как утверждение, что, конечно, никто не родится чистым от нечистого, а как настоящий, а не риторический вопрос – «Неужели Ты, Господи, не можешь сделать нечистого чистым (даже если я, Иов, нечистый), и тем самым оправдать меня и всю эту ситуацию разрешить. Это такой намёк, это обращение слабого к сильному – он же не может заставить Бога что-то сделать, он, если можно так выразиться, подходит к Нему с такой вот стороны: неужели и Ты, Боже, не можешь?

5 Если дни ему определены, и число месяцев его у Тебя, если Ты положил ему предел, которого он не перейдет,

6 то уклонись от него: пусть он отдохнет, доколе не окончит, как наемник, дня своего.

Бог положил человеку дни, число месяцев, то есть время. Но если человеку положил время Бог, то, наверно, это время человеческой жизни не бессмысленное, а наполнено смыслом! То, что он говорит «уклонись от него» – это ошибка, которую совершает Иов – пока, до времени. Иов – он тоже ошибается в своих высказываниях. Может, это ошибка, понятная психологически, потому что общение с Богом, когда Бог посадил тебя на мусорную кучу, и через это хочет показать тебе Свою правду, и ты должен в этой ситуации с Ним общаться – в такой ситуации, действительно, можно сказать Богу: «уклонись от меня, и дай хоть отдохнуть – я слабый человек, дай дух перевести». Он уже об этом говорил, и здесь говорит, и дальше. Но если бы Бог уклонился (представим себе), то вся эта ситуация вообще потеряла бы весь свой смысл. Именно в том-то всё и дело, что Бог всё это (дни, месяцы, предел) создал осмысленным образом. Ведь вот эти слова «положил предел, которого он не перейдёт» – это слова из 103-го псалма, где говорится, что Бог морю положил предел, который море не прейдёт. А весь 103-й псалом – это показ красоты и осмысленности всего устроенного Богом нашего мира. Так и тут человек – часть этого мира, и если у моря есть предел, которого оно не прейдёт в пространстве, то у человека есть предел, которого он не прейдёт по времени. Но то, что он ограничен по времени, не мешает человеку быть соработником Божиим. Здесь еще сказано «доколе не окончит, как наемник, дня своего», слово «окончит» – это неточный перевод, более точный перевод – «совершит», причём, «совершит ко благу». То есть, этот наёмник не просто тянет время, чтобы поскорее кончился рабочий день. Он что-то осмысленное делает, и хочет эту свою работу успешно довести до конца, и Бог этого от него хочет. Но, конечно, «довести до конца» за то время, которое ему отведено – за рабочий день. А «рабочий день» – это вся человеческая жизнь, отсюда тут возникает слово «предел».

7 Для дерева есть надежда, что оно, если и будет срублено, снова оживет, и отрасли от него выходить не перестанут.

Надежду Иов в своей ситуации мало в чём видит. И от друзей надежды он не получает. Он черпает надежду из обращения к природе, потому что природа – это тоже часть творения Божьего, и поэтому в природе есть надежда даже для срубленного дерева. Почему бы не быть надежде даже для такого срубленного дерева как Иов, потерявшего и детей, и всё (то есть, его генеалогическое дерево именно что срублено), и сидит он на мусорной куче. Это не значит, что в этой ситуации уже не может быть надежды. Может – вот он к этому приходит.

Ещё здесь сказано: «отрасли от него выходить не перестанут». Слово «перестать» (еврейское «хадал») – ровно то самое слово, которое употреблено в предыдущем, шестом стихе: «пусть он отдохнёт» (пусть он перестанет). Получается в соединении шестого и седьмого стиха, что если бы Бог сделал то, о чём якобы просит Иов (дай мне отдохнуть – от чего отдохнуть? от исполнения Твоей Божьей работы), то это привело бы к тому, что как бы отрасли от пня перестанут выходить, то есть, пень умирает, то есть, это потеря надежды, которую Иов черпает в образе этого пня – вот что стоит за словом «отдых». Поэтому слова с 5-го по 6-й стих, где Иов как бы просит у Бога, чтобы Он оставил его в покое и дал отдохнуть – это психологически понятно: по слабости, и так далее – но глубокой богословской истины в этом нет, и тем, что дальше говорится в этой главе, это уже опровергается. Так эта глава устроена. Это глубокая книга – в ней тезисы выдвигаются, и тут же опровергаются – вот как друзья говорят, и тут же Иов их опровергает. А тут Иов говорит что-то не совсем верное, и тут же сам себя опровергает.

8 если и устарел в земле корень его, и пень его замер в пыли,

9 но, лишь почуяло воду, оно дает отпрыски и пускает ветви, как бы вновь посаженное.

«Замер» – это еврейское слово «имут» – означает «умер». Эти слова можно сказать о человеке. Эти слова подчёркивают, что «пень» – это образ человека. Переводчики перевели это слово как «замер», несколько по-детски считая, что пень не может умереть, он же не животное какое-то. Вода, о которой здесь говорится, – это символ жизни не только для дерева, это символ жизни и для людей, и в Библии много раз это используется. И эту символику воды Христос углубляет, расширяет, говоря в Своих знаменитых словах, в последний день праздника Кущей, когда в Храме совершался некий обряд, связанный с водой: «Кто верит в Меня, у того из чрева потекут реки воды живой». И тут же уточнено, прямо в тексте Евангелия, что это Он о Духе говорил, Которого имели принять верующие в Него. И здесь эта вода для пня – это, конечно, символ чего-то для человека. Символ Духа Святого, Который Животворящий. Мы так и называем: Дух Святой, Животворящий.

10. А человек умирает и распадается; отошел, и где он?

Человек здесь назван двумя разными словами: первое – это «гевер», «сильный» – помните: «сильные и молодые умирают», это из псалма. А «где он?» это «где Адам?», а Адам – это по-еврейски просто «человек», с одной стороны, а с другой стороны, это же «первый человек» (Адам и Ева). На иконе Воскресения, которая в Пасху выносится, изображён Христос, Который как раз Адама (естественно, вместе с Евой) выводит из Шеола. И куда Он их ведёт? Естественно, в Рай – место пребывания Бога. Поэтому на вопрос «Где Адам?» можно ответить, исходя из этой иконы: «Адам в Шеоле, и Адам в Раю – вот где человек». Если под Адамом понимать не конкретного того первого Адама, а человечество вообще, то тогда можно сказать, что человечество одновременно находится и в Шеоле, и в Раю, если можно так выразиться. У Иова нет этих понятий, что Христос взламывает двери ада, но вопрос о посмертии – что в посмертии происходит не с телом, а с духом – уже поставлен. И вопрос этот актуален по сей день. Вы, может быть, и сами себе задавали этот вопрос, и я его много раз слышал от разных людей, и вопрос этот, так же, как и во времена Иова, остаётся очень важным вопросом, задумываясь над которым, мы преобразуем сами себя. Жизнь свою приближаем к Богу, задумываясь над этим вопросом – а что с духом нашим будет после смерти? Ответа нет, но ничего страшного! В книге Иова тоже сплошные вопросы, а ответ, который в конце даёт Бог в виде вот этой непонятной картины, звучит как один огромный вопрос. Так что нас не должно пугать, что у нас вопросы без ответов о том, что в посмертии будет с нашим духом.

11. Уходят воды из озера, и река иссякает и высыхает.

Вода – это символ жизни, поэтому употреблена, как знак окончания жизни. «Озеро» – здесь употреблено слово «ям», которое означает, строго говоря, «море», но иногда этим словом озеро обозначают тоже. (Например, Мёртвое море – «Ям Амелах» – сегодня называют морем, хотя оно, на самом деле, озеро. Но вопрос в том, куда уходят воды, когда высыхает неважно что – озеро или море. Куда уходят воды, когда иссякает и высыхает река? Пропадает, и уходит в никуда? Нет, конечно, они входят в круговорот воды в природе. Когда высыхает море или река, поднимается это всё паром в облака, и где-то проливается опять. То есть, уже здесь есть некий намёк (я не знаю, в какой степени во время написания этой книги представляли себе реально круговорот воды в природе, но мы имеем совершенно точные модели того, как происходят все эти многочисленные круговороты в природе). Мы-то сегодня даём ответ: конечно, уходит, конечно, иссякает и высыхает – и возвращается назад, туда же, вот в этот самый поток. Отображая это в тот богословский контекст, который мы читаем, можно сказать: «возвращается в поток Божьего Замысла о мире». Я не берусь сказать, как это происходит во времени. Мне не очень близки картины колеса Сансары – постоянного возвращения, которые рисуют индусы. Мне кажется, что тут что-то более глубокое и более простое, в каком-то смысле действительно напоминающее естественный природный процесс круговорота воды в природе.

12 так человек ляжет и не станет; до скончания неба он не пробудится и не воспрянет от сна своего.

«До скончания неба не пробудится» – так, значит, когда небо скончается, то он пробудится! Его друзья – богословы того времени – поняли бы это так: поскольку небо никогда не кончится, то человек никогда не пробудится, а всегда в Шеоле будет оставаться мёртвым. Но это риторическое высказывание опять подразумевает со стороны Иова некий вопрос: а, может, небо когда-нибудь окончится, и тогда люди, которые в Шеоле, пробудятся? Мы-то, читая Апокалипсис, видим эту картину, которая ровно так и нарисована: старое небо кончается, начинается Новое небо и Новая земля, и земля отдаёт мёртвых, мёртвые пробуждаются на звук трубы и воскресают. У него получается здесь предчувствие новозаветной картины (как много в книге Иова предчувствия Нового Завета, а вот это, можно сказать, такое предчувствие в эсхатологической, апокалиптической перспективе). Кстати, тут говорится о сне, и это тоже характерно. Пребывание в Шеоле (то есть, смерть) подаётся, как сон. Чем-то это напоминает знаменитый монолог Гамлета «Быть или не быть». «Какие сны приснятся в смертном сне, когда мы сбросим этот бренный шум». То есть, смерть не как что-то окончательное, а как сон, а от сна-то просыпаются.

13 О, если бы Ты в преисподней сокрыл меня и укрывал меня, пока пройдет гнев Твой, положил мне срок и потом вспомнил обо мне!

«Укрывал» – еврейское слово «сатар» – это то самое слово, которое употреблено в предыдущей главе и применительно к самому Иову, и применительно к Богу. А в 20-м стихе тринадцатой главы сказано, что Иов пока что укрывается от лица Божьего (то же самое слово «сатар»). В 24-м стихе тринадцатой главы, наоборот, сказано, что Бог скрывается от Иова: «Для чего скрываешь лице Твое и считаешь меня врагом Тебе?». Эта картина, когда они взаимно друг от друга скрываются, здесь как бы отображена уже не в контексте жизни – не в контексте желаемого, но пока ещё не происходящего диалога Иова с Богом. Не происходящего, потому что они, если так можно выразиться, друг другу пока ещё не открылись: ни Иов – Богу, ни Бог – Иову (как сам Иов это понимает). Здесь этот контекст переносится на картину, когда Иов уже в преисподней, и он там тоже сокрыт («сатар»), но это подразумевает, что когда-то это сокрытое откроется, и начнётся диалог с Богом.

Слово «срок», «хок», которое здесь сказано («положил мне срок и потом вспомнил обо мне») – то самое слово, которое в 5-м стихе переведено, как «предел»: «Ты положил ему предел, которого он не перейдет». Но получается, что здесь, в 13-м стихе, Иов опровергает сам себя: оказывается, что этот предел по времени, этот срок – будет перейдён, когда Бог о нём вспомнит, и воззовёт к нему, как это сказано дальше. Картина, которая по Апокалипсису нам совершенно знакома. Вообще, такое ощущение по всем этим словам, что Иов как бы уже хочет в Шеол (то есть, говорит Богу, что он хочет попасть в Шеол) не столько потому, что эта жизнь ему надоела и он ничего хорошего в ней не видит и хочет от неё отдохнуть, сколько потому что он считает, что, в этом Шеоле находясь, он будет как-то больше участвовать в Замысле Божьем, будет ближе к Богу, что совершенно противоречит классическому еврейскому богословию, потому что по классическому еврейскому богословию в Шеоле как раз нет общения с Богом. Бог над Шеолом, если можно так выразиться, не властен – это отдельная от Него часть мира, и в этом трагедия Шеола, с точки зрения классического еврейского богословия. Иов здесь, как и во многих других отношениях, как бы бросает некий вызов этому классическому богословию, рисуя совершенно обратную картину: что в Шеоле власть Бога над миром, над Замыслом больше, чем в этом мире. Почему он так говорит? Да по очень простой причине – потому что он никак не может понять, уложить в свою голову, как сочетается власть Бога в этом мире с тем, что он, Иов, ничем не согрешивший, попал в эту ситуацию. И дети его, тоже ничего такого чудовищного не совершившие, погибли такой страшной смертью. То есть, его ситуация толкает его к тому, чтобы перенести своё упование на Бога из этого мира в некую перспективу Шеола. А мы бы сегодня сказали – в эсхатологическую перспективу, потому что классическое еврейское богословие Шеол воспринимает, как что-то, что есть сейчас, и навсегда остаётся равным самому себе. А Иов Шеол воспринимает именно как что-то до времени, из чего Бог воззовёт, и можно выйти, воскреснуть, и так далее. Это довольно сильно напоминает то, как и многие из нас (из христиан, в том числе) воспринимают все беды, несчастья и безобразия, которые происходят в нашей жизни. И в нас самих действует этот психологический механизм, что мы переносим свою надежду, своё упование в эсхатологическую перспективу, ко времени Страшного Суда, где Бог на Своём Суде всё восстановит – правду, справедливость, и так далее. Так что этот поворот, так сказать, в ощущениях Иова действителен и по сей день.

14Когда умрет человек, то будет ли он опять жить? Во все дни определенного мне времени я ожидал бы, пока придет мне смена.

Слово «смена» правильнее перевести как «перемена», и это нам напоминает слова апостола Павла «не все мы умрём, но все мы изменимся». А здесь это как бы некая вариация на ту же тему: Иов говорит «мы умрём – и лишь только тогда мы изменимся». Но важно то, что мы изменимся. Важно, как у Павла, как и у Иова, это сочетание темы смерти с темой изменения человека. Понятно, что означает у Павла это изменение: переход в состояние нового тела, новой души (как он сам говорит, что бывает тело душевное, а бывает тело духовное), которые соответствуют новому миру – Новому небу, Новой земле, Новому Иерусалиму. Такой чёткости, конечно, у Иова здесь нет, но есть намёк на это – на то, что вот такая перемена к лучшему возможна после того, как Господь воззовёт его из Шеола.

15.Воззвал бы Ты, и я дал бы Тебе ответ, и Ты явил бы благоволение творению рук Твоих».

Многие комментаторы воспринимают так, что это как бы ответ на суде у Бога. Нет, конечно, это совсем не ответ на суде у Бога, или если это ответ на суде у Бога, то это ответ на Страшном Суде у Бога, то есть, совершенно новозаветная, апокалиптическая картина: «Воззвал бы Ты» – звучит труба, и Бог воззовёт всех мёртвых, и потребует у них ответа, и они будут стоять перед Ним, и будут книги раскрыты, в которых написаны их деяния, и так далее. И мне кажется, что Иов здесь тоже, совершенно за пределами ветхозаветного богословия, рисует эту картину, когда Бог воззовёт его из мертвых, и он Богу даст тогда достойный ответ. А на самом деле для Иова это даже не «когда-то», в неопределённом будущем, когда Бог его из Шеола воззовёт, ведь он уже и сейчас, с точки зрения Иова, одной ногой в этом Шеоле находится. Потому что дьявол его не убил и физически не отправил в Шеол – это связано с тем, что Бог это дьяволу запретил, а так, во всём остальном, Иов уже полумёртв, поэтому он, на самом деле, говорит здесь о себе, почти как о мёртвом.

16. ибо тогда Ты исчислял бы шаги мои и не подстерегал бы греха моего;

17. в свитке было бы запечатано беззаконие мое, и Ты закрыл бы вину мою.

Этот стих по разным причинам труден для перевода. Одна причина в том, что грамматическая форма, которая здесь употреблена, в русском языке передана как сослагательное наклонение, а её можно передать как изъявительное наклонение и настоящее время: «Ты исчисляешь грехи мои, не подстерегаешь греха моего». Слово «подстерегаешь» – о нём тоже хочу сказать. Это еврейское слово «шамар» – «сторожишь». А сторожить-то можно по-разному: можно сторожить в смысле «подстерегать», а можно «сторожить от греха». Бог, как сторож от греха, чтобы не совершался этот грех. И дальше (тоже читая, как настоящее время): «в свитке запечатано беззаконие моё, и Ты закрываешь вину мою». Но так или иначе, если это связать с эсхатологической картиной, которая нарисована в предыдущих стихах, то, чуточку отходя от конкретной грамматики того, что здесь сказано, понятно, что здесь речь идёт о грехе. Что может сказать Иов в этой эсхатологической перспективе о грехе? При том, что он за собой греха не знает, твёрдо на этом стоит (он не говорит, что на нём греха нет, он говорит «я его не знаю, как я могу признаваться в том, чего я не знаю? это означало бы солгать. Неужели я буду лгать Богу?». Такая его позиция. Да, но это о его личных грехах идёт речь. А о первородном грехе? О грехе, лежащем в самой природе человека, который называется в еврейском богословии «эц-ха-ра» – семя зла, которое находится в человеке? По нашим современным христианским понятиям, главное, что Христос сделал (Спасение), – это то, что Он ветхого Адама (как пишет апостол Павел) от этого первородного греха исцелил, открыл ему путь к выходу из состояния первородного греха – путь, который до этого был запертой дверью. Теперь это открытая дверь, и можно выйти. Я думаю, что здесь вот об этом идёт речь. Иов говорит сразу как бы о двух смыслах понятия «грех»: о своём личном грехе (который, может быть, где-то и есть, но он запечатан, и Иов его не знает). И о первородном грехе, который, конечно, в людях есть, но в этой эсхатологической перспективе Бог его снимет.

18Но гора падая разрушается, и скала сходит с места своего;

19 вода стирает камни; разлив ее смывает земную пыль: так и надежду человека Ты уничтожаешь.

До этого он говорил о дереве, которое (даже когда оно срублено) воскресает. А почему оно воскресает? Потому что в природе есть энтропия (разрушение). Неживое этой энтропии, конечно, подвержено. И даже горы стираются в пыль. И мы сегодня сидим на каких-то былых палеозойских горах, которые здесь были четыреста миллионов лет назад. Но живое с этой энтропией борется, и побеждает её, как то дерево. То есть, на природу можно посмотреть в двух этих аспектах: как на некое безнадёжное сползание куда-то в ничто (возрастание энтропии), и как на борьбу с энтропией и воскрешение – то, что что нам являет живая природа, дерево, и так далее. Возникает вопрос: а для духа что ближе? Иов нам приводит пример и того, и того. И опять это такой большой вопросительный знак – что ближе к духу человека: постоянное, так сказать, размывание, распадение, сползание куда-то – или постоянная борьба и воскрешение?

На слова «надежду человека Ты уничтожаешь» возникает вопрос: а что, собственно, Иов здесь понимает под «надеждой человека»? Если он понимает под надеждой человека, скажем, надежду на будущее воскрешение – то он сам только что сказал, что Господь не только не уничтожает, а в каком-то смысле это обещает. Если под надеждой понимать надежду на то, что вот эта жизнь на этой земле продлится бесконечно, и будет у нас здесь, на этой земле, «майский день, именины сердца», всё на этой земле будет хорошо – то сказать, что Бог уничтожает эту надежду, было бы несправедливо, потому что Бог такую надежду никогда человеку не давал, люди сами себе это придумали. Ну, мы же помним: коммунизм – это будущее всего мира, всё у нас будет хорошо, каждому по потребностям, от каждого по способностям, и так далее – такая, как говорится, утопическая картина. Но нельзя сказать, что Бог это уничтожает, потому что Он этого не давал. Но это всё не главная надежда (и даже надежда на воскресение в контексте Иова – это не главная надежда). А главная надежда – это надежда на осмысленность существования человека. И вот эту надежду Бог не только не уничтожает, а Он – единственный источник этой надежды, Он её даёт. Поэтому слова Иова «надежду человека Ты уничтожаешь» надо понимать, как риторический вопрос, где Иов Бога как бы спрашивает, как такой подданный Великого Царя: «и надежду человека Ты уничтожаешь, да?» – в надежде на то, что Он ему ответит: «Нет-нет, конечно, не уничтожаю. Ты надейся, всё правильно, и надежда твоя сбудется». Собственно, Иов на то и надеется, что эта его надежда не будет уничтожена, что она не пустая, что она с ним (это надежда в надежде, если можно так выразиться).

20 Теснишь его до конца, и он уходит; изменяешь ему лице и отсылаешь его.

Слово «теснишь» – это неточный перевод того, что правильнее перевести как «одолеваешь» его. А что значит, что Бог одолевает человека? Что Он с человеком делает? Убивает его, что ли? Нет. Бог двигает его с той точки, где человек желает находиться в неподвижности. Причём иногда такими неприятными человеку способами – просто толкая его – двигает его на миссию, на исполнение Замысла Божьего об этом человеке и обо всём человечестве – ровно то, что происходит с Иовом. Да, Бог его теснит, Бог его одолевает, потому что Он его подталкивает туда, куда сам Иов не пошёл бы ни за что, так, как и его друзья – они не собираются в непознанное пространство, в непонятную близость с живым Богом, где они просто висят в пустоте, не зная даже, на что опереться – на какие догмы, на какое богословие. Бог Иова туда вытолкнул – вот что означают эти слова «теснишь его до конца». А «отсылаешь его» – это слово можно перевести по-другому: «посылаешь его» – да, посылает его, действительно, на миссию. «Изменяешь ему лицо» – это опять это слово о перемене, смене – то, о чём мы с вами говорим: сотрудничество, соработничество человека с Богом подразумевает постоянные перемены.

И, наконец, последние стихи:

21 В чести ли дети его -- он не знает, унижены ли -- он не замечает;

22но плоть его на нем болит, и душа его в нем страдает.

«Душа его в нем страдает» правильнее перевести как «душа его в нём жалуется». То есть, это он после разговора о судьбе человека во вселенском масштабе опять возвращается к самому себе, к своему положению. Ну, это понятно, это естественно, с этого всё и началось. Причём, он до этого говорил всё время о человеке в Шеоле, то есть, о человеке в смерти, в посмертии, а здесь эта его картина как бы накладывает два слоя друг на друга: человека умершего, и человека живого, но находящегося в таком положении, как Иов. Почему накладывает? Потому что он сам, как я уже говорил, находится именно в этом положении – человек живой, и при этом уже одной ногой стоящий в Шеоле. Вот отсюда, от этой двойственности его положения, и вся интонация этой главы, которая, с одной стороны, содержит в себе искорки надежды, а с другой стороны, вся, тем не менее, выдержана в интонации печали, пусть постепенно и просветляющейся, но всё же печали – от того, что Иов одной ногой уже в Шеоле, а другая нога – он нигде не стоит этой ногой, он её занёс, чтобы куда-то её поставить – не в этот мир, а куда? Куда-то ближе к Богу поставить эту свою вторую ногу. В этом весь смысл, весь сюжет этой книги – то, как Иов переносит эту свою ногу туда, к Богу.


Запись 23 Глава 15 05-07-17

Сегодня у нас 15-я глава. Эта глава начинает, так сказать, второй круг разговора Иова с его друзьями. В первом кругу, начиная с четвёртой главы, в которой выступал Елифаз, и затем продолжая речами Вилдада и Софара в последующих главах, они высказались по первому разу, а сейчас начинается второй круг, в котором на каждое выступление друзей Иов опять отвечает своими словами. Для нас значение этих споров важно потому, что мы, часто того сами не замечая, попадаем в позицию друзей Иова. А эта позиция – не то, что позиция каких-то плохих людей, злых или безбожных, – нет, они очень даже богобоязненные люди, но только вот они всё время защищают свою, привычную им картину мира. А ситуация, в которую попал Иов, опровергает эту картину мира. Эта картина, может быть, и достаточна для друзей Иова, которые благополучны, а для Иова она недостаточна, она просто взорвана тем, что с ним произошло. Свойство защищать свою привычную картину мира – иногда, что называется, любой ценой – это вообще свойственно всем людям, и нам тоже. И мы часто, когда пытаемся что-то понять о Боге, когда Библию читаем, когда с другими людьми общаемся – мы очень часто закрываем себя сами от чего-то нового, непривычного, неприятного даже, во всяком случае, трудного для понимания, что нам подбрасывает (если можно так выразиться) другой человек, а то и Сам Бог. А Он обязательно подбрасывает, потому что Бог нов всегда, вечно, Он жив, Он парадоксален, и, конечно, ни в какую таблицу умножения, как бы мы этого ни хотели, не укладывается. Но и люди, с которыми мы в жизни общаемся, – так же, ведь человек не зря образ и подобие Божие, в нём очень много этой парадоксальности, непредсказуемости, удивительного. В Библии много встречается таких мест, где библейские авторы человеком восхищаются именно в силу его удивительности и неожиданности. Казалось бы, чем восхищаться в человеке: он полон грехов, как правильно в этой главе скажет Елифаз Феманитянин. А тем не менее, авторы Библии восхищаются, и, можно точнее сказать, удивляются человеку. А ведь Библия – Боговдохновенная книга, и надо сказать, что Сам Бог, в каком-то смысле, удивляется этому Своему творению. Как прямо сказано в первой главе Библии, чтобы у нас никаких сомнений не было, Он, глядя на всё Свое творение (на горы, воды, животных), говорит: «Хорошо», а глядя на человека, говорит: «Хорошо весьма». А дьявол Ему пытается доказать обратное: что все эти люди, на самом деле, от тараканов ничем особенно не отличаются, и совершенно неоправданно такое внимание, какое Бог им оказывает, такие большие надежды, которые Бог с ними связывает, и вера Бога в их будущее – в то, что люди многое могут, и конкретно, вот этот Иов многое может. Мнение дьявола очень простое: стоит коснуться его (Иова) каким-нибудь несчастьем – и всё, он превратится в такого таракана. Не думайте, что эта точка зрения дьявола – это чисто дьявольское измышление и клевета. Да, дьявол, конечно, клеветник (слово «дьявол» в переводе с греческого и есть «клеветник»). Но я всегда сравниваю то, что сказано в книге Иова, с опытом Освенцима – вообще, с опытом всей этой эпохи, всех этих ситуаций, когда люди попадали в невыносимые условия, под невыносимое давление всех этих «внешних структур». Мне это сейчас очень близко, потому что только неделю назад я был в Освенциме и доклад делал об Освенциме на конференции, с которой приехал. И в этом докладе, между прочим, как раз ссылался на книгу Иова, потому что, чтобы понять человека, который попадает под страшное давление обстоятельств, книга Иова очень полезна. Во-первых, она очень четко показывает роль дьявола в этом процессе, а у нас, как у людей верующих, наверное, не должно вызывать сомнений, что такие вещи, как Освенцим, как вся история фашизма – такое без вмешательства дьявола и состояться бы не могло, это всё его работа. А во-вторых, там, в Освенциме, не только все эти эсэсовцы, палачи подверглись распаду своей человеческой структуры, но и узники, люди, которые вчера, вероятно, вели праведный образ жизни – они, попав в барак на нары, стали бороться за выживание, потому что, действительно, там какой-нибудь кусок хлеба – это вопрос жизни и смерти, об этом много написано самими выжившими в Освенциме. Казалось бы, этот опыт как раз и подтвердил точку зрения дьявола из книги Иова – что человека легко превратить в ничто, в пыль (как товарищ Берия выражался – «в лагерную пыль»). С моей точки зрения, даже этот страшный опыт Освенцима не доказал правоты дьявола, не доказал, что человека можно превратить в таракана, пыль, во что угодно – потому что там были и другие опыты, совершенно обратные. Вам, наверное, знаком опыт матери Марии Скобцовой, которая сама пошла в газовую камеру, поменявшись номерами, куртками с какой-то молодой девушкой, которую она хотела таким образом спасти. Об этом у нас в стране почти все знают. Да и многое другое – всё-таки даже Освенцим не опроверг веру Бога в людей. И книга Иова о том же самом. Ситуация, в которую попал Иов, собственно, и есть ситуация Освенцима, только там не некая дьявольская социальная организационная структура под названием «Третий рейх», «концентрационный лагерь», а просто сам дьявол, лично, коснулся Иова своей убийственной рукой, превратил почти в ничто. И вот Книга Иова нас учит, что Иов выстоял. Но за счет чего он выстоял? За счёт того, что он не принял эту ситуацию как что-то, само собой разумеющееся, как этого хотели бы от него друзья, которым, наверное, в их благополучном положении, и естественно было так себя вести. Но Бог-то хочет от людей другого, потому что на кону стоит не просто благополучное существование – на кону стоит нечто вселенского масштаба: спор Бога с дьяволом о людях.

После такого введения давайте прочтём эту главу.

1 И отвечал Елифаз Феманитянин и сказал:

2 станет ли мудрый отвечать знанием пустым и наполнять чрево свое ветром палящим,

3 оправдываться словами бесполезными и речью, не имеющею никакой силы?

4 Да ты отложил и страх и за малость считаешь речь к Богу.

5 Нечестие твое настроило так уста твои, и ты избрал язык лукавых.

6 Тебя обвиняют уста твои, а не я, и твой язык говорит против тебя.

7 Разве ты первым человеком родился и прежде холмов создан?

8 Разве совет Божий ты слышал и привлек к себе премудрость?

9 Что знаешь ты, чего бы не знали мы? что разумеешь ты, чего не было бы и у нас?

10 И седовласый и старец есть между нами, днями превышающий отца твоего.

11 Разве малость для тебя утешения Божии? И это неизвестно тебе?

12 К чему порывает тебя сердце твое, и к чему так гордо смотришь?

13 Что устремляешь против Бога дух твой и устами твоими произносишь такие речи?

14 Что такое человек, чтоб быть ему чистым, и чтобы рожденному женщиною быть праведным?

15 Вот, Он и святым Своим не доверяет, и небеса нечисты в очах Его:

16 тем больше нечист и растлен человек, пьющий беззаконие, как воду.

17 Я буду говорить тебе, слушай меня; я расскажу тебе, что видел,

18 что слышали мудрые и не скрыли слышанного от отцов своих,

19 которым одним отдана была земля, и среди которых чужой не ходил.

20 Нечестивый мучит себя во все дни свои, и число лет закрыто от притеснителя;

21 звук ужасов в ушах его; среди мира идет на него губитель.

22 Он не надеется спастись от тьмы; видит пред собою меч.

23 Он скитается за куском хлеба повсюду; знает, что уже готов, в руках у него день тьмы.

24 Устрашает его нужда и теснота; одолевает его, как царь, приготовившийся к битве,

25 за то, что он простирал против Бога руку свою и противился Вседержителю,

26 устремлялся против Него с гордою выею, под толстыми щитами своими;

27 потому что он покрыл лице свое жиром своим и обложил туком лядвеи свои.

28 И он селится в городах разоренных, в домах, в которых не живут, которые обречены на развалины.

29 Не пребудет он богатым, и не уцелеет имущество его, и не распрострется по земле приобретение его.

30 Не уйдет от тьмы; отрасли его иссушит пламя и дуновением уст своих увлечет его.

31 Пусть не доверяет суете заблудший, ибо суета будет и воздаянием ему.

32 Не в свой день он скончается, и ветви его не будут зеленеть.

33 Сбросит он, как виноградная лоза, недозрелую ягоду свою и, как маслина, стряхнет цвет свой.

34 Так опустеет дом нечестивого, и огонь пожрет шатры мздоимства.

35 Он зачал зло и родил ложь, и утроба его приготовляет обман.

В этой главе масса сложных словесных оборотов, которые можно и так прочесть, и этак прочесть. Её по отдельным стихам надо разбирать детально, и это в следующий раз. А сейчас я хотел бы поговорить об общем смысле этой главы, об основных её идеях.

Естественно, продолжается диалог Иова с друзьями. Елифаз уже однажды выступал в четвёртой и пятой главе, и в этой главе он в каких-то аспектах продолжает и развивает те свои аргументы и мысли, которые он уже высказывал в своём первом выступлении. Во-первых, это то, что дистанция между человеком и Богом огромна и непреодолима. Вот хотя бы слова восьмого стиха: «Разве совет Божий ты слышал и привлек к себе премудрость?». Совет Божий с ангелами – это где-то там, на небесах, а ты, Иов, здесь, на земле. Или четырнадцатый и пятнадцатый стихи: «Что такое человек, чтоб быть ему чистым… Вот, Он и святым Своим не доверяет, и небеса нечисты в очах Его» (это о Боге говорится). Но надо сказать, что эта мысль об огромной, непреодолимой дистанции между человеком и Богом в этой главе немножко по-другому повёрнута, чем в четвёртой и пятой главах. Там это был аргумент для того, чтобы Иов смиренно принимал все дела Божии. Поначалу так и сам Иов говорит во второй главе: ну, что – мы добро от Бога будем принимать, а зло не будем принимать? Это, между прочим, он неправильно говорит: Бог не этого от него хочет. Но развитие Иова начинается вот с этой точки, которая более или менее соответствует тому, что ему в четвёртой и пятой главе говорит Елифаз – что надо всё от Бога принимать, потому что Он от нас далеко, высоко, мы не можем понять Его дела, и так далее. Здесь, в этой главе, мысль об огромной дистанции между Богом и человеком повёрнута несколько другим боком – не к тому, чтобы принимать смиренно все дела Бога, а к тому, что из-за этой огромной дистанции порыв Иова к Богу и бессмыслен, и даже неблагочестив: не нужно человеку стремиться преодолеть эту дистанцию между собой и Богом – она непреодолима. С точки зрения христианства, это просто анти-христианство. Христианство на том и стоит, что эту дистанцию Сам Бог преодолел, так захотел – послать к нам, в этот наш мир, Своего Сына, соединив людей с Собой в Сыне Своём Иисусе Христе. Так что позиция Елифаза, может быть, выглядит и разумной (ну да, конечно огромная дистанция между человеком и Богом), а смотрите, к каким неправильным выводам она ведёт! Вся Книга Иова нас учит тому, сколько подвохов в богословии, и как нам надо их избегать.

Это первый пункт того, как Елифаз развивает свои мысли. Второй пункт – это то, что Иов грешен тоже, потому что грешны все люди. Елифаз об этом говорил в деликатной форме в четвёртой и пятой главе: «Ну, Иов, все же люди грешны, и ты, наверно, не без греха». Там он говорил это деликатно, а тут он говорит, как гвоздь забивает. Причём он инкриминирует Иову в этой главе не то, что Иов что-то не так совершил (например, нарушил какую-то из Десяти Заповедей). Елифаз совсем не об этом ведёт речь, а о том, что главный грех Иова – то, что он так говорит о Боге. Как он смеет так говорить! Так дерзко, так нагло – как будто он туда, к Богу в небеса, ногой дверь открывает – это ужасный грех! (Ну, конечно, легко быть благочестивым, когда ты не на мусорной куче сидишь). И в развитие того, что он теперь рассматривает Иова, как беззаконника, он рассказывает целую историю о нечестивом, начиная с 20-го стиха до самого конца главы. Это некая картина беззаконника, нечестивого, которая вроде бы абстрактно нарисована, как о «ком-то», а на самом деле в ней прямые намёки на Иова. Дома обречены на развалины («И он селится в городах разоренных, в домах, в которых не живут, которые обречены на развалины…. Так опустеет дом нечестивого») – а чей дом опустел? дом Иова – это один намёк. Другой намёк – 29-й стих: «Не пребудет он богатым, и не уцелеет имущество его» – а это то самое, что с Иовом произошло. И дальше: «и не распрострется по земле приобретение его». «Приобретение» можно понимать, как «имущество», а можно как «потомство», и в 30-м стихе прямо говорится о потомстве: «отрасли его иссушит пламя», и в 32-м стихе: «и ветви его не будут зеленеть». Это как бы ветви генеалогического древа, то есть, потомки Иова. Елифаз вроде не говорит конкретно «ты, Иов», а на самом деле это, конечно, намёк на него, то есть, получается, что Иов и есть тот грешник, о котором здесь говорится. Отличие этого рассказа о беззаконниках от тех рассказов, которые были раньше, в частности, у Елифаза в 4-5-й главах – что главный грех Иова – то, что он с Богом ведёт себя так фамильярно. Раньше он под совершенно другим углом говорил: о беззаконных действиях, которые Бог наказывает.

И третий пункт, продолжающий линию первого выступления Елифаза. Как и все остальные друзья, он, в сущности, отказывается Иова понимать, потому что Иов рвётся за пределы привычного, спокойного, логичного богословия. Как многие современные богословы замыкаются в «богословии до Освенцима», так же и Елифаз себя нарочито замыкает, говоря языком этой книги, в «богословии до Иова», потому что так спокойнее, потому что, к сожалению, такова природа человека, привычные жизнь и картины мира человек всегда защищает.

Это о том, как Елифаз продолжает и развивает свои тезисы из первого выступления, которое было в 4-й и 5-й главах. Но, помимо этого, у Елифаза и его двух друзей, Вилдада и Софара, есть некая, если можно так выразиться, общая платформа, которая тоже проявляется в том, что говорит здесь Елифаз. Вот я об этой общей платформе хотел бы сказать. Первый пункт этой общей платформы – то, что они считают, что Иов претендует на какую-то особую мудрость, а никакой особой мудрости у него нет и не может быть. Она зато есть у них, потому что они опираются на традиционное, вековое, освящённое многими поколениями богословие Израиля. Хотя они вроде бы в этой книге поданы не как израильтяне, а как люди, которые примыкают к Израилю и этнически, и географически с юго-востока, но на самом деле, автор, естественно, израильтянин, и всё его богословие и богословие его героев – это еврейское богословие. Вот эти слова.

2 станет ли мудрый отвечать знанием пустым и наполнять чрево свое ветром палящим,

3 оправдываться словами бесполезными и речью, не имеющею никакой силы?

7 Разве ты первым человеком родился и прежде холмов создан?

8 Разве совет Божий ты слышал и привлек к себе премудрость?

9 Что знаешь ты, чего бы не знали мы? что разумеешь ты, чего не было бы и у нас?

10 И седовласый и старец есть между нами, днями превышающий отца твоего.

17 Я буду говорить тебе, слушай меня; я расскажу тебе, что видел,

18 что слышали мудрые и не скрыли слышанного от отцов своих.

Вот такая позиция. Иов над ними раньше смеялся, что «у вас одних мудрость». Но они и на самом деле так считают, причём не потому, что они сами такие умные, а потому, что они опираются на этот традиционный, общепринятый базис, и так далее – а ведь это и до сегодняшнего дня проходит через все религии. Не Елифаз в этой главе впервые выдвигает этот тезис, а он проходит сквозной линией через всю аргументацию всех друзей. Вот тот же Елифаз, например, в пятой главе, в 27-м стихе: «Вот, что мы дознали; так оно и есть: выслушай это и заметь для себя» – какая уверенность в себе! А вот Вилдад в восьмой главе с 8-го стиха: «спроси у прежних родов и вникни в наблюдения отцов их; а мы – вчерашние и ничего не знаем, потому что наши дни на земле тень. Вот, они научат тебя, скажут тебе и от сердца своего произнесут слова». Вилдад здесь не говорит «в нас мудрость», он говорит «в них мудрость, в наших отцах», но, на самом деле, это просто лёгкий флёр на их уверенности, что, поскольку они опираются на мудрость своих отцов, то они и есть носители этой мудрости, а Иов – это такой нахальный самозванец, который что-то такое новое пытается придумать. И Софар тоже так считает (11-я глава, с 5-го стиха): «если бы Бог возглаголал и отверз уста Свои к тебе и открыл тебе тайны премудрости, что тебе вдвое больше следовало бы понести! Можешь ли ты исследованием найти Бога? Можешь ли совершенно постигнуть Вседержителя?». Когда это читаешь, то невольно возникает вопрос: а ты, Софар, можешь ли ты совершенно постигнуть Вседержителя? Что же ты от Его имени выступаешь?

Второй пункт общей платформы – что они все крики Иова, действительно дерзкие его слова к Богу, воспринимают не как крик отчаяния, не как крик человека, находящегося на краю, а как проявление гордыни. А гордыня – это же грех, мы в христианстве говорим, что это самый страшный грех, потому что это базовый грех дьявола, с которого вся дьявольщина и началась. Вот Елифаз Иова обвиняет в гордыне:

4 Да ты отложил и страх и за малость считаешь речь к Богу.

12 К чему порывает тебя сердце твое, и к чему так гордо смотришь?

13 Что устремляешь против Бога дух твой и устами твоими произносишь такие речи?

26 устремлялся против Него с гордою выею, под толстыми щитами своими;

27 потому что он покрыл лице свое жиром своим и обложил туком лядвеи свои.

Это намёк на Иова как некоего нечестивого. Для объективного читателя видно, как они несправедливы к Иову: какая тут гордыня? – человек сидит на мусорной куче. Какой там жир – это их можно обвинить в том, что у них сердце зажирело, а никак не его! Но главная ошибка в том, что они (а в этой главе конкретно Елифаз) обвиняют Иова в том, что он кричит против Бога – а он кричит не против Бога, а к Богу, он Бога вызывает, призывает этим своим криком к большему сближению, к преодолению той самой дистанции. И точка зрения, что дерзкие слова Иова – это проявление гордыни – это не один Елифаз, это их общая платформа. Вот, например, как говорит Вилдад в восьмой главе: «долго ли ты будешь говорить так? слова уст твоих бурный ветер!». А вот как говорит Софар в одиннадцатой главе: «разве на множество слов нельзя дать ответа, и разве человек многоречивый прав? Пустословие твое заставит ли молчать мужей, чтобы ты глумился, и некому было постыдить тебя?». «Глумился» – даже странно читать, как друзья, которые должны бы хорошо знать Иова, могут так ошибаться, и так полностью неправильно интерпретировать психологию того, почему он так говорит. А ошибаются они потому, что они (увы!) заботятся не столько об Иове, сколько о самих себе, о самоутешении, не об утешении Иова, не о том, чтобы помочь Иову вот это чудовищное, что с ним произошло, уложить в какую-то осмысленную картину, а о сохранении своей картины мира. Иов же смысла хочет. То, что он страдает, – это факт, но он хочет, чтобы это страдание хотя бы было не бессмысленным.

И третий пункт их общей платформы, который ярко проявляется в 15-й главе: Бог воздаёт беззаконным по их грехам, по их делам – наказывает их. Вторая половина 15-й главы – это картина такого наказываемого беззаконного. Насколько верна такая картина? Допустим даже, что она верна. И – что? Иову какое в этом утешение? Зачем они это Иову говорят? Вот и получается, что эта важная часть их платформы – это вообще не об Иове забота, а о том, чтобы утешить самих себя, сохранить свою картину мира.

Я говорил до сих пор о том, что Елифаз говорил в пятнадцатой главе, продолжая то, о чём говорилось раньше. Но в этой главе есть и новое. Первое –то, как изменилась интонация Елифаза. В первом круге их диалога Елифаз – самый мягкий. Он, видимо, самый старший из них, поэтому он и начинает диалог первым: в понятиях того времени не может младший говорить первым, первым обязан говорить старший. И он начинает так мягко. А здесь он всю свою мягкость отбросил и подхватывает довольно агрессивную риторику Вилдада и Софара, которая и дальше будет продолжаться – они все соединятся в такой хор, который в Иова выпускает стрелы словесных уколов.

Второй пункт. У Елифаза в первом его выступлении (как и у двух других друзей) была мысль о том, что Иову надо потерпеть, потому что, хотя жизнь богата всякими поворотами (бывает, что какое-то несчастье и праведника постигает), но в итоге всегда беззаконный будет наказан, а праведнику будет воздано благое по его праведности. И Иова они призывали к этому: потерпи, Иов, ты же праведен (ты сам говоришь, что праведен, и мы тоже не отказываем тебе в праведности) – тебе Бог, в итоге, когда-то и воздаст. А пока – ты посиди на мусорной куче. А здесь, в этой главе, тезис о том, что Иов праведен, уже забыт. Иов уже рассматривается просто как грешник, который противится Богу, причём, противится Богу – словом (как сказано в 13-м стихе: «Что устремляешь против Бога дух твой и устами твоими произносишь такие речи?»), а это ещё хуже, чем обычные грешники, которые нарушают заповеди какими-то поступками, то есть, делом противятся Богу. Об этих грешниках говорится в 25-м стихе, что они тоже противятся («простирал против Бога руку свою и противился Вседержителю»), но это как бы обычные, бытовые грешники – это ещё ладно, а вот Иов, который грешит словом, – это совсем плохо и неприемлемо, и он самый страшный грешник. И потом, раньше они его считали праведником, который в итоге получит от Бога утешение – а здесь что они говорят про утешение? «Разве малость для тебя утешения Божии?» Какие это, интересно, «утешения Божии»? А это, на самом деле, не Божии утешения, а те слова, которые они сами же ему и говорят, других утешений у него пока не было – только их слова. А про их слова Иов скажет в следующей главе: «жалкие утешители все вы». Вот это второе – перемена позиции в отношении к Иову: уже не как к праведнику, а как к грешнику.

Третье – впервые в этой главе появляется то, что можно назвать рефлексией, оборачиванием всех этих богословских концепций на самих себя. Какие-то из слов друзей Иова, которые задуманы как укол Иову, могут быть обёрнуты с гораздо большим основанием на них самих. Вот это то, что называется «рефлексия» – такой стандартный психологический термин: когда мы думаем «а что я сам думаю о себе? А правильно ли я думаю о себе? А что этот человек думает обо мне? А правильно ли он думает обо мне? А я что думаю об этом человеке и правильно ли я думаю об этом человеке?» – вот весь этот набор – это рефлексия. Она здесь впервые появляется как некая мысль о том, что друзьям Иова неплохо бы задать себе вопрос: «Мы Иова обвиняем, а мы-то сами?». Причём, этот вопрос в этой главе у Елифаза не возникает. Елифазу и в голову не приходит: «А я имею право всё это говорить? Я правильно всё это говорю? Какие у меня основания всё это говорить?». Такого вопроса у него нет. Но это же художественное произведение, и автор книги так строит текст, что нам, читателям, намёком подсказывает: «А вы вот подумайте, он сам-то имеет право так говорить? Эти все его упрёки Иову не с большим ли правом могут быть к нему самому отнесены?». То есть, это, говоря церковной терминологией, вопрос покаяния: человеку, прежде чем кого-то другого в чём-то обвинять, неплохо бы на самого себя посмотреть, и он найдёт основание, чтобы каяться. Это то, что говорит Иисус Христос в знаменитой притче о сучке: что ты видишь сучок в глазу брата твоего, а в своём глазу бревна не видишь.

Можно спросить – а у Иова есть эта рефлексия? Иов кается? Он сам на себя оборачивается? У меня такое ощущение, что да, он ведь много раз говорит, что, наверно, я, Господи, тоже в чём-то виноват, в чём-то нечист, только я не знаю – в чём. Ты мне покажи это – в чём же я провинился перед Тобой? И потом, покаяние бывает разными способами. Бывает покаяние словами, которые человек говорит либо сам себе, либо другому человеку, или на исповеди, допустим, в церкви. А Иов кается с самого начала этой книги не словами, а делом, потому что Иов – это не просто Иов, это как бы Адам, представитель всего рода человеческого. И вот он сидит на мусорной куче (а в его лице сидит на мусорной куче весь род человеческий) и кается за свои грехи. Это такая форма покаяния делом –страдание. Значит, получается, что Иов, в сущности, страдает за всех людей, а не просто за самого себя, потому что речь ведь не о нём, не том, грешен он или не грешен, а речь о споре дьявола с Богом! И поэтому Иов, страдая за всех людей, вызывает у нас, христиан, естественную ассоциацию со Христом на кресте, Который тоже не за Свои какие-то грехи страдал, которых, как вы понимаете, не было, а именно за грехи всех людей. Так что, применительно к Иову, можно сказать, что его позиция всегда включает в себя «а мы-то?», только в данном случае «мы» – это скорее не сам Иов, а все люди, всё человечество.

А друзья? Многое из того, что говорят друзья, пытаясь уколоть Иова (Елифаз, в данном случае), с не меньшим правом, а то и с большим правом применимо и к ним самим. Вот они ему говорят (это 7-8-й стихи): «Разве ты первым человеком родился и прежде холмов создан? Разве совет Божий ты слышал и привлек к себе премудрость?». То есть, они его упрекают, что он говорит, как глупый человек, в отличие от них самих, которые мудрые. Ну так разве это всё в ещё большей степени не применимо к ним самим? А они-то сами – первым человеком родились, были на совете у Бога, когда создавался мир? Нет, конечно! А выступают они с такой уверенностью, как будто они, что называется, действительно Богу свечку держали. То есть, сам характер этого текста – замечательного, гениально написанного – нам подсказывает обратить слова друзей на них самих. Они сами этого не делают, не могут, у них нет этого опыта рефлексии, покаяния, но читатели это должны сделать за них и отразить, как в зеркале, на них самих: «а ты посмотри на себя, что ты говоришь!». Вот это один пункт.

Второй пункт. Елифаз говорит:

14Что такое человек, чтоб быть ему чистым, и чтобы рожденному женщиною быть праведным?

15 Вот, Он и святым Своим не доверяет, и небеса нечисты в очах Его:

16 тем больше нечист и растлен человек, пьющий беззаконие, как воду.

Эта позиция подозрительно близка к позиции дьявола: дьявол же именно то и хочет сказать, что человек нечист, растлен, что он от Бога готов отказаться при первом же испытании, и нечего поэтому Богу этим человеком заниматься. Дьявол мог бы повторить и слова Елифаза «Господи, Ты и святым Своим не доверяешь» – а что же Ты этим людям доверяешь и возлагаешь на них такие надежды? Так что уже в этом слова Елифаза подозрительны. Но дело в том, что неплохо бы эти слова обратить на него самого, как в зеркале, произвести рефлексию. Пусть мы примем, Елифаз, что человек нечист и растлен, пьёт беззаконие как воду. А ты? Ты – не человек? Получается – и ты нечист и растлен, пьёшь беззаконие как воду. Елифаз, может быть, сказал бы: «Да, я тоже, конечно». Ну, а тогда что ж ты, Елифаз, ты выступаешь в заступничество за Бога перед Иовом, когда ты вот такой нечистый и растленный, по какому праву? Разве уместно такому человеку за Бога заступаться, как это делаешь ты? Вот и получается: либо отказаться от заступничества за Бога, либо признать, что, всё-таки, не настолько человек нечист и растлен, чтобы не иметь права вот так, напрямую, с Богом разговаривать, как разговаривает Иов. И вот это второе означает отказаться от позиции дьявола. То есть, если поставить зеркало перед этими словами Елифаза, он окажется в положении, когда волей-неволей от этой, близкой к дьявольской, позиции придётся отказаться.

И ещё один момент, когда то, что они говорят, больше применимо к ним самим, а не к Иову. Вот эти слова о нечестивом в 26-м стихе: «устремлялся против Него с гордою выею, под толстыми щитами своими; потому что он покрыл лице свое жиром своим и обложил туком лядвеи свои». Это картина человека, который каким-то щитом защищается (жир тоже воспринимается как некая защита тела). Это что – применимо к Иову? Он на всех картинах изображён худющим, кожа да кости – как узники Освенцима (и в этом тоже между ними есть сходство). На самом деле, это к ним можно применить слова о жирных, только жиром они покрыли не лицо своё, а сердце своё. И щит этот – это как раз тот самый щит, которым они защищают свою картину мира, уже не заботясь об Иове, а только о самих себе. Поэтому это третий пункт, в котором слова Елифаза – упрёки Иову – как бумеранг, возвращаются к нему самому и к его друзьям. Вот такая рефлексия. И это на самом деле урок для всех людей, на все времена, и для нас. Когда человек из каких-то богословских соображений (как в данном случае его друзья) указывает на недостатки, промахи, грехи кого-то, то обязательным элементом этого должна быть рефлексия, то есть вопрос самому себе: «А я? Я не грешу ли этим самым?». А за этим следует следующий вопрос: «А если я грешу этим самым, или чем-то похожим, то чего стоит моя точка зрения, что этот человек в том или ином ошибается, грешит, спотыкается? Прав ли я в этом? Могу ли я, имея бревно в своём глазу, правильно судить об ошибках и грехах другого человека?». И мы при этом приходим ровно к тому, чему Иисус Христос хочет нас научить Своей притчей о бревне в своём глазу и о сучке в глазу брата своего. Вот какой урок, ещё не выраженный чёткими словами, но уже в подтексте, содержит книга Иова. Это уже совершенно христианский урок.

Теперь я хотел бы в заключение задать вопрос, который, наверно, у всех читателей книги Иова, да и у меня самого, естественно возникает, когда мы переходим к этому второму кругу диалога Иова с его друзьями (а будет ещё и третий круг). Вопрос состоит в том, зачем нужны второй и третий круг этого диалога. Что, после первого круга диалога, который закончился четырнадцатой главой, что-то ещё не ясно? Разве они (друзья, да и сам Иов) недостаточно чётко обозначили свои позиции? Дело в том, что эти два круга не повторяют первый круг диалога. Когда я говорю «круг», то круг-то, на самом деле, в данном случае – это проекция восходящей спирали на плоскость. И в этих диалогах друзья-то действительно вертятся примерно в одном и том же кругу своих привычных понятий, они по спирали не восходят никуда. И именно из-за этого они совершенно не видят того, как развивается, углубляется богословие Иова. Для богословия Иова в их кругу понятий просто нет места, они его поэтому как будто не слышат. Смысл слов Иова – тонкие, глубокие вопросы, которые он поднимает (пусть в дерзкой форме, как вопросы Богу, даже как некие претензии к Богу) они не воспринимают. Они воспринимают не содержание, а только форму – что вот Иов говорит с Богом слишком нахально, слишком дерзко, так, как будто бы он Богу сват или брат. Какие сложные вопросы поднимает Иов – вот то, что он говорит: «я хочу судиться с Богом!», причём, хочу судиться с Богом у Самого же Бога как у Судьи! Эта парадоксальная мысль, конечно, совершенно не вмещается в богословие друзей Иова. Или вот эта мысль Иова, чтобы увидеть которую, вообще-то, достаточно открыть глаза на окружающий мир: что очень часто «злые благоденствуют, а праведники страдают», и пример этому – вот сам Иов и есть. В их богословие это тоже не вмещается. Такой Бог, Которого они сами себе нарисовали, не может, в принципе, создать такой мир, в котором могут благоденствовать злые, а страдать праведники. Причём, эти друзья – это же люди пожившие, они много чего видели в своей жизни, всё видели своими глазами, и вроде должны понимать, а вот эта концепция, которая у них сидит в голове, какая-то предвзятая концепция, как будто делает их слепыми к реалиям окружающего мира. В частности, в данном случае Елифаз говорит, что беззаконные наказываются, а что беззаконные часто благоденствуют, и вообще «на коне» – это он как бы не видел. Как же «не видел» – видел прекрасно, или, может быть, правильнее сказать «смотрел, но не видел». Это то самое, о чём говорил Иисус Христос: вы слепые, вы сами ослепили глаза свои и заткнули уши свои (и это даже не Христос первый сказал, Исайя этими словами говорит о своих современниках-израильтянах, но это характерно для всех людей во все времена). Это проявление того же самого, яркий пример чего являют его друзья, – защита своей привычной, предвзятой концепции мира, даже если для этого надо закрыть глаза на реальность – не впускать в себя то, что твои глаза видели, а уши слышали (как бы в одно ухо влетело, в другое вылетело, в один глаз вошло, из другого глаза вышло). Это касается всех людей во все времена, и нас с вами, мы, на самом деле, часто в жизни именно так себя ведём.

Но я хочу сказать несколько слов в поддержку, что ли, этих его друзей. Если бы они были такие никчёмные, что всё время крутятся в одном и том же кругу, то зачем тогда вообще автор посвятил большую часть своей книги диалогу с друзьями? Если нечего сказать, то зачем этот диалог? И он ещё три раза повторяется! А дело всё в том, что они-то всё время вертятся в одном и том же кругу, но Иов не вертится в кругу – Иов восходит по спирали. И та сила, которая толкает его вверх к этому восхождению по спирали, это как раз его споры с друзьями. Он каждый раз на эти, в общем-то банальные (пусть каждый раз по-разному сформулированные) претензии и уколы друзей отвечает, делая какое-то духовное, умственное усилие, восходя ещё на одну ступеньку выше – куда? к Богу, ближе к Богу Живому. Вот ради этого гениальный автор книги затеял эти длинные диалоги с друзьями, потому что они своей энергией, энергией своих «уколов» (может быть, даже агрессивной энергией, с которой они атакуют Иова) его подталкивают вверх. И в этом смысле тем, что Иов в итоге приходит в конце этой книги к такому оптимистическому финалу, когда Бог говорит: «Иов обо Мне правильно говорил», он в какой-то степени обязан друзьям – тому, что они с ним вот так остро спорили. И ведь Иов с ними расплачивается в конце. Там Бог ему говорит: «ты, Иов, соверши за них жертвоприношение, и тем самым оправдай их – за то, что они о Боге не так правильно говорили, а всё время вертелись в этом своём круге». Жертвоприношение для друзей, которое совершает Иов там, в конце, – ведь это отражение той жертвы, которую совершает Иов вообще во всей этой книге ради всего человечества. Он попал в эту свою ситуацию, в это страдание, в эту постоянную борьбу (не только с друзьями, а с самим собой, потому что он тоже, как все люди, тяготеет к какому-то привычному богословию, привычным формам), и эта его борьба – это его жертва, в сущности, ради всего человечества, потому что он оказался на острие спора Бога с дьяволом обо всём человечестве. И если говорить об его друзьях, эта жертва, продолжающаяся на протяжении всей книги, состоит в том, что Иов, который находится на острие, в фокусе великого Замысла Божьего, великого спора Бога с дьяволом – он вовлекает в этот Замысел своих друзей. Да, пусть они с ним спорят, пусть они противники его, но в Замысле Божьем и эти противники имеют свою роль. Например, в «Гамлете» у Гамлета своя роль, у Клавдия своя роль, у них у всех свои роли, даже тогда, когда они в этом замысле автора друг с другом борются, друг другу сопротивляются. Иов, в своём роде, расплачивается, рассчитывается с друзьями за то, что они его всё время подталкивают такими «уколами», именно тем, что они оказываются участниками Великого Замысла Божьего, который ведёт ко Христу. И они – участники этой линии, которая ведёт ко Христу, пусть и в такой своеобразной роли. И поэтому, когда мы так критически об этих друзьях отзываемся, надо помнить, что это не злодеи, а пусть и отрицательные персонажи, но отрицательные персонажи, играющие свою роль в Великой пьесе, которая без этих отрицательных персонажей не состоялась бы.


Запись 24 Глава 15 12-07-17

Мы продолжаем читать книгу Иова, 15-ю главу. Мы уже разобрали основные идеи, которые в этой главе заключены. Сейчас эту главу мы разберём по отдельным стихам. Эта глава большая, и как обычно в книге Иова, в выборе слов, которые употреблены в каждом стихе, очень часто заключено какое-то глубокое богословие. Но, естественно, для того, чтобы в этом разобраться, надо смотреть на еврейский текст, а не на русский перевод, что мы попытаемся в меру наших скромных сил сделать. Напоминаю, что этой главой начинается как бы второй круг диалогов Иова с его друзьями, Прошлый круг завершается тремя предыдущими главами, в которых Иов даёт как бы развёрнутое изложение своей точки зрения (можно сказать, своего богословия). Это его богословие на тот момент дискуссии, потому что в том-то и сложность, и привлекательность, и гениальность этой книги, что богословие Иова не стоит на месте – оно развивается в этом диалоге от круга к кругу, и вот между первым, завершённым кругом и вторым кругом, к которому мы сейчас переходим, богословие Иова совершает значительное продвижение. Когда мы говорим «продвижение», можно спросить – «продвижение куда?». Продвижение, конечно, к Богу. Но этот ответ слишком общий. Я всё время напоминаю, что формулировка Карла Густава Юнга «ответ Иову – это Христос» (а, на самом деле, он даже не сам это придумал, это идёт ещё от богословия первых отцов Церкви) нам обозначает ту точку, тот «свет в конце тоннеля», к которому устремлены все дискуссии в книге Иова. Иов продвигается в своём диалоге от круга к кругу всё ближе и ближе по направлению ко Христу.

Если эту главу выдрать из книги Иова, напечатать и дать кому-то почитать (да любому из нас), скорее всего, читающий скажет: «да, да, всё хорошо, всё правильно – Елифаз мудро так говорит о Боге». Вот в том-то и дело! Тут поучение для нас в книге Иова, которое значимо и сегодня. Мы сегодня, можно сказать, из каждой розетки слышим слова о Боге, массу слов, значительная, может быть, даже большая часть которых – вот такая же тонкая ложь, как и слова друзей Иова, даже не намеренная ложь, а просто от непонимания. Елифаз говорит здесь (31-й стих): «Пусть не доверяет суете заблудший, ибо суета будет и воздаянием ему». Так ведь на самом деле эти богословские блуждания именно для самого Елифаза и его друзей характерны. Это они, как в трёх соснах, путаются в ограниченных, плоских, приземлённых представлениях о Боге, а Иов всё время на пути, у него есть вектор движения к Богу, ко Христу. Такие вот богословские блуждания часто и сегодня приходится слушать, и так бывает непросто понять, что это блуждания, потому что нам кажется, что если человек говорит о Боге, то его слова, по определению, правильны. Ничего подобного! О Боге труднее всего говорить. И именно поэтому большая часть того, что люди говорят о Боге, заведомо будет неуместно, неправильно просто потому, что это очень трудная задача. И вот чтение этих уже надоедающих, назойливых слов друзей Иова (а оно не зря столько раз повторяется в этой книге) – это чтобы нас научить «различать духов», как говорил в своём Послании апостол Иоанн Богослов: «научитесь различать духов». Научить нас этой труднейшей задаче – понять, чем дух, которым говорит, допустим, Елифаз, отличается от духа, которым говорит Иов.

1 И отвечал Елифаз Феманитянин и сказал:

2 станет ли мудрый отвечать знанием пустым и наполнять чрево свое ветром палящим?

Тут есть некий подвох в еврейском тексте, потому что «пустое знание» – это «даат руах». По-еврейски, «руах» – это одновременно и «ветер», и «Дух Божий, Дух Святой», а вопросительный знак, который как бы подразумевается в русском переводе, – его на самом деле нет в еврейских стихах. Так что это можно принять как утверждение, что да, мудрый станет отвечать «даат руах», то есть, знанием Духа Божия. А можно прочесть с вопросительным знаком, и будет обратный смысл, как в русском переводе «станет ли мудрый отвечать знанием ветра?» (то есть, пустым знанием). Я понимаю, почему именно второй вариант перевода приняли русские синодальные переводчики – потому, что дальше же сказано «наполнять чрево свое ветром палящим» (это еврейское слово «кадим», которое означает «южный ветер»). Но на самом деле возможно и такое прочтение, при котором первый раз слово «руах» – то, что переведено как «пустое», – всё-таки перевести как «дух», а как «ветер» (пустой и палящий ветер) перевести только вторую часть. То есть, получится как бы такой асимметричный диалог: мудрый говорит знанием духа (даат руах), а получает взамен пустые слова – «ветер палящий», который наполняет чрево мудрого человека и ничего ему не даёт, только его обжигает. Это потом, кстати, вошло в пословицу, например, в английском языке «наполнять чрево своё восточным ветром». Если кто хорошо помнит «Пигмалион» Бернарда Шоу, там мусорщик Альфред Дулитл как раз цитирует это место из книги Иова. Так вот, в этом асимметричном диалоге (если так прочесть этот стих) получается, что Елифаз – вот такой мудрый человек, который говорит Иову слова «даат руах», знания духа, а получает в ответ от Иова только «пустой и палящий ветер». Наверное, Елифаз это имеет в виду. Но я говорил, что, начиная с этой главы, этот гениальный текст построен так, что у читателя при внимательном чтении всё время напрашивается мысль произвести, так сказать, рефлексию, которой нет у самого Елифаза, а именно, слова, которые говорит Елифаз, укалывая Иова и обвиняя Иова, обратить на самого Елифаза. И тогда получится, если обратить на 180 градусов этот стих, что мудрый, который говорит слова духа, – это Иов, а то, что говорит Елифаз, – это он наполняет чрево Иова «ветром палящим и пустым», в то время как Иов нуждается в утешении. Эта вторая интерпретация гораздо более соответствует всей композиции книги Иова.

3 оправдываться словами бесполезными и речью, не имеющею никакой силы.

«Оправдываться» – это еврейское слово «яках», оно, скорее, означает «доказывать». Но это странно, потому что доказывают всё время как раз друзья Иова – они строят свои речи на логике. А Иов строит свои речи на чём-то другом, на (если так можно выразиться) голосе сердца – сердца, которое соединено с Богом, при том, что Бог этому сердцу не отвечает пока ещё, на этом этапе, и, тем не менее, все слова Иова – это голос, обращённый к Богу, и поэтому он говорит так, как он говорит, что раздражает его друзей.

«Словами бесполезными и речью, не имеющею никакой силы» – на самом деле, «не имеющей никакой силы» – это «ло йаал» по-еврейски, это правильнее перевести как «бесполезной». То есть, мысль Елифаза состоит в том, что взывать к Богу так, как это делает Иов, бесполезно. А почему бесполезно, я говорил – потому что, с точки зрения всех друзей, дистанция между человеком и Богом такова, что надо просто смиренно принимать то, что Бог даёт, а разговаривать с Ним, вступать с Ним в какой-то диалог – это совершенно бессмысленно. Бог Сам говорит в книге Исайи: «Мои мысли – не ваши мысли» – ну, и тогда чего с Ним говорить? Вот так считают друзья. Эта точка зрения выглядит правдоподобно, но она совершенно неправильная, и книга Иова опровергает эту точку зрения. Надо человеку говорить с Богом, и хочет Бог, чтобы человек с Ним говорил. Вспомним слова Иисуса Христа в Нагорной Проповеди о том, что этот разговор человека с Богом в виде молитвы – это одна из трёх основных вещей, которые должны составлять смысл жизни человека.

4 Да ты отложил и страх и за малость считаешь речь к Богу.

Ну, конечно, эту дерзновенную речь Иова к Богу друзья считают дерзостью, то есть, они хотели бы, грубо говоря, чтобы он заткнулся. А он не может заткнуться, потому что он находится в таком положении, когда для него разговор с Богом – это суровая необходимость. А друзья же не сидят на мусорной куче, они без этой речи к Богу могут прекрасно обойтись – и обходятся! Они не с Богом разговаривают во всех своих выступлениях, они разговаривают с Иовом, всё время покалывая его. А Иов вынужден говорить с Богом, и это причина, почему Бог позволил всё это. Потому что то, что произошло, для Иова болезненный, но мощный толчок к тому, чтобы как-то открыть дверь к Богу (если можно так выразиться) и разговаривать с Ним.

5 Нечестие твое настроило так уста твои, и ты избрал язык лукавых.

То, что переведено как «нечестие настроило так уста твои», точнее переводится так: «уста твои произносят авон». «Авон» – это еврейское слово, которое, в общем, означает «зло»: «уста твои произносят злое». Причём, в еврейском языке есть много разных терминов для обозначения разных граней зла. И среди этих терминов «авон» – это зло, которое проявляется в извращении того, что правильно и естественно.

«Ты избрал язык лукавых» – в русском языке словом «лукавый» обозначается дьявол (например, в молитве «избави нас от лукавого»). И по-еврейски слово «лукавство» («арум») – это то самое слово, которое на первых страницах Библии применяется к змею, то есть, к дьяволу, когда про него сказано, что в Раю он был самым хитрым (именно это слово «арум») из зверей земных. Ну, во-первых, обвинять Иова в том, что он произносит «авон», «извращённое зло», что он лукав, как змей («арум»), – это просто означает, что друзья совершенно не видят и не слышат Иова, они себя видят и слышат, а его – нет. А во-вторых, обвинять Иова в лукавстве – это типичная проекция на другого человека своих собственных проблем. Вот дьявол, который затеял всю эту историю с Иовом, он что, молча следит за происходящим? Ничего подобного, он говорит устами друзей. Я не хочу сказать, что друзья – какие-то одержимые дьяволом. Но, как и любой человек, они тоже подвержены воздействию дьявольского духа, и позиция дьявола по отношению к человеку, которую дьявол всё время хочет доказать Богу, всё время проскакивает в словах друзей. Так что, если говорить о языке змея, языке «арум», чей этот лукавый язык? Это, скорее, язык друзей, чем язык Иова.

6 Тебя обвиняют уста твои, а не я, и твой язык говорит против тебя.

На самом деле, еврейское слово «ана» не означает «говорить против», а означает «свидетельствовать»: «твой язык, Иов, свидетельствует». Да, с точки зрения Елифаза, это свидетельство против самого Иова. Но, как на суде, прокурор рассматривает свидетельские показания с одной стороны, а адвокат рассматривает те же самые свидетельские показания ровно с обратной стороны. Поэтому это свидетельство слов Иова можно понять и как свидетельство в пользу Иова, во благо, а не как свидетельство «против». И в итоге-то, что Бог говорит в конце? Он говорит, что эти слова Иова были правильными, во всяком случае, более правильными, чем слова друзей. То есть, Бог как главный Судья говорит о том, что это свидетельство – Иову в оправдание.

7 Разве ты первым человеком родился и прежде холмов создан?

8 Разве совет Божий ты слышал и привлек к себе премудрость?

В этих стихах друзья адресуются ко времени сотворения мира. «Совет» (еврейское слово «сод», которое означает «секрет») – это, скорее всего, то, о чём говорится в книге Притчей о Премудрости Божией, которая была с Богом при Сотворении мира. Вот это место из 8-й главы книги Притчей Соломоновых. Говорит Премудрость:

   22. Господь имел меня началом пути Своего, прежде созданий Своих, искони;

   23. от века я помазана, от начала, прежде бытия земли.

   24. Я родилась, когда еще не существовали бездны, когда еще не было источников, обильных водою.

   25. Я родилась прежде, нежели водружены были горы, прежде холмов,

   26. когда еще Он не сотворил ни земли, ни полей, ни начальных пылинок вселенной.

   27. Когда Он уготовлял небеса, я была там. Когда Он проводил круговую черту по лицу бездны,

   28. когда утверждал вверху облака, когда укреплял источники бездны,

   29. когда давал морю устав, чтобы воды не переступали пределов его, когда полагал основания земли:

   30. тогда я была при Нем художницею, и была радостью всякий день, веселясь пред лицом Его во всё время.

То есть, в начале времён, когда этот совет, или секрет, Божий совершался, свидетелем ему была Премудрость Божия. Да вот и Елифаз говорит «ты привлек к себе премудрость», а он же не зря употребляет слово «премудрость», «хокма», то самое, которое употреблено и в книге Притчей (автор книги Иова наверняка читал книгу Притчей). Он говорит «привлёк» – на самом деле это еврейское слово «гара», которое означает, скорее, «умалил» премудрость, то самое слово, которое используется в 4-м стихе «ты за малость считаешь речь к Богу» («малость» – это именно «гара»). А что означает «умалил премудрость»? Вот эта великая Премудрость, о которой говорится в книге Притчей, Премудрость, которая, по современному богословию, является то ли неотъемлемой чертой Бога, то ли тем, что в богословии называется «ипостасью» Бога, – эту Премудрость, как считает Елифаз, Иов умаляет до своего размера, по человеческой мерке. Это очень серьёзное обвинение, и оно, возможно, имеет под собой почву. Потому что, действительно, большой вопрос – по силам ли человеку вместить эту полноразмерную Премудрость Божию, о которой говорится в книге Притчей. Да, наверное, и Иову, как любому человеку, полностью вместить её не по силам, да только в конце книги Бог эту самую Премудрость, этот самый полноразмерный портрет Вселенной показывает Иову. Я не скажу, что Иов полностью вмещает в себя то, что он увидел в конце: он же не зря полагает руку свою на уста свои. Но он, по крайней мере, это увидел! А друзья этого не видели, и, естественно, они могут понимать Премудрость только по своей человеческой мерке. Поэтому, когда они в очередной раз обвиняют Иова, в большей степени это обвинение можно применить к ним самим.

9 Что знаешь ты, чего бы не знали мы? что разумеешь ты, чего не было бы и у нас?

10 И седовласый и старец есть между нами, днями превышающий отца твоего.

Этот аргумент «кто старше, тот и прав» – примерно такой же аргумент, как «у кого сила – у того и правда». А не зря же русская пословица говорит: «Не в силе Бог, а в правде». То есть, это типичный аргумент «от внешнего». В те времена возраст рассматривался как такая печать, которая даёт человеку незыблемый авторитет во всём том, что он говорит. Между прочим, они Иова обвиняют в гордости, а ведь тут проявляется гордость самого Елифаза, он всё время говорит первый, а по понятиям того времени, первым говорит старший, так что из них, наверное, именно Елифаз и есть «старец, днями превышающий отца твоего». Так в ком проявляется гордость? В Иове или в них?

11 Разве малость для тебя утешения Божии? И это неизвестно тебе?

Стих сложный в языковом плане. Во всяком случае, ясно то, что Елифаз считает: то, что они говорят Иову, это и есть утешения Божии, то есть, их устами Бог говорит и так утешает Иова. Ну, ничего себе «утешения»! Мы с этим встречались в каждой главе, эти «утешения», как говорится, в очень больших кавычках, а выдавать их за Божьи утешения – это просто самомнение. Слова «это неизвестно тебе?» – дословно, по-еврейски, «слова секрета с тобой?». Это здесь с вопросительным знаком, то есть, он сомневается в том, что какой-то секрет, тайна Божья, которая могла бы, видимо, утешить Иова вот в этой его ситуации, доступна Иову, что Иов вмещает её, владеет ей. Это перекликается со словами о Премудрости, которые мы читали до этого: там он тоже сомневается, что Иов вмещает Премудрость (которой, как предполагается, друзья владеют). Но эти самые слова «секрета Божьего» будут Иову явлены Самим Богом в конце книги, и в этом ему будет утешение – тогда – прямое утешение от Бога. А то, что сейчас они ему говорят, это совсем не утешение от Бога, а жалкая имитация утешений Божьих, как он сам им говорит в следующей главе, во 2-м стихе: «жалкие утешители все вы!».

12 К чему порывает тебя сердце твое, и к чему так гордо смотришь?

На самом деле слова «гордо» нет в еврейском тексте, там сказано примерно так: «Что схватывает тебя сердце твоё, и что мигаешь глазами твоими?» Не так просто понять, что, собственно, имеется в виду в этом стихе, но во всяком случае, ясно, что имеется в виду какая-то эмоциональная реакция Иова в противоположность логическому анализу, который показывают все друзья. Да, конечно, Иов эмоционально ведёт себя во всём этом диалоге с друзьями, но эмоция (то, что здесь названо «помигиванием глазами») – это же не гордость! Это неправильно. Они всё время ему инкриминируют то, чего в нём нет и не может быть. Ну как может быть гордость у человека, который потерял имущество, детей, здоровье и сидит на мусорной куче! Это как надо ничего не понимать, чтобы такого человека упрекать в гордости!

13 Что устремляешь против Бога дух твой и устами твоими произносишь такие речи?

Слово «устремляешь» происходит от еврейского слова «шув», которое означает «обращаешь», и призыв «обратиться», то есть, повернуться на 180 градусов, встречается буквально у всех пророков. Это одно из фундаментальных понятий пророческих книг – призыв к людям обратиться, то есть, от взгляда на все их земные заботы повернуться на 180 градусов и обратить глаза свои к Богу. Друзья обвиняют Иова в том, что он «поворотился против Бога», а на самом деле вся эта книга – это описание, если так можно выразиться, долгого, скрипучего поворота ума и души Иова к Богу. Это напоминает то, как описал революцию Мандельштам:

Ну что ж, попробуем: огромный, неуклюжий,

Скрипучий поворот руля.

Земля плывет. Мужайтесь, мужи,

Как плугом, океан деля. Мы будем помнить и в летейской стуже,

Что десяти небес нам стоила земля.


Вот такой огромный скрипучий поворот души одного человека, а за ним, с ним, на самом деле, поворот менталитета всего человечества, потому что книга Иова оказала огромное влияние на богословие всех времён. И по сей день это так! Я только что вернулся из Освенцима, и вот эта огромная проблема – Бог после Освенцима, понять, как это могло произойти, где был Бог, и так далее – вся эта проблема всеми, не исключая и меня самого, осмысляется через привлечение книги Иова. То есть, книга Иова работает сегодня в таких горячих, самых острейших вопросах современности, как вопрос Освенцима. Этот огромный поворот, который в этой книге производится, не против Бога, а к Богу – он, в каком-то смысле, продолжается и по сей день.

14 Что такое человек, чтоб быть ему чистым, и чтобы рожденному женщиною быть праведным?

15 Вот, Он и святым Своим не доверяет, и небеса нечисты в очах Его.

Более точный перевод такой: «Во святых Его (Бога) нет аман». Это еврейское слово «аман» означает веру, доверие, уверенность, и так далее. Во-первых, такие слова мог бы и дьявол произнести в своей зависти к ангелам Божьим. А во-вторых, в устах Елифаза эти слова выглядят как самооправдание – если Бог не доверяет и своим ангелам, так от нас-то, от людей, чего требовать! А ведь вся история Иова основана на том, что этого, пусть праведного, замечательного, но в конце концов, просто человека, не ангела ставят на острие противостояния Бога и дьявола. Не ангела – человека! Это совсем другой взгляд на человека, на огромную, принципиальную роль человека в Замысле Божьем обо всём мире. Вот где острие этой книги.

16 тем больше нечист и растлен человек, пьющий беззаконие, как воду.

17 Я буду говорить тебе, слушай меня; я расскажу тебе, что видел.

«Нечист» – это еврейское слово «тааб», «противен». Интересно, кому человек противен? Он дьяволу противен, а Богу человек совсем не противен – ни по книге Иова, ни вообще по Библии. Кроме того, если, допустим, Елифаз считает, что человек противен, нечист, пьёт беззаконие, как воду – это к нему самому относится или нет? Конечно да, он ведь говорит о человеке вообще! Но если это так, так чего же он, Елифаз, рот открывает, если он сам такой нечистый, и растленный, и пьющий беззаконие! Смехотворность этой позиции обличается тут же, как только мы начинаем её рефлективно применять к самому говорящему.

И ещё один момент: «Я буду говорить тебе, слушай меня» – здесь еврейское слово «хава», скорее, означает «показывать» – «я буду показывать тебе». И что он может показать? Вот он дальше рисует картину беззаконного. И что эта картина говорит? На самом деле Елифаз ничего существенного именно показать Иову не может, он может только произносить некие словесные упражнения, а покажет Иову Бог в конце. Действительно покажет, покажет без лишних слов какую-то огромную картину, и мы, конечно, невольно сопоставляем эту смешную претензию Елифаза на то, что он может Иову что-то показать, с тем, как Бог в конце ему действительно покажет по-настоящему.

18 что слышали мудрые и не скрыли слышанного от отцов своих

Это звучит очень странно с точки зрения еврейского менталитета, потому что, естественно, отцы учат детей, а не дети учат отцов. Я думаю, это проблема перевода. Более точный перевод был бы таков: «от отцов было им показано, и они не скрыли этого», то есть, отцы показали своим потомкам (которые давно уже умерли, древним потомкам), а они не скрыли этого от нас. То есть, речь идёт о передаче по цепочке поколений некоего богословия, некоей мудрости. Это вообще основа позиции друзей Иова, они считают, что Иов тут занимается самодеятельностью, а они опираются на устоявшееся, веками освящённое богословие.

19 которым одним отдана была земля, и среди которых чужой не ходил.

По-видимому (как считает большинство комментаторов), смысл этого стиха в том, что чистота богословия требует закрытости народа, несущего это богословие, от внешних влияний. Это очень большая проблема во всей истории еврейского народа. Понятно, что еврейский народ был неким сосудом, в котором хранилось послание Бога, некий Дух, который Бог даровал людям, и с одной стороны, сосуд должен быть закрыт, чтобы сохранять то, что в нём есть, но с другой стороны, кому нужен сосуд, который закрыт всегда и навсегда, и из которого ничего ни налить, ни испить нельзя. А здесь получается по этому стиху именно так – богословие, как закрытый от всяких чужих сосуд.

Дальше начинается картина этого нечестивого, которую Елифаз рисует в поучение Иову.

20 Нечестивый мучит себя во все дни свои, и число лет закрыто от притеснителя;

21 звук ужасов в ушах его; среди мира идет на него губитель.

22 Он не надеется спастись от тьмы; видит пред собою меч.

23 Он скитается за куском хлеба повсюду; знает, что уже готов, в руках у него день тьмы.

24 Устрашает его нужда и теснота; одолевает его, как царь, приготовившийся к битве.

В этой картине есть своя правда, только ведь это картина, на самом деле, не просто какого-то нечестивого (а под нечестивым подразумевается намёком, довольно прозрачным, сам Иов). Это картина судьбы человека вообще – экзистенциальной судьбы человека в этом мире. И друзья об этом говорят – что человек в этом мире всё время страдает, несчастен, и так далее. И сам Иов говорит это тоже. Но когда это говорят друзья перед Иовом, то такие слова о человеке вообще – что он всегда страдает – звучат несколько лицемерно, потому что конкретно страдает Иов, а они-то сами, друзья, совсем не страдают, а в общем, так сказать, хорошо устроились. А когда Иов это говорит, то, конечно, он говорит это искренно. Но такая его позиция, что его страдание – это проявление того, что этот мир для человека – очень неудобное и мучительное место – такую позицию Иов занимает только вначале, он дальше от этой позиции отходит. Это очень существенно, потому что, если держаться этой позиции как основной, то тогда вообще Замысел Божий о человечестве теряет смысл. Что это за Замысел Божий о человечестве, когда Бог сотворил мир для человека таким неудобным, мучительным, и так далее? Скорее этот взгляд на человека близок дьяволу, под ним, на самом деле, дьявол мог бы подписаться: да, в этом мире вы, люди, мучаетесь, вы страдаете, и поэтому зачем вам в этом мире существовать? И ведь Иов с этого и начинает – с этой позиции, опасно близкой к дьявольской. Он говорит: нет, всё – жизнь для меня мучительна, я хочу умереть. Но дальше-то он от этого отходит! Вот какая опасная тенденция в этой картине, какую рисует Елифаз.

Дальше он начинает поворачивать это описание судьбы некоего нечестивого человека против Иова.

25 за то, что он простирал против Бога руку свою и противился Вседержителю

Мысль такая: ты, Иов, думаешь, это о ком? Ты думаешь, это о каком-то абстрактном нечестивом? Нет, это о тебе, Иов, потому что ты простираешь против Бога руку свою, и противишься Вседержителю. Вот такой поворот, как в какой–то прокурорской речи.

Здесь сказано, что «он противился Вседержителю» – это еврейское слово «игабар», противился, имеет корень «сила, сильный». То есть, это картина, когда Иов как бы строит из себя противника Богу, равного Богу, с Которым Иов может состязаться. Вроде бы Иов похожее говорит: он же хочет с Богом судиться. Но, несмотря на то, что он хочет с Богом судиться, разве можно его считать противником Богу? Особенно, если посмотреть, что говорится дальше об этом противнике Богу – сильном.

26 устремлялся против Него с гордою выею, под толстыми щитами своими;

27 потому что он покрыл лице свое жиром своим и обложил туком лядвеи свои.

Да, это убедительная картина гордого человека, который противится Богу, но какое это имеет отношение к Иову? Разве можно в здравом уме сказать, что он – такой, с толстыми щитами, жиром покрытый? Он ведь сидит, язвами покрытый, на мусорной куче. На самом деле, картина человека, который покрыт жиром и под толстыми щитами больше применима к самим друзьям Иова. И все их слова, которыми они хотят Иова якобы утешить, а на самом деле обвинить – это тот щит, которым они закрываются от острой, мучительной, неудобной правды о мире, Боге и человеке, которая заключена в том положении, в котором находится Иов. Они от этого защищаются. Их слова – их щит, так что это больше о них самих.

В очередной раз протягивая ниточку от книги Иова к современности, хочу сказать, что это свойственно человеку, нам это свойственно. То, что мы думаем о Боге, представляем о Боге, вычитываем даже в Библии о Боге – нам свойственно всё это как-то так в уме своём поворачивать, применять как некую самозащиту, как некую стену, которая нас отгораживает от мира. Это ведь вообще характерно, скажем, для людей церковных, что настоящая жизнь – в храме, а всё остальное – это так, какое-то незначимое приложение. Апостол Павел в своих посланиях к Ефесянам и Колоссянам говорит о ровно обратной позиции. Он говорит: да, конечно, вы, христиане, в некотором смысле отделены от мира, вы святые (то есть, изъятые от мира, отделённые от мира), и тем не менее, несмотря на то, что это так, ваша главная задача – не вариться в этом своём соку, а миру этому служить, нести этому миру Дух Божий, Слово Божие, и так далее. Так что то, что мы здесь читаем, всё имеет современный смысл.

И дальше начинаются слова, каждое из которых, я думаю, болезненно отзывается в сердце Иова:

28 И он селится в городах разоренных, в домах, в которых не живут, которые обречены на развалины.

29 Не пребудет он богатым, и не уцелеет имущество его, и не распрострется по земле приобретение его

30 Не уйдет от тьмы; отрасли его иссушит пламя и дуновением уст своих увлечет его.

Тут о домах, а Иов вспоминает дом своих детей, который развалился и погрёб под собой его детей. Тут о богатстве, а Иов вспоминает о своём потерянном богатстве – он теперь нищий. Слова «распрострется по земле приобретение его», может быть, правильнее перевести так: «не продлится на земле исполнение его», а это можно понять, как сказанное о детях Иова – всё, нет у тебя детей – и представьте себе, какой отзвук находят эти слова в сердце Иова. Отрасли – это потомство, а картина дуновения, которое лишает человека «отраслей» – это же картина того ветра, который разрушил дом, в котором были дети Иова, и тем самым убил детей. Ну, вот так утешают Иова. И поставьте себя на секундочку на его место – как его утешают, сыпля ему соль на рану!

31 Пусть не доверяет суете заблудший, ибо суета будет и воздаянием ему.

«Суета» – еврейское слово «шав», его, может быть, правильнее перевести не как «суета»: мы сегодня понимаем суету как то, что кто-то бегает, чего-то пытается достичь – суетится. Нет, это еврейское слово «тщета», в том же смысле, как употреблено слово «суета» в книге Екклесиаста («суета сует и всяческая суета») – тщета, пустота, бессмысленность. Но Иов-то, конечно, не просто не доверяет этой пустоте, тщете и бессмысленности, он пытается именно из неё вырваться, выбраться. Его главное желание даже не столько поправить своё здоровье, как-то вернуться в нормальную жизнь, сколько понять смысл того, что с ним произошло. Он чувствует, что это не просто так, что в этом смысл какой-то есть! А друзья его как раз совершенно не видят и искать не хотят во всём этом смысла, и поэтому то, что здесь сказано о заблудшем, это, на самом деле, бумеранг, который ударяет по самому Елифазу. Это он бессмысленность эту принимает, и можно ему сказать, что бессмысленность и пустота и будет воздаянием ему (или, может быть, правильнее сказать, была бы воздаянием ему, если бы в конце этой книги, по указанию Бога, Иов бы не помолился и не принёс жертву за своих друзей). Он тем самым их вслед за собой извлёк из этой пустоты и бессмысленности и вовлёк в тот Замысел Божий, в стержне, на стрежне которого находится сам Иов. И вот таким образом финал книги придал смысл и тому (пусть даже неправильному), что с ними происходило, что они говорили.

32 Не в свой день он скончается, и ветви его не будут зеленеть.

33 Сбросит он, как виноградная лоза, недозрелую ягоду свою и, как маслина, стряхнет цвет свой.

34 Так опустеет дом нечестивого, и огонь пожрет шатры мздоимства.

Слова «он скончается» говорятся Иову, который сам на грани смерти, он может через час умереть – в таком он состоянии – и он давно бы умер уже, если бы Бог не воспретил дьяволу окончательно его убить. Слова, что «он не зазеленеет», что «он потеряет свои ягоды и цветы» (то есть, соответственно, и семена свои) – это же всё о потомстве Иова, это всё опять об Иове сказано. Естественно, что, когда Елифаз смотрит на Иова, у него возникают такие ассоциации – смерть, потеря потомства, потеря собственности, и так далее. Ну и вывод из этих ассоциаций какой? Можно эти ассоциации направить в пользу Иова, в сочувствие ему, в помощь ему, в утешение ему, а Елифаз направляет эти ассоциации, толкует их против Иова.

35 Он зачал зло и родил ложь, и утроба его приготовляет обман.

В этом коротком стихе есть несколько важных деталей. Еврейское слово «амаль» – это не вообще «зло» («вообще зло» обозначается словом «ра»). «Амаль» – это тяжкий и бессмысленный труд. Возможно, Елифаз вот так смотрит на положение Иова, он воспринимает его мучения как такой тяжкий душевный и физический труд, и к тому же ещё и бессмысленный. Слово, которое переведено как «ложь», «авен» – это, собственно, не ложь, это именно «зло», причём тот вариант зла, который происходит от пустоты, от тщеты, от бессмысленности, о которой мы говорили, читая предыдущие стихи. Слова «утроба его приготовляет обман» означают, что «обман» исходит изнутри самого человека, то есть, это, собственно, самообман. И в итоге тот портрет нечестивого, который идет еще с 20-го стиха, – это какой-то странный нечестивый. Это не такой нечестивый, о котором говорит большинство пророков – человек, который преследует вдову и сироту, который всякую собственность (поля, дома) стяжает неправедными путями. Это нечестивый, нечестие которого не в действии проявляется, а в заблуждении, в обмане, в самообмане. То есть, это опять упрёк Иову, что ты, Иов – вот такой вариант нечестивого. Конечно, он никому не может повредить, преследовать кого-то, сидя на мусорной куче, но при этом он всё равно может быть нечестивым, потому что он неправильно думает о себе и о Боге. Но, с другой стороны, давайте применим рефлективный подход, задавая вопрос: «А сам-то ты?». Нельзя ли эту картину самообмана применить к самому Елифазу? Бумерангом, не по нему ли самому она ударяет? Этот процесс рефлексии, вопрос «А сам-то ты, говорящий, – как?» – это вопрос не Елифаза, он себе таких вопросов не задаёт. Это вопрос автора, который замечательной, гениальной конструкцией этого текста как бы подсказывает нам, подталкивает нас к тому, чтобы мы, читая это, задавали этот вопрос: то, что он, Елифаз, говорит – не о нём ли самом это больше говорит, чем об Иове?

В заключение – банальная, может быть, фраза, бесконечное количество раз повторённая за протекшие века: мы все, люди, во взаимоотношениях с другими людьми (с близкими к нам, в первую очередь) очень легко рискуем попасть в положение друзей Иова. Это положение людей, которые, формально, говорят что-то для своего ближнего, в интересах своего ближнего, а на самом деле заботятся только о самом себе для того, чтобы от неприятной, мучительной картины того, что происходит с ближними, отгородиться какими-то рассуждениями, словесными, интеллектуальными конструкциями. По большому счёту, сочувствовать до глубины сердца другому человеку бывает нам просто недоступно, недоступна такая мера сочувствия. Эту меру сочувствия по-настоящему, по большому счёту, по полному счёту проявил в Своей жизни один только человек – Который не только человек – Тот, Который на Кресте. Вот Он проявил ту полную меру сочувствия. Поэтому, читая о друзьях Иова, может быть, и себя ловя в какие-то моменты нашей жизни на том, что мы похожи на друзей Иова, мы занимаемся вот этой самой рефлексией, которой автор книги Иова от нас хочет, и в этом процессе мы себя приближаем ко Христу. Отталкиваясь от друзей Иова, мы приближаем себя ко Христу.


Запись 25 Глава 16 19-07-17

Мы продолжаем читать книгу Иова. Конечно, эта книга трудная. Она трудна для понимания, в частности, потому, что если читать её не напрягаясь, легко – как мы читаем какие-нибудь газетные передовицы или художественную литературу, то, в конце концов, она просто надоест спустя несколько глав, потому что при таком поверхностном чтении кажется, что на протяжении большей части этой книги всё время идут перепевы одного и того же. Но это ещё не самая главная трудность, это трудность для понимания. В этой книге есть трудность более фундаментальная – трудность для нашей души. Она состоит вот в чём. Мы всё-таки в большой мере обращаемся к Богу именно за утешением, и особенно мы, христиане, – к Иисусу Христу. Я не хочу сказать, что мы нуждаемся в утешении не меньше, чем Иов, но всё-таки, в уменьшенном масштабе, мы в жизни тоже, наверно, переживаем, переживали и будем переживать что-то подобное, и поэтому мы тоже нуждаемся в утешении. И вот, мы читаем слова об утешении в прошлой пятнадцатой главе, и они опять повторятся в этой, шестнадцатой, главе – и что же, какое утешение получает Иов? Мало того, что и мы до сих пор никакого утешения пока не увидели, и он сам тоже никакого утешения пока не увидел (он на это и жалуется Богу), так ещё, кроме того, и до самого конца этой книги утешения в понятной нам форме не увидим. Это для нас как бы некий намёк на то, что мы и в нашей жизни, скорее всего, не получим утешения в понятной нам форме в том зле, которое мы переживаем. Я говорю «в понятной нам форме», потому что Иов, на самом деле, получает утешение, но в такой форме, которой даже гениальный автор книги не смог с нами поделиться так, чтобы нам было понятно.

Вот в чём главная трудность. Нам, конечно, очень трудно принять, что то утешение, которое в этой нашей земной жизни даёт нам Бог, оно какое-то не такое, как нам бы хотелось. Ну, а какое утешение нам даёт Бог, особенно нам, христианам? Бог, от Которого мы ожидаем утешения, – вот Он, на Кресте! Это уже само по себе нам показывает, какого рода утешение от Бога мы можем в этой жизни получить. Да, оно, конечно, утешение, но это утешение, связанное с Крестом и через Крест. Как это говорил Сам Иисус Христос: «иго Моё благо, и бремя Моё легко». Он в другом месте говорит, что Он понесёт Свой Крест, который Ему дал Отец Его небесный, но мы тоже в этой жизни будем нести какие-то наши кресты. И как для Иисуса вот это бремя Его Креста было в каком-то смысле легко, так и для нас это бремя нашего жизненного креста в каком-то смысле легко. В каком же смысле оно легко? Мне кажется, книга Иова подсказывает нам ответ и на этот вопрос тоже. Нельзя, конечно, сказать, что Иову физически легко, психологически легко, причем это так от самого начала до самого конца книги. Но вот то, чего Он всё время просит от Бога – смысла происходящего, ощущения того, что с ним происходящее болезненное и страшное – всё-таки часть Замысла Бога, это он получает в конце книги. И это мы тоже можем получить в жизни – вот это утешение через ощущение смысла того, что с нами происходит, включая очень болезненные для нас вещи.

Я напоминаю, что идёт второй круг разговора Иова с друзьями, уже по разу высказались все три друга. Каждому из них Иов ответил. Сейчас идёт второй круг, он начался со слов Елифаза Феманитянина в пятнадцатой главе. В этой главе Иов отвечает Елифазу.

1 И отвечал Иов и сказал:

2 слышал я много такого; жалкие утешители все вы!

3 Будет ли конец ветреным словам? и что побудило тебя так отвечать?

4 И я мог бы так же говорить, как вы, если бы душа ваша была на месте души моей; ополчался бы на вас словами и кивал бы на вас головою моею;

5 подкреплял бы вас языком моим и движением губ утешал бы.

6 Говорю ли я, не утоляется скорбь моя; перестаю ли, что отходит от меня?

7 Но ныне Он изнурил меня. Ты разрушил всю семью мою.

8 Ты покрыл меня морщинами во свидетельство против меня; восстает на меня изможденность моя, в лицо укоряет меня.

9 Гнев Его терзает и враждует против меня, скрежещет на меня зубами своими; неприятель мой острит на меня глаза свои.

10 Разинули на меня пасть свою; ругаясь бьют меня по щекам; все сговорились против меня.

11 Предал меня Бог беззаконнику и в руки нечестивым бросил меня.

12 Я был спокоен, но Он потряс меня; взял меня за шею и избил меня и поставил меня целью для Себя.

13 Окружили меня стрельцы Его; Он рассекает внутренности мои и не щадит, пролил на землю желчь мою,

14 пробивает во мне пролом за проломом, бежит на меня, как ратоборец.

15 Вретище сшил я на кожу мою и в прах положил голову мою.

16 Лицо мое побагровело от плача, и на веждах моих тень смерти,

17 при всем том, что нет хищения в руках моих, и молитва моя чиста.

18 Земля! не закрой моей крови, и да не будет места воплю моему.

19 И ныне вот на небесах Свидетель мой, и Заступник мой в вышних!

20 Многоречивые друзья мои! К Богу слезит око мое.

21 О, если бы человек мог иметь состязание с Богом, как сын человеческий с ближним своим!

22 Ибо летам моим приходит конец, и я отхожу в путь невозвратный.

Когда мы начали читать этот второй круг дискуссии Иова с друзьями (в пятнадцатой главе), я говорил о том, что в этом втором круге появляется что-то новое, чего не было раньше в первом круге. Это рефлексия, то есть, подсказываемые самим автором, тем, какие слова он выбирает, иногда явные, а иногда неявные вопросы типа «Ну, хорошо, ты говоришь про других, а сам-то ты как? Обрати свой взгляд на себя!». Это один вид рефлексии. А другой вид рефлексии – такого типа: «Этот человек говорит мне что-то – почему он так говорит? Что в его душе происходит, что он именно такие слова говорит? А, может быть, Бог заставляет его такими словами говорить?» Это рефлексия второго типа, которой очень не хватает друзьям. Потому, что друзья Иова просто его не слышат. То есть, они слышат, что он говорит непривычные слова, которые они воспринимают как оскорбление Богу, но почему он так говорит – они даже вопроса этого себе не задают. Хотя вопрос самоочевидный: вот, он сидит перед ними, и чтобы понять резон, по которому он говорит так, а не как-то иначе, достаточно взглянуть на него – и тем не менее, они этого не понимают. Поэтому, когда в этом втором круге уже появляется рефлексия, она – не рефлексия друзей, а рефлексия Иова, потому что друзья в этих кругах разговора не растут, а всё крутятся в одной и той же плоскости, а Иов растёт. Его подталкивают именно эти дискуссии с друзьями, и одно из направлений по которому он растёт, – то, что он начинает лучше понимать друзей (почему они так говорят), и самого себя тоже начинает лучше понимать. Но мы об этом в подробностях будем говорить, когда будем разбирать текст более детально.

Ещё на первом круге этих дискуссий Иов постоянно упрекает друзей. Из шестой главы:

14 К страждущему должно быть сожаление от друга его, если только он не оставил страха к Вседержителю.

15 Но братья мои неверны, как поток, как быстро текущие ручьи.

21 Так и вы теперь ничто: увидели страшное и испугались.

22 Говорил ли я: дайте мне, или от достатка вашего заплатите за меня;

23 и избавьте меня от руки врага, и от руки мучителей выкупите меня?

24 Научите меня, и я замолчу; укажите, в чем я погрешил.

25 Как сильны слова правды! Но что доказывают обличения ваши?

26 Вы придумываете речи для обличения? На ветер пускаете слова ваши.

27 Вы нападаете на сироту и роете яму другу вашему.

И дальше, в тринадцатой главе:

4 вы сплетчики лжи; все вы бесполезные врачи.

5 О, если бы вы только молчали! это было бы вменено вам в мудрость.

6 Выслушайте же рассуждения мои и вникните в возражение уст моих.

7 Надлежало ли вам ради Бога говорить неправду и для Него говорить ложь?

8 Надлежало ли вам быть лицеприятными к Нему и за Бога так препираться?

9 Хорошо ли будет, когда Он испытает вас? Обманете ли Его, как обманывают человека?

10 Строго накажет Он вас, хотя вы и скрытно лицемерите.

Можно было бы ещё добавить, но этого достаточно. Иов упрекает друзей в том, что они всё время говорят не то, что они должны бы говорить в этой ситуации. Во-первых, они говорят без сожаления к Иову – ну, а тогда зачем они пришли, если не его пожалеть и утешать? Во-вторых, они находятся как бы в оборонительной позиции. Я понимаю, что им страшно смотреть на Иова, человека, которого они хорошо знали – как он представляет себя на их месте (в этой главе мы только что прочли, что было бы, если бы душа его была на месте их души), так и они себя представляют на его месте, ведь и с ними могло бы такое произойти. Вот им и страшно, и они психологически защищаются от этого, загораживаются придуманным образом Бога, таким формальным богословием: у Бога всё хорошо, Он награждает добрых, а карает злых, и так далее. Они загораживаются этим приятным, утешительным образом Бога (одна только беда: образом, не соответствующим реальности), но тем самым, они загораживаются от правды Божией об Иове. Вот перед ними правда Божия – сидит на мусорной куче, но эту правду они видеть не хотят. Ладно, Иов – это, в конце концов, художественное произведение. Но мы постоянно сопоставляем эту книгу с тем, что реально произошло, что называют кратким ярлыком «Освенцим». Вот это тоже явлено нам, людям. Разве можно, в свете этого, утешать себя простенькими, легковесными образами Бога, которые воздаёт «всем сестрам по серьгам»? А тем, кто вышел дымом сквозь трубы Освенцима, за что Бог воздал? Там тоже было очень много праведников. Этот вопрос породил целую богословскую проблему, которая называется «Бог после Освенцима». И в книге Иова, за две с половиной тысячи лет до Освенцима, эта проблема уже предвидена.

Иов начинает рефлектировать – лучше понимать себя и друзей. В частности, он об Елифазе говорит в 3-ем стихе: «что побудило тебя так отвечать?». Раньше он этот вопрос не задавал, ему просто не нравилось то, что друзья говорили, он чувствовал своей совершенно верной этической интуицией, что говорят они неверно и о Боге, и о нём самом. Но почему они так говорят – он себе этот вопрос не задавал, а тут задаёт. И про себя у него тоже есть рефлексия: «И я мог бы так же говорить, как вы, если бы душа ваша была на месте души моей». Это чрезвычайно важный вопрос, потому что он показывает, что дело не в том, что Иов такой особенно праведный человек, а его друзья какие-то недостаточно праведные. В том-то и дело, что то, что произошло, могло произойти с кем угодно, любой человек может оказаться на месте Иова, и любой человек (в том числе, и сам Иов) может оказаться на месте друзей. Опять вспомним Освенцим. Вот эти узники Освенцима, которые каким-то чудом выжили, они практически все писали о том, что по большому счёту нет какой-то разницы в человеческом материале, из которого сделаны они сами, эти страдальцы – мученики Освенцима, и те, кто их мучали – эсэсовцы. Их, в каком-то смысле, можно было бы поменять местами, и более того, они все говорят о так называемой «серой зоне», в которой и «хорошие», туда попадая, становятся «не очень хорошими», и «плохие» (эсэсовцы), попадая в эту «серую зону», становятся не такими уж ужасными. И приводят примеры совершенно конкретных людей. Это тема чрезвычайно важная: что каждый мог бы оказаться на любом месте, и сегодня она важна для того, чтобы то непонятое, что произошло с человечеством 70 лет назад, нам всё-таки понять. В этом нам может помочь книга Иова.

Ещё один момент, тоже связанный с рефлексией. Рефлексия углубляет понимание Иовом того суда с Богом, который он всё время призывает. Вот прочту несколько фрагментов, которые мы читали раньше. Седьмая глава:

11 Не буду же я удерживать уст моих; буду говорить в стеснении духа моего; буду жаловаться в горести души моей.

Тут ещё нет слов о суде, а дальше это начинается. Девятая глава:

2как оправдается человек пред Богом?

3 Если захочет вступить в прение с Ним, то не ответит Ему ни на одно из тысячи.

15 Хотя бы я и прав был, но не буду отвечать, а буду умолять Судию моего.

16 Если бы я воззвал, и Он ответил мне, -- я не поверил бы, что голос мой услышал Тот,

17 Кто в вихре разит меня и умножает безвинно мои раны,

18 не дает мне перевести духа, но пресыщает меня горестями.

19 Если действовать силою, то Он могуществен; если судом, кто сведет меня с Ним?

20 Если я буду оправдываться, то мои же уста обвинят меня; если я невинен, то Он признает меня виновным.

33 Нет между нами посредника, который положил бы руку свою на обоих нас.

Это фундаментальный 33-й стих девятой главы: посредник, который связывает Бога с человеком, как мы сегодня понимаем, – это и есть Иисус Христос, Которого Иов вот так вызывает, призывает этого Посредника из глубин божественного Замысла. Где же этот Посредник? – говорит он Богу.

И дальше тема суда в 13-й главе:

15 Вот, Он убивает меня, но я буду надеяться; я желал бы только отстоять пути мои пред лицем Его!

Суд с Богом – это не значит, что Иов хочет Бога в чём-то обвинить или в чём-то осудить – нет! Слова «отстоять пути мои» означают, что он хочет, во-первых, доказать самому себе (да и окружающим его друзьям), что он не злодей, не грешник, не виновен – что не за грехи Господь подверг его такому ужасному состоянию. А второе – конечно, он хочет понять, почему же с ним произошло то, что произошло. И вот в этой шестнадцатой главе, которую мы читаем, он говорит: «ныне Он изнурил меня, Ты разрушил всю семью мою», и дальше, когда он переходит к теме суда, вдруг оказывается, что из-за того, что Господь в такое положение поставил Иова, это ужасное положение способствует тому, чтобы Иов на суде с Богом получил поддержку: «И ныне вот на небесах Свидетель мой, и Заступник мой в вышних!». От кого поддержка? От Самого же Бога, естественно. Нас не должны удивлять эти парадоксы, что Иов судится с Богом на суде, где судья Бог, и поддержку, защиту тоже получает от Самого Бога. И когда Иов доходит в этой главе до этой мысли, что, может быть, его страдание – в каком-то смысле, помощь ему на суде с Богом, то невольно возникает вопрос: «А не Замысел ли Бога это, вообще?». Не Бог ли таким способом помогает ему судиться с Самим Собой, повергнув его в такое состояние?

Мы видим в 19-м стихе 16-й главы, что Бог не только оппонент Иова на суде (как Он был в предыдущих главах), не только судья, который на этом суде судит, но теперь он уже и свидетель, и заступник, то есть адвокат. Что такое этот заступник? Это слово достаточно проблемное в еврейском тексте. Оно означает не столько адвоката, сколько того на небесах, кто пишет что-то. Но переведено оно как «заступник», потому что, видимо, это понимается русскими синодальными переводчиками так, что Бог на небесах пишет какую-то книгу. Есть такое еврейское понятие, что дела человека записываются в какую-то книгу на небесах. И поэтому слово «заступник», которое можно понять, как аргументы адвоката в защиту человека на суде, это аналог того что Бог, там, на небесах, что-то пишет в защиту Иова, в оправдание Иову. Ведь слово «заступник» нам знакомо из Нового Завета. Это слово, которое по-гречески звучит как Параклет, как правило переводится как «Утешитель», Дух-Утешитель (Христос говорит в Своей прощальной беседе с учениками о духе Утешителе, Которого Он пошлёт им, когда уйдёт к Отцу на небесах). Слово «Утешитель», «Параклет», с тем же успехом можно перевести словом «Заступник». Утешение, заступление – в Духе Святом, Которого Христос пошлёт, можно сказать, в замену Себя, и даже не в замену, а как какую-то другую ипостась Себя Самого, так что, в сущности, это – во Христе. Только в этом возможно истинное утешение. Слово «заступник» уже намекает нам на это. А второе, на что намекает эта картина, когда один и Тот же Бог на суде – и оппонент Иова, и судья, и свидетель, и заступник – что, может быть, это разные ипостаси Бога выступают на этом суде с такими разными ролями? А когда мы говорим о разных ипостасях Бога, то мы уже переходим к новозаветному образу Бога-Троицы. Дальше эта мысль продолжается в семнадцатой главе (3-й стих): «Заступись, поручись Сам за меня пред Собою! иначе кто поручится за меня?». Мы это с вами читаем в Евангелии: что Иисус Христос – это и есть Тот, Кто за нас, за всё человечество заступается перед Богом Отцом, то есть, в сущности, перед Собою, потому что Он же Богочеловек, как Он Сам говорит: «Я и Отец – одно». Поэтому эту фразу можно применить к Иисусу Христу: Он заступается за нас перед Отцом, то есть, перед Самим Собой.

Иов и в предыдущих главах, и в этой главе всё время обращается то к Богу, то к друзьям. И невольно возникает вопрос: наверно друзья играют какую-то важную роль во всём этом сюжете? Они что, как хор в греческой драме, который критикует Иова, чтобы Иов мог опровергать неправильные мнения? Думаю, что не только это. Эта роль у них есть, но не только эта. Нам может показаться, исходя из первых глав, что спор дьявола с Богом о человечестве сфокусирован на Иове (как Иов себя поведёт, так и решится этот спор – в ту сторону или в эту сторону). Но думаю, что на самом деле тут не только в Иове дело. Не он один – всё человечество в этом споре тоже участвует. И если бы был только один такой Иов, который выдержал это испытание, то боюсь, что это не значило бы, что Бог выиграл спор с дьяволом. В каком-то смысле, всё человечество должно присоединиться к Иову, друзья должны присоединиться к Иову. И что-то подобное в конце этой книги и происходит, когда Иов молится за своих друзей и тем самым оправдывает их. Вот здесь говорилось об утешении, об Утешителе – Параклете. Ведь Утешитель этот, Посредник не одному Иову нужен. Всему человечеству нужен Посредник между ним и Богом. И Иов своим страданием искупает людей тем, что этого Посредника, Параклета, то есть Христа, у Бога, можно сказать, вызывает, вымаливает не для себя самого, а для всего человечества. Мы говорим о том, что один Христос искупает всё человечество – так в каком-то смысле такое искупление предвосхищает Иов. Я не хочу сказать, что он такой искупитель как Христос, но какой-то намёк на это тоже есть, ведь он не за себя страдает! Ведь спор Бога с дьяволом не об Иове – обо всём человечестве. Иов страдает за всех людей. Он в каком-то смысле их искупает, оправдывает их своим поведением в этом споре, но ведь это же движение в одну сторону! А нужно и движение в обратную сторону, нужен ответ людей! Так же и то, что Христос был распят за людей на Кресте и воскрес – это ещё не всё! Где ответ, ответ людей на эту жертву Христа? Этот ответ начался, конечно, в христианстве, но он далеко ещё не завершён, не доведён до полноты. И пока нет этого ответа, спор дьявола с Богом не завершён. И то, что стал возможным Освенцим – это болезненное доказательство того, что спор дьявола с Богом не завершён, для тех, кто, может быть, рисовал себе некую облегчённую картину. Дьявол многое ещё может, он активен.

Я всё говорю о рефлексии Иова, о рефлексии автора книги, а как быть с нашей рефлексией? Мы себе задаём ли вопрос «а мы-то сами как»? Мы можем протянуть ниточку рефлексии между нами и этой книгой в двух направлениях. Можем то, что написано в этой книге воспринять, как некое поучение, некое утешение для себя самих в нашей жизни, то есть, информацию из этой книги как–то впитать в свою собственную жизнь. А есть и движение в противоположном направлении: мы можем попытаться мысленно себя поставить в ситуацию, которая описана в книге. И в чьей роли мы будем выступать? Боюсь, что большую часть нашей жизни мы выступаем не в роли Иова, а в роли друзей Иова. Когда кто-то рядом с нами страдает, как правило, мы, к сожалению, выступаем именно в роли друзей Иова, и мы ведь при этом (невольно, конечно) играем роль помощников дьявола. Ну, хорошо – а что же надо? Представьте себе ситуацию, когда мы находимся рядом с каким-то близким нам человеком, который страдает, а мы ничего не можем сделать. Мы в этой ситуации, как правило, какие-то слова ему говорим – совсем по Иову: «подкрепляем людей языком и движением губ утешаем». А нужно просто быть вместе с этим, данным нам в жизни, Иовом – с нашим ближним. Быть вместе, быть рядом с ним, быть (если так можно выразиться) свидетелем, который свидетельствует о том, что этот Иов, страдалец – не один, что его страдание осмысленно, и что вот этот, допустим, безнадёжно больной, на самом деле, продолжает линию Иова – страдание за всё человечество. Он страдает и за нас, и поэтому мы рядом с ним находимся. Люди иногда так ощущают, но это редко – когда мы ощущаем, что тот, кто страдает рядом с нами, и которому мы ничем не можем помочь, страдает и за нас тоже. Не «вместо нас», а именно «за нас», как Христос на Кресте страдал не вместо нас – Он страдал за нас. Вот такая рефлексия над нами самими, связанная с этой Книгой.

Ещё один момент, связанный с этой главой. В ней нарисован яркий образ Бога как врага:

9 Гнев Его терзает и враждует против меня, скрежещет на меня зубами своими; неприятель мой острит на меня глаза свои.

10 Разинули на меня пасть свою; ругаясь бьют меня по щекам; все сговорились против меня.

11 Предал меня Бог беззаконнику и в руки нечестивым бросил меня.

12 Я был спокоен, но Он потряс меня; взял меня за шею и избил меня и поставил меня целью для Себя.

13 Окружили меня стрельцы Его; Он рассекает внутренности мои и не щадит, пролил на землю желчь мою,

14 пробивает во мне пролом за проломом, бежит на меня, как ратоборец.

Напоминает ли нам это Бога? Мне, например, не напоминает. И у меня совершенно чёткое ощущение, что это Иов видит настоящего виновника своих бедствий, который же не Бог! Настоящий виновник его бедствий – это дьявол! Вот он под маской Бога видит дьявола. Вообще, правильно говорят «дьявол – обезьяна Бога», и поэтому он очень хорошо умеет под Бога маскироваться и часто под маской Бога делаются дьявольские дела. Вот опять возвращаюсь к теме Освенцима. Освенцим же не на пустом месте возник. На протяжении многих лет вдалбливалась в головы будущим палачам Освенцима картина призвания Германии, ужасной роли евреев, и так далее. И всё это как бы под маской, что всё, что делается против евреев, делается ради хорошего – ради блага немецкой нации, а кто же скажет против того, что нужно благие дела делать ради немецкой нации? Точно то же самое было у нас в стране в революцию – ради блага всё делалось! И в других странах тоже, вот Соединённые Штаты ради блага всего мира бомбят. Это повторяется всё время – вот эти действия дьявола под маской Бога. И то, что дьявол под Бога так искусно маскируется – это не один только Иов пока не различает за этой маской (на этом ещё пока этапе книги). Даже такой замечательный и мудрый автор, как Карл Густав Юнг, в книге «Ответ Иову» нарисовал такую картину: дьявол как обратная сторона Бога, то есть, это часть Самого Бога. С христианской точки зрения, это абсолютно неверно! Дьявол – это, конечно, обратная сторона Бога, он Ему полностью противоположен как «минус» противоположен «плюсу», но его нельзя считать частью Бога. А Юнг говорит: как в нас, людях, всегда есть внутри какая-то теневая сторона, какие-то подсознательные неприятные черты, в которых мы, как правило, не отдаём себе отчёта, – вот так же и в Боге – дьявол, и он в книге так и действует. Но это, конечно, проекция того, что происходит в психологии людей, что Юнг знает по своему опыту (он же психолог) – проекция этого на Бога. Нельзя человеческие черты на Бога проецировать. Я это говорю к тому, насколько легко не увидеть, что под маской Бога выступает дьявол. Именно это происходит в стихах этой главы.

Мы говорили о главе в целом. Теперь разберём отдельные стихи с акцентом на специфические значения еврейских слов, которые, может быть, не вполне передаваемы в русском переводе.

1 И отвечал Иов и сказал:

2 слышал я много такого; жалкие утешители все вы!

Они-то, конечно, жалкие утешители, да беда в том, что еврейское слово «амаль», которое употреблено здесь, означает не «жалкий», а «тяжкий труд», то есть это картина того, что они, вместо того, чтобы его утешать, делают то, что говорит Иисус Христос о фарисеях: возлагаете на людей бремена тяжёлые и неудобоносимые, а сами пальцем своим не желаете помочь людям эти бремена носить. Вот упрёк, который Иов своим друзьям предъявляет. Тут дело не в том, что «жалкие», а в том, что они сыплют соль на его раны вместо того, чтобы помочь ему эти и без того тяжкие раны нести.

3 Будет ли конец ветреным словам? и что побудило тебя так отвечать?

Это Иов говорит Елифазу. А ведь эти же слова про ветер говорил Елифаз во 2-м стихе пятнадцатой главы самому Иову: «станет ли мудрый отвечать знанием пустым и наполнять чрево свое ветром палящим». И там, в устах Елифаза, и тут, в устах Иова, употреблено слово «руах», слово двусмысленное, которое означает и «дух», и одновременно означает «ветер», то есть, что-то пустое (как воздух). В пятнадцатой главе дан формально правильный перевод «ветер», то есть, Елифаз говорит Иову «слова твои – ветер». Но мы-то понимаем, что, у этого слова есть и глубинный смысловой слой: слова Иова – это никакой не ветер, не пустота, а это Дух Божий так говорит в Иове, просто в той форме, которая для Елифаза и его друзей неприемлема. А в шестнадцатой главе, когда Иов говорит «будет ли конец словам руаха твоим» – тут всё наоборот: в устах Иова «руах» звучит именно как «дух» (иронически, конечно) – ты даёшь мне вроде бы духовное поучение, а на глубине то, что выглядит как дух,– это, на самом деле, пустота и ветер.

«Побудило» (еврейское слово «марац») – буквально, подтолкнуло с помощью какого-то укола. Есть греческое слово «стимул», которое означает то же самое: палку с острым концом, которой погоняют быков и направляют их, чтобы они шли куда надо. Это слово в наш язык вошло, как «стимулировать». «Что побудило тебя?» – что укололо и подогнало тебя, чтобы так вот отвечать?

4 И я мог бы так же говорить, как вы, если бы душа ваша была на месте души моей; ополчался бы на вас словами и кивал бы на вас головою моею.

«Ополчался» – еврейское слово «хабар». «Ополчался» – это же что-то военное. В еврейском тексте абсолютно нет этого смысла. Оно означает «собирать вместе», «собирать в кучу», то есть, переведено так, как будто Елифаз против Иова собирает какое-то войско, солдат, а на самом деле, смысл таков, как будто слова на бумажке написаны, и он собирает, собирает кучу, а это куча мусора. «Ты кучу мусора собираешь на меня – вот эти свои слова».

5 подкреплял бы вас языком моим и движением губ утешал бы.

6 Говорю ли я, не утоляется скорбь моя; перестаю ли, что отходит от меня?

Здесь употреблено два раза одно и то же еврейское слово «хасак», которое переведено в 5-м стихе как «утешать», а в 6-м стихе как «утолять». Слово «скорбь», которое здесь употреблено, означает одновременно и боль психологическую, и боль физическую. У нас нет в русском языке, насколько я знаю, такого аналога, а в еврейском языке есть такое слово. То есть, он говорит и о том, что он страдает физически (от состояния своего тела), и что он страдает психологически, и это как бы две части единого целого. Иов даже не разделяет это своё страдание на две части – психологическую и физическую.

7 Но ныне Он изнурил меня. Ты разрушил всю семью мою.

Так Иов понимает это – что дом, который рухнул на его детей, это дело рук Бога, но мы-то знаем, что это дело рук дьявола! Но дело ещё и в том, что еврейское слова «эда», которое переведено как «семья», это вообще любое сообщество близких людей. Да, конечно, это его дети, которые погибли, но, возможно, не только. В этом стихе, возможно, смысл тот, что Иов оказался изолированным вообще от всех человеческих сообществ: и его жена его не понимает, и друзья его (они тоже ведь близкие, тоже словом «эда» могут охватываться).

8 Ты покрыл меня морщинами во свидетельство против меня; восстает на меня изможденность моя, в лицо укоряет меня.

Еврейское слово «ана» означает не «укоряет», а «свидетельствует». Тут мысль (не очень очевидная), что Иов сам может сомневаться, что он в чём-то грешен, что-то сделал не так, но против него свидетель – это его собственное тело. Он покрыт морщинами, струпьями, и так далее, и этого нельзя отрицать, это же факт. На любом суде (с точки зрения Иова) тот факт, что он находится в таком телесном состоянии, будет принят, как свидетельство того, что с Иовом что-то не так, что он что-то неправильно сделал, а его, Иова, внутреннее самоощущение, что он не виноват, – оно перед этим наглядным фактом, который любой может увидеть, тускнеет и становится слабым доказательством. Это ведь глубокая проблема, как когда следователь разбирает какое-нибудь преступление: что там кто-то подозреваемый думает о себе – это не факт. А факт – конкретные материальные улики. Вот так и тут: Иов говорит, что, к сожалению, против меня есть материальная улика – это состояние моего тела.

Дальше мы приступаем к картине Бога, а на самом деле дьявола.

9 Гнев Его терзает и враждует против меня, скрежещет на меня зубами своими; неприятель мой острит на меня глаза свои.

Еврейское слово «сатам» означает не просто вражду. Бог, действительно, может быть врагом каких-то людей, но здесь это еврейское слово означает «вражду с ненавистью», а ненависть – для Бога совершенно чуждое понятие. Бог, даже когда враждует, – враждует во исправление, в направление, в наказание – как угодно, но не с ненавистью. И поэтому мы можем сказать, что, когда Иов видит ненависть, это он сквозь образ Бога видит сатану.

10 Разинули на меня пасть свою; ругаясь бьют меня по щекам; все сговорились против меня.

А кто это, интересно? Это что – друзья его? Люди какие-то? Нет, конечно. Это как у Давида в псалмах есть подобные же фразы («скопище злых обступило меня», «сети нечестивых окружили меня», и так далее). В этих псалмах Давид говорит не столько о людях, хотя у него в жизни было достаточно врагов, он говорит о духах тьмы, которые его окружили, и с помощью людей, через людей с ним духи тьмы враждуют. То есть, это не в нашей земной конкретике, а где-то, можно сказать, в духовном слое: Давид (духовный Давид) окружён врагами, которые на него нападают, – духами тьмы. Но и здесь в книге Иова, мне кажется, просто по-другому нельзя прочесть: кто мог «разинуть на него пасть свою»? Да вот эти духи тьмы, как на картинах Блейка, где изображён Иов, как на него дьявол нападает. Неужели можно понять эту фразу так, что кто-то, посланный Богом, разинул на Иова пасть свою? По-моему, это немыслимо.

11 Предал меня Бог беззаконнику и в руки нечестивым бросил меня.

Слово «авиль», которое переведено как «беззаконник», это, скорее, «безбожник». И конечно, это парадокс – Бог предал его в руки безбожников! Мы знаем из первой главы, что, в каком-то смысле, так оно и произошло: Бог отдал Иова в руки сатане. Он, правда, сказал сатане, чтоб тот не смел Иова убивать, но в остальном Он отдал его в руки сатане. Только, спросим себя: можно ли сатану назвать «безбожником»? В первой главе мы читаем, что сатана прекрасно знает о существовании Бога, он к Богу относится даже с каким-то определённым пиететом, он вхож к Богу на небеса – так можно ли его назвать безбожником? Вот и получается, что сатана совсем не безбожник, он знает, что Бог существует, да только он Бога ненавидит, всё Божие ненавидит, и дела рук Божиих, и людей в первую очередь ненавидит тоже. Мы с вами знаем из Нового Завета: «Веруешь ли?» – «И бесы веруют и трепещут». Вот и сатана так же. Верует, конечно, в том смысле, что знает о существовании Бога. Поэтому его «безбожником» называть, мне кажется, неправильно. Но это ведь говорит Иов, который о существовании сатаны, по замыслу автора книги, не знает.

12 Я был спокоен, но Он потряс меня; взял меня за шею и избил меня и поставил меня целью для Себя.

На самом деле, -- еврейское слово «пуц» означает не «избил», а «разбил на куски». Что разбил на куски? Душу Иова. Иов же всё время борется, чтобы сохранить цельность своего «я» в этой своей отчаянной ситуации. Вот опять Освенцим: люди там боролись за то, чтобы в этих условиях ежечасной угрозы смерти, голода, грязи – сохранить как-то своё «я», свою душу не дать разбить на части. И поэтому мы понимаем, что вряд ли Бог разбивает души людей на части! Бог это человеческое «я» ценит очень высоко – в первую очередь, свободу этого «я», которая образ и подобие Божьей свободы. А если кто-то и разбивает душу на части (хочет разбить), так это дьявол.

В словах «поставил меня целью для Себя» «цель» можно понимать в двух смыслах. Можно понимать, как мишень, куда стреляют, и еврейское слово, в первую очередь, означает именно это. И кто же стреляет стрелами своими в Иова? Мы много раз встречаем и в Ветхом Завете, и в Новом картину дьявола, стреляющего стрелами. Так что в этом смысле «цель» – мишень не для Бога, а для дьявола. Но слово «цель» можно понимать и по-другому в русском языке – как то, куда стремится тот или иной замысел что-то делающего человека. И у Бога есть Свой Замысел, и Цель в этом Замысле есть. И вот в этом смысле Иов – цель этого этапа Замысла Божьего. Этот замысел, к сожалению для Иова, включает, действительно, что-то, что можно обозначить словом с корнем «бить», только не «избивать» (как здесь переведено), а «выбивать» – Иова выбить из привычного, спокойного состояния, в котором находятся его друзья (как он говорит – «я был спокоен»). А выбить его надо из этого состояния потому, что, только встав лицом к лицу со страшным и таинственным Богом Живым, Иов может отвечать и за этих друзей, и вообще за всё человечество. Так же, как Христос на Кресте отвечает за всё человечество.

13 Окружили меня стрельцы Его; Он рассекает внутренности мои и не щадит, пролил на землю желчь мою,

14 пробивает во мне пролом за проломом, бежит на меня, как ратоборец.

15 Вретище сшил я на кожу мою и в прах положил голову мою.

16 Лицо мое побагровело от плача, и на веждах моих тень смерти. Вся эта картина напоминает, как изображается сатана на иллюстрациях к «Книге Иова» у Блейка. Вретище – это такая мешковина. Может быть, действительно, на покрытое струпьями тело Иова его жена сшила ему какую-то грубую одежду, а, может быть, под этим вретищем и сами струпья имеются в виду. «Голову мою положил в прах» – здесь употреблено еврейское слово «керен», которое дословно означает не «голову», а «рог». В каком смысле «рог», какие там рога могут быть у Иова? Дело в том, что рог – это символически во всём Ветхом Завете знак силы. Там есть такие выражения: «воздымает рог свой», то есть, гордо показывает свою силу, «за рог хватается» – в спасение себе. Сила Иова в прахе» – вот что это означает здесь.

17 при всем том, что нет хищения в руках моих, и молитва моя чиста.

Не очень удачен перевод «хищение». Мы понимаем «хищение» как «воровство или взятка», а здесь употреблено еврейское слово «хамас», первичное значение которого – «насилие». Это может быть насилие и над справедливостью: «хамас» может совершать судья на неправедном суде. Но, во всяком случае, слово «хищение» здесь не очень уместно.

18 Земля! не закрой моей крови, и да не будет места воплю моему.

Это важный стих. Кровь в понимании ветхозаветных иудеев всегда «кричит» – это начинается с самого начала Библии, с истории Каина и Авеля, где Бог говорит Каину, что «кровь брата твоего кричит, взывает ко Мне». Она взывает к мщению. Вопль Иова тоже взывает, и кровь, и вопль Иова взывают к Богу, но только (в отличие от истории Каина с Авелем) не ко мщению, а к ответу Бога – чтобы Бог не молчал. А Бог же молчит до самых последних глав и не отвечает Иову. Вот о чём они взывают, и для того, чтобы вызвать ответ Бога, кровь Иова и вопли его должны восходить к Богу, они не должны оставаться на земле. Кровь, вероятно, в переносном смысле, всё это его страдание тоже может обозначаться этим словом «кровь», но, может быть, на нём и действительно есть какие-то кровоточащие раны. Поэтому и говорится «земля! не закрой моей крови», «не будет места» на земле. Не на Земле это всё должно оставаться, а к Богу в небеса восходить, и тогда есть надежда на то, что Бог ответит. И если это так, то (читаем дальше 19-й стих):

19 И ныне вот на небесах Свидетель мой, и Заступник мой в вышних!

Эта восходящая кровь и вопль, которые Бог на небесах воспринимает – слышит, чувствует – именно она делает Бога из противника Иова заступником Иова. Пусть даже в том смысле, что Бог на небесах, как адвокат какой-то, пишет какие-то оправдывающие Иова слова, потому что «заступник» означает именно «записывающий». С точки зрения Иова, его кровь и его вопль должны изменить отношение Бога к нему. Так что на этом суде с Богом у Бога же Бог должен приобрести какую-то дополнительную грань, дополнительную ипостась – ипостась заступника. С современной точки зрения, какая ипостась Бога – это «заступник за людей»? Параклет, Дух Святой, Христос Спаситель, пожертвовавший Собой ради людей. Вот две другие ипостаси Бога, наряду с Богом Отцом, которых Иов выпрашивает у Бога. Он, фактически, выпрашивает у Бога: «Господи, повернись ко мне вот этой Своей гранью!». Конечно, в Ветхом Завете нет понятия ипостаси (Сын Божий, Дух Святой), но, тем не менее, он именно этого хочет от Бога – чтобы Бог каким-то другим Своим боком к нему повернулся.

20 Многоречивые друзья мои! К Богу слезит око мое.

«Многоречивые» – не очень удачный перевод слова «луц», что означает дословно «насмешник», и друзья его (именно тем, что они насмехаются над Иовом, как это воспринимает сам Иов), в сущности, являются орудием дьявола. Но когда Иов говорит: «К Богу слезит око мое», то, хотя он этим хочет сказать, что этот мой вопль, мои слёзы адресованы Богу, но они относятся и к его друзьям, потому что то, что Иов выпрашивает у Бога, он выпрашивает не для себя только, а для всех людей, в том числе, для своих друзей. И поэтому его слёзы, ну пусть даже в первую очередь к Богу, – не только о нём, но и о его друзьях, и о всех людях вообще.

21 О, если бы человек мог иметь состязание с Богом, как сын человеческий с ближним своим!

Эта мысль была раньше, она будет и дальше. Но этот отрывок можно перевести и немножко другим способом. «Человек» – это еврейское слово «гевер», которое означает «силач, богатырь», а «иметь состязание» – это еврейское слово «яках», которое означает «выступление на суде», и поэтому этот стих можно прочесть и так: «О если бы кто-то сильный мог выступить на суде у Бога за человека, так, как на человеческом суде сын человеческий (бен адам) выступает за другого человека». Кто же этот сильный («гевер»), который мог бы вот такую роль сыграть на суде? Вот тот самый посредник между Богом и человеком, который, в сущности, есть смутно ощущаемый Иовом образ будущего Спасителя Иисуса Христа, Богочеловека, Посредника между Богом и человеком.

22 Ибо летам моим приходит конец, и я отхожу в путь невозвратный.

Почему он приводит этот аргумент? Ну и что, что его летам приходит конец? Он, видимо, имеет в виду, что этот суд с Богом надо завершить ещё при жизни. Вот сейчас нужно завершить – он же понимает, что он может умереть с этими своими струпьями, ранами, и так далее. И это имеет отношение и к нам. Наша жизнь, наши постоянные колебания, наши стремления преодолеть какие-то свои человеческие черты, чтобы стать ближе к Богу – это все какой-то постоянно идущий в нашей жизни суд с Богом, чем-то подобный суду Иова. Этот суд с Богом, по слову Иова, хорошо бы завершить до того, как кончится эта наша земная жизнь. Когда мы читаем в Апокалипсисе и в других местах о том, что есть какая-то книга, в которой записаны дела человеческие, и на основе этой книги Бог судит людей, то мы верим, что, какой бы ни была наша посмертная судьба, душа наша не умирает с телом, а продолжается какой-то непонятный путь души дальше, и, тем не менее, в книге записаны дела людей именно в этой жизни. Поэтому важно довести суд с Богом до какого-то благополучного завершения пока мы ещё живём здесь, в этой нашей жизни.


Запись 26 Глава 17 26-07-17

Сегодня у нас семнадцатая глава. Эта глава – продолжение ответа Иова на второе выступление Елифаза Феманитянина. Идет уже второй круг диалога Иова с его друзьями. В первом круге каждый из трёх друзей высказался по разу, и каждому из друзей Иов дал свой ответ. Может быть, это правильнее называть не ответом, потому что, хотя Иов, конечно, понимает всю недостаточность того, что ему говорят его друзья, но нельзя сказать, что он их как-то опровергает, то есть, тут не идёт логическая дискуссия, как на какой-нибудь кафедре университета. А главное – это то, что в ответ на каждое из довольно колких выступлений друзей Иов в своём ответе поднимается ещё где-то на ступенечку выше по своему странному и парадоксальному пути приближения к Богу через, с виду, противостояние Богу. Противостояние именно с виду, на самом деле это не противостояние. Это такая форма любви к Богу, в которой Иов не удовлетворяется таким поверхностным, тепло-хладным взаимоотношением с Богом, которое вполне устраивает его друзей. Он хочет более глубокого отношения, и он в каком-то смысле вынужден к этому стремиться, потому что если бы он, как друзья, был благополучный, здоровый, богатый, и всё семейство его было бы цело, то, может быть, он бы и не стремился никуда. Но в этой ситуации, когда он всё потерял, сидит на мусорной куче, весь покрытый струпьями, перед ним, действительно, есть такая дилемма: либо, как говорит его жена, «похули Бога и умри», то есть, проклясть Бога за всё то, что с ним произошло, и умереть, и на том всё закончится. Но его не устраивает такой подход. А другой подход – это попытаться глубже понять Бога, и установить какой-то диалог с Богом, чтобы найти смысл в этом ужасе, который с Иовом происходит. Эта проблема, может быть, впервые поставлена в книге Иова и вообще в истории человечества, но она была всегда, и она не кончилась временами Иова. В сущности, та проблема, которая стояла перед узниками Освенцима (теми, которые погибли, и даже теми, которые выжили и потом писали книги) – это, в сущности, проблема Иова: понять этот Замысел Бога, странный и мучительный для людей, а это подразумевает веру в то, что всё-таки какой-то Замысел Бога тут есть, что Бог даже в этом аду не предоставил людей самим себе, а присутствует в какой-то форме. Давайте сейчас эту главу прочтём.

1 Дыхание мое ослабело; дни мои угасают; гробы предо мною.

2 Если бы не насмешки их, то и среди споров их око мое пребывало бы спокойно.

3 Заступись, поручись Сам за меня пред Собою! иначе кто поручится за меня?

4 Ибо Ты закрыл сердце их от разумения, и потому не дашь восторжествовать им.

5 Кто обрекает друзей своих в добычу, у детей того глаза истают.

6 Он поставил меня притчею для народа и посмешищем для него.

7 Помутилось от горести око мое, и все члены мои, как тень.

8 Изумятся о сем праведные, и невинный вознегодует на лицемера.

9 Но праведник будет крепко держаться пути своего, и чистый руками будет больше и больше утверждаться.

10 Выслушайте, все вы, и подойдите; не найду я мудрого между вами.

11 Дни мои прошли; думы мои -- достояние сердца моего -- разбиты.

12 А они ночь хотят превратить в день, свет приблизить к лицу тьмы.

13 Если бы я и ожидать стал, то преисподняя -- дом мой; во тьме постелю я постель мою;

14 гробу скажу: ты отец мой, червю: ты мать моя и сестра моя.

15 Где же после этого надежда моя? и ожидаемое мною кто увидит?

16 В преисподнюю сойдет она и будет покоиться со мною в прахе.

Это, конечно, очень поэтичные, глубокие, пронизанные чувством слова о смерти. Они не первый раз произносятся: в 3-ей, 6-й, 10-й 14-й главе каждый раз он возвращается к этой теме о смерти – что он сходит, так сказать, в преисподнюю, в Шеол, и поначалу он как будто даже и рад, что сойдёт в Шеол, и наконец-то все его мучения закончатся. А в этой главе по-другому. Тут он уже показывает это схождение в Шеол, в смерть не как цель, а, скорее, как некий аргумент на суде с Богом. С Богом же судиться трудно, Иов сам говорит в предыдущих главах: на суде с Богом, даже если ты что-то правильное скажешь, всё равно окажешься неправ. Невозможно с Богом судиться. И друзья говорят ему то же самое: ну кто ты такой, чтобы с Богом судиться? А он, хотя с этим вроде бы и соглашается, а всё равно хочет с Богом судиться. Потому что одно дело, когда с Богом судятся такие люди как его друзья, – здоровые, и богатые, и все угодья при них – а другое дело, когда человек, который всё потерял и сидит на мусорной куче. Такое ощущение, что такого человека Бог скорее услышит, и такой человек может с Богом, если так можно выразиться, разговаривать на равных. Глубокая мысль, и она и дальше продолжается.

Я говорил, когда мы читали предыдущую главу, что во втором круге диалогов между Иовом и его друзьями появляется рефлексия, то есть, появляется постоянная оглядка – ты говоришь так, а почему ты говоришь так? Иов как бы всматривается в друзей, пытаясь понять – а, собственно, что стоит за тем, что они ему говорят, и даже, можно сказать, кто стоит? В этой главе рефлексия эта следующего вида: Иов начинает, так сказать, оглядываться на то, как он выглядит в глазах своих друзей. И не только друзей – он тут несколько раз говорит про народ, о том, как он выглядит вообще в глазах людей после того, что с ним произошло. Он употребляет слово «народ» в 6-м стихе: «Он поставил меня притчею для народа и посмешищем для него» (притча, в данном случае, что-то связанное с насмешкой). Правда ли это? Правда ли, что его друзья насмехаются над ним? Правда ли, что народ (ну, допустим, тот народ, который, спустя века читает книгу Иова) воспринимает ситуацию Иова с какой-то насмешливостью? Нет, я думаю, это неправда. И мы это так не воспринимаем, и друзья его, при всех своих недостатках, всё-таки не смеются над ним. То есть, то, что он так считает, – это некая ошибка рефлексии Иова. И, тем не менее, за этой ошибкой стоит какая-то более глубокая правда. Мы же постоянно проводим параллель между Иовом и Иисусом Христом. А Христос на Голгофе – мимо Него проходили люди и смеялись над Ним, говорили: «ха-ха-ха, если ты Сын Божий, сойди с креста!». Более того, автор книги Иова, скорее всего, читал Исайю, у которого в знаменитой 53-ей главе дан образ Мессии страдающего, и уже предсказано, что будет так!

2 нет в Нем ни вида, ни величия; и мы видели Его, и не было в Нем вида, который привлекал бы нас к Нему.

3 Он был презрен и умален пред людьми, муж скорбей и изведавший болезни, и мы отвращали от Него лицо свое; Он был презираем, и мы ни во что ставили Его. Значит, по книге Иова нельзя сказать, что друзья его презирают, насмехаются, и так далее, и получается, что Иов сквозь самого себя, рефлективно, оглядываясь на самого себя, как через некую «прозрачку», видит Христа – Мессию, над Которым, действительно, смеялись. Иов сам, конечно, этого не понимает. В этой книге есть много такого «второго дна». Например, Иов говорит: Бог сделал со мной всё это плохое, а на самом деле, он говорит такие слова, которые к Богу вообще не применимы. И ясно, что на самом деле он, сам того не понимая, видит образ дьявола, который, действительно, является автором и виновником того, что с ним произошло. Но поскольку в мировой картине Иова дьявола вообще нет, не существует этого понятия, он приписывает это Богу. Так и тут: он видит, на самом деле, не себя, а будущего Мессию, Христа, сквозь себя, и приписывает себе, что это над ним смеются.

В предыдущих главах он говорил с друзьями, действительно, как с друзьями, с людьми, которых он знает, у него с ними какие-то свои личностные взаимоотношения. А здесь они уже фигурируют, как представители вообще всего человечества, представители народа. Вот в 6-м стихе: «Он поставил меня притчею для народа» – какой народ? Одни только друзья вокруг него, 3 или 4 друга, там же не толпы вокруг него собрались! И в 10-м стихе: «Выслушайте, все вы, и подойдите; не найду я мудрого между вами» – такое ощущение, что «все вы» – это тоже не друзья, а это вообще адресовано всему человечеству. Потому что значение книги Иова в том, что такое трагическое испытание происходит не просто лично с Иовом – тогда выдержал он его или не выдержал было бы просто фактом его биографии. Нет, здесь Иов выступает как бы за Адама, как представитель всего человечества, ответчик за всё человечество. Соответственно, в подходе к тому, что происходит, по-крупному, по-всемирному, в роли всего человечества выступают его друзья. Это стержень всей книги, она для того и написана, чтобы за историей конкретного человека мы увидели историю всего человечества, начиная с Адама. Иов здесь, как заместитель Адама, или представитель Адама. Таким новым Адамом апостол Павел называет Христа, то есть, это ещё одна ниточка, когда сквозь Иова просвечивает образ будущего Христа. Так что замечательные слова «ответ Иову – Христос» – это ключ к пониманию всей книги Иова.

Иов продолжает свою линию: «Ты заступись перед Собою за меня Сам», и «Я хочу судиться с Тобой» – как с ответчиком на суде – у кого? У Тебя же Самого, у Бога. То есть, он всматривается в Бога, и видит уже не единую Личность, а как бы видит Бога как нескольких Личностей. Это, пусть в упрощенной форме, соответствует тому, как мы сегодня понимаем Бога: как Троицу, как совокупность вот таких ипостасей. Ещё нет такого богословия, но он фактически призывает одну ипостась заступиться за себя, за Иова, перед другой ипостасью. На современном языке это можно сказать так: он призывает Сына (Иисуса Христа), как ипостась Бога, заступиться перед Отцом. В шестнадцатой главе, 19-й стих, мы читали: «И ныне вот на небесах Свидетель мой, и Заступник мой в вышних!». Кто это может быть на небесах Свидетель и Заступник? Бог, конечно! А перед Кем Заступник? Опять же – перед Богом. И поэтому в 17-й главе, в 3-ем стихе это уже просто явно сказано: «Заступись, поручись Сам за меня пред Собою! иначе кто поручится за меня?».

При этом, когда у него образ Бога начинает становиться таким многогранным, надо не забывать, что дьявол не дремлет, и всё время пытается как бы вкрасться в эту совокупность граней Бога и представить себя самого (дьявола) как одну из граней Бога – даже для Иова, а тем более для его друзей. Довольно часто Иов близко подходит к этой очень опасной ошибке – принять то, что делает дьявол, за то, что делает Бог, принять образ дьявола за образ Бога. Весь сюжет исходит из этой его ошибки – что Бог его за что-то (непонятно, за что) так страшно наказал, а мы-то понимаем, что это вообще не Бог придумал, а дьявол всё придумал, и «исполнитель» здесь – дьявол. Поэтому часто слова, которые говорит Иов о Боге, совершенно не соответствуют тому, как сам же Иов видит Бога. Вот с 9-го стиха 16-й главы:

9 Гнев Его терзает и враждует против меня, скрежещет на меня зубами своими; неприятель мой острит на меня глаза свои.

10 Разинули на меня пасть свою; ругаясь бьют меня по щекам; все сговорились против меня.

12 Он потряс меня; взял меня за шею и избил меня и поставил меня целью для Себя.

13 Окружили меня стрельцы Его; Он рассекает внутренности мои и не щадит, пролил на землю желчь мою,

14 пробивает во мне пролом за проломом, бежит на меня, как ратоборец.

Ну разве это соответствует тому, что сам Иов говорит о Боге? Это просто нарисован довольно недвусмысленный портрет дьявола! А принять дьявола за Бога – это значит принять тьму за свет. Странно это кажется: ну как можно принять тьму за свет? Но сам Иов прекрасно понимает, что вообще-то это возможно, и эта опасность есть. В 12-м стихе 17-й главы он говорит: «А они ночь хотят превратить в день, свет приблизить к лицу тьмы». Действительно, такая опасность есть, и он сам, к сожалению, часто приближается к этой опасной грани. Причина этого в том, что и друзья, и, в значительной мере, сам Иов до определённого момента говорят не о Боге Живом, а о некоем образе Бога. Вот в образ Бога довольно легко может вкрасться дьявольское начало. Помните, наверно, картинки, где нарисовано дерево, а где-то в ветвях нарисованы, так, что их сразу не увидишь, птицы, или человек, или даже ангелы, и так далее. Так и тут – в этих картинах, образах может замаскированно укрываться дьявол. Только в конце этой книги, когда Бог явится Иову уже Сам, как Живой, а не как образ, Он ему покажет Себя в таком виде, который, хотя величественный и превосходит человеческие способности восприятия, и в силу этого, можно сказать, страшен – но это страх, соединённый с любовью. Дьявол уже туда не имеет доступа – к этому Живому Богу, Который явлен Иову в конце. Потому что дьявол оперирует страхом, а итог диалога Иова с Богом, о котором Иов просит во всех тех главах, что мы прочли, и ответа пока не получает, плод этого диалога – отношения, которые строятся не на страхе, а на любви.

В конце этой главы говорится о надежде:

15 Где же после этого надежда моя? и ожидаемое мною кто увидит?

16 В преисподнюю сойдет она и будет покоиться со мною в прахе.

Может возникнуть такое впечатление, что он отрицает надежду, никакой надежды нет, сплошная безнадёжность. Давайте теперь и мы тоже применим рефлексию, к которой нас всё время подталкивает автор этой книги. В данном случае рефлексия будет выглядеть так: «а почему Иов сказал эти слова? Он действительно потерял надежду?». Из всего того, что было раньше сказано, видно, что не потерял он надежду, он именно что надеется встретиться с Богом (пусть даже на суде). А почему он так говорит – так и мы сами, бывает, в жизни говорим: «всё плохо, всё потеряно», а на самом деле, внутри себя, если бы мы в сердце свое взглянули вот так, рефлективным взглядом, то мы бы, конечно, сказали: «нет-нет, мы не думаем, на самом деле, что всё потеряно, мы ещё будем жить, бороться, и так далее». То есть, на самом деле, в этих словах (если можно так выразиться) присутствует надежда на надежду. Да, для того, чтобы это понять – что здесь Иов совсем не в безнадёжности говорит – от читателя требуется уже определённая психологическая рефлексия, рассуждение, что, если бы Иов совсем не имел надежды, он бы ничего этого не говорил, а молчал. А раз говорит, то всё-таки есть у него какая-то искорка надежды. Несмотря на то, что ситуация Иова выглядит, конечно, как совершенно безнадёжная, тем не менее, искорки надежды в словах Иова постоянно проскальзывают, начиная с некоторого момента этой книги и до самого конца, как во тьме вспыхивают искорки. Вот тринадцатая глава, 15-й стих: «Вот, Он убивает меня, но я буду надеяться; я желал бы только отстоять пути мои пред лицем Его!»; четырнадцатая глава, 14-й стих: «Когда умрет человек, то будет ли он опять жить?». Это тоже вопрос: нельзя сказать, что нет-нет, конечно, не будет жить – а может быть, будет, вдруг он опять будет жить? И далее: «Во все дни определенного мне времени я ожидал бы, пока придет мне смена. Воззвал бы Ты, и я дал бы Тебе ответ, и Ты явил бы благоволение творению рук Твоих». Это «бы» означает именно надежду: он не уверен на 100 %, что всё будет именно так, но он надеется. Дальше 16-я, 19-й стих, эти знаменитые слова: «И ныне вот на небесах Свидетель мой, и Заступник мой в вышних!». Вот на что у него надежда, на Бога надежда, что Бог перед Самим же Собой заступится за него. И дальше девятнадцатая глава, 25-26-й стихи: «А я знаю, Искупитель мой жив, и Он в последний день восставит из праха распадающуюся кожу мою сию, и я во плоти моей узрю Бога». И дальше, до самого конца книги, автор книги всё время напоминает нам, насколько ужасна ситуация Иова, но в этом ужасе, в этой тьме автор постоянно устами Иова зажигает такие искорки надежды.

Это о структуре этой главы в целом. Теперь разберём её по отдельным стихам. Это лингвистически сложная книга, в ней довольно много проблем, связанных просто с тем, что мы не всегда точно знаем значение употреблённых еврейских слов. А ещё иногда и переводы дают какое-нибудь одно значение слова, а, может быть, уместнее дать другое значение, поэтому тут важно внимание к тому, что сказано какими словами.

1 Дыхание мое ослабело; дни мои угасают; гробы предо мною.

«Дыхание» по-еврейски – «руах», «ветер» и «дух» одновременно, то есть, это можно прочесть не как «дыхание», а как «дух мой угасает». Такая двусмысленность уже была. Вот, например, в шестнадцатой главе, в 3–ем стихе: «Будет ли конец ветреным словам?» – говорит Иов Елифазу. «Ветреным» – это «руах». А сам Елифаз говорит Иову в пятнадцатой главе: «станет ли мудрый отвечать знанием пустым и наполнять чрево свое ветром палящим, оправдываться словами бесполезными и речью, не имеющею никакой силы?». Я говорил по поводу обоих этих примеров употребления слова «руах», что их можно прочесть, как «ветер» (что-то такое пустое), а можно прочесть как «дух» – в духовном смысле этого слова. Эта двусмысленность, конечно, нарочитая, она есть и в этом стихе. Я бы прочёл его, озвучивая оба смысла, так: «Моё дыхание (руах) – да, ослабело, но мой дух (руах) отнюдь не ослабел» – говорит Иов. «Мой дух вот в этой моей отчаянной ситуации, наоборот, ещё усилился. Он сильнее, чем у моих друзей, которые находятся в гораздо более, благополучной, с виду, ситуации».

2 Если бы не насмешки их, то и среди споров их око мое пребывало бы спокойно.

Этот стих можно перевести так, а можно и совсем по-другому. Вот один из вариантов альтернативного перевода: «Не смеются ли они надо мной? Но и в горечи око моё устойчиво». То, что переведено как «споры», можно перевести, как «горечь», это еврейский корень «мара». «Моё око устойчиво» – что это означает, в каком смысле «око»? Око, обращённое к Богу. То есть, несмотря на то, что насмешки друзей вызывают в нём, конечно, по-человечески, горечь, но это всё на земном человеческом уровне. А то его око, которое устремлено к Богу, которое хочет увидеть Бога (и увидит-таки в конце книги) – оно остаётся устойчиво, как у телескопа, который смотрит в небо и нацелен на звезду.

3 Заступись, поручись Сам за меня пред Собою! иначе кто поручится за меня?

Есть разные варианты перевода. Вот один из вариантов: «Дай за меня залог, иначе кто-то ударит меня», и второй вариант: «…иначе кто ударит со мной по рукам?». Либо ударит меня рукой, либо ударит со мной по рукам. В Синодальном переводе «поручится за меня» – это так переведено еврейское словосочетание «ударить со мной по рукам». Давайте сосредоточимся на этом призыве к Богу: заступись, поручись, то есть, дай за меня залог (по-еврейски именно так сказано). Кто этот «залог»? Или (немножко играя русским языком) кто этот заложник за Иова? А ведь Иов – это Адам, представитель всего человечества. Кто заложник за всё человечество? Христос. Это Бог в качестве Заложника за всё человечество. То есть, эта просьба «Сам будь мне заложником перед Собою же за меня» (заложником, или залогом) – это, в сущности, призыв уже не к тому, чтобы Господь был адвокатом на суде, защищающим Иова перед Самим Собой, а к тому, чтобы Господь был Тем, Кто на Суде будет залогом или заложником, то есть, Тем, Кто уже Сам поставит Себя на кон ради Иова, то есть, ради всего человечества – как Иисус Христос. А Иисус Христос – это же ипостась Бога. Во Иисусе Христе Бог (если можно так выразиться) поставил Себя на кон для того, чтобы спасти всё человечество. На чьём суде? На Суде у Себя же Самого. Многие задают вопрос: «Как странно говорят, что Бог послал Сына Своего как жертву на Крест. А перед Кем жертву? Ведь жертву же Богу приносят! Получается, что Бог послал Сына Своего как жертву Самому Себе? А тем более, что Сын – это ипостась Того же Бога, то есть, Бог послал Самого Себя как жертву Самому Себе?». Люди удивляются, говорят «это непонятно». Ну, это, конечно, трудно принять, это типичный пример логического парадокса. Но ведь об этом же говорит и Иов: «Сам будь заложником (или залогом) перед Самим Собой за меня, а значит, за всё человечество».

4 Ибо Ты закрыл сердце их от разумения, и потому не дашь восторжествовать им.

Если мы считаем, что это Бог закрыл чьи-то сердца от разумения, то вспомним, что говорит Иисус Христос. Нигде Он так не говорит. Он говорит, что люди сами закрыли себе глаза и заткнули уши, поэтому они ничего не видят и не слышат. А я добавлю ещё, что в контексте книги Иов часто принимает действия дьявола за действия Бога, и если говорить о друзьях (и вообще о людях), – это дьявол закрывает их сердца от разумения. Слово «восторжествовать» – это еврейское слово «кум», «подняться». То есть, его друзья не могут подняться к Богу, в этот духовный слой, куда идёт Иов, если можно так выразиться, семимильными шагами, а вот друзья остаются в плену у своих психологических реакций, таких по-человечески понятных, но мелких. Они же стремятся защититься от ужасной картины того, что происходит с их другом, которую они видят. Поэтому они всё время пытаются доказать Иову, что всё хорошо, что так и должно быть, что ничего такого ужасного, что опрокидывает всю нашу картину мира, с Иовом не происходит. А на самом деле, конечно, происходит. Другая картина мира нужна. И Иов идёт к этой картине мира. А друзья его не могут туда подняться, в те сферы, в которые Иов поднимается, всплывает, как воздушный шар, на наших глазах в этой книге.

5 Кто обрекает друзей своих в добычу, у детей того глаза истают.

Это, скорее всего, еврейская пословица. Почему Иов здесь её употребляет? Я думаю, что это некий бумеранг, ответ на то, что было сказано Софаром в 20-м стихе 11-й главы: «глаза беззаконных истают, и убежище пропадет у них, и надежда их исчезнет». Я говорил, что друзья с какого-то момента уже самого Иова начинают относить к числу беззаконных. А Иов отражает этот удар вот этими словами: а ваши-то собственные глаза как бы не истаяли, потому что вы обрекаете друзей своих в добычу (Иов в данном случае говорит о себе). Странное выражение – «обрекает в добычу»! Кому обрекает в добычу? Неужели в добычу Богу? Нет, конечно! Бог же не охотник, не хищник какой-то, чтобы у Него была добыча. Вот к дьяволу эти слова вполне применимы. То есть, мы эти слова можем прочесть, как то, что своим поведением друзья помогают дьяволу, гонят Иова, как волков на охоте гонят между флажками, – вот так они Иова гонят, так сказать, в лапы дьяволу. Иов сам не мог бы этого сказать, потому что у него нет понятия дьявола. Но у автора книги-то это понятие есть! Поэтому этот намёк нам виден.

6 Он поставил меня притчею для народа и посмешищем для него.

Слово «притча», «машаль» фигурирует в Библии, например, как заголовок «Притчей Соломоновых», но в данном случае, мне кажется, «машаль» не притча как поучение, как мудрость. В слове «машаль» есть некий оттенок – притча как анекдот, то есть, как нечто, в чём и поучение, может быть, есть, но в такой несколько насмешливой форме.

«Посмешище» – та же самая мысль, но здесь не сказано «посмешище», а сказано по-еврейски «тофет ле-паним’». Это можно перевести двумя способами – либо «удар в лицо», «плевок в лицо», либо «тамбурин, по которому бьют». Еврейское слово «тофет», среди прочих значений имеет и это значение – то, по чему можно колотить. Хочу вам напомнить, что Иисус Христос в Своих Страстях, которые описаны в последних главах всех Евангелий, именно этим и был – и посмешищем, и каким-то барабаном, по которому можно колотить: Его и по лицу били, и кнутами били, и всё это на Туринской Плащанице очень четко видно.

7 Помутилось от горести око мое, и все члены мои, как тень.

Слово «тень» вызывает ассоциацию со словосочетанием «тень смерти», которое в книге Иова несколько раз встречается. Что близко к «тени смерти»? Он не зря говорит: «все члены мои, как тень». Тело его – да, близко к «тени смерти». А дух? Дух Иова разве близок к тому, чтобы умереть? Нет, в том-то и дело, что телесное пребывание Иова уже на грани смерти парадоксальным образом способствует тому, чтобы дух его, наоборот, вырывался бы из плена смерти вверх, ближе к Богу Живому!

8 Изумятся о сем праведные, и невинный вознегодует на лицемера.

«Лицемер» – это еврейское слово «ханеф». Оно имеет и значение «лицемер», но у него есть и более широкое значение: грешник, беззаконник, и так далее. И если вот так прочесть, то этот стих можно понять, как вопрос: почему беззаконные благоденствуют, а праведники страдают, как страдает сам Иов. То есть, это проблема теодицеи. Но здесь сказано, что изумится о сем не сам Иов, а люди, все люди. Мысль состоит в том, что главный вопрос теодицеи, который ставит Иов в этой своей ситуации – почему в мире, который Бог вроде бы справедливо устроил, праведники незаслуженно страдают, а беззаконники незаслуженно благоденствуют – что этот вопрос важен для всех людей. Ситуация Иова адресована всем людям. Причём в книге Иова это всё происходит в рамках какого-то нарисованного художественного мира. Но эта ситуация (как это часто бывает в великой литературе) выпрыгивает из романа в реальную жизнь. В итоге-то получилось, что ситуация Иова – художественная, в значительной степени выдуманная ситуация (хотя, вероятно, реальное зерно в её основе есть, в жизни много раз повторяются вот такие Иовы) –эта ситуация выпрыгивает из художественного мира книги в реальную жизнь, и тот, кто изумится, – это мы с вами. Мы негодуем, мы пытаемся с помощью этой книги понять, почему так устроен Божий мир.

9 Но праведник будет крепко держаться пути своего, и чистый руками будет больше и больше утверждаться.

Для праведника эта ситуация Иова, этот острый вопрос теодицеи – почему Бог всё это допускает – это не причина для какого-то недоумения, разочарования, и так далее, а это, наоборот, стимул к духовному росту. К парадоксальному духовному росту, потому что, конечно, логически на этот вопрос ответить невозможно. И сама книга Иова показывает нам пример именно такого парадоксального духовного роста, Иов именно так растёт. Вместо того, чтобы эта ситуация его пришибла и убила, она его, так сказать, поднимает, подталкивает вверх, он держится пути своего, и в итоге, в конце пути, находит Бога – в отличие от друзей. Тут не зря сказано, что именно праведный «будет крепко держаться пути своего», а друзья в этой ситуации проявляют себя не как праведники.

10 Выслушайте, все вы, и подойдите; не найду я мудрого между вами.

Словом «выслушайте» здесь (не очень удачно, на мой взгляд) переведено еврейское слово «шув», которое означает «повернуться на 180 градусов», и это слово чрезвычайно часто употребляется в Ветхом Завете как обозначающее покаяние. То есть, это призыв к покаянию, к тому, чтобы эти его друзья, которые, пытаясь сохранить привычную им, комфортную картину мира, в какой-то мере заткнули свои уши и глаза свои закрыли – как это Христос говорит – а Иов их призывает вот в этом именно покаяться, потому что это грех перед Богом. Это касается и нас с вами. Мы довольно часто на ситуации, которые нас ранят, реагируем примерно так, как друзья Иова, то есть, закрываем свои глаза, затыкаем уши, чтобы всего этого не видеть. Вот это одна из тех вещей, в которой Иов призывает своих друзей, и нас с вами, каяться.

11 Дни мои прошли; думы моидостояние сердца моего – разбиты».

Думы – еврейское слово «зимма», которое очень часто встречается в книгу Притчей (там оно выступает в форме «мезимма») – это не просто какие-то размышления, а думы как план, составляемые в уме какие-то планы. Что означает, что его (Иова) планы разбиты? Конечно, у него наверняка были планы относительно своих детей, относительно хозяйства – конечно, всё это разбито. Но в итоге того, что все эти его планы разбиты, исполняется великий План Божий, который через Иова ведёт человечество ко Христу. Вот и получается (и это урок для нас), что для того, чтобы осуществлялся в нас и через нас План Божий, нам, вполне возможно, придётся отказаться от своих человеческих планов. А тут не зря сказано, что эти наши планы – это достояние наших сердец, и нам горько и больно, когда они разбиваются. И, тем не менее, осуществление Замысла Божьего часто требует этого – чтобы наши человеческие планы были разбиты.

12 А они ночь хотят превратить в день, свет приблизить к лицу тьмы.

Это, видимо, обвинение в адрес друзей и вообще таких людей как его друзья. Смысл в том, что хотят дело дьявола представить, как Божье дело, тьму представить, как свет. Но Иов довольно часто и сам, приписывая Богу все свои несчастья, говоря о Боге, как о чем-то страшном, каком-то монстре, довольно-таки близко подходит к этой опасной грани, где, действительно, тьма, дела дьявола, представляется, как свет. Но когда Иов так говорит о своих друзьях, не задаёт ли он, персонаж этой книги, вопроса самому себе: «а не делаю ли и я иногда того же?». Может быть, где-то в глубине души у него этот вопрос уже вызревает (хотя об этом не говорится). И более того, даже если здесь не показано, чтобы Иов – художественный персонаж этой книги такие вопросы себе задавал, но автор книги как бы нас самих подталкивает к этому вопросу: подумать за Иова – а сам Иов не делает ли того же самого, не путает ли свет с тьмой? Вот такая рефлексия. И если допустить, что в этом стихе Иов начинает как бы сам оглядываться: «а правильно ли я весь этот ужас, всю эту тьму приписываю Богу (Который на самом деле Свет), не получается ли, что я сам путаю свет с тьмой, сближаю тьму со светом» – это означает, что он в этой своей рефлексии, в оглядке на себя, прыгает выше головы, выше того, что ему было известно, некое для себя открытие делает о всей этой ситуации: может быть, не Бог, может быть, не Свет, может быть, тьма лежит в корне этой тёмной ситуации, в которую он попал?

13 Если бы я и ожидать стал, то преисподняя -- дом мой; во тьме постелю я постель мою.

Он в этом стихе в каком-то смысле опровергает то, что сам говорил несколькими главами раньше – в четырнадцатой главе, в 13-м стихе: «О, если бы Ты в преисподней сокрыл меня и укрывал меня, пока пройдет гнев Твой, положил мне срок и потом вспомнил обо мне!». Там картина такая, что он, Иов, попадёт в преисподнюю, но он там будет чего-то ждать и в итоге дождётся. А в этом стихе вроде бы наоборот – «если бы я и ожидать стал, то ничего хорошего не будет». То, что Иов спорит с собой, – это гениальное изобретение автора этой книги, которое показывает духовный рост Иова. Главная, часто не замечаемая, сюжетная конструкция этой книги – то, что все три круга диалога Иова с тремя его друзьями, всего девять разговоров, это всё не просто так. Это та спираль, по которой Иов восходит ко всё более глубокому пониманию Бога. Но, когда человек восходит в своём понимании себя, Бога, мира – его восхождение в том и состоит, что он сам себе на каком-то этапе говорит: «Нет, я думал неправильно, это была неправильная картина. Вот теперь я понимаю это лучше». Главное, от чего Иову предстоит отказаться, – это от его мысли о том, что источник всех его зол – Бог, Который (непонятно почему) творит зло. При этом Иов глубоко, на 100 %, верит, что Бог добр, и вот как это может быть, что добрый Бог творит зло? Вот ему и предстоит где-то на высоких ступенях своего спирального восхождения понять: это не Бог, это дьявол. Бог тоже, конечно, в этой ситуации задействован, но не как автор (тот, кто задумал несчастье, которое с Иовом произошло). Вот это противоречие самому себе – это замечательная, гениальная авторская находка, показывающая, как человек духовно растёт и начинает сам с собой спорить.

14 гробу скажу: ты отец мой, червю: ты мать моя и сестра моя.

Это звучит, как шутка, но шутка горькая. Но важно, что человек способен сказать: да, я телесно лягу в могилу, и моё тело в конце концов – то же самое, из чего устроена земля (так и в Библии сказано, что Господь из глины сотворил человека), то, из чего эти черви устроены (из того же биологического материала, из которого мы, люди, устроены). Само то, что Иов способен так на это посмотреть (а это не каждому человеку дано – вы скажите кому-нибудь из знакомых, что червь – мать твоя и сестра твоя – далеко не все готовы вот так посмотреть) – это знак его духовного роста: он такую широкую перспективу уже видит. И именно поэтому он в конце книги способен вместить ту, ещё более огромную, перспективу уже всей вселенной, которую ему открывает Бог, в которой всё находит какое-то свое место – и гром находит, и червь находит, и Левиафан находит, и бегемот находит, и бури, и ураганы, убивающие людей, находят. Так что этот стих – это знак того, что Иов на пути туда, к этому финальному открытию.

15 Где же после этого надежда моя? и ожидаемое мною кто увидит?

16 В преисподнюю сойдет она и будет покоиться со мною в прахе.

«Надежда», «ожидаемое» – это одно и то же еврейское слово «тиква». В Израиле есть хорошо известный городок, называемый Петах-Тиква, врата надежды. При поверхностном чтении может показаться, что это риторический вопрос, что Иов спрашивает: «Ну, где же надежда? Где же это самое ожидаемое? – Нет его». Но вопрос, на самом деле, не риторический. Иов не задаёт риторических вопросов в этой книге. Он и вправду хочет узнать – где надежда. Но если он сам такой вопрос задаёт, значит, у него есть надежда на то, что надежда всё-таки есть – где-то, в чём-то, чего он не знает, но всё-таки есть. Поэтому правильнее прочесть 16-й стих так: «Неужели надежда сойдёт со мной в преисподнюю?», то есть, как вопрос. Он говорит «неужели?», то есть, он как бы не очень в это верит. Неужели Господь всё устроил так, что «надежда сойдёт со мною в преисподнюю, и всё это исчезнет навсегда?» Так вот, та надежда, в которой исполнится всё то, на что надеется Иов, эта надежда – сойдёт в преисподнюю. На пасхальной иконе именно это показано – сойдёт в преисподнюю, но не для того, чтобы сгинуть там навсегда, а чтобы из этой преисподней вывести (как это показано на иконе) Адама, и Еву, и вообще людей, и, в том числе, вывести из этой преисподней самого Иова, который представитель Адама, или ответчик за Адама. Выходит, что в Новом Завете – то, о чём Иов здесь говорит, действительно сбудется, причем в оптимистической, а не в пессимистической форме. Вот и получается, действительно, что ответ Иову – это Христос.


Запись 27 Глава 18 23-08-17

Мы продолжаем читать книгу Иова, сегодня восемнадцатая глава. Большая часть книги Иова – это три круга диалога Иова с его друзьями (может быть, правильнее сказать – спора). Во время каждого из этих трёх кругов по-разному высказывается каждый из трёх друзей, и каждому Иов отвечает. Мы находимся где-то посередине этого цикла диалога. Выступил уже по второму кругу Елифаз, Иов ему ответил, а та глава, которую мы сегодня читаем, это выступление второго из друзей, Вилдада Савхеянина.

1 И отвечал Вилдад Савхеянин и сказал:

2 когда же положите вы конец таким речам? обдумайте, и потом будем говорить.

3 Зачем считаться нам за животных и быть униженными в собственных глазах ваших?

4 О ты, раздирающий душу твою в гневе твоем! Неужели для тебя опустеть земле, и скале сдвинуться с места своего?

5 Да, свет у беззаконного потухнет, и не останется искры от огня его.

6 Померкнет свет в шатре его, и светильник его угаснет над ним.

7 Сократятся шаги могущества его, и низложит его собственный замысл его,

8 ибо он попадет в сеть своими ногами и по тенетам ходить будет.

9 Петля зацепит за ногу его, и грабитель уловит его.

10 Скрытно разложены по земле силки для него и западни на дороге.

11 Со всех сторон будут страшить его ужасы и заставят его бросаться туда и сюда.

12 Истощится от голода сила его, и гибель готова, сбоку у него.

13 Съест члены тела его, съест члены его первенец смерти.

14 Изгнана будет из шатра его надежда его, и это низведет его к царю ужасов.

15 Поселятся в шатре его, потому что он уже не его; жилище его посыпано будет серою.

16 Снизу подсохнут корни его, и сверху увянут ветви его.

17 Память о нем исчезнет с земли, и имени его не будет на площади.

18 Изгонят его из света во тьму и сотрут его с лица земли.

19 Ни сына его, ни внука не будет в народе его, и никого не останется в жилищах его.

20 О дне его ужаснутся потомки, и современники будут объяты трепетом.

21 Таковы жилища беззаконного, и таково место того, кто не знает Бога.

Несколько слов об общих идеях, которые высказывает Вилдад. Все речи друзей даже сложнее понять, чем речи Иова, потому что они все намёком и обиняком. Все друзья постоянно ведут речь о том, как плохо приходится беззаконному, как этого беззаконного наказывает Бог, и за этим невольно прочитываешь намёк на то, что Иов не зря страдает, а что он что-то беззаконное сделал, причём, что-то очень крутое, за что его и наказывает Бог. Но ни один из друзей при этом (и Вилдад здесь тоже) даже не пытается разобраться, а что такое конкретное сделал Иов? На суде-то прежде надо разобраться, какое преступление совершил подсудимый. Этого никто не делает, и Вилдад тоже. Такое ощущение, что ему, по большому счёту, вообще безразлично, виновен Иов или не виновен. Потому, что всё, что он здесь говорит, как и его друзья, – это не ради Иова. Это говорится ради себя самих – для того, чтобы себя самих утешить простой мыслью, что надо принимать весь мир так, как он есть, принимать ситуацию, как она есть. Ну, вот страдает Иов, значит, так надо, потому что, в конце концов, это же Бог устроил! Значит, так надо, и это надо принимать. Не сказать, что это какая-то чудовищная мысль. Но Иов-то развивается – в этом весь смысл книги. Иов не останавливается на этом, а идёт гораздо дальше, выше и ближе к Богу. А друзья – как они этим начинают, так они этим и кончают. Эта мысль – раз что-то произошло такое, кто-то пострадал или умер (включая миллионы жертв, которые убиты в фашистских концлагерях), значит, какой-то в этом смысл был – эта мысль имеет и верную, и неверную грань. Неверная грань такая: мы, конечно, не знаем и не понимаем, какой в этом смысл, но кто мы такие, чтобы задавать вопросы Богу, почему так, или оспаривать то, что делает Бог? Раз это произошло – значит, так надо. Мне это напоминает знаменитый эпизод из русской истории 19-го века. Замечательный человек, митрополит Филарет Московский, разговаривал с доктором Гаазом (а доктор Гааз очень заботился о преступниках, вплоть до того, что он проверял, не натирают ли им, не дай Бог, кандалы). Сами понимаете, обычное отношение в обществе к преступнику в те времена совсем не такое, а, как говорится, всё, что им выдали в наказание, это хорошо, но мало, надо бы ещё. И вот ему митрополит Филарет говорит: «Что же Вы, доктор, так заботитесь об этих преступниках? Ну что же о них так заботиться? Ведь раз они осуждены – значит, они виновны!». А ему доктор Гааз отвечает: «Вы, владыка, забыли про Иисуса Христа, Который тоже был осуждён, но был невиновен». И Митрополит Филарет, как человек высокого духа, тут же, можно сказать, покаялся, ответив доктору Гаазу так: «Нет, доктор, я не забыл Иисуса Христа, но в этот момент, когда я говорил эти необдуманные слова, Иисус забыл про меня». Вот такой диалог. А мысль, которую первоначально высказал Филарет, абсолютно такая же: «раз осуждены, значит, было за что». И Вилдад, в сущности, так же говорит Иову: «Раз ты Богом осуждён на потерю всего – дома, детей, здоровья, значит, ты в чём-то виноват, и значит, так надо». Это очень удобная позиция, пока до тебя самого не дошло. Иов вот так и отвечает, причём, несколько раз: хорошо вам всё это говорить, потому что не вы сидите на мусорной куче. А на самом деле такая позиция упускает из вида одно очень важное обстоятельство. Если говорить о том, как мир устроен – да, конечно, его устраивает Бог, по крайней мере, изначально. Но его устраивает не один Бог. Его устраивает и дьявол тоже, к сожалению. И в этом вообще главный стержень сюжета книги Иова: что это устроил дьявол (с согласия Бога, конечно, у Бога были какие-то Свои причины на то, чтобы это согласие высказать, но, во всяком случае, никак нельзя сказать, что это Бог лишил Иова детей, посадил на мусорную кучу и облепил струпьями). И вот, поскольку так устроен наш мир, принимать его просто как он есть, без обсуждения, абсолютно неправильно. Бог не этого от нас хочет. Бог от нас хочет того, о чём замечательно говорит в своём Послании апостол Иоанн: «различайте духов». Он хочет именно, чтобы мы различали, что в этом мире – от Бога, а что в этом мире – от Его противника, и, соответственно, чтобы мы различали, от кого принимать, а от кого отвергать, и бороться. И в этом верная грань мысли о том, что во всем происходящем надо пытаться понять смысл. А если бы наш мир был такой прекрасный, что его надо принять без размышления и обсуждения, то зачем бы в него пришёл Иисус Христос? Иисус Христос пришёл, чтобы изменить наш мир. И когда мы читаем последнюю книгу Библии, книгу Апокалипсис, которая как бы подводит заключительный итог всему, что сказано в Библии, то мы там видим именно полное изменение всего мира, полный конец тому миру, к которому мы привыкли, – земле, небу, времени, пространству – вместо этого Новое небо, Новая земля, Новый Иерусалим. И только тогда решается эта проблема зла, которая постоянно звучит в речах и друзей, и самого Иова – только в этой апокалиптической перспективе она решается через изменение мира. То есть, позиция, что мир – Божий, поэтому его надо просто принять, как он есть, без обсуждения – это позиция неправильная, хотя и очень распространённая, и в наше время распространённая. Одна из задач книги Иова – показать, в чём и почему эта позиция неправильная. А это не так просто. У людей, которые говорят: «Да, мир устроен Богом, и устроен хорошо» свои аргументы, и они тоже берутся из Библии. Вот103-й псалом, который весь проникнут восхищением перед тем, как Богом устроен мир, при том, что в этом псалме и звери, и взаимопожирание – мир показан, в принципе, такой, какой он есть, не приукрашенный. И, тем не менее, там есть это восхищение миром. И это тоже правильно! И вот, с одной стороны, восхищение тем, как Бог устроил мир, а с другой стороны, всё-таки не принятие мира на 100%, как он есть, потому что в нём и не-Божье есть тоже. Вот такая, как мне кажется, очень важная богословская идея стоит за этой главой.

Говорят друзья, говорит Иов, ну и мало ли какие мнения бывают у людей. Но дело в том, что в этой книге, как она задумана автором, друзья – это не просто три человека (точнее, четыре – там потом будет ещё Елиуй), а это как бы голос всего человечества. Но Иов – это тоже голос всего человечества! Есть одно человечество, которое рассуждает так, как Вилдад, – что надо принимать мир без рассуждения, а есть другое человечество (это физически то же самое человечество, только как бы другая его ипостась, другой его голос). Так же и в нашей душе: сейчас мы можем считать, что надо принимать всё, как есть, а завтра наши мозги повернутся и мы будем считать, что нет, и мы будем, как Иов, бороться с тем, что в этом мире от дьявола, задавать нелицеприятные вопросы, и так далее. Один и тот же человек может переходить из одной позиции к другой. Так что и друзья, и Иов – это не просто конкретные люди, а это голоса человечества. Два голоса человечества – разных, в некотором смысле противоположных. И спор дьявола с Богом, с которого начинается вся эта книга, проецируется в спор этих двух голосов, в спор внутри самого человечества. И это тоже всё нам знакомо, потому что споры этих разных голосов мы в жизни, наверно, сами переживали, это внутри нас самих происходило, когда как бы одна часть нашей души спорила с другой частью нашей души. Поэтому за этим художественным образом Иова и его друзей стоит некая общечеловеческая, принципиально важная реальность.

По объёму, большая часть этой главы – это яркое описание, которое даёт Вилдад бедам, постигающим нечестивого, или, как здесь сказано, «беззаконного»: «свет у беззаконного потухнет, и не останется искры от огня его», «таковы жилища беззаконного…». С 5-го по 25-й стих – это всё рассказ об этом беззаконном, и этот рассказ даже не Вилдад начинает, а тот, кто говорит перед ним (Елифаз Феманитянин) в 15-й главе: «Нечестивый мучит себя во все дни свои, и число лет закрыто от притеснителя; звук ужасов в ушах его; среди мира идет на него губитель», и так далее. И кончается эта 15-я глава словами о нечестивом: «Он зачал зло и родил ложь, и утроба его приготовляет обман». Елифаз и Вилдад, в каком-то смысле, поют одну и ту же песню, они оба рассказывают историю про беззаконного – очень яркую, и художественно очень удачную (если это воспринимать просто как художественный текст). Но к чему это всё говорится? К чему они Иову рассказывают про беззаконного? Они что, хотят сказать, что он и есть этот беззаконник, которого постигает всё это ужасное? Думаю, что они сами чувствуют, что это было бы слишком – всё проецировать на Иова, и поэтому они говорят уклончиво, обиняком, намёком: «вот, видишь, Иов, что бывает с беззаконными. Ты подумай, нет ли в тебе самом чего-то такого, беззаконного». Но для чего они всё это рассказывают? Даже не для того, чтобы это использовать, как аргумент против Иова, а по большей части, ради утешения самих себя – что Господь мир устроил правильно, что в этом мире беззаконным, действительно, воздаётся по их «заслугам». Но почему они, чтобы показать, что мир устроен Богом правильно, используют судьбу беззаконного? Казалось бы, если бы мы стали доказывать кому-то, что Бог хорошо, правильно устроил мир, то, наверно, мы бы взяли за образец судьбу праведника? А они не могут, потому что перед ними сидит опровергающий пример – сам Иов, праведник, которого постигло вот это несчастье. Поэтому они приводят, я бы сказал, неуклюжий аргумент в пользу того, что Бог всё правильно устроил, через картину этого беззаконника.

И ещё об этой картине, которую рисует Вилдад. Читаешь это, и, с одной стороны, понятно, что Вилдад хочет показать справедливость Бога, что Бог нечестивому воздаёт по нечестию его. Но, по Вилдаду, Бог как-то не по-Божьему ему воздаёт, в каком-то совершенно не Божьем стиле. Может быть, по справедливости, но совершенно без милости и жалости. Ведь фундаментальная черта образа Бога и в Новом Завете, и в Ветхом Завете, та, что в Боге это соединено – справедливость и милость. И милость Его часто, если можно так выразиться, выключает Его справедливость, и Он милует даже тех, кому вообще-то, надо было бы воздать так, чтобы, как говорится, мало не показалось. А то, как Вилдад говорит о воздаяниях нечестивому якобы от Бога, на самом деле, гораздо больше своими деталями напоминает о дьяволе, а не о Боге. Во-первых, «сеть», «петля» (несколько раз это сказано: «попадет в сеть», «по тенетам ходить будет», «петля зацепит за ногу его, и грабитель уловит его», «скрытно разложены по земле силки для него и западни на дороге», «петля зацепит за ногу его») – сплошные силки, западни, петли, чтобы уловить этого нечестивого. Это что – вот так Бог делает, так поступает с нечестивыми, какие-то петли им расставляет? Это дьявольский стиль, это дьявол всем расставляет сети – и нечестивым, и праведным.

Потом, в 13-м стихе18-й главы: «съест члены его первенец смерти». Это что, Бог посылает первенца смерти к нечестивым? Мы по Новому Завету, по словам апостола Павла понимаем, что отец смерти – это не Бог, а дьявол. Дальше упомянуто нисхождение к некоему «царю ужасов», и невольно вспоминается здесь картина дантовского Ада, где, действительно, царь ужасов в центре Ада, в самой глубине земли – это дьявол. Потом сера, о которой здесь сказано. Говорится много раз и в художественных произведениях, и в богословских «чую запах серы», и это значит «чую присутствие дьявола», сера ассоциируется с дьяволом. В общем, во всех речах друзей всё время сквозь их обычные человеческие мысли (иногда ошибочные, иногда правильные) вдруг прорезается, на секундочку проступает лик дьявола. Такое ощущение возникает в некоторых моментах, что это уже не они говорят, а это как бы дьявол их устами говорит. И, с точностью до наоборот, они говорят, да и мы сами иногда говорим, что Иов дерзкий, он задаёт вопросы Богу, и друзья ему предъявляют претензии: да как же ты смеешь, кто ты такой – задавать вопросы Богу? Но, так же, как сквозь речи друзей проступает дьявол, так сквозь речи Иова проступает Сам Бог. В каком-то смысле, его устами Сам Бог задаёт вопросы Богу. Нам, может быть, это кажется странным: Бог – Он же Всемогущий, Всезнающий, Он должен всё знать. Но есть такая глубокая мысль в спорной, в общем-то, книге Карла Густава Юнга под названием «Ответ Иову», которая вся посвящена книге Иова, её философской и богословской интерпретации, – очень правильная мысль, что при том, что Бог всезнающ, всемогущ, и так далее, нельзя Его считать чем-то статичным, как будто это какая-то статуя, вырубленная из камня, или из дерева, которая остаётся равной самой себе. Бог – Живой, а всё живое всё время меняется. Поэтому то, что Бог может задавать Самому Себе вопросы и отвечать на эти вопросы в диалоге с Самим Собой через Иова – это, мне кажется, очень правильная, глубокая мысль. Именно в этом ключе можно понять выражение, что Христос – это ответ Иову. Потому что в этом диалоге Бога с Самим Собой (с помощью Иова) Бог приходит к тому, чтобы реализовать воплощение Себя Самого (если можно так выразиться), Своей ипостаси – Сына в виде человека Иисуса из Назарета.

Теперь разберём отдельные стихи – здесь много тонких моментов.

1 И отвечал Вилдад Савхеянин и сказал:

2 когда же положите вы конец таким речам? обдумайте, и потом будем говорить.

Здесь, конечно, удивляет слово «вы», его обсуждают многие комментаторы. Это к кому Вилдад, собственно, обращается? То ли это и Иов, и друзья, взятые вместе, то есть, Вилдад им хочет сказать что-то типа «ну что вы ругаетесь?». Может, это и правильно, но только он дальше сам продолжает ругаться – и здесь, и в следующем своём выступлении тоже. А некоторые комментаторы считают, что, тем не менее, это «вы» относится только к Иову, но к Иову как к представителю некоей группы людей. Я говорил нечто похожее – в этой книге все, и друзья, и Иов, говорят как бы не только от своего имени, а и от имени целых двух огромных групп людей, как бы двух частей человечества или, может быть, двух граней одного и того же человечества. То есть, при такой интерпретации эти «вы» – это, видимо, те, кто не считает, что весь мир устроен правильно, и весь целиком от Бога. Вот такие две возможности понять это слово «вы». Если понять в первом смысле, то есть, как обвинение и Иова, и друзей в пустословии (наверно, и самого себя), то в этом есть своя правда, потому что ни Иов друзей не понимает, ни друзья не понимают Иова. Они не могут или не хотят встать на место друг друга и понять, почему другой говорит так, как он говорит. Друзья не могут встать на место Иова по очень простой причине – потому что, пока с тобой самим такого не произошло, в шкуру Иова влезть очень тяжело. То есть, они просто не могут встать на его место. Не могут, да и не хотят, конечно, тоже, потому что страшно же, страшно даже почувствовать, посочувствовать! А Иов не хочет встать на их место, хотя он понимает, что, когда с ним всё было хорошо, он именно на их месте и был. Он же так и говорил: если бы я был на вашем месте, я бы говорил так, как вы. Но он не хочет встать на их место, он не хочет логику их понимать, потому что он ощущает, что даже на секундочку допустить в себя эту мысль «да, надо принять, всё хорошо, будем принимать от Бога и доброе и злое» – то, с чего он начинает, – это означает изменить своей миссии. Он потихоньку, в ходе всех этих разговоров, начинает чувствовать, что его миссия как раз в том, чтобы вырваться из этого замкнутого круга принятия всего, как есть, и своими дерзкими вопросами, если можно так выразиться, спровоцировать Бога к ответу. В конце книги так и получится – Бог действительно ответит.

3 Зачем считаться нам за животных и быть униженными в собственных глазах ваших?

Странно звучит вопрос про животных. Это кто же их считает за животных? Я думаю, что это, скорее всего, тоже косвенный упрёк Иову, потому что Иов, действительно, в своих речах приводит природу (растения, животных и так далее) в качестве примера для сравнения с людьми. Вот в двенадцатой главе с 7-го стиха: «И подлинно: спроси у скота, и научит тебя, у птицы небесной, и возвестит тебе; или побеседуй с землею, и наставит тебя, и скажут тебе рыбы морские». И дальше, в четырнадцатой главе:

7 Для дерева есть надежда, что оно, если и будет срублено, снова оживет, и отрасли от него выходить не перестанут:

8 если и устарел в земле корень его, и пень его замер в пыли,

9 но, лишь почуяло воду, оно дает отпрыски и пускает ветви, как бы вновь посаженное.

10 А человек умирает и распадается; отошел, и где он?

Вилдад, видимо, хочет сказать: «Ты что же, нас, людей, с пнём сравниваешь, или со скотами сравниваешь?». И на самом деле, это, в каком-то смысле, основа взгляда и самого Иова, и его друзей – что та логика, в которой Бог определяет судьбы людей, включая трагическую судьбу самого Иова, не отделена, не оторвана от той логики, в которой Бог управляет всем миром, в том числе, и миром животных, миром растений, и миром неживым. Слова «быть униженными в собственных глазах ваших», мне кажется, в соединении с упоминанием животных, могут быть проинтерпретированы так: Вилдад эти споры, в которых он и сам участвует, воспринимает, как бодание между собой животных. Есть же такое выражение «я с ним бодался». Действительно, люди «бодаются» и начинают быть похожими на животных (мы сами, бывает, в этом положении оказываемся), но здесь же речь идёт о чём-то большем. Здесь не просто бодаются, как двое оленей рогами, или как люди, которые ведут себя, как олени. Здесь спор фундаментальный, отражение спора с Богом дьявола, который действует через людей, отражение в виде таких вот споров. Это не то, как животные бодаются, тут глубокий смысл в этих спорах.

«Быть униженными в собственных глазах ваших» – это множественное число, и при этом сказано буквально строкой выше «зачем считаться нам за животных». То есть, получается, что и «вы» и «мы» имеет в виду одну группу людей, и тогда это подталкивает нас к такой интерпретации того, что сказано во 2-м стихе («когда же положите вы конец таким речам?»), что это всё-таки относится не к одному Иову (и таким, как Иов), а и к Иову, и к его друзьям. Это более логичная интерпретация.

4 О ты, раздирающий душу твою в гневе твоем! Неужели для тебя опустеть земле, и скале сдвинуться с места своего?

О слове «раздирающий». Вилдад им косвенно упрекает Иова, потому что Иов в шестнадцатой главе в 9-м стихе говорит про Бога так: «Гнев Его терзает и враждует против меня, скрежещет на меня зубами своими; неприятель мой острит на меня глаза свои». То есть, по Иову, его «раздирает» Бог, а Вилдад ему хочет сказать, что это ты сам себя раздираешь ненужными претензиями к Богу, вопросами, сомнениями, и так далее – успокойся и прими всё так, как есть – ну да, действительно, больно, страшно, но ничего не поделаешь, надо принять. Но ведь Иов, когда он в 16-й главе говорил, что Бог это его раздирает, был неправ: Иов, не зная о существовании дьявола, то, что приходит от дьявола, воспринимает, как приходящее от Бога. На самом-то деле его раздирает дьявол, а не Бог, конечно! В этом смысле Иов действительно ошибается, но не так, как думает Вилдад. Когда Вилдад говорит, что это Иов сам себя мучает своими вопросами, проблемами раздирает себя, – тут Вилдад сам ошибается, Иов не сам себя мучает. Это великий Замысел Божий проявляется в том, что Иов так себя мучает вопросами.

Здесь сказано: «Неужели для тебя опустеть земле, и скале сдвинуться с места своего?». Смысл в том, что это Бог устроил мир таким образом, что с тобой, Иов, действительно, как-то плохо получилось, неудачно (допустим, что Вилдад это понимает). Вилдад ему хочет сказать: ну, пусть даже ты незаслуженно попал в эту ситуацию – ну, так что с этим делать? Богу изменить всё устройство мира, чтобы ты восстановился в своих правах? Помните выражение сталинских времён, что лучше посадить девять невинных, чем пропустить одного виновного? Вот такая логика стоит за этими словами Вилдада. Ну да, есть один невинный, который пострадал ни за что – Иов. Так что, из-за него, так сказать, всё устройство наших органов охраны правопорядка менять? А на самом деле, мы, читая это уже как люди Нового Завета, вспоминаем, что говорит Иисус Христос: если будете иметь веру с горчичное зерно, то скажете горе «сдвинься туда или сюда», и она сдвинется. То есть, Христос спорит, может быть, и целенаправленно, с этими словами Вилдада, говоря: «Да, сдвинуться скале ради человека, человека верующего». Я не буду сейчас подробно останавливаться на интерпретации того, что имеет в виду Христос, когда говорит «горе сдвинуться». Горы двигать Христу незачем, Он вообще с другой задачей в мир пришёл, с задачей сдвинуть человеческие души с того места, куда они, так сказать, «прикноплены» традицией. И я думаю, что именно в этом смысле мы должны прочесть и выражение «скале сдвинуться» – скале душ человеческих. Ну, и потом, Апокалипсис же весь говорит о том, что мир должен быть переустроен – там и скалы сдвигаются, и вообще вся земля, можно сказать, преобразуется во что-то неузнаваемое ради исполнения Замысла Божьего о людях и о всей твари в целом, ради того, чтобы люди, земля стали новой землёй, новым небом и новым Иерусалимом.

Дальше начинается рассказ про беззаконника.

5 Да, свет у беззаконного потухнет, и не останется искры от огня его.

6 Померкнет свет в шатре его, и светильник его угаснет над ним.

Всё это очень выразительно, только Вилдад хочет сказать, что это всё Бог сделает беззаконнику, воздавая ему за его грехи, наказывая его. Но как-то это не в стиле Бога – гасить свет, это в стиле совсем другого! А Бог (как мы читаем в Библии) не гасит свет, а он в первый день творения свет создаёт. И точно так же Бог и в душах людей духовный свет не гасит (даже если эти души нечестивые), а пытается даже в этих тёмных душах свет зажечь. А дьявол, конечно, гасит. И так всё время – Вилдад как бы говорит о Боге, о том, как Бог наказывает нечестивого, а проступает за этими наказаниями образ безжалостного дьявола.

7 Сократятся шаги могущества его, и низложит его собственный замысл его,

8 ибо он попадет в сеть своими ногами и по тенетам ходить будет.

9 Петля зацепит за ногу его, и грабитель уловит его.

10 Скрытно разложены по земле силки для него и западни на дороге.

Я говорил, что эти силки и западни – совершенно не стиль Бога в том, как Бог обращается с людьми, даже когда Он этих людей достаточно сурово наказывает. Но тут, в этой группе стихов, неясно, эти силки, западни – они чьи? Потому что в 7-м стихе, где сказано «низложит его собственный замысел его», возникает впечатление, что эти силки, западни и петли он беззаконник сам себе и разложил, сам того, естественно, не желая и не зная, по принципу «не рой другому яму – сам в неё попадёшь». А начиная с 8-го стиха, довольно очевидна другая интерпретация – что это не он разложил эти все силки. А кто? Получается так, что их разложил либо Бог, либо дьявол. Мы понимаем, что это не то, как действует Бог. Значит, Вилдад, сам того не понимая, рисует образ дьявола, который раскладывает силки, петли и прочие ловушки всем людям. Дьяволу всё равно: праведного, нечестивого – он всех хочет уловить в свои сети. Собственно, так и понимает современное христианское богословие попытки дьявола улавливать человеческие души.

11 Со всех сторон будут страшить его ужасы и заставят его бросаться туда и сюда.

Это напоминает нам Экклезиаста в двенадцатой главе, это очень красивый художественный текст. Начну прямо с начала 12-й главы.


1И помни Создателя твоего в дни юности твоей, доколе не пришли тяжелые дни и не наступили годы, о которых ты будешь говорить: "нет мне удовольствия в них!"

2доколе не померкли солнце и свет и луна и звезды, и не нашли новые тучи вслед за дождем.

3В тот день, когда задрожат стерегущие дом и согнутся мужи силы; и перестанут молоть мелющие, потому что их немного осталось; и помрачатся смотрящие в окно;

4и запираться будут двери на улицу; когда замолкнет звук жернова, и будет вставать человек по крику петуха и замолкнут дщери пения;

5и высоты будут им страшны, и зацветет миндаль, и отяжелеет кузнечик, и рассыплется каперс. Ибо отходит человек в вечный дом свой, и готовы окружить его по улице плакальщицы.


«И на дороге ужасы» – это цитата из книги Иова. Картина, которую рисует Экклезиаст, это такой печальный взгляд на жизнь вообще любого человека, не важно, праведного или неправедного, и мы, обращаясь к книге Иова, невольно вспоминая Экклезиаста, говорим себе: «ну, вот, Вилдад говорит про нечестивого, беззаконника, что со всех сторон будут страшить его ужасы – так, по Экклезиасту, к любому человеку это относится, любого человека со всех сторон на его жизненном пути будут страшить ужасы. И только Господь Бог – защита от этих ужасов».

Дальше разбираем 18-ю главу книги Иова.

12 Истощится от голода сила его, и гибель готова, сбоку у него.

13 Съест члены тела его, съест члены его первенец смерти.

14 Изгнана будет из шатра его надежда его, и это низведет его к царю ужасов.

По Новому Завету, и смерть – от дьявола, и «царь ужасов» – это тоже только к дьяволу можно отнести. И вся эта картина, которую рисует здесь Вилдад, она, конечно, устрашающая, выразительная, но только эта картина не о том, как Господь справедливо воздаёт нечестивому. Эта картина на самом деле – картина того, как хотел бы дьявол, чтобы была устроена судьба человека – любого, и праведного, и нечестивого: чтобы надежды не было, чтобы люди нисходили к царю ужасов, чтобы первенец смерти (а дьявол отец этого первенца смерти) съел члены человека. Через всю книгу Иова подтекстом проходит это – как дьявол бы хотел видеть человека в этом мире. И весь спор дьявола с Богом именно об этом. Бог совершенно по-другому человека видит. Бог видит человека таким образом, что Он Сына Своего, Иисуса Христа, рождает человеком. Представляете, какое это возвышение человеческой природы?! Мы во многих и художественных, и богословских произведениях читаем про возмущение и гнев дьявола на то, что Бог почему-то Своего Сына Иисуса Христа родил человеком. За что это такая почесть людям? Чем они это заслужили, эти муравьишки?

15 Поселятся в шатре его, потому что он уже не его; жилище его посыпано будет серою».

С одной стороны, сера в Ветхом Завете вызывает ассоциацию с гибелью Содома, то есть, с воздаянием за грех. Но это в Ветхом Завете. А в Новом Завете сера ассоциируется с дьяволом. Опять-таки, физиономия дьявола начинает проступать сквозь эти слова Вилдада, которые якобы рассказывают о том, как Бог справедливо воздаёт нечестивому.

16 Снизу подсохнут корни его, и сверху увянут ветви его.

17 Память о нем исчезнет с земли, и имени его не будет на площади.

18 Изгонят его из света во тьму и сотрут его с лица земли.

19 Ни сына его, ни внука не будет в народе его, и никого не останется в жилищах его.

Корни, ветви – это всё, конечно, символы и предков, и потомства. То есть, смысл тот, что на этом нечестивце род, к которому он принадлежит, прервётся, потомства у него не будет, а в еврейском ветхозаветном менталитете самое страшное наказание, которое может быть у человека – это даже не то, что этот человек сам погибнет, а то, что не будет у него потомства, что на нем всё оборвётся. И с Иовом ровно это и произошло. Вилдад здесь говорит, что так Бог наказывает нечестивого (отсутствием потомства). Но на самом-то деле, в книге Исход сказано довольно чётко, как Бог наказывает нечестивого (двадцатая глава, 5-й стих):

5 Я Господь, Бог твой, Бог ревнитель, наказывающий детей за вину отцов до третьего и четвертого рода, ненавидящих Меня,

6 и творящий милость до тысячи родов любящим Меня и соблюдающим заповеди Мои.

Вот так говорит Бог: не лишаю потомства, не обрезаю род, наказываю, но до 3-го и 4-го рода, то есть, поколения – пусть будут эти поколения, эти потомки. А в словах Вилдада нарисована гораздо более жестокая перспектива, которая, опять же, напоминает не о Боге, а о безжалостном дьяволе. И ещё – Вилдад это говорит, а он что, не понимает, как на сердце Иова, который потерял своих детей, падают эти слова? То ли автор книги хочет здесь показать Вилдада, как тупого и нечувствительного человека, то ли он хочет показать, как через Вилдада проявляется безжалостность дьявола. Дьявол, что, будет считаться с тем, что Иов переживает, когда слышит о том, что не будет потомства? Смешно даже думать, что дьявол как-то с этим считается!

20 О дне его ужаснутся потомки, и современники будут объяты трепетом.

Другое чтение еврейских слов «потомки» и «современники» – это «западные» и «восточные», то есть, «потомки» и «современники» – это во времени, а «западные» и «восточные» – это в пространстве. Обратите внимание на слова «будут объяты трепетом». В красочной картине ужасной судьбы беззаконника, как мы говорили, есть намёк на Иова. И давайте спросим себя: когда люди (и современники, и потомки) читают про Иова, они объяты трепетом? Да, только в совершенно другом смысле, не потому что ах, какую ужасную судьбу, ужасное воздаяние за страшные грехи Иова ему уготовал Бог, а потому, что они сквозь Иова провидят Христа! Иова воспринимают как вопрос ко Христу. И ответ на этот вопрос – это Христос и есть. Поэтому эта книга и вызывает такой огромный интерес по сей день, поэтому люди по-особому к ней относятся. В Библии много замечательных книг (тот же Экклезиаст), но всё-таки отношение к книге Иова какое-то особое – действительно, можно сказать, что есть этот трепет, но только не в том смысле, как говорит Вилдад.

21 Таковы жилища беззаконного, и таково место того, кто не знает Бога.

Совершенно не случайно Бог здесь назван не словом «Яхве», Бог Израиля (как полагалось бы Его назвать), а словом «Эль», а это обозначение Бога, которое типично для всех семитских народов Ближнего Востока, (не обязательно только евреев), и для язычников тоже: они многих своих богов называют «Эль». То, что здесь употреблено именно это слово, с одной стороны, связано с тем, что не случайно составитель этой книги поместил Иова в земле Уц (у него Елифаз – феманитянин, Вилдад – савхеянин, это всё не еврейские земли, это земли на юго-восток, в сторону Саудовской Аравии). Он ставит своей целью дать близкий к Израилю, но всё-таки не израильский антураж сцены, на которой происходит действие. Это одна сторона дела. А вторая сторона дела – это то, что, когда Вилдад называет Бога не Его истинным и правильным именем «Яхве», а этим общим именем «Эль», то возникает сомнение: насколько этот самый Вилдад – богословский авторитет? Насколько мы должны считаться с его словами, если для него между «Эль» и «Яхве» нет разницы? Видите, какой тонкий намёк? Вся книга Иова построена вот на таких тонких намёках. Это совершенно уникальное по своей художественной проработке произведение. Помимо того, что это высочайшее богословское произведение, это ещё и произведение высокой литературы. И, может быть, именно поэтому, когда в атеистическом Советском Союзе в Библиотеке всемирной литературы был издан первый том, который назывался «Поэзия Древнего Востока», в него включили часть книг из Библии – только тех книг, которые отличаются своим высоким художественным качеством. Их было, буквально, три или четыре, и вот в число этих книг вошла книга Иова.


Запись 28 Глава 19 30-08-17

Мы продолжаем читать книгу Иова, сегодня девятнадцатая глава. Мы находимся примерно посередине длинной спирали диалога Иова с его друзьями – спирали, которая состоит из трёх раундов, в каждом из которых есть три части – это выступления каждого из трёх друзей и ответ им Иова. Предыдущая, средняя часть этого второго раунда – это слова Вилдада Савхеянина, большая часть которого по объёму – это рассказ о некоем беззаконнике, очень выразительный рассказ, художественно очень удачный. Хотя он нигде не говорил, что этот беззаконник – это Иов, но естественно, что Иов, слушая, относил всё это к себе, и мы, читатели, тоже, и у нас невольно возникает вопрос: а зачем он это всё рассказывает? Это намёк на что? И вот в девятнадцатой главе – ответ Иова Вилдаду, ответ, который выводит нас на какую-то несравненно более высокую орбиту, чем то, о чём говорил Вилдад. И высшая точка этой орбиты – это знаменитые слова, которые практически все комментаторы книги Иова рассматривают, как центральное место этой главы, а, может быть, даже и всей книги. Вот эти слова с 25-го стиха:

25 А я знаю, Искупитель мой жив, и Он в последний день восставит из праха распадающуюся кожу мою сию,

26 и я во плоти моей узрю Бога.

Практически все комментаторы христианской эпохи воспринимают это как некий угаданный образ Иисуса Христа как Искупителя Иова. Так мы Его и называем и сегодня – Искупителем. Это не единственный случай, когда в Библии в Ветхом Завете угадывается Иисус Христос. Он обрисовывается, конечно, не так чётко, как в Новом Завете, но всё-таки достаточно, чтобы было понятно для нас, что именно Он угадан. Может быть, самый яркий пример этого – это знаменитая 53-я глава книги Исайи, но и эти слова об Искупителе большая часть комментаторов тоже ставит рядом с образом будущего Мессии, Иисуса Христа у Исайи. Теперь прочтём эту главу.

1 И отвечал Иов и сказал:

2 доколе будете мучить душу мою и терзать меня речами?

3 Вот, уже раз десять вы срамили меня и не стыдитесь теснить меня.

4 Если я и действительно погрешил, то погрешность моя при мне остается.

5 Если же вы хотите повеличаться надо мною и упрекнуть меня позором моим,

6 то знайте, что Бог ниспроверг меня и обложил меня Своею сетью.

7 Вот, я кричу: обида! и никто не слушает; вопию, и нет суда.

8 Он преградил мне дорогу, и не могу пройти, и на стези мои положил тьму.

9 Совлек с меня славу мою и снял венец с головы моей.

10 Кругом разорил меня, и я отхожу; и, как дерево, Он исторг надежду мою.

11 Воспылал на меня гневом Своим и считает меня между врагами Своими.

12 Полки Его пришли вместе и направили путь свой ко мне и расположились вокруг шатра моего.

13 Братьев моих Он удалил от меня, и знающие меня чуждаются меня.

14 Покинули меня близкие мои, и знакомые мои забыли меня.

15 Пришлые в доме моем и служанки мои чужим считают меня; посторонним стал я в глазах их.

16 Зову слугу моего, и он не откликается; устами моими я должен умолять его.

17 Дыхание мое опротивело жене моей, и я должен умолять ее ради детей чрева моего.

18 Даже малые дети презирают меня: поднимаюсь, и они издеваются надо мною.

19 Гнушаются мною все наперсники мои, и те, которых я любил, обратились против меня.

20 Кости мои прилипли к коже моей и плоти моей, и я остался только с кожею около зубов моих.

21 Помилуйте меня, помилуйте меня вы, друзья мои, ибо рука Божия коснулась меня.

22 Зачем и вы преследуете меня, как Бог, и плотью моею не можете насытиться?

23 О, если бы записаны были слова мои! Если бы начертаны были они в книге

24 резцом железным с оловом, -- на вечное время на камне вырезаны были!

25 А я знаю, Искупитель мой жив, и Он в последний день восставит из праха распадающуюся кожу мою сию,

26 и я во плоти моей узрю Бога.

27 Я узрю Его сам; мои глаза, не глаза другого, увидят Его. Истаевает сердце мое в груди моей!

28 Вам надлежало бы сказать: зачем мы преследуем его? Как будто корень зла найден во мне.

29 Убойтесь меча, ибо меч есть отмститель неправды, и знайте, что есть суд.

Эта довольно длинная глава – одна из самых насыщенных глав в книге Иова, и поэтому разделим её чтение на две части. В этот раз мы поговорим об общем замысле, общих идеях, которые высказаны в этой главе, а в следующий раз мы будем разбирать её по отдельным стихам, потому что буквально в каждом стихе есть какие-то важные детали, которые в большой мере опираются на те слова, которые есть в еврейском тексте – и всё это, конечно, надо разобрать, если мы хотим по-настоящему понять эту замечательную книгу.

То, что эта глава так насыщена содержанием, богословскими мыслями – это, возможно, специально сделано автором этой книги, чтобы показать реакцию Иова на тот намёк, который даёт в предыдущей главе Вилдад, когда он описывает нечестивого, – что сам Иов и есть тот нечестивец. Этот упрек Вилдада (высказанный обиняком, а не ясно) Иова как бы подталкивает, вызывает у него острую реакцию, и Иов с этого и начинает свой ответ: «Если я и действительно погрешил, то погрешность моя при мне остается». Иов очень важную вещь говорит в этом стихе. Смысл этого стиха состоит в том, что грешил я или не грешил – не это важно. Есть такое выражение, уже из новозаветной эпохи: нет человека, который жив будет и не согрешит. Конечно, мы только про Иисуса Христа говорим «единый безгрешный», и мы, действительно, не можем Иова воспринимать, как кого-то, равного Иисусу Христу. Но главное – это трагическая история Иова, все глубины, которые Господь через Иова демонстрирует, извлекает из него, как из какой-то шахты драгоценную руду, поучение об этом устройстве мира, (который Самим же Богом устроен, хотя дьявол в это устройство вмешивается), извлекает уроки для нас всех, для всего человечества через то, что произошло с Иовом. И поэтому его личный грех (или не грех) – это вопрос второй. Тем более, что здесь же не зря в русском тексте переведено как «погрешность». По-русски «погрешность» – это не то же самое, что «грех», это что-то такое, всё-таки, менее серьёзное. И действительно, здесь употреблено еврейское слово «мишуга» – кто из вас знает идиш, тот, конечно, знает и еврейское слово «мишигин». В современном идише это означает «сумасшедший». А в ветхозаветном иврите слово «мишуга» означает человека, у которого не то что «крыша поехала», а он просто сбился с пути, и не потому, что он злой, испорченный, а просто случайно сбился с пути, оступился человек. Этим в тексте подчёркивается, что не это самое главное. Но друзья выступают, как какие-то прокуроры, для них самое главное – доказать, что Иов виновен, и всё, что с ним произошло, можно принять за должное ему воздаяние. Но это, конечно, совсем не то, ради чего Господь попустил случиться этой ситуации с Иовом. Ситуация с Иовом – это не ситуация Иова как такового, как личности. Это, в сущности, ситуация всего человечества. Всё человечество находится в поле напряжения между дьяволом и Богом, когда Бог стремится человечество поднять к себе, приблизить к себе, а дьявол стремится всё человечество и каждого из нас, так сказать, унизить, показать, что мы, и каждый из нас, и все вместе взятые – клопы какие-то, и жизнь наша смысла не имеет, и никакого интереса не представляет, и Богу лучше всего было бы про нас забыть, потому что мы – это неудачный эксперимент Бога. Примерно такую картину дьявол стремится продвинуть и в этом убедить и Бога, и нас самих. И мы, между прочим, довольно часто встречаем (где-нибудь в средствах массовой информации, в литературе) эту, в сущности, дьявольскую мысль: «все люди плохие, все люди грешные, мир полон зла, кругом одни безобразия, жизнь наша бессмысленна, и никаких оснований для надежды на что-то хорошее нет». Повторяя слова Ветхого Завета (как их потом повторяет апостол Павел в Новом Завете), поскольку жизнь бессмысленна, «будем есть и пить, потому что завтра умрём». Это то, в чём дьявол стремится нас убедить. А Бог стремится нам показать (в данном случае, через Иова) нечто совсем другое: что наша жизнь имеет смысл, и главное, не только в наших глазах имеет смысл, а в Божиих глазах. Бог создал и поддерживает нас ради определённой цели, Своей великой цели. Да, конечно, это всё достаётся недёшево, эти великие дела Бога дорогой ценой достаются нам, людям – как Иову, который очень дорогую цену заплатил за то, чтобы участвовать в этом Замысле Божьем в качестве одной из его центральных фигур. И вот Иов попал в эту ужасную ситуацию, и он же не того у Бога требует, чтобы Бог облегчил ему страдания. Он, главным образом, от Бога требует, чтобы Бог ему эту ситуацию объяснил, он её хочет понять, то есть, хочет найти в ней смысл. Иов чувствует, что должен быть какой-то смысл в этой ситуации. Он настолько глубоко верит в Бога, что совершенно не допускает даже мысли, что эта ситуация, которая с ним произошла, может быть бессмысленной. «Просто так» дети погибли, «просто так» всё имущество погибло, «просто так» он весь в струпьях? Не может быть такого «просто так», что-то за этим стоит. Такое главное движение его души – найти, что за этим стоит. Он не принимает эту ситуацию так, как он сам об этом в начале говорит: «будем принимать у Бога и доброе и злое») – нет, этого недостаточно, Бог хочет от него чего-то большего. И этим движением своей души к этому большему Иов постепенно приходит, и этим своим духовным ростом он способствует разрешению того спора между Богом и дьяволом, с которого начинается книга: всё-таки люди – это носители великого Замысла Божьего, или такие тараканы, никому не интересные? Иов просто собой, своим примером решает этот, так сказать, судебный спор между Богом и дьяволом в пользу Бога, показывая, что люди, действительно, носители великого Замысла Божьего. Собой показывает, своим духовным ростом демонстрирует, ведёт себя не как таракан, а именно как носитель великого Замысла Божьего. И это разрешение спора между дьяволом и Богом о том, что же такое человек, находит свою кульминацию во Христе. Потому что во Христе Бог входит в человеческую душу и тело, входит и помещается в них, не взрывает их. В тараканов Бог войти не смог бы во всей своей полноте, а вот в человека Иисуса входит. И это и есть разрешение спора о человеке. Разрешение этого спора – это Христос.

Ещё один момент, важный для этой главы. Иов жалуется одновременно, в одной и той же фразе, и на то, что его преследует Бог, и на то, что его преследуют друзья: «Зачем и вы преследуете меня, как Бог, и плотью моею не можете насытиться?». Возникает такое впечатление, что и друзья, и Господь Бог говорят как бы в один голос, все что-то хотят сказать Иову, что-то обвинительное. Но друзья его обвиняют прямо, явно, Бог же молчит, не отвечает. Иов воспринимает это, как то, что Бог (не словами, а тем, что ‘ произошло) его обвиняет. Наверное, по замыслу автора, Иов на этот момент, пока так и считает, что его и Бог преследует, и люди преследуют. Но это типичная и для позиции Иова на этот момент, и для всего Ветхого Завета ошибка, когда действия дьявола принимаются за действия Бога. Один из главных уроков этой книги для нас – что действия дьявола легко спутать, принять за действия Бога. Ветхий Завет, поскольку в нём не было чёткого образа дьявола, так и понимал: что и добро от Бога, и зло от Бога. В Ветхом Завете мы несколько раз встречаем это выражение «зло от Бога». Не так в Новом Завете: мы встречаем в Евангелиях сцены искушения Христа сатаной и невидимую борьбу Христа с сатаной в Гефсимании (она в Евангелии дана намёком, а вот в фильме «Страсти Христовы» показано явно, что в Гефсимании происходит борьба Христа с сатаной). Есть и другие места в Евангелии, где Христос, как о чём-то совершенно очевидном, говорит о дьяволе. Как говорится, Христу виднее – Он знает лучше, от кого происходит зло: от Бога или от дьявола. То есть, Новый Завет занимает понятную и близкую нам позицию, что от Бога – добро, а всё зло – от дьявола. Но вопрос в том, что это зло Бог, по не вполне понятным нам причинам, попускает. Главный вопрос Иова – «за что Ты, Господи, всё это со мной сделал?», и автор книги с первой же главы даёт ответ: «Да ты, Иов, просто не понимаешь, что это не Бог сделал, а дьявол». А всё-таки вопрос, на самом деле, этим не снимается. И мы в наше уже христианское время можем тоже задавать этот вопрос: «А почему Бог это попустил?». Когда было знаменитое цунами несколько лет назад, как главная проблема, обсуждалось среди верующих людей, как Бог это попустил? То есть, этот вопрос, на самом деле, никуда не ушёл. Может, быть, книга Иова подсказывает нам ответ. Иов считает, что Бог его преследует. А мы, в отличие от Иова, знаем корни этой ситуации и понимаем, что Бог Иова не преследует, а поступает примерно так с Иовом, а через Иова со всем человечеством, как пастух, который корову подгоняет так называемым стимулом (палкой с острым концом), чтобы она не сбилась с дороги, а шла правильной дорогой. Причём, этим самым пастух может корову именно спасать, например, от волков, которые справа и слева от дороги поджидают её, чтобы напасть. Вот в роли такой коровы, которую пастух спасает от волков, можно сказать, всё человечество, которое преследует дьявол. Если кто и преследует человечество, то не Бог всё-таки, а дьявол. А люди – да, здесь можно согласиться, люди Иова преследуют. Но почему? Иногда друзья его говорят просто какие-то стандартные, общепринятые богословские трюизмы, какие-то банальности до него доносят, а иногда в их голосе проявляется просто злоба, то есть, голосом друзей иногда говорит дьявол. Поэтому, действительно, Иов, может быть, имеет основания говорить друзьям, что они его именно преследуют (ну, то есть, не они сами, а дьявол преследует Иова через них). Чего хочет автор, который вложил эти слова в уста Иова? Он, как мне кажется, хочет, чтобы мы, читая это, задали себе вопрос: ну ладно, друзья, действительно, в каком-то смысле преследуют Иова (мы это видим по всему предыдущему тексту), обвиняют, бросают ему упрёки, в общем, хотят себя сами как-то приподнять и защитить свою картину мира за счёт Иова. Но неужели и Бог так же преследует Иова? Когда я читаю фразу «Зачем и вы преследуете меня, как Бог», у меня этот вопрос возникает сразу, и думаю, что автор специально так написал, чтобы этот вопрос возникал. «Как? Неужели Бог может преследовать людей вообще (и Иова, в частности), так же, как эти друзья? Не ошибается ли тут Иов, считая, что Бог именно преследует его?». Нет, Он его не преследует, Он Иова в такой довольно болезненной форме погоняет. Он его погоняет, чтобы Иов вырвался за круг привычных понятий, привычной такой теплохладной (как говорит Апокалипсис) картины Бога, и вырвался за эти пределы, и сделал ключевой шаг к Богу – вот куда Бог его погоняет.

В словах об Искупителе, центральных словах, «Искупитель» – это еврейское слово «гоэл». Это слово встречается (самый известный пример) в книге Руфь, когда весь спор идёт о том, что Вооз он должен или может Руфь искупить. «Искупить её», в данном случае, означает для Вооза просто на ней жениться, и тем самым решить проблемы того, что и Руфь, и, кстати, Ноеминь тоже обе находятся в подвешенном состоянии в вифлеемском обществе, не являются полноправными гражданами этого общества. Гоэл – это тот, кто спасает кого-то близкого, в первую очередь, родственника, от долгового рабства, от попадания в плен – от любой беды, в какую может попасть близкий человек, родственник. Вот кто такой «искупитель», это «спаситель», и поэтому мы оба эти слова как бы на равных началах применяем к Иисусу Христу. И слово «искупитель» здесь, в 19-й главе, это кульминация того, о чём Иов уже несколько раз говорит в предыдущих главах, кульминация такой двойственной картины Бога, где Бог, с одной стороны, преследователь (как Иов неправильно считает), а с другой стороны, этот же самый Бог – Искупитель. С одной стороны, Бог – это тот противник на суде, с которым Иов хочет судиться, а с другой стороны, этот же самый Бог – тот судья, у которого Иов хочет судиться, у которого он ищет правды. Вот несколько фрагментов из предыдущих глав, которые нас как бы готовят к этой картине «Искупителя».

Слово «посредник» в девятой главе:

33 Нет между нами посредника, который положил бы руку свою на обоих нас.

Кто же может быть посредником, который положил бы руку на Бога и на Иова? Как это вообще можно осмелиться помыслить, что кто-то может положить руку на Бога, как посредник на суде! Тем не менее, можно: Бог Сам может положить руку на Бога (на Самого Себя), и мы, уже в нашу новозаветную эпоху, понимаем, что этот Посредник, который положит одну свою руку на Бога, а другую свою руку на человека – это Сам Бог в виде Иисуса Христа. Христос в Себе сочетает Божественную и человеческую природу, поэтому Он Посредник между Богом и человечеством по самой Своей природе – Он так устроен: с одной стороны, конечно, Бог, ипостась Бога, а с другой стороны, Он Посредник между Богом и человечеством. Это, может быть, парадоксальная картина, но такими парадоксами полна Библия, она вся – парадоксальная книга, если можно так сказать.

Тринадцатая глава:

15 Вот, Он убивает меня, но я буду надеяться; я желал бы только отстоять пути мои пред лицем Его!

18 Вот, я завел судебное дело: знаю, что буду прав.

В этих стихах он хочет отстоять пути перед Богом как судьёй, что естественно (он на суде), хочет доказать, что он прав. Ну а с кем он судится на этом суде, с кем он завёл судебное дело? С Богом же его и завёл!

Шестнадцатая глава – это уже почти то же самое, что сказано об Искупителе в девятнадцатой главе:

19 И ныне вот на небесах Свидетель мой, и Заступник мой в вышних!

20 Многоречивые друзья мои! К Богу слезит око мое.

21 О, если бы человек мог иметь состязание с Богом, как сын человеческий с ближним своим!

Перед кем свидетельствует Свидетель на небесах? Перед Богом. Перед кем заступается за Иова Заступник в вышних? Перед Богом. А кто этот свидетель, этот заступник может быть? Ведь сказано же ясно, что он в вышних, на небесах. Кто же там ещё может быть, кроме Бога? Значит, Свидетель и Заступник – Сам Бог! А все эти слова, которые мы прочитали до этого из предыдущих глав, кульминация которых в этой главе – слова об Искупителе – это, в сущности, уже предвосхищение картины Бога как Троицы, то есть, Бога, Который единый Бог, но Он одновременно и Бог Отец, и Бог Сын. А относительно Духа Святого напоминаю, что слово «гоэл», «Искупитель» очень напоминает по смыслу греческое слово «параклет» («заступник»), которым Сам Иисус Христос в Своей последней беседе с учениками, в Евангелии от Иоанна, называет Духа Святого. Так что и Дух Святой невидимо присутствует в этой главе, как этот Заступник и Параклет. Я прекрасно понимаю, что у автора книги Иова нет никакой чёткой картины троичности Бога. Но картины нет, а некая интуиция (поэтическая интуиция, пророческая интуиция) ему, помимо даже его понимания, подсказывает картины, которые, как мы уже сегодня понимаем, есть картины Троического Бога.

«Искупитель мой» – что означают эти слова? Что кто-то спасёт Иова от всех его несчастий? Да, мы в конце книги это и видим: во-первых, Иов исцеляется, потом каким-то образом к нему возвращаются дети, и имущество. Но здесь совершенно не об этом идёт речь. «Искупитель» – это не искупитель только Иова, это Искупитель всего человечества, поэтому и говорится здесь: «Он в последний день восставит из праха распадающуюся кожу мою сию». Что такое этот «последний день»? Это слово в Ветхом Завете практически всегда используют, чтобы обозначить то, что пророки называют «день Господень, великий и страшный». Это последний день в эсхатологической, или апокалиптической, перспективе – день Страшного Суда. Здесь соединены эти слова о последнем дне со словами о восстановлении из праха, и то, что он во плоти своей узрит Бога – вы оцените эту мысль! Она даже для Нового Завета – мысль нетривиальная. Если спросить верующего христианина, который неглубоко сведущ в богословских вопросах: «мы надеемся, что попадём на небо, там Бога увидим, но как мы туда попадём? Души наши туда попадут?» – «Да» – скажет он – «души». «А тела наши?» – «Их черви съедят или огонь в крематории сожжет». А Иов-то другую картину рисует, картину, которую подхватывает потом апостол Павел. Он в пятнадцатой главе первого Послания к Коринфянам рисует картину воскрешения плоти, правда, подчёркивая, что плоти духовной –не такой плоти, в которой мы живём сейчас, а какой-то плоти, которая, наверное, имеет что-то общее с той плотью, в которой воскрес Иисус Христос, когда Он проходил через стены, мог быть одновременно в разных местах, и так далее. Предвосхищение этого мы видим здесь. И я вообще сказал бы так (но это немножко дерзкая мысль): а зачем вообще Бог воскресил Христа? Зачем это воскрешение Христа во плоти, (ну пусть даже в «духовной плоти»)? Сказано ведь в Евангелии от Иоанна, что Христос – это Слово, то есть дух, духовная сущность, так же, как Бог Отец – духовная сущность. Слово, которое в начале было у Бога и было Бог, – зачем Его воскрешать во плоти? Его надо прямо в таком духовном виде и забрать назад в небеса, откуда Он и пришёл. Но нет, Господь Его зачем-то воскресил после Его распятия. А мысль апостола Павла в пятнадцатой главе первого Послания к Коринфянам – что для того и воскресил Бог Иисуса Христа, чтобы Он, если так можно выразиться, проложил дорогу к телесному воскрешению всех людей вообще, всего человечества – да, в духовном теле, но всё-таки это тело, пусть даже и духовное, а не чистый дух. Вот какие глубокие мысли здесь – мысли совершенно новозаветные.

И рядом с этим замечательным рассказом об Искупителе и о воскрешении плоти стоят следующие слова:

23 О, если бы записаны были слова мои! Если бы начертаны были они в книге

24 резцом железным с оловом, -- на вечное время на камне вырезаны были!

«На вечные времена», «железным резцом», в какой-то вечной книге – должен быть вырезан рассказ об Иове. И в каком-то смысле так это и произошло. То, что мы читаем, что читается уже две с половиною тысячи лет – это и есть на веки вечные вырезанное железным резцом. С одной стороны, можно сказать, что это художественное произведение, с другой стороны, можно сказать, что это пророческое художественное произведение, с третьей стороны, можно сказать, что оно историческое произведение, которое базируется на каком-то реальном факте. Раз это, как сказано, на веки вечные переданная человечеству ситуация Иова, а ответ Иова на ту ситуацию, в которую он попал, связан с Искупителем (они в соседних стихах), а Искупитель – Христос, то получается, что ситуация Иова, его слова, которые эта ситуация из его души, так сказать, выбивает, и Иисус Христос связаны друг с другом, как вопрос с ответом. Это замечательная формулировка, что Христос – это ответ Иову. Вся ситуация Иова, и те уникальные слова, которые он находит, чтобы сказать Богу в этой ситуации, все это имеет для человечества вечное значение, архетипическое значение. Поэтому вся ситуация Иова не может быть разрешена только тем, что, как сказано в конце книги, его, конкретного этого человека, Господь спас, вернул ему всё, и так далее. Ну, даже если допустить, что это, действительно, исторически было так, это не решение проблемы. Проблема Иова может быть решена только в конце времён, в эсхатологической перспективе, когда зло и его источник, дьявол, будут из нашей жизни удалены. Вот в этой нашей жизни они уже встроены, и удалить их целиком, отовсюду невозможно. Поэтому и говорится в Апокалипсисе – только на Новом небе, Новой земле, в Новом Иерусалиме. А пока этого нет. Хоть в книге Иова у Иова вроде всё и хорошо в конце – а сколько их потом было, этих Иовов! Я часто сопоставляю ситуацию Иова с ситуацией погибших в концлагерях. Вот они, новые Иовы, миллионы этих Иовов! То есть, никуда эта проблема, вся эта ситуация не делась, она остаётся, она решится только в эсхатологической перспективе.

В стихах с 7-го по 12-й, нарисована картина Бога, не очень комплиментарная по отношению к Богу.

7 Вот, я кричу: обида! и никто не слушает; вопию, и нет суда.

8 Он преградил мне дорогу, и не могу пройти, и на стези мои положил тьму.

9 Совлек с меня славу мою и снял венец с головы моей.

10 Кругом разорил меня, и я отхожу; и, как дерево, Он исторг надежду мою.

11 Воспылал на меня гневом Своим и считает меня между врагами Своими.

12 Полки Его пришли вместе и направили путь свой ко мне и расположились вокруг шатра моего.

Опять Иов путает то, что происходит от Бога, с тем, что происходит от дьявола. Вот в осаду, так сказать, взяли Иова. Кто его взял в осаду? Не Бог! Это в 1-й и 2-й главе совершенно чётко написано, что это дьявол его держит в осаде. Но, хотя Иов и ошибается (пока ошибается), он растёт духовно, духовно развивается на протяжении всей книги. Пока он ошибается, но эти слова содержат в себе и правду – во фрагменте 8-го стиха «Он преградил мне дорогу, и не могу пройти». Здесь есть своя правда, потому что Бог, действительно, преградил Иову дорогу, но какую дорогу? Он ему преградил обычные пути, те пути, которыми идут его друзья, – пути стандартного, теплохладного, привычного богословия, пути, на которых Живого Бога не найдёшь, а можно найти только несколько карикатурный образ Бога. И вот Бог, закрыв ему эти привычные пути, выталкивает его за пределы привычного. А куда Он его выталкивает? К Себе! Не к образу придуманному, а к Богу живому. Как говорит апостол Павел (а за ним повторяет Достоевский): «Страшно впасть в руки Бога Живого». Да, ситуация Иова страшна, вне всякого сомнения. Когда с Богом один на один – это страшно. Не только психологически это страшно, это страшно и просто по жизни – всё потерял. Бог для того и попустил этот эксперимент над Иовом – именно для того, чтобы Иов в результате этого эксперимента вышел за пределы привычного и пришёл к Богу Живому.

Дальше говорится о ближних Иова.

13 Братьев моих Он удалил от меня, и знающие меня чуждаются меня.

14 Покинули меня близкие мои, и знакомые мои забыли меня.

Не зря сказано, что это они не сами Иова забыли и покинули. Легко было бы себе представить, по-человечески, что пока Иов был богатый и здоровый, он всем, как говорится, был хорош, и всем нужен, а теперь, когда он всё потерял и сидит на мусорной куче, все люди его забыли и на него плюют. Это, по-человечески, понять можно. У нас в стране сколько отречений не только от друзей, а и от родителей происходило в определённую эпоху. Это всё человеческое. Но он-то здесь что говорит: «Братьев моих Он удалил от меня». Бог удалил! То есть, люди сами имеют к этому тенденцию, но Бог их нарочито от Иова отвернул и оттолкнул. Почему? Чтобы Иова и этим вытолкнуть за пределы привычного, утешительного общества близких людей, которые Иову бы сочувствовали (ну, вот как друзья хотели поначалу), утешали, и он бы когда-нибудь успокоился и принял бы свою ситуацию, как было сказано вначале: что ж, мы добро принимаем от Бога, значит, и зло тоже должны принимать. И на том бы всё и закончилось. То есть, общество людей для Иова служило бы как транквилизатор – успокоительное средство. Кто принимал транквилизаторы, тот знает, что они успокаивают, но при этом человека очень сильно отупляют. А Господь другого, совершенно обратного хочет: чтобы Иов не отуплялся, а чтобы дух его, наоборот, обострялся, и чтобы он вошёл в это новое пространство близости к Богу.43.31. И поскольку и Бог тоже хочет, чтобы люди от Иова отдалились, то, хотя мы говорим, что друзья, с одной стороны, являются как бы сотрудниками дьявола, но, с другой стороны, всё-таки они и Божью какую-то функцию выполняют. Вспомним формулировку пророка Исайи о том, что какой-нибудь ассирийский царь, или вавилонский царь – «жезл Бога», которым Он бьёт Израиль, бьёт больно. Вот этот момент и здесь есть тоже: с одной стороны, друзья – пособники дьявола, а с другой стороны, они жезлы в руках Бога. Они тоже погоняют Иова, чтобы он в то, что друзья привносят – такое привычное, тепло-хладное богословие не впал, не остался бы в нём. И в результате того, что все – и Бог, и люди (в том числе и друзья) выгоняют Иова из уютной привычной среды – что происходит? Иов остаётся наедине только с Богом. Это фундаментальная вещь, которую хочет донести до нас автор книги, – что, кроме Бога, у Иова уже нет никого. Мало того, что он потерял детей, имущество, и так далее, у него нет и друзей, у него нет и домашних, у него и жены нет (здесь сказано, что уже и жена им гнушается, и на иллюстрациях очень ярко показано, что и жена к Иову относится с отвращением и презрением). Никого у него нет, один только Бог. Но за счёт этого есть такая близость Бога – уникальная, один-на-один с Ним, и эту близость, понятно, выдержать трудно. Но «страшно впасть в руки Бога Живого». Проще сдаться. Сдаться можно двумя способами. Можно сдаться так, как это советует Иову жена: «Похули Бога и умри», то есть, отвернуться от Бога, сказать: «Всё. Ты, Бог, меня забыл, такое со мною сделал – и я тоже тогда на Тебя плюю, и от Тебя отворачиваюсь». Это один способ. Но есть и другой способ, такой, как советуют друзья: принять всё, что Бог делает, но принять неглубоко, не поняв, почему Бог так делает, а принять формально, принять Бога не сердцем своим, а своими устами только – то, что и сами они делают. И Иову они советуют поступить так. Но Иов (совершенно уникальна его честность!) этими притворными и ложными способами снять напряжение ситуации «один-на-один с Богом» не удовлетворяется. Он не поступает так, как ему проще, хотя, конечно, это было бы спокойнее, это не было бы так мучительно, как вот эта ситуация, в которой он находится один-на один с Богом. Тем не менее, он эту мучительную ситуацию выдерживает. И именно потому, что он выдерживает эту ситуацию, остаётся на её высоте, он выигрывает для Бога Его спор с дьяволом. Не Бог, как нам могло бы показаться естественным, решает этот вопрос за Иова и защищает Иова от дьявола. Нет, это Иов для Бога выигрывает его спор с дьяволом. А другая сторона того, что Иов выдерживает это противостояние один-на один с Богом, это то, что Бог может ему в конце открыться таким Своим совершенно непонятным каким-то нечеловеческим (я бы сказал) способом, превосходящим все пределы человеческого понимания. Исайя говорит от имени Бога: «Мои мысли не ваши мысли» – и вот эти мысли, эту картину мира Иову Бог показывает в конце, потому что только такой Иов, который всё претерпел, перенёс и выдержал, способен увидеть Бога Живого и (если можно так выразиться) мысли Бога, которые совсем не похожи на человеческие мысли. И вот в этом оптимистический конец книги Иова. Всю эту книгу можно назвать «оптимистической трагедией». И в этом смысле, опять, книга Иова предвосхищает христианство, потому что христианство воспринимает весь мир, историю человечества и всего мира, именно как оптимистическую трагедию, которая кончается Новым Иерусалимом. Особенно ярко это, конечно, в Апокалипсисе – там всё трагично, взять, хотя бы потоки крови до узд конских, которые там описаны. И, тем не менее, конец оптимистичный: Новое небо, Новая земля, Новый Иерусалим, где нет ни болезни, ни печали, ни воздыхания, ни смерти, а только пребывание с Богом один-на-один – так, как это показано в книге Иова. А там, в Апокалипсисе, в Новом Иерусалиме, это уже распространяется на всех людей, но поскольку мир-то Новый, это соединение с Богом достигается без муки, без боли. А пока мы живём в том мире, в котором мы живём, такая мера соединения с Богом, какая дана была Иову, достигается только через такое же испытание, какое Иов претерпел.


Запись 29 Глава 19 13-09-17

Мы повторно читаем девятнадцатую главу книги Иова, потому что в этой важной и насыщенной главе есть центральный момент (или, по крайней мере, один из центральных моментов) всей книги – вот эти слова про искупителя и про то, что «я во плоти моей узрю Бога». Мы в прошлый раз говорили об общих идеях, которые заключены в этой главе, а в этот раз поговорим о тоже очень важном духовном содержании, которое заключено в отдельных стихах и связано с тем, какие именно еврейские слова там употреблены. Эти слова, конечно, на русский в точности перевести нельзя, поэтому я попытаюсь дать хотя бы какое-то понятие, что сказано в оригинале.

1 И отвечал Иов и сказал:

2 доколе будете мучить душу мою и терзать меня речами?

Слово «терзать» – это еврейское слово «йага», которое означает, строго говоря, не «терзать», а «разбивать нечто целое на части». И это очень важный момент, потому что особенность Иова, по сравнению с его друзьями, состоит в целостности его натуры. Он потому так дерзко и разговаривает с Богом и о Боге, что целостность его натуры не позволяет ему разделить, так сказать, свой ум на две части: в одной части – какие-то вещи обычные, бытовые, а в другой половине ума будет вера в Бога, почтение к Богу, благочестие, и они совершенно не будут друг с другом взаимодействовать. Впрочем, ничего себе бытовые – это про то, что он всё потерял, покрыт язвами и сидит на мусорной куче; тем не менее, это можно, так сказать, загнать в одну половину ума. Так устроены умы его друзей. Они смотрят на Иова, и у них даже не возникает такой вопрос, который просто напрашивается, который всё время задаёт Иов: как совместимо то, что произошло, с нашим представлением о Боге? Для них всё прекрасно совместимо, потому что у них Бог, так сказать, в одном ящике в их голове, а то, что они видят перед собой (и Иова, и вообще всю жизнь, все то, что злые люди благоденствуют) – это в другом ящике. И прекраснейшим образом это всё сосуществует. А у Иова – нет, он цельный. Поэтому очень важная фраза – о том, что пытаются его разбить на части своими речами, чтобы он тоже был такой, как они – чтобы в одной его половине была религия, благочестие, а в другой половине – обычные привычки человека и его поведение в быту. Это всё характерно для всех, и для нас с вами тоже – тенденция Бога положить в какой-то отдельный ящик нашей души, где Он будет со всем почтением, украшенный золотом и бриллиантами, но в отдельном ящике, а когда мы выходим на улицу, или на работу идём, или в своей семье, то там это «другая песня», «другой ящик». А вот Иов – не такой.

3 Вот, уже раз десять вы срамили меня и не стыдитесь теснить меня.

Слово «теснить» – еврейское «хакар» – означает дословно «отодвигать». То ли они Иова отодвигают от себя, то ли себя отодвигают от Иова, но, так или иначе, они отчуждаются, отчуждают себя от Иова. И вот это понятие «чуждости» – это еврейское слово «зур», другое слово, не то, которое здесь употреблено, но дальше оно очень часто будет повторяться. Значительная часть жалоб Иова в этой главе – это жалобы на отчуждение от людей, и не только от друзей, но от людей вообще.

4 Если я и действительно погрешил, то погрешность моя при мне остается.

«Погрешил» – это еврейское «шага», от которого происходит слово «мишуга», которое употребляется в конце этого стиха, это слово мы уже обсуждали, оно употребляется в современном идише в форме «мишигин», что означает «сумасшедший». «Мишуга» в своём изначальном значении в иврите – это не то, чтобы «грех» (тут не зря переведено как «погрешность»), это некое отклонение, сбой, заблуждение, то есть, что-то, конечно, нехорошее, но не такое прямо чудовищное и, во всяком случае, не намеренное. Странные слова – «погрешность моя при мне остается». Я думаю, он хочет этим сказать, что даже если есть у него какие-то недостатки (пусть даже грехи), его грехи на них не переходят. А тогда другой вопрос, связанный с этим: а заслуги Иова, его духовный подвиг, который он на наших глазах совершает (этому духовному подвигу посвящена вся Книга), переходит на других людей или нет? Духовный подвиг – переходит, и это один из моментов, который сближает образ Иова с Христом. Хотя, конечно, автор книги Иова ничего о Христе знать не мог, он мог на основании писаний других пророков, таких, как Исайя, представлять себе в каких-то смутных чертах будущего Мессию. А вот как пишет об этом самом переходе подвига Христа на всех людей уже после прихода Христа апостол Павел в Послании к Римлянам:

17 Если преступлением одного (Адама) смерть царствовала посредством одного, то тем более приемлющие обилие благодати и дар праведности будут царствовать в жизни посредством единого Иисуса Христа.

18 Как преступлением одноговсем человекам осуждение, так правдою одного – всем человекам оправдание к жизни.

19 Ибо как непослушанием одного человека сделались многие грешными, так и послушанием одного (Христа) сделаются праведными многие.

«Преступление одного» – это преступление Адама, а «правда одного» – это правда нового Адама, Иисуса Христа. А вот Иов говорит о себе, в сущности, другое: что даже если он и совершил какое-то преступление, то оно не скажется на его друзьях и на других людях, а только ему самому причинит какой-то вред и ущерб. А то, чего он не говорит, и что мы должны договорить за него, прочтя эту книгу до конца, это то, что его подвиг духовный, действительно, перейдёт на всех людей, на нас – как и духовный подвиг Христа.

5 Если же вы хотите повеличаться надо мною и упрекнуть меня позором моим…

Он, мне кажется, правильно расшифровывает психологию друзей. Они пришли к нему – человеку, который, можно сказать, находится на шаг от смерти, – и вот зачем они ему что-то доказывают, и так далее? Зачем они с ним вступают в спор? Уместно ли доказывать что-то человеку в таком состоянии (даже если он неправ)? Правда, надо сказать, что Иов тоже им доказывает. Но он почему доказывает? Он себя чувствует, как смертник в суде, который ему должен определить последний приговор, и этот приговор – даже не жизнь и смерть физическая, а жизнь и смерть духовная, то есть, он должен получить оправдание от Бога, поэтому он им всё время доказывает. Он имеет право, и должен даже доказывать, а они это делают наверно, действительно, потому что хотят «повеличаться» над ним.

«Вы хотите повеличаться надо мною и упрекнуть меня позором моим». Позор» – это еврейское слово «херпа». Что его, собственно, позорит, что он такого совершил? Я думаю, что «позор» – это его язвы. Человек, который весь покрыт гнойными вонючими язвами, себя, конечно, чувствует опозоренным. Но на самом деле эти язвы его напоминают нам раны Христа, язвы Христа. Когда били Христа кнутом и так далее – это, с точки зрения тех, кто Его бил, означало Его опозорить. Но мы-то понимаем, что это не позор, а совсем наоборот. Эти Его раны можно сравнить только с какими-нибудь драгоценностями, которыми можно украсить человека. И язвы Иова тоже такие драгоценности, которые его украшают – как окажется в конце книги. Но он сам, конечно, пока считает это позором.

6 …то знайте, что Бог ниспроверг меня и обложил меня Своею сетью.

В чём состоит мысль Иова? Что, поскольку этот его позор (как он сам считает) произошёл не от того, что Иов что-то такое позорное сделал, а его Бог подверг этому позору, то, значит, надо к этому позору (даже несмотря на то, что это противно, и так далее) отнестись с уважением, потому что это от Бога. А что значит «отнестись с уважением»? Попытаться понять, что Бог хочет этим, собственно, показать, и к чему Бог хочет это привести. Понять, а не осуждать. Я хочу прокомментировать эту мысль Иова, что надо понять, а не осуждать. Это, конечно, абсолютно верно, этому посвящена вся книга, но вот то, что он считает, что это Бог его позору подверг, – это, конечно, неправильно. И мы знаем это из 1-й и 2-й главы. А кто его подверг позору? Мы можем, конечно, ответить: «дьявол его подверг позору», но это не вся правда. Потому что в происшествии, которое произошло с Иовом, Бог тоже принял некое участие. Он, как мы говорим, попустил, разрешил (как угодно), исходя из Своих великих целей благих, и так далее, но, тем не менее, говорить о том, что Бог в этом никакого участия не принял было бы неправильно. Принял. Но какое? Дьявол принял такое участие, что он просто хотел погубить Иова и всё человечество (духовно погубить, не физически – это для дьявола мелочи – а погубить именно духовно), погубить в глазах Бога, показать Богу, что все эти людишки не стоят божественного внимания, и чтобы Бог от них отказался и про них забыл – вот, так сказать, генеральная цель дьявола. А Бог участвует в этом процессе тоже, потому что Бог с помощью вот этого дьявольского хитрого и коварного предприятия достигает Своих целей. Бог делает очень важный шаг на пути к тому, чтобы Христос пришёл в этот мир. Общая богословская мысль, которая существует на протяжении веков, как нечто уже общепринятое в современном богословии – что книга Иова – это очень важный шаг на пути ко Христу. Дьявол своё делает, злое и коварное, а Бог не ставит ему стену, как, может быть, нам бы в нашей простоте хотелось, а в этом как бы соучаствует, но как? – поворачивает это зло и коварство в сторону добра. Конечно, поворачивать-то Он поворачивает, но при этом и дети погибли, и Иов в язвах сидит, и раны психологические глубокие – понятно, что всё это даётся не даром, что цена за это заплачена большая цена. Эту цену платит в этой книге вроде бы Иов, но мы-то уже знаем и Новый Завет, и Христа, и понимаем, что эту цену Бог платит вместе с нами, Он, взошедший на Крест в лице Иисуса Христа, – платит, Он готов платить эту цену вместе с нами. И, наверно, тот Бог, Которого мы знаем, когда смотрит на этого Иова, сидящего на мусорной куче в язвах, мучающегося, то где-то внутри Себя, внутри недоступной нам великой Божественной души мучается, может быть, ещё больше, чем сам Иов, потому что Иов, в конце концов, человек, а это Бог.

7 Вот, я кричу: обида! и никто не слушает; вопию, и нет суда.

Нет суда? Да, это так, его нет. Иов требует суда, а суда пока нет – пока. Суда нет, потому что этот суд должен решить спор между Богом и дьяволом. Суда нет – пока, до Второго Пришествия Иисуса Христа, потому что, как мы видим из Библии, дьявол продолжает существовать до самого Страшного Суда – в книге Апокалипсис за несколько строчек до рассказа о Страшном Суде происходит последнее сражение с дьяволом. Вот только когда этот спор будет решён. Но для того, чтобы произошло Второе Пришествие и Страшный Суд, надо, чтобы сначала произошло Первое Пришествие Христа как Иисуса из Назарета. Шаг к этому, и, так сказать, инициация этого процесса происходит на наших глазах в книге Иова. Иов это и делает.

8 Он преградил мне дорогу, и не могу пройти, и на стези мои положил тьму.

Еврейское слово «гадар», которое переведено как «преградил», строго говоря, означает «поставил стену». Можно было бы сказать, что Бог поставил стену на пути Иова и вообще всего человечества, если бы Бог так устроил мир, что вот туда, куда Иов хочет попасть, ближе к Богу, попасть было в принципе невозможно, и там была бы стена. А это не стена. Бог просто эту дорогу Иова преградил собственной рукой, специально для этой ситуации поставил руку на пути Иова. Эту руку Сам же Бог уберёт в конце книги. Почему Он вот так, временно, преградил Иову этот путь? Специально. Чего бы хотел Иов, как, наверно, каждый на его месте? Чтобы всё вернулось на круги своя, чтобы он не стыдился своей болезни, чтобы дети вернулись, чтобы богатство вернулось. Он хотел бы вернуться туда, где он был – на место друзей, если можно так выразиться. А Бог хочет от него ровно обратного – чтобы Иов на эту дорогу, на обычную дорогу не вернулся, поэтому Он ставит Свою руку. И вот, когда Иов зайдёт достаточно далеко по другой дороге – а куда ему деваться, та дорога, человеческая, преграждена – ему остаётся идти только по божественной дороге к Богу, и Господь только тогда Себя и покажет ему в конце этой книги.

9 Совлек с меня славу мою и снял венец с головы моей.

«Он совлёк славу, венец с головы» – людские славу и венец, это то, о чём он говорит дальше «меня уже слуги не слушают» – а почему его слуги должны слушать? Конечно, он был такой важный, хозяин дома, уважаемый человек, это такая человеческая слава, он по этой человеческой славе тоскует, и дальше целую главу Иов посвящает рассказу об этой славе. Вот из этой 29-й главы:

2 о, если бы я был, как в прежние месяцы, как в те дни, когда Бог хранил меня,

3 когда светильник Его светил над головою моею, и я при свете Его ходил среди тьмы;

4 как был я во дни молодости моей, когда милость Божия была над шатром моим,

7 когда я выходил к воротам города и на площади ставил седалище свое,

8 юноши, увидев меня, прятались, а старцы вставали и стояли;

9 князья удерживались от речи и персты полагали на уста свои;

10 голос знатных умолкал, и язык их прилипал к гортани их.

11 Ухо, слышавшее меня, ублажало меня; око видевшее восхваляло меня

13 Благословение погибавшего приходило на меня, и сердцу вдовы доставлял я радость.

17 Сокрушал я беззаконному челюсти и из зубов его исторгал похищенное.

21 Внимали мне и ожидали, и безмолвствовали при совете моем.

22 После слов моих уже не рассуждали; речь моя капала на них.

23 Ждали меня, как дождя, и, как дождю позднему, открывали уста свои.

24 Бывало, улыбнусь им -- они не верят; и света лица моего они не помрачали.

25 Я назначал пути им и сидел во главе и жил как царь в кругу воинов, как утешитель плачущих.

Вот она, слава, венец на голове! Одна беда – человеческая, чисто человеческая. А Бог заменил этот венец на голове Иова венцом Христовым. А венец Христов-то – терновый. Вот этим терновым венцом Господь увенчал Иова, сидящего на мусорной куче, но это венец Божий, а не человеческий.

10 Кругом разорил меня, и я отхожу; и, как дерево, Он исторг надежду мою.

Исторг ли Бог надежду его? Если бы у Иова не было никакой надежды, то он, наверное, молчал бы и всего этого и не говорил. Иов, строго говоря, исходя из того, что он видит, понимает, что его положение безнадёжно: ему рассчитывать не на что, он всё потерял, и вот сидит весь в язвах, и помрёт от этих язв не сегодня, так завтра. Но у Иова есть какая-то другая надежда, которая основана не на том, что он видит, не на фактах, а на чём-то другом, на вере в Бога, на доверии Богу. Есть такая надежда у Иова, и это нам, конечно, напоминает то, как описывает веру апостол Павел в Послании к Евреям. Он говорит о том, что вера – это вера в невидимое. То, что видимое, что базируется на видимом, да ещё на уверенности, это не вера. Вера и уверенность, в каком-то смысле, противоположные друг другу вещи. Вот так и надежда: она двойная. Та надежда, которая основана на невидимом, у Иова, тем не менее, сохраняется.

11 Воспылал на меня гневом Своим и считает меня между врагами Своими.

12 Полки Его пришли вместе и направили путь свой ко мне и расположились вокруг шатра моего.

Вся эта картина нападающего больше напоминает не Бога, а дьявола. Я говорил о том, что Иов и все его современники, не знающие о существовании дьявола, когда сквозь какие-то вещи, выходящие за рамки обыденного, просвечивает вот это рыло дьявола (извините за выражение), волей-неволей пытаются объяснить это через Бога, как вмешательство Бога. Характерно в этом стихе место, где говорится о полках Бога. Если бы это был Бог, то надо было бы сказать слово «цеваот», то, что на русский переводится «Саваоф», «воинство». Вот это было бы «воинство Божие», а здесь употреблено другое еврейское слово «гедуд», которое, скорее, означает не воинство, а банду, – намёк на то, что здесь говорится не столько о Боге, сколько о дьяволе.

13 Братьев моих Он удалил от меня, и знающие меня чуждаются меня.

14 Покинули меня близкие мои, и знакомые мои забыли меня.

Это, конечно, намёк и на друзей, это они его братья, его близкие. Они ему стали чужими (это слово «зур», «чужак» дальше ещё повторится много раз). «Покинули» – это еврейское слово «хадалу», которое дословно означает не «покинули», а «ослабели». В каком смысле ослабели? Ослабели связи между людьми. Это как у Гамлета: «распалась связь времён», вот так и здесь – распались связи между людьми, потому что эти связи не выдерживают такого испытания, когда ближние оказываются на мусорной куче, всё потерявшие. И невольно возникает вопрос, который был задан Христу: «Кто ближний мой?». И Христос, как вы помните, ответил на этот вопрос, рассказав притчу о милосердном самарянине, которой Он хочет сказать, что «ближним своим» можно сделать любого человека, проявив ему любовь и милость – этот самый еврейский «хесед».

15 Пришлые в доме моем и служанки мои чужим считают меня; посторонним стал я в глазах их.

16 Зову слугу моего, и он не откликается; устами моими я должен умолять его.

Здесь есть опять слово «чужие» («зур»). Я хотел бы остановиться на феномене, который здесь описан, – как вчерашние близкие как бы отталкивают человека (Иова), выталкивают его за пределы круга своих ближних. Это, к сожалению, такая особенность человеческой психики. В человеческой психике всегда существует более или менее чёткая граница между «мы» и «они». Это в жизни каждого из нас, это вы можете встретить немедленно, включив телевизор: когда о ком-то или о чём-то рассказывают, о каких-то политических событиях, всегда рассказывающий по-разному говорит, в зависимости от того, говорит он о тех, кто «мы», или о тех, кто «они». Вытеснение за границу «мы – они» – это вытеснение того, что нам неудобно считать «своим». Вот бомжи, которые ходят по нашим московским улицам, – они ведь все, по большому счёту, для нас всех, живущих более или менее благополучной жизнью, «не мы», а какие-то «они», другие (примерно так, как собаки по улицам бегают, так и бомжи по улицам ходят). Или ещё более острый пример: вспомните людей, которых в 30-е годы объявляли «врагами народа» – как поступали их ближние, как многие из этих «ближних» тут же этих неудобных своих родителей, жён, мужей выталкивали за границу «мы», и они становились какими-то «они». Для этого не обязательно надо было письменно от них отрекаться, просто психологически этот процесс происходил, потому что, ну если он – «мы», то я должен ему помогать, с ним общаться, в тюрьму передачи носить – а меня самого тогда, того и гляди, посадят. Так удобнее считать, что это уже кто-то чужой, это уже «не мы». И вот преодоление этого, к сожалению, очень свойственного людям выталкивания за пределы границ «мы» – только через то, о чём говорил Христос в этой Своей притче о милосердном самарянине. Он как раз это-то и описал нам: что вроде бы совершенно вытолкнутый за пределы «мы» самарянин, потому что он совершенно чуждый человек, он на самом деле для Бога такой же «мы», как какой-нибудь благочестивый священник или левит, а то ещё и более, потому что Христос намекает на то, что «чужие» («не мы», а «они»), может быть, как раз вот эти священник и левит и есть, которые не проявили милость.

17 Дыхание мое опротивело жене моей, и я должен умолять ее ради детей чрева моего.

То, что переведено как «опротивело», это опять слово «зур», то есть, моё дыхание стало для моей жены чуждым. Вы, наверно, знаете по своему жизненному опыту, что как у животных, так и у людей роль запаха в опознавании того, кто «свой», кто «чужой», играет большую роль. Когда дети маленькие, их запах для нас – «свой» запах, а чей-то ещё запах – это «чужой», здесь об этом и говорится. И ещё: «я должен умолять ее ради детей чрева моего». Это можно по-разному интерпретировать, но я интерпретирую очень просто: он хочет близости со своей женой ради того, чтобы родить новых детей вместе с ней, но она (поскольку он такой вонючий) на это идёт неохотно. Эта его идея, что он должен с ней родить новых детей вместо старых – идея принципиально неправильная, потому что книга кончается тем, что он получает этих новых детей, но не по своему человеческому замыслу, а от Бога.

18 Даже малые дети презирают меня: поднимаюсь, и они издеваются надо мною.

Эта картина напоминает историю в 4-й книге Царств о пророке Елисее, когда дети над ним вот так насмехались, а он их проклял, и две медведицы вышли из леса и растерзали этих детей. Но ничего такого мы здесь не встречаем, и даже намёка на то, что Иов какого-то зла желает этим детям, насмехающимся над ним!

19 Гнушаются мною все наперсники мои, и те, которых я любил, обратились против меня.

Слово, переведенное как «обратились» («хафаку» в еврейском тексте), это просто «отвратились» от него, они с ним не спорят – те, которых он любил, а просто вытолкнули его за грань этого «мы». Так надо понимать слово «отвратились»: «всё, он теперь не наш». Знакомая нам, наверно, по жизни картина: это не только в какие-то там сталинские времена с «врагами народа» происходило, это происходит постоянно, потому что это, к сожалению, такое свойство человеческой психики.

20 Кости мои прилипли к коже моей и плоти моей, и я остался только с кожею около зубов моих.

По-разному толкуют этот стих, но я его понимаю так: Иов думает, что они отвратились от него из-за того, что он внешне такой противный, весь «кожа да кости», да ещё воняет от него. А дело гораздо глубже. Они потому от него отвратились, что он теперь (как «враг народа», как бомжи) очень неудобен, и сделать с этим ничего невозможно, и если принять его как «своего», то надо как-то ему помогать, сочувствовать. Друзья, в принципе, с этого начали, они пришли с этим. Только оказалось, что (увы!) их человеческие способности, так сказать, «не тянут» на это. И это тоже то, с чем мы в жизни часто встречаемся, когда в эту же ситуацию попадаем. Вот какая тут глубина, а не в том дело, что у него кости прилипли к коже, и поэтому от него все отвратились.

21 Помилуйте меня, помилуйте меня вы, друзья мои, ибо рука Божия коснулась меня.

«Помилуйте» – это «ханани». Это слово «ханан» является одной из фундаментальных характеристик Бога, по-еврейски Он «рахум вэ ханун», «Щедр и милостив Господь» (псалом 102). То есть, Иов их призывает взять на себя роль Бога. А Бог теперь по отношению к нему, как Иов воспринимает всю эту ситуацию, не «ханун», не «милостив». Конечно, это звучит как голос отчаяния: если Бог по отношению ко мне не «ханун», то хоть вы, люди, будьте ко мне «ханун». Но трудно от людей ожидать того, чего ты не ожидаешь от Бога. Ну, Иов, конечно, ошибается, потому что не видит ситуацию во всей полноте: Бог-то как раз ханун, а люди, его друзья, такими быть не могут в принципе.

Здесь ещё сказано «рука Божия коснулась меня». Рука-то на самом деле коснулась. С этой картины касания Иова начинается книга. В первой главе сатана говорит Богу: «простри руку Твою и коснись всего, что у него, – благословит ли он Тебя?». И что, Бог коснулся Иова рукой? Нет. Бог дальше говорит, в 12-м стихе: «И сказал Господь сатане: вот, все, что у него, в руке твоей; только на него не простирай руки твоей». Всё-таки руку-то простёр и коснулся сатана, а не Бог. Но Иов же не знает, что вообще сатана существует, поэтому он так чувствует и понимает, что это Бог его коснулся. На картинах Блейка, в замечательных иллюстрациях к книге Иова, совершенно однозначно именно сатана протягивает руку и касается пальцем Иова, и Иов весь покрывается язвами. А когда Бог касается людей пальцем – совершенно другое происходит, это благодать приходит тогда.

22 Зачем и вы преследуете меня, как Бог, и плотью моею не можете насытиться?

Слово «радаф», которое переведено как «преследуете», это, на самом деле, «гоните». Гонит ли Бог Иова? Гонит, но не преследует, неправильно считать, что Бог его преследует. Гонит, но как гонит пастух корову – стимулом. Стимул по-гречески –палка с остриём на конце, которой гонят скот, чтобы скот не сбился с пути, не попал в какую-нибудь пропасть, в лапы волку, и так далее. Вот так Бог гонит Иова по этому пути – не по пути, которым Иов хотел бы идти, чтобы вернуться назад к нормальной человеческой жизни, а по Своему Божьему пути, который к Богу и ведёт. В этом смысле гонит.

Слова «плотью моею не можете насытиться» как-то звучат странно, как неуместная метафора. Но такие метафоры бывают у пророков, это такое прозрение. Мы говорим о том, что Иов – это предвосхищение, в некоторых аспектах, будущего Христа. Так ведь и Христос так говорит о Себе: призывает всех «грызть Мою плоть», насыщаться Моей плотью, что мы и делаем на каждом причастии. То есть, оно вот так сбудется. Эта картина, которая звучит как странная метафора, обернётся реальностью. Действительно, будут насыщаться плотью этого нового Иова – будущего Христа.

23 О, если бы записаны были слова мои! Если бы начертаны были они в книге

24 резцом железным с оловом, -- на вечное время на камне вырезаны были!

Так оно на самом деле и вышло. В этом художественном произведении под названием «книга Иова» так не вышло, там никто ничего на камне не чертит на вечное время. Там совсем по-другому кончается. А с самой книгой Иова так именно и произошло: она начертана, действительно, как на камне на вечные времена, и вот поэтому мы сейчас её читаем. Более того, герой этой книги (который тоже художественный образ) стал реальностью, стал Христом. А сама эта книга тоже стала реальностью, вечной, как бы резцом вырезанной в Библии. Это очень глубокая и очень редко встречающаяся штука, когда роман как бы становится жизнью, когда некий образ вдруг воплощается в реальность. И мы, когда молимся, себе всё время рисуем образы того, что мы хотим, чтобы произошло, о чём Бога просим, и когда молитва исполняется, то этот образ становится реальностью в нашей жизни. И поэтому книга Иова в своей исторической судьбе напоминает такую исполнившуюся молитву – и приход Христа, и вхождение этой книги в Библию.

25 А я знаю, Искупитель мой жив, и Он в последний день восставит из праха распадающуюся кожу мою сию,

26 и я во плоти моей узрю Бога.

Вот этот художественный образ Иова вызвал, способствовал приходу в нашу реальную жизнь реального Искупителя Иисуса Христа. И когда Иов говорит «я знаю, Искупитель мой жив», это означает ещё и то, что он-то сам – художественный образ, а его Искупитель реально существует, это Христос. Причём, Он именно вечно жив, как сказано стихом выше, потому что Христос, как говорит Евангелие от Иоанна, существует в начале, то есть ещё даже до того, как этот материальный мир был сотворён. И вот таким образом эта книга, художественное произведение, соединяется с вечной реальностью. В редчайших случаях такое происходит, в этом тоже уникальность книги Иова. Слова о распадающейся коже, слова о том, что Иов во плоти узрит Бога – это предвидение того, что решение спора дьявола с Богом совпадёт с моментом всеобщего воскрешения во плоти, как это в книге Апокалипсис и нарисовано. Причём, воскрешения в плоти духовной – обратите внимание на то, как он противопоставляет распадающуюся кожу и плоть. Можно спросить: а разве плоть – это не есть распадающаяся кожа, которая гниёт в могиле? Но Иов на это как-то по-другому смотрит, но как смотрит – он не объясняет. Это нам объясняет апостол Павел в первом Послании к Коринфянам, в знаменитой 15-й главе, где он рисует именно эту картину воскресения во плоти. Вот эти знаменитые слова:

      35 Но скажет кто‐нибудь: «как воскреснут мертвые? и в каком теле придут?»

   36. Безрассудный! то, что ты сеешь, не оживет, если не умрет.

   37. И когда ты сеешь, то сеешь не тело будущее, а голое зерно, какое случится, пшеничное или другое какое;

   38. но Бог дает ему тело, как хочет, и каждому семени свое тело.

   39. Не всякая плоть такая же плоть; но иная плоть у человеков, иная плоть у скотов, иная у рыб, иная у птиц.

   40. Есть тела небесные и тела земные; но иная слава небесных, иная земных.

   41. Иная слава солнца, иная слава луны, иная звезд; и звезда от звезды разнится в славе.

   42. Так и при воскресении мертвых: сеется в тлении, восстает в нетлении;

   43. сеется в уничижении, восстает в славе; сеется в немощи, восстает в силе;

   44. сеется тело душевное, восстает тело духовное. Есть тело душевное, есть тело и духовное.

   45. Так и написано: «первый человек Адам стал душою живущею»; а последний Адам есть дух животворящий.

   46. Но не духовное прежде, а душевное, потом духовное.

   47. Первый человек – из земли, перстный; второй человек – Господь с неба.

   48. Каков перстный, таковы и перстные; и каков небесный, таковы и небесные.

   49. И как мы носили образ перстного, будем носить и образ небесного.

   50. Но то скажу вам, братия, что плоть и кровь не могут наследовать Царствия Божия, и тление не наследует нетления.

   51. Говорю вам тайну: не все мы умрем, но все изменимся

   52. вдруг, во мгновение ока, при последней трубе; ибо вострубит, и мертвые воскреснут нетленными, а мы изменимся.

53.Ибо тленному сему надлежит облечься в нетление, и смертному сему облечься в бессмертие.

Гениальный автор книги Иова эту картину более или менее предвидит в замечательных словах распадающейся коже и о том, что он во плоти своей увидит Бога. И дальше в 27-м стихе это продолжается:


27 Я узрю Его сам; мои глаза, не глаза другого, увидят Его. Истаевает сердце мое в груди моей!


Как это «я узрю Его сам» – а как ещё? Он хочет сказать, что, хотя плоть, тело может измениться (с душевного на духовное, по апостолу Павлу), но личность («я») не изменится, и это для нас очень важно. Этот вопрос я часто слышу: «вот там, по ту сторону, после нашей смерти личность наша сохранится? Или она тоже как-то изменится, растворится, что-то с ней произойдёт?». Иов верит в то, что сохранится его личность, и на Воскресении мертвых в этом непредставимом будущем он будет сам собой, а не кем-то другим, непонятно кем. Так ли это, и что значит «сам», учитывая то, как сильно наша личность менялась в течение даже этой нашей жизни?

Последние стихи он уже говорит с совершенно другой интонацией, как бы переводя свой взгляд на друзей, которые всей этой величественной перспективы не только не видят, но и видеть не хотят:

28 Вам надлежало бы сказать: зачем мы преследуем его? Как будто корень зла найден во мне.

29 Убойтесь меча, ибо меч есть отмститель неправды, и знайте, что есть суд.

«Корень зла» – это «шереш дэвэр» по-еврейски. Зло здесь ни при чем. Наоборот, друзья должны были бы найти в Иове не зло, а нечто очень важное. Слово «дэвэр» означает либо «дело», либо «слово». Если читать как «дело», «корень дела», это означает, что в Иове заключено что-то принципиально важное для Замысла Божьего, какое-то семя, ядро, из которого что-то должно вырасти. А если читать как «корень слова», причем читать «слово» с большой буквы, как «Слово» в смысле Иисуса Христа («В начале было Слово, и Слово было у Бога, и Слово было Бог»), то тогда можно это прочесть как вопрос: «а не в Иове ли Христос»? Можно на этот вопрос ответить так: в этом художественном образе Иова заключён (конечно, тоже в виде образа) будущий Христос – Его книга Иова предвидит. Поэтому и говорится, что «Христос есть ответ Иову».

«Убойтесь меча, ибо меч есть отмститель неправды, и знайте, что есть суд» – это, как мне кажется, продолжение мысли о Слове, потому что в Библии много раз повторяется, в том числе, в Новом Завете, что Слово Божие есть меч обоюдоострый. И даже кончается Апокалипсис словами об Иисусе Христе, у Которого из уст выходит меч (а что же такое меч, который выходит из уст, – это может быть только слово). В этом Втором Пришествии, когда происходит Страшный Суд, Иисус, как Всадник на белом коне, поражает Словом – мечом, выходящим из Его уст (можно сказать, Самим Собой, так как Слово с большой буквы – это Он Сам и есть). То есть, «убойтесь меча» означает «убойтесь, как бы это Слово, с которым вы, друзья, так вольно обращаетесь, пытаясь якобы защитить Бога, искажённое вами Слово, не вернулось бы к вам бумерангом разящим, потому что Слово Божие – это меч обоюдоострый».


Запись 30 Глава 20 20-09-17

Книга, которую мы читаем, абсолютно необычна. Эта книга и в мировой литературе как какая-то вершина, горный пик, и она необычна даже по масштабам Библии. Сегодня у нас двадцатая глава, заканчивается, так сказать, второй раунд диалога между Иовом и его друзьями, (а каждый раунд состоит из выступлений трёх его друзей, на каждое из которых Иов отвечает), и здесь последнее из этого второго раунда выступление Софара Наамитянина.

1 И отвечал Софар Наамитянин и сказал:

2 размышления мои побуждают меня отвечать, и я поспешаю выразить их.

3 Упрек, позорный для меня, выслушал я, и дух разумения моего ответит за меня.

4 Разве не знаешь ты, что от века, -- с того времени, как поставлен человек на земле, --

5 веселье беззаконных кратковременно, и радость лицемера мгновенна?

6 Хотя бы возросло до небес величие его, и голова его касалась облаков, --

7 как помет его, на веки пропадает он; видевшие его скажут: где он?

8 Как сон, улетит, и не найдут его; и, как ночное видение, исчезнет.

9 Глаз, видевший его, больше не увидит его, и уже не усмотрит его место его.

10 Сыновья его будут заискивать у нищих, и руки его возвратят похищенное им.

11 Кости его наполнены грехами юности его, и с ним лягут они в прах.

12 Если сладко во рту его зло, и он таит его под языком своим,

13 бережет и не бросает его, а держит его в устах своих,

14 то эта пища его в утробе его превратится в желчь аспидов внутри его.

15 Имение, которое он глотал, изблюет: Бог исторгнет его из чрева его.

16 Змеиный яд он сосет; умертвит его язык ехидны.

17 Не видать ему ручьев, рек, текущих медом и молоком!

18 Нажитое трудом возвратит, не проглотит; по мере имения его будет и расплата его, а он не порадуется.

19 Ибо он угнетал, отсылал бедных; захватывал домы, которых не строил;

20 не знал сытости во чреве своем и в жадности своей не щадил ничего.

21 Ничего не спаслось от обжорства его, зато не устоит счастье его.

22 В полноте изобилия будет тесно ему; всякая рука обиженного поднимется на него.

23 Когда будет чем наполнить утробу его, Он пошлет на него ярость гнева Своего и одождит на него болезни в плоти его.

24 Убежит ли он от оружия железного, -- пронзит его лук медный;

25 станет вынимать стрелу, -- и она выйдет из тела, выйдет, сверкая сквозь желчь его; ужасы смерти найдут на него!

26 Все мрачное сокрыто внутри его; будет пожирать его огонь, никем не раздуваемый; зло постигнет и оставшееся в шатре его.

27 Небо откроет беззаконие его, и земля восстанет против него.

28 Исчезнет стяжание дома его; все расплывется в день гнева Его.

29 Вот удел человеку беззаконному от Бога и наследие, определенное ему Вседержителем!

Тема, которая здесь поднята, – важнейшая во все времена, и для нас сегодня, тема зла в мире. Тема эта настолько не проста, что существует веками, повторяется из поколения в поколение, в частности, как вопрос так называемой теодицеи – почему Бог вообще терпит, чтобы в мире было столько зла, почему Всемогущий Бог не уничтожит это зло или не превратит его в добро? Эта тема постоянно к нам, людям возвращается именно потому, что вопрос этот не такой простой, как он получается по выступлению Софара. У него получается, что Господь прямо в этой жизни, даже если даст беззаконным чуточку нажиться, насладиться, все равно тут же это всё отберёт, накажет, и, в общем, восстановит справедливость. Было бы замечательно, если бы жизнь была устроена именно так. Но наш собственный опыт говорит нам, что жизнь, к сожалению, устроена не так просто, и что справедливость Божия проявляется не так просто, как это получается по словам Софара. И ведь в двадцать седьмой главе книги Иова сам Иов повторяет, вроде бы, ту же самую концепцию, которую тут выдвигает Софар Наамитянин. И в этом одна из глубин книги Иова, которая вообще очень глубока. Если читать по поверхности, может показаться, что в ней всё понятно, даже скучно – повторяются три раза эти разговоры Иова с друзьями, и в каждом из этих разговоров выступают трое друзей. Ну, куда столько? Они вроде бы все говорят одно и то же, и Иов отвечает примерно одно и то же – так может показаться при поверхностном чтении. А вот как только мы начинаем в эту книгу всматриваться, вгрызаться, в ней открываются глубины, которые делают её уникальной, и в частности, эти глубины касаются такой важной для нас всех проблемы зла.

Речь Софара, которую мы сейчас прочли, конечно, художественно очень выразительна, но она в плане богословском чрезвычайно примитивна, потому что её главная мысль состоит в том, что нечего вообще об этих беззаконных особенно думать. Господь всё решил, Он им уже и наказание выписал, Он их накажет. «Всё хорошо, прекрасная маркиза» – примерно такая у него возникает картина. Не то, чтобы при этом, Софар говорил что-то неправильное по существу. Нет, в его мыслях очень много правды, под которой дальше и сам Иов подписывается: действительно, зло в мире, в каком-то смысле, наказывает само себя, уничтожает само себя – но как, но когда, но какой ценой для всех остальных это происходит? А то, как Софар Наамитянин это излагает, по своей упрощённости напоминает речи фарисея в знаменитой притче о фарисее и мытаре, которую рассказывает Иисус Христос. У этого фарисея тоже в мозгах картина мира чрезвычайно проста: он отдаёт десятину, то, сё, значит, у него отношения с Богом замечательные. А мытарь, который, конечно, грешит (потому что он людей просто грабит, он служит римлянам) – он тот самый беззаконник, о котором говорит Софар Наамитянин, и, несомненно, подвергнется от Бога осуждению и наказанию (так думает фарисей). А что говорит Христос? Что этот мытарь ушёл из храма более оправданным, чем фарисей. Вот так и с проблемой зла – что есть зло, и как с этим злом Господь борется.

Так что эта концепция Софара просто очень примитивная, хотя в основе своей в ней здравое зерно есть. Поэтому эта глава кажется при чтении одной из самых простых глав в книге Иова. Глубина её раскрывается тогда, когда мы, как свидетели на суде, её приводим на очную ставку с тем, что говорит Иов. Вот, забегая несколько вперёд, что говорит Иов ровно на эту же тему в двадцать седьмой главе. Он начинает со странных слов, как будто хочет сказать что-то противоположное тому, что говорят его друзья:

12 Вот, все вы и сами видели; и для чего вы столько пустословите?

13 Вот доля человеку беззаконному от Бога, и наследие, какое получают от Вседержителя притеснители.

14 Если умножаются сыновья его, то под меч; и потомки его не насытятся хлебом.

15 Оставшихся по нем смерть низведет во гроб, и вдовы их не будут плакать.

16 Если он наберет кучи серебра, как праха, и наготовит одежд, как брение,

17 то он наготовит, а одеваться будет праведник, и серебро получит себе на долю беспорочный.

18 Он строит, как моль, дом свой и, как сторож, делает себе шалаш;

19 ложится спать богачом и таким не встанет; открывает глаза свои, и он уже не тот.

20 Как воды, постигнут его ужасы; в ночи похитит его буря.

21 Поднимет его восточный ветер и понесет, и он быстро побежит от него.

22 Устремится на него и не пощадит, как бы он ни силился убежать от руки его.

23 Всплеснут о нем руками и посвищут над ним с места его!

Тут, например, последнее – «посвищут над ним с места его» – это ровно то же, что до этого говорил Софар. Так почему же Иов, по виду, говорит вроде бы то же самое, а утверждает, что его друзья пустословят? Значит, получается – он говорит то же, да не то. В чём же это «не то»? Да, картина, которую рисуют и Софар, и Иов, почти одинакова. Они как бы в духовном мире находятся в одной и той же точке, только они проходят через эту точку в совершенно разных направлениях. У Иова та часть Бога, справедливость, по которой Бог воздаёт беззаконным, – это только одна небольшая часть Бога, понятная часть. А главная для Иова – это непонятная часть, потому что то, что с ним произошло, это же абсолютно непонятно! Когда проявляется справедливость Бога, о которой говорят и Иов, и Софар, то для Софара на этом всё и кончается, а для Иова только начинается. Да, Бог имеет такую, как бы логическую, часть, но он имеет и парадоксальную часть, воплощением которой является сам Иов в своём несчастье. Так что Иов идёт по пути к парадоксальному Богу. И эта парадоксальность Бога включает и то странное сочетание справедливости (о которой и Софар говорит, и Иов говорит) и несправедливости (то, что совершилось с самим Иовом). Мысль Иова примерно такая: Ты же, Господи, действительно, как мои друзья говорят, наказываешь беззаконных, но они-то думают, что на том всё кончается. А я-то спрашиваю тебя, как же Ты, такой справедливый, наказывающий беззаконного, меня, праведника, наказываешь? За что Ты со мной делаешь то, что Ты делаешь? В чём смысл этого Твоего странного и парадоксального Замысла? А Софар рисует картину справедливости Бога просто ради того, чтобы защитить свою удобную и уютную картину мира от некоего потрясения, которое этой картине причиняет и зрелище Иова, сидящего на мусорной куче, и слова Иова, о которых Софар говорит: «Упрек, позорный для меня, выслушал я, и дух разумения моего ответит за меня». Так, видимо, он воспринимает то, что ему отвечает Иов на его первую речь (первая речь Софара была в одиннадцатой главе, и ответ Иова в двенадцатой главе). Что же там за упрёк со стороны Иова, от которого надо защищаться? Ну вот, например, в двенадцатой главе Иов говорит, насмехаясь:

2 подлинно, только вы люди, и с вами умрет мудрость!

7 И подлинно: спроси у скота, и научит тебя, у птицы небесной, и возвестит тебе;

8 или побеседуй с землею, и наставит тебя, и скажут тебе рыбы морские.

То есть, он хочет сказать, что в окружающем мире больше мудрости Бога, чем в словах его друзей. Это обличение Иовом претензий друзей на мудрость касается, в первую очередь, претензий Софара, потому что именно у Софара наибольший акцент на то, что друзья являются носителями какой-то специальной мудрости. Потому, что они говорят по опыту многих поколений еврейских богословов. По книге они не евреи, а где-то рядом с евреями, но, конечно, книга отражает настоящее, полноценное ветхозаветное богословие. Софар претендует на то, что он является носителем этой мудрости. Вот, например, он говорит в одиннадцатой главе, в 6-м стихе, что Бог «открыл тебе тайны премудрости, что тебе вдвое больше следовало бы понести! Итак, знай, что Бог для тебя некоторые из беззаконий твоих предал забвению». Значит, Иов этого не знает, потому что у него нет премудрости Божией, а сам-то Софар откуда это знает? У него, выходит дело, есть эта премудрость Божия, он – носитель этой мудрости? В той же одиннадцатой главе, в 12-м стихе Софар говорит: «Но пустой человек мудрствует, хотя человек рождается подобно дикому осленку». Это он делает укол в сторону Иова: якобы то, что Иов говорит, это «мудрость осла», а настоящая мудрость – та, что у Софара и его друзей. И в итоге, поскольку для Софара эта интеллектуальная сторона, которую он сам называет мудростью, так важна, всё то, что он говорит в сегодняшней двадцатой главе (как Бог наказывает беззаконника), – это абсолютно теоретическая концепция. Может быть, раньше он хотел разговором о беззаконнике уколоть Иова (не беззаконник ли ты сам, Иов?), а здесь он рисует такого яркого беззаконника, какой к Иову даже в глазах самого Софара никакого отношения иметь не может, и Софар просто защищает некую концепцию. А беда Иова ему, по большому счёту, безразлична. Точнее, он специально закрывает свои глаза, чтобы ее не видеть, потому что это разрушает его концепцию мира, в которой Бог раздаёт, так сказать, «всем сестрам по серьгам», то есть, беззаконным Он раздаёт вот такие серьги, о которых говорит Софар в этой главе. Но, естественно, возникает вопрос – ну, а праведникам какие серьги раздаёт Господь? Такие, как Иову, что ли? Софар не может допустить даже, чтобы такой вопрос был поставлен! А этот вопрос для Иова главный! И для автора книги он главный! И для нас с вами он главный. Когда мы вспоминаем этих Иовов, отравленных и сгоревших во многих Освенцимах Второй Мировой войны (хотя на самом деле этих примеров больше), то перед нами немедленно встаёт этот вопрос Иова. Праведникам, которые в печах сгорели, как Бог воздаст? Чем Он им воздаст за их праведность? Софар от этого вопроса уходит, а для Иова в 27-й главе, которую мы выше частично прочли, именно о том и разговор. Там то, что Бог воздаёт беззаконным, – это просто трамплин для того, чтобы поставить вопрос «ладно, Ты так воздаёшь беззаконным, Господи, а праведникам Ты чем воздаёшь?». Вот в этом разница между словами Софара и Иова о беззаконных. И тут мы начинаем понимать глубинный смысл того, как проблема зла подана в книге Иова, – когда мы подвергаем очной ставке двадцатую главу (слова Софара) и двадцать седьмую главу (слова Иова).

Есть ещё один важный момент в различии позиций Иова и Софара. Софар считает, что наказание от Бога следует немедленно, то есть, в этом ещё мире, при жизни этих беззаконников, которые такое зло совершают. Кстати, зло, которое они совершают (у Софара), – это далеко не предел зла, они просто наживаются, грабят, богатеют неправедно, так что эсэсовцы в Освенциме не укладываются в эту концепцию Софара. А что об этом говорит Иов? В следующей двадцать первой главе Иов говорит Софару:

19 Скажешь: Бог бережет для детей его несчастье его. -- Пусть воздаст Он ему самому, чтобы он это знал.

20 Пусть его глаза увидят несчастье его, и пусть он сам пьет от гнева Вседержителева.

21 Ибо какая ему забота до дома своего после него, когда число месяцев его кончится?

22 Но Бога ли учить мудрости, когда Он судит и горних?

Иов в двадцать первой главе рисует такую картину, что Бог воздаёт этим беззаконникам, но где-то, когда-то, в какой-то неопределённой временной перспективе, а не сразу. И вот эта позиция Иова более или менее согласуется с нашим жизненным опытом: сколько этих беззаконников умирает в полном удовольствии и счастье. А с другой стороны, она согласуется с концепцией Апокалипсиса, что проблема зла, того, почему беззаконные благоденствуют, решится только в конце времён, на Страшном Суде, когда вообще этот наш мир исчезнет, и вместо него будет Новое Небо, Новая Земля и Новый Иерусалим. Пророк Аввакум тоже ставит проблему зла, ставит её остро, и кончает эту картину тем, как Сам Бог спускается в этот наш мир, чтобы сделать то, чего люди от Него так ждут, – чтобы Он вмешался и всё это зло прекратил. Да, но когда? В апокалиптической, эсхатологической перспективе, то есть, в той самой перспективе, которую рисует нам книга Апокалипсиса на последних страницах Библии, показывая Иисуса Христа – Мессию, Который на белом коне, но в запачканных кровью одеждах спускается в этот наш мир, чтобы эту проблему зла решить. И кровь на его одеждах не случайна, потому что эта проблема не решается, как у старика Хоттабыча: «тох-тибидох-тибидох», выдернуть волосок из бороды – и зла больше нет. Даже у Иисуса Христа Его белые одежды, когда Он спускается в этот мир на белом коне, запятнаны кровью. Решение этой проблемы зла, видимо, достигается только хирургическим способом. Так что Софар, может быть, говорит вещи в чем-то и правильные, но он говорит, что прямо тут, при нашей жизни Господь все эти весы справедливости уравновесит, а Иов говорит нечто, более соответствующее Новому Завету: да, Господь уравновесит, но когда-то, в каком-то неопределённом будущем. А мы уже можем добавить, прочитав Новый Завет, что это будущее – в конце времён, в эсхатологической перспективе, на Новом Небе, на Новой Земле. И когда Софар утверждает, что Господь воздаёт в этом мире, при нашей жизни, на наших глазах беззаконным за их беззаконие, то из этого неминуемо следует логический вывод, что, значит, справедливый Бог праведникам воздаёт тоже немедленно, в этой жизни. Софар, может быть, так и считает, но так считать можно, только абсолютно закрыв глаза на сидящего перед ним Иова. В том-то и проблема, что эта позиция Софара (что Господь справедлив и воздаёт), вроде бы правильная, полностью закрывает возможность разобраться в ситуации Иова. А ведь ситуация Иова имеет, по этой книге, экзистенциальное, вселенское значение: это спор между Богом и дьяволом о судьбе человеческого рода вообще, о роли людей в Замысле Божьем. Это не просто судьба одного человека, речь идёт о чём-то гораздо большем. И с позиции Софара этот вопрос даже поставить нельзя, а не то что на него ответить. А Иов от Бога дерзко и упорно требует ответа именно на этот вопрос. А Бог этого-то как раз и хочет: чтобы люди у Него дерзко, упорно потребовали ответа на этот вопрос и получили ответ в виде Иисуса Христа – и Первого Пришествия Иисуса Христа, и Второго Пришествия Иисуса Христа именно в эсхатологической перспективе, когда эта проблема зла наконец-то решится таким образом, как описано в Апокалипсисе.

Это об основных идеях главы в целом. Тут есть много еще такого, о чём можно было бы поговорить, но это невозможно. Книга Иова настолько глубока содержанием, что ее можно читать до бесконечности. Серафим Саровский каждую неделю перечитывал все Евангелия. Ну, казалось бы, что он ещё мог найти нового, чего он до сих пор не понял за свою долгую жизнь? А вот, находил каждый раз. Это свидетельство многих людей, что перечитываешь Евангелия, и каждый раз что-то новое находишь. Это, кстати, не обо всех книгах Библии можно сказать, но об Евангелии можно сказать, и о книге Иова можно сказать тоже. Мы, поневоле, уж совсем глубоко в неё закапываться не можем из соображений времени.

Теперь перейдём к разбору отдельных стихов. Книга Иова богата трудными словами. Это тоже элемент её глубины, что гениальный писатель, который её написал, пользовался языком, как какой-нибудь поэт, как Шекспир (кто читал Шекспира по-английски, наверное, заметил, что Шекспир пользуется очень необычными словами, даже для его времени необычными, но зато уместными, яркими, хорошо ложащимися в его текст). Вот так и в книге Иова много слов, которые необычные, и тем отражают талант автора как писателя.

1 И отвечал Софар Наамитянин и сказал:

2 размышления мои побуждают меня отвечать, и я поспешаю выразить их.

«Саифи» – то, что переведено на русский как «размышление», точнее переводится как «мнение». В русском языке слово «мнение» происходит от слова «мнить», «мнится», то есть, это не правда, а то, что человеку кажется. И не зря здесь это слово употреблено автором, он хочет сказать, что Софару кажется, что его концепция – это истина в конечной инстанции. Но это всего лишь одно его мнение, которое может быть правильным или неправильным. Я хочу добавить от себя, что люди по большей части спорят о мнении, а не об истине, не о том, что на самом деле. И это неизбежно для нас, людей. И даже для нас сию секунду, когда читаем и разбираем книгу Иова: вот есть текст, что-то, что автор хотел сказать, а есть то, как мы это понимаем, в частности, как я в данном случае понимаю и вам докладываю. И вот это уже содержит в себе значительную долю мнения – то, как мне лично мнится то, что я читаю. А кто-нибудь прочтёт это для себя, и будет ему мниться по-другому. Это не значит, что все эти мнения хороши, все допустимы (как часто в нашу демократическую эпоху считают, что любая позиция имеет право на существование). Нет, у Бога истина одна, и мы, читая эту книгу, должны до этой истины докопаться, перейти от мнения (того, что нам мнится) к тому, что Бог говорит на самом деле, к правде Божьей. Это трудно, но Иов это самое и пытается сделать. А друзья его довольствуются своими мнениями. Поэтому то, что здесь не «размышление», а именно «мнение», очень значимо.

3 Упрек, позорный для меня, выслушал я, и дух разумения моего ответит за меня.

Этот упрёк, «позорный для него» (и чего там позорного?) – это слово «мусар», которое означает «поучение в виде обличения». Это слово очень часто встречается в книге Притчей Соломоновых, это поучение, но, так сказать, в обличающем стиле, как священник может какого-нибудь грешника, который ему исповедуется, поучать и при этом одновременно обличать. Софар так воспринимает слова Иова, и это, наверно, правильно, но Софар, тем не менее, цепляется за своё мнение, он его защищает, потому что это элемент его душевного комфорта. Это цепляние носит, на мой взгляд, даже несколько болезненный характер, потому что он то, что говорит ему Иов, просто не слышит, не хочет слышать. Он говорит здесь «дух разумения моего ответит за меня». «Дух разумения» – это «руах бина». А «бина» – это именно «разумение», рассудочное, рациональное, логическое», это не то, что называется мудростью. В этом-то и проблема и Софара, и его друзей, что им кажется, что они являются носителями мудрости («хокма» – то, от чего происходит русское слово «хохма»), а они являются носителями всего лишь какой-то рассудочной, рациональной концепции. И спор Иова с ними оттого и происходит, что Иова Господь, можно сказать, пинком вышиб за рамки логики, рассудка, рациональности, потому что ни в какой логике, рациональности невозможно объяснить то, что с Иовом произошло. И вот, вышибленный пинком за рамки привычного, Иов ищет уже действительно мудрости-«хокмы», именно мудрости Божьей, а не этой мудрости рациональной, человеческой, о которой с такой гордостью здесь говорит Софар.

4 Разве не знаешь ты, что от века, -- с того времени, как поставлен человек на земле, --

5 веселье беззаконных кратковременно, и радость лицемера мгновенна.

Еврейское слово «ренана», которое здесь употреблено, означает «торжество», «триумф». В самих этих словах Софара уже заключено противоречие, потому что он говорит (и говорит, в общем-то, правильно), что беззаконные в нашем мире часто, а может быть, даже по большей части, торжествуют триумф, победу над праведниками. И в его же собственных словах оказывается, что этот триумф, победа – кратковременны, а, что то, что кратковременно, «триумфом» назвать нельзя – это вот такое его собственное мнение. Но вот фашистская Германия, Гитлер – 12 лет. Казалось бы, действительно, кратковременно, мгновение с точки зрения истории человечества, но сколько они за эти 12 лет успели натворить! Для тех, кто был в этих лагерях, да и просто в Германии, это отнюдь не мгновение. Поэтому в самой терминологии, которую автор книги вкладывает в уста Софара, есть нечто, что всю концепцию Софара ставит под вопрос. Если бы это было кратковременно, это не было бы ни триумфом, ни торжеством, ни победой, а было бы, действительно, весельем (как по-русски переведено), которое тут же пропадает, столкнувшись с Божьей правдой. В том-то и беда, что оно не кратко.

Дальше Софар продолжает про беззаконника:

6 Хотя бы возросло до небес величие его, и голова его касалась облаков, --

7 как помет его, на веки пропадает он; видевшие его скажут: где он?

Эта картина очень напоминает ту картину, которую рисует Исайя, когда он пророчествует в четырнадцатой главе о крушении Вавилона про Денницу, Сына зари, который, с одной стороны, Вавилонский царь, а с другой стороны, сквозь него просвечивает дьявол, Денница, Люцифер.

13 А говорил в сердце своем: «взойду на небо, выше звезд Божиих вознесу престол мой и сяду на горе в сонме богов, на краю севера;

14 взойду на высоты облачные, буду подобен Всевышнему».

15 Но ты низвержен в ад, в глубины преисподней.

Так говорит Исайя, и автор книги Иова, который, скорее всего, писал после Исайи и Исайю знал, эту мысль повторяет в приведенных выше 6 и 7 стихах. Если у Исайи мы видели контраст, противопоставление взлёта и падения этого Денницы, сына зари, то здесь, в книге Иова, противопоставление идет между величием беззаконника («голова касается облаков») и превращением его в помёт (это по-русски деликатно сказано, на самом деле, в кал, в дерьмо – сказано по-еврейски). Кстати, очень любимый сюжет многих сказок – когда золото неожиданно превращается в кал. И вот это противопоставление – просто элемент человеческого понимания, что то, что ночью кажется золотом, на самом деле, утром, при свете дня может оказаться калом. Софар об этом здесь и говорит. И это правильно, вообще, очень много правильного говорит Софар. Но хочу добавить от себя: всё живое на земле производит экскременты, без помёта жизнь существовать не может. Это тоже тот элемент, который у Софара абсолютно отсутствует. Для него зло, воплощённое в беззаконном, – его могло бы не быть, и не должно быть, но если оно появляется, то Господь его тут же нейтрализует. Но не всё так просто. Это зло, как отходы жизнедеятельности всего живого, – неизбежная оборотная сторона многого из того, что творится в истории. В этом стихе, как и в других стихах этой главы, есть повтор Псалмов. В данном случае из 36-го псалма:

35 Видел я нечестивца грозного, расширявшегося, подобно укоренившемуся многоветвистому дереву;

36 но он прошел, и вот нет его; ищу его и не нахожу.

Это та же самая мысль, которая здесь у Софара: «видевшие его скажут: где он?». Софар цитирует тут общепринятое, верный элемент еврейского богословия.

8 Как сон, улетит, и не найдут его; и, как ночное видение, исчезнет.

И это повтор 72-го Псалма:

12 И вот, эти нечестивые благоденствуют в веке сем, умножают богатство.

20 Как сновидение по пробуждении, так Ты, Господи, пробудив их, уничтожишь мечты их.

Они исчезают, как сон, или, как мы читали в предыдущем стихе, исчезают как помёт. Мысль одна и та же: что беззаконие, которое творят эти беззаконники, исчезает, пропадает, так сказать, в никуда, как сон или как помёт (неважно, это метафора), как и сами творцы этого беззакония. Так ли это? Зло пропадает? Злые пропадают? Они, может быть, и пропадают, но тут же возникают заново. Иов именно эту реальность хочет понять. А Софар её вообще предпочитает игнорировать.

9 Глаз, видевший его, больше не увидит его, и уже не усмотрит его место его.

Опять повтор того же самого 36-го Псалма, но это другой, 10-й стих:

10 Еще немного, и не станет нечестивого; посмотришь на его место, и нет его.

И в знаменитом 102-м псалме, который мы в Церкви часто читаем, сказано примерно то же самое:

15 Дни человека – как трава; как цвет полевой, так он цветет.

16 Пройдет над ним ветер, и нет его, и место его уже не узнает его.

Вроде бы, сказано то же самое. Но в этом 102-м псалме это сказано не о беззаконниках, а о человеке вообще, это как бы экзистенциальная ситуация: так устроен человек, так устроено человечество. Но дальше в 102-м псалме говорится, несмотря на это:

17 Милость же Господня от века и до века к боящимся Его,

18и правда Его на сынах сынов, хранящих завет Его и помнящих заповеди Его, чтобы исполнять их.

Получается, что этот как бы родовой дефект человечества, о котором говорится в 15-м и 16-м стихах, праведники преодолевают (милость же Господня от века и до века к боящимся Его). А беззаконники, о которых не говорится в псалме, но о которых говорит Софар, – они что делают? Они усугубляют родовой дефект человечества. Это и мысль Софара (правильная мысль), и эту же самую мысль разделяет Иов.

10 Сыновья его будут заискивать у нищих, и руки его возвратят похищенное им.

11 Кости его наполнены грехами юности его, и с ним лягут они в прах.

Здесь употребляется еврейское слово «ирацу», которое, скорее, означает «ублажать нищих», «нравиться нищим». Эту картину Софар воспринимает как нечто ужасное: это же постыдно – заискивать перед нищими и ублажать нищих. А давайте вспомним, что говорит Иисус Христос в Своей притче о богаче и Лазаре. Там этот богач, попав в ад в мире ином после смерти, именно просит, как милости, чтобы Лазарь нищий омочил пальцем язык его, а ему отвечают на это, что нет, это невозможно, потому что между вами и нами положена пропасть. Так что для такого беззаконника, о котором здесь говорится, иметь такого Лазаря, который мог бы после смерти умолять Бога, и чтобы через этого нищего Бог оказал ему милость, – это радость, благословение.

«Кости его наполнены грехами юности его». Нет слова «грехами» в еврейском тексте. Написано «кости его наполнены юностью его». Поэтому мысль эта несколько другая, не такая, как получается в русском переводе, – мысль та, что и юность его так же скоропреходяща, как и вообще всё остальное в жизни этого беззаконника. Но, как это было с 102-м псалмом, скоропреходящая юность не только у беззаконника – у всех скоропреходящая, и у нас тоже.

12 Если сладко во рту его зло, и он таит его под языком своим,

13 бережет и не бросает его, а держит его в устах своих,

14 то эта пища его в утробе его превратится в желчь аспидов внутри его.

До этого Софар говорил именно о накопительстве беззаконников как грабеже других, о жадности, о чем-то связанном с накоплением материальных ценностей. Здесь переход к уже другому пониманию зла. Зло, «ра» – это универсальный термин ветхозаветного богословия, который на сегодняшний язык мы можем перевести как «дьявольщина», причастность дьяволу. И слова «желчь аспидов», конечно, напоминают о зле уже в полном его развороте, о том зле, которое дьявол строит в этом мире. Нарисована картина беззаконника, который это зло накапливает. Мысль и правильная, и глубокая, потому что, если мы посмотрим на образ беззаконника, который дан несколькими стихами раньше, который на этой земле всё время что-то стяжает, накапливает, и так далее, то у нас возникают образы таких людей, которых нарисовал Иисус Христос в образе богача, который собрал большой урожай и свои амбары сломал ради того, чтобы в эти амбары вместить, а ночью он умер, и ему Господь говорит: «Кому же достанется всё, что ты накопил?». Или в Нагорной проповеди говорит Христос, что те, кто накапливает в этом мире, накапливают, собственно, пустоту, потому что тут и воры подкапывают и крадут, и ржа разрушает, и так далее. А копить надо в мире ином, в мире духовном «сокровища на небесах», как это говорит Сам Иисус Христос. А в книге Иова контраст ещё более сильный: люди, которые в этом мире не просто копят какие-то сокровища, а копят зло (действительно, мы знаем, что такое бывает) – такой яркий и вполне уместный образ. Ещё и ещё раз повторяю, что трудность для Иова в том, что друзья много правды говорят, только они от этой правды никуда не движутся, а Иов движется.

15 Имение, которое он глотал, изблюет: Бог исторгнет его из чрева его.

16 Змеиный яд он сосет; умертвит его язык ехидны.

Это продолжение предыдущих стихов: накопление просто материальных благ в мире каким-то образом плавно превращается в накопление зла, и это тоже по нашему жизненному опыту известно. Действительно, люди, которые гонятся за материальными ценностями, потихонечку скатываются во зло, когда это их накопление материальных ценностей требует нанести ущерб, вред какому-то другому человеку (как Маркс говорит, нет такого преступления, на которое не пошёл бы капитал, если это ему сулит 300 % прибыли, да в том числе и на убийство, на что угодно).

17 Не видать ему ручьев, рек, текущих медом и молоком!

Эта картина рек, текущих молоком и мёдом, с одной стороны, картина Земли Обетованной, куда Господь ведёт евреев в книге Исход, а с другой стороны, она же является апокалиптическим образом Царства Небесного, куда уже Христос ведёт всё человечество. Это стандартная для христианского богословия мысль о связи между Исходом в Ветхом Завете и Христом как Пастырем овец в Новом Завете (так что здесь эта картина уже приобретает апокалиптический оттенок).

18 Нажитое трудом возвратит, не проглотит; по мере имения его будет и расплата его, а он не порадуется.

«Нажитое трудом» по-русски звучит вроде и неплохо (трудился человек), а на самом деле напоминает фильм «Иван Васильевич меняет профессию», где у богатого персонажа два магнитофона, три кинокамеры «нажиты непосильным трудом». Еврейское слово, которое здесь употреблено, ироническое – вот таким трудом это всё нажито. Он, этот богач, конечно, всё нажил не трудом, а обманом, стяжательством, и так далее. «По мере имения его будет и расплата его». Слово «мера» здесь ключевое. Сточки зрения рационального Софара, Бог воздаёт беззаконнику «по мере» (сколько тот сделал зла, столько Бог ему и воздаёт в ответ). Но невольно возникает вопрос: а праведнику Господь тоже воздаёт по мере (сколько он сделал добра – столько Господь ему воздаёт в ответ)? А тут напротив сидит Иов, который показывает нечто совершенно другое. То есть, в этих словах, с точки зрения автора книги Иова, есть некий вопрос нам, читателям: Господь воздаёт по мере (как говорит Софар) или это просто Софар, как рациональный человек, проецирует свой рациональный разум в совсем не рациональный, парадоксальный Замысел Божий? Таких Софаров и сегодня (особенно на Западе, в протестантском мире) много, людей, которые исповедуют так называемое «Евангелие успеха». То есть, если я верю в Бога, если я Ему верен, если я жертвую на Церковь, и так далее, то Господь мне за это просто обязан воздать – здоровьем, богатством, успехом в жизни, и так далее. А если не воздаёт Он мне за это, значит, я что-то не так делаю, значит, надо подумать, как сделать, чтобы Бог воздал. А настоящая христианская позиция отражена в знаменитой, может быть, и легендарной, но очень яркой сцене между испанской святой Терезой Авильской и Богом. Тереза Авильская, которая всю жизнь служила Богу, по церковным, Божьим делам едет в карете, карета переворачивается, и она вываливается в холодную реку. И она Богу жалуется: «Господи, ну я же по Твоим делам еду! Что ж Ты допускаешь вот такое со мной!». А Господь ей на это говорит (естественно, в каком-то видении): «Да, так я поступаю со Своими друзьями». А она Ему на это отвечает: «Вот поэтому у Тебя, Господи, так мало друзей». Святая, которая до конца жизни продолжала быть другом Господу и веровала Господу! И тем не менее! Это вот настоящее. Это вам не «Евангелие успеха», это реальность. Или вот отец Александр Мень. Давайте спросим, чем Господь воздал отцу Александру Меню за его службу Богу, такую интенсивную, такую гениальную? Так что Софар вроде бы говорит всё правильно, но эта правда – плоская правда, она парадоксов Божьих, этой глубины Божьей не хочет видеть.

19 Ибо он угнетал, отсылал бедных; захватывал домы, которых не строил;

20 не знал сытости во чреве своем и в жадности своей не щадил ничего.

21 Ничего не спаслось от обжорства его, зато не устоит счастье его.

То, что переведено как «не знал сытости во чреве своем», правильнее перевести так: «не знал покоя во внутренности своей», что, как мне кажется, гораздо глубже. При чём здесь «сытость»? Именно что добра много, а покоя нет, а душевного мира нет. Это опыт и сегодняшнего дня, опыт стяжателей и накопителей. И то, что дальше сказано в 21-м стихе, можно перевести примерно так: «Он желанное ему не сохранит. Ничего не останется ни от пищи его, которую он ест, ни от добра его».

22 В полноте изобилия будет тесно ему; всякая рука обиженного поднимется на него.

23 Когда будет чем наполнить утробу его, Он пошлет на него ярость гнева Своего и одождит на него болезни в плоти его.

Я немножко выпрямлю перевод 23-го стиха: смысл в том, что во время еды («еда» здесь метафора, это означает: в то время, как стяжатель занимается стяжанием себе собственности), Господь «одождит на него ярость гнева Своего». Насчёт «болезней плоти» – это, скорее всего, неправильный перевод: еврейское слово «лехем» означает «хлеб», переведено как «плоть», а его правильнее перевести как «еда». То есть, во время того, как этот богач-накопитель будет, фигурально выражаясь, жрать, Господь на него одождит ярость гнева прямо тут же, даже не даст ему, если так можно выразиться, набить своё пузо («пузо» опять в фигуральном смысле слова). Замечательная, яркая картина. Да только так ли оно в жизни?

24 Убежит ли он от оружия железного, -- пронзит его лук медный;

25 станет вынимать стрелу, -- и она выйдет из тела, выйдет, сверкая сквозь желчь его; ужасы смерти найдут на него!

Этот яркий образ, я бы, по смыслу, перевёл знаменитой пословицей «поднявший меч от меча и погибнет». Единственно, что этот накопитель никакого меча не поднимает, вроде бы, он же не злодей какой-нибудь. Помните, как у Пушкина:


…злодей

С свирепой шайкою своей,

В село ворвавшись, ломит, режет,

Крушит и грабит; вопли, скрежет,

Насилье, брань, тревога, вой!..


Тут же не про такого злодея идёт речь. Про такого злодея можно было бы сказать «поднявший меч от меча и погибнет». Но тут идёт речь просто о накопителе. Но мысль тут о том, что, может быть, такой накопитель ничем не лучше того злодея у Пушкина. Это тоже заставляет нас задуматься.

26 Все мрачное сокрыто внутри его; будет пожирать его огонь, никем не раздуваемый; зло постигнет и оставшееся в шатре его.

27 Небо откроет беззаконие его, и земля восстанет против него.

28 Исчезнет стяжание дома его; все расплывется в день гнева Его.

«День гнева Его», конечно, в данном случае, апокалиптический День гнева Божьего. Это уже переход от стяжательства не просто даже к злодейству, а к какому-то дьявольскому злодейству. «Мрачное сокрыто внутри его» – первое, что приходит в голову, что это сказано о дьяволе. «Будет пожирать его огонь, никем не раздуваемый», «Небо откроет беззаконие его, и земля восстанет против него» – это уже не стяжатели, они слишком мелки для того, чтобы говорить, что земля восстанет против них. Получается, что за картиной стяжателя, о котором говорит Софар, проступает картина дьявольская. Но, как Иов ничего не знает о существовании дьявола, так и Софар ничего об этом не знает, и на том у Софара всё и кончается. Он констатирует этот факт, проецируя эту дьявольскую сущность просто в какого-то человека, который грешит стяжательством, накопительством, и на том и останавливается. А Иов продолжает, и, можно сказать, весь его длинный путь в этой книге – это путь поиска Бога и одновременно путь поиска дьявола. Поиск дьявола как объяснения того, что произошло с Иовом, потому что Иов не допускает мысли, что такое зло может произойти от Бога. И Иов находит ответ: ему в конце книги Господь показывает Левиафана и Бегемота – таких символов дьявола. Иов дьявола находит, а Софар дьявола не находит, хотя, можно сказать, ему осталось один шаг для этого сделать. Но нет. Потому что Иов неутомимый вопрошатель, а Софар не вопрошатель, у него как бы все ответы уже есть, как он считает.

29 Вот удел человеку беззаконному от Бога и наследие, определенное ему Вседержителем!

Иов повторяет буквально и дословно эти слова в двадцать седьмой главе, в 13-м стихе. Так что же, Софар всё говорит верно, и Иов, получается, готов под этим подписаться? Вот в этом-то вся тонкость и сложность: Софар очень многое говорит верно, но он говорит для чего? Для того, чтобы, так сказать, успокоиться в той картине мира, которая ему уютна и комфортна. А Иов для чего говорит? Его Господь из этого комфорта выбил необратимо. Иов говорит для того, чтобы лучше узнать Бога во всей Его сложности, парадоксальности. Вот и получается – разные люди, находящиеся в таких разных положениях, как Софар и Иов, говорят вроде бы одно и то же, а это «вроде бы одно и то же» приобретает почти что противоположный смысл в их устах. Есть такая латинская пословица: non idem est si duo dicunt idem. Это дословно означает: «Если двое говорят одно и то же, значит, это не одно и то же». Вот это – ситуация между Софаром и Иовом. И вся трудность, и вся нацеленность этих долгих, долгих диалогов между Иовом и его друзьями именно в том и состоит, чтобы заставить нас напрячь свои мозги и понять, в чём же, всё-таки, то, что говорят друзья, не то же самое, что говорит Иов. А поскольку Иов – это путь ко Христу и «Христос – это ответ Иову», то мы тем самым касаемся вопроса, который задают многие люди: «Вот это ваше христианство, этот ваш Христос – что тут такого нового, неизвестного, и что это нам даёт? Мы все это уже знаем без вас, без христиан». Это ведь та самая позиция, которую занимают друзья по отношению к Иову. Вот поэтому для нас, как мне кажется, очень важно научиться читать эту книгу и, как говорит апостол Иоанн в своём Послании, «различать духов» за вроде бы одними и теми же словами. Слова-то одни и те же, а дух, который за ними стоит, может быть очень разным. Автор этой гениальной книги так ярко показывает, какой разный дух стоит за словами Софара и словами Иова. И мы в жизни очень много правильных слов слушаем, а за этими правильными словами, бывает, такое потом стоит! Давайте вспомним, что одним из самых мощных орудий власти товарища Сталина были правильные слова, огромное количество правильных слов, только вот что за этими правильными словами потом стояло! Так что давайте воспринимать книгу Иова не только как некое поучение, а как некий вызов нам – научиться думать глубже и по-другому, чем мы, может быть, привыкли думать до сих пор. И, на мой взгляд, для того, чтобы по-настоящему понять Евангелие Христово, которое тоже очень непросто, хотя на поверхности может показаться, что всё там понятно, – как тренировка для этого, чтение книги Иова очень полезно.

Запись 31 Глава 21 27-09-17

Мы читаем следующую, двадцать первую главу книги Иова. Но прежде, чем переходить к чтению этой главы, я хотел бы сказать несколько слов об особом периоде, в котором мы сейчас находимся. Это период еврейских осенних праздников, самый главный период в еврейском годовом круге богослужения, который начинается с праздника Рош Ха-Шана – Нового Года, потом праздник Йом-Киппур, потом праздник Кущей. И одновременно этот же осенний период в этом году – это период больших христианских праздников. Рождество Богородицы было двадцать первого числа, вчера было так называемое Воскресение Словущее со службой по Пасхальному чину, когда мы пели «Христос Воскресе!». А сегодня один из самых великих годовых христианских праздников – праздник Воздвижения Креста Господня. И вот когда это друг на друга так накладывается, то невольно в голове как-то соединяется еврейская и христианская тема. Но эти темы соединяются не только потому, что такое сейчас время, они ещё и соединяются при чтении книги Иова. Иов и Христос – связаны, Христос – это ответ Иову. И на протяжении многих веков еврейский народ воспринимал себя тоже как своего рода страдающего Иова. Сколько было таких моментов в истории еврейского народа! Вот праздник Йом-Киппур, это ведь не только еврейский народ кается перед Богом в своих грехах (между прочим, это уже удивительно: есть ли, скажем, в христианстве такие праздники, когда бы именно народ каялся, а не отдельный человек?). Но это одновременно праздник, когда евреи с трепетом ожидают от Бога решения: что Бог об этом народе решит дальше (на следующий год, как минимум). Я себе хорошо представляю, как праздник Йом-Киппур евреи отмечали в Освенциме в сентябре сорок четвёртого года: «что Бог о нас решит дальше?». Иов – это, конечно, связь со Христом, но одновременно Иов – это и связь с судьбой еврейского народа, особенно в этих трагических моментах. Когда летом этого года я делал доклад об Освенциме (в Кракове, недалеко от Освенцима), то в докладе была такая фотография Освенцима, где по нему идут евреи в газовую камеру, и на фоне этого был изображён Иов – скульптура, в позе, обращённой к Богу с немым вопросом, которая в этом контексте ассоциировалась с тем, как должны были себя представлять евреи, попавшие в Освенцим.

Теперь перейдём к чтению. Каждая следующая глава, по мере того, как мы читаем, всё более и более насыщена содержанием, особенно не речи друзей, а именно речи Иова.

1 И отвечал Иов и сказал:

2 выслушайте внимательно речь мою, и это будет мне утешением от вас.

3 Потерпите меня, и я буду говорить; а после того, как поговорю, насмехайся.

4 Разве к человеку речь моя? как же мне и не малодушествовать?

5 Посмотрите на меня и ужаснитесь, и положите перст на уста.

6 Лишь только я вспомню, -- содрогаюсь, и трепет объемлет тело мое.

7 Почему беззаконные живут, достигают старости, да и силами крепки?

8 Дети их с ними перед лицем их, и внуки их перед глазами их.

9 Домы их безопасны от страха, и нет жезла Божия на них.

10 Вол их оплодотворяет и не извергает, корова их зачинает и не выкидывает.

11 Как стадо, выпускают они малюток своих, и дети их прыгают.

12 Восклицают под голос тимпана и цитры и веселятся при звуках свирели;

13 проводят дни свои в счастьи и мгновенно нисходят в преисподнюю.

14 А между тем они говорят Богу: отойди от нас, не хотим мы знать путей Твоих!

15 Что Вседержитель, чтобы нам служить Ему? и что пользы прибегать к Нему?

16 Видишь, счастье их не от их рук. -- Совет нечестивых будь далек от меня!

17 Часто ли угасает светильник у беззаконных, и находит на них беда, и Он дает им в удел страдания во гневе Своем?

18 Они должны быть, как соломинка пред ветром и как плева, уносимая вихрем.

19 Скажешь: Бог бережет для детей его несчастье его. -- Пусть воздаст Он ему самому, чтобы он это знал.

20 Пусть его глаза увидят несчастье его, и пусть он сам пьет от гнева Вседержителева.

21 Ибо какая ему забота до дома своего после него, когда число месяцев его кончится?

22 Но Бога ли учить мудрости, когда Он судит и горних?

23 Один умирает в самой полноте сил своих, совершенно спокойный и мирный;

24 внутренности его полны жира, и кости его напоены мозгом.

25 А другой умирает с душею огорченною, не вкусив добра.

26 И они вместе будут лежать во прахе, и червь покроет их.

27 Знаю я ваши мысли и ухищрения, какие вы против меня сплетаете.

28 Вы скажете: где дом князя, и где шатер, в котором жили беззаконные?

29 Разве вы не спрашивали у путешественников и незнакомы с их наблюдениями,

30 что в день погибели пощажен бывает злодей, в день гнева отводится в сторону?

31 Кто представит ему пред лице путь его, и кто воздаст ему за то, что он делал?

32 Его провожают ко гробам и на его могиле ставят стражу.

33 Сладки для него глыбы долины, и за ним идет толпа людей, а идущим перед ним нет числа.

34 Как же вы хотите утешать меня пустым? В ваших ответах остается одна ложь.

Эта глава, как видите, очень остро формулирует проблему зла, которым изобилует мир, и почему Бог это зло допускает и терпит. Эта проблема во все века и по сей день волновала человечество, а если кому-то кажется, что мы сегодня, в наше время, живём относительно благополучно, – пусть вспомнит Освенцим. Почему Иов так концентрируется в этой главе на одной теме зла, а точнее говоря, теме судьбы беззаконного, злодея? Потому что ему как бы дал к этому подачу в предыдущей своей речи Софар, который точно так же говорит о судьбе злодея, но только пытается доказать, что злодеи Богом наказываются ещё при жизни, немедленно, потому что Бог справедлив и рассчитается со злодеями, не оставит их злодейство без воздаяния. А Иов здесь отстаивает обратную точку зрения, в двадцать седьмой главе, до которой мы ещё дойдём в своё время, Иов вроде бы соглашается с Софаром, а тут противоречит. Я ещё скажу о парадоксальности такой позиции Иова, в которой как бы сочетаются две несовместимые точки зрения. Во всяком случае, в этой главе с подачи Софара вся дискуссия сужается до проблемы судьбы злодеев, причём, эта проблема рассматривается во всемирной перспективе – вообще о злодеях, и теряется та связь с ситуацией самого Иова, ради которой вообще вся эта книга и написана. То есть, и Софар, и Иов, уходя в такое рассуждение о злодеях вообще, несколько отклоняются от стержня книги: от того, в чём смысл происходящего с Иовом. Ну мы-то знаем, мы читали первые две главы о споре дьявола с Богом, а они не знают, и вот Иов пытается до этого смысла докопаться. И при этом он соединяет свою проблему (Бог делает что-то странное со мной) с другой проблемой – что Бог вообще этот мир как-то странно устроил в плане добра и зла, и злодеи, вместо того, чтобы от Бога получать возмездие, в этом мире прекрасно живут («внутренности его полны жира, кости его напоены мозгом»).

Ключевым, пожалуй, в этой главе является 4-й стих: «Разве к человеку речь моя? как же мне и не малодушествовать?». Он, формально говоря, как бы с друзьями спорит, а на самом деле, все его слова адресованы Богу, это вопрос Богу: «Почему это со мной произошло, в чём он – такой странный Замысел Божий?». Его речь – не к человеку, потому что человеческому пониманию, суждению эта ситуация не поддаётся, Иов уже понял, что на уровне нашей человеческой логики не поймёшь то, что с ним происходит. Но, поскольку он не может говорить с Богом напрямую, потому что Бог ему не отвечает (ответит, но в конце книги, а пока не отвечает), и это для него очень болезненно, он на это жалуется, то он вынужденно говорит с друзьями, но, к сожалению, это разговор, что называется, немого с глухим.

В словах «разве к человеку речь моя» употреблено еврейское слово «сийах», которое означает не «речь», а «жалобу», и это большая разница, потому что многим комментаторам кажется, что главная проблема книги Иова, и, частности и в особенности, этой 21-й главы – это проблема теодицеи, то есть, оправдания Бога за то, что в мире столько зла, и доказательство того, что Бог в этом не виноват. Вообще, это довольно примитивная постановка вопроса – Бог виноват или не виноват. Кто судит, виноват Он или не виноват, –мы, люди, что ли, Его судим? Даже Иов во всех своих дерзких речах к Богу никогда не претендует на то, что он Бога может как–то судить. Он говорит Богу: «Ты суди Сам Себя» – вот так парадоксально: будь на суде и судьёй, и одновременно подсудимым. Проблема, которую здесь ставит Иов, глубже этой проблемы теодицеи, она не о том, что нет наказания злым в этом мире, а о том, что Бог, по видимости, вообще, так сказать, не делает различия между судьбой злых и добрых. Эта постановка вопроса отсылает людей, читающих Библию (а она ведь на таких людей и рассчитана) к самому началу Библии, к «дереву добра и зла», которое росло в раю, и которое людям почему-то нельзя было трогать, нельзя было познания добра и зла людям получать. Дьявол (в виде змея), разговаривающий с Адамом и Евой, говорит: «А вот если съедите, то будете, как боги». Боги или Бог: употребленное там слово «элохим» – это множественное число, и может быть понято как «боги», а может быть понято и как «Бог» в единственном числе, как оно и понимается везде дальше в Библии, и мысль в том, что Бог «добро» и «зло» знает. Он, если можно так выразиться (я почти шутейно говорю), ест с этого дерева добра и зла, Он умеет их различать. А Иов говорит, что по тому, что мы видим в нашей жизни, получается такое впечатление, что Бог не различает добра и зла, что для Него что добрые, что злые, грубо говоря, одинаковы. Иов не думает, что на самом деле так, что Бог на самом деле не различает добра и зла, что Ему это всё равно. Нет, Иов, всё-таки, слишком близкий к Богу человек, чтобы так считать. Но по видимости, на поверхности – оно же выглядит именно так! Вот Иов и хочет, чтобы Бог явил, каков Бог (как это говорил о Христе апостол Иоанн в своём Евангелии: «Единородный Сын, Сущий в недре Отчем, Он явил». Иов этого явленного Бога в окружающей жизни ещё пока не видит (Ветхий Завет, а не Новый Завет, этого явления во Христе ещё нет). Он хочет, чтобы Бог явил ему Свои мысли, хотя автор книги, наверное, знает, что Бог говорит в книге Пророка Исайи: «Мои мысли – не ваши мысли», то есть «вы, люди, Мои мысли понять не можете, дистанция слишком большая». А всё-таки Иов хочет, чтобы Бог Себя как-то объяснил, явил, показал, объяснил Свою логику: исходя из какой логики Бог вот так действует с беззаконными, и одновременно вот так поступил с Иовом? Вот чего он хочет от Бога. Это выражено наиболее чётко в 19-20-м стихе:

19 Скажешь: Бог бережет для детей его несчастье его. -- Пусть воздаст Он ему самому, чтобы он это знал.

20 Пусть его глаза увидят несчастье его, и пусть он сам пьет от гнева Вседержителева.

Бог, может быть, и воздаёт злым как-то, в какой-то форме, где-то, когда-то, в другом мире, или может быть, через их детей, но они-то этого не видят, а надо, чтобы видели. То есть, надо, чтобы эта справедливость Бога была не просто предметом веры, а чтобы она была явлена в конкретике нашей жизни. Ну, да, нам бы, наверно, всем этого хотелось. И в итоге, в такой постановке вопроса, сама непонятная, парадоксальная ситуация Иова выступает просто как проявление архетипа парадоксальности Бога, который проявляется и в гораздо более широком масштабе, например, в том, как устроено добро и зло в нашей реальной окружающей жизни: тоже непонятно, тоже парадоксально.

В теодицее как таковой, в попытке оправдать Бога, нет в принципе ничего плохого. Друзья Иова как раз пытаются оправдать Бога и доказать, что Бог никакого зла не делает и в зле не виноват (и я тоже готов под этим подписаться), но они так это доказывают, что их теодицея перерастает в так называемое «евангелие успеха». Сегодня есть такая терминология, то есть, если ты Богу верен, то Он тебе даёт здоровье, богатство, успех, и всё остальное. А если Он тебе не даёт этого, если у тебя что-то не так в жизни, значит, ты сам виноват, что-то ты не то делаешь, надо подумать, может быть, надо свою жизнь как-то изменить, и тогда Бог тебе, это здоровье, богатство и успех даст. То есть, вся мерка отношения с Богом – это здоровье, богатство и успех. У друзей, действительно, эта нотка есть, а Иов, надо сказать, этим не грешит – может быть, именно потому, что он не пытается создать теодицею. У него даже никакого намёка на это «евангелие успеха» нет.

Ещё важный стих – 16-й: «Видишь, счастье их не от их рук. -- Совет нечестивых будь далек от меня!». Смысл в том, что раз не от их рук их счастье (кстати, «счастье» – это неточный перевод), то от чьих тогда рук счастье? Видимо, от рук Бога это счастье злых, счастье нечестивых. И это точка зрения таких великих пророков, как Исайя, Иеремия, Иезекииль: когда какие-нибудь вавилоняне, или ассирийцы, или кто угодно обогащаются, становятся властителями всего мира, и так далее, то в этом проявляется Замысел Божий. То есть, они – инструменты Божьи, они выполняют какую-то функцию, которую назначил им Бог, даже когда они проливают кровь евреев, уничтожают Иерусалим – всё равно, тем не менее, они – жезлы в руках Божьих, инструменты Божьи (но, правда, конечно, злые инструменты, пророки это постоянно подчёркивают). Если посмотреть на это по «евангелию успеха», то получается, что Бог вот этим злым вавилонянам, ассирийцам, и так далее за их зло воздаёт добром: Он даёт им богатство, завоевание других стран, и так далее (если, конечно, это считать добром). Но это по «евангелию успеха», однако с этой точки зрения, под этим углом великие пророки так не смотрят на то, как Бог использует эти Свои инструменты. Об этом так не говорит ни Исайя, ни Иеремия, ни Иезекииль. А Иов именно под этим углом на это смотрит, он ставит этот вопрос, ему это кажется в принципе странным, неправильным – чтобы Бог злым воздавал добром. Теперь давайте вспомним, что говорил Христос в Новом Завете? Он говорит, что «Бог посылает солнце Своё и дождь Свой на праведных и неправедных, на добрых и злых». Христос призывает Своих учеников любить врагов своих (то есть, в сущности воздавать добром за зло, я уже не говорю о конкретных деталях, типа подставить левую щеку, когда ударят по правой щеке), и объясняет это тем, что «вы должны быть совершенны как совершенен Отец ваш Небесный». То есть, Христос говорит, что это именно черта Бога – воздавать добром за зло, злым воздавать добром. И, когда мы читаем Иова, мы в Ветхом Завете, но, по крайней мере, мы делаем шаг к Новому Завету, потому что Иов удивляется тому, как нелогично поступает Бог, воздавая злым добром. Даже великие пророки этот вопрос не ставят, не ощущают, что тут есть что-то нелогичное, а Иов ставит: пока не понимает, но хочет понять. Это шаг к Новому Завету.

22-й стих – замечательные слова «Но Бога ли учить мудрости, когда Он судит и горних?». Иов хочет сказать, что он, напряжённо думая над тем, чтобы понять Бога, выработал себе какую-то концепцию о Боге, которая даже не ответы, а только вопросы в себе содержит, но всё-таки это какая-то концепция, то есть претензия на знание. И тут же он себя спрашивает: «А я, человек, что я могу знать о Боге? Разве могу я, человек, что-то о Боге сказать?». Это тоже очень удивительно и парадоксально, что элементом его концепции Бога является сомнение в этой же самой концепции, потому что человеку Бога не понять. Это, в философской и психологической терминологии, рефлексия. И, начиная со второго круга общения Иова с его друзьями, Иов всё больше и больше вырастает в такого рефлектирующего мудреца. А главная черта мудреца – это то, что он сам понимает, что его «мудрость» – это глупость (по сравнению с Божьей, конечно). Это так сказано и в книге Притчей, да и вообще, дурак считает себя умным, а умный дураком – это типичная ситуация во все времена. Иов растёт и поэтому рефлектирует, а друзья его – нет. Друзья его даже вопроса не ставят «может, мы что-то не так понимаем?», они на сто процентов уверены в своей позиции. Это знак того, что в ходе постоянных, так сказать, раундов между Иовом и его друзьями Иов растёт, а друзья нет, они остаются на том же уровне, где были.

Важный момент – картина 26-го стиха: добрый и злой «вместе будут лежать во прахе, и червь покроет их». Действительно, такова ветхозаветная концепция посмертия людей – все попадают в Шеол, и добрые, и злые. И там они влачат какое-то незавидное существование. На самом деле вся концепция Шеола заимствована из шумерской мифологии. В одном из шумерских гимнов есть такая замечательная фраза: «Пища их прах, еда их глина, одеты, как птицы, одеждою крыльев» – такое как бы полу-существование в посмертии. Примерно такую ветхозаветную картину и рисует здесь Иов. Почему он её рисует именно так? Потому что он же играет на поле Софара. Он спорит с Софаром, человеком, который в рамках этой классической ветхозаветной концепции ни шага вправо, ни шага влево не делает – ни Софар, ни его друзья. А то, что Иов в этой главе ради разговора с друзьями принимает эту ветхозаветную концепцию, – это он в какой-то степени отступает сам от себя. Он в девятнадцатой главе говорит знаменитые и замечательные слова:

25 А я знаю, Искупитель мой жив, и Он в последний день восставит из праха распадающуюся кожу мою сию,

26 и я во плоти моей узрю Бога.

Это уже абсолютно другая картина посмертия, близкая к христианской, – картина воскресения во плоти. Но, когда он спорит с друзьями, он не может использовать эти свои высокие, интуитивные взлёты и догадки. Поэтому, когда мы здесь читаем, что все будут лежать в прахе и червь покроет их, то здесь Иов говорит немножко не от своего собственного имени, он на этом этапе книги уже знает больше и глубже. Но здесь, исходя из соображений дискуссии, он транслирует такую классическую ветхозаветную концепцию.

И ко всем сложностям позиции Иова в этой главе добавляются уже не сложности, а просто парадоксальности, о которых мы говорили в прошлый раз – что здесь-то он с Софаром спорит, а в двадцать седьмой главе он как бы с ним соглашается. Но вот именно «как бы». Это вроде бы согласие, созвучие того, что в двадцать седьмой главе говорит Иов, и того, что в двадцатой главе говорит Софар, – на самом деле, тоже кажущееся, лежащее на поверхности, иллюзорное, хотя действительно, когда читаешь, очень трудно отделаться от мысли, что они говорят одно и то же. Но это нас учит тому, к чему нас призывает апостол Иоанн – к различению духов. И вот, когда мы пытаемся понять, как может Иов одновременно говорить то, что он говорит здесь, и то, что он говорит в двадцать седьмой главе, это нас (если можно так выразиться) тренирует, и обнажает нам трудности различения духов. Как мне кажется, гениальный автор книги Иова всё это прекрасно понимал – как трудно в нашей жизни отличить позицию друзей от позиции Иова, разобраться, что тут верно, что не верно, отличить позицию Иова в этой двадцать первой главе от того, что он говорит в двадцать седьмой главе. Это очень реальная, современная проблема. Вот вы прочтёте, допустим, какие-нибудь сайты в интернете, которые говорят о религиозных вопросах, и вы встретитесь с десятком разных позиций и богословских концепций, и как разобраться в том, кто тут говорит действительно правду Божью, а кто говорит (скажу деликатно) правду человеческую, а то и просто выдумки человеческие, которые с правдой ничего общего не имеют, – так трудно бывает в этом разобраться! Все говорят очень похожие слова, все слова вроде бы правильные. Мы с вами пережили советское время, вспомните – сколько правильных слов! Сколько товарищ Сталин говорил правильных слов! Всё, что он говорил, – с этим даже поспорить невозможно было (он слова, как гвозди, забивал). А в газете «Правда» – мы что, в ней что-то неправильное читали? Нет, там всё было вроде связно, логично. А вот слова вроде все правильные, а всё вместе – обман, ложь. Трудно это различить нам было тогда, и когда читаешь какие-то богословские тексты, это трудно. И книга Иова нас учит также и этому – тому, чтобы мы, так сказать, не расслаблялись, не считали лёгкой эту задачу, не принимали прямо «на веру», когда кто-то говорит слова «Бог, вера, Царство Небесное». Это ещё ничего не значит, вопрос в том, какой дух стоит за этими словами, а дух может стоять очень разный.

Теперь я бы хотел прочесть главу по отдельным стихам, как всегда, обращая особое внимание на те случаи, когда еврейский текст несколько отличается от русского перевода. Книга Иова известна своей трудностью еврейского языка: много слов, которые непонятно что означают, многие единственный раз встречаются во всей Библии, и что они означают – это только догадки.

1 И отвечал Иов и сказал:

2 выслушайте внимательно речь мою, и это будет мне утешением от вас.

То, что переведено как «выслушайте внимательно», – это по-еврейски «слушая, слушайте». Очень часто в иврите повторение одного и того же слова употребляется как усиление. Повторение означает, что говорится нечто важное. Я вспоминаю фильм «Мимино», где один из героев говорит: «Я сейчас тебе умный вещь скажу» – вот, фактически, так здесь Иов и говорит: «Я сейчас вам важную, умную вещь скажу». Но на самом деле это всё впустую, потому что это он понимает, что это важно, а они этого не понимают. В проекции их картины мира всё то, что говорит Иов, – это сотрясение воздуха пустословием. Они же ему эти претензии и предъявляют: всё то, что ты говоришь, – пустой ветер.

«Это будет мне утешением от вас» – несколько ироничные слова, потому что они же пришли к нему утешать его, а затеяли диспут. Иов желал человеческого утешения – чтобы в этой трагедии его как-то утешили. А тут уже он как бы иронично говорит: «да вы хоть послушайте меня, и на том спасибо, вместо утешения!». Но в той ситуации, в которую Бог поставил Иова (точнее, Бог и дьявол поставили Иова), утешения от людей быть не может: не тот масштаб ситуации. Это спор дьявола с Богом, и что бы люди Иову ни сказали «мёдом по сердцу», это ничего не изменит в его ситуации, и утешение будет не от людей, а от Бога, в конце. Только что это за утешение? Поскольку оно от Бога, оно уже не человеческое. В конце этой книги разве можно сказать, что Бог говорит Иову что-то приятное, его мёдом по сердцу помазывает? Наоборот, в конце Бог Иова просто вконец озадачивает, но при этом это – ответ для Иова. В таком смысле это – утешение, потому что оно снимает горящее недоумение Иова, которое проходит сквозь всю книгу. Вот такое утешение от Бога. Может быть, нам всем что-то попроще, человеческое такое утешение, сочувствие было бы ближе. А где сочувствие Бога Иову в конце этой книги? Нет сочувствия. Потому что Бог мог бы сочувствовать Иову, если бы Он смотрел на Иова, как человек смотрит на какого-нибудь своего котёнка, которого поцарапали или он болеет, и хозяин сочувствует ему. А Бог смотрит на Иова, как на Своего сына, как на равного Себе, в каком-то смысле. Это то, чего дьявол вообще не понимает. Это главный предмет спора дьявола с Богом: как можно этих людишек считать, хоть в каком-то смысле, равными себе? Ну а когда Господь воплощается во Христа, восходит на Крест – когда Бог это всё делает, Он показывает, что Он действительно, в каком-то смысле, делает людей равными Себе – во Христе, через Христа. А раз так, то утешать людей, как котёнка, Бог не собирается, не намерен. Ни как котёнка, ни даже как малого ребёнка. Если так можно выразиться, Господь утешает людей как утешает солдат солдата в окопе.

3 Потерпите меня, и я буду говорить; а после того, как поговорю, насмехайся.

4 Разве к человеку речь моя? как же мне и не малодушествовать?

5 Посмотрите на меня и ужаснитесь, и положите перст на уста.

Слово, которое переведено как «ужаснитесь», на самом деле означает «изумитесь». Иов подчёркивает не то, что ситуация ужасная (да, она для него, конечно, ужасная: потерял детей, всё потерял, сам весь в язвах, сидит на мусорной куче и ждёт смерти с сегодня на завтра). Но для друзей она не ужасная. Друзья, как видно по их речам, всё это довольно спокойно воспринимают. Нет, он говорит не «ужаснитесь», а «изумитесь», потому что ситуация выше понимания людей, и это он прекрасно понимает, и когда он им говорит «положите перст на уста», то вспомним, что в конце книги он сам, видя Бога и ту картину вселенной, которую ему даёт Бог, кладёт руку на уста по той же причине: потому что он изумлён, у него просто слов нет для того, чтобы что-то сказать о том, что Бог ему явил. А для друзей такой изумляющей их картиной должно быть то, что произошло с Иовом. Он говорит: «вы пытаетесь объяснить логически, что со мной произошло, а вы это воспримите как удивительную, непонятную тайну, и положите поэтому свою руку на уста».

6 Лишь только я вспомню, -- содрогаюсь, и трепет объемлет тело мое.

7 Почему беззаконные живут, достигают старости, да и силами крепки?

Что он вспоминает, содрогаясь? Вот он с друзьями разговаривает на такие глубокие богословские, философские темы (например, о судьбах беззаконных в этом мире), и когда он об этом говорит, он о своей ситуации на секундочку забывает (по опыту жизни нам тоже такое, наверно, знакомо), а как только вспомнит, что с ним произошло и в каком положении он находится, – содрогается. Но, тем не менее, он всё равно, дальше (в 7-м стихе) возвращается к этой большой картине мира, где он сам – не просто страдалец, не просто несчастный, незаслуженно обиженный Богом (как он сам это себе представляет), а где он – некий факт, который опровергает целую теорию о мире, ту самую теорию «евангелия успеха», которую проповедуют его друзья. Иов ведёт себя, несмотря на то, что сидит на мусорной куче, как учёный, для которого наблюдаемые факты – это главное, то, как реально устроен наш мир, это то, в чём проявляется Бог. А друзья как бы не хотят этого видеть, они закрывают на это глаза (и на самого Иова закрывают глаза). Если факты противоречат теории, то тем хуже для фактов (ну, нам это тоже очень хорошо знакомо).

8 Дети их с ними перед лицем их, и внуки их перед глазами их.

9 Домы их безопасны от страха, и нет жезла Божия на них.

«Домы их безопасны от страха» – это по-еврейски «Домы их имеют щалом», то есть, «мир Божий». Как это так? Неужели Бог настолько милостив, настолько добр к злым, что Он им ещё и шалом Свой даёт – самое высокое, что Бог может дать, потому что шалом – это то, в чём Бог Сам живёт. В сущности, то, что называется «Царство Небесное», это по-еврейски называется «шалом». И что, Он даёт это злым? Я думаю, что в этом вопросе Иов просто ошибается. Он же не видит, что происходит в душах этих злых людей, и судит как бы по поверхности. Ну да, материально они благополучны, ну и что? Материально они благополучны, а что происходит в их душах – это один Бог знает. Мы это видим вокруг себя: на наших глазах возникла масса этих материально благополучных людей, и никакого шалома, как правило, в их душах нет, а есть что-то противоположное. А шалом есть в душах совсем других людей – людей верных Богу, им-то Бог, действительно, даёт шалом.

10 Вол их оплодотворяет и не извергает, корова их зачинает и не выкидывает.

11 Как стадо, выпускают они малюток своих, и дети их прыгают.

12 Восклицают под голос тимпана и цитры и веселятся при звуках свирели;

13 проводят дни свои в счастии и мгновенно нисходят в преисподнюю.

То, что переведено по-русски как «счастье», это еврейское слово «тов» («добро»). Русские переводчики это так перевели не потому, что они плохо знали иврит, а, видимо, потому, что для них было странно и недопустимо, что Бог может «тов», это высшее выражение Бога, давать этим злым людям. И потому это перевели как «счастье». На самом деле, надо различать два значения, которые имеет слово «тов» в еврейском языке, как и в русском. Вот когда мы говорим «у него много добра», что это означает? Что у него много материальных ценностей. А когда мы говорим «он очень добр», это уже другое, это означает, что у него Божье добро живёт в душе. Так и здесь: Господь им даёт материального добра, действительно, много, и они проводят дни свои, владея вот этим добром, но это совершенно не значит, что у них есть то нематериальное добро, которое от Бога, что его у них много – как раз наоборот.

14 А между тем они говорят Богу: отойди от нас, не хотим мы знать путей Твоих!

Точнее перевести так: «Знание Твоих путей нам не в удовольствие», там слово «хэфэц», «желание удовольствия». Это люди, которые ищут приятного в жизни – о них идёт речь (вот об этих злодеях). Если это приятное в жизни (например, накопление ценностей) требует того, чтобы, как говорят пророки, разорять домы вдов и обижать сироту (отбирать у сироты его собственность), то они это и будут делать, раз это приятно, а знание путей Божиих им, естественно, ничего приятного не сулит, поэтому им это не надо. А вообще-то, знание путей Божиих, знание всего того, что Бог нам может дать – оно приятно? Сомневаюсь. Вот Иову Господь дал знание Своих путей в конце этой книги. Можно додумывать, как Иов воспринял ту великую картину, которую ему показал Бог, но сказать, что это приятно, мне кажется, никак нельзя. Или вот другая история (я её рассказывал), которая произошла с Терезой Авильской, которой Бог отвечает: «Да, так Я поступаю со Своими друзьями». За этим читается: «С врагами я так не поступаю, а именно с друзьями». А она ему на это: «Потому-то у Тебя, Господи, так мало друзей». Нам важно понять, что чего-то чисто по-человечески приятного от познания Бога ожидать не приходится. Скорее, нам от познания Бога надо ожидать более ясного взгляда на ту жизнь, которая нас с вами окружает, на контраст этой жизни с Богом, с той жизнью, которой Бог бы хотел, чтобы люди, его дети, жили. И этот контраст совсем нас не радует. А ничего другого мы не можем надеяться получить. Христианство даёт утешение человеку в другом виде – не в виде чего-то приятного. Христианство даёт человеку утешение в форме осознания смысла своей собственной жизни, смысла Божьего Замысла о мире и смысла существования вообще всей вселенной. Эта осмысленность – она в какой-то степени утешение. И этого утешения Иов просит, и получает в конце книги в этой форме – в форме осмысления, но отнюдь не в форме чего-то приятного. Вот, если мы хотим понять какого-то близкого нам человека, который ведёт себя странным, непонятным нам образом, и вот мы поняли его – это нам что, сулит что-то приятное? Вряд ли. Но это даёт нам осмысление и этого человека, и наших отношений с ним, и в этом утешение.

15 Что Вседержитель, чтобы нам служить Ему? и что пользы прибегать к Нему?

Это опять продолжают говорить злые, нечестивые. Слово, которое переведено как «прибегать», – еврейское «пага», оно, в данном случае, скорее, означает «молиться». То есть, им кажется, что им Богу молиться не надо, что Бог их и без того охраняет. И Иов говорит, что – да, Бог их на самом деле охраняет, поэтому они и считают, что Он им не нужен, что всё хорошее у них будет и так. По Новому Завету, по Нагорной Проповеди, где говорится, что Бог и дождь Свой, и солнце изливает одновременно на добрых и злых, примерно так, действительно, и получается: благо Господь посылает всем людям, всё равно, молятся они Ему или не молятся. Но злые люди, нечестивые люди этим пользуются. И есть такая замечательная повесть Лескова «На краю света», где очень чётко подчёркнуто, что вера в то, что Господь тебя всегда помилует, сохранит может привести к тому, что человек будет совершать неэтичные поступки, начнёт творить зло. Потому что – а чего, если Бог всё равно простит? Прочитайте этот замечательный рассказ, там это гораздо лучше сказано, чем я могу сказать. Так что, Иов считает, что они, эти злые, правы, и Бог действительно без всяких их молитв, без всякой даже веры их хранит? Нет! Иов говорит, что они так считают, эти злые люди. Он-то сам так не считает, но на поверхности, вроде, всё действительно выглядит так. И он просит Бога, чтобы Он явил ему Себя Самого более глубоко. Чтобы вот эти глубины, «недра Божии» (как говорит апостол Иоанн в начале своего Евангелия) Бог явил в делах, в жизни, в каких-то фактах. Да, мы, люди, хотим, чтоб всё было чётко, наблюдаемо (как говорится – взял в руки, маешь вещь). Но Бог Себя являет по-другому. Когда нас спрашивают неверующие люди «Где ваш Бог?», мы не можем показать, пальцем ткнуть: «вот Он, Бог», хотя это, вроде бы, решило все проблемы. Почему нам Бог не даёт такой возможности? Почему Он Себя скрыл? Видимо, Его Замысел требует этого, Его Замысел сложней, чем мы можем себе представить. И поэтому в Своем Замысле Бог предоставляет злым и нечестивым людям тешить себя вот этой теорией, которая, вроде бы, на поверхности, подтверждается фактами: что Богу можно не молиться, ничего не делать, а Он всё равно тебя сохранит.

16 Видишь, счастье их не от их рук. -- Совет нечестивых будь далек от меня!

«Счастье» – это опять «тов», «добро». Добро не в материальном смысле, а в высоком смысле – это, конечно, не от их рук, не от их хитрости и практичности, а оно только от Бога может быть. И вроде бы получается, что Бог им даёт такую Свою милость. Но что говорит Иов? «Совет нечестивых будь далек от меня!». Иов эту вроде бы милость Божью отвергает. Такой милости Божьей, которую Бог даёт злым, Иову не нужно. Ну, вот человеку, который, действительно, близок к Богу, нужна та милость, которую даёт Бог владельцу какого-нибудь дворца и какой-нибудь стометровой яхты? Нет, конечно. Он тоже может сказать вместе с Иовом: «такая милость, такое счастье – будьте далеки от меня».

Возвращаюсь к картине Нагорной проповеди, которая вроде бы подкрепляет эту точку зрения нечестивцев, что Бог на всех посылает добро одинаково. Но в Нагорной проповеди Христос чётко делит людей на две категории: одни – те, на кого посылает Господь, а другие – те, через кого посылает Господь. Через кого Господь посылает добро – это Его, Христа, ученики, это Апостолы и другие вслед за ними (уже их ученики, и так далее). Он им говорит, что вы как свеча, и так далее, и я могу продолжить эту мысль: «вы как дождь благодатный, который Господь посылает на землю, вы как семя, которое Господь посылает на землю, чтобы оно проросло. Иову счастье тех, на кого посылает Господь, не нужно, потому что функция, которую возложил на него Господь, другая. Это функция быть тем, через кого Господь творит Свой Замысел. Может быть, Иов сам не выбрал бы этого, потому что это тяжёлая функция. Она в случае Иова, например, подразумевает сидение на мусорной куче, и потерю детей. Но Господь не оставил ему выбора. Иов сам говорит своим друзьям несколькими главами раньше: «Да я, может быть, говорил бы, как вы, если бы был на вашем месте». Он бы, может быть (если бы Господь предоставил ему выбрать по-человечески), и выбрал бы это благополучие, которое ничем не отличается от благополучия злых. Но Господь его выбил из этой ситуации. Можно считать, что это жестокость со стороны Бога. Но так осуществляется Замысел Божий.

17 Часто ли угасает светильник у беззаконных, и находит на них беда, и Он дает им в удел страдания во гневе Своем?

18 Они должны быть, как соломинка пред ветром и как плева, уносимая вихрем.

Слов «они должны быть», нет в еврейском тексте, их зря вставили русские переводчики, потому что Богу нельзя говорить «должен». Иов очень чётко понимает, что с Богом вот такой разговор невозможен, как он сам говорит в 22–м стихе: «Но Бога ли учить мудрости, когда Он судит и горних?». Правильный перевод этого стиха – «так что они будут, как соломинка пред ветром».

19 Скажешь: Бог бережет для детей его несчастье его. -- Пусть воздаст Он ему самому, чтобы он это знал.

20 Пусть его глаза увидят несчастье его, и пусть он сам пьет от гнева Вседержителева.

Эта жалоба Иова – не на то, что (как можно прочесть на поверхности) за грешников отвечают не сами грешники, а их дети, то есть, он говорит вообще не об этой логике, что сын за отца не отвечает (или, по факту, сын за отца отвечает – это мы тоже прекрасно знаем из истории нашей страны). Он жалуется на то, что великий Промысел Божий, справедливый Промысел, с воздаянием и за добро, и за зло, совершается невидимо. Иов верит, что этот Промысел Божий есть, и он совершается, но только Иов просит Бога ещё и ещё раз, чтобы Он явил понятным человеку образом смысл того, что происходит (в данном случае, в судьбах этих нечестивых), так же как смысл того, что происходит в судьбе самого Иова.

21 Ибо какая ему забота до дома своего после него, когда число месяцев его кончится?

Правильный перевод слов «когда число месяцев его закончится» – когда число месяцев его будет обрезано посередине. Мысль та же, что у Софара – что Господь может воздать этому нечестивому тем, что укоротит его жизнь. В двадцать седьмой главе Иов присоединяется к этой точке зрения Софара. Но в этой главе немножко другой оттенок: даже если Бог укоротит жизнь беззаконного наполовину, и он, не зная, от чего, погибнет в воздаяние за свои грехи, то беззаконный Бога просто не поймёт, ему это всё равно. Для нас важно понять, что людям такого склада, которых мы называем злыми и беззаконными, эти аргументы, что Бог наказывает тебя за твои грехи, безразличны, они их просто не воспринимают. Потому что в их картине мира этого нет. И Бога вообще в их картине мира нет.

22 Но Бога ли учить мудрости, когда Он судит и горних?

Здесь важно понять, что в еврейском тексте не употреблено слово «мудрость» («хокма»), а употреблено слово «даат», которое означает «знание». Это потеряно в русском переводе. А дело в том, как мы это читаем в книге Притчей Соломоновых, что даат (знание) возможно и для людей, но вот хокма (мудрость в высоком смысле этого слова) возможна только для Бога, а для людей она возможна только от Бога. Без Бога, вне Его этой мудрости нет. То, как по-русски переведено: «Но Бога ли учить мудрости» – это в ветхозаветном богословии, и в частности, в глазах Иова, просто невозможно, и даже человек человека не может учить мудрости – только Бог. И поэтому сказано: «Бога ли учить знанию?» – этому, по крайней мере, человек может научить, но только другого человека.

23 Один умирает в самой полноте сил своих, совершенно спокойный и мирный;

24 внутренности его полны жира, и кости его напоены мозгом.

25 А другой умирает с душою огорченною, не вкусив добра.

26 И они вместе будут лежать во прахе, и червь покроет их.

Вопрос, есть ли какая-то разница в конечной судьбе добра и зла, – этот вопрос для Иова эквивалентен вообще вопросу «есть ли Бог?». И вообще, и по большому счёту, эквивалентен вопросу «есть ли Бог?». Но для Иова вопроса «есть ли Бог?» нету. Для Иова это никогда не стоит под сомнением. И поэтому картина Шеола, которую он предлагает, – это о том, почему же в посмертной судьбе людей не явлен истинный облик Бога со всей его справедливостью, полный облик Бога? Почему мы не только не видим Его в реальной жизни, но и в смерти? Вопрос сам по себе совершенно законный. Да, конечно, нам было бы и легче, и, может быть, во всех отношениях полезно, если бы Замысел Божий о нашем посмертии и о различении судьбы добрых и злых был бы не предметом веры, а предметом знания (как говорилось в 22-м стихе о знании). Но это – предмет веры. Даже простая мысль, что после нашей смерти существование нашей души не кончается (хотя есть книги, которые приводят в подтверждение этого какие-то факты из судеб людей, которые пережили клиническую смерть, и так далее), – это всё равно не предмет знания, а предмет веры. Иову хочется, чтобы это было предметом знания, и нам, может быть, тоже хотелось бы. Но Господь устроил мир иначе.

27 Знаю я ваши мысли и ухищрения, какие вы против меня сплетаете.

28 Вы скажете: где дом князя, и где шатер, в котором жили беззаконные?

На Ближнем Востоке и по сей день масса развалин, оставшихся от древних царей, которые, по всей вероятности, были беззаконные, и вот от них ничего не осталось, ни надписи, ни следов, ничего. Это и сегодня так, да и в те времена, когда писалась книга Иова, шумерским городам было уже две тысячи лет, от многих из них остались только развалины. Но Иов дальше как бы опровергает силу аргумента, что вот такое воздаяние беззаконных, что от них ничего не остаётся, одни развалины.

29 Разве вы не спрашивали у путешественников и незнакомы с их наблюдениями,

30 что в день погибели пощажен бывает злодей, в день гнева отводится в сторону?

По-моему, этот перевод просто неправильный. Потому что дословно по-еврейски сказано так: «в день погибели резервируется злодей на день гнева». То есть, Господь, действительно, его щадит, но щадит временно, и в конце не так, как переведено здесь: «в день гнева он отводится в сторону», а «он выводится». Куда выводится? Может быть, как раз туда, куда хочет Иов, на видимую поверхность, где видимым образом совершается справедливость Божия. Картина, которую нам рисует Апокалипсис, именно такая: на протяжении, можно сказать, всей истории человечества злые, может, и благоденствуют, и ничего плохого с ними не происходит, но это всё резервируется до дня Страшного Суда, и вот только в день Страшного Суда воздаяние происходит полным и видимым образом.

31 Кто представит ему пред лице путь его, и кто воздаст ему за то, что он делал?

Это опять мысль, что злые просто не видят в жизни справедливости Божьей, перед ними нет зеркала, которое бы им показало, что они живут неправильно. Почему Бог не поставил такого зеркала? Это не теодицея, это другой вопрос – не о том, почему вообще существует зло и злые, а вопрос о том, почему мир устроен таким образом, что вся справедливость Божия как бы скрыта, и злые её не видят явным образом, как реакцию на своё поведение. А ведь это один из механизмов самовоспроизводства зла: когда один человек говорит другому: «ну, что ты, тебе же за это ничего не будет. Бог накажет? Бог не накажет». Об этом в псалмах много говорится, как о черте нечестия – что некоторые считают, что жизнь подтверждает их мнение, что Бог никого ни за что не наказывает – твори, что хочешь, люди могут тебя за это как-то наказать, а Бог нет.

32 Его провожают ко гробам и на его могиле ставят стражу.

33 Сладки для него глыбы долины, и за ним идет толпа людей, а идущим перед ним нет числа.

34 Как же вы хотите утешать меня пустым? В ваших ответах остается одна ложь.

Слово «пустота», «пустое» – это еврейское слово «хэвэл», которым начинается книга Экклезиаст – «суета сует и всяческая суета»). Там это слово – не «суета», а именно «пустота». «Пустота» для Экклезиаста, как и для Иова, это бессмысленность, и Иов это и хочет сказать друзьям, что в их «утешениях», «оправданиях» Бога, которые друзья пытаются Иову в качестве утешения представить, – в них нет смысла. А Иов ищет именно смысла того, что с ним произошло. Если бы он даже принял точку зрения своих друзей (вот так с тобой произошло – ну, значит, так должно быть, так мир устроен) – это что, прибавило бы какую-то осмысленность тому, что с ним произошло? Нет. А когда Бог приходит к Иову в конце этой книги – в этой непонятной картине, какую Бог ему представляет, тем не менее, заключён смысл, который Иов из этой картины и получает, и это и есть тот ответ (если это можно назвать ответом), который он получает за все свои страдания: смысл, который Господь этому нашему миру даёт. И нам в нашей жизни тоже, по-человечески, хотелось бы и какого-то материального благополучия, и психологического благополучия – покоя, спокойствия, радости, и так далее – но это всё человеческое. А главное, что Бог нам сможет дать, как Он дал Иову, да и в ответ на какие-то наши испытания и страдания – это смысл, как и в случае с Иовом. Если мы этот смысл своей жизни, Замысла Божьего в себе в какой-то степени почувствуем, считайте, что всё оправдано, даже если с нами происходит что-то очень трагическое.


Запись 32 Глава 22 04-10-17

Мы продолжаем читать книгу Иова, сегодня двадцать вторая глава. В прошлый раз чтением двадцать первой главы мы с вами закончили, так сказать, второй раунд этого поединка Иова с его друзьями. Сейчас начинается третий раунд, он, впрочем, окажется незаконченным. В начале этого круга (а слово «раунд» по-английски так и означает «круг») говорит опять, видимо, старший по возрасту – Елифаз Феманитянин.

1 И отвечал Елифаз Феманитянин и сказал:

2 разве может человек доставлять пользу Богу? Разумный доставляет пользу себе самому.

3 Что за удовольствие Вседержителю, что ты праведен? И будет ли Ему выгода от того, что ты содержишь пути твои в непорочности?

4 Неужели Он, боясь тебя, вступит с тобою в состязание, пойдет судиться с тобою?

5 Верно, злоба твоя велика, и беззакониям твоим нет конца.

6 Верно, ты брал залоги от братьев твоих ни за что и с полунагих снимал одежду.

7 Утомленному жаждою не подавал воды напиться и голодному отказывал в хлебе;

8 а человеку сильному ты давал землю, и сановитый селился на ней.

9 Вдов ты отсылал ни с чем и сирот оставлял с пустыми руками.

10 За то вокруг тебя петли, и возмутил тебя неожиданный ужас,

11 или тьма, в которой ты ничего не видишь, и множество вод покрыло тебя.

12 Не превыше ли небес Бог? посмотри вверх на звезды, как они высоко!

13 И ты говоришь: что знает Бог? может ли Он судить сквозь мрак?

14 Облака -- завеса Его, так что Он не видит, а ходит только по небесному кругу.

15 Неужели ты держишься пути древних, по которому шли люди беззаконные,

16 которые преждевременно были истреблены, когда вода разлилась под основание их?

17 Они говорили Богу: отойди от нас! и что сделает им Вседержитель?

18 А Он наполнял домы их добром. Но совет нечестивых будь далек от меня!

19 Видели праведники и радовались, и непорочный смеялся им:

20 враг наш истреблен, а оставшееся после них пожрал огонь.

21 Сблизься же с Ним -- и будешь спокоен; чрез это придет к тебе добро.

22 Прими из уст Его закон и положи слова Его в сердце твое.

23 Если ты обратишься к Вседержителю, то вновь устроишься, удалишь беззаконие от шатра твоего

24 и будешь вменять в прах блестящий металл, и в камни потоков -- золото Офирское.

25 И будет Вседержитель твоим золотом и блестящим серебром у тебя,

26 ибо тогда будешь радоваться о Вседержителе и поднимешь к Богу лице твое.

27 Помолишься Ему, и Он услышит тебя, и ты исполнишь обеты твои.

28 Положишь намерение, и оно состоится у тебя, и над путями твоими будет сиять свет.

29 Когда кто уничижен будет, ты скажешь: возвышение! и Он спасет поникшего лицем,

30 избавит и небезвинного, и он спасется чистотою рук твоих.

Читаешь, и всё кажется хорошо, всё правильно, нет ничего такого, что бы нас возмущало или раздражало, и в этом трудность книги. Автор хочет, чтобы мы вдумались, всмотрелись в то, что же такое говорит Елифаз, что в конце книги мы узнаем от Бога, что все друзья неправильно говорили о Боге, и только один Иов правильно говорил, и поэтому Господь гневается на друзей. Но за что тут гневаться: вроде бы всё правильно. Вот сейчас мы в этом будем разбираться. Я хочу обратить внимание, что этот третий круг диалога Иова с друзьями будет несколько затухать по сравнению с двумя первыми. Это проявится хотя бы в том, что Елифаз говорит еще более или менее развёрнуто, а следующий из друзей, Вилдад, уже говорит очень коротко, буквально несколько строк, а третий друг (Софар) не говорит вообще. То есть, диалог сходит на нет. Почему? Из-за взаимонепонимания. Вот они разговаривают, разговаривают, а в общем, друг друга не понимают. И поэтому в итоге нам автор книги хочет показать, что, в общем, говорить и нечего: о чём дальше можно говорить, когда они так совсем по-разному смотрят на мир. Вот в каком смысле по-разному: автор этим диалогом, и тем, что этот диалог затухает во взаимонепонимании, хочет показать контраст той Божьей правды, которой добивается Иов, с человеческой правдой, которую друзья ему всё время подсовывают. И хотя у него ещё нет этой Божьей правды, но он, по крайней мере, чувствует, что человеческой правды мало, этого недостаточно. Вот этот-то контраст и хочет показать нам автор. После этого затухания диалога начнётся длинный ряд глав, в которых Иов как бы подводит итог (как там сказано, произносит «возвышенные речи») – с двадцать шестой по тридцать первую главу. И дальше с этого момента Иов (если можно так выразиться) «выходит на орбиту» – отрывается от этих земных дискуссий, и, как он и хотел, его разговор уже будет не с людьми, не с друзьями, а с Богом. Причём интересно, что в этом разговоре появится посредник, Елиуй, четвёртый, неизвестно откуда возникший участник этого разговора. Елиуй представляет собой своего рода посредника между землёй и небом, но посредника в подчеркнуто ограниченном смысле – он к небу тянется, но достать до него не может, потому что он прикован к земле, укоренён в земле. Когда мы до него дочитаем, увидим, зачем он введён, какой нарочитый контраст между ним и Иовом показывает автор.

Глава опять сфокусирована, как и все предыдущие речи друзей на протяжении второго раунда разговоров, на образе беззаконника. Это сужает диалог до вопроса так называемой теодицеи – оправдания Бога: почему Господь терпит беззаконие и беззаконника. Друзья отвечают, что Он ничего не терпит, а наоборот, их наказывает, а Иов говорит, что нет, всё-таки терпит, непонятно почему. Само сужение проблемы до этого вопроса теодицеи – это именно обеднение этого диалога, показатель, что диалог вырождается, потому что Иов изначально ставил более глубокий и широкий вопрос о том, что же за мысли у Бога, что же за логика у Бога, что же такое правда Божия, если Господь допускает такое – что ни в чём не провинившегося Иова постигают такие беды – и Иова, и его детей, вплоть до его овец и баранов. Этот вопрос о Боге, о том, как же всё-таки нам Бога понять (а нам трудно Его понять) – это более глубокий и широкий вопрос, чем вопрос о теодицее, к которому сводятся все эти разговоры о беззаконных людях.

Елифаз именно в этой своей третьей речи, в этом разговоре о беззаконниках, переходит на чрезвычайно резкий тон и довольно недвусмысленно обвиняет Иова в том, что он беззаконник и есть, и даже конкретно перечисляет, какие беззакония он совершал: «утомленному жаждою не подавал воды напиться и голодному отказывал в хлебе», и так далее. Это странно звучит. Во-первых, Елифаз из всех друзей поначалу был наиболее мягким по отношению к Иову – в его первой речи (в четвёртой главе) это очень ясно видно. А потом – все друзья же знают жизнь Иова, они знают, что Иов ничего такого не делал, в чём его здесь обвиняет Елифаз. Сам Елифаз в четвёртой главе говорит: «Вот, ты наставлял многих и опустившиеся руки поддерживал, падающего восставляли слова твои, и гнущиеся колени ты укреплял». Так что же, Елифаз обо всём этом забыл, что ли, и бросает обвинения в лицо Иову? Почему? Я думаю, несколько домысливая (но, может быть, автор и хочет, чтобы мы домысливали, почему Елифаз так говорит), что Елифаз на Иова, возможно, проецирует укоры своей собственной совести, как это обычно бывает с людьми. И мы, как правило, на других людей проецируем свои грехи, свои проблемы, которые мы, в принципе, знаем за собой самими, помним, но не хотели бы их знать, хотели бы их забыть. Вот, возможно, это здесь и происходит. Вообще, в разговоре с Иовом и Елифаз, и все его друзья озабочены не столько поиском истины как Иов (а он-то озабочен именно поиском не человеческой, а Божьей истины), а этой самой самозащитой – защитой своего собственного «я». Здесь, по-видимому, эта защита «я» проявляется в проекции своих проблем на Иова, а в других местах, видимо, проявлялась в том, что они всеми силами пытаются сохранить ту привычную им, спокойную, удобную картину мира, в которой они – эти Елифаз, Софар, Вилдад и другие – занимают какие-то приличные, подобающие им места, то есть, как говорится, у каждого биллиардного шара своя луза и все «при своих», и все довольны. Да, они-то могут сохранить свою идентичность, своё «я» (поэтому они за него и бьются), и вообще это для всех людей характерно: мы тоже свои представления о себе часто готовы защищать довольно крутыми методами. А Иов? Иову нечего уже защищать: Бог выбил его в такое безвоздушное пространство, в котором у Иова уже нет никакого «я». Он был достойный, почитаемый, приличный человек, а теперь он кто на этой мусорной куче? Никто. Если его спросить: «Кто ты, Иов?», он даже не будет знать, что ответить: «Кто я теперь после этого всего?». Его социальная идентичность разрушена безвозвратно, его материальная идентичность разрушена, даже психологическая идентичность почти разрушена. Всё разрушено, любая идентичность, кроме одной – кроме его духовного «я», той его личности, которая обусловлена связью с Богом и держится на ниточке, связывающей человека с Богом. От того что потеряно его материальное, социальное, даже психологическое «я», вот эта его идентичность, это его духовное «я» стало ещё сильнее. Собственно, ради этого вообще всё и затеяно – вся эта история с Иовом. Со стороны Бога, конечно, у дьявола другие замыслы, но Бог именно поэтому даёт на это согласие.

В этих словах Елифаза есть также и некая ирония со стороны автора книги. Автор (это же он вкладывает эти слова в уста Елифаза) прекрасно понимает, что Елифаз в пылу дискуссии как бы нарочито забывает о фактах. Елифаз говорит: «Ты отказывал в хлебе», а за этим видится такая ироничная улыбка автора: таковы люди, вот Елифаз – всё прекрасно знает, сделал вид, что забыл ради того, чтобы доказать свою правоту.

Ещё один момент, тоже несколько ироничный. Елифаз говорит: «Они говорили Богу: отойди от нас! и что сделает им Вседержитель? А Он наполнял домы их добром. Но совет нечестивых будь далек от меня!». Ведь буквально эти же слова произнёс Иов в предыдущей главе:

14 А между тем они говорят Богу: отойди от нас, не хотим мы знать путей Твоих!

15 Что Вседержитель, чтобы нам служить Ему? и что пользы прибегать к Нему?

16 Видишь, счастье их не от их рук. Совет нечестивых будь далек от меня!

Почему автор вкладывает в уста Елифаза те же самые слова, которые в устах Иова, при том, что ведь они занимают противоположные позиции в этом споре? Тут тоже есть ирония. Мы, наверно, замечали, что в таких спорах, когда не важен поиск истины, а важно доказать своё, часто бывает, что кто-то мне говорит нечто, я ему говорю: «нет, ты неправ», а дальше повторяю ровно то же самое, что он говорит. Это и в разных политических текстах мы встречаем, и в нашей обычной жизни. Ради этого автор и вложил в уста Елифаза те же самые слова, что в уста Иова – чтобы мы задумались: «это одно и то же или не одно и то же?». Есть такая латинская пословица «non idem est si duo dicunt idem», это означает «не одно и то же, когда двое говорят одно и то же», то есть, одни и те же слова в устах разных людей могут иметь совершенно противоположный смысл. Это глубокая истина, и именно оттого, что это так, апостол Иоанн Богослов с неким предупреждением нам, даже с тревогой, говорит в своём первом Послании: «различайте духов», потому что одни и те же слова может произносить совсем разный дух. В нашей жизни, где информация изливается из любого утюга, из любой дырки, мы часто слышим из разных уст одни и те же слова, и при этом часто забываем, что слова-то одни и те же, а смысл, который в них вкладывают разные говорящие, может быть совершенно противоположным.

Елифаз говорит: «разве может человек доставлять пользу Богу? Разумный доставляет пользу себе самому…И будет ли Ему выгода от того, что ты содержишь пути твои в непорочности?». То, что он говорит о пользе, применяя понятие выгоды к Богу, это как-то странно звучит, потому что Бог же – Дух, так что, наверное, какие-то другие, духовные понятия должны описывать отношения человека с Богом, а не то, какая от этого польза (неважно даже, кому: Богу от нас или нам от Бога). И дальше снижение, материализация всего, что связано с Богом, продолжается в 25-м стихе: «И будет Вседержитель твоим золотом и блестящим серебром у тебя». Мне кажется, в этом тоже есть ирония. Ну, как Бога сравнивать с золотом и серебром? Ещё не хватало сравнить Его с какой-нибудь ассигнацией – долларом или евро. Это контраст неизлечимо приземлённого взгляда на Бога, который есть у друзей, с взглядом Иова, который, именно в силу трагической ситуации, в которую он попал на земле, устремляет взгляд вверх, к Богу. Елифаз говорит, сравнивая Бога с золотом и серебром, а Иов, когда говорит о мудрости Божьей, тоже сравнивает её с золотом и серебром, но как? Ровно обратным образом по сравнению с тем, как это делает Елифаз (28-я глава, 15-й стих):

15 Не дается она за золото и не приобретается она за вес серебра;

16 не оценивается она золотом Офирским, ни драгоценным ониксом, ни сапфиром;

17 не равняется с нею золото и кристалл, и не выменяешь ее на сосуды из чистого золота.

18 А о кораллах и жемчуге и упоминать нечего, и приобретение премудрости выше рубинов.

19 Не равняется с нею топаз Ефиопский; чистым золотом не оценивается она.

А ведь мудрость («хокма») – это, по Библии, не человеческое свойство, это божественное свойство, хокма от Бога исходит. Конечно, Бог её может давать людям, но люди часто за божественную хокму принимают свой человеческий разум, разумение, как тут сказано: «разве может человек доставлять пользу Богу? Разумный доставляет пользу себе самому». А настоящая мудрость – только божественна, с золотом не может равняться, это, так сказать, несравнимые величины – вот позиция Иова. А позиция Елифаза – что это сравнимые величины.

Елифаз говорит: «Если ты обратишься к Вседержителю, то вновь устроишься, удалишь беззаконие от шатра твоего». Слово «обратиться» (еврейское слово «шув») имеет ряд глубоких значений: это и покаяние, это и возврат евреев из Вавилонского пленения, это и поворот от Бога на 180 градусов, и поворот людей, забывших Бога, на 180 градусов в обратную сторону – к Богу. Здесь, в устах Елифаза, это «шув» (обращение к Богу) перекликается со словом, которое в 21-м стихе означает то же самое – «обращение к Богу» – (переведено как «сблизься же с ним»). Это еврейское слово «сакан», которое употребляется м во 2-м стихе и означает там «пользу». То есть, это возврат к Богу через «пользу» или для «пользы», и это, конечно, сниженное Елифазово понятие о близости с Богом. А у Иова, именно в его трагическом положении, близость с Богом тоже драматична, трагична, и поэтому так тесна, как, наверно, нам в нашем спокойном состоянии даже трудно себе представить. Эта близость Иова с Богом (которую он ещё полностью не имеет, но к ней идёт) напоминает ту близость с Богом, которая была у людей в Освенциме, таких современных Иовов, которые и в Освенциме не забывали Бога. Или, ещё более ясно, это та близость с Богом, которая была у Христа на Кресте. Хотя Он Сын Божий, хотя Он говорит: «Я и Отец – одно», но кульминации близости с Отцом Он достигает именно на Кресте, когда Сам Бог Небесный, Всемогущий, Великий, Вечный распинается в Нём, в человеческом теле Христа. Вот где пик и кульминация близости с Богом. Сравните это с тем видом близости с Богом, о котором говорит Елифаз: видно, насколько это у него сниженное понятие.

Если посмотреть сверху на весь этот диалог с друзьями, который был до сих пор, и который уже кончается – это спор формального, логического, но удобного образа Бога с Богом живым, Богом парадоксальным, тем Богом, Который Иову ещё не явлен, явится только в конце, но уже как какая-то невидимая звезда тянет его к Себе. Иов чувствует это притяжение к Богу, эту силу, исходящую от Бога, и потому-то он и говорит так, как говорит. Спор друзей с Иовом, спор этих двух позиций, двух взглядов на Бога: формального, логичного, удобного – и неудобного, парадоксального, но живого – он напоминает спор Христа с фарисеями и книжниками. Ведь эти фарисеи и книжники не дураки были. Они были глубокими богословами, но их богословие напоминало богословие этих друзей.

Ещё пример из Евангелия. В Нагорной проповеди Иисус Христос говорит несколько странные слова о соотношении Ветхого Завета и Нового Завета: «Не нарушить пришёл Я, а исполнить». То есть, Он, с одной стороны, признаёт Ветхий Завет, а с другой стороны, тут же говорит, что Ветхий Завет говорит одно, а «Я вам говорю другое» – большее и, соответственно, более трудное. Это отношение Христа к Ветхому Завету призвано показать не то, что Ветхий Завет принципиально неправильный, что его надо зачеркнуть и забыть. Упаси Господи, нет, конечно, а иначе зачем бы мы его читали, в том числе, и книгу Иова? Нет, но Он хочет сказать, что, тем не менее, Господь хочет от людей большего, чем то, что дано в Ветхом Завете, который тоже Бог дал. Послав людям Христа, Он от людей теперь хочет большего. Люди, увидевшие Христа, узнавшие Христа уже теми замечательными вещами, которые даны в Ветхом Завете, удовлетворяться не должны. И это напоминает диалог с Иовом. То послание, которое Господь дал людям через Иова, приводит к тому, что во многом правильные вещи, которые говорят друзья (классическое ветхозаветное богословие), уже недостаточны, уже выглядят недостаточно высоко по сравнению с вызывающими, чрезвычайно высокими нотами, которые здесь берёт Иов. Вот это общий подход к тому, как мы должны воспринимать слова друзей. Тут много правильного, под многим можно подписаться, и в Ветхом Завете под многим можно подписаться. А всё равно – недостаточно. Как говорит потом апостол Павел, Ветхий Завет – это только тень того, что на самом деле Бог хочет от людей, и того, что Бог в Новом Завете через Христа дал.

Это о главе в целом. Теперь разберём её по отдельным стихам.

1 И отвечал Елифаз Феманитянин и сказал:

2 разве может человек доставлять пользу Богу? Разумный доставляет пользу себе самому.

Может ли человек доставлять пользу Богу? Может, но только когда человек – соработник Богу, которого Бог, действительно, может использовать, для того, чтобы продвигать с помощью людей Свой Замысел. Но здесь не о такой пользе речь. Здесь употреблено еврейское слово «сакан», главный смысл которого, скорее, «выгода», как сказано и в 3-ем стихе (хотя и другим еврейским словом): «будет ли Ему выгода от того, что ты содержишь пути твои в непорочности?». Конечно, можно согласиться, что человек не может принести никакую выгоду Богу, но не потому, что человек так беспомощен, а потому что Богу никакая эта «выгода» не нужна, да и вообще, как говорит Бог, «Мои мысли – не ваши мысли». В наших мыслях есть понятие «польза как выгода», а в мыслях Бога нет понятия «выгоды» вообще, а есть понятие «польза» как работа на исполнение Его Замысла». «Разумный доставляет пользу себе самому» – «разумный» – это еврейское слово «сакаль», которое часто встречается в Притчах Соломоновых, и там «сакаль» противопоставляется мудрости («хокме»), потому что хокма – от Бога, а «сакаль» – от человека. Более точный перевод «сакаль» – это даже не «разумный», а «осмотрительный». И когда мы читаем, что человек не может, да и не должен принести Богу какую-то пользу, а все отношения с Богом должны приводить просто к тому, что человек (если это человек разумный) сам будет получать пользу для себя, то это очень напоминает современное так называемое «евангелие успеха». Я говорил о нем: что мои отношения с Богом должны быть такими, чтобы привести к тому, что я буду здоровым, богатым и успешным, а если не так, то, значит, я что-то делаю не то, и должен как-то изменить свою жизнь, чтобы все-таки стать здоровым, богатым и успешным. Очень странно это всё «евангелие успеха» видеть среди людей, которые себя считают христианами, у которых «здоровый, богатый и успешный» – вот он, крест и Христос, пронзённый копьём, гвоздями, и так далее. «Здоровый», «богатый» о Христе на Кресте – это вы сами понимаете. «Успешный» – многие говорили, что проблема христианства в том, что кульминация работы Христа, дела Христа на земле, выглядит как полное поражение (позорная смерть на кресте). Так что «успешный» тоже – если и успешный, то не тут у нас на земле, а там, на небесах.

3 Что за удовольствие Вседержителю, что ты праведен? И будет ли Ему выгода от того, что ты содержишь пути твои в непорочности?

Слово «хефец», которое переведено как «удовольствие», может переводиться и так, но в данном случае его правильнее перевести как «удовлетворение», причём такое, которое, например, получает купец, заключивший удачную сделку. Именно такой смысл это слово имеет в сочетании со словом «сакан», которое употреблено в предыдущем стихе. Но, конечно, праведность человека – это никакая не сделка с Богом, из которой Бог может какую-то выгоду для Себя извлечь или не извлечь. Это вообще неправильный взгляд на то, как устроены отношения человека с Богом: там не то, что сделка может быть выгодной или невыгодной, там этих сделок вообще не может быть. Но не потому, что думают друзья. В речах друзей постоянно повторяется мысль, что Бог от человека очень далеко, а раз так, то никакой Ему выгоды ни от чего, что бы ни делал человек, не может быть. Причем эта огромная дистанция между человеком и Богом у друзей понимается так, что Богу, по большому счёту, всё равно, что люди делают, Богу от этого «не холодно и не жарко». А это принципиально неверно, конечно же! В том-то и дело, что Богу далеко не всё равно, а если бы Ему было всё равно, то Он бы не послал Своего Сына к нам и не взошёл бы в своём Сыне на крест. То есть, может быть, оно и правильно, что Бог никакой выгоды не извлекает от того, что люди праведны, но с другой стороны, у друзей за этим стоит совершенно неправильный, антихристианский, я бы сказал, взгляд на то, что собой представляет дистанция между человеком и Богом. В том-то и дело, что эта дистанция, конечно, есть, и она безмерна (Бог иноприроден человеку), но это совершенно не препятствует тому, что Бог с огромной, если можно так выразиться, эмоциональной заинтересованностью участвует в человеческих делах, вплоть до восхождения на Крест. И вот именно с этим неправильным пониманием дистанции между человеком и Богом Иов и борется всё время. Друзья говорят: «Ну что ты кричишь Богу, тебе всё равно до Него не докричаться». А Иов говорит: «Да, мне до Него не докричаться, Он далеко. А я всё равно хочу до Него докричаться, и надеюсь, что я до Него докричусь. Да, оно вроде безнадёжно, а я всё равно надеюсь». И оказывается, что его надежда, может, и неразумна, но она сбывается в конце этой книги. Так что в каком-то смысле книга Иова чрезвычайно оптимистична: она кончается исполнением того, за что Иов борется.

4 Неужели Он, боясь тебя, вступит с тобою в состязание, пойдет судиться с тобою?

Этот стих в еврейском тексте непонятен, там сложные лингвистические вещи, и поэтому я не могу разобрать его детально. Одно понятно в этом стихе: что Елифаз отвергает претензию Иова на то, чтобы судиться с Богом. Ну, мы можем тоже сказать, что это, конечно, правильно, ведь и Христос говорит: «Не судите, да не судимы будете», даже друг друга, а что же будет, если Бога судить? Но ведь что для Иова суд с Богом? Суд – это возможность с Богом поговорить. Если с Ним невозможно поговорить, потому что Иов кричит, а Бог не отвечает, так пусть хотя бы на суде Бог вынужден будет что-то ему отвечать. Вот такая у Иова позиция. И в жизни тоже часто встречается, что, когда люди друг друга не слышат, они начинают мало того, что кричать, начинают друг друга бить в том или ином смысле просто для того, чтобы их услышали.

5 Верно, злоба твоя велика, и беззакониям твоим нет конца».

Тут начинаются обвинения в адрес Иова, причём «злоба» – это «ра», то есть, «зло» (дьявольское свойство), и в этом-то и коварство, потому что носителем этого дьявольского зла («ра»), на самом-то деле, является не Иов, а в некоторых моментах своих речей являются сами друзья. Многое в их речах – это то, что дьявол говорит через них (проводит через них свою линию, с которой, собственно, и начинается эта книга в первых двух главах).

6 Верно, ты брал залоги от братьев твоих ни за что и с полунагих снимал одежду.

7 Утомленному жаждою не подавал воды напиться и голодному отказывал в хлебе.

Слова, что то, помогает ли человек голодному или жаждущему, имеет важное, я бы сказал, богословское значение, что это важно для отношений человека с Богом – эта мысль сама по себе совершенно правильная, и очень похожие слова говорит Иисус Христос в Евангелии от Матфея в 25-й главе:

41скажет тем, которые по левую сторону: «идите от Меня, проклятые, в огонь вечный, уготованный диаволу и ангелам его:

42 ибо алкал Я, и вы не дали Мне есть; жаждал, и вы не напоили Меня;

43 был странником, и не приняли Меня; был наг, и не одели Меня; болен и в темнице, и не посетили Меня».

44 Тогда и они скажут Ему в ответ: «Господи! когда мы видели Тебя алчущим, или жаждущим, или странником, или нагим, или больным, или в темнице, и не послужили Тебе?»

45 Тогда скажет им в ответ: «истинно говорю вам: так как вы не сделали этого одному из сих меньших, то не сделали Мне.

Очень важные слова о том, что в этом мире то, что мы делаем людям, мы, в каком-то смысле, делаем Богу. Или, может быть, правильнее сказать, что милость Божия действует по отношению к другим людям через нас. Бог как бы сходит в нас и в наши человеческие отношения, и в них действует, когда мы действуем, оказывая друг другу милость, кормим голодного, и так далее. Но дело в том, что в той конкретной ситуации, в которой находится Иов и его друзья, ситуация другая, там голодных нет, кормить и поить некого. Ситуация другая: голодным и жаждущим, как это ни парадоксально, является Сам Бог, потому что в Его споре с дьяволом Он нуждается в помощи людей. И Иов Ему эту помощь оказывает. А друзья-то как раз Ему отказывают в этой помощи, в духовной, а не физической поддержке Бога, в этом восходящем движении (не от Бога вниз в нашу жизнь, а от нашей жизни вверх, к Богу, в небеса, где происходит спор между Богом и дьяволом). Если можно так выразиться, они «голодного» Бога отказываются накормить, а Иов Ему как раз помогает. Елифаз всё в материальной сфере показывает, а в духовной сфере всё обстоит наоборот.

8 А человеку сильному ты давал землю, и сановитый селился на ней.

Я думаю, что это неправильный перевод, об этом говорят многие комментаторы. Правильный перевод такой: «Сильный имел землю, почётный обитал на земле». Кто сильный, кто почётный? Значительная часть комментаторов считает, что это говорится о самом Иове: Елифаз говорит ему, что ты голодного не кормил, жаждущего не поил, а сам пребывал в довольстве, жил на земле как богатый и почётный человек. Вполне возможно.

9 Вдов ты отсылал ни с чем и сирот оставлял с пустыми руками.

Тут по-еврейски даже более выразительно: «Сиротам ты давал по рукам (бил по рукам), чтоб не тянули руки свои, куда не надо».

10 За то вокруг тебя петли, и возмутил тебя неожиданный ужас,

11 или тьма, в которой ты ничего не видишь, и множество вод покрыло тебя.

Картина такая, как будто Иов в духовном мире заблудился, он во тьме, не знает, неправильно всё понимает, неправильно видит – как Мандельштам писал о себе:

Заблудился я в небе – что делать?

Тот, кому оно близко – ответь!

Легче было вам, Дантовых девять

Атлетических дисков, звенеть.

Правда, дальше Мандельштам говорит так, что видно: он и в посмертии надеется слышать Бога. Это применимо и к Иову:

Не разнять меня с жизнью: ей снится

Убивать и сейчас же ласкать,

Чтобы в уши, в глаза и в глазницы

Флорентийская била тоска.

Не кладите же мне, не кладите

Остроласковый лавр на виски,

Лучше сердце моё разорвите

Вы на синего звона куски…

И когда я умру, отслуживши,

Всех живущих прижизненный друг,

Чтоб раздался и шире и выше

Отклик неба во всю мою грудь.

Так что заблудился, на самом деле, не Иов – заблудились они, друзья. В том-то и дело! Елифаз говорит: «множество вод покрыло тебя», как аргумент, что Иов ошибается, что он, так сказать, как человек, который погряз в океане или тонет в болоте – в каком-то духовном океане или болоте. Но что нам говорит множество разных псалмов о покрытии водами? Вот только один из них, 68-й псалом:

2 Спаси меня, Боже, ибо воды дошли до души моей.

3 Я погряз в глубоком болоте, и не на чем стать; вошёл во глубину вод, и быстрое течение их увлекает меня.

15 извлеки меня из тины, чтобы не погрязнуть мне; да избавлюсь от ненавидящих меня и от глубоких вод;

16 да не увлечет меня стремление вод, да не поглотит меня пучина, да не затворит надо мною пропасть зева своего.


Это кто говорит? Грешник, который всё неправильно делает и поэтому погряз в этих водах? Нет, это говорит Давид – праведник, погрязший в водах. Читаешь это применительно к Иову, и так и видишь пропасть зева распахнутой пасти этой бездны. Это дьявол, который хотел бы, того и гляди, поглотить Иова, но ему Бог не позволяет этого сделать до конца. Так что, да, множество вод покрыло Иова, но это не духовные воды заблуждения, это реальные воды тех несчастий, которые на него дьявол ниспослал.

12 Не превыше ли небес Бог? посмотри вверх на звезды, как они высоко!

13 И ты говоришь: что знает Бог? может ли Он судить сквозь мрак?

14 Облака -- завеса Его, так что Он не видит, а ходит только по небесному кругу.

Елифаз, конечно, рисует карикатурную картину взглядов Иова на Бога. Иов, конечно, видит Бога по-другому, чем друзья, но ведь вот эта картина, которую рисует Елифаз (что, с точки зрения Иова, Бог эту нашу жизнь и не хочет, и не может судить, видеть, разбираться в ней), скорее, характерна не для Иова. Точка зрения друзей, классическая ветхозаветная точка зрения, – что Бог дал людям Закон (Тору, 613 заповедей), вы, люди, знаете теперь, что вам делать, и вот по этому закону, пожалуйста, сами, как говорится, разбирайтесь. Этот Закон в вашем мире должен действовать, если можно так выразиться, автоматом, без Моего вмешательства. Нарушаете – ну, значит, получите за это, в каком-то смысле, автоматическое воздаяние – примерно так, как если человек попытается нарушить закон тяготения, например, шагнув с балкона на десятом этаже. Он без всякого вмешательства Бога получит воздаяние за пренебрежение этим законом. Примерно такова точка зрения друзей. А у Иова другая точка зрения. Он-то как раз считает, что Бог всё знает, всё видит, но почему-то говорить не хочет, и объяснять Иову ничего не хочет. Может объяснить, а почему-то не хочет, почему-то оставляет Иова наедине с его ситуацией, чтобы Иов сам, так сказать, пробился куда-то к Богу, без Его помощи. Вот в чём претензия Иова, а совсем не в том, что Бог не желает в нашу жизнь вмешиваться. И в этом плане, конечно, позиция Иова ближе к христианской позиции, чем позиция друзей. Потому что такой ветхозаветный взгляд, что Бог дал Закон, и всё, дальше, люди, вы его выполняйте, оставляет совершенно необъяснимым, почему этот давший Закон Бог счёл нужным войти в этот мир, вмешаться в виде Своего Сына Иисуса Христа, да ещё, к тому же, взойти на крест. Понимаете, Ветхий Завет в это не вмещается уже никак. А в Иовову точку зрения – вмещается. Это то самое объяснение, то самое явление Бога, которого Иов всё время добивается – другого Бога, не такого, какого знают его друзья. Да, Бога трудного, парадоксального, но живого. «Страшно впасть в руки Бога живого», – говорит апостол Павел, и за ним повторяет Достоевский. Иов впал в руки Бога живого, но только этот Бог может взойти на крест.

15 Неужели ты держишься пути древних, по которому шли люди беззаконные,

16 которые преждевременно были истреблены, когда вода разлилась под основание их?

Это ссылка на всемирный потоп, который, по Библии, был наказанием за грехи и беззакония древних людей, и вот Елифаз, который обвиняет Иова во всевозможных беззакониях, его как бы предупреждает: «Смотри, вот что бывает с беззаконными – потоп!».

17 Они говорили Богу: отойди от нас! и что сделает им Вседержитель?

18 А Он наполнял домы их добром. Но совет нечестивых будь далек от меня!

«Совет нечестивых будь далек от меня!» – в этом стихе, как я говорил, Елифаз слово в слово повторяет слова Иова из предыдущей главы. Нас автор просто подталкивает: подумайте, чем слова Елифаза отличаются от слов Иова? А, правда, чем? Одни и те же слова. Ничем не отличаются? Нет, отличаются тем, что для Елифаза «будь далеко от меня, беззаконник» – это далеко по горизонтали. Это в рамках закона. А для Иова «будь далёк от меня» означает восхождение по вертикали, в другую плоскость, в царство Небесное, ближе к Богу. «Далёк», но в разном направлении.

19 Видели праведники и радовались, и непорочный смеялся им:

20 враг наш истреблен, а оставшееся после них пожрал огонь.

То, что переведено как «враг наш истреблён», допускает совершенно другой перевод: «Наша собственность уцелела». В синодальном ли переводе или в этом, всё-таки, какой-то слишком уж большой акцент на материальном – на истреблении, на том, что что-то там «пожрал огонь», и так далее. А в позиции Иова нет всего этого – чтобы Господь что-то материальное ему компенсировал, либо чтобы в этом мире что-то грешное и неправильное пожрал огонь. Он другим озабочен, он смыслом озабочен. Он ищет смысла в своей жизни, в своём страдании, и смысла, соответственно, вообще во всём нашем мире.

21 Сблизься же с Ним -- и будешь спокоен; чрез это придет к тебе добро.

Слово «сблизься» (сакан) – то же самое, как слово «польза» во 2-м стихе этой главы. То есть, это означает «извлеки из близости с Богом пользу». Насколько это сниженный призыв к сниженному типу близости с Богом! Дальше – «и будешь спокоен». Слово «спокоен» – это «шалом», а шалом – это высокое божественное свойство, та среда, в которой обитает Бог, и этот шалом Бог по милости Своей иногда даёт людям. «Добро, которое придёт» – это «тов», это тоже божественное свойство, противопоставленное «ра» (злу как дьявольскому свойству), то есть, это всё чисто божественные вещи. Но через тот тип сближения с Богом, о котором говорит Елифаз, эти божественные вещи не получаются. А получаются они, если так можно выразиться, на тропе Иова. Это то, о чём говорил замечательный испанский святой Сан Хуан де ла Крус (его по-русски иногда переводят «Святой Иоанн Креста») в своей книге «Восхождение на гору Кармель», где он говорит о том, что та степень близости с Богом, которую можно реально характеризовать словами «шалом», «тов», достижима только прохождением через то, что Сан Хуан называет «тёмная ночь души». Иов проходит через «тёмную ночь души», а друзья его боятся этой тёмной ночи, они уходят: «умный в гору не пойдёт». Но если «умный в гору не пойдёт», то ни о какой настоящей близости с Богом, ни о каком «шалом», и ни о каком «тов» речи быть не может.

22 Прими из уст Его закон и положи слова Его в сердце твое.

Это вроде всё правильно, хорошо, благочестиво, но читается это так: «смирись, и тем успокой своё сердце». Нельзя сказать, что это принципиально неправильная позиция, для многих людей это, действительно, так: принять Закон Божий и тем успокоить своё сердце. Но не для Иова! Миссия Иова совершенно обратная: не успокоить своё сердце, а наоборот, довести свое беспокойное и тревожное сердце до такой степени крика к Богу, на которую Бог ответит, явившись, что и происходит в конце этой книги. Вот так оно с благочестием – для разных людей оно разное, разные пути.

23 Если ты обратишься к Вседержителю, то вновь устроишься, удалишь беззаконие от шатра твоего.

«Обратишься» – «ташув», от слова «шув» – обратишься, но куда? По Елифазу, «обратиться к Богу» – это повернуться вниз, а не вверх – к такому, так сказать, сниженному виду общности с Богом, сближения с Богом, а не к тому трудному, но высокому виду сближения с Богом, за который борется Иов. Здесь сказано «удалишь беззаконие от шатра твоего», и эти слова – укол: значит, у Иова в шатре, в его жизни есть беззаконие. Значит, он не просто так, не зря пострадал, а пострадал за своё беззаконие. И это говорит друг, который как бы пытается утешать. Друг бы сказал «удалишь беду от шатра твоего», а этот говорит «удалишь беззаконие».

24 И будешь вменять в прах блестящий металл, и в камни потоков -- золото Офирское.

25 И будет Вседержитель твоим золотом и блестящим серебром у тебя.

Бог, действительно, бывает, сравнивается с золотом. На иконах золотой фон именно для этого – золото как символический знак Бога, но так, что Бог какое-то Своё свойство, которое символически ассоциируется с блеском золота, даёт этому золоту на иконах – сверху вниз, а не снизу вверх. А здесь, в этой картине ситуация другая: как бы золото, как абсолютная ценность в этой нашей материальной жизни, проецируется на Бога, и поневоле получается, что ценность Бога, Его величие где-то сродни ценности золота и величию какой-нибудь сокровищницы, полной золота – того, чем всегда хвастались все цари, как знаком своего «величия».

26 Ибо тогда будешь радоваться о Вседержителе и поднимешь к Богу лице твое.

То есть, Елифаз видит Иова на мусорной куче, в унынии, в беде поникшего лицом вниз. А я, делая доклад об Освенциме, показал статую Иова, поднявшего своё лицо к Богу, весь кожа да кости, весь несчастный, и, тем не менее, лицом вверх устремляется к Богу. Очень правильная статуя, она очень верно отражает смысл книги Иова: да, несчастный, да, пострадавший, всё потерявший, и при этом лицом вверх, устремлённым к Богу. По-настоящему вверх лицом к Богу – это так, как Иов, а не так, в благополучии, как его друзья себе это мыслят.

27 Помолишься Ему, и Он услышит тебя, и ты исполнишь обеты твои.

28 Положишь намерение, и оно состоится у тебя, и над путями твоими будет сиять свет.

Оно, вроде бы, всё хорошо. Но посмотрите, что здесь сказано! «Он услышит тебя, и ты исполнишь обеты твои. Над путями твоими будет сиять свет». То есть, картина такая, что милость Бога в том, что Он исполняет желания человека, в частности, исполнит желание Иова. А что говорит Христос на Гефсиманской горе? «Но да будет воля Твоя, а не моя». Вот настоящая позиция, вот как оно по-христиански. А то, что говорит Елифаз, вроде бы звучит хорошо, благочестиво, так красиво сказано, а на самом деле – принципиально неправильная позиция, чтобы Бог исполнял желания людей, а не люди исполняли желания, точнее, Замысел Бога.

29 Когда кто уничижен будет, ты скажешь: возвышение! и Он спасет поникшего лицем,

30 избавит и небезвинного, и он спасется чистотою рук твоих.

Здесь употреблены два понятия: «уничижение» и «возвышение». Мы встречаем эту пару в Евангелии от Луки, в притче о мытаре и фарисее, которую рассказывает Христос (18-я глава).

10два человека вошли в храм помолиться: один фарисей, а другой мытарь.

11Фарисей, став, молился сам в себе так: Боже! благодарю Тебя, что я не таков, как прочие люди, грабители, обидчики, прелюбодеи, или как этот мытарь: 

12пощусь два раза в неделю, даю десятую часть из всего, что приобретаю.

13Мытарь же, стоя вдали, не смел даже поднять глаз на небо; но, ударяя себя в грудь, говорил: Боже! будь милостив ко мне грешнику!

14Сказываю вам, что сей пошел оправданным в дом свой более, нежели тот: ибо всякий, возвышающий сам себя, унижен будет, а унижающий себя возвысится.

Вот христианская (парадоксальная, конечно) правда, и она противоположна той точке зрения, которую высказывает Елифаз: что кто вернётся к такому почтенному благосостоянию (то есть, станет, как фарисей), тот может помочь и другим – таким, как этот мытарь – так сказать, поднять их из той глубины падения, в которую они упали. А Христос говорит, наоборот, что, парадоксальным образом, возвышение – в том, что с виду кажется падением. Сам Христос на Кресте казался Его современникам самым глубоким унижением, которое только может человек перенести: как последний разбойник, бродяга и преступник – на кресте. И это тот, кто претендовал, что Он – Мессия! Где же больший контраст! А такова, тем не менее, парадоксальная правда Божия: что в самом глубоком уничижении и происходит самое высокое возвышение, и символом этого является Крест Христов. Вот как при чтении этой главы, как и вообще книги Иова, просто невольно всё время мы отсылаемся к Новому Завету, к Евангелию. Поэтому и говорят, что Христос – ответ Иову.

Запись 33 Глава 23 11-10-17

Мы продолжаем чтение книги Иова двадцать третьей главой. Но прежде я хотел бы сказать о празднике, который у нас сегодня. Сейчас продолжаются семь дней праздника Кущей, Суккот, знаком которых являются осенние плоды. И как всё на свете в Божьем Замысле связано друг с другом, праздник Суккот имеет некую ниточку связи с тем, что мы читаем. Начавшись, как обычный осенний праздник сбора плодов, какие есть у многих народов, он постепенно превратился и в праздник ожидания будущего Мессии, и поэтому, когда Христос входил в Иерусалим, Его приветствовали потрясанием лулавов, хотя это была Пасха, а лулав – это то, чем потрясали на праздник Кущей. Почему? Потому, что узнали в приходящем Христе Мессию, который, конечно, у евреев ассоциировался с праздником Кущей. И Сам Христос приходил, как полагалось еврею, на праздник Кущей как на один из трёх главных годовых праздников, и Он сказал в последний день этого праздника замечательные слова: «кто верует в Меня, у того из чрева потекут реки воды живой» – эта картина излияния воды связана с праздником Кущей. Люди ждали несколько столетий и в этот праздник упоминали будущего Мессию. И вот пришёл Мессия. Кто-то Его, конечно, узнал, кто-то не узнал, этот процесс узнавания Христа начался тогда, но он не закончился и по сей день. Христос ещё не узнан на 100% людьми – даже не только в смысле количества населения, а в том отношении, что даже мы с вами, люди, верующие во Христа можем ли сказать, что мы Его знаем, на 100%? Нет, это не так просто! Христос – это Сын Божий, это ипостась Бога. Не так просто Его узнать на 100%. Не уверен, что это вообще возможно, пока мы с вами являемся тем, кем мы являемся, или, как говорил апостол Павел, пока мы в теле душевном, а не в теле духовном. Здесь есть нечто общее с тем, что происходит в книге Иова. Ведь во многих местах этой книги мы отмечаем: вот, в этом месте Иов, фактически, не зная даже понятия Мессии, а тем более, не зная Иисуса Христа по имени, как-то предвидит Его (смутно, конечно, – как говорит апостол Павел «через мутное стекло, гадательно», но всё-таки предвидит). И в конце получает какое-то откровение, которое даже словами не опишешь, которое его утешает в его ожидании Спасителя, будущего Искупителя, и на этом кончается книга Иова, но не кончается история. И так же, как ожидание Мессии, связанное с праздником Кущей, на самом деле не кончилось с приходом Христа на этот праздник, а продолжается – так и с явлением Иову в конце книги чего-то такого, в чём, как мне кажется, ему и будущий Христос явлен в каком-то символическом виде. На этом не кончается история, и поэтому, когда говорят, что Христос – это ответ Иову, то это – ответ продолжающийся. Процесс ответа Иову продолжается и по сей день. Ведь сколько Иовов с тех пор было и есть сегодня! Я всё время вспоминаю Иовов, которые шли в газовые камеры. И что ещё будет – мы с вами не знаем. Ещё много такого может быть в человеческой истории, так что процесс ответа Иову продолжается. Он начат с приходом Иисуса Христа две тысячи лет назад, а закончится он, мне кажется, только Вторым Пришествием Иисуса Христа, которое когда-то будет, но никто не знает – когда.

Теперь прочтём эту главу, короткую, но чрезвычайно насыщенную содержанием. Иов отвечает Елифазу на его предыдущую речь, в которой Елифаз рассказывает об ужасной судьбе беззаконника, которому Бог воздаёт за все его беззакония прямо и незамедлительно в этой жизни, и не то что намекает, а практически прямо говорит Иову: «Ну, раз ты попал в такую ситуацию, наверно, ты такой беззаконник и есть, а иначе почему? Мы просто не знаем, и ты, может быть, сам не знаешь, какие беззакония ты совершал, но – было, иначе Бог бы тебя в эту ситуацию не поместил бы». Вот такая была логика Елифаза. И Иов отвечает.

1 И отвечал Иов и сказал:

2 еще и ныне горька речь моя: страдания мои тяжелее стонов моих.

3 О, если бы я знал, где найти Его, и мог подойти к престолу Его!

4 Я изложил бы пред Ним дело мое и уста мои наполнил бы оправданиями;

5 узнал бы слова, какими Он ответит мне, и понял бы, что Он скажет мне.

6 Неужели Он в полном могуществе стал бы состязаться со мною? О, нет! Пусть Он только обратил бы внимание на меня.

7 Тогда праведник мог бы состязаться с Ним, -- и я навсегда получил бы свободу от Судии моего.

8 Но вот, я иду вперед -- и нет Его, назад -- и не нахожу Его;

9 делает ли Он что на левой стороне, я не вижу; скрывается ли на правой, не усматриваю.

10 Но Он знает путь мой; пусть испытает меня, -- выйду, как золото.

11 Нога моя твердо держится стези Его; пути Его я хранил и не уклонялся.

12 От заповеди уст Его не отступал; глаголы уст Его хранил больше, нежели мои правила.

13 Но Он тверд; и кто отклонит Его? Он делает, чего хочет душа Его.

14 Так, Он выполнит положенное мне, и подобного этому много у Него.

15 Поэтому я трепещу пред лицем Его; размышляю -- и страшусь Его.

16 Бог расслабил сердце мое, и Вседержитель устрашил меня.

17 Зачем я не уничтожен прежде этой тьмы, и Он не сокрыл мрака от лица моего!

На этой главе речь Иова не кончается, разделение на главы условно, оно произведено много веков спустя. Эта глава имеет своё продолжение в следующей, двадцать четвёртой, главе, где Иов говорит, возражая Елифазу, что беззаконники прекраснейшим образом устроены на этой земле, и никто их ни за что не наказывает. Так что надо рассматривать две главы вместе (23-ю и 24-ю). И, поскольку в этой главе Иов начинает как бы о себе лично, а в следующей главе он уже говорит о том, как устроен весь мир, то мы понимаем, что Иов в этой книге подан не просто как один человек, который страдает, попав в жернова противоборства Бога и дьявола. Нет, он представитель всего человечества, он говорит (если так можно выразиться), как Адам – от имени всего человечества. А кто у нас ещё есть, кто говорит, как Адам? Апостол Павел в Послании к Римлянам говорит об Иисусе Христе: Он – Новый Адам. Как от первого Адама произошла человечеству погибель и падение, так от этого Нового Адама произойдёт человечеству спасение и восстановление. Павел очень фокусируется на том, что Христос, вроде, один, но в Нём как бы сосредоточено всё человечество. Вот так и с Иовом: в этом его личном несчастье сосредоточена проблематика всего человечества.

Иов здесь жалуется и просит помощи вообще уже не в связи со своими бедами. Он нигде не говорит здесь: «излечи меня, Господи», не говорит даже: «Господи, верни мне детей», тем более «Господи, верни мне имущество, которое у меня было (всяких верблюдов, ослов, и так далее) – нет, он не на свои беды жалуется. Особенно это видно в стихах 8-м и 9-м:

8 Но вот, я иду вперед -- и нет Его, назад -- и не нахожу Его;

9 делает ли Он что на левой стороне, я не вижу; скрывается ли на правой, не усматриваю.

Он жалуется на то, что Бог невидим и далёк – вот его боль-то в чём! Человек всё потерял, а жалуется, как на главную свою беду, на далекость Бога. И эта жалоба, между прочим, – это знак его близости к Богу. Не всякий в этой ситуации жаловался бы на это, а не на какие-то свои потери. В том-то и дело, что Иов Бога не видит, он ощущает Его как далёкого, а, тем не менее, где-то в сердце своём Богу близок. Вообще, ощущение, что Бог невидим, и далёк, и безмерно превосходит людей, то есть, Он очень далеко от людей в некоем, если можно так выразиться, вертикальном, духовном измерении, несоизмерим с людьми – это основа всего Ветхого Завета. И это положение вещей друзей Иова полностью устраивает: ну да, Бог невидим, значит, так и надо. Бог далёк от людей, значит, так и надо. Всё это надо принять и вообще не задавать лишних вопросов. Такова позиция друзей. Но Иов понимает: то, что Бог невидим и далёк – это правда. Но это половина правды, а есть какая-то другая половина, которая ещё не открыта, не явлена. А когда она будет явлена? Тогда, когда «Бога не видел никто никогда. Единородный Сын, сущий в недре Отчем, Он явил», как говорит апостол Иоанн в своём Евангелии. О Христе эти слова. Вот это – вторая половина правды: Бог не просто невидим и далёк, но Он ещё и видим, и явлен в Своём Сыне Иисусе Христе. Конечно, в тот момент этого ещё нет, но в вечности у Бога это уже «да», даже в тот момент, когда пишется книга Иова, потому что у Бога в вечности нет этих «ещё нет», «уже да», у Бога в вечности всё уже существует.

Эта проблема – что «Бог невидим» – острейшая проблема по сей день. Сколько раз я слышал от неверующих людей: «ты веришь в Бога – ну, где твой Бог? Покажи Его!». Помню, еду я в метро, напротив супружеская пара, крепко так ругаются друг с другом. А с ними рядом пожилая женщина – верующая, как оказалось. Она, в конце концов, не вытерпела и говорит: «Ну что вы ругаетесь? Иисус Христос пришёл, чтобы мы все друг друга любили…». А та женщина на неё так смотрит и говорит: «Иисус Христос! Где Он, твой Иисус Христос?» – и говорит таким тоном, с такой тоской, что чувствуется, что она очень бы хотела, чтобы показали пальцем на Бога, на Иисуса Христа, и вот тогда бы у неё душа успокоилась. Но где Они? Их не видно, поэтому будем ругаться дальше. То есть, это фундаментально, что Бог невидим, это Его Замысел таков, но это для нас, людей, очень трудно, как вообще многое, что связано с Богом, для нас трудно.

Тут Иов просит суда, и во многом, о чём говорилось раньше, есть образ суда с Богом. Чего Иов, собственно, хочет от этого суда? Требовать возмещения моральных убытков, что ли, или материальных убытков? Нет, он не возмещения требует. Он требует понимания Бога, того «бина», которое означает «разумное понимание» и которое несколько раз встречается в этой главе: «я понял бы, что Он скажет мне», «я размышляю». Он хочет от Бога, чтобы Бог дал ему понимание того, что происходит, и, во-первых, смысла того, как устроен весь мир (с беззаконными, которые благоденствуют), и, в частности, смысла того, что произошло с ним самим, а это так же парадоксально и непонятно, как благоденствие беззаконных. Он хочет от Бога на этом суде идущих от Бога доказательств, аргументов, которые опровергли бы аргументы самого Иова. Вот он говорит «оправдание»: «уста мои (я) наполнил бы оправданием», а это еврейское слово, скорее, означает «аргументы». Иов Ему предъявляет свои аргументы, но он более всего хочет, чтобы Бог эти аргументы опроверг, и показал бы ему, и доказал бы ему, что всё-таки за всем этим стоит милостивый, великий, осмысленный замысел Бога, чтобы в результате такого суда Иову было возвращено ощущение осмысленности того, что и с ним происходит, и со всем миром. Даже наш суд, если принимает решение кого-то расстрелять, условно говоря, так ведь не прямо на суде расстреливают. Суд – это разбирательство: в чём дело, что произошло, кто виноват в том, что произошло, и далее определяются виновные, оправданные, и так далее. Так и тут: суд – это разбирательство, не какое-то действие со стороны Бога предполагается на этом суде, а понимание того, что же, собственно, Бог хочет, что же Бог делает. При этом, на этом суде парадоксальным образом Бог для Иова и судья, и подсудимый, и адвокат одновременно. «Адвокат» – это «защитник», или «искупитель» – слово «гоэл», которое было употреблено в девятнадцатой главе: «А я знаю, Искупитель мой жив, и Он в последний день восставит из праха распадающуюся кожу мою сию, и я во плоти моей узрю Бога». «Искупитель» – это Бог и есть. А в устах Иисуса Христа в Его последней беседе со Своими учениками Искупитель, или Утешитель (это одно и то же слово по-гречески) – это Дух Святой. Понятно, что за этим стоит: то, что Бог – это не просто монолитная цельность, а у Бога есть ипостаси, и одна из этих ипостасей – Искупитель, другая из этих ипостасей – Судья, а третья ипостась, в которую Иов хочет поместить Бога – это, не скажу подсудимый, а скорее оппонент, партнёр в этом разбирательстве того, почему у Тебя, Господи, такой странный Замысел. И то, что Бог у Иова одновременно и то, и другое, и третье – это, конечно, предвидение того, что будет понято уже потом в Новом Завете, в христианском богословии, как трёхипостасный Бог Отец, Бог Сын и Бог Дух Святой.

Друзья говорят, что Иов дерзит Богу (и местами я с ними был согласен). Давайте разберёмся: вот он требует суда с Богом. Дерзко ли само по себе требование суда с Богом? Можно сказать – конечно, дерзко: Бог тебе судья, а ты Его хочешь посадить на скамью подсудимых. Во-первых, обратите внимание, что обычно на суде истец и ответчик находятся «в контрах»: они ругаются, доказывают, что «этот плохой» или «нет, он сам плохой», и так далее. То есть, в результате суда они просто расплюются друг с другом, что очень ясно бывает видно на судах, которые связаны с разводами. А Иов чего хочет? Ему нужен суд, чтобы «расплеваться» с Богом? Наоборот! Он (очень странно) мыслит этот суд как средство сближения с Богом! Иов, может быть, в ситуации, в какую он попал, чувствует так, как бывает между людьми, когда споры и ссоры – средство к сближению. Такое бывает, особенно в семейной жизни. Так и у Иова: для него суд с Богом – способ сближения с Богом, потому что не видит он другого способа в той ситуации, в какую он попал, чтобы Бог ему открылся. А Бог же молчит и не отвечает. Чтоб Он хоть как-то проявился, надо Его вызвать на суд! Может быть, тогда Он покажет Своё лицо Иову! Это один момент. А второй момент: слово «суд» (еврейское слово «мишпат») всегда идёт вместе со словом «цдака», «правда», то есть, тот, кто требует суда с Богом, на самом деле, требует правды Божьей. Для того, чтобы Иову эта правда Божья явилась, он суда с Богом и требует. Но разве можно считать требование правды Божьей дерзостью? Нет. Что (как мне кажется) в том, что говорит Иов, наиболее близко к понятию дерзости? Пожалуй, наиболее близко то, что говорится в 14-м стихе:

14 Он выполнит положенное мне, и подобного этому много у Него.

«И подобного этому много у Него» звучит вроде бы дерзко, это то, о чём говорится дальше в двадцать четвёртой главе: что у Него и нечестивые благоденствуют, и праведники, наоборот, страдают – ну, и что тогда удивляться, что со мной произошло вот это. Да, это звучит вроде как претензия к Богу. Но это же продолжение 13-го стиха:

13 Но Он тверд; и кто отклонит Его? Он делает, чего хочет душа Его.

Звучит это, с виду, так, как будто Иов отвергает Замысел Божий: Бог твёрдо решил так сделать, и так сделает, что ты Ему ни говори, что ты Ему ни доказывай ни на каком суде, и это, конечно, плохо, а я, Иов, этого не принимаю. Так это звучит на поверхности. А на самом деле, мне кажется сомнительной вся эта концепция, что Бог то, что определил Себе твёрдо, в точности всё исполнит, как будто это определение гвоздём прибито, и никак это уже никуда не изменится. Не от Бога идёт это понимание, а от людей. Потому что в нашем примитивном человеческом понимании сила и всемогущество Бога подобны людским: тот, кто сильный, как решил, так своё решение и исполнит любой ценой, ты хоть тресни, а того, чего он хочет, он добьётся. Но Бог силен и всемогущ не в этом нашем человеческом смысле. Иов спорит именно не с Замыслом Божьим, а с этой человеческой концепцией однозначности Замысла: что Бог что-то такое решил, и в этом Его Замысле Иову суждено страдать, и, значит, так оно и будет, что ты там ни доказывай Богу ни на каком суде. Нет, это не так, хотя бы уже потому, что, если бы Иов верил, что и вправду Бог таков, а не только концепция о Нём такова, то зачем Иов стал бы эти разговоры разводить и требовать у Бога суда! Конечно, он на что-то надеется, чтобы доказать Богу. А концепция «Он тверд; и кто отклонит Его? Он делает, чего хочет душа Его» – это не точка зрения Иова. Это точка зрения его друзей, и даже не самих друзей, а они её заимствовали, как они сами говорят, от отцов: поколения людей вот так видели Бога, и тогда чего мы будем придумывать, когда поколения до нас давно решили, что Бог твёрд, и что Он решил, то Он в точности так и сделает. А Иов вот именно в этот период своей жизни, на мусорной куче, доказывает, что это не так, что Замысел Божий – это не просто что-то гвоздём прибитое, а предполагает соработничество людей. И в данном случае соработником в этой трагической ситуации является Иов, так же, как масса людей, которые защищали какие-то безнадёжные позиции, погибали в Великой Отечественной войне, попадали в газовые камеры, и так далее. Все эти люди, на самом деле, – соработники Бога. Не то, что Замысел Божий таков, что в этом Замысле надо пожертвовать этими пешками – нет. Они своим поведением способствуют исполнению этого Замысла, а иногда способствуют тому, чтобы этот Замысел как-то повернулся. В частности, в этом случае: ведь вся книга Иова об этом, весь спор Бога с дьяволом – казалось бы, чего спорить, Бог всемогущ, сказал дьяволу – и всё, точка. Нет, зачем-то начинается вся эта история, это разбирательство. И в этом разбирательстве судьёй на самом деле является не Бог, судьёй является Иов. В зависимости от того, как он себя поведёт, либо окажется правым Бог, либо окажется правым дьявол. Разве можно в этой ситуации говорить, что Замысел Божий фиксирован, прибит гвоздём, и от человека не зависит? Зависит, ещё как – от Иова зависит. И возвышенность книги Иова, её духоподъёмность именно в том, что человек оказывается на том высоком героическом уровне, на котором оказался Иов. И не только тут. Кажется, Клайв Степлз Льюис сказал о сцене Благовещения, когда ангел приходит к Богородице Пречистой Деве Марии, чтобы сообщить ей о рождении Иисуса Христа. Она может согласиться, а может не согласиться на это. Она, в итоге, конечно, отвечает: «Се раба Твоя, да будет мне по Слову Твоему», но ситуация, вообще-то, чудовищная по тем понятиям: обручённая женщина, которая ещё не жила с мужем, вдруг оказывается беременной, непонятно от кого. Легко представить дальнейшее развитие событий. Она всё это, естественно, прекрасно видит, и понимает, и может ответить «Нет, я не готова». И как у Льюиса замечательно сказано, на эту минуту молчания Марии, когда она ещё не ответила ни «да», ни «нет», все духовные сферы, все ангелы небесные, вся тварь, вся Вселенная, включая Самого Бога, замерли и ждут, что ответит эта женщина. Вот так и здесь: и Бог, и дьявол ждут, что ответит жизнью своей Иов. Так что говорить, что Замысел Божий твёрд, «прибит гвоздём», и от Иова ничего не зависит – это друзья так считают, Иов исходит из совершенно другого. Он просто чувствует, что это всё не так, что он должен говорить, спорить, доказывать – и так влиять на Замысел Божий.

Это об общих идеях главы. Давайте теперь её разберём по отдельным стихам, потому что, как всегда в Ветхом Завете, употреблённые еврейские слова несут в себе много такого, чего в переводе на русский язык просто не передашь.

1 И отвечал Иов и сказал:

2 еще и ныне горька речь моя: страдания мои тяжелее стонов моих.

«Горька речь моя» – это еврейское слово «мери», которое мы можем помнить из Ветхого Завета, когда евреи пили горькую воду при исходе из Египта в Мерре, а потом в Мериве, и Моисей бросил там дерево и вода стала пригодной для питья – вот это слово Мерра, «горькая». Это слово имеет, между прочим, второй смысл «мятежный», и в некоторых переводах так и переводится: «мятежна речь моя». «Страдания мои тяжелее стонов моих» – это тоже приближённый перевод, потому что по-еврейски сказано так: «рука моя тяжче моих стонов». В каком смысле «рука моя»? Это может означать либо, что он кладёт руку (как он сам потом говорит) на уста свои, чтобы заглушить свои стоны, либо, что «рука моя» это не рука, которая принадлежит мне, а рука, которая лежит на мне, и Иов, конечно, так и понимает: «рука Бога лежит на мне». Иов говорит об этом несколькими главами раньше: «на мне тяготеет рука Божья». Это он так это понимает, что все его испытания, все его страдания – это рука Божья, которая вот так тяжко легла на него, но мы-то знаем то, чего он не знает, и что сказано в 1-2-й главе: что это не рука Бога, а рука дьявола. Да, Бог позволил дьяволу, чтобы он коснулся Иова этой своей тяжкой и убийственной рукой. Но, тем не менее, это не значит, что рука – Божья. Рука всё-таки – дьявола.

3 О, если бы я знал, где найти Его, и мог подойти к престолу Его!

4 Я изложил бы пред Ним дело мое и уста мои наполнил бы оправданиями.

«Изложил» – это еврейское слово «арак», оно означает именно судебную доказательную речь адвоката или прокурора, где всё разложено по полочкам, всё по логике. Но дело в том, что к Богу наша человеческая логика просто не применима, и это – наивное представление Иова, что на суде с Богом, можно логикой всё доказать. Да Иов, на самом деле, и не считает, что, когда Бог ему что-то объяснит, Он должен будет объяснить логически – ну, хоть как-то пусть объяснит (и Бог ему объясняет в конце книги, и мы видим, что совсем не логически). То есть, если это и суд, то совсем не то, что наши человеческие суды, где кто-то что-то доказывает, кто-то более убедителен, кто-то менее убедителен – это всё совсем по-другому.

«Уста мои наполнил бы оправданиями» – еврейское слово «токэхот» означает не столько «оправдание», сколько «аргументы». Это слово часто встречается в книге Притч Соломоновых, где, как правило, оно употребляется в смысле «аргумента с укором», то есть, как естественно ожидать на суде, истец предъявляет какие-то аргументы против обвиняемого, укоряя в чём-то обвиняемого, и при этом обвиняемым в данном случае является Бог. Хотя, конечно, Иов не говорит нигде прямо: «я обвиняю Бога», само это слово «токэхот» передаёт этот нюанс – что это не какие-то аргументы оправдания, он не оправдывается – он обвиняет. Это аргументы, которые содержат в себе укор Богу со стороны Иова.

5 Узнал бы слова, какими Он ответит мне, и понял бы, что Он скажет мне.

Слово «понял» происходит от слова «бина», которое очень часто употребляется в книге Притч Соломоновых. В этой книге противопоставлены два понятия о понимании. Одно – это «бина», разумное, логическое понимание», свойственное нам, людям. А другое понятие – это «хокма», которое переводится как «мудрость», причём не в человеческом понимании, а «мудрость Божия», которая может быть человеку в некоторой мере свойственна (Бог даёт некоторым людям эту Свою божественную мудрость), но это совсем не то, что человеческий логический разум. Иов здесь именно говорит, что понял бы разумом. Но разумом этого не поймёшь. Чтобы понять Бога, нужна эта самая «хокма». И, видимо, в 38-й главе и дальше, с явлением Бога Иову, Бог передаёт Иову как раз эту «хокму», божественную мудрость, другим, не разумным способом. Кстати, одна из проблем, связанных с пониманием Евангелия, с пониманием того, что говорит Христос, связана с тем, что это пытаются разобрать по полочкам, втиснуть в логические понятия, как в прокрустово ложе. А Христос в Своих речах не пользуется «разумом» в смысле «бина», Он пользуется «хокмой» в смысле «мудростью» – «премудростью Божьей». Вот чем наполнены Его притчи. Поэтому там очень много и логических противоречий, и парадоксов. Это в нашем человеческом разуме («бина») не может быть этих противоречий, парадоксов, а у Бога Божественная мудрость, можно сказать, вся из этих противоречий и парадоксов сплетена, как какая-нибудь прекрасная картина, которая вся сплетена, как из нитей, вот из таких парадоксов.

6 Неужели Он в полном могуществе стал бы состязаться со мною? О, нет! Пусть Он только обратил бы внимание на меня.

Переведенное как «обратил внимание» – это еврейское слово «исим», которое дословно означает «положил, поставил». Но, если мы хотим принять русский синодальный перевод «обратил бы внимание на меня», тогда можно принять это «положил» («исим») в смысле «положил на меня глаз». А вот, скажем, в английском переводе короля Иакова, самом известном английском переводе, по-другому: «положил силу в меня». Это то же самое слово «исим», правда, слова «сила» в еврейском тексте нет. Ну, приходится признать: что «положил в меня» – нам, в конце концов, не понять.

Ещё один момент: в этом стихе видно, что если «Он не стал бы в полном могуществе состязаться со мною», потому что Он так превосходит меня – в чём тогда смысл этого суда? Что ж тогда судиться с Тем, Кто в полном могуществе с тобой и состязаться не станет, потому что результат заранее известен? Ещё раз повторяю, что суд – это вообще не средство разбирательства с Богом, выяснения, кто прав, кто виноват, а средство сближения с Богом, потому что иначе не получается. Потому что, чтобы это невидимое, далёкое и неосязаемое, но любимое тебе явилось, надо Его вызвать на суд – может, тогда явится. Нельзя же не явиться на суд!

7 Тогда праведник мог бы состязаться с Ним, -- и я навсегда получил бы свободу от Судии моего.

«Состязаться с Ним» еврейское слово «яках» дословно означает «быть правым». В еврейском тексте не идёт речь о том, что с Богом кто-то состязается, «бодается» на этом суде. Нет, речь просто о том, можно на суде с Богом оказаться правым или нельзя? Оказывается, что да, в принципе можно было бы, если бы Сам Бог этого захотел, чтобы на суде с Ним оказался правым, праведным именно человек, а не Бог – вот такая парадоксальная концепция у Иова.

Ещё один момент: так, как это переведено на русский язык, не совсем понятно, что означает «свобода от Судии моего»? Слово «от» можно прочесть по-разному. Освобождение от судьи звучит, как будто судья – какой-то рабовладелец, который Иова держит в рабстве, и вот он его отпустит. В принципе, еврейский допускает такое прочтение. Но есть и другое прочтение: «получил свободу от Судии моего», получил свободу от Бога, как дар – на суде судья оправдал, и дал свободу. Конечно, нам ближе второе толкование. Но есть одна деталь в еврейском тексте. Получить «свободу» (еврейское «аполата») означает скорее получить спасение, избавление. А когда мы употребляем слова «спасение», «избавление», то у нас немедленно возникает картина Христа, того самого Избавителя, которого призывает сам Иов: «Я знаю, Искупитель мой жив». Получается так: при идеальном развитии этого суда, в итоге Иову должен быть явлен от Бога какой-то спаситель, избавитель, искупитель, и так далее. Как теперь нам, людям христианской эпохи, предстаёт этот суд? Как суд, результатом которого является не оправдание, не осуждение, не возмещение чего-нибудь Иову, а появление Христа от Бога. Вот к чему должен привести этот суд.

8 Но вот, я иду вперед -- и нет Его, назад -- и не нахожу Его;

9 делает ли Он что на левой стороне, я не вижу; скрывается ли на правой, не усматриваю».

Это, конечно, сказано как бы в неявной полемике со 138-м псалмом, где псалмопевец говорит, что Бог видит его везде, где бы он ни шёл, и, естественно, эти слова Иова читаются так: «Ты-то меня видишь везде, где бы я ни шёл, а я Тебя не вижу нигде, где бы Ты ни шел». Вот эти слова 138-го псалма:

5. Сзади и спереди Ты объемлешь меня, и полагаешь на мне руку Твою.

7. Куда пойду от Духа Твоего, и от лица Твоего куда убегу?

8. Взойду ли на небо – Ты там; сойду ли в преисподнюю – и там Ты.

9. Возьму ли крылья зари и переселюсь на край моря, –

10. и там рука Твоя поведет меня, и удержит меня десница Твоя.

11. Скажу ли: «может быть, тьма скроет меня, и свет вокруг меня сделается ночью;

12. но и тьма не затмит от Тебя, и ночь светла, как день: как тьма, так и свет».

Это замечательные, прекрасные слова. Но это он говорит о том, что Бог видит псалмопевца, а Иов-то Ему жалуется, что Бог-то его видит, а почему он, Иов, не видит Бога?

И ещё один момент. Сказанное в 8-м стихе 23-й главы «не нахожу Его» – «ло абий», которое происходит от слова «бина», то есть, «найти Бога» значит «понять Бога», потому что «бина» – это и есть «разумное понимание». То есть, речь идёт не просто о том, чтобы Бога как-то увидеть, а о том, что найти Бога – значит, понять Его, Его Замысел, и, соответственно, как часть этого Замысла, свою ситуацию, в которую он попал. Да только с помощью «бина», человеческого логического разума, как предполагает Иов, это невозможно. Ни Замысел Божий, ни ситуацию Иова так не поймёшь.

10 Но Он знает путь мой; пусть испытает меня, -- выйду, как золото.

Знаменитые слова, применимые во все века: испытание может быть очищением, так же, как когда золото бросают в огонь: с одной стороны, это испытание, а с другой стороны, при этом сгорает всё, что к золоту прилипает и пачкает, и остаётся чистое золото. Была в древности такая технология очищения драгоценных металлов в огне. Иов, на самом деле, именно в этой ситуации и находится, ситуации очищения через испытание. А с ним и всё человечество, потому что спор дьявола с Богом – это не спор о конкретном человеке Иове, а спор вообще о человеке, как таковом, о его месте в мире.

11 Нога моя твердо держится стези Его; пути Его я хранил и не уклонялся.

12 От заповеди уст Его не отступал; глаголы уст Его хранил больше, нежели мои правила.

Это, всё-таки, не совсем «правила», одно из значений этого слова – «обычаи», то есть, привычный для человека способ, как ему поступать. Другое значение – это то, что человеку по жизни необходимо (пища, жильё, и так далее), и вот Иов говорит, что для него больше, чем эти «необходимости», дороги слова Божии. Так это слово «хок» переведено в английском переводе короля Иакова, и это слово «хок» здесь употребляется пока только в первый раз, оно сыграет в полную свою силу через несколько стихов.

13 Но Он тверд; и кто отклонит Его? Он делает, чего хочет душа Его.

Перевод «твёрд» это попытка (довольно неловкая, я бы сказал) передать еврейское слово «ба-яхад», что дословно означает «воедино». «Бог воедино» – вот что сказано по-еврейски. Как это понимать? Один из возможных смыслов – Бог во едином Своём Замысле держится, и от него никуда не отступает. Но мы же говорим это слово в молитве «Шма Исраэль», которая уже была в те времена: «Адонай Элохейну, Адонай эхад», и это не о том, что Бог крепко держится Своего Замысла и никуда от него не отступит, а о том, что Он Сам в Своём Существе един. Поэтому эти слова мы должны прочесть так: то, что происходит, – это как бы следствие единства Бога. В этом есть некая глубина, вполне возможно, намеренно задуманная автором книги Иова. Глубина в том, что то, что Бог един, – это только половина правды. Бог един, но Он при этом един в трёх лицах, трёх ипостасях, и это не только Бог Отец, Который судья, носитель справедливости, и так далее, а одна из этих ипостасей – это Спаситель, Искупитель, Иисус Христос. То есть, Иов, на самом деле, говорит полемично: да, по общепринятым представлениям, Бог твёрд (то есть, Он един, и от этого вся Его твёрдость происходит), но возникает впечатление, что Иов (точнее, автор книги) подозревает, что Бог-то, конечно, един, но Его единство сложнее, чем просто такая монолитная твердость, как у гранита, а что там есть всякое – есть и возможность того, что Он от этого Своего Замысла твёрдого отступит. Дальше говорится: «кто отклонит Его?». «Отклонит» – это еврейское слово «шув», «обернуться». В Библии сотни раз это слово «шув» употребляется в положительном смысле, например, «люди, обернитесь от своих злых путей и поверните на путь к Богу». Если слово «шув» так понимать (в положительном смысле), то что плохого, если Бог тоже обладает такой возможностью «шув», то есть, повернуться. А мы и в псалмах, и в других местах встречаем упоминания о том, что, действительно, Бог поворачивается, Бог изменяет Свой Замысел. Вот, например, когда пророки говорят о возвращении евреев из вавилонского плена, они всё время это возвращение называют словом «шув», и оно одновременно означает и духовное обращение евреев, покаяние, связанное с этим испытанием, и изменение путей Божьих. Конечно, изменение путей Божьих бывает не только в приятную сторону (как в псалмах сказано: «Вот моё горе – изменение путей Божьих»). Поворот («шув») Бога может происходить и в результате каких-то собственных внутренних Божественных причин (как Сам Бог говорит: «Мои мысли не ваши мысли), в Нём тоже что-то происходит, от чего может произойти «шув». Но, с другой стороны, мы в Библии видим, что в самом Замысле Божьем предусмотрена возможность поворота с подачи человека, в зависимости от поведения человека. Поворот может быть как в сторону, более милостивую к людям, так и в сторону, более суровую по отношению к людям. Интерпретация исторических несчастий еврейского народа у пророков связана именно с этим: что Замысел Божий, хотя он и твёрд, в каком-то смысле, но он не един (если брать правильный перевод «един») он, тем не менее, допускает вот такие повороты. Поэтому на вопрос «кто отклонит Его?» можно ответить Иову: «ты и отклонишь Его. Конкретно ты, Иов, и всё человечество, которое Господь именно потому назначил Своим соработником, чтобы оно в Его Замысле выполняло «отклоняющие» функции, как рули в самолёте или на лодке.

14 Так, Он выполнит положенное мне, и подобного этому много у Него.

Я говорил, что это проблемный стих. Дело в том, что «положенное мне» – это то самое слово «хок», которое в 12-м стихе переведено как «мои правила». То есть, у Иова – свои обычаи, а Бог выполнит Свои обычаи. В каком смысле это можно понять? Можно понять, как в 12-м стихе, так, что у Иова обычаи неправильные, а Господь их исправляет вот таким неприятным способом. Можно так понять, но мне это понимание кажется неправильным. Мне кажется более правильным более глубокое понимание: как у Иова есть свои «хок», линии жизни, от которых ему не так просто отклониться (но он, тем не менее, отклоняется от них ради Бога – от своих интересов, и так далее), так и у Бога есть Свои линии Его Замысла, Свои «хок», и Бог от этих линий может отклониться ради человека. Так же, как Иову Божье слово и вообще Бог дороже, чем «хок» самого этого Иова, так же Богу, может быть, человек Иов и вообще человечество дороже, чем «хок» Самого Бога. Сам тот факт, что Господь сошёл в этот мир в виде распинаемого Иисуса Христа – для чего Он это сделал? Это же просто явленное нам доказательство того, насколько Богу, если можно так выразиться, мы, люди, можем быть дороже, чем Его собственные Божественные интересы (не знаю, как назвать: даже смешно говорить об интересах – какие у Бога могут быть интересы? – во всяком случае, настолько мы, люди, Ему дороги).

«Подобного этому много у Него» – на самом деле, в еврейском тексте не «у Него», а «с Ним». Как это понять? Я это воспринимаю так, что Бог Сам по Себе, как некое ядро, как сияющий центр, окружён неким облаком (ангелов, архангелов, и так далее). Ангелы и архангелы творят волю Божию, но в первой и второй главе сказано, что в это место может спокойно войти и дьявол, и творить свои дела. Поэтому, когда Иов говорит, что «подобного этому много с Ним» (с Богом), то мы это относим к тому, что сказано дальше в двадцать четвёртой главе о благоденствии нечестивых, о страданиях праведников, где Иов говорит: «да, да, это есть», только это делает не Сам Бог, а то, что с Богом – вот эти тёмные силы, которые как-то могут вторгаться в Замысел Божий и действовать в нём по-своему – естественно, противодействуя ему (не зря же дьявол называется «сатана», «противник», «противодействующий»). Вот так в одном слове, мне кажется, есть очень сложный и глубокий смысл.

15 Поэтому я трепещу пред лицем Его; размышляю -- и страшусь Его.

16 Бог расслабил сердце мое, и Вседержитель устрашил меня.

Слово «размышляю», «табуна» – это ровно то самое слово, которое раньше было употреблено как «бина», то есть, «я разумом своим пытаюсь понять Бога». И я ещё раз повторяю о том, что разумом Бога не поймёшь, и когда Иов здесь говорит о том, что он страшится Бога, это замечательная и правильная мысль: может быть, даже сам автор не хотел этого, но получается так, что страх Божий противопоставлен попытке понять Бога разумом. Это то, что говорит книга Притчей Соломоновых, она начинается с этих слов: «Начало мудрости (хокмы) – страх Господень». В том-то и дело, что страх Божий и связанная с ним хокма – высшая степень премудрости, а «бина», «табуна» – это всё-таки более низкая степень.

17 Зачем я не уничтожен прежде этой тьмы, и Он не сокрыл мрака от лица моего!

Вообще-то, Иов призывает смерть с самого начала своей речи, прямо с 3-ей главы. Но там он её призывает просто от своего физического и морального страдания. Здесь немножко другое: он призывает уничтожение именно из-за тьмы, из-за того, что он не может понять Бога. Вот эта «тьма» – это именно тьма непонимания, значит, бессмысленности. В предыдущей главе Елифаз как бы обвиняет Его:

10 За то вокруг тебя петли, и возмутил тебя неожиданный ужас,

11 или тьма, в которой ты ничего не видишь, и множество вод покрыло тебя.

Да, это так, вокруг Иова тьма. Тьма именно бессмысленности, которую не пронизывает свет смысла Божьего, свет Духа Божьего (с чего начинается вообще первая глава Библии о сотворения мира). Иов вот этого света хочет, этого дожидается. Та тьма (это слово «хошех», которое здесь употреблено- это ровно то слово, которое употреблено в 1-м стихе Библии: В начале сотворил Бог небо и землю. Земля же была безвидна и пуста, и тьма над бездною) – это «хошех», первородная тьма. Это тьма ещё до смысла. Она бессмысленна, но не в таком смысле бессмысленна, как бессмысленно дьявольское действие, которое именно направлено на уничтожение всякого смысла в нашей жизни. Это именно тьма до смысла, до того, как в мир пришел этот смысл, Божий Свет («И сказал Бог: да будет свет. И стал свет»), то есть, не бессмысленная, а досмысленная. И именно так это с Иовом: да, он во тьме, он готов умереть, потому что ему невыносимо отсутствие смысла в том, что вокруг него, но это – до смысла. Смысл будет, смысл придёт – в конце этой книги.


Запись 34 Глава 24 18-10-17

Мы продолжаем чтение книги Иова, сегодня двадцать четвёртая глава, идёт последний, третий круг разговоров Иова с его друзьями. И в предыдущей, двадцать третьей, и в этой, двадцать четвёртой главе Иов отвечает на третью речь первого, и, видимо, старшего из друзей – Елифаза. Эти две главы, две части ответа Иова Елифазу тесно связаны между собой.

1 Почему не сокрыты от Вседержителя времена, и знающие Его не видят дней Его?

2 Межи передвигают, угоняют стада и пасут у себя.

3 У сирот уводят осла, у вдовы берут в залог вола;

4 бедных сталкивают с дороги, все уничиженные земли принуждены скрываться.

5 Вот они, как дикие ослы в пустыне, выходят на дело свое, вставая рано на добычу; степь дает хлеб для них и для детей их;

6 жнут они на поле не своем и собирают виноград у нечестивца;

7 нагие ночуют без покрова и без одеяния на стуже;

8 мокнут от горных дождей и, не имея убежища, жмутся к скале;

9 отторгают от сосцов сироту и с нищего берут залог;

10 заставляют ходить нагими, без одеяния, и голодных кормят колосьями;

11 между стенами выжимают масло оливковое, топчут в точилах и жаждут.

12 В городе люди стонут, и душа убиваемых вопит, и Бог не воспрещает того.

13 Есть из них враги света, не знают путей его и не ходят по стезям его.

14 С рассветом встает убийца, умерщвляет бедного и нищего, а ночью бывает вором.

15 И око прелюбодея ждет сумерков, говоря: ничей глаз не увидит меня, -- и закрывает лице.

16 В темноте подкапываются под домы, которые днем они заметили для себя; не знают света.

17 Ибо для них утро -- смертная тень, так как они знакомы с ужасами смертной тени.

18 Легок такой на поверхности воды, проклята часть его на земле, и не смотрит он на дорогу садов виноградных.

19 Засуха и жара поглощают снежную воду: так преисподняя -- грешников.

20 Пусть забудет его утроба матери; пусть лакомится им червь; пусть не остается о нем память; как дерево, пусть сломится беззаконник,

21 который угнетает бездетную, не рождавшую, и вдове не делает добра.

22 Он и сильных увлекает своею силою; он встает и никто не уверен за жизнь свою.

23 А Он дает ему все для безопасности, и он на то опирается, и очи Его видят пути их.

24 Поднялись высоко, -- и вот, нет их; падают и умирают, как и все, и, как верхушки колосьев, срезываются.

25 Если это не так, -- кто обличит меня во лжи и в ничто обратит речь мою?

Это сложная глава, потому что в ней Иов всё время переходит как бы с одной позиции на другую, как некий боксёр или борец заходит то слева, то справа. В предыдущей главе Иов говорил о себе, о том несчастье, которое его постигло – почему оно его постигло от Бога, в чём смысл. А в этой главе становится ясным, что, в сущности, Иов говорит не о себе, он тут выступает от имени всего человечества. Его вопрос о зле (откуда берётся зло и почему Бог его терпит) – это вопрос всего человечества. Иов выступает как бы в роли такого Адама, представителя всего человечества, в той самой роли, в которой, по слову апостола Павла в Послании Римлянам, выступает Иисус Христос как новый Адам. Вот ещё одна корреляция, параллель между Иовом и будущим Христом. Главный вопрос, который возникает, когда читаешь эту главу, – не тот вопрос, который обычно считают главным, не вопрос о том, почему Господь всё это зло терпит. Это второй вопрос, вопрос теодицеи. А главный вопрос – это то, устроен ли мир так, как хочет Бог? И, по-моему, Иов в этой главе очень ясно показывает, что мир устроен не так, как хочет Бог. И в этом разница между позицией Иова и его друзей, потому что друзья говорят, что мир устроен правильно, что в мире есть нечестивые, злодеи (ну, как им не быть?), но Бог вовремя им всем воздаёт по их злым делам, а праведнику воздаёт добром за праведные дела. То есть, всё правильно, всё хорошо «в этом лучшем из миров». «Всё к лучшему в этом лучшем из миров», говоря словами Вольтера, которые потом по-своему повторил Гегель. А позиция Иова другая: нет, этот мир устроен неправильно, он не должен быть таким, какой он есть реально, потому что Бог не хочет, чтобы он был таким. Это как раз то самое, что Бог хочет донести до людей: что это не Он, Бог, устроил мир таким, какой он есть, со всеми насилиями, притеснениями, с тем, что произошло с Иовом – со всем этим злом. С одной стороны, люди сами себе выбрали многое из этого, а с другой стороны, они так выбрали, потому что дьявол их подталкивал, то есть, действие дьявола в мире проявляется в том, что мир таков, каков он есть, а люди с этим соглашаются. Вот что Бог доносит через Иова.

А второй вопрос – действительно, вопрос теодицеи: почему Бог всё это терпит и не изменяет этот мир. Этот вопрос, на мой взгляд, просто неправильный, хотя его задают люди на протяжении веков, и по сей день. Мне кажется, что первопричина этого вопроса не в Боге, а в нас самих, потому что человек всё-таки очень хочет быть защищённым, быть у Бога (как говорит Сам Иисус Христос) под крылом, как у курицы цыплёнок, или как младенец под юбкой у матери. Это наша человеческая слабость (если угодно), такая понятная. Но Бог-то хочет другого. Он, конечно, нас воспринимает как Своих детей, но Он же хочет, чтобы мы были взрослыми детьми, чтобы мы были соработниками Богу. Иов, как и мы, тоже, наверное, хотел бы быть таким цыплёночком под крылом у Бога. Но Бог ему не даёт такой возможности, Бог его выпихивает в совершенно другую позицию. Он это делает, конечно, методами, болезненными для Иова, но вообще, по Библии, Бог в Своём общении с людьми, часто «оперирует жезлом». Вот таким жезлом Господь выпихнул Иова не туда, где хотел бы быть Иов, а туда куда Бог хочет – на этот новый, неизведанный путь к Богу, который ведет ко Христу. Вторая причина неправильного вопроса, почему Бог всё это терпит, состоит в том, что мы себе всемогущество Бога представляем очень примитивно, по-человечески: «всё, что хочет, то и может сделать». Я употребил два слова «может» и «хочет», так называемые модальные глаголы. Эти модальности – может, хочет – это все, на самом деле, свойственно человеку. Мне кажется, применительно к Богу даже различие между разными модальностями нельзя проводить, спрашивать, вот Он с этим злом справиться и уничтожить не может или не хочет? Спрашивать, какие у Него основания, чтобы не вмешиваться в происходящее на земле зло. Если угодно всё же на этот вопрос получить какой-то ответ, то я посоветовал бы, как это ни странно, ответ, который дают братья Стругацкие в своей замечательной повести «Трудно быть богом», ее кто-то, наверное, и читал, а многие о ней, наверно, слышали. Там происходит диалог главного героя Руматы с неким средневековым мудрецом Будахом, в ходе которого они обсуждают, что, собственно, может Румата, за которым стоит все могущество будущей коммунистической земли, сделать с этим ужасным кровавым средневековьем, в котором живёт Будах, – чем он может помочь? То есть, Румата ставится в позицию Бога. И вот они это обсуждают, Будах говорит: «ну, ты всех накорми», а Румата говорит: «отберут злые и сильные всё то, что отдам слабым». Будах говорит: «уничтожь злых и сильных», а Румата говорит: «на их место придут новые, тоже жестокие к более слабым». Будах говорит: «сделай всех добрыми», а Румата отвечает: «это то же самое, что уничтожить все ваше человечество и создать другое заново». И весь этот разговор кончается тем, что Будах, в полном разочаровании, говорит: «Ну, если ты, боже, ничего не можешь изменить к лучшему, тогда уничтожь вообще нас, таких, как мы есть» – и продолжает дальше – «или, что ещё лучше, оставь нас идти своим путём, вот таким, как он есть, неправильным, жестоким, но вот такие мы есть, поскольку ты ничего тут изменить и помочь нам не можешь». Что ему на это отвечает Румата? Это действительно гениальная находка Стругацких: эти, в общем-то, далёкие от Церкви люди, действительно, ответили так, как ответил бы Бог. Румата отвечает Будаху: «Сердце моё полно жалости, я не могу этого сделать». Я не могу оставить вас в покое, Я не могу предоставить вас самим себе. И вот крест – это знак того, что Бог не может оставить нас в покое, Он не может, не хочет, во всяком случае, не уничтожит щелчком пальцев всё то зло, которое есть на земле. Это с одной стороны. А с другой стороны, и примириться с ним, чтобы оно продолжалось, как есть, Он тоже не хочет. Он послал Сына Своего ради этого к нам. Вот в какие глубины нас заводит вопрос, почему Бог терпит всё то, что происходит.

Когда мы читаем в Ветхом Завете всю эту проблему теодицеи, у нас естественно возникает вопрос: а Христос, Христос-то как на это смотрит? Самое, можно сказать, концентрированное выражение того, как Христос видит наш мир и Замысел Бога о нашем мире – это Нагорная проповедь, где Христос много раз повторяет в разных формах одну и ту же мысль: Бог хочет, чтобы мы, люди, были Его соработниками. В первую очередь, конечно, Его ученики – апостолы, а потом через них и все остальные тоже. Сколько этих мест в Нагорной проповеди, где Христос совершенно однозначно Своих учеников, и людей вообще позиционирует как Своих соработников! Не как каких-то объектов Божественного воздействия, а именно как активных соработников. Вот пятая глава Евангелия от Матфея:

13 Вы - соль земли. Если же соль потеряет силу, то чем сделаешь ее соленою? Она уже ни к чему негодна, как разве выбросить ее вон на попрание людям.

14 Вы - свет мира. Не может укрыться город, стоящий на верху горы.

15 И, зажегши свечу, не ставят ее под сосудом, но на подсвечнике, и светит всем в доме.

16 Так да светит свет ваш пред людьми, чтобы они видели ваши добрые дела и прославляли Отца вашего Небесного.

20 Ибо, говорю вам, если праведность ваша не превзойдет праведности книжников и фарисеев, то вы не войдете в Царство Небесное».

Может показаться, что речь идёт о их личной судьбе: чтобы они сами вошли в Царство Небесное. Это не так: их праведность должна превзойти праведность книжников и фарисеев для того, чтобы они лучше послужили Богу в народе, в той израильской человеческой среде, в которой они живут, чем книжники и фарисеи, которые считают себя штатными представителями Бога в народе, а на самом деле Замысел Бога не выполняют.

44 А Я говорю вам: любите врагов ваших, благословляйте проклинающих вас, благотворите ненавидящим вас и молитесь за обижающих вас и гонящих вас, 

45 да будете сынами Отца вашего Небесного, ибо Он повелевает солнцу Своему восходить над злыми и добрыми и посылает дождь на праведных и неправедных.

48 Итак будьте совершенны, как совершен Отец ваш Небесный».

Дальше, в шестой главе Евангелия от Матфея:

14 Ибо если вы будете прощать людям согрешения их, то простит и вам Отец ваш Небесный,

15 а если не будете прощать людям согрешения их, то и Отец ваш не простит вам согрешений ваших. Иногда этот стих читают в такой, на мой взгляд, неправильной форме, что речь идёт о личной судьбе людей, что если ученики Христа не будут прощать других, то им самим будет плохо от Бога. Это не так, речь идёт не об этом, а о том, что прощать других – это выполнение миссии учеников Христа, с которой Он посылает их нести Его Божью, Небесную правду людям. Это соработничество Богу – прощать людям согрешения их, которыми они согрешили против вас.

Дальше, в седьмой главе:

5 Лицемер! вынь прежде бревно из твоего глаза и тогда увидишь, как вынуть сучок из глаза брата твоего.

Вы вдумайтесь в эти слова! Миссия учеников состоит в том, чтобы вынимать сучки из глаз своих братьев! Это опять соработничество Богу.

12 Итак, во всем, как хотите, чтобы с вами поступали люди, так поступайте и вы с ними, ибо в этом закон и пророки.

Опять же, можно этот стих прочесть неправильно: «чтобы вам было хорошо, чтобы с вами хорошо поступали, и вы хорошо поступайте с людьми». Не в этом мысль этого стиха! Она именно в том, что Бог хочет, чтобы вы несли другим людям эту Божью милость, которую Бог оказывает вам, то есть, опять-таки, были соработниками Бога.

21 Не всякий, говорящий Мне: «Господи! Господи!», войдет в Царство Небесное, но исполняющий волю Отца Моего Небесного».

Здесь не идёт речь о том, что человек по Божьей воле устраивает только свою личную жизнь, поэтому он как бы только индивидуально с Богом в хороших отношениях, и поэтому входит в Царство Небесное. Нет, исполнять волю Отца Небесного – это означает исполнять Его волю по внесению в жизнь земную всей Нагорной проповеди, этой правды, закона Царства Небесного, того, что называется в Ветхом Завете «мишпат вэ цдака», «суд и правда», которые – свойства Бога. Вносить их в жизнь земную – вот в чём работа людей, работа Его учеников. И, совершая эту работу, ученики следуют за Христом. Но Христос ведь Сын Божий, ипостась Бога. То есть, ответ на вопрос «почему Бог терпит зло?» таков: Бог ничего не терпит, Он пришёл в мир в виде Христа, во Христе. Но Он не Сам делает всю работу, которую должен совершить по борьбе со злом. Христос пришёл в этот мир как Пастырь овец, как вождь, как образец, пример для Своих учеников. И ученики Его эту работу должны сделать, следуя за Ним. Так Бог действует в этом мире. Иногда воспринимают понятие «всемогущество Бога» как то, что Бог может весь наш мир переменить, горы сдвинуть, людей преобразовать, всех сделать хорошими, любящими друг друга, и что будет майский день и сердец взаимное лобызание. Всемогущество Бога проявляется не в этом. Знаете, в чём проявляется всемогущество Бога? В том, что Он способен взойти на крест ради Своих врагов, ради тех, кто Его злословил, бил, и так далее. Замечательно по этому поводу говорит апостол Павел в своём Послании к Римлянам, где он выражает очень правильное изумление тому, как же Христос оказался способен на то, на что нормальный человек просто не способен. Вот в пятой главе Послания к Римлянам:

7 Ибо едва ли кто умрет за праведника; разве за благодетеля, может быть, кто и решится умереть.

8 Но Бог Свою любовь к нам доказывает тем, что Христос умер за нас, когда мы были еще грешниками.

Вот в этом всемогущество. Это то, что человек не может, и Павел, как очень трезвый человек, пишет, что человеку не доступна такая степень самоотвержения, а Богу она доступна.

И возникает естественный вопрос: зло было и во времена книги Иова, и так оно существует и теперь, да ещё и принимает такие невиданные раньше формы, как Освенцим. Когда же это зло будет окончательно истреблено, когда произойдёт окончательное решение проблемы зла на земле? Ответ – в Апокалипсисе, на Страшном Суде, то есть, во Втором Пришествии Христа. В Апокалипсисе, так и написано, что окончательную победу над злом совершает Христос, причём вся Его белая одежда оказывается забрызгана кровью. То есть, это трагедия, это катастрофа, это кровавая хирургическая операция, и так далее. Это время ещё не наступило. И до того времени, когда это произойдёт ещё много будет Иовов. Их уже много, и будет ещё много. Очень многие из тех, кто погибли в Освенциме и в других лагерях, – такие современные Иовы.

И ещё один момент. Нам, как людям, слабым существам, свойственно от зла отворачиваться, то есть, стараться его не замечать или принимать это зло как нечто естественное, по принципу «с волками жить – по волчьи выть». А Бог хочет, чтобы мы от зла глаза свои не отворачивали, и, конечно же, не принимали это зло по принципу «с волками жить…», а чтобы мы этому злу противостояли. Но наши физические возможности противостоять злу очень ограниченны (потому Иов и взывает к Богу: «Почему Ты, Господи, Сам не сделаешь что-нибудь?», что он прекрасно понимает, что не в силах его и вообще людей, какими бы они ни были праведными, что-то изменить в том, как устроен этот мир). Точнее, мы в силах нечто изменить, но не в материальной сфере, а противостоя злу в сфере духовной. Противостояние может просто состоять в том, чтобы глаза на зло не закрывать, но, с другой стороны, зло не принимать. Это бывает так трудно! Ведь сколько людей, попавших в Освенцим (в общем-то, нормальных, хороших людей) под этим невыносимым давлением приняли освенцимские правила игры как свои, то есть, это зло приняли и начали передавать по цепочке дальше то зло, которое эсэсовцы и прочие совершали над ними. Вот именно оттого, что Иов выполняет эту заповедь Божию не закрывать глаза на зло, у него и возникают эти острые и недоумённые вопросы, как симптом того, что он не примирился со злом. А друзья примирились со злом, они поэтому ничего у Бога и не спрашивают. И ведь Бог в конце книги именно эти острые и недоумённые вопросы Иова одобряет как правильные слова о Боге. Почему? Именно потому, что они – симптом того, что Иов зло не принял и со злом не примирился, то есть, дьявола, в сущности, не принял (ведь дьявол – источник зла), и с дьяволом не примирился. Поэтому Бог в конце книги, если можно так выразиться, ставит Свою печать: «Да, ты, Иов, говорил всё правильно». Форма этих вопросов, конечно, может показаться и неуместной, и дерзкой. Собственно, друзья же предъявляют претензии к Иову не по существу того, что он говорит Богу, а по форме: что с Богом нельзя разговаривать в таком тоне. Ну, форма, может быть, действительно, у Иова временами неадекватная, но откуда ей взяться, адекватной? Во-первых, он находится в положении, в котором только кричать и можно, а с другой стороны, эти вопросы именно потому недоумённые, что Иов не понимает Бога. Мы, люди, вообще не понимаем Бога, всю широту и объёмность Его Замысла, поэтому, конечно, мы, может быть, что-то спрашиваем не о том и не так. Но, всё-таки, главное же не форма, главное – содержание, а содержание показывает, что Иов своими вопросами не примиряется со злом, а борется. Некоторые считают, что Иов в этой книге борется с Богом. Вообще-то, есть такое понятие «борьба с Богом». Израиль (Исра-эль) как раз и означает, как считает большинство библеистов, «борец с Богом». Но Иов своими вопросами в этой главе не с Богом борется, он с дьяволом борется, который устроил мир вот так, как мир устроен, со всем злом, которое этот мир насыщает.

Ещё хочу обратить ваше внимание на то, что логика, аргументация Иова в этой главе сложна, временами его высказывания как бы даже противоречат друг другу. Эта необычная логика связана с тем, что Иов всё время то смотрит на происходящее зло с земной, то с небесной точки зрения. Небесная точка зрения, точка зрения Бога такова, что злым вроде бы никто не мешает совершать своё зло, но у Бога в Замысле Божьем всё предусмотрено: и расплата, и так далее. А земная точка зрения такова: «а где эта расплата?», мы видим только благосостояние злых. Но это благосостояние злых в земном слое, а глазами Бога всё выглядит по-другому. Нам, конечно, трудно понять, как оно всё выглядит глазами Бога: мы только включим телевизор или газету откроем, и видим зло, газеты и телевизор доносят наш человеческий взгляд на это всё зло. Да, это очень трудно принять, всё нас возмущает, и сделать мы ничего не можем. Как нам понять, как это всё выглядит с точки зрения Бога, который всё это действие дьявола в мире не прерывает? Как-то, видимо, совсем по-другому это выглядит, чем нашими глазами. И тот же Освенцим: никто до сих пор так и не ответил на вопрос, как эта чудовищная трагедия, которая произошла 75 лет назад, выглядит в глазах Бога. А это, на самом деле, вопрос Иова. Комментаторы обычно всю эту сложность, всё переплетение земной и небесной точек зрения в позиции Иова, как-то стараются выпрямить в одну логическую цепочку. Как говорится, если ёлку отредактировать, то из ёлки будет палка – вот так «редактируют» Иова, что он из ёлки превращается в палку, вроде бы логическую одну цепочку, которая на самом деле не имеет ничего общего по существу с глубокими проблемами, которые поднимаются в книге Иова, и в этой главе, в частности.

Теперь перейдём к отдельным стихам, поскольку здесь есть масса важных и тонких моментов, которые в большой мере заключены в употреблении еврейских слов, не переданных в русском переводе.

1 Почему не сокрыты от Вседержителя времена, и знающие Его не видят дней Его?

В русском переводе просто непонятно, что это всё может означать. Что значит «не сокрыты от Вседержителя времена»? А что, Иов хочет, чтобы сокрыты были от Вседержителя времена? Это как и для чего? И вот это: «знающие Его не видят дней Его?» – что они должны видеть, какие такие дни Его? Скорее всего, ключ к вопросу в том, что слово «цафан», которое переведено как «сокрыты», означает не только «сокрыты», но и «сохранены», и мысль тогда состоит в том, почему Бог не сохраняет, не соблюдает времён. Каких времён? Времён воздаяния грешникам, которые Сам Бог, с точки зрения Иова, установил или должен бы был установить, чтобы грешники прямо сразу получали воздаяние за свои грехи. Это и утверждают его друзья: что грешники сразу получают воздаяние за свои грехи. А Иов говорит: весь жизненный опыт показывает другое. Это означает, что Бог Сам почему-то вот этих времён воздаяния не сохраняет, не соблюдает. А мысль, что «знающие Его не видят дней Его» состоит в том, что, если бы воздаяние осуществлялось в своё время (то есть, сразу), то для знающих Бога (то есть, для праведников, которые видят это зло и страдают от него) это было бы большим утешением. А «не видят» означает, что это воздаяние все же происходит где-то у Бога, но там, у Него в небесах, в Его невидимом Замысле, так что люди этого не видят. И это очень плохо, потому что и утешение было бы, и вообще, хочется человеку увидеть это воздаяние злым своими глазами, а не получается. Почему? Ответа на этот вопрос, по большому счету, нет. Я подозреваю, что ответ на этот вопрос такой же, как ответ на вопрос «почему Бог невидим?». А почему Бог невидим? Когда мы разговариваем с неверующими, они часто нас спрашивают: «Ну, где Бог? Ты мне Его покажи, тогда я, конечно, в Него поверю». Но вера – это вера в невидимое. Бог хочет не того от нас, чтобы мы верили в то, во что можно ткнуть пальцем. Вот, может быть, и поэтому и времена Его, и воздаяние Его тоже невидимы.

Дальше Иов говорит о злых:

2 Межи передвигают, угоняют стада и пасут у себя.

3 У сирот уводят осла, у вдовы берут в залог вола;

4 бедных сталкивают с дороги, все уничиженные земли принуждены скрываться.

Бедные и уничижённые земли – это два еврейских слова «эвионим» и «анавим», очень часто употребляемые в Библии, и в Новом Завете они встречаются тоже, более того, одно из ранних евангелий, которое не вошло в канонический Новый Завет, как раз и называется «Евангелие эвионим» – «Евангелие бедных», или «Евангелие нищих». И в Ветхом Завете фокус внимания Бога всегда именно на них, на униженных, оскорблённых, бедных, несчастных мира сего, эта мысль проходит сквозной линией через весь Ветхий Завет. И отсюда понятно удивление Иова: он, зная этот фундаментальный элемент еврейского богословия, что Бог смотрит на сирот, на вдов с особо пристальным вниманием, удивляется: так почему Бог терпит, что всё это происходит – так же, как Иов удивляется своей собственной судьбе, почему с ним это произошло. А ведь это всё не случайно, эти два удивления параллельны друг другу, потому что странная и трагическая судьба Иова – это, на самом деле, воплощённая, как океан в капле воды, странная и трагическая судьба всего человечества. И можно удивляться, почему у человечества такая странная и трагическая судьба. А на примере Иова в книге Иова нам даётся объяснение, почему. Есть две первые главы, которые объясняют, почему с Иовом всё это произошло – от дьявола. Это и есть ответ: от действия дьявола в нашем мире всё это и происходит – уничижение, и подавление, и истребление этих слабых, бедных, нищих. Бог их любит, а дьявол, наоборот, относится к ним, как к мусору, и сметает их с дороги.

5 Вот они, как дикие ослы в пустыне, выходят на дело свое, вставая рано на добычу; степь дает хлеб для них и для детей их. Если выше «они», которые уводят осла, передвигают межи и так далее – это всё были злые люди, то здесь наоборот, это те, кого эти злые угнетают: нищие, бедные, и так далее. Вот это чередование (что одно и то же третье лицо множественного числа «они» означает то злых, то, наоборот, тех, кого злые подавляют) – это очень характерно для Ветхого Завета, и мы, например, в книге Исайи встречались с тем, что буквально в соседних стихах «я» может означать пророка, а в следующем стихе «я» уже означает Бога, (то есть, в этом стихе Бог говорит), а в следующем стихе опять «я» означает пророка. Так устроен Ветхозаветный текст. Здесь говорится про этих бедных и униженных, что «они, как дикие ослы, встают рано на добычу». Но «встают рано на добычу» ассоциируется с совершенно другим образом из Псалтири, из 103-го псалма:

20 Ты простираешь тьму – и бывает ночь: во время нее бродят все лесные звери;

21 львы рыкают о добыче и просят у Бога пищу себе.

22 Восходит солнце, и они собираются и ложатся в свои логовища;

23 выходит человек на дело свое и на работу свою до вечера. Тут уже картина того, кто встаёт рано на добычу, уже ассоциируется не с униженными, а наоборот, с теми, кто их преследует: их преследователи, как хищники, как львы. Означает ли это, что люди, которые преследуют сирот, вдов, бедных, нищих, они, тем не менее, так же естественны в социальной жизни, как львы естественны в биологической жизни? Я думаю, что ровно наоборот. Мы это должны прочесть так, что львы в природе есть, ничего с ними не сделаешь, но они так же неестественны и не по Замыслу Бога в этой природе существуют, как не по замыслу Бога существуют злодеи в человеческой жизни. А откуда же они взялись, львы? А это действие дьявола, которое уходит в глубины возникновения всего нашего мира, в глубины природы, и не зря мы в самом начале Библии, уже в 3-ей главе, встречаем дьявола в образе змея. К сожалению, с самого начала, существования нашего мира, ещё в раю – уже там есть дьявол, и он действует. Это, конечно, очень неприятное для нас осознание, но давайте трезво на это взглянем: действие дьявола происходит не только в социальной жизни, не только в душах у нас самих, но и в природе – и в живой природе, а может, даже в неживой природе, когда сталкиваются какие-нибудь нейтронные звёзды, взаимно уничтожая друг друга (как это обнаружено несколько дней назад). Это всё тоже от Бога происходит? А может быть, это всё от дьявола происходит? Когда сталкиваются целые галактики, и при этом наверняка уничтожаются целые бесчисленные солнечные системы, на которых, может быть, есть своя жизнь, а может быть, даже и разумная какая-то жизнь – это тоже от Бога или от дьявола? Так вот, к сожалению, он глубоко проник, укоренился в мире.

6 жнут они на поле не своем и собирают виноград у нечестивца;

7 нагие ночуют без покрова и без одеяния на стуже;

8 мокнут от горных дождей и, не имея убежища, жмутся к скале.

Когда читаешь всё это, видно, что Иов им сочувствует, потому что он сам в таком положении: они мокнут под дождём, жмутся к скале, а он сидит на мусорной куче, весь в струпьях, и когда дождь идёт – что, над ним кто-то зонтик держит? И холод ночной он тоже, естественно, терпит. В том-то и дело, что в образе Иова как бы сфокусирована судьба всего человечества.

9 отторгают от сосцов сироту и с нищего берут залог,

10 заставляют ходить нагими, без одеяния, и голодных кормят колосьями.

Это уже не о бедных, несчастных, а о тех, кто их преследует. Странное выражение «кормят колосьями» – это еврейское слово «наса», оно обычно означает «давать», но в данном случае использован другой его смысл, противоположный: «отбирать» – отбирают колосья, не дают голодным колосья. Они, голодные, на поле жнут колосья для этих богатых, а богатые не дают им эти колосья даже погрызть, то есть, это нарушает одну из фундаментальных ветхозаветных заповедей «не заграждай рта волу молотящему». И в следующем стихе та же самая мысль.

11 между стенами выжимают масло оливковое, топчут в точилах и жаждут.

Топчут в точилах не оливковое масло, а виноград, и эти богатые даже не дают тем бедным работникам попробовать этого виноградного сока, утолить им жажду – опять «заграждают рот у вола молотящего».

12 В городе люди стонут, и душа убиваемых вопит, и Бог не воспрещает того.

Перевод «не воспрещает Бог» просто сбивает с толку, потому что в еврейском тексте сказано нечто совершенно другое. В еврейском тексте сказано «ло исим тифла» – примерно так: «Бог не обозначает это как безумие». Можно, конечно, сказать, что, не обозначая это как безумие, Он это допускает, но, если бы Бог обозначил это как безумие – это же не означало бы, что Он какой-то барьер поставил бы на пути всего этого зла, это означало бы, что Он просветил мозги людей: «вы, люди, делаете безумие». Давайте спросим себя: действительно ли Бог не обозначает, как безумие, то зло, которое творится в мире? Неужели так? А вся Библия, она разве не объясняет нам, что всё зло, которое люди творят в мире, это, в сущности, безумие и глупость? И поэтому не нужно воспринимать эти слова в русском переводе так, как будто Богу всё равно и Бог не воспрещает всего этого зла потому что Ему это всё равно. Ему не всё равно. Как Он говорит устами Иисуса Христа в Евангелии: вы, кто не накормил голодных, не пришел к больным, и так далее – кто не сделал это ближнему своему, «малым сим», тот не сделал этого Мне, говорит Бог. Такая постановка вопроса – это нечто противоположное равнодушию. Поэтому не нужно читать всё, что здесь сказано, этот, можно сказать, крик души, боль сердца Иова, как претензию к Богу, что Бог равнодушен. Это не так.

13 Есть из них враги света, не знают путей его и не ходят по стезям его.

«Враги света», дословно «маради ор», – это еврейские слова, которые означают «мятежники против света». Для «не знают путей его» (путей света) здесь употреблено не то еврейское слово «даат», «знать», которое можно было бы ожидать в данном случае, а другое слово «накар», которое означает «не смотрят на свет». То есть, мысль состоит в том, что эти мятежники против света не хотят вообще в свете что-либо видеть, как говорил о них Иисус Христос, «вы сами себя ослепили» – это Он говорит фарисеям, книжникам и так далее. Эти мятежники против света тем, что не хотят в свете что-либо видеть и присматриваться, ослепляют сами себя.

14 С рассветом встает убийца, умерщвляет бедного и нищего, а ночью бывает вором.

15 И око прелюбодея ждет сумерков, говоря: ничей глаз не увидит меня, -- и закрывает лице.

16 В темноте подкапываются под домы, которые днем они заметили для себя; не знают света.

17 Ибо для них утро -- смертная тень, так как они знакомы с ужасами смертной тени.

Это продолжение мысли о врагах света, мятежниках против света. Они превращаются в ночных тварей в духовном смысле. Здесь, конечно, Иов говорит о том, что они свои злые дела делают в основном ночью, и в реальной, материальной нашей жизни это так. Но ведь главная-то мысль состоит в том, что они живут без духовного света, они живут в постоянной духовной ночи. Нормальный человек – это существо дня, а не какая-нибудь сова ночная, в материальном нашем мире это так, но в духовном мире человек, действительно, может жить, как сова, в постоянной тьме, даже этого не замечая. И вот это, как мне кажется, имеет в виду Христос, когда говорит знаменитые слова: «если свет, который в тебе, тьма, то какова же тьма?». То есть, люди могут считать «мы живём, как все нормальные люди» – в свете, при свете, а на самом деле они живут в этой духовной тьме. И тьма же эта, как здесь же сказано, смертная, они знакомы с ужасами смертной тени. А кто, по Библии, «отец смерти»? Отец смерти – дьявол, то есть, эти люди, которые живут во тьме, они на самом деле живут, так сказать, в поле воздействия дьявола. Дьявол – это фигура, которая обозначена в первых двух главах книги Иова, и больше о ней ничего не сказано, а на самом деле, эта мысль о дьяволе постоянно проходит через всю книгу Иова (что делает, между прочим, эту книгу уникальной, потому что тема дьявола в Ветхом Завете – это очень редкая тема, практически, она только в книге Иова достаточно полно развита). А в Новом Завете этой темы сколько угодно – вспомните Евангелие, сколько там Христос говорит и о бесах, как действующих орудиях дьявола, и о самом сатане.

18 Легок такой на поверхности воды, проклята часть его на земле, и не смотрит он на дорогу садов виноградных.

19 Засуха и жара поглощают снежную воду: так преисподняя -- грешников.

20 Пусть забудет его утроба матери; пусть лакомится им червь; пусть не остается о нем память; как дерево, пусть сломится беззаконник,

21 который угнетает бездетную, не рождавшую, и вдове не делает добра.

Мы, читая это, удивляемся: то Иов говорит о том, что судьба злых людей в этом мире прекрасно устроена, ничего плохого с ними не происходит, а то он говорит, что лёгок такой на поверхности воды, проклята его часть, и так далее. Как это сочетается? Он что, сам себе противоречит? Нет. Просто он в этих стихах, которые мы только что прочли, говорит о том, как это выглядит с точки зрения Бога, а до этого всё, что он говорил, было о том, как это выглядит с точки зрения человека. Да, с точки зрения человека злые люди, действительно, благоденствуют. С точки зрения человека, участь злых людей на земле совсем не проклята, а наоборот, благословенна, а с точки зрения Бога она именно проклята. Вообще, Иов как бы смотрит на эту проблему зла двумя глазами: один глаз небесный, а другой глаз земной (а мы же знаем, что объёмное зрение требует двух глаз). Так и тут: чтобы обсуждать проблему зла, чтобы увидеть её во всём объёме, нужны два глаза (небесный и земной), это сложная проблема. А если просто посмотреть на неё с земной точки зрения, получится «ах-ах-ах, как всё ужасно, злые благоденствуют». А если посмотреть другим глазом (но тоже одним глазом, как это делают друзья), получится «да-да-да, всё замечательно, всё к лучшему в этом лучшем из миров, злые получают своё воздаяние в положенное им время, а праведники получают своё воздаяние в положенное им время». Взятое само по себе, изолированно, ни то, ни другое не верно. Это как бы одним глазом смотрим, а объёма проблемы зла при этом не видим. Это одна из сложностей книги Иова: она требует объёмного зрения.

22 Он и сильных увлекает своею силою; он встает и никто не уверен за жизнь свою.

23 А Он дает ему все для безопасности, и он на то опирается, и очи Его видят пути их.

Как нам понять, кто этот «он», который тут пять раз упоминается? Где этот «он» – это Бог, а где этот «он» – это тот злодей и беззаконник, о котором говорилось до этого? Прочесть можно и так, и так. Например, «Он и сильных увлекает своею силою; он встает, и никто не уверен за жизнь свою» – это, на самом деле, перевод неточный, но во всяком случае, это можно понять, как утверждение силы Бога. А можно понять, как утверждение заразности зла: что злой человек и других увлекает в своё зло, силою своего зла, то есть, дьявольской силой. Так какая точка зрения верна? Как прочесть эту фразу? Вот и получается, что она одним глазом читается так, а другим глазом по-другому. Нечего этому удивляться: вот я подношу палец к носу, смотрю на свой палец двумя глазами и одним глазом вижу ноготь, а другим глазом вижу подушечку пальца. Что правильно? И то, и другое правильно. Так и тут. Мы всё стремимся упрощать, а тут сложная, объёмная логика.

24 Поднялись высоко, -- и вот, нет их; падают и умирают, как и все, и, как верхушки колосьев, срезываются.

Это опять небесный взгляд. И невысказанный вопрос, который у меня, например, возникает, – так как же сочетаются эти противоречивые точки зрения: небесная и земная? Я подозреваю, что автор книги Иова именно и хотел нас подтолкнуть к этому вопросу, не формулируя его явно. Небесная точка зрения – что Господь в Своём Замысле предусмотрел для злых и место, и воздаяние за их зло, а вторая точка зрения, земная – что злые благоденствуют, и как это ужасно. Иов, вроде, и то, и то говорит – вот как это сочетать это, вроде бы несочетаемое? Это невысказанный вопрос. Я этой метафорой двух глаз попытался донести, как я вижу ответ на этот вопрос. На этот вопрос, может быть, можно и по-другому как-то отвечать, но то, что этот вопрос в подтексте присутствует – как сочетать несочетаемое – это, мне кажется, объективно, это заложено автором в текст. объективно, это заложено автором в этот текст.

25 Если это не так, -- кто обличит меня во лжи и в ничто обратит речь мою?

Казалось бы, это выглядит как вызов друзьям: «ну-ка, попробуйте опровергнуть меня». По-моему, ничего подобного. По-моему, это не вызов друзьям, а просьба к Богу: «опровергни меня, Господи! Докажи мне, что я неправ, что не благоденствуют злые, что не состоит Твой Замысел в том, чтобы злые благоденствовали». Ведь это уже было в двадцать третьей главе:

5 узнал бы слова, какими Он ответит мне, и понял бы, что Он скажет мне.

6 Неужели Он в полном могуществе стал бы состязаться со мною? О, нет! Пусть Он только обратил бы внимание на меня.

Это, на самом деле, просьба Иова, чтобы Бог на суде с Иовом доказал Иову, что Иов неправ, обвиняя Бога. Иов не хочет выиграть суд у Бога – зачем, чтобы Бога приговорить к наказанию? – нет, Иов хочет, чтобы Бог выиграл этот суд у него, и доказал ему, что Он прав. «Ну, Ты докажи, Господи, что Ты прав, что Твой Замысел справедлив, милостив». Мне кажется, в этом главный смысл этого последнего стиха. Он хочет, чтобы Господь его обличил, чтобы Бог его опроверг. И должен сказать, что в конце этой книги, когда Бог является Иову, Он, с одной стороны, вроде бы Иова опровергает, Он Иову говорит: «Ну вот, ты ничего не понимаешь, что ты тут рот открываешь?», а Иов, естественно, кладёт руку на уста свои. А с другой стороны в картине, которую Бог показывает Иову в конце, Он не опровергает того, что говорит Иов здесь, не опровергает того, что судьба зла на земле такая сложная, и проблему теодицеи не снимает Бог в конце Своим явлением, а, скорее, дополняет слова Иова, являя какую-то другую, ещё более объёмную картину. У Иова в этой главе появляется третье измерение, а Бог ему показывает вообще уже какое-то четвёртое измерение. Если угодно, это ответ: и не подтверждение, и не опровержение, а вкладывание и без того сложной картины, которую представляет Иов в этой главе, в ещё более объёмную, сложную, но и величественную, но и вдохновляющую картину, которую являет Бог в конце. Простой Бог, примитивный Бог – это совсем не тот Бог, которого мы бы хотели. Мы всё-таки сами хотим Бога великого, Бога вдохновляющего. Вот – получите! Вы хотите Его такого. Вот, Он – такой. Вся книга Иова до вас доносит вот такого Бога, реального – не такие примитивные карикатуры Бога, которые люди часто себе рисуют, а Бога живого, как об этом говорит апостол Павел, и за ним повторяет Достоевский: «страшно впасть в руки Бога живого» – именно потому, что Он живой.


Запись 35 Глава 25 01-11-17

Мы продолжаем читать книгу Иова. Сегодня двадцать пятая глава. Это третья, последняя, речь Вилдада Савхеянина, и вообще это конец долгого, трудного и, наверно, утомительного, даже, может быть, и наскучившего читателям диалога друзей с Иовом, диалога-спора. Глава совсем короткая, это самая короткая глава книги Иова и вообще одна из самых коротких глав Библии.

1 И отвечал Вилдад Савхеянин и сказал:

2 держава и страх у Него; Он творит мир на высотах Своих!

3 Есть ли счет воинствам Его? и над кем не восходит свет Его?

4 И как человеку быть правым пред Богом, и как быть чистым рожденному женщиною?

5 Вот даже луна, и та несветла, и звезды нечисты пред очами Его.

6 Тем менее человек, который есть червь, и сын человеческий, который есть моль.

Читаешь, особенно вначале, и вроде всё правильно, всё хорошо: держава и страх у Него, у Бога. Он творит мир на высотах Своих – с чем тут нельзя согласиться? Но поглубже всмотримся в этот текст и увидим, насколько и тут всё непросто. Но по отдельным стихам поговорим во вторую очередь, а в первую очередь взглянем на эту главу в целом, потому что она ведь занимает особое место в книге Иова. Это, в сущности, завершение этого диалога, или спора, так сказать, боксёрского поединка в трёх раундах между Иовом и его тремя друзьями. То, что это завершение, видно уже из того, что эта глава такая короткая: сказать больше нечего – всё, поставили точку. Дальше эти три друга ни одного слова в книге Иова больше не произнесут. Там, правда, появится четвёртый человек, неизвестно откуда взявшийся, Елиуй, но о нём чуть позже. И второй момент, который нам подсказывает, что здесь какое-то завершение, – это некий примирительный тон этих слов Вилдада. Ведь сколько было обвинений в адрес Иова до этого! И даже этот самый Вилдад сказал Иову много очень нелицеприятных слов. А здесь всё примирительно, тихо, спокойно. Почему? Потому что, с точки зрения друзей, предмет исчерпан. Исчерпан потому, что, на самом-то деле, то, о чём они так долго разговаривают с Иовом, по большому счёту для них неважно. Это важно для Иова, а для них – нет. Может быть, оттого, что они не в той позиции, как он (всё потерял и сидит на мусорной куче), может быть, потому, что они держатся, можно сказать, ногтями за привычную картину мира и Бога, но, во всяком случае, понятно, что диалог с Иовом им более не интересен. А для Иова, конечно, ничего не кончено, потому что разве этот диалог принёс ему какое-то утешение? Нет, конечно! Может быть, ему что-то яснее стало, больше смысла он находит в том, что с ним происходит? Нет, ничего подобного. Поэтому «конец диалога» в этой главе – со стороны друзей, а «конец диалога» со стороны Иова – это целых шесть глав, с двадцать шестой по тридцать первую, самая длинная, непрерывная речь Иова во всей этой книге, и уже сам её объём говорит о том, что Иов в этих шести главах скажет что-то очень важное. Он, действительно, подведёт итог в этих главах тому, как он видит нерешённую проблему, которая на протяжении трёх раундов «боданий» с друзьями решалась-решалась, да так и не решилась.

Кроме того, эта глава – элемент художественного замысла книги: Иов, подведя итог диалогу с людьми, подготовит книгу и нас, её читателей, к тому, что начнётся диалог с Богом. Ну, назвать это диалогом трудно, потому что в этом диалоге говорит только Бог, а Иов кладёт руку на уста свои. Но, тем не менее, Иов хотел с Богом поговорить, Богу много чего сказал до этого, а теперь он от Бога получит ответ, начиная с тридцать восьмой главы. Да, это вот так – с Богом разговаривать: Он тебе что-то говорит, показывает (мы же понимаем, что это не ушами Иов слышит то, что ему говорит Бог), а человек, когда к нему Бог обращается, может только положить руку на уста свои. Но, тем не менее, это – диалог он имеет вот такую форму. И будущие речи Иова (то, что мы будем читать с двадцать шестой главы) – это не только итог разговора с людьми, но и подготовка разговора с Богом.

В этой главе Вилдад Савхеянин подчёркивает величие Бога. Никто из друзей не отрицает величие Бога, и, если посмотреть поверхностно, то можно сказать: «друзья правильно всё говорят, конечно, Бог велик!». Бог-то велик, но только из того, что говорит Вилдад о Боге, следует главный вывод (который он не говорит, но который подразумевает): если Бог так велик, то чего заморачиваться? Ты вот, Иов, со своими какими-то жалкими человеческими способностями и потугами пытаешься что-то такое узнать о Боге, или даже вообще судиться! Ну, Он же велик! Так положи руку свою на уста свои, и молчи! А у Иова-то позиция совершенно противоположная по отношению к величию Бога: именно потому, что Бог велик, надо Его понять. Потому что, без того, чтобы в какой-то мере вместить в себя, впитать какую-то грань, ниточку, чёрточку этого Божественного величия, мы и людьми-то в полном смысле этого слова не будем. Мы же, люди, созданы по образу и подобию Божьему, и поэтому дальше целую главу посвящает Иов глубоким словам о Премудрости Божьей: он хочет эту премудрость Божью в себя впитать – конечно, и как средство осмысления того, почему с ним это произошла эта трагедия. Но это средство осмысления и вообще всего мира – того странного и парадоксального устройства мира, которое он очень остро ощущает, в отличие от своих друзей.

Вот в этой главе, которую мы читаем, из того, что Бог велик, следует, что и, соответственно, дистанция между человеком и Богом – огромная. Это вообще фундаментальный элемент ветхозаветного богословия. Это не то что египетские боги или греческие боги, которые вот тут рядом, они приходят, вступают в связь с земными женщинами, от них рождаются всякие Гераклы, и так далее. Нет, еврейский Бог от человека чрезвычайно далёк и человеку иноприроден. Но какой вывод из этого делают друзья? В конце, в этой главе, вывод такой: человек – червь, раз он так от Бога отличен и далек. Бог велик, а соответственно этому, человек – червь. При этом, конечно, совершенно забывается строка из первой главы Библии о том, что всё-таки человек создан по образу и подобию Божию. Причём, не только Вилдад так говорит. Вот, например, цитата из Елифаза Феманитянина, пятнадцатая глава:

14 Что такое человек, чтоб быть ему чистым, и чтобы рожденному женщиною быть праведным?

15 Вот, Он и святым Своим не доверяет, и небеса нечисты в очах Его:

16 тем больше нечист и растлен человек, пьющий беззаконие, как воду.

Это же не то, что какой-то конкретный человек нечист, и растлен какой-нибудь злодей. Человек сам как существо, по роду своему изначально растлен – такой тут взгляд.

Или вот как Елифаз говорит в своей первой речи (четвёртая глава):

17 человек праведнее ли Бога? и муж чище ли Творца своего?

18 Вот, Он и слугам Своим не доверяет и в Ангелах Своих усматривает недостатки:

19 тем более -- в обитающих в храминах из брения, которых основание прах, которые истребляются скорее моли.

20 Между утром и вечером они распадаются; не увидишь, как они вовсе исчезнут.

21 Не погибают ли с ними и достоинства их? Они умирают, не достигнув мудрости.

Такой взгляд на людей совершенно соответствует взгляду на людей дьявола. Дьявол Богу хочет доказать именно это: что человек вот такой –ничтожество, червь, и вообще внимание Бога к человеку совершенно ничем не оправданно. Вот о чём спор-то в книге Иова! Это главный спор. Она не зря с этого начинается. Получается, что друзья эту позицию дьявола и поддерживают, и разделяют при всём своём видимом почтении к Богу. Всё так благочестиво, а на самом деле, оказывается, дьявольская рожа проступает за всем этим (в кавычках) «благочестием». И в этом сложность вообще всей книги Иова, и, в частности, сложность этой главы, и вообще сложность того, что говорят друзья. Многое из того, о чём они говорят, с виду вроде бы правильно. С виду это выглядит, как мог бы сказать какой-нибудь проповедник в своей проповеди: Бог велик! человек намного ниже Бога, мы перед Богом все грешны и так далее. Многие проповедники это и говорят. И не то, чтобы это неправда! В том-то и проблема: то, что говорят друзья, – во многом правда, но это не вся правда, это полуправда. А пол-правды – это, на самом деле, ложь. Правда бывает либо полная, либо никакая. И, более того, «похоже на правду» – это как отражение в зеркале похоже на человека: оно вроде бы то же самое в зеркале, только у него сердце не слева, а справа, и всё остальное тоже наоборот. Вот так и дьявол похож на Бога. Не зря же говорят, что дьявол – обезьяна Бога. Он очень умело под Бога мимикрирует: как бы отражение Бога, но с одной только разницей: у него слева то, что у Бога справа. То, что у Бога – истина, у дьявола-ложь. И вот, когда мы читаем это, мы вспоминаем: мы что-то подобное, может быть, слышали в каких-то проповедях, у каких-то почтенных проповедников. Особенно на Западе, в Новое время, начиная где-то с 17-го века, очень распространена вот эта мысль, что Бог велик, человек мал, человек очень грешен перед Богом, и мы должны перед Богом покаяться. Я не хочу сказать, что это неверно, но большая часть проповедей часто сводилась только к этому на протяжении многих веков. А ведь то, что говорит тут Вилдад о человеке (человек есть червь, сын человеческий есть моль, луна и звёзды не чисты перед очами Бога) – вы можете представить вот эти слова в устах Иисуса Христа? Нет, нет, Он никогда ничего подобного, даже по интонации, не говорил. Разве мы что-то такое находим и в Посланиях апостола Павла, который очень трезвый человек и людей знал со всеми их недостатками и пороками не хуже нас с вами? Да более близкий пример – многочисленные проповеди отца Александра Меня, который прекрасно знал людей, нас с вами, со всеми грехами нашими, и исповедь принимал чуть ли не каждый день. Вот если найдёте в проповедях отца Александра Меня что-то подобное этим словам – что человек есть червь, и сын человеческий есть моль – пожалуйста, покажите мне. Я такого не помню. В том-то и дело, что люди, которые действительно Богу близки, так никогда не смотрят. Это такое зеркальное отражение в дьявольском зеркале.

Сложность, которая связана с тем, что друзья говорят, в принципе, вещи правдоподобные, – это отражение сложности книги Иова вообще. Мне эта сложность напоминает сложность Божественной Комедии Данте. Великое произведение – богословское, философское, литературное, и кто из вас осилил эту книгу, наверное, понимает, насколько она сложна. И книга Иова написана человеком – есть конкретный автор, которого мы, правда, не знаем по имени, Боговдохновенный, но всё-таки человек. Божественная Комедия, которую написал замечательный, гениальный человек Данте Алигьери – тоже Боговдохновенная, вне всякого сомнения, и тоже написана человеком. И это сложные книги. А вот, когда мы читаем Евангелие, нам часто кажется, что Евангелие – простая книга. Так ли она проста, как кажется? Если бы она была так проста, как кажется, то, скажем, такой замечательный человек, как преподобный Серафим Саровский, не перечитывал бы каждые две недели все Евангелия от начала до конца. Он, перечитывая их, каждый раз находил что-то новое, доселе неизведанное для себя – это о нём известно. И мне многие люди говорили об этом – что каждый раз, когда они перечитывают Евангелие, они в нём находят что-то новое для себя. Это отражение того, что простота Евангелия (которая, конечно, там есть) не исключает глубочайшей сложности, которая там, в отличие от книги Иова и от Божественной Комедии, невидима. Она в глубине. Только когда ты начинаешь к Евангелию прилагать свой ум и сердце, тогда начинает открываться вся его глубина и сложность. А почему так? Откуда это отличие Евангелия от такой замечательной книги, как книга Иова? Дело в том, что Евангелие не человеком создано – то есть, написано-то оно, конечно, людьми, но оно же передаёт нам слова Иисуса Христа. Это что-то другой природы, чем даже те замечательные слова, которые мы читаем в книге Иова. Вот поэтому Евангелие – это особенная вещь, с одной стороны, действительно, простая – каждому человеку доступна, а с другой стороны, содержит в себе такие сложности, глубины, такое знание природы человеческой, которое, кажется, ни один психолог и ни один философ в своих трудах не показал. Вот именно потому, что это – от Бога напрямую, через Иисуса Христа. Но мы какие-то евангельские нотки ведь замечаем и в книге Иова. Это не случайно. Это так потому что, на самом деле, в самой фигуре Иова и в некоторых моментах этой книги сквозь фигуру Иова как бы проступает будущий Христос. Обратите внимание: и Иова точно также не понимает и не принимает его окружение, как не принимали Христа. Слова, которые сказаны о Христе в Евангелии от Иоанна «К своим пришёл, и свои Его не приняли» – это и об Иове. Тут не он к ним пришёл, а они к нему пришли – друзья, свои, и что? Не приняли его! Не приняли, не поняли. И так же говорили о Христе: «вроде бы нормальный человек, мы его сестёр и братьев знаем, мать знаем, а несёт какую-то ерунду». То же самое говорят друзья об Иове. А это, естественно, не ерунда, это некие лучики, приходящие от Бога. Через Иова они приходят временами, только какими-то искорками, а через Христа – всё время.

Теперь о том, что, вроде бы, это финал, тут кончается диалог Иова с его друзьями. Иов сам говорит, что он с Богом хочет судиться, но на суде полагалась последняя речь подсудимого перед тем, как выносится приговор. Эта последняя речь будет, начиная с двадцать шестой главы, – длинная речь Иова, и на ней вроде бы должно всё кончиться, и Бог должен произнести Свой приговор. Но нет, вдруг после этого, как чёрт из табакерки, появляется Елиуй – четвёртый человек, о котором до этого ничего не сказано, неясно, был ли он друг Иова или нет, и непонятно вообще, откуда он появился. То есть, мысль автора этой книги состоит в том, что, с человеческой точки зрения, диалог между Иовом и его друзьями, действительно, закончен, больше нечего сказать. Потому что друзья не хотят Иова больше слушать (они уже прекрасно поняли всё, что он хочет сказать и они категорически этого не принимают), а Иов и хотел бы поговорить, но с кем? С людьми? Так они его не понимают и не принимают. С Богом? Но Бог не отвечает, Бог не слышит, как это считает сам Иов (Бог-то, конечно, слышит, и ответит, только не сразу). То есть, для людей этот диалог-спор закончен. Но для Бога и дьявола-то спор не закончен! Они же начали спорить совсем не о том, кто кому докажет – Иов друзьям или друзья Иову. Спор-то был совсем о другом. Спор был у дьявола с Богом о том, что Иов, всё потеряв и сидя на мусорной куче, от Бога откажется. Потому что человек – он (как говорит Вилдад) червь, муравей, нечего от него ожидать глубокого знания, близости, любви к Богу. И этот спор не закончен, разумеется. И вот именно после того, как людям уже нечего сказать друг другу, появляется Елиуй, чтобы опять возвратить предмет этого спора во всей его остроте, и тем самым подготовить нас, читателей, к явлению Бога в тридцать восьмой главе сразу после речи Елиуя, когда, действительно, спор будет разрешён в пользу Бога, и, соответственно, в пользу Иова. Поэтому вот так странно эта книга устроена – но это художественно гениально: конец диалога и одновременно не конец. Конечно, не конец: а какой может быть конец, когда Бог ещё не высказался? И ещё об одной вещи, которая мне, как человеку науки, важна. Взгляд Вилдада на место человека во Вселенной таков: и звёзды, и луна несовершенны, а человек на фоне этих звёзд и луны – просто червь и моль, незаметен даже. Знаете, вот этот вопрос о месте человека во Вселенной – важный вопрос, он не так просто решается. В «Камне», ранней книге Осипа Мандельштама, есть стихотворение, которое начинается со слов:

Пусть имена цветущих городов Ласкают слух значительностью бренной. Не город Рим живет среди веков,

А место человека во вселенной.

В этих словах Мандельштама совершенно очевидно, что он видел «место человека во вселенной», как нечто великое, а дьявольский взгляд на место человека во вселенной, естественно, как на что-то вот именно вроде червя, муравья – чего угодно. Но увы. Взгляд современной науки, которую я имею честь представлять, к сожалению, именно таков: звёзды, галактики, миллиарды лет, всё это огромное, и что мы, люди, на этом фоне? Мы как бы некое случайное явление, возникшее на этом фоне. Естественным образом возникшее – да, но значимость наша на этом фоне близка к нулю. Сегодня мы есть, завтра нас нет. На нашей Земле столько уже было разных видов живых тварей, и большей части их теперь уже нет. Да, это всё были твари неразумные, а мы, вроде как, твари разумные, но всё равно, человек – червь. Вот такая точка зрения современной науки. Но начиналась-то наука не с этого. Ньютон, один из основателей главного стержня современной науки, физико-математического взгляда на мир, – он же был одновременно богослов. Об этом многие не знают, но большая часть его трудов, просто по объёму, – это богословские труды. Или ещё более яркий пример – Паскаль, основоположник многого в науке и, в том числе, например, теории вероятности, которая вообще основа всей современной теоретической математизированной науки. Паскаль был глубоко верующий человек, можно много рассказывать о его жизни, о том, как ему было видение, совершенно как некоему пророку, отчёт о котором нашли только после его смерти, и так далее. Может быть, кто-то из вас читал «Мысли» Паскаля, там есть эти знаменитые слова, которые даже кто не читал, знает: что человек – это тростник, дуновение ветра – и его нет, но это «мыслящий тростник», и поэтому человек, в каком-то плане, выше всей остальной Вселенной. Потому что Вселенная, какая бы огромная она ни была, не знает даже того, что она есть. А человек знает, что эта Вселенная может его уничтожить, и то, что он об этом знает, возвышает человека – так, как более ничего в этой Вселенной не возвышено. Вот такова точка зрения Паскаля, отражённая в «Мыслях», а если к ней ещё добавить то, что возвышен-то человек во Вселенной Богом, и не просто так, а это Замысел Бога о Вселенной такой, и о месте человека во Вселенной, то высняется, что исторически у корней современной науки (Ньютон, Паскаль) лежит не точка зрения Вилдада, а что-то совершенно обратное. И это та точка зрения, которую высказывает Бог в начале книги Иова, явно её не формулируя: что Иов выстоит, что в Иове есть «образ и подобие Моё» (это как бы говорит Бог, хотя Он этого явно не сказал в книге), который даст ему против любых испытаний выстоять. Так это в итоге и получится.

Теперь разберём по отдельным стихам, в них, как всегда, в частности, в еврейской терминологии, которая употребляется, есть много поучительного.

1 И отвечал Вилдад Савхеянин и сказал…

Третья его речь. У него были первые две речи (в 8-й и 18-й главе), и в них он высказывается очень конкретно. Он в этих двух главах ничего о Боге сказать не пытается, потому что (как сам он говорит в 8-й главе), «мы вчерашние и ничего не знаем, потому что наши дни на земле тень». Это позиция Вилдада тогда: что, действительно, мы о Боге ничего не можем знать, и поэтому в богословие тут нечего вдаваться. Во втором своём выступлении в 18-й главе он говорит тоже о судьбе беззаконника на земле, но о Боге он как-то опасается что-то высказывать, чувствует, что это, видимо, не его стезя. А тут он начинает заниматься богословием: рассказывает Иову, кто такой Бог, при том, что это явно не его сфера компетенции и он тут как бы играет на поле Иова. И как своей, я бы сказал, примитивностью отличается эта картина Бога, которую он рисует, от той картины, которую рисует Иов, например, в девятой главе:

4 Премудр сердцем и могущ силою; кто восставал против Него и оставался в покое?

5 Он передвигает горы, и не узнают их: Он превращает их в гневе Своем;

6 сдвигает землю с места ее, и столбы ее дрожат;

7 скажет солнцу, -- и не взойдет, и на звезды налагает печать.

8 Он один распростирает небеса и ходит по высотам моря;

9 сотворил Ас, Кесиль и Хима и тайники юга;

10 делает великое, неисследимое и чудное без числа!

11 Вот, Он пройдет предо мною, и не увижу Его; пронесется и не замечу Его.

Оцените разницу. В восемнадцатой главе Вилдад говорит о беззаконнике. Он говорит о том, что Бог всегда воздаёт беззаконнику по делам его, наказывает его (вовремя, естественно), и из этого вытекает мысль, что раз с тобой, Иов, такое несчастье случилось, значит ты какое-то беззаконие в своей жизни допустил, за что тебя Бог и наказал. Не то, чтобы это было верно (эта точка зрения Вилдада, конечно, неверна, но она, по крайней мере, базируется на его собственном жизненном опыте – он беззаконников, естественно, видал в своей жизни, и сделал такой вывод из своего жизненного опыта). Это интерпретация опыта, она может быть неправильной, и мы тоже, бывает, делаем неправильные выводы из нашего жизненного опыта. А тут, в этой главе, Вилдад развивает чисто теоретический взгляд. Он говорит о Боге – о том, о чем он не знает. Ну, я всё время пытаюсь немножко и защищать друзей – что это не какие-то отбросы общества, которые ерунду какую-то несут, нет! У них своя правда. И вот если посмотреть, как Вилдад здесь говорит о том, чего он не знает и знать не может, – о Боге – так ведь и мы-то даже в данный момент, когда читаем Библию, говорим о Боге, то есть о том, чего не знаем. Более того, в отличие от Вилдада, который не знает, что он о Боге ничего не знает, мы говорим о Боге, зная, что мы о Боге ничего не знаем, и тем не менее говорим (ну, а куда нам деваться). Это уже что-то вне логики. Оцените эту парадоксальность: мы чувствуем, что мы о Боге ничего не знаем, и нам бы помолчать о Боге в результате (молчание – золото), а мы говорим. И вот я сейчас говорю, а вы тоже участвуете в этом разговоре. Почему мы это делаем? Потому что всё сложнее, потому что да, мы головой знаем, что мы о Боге ничего не знаем, и знать не можем, а в сердце нашем действует голос Божий, который нас подталкивает о Боге говорить. Это Он хочет, чтобы мы, ничего о Нём не знающие, о Нём говорили! Зачем Он этого хочет? Мы, опять же, не знаем. Но если Евангелие внимательно прочесть, вы увидите, что там есть ровно это – парадоксы, слова о том, что последние будут первыми, а первые последними, и так далее, и это всё доносит до нас истинный характер той связи Бога с человеком, которой Бог от нас хочет. Это не связь логического какого-то понимания Бога. Можно, конечно, сказать, что это связь любви с Богом, это правильно, но я хотел бы подчеркнуть ещё другую сторону: что эта наша связь с Богом парадоксальна – мы говорим о том, чего мы не знаем, и Бог хочет, чтобы мы говорили о том, чего мы не знаем. Мы любим Того, Кого мы не знаем, и Бог хочет, чтобы мы любили Того, Кого мы не знаем. Но если речь идёт о любви в том её плане, которая нам по нашему жизненному человеческому опыту знакома, то, согласитесь, что это явление совсем нелогичное и парадоксальное. Вот так же и любовь человека к Богу. Поэтому многие отмечали, что, когда мы читаем Евангелие, мы видим насколько парадоксальны вся жизнь Христа, и всё учение Его, и поэтому те, кто парадоксальности Его не принимали, говорили о Христе так, как говорили: что этот человек безумствует, что его слушать! Где логика в том, что он говорит? Нет никакой логики! Одно вот это чего стоит: «кто не будет грызть плоть мою, и пить кровь мою, тот не спасётся» (это я цитирую Евангелие от Иоанна, шестую главу). Ну, думают они, что тут дальше слушать! А Вилдад пытается быть логичным. А Иов чувствует, что через логику не только с Богом не соединиться, а через логику он никогда не получит того, что он хочет, – осмысления того, что с ним произошло, веры, что всё это страдание – не зря. Через логику этого никто не получит.

2 держава и страх у Него; Он творит мир на высотах Своих!

Слово «страх» – это еврейское слово «пахад», не то слово, которое обычно употребляется применительно к «страху Божьему». В книге Притчей Соломоновых есть такие слова: «Начало мудрости – страх Господень». Этот «страх Божий» – еврейское слово «ирэ», а Вилдад употребляет другое слово, которое означает страх обычный (как человек может бояться человека), а не Божий. Это очень характерно: он, как и все друзья, проецирует то, что они знают об отношениях между людьми, на Бога. А Иов делает совершенно обратное: он хочет узнать Бога, понять Бога для того, чтобы через знание Бога понять смысл того, что в этой жизни происходит непонятного – почему он попал на мусорную кучу и всё потерял, почему злые люди благоденствуют, а праведники страдают, и так далее. Он понимает, что это возможно только через какое-то понимание парадоксального Бога: чтобы понять, что происходит внизу, надо сначала что-то такое почерпнуть там, наверху. И мы ведь всю Библию, в том числе, книгу Иова, в большой мере ради этого и читаем – для того, чтобы узнать о Боге и через это понять что-то о нашей земной жизни, о нас самих. Но в книге Иова его друзья ничего этого сделать не могут, да и не хотят, да и сам Иов – ему это удаётся только в совершенно критичной ситуации, когда он всё потерял и находится на грани жизни и смерти. Вот мы читаем книгу Иова, и она должна нам что-то рассказать о Боге. И большой вопрос, который он остаётся и для нас, читающих книгу Иова, – прочтя её, узнаем ли мы что-то о Боге, что нам в этой нашей земной жизни поможет её лучше понимать как бы с Божественной точки зрения, а не с нашей человеческой, сиюминутной точки зрения. Не знаю. Гарантий нет, может быть поможет, может быть, нет – это в большой мере зависит от нас самих, конечно. Так же и в книге Иова: результат зависел от Иова. Если бы Иов повёл себя по-другому, то ни результата не было бы, ни книги не было бы, ни Христа бы не было (если, как говорят многие люди, ответ Иову – это Христос). Конечно, когда я говорю о том, что Христа бы не было, это для меня самого странно звучит, потому что это ведь Замысел Божий о Христе. Но напомню замечательные слова, которые сказал Клайв Стейплз Льюис о Богородице Деве Марии, когда ей архангел Гавриил рисует всю эту страшную перспективу: забеременеть и родить ребёнка без мужа, непонятно от кого. К.С.Льюис говорит, на протяжении той минуты, пока она молчала, прежде чем ответить «Се, раба Господня, да будет мне по слову твоему», даже ангелы на небе с трепетом ждут, что ответит эта женщина, потому что, если она ответит «нет», то Христа не будет. Не было бы никакого трепета ангелов, если бы было как гвоздём прибито, что она ответит «да». В том-то и дело, что теоретически можно себе вообразить, что она ответила бы «нет». И так же теоретически можно себе вообразить, что Иов поступил бы так, как от него дьявол ожидал, отказался от Бога, и, соответственно, Пришествие Христа не состоялось бы (по крайней мере, в том виде, в котором мы его знаем). Вот такая значимость того, что мы здесь читаем.

Ещё, возвращаясь ко второму стиху: «Он творит мир на высотах Своих!». «Творит мир» – это еврейское «осэ шалом», такое ритуальное песнопение. Как понять, что Он творит мир? Можно понять таким способом, что мир, шалом, то есть, то, в чём Он существует, та «атмосфера», в которой Бог живёт (а не просто мир как отсутствие войны), это нечто священное, что Он источает из Себя – как говорят о Славе Божьей как о чём-то, что Бог источает из Себя. Это первое понимание: Он так творит – источая это. Но есть и другое понимание – что Он мир водворяет там, где этот мир нарушен. Ну как это? Неужели на небесах у Бога мир может быть нарушен? Представьте себе! Вот в Библии, в самом начале книги Бытия, в шестой главе говорится: «сыны Божии стали входить к дочерям человеческим, и стали рождать им: это сильные, издревле славные люди. И увидел Господь, что велико развращение человеков на земле, и что все мысли и помышления сердца их были зло во всякое время». Ну, вот эту картину ангелов, которые входят и совокупляются с земными женщинами, как вы понимаете, трудно эту картину назвать «шаломом». Вот один пример того, что на небесах не всё так просто, с точки зрения Библии, как может быть, нам бы хотелось или казалось. Или в книге пророка Исайи в двадцать четвёртой главе за знаменитыми словами «беда мне, беда мне! увы мне! злодеи злодействуют, и злодействуют злодеи злодейски», чуть дальше, есть такие слова: «посетит Господь воинство выспреннее на высоте и царей земных на земле. И будут собраны вместе, как узники, в ров, и будут заключены в темницу, и после многих дней будут наказаны». Воинство выспреннее на высоте – это кто? Это небеса, царство небесное, ангелы. Это что же такое получается? Что Господь ангелов Своих наказывает? Представьте себе! Если есть здесь какие-то сомнения, то давайте вспомним, что в книге Апокалипсиса, в двенадцатой главе, говорится о войне на небесах, где Бог и ангелы его (точнее, архангел Михаил со своим воинством) воевали с дьяволом и ангелами его на небесах. Поэтому вот эти слова «Он творит мир на высотах Своих» – это можно понимать и так. И вспомним: там же, на небесах, у Бога, по книге Иова, дьявол к Богу в гости пришёл! Так что – да, нужно творить мир на небесах тоже, это всё не так автоматически (если можно так выразиться) обеспечено.

3 Есть ли счет воинствам Его? и над кем не восходит свет Его?

«Над кем не восходит свет» – мысль такая, что Бог велик, поэтому солнце, луна весь мир освещают, и в этом проявляется величие Бога. Это не то что неправильно, но очень примитивно. А что говорит Иисус Христос в Своей Нагорной Проповеди? Он говорит как раз о свете, который Бог посылает. Вот что говорит по этому поводу Иисус Христос в пятой главе Евангелия от Матфея:

44. Я говорю вам: любите врагов ваших, благословляйте проклинающих вас, благотворите ненавидящим вас и молитесь за обижающих вас и гонящих вас,

45. да будете сынами Отца вашего Небесного, ибо Он повелевает солнцу Своему восходить над злыми и добрыми и посылает дождь на праведных и неправедных.

Вот взгляд Христа на то, что Бог освещает всех. И дальше Он продолжает эту мысль:

48. Итак, будьте совершенны, как совершен Отец ваш Небесный.

Вилдад говорит о величии Бога, которое состоит в том, что Его свет распространяется во всей Вселенной, солнце освещает весь мир. А Христос говорит о совершенстве Бога, которое проявляется в том, что свет Его освещает не только праведных, но и неправедных, не только добрых, но и злых. Это парадоксально, конечно, но оцените разницу в глубине взгляда на Бога.

4 И как человеку быть правым пред Богом, и как быть чистым рожденному женщиною?

Вилдад в этом вопросе «как?» подразумевает ответ «да никак». Не может человек быть чистым перед Богом, и нечего и пытаться. А Иов-то именно этого ищет: как оправдаться перед Богом? Как быть чистым перед Богом? По книге Иова получается то, что Иов не сразу понимает: что ответ на вопрос «как?» – только «противостоять дьяволу». Цена этого противостояния велика. Для Иова этой ценой оказалась потеря всего. То есть, ответ Вилдада – «да никак», а ответ Иова – «можно, но цена этого велика». Ну, вообще цена того, чтобы быть с Богом, велика. С дьяволом быть легко. С Богом быть трудно.

Здесь ещё сказано: «как человеку быть правым пред Богом?». В еврейском тексте стоит слово «им», которое означает не «перед Богом», а с Богом. То есть, Вилдад представляет себе так, что «быть человеку правым» это то, что Бог рядом с ним, а Иов-то представляет себе картину, когда он стоит перед Богом, и действительно, это разница. То есть, у Вилдада картина, я бы сказал, смягчённая: вот Бог где-то рядом стоит, держа руку на твоём плече. Понятно, что мы люди грешные, что мы не можем быть перед Богом праведными, никак не можем. Но Он рядом, Он с тобой, Он держит руку на твоём плече. Очень утешительная картина, и хорошо, если бы было так. Только Иов показывает ситуацией всей своей жизни, что это не так. Иов именно стоит перед Богом, Бог смотрит ему в глаза, молчит и ждёт, что Иов скажет и сделает. Вот это именно то, как быть правым перед Богом, как на суде. Но, с другой стороны, это всё-таки не совсем суд. Суд – это одна грань. Другая грань этой картины – когда Иов стоит перед Богом и смотрит Ему в глаза (а Бог ему смотрит в глаза) – это фигура танца: в танце можно и рядом, а можно и друг против друга стоять. Отношения Бога с людьми многообразны. В какие-то моменты Бог может быть рядом с людьми, и держать руку на их плече, а в какие-то моменты, как в жизни Иова, Бог стоит перед Иовом и ждёт, но это всё фигуры одного и того же танца. Я, кстати, употребляя это выражение, повторяю мысль того же Клайва Стейплза Льюиса, который в своей «Переландре» так и рисует этот танец (если можно так выразиться) твари с Богом.

5 Вот даже луна, и та несветла, и звезды нечисты пред очами Его.

Вилдад выражается здесь, я бы сказал, несколько презрительно о физическом свете, который источают луна и солнце. Но я хочу обратить внимание, что в Библии физический свет – это не просто так, это не просто фотоны какие-то, это имеет духовный смысл. И не зря книга Бытия начинается с сотворения мира («И сказал Бог: да будет свет. И стал свет») и, как говорят все комментаторы, здесь под этим светом имеется в виду не столько свет физический, сколько свет духовный, точнее, сочетание физического и духовного света, где физический свет является символом света духовного. И когда этот физический свет так принижают (луна нечиста, солнце нечисто, звезды нечисты), при этом, на самом деле, покушаются на самую основу библейского богословия – не только ветхозаветного, но и христианского богословия. Одни из самых первых строк, которые говорит Евангелие от Иоанна о Христе, – это слова о том, что Он – свет: «и свет во тьме светит, и тьма не объяла его». О свете, даже физическом, нельзя говорить презрительно, как говорит Вилдад, потому что у него есть такая грань тоже. Я уже не говорю о том, что Христос то же самое говорит о свете в Евангелии от Матфея (Мф.6:23): «Если свет, который в тебе – тьма, то какова же тьма?». Свет тут тоже, естественно, имеется в виду духовный. То есть, без этой символики духовного света богословие невозможно. А Вилдад пренебрежительно об этом говорит, хотя с виду это выглядит как почтительное отношение к Богу: Бог так светел, что луна и солнце перед Ним грязны. Вроде бы, действительно, почтение к Богу, а на самом деле это некое покушение на фундамент богословия.

И, наконец, последний стих – вот этот знаменитый «червь»:

6 Тем менее человек, который есть червь, и сын человеческий, который есть моль.

Для понятия «червь» нарочито употреблено два разных слова. «Моль» – это, на самом деле, тот же самый «червь»: два раза употреблено слово «червь», но это два разных вида червя. Первое слово – это еврейское слово «римма», которое означает просто «вредное насекомое», а второе слово – «тола», которое переведено как «моль», а это то, что по-русски называется «червец», или «кошениль» – это тот червяк, из которого делают яркую, роскошную красную краску, которой, между прочим, в древности красили одежду только самых богатых, знаменитых людей. У римских всадников, например, полоса, покрашенная красным червецом, была знаком их всаднического достоинства. Здесь, в одном стихе, употреблённое два раза слово «червь», как бы предлагает нам два разных взгляда на человека. Первый взгляд – это взгляд на человека как на вредное насекомое. Да, дьявол хочет, чтобы человек был таким. Я вспоминаю стих Андрея Вознесенского, который был написан в 83-ем году, когда было тревожно в плане возможной ядерной войны. Он там рисует картину ядерной войны, уничтожения природы, и кончает словами:

Червь, человечек, короед,

Какую ты сожрал планету!

Вот так бы дьявол хотел человека видеть, как такого червя. Это первое слово «червь». Но второе слово, которое переведено как «моль», – это «червец», «кошениль», то есть то, что ассоциируется именно с величием, с украшением этого мира, и взгляд Бога на человека – именно этот. Да, он маленький – человек (это понятно), он – тварь, он подчиняется всем законам твари, и, тем не менее, как маленькая тварь, червец, украшает одежды людей, так человек – украшение мира Божьего.



Запись 36 Глава 26 08-11-17


Мы читаем двадцать шестую главу книги Иова. Этими главами уже заканчивается долгий диалог Иова с его друзьями. Это несколько глав, в которых, как бы напоследок, Иов излагает то, как он видит устройство мира Богом, – не в духе спора, а в духе рассказа (конечно, это автор книги вкладывает в его уста свое собственное видение мира). Формально говоря, эти слова Иова – это его ответ на речь Вилдада Савхеянина в предыдущей главе.

1 И отвечал Иов и сказал:

2 как ты помог бессильному, поддержал мышцу немощного!

3 Какой совет подал ты немудрому и как во всей полноте объяснил дело!

4 Кому ты говорил эти слова, и чей дух исходил из тебя?

5 Рефаимы трепещут под водами, и живущие в них.

6 Преисподняя обнажена пред Ним, и нет покрывала Аваддону.

7 Он распростер север над пустотою, повесил землю ни на чем.

8 Он заключает воды в облаках Своих, и облако не расседается под ними.

9 Он поставил престол Свой, распростер над ним облако Свое.

10 Черту провел над поверхностью воды, до границ света со тьмою.

11 Столпы небес дрожат и ужасаются от грозы Его.

12 Силою Своею волнует море и разумом Своим сражает его дерзость.

13 От духа Его -- великолепие неба; рука Его образовала быстрого скорпиона.

14 Вот, это части путей Его; и как мало мы слышали о Нем! А гром могущества Его кто может уразуметь?

В этой главе голос Иова, сама интонация меняется по сравнению с тем, как он говорил раньше. Первая ассоциация – это вы слушаете радио (когда-то, полвека назад), и вдруг раздаётся голос Левитана: «работают все радиостанции Советского Союза». Совершенно другой голос! Тут же, мгновенно, вы понимаете, что речь пойдёт о чём-то другом и важном. Вот так и тут: смена голоса Иова говорит о том, что речь пойдёт о чём-то очень важном. И вообще, Левитан-то Левитаном, но Иову в конце этой Книги говорит Бог, мы знаем оттуда, как звучит Его голос, и вот уже в этой главе голос Иова начинает быть похожим на голос Бога. Получается странно, парадоксально: он хочет, чтобы Бог ему ответил, и с мучением ждёт, когда же он своими ушами услышит Бога, а Бог не отвечает, – и вдруг сам Иов начинает говорить, и получается, что его устами, собственно, Бог и говорит. Это очень глубоко, удивительно, и показывает нам, что устройство мира Божьего и взаимоотношение Бога с людьми гораздо сложнее, чем простые картины, которые Иову пытаются рисовать его друзья. Да и сам Иов рисует картину, что он будет судиться с Богом, а при этом Бог будет ему и адвокатом, и судьёй, и одновременно его оппонентом на суде, а суд – это же человеческие дела, это всё попытка как-то их спроецировать на отношения с Богом. А всё это и гораздо глубже, и сложнее, и величественнее, что очень важно. Отношения Бога с людьми – в них, действительно, есть величие – то, чего дьявол не хочет признавать, что он всеми силами старается опровергнуть. И картина, которую Иов рисует с начала этой главы, – конечно, величественная картина мира. Эта картина очень похожа на то, что Бог будет потом рисовать в Своих странных словах, начиная с тридцать восьмой главы, когда Он уже Сам явится.

Иов дальше, спустя несколько глав, начинает вспоминать про свои страдания, и даже тут его голос звучит как-то иначе, чем раньше. Раньше, всё-таки, это больше звучало как жалоба Богу на то, что «я ни за что, ни про что попал в такую ситуацию» – жалоба, а иногда, откровенно говоря, даже и нытьё – и такие нотки проскальзывали раньше в словах Иова. Здесь ничего этого нет, и более того, когда он начнёт через пару глав вспоминать о бедах, в которые он попал, почему-то получится, что добавление картины бед Иова к той картине бед вселенной, которую он рисует, почему-то ещё величественнее делает эту картину вселенной. Но мы же с этим в литературе встречаемся: вот «Гамлет» – там и убивают, и крови сколько проливается, и это, тем не менее, трагической картине еще добавляет трагизма и, тем самым, добавляет величия. Вот что-то такое и произойдет в следующих главах с картиной, которую начинает рисовать Иов в этой главе. С точки зрения сюжета этой книги, картина величественной вселенной и, соответственно, величия Бога (он же говорит не о вселенной как о материальном мире, а о Боге – что величие Бога проявляется в величии Божьего творения) – это ответ Вилдаду. Вилдад в прошлой главе тоже говорил о величии Бога.

2 держава и страх у Него; Он творит мир на высотах Своих!

3 Есть ли счет воинствам Его? и над кем не восходит свет Его?

4 И как человеку быть правым пред Богом, и как быть чистым рожденному женщиною?

5 Вот даже луна, и та несветла, и звезды нечисты пред очами Его.

6 Тем менее человек, который есть червь, и сын человеческий, который есть моль.

Сравните эти слова Вилдада из прошлой главы со словами Иова, которые мы прочли в этой главе – что называется, почувствуйте разницу. Вилдад, формально говоря, хвалит Бога, Его величие – а никакого величия в картине, которую он рисует, нет, в отличие от картины, которую рисует Иов. А почему? Да потому, что Вилдад говорит как раб, а Иов говорит как сын, как сын Божий. Эта разница очень ярко подчёркнута апостолом Павлом в его Послании к Евреям. Апостол Павел там подчёркивает, что для того, чтобы понять Иисуса Христа, надо в первую очередь понять, что Он говорит о Боге не как раб, а как Сын, и нас, христиан, которые идут вслед за Христом, Иисус тоже призывает говорить о Боге, воспринимать Бога, относиться к Богу не как раб к хозяину, а как сын к отцу. В молитве Господней, которую дал Иисус Христос, мы начинаем со слов «Отче наш». А Вилдад и друзья – они себя сыновьями не чувствуют. Да, они Бога, наверно, почитают, уважают, боятся – но всё это, скорее, отношение раба. А когда Иов говорит в нашей сегодняшней главе, в 14-м стихе: «как мало мы слышали о Нем! А гром могущества Его кто может уразуметь?», он говорит «я не знаю Бога» совершенно иначе, чем это говорят друзья. Они ведь тоже говорили, что человек не может узнать Бога, но примерно так, как могла бы сказать собака (если бы она могла говорить): «я своего хозяина не понимаю, он человек, ну где же мне его понять». А когда Иов говорит, что он не знает Бога, тут смысл, как в словах Сократа: «я знаю, что я ничего не знаю». То есть, Иов понимает, что Бог настолько объёмен, многогранен, многомерен (как говорят в современной терминологии), что главное, что Иов о Нём знает, – это то, что знание Иова о Боге неизмеримо меньше того, что Бог реально Собой представляет во всей Своей полноте. Вот такое парадоксальное знание, которое является незнанием! Это черта близости к Богу, в отличие от того, что говорят друзья: «какая дистанция! – как между псом и человеком – где же нам Бога узнать!». То был голос раба или даже пса, а тут – голос сына.

Эта последняя, длинная речь Иова, которая как бы завершает весь диалог и подводит ему итог, резюмирует, – она начинается с этого резонанса с той речью, с которой Бог является в конце. И это не случайно, автор книги хочет до нас донести, что несмотря на ту дистанцию между человеком и Богом, которую друзья постоянно подчёркивают, и Иов её тоже не отрицает, он её тоже знает, хотя это выглядит странно: да, сыновство Богу, и одновременно дистанция с Богом – и то, и другое (вообще всё, что касается Бога, всегда в себе несёт элемент парадокса) –несмотря на эту дистанцию, получается, что, по большому счёту, ту самую картину, которую нарисует Сам Бог, начиная с тридцать восьмой главы, уже здесь начинает рисовать сам Иов. То есть, несмотря на дистанцию, человек может увидеть то, что видит Бог, так сказать, посмотреть на мир глазами Бога, пусть даже только под одним каким-то углом, и это тоже, конечно, проявление такого Богосыновства. И когда в конце книги Бог говорит, что Иов говорил о Нём правильно, в отличие от друзей, то «правильно» – именно в этом смысле – что он смотрел на Бога и на Божий мир, в какой-то мере, глазами Самого Бога. Конечно, я понимаю, что человек не может в такой полноте знать и видеть мир, как его знает и видит Бог, но, по крайней мере, может смотреть на мир под тем же углом, под которым смотрит на этот мир Бог (точнее, хотя бы под одним из множества Божьих «ракурсов») – и вот за это Бог Иова, в конце концов, и хвалит. То, что речь Иова так похожа на речь Бога, наводит на мысль о том, что, может быть, в первом варианте этой книги сразу за этой заключительной речью Иова шла речь Бога, в которой даже не столько тем, что Он говорит, сколько тем, как Бог говорит (так же, как Иов), Он подтверждает, что Иов правильно говорил о Боге. Мне кажется, на каком-то этапе складывания и развития книги автор этой книги – гениальный писатель – ощутил необходимость между этими речами Иова и речью Бога в конце вставить некую паузу. Так в музыкальных произведениях композитор иногда вставляет на несколько секунд просто паузу молчания, или какую-нибудь медленную часть (largo или andante), потому что ощущает музыкальную необходимость этого. Вот так, мне кажется, и тут, потому, что речь, которую мы прочли, это речь человека, а дальше, в конце книги, будет похожая по интонации речь Бога, и надо было, с точки зрения автора, вставить между ними некую такую почтительную паузу. Её представляет речь Елиуя, до которой мы еще доберёмся.

В той картине Вселенной, какую рисует Иов в этой главе, проскальзывают некие моменты, которые говорят о том, что во Вселенной есть и тёмные силы. Мы-то, прочтя эту книгу, понимаем, что, конечно, дьявол во Вселенной есть, и вообще эта книга и начинается с рассказа о дьяволе. Но это автор книги знает, и мы, читатели этой книги, знаем. А Иов-то, по сюжету, этого не знает, но, когда автор устами Иова рисует величественную картину Вселенной, он не может умолчать об этих тёмных силах, которые во Вселенной присутствуют, иначе эта картина просто была бы неполна. Иов говорит: «Кому ты говорил эти слова, и чей дух исходил из тебя?», и такое ощущение, что автор вкладывает в уста Иова в этом 4-м стихе мысль, о которой я говорил: что, на самом деле, временами, из друзей Иова исходит просто дух дьявола.

5 Рефаимы трепещут под водами, и живущие в них.

6 Преисподняя обнажена пред Ним, и нет покрывала Аваддону.

Аваддон – это ангел–губитель, дальше я расскажу подробнее о рефаимах и об Аввадоне (это тоже тёмные силы, которые существуют в этом мире). И «рука Его образовала быстрого скорпиона» – это никакой не скорпион, это дракон, Левиафан, тоже символ дьявола. Получается, что, исходя из художественной логики произведения, хотя по сюжету Иову не полагается знать о силах тьмы, которые есть во Вселенной, автор, тем не менее, хотя бы намёком, это вкладывает в его уста. Это, вообще, очень уместно, это даже не просто художественный приём, потому что весь стержень книги в том, что Иов считает, что несчастья на него беспричинно напали от Бога, а автор с первых стихов нам показывает, что на него напали эти несчастья по причине, от дьявола, дьявол – инициатор всего этого. Поэтому, если до самого конца книги это обходилось бы молчанием, то это было бы какое-то зияние в логике этой книги.

Я сказал, что речь Иова как бы выходит на новый уровень – это слышно даже по интонациям. Но этот уровень сказывается ещё и в том, что резко возрастает плотность перекличек с другими частями Библии. В стандартном издании Библии перекличек, отмеченных ссылок, которые в тексте, не так много: одна (6-й стих) – на книгу Притчей, другая (11-й стих) – на вторую книгу Царств и на Псалтирь (на тот же самый текст в Псалтири, что и во второй книге Царств). А на самом деле там перекличек гораздо больше, особенно их много с Притчами, и много перекличек с книгой Исайи тоже. Ещё апостол Павел в своём Послании к Евреям тоже вставляет переклички именно с этой главой книги Иова. И это не случайно. Напряжённость книги Иова, то, какие она затрагивает важнейшие вопросы всего нашего понимания мира, Бога, наших отношений с Богом, – делает эту книгу своего рода узлом высокого напряжения в Библии, если так можно выразиться. Я не могу сказать, что эта книга занимает центральное место в Ветхом Завете, но мне кажется, что она из всего Ветхого Завета, если можно так выразиться, самая высоковольтная. Отсюда эти многочисленные переклички. Мы сейчас их увидим, когда будем разбирать по отдельным стихам.

1 И отвечал Иов и сказал:

2 как ты помог бессильному, поддержал мышцу немощного!

3 Какой совет подал ты немудрому и как во всей полноте объяснил дело!

Это ирония, но в этой сложной, глубокой книге даже ирония двуслойна. Эта ирония может относиться к друзьям: «ты действительно считаешь, что я такой бессильный, такой немощный, такой глупый – и вот мне, как учитель ученику, всё это втолковываешь?». Это он говорит Вилдаду и остальным друзьям, и это как бы один слой иронии. Но есть второй слой этой иронии, который делает её совсем не иронией, а чем-то совсем другим. Да, перед Богом (особенно в этой ситуации, когда я стою между Богом и дьяволом, и они, если можно так выразиться, сражаются друг с другом через меня), в этой немыслимой ситуации, конечно, я, человек, бессилен, немощен, конечно, я не мудрый, ничего не понимаю – ну, так мне надо помочь в этой ситуации! И что, вы, друзья, мне помогаете в этой ситуации? Нет.

Слова «во всей полноте объяснил дело» – это еврейское «тушийя ле-ров хадот», скорее, можно перевести так: «довёл суть до полноты». Можно по-разному понимать эти слова, но, во всяком случае, ясно одно: что Иову нужна суть и полнота. Его не устроит частичное, приближённое знание о Боге, а друзей Иова устраивает. В этом-то всё и различие. Ситуация, в которую попал Иов, для него просто как некий шок, как нашатырный спирт. Она открыла ему глаза на то, как мы мало знаем о Боге, и какими приближёнными, мелкими словами о Боге мы готовы удовлетвориться – вот как друзья. А Иов хочет большего, он хочет сути и полноты. И он говорит Вилдаду: где же эти суть и полнота в том, что говоришь ты и остальные друзья? Может быть, она вам не нужна – вам хорошо и так. А мне без этого не жизнь – без того, чтобы узнать Бога во всей Его сути и во всей Его полноте.

4 Кому ты говорил эти слова, и чей дух исходил из тебя?

Иов задаёт Вилдаду риторический вопрос. Мы можем на этот вопрос легко ответить. Кому говорил эти слова Вилдад? Он Богу говорил. И что, это достойные Бога слова? Он говорил Ему слова раба, или даже слова пса. А Иов говорил Ему слова сына. И второй вопрос, очень важный: «чей дух исходил из тебя?». У нас тоже есть ответ на этот вопрос. Дух человеческий, конечно, тоже, но и дух дьявольский исходил из Вилдада и из друзей, когда они всё время над Иовом насмехались, спорили с ним, и так далее. То есть, фактически, Иов в этих словах говорит открытым текстом то, о чём раньше в этой книге только намекал: о том, что друзья-то на чьей стороне играют? С первой главы нам объясняется, что происходит (извините за такое, может быть, сниженное сравнение) некий матч или шахматная партия между Богом и дьяволом, исход которой зависит от Иова. И от друзей тоже, кстати, зависит. Они могли бы Иову помочь, а они ему мешают, и играют поэтому на стороне чёрных, а не на стороне белых. Ещё одно: нормально в Библии слово «дух» – это еврейское слово «руах», которое одновременно означает «ветер», «воздух», и так далее. А здесь не это слово употреблено, а это слово «нешама», которое означает не «дух», а «душа», то есть, нечто более сниженное. В этой главе дальше будет слово «руах», но оно о Боге (дух Божий), а здесь именно «нешама», то есть, этим выбором слов подчёркивается, что не Божий дух говорит устами Вилдада и его друзей.

5 Рефаимы трепещут под водами, и живущие в них.

Кто эти рефаимы – как бы до конца не ясно, потому что в Библии это слово употребляется в двух смыслах, и, видимо, для людей той эпохи было совершенно очевидно, что эти два смысла связаны друг с другом, а для нас сегодня это совершено не очевидно. Один смысл слова «рефаимы» – это «умершие», те, которые уже в Шеоле, а другой смысл – это некие великаны, которые то ли были когда-то, в раннюю эпоху существования человечества (о них говорится в первых главах книги Бытия), то ли они и сейчас еще есть – непонятно. Для того, чтобы лучше себе представить, что за этими рефаимами может стоять, нам полезно прочитать другое упоминание о рефаимах, которое есть в книге Исайи. Исайя в четырнадцатой главе говорит про царя Вавилонского, за которым, на самом деле, совершенно очевидно стоит дьявол.

9. Ад преисподний пришел в движение ради тебя, чтобы встретить тебя при входе твоем; пробудил для тебя Рефаимов, всех вождей земли; поднял всех царей языческих с престолов их.

10. Все они будут говорить тебе: и ты сделался бессильным, как мы! и ты стал подобен нам!

11. В преисподнюю низвержена гордыня твоя со всем шумом твоим; под тобою подстилается червь, и черви – покров твой.

12. Как упал ты с неба, денница, сын зари! разбился о землю, попиравший народы.

13. А говорил в сердце своем: «взойду на небо, выше звезд Божиих вознесу престол мой и сяду на горе в сонме богов, на краю севера;

14. взойду на высоты облачные, буду подобен Всевышнему».

15. Но ты низвержен в ад, в глубины преисподней.

Современные комментаторы говорят, что за этой картиной «денницы, сына зари» («денница» по-латыни «люцифер») просвечивает дьявол. И как ангелы у нас естественно ассоциируются с Богом, так рефаимы, по книге Исайи, ассоциируются с дьяволом. Поэтому вот эти рефаимы, которые «трепещут под водами, и живущие в них» – это какие-то тёмные силы. «Трепещут» можно перевести как «стонут», а можно перевести, что они «возникают под водами» – это непонятно. Дело в том, что, с точки зрения ветхозаветного еврея, читающего книгу Иова, эти рефаимы – это некая тайна Божия, преисподняя, мир иной, который от людей закрыт, мы не знаем, что там. Иов как бы отдёргивает завесу, и это, наверно, дерзость и с точки зрения друзей, и с точки зрения нормального еврейского богословия – отдёргивать завесу того, что Бог от людей скрыл, завесу другой части мира, где все эти тёмные силы. Ну, по-человечески, может быть, это и дерзость, но в конце книги Бог Сам отдёргивает завесу и показывает то, что, вообще-то, нормально людям не показывают, то, что скрыто. Это ещё одно свидетельство как бы резонанса между той картиной мира, которую здесь рисует Иов, и той картиной мира, которую в итоге этой книги рисует Бог.

6 Преисподняя обнажена пред Ним, и нет покрывала Аваддону.

Опять тема преисподней, которая, естественно, соотносится с рефаимами. Аваддон просто означает «уничтожение», и при чтении Библии не всегда ясно, надо ли это понимать в нарицательном смысле (нет покрывала уничтожению, гибели, смерти, и так далее, то есть, этот мир уничтожения, гибели, смерти открыт для Бога, Бог его видит) или надо понимать Аваддона как ангела уничтожения. Так его очень часто понимают, и в этом смысле слово «Аваддон» тоже употребляется в Библии (ну, и в «Мастере и Маргарите» Булгакова тот самый Аваддон, и он там тоже играет роль убийцы). И здесь мы встречаем перекличку с книгой Притчей Соломоновых, из пятнадцатой главы.

11 Преисподняя и Аваддон открыты пред Господом, тем более сердца сынов человеческих.

Мы не знаем, что написано раньше – книга Притчей или книга Иова. Я допускаю, что автор книги Иова читал книгу Притчей Соломоновых и оттуда вот эту мысль подхватил. А ещё, мне кажется, нас наводит на глубокие размышления то, как эту же мысль воспроизводит апостол Павел в своём Послании к Евреям (из четвёртой главы):

12. Ибо слово Божие живо и действенно и острее всякого меча обоюдоострого: оно проникает до разделения души и духа, составов и мозгов и судит помышления и намерения сердечные.

13. И нет твари, сокровенной от Него, но все обнажено и открыто перед очами Его: Ему дадим отчет.

14. Итак, имея Первосвященника великого, прошедшего небеса, Иисуса Сына Божия, будем твердо держаться исповедания нашего.

В книге Иова Тот, Кто видит всё, и ничего нет скрытого от Него во Вселенной, – это Бог. У апостола Павла это Слово Божие. Есть ли разница? Слово Божие в Новом Завете – это уже Иисус Христос, несколько раз это говорится. То есть, подчёркивается, что не только перед Богом Отцом, Который там, на небесах, но и перед Иисусом Христом, Который в этот наш мир вошёл в человеческом облике, вся мировая тьма (преисподняя, рефаимы, Аваддон) не скрыта, Он её знает. Помните евангельские встречи Иисуса Христа с тёмными силами, например, в Гадаринской земле, когда Он исцелял одержимого бесами, и с этими бесами разговаривал, а потом послал их в свиней. По всему этому разговору такое впечатление, что Он лучше понимает место этих бесов в мире и в Замысле Божьем, чем сами эти бесы. Это тоже для нас важно, что Иисус, который ходит по этой земле, как человек, вместе с нами, видит, если можно так выразиться, на семь аршин вглубь этой земли, и видит все тёмные силы, которые на нашей земле пребывают. И поэтому сам тот факт, что Иисус ходит по этой нашей земле, это уже, если угодно, битва, некий контраст, некое высоковольтное напряжение между плюсом и минусом, между светом и тьмой – светом, который заключён во Христе, и тьмой, которая заключена во всех этих тёмных силах, которыми пропитана наша земля, во всех этих Аваддонах, рефаимах, и так далее, не говоря уже о самом дьяволе.

7 Он распростер север над пустотою, повесил землю ни на чем.

Продолжается картина сотворения Вселенной Богом. Слово «пустота» – это слово «тоху», оно употребляется в первом же стихе Библии – там говорится, что «Земля была безвидна и пуста», и это по-еврейски «тоху ва-воху» – вот это самое слово. Большая часть комментаторов считает, что под этими словами «тоху ва-воху» имеется в виду некое состояние «до-бытия». Его можно назвать первобытным хаосом, каким-то небытиём, например, пытаются сопоставить это понятие «физическому вакууму», то есть, «ничто, или пустоте с физической точки зрения». Ну, давайте будем это воспринимать как некий «первобытный хаос». С сотворения мира этот хаос что, исчез или превратился в бытиё? Не совсем так. Он, можно сказать, на заднем плане, где-то за кулисами, пребывает в засаде и может вырваться. Есть два представителя этого хаоса в Библии: первый, который чаще всего упоминается, – это море, евреи его воспринимали как некую природную силу, в которой воплощён этот первобытный хаос. А второй – это дьявол, который тоже как бы не виден, притаился, а готов вырваться. Если на картину, которую Иов рисует, посмотреть буквально, то это даже соответствует нашим современным научным взглядам: действительно, земля же ни на чём не висит, её не подпирают никакие слоны, ни черепаха (как в некоторых других космологиях). Но всё-таки эта картина, которую рисует Иов, очень упрощена, и Бог, когда Он в 38-й главе подхватывает эту картину мира и рисует её уже в Своей божественной полноте, говорит вот как:

4. Где был ты, когда Я полагал основания земли? Скажи, если знаешь.

5. Кто положил меру ей, если знаешь? или кто протягивал по ней вервь?

6. На чем утверждены основания ее, или кто положил краеугольный камень ее,

7. при общем ликовании утренних звезд, когда все сыны Божии восклицали от радости?

Бог показывает этими словами, что конечно картина сотворения мира, и вся история творения сложнее, да и величественнее, чем то, что рисует Иов в этой главе.

Дальше в 26-й главе – опять же о мире Божьем:

8 заключает воды в облаках Своих, и облако не расседается под ними.

9 Он поставил престол Свой, распростер над ним облако Свое.

Ассоциация с этой картиной – в книге Притчей, в восьмой главе, где говорит Премудрость Божия. У Иова Премудрость Божия ещё появится (в двадцать восьмой главе). Здесь, в этой двадцать шестой главе, о ней нет ни слова, но она, как фигура умолчания, всё равно присутствует, хотя бы уже потому, что картина мира, которую здесь рисует Иов, рисуется и в Притчах устами Премудрости Божией. А Премудрость Божия в книге Притчей – это просто некая грань Бога, или ипостась Бога. Мы говорим, что у Бога есть ипостаси: Бог Отец, Бог Сын и Бог Дух Святой – ну вот, эта Премудрость Божия на ветхозаветном уровне – своего рода ипостась Божья. Вот что она говорит о сотворении мира:

22. Господь имел меня началом пути Своего, прежде созданий Своих, искони;

23. от века я помазана, от начала, прежде бытия земли.

24. Я родилась, когда еще не существовали бездны, когда еще не было источников, обильных водою.

25. Я родилась прежде, нежели водружены были горы, прежде холмов,

26. когда еще Он не сотворил ни земли, ни полей, ни начальных пылинок вселенной.

27. Когда Он уготовлял небеса, я была там. Когда Он проводил круговую черту по лицу бездны,

28. когда утверждал вверху облака, когда укреплял источники бездны,

29. когда давал морю устав, чтобы воды не переступали пределов его, когда полагал основания земли:

30. тогда я была при Нем художницею, и была радостью всякий день, веселясь пред лицом Его во все время,

31. веселясь на земном кругу Его, и радость моя была с сынами человеческими.

Эта часть книги Притчей нам показывает, что ту картину сотворения мира, которую здесь нарисовал Иов в двадцать шестой главе, совершенно необходимо соединить с картиной Премудрости Божией, которая участвовала в этом сотворении, и которую сам же Иов до нас донесёт (не так, как в книге Притчей, не так радостно, по-своему, но донесёт в двадцать восьмой главе). Я воспринимаю фигуру Премудрости Божией, как некую фигуру умолчания, которая как бы в подтексте, на заднем плане, есть и здесь.

10 Черту провел над поверхностью воды, до границ света со тьмою.

Как понимать эти слова «до границ света со тьмою»? Есть минимум три, а то и четыре способа понимания этих слов. Первый способ – «свет и тьму» понимать, как «день и ночь», и тогда граница дня и ночи – это то время, когда кончается день и ночь, и уже дня и ночи больше не будет. Да, такое время в Библии описано в Апокалипсисе, и там Ангел говорит: «времени больше не будет», то есть, можно это понимать, как некую границу времени. Можно понимать это в духе космологии того времени (не только библейской космологии, она не у одних только евреев была), как то, что наша освещённая земля, над которой встаёт и заходит солнце, окружена неким мировым океаном, и этот океан, особенно на западе, если туда дальше уходить, уже океан тьмы, там света нет. То есть, это означает «до края мира» в его географическом, пространственном понимании. Третий, ещё более глубокий способ понимания этих слов и, мне кажется, более близкий к истине – это вспомнить о том, что в книге Бытия говорится, что сотворение мира началось со света. Там сказано, что «тьма над бездной, и Дух Божий носился над водою». Тьма – это небытие до сотворения, свет – это бытие уже сотворённое, и, соответственно, это граница бытия и небытия. Вот какая тут за этим может стоять глубокая мысль! Ну, и наконец, четвёртый вариант, который чем-то напоминает то, что говорит пророк Иеремия в пятой главе:

22. Меня ли вы не боитесь, говорит Господь, предо Мною ли не трепещете? Я положил песок границею морю, вечным пределом, которого не перейдет; и хотя волны его устремляются, но превозмочь не могут; хотя они бушуют, но переступить его не могут.

То есть, это граница, или, как говорится в 103-м псалме, «предел, его же не прейдут», символ предела, той границы, которую положил Бог в этом мире, чтобы оградить созданный Им мир от того самого хаоса, который, как море, постоянно пытается на этот мир посягать и разрушать его.

11 Столпы небес дрожат и ужасаются от грозы Его.

«Гроза» – это еврейское слово «геара» – это, собственно, не та гроза, когда гром, молния и дождь. Это «угроза», или грозное обличение, то есть, это обличение Богом того зла, которое есть в этом мире. Эта мысль есть в 17-м псалме и повторяется во второй книге Царств (потому что 17-й псалом во второй книге Царств практически дословно цитируется). Говорит Давид (автор этого псалма):

7 В тесноте моей я призвал Господа и к Богу моему воззвал. И Он услышал от [святаго] чертога Своего голос мой, и вопль мой дошел до слуха Его.

8 Потряслась и всколебалась земля, дрогнули и подвиглись основания гор, ибо разгневался [Бог]; 

9 поднялся дым от гнева Его и из уст Его огонь поядающий; горячие угли сыпались от Него.

10 Наклонил Он небеса и сошел,- и мрак под ногами Его.

11 И воссел на Херувимов и полетел, и понесся на крыльях ветра.

12 И мрак сделал покровом Своим, сению вокруг Себя мрак вод, облаков воздушных.

13 От блистания пред Ним бежали облака Его, град и угли огненные.

14 Возгремел на небесах Господь, и Всевышний дал глас Свой, град и угли огненные.

15 Пустил стрелы Свои и рассеял их, множество молний, и рассыпал их.

16 И явились источники вод, и открылись основания вселенной от грозного гласа Твоего, Господи, от дуновения духа гнева Твоего.

Это та же картина, которую мы только что читали в книге Иова, и она дальше продолжается как величественная картина схождения Бога в Его гневе в сотворённый Им же мир, потому что мир не такой, каким Бог хотел бы его видеть. Эта замечательная картина по своему тону совершенно соответствует тому, что здесь говорит Иов, то есть, можно сказать, что Давид и Иов, видят одно и то же, поэтому в один голос и говорят.

12 Силою Своею волнует море и разумом Своим сражает его дерзость.

Море – это символ хаоса, и поэтому, видимо, не случайно, что Бог сражает дерзость именно моря, а дерзость – это свойство дьявола, то есть, за этим морем, как за противником Богу, стоит на самом деле, и дьявол, как противник Богу, а это принципиальный момент всей книги Иова, то есть, в ней море символически обозначает одно из главных действующих лиц этой книги. И обратите внимание, как сражается Господь, как Он покоряет это море, сражает его дерзость, этот хаос: не рукой Своей, как можно было бы ожидать, ведь в Библии много раз говорится, как Бог «рукой Своей» то и это делает. Нет, Он разумом Своим сражает дерзость. «Разум» – еврейское слово «табуна», оно означает именно разум рациональный. А дерзость – это еврейское слово «рахав», оно одновременно употребляется как имя собственное для обозначения левиафана, о котором ещё пойдёт речь, – некоего животного, которое является символом дьявола. А кроме того, слово «рахав», видимо по ассоциации с «дерзостью», употребляется в Библии для обозначения Египта, и эта ассоциация с Египтом напоминает нам о том, что «силою своею волнует море» – это немножко неточный перевод: «рага» – это не «волнует», а «разделяет» море, это напоминание ещё и о том, как Господь выводил евреев из Египта, разделяя море. А в дополнение ко всем этим ассоциациям здесь есть совершенно однозначная ассоциация с книгой Исайи, из пятьдесят первой главы:

9 Восстань, восстань, облекись крепостью, мышца Господня! Восстань, как в дни древние, в роды давние! Не ты ли сразила Раава, поразила крокодила?

10 Не ты ли иссушила море, воды великой бездны, превратила глубины моря в дорогу, чтобы прошли искупленные?

Это напоминание об исходе из Египта, но здесь же сказано: «сразила Раава, поразила крокодила». Что это за крокодил такой? Этот крокодил (еврейское слово «танин») – это как раз и есть тот самый левиафан, или «дракон». Его очень часто переводят как «дракон», то есть существо не вполне реальное. Крокодил – он и есть крокодил, обычное существо, а это существо символическое, которое символизирует зло мира. И дальше этот образ левиафана как символа зла повторит Бог в Своей речи в конце книги. Эта символика Рахава (раава) и левиафана чрезвычайно важна в этой книге, потому что стержень всей книги – это борьба между Богом и, так сказать, духовным прототипом этого левиафана, или Раава, – дьяволом.

13 От духа Его -- великолепие неба; рука Его образовала быстрого скорпиона.

Этот «быстрый скорпион», на самом деле, и не скорпион совсем (не знаю, почему так перевели), это «нахаш бариах», «быстрый змей», и это опять тот же самый левиафан, о котором говорит Исайя в двадцать седьмой главе:

В тот день поразит Господь мечом Своим тяжелым, и большим и крепким, левиафана, змея прямо бегущего, и левиафана, змея изгибающегося, и убьет чудовище морское.

«Левиафан, змей изгибающийся» – это ровно те слова, которые здесь употребляет Иов, и которые переведены почему-то как «быстрый скорпион», а мы видим, что это не скорпион никакой, а левиафан, это ассоциация с дьяволом. Я ещё хочу сказать в добавление, что этот левиафан (дракон, танин) – это же ещё, кроме всего прочего, созвездия на небе в картине неба евреев того времени. По сей день «Дракон» – так и называется созвездие недалеко от северного полюса неба, и то, что ассоциации со звёздами какую-то роль играют в этой книге, как-то связывая земных левиафанов, Рахавов, носителей зла с чем-то небесным – это не случайно! Господь говорит в Своей речи в конце книги: «Можешь ли ты развязать узел Кесиль? Это Большая Медведица, прямо рядом с Драконом, то есть, и в речи Бога есть некая ассоциация между небесами, созвездиями и делами земными. Сколько мы уже увидели разных ниточек, которые соединяют эту главу с разными частями Библии и разными духовными сущностями! Богатство этой главы в плане ассоциаций таково, что лично моя голова всего этого просто не вмещает, настолько всё это густо, богато и плотно. В самой этой густоте, богатстве и плотности есть какой-то смысл, содержание, послание нам, которое во всей полноте, видимо, объяснить очень трудно, по крайней мере, рациональным разумом. А нерациональным разумом вместить можно, потому что ощущение величия того, что сотворил Бог, величия, которое не снимается тем, что много зла присутствует в том, что Он сотворил, – это ощущение всё равно до нас доходит, хоть, может быть, всех этих ассоциаций во всей полноте мы не понимаем.

14 Вот, это части путей Его; и как мало мы слышали о Нем! А гром могущества Его кто может уразуметь?

«Уразуметь» – это от еврейского слова «бина», которое очень часто встречается в книге Притчей, и которое там противопоставлено хокме. «Хокма» – это «мудрость», а «бина» – это уже человеческий, рациональный, логический разум. Да, конечно, Божье могущество, всё величие Бога рациональным, логическим разумом уразуметь нельзя. А что можно? Можно услышать его не разумом, а чем-то другим (не знаю, как сказать – сердцем, духовным слухом). И когда мы это всё услышим, оно будет, как гром. Оно будет не как речь, оно будет, как гром, и в книге Иова показано именно это: перед самой речью Бога, когда Господь отвечает из бури, раздаётся, видимо, вот этот гром, и этим заканчивается речь Елиуя, и начинается речь Бога.


Запись 37 Глава 27 15-11-17


Мы читаем двадцать седьмую главу книги Иова. Эта глава, как и предыдущая, как и несколько последующих глав, – это завершение долгого диалога Иова с его друзьями, долгого спора. Иов как бы резюмирует этот диалог.

1 И продолжал Иов возвышенную речь свою и сказал:

2 жив Бог, лишивший меня суда, и Вседержитель, огорчивший душу мою,

3 что, доколе еще дыхание мое во мне и дух Божий в ноздрях моих,

4 не скажут уста мои неправды, и язык мой не произнесет лжи!

5 Далек я от того, чтобы признать вас справедливыми; доколе не умру, не уступлю непорочности моей.

6 Крепко держал я правду мою и не опущу ее; не укорит меня сердце мое во все дни мои.

7 Враг мой будет, как нечестивец, и восстающий на меня, как беззаконник.

8 Ибо какая надежда лицемеру, когда возьмет, когда исторгнет Бог душу его?

9 Услышит ли Бог вопль его, когда придет на него беда?

10 Будет ли он утешаться Вседержителем и призывать Бога во всякое время?

11 Возвещу вам, что в руке Божией; что у Вседержителя, не скрою.

12 Вот, все вы и сами видели; и для чего вы столько пустословите?

13 Вот доля человеку беззаконному от Бога, и наследие, какое получают от Вседержителя притеснители.

14 Если умножаются сыновья его, то под меч; и потомки его не насытятся хлебом.

15 Оставшихся по нем смерть низведет во гроб, и вдовы их не будут плакать.

16 Если он наберет кучи серебра, как праха, и наготовит одежд, как брение,

17 то он наготовит, а одеваться будет праведник, и серебро получит себе на долю беспорочный.

18 Он строит, как моль, дом свой и, как сторож, делает себе шалаш;

19 ложится спать богачом и таким не встанет; открывает глаза свои, и он уже не тот.

20 Как воды, постигнут его ужасы; в ночи похитит его буря.

21 Поднимет его восточный ветер и понесет, и он быстро побежит от него.

22 Устремится на него и не пощадит, как бы он ни силился убежать от руки его.

23 Всплеснут о нем руками и посвищут над ним с места его!

В первую очередь обращает на себя внимание схожесть того, что говорит Иов о беззаконном, начиная с 13-го стиха и до конца, с речью Софара в 20-й главе. То, с чего начинается эта речь о беззаконном: «Вот доля человеку беззаконному от Бога, и наследие, какое получают от Вседержителя притеснители» – это почти слово в слово повторение того, что говорил Софар. Но Иов же до этого с Софаром спорил, говорил о том, что беззаконные в этой жизни прекрасно живут – благоденствуют, Господь их охраняет – и Иов удивляется, что Бог обращается с беззаконным совсем не так, как, по логике, должно быть. Тогда он с ним спорил, а теперь что, он с ним соглашается? Поэтому многие комментаторы считают, что это, на самом деле, третья речь Софара. Действительно, диалог Иова с друзьями как бы обрывается на короткой предыдущей речи Вилдада (второго из друзей), а где третья речь третьего из друзей, Софара – нет её. Так вот, они считают, что это как раз эта самая речь, которая как-то попала к Иову: то ли это не дописал что-то автор книги, то ли это переписчики ошиблись. Есть такая точка зрения. Я её не держусь, потому что мне кажется, что логика связи этих трёх глав (26-й, 27-й и 28-й) – совершенно точная и безукоризненная. В двадцать шестой главе Иов рисует образ Бога и образ мира совершенно так, как дальше его нарисует Сам Бог в конце книги, то есть, такое ощущение, что устами Иова в двадцать шестой главе говорит Сам Бог. В двадцать седьмой главе то же самое. Взгляд на судьбу беззаконного человека с виду рисует ту же картину, что рисовал, допустим, Софар: что у Бога всё в порядке, что беззаконным воздаётся за беззаконие их, Бог воздаёт «всем сестрам по серьгам». На самом же деле, хоть картина одна и та же, Иов и друзья, действительно, видят в жизни одно и то же, и опыт жизненный у них схожий, но друзья интерпретируют эту картину по-человечески, а Иов интерпретирует эту картину, если можно так выразиться, по-божески, так, как Бог смотрит на эту картину земных беззаконий. Разница в том, что друзья считают, что беззаконным, грешным, злодеям воздаётся прямо здесь, в земном слое бытия, а Иов отмечал до этого, что ничего подобного мы здесь не видим – нет того, чтобы им воздавалось прямо вот здесь, видимым образом. И он от этой своей точки зрения не отрекается. Но он доносит точку зрения Бога, что им воздаётся за грехи, только не в этом, видимом нами слое бытия, а в невидимом слое бытия. Я дальше скажу, в чём это воздаяние состоит. Опять противостояние: друзья, которые по-человечески всё рисуют, и Иов, который рисует как бы точку зрения Бога.

И в следующей главе, двадцать восьмой, которая посвящена теме мудрости, то же самое. О мудрости друзья говорили много, причём именно о мудрости Божьей, но говорили они о ней по-человечески, человеческими словами. Ну, наверное, это понятно, и нельзя даже это считать каким-то грехом: понятно, что люди говорят о Боге, проецируя на Него свои человеческие понятия. А Иов в двадцать восьмой главе будет говорить о мудрости совсем по-другому – как о ней говорит книга Притчей, где мудрость тоже занимает центральное место. Там удивительная картина мудрости, которая была художницей при сотворении мира вместе с Богом – друзьям, конечно, такое и в голову бы не пришло. И все темы связаны друг с другом. То, что Иов в двадцать шестой главе как бы выступает от имени Бога, даёт ему право в двадцать седьмой главе поучать друзей, потому что это не он их поучает, а Бог. А то, что он говорит в двадцать восьмой главе о мудрости, тоже связано с сегодняшней главой, потому что не мудрость друзей (человеческая), а именно такая Божественная мудрость (хокма) нужна для того, чтобы правильно понять то, что все мы видим вокруг себя в мире (и Иов видел, и его друзья, и мы сегодня): всё это зло, всё это беззаконие, которое творится в мире, и что нет такого, чтобы явился ангел с мечом с небес и всех беззаконных порубил «в капусту»! Вот чтобы правильно понять, почему мир так устроен, нужна мудрость не человеческая, а мудрость Божья, о которой и говорит в следующей главе Иов. То есть, всё это связано, это вот именно крепкий, тесно увязанный художественный замысел автора этой книги, поэтому мнение, что тут что-то куда-то попало случайно, что случайно речь Софара попала в уста Иова – это, мне кажется, ошибка: те, кто так считают, недооценивают автора этой книги. Это гениальный автор, и он такого, конечно же, не допустит.

Иов, в сущности, в каждой из этих глав противопоставляет человеческому взгляду друзей ту же самую картину, но так, как её видит Бог. В двадцать шестой главе это был взгляд друзей на величие Бога. Они это величие Бога, на самом деле, понимали, как величие царя. Царь велик, когда он властвует огромными территориями, когда он владыка жизни и смерти (кого хочу – помилую, кого хочу – казню), когда он поражает своим богатством. Вот так они и на Бога смотрели, а Иов – иначе. В двадцать седьмой главе опять противопоставляется взгляд друзей и Иова: тут – на беззаконие, судьбу беззаконного человека. Это противопоставление в двадцать седьмой главе не такое острое, как было, например, в двадцать первой главе или в двадцать четвёртой главе, где в 23-м стихе говорится про беззаконного, что Бог дает ему всё для безопасности, и он, беззаконник, на то опирается, и очи Бога видят пути их, ну, и подразумевается – видят и ничего не делают. Там он, конечно, гораздо более остро спорит с друзьями, но, когда он там говорит, что никто беззаконным за беззаконие их не воздаёт, он так говорит, чтобы исправить односторонность взгляда друзей. Когда люди спорят, и один говорит одну правду (что это белое), а другой говорит другую правду (что это чёрное), обычно оба понимают, что на самом деле это – серенькое, и то, и другое смешано. Примерно такой характер имеет спор Иова с друзьями о беззаконниках в предыдущих главах. Там острая позиция Иова – это баланс односторонней позиции друзей. А тут он неким резюме завершает весь этот спор, и это завершение в финале, конечно, должно быть объективным, и поэтому Иов говорит сбалансированно. Да, он не отказывается от того, что говорил раньше: что в этой жизни беззаконники, действительно, могут никакого наказания и не нести, но он принимает и часть аргументов друзей тоже, то есть, ту картину, которую видят друзья: что беззаконные в этой жизни наказываются. Да, такое в этой жизни, бывает, всё правильно – вспомните судьбу какого-нибудь Гитлера – и Иов подтверждает, что, действительно, бывает и так, но суть не в этом. Суть не в том, беззаконные наказываются или остаются безнаказанными в этой жизни, суть в другом, в том, что происходит, если можно так выразиться, в другом слое бытия, где существует Замысел Божий. Главная черта этого слоя бытия – что там всё осмысленно, и поэтому вопрос о судьбе беззаконных совсем не в том, теряют ли они своё имущество, и даже не в том, теряют ли они свою жизнь, а вопрос в том, теряют ли они смысл своей жизни.

В этой своей последней речи, которая занимает несколько глав, Иов занимает более объективную позицию, чем в спорах, которые были раньше. Но объективность, как правило, связана с меньшей эмоциональностью, и поэтому слова Иова здесь по отношению к друзьям совсем не такие острые, обидчивые и обидные, как это было раньше. Он говорит здесь о лицемерах, о беззаконниках. Если бы это было несколькими главами раньше, мы могли бы сказать, что, наверно, он косвенно, укалывает друзей, намекая, что это они лицемеры, и беззаконники, так как они до этого укалывали его. Они же весь этот разговор о беззаконниках затеяли потому, что им надо как-то объяснить, как это Бог допустил, чтобы с Иовом такое произошло. Если он праведник, то как это может быть? Значит, он не праведный, значит, он в чём-то беззаконник – вот откуда пошёл весь разговор, эти попытки, что называется, подогнать задачу под ответ. Иов тоже мог бы продолжить отвечать колкостями, но я всё-таки думаю, что здесь эта тема лицемера, беззаконника – скорее, не укол друзьям, а вопрос: «неужели вы, друзья, да и Ты, Господи, Который всё это слышишь, думаете, что я лицемер, что я беззаконник? Я не таков». Он говорит: «Какая надежда лицемеру, когда исторгнет Бог душу его?». Так он и находится на грани смерти. Мысль состоит в том, что на грани смерти никто лицемерить не станет – совершенно правильная мысль. А беззаконника он рисует здесь в одном определённом аспекте: как стяжателя, который наберёт кучи серебра, и так далее. Эту грань Иов подчёркивает, потому что хочет сказать: «Ну, посмотрите на меня, друзья, и Ты, Господи, посмотри на меня. Разве я вот такой стяжатель, как эти беззаконные?». Он был богатым человеком, но я не думаю, что он был богатым, потому что он был стяжателем, жадным, и так далее. Он мог богатое наследство получить, например, или ещё как-то. То есть, это, скорее, не укол в сторону друзей, а подчёркивание того, каков он, Иов, сам. И слова о том, что он не лицемер, – для него это очень принципиальный вопрос. Вопрос в том, он прямо говорит то, что думает, как он понимает, или он, как друзья, говорит не то, что на самом деле думает и видит, а то, как, по его мнению, надо говорить. Мы по живому опыту нашей жизни знаем, что люди очень часто говорят не то, что думают, даже не из страха, а просто им кажется, что так полагается говорить в такой ситуации. И вот для Иова это – главное: что он отстаивает не столько невинность свою, праведность свою, сколько правду свою. В 6-м стихе («Крепко держал я правду мою и не опущу ее») есть тонкий вопрос: «цдака» – это «правда» или «праведность» – что он жил праведной жизнью? Можно понять это как «правду»: что та картина мира и та картина Бога, которую рисует Иов, правильная, и он от этого не отступится. Я думаю, что в данном случае «цдака» надо понять именно так: он отстаивает свой прямой взгляд на мир и на Бога. Об этом прямом взгляде что можно сказать? Взгляд друзей на мир и на Бога, на самом деле, не доходит до Бога, а как бы ходит по кругу. Это замкнутый круг, когда логические предпосылки подгоняются под желаемые выводы, и так вся эта логика ходит по кругу (это и называется в логике «порочный круг»). Вот такова логика друзей. У них – это круг. У Иова это – прямая, это луч, устремлённый к Богу. Луч, который устремляется к Богу, чтобы получить оттуда отражение, получить ответ. Но в целом, как он это воспринимает, Иов не получает ответа. Его луч, обращённый к Богу, прямо идёт к Богу, но со всей его прямотой то ли по дороге упирается в какую-то стену, то ли упирается в какое-то мутное стекло (как говорил апостол Павел, что мы видим, как сквозь мутное стекло, гадательно), но, во всяком случае, до Бога не доходит – пока. Прямота взгляда его к Богу ещё сработает.

Это было несколько слов об общем смысле этой главы, теперь разберём её по отдельным стихам. Это тем более уместно, что книга Иова – одна из тех книг Библии, где употребление еврейской терминологии и необычно, и часто употребляются слова, обозначаемые как «хапакс легомена», которые встречаются один раз во всей Библии, и нам остаётся только догадываться, что бы они могли значить, по каким-то корням, по ассоциациям с арабским языком, и так далее. Но даже то, что понятно, содержит много неочевидной глубины, потому что автор очень тщательно выбирает слова. В русском переводе это передать просто невозможно, потому что в русском языке словарный запас совсем иной, чем в еврейском языке – так сказать, семантический спектр каждого слова в русском языке совсем другой – даже фундаментальных слов (добро, зло, любовь, и так далее). Всё это в русском языке другое, и поэтому, конечно, точный перевод, невозможен, он всегда приближённый. Но его можно попытаться скорректировать такими комментариями, что я и собираюсь сделать.

1 И продолжал Иов возвышенную речь свою и сказал

«Возвышенная» – это отражает позицию автора. Друзья бы не сказали, что эта речь возвышенная, наоборот, они считают его дерзким наглецом. Кроме того, в русском переводе не отражено в слове «речь» то еврейское слово «машаль», которое здесь употреблено. Оно означает «притча», а не «речь». Но почему «притча»? Ведь притча – это всегда нечто двуслойное: есть смысл, который на поверхности, а есть смысл, который в глубине, который не сразу виден. Этот второй слой в глубине, а можно сказать, что этот слой где-то вверху, на небесах у Бога, в вечности – во всяком случае, это не наш земной слой смысла. Так устроены притчи Христа. Вот когда Он рассказывает «притчу притч», как её называют, – о сеятеле и зерне, брошенном в землю, Он Сам потом объясняет, что зерно – это и не зерно совсем, а под этим имеется в виду слово Божие. Это второй слой. И так же устроены книги пророков: их нельзя даже понять, если не иметь в виду, что всё, что они говорят, двуслойно. Первый слой – это об истории Израиля, которая на их глазах происходит, а второй слой – это смысл того, что эта история означает, и соотношение этой истории с Замыслом Божьим: как Замысел Божий в этой истории проявляется, и наоборот, как то, что люди делают в истории, отражается на Замысле Божьем. В этом втором слое речи Иова (если её понимать, как притчу) говорит уже не Иов – обиженный, незаслуженно пострадавший человек, а говорит Бог. А у друзей тоже есть второй слой того, что они говорят, и увы, очень часто в этом втором слое слышны нотки дьявола. Естественно, они этого не хотят, но человек этим вторым слоем не управляет, потому что это не человеческое, это уже что-то другое. Этот второй слой сделан из невидимого (если можно так выразиться).

2 жив Бог, лишивший меня суда, и Вседержитель, огорчивший душу мою

Слова «жив Бог» не означают, что он говорит что-то о Боге, это просто клятва (по-русски он бы сказал «клянусь Богом»). А почему он клянётся Богом? Потому что Бог, в глазах Иова, это всё, Бог – это гарант клятвы. И это не только в глазах Иова, конечно, иначе выражение «жив Бог» не бытовало бы в еврейском языке, это элемент еврейского богословия, что Бог – гарант клятвы. Но применительно к Иову это вызывает некую улыбку, потому что для Иова гарант клятвы – Бог, «лишивший меня суда», то есть, судья, который судить почему-то не хочет, противник на суде, обвиняемый, который на суд тоже почему-то не является, и одновременно – адвокат, заступник (о чём мы раньше читали), а теперь Он, значит, ещё и гарант клятвы. Оцените это отношение Иова к Богу: для Иова Бог – это всё. А для друзей – это нечто, чему надо формально своими устами отдать должное, а дальше идти заниматься своими делами. Разное отношение сердца к Богу у друзей и у Иова.

3 что, доколе еще дыхание мое во мне и дух Божий в ноздрях моих,

4 не скажут уста мои неправды, и язык мой не произнесет лжи!

Это уже идёт клятва. Раз дух Божий в ноздрях его, значит, Иовом говорит Бог. По-моему, это мысль автора книги: как в речах друзей проскальзывают нотки дьявола, так в речах Иова, пусть не в каждом слове, проскальзывает голос Бога, а Иов, бедный, жалуется, что Бог не слышит и не отвечает ему! А Бог ему отвечает его же собственными словами, но Иову, конечно, и в голову не приходит, что то, что он говорит, – это и есть ответ Бога (ну, и нам бы на его месте это в голову не пришло). В 4-м стихе говорится: «не скажут уста мои неправды», но это неточный перевод. Еврейское слово «эвэль» означает не просто «неправду», а ложь, сопряженную со злом. А в выражении «язык мой не произнесет лжи» «ложь» – это еврейское слово «ремия», которое означает «обман». Эта картина – «ложь», «зло» и «обман» – немедленно вызывает у нас образ дьявола, который отец лжи, отец обмана, и от которого исходит всё зло. А почему, интересно, уста Иова не могут произносить каких-то дьявольских речей и ноток? Ответ, на самом деле, очень простой – потому что Бог не даёт дьяволу говорить устами Иова. Бог даёт дьяволу говорить устами друзей, но не устами Иова. Поэтому, когда некоторые комментаторы говорят, что Бог оставил Иова на произвол судьбы, предоставил дьяволу делать с ним всё, что дьявол хочет, только чтобы дьявол Иова не убивал, – это не совсем так. Бог постоянно во всём этом процессе присутствует. Он и устами Иова говорит, Он и невидимо хранит Иова, но не от физического зла, а от зла духовного, от вторжения дьявола. Вы обратите внимание, что дьявол в душу Иова абсолютно не может вторгнуться. Это одна из основных мыслей книги. Всё отнять – да, на грань физической смерти поставить – да! А вот духовно хоть на капельку проникнуть внутрь души Иова дьявол не может, потому что Бог охраняет Иова. Дьявол, на самом деле, это создание очень сильное, и весь этот его спор с Богом, на самом деле, изначально был нацелен на то, чтобы дьявол как бы вложил в уста Иова то, что дьявол хочет, чтобы Иов говорил: отречение от Бога. Нет, не вышло, потому что Бог Иова охраняет. Есть такое выражение где-то в молитвах: «Господь, храни мои уста!». Вот Господь хранит уста Иова.

5 Далек я от того, чтобы признать вас справедливыми; доколе не умру, не уступлю непорочности моей.

«Признать справедливыми» – это еврейское «ацдик», оно имеет тот же корень, что и слово «цадик» («праведник») или слово «цдака» («правда» или «праведность»). Непонятно, что здесь хочет сказать Иов (и через него автор): он далёк от того, чтобы признать друзей правыми или праведными? Может быть, эта двусмысленность и нарочита, потому что друзья хотят доказать только то, что они правы логически, что картина Бога, мира, Иова в его страдании, которую они транслируют Иову, это правильная картина. А в подтексте – что ты, Иов, беззаконник, раз ты пострадал, а мы-то не пострадали, значит, мы праведные. То есть, тут и то, и другое, и мне кажется, что в употреблении слова «ацдик» это отражается.

«Не уступлю непорочности моей» (еврейское «ло асир томати») – правильный перевод такой: «не отклонюсь от прямоты, простоты, чистоты моей». Вот это слово «том» («чистый», «прямой») очень часто употребляется в книге Притчей. Именно прямота даёт Иову возможность говорить языком Бога. Это – основа, это – уникальность Иова, и только то, что он от этой прямоты не отступил, дало ему возможность выиграть для Бога это пари с дьяволом (если можно так выразиться).

6 Крепко держал я правду мою и не опущу ее; не укорит меня сердце мое во все дни мои.

«Держал правду» выглядит, как будто собственность какую-то схватил, и держит – «это моё». Думаю, правильнее перевести «держался за правду» (еврейский текст допускает такой перевод: «крепко я держался за правду»). Конечно, правда – она же Божия, именно за неё-то и можно, и нужно держаться. Причём, здесь слово «правда» – это опять «цдака», то есть, можно это понять в смысле «правильный взгляд на мир, правильные слова, правильные мысли», а можно это понимать просто как «праведность», и здесь опять два смысла. «Не опущу ее» – не знаю, почему так перевели, потому что еврейский текст гораздо лучше перевести как «не отпущу её». Держусь за неё, и не отпущу её, что бы ни было – пусть меня трясёт эта буря, которую дьявол устроит, как хочет, я буду, как человек в ураган, который держится за что-то «до белых пальцев», чтобы его не унесло – вот так и Иов.

7 Враг мой будет, как нечестивец, и восстающий на меня, как беззаконник.

Еврейское слово «ойев», которое означает «враг», это крутое слово, это враг по большому счёту. Это не просто сосед, с которым у меня конфликты, и то, что употребляется это крутое слово, говорит о том, что вряд ли под этими врагами он имеет в виду трех друзей – это для них слишком сильно. Кто же может быть таким врагом «по большому счёту»? Не дьявола ли видит Иов за всем этим, в том числе, и за происшедшими с ним событиями, за фигурами друзей, и так далее. Конечно, он его не видит чётко, он даже не знает об его существовании, но, может быть, всё-таки как-то чувствует тёмную фигуру, которая за всем этим стоит. Вот говорит апостол Павел, что Бога мы видим, как сквозь мутное стекло, гадательно, а, может, Иов так же видит дьявола – как сквозь мутное стекло, гадательно. И это и есть враг, о котором он здесь говорит.

8 Ибо какая надежда лицемеру, когда возьмет, когда исторгнет Бог душу его?

Есть другой вариант перевода: «Какая надежда лицемеру, и что он возьмёт, когда исторгнет Бог душу его?». Мне такой перевод больше нравится. Действительно, исторгнет Бог душу лицемера – и на грани смерти или за гранью смерти всё то, ради чего этот лицемер лицемерил, что с этим будет? Не возникнет ли у него самого вопрос – а зачем? Зачем не говорил я напрямую то, что я думаю, то, что я чувствую? И это напоминает Христову притчу о человеке, который, когда случился большой урожай, разрушил свои амбары. Вот он старался, это было логично, а то урожай же пропадёт, сгниёт – вот он и разрушил. А на грани смерти всё выглядит по-другому, чем с точки зрения этой бытовой практической логики. С точки зрения лицемера, лицемерие имеет практический смысл – да и мы, наверно, часто из практических соображений, бывало, лицемерили, а вот на грани смерти всё это выглядит по-другому. Ради чего? Этот вопрос дальше повторится несколько раз.

9 Услышит ли Бог вопль его, когда придет на него беда?

Бог услышал бы вопль его (о лицемере этом речь), потому что Бог милостив, как говорит Иисус Христос, не только к праведным, но и к неправедным, не только к добрым, но и к злым – услышал бы Бог вопль его, если бы этот вопль до Бога дошёл. В том-то и проблема, что, когда человек лицемерит, его слова, как бы обращённые к Богу, даже вверх не поднимаются, а тут же возвращаются назад, в земные заботы этого человека. Это замечательно выразил Шекспир – Клавдий (король) молится после того как ему сыграли пьесу, и она ему, так сказать, как в зеркале отразила его собственные преступления, а Гамлет стоит рядом и раздумывает, убить его или не убить, и кончается эта молитва Клавдия так: «Слова летят, мысль остаётся тут. Слова без мысли к небу не дойдут». Вот такая же ситуация здесь. Бог услышал бы вопль его, если бы этот вопль доходил до небес. В том-то и проблема, что у лицемера он до небес не дойдёт.

10 Будет ли он утешаться Вседержителем и призывать Бога во всякое время?

Еврейское слово «анаг» означает не «утешаться», а «наслаждаться». «Наслаждаться Богом» – о чём здесь речь? Я думаю, речь идёт просто о любви к Богу, о том, что любовь к Богу и вообще любовь в нашей жизни – даже любовь к человеку – невозможна без прямоты. Лицемерной любовь быть не может. Есть такая молитва (мы часто её произносим в нашем церковном обиходе): «веру непостыдную, любовь нелицемерную дай мне, Господи». И по этой молитве может возникнуть такое впечатление, что может быть любовь лицемерная. Ну, назвать её словом «любовь» можно, но по сути это что-то другое, уже не любовь. Вот об этом здесь речь.

11 Возвещу вам, что в руке Божией; что у Вседержителя, не скрою.

«Возвещу» – это еврейское слово «йара», которое означает «научу», то есть, он ощущает себя по отношению к друзьям, как учитель. Они, естественно, категорически не согласны были бы это принять, но подчёркиваю, что это не он даже говорит, это Бог говорит его устами «научу вас» – его друзей, и нас всех, кто читает эту книгу. «Что в руке Божией; что у Вседержителя» содержит еврейский предлог «им», который означает, скорее, «что со Вседержителем». Это разница, потому что «у Вседержителя», «в руке Вседержителя» могут быть инструменты Вседержителя, ну, пусть даже такие инструменты, как ангелы или как какие-нибудь люди – исторические деятели. А «со Вседержителем» – это что-то, что с Ним всегда, что Богу присуще. А что присуще Богу? Вот, например, та Премудрость, о которой говорит книга Притчей Соломоновых, что она с Богом всегда, от начала мира. Мы читаем в Евангелии от Иоанна о Христе, что Он от начала мира с Богом: «И Слово было у Бога и Слово было Бог». Там этот предлог «у» имеет тот же смысл: слово не было инструментом Бога, а это Слово – ипостась Бога (Сын), она была (если можно так выразиться) частью Бога. Значит, Иов возвестит об ипостаси Бога? Не то что Иов, а даже автор книги, конечно же, не знает того, что мы сегодня, с явлением Иисуса Христа, знаем о Христе, Сыне Божьем. Поэтому это может быть только догадка автора книги, что Иов мог бы сказать в этой своей ситуации что-то по существу Божественной природы. И ведь, когда мы говорим, что ответ Иову – Христос, мы, фактически, поддерживаем мысль, что Иову есть что сказать о будущем Христе, хотя он сам даже не понимает, что он говорит именно о Христе. Даже и автор этой книги не понимает, что он говорит о будущем Христе, а, тем не менее, говорит. Такое бывает часто – когда человек говорит, так сказать, глубже, чем то, что он сам понимает. Это характерно, например, для поэтов, а в этой книге очень силён поэтический элемент.

12 Вот, все вы и сами видели; и для чего вы столько пустословите?

«Видели» то же, что и он (жизненный опыт у них одинаковый), разница только в том, что он этот жизненный опыт воспринимает прямо, остро, уязвлённый всем тем, что он видел в жизни, а они к этому относятся как-то спокойно, примирительно: «ну, раз так, значит, так, что ж делать, Господь так уж всё устроил». А он задаёт Богу вопрос: «А почему Ты, Господи, всё так устроил?». И Бог ему даст ответ только в конце, в такой нелогичной форме некоей картины. Но Иов, по крайней мере, задаёт вопрос. А друзья не задают. Они видят то же самое, что и он, а «пустословят». Здесь употреблено еврейское словосочетание «хэвэл тахвалу». «Хэвэл» – это слово, с которого начинается Екклезиаст («Суета сует и всякая суета»). «Суета» в современном русском языке означает совершенно другое, как суетятся муравьи в муравейнике, а «хэвэл» – это «пустота, бессмысленность». «Пустословите» можно перевести на такой квази-русский язык как «вы пусто пустуете». Так по-русски, конечно, не скажешь, но что-то приходится добавлять к русскому языку, чтобы точнее перевести.

13 Вот доля человеку беззаконному от Бога, и наследие, какое получают от Вседержителя притеснители.

«Получают» – это еврейское слово «лэках», оно означает не «получают», а «берут», то есть, они у Бога вырывают себе то, что они хотят получить. Эти «притеснители» (есть проблема с переводом этого слова, но это пока неважно), все те, о ком он говорит, эти беззаконные –они вырывают себе что-то у Бога, даже неважно, что: богатство, власть, что хотите – и что? Что они получают, вырвав это у Бога? Вот, они у Бога вырвали себе что-то и получили наследие – а что это за наследие? Это одна беда, и одно горе, это наследие – сплошное зло или, во всяком случае, бессмысленность. В этом есть элемент некоего снисхождения к тем, кто у Бога вырывал, к беззаконникам. Глупые вы, беззаконники! Вы беззаконничаете, потому что вы глупы. Это уже немножко напоминает слова Христа о сочувственном отношении Бога даже к злым и беззаконным: что Он посылает на них Свой дождь и Своё солнце. Так говорит Христос, и призывает Своих учеников так же относиться и к злым людям, и к беззаконным людям, и завершает Он это словами «Будьте совершенны, как совершенен Отец ваш небесный».

Дальше – о судьбе беззаконного в этой жизни.

14 Если умножаются сыновья его, то под меч; и потомки его не насытятся хлебом.

15 Оставшихся по нем смерть низведет во гроб, и вдовы их не будут плакать.

16 Если он наберет кучи серебра, как праха, и наготовит одежд, как брение,

17 то он наготовит, а одеваться будет праведник, и серебро получит себе на долю беспорочный.

Здесь я тоже вижу некую ноту сочувствия. Ну да, они себе урвали в этой жизни серебра, как праха, одежд, как брение, а что толку-то? Уже в самом этом выражении «как прах» и «как брение» (по-еврейски это «как глина») есть ощущение, что никакого смысла в этом для них нет. У Пушкина скупой рыцарь на сундуках сидел – был для него какой-то смысл во всём этом? Нет, никакого. Как о нём выразился Булгаков: «Умер, как собака, на этих своих сундуках. Смотрите, как бы с вами не произошло чего похуже». То есть, опять сочувственное ощущение, что глупо так себя вести как эти беззаконники. Потому что всё, что они делают, даёт им какие-то материальные блага, но не даёт смысла. А Иов сидит на куче, всё потеряв, и здоровье потеряв, и при этом у него – смысл. Полон смысла и сам Иов, и всё то, что он говорит, и сама эта книга, которую мы читаем, полна смысла.

Позиция друзей применительно к этой судьбе беззаконника такова: Бог их накажет, отняв у них детей, отняв у них богатство в этой жизни. Иов не отрицает, что в этой жизни беззаконные часто могут потерять и богатство, и так далее – но не это главное, не в этом дело. Даже если они сохранят и это богатство, и детей, и власть, и всё, что хотите, они смысл своего существования сами у себя отнимают. Даже не Бог, они сами у себя отнимают самое дорогое, что есть в этой жизни – смысл этой самой жизни. Так что наблюдаемая картина жизни та же и у друзей, и у Иова, и автор устами Иова специально повторяет картину Софара, чтобы показать, как можно по-разному прочесть эту картину жизни и наказания беззаконного: с точки зрения материальной (что Бог у них всё отнимет в жизни) или с точки зрения духовной (что они сами отнимают у себя смысл).

17-й стих – насчёт того, что он наготовит, а одеваться будет праведник, а серебро получит себе на долю беспорочный – означает ещё и то, что нити судеб праведного и грешного в Замысле Божьем связаны. У всех пророков, без исключения, постоянно проводится мысль, что судьбы евреев (народа Божьего) и судьбы язычников (которые у пророков – аналог этого беззаконного, они же Бога не знают) – эти судьбы в Замысле Божьем переплетены и связаны. Да, это сложное переплетение, это и вражда, и, тем не менее, пусть даже один играет роль злодея, а другой – роль добродетельного на великой сцене Замысла Божьего, всё-таки это роли в одной и той же пьесе, они переплетены.

18 Он строит, как моль, дом свой и, как сторож, делает себе шалаш;

19 ложится спать богачом и таким не встанет; открывает глаза свои, и он уже не тот.

Последние слова «он уже не тот» странные, а по-еврейски сказано просто: «и уже нет» (открывает свои глаза, и нет). Чего нет? Может, богатства нет. А может быть, нет его самого (некоторые комментаторы читают это именно так). «Нет его самого» включает, опять-таки, сочувствие – примерно, как Христос сочувствует этому, который амбары ломал. Ему Христос говорит именно с сочувствием: старался, амбары ломал, а толку-то что? Пришёл новый день, и его нет, он умер. Здесь тоже есть такая нотка сочувствия. Обратите внимание – это ведь совсем другое отношение к беззаконному, чем у друзей, в этом отношении уже есть христианская нотка.

20 Как воды, постигнут его ужасы; в ночи похитит его буря.

21 Поднимет его восточный ветер и понесет, и он быстро побежит от него.

Эта буря выглядит уже не как какая-то земная буря, а как буря апокалиптическая. Мы, когда читаем Апокалипсис про бури, извержения, землетрясения, понимаем, что, конечно, за этими природными явлениями стоит как бы другой смысл в небесном, вечном слое Замысла Божьего, а они его только изображают, символизируют.

Сказано «он быстро побежит от него». На самом деле, здесь по-еврейски сказано по-другому: «он быстро погонит его с места его», то есть, картина бури и ветра более адекватная: они снесут этого беззаконника. Почему они снесут его – потому что копил богатство, и так далее? Мне кажется, не поэтому, а потому что у него нет корня, нет якоря. И это опять то, что говорил Христос о человеке, который дом свой построил на камне, а камень этот – Христос. Понятно, что Христа здесь еще нет, ну, значит, «камень» – это Бог. И главная черта беззаконников, о которых здесь говорится, – что они строят свой дом на песке. Друзья Иова действительно выглядят со всеми своими этими своими аргументами, как люди, строящие свой духовный дом на песке. А у Иова Господь Своим ветром и бурей вымел весь песок, и Иов находится на скале. Он либо построит свой дом на этой скале – на Боге – либо умрёт. Да, такая вот альтернатива. В этом вообще смысл всей книги.

22 Устремится на него и не пощадит, как бы он ни силился убежать от руки его.

Кто устремится? Буря? Ветер? Вроде, по логике, так. И в «как бы он ни силился убежать от руки его» слово «его» – с маленькой буквы, то есть, как бы не Бог, а восточный ветер. Но я думаю, что раз речь о руке (в еврейском тексте, действительно, упомянута рука), то это рука Божья, и буря, ветер – это ветер Божий, вроде того восточного ветра, которым Господь разгонял Красное море перед евреями, выходящими из Египта. И ещё – по-еврейски сказано (типичное удвоение как усиление) «и он, убегая, убежит от руки Его». Может быть, правильнее не «убегая, убежит», а «убегая, убегает», то есть, очень сильно старается убежать от Него. Да, действительно, очень сильно старается. Но в еврейском тексте прочитывается возможность, что, пусть даже человек этот (беззаконник) убежит-таки от руки Божьей – и что? Куда он убежит от Бога? И что он найдёт там, куда убежит? Это то, что говорит 138-й псалом устами Давида: «Куда я пойду от Тебя?». Там он замечательно говорит:

Возьму ли крылья зари и переселюсь на край моря, и там рука Твоя поведет меня, и удержит меня десница Твоя.

Последний стих 27-й главы:

23 Всплеснут о нем руками и посвищут над ним с места его!

Это повторение того, что есть в книге пророка Софонии (но у Софонии это говорится о языческих городах, а здесь говорится немножко в другом контексте). «Посвищут над ним с места его» – когда мы это читаем, то такое ощущение, что «посвищут» из-за того, что с ним произошло, то есть, «сочувствие с насмешкой». Нет, здесь сказано по-другому: «со-свищут его с места его», то есть, как бы снесут его с места его – это уже не физическая буря, а духовная буря, духовный ветер «со свистом снесёт его с места его». То есть, раньше говорилось о лицемерии, о бессмысленности жизни этого беззаконного, здесь же говорится о непрочности (человек без духовного корня, его ветер легко со-свистывает, сносит с места его).

Запись 38 Глава 28 22-11-17


Мы читаем сегодня двадцать восьмую главу книги Иова. Эта глава – одна из самых известных, очень поэтическая глава, насыщенная содержанием, и поэтому мы её чтение разобьём на две части. Сначала мы её прочтём и поговорим об общем её содержании, а в следующий раз мы будем разбирать её детально.

1 Так! у серебра есть источная жила, и у золота место, где его плавят.

2 Железо получается из земли; из камня выплавляется медь.

3 Человек полагает предел тьме и тщательно разыскивает камень во мраке и тени смертной.

4 Вырывают рудокопный колодезь в местах, забытых ногою, спускаются вглубь, висят и зыблются вдали от людей.

5 Земля, на которой вырастает хлеб, внутри изрыта как бы огнем.

6 Камни ее -- место сапфира, и в ней песчинки золота.

7 Стези туда не знает хищная птица, и не видал ее глаз коршуна;

8 не попирали ее скимны, и не ходил по ней шакал.

9 На гранит налагает он руку свою, с корнем опрокидывает горы;

10 в скалах просекает каналы, и все драгоценное видит глаз его;

11 останавливает течение потоков и сокровенное выносит на свет.

12 Но где премудрость обретается? и где место разума?

13 Не знает человек цены ее, и она не обретается на земле живых.

14 Бездна говорит: не во мне она; и море говорит: не у меня.

15 Не дается она за золото и не приобретается она за вес серебра;

16 не оценивается она золотом Офирским, ни драгоценным ониксом, ни сапфиром;

17 не равняется с нею золото и кристалл, и не выменяешь ее на сосуды из чистого золота.

18 А о кораллах и жемчуге и упоминать нечего, и приобретение премудрости выше рубинов.

19 Не равняется с нею топаз Ефиопский; чистым золотом не оценивается она.

20 Откуда же исходит премудрость? и где место разума?

21 Сокрыта она от очей всего живущего и от птиц небесных утаена.

22 Аваддон и смерть говорят: ушами нашими слышали мы слух о ней.

23 Бог знает путь ее, и Он ведает место ее.

24 Ибо Он прозирает до концов земли и видит под всем небом.

25 Когда Он ветру полагал вес и располагал воду по мере,

26 когда назначал устав дождю и путь для молнии громоносной,

27 тогда Он видел ее и явил ее, приготовил ее и еще испытал ее

28 и сказал человеку: вот, страх Господень есть истинная премудрость, и удаление от зла -- разум.

Эту главу можно назвать «песней мудрости» (премудрости), которая по-еврейски «хокма», откуда происходит, как ни странно, наше выражение «хохма». Вы обратите внимание – это не случайно! Ведь «хохма» по-русски – это не просто что-то очень умное, а что-то с какой-то изюминкой, необычное, парадоксальное. На самом деле, и в еврейском понятии «хокма» есть этот элемент парадоксальности, и это именно то, что отличает божественную премудрость от человеческой. Человеческая мудрость логична, для неё употребляется слово, которое часто встречается в книге Иова и в Притчах – «бина», что-то вроде «рассудительность». А «премудрость» – это свойство уже не человеческое, оно божественное. Конечно, человек к нему тоже может быть причастен, в какой-то мере освоить, но в принципе это свойство божественное. И вот вся эта глава – это единый рассказ об этой премудрости (хокме), то есть, можно сказать, о премудрости Божией. Мы читали книгу Притчей Соломоновых, там её центральный персонаж – эта самая премудрость, хокма, и там очень чётко сказано, что она как-то причастна Богу – как там сказано, при творении мира она была с Ним художницей.

Всё, что сказано в двадцать восьмой главе о премудрости, можно разделить на три группы. Первая – это сравнение добычи премудрости с горной добычей (с 1-го стиха по 11-й стих). Это длинный рассказ про то, как в те времена добывали металлы (золото, железо, медь), но это же не просто рассказ, чтобы нас технически проинформировать, это всё мы должны отобразить на премудрость, причём отобразить двумя способами, совершенно противоположными. Один способ – что как трудно добывать (из-под земли, из шахт) золото, и прочее, так трудно добывать и премудрость, и в этом схожесть. Но другой способ подчеркивает именно непохожесть: автор пытается донести ту мысль, что премудрость так, как золото, не добудешь, её, как отбойным молотком, не выкопаешь из земли. Так что и сходство тут есть, и несходство.

Это первый фрагмент текста. Дальше следующий фрагмент говорит нам о бесценности мудрости, что её нельзя по цене сравнить ни с какими сокровищами, и одновременно, что её можно искать на земле, а её нету, всё равно её не найдёшь. И это противоречит тому, что сказано в первой части: как можно говорить о какой-то добыче премудрости (как в горных работах), если её всё равно на земле не найдёшь? Но главная мысль второй части идёт с 12-го стиха («где премудрость обретается? и где место разума?») и до 22-го стиха («Аваддон и смерть говорят: ушами нашими слышали мы слух о ней»). То есть, где-то слышали звон, что есть такая замечательная премудрость, но даже духи (Аваддон, смерть как дух) не владеют ей, она где-то в другом месте, не у них. А где? Мысль состоит в том, что она обитает вообще вне той сферы, в которой мы, люди, живём, и в которой существует весь природный мир, – вне, так сказать, этой злобы дня: премудрость вообще в другой плоскости. Это примерно такое же соотношение, которое Христос проводит между нашей обычной земной жизнью и Царством Небесным. С одной стороны, Христос Сам говорит, что Царство Небесное близко, рукой подать, а с другой стороны, это что-то принципиально иное, чем та жизнь, которую мы живём. Вот и премудрость не то что недостижима и невместима, но она другая, иноприродная.

Третья часть этой главы начинается со слов «Бог знает путь ее, и Он ведает место ее». Эта часть говорит об отношении Бога и премудрости (хокмы) – так сказать, показывает место премудрости уже не по человеческим понятиям, а как Бог на неё смотрит – с точки зрения Бога на место этой премудрости в том мире, который Он создал.

Вот три основных части этой главы. Глава поэтическая, и она своей поэтичностью сильно контрастирует не только с логичными, я бы сказал, прозаическими (во всех смыслах этого слова) речами друзей, но даже и с более приземлёнными, прозаическими речами самого Иова и в предыдущей главе, и в следующих главах (двадцать девятой и тридцатой). И этот контраст - знак того, что разговор о премудрости немедленно выводит нас из области прозы в область поэзии. Чтобы войти в область хокмы (премудрости), надо выйти из области рассудительности, рассудочности, логики – того, что называется словом «бина». Мудрость к этой логике не сводится. И этим самым сама поэтичность этой главы подготавливает нас к тому стилю, в котором явится Бог в конце книги. Он явится тоже в абсолютно нелогичном стиле – если можно так выразиться, в поэтичном, или художественном, стиле. Контраст стилистики этой главы с тем, что говорилось до неё, и с тем, что будет говориться после, подталкивает нас к главному вопросу: зачем вообще об этом написано? Зачем автор книги Иова вставил вставную песнь о премудрости, в сюжетный рассказ об истории Иова? Причём, этот вопрос не случаен, это замысел самого автора книги, он нас всё время как бы аккуратно направляет к тому, как нам понимать этот сложный и высокохудожественный текст.

Я думаю, что есть две причины, почему разговор переходит с судьбы Иова к разговору о мудрости. Во-первых, потому что вся дискуссия Иова с его друзьями вызвана парадоксальностью той ситуации, в которую он попал – праведник, который ни за что, ни про что, оказался так страшно наказываемым, причём кем – как он сам считает, Богом! И во-вторых, и это тоже часть парадоксальности, из-за его вопросов. С точки зрения друзей, это вообще не те вопросы, которые можно или прилично задавать Богу, а он их задаёт. И вот, чтобы понимать ситуацию Иова и его вопросы, нужна другая мудрость, не человеческая, не «бина», не «рассудительность» друзей, а вот эта самая хокма. Именно к ней Иов стремится, её хочет получить. Он требует смысла у Бога, не столько даже требует, чтобы ему вернули всё то, что он потерял, включая здоровье, сколько требует, чтобы ему дали смысл всего того, что происходит. А этот смысл, в сущности, это и есть премудрость (хокма) – зачем Бог всё это делает. То есть, нужна такая мудрость, чтобы понять всю парадоксальность ситуации Иова, а не та земная, человеческая мудрость «бина», которой друзья так гордятся, потому что она отшлифована поколениями предков. Нет, для этой ситуации она не годится. Это – первый момент, почему идёт разговор о премудрости. А второй момент – то, что Бог в конце книги является Иову не логикой, не словами, а показывая ему какие-то странные картины (слова, конечно, Бог говорит, но эти слова абсолютно нелогичны, они рассудительностью друзей абсолютно не могут быть вмещены). И нас именно эта глава готовит заранее к такой премудрости – к тому, что через десять глав начнёт говорить Бог. Вот в чём смысл, как мне кажется, того, почему эта глава введена как часть гениального художественного замысла автора этой книги.

Вообще, чувствовалось и по предыдущим чтениям, что этот гениальный автор говорит не прямо, громко, а как бы «под сурдинку», тихо и намёком – понимающий пусть понимает. Это вообще характерная черта многих гениальных произведений литературы, и очень часто то, что он говорит, как бы утверждая это, надо понимать с таким подмигиванием: «а вправду – так, вы, читатели, что, действительно считаете, что так оно и есть, как я написал?» Эта стилистика есть, например, и в книге Екклесиаста. Она вообще есть во многих местах. Вот, например, так кончается «Мастер и Маргарита» Булгакова. Он там начинает рассказывать о том, что всё то, что сделал Воланд и его присные, это такая форма гипноза. Ну и понятно, что автор, при этом как бы читателям подмигивает и говорит: «смотрите, вот эти дураки решили, что всё, что Воланд натворил, это только кажется, это форма гипноза». Это такой художественный приём – писать обратное тому, что ты считаешь на самом деле, и подмигивать читателю: «ну что? ты принимаешь это, читатель? Точно? Задумайся поглубже!». То есть, это стимул для того, чтобы читатель задумался. Так вот, один из элементов такого намёка в этой главе, как и в других местах книги Иова, – это то, что «бина» (рассудительность) и «хокма» (мудрость) идут вместе. Тут есть два места, в которых они соединены через союз «и», как «хокма и бина», и поверхностному читателю покажется, что для автора что «хокма», что «бина» – примерно, одно и то же. А автор хочет до нас донести ровно обратную мысль: что хокма (премудрость) и бина (рассудительность) – это две принципиально разные вещи, хотя нам, людям, кажется, что это что-то очень близкое. Нет, принципиально разное, а если бы это было одно и то же, то их в тексте не надо было бы вместе упоминать через союз «и», а раз они упоминаются через союз «и», то это намёк на то, что это разное.

Теперь перейдём к первой части, к «рудокопным сравнениям» с 1-го по 11-й стих. Значительная часть комментаторов считает, что весь этот пассаж (11 стихов) – это такая развёрнутая метафора. Как у Маяковского: «Поэзия – та же добыча радия: в грамм добыча, в год – труды. Изводишь единого слова ради тысячи тонн словесной руды». Вот тут что-то в таком же духе – премудрость так же трудно добывать, как добывают золото или что-нибудь ещё. Я думаю, что эта интерпретация не то что неверна, этот элемент есть, но это далеко не самое главное: зачем такая развёрнутая метафора в одиннадцать стихов? Это слишком затянуто тогда было бы, и такая затянутость совершенно не в стилистике такого мастера слова, каким является автор книги Иова. По-моему, смысл тут не метафорический, а смысл символический. То, что говорится здесь о рудокопстве, – это не просто красивое сравнение с добычей премудрости. Это о чём-то совершенно конкретном, что в этом мире существует, но иноприродно, по-другому. Намёки на это есть. Вот, например, тьма («Человек полагает предел тьме»). Во-первых, «человек» в русском тексте курсивом: это русские переводчики вставили сюда слово «человек», предполагая, что именно человек полагает предел тьме, а в оригинале совершенно не обязательно, что человек. Но главное, что «тьма» – это «техом», это слово, с которого начинается Библия, начинается сотворение мира («и тьма над бездною»). Там это слово «техом» – что-то фундаментальное, космического масштаба, нечто, имеющее отношение к сотворению мира. Дальше «тщательно разыскивает камень во мраке и тени смертной» – это неточный перевод, потому что там это не «камень во мраке и тени смертной», а это «камень мрака и тени смертной». То есть, это тоже фундаментальная часть мироустройства: человек не видит чего-то, что как бы скрыто под землёй. Мы и сегодня обычно говорим, что ад – под землёй, но мы понимаем, что он не физически под землёй, а в каком-то символическом смысле. Так и здесь, мне кажется, надо в символическом смысле воспринимать все эти подземные образы. Дальше, в 5-м стихе: «Земля, на которой вырастает хлеб, внутри изрыта как бы огнем». Мы сегодня совершенно точно знаем, что внутри Земли, действительно, огонь. Сначала «огонь» – так называемая мантия, а глубже это ядро Земли, которое представляет сплошной расплавленный металл. Ну, так говорит физика, а тут, естественно, что-то другое имеют в виду, символически: в этом подземном мире – огонь. Дальше 8-й стих: «не попирали ее скимны». «Скимны» – это львята. Но дело в том, что «скимны» по-еврейски – это два слова: «сыны гордости». А когда мы по-русски слышим слова «сыны гордости», мы, скорее, их понимаем не как львят, а как каких-то духов тьмы, которые являются сынами дьявола, потому что носитель гордости – это дьявол. Уже здесь видны какие-то глубины, а не просто метафорическая красивость, что мудрость добывается так же, как металл из-под земли.

9 На гранит налагает он руку свою, с корнем опрокидывает горы;

10 в скалах просекает каналы, и все драгоценное видит глаз его;

11 останавливает течение потоков и сокровенное выносит на свет.

Читаем это и спрашиваем: «Кто этот «он»? Это уже похоже не на человека, а на Бога! Да, в 3-м стихе сказано, что человек, и всё, что дальше, поэтому относится к человеку, но это сказано в русском тексте, в еврейском тексте этого нет. Кто-то полагает предел тьме, кто-то что-то делает с этим камнем мрака и тени смертной, с какими-то адскими делами. Кто этот «кто-то»? Человек это или это уже Бог? Здесь, мне кажется, нарочито эта грань между человеком и Богом нейтрализуется. Понятно, что «опрокидывает горы» – это, скорее, Бог, а не человек. Тот, кто всё видит («и все драгоценное видит глаз его») – опять же, скорее, Бог. «Сокровенное выносит на свет» – тоже, скорее, Бог. То, что мы можем это прочесть уже не столько как о человеке, сколько как о Боге, – это параллель тому, что было в предыдущей главе, и в двух предыдущих главах. Там Иов начинает говорить «голосом Левитана», как уже от имени Бога, а не от своего собственного имени, уже этим самым стирая грань между человеком и Богом, которую так жёстко воспринимают его друзья. Для них это совершенно непроходимый барьер, и они и не хотят его проходить, для них очень хорошо, что мир устроен так, что между Богом и человеком непроходимый барьер. А Иов уже чувствует, что на самом деле барьера нет, что возможно Богочеловечество. Что такое Богочеловечество? Это Иисус Христос – соединение божественной и человеческой природы. Так что, еще раз повторяю, что в книге Иова есть предвкушение христианства, и это одна из его форм, когда автор говорит не то о человеке, не то о Боге, говорит так, что можно это понять, как о человеке, а можно понять, как о Боге, и в результате непроходимая грань между человеком и Богом стирается. Это первый момент.

Второй момент – что рудокопство, о котором здесь говорится, это не столько поиск чего-то под землёй (пусть даже не столько золота, серебра, меди, а, метафорически говоря, поиск мудрости). К этой метафоре дело не сводится. Это картина того, что является тайным, того, что является подземным (в символическом смысле), и при этом является частью мира Божьего. Мир Божий не исчерпывается тем, в чём мы с вами живём, хотя это прекрасный мир (вспомним 103-й псалом, где этот мир восхваляется именно как мир Божий). Мир Божий не исчерпывается даже Царством Небесным, о котором говорит Христос, и которое, конечно, для нас не совсем понятно (мы его видим, как говорил апостол Павел, как сквозь стекло, гадательно, но как-то всё-таки мы его и понимаем, и ощущаем, и стремимся туда). Но мир Божий включает и нечто противоположное, подземное, то, куда сходил Христос. Мы поем: «Сам Христос дорогой смертной шёл по зову Твоему», и на иконе, которая раз в год выносится на праздник Пасхи, изображается именно это схождение Христа во ад и выход из ада. То есть, нечто подземное, что мы чётко не представляем, – это тоже часть сотворённого мира Божьего. Мне кажется, что главный смысл этого рудокопного фрагмента именно в этом.

Второй фрагмент – где говорится о том, что мудрость по ценности своей ни с чем не сравнима и что её на земле не найдёшь. Между прочим, начинается этот фрагмент с характерной пары – премудрость и рассудительность: «Но где премудрость обретается? и где место разума?». «Бина» переведена, как «разум». Мне этот перевод не очень нравится, потому что «разум» можно понимать и в божественном смысле тоже. А «бина» – это всё-таки свойство именно человеческое, а не божественное. То, что они упоминаются здесь вместе, показывает, что они, с одной стороны, разные, а с другой стороны, они связаны. Да, хокма (премудрость) иноприродна, и эта иноприродность показана в книге притчей Соломоновых, где говорится, что эта премудрость была художницей при Боге, когда Бог сотворял мир. Вот этот замечательный фрагмент из восьмой главы книги Притч Соломоновых, и он перекликается с нашей сегодняшней главой.

1 Не премудрость ли взывает? и не разум ли возвышает голос свой?  

10Примите учение мое, а не серебро; лучше знание, нежели отборное золото; 

11 потому что мудрость лучше жемчуга, и ничто из желаемого не сравнится с нею.  

12 Я, премудрость, обитаю с разумом и ищу рассудительного знания

13 Страх Господень – ненавидеть зло; гордость и высокомерие и злой путь и коварные уста я ненавижу.

22 Господь имел меня началом пути Своего, прежде созданий Своих, искони.

23 От века я помазана, от начала, прежде бытия земли.

24 Я родилась, когда еще не существовали бездны, когда еще не было источников, обильных водою.

25 Я родилась прежде, нежели водружены были горы, прежде холмов,

26 когда еще Он не сотворил ни земли, ни полей, ни начальных пылинок вселенной.

27 Когда Он уготовлял небеса, я была там. Когда Он проводил круговую черту по лицу бездны,

28 когда утверждал вверху облака, когда укреплял источники бездны,

29 когда давал морю устав, чтобы воды не переступали пределов его, когда полагал основания земли:

30 тогда я была при Нем художницею, и была радостью всякий день, веселясь пред лицом Его во все время…

Мы, читая это, невольно вспоминаем, что сказано о Христе в начале Евангелия от Иоанна: «В начале было Слово; и Слово было у Бога; и Слово было Бог. Оно было искони, от начала у Бога». Это говорится о Христе, а здесь практически то же самое говорится о премудрости. На самом деле, чтобы полностью понять, что говорится о премудрости в этой главе, надо приложить к этому, как вторую часть, то, что говорится в книге Притчей. И, кстати, автор книги Иова вполне мог книгу Притчей знать, читать.

Так вот, эта «хокма» иноприродна, она, скорее, к Богу относится, а «бина» (то, что в 12-м стихе, переведено как «разум», а точнее, «рассудительность») – это, конечно, нечто земное. Но, тем не менее, хотя «хокма» сродни Богу и иноприродна, она в этом нашем мире тоже действует. Как и Бог: Он иноприроден, Он совсем не такой, как что-либо, что мы в этом нашем мире знаем, а всё равно в нашем мире Бог действует. Вот так и премудрость тоже, и это главная мысль этого фрагмента. Она – премудрость, хокма – действует в этом мире, но она не пребывает в этом мире. Место её – не здесь. Найти её, взять её в руки, сказать «беру в руки, маю вещь» – это с премудростью сделать невозможно. Даже в самых высоких вещах, которые есть в этом мире (тут сравнивается с золотом, топазами, и так далее) – и в самых высоких и глубоких вещах (Аваддон, смерть – это как бы подземные глубины нашего мира) – всё равно, она там не пребывает. И, соответственно, вывод из этого таков, что человек этой премудрости Божьей (хокме) может только причаститься – так, как мы, допустим, причащаемся Христу. Причаститься может – к ней, причаститься, присоединиться (можно ещё многие синонимы найти), но овладеть ею человек не может. Эту премудрость Божью впитать, вместить в себя и стать носителем этой хокмы не может, потому что она просто превосходит человеческое. И тем самым эта хокма напоминает нам о Духе Святом. Христос говорит, что можно даже о Нём, о Христе, Сыне Человеческом, сказать какие-то ругательные слова (этого, конечно, не надо делать), но это не катастрофа. А если сказать такие ругательные слова о Духе Святом, то это влечёт за собой окончательное осуждение именно потому, что Дух, так сказать, совсем не наш, и мы не имеем на Него прав, и возможностей взять Его. То есть, Духа Святого не надо трогать – вот что говорит Христос. Когда Христос воскрес, Он эти самые слова сказал Марии Магдалине: «Не тронь Меня». Это тоже указание на иноприродность. Так высоковольтный провод не надо трогать, потому что можно всё, что угодно, трогать, а в высоковольтном проводе нечто другое, с чем мы обычно не встречаемся (высокое напряжение, ток, и так далее). Это можно сказать и о Духе Святом словами Христа, это можно сказать и о премудрости.

И, наконец, перехожу к третьей части, которая, пожалуй, самая важная.

23 Бог знает путь ее, и Он ведает место ее.

Вдумаемся в выражение «знает Бог». «Хокма» – «премудрость», но Бог должен знать ее тоже Своею мудростью. Чтобы говорить о премудрости, уже надо эту премудрость иметь, а тем более ее имеет Бог, который (если можно так выразиться) является хозяином и носителем этой премудрости. А здесь сказано иначе. Для «знает» в «Бог знает путь её» мы ожидали бы еврейского слова «йада», которое обычно применяется там, где говорится о том, что Бог знает. Так и сказано «йада» но это в словах «Он ведает место её», а вот в словах «знает путь её» сказано «бин» (от слова «бина»). То есть, Бог, парадоксально, именно не Своей премудростью, а вот таким рациональным, рассудочным образом знает эту премудрость. Почему? Потому что для нас премудрость – это нечто недоступное, сродное Богу, нечто похожее на Дух Святой, а для Бога премудростьэто рациональный инструмент в Его руке, которым Бог действует в нашем мире, хотя мы его в свою руку взять не можем. Для нас это не инструмент, а предмет восхищения или даже поклонения – в той мере, в которой премудрость сродни Богу. Мы читали в книге Притчей, что премудрость – художница. Там получается, что она участвует в сотворении мира как субъект этого сотворения, а эти слова книги Иова показывают нам, что это для нас она – творец, художница, а для Самого Бога она – объект, она такая же тварь, часть нашего этого мира. Да, иноприродная часть, но, тем не менее – тварь Божия. Поэтому, с точки зрения Бога, она в сотворении мира не субъект, а объект, тварное орудие. Поэтому мы, читая книгу Притчей, можем воспринимать премудрость как нечто сродни какой-то божественной ипостаси (нечто похожее, с оговорками, на ипостась Бога – Духа Святого, на ипостась Бога – Сына Божьего Христа), то здесь она выступает совсем не как ипостась Бога, а как тварь.

28 И сказал человеку: вот, страх Господень есть истинная премудрость, и удаление от зла – разум.

Это совершенно повторяет самые известные слова книги Притчей Соломоновых: «страх Господень есть истинная премудрость». Но там, на фоне, в целом, логичного и рационального текста Притчей, это звучит гармонично. Здесь это звучит совсем не гармонично. На фоне этой главы это звучит, осмелюсь сказать, плоско. И поэтому мне кажется, что автор этой книги в подтексте последнего стиха песни о премудрости имел в виду тот самый вопрос – а так ли это? Так, когда автор книги передаёт нам речи друзей Иова (очень правильные речи, с виду с ними даже не поспоришь), на самом деле автор хочет, чтобы мы задали себе вопрос: «оно с виду всё правильно, а по большому-то счёту, правильно это или нет?». И мы знаем, конечно, что, по большому счёту – нет, неправильно друзья говорят. И это, в итоге, Сам Бог подтверждает в конце: неправильно они говорили. Так и тут – читая этот 28-й стих, мы должны спросить: «а правильно ли это?». А исчерпывается ли этим всё, что можно сказать о премудрости? Тем более, что здесь «премудрость» (хокма) опять соединяется в одной фразе с «рассудительностью» («бина»), которая переведена как «разум», и, причём, сказано, что «бина» – это удаление от зла, а ведь Сам Бог говорит про Иова в первой главе, что он – «человек, удаляющийся от зла», то есть, у него уже эта бина есть. Ну так чего ещё надо? Вообще не понятно, в чём сюжет книги, если у Иова всё это уже есть? Тогда получается, что с ним произошло нечто совершенно необъяснимое и непонятное, какая-то странная катастрофа. Мне кажется, что этот последний стих специально приведен автором, как некое (как говорят в математике) «нулевое приближение», некое упрощение той гораздо более сложной картины премудрости, которая была до этого в этой главе, и этот контраст между 28-м стихом и всей остальной главой нас, читателей, подталкивает к углублению нашего понимания премудрости. Нам не надо воспринимать 28-й стих как ответ на то, что такое премудрость, как будто всё – нам Библия сказала, поставили точку и большую сургучную печать. Нет, это не ответ, это вопрос. Если бы это был ответ, то тогда в конце книги и явление Бога было бы не нужно – ответ уже есть. А ответ на вопрос «что такое премудрость» даёт именно Бог в конце – не логикой, не словами, а являя какую-то странную парадоксальную картину. Только у Бога есть этот ответ. И, конечно, в пусть очень возвышенные слова человеческой премудрости (что страх Господень есть истинная премудрость) вся премудрость Божия не вмещается. Эти слова («страх Господень есть истинная премудрость») есть именно не хокма, а бина.

В заключение хочу ещё раз подчеркнуть, что, когда Иов во всей этой ситуации ищет смысла (это много раз мы говорили), то он, на самом деле, в сущности, ищет хокму. Это очень важная нить, которая соединяет эту главу со всем сюжетом книги Иова. Он не под землёй её ищет, не где-то, а он ищет её, сидя на мусорной куче. Оказывается, по-настоящему, по большому счёту, премудрость Божию, хокму, можно и нужно искать и получать, сидя на мусорной куче – тут параллель с Христом на кресте. Это, конечно, парадоксально, но премудрость Божия вообще парадоксальна. И в заключение я хочу прочесть, как апостол Павел говорит о премудрости Божией (уже как человек, знающий Христа). У него много сказано в первом Послании к Коринфянам, в первых трёх главах, именно о премудрости. Вот только эти знаменитые слова с 19-го стиха первой главы:

19 Ибо написано: погублю мудрость мудрецов, и разум разумных отвергну.

20 Где мудрец? где книжник? где совопросник века сего? Не обратил ли Бог мудрость мира сего в безумие?

21 Ибо когда мир своею мудростью не познал Бога в премудрости Божией, то благоугодно было Богу юродством проповеди спасти верующих.

22 Ибо и Иудеи требуют чудес, и Еллины ищут мудрости; 

23 а мы проповедуем Христа распятого, для Иудеев соблазн, а для Еллинов безумие, 

24 для самих же призванных, Иудеев и Еллинов, Христа, Божию силу и Божию премудрость; 

25 потому что немудрое Божие премудрее человеков, и немощное Божие сильнее человеков,

27 но Бог избрал немудрое мира, чтобы посрамить мудрых, и немощное мира избрал Бог, чтобы посрамить сильное;

30 От Него и вы во Христе Иисусе, Который сделался для нас премудростью от Бога, праведностью и освящением и искуплением».

Вот на этих замечательных словах, которые в очередной раз соединяют книгу Иова с Новым Заветом, мы сегодняшнее чтение закончим.



Запись 39 Глава 28 29-11-17

Мы возвращаемся к двадцать восьмой главе книги Иова – к этой знаменитой песне о мудрости. Мы её прочли в прошлый раз, поговорили о главном, но не разобрали её по отдельным стихам. И хотя, так сказать, сливки содержания этой главы мы сняли, но всё-таки книга Иова предполагает углублённое чтение. Она так написана, чтобы её не читали поверхностно. Это можно сказать о всей Библии вообще, но о книге Иова в особенности. Поэтому сегодня мы вернёмся к этой главе и будем, так сказать, вгрызаться в каждый её стих, и вы увидите, что, как сказано в самой этой главе, мы найдём немало золота.

Я говорил в прошлый раз, что эта глава делится на три довольно чёткие части: первая часть (с 1-го по 11-й стих) – это сравнение добычи мудрости с добычей золота и других металлов, причём, сравнение как по схожести (трудно добыть мудрость, как золото трудно добыть), так и по непохожести (золото мы понимаем, где и как добывать, а как добывать мудрость?). Такое двойное сравнение. Следующая часть (с 12-го стиха по 22-й стих) проводит главную мысль о том, что мудрость имеет какую-то неземную природу, более высокую, чем всё, что есть на нашей земле, поэтому её и купить нельзя ни за что, что на нашей земле есть, и её даже нельзя найти на нашей земле. Естественно, тогда возникает вопрос: а как тогда её найти? Как вообще эту мудростьо добыть? Ведь в первой части говорилось, что её можно добывать, а как её добыть, если её на нашей земле просто нет? И последняя, третья часть, пожалуй, самая главная – это взгляд Бога на премудрость. Бог, естественно, о ней всё знает, она Его слуга, Его инструмент, может быть, даже можно сказать – и Его часть (об этом с 23-го стиха до конца главы). Теперь начнём читать отдельные стихи, и будем пытаться понять, что в них заключено.

1 Так! у серебра есть источная жила, и у золота место, где его плавят.

2 Железо получается из земли; из камня выплавляется медь.

Тут названы четыре металла, и металлы имели символическое значение, каждый металл – своё. Так и по сегодняшний день. Вот мы на иконах видим золотой фон – почему золотой, просто ради роскоши? Нет, это золото на фоне икон – символ света Царства Небесного. В древности эта символика металлов была ещё более развита, и каждый металл имел своё духовное символическое значение, и, собственно, на этом строится вся алхимия (о которой сегодня так презрительно отзываются, а в средние века и в древности она пользовалась большим уважением. Как Гамлет говорит своей матери об Офелии? Мать говорит ему: «Гамлет, ты подойди ко мне», а он ей говорит: «Нет, матушка, тут есть металл более притягательный». Он сравнивает свою любимую девушку с металлом, потому, что это как бы символ влечения к ней.

«Железо получается из земли» (точнее, не из земли, а из «праха» - «афар»). Из праха получается железо (конечно, из праха и человек создан), и это уже некий намёк на то, что тут об этих металлах не так уж почтительно и позитивно говорится. «Железо получается из земли» - тут еврейское слово «иках», переведено, как «получается», а оно означает «берётся силой». Вспомним слова Христа о том, что берётся силой Царство Небесное (это, конечно, в Евангелии написано по-гречески), и, когда мы читаем, что железо берётся силой из праха земного, невольно возникает вопрос: железо сравнивается с мудростью, а мудрость что, тоже берётся силой? Может и берётся силой, раз Царство Небесное берётся силой? Но только в правильном переводе берётся Царство Небесное не силой, а усилием. Оцените тонкую разницу вариантов «взять насилием» и «взять усилием». Христос говорит именно об усилии. И здесь, мне кажется, употребление слова «иках» означает, что мудрость берётся не как железо из земли, не так она добывается, а как-то иначе. Так что с виду, на поверхности, это сравнение, а на самом деле – противопоставление.

3 Человек полагает предел тьме и тщательно разыскивает камень во мраке и тени смертной.

Как это часто бывает в Библии, не сказано, кто полагает предел тьме – тут нет слова «человек» (оно и в переводе курсивом написано). Кто же это полагает предел тьме? Кроме того, в еврейском тексте сказано, во-первых, что он не разыскивает камень «во мраке и тени смертной», а «разыскивает камень тьмы и тени смертной». А во-вторых, слово, которое переведено как «разыскивает» («хакар»), может означать «ищет», а можно его перевести и как «испытывает». Кто же это? Неужели человек может испытывать «камень мрака и тени смертной»? Но в тексте не сказано, что именно человек полагает предел тьме. Всё-таки, скорее, как мне кажется, это всё надо относить к Богу. Бог полагает предел тьме. Тем более, что предел – это слово «кец», которое употреблено в сочетании со словом «хошех», «тьма» – а ведь это слово есть в начале Библии («тьма над бездною, и дух Божий носился над водою») – то есть, это о творении и о роли Бога в сотворении мира. Такое ощущение, что тогда было начало, а здесь конец («кец») этой самой тьме. То есть, говорится о чём-то симметричном сотворению мира, когда Бог при сотворении мира вывел мир на свет из тьмы. Но во тьме тоже что-то есть, и Бог что-то делает с тем, что во тьме, и что для человека – полная тайна, с тем, что не просто «под землёй», а, если можно так выразиться, в каком-то «духовном подземелье» нашего мира. Такое таинственное действие Бога в подземелье духовном. Почему это – в главе о мудрости? Тут не в том дело, что мудрость добывают, как добывают из подземелья золото и прочие металлы, а в том, что мудрость в себя включает, наряду с вот видимой надземной частью ещё и подземную часть, и Божья мудрость обнимает собой и то, и другое.

4 Вырывают рудокопный колодезь в местах, забытых ногою, спускаются вглубь, висят и зыблются вдали от людей.

Русские синодальные переводчики «как могли, так и сделали» (помните эту шутку про советский знак качества?). Это абсолютно тёмный, неясный стих по-еврейски, и они попытались придать ему хоть какой-то смысл. Но этот смысл, я бы сказал, взят ниоткуда. В тексте сказано, примерно, следующее: «Вырывается поток (еврейское слово «нахал») от чужака (еврейское слово «гур»)», и про этот поток вод (там слово «воды» тоже употреблено) говорится, что они забыты. В каком смысле забытые? Подземные, что ли? А в каком смысле «чужак» - чуждые эти воды? Может быть, это воды, которые человеку неизвестны? В Библии, в самом начале, тоже используется символ воды: говорится о тверди небесной, которая отделила воды верхние от вод нижних. Невольно возникает мысль, что, может быть, в еврейской космологии был какой-то образ и подземных вод? По крайней мере, в космологии других, современных им древних народов был образ этих подземных вод. Вот тут, мне кажется, о чём-то таком говорится.

«Спускаются вглубь» - здесь употреблено еврейское слово «далал», которое происходит от слова «дал». Это слово часто встречается в Библии, оно означает людей опущенных, униженных, оскорблённых – такие нижние слои общества. В данном случае, применительно к водам, это, скорее, правильнее перевести не как «они спускаются», а как «воды убывают, усыхают». Вот мы и получаем некую картину подземных вод, которые, с одной стороны, человеку чужды и непонятны, они вырываются, непонятно откуда и куда, и эти воды убывают, высыхают. Это абсолютно иной смысл, чем тот, который в переводе. Но этот иной смысл ложится в представление не о рудокопной работе человека, а о чём-то таинственном, подземном, что только Бог знает, о том, о чем здесь говорится во всех стихах с 1-го по 11-й.

5 Земля, на которой вырастает хлеб, внутри изрыта как бы огнем.

Не внутри, а снизу (еврейское слово «тахат») она изрыта. То есть, на поверхности – наша обычная жизнь, а снизу, там, где это подземелье, где эти металлы символические, где эти символические воды – там что-то происходит. Что же там происходит? «Изрыта» - это еврейское слово «хафак», которое означает «изменение» и «переворот». Мы дальше увидим, что в этом невидимом человеку, непознаваемом символическом подземелье нашего мира какие-то происходят процессы (так можно перевести слово «хафак»). И там (как мы дальше увидим) работает Бог, что-то переворачивая: дальше сказано, что Он переворачивает горы («корни гор» в 9-м стихе).

6 Камни ее -- место сапфира, и в ней песчинки золота.

7 Стези туда не знает хищная птица, и не видал ее глаз коршуна;

8 не попирали ее скимны, и не ходил по ней шакал.

Во-первых, слово, которое переведено как «шакал» (это еврейское «шакал»), непонятно, что означает. Это слово, которое в Библии встречается один или два раза, и поэтому можно только догадываться, что оно означает. Большая часть библеистов считает, что оно совсем не шакала означает, а льва. Тем более, что скимны, о которых тут говорится, это молодые львы. И с этими молодыми львами, опять-таки, есть некая деталь перевода: по-еврейски это «бней шахац» («сыны гордости»), а «сыны гордости» – это очень фундаментальное понятие в Библии, оно особенно развито в Новом Завете, где все духи тьмы, все бесовские силы воспринимаются как «сыны гордости», потому что главный носитель гордости – это сам дьявол. Но и в Ветхом Завете тоже есть это понятие о сынах гордости. Оно применяется, например, в начале Библии к первым людям, и одновременно к первым, я бы сказал, духовным силам, которые там названы ангелами, которые тоже как бы этой гордостью заразились. Они спускались на землю, и от этого возникла вся тогдашняя цивилизация, которая в Библии довольно сильно осуждается. Так что здесь есть и этот смысл: сыны гордости – смысл, естественно, духовный.

9 На гранит налагает он руку свою, с корнем опрокидывает горы».

Конечно, человек роет землю, и сегодня, в нашей цивилизации, человек действительно может опрокинуть горы (мы видим это на Магнитке и в других местах – горы, которые превращены в долины горнодобывающими работами). Но в те времена это было абсолютно невозможно. Кто же этот «он», кто опрокидывает горы? Не Бог ли это? Мне кажется, что «он» – это не человек (как вставлено переводчиками), а именно Бог. Причём «опрокидывает» – это слово «хафак», которое было в 5-м стихе («земля внутри изрыта как бы огнём») понято как «процесс» – там происходит этот процесс опрокидывания. Мы встречаемся в Библии несколько раз с картиной, что Бог что-то такое делает с горами, а, может быть, опрокидывает их, или корни их, так сказать, вырывает. Вот одно место, которое мы читали вчера, когда начали читать книгу Пророка Михея, в первой главе:

… вот, Господь исходит от места Своего, низойдет и наступит на высоты земли,- 

4. и горы растают под Ним, долины распадутся, как воск от огня, как воды, льющиеся с крутизны.

Ещё одно очень известное место, известное, в первую очередь, своими христианскими ассоциациями – 17-й псалом. Вот как говорится про Бога:

В тесноте моей я призвал Господа и к Богу моему воззвал. И Он услышал от [святаго] чертога Своего голос мой, и вопль мой дошел до слуха Его.

8 Потряслась и всколебалась земля, дрогнули и подвиглись основания гор, ибо разгневался [Бог]; 

поднялся дым от гнева Его и из уст Его огонь поядающий; горячие угли сыпались от Него.

10 Наклонил Он небеса и сошел,- и мрак под ногами Его.

16 И явились источники вод, и открылись основания вселенной от грозного гласа Твоего, Господи, от дуновения духа гнева Твоего.

Мне кажется, это очень перекликается с тем, что мы только что прочли про эти подземные воды и про то как кто-то сходит и опрокидывает горы (конечно, скорее Бог, чем человек).

10 в скалах просекает каналы, и все драгоценное видит глаз его.

Что это «драгоценное»? Если считать, что это всё-таки Бог, а не человек, то странно думать, что Богу так уж интересны эти драгоценности типа золота, серебра и так далее. Ему-то это зачем? А что для Бога драгоценно? Для Бога драгоценны души людей. И если этот стих так понимать, что драгоценные души людей видит глаз Его (а одна из этих драгоценных душ это сам Иов и есть), вот тогда это всё ложится в складную картину. Мы, опять же, в псалмах встречаемся с этой картиной, что всё видит именно глаз Божий. Нечто не видал даже глаз коршуна, а вот Бог видит всё. Мы эту же мысль встречам в 138-м псалме, где это говорится именно о человеческой душе.

   1. Господи! Ты испытал меня и знаешь.

   2. Ты знаешь, когда я сажусь и когда встаю; Ты разумеешь помышления мои издали.

   3. Иду ли я, отдыхаю ли – Ты окружаешь меня, и все пути мои известны Тебе.

   4. Еще нет слова на языке моем, – Ты, Господи, уже знаешь его совершенно.

   5. Сзади и спереди Ты объемлешь меня, и полагаешь на мне руку Твою.

   6. Дивно для меня ведение Твое, – высоко, не могу постигнуть его!

   7. Куда пойду от Духа Твоего, и от лица Твоего куда убегу?

   8. Взойду ли на небо – Ты там; сойду ли в преисподнюю – и там Ты.

   9. Возьму ли крылья зари и переселюсь на край моря, –

   10. и там рука Твоя поведет меня, и удержит меня десница Твоя.

   11. Скажу ли: «может быть, тьма скроет меня, и свет вокруг меня сделается ночью»;

   12. но и тьма не затмит от Тебя, и ночь светла, как день: как тьма, так и свет»

Это перекликается с тем, что сказано во всей этой картине 28 главы Иова, в частности, в 10-м стихе.

11 останавливает течение потоков и сокровенное выносит на свет.

Можно, конечно, представить, что это человек запруживает реки, хотя, конечно, в те времена не так было, как сегодня, когда везде на земле плотины. Но, с другой стороны, «останавливает течение потоков» по-еврейски сказано немножко по-другому: «удерживает от переполнения потоки», а это картина созданного Богом мира, как мы читаем в книге Екклезиаста.

5 Восходит солнце, и заходит солнце, и спешит к месту своему, где оно восходит. 


Идет ветер к югу, и переходит к северу, кружится, кружится на ходу своем, и возвращается ветер на круги свои.

7 Все реки текут в море, но море не переполняется: к тому месту, откуда реки текут, они возвращаются, чтобы опять течь.

По книге Екклезиаста, тот, кто удерживает море от переполнения, чтобы оно не залило собою сушу, – это, конечно, Бог, а не человек. И тут, в книге Иова, мне кажется, тоже это Бог, а не человек.

Что же это за «сокровенное», о котором идёт речь, или, если точнее перевести, «скрытое»? Скрытое – это, вполне возможно, скрытое в душах людей – то, что Бог выносит на свет.

На этом кончается первый раздел этой главы, и вместо того, чтобы прочесть его, как по большей части читают, – как рассказ о том, как люди добывают из земли всякие полезные ископаемые, сравнивая это с добычей премудрости, я это прочёл не на этом земном, материальном уровне, а, так сказать, как символический текст. Ведь когда мы читаем Библию, особенно Пророков, всегда подчёркиваем, что почти везде в Библии есть, как минимум, два слоя: слой земной и слой символический. У Пророков земной слой – это, как правило, история Израиля. А символический слой – это то, что за этой историей стоит: Замысел Божий, то, что Бог этой историей хочет показать, и чему научить. Вот и тут я так попытался прочесть этот раздел: во втором, верхнем, слое.

Теперь переходим к следующему разделу – о цене и месте премудрости.

12 Но где премудрость обретается? и где место разума?

Если сегодня спросить, где обретается тот или иной человек, это то же самое, что сказать, где находится тот или иной человек. Если спросить, где находится какой-нибудь предмет, то мы понимаем это слово «находится» как «в каком месте этот предмет». Но слово «находится» имеет и второй смысл: находить, искать, где его можно найти. Отсюда, собственно, и происходит то первое значение слова «находится». Со словом «обретается» здесь точно так же. «Обретается» здесь по-еврейски означает «где ее можно найти», за этим стоит картина поиска. В этом стихе соединены два слова: «хокма» и «разум» («бина»), который означает нечто отличное от «премудрости («хокмы». «Премудрость» («хокма») – всё-таки нечто божественное, хотя и человек может ей как-то причаститься. А вот «бина», «разум» – это именно человеческое, вполне земное, лучше это перевести как «рассудительность». Здесь эти два слова употреблены через союз «и», но они здесь самим этим союзом скорее разделены, чем соединены, то есть, «премудрость» – это одно, а «разум», «рассудительность», человеческий разум – это другое. Причём «где место» сказано именно про разум, потому что дальше мы прочтём про «премудрость» («хокму»), что у неё места никакого нет. Её можно и нужно искать, но это не значит найти её место. Таким образом, не надо воспринимать этот стих так, как будто в нём ставится знак равенства между «премудростью» («хокмой») и «разумом» («бина»). Как раз, не знак равенства, а знак неравенства.

13 Не знает человек цены ее, и она не обретается на земле живых».

Опять, «обретается» в смысле «искать» и «находить». «Живых» – это контраст к тому, что дальше будет сказано о мёртвых (скажем, в 22-м стихе – Аваддон и смерть), то есть, это, опять же, вселенская картина, в которой нарисован и нижний, земной слой, и верхний слой (небеса). Верхний слой – это уже в конце книги, когда речь будет идти о Боге.

14 Бездна говорит: не во мне она; и море говорит: не у меня.

«Бездна» – это еврейское «хошех», которое в самом начале (в начале сотворения мира) – «тьма над бездною». «Море» («ям») тоже присутствует в начале Библии, при сотворении мира. Эти слова не случайно здесь употреблены: мы читаем это в сопоставлении с тем, что сказано о премудрости в книге Притчей Соломоновых»: там же сказано, что она была художницей при Боге, когда Бог сотворил мир. Здесь контрастная картина: творился мир, и там были и тьма, и бездна, и море, и все они должны бы что-то такое знать о премудрости (поскольку она была художницей и участвовала в их сотворении), но нет. Тогда, может быть, и знали, а теперь уже, когда сотворение закончилось, они, как и всё остальное сотворённое, так же о премудрости Божьей ничего не знают, как о ней не знает ничего человек, если Бог ему не откроет. А Иов ведь этого и хочет! Он хочет, чтобы Бог ему открыл премудрость, объяснив всё, что произошло, – смысл происходящего с ним, а заодно и смысл устройства всего мира, потому что проблема, которая произошла с Иовом, это же не его только проблема, это проблема противостояния Бога и дьявола. Она формирует вообще весь мир, в котором живёт Иов, и в котором и мы живём, и Иов именно хочет, чтобы Бог дал ему эту мудрость – понимание устройства этого мира. И в конце книги Господь эту премудрость Иову даст, но только её словами не выразишь, поэтому Иов «полагает руку свою на уста свои».

15 Не дается она (премудрость) за золото и не приобретается она за вес серебра».

Нормально «золото» по-еврейски называется «захав», и в 1-м стихе («у золота место, где его плавят») так оно и называется. А здесь оно называется словом «сэгор». И дальше ещё два разных слова, всего четыре слова, которыми обозначается золото. Это уникальное место в Библии, где для обозначения такой конкретной вещи используются четыре разных слова. Зачем это сделано? Мне кажется, это чтобы показать, что золото здесь – это всё-таки не просто металл, оно имеет символический смысл, причем разный символический смысл. Я один символический смысл золота упомянул: о том, почему им покрывают фон икон – это символ света Царства Небесного. Но есть и другой смысл золота, и вообще всех этих драгоценностей – то, о чём говорит Христос в Своей Нагорной проповеди: «Не собирайте себе сокровища на земле, а собирайте их на небесах» (ну, а «сокровища» – это золото, в первую очередь). То есть, вот второй смысл: «золото небесное» как некое сокровище, которое человек может себе накопить, – естественно, духовное сокровище. Это намёк на то, что «золото» надо понимать не в прямом, а в символическом смысле.

16 не оценивается она золотом Офирским, ни драгоценным ониксом, ни сапфиром.

Тут опять другое слово для «золота».

17 не равняется с нею золото и кристалл, и не выменяешь ее на сосуды из чистого золота.

Тут ещё одно слово для «золота», четвёртое. «Сосуды» – это еврейское слово «кели», которое употребляется и в смысле «драгоценности» (это и более понятно, потому что непонятно, почему именно сосуды, почему они могут иметь какую-то особую роль, а тут ясно, что это именно золотые чаши и кубки).

18 А о кораллах и жемчуге и упоминать нечего, и приобретение премудрости выше рубинов.

Здесь есть деликатный момент перевода. Переведено как «приобретение» премудрости. Пусть оно даже выше рубинов, допустим, ценою в алмазы. Но важно, что (по этому переводу) её все-таки можно приобрести. А в еврейском тексте сказано «мэшек», это не «приобретение», это «цена». И цена «выше рубинов» означает просто, что цены нет, что премудрость бесценна. Ни за что и ни за сколько её не купишь и не приобретёшь. Этот смысл гораздо больше согласуется со всей линией этой главы.

19 Не равняется с нею топаз Ефиопский; чистым золотом не оценивается она.

20 Откуда же исходит премудрость? и где место разума?

Здесь второй раз употреблены слова «хокма» («премудрость») и «разум» («бина») вместе. Первое впечатление от этого употребления вместе, что это примерно одно и то же. Нет, это не одно и то же. Потому что именно у разума («бины»), у земного разума есть это фиксированное место в нашей жизни. А у «хокмы» есть только источник, откуда она исходит. Поймать её, сказать, что «вот её место» нельзя, хокма – это процесс, это нечто такое текучее и неуловимое. Здесь, скорее, подчёркивается именно разница между ними, а не сходство.

21 Сокрыта она от очей всего живущего и от птиц небесных утаена.

Но ведь сказано же в 10-м стихе, что «все драгоценное видит глаз его». Кого «его»? Обычно понимают как человека, но ведь здесь же сказано, что «сокрыта она (премудрость) от очей всего живущего». Поэтому я это воспринимаю, как противопоставление того, что сказано о Боге в 10-м стихе (о том, что всё драгоценное видит глаз его, и премудрость, сравниваемую с драгоценностью, тоже видит глаз Божий) и всего живущего (это не только человек, а вообще вся тварь), которое премудрость не видит – по той причине, что не нашему миру принадлежит эта Божья премудрость (хокма). Принадлежит она не нашему миру, а тем не менее, она может в наш мир как-то войти, и мы можем к ней причаститься. Это очень напоминает то, что мы уже привычно говорим о Христе – что вообще-то Он, конечно, с Богом в небесах (как сказано в Евангелии от Иоанна, «В начале было слово, и Слово было у Бога, и Слово было Бог», а Слово это – Христос, который был у Бога, и был Бог). Но, тем не менее, Он вошёл в наш мир, и мы Ему тем самым причастились, и по сей день продолжаем причащаться уже таким таинственным образом, в Таинстве Причастия.

22 Аваддон и смерть говорят: ушами нашими слышали мы слух о ней.

Аваддон и смерть – часть нашего мира. Аваддон – это ангел уничтожения, ангел смерти, дух такой. Они премудрость тоже не видели, но слышали. Но слышали только слух. То, что они слышали только слух, напоминает нам, что мудрость – это Божья хокма. Она не только невидима (потому что она не из этого мира), но она и непереводима на наш человеческий язык. Вот это люди часто забывают. А в конце книги, когда Иов получает, наконец-то, эту хокму в виде прямого явления Бога – что он говорит? Он ничего не говорит, он полагает руку свою на уста свои, потому что сказать эту хокму, высказать её невозможно. Как у Тютчева:

Как сердцу высказать себя?

Другому как понять тебя?

Поймёт ли он, чем ты живёшь?

Мысль изречённая есть ложь.

Эти слова Тютчева далеко не хокма, это всего лишь, если так можно выразиться, психологическая премудрость, или правда, которая живёт в сердце человека, не высказываемая. А тем более эта премудрость Божья не высказываема и не переводима. Поэтому то, что о ней можно услышать, и даже то, что мы сейчас о ней читаем, с ней соотносится, примерно, так, как слух с реальным событием.

23 Бог знает путь ее, и Он ведает место ее».

Это начинается третья часть: премудрость глазами Бога. Тут уже автор книги Иова как бы говорит от имени Бога или, может быть, в данном случае правильнее сказать, что Бог говорит устами автора книги Иова. Для «знает» употреблено еврейское слово «ха-бин», которое происходит от слова «бина», а ведь бина» – это человеческий разум, и странно как-то видеть, что Бог эту премудрость (которая не человеческая, а сверхчеловеческая) именно этим человеческим разумом знает, тем более, что более естественное слово «яда», которое для божественного знания вполне применимо, тут есть, в конце: «Он ведает место ее». Почему это так? Я думаю, что это означает, что для Бога «хокма» – то же самое, что для человека «бина» («разум»). Для человека «разум» – это не что-то такое сверхъестественное, от Бога приходящее, а что-то конкретное, что в нас практические проблемы жизни решает вот этой «биной». Для нас это инструмент. И вот такой же инструмент для Бога – «хокма».Для человека это что-то, действительно очень возвышенное, божественное, а для Бога это всего лишь инструмент. И поскольку это инструмент, у неё появляется то, что здесь сказано: «место». Хотя только что было же сказано, что у неё места нет, что не найти этого места, что есть место только у разума. И вдруг оказывается, что у неё место есть, и Бог его знает. Да, это именно так. По-человечески места её нет, в человеческом мире у неё места нет, но в Божественном мире, у Бога, в этом смысле этого слова «место», оно, конечно, у премудрости есть. Она с Ним, она, может быть, даже в Нём или она – часть Его. Не нужно этому удивляться. Вспомним, что говорит Иисус Христос Своим ученикам о том, что, когда Он уйдёт от них, Он приготовит им место (именно так – место, обитель) на небесах у Бога. Понятно же, что эти обители – это не дома какие-то, где они будут жить, тут совершенно другой смысл: это духовные обители. Вот примерно так и тут, о таком месте здесь идёт речь. В таком месте находится у Бога эта самая хокма.

24 Ибо Он прозирает до концов земли и видит под всем небом.

25 Когда Он ветру полагал вес и располагал воду по мере…

«Ветер» здесь – это слово «руах», которое, вообще-то, гораздо чаще в Библии означает «дух», чем «ветер». Да, в еврейском языке это и «ветер», и «воздух», и «дух», но как это понять здесь? Для древнего человека понимание того, что у ветра есть вес, очень странно. Они воспринимали воздух как нечто нематериальное, неосязаемое. А вот у «духа», у «руаха» вес есть. В духовном мире у «духа (руаха) духовный вес в небесах у Бога есть, и он очень большой. И в «располагал воду по мере» слово «такан» означает не «располагать», а «взвешивать». Так что надо это слово о «весе» понимать, скорее, как некую меру: у духа большая мера. Но и воду Господь тоже располагает по мере. Я думаю, что здесь может речь идти о любой из трёх вод: вода небесная, вода земная и вода подземная, о которой говорилось. Может быть даже скорее вода подземная – это не то, что находишь, когда копаешь колодец, это символ некоего другого, «подземного» мира. Так что, если это такая подземная вода, если так понимать эту воду, то она тоже Богом устроена по мере. Наземная вода наша устроена по мере (море не переходит границ, не заливает сушу), и небесная вода тоже устроена Богом по мере, хотя и иной, и Бог Сам об этом скажет, когда Он явится Иову в конце книги.

26 когда назначал устав дождю и путь для молнии громоносной...

«Устав» – это еврейское слово «хок», оно означает «назначение», но может пониматься и как «мера» (мера дождю), и при этом будет гармонично сочетаться с тем, что сказано о ветре и воде. Но может означать и «границу» (граница дождю) – примерно, как граница морю (как сказано в Библии, «его же не преидеши»). «Путь для молнии громоносной» – тут тоже есть образ меры, которую Господь назначал и грозе, она тоже развивается по какому-то Его пути, не переходя его, таким образом, что эта гроза не сжигает всё, как она могла бы сжечь всё земное, как Содом и Гоморру. Это, кстати, понимали греки применительно к Зевсу – что у него такие молнии, какими он, если захочет, всё земное может сжечь. Ещё деталь: в переводе «молния громоносная», а в еврейском тексте «гром молниеносный». Это мы с вами понимаем сегодня, что гром – это следствие молнии, а они понимали так, что молния – это следствие грома.

27 тогда Он видел ее и явил ее, приготовил ее и еще испытал ее…

«Явил» – еврейское слово 2сафар», которое на самом деле означает «заявил» её. Но даже если и «явил» – понятно же, что не для Себя. Для кого-то она является (или заявляется), или так, как говорит про Христа Иоанн: «Единородный Сын, сущий в недре Отчем, Он явил». Явил Бога. Кому Он явил Бога? Себе? Он Бога и так знает. Богу Самому Он Его же явил? Нет, конечно. Это людям Он Бога явил. То есть, здесь та же картина: хотя хокма – это божественное свойство, но она предназначена не только для Бога, а и для людей тоже. Как? – как Христос предназначен для людей, так и эта хокма предназначена для людей. Точно так же, как человек не может Христом стать, но причаститься Христу может, так и человек этой премудростью овладеть, впитать её в себя тоже не может, а причаститься ей может.

Ещё здесь сказано слово «испытал её». Это еврейское слово «хакар», которое, точнее говоря, означает «изучал её». Что же Богу в премудрости изучать? Ну, во-первых, Он, как и любой мастер, имея какой-то инструмент, впервые взяв его в руки, изучает, что этим инструментом можно сделать. Я говорил, что это для нас премудрость – о-го-го!, «хокма», а для Бога это инструмент. Это первый момент. А второй момент – Он мог изучать, как люди эту премудрость (хокму) могут принять, воспринять, причаститься ей, потому что Он же явил её, как здесь сказано, или заявил для них, а не для Себя.

И, наконец, последний стих, о котором я говорил в прошлый раз, что он до странности плоско звучит – просто повторением того, что сказано в книге Притчей Соломоновых, по сравнению со всеми глубокими и возвышенными словами, которые сказаны до этого.

28 и сказал человеку: вот, страх Господень есть истинная премудрость, и удаление от зла -- разум.

То Он говорит о премудрости, что это неизвестно что, и человеку её не понять, то вдруг оказывается, что ответ на этот вопрос есть, такой понятный и готовый ответ. Но я думаю, что это не ответ – нам только кажется, что это ответ. Это вопрос, который оформлен грамматически, как ответ. Во-первых, в переводе: «страх Господень есть истинная премудрость». Ну, раз «истинная», то какие тут ещё могут быть вопросы! А ведь в тексте нет слова «истинная». В тексте сказано так: «Страх Господень – вот она, премудрость». Оцените интонацию, с которой это сказано, и почему это именно в такой интонации сказано. Я саму эту интонацию воспринимаю, скорее, как вопросительную, чем как утвердительную. В Библии очень часто встречаются такие как бы подтекстовые вопросы: вот, я высказываю некое утверждение – а вы что об этом думаете? Мы, когда читали книгу Екклезиаста, я буквально в каждой главе, почти в каждом стихе показывал такой несколько иронический и вопросительный взгляд. «Вот я вам говорю, что всё суета сует и всяческая суета» – с этого начинается книга Екклезиаст – «а вы, читатели, с этим согласны?», ну и так далее. Здесь, мне кажется, тоже есть этот оттенок. Во-вторых, опять повторяется, уже в 3-й раз в одном и том же стихе, сочетание: мудрость («хокма») и «бина» (разум), и они опять соединены союзом «и». А еврейский союз «вэ» можно перевести как «и», а можно перевести как «а», и тогда он будет союзом противопоставляющим: вот страх Господень, а вот разум. Вот хокма, а вот бина. Разные это вещи. Одну из целей этой главы я хотел бы именно так понять – как подчёркивание разницы между премудростью Божьей и премудростью человеческой, между хокмой и биной. Почему? Зачем это нужно в книге Иова? Ответ, по-моему, достаточно ясный: потому что его друзья с ним разговаривают именно на уровне бины, на уровне человеческого разума, человеческой рассудительности. Иов прекрасно понимает, что на этом уровне нельзя получить ответ на его главный вопрос – в чём смысл происходящего, почему это Бог так всё допустил, устроил, и так далее. Для этого не бина уже нужна, а хокма. Но поскольку хокма – это свойство божественное (и Иов это хорошо понимает), то он что может? Он может только Бога просить, чтобы Бог ему этой самой хокмы дал, и открыл ему смысл происходящего. Всё, что Иов говорил раньше о суде с Богом, – это суд в этом смысле – чтобы на этом суде, наконец-то, открылась правда, смысл всего происходящего (эта хокма). И в конце книги это наконец-то произойдёт: наконец-то бина сменится хокмой.



Запись 40 Глава 29 06-12-17

1 И продолжал Иов возвышенную речь свою и сказал:

2 о, если бы я был, как в прежние месяцы, как в те дни, когда Бог хранил меня,

3 когда светильник Его светил над головою моею, и я при свете Его ходил среди тьмы;


5 когда еще Вседержитель был со мною, и дети мои вокруг меня,

6 когда пути мои обливались молоком, и скала источала для меня ручьи елея!

7 когда я выходил к воротам города и на площади ставил седалище свое, --

8 юноши, увидев меня, прятались, а старцы вставали и стояли;

9 князья удерживались от речи и персты полагали на уста свои;

10 голос знатных умолкал, и язык их прилипал к гортани их.

11 Ухо, слышавшее меня, ублажало меня; око видевшее восхваляло меня,

12 потому что я спасал страдальца вопиющего и сироту беспомощного.

13 Благословение погибавшего приходило на меня, и сердцу вдовы доставлял я радость.

14 Я облекался в правду, и суд мой одевал меня, как мантия и увясло.

15 Я был глазами слепому и ногами хромому;


16 отцом был я для нищих и тяжбу, которой я не знал, разбирал внимательно.

17 Сокрушал я беззаконному челюсти и из зубов его исторгал похищенное.

18 И говорил я: в гнезде моем скончаюсь, и дни мои будут многи, как песок;

19 корень мой открыт для воды, и роса ночует на ветвях моих;

20 слава моя не стареет, лук мой крепок в руке моей.

21 Внимали мне и ожидали, и безмолвствовали при совете моем.

22 После слов моих уже не рассуждали; речь моя капала на них.

23 Ждали меня, как дождя, и, как дождю позднему, открывали уста свои.

24 Бывало, улыбнусь им -- они не верят; и света лица моего они не помрачали.

25 Я назначал пути им и сидел во главе и жил как царь в кругу воинов, как утешитель плачущих.

Эта глава представляет собой часть большой художественной структуры, которая начинается с 26-й главы и простирается до 31-й главы. Как часто бывает в высокохудожественных произведениях, эта структура не проста для понимания. И невольно приходит на память «Божественная комедия» Данте. Кто пытался сквозь неё, можно сказать, пробиться, тот знает, насколько это одно из самых великих произведений мировой литературы сложно по своей структуре. Книга Иова меньше по объёму, но по глубине, пожалуй, не меньше, чем «Божественная комедия» Данте. Та премудрость, о которой говорилось в предыдущей главе, не случайно поставлена там в центр, потому что она нужна для понимания этой главы, и не столько даже самой этой главы, а её связи с тем, что будет дальше до 31-й главы. Просто человеческая логика, «бина», а не «хокма» может вызвать только недоумённые вопросы, когда читаешь эти главы. Тут именно нужна хокма, премудрость Божия.

В этой 29-й главе вы видите, какая нарисована идиллическая картина того, как протекала жизнь Иова раньше. Даже я бы сказал, слишком идиллическая: невольно возникает вопрос – а оно бывает, чтобы вот так всё было – «майский день, именины сердца»? А в следующей, тридцатой главе, по контрасту, картина мучений, которую представляет собой теперешняя жизнь Иова, и вместе двадцать девятая и тридцатая главы именно в этом контрасте и составляют то, что называется трагедией. Трагедия на чём стоит? На столкновении света и тьмы, добра и зла. Так что это такой очень умелый художественный приём. А ещё потом тридцать первая глава, вообще парадоксальная. Это последнее слово Иова, он всю свою жизнь окидывает взглядом и говорит: «нет, я этого не делал плохого», «нет, я того не делал плохого». Для современного христианина это даже как-то странно читать – на исповеди нам полагается именно вспоминать то, что мы сделали плохого. Есть в христианстве такой чин исповеди за всю жизнь, и там человек должен вспомнить всю свою жизнь, не оправдывая сам себя, а наоборот, обвиняя сам себя. А тут – вот так. Почему? Неужели автор этой книги, гениальный человек, не ощущал этой проблемы? Доберёмся до этой главы, тогда об этом поговорим. Просто обращаю ваше внимание на то, как сложно устроена структура этого гениального произведения во всех смыслах – и в богословском, и в художественном смысле тоже.

Читаем сегодняшнюю главу, и невольно возникает вопрос, что же это Иов так себя хвалит, и даже впечатление некоего самодовольства возникает – при поверхностном чтении. При поверхностном чтении речь Иова напоминает речь фарисея в притче Христа, когда фарисей с мытарем в храме. Фарисей тоже так говорил: «вот я, не то, что этот мытарь», как говорится, «дама, приятная во всех отношениях», во всех отношениях безгрешный человек. Это похоже, но оцените разность интонации. Фарисей у Христа говорит с самодовольством – в этом вся проблема. Он же не врёт, он действительно отдавал десятину и молился, всё это правда, но только вот самодовольство. А в том, что мы с вами прочли, разве есть хоть нотка самодовольства? Нет, никакой такой нотки нет, а есть нотка ностальгии – как оно замечательно было! И для нас это даже трогательно, касается нашего сердца, потому что мы тоже какие-то эпизоды нашей жизни, которые были когда-то и прошли, можем так вспоминать, как идиллию – как всё было хорошо! В том-то и проблема: да, всё было хорошо, но оно всё потеряно. У Данте есть замечательная пятая глава в его «Аде», где Данте и Вергилий встречают тени Франчески и Паоло. И там, между делом, Франческа ему говорит: «я расскажу тебе, как возникла эта наша преступная любовь, хотя нет ничего тяжелее, чем вспоминать о времени счастливом во время несчастья». Вот это и делает здесь Иов, и нам это всё, конечно, близко. Это совсем не фарисейство, в каком-то смысле, даже наоборот. Фарисей так всё это представляет, что он своим правильным поведением, можно сказать, сам себя сделал таким хорошим. А Иов всё время подчёркивает, что это от Бога. Бог хранил его, «светильник Его светил над головою моею», «милость Божия была над шатром моим». Причём то, что Иов такой хороший, – это, во-первых, подтверждается в первой главе, в разговоре Бога с дьяволом, где и Сам Бог его рекомендует, как лучшего из людей. И дьявол в принципе с этим соглашается, но это как раз то, почему дьявол решает атаковать Иова. Если бы Иов был, как фарисей (сам себя сделал таким хорошим), мне кажется, дьяволу это всё было бы совершенно безразлично. Дьявол же «сатана» – противник Бога. Он атакует Иова именно как воплощение намерений Бога о людях – вот какими может Бог сделать человеков, такими, как Иов. А дьявол говорит: «Ага! Сейчас я покажу, какой он на самом деле, этот Иов». Но не показал. Так что, ещё раз, всё хорошее в Иове от Бога!

Главная мысль – что Иова все почитают, и молодые, и старцы, и богатые. Почему они его почитают? При поверхностном чтении может возникнуть такое ощущение, что это оттого, что Иов был богатым человеком, в первой главе подчёркнуто, какой он богатый – у него много и верблюдов, и овнов, и того, и сего. Понятно, что, по тем временам, это уважаемый человек, у которого всего столько, и это, между прочим, действительно, так было. Но всё-таки, как мне кажется, это условие необходимое, но не достаточное, даже по тем временам. Его почитают всё-таки, не только, и не столько за это. Его почитают за его моральный и интеллектуальный авторитет. Именно так: моральный и интеллектуальный. Его почитают, с одной стороны, за то, что он человек хороший, это видно. А с другой стороны, почитают за то, что он просто человек умный, он решает какие-то проблемы, которые без него решить трудно, какие-то конфликты, и так далее. Да, у него есть богатство, и дьявол думает: «Ага! Я у него отниму сейчас это богатство, и без этого богатства он от Бога откажется. Он же Бога любит почему? Потому что Бог ему всё это дал, а я вот у него отниму». Так рассуждает дьявол. Отнял богатство, да. Но духовное-то богатство, моральный и интеллектуальный капитал (извините за такое выражение) дьявол же не может отнять! Всё это остаётся при Иове, и он, хотя и сидит на мусорной куче, по большому счёту, точно такой же, как здесь описано, каким он был, когда замолкали князья в его присутствии. Как Высоцкий поёт: «да это же просто другой человек! – а я тот же самый». Он, на самом деле, по большому счёту, тот же самый, всё духовное богатство при нём, и это ключ к крушению замысла дьявола. Да, он отобрал у него, но оказалось, что для Иова это его земное богатство, даже дети, – это всё же не всё, что у него есть. Вот о детях хочу сказать: несколько странно при чтении этой главы, что он же детей потерял, а здесь упомянуто это буквально одной строчкой. Это следствие того, что, в основном, автор здесь говорит о ностальгии Иова по прошлому – не как по семье, а как по социальному какому-то своему статусу, по тому, каким он был членом общества. Почему так? Две причины я могу примыслить. Не забывайте, что это конструкция гениального писателя, составителя этой книги – он так нам подаёт Иова. С одной стороны, автор понимает, что вспоминать об этих погибших детях для Иова просто слишком болезненно. Ему, может, даже слова о детях на язык не идут, и он говорит о том, как его уважали. Это одно. Второе – тоже важный момент. Для автора важно, и это касается всей книги, обозначить Иова не просто как члена семьи, не просто как индивида (вот, какой замечательный человек был), а именно как представителя человечества. То есть, Иова показать, как нечто общезначимое, как такого человека, каким человек может быть, и поэтому – важно это подчеркнуть – Иова, как члена человеческого сообщества, который (если можно так выразиться) собою показывает людям пример, каким человек может быть и должен быть по Замыслу Божьему. И в этом контексте (может, это покажется нам немножко бесчеловечным) даже погибшие дети, с точки зрения автора книги, отходят на второй план. Может быть, нам это трудно понять, но вспомните, что говорил Христос, когда к Нему пришли мать, и братья, и сёстры. Он сказал: «Кто мать моя, и кто братья мои? Слушающие Слово Божие – те мать моя и братья мои». Это не нужно понимать, как какую-то непочтительность к Его матери. Мы знаем по другим местам Библии, это уже выработанное Церковью понимание, что Он с полным почтением и любовью относился к Своей матери. Но Его миссия – она же шире, чем узкие рамки Своей замечательной матери и Своей семьи. Миссия Христа – всемирная. Вот так и тут, у Иова тоже есть определённая всемирная миссия. Так эта книга вообще задумана, это не просто история одного человека. Это некое сочинение о человечестве в целом и о борьбе дьявола с Богом – о человечестве и в человечестве.

Иов здесь подчёркивает довольно длинным пассажем то, что он помогал именно каким-то слабым, униженным (как говорил Достоевский, «униженным и оскорблённым).

12 потому что я спасал страдальца вопиющего и сироту беспомощного.

13 Благословение погибавшего приходило на меня, и сердцу вдовы доставлял я радость.

15 Я был глазами слепому и ногами хромому

16отцом был я для нищих...

Ведь этот акцент на защите слабых по социальным понятиям того времени – нечто странное и излишнее, такая фантазия хорошего человека. Ну кому эти слабые нужны и интересны? Вот современные бомжи, которые ходят по улицам Москвы. Стандартное отношение к ним – что о них думать? Ну, ходят, и ходят. В те времена точно так же относились ко всем этим нищим, и прочим. А ведь в Библии (по всему Ветхому Завету, не говоря уже о Новом) именно на этих униженных, оскорблённых, слабых, нищих сфокусировано внимание Бога, и в этом смысле Иов со своим таким особым отношением к ним предстаёт, как представитель Бога. Это не просто он сам такой хороший человек, что ему, странным образом, дороги все эти сироты, нищие, и так далее – нет. Это Бог через него действует. И эта мысль о том, что Бог действует через Иова, продолжается дальше – она вообще, на мой взгляд, является центральной мыслью и этой главы, и, в большой мере, и других глав тоже.

Вот картина почтения к Иову (князья умолкают, старцы не смеют даже сидеть при нём) – это чистой воды гротеск. По социальным понятиям того времени это совершенно немыслимо, какой бы он ни был замечательный человек, это можно только к царю применить. А может быть, даже и к царю нельзя. Вот так, как здесь описано – как смотрят на Иова, почитают его – так, на самом деле, смотрят только на Бога, и почитают только Бога. Я вам говорил, что сквозь Иова, к концу его речей, начинает просто сквозить образ Божий. Да, он человек пострадавший, весь в язвах – и через этого сочащегося гноем человека сквозит образ Божий. Точно так же, как через этого Человека, который висел на кресте, кнутом избитый, весь в струпьях, проколотый копьём – через Него для тех, кто умеет видеть, просвечивает образ Божий. «Князья удерживались от речи и персты полагали на уста свои». Это такой стандартный жест, особенно по тем временам: «да, я признаю твою правоту, я не могу больше спорить, мне нечего сказать», но ведь этот стандартный жест делает Иов перед лицом Бога – Иов кладёт руку свою на уста свои перед Богом, и точно так же кладут руку свою на уста свои князья перед Иовом. Невольно возникает опять эта ассоциация – Иов и Бог.

14 Я облекался в правду, и суд мой одевал меня, как мантия и увясло.

«Увясло» – это такая головная повязка типа банданы или типа диадемы, конечно, украшенная, может быть, золотом, или чем-то ещё, но важно не это, а то, что он «облекался в правду, и суд мой одевал меня». Правда и суд – это «цэдэк вэ мишпат», это Божьи свойства, которыми Бог может, так сказать, поделиться с человеком, точнее говоря, которые человек может взять у Бога (если захочет и сумеет). Но странная картина – как одежду, на себя надеть правду и суд, но ведь это же самое повторяет потом Апостол Павел в своих Посланиях ни больше, ни меньше, как применительно ко Христу. Вот из тринадцатой главы Послания к Римлянам:

14.но облекитесь в Господа нашего Иисуса Христа, и попечения о плоти не превращайте в похоти».

И, может быть, ещё более известная фраза из третьей главы Послания к Галатам:

26. Ибо все вы сыны Божии по вере во Христа Иисуса;

27. все вы, во Христа крестившиеся, во Христа облеклись.

28. Нет уже Иудея, ни язычника; ни раба, ни свободного; нет мужеского пола, ни женского: ибо все вы одно во Христе Иисусе.


Это песнопение повторяется в церкви: «Елицы во Христа крестистеся, во Христа облекостеся». Я допускаю даже, что очень странную формулировку, что Христа надевают на себя как одежду, Павел почерпнул у Иова, потому что у Иова есть эта странная формулировка, что правду и суд надевают на себя как одежду. Во всяком случае, уже в рамках книги Иова то, что правду и суд надевают на себя и носят на себе, это какие-то новые отношения с Богом, каких не было раньше. Таких нет, например, у его друзей. А уж тем более, когда мы присоединяем к этому слова Павла о том, что так же можно «надеть» на себя Иисуса Христа. Ведь Христос же, помимо всего прочего, это новые отношения людей с Богом через Него. Так что вот тут какая богословская (очень, может быть, дерзкая по тем временам) мысль, что нужны новые отношения с Богом. Собственно, Иов этого и добивается. Он, может быть, наивно говорит: «Вот, я с Богом буду судиться», и так далее, но это же означает, что он хочет новых отношений с Богом. И когда пришёл на землю Христос, тогда новые отношения с Богом, действительно, начались.

Итак, сквозь Иова просвечивает Бог. Таков замысел вообще этой книги, и этих глав особенно. Но сквозь кого просвечивает Бог? Сквозь всё потерявшего, и сидящего на мусорной куче. То есть, этот Бог, Который просвечивает сквозь вот такого Иова, может быть только Богом страдающим. А кто страдающий Бог? Это Иисус Христос. (Это ещё от Исайи идёт, а составитель книги Иова Исайю, наверное, читал). Вот какая тут возникает глубина за такой, с виду, ностальгической речью – воспоминанием о том, как раньше было хорошо.

Теперь прочтём по отдельным стихам – в них тоже много интересного и важного.

1 И продолжал Иов возвышенную речь свою и сказал.

«Возвышенная речь» – это по-еврейски «машаль». Это слово является заголовком одной из книг Библии, а именно, книги Притчей, потому что «машаль» дословно означает «притча». Вспомним притчи Иисуса Христа, которые занимают значительную часть Евангелия. Что такое эти притчи? Рассказ, который, по виду, о чем-то понятном и знакомом. Например, рассказ о сеятеле: «Вышел сеятель сеять семена свои…» – ну, кто этого не видел из соотечественников Христа? Все они сами сеяли. Но под этим-то подразумевается совсем другое – сеется Слово Божие. И это только один смысл, а там есть ещё глубинный смысл под этим. Всегда в притче есть несколько слоёв глубины смысла. А раз так, то уже в первой главе 1-й стих нам намекает, что тут не только ностальгическое воспоминание, тут есть какая-то большая глубина тоже. По крайней мере, один из слоёв, который мне кажется главным из этой глубины, я попытался показать – это соединение образа Иова с образом Бога и (как мы сегодня уже можем сказать), с образом Мессии – Иисуса Христа.

2 о, если бы я был, как в прежние месяцы, как в те дни, когда Бог хранил меня.

Нельзя эту книгу читать упрощённо и поверхностно: «Ах, как было бы хорошо вернуться мне в прошлое» (мы тоже, наверное, бывает, говорим: «ах, когда я был молодой, хорошо бы вернуться в те времена»). Но давайте вдумаемся. А каким он был в те дни? Он был таким, как его друзья – тоже богатые, уважаемые люди. И что? Туда вернуться? Это аннулирует весь смысл этой книги. В том-то и дело, что, хотя Иов сейчас в страдании, во тьме, но он на пути к Богу – на этом новом пути к Богу, на который Сам Бог подталкивает Иова. И дьявол подталкивает, сам, конечно, того не желая, но всё время так получается, что всё, что дьявол хочет сделать во зло, обращается каким-то удивительным образом в Замысле Божьем в добро. Дьявол подталкивает Иова на этот путь сквозь тьму, но путь к Богу пролегает сквозь тьму. Это мысль замечательного испанского святого 16-го века Сан Хуана де ла Крус (его по-русски обычно называют Иоанн Креста). У него есть книга «Восхождение на гору Кармель», где он очень чётко объясняет, что на высших ступенях общения с Богом, прежде, чем попасть в свет, человека ожидает тьма. Эту тьму надо суметь пройти, это очень непросто. Иов дальше потом говорит, в 3-ем стихе, о свете, а сейчас он проходит сквозь тьму. Понятно, что человек, проходящий сквозь тьму, хочет света, но что такое этот свет для Иова? Этот свет – это смысл того, что с ним происходит. Он же этого просит от Бога, он даже не просит вернуть ему детей, даже здоровье не просит себе вернуть (не говоря уже о богатстве), только просит объяснить ему, зачем всё это надо? В чём смысл происходящего? Вот это – тот свет, к которому он прорывается сквозь тьму. Поэтому словами «если бы я был, как в прежние месяцы» составитель этой книги нас как бы подталкивает к размышлению о том хорошо ли было бы, если бы он вернулся в то состояние, которое он описывает. И что тогда? Тогда и книги Иова не было бы. И Иова не было бы. А Иов – это кто? Это вопрос, и ответ Иову – это Христос. То есть, какой-то важный шаг, который заключён в Иове, на пути человечества ко Христу не был бы сделан. Вот что было бы, если бы Иов был, «как в прежние месяцы». Нас, как мне кажется, совершенно сознательно подталкивает составитель книги к этому размышлению.

3 когда светильник Его светил над головою моею, и я при свете Его ходил среди тьмы;

4 как был я во дни молодости моей, когда милость Божия была над шатром моим.

Насчёт молодости: здесь употреблено еврейское слово «хореф», которое означает, как это ни странно, «осень», время сбора плодов. То есть, тут речь не о том, что это именно «весна моей жизни», – нет, речь о том, что это было тогда «наиболее плодоносное время моей жизни». Но ещё важнее то, что слово, переведенное как «милость Божья», – это совершенно неприемлемый перевод. Здесь употреблено еврейское слово «сод» – слово, имеющее очень важный богословский смысл, в частности, классическое для иудаизма (в большей степени, может быть, для каббалистического иудаизма) и перешедшее в христианство понимание как бы четырёх слоёв смысла в действии Замысла Божия, где низшим из этих четырех слоев является просто история, какое-то происшедшее событие, а высшим – это самое слово «сод», которое означает «тайна», высокая тайна Божия. Это, мне кажется, и глубже, и гораздо важнее, чем просто «милость Божия». Но, по Иову, эта «высокая тайна Божия» была над ним тогда, когда у него всё было хорошо. Ну, хорошо. А теперь, когда он сидит на мусорной куче? Уже нет никакой Божьей тайны над ним? Мне кажется, наоборот! Только теперь по-настоящему Великая Тайна Божия совершается над Иовом, в Иове, сквозь Иова. Только теперь, когда он стал центром противостояния Бога и дьявола, и поэтому сидит на мусорной куче.

5 когда еще Вседержитель был со мною, и дети мои вокруг меня,

6 когда пути мои обливались молоком, и скала источала для меня ручьи елея!

«Пути обливались молоком» дословно звучат так: он говорит «когда я мыл (или обмывал) шаги мои (не собственно даже молоком, а сметаной или маслом, которые получаются от взбивания молока)». Понятно, что это некий символ помазания, символ благословения, и по сей день в Церкви помазание миром, елеем, маслом служит символом благословения. И дальше продолжается эта мысль: «скала источала для меня ручьи елея». Елей – это растительное масло, это тоже символ благословения. Скала тут возникает не случайно, потому что где и когда что-то источала скала? Во время Исхода, когда Моисей в неё ударил своим посохом, и из этой скалы пошла вода, которая утоляла жажду жаждущих евреев. Но то была вода, а тут ещё больше: символ благословения – масло – источается из скалы. То есть, это он как бы ещё усиливает символику Исхода Моисеева.

7 когда я выходил к воротам города и на площади ставил седалище свое,

8 юноши, увидев меня, прятались, а старцы вставали и стояли.

«Юноши» («наарим») – это то же самое слово, которое употреблено в 5-м стихе, где говорится «дети мои вокруг меня». То есть, не совсем понятно, вокруг него только его дети (по плоти), или кто-то ещё, потому что слово «наарим» употребляется, как в русском языке старого времени употребляли слово «отроки». Отроки – это «мои дети» определённого возраста, но, с другой стороны, отроками могли называться просто молодые люди, составляющие воинскую дружину князя. И в Библии это слово употребляется и так тоже. Но, может быть, ещё более важно не то, что эти «наарим» прятались, а то, что «старцы вставали и стояли». Ну, это, как я говорил, конечно же, гротеск. Это автор такой характерной стилистикой как бы подсказывает нам, что что-то тут не то, а в те времена люди вообще за голову хватались – кем должен быть этот Иов, чтобы встали старцы перед ним? Даже и перед царём не всегда вставали глубокие старцы, только перед Богом, действительно, все встают. Нас автор подталкивает к размышлению: а на что похожа эта картина Иова, который входит, и перед ним старцы встают? Впечатление уже, что это не Иов входит, а это Бог входит.

9 князья удерживались от речи и персты полагали на уста свои;

10 голос знатных умолкал, и язык их прилипал к гортани их.

Слова «князья» и «знатные» – это «сарим» и «нагидим» по-еврейски, это какие-то два класса еврейской элиты. Мне не очень понятно, кто это именно, хотя в Библии много раз употребляется и то, и другое слово, но никак не объясняется, как одни от других отличаются. Но в израильской элите выше этих «сарим» и «нагидим» никого нет. Выше есть только царь. А Иов же здесь показывается как кто-то, кто выше этих «сарим» и «нагидим». Так вот и получается, что Иов царь и есть. Причём он в 25-м стихе говорит: «Яжил как царь». Как же это Иов царь? Это противоречит всему, что о нём написано. Он, конечно, никакой не царь в земном смысле этого слова, в привычном, социальном смысле. Но вспомните разговор Христа с Пилатом – он именно об этом. Пилат спрашивает: «Ты царь?», а ему Христос даже не может объяснить, что Он Царь, только в другом смысле, потому что Пилат этого просто не понимает, его мышление абсолютно приземлено. Христос – царь, но в высоком смысле, в духовном, небесном, и так далее. Получается здесь, по этой картине, что Иов ведёт себя, как царь, в этом, Христовом, смысле, и воспринимается людьми, как царь, именно в этом смысле – не как земной царь, а как какой-то другой, духовный царь.

11 Ухо, слышавшее меня, ублажало меня; око видевшее восхваляло меня

В еврейском тексте не «восхваляло», а «свидетельствовало». То есть, когда человек смотрел на Иова, то, даже если этот человек, может быть, изначально относился к Иову отрицательно, он невольно проникался почтением к нему, просто потому что глаза его заставляли его так к нему относиться. Эта картина, опять же, напоминает, как воспринимали Христа окружающие Его. Когда послали воинов арестовать Его, они не смогли Его арестовать, потому что глаза и уши их свидетельствовали им о Христе. И те, кто видели Христа, кто ходил рядом (не все, конечно, но всё-таки очень многие) – я не думаю, что они так глубоко понимали все сложные богословские вещи, которые им Христос рассказывал, что второй смысл Его притчей они так уж хорошо понимали, но им просто глаза и уши свидетельствовали о Христе. Даже Его ученики, как много раз сказано, в общем-то, по большому счёту, Его не понимали до самых последних дней. Не понимали, но их сердца, глаза, уши им свидетельствовали, что это Он, Мессия.

Дальше начинается раздел об отношении Иова к этим слабым мира сего – к униженным и оскорблённым.

12 потому что я спасал страдальца вопиющего и сироту беспомощного.

13 Благословение погибавшего приходило на меня, и сердцу вдовы доставлял я радость.

Это приглаженный перевод «сердцу вдовы доставлял я радость», а там употреблено еврейское слово «аранан». Это слово имеет тот же корень, что слова, которые мы довольно часто здесь поём: «Леху нэранэна» – это означает «Придите, воспоём от радости». Так это и здесь, то есть, эта вдова не просто испытывала радость, она от радости кричала, пела и танцевала. Конечно, это опять гротеск. Это нас автор опять специально подталкивает к пониманию того, что он говорит об Иове в таких терминах, в каких ни об одном человеке (каким бы он замечательным ни был) говорить невозможно. То есть, это опять намёк на Бога, просвечивающего сквозь Иова, и (хотя, может быть, сам составитель книги этого до конца не понимал) намёк на то, что возможно некое соединение вот этого, просвечивающего сквозь человека, Бога – с самим человеком, чему примером является Христос.

14: Я облекался в правду, и суд мой одевал меня, как мантия и увясло.

Вот эти «правда и суд» («цедек вэ мишпат) действуют не снаружи человека, чтобы их можно было надеть как одежду, а, конечно действуют изнутри человека, так что тут какой-то получается странный парадокс. Но Павел о Христе говорит то же самое – что Христа можно надеть, как одежду, на себя, при том, что сам Павел говорит, что Христос действует изнутри человека. Я не знаю, почему и автор книги Иова, и апостол Павел применительно ко Христу употребляют именно это парадоксальное выражение «надеть на себя». Во всяком случае, это не должно нас смущать в том плане, что это что-то чисто внешнее. Ни в коем случае! Под этим словом «одеть» всё-таки подразумевается «принять в себя», и это – правда и суд у Иова, Христос у Павла – будет действовать изнутри человека.

15 Я был глазами слепому и ногами хромому.

Опять возникают христианские ассоциации. Христос говорит о слепых, когда исцелил слепорождённого, тем, кто сомневался в этом: «это вы слепые». Да и вообще надо сказать, что мы, люди – слепые. А кто наши глаза? Наши глаза – Сам Христос и есть, Он отверзает глаза. Вот эти слова «Я был глазами слепому» можно сказать о Нём. И то же самое о хромых, если вспомнить все эти эпизоды, когда Христос исцелял хромых.

16 отцом был я для нищих и тяжбу, которой я не знал, разбирал внимательно.

Это намёк на то, что, когда нам надо решить чью-то проблему, мы часто и не вдумываемся, особенно не надрываемся – это не наша проблема, нас спросят – мы что-то такое ответим, вот и всё. А когда человек, у которого спрашивают совета (и тем более, человек, у которого просят суда, то есть, решить какой-то конфликт, спор), уделяет всё своё внимание этому, то это проявляется милость Божья через этого человека. Мы милость Божью воспринимаем в разных аспектах (здоровье – это милость Божья, духовные дары – это милость Божья), а часто не думаем о том, что просто, когда один человек оказывает другому внимание «по большому счёту», то есть весь как бы входит своим умом и сердцем в жизнь другого человека, как будто это его собственная жизнь – то это великая милость Божья, и можно сказать, что это Бог через этого человека эту милость оказывает. Так ведь Иов же именно этого хочет у Бога! Он хочет, чтобы Бог уделил Иову Своё внимание, и в первую очередь, чтобы как-то явился ему и объяснил ему, что происходит. А этого нет, Бог не отвечает, или, точнее говоря, Иову так кажется. Иову кажется, что Бог за всем этим несчастьем, которое с Иовом происходит, вообще не следит, а смотрит куда-то в сторону. Но мы видим, что это, конечно же, ошибка, то, что Бог Себя не являет Иову, – часть этого испытания, а на самом деле Бог с предельным вниманием следит за всем этим, потому что событие, которое происходит на Иове – этот спор Бога с дьяволом – это чрезвычайно важное, просто вселенской важности событие, именно в этом смысл всей книги, и в первых двух главах это очень ясно показано.

117 Сокрушал я беззаконному челюсти и из зубов его исторгал похищенное.

Мы это как понимаем? Что Иов, как какой-нибудь судебный исполнитель, арестовал кого-то, кто обидел сироту и вдовицу, и отнял у них собственность? Что Иов может с ним сделать? Он может послать своих слуг, чтобы они того арестовали? Но Иов же не царь! Максимум того, что Иов (какой он ни есть замечательный человек) может сделать с этими беззаконными и теми, кто похищает, – он может их усовестить. Усовестить их он может, но тут другие выражения выбраны – «сокрушал», «исторгал». Это уже не «усовестить», а что-то такое силовое. Кто это может сделать? Только Бог может сделать это, действительно, если можно так выразиться, сильной рукою своею, действующей, конечно, через других людей, сокрушить беззаконному челюсти (фигурально выражаясь) и похищенное вернуть сиротам и вдовам.

18 И говорил я: в гнезде моем скончаюсь, и дни мои будут многи, как песок.

Здесь есть интересная деталь. Еврейское слово «хол», которое переведено как «песок» (и оно, действительно, буквально означает песок), почему-то в очень древней еврейской традиции ассоциируется с птицей феникс, которая умирает и тут же сама воскресает – есть такая легенда. То есть можно прочесть это как «дни мои будут, как дни у феникса», причём в древнем греческом переводе есть смешной поворот этого «феникса» – «дни мои будут как финиковая пальма». То есть, совершенно очевидно, что переводчики слово «феникс» даже не понимали, и они перевели его как «финиковая пальма».

19 корень мой открыт для воды, и роса ночует на ветвях моих;

20 слава моя не стареет, лук мой крепок в руке моей.

«Слава» – еврейское слово «кавод». Вроде бы, получается, что эта его «слава» – это слава среди юношей, старцев, князей и всяких прочих – то есть, человеческая слава. Да, может быть, этот момент есть тоже, но это далеко не главный момент. Потому что главное, как употребляется это слово «кавод» в Библии, – это «слава Божья», это некое духовное сияние, которое окружает Бога. Помните, как Бог говорит Моисею на горе Синай: «Я проведу мимо тебя всю славу Мою» – там тоже употреблено это слово «кавод». То есть, опять автор книги всё время нам намекает, что в Иове есть (сквозь него просвечивает) Бог: термины, которыми только о свойствах Бога можно сказать, употребляются применительно к Иову.

21 Внимали мне и ожидали, и безмолвствовали при совете моем.

22 После слов моих уже не рассуждали; речь моя капала на них.

23 Ждали меня, как дождя, и, как дождю позднему, открывали уста свои.

Мы с вами тоже вот так иногда слушаем, раскрыв рот, какого-нибудь замечательного человека, проповедника, и так далее. Но тут, по-моему, даже больше, чем когда слушают проповедника, так можно слушать только Бога (Который, конечно, может говорить именно через проповедника, пророка и т.д.).

24 Бывало, улыбнусь им -- они не верят; и света лица моего они не помрачали.

«Света лица моего» – ну почему просто не сказать «лица моего не помрачали» (то есть, не огорчали, лицо его от огорчений не помрачилось)? Давайте вспомним, где лица светятся? Во-первых, на иконах. А во-вторых, в Ветхозаветном контексте, у Моисея на горе Синай его лицо светилось. Почему? Моисей соприкоснулся с Богом, он (если можно так выразиться) заразился от Бога светом, который ещё в течение какого-то времени сиял из его лица. То есть опять, это не просто – хорошее, милостивое выражение лица, это знак сопричастности Богу, это свет, как на иконах.

25 Я назначал пути им и сидел во главе и жил как царь в кругу воинов, как утешитель плачущих.

Про слово «утешитель» я уже не буду говорить, оно вызывает очевидные христианские ассоциации, но обратите внимание на выражение «Я назначал пути им». Кто может назначать пути людям? Ну, конечно, можно сказать, что царь назначает пути своим подданным, но и то, в библейском контексте невольно возникает ассоциация, что это, скорее, Царь небесный назначает пути своим подданным. Но Иов, какой бы он ни был богатый и уважаемый, не мог он людям назначать пути. Это вообще только Бог может в Своём Замысле назначать пути людям. Вот и Иову, между прочим, Бог назначил такой путь, согласившись на это испытание дьяволом. То есть, опять просвечивает сквозь эту терминологию, что Иов сопричастен Богу, потому что Бог через него действует, через него Бог – пока ещё прикровенно – является. И если бы друзья Иова были внимательны, они, может быть, увидели бы в Иове не просто такого спорщика, неисправимого дерзеца, а увидели бы сквозь него Бога, Который, в Своей парадоксальности, является им через Иова. Они-то знают и хотят знать только Бога логического, другого не хотят даже знать – а вот такой другой Бог перед ними сквозь Иова просвечивает.



Запись 41 Глава 30 13-12-17

Сегодня у нас тридцатая глава. Это часть длинной последней речи Иова, которая намного больше, чем все остальные речи и Иова, и его друзей. Она занимает главы с 26-й по 31-ю, то есть, в сумме шесть глав – ничего сравнимого по длине в речах этой книги нет. Отсюда её важность. Иов в этой речи, можно сказать, подводит итог всему тому, что он говорил до этого, и всему тому, о чём он спорил с друзьями. Конечно, в сегодняшней главе, одной из шести, он сосредоточен только на одном фрагменте, одной теме. Если в прошлой главе он вспоминал с такой ностальгией время, когда он занимал почётное положение в обществе – такое почётное, что нереалистично даже, что так люди могут относиться даже к царю – а только к Богу. Это, по замыслу автора книги, намёк на то, что сквозь образ Иова просвечивает образ Божий. И в сегодняшней главе мы это тоже увидим, хотя в этой главе художественный замысел состоит в драматическом контрасте с предыдущей главой – как всё было хорошо тогда, и как всё трагично, печально и ужасно сегодня. Ну, нам, наверно, эти контрасты тоже знакомы по нашей собственной жизни.

1 А ныне смеются надо мною младшие меня летами, те, которых отцов я не согласился бы поместить с псами стад моих.

2 И сила рук их к чему мне? Над ними уже прошло время.

3 Бедностью и голодом истощенные, они убегают в степь безводную, мрачную и опустевшую;

4 щиплют зелень подле кустов, и ягоды можжевельника -- хлеб их.

5 Из общества изгоняют их, кричат на них, как на воров,

6 чтобы жили они в рытвинах потоков, в ущельях земли и утесов.

7 Ревут между кустами, жмутся под терном.

8 Люди отверженные, люди без имени, отребье земли!

9 Их-то сделался я ныне песнью и пищею разговора их.

10 Они гнушаются мною, удаляются от меня и не удерживаются плевать пред лицем моим.

11 Так как Он развязал повод мой и поразил меня, то они сбросили с себя узду пред лицем моим.

12 С правого боку встает это исчадие, сбивает меня с ног, направляет гибельные свои пути ко мне.

13 А мою стезю испортили: всё успели сделать к моей погибели, не имея помощника.

14 Они пришли ко мне, как сквозь широкий пролом; с шумом бросились на меня.

15 Ужасы устремились на меня; как ветер, развеялось величие мое, и счастье мое унеслось, как облако.

16 И ныне изливается душа моя во мне: дни скорби объяли меня.

17 Ночью ноют во мне кости мои, и жилы мои не имеют покоя.

18 С великим трудом снимается с меня одежда моя; края хитона моего жмут меня.

19 Он бросил меня в грязь, и я стал, как прах и пепел.

20 Я взываю к Тебе, и Ты не внимаешь мне, -- стою, а Ты только смотришь на меня.

21 Ты сделался жестоким ко мне, крепкою рукою враждуешь против меня.

22 Ты поднял меня и заставил меня носиться по ветру и сокрушаешь меня.

23 Так, я знаю, что Ты приведешь меня к смерти и в дом собрания всех живущих.

24 Верно, Он не прострет руки Своей на дом костей: будут ли они кричать при своем разрушении?

25 Не плакал ли я о том, кто был в горе? не скорбела ли душа моя о бедных?

26 Когда я чаял добра, пришло зло; когда ожидал света, пришла тьма.

27 Мои внутренности кипят и не перестают; встретили меня дни печали.

28 Я хожу почернелый, но не от солнца; встаю в собрании и кричу.

29 Я стал братом шакалам и другом страусам.

30 Моя кожа почернела на мне, и кости мои обгорели от жара.

31 И цитра моя сделалась унылою, и свирель моя -- голосом плачевным.

Эта глава – одна из самых сложных глав. Очень многие места в этой главе – непонятно, так сказать, кому, и о чём, и вообще почему Иов это говорит. В книге Иова, в еврейском оригинале, очень много непонятных слов, в том числе, слов, которые больше нигде не встречаются в Библии, кроме как в книге Иова, так что мы можем только догадываться, что они значат. Если в других главах понять эти слова помогает некий общий смысл, общая линия, логика – помогает понять, хотя бы в общем и целом, о чём идёт речь, то здесь и логика непонятна – что, собственно, всем этим Иов хочет сказать. Понятна только интонация горечи, печали, боли, и так далее, а вот более конкретно – уже нет. Конечно, мы сейчас все-таки попытаемся что-то понять, мы ради этого читаем. Но если раньше мы могли опереться на общую логику, чтобы перескочить через мало понятные места, то здесь уже этого не получится, и поэтому мы разделим чтение этой главы на две части: одна часть сегодня, а вторая часть – в следующий раз. Сегодня поговорим об общем смысле этой главы, пытаясь хоть как-то угадать логическую нить, которая проходит через эту главу, а уже по отдельным словам и стихам мы прочтём в следующий раз. Должен сказать, что, по большей части, комментаторы всё, что говорится в этой главе, всю конкретику, все эти странные слова типа «щиплют зелень подле кустов, и ягоды можжевельника -- хлеб их» стараются привязать к какой-то реалистичной правдоподобной ситуации, опираясь на общую картину того времени, к которому относится эта книга, к тому, как жили люди в то время. Но я думаю, что этот подход не очень перспективен, потому что эта книга – художественная, правда этой книги – правда художественная. Вся книга Иова – это, в сущности, притча, такая, какие говорил Иисус Христос. А в притче, конечно же, всегда есть и поэтические образы, метафоры, есть и соединение несоединимого, есть и подтекст. Но если сравнить эту книгу, воспринимаемую как притчу, с притчами Христа, то они отличаются. Христос, как правило, притчи свои строит, как некое двуслойное изложение, где рассказывает о чём-то, хорошо знакомом всем (например, как сеятель сеет семена), а под этим второй смысл – Слово Божье, которое сеется в душах людей. Но Христос всемерно этот второй слой, подтекст обнажает, а Своим ученикам даже расшифровывает. То есть, Его цель совершенно не в том, чтобы этот подтекст как-то, прикрыть, а наоборот – в том, чтобы его сделать как можно более выпуклым. А книга Иова строится по закону художественной литературы, в ней подтекст даётся намёком. Намёки эти часто очень лёгкие, их ещё надо суметь увидеть. По большей части нам в этом помогает то, что мы знаем, к чему эти намёки должны относиться, потому что эта двуслойность, характерная для притч, есть ведь и в книгах Пророков. Все Пророки – многослойные, в них один слой – это конкретика, историческое событие времени жизни Пророка (например, Вавилонское пленение, или возврат из Вавилонского пленения), а над ним, за ним – второй слой, духовный смысл всего происходящего, Замысел Божий, который, как некий подтекст, кроется за тем, что происходит в истории. И притчи книги Иова мы сможем понять только тогда, когда мы попытаемся увидеть второй слой за тем, что здесь описано, как это было в позапрошлой главе о мудрости, где картина рудокопов – не о них совсем, а о другом слое бытия всего мира, подземном, скрытом от нас, невидимом (только Богу он виден). Вот так и тут – мы должны постараться увидеть в том, что говорит Иов, этот второй, невидимый слой. Не пытаться себе нарисовать конкретную картину, кто там в полупустыне щиплет можжевельник, и зачем, а понять – это символ чего?

Главная трудность в этой главе – это понять, о ком или о чём говорится. В принципе, в этой главе можно выделить четыре части. Первая часть – это с 1-го по 10-й или по 11-й стих. В ней идёт речь о неких отверженных: «Люди отверженные, люди без имени, отребье земли!». Слово «отверженные» нам, конечно, напоминает о книге Гюго «Отверженные»: бедные, нищие, униженные и оскорблённые (говоря словами Достоевского) – вот кто такие отверженные, если их понимать в этом смысле Гюго. И здесь, если это понимать так, то речь о бедных людях (3-й стих: «бедностью, голодом истощённые»). Но тогда это как-то странно звучит, потому что Иов отзывается о них очень резко, называет из «отребьем», и вообще судит о них очень отрицательно. Это удивительно вот почему: если это отверженные, бедные, сироты, вдовы, униженные и оскорблённые мира сего – то Иов подчёркивает, что он к таким относится очень милостиво. Вот из прошлой главы, с 12-го стиха:

12 я спасал страдальца вопиющего и сироту беспомощного.

13 Благословение погибавшего приходило на меня, и сердцу вдовы доставлял я радость.

14 Я облекался в правду, и суд мой одевал меня, как мантия и увясло.

15 Я был глазами слепому и ногами хромому;

16 отцом был я для нищих и тяжбу, которой я не знал, разбирал внимательно.

17 Сокрушал я беззаконному челюсти и из зубов его исторгал похищенное.

И он продолжает эту мысль в следующей главе – 31-я глава:

16 Отказывал ли я нуждающимся в их просьбе и томил ли глаза вдовы?

17 Один ли я съедал кусок мой, и не ел ли от него и сирота?

19 Если я видел кого погибавшим без одежды и бедного без покрова, --

20 не благословляли ли меня чресла его, и не был ли он согрет шерстью овец моих?

21 Если я поднимал руку мою на сироту, когда видел помощь себе у ворот,

22 то пусть плечо мое отпадет от спины, и рука моя пусть отломится от локтя.

И это не просто отношение Иова к бедным, униженным и оскорблённым, это отношение Самого Бога к ним, которое проявляется через Иова. Христос о таких людях: «Блаженны нищие духом, ибо их есть царство небесное», причём, так Он говорит у Матфея, а в Евангелии от Луки Он говорит просто: «Блаженны нищие, ибо их есть царство небесное». И мы это встречаем и в книге Притчей, и в других книгах Библии – какое-то особое, специальное внимание Бога к нищим, сиротам, вдовам, и так далее. Это есть в Ветхом Завете, а ещё более это выражено в Новом Завете. В поведении Самого Христа подчёркнуто именно такое отношение. Видимо, для Бога именно эти люди, на которых мы смотрим, может быть, даже с презрением – подонки общества, или, как это говорили в старое время, подлый народ – именно они являются центром Его внимания. фокусом, на котором сфокусированы Его глаза, глядящие на всё человечество. Поэтому то, что Иов говорит о них в таком отрицательном ключе – это невозможно понимать так, что это просто о бедных, униженных, нищих, оскорблённых, сиротах и вдовах. А о ком тогда? Я думаю, ключом к тому, о ком здесь идёт речь, являются настойчивые ассоциации с животными. Иов говорит об этих людях: он мог бы их поместить с псами в стадо: «А ныне смеются надо мною младшие меня летами, те, которых отцов я не согласился бы поместить с псами стад моих» – но даже это, как он считает, им много чести. 3-й стих: «они убегают в степь безводную, мрачную и опустевшую» – это гораздо естественнее понимать применительно не к людям, а к животным, которые убегают в степь от каких-то опасностей или преследований. 4-й стих: «щиплют зелень подле кустов, и ягоды можжевельника -- хлеб их» – и это картина животных. 6-7-й стих: живут «в рытвинах потоков, в ущельях земли и утесов. Ревут между кустами, жмутся под терном» – это опять же животные. 11-й стих: «они сбросили с себя узду пред лицем моим» – узда на ком бывает? На домашних животных. То, что здесь в этих непонятных «кто-то», о которых идёт речь, подчёркивается животная сторона, мне кажется, специально так сделано, как контраст с предыдущей 29-й главой. Потому что этот контраст – он не только в Иове. В 29-й главе это было счастливое время Иова, а теперь вот рассказывается о горестном, несчастном времени Иова. Но тут контраст шире, это контрастный показ всей вообще картины мира. Иов – это фокус, через который показывается вся картина мира. В предыдущей главе приличное, устоявшееся общество, люди хорошо устроены (и Иов хорошо устроен) – это такая лицевая сторона человеческой жизни. А тут – оборотная сторона человеческой жизни, то, что соединяет людей с животными. Мы знаем, что, действительно (что говорить!), много в нашей природе животного, и в некоторых жизненных ситуациях человек начинает себя проявлять очень близко к животному. Это такая изнанка жизни. Мне в прошлом году пришлось прочитать записки узников Освенцима и других таких лагерей, потому что я туда ездил, там докладывал. Видно, как резко в этой ситуации падает человеческий уровень человека, и люди действительно начинают себя вести подобно домашнему скоту.

Или вспомните Достоевского, «Записки из подполья» – тоже такая изнанка жизни. И вот Иов и попал на эту изнанку жизни, на другую сторону жизни (словами Достоевского, «в подпол жизни»). Замысел дьявола именно в этом и состоит (так прямо и сказано в 1-й главе): показать на примере Иова расчеловечение человека за счёт помещения его вот в эти обстоятельства. Здоровье отнять, детей отнять, поместить на мусорную кучу, и – всё. И человек станет уже не человеком, а так – чем-то подобным скоту, и на примере Иова показать, что таким путём можно расчеловечить всех. Когда я читал об Освенциме, у меня было чёткое впечатление, что это нечто подобное тому, о чём рассказывается в книге Иова – попытка дьявола расчеловечить людей через помещение их в эти обстоятельства. Причём, попытка, которая (увы!) в значительной мере удалась. Это не так просто – устоять против дьявола. С каким трудом Иову удаётся устоять! Он из последних сил борется за то, чтобы в этой своей ситуации сохранить нить связи с Богом, не упасть, не превратиться в того, в кого его хочет дьявол превратить.

Вот эта изнанка жизни, эта невидимая сторона жизни – это проявление той же самой логики, как в двадцать восьмой главе про премудрость. Я говорил, что там, где рассказывается про рудокопов, добычу золота, и так далее – это не просто такой метафорический рассказ о том, что добыча мудрости – это как бы добыча золота. Нет, там речь идёт о другом, об этой подземной, невидимой стороне нашего мира. Мудрость можно искать в видимых нам событиях, которые мы видим, понимаем. А есть другой слой бытия – там тоже мудрость можно искать, но найти её там человеку не по силам (об этом говорилось в 28-й главе). И, тем не менее, этим другим миром, подземным миром, изнанкой бытия, как сказано в двадцать восьмой главе, тоже управляет Бог. Бог управляет всем. И вот здесь, в сегодняшней главе, когда показывается эта изнанка, мы должны помнить о том, что и ею управляет Бог.

Дальше вторая часть главы (где-то, примерно, с 12-го по 18-й стих) – это продолжение той же логики. Если до этого говорилось об «изнанке» человеческого мира, то здесь говорится об изнанке духовного мира, о том, что в этом духовном мире есть силы тьмы, или, как говорит апостол Павел, духи злобы поднебесные, и они являются источником зла, они в этом изнаночном духовном мире просто веют повсюду («вихри враждебные веют над нами»). Иов здесь рисует картину каких-то непонятных тёмных сил, которые его одолевают, которые пытаются его погубить. Причём, в противоположность этой картине, он ведь и в этой главе, и в предыдущих главах логически, сознанием считает, что зло – от Бога, потому что всё от Бога. Автор книги сознательно наложил на Иова какие-то шоры, так что Иов о существовании дьявола даже не подозревает. Автор-то о дьяволе знает (и в 1-2-й главе написал об этом), а Иов не подозревает, поэтому всё зло он относит, так сказать, на счёт Бога. Кстати, если Иов в шорах, то давайте отдадим себе трезвый отчёт в том, что мы тоже люди зашоренные, мы тоже о том, как устроен наш мир, как устроен Замысел Божий мало что знаем. Нам, может быть, кажется, что мы что-то об этом знаем (ну, может быть, что-то смутное – да, как говорит апостол Павел, как сквозь мутное стекло, гадательно что-то мы, может, и знаем), но только вот так, в лучшем случае, как сквозь мутное стекло. А книга Иова кончается именно тем, что Господь ему показывает всю эту реальность духовного мира не через мутное стекло, не гадательно, а так, как оно есть на самом деле – и это для Иова шок. Так вот, Иов во второй части этой главы подсознательно все же ощущает (хотя сознанием не понимает), что какие-то есть силы тьмы, которые всё это зло на него наводят и стараются его погубить. При этом сознательно он не может ткнуть пальцем – «вот эти силы тьмы!», потому что он не знает о существовании дьявола, и поэтому он вынужден относить всё это зло на счёт Бога. Это, конечно, нелогично, несовместимо друг с другом, но, когда не знаешь, что есть дьявол, то приходится вот так нелогично рассуждать. Например, он говорит в 14-м стихе: «Они пришли ко мне, как сквозь широкий пролом с шумом бросились на меня». Кто «они»? Тут это силы тьмы, которые хотят его погубить. А давайте вспомним, что он говорил в 14-м стихе шестнадцатой главы про Бога: «пробивает во мне пролом за проломом, бежит на меня, как ратоборец». То есть, он чувствует, что кто-то пробивает в нём пролом за проломом (мы знаем, что это дьявол), и в сегодняшней главе он подозревает, что это какие-то «они» (непонятно, что за «они»), а там, в щестнадцатой главе, он это вынужденно относит на счёт Бога, потому что – на чей счёт это можно ещё отнести?! Так что у него есть некое интуитивное понимание, но он сознательно это понять и сформулировать не может. Конечно, это замысел автора таков. Сам-то автор прекрасно знает, что есть дьявол, есть силы тьмы, действующие в мире. Он-то, автор, знает это чётко и сознательно, но герою своему, Иову, он даёт это только в такой смутной интуитивной форме. Это вторая часть о силах тьмы, духах тьмы, на которых жалуется Иов, что они действуют на него и хотят его погубить.

Дальше третья часть (примерно с 19-го стиха по 23-й или по 24-й стих). Это обращение к Богу («Я взываю к Тебе, и Ты не внимаешь мне…», и так далее), причём Иов несколько раз в своих предыдущих речах обращался к Богу напрямую, «на ты», но в его последней, длинной, самой важной речи он один только раз, в этом месте, обращается к Богу напрямую, а ни до, ни после этого нет. Это его обращение к Богу, поставленное после того, что было сказано о силах тьмы, которые хотят Иова погубить, выглядит как вопрос: «Меня хотят погубить силы тьмы – а где Ты при этом, Господь – сила Света?». Это вопрос теодицеи (оправдания Бога) – тот самый вопрос, который не с книги Иова начался. Эти вопросы ставились ещё в древнем Египте, задолго до Ветхого Завета, и по сей день, естественно, все эти вопросы живут: все, кто, например, пишут об Освенциме, повторяют этот вопрос теодицеи: «Как Бог мог это допустить?». И это нормально, у любого мыслящего человека не может не возникнуть этот вопрос. И не об одном Освенциме! И сегодня, раскрыв газету или включив телевизор, можно через 5 минут увидеть что-то, что вызывает этот вопрос: «Как Бог мог это допустить?». Это линия теодицеи.

Эта линия вопроса к Богу «Как Ты мог это допустить?», поиска оправдания Богу эта линия проходит с начала книги до конца, это одна из основных линий этой Книги, но не единственная. Многие комментаторы совершают ошибку, считая, что задача книги состоит только в том, чтобы поставить этот вопрос («Как Бог это допускает?») и дать на него какой-то ответ. Я так не думаю. Я всё-таки, исходя из понимания, что «Христос – ответ Иову», считаю, что главная цель книги – это сделать шаг по направлению ко Христу. И, по-моему, этот шаг сделан. Я в каждой главе пытаюсь показать какой-то маленький шажок, который именно по направлению ко Христу делается в этой главе, какой-то образ Христа, который в этой главе возникает. Но полностью эту картину образа Христа, которая возникает в итоге чтения книги Иова (конечно, тоже как сквозь какое-то мутное стекло) мы соберём, когда будем делать заключительный обзор книги Иова.

И, наконец, последняя часть (с 26-го стиха до конца, до 31-го стиха) – это нечто странное, которое вообще не ложится в картину, которую рисует автор. Говорится об Иове: «Я хожу почернелый, но не от солнца; встаю в собрании и кричу». Где это он там ходит? Где это собрание? Он сидит на мусорной куче, к нему пришли его друзья – и всё. О чём тут речь? «Цитра моя сделалась унылою, и свирель моя -- голосом плачевным». Это какая у него цитра и свирель? Цитра и свирель по тем временам – это орудие даже не просто певца, в Греции был такой термин «аэд» – он певец, но, главным образом, поэт (он поёт свои стихи). Но это совершенно не вяжется с образом Иова. Иов был благополучный человек, хозяин, и так далее, при чём тут цитра и свирель, какой из него поэт? Мне кажется (это догадка, и я за неё головой не поручусь), что здесь, в этой последней части, автор цитирует устами Иова какого-то поэта, который чем-то похож на Давида. То есть, это, мне кажется, цитата из какого-то псалма, который до нас не дошёл, но который автору-составителю книги был известен. Вы себе это только представьте – Иова, сидящего на мусорной куче, всего в язвах, и при этом играющего на струнном инструменте (цитре) и на свирели. Это просто смешно. Конечно, это цитата из какого-то псалма, который написал какой-то замечательный псалмопевец вроде Давида, и автор-составитель книги Иова вкладывает эти слова – в уста Иова. Ему, автору, как художнику, хочется, чтобы Иов этот замечательный псалом процитировал. В этот момент автор-составитель как бы немножко выглядывает из-за спины Иова и показывает себя, свой художественный замысел, свой вкус. Вот я прочту из двух псалмов фрагменты, которые с этим, как мне кажется, перекликаются.

101-й псалом:

7. Я уподобился пеликану в пустыне; я стал как филин на развалинах;

8. не сплю и сижу, как одинокая птица на кровле.

4. Ибо исчезли, как дым, дни мои, и кости мои обожжены, как головня…

5. сердце мое поражено, и иссохло, как трава, так что я забываю есть хлеб мой;

6. от голоса стенания моего кости мои прильпнули к плоти моей.

Ещё и ещё можно читать из 101-го псалма, но, по-моему, перекличка совершенно очевидна. Вот, может быть, ещё более значимая перекличка со знаменитым 21-м псалмом:

13. Множество тельцов обступили меня; тучные Васанские окружили меня,

14. раскрыли на меня пасть свою, как лев, алчущий добычи и рыкающий.

15. Я пролился, как вода; все кости мои рассыпались; сердце мое сделалось как воск, растаяло посреди внутренности моей.

16. Сила моя иссохла, как черепок; язык мой прильпнул к гортани моей, и Ты свел меня к персти смертной.

17. Ибо псы окружили меня, скопище злых обступило меня, пронзили руки мои и ноги мои.

18. Можно было бы перечесть все кости мои; а они смотрят и делают из меня зрелище;

19. делят ризы мои между собою и об одежде моей бросают жребий.

Общепринято мнение, что этот 21-й псалом как бы предвосхищает собой сцену распятия Христа – тут много об этом можно сказать: «пронзили руки мои, смотрят и делают из меня зрелище; делят ризы мои между собою и об одежде моей бросают жребий». Нам Евангелие доносит эту картину распятия Христа, причём, в одном из Евангелий последние слова Христа на кресте – первые слова этого 21-го псалма: «Боже мой! Боже мой! для чего Ты оставил меня?». То есть, опять возникает ассоциация между Иовом, сидящим на мусорной куче, и Христом, висящим на кресте. Возвращаясь к нашей главе – у меня такое ощущение, что это какая-то цитата. Может быть, это неожиданно: как же в Библии составитель книги Иова, не говоря об этом ни слова, берёт и вставляет цитату? Но, когда мы, например, читаем или слушаем проповеди отца Александра Меня, он тоже, временами, вставляет цитаты из русской поэзии, русской литературы (из Пушкина, допустим), даже не говоря об этом, потому что подразумевает, что слушатели понимают, что это он цитирует. Может быть, и автор книги Иова тоже подразумевал, что слушатели поймут, что это такая поэтическая цитата, поэтическое описание ситуации Иова, которое автор вкладывает в уста Иова.

Несколько слов в заключение. Для 1-й и 2-й частей я предложил такой взгляд, что это картина некоей изнанки мира, и эта картина перекликается с той картиной полного мира, которую показывает Бог Иову в самом конце этой книги, - с картиной, включающей и лицевую сторону, и изнанку эту, и ещё, наверно, много граней мира Божьего. На данный же момент Иову это ещё не показано, но он это как-то предчувствует. И поскольку Иов в этой своей картине изнанки мира предчувствует полноту картины мира, которую в итоге только Бог покажет, это, опять-таки, момент, когда сквозь слова Иова просвечивает то знание о мире, которое есть только у Бога. Ведь замысел автора книги в том, что у Иова сознательные знания о мире ограничены: он не знает о дьяволе, не знает, почему это всё с ним произошло, не представляет себе, что есть спор между дьяволом и Богом о всём человечестве, который (увы!) на нём, Иове, решается – он этого ничего, по замыслу автора книги, не знает. Но, по замыслу того же автора, сознанием-то он не знает, но Бог, живущий в душе Иова, ему что-то такое говорит – не уму, а сердцу его. И поэтому всё время происходят эти его слова-проговорки. Это важно для понимания главного замысла этой книги. Ведь дьявол в самом начале пытается человека в лице Иова растоптать и смешать с грязью, потому что, с точки зрения дьявола, никакого Бога в человеке – образа, подобия, зерна Божьего, семени Божьего – ничего этого нет. Человек – это просто, как говорится, разумный зверёк, и не более того, а замысел автора книги – в том, чтобы нам показать на примере Иова, что – нет, что в человеке живёт сам Бог. Это не просто человек Иов такой крепкий, такой верный Богу, и так далее – нет, это в нём Бог живёт! И Бог, живущий в нём, не даёт ему, так сказать, пасть жертвой дьявола. Опять же, это всё подсознательно, сам Иов этого не знает, ему кажется, что – где Бог? Бога нет. Он взывает к Богу, но Бог не отвечает. А в это время Бог – в нём самом. Это опять напоминает об Освенциме. На вопрос «где же был Бог, когда мы шли в газовые камеры?» был, мне кажется, совершенно правильный ответ: «Бог – с вами, в вас шёл в газовые камеры». Он в них находился в этот момент – страдал, мучился и умирал вместе с ними. Так и Христос на кресте умер со всем человечеством, которое мучилось на разнообразных крестах до Него, и мучается по сей день, и будет ещё мучиться на разнообразных крестах. И только за счёт того, что Он на Себя эту муку принял, Христос мог стать именно Спасителем человечества. Так что, мне кажется, просвечивание Бога сквозь Иова вызывает соответствующие христианские ассоциации, потому что, если Бог просвечивает сквозь Иова, то, значит, в Иове человеческое и божественное как-то соединено, не так, как во Христе, конечно, не так полно, но всё-таки! Есть некое подобие, некий намёк на такое соединение двух природ – человеческой и божественной – которое в полноте своей явилось во Христе. И, по-моему, это как раз и есть главный стержень этой Книги – то, что автор хочет донести.

И ещё один момент, который с этим как-то перекликается. Я повторял, что Иов, собственно, не Иов. Иов – это фокус, представитель всего человечества, как бы, если так можно выразиться, делегат от всего человечества, причём, делегат от лучшей части человечества, именно поэтому Господь с самого начала на него показывает пальцем: «вот этот Иов – лучший из людей, попробуй с ним что-нибудь сделать!» (это Он как бы говорит дьяволу). И поэтому та картина горестной судьбы человека, которая в этой главе рисуется – это картина горестной судьбы не просто самого Иова, а всех нас, людей, во все века. И, с другой стороны, оправдание Иова перед Богом – это, на самом деле, оправдание не Иова, а это оправдание всего человечества. Иов говорит в 31-й главе: «я того не делал, я этого не делал, никакого греха». Можно сказать: «Ну как же? Иов-то, может быть, и не делал, а люди-то ещё как делают!». Здесь есть тонкость. В том-то и дело, что Иов как Адам, всечеловек представляет не такое человечество, как оно реально есть, а такое, какое оно есть в Замысле Божьем. Человек по-настоящему такой (Адам такой), какой явлен во Христе. Об этом говорит апостол Павел: что, в сущности, старый Адам пал, согрешил, и все его потомки, включая нас, постоянно живут, погружённые в эти грехи. А новый Адам – Христос – вот это тот Адам, от имени которого могут быть произнесены слова, которые говорит Иов в следующей главе: «я без греха». Мы знаем по словам апостола Павла, что все люди грешат, только Христос без греха. И это ещё одна ниточка, которая соединяет образ Иова с образом будущего Христа.


Запись 42 Глава 30 20-12-17

У нас сегодня тридцатая глава книги Иова. Я в нескольких словах повторю какие-то общие вещи об этой главе, о которых я говорил в прошлый раз, а потом уже мы перейдём к чтению по отдельным стихам. Мы говорили в прошлый раз об общих принципах интерпретации этой главы, которая трудна и непонятна даже профессиональным комментаторам во многих своих аспектах. Я говорил, что, с моей точки зрения, вначале речь идёт не просто о каких-то людях бедных, нищих, «младших летами» (молодых, то есть, тоже неавторитетных), а речь идёт о показе, так сказать, оборотной стороны человеческого мира. Так же, как в главе 28-й о премудрости показывалась как бы оборотная сторона физического мира (подземелье мира), так здесь показывается оборотная сторона социального мира, и не зря здесь столько ассоциаций с животными. Давайте одну очевидную вещь скажем вслух: что у нас много общего с животными, что человека довольно легко низвести до состояния животного. Мне этим летом довольно много доводилось читать, я бы сказал, мучительной информации об Освенциме, о подобных лагерях, и это просто бьёт там в глаза – как человек там расчеловечивается. Все расчеловечиваются: и мучители, эти эсэсовцы, и те заключённые, кого там держат. Показ оборотной стороны этого человеческого мира, где человек нисходит уже ближе к животным, – это не случайно в книге Иова, потому что Замысел дьявола (с чего начинается книга) именно в том и состоит: человека превратить в животное, и Богу это показать – люди, на которых ты возлагаешь такие миссии и упования, вот какие они. Причём, показать на примере одного из лучших, на примере Иова. Если Иова можно низвести вот до этого состояния, так что говорить о менее праведных людях!

Дальше в этой главе, во 2-й её части, с 8-го или 9-го стиха, говорится тоже об оборотной стороне, но уже не человеческого мира, а духовного. Когда мы говорим «дух», «духовность», это обычно у нас вызывает очень положительные ассоциации. А апостол Павел говорит о «духах злобы поднебесных», которые тоже есть в этом духовном мире. Там не только свет, там и тьма, там не только лицевая сторона, а и вот эта оборотная сторона, дьявольские тёмные силы. Об этом тоже здесь упоминается, начиная с 9-10-го стиха. А дальше идёт обращение к Богу, которое, на фоне всего того, что было сказано раньше об этой оборотной стороне человеческого духовного мира, выглядит как некий острый вопрос, или жалоба (вопрос и жалоба одновременно). Иов говорит: «Господи, в эту оборотную сторону мира я непонятно, какой рукой, может быть даже Твоей рукой, погружён, брошен в этот «подвал мира», и в физическом плане, и в духовном. Где же Ты, Господи?». Это тот вопрос, который люди, брошенные в подвал этого нашего мира (в Освенциме, и так далее) тоже задавали себе: «Где Ты, Господи, когда мы здесь, и идём в газовые камеры?». Но я не могу оставить это как вопрос. Конечно, нам легко отвечать: мы не идём в газовые камеры (пока что). Но всё-таки оставлять этот вопрос висящим без ответа, мне кажется, было бы неправильно. Как мы сейчас это понимаем – мы, христиане, всё пережившие, пропустившие сквозь свои души всё это? Как то, что Бог идёт в газовые камеры с ними. Более того, Бог идёт в газовые камеры – в них. Потому что Бог же внутри нас, людей живёт. Мы – подобие Божие, мы несём в себе эту частичку Божества. И поэтому, как мы состоим из триллионов клеток, и когда больно одной клеточке нашего тела, то нам больно, так и Богу – когда эти «клеточки» (Его люди) идут в газовые камеры, то Ему больно. Наверное, ответ на этот вопрос где-то на этих путях надо искать. Этот вопрос и поиск ответа называется «теодицеей», оправданием Бога, и, конечно, в книге Иова это довольно существенная тема, хотя и не единственная.

Последнее, о чём я говорил в прошлый раз, – что Иов выступает в этих своих жалобах, в этой своей картине мира не просто как один человек Иов. Он выступает, как представитель всего человечества. Не просто Иов брошен в подвал мира. На самом деле, всё человечество, к сожалению, по замыслу дьявола, как минимум, одной ногой стоит в этом «подвале мира», или зла, что мы знаем, наверно, и по своему опыту. Но это же означает, что оправдание Иова, которое, в итоге, в этой книге происходит – это и оправдание всего человечества, такого Адама (напоминаю ещё раз, что «новым Адамом» апостол Павел называет Иисуса Христа). Конечное оправдание человечества, разумеется, не через Иова происходит, а через Иисуса Христа. Но, тем не менее, Иов это уже как-то предвосхищает. Поэтому я много раз повторял формулировку «Христос – ответ Иову», подчёркивая связь между ними.

Теперь, поговорив опять об общем содержании этой главы, давайте попытаемся погрузиться в эти трудные стихи.


1 А ныне смеются надо мною младшие меня летами, те, которых отцов я не согласился бы поместить с псами стад моих.

«Не согласился» – это очень мягко сказано. По-еврейски сказано «побрезговал бы поместить с псами стад моих», и думаю, что так говорить просто о молодых (пусть не авторитетных, наивных, глупых, дерзких молодых людях) было бы неуместно. В том-то и дело, что здесь речь идёт о животной, в данном случае, псиной природе-- в человеке. Ведь такая тема в художественной литературе много раз повторена – человека показать, как пса. Или пса как человека – вот есть такое замечательное произведение о лагерях (уже наших, отечественных) – «Верный Руслан», там как раз так показывается то ли пёс, как человек, то ли человек как пёс – одно и то же.

2 И сила рук их к чему мне? Над ними уже прошло время.

«Прошло время» по-еврейски – «исчез век». То есть, это – о преходящести того, что здесь названо «руками», а это просто материальная сила, даже, можно сказать, «животная сила». Да, это всё преходяще, помните псалом Моисея, в котором это тоже говорится: «дней наших семьдесят лет, а при большой крепости – восемьдесят лет». Непреходящее – только духовное, всё материальное – преходящее. Эта мысль, которую Иисус Христос говорит в Нагорной проповеди: кто собирает сокровище на земле, тот собирает сокровище, которое обязательно истлеет, заржавеет – в общем, исчезнет, уничтожится. Единственное непреходящее сокровище – это сокровище на небе, поэтому, конечно, его надо собирать там.

3 Бедностью и голодом истощенные, они убегают в степь безводную, мрачную и опустевшую;

4 щиплют зелень подле кустов, и ягоды можжевельника -- хлеб их.

Ну разве это можно сказать о людях? Это даже о самых бедных, нищих людях сказать нельзя. Это, совершенно очевидно, говорится о каких-то животных. Нечто подобное на самом деле происходило и в истории человечества, но тогда, когда люди в экстремальных обстоятельствах приближались к животному состоянию. В нашей стране – голод, голодомор, да и много чего. Мне, например, вспоминается роман «Мальвиль» – о мире после ядерной войны (французский автор Робер Мерль его написал) – вот там показывается, как люди очень быстро расчеловечиваются, прямо как здесь сказано, ползают, как животные, по полям, рвут всё, что там растёт, и запихивают это себе в рот. Да мы и сами понимаем, что человек может до этого полуживотного состояния дойти.

5 Из общества изгоняют их, кричат на них, как на воров.

Если это всё связать с 1-м стихом, где люди сравниваются с псами, то можно сказать, что их из общества изгоняют и кричат как на воровку-собаку, которая какую-то кость украла, или мясо со стола украла. Помните эти слова, которые говорит Иисус Христос хананеянке (так в Евангелии от Матфея, а в Евангелии от Марка – сирофиникиянке) о том, что негоже отобрать хлеб у детей и отдать его псам. Это опять параллель человек – пёс. Под псами Христос имеет в виду не собак в прямом смысле слова, а язычников, как вот эта сирофиникиянка, или хананеянка. А она ему отвечает, что да, Господи, так, но и псы едят куски, падающие со стола детей. А Он ей говорит: «за такие слова исцелилось чадо твоё». Здесь, мне кажется, идёт игра тоже на этой на аналогии человека с псом.

6 чтобы жили они в рытвинах потоков, в ущельях земли и утесов.

7 Ревут между кустами, жмутся под терном.

Такого, всё-таки, даже и в Освенциме или во времена голодомора не найдёшь. Это уже человек, не приближающийся к животным, а низведённый до животного. Это наше с вами происхождение от животного мира, эту общность нашу с животным миром можно, между прочим, воспринимать по-разному. Вот, например, наш замечательный поэт Осип Мандельштам. У него есть стихотворение про Ламарка, где он спускается по эволюционной лестнице от человека вниз: «к кольчецам спущусь и к усоногим». И он эту свою общность со всем живым миром воспринимает, скорее, позитивно: что человек не изолирован, а часть какого-то большего мира. Хотя сам Мандельштам об этом не пишет, но мы, люди верующие, можем сказать, что человек – часть Богом созданного мира, а Бог создал всё: и животных, и растения, и нас, людей. В 103-м псалме чётко подчёркивается, что весь этот Божий мир прекрасен, и даже те хищники, которые кого-то в нём пожирают, и они, с некоторой точки зрения, прекрасны. И мы – этого мира часть, мы с ним общи. Это – Божий Замысел. Наша общность со всем живым миром (да и неживым тоже) – это Божий Замысел. Но где Божий Замысел, там обязательно есть противодействующий ему дьявольский замысел, который этот самый Божий Замысел пытается вывернуть наизнанку. И в книге Иова, в этих стихах, это выворачивание наизнанку происходит таким образом, что дьявол хочет эволюционную вертикаль, которая человека поднимает из мира каких-то инфузорий в то, чем мы сейчас являемся (а может быть, и ещё куда-то дальше – кто это может знать?) обратить и спустить человека назад, вниз, в мир кольчецов и усоногих (как говорил Мандельштам). Таков замысел дьявола. Это фундаментальная черта книги Иова, и того, рождающегося на наших глазах, мировоззрения, которое сочетало бы церковный взгляд на роль дьявола в нашем мире с эволюционным взглядом на историю этого мира.

8 Люди отверженные, люди без имени, отребье земли!

«Без имени» – это значит «расчеловеченные», потому что имя – это фундаментальное свойство именно человеческого мира. Что делает Адам, первый человек, которого создал Бог? Он даёт имена всему, что вокруг. Нет Адама – нет имени. Здесь сказано «люди отверженные». Это человек, который часть мира животного, растительного, каменного, но не человеческого мира. Мы обычно слово «отверженные» воспринимаем примерно так, как у Гюго в книге «Отверженные»: какие-то униженные, оскорблённые, незаслуженно пострадавшие люди. Здесь не это имеется в виду. То, что переведено как «отверженные», в оригинале – «дети Навала», а Навал – это такой герой в книге Царств, его имя переводится, как «человек злой и безумный». Вот о ком здесь идёт речь. Это не просто какие-то молодые, юные, бедные, униженные и оскорблённые – нет, это же носители не только животного, а и дьявольского начала. Это идёт переход к тому, что дальше говорится уже о самих дьявольских духах, а не о людях, их носителях.

Я не знаю, почему тут переведено, как «отребье земли», и что понималось под этим словом, когда создавался синодальный перевод в середине 19-го века. Но в еврейском тексте сказано, что это «прогнанные с земли», и в этом смысле отверженные. Я думаю, что это надо понять примерно так же, как «люди без имени»: «люди, прогнанные из человеческого мира». Но что же это за люди, которые прогнаны из человеческого мира? Кто это обитает не в человеческом мире? Разве их можно людьми назвать? Это переход между двумя частями. Эти существа, которые не являются частью человеческого мира, с одной стороны, это люди в своей сниженной до животных ипостаси, а с другой стороны – это духи тьмы, которые тоже не являются частью человеческого мира, они являются частью совсем другого мира. И дальше начинается разговор как раз о них.

9 Их-то сделался я ныне песнью и пищею разговора их.

«Песнь» – это то, что по-русски можно выразить поговоркой «притча во языцех», то есть, «притча в язычниках», а здесь это притча в некоем аналоге язычников – притча в духах тьмы. То есть, мысль такая, что эти бесы, так сказать, тыкают пальцем в Иова где-то у себя, в этих слоях злобы поднебесной, и говорят «ха-ха-ха! вот тебе и праведник – смотрите, что с ним стало!». Но Иов же не знает о существовании духов тьмы, это знает автор книги, поэтому он не может в уста Иова вложить ничего чёткого, может вложить только туманные выражения про каких-то «их» («Их-то сделался я ныне песнью»), а на самом деле, мы-то понимаем, что это духи тьмы, да и сам дьявол, в конце концов тоже. Мне вспоминается замечательная книга Клайва Стейплза Льюиса «Записки Баламута», где как раз описывается, как песнею и пищей разговора этих духов тьмы являемся мы, люди, со всеми нашими недостатками, как они нами забавляются, как они над нами издеваются, и так далее. Но, правда, у Льюиса, как и полагается христианину, в итоге эти духи тьмы всё-таки терпят поражение.

10 Они гнушаются мною, удаляются от меня и не удерживаются плевать пред лицем моим.

В еврейском тексте – не «плевать перед лицом моим», а «плевать в лицо мне», то есть, речь идёт об агрессии со стороны этих духов тьмы. И дальше эта мысль, что они агрессивны, продолжается в следующих стихах.

11 Так как Он развязал повод мой и поразил меня, то они сбросили с себя узду пред лицем моим.

Здесь трудный, с точки зрения грамматики, еврейский текст. Можно это понять так: раз Господь не охраняет меня больше (как Иов это понимает), то теперь все эти злые духи могут мной забавляться, как хотят. Это один вариант. Другой вариант прочтения: эта узда – самого Иова, и эта узда не сброшена, а наоборот – узда, как удила, вложена ему в рот, причём Самим Богом, то есть, это жалоба на то, что Бог его вот так окорачивает какой-то уздой. Более простое и очевидное первое чтение мне кажется более подходящим ко всей логике этой главы.

12 С правого боку встает это исчадие, сбивает меня с ног, направляет гибельные свои пути ко мне.

Опять агрессия, но в какой форме: оно не с ног сбивает, а ноги его сбивает с пути, то есть, его сбивает на какой-то неправильный путь, на свои пути сбивает с правильных путей. Льюис в «Записках Баламута» ярко нарисовал, что главное занятие этих тёмных сил – сбивать нас с Божьего пути, с пути к Богу, с того пути, о котором говорит Христос. Первые христиане даже не «христианами» назывались, а «людьми пути» – этого пути к Богу в Царство Небесное. С этого пути духи тьмы хотят сбить Иова (да и всех нас) и на свои пути заманить. Тут ведь по-еврейски сказано не «направляя гибельные свои пути ко мне», а «подымая свои гибельные пути ко мне» – как бы подбрасывая свои гибельные пути мне, чтобы я ими пошёл (как соблазн).

13 А мою стезю испортили: всё успели сделать к моей погибели, не имея помощника.

Он так воспринимает, что своим путём к Богу он не может идти («мою стезю испортили»), но в итоге книги окажется, что это не так. Более того, окажется, что его такая почти непроходимая тропа, которой он идёт, именно это-то и есть истинная тропа к Богу, какой Бог хочет, чтобы Иов шёл, и чтобы шло всё человечество. И тропа следования за Христом – она вот такая, очень не простая, узкая, каменистая. «Царство Божие усилием берётся», как говорил Христос.

Здесь сказано, что они (духи тьмы) «всё успели сделать к моей погибели, не имея помощника», и по тексту русского перевода получается так, что у них должен быть этот помощник – у духов тьмы. Нет, имеется в виду, что «я не имею помощника против них» (этих духов тьмы). Это главный предмет его жалобы – что я страдаю, непонятно почему всё потерял, сижу на мусорной куче, но Ты, Господи, мой помощник, и я всё равно на Тебя надеюсь, в Тебя верю. Хотя я на Тебя обижен, но у меня другого помощника нет и быть не может.

14 Они пришли ко мне, как сквозь широкий пролом; с шумом бросились на меня.

Тут есть некая парадоксальность, потому что в шестнадцатой главе, в 14-м стихе Иов жалуется, что это Бог «пробивает во мне пролом за проломом, бежит на меня, как ратоборец». С одной стороны, в рамках книги Иова мы можем считать, что Иов принимает действие дьявола за действие Бога. Но, с другой стороны, Бог тоже может пробивать пролом, как говорит последний стих второй главы книги Михея:

13.Перед ними пойдет стенорушитель; они сокрушат преграды, войдут сквозь ворота и выйдут ими; и царь их пойдет перед ними, а во главе их Господь.

Бог идет перед народом Израиля, и это картина людей, идущих за Богом, идущих за Христом в Царство Небесное, а вот «стенорушитель», «сокрушат преграды» – это ровно те же еврейские слова, которые переведены в книге Иова, как «пролом». Так что и Бог тоже может сделать пролом, а не одни только духи тьмы. Но только духи тьмы делают пролом в Иове, в его душе, чтобы его душу погубить (мы по своей жизни знаем, что бывают какие-то события, слова, действия, которые как бы делают дырку в нашей душе, пролом – и мы падаем от этого, нисходим вниз в моральном плане). Бог тоже может сделать пролом, но это в совершенно обратном смысле и обратном направлении. Как мы в книге Михея Бог делает пролом в Царстве Небесном, в той перегородке, которая нас отделяет от Царства Небесного. Причём, эта перегородка не Богом устроена, она в нас самих. Мы по своему опыту знаем, что есть у нас такое внутреннее препятствие, которое нам не даёт идти вот этим, показанным нам, вполне ясным и открытым путём в Царство небесное. Так что «пролом» может быть проломом вниз, а может быть проломом вверх, в Царство Небесное.


15 Ужасы устремились на меня; как ветер, развеялось величие мое, и счастье мое унеслось, как облако.

Слово «величие» здесь странно звучит, но в еврейском тексте сказано «недиба», и одно из значений этого слова - «душа». И действительно, в 16-м стихе сказано «И ныне изливается душа моя во мне», так что 15-й стих можно прочесть, как «душа моя развеялась». Впрочем, слова «развеялась» в еврейском тексте нет, сказано просто: «душа моя, как ветер», и это соответствует тому, что сказано о душе в 16-м стихе: «изливается» (шафак) здесь имеет смысл «расточается». Но ещё более интересны в этом 15-м стихе слова «счастье мое унеслось, как облако». А что в еврейском тексте стоит вместо слова «счастье»? Ни больше ни меньше, как «Иешуа»! Это скорее «спасение», чем «счастье», отсюда и имя Иисуса Иешуа – «Спасение Божие». Возможно, из-за этого русским переводчикам показалось неблагочестивым переводить «спасение мое унеслось, как облако». Конечно, сам Иов не имел в виду Иисуса Христа из Назарета, сына Девы Марии. Но всё-таки эта книга – Боговдохновенная, и в ней вот такие места вдруг возникают, что просто рот открываешь!

16 И ныне изливается душа моя во мне: дни скорби объяли меня.

17 Ночью ноют во мне кости мои, и жилы мои не имеют покоя.

Мы, наверное, знаем по своему опыту, как это бывает, когда в человеке уже не кости ноют, а душа ноет, и спать от этого человек не может. Так здесь и сказано, на самом деле тут совсем не телесные «жилы», а еврейское слово «арак», которое означает «грызущие», «ноющие». То есть, он не знает покоя оттого, что в душе его что-то грызёт. Ну, мы знаем по своему опыту, как могут грызть угрызения совести, воспоминания – много всяких вещей, которые могут грызть нас и не давать нам спать.

18 С великим трудом снимается с меня одежда моя; края хитона моего жмут меня.

Это физически понятно: он весь в язвах, начинаешь снимать хитон – больно. Но, поскольку это сказано после слов о костях и жилах, это вызывает ещё ассоциацию с книгой Иезекииля, где описывается, как кости человеческие, наоборот, одеваются плотью, кожей, потом одеваются духом – и всё это делает Бог. А что касается снятия, если понимать его не в прямом смысле, что вот, снимаю рубашку, а у меня всё тело в ранах, поэтому мне больно её снимать, а в таком духовном смысле, то вспомним Клайва Стейплза Льюиса. В его замечательной книге «Покоритель зари» (одной из «Хроник Нарнии») есть картина, как один молодой человек превращается в дракона. Это такая символическая картина, конечно, как его собственная злоба превращает его в такое злое создание, и там дальше нарисована картина, как он исцеляется от этого зла. Символически показано так, что он драконью толстую шкуру с себя сдирает – что невероятно болезненно. Опять за Иовом видится Адам (как образ человека вообще, а не Адам, который в первых главах Библии), и с нас самих этот хитон (он же драконья шкура, которую дьявол надевает на нас) с трудом и болезненно снимается – как с Иова его одежда.

19 Он бросил меня в грязь, и я стал, как прах и пепел.

То, что переведено как «стал как» – это еврейское «ат-машаль», то есть, «стал притчей» (как в 9-м стихе «сделался я ныне песнью и пищею разговора их»). Притча – нечто обязательно двуслойное, имеющее понятный, поверхностный материальный, земной смысл, а за ним какой-то глубокий символический смысл. Так устроены все притчи Христа. Иов говорит, что он сам, его история – притча. Но это же не он говорит, это нам говорит устами Иова автор книги. Он нам опять, много раз уже, намекает на то, что не нужно это просто воспринимать как какую-то повесть из жизни, а что книга Иова – это именно притча, в ней глубокий духовный смысл.

20 Я взываю к Тебе, и Ты не внимаешь мне, -- стою, а Ты только смотришь на меня.

«Смотришь» – это еврейское слово «титабийн», от слова «бина», которое часто встречалось, например, при чтении книги Притчей Соломоновых. «Бина» означает «различать умом», «различать рассудком». То есть, Бог смотрит на человека и его рассматривает, разбирает, что в этом человеке. Так это воспринимает Иов – что Бог молчит, ему не отвечает, но смотрит на него и что-то в нём пытается увидеть. Это не удивительно для нас, потому что говорится о Христе, что Он видел, что в сердцах людей. Видел – значит, смотрел, разбирал, наши сердца очень сложно устроены, в них ещё разобраться надо. И вот так Бог смотрит на Иова в этом испытании Иова, молчит, сочувствует ему, конечно, я не сомневаюсь, но – молчит, потому что Бог должен понять, прав дьявол, или не прав, действительно ли люди такие, какими их дьявол хочет Богу представить, или люди такие, какими Бог хотел бы их видеть. Это вопрос очень трудный. Мы же, вообще-то, не такие, какими Бог хотел бы нас видеть. Но в чём-то, может быть, самом важном мы, всё-таки, – такие. Ведь не зря же сказано, что образ и подобие Божие в нас. Вот Бог на нас и смотрит. Молчит и смотрит: какие мы? Что мы делаем? Вот так Он смотрит на Иова.

21 Ты сделался жестоким ко мне, крепкою рукою враждуешь против меня.

Слово «сделался» (еврейское слово «тихафак») дословно означает «повернулся», то есть, Бог повернулся к Иову другим лицом. Эта мысль, что у Бога есть два лица – светлое (благожелательное), и тёмное (гневное) идёт ещё из книги Чисел, там есть молитва (одна из любимых молитв еврейского народа), чтобы Бог светлым лицом Своим призрел на Свой народ Израиля. А в других местах Ветхого Завета, например, в книге Михея, говорится, что Бог повернулся гневным лицом. У человека, от которого я почерпнул выражение, что Христос – ответ Иову (это Карл Густав Юнг, знаменитый швейцарский философ, психолог, и так далее) в книге «Ответ Иову» много говорится о двух лицах Божьих – о тёмном и светлом. Юнг (на мой взгляд, ошибочно) считает, что то, что называется в религии дьяволом – это и есть второе (тёмное) лицо Бога, как у нас в душах и светлая сторона, и тёмная сторона, так вот и в Боге светлая сторона и тёмная сторона, и мы эту тёмную сторону называем дьяволом. Так считает Юнг. Я с этим не согласен. Юнг – профессиональный психолог, и он это наблюдает в людях, и в людях это, действительно, так, но он это проецирует на Бога. Но мы в Библии встречаем другое: что Бог – Свет, и нет в Нём никакой тьмы. А мысль, что у Бога есть вторая сторона, и эта вторая сторона – дьявол, ближе, скорее, к манихейству, к каким-то персидским верованиям зороастризма, а христианству она чужда.

Здесь сказано «крепкою рукою враждуешь против меня». «Враждуешь» по-еврейски – «тисатамани». «Ти» – это приставка, «сатамани» – корень тот же самый, что в слове «сатана», то есть, это такая «проговорка», вложенная в уста Иова, догадка о том, что противящийся Иову – это, на самом деле, не Бог, а тот самый, кто противится Богу. А кто противится Богу? Сатана (слово «сатана» дословно и означает «противящийся»). В книге Иова разбросано много таких намёков на то, что Иов, подсознательно как-то чувствует, что Бог не может такого делать, хотя сознательно и жалуется на Бога, что это всё Бог с ним сделал. А если не Бог, то кто тогда? Он не знает, у него нет понятия дьявола.

22 Ты поднял меня и заставил меня носиться по ветру и сокрушаешь меня.

«Ветер», «руах» – одновременно и «дух» по-еврейски, и это дословно переводится так: «ты поднял меня ехать на духе». То есть, он хочет сказать не то что его по ветру Господь заставил носиться, а хочет сказать, что это тяжкое испытание – это, на самом деле, подъём, духоподъёмное для него испытание. Опять как бы проговорка, ведь основное содержание всех речей Иова в том, что он хочет узнать смысл, что не бессмысленно всё, что с ним происходит, все эти страдания, а не получает от Бога ответа, в чём смысл. А здесь опять такая проговорка: где-то, подсознательно, он всё-таки ощущает, что это какая-то Божья работа, он делает, сидя на мусорной куче, какую-то Божью работу, и в этом смысл происходящего.

23 Так, я знаю, что Ты приведешь меня к смерти и в дом собрания всех живущих.

Это совершенно стандартная у многих народов мира мысль, что, как говорится, «все там будем», все встретимся в этом доме смерти. Но у этого подземного полюса (фигурально выражаясь) есть и другой полюс – полюс небесный. Этот полюс – те самые обители, которые Христос обещал всем приготовить, верующим в Него. Вот там мы встретимся – в этих небесных обителях у Бога. Или можно сказать языком Апокалипсиса – в Новом Иерусалиме. Новый Иерусалим – это тоже дом собрания всех живущих (верных Богу, естественно). И когда Иов говорит о нижнем полюсе, я невольно вспоминаю про верхний полюс. Когда говорят, допустим, про южный полюс Земли, невольно вспоминаешь про северный полюс.

24 Верно, Он не прострет руки Своей на дом костей: будут ли они кричать при своем разрушении?

Этот стих самый трудный. Приведу два варианта перевода. Они, на самом деле, всё равно оба не очень понятны. Первый вариант перевода: «Конечно, не в могиле протянет руку (или по-другому – не к могиле протянет руку, а кто в могиле или к могиле протянет руку – непонятно), хотя в разрушении кричат». И второй вариант перевода: «Однако, падая, разве не протянет руку и не будет ли кричать при разрушении?». Кто протянет руку, падая? Кому протянет руку, падая? Непонятно. Кричать о чём? О помощи, может быть? Как почти все комментаторы, я признаю своё бессилие перед этим стихом. Я не могу, даже с натяжкой, привести его в какую-то простую, понятную форму. Поэтому идём дальше.

25 Не плакал ли я о том, кто был в горе? не скорбела ли душа моя о бедных?

Я – говорит Иов – плакал, жалел тех, которые были в таком состоянии как я теперь. И действительно, он об этом говорил и в предыдущей главе, и в следующей главе будет об этом говорить. А кто поплачет теперь обо мне? А о нём никто не плачет – ни друзья (только критикуют его). ни жена его, а детей уже нет. Единственный Кто – Бог может поплакать о нём, но он не слышит Бога. Ему, может быть, хотелось услышать, что Бог плачет о нём. А я-таки думаю, что Бог плачет о нём. Бог не может это испытание прекратить, потому что это означало бы, так сказать, поддаться дьяволу, но Бог о нём плачет. Точно так же, как в Освенциме – тоже можно было бы спросить, почему Бог молнию какую-нибудь не бросил в Освенцим, и его не разрушил? Но Бог – так: терпит и плачет.

26 Когда я чаял добра, пришло зло; когда ожидал света, пришла тьма.

Похожие слова есть, например, в книге Иеремии. Четырнадцатая глава Иеремии:

19 Ждем мира, и ничего доброго нет; ждем времени исцеления, и вот ужасы.

А вот из восьмой главы Иеремии:

15. Ждем мира, а ничего доброго нет, – времени исцеления, и вот, ужасы.

Это о том, что человек хочет света и идёт к свету, к Богу, а в результате попадает во тьму. Это очень мучительно, но вот испанский святой Хуан де ла Крус (его называют у нас «Святой Иоанн Креста») в своей замечательной книге «Восхождение на гору Кармель» пишет о том, что, чтобы действительно попасть туда, близко к Богу, к Его великому свету, надо пройти через тьму. Иов проходит через тьму, и он действительно попадает так близко к Богу, как никто, его друзьям, что называется, и не снилось попасть так близко к Богу – но это уже в конце книги. У меня такое впечатление, что, поскольку Иов представляет всё человечество, такого «сводного Адама», то всё человечество должно пройти сквозь тьму. Мы же идём за Христом, так Христос нам говорит: «Вы овцы, а Я ваш Пастырь». Но Христос-то прежде, чем попасть к Своему Отцу, обратно в Царство Небесное, мало того, что прошёл через крест, он потом прошёл и сквозь ад. Но если мы идём за Ним (всё человечество), не значит ли это, что и мы должны пройти сквозь крест, и сквозь ад? Это, конечно, болезненная для нас мысль, но невольно напрашивается, когда это читаешь.

И вот – последние стихи (это тот самый псалом).

27 Мои внутренности кипят и не перестают; встретили меня дни печали.

28 Я хожу почернелый, но не от солнца; встаю в собрании и кричу.

29 Я стал братом шакалам и другом страусам.

30 Моя кожа почернела на мне, и кости мои обгорели от жара.

Шакалы и страус – это стандартный поэтический образ, мы встречали это, когда читали книгу Михея, там в первой главе он говорит:

8 Об этом буду я плакать и рыдать, буду ходить, как ограбленный и обнаженный, выть, как шакалы, и плакать, как страусы.

То есть, это такая стандартная поэтическая формулировка, нечто похожее есть, например, в псалмах. Вот в 101-м псалме – не конкретно «шакалы и страусы», но на мой взгляд, достаточно похожее:

7. Я уподобился пеликану в пустыне;

я стал как филин на развалинах.

8.Не сплю и сижу, как одинокая птица на кровле.

Я говорил, что ещё есть сходство с 21-м псалмом – это псалом, который Сам Христос начал произносить на кресте, говоря Своему Отцу «Зачем Ты меня оставил?» Там тоже есть не «шакалы и страусы», но подобные же интонации. Это ещё одно подчёркивание, или проявление сходства Иова на мусорной куче с Христом на кресте. Ну и наконец, последний стих.

31 И цитра моя сделалась унылою, и свирель моя -- голосом плачевным.

Эти «киннор» («цитра») и «угаб» («свирель») музыкальные инструменты, которые были в древнем Израиле. Понятно, что это не об Иове говорится, это говорится о поэте – авторе того псалма, который здесь приводится, которого цитирует автор книги, исходя из каких-то своих, видимо художественных соображений, считая, что Иов на своей мусорной куче должен произнести псалом. Так вот ему виделось. И это написано за сотни лет до Христа. А Христос-то на кресте тоже последними Своими словами произнёс 21-й псалом, вернее, начал произносить псалом, но не сумел его до конца произнести, потому что умер на кресте. Вот какая ещё тут есть ассоциация между Иовом и Христом.


Запись 43 Глава 31 27-12-17

Мы читаем сегодня с тридцать первую главу книги Иова. Эта глава завершает собой заключительную длинную речь Иова, которая идёт с двадцать шестой главы. Это почти последние слова, которые Иов скажет в этой книге, и уже точно последние, которые он говорит, обращаясь к друзьям, потому что совсем последние слова Иова будут обращены уже к Богу. И мы, конечно, ожидаем в этой главе чего-то важного, какого-то финального аккорда речей Иова.

1 Завет положил я с глазами моими, чтобы не помышлять мне о девице.

2 Какая же участь мне от Бога свыше? И какое наследие от Вседержителя с небес?

3 Не для нечестивого ли гибель, и не для делающего ли зло напасть?

4 Не видел ли Он путей моих, и не считал ли всех моих шагов?

5 Если я ходил в суете, и если нога моя спешила на лукавство, --

6 пусть взвесят меня на весах правды, и Бог узнает мою непорочность.

7 Если стопы мои уклонялись от пути и сердце мое следовало за глазами моими, и если что-либо нечистое пристало к рукам моим,

8 то пусть я сею, а другой ест, и пусть отрасли мои искоренены будут.

9 Если сердце мое прельщалось женщиною и я строил ковы у дверей моего ближнего, --

10 пусть моя жена мелет на другого, и пусть другие издеваются над нею,

11 потому что это -- преступление, это -- беззаконие, подлежащее суду;

12 это -- огонь, поядающий до истребления, который искоренил бы все добро мое.

13 Если я пренебрегал правами слуги и служанки моей, когда они имели спор со мною,

14 то что стал бы я делать, когда бы Бог восстал? И когда бы Он взглянул на меня, что мог бы я отвечать Ему?

15 Не Он ли, Который создал меня во чреве, создал и его и равно образовал нас в утробе?

16 Отказывал ли я нуждающимся в их просьбе и томил ли глаза вдовы?

17 Один ли я съедал кусок мой, и не ел ли от него и сирота?

18 Ибо с детства он рос со мною, как с отцом, и от чрева матери моей я руководил вдову.

19 Если я видел кого погибавшим без одежды и бедного без покрова, --

20 не благословляли ли меня чресла его, и не был ли он согрет шерстью овец моих?

21 Если я поднимал руку мою на сироту, когда видел помощь себе у ворот,

22 то пусть плечо мое отпадет от спины, и рука моя пусть отломится от локтя,

23 ибо страшно для меня наказание от Бога: пред величием Его не устоял бы я.

24 Полагал ли я в золоте опору мою и говорил ли сокровищу: ты -- надежда моя?

25 Радовался ли я, что богатство мое было велико, и что рука моя приобрела много?

26 Смотря на солнце, как оно сияет, и на луну, как она величественно шествует,

27 прельстился ли я в тайне сердца моего, и целовали ли уста мои руку мою?

28 Это также было бы преступление, подлежащее суду, потому что я отрекся бы тогда от Бога Всевышнего.

29 Радовался ли я погибели врага моего и торжествовал ли, когда несчастье постигало его?

30 Не позволял я устам моим грешить проклятием души его.

31 Не говорили ли люди шатра моего: о, если бы мы от мяс его не насытились?

32 Странник не ночевал на улице; двери мои я отворял прохожему.

33 Если бы я скрывал проступки мои, как человек, утаивая в груди моей пороки мои,

34 то я боялся бы большого общества, и презрение одноплеменников страшило бы меня, и я молчал бы и не выходил бы за двери.

35 О, если бы кто выслушал меня! Вот мое желание, чтобы Вседержитель отвечал мне, и чтобы защитник мой составил запись.

36 Я носил бы ее на плечах моих и возлагал бы ее, как Завет положил я с глазами моими, чтобы не помышлять мне о девице.

37 объявил бы ему число шагов моих, сблизился бы с ним, как с князем.

38 Если вопияла на меня земля моя и жаловались на меня борозды ее;

39 если я ел плоды ее без платы и отягощал жизнь земледельцев,

40 то пусть вместо пшеницы вырастает волчец и вместо ячменя куколь. Слова Иова кончились.

Эта большая глава включает в себя двенадцать оправданий Иова. Их не случайно двенадцать – это такое священное число. Они все нуждаются в комментариях, для современного человека не очевидно, что он здесь говорит, и поэтому мы чтение этой большой главы разделим на две части. Я сегодня хотел бы поговорить о том, что, пожалуй, важнее, чем вот эти конкретные оправдания Иова. Да – это всё какие-то конкретные грехи Иова, которые он мог бы совершить, но не совершал, но дело тут не в этом. Я хотел бы посвятить сегодняшнее чтение вещам более высокого уровня – вообще об этой главе, почему она здесь, какое её место, и что хочет её автор нам сказать самим тем фактом, что Иов в заключение своих речей говорит вот это вот длинное оправдание. Это оправдание многие комментаторы называют анти-исповедью, потому что, когда мы в церкви исповедуемся Богу, мы исповедуем свои грехи, а здесь Иов исповедует Богу, что он не грешил ни одним из тех грехов, которые он здесь упоминает. Моё личное впечатление, когда я подхожу к этой главе, читая подряд книгу Иова, это впечатление какого-то диссонанса с тем, что говорилось в последних речах Иова раньше. Раньше всё было логично выстроено: предыдущая глава, например, – это он говорит о том, в каком он очутился несчастном, униженном положении, а до этого была глава, которая, наоборот, говорила о том, в каком замечательном, почтенном положении он был до того, как с ним это случилось. А когда я читаю эту главу, я чувствую, как меня что-то коробит, что это какой-то диссонанс. Это ощущение, на самом деле, неправильное, но всё-таки такое первое ощущение. Ведь в главе, которая кончается так: «слова Иова кончались», Иов должен сказать что-то главное. А главное – это вопросы, которые он задаёт Богу. Все речи Иова – это вопросы Богу. И вообще, книга Иова – книга вопросов, она сама – один большой вопрос нам, читателям. А эта глава звучит, как ответ! Звучит, как «вот, я ничем не грешил» – и всё, и на этом точка – такая, действительно, анти-исповедь. Конечно, можно сказать (глядя на книгу Иова упрощённо), что в заключение он опять показывает свою невиновность. Но на книгу Иова нельзя глядеть упрощённо – это сложная книга. Это так же, как нельзя читать стихи Мандельштама или Бродского упрощённо, так, как мы читаем стихи Демьяна Бедного – большая разница. А второе – опять-то повторять эти оправдания зачем? Иов много раз уже здесь говорил, что он перед Богом или людьми невинен, или, по крайней мере, не знает, в чём он виновен (может быть, он что-то такое, сам не зная, согрешил, но он ничего такого, по крайней мере, за собой не знает). Вот такое возникает недоумение, когда сталкиваешься с этой главой. Потом возникает недоумение, связанное с тем, на что он опирается, строя своё оправдание. Я бы ожидал, что он должен опираться на Десять заповедей, и перечислить десять заповедей: «эту, эту, эту заповедь не нарушал». Тут некоторые из Десяти заповедей, конечно, упомянуты: «сердце мое не прельщалось женщиною», например, да и слова «Смотря на солнце, как оно сияет, и на луну, как она величественно шествует, прельстился ли я в тайне сердца моего» – это тоже о заповеди (что он не отрекался от Бога и не грешил почитанием небесных светил и кого-то ещё как богов, что, вообще-то, было довольно типичным грехом того времени и в Израиле, и в окружающих его народах). То есть, тут есть пересечения с Десятью заповедями, но совершенно очевидно, что анти-исповедь не по Десяти заповедям выстроена. А по чему она выстроена, по какой логике? Единственное что-то подобное, что я усмотрел в Библии – это то, как устроены слова Давида в 7-м псалме. В начале псалма сказано: «плачевная песнь, которую Давид воспел Господу по делу Хуса из племени Вениаминова» (наклеветал на него Хус – но я не об этом хочу сейчас сказать). А вот как говорится с 4-го стиха этого 7-го псалма:

4. Господи, Боже мой! если я что сделал, если есть неправда в руках моих,

5. если я платил злом тому, кто был со мною в мире, – я, который спасал даже того, кто без причины стал моим врагом, –

6. то пусть враг преследует душу мою и настигнет, пусть втопчет в землю жизнь мою и славу мою повергнет в прах.

Логика, поэтика того, что говорит Давид, совершено соответствует тому, что говорит Иов в каждом из этих двенадцати самооправданий, так что, может быть, это тоже послужило как образец для составителя книги Иова. Потому что это писал гениальный писатель, и он мог опираться на какие-то образцы, которые уже были в те времена среди священных книг Израиля. Когда эта книга была написана (когда бы она ни была написана), Библии в современном нашем понимании не существовало. Существовали отдельные почитаемые священные книги. Какие-то из них (большинство) вошли в Библию, некоторые могли не войти, так что был отбор.

Итак, у меня недоумение по поводу того, почему такая глава (самооправдание) здесь, и почему она так написана. Оставить вопрос без ответа – это, может быть, было бы в духе книги Иова, но я не могу строить так наше чтение. Моё объяснение исходит из того, что, как кажется и мне, и некоторым, далеко не всем, не большинству из современных комментаторов, книга Иова, которая перед нами, это гениальное художественное произведение, построенное на древней основе, на древнем рассказе, который до нас не дошёл, о каком-то реально существовавшем Иове, с которым действительно случилось несчастье. Я условно называю «прото-Иовом» этот древний рассказ, и он, скорее всего, был построен логично (это, конечно, наши догадки, его перед нами нет). Логично в том плане, что вот, постигло Иова незаслуженное несчастье (скорее всего, там даже дьявол не фигурировал – не знаю, как все было устроено в этом «прото-Иове»), но главное, что в этом несчастье, в котором он всё потерял, он повёл себя смиренно, воззвал к Богу, и вот эти самооправдания, которые мы читаем, он представил Богу, и Бог его из этого несчастья извлёк, и вернул ему всё то, что он потерял. Такой happy end, всё логично, так сказать, такая древняя мелодрама. Вот это, как мне кажется, был «прото-Иов». А гениальный автор, книгу которого мы читаем, из этого «прото-Иова» сделал парадоксальную книгу, пожалуй, самую парадоксальную в Библии, и за счёт этой парадоксальности – самую глубокую. Остаток от этого «прото-Иова» виден в том, что мы сегодня читали, например, в том, что оправдания, которые в этом прото-Иове (древнем, не знаю даже, каких времён), предположительно, Иов мог говорить, могли быть устроены по образцу оправданий мёртвых в египетской «Книге мёртвых». «Книга мёртвых» дошла до нас на папирусах, там буквально так: вопросы, и на них ответы. Какие-то там загробные существа мёртвого спрашивают: «Ты это делал?», он отвечает: «не делал». Его взвешивали на весах (в книге Иова, кстати, тоже есть о взвешивании на весах, мы это читали). Это в Египте была картина как бы посмертного допроса и посмертного оправдания человека, и в других культурах тоже, причём, во время этих допросов человек, конечно, стремился к тому, чтобы получить прощение, оправдание, чтобы не попасть в лапы всяких страшных загробных существ, а попасть (это в разных культурах по-разному) в некий аналог современного нашего понятия о рае. Вот ради того, чтобы это прощение получить, он, с одной стороны, подчёркивал те грехи, которых он не совершал, но, с другой стороны, если он какие-то грехи совершал и их признавал, то ему за это признание и покаяние эти грехи могли простить. Это, конечно, ровно то же самое, что мы, христиане, совершаем на исповеди в Церкви. Ровно эта же логика: мы признаём перед Богом наши грехи и ждём, что Бог нам их простит, отпустит – именно за это покаяние. Но я всё-таки понимаю так, что многие люди на исповеди не столько вспоминают собственные грехи и стараются раскаяться в них, сколько ищут самооправдания, чем-то похожего на то, что здесь, в книге Иова. Ну, у Иова, как мы предполагаем, это самооправдание соответствует действительности. А у нас? Когда мы на исповеди ищем каких-то самооправданий – это, конечно, психологически естественно, это понятно. Мы говорим: «Ну, а что я в этой ситуации мог сделать?», например. И ещё более того, как говорят некоторые люди, особенно в пожилом возрасте, и это странно слышать: «я в своей жизни никому ничего плохого не сделал». Как вы понимаете, просто невозможно физически так прожить свою жизнь, чтобы никого не обидеть и никому ничего плохого не сделать. Всё-таки, и в этих древних посмертных допросах, и в нашей современной исповеди всё нацелено на получение прощения. Хочу подчеркнуть, что в «прото-Иове» оно, наверно, было тоже так, и Иов там, наверное, это прощение получал, а вот в книге Иова Иов не прощения у Бога просит. Прощение состояло бы в том, чтобы Иову всё вернули (здоровье, детей, богатство, и так далее), то есть, оно, конечно, так и будет в конце, но Иов не этого просит. Иов другого просит – он просит у Бога объяснения того, почему это с ним произошло. Он просит вернуть ему смысл жизни. Потому что то, как Иов воспринимает то, что с ним произошло, – это абсолютно бессмысленное, беспричинное страдание, которое просто перечёркивает всю его картину мира – благого Бога, который справедлив и просто так, ни за что, ни про что никого не наказывает. И это уже особенность той новой книги Иова, которую мы с вами читаем, а не древнего образца. То есть, как мне представляется, автор книги Иова поступил с этим древним образцом, «прото-Иовом», примерно так, как поступил Шекспир с «прото-Гамлетом». Ведь у «Гамлета» есть образец – такая достаточно простенькая история, которую написал какой-то (по-моему, итальянский) автор – а что из этого Шекспир сделал, какое гениальное произведение! Вот примерно это представляет собой книга Иова по сравнению с предполагаемым «прото-Иовом». Причём, если у Шекспира в «Гамлете», да и в других его пьесах, которые имеют какие-то образцы, вы не различите кусочки-фрагменты того древнего образца, на котором Шекспир основывался, то в книге Иова это можно, они специально автором сохранены, и, как мне кажется, вот эта глава специально сохранена автором, как остаток (как в Карелии какая-нибудь скала, на ней деревья, и из нее большие камни торчат – скала как скала, а этой скале миллиарды лет). Вот так же, примерно, «торчат» из книги Иова остатки древнего «прото-Иова», в частности, вот эта глава. Это мне напоминает слова Осипа Мандельштама в его «Разговоре о Данте» – о законе сохранности черновика: что в настоящем гениальном произведении всегда эти его прототипы («черновики») сохраняются. Могу поделиться собственным опытом: я сам читал семь вариантов «Мастера и Маргариты», видел, как постепенно складывалась эта гениальная книга, и в последней её версии, которую мы сегодня читаем, всё равно узнаёшь кусочки из семи более ранних вариантов. Их, естественно, Булгаков не просто так сохранил, для художественных своих целей сохранил – это такое художественное мастерство.

Для чего сохранил автор книги Иова, которую мы читаем, остатки древнего черновика? Если говорить об этой главе, то мне кажется, это для того, чтобы именно от него отталкиваться, полемизировать с ним, даже иногда полемизировать в таком ироническом тоне. Вообще, в книге Иова много подтекста, и в этом подтексте часто чувствуется ироническая нотка. Мы, когда читали Екклесиаста, видели эту иронию автора, буквально начиная с первых же слов «Всё суета сует и всяческая суета» – неужели автор книги, которая вошла в Библию, действительно считает, что всё суета сует? Такая книга в Библию бы просто не попала. Нет, это такие художественные приёмы, часто иронические. И в этой главе этот элемент есть тоже.

Полемика с прототипом встречается иногда в совершенно неожиданных местах. Ну, например, у А.С. Пушкина «Я памятник себе воздвиг нерукотворный». Это по форме – приближённый перевод «Памятника» Горация, а на самом деле, и по главной идее, и в отдельных конкретных местах это именно полемика Пушкина с «Памятником» Горация. «Памятник» Горация перевёл без полемики, сохраняя его идею, Державин («Я памятник себе воздвиг чудесный, вечный / Металлов тверже он и выше пирамид, и так далее), а у Пушкина это полемика. И тут это полемика с прототипом, полемика парадоксальной книги с логической историей, на которой она основана. Она на ней основана, а полемизирует с ней. Потому что история одного конкретного Иова, которая была прототипом, - это очень поучительная история, такая драма, но эта драма была только Иова, а в книге Иова, которую мы читаем, Иов – это не просто индивид, не просто человек, в нём воплощено всё человечество. Спор Бога с дьяволом об Иове – это спор, на самом деле, не о нём конкретно, это спор обо всём человечестве, если можно так выразиться, об Адаме (собирательном Адаме, который воплощён в Иове). Вот такой общечеловеческий контекст, можно сказать даже – вселенский контекст, в который автор книги поместил эту древнюю историю, он совершенно ее переворачивает, и, в частности, преображает анти-исповедь, которую мы с вами читаем, и она приобретает другой смысл, общечеловеческий смысл. Я о нём хотел бы сейчас сказать.

Мы должны Иова, который в этой главе предстает перед нами, понимать неким двуслойным образом. С одной стороны, это индивид, конкретный человек (с каждым может случиться несчастье), а с другой стороны, он в этой книге – представитель всего человечества, он как бы отвечает за всё человечество дьяволу и Богу, как собирательный коллективный Адам. Но ведь это картина Христа как коллективного Адама, та картина, которую осознал впервые апостол Павел, написав об этом в своём Послании к Римлянам, и эта картина – что Иов коллективный Адам, как и Христос коллективный Адам – уже невольно протягивает какую-то ниточку соответствия между Иовом и Христом. Именно потому, что Иов не просто один человек, а представитель всего человечества, дьявол так старается унизить его и втоптать в грязь. Дьявол – это же такое могущественное существо – ну, втоптал бы одного человека в грязь – ну и что? Дьявол не то что одного человека, а миллионы людей даже не втоптал в грязь, а превратил в дым крематория, а ему и этого мало. Его цель – всё человечество, именно втоптать в грязь (или, как выражался у нас Берия, превратить в лагерную пыль). И в этой, символической драме, которая разыгрывается в книге Иова, это дьявол может сделать, расправившись всего с одним человеком, Иовом, потому что на нём сделана ставка, потому что Господь показал на него пальцем: вот, он – лучший из всего человечества, значит, если тебе его удастся втоптать в грязь, то тем самым, можно сказать, ты втоптал в грязь всё человечество. Дьявол за эту возможность хватается, но Бог–то знает (может быть, точнее сказать – верит), что втоптать в грязь не удастся, хотя, конечно, Иову очень дорого стоит устоять в этом испытании. Иов много раз говорит про Бога: «Ты меня знаешь, Ты видишь моё сердце», и в этой главе он это говорит. Надо постоянно помнить, что Бог с болью в сердце видит Иова, сидящего на мусорной куче, но Бог знает, что в Иове есть то, что необходимо, чтобы в этом испытании устоять, если так можно выразиться, от имени всего человечества. Вообразим на минуту, что дьявол оказался бы прав, и, как дьявол и предполагал, Иов, всё потеряв, отрёкся бы от Бога, и сказал: «Ну, что это за Бог, Который допустил, чтобы со мною такое произошло. Он мне не нужен, я Его не люблю, и вообще о Нём забуду». Прав ли дьявол, что, если бы Иов так поступил, то тем самым был бы поставлен крест на всём человечестве? Не знаю. То есть, я не знаю, как считал автор книги Иова, и, тем более, я не знаю, как это на самом деле – там, в духовном мире, где Бог, где дьявол, где духи, и так далее. Но такое ощущение, что, по крайней мере с точки зрения автора книги, Бог знает, что если Иов в этом тяжком испытании устоит в праведности, то это значит, что устояло всё человечество. Он как бы тут за всё человечество расплачивается, и мне кажется, что, по сюжету книги, Бог именно поэтому даёт согласие на это тяжкое испытание: потому что Иову предоставляется уникальная возможность этим испытанием – сыграть ни с чем не сравнимую роль в истории всего человечества и быть неким шагом ко Христу. Поэтому только, как мне кажется, Бог и даёт согласие на это испытание. Мы себя спрашиваем (я говорил об этом выше), правда ли, что, если размазать в грязь вот такого, самого праведного, то ты тем самым размазал в грязь всё человечество? Не знаю. Но тот же вопрос можно задать в обратную сторону: ну, а если праведник устоял в самом тяжком испытании – значит ли это, что он тем самым спас всё человечество? Вспомним историю Содома: в Содоме, вероятно, были какие-то праведники, иначе вообще не было бы всего разговора Авраама с Богом о праведниках в Содоме. По Библии, их оказалось недостаточно, и тем самым они Содом не спасли. И это нам вся история человечества подтверждает. Да, праведники играют какую-то очень важную роль в том, чтобы человечество не скатилось куда-то на дно, но тем не менее, сказать, что праведники спасают всё человечество – по историческим фактам так не скажешь. Тот же Освенцим, или наши лагеря – сколько у нас праведников погибло на этом Бутовском полигоне, на Колыме, и так далее – они спасли себя или тех, кто их окружал? Нет, не спасли. Физически, по крайней мере, не спасли. Что происходит при этом в духовном мире – это совершенно другой разговор, там-то, может быть, и спасли (но, опять же, не совсем сами). Так что, наверно, праведник (даже один праведник) может, действительно, спасти человечество, но только вот в этой ситуации, которая описана в книге Иова, когда это происходит не просто в нашей обычной человеческой истории, а как бы в специальной обстановке (как говорит Осип Мандельштам о «Божественной комедии» Данте, что там на небесах происходит некий гигантский духовный эксперимент, в котором участвует Данте – как бы духовная лаборатория на небесах). И в этой книге показан вот такой духовный эксперимент, очень острый и трагический, в котором на этого одного праведника поставили свои ставки Бог и дьявол. Вот это фундаментально – что они оба как бы решили, что вот этот один будет отвечать за всех. Ни о праведниках Содома, которые там, вероятно, были, ни о праведниках, которые в нашей стране погибли, нельзя сказать, что дьявол поставил ставку на этих праведников, чтобы их размазать в грязь, и нельзя сказать, что Бог именно на них поставил ставку. Такого в истории с людьми, даже праведниками, не было, а было один раз с Богочеловеком. Вот на Него, на Христа, действительно, и Бог поставил ставку, и дьявол. Именно это мы читаем в Евангелии: он не просто хотел Христа лично растереть в порошок, и даже не просто в Его лице всё человечество, а он в Его лице хотел растереть сам факт возможности близости и коммуникации между Богом и людьми, между Божественной природой и человеческой природой. А, как, вероятно, дьявол понимал ещё лучше нас, если в человеке эта Божественная природа никак не проявляется, отрезана от человека – какая цена тогда нам, людям? Кому мы нужны, если в нас эта Божественная природа навсегда заглушена и молчит?

Я начинал с того, что, по идее, мы эту главу должны были бы ожидать как главный вопрос, который Иов задаёт Богу, потому что всё, на этом речи Иова кончаются. Наверно, последние слова – это и должен быть главный вопрос. И они и есть главный вопрос, но в подтексте. В подтексте некий такой иронический вопрос, который коллективный Адам, которого представляет Иов (всё человечество), мог бы задать Иову, если читать эту главу на уровне прото-Иова, то есть просто как самооправдание одного отдельного человека. Тогда всё остальное человечество могло бы задать Иову вопрос: «Ну, хорошо, ты оправдался перед Богом, замечательно, а нам-то что с этого? Ты-то оправдался, ты этими грехами не грешил, а мы-то все в этих грехах, о которых ты говоришь, по уши! Нам-то что с того, что ты праведен?». Это очень важный, фундаментальный вопрос. И вот именно этот вопрос – это толчок ко Христу. То есть, дело не просто в том, чтобы Иов оказался праведным, и вот так замечательно оправдался. Смысл в том, чтобы через одно существо, которое Иов как бы здесь предвосхищает, все грешники оправдались. Вот в чём дело, вот главный вопрос, который в подтексте этой главы.

Христос – это тот один-единственный праведник, праведность и жертва Которого, действительно, спасут Адама – всё человечество. Поэтому вопрос, который в подтексте задаёт эта глава: «а грешникам-то – что, всему человечеству-то – что?» – это вопрос туда, в будущее. И поэтому ответ на этот вопрос – Христос. Отсюда формулировка, которую я очень люблю, формулировка Карла Густава Юнга, что «Христос – ответ Иову». Он, в первую очередь, ответ Иову вот на этот вопрос, который особенно остро звучит в последних словах Иова – если даже Иов праведен, то что от этого всему человечеству? Когда мы понимаем Иова как прототипа будущего Христа, то тут уж другой разговор, тут уж, действительно, речь идёт о спасении не Самого Христа (Он собой пожертвовал), а о спасении всего человечества. И вот представим себе ситуацию на, так сказать, экспериментальной сцене, на которой происходит всё действие книги Иова: над ней – Господь Бог, под ней – дьявол. (Это просто я как бы транслирую картину из замечательных иллюстраций английского поэта и художника Уильяма Блейка к книге Иова, это лучшие иллюстрации к книге Иова, которые вообще существуют). Там так: Бог вверху, дьявол внизу, и они оба свою руку держат на Иове, сверху и снизу. А вокруг экспериментальной сцены, этой мусорной кучи, на которой сидит Иов, находится коллективный Адам – всё человечество в лице его друзей. И главный приз, который получает Иов за свою стойкость, за свою праведность – это совсем не то, что ему в конце книги вернут его детей, его благосостояние, и так далее. Мне кажется, что то, что ему всё вернут, – это идёт как раз от прото-Иова, это звучит несколько примитивно по сравнению с содержанием остальной книги, и, по-моему, автор того Иова, которого мы читаем, с некоторой иронией цитирует этот фрагмент прото-Иова в последней главе. С иронией, потому что вот, ему всё вернули, детей – а что, новые дети могут заменить старых – примерьте это к себе! Так что тут есть некая ирония. Но я хочу сказать, что, на самом-то деле, это он там, в прото-Иове, получал такой приз. Тут он получает другой приз. Приз состоит именно в том, что Ему говорит Бог: «Ты, Иов, пойди принеси жертву за своих друзей, потому что иначе Я прогневаюсь на них!». А ведь эти друзья – это символ всего человечества. Это означает, что Иов приносит жертву за всё человечество, спасает всё человечество своей жертвой от гнева Божьего. Вот тут уже проступает сквозь Иова облик Христа, который, как мы знаем, спасает Своей жертвой всё человечество. Причём, жертва, о которой говорится в последней главе, - это имеется в виду формальная жертва, по ветхозаветным нормам – принести всесожжение, или что-нибудь в этом роде, просто как знак. На самом деле, главную жертву Иов приносит на протяжении всей книги, когда сидит на мусорной куче, не сдаётся, и за всё человечество, так сказать, спорит с этим самым человечеством за него же (со своими друзьями спорит), и к Богу взывает о себе, а через себя обо всём человечестве. Это напоминает нам, конечно, Христа на кресте, Который вот так же жертвует Собой, и напоминает о том, что те, за кого Христос на кресте висел, отнюдь не были Ему благодарны, а проходили мимо, тыкали пальцем и насмехались, говоря, «если ты Сын Божий, то сойди с креста». Примерно так и друзья насмехаются над Иовом, а он ради них это всё терпит. Он, может быть, сам не понимает, ради кого, ради чего он это делает, он ничего этого не знает, он как раз ищет этого смысла: «ради чего я это всё терплю?». А Бог-то знает, ради чего и ради кого – ради спасения всего человечества, ради предвосхищения будущего Христа. Это предвосхищение того, о чём говорит апостол Павел в Послании к Римлянам, в котором сравнивается Христос с Адамом. Послание к Римлянам, пятая глава, с 15-го стиха.

15… если преступлением одного подверглись смерти многие, то тем более благодать Божия и дар по благодати одного Человека, Иисуса Христа, преизбыточествуют для многих.

17. Ибо если преступлением одного смерть царствовала посредством одного, то тем более приемлющие обилие благодати и дар праведности будут царствовать в жизни посредством единого Иисуса Христа.

18. Посему как преступлением одного – всем человекам осуждение, так правдою одного – всем человекам оправдание к жизни.

19. Ибо как непослушанием одного человека сделались многие грешными, так и послушанием одного сделаются праведными многие.

Слова «правдою одного – всем человекам оправдание к жизни» я отношу к Иову, но не буквально к тому Иову, который в этой книге. Был, вероятно, какой-то древний Иов, много претерпел, но к нему эти слова нельзя отнести. К тому художественному образу, который есть в этой книге, конечно эти слова можно отнести, он так и описан, чтобы мы эти слова к нему отнесли, ради этого и написано о жертве, которую Иов приносит за своих друзей, но это же художественный образ. Ну, хорошо, в книге Иова это всё красиво написано, как жертвой одного (Иова) спасаются его друзья, а на самом деле, так сказать, всё человечество – но это же художественный образ! А в жизни-то как? А реально как? А вот когда мы понимаем, что этот художественный образ – это просто пророчество о будущем Христе, тут уже всё поворачивается, как говорится, другим боком. Всё это – пророчество о том, что реально произойдёт. В этом значимость книги Иова.

Надеюсь, что эту, проблемную для меня самого, главу я всё-таки сумел вложить в некий общий осмысленный контекст. На этом мы общие разговоры о главе заканчиваем, а в следующий раз мы её прочтём по отдельным стихам, и все эти сложные моменты конкретно разберём. Но самое важное – это то, о чём говорилось сегодня, это как бы духовная начинка этой главы, а в следующий раз мы будем разбирать уже конкретику, нечто более простое.


Запись 44 Глава 31 10-01-18

По случаю Рождества я хотел бы сказать несколько слов о связи того, что мы сегодня читаем – это тридцать первая глава книги Иова – с Рождественской темой. Я много раз повторял выражение «Христос – ответ Иову». Это я позаимствовал у замечательного психолога и философа Карла Густава Юнга, хотя я его употребляю в другом смысле, чем Юнг – в более церковном понимании этой фразы. «Христос – ответ Иову», значит, «Рождество Христа – ответ Иову», значит, получается, что Рождество Христа – это ответ на вопрос, который висел над человечеством на протяжении сотен, если не тысяч лет. И, в частности, вопрос – та глава, которую мы сегодня читаем, тридцать первая глава. На первый взгляд, она звучит, как констатация факта, что Иов невинен, что никаких грехов на нём нет. Это поверхностное восприятие, но так специально и написано, чтобы те, кто склонен к поверхностному восприятию, просто не поняли глубины этой главы. А на самом деле, как и вся книга Иова, и в особенности эта глава, которая заключает собой речь Иова, – это вопрос, адресованный и Богу, и человечеству, и нам, конечно, как членам человечества, когда мы это читаем. И на этот вопрос ответом является Христос. Я говорил об общих темах этой главы, и чуть-чуть повторю сегодня, но всё-таки сосредоточимся уже на конкретных стихах.

Практически вся эта глава построена на «если», «ли», и так далее. Формулировка «если» – это же, в сущности, вопрос – а так это или не так? Если бы это была просто констатация факта да, я этого не делал, да, я этих грехов не совершал, –никаких бы тут «если – то» не было». «Если – то» – это условная формулировка: может быть так, а может быть не так. Это, ещё раз, напоминание, что вся книга – книга вопросов, а эта глава – самый вопросительный из вопросов.

Повторю в двух словах то, что я детально говорил в прошлый раз. Глава выглядит на поверхности, как самооправдание Иова, а мы понятие «самооправдание» привыкли ассоциировать с людьми, не очень достойными самоуважения, например, с тем фарисеем, притчу о котором рассказывает Христос. Христос противопоставляет этого самооправдывающегося фарисея мытарю, который, хотя грешит целый день, но он кается, и это как бы делает его правее фарисея. А тут вроде получается Иов, как такой фарисей, что совершенно не соответствовало бы образу Иова, который складывается из этой книги. Он человек честный, не лицемерный – совсем не фарисей, то есть, такое самооправдание для него очень необычно. Поэтому надо всмотреться в это глубже. Я говорил, что книга, как отталкивание от древнего ядра, от древней легенды, в которой, действительно, всё было просто: Иов потерпел незаслуженную кару, болезнь, но он оправдался перед Богом примерно так, как в этой главе сказано, и Бог ему всё вернул. Вот такая простая, логическая, прямолинейная история. На её основе построена замечательная, гениальная, художественная, парадоксальная, глубокая книга, и она с этим «прото-Иовом» здесь спорит вот в каком плане. Допустим, если взять этого «прото-Иова, эту простую логику, он праведен, оправдался перед Богом, Бог всё поправил и всё ему вернул. Ну, хорошо, он-то – праведник. А все остальные люди? Другие-то люди этим грешат, все люди, мы этим грешим, а поскольку в этой книге Иов выступает уже не только от своего имени, а от как бы обобщающего имени Адама – всего человечества, то всё, что говорится здесь, двуслойно. В первом слое Иов – праведник. Праведники, святые люди – да, они этим не грешат. Но человечеству, что, легче – оттого, что они праведные? Мы-то, простые люди – практически все чем-то этим грешим – здесь перечислены типичные человеческие грехи. Со стороны Иова это, может быть, констатация, что он ничего этого не делал, но со стороны Адама – это констатация, что он всё это делает на протяжении всей своей истории. Это как бы сводка – нелицеприятный взгляд на человечество, что оно собой представляет. Иов, на самом деле, пытается Адама, от имени которого он выступает, оправдать, искупить своей праведностью. Так ведь и Христос – безгрешный, Который искупил грешников, молился за грешников.

Кроме того, в этих словах Иова в подтексте находящийся Адам, говоря это, ещё и к Богу взывает: «Господи, Ты мне помоги всего этого не делать» (того, что здесь сказано). И на это взывание о помощи к Богу ответ – тоже Христос, потому что просто научить людей «вы этого ничего не делайте, возьмите себя в руки, и будьте таким, как я» – так дело не пойдет! Человек – существо падшее. Это Христос нужен, чтобы человека вывести из этого падшего состояния, как это на иконе праздника Пасхи, на иконе Воскресения, когда Христос выводит Адама и Еву из Ада через две доски, которые представляют собой взломанные двери Ада. И поэтому то, что звучит от имени Иова как какая-то анти-исповедь (как самооправдание) – одновременно это же самое звучит от имени Адама именно как исповедь и покаяние в своих грехах. И отсюда это «если». Потому что «если» – либо так, либо этак. У Иова это «если» – направо (в хорошую сторону), а у Адама это «если» – налево (в плохую сторону: он всем этим грешит). Исходя из этой концепции, я и пытаюсь эту главу понять, в первую очередь, зачем гениальный автор этой книги написал её так, и поставил её в качестве заключительной речи Иова. Теперь давайте перейдём к отдельным стихам.

1 Завет положил я с глазами моими, чтобы не помышлять мне о девице».

Здесь по-еврейски сказано немножко не так. Сказано: «завет я положу с глазами моими, что думать мне о девице». В каком смысле «что думать мне о девице»? Способность к отношению между полами – это врождённое свойство человека, которое благословлено Богом, и в «Песне песней» вообще вся эта сфера отношений между людьми воспевается, как идущая от Бога. Но мы сами прекрасно знаем, какой вид эта способность принимает в падшем человеке – достаточно включить телевизор или посмотреть вокруг себя где-нибудь на улице, чтобы увидеть все симптомы падшести человека в сфере отношений между полами. Поэтому этот вопрос «а что я должен думать о девице?» – это вопрос Адама, которого здесь представляет Иов, к Богу: как нам, людям, сохраняя эту способность к взаимоотношению между полами, исправить и вывести её из падшего состояния. Не зря и одна из тех заповедей, которые даёт Христос в Нагорной проповеди, относится именно к этой сфере, потому что Христос её тоже считает одной из важнейших сфер для спасения человека.

2 Какая же участь мне от Бога свыше? И какое наследие от Вседержителя с небес?

В еврейском тексте нет «мне», то есть, это Иов говорит вообще не о себе, это он говорит о всём человечестве. Поэтому это не жалоба Богу (вот, я такой безгрешный, а мне такая участь – сижу на мусорной куче). Нет, это вопрос от имени всего Адама – какая участь человеку от Бога? И это вообще главный вопрос книги: Бог с дьяволом с первых стихов спорят вот именно об этом – какая участь всему человечеству в Замысле Бога, которому противоречит, противодействует замысел дьявола.

3 Не для нечестивого ли гибель, и не для делающего ли зло напасть?

Слово «напасть» – это еврейское слово, главный смысл которого «чуждое». «Не для делающего ли зло – чуждое?». В каком смысле чуждое? Я думаю, что это напоминание о том, что в этой всей сфере, невидимо для Иова, действует дьявол – существо, чуждое человеку. Бог, хотя от человека очень далёк и несравненно выше человека, тем не менее, человеку не чужд. Если бы был чужд, не мог бы соединиться с человеческой природой в Иисусе Христе. А дьявол, который нам постоянно лукаво что-то подбрасывает, якобы в наших интересах, на самом деле человеку абсолютно чужд. Люди для него вообще имеют нулевое значение, как какие-то пылинки, не говоря уж о том, что он человеку даже по самой своей природе дьявольской чужд. И мы иногда, когда видим, как некоторые люди совершают что-то чудовищное (как Чикатилло какой-нибудь), невольно говорим: нет, это уже не человеческое зло, а зло какого-то другого размаха – дьявольское зло.

4 Не видел ли Он путей моих, и не считал ли всех моих шагов?

Это почти цитата из 138-го псалма, где псалмопевец (видимо, Давид) говорит Богу: встаю ли я, иду ли я, Ты везде меня видишь, всё обо мне знаешь. Возьму ли крылья зари и унесусь на край моря, и там Ты видишь меня, и так далее. Иова-то пути Бог видел, и Бог прекрасно знает, что Иов праведен – с этого начинается книга. Но тут речь идет уже не от Иова, это речь уже от Адама и об Адаме: Ты, Господи, знаешь мои грешные пути, Ты их видел. И одновременно Ты, Господи, видишь пути вот этого Иова – праведные. За этим видится такая мысль: нельзя ли перенести эти добродетели Иова на спасение уже не его самого, а на спасение всего человечества. Ведь когда мы говорим, что Христос Своими Богочеловеческими свойствами, Своей Жертвой на Кресте спас всё человечество, мы же фактически говорим, что эти замечательные свойства Христа – Сына Божьего в каком-то смысле, перешли на нас. Может показаться, что Христос Сам по Себе, а мы сами по себе – нет, это не совсем так! Есть такая книга, написанная в Средние века, «Подражание Христу», по-латыни «De Imitatione Christi» – имитирование Христа. В каком смысле имитирование – как лицедей на сцене (как будто мы такую жизнь ведём как Христос)? Нет, это невозможно! Речь о другом: это означает открыть Христа в себе. Всё-таки в нас есть образ и подобие Божье, соответственно, есть и частичка Христа, только она молчит, она подавлена всякими делами, жизненными суетами, и так далее. Вот её открыть – это и означает спасти падшую, Адамову сторону нашей натуры с помощью не падшей, Христовой, благословенной стороны, которая тоже в нас есть. Представителем этой благословенной стороны здесь, в этой книге, и является Иов.

5 Если я ходил в суете, и если нога моя спешила на лукавство»

Еврейское слово «шав» (суета), которое здесь употреблено, нам, наверно, знакомо больше всего по книге Екклесиаста, которая начинается со слов «Суета сует, всяческая суета». Это не то, чтобы человек, как муравей, бегал туда-сюда. Слово «суета» в Екклесиасте – еврейское «хэвел», которое означает «пустота», а здесь слово «шаф» – это суета лживая, её главное содержание – это ложь. Да, конечно, Иов как раз предельно честен и правдив, но Адам-то, мы все (человечество) лживы. И в том, что здесь сказано дальше: «и если нога моя спешила на лукавство» – подчёркивается тоже лживая и лукавая сторона, и более того, слово «лукавство» (еврейское слово «мирма») означает не просто ложь, а ложь которая планируется, придумывается в ущерб кому-то (кого-то уесть, ущучить или что-то у кого-то отнять). К Иову это, конечно, совершенно не относится, но к людям – да, люди на протяжении всей истории (и отдельные люди, и целые государства) только тем и занимаются, что придумывают всякие планы, чтобы у кого-то что-то отнять, и кому-то какой-то вред причинить.

6 пусть взвесят меня на весах правды, и Бог узнает мою непорочность

Это вызывает египетские ассоциации, и в Ветхом Завете много есть таких точек, которые напоминают, что евреи вышли из Египта, и много чего из египетских воспоминаний сохранили. Взвешивание души на весах – это же основной элемент «Книги мёртвых», которую находят в египетских гробницах: душа мёртвого взвешивается, его добродетели, его грехи взвешиваются на весах, и, соответственно, он получает воздаяние по смерти. Но тут сказано «весы правды». «Весы правды» – это уже не совсем египетские весы, и слово «цдака», «правда», которое здесь употреблено, не просто означает, что весы правильные, не лживые, не «подкрученные», а это весы праведности. Ведь «цдака», как и «мишпат» (это слово тоже встретится в этой главе) – это «правда» и «суд», два Божьих свойства, которые Бог как бы посылает людям в Своих представителях, чтобы люди пытались эту Божью правду в своих жизнях реализовывать.

7 Если стопы мои уклонялись от пути и сердце мое следовало за глазами моими, и если что-либо нечистое пристало к рукам моим,

8 то пусть я сею, а другой ест, и пусть отрасли мои искоренены будут.

Эта мысль вообще фундаментальна для Ветхого Завета, это мысль о бумеранге: если ты у кого-то что-то отнимаешь, то у тебя отнимут твоё, если ты кому-то делаешь зло – то тебе сделают зло, как аукнется, так и откликнется. Вот, например, одно из многих мест, где это говорится – 28-я глава книги Второзакония, где Моисей в его последнем завете евреям обрисовывает два пути – путь благословения и путь проклятия. Если вы пойдёте по пути проклятия, то вот что будет:

30 С женою обручишься, и другой будет спать с нею; дом построишь, и не будешь жить в нем; виноградник насадишь, и не будешь пользоваться им.

31 Вола твоего заколют в глазах твоих, и не будешь есть его; осла твоего уведут от тебя и не возвратят тебе; овцы твои отданы будут врагам твоим, и никто не защитит тебя.


32 Сыновья твои и дочери твои будут отданы другому народу; глаза твои будут видеть и всякий день истаевать о них, и не будет силы в руках твоих.

33 Плоды земли твоей и все труды твои будет есть народ, которого ты не знал; и ты будешь только притесняем и мучим во все дни.

Эта фундаментальная мысль Ветхого Завета, вот она здесь. А «отрасли мои искоренены будут» – отрасли в этом контексте – это дети, но «дети» в еврейском варианте еще часто называются «зера» («семя»), то есть, «сею» – это не просто сею пшеницу, и кто-то соберёт ее и будет есть, а ещё и «сею детей», и это моё потомство (то, что я посеял) уничтожат, убьют. А если его не убьют, то оно будет служить кому-то ещё, достанется другим. Это переход к следующим стихам, где речь о жене, которая тоже достанется кому-то ещё.

9 Если сердце мое прельщалось женщиною и я строил ковы у дверей моего ближнего,

10 пусть моя жена мелет на другого, и пусть другие издеваются над нею

«Прельщалось» – еврейское «паттах» – имеет два смысла: «обманывался женщиною» и «обманывал кого-то», то есть, и себя обманывал, и других обманывал. Вторая часть (обманывал кого-то) связана со словами «строил ковы у дверей моего ближнего». «Ковы» – это хитрые замыслы; какие замыслы он строил бы? Он подстерегал бы жену другого человека у дверей её и его дома, чтобы её соблазнить (такая серенада в стиле Ветхого Завета). «Строил ковы» по-еврейски – «лежал в засаде», как будто подстерегая какого-то дикого зверя (лежал в засаде на жену своего ближнего). То, что сказано в 10-м стихе: «пусть моя жена мелет на другого, и пусть другие издеваются над нею» имеет отчётливо сексуальный оттенок в обоих словах «мелет» и «издеваются». Первое «мелет» – это будет иметь сексуальные отношения с моей женой другой человек, а второе, «другие издеваются над ней» – тоже довольно яркое выражение, что другие будут над ней наклоняться, или на неё наваливаться. Опять «так за так»: я совершаю этот грех, и он возвращается ко мне же таким образом – через мою жену.

11 потому что это -- преступление, это -- беззаконие, подлежащее суду.

Слово «преступление» – это еврейское слово «зимма», которое означает не просто «преступление», оно одновременно содержит еще два оттенка: «коварство» и «разврат».

12 это -- огонь, поядающий до истребления, который искоренил бы все добро мое.

«Истребление» здесь – это очень значимое слово в еврейском богословии, «аваддон». В «Мастере и Маргарите» у Булгакова есть такой персонаж из свиты дьявола, Абадонна – это он самый, ангел смерти, «ангел уничтожения», или, как его называет Булгаков, «ангел безводной пустыни» (это правильно, в Ветхом Завете он так и понимается). Такие дьявольские ассоциации Аваддона есть не только у Булгакова, но и в Ветхом Завете. Это нам напоминает Книгу притчей, где сказано, что женщина может быть для человека дверью в ад. Ну, естественно, не только потому, что она такая плохая (может быть, конечно, и потому – там говорится про блудниц, и так далее), но и по его собственной падшести, по его собственным грехам для человека женщина может быть дверью в ад. Это есть в Притчах, и здесь на это тоже есть намёк.

13 Если я пренебрегал правами слуги и служанки моей, когда они имели спор со мною,

14 то что стал бы я делать, когда бы Бог восстал? И когда бы Он взглянул на меня, что мог бы я отвечать Ему?

Права (служанки) – это слово «мишпат», это суд, но суд Божий. Это фактически говорит о том, что хозяин должен быть для слуги носителем этой Божественной правды, Божественного суда, «цдака вэ мишпат», «правда и суд». Эта мысльесть у апостола Павла, который жил в эпоху очень жёсткого римского рабства (уже не в Ветхозаветном стиле, где рабство имело достаточно мягкие формы). Это у апостола Павла встречается в нескольких его посланиях, например, в Послании к Колоссянам, где он говорит об отношениях господина и слуги: «Господа́, оказывайте рабам должное и справедливое, зная, что и вы имеете Господа на небесах». Эта мысль о том, что отношения между господином и слугой имеют религиозное значение, – мысль, которая идёт из Ветхого Завета и в Новом Завете продолжается.

В словах «когда бы Он взглянул на меня, что мог бы я отвечать Ему?» «взглянул» – это еврейское слово «пакад». Совсем не «взглянул» означает, а «посетил», и именно так, по большей части, переводится в Библии и означает, что Бог посетил кого-то своим судом. «Бог посетил» того, который не по суду «мишпат», не по правде Божьей «цдака» обращается с теми, кто от него зависит. Посетил, и Свою Божественную мерку правды и суда принёс этому человеку, и сравнил то, что делает человек, его человеческую «правду» и «суд» с Божественными, как с парижским метром сравнивают единицы длины – и всё тут же и обнажилось при сравнении с этой Божественной меркой: то, что «правда» – неправда, что «суд» – это неправосудие.

15 Не Он ли, Который создал меня во чреве, создал и его и равно образовал нас в утробе?

Повторяю, что это всё говорится от лица Адама, от всего человечества, и на этом уровне различие между господами и слугами и все вообще социальные различия абсолютно несущественны, все – Адамы: и люди разных наций, и разных социальных слоёв, и даже разного пола, как Адам и Ева, – все объединены в общее понятие «адамо-человечества». Именно эта мысль здесь: что в том вопросе, который Иов задаёт Богу, все эти различия между господами и слугами уже полностью стёрты.

16 Отказывал ли я нуждающимся в их просьбе и томил ли глаза вдовы?

«Нуждающимся» – это еврейское слово «далим», оно означает тех самых «униженных и оскорблённых», о которых говорит Достоевский, – люди, у которых в обществе нет ни статуса, ни положения, ни защиты. И при этом в Библии везде (и в Ветхом Завете, и в Новом Завете Христос это говорит) именно эти люди – фокус внимания Бога. Эти люди, униженные и оскорблённые, для Бога, как лакмусовая бумажка (покраснеет она или посинеет), по которой Он судит о духовном состоянии человечества: как люди относятся к этим униженным и оскорблённым. То же самое говорится дальше о сироте и вдове (не только здесь, но и в других книгах Библии). Вспомним слова Христа о том, что кто таким людям сделал добро, тот сделал добро Мне (говорит Христос), а кто таким людям сделал зло, тот сделал зло Мне. Или вот, например, когда Христос говорит о пире у Бога, на который Бог приглашает всё человечество через Христа, Он говорит в Евангелии от Луки (четырнадцатая глава):

13 Когда делаешь пир, зови нищих, увечных, хромых и слепых.

Дальше читаем книгу Иова:

17 Один ли я съедал кусок мой, и не ел ли от него и сирота?

18 Ибо с детства он рос со мною, как с отцом, и от чрева матери моей я руководил вдову.

Я не берусь этот стих расшифровывать, потому что он не расшифрован. Там сложный еврейский текст, комментаторы пытаются его как-то раскрыть, но тут все непонятно. И, кстати, слова «вдова» (в переводе оно написано курсивом) действительно нет в еврейском тексте. Непонятно, кого руководил он, выводил кого-то куда-то – оставим это и перейдём к следующему стиху.

19 Если я видел кого погибавшим без одежды и бедного без покрова

Слово «бедный» – это слово «эвион», оно имеет примерно тот же смысл, что и слово «далим» в 16-м стихе (униженные и оскорблённые). Вот картина, что он (кто «он» – Адам или Иов?) видит погибающих без одежды и без покрова, и плюёт на них и отмахивается от них. Ну, понятно, что Иов так не делал, но мы у Христа читаем притчу о богаче и Лазаре – богач ровно это делал. Лазарь годами лежал у его порога и был счастлив съесть со стола этого богатого то, чем собаки брезговали. Между прочим, эти самые «эвионим» (то, что здесь переведено «бедные») дали заголовок не вошедшему в основной текст Библии, но одному из самых ранних прото-Евангелий (оно так и называется – «Евангелие эвионим»). Очень характерно, что в ранних текстах, на основе которых потом сложился тот Новый Завет, который мы знаем, именно эти эвионим являются носителями раннего христианства – бедные, нищие. В конце концов, мы же читаем в Деяниях Апостолов, что представляла собой первая христианская община – там было несколько более или менее благополучных людей, но все остальные были нищие. Они были галилеяне, которые пришли из Галилеи в Иерусалим, у них ничего в Иерусалиме не было, ни дома, ни земли, ни есть им было нечего. Конечно, те христиане-иерусалимляне, у которых что-то было, поделились всем своим (как Варнава, например) и сами стали такими же бедными и нищими, как все остальные в первой христианской общине. Вот это те самые эвионим.

20 не благословляли ли меня чресла его, и не был ли он согрет шерстью овец моих?

21 Если я поднимал руку мою на сироту, когда видел помощь себе у ворот,

22 то пусть плечо мое отпадет от спины, и рука моя пусть отломится от локтя.

Что это за помощь у ворот? Ворота – это место, где происходило социальное общение городских общин в древнем Израиле. У ворот собранием старейшин определялось, что хорошо, что плохо, что можно, что нельзя. Эта «помощь у ворот» означает такую воображаемую ситуацию, когда деяния вот этого человека (одновременно Иова и Адама) у ворот одобряло бы то общество, к которому он принадлежит. А какие деяния? Деяния нехорошие: здесь сказано «я поднимал руку мою на сироту, и так далее. Мы прекрасно знаем, что общество может одобрять совершенно чудовищные деяния, а совершающие их люди при этом (видя одобрение окружающих) считают, что «мы всё правильно делаем, и нас все поддерживают». Вспомните историю фашизма, историю погромов в нашей стране, и так далее – это же всё на этом стоит. Человек сам, может быть, этого делать не стал (побоялся бы, постеснялся бы), но раз ему в помощь целая толпа, которая рукоплещет и поддерживает, то, конечно, он это всё будет делать. Мы, может быть, недооцениваем то, в какой степени распространение зла в нашем мире связано не только с падшестью природы отдельного человека (индивидуального Адама), но и еще больше – с воздействием того, что в одной из молитв называется «сонмищами людскими», этими толпами. Зло в толпе усиливается и распространяется гораздо легче и сильнее, чем в индивидуальном человеке, поэтому, если можно так выразиться, коллективный Адам ещё более падший, чем индивидуальный Адам. А Иов говорит и от имени индивидуального Адама, и от имени коллективного Адама – просит у Бога помощи, просит будущего Христа – для спасения вот этого падшего Адама в обоих смыслах этого слова.

Здесь сказано «плечо мое отпадет от спины, и рука моя пусть отломится от локтя» – почему плечо, почему рука? Это значит, что он этой рукой кого-то бьёт, или даже убивает – от плеча, таким рубящим движением, то есть, здесь речь идёт о злоупотреблении силой во зло. И мы понимаем, что, когда Иов так говорит, то ему, конечно, за всё это не воздастся, потому что он же ничего такого не делал: видно по первой главе, что он был совершенно мирный человек. А вот Адам, человек вообще, как мы прекрасно знаем, склонен все проблемы решать именно силой, склонен к этому злоупотреблению силой, и поэтому к нему относится это «если». Бог может сказать этому Адаму (который изнутри Иова говорит): «да, ты поднимал руку на сироту, когда видел помощь себе у ворот, и заплатил бы за это дорого, если бы Я не послал тебе Сына Моего Иисуса Христа».

23 ибо страшно для меня наказание от Бога: пред величием Его не устоял бы я.

Я не люблю выражение, что Бог наказывает. Наказывает общество тюремным заключением в своих корыстных интересах, чтобы люди не создавали беспорядка. Наказывает один человек другого (вплоть до того, что может его убить) просто из чувства мести, которое тоже совершенно Богу чуждо. Здесь, дословно, это слово «эйд» – не «наказание», а «разрушение». Разрушение чего? Разрушение души от Бога. Да, это страшно. Ведь, когда Бог говорит Моисею на горе Синай, что ты не можешь увидеть лица Моего и не умереть, Он что имел в виду? Бог – это, что ли, источник радиации, который убьёт Моисея? Нет, конечно. Просто душевное потрясение, которое вызывается этой близостью с Богом, для Моисея таково, что не может этого выдержать психика обычного человека, падшего Адама (Моисей, в конце концов, хоть и святой, но он тоже из падшего Адама происходит). А Иов хочет встречи с Богом, требует встречи с Богом, не боится встречи с Богом. Поэтому «страшно для меня наказание от Бога: пред величием Его не устоял бы я» – это говорит уже Адам из Иова и через Иова. Адам боится, обычный человек боится – это мы знаем по собственному опыту, а Иов именно этого и хочет. И мы невольно себя спрашиваем, что же это за Иов такой? Если Моисей, по слову Самого Бога, не мог бы выдержать встречи с Ним лицом к лицу, а Иов этого требует, то что же это за Иов такой? Мы сегодня, в христианскую эпоху, понимаем: нет, Иов, как человек, не мог бы этого выдержать, но Новый Иов, Христос Сын Божий, лицом к лицу с Отцом – конечно! Он именно во всё время Своей жизни – лицом к лицу с Отцом, и, более того, говорит: «Я и Отец – одно».

24 Полагал ли я в золоте опору мою и говорил ли сокровищу: ты -- надежда моя?

25 Радовался ли я, что богатство мое было велико, и что рука моя приобрела много?

Люди могут в своей жизни надеяться на Бога, а могут надеяться на что-то другое (на богатство, на политическую силу, какую-то «мохнатую лапу», как мы говорим, которая у них есть и может их защитить) Все пророки призывают людей уйти от этого естественного для человека, свойственного человеку желания опереться на что-то видимое и осязаемое (деньги, власть и так далее), а не на невидимого Бога – от этого отказаться, вести себя не как тот, кто ползает по земле, опираясь на землю, а как тот, кто летает по воздуху – по чему-то невидимому и разреженному. Мы читали из книги Михея пятую главу, где именно об этом и говорится: Михей своих соплеменников израильтян как раз критикует за то, что они пытаются опереться не на Бога, а на какие-то другие вещи (на военную силу, на магию какую-то). Общая линия всех пророков – опора только на Бога, а не на что-то земное, конкретное. Эту мысль, которая здесь изложена у Иова, Христос, фактически, комментирует в сцене с богатым юношей, который уходит от Христа только по той причине, что не может отказаться от богатства. Евангелие от Марка, десятая глава:

23 И, посмотрев вокруг, Иисус говорит ученикам Своим: как трудно имеющим богатство войти в Царствие Божие! 

24 Ученики ужаснулись от слов Его.

Почему ужаснулись? Потому что они тоже люди, как Адам, им тоже хочется опереться на что-то. Пусть у них даже нет богатства, но они хотя бы понимают – да, это твёрдая опора. А если даже на это нельзя опереться, на что тогда опереться вообще? Мы же не птицы какие-нибудь, чтобы по воздуху летать! А Иисус хочет, чтобы Его ученики были такими птицами.

24 Иисус опять говорит им в ответ: дети! как трудно надеющимся на богатство войти в Царствие Божие! 

25 Удобнее верблюду пройти сквозь игольные уши, нежели богатому войти в Царствие Божие. 

26 Они же чрезвычайно изумлялись и говорили между собою: кто же может спастись? 

27 Иисус, воззрев на них, говорит: человекам это невозможно, но не Богу, ибо всё возможно Богу». 

Слова, что человеку невозможно, а Богу возможно это и есть речь о том, можно ли так летать в духовном пространстве. Бог Своею рукой поддержит тех, кто не земной опоры ищет, а опоры в духовном пространстве.

Возвращаемся к книге Иова:

26 Смотря на солнце, как оно сияет, и на луну, как она величественно шествует,

27 прельстился ли я в тайне сердца моего, и целовали ли уста мои руку мою?

28 Это также было бы преступление, подлежащее суду, потому что я отрекся бы тогда от Бога Всевышнего.

Какие-то подобные обряды поклонения светилам небесным, и целование руки как части этих обрядов, засвидетельствованы у семитских народов Ближнего Востока (у хананеев, жителей Угарита и так далее). Но обратите внимание, что эти идолы (солнце – идол, луна – идол) – даже не на земле идолы, а в небесах. Вот из книги Второзакония, из четвёртой главы:

19. дабы ты, взглянув на небо и увидев солнце, луну и звезды и все воинство небесное, не прельстился и не поклонился им и не служил им, так как Господь, Бог твой, уделил их всем народам под всем небом.

Тенденция человека поклоняться той прекрасной и мощной природе, которая его окружает, – не Богу, а этой природе – это тоже часть падшей натуры человека. И есть вторая сторона, оборотная: мы читаем 103-й псалом, и видим, как псалмопевец (а, может быть, не псалмопевец, а Сам Бог, так сказать, устами псалмопевца) любуется созданным Им миром, и этим 103-й псалом ещё раз повторяет то, что Бог говорил при сотворении мира: «хорошо весьма». Есть тонкое различие между тем, чтобы поглядеть на окружающий нас мир и сказать: «Как прекрасно, как хорошо, Бог всё это сотворил» – и поклоняться этой красоте, которая вокруг нас. Тонкая грань – человеку легко соскользнуть из не только допустимого, но и желательного восхищения Божьим миром в поклонение красоте и мощи этого Божьего мира.

29 Радовался ли я погибели врага моего и торжествовал ли, когда несчастье постигало его?

30 Не позволял я устам моим грешить проклятием души его.

Здесь сказано даже не «враг». Враг – это как враги по разные стороны фронта: они попали в такую ситуацию, они стреляют друг в друга, но у них какой-то личной ненависти, личного отношения друг к другу нет (мы знаем историю братаний во время Первой Мировой Войны, и так далее). Но здесь-то, в еврейском тексте, не такой враг. Здесь не «враг» сказано, а «ненавидящий меня». То есть, нельзя радоваться погибели не просто даже врага, а ненавидящего, того, кто сам хочет вас погубить. Это нам напоминает книгу Притчей, там есть такая формулировка в двадцать четвёртой главе:

17 Не радуйся, когда упадет враг твой, и да не веселится сердце твое, когда он споткнется.

18 Иначе, увидит Господь, и неугодно будет это в очах Его…

Эта мысль, что не надо радоваться злу, которое постигло врага твоего, в Новом Завете приобретает в устах Христа в Нагорной проповеди форму призыва «любить врагов своих». Я понимаю, насколько это кажется противоестественным, чуждым человеческой природе, так же, как, например, призыв подставить щёку, когда тебя ударяют в другую. Все это чуждо человеческой природе, но в том-то и дело, что природе падшего Адама это, конечно чуждо, но, говоря это, и, в сущности, напоминая Богу о падшей природе того человечества, к которому Иов принадлежит, он просит Бога это человечество восстановить, исправить, восставить из этой его падшести.

31 Не говорили ли люди шатра моего: о, если бы мы от мяс его не насытились?

В переводе мысль простая – он кормил голодных, которые жили при нём, таких приживал. Это можно так понять, но дело в том, что еврейский текст допускает и иное чтение: «Они говорили – «мы его плотью не насытились»». Эта картина для Ветхого Завета удивительная и парадоксальная – значит, они этого Иова просто едят, каннибализм какой-то! Теперь давайте вспомним Евангелие от Иоанна, где в шестой главе Христос говорит эти слова о Самом Себе (в дословном переводе): «Кто не будет грызть плоть мою и пить кровь мою, то не имеет спасения». И люди, когда это услышали, были в полном недоумении и шоке от этой картины, потому что это, с точки зрения иудаизма, один из чудовищных грехов – каннибализм, а тут этот мудрый учитель призывает их, в сущности, к этому, да ещё кого есть – Себя Самого! И в книге Иова, второй смысловой слой так, примерно, и читается – тоже такое смутное, как отдалённый отголосок отдалённого грома, предвосхищение этих слов Христа.

32 Странник не ночевал на улице; двери мои я отворял прохожему.

С одной стороны, это Иов говорит, что он был милостивый, гостеприимный. А второй голос (Адама) говорит: «а я никого не принимал, не впускал странников в чужой дом – ещё чего, буду я впускать чужих людей в свой дом!». Третья же сторона (и самая важная) состоит в том, что Сам Бог неоднократно представляется, как странник, начиная с Ветхозаветной Троицы, которая посетила Авраама – это же были три странника, он же не знал, что это Бог и три Ангела пришли. Пришли три странника, он их принял, угостил, и так далее. И Сам Христос говорит всем людям, Адаму говорит: «Стою у твоих дверей, и стучу» (и подразумевается – а ты не открываешь). Христос, выступает в роли странника, который ищет приюта, ночлега в душе человека, а человек ему не открывает.

33 Если бы я скрывал проступки мои, как человек, утаивая в груди моей пороки мои,

34 то я боялся бы большого общества, и презрение одноплеменников страшило бы меня, и я молчал бы и не выходил бы за двери.

«Как человек» звучит по–еврейски – «как Адам»! Я все время сопоставляю Иова с Адамом, а вот в тексте самом такое деликатное напоминание, что говорится это от имени всеобщего Адама. Причём, когда говорится, что «Адам утаивал проступки», мы понимаем, что это свойственно всем нам, людям, – утаивать проступки свои, но, когда здесь говорится со словом «Адам», мы невольно вспоминаем о третьей главе книги Бытия, где Адам прятался от Бога – там, в райском саду, потому что согрешил перед Богом, и знал, что согрешил. Вот какой прототип изначальный сказывается в этих словах, и конечно, спасение от падшести этого Адама – это то, чего просит здесь Иов для Адама, не для себя.

35 О, если бы кто выслушал меня! Вот мое желание, чтобы Вседержитель отвечал мне, и чтобы защитник мой составил запись.

По-русски всё очень гладенько и хорошо, Бог – защитник, и так далее. Но в еврейском тексте не сказано «защитник», здесь сказано «муж, борющийся со мной» – это не защитник, а что-то, скорее, противоположное. Это Бог, конечно, но это Бог Иакова. Помните, как у потока Иавок Бог боролся с Иаковом, откуда Иаков и получил имя «Израиль» (борец с Богом) – вот о каком «защитнике», а на самом деле, борце идёт речь. Когда Бог здесь упоминается, как защитник, мы вспоминаем, что сам Иов говорит, что Бог ему адвокат, Бог ему обвинитель, и Бог, одновременно, ещё и судья на том же самом суде. Конечно, это парадокс, и продолжение этого парадокса в том и состоит, что запись оправдания для Иова одновременно является записью обвинения для Адама.

По-русски говорится о «записи», а на самом деле говорится о книге – будет написана книга оправдания Иова: что Иов ничего плохого не делал, о чём он говорит. И одновременно это книга обвинения Адама: как только говорится, что Иов этого не делал, немедленно за этим стоит параллельная мысль: «а Адам (обычный человек, не такой, как Иов) всё это делает». Иов хочет ответить Богу за Адама, как Христос ответил Богу за Адама, но Бог пока – до последней главы – Иова как бы не слышит. На самом деле, слышит, но эта ситуация, так сказать, «созревает», приближаясь к последней главе.

36 Я носил бы ее на плечах моих и возлагал бы ее, как венец;

37 объявил бы ему число шагов моих, сблизился бы с ним, как с князем.

«Объявил бы ему число шагов моих», как мне кажется, просто означает, что по шагам, по пунктам Иов на все обвинения в грехах ответил бы. Но как Иов может ответить Богу на обвинение Адама? Бог может ему сказать: ну, да, Иов, ты ничего этого не делал, а на других посмотри! И ведь дьявол этого и хочет. Он, конечно, хочет погубить Иова, но, в самом крайнем случае, если даже Иова не удастся погубить, он Богу скажет: «Ну, ладно, Твой Иов выиграл спор, а остальные-то люди? Они мои!». Так вот, Христос, как ответ проблемам, поставленным в книге Иова, этот, так сказать, запасной вариант дьявола пресекает каким-то непонятным нам образом. Это богословская проблема – каким образом жертва Христа может спасти грешных людей, которые грешили «до» и продолжают грешить «после». Я не берусь это как-то просто, логически расшифровать – тут нет простого ответа. И вообще вся книга Иова простых ответов в себе не несёт. Более того, хотя мы говорим, что Христос спас Адама от его падшести, но это не значит, что на это обвинение Адам не должен будет ответить, потому что на последних страницах Апокалипсиса мы читаем о Страшном Суде, где будут раскрыты эти самые книги, и люди по этим книгам дают ответ. Опять же, это сложная богословская проблема – как соотносится спасение Христово с тем, что люди должны будут всё-таки дать ответ на Страшном Суде – не берусь дать вам на этот вопрос простой окончательный ответ, но в этих словах главы, которую мы читаем, постановка этого вопроса уже предопределена.

38 Если вопияла на меня земля моя и жаловались на меня борозды ее

Адаму Бог говорит в раю, когда Он узнаёт, что Адам ел от древа познания добра и зла: «Проклята земля за тебя». Здесь именно это, а не просто то, что люди обращаются с землёй, бессовестно её эксплуатируя, Эксплуатация земли – это следствие, а не причина, и это и сегодня происходит: территория Ближнего Востока, и, в частности, земля Уц, где всё это происходит, сегодня в значительной степени пустыня, потому что её почвенный слой разрушен эксплуатацией – пастбищами, земледелием, и так далее. Бессовестная эксплуатация земли – это очень серьёзная проблема и сегодня, а идёт она (как мы читаем) от Адама, который уже в раю заложил своим проступком то, что земля оказалась проклятой за него.

39 если я ел плоды ее без платы и отягощал жизнь земледельцев

Здесь сказано не «плоды», а «сила земли» («коах»), и не «отягощал жизнь земледельцев», а «сдувал души хозяев земли». Не очень понятно, как однозначно интерпретировать этот текст, но общий смысл более или менее ясен: человек (Адам) грешит против земли не только физической её эксплуатацией (сведением лесов, опустыниванием, и так далее), а он землю опустошает и в некоем духовном слое, который землю окружает. Люди опустошают духовную атмосферу земли – это было верно тогда, и верно теперь.

40 то пусть вместо пшеницы вырастает волчец и вместо ячменя куколь. Слова Иова кончились.

Это опять почти буквальное повторение того, что Бог сказал Адаму в раю. Из третьей книги Бытия (после слов «Проклята земля за тебя») Бог говорит Адаму:

18. терние и волчцы произрастит она тебе; и будешь питаться полевою травою»

Конечно, слова «волчцы» и «куколь» вместо «пшеницы» и «ячменя» в этой главе книги Иова – это совершенно сознательная цитата из проклятия Адама в третьей главе Книги Бытия.

Согласитесь, что какого-то ощущения успокоенности и духовной удовлетворённости по прочтении этой главы совсем не остаётся, хотя Иов всё время говорит «я этого не делал». Остаётся, наоборот, ощущение довольно острого душевного дискомфорта, потому что мы понимаем, что, даже если Иов, ничего этого не делал, но люди, и мы в том числе, всё, или многое из этого делаем. И мы остаёмся по прочтении этой главы с вопросом – не в логическом плане вопросом, а в плане духовной неудовлетворённости. Автор книги Иова так специально написал, чтоб мы с этим остались по окончании речей Иова и его друзей, потому что, конечно, эту духовную неудовлетворённость закрыть, удовлетворить её не может ни Иов, ни его друзья, а может только Бог – что Он и делает в конце книги, и мы до этого доберёмся, хотя и не простым способом – там тоже надо поразмыслить, каким образом Бог снимает вот эту духовную неудовлетворённость. Но успех христианства, то, что оно, как лесной пожар, распространилось по всей Римской империи буквально за несколько десятилетий (что очень удивительно, учитывая, что за ним никакой материальной поддержки не стояло, и довольно быстро начались преследования христиан) – связано с тем, что это ответ на вопросы, которые уже на протяжении веков стояли перед людьми. Это ощущение духовной неудовлетворённости: бесконечные боги, которыми изобиловала тогдашняя Римская империя и вообще весь тогдашний мир, и все те социальные порядки (императоры, и так далее) – люди просто ощущали, что это не нужно, им нужно нечто другое. И когда появилась эта весть об удивительном учителе из Галилеи (ещё даже не было слов, что Он – Сын Божий, это потом Церковь до этого дошла, просто о Нём рассказали – и всё), это легло на душу людям, и эту духовную неудовлетворённость сняло. Эти люди, вместо того, чтобы мучиться, и не знать, куда им идти и куда приткнуться, увидели христианство, как путь – первые христиане так и называли христианство «путём». И это тоже один из поворотов мысли о том, что Христос – ответ Иову: на ту духовную неудовлетворённость, которая в этой главе так умно и точно автором этой книги показана. На неё ведь Иов ответ не даёт, а даёт только Христос, который и приносит окончательный ответ Иову.


Запись 45 Глава 32 17-01-18

Мы продолжаем книгу Иова. Сегодня у нас двадцать вторая глава. Последняя глава кончалась словами «Слова Иова кончились». Действительно, и Иовом, и его друзьями как бы сказано всё, что они имели сказать, и дальше уже должен сказать Своё слово Бог. Он его скажет, но до того, как скажет Своё слово Бог, идет целая группа глав, в которой говорит новый персонаж Елиуй, которого мы до сих пор не встречали, и он как бы из ниоткуда появляется.

1 Когда те три мужа перестали отвечать Иову, потому что он был прав в глазах своих,

2 тогда воспылал гнев Елиуя, сына Варахиилова, Вузитянина из племени Рамова: воспылал гнев его на Иова за то, что он оправдывал себя больше, нежели Бога,

3 а на трех друзей его воспылал гнев его за то, что они не нашли, что отвечать, а между тем обвиняли Иова.

4 Елиуй ждал, пока Иов говорил, потому что они летами были старше его.

5 Когда же Елиуй увидел, что нет ответа в устах тех трех мужей, тогда воспылал гнев его.

6 И отвечал Елиуй, сын Варахиилов, Вузитянин, и сказал: я молод летами, а вы -- старцы; поэтому я робел и боялся объявлять вам мое мнение.

7 Я говорил сам себе: пусть говорят дни, и многолетие поучает мудрости.

8 Но дух в человеке и дыхание Вседержителя дает ему разумение.

9 Не многолетние только мудры, и не старики разумеют правду.

10 Поэтому я говорю: выслушайте меня, объявлю вам мое мнение и я.

11 Вот, я ожидал слов ваших, -- вслушивался в суждения ваши, доколе вы придумывали, что сказать.

12 Я пристально смотрел на вас, и вот никто из вас не обличает Иова и не отвечает на слова его.

13 Не скажите: мы нашли мудрость: Бог опровергнет его, а не человек.

14 Если бы он обращал слова свои ко мне, то я не вашими речами отвечал бы ему.

15 Испугались, не отвечают более; перестали говорить.

16 И как я ждал, а они не говорят, остановились и не отвечают более,

17 то и я отвечу с моей стороны, объявлю мое мнение и я,

18 ибо я полон речами, и дух во мне теснит меня.

19 Вот, утроба моя, как вино неоткрытое: она готова прорваться, подобно новым мехам.

20 Поговорю, и будет легче мне; открою уста мои и отвечу.

21 На лице человека смотреть не буду и никакому человеку льстить не стану,

22 потому что я не умею льстить: сейчас убей меня, Творец мой.

Такой яркий персонаж, очень активно вступающий в дискуссию. Я говорил, что он появляется неожиданно. На слова Иова, которые были сказаны раньше, как и на слова его друзей, можно было бы ожидать сразу ответа Бога. Значительная часть комментаторов именно так и считает, что эта глава и главы об Елиуе, которые идут за ней – это некая позднейшая вставка перед ответом Бога, который будет в тридцать восьмой главе, и что сначала ответ Бога сразу за этими словами Иова и шёл. Я с этим не согласен, и вот почему. Книга Иова весьма совершенна в художественном плане, и если мысленно выкинуть часть, в которой говорит Елиуй, получится некое зияние. Во-первых, повисает диалог: они говорили-говорили друг с другом, и ничем этот разговор не кончился. А во-вторых, повисает переход к Богу, к появлению Бога – он же должен же иметь какую-то плавность, и она будет, потому что Елиуй обеспечит этот переход своими словами. Мне это напоминает, как Александр Сергеевич Пушкин сначала написал 8-ю главу «Путешествие Онегина», а потом выбросил её из «Евгения Онегина», и сам же при этом замечает, что да, конечно, без этого переход от Татьяны – уездной барышни, к Татьяне – светской даме становится резким, неожиданным. Но что делать, «у меня были для этого причины» – примерно так он говорит. Так вот, если бы выкинули эту часть (Елиуя), тоже бы переход был слишком резким, и это художественно было бы неправильно.

Другие же комментаторы считают, что Елиуй вставлен, действительно, ради плавного перехода к речи Бога, что он говорит примерно то же, что и Бог, но только, поскольку это говорит человек, а не Бог, то это такое как бы вступление к речам Бога. Но должен сказать, что само имя этого Елиуя, которое по-еврейски звучит так: «Эли» (Бог) «ху» он) имя необычное, и это может звучать, как намёк на то, что Елиуй имеет какое-то отношение к Богу, несёт в себе Бога. Так бывает в Ветхом Завете, несколько раз это встречается: «Ангел Лица Божьего», который не Бог, но он как бы является представителем Бога. И вот некоторые так и думают, что тут Елиуй – представитель Бога. Но я думаю, что это не так, по очень простой причине. Я попытаюсь показать, что автор показывает Елиуя в значительной мере иронически – ну, а если бы он был представителем Бога, кто бы его стал показывать иронически? Вот несколько фрагментов из будущих глав. Тридцать третья глава, Елиуй говорит:

«6 Вот я, по желанию твоему, вместо Бога».

Он представитель Бога (так это звучит), но за этим же стоит ирония – ну, как человек может говорить вместо Бога! Представьте себе, что какой-нибудь великий христианин – Апостол Павел, например, своим ученикам говорил бы: «Я вам вместо Бога». Они бы его просто высмеяли: какой ты ни есть замечательный, Павел, но вместо Бога ты быть не можешь. Или вот:

«31 Внимай, Иов, слушай меня, молчи, и я буду говорить.

33 … слушай меня: молчи, и я научу тебя мудрости».

Видно, что автор, который такие слова вкладывает в уста своего героя, смотрит иронически на такое хвастовство и самодовольство. И дальше Елиуй говорит в тридцать шестой главе:

«4 …слова мои точно не ложь: пред тобою -- совершенный в познаниях.»

Разве действительно мудрый человек мог бы такое о себе сказать? Да, Елиуй берёт на себя функцию как бы выступать от имени Бога, но при этом автор иронически намекает, что эта фигура, конечно, не может равняться с настоящими представителями Бога, например, ангелами Лица Божьего. Это напоминание автора в подтексте, что человек за Бога выступать не может. Но здесь, как всё в этой книге, все строится на тонких различиях, нюансах, так сказать, на четверти или осьмушке тона, потому что, на самом-то деле, то, что говорит Елиуй, во многом напоминает то, что потом будет говорить Бог. Напоминает, но разница есть, и автор так и хочет, чтобы мы почувствовали разницу между тем, что говорит человек, и что говорит Бог. В точности так же автор нам показывает: то, что говорят друзья, и что говорит Иов – во многих местах это пересекается, перекликается, так что вообще бывает непонятно, о чём они спорят, когда примерно одно и то же говорят. Опять же, мы должны почувствовать разницу: не одно и то же. Не могут, в принципе, благополучные друзья говорить одно и то же с Иовом, который всё потерял, даже если и слова с виду и похожи.

И вот Елиуй здесь берёт на себя смелость говорить от имени Бога, а показан он отнюдь не мудрецом. Он показан (я бы так сказал) подростком. Дело не только в том, что он молодой (молодые люди бывают всякие), а он молодой с подростковой психологией: он считает, что есть только одна правда, его правда, он носитель этой правды, и он за эту правду будет со всеми воевать, доказывать, причём, очень агрессивно. Ну, мы и сами были подростками, и подростки у нас дети, мы подростков знаем. Подросток же не воюет за правду, он всегда воюет за себя, за своё «я». Подросток – человек с ещё не сформировавшимся «я», и его агрессивные действия – это война за то, чтобы это своё «я» округлить и утвердить. И, между прочим, в этом он отличается от друзей. Друзья, конечно, тоже утверждают ту единственную правду, носителями которой они, по их мнению, являются, но у них другая мотивация, не такая, как у Елиуя. Они зрелые, даже пожилые люди, и у них, естественно, это «я» вполне сформировалось, им не надо его ни утверждать, ни защищать, но они защищают своё спокойствие, они защищают сложившийся у них за долгую жизнь взгляд на мир, который и ситуация с Иовом ставит под вопрос, и дерзкие слова о Боге, которые говорит Иов – ещё больше ставят под вопрос. Елиуй, наоборот, пытается куда-то прорваться, в какую-то такую сферу, где он может свою правду утвердить. А эти никуда не пытаются прорваться, они пытаются, наоборот, оставить всё как есть, оставить принятый, уже традиционный богословский взгляд. Они пытаются как бы совместить то, что произошло с Иовом, с традиционным богословием. А Иов прекрасно понимает, что это никак не совмещается, и это, собственно, и есть одна из основных тем книги Иова. И вот этой своей непримиримостью, тем, что Елиуй пытается как бы вырваться за этот круг, за замкнутую колею бесконечных разговоров друзей – он, в этом, в каком-то смысле, близок к Иову. А при этом он говорит об Иове такие резкие слова, а в последующих главах будет говорить ещё более резкие слова, ругать Иова. Но должен сказать, что люди схожего психологического склада довольно часто отталкиваются друг от друга. Это характерно для людей не только: мы знаем из школьного курса физики, что положительная частица к отрицательной притягивается, а две положительные частицы, наоборот, отталкиваются. Такое и среди людей бывает, что похожее отталкивается, а не притягивается. Елиуй чем-то напоминает Иова молодого. Если мы представим себе Иова молодого, который тоже попадает в какую-то напряженную ситуацию (ну, конечно, ещё не сидит на мусорной куче), то это, может быть, было бы что-то похожее на Елиуя. И Елиуй, и Иов, с точки зрения замысла этой книги, с точки зрения сюжета, делают одну и ту же работу: они выталкивают диалог из тупика. А когда он будет вытолкнут из тупика, тогда-то Бог и появится. Иов жалуется, что Бог не появляется, он взывает к Богу, а Бог не отвечает – и вот Елиуй, в каком-то смысле, помогает вызвать Бога из таинственного мира, где Бог находится. Но при этом Елиуй недоволен и тем, что говорят друзья, и тем, что говорит Иов, и мы бы ожидали (по Гегелю), что он что-то такое синтезирующее предложит. Но он не предлагает синтез – он, наоборот, отталкивается и от Иова, и от друзей. Мы могли бы сказать: то, что он отталкивается от друзей – это правильно (мы всё время говорим, что друзья неправы). Но почему он отталкивается от Иова? Понятно, почему друзья отталкиваются от Иова и не хотят принимать то, что он говорит: они борются за своё спокойствие, за привычную картину мира. А этот молодой человек, который готов, так сказать, ко всякой новизне – он почему не принимает позицию Иова? Дело в том, что Иов тоже прав не на 100%. Иов прав морально: когда он говорит, что никакими соображениями (о целесообразности, величии Бога и т.д. – всего, что приводят ему друзья) нельзя оправдать то, что с ним произошло, он прав на 100%. Но он не прав логически, потому что то, что с ним произошло, он объясняет тем, что всё зло на него навёл Бог, и, кроме того, Бог ему ещё и не отвечает на его жалобы. Здесь он, конечно, неправ. Во-первых, он не прав в том, что зло это навёл Бог. Нам первая глава без всяких разночтений показывает, как это зло произошло: оно от дьявола исходит. А то, что Бог не отвечает, так Бог не отвечает пока. Бог ответит! Я понимаю, что Иов проявляет (как говорил Стефан Цвейг) нетерпение сердца – это, наверное, любой из нас проявил бы на его месте. Но, тем не менее, он неправ, утверждая, что Бог не отвечает. Ответ будет.

Ещё хочу сказать об Елиуе. У него имя говорящее, и это имя более еврейское, чем имена всех остальных, ведь они же не евреи, действие происходит где-то рядом с Израилем, в сторону современной Саудовской Аравии, но не в Израиле. Да, они имеют, по замыслу автора книги, какие-то пересечения с богословием Израиля, но это не Израиль. А Елиуй, хотя не сказано, откуда он пришёл, но у него имя еврейское, и только для него дана генеалогия: «сын Варахиила, Вузитянина из племени Рамова». Про друзей и про Иова ничего не сказано, откуда они взялись. Это не случайно так, потому что Елиуй в этой ситуации как бы представитель Израиля. Книга Иова написана евреями для евреев, так что, хотя по художественному замыслу всё это происходит не в Израиле, а где-то рядом с Израилем, но автор конечно должен как-то показать и место Израиля во всей этой ситуации. А в чём тут место Израиля? Речь идёт не о том, что просто с одним человеком случилось несчастье – речь идёт о Замысле Божьем о человеке и о противодействии дьявола этому Замыслу, и надо показать место Израиля в этом Замысле, а оно во всем Ветхом Завете понимается как ключевое.

Само слово Исраэль – это ведь означает «борец с Богом». Это имя получил себе Иаков, когда боролся с Богом, представшим в виде ангела, когда Иаков возвращался назад в Землю обетованную. И когда мы вспоминаем историю Иакова, то Иов, конечно, тоже напоминает вот такого борца с Богом, который борется с Богом за Бога же, за большую близость с Богом. И не зря, наверно, есть очень хорошая книжица о Книге Иова Фёдора Николаевича Козырева, и тот же Ф.Н. Козырев написал вторую книжицу как раз об истории Иакова. То есть, у него как-то соединяется Иов и история Иакова. Но Иов не еврей – «Израиль», борец с Богом – и при этом не еврей. А Елиуй, который еврей, – он не борец с Богом, а он борец с людьми за Бога. Он же выступает, как представитель Бога, и пытается бороться с неправильными мнениями друзей и (по его мнению) Иова. Автор книги, очень глубокий мыслитель, сложил тут такую изящную и непростую структуру: что нееврей является Израилем, борцом с Богом, а еврей Елиуй является чем-то симметричным – то есть, борцом за Бога с людьми (в данном случае, с друзьями и с Иовом). Должен сказать, что Елиуй (мы увидим это в следующих главах), на самом деле, мало что добавляет к богословию, которое уже развито в предыдущих главах. Он, по большому счёту, ничего уж такого принципиально нового сказать не может. Как же такой талантливый писатель это допустил? А это не случайно, потому что Елиуй добавляет, но не богословие, а другую, очень важную вещь – он добавляет эмоции, чувства, сердце. Друзья говорят с Иовом, как будто речь идёт о каком-то академическом споре на трибуне университета, а не с человеком, который всё потерял и сидит на мусорной куче. Иов находится, сами понимаете, в каком эмоциональном состоянии, но он не может своим друзьям никак донести этот накал своих чувств. Друзья заставляют его вести богословский спор, хотя ему совсем другое нужно. А у Елиуя все его слова с первой до последней из тех глав, в которых он говорит, на этом накале, на этой эмоциональной ноте. Вот каков, мне кажется, смысл этого персонажа в сюжете книги.

Об этой главе в целом я сказал, а теперь давайте разберём её по отдельным стихам. Как всегда в книге Иова, много деталей, иногда просто непонятных, связанных с тем, какое конкретное слово употребляется в еврейском тексте. В русском тексте, при переводе, это часто пропадает -- не потому что переводчики плохие (переводчики замечательные), а просто потому что не переводится. Не всё переводится, нельзя прямо взять и один к одному всё переложить.

1 Когда те три мужа перестали отвечать Иову, потому что он был прав в глазах своих

Вот первый пример: «прав в глазах своих». «Прав»это «цадак», по контексту это означает «прав логически», то есть, Иов им доказывает какую-то обоснованную, правильную вещь. Это один смысл, но есть же и второй смысл у этого слова, который связан со словом «цадик» – праведник, человек праведной жизни. Тут двойственность в том, о чём идёт речь: о праведности Иова, о том, что у него нет тех грехов, в которых его подозревают друзья, или это о том, что он прав логически (независимо от того, какая у него жизнь – праведная или нет). Эта двойственность проходит через всю книгу. Кроме того, сказано, что он был прав (или праведен) в глазах своих. Это ведь не зря сказано автором. Понятно, что эти слова могли бы звучать в устах друзей: «Ты, Иов, считаешь, что ты праведен, но ты только в глазах своих праведен» – и они примерно так и говорят. И Елиуй тоже примерно так же говорит. Но это же автор говорит! Что же, автор действительно считает, что Иов занимается, что называется, самообманом и приукрашает себя таким образом? Это совсем не соответствовало бы тому образу Иова, который нарисован. Мне кажется, автор нам напоминает этими словами об одной очень важной вещи: о том, что всем людям (и друзьям, и Иову, и Елиую) трудно судить о себе. Это (говоря языком физики и математики) проблема системы отсчёта. Когда мы едем в поезде, наша система отсчёта связана с поездом, и если у нас окна закрыты, а поезд не стучит, мы вообще не заметим, что куда-то едем, нам будет казаться, что мы стоим на месте. Со стороны, из другого поезда, ясно, что наш поезд едет, а о том, в чём ты сам находишься, очень трудно судить. Это фундаментальная проблема, она связана не с тем, что Иов в чём-то плох (или друзья в чём-то плохи), а просто так мир устроен, что о самом себе в собственной системе отсчёта трудно судить объективно. Причём, я часто повторяю, что Христос – ответ Иову. Это выражение Карла Густава Юнга, он так назвал свою замечательную книгу, которая по многим параметрам совершенно по-другому смотрит, чем я, но сама по себе – замечательная книга. Там Юнг, между прочим, развивает такую теорию, что Иов нужен Богу не меньше, чем Бог нужен Иову. А для чего Иов нужен Богу? Иов нужен Богу потому, что это та единственная точка отсчёта, с которой Бог, через Иова, может посмотреть на Себя со стороны. Вот какая глубокая мысль у Юнга! Я не то что с ней согласен, но он касается важного вопроса – что человеку трудно о себе судить, и Богу, каким бы Он ни был всеведущим, трудно Самому о Себе судить, и Ему нужен партнёр какой-то, в котором Он, как в зеркале, мог бы отразиться, и этот партнёр – человек.

2 тогда воспылал гнев Елиуя, сына Варахиилова, Вузитянина из племени Рамова: воспылал гнев его на Иова за то, что он оправдывал себя больше, нежели Бога.

Естественно возникает вопрос, зачем эта генеалогия, когда автор прекраснейшим образом обошёлся без генеалогии самого Иова и его друзей. Но это же генеалогия еврейская, то есть, это некий мосток между неевреями (которые главные герои этой книги) и вообще нееврейским контекстом в земле Уц и читателями, которые евреи. А мосток состоит в том, что является общим принципом всей литературы: что художественное произведение должно дать возможность читателю идентифицировать себя с одним из героев. С Иовом трудно себя идентифицировать, да и с друзьями трудно себя идентифицировать – по разным причинам, но в том числе потому, что они не евреи. А вот с Елиуем читателям-евреям легко себя идентифицировать. Им автор как бы задаёт вопрос: вы люди, знающие истинного Бога, у вас Библия, у вас Тора, Моисей, и так далее. Вот что бы вы в этой ситуации на месте Елиуя сказали, если в эту ситуацию пришёл еврей (представьте, что это вы туда пришли)? Мне кажется, это удачный, талантливый художественный приём.

Здесь сказано, что «он оправдывал себя больше, нежели Бога» – так Елиуй считает. В еврейском тексте сказано немножко по-другому: что Иов «доказывал праведность своей души перед Богом». А в русском переводе это подано, как сравнение, – как будто Иов более праведен, чем Бог. Ну, понятно, что так быть не может, как сурово его друзья ни отзывались о нём, даже они не предъявляли ему претензии, что он считает себя праведнее Бога. Он, конечно, оправдывал себя не «больше, нежели Бога», а «перед лицом Бога», как и сказано в еврейском тексте.

3 а на трех друзей его воспылал гнев его за то, что они не нашли, что отвечать, а между тем обвиняли Иова.

В еврейском тексте всё время так употребляется «его», «он», и часто непонятно, кого это «его», кто это «он», и в одном и том же стихе (как здесь) «он» может быть сначала один, потом другой, и даже сначала может быть человек, потом Бог. В данном случае, «на трёх друзей его» – это три друга Иова, а «воспылал гнев его» – это гнев Елиуя «за то, что они не нашли, что отвечать, а между тем обвиняли Иова». Слово «обвиняли» не то, что неправильное, но оно маскирует один очень важный момент. Здесь употреблено еврейское слово «ярешиу», которое имеет тот же корень, что «реша», «решаим» – «грешник», «грешники», то есть, друзья как бы делали Иова грешником (в этом их обвинение и состояло). Вместо богословских аргументов, которыми они бы опровергли взгляд Иова на Бога (что от Бога – зло, что Бог не слышит, что Богу безразлично, что на земле столько безобразия – Иов же предъявляет Богу такую претензию), вместо того, чтобы это опровергать, друзья говорят Иову: «ты грешник, поэтому получил по заслугам, и сидишь на мусорной куче. Мы не знаем твоих грехов, но они наверняка есть, иначе Бог тебя на эту мусорную кучу не посадил бы». Им Елиуй говорит совершенно правильно, что так спорить нельзя, что речь здесь совершенно о другом – не о том, грешен Иов или не грешен, а о взгляде на Бога вообще – каков Бог и каковы Его взаимоотношения с людьми.

4 Елиуй ждал, пока Иов говорил, потому что они летами были старше его.

5 Когда же Елиуй увидел, что нет ответа в устах тех трех мужей, тогда воспылал гнев его.

Здесь сказано, что Елиуй проявляет подобающее тем местам и тем временам почтение к старшим. Да, это не Москва и не Нью-Йорк сегодня, это совершенно другой мир. Там почтение к старшим было чем-то само собой разумеющимся. Но при этом мы уже через пару стихов увидим, что почтение проявляет, но совершенно не считает, что возраст – это аргумент в пользу мудрости. А друзья, вспомним, говорят Иову: «среди нас есть человек старше летами отца твоего». Они этим хотят сказать, что их мудрость, несомненно, превосходит мудрость Иова. И ещё они ссылаются даже не на свою мудрость, а на то, что они являются носителями мудрости предыдущих поколений («отцов и дедов наших»). Для автора книги это, разумеется, не аргумент, и для Елиуя это тоже не аргумент. Вот он и говорит дальше, что он, хотя человек и молодой, но ему есть что сказать, не меньше, чем им. И вот это, между прочим, большой вопрос – он что-то всё-таки сказал новое, существенное по обсуждаемому вопросу? Лично у меня впечатление, что нет, и он тоже ничего принципиального не добавил. Добавит Бог, когда появится.

6 И отвечал Елиуй, сын Варахиилов, Вузитянин, и сказал: я молод летами, а вы -- старцы; поэтому я робел и боялся объявлять вам мое мнение.

Он их называет старцами, «яшишим». По-еврейски тут есть некая ирония, потому что он их называет не просто «старыми», а «древними» – «вы древние старцы». Если бы нам кто-то сказал «ты древний старец», мы бы это, конечно, восприняли, как насмешку, иронию. Как у Грибоедова: «времён очаковских и покоренья Крыма». Вот он их так, примерно, и называет – люди времён Очакова и покоренья Крыма (в современной терминологии).

Ещё один момент в этом стихе: «я ...боялся объявлять вам мое мнение». Слово «мнение», «дайя» – слово, очень насыщенное содержанием и необычное. Оно имеет тот же самый корень, что слово «даат», «знание», которое очень широко употребляется в Библии. Что такое «дайя»? Это какой-то вариант знания. Оно переведено, как «мнение», но это всё-таки не мнение, это знание, но какое-то странное, не такое, как Бог даё. То, которое Бог даёт, то «даат», а это вот – «дайя». Что этим хочет сказать автор книги? Почему он именно этот термин вложил в уста Елиуя, хотя мог бы вложить нормальное слово «даат»? Мне кажется, что он хочет показать, что у Елиуя не то что нет знания, но это знание (которое, как он претендует, сейчас донесёт до слушателей) – это знание, так сказать, с крупинкой соли. Вообще, эмоциональность Елиуя является, конечно, его вкладом в дискуссию, но она же приводит к тому, что суждения, тезисы, аргументы, которые он выдвигает, несут в себе очень большой оттенок того, что называется в современном мире по-английски «wishful thinking», то есть, человек принимает желаемое за действительное и верит в то, что вот так оно и есть. Может быть, это автор и хотел обозначить термином «дайя». Действительно, в том, что говорит Елиуй, такая особенность есть.

7 Я говорил сам себе: пусть говорят дни, и многолетие поучает мудрости

Он через стих сам скажет, что он говорил сам себе, но такого мнения не разделяет. То есть, он высказывает эту концепцию, и тут же сам её опровергает. Причём, в этом он повторяет то, что сделал сам Иов. В двенадцатой главе, во втором стихе Иов сначала говорит своим друзьям иронически: «Подлинно только вы люди, и с вами умрёт мудрость». Но в 12-м стихе двенадцатой главы он говорит: «В старцах -- мудрость, и в долголетних – разум». Очень странно слышать такую банальность в устах Иова, который, попав в ту ситуацию, в какую попал, на своей шкуре чувствует и парадоксальность нашего мира, и парадоксальность Бога, и парадоксальность взаимоотношений Бога с миром. И буквально через пару стихов в этой же двенадцатой главе он сам это и опровергает. 20-й стих: «Бог отнимает язык у велеречивых и старцев лишает смысла». Таким образом, мудрость – не от возраста, а от Бога, а если эта мудрость, действительно, у людей пожилых – это всё равно от Бога, а не просто от их возраста.

Ещё один элемент стиха, который мы сейчас читаем: «многолетие поучает мудрости». Для «мудрости» здесь употреблено слово «хокма». Когда мы читали книгу притчей, я много раз повторял, что есть два термина, которые, с одной стороны, похожи – хокма и бина, но, с другой стороны, они противопоставлены друг другу. «Бина» – это тоже своего рода мудрость, но это «мудрость человеческая», мудрость рассудительная, мудрость – умение разобраться в ситуации. Человек вполне может иметь такую мудрость. А хокма – это мудрость Божественная, она людям тоже доступна, но только в том случае, когда её Сам Бог этим людям даёт. Поэтому важно следить, когда употребляется слово «хокма», а когда «бина» – разница принципиальная.

8 Но дух в человеке и дыхание Вседержителя дает ему разумение».

Здесь по-еврейски сказано так: «Дух – он в человеке». Даже по-русски, если я скажу: «Дух – он в человеке», вы почувствуете, что эта фраза не закончена, а подразумевается продолжение: Дух – он в человеке, а не… – в ком?». Я думаю, что смысл этого оборота в том, что дух – в человеке, в человеческой личности, а не в поколениях, в которых он передаётся из рода в род (общепринятая, штатная мудрость, которой так похваляются друзья). Здесь сказано: «дыхание Вседержителя дает ему(человеку) разумение». Это, на самом деле, большой богословский вопрос: здесь под «разумением» стоит не еврейское слово «хокма», а «бина». То есть Бог даёт людям разумение человеческого уровня, а не Божественного уровня. Правда, так говорит Елиуй, и мы совершенно не обязаны считать, что так оно на самом деле, и даже, что так считает сам автор книги. Елиуй же обрисован отнюдь не как рыцарь без страха и упрёка, который ни в чём не ошибается. Но, может быть, автор как раз и пытается привлечь наше внимание к очень серьёзной проблеме: та мудрость, которую Бог даёт человеку, – это всё-таки человеческая мудрость, или это мудрость уже Божественного уровня? Может ли этой Своей Божественной мудростью Бог делиться с людьми или всё-таки она по пути от Бога к человеку теряет свою Божественность и преобразуется из «хокмы» в «бина»?

9 Не многолетние только мудры, и не старики разумеют правду.

Елиуй этим опровергает то, что раньше он сам себе говорил: что «пусть говорят дни, и многолетие поучает мудрости». Тут он говорит, что нет, на самом деле это не так. Но слово «многолетние» -- это неправильный перевод. В еврейском тексте стоит слово «равим», «многие». Это не в том смысле, что их самих много, этих людей, а в том смысле, что у них много чего-то, в том числе этим словом можно обозначать людей, которые просто занимают высокое общественное положение. И, поскольку слова «многолетние» нет, спрашиваешь себя: кто они – действительно, какие-то большие люди, с высоким социальным статусом (например, как друзья)? И сам Иов тоже, пока с ним это всё не произошло, как он сам же об этом говорил несколькими главами раньше, имел высокий социальный статус. А Елиуй, у него какой статус? Такое впечатление, что никакого, что он, если так можно выразиться, разночинец (говоря нашим языком). Это слово я заимствовал у Мандельштама. Мандельштам говорит о том, что Данте в мире знатных людей своего времени испытывал пушкинскую камер-юнкерскую ущемлённость. Про Пушкина это, конечно, верно, биография Пушкина это показывает. Или Мандельштам называет это в другом месте «разночинством». Вот такое ощущение, что такой разночинец здесь Елиуй. Частично с этим может быть связана и его агрессивная манера вести дискуссию.

И ещё: для «мудры» употреблено слово «хокма», а для «разумеют» употреблено слово «бина», причём, не просто «бина», а бина «мишпат» - «правду». Это «правда суда»: «мишпат» по-еврейски – «суд», а также «суждение», «рассуждение», а «бина» – это «рассудительность», человеческая, а не высокая Божественная мудрость. И получается, что здесь сказано «рассудительность суда», или «рассудительность суждения», по-русски получается тавтология, а по-еврейски автор именно это и хочет подчеркнуть).

10 Поэтому я говорю: выслушайте меня, объявлю вам мое мнение и я.

11 Вот, я ожидал слов ваших, -- вслушивался в суждения ваши, доколе вы придумывали, что сказать

«Суждение» – опять слово «бина» в варианте «табуна», это тот же самый корень. То есть суждение именно человеческого уровня. И Елиуй, точнее, автор книги его устами, говорит очень правильную вещь: что вот этим вот человеческим разумом («бина») в ситуации Иова не разобраться. Тут не бина нужна, тут хокма нужна, а друзья высказывают только суждения уровня «бина».

12 Я пристально смотрел на вас, и вот никто из вас не обличает Иова и не отвечает на слова его.

«Я пристально смотрел на вас» – это слово «экбанан», опять от слова «бина», то есть, он не просто смотрел глазами на них, он вдумывался в то, что друзья говорят. Пытался своим рассудком, своей рассудительностью понять логику того, что говорят друзья. И логики в том, что они говорят, не нашёл. А «обличает» – это «яках», оно означает, что не просто Иову должны предъявить какие-то упрёки морального свойства, а аргументированно опровергнуть логику Иова. И никто из друзей этого не может сделать. Ему инкриминируют грехи (что он чем-то непонятным согрешил), а не опровергают его логически.

13 Не скажите: мы нашли мудрость: Бог опровергнет его, а не человек.

Они могли бы, конечно, сказать: «ну, мы Иова не можем убедить, но пусть его Бог убеждает». Здесь была бы своя правда, и так и произойдёт в конце. Они, впрочем, ничего подобного не говорили, но, может быть, Елиуй читает в их лицах, что они считают, что с Иовом разговаривать бесполезно, и, как говорится, пусть уже Бог Сам как-то с ним разберётся. А слово «мудрость» здесь – это «хокма». И опять – в этих вроде бы неправильных словах есть правда. Так сложно устроена эта книга. Правда состоит в том, что, действительно, эту ситуацию Иова, так сказать, логически распрямить (то, что здесь называется «опровергнуть Иова) может только Бог Своей хокмой, а человеческим разумом, «биной» её не распрямить. Почему я говорю «распрямить», а не «опровергнуть»? Он же говорит – опровергнуть! Дело в том, что Елиуй как бы прав от обратного. Он говорит, что друзья неправы, опровергнуть Иова должен сделать не Бог, а они сами. Но всё обстоит ровно наоборот – это сделает, в итоге, именно Бог. То есть, тут логический поворот на 180 градусов. И второй поворот на 180 градусов – что, когда Бог это сделает, Он Иова не опровергнет, а, наоборот, подкрепит его, и одобрит, и благословит. Получается, что Елиуй говорит, в принципе, вещи правильные, но, так сказать, повёрнутые в противоположном направлении, с точностью до наоборот.

14 Если бы он обращал слова свои ко мне, то я не вашими речами отвечал бы ему.

В еврейском тексте этого сослагательного наклонения «если бы» нет. Елиуй говорит: «он не ко мне обращался, но я ему буду отвечать, и не так, как вы». Но важно то, что когда он говорит, что будет отвечать Иову, он употребляет не то слово, которое пять раз до этого употреблено в этой главе (слово «ана» – нормальное еврейское слово для «отвечать»), а он употребляет слово «шув», очень насыщенное содержанием, в том числе, богословским, слово, которое означает «поворот». Оно означает и «раскаяние», и «возврат евреев из Вавилонского пленения», и ещё массу других вещей. Почему именно оно здесь употреблено как характеристика правильного ответа Иову? Потому что имеется в виду не просто «ответ», а Елиуй хочет сказать: «я аргументы Иова поверну на 180 градусов и отражу ему самому» (каким-то рикошетом). И дальше он, действительно, будет пытаться это сделать.

15 Испугались, не отвечают более; перестали говорить

Это Елиуй уже иронически говорит о друзьях Иова. «Испугались» – неправильный перевод. Слово «хатат», которое здесь употреблено по-еврейски, означает «изумлены». Конечно, человек может, как говорится, испугаться до изумления и от чего-то страшного. Но и правильное с точки зрения перевода высказывание Елиуя «изумлены» неправильно по существу, Елиуй по-детски плоско понимает психологию друзей Иова. В том-то и проблема Иова, что друзья его совершенно чудовищной ситуацией ничуть не изумлены, и словами его не изумлены. Они настолько борются за свой зашоренный мир, что совершенно спокойно смотрят на всё, и никакого изумления в них нет. Если бы они сумели найти в себе умение удивиться тому, как же такое могло произойти, тогда бы Иов нашёл в них понимание и сочувствие – но этого нет.

16 И как я ждал, а они не говорят, остановились и не отвечают более,

17 то и я отвечу с моей стороны, объявлю мое мнение и я

«И я отвечу с моей стороны» – это перевод еврейского выражения «я отвечу свою часть». А слово «часть» мне кажется важным, это не то, что «со своей стороны». Дело в том, что в замысле составителя этой книги у каждого из героев этой повести свой кусочек правды, своя часть правды. У Иова – самая важная, но и у друзей есть свой кусочек правды, и у Елиуя есть свой кусочек правды, а кто же соединит всю эту правду, все эти кусочки в единое целое? Только Бог, Сам Бог – в конце. И ведь это главное, чего Иов хочет и пока не получает – он не кусочков правды о Боге хочет, он хочет Бога живого и целого, а кусочки его не устроят. Он получит Бога живого и целого в конце, но этот Бог, живой и целый, такого, если так можно выразиться, размера (во всех смыслах этого слова, в первую очередь – в духовном смысле), что Иов в изумлении кладёт свою руку на уста свои, и тут слово «изумление» как раз уместно.

18 ибо я полон речами, и дух во мне теснит меня.

19 Вот, утроба моя, как вино неоткрытое: она готова прорваться, подобно новым мехам

Мне здесь тоже видится ирония: утроба, «бецен» – это живот, «дух», «руах» – это по-еврейски ещё и ветер, так что дух, который теснит Елиуя в его утробе, это, конечно, «я хочу высказаться, и это во мне», но звучит это и так, как будто он хочет пустить ветры. И, мне кажется, таков замысел автора в этом месте: он хочет, хотя и, как всегда, в подтексте, иронически снизить все пафосные слова, которые говорит Елиуй.

20 Поговорю, и будет легче мне; открою уста мои и отвечу.

«Будет легче» – это еврейское слово «иравах», которое означает дословно «освежусь», и это опять вызывает иронические ассоциации. Я вспоминаю фильм «Бриллиантовая рука», когда один из персонажей говорит другому не «вам пора в туалет идти», а «вам пора освежиться» – такое ощущение, что и здесь подобная ассоциация. Ну, это полу-шутейно, а по существу вот что говорит Елиуй: он хочет снять груз со своей души, его вся эта ситуация ужасно раздражает, и он хочет от этого освободиться. Это такой подростковый эгоцентризм. Он не истины ищет, и тем более, конечно, не сочувствует Иову, а только о себе думает, чтобы снять это неприятное раздражение со своей души.

21 На лице человека смотреть не буду и никакому человеку льстить не стану,

22 потому что я не умею льстить: сейчас убей меня, Творец мой.

«На лицо человека смотреть не буду» – это стандартное еврейское выражение, которое по-русски переводится как «нелицеприятие», то есть, вот человек, который, так сказать, всем режет правду в лицо. Это тоже совершенно подростковая черта – резать правду в лицо всем, не смотря на то, нужно ли вообще этому человеку, чтобы ему резали правду в лицо, не повредит ли это ему. Ну, подростки ни о чём таком не думают. Мне это напоминает ещё сцену из нашего культурного фонда – хороший фильм «Дневной поезд». Там главная героиня, женщина с неустроенной личной жизнью и её мать, машинистка. Пришёл к матери её какой-то заказчик, она ему печатает, а когда он ушёл, дочь говорит: «Слушай, он же дурак. Что ты это ему в лоб не скажешь?» Она ей отвечает: «Потому что, может, он совсем не за этим пришёл, а чайку попить». Вот здесь это и демонстрирует Елиуй. Потом ещё: здесь сказано «сейчас убей меня, Творец», но не надо понимать это слово «убей» в буквальном смысле. Это слово «исани» означает не «убить», а «убрать», а «Творец» – еврейское слово «асани», которое дословно означает «сделавший меня». Тут, конечно, и созвучие «исани-асани», но за этим стоит мысль, над которой стоит поразмыслить: может быть, подростковость Елиуя, в том числе прямолинейность и неумение льстить, – это его миссия от Бога в этой ситуации. Это пока мы остаёмся в рамках сюжета, как будто всё реально так и происходило. Но если мы вспомним, что книга – художественное произведение, то тогда «сделавший Елиуя» – это же всё-таки автор, это он ввёл героя в эту ситуацию, и тогда слова «меня уберёт сделавший меня» сбудутся, потому что в конце, в 42-й главе, когда уже подводятся итоги, когда Бог оправдывает Иова, когда Бог говорит о том, что Его гнев горит на друзей Иова – про Елиуя нет ни единого слова, он отыграл, так сказать, свою роль, и его со сцены убрали.



Запись 46 Глава 33 24-01-18

У нас сегодня тридцать третья глава, эта глава из серии долгих речей вновь появившегося в прошлой главе персонажа Елиуя, который не относится к числу друзей Иова. Откуда он взялся – непонятно, это художественное произведение, и автор вводит сюда нового героя. У героя этого достаточно важная роль: он несёт определённое послание от автора книги нам, читателям.

1 Итак слушай, Иов, речи мои и внимай всем словам моим.

2 Вот, я открываю уста мои, язык мой говорит в гортани моей.

3 Слова мои от искренности моего сердца, и уста мои произнесут знание чистое.

4 Дух Божий создал меня, и дыхание Вседержителя дало мне жизнь.

5 Если можешь, отвечай мне и стань передо мною.

6 Вот я, по желанию твоему, вместо Бога. Я образован также из брения;

7 поэтому страх передо мною не может смутить тебя, и рука моя не будет тяжела для тебя.

8 Ты говорил в уши мои, и я слышал звук слов:

9 чист я, без порока, невинен я, и нет во мне неправды;

10 а Он нашел обвинение против меня и считает меня Своим противником;

11 поставил ноги мои в колоду, наблюдает за всеми путями моими.

12 Вот в этом ты неправ, отвечаю тебе, потому что Бог выше человека.

13 Для чего тебе состязаться с Ним? Он не дает отчета ни в каких делах Своих.

14 Бог говорит однажды и, если того не заметят, в другой раз:

15 во сне, в ночном видении, когда сон находит на людей, во время дремоты на ложе.

16 Тогда Он открывает у человека ухо и запечатлевает Свое наставление,

17 чтобы отвести человека от какого-либо предприятия и удалить от него гордость,

18 чтобы отвести душу его от пропасти и жизнь его от поражения мечом.

19 Или он вразумляется болезнью на ложе своем и жестокою болью во всех костях своих, --

20 и жизнь его отвращается от хлеба и душа его от любимой пищи.

21 Плоть на нем пропадает, так что ее не видно, и показываются кости его, которых не было видно.

22 И душа его приближается к могиле и жизнь его -- к смерти.

23 Если есть у него Ангел-наставник, один из тысячи, чтобы показать человеку прямой путь его, --

24 Бог умилосердится над ним и скажет: освободи его от могилы; Я нашел умилостивление.

25 Тогда тело его сделается свежее, нежели в молодости; он возвратится к дням юности своей.

26 Будет молиться Богу, и Он -- милостив к нему; с радостью взирает на лице его и возвращает человеку праведность его.

27 Он будет смотреть на людей и говорить: грешил я и превращал правду, и не воздано мне;

28 Он освободил душу мою от могилы, и жизнь моя видит свет.

29 Вот, все это делает Бог два-три раза с человеком,

30 чтобы отвести душу его от могилы и просветить его светом живых.

31 Внимай, Иов, слушай меня, молчи, и я буду говорить.

32 Если имеешь, что сказать, отвечай; говори, потому что я желал бы твоего оправдания;

33 если же нет, то слушай меня: молчи, и я научу тебя мудрости.

Вот такая насыщенная речь Елиуя. Елиуй – это сложный образ, как вообще всё в этой книге, это очень глубокая, непростая книга. Елиуй, с одной стороны, играет определённую конструктивную роль, то есть, он несёт что-то правильное. Он не как друзья Иова, у которых да-да, всё хорошо, всё правильно, и вообще этот мир – это лучший из миров (вот такая у них позиция). А позиция Елиуя чем-то напоминает позицию Иова: не всё хорошо в этом мире, если (говорит Иов) я сижу на мусорной куче ни за что, ни про что. И у Елиуя позиция тоже не примиренческая, гораздо более острая, чем у друзей Иова. Но дело-то в том, что эта позиция своим остриём направлена не против того, как этот мир устроен, а против Иова (ну, и его друзей тоже).

Кроме того, по своей эмоциональности Елиуй напоминает Иова. Он логически говорит как бы обратные Иову вещи, а по интонации, по настрою он двойник Иова в чём-то, в каком-то психологическом отношении. Это одна сторона дела. А вторая сторона дела – это то, что автор книги показывает Елиуя очень иронически. Он такой своего рода самонадеянный подросток, который считает, что он всё знает лучше всех, и довольно агрессивно эту правоту свою доказывает, на самом деле, при этом, заботясь не о том, чтобы найти истину, а заботясь о собственном «я», о самоутверждении, чтобы доказать свою правоту. Вот такой двойственный образ, и в этой главе он проявляется: что-то сказано правильно, а что-то принципиально неправильно.

Сначала об этой главе в целом. У Елиуя есть претензия, что его мудрость больше, чем мудрость Иова, но и друзей тоже. Когда он говорит Иову в 33-м стихе «я научу тебя мудрости», он то же самое мог бы сказать и друзьям. Он, как и сам Иов, совершенно не удовлетворён тем, что Иову говорят друзья. Почему он считает, что он такой более правильный, более мудрый, чем они? Потому что «слова мои от искренности моего сердца». В этой главе несколько раз употребляется слово «яшар», «прямота». Прямота его, как он считает, и делает его более правым, чем друзья и чем Иов. Он, видимо, ощущает, что тут дело не в логике, не в том, чтобы какими-то логическими рассуждениями, как друзья, доказать Иову, что он неправ, и что всё, что всё, что с ним произошло, нисколько не бросает тени на Бога. Но ведь этого и Елиуй, пусть по-другому, пытается добиться – защитить Бога от Иова (довольно парадоксальная задача – как будто Бога надо от кого-то защищать, как будто Он Сам Себя защитить не может). То, что Елиуй так эмоционально говорит, – это, с его точки зрения, не он сам говорит, а Бог говорит в нём – не через разум, логику, логическую мудрость, а через эмоцию – что, в общем-то, правильно. Действительно, Бог может говорить и через логику, разум, и через эмоцию. Вопрос в том, что Он говорит. Елиуй считает, что Иову, как обычному человеку, который (как здесь сказано) образован так же, как Елиуй, из брения, из глины (то есть они оба земные люди) такой эмоциональный язык понятней, чем логический язык, которым пытаются переубедить Иова его друзья. Ну, хорошо – это такая как бы теоретическая позиция Елиуя. А что он реально говорит? И вот мы читаем, и видим, что в его словах опять звучат те же самые привычные логические аргументы, которые его друзья уже выдвигали: Бог выше человека, Бог не даёт отчёта ни в каких делах своих – это несколько раз уже говорили друзья. Нет какой-то убедительной эмоциональности, чтобы Иова убедить не от головы к голове, а от сердца к сердцу. Ну, а как это можно было бы сделать? Нам даёт пример лирическая поэзия. Мы читаем, и наше сердце на неё реагирует, хотя мы часто даже не вдумываемся, а что тут автор, собственно, хочет сказать. Это разговор уже не между умами, а, действительно, разговор на языке эмоций. Так что, если бы тут Елиуй сочинил какую-то великую лирическую поэму – да, может быть, Иов тогда и услышал бы. Но это не так просто – сочинить великую лирическую поэму. Автор этой книги – гениальный писатель, он сочинил гениальную прозу, но он не поэт. Поэзия есть в Библии – псалмы, например, сочинены поэтами, начиная с Давида, но в речах Елиуя ее нет. И поэтому не находит воплощения в принципе правильная его мысль, что сколько же можно заниматься этим логическим «расщеплением волоса на четыре части» (как говорят французы), можно ведь просто «от сердца к сердцу» поговорить на эту тему. Можно, да – но этот разговор должен привести к тому, что Иов получит утешение, иначе какой же это разговор от сердца к сердцу. А какое утешение ему даёт Елиуй? Ни здесь, ни дальше – никакого. Так что в принципе теоретически правильное мероприятие Елиуя ему, на самом деле, не удаётся.

Автор хочет показать: вот новый человек, молодой, говорящий горячо, совсем не как друзья (уже люди пожилые, которые в этой жизни укоренены), а он, как все молодые хочет всё изменить, на жизнь смотрит новыми глазами (свежая кровь, так сказать). Но и этот новый человек снять вопроса не может, потому что, чтобы в какой-то степени решить, снять проблему, которая лежит в основе всей книги Иова, которая начинается с первой же главы, надо сделать две вещи. Во-первых, эта проблема начинается со спора Бога с дьяволом о человеке – что такое человек? Значит, надо привести существенный аргумент и Богу, и дьяволу, аргумент, который показал бы, что такое человек, который подкрепил бы позицию Бога в его оптимистическом взгляде на людей. А то, что говорят друзья, и что говорит Елиуй – разве оно как-то подкрепляет позицию Бога? Ни в коей мере. Оно, скорее подкрепляет позицию дьявола. На самом деле, кто подкрепляет позицию Бога – это сам Иов: тем, как он прочно держится, несмотря на все эти аргументы, он стоит на своей позиции, не сходит с неё, и Господь говорит в конце: «это правильно, что ты так себя вёл, правильно, что ты вот так крепко себя держал». Спор Бога с дьяволом – он и об этом тоже: о том, может ли человек устоять в своей правде, когда у него всё отняли, посадили на мусорную кучу на грани жизни и смерти. Так что тут Иов приводит этот существенный аргумент даже не словами своими, а тем, какой он есть, своим поведением.

Теперь второе, что могло бы изменить ситуацию. Я понимаю, что ни друзья, ни Елиуй не могут сказать «тох-тибидох-тибидох-тибидох» – и исцелить Иова от его болезней, вернуть ему всё то, что он потерял. Да, они не могут, но они могли бы изменить взгляд Иова на всё происшествие. Друзья пытаются это сделать, Елиуй пытается это сделать, но им сам Иов говорит: «жалкие утешители все вы». То, как они пытаются повернуть глаза Иова, чтобы он по-другому посмотрел на свою ситуацию, – это никакое не утешение, скорее даже наоборот. Они только сыплют соль Иову на его раны – все, включая Елиуя. А утешит его Бог в конце, причём, утешит очень странно. Он ни слова не скажет Иову в оправдание того, что с ним произошло. Но Он покажет Иову какую-то гораздо большую, великую картину мира, в которой та трагедия, которая произошла с Иовом, находит своё место, находит свой смысл. И вот это придание осмысленности тому, что произошло с Иовом, произведет это чудесное действие: Иов по-другому на всё начнет смотреть. Не то, что он с этим примиряется, но он получает ответ на свой горящий вопрос – зачем, почему и для чего это всё со мной произошло? Так что только Бог может что-то в этой ситуации Иова изменить – что Он и делает в конце. А Елиуй – ну, что он? Как он говорит Иову – он ему не сочувствует совершенно, даже можно сказать, ещё меньше, чем друзья, которые хотя бы поначалу как-то Иову как-то немного сочувствовали. А этот ему не сочувствует вообще: подросток, эгоцентричный подросток. И вся его эмоциональность, которой он хочет переубедить Иова, она, на самом деле, эгоцентрична. Она не Иову адресована, а (если можно так выразиться) замкнута на самом себе, на Елиуе. Вот такой образ показан – талантливый подросток, и положительный, и отрицательный.

Главный аргумент Елиуя, который занимает довольно много стихов (начиная, хотя бы, с 17-го стиха), – что всё это Бог делает, наказывая человека, чтобы отвести человека от какого-то неправильного дела, удалить от человека гордость, отвести душу человека от пропасти, то есть, Бог наставляет человека несчастьями на правильный путь. Это говорили и друзья тоже, и не то чтобы это было неправильно. Пророки говорят то же самое об Израиле: что все несчастья Израиля – это не то, что Господь мстит Израилю за что-то или наказывает его. Господь бьёт Израиля палкой, как заблудившуюся корову, чтобы его вернуть на правильный путь. И вот примерно так же друзья и Елиуй хотят представить дело по отношению к Иову. Но этот, в принципе, правильный подход совершенно не имеет отношения к ситуации Иова, потому что там все гораздо круче и глубже – это же не Иов сбился с пути сам (согрешил), и его надо поправлять и направлять на путь, нет, он не сбивался. Тут всё гораздо глубже – это Бог с дьяволом спорят на Иове о том, что такое человек, и дьявол, естественно, в этой ситуации именно стремится сбить Иова с пути, и не может. Так что речи нет о том, чтобы Иова возвращать на какой-то правильный путь – слава Богу, дьяволу не удаётся сбить Иова с толку, хотя ему в этом помогают и жена Иова («похули Бога и умри»), и друзья его сами того не понимая, что играют с дьяволом на одной дудке.

Что нового в речи Елиуя? Тут есть один очень важный момент. Друзья говорили, и Елиуй тоже говорит: «ты, Иов, потерпи. Верь, что Бог милостив, и в итоге всё как-то устроится». Вот Иов и говорит: «жалкие утешители все вы». Сиди на мусорной куче, и жди, пока оно устроится? Но как устроится? Что «всё» в итоге будет хорошо? Есть такая знаменитая английская святая Юлиана, и её фраза вошла в пословицу и в сокровищницу английской литературы: “And all shall be well, and all manner of thing shall be well” – «Всё будет хорошо, и всякое будет хорошо в итоге». Это, конечно, совпадает с позицией всей христианской Церкви, которая исходит из последней книги Библии, из Апокалипсиса, где идут сплошные трагедии, но в итоге-то всё хорошо: новое небо, новая земля, новый Иерусалим, спасение, соединение человека с Богом. Так что, в принципе, это подход правильный, но друзья-то исходят не из этого подхода, а из совершенно другой перспективы: «ты сиди, авось устроится».

Елиуй говорит по-другому, глубже и правильнее. Он говорит: что у человека есть ангел-наставник (23-й стих), который может показать человеку прямой путь, и тогда Бог умилосердится над человеком и скажет: «Я нашёл умилостивление». (В русском переводе получается, что это говорит Бог, но это может быть как раз тот, кто назван ангелом-наставником). Слово «умилостивление» – это неправильный перевод еврейского слова «кофер», которое означает «выкуп». И дальше там говорится: «освободи его от могилы» - освобождение человека, в сущности, от смерти. Эта картина (ангел, выкуп за человека, освобождение от смерти) в нашу христианскую эпоху, естественно, вызывает христианские (или, говоря на языке Ветхого Завета, мессианские) ассоциации. И слова Елиуя, которые несут в себе эти христианские ассоциации, резонируют с тем, что говорит сам Иов в девятнадцатой главе, - с этими знаменитыми словами:

25 А я знаю, Искупитель мой жив, и Он в последний день восставит из праха распадающуюся кожу мою сию,

26 и я во плоти моей узрю Бога.

Все комментаторы говорят в один голос, что это предвидение будущего Христа, Мессии. Но ведь Елиуй тоже говорит нечто очень похожее, и поэтому в сложной фигуре Елиуя мы видим, что он введён не просто так, а с ним вводится нечто очень важное. Он как бы двойник Иова, который говорит часто примерно то же самое, что и Иов, но по-другому. На поверхности он с Иовом спорит, а если посмотреть поглубже, увидишь резонанс между тем, что говорит Иов, и тем, что говорит Елиуй. Вот так сложно устроена эта книга, и автор такой глубокий человек, и книгу написал очень сложную и глубокую.

Давайте теперь разберём по отдельным стихам – тут тоже масса глубоких, трудных и интересных вещей.

1 Итак слушай, Иов, речи мои и внимай всем словам моим.

2 Вот, я открываю уста мои, язык мой говорит в гортани моей.

3 Слова мои от искренности моего сердца, и уста мои произнесут знание чистое.

«Искренность моего сердца» – на самом деле, здесь употреблено еврейское слово «яшар», которое означает просто «прямоту» и много раз употребляется в разных местах Библии, например, в книге пророка Михея, а в книге Притчей Соломоновых это слово встречается чуть ли не в каждой главе. Это важное положительное свойство – прямота – стоит в одном ряду с такими замечательными свойствами, как правда (или праведность) «цдака», как суд (или правосудие) «мишпат», как милосердие (или любовь) «хесед». С одной только разницей: и мишпат, и хесед, и цдака – это свойства Бога, которыми Бог делится с людьми, которые люди могут у Бога взять, принять, и внедрить в свою жизнь и правду (праведность), и суд (правосудие), и милосердие (любовь). А вот слово «яшар» в Библии применяется только к человеку, это хорошее свойство, но не Божье. К Богу это слово «прямота» («яшар») в Библии не применяется. Почему? Я думаю, потому что, как Сам Бог говорит, «Мысли Мои – не мысли ваши, и пути Мои – не пути ваши». Пути Бога, которые, с точки зрения Самого Бога, конечно, прямые пути, нам, людям, кажутся очень непонятными и запутанными. И это одна из причин того, почему нам так трудно понимать, что происходит и с нами самими в жизни, и с целыми народами в истории. С точки зрения космологии, астрономии, свет летит по прямой линии (поскольку по определению прямая – это кратчайший путь, прямее не бывает, короче, чем тот путь, по которому летит свет, не бывает). Но пространство искривлено силами тяготения, и поэтому лучи света, с нашей точки зрения, как мы видим их с Земли, описывают иногда сложные кривые траектории, и это используется в современной астрономии. Поэтому, в отличие от таких понятий, как «цдака», «мишпат», «хесед», прямота – понятие относительное. С точки зрения Бога, путь Его света прямой (прямее не бывает). С точки зрения человека (в нашей человеческой системе отсчёта) – кривой.

Сказано: «уста мои произнесут знание чистое». Не помню, чтобы это выражение «знание чистое» где-то ещё встречалось в Библии. Возможно, это просто неправильный перевод, потому что в еврейском тексте сказано «даат барар», «знание ясное». Можно понимать так, что знание ясное – это прозрачное, не запятнанное ничем, и так далее. Но можно понимать (и мне кажется, это более правильно) – ясное в противоположность тому неясному, туманному, в том, как говорят друзья. Друзья тоже много говорили Иову, но с точки зрения Елиуя, они «ходили вокруг да около» и именно поэтому Иова не убедили. С ним надо говорить напрямую, ясно и чётко, Елиуй и пытается так говорить.

4 Дух Божий создал меня, и дыхание Вседержителя дало мне жизнь.

5 Если можешь, отвечай мне и стань передо мною.

Хотя дальше он говорит «я тоже, как все люди, из глины создан» (это по первым главам книги Бытия, что люди созданы из глины), но, на самом деле, в словах «Дух Божий создал меня, и дыхание Вседержителя дало мне жизнь» уже просвечивает то, что он говорит дальше: «а я для тебя буду вместо Бога». Тут уже самопревозношение – неоправданно высокий взгляд на себя.

Ещё один момент: в этом выражении русского перевода «стань передо мною» почему-то пропущено еврейское слово «арак», которое означает «упорядочивать». Конечно, этим Елиуй не просто призывает Иова встать пред ним, как полковник солдата (встал передо мной – застегни пуговицы и ремень затяни, упорядочь себя). Что он призывает упорядочить? Мысли? У Иова, конечно, хаотические мысли – а какие ещё могут быть мысли у человека, который всё потерял и сидит на мусорной куче? «Упорядочить мысли» – так Елиуй же сам хочет говорить не на языке интеллекта, мысли, логики, и так далее, а на языке эмоций – зачем тогда это упорядочивать? Эмоция – это совсем не та вещь, которая выигрывает от упорядочивания. То есть, уже тут некая проблема.

И вот знаменитый 6-й стих:

6 Вот я, по желанию твоему, вместо Бога. Я образован также из брения.

Мы, конечно, понимаем (и сам Елиуй понимает), что «вместо Бога» не значит, что он собой может заменить Бога в каком бы то ни было смысле. Но здесь есть ещё ирония автора в словах «по желанию твоему». Как это себе представляет Елиуй – когда Иов призывал Бога, чтобы Бог явился и пришёл с ним на суд, чтобы с Ним можно было поговорить, и Бог не отвечает, тут является Елиуй и говорит: «да, Бог тебе не отвечает, так я тебе отвечу, согласно твоему желанию». Такого, что ли, собеседника желал Иов? Конечно, автор это прекрасно понимает, это очередная ироническая нотка по отношению к Елиую. Заменить Бога в качестве собеседника Иову никто не сможет, и Бог появится в конце книги.

7 поэтому страх передо мною не может смутить тебя, и рука моя не будет тяжела для тебя.

8 Ты говорил в уши мои, и я слышал звук слов.

Здесь опять тонкий момент: разве Иов говорил в уши Елиую? Елиуй вообще только что появился, можно сказать, только что пришёл к этой мусорной куче. Иов говорил с друзьями, и даже не столько с друзьями – в первую очередь говорил к Богу, Иов говорил в уши Бога. Значит, Елиуй тем самым как бы претендует на то, что, говоря к Богу, Иов говорил в его, Елиуя, уши

9 «чист я, без порока, невинен я, и нет во мне неправды

10 а Он нашел обвинение против меня и считает меня Своим противником».

Это Елиуй как бы цитирует слова Иова, на самом деле, искорёживая их так, чтобы они соответствовали тому, что Елиуй хочет доказать. Иов не так говорил, как интерпретирует его слова Елиуй. Например, слова «обвинение» Иов никогда не говорил, потому что Иов прекрасно понимает, что Бог его ни в чём не обвиняет. В том-то и проблема: Иов говорит Ему: «Ну, Ты обвини меня, чтобы я хотя бы знал, в чём вообще проблема!». Правда, это в какой-то степени проблема перевода: в еврейском тексте нет слова «обвинение», а есть слово «тенуах», которое означает «нашёл Бог, к чему придраться во мне». Ну, это, конечно, более разумная постановка вопроса, чем обвинение, потому что Иов так и понимает, что Бог не просто так это всё с ним сотворил, наверно, какая-то причина для этого есть. Но мы-то понимаем, что Иов тут неправ, что это вообще всё от дьявола исходит, а не от Бога. Да, действительно, позицию Иова можно с некоторой натяжкой представить так, как это делает Елиуй: «вот, Бог нашёл во мне, к чему придраться, я вроде бы не грешил никак, но я ведь не всё знаю – человеку вообще трудно себя оценить. А вот Бог нашёл, к чему придраться». Но разве к этому сводится то, что говорит Иов? Это очень плоский взгляд.

11 «поставил ноги мои в колоду, наблюдает за всеми путями моими».

Опять Елиуй, как ему кажется, цитирует Иова. Слово «наблюдает», «ишамар» по-русски – просто «смотрит»: «Бог видит все мои пути». С виду, это то, что говорится в 138-м псалме Давида: все пути мои известны Тебе, встаю ли я, сижу ли я, возьму ли крылья и улечу на край моря – всё равно Бог везде видит меня. То есть, вроде бы, правильная, библейская постановка вопроса. Но дело в том, что в еврейском тексте нет слова «наблюдает», а есть слово «ишамар», которое происходит от слова «шомэр» – «сторож», тот, кто стоит на башне или на страже, и смотрит, не приблизился ли противник, враг – с одной стороны. Но с другой стороны, «сторож» – это и тот, кто сторожит тюрьму, темницу. И получается, что Бог сторожит Иова в какой-то такой невидимой темнице, чтобы он сидел на этой мусорной куче и из этой ситуации не вырвался. Конечно, это, с одной стороны, совершенно неправильно и несправедливо по отношению к Богу. Но с другой стороны, мы же всё время говорим о том, что они все, начиная с самого Иова, путают Бога с дьяволом. Им действие дьявола кажется действием Бога. Ну а дьявол-то, действительно, как тюремный надзиратель, сторожит Иова, чтобы Иов не вырвался из этой ловушки, которую, как кажется дьяволу, он ему подстроил.

12 Вот в этом ты неправ, отвечаю тебе, потому что Бог выше человека.

Слово «неправ», «ло цадик», может читаться, как «неправ логически», а может читаться как «неправеден». И получается по этому тексту скрытый вопрос: в чём же правда или праведность, в чём же эта «цдака» – она в суждениях (так что упрёк Елиуя Иову «ло цадик» означает, что Иов неправильно рассуждает), или, всё-таки, праведность должна определяться не рассуждениями, а жизнью человека – праведен он или неправеден. Так что очень глубокий вопрос ставится простым выражением «в этом ты неправ». Чем неправ? Рассуждениями? Ну, это полбеды. Или жизнью своей неправ – значит, грешен, а это другой разговор.

13 Для чего тебе состязаться с Ним? Он не дает отчета ни в каких делах Своих.

Ну и аргументы: «Бог выше человека», Он не дает отчета ни в каких делах Своих»! Это что за аргументы, какой вывод должен из них сделать Иов и мы, читатели? Я лично не в состоянии из этого сделать абсолютно никаких выводов, относящихся к делу Иова. Это всё равно, что на суде начнёт человек рассказывать похождения Ходжи Насреддина. Конечно, автор книги специально, нарочито так это всё и изобразил, что эти аргументы Елиуя вроде бы правильные: да, не даёт отчёта, да, Бог выше человека – только эти аргументы совершенно «не в кассу», они не имеют отношения к разбираемому делу.

14 Бог говорит однажды и, если того не заметят, в другой раз:

15 во сне, в ночном видении, когда сон находит на людей, во время дремоты на ложе.

16 Тогда Он открывает у человека ухо и запечатлевает Свое наставление.

Первый же из друзей Иова, Елифаз, начал свою речь именно с того, что Господь ему что-то такое открыл во сне. Об этом и пророки говорят: бывает, что Господь, действительно, во сне «запечатлевает Свое наставление». «Наставление» это «мосара», еврейское слово, которое в русском переводе звучит мягко (наставляет, поучает), а на самом деле это слово, родственное слову «мусар», которое много раз встречается в книге Притчей Соломоновых и означает не «наставление», а «исправление», причём так, как отец исправляет провинившегося сына, то есть, часто довольно крутыми методами. Это первая поправка. Вторая поправка – слово «запечатлевает», это такое красивое слово («у меня красота этого пейзажа запечатлелась на сердце»), но по-еврейски сказано «хатам». Это означает, что Он ставит печать – так, как, например, в Апокалипсисе, где говорится о запечатанной книге, которую нельзя открыть. То есть, получается такая картина, что Господь чему-то человека учит во сне, а потом запечатывает это, так что человек это уже не может понять, осознать, это у него только где-то в подсознании остаётся. Что и соответствует действительности: мы тоже, наверно, переживали это, когда что-то такое снится, и чувствуешь, что важное – а вот проснёшься и не можешь вспомнить. Но, естественно, оно где-то в подсознании осталось. Но, применительно к ситуации, которая здесь – если Господь научил человека чему-то, а потом поставил на этом печать, как на книге, чтобы её нельзя было открыть, то о чём тогда говорить, что обсуждать в спорах с друзьями и Елиуем, если всё это запечатано? Так в Апокалипсисе и сказано: что очень многое в устройстве нашего мира представляет собой такую запечатанную Книгу, которую человеку не открыть. И только Иисус Христос, Агнец, Сын Божий там на небесах, где-то в невидимом мире у Бога умеет эту Книгу открыть. Открывает её, и начинаются апокалиптические оптимистические трагедии – оптимистические, потому что, всё-таки, они кончаются новым небом, новой землёй и новым Иерусалимом. Но по дороге проливается столько крови! Вот такая стоит картина за этим милым словом «запечатлевает».

17 чтобы отвести человека от какого-либо предприятия и удалить от него гордость,

18 чтобы отвести душу его от пропасти и жизнь его от поражения мечом.

19 Или он вразумляется болезнью на ложе своем и жестокою болью во всех костях своих

«Отвести человека от какого-либо предприятия» – здесь употреблено не слово «энош», «человек», которое мы ожидали бы в этой ситуации (оно в других местах как раз и употребляется), а слово «адам». Это слово тоже означает «человек», и в современном иврите, в Израиле «адам» – это просто человек (например, можно сказать: к вам на обед придут три человека – здесь употребляется слово «адам»). Но здесь, в библейском контексте, это означает, что речь идёт уже не о конкретном Иове, не о конкретном человеке, который мог согрешить или не согрешить, которого Бог чему-то учит, а о человечестве вообще, о некоем фундаментальном отношении между людьми и Богом.

Здесь употреблено слово «пропасть» – это еврейское слово «шахат», которое дословно означает «яма». И вспоминается тут же, как употреблено это слово у Исайи в двадцать четвёртой главе: «ужас, петля и яма для тебя, житель земли» – вот такие ассоциации должны у нас возникать, когда мы читаем про эту пропасть.

«Он вразумляется болезнью на ложе своем» – тут еврейское слово «яках», которое означает не столько «вразумляется», сколько «исправляется», причём, опять-таки, крутыми методами (в слове «яках» это уже заложено). Чем исправляется? Здесь сказано «болезнью» – нет, это слово «макоб», оно означает не столько «болезнь», сколько именно «боль, страдание», и дальше это слово «боль» и употреблено. И мы в своей жизни наверняка, бывало, эту мысль как-то взвешивали в своём уме: не научает ли меня Бог чему-то страданием. Меня лично, или целые народы (вот как еврейский народ, например – это стандартная мысль у пророков, что Бог еврейский народ учит, поучает страданием на его историческом пути), или вообще всё человечество.

Вразумляется «жестокою болью во всех костях своих» – здесь не переведено слово «рив», которое несколько раз встречается в книге Иова. Слово «рив» – это судебный спор. Как раз этого требует Иов от Бога: чтобы Бог вступил с ним в такой «рив» – судебное состязание, где Бог будет Иову доказывать, а Иов будет Богу доказывать, и вот тут-то, как говорится, они уже разберутся, в чём смысл и правда всего происшествия. Но тут-то этот судебный спор – это спор между собой костей человеческого тела (очень красивый художественный образ: когда нам доводилось болеть какой-нибудь тяжёлой болезнью, мы, вероятно, тоже ощущали, что все части нашего организма, который обычно как оркестр, который гармонично играет одну симфонию, вдруг начинают действовать вразброд, как оркестр, который играет какую-то какофонию). Но, с другой стороны, вот эта мысль Елиуя, что какофонией человеческого организма Бог хочет человека чему-то научить, – сомнительная мысль. Эта какофония – не Божественный стиль, а скорее наоборот.

20 и жизнь его отвращается от хлеба и душа его от любимой пищи.

21 Плоть на нем пропадает, так что ее не видно, и показываются кости его, которых не было видно.

22 И душа его приближается к могиле и жизнь его -- к смерти.

И вот Иов всё это слушает, и в этих словах, конечно, узнаёт самого себя. Это у него кости торчат, это он приближается к смерти – он так и говорит, что он на грани между жизнью и смертью. Так что хочет сказать этими словами Елиуй Иову? Такое ощущение, что он хочет сказать: «ты, Иов, не один в такой ситуации (на мусорной куче). И другие страдают, и у других кости торчат, и другие на грани жизни и смерти». С одной стороны, это правильно, конечно, в эту ситуацию люди не раз попадают. Но по большому счёту, в контексте этой книги, – неправильно. Потому что Иов не просто так страдает на мусорной куче, он страдает от имени всего человечества, и за всё человечество, как Иисус Христос на кресте, потому что именно на нём, как в точке, сошёлся этот спор Бога и дьявола – и в этом уникальность Иова. Другие страдальцы – не таковы, а вот он страдает так.

23 Если есть у него Ангел-наставник, один из тысячи, чтобы показать человеку прямой путь его.

«Наставник» – это слово «мелиц», которое означает «переводчик», «посредник», что нам напоминает, конечно, о том, как Иов требовал посредника от Бога, и мы говорили, что этот посредник явится, и это будет Иисус Христос. И действительно, за образом ангела-наставника (или посредника) просвечивает будущий образ Мессии. С другой стороны, для слова «наставник», «посредник» («переводчик», если уж быть совсем точным), употреблено не очень обычное в этой ситуации слово «мелиц», которое происходит от слова «луц», а оно означает «насмешник», и это слово применимо уже к дьяволу (не только здесь, а во многих других местах Библии). То есть, возникает совершенно типичная ситуация того, что «дьявол – обезьяна Бога», и тёмные силы маскируются под светлые силы. Тебе кажется, что вот посредник между тобой и Богом, а на самом деле, сквозь этого посредника может проступить ухмыляющаяся рожа дьявола. Вот такая трудность – это одна из фундаментальных трудностей нашего бытия: различать действие дьявола от действия Бога. Это, собственно, и есть главная тема книги Иова – там же в начале совершенно чётко описано, что всё происходит, по инициативе и по действию дьявола, а выглядит (для Иова и для всех остальных) так, как будто бы это делает Бог. И в нашей жизни тоже это сложнейшая проблема – различить, что – от Бога, а что – от дьявола. Как говорит, призывая своих братьев-христиан, апостол Иоанн в своём Послании: «Различайте духов». Ну, если бы так легко было различить дух света и дух тьмы, то не надо было бы призывать «Различайте!»: нас что, надо призывать различать красный цвет и зелёный цвет? Ну, дальтоников надо призывать, но нормальные люди не дальтоники. А вот в этом плане различения добра и зла – люди – дальтоники. Поэтому приходится призывать. И здесь – пример того, как обманчиво бывает то, что видит человек своим дальтоническим моральным зрением.

24 Бог умилосердится над ним и скажет: освободи его от могилы; Я нашел умилостивление.

«Умилостивление» – это «выкуп», еврейское слово «кофэр», которое совершенно однозначно означает то самое, что мы имеем в виду, когда говорим, что Христос – Искупитель, Спаситель всего человечества, что Христос на Кресте принёс выкуп за всё человечество, и выкупил Самим Собой, Своим страданием всё человечество. Понятно, что автор книги не имеет такого чёткого представления о Христе, о Мессии, о Кресте, но сама эта мысль, что человечество надо выкупать, здесь присутствует. И по тому, как поставлены кавычки и большие буквы в 24-м стихе в русском переводе, получается так, что Бог нашёл выкуп за человека, за человечество. Это на самом деле не обязательно так. Когда читаешь еврейский текст, видишь, что Тот, Кто умилосердится – это, действительно, Бог, потому что «умилосердится» – это еврейское выражение «ханан», которое происходит от слова «милосердный» («ханун»), а это термин, применяемый к Богу («ханун вэ рахум»), то есть, это Бог Отец (говоря современной терминологией), а вот тот, кто нашёл «выкуп» – это можно отнести к Богу, а можно отнести к тому, кто назван в 23-м стихе посредником. И мне кажется, что это именно посредник, не столько даже «переводчик» и «наставник», сколько «искупитель», который нашёл для человека искупление – не просто даже нашёл, а собою искупил.

25 Тогда тело его сделается свежее, нежели в молодости; он возвратится к дням юности своей.

Это странное выражение, совершенно противоречащее всей картине мира ветхозаветного Израиля, где люди попадают в Шеол (в загробный мир), и – всё, оттуда выхода нет, на том всё кончается. Сам же Иов говорил, что он надеется, что Бог его из Шеола выведет. А в 25-м стихе описано, что человек как бы восстанавливается в своём изначальном, неиспорченном виде – в телесном, и, наверно, не только в телесном, но и вообще во всех отношениях. Это то, что обозначается богословским термином «апокатастасис» (восстановление). Это слово применяется к тому, что происходит в Апокалипсисе, после того, как (как там сказано) море отдало своих мёртвых, ад отдал своих мёртвых, и так далее. Восстановление как воскрешение из мертвых – это то, что говорит апостол Павел: «Христос – первенец, воскресший из мертвых, а мы все за Ним». Вот здесь говорится что-то в этом роде, и похоже на слова Иова «я сам в плоти своей узрю Бога». Много есть правильного, даже, я бы сказал, прозорливого в том, что говорит Елиуй (это, конечно, автор в его уста вкладывает эти слова).

26 Будет молиться Богу, и Он -- милостив к нему; с радостью взирает на лице его и возвращает человеку праведность его.

Это продолжение о том, что будет с человеком, если он найдёт такой выкуп за себя. Здесь есть два момента – кто взирает с радостью на чьё лицо? В тексте большие буквы так поставлены, что Бог взирает с радостью на лицо человека. Разумеется, это правильно, и это вообще главный предмет этой книги, главный предмет спора между Богом и дьяволом. Дьявол говорит Богу: «Почему Ты с такой надеждой, радостью и любовью взираешь на человека? Человек разве это заслужил? Посмотри на него – он букашка». Но, с другой стороны, мы можем прочесть это наоборот: что человек, который вот так восстановлен, воскрешён, с радостью взирает на лицо Бога, и это более соответствует тому, что мы читаем в Апокалипсисе про новый Иерусалим, Солнцем которого является Сам Бог. Естественно, в этом новом Иерусалиме вот так, напрямую, они и взирают на Лицо Бога.

Ещё один проблемный момент: Бог «возвращает человеку праведность его». («Цдака» – праведность или это правда, но, так или иначе, если Бог возвращает человеку его праведность или его правду, то где она была до того, как Бог её возвратил? Если Бог её возвратил, то, получается, что Бог её и отнял, Бог у человека отнял правду (праведность), Он её и вернёт? Наверное, можно и вот так интерпретировать то, что произошло с Иовом (Бог тебя осудил, Он же тебя и оправдает) – чем-то это похоже на то, что говорит Иов. Но мысль о том, что Бог может у человека (ради любых целей) отнять правду и праведность – это очень сомнительное рассуждение с богословской точки зрения. Но ведь оно вложено в уста Елиуя, это не значит, что автор книги под этим подписывается, потому что Елиуй – фигура двойственная, он и правильные вещи говорит, и принципиально неправильные. А зачем автор книги вкладывает в его уста, как и в уста его друзей, и правильные, и неправильные вещи? В этом главный замысел всей книги: заставить нас, читателей, не глотать то, что нам в рот вкладывают, а напрягать свои мозги: где тут правда, а где – неправда, учиться различать духов, как к этому и призывал нас апостол Иоанн.

27 Он будет смотреть на людей и говорить: грешил я и превращал правду, и не воздано мне;

То есть, человек кается в своих грехах и говорит: «а Бог меня за это не покарал», и дальше говорит (в 28-м стихе): «Он (Бог) освободил душу мою от могилы, и жизнь моя видит свет». Освобождение от смерти, не только физической, а в первую очередь от смерти духовной, связанное с покаянием, – это совершенно христианская мысль, любой священник любой из христианских церквей так и скажет о том, как человек спасается. Спасается тем, что Бог освобождает его от плена греха и духовной смерти, но при этом со стороны человека необходимо покаяние – такая вот совершенно христианская мысль.

29 Вот, все это делает Бог два-три раза с человеком,

30 чтобы отвести душу его от могилы и просветить его светом живых

Что «это» делает Бог? Это вопрос, который кажется совершенно очевидным, но если спасает Бог человека, воскрешает, восстанавливает – то почему два-три раза? И начинаешь думать: может, два-три раза – это Бог сначала наказывает человека, потом милует, потом опять наказывает, и потом опять милует. Какой из этих двух вариантов? Это большой, глубокий, тонкий богословский вопрос. Он тем более тонок, что я, например, не понимаю: это, действительно, сам автор книги так считает, или это он вкладывает в уста Елиуя, чтобы мы, читатели, поспорили с Елиуем, что нет, Бог не так поступает. Я склонен всё-таки поспорить. Потому что, если мы всё это читаем с христианской позиции, и под ангелом-Спасителем (Восстановителем, Искупителем) понимаем Христа, то Христос один раз пришёл, а не (как здесь сказано) два-три раза.

31 Внимай, Иов, слушай меня, молчи, и я буду говорить.

32 Если имеешь, что сказать, отвечай; говори, потому что я желал бы твоего оправдания;

33 если же нет, то слушай меня: молчи, и я научу тебя мудрости.

Эти последние стихи звучат уже под такую улыбку, которую они могут вызвать у читателей (так это и рассчитано). Иову лет шестьдесят, наверное, Елиую – лет двадцать. Вы себе представьте картину (такое и в жизни встречается – вот такие разговоры подростков со взрослыми)! Но здесь есть ещё более глубокий аспект: ровно с этой интонацией потом говорит Бог с Иовом: «Внимай, Иов, слушай Меня, Я научу тебя мудрости». И это не случайно так написано, это подчёркивает (как вообще весь образ Елиуя), что, какой бы Иов ни был искренний, открытый, желающий действительно что-то найти, и правильно сказать, но между человеком и Богом дистанция огромного размера. И когда такие слова говорит Бог в конце книги, Иов полагает руку свою на уста свои из почтения к Богу. А когда эти слова говорит человек, то они звучат, как ирония – и это тоже одно из важных поучений книги Иова. Оно может быть применено и к самой книге Иова: ее написал человек. Это боговдохновенная книга, вне всякого сомнения, как и большая часть того, что мы читаем в Библии. И, тем не менее, хоть и Боговдохновенная, но написанная человеком, сказанная человеческими словами, и поэтому дистанция огромного размера, между тем, что нам на эту тему, которую замечательно, красиво, художественно, глубоко раскрыла книга Иова, сказал бы Сам Бог, если бы… если бы мы были способны вообще воспринять глазами, ушами, сердцем слова Бога так, как они у Бога – но это невозможно. Он сам говорит: мысли Мои – не мысли ваши, и пути Мои – не пути ваши, и слова Мои – тоже не слова ваши, и поэтому самое близкое, как мы можем приблизиться к пониманию Бога – это читая Библию, в данном случае – читая книгу Иова.



Запись 47 Глава 34 31-01-18

Мы читаем тридцать четвёртую глава книги Иова – это продолжение речей Елиуя. Елиуй появляется вдруг, внезапно, как чёрт из табакерки, когда кончается диалог Иова с его тремя друзьями, кончается, в общем-то, тупиком – ни та, ни другая сторона не сумела убедить своих оппонентов. И вот, чтобы вывести этот диалог из тупика, появляется Елиуй, который, хотя столь же резко осуждает Иова, как его осуждали друзья, но и друзей тоже совершенно не одобряет, он считает, что они говорили неправильно, неубедительно, и так далее. Что же говорит он сам? Вот в этой главе, тридцать четвёртой, как раз сконцентрировано то, что он хочет донести.

1 И продолжал Елиуй и сказал:

2 выслушайте, мудрые, речь мою, и приклоните ко мне ухо, рассудительные!

3 Ибо ухо разбирает слова, как гортань различает вкус в пище.

4 Установим между собою рассуждение и распознаем, что хорошо.

5 Вот, Иов сказал: я прав, но Бог лишил меня суда.

6 Должен ли я лгать на правду мою? Моя рана неисцелима без вины.

7 Есть ли такой человек, как Иов, который пьет глумление, как воду,

8 вступает в сообщество с делающими беззаконие и ходит с людьми нечестивыми?

9 Потому что он сказал: нет пользы для человека в благоугождении Богу.

10 Итак послушайте меня, мужи мудрые! Не может быть у Бога неправда или у Вседержителя неправосудие,

11 ибо Он по делам человека поступает с ним и по путям мужа воздает ему.

12 Истинно, Бог не делает неправды и Вседержитель не извращает суда.

13 Кто кроме Его промышляет о земле? И кто управляет всею вселенною?

14 Если бы Он обратил сердце Свое к Себе и взял к Себе дух ее и дыхание ее, --

15 вдруг погибла бы всякая плоть, и человек возвратился бы в прах.

16 Итак, если ты имеешь разум, то слушай это и внимай словам моим.

17 Ненавидящий правду может ли владычествовать? И можешь ли ты обвинить Всеправедного?

18 Можно ли сказать царю: ты -- нечестивец, и князьям: вы -- беззаконники?

19 Но Он не смотрит и на лица князей и не предпочитает богатого бедному, потому что все они дело рук Его.

20 Внезапно они умирают; среди ночи народ возмутится, и они исчезают; и сильных изгоняют не силою.

21 Ибо очи Его над путями человека, и Он видит все шаги его.

22 Нет тьмы, ни тени смертной, где могли бы укрыться делающие беззаконие.

23 Потому Он уже не требует от человека, чтобы шел на суд с Богом.

24 Он сокрушает сильных без исследования и поставляет других на их места;

25 потому что Он делает известными дела их и низлагает их ночью, и они истребляются.

26 Он поражает их, как беззаконных людей, пред глазами других,

27 за то, что они отвратились от Него и не уразумели всех путей Его,

28 так что дошел до Него вопль бедных, и Он услышал стенание угнетенных.

29 Дарует ли Он тишину, кто может возмутить? скрывает ли Он лице Свое, кто может увидеть Его? Будет ли это для народа, или для одного человека,

30 чтобы не царствовал лицемер к соблазну народа.

31 К Богу должно говорить: я потерпел, больше не буду грешить.

32 А чего я не знаю, Ты научи меня; и если я сделал беззаконие, больше не буду.

33 По твоему ли рассуждению Он должен воздавать? И как ты отвергаешь, то тебе следует избирать, а не мне; говори, что знаешь.

34 Люди разумные скажут мне, и муж мудрый, слушающий меня:

35 Иов не умно говорит, и слова его не со смыслом.

36 Я желал бы, чтобы Иов вполне был испытан, по ответам его, свойственным людям нечестивым.

37 Иначе он ко греху своему прибавит отступление, будет рукоплескать между нами и еще больше наговорит против Бога.

Прежде всего, обращаю ваше внимание на то, что многое из того, что он говорит, звучит довольно убедительно. Нельзя сказать, что он говорит какой-то бред. Но если всмотреться поглубже, то, как говорится, «дьявол в деталях». Тот самый дьявол, с которого начинается книга Иова, вот он в деталях этих рассуждений (что друзей, что Елиуя) как раз и кроется.

Я сначала хотел бы сказать какие-то общие вещи о том, что говорит Елиуй в этой главе. Во-первых, он в очень сжатой форме здесь, фактически, даёт резюме тех аргументов, которые выдвигали друзья Иова на протяжении тридцати предыдущих глав. Там тридцать глав, а тут это в сжатой форме помещается в одну главу. Что же это за аргументы друзей? Хотя он и считает, что друзья не то говорят, но если всмотреться, он сам-то говорит, примерно, то же самое, что и друзья.

Первый тезис – что Бог справедлив и праведен просто по определению. У треугольника, по определению, три угла – нет смысла задавать вопрос, сколько углов у треугольника, он на то и треугольник, чтобы иметь три угла. Это смысл утверждения Елиуя в 10-м стихе:

10.Не может быть у Бога неправда или у Вседержителя неправосудие»,

и в 12-м стихе та же мысль:

12 Истинно, Бог не делает неправды и Вседержитель не извращает суда.

Ну, а раз Бог, по определению, праведен и правосуден, то это означает, что задавать такие вопросы, какие задаёт Иов, нет смысла, и даже неблагочестиво. Чего Иов лезет в эти Божественные тайны? Не надо лезть, надо принять Бога, как Он есть. Оно, вроде, звучит и хорошо, и правильно. Но в результате-то что получается? Бог (раз Он праведен и правосуден), и с Иовом тоже поступил праведно и правосудно, и поэтому Иов сидит на мусорной куче за какое-то дело – может быть, он сам не знает, за какое, но это тоже правосудие Божие. А мы-то знаем, читая первую главу, что это совсем не Божеское правосудие, а это такое дьявольское испытание, которое дьявол устраивает Иову. И получается, что, пытаясь оправдать Бога, Елиуй оправдывает дьявола. Вот какая тут подлянка получается. В это легко впасть, потому что главный приём дьявола – что он маскируется под Бога, зло маскируется под добро (как говорится, «дьявол – обезьяна Бога»).

Второй тезис друзей, к которому, опять-таки, присоединяется Елиуй, – что Бог воздаёт каждому человеку правильно, по делам его: что человек делает, то он и получает в ответ, «так за так». Это в 11-м стихе:

11 ибо Он по делам человека поступает с ним и по путям мужа воздает ему.

Причём, мысль эта подхватывается и в Новом Завете, так что нельзя сказать, что эта мысль совсем глупая и неправильная. Вот, например, из Послания к Римлянам, из второй главы:

5. Но, по упорству твоему и нераскаянному сердцу, ты сам себе собираешь гнев на день гнева и откровения праведного суда от Бога,6. Который воздаст каждому по делам его.

Понятно, что, когда говорится об этом праведном суде от Бога, это имеется в виду страшный суд, Апокалипсис. Но и в Апокалипсисе, в ключевом месте, в 20-й главе, где описывается Страшный суд, так и сказано «по делам»:

12. И увидел я мертвых, малых и великих, стоящих пред Богом, и книги раскрыты были, и иная книга раскрыта, которая есть книга жизни; и судимы были мертвые по написанному в книгах, сообразно с делами своими.

У Елиуя в его речи Господь воздаёт по путям мужа – этому мужу, а в Апокалипсисе Господь воздаёт людям сообразно с делами их, и вроде, всё правильно Елиуй говорит. А на самом деле, здесь опять дьявол в деталях. Вся суть в том, как понимать эти слова «по делам»? Как понимать это слово «сообразно»? При примитивном понимании получается какая-то базарная логика: я тебе – килограмм яблок, а ты мне – столько-то рублей. Значит, я Богу – какие-то добрые поступки, а Бог мне по делам моим воздаст спасением, жизнью вечной, и так далее. Нельзя так понимать эти слова «по делам» и «сообразно». Это так называемая линейная логика. А тут, как раз, нелинейная логика. Если бы было всё так просто, что Господь воздаёт «баш на баш», то и книги Иова не было бы. Потому что Иову-то Бог за что воздаёт? Мы же знаем, в отличие от друзей, что Иов ни в чём не провинился. Ну, и за что он сидит на мусорной куче? Это разве подчиняется логике «так на так», «баш на баш»? Не подчиняется, потому что не просто Господь воздаёт людям по делам их, или сообразно с делами их, а Господь ещё и ведёт человека, Господь временами подталкивает человека к очень трудным делам, но угодным Богу. Вот так Он подтолкнул Иова, к тому, чтобы Иов, в сущности, вступил в сражение с дьяволом. Это сражение, конечно, не «военное», оно внутри Иова идёт – сражение с тем, чего дьявол хочет от него, и к чему дьявол его подталкивает (как его жена говорит, «похули Бога и умри», отрекись от Бога – и всё, успокоишься там, в посмертии, в Шеоле). А Бог-то Иова подталкивает к совсем другому – к тому, чтобы Иов не сдавался, чтобы Иов, несмотря на всё то, что он претерпел, сохранил и веру в Бога, и связь с Богом. Это не подчиняется примитивной логике воздаяния «так за так». Поэтому, когда говорится в Послании к Римлянам и в Апокалипсисе о воздаянии по делам, сообразно с делами, – конечно, в какой-то простой ситуации, действительно, что человек сделал, то он в ответ и получает. Но этим всё далеко не исчерпывается, и как раз в самых ключевых фигурах Библии этот принцип «так за так» не выполняется. Я уже не говорю о наших современниках, как отец Александр Мень, который за что был убит? За что ему «Бог так воздал»? Разве можно это понимать как то, что Бог ему воздал «так за так»? Нет, конечно! Да что там об этом говорить – посмотрите на Христа! Он за что был распят на кресте? Это разве можно вложить в логику воздаяния «так за так»? Разве по делам Своим получил Христос крест? Нет, конечно. Поэтому всё гораздо сложнее. Именно в самых ключевых моментах реализации Замысла Божьего о человечестве эта линейная логика «так за так» не срабатывает, она неприменима. Поэтому, несмотря на то, что и Послание к Римлянам, и Апокалипсис вроде бы с Елиуем согласны, но это согласие ограниченное. Да, в определённой области это так, а сказать, что это общий принцип, ни в коем случае нельзя.

Третий тезис, который выдвигают друзья Иова и с которым Елиуй соглашается, – это то, что (если можно так выразиться) «главного начальника» нельзя обвинять. Мало того, что Бога нельзя обвинять, потому что Он во вселенной Главный, но даже царей или князей каких-нибудь нельзя обвинять. Почему их нельзя обвинять? Не из страха, не потому что мы боимся Бога, как царя какого-то, что он нас покарает, если мы начнём предъявлять какие-то претензии. Нет, тут не в этом дело, а в том, что непонятно, исходя из каких критериев, мы можем обвинять Бога в том, что Бог что-то там делает не так (несправедливо, неправедно, недобро), когда все критерии справедливости, праведности и добра – от Самого же Бога исходят. Так же и царя нельзя обвинять – почему? Потому что нет законов, по которым его можно было бы обвинить: законы устанавливает этот самый царь. Эта ситуация была в нашей стране, была в фашистской Германии (Нюрнбергские законы против евреев), после разгрома фашизма это был острый вопрос: можно ли обвинять какого-нибудь немецкого судью того времени в антисемитизме, когда он просто действовал по закону? Так и тут. Елиуй, например, говорит:

13 Кто кроме Его (Бога) промышляет о земле? И кто управляет всею вселенною?

17 Ненавидящий правду может ли владычествовать? И можешь ли ты обвинить Всеправедного?

18 Можно ли сказать царю: ты -- нечестивец, и князьям: вы -- беззаконники?

Конечно, если Бог Всеправеден в том смысле, что само понятие праведности Богом и определяется и от Бога исходит, то как Ему можно предъявлять какое-то обвинение в неправедности? И это не то что неверно, это верно! Действительно, критерий праведности, справедливости, и всего такого исходит от Бога, поэтому, если говорить о том, что Бог может быть неправеден и несправедлив, немедленно встает вопрос, исходя из каких критериев добра, праведности и справедливости мы можем (хотя бы теоретически) предположить, что Бог несправедлив? Нет таких критериев, они от Самого Бога исходят. Поэтому мысль-то – правильная, да только она к случаю Иова не применима, потому что обвинение Иова, которое формально адресовано Богу, что Бог поступил с ним несправедливо, на самом–то деле, адресовано дьяволу – это же дьявол с Иовом так поступил! Иов сам этого не знает, но, действительно, вполне оправдана и разумна его позиция, что «со мной поступили несправедливо», он просто не знает, что это не Бог. Поэтому позиция Елиуя теоретически правильна, а вот конкретно в ситуации Иова она просто не применима. Нельзя же говорить о том, что нельзя предъявлять претензии дьяволу о том, что он поступает несправедливо, потому что он – источник справедливости – это совершенно абсурдное утверждение.

Четвёртый тезис, который выдвигает Елиуй и, соответственно, его друзья – что Бог, на самом деле, карает злых и вознаграждает добрых, в том числе, что очень важно для Иова, что Он карает злых и, так сказать, сильных мира сего (всяких князей, царей, и так далее, которые угнетают бедных, сироту и вдову). Иов это зло видит вокруг себя, и у него логика такая: если Бог допускает, чтобы так несправедливо поступали с бедными, сиротами, вдовами, и так далее, так что ожидать, что со мной (так думает Иов) будет поступлено справедливо? То, что со мной, – это, фактически, проявление того, как весь мир устроен, весь мир состоит из таких Иовов, в большей или меньшей мере. А Елиуй и друзья говорят, что Бог именно карает этих злых людей, сильных мира сего, карает, потому что Он нелицеприятен. Что означает слово «нелицеприятен»? Что для Бога неважно то, что для нас, людей, важно (кто занимает какое общественное положение, кто знатный, сколько звёзд на погонах). В 19-20 стихах так и говорится:

19 Но Он не смотрит и на лица князей и не предпочитает богатого бедному, потому что все они дело рук Его.

20 Внезапно они умирают; среди ночи народ возмутится, и они исчезают; и сильных изгоняют не силою.

24 Он сокрушает сильных без исследования и поставляет других на их места;

25 потому что Он делает известными дела их и низлагает их ночью, и они истребляются.

26 Он поражает их, как беззаконных людей, пред глазами других,

27 за то, что они отвратились от Него и не уразумели всех путей Его,

28 так что дошел до Него вопль бедных, и Он услышал стенание угнетенных.

Так говорит Елиуй, и в сущности, это и позиция друзей, и, опять-таки, нельзя сказать, что они возражают Иову неправильно. Они возражают, в сущности правильно, но возражают против чего? Против мыслей Иова, против тезиса Иова, что в сущности весь мир состоит из таких Иовов, как он сам, и что со всеми людьми, в той или иной мере поступают несправедливо, а Бог на это всё как бы не смотрит. Тут можно, конечно, сомневаться, кто правее – они или Иов, но, во всяком случае, повод для спора тут есть. То есть, их аргумент и аргумент Елиуя не бессмысленны. Но дело в том, что какое этот аргумент имеет отношение к реальной ситуации Иова, не тем мыслям, которые Иов высказывает, сидя на мусорной куче, а к самому тому факту, что он на мусорной куче сидит, ничем не согрешив? Этот аргумент совершенно тут «не в кассу». И это довольно типично для всех этих аргументов Елиуя и друзей: это некие абстрактные рассуждения о том, как устроен мир, – а вот сидит несчастный человек, который не понимает, за что и почему это с ним произошло, и нам легко ему посочувствовать, мы сами бывали в такой ситуации (ну, может, не такой, как Иов, но во что-то похожее в жизни попадали), но друзьям это всё неинтересно, они ему мало сочувствуют, и рассуждают при этом о высоких материях, о богословских вещах.

Пятый тезис, который выдвигают и друзья, и Елиуй – что Бог, в сущности, милостив. Да, Бог может довольно круто поступать с людьми, если люди этого заслужили (вот как мы читали о князьях и царях), но, в принципе, Бог милостив ко всякой плоти, всякой твари.

14 Если бы Он обратил сердце Свое к Себе и взял к Себе дух ее и дыхание ее,

15 вдруг погибла бы всякая плоть, и человек возвратился бы в прах

Бог этого не делает исключительно по милости Своей. И не то чтобы это неправильно – это правильно. Но для Елиуя, как и для друзей это некая абстрактная истина, правильная истина – но что с того? А для Иова это не просто какая-то абстрактная истина – это то, чего ему просто смертельно не хватает, чего он выпрашивает у Бога, требует у Бога. Это крик души Иова: «Ну, Господи, где же Твоя милость?». Есть разница между этими двумя способами сказать о милости Бога: «да, милостив, всё хорошо, всё правильно» – и сказать: «Господи, я верю, что Ты милостив, но где же Твоя милость ко мне? Скорее, дай её мне!».

Шестой тезис – это то, что Бог всеведущ, Бог всё знает, и поэтому с Ним судиться абсолютно бессмысленно, причём, «судиться» в двух смыслах. Ведь слово «суд» означает и судебное разбирательство (поиск виновного и наказание), и суждение (в слове «суждение» тоже корень «суд»). Значит, высказывать Богу свои суждения и как бы противопоставлять свои суждения предполагаемым суждениям Бога тоже бессмысленно. Это высказано, например, в 23-м стихе:

23 Потому Он уже не требует от человека, чтобы шел на суд с Богом.

Почему? Потому что, как сказано двумя стихами выше:

21 Ибо очи Его над путями человека, и Он видит все шаги его.

22 Нет тьмы, ни тени смертной, где могли бы укрыться делающие беззаконие.

И дальше продолжается эта мысль в 31-32-м стихах:

31 К Богу должно говорить: я потерпел, больше не буду грешить.

32 А чего я не знаю, Ты научи меня; и если я сделал беззаконие, больше не буду.

Мысль Елиуя и друзей состоит в том, что «Бог всё знает. Что ты, Иов, лезешь к Нему со своими советами, мнениями, суждениями – к Богу, Который всё знает. Бессмысленно это просто» . – С одной стороны – да, конечно, Бог всё знает, и сердца людей, и так далее, и так далее. Что мы могли бы сказать Богу, чего Он Сам бы не знал без нас? ( в этом есть некий правильный элемент. Но с другой стороны, ведь суд-то Иову нужен не для того, чтобы Богу что-то сказать, чтобы Богу что-то добавить. Иову нужен суд для себя, для человека, нам - людям нужен суд, на котором не мы будем Бога будем осуждать, а Бог нам что-то такое объяснит, почему Он нас на какую-то ситуацию осудил, донёс до нас Свои критерии правды, справедливости, чтобы мы их понимали. Суд – это это борьба за смысл, и это, конечно, нужно человеку.

И, наконец, последний, седьмой тезис, который выдвигает Елиуй и его друзья, – можно сказать, банальный тезис, что Иов грешен, потому с ним всё и произошло. Естественно, возникает вопрос – а чем он согрешил? Друзья выдвигают по ходу дела всякие подозрения, что Иов обижал какую-то вдовицу и отбирал что-то у бедного, но это, конечно, бред, когда просто нечего сказать, тогда такие подозрения высказываются. А Елиуй занимает другую позицию – он не предполагает, что Иов грешен делами, он говорит о том, что Иов грешен мнениями, словами, и этот грех словесный против Бога ничуть не меньше, чем грех делами (обидеть какую-нибудь вдовицу, и так далее). «Если я сделал беззаконие, больше не буду» – это о делах, а дальше, с 35-го стиха, - о словах и мыслях:

35 Иов не умно говорит, и слова его не со смыслом.

36 Я желал бы, чтобы Иов вполне был испытан, по ответам его, свойственным людям нечестивым.

37 Иначе он ко греху своему прибавит отступление, будет рукоплескать между нами и еще больше наговорит против Бога.

Очевидно, что, с точки зрения Елиуя, главный грех Иова – это неправильное богословие. Но насколько это такой уж страшный грех, особенно для человека, который такое претерпел, как Иов, и сидит на мусорной куче? Елиуй говорит:

7 Есть ли такой человек, как Иов, который пьет глумление, как воду,

8 вступает в сообщество с делающими беззаконие и ходит с людьми нечестивыми?

То есть, он уравнивает Иова с какими-то грабителями и разбойниками, естественно, не предполагая, что Иов кого-то грабит или убивает, а говоря о том, что слова, которые Иов произносит, – столь же тяжкий грех, как грабёж, разбой и так далее. Согласимся ли мы с этим? Я, конечно, считаю, что это ответственное дело – говорить о Боге, подыскивать слова о Боге – богословие, но можно ли какие-то богословские ошибки, какие-то неправильные слова равнять с такими вот преступлениями?

Вот это как бы резюме, которое даёт Елиуй в этой главе всем аргументам друзей. Это одна из тех вещей, для чего он введён в эту книгу, – чтобы дать такое краткое резюме. Но я говорил, когда мы читали предыдущие части речи Елиуя, что он начинает с декларации того, что он хочет выяснять ситуацию Иова не на логическом, интеллектуальном, а на эмоциональном уровне. И он, действительно, перейдёт к этим эмоциям в тридцать седьмой главе, но здесь-то пока он начинает с логики. Он говорит спокойно, сухо, логически, совершенно как друзья, и поэтому он и скатывается на позиции друзей, и его слова до этого, что друзья что-то неправильно говорили, он ничем не подкрепляет, и сам говорит, примерно, то же, что и друзья, мало что добавляя к этим их тезисам. А вот в тридцать седьмой главе, когда там начинается буря, в которой приближается Бог, и звучит голос бури – и голос Елиуя начинает звучать с совершенно другой интонацией, не логически, а (если так можно выразиться) в унисон с голосом этой бури. Это ещё один из аспектов, для которых Елиуй введён в эту книгу. Представьте себе: надвигающаяся буря, гром, голос Бога из неё – и люди отвечают чем-то подобным, подобным же звуком – и чтобы этот звук издать, мне кажется, этот персонаж сюда и введён, это главное, для чего он введен.

Ещё один тонкий момент связан с фигурой Елиуя. Я говорил, что он от Иова, конечно, отталкивается, категорически его не принимает, но он также отталкивается и от друзей, не принимает позиции друзей, а в результате этого он временами начинает говорить почти то же самое, что говорит Иов (просто поневоле, потому что, отталкиваясь от позиции друзей, ты попадаешь в позицию Иова). Вот, например, такая красивая метафора в 3-ем стихе:

3 ухо разбирает слова, как гортань различает вкус в пище.

Но ведь это же слова, которые в двенадцатой главе почти дословно говорил Иов:

11 Не ухо ли разбирает слова, и не язык ли распознает вкус пищи?

А до этого примерно ту же самую мысль в шестой главе Иов высказывал в более острой и даже трагической форме (он говорит о себе):

5 Ревет ли дикий осел на траве? мычит ли бык у месива своего?

6 Едят ли безвкусное без соли, и есть ли вкус в яичном белке?

7 До чего не хотела коснуться душа моя, то составляет отвратительную пищу мою.

Эта метафора пищи там была для слов, рассуждений, мыслей, а здесь это метафора Иова для самой его ситуации. Как Бродский в стихотворении, написанном на собственное 40-летие, говорит о своей собственной судьбе: «жрал хлеб изгнанья, не оставляя корок» – вот так и Иов жрёт этот чёрствый хлеб своего несчастья, сидя на мусорной куче. Это один момент, где перекликаются мысли Елиуя с мыслью Иова.

Ещё один момент. Вот Елиуй говорит в 6-м стихе тридцать четвёртой главы (транслируя позицию Иова так, что это, в сущности, Иов говорит): «6 Должен ли я лгать на правду мою?». То есть, должен ли я из ложного благочестия притворяться, что я разделяю те мнения, точки зрения, то богословие, которое на самом деле, я сердцем своим не разделяю? Должен ли я притворяться, должен ли я лицемерить? Иов говорит: «конечно, нет», но и Елиуй тоже стоит на этой позиции, он Иова цитирует как бы критично, а на самом деле это тоже очень важный элемент позиции Елиуя, одна из тех претензий, которые он предъявляет друзьям: друзья-то лицемерят (и это, действительно, так). И волей-неволей получается, что он в этом согласен с Иовом.

В 29-м стихе Елиуй говорит про Бога: «скрывает ли Он лице Свое, кто может увидеть Его?». Эта картина скрытого лица Бога – ведь это то самое, что более всего мучает Иова. Иов с этим борется, и Иов говорит Богу: покажи мне Свое лицо – а Елиуй совершенно спокойно принимает то, что лицо Бога скрыто, (ну, скрыто и скрыто – вот так Бог мир устроил, что теперь поделать!). Мы же тоже не видим лица Бога, мы же тоже принимаем, что Бог вот так устроил мир, и что мы можем с этим поделать? А вот Иов с этим не примиряется, в этом отличие его от нас, он требует, чтобы Бог явил Своё лицо! И как Он явит Своё лицо? Мало того, что Бог явит Своё лицо из бури, в конце этой книги. Бог явит Своё лицо в виде Иисуса Христа, Сына Своего, в другой Своей ипостаси, про которую в Евангелии от Иоанна в первой главе сказано: «Единородный Сын, сущий в недре Отчем, Он явил». Что явил? То, что, как сказано до этого у Иоанна, не видел никто, никогда, это Христос явил. И вот, выходит, что Иов, в сущности, требует от Бога Христа. И поэтому, в том числе, мы и говорим, что Христос – это ответ Иову.

Елиуй говорит об Иове, что он много наговорил против Бога, что Иов «будет рукоплескать между нами и еще больше наговорит против Бога». Елиуй, вроде, говорит это критически, но если вчитаться в еврейский текст, то «против Бога», еврейские слова «лэ эл», можно прочесть не только как «против Бога», но и, ещё более естественно, как «к Богу». Не случайно эти слова вложены в уста Елиуя. Елиуй – это художественная фигура. Всё, что он говорит, вложил в его уста автор книги, и автор, как во многих других местах, деликатно подбрасывает нам вопрос в неявной форме: Иов говорит против Бога или к Богу? Друзья, конечно, считают, что он говорит против Бога, Елиуй считает, что он говорит против Бога. А мы как считаем? Еврейский текст задаёт нам такой вопрос, а в русском переводе всё это исчезает.

Главный вывод из резюме, который Елиуй делает аргументом против Иова, состоит в том, что Иов зря считает, что весь этот мир устроен в чём-то неправильно. Но у Иова вполне есть основания для этого, потому что, вот, он – живой пример того, что что-то тут неправильно, раз праведник сидит на мусорной куче. А точка зрения Елиуя и друзей – что всё в целом правильно, в спасении нуждается не весь мир, а отдельные люди (либо грешники, либо те, с какими случайно случилось какое-то несчастье). Тут, конечно, возникает вопрос: а они-то сами, друзья и Елиуй, к какой категории относят Иова? К грешникам или к тем, с кем случайно что-то случилось (споткнулись и упали)? Они всё время как-то между этими вариантами колеблются, не зная, к какой категории отнести Иова. Они хотят объяснить, исходя из этого, то, что случилось с Иовом – а оно так не объясняется, поэтому они и мечутся между одной и другой версией. Но, во всяком случае, по их мнению, это какие-то отдельные лица, включая Иова, которые нуждаются в спасении (то ли по своим грехам, то ли не по своим грехам), а весь человеческий род в целом находится в нормальном, благополучном состоянии, и ни в каком спасении не нуждается.

Ну, а мы (не говоря уже о христианской точке зрения, а просто читая начало книги Бытия, да и дальше, просто читая Библию), не можем не прийти к выводу, что нам Библия показывает человечество, как находящееся в принципиально падшем состоянии, нуждающееся в спасении в целом. И, собственно, спор между дьяволом и Богом с самого начала идёт именно об этом. И Бог, и дьявол воспринимают человечество, как падшее, несмотря на наличие отдельных праведников, таких как Иов, но дьявол считает, что человечество безнадёжно, и его надо просто уничтожить, а Бог считает, что человечество не просто небезнадёжно, а что оно играет ключевую роль в исполнении Замысла Божьего о всём тварном мире, и подлежит спасению, и может быть спасено. Конечно, мы понимаем, что приход Христа через пятьсот или сколько-то лет после написания книги Иова из этого и исходит – из веры Бога в человека, веры в то, что человек может и должен быть спасён из этого своего падшего состояния. А поскольку речи Елиуя и друзей на эти проблемы человечества в целом просто как бы закрывают глаза, то все их аргументы, и в частности, речь Елиуя ничего не добавляют к главной проблеме книги, к этому спору между Богом и дьяволом о падшем человечестве. На эту проблему книга тоже ответа не даёт, но ставит её как большой вопрос. Она даёт, может быть, надежду в виде этой фигуры Иова, который устоял против дьявола, и значит, действительно, человечество небезнадёжно. Но ответ на эту проблему уже, конечно, не эта книга – это уже Христос. Иисус Христос – ответ Иову.

Теперь перейдём к разбору главы по отдельным стихам.

1 И продолжал Елиуй и сказал:

2 выслушайте, мудрые, речь мою, и приклоните ко мне ухо, рассудительные!

Он называет «мудрыми» кого? Друзей, естественно, которые там сидят рядом и слушают, он называет «мудрыми» тех читателей, которые с его (Елиуя) точкой зрения согласятся, а кто не согласится, тот, по определению, мудрым не является. Он их называет еврейским словом «хокамим», которое происходит от слова «хокма», «мудрость», но хокма – это не просто мудрость человеческая, это мудрость Божия. В книге Притчей это слово встречается чуть ли не в каждой главе, и там очень чётко видна разница между той мудростью (хокмой), которая исходит от Бога, и которой человек в какой-то мере может причаститься, и эту мудрость в себя впитать, «мудростью» в кавычках, то есть, мудростью человеческой, которую правильнее назвать «разумностью», «рассудительностью», и для неё тоже есть свои еврейские слова «бина», «табуна», и эти слова встречаются и в этой главе. Елиуй называет друзей мудрыми, но мы же видим, что у них в лучшем случае есть вот эта человеческая мудрость «бина», а нужна-то тут мудрость другого уровня. По человеческой логике, человеческой рассудительности ничего в этой ситуации Иова не понять, и именно поэтому книгу эту до сих пор читают, чуть ли не шкафы целые написаны об этой книге, и значительная часть их, на мой взгляд, показывает, что авторы просто не поняли этой книги, потому что они подходят к ней с этой человеческой рассудительностью, логикой, и так далее, а её надо читать совсем по-другому, надо хотя бы пытаться впитать в себя ту, несомненно, боговдохновенную мудрость, которую Господь дал автору этой книги, потому что такое написать, это, я бы сказал, некое чудо! Я воспроизведу слова нашего настоятеля отца Александра Борисова, которые, в свою очередь, воспроизводят слова Надежды Яковлевны Мандельштам (жены Осипа Эмильевича Мандельштама), что одна из причин, по которым она верит, что был Христос реально, что то, что написано в Евангелии, действительно реально произошло – это литературное качество этого текста, то, что эти, совершенно простые люди (Галилейские рыбаки) не могли вот такое гениальное произведение написать, не будучи вдохновлены на это Богом, то есть, в сущности, Евангелие – это текст, который Бог людям продиктовал. Люди вносят в него какое-то своё понимание, свои искажения, наверное, тоже, но в целом это то, что исходит от Бога. Вот так же и книга Иова – носитель этой хокмы.

Ещё здесь сказано «приклоните ко мне ухо, рассудительные», это неудачный перевод словом «рассудительные» еврейского слова «ядаим», которое происходит от слова «знание», «яда». «Яда» это глагол «знать», а «знание» как существительное – это «даат» – это слово, которое в Библии много раз встречается. Оно понимается, как причастность Богу – не абстрактное знание о чём-то, что от меня далеко, пусть даже высоко, пусть даже о Боге, а это означает одновременно «соединение», «совокупление» в познании, и поэтому говорится о знании Бога тем же словом, как о таких земных вещах, что Адам познал Еву, и вот у них родились дети. Вот такая степень соединения с Богом, и понятно, что переводить это словом «рассудительные» – мягко говоря, неудачный перевод. Но ведь ни у самого Елиуя, ни у друзей нет вот этой степени близости к Богу, которую можно назвать словом «хокма» (мудрость) или словом «даат» (знание Бога). На самом деле, мы можем в какой-то мере этому научиться, читая эту книгу.

3 Ибо ухо разбирает слова, как гортань различает вкус в пище.

Обратите внимание, что он предлагает разбирать, верны какие-то слова или не верны, не умом, не головой, а чем-то другим, интуицией, ухом. Вот мы слушаем музыку и говорим: «это фальшивая нота» – что, нам рассуждение об этом говорит, что, мы логически вычисляем, что эта нота фальшивая? Нет, конечно. Мы просто это слышим. Вот так же можно слышать правду и неправду, справедливость и несправедливость, добро и зло в словах, которые до нас доходят. Это то, к чему нас призывает Апостол Иоанн в своём Первом Послании, говоря «учитесь различать духов» – но не логикой. И вот Елиуй совершенно разумно, справедливо призывает пользоваться интуицией, чувством, а не логикой. Но дальше, когда мы читаем, сам-то он не сумел этому призыву последовать, и скатывается опять к примитивной рациональной логике в том, что он говорит дальше.

4 Установим между собою рассуждение и распознаем, что хорошо.

«Рассуждение» – это еврейское слово «мишпат», которое, вообще-то, означает «суд», причём это не любой суд, не то, что суд по уголовному кодексу. Мишпат – это суд, основанный на критериях, исходящих от Бога, и поэтому слово «мишпат», наряду со словом «цдака» («правда»), это стандартная пара терминов, которая применяется к Богу – у Бога есть суд и правда (соответственно, мишпат и цдака). Но дело-то в том, что этот Божий суд – разве его можно установить между собой людям? Это смешно! Мы только какой-нибудь человеческий суд установим, если начнём так устанавливать между собой, а нужен тут суд Божий.

Здесь сказано «распознаем, что хорошо». «Хорошо» – это еврейское слово «тов». Вот это «распознавание добра» или «познание добра» напоминает то, что написано в третьей главе Библии о дереве добра и зла, которое росло в раю, и как там Адам, пытаясь вот таким «силовым» способом познать добро и зло, согрешил, так сказать, принципиально наложив печать этого на всё человечество. Так и тут – они следуют этому примеру, так сказать, из райского сада. Но в райском саду люди не просто так что-то такое себе придумали – там чётко написано, что это дьявол их к этому подтолкнул. И получается, что то, что здесь происходит, это продолжение того, что было в райском саду: дьявол продолжает ту же самую линию в книге Иова, которую он, так сказать, начал в книге Бытия. На это редко обращают внимание. Вообще, фигура дьявола редко встречается в Ветхом Завете, но раз уж она встречается, то невольно мы протягиваем какую-то ниточку связи. И действительно, то, что он сделал в райском саду, он продолжает делать здесь, в этой книге, с Иовом, и когда Елиуй говорит: «а давай-ка и мы распознаем, что хорошо», он, сам того не зная, как говорится, «играет в масть» дьяволу этими своими словами.

5 Вот, Иов сказал: я прав, но Бог лишил меня суда.

Это Елиуй доносит своё понимание позиции Иова. «Я прав» – это еврейское слово «цидкати», которое происходит от слова «цдака», которое имеет два смысла, как и в русском языке: «прав логически» или «праведен», ведь в слове «праведен» тот же самый корень «прав», так и в еврейском языке тоже. То есть, в каком смысле Иов прав? Он прав логически, или он прав всей своей жизнью, то есть «праведен»? И вот такое ощущение, что этой принципиальной разницы Елиуй не видит – а не видит потому, что для него, вообще-то говоря, жизнь Иова более или менее безразлична, как и сам Иов. Он витает, так сказать, в богословских сферах.

6 Должен ли я лгать на правду мою? Моя рана неисцелима без вины.

Это продолжается позиция Иова, излагаемая устами Елиуя. Слова, которые переведены «должен ли я лгать на правду мою», действительно, можно прочесть так, как переведено, а можно прочесть и так: «против моего суда ложь». Это я буквально перевожу, слово за слово, как сказано в еврейском тексте. Это можно понять по-другому, не так, как переведено: «суд надо мной – лживый», то есть, не Божий. Это Елиуй излагает позицию Иова, и я не помню, чтобы Иов где-то вот ровно так сказал, но сама по себе эта мысль, если вот так прочитать эти слова, очень правильная, потому что, действительно, то, что произошло над Иовом, – это суд, но это суд не Божий, а суд дьявола, по закону дьявола.

7 Есть ли такой человек, как Иов, который пьет глумление, как воду

Это уже начинается возражение Елиуя Иову. Слово «глумление» – это, собственно, слово «насмешка». Понятно, что это насмешка над Богом, но где мы у Иова в этой книге видим насмешку над Богом? По-моему, её нигде нет. По-моему, наоборот: насмешка – это характерная стилистика дьявола – насмешка, издевательство, сарказм, и так далее. Я должен сказать, что в этой книге всё время прослеживается этот дьявольский сарказм, который проявляется в самой созданной дьяволом ситуации –представьте, какое веселие для дьявола, сколько радости видеть праведника, сидящего на мусорной куче. Ну, конечно, это потом для дьявола обернётся тяжким поражением, но пока это для него радость. То, что делает дьявол с людьми, те слова, которые он вкладывает в уста друзей Иова, да и самого Елиуя тоже, – это для него большая радость: так издеваться над людьми, что люди, которым представляется, что они защищают Бога, на самом деле, в дудку дьявола дудят. И это всё не только в книге Иова, по сей день такое продолжается. Бывает, человек искренне считает, что он говорит слова в защиту Бога, а на самом деле, если вслушаться (как тут сказано – «ухо разбирает слова, как гортань различает вкус в пище»), в словах таких людей слышишь просто дьявольскую ухмылку. Именно для дьявола эта ухмылка характерна, а совсем не для Иова, так что это обвинение против него – с точностью до наоборот.

8 вступает в сообщество с делающими беззаконие и ходит с людьми нечестивыми»

Иова, фактически, уравняли с грабителями и разбойниками, то есть, это то, что у Оруэлла в его книге названо в том страшном мире, который он рисует, «мысле-преступление», «слово-преступление». Мы всё это проходили в истории нашей страны – все эти слово-преступления, за которые люди получали срока, а то и получали пулю. За что? За слова, которые, с точки зрения тех, кто устанавливал у нас законы в те времена, были на одной доске с грабежом и разбоем. Вот примерно так же Елиуй воспринимает слова Иова.

9 Потому что он сказал: нет пользы для человека в благоугождении Богу.

Может быть, точнее перевести этот еврейский текст, как «нет пользы в радости с Богом». Но разве Иов так говорил, что нет пользы для человека в радости с Богом? Да Иов именно за это и борется отчаянно, из последних сил, потому что он верит в то, что Бог – это радость. Только он вот никак не может понять, как эта радость посадила его на мусорную кучу (как он считает), вместо того, чтобы ему с Богом вместе радоваться. Это основная боль Иова, и основная тема всего того, что он говорит. То есть, здесь очередной раз в уста Иова вкладывается то, чего он на самом деле не говорил. Да, он говорил, конечно, о том, что праведники служат Богу, а чем Бог им за это воздаёт? Говорил, это и к нему самому тоже относится, но есть же разница между тем, чтобы сказать «чем Бог воздаёт людям за праведность?» и сказать «нет человеку пользы в радости с Богом». Это типичная ошибка (мы и сами в жизни с этим часто встречаемся) – вроде бы всего лишь чуть-чуть искажаются слова, передаются приближённо, а в итоге они приобретают духовный смысл, совершенно обратный тому, что имел в виду говорящий. Так и здесь: Елиуй хочет представить Иова, как отрекающегося от Бога, говорящего «нет нам в Боге никакой пользы». На самом деле, в Библии, у пророков, встречаются места, где какие-то люди так говорят, но Иов-то ровно обратное говорит – он именно что от Бога не отрекается, не отталкивает Его – это дьявол хочет, это ему жена подсказывает, чтобы он от Бога отрёкся. А он именно что хочет к Богу приблизиться, всё, что он говорит – это такая, до времени неуспешная, попытка приблизиться к Богу. То есть, на самом деле, с точки зрения Иова, большей пользы для человека, большей радости, счастья, чем быть ближе к Богу, просто нет и быть не может. Его боль в том, что вот он на мусорной куче, а где же Ты, Бог? Так что, вся эта полемика с Иовом, на самом деле стоит на неумении и нежелании понять то, что он говорит, и как он говорит. И даже где-то можно понять, почему ни друзья, ни Елиуй не понимают Иова – потому что сытый голодного не разумеет. Потому что они благополучны, а он сидит на мусорной куче. Это фундаментально, это то, что разделяет их, как пропасть.


Запись 48 Глава 34 07-02-18

Мы продолжаем читать тридцать четвёртую главу книги Иова. Мы её в прошлый раз прочли всю, поговорили об основных идеях, которые в ней заложены, и начали разбирать её по отдельным стихам, добрались до 10-го стиха. Сегодня мы повторим эти основные идеи кратко, и будем разбирать по отдельным стихам дальше.

После завершения диалога Иова с его тремя друзьями вдруг появляется неизвестно откуда новый персонаж, видимо, молодой, под именем Елиуй, который, так сказать, опровергает как друзей, так и Иова, выступая против них всех, позиционируя себя, как единственного носителя знания Божьей правды – это довольно смешно, и вообще в его поведении много такой детской, подростковой самоуверенности. Я говорил, когда мы читали эту главу, что в ней Елиуй как бы даёт короткое резюме всех тех длинных разговоров, которые ведут друзья Иова, их аргументов. И, пытаясь найти что-то новое, сказать не так, как друзья, в дополнение к тому, что говорили друзья, он невольно иногда повторяет мысли Иова, и получается, что он, в каком-то смысле, нечто вроде двойника Иова. Ведь Иов – человек уже пожилой, уравновешенный, спокойный (конечно, пока с ним всё это не случилось), а Елиуй чем-то напоминает Иова в молодом возрасте. Он тоже, как Иов, ищет правду, ведь главная черта Иова – что он ищет правду, не успокаивается. Елиуй тоже такой, но он ищет правду очень по-детски, в такой, я бы сказал, эгоцентрической манере, и в частности, такое ощущение, что ему трагедия Иова непонятна по-человечески, он ему не сочувствует. Он целиком поглощён аргументацией Иова, а что человек пострадал и всё потерял – это Елиуй совершенно игнорирует.

И вот это Елиуево резюме аргументов друзей сводится к тому, что, в принципе, мир – это Божий мир (его же Бог устроил!), и он устроен в целом правильно. В нём, конечно, есть отдельные грешники, которых Бог наказывает по делам их, но и есть отдельные люди, которые страдают просто, так сказать, по случайности – потому что даже Божий мир не устроен так идеально, что каждому воздаётся прямо в точности, как на весах, по делам его. Но в целом этот мир устроен правильно. Эта мысль, что мир в целом устроен правильно за небольшими отклонениями и ошибками (Гегелевская мысль, говоря языком философии) – это мысль абсолютно не христианская. Она не только даже не христианская, но и в Ветхом Завете, когда мы читаем пророков, когда читаем исторические книги Ветхого Завета, мы видим, что большая часть текста нам показывает мир, в котором мы живём, как неправильно устроенный, как мир, говоря языком уже Нового Завета, одержимый дьяволом, в котором, действительно, дьявола можно назвать «князем мира сего». Это в Новом Завете четко показано, потому что в Новом Завете есть чёткий образ дьявола, а в Ветхом Завете нет, поэтому там просто показывается, например, в исторических книгах об Израиле, какие безобразия в этом избранном народе творились на протяжении всей его истории. Невольно возникает мысль – если в этом избранном народе, который получил благословение Бога, творятся такие безобразия, что же говорить тогда о человечестве в целом? И какой мы должны сделать вывод? Что – да, всё правильно, мир правильно устроен, и пусть человечество остаётся таким, какое оно есть? В том-то и дело, что по Елиую оно так, а по Христу – не так. Сам факт пришествия Христа в наш мир говорит о том, что в этом нашем мире что-то очень неладно, что мир нуждается в спасении – не просто отдельные люди, как Иов, который пострадал незаслуженно, а весь наш мир находится в падшем состоянии и нуждается в спасении – это основная мысль христианства. И если посмотреть с этой точки зрения на дискуссию, которая происходит в книге Иова, то как друзья, так и Елиуй защищают вот эту нехристианскую точку зрения, что всё в мире в целом правильно, а Иов защищает именно христианскую точку зрения, что сам Иов, конечно, нуждается в спасении, но ещё и весь мир нуждается в спасении. Потому что, в каком-то смысле, весь мир находится, примерно, в таком же состоянии, в каком находится Иов – просто на Иове, как на отдельном человеке, это яснее показано.

Возвращаясь к Елиую, основная тема спора между Богом и дьяволом, с чего начинается эта книга, – не о том, пало ли человечество, это само собой подразумевается, а о том, действительно ли человечество безнадёжно пало? То есть, надо ли на нём просто поставить крест и о нём забыть или вообще его уничтожить такое человечество – кому оно такое нужно? Это точка зрения дьявола. И есть точка зрения Бога, что – нет, что человечество несёт в себе большой потенциал, и Бог возлагает на него надежду, Бог верит в человека, как Бог верит, например, в Иова. Бог верит, что то тяжкое испытание, которое устроил Иову дьявол, Иов выдержит. И понятно, что Елиуй своей речью к этому спору между Богом и дьяволом абсолютно ничего не добавляет ни на стороне Бога, ни на стороне дьявола – он вообще говорит о чём-то другом. А Иов своими аргументами, и даже не столько аргументами, сколько всем своим поведением, такой своей отчаянной верностью Богу на мусорной куче, которую можно сравнить с верностью Богу на кресте, – да, бросает весьма весомую гирю на стороне Бога на чашу весов спора между Богом и дьяволом.

Теперь продолжим разбор отдельных стихов этой главы с 10-го стиха.

10 Итак послушайте меня, мужи мудрые! Не может быть у Бога неправда или у Вседержителя неправосудие.

«Мужи мудрые» – это в еврейском тексте «мужи сердца». Это звучит в устах Елиуя как насмешка по отношению к его слушателям – друзьям Иова, потому что друзья начинали, может быть, разговор с сочувствия Иову, с такого движения сердца, но у них этот запас сочувствия очень быстро кончился, а дальше они Иова начинают ругать, обвинять, критиковать без всякого сочувствия. А у самого Елиуя, видимо, и с самого начала сочувствия нет, так что назвать «мужами сердца» что Елиуя, что друзей – звучит просто как насмешка. Он говорит: «Не может быть у Бога неправда или у Вседержителя неправосудие», а кто говорит, что у Бога неправда и у Вседержителя неправосудие? Это Елиуй так толкует слова Иова. Но Иов разве это говорит? Он говорит не это. Он говорит, примерно, следующее: «Ты, Господи, прав, праведен, и правосудие у Тебя, и критерии истинности и праведного суда – у Тебя, но как тогда Ты мог сделать то, что произошло со мной?». Он же не знает, что существует дьявол, он считает, что это с ним Бог сделал, и вот у него в голове не укладывается сочетание правосудия и правды Божией, в которые Иов твёрдо верит, с тем фактом, который с ним самим произошёл. Он в результате не обвиняет Бога в том, что Бог неправеден или неправосуден, а просто требует у Бога объяснений – есть же какой-то смысл в том, что со мной произошло! Ты мне объясни этот смысл! А Елиуй его позицию трактует как какой-нибудь Вышинский на суде: всё, что ни скажет подсудимый, всё толкуется в обвинение ему – примерно так поступает Елиуй со словами Иова.

11 ибо Он по делам человека поступает с ним и по путям мужа воздает ему.

Елиуй опять здесь говорит о Боге. Есть деликатное различие между выражениями «по делам человека» и «по путям мужа». «Человек» по-еврейски – это «адам», то есть, речь идёт обо всём человечестве, и это, опять-таки, напоминание нам о том, что «муж» («иш» по-еврейски) – это один человек (Иов), но он, на самом деле, является представителем «адама» – «всего человечества в целом. О том, что Бог по делам поступает с человеком, мы уже говорили. Только вот как понять это «по» – значит ли это «в соответствии с делами его»? Вот Иов – конкретный пример, Бог допустил, чтобы дьявол его вот так поразил и посадил на мусорную кучу. Это как, по делам Иова Бог так рассудил? Ну, друзья считают, что – да, по делам, что Иов что-то не так сделал, за что он всё это и потерпел. А мы, зная начало этой книги, поймём не так. Мы уже не применим эту прямолинейную логику: ага, раз Иов сидит на мусорной куче – то он в чём-то виноват! Эта логика мне напоминает знаменитый спор между нашим замечательным отечественным богословом митрополитом Филаретом и доктором Гаазом, который всю свою жизнь посвятил, в том числе, заботе о преступниках, об осуждённых, о заключённых – чтобы с ними обращались не так бесчеловечно. Ему в разговоре митрополит Филарет говорит: «доктор, они же осуждены – значит, они виноваты», а ему на это доктор Гааз говорит: «Владыка, Вы забыли Иисуса Христа. Он же тоже был осуждён, а ни в чём не виноват». И тут митрополит Филарет достойно ответил ему, как подобает отвечать христианину: «нет доктор, я Христа не забыл, но в момент, когда я говорил эти необдуманные слова, Христос забыл обо мне». Вот такой разговор, пример прямолинейной логики, но тут же митрополит Филарет спохватился, и понял, что всё гораздо сложнее, и Христос – живой пример этому. Так что нельзя говорить, что Господь просто воздаёт человеку в соответствии с делами его – на примере Иова видно, что всё гораздо сложнее. «По делам» Иова – это именно за праведность Иова, потому, что дела Иова были праведны, Господь именно на него показал пальцем дьяволу и сказал: «ты вот этого испытай, это лучший из людей – испытай! Он выдержит твоё испытание». Именно потому, что он лучший из людей, кому много дано, на того возлагается и больший груз. Вот такая, отнюдь не прямолинейная логика у Бога. «Больший груз» – это может быть и страдание. Мы, когда, например, вспоминаем биографию отца Александра Меня – мы же видим вот это. Бог воздал ему в соответствии с делами его топором по голове, что ли? Нет! Это было бы слишком примитивно так понимать. Но то, что произошло после убийства отца Александра Меня, как пошло вверх и вширь его дело – указывает, что этот топор – это только маленькая часть великого Замысла Божьего об этом человеке.

12 Истинно, Бог не делает неправды и Вседержитель не извращает суда.

Я говорил, что мысль тут в том, что у Бога сам критерий того, что является правдой («цдака») и что является судом («мишпат»). Эти два слова вообще-то характеризуют Бога, но они могут применяться и к людям. Люди на этой земле могут осуществлять правду (цдака) и суд (мишпат), могут и не осуществлять. Если осуществляют, то откуда люди знают, что такое правда и что такое суд? Только от Бога. Нет другого источника этих критериев, поэтому предъявлять Богу претензию, что у Него есть неправда и Он извращает суд – это глупо уже хотя бы уже логически, по определению, не может быть у Него неправды и извращения суда. Это всё, конечно, правильно говорит Елиуй (он логически рассуждает очень хорошо), только дело в том, что Иов совершенно не предъявляет обвинение Богу в том, что Он творит какую-то неправду и суд извращает – это так Елиуй искажает позицию Иова.

13 Кто кроме Его промышляет о земле? И кто управляет всею вселенною?

Сказано это так по-еврейски: «Кто посетил землю». «Посетил» – это слово «пакад», которое употребляется в Библии, как правило, когда Бог вмешивается в ход человеческих дел, человеческой истории, чтобы что-то поправить, причём поправить, как правило, довольно крутыми мерами. Например, Бог может посетить какой-нибудь народ нашествием завоевателей – вот как Он еврейский народ несколько раз посещал. Вторая часть этого стиха дословно звучит как «кто положил вселенную» (положил – это еврейское слово «сим»), причем «вселенная» – это «тевэл», редкое слово в Библии, которое означает не просто землю («эрец»), а весь мир. Мысль в том, что никого другого, кто был бы источником правды и суда, о которых говорилось до этого, просто нет, и, кроме Бога, посетить («пакад») человечество никто не может, потому что выше Него нет ничего. Подразумевается, что и Иова «посетил» его несчастьями Бог. Тут есть доля правды, но это тот случай, когда полуправда – это ложь.

14 Если бы Он обратил сердце Свое к Себе и взял к Себе дух её и дыхание её,

15 вдруг погибла бы всякая плоть, и человек возвратился бы в прах.

Слово «взял» дух ее и дыхание ее (плоти) – это еврейское слово «асаф», «забрать», которое употребляется в знаменитом 103-м псалме, который говорит о животных и о всём, живущем на земле:

27.Все они от Тебя ожидают, чтобы Ты дал им пищу их в свое время.

28. Даешь им – принимают, отверзаешь руку Твою – насыщаются благом;

29. скроешь лицо Твое – мятутся, отнимешь дух их – умирают и в персть свою возвращаются;

30. пошлешь дух Твой – созидаются, и Ты обновляешь лицо земли».

«Отнимешь» – это слово «асаф», то есть, мысль Елиуя, конечно, правильная, она соответствует 103-му псалму, и Елиуй ею хочет ещё раз доказать, что Бог действительно Владыка и Создатель всего мира, и ничего большего, чем Он, в мире просто быть не может. Это-то, конечно, правильно, но он рисует здесь образ Бога всё-таки односторонне. 103-й псалом рисует образ Бога в первую очередь так, что что Бог даёт жизнь, дух, пищу и так далее. Он мог бы, конечно, забрать то, что дал, весь мир, и псалом говорит об этом, и тогда бы всё погибло, но не забирает. А у Елиуя акцент только на том, что Он мог бы забрать к Себе всё, что Он дал людям – весь сотворённый мир, который Он сотворил, в каком-то смысле, из Себя, мог бы забрать в Себя назад. Так вот, это принципиально неправильный взгляд на Бога, потому что Бог ничего Себе не забирает и не собирает. Бог постоянно расточает. Он ведёт Себя, как солнце (не зря часто Бога сравнивают с солнцем, даже не только в христианстве и иудаизме, а и в других религиях). Мы все живём только потому, что солнце расточает свою энергию, свой свет нам. Вот так и Бог. А что Солнце от нас забирает? Да ничего, ничего этого ему не нужно. И поэтому, хотя Елиуй говорит и правильно, но акцент всё-таки немножко не тот.

16 Итак, если ты имеешь разум, то слушай это и внимай словам моим.

Это адресовано, наверно, Иову, да и любому читателю. Разум – это слово «бина» (я говорил, что есть два разных слова, которые обозначают человеческую способность что-то понимать, «бина» – это такой рассудочный, рациональный разум, а «хокма» – это «мудрость», которая от Бога происходит). «Мудрость» совершенно не логична, а «бина» всегда логична. Эта «бина», чтобы понять ситуацию Иова, абсолютно недостаточна, тут именно нужна «хокма», «мудрость от Бога».

17 Ненавидящий правду может ли владычествовать? И можешь ли ты обвинить Всеправедного?

Очередной раз возникает вопрос – а кто говорит о том, что Бог ненавидит правду? Это что, Иов такое хоть раз сказал? Это просто клевета на Иова, не знаю, откуда Елиуй это взял. Ну, Елиуй – это же художественная фигура, и это, видимо, автор книги хочет нам показать, как легко непростую позицию Иова по отношению к Богу извратить и превратить в обвинение против Иова – сказать, что Иов считает Бога ненавидящим правду. Напоминает процессы против инакомыслящих во все века и времена – видимо, и во времена, когда писалась книга, и, возможно, тут даже чувствуется некая личная нотка автора.

Здесь сказано: «можешь ли ты обвинить Всеправедного». Всеправедным назван Бог. Оно и по-еврейски так сказано. Что это означает? Есть люди праведные. Про того же Иова Бог сказал, что Он праведен. Иов праведен, а Бог – всеправеден. В чём разница между этими словами? Я думаю, дело в том, что Бог говорит у Исайи: «Мои мысли – не ваши мысли». Так же можно сказать про Бога, что Его праведность – это не наша человеческая праведность. Это совсем другая, иноприродная праведность. И поэтому вопрос о том, может ли человек обвинить Бога в том, что Он неправеден, не так прост, как это пытается здесь представить Елиуй. Человек может обвинить Бога в том, что Он неправеден человеческой праведностью. Ведь то, что Бог допустил, чтобы дьявол подверг Иова такому испытанию, и даже Сам показал пальцем дьяволу на Иова, – это, можно сказать, Бог поступил неправедно по-человечески, несправедливо. И действительно, много раз комментаторы книги Иова предъявляли такой аргумент, что Бог в этой книге поступает неправедно по отношению к Иову. Но если мы посмотрим в большей перспективе, понимая, что это испытание – это некое важнейшее событие истории всего человечества, истории спасения всего человечества от владычества дьявола (почему и говорится, что «ответ Иову – Христос»), то тогда мы скажем: нет, Бог поступает всё-таки праведно, подвергая Иова этому испытанию ради спасения всего человечества. Но только эта праведность – не такая наша человеческая, простенькая праведность, а что-то гораздо большее – это именно всеправедность Божья. Я постоянно ссылаюсь на книгу Карла Густава Юнга «Ответ Иову», из которой я и взял это выражение, что ответ Иову – Христос. Я с этой книгой и спорю, и в чём-то соглашаюсь иногда. Моё отношение к этой книге тоже не однозначно, потому что эта книга, как и сама книга Иова, – это вопрос, а не ответ. И в ней присутствует вопрос, всегда ли праведность Божия соответствует тому, что мы, по нашему человеческому разумению, понимаем, как праведность, справедливость, и так далее. Юнг там показывает (иногда, конечно, в гротескной форме), что – нет, не всегда, что это разные вещи – всеправедность Божья и наша человеческая ограниченная праведность. Но, тем не менее, даже эта наша ограниченная человеческая праведность (цдака, мишпат) исходит всё-таки от Бога. Да, она ограниченна, мы её сами искажаем, но всё-таки она, к её чести, проистекает от Бога.

18 Можно ли сказать царю: ты -- нечестивец, и князьям: вы – беззаконники?

Пророки так и говорят про князей, про царей, что они нечестивцы, беззаконники, а, скажем, когда мы читаем историю Израиля (книги Царств), так не говорится, но там просто показывается, что ещё надо найти из этих всех десятков царей (по пальцам можно пересчитать), кто из них не был нечестивцем или беззаконником. Так что Библия такое говорит-таки. Но у Елиуя мысль очень простая: нельзя сказать царю «нечестивец», потому что, что такое благочестие или неблагочестие, сам царь и определяет. Нельзя сказать князьям «вы беззаконники», потому что они сами и определяют законы. Часто в разговорах с эсэсовцами после войны они говорят: «ну, как же, были Нюрнбергские законы. По закону определено, что евреи враги народа, их надо уничтожать. Ну, мы и действовали по закону – какие к нам вопросы?». Для этих эсэсовцев это, действительно, аргумент, потому что какой другой закон? Мы же не можем законы себе из головы выдумывать. Есть закон – мы его исполняем. А другого, Божьего закона они не знают или не хотят знать. Здесь примерно такая же мысль, но только Елиуй это говорит, на самом деле, не о царях и князьях. Он говорит: если царю нельзя сказать «нечестивец», князьям «беззаконники», то как можно Богу сказать: «Ты нарушаешь правду и справедливость»? Конечно, говорить так Богу не имеет смысла, но совершенно по другим причинам, о которых я только что сказал. Но логика Елиуя человеческие понятия отношений людей с царями и князьями проецирует на Бога. Это типичная ошибка – проекция наших человеческих отношений на Бога. Она сплошь и рядом встречается. Вот мы встречаем в Ветхом Завете десятки раз упоминание о «гневе Божьем». Ну, мы, люди, гневаться можем. А может ли гневаться Бог? Вообще, это слово «гнев» – это слово «аф», которое означает «красный нос». У Бога? Само это слово подчёркивает, что это такая метафора, которая напрямую к Богу не может быть применена. Ну, и здесь Елиуй допускает такую же ошибку – проекцию человеческого на Бога.

19 Но Он не смотрит и на лица князей и не предпочитает богатого бедному, потому что все они дело рук Его.

Этим самым Елиуй опровергает тезис предыдущего стиха, что нельзя князьям говорить «вы беззаконники». А тут говорится, что – князь, не князь – все в руке Божьей. Конечно, это правильно – то, что говорится в 19-м стихе, но просто само то, что 18-й и 19-й – соседние стихи – находятся в логическом противоречии друг с другом, это, мне кажется, не случайно, а это замысел автора книги: показать, как логика всего того, что произошло с Иовом, да и логическая структура всей этой книги – как это парадоксально, и одно противоречит другому.

20 Внезапно они умирают; среди ночи народ возмутится, и они исчезают; и сильных изгоняют не силою.

Говорится, видимо, про этих князей, и опять тут парадокс: вроде бы, по стиху получается, что народ возмутится и всех этих своих князей перебьёт или изгонит. Но тут же сказано – нет, не силою.

21 Ибо очи Его над путями человека, и Он видит все шаги его.

22 Нет тьмы, ни тени смертной, где могли бы укрыться делающие беззаконие.

Мы эту мысль встречаем, во-первых, в речах друзей, во-вторых, в речах самого Иова, в-третьих, в знаменитом 138-м псалме (возьму крылья мои, улечу рано на край моря, и там Господь увидит меня и найдёт меня, и так далее – весь 138-й псалом этому посвящён, что Бог всегда видит человека). Это всё правильно, но только это подано как некий аргумент, как некое логическое обоснование следующего 23-го стиха.

23 Потому Он уже не требует от человека, чтобы шел на суд с Богом.

Вот это из предыдущего сказанного (что Бог видит человека везде и всегда) совершенно не вытекает. Кстати, сам перевод имеет такую деталь. Правильнее перевести так: Бог «не возлагает» на человека более, чтобы с человеком судиться. Тут слово «исим», от «сим» – «возлагать, класть» – и еврейское слово «од», «более». То есть, мысль в том, что судиться с Богом – для человека это тяжкий груз, который человеку не по силам, и Бог, соответственно, этого на человека не возлагает, не требует, чтобы мы с Ним судились, а Иов, который требует суда с Богом, просто берёт на себя слишком много, Бог совершенно этого от него не требует. Такова мысль Елиуя, она не вытекает из предыдущих стихов, но сама мысль понятна. И она покушается на самое главное в книге Иова, потому что главный стержень книги – что Бог возлагает на Иова совершенно непосильную для человека задачу – быть судьёй на суде между Богом и дьяволом, то есть, и Бога судить, и дьявола. Чем судить? Не так, как на обычном суде судья судит своими мыслями и рассуждениями и произносит приговор. Нет, Иов судит своим поведением. Вот если он потянет этот тяжкий груз, который на него возложен, то, значит, он рассудил в пользу Бога своей жизнью, а если нет, если он поступит, как ему советует жена («похули Бога, и умри»), то этим он рассудит в пользу дьявола. Это принципиальный момент книги, а по Елиую получается, что всё это глупо и никому не нужно. Тогда бы и книги не было.

24 Он сокрушает сильных без исследования и поставляет других на их места

«Без исследования» – это еврейское слово «ло хекер», «без исчисления», то есть, можно это понять так, что «Он сокрушает сильных без числа» (то есть, огромное количество сильных). А чтение этого стиха, как в русском переводе, что Он сокрушает сильных «без исследования» (то есть, без того, чтобы разобраться, что они, эти сильные, сделали доброго, а что дурного), тоже возможно, но это создаёт моральную проблему: как это Бог сокрушает кого-то без исследования? Может быть, имеется в виду, что Ему и не надо ничего исследовать, потому что (как это вытекает из предыдущих 21-22 стихов) Бог и так всё знает, Он знает сердце человека. Можно так прочесть, но при этом, 24-й стих вытекает из 21-го и 22-го, а ключевой 23-й стих (что не нужно человеку идти на суд с Богом) как бы выпадает из этой логики, как будто он вставлен здесь как нечто совершенно постороннее.

25 потому что Он делает известными дела их и низлагает их ночью, и они истребляются.

26 Он поражает их, как беззаконных людей, пред глазами других,

27 за то, что они отвратились от Него и не уразумели всех путей Его,

28 так что дошел до Него вопль бедных, и Он услышал стенание угнетенных.

Эта теория, что Бог раздаёт «всем сестрам по серьгам», и людям злым, беззаконным он воздаёт по делам их, – это точка зрения друзей. Иов приводил раньше контрпример: сколько таких беззаконных злых людей в жизни благоденствует. И не то, чтобы Иов говорит, что этим злым людям Бог никогда не воздаёт. Иов говорит: Бог, может быть, когда-нибудь им воздаёт после смерти или воздаёт в несчастьях, которые постигнут их детей, внуков – но этого мало. Иов говорит, что, если бы Бог их самих наказал прямо тут же – вот это было бы правильно и утешительно и для самого Иова, и для нас всех, конечно, было бы утешительно, если бы люди, которые совершают какие-то чудовищные, злые поступки прямо тут же наказывались Богом. Но это не так. А тут что говорит Елиуй? «Поражает их …пред глазами других», то есть, именно тут же, именно в поучение другим Бог поражает за зло. Так вот, это – чистая теория, как и у друзей. В жизни всё происходит не так. Иов он честен и реалистичен, а Елиуй, как и его друзья, очень часто принимает желаемое за действительное и строит теорию вместо того, чтобы смотреть на факты.

29 Дарует ли Он тишину, кто может возмутить? скрывает ли Он лице Свое, кто может увидеть Его? Будет ли это для народа, или для одного человека,

30 чтобы не царствовал лицемер к соблазну народа.

Слова о «сокрытии лица» – это верная мысль о том, что, хотя Иов жалуется, что Бог ему не отвечает, это так только пока. Бог сокрыл пока Своё лицо от Иова, но – пока. Он явит Своё лицо в конце этой Книги. И не только для одного человека, Иова, бывает, происходит такое сокрытие лица. Оно, бывает, происходит для народов. Пророки (и в Псалмах это тоже есть) говорят о том, что в истории Израиля несколько раз происходило такое событие, что Бог отворачивал Своё лицо от Своего избранного народа Израиля, причём, отворачивал надолго, как в Вавилонском пленении отвернул Своё лицо от Израиля на семьдесят лет, и только спустя семьдесят лет повернул Своё лицо к Израилю назад. Это я доношу мысль пророков Захарии, Аггея и других. Здесь мысль Елиуя правильная и просто показывает, что составная часть тех средств, которыми действует Замысел Божий в нашей жизни через какие-то рычаги воздействия на эту нашу жизнь – это поворачивание лица Бога к людям, к какому-то народу, ко всему человечеству или к отдельному человеку – или отворачивание лица. Есть очень любимая еврейская молитва из книги Чисел «Господи, призри на меня благим Своим, светлым Своим лицом». Она уже содержит эту мысль, что Бог может на человека или на целый народ смотреть светлым, благожелательным, светлым Своим лицом, а может Своё лицо отвернуть, и тогда с этим народом или с этим человеком будет что-то нехорошее происходить просто по законам природы. А законы природы какие? Вот есть маленькое государство Израиль. Вот есть сильное мощное государство Ассирия (Вавилон, Рим) – значит, они съедят этот Израиль, так по законам природы должно произойти. И не будет никакого Израиля, никакого еврейского народа не было бы, если бы Бог Своё лицо отвернул навсегда. Но Господь отворачивает на время, а потом всё-таки поворачивает – потому-то Израиль как народ и сохраняется. Это такая классическая мысль, которая объединяет иудаизм и христианство. Так что Иов не столько даже важен как отдельный человек (точнее, художественный образ в этой книге), сколько важно то, что в образе Иова заключён образ страдающего народа Израиля (так читают эту книгу в иудаизме), и заключён образ Христа, страдающего на кресте за людей (как это читается в христианстве). Это самое важное, что можно сказать о книге Иова вообще.

31 К Богу должно говорить: я потерпел, больше не буду грешить.

32 А чего я не знаю, Ты научи меня; и если я сделал беззаконие, больше не буду.

У Елиуя тут смешаны две вещи – «знание», то есть некое состояние ума человека, и жизнь человека, его действия (совершение греха какими-то поступками). Что касается «знания», то совершенно не нужно напоминать Иову «чего я не знаю, Ты научи меня», потому что этого–то от Бога он всё время и требует: «Ты научи меня, что это такое странное произошло со мной»). То же, что Елиуй связывает это с «я потерпел, больше не буду грешить», показывает, что он как бы заранее предполагает ответ на этот вопрос: что Иов сидит на мусорной куче, потому что согрешил. Если бы всё было так просто, тогда не надо было бы и просить «научи меня».

33 По твоему ли рассуждению Он должен воздавать? И как ты отвергаешь, то тебе следует избирать, а не мне; говори, что знаешь.

Этот стих и по-русски не очень понятен, и по-еврейски тоже не очень понятен просто с грамматической точки зрения. Общий смысл этого стиха несколько приближённо, как бы отстраняясь от всех этих грамматических проблем, можно передать так: у человека нет роли в определении того, что является правильным и справедливым в Замысле, то есть, нет роли в установлении критерия в Замысле. У людей есть, разумеется, роль в Замысле Божием, но только как рычагов, инструментов в Замысле, в реализации этого Замысла. Назвать человека инструментом Замысла Божьего, может, звучит очень почётно, но ровно эти слова говорит об ассирийцах пророк Исайя, а о вавилонянах пророк Иеремия – эти жестокие, воинственные, проливающие массу крови народы, являются при этом инструментами Бога! То есть, это совершенно ещё не комплимент – назвать кого-то, какой-то народ, инструментом Бога. Но люди гораздо более активно участвуют, осмелюсь сказать, что-то подсказывают Богу в определении того, куда пойдёт Замысел Бога, а не просто являются инструментами. Они такие умные инструменты, если можно так выразиться – как если бы какая-то пила подсказывала пилящему, куда надо пилить, чтобы удобнее это дерево распилить. Так, примерно, и человек (это я преобразую слова, сказанные у Исайи про пилу). Говоря языком христианским, взгляд, что люди могут быть только инструментами Божьего Замысла – это взгляд на людей, как на рабов Божьих. А апостол Павел говорит христианам: «вы не рабы, вы были рабами, а теперь вы – сыны Божии». Быть сыном Божьим – это означает участвовать уже в определении (разработке, если можно так выразиться) Замысла Божьего. И Иов хочет быть таким сыном Божьим, он не удовлетворён быть просто рабом Божьим, как Елиуй, как его друзья. Вот такая общая идея этого трудного грамматически стиха.

34 Люди разумные скажут мне, и муж мудрый, слушающий меня:

35 Иов не умно говорит, и слова его не со смыслом.

Елиуй опирается на мнение какого-то (как сейчас говорят) референтного сообщества, то есть, тех, мнение которых определяет для него, что правильно, а что неправильно. Люди разумные скажут, что Иов говорит глупость – значит, так и есть. Это та же логика, что у друзей Иова. Они говорят: «что ты говоришь тут, Иов, какую-то ерунду! Уже наши отцы давным-давно разобрались, кто такой Бог, и что Он делает, и как о Нём надо говорить. Всё уже известно, а ты отсебятину какую-то несёшь!». Вот так говорят друзья, и здесь нечто похожее – Елиуй опирается на точку зрения какого-то абстрактного сообщества, которое, якобы, должно Елиуя поддерживать – на мнение большинства. А Иов один, его Господь избрал одного – какое там большинство! Господь же избрал не тысячи народа для этого соревнования с дьяволом, а одного Иова – как одного Христа потом. «Иов не умно говорит, и слова его не со смыслом» – это по-еврейски сказано: Иов говорит без знания («даат») и без рассудительности «сакал». Иов-то говорит без знания, и он как раз и хочет у Бога добиться знания того, что произошло с ним, а Елиуй делает вид, будто бы он или его друзья уже это знание имеют, только не знают, почему и зачем Иов сидит на мусорной куче. Позиция Иова, который честно признаётся, что я не знаю, но хочу узнать, гораздо честнее и правильнее, чем позиция Елиуя и друзей, которые претендуют на знание, которого у них, на самом деле, нет.

36 Я желал бы, чтобы Иов вполне был испытан, по ответам его, свойственным людям нечестивым.

Что такое «вполне испытан»? Он всё потерял, он сидит на мусорной куче, в шаге от смерти (только потому, что Бог запретил дьяволу его убивать, он не убит). Что тогда «вполне»? Чего тут не хватает? «Вполне», это чтобы Иов все-таки погиб – вот такое испытание предполагает Елиуй? Это уже чисто дьявольская позиция. Дьявол именно это и хотел сделать, если бы Бог ему не запретил.

37 Иначе он ко греху своему прибавит отступление, будет рукоплескать между нами и еще больше наговорит против Бога.

«Отступление» – это еврейское слово «пеша», которое, скорее, переводится, как «грех», причём не просто, а грех мятежный, типа бунта (видимо против Бога), и они так и понимают, что Иов бунтует против Бога. А Иов-то бунтует, только он бунтует не против Бога, а против дьявола. «Будет рукоплескать между нами» – оцените юмор автора, написавшего этот текст, и представьте себе Иова, который, так сказать, от радости, что он победил друзей в споре, сидит весь в язвах на мусорной куче, всё потеряв, – и рукоплещет сам себе. А вот для Елиуя это вполне реалистичная картина, и она только показывает то, что этот человек (как он здесь нарисован) совершенно эгоцентричен, Иова не понимает, к Иову равнодушен, и все эти его эмоции, которые он и раньше высказывал, и дальше будет высказывать, это такие подростковые, эмоции, которые крутятся вокруг себя самого. В конце этого стиха фраза, что Иов «еще больше наговорит против Бога». Гениальный автор этой книги употребил здесь такой языковый нюанс: «против Бога» – это «лэ Эл». Это можно прочесть, как «против Бога», а можно (и это, я бы сказал, даже более естественное чтение) «к Богу». То есть, можно прочесть, что Иов говорит против Бога (так Елиуй это понимает), а можно прочесть так, что Иов говорит к Богу, взывает к Богу – и так, по-моему, сам автор считает, и я так считаю, и в общем, христианское чтение таково. То, что автор так, на уровне нюанса, подает этот важнейший момент – Иов говорит против Бога или к Богу – это еще раз показывает, что книга – вопрос, и специально написана автором так, чтобы мы, читатели, задумались, как это «лэ Эл» понимать – он говорит против Бога или всё-таки к Богу? И вот, когда мы начнём ломать свою голову над этим сложным текстом – только тогда этот текст начнёт работать в нас. А задача Библии вообще – чтобы работать в нас. Эти все тексты в нас становятся живыми. Вот когда мы едим какую-то пищу, эти какие-то мёртвые белки, попадая в нас, они становятся частью нашего тела, они становятся живыми. Так и Библия – если мы её усваиваем, то, попадая в нас, она становится живой. И книга Иова – одна из потенциально очень живых частей Библии.



Запись 49 Глава 35 21-02-18

Сегодня у нас тридцать пятая глава – это продолжение речи Елиуя, которая служит как бы прокладкой между диалогом Иова с тремя его друзьями и явлением Бога – можно сказать, молчаливым диалогом Иова с Богом, в котором говорит, конечно, Бог, а Иов только слушает, но тем не менее, несловесно на это отвечает.

1 И продолжал Елиуй и сказал:

2 считаешь ли ты справедливым, что сказал: я правее Бога?

3 Ты сказал: что пользы мне? и какую прибыль я имел бы пред тем, как если бы я и грешил?

4 Я отвечу тебе и твоим друзьям с тобою:

5 взгляни на небо и смотри; воззри на облака, они выше тебя.

6 Если ты грешишь, что делаешь ты Ему? и если преступления твои умножаются, что причиняешь ты Ему?

7 Если ты праведен, что даешь Ему? или что получает Он от руки твоей?

8 Нечестие твое относится к человеку, как ты, и праведность твоя к сыну человеческому.

9 От множества притеснителей стонут притесняемые, и от руки сильных вопиют.

10 Но никто не говорит: где Бог, Творец мой, Который дает песни в ночи,

11 Который научает нас более, нежели скотов земных, и вразумляет нас более, нежели птиц небесных?

12 Там они вопиют, и Он не отвечает им, по причине гордости злых людей.

13 Но неправда, что Бог не слышит и Вседержитель не взирает на это.

14 Хотя ты сказал, что ты не видишь Его, но суд пред Ним, и -- жди его.

15 Но ныне, потому что гнев Его не посетил его и он не познал его во всей строгости,

16 Иов и открыл легкомысленно уста свои и безрассудно расточает слова.

В этой главе много вопросов, связанных с интерпретацией еврейских слов, которые меняют на 180 градусов смысл того, что мы видим в русском переводе, поэтому надо относиться к тому, что мы только что прочли, с некоей крупицей соли, с неким подозрением: а правильно ли это переведено. Мы, естественно, такие места отметим, но сначала я хотел бы сказать об общем смысле этой главы. В ряду речей Елиуя, которые занимают довольно много места (с тридцать третьей по тридцать седьмую главу), она находится как бы на некоем мосту, на переходе от попытки Елиуя говорить примерно так, как говорили друзья, в какой-то обычной логике (юридической логике, такой логике, которая используется для доказательств в суде). Когда он это делает (например, в предыдущей главе), он мало что может добавить к тому, что говорили друзья. Но к концу, в тридцать седьмой главе, он переходит к какой-то другой логике, несловесной, какой-то нечеловеческой, к логике бури. В буре тоже есть свои законы, она вызывает в нас какие-то свои эмоции. И Елиуй служит как бы проводником от бесконечных, ни к чему не приведших логических боданий диалога Иова с друзьями, к логике бури, в которой является Бог. И я думаю, что именно поскольку он является проводником от человеческого уровня к Божьему уровню, в его уста автор и вложил сопоставления себя самого с Богом. Вот в тридцать третьей главе: «Вот я по желанию твоему вместо Бога». Он, конечно, оговаривает, что он человек, а не Бог, но всё-таки такое сопоставление наводит на мысли. Собственно, чтобы быть таким мостом, проводником от человеческого уровня к Божьему, он автором и введён в структуру этого произведения.

В этой главе он несколько раз ссылается на слова Иова. Вот, например, во 2-3-м стихах он говорит, что Иов «сказал: я правее Бога», что Иов сказал «что пользы мне? и какую прибыль я имел бы пред тем, как если бы я и грешил?». В 13-14-м стихах он говорит: «неправда, что Бог не слышит и Вседержитель не взирает», «хотя ты сказал, что ты не видишь Его». Все эти слова, которые он вкладывает в уста Иова, – это некая передержка, искажение того, что Иов действительно сказал. Почему? Да потому, что у Иова своя система отсчёта для взгляда на мир – трагическая система отсчёта. А какая еще может быть система отсчёта у человека, который всё потерял и сидит на мусорной куче? А у Елиуя и у друзей Иова система отсчёта другая – благополучная, система отсчёта благополучных людей. Когда проецируешь из одной системы отсчёта в другую систему отсчёта, неизбежно возникают искажения, и это, между прочим, проблема и для нас самих. Мы читаем Библию, которую написали три с лишним или две с лишним тысячи лет назад, и, кроме того, написали люди, которые совсем не в нашей ситуации находились. Вот, например, Иеремия, который жил в эпоху катастрофы (разрушения Иерусалима, Храма, Вавилонского пленения). Понятно, что у них взгляд на мир совершенно не такой как у нас – не потому, что мы какие-то плохие, просто сытый голодного не разумеет, не потому что сытый – плохой человек, а потому что так устроены наши мозги, мы не можем себя поставить на место этих людей, таких, как Иеремия. Поэтому и Елиуй слова Иова, конечно, искажает – надо это иметь в виду, у него неправильная их интерпретация.

Потом, он, как и друзья Иова, пытается защитить Бога. По его же собственным словам, зачем Богу его защита? Какую такую он может дать Богу защиту, которой у Бога нет? От кого Бога защищать? Бог Сам всех может защитить от чего угодно. Ладно, он пытается защитить Бога, может, так по-детски, наивно. Но как он Его защищает?

5 взгляни на небо и смотри; воззри на облака, они выше тебя.

6 Если ты грешишь, что делаешь ты Ему? и если преступления твои умножаются, что причиняешь ты Ему?

7 Если ты праведен, что даешь Ему? или что получает Он от руки твоей?

8 Нечестие твое относится к человеку, как ты, и праведность твоя к сыну человеческому.

То есть, защита Бога состоит в том, что Иов может кричать, сколько угодно, он Бога обидеть, задеть никак не может, потому что Бог бесконечно далеко от людей, Он живёт в Своём мире, а люди живут в своём мире, и поэтому Бог на людей как-то особо не реагирует, люди не так для Него важны, с точки зрения Елиуя, – а это уже сильно напоминает позицию дьявола. Дьявол это именно хочет Богу доказать: что Тебе эти люди, что Ты носишься с ними, как говорится, «как с писаной торбой»? Но такая позиция Елиуя, что Бог и люди разделены какой-то стеной, или пропастью, зазором, и очень далеки друг от друга – это противоречит тому, что говорят все пророки в Библии. Они все говорят о том, что Бог смотрит на то, что люди делают, и, более того, в зависимости от того, что люди делают, Бог Свой Замысел о человечестве может повернуть так или эдак. Хотя конечная точка Замысла всё равно фиксирована, но в каждой конкретной ситуации путь Замысла реагирует на то, как ведут себя люди. И потом, если бы Бог так относился к людям, как пытается представить Елиуй, то никакого прихода Христа в мир не было бы. Приход Христа в мир показывает совершенно другую картину отношения Бога к людям. Люди для Бога представляют что-то жизненно важное, если Он Своего Сына, в Котором, можно сказать, Он Сам, Отец, живёт, отдаёт на крестную смерть ради людей. Это доказательство того, что Елиуй неправ. В мире Елиуя мало того, что Христа нет, там Христос и не нужен, потому что Христос – это Спаситель мира, значит, мир находится в трагическом, падшем состоянии – поэтому и нужен Христос. А по Елиую, как и с точки зрения друзей, в мире много несправедливостей, много безобразий, но это как бы локальные безобразия, а в целом мир устроен правильно. Елиуй доказывает, как доказывали и друзья, что в целом мир устроен правильно, и всё, как говорится, «идёт путём»: как Бог хочет, так оно всё и устроено. Конечно, тому, что добрые и злые поступки человека Бога совершенно не задевают, вроде бы противоречит 13-й стих, где говорится: «неправда, что Бог не слышит и Вседержитель не взирает на это» – но это уже проблема перевода. В этом месте просто неправильный перевод. Правильный перевод такой: «Пустого Бог не слышит, и на пустое не взирает» – конечно, это правильно! Только это совершенно не противоречит тому, что на непустое – например на такого Иова – Бог ещё как взирает и еще как слышит его! Да, Он пока не отвечает, но ответит в конце книги. Конечно, когда мы читаем эти слова Елиуя (правильные, в принципе слова, если их правильно перевести), все равно возникает вопрос: а что для Бога «пустое» и что – «непустое»? И по тому, что Бог Сам говорит, какой Он подводит итог в последней главе, получается, что «непустое» – это то, что говорит Иов, потому что он говорит на грани жизни и смерти – тут уж человек пустого говорить не станет. А друзья его, да и сам Елиуй, говорят так – лишь бы сказать. Вот и получается, что Елиуй говорит сам против себя: я говорю пустое, и друзья мои говорят пустое – а поэтому Господь нас и не слышит. Действительно, так оно на самом деле – то есть, парадоксально, он сам себе таким образом ставит диагноз.

Потом, сказано в 15-м стихе, что гнев Божий пока ещё не посетил Иова, и Иов не познал гнева Божьего во всей Его строгости. А куда же дальше, чего Елиуй хочет? Причём, он в тридцать четвёртой главе, в 36-м стихе говорит то же самое: «Я желал бы, чтобы Иов вполне был испытан…». Это как «вполне»? Это всё ещё не вполне? А «вполне» – это получается уже только до смерти, дальше уже некуда. Это именно то, что дьявол и сделал бы, если бы Бог ему не запретил. То есть, нам кажется, что тут Елиуй говорит глупость. С одной стороны – да, конечно. С другой стороны, оказывается, что есть куда ещё испытание Иова продлить. Оно продлевается, действительно, в этой книге – явлением Бога. Это тоже испытание Иову. Это и благодеяние, и благословение Иову, но и испытание Иову тоже. И вот и получается, что речь Елиуя кончается таким парадоксальным образом – ему кажется, что он знает, что будет, если Бог посетит Иова, и испытание Иова дойдёт до предела (то слово «паш», которое переведено как «строгость», на самом деле означает «предел»). Ему кажется, что Бог Иова строго осудит, а на самом деле, конечно, получается наоборот. Парадоксально и сверх своих намерений Елиуй подталкивает сюжет (это, конечно, автор так устроил, что Елиуй подталкивает движение сюжета) к тому, чтобы, действительно, испытание Иова дошло до этого конца, и ему явился Бог, «посетил» его.

Один момент, который тут не очень ясен – это с 9-го по 12-й стих.

9 От множества притеснителей стонут притесняемые, и от руки сильных вопиют.

10 Но никто не говорит: где Бог, Творец мой, Который дает песни в ночи,

11 Который научает нас более, нежели скотов земных, и вразумляет нас более, нежели птиц небесных?

12 Там они вопиют, и Он не отвечает им, по причине гордости злых людей.

Здесь масса проблем в грамматике, в том, как устроена фраза, и в интерпретации того, что сказано. Вот некое общее резюме. Видимо, это призыв к Иову терпеть то, что с ним происходит, потому что не он один страдает, «от множества притеснителей стонут притесняемые», а кричать, как кричит Иов – это неправильно, это означает быть, как животные, как скоты земные. А Господь требует от человека быть чем-то другим, чем скоты земные и птицы небесные. Я не хочу сказать, что эта интерпретация какая-то неверная, но она не единственная. Мы, когда будем разбирать по отдельным стихам, доберёмся до другой возможной интерпретации. Мысль, что Бог требует от людей быть чем-то другим, не как животные, похожа на то, что сказано во втором Соборном послании апостола Петра, во второй главе.

конечно, знает Господь, как избавлять благочестивых от искушения, а беззаконников соблюдать ко дню суда, для наказания, 

10 а наипаче тех, которые идут вслед скверных похотей плоти, презирают начальства, дерзки, своевольны и не страшатся злословить высших,

11 тогда как и Ангелы, превосходя их крепостью и силою, не произносят на них пред Господом укоризненного суда.

12 Они, как бессловесные животные, водимые природою, рожденные на уловление и истребление, злословя то, чего не понимают, в растлении своем истребятся.

Последний стих напоминает эту главу книги Иова. Правда, у апостола Петра говорится о беззаконниках. Елиуй в том, что мы прочли, говорит, скорее, не о беззаконниках, а о людях, которые, наоборот, страдают от всяких беззаконий, но ведут себя как бы инстинктивно: кричат, жалуются, плачут и так далее. Хотя у Елиуя вслед за такой картиной идёт картина сопоставления со скотами земными и беззаконных:

12 Там они вопиют, и Он не отвечает им, по причине гордости злых людей.

Это несколько слов о главе в целом, теперь разберём её по отдельным стихам.

1 И продолжал Елиуй и сказал:

2 считаешь ли ты справедливым, что сказал: я правее Бога?

«Правее» даётся еврейской частицей «ми», которая может означать сравнение по величине – больше или меньше правоты «по сравнению с Богом», но может означать и «от». То есть, можно это прочесть так, что Елиуй обвиняет Иова, что тот считает себя правее, чем Бог (сравнение), а можно прочесть так, что Елиуй обвиняет Иова, что тот считает, что Иов прав от Бога. Первое – совершенно неверно: Иов никогда не говорил, что он правее Бога. А вторая интерпретация – что правота Иова – это не просто его человеческая правота, а это правота от Бога – это гораздо ближе к тому, что Иов на самом деле говорит.

В словах «считаешь ли ты справедливым» «справедливо» – это еврейское «мишпат», в дословном переводе – «по суду», а слово «мишпат» – это не просто «суд», это «суд Божий», и поэтому, если мерить меркой суда Божьего, то естественно тогда читать «прав от Бога» как «прав по мерке суда Божьего». То, что такая двойная интерпретация этого «ми» даёт здесь два совсем разных смысла, – это, мне кажется, замысел гениального автора этой книги, который всё время её строит так, чтобы она не пережёвывала и вкладывала нам в рот, а чтобы мы, как Иов, сидящий на мусорной куче, не понимали, что происходит, что сказано, и напрягались, чтобы это понять, а через это и Бога лучше понять.

Слово «правее» – это слово, однокоренное со словом «цадик», оно, как я уже говорил, может пониматься в двух смыслах: «правее» в смысле логической правоты или «правее» в смысле «праведен». Соответственно, в прочтении «ми» как «от Бога» (цадик от Бога) это значит, либо, что Иов прав правотой, которая идёт ему от Бога, либо, что он праведен праведностью, которая ему идёт от Бога. Опять двойственность, возможно, совершенно намеренная.

3 Ты сказал: что пользы мне? и какую прибыль я имел бы пред тем, как если бы я и грешил?

Эта как бы цитата из Иова, скорее всего опирается на слова Иова, которые он говорит в двадцать первой главе:

15 Что Вседержитель, чтобы нам служить Ему? и что пользы прибегать к Нему?

Да, Иов сказал эти слова, но он же их сказал не от себя. Перед этим сказано:

7 Почему беззаконные живут, достигают старости, да и силами крепки?

14 А между тем они говорят Богу: отойди от нас, не хотим мы знать путей Твоих!

15 Что Вседержитель, чтобы нам служить Ему? и что пользы прибегать к Нему?

То есть, это, на самом деле, просто недобросовестная цитата: Иов сказал эти слова, но не от себя, а что беззаконные так говорят.

Это первый момент. Второй момент: «какую прибыль я имел бы пред тем, как если бы я и грешил? В еврейском тексте сказано «ми-хатати» – по сравнению с тем. Вот это, опять-таки, сравнительная частица «ми», и ее можно прочесть так, как в русском переводе, – «какую прибыль имеет праведник по сравнению с тем, кто грешит», а можно прочесть и по-другому, как «от»: «какую прибыль имеет человек от греха». Конечно, Иов вполне это может сказать: человеку, который грешит, кажется, что он от этого имеет прибыль, а на самом деле, естественно, никакой прибыли от этого нет, а только человек этим сам себя губит. Опять эта двойственность, и это замысел автора – чтобы нюанс (как читать это «ми») принципиально влиял на то, как мы понимаем этот текст. Оцените сложность этой книги! Её многие интерпретируют легко и походя, так, как будто это передовица газеты «Правда», а это очень сложный текст.

4 Я отвечу тебе и твоим друзьям с тобою.

Это говорит Елиуй, а «друзья» («рейя») – это три друга, которые сидят рядом, но это слово означает любых близких людей, в том числе любовников и любовниц, соседей – всех, кто как-то близок. Поэтому он имеет в виду под этим «рейя» и каких-то обобщённых людей, которые считают так, как Иов (то есть, с его точки зрения, неправильно). Вот им-то Елиуй сейчас и даст ответ.

5 взгляни на небо и смотри; воззри на облака, они выше тебя.

Ничего не режет ухо? Это же он говорит про Бога! В следующем стихе: «Если ты грешишь, что делаешь ты Ему?». Как это он Бога сравнивает с облаками (ну, с небом ещё Бога можно сравнивать, а с облаками!). Дело в том, что слово «шахак», которое тут употреблено, действительно, может быть переведено, как «облака», но вообще-то оно происходит от слова «измельчать». Что на небе есть мелкими кусочками? Звёзды. Так что «взгляни на небо, взгляни на звёзды» – с Богом это сравнивать вполне можно.

6 Если ты грешишь, что делаешь ты Ему? и если преступления твои умножаются, что причиняешь ты Ему?

7 Если ты праведен, что даешь Ему? или что получает Он от руки твоей?

Картина, что ты Богу ничего дать не можешь, и Бог, если бы и захотел, ничего от тебя взять не смог бы, – полностью аннулирует важнейший момент и христианства, и Ветхого Завета – картину вечного диалога с Богом, картину лестницы Иакова, по которой ангелы нисходят с небес на землю, но они же и с земли восходят вверх по этой лестнице к Богу и что-то с собой несут туда от людей, из нашего мира. То есть, сказано вроде красиво, а на самом деле, с точки зрения богословской, принципиально неправильно. Если бы Бог от людей ничего не мог взять, как тогда воспринимать Замысел Божий? Вот, у Бога есть Замысел об этом мире, Он сотворил его. Но если бы Его Замысел выполнялся «один к одному», как у Толстого в «Войне и мире» – «первая колонна марширует, вторая колонна марширует» – так бывает только на бумаге, а реально всё происходит, естественно, по-другому, и эти колонны Наполеон разгромил. Так же и если бы Замысел Божий никак не реагировал на действия людей, никак к ним не адаптировался, то это было бы как некая колонна, марширующая по шоссе, которое совершенно однозначно ведёт к результату – к тому, что Бог хочет сделать с человечеством. Ну, если бы так, то, во-первых, это можно было бы сделать сразу. А во-вторых, в этой картине Замысла Божьего, как шоссе, и Иов вообще не нужен, и вся его ситуация бессмысленна, и спора с дьяволом никакого быть не может, и книги этой бы не было, и вообще ничего бы не было.

8 Нечестие твое относится к человеку, как ты, и праведность твоя к сыну человеческому.

Елиуй хочет сказать, что всё, что человек делает – и хорошее, и плохое – только на другом человеке сказывается, а Богу это всё, извините, «по барабану». Эта мысль неправильная, но ведь эти же слова можно прочесть и по-другому, например, в духе той мысли, которую высказывает апостол Иоанн в своём первом Послании, в 4-й главе, где он говорит о том, что любовь к Богу обязательно связана с любовью к людям – одно влечёт за собой другое, и не может быть никакой любви к Богу без любви к людям. Так что, если ты праведен по отношению к Богу, то ты будешь праведен и по отношению к сыну человеческому, а если ты нечестив по отношению к человеку, то ты нечестив тем самым и по отношению к Богу. Можно процитировать и Самого Христа: если вы посетили больного, накормили голодного, и так далее – вы сделали это Мне, то есть, Богу (это Бог говорит устами Христа), а если не сделали – то не сделали Мне. Так что этот стих можно прочесть и обратным образом к тому, как его хочет подать в качестве аргумента Елиуй. Я не знаю, было ли это в замысле автора книги, но, по крайней мере, так это прочесть можно, и это гораздо правильнее.

9 От множества притеснителей стонут притесняемые, и от руки сильных вопиют.

10 Но никто не говорит: где Бог, Творец мой, Который дает песни в ночи,

11 Который научает нас более, нежели скотов земных, и вразумляет нас более, нежели птиц небесных?

Я уже сказал об одной проблеме, которая связана с этими стихами, но хочу сказать, что вот опять, третий раз, встречается сравнение «нежели, чем», «более или менее», и это опять то же самое «ми»: «более, нежели скотов земных» («ми бэхама»). (Кстати, от этого слова «бэхама» происходит слово «бегемот», а в еврейском языке оно означает всё живое, которое на суше). Опять это «ми» можно прочитать, как «от», и тогда 11-й стих будет звучать так: «Научись тому, чему учит Бог, от скотов земных, от животных». Может быть, это звучит странно, но вернёмся назад и посмотрим, что говорит сам Иов в двенадцатой главе:

7 … спроси у скота, и научит тебя, у птицы небесной, и возвестит тебе;

8 или побеседуй с землею, и наставит тебя, и скажут тебе рыбы морские.

9 Кто во всем этом не узнает, что рука Господа сотворила сие?

Это совершенно другое чтение (если «ми» по-другому понять), мне кажется, более правильное, поскольку оно соответствует тому, что раньше говорил Иов.

Слово «вразумляет» (в 11-м стихе 35-й главы), «ихокамэну», имеет своим корнем «мудрость» («хокма»). То есть, Господь даёт нам мудрость. В чём же состоит эта мудрость? «Мудрость» и «разум» – это две очень разные вещи. «Мудрость» – это «хокма», а «разум» – это «бина». «Хокма» – это «мудрость от Бога», нелогичная мудрость. А «бина» – это рассудительная, логичная, человеческая мудрость. Здесь Елиуй употребляет слово «хокма», и, на мой взгляд, не к месту, потому что он, в сущности, говорит, что мудрость – это принять всё как есть, что Бог сделал, раз сделал – значит, оно и к лучшему, потому что кто мы такие, чтобы Бога спрашивать, почему Он так сделал, или этак. И это ведь напоминает то, что говорит сам Иов в первой главе, в 21-м стихе говорит: «наг я вышел из чрева матери моей, наг и возвращусь. Господь дал, Господь и взял;… да будет имя Господне благословенно!». Елиуй ровно к этому и призывает, как, впрочем, и друзья, но только Иов уже, в ходе всего того, что он пережил, и в ходе этих разговоров, вырос гораздо выше, чем эта, такая, вроде, благочестивая с виду фраза. Это совсем не то, чего Господь в этой ситуации хочет от Иова, он хочет от него гораздо большего. По Елиую, мудрость («хокма») состоит в том, чтобы принимать всё, как есть, не жаловаться Богу, а по Иову наоборот, хокма – это поиск смысла. Этого смысла того, что происходит, он требует от Бога, потому что это не только с ним происходит, тут же речь идёт о споре Бога с дьяволом о судьбе всего человечества вообще, то есть, этот смысл вселенский, масштабный. А принять всё, как есть, – это значит просто не выполнить того, чего Бог в этой ситуации хочет от людей и конкретно от Иова.

12 Там они вопиют, и Он не отвечает им, по причине гордости злых людей.

Эта фраза не совсем понятно, как соотносится с предыдущими, но она тоже может быть прочитана по-другому: что Господь не отвечает перед лицом множества гордости. А чьё это лицо является носителем гордости? Мы слово «гордость» привыкли соединять с образом дьявола. То есть, Господь не отвечает, Господь не находится в диалоге с людьми и, в частности, с Иовом, потому что дьявол представляет собой препятствие, преграду на пути диалога Бога с людьми. И если это вот так понимать, то это просто факт, что называется, данный нам в ощущениях, в том числе, и в нашей собственной духовной жизни – что диалогу с Богом именно препятствуют всякого рода «вихри враждебные», которые веют в данном случае, не над нами, а в нас.

13 Но неправда, что Бог не слышит и Вседержитель не взирает на это.

Я говорил, что этот перевод просто неправильный, там нет слова «неправда», там есть слово «шав», которое означает «пустота», «ложь», «тщеславие», и фразу эту надо перевести так: «Бог не слышит пустоты, лжи, тщеславия, и не взирает на пустоту, ложь, тщеславие». Это всё, конечно, правильно, только почему Елиуй об этом говорит? Такое ощущение, что это камешек в огород Иова – что ты, Иов, говоришь пустые вещи, поэтому Бог тебя не слышит и тебе не отвечает. Но, как мы понимаем, Бог не потому Иову пока не отвечает. Но ответит.

14 Хотя ты сказал, что ты не видишь Его, но суд пред Ним, и -- жди его.

Здесь странно, что «суд» – не слово «мишпат», которое всегда употребляется особенно, когда речь идёт о суде Божьем, а слово «дийн» – очень редкое слово в библейском иврите. Потом, здесь сказано «жди его», а это слово «хуль» можно перевести и как «верь ему». Что это означает? У меня такое ощущение, что это попытка автора книги вложить в уста Елиуя пока ещё смутное предчувствие что Бог – явится (как Елиую, кажется, для того, чтобы Иова осудить), жди этого явления Бога. Бог, действительно, явится и суд Свой произнесёт, но этот суд осудит совсем не Иова (Иова он оправдает), а осудит он Елиуя и друзей, и Бог скажет Иову: «ты о них молись, потому что гнев Мой горит на них».

15 Но ныне, потому что гнев Его не посетил его и он не познал его во всей строгости,

16 Иов и открыл легкомысленно уста свои и безрассудно расточает слова.

Вот вы оцените – это легкомысленно говорил Иов – на мусорной куче, потеряв детей и всё остальное? Это каким же надо быть человеком, чтобы в такой ситуации говорить легкомысленно! А потом, здесь сказано даже не «легкомысленно». В еврейском тексте сказано «хевэл», это то самое слово, с которого начинается книга Екклезиаста («хевэл хаволим кулой хевэл», «суета сует и всяческая суета»). Но «суета» по-русски – это бегать туда-сюда, а в еврейском тексте Екклезиаста «суета» – это «пустота», «тщета». Ну так что, Иов говорит пустое? Иов говорит тщетно? Нет, конечно, просто Иова, как человека, Елиуй совершенно не чувствует, Иов для него абстрактная фигура, которая ставит под вопрос картину мира и Бога, которая есть у Елиуя.

Сказано, что он «безрассудно расточает слова свои». «Безрассудно» – это «бэли даат», «без знания». Это то самое выражение, которое в предыдущей главе в 35-м стихе употребляет Елиуй; «Иов не умно говорит, и слова его не со смыслом» – вот это «не умно» – это «бэли даат». «Даат» означает «знание». Иов говорит без знания чего – спросим мы у Елиуя. Без знания того, что и почему с ним произошло? Да, действительно, Иов говорит, не зная этого, он этого и хочет добиться у Бога, чтобы ему Бог объяснил, почему и зачем вот это всё с ним произошло. Это один момент. А второй момент – это то, что слово «даат» – это довольно-таки требовательное слово, даат (то знание, которое Иов требует у Бога) означает не просто абстрактное рассудочное знание, оно означает соединение с тем, что ты знаешь. И поэтому именно это слово употребляется для плотского совокупления Адама с Евой, когда говорится: «Адам познал Еву, жену свою». То есть, Иов хочет соединения с Богом, а не просто абстрактного знания, которое устраивает его друзей и Елиуя. Вы видите, сколько таится глубоких мыслей в том, какие слова гениальный автор этой книги выбирает для того, чтобы их поставить в текст, и которые далеко не всегда передаются в русском переводе.


Запись 50 Глава 36 28-02-18

Мы продолжаем читать книгу Иова, речи Елиуя. Сегодня у нас тридцать шестая глава, немалая по объёму, а главное, достаточно сложная по содержанию.

1 И продолжал Елиуй и сказал:

2 подожди меня немного, и я покажу тебе, что я имею еще что сказать за Бога.

3 Начну мои рассуждения издалека и воздам Создателю моему справедливость,

4 потому что слова мои точно не ложь: пред тобою -- совершенный в познаниях.

5 Вот, Бог могуществен и не презирает сильного крепостью сердца;

6 Он не поддерживает нечестивых и воздает должное угнетенным;

7 Он не отвращает очей Своих от праведников, но с царями навсегда посаждает их на престоле, и они возвышаются.

8 Если же они окованы цепями и содержатся в узах бедствия,

9 то Он указывает им на дела их и на беззакония их, потому что умножились,

10 и открывает их ухо для вразумления и говорит им, чтоб они отстали от нечестия.

11 Если послушают и будут служить Ему, то проведут дни свои в благополучии и лета свои в радости;

12 если же не послушают, то погибнут от стрелы и умрут в неразумии.

13 Но лицемеры питают в сердце гнев и не взывают к Нему, когда Он заключает их в узы;

14 поэтому душа их умирает в молодости и жизнь их с блудниками.

15 Он спасает бедного от беды его и в угнетении открывает ухо его.

16 И тебя вывел бы Он из тесноты на простор, где нет стеснения, и поставляемое на стол твой было бы наполнено туком;

17 но ты преисполнен суждениями нечестивых: суждение и осуждение -- близки.

18 Да не поразит тебя гнев Божий наказанием! Большой выкуп не спасет тебя.

19 Даст ли Он какую цену твоему богатству? Нет, -- ни золоту и никакому сокровищу.

20 Не желай той ночи, когда народы истребляются на своем месте.

21 Берегись, не склоняйся к нечестию, которое ты предпочел страданию.

22 Бог высок могуществом Своим, и кто такой, как Он, наставник?

23 Кто укажет Ему путь Его; кто может сказать: Ты поступаешь несправедливо?

24 Помни о том, чтобы превозносить дела его, которые люди видят.

25 Все люди могут видеть их; человек может усматривать их издали.

26 Вот, Бог велик, и мы не можем познать Его; число лет Его неисследимо.

27 Он собирает капли воды; они во множестве изливаются дождем:

28 из облаков каплют и изливаются обильно на людей.

29 Кто может также постигнуть протяжение облаков, треск шатра Его?

30 Вот, Он распространяет над ним свет Свой и покрывает дно моря.

31 Оттуда Он судит народы, дает пищу в изобилии.

32 Он сокрывает в дланях Своих молнию и повелевает ей, кого разить.

33 Треск ее дает знать о ней; скот также чувствует происходящее.

На этом глава кончается, хотя, конечно же, то, на чём мы закончили, плавно перетекает в то, что говорится дальше в тридцать седьмой главе. Разделение на главы было поставлено примерно через тысячелетие после того, как это было написано, просто для удобства чтения, чтобы не было очень длинных глав. Но поскольку так глава устроена, так мы и будем её разбирать, а вот конец, который соединён по смыслу со следующей тридцать седьмой главой, мы будем уже разбирать вместе с тридцать седьмой главой.

Елиуй – это персонаж который в чём-то сближается с тремя друзьями Иова: он тоже совершенно не принимает то, что говорит Иов, считает, что это дерзость, что так говорить нельзя. Но, с другой стороны, он в чём-то Иову и близок, и это делает сложным отношение к тому, что он говорит, потому что что-то тут есть правильное, а что-то неправильное. Главное, ради чего написаны все диалоги – что с друзьями, что с Елиуем, – показать нам, какое тонкое различие между правильным и неправильным, между тем, что идёт от Бога, и тем, что идёт не от Бога, а, в лучшем случае, от человека. Умение различать духов – какое это трудное умение! Книга Иова в этом плане, пожалуй, этому учит лучше всех других книг Ветхого Завета – тому, как трудно различать духов. Вот Елиуй. Он, на самом деле, как и Иов, хочет выйти за какой-то «положенный», приличный круг богословских рассуждений, в котором находятся и кружатся, как белка в колесе, друзья Иова. И круг этот – это круг, далёкий от Бога, и друзья это принимают: «Да, мы далеки от Бога. Бог велик, а мы – кто? Мы людишки какие-то. Значит, так тому и быть». Такое ощущение, что это их даже не очень огорчает, а Иову это абсолютно неприемлемо. Может быть, когда он был благополучен (со скотом, с золотом, с детьми), он рассуждал, как и друзья: «всё хорошо, всё правильно, чего куда-то стремиться, к какой-то близости к Богу». Но теперь, на мусорной куче, он, можно сказать, выпихнут в ситуацию, где главное желание оставшихся дней или даже часов его жизни – очная ставка с Богом живым.

Елиуй тоже хочет вырваться за грани круга, в котором друзья – круга далёкости от Бога и принятия этой далёкости. Но Елиуй вырывается совершенно не так, как Иов, а он начинает сам играть роль Бога. Он говорил в тридцать третьей главе, в 6-м стихе: «Вот я, по желанию твоему, вместо Бога». Смешно, конечно, звучит – оно так и написано автором книги, чтобы смешно звучало, но это имеет определённый композиционный смысл. Такая претензия Елиуя – это мост к тому, что реальный, живой Бог появится через пару глав. И эта претензия нас готовит к появлению Бога как бы от противного: «Господи, вот этот человечек, он – Бог? Каков же Бог настоящий, живой?». И он будет показан через пару глав.

Эта глава – «мост» ещё вот в каком смысле: она – мост от логики рассуждений, от того, чему предаются и друзья, да и сам Иов тоже в девяти кругах их диалога. То, что Елиуй говорит до этого, – это тоже, по большей части, рассуждения. Эти его рассуждения мало добавляют к тому, что сказали друзья, но это мост от логики рассуждений к абсолютно другой «логике бури», в которой является Бог. В конце этой главы уже начинается буря, и нарастает в следующей главе. Как только начинается голос бури, так он начинает напоминать голос Бога, который звучит дальше, начиная с тридцать восьмой главы. Это напоминает и другие места Библии, где показано присутствие Бога в природе: в облаках, в дожде – в чём угодно. Яркий пример тому, как природа несёт в себе образ Бога, – 103-й псалом. Так что буря играет принципиальную роль, начиная с этой главы. Но пока что и здесь, и в следующей главе не совсем понятно: с точки зрения автора, который ввёл картину бури в этот замечательный текст, какое отношение имеет буря к проблеме Иова? Мы понимаем, в чём его проблема – вот, он всё потерял, сидит в гнойниках на мусорной куче. А буря-то здесь при чём? И самое удивительное и парадоксальное в том, что, когда Бог является, чтобы дать ответ Иову (конечно, не в той форме, которую Иов хочет, а в той форме, в которой Бог хочет) – Он даёт ему ответ тоже, в сущности, в форме бури. Бог и является ему в буре, и слова, которые говорит Бог, это такие, я бы сказал, бурные слова. Друзья обвиняют Иова: «слова твои – бурный ветер», а когда приходит Бог, Он говорит именно такие – мощные, эмоционально насыщенные слова, которые тоже напоминают нам бурный ветер. При этом, когда Бог произнесёт эти слова, нам, читателям, остаётся необъяснённым, неразжёванным, какое имеют отношение эти слова бури, логика бури к проблеме Иова, к той ситуации, в которую он попал. Это мы должны сами как-то впитать, вдуматься в это. Но книга нам подсказывает, что, на самом деле, в этой картине бури есть ответ на проблему Иова, потому что сам Иов, увидев и услышав всё, что ему Бог показал и сказал, – он положил руку на уста свои: «мне дан ответ, но этот ответ невероятно превосходит то, что я ожидал в качестве ответа». Представьте себе какого-нибудь древнего человека, который спорит – то ли земля стоит на слонах, то ли земля стоит на китах, то ли земля стоит на черепахе. И вот ему даётся ответ: современная космология, миллиарды световых лет, теория относительности, чёрные дыры, и так далее. Это ответ. Но древний человек, который это услышит, естественно, не всё поймёт, а что он поймёт – он только руку свою на уста свои и положит: какой же огромный этот мир, насколько же он больше, чем я себе представлял. И вот я думаю, что именно это ощущение у Иова и рождается в результате этой бури. И это, собственно, и есть ответ, другого ответа у Бога не может быть для нас, людей.

Ещё один важный момент. Елиуй в этой речи уже говорит даже, пожалуй, не столько о проблеме самого Иова, сколько обо всём человечестве. Он говорит о том, как Бог устроил этот мир, что праведников Он посаждает на престолы, а если Господь праведников наказывает и они окованы цепями, то это Он их учит, указывает на дела их, открывает их ухо для вразумления, и так далее. Это похоже на то, что говорят друзья, хотя сказано лучше: чётче, ясней, чем говорили друзья. Но главное то, что всё-таки есть принципиальное различие между тем, как друзья и Елиуй связывают ситуацию Иова с ситуацией всего человечества, и тем, как Иов связывает свою ситуацию с ситуацией всего человечества. И не только Иов: книга началась вообще не с Иова. Книга началась с Замысла Божьего о людях в целом, и дьявол хочет показать этот Замысел неудачным на примере лучшего из людей – Иова. Иов, один человек, как бы отвечает за всё человечество перед Богом и дьяволом – это, конечно, совершенно гениальный замысел этой книги. Как связана ситуация Иова с ситуацией всего человечества – это не такая очевидная проблема. И друзья, и Елиуй говорят: да, они связаны, конечно, но просто тем, что ты, Иов, не один такой. Ты попал в такую ситуацию, которую вроде бы не заслужил (ну, может, и заслужил, но сам этого не знаешь), но в любом случае ты смирись, прими эту ситуацию так, как она есть, как Бог её тебе даёт. Они даже не говорят: попытайся чему-то научиться о Боге из этой ситуации, а уж тем более не идёт речи о том, что в ней что-то не так. Эта позиция Елиуя и друзей – это как сдача шахматной партии, когда один из игроков говорит: «всё, я сдаюсь», и на этом партия кончается. Эта партия между Богом и дьяволом, которую, так сказать, разыгрывают и Елиуй, и друзья, и, главное, сам Иов, друзья сдают, потому что если понимать, как естественную часть созданного Богом мира, всё то зло, которое в мире существует, все несправедливости, смерти, катастрофы (всё это, что от дьявола происходит) – тогда, считай, дьявол выиграл свою партию с Богом. Он именно того и хочет, чтобы то, что, к сожалению, он в наш мир внёс, было принято, одобрено и скреплено печатью: да, вот так будет всегда.

А когда Бог показывает Иову в следующих главах то, как устроен созданный Богом мир, тот самый мир, о котором Бог говорит в первой главе Библии «хорошо», а про человека даже «хорошо весьма», есть ли в этой картине место дьяволу? К сожалению, есть. Бог показывает в этом мире также Левиафана и Бегемота, которых надо понимать, как носителей дьявольского начала – зла в этом мире. А в картине мира, которую рисуют Елиуй и друзья, не то, что нет зла (там зла полно), но с ним сделать ничего нельзя. Зло, действительно, выступает для друзей и для Елиуя, как некий непобедимый Левиафан, с которым не надо бороться – как бороться с Левиафаном? – с ним надо помириться. А Бог Иову говорит: «Вот Левиафан. Клади руку на него и помни о борьбе». Как бороться – человечку маленькому – с этим Левиафаном зла?! Но Бог говорит вот так. И Христос говорит нам то же самое. Христос совершенно не преуменьшает силы и размаха зла. Тем не менее, Он говорит: сами это победить не можете, но силой Моей, которую я вам даю, можете победить. Может быть, не везде, не во всём мире, не сразу, но понемногу, по крайней мере, в себе самих и в своём окружении вы можете хотя бы локальный фрагмент Левиафана победить. Для Елиуя и для друзей этой проблемы – бороться с Левиафаном – не существует. Иов же делает из той же самой мысли, что это не его личная беда, а это ситуация всего человечества, совершенно обратный вывод: несправедливое несчастье, которое его постигло, отображает то, что всё человечество в своей истории незаслуженно и несправедливо страдает от зла, которое не просто люди заработали своими грехами и прочим, а которое внесено в этот наш мир как бы извне. Как считает Иов, оно внесено от Бога, потому что он не знает, что есть дьявол, и он всё как бы вынужденно относит к Богу. Иов фактически хочет сказать то, что мы и сегодня можем сказать современным языком: что проблема Иова – это то же самое, что проблема Освенцима: откуда это взялось, почему миллионы невинных погибли ни за что. Это острейшая проблема и сегодня говорят о «богословии после Освенцима» – о том, насколько этот Холокост изменил наше понимание Замысла Божьего. Таким образом, Иов из сопоставления своей ситуации с ситуацией всего человечества делает важнейший вывод, что в спасении нуждается не только он сам (чтобы ему Бог вернул здоровье и прочее), а в спасении нуждается всё человечество. Какой ответ на этот запрос о спасении всему человечеству? Ответ – Христос, поэтому я с самого начала всё время цитирую слова Карла Густава Юнга: «Христос – ответ Иову».

Так что оцените разницу. И ещё оцените то, что, если бы мы сидели на мусорной куче, мы бы, может быть, не стали думать о всём человечестве, о том, как бедствует всё человечество, какие-нибудь несчастные, убиваемые где-то в Африке, или голодные где-нибудь в Латинской Америке. Мы бы думали о себе. А Иов думает не только о себе. Это подвиг с его стороны. Это подвиг, который, как малое – большому, подобен подвигу Христа на Кресте. Иов ведь тоже на своего рода кресте – на мусорной куче. Должен сказать, что, в отличие от того, кто написал книгу Иова, любой современный романист, если бы он написал о таком человеке, сосредоточился бы на герое (вот, какой этот Иов!), он бы его описал, а эти проблемы всего человечества романист не стал бы описывать, потому что это рассуждения, это философия, это скучно. Оцените, что мы испытываем, когда читаем Толстого, «Войну и мир». Там такой яркий, привлекательный, захватывающий нас сюжет. И контрастом – рассуждения автора о природе, о Наполеоне, о войне, вообще об истории человечества. Масса людей считает, что не нужны эти рассуждения, они этот роман только портят. А Иов, на мусорной куче сидя, предаётся именно таким рассуждениям о том, как его беда – это не только его беда, и даже не столько его беда.

Еще лингвистическая деталь. Во всей книге Иова Бог никогда не называется еврейским именем Яхве – Бог народа Израиля. Он называется Эл, Элоах, Элохим, и так далее, это общесемитские слова, которые, в принципе, применимы не только к истинному Богу Израиля, но и ко всяким ложным божкам типа Ваала, Астарты и так далее. И здесь, когда Елиуй говорит о Боге, он говорит не об Яхве, он говорит об «Эль» – о таком Боге вообще. И линия всей этой книги – это, наконец-то, перейти от Эль, Элоах, Элохим к Богу Израиля, Яхве, к тому Богу, Которого Библия нам показывает, начиная с первых строк Ветхого Завета, Который, можно сказать, открыт в истории Израиля всеми замечательными людьми Библии (патриархами, и так далее), или, может быть, правильнее сказать, открылся им. Именно поэтому действие происходит хоть и на границе Израиля, но не в Израиле – на земле Уц. Там об истинном Боге что-то знают, что-то слышали, но они не являются людьми, знающими Библию, живущими по закону Моисея, и так далее. Поэтому еврейскому читателю этой книги, который читает ее на иврите, постоянное употребление неправильного имени Бога (Эл, Элоах) всё время напоминает: нет, надо двигаться от этого к Богу истинному. В этой Книге есть постоянное как бы подталкивание к движению вперёд, ближе к Богу живому, и эти слова – они тоже подталкивают.

Будем теперь разбирать отдельные стихи.

1 И продолжал Елиуй и сказал:

2 подожди меня немного, и я покажу тебе, что я имею еще что сказать за Бога.

Слово «подожди» здесь странно оно звучит – чего ждать-то? На самом деле это слово (по-еврейски «катар») означает не только «подожди», но и «потерпи», и это нам немедленно напоминает выражение, которое встречается в Псалмах: «потерпи Бога». Елиуй хочет сказать: «ты потерпи меня, как Бога, потерпи», то есть, здесь опять есть претензия Елиуя на то, что Иов в нём должен увидеть Бога (или через него, сквозь него увидеть Бога). То же самое в словах «я имею еще что сказать за Бога». Строго говоря, «за Бога» (это по-еврейски «лэ Элоах») – это «к Богу». Но русский перевод «за Бога» соответствует еврейскому тексту в том отношении, что несёт в себе очень важную двусмысленность. Как нам понимать по-русски сказанные слова «я имею что тебе сказать за Бога»? Можно понимать в двух смыслах. Первая интерпретация – «я имею что тебе сказать в защиту Бога», не против Бога, а за Бога. Ну, конечно, возникает вопрос: а что, Бог нуждается в защите Елиуя? Этот вопрос всегда возникает, когда мы говорим о теме теодицеи (оправдания Бога): что, Бог нуждается в нашем оправдании? А вторая интерпретация слов «за Бога» – это «вместо Бога», «я буду за Него». Так Елиуй, собственно, и говорил в тридцать третьей главе: вот, я перед тобой, я сейчас стою за Бога. Но «за Бога» как «вместо Бога» – это уже юбрис, υβρις… Это есть такой греческий термин «юбрис», его трудно перевести на русский. Это такое само-превозношение, гордость, которая ведёт к беде, потому что гневит богов. Вот такое само-превозношение в этих словах, конечно, есть, если их так понимать. По-моему, он, всё-таки, скорее именно так себя и позиционирует.

3 Начну мои рассуждения издалека и воздам Создателю моему справедливость.

Дословно это сказано так: «Принесу издалека знание», а «знание», еврейское слово «даат», – одна из фундаментальных категорий всего Ветхого Завета. Всё богословие Ветхого Завета стоит, как здание на столбах, примерно на двух десятках принципиально важных слов: «цедэк» (правда, праведность), «мишпат» («суд» – это встретится в этом тексте дальше), и одно из этих слов – «даат», «знание», но знание какое? Оно употребляется в выражении «Адам познал жену свою Еву», то есть, это знание как совокупление с тем, что познаётся. Поэтому так, как сказано Елиуем здесь, что это «даат» издалека, вообще не может быть: «даат» может произойти только от близости к Богу, а если оно издалека, так оно не от Бога. А от кого, спрашиваем мы себя?

4 потому что слова мои точно не ложь: пред тобою -- совершенный в познаниях.

Опять даат, «тамим даат», «совершенный в познаниях». Но даат, как слитность с Богом, сопричастность Богу, – это именно сопричастность совершенству, а не само совершенство. Как бы человек ни имел это даат (в той мере, в какой способен его вместить), оно никогда не будет совершенным. Поэтому то, что здесь сказано, – это принципиальная богословская ошибка. Вот мы, когда причащаемся, говорим не о том, что мы становимся как Христос или становимся Христом, мы всё-таки говорим, что мы причащаемся Христу. Так и здесь: причастие Богу – да, а полное, так сказать, освоение Божьего совершенства – нет, это неправильное богословие. Тонкое различие, но вся книга нас этим тонкостям хочет научить.

5 Вот, Бог могуществен и не презирает сильного крепостью сердца.

«Могущественный» и «сильный крепостью сердца» – это одно и то же еврейское слово «кабир». Это слово уместно применительно к воинам, к таким, если так можно выразиться, «крутым» людям. Применительно к Богу оно совершенно неуместно. Сила и крепость Бога отражается другим словом, «штатным» термином для Бога в Библии: «шаддай», «крепкий». В церкви поётся «Святый Боже, Святый сильный, Святый крепкий» – это слово «шаддай». То, что здесь употребляется этот неправильный термин по отношению к Богу, – это, как мне кажется, часть замысла автора этой книги. Он хочет нам показать, что, несмотря на то, что Елиуй говорит слова, похожие на правду, правдоподобные, но, как говорится, «дьявол в деталях», причём в данном случае, учитывая роль дьявола в книге Иова, эти слова можно понимать буквально: дьявол в деталях, в этих тонких богословских ошибках, которые допускают друзья, и Елиуй тоже. Некоторые богословы считают, что Елиуй говорит прямо от Бога, что это, как говорится, истина в конечной инстанции. Вот как легко ошибиться. Тут я спорю, конечно, с таким богословием – может, они правы, а не я, но я, всё-таки, доношу как мне это видится.

6 Он не поддерживает нечестивых и воздает должное угнетенным.

«Не поддерживает нечестивых» – это неточный перевод, по-еврейски сказано: «ло эхиа», то есть, Он вообще «не даёт нечестивым существовать». Но откуда же тогда они берутся, если Он им не даёт существовать? И дальше: Он «воздает должное угнетенным». Здесь уже проблема перевода: то, что переведено, как «должное», – это еврейское слово «мишпат», которое означает «суд Божий», и то, что его перевели, как «должное», убирает, стирает важный момент, который есть в еврейском тексте. Это вопрос: угнетённые люди, люди, которые находятся в болезни, в бедности, которых преследуют, все эти угнетённые люди, такие, как сам Иов, сидящий на мусорной куче, – по отношению к ним осуществляется вот этот справедливый Божий суд, мишпат? В чём же он состоит, если он допускает всё это угнетение, допускает, чтобы Иов сидел на мусорной куче? Это же главный вопрос этой книги! Переводчики, заменив слово «мишпат» на слово «должное», тем самым этот важнейший вопрос стёрли, можно сказать, как резинкой.

7 Он не отвращает очей Своих от праведников, но с царями навсегда посаждает их на престоле, и они возвышаются.

Давайте вспомним судьбу праведников. Вот, например, отца Александра Меня как, Господь на престоле посадил? Это один момент. А второй момент – это Он «навсегда посаждает их на престоле»? Любой человек, который читает это, недоумевает: как это навсегда? Цари и сами не навсегда сидят на престоле, а праведник, если он случайно и попадёт в эту сферу лиц, принимающих решения, в эту элиту какого-нибудь государства (неважно, тогда или в наше время), долго он там не усидит. Поэтому какое же «навсегда»? Откуда взялось это слово «навсегда? Это, мне кажется, специально вложил в уста Елиуя автор, чтобы намекнуть нам на то, что это всё сомнительно – эти суждения о том, что всё хорошо, всё правильно. Но дальше говорятся более разумные слова о праведниках, которые страдают.

8 Если же они окованы цепями и содержатся в узах бедствия,

9 то Он указывает им на дела их и на беззакония их, потому что умножились,

10 и открывает их ухо для вразумления и говорит им, чтоб они отстали от нечестия.

11 Если послушают и будут служить Ему, то проведут дни свои в благополучии и лета свои в радости.

Нам, может быть, странно слышать о беззакониях праведников (какие же они праведники, если они совершают беззакония), но это реалистичные стихи. Да, и праведники могут, так сказать, спотыкаться, ошибаться, и так далее. Вот очень похожее место в книге Иезекииля, в третьей главе (Иезекииль писал, скорее всего, всё-таки до того, как была написана книга Иова в её современном виде). Господь говорит Пророку Иезекиилю:

17 сын человеческий! Я поставил тебя стражем дому Израилеву, и ты будешь слушать слово из уст Моих, и будешь вразумлять их от Меня.

18 Когда Я скажу беззаконнику: "смертью умрешь!", а ты не будешь вразумлять его и говорить, чтобы остеречь беззаконника от беззаконного пути его, чтобы он жив был, то беззаконник тот умрет в беззаконии своем, и Я взыщу кровь его от рук твоих.

19 Но если ты вразумлял беззаконника, а он не обратился от беззакония своего и от беззаконного пути своего, то он умрет в беззаконии своем, а ты спас душу твою.

20 И если праведник отступит от правды своей и поступит беззаконно, когда Я положу пред ним преткновение, и он умрет, то, если ты не вразумлял его, он умрет за грех свой, и не припомнятся ему праведные дела его, какие делал он; и Я взыщу кровь его от рук твоих.

21 Если же ты будешь вразумлять праведника, чтобы праведник не согрешил, и он не согрешит, то и он жив будет, потому что был вразумлен, и ты спас душу твою.

Очень мудрые, правильные, я бы сказал, реалистичные слова. Они добавляют к тому, что говорит здесь Елиуй. Но в картине Елиуя, когда праведники страдают, то это Господь вот так их поучает, Он, в сущности, это делает из лучших побуждений, как отец, который ставит сына в угол. Ну, сын постоит в углу (не всю же жизнь он будет стоять в углу), папа его потом возьмёт, поцелует, конфетку ему даст, и так далее – такую, примерно, картину рисует Елиуй. Оно хорошо бы, чтобы было так (приятно было бы в это верить), но при этом трагедия человеческого существования превращается в мелодраму. Да, вроде возникают какие-то проблемы, угрозы, даже жизнь на кону стоит, но в конце концов всё будет хорошо. А книга Иова призвана нам напоминать о реальной трагедии нашего человеческого существования. Я вот всё время вспоминаю об Освенциме, а ведь в мире-то и сию секунду погибают сотни невинных. Это трагедия настоящая. Я уже не говорю о том, что мы, люди, своими собственными руками эти трагедии усугубляем, приближаем, и вообще никто нам не гарантирует, что мы своими руками не обрушим себе на голову глобальную катастрофу в той или иной её форме. То есть, жизнь наша устроена как трагедия. Может быть, оптимистическая трагедия, потому что всё-таки Библия кончается новой землёй, новым небом, новым Иерусалимом. Но всё-таки трагедия. А тут у Елиуя и у этих друзей, всё-таки, скорее, попахивает мелодрамой, чем трагедией.

13 Но лицемеры питают в сердце гнев и не взывают к Нему, когда Он заключает их в узы;

14 поэтому душа их умирает в молодости и жизнь их с блудниками.

15 Он спасает бедного от беды его и в угнетении открывает ухо его.

К Иову какое это имеет отношение? Что, Бог спасёт Иова вот в этой ситуации, открыв ему ухо? А сейчас, значит, предполагается, что ухо Иова закрыто? Как же так? У него именно что ухо открыто! Он всё время взывает к Господу: Господи, скажи мне что-нибудь в мои уши! Я хочу услышать что-то от Тебя! А не слышит – почему не слышит? Почему Бог на этот его вопль ничего не отвечает? Потому что Бог и здесь поступает как отец. Когда отец, например, посылает сына сдавать какой-нибудь экзамен, он, конечно, может своему сыну как-то помочь, что-то подсказать, решить за него какую-нибудь задачу. Но если отец по-настоящему хочет помочь сыну, то он не станет этого делать, он предоставит сыну сдавать экзамены самому. И Иов сдаёт этот экзамен сам – за себя и за всё человечество. Поэтому Бог молчит. На данном этапе, пока Иов не выиграл эту партию сам, экзамен сам не сдал, Бог ему не будет помогать. Иов сам борется за всё человечество с этим дьявольским замыслом, носителями которого (невольно, конечно) являются, увы, его друзья и Елиуй.

16 И тебя вывел бы Он из тесноты на простор, где нет стеснения, и поставляемое на стол твой было бы наполнено туком;

17 но ты преисполнен суждениями нечестивых: суждение и осуждение – близки.

Обратите внимание на это «бы»: Бог «тебя вывел бы из тесноты, и поставляемое на стол твой было бы наполнено туком», то есть, всё было бы хорошо, всё вернулось бы, как было раньше (и богатство, и всё остальное), если бы – что? Почему тут сослагательное наклонение (оно в еврейском тексте тоже)? Потому что, видимо, могло бы так быть, а не будет, потому что Иов не заслужил этого, потому что он не удовлетворяет критериям спасения. Вот что за этим «бы» стоит. Елиуй дальше объясняет, почему: потому что Иов «преисполнен суждениями нечестивых», то есть, говорит какие-то неверные слова, неправильные суждения. Теперь о фразе «суждение и осуждение – близки». Это отражение взгляда Елиуя и друзей, что вот так рассуждать о Боге, как Иов, недопустимо, это дерзость, и Бог это осуждает. Говоря словами Молчалина у Грибоедова, «в мои лета не должно сметь своё суждение иметь». Это они и хотят сказать ему: тебе не должно сметь своё суждение иметь о Боге. Здесь одна деталь теряется из-за перевода: то, что переведено, как «суждение», это еврейское слово «дин», которое означает именно людской суд, то есть, преступление, осуждение, приговор, наказание – всё в этом слове. А то, что здесь переведено, как «осуждение», – это еврейское слово «мишпат», которое означает «суд Божий». Если бы суд Божий был «осуждением», нас бы просто не было. В том–то и дело, что мишпат совершенно другой природы вещь, чем этот человеческий суд, поэтому говорить о том, что «дин» и «мишпат» близки, – это грубая богословская ошибка, которую, конечно же, составитель этой книги намеренно вкладывает в уста Елиуя. А звучит-то как хорошо! Хоть сегодня где-нибудь в церкви, с амвона, поучая людей, можно сказать: «не судите, да не судимы будете, потому что суждение и осуждение близки» – никто и ухом не поведет. Вот тут какие деликатные богословские моменты!

18 Да не поразит тебя гнев Божий наказанием! Большой выкуп не спасет тебя.

19 Даст ли Он какую цену твоему богатству? Нет, -- ни золоту и никакому сокровищу.

Это он кому говорит? Иову, которого Господь поразил самым страшным наказанием, какое возможно (то есть, это Иов считает, что Господь, а на самом деле – дьявол). Самым страшным наказанием, какое только возможно, и слова о золоте тут можно понимать только как иронию. Это ещё раз подчёркивает, что в образе Елиуя нам выведен человек подготовленный, (он гордо говорит о себе, что я по сравнению с друзьями гораздо лучше подготовлен богословски), но только он – теоретик, он видит не Иова в его реальной ситуации (не говоря о том, чтобы ему просто посочувствовать по-человечески), а он видит некую абстракцию в своей голове, некоего абстрактного Иова, которого преследует столь же абстрактный Бог. Абстракции все строятся по определению, как в учебник геометрии, где дается определение, что такое треугольник, и так далее, так что абстрактный Бог по определению справедлив, и поэтому Он не мог поступить с абстрактным Иовом неправильно, несправедливо. И вот всё это Елиуй доносит человеку, который всё потерял и сидит на мусорной куче, на грани смерти. Если друзья – такие примиренцы-практики (таких много и в Церкви, и среди священников есть такие), которые считают, что жизнь показывает, что особо «упираться рогом» не стоит, надо принять всё, как есть, то Елиуй, по контрасту с друзьями, непримиримый, но он непримиримый теоретик. Он борется за правильное богословие, а Иов, сидящий перед ним, ему, по большому счёту, безразличен.

20 Не желай той ночи, когда народы истребляются на своем месте.

21 Берегись, не склоняйся к нечестию, которое ты предпочел страданию.

Про ночь это, конечно, эсхатологический намёк. Но что он хочет сказать словами про нечестие и страдание? Что ты, Иов, должен сидеть на своей куче и страдать, раз Бог так велел. Ты тут задаёшь какие-то неуместные вопросы, к Богу кричишь, обвиняешь Его в чём-то, судиться с ним хочешь. Это нечестие. Это тяжкий грех, берегись этого греха! Страдание, по теории Елиуя, подтолкнуло Иова к нечестию. Страдание, действительно, подтолкнуло Иова туда, куда он сам без страдания никогда бы добровольно не пошёл. Но подтолкнуло куда? Не к нечестию, а к дерзновению. Надо различать надо нечестие и дерзость от дерзновения. Господь хочет именно дерзновения от Иова и от всего человечества, потому что без дерзновения, к сожалению, дьявола опровергнуть невозможно. На уровне друзей дьявола опровергнуть невозможно. Друзья живут именно в том мире, в котором дьявол вполне благополучно себя чувствует, и вообще, как говорил Иисус Христос, он является хозяином этого мира, всех его царств.

22 Бог высок могуществом Своим, и кто такой, как Он, наставник?

Мысль в том, что Бог наставляет, учит Иова страданием. Звучит довольно правдоподобно. Но ведь Бог учит не Иова, Иов с самого начала праведник, которого ничему учить не надо, он уже и так, как говорится, «готовенький». Господь учит всё человечество через Иова и через эту книгу. Из нее начинают выпрыгивать художественные образы и впрыгивать в нашу жизнь. В книге Иова то, что Господь учит человечество через Иова, это художественный образ, а то, что нас, все человечество, Господь учит через книгу Иова, это уже «медицинский факт», это уже реальность. Вот так удивительным образом отображаются образы книги Иова в реальную жизнь.

23 Кто укажет Ему путь Его; кто может сказать: Ты поступаешь несправедливо?

И друзья об этом говорили, и Иов тоже говорил подобные вещи, но он говорил их с сожалением: «ну кто же Богу укажет, что Он со мной поступил несправедливо?». Но в этой постановке вопроса Елиуй обходит главный вопрос, который стоит в книге Иова: не о том, справедливо или несправедливо поступил Господь Бог. Можно принять теорию Елиуя, теорию друзей, что, со стороны Бога, то, что произошло, справедливо, праведно, уместно, нужно, но принять не на том уровне, на котором они говорят, и не по тем аргументам, которые они приводят. А потому принять это, что, несмотря на то, что для Иова это ужасная трагедия и его страдания несправедливы, с какой-то другой, большей, общей точки зрения это справедливо и правильно, потому что без этого Христос не придёт. Христос – ответ Иову. Это главный вопрос: почему то, что произошло с Иовом, по какому-то другому, большему счёту не является несправедливым, хотя по обычному человеческому счёту, конечно, является несправедливым. Вот главный вопрос – о разнице между божественным Замыслом, и тем небольшим его фрагментом, который виден Иову (конечно, это фрагмент, Иов даже дьявола не видит). А в том, как сказано это Елиуем, этот вопрос подменяется и отменяется: Господь поступил справедливо – и точка! Так нельзя говорить. По-человечески с Иовом, конечно, несправедливо поступили, он ничем этого не заслужил. А чем Христос заслужил то, чтобы на крест взойти? Но с большей точки зрения, с объемлющей точки зрения Божественного Замысла, это какая-то высшая справедливость, но уже, конечно, не по отношению к Иову, а по отношению ко всему человечеству. И как Христос принял Своё страдание ради всего человечества, так и, как мне кажется, в замысле книги Иова есть эта нить, что Иов своё страдание, принимает именно потому, что оно – ради всего человечества, ради спасения всего человечества. Это проясняется в итоге, в конце книги.

24 Помни о том, чтобы превозносить дела его, которые люди видят.

25 Все люди могут видеть их; человек может усматривать их издали.

Здесь совершенно неожиданный акцент не на том, что можно головой своей рассудить, а на том, что просто глаза видят. Почему здесь так сказано? Потому, что это переход к следующим главам, когда уже Господь будет фигурировать не в каких-то рассуждениях, а явится Сам реально, видимый глазами. Но я хочу добавить: Елиуй говорит Иову, что надо превозносить дела Бога, которые люди видят – так Иов, сидящий на мусорной куче, – это и есть благое дело Бога, которое люди могут видеть своими глазами. Вот так же, как убитый отец Александр Мень – это благое дело Бога, которое люди могут увидеть своими глазами. Да, это трагедия, разумеется. И опять здесь ирония автора, по отношению ко всем своим героям, кроме самого Иова, он очень ироничен. Он ироничен и по отношению к Елиую: призывает Иова прославлять Бога и видимые Его дела, когда вот он сам, Иов, является видимым делом Бога – прямо перед его, Елиуя, глазами, и глазами его друзей, которые этого, тем не менее, не видят!

Последние в этой главе слова Елиуя – это уже, по существу, часть следующей главы, и там мы их и будем обсуждать.

26 Вот, Бог велик, и мы не можем познать Его; число лет Его неисследимо.

27 Он собирает капли воды; они во множестве изливаются дождем:

28 из облаков каплют и изливаются обильно на людей.

29 Кто может также постигнуть протяжение облаков, треск шатра Его?

30 Вот, Он распространяет над ним свет Свой и покрывает дно моря.

31 Оттуда Он судит народы, дает пищу в изобилии.

32 Он сокрывает в дланях Своих молнию и повелевает ей, кого разить.

33 Треск ее дает знать о ней; скот также чувствует происходящее.

Интонация, мелодия этих слов совершенно иная, чем то, что было до этого. До этого были рассуждения на протяжении многих глав, а это уже поэтический голос, действительно, голос бури. Мне это напоминает 103-й псалом, который столь же поэтичен – там тоже звучит как бы голос самого созданного Богом мира. Но псалом 103-й мирный, а этот «псалом» напряжённый, трагичный, не зря здесь буря. И ведь это же говорит Елиуй! Смотрите, как меняется голос этого человека! Потому, что всё то, что он говорил раньше, он говорил «из своей головы», это были рассуждения, и к тому же не очень глубокие. А то, что он здесь и дальше, в следующей главе, будет говорить, – это уже голос сердца, это, действительно буря и гром, они не только снаружи, они как-то вошли в него самого, и голос его тут звучит совсем по-другому – внушает уважение, внимание, просто правильно звучит его голос, и это уже не рассуждения, вот в этих его словах уже звучит голос Бога, и будет дальше звучать уже из уст Самого Бога в последующих главах.


Запись 51 Глава 37 07-03-18

Сегодня у нас тридцать седьмая глава. Она заканчивает длинную последовательность речей Елиуя и является переходом к речам уже самого Бога, которые начинаются в следующей главе. Раз в следующей главе начинаются речи Бога, то как-то это должно чувствоваться, давать отблеск и на эту главу тоже – что и происходит.

1 И от сего трепещет сердце мое и подвиглось с места своего.

2 Слушайте, слушайте голос Его и гром, исходящий из уст Его.

3 Под всем небом раскат его, и блистание его -- до краев земли.

4 За ним гремит глас; гремит Он гласом величества Своего и не останавливает его, когда голос Его услышан.

5 Дивно гремит Бог гласом Своим, делает дела великие, для нас непостижимые.

6 Ибо снегу Он говорит: будь на земле; равно мелкий дождь и большой дождь в Его власти.

7 Он полагает печать на руку каждого человека, чтобы все люди знали дело Его.

8 Тогда зверь уходит в убежище и остается в своих логовищах.

9 От юга приходит буря, от севера -- стужа.

10 От дуновения Божия происходит лед, и поверхность воды сжимается.

11 Также влагою Он наполняет тучи, и облака сыплют свет Его,

12 и они направляются по намерениям Его, чтоб исполнить то, что Он повелит им на лице обитаемой земли.

13 Он повелевает им идти или для наказания, или в благоволение, или для помилования.

14 Внимай сему, Иов; стой и разумевай чудные дела Божии.

15 Знаешь ли, как Бог располагает ими и повелевает свету блистать из облака Своего?

16 Разумеешь ли равновесие облаков, чудное дело Совершеннейшего в знании?

17 Как нагревается твоя одежда, когда Он успокаивает землю от юга?

18 Ты ли с Ним распростер небеса, твердые, как литое зеркало?

19 Научи нас, что сказать Ему? Мы в этой тьме ничего не можем сообразить.

20 Будет ли возвещено Ему, что я говорю? Сказал ли кто, что сказанное доносится Ему?

21 Теперь не видно яркого света в облаках, но пронесется ветер и расчистит их.

22 Светлая погода приходит от севера, и окрест Бога страшное великолепие.

23 Вседержитель! мы не постигаем Его. Он велик силою, судом и полнотою правосудия. Он никого не угнетает.

24 Посему да благоговеют пред Ним люди, и да трепещут пред Ним все мудрые сердцем!

Сначала об этой главе в целом. В предыдущей главе я говорил об Елиуе критически, даже несколько снисходительно: что в его голосе чувствуется какое-то подростковое самолюбие, какая-то чрезмерная концентрация на своём «я», и поэтому все его речи в предыдущих главах не производят большого впечатления. А эта речь, то, что мы сейчас читали, производит впечатление и внушает уважение. Почему? Да потому, что это уже не совсем голос Елиуя. Это уже похоже на голос Бога, потому что буря приближается, а в буре Бог, поэтому Бог не то что начинает говорить через Елиуя (говорить Он будет дальше Сам), но чувствуется хотя бы отзвук Божественного голоса, и поэтому в этой главе у Елиуя совсем другие интонации. Он ведь в предыдущих главах говорит, примерно, так, как говорят друзья – логически, рационально, пытается Иова атаковать какими-то рассуждениями, а Бог говорит не так. Бог говорит, если можно так выразиться, поэтической логикой, логикой бури, и мы сами, наверное, чувствуем, насколько эта глава более поэтична, чем все логические рассуждения, которые были в предыдущих главах. И эта смена голоса подчёркивается сменой лексики – в русском переводе этого не видно, а в еврейском оригинальном тексте очень даже видно, что, хотя в книге Иова вообще много редких, малоупотребительных слов, они как бы концентрируются в этой главе, их здесь намного больше – слов сложных, редких, и иногда вообще уникальных, которые в Библии употребляются только один раз. Это, конечно, не случайно. Автор этого художественного произведения специально построил эту главу, как контраст с речами Елиуя в предыдущих главах, с 32-й по 36-ю. Потому что там Елиуй говорит, как человек. Он, конечно, претендует на то, что он будет для Иова, так сказать, вместо Бога, но на самом деле автор, конечно же, вложил в уста Елиуя обычные человеческие речи. А вот здесь автор вкладывает в уста Елиуя другой голос – уже голос Бога, и этот контраст между человеком и Богом, показанный через Елиуя, и есть цель контраста по интонации между предыдущими главами и этой, даже тогда, когда что-то совпадает в предыдущих главах и в этой. Вот, например, совпадает очень важный момент: Елиуй в 16-м стихе этой главы говорит о Боге, что Бог – совершеннейший в знании («тамим даим»), а ровно то же самое он говорит Иову в 36-й главе в 4-м стихе о себе самом: «слова мои точно не ложь: пред тобою -- совершенный в познаниях». Совпадение этих слов – это очень умелый художественный приём. Вместо того, чтобы подкрепить мысль Елиуя, что он может выступать как бы за Бога и вместо Бога, это совпадение, наоборот, подчёркивает разницу: вот «совершенный в познаниях» в кавычках Елиуй в предыдущей главе, а вот – настоящий совершенный в познаниях – Бог, который дивно гремит голосом бури. И только здесь, в этой главе, Елиуй начинает по-настоящему играть ту свою роль, для которой он введён автором в эту книгу. Его роль – это роль, так сказать, проводника к Богу, если так можно выразиться, педагога – греческое слово «педагог» изначально означает того, кто ребёнка за руку водил. Этот персонаж должен послужить мостиком между всем тем, что было до этого, и совершенно новой сценой. Следующая сцена – как будто в театре: полностью меняются все декорации, раньше были разговоры людей – это одна декорация. А то, что дальше идёт – это явление Бога в буре, причём, за Богом стоит, на самом деле, вся бесконечная Вселенная. В речах Бога это очень важный момент, что Он показывает Себя и Свои дела, как в театре на фоне задника, на фоне этой нашей великой Вселенной. Тогда её знали ограниченно – галактики и прочее, всё это было неизвестно, а сегодня мы можем прочесть слова Бога в следующих главах, как бы на фоне этого театрального задника, на фоне той огромной Вселенной, которую мы уже знаем сегодня с помощью научных данных: астрономии, палеонтологии, геологии, и так далее. Роль Елиуя в том, чтобы обеспечить переход от прошлой сцены к сцене, которая будет в следующих главах, и переходным мостиком является именно эта глава.

В предыдущих главах уже намёками было видно, что Елиуй, хотя он всё время говорит против Иова, но он сам в чём-то на Иова похож. Ну, например, в непримиримости. Друзья Иова – люди примирённые, спокойные, они всё принимают, как оно есть: всё хорошо, всё правильно, по определению. Ну, для них, может быть, всё хорошо и всё правильно, а для Иова ничего не хорошо и не правильно (он всё потерял и сидит на мусорной куче), и они упрекают его именно в этом: почему он не хочет принять что с ним произошло – раз Бог так захотел, так прими! Нет, он не примиряется с этим. И Елиуй тоже непримирим, но с ним ничего страшного не произошло, и он непримирим в другом плане: он не примиряется с тем, что, как ему кажется, о Боге все говорят неправильно – и Иов, и друзья тоже. Он хочет правильных речей о Боге. Это, конечно, очень почтенное стремление, достойное всяческого одобрения. Другое дело, что сам Елиуй, в том, что он говорит о Боге, заходит намного дальше друзей и, бывает, заносится, хочет сказать больше, но не получается. Ему кажется, что он может заменить Бога и правильнее сказать о Боге, но как же он может заменить Бога? Вот, когда Бог будет Сам говорить о Себе в следующих главах, – да, это будет действительно принципиально другое. Эта некоторая схожесть Елиуя с Иовом, которая фрагментарно есть в предыдущих главах, в этой главе усиливается. Например, то, что говорит Елиуй с 19-го по 20-й стих:

19 Научи нас, что сказать Ему? Мы в этой тьме ничего не можем сообразить.

20 Будет ли возвещено Ему, что я говорю? Сказал ли кто, что сказанное доносится Ему?

Эти слова легко представить себе в устах Иова, что Иов нечто похожее говорит, но не буквально, а по смыслу.

Я говорил о переходе в этой главе от логики человеческих рассуждений к логике бури. В чём же эта логика бури проявляется, как нам её трактует Елиуй (хотя это уже не Елиуй, а это взгляд Бога на мир просачивается сквозь Елиуя). Логика бури – это логика устройства вот этого нашего великого природного мира – так, как его Бог устроил, а не логика человеческих рассуждений. Картина, которая здесь рисуется (облака, животные, лёд, самумы), – всё это нам напоминает 103-й псалом, в котором тоже вся природа, которая окружает человека на земле, рисуется, как дело Божье, и, более того, как некое проявление Бога, сквозь которое можно Бога увидеть. И то, что сказано здесь, в тридцать седьмой главе, мало того, что похоже на 103-й псалом, оно включает в себя взгляд на неодушевлённый природный мир, на атмосферный, сезонный круговорот и так далее, который близок к взгляду современной науки, и под многими картинами, которые тут нарисованы (круговорот воды в природе, сезоны и так далее) современная наука может подписаться. Но современная наука имеет главное отличие от того, что мы здесь читаем: в ней, по определению, нет Бога и не может быть, наука начинается там, где Бог кончается, где кончается признание существования Бога, и роли Бога в нашем мире. Так современная наука определяет сама себя. Но наука начиналась, на самом деле, с другого. Основатели современной науки, такие люди, как Декарт, Паскаль, Ньютон, были верующими людьми. Я не могу в это особенно вдаваться, но, на самом деле, в истории жизни, допустим, Ньютона или Паскаля богословские и религиозные поиски занимали не меньшее место, чем физико-математические поиски – то, чем они нам известны сегодня. И цель этих великих людей, тех гигантов, на плечах которых стоит современная наука, была не в понимании устройства мира ради того, чтобы куда-то запускать ракеты и делать какие-нибудь мобильные телефоны. Они стремились понять, как устроен мир, ради того, чтобы понять Бога, увидеть Бога сквозь этот мир. Это очень напоминает и то, что в 103-м псалме, и то, что в этой главе.

Картина устройства, которая даётся в этой главе, в отличие от 103-го псалма, это в основном неодушевлённая природа (здесь из одушевлённого говорится только про зверей, которые уходят в убежища). Эта картина даётся здесь не только как некий зрительный образ (как в 103-м псалме), она даётся ещё и голосом. Не зря эта глава начинается с назойливого повторения слова «голос», и действительно, этой голосовой интонацией многое передаётся, чего зрительным образом не передашь. Голос очень важен. Он не менее важен, чем зрительные образы. Многие библеисты подчёркивали, что, в отличие от современной культуры, в культуре Ветхого Завета слуховые образы играют роль не меньшую, а, пожалуй, даже и большую, чем образы зрительные. А современная культура, в основном, всё-таки построена на зрительных образах, гораздо в большей степени, чем на образах слуховых. А в том, что мы читаем в Библии, это же не случайно, что Бог всё время говорит – Он Пророкам является через голос. И только в редчайших случаях (как с Моисеем, с Илиёй) Он является в виде какого-то зримого, видимого образа. И это понятно, потому что сказано – «Бога не видел никто никогда», и не может увидеть. То есть, Бог может зрительно явиться только в виде какого-то символического образа Себя, например, в виде столпа огненного или облачного, а голосом Он может говорить людям Сам – настоящим Своим голосом (другое дело, конечно, как этот голос люди понимают).

Теперь о буре, которая начинается уже в предыдущей главе, а в этой главе она разворачивается в своей полноте, а в следующей главе вообще будет сказано, что в этой буре – Бог, Бог в виде бури или Бог, так сказать, путешествующий в буре – будем об этом говорить, когда будем разбирать следующую главу. Буря здесь, по крайней мере, в этой главе – символ Бога. Мы должны за этой бурей, за её громом, за её молниями увидеть, почувствовать Бога. Это типичная символика. Но символика символике рознь. Бывает символика чисто знаковая: буря могла бы обозначать Бога примерно так, как «кирпич», висящий где-нибудь на улице, означает, что проезда нет. Но этот «кирпич» ведь не имеет никакого отношения к тому, почему проезда нет (допустим, там ремонт какой-то), это просто знак. Или буквы (а, б, в, …) – их форма что, имеет какое-то отношение в тому звуку, который мы произносим? Нет, конечно. Это чисто условный знак. А здесь не условность, здесь реальность, двуслойная, но реальность. Верхний слой этой реальности – это Сам Бог, Он пока здесь не выступает Сам по Себе, он здесь только как образ, но Он будет явлен, явится в следующей главе – Сам Бог, этот верхний слой, просто покажет свою реальность. Но когда я говорю, что Бог явится, я невольно вспоминаю слова Евангелия от Иоанна «Бога не видел никто никогда. Единородный Сын, сущий в недре Отчем, Он явил». Так говорится о Христе. Почувствуйте значимость самого этого понятия «явление Бога» – оно связано со Христом! В Библии оно вообще очень редко встречается, и то в виде таких косвенных символов: в виде облачного столба или той непонятной «Славы Его», которую Он провёл мимо Моисея на горе Синай. Только Христос Бога явил, действительно, в Его полноте, как Он есть. Но, конечно, в книге Иова еще нет понятия, что только будущий Мессия явит Бога в полноте, но, тем не менее, автор этой книги уже что-то осознаёт, он испытывает просто потребность в том, чтобы Бог явился, и он вкладывает эту острую потребность в Иова. Иов всё потерял, он сидит на мусорной куче, и он не требует от Бога, чтобы Бог вернул его богатство, верблюдов, и даже его детей, даже его здоровье. Он требует, чтобы Бог ему явился! Чтобы Бог, как другой человек, встал напротив него, и тогда Иов, если так можно выразиться, поговорит с Ним по-мужски, выскажет Ему все свои претензии. Главное даже не в этих претензиях – главное, чтобы Бог явился, Иов этого требует. И Бог является – в следующей главе, а в этой главе верхний слой символа бури – реально являемый Бог – только подразумевается. И мы видим в этой главе только нижний слой, физическую часть символа: движение атмосферы, гром, дождь, и так далее. Концепция символа как двуслойной структуры явлена очень ярко в притче Христа о сеятеле, это, можно сказать, Притча притч – её так называют, потому что в этой Притче о сеятеле показана логика любой притчи вообще. Вот есть нижний слой: обычная земля, которую все знают. Вот зёрна, которые туда бросают, они могут прорасти, могут не прорасти – всё это земное, понятное, знакомое. А за этим второй слой, духовный: не зёрна уже, а слово Божье, и падают они не на землю, а в души людей, и тоже там прорастают или не прорастают. И так же тут.

Иов и все друзья, естественно, видят эту бурю. Они видят нижний слой – природный процесс. И Елиуй в этой главе говорит так, как будто бы эта буря очень важна для Иова. Но ведь буря как метеорологическое событие для Иова совершенно неважна. Эта буря ему ничего не вернёт – ни детей его, ни здоровья. А тем не менее, когда читаешь эту главу, возникает такое впечатление, что не только Елиуй смотрит такими изумлёнными глазами, с широко раскрытым ртом на эту бурю, а Иов тоже смотрит на неё с широко раскрытыми глазами. Почему? Потому, что он, видимо, чувствует (по замыслу автора), что в этой буре идёт что-то большее, чем просто буря, и в этом большем содержится ответ, который с такой мукой ждёт Иов от Бога. Конечно, это художественный гений автора, что он ни одного слова не вложил в уста Иова в этой главе, и даже не показал самого Иова (как он на это смотрит), но как-то ухитрился передать ощущение, что и Иов тоже смотрит на эту бурю с изумлением и ожиданием ответа. Иов и раньше ждал ответа, но всё-таки в такой логической форме, которая проявляется в его спорах с друзьями. А здесь, в этой главе, уже предвосхищается то, что будет в следующих главах: что ответ будет дан не в логике человеческого рассуждения, а ответ будет дан Богом вот в этой поэтической логике бури.

Это о главе в целом. Давайте теперь разберём её стихи по отдельности, я говорил, что тут очень много важных деталей, связанных с лексикой.

1 И от сего трепещет сердце мое и подвиглось с места своего.

«Подвиглось сердце» – это у Елиуя изменился весь взгляд на мир в этот момент бури, он потому и говорит другим голосом, что это, если можно так выразиться, уже другой человек. Мне невольно приходит в голову мысль, что от этих испытаний и мучений сердце Иова тоже подвиглось, Иов тоже стал не тем человеком, какой он был до этого, когда он жил спокойной благополучной жизнью – и в этом была цель Бога, когда Он допустил это испытание. У дьявола были свои цели, а у Бога были Свои цели: чтобы сердце Иова именно сподвигнулось. А может быть (ну, это мои догадки), когда сердце Елиуя сподвигнулось, он, может быть, стал лучше понимать Иова, у которого тоже вот так сердце сподвигнулось.

2 Слушайте, слушайте голос Его и гром, исходящий из уст Его.

3 Под всем небом раскат его, и блистание его -- до краев земли.

4 За ним гремит глас; гремит Он гласом величества Своего и не останавливает его, когда голос Его услышан.

5 Дивно гремит Бог гласом Своим, делает дела великие, для нас непостижимые.

Я хочу прочесть псалом, который настолько резонирует с тем, что мы прочли, что возникает мысль, что кто-то у кого-то тут почерпнул: то ли псалом – у Иова, то ли Иов у этого 28-го псалма.

Глас Господень над водами; Бог славы возгремел, Господь над водами многими.

4 Глас Господа силен, глас Господа величествен.

5 Глас Господа сокрушает кедры; Господь сокрушает кедры Ливанские 

6 и заставляет их скакать подобно тельцу, Ливан и Сирион, подобно молодому единорогу.

7 Глас Господа высекает пламень огня.

8 Глас Господа потрясает пустыню; потрясает Господь пустыню Кадес.

Глас Господа разрешает от бремени ланей и обнажает леса; и во храме Его все возвещает о Его славе.

10 Господь восседал над потопом, и будет восседать Господь царем вовек.

И вот ещё хочу прочесть 76-й псалом, который, может быть, в меньшей степени, но всё-таки ассоциируется с тем, что мы с прочли в этой речи Елиуя.

17 Видели Тебя, Боже, воды, видели Тебя воды и убоялись, и вострепетали бездны.

18 Облака изливали воды, тучи издавали гром, и стрелы Твои летали.

19 Глас грома Твоего в круге небесном; молнии освещали вселенную; земля содрогалась и тряслась.

20 Путь Твой в море, и стезя Твоя в водах великих, и следы Твои неведомы.

Добавим к тому, что мы прочли в 37-й главе книги Иова, вот эти картины псалмов. Я понимаю, что авторы псалмов физически этого всего не видели, но в голове у автора книги Иова, возможно, были эти псалмы, и он, когда рисовал картину бури, видел всё то, что мы читали (что Бог над Вселенной, что Бог шествует, и так далее). Хотя картина того, что Бог находится в грозе, впервые появляется не в Ветхом Завете, она восходит к Бог весть какой глубокой древности (к шумерской эпохе, как минимум). И в греческой религии, которая по времени примерно такая же, как Ветхий Завет, есть образ Зевса, который своей молнией из облаков всё поражает, и так далее. Во многих религиях есть такое: грозные боги, они поражают, они в облаках, они боги бури тоже, этих богов бури полным-полно, от Китая до ацтеков есть эти «боги бури». Но в этих религиях все эти боги сильно отличаются от Бога Израиля, Который здесь изображён. Эти «боги бури» в других религиях – это образы природы, а про природу можно сказать словами Пушкина: «И равнодушная природа красою вечною сиять». Эти языческие боги – да, имеют свою красоту, свою силу, своё величие, но только они абсолютно равнодушны к нам, людям, к жизни человеческой, а Ветхий Завет неустанно подчёркивает (и это является главным предметом книги Иова), что Бог Израиля имеет какое-то удивительное внимание к человеку, и заботу о человеке, и милость к человеку. Это как раз и есть предмет спора Бога с дьяволом в книге Иова, потому что дьявол говорит, что всё впустую, как говорится, «не в коня корм», люди не заслужили этого, а Бог, тем не менее, к людям неравнодушен.

3 Под всем небом раскат его, и блистание его -- до краев земли.

В русском переводе пропущено важное еврейское слово «яшар», которое означает «направляет». Этот раскат, блистание – все это могло бы пониматься как просто какое-то «силовое поле» Бога – как, допустим, у облаков есть электрический заряд, и они распространяют вокруг себя силовое поле. Но никакой цели у облака нет, а здесь словом «яшар» именно говорится, что и раскат, и блистание – это всё целевые действия Бога. То есть, вся эта, вроде бы, природная, естественная картина (метеорология, смена сезонов, бури, круговорот воды в природе, и всё прочее, что изучает современная наука) – всё это, на самом деле, целенаправленные действия Бога, процессы, направляемые Богом. Очень важная мысль, и здесь принципиальные расхождения с современной наукой, потому что современная наука во многом могла бы подписаться под этой картиной круговорота воды в природе, метеорологии и смены сезонов, но только не под тем, что в этом есть какая-то цель. С точки зрения современной науки, никакой цели в этом нет, и быть не может, а вот здесь картина другая!

4 За ним гремит глас; гремит Он гласом величества Своего и не останавливает его, когда голос Его услышан.

Странно это читается по-русски – что Он не останавливает «глас Величества Своего, когда голос Его услышан». А почему Он должен что-то такое останавливать, когда голос Его услышан? Я думаю, это проблема перевода, потому что в еврейском тексте то, что переведено как «когда», это слово «ки», а «ки» может означать не только «когда», но и «потому что», «ибо». То есть, именно потому, что голос Бога услышан, Бог ради этого и делает все эти Свои великие дела (бури, и прочее) – чтобы Его услышали. Кто услышал? Ну, с одной стороны, Его слышит, если так можно выразиться, вся природа – в этом смысл 103-го псалма, что вся природа, начиная от неодушевлённых сущностей и кончая животными морскими, в каком-то смысле прислушивается к Богу. Но я думаю, что, конечно, в первую очередь это относится к нам, людям – мы должны Бога слушать.

5 Дивно гремит Бог гласом Своим, делает дела великие, для нас непостижимые.

Маленькая корректива – вот это слово «нифэлот», которое переведено, как «дивно», – оно, скорее всего, означает не «дивно», а «чудесно». Разница в том, что «дивно» означает, что мы на это смотрим и удивляемся. Но мало ли чему мы можем удивляться! Мы можем удивляться какому-нибудь Ниагарскому водопаду, или водовороту Мальстрём (или ещё чему-нибудь природному), а здесь говорится именно о том, что в этих, вроде бы природных, естественных вещах, на самом деле, является Божье чудо, только мы, может быть, этого не понимаем.

6 Ибо снегу Он говорит: будь на земле; равно мелкий дождь и большой дождь в Его власти.

Мелкий и большой дождь – это, скорее всего, ранний и поздний дожди (ранний в начале зимы, поздние дожди в конце зимы). То, что здесь это соединено со снегом – это начинается тема зимы, и во всей картине сезонов, которая в этой главе дана, акцентирована почему-то именно зима, а не лето, не весна и не осень. Применительно к этому стиху, мелкий и большой (то есть, ранний и поздний) дождь, как здесь переведено, «в его власти», но это может быть переведено и как дожди «его силы», то есть, в этих дождях, как и в других природных процессах, проявляется сила Бога.

7 Он полагает печать на руку каждого человека, чтобы все люди знали дело Его.

8 Тогда зверь уходит в убежище и остается в своих логовищах.

Почему зверь уходит в убежище? Он зимой уходит в убежище (как медведь забивается в берлогу), и в Израиле тоже все звери в холодный сезон ищут где-то укрыться. И про печать, что Бог ставит на руку каждого человека, – смысл, возможно, такой же: человек уже в этот холодный сезон работать не может, и поэтому, как зверь в убежище, человек забивается в дома, а «печать на руку» означает, что его руке (тому, чем он работает) Господь в этот сезон работать не разрешает.

9 От юга приходит буря, от севера -- стужа.

10 От дуновения Божия происходит лед, и поверхность воды сжимается.

Здесь уже, как говорится, зима крутая, которая не каждый год, конечно, бывает в Израиле, такая зима, чтобы поверхность воды сжималась. Дословно даже не «поверхность воды сжимается», а «широкие воды сжимаются». Я думаю, что имеется в виду вот что: представим себе большое, широкое Галилейское озеро, приходит зима, нарастает большой слой льда вдоль берега Галилейского озера, и вот, поверхность воды как бы сжалась, уменьшилась. Почему такой акцент здесь на картине зимы, довольно суровой зимы? Ведь в Израиле, на самом деле, лето – это тоже весьма проблемный сезон. Я думаю, главная мысль здесь – что смена сезонов – это испытание, испытаний погодой. Вот как Иов испытывается своими потерями, так человечество в целом испытывается, в том числе, погодой, особенно в древние времена. Ведь морозная зима на протяжении веков и тысячелетий была для людей вопросом жизни и смерти, в том числе в России. Морозная зима, неурожайное предыдущее лето – и всё, люди просто гибнут от голода и холода. А почему именно здесь на этом акцент? Потому что Бог более явлен в испытаниях людей, в тяжёлых ситуациях, когда люди «на краю», так, как произошло с Иовом. Такая перекличка общей тематики этой книги с, вроде бы, частным образом суровой зимы.

11 Также влагою Он наполняет тучи, и облака сыплют свет Его.

Здесь сказано, на самом деле, «рассеивает облака», и по тексту непонятно – это облака, несущие свет? То есть, это солнце как-то освещает облака, а облака уже освещают землю; или это молния, которая из облаков светит – это одна интерпретация. А вторая интерпретация – это облака, которые заслоняют свет, а Господь их рассеивает. Можно и так прочесть, и в одном из следующих стихов речь идёт именно об облаках, заслоняющих свет.

12 и они направляются по намерениям Его, чтоб исполнить то, что Он повелит им на лице обитаемой земли.

Словом «направляются» переведены два еврейских слова «метсибот михэфэк», которые означают дословно «поворачиваются по кругу». Слова эти значимы, потому что современная наука на все природные процессы смотрит, как на процессы циклические. Например, на интернете можно увидеть картины того, как на всей нашей Земле, всей планете развиваются ото дня ко дню, от месяца к месяцу, от года к году метеорологические и другие процессы, и они все представляют собой циклы. Так что здесь «поворачиваются кругом» не случайно так сказано, а это мудрые слова, которые перекликаются с современным научным взглядом на мир. Сказано, что они исполнят то, что Господь повелит им, на лице обитаемой земли. В русском переводе «обитаемой земли» вроде понятно, а в еврейском тексте здесь сказано «тэвел эрэц», и это два в принципе несовместимых слова для земли: «тэвел» – это взгляд на землю, если так можно выразиться, как на планету, то есть, на природные процессы в ней, в отрыве от того, есть на ней люди или нет, а «эрэц» – это именно земля, обитаемая людьми, Есть такой роман у Сент-Экзюпери «Планета людей» (по французски «Terre des hommes») – это планета людей, земля людей в том аспекте, в каком она связана с людьми. В Библии употребляется либо то слово, либо это слово в зависимости от того, как на эту землю посмотреть. А здесь они соединены вместе – это очень удивительное, и, я бы даже сказал, парадоксальное соединение.

13 Он повелевает им идти или для наказания, или в благоволение, или для помилования.

«Им» - это облакам, видимо. С каждым из трёх слов – «наказание», «благоволение»,и «помилование» – есть проблемы, связанные и с переводом, и с пониманием. То, что переведено как «наказание», – это в еврейском тексте слово «шебет», «жезл». Но почему «жезл»? Потому что это слово, начиная с пророка Исайи, употребляется для обозначения того, как Бог использует для наказания Израиля другие народы (ассирийцев, вавилонян и так далее). То есть, это жезл в руке Бога, которым Бог кого-то наказывает, поэтому перевод здесь – как «наказание». Но, всё-таки, в оригинале здесь «жезл», а «жезл» не обязан наказывать, жезл – это любое орудие Бога. Вот держит человек в руке какую-то палку. Конечно, этой палкой он может кого-то побить, но он может этой палкой ещё что-то сделать – землю копать, достать что-нибудь.

Дальше – то, что переведено как «благоволение», – просто попытка как-то понять непонятное, потому что в еврейском тексте сказано «лэ эрэц», то есть, «для земли», или «к земле». Как это понять, я не знаю. Конечно, это как-то связано с тем, что сказано выше – что Господь повелевает облакам идти «на лице обитаемой земли», но вот в этом ряду («для жезла», «для земли», или «для помилования») средний член как-то выпадает. «Помилование» – это слово «хесед», его можно перевести как «помилование», но в нём всегда есть оттенок «любовь», и в некоторых ситуациях это слово «хесед» именно как «любовь» и переводится. Так или иначе, вся картина, которая здесь нарисована, и жезлы для наказания, и «хесед» как «любовь» или «милость» – это всё о людях. А до этого говорилось о природе. Возможно, здесь идёт речь о связи природных процессов и процессов исторических, связанных с людьми: что и то, и другое – часть единого Замысла Божьего. Эта мысль очень ярко выражена в книге Исайи, во второй её части, называемой Второисайей: что нам история и природа кажутся чем-то раздельным, а они, на самом деле, у Бога соединены в едином Замысле. Эта мысль есть и у такого далёкого от религии поэта, как Андрея Вознесенского: «История ли часть природы? Природа ли кусок истории?».

14 Внимай сему, Иов; стой и разумевай чудные дела Божии

Это говорит Елиуй. Внимай чему? Что он хочет сказать – «слушай меня»? Да нет, конечно, «Иов, слушай бурю, эту живую бурю, в которой голос Бога». А «разумевай чудные дела Божии» – это еврейское слово «табуна», которое имеет корень «бин» (разум рациональный, что-то рассудочное). Здесь это слово неуместно, потому что, конечно, такие чудные дела Божии можно понять не рациональным разумом «бина», а той мудростью Божией, которая называется «хокма», и эта хокма дальше нам встретится в конце главы. Здесь же слово «табуна», возможно, связано со стремлением автора показать, что Елиуй не сразу переходит от своей прежней рациональной логике к логике бури.

«15 Знаешь ли, как Бог располагает имии повелевает свету блистать из облака Своего?

16 Разумеешь ли равновесие облаков, чудное дело Совершеннейшего в знании?

«Ими» – вероятно, опять облаками, но, может быть, вообще всеми делами Божьими. В 16-м стихе многое вызывает раздумья и улыбку. Например, еврейское слово «мифлас» – это «равновесие», которое в любых современных научных статьях (физических, химических, экологических, метеорологических) встречается через одну, это одно из основных понятий современной науки. А дальше, в словах «чудное дело Совершеннейшего в знании», «чудное» – это слово «мифла», которое имеет тот же самый корень, что «равновесие». То есть, здесь «равновесие» и «чудеса» – это как бы две части единого целого, а в современной науке «равновесие» – да, а чудеса – нет, это мы не признаём и отвергаем. Конечно, это соединение – это информация к размышлению.

17 Как нагревается твоя одежда, когда Он успокаивает землю от юга?

Это картина лета, как контраст или дополнение к такой детальной картине зимы, которая нарисована выше. Эта картина лета очень короткая, но она призвана подчеркнуть, что как зима – от Бога, как сезон испытаний, так и лето, когда успокаивается земля, – это тоже от Бога.

18 Ты ли с Ним распростер небеса, твердые, как литое зеркало?

Это напоминает то, что Бог будет говорить Иову дальше, в следующих главах. Но здесь «распростёр» – это слово с корнем «рака», однокоренным со словом «ракия», а «ракия» – это слово, которое встречается во втором абзаце Библии, в первой главе Книги Бытия, это свод небесный, который разделяет верхние воды от нижних вод. А небеса здесь названы почему-то не словом «шамаим», как в первой главе Книге Бытия, словом «шахак», которое означает что-то размельчённое, раздробленное, порошок или пар. Почему здесь употребляется это совершенно неожиданное слово для небес? Я думаю, что автор хочет подчеркнуть, что речь о небесах, как о чём-то изготовленном, как металлург что-то изготавливает из порошка, сплавляя его вместе. То есть, это связано с тем, что сказано дальше о том, изготовлял ли Иов (ну, на самом деле, вообще любой человек, человечество) с Богом вместе небеса, как изготовляется что-то в мастерской какого-нибудь кузнеца.

19 Научи нас, что сказать Ему? Мы в этой тьме ничего не можем сообразить.

20 Будет ли возвещено Ему, что я говорю? Сказал ли кто, что сказанное доносится Ему?

Несколько проблем с этими двумя стихами. Во-первых, «научи нас, что сказать Ему» – это Елиуй кому говорит? Это он что, Иову говорит: ты, Иов, такой глупый, что не можешь нам подсказать, что нам говорить Богу? Да нет, конечно. Эти слова обращены к Богу: «Господи, научи нас, что сказать Тебе?». В этой интерпретации эти слова совпадают с тем, что говорил раньше Богу Иов. И в 20-м стихе: «будет ли возвещено Ему, что я говорю?» – это тоже одна из жалоб Иова: я говорю, говорю, а Бог никак не отвечает, и непонятно, до Него вообще доносится то, что я говорю, или нет? Это как раз то, о чём я говорил раньше: слова Елиуя начинают здесь перекликаться со словами Иова.

В какой тьме он ничего не может сообразить? Здесь «сообразить», «арак», означает «выстроить», «упорядочить», то есть, как-то упорядочить картину мира в своей голове. Что это за тьма? В первом понимании тьма – буря: облака налетели, всё потемнело. Во втором понимании тьма – это дьявол, дьявольская тьма. Для автора фигура дьявола, которая введена в начале этой книги, всегда присутствует и действует на заднем плане, даже когда о ней ничего не говорится. Третье понимание связано с тем, что тьма в этом стихе – это слово «хошех», которое встречается в книге Бытия: «и тьма над бездною, и Дух Божий носился над водою». Там «хошех» – такая как бы «первобытная тьма», и, возможно, она именно в этом смысле употреблена здесь. Но это уже не просто «буря», это какая-то фундаментальная тьма, лежащая в основе нашего мира – не злая сама по себе, не добрая сама по себе, а нечто такое, из чего потом только родится доброе и злое. И четвёртый способ понимания: Бог, Который приближается, может быть светом, а может быть тьмой, а может быть соединением света и тьмы. Это есть у многих пророков. Они говорят: вот, вы думаете, что Бог – это свет? Это тьма! Тьма – в том плане, что непознаваема. Тьма – и в том плане, что (как говорил замечательный испанский святой Сан Хуан де ла Крус), чтобы приблизиться к Богу, надо пройти через тьму – тьму отчаяния, тьму бессмысленности, и так далее, и только за этим открывается настоящий Божий свет. Может быть, и это здесь имеется в виду тоже.

Непонятно в конце: «сказал ли кто, что сказанное доносится Ему?». Этот перевод условный. Дословно сказано здесь следующее: «Если кто скажет (или разве кто скажет) Ему, то ведь будет поглощён (проглочен)». Это не очень понятно, но напоминает, опять-таки, слова Иова, когда он говорил в предыдущих главах: как можно что-нибудь сказать Богу? Потому что страшно с Богом разговаривать, но Иов, тем не менее, это преодолевает, переступает через этот свой страх и с Богом разговаривает. А Елиуй в конце этой главы, в последнем стихе, делает другой вывод из этого: молчать.

21 Теперь не видно яркого света в облаках, но пронесется ветер и расчистит их.

22 Светлая погода приходит от севера, и окрест Бога страшное великолепие.

Слово «ветер», которое здесь употреблено, это «руах», это не только «ветер», а и «дух», в том числе, и «Дух святой». И когда в Ветхом Завете употребляется это слово «руах» (даже когда оно употребляется в смысле «воздух», «ветер», «дыхание», оно всегда в себе несёт этот второй слой – «дух». Если так это здесь прочесть, то дух развеивает какие облака? Облака, которые заслоняют от Бога, от Божьего света, облака незнания. Есть такое замечательное средневековое религиозное произведение, которое так и называется «Облако незнания», «Cloud of Unknowiyng», оно об этом – о познании Бога. Здесь второй смысл этих слов – именно такой: как дух развеивает облака незнания, заслоняющие человека от Бога.

23 Вседержитель! мы не постигаем Его. Он велик силою, судом и полнотою правосудия. Он никого не угнетает.

В еврейском тексте сказано не «мы не постигаем Его», а «не находим Его». Одно дело – мы чувствуем Его, видим, но не постигаем, потому что Он великий и непостижимый, а другое дело – мы хотим Его найти, но вот не можем Его найти. Нам, современным людям, особенно людям неверующим, гораздо ближе второе: многие люди хотели бы в Бога поверить, только они хотят, чтобы им сначала Его показали. Это такая логика советских времен: космонавты летали в космос, а Бога не видели. У многих людей такая логика. Я помню, как одна женщина сказала с такой тоской: «Христос! Где же Он, ваш Христос?», с такой интонацией: «Ну покажите мне вашего Христа! Я хотела бы Его увидеть, но не видно Его, нет Его!». Вот какой смысл в этих словах «мы не находим Его», а перевод «мы не постигаем», мне кажется, эту остроту как-то затирает.

«Он … не угнетает» я бы перевёл, скорее, как «Он не подавляет». А чем может Бог подавить? Своим величием, естественно. И вот, когда мы будем читать следующие главы, у нас неизбежно возникнет, как у многих комментаторов, такое впечатление, что Бог там подавляет Иова Своим величием, если так можно выразиться, затыкает ему рот. Это неправильное впечатление. И нас эти строки, которые мы читаем, предупреждают, чтобы мы правильно поняли следующие главы, что там нет этого подавления Иова Своим величием, а есть нечто другое, о чём мы будем говорить.

24 Посему да благоговеют пред Ним люди, и да трепещут пред Ним все мудрые сердцем!

К сожалению, перевод неправильный, а в оригинале сказано гораздо более проблемно. Потому и перевели не точно, что непонятно, как понимать оригинал, а в оригинале сказано, что Бог не видит мудрых сердцем. Причём, «мудрые» здесь «хокамим», то есть, они мудры мудростью Божьей, и уж кого же тогда Бог должен видеть? И слово «не видит» в некоторых переводах переводится так, что Бог не хочет их видеть, к ним относится с неким презрением. Почему это Бог не видит мудрых сердцем? Одна из возможных интерпретаций – это что речь идёт не об истинно мудрых сердцем, а о тех, кто считает себя мудрыми сердцем – такие как друзья Иова. И, как, вероятно, считает Елиуй, и Иов такой, кто считает себя мудрым сердцем. Кстати, «сердце» – не в нашем современном понимании, как выражения для чувств, эмоций. «Сердце» в понимании Ветхого Завета – это орган, в первую очередь, разума, а эмоции – только во вторую очередь. «Мудрые сердцем» – это то же самое, что «мудрые умом». Но если понять это как тех, кто только считает себя мудрыми, тогда можно понять, почему Бог на них не смотрит, или смотрит с неким презрением. И, в соответствии с глубоким, парадоксальным и ироническим умонастроением автора этой книги, в этих словах Елиуя есть ирония по отношению к нему самому (вложенная, разумеется, автором). Ведь если Бог смотрит с неким снисхождением и презрением на тех, кто считает себя мудрыми, – так Елиуй же именно это говорит о самом себе. Он-то считает себя заместителем Бога, он-то о себе говорил, как о совершеннейшем в знании, как Бог! Вот и получается, что слова, как бумеранг, возвращаются к самому человеку, и так человек осуждает сам себя.


Запись 52 Глава 38 14-03-18

Мы продолжаем чтение книги Иова, сегодня начинается тридцать восьмая глава. Это одна из тех четырёх глав, которые в этой книге являются самыми важными, поскольку это речи Самого Бога.

Книга Иова не относится, вообще говоря, к пророческим книгам, она не так позиционируется. Но особенность пророков – что они транслируют нам то, что им говорит Сам Бог, и к главам, которые мы сейчас начинаем читать, это можно отнести тоже. Может быть, вся книга Иова и не может считаться пророческой, но в этих главах невольно возникает такое ощущение, что через автора этой книги говорит Сам Бог. Хотя книга эта – в сущности, художественное произведение, тем не менее, вот эта ее часть носит явно пророческий характер.

Глава большая, насыщена содержанием, и надо на неё тщательно настроиться, чтобы правильно понять и эту главу, и следующую, потому что, к сожалению, сплошь и рядом встречаются принципиальные ошибки в самом подходе к этим главам. Поэтому сегодня мы поговорим именно об общем смысле этой главы, с тем, чтобы как-то настроиться, понять, с какого конца к ней подходить, а разбирать её по отдельным стихам будем уже в следующий раз. Напоминаю, что предыдущая глава – это речи неожиданно появившегося непонятно откуда четвёртого собеседника Елиуя, и она рисует Елиуя, как человека, видящего приближение бури. И в речах самого Елиуя в этой главе, и в самом тексте, как его задумал автор книги, логика рациональная, рассудочная сменяется логикой музыкальной, логикой бури. Вот эта музыкальная логика и в речах Бога продолжается тоже.

1 [Когда Елиуй перестал говорить,] Господь отвечал Иову из бури и сказал:

2 кто сей, омрачающий Провидение словами без смысла?

3 Препояшь ныне чресла твои, как муж: Я буду спрашивать тебя, и ты объясняй Мне:

4 где был ты, когда Я полагал основания земли? Скажи, если знаешь.

5 Кто положил меру ей, если знаешь? или кто протягивал по ней вервь?

6 На чем утверждены основания ее, или кто положил краеугольный камень ее,

7 при общем ликовании утренних звезд, когда все сыны Божии восклицали от радости?

8 Кто затворил море воротами, когда оно исторглось, вышло как бы из чрева,

9 когда Я облака сделал одеждою его и мглу пеленами его,

10 и утвердил ему Мое определение, и поставил запоры и ворота,

11 и сказал: доселе дойдешь и не перейдешь, и здесь предел надменным волнам твоим?

12 Давал ли ты когда в жизни своей приказания утру и указывал ли заре место ее,

13 чтобы она охватила края земли и стряхнула с нее нечестивых,

14 чтобы земля изменилась, как глина под печатью, и стала, как разноцветная одежда,

15 и чтобы отнялся у нечестивых свет их и дерзкая рука их сокрушилась?

16 Нисходил ли ты во глубину моря и входил ли в исследование бездны?

17 Отворялись ли для тебя врата смерти, и видел ли ты врата тени смертной?

18 Обозрел ли ты широту земли? Объясни, если знаешь все это.

19 Где путь к жилищу света, и где место тьмы?

20 Ты, конечно, доходил до границ ее и знаешь стези к дому ее.

21 Ты знаешь это, потому что ты был уже тогда рожден, и число дней твоих очень велико.

22 Входил ли ты в хранилища снега и видел ли сокровищницы града,

23 которые берегу Я на время смутное, на день битвы и войны?

24 По какому пути разливается свет и разносится восточный ветер по земле?

25 Кто проводит протоки для излияния воды и путь для громоносной молнии,

26 чтобы шел дождь на землю безлюдную, на пустыню, где нет человека,

27 чтобы насыщать пустыню и степь и возбуждать травные зародыши к возрастанию?

28 Есть ли у дождя отец? или кто рождает капли росы?

29 Из чьего чрева выходит лед, и иней небесный, -- кто рождает его?

30 Воды, как камень, крепнут, и поверхность бездны замерзает.

31 Можешь ли ты связать узел Хима и разрешить узы Кесиль?

32 Можешь ли выводить созвездия в свое время и вести Ас с ее детьми?

33 Знаешь ли ты уставы неба, можешь ли установить господство его на земле?

34 Можешь ли возвысить голос твой к облакам, чтобы вода в обилии покрыла тебя?

35 Можешь ли посылать молнии, и пойдут ли они и скажут ли тебе: вот мы?

36 Кто вложил мудрость в сердце, или кто дал смысл разуму?

37 Кто может расчислить облака своею мудростью и удержать сосуды неба,

38 когда пыль обращается в грязь и глыбы слипаются?

39 Ты ли ловишь добычу львице и насыщаешь молодых львов,

40 когда они лежат в берлогах или покоятся под тенью в засаде?

41 Кто приготовляет ворону корм его, когда птенцы его кричат к Богу, бродя без пищи?

На этом глава кончается, но разделения глав поставлены столетиями позже того, как книга Иова была написана. На самом же деле, конечно, эта речь Бога плавно, без всяких разрывов продолжается и дальше в тридцать девятой главе. Но, поскольку мы следуем тому делению на главы, которое перед нами в современном тексте Библии, то мы остановимся сегодня на этом месте, на конце главы.

Значительная часть комментаторов (пожалуй, большинство из них) воспринимает все речи Бога, которые начинаются с этой главы и дальше идут до сорок первой главы, как некую иронию над претензией Иова что-то такое от Бога требовать, Богу задавать вопросы, с Богом судиться, хотя Иов, на самом деле, ничего не знает, и Бог ему показывает такую картину вселенной, которая бесконечно превосходит разум и знание Иова. Так многие комментаторы воспринимают все эти речи Бога. С моей точки зрения, такой к ним подход принципиально неправилен. Он, во-первых, лишает их смысла, потому что зачем четыре главы тратить на то, чтобы иронизировать, причём, кому – Богу – над этим несчастным человеком, который всё потерял и сидит на мусорной куче. Это даже по нашим, человеческим понятиям как-то не вяжется. И, кроме того, если это так воспринимать, то это, в сущности, было бы осуждение Иова со стороны Бога. Но разве Бог осуждает его? Бог не осуждает Иова, поскольку Он после всех этих речей говорит, что Иов говорил, правильнее, чем его друзья. И автор книги не осуждает Иова: в этом, всё-таки, художественном произведении слова, которые, может быть, Бог послал в голову автора, всё-таки превратил в текст уже сам автор. И как автор относится к Иову? Неужели он его осуждает? Да нет, конечно! Всё, что мы до этого читали, говорит о том, что автор книги однозначно на стороне Иова, и он с самого начала считает, что Иов прав. И автор, когда он заканчивает речи Иова, называет их «возвышенные речи».

Итак, ни автор, ни Сам Бог здесь над Иовом не иронизирует, но что же Бог говорит? Ведь довольно очевидно, что Господь показывает Иову, насколько узкое понимание мира, из которого исходит Иов в своих вопросах Богу, насколько оно, так сказать, меньше размера духовной Вселенной, которую создал Бог. В этой главе несколько раз употребляется слово «даат», которое означает «знание», «понимание», и Бог, конечно, здесь показывает Иову границы его понимания, но не ради иронии над Иовом, хотя эта абсурдная мысль почему-то подкупает многих комментаторов. И даже такой глубокий мыслитель, как Карл Густав Юнг, который написал книгу «Ответ Иову», даже он воспринимает слова Бога, как то, что Бог в Иове ощущает что-то такое, что у человека есть, а у Бога нет, и Бог поэтому старается защититься от такого, в каком-то отношении, превосходства Иова над Самим Собой. Эту точку зрения Юнга я не разделяю, при всём моём уважении к Юнгу. Мне кажется, что Бог показывает Иову ограниченность его понимания мира и расширяет это понимание. Он же не просто говорит: «А, ты ничего не понимаешь!». Он Иову показывает весь этот мир, как он есть, во всём его величии, во всей его полноте. Зачем? Это для Иова толчок к тому, чтобы сам Иов расширил свой горизонт, расширил не просто в смысле более широкого понимания, а чтобы Иов начал действовать в этой великой Вселенной (не той, какую Иов и его друзья себе представляют сначала, а той, какая она на самом деле, какой её создал Бог). Чтобы Иов начал действовать в ней, а не в том маленьком людском мирке, где люди сводят счёты между собой, где есть добрые люди и злые люди, кого-то незаслуженно обижают, кому-то незаслуженно достаются всякие блага (о чём был разговор между Иовом и его друзьями). Бог показывает Иову другую, великую Вселенную, в которой он, Иов, выступает от имени всего человечества, как представитель всего человечества, в которой человек должен действовать. И начинается вся книга, на самом деле, с показа именно такой, великой Вселенной, в которой Бог принимает ангелов, к Нему приходит дьявол, и мы с самого начала книги вводимся в фундаментальное противоречие этой великой Вселенной – в противоборство между Богом и дьяволом. Вот в чём люди должны принять участие, вот куда Бог подталкивает Иова, показывая ему эту великую картину. Да, Он хочет, чтобы человечество (а в лице человечества выступает Иов) было соработником Бога в этом великом мире, в этой великой Вселенной. Если так к этому подходить, если видеть, что в этих словах Бога есть конструктивный смысл, тогда все эти вопросы («Был ли ты при начале вселенной?», «Можешь ли ты сделать то, сделать это?», «Знаешь ли ты то, знаешь ли ты это?») должны восприниматься не как ирония («ты ничего не можешь, ты ничего не знаешь») – они должны восприниматься как некое предсказание и призыв ко всему человечеству через Иова: «Ты пока не можешь, но сможешь; пока не знаешь, но будешь знать». Даже это «Был ли ты при начале вселенной?» – конечно, Иов не был, он человек ограниченный временем своей жизни, но ведь это же речь идёт обо всём человечестве! Давайте сами себе поставим вопрос: в Замысле Божьем о мире, когда Бог создавал мир, как это написано на первых страницах Библии, существовал ли Замысел о человечестве? Книга Бытия говорит о том, что существовал, и слова, с которых начинается Евангелие от Иоанна, слова про Иисуса Христа («В начале было Слово, и Слово было у Бога, и Слово было Бог. Оно было в начале у Бога, и всё через Него начало быть, что начало быть») – эти слова, конечно, говорят о том, что Христос был в начале, и даже до начала, до сотворения вселенной. Но Христос – Он же Богочеловек, то есть, уже во Христе человечество существовало от самого начала, ещё невидимо, невоплощённо, но существовало. Поэтому все эти «Был ли ты?», «Можешь ли ты?», «Знаешь ли ты?» – это отнюдь не ирония, а слова, которые говорят Иову о том, чего Иов ещё сам не знает. Он не знает, но будет знать – то есть, всё человечество будет знать. Вот Бог говорит: «можешь ли ты посылать молнии?». Конечно, Иов, за две с половиной тысячи лет до нашей эры, сказал бы, что он не может посылать молнии, и люди вообще этого не могут. А мы сегодня можем посылать молнии? Запросто! И так и многое другое из того, что здесь сказано. Конечно, Иов не знает того, что он в какой-то форме, как нечто невоплощённое, существовал в Иисусе Христе при сотворении мира. Он этого не знает, но Бог это знает, и автор книги это знает, и Иов это узнает тоже (уже за пределами этой книги).

То, что Иову (и его друзьям в ещё большей степени) Господь указывает на ограниченность той картины мира, исходя из которой, они между собой спорят, – это заставляет нас взглянуть по-другому на вопрос теодицеи, на вопрос оправдания Бога, на вопрос «за что?». Ведь в чём главный спор между Иовом и его друзьями? Иов говорит: «За что мне всё это? Я этого ничего не заслужил». Друзья говорят: «Нет, раз это к тебе пришло, а Бог справедлив, значит, ты чем-то это заслужил. Мы не знаем, и сам ты не знаешь, но чем-то ты это заслужил». У них разворачивается спор в чисто моральной плоскости: заслуженное страдание или незаслуженное страдание. В нашем человеческом мире, в отношениях людей в обществе, в семье, в любых отношениях между людьми эти вопросы совершенно правомерны, то есть, если человек страдает или получает какие-то блага, то можно спросить, за что, чем это обусловлено? Но в той великой Вселенной (расширенной Вселенной, если можно так выразиться), которую показывает Иову Бог в этой Своей речи, этот вопрос просто не имеет смысла. Вот простейший пример – мы читали место, где говорилось о львах. Мы понимаем, что львы едят антилоп. Имеет смысл вопрос, а за что лев съел антилопу? За что эта антилопа погибла? Не имеет смысла этот вопрос, потому что в этой сфере, сфере животного мира, моральные понятия неприменимы. Они, может быть, не применимы пока, потому что, как говорит Исайя, когда-то будет такое время, эсхатологическое, когда лев и ягнёнок будут рядом лежать на одной горе Господней, и лев не будет посягать на ягнёнка. Но это в перспективе, эсхатологической, а сейчас ни ко львам, ни к антилопам не применимо это «за что», не применимы моральные суждения и осуждения.

Или пример, которого, конечно, не знали во времена Иова, но который мы уже знаем. Вот астрономы глядят на небо и видят столкновение галактик, каждая из которых насчитывает миллиарды звёзд. На планетах вокруг этих звёзд может быть какая-то жизнь, а может быть, есть даже разумная жизнь. Но когда сталкиваются галактики, то это катастрофа непредставимого нам масштаба, при этом исчезают, взрываются, сливаются, уничтожаются миллиарды звёзд, миллиарды таких планетных систем, как наша Солнечная система. Можно ли к этому применить моральные понятия, спросить – «за что»? Это бессмысленно. Так же, как часто говорят: вот происходит землетрясение, люди гибнут, цунами относительно недавно было, сколько людей погибло! Вот за что это? Что такого люди натворили, сотворили, что это произошло? Есть разные взгляды на этот вопрос. С точки зрения этих глав книги Иова, вопрос «за что люди погибли от цунами?» смысла не имеет. Цунами – естественное природное явление. Можно, конечно, сказать, что люди погибли ни за что, но это тоже не совсем правильный ответ. Этот ответ намекает на то, что произошло что-то плохое. Но дело в том, что, с точки зрения той великой Вселенной, которую показывает Бог, это всё естественные явления в этой Вселенной, при том, что, конечно, мы, люди, страдаем, и нам не хочется, чтобы гибли от землетрясений, наводнений, цунами, и так далее. Вселенная не может существовать без таких явлений. Поэтому бессмысленно применять к этому моральные понятия «за что это?», «хорошо это или плохо?». В нашей, человеческой плоскости, конечно, это плохо, когда люди гибнут. А Земля без этого не может существовать. В ней происходят тектонические процессы, так называемое движение плит, и в результате происходят землетрясения, извержения вулканов, цунами, и так далее. Не может Земля существовать без этого, так же, как лев не может существовать без того, чтобы не есть антилопу. То есть, Господь показывает Иову в этой Своей речи, что тот спор, который начали между собой друзья с Иовом (за что страдание невинному Иову?) – это, на самом деле, часть гораздо более важного и более широкого спора, который шире, чем мораль. Это спор не о человечестве, это спор о всей Вселенной, и это спор между Богом и дьяволом – Богом, который Вселенную хочет устроить каким-то таким образом, чтобы лев и ягнёнок лежали на одной горе и лев не ел ягнёнка (как сказано у Исайи), и дьяволом, который хочет, мало того, чтобы лев ягнёнка ел, а чтобы люди ели друг друга, убивали, и так далее. Вот это часть какого спора! И замысел всей этой книги как раз в том и состоит, что проблема Иова – это не проблема того, что, ах-ах, несчастный страдалец пострадал ни за что. Проблема гораздо больше – проблема – это устройство мира и роли дьявола в этом мире.

Я сказал, что в той Вселенной, которую показывает Бог Иову в этой Своей речи, происходят какие-то физические и астрономические процессы (тут упоминается о звёздах, о созвездиях, которые, конечно, выходят за пределы морального мира). Тем не менее, очень важно, что мир физических, астрономических вещей и мир моральных понятий, в котором живём мы, люди, – это не разорванные, несвязанные вещи. В том-то и дело, что в этой речи у Бога понятия «добро» или «зло», «хорошо» или «плохо», моральные понятия существуют и применительно к этому миру. Пока ещё это не так чётко чувствуется. А вот дальше, когда пойдёт речь о Левиафане и о Бегемоте, это будет очень ясно. То есть, несмотря на то, что эта великая Вселенная шире, чем узкая моральная человеческая вселенная, тем не менее, и моральная вселенная человека, и физическая вселенная всех галактик созданы одним и тем же Богом, и, соответственно, они следуют какому-то общему архетипу. Это слово я часто употребляю, но не в силах его как-то объяснить – может быть, можно сказать не совсем точно, что они следуют какой-то общей логике: наша мораль отношений между людьми (добро и зло) и эти вселенские астрономические события – у них есть какое-то общее основание, общий корень. В этом речь Бога, когда Он рисует эту великую Вселенную, принципиально отличается от подходов современной науки. Современная наука тоже рисует именно такую великую Вселенную, как ее рисует Бог, – Вселенную, которая бесконечно превосходит человеческие горизонты, которая существует, по современным понятиям, как минимум, 14 миллиардов лет, в которой сотни миллиардов галактик, и в каждой из этих галактик по сотне миллиардов звёзд. Вот этот масштаб, его, на самом деле, даже и невозможно себе представить, для нас это просто какие-то большие числа, и больше ничего, настолько наша Вселенная превосходит наше воображение. И в этом похожи Вселенная современной науки и Вселенная, которую рисует здесь Бог. Но есть одно принципиально важное различие – оно именно в том, что в эту Вселенную Бога уже вплетено моральное начало, только оно уже не просто моральное начало отношений между людьми (обид, страданий, и так далее), а это нечто гораздо большее. Мы не можем даже сформулировать, что такое это моральное начало, перемещённое в масштаб галактик, у нас нет пока ответа на этот вопрос. И в книге Иова нет ответа на этот вопрос, потому что нельзя это передать, нельзя нарисовать, мы только чувствуем, что именно это стоит за речами Бога. И в этом отличие Вселенной Бога, которая здесь описана, от Вселенной современной науки, потому что Вселенная современной науки – аморальна, точнее, вне-моральна. Это Вселенная, в которой вопрос «хорошо или плохо?» не имеет права на существование. Такую модель Вселенной себе придумала и создала современная наука. И даже задавать этот вопрос «хорошо или плохо» – это уже не научно. Хорошо ли, что сталкиваются друг с другом галактики и уничтожают друг друга, или нет? Наука не позволяет даже задавать такие вопросы.

Ещё один момент. Вот Бог задаёт вопрос Иову: «Знаешь ли ты то или это, короче говоря, знаешь ли ты, как устроена эта Вселенная?». И подразумевается, что Иов не знает, как устроена Вселенная, она превосходит все его понятия. Но ведь Иов (или автор книги) мог бы на этот вопрос ответить: «Я знаю, как устроена Вселенная. Я читаю в Библии, в первой главе книги Бытия, как создана Вселенная:

Земля же была безвидна и пуста, и тьма над бездною, и Дух Божий носился над водою.

3 И сказал Бог: да будет свет. И стал свет».

Вот ответ. А если говорить не о сотворении Вселенной, а о том какая она сейчас, – есть замечательный 103-й псалом, в котором описана не астрономическая, а земная жизнь – описана во всей её полноте, именно как творение Божье. Иов мог бы так ответить, и я думаю, что у автора этой книги такие мысли тоже были в голове: мы, люди, всё-таки об этой великой Божьей Вселенной что-то знаем! Но если бы автор книги (или Иов) вот так попытался бы ответить на вопрос Бога, то он этим не выполнил бы Замысел Божий, который проводится в книге Иова. Замысел Божий именно в том и состоит, чтобы вытолкнуть Иова из круга тех понятий, в которых он находится, пусть это даже библейские понятия, – в более широкую, большую Вселенную, большую картину мира за пределы какого-то уже устоявшегося, принятого, или как говорят друзья Иова, «дошедшего от наших отцов» представления о Вселенной. Конечно, книга Иова – это тоже Библия, но только в более широком смысле. А если бы Иов не стал выталкиваться и сказал бы: «А я это знаю, я в Библии это всё читал», то это он бы занял позицию друзей. Корень спора друзей с Иовом в том, что Господь хочет Иова вытолкнуть через его страдание в какое-то большее Богопознание. А друзьям совершенно достаточно того небольшого Богопознания, которое у них есть, которое уже устоялось, досталось от предков и несет на себе как бы печать «Разрешено». Герой этой книги, Иов, ведёт себя принципиально по-другому, потому что его Бог подталкивает к тому, чтобы он вёл себя по-другому.

Таким образом, в этих главах (с 38-й по 41-ю) Бог, показывая новую, великую, превосходящую понимание Иова Вселенную, расширяет картину Вселенной, данную в книге Бытия. Я могу сказать, как физик, почти каламбур: физическая Вселенная, в которой мы живём, расширяется, а почему библейская Вселенная, которая дана в самом начале Библии, в 1-й главе книги Бытия – почему она не должна расширяться? Она тоже должна расширяться, но только в духовном смысле. И вот книга Иова – это такой шаг расширения Вселенной, который начинается с книги Бытия. И когда читаешь эту главу, да и последующие главы речей Бога, действительно, возникает не какая-то чёткая математическая или логическая картина того, как устроена Вселенная, а возникает, скорее, ощущение, что в результате этих речей Бога, наша картина мира, которая есть у нас, читателей, – расширяется. И у Иова то же самое, и это замысел автора книги. Поэтому Иов и говорит дальше, что он «кладёт руку свою на уста свои»: он об этой расширенной Вселенной ещё ничего даже сказать не может, у него ещё даже и понятий таких нет, он ещё должен (если так можно выразиться) учиться и учиться, чтобы освоить эту картину мира и научиться в ней действовать. А главное действие, которое следует из расширения картины мира, – это явление Христа. Поэтому, ещё раз, Христос – ответ Иову. И то, что Иову является здесь, эта расширенная Вселенная, – это парадоксальным образом снимает его главную боль, его главное страдание. Казалось бы, как же снимает? Детей потерял, здоровье потерял, собственность всю потерял, сидит на мусорной куче. Что тут снимает эта речь Бога? А она снимает ощущение бессмысленности – то, что больше всего мучило Иова. Его мучило не столько даже его страдание, сколько то, что это бессмысленное страдание. И вот, каким-то странным образом Иов в итоге оказался утешен, потому что его страдание приобрело смысл. Ну, что ему такого Бог тут сказал в этой речи? Вроде, логически говоря, ничего такого, что Иова могло бы утешить, Он ему не сказал. Даже, может быть, Иов не понял разумом, в чём смысл его страдания – мы будем об этом говорить, когда будем читать про Левиафана, Бегемота, о том, как Господь Иову намекает на то, откуда у Иова происходят все его беды – от спора между Богом и дьяволом. Иов пока этого не понимает, а, тем не менее, утешен, потому что ощущает не логикой, а сердцем, что его страдание вот в этой расширенной Вселенной приобретает смысл. В узком людском мирке, в котором происходит спор между Иовом и друзьями, действительно, его страдание не имеет смысла (то есть, ни Иов, ни его друзья не видят этого смысла), а вот в этой великой Вселенной смысл страдания является, и это и есть утешение Иову.

Ещё хочу обратить внимание на бросающийся в глаза факт, что Господь назван отвечающим Иову из бури. И что Он ему отвечает? Он ему ничего не отвечает, Он ему задаёт вопрос за вопросом, и так до самого конца. Почему? Это, мне кажется, совершенно целенаправленный замысел автора книги, который хочет нам показать, что невозможен ответ на вопросы Иова в обычном смысле, в логическом объяснении: «да, это вот поэтому и поэтому так с тобой произошло». Ответ возможен только в виде расширения вопроса, потому что вопрос Иова, почему он пострадал, на самом деле, расширяется до уровня вопроса «а почему в этой великой Вселенной, которую Иову нарисовал Бог, есть зло в виде Левиафана и Бегемота, и что с этим злом делать?». А мы сегодня на вопрос «что с этим злом делать?» имеем единственный ответ: Христос, придя, нас научил, что с этим злом надо делать. Это единственный ответ. Таким образом расширяются и горизонты Иова, и горизонты нас, читателей этой книги.

Речь Бога довольно чётко делится на две части. Это четыре главы. Первые две главы (38-я и 39-я), вторые две главы (40-я и 41-я), и между ними (как специальная метка, что это две разные части) вводятся слова Иова в конце 39-й главы:

33 И отвечал Иов Господу и сказал:

34 вот, я ничтожен; что буду я отвечать Тебе? Руку мою полагаю на уста мои.

35 Однажды я говорил, -- теперь отвечать не буду, даже дважды, но более не буду.

Тем не менее, Господь продолжает дальше разговор с Иовом, показ ему этой картины Вселенной, и в особенности Левиафана и Бегемота.

Первая половина этой двухчастной речи Бога – это рассказ о том, как устроена Вселенная в физическом смысле, как она создавалась, и как устроен живой мир на земле. А вторая половина – это уже разговор не о том, как всё устроено, там всё крутится вокруг Левиафана и Бегемота – символов зла, и вопрос там в том, что человечество должно делать в этой Вселенной, где есть Левиафан и Бегемот. И Сам Бог намекает, как бы подмигивая Иову, что человечество в лице Иова, или Иов, символизирующий всё человечество, с этим злом, с этими силами тьмы должен бороться в этой расширенной Вселенной. А как он с ними может бороться? Ему Сам Господь говорит: «ты на него даже руку не можешь положить без страха» (на это чудовище, в сущности, на дьявола). Ответ на этот вопрос мы, люди уже христианской эпохи, уже знаем: сами по себе мы ничего с этим злом сделать не можем, а вот со Христом и через Христа мы с этим Левиафаном и Бегемотом бороться не только можем, но и должны, и нас к этому Христос призывает. Везде, во всех Своих речах Он нас призывает бороться с этим злом, которое, в первую очередь, в нас самих гнездится. И вот такая постановка вопроса во второй половине речей Бога возвращает нас к теме начала этой книги, где появляется дьявол, устраивает испытание Иову, и дальше развивается весь этот текст, но остаётся не отвеченным и даже не поставленным вопрос: а что, мы должны принять этот мир так, как он есть, такой мир, в котором дьявол является к Господу Богу, как к себе домой, и устраивает такие подлости Иову (а в лице Иова всему человечеству)? Или мы что-то должны делать, чтобы это было не так? Вопрос этот у внимательного читателя, на самом деле, должен был возникнуть прямо с первых двух глав. Так быть не должно, как это нарисовано в первых двух главах. Ну, а последние главы (речи Бога) как бы замыкают книгу в круг, возвращая её к началу: вот поручение Иову, то есть, всему человечеству, чтобы это было не так.

Мы часто, когда поём, замыкаем песню в круг: споём песню, а потом возвращаем её к первому куплету. Так устроены и многие из величайших художественных произведений – они устроены не как отрезок прямой, а именно как круг, и книга Иова устроена, как круг. Она нас в конце возвращает к теме, которая поставлена в начале, в этой картине дьявола, явившегося и спорящего с Богом. Ну, и естественно, мы спрашиваем себя (в продолжение вопроса теодицеи): а почему, собственно, Бог допускает в этой Своей Вселенной существование дьявола, Левиафана, и Бегемота, и так далее? При чтении первой же главы возникает вопрос, почему это дьявол, если так можно выразиться, ногой открывает дверь к Богу? В расширенной Вселенной, которую Господь нам показывает в Своих речах, этот вопрос теряет смысл и должен быть заменён на более широкий вопрос, который имеет смысл вот в этой великой Господней Вселенной. Я говорил о том, что книга Иова – это книга вопросов, речи Бога – это ответы в виде вопросов, и то, что от нас, читателей, эта книга ждёт, – это тоже не ответы, а дальнейшие вопросы. Вот исходная форма вопроса теодицеи, который коротко можно сформулировать так: почему Бог допускает зло в мире? Если мы примем, что в великой Вселенной, которую рисует нам Бог, этот вопрос должен быть заменён на какой-то более широкий, то – на какой? Я этого не знаю, и никто не знает, и автор книги Иова, на самом деле, этого тоже не знает, а только подталкивает Иова (и нас, читателей, вместе с ним) к тому, чтобы мы искали не ответ на этот вопрос, а искали новый вопрос, чтобы мы ушли от этого, не имеющего ответа, вопроса теодицеи («Как Бог допускает зло в мире?») к какому-то другому, более адекватному этой великой Вселенной, вопросу. Может, поиск этого нового вопроса и есть задача человечества. Но мы, своими человеческими силами, не можем найти то, как нам этот вопрос поставить, а вот если не нашими только человеческими силами, а с помощью Христа… Парадоксальность речей Христа, проявляющаяся особенно в Нагорной проповеди (подставляй левую щёку, когда тебя ударят в правую, и так далее) – это, может быть, намёк на то, что этот новый вопрос, адекватный этой великой Вселенной, должен тоже иметь парадоксальную форму. Какую? Никто пока не знает, это вопрос, который стоит перед нами, перед всем человечеством. И в этом смысле – какова значимость книги Иова! Она для нас актуальна и по сегодняшний день. Она не то что даже ставит вопросы, на которые мы должны отвечать, она подталкивает нас ставить вопросы, которые, может быть, мы сами по себе перед своим человеческим умом и ставить бы не стали, а ограничились бы привычным «ах-ах-ах, в мире столько зла, как же Бог это допускает?!». Это привычное рассуждение – такая стандартная формулировка вопроса теодицеи – это же никуда не ведёт! Тысячелетия задается этот вопрос – и что? Исходя из того, что Бог скажет дальше в этой речи Иову, я сформулировал бы догадку о том, как этот вопрос может звучать в расширенной постановке: не «как Бог допускает зло в этом мире?», а «что Бог хочет от нас, чтобы мы, люди, были соработниками Бога в нейтрализации зла в этом мире в борьбе с Бегемотом и Левиафаном?». Что Господь от нас хочет? Очень не простой вопрос, потому что мы, на самом деле, этого не знаем, но, опять же, единственное, откуда мы можем почерпнуть какую-то догадку о том, что Бог от нас хочет, как нам бороться с этим злом в мире, – это Евангелие, это слова Иисуса Христа.

Ну вот, это, так сказать, о расширении вопроса – то, что мне кажется самым трудным в этой главе, но и самым главным. Ещё здесь привлекает внимание то, что Господь в этой речи постоянно отсылает к моменту сотворения мира. Почему? Я думаю, что это намёк на то, что Иов (то есть, на самом деле, всё человечество, которое символизируется Иовом) призван продолжать Творение как соработник Бога.Так Христос говорит: «Отец Мой доныне делает, и Я делаю». Христос, Богочеловек, делает. Но и мы, люди, тоже сотрудники Христа, Богочеловека, мы должны тоже участвовать в этом делании с Богом. И куда это делание, соработничество с Богом в продолжении Творения нас ведёт? Я думаю, что ответ даёт Библия. Творение – это первая страница Библии. А последняя страница Библии – новое небо, новая земля, новый Иерусалим – то, что после страшного суда, после Апокалипсиса. То есть, наше соработничество с Богом – это наша работа по прокладыванию пути к Апокалипсису, к новому небу, новой земле. И обратите внимание: в Библии, в Ветхом Завете, проблема дьявола разве что в книге Иова чётко показана. А где она ещё более чётко показана? Уже в Новом Завете, в книге Апокалипсиса. Там ясно написано, что только в апокалиптической перспективе решится эта проблема дьявола и зла в мире, которое дьявол генерирует, только там дьявол будет поражён. То есть, только там будет ответ на тот вопрос, который книга Иова ставит уже со своей первой главы: «а что это дьявол в этом Божьем мире делает?». Так что можно сказать, что книга Иова начинается с картины дьявола, который вхож в небеса, а кончается она даже не 42-й главой, а концом всей Библии. Только там, где, наконец-то, эта проблема дьявола будет решена, где новое небо, новая земля и Новый Иерусалим, и будет настоящий ответ на вопрос, который нам ставит первая глава книги Иова.

И последнее, что я хотел сказать. Как отмечают многие комментаторы, тема отсылки в этих речах Бога к Сотворению мира и слова Бога, звучащие при поверхностном взгляде насмешливо – «Когда Я творил мир, то где ты был, человек?», подсказывают другой ответ на этот вопрос, не тот, который я дал, а такой ответ, что человечество присутствовало при сотворении мира в той самой Премудрости Божьей, о которой говорится в книге Притчей Соломоновых, что она была с Богом именно при сотворении мира. Вот из восьмой главы книги Притчей Соломоновых.

22 Господь имел меня началом пути Своего, прежде созданий Своих, искони; 

23 от века я помазана, от начала, прежде бытия земли.

 24 Я родилась, когда еще не существовали бездны, когда еще не было источников, обильных водою.

 25 Я родилась прежде, нежели водружены были горы, прежде холмов,

 26 когда еще Он не сотворил ни земли, ни полей, ни начальных пылинок вселенной.

 27 Когда Он уготовлял небеса, [я была] там. Когда Он проводил круговую черту по лицу бездны,

 28 когда утверждал вверху облака, когда укреплял источники бездны, 

29 когда давал морю устав, чтобы воды не переступали пределов его, когда полагал основания земли,

30 тогда я была при Нем художницею, и была радостью всякий день, веселясь пред лицем Его во все время, 

31 веселясь на земном кругу Его, и радость моя [была] с сынами человеческими.

Обратите внимание – это почти те же слова, которые говорит Бог в Своей речи в книге Иова: Эта Премудрость Божия, которая от начала была при сотворении мира, она от начала же – с сынами человеческими. Это можно понять так, что в этом образе Премудрости Божьей есть некий другой поворот образа Иисуса Христа, как Его рисует Евангелие от Иоанна («В начале было Слово»), а поскольку Христос – Богочеловек, то в этом смысле человеческое присутствовало от начала сотворения мира.

И, возвращаясь к тому, что Бог хочет от человечества соучастия в этом новом творении, соучастия в создании Нового Иерусалима в эсхатологической, апокалиптической перспективе, мы можем себе представить, что художница, о которой здесь говорится, которая имеет к людям какое-то отношение, как-то соединена с людьми, будет участвовать и в этом новом творении нового неба, новой земли и Нового Иерусалима, и мы, люди, в ней и с ней в этом сотворении будем соучаствовать. Так что здесь речь далеко не о том, что Господь насмехается над Иовом. Наоборот, Господь Иова возвышает, поднимает до величия тех задач, которые Господь ставит перед Иовом и всем человечеством.

Запись 53 Глава 38 21-03-18

Мы продолжаем чтение тридцать восьмой главы rниги Иова. D прошлый раз мы эту главу всю прочли и поговорили о ее общем содержании. Это непростая глава, но очень важная, хотя бы уже потому, что в ней Сам Бог говорит Иову, а, в сущности, говорит через эту книгу с нами, читателями. А в этот раз мы будем разбирать эту главу по отдельным стихам. Но прежде я хочу напомнить две важнейшие общие вещи, два общих принципа, которые нужны нам для интерпретации этой главы. Во-первых, мастер (иначе его не назову) её написал так, что в ней, буквально в каждом стихе, в каждой главе, наряду с понятным нам поверхностным текстом, есть подтекст. И особенно это проявляется в этих главах, где происходит речь Бога, потому что в этой книге, как и во многих местах Библии, Бог показан, как парадоксалист, Которого нашей школьной логикой не понять, как таблицу умножения. А парадокс – это всегда два слоя смысла: один, как бы более или менее банальный, на поверхности, второй – тот, который в глубине. На поверхности этот божественный парадокс выглядит даже как насмешка над Иовом: ну что ты, маленький человек, берёшься что-то такое судить о Моём великом Божественном Замысле?». Это поверхностный слой, который скрывает, как маска, главное, которое в подтексте. Главное состоит в том, что – да, Бог напоминает Иову о том, какая великая Вселенная, как он сам, Иов, мало эту Вселенную знает и понимает, но смысл этого совсем не в том, чтобы насмехаться над Иовом. Неужели Бог станет насмехаться над этим несчастным человеком, всё потерявшим, сидящим на мусорной куче? Наоборот, смысл в том, что Бог напоминает Иову о миссии, о великом пути всего человечества, как бы подталкивает его (а ведь Иов не себя только представляет, он «коллективный Адам», он представляет всё человечество на великом пути человечества в Замысле). Да, Иов чего-то не знает, чего-то не может, где-то не был, но за всем этим стоит: «Я, Бог, хочу, чтобы ты знал, смог, чтобы ты был Моим сотрудником вот в этом великом пути». И это «ты», конечно, не к Иову одному относится, а ко всему человечеству. Поэтому за всей историей, которая рассказана в книге Иова, встаёт образ Иисуса Христа, через Которого только и возможно это сотрудничество человека с Богом. Это первый принцип. Второй принцип исходит из того, что Бог в этой речи не отвечает Иову на вопрос, за что Иова постигло это несчастье. Почему? Потому что и сам Иов, и его друзья вопрос «за что?» рассматривают в сфере человеческой морали, в сфере тех понятий добра и зла, которые бытуют в людских коллективах, в обществах. А Господь здесь показывает Иову Вселенную гораздо большего размера, чем эти наши маленькие человеческие группы. Даже всё наше многомиллиардное человечество тоже будет по сравнению с этой Вселенной лишь маленькой человеческой группой. То есть, наша мораль, наше понимание добра и зла показано здесь только как маленькая часть чего-то гораздо большего. И действительно, вот это несчастье с Иовом является частью гораздо большего целого, оно, в сущности, превращается в такое «несчастливое счастье», потому что через Иова открывается путь человечеству вперёд, к Иисусу Христу, и дальше, через Иисуса Христа, к исполнению Замысла Божьего о человечестве, к эсхатологической, апокалиптической перспективе. Поэтому вопросы, которые мы часто себе задаём, когда что-то такое происходит, когда люди гибнут (землетрясение, цунами), спрашивая «за что?», в нашей человеческой морали, на нашем человеческом горизонте ответа просто не допускают. Ни за что. Или мы спрашиваем: «А как же Бог это допустил?». А как мы видим альтернативу? Чтобы Бог этого не допустил, надо чтобы не было ни землетрясений, ни цунами, ни извержений вулканов. Но тогда бы и нас не было! Потому что на такой земле без цунами, извержений и землетрясений, на гладкой, скучной, ровной, пустынной поверхности без тектоники мы бы просто не могли возникнуть, а если бы каким-то чудом возникли, не могли бы долго просуществовать. Да, вот так наш мир устроен, это мир трагический. И в этом трагическом мире несчастье Иова, действительно, им совершенно не заслуженное, является частью великой трагедии этого мира.

Теперь перейдём к отдельным стихам, где тоже очень много глубокого.

1: Господь отвечал Иову из бури и сказал.

Господь говорит именно из бури. Господь уже как минимум один раз говорил из бури – на горе Синай Моисею, когда давал ему Десять Заповедей. Но, пожалуй, в большем числе раз в Ветхом Завете Бог говорит в тишине – вот как Он Илии говорил «гласом хлада тонка», и как Он говорил Аврааму, и как Он тому же Моисею говорил в пустыне. Это два разных голоса Бога – один голос, которым Бог до нас доносит то, что Он доносил до Авраама, а другой голос, как здесь, – трагический, грозный голос бури, которым Господь до нас доносит великую, но трагическую картину мира.

2 кто сей, омрачающий Провидение словами без смысла?

Когда я впервые читал это, у меня возникало такое впечатление, что «Провидение» – это Сам Бог и есть, то есть, кто-то тут омрачает Бога словами без смысла. Это не так: в еврейском тексте «Провидение» – это слово «эца», которое означает «совет», то есть, это не Самого Бога, а Замысел Божий кто-то омрачает, то есть, хочет этому Замыслу Божьему противодействовать. И кто этот «кто»? Художественная гениальность автора проявляется в том, что он написал так, что при поверхностном взгляде создаётся впечатление, что «кто» – это Иов, что Бог это Иову говорит: «что ты, Иов, омрачаешь Мой Замысел словами без смысла?». А кто сказал, что это Иов? Это же вопрос, а не утверждение, да и всё, всё что говорит Бог в Своих речах, сказано именно в модальности вопроса, а не утверждения. Кто же этот «омрачающий»? По книге Иова – кто омрачает Замысел Божий и хочет воспрепятствовать ему? Разве Иов? Нет, это дьявол, с которого и начинается эта книга. Да и «слова без смысла» – это не совсем точный перевод: то, что переведено, как «смысл», это, на самом деле, еврейское слово «даат», которое очень часто употребляется и о котором мы говорили уже много раз, – слово, которое означает «знание». Да, конечно, знания великой Вселенной, которую показывает Иову Бог, – этого знания у Иова нет. А есть ли у Иова смысл? Можем ли мы сказать об Иове, что всё, что он говорит Богу на протяжении всех предыдущих глав, – это бессмыслица? Вопрос этот тонкий, потому что Иов сам ищет смысла и жалуется Богу: «Ты мне покажи смысл того, что со мной произошло, чтобы я хоть знал, что не просто так я всё потерял и сижу на мусорной куче». Но есть ли в происшедшем с Иовом смысл – это другой вопрос. Мы сейчас обсуждаем вопрос, есть ли во всех этих его словах, криках к Богу – смысл? Мне кажется, что именно Иов нам показывает, что поиск смысла – и есть смысл. Всё, что говорит Иов, осмысленно именно потому, что он смысла от Бога требует. Может, это звучит парадоксально, но вообще эта книга парадоксальна, а тем более всё, что связано с Богом, в ней парадоксально. Поэтому говорить, как делают некоторые комментаторы, что Иов несёт бессмыслицу, говорит слова без смысла, – это категорически неправильное прочтение того, что здесь сказано. «Без знания» – да, он говорит, не зная, конечно, всей той великой картины, какую показывает Бог, – но ни в коем случае не «без смысла».

3 Препояшь ныне чресла твои, как муж: Я буду спрашивать тебя, и ты объясняй Мне.

«Муж» – это еврейское слово «гевер», которое означает «сильный». Давайте спросим себя: «Иов – сильный»? В каком-то смысле – да, он крепкий, он, несмотря на все свои несчастья, не уступает своей связи с Богом, не уступает ни друзьям, ни жене, которая говорит ему «похули Бога и умри». Но как его можно назвать сильным – этого человека, который сидит весь в язвах? И, кроме того, сильный человек должен что-то делать, а что он делает? Он только может Богу кричать и вопрошать. На мой взгляд, говоря это «как муж», Бог не издевается над Иовом и не имеет в виду «ну, давай по-мужски с тобой поговорим», как считают некоторые комментаторы. Он как раз хочет Иова подтолкнуть, вывести его из того состояния слабости, в котором Иов пребывает, в состояние действительно сильного человека. А ведь за Иовом стоит всё человечество, которое будет сильным и умелым помощником Богу в Его Божественном Замысле. Здесь сказано «ты объясняй Мне». То, что переведено как «объясняй», – это еврейское слово «яда», которое означает «знать», тот же самый корень, что в слове «даат», о котором говорилось в предыдущем стихе, и которое переведено как «смысл», а на самом деле означает «знание». То есть, Бог ему, в сущности, говорит: «Ты передавай Мне знание». Но как же Иову передавать знание, когда у Иова, по предыдущему стиху, знания-то и нет, он как раз знание от Бога и хочет получить. То есть, тут некая, можно сказать, ирония, а можно сказать – очередной Божественный парадокс, потому что на самом деле в этом разговоре Бога с Иовом, разумеется, это Бог передаёт Иову знание, а не наоборот. Но как Он передаёт ему знание? – Вопросом. Нам, может быть, это непривычно и непонятно, потому что вопрос, вроде бы, предполагает, что информация идёт от отвечающего к вопрошающему, а здесь все наоборот (такой Божественный парадокс) – информация идёт от вопрошающего. Вопрос – это и есть носитель информации, вопрос – это и есть ответ. Поэтому, конечно, звучит парадоксально фраза «ты доноси до Меня это знание», а на самом деле Бог говорит: «Я до тебя доношу знание Своими вопросами». Парадоксальность этой фразы соответствует парадоксальности всей этой речи Бога.

4 где был ты, когда Я полагал основания земли? Скажи, если знаешь.

Переведено «скажи», а это еврейское слово «нагад», которое означает «покажи». Можно, наверное, представить себе, что Иов Богу что-то такое мог бы сказать о том, где Иов был. Но как можно показать, где он был? Что это должен показать Иов Богу? На самом деле, показать он должен Богу не то, где он был, а весь процесс полагания оснований земли, процесс сотворения мира. И не то, чтобы даже показать это Богу (Бог, естественно, и без него это прекрасно знает) – Иов должен, в каком-то смысле, показать это самому себе. Как же показать? Разве он был там? Я говорил уже о том, что, в каком-то смысле Иов был там при основании земли, как первозданный Адам, как всё человечество. Конечно, он там был не физически, он там был в лице Премудрости Божией, которая связана с человечеством, как мы говорили в прошлый раз. А можно и сказать, в лице Иисуса Христа, Который, как нам говорит Евангелие от Иоанна, не просто даже присутствовал при сотворении мира, а через Него вообще «всё начало быть, что начало быть». То есть, сотворение мира, в каком-то смысле, произошло через Него – а давайте вспомним, что Иисус – это Богочеловек, то есть через Иисуса и человечество причастно к процессу сотворения мира, и, в каком-то смысле, этот процесс присутствует в нас самих. Я могу перевести для ясности этот вопрос из религиозной, духовной плоскости в обычную, бытовую, научную, физическую плоскость: каждая клеточка нашего тела, несёт в себе генетические и биохимические структуры и процессы, которым, грубо говоря, четыре миллиарда лет. Этим мы живём, мы не могли бы жить, если бы этого не было. И более того, у многих женщин есть на пальце золотое кольцо или в ушах золотые серёжки. Золото это откуда взялось? Это золото – продукт взрыва сверхновых звёзд, которое произошло ещё за миллиард лет до возникновения нашей Земли, нашей Солнечной Системы, то есть, уже не четыре, а восемь-десять миллиардов лет назад. И всё это – вот оно, в нас или на нас, весь мир, в котором мы живём, насыщен этими воспоминаниями, материальными свидетельствами о процессе сотворения мира. Поэтому, применительно ко всему человечеству, «где был ты», может быть, мы и не знаем, но знаем, что «был», в каком-то смысле, и вся тварь была при этом процессе сотворения мира и есть, потому что этот процесс продолжается.

5 Кто положил меру ей, если знаешь? или кто протягивал по ней вервь?

То есть, кто измерял Землю, как мастер, который строит дом, – каким-нибудь отвесом или другим измерительным прибором. Естественный ответ, который напрашивается: кто мастер, который Вселенную строил? Конечно, это Бог. Есть, например, замечательная средневековая миниатюра, в которой Бог изображён с циркулем в руке, Он измеряет Землю, как некий мастер, который эту Землю творит, и он её сначала измеряет, чтобы сотворить её правильно, согласно Своему Замыслу. Этот ответ напрашивается, но на мой взгляд, это ответ неправильный. Потому что есть и второй смысл этих слов: а что, действительно, кто-то землю творил «по мере», и кто-то по ней, как плотник, протягивал измерительную вервь? Разве можно всю эту Вселенную (здесь Земля – это, на самом деле, вся Вселенная) измерить математически или даже логически? Нет! Это стержень всей книги, это один из главных предметов спора Иова с его друзьями: они хотят некую логическую структуру, которая у них в голове сидит, спроецировать на то, что произошло с Иовом. А он говорит: «Нет, со мной произошло нечто другое, таинственное, что в вашу логику не вмещается» – и он, конечно, прав. Собственно, весь замысел книги Иова в том, что и то, что произошло с ним, и вообще вся Вселенная, частью которой является то, что произошло с Иовом, в логику, в математику не вмещается, и вервью её не измерить, и нет у Вселенной никакой меры в математическом смысле. И у Бога даже нет – Ему не нужны эти наши меры, Бог прекрасно обходится без линейки и без циркуля (несмотря на ту миниатюру, о которой я вам говорил). Таков второй ответ, не на поверхности, а на глубине этого стиха.

6 На чем утверждены основания ее, или кто положил краеугольный камень ее.

Опять здесь два слоя. Само понимание того, что земля на чём-то утверждена, то есть, она должна на что-то опираться, – это, действительно, то, как в древности люди себе это представляли: не может же земля висеть в пустоте! Значит, она стоит либо на слонах, либо на черепахе, на китах, на ком-то ещё, ну, в самом крайнем случае, плывёт в каком-то мировом океане. И здесь спор с этой картиной мира, которая для времени написания книги является совершенно стандартной. То есть, на эту картину мира автор книги смотрит несколько иронически, потому что он знает, что земля, на самом деле, стоит ни на чём. Это, по понятиям науки, мифологии и религии того времени, совершенно дикая мысль. А, тем не менее, в двадцать шестой главе говорит уже Иов в 7-м стихе: «Он распростер север над пустотою, повесил землю ни на чем». Я только удивляюсь, откуда автор этой книги две с половиной тысячи лет назад знал, что земля висит «ни на чём», когда великие греческие учёные того времени этого не знали. Вот это тоже, между прочим, знак Боговдохновенности этой книги. Кто ему автору сказал, что земля висит ни на чём? Откуда он мог это узнать? Земля физически, действительно, висит ни на чём, и никакого краеугольного камня у неё нет, и никаких оснований, колонн или китов, на которых земля должна была бы стоять, конечно, нет, и не нужно. Но это в физическом смысле. А в духовном смысле – есть ли у этой нашей Земли краеугольный камень? И мы вспоминаем слова Исайи, которые повторил Иисус Христос о Себе: что Он – краеугольный камень, на котором стоит весь наш земной духовный мир. Вот, опять же, второй, глубинный слой: есть краеугольный камень, но в духовном плане, и это – Христос. И это опять одна из тех линий, которые ведут в этой книге ко Христу.

7 при общем ликовании утренних звезд, когда все сыны Божии восклицали от радости?

Эта картина очень напоминает то, как описывается сотворение мира в восьмой главе о Премудрости Божьей в книге Притч Соломоновых (словами самой этой Премудрости):

27 Когда Он уготовлял небеса, [я была] там. Когда Он проводил круговую черту по лицу бездны, 

28 когда утверждал вверху облака, когда укреплял источники бездны, 

29 когда давал морю устав, чтобы воды не переступали пределов его, когда полагал основания земли: 

30 тогда я была при Нем художницею, и была радостью всякий день, веселясь пред лицем Его во все время, 

31 веселясь на земном кругу Его, и радость моя [была] с сынами человеческими.

Здесь сотворение Земли показано в окружении звёзд, при общем ликовании утренних звёзд. Нам, в нашу эпоху, это кажется совершенно естественным – ну конечно, Земля – это же планета, и нам в любой иллюстрации книги по астрономии Землю рисуют в окружении других планет, звёзд, и так далее. Но это сейчас так, а для Библии взгляд на землю не как на что-то абсолютно отдельное, как специальный кусок Творения, на котором сосредоточено особенное внимание Бога, а как на часть астрономической Вселенной – это абсолютно необычно для Ветхого Завета. А здесь это именно так. И это ещё более подкрепляется дальше, когда мы в 31-32-м стихе читаем про Хима, Кесиль и Ас (это всё созвездия) – тут опять астрономическая перспектива, астрономический контекст. Землю, которую обычно в Ветхом Завете рассматривают, как в лупу, поместили здесь в астрономический контекст, где Землю рассматривают, как в бинокль или телескоп, на фоне звёзд, – это тоже расширение горизонта. Вся эта речь Бога – это, на самом деле, расширение горизонта Иова, человечества, и нас, читателей этой Книги.

8 Кто затворил море воротами, когда оно исторглось, вышло как бы из чрева,

9когда Я облака сделал одеждою его и мглу пеленами его,

10 и утвердил ему Мое определение, и поставил запоры и ворота,

11 и сказал: доселе дойдешь и не перейдешь, и здесь предел надменным волнам твоим?

В книге Притч Соломоновых, в картине Премудрости Божьей при сотворении мира, тоже фигурирует море, сотворение моря. О каком море здесь идёт речь? С одной стороны, это просто геологический факт – на определённом этапе возникновения Земли, действительно, возникло море, точнее, океан – водная поверхность, которая покрывает Землю. Но в Библии море играет, пожалуй, большую роль не как физический объект (евреи море не любили, по морю не плавали, они его, скорее, воспринимали, как нечто чуждое, как угрозу). А вот в духовном плане море играет очень важную символическую роль: это символ хаоса, чего-то неупорядоченного, не устроенного так, как Бог устроил все остальное. Вот мы читаем в 103-м псалме, как замечательно Бог устроил Землю, так ведь Он там устроил, в основном, сушу. А про море сказано, что Он только животных в море устроил, а вот чтобы Он саму воду в море устроил – об этом в 103-м псалме не сказано. Это такой фундаментальный Ветхозаветный взгляд на море, как на хаос. Но в Библии хаос встречается и в первом же абзаце, когда говорится, что «земля была безвидна и пуста, и тьма над бездною, и Дух Божий носился над водою». «Безвидна и пуста» – это еврейское «тоху ва воху», и большая часть комментаторов эти таинственные слова понимает, как «хаос». Но это хаос первобытный, хаос как отсутствие чего-либо сотворённого. Из этого хаоса возникло много чего и хорошего, и плохого, и свет возник, и тьма – из этого же самого хаоса. А здесь море – это символ хаоса в другом смысле, хаоса, как чего-то бунтующего против Бога, непослушного Богу. И то, что вот в этой картине Вселенной, которую рисует, как-никак, Сам Бог, Который ее сотворил, вдруг возникает что-то такое, Богу непослушное, Богу непокорное и с Богом даже борющееся – это странно! А ведь это же намёк на то, что, хотя Бог сотворил Вселенную, в ней есть что-то совсем не Божье, а, скорее, даже противо-Божье. Так ведь это же основа этой книги! Она начинается с первой же главе с картины дьявола, который в этой Вселенной присутствует, входит к Богу на небеса, как к себе домой, и при этом он – противо-Бог, он борется с Богом. А дальше в речи Бога через несколько глав мы увидим картину Левиафана и Бегемота, которые тоже являются чем-то, что борется с Богом, – хотя сотворены Богом, а борются с Богом! И Иов призывается бороться с этими противо-Божескими силами во Вселенной. Так вот, первый намёк на это уже встречается здесь, в картине моря. Здесь в 11-м стихе сказано про «надменные волны моря». «Надменные» – это еврейское слово «гаон», оно имеет и другой смысл: «великие волны моря». То есть, здесь не обязательно море воспринимается, как что-то дьявольское (надменность, гордость – это то, что обычно ассоциируется с дьяволом). Это можно прочесть и просто как то, что море – тоже некая великая часть Вселенной.

12 Давал ли ты когда в жизни своей приказания утру и указывал ли заре место ее.

Здесь деталь: не сказано «в жизни», а сказано «в дни». Почему «в дни»? Я думаю, что, поскольку это часть той общей картины Вселенной, которую представляет собой вся эта речь Бога, здесь речь о показе, если можно так выразиться, временного измерения Вселенной. Во Вселенной есть не только пространство, на которое можно показать (вот здесь – одно, здесь – другое, здесь – третье), а есть ещё и временное измерение, столь же важное. Оно отсчитывается, как часами, сменой утра и вечера, поэтому здесь и сказано «даёт приказание утру». Но, конечно, как и вся эта картина Вселенной, это немножко не то время, к которому мы привыкли, его часами отсчитываем, и даже не время нашей жизни, которое годами отсчитывается. Это какое-то другое время – действительно, вселенское, и таинственную сущность того, что мы называем «временем», видит только Бог. Нам, может, кажется, что мы о времени знаем всё, а на самом деле, Блаженный Августин, один из отцов Церкви, писал, что, когда я о времени особо не думаю, мне кажется, что я понимаю, что это такое, а как задумаюсь, то понимаю, что ничего не понимаю. И современная наука (космология, общая теория относительности) такие рисует сложные картины того, как устроено время в нашей Вселенной, что, действительно, можно себе голову сломать. То есть, давайте не думать, что время – это просто такая линия, вдоль которой все идёт, тикают секунды, часы, годы. Нет, у Бога это что-то гораздо более сложное.

Ещё: здесь сказано «указывал ли заре место ее». Тут по-еврейски не т сказано «указывал ли», а сказано «передаёт ли заре даат», то есть, знание о её месте. Здесь, опять-таки, мысль о том, что все события, которые происходят во Вселенной (в данном случае, заря), имеют какое-то своё правильное место, знания о котором, понятно, у Иова нет, но у Бога это знание есть, и Вселенная не только упорядочена пространственно, как мы видим, глядя в небо: как устроены звёзды, галактики, и так далее – и глядя на нашу Землю, допустим, со спутника, видим, как она устроено упорядоченно. Вселенная не только в пространстве устроена упорядоченно, она и во времени устроена упорядоченно, но только мы этого увидеть глазами не можем, мы можем увидеть в каждый момент времени только текущий срез Вселенной, а Бог видит Вселенную так, как мы видим панораму, ландшафт – временной ландшафт. И в том временном ландшафте, который видит Бог, у всех событий есть своё правильное место, как у гор, вод и всего, что есть на Земле, есть правильное место в пространстве.

13 чтобы она охватила края земли и стряхнула с нее нечестивых.

Вот эту странную картину, что заря вдруг с земли стряхивает нечестивых, можно понять в одном случае – если здесь идёт речь о времени жизни всей нашей земли и конце времени этой нашей земли (времени, что отмечается зарёй, как тиканьем часов) – в конце времени нашей земли с неё будут стряхнуты нечестивые. Это тот конец Замысла Божьего о Земле, который описывается в книге Апокалипсис. То, чего всегда было полно на земле (злодейства, нечестия, и так далее) – это кончится только там, в конце времён. Поэтому 13-й стих тоже относится к временной картине, как её видит Бог.

14 чтобы земля изменилась, как глина под печатью, и стала, как разноцветная одежда

15 и чтобы отнялся у нечестивых свет их и дерзкая рука их сокрушилась?

Эта картина, как мне представляется, тоже чисто апокалиптическая: «изменилась земля» – это ведь то, что в Апокалипсисе описано, как «новое небо и новая земля», а то, что она стала как разноцветная одежда, напоминает мне слова Сократа, которые Платон приводит в одном из своих диалогов. Сократ говорит: «это наша земля, которую мы знаем, но есть ещё другая земля, где-то выше», и вот «та земля напоминает собой мяч, сшитый из двенадцати разноцветных кусков кожи». Здесь эта разноцветная одежда, мне кажется, и есть та самая новая земля, о которой нам говорит Апокалипсис. А «отнялся у нечестивых свет их и дерзкая рука их сокрушилась» – победа над злом, грехом, дьяволом, которая и описывается в конце книги Апокалипсис.

16 Нисходил ли ты во глубину моря и входил ли в исследование бездны?

Точнее говоря, «входил ли ты в источники моря?». Странно: какие могут быть источники у моря? Дожди идут, они пополняют море, а какие же у него источники, это же не река, чтобы у неё были источники! Так вот, современная наука обнаруживает, что у моря есть такие источники. Это так называемые срединные океанические хребты, через которые, через разломы в земной коре, из глубин земли, из мантии поступает материал вверх. Этот материал превращается и в дно моря, в этом материале есть и составляющие воды (соли, и так далее – всё то, что составляет в итоге морскую воду). Здесь сказано «и входил ли в исследование бездны». «Бездна» – это то самое слово «техом», которое используется в 1-м стихе книги Бытия, где говорится: «тьма над бездною, и Дух Божий носился над водой». То есть, это опять ссылка на сотворение мира – употребление слова «техом». И то, что это «входил ли ты в исследование бездны?» относится к Иову – это знак роли Иова (точнее, всего человечества) в сотворении мира. Сотворение мира не закончено тем, что написано в первой главе Библии, оно продолжается. Как говорил Христос: «Отец мой доныне делает, и Я делаю». Мало того, что Отец доныне делает, Он хочет, чтобы и мы с Ним делали. А если бы не так, то зачем Он нам Христа послал бы? То есть, тут роль человека как со-Творца, как продолжателя сотворения мира. Вот поэтому здесь постоянные ссылки на сотворение мира. Когда мы читаем это сегодня, то с практической точки зрения на вопрос, нисходили ли мы, люди, человечество, в глубину моря – конечно, нисходили. В исследование бездны – сколько угодно – вплоть до дна Марианской впадины, на одиннадцать километров – туда спускались подводные аппараты. Только возникает вопрос – а что нас, людей, к этому толкает? Что мы там, на глубине одиннадцати километров, рассчитываем найти? Что мы рассчитываем найти на удалении четырнадцати миллиардов световых лет в небесах, когда запускаем дорогущие, стоящие миллиарды долларов, телескопы в космос, или на земле строим столь же дорогие телескопы? Что нас к этому толкает? Никакого в этом практического смысла, по-моему, нет, и не будет никогда. Толкает нас к этому, по-моему, ощущение внутри нас, что нас Бог призывает быть соработниками Ему в этой Вселенной. Для того, чтобы быть соработниками Ему, её, для начала, надо знать, а потом уже, конечно, и действовать в ней. Это то, что нас заставляет предпринимать такие, вроде бы, бесплодные усилия.

17 Отворялись ли для тебя врата смерти, и видел ли ты врата тени смертной?

«Врата смерти» – это, естественно, Шеол, место (в Ветхом Завете), куда попадают души умерших, как праведных, так и неправедных. Но если спросить ветхозаветного иудея, а где этот Шеол в этом мире, он в горах, на дне моря или где, он скажет: «нигде, он не в этом нашем мире». Он в каком-то другом мире, как мы бы сегодня сказали, в другом измерении. Он и в Ветхом Завете находится в каком-то другом, не физическом измерении, а в книге Иова ситуация с Шеолом (вратами смерти и тени смертной) ещё сложнее, потому что в книге Иова тема Шеола, смерти переплетена с темой воскресения. Из-за этого переплетения с темой воскресения, когда мы читаем вопрос «Отворялись ли для тебя врата смерти?» – для Иова, то есть, для всего человечества, – мы можем ответить: «Врата смерти, Шеола, ада для нас отворились, когда туда вошёл Иисус Христос, потому что Он – Богочеловек». В Нём и с Ним туда вошло всё человечество – и, с другой стороны, вышло оттуда – души мёртвых, которые были там пленены до момента, пока Иисус Христос не взломал эти двери ада. Поэтому на такой вопрос – такой ответ: «Отворялись, во Христе».

18 Обозрел ли ты широту земли? Объясни, если знаешь все это.

Здесь не слово «обозрел», а то же самое слово «нагад», которое уже встречалось и которое означает «показал» (широту земли). А как можно показать широту земли – всю, одновременно? Представим себе человека две с половиной тысячи лет назад – можно вокруг себя оглядеться, можно на дерево залезть, можно на гору залезть, но ты при этом широту земли всё равно не увидишь, в лучшем случае, несколько десятков километров вокруг себя. А сегодня мы можем увидеть широту земли запросто, со спутника. Вот таким образом автор этой книги, как хороший фантаст, угадал будущее. Но главное не в этом. Главное – то, что на момент, когда это написано, ответ на вопрос о том, может ли Иов (то есть, человечество) показать одновременно всю широту земли, – нет, тогда – не может. Но – сможет! Это главная мысль вообще всей этой речи Бога – о том, что то, чего Иов и всё человечество пока не может, оно сможет, должно смочь, но, естественно, всё это даётся усилиями – как говорит нам Евангелие: «Царство небесное усилием берётся».

19 Где путь к жилищу света, и где место тьмы?

20 Ты, конечно, доходил до границ ее и знаешь стези к дому ее.

21 Ты знаешь это, потому что ты был уже тогда рожден, и число дней твоих очень велико.

Мне кажется, учитывая, сколько тут ссылок на начало, сотворение мира, на первые строки Библии, что вот эти странные слова о жилище света и месте тьмы отсылают нас к первым строках Библии в книге Бытия – там так и говорится, что сотворение мира началось с разделения света и тьмы, это первый день творения, он в этом и состоит. С точки зрения современной науки, какая-то точка начала возникновения всей нашей Вселенной тоже существует. Конечно, современная наука принципиально о Боге не хочет знать, и фигуру Бога категорически из всех своих рассуждений отбрасывает, но, тем не менее, картина точки возникновения всей Вселенной (как это в терминологии науки говорится, «Большой Взрыв») – существует и в современной науке. Но здесь сказано: «Где путь к жилищу света, и где место тьмы?». Если мы спросим, с точки зрения современной науки, где в момент возникновения Вселенной впервые возник этот свет и, естественно, окружающая его тьма тоже, то современная наука на этот вопрос ответит: нигде. В этот момент никакого ещё пространства нет. И времени, в сущности, нет, есть только начальная точка времени, «ноль», точка отсчёта, с которой всё начинается. Поэтому в книге Иова, может быть, слова «Где путь к жилищу света, и где место тьмы?» подразумевают ответ в подтексте: «нигде» в обычном физическом пространстве. Не может быть в сотворении мира никакого «места» ни тьме, ни свету. Когда мы читаем Библию, первые её стихи – «И сказал Бог: да будет свет, и стал свет» – мы обычно и не спросим: «А где стал этот свет, где место, где стал этот свет?». Там ничего об этом не сказано, ни слова, и такое ощущение, что ничего такого, что можно было бы назвать «местом», на этот момент ещё нет. Вот когда мы читаем дальше, что Бог создал небосвод, протянул свод небесный – да, «свод» – это уже какое-то место (есть над ним, есть под ним), а вот свет и тьма – у них никакого места нет.

Дальше сказано: «Ты, конечно, доходил до границ ее и знаешь стези к дому ее». Кого «её»? На самом деле, это не «её», это «их», так что это касается и света, и тьмы. Да и перевод «Ты, конечно, доходил» неправильный. Сказано так: «Ты можешь довести их до границ», и этот модальный глагол не обязательно перевести «можешь», а можно перевести «ты должен довести их до границ» – свет довести до границ его, тьму довести до границ её. Что под этим можно иметь в виду? Если мы вспомним, что буквально несколькими стихами выше говорилось об апокалиптической перспективе, то давайте вспомним, что принципиально важна роль человека, который, как тут сказано, должен что-то «довести до границ», роль человека в развёртывании Замысла Божьего до края, до этой апокалиптической перспективы. Вот мы читаем Апокалипсис: по мере того, как разворачиваются события, всё более и более обостряется, поляризуется борьба добра и зла, света и тьмы (понимаемых, разумеется, в духовном смысле) – вплоть до границы, до предела. А пределом является точка конца времени, Страшного суда. То есть, этот 20-й стих можно понимать, как роль человека в процессе обострения, поляризации, дохождения до границ света духовного и тьмы духовной.

21 Ты знаешь это, потому что ты был уже тогда рожден, и число дней твоих очень велико.

Звучит, вроде бы, иронически, но опять эта ирония – поверхностный слой, который скрывает более глубокое содержание. Понятно, что Иов как человек живёт, как пишет Моисей в 89-м Псалме, 70 или 80 лет, при большой крепости. Но Иов – это же символ всего человечества, а число дней человечества все-таки очень велико. И оно простирается до самого конца времён – по книге Апокалипсис – там человечество является одним из главных моторов разворачивания апокалиптической трагедии. Так что на поверхности можно читать это иронически, как будто речь идёт об Иове, как об отдельном человеке, индивиде. Но если это читать на глубине, об Иове, как обо всём человечестве, которое участвует в апокалиптическом процессе, то тут уже никакой иронии нет, и Иов выступает в роли такого коллективного Адама, подобно тому как в роли коллективного Адама, по словам апостола Павла, выступает Христос. Ведь Павел пишет о Христе, что первый Адам согрешил, и в нём согрешило всё человечество (то есть, тот Адам как бы фокусирует в себе всё человечество), и дальше Павел продолжает: а Иисус Христос, всё человечество спас одним Собой, индивидом, человеком (конечно, точнее говоря, Богочеловеком), потому что во Христе тоже сфокусировано всё человечество, и поэтому Его крестная смерть и Воскресение – это есть спасение всего человечества. И если мы связываем то, что сказано здесь об Иове, как о таком коллективном Адаме, с тем, что сказано о Христе, как о коллективном Адаме, то, конечно, сказать про Христа, что Он был рождён уже тогда, во времена сотворения мира, и число дней Его очень велико – это ещё, как говорится, недосказать, потому что, по Евангелию от Иоанна, Он не то что был тогда рождён, а Он, Христос, существует в Боге до того, как что-либо вообще было сотворено, и через Него всё только и было сотворено. Таким образом, вот эти вот слова (как многое вообще в этих главах) проецируются по линии «Иов – всё человечество – Иисус Христос». Что касается замысла автора этой книги – он, конечно, о Христе ничего не знает, и только смутно догадывается об этой фигуре будущего Мессии. Но автор, как мне кажется, очень чётко понимает, что Иов всё время как бы выступает в двух ролях: как отдельный человек, пострадавший, всё потерявший, и как представитель всего человечества, которое тоже, конечно, находится под угрозой катастрофы от дьявола. И автор всё время играет на этой двойственной роли Иова, и поэтому при чтении этого стиха «ты был уже тогда рожден, и число дней твоих очень велико» в поверхностном, ироническом ключе это будет относиться к Иову как к индивидууму, а при чтении на глубине, в подтексте, в котором и заключён главный смысл, это уже относится ко всему человечеству, и, конечно, никакой иронии со стороны Бога тут нет, а есть просто констатация факта, констатация важности роли человечества в Замысле Божьем, и, пожалуй, констатация связи между Иовом как представителем человечества и Христом, как тоже представителем человечества (или, скорее, предстоятелем человечества перед Богом).


Запись 54 Глава 38 28-03-18

Сегодня мы в третий раз уже, читаем тридцать восьмую главу rниги Иова. Наконец-то, спустя тридцать семь глав, Бог отвечает Иову. В прошлый раз мы разобрали по стихам первую половину этой главы (до 20-21-го стиха), а сегодня разберём оставшуюся половину.

Маленькое напоминание об основных принципах, как надо подходить к интерпретации этой главы. Во-первых, многие её комментаторы и просто читатели совершают ошибку, считая, что Бог насмехается над Иовом, указывая ему на то, как он ничтожен по сравнению с великим Богом, который создал всю великую Вселенную. Надо иметь какое-то кривое представление о Боге, чтобы представлять себе, что над этим человеком, который всё потерял, и не случайно, а в Замысле Бога, – чтобы Бог ещё и насмехался над ним. Бог как бы подталкивает Иова к тому, чтобы увидеть, наконец-то, великую роль человечества в Замысле Божьем. И Иов, один человек как представитель всего человечества, играет ключевую роль в ключевой момент, когда Бог спорит с дьяволом по принципиальному вопросу – о людях. Иов, так сказать, фокус, на котором в этот ключевой момент Замысла, как лучи света, сфокусирован Замысел Божий. Точно так же мы при чтении Ветхого Завета говорили, что и у Израиля такая же роль – фокус Замысла Божья обо всём человечестве.

Второй момент: многие считают, на мой взгляд, неправильно, что главный вопрос – это вопрос теодицеи «За что?», «как Бог допустил, чтобы с невинным Иовом вот такое всё произошло?». Это правильный вопрос – но только он задаётся в ограниченных рамках человеческой морали. В нашем человеческом обществе, естественно, когда происходит что-то хорошее или плохое, мы спрашиваем, за что – люди друг друга награждают, или преследуют, или наказывают и так далее. Но ведь это же нельзя распространить на всю Вселенную, на неживой мир! Я приводил пример, как сталкиваются одна галактика с другой, и это продолжается сотни миллионов лет. Неужели этому имеет смысл задавать наш человеческий вопрос «за что это всем гибнущим при этом звёздам»? Нет, конечно. Или более простой пример: произошло землетрясение, цунами, извержение вулкана, массы людей погибли. Имеет ли смысл задавать вопрос «за что это с ними произошло, в чём они провинились»? Этот вопрос задают. Есть, например, такой знаменитый роман Торнтона Уайлдера «Мост короля Людовика Святого», который весь посвящён исследованию этого вопроса. Но, по-моему, этот вопрос бессмысленный. К природе нашу человеческую мораль применять нельзя. И если мы хотим что-то понимать в Замысле Божьем об той великой Вселенной, которая рисуется в этой главе, мы должны как-то расширить эту нашу человеческую мораль, выработанную для наших маленьких человеческих счётов и отношений, чтобы она была применима ко всей этой Вселенной, и это будет уже какая-то другая, большая, мораль. И вопрос «за что?», может быть, вообще в этой морали потеряет смысл, и будет уже не вопрос «за что?», а «для чего?». В этой книге не даётся ответ на вопрос «за что Иову это?» – ни за что, он ни в чём не провинился. А вот ответ на вопрос «для чего?», конечно, даётся прямо с первой главы: для того, чтобы разрешить спор Бога с дьяволом обо всём человечестве. Иов ставится на эту героическую позицию, так сказать, «заступника за всё человечество». Произнося эти слова, мы невольно вспоминаем о Христе, и в этой Книге всё время возникает ассоциация с Христом и с христианством, которая лапидарно сформулирована в формуле «Христос – ответ Иову». Ну вот, это буквально два слова об общем подходе к этой главе. Теперь вернёмся к отдельным стихам.

22 Входил ли ты в хранилища снега и видел ли сокровищницы града,

23 которые берегу Я на время смутное, на день битвы и войны?

Еврейское слово «хасак», которое здесь употреблено, не обязательно означает «беречь, чтобы использовать». Это слово может означать и «удерживать» (чтобы не прорвались). Что имеется в виду под этим снегом и градом, которые Господь не то бережёт, не то удерживает? Я думаю, что это всё-таки не только и не столько обычные, физические снег и град, которые у нас за окном, а что это какие-то духовные сущности, которые исходят из Божьего мира, как ангелы по лестнице Иакова. Так и тут они исходят из «хранилищ» Его, Бога, то есть, из духовного мира. В Ветхом Завете всё время духовные сущности проецируются во что-то такое, что можно пощупать, в осязаемое, тут это физический снег и физический град. Но всё-таки главный смысл, что это что-то, что Бог как-то специально держит где-то в Своём мире, где Бог находится, чтобы, когда возникнет битва или война, залить их, так сказать, затушить. Но можно понимать и наоборот: что эти снег и град – это, опять-таки, силы духовные, но такие, которые могут способствовать разжиганию битвы и войны в нашей жизни, а Бог их удерживает, чтобы они не прорвались в нашу жизнь. Интерпретировать это можно и так, и так, ни у кого однозначного ответа на этот вопрос нет. Эта неоднозначность вообще проходит сквозь всю книгу Иова. Это надо принять. Это у нас, людей, стремление, чтобы всё было однозначно и плоско, как прибито гвоздём. А у Бога такого нет – Он ничего гвоздём не прибивает. У Него всё неоднозначно и объёмно, и даже Вселенная, которую Он рисует – какая она многомерная!

24 По какому пути разливается свет и разносится восточный ветер по земле?

25 Кто проводит протоки для излияния воды и путь для громоносной молнии,

26 чтобы шел дождь на землю безлюдную, на пустыню, где нет человека,

27 чтобы насыщать пустыню и степь и возбуждать травные зародыши к возрастанию?

Это картина, которая современным учёным (биологам, экологам) очень знакома. Но только разница в том, что здесь эта картина, если так можно выразиться, экологии Земли, на которой мы живём, это картина экологии, в которой присутствует Бог – в каждой её точке, во всём. Это похоже на то, что нам рисует 103-й псалом, который тоже представляет всё, начиная с облаков, молнии, гор, рек, и кончая живым миром и человеком, как то, в чём присутствует Бог. Но ключевой момент к пониманию того, зачем это здесь сказано, это слова «где нет человека». Это опять напоминание, что то, что стряслось с Иовом, и все его разговоры, споры с друзьями – это лишь маленькая часть Божьего мира. Наш человеческий мир – маленькая часть Божьего мира, и то, где человека нет и быть не может – например, в космических пространствах, – это тоже часть Замысла Божьего, очень важная для Бога. Природа – это тоже часть реализации Замысла Божьего, как и наш человеческий мир. Никто, конечно, не отрицает значимости человечества для Бога, это важнейший момент Библии, и это страдание Иова, которое как бы не поддаётся никакому моральному объяснению и оценке, – это тоже очень важный момент. Но это всё-таки только часть огромного целого, которое представляет собой вся наша Вселенная. Мы, на самом деле, по сей день не умеем сочетать то, к чему мы привыкли в нашей жизни, в межчеловеческом общении, даже в устоявшихся формах религии в нашем человеческом обществе, и тот взгляд на огромную Вселенную, который нам даёт современная наука. Нет соединения, это две совершенно различные части – человеческая мораль и великая природная Вселенная – а надо бы соединять, и это одно из поучений книги Иова. Господь тут вкладывает то, о чем спрашивает Иов («смысл того, что со мной произошло, я готов терпеть, но смысл-то тут в чём?» как часть большего смысла, который охватывает всю великую Божью Вселенную. Так что, где нет человека, там тоже Божий Замысел продолжается, и часть этого Божьего Замысла – это трагедия Иова.

28 Есть ли у дождя отец? или кто рождает капли росы?

29 Из чьего чрева выходит лед, и иней небесный, -- кто рождает его?

Это специально сказанные странные слова: «Есть ли у дождя отец?». Даже ветхозаветные люди вряд ли представляли себе так, что дождь – это ребёнок, которого рождают какие-то отец и мать на небесах. И «из чьего чрева выходит лед» – они же понимали, конечно, что лед ни из чьего чрева, ни из человека, ни из животного не выходит. Почему же так сказано? Это продолжение той же самой мысли, которая в предыдущем стихе, может быть, сказанное, как обычно, в несколько ироническом тоне: что природные грани Замысла Божьего (атмосферные процессы, гидрологические процессы, и геологические процессы какие-нибудь, и тектоника плит, и так далее), эта великая, возвышенная и прекрасная картина природного мира, даже неживого, тоже живёт по Замыслу Божьему. Это тоже Замысел Божий, хотя эти природные грани Замысла в наши человеческие понятия «отец», «рождаться» не отображаются. И это продолжение мысли предыдущего стиха, что вся ситуация Иова приобретает смысл (чего Иов требует), только если выйти за пределы узкого человеческого круга понятий. Так же и с вопросом, к которому я всё время возвращаюсь – в чём виноваты жертвы цунами? В рамках человеческого круга понятий на этот вопрос просто нет ответа, и бессмыслен сам этот вопрос. Какой может быть ответ на бессмысленный вопрос? Говорят, что один дурак может задать вопрос, на который сто мудрецов не ответят – вот этот вопрос из того же сорта. Можно сказать ещё даже острее. Я всё время упоминаю Освенцим, который, конечно же, рана в наших сердцах, и он тоже необъясним с моральной точки зрения, как и жертвы цунами – за что это людям, сгоревшим и отравленным в газовых камерах и печах? В этих рамках этот вопрос не имеет смысла. А если его поставить, как «для чего»? Почему в Замысле Божьем допущен Освенцим? Не то, что у нас есть ответ на этот вопрос – окончательного ответа тоже нет, но по крайней мере, этот вопрос осмыслен, и искать ответ на него можно – вот в этой, более широкой перспективе.

30 Воды, как камень, крепнут, и поверхность бездны замерзает.

Тут сказано «крепнут», но на самом деле это еврейское слово «хаба» можно перевести как «прячутся». Но дело даже не в этом, а в том, что это за воды? По связи с предыдущими стихами, где говорится о дожде, о льде, об инее, возникает такое ощущение, что это обычная вода, которая в виде снега лежит у нас за окном, и течёт у нас в кране, наша земная вода. Но это – по связи с предыдущими стихами, а в следующем 31-м стихе и дальше говорится уже о созвездиях (Хим, Кесиль и Ас – это созвездия), то есть, тут перспективы уже небесные. Можем ли мы говорить о водах небесных? С точки зрения Ветхого Завета, не только можем, но и должны, потому что книга Бытия начинается с показа того, как свод небесный разделил воды, которые внизу (эти, привычные нам) и какие-то воды, которые вверху над этим сводом. Как они считали, из этих небесных вод как раз и идёт дождь, но сама картина того, что вне нашего земного мира есть что-то такое, что можно уподобить воде, жидкости – эта мысль правильная. Наверное, вы видели картинки, полученные с помощью телескопов: галактические, окружающие звёзды облака газа, из которых, кстати, звёзды и рождаются, в том числе, и наше солнце. Так вот, для того, чтобы эти облака описать, используется гидродинамика – наука о течении воды, потому что эти облака – это, с точки зрения науки, своего рода вода, она описывается, с определёнными дополнениями, теми же уравнениями. Так что есть воды земные, а есть воды небесные, и такое ощущение, что автор, который, конечно, ни о каких облаках галактических не знал, применил вот это ветхозаветное представление, что есть воды земные, а есть воды небесные – он соединил их в этих словах о водах. И, может, слово «бездна» («техом»), которое в этом стихе идёт от первого стиха Библии («и тьма над бездною, и Дух Божий носился над водою») – тоже вселенское понятие. Это не бездна моря или бездна океана, это бездна, если так можно выразиться, вселенская, астрономическая. Так что этот стих надо понимать, как соединяющий наше земное с чем-то гораздо большим, вселенским.

31 Можешь ли ты связать узел Хима и разрешить узы Кесиль?

32 Можешь ли выводить созвездия в свое время и вести Ас с ее детьми?

Это всё – еврейские названия известных нам сегодня созвездий. «Хим» – это созвездие Плеяд, «Кесиль» – это Орион, а «узы Кесиль» – пояс Ориона. Не знаю, видели ли вы когда-нибудь картинки с изображением созвездия Орион – это такой четырёхугольник, у которого поперёк идёт несколько звёзд, и они называются «поясом Ориона» в греческой астрономии, от которой мы это название унаследовали. И с еврейской точки зрения, «узы» – тоже что-то такое, что «перевязывает» Ориона. Ас с её детьми – это Большая Медведица. То есть, то, что Господь предельно мучительный для Иова эпизод выводит в такую астрономическую перспективу – это совершенно необычно, и даже может вызывать отторжение. Вы себя представьте на месте этого Иова: вы что-то дорогое для вас потеряли (не дай Бог, детей или кого-нибудь ещё), а к вам является какой-нибудь авторитетный, уважаемый человек и начинает вас утешать, рассказывая о созвездиях. Вы ему, естественно, скажете: «А созвездия-то тут при чём?». Так что это очень нетривиальная мысль в книге Иова – о том, что созвездия при чём! Потому что Замысел Божий един – о созвездиях, о реках, о дождях, о пустыне – и об Иове тоже. Замысел Божий, он единый.

Ещё: здесь так сказано, как будто Бог поддразнивает Иова: «Можешь ли ты связать узел Хима? Можешь ли выводить созвездия?». Этого «ты» нет в еврейском тексте, скорее, можно перевести так: «Связывается ли узел Хима? Выводятся ли созвездия?». То есть, этот вопрос опять «из той же оперы», как то, с чего начиналась глава: «Знаешь ли ты, Иов, как это всё происходит?». А за этим стоит мысль: «если ты этого не знаешь, то во всей полноте, понять то, что с тобой произошло, ты тоже не можешь». Приведу пример просто из нашей жизни. Мы встречаем в отношениях между людьми (в семьях, на работе и так далее) всякого рода конфликты, взаимонепонимания, стремление людей чего-то своего добиться за счёт других людей, и так далее. Казалось бы, это знакомая нам человеческая жизнь, и можно ею ограничиться. А современная наука показывает, как эти наши человеческие достоинства и недостатки, склонности, тенденции, конфликты, и так далее происходят от каких-то, уходящих, может быть, на миллиарды лет в прошлое, линий развития жизни на Земле. Это наука социобиология, попытка объяснить то, что происходит с нами, людьми, в социуме, то есть, в обществе, какими-то биологическими причинами. Вот самый, может быть, очевидный пример: во все времена человеческие общества стремились расшириться за счёт друг друга. Если вы включите телевизор, вы увидите, как это происходит сегодня в нашем мире – уже, конечно, с совсем другими техническими средствами, чем были раньше. Откуда это происходит? Современная социобиология смотрит на это как на эффект выработанного миллиардами лет эволюции дарвиновского стиля естественного отбора: всё живое стремится расшириться, умножиться, и так далее. И в Библии это встречается: Аврааму говорится, как благословение от Бога, что «потомство твоё будет как песок земной». А почему это благословение? Это ведь совсем не так очевидно. То, что это благословение – это оттуда свои корни ведёт, от каких-то микроскопических существ, которые в первобытных морях выживали, размножаясь всё больше и больше, либо вымирали.

33 Знаешь ли ты уставы неба, можешь ли установить господство его на земле?

Эти слова, которые здесь звучат астрономически (уставы звёзд и так далее, раз это говорится сразу же после слов о звёздах), можно понять гораздо глубже: в связи с тем, что говорит Иисус Христос в Нагорной проповеди. Он ведь нас тоже призывает принять уставы неба – только не физические, звездные уставы, а духовные, нравственные, моральные уставы – то что происходит у Него в Царстве Небесном, то, как устроены законы Царства Небесного, и, по возможности, применить их здесь, на земле, в этой нашей жизни, то есть, низвести их на землю. Это то же самое, о чём здесь говорит этот стих, и это трудно. А мы, тем не менее, в молитве Господней говорим Богу: «Да будет воля Твоя на земле, как на небе», повторяя и эту мысль Иисуса Христа, и мысль, которая в книге Иова. Вот несколько стихов из Нагорной проповеди, пятой главы Матфея, которые несут этот смысл.

16. Так да светит свет ваш пред людьми, чтобы они видели ваши добрые дела и прославляли Отца вашего Небесного.

Откуда этот свет в учениках Христа? Он же не наш, не их, он оттуда, из небес, в этих людей попадает, и тогда они светятся.

19. Итак, кто нарушит одну из заповедей сих малейших и научит так людей, тот малейшим наречется в Царстве Небесном; а кто сотворит и научит, тот великим наречется в Царстве Небесном.

Это опять нить, связывающая наш мир с законами Царства Небесного.

45. Да будете сынами Отца вашего Небесного, ибо Он повелевает солнцу Своему восходить над злыми и добрыми и посылает дождь на праведных и неправедных.

48. Итак, будьте совершенны, как совершен Отец ваш Небесный.

Совершенны – где? В этой нашей жизни! Это почти невозможно – быть совершенными в этой нашей земной жизни этим небесным совершенством. И поэтому, конечно, когда мы читаем то, к чему нас призывает Христос (например, «подставляй левую щёку, когда тебя ударят в правую»), мы говорим: это невозможно в этой нашей жизни! Нет, это возможно в этой нашей жизни, если в ней жить не по законам этой нашей жизни, а по законам Царства Небесного». Но мы-то с вами – плоды развития нашей жизни на земле, которая во все клетки наши и в мозги наши внедрила законы этого мира, а Христос нас призывает жить по законам другого мира. И вот и в книге Иова то же самое. Насколько это для Ветхого Завета дерзкая мысль, выбивающая, так сказать, за пределы!

Небо в обычном понимании – то что не относится к нашей Земле, то, что за её пределом, и оно, естественно, влияет на то, что происходит на Земле, когда морские приливы вызываются луной, когда мы чувствуем на своей шкуре какую-нибудь магнитную бурю на Солнце. То есть, это происходит – влияние неба на землю. Но нас призывают и книга Иова, и Христос, чтобы не только в физическом мире это происходило, а чтобы и в моральном мире это происходило! Чтобы нравственные законы Царства Небесного влияли на наше поведение в этой жизни.

34 Можешь ли возвысить голос твой к облакам, чтобы вода в обилии покрыла тебя?

35 Можешь ли посылать молнии, и пойдут ли они и скажут ли тебе: вот мы?

Здесь опять две грани: можно «облака», «молнии» и «воду» понимать физически, и тогда ответ на этот вопрос – «мы уже всё это можем». Мы можем вызывать дождь (у нас на каждый праздник вызывается дождь под Москвой, чтобы он не пролился в Москве). И молнии мы можем посылать тоже: вот всё, что у нас бегает по проводам (электрический ток) – это, в сущности, электрические молнии. В физическом-то смысле – да! А в духовном смысле? Ведь (как всегда в Ветхом Завете) всё имеет две стороны – физическую и духовную. В духовном смысле, вода – это вода жизни, причём, жизни духовной. Это то, о чём говорит Иисус Христос, когда Он в последний день праздника Кущей говорит: «у верующего в Меня потекут из чрева реки воды живой», и дальше объясняется, что эти реки воды живой – Дух. Можем ли мы это делать в духовном смысле – вызывать живую воду? Большой вопрос. А молнии, ведь молнии в духовном смысле – это нечто, что исходит от Бога и разрушает зло (как у Юпитера в греческой мифологии). Можем ли мы что-то подобное делать, вызвать духовные молнии, которые разрушили бы зло, изобилующее в мире? Думаю, что пока – нет. Думаю, что одна из тех вещей, куда нас ведёт путь, открытый нам Христом, – это путь к тому, чтобы вызывать эту духовную воду, и посылать эти духовные молнии, разрушающие зло.

36 Кто вложил мудрость в сердце, или кто дал смысл разуму?

Здесь очень необычный смысл слов, потому что для «сердца» здесь употребляется не обычное еврейское слово «лэв», а слово «тухах», очень редкое слово в Ветхом Завете, которое означает «внутренность». А то, что переведено как «разум» (как правило, это «бина», «табуна»), здесь, почему-то, это слово «секви» – тоже редчайшее слово в Библии, а слово «бина» тоже есть, и оно переведено, как «смысл». Что хочет сказать автор употреблением этих необычных слов? Видимо, что он что-то необычное имеет в виду под словом «сердце» и под словом «разум».

«Мудрость» здесь – это обычное слово «хокма». Но «смысл» – слово «бина», которое означает рассудочность, рассудительность, если можно так выразиться, разум логический, математический. Я думаю, что это неверный перевод, потому что тот смысл, которого ищет Иов и который – центральное понятие всей книги, это тот смысл, который на протяжении многих глав непонятен, которого Иов домогается, и вот в конце этот смысл открывается. Конечно, такой смысл лежит не в сфере «бина», логики, рассуждения, в человеческой сфере, а лежит в сфере именно «хокмы» – в сфере Божественной мудрости. И вот здесь задаётся вопрос: а, собственно, откуда эта мудрость, разум, смысл, и так далее в человеке? Так вот, это главная тайна Вселенной – почему и зачем духовный фокус Вселенной находится в человеке? Библия в какой-то мере даёт нам ответ на этот вопрос прямо в первой же главе: она говорит о том, что это потому, что Бог вложил Свой образ и подобие именно в человека. Во Вселенной масса великих вещей – все эти галактики, а на земле – облака, тайфуны, горы, великие реки – всё, что хотите, и ни в чём из этого нет образа и подобия Божьего. Да, Бог как-то проявляется в этом, влияет на это, но сказать, что это образ и подобие Божие нельзя! А Библия дерзко утверждает, что именно в нас, в людях, какие мы ни есть (слабые, грешные существа) – есть образ и подобие Божие. В душе есть своя хокма, в душе есть своя бина, то есть, мудрость и разум. Но всё-таки Бог показывает такую широкую панораму Вселенной не зря. Он показывает её потому, что в этой великой Вселенной есть своя хокма, и своя бина, не человеческая, а другая, большая, вмещающая в себя человеческую, и как нам от человеческого узкого горизонта, от человеческой мудрости перейти к этой вселенской Божественной мудрости – это задача. Мне кажется, что весь этот разговор Бога с Иовом и есть постановка этой задачи Иову: реализовать заложенное потенциально в него и всё человечество образ и подобие Божие. Ну, а как оно может реализоваться? Мы с вами сегодня можем ответить на этот вопрос очень просто: оно может реализоваться во Христе, Бог реализовался в человеческой плоти, в человеческом разуме и сердце, реализовался во Христе. И не в Нём одном, потому что мы все, Его ученики, как бы идём за Ним. Мы всё-таки, в каком-то смысле, составляем с Ним одно целое. Не зря Церковь называется «Телом Христовым». Вот в такие дали нас выводит эта фраза 36-го стиха.

37 Кто может расчислить облака своею мудростью и удержать сосуды неба,

38 когда пыль обращается в грязь и глыбы слипаются?

Это очередной вопрос «кто?», который уже раз десять повторялся в этой главе, и на этот вопрос, конечно, можно ответить просто: «Ну как – кто? Бог, конечно! Он же всем этим управляет, «расчисляет облака своею мудростью и удерживает сосуды неба», тем более, что уже говорилось несколькими стихами раньше о том, что Бог удерживает хранилища снега и сокровища града. Но простой ответ «да, это всё делает Бог» – это банальный ответ. Неужели Бог в Своей, далеко превосходящей наш человеческий горизонт, речи мог бы сказать вот такую банальную вещь: «Я всё это и делаю». Думаю, что нет. Конечно, Бог это делает, но Он это делает, как здесь не зря сказано, Своею мудростью, «хокмой». Где мы эту мудрость (хокму) встречали? В предыдущем стихе: «Кто вложил мудрость в сердце?». Значит, и в человеческом сердце есть эта мудрость (хокма), значит, и человек может этой своей хокмой, как здесь сказано, «расчислить облака своею мудростью и удержать сосуды неба». Бог делится этой Своей хокмой с человеком, и поэтому человек должен Богу помогать в управлении природой, которая здесь описана. Причём, ведь это же не книгой Иова придумано. Вот два только момента из первой главы книги Бытия.

28 И благословил их Бог, и сказал им Бог: плодитесь и размножайтесь, и наполняйте землю, и обладайте ею, и владычествуйте над рыбами морскими (и над зверями,) и над птицами небесными, (и над всяким скотом, и над всею землею,) и над всяким животным, пресмыкающимся по земле.

Что значит «владычествуйте»? Командовать ими (иди туда, иди сюда, принеси мне, дай, и так далее), как люди друг другом командуют? – Нет, конечно! Управлять этой природой так, как сказано буквально в следующей же главе:

15 И взял Господь Бог человека, (которого создал,) и поселил его в саду Едемском, чтобы возделывать его и хранить его.

То есть, человек – садовник природы, в широком смысле этого слова – вот как надо это понимать слова Иову о том, что ты, человек, должен помогать Богу «расчислить облака своею мудростью и удержать сосуды неба». Причём, мы сегодня, через две тысячи лет после написания книги Иова, уже что-то подобное можем делать. Только надо задать себе вопрос – мы себя ведём по отношению к природе, как садовники или как хищные звери? Включите телевизор: скандалы вокруг мусорных полигонов, и так далее – это просто портрет того, что мы, люди, делаем с природой. А здесь написано, что Господь хочет, чтобы мы делали с природой. Это Он говорит Иову! Представляете, вот несчастный Иов сидит на мусорной куче и думает: «за что? Зачем это со мной произошло?», а Бог ему открывает такую великую перспективу: «вот что ты, Иов (Адам, всё человечество) должен делать и в чём помогать Мне!». Конечно, это трудно вместить, поэтому дальше Иов полагает руку на уста свои.

39 Ты ли ловишь добычу львице и насыщаешь молодых львов,

40 когда они лежат в берлогах или покоятся под тенью в засаде?

41 Кто приготовляет ворону корм его, когда птенцы его кричат к Богу, бродя без пищи?

Это переход уже в другую сферу – раньше было о неживой природе, а это – о живой природе, здесь и в следующей главе. И поэтому мы эти стихи будем разбирать, когда будем читать следующую главу. Граница между главами поставлена, в данном случае, просто неправильно, её надо было поставить между 38-м и 39-м стихами, но границы поставил не боговдохновенный автор книги Иова, который написал это как единый свиток, а спустя много веков совсем другие люди.


Запись 55 Глава 39 04-04-18

Мы продолжаем чтение книги Иова. Сегодня начинается тридцать девятая глава. Это часть, пожалуй, самого важного фрагмента книги Иова – речей самого Господа Бога, которые начались с предыдущей тридцать восьмой главы. Мы начнём чуть раньше, с тридцать восьмой главы, потому что идущая с 39-го стиха тридцать восьмой главы тема живой природы соединена с тридцать девятой главой. То, что границы между главами поставлены немножко в другом месте – это сделано гораздо позже, и, по-моему, не слишком продуманно.

38

39 Ты ли ловишь добычу львице и насыщаешь молодых львов,

40 когда они лежат в берлогах или покоятся под тенью в засаде?

41 Кто приготовляет ворону корм его, когда птенцы его кричат к Богу, бродя без пищи?

39

1 Знаешь ли ты время, когда рождаются дикие козы на скалах, и замечал ли роды ланей?

2 можешь ли расчислить месяцы беременности их? и знаешь ли время родов их?

3 Они изгибаются, рождая детей своих, выбрасывая свои ноши;

4 дети их приходят в силу, растут на поле, уходят и не возвращаются к ним.

5 Кто пустил дикого осла на свободу, и кто разрешил узы онагру,

6 которому степь Я назначил домом и солончаки -- жилищем?

7 Он посмевается городскому многолюдству и не слышит криков погонщика,

8 по горам ищет себе пищи и гоняется за всякою зеленью.

9 Захочет ли единорог служить тебе и переночует ли у яслей твоих?

10 Можешь ли веревкою привязать единорога к борозде, и станет ли он боронить за тобою поле?

11 Понадеешься ли на него, потому что у него сила велика, и предоставишь ли ему работу твою?

12 Поверишь ли ему, что он семена твои возвратит и сложит на гумно твое?

13 Ты ли дал красивые крылья павлину и перья и пух страусу?

14 Он оставляет яйца свои на земле, и на песке согревает их,

15 и забывает, что нога может раздавить их и полевой зверь может растоптать их;

16 он жесток к детям своим, как бы не своим, и не опасается, что труд его будет напрасен;

17 потому что Бог не дал ему мудрости и не уделил ему смысла;

18 а когда поднимется на высоту, посмевается коню и всаднику его.

19 Ты ли дал коню силу и облек шею его гривою?

20 Можешь ли ты испугать его, как саранчу? Храпение ноздрей его -- ужас;

21 роет ногою землю и восхищается силою; идет навстречу оружию;

22 он смеется над опасностью и не робеет и не отворачивается от меча;

23 колчан звучит над ним, сверкает копье и дротик;

24 в порыве и ярости он глотает землю и не может стоять при звуке трубы;

25 при трубном звуке он издает голос: гу! гу! и издалека чует битву, громкие голоса вождей и крик.

26 Твоею ли мудростью летает ястреб и направляет крылья свои на полдень?

27 По твоему ли слову возносится орел и устрояет на высоте гнездо свое?

28 Он живет на скале и ночует на зубце утесов и на местах неприступных;

29 оттуда высматривает себе пищу: глаза его смотрят далеко;

30 птенцы его пьют кровь, и где труп, там и он.

31 И продолжал Господь и сказал Иову:

32 будет ли состязающийся со Вседержителем еще учить? Обличающий Бога пусть отвечает Ему.

33 И отвечал Иов Господу и сказал:

34 вот, я ничтожен; что буду я отвечать Тебе? Руку мою полагаю на уста мои.

35 Однажды я говорил, -- теперь отвечать не буду, даже дважды, но более не буду.

Эта глава наполнена содержанием, поэтому мы разобьём её на два чтения: сегодня мы поговорим об общем содержании этой главы, а в следующий раз уже будем разбирать её по отдельным стихам. Сначала о структуре этой главы в контексте всех речей Бога, которые занимают четыре главы (с 38-й по 41-ю). Обратите внимание на симметрию, на подобие двух частей речей Бога. Начинаются эти речи в тридцать восьмой главе со слов:

1… Господь отвечал Иову из бури и сказал:

2 кто сей, омрачающий Провидение словами без смысла?

3 Препояшь ныне чресла твои, как муж: Я буду спрашивать тебя, и ты объясняй Мне.

Сравните это с тем, что заканчивает нашу сегодняшнюю главу:

31 И продолжал Господь и сказал Иову:

32 будет ли состязающийся со Вседержителем еще учить? Обличающий Бога пусть отвечает Ему»,

и продолжается в сороковой главе:

1 И отвечал Господь Иову из бури и сказал:

2 препояшь, как муж, чресла твои: Я буду спрашивать тебя, а ты объясняй Мне.

Трудно не заметить симметрии, похожести начала тридцать восьмой главы и начала второй половины речей Бога в конце тридцать девятой и в начале сороковой главы. И ответы Иова тоже как бы удвоены. В конце тридцать девятой главы, ответ Иова звучит так:

33 И отвечал Иов Господу и сказал:

34 вот, я ничтожен; что буду я отвечать Тебе? Руку мою полагаю на уста мои.

35 Однажды я говорил, -- теперь отвечать не буду, даже дважды, но более не буду.

Иов так отвечает на первую речь Бога. Но есть и вторая часть речи Бога, которая начинается в сороковой главе, и на неё Иов тоже отвечает очень похоже:

1 И отвечал Иов Господу и сказал:

2 знаю, что Ты все можешь, и что намерение Твое не может быть остановлено.

3 Кто сей, омрачающий Провидение, ничего не разумея? -- Так, я говорил о том, чего не разумел, о делах чудных для меня, которых я не знал.

4 Выслушай, взывал я, и я буду говорить, и что буду спрашивать у Тебя, объясни мне.

5 Я слышал о Тебе слухом уха; теперь же мои глаза видят Тебя;

6 поэтому я отрекаюсь и раскаиваюсь в прахе и пепле.

Мы видим, что речь Бога состоит из двух частей, и в начале каждой из этих частей – призыв, или даже вызов Бога к Иову («Отвечай Мне!»), а в конце каждой части смиренный ответ Иова типа «полагаю руку мою на уста мои».

Между первой и второй частью речи Бога есть принципиальное различие, из-за чего, как мне кажется, автор книги и разделил речь Бога на две части. В первой части показывается Вселенная, созданная Богом, в её гармоничном аспекте. Это Вселенная, которая послушна Богу, – как неживая вселенная (в тридцать восьмой главе), так и живая вселенная (в тридцать девятой главе). А вот то, что мы видим в сороковой и сорок первой главе, это уже часть Вселенной, противящаяся Богу, она названа в начале сороковой главы гордой и высокомерной:

6 излей ярость гнева твоего, посмотри на все гордое и смири его;

7 взгляни на всех высокомерных и унизь их, и сокруши нечестивых на местах их.

Когда мы читаем про это гордое и высокомерное, мы, естественно, не можем это не ассоциировать с дьяволом, потому что это две основные его черты. Дьявол здесь выступает в виде символов, в виде двух великих и страшных животных. И из-за того, что они великие, Бог в этих страшных животных, в этом Бегемоте и Левиафане, которые символически представляют дьявола, тоже видит какую-то свою красоту (и это нам совсем уже трудно понять). Но и те животные, о которых мы прочли в тридцать девятой главе, это тоже не просто зоологическое описание того, как устроен Божий мир, за каждым из этих животных стоит свой символ.

Ещё хочу обратить ваше внимание на то, что образы этих животных сначала описаны в мирной интонации. Например, в конце тридцать восьмой главы лев – казалось бы, хищное, воинственное животное, а сказано, что он лежит в берлоге или покоится под тенью. И ворон – тоже плотоядное животное, а про него тоже сказано деликатно, что его птенцы кричат к Богу, бродя без пищи. А вот к концу этой главы уже начинается другая интонация, всё более и более воинственная – это заметно при описании коня как именно воинственного животного. Ну почему? Конь же может и землю пахать. Нет, здесь описан именно боевой конь. И дальше – тоже: орёл, ястреб – всё это хищные животные, они именно описаны в своём хищном аспекте. Я думаю, что это не зря так сделано: нарастание, так сказать, накала, воинственности – это прелюдия, переход к тому, что будет в следующих главах рассказано о двух символических животных – о Бегемоте и Левиафане – которые символизируют воинственное зло.

Я разделяю тридцать восьмую и тридцать девятую главу следующим образом: в тридцать восьмой главе Господь показывает Иову Свою неживую вселенную, то есть, облака, реки, горы, град, гром, и так далее, вплоть до звёзд и созвездий. Дальше, с конца тридцать восьмой главы, это уже живая вселенная – говоря современным языком, биосфера, а то, что было в тридцать восьмой главе – это геосфера. В современном научном языке, когда произносятся слова «геосфера», «биосфера», в уме у людей, которые с этим имеют дело, немедленно возникает слово «ноосфера», сфера разума, в которой действует человек. И вот почему Господь показал Иову и вселенную неживую, и вселенную живую (животную, биологическую), но не показал ему еще одну часть созданной Богом Вселенной, человеческую вселенную (общество, отношения между людьми и так далее)? Странно это, потому что, вообще-то, вся проблема Иова – в этой сфере. Иов говорит, что страдает незаслуженно, потому что он не совершил вины, действуя в этой человеческой сфере – никого не обидел, и так далее. И пострадал он тоже в этой человеческой сфере, он потерял самое дорогое именно в этой нашей человеческой жизни. Почему же Господь об этом не говорит, почему Он не показывает вот эту человеческую часть Вселенной? Думаю, что это не случайно – это часть замысла автора книги. Вселенная, которую показывает Бог в тридцать восьмой и тридцать девятой главе (неживая и живая), уже готова, её Бог уже создал, она просто предъявлена Иову как реализация великого Замысла Божьего. А вселенная человеческая, если так можно выразиться, еще не довершена. Вселенную человеческую (или ноосферу, как говорят сегодня) должен довершать Иов (точнее говоря, человечество, символом которого является Иов, как своего рода Адам). Именно в этой ноосфере – задача, работа, которую Господь назначил человечеству, в роли которого здесь выступает Иов. Потому Бог её и не описывает, что она ещё не довершена. И когда мы с говорим о том, что вся книга Иова – это своего рода вступление, прелюдия к Новому Завету, к явлению Христа, то ведь всё явление Христа, как оно описано в Евангелиях, относится к нашей, человеческой вселенной. Это через Христа, начинается наша работа в этой человеческой вселенной. Да, Христос, как мы читаем в Евангелиях, имеет власть над и природой живой и неживой – Он, например, ходит по водам. Но не это главное. Главное – это то принципиальное изменение, которое Он производит в душах людей, а через это – в человеческом обществе, то есть, во всей человеческой вселенной. Поэтому та работа, которую Господь назначил Иову, всему человечеству, новому Адаму, – это работа, которая совершается со Христом и через Христа. По слову апостола Павла (в Послании к Римлянам), этим словом «новый Адам» называется Христос.

Ещё одно проблемное место, которое, может быть, сразу не видно. Нельзя не заметить, что Бог стремится показать Иову величие всей созданной Им Вселенной, причём величие это, если можно так выразиться, не логическое, а парадоксальное. Мы уже говорили о парадоксальности всей книги Иова, о парадоксальности Бога, о парадоксальности той ситуации, которая случилась с Иовом. Ведь в основе этой книги лежит парадокс, нарочито созданный автором: праведник, которому ничего нельзя предъявить, никакого обвинения, никакого греха – и вот он терпит такую страшную беду, но в этом -- правда Божья. Это, как любые парадоксы, трудно вместить в наши мозги. Но дело даже не только в том, что Господь в этих главах показывает Иову Свою парадоксальную великую Вселенную. Иов знает и до этого, что Вселенная великая и парадоксальная. Он сам говорит об этом, ещё до того, как Бог, если так можно выразиться, взял слово. Вот несколько фрагментов, показывающих, как Иов говорит о созданной Богом Вселенной в своих диалогах с друзьями. Девятая глава:

5 Он передвигает горы, и не узнают их: Он превращает их в гневе Своем;

6 сдвигает землю с места ее, и столбы ее дрожат;

7 скажет солнцу, -- и не взойдет, и на звезды налагает печать.

8 Он один распростирает небеса и ходит по высотам моря;

9 сотворил Ас, Кесиль и Хима и тайники юга;

10 делает великое, неисследимое и чудное без числа!

Дальше, в двенадцатой главе:

13 У Него премудрость и сила; Его совет и разум.

14 Что Он разрушит, то не построится; кого Он заключит, тот не высвободится.

15 Остановит воды, и все высохнет; пустит их, и превратят землю.

22 открывает глубокое из среды тьмы и выводит на свет тень смертную.

И дальше, уже к концу речей Иова, в двадцать шестой главе:

6 Преисподняя обнажена пред Ним, и нет покрывала Аваддону

7 Он распростер север над пустотою, повесил землю ни на чем.

8 Он заключает воды в облаках Своих, и облако не расседается под ними.

9 Он поставил престол Свой, распростер над ним облако Свое.

10 Черту провел над поверхностью воды, до границ света со тьмою.

11 Столпы небес дрожат и ужасаются от грозы Его.

12 Силою Своею волнует море и разумом Своим сражает его дерзость.

13 От духа Его -- великолепие неба; рука Его образовала быстрого скорпиона.

14 Вот, это части путей Его; и как мало мы слышали о Нем! А гром могущества Его кто может уразуметь?

Невозможно не заметить какого-то резонанса того, что Иов говорит о Боге, с тем, что в тридцать восьмой и тридцать девятой главах Бог говорит о Самом Себе и о созданной Им Вселенной. Значит, Бог Иову ничего нового не говорит? Всё, что Он говорит, Иов и так уже знает? Но было бы невозможно для автора книги написать такую банальность. Нет, конечно же, Бог говорит новое! Но что новое?

Дело в том, что вся эта правильная картина великой и парадоксальной Божьей Вселенной, которую Иов сам видит до речей Бога, совершенно оторвана от главной проблемы Иова – почему с ним это случилось? Почему с праведником стряслось такое зло? Это – моральная проблема. Мы видим с самого начала, что Иов знает, видит всё величие Бога, правильно на это смотрит, но это нисколько Иову не помогает в его беде, не помогает его горе осмыслить, потому что эта Вселенная сама по себе, а то, что произошло с Иовом в человеческом мире – это само по себе, и не соединяется это у Иова никак! Он всё пытаетсянайти смысл того, что с ним произошло, и не находит. А Бог как раз помогает Иову эту проблему решить – помогает, если так можно выразиться, подсознанию Иова, потому что в этих главах Бог ничего Иову логически не доказывает. Тут никакая логика не работает, не более, чем, когда мы читаем в Евангелии притчи Христовы и тоже удивляемся: «что это тут Христос говорит непонятно и парадоксально?!». Когда речь идёт о Божьей правде – это всегда так – нелогично, непонятно и парадоксально. Но Бог этой Своей речью помогает Иову, если так можно выразиться, импортировать недостающий смысл того, что с Иовом произошло, из великой Вселенной, которую показывает Иову Бог, в эту маленькую человеческую вселенную, в которой мы живём, в которой Иов живёт и страдает. И праведность Иова – это праведность маленькая, человеческая, и беда его – хотя, по человеческой мерке, большей беды не бывает, но всё-таки это маленькая человеческая беда с точки зрения этой великой Божьей Вселенной. Уже с первой и второй главы, где заранее рисуется весь антураж происходящего, которого Иов не знает, ясно, что весь смысл испытания Иова заключён в этой большой Вселенной, где происходит борьба Бога с дьяволом. На небесах заключён весь смысл испытания Иова, потому что эта великая, прекрасная, но одновременно трагическая Вселенная, которую Бог создал в Своем Замысле о человечестве и о всей твари, – она вся проникнута действием дьявола, противодействием дьявола Замыслу Божьему. И роль Иова – бросить на эту чашу весов спора между Богом и дьяволом нечто, что может весить достаточно тяжело. Что человек, маленькое создание, может бросить на эту чашу спора между Богом и великим, хотя и злым духом, дьяволом? Жертву. Только она на этих весах что-то весит, а больше ничто не весит, ни логика не весит, ничего вообще. Только жертва. Да, с точки зрения Иова, эта жертва как бы не совсем добровольна (Бог его подталкивает к этой жертве), но главное – что эта жертва всё-таки в итоге приносится. И то, как Иов себя держит в этих условиях, то, что он не поддаётся ни на какие подначки, какие ему подбрасывают собственная жена и собственные друзья (отказаться от Бога, принять какую-нибудь такую отговорку, отписку, в общем, примириться с тем, что произошло – он ничего этого не принимает, и это подвиг. Про Христа мы говорим, что Он жертва добровольная, а Иов жертва не совсем добровольная, но всё равно есть подобие между жертвой Иова, которую приносит Бог, и жертвой Христа, которую ведь, в конце концов, тоже Бог приносит – это Бог послал Сына Своего на крест. В этой жертве Христа на кресте висит не только Сын человеческий (как Сам Себя называет Христос), но и Сам Бог – во Христе. Да, в этом, конечно, отличие от ситуации Иова, но всё-таки и подобие есть тоже. Как Бог послал Сына Своего на это испытание ради великого Замысла Божьего, так Он послал Иова на это испытание, чтобы доказать экспериментально, что вот эта маленькая тварь (человек, и вообще всё, что есть в мире, это, по сравнению с миром духовным, маленькая тварь), тем не менее, способна противостоять сатане. Слово «сатана» само означает «противостоящий», «противник», и этому противнику Бога тварь может противостоять. Это доказательство в книге Иова, действительно, происходит. Видимо, когда Господь показывает Иову всю Вселенную, это как-то открывает Иову роль того, что с ним произошло не просто в его личной жизни, а в великом Замысле Божьем обо всей Вселенной. И это придаёт смысл трагедии Иова, и поэтому он полагает руку на уста свои: потому что он не словами, не логикой, а каким-то невыразимым образом получил ответ, получил этот смысл. Вот я всё время говорю о том, что всё то, что описано в книге Иова, это как бы некий необходимый шаг к воплощению Христа. Иову смысл, которого он жаждет, в конце концов, подаётся Богом в этих последних главах, и тогда этот смысл происходящего делает для Иова его бессмысленное до того страдание осмысленной жертвой. Так же и всему человечеству, а с ним и всей твари подаётся смысл через Христа.

Когда мы в русском переводе читаем начало Евангелия от Иоанна, важнейшие слова, которые были сказаны о Христе: «В начале было Слово, и Слово было у Бога, и Слово было Бог», мы просто не видим, что там о Христе употреблено греческое слово «Логос», которое означает не только «слово», но оно ещё означает и «смысл». Смысл всей Вселенной, это Христос. Он подан в явлении Христа, которое произошло две тысячи лет тому назад, всему человечеству, а через него всей твари, потому что тварь, сама по себе, живёт без смысла. Я всегда удивлялся, глядя на своих собственных домашних животных, какие это замечательные, красивые создания, они даже могут установить с человеком какие-то отношения, подобные отношениям людей друг к другу, но жизнь человека – осмысленна, а жизнь какого-нибудь домашнего кота сама по себе абсолютно бессмысленна, она осмысленна только тогда, когда она участвует в жизни человека, когда этот кот для человека становится членом семьи, и тогда становится осмысленным и его существование. То есть, смысл подаётся всей природе – живой и неживой – всё-таки через человека. И когда мы читаем описание Богом живой и неживой природы, невольно возникает вопрос: да, всё это замечательно, красиво, величественно, а смысл-то – где? Без человека, увы, чего-то принципиально важного этому недостаёт. Точно так же, как Иову в его ситуации недостаёт смысла. Это ещё одна параллель, одна ниточка, которая протягивается между тем, что описывается в этой книге, и тем, что мы читаем в Евангелии о Христе.

Ещё один момент, который при поверхностном чтении первым бросается в глаза, – это то, что Господь разговаривает здесь с Иовом, я бы сказал, довольно резким языком, как будто высший разговаривает с низшим. Это, конечно, правильно – Господь, конечно, выше, а Иов – ниже (кто бы сомневался!), но высший с низшим тоже может разговаривать по-разному. Можно разговаривать, как плохой начальник с подчинённым: Эй, ты, букашка! Иногда создаётся впечатление (и у многих комментаторов тоже), что Господь именно так разговаривает с Иовом, показывая ему всё его ничтожество по сравнению с Богом. Это не так. Бог острыми словами разговаривает с Иовом, но эти острые слова – это то, что мы встречали в виде еврейского слова «мусар» (особенно в книге Притч Соломоновых), которое означает одновременно «поучение» и «обличение», то есть, это воспитание через какие-то довольно острые слова поучения. Почему Бог с Иовом разговаривает именно так? Потому что, как все мы, люди, Иов заключён, как клетка организма, в некоей мембране, в некотором ограниченном представлении о мире. Это показано в виде друзей Иова, в которых это просто бьёт в глаза: они, как белка в колесе, крутятся в этой своей «клетке» ограниченного представления о мире, и из него и не хотят, и не могут вырваться. Иов вырваться хочет, но своими силами не может, а вот тут Бог Своими острыми словами, если можно так выразиться, эту мембрану прокалывает. И поэтому, когда Он говорит: «Знаешь ли?», «Можешь ли?», «Где ты был?», и так далее, это не нужно понимать, как какое-то издевательство над Иовом. Как вообще можно вообразить себе такое, что Бог издевается над этим несчастным человеком, которого Сам же Бог и поставил в эту острейшую ситуацию как Свой инструмент? Кстати сказать, эти слова «Знаешь ли, можешь ли?» в еврейском тексте встречаются гораздо реже, чем в русском переводе. В русском переводе они поставлены во многих местах просто для грамматической связности текста. Ну, например, 10-й стих сегодняшней главы:

10 Можешь ли веревкою привязать единорога к борозде, и станет ли он боронить за тобою поле?

Выходит, на первый взгляд, насмешка над Иовом: вот, единорог (видимо, носорог), такое могучее животное – что ты можешь с ним сделать, маленький человек? А на самом деле там не сказано «можешь ли привязать его к борозде?», а сказано так: «привязать ли его к борозде?». Это же совершенно другая постановка вопроса – что с этим единорогом делать? Что делать с этими воронами, львами, со всем тем, что там описано? Так за этим же совсем другой вопрос стоит: не издевательство, что Иов (и вообще человек) – такое слабое создание, что ничего с этими большими животными сделать не может, а наоборот, как бы некий вопрос, который подталкивает к тому, что надо что-то сделать с этим миром! С этим прекрасным, великим Божьим миром ты, человек, должен что-то сделать! Что? Это вопрос Бога людям: чтобы мы, люди, в лице Иова, во-первых, задумались, а во-вторых, что-то сделали. При поверхностном чтении кажется, что это чисто риторические вопросы и ответ на них очевиден: конечно, Иов ничего не видит, ничего не знает и ничего не может. Нет, это не риторические вопросы, а это напоминание о роли человека в природе, той роли, которая в Библии описана прямо с первых её страниц, роли, если так можно выразиться, лидера природы, руководителя природы, выражаясь метафорически – садовника райского сада (если природу видеть, как райский сад). Давайте спросим себя: человек эту роль играет? С одной стороны, человек сегодня (и в те времена тоже), в каком-то смысле, действительно, играет роль лидера в природе, роль, так сказать, «хозяина тайги» в природе. Но как играет? Очень плохо играет по сравнению с тем, что задумал Бог, как это описано в начале Библии. Потому что играет эгоистично, всё для себя, потому что природу человек рассматривает, как ресурс, за исключением редчайших случаев, когда мы с домашними животными устанавливаем как бы личностные отношения, и тогда это уже не потребительство, тогда они уже для нас не «ресурс». Но, на самом деле, даже и этого мало, потому что, на самом деле, тут выбор «или – или»: или эгоистичный и потребительский подход к природе (да и к другому человеку, в жизни это часто встречается), или подход жертвенный. Бог послал нам жертвенного Своего Сына не только для того, чтобы, выражаясь несколько примитивно, решить наши проблемы. Он от нас ожидает такой же жертвенности и по отношению к созданной Богом природе, чтобы мы помогли ей решать её проблемы, которых в ней тоже полным-полно – чисто природных, не нами созданных проблем, не говоря уже о созданных нами. И вот то, что человек, в сущности, от природы оторван и вспоминает её только в те моменты, когда она ему нужна как ресурс, это, вполне возможно, одна из причин уязвимости человека для действий дьявола. Возможно, что, если бы человек по-другому был соединён с природой, находился бы в некоем духовном единении с природой (как это, собственно, Бог и задумал, судя по первым страницам Библии), тогда, видимо, уязвимость человека для дьявола была бы меньше. Когда мы читаем рассказ о грехопадении, о том, как в облике змея дьявол пытался разрушить Замысел Божий о человеке и природе в раю, то невольно возникает впечатление, что уже в том, что Адам и Ева вообще заинтересовались тем, чтобы взять какие-то плоды с дерева познания добра и зла (а ведь это дерево – тоже часть природы в раю) есть намёк на неправильное, именно потребительское отношение к природе: вот, она должна мне дать плоды, которые я съем. Не то, чтобы человек не должен от природы питаться, но всё-таки там есть намёк. Ну, вот представьте себе картину, если бы Адам и Ева ответили не просто «нам Бог велел, и мы не смеем Его ослушаться», а как-то по-другому: что у этого дерева добра и зла – какое-то своё назначение, которое Богом создано, придумано, мы его не знаем, поэтому мы не можем, не зная этого назначения, тронуть это дерево – и всё, дьявол бы ушёл ни с чем! Но оно, к сожалению, так не произошло, и одна из причин, возможно, в том, что, вырвавшись из природы, выломившись из природы (что нормально – это такой Замысел Божий, чтобы человек был не просто частью природы, а чем-то особенным), человек потерял гармоничную связь с ней. И в том, что мы здесь читаем, не зря же столько стихов посвящено картине природного мира, созданного Богом. Вся эта картина – это призыв к человеку восстановить эту связь.

Я всё время повторяю, что в Замысле Божьем человек связан с природой. Но весь мир животных, который показан в этой главе, он ведь подчёркнуто показан, как мир, независимый от человека. Вот как в 7-м стихе про осла:

7 Он посмевается городскому многолюдству и не слышит криков погонщика,

или в 10-м стихе про единорога:

10 Можешь ли веревкою привязать единорога к борозде, и станет ли он боронить за тобою поле?

Конечно, единорог – это вам не какой-нибудь приручённый бык. И при этом, этот независимый от человека мир подчёркнуто показан, как полный красоты и силы, созданных отнюдь не человеком, а Богом. Здесь отдельность этого природного животного мира от мира человеческого подчёркнута даже для тех животных, которых, в принципе, человек умеет приручать. Тут описан боевой конь – да, можно коня и боевым конём сделать, но можно и пахать на нём. И осёл, о котором здесь говорится, как о диком осле, но мы же знаем, что осла можно и приручить. Почему это так здесь подано? Потому что одна из проблем Иова в том, что его малая человеческая вселенная с его трагедией, с её проблемами, с отсутствием смысла в этой трагедии – она не соединена никакой нитью с большой Божьей Вселенной. И, в частности, оторвана от нее человеческая мораль, которая служит основой диалогов Иова с его друзьями (ну как так может быть, что праведник пострадал ни за что, это неправильно, аморально, нелогично). Действительно, человеческая мораль такова. Но эта человеческая мораль, как нам подсказывают эти явления великой Вселенной, должна расшириться, чтобы всю эту Вселенную в себя вместить. Чтобы наша мораль в себя включала и тот факт, что во Вселенной существуют львы, которые пожирают антилоп, существуют орлы, которые пожирают мышей, куриц, и так далее. С точки зрения нашей человеческой морали, это всё нас раздражает, мы сочувствуем этим невинным жертвам, а с точки зрения устройства этой великой Вселенной – это её естественная необходимая часть.

Я не говорю о том, что так правильно – может быть, и нет. Может быть, и в этом хищничестве проявляется какое-то действие дьявола, но, по крайней мере, так устроена Вселенная, которая нам дана. Да что говорить о львах, об орлах! Нам современная астрономия показывает столкновения галактик, которые продолжаются сотни миллионов лет, и во время которых сотни миллионов звёзд просто уничтожаются! И если есть какая-нибудь жизнь вокруг этих звёзд, то понятно, что и она уничтожается. Понимаете, мы, люди, на самом деле, сегодня уже через телескопы видим всё это в небе, мы уже и биологическую жизнь, которая в этой главе описывается, знаем гораздо детальнее (все эти внутриклеточные и молекулярные механизмы), и мы, люди, призваны смотреть на мир вот в этом широком горизонте. И в этом широком горизонте то, что произошло с Иовом, вдруг становится не просто каким-то беспричинным, бессмысленным, а становится нужным, осмысленным, потому что это часть Замысла Божьего об этой великой Вселенной, это часть спора Бога с дьяволом, о том, каким путём пойдёт эта великая Вселенная, а в этой великой Вселенной маленькое существо, человек, играет принципиально важную роль по той простой причине, что, как мы читаем это в Библии, в нём – образ и подобие Божие. Но нам сегодня этот расширенный взгляд на Вселенную глазами Бога – малодоступен. Проявление того, что он малодоступен, это то, что, когда мы читаем Евангелие, в котором этот Божественный взгляд на Вселенную до нас доносится через Христа, особенно в Нагорной Проповеди, мы то и дело утыкаемся в вещи, которые просто в наши мозги не вмещаются. Не умеем мы ещё так смотреть. Ну вот подставить левую щёку, когда тебя ударят в правую – готовы ли мы сейчас так смотреть на мир? Ну, может быть, только святые. Святые – это уже люди Царства Небесного на этой нашей земле, или (как говорил в Нагорной Проповеди Сам Иисус Христос), они – свет, они – город, стоящий на горе. Но, к сожалению, очень небольшое количество таких людей сейчас живут в этом нашем мире по законам Царства Небесного. А если бы мы смотрели на весь окружающий нас мир так, как Господь нас призывает, то может быть, и мы сумели бы вот так жить по законам Царства Небесного. В Нагорной Проповеди много этих мест, не перечислить, например, «кто скажет брату своему – ты человек безумный – подлежит геенне огненной». Что же, худого слова друг другу нельзя сказать? Шаг к этой жизни по законам Царства Небесного – это расширение того взгляда на мир, которое здесь Господь подаёт Иову. И, когда Иов этот мир видит глазами Бога, что он может на это сказать? Он кладёт руку свою на уста свои.

Это усилие, к которому мы призываемся для того, чтобы взглянуть на Божий мир глазами Бога, и которое здесь Иову с Божьей помощью удаётся, это огромное усилие, это то, о чём говорит Иисус Христос: «Царство Небесное усилием берётся». Но что значит «усилие», какое усилие – как гирю какую-нибудь поднять, что ли? Нет, конечно, это внутреннее усилие, духовное усилие. И в перспективе этой главы это усилие выглядит так: Царство Небесное даётся тому, входит туда тот, кто способен взглянуть на него глазами царства Небесного, не нашими земными человеческими моральными нормами, а с точки зрения законов Царства Небесного, тех, которые изложены в Нагорной проповеди. Да, это огромное усилие, поэтому Царство Небесное усилием берётся. Пример этого усилия – понимание львов и орлов, которые в этой главе, хищных животных, которые терзают, проливают кровь, и так далее. Есть ли проблема принять этих львов и орлов как нормальную, естественную часть природы? Для нехристианина никаких проблем в этом нет. Более того, все цари, короли, и так далее на своих гербах всегда изображали именно это, они не зайцев там изображали, они изображали львов и орлов, то есть, они как бы подписывались под тем, что они, люди, живут как бы по законам этой хищной части природы. Для них это не проблема. А для христианина это проблема. Для христианина, даже когда кошка ловит какую-нибудь птичку на балконе, или мышку где-нибудь, это проблема. Христианина это как-то тревожит. Нам, христианам, нужно сделать огромное усилие для того, чтобы понять, что из множества ежедневных, ежесекундных трагедий, которые происходят в Божьем мире (там не одна трагедия Иова) нужно принять, а что не надо принимать, с чем надо бороться. Но к этому нас призывает мысль, которая есть у многих Отцов Церкви: «Дай мне, Господи, принять то, что я изменить не могу и не должен, но силы менять то, что я, по Твоему, Господи, Замыслу изменить должен, и умение и понимание, как менять». Иов, в итоге, к этому призывается, и, как мне кажется, в итоге понимает это своё призвание, то, что Бог от него хочет.


Запись 56 Глава 39 11-04-18

Мы продолжаем чтение книги Иова. У нас тридцать девятая глава, которую мы в прошлый раз прочли и разобрали её в общем. В этот раз мы должны разбирать её по стихам. Но сначала я хочу сказать нечто в связи с празднуемым сейчас периодом Светлой Христовой Пасхи. Пасха – это светлый и радостный праздник, но всё-таки этот свет и радость – это как бы половина истории праздника, а вторая половина – это трагедия на Кресте, и эти две вещи неразрывно связаны друг с другом. Мы, конечно, можем себя спросить – а, собственно, зачем Богу, Который Владыка всего, надо было всё так устроить, чтобы провести через трагедию, почему Он не мог сразу преобразовать мир в то, во что, если судить по Библии, Бог преобразует мир только в конце времён – во времена Апокалипсиса, Страшного суда – в новое небо, новую землю, новый Иерусалим – почему Он этого не сделал сразу? Я этот глубокий богословский вопрос не хочу сейчас разбирать, просто хочу обратить внимание на связь этой темы с книгой Иова, потому что это тот же самый вопрос, который задаёт Иов, и за ним читатели книги: Бог – милостивый, всемогущий, почему Он вот таким образом должен был подвергнуть Иова всему этому страданию, а не мог Свою цель – желаемый Им мир – сразу реализовать? Если цель Бога была в том, чтобы опровергнуть дьявола, победить дьявола, то зачем Бог вообще позволил дьяволу всё это делать? И в главной части книги Иова, с 38-й по 41-ю главу, в части, которая представляет собой речь Бога, тоже две половины. В первой половине (38-я и 39-я главы) показывается прекрасная, гармоничная Вселенная, созданная Богом. И в этой Вселенной, которую Бог создал, даже, в общем-то, и не видно места какой-то трагедии, страданию, которое Иов претерпел. И естественно, когда мы это читаем, и когда Иов это слышит, возникает вопрос, какое это всё имеет отношение к тому трагическому положению, в котором находится слушающий это Иов, да и к тому трагическому положению, в котором вообще все мы, люди, находимся на протяжении всей нашей истории. А во второй половине (40-41-я глава), где Бог показывает два страшных создания (Бегемота и Левиафана) – вот там мы встречаемся уже с оборотной стороной этой Вселенной, с её трагической частью, с теми силами зла, силами тьмы, которые постоянно и делают эту Вселенную трагической. И только тогда, когда и это будет явлено в речи Бога – только тогда речь Бога в целом и приобретёт прямую связь с ситуацией Иова. Эта прямая связь, в сущности, будет той же самой, какая связана с Пасхой: для того, чтобы войти в радость Воскресения, надо пройти через смерть и страдание.

Переходя к разбору этой главы по отдельным стихам, я ещё раз обращаю ваше внимание, что, в отличие от предыдущей 38-й главы, которая говорит о неживой природе, вся эта глава говорит о живой природе. А поскольку этот рассказ о живой природе начинается с конца предыдущей 38-й главы, то давайте начнём наш разбор с того, что говорится в 38-й главе о живой природе.

39 Ты ли ловишь добычу львице и насыщаешь молодых львов,

40 когда они лежат в берлогах или покоятся под тенью в засаде?

41 Кто приготовляет ворону корм его, когда птенцы его кричат к Богу, бродя без пищи?

Обращаю ваше внимание на лингвистическую деталь. Здесь сказано: «они … покоятся под тенью в засаде» – нормально, львы лежат в тени, в засаде, в кустах. Но в еврейском тексте не сказано «под тенью», а сказано «в сукке», в том самом шалаше, который евреи строят себе и сидят в них на праздник Суккот, праздник Кущей, то есть, здесь эти львы изображены как своего рода евреи, почитающие Бога. Ну, можно, конечно, воспринять это как иронию, а можно это воспринять как ещё один намёк на то, что есть нить между природой и человеком и эта нить состоит не только в том, что человек по плоти своей – часть этой природы и из неё происходит, а и в том, что Замысел Бога о природе и Замысел Бога о человеке связаны друг с другом. И то, что здесь сказано про ворона, что птенцы его кричат к Богу, не находя пищи, напоминает слова, сказанные апостолом Павлом в восьмой главе Послания к Римлянам о всей твари. Только обратите внимание к кому там кричат не только птенцы ворона, а вообще все живые твари:

19 тварь с надеждою ожидает откровения сынов Божиих,

20 потому что тварь покорилась суете не добровольно, но по воле покорившего ее, в надежде, 

21 что и сама тварь освобождена будет от рабства тлению в свободу славы детей Божиих.

22 Ибо знаем, что вся тварь совокупно стенает и мучится доныне.

«Сыны Божьи» тут – не ангелы, а люди, и значит, и в книге Иова о птенцах ворона надо так же понимать – что они, крича к Богу, на самом деле, кричат (в другом, не физическом смысле) к человеку, который только один и может быть посредником для спасения всей твари. А что мы, люди, можем сделать для спасения всей твари? Сами по себе – ничего. Но, прибегая ко Христу, Который – посредник уже для спасения нас самих, мы сами можем быть инструментом Бога для спасения всей твари, если мы этого посредника Христа принимаем.

Переходим к тридцать девятой главе.

1 Знаешь ли ты время, когда рождаются дикие козы на скалах, и замечал ли роды ланей?

2 можешь ли расчислить месяцы беременности их? и знаешь ли время родов их?

3 Они изгибаются, рождая детей своих, выбрасывая свои ноши;

4 дети их приходят в силу, растут на поле, уходят и не возвращаются к ним.

Здесь, в сущности, сделан акцент на смене поколений живой твари. В контексте этой части книги Иова, мне кажется, эта смена поколений служит как бы часами или календарём, через который отсчитывается время в созданной Богом Вселенной. Мы сегодня – в эпоху после Ньютона, после Эйнштейна – понимаем, что, говоря о Вселенной, нельзя не говорить не только о пространстве, но и о времени, эти вещи связаны друг с другом. О великом пространстве Вселенной уже было сказано в предыдущей главе, когда говорилось про созвездия:

31 Можешь ли ты связать узел Хима и разрешить узы Кесиль?

32 Можешь ли выводить созвездия в свое время и вести Ас с ее детьми?

33 Знаешь ли ты уставы неба, можешь ли установить господство его на земле?

Это астрономическое пространство, представленное через созвездия, а здесь – время, представленное не через какие-то астрономические понятия (его можно было бы представить через природу, через движение планет по небу, как было принято в астрологии в то время), а как движение поколений.

И дальше сказано: «месяцы беременности ланей»; на самом деле, в еврейском тексте сказано «месяцы исполнения». А мы ведь слово «исполнение» в библейском контексте всегда ассоциируем с понятием Замысла Божьего, исполнения Замысла Божьего. Вот эта смена поколений, причем даже не у людей, а у животных – что это в таком микроскопическом масштабе по сравнению с историей всей Земли, историей всего человечества! Но всё равно, даже в таком микроскопическом масштабе, это тоже шажок в исполнении Замысла Божьего.

Сказано, что лани, рождая, «выбрасывают свои ноши». «Ноши» – это еврейское слово «хебел», которое означает много разных вещей, в том числе и «страдание», «боль». Как у человека роды связаны со страданием, так и у некоторых видов животных (не у всех, но у некоторых видов млекопитающих). Невольно это наводит нас на мысль об Иове. В этой книге ничего нет случайного. Раз употреблено слово «страдание», то подразумевается, что мы в своей голове тут же вспомним, что произошло с Иовом. И такой взгляд на страдание, как на родовые муки, – это не только здесь. В Ветхом Завете (да и в Новом Завете тоже) очень часто употребляется такая метафора: появление чего-то нового как роды, причем с родовыми муками. Даже в конце Библии, в Апокалипсисе, говорится под конец всего пути к Страшному суду, к новому небу, новой земле: «это начало родов». Эти слова употребил первоначально Сам Иисус Христос в Своём так называемом «Малом Апокалипсисе», сидя на Елеонской горе. То есть, мы можем воспринимать страдание Иова тоже как своего рода родовые муки. Что же рождается? Что нового рождается? В этом смысл всей книги Иова. Мы еще попытаемся сформулировать (это очень непросто), что нового рождается в результате этого страдания – испытания Иова, – но ясно, что это новое – это шаг на пути ко Христу. «Христос – это ответ Иову».

5 Кто пустил дикого осла на свободу, и кто разрешил узы онагру,

6 которому степь Я назначил домом и солончаки -- жилищем?

7 Он посмеивается городскому многолюдству и не слышит криков погонщика,

8 по горам ищет себе пищи и гоняется за всякою зеленью.

Тут сказано «дикий осёл» и «онагр» – на самом деле, это одно и то же. «Разрешил (Бог) узы онагру» – это подчёркивается, что дикий онагр, в отличие от всего, приручённого человеком, – это свободное существо. Вот как сказано про этого самого осла: «Он посмеивается городскому многолюдству и не слышит криков погонщика». Это, конечно, острое сопоставление диких животных с приручёнными животными, причём из этого сопоставления совершенно не следует, что приручённые животные (хотя они полезней, конечно, человеку, чем дикие) чем-то лучше, с точки зрения Бога, чем дикие. Но, может быть, не стоит в этом сопоставлении дикой природы с приручённой природой пытаться провести градацию «лучше – хуже». Тут дело не в том, что лучше или хуже, а в том, что вся та дикая природа, которую сотворил Бог, прекрасна сама по себе, но не полна. Она становится полноценной в Замысле Божьем только тогда, когда эта дикая природа, если выразиться осторожно, «приручается» человеком. Почему я говорю «осторожно»? Потому что то, как сегодня человек приручает дикую природу – исключительно как ресурс для своих интересов, а потом этих приручённых ведёт на бойню – это, конечно, совершенно не то, что Бог имел в виду. Что Бог имел в виду, сказано в самом начале Библии, в первых же её главах: что человек, в сущности, пастырь, садовник для неразумной природы. Поэтому это сопоставление дикой природы с приручённой именно так остро поставлено: дикая природа – прекрасна, а вы, люди, которые призваны эту дикую природу приручить, приручаете её так, что при этом её уродуете, а это не то, чего хочет Бог. В предыдущей тридцать восьмой главе сказано: «…шел дождь на землю безлюдную, на пустыню, где нет человека», то есть весь этот дикий мир Божий существует не для человека, но в Замысле Божьем, тем не менее, человек должен войти в этот мир, но не так, чтобы его использовать «для» своих целей. Это ещё не известно, кто тут для кого – этот мир для человека, или человек для этого мира, чтобы растить его, как садовник, или водить его, как пастырь. Вхождение в этот мир, приручение его – это, скорее, то приручение, о котором говорил Сент-Экзюпери в «Маленьком принце»: «Вы в ответе за тех, кого вы приручили». И вот так приручить – это огромное усилие человека над самим собой, чтобы подавить в себе тёмные начала души человека, которые толкают к тому, чтобы приручать природу, как ресурс, как барана, которого ведут на бойню. И когда мы говорим, что надо сделать это усилие, мы невольно вспоминаем слова Христа о том, что Царство Небесное усилием даётся. Усилие человека для того, чтобы правильно взаимодействовать и соединиться с природой, – это часть того усилия, о котором говорит Христос, что оно нужно для того, чтобы войти в Царство Небесное.

9 Захочет ли единорог служить тебе и переночует ли у яслей твоих?

Этот единорог, скорее всего, носорог, хотя некоторые из комментаторов говорят о том, что это некая антилопа орикс, у которой, естественно, два рога, но почему-то словом «рейм» может называться и эта антилопа тоже. Так вот – захочет ли это дикое, страшное животное носорог служить человеку? Нет, конечно не захочет, потому что носороги практически не приручаемы. Не захочет – а по книге Бытия, 1 и 2-й главе, должно. Но только для того, чтобы оно захотело, как и многие другие животные, человек должен сам измениться. Здесь употребляется слово «ясли», это может ввести нас в смущение, что это как бы городские ясли для детей. Нет, это ясли Христа: одновременно ясли, в которых лежит ребёнок, и кормушка, из которой кормят животных. Собственно, слово «ясли» применительно к маленьким детям отсюда и возникло, так что здесь имеется в виду кормушка. Ну, представьте, что будет, если человек возьмёт на себя ответственность за то, чтобы кормить всех этих диких животных. А ведь если их не кормить, они же начнут пожирать друг друга – а это уже замысел не Божий, а дьявольский об этом мире – чтобы в нём всё живое пожирало друг друга. В общем, мы не знаем сегодня, как эту проблему разрешить. Есть такой замечательный фантастический роман Клиффорда Саймака, который называется «Город», в котором автор попытался нарисовать картину будущего мира, где человек взял на себя ответственность за кормление всех животных, в том числе, и хищных – кормление их, естественно, не живыми тварями, как это сегодня в зоопарке происходит, а другими способами. И там нарисованы проблемы, которые в связи с этим возникают.

10 Можешь ли верёвкою привязать единорога к борозде, и станет ли он боронить за тобою поле?

11 Понадеешься ли на него, потому что у него сила велика, и предоставишь ли ему работу твою?

12 Поверишь ли ему, что он семена твои возвратит и сложит на гумно твое?

Здесь опять проблема противопоставления дикого животного приручённому, и как бы говорится, что – нет, этого носорога приручить нельзя. Да, конечно, это немыслимо для нас сегодня, чтобы носорог, как какой-нибудь бык или конь, пахал поле. Но где-нибудь двадцать тысяч лет назад для наших далёких предков, которые биологически были ровно такими же, как мы, тоже было немыслимо, что можно запрячь коня или быка и поле пахать (да там никаких полей и не было, они земледелия не знали в те времена). Дикий бык в природе, на самом деле, ненамного менее страшен, чем носорог. А вот, пожалуйста, через несколько тысяч лет именно так и стало: этих мощных животных приручали, запрягали, пахали, и так далее. Так что – вроде бы и немыслимо, а возможно.

13 Ты ли дал красивые крылья павлину и перья и пух страусу?

14 Он оставляет яйца свои на земле, и на песке согревает их,

15 и забывает, что нога может раздавить их и полевой зверь может растоптать их;

16 он жесток к детям своим, как бы не своим, и не опасается, что труд его будет напрасен;

17 потому что Бог не дал ему мудрости и не уделил ему смысла;

18 а когда поднимется на высоту, посмевается коню и всаднику его.

Эта картина страуса, который не заботится о своих яйцах, зоологически, по-моему, довольно далека от реальности. Но это же здесь не ради того сказано, чтобы преподать нам какую-то зоологическую информацию. Здесь смысл этого – в противопоставлении созданной Богом прекрасной, красивой природы в виде этого страуса, в котором подчёркивается и его красота, и отсутствие у него ума, причём, здесь сразу два рода ума упомянуты – вот как здесь сказано: «не дал ему мудрости и не уделил ему смысла». «Мудрость» – это «хокма», мудрость Божественная, которая, на самом деле, и в человеке только в той мере присутствует, в какой Бог ему эту мудрость даёт, а «смысл» (это еврейское слово «бина») – это «разум», умение рационально рассуждать. У животных его тоже, конечно, нет. У человека оно есть, но это уже сущность не Божественного, а человеческого уровня. И вот мы видим картину этой прекрасной природы, которой всё-таки, чего-то не хватает. Ей не хватает «бина» и «хокмы». И единственный, кто может в природу внести это начало (сначала, наверно, просто рациональное, умение планировать, рассчитать, и так далее, а потом и более высокое начало мудрости, «хокмы») – это человек. Опять, как везде здесь, подчёркивается, что природа, в каком-то смысле, создана так, чтобы в неё мог войти человек, она ждёт, чтобы в неё вошёл человек. Кончаются эти слова упоминанием коня – что этот страус посмеивается коню и всаднику просто потому, что его голова выше, чем круп коня или сидящий на нём всадник, а дальше, по логической связи, переход к рассказу о коне.

19 Ты ли дал коню силу и облек шею его гривою?

20 Можешь ли ты испугать его, как саранчу? Храпение ноздрей его -- ужас;

21 роет ногою землю и восхищается силою; идет навстречу оружию;

22 он смеется над опасностью и не робеет и не отворачивается от меча;

23 колчан звучит над ним, сверкает копье и дротик;

24 в порыве и ярости он глотает землю и не может стоять при звуке трубы;

25 при трубном звуке он издает голос: гу! гу! и издалека чует битву, громкие голоса вождей и крик.

Здесь сказано: «Храпение ноздрей его – ужас». То, что переведено как «храпение», это очень неожиданное в этом месте слово «ход», которое означает «красота», «величие», «слава» и которое в Библии в подавляющем большинстве случаев применяется к Богу. Мы видим нос коня, его ноздри – и к нему применяется слово, связанное с Богом. Возможно, это связано с тем, что и про Самого Бога говорится про Его нос, как это ни смешно кажется (какой у Бога может быть нос?). Но дело в том, что по-еврейски слово «гнев» – это слово «нос», подразумевается красный нос, раскрасневшийся от гнева, и когда в Библии говорится о гневе Бога, тогда каждый раз встречается это слово «нос». То есть, мне кажется, здесь это слово «ход» употреблено через ассоциацию между неразумной тварью, конём, и Богом. Что это за ассоциация? Здесь она проведена через чисто внешнее подобие – ассоциация между ноздрями коня и носом Бога, который символизирует гнев Бога. Ну, можно сказать, что это натянутое сравнение, натянутая ассоциация, и в любом случае, чисто внешняя. Но, кроме всего прочего, то, как здесь описан конь, напоминает нам уже о совсем другом животном, о Левиафане, как он описан в 41-й главе (а Левиафан – это ведь символ дьявола).

4 Не умолчу о членах его, о силе и красивой соразмерности их.

5 Кто может открыть верх одежды его, кто подойдет к двойным челюстям его?

6 Кто может отворить двери лица его? круг зубов его – ужас.

Невольно возникает неуютное и странное ощущение, что и в этом Левиафане, который является символом дьявола (его не надо отождествлять с дьяволом, тут не стоит знак равенства, но в этой речи Бога он символизирует дьявола), в его силе, красоте и величии проявляется как-то и Бог тоже, хотя он в книге Иова фигурирует, как символ зла и носитель зла. Ещё одно сходство между конём и этим Левиафаном, как символом дьявола, символом зла. Здесь сказано, что конь «восхищается силою». Слово «сус», или «сис», – это не столько «восхищается», сколько «радуется силе». В нас самих есть это свойство, так сказать, восхищения силой во всех её проявлениях. Вот на этом строится фашизм, на восхищении силой – это свойство нежелательное, оно не от Бога, но оно есть в природе всего живого, в том числе и у людей, и естественно, что оно у Левиафана есть тоже – это тоже одна из таких нитей, которая связывает образ коня с образом Левиафана. Мы можем удивиться, что здесь сказано, что конь «в порыве и ярости глотает землю» – на самом деле, он «глотает землю» не в том смысле, что он её ест, а он скачет большими скачками по земле, как бы глотая её. Это довольно стандартная метафора: быстрое передвижение сравнивается с глотанием пространства.

Дальше рассказ про хищных птиц.

26 Твоею ли мудростью летает ястреб и направляет крылья свои на полдень?

Здесь «мудрость» – неправильный перевод, тут слово «бина», то есть, разум, рассуждение человеческое, а смысл в том, что и сам ястреб, и его жизнь в природных экологических системах устроена так гармонично, потому что это не человек своим разумом придумал и устроил. Когда мы устраиваем жизнь животных в каком-нибудь зоопарке, или курятнике, или на ферме, это вот именно «бина» по человеческому разуму, а надо, чтобы это было устроено не «биной» а «хокмой», то есть, именно мудростью. В том–то и дело, что так надо бы, но этого нет.

27 По твоему ли слову возносится орел и устрояет на высоте гнездо свое?

28 Он живет на скале и ночует на зубце утесов и на местах неприступных;

29 оттуда высматривает себе пищу: глаза его смотрят далеко;

30 птенцы его пьют кровь, и где труп, там и он.

Это, конечно, напоминает нам слова Христа, которыми Он отвечает на вопрос учеников, когда же будет Апокалипсис, который предсказывает Христос. Он говорит: «где труп, там соберутся орлы», и конечно, у Христа это не живые, не физические орлы, а символ каких-то духов. Кстати, может быть Христос именно из этого места книги Иова и взял эту метафору про орлов (где труп, там и он), но то, как Христос употребляет это выражение в символическом смысле, напоминает нам, что и все многочисленные животные, о которых рассказывает Бог в этой Своей речи, это не просто зоология или экология, эти животные – это одновременно символы, воплощение неких архетипов духовного мира. Были животные-боги в Египте или боги с головами животных, которые подчёркивают – что это? Мы понимаем, конечно, что это не какие-то реальные боги, но, тем не менее, откуда же это произошло? Это вызывает ощущение, что животные, головы которых надевались на египетских богов, – это символизация каких-то архетипов, которые реально существуют в природном мире. Или вот возьмите греческих богов: Марс, бог войны, – это же, на самом деле, просто символ той природной агрессивности, которая существует в людях. А Афродита, богиня любви, – это символ для всего того, что у нас связывается с отношениями между мужчиной и женщиной (их духовная составляющая). Вот так же и здесь в этой символической роли выступают животные.

С 31-го стиха начинается, пожалуй, главное в этой главе – вопрос Бога Иову и ответ Иова Богу.

31 И продолжал Господь и сказал Иову

В еврейском тексте не сказано «продолжал», а сказано «отвечал» Иову, точно так же, как в начале тридцать восьмой главы «Господь отвечал Иову из бури» или в сороковой главе, которая начинается «И отвечал Господь Иову из бури». Это слово «отвечал», «иан», значимо, потому что Бог именно тут отвечает на длинные речи Иова, которые были сказаны до этого в диалоге с друзьями, да и обращённые напрямую к Богу тоже. Чем отвечает? Словами? Мне кажется – нет, все слова, которые Бог говорит в этих своих речах, играют служебную роль. За этими словами стоит нечто, то, что словами не высказывается, но без слов, тем не менее, выражено быть не может. Эта речь Бога, в этом смысле, той же природы, что и поэзия: поэзия не сводится к словам, которые сказаны, иначе можно было бы одно слово заменить на другое, синоним. То, чем поэзия действует на нас – это то, что за этими словами, по другую сторону этих слов. И вот также с этой речью Бога – Он так отвечает.

32 будет ли состязающийся со Вседержителем еще учить? Обличающий Бога пусть отвечает Ему.

«Состязающийся» – это «рив», еврейское слово, которое означает не как спортсмены состязаются, а как спорят на суде (аргументы свои приводят). Слов «ещё учить» нет в еврейском тексте, просто сказано – будет ли этот самый судящийся с Богом учить. И слово «учить» – это не просто «учить», это слово «исор», которое родственно слову «мусар», а его мы довольно часто встречаем в Ветхом Завете, особенно в Притчах Соломоновых, и оно означает «поучать, обличая». То есть, слово «обличающий» в русском переводе правильное, оно есть в этом тексте, только не в том месте, где оно в русском переводе поставлено, потому что там еврейское слово «яках», которое переведено как «обличать» но дословно оно всё-таки означает не «обличать», а «упрекать». Ну, наверное, то, что Иов говорит Богу, можно воспринять и как упрёки Богу. Но главное в этих словах даже не «обличать» или «обличающий», а главное – это приказ Иову: «пусть отвечает Ему», «отвечай Мне». И вопрос, который здесь задаётся («будет ли состязающийся со Вседержителем еще учить?») – это вопрос не риторический, как может показаться, если читать русский текст. Этот вопрос, в сущности, состоит в том, понял ли Иов ту картину, которую показал ему Бог. Понял ли он ту поэзию, которая стоит за словесным внешним слоем? И понял ли он (что самое главное) связь того, что Бог показал ему в этой картине, со своей бедой, за которую он упрекал Бога (тут есть слово «упрекать»). Вот это – вопрос Иову: «ты понял то, что Я тебе показал, почему и, главное, зачем это с тобой произошло?». Когда мы это читаем, мы этот вопрос можем отнести и к себе: мы прочли почти всю книгу Иова – мы поняли, зачем всё это? Поняли то послание, которое несёт нам книга Иова? На этот вопрос не так легко ответить. Мы пытаемся, читая эту книгу, понять. Не знаю, поймём ли до конца чтения, но нам, конечно, предстоит ещё довольно много, а потом предстоит ещё заключительный обзор. Может быть, в итоге и поймём, по крайней мере, поймём глубже.

И вот Иов отвечает.

33 И отвечал Иов Господу и сказал:

Обратите внимание: то, что Иов Богу дальше отвечает, это, на самом деле только половина ответа. Он, конечно, смысл речи Бога, который «за кадром», «за словами», – не могу сказать, что понял, потому что это не логически, а как-то его почувствовал, что ли. Но только, если он даже прочувствовал всю картину Вселенной, которую ему Бог показывает, если он даже почувствовал, как его страдание входит в эту картину – он еще не понял, что он должен делать в этой Вселенной. А делать-то что ему теперь? Но это – в следующей половине речи Бога, которая для этого и говорится. Ему Бог говорит, показывая символы дьявола (Бегемота, Левиафана): вот что тебе надо делать – «клади на него руку и помни о борьбе». Это как нам на какого-нибудь тираннозавра рекс ростом в десять метров положить руку и помнить о борьбе. Кажется смешно, кажется издёвкой, но тут никакого смеха нет – это то самое поручение, какое Бог даёт всему человечеству в лице Иова.

И вот, собственно, ответ Иова Господу.

34 вот, я ничтожен; что буду я отвечать Тебе? Руку мою полагаю на уста мои.

35 Однажды я говорил, -- теперь отвечать не буду, даже дважды, но более не буду.

Фраза эта парадоксальна уже потому, что она как бы, с одной стороны, говорит, что Иов не может Богу отвечать, но, с другой стороны, это же ответ и есть. Было сказано: «пусть отвечает», вот Иов и отвечает Господу – вот таким образом, парадоксально. Но это нормально: и Бог с Иовом в этой Своей речи говорит парадоксально, и Иов Ему отвечает столь же парадоксальным образом.

Слово «ничтожен», которое, наверно, является центральным в ответе Иова (еврейское слово «калал»), означает «мал», «лёгок», или даже «низок» (все это в моральном смысле, а не физическом смысле). Если Иов решил, что он вот таков по речи Бога, в контексте всей этой великой Вселенной, которую ему показал Бог, – правильный ли этот вывод? – Абсолютно неправильный. Ровно наоборот. Это как раз дьявол хотел, чтобы Иов считал себя вот таким ничтожным, и чтобы Бог пришёл к выводу, что Иов, да и всё человечество, вот такое ничтожное. Вывод неправильный, и поэтому Бог во второй части Своей речи (в 40-й – 41-й главе) как раз и доносит до Иова обратное: «клади руку на верх путей моих, на Левиафана, и помни о борьбе». Разве можно такое сказать ничтожному человеку?

Иов говорит: «Руку мою полагаю на уста мои» – и вот это совершенно верно со стороны Иова, потому что ни речь Бога не сводится к словам, ни возможный ответ Иова тоже к словам не может сводиться. Невозможно передать словами ни то, что Бог сообщает Иову, ни то, что в ответ Иов хочет или может сообщить Богу, это что-то, параллельное речи. Это только можно как-то, наверно, показать, как Бог и показал Иову вот этой самой картиной Вселенной, для которой слова служат только неким техническим средством.

Ну, хорошо, Бог показал Иову великую картину, а что показал Иов Богу в ответ? Иов пока в этой книге Богу в ответ ничего не показал. Он ещё только покажет. Когда покажет? Его жизнь ограничена по времени. Он покажет – но уже не сам этот конкретный Иов, а покажет Иов-Адам, покажет всё человечество далее в истории человечества, и, в первую очередь, человечество покажет ответ Богу через Христа. Мы говорим, что Христос – ответ Иову, но ведь Христос – это одновременно ответ человечества Богу. Не приход Христа – ответ человечества Богу, а принятие Христа частью человечества – это ответ человечества Богу. Вот что покажет Адам-Иов, человек, в ответ Богу на ту картину, которую являет Бог.


Запись 57 Глава 40 18-04-18

Мы продолжаем чтение самой важной, наверно, части книги Иова – речи Бога. Это сороковая глава, вторая часть речи Бога. Речь Бога довольно чётко делится на две части, которые разделены словами Иова в 34-м стихе 39-й главы: «вот, я ничтожен; что буду я отвечать Тебе? Руку мою полагаю на уста мои». Господь не удовлетворён таким смиренным признанием Иова и Свою продолжает речь, так что, видимо, то, что отвечал Иов Господу, с точки зрения Бога, ещё не ответ, или неполный ответ.

1 И отвечал Господь Иову из бури и сказал:

2 препояшь, как муж, чресла твои: Я буду спрашивать тебя, а ты объясняй Мне.

3 Ты хочешь ниспровергнуть суд Мой, обвинить Меня, чтобы оправдать себя?

4 Такая ли у тебя мышца, как у Бога? И можешь ли возгреметь голосом, как Он?

5 Укрась же себя величием и славою, облекись в блеск и великолепие;

6 излей ярость гнева твоего, посмотри на все гордое и смири его;

7 взгляни на всех высокомерных и унизь их, и сокруши нечестивых на местах их;

8 зарой всех их в землю и лица их покрой тьмою.

9 Тогда и Я признаю, что десница твоя может спасать тебя.

10 Вот бегемот, которого Я создал, как и тебя; он ест траву, как вол;

11 вот, его сила в чреслах его и крепость его в мускулах чрева его;

12 поворачивает хвостом своим, как кедром; жилы же на бедрах его переплетены;

13 ноги у него, как медные трубы; кости у него, как железные прутья;

14 это -- верх путей Божиих; только Сотворивший его может приблизить к нему меч Свой;

15 горы приносят ему пищу, и там все звери полевые играют;

16 он ложится под тенистыми деревьями, под кровом тростника и в болотах;

17 тенистые дерева покрывают его своею тенью; ивы при ручьях окружают его;

18 вот, он пьет из реки и не торопится; остается спокоен, хотя бы Иордан устремился ко рту его.

19 Возьмет ли кто его в глазах его и проколет ли ему нос багром?

20 Можешь ли ты удою вытащить левиафана и веревкою схватить за язык его?

21 вденешь ли кольцо в ноздри его? проколешь ли иглою челюсть его?

22 будет ли он много умолять тебя и будет ли говорить с тобою кротко?

23 сделает ли он договор с тобою, и возьмешь ли его навсегда себе в рабы?

24 станешь ли забавляться им, как птичкою, и свяжешь ли его для девочек твоих?

25 будут ли продавать его товарищи ловли, разделят ли его между Хананейскими купцами?

26 можешь ли пронзить кожу его копьем и голову его рыбачьею острогою?

27 Клади на него руку твою, и помни о борьбе: вперед не будешь.

Эта глава продолжает предыдущую тридцать девятую главу, в которой перечислялись различные животные, причём, каждое из этих животных имело свой символический смысл. И здесь два животных, упомянутых в этой главе, бегемот и левиафан, тоже имеют символический смысл. Мы в точности даже не знаем, что это за животные, хотя они много раз упоминаются в Библии. В Библии несколько раз упоминается левиафан, но что это такое – левиафан, что это конкретно за животное, неизвестно. Большая часть комментаторов считает, что он имеет что-то общее с крокодилом, в следующей главе описывается его внешность, и, действительно, он в чём-то похож на крокодила. Но, поскольку животные символические, совершенно не важно, на базе какого реального животного построен этот символ. Может быть, даже и никакого реального животного, может быть, такого левиафана (в точном смысле этого слова) в природе не существует. А то, что говорится о бегемоте, – мы-то с вами привыкли, что бегемот – это гиппопотам, но это совершенно не значит, что здесь имеется в виду именно гиппопотам, потому что слово «бегемот» дословно означает множественное число от слова «животные». Это животные вообще, представленные, как одно животное, как бы те реальные животные, которые могут стоять за этими символическими «животными» – «гиппопотамом» и «крокодилом». Они в ближневосточной мифологии и в ближневосточной литературе того времени, действительно, часто ходят вместе – это и в египетской литературе, и в литературе Угарита. Угарит – это такая семитская область на территории, где потом возникли финикийцы, и на северных территориях, которые потом завоевал Израиль, но ещё до финикийцев там жили люди семитского типа, этнически очень близкие к хананеям и к евреям. В угаритской мифологии тоже встречаются гиппопотам и крокодил, и даже слово «левиафан» – это такое общесемитское слово. Так что же символизируют эти два животных здесь, в этой главе? Тут совершенно чётко сказано: они символизируют гордость и высокомерие (6-й и 7-й стих). Но они символизируют два разных вида гордости и высокомерия.

Бегемот здесь показан как сила, действительно, гордая, он полный силы и, соответственно, самоуверенный, но не злой, не агрессивный, а вполне мирный и, так сказать гармонично вписывающийся в окружающий его мир. А вот левиафан даже не в этой, а в следующей главе показан, как хищный, агрессивный, и он так обрисован, что в его внешнем облике есть многое из того, что в последующие времена приписывалось внешнему облику дьявола (если, конечно, дьявола можно представить с каким-то внешним обликом). В христианское время и после вообще считалось, что левиафан – это такой символ тёмных сил, символ дьявола, проще говоря – противник Бога. Это уже другой вид высокомерия, не тот, который у бегемота. Поэтому здесь два животных, хотя можно было бы ограничиться одним. И поскольку они такие разные, эти два огромных животных, мы сегодня поговорим только о бегемоте, до 19-го стиха, а вторую часть, о левиафане, будем обсуждать уже в следующий раз, когда будем читать сорок первую главу, которая вся этому левиафану посвящена, так что естественно соединить конец сороковой главы с сорок первой главой. То, что именно так поставлена граница между сороковой и сорок первой главой, это несколько странно, потому что, конечно, естественней соединить то, что написано о левиафане в конце сороковой главы, с тем, что написано в сорок первой главе. Но, как мы много раз уже говорили, эти границы глав поставлены не автором этой книги, а в значительно более поздние времена, и, кстати сказать, в разных Библиях, которые приняты в разных религиозных деноминациях, эта граница ещё и стоит в разном месте между главами.

Но всё-таки я бы хотел сказать здесь немного и о левиафане. Левиафан в Ветхом Завете фигурирует как что-то такое, что противится Богу. Вот несколько фрагментов из Ветхого Завета. 73-й псалом, 13-й стих. Говорится о Боге:

13. Ты расторг силою Твоею море, Ты сокрушил головы змиев в воде;

14. Ты сокрушил голову левиафана.

Море – это символ непокорности Богу, а левиафан здесь фигурирует, как такой владыка этого мира непокорности Богу, которого Бог победил.

Книга Исайи, двадцать шестая глава, 19-й стих, и 1-й стих двадцать седьмой главы:

19 Оживут мертвецы Твои, восстанут мертвые тела! Воспряните и торжествуйте, поверженные в прахе: ибо роса Твоя - роса растений, и земля извергнет мертвецов.

В тот день поразит Господь мечом Своим тяжелым, и большим и крепким, левиафана, змея прямо бегущего, и левиафана, змея изгибающегося, и убьет чудовище морское.

Понятно, что тот день, когда земля извергнет мёртвых, оживут мертвецы, – это у Исайи апокалиптическая перспектива, и мы, действительно, в книге Апокалипсис читаем рассказ о сражении на небесах ангелов Божьих с дьяволом, и как дьявол был побеждён. И вот здесь, за семьсот лет до Апокалипсиса, Исайя, фактически, в роли того, кто описан в книге Апокалипсис, рисует левиафана. Я не говорю уже о том, что в более поздние времена, в частности, в нашу эпоху, в последние несколько веков, стало общим местом, что левиафан – это символ дьявола. Вся знаменитая книга Мелвилла «Моби Дик» («Белый кит») на этом построена. Там белый кит так и называется, там в начале объясняется, что это левиафан. И этот левиафан представляется, как символ зла, носитель зла. Причём, в следующей главе Бог этим злым и страшным левиафаном, тем не менее, восхищается – чисто внешне, но всё же восхищается, примерно так же, как Он восхищается в сегодняшней главе бегемотом. Мы об этом поговорим ещё, когда будем говорить о левиафане. Чем тут восхищаться? Он восхищается, видимо, как мастер, который сделал какое-то изделие, безотносительно к тому, как это изделие будет вести себя дальше. Это будет мирное животное или какой-нибудь хищный агрессивный зверь, но тот, кто его сделал (мастер), восхищается тем, как красиво и удачно у него получилось то, что он сделал. И именно поэтому в 103-м псалме, где псалмопевец, можно сказать, любуется миром, созданным Богом, а фактически, это не просто псалмопевец – это Бог в 103-м псалме любуется миром, который Он создал, там всё хорошо, всё гармонично, и даже этот левиафан, как сказано в 25-26-м стихе 103-го псалма:

25. Это – море великое и пространное: там пресмыкающиеся, которым нет числа, животные малые с большими;

26. там плавают корабли, там этот левиафан, которого Ты сотворил играть в нем.

Нам, людям, это, конечно, очень трудно как-то вместить в себя. Как можно любоваться – под любым углом – этой мощной, тёмной, злой силой, которую символизирует левиафан? Эта очень трудная тема мучила многих и богословов, и писателей на протяжении веков. Когда мы будем делать обзор книги Иова, я приведу несколько цитат из современных писателей которые именно эту тему пытаются понять. А в последние века и в наше время уже и бегемоту, который здесь обрисован совершенно мирным животным, хотя и сильным и мощным, стали приписываться какие-то дьявольские черты по аналогии с левиафаном. Вспомните «Мастера и Маргариту», где в свите сатаны, в свите Воланда находится шут в виде кота, который называется почему-то Бегемот. Это не случайно Булгаков выбрал такое имя, есть и другие фрагменты, где мы видим, что образ бегемота в новое время как бы заразился дьявольскими ассоциациями от левиафана. Вот тут в книге Иова этого еще нет. Бегемот – это просто животное во множественном числе, соединённое воедино, аналогично тому, как Иова мы тоже должны понимать не просто как человека, с которым стряслось несчастье, а как некий символ всего человечества, Адама, всё человечество, соединённое воедино. Можно сказать: то, что Иов здесь для людей, то бегемот для животных. Именно потому, что бегемот таков, он здесь ассоциируется с сотворением мира – так же как коллективный Адам – символ человечества, как мы говорили раньше, как бы присутствует при сотворении мира. Этого не видно в русском переводе, но на самом деле то, что сказано в 14-м стихе про бегемота, что он «верх путей Божиих», – это неточный перевод, там сказано не «верх путей», а «рейшит», что означает «начало», а с этого слова («берешит бара Элохим») и начинается Библия, сотворение мира. А в конце того, что говорится о бегемоте в 19-м стихе: «Возьмет ли кто его в глазах его и проколет ли ему нос багром?» есть явный намёк на приручение этой мощной твари, бегемота, который подан здесь поначалу, как нечто совершенно дикое и неприручаемое. Это продолжает мысль, которая в предыдущей тридцать девятой главе говорилась о носороге:

9 Захочет ли единорог служить тебе и переночует ли у яслей твоих?

10 Можешь ли веревкою привязать единорога к борозде, и станет ли он боронить за тобою поле?

11 Понадеешься ли на него, потому что у него сила велика, и предоставишь ли ему работу твою?

12 Поверишь ли ему, что он семена твои возвратит и сложит на гумно твое?

Когда мы читали это место, я говорил: это не то, что Бог насмехается над Иовом (вот какой ты слабый ничтожный человек, а носорог – вот такой мощный и дикий зверь) – нет, тут дело гораздо сложнее. Он, этот носорог, как и бегемот здесь, дикий зверь, трудно приручаемый, можно сказать, вообще не приручаемый, а тем не менее, задача Иова (то есть, не Иова как отдельного, а Иова в широком смысле слова, Адама, всего человечества) – это, как бы неприручаемое в созданном Богом мире, приручить. И это касается бегемота тоже, как это ни трудно себе вообразить. То есть, это ирония, с одной стороны, а с другой стороны – предсказание. Притом одно дело, когда мы понимаем этих животных в конкретном, земном смысле: носорога трудно, может быть, невозможно приручить, бегемота, гиппопотама трудно приручить. Но они ещё и символические, эти звери. В них некая духовная символика, и вот когда мы это прочтём в духовном плане, то получится, что бегемот – символ мощных духовных сил, и, несмотря на то что, вроде бы, эти силы несоизмеримо мощнее человека, человек призван Богом эти силы приручить. При этом проводится различие между силами, которые символизирует бегемот, и силами, которые символизирует левиафан. Левиафан символизирует силы сатанинские, которых не приручать надо – с ними надо бороться, как сказано в 27-м стихе про левиафана: «Клади на него руку твою, и помни о борьбе». А про бегемота – нет, про бегемота – просто приручение.

Очень важно, что в начале этой главы, посередине между двумя рассказами о животных (39 и 40 главы) находятся странные слова:

3 Ты хочешь ниспровергнуть суд Мой, обвинить Меня, чтобы оправдать себя?

4 Такая ли у тебя мышца, как у Бога? И можешь ли возгреметь голосом, как Он?

5 Укрась же себя величием и славою, облекись в блеск и великолепие;

6 излей ярость гнева твоего, посмотри на все гордое и смири его;

7 взгляни на всех высокомерных и унизь их, и сокруши нечестивых на местах их;

8 зарой всех их в землю и лица их покрой тьмою.

И после этого опять возвращается, поднимается эта тема символических животных, в данном случае уже в образе бегемота и левиафана. В чём смысл, в чём связь между этим представлением Иова (не как отдельного человека, а как символа всего человечества, «нового Адама»), как какого-то величественного судьи, и тем, что дальше рассказывается про бегемота и левиафана? Я думаю, что ключ к связи – вот в этом стихе: «Ты хочешь ниспровергнуть суд Мой, обвинить Меня, чтобы оправдать себя?». Этот стих не означает, что суд Божий, который Иов якобы хочет опровергнуть, – это суд во осуждение Иова, что Иов хочет оправдать себя, а Бог не хочет оправдать его. В конце книги, в сорок второй главе, мы видим именно что суд Божий Иова оправдывает, что Бог именно Иова признаёт праведным и правильно говорившим о Боге в отличие от его друзей. В этомстихе употреблены два фундаментальных слова: «мишпат» (суд) и «цдака» (правда, или праведность). Эти два слова очень часто в Ветхом Завете ходят вместе, и они всегда являются, с одной стороны, свойством Бога, а с другой стороны, эти свойства Бога Бог может дать человеку: человек может перенять у Бога и приобрести себе (хотя бы в какой-то мере) это умение судить не своим человеческим судом, а Божеским, и умение видеть правду и жить по этой правде – не человеческой, а Божеской. Конечно, удивительно, что человек может такие Божеские свойства перенять, но ведь мы, когда читаем в Нагорной проповеди Иисуса Христа «вы – свет миру, город, стоящий на холме», «вам сказано так, а Я вам говорю так» – Он к чему призывает? Он апостолов, а за ними и всех нас призывает жить в нашем мире по законам Божьим, по законам Царства Небесного, а не по человеческим земным законам, законам Ветхого Завета. Законы Ветхого Завета хорошие, уравновешенные, справедливые (например, «око за око, зуб за зуб»), но это не Божьи законы. А законы Божьи, правда Божья – она другая, она такая, как описано в Евангелии от Матфея, и концентрат ее – слова Христа: «ударят тебя в левую щёку – подставь правую». Так что в 3-ем стихе смысл не в том, что Иов осуждён, что Иов не будет оправдан, а в том, что суждения по человеческой правде, человеческим судом просто бессмысленны в той ситуации в какую попал Иов, её можно судить только Божьим судом, на этом уровне, этими понятиями.

И сам Иов, что греха таить, при том, что он Бога любит, к Богу взывает, всё-таки во многом, что он говорил в предыдущих главах, сбивается на то, чтобы свою ситуацию понять по-своему, по-человечески. Это, может быть, и естественно, но эту ситуацию надо понять и судить судом не человеческим, а Божьим. То есть, для того, чтобы и Иов, и мы, читатели, правильно поняли всю книгу Иова, поняли ситуацию, в которую Иов в этой книге попал, надо перенять Божий суд и умение понимать правду Божью, а не человеческую. И в этом фрагменте с 3-го по 9-й стих Бог призывает Иова как бы перенять Его, Божий, мишпат (суд), и Божью правду, праведность (цдака), и если Иов переймёт у Бога эту способность так судить, то он (если можно так выразиться) переймёт у Бога часть славы Бога. Слава Бога, величие, блеск, великолепие – всё, что здесь говорится –неким отблеском ляжет на Иова и вообще на всё человечество, которое у Бога переймёт эту часть Его мишпат, Его цдака. С ними вместе, если так можно выразиться – в комплекте идёт часть славы и великолепия Божьего. И у нас есть, можно сказать, живой пример в виде Иисуса Христа, в Котором соединена Божественная и человеческая природа, и мы видим Его человеческие свойства (усталость, умение горевать, даже плакать, временами Он даже раздражается на кого-то, это всё человеческие свойства), но все эти свойства во Христе как бы освещены славой Божьей. И те, кто стали Его учениками, почему стали Его учениками? Бродяга какой-то пришёл и несёт какой-то бред, типа «ешьте, грызите мою плоть, пейте мою кровь» – чудовищно! А они, тем не менее, несмотря на всё это, в этом якобы бродяге увидели Славу Божию, именно она привлекла их к Нему. Вот этот отблеск Славы Божьей, на самом деле, возможен не только для одного Христа. Собственно, Христос – это свидетельство того, что это возможно для всего человечества. Люди могут, так сказать, на себя принять этот отблеск Славы Божьей, и есть для этого основания, потому что, как сказано в Библии, человек создан по образу и подобию Божьему, и этот образ и подобие Божие в человеке должен сиять, но он в человеке потемнен в результате грехопадения.

Вот к каким великим вещам Бог призывает, а не смеётся, не иронизирует над Иовом, И если человек в какой-то мере усвоит этот суд Божий, правду Божию, и вместе с ними и славу, и силу Божию, то тогда человек станет соработником Бога. В чём? В суде (если усвоит суд), и над чем – над тем, о чем сказано здесь, – над гордым и высокомерным. Но я хочу, естественно, оговорить сразу, что для того, чтобы судить гордое и высокомерное, человек должен сначала себя самого правильно судить, может быть, что-то в себе и осудить. Конечно, мы можем спросить себя: почему нужен человек как соработник Бога в этой задаче осуждения, борьбы с гордым, высокомерным, с этими дьявольскими силами? Всемогущий Бог – что, не может всё это сделать Сам, Своими силами? Зачем Ему человек в помощники для этого? Это, в сущности, вообще главный вопрос книги Иова. Он в подтексте есть прямо с первой главы, когда возникает спор Бога с дьяволом об Иове, и Бог, так сказать, призывает Иова, как борца с дьяволом. Невольно возникает вопрос: а зачем всё это? Почему бы Богу на этом дьяволе не поставить крест – и всё? Уничтожить его, или, по крайней мере, не дать ему входить к Богу в небеса, как к себе домой, не давать ему той власти над людьми, какую Бог дал ему над Иовом? Почему Бог Сам всё это не делает? Этот вопрос на протяжении веков задаётся не только в связи с книгой Иова, а вообще в связи со всем тем, что мы видим вокруг себя в жизни: почему Бог всё это не исправляет, не наладит, не сделает всё это, что называется, по-хорошему.

Хороший ответ на этот вопрос дан в совершенно не религиозной книге братьев Стругацких «Трудно быть богом». Там есть диалог главного героя этой книги с таким средневековым мудрецом, который именно этот вопрос и задаёт. Я не буду это всё пересказывать, но очень удивительно у таких нерелигиозных людей, как братья Стругацкие, найти такой точный, с богословской точки зрения, текст. Перескажу их мысль как бы от себя: мы на многое можем жаловаться, например, на то, что мы болеем вирусными заболеваниями. Мы спросим себя, а почему Бог допустил эти вирусы, чтобы они заражали людей и животных – и сами же можем ответить: если бы не было вирусов, не было бы нас. Мы, в конечном счёте, от них произошли за миллиарды лет эволюции. Или помните, было цунами, и сколько людей погибло! Ну что же Бог допускает такие смертельные вещи как цунами! Хорошо, давайте себе представим, что цунами в этом мире нет. Как этого можно добиться? Только одним способом – прекратить движение так называемых тектонических плит, которое вызывает землетрясения, цунами и так далее. Да, может быть, во власти Бога создать такую планету, где нет этого движения и, соответственно, нет цунами. Но тогда не было бы не то что нас с вами – не было бы континентов, на которых мы живём, потому что они возникли в результате тех же процессов. И даже когда мы говорим о такой мучащей нас чудовищной вещи как Холокост, Освенцим, то, наверное, можно сказать, что Бог мог бы сделать такое человечество, в котором Освенцим был бы просто невозможен. Но такое человечество какое реально есть, не случайно таким возникло. Есть интервью с этими эсэсовцами, как они это всё организовывали, как они дошли до жизни такой. Бог мог бы сказать (Он, кстати, так и говорит в этой книге Стругацких), что можно было бы сделать человечество безобидными куклами, которые ничего плохого друг другу бы не делали, но тогда человечества просто не было бы, это было бы не человечество, а набор кукол, марионеток – в сущности, не только неразумных, но даже и неживых, потому что всё живое имеет свободу делать друг другу зло, и делает это, и это необходимая оборотная сторона того, что оно – живое, оно – свободно. Это, в сущности, один из вариантов ответа на вопрос, зачем Богу нужен Иов, чтобы бороться с этим левиафаном, дьяволом в мире, который Сам же Бог и создал. Почему не создать этот мир сразу таким благополучным? Потому что победа над дьяволом должна происходить изнутри самого этого мира, частью которого сам Иов и является, и не зря в 10-м стихе, сказано: «Вот бегемот, которого Я создал, как и тебя». Иов часть этого мира и, тем не менее, со злом в этом мире он должен бороться. А Иов в своём ответе «вот, я ничтожен» в предыдущей главе этого ещё пока не понимает. И вся вторая часть речи Бога на то и нацелена, чтобы донести до Иова, что ему надо не просто понять величие Вселенной, которую ему Бог показывает, и странные, парадоксальные законы морали этой Вселенной, которые гораздо шире и непонятней, чем законы нашей простой, домашней человеческой морали. А Иову надо понять, что в этой парадоксальной, непонятной, огромной Вселенной он должен действовать – таков Замысел Божий о всём человечестве. Чтобы донести это до Иова, Господь и продолжает вторую часть Своей речи.

Давайте теперь разберём то, что мы прочли, по отдельным стихам.

1 И отвечал Господь Иову из бури и сказал:

2 препояшь, как муж, чресла твои: Я буду спрашивать тебя, а ты объясняй Мне.

Это повтор слово в слово того, с чего начинается первая часть речи Бога в тридцать восьмой главе. Для чего повторяется автор – мастер слова? Чтобы показать, что ответ Иова в предыдущей главе «вот, я ничтожен; что буду я отвечать Тебе? Руку мою полагаю на уста мои» не закрывает тему, именно потому и не закрывает, что до Иова надо донести понимание миссии, которую на него возлагает Бог, поэтому возобновляется разговор.

3 Ты хочешь ниспровергнуть суд Мой, обвинить Меня, чтобы оправдать себя?

Не то, чтобы Иов хочет ниспровергнуть суд Божий, обвинить Бога – дело в другом: Иов должен судить, Бог его к этому призывает, но он, во-первых, должен судить не своим судом, а Божьим (мишпат), а во-вторых, судить-то он должен не Бога, а левиафана, бегемота, всё то, что является гордым и высокомерным в этом мире. Судить их Божьим судом от имени Бога, и в том числе судить проявления этого бегемота и левиафана в самом себе, в человечестве.

4 Такая ли у тебя мышца, как у Бога? И можешь ли возгреметь голосом, как Он?

5 Укрась же себя величием и славою, облекись в блеск и великолепие.

Это звучит при первом чтении как риторические вопросы, насмешка или даже издевательство над Иовом. На самом деле они совершенно не риторические, эти вопросы. Давайте спросим себя, может ли человек возгреметь Божьим голосом? Может! Вот пророки: говорящий в них Бог и приводит к тому, что в пророческих текстах гремит Божий голос. Я уже не говорю о том, что в словах Христа как именно Божий голос. А «облекись в блеск и великолепие» означает, что, поскольку в человеке есть образ и подобие Божье, то, если человек примет эту Божественную правду и суд, то отблеск славы Божьей может лечь и на человека. Помните Моисея, который спускался с горы Синай? Почему на него нельзя было смотреть? На нём лежал отблеск славы Божьей. Так что, это не насмешка, не риторика – всё для человека возможно.

6 излей ярость гнева твоего, посмотри на все гордое и смири его;

7 взгляни на всех высокомерных и унизь их, и сокруши нечестивых на местах их;

8 зарой всех их в землю и лица их покрой тьмою.

На самом деле, «гордые» и «высокомерные» переведено разными словами, но это одно и то же еврейское слово «гайе», причём это слово, которое, естественно, здесь употребляется в отрицательном смысле, оно однокоренное с еврейским словом «гаон», которое употреблено в 5-м стихе в положительном смысле как «величие». Вот какой поворот: с одной грани может быть положительное, величие, с другой грани – отрицательное, гордость, высокомерие. Современное понимание того, что такое дьявол, на этом и строится: создание Бога, которое создано, как великолепное, блестящее, может быть, лучшее из созданий Божьих, повернулось другой стороной, и оказалось, что величие превратилось в гордость и высокомерие. Бог и оппонент Бога, дьявол – они же связаны друг с другом как отражение с оригиналом в зеркале. Отражение, в принципе, выглядит так же, как оригинал, только с точностью до наоборот. То, что у оригинала – правое, у отражения – левое, и наоборот. Если спросить, где у человека сердце, и посмотреть в зеркало, где у человека сердце, ответ будет такой: а сердце-то у человека справа! То есть, отражение – оно, вроде, то же самое, но оно всегда оппонирует оригиналу, и вот в этом смысле не зря говорят, что дьявол – обезьяна Бога. Он в чём-то похож на Бога – и постоянный оппонент Бога. «Похож на Бога» – вот, как я сказал выше: как похожи высокомерие и гордость на истинное величие. Конечно, внешне похожи, а по существу, ровно наоборот.

Несколько слов о терминологии: здесь сказано «смири его». Здесь употреблено еврейское слово «шафель», которое означает «унизь». Дальше, в 7-м стихе, оно уже так и переведено – «унизь». Здесь сказано «сокруши нечестивых на местах их», и это «хадак» дословно по-еврейски означает «втопчи в землю». Когда мы читаем «унизь», «втопчи в землю», может возникнуть картина каких-то издевательств (как эсэсовцы в Освенциме издевались над узниками), но здесь же, в устах Бога, такого не может быть. Что же означают эти слова? Я думаю, они означают, что все это гордое и высокомерное превознеслось превыше того уровня, который отвёл ему Бог в Своём устройстве мира, и надо это всё, что вознеслось сверх меры, вернуть на правильный, истинный уровень, Богом задуманный для всех этих тварей. Возможно, всё это и дьявола касается, хотя трудно, конечно, представить, что дьявола можно куда-то вернуть, но кто его знает? Здесь сказано «зарой всех их в землю». На самом деле «зарой», и «тьма» в дальнейших словах «лица их покрой тьмою» – это одно и то же еврейское слово «таман», и правильный перевод этого – не столько «зарой», сколько «окутай их скрытностью», окутай этих гордых и высокомерных чем-то тёмным. Мне это напоминает, как физику, что совсем недавно было открыто, сколько в нашей Вселенной есть так называемой тёмной материи, невидимой в телескопы, да и ни во что её увидеть нельзя, а она по массе своей составляет большую часть нашей Вселенной, гораздо большую, чем всё то, что мы видим (звёзды, галактики, и так далее).То есть, тёмное невидимое – оно тоже нужная, необходимая часть созданной Богом Вселенной, но всё-таки правильное место для него именно в этом виде – тёмном и невидимом.

9 Тогда и Я признаю, что десница твоя может спасать тебя.

Слово «признаю» – это еврейское слово «ядах». Это сложное, многозначное слово, оно этимологически базируется на слове «яда», которое означает «рука». То есть, «Я признаю» дословно означает «Я протяну руку в знак признания, согласия, поддержки». Это слово употреблено здесь не случайно, потому что дальше сказано, что рука Иова (десница Иова) может спасать его. Так она может спасать его именно потому, что за этой рукой Иова – рука Божья, рука Иова – продолжение руки Божьей. Только так возможно для Иова (и для человечества вообще) участвовать в спасении. А слово «спасение», которое однокоренное с именем Иисуса Христа (Иешуа), здесь вызывает вопрос, потому что оказывается, что Иову прежде или одновременно с тем, чтобы участвовать в великих делах Божиих, надо спасти себя. Почему надо себя спасти, а не весь мир? Я думаю, что для того, чтобы, как Бог его призывает, помогать Богу судить гордое, и возвращать его на правильное место в этом мире, сначала надо от этого гордого спасти самого себя, потому что оно в нас, людях, живёт тоже. Даже то, что мы читаем о грехопадении, о плоде, который съели Адам и Ева в раю, – это же ещё и проявление гордости: «вот я сам знаю, как лучше». Вот как глубоко в фундаменте падшести человека сидит эта гордость, и от неё надо себя спасти. Мы часто спрашиваем: почему Христос называется Спасителем? От чего Он пришёл нас спасти? Обычный ответ такой – Он пришёл нас спасти от дьявола. Но как в нашей жизни проявляется эта дьявольщина, от которой нас надо спасать? Она в большинстве случаев проявляется через надувание человеком самого себя, через гордость. Между прочим, этимологически, в праиндоевропейском языке, от которого происходит и русский язык, и масса других языков, «гордый» – это означает «надутый», толстый. Человек склонен надуваться. Когда мы читаем истории жизни этих эсэсовцев, которые были в Освенциме (а я в прошлом году был вынужден довольно много этого прочитать), мы видим, какую огромную, стержневую роль в том, что они сбились на этот дьявольский путь, играло именно это – уязвимость человека для гордости, самодовольства, самовлюблённости и так далее. То, что человек должен сначала эту гордость победить в себе, прежде, чем бороться со всякими левиафанами, это напоминает слова Христа о сучке в глазу, и о бревне в глазу: для того, чтобы что-то сделать вовне, излечить бревно в глазу ближнего своего, надо сначала что-то сделать в себе, излечить сучок в своём собственном глазу.

10 Вот бегемот, которого Я создал, как и тебя; он ест траву, как вол;

11 вот, его сила в чреслах его и крепость его в мускулах чрева его;

12 поворачивает хвостом своим, как кедром; жилы же на бедрах его переплетены;

13 ноги у него, как медные трубы; кости у него, как железные прутья.

Я говорил, что бегемот – это символ вообще всего живого, что Бог создал в этом мире, только с одной оговоркой: символ всего сухопутного живого, потому что живое морское символизируется левиафаном, и левиафан носитель гораздо большего зла, чем бегемот, потому что море вообще в еврейском менталитете – это место, непокорное Богу. А тут речь идёт о сухопутных животных, поэтому картина более или менее гармоничная, напоминающая нам 103-й псалом, где показано, как гармонично устроен Божий мир. И единственное, что говорится об этом бегемоте, – что он сильный. Эта сила воспринимается как красота. Он красив своею мощью, своею силою, и поэтому Бог им любуется. И всё. Ни о какой агрессии, ни о каком зле, которое этот бегемот может произвести, речи нет. То есть, это животное – не символ зла, а символ просто силы.

14 это -- верх путей Божиих; только Сотворивший его может приблизить к нему меч Свой.

Слово «верх», как я говорил, это «рейшит», «начало», и это слово, между прочим, употребляется в книге Притчей в восьмой главе в 22-м стихе применительно к Премудрости Божией. Там так и сказано: «Я была началом путей Божиих», и там идет рассказ о сотворении мира, что Премудрость Божия присутствовала при этом. Так что ссылка на этого бегемота как «Адама от животных» (если так можно выразиться) возвращает нас к теме сотворения мира. Слова «только Сотворивший его может приблизить к нему меч Свой» не очень понятны грамматически и в еврейском тексте, но в русском переводе они воспринимаются просто неправильно: как будто бы только Бог может убить его мечом. Смысл абсолютно не такой. Смысл такой: приложить ему меч его может только сотворивший его, то есть Бог. А что такое «приложить ему меч его»? Меч – символ силы, то есть, речь о том, что только Бог, сотворивший его, мог дать ему эту силу – главное свойство этого бегемота.

15 горы приносят ему пищу, и там все звери полевые играют;

16 он ложится под тенистыми деревьями, под кровом тростника и в болотах;

17 тенистые дерева покрывают его своею тенью; ивы при ручьях окружают его.

Обратите внимание, какая мирная, гармоничная картина здесь нарисована, совершенно как в 103-м псалме. Единственное, что я хотел бы оговорить при этом: это картина мирная, гармоничная, но, вполне возможно, этой гармоничностью дело может не ограничиться, потому что о левиафане тоже сказано в 103-м псалме, что он «играет» – вот как здесь сказано, что звери полевые играют. Но левиафан – это символ дьявольщины, то есть, картина-то гармоничная, но у неё, вполне возможно, есть и оборотная сторона, другой, не показанный здесь слой, потому что этот гармоничный мир – это, тем не менее, падший мир, так же, как мир 103-го псалма – это тоже падший мир. Там, в 103-м псалме, этого не показано, показана только одна грань этого нашего мира. Да, красиво, гармонично, да, о Боге нам многое говорит в этом мире – и при этом при всём, этот мир – падший.

18 вот, он пьет из реки и не торопится; остается спокоен, хотя бы Иордан устремился ко рту его.

По-еврейски не сказано, что он спокоен, а употреблено слово «батах», которое означает «верит»: он верит, что может принять в себя поток («Иордан» – это еврейское слово «ярдейн», которое означает и реку Иордан, и просто «поток» вообще) – это ещё одна грань силы этого символического животного.

19 Возьмет ли кто его в глазах его и проколет ли ему нос багром?

В русском тексте поставлен вопросительный знак, а в еврейском тексте это не вопрос, а утверждение. Там есть сложности с грамматикой этой фразы. Дословно это можно перевести примерно так: «он берёт в глазах его», или «берёт глазами его». Слово «багор» мы представляем, как такое копьё, которым ударяют этого бегемота. Но в еврейском тексте нет никакого багра, а есть что-то типа петли, силка, которым бегемота, действительно, хватают за нос. Но многим животным вставляют в нос кольцо – приручённым животным, то есть, речь здесь идёт о приручении, а не о поражении этого бегемота каким-то ударом. То есть, с этим видом высокомерия, гордости, мощи, силы, которая в бегемоте представлена, не призывают бороться, его призывают приручать. А вот с другим видом, который символизируется левиафаном, – с ним призывают бороться: «Клади на него руку твою, и помни о борьбе» – но об этом уже в следующий раз.


Запись 58 Глава 41 25-04-18

Сегодня мы читаем сорок первую главу книги Иова, но, собственно говоря, мы начинаем не с сорок первой главы, а немножко раньше, с 20-го стиха сороковой главы, потому что по смыслу стихи с 20-го стиха сороковой главы (рассказ про левиафана) соединяются с сорок первой главой, и в некоторых рукописях они так и разделены – граница между сороковой и сорок первой главой проходит между 19-м и 20-м стихами сороковой главы. Это вторая часть речи Бога Иову, и это последние слова Бога в той картине Вселенной, которую Господь открывает Иову, начиная с тридцать восьмой главы – последние и, пожалуй, центральные. И образ левиафана, о котором мы сегодня будем говорить, это центральная, кульминационная точка всей книги Иова. Этот левиафан является символом зла, то есть, в сущности, символом дьявола, как его и интерпретировали на протяжении многих веков.

Итак, 20-й стих сороковой главы, говорит Бог Иову.

20 Можешь ли ты удою вытащить левиафана и веревкою схватить за язык его?

21 вденешь ли кольцо в ноздри его? проколешь ли иглою челюсть его?

22 будет ли он много умолять тебя и будет ли говорить с тобою кротко?

23 сделает ли он договор с тобою, и возьмешь ли его навсегда себе в рабы?

24 станешь ли забавляться им, как птичкою, и свяжешь ли его для девочек твоих?

25 будут ли продавать его товарищи ловли, разделят ли его между Хананейскими купцами?

26 можешь ли пронзить кожу его копьем и голову его рыбачьею острогою?

27 Клади на него руку твою, и помни о борьбе: вперед не будешь.

Слова «вперёд не будешь» и следующий стих из сорок первой главы «Надежда тщетна: не упадешь ли от одного взгляда его?», на самом деле, не так просты и однозначны, как это получается по русскому тексту. Но мы об этом будем говорить, уже когда будем разбирать отдельные стихи. Читаем дальше сорок первую главу.

1 Надежда тщетна: не упадешь ли от одного взгляда его?

2 Нет столь отважного, который осмелился бы потревожить его; кто же может устоять перед Моим лицем?

3 Кто предварил Меня, чтобы Мне воздавать ему? под всем небом все Мое.

4 Не умолчу о членах его, о силе и красивой соразмерности их.

5 Кто может открыть верх одежды его, кто подойдет к двойным челюстям его?

6 Кто может отворить двери лица его? круг зубов его -- ужас;

7 крепкие щиты его -- великолепие; они скреплены как бы твердою печатью;

8 один к другому прикасается близко, так что и воздух не проходит между ними;

9 один с другим лежат плотно, сцепились и не раздвигаются.

10 От его чихания показывается свет; глаза у него как ресницы зари;

11 из пасти его выходят пламенники, выскакивают огненные искры;

12 из ноздрей его выходит дым, как из кипящего горшка или котла.

13 Дыхание его раскаляет угли, и из пасти его выходит пламя.

14 На шее его обитает сила, и перед ним бежит ужас.

15 Мясистые части тела его сплочены между собою твердо, не дрогнут.

16 Сердце его твердо, как камень, и жестко, как нижний жернов.

17 Когда он поднимается, силачи в страхе, совсем теряются от ужаса.

18 Меч, коснувшийся его, не устоит, ни копье, ни дротик, ни латы.

19 Железо он считает за солому, медь -- за гнилое дерево.

20 Дочь лука не обратит его в бегство; пращные камни обращаются для него в плеву.

21 Булава считается у него за соломину; свисту дротика он смеется.

22 Под ним острые камни, и он на острых камнях лежит в грязи.

23 Он кипятит пучину, как котел, и море претворяет в кипящую мазь;

24 оставляет за собою светящуюся стезю; бездна кажется сединою.

25 Нет на земле подобного ему; он сотворен бесстрашным;

26 на все высокое смотрит смело; он царь над всеми сынами гордости.

Я говорил, когда мы читали предыдущие главы, что там много образов животных, и все это не просто конкретные животные, они – символы, и заменять их просто конкретным представителем зоологического царства – это значит игнорировать главный, символический смысл всего того, что здесь говорится. Так, заменять бегемота на гиппопотама – это значит оставлять от этого образа самую примитивную его часть – материальную. И точно так же с левиафаном. Значительная часть комментаторов говорит: «ну, это крокодил». Действительно, кое-что похоже на крокодила. Вот, например:

5 Кто может открыть верх одежды его, кто подойдет к двойным челюстям его?

6 Кто может отворить двери лица его? круг зубов его -- ужас;

7 крепкие щиты его -- великолепие; они скреплены как бы твердою печатью;

8 один к другому прикасается близко, так что и воздух не проходит между ними;

9 один с другим лежат плотно, сцепились и не раздвигаются.

Да, похоже, крокодил покрыт щитками, ведь крокодил – это, на самом деле, живое ископаемое. Ещё более этому образу соответствуют многие динозавры, которые вымерли, но вот сейчас, когда находят их скелеты, видно, что среди них есть такие, как стегозавры, которые, действительно, как бронёй покрыты. Но сводить всё то, что сказано о левиафане, к образу какого-то, пусть даже страшного, животного, это просто означает не понять самого главного, что говорится в этой главе. Например, о левиафане говорится, что он как-то связан с огнём, похож на огнедышащего дракона.

10 От его чихания показывается свет; глаза у него как ресницы зари;

11 из пасти его выходят пламенники, выскакивают огненные искры;

12 из ноздрей его выходит дым, как из кипящего горшка или котла.

13 Дыхание его раскаляет угли, и из пасти его выходит пламя.

23 Он кипятит пучину, как котел, и море претворяет в кипящую мазь;

24 оставляет за собою светящуюся стезю; бездна кажется сединою.

Мы в сказках и мифах постоянно встречаем этот образ огнедышащего дракона. Более того, в христианстве очень часто дьявол именно с таким огнедышащим драконом и ассоциируется. Но нет животных, которые дышат огнём – это просто биологически невозможно, даже и динозавров таких не было. Этот образ левиафана, дышащего огнём, больше похож на какого-то мифического монстра, на символ какой-то непобедимой, мощной и злой силы. Образ такого мощного непобедимого монстра, который ещё и как-то ассоциирован с огнём, проходит от самой древности, от самых первых письменных свидетельств ещё в шумерскую эпоху за три тысячи лет до нашей эры и до наших дней. Я прочерчу, как этот образ левиафана живёт в человечестве с древности до наших дней. Почему? Не так много таких образов, которые живут на протяжении пяти тысяч лет, да, вероятно, и раньше было что-то подобное, просто не дошло до нас ввиду отсутствия письменных памятников. Это свидетельство того, что за таким образом левиафана стоит нечто архетипическое, некое фундаментальное знание об устройстве нашего мира. И поэтому неудивительно, что Бог в Своей картине мира, которую Он показывает Иову, в качестве, пожалуй, центрального образа, которому больше всего места посвящено, показывает левиафана. В картине мира этот левиафан играет очень важную роль именно потому, что это никакое не животное, это – архетип, стоящий за мифическими образами многих времён и народов.

Начну с того, как левиафан отражается в Библии. Он довольно часто упоминается в Библии, в частности, даже в книге Иова раньше, в третьей главе, когда Иов начинает проклинать свой собственный день рождения, точнее, ночь своего зачатия, и говорит в 8-м стихе:

8 Да проклянут ее проклинающие день, способные разбудить левиафана!

Даже тут уже есть какая-то ассоциация левиафана с проклятьем.

Дальше, в книге пророка Амоса, левиафан упоминается в девятой главе, где говорит Бог о каких-то грешниках:

3. И хотя бы они скрылись на вершине Кармила, и там отыщу и возьму их; хотя бы сокрылись от очей Моих на дне моря, и там повелю морскому змею уязвить их.

Морской змей – это в еврейском тексте левиафан и есть, и уже здесь видна ассоциация левиафан – змей.

У пророка Исайи в двадцать седьмой главе, которая относится к группе так называемых апокалиптических глав («Апокалипсис Исайи») говорится о последних днях – об апокалиптических днях конца света:

1. В тот день поразит Господь мечом Своим тяжелым, и большим и крепким, левиафана, змея, прямо бегущего, и левиафана, змея изгибающегося, и убьет чудовище морское.

Образ левиафана тут ассоциируется с морем и со змеем. Это совершенно не случайно, потому что море в еврейской ветхозаветной картине мира – это область, которая стремится не подчиняться Богу, это такой хаос, который постоянно бунтует против Бога, и, соответственно, левиафан – он как бы царь этого хаоса. И ассоциация со змеем тоже тут к месту: вспомним, где в Библии встречается змей? В самом начале Библии, в истории грехопадения Адама, и мы в современную, христианскую эпоху традиционно ассоциируем этого змея с дьяволом. Так что уже здесь видно: левиафан как сила, противящаяся Богу (ассоциация с морем), и левиафан как змей (ассоциация с дьяволом).

Упоминается левиафан и в псалмах – вот, например, в 73-м псалме говорит псалмопевец Богу:

13. Ты расторг силою Твоею море, Ты сокрушил головы змиев в воде;

14. Ты сокрушил голову левиафана, отдал его в пищу людям пустыни.

Обратите внимание, что левиафан – это что-то такое, что Бог должен поразить, сокрушить ему голову. Это опять нам напоминает сцену грехопадения Адама, когда Господь говорит: будешь поражать голову змея ногою твоею, а он будет кусать тебя в пяту.

В 103-м псалме, который рисует гармоничную, благую картину мира, в которой всё пронизано Богом, и даже о хищных зверях – львах, и так далее говорится как-то мягко:

21. львы рыкают о добыче и просят у Бога пищу себе.

22. Восходит солнце, и они собираются и ложатся в свои логовища

– так же мягко говорится и о левиафане, и вообще о море:

25. Это – море великое и пространное: там пресмыкающиеся, которым нет числа, животные малые с большими;

26. там плавают корабли, там этот левиафан, которого Ты сотворил играть в нем.

Слово «сахак», которое переведено на русский, как «играть», это многозначное слово, оно имеет и оттенок «смеяться, насмехаться, высмеивать». Например, в церковнославянском переводе 103-го псалма, сказано: левиафана «создал ругатися ему», то есть, как-то бунтовать.

Это те места, где в Библии упоминается «левиафан» дословно. А есть ещё слово «танин», это тоже какое-то морское чудовище, и значительная часть комментаторов считает, что и это тоже левиафан, просто назван другим именем.

Теперь я бы хотел сказать об истории мифических и литературных образов, которые как-то связаны с левиафаном и базируются на том же архетипе, что и в книге Иова. Начнём с самой глубокой древности, с шумерской мифологии (третье тысячелетие до нашей эры). Там есть такой божок Нинурта, который занимается упорядочиванием мира, и ему приходится бороться с неким семиглавым змеем, который выходит из моря. Этот семиглавый змей и есть прототип левиафана, воплощение того же архетипа, который воплощён в левиафане в книге Иова.

На той же территории Междуречья, где-то примерно тысячелетие спустя, в вавилонской мифологии, которая нам лучше знакома, нет образа змея, левиафана, но есть очень похожая сцена борьбы главного бога, Мардука, который занимается упорядочиванием мира, с неким чудовищем по имени Тиамат, которое символизирует собою хаос. Эта Тиамат (она женского пола) и есть тот же левиафан, только в другой ипостаси.

Дальше, в эпоху, которая предшествует завоеванию евреями Земли Обетованной, где-то в середине второго тысячелетия до нашей эры, этот образ появляется в угаритской мифологии. Угарит – это такой очень сильный город, который существовал на территории современного Ливана, и владел территориями Ливана, Сирии, и, в общем, был предшественником более поздних финикийцев. В Угаритских надписях, которые дошли до нашего времени, встречается имя «Лотан» – это практически тот же самый «Левиафан», только чуть по-другому записанный. И этот левиафан, или Лотан, является противником главного угаритского бога, который называется Ваалом. Мы привыкли со словом «Ваал» ассоциировать что-то нехорошее, потому что это языческий бог, и евреи всё время сбивались с поклонения истинному Богу на поклонение Ваалу, но давайте, всё-таки, поставим себя на точку зрения угаритцев и последующих финикийцев: это главный бог их пантеона. И вот с этим главным богом и боролся его противник Лотан-Левиафан, который представлялся в виде змея. Так что картина по своей логике такая же, как в книге Иова: есть главный бог (для угаритцев – Ваал), и ему противопоставляется его противник, который и есть левиафан в виде змея.

Дальше, уже в эпоху, когда Ветхий Завет более или менее сложился (это, примерно, время Иисуса Христа), есть знаменитая книга Еноха, которая не вошла в Библию, но в те времена была необычайно популярна. В этой книге Еноха тоже встречается левиафан, как некий страшный монстр типа того, как в книге Иова, монстр, который тоже связан с водой.

В ещё более позднюю эпоху, когда складывался Талмуд и мидраши, в позднейшей (уже постхристианской) еврейской религиозной литературе тоже встречается левиафан, причём, к нему добавляется очень интересная деталь. В конце времён, когда придёт Мессия, с точки зрения этих поздних талмудических текстов, левиафан будет убит, и мясо его послужит в пищу праведникам на радостном мессианском пире в конце времён. Левиафан, который является символом дьявола, будет убит и послужит в пищу праведникам! Причём, что интересно, для того, чтобы он послужил в пищу праведникам, мясо левиафана должно быть кошерным. Если считать, что левиафан – это крокодил, так не получится, потому что мясо крокодила не кошерное, и его нельзя было есть. Понятно, что не крокодил тут имеется в виду – это такие символические мифологические образы.

В те же времена сложился тот ритуал празднования праздника Кущей (Суккота), который существует по сей день, и в последний день празднования Суккота произносится знаменитая молитва «На будущий год – в Иерусалиме». И одновременно с ней произносится такая молитва: дай нам Бог на будущий год (тоже в каком-то неопределённом будущем) жить уже не вот в этой сукке, не в этом шалаше из досок, из травы, и так далее, в котором мы сейчас находимся, а в шалаше, сукке из шкуры левиафана. А ведь праздник Суккот – это, можно сказать, самый Мессианский праздник из трёх больших еврейских годовых праздников. То есть, это опять предвидение того, что в мессианской перспективе левиафан будет убит, но там сказано, что мы будем есть его мясо, а тут сказано, что мы будем жить в шалаше из шкуры левиафана.

В эту же самую эпоху сложилось забавное, но и поучительное предание о левиафане, созданное на основе книги Ионы, где Иона был во чреве кита. Это предание говорит, что Иона там, во чреве кита, едва спасся от левиафана, который хотел его поглотить, потому что Иона попал в чрево кита, а левиафан питался китами, он съедал по киту в день. Представьте, какой предполагается масштаб этого левиафана (это, понятно, тоже символический образ).

Дальше внимание к образу левиафана продолжилось в христианскую эпоху. Фома Аквинский в своей знаменитой «Сумме теологии» (13-й век) говорит о том, что среди многих демонов левиафан – это демон зависти. А ещё до Фомы Аквинского, где-то с 9-го века, в иллюстрациях к Библии того времени стал появляться образ «пасти ада», куда попадают грешники, и она изображается, как пасть левиафана. Раз левиафан ассоциируется с пастью ада, то понятно, что этот левиафан, в сущности, образ дьявола и есть. Вообще, в христианскую эпоху устоялась эта ассоциация: «левиафан – дьявол».

И уже в более новое время, включая наше время, ассоциация «левиафан – дьявол» несколько раз встречается в литературе. В частности, он является центральным образом в книге английского философа 17-го века Гоббса – книга его так и называется «Левиафан», причём, в роли левиафана там выступает государство. Гоббс не то что воспринимает государство как нечто дьявольское, скорее наоборот, он говорит о том, что государство – это необходимое зло, его главная мысль такова, что без государства люди просто перерезали бы друг друга, а государство их удерживает в каких-то законных рамках. Но, что бы Гоббс ни хотел сказать, сама эта ассоциация «государство – левиафан» невольно вызывает у христианина мысль о чём-то дьявольском, что находится в самой природе государства. Есть очень много людей, которые государству поклоняются как идолу, как Богу, и в нашей стране, и в других странах тоже. А ведь что говорит Библия о государстве? В сцене искушения Христа дьяволом, а это одна из тех редких сцен, когда дьявол в Новом Завете показывается конкретно, дьявол говорит о государствах (о царствах): «вот, они все даны мне, кому хочу, тому даю власть над ними». Это мысль, что государство, в сущности, является инструментом дьявола и находится во власти дьявола – это сказано чёрным по белому. И в книге Гоббса, что бы ни хотел сказать Гоббс, вполне гармонирует идея «государство – левиафан» с тем, что говорится в этой сцене искушения Христа. И может быть, самая известная книга, в которой выступает образ левиафана, это «Моби Дик» Мелвилла, где левиафан предстает в виде белого кита, который представляет собой двузначный образ. С одной стороны, он сам воплощает в себе зло, а с другой стороны, он противостоит другому герою этой книги капитану Ахаву, который охотится на этого белого кита, но капитан Ахав отнюдь не воплощает собой добро, а воплощает как бы другую грань, другую ипостась зла – гордость. И вот вся эта книга посвящена охоте одного зла за другим злом. Ну, я упрощаю, применительно к нашим сегодняшним задачам, содержание книги Мелвилла, потому что «Моби Дик» – это очень глубокая книга, и её анализу посвящены целые тома. И надо сказать, в ней кит, который – зло, тем не менее, играет какую-то конструктивную роль в том мире, который рисует Мелвилл. Это напоминает слова из «Фауста» Гёте, которые Булгаков поставил эпиграфом к «Мастеру и Маргарите»: «Так кто ж ты, наконец?» – «Я часть той силы, что вечно хочет зла и вечно творит добро». Вот этот левиафан, который желает творить зло, на самом деле, в Замысле Божьем, против своей воли оказывается инструментом, с помощью которого творится добро. Мне вспоминается другой левиафан, которого рисует наш современник Иосиф Бродский. У него есть поэма «Новый Жюль Верн», где рисуется гигантский осьминог, который проглотил целый корабль. Это тоже, конечно, символический образ, и я сейчас не хочу вдаваться в детали, но что этот осьминог, что этот левиафан – это всё образы одного порядка. У Бродского есть важная фраза: «осьминог (сокращённо Ося) карает жестокосердье» – вот такой многогранный взгляд на роль зла, воплощённого в этом видимом образе левиафана.

Я рассказал об истории этого образа, теперь вернёмся к тому, что мы прочли. Обратите внимание на то, что речь Бога как бы двуслойна: с одной стороны, Он всячески подчёркивает, что левиафан неодолим. С другой стороны, Он говорит:

27 Клади на него руку твою, и помни о борьбе.

То есть, Бог призывает к борьбе с левиафаном – но как же, он же неодолим! Бог всячески подчёркивает, что этот левиафан по своим параметрам бесконечно превосходит человека, а тем не менее, бороться возможно, но не с человеческими малыми силами, а только с опорой на силу Бога, которая левиафана, конечно, далеко превосходит. Как сказано в сорок первой главе:

2 Нет столь отважного, который осмелился бы потревожить его; кто же может устоять перед Моим лицем?

3 Кто предварил Меня, чтобы Мне воздавать ему? под всем небом все Мое.

Только с опорой на силу Бога, создателя этого левиафана, и возможно с ним бороться, только с опорой на это возможно, так сказать, приручение этого левиафана. Это приручение описано в конце сороковой главы, хотя и в иронических тонах:

23 возьмешь ли его навсегда себе в рабы?

24 станешь ли забавляться им, как птичкою, и свяжешь ли его для девочек твоих?

Я говорил, когда мы читали тридцать девятую главу, где показан образ единорога, что он, конечно, абсолютно не приручаем, если его понимать просто как носорога, но этого единорога Иов (а в лице Иова – всё человечество) призывается, тем не менее, приручить. Это разговор о задачах всего человечества по отношению к природе. А здесь это задача по отношению человека уже не к живой, биологической природе, а к той духовной страшной силе, которая здесь выступает под образом левиафана. Говоря несколько упрощённо, человек в лице Иова призывается приручить дьявола в лице левиафана, но конечно, только с помощью Бога. Может быть, слово «приручить» здесь не совсем подходит. Мы всегда это ассоциируем с приручением животных (собак, кошек и так далее). Тут речь о чём-то другом. Может быть, о том, что эта тёмная сила, этот левиафан, этот дьявол действует и в наших собственных душах тоже. И мы, христиане – чем мы занимаемся в работе сами с собой? Мы пытаемся эту силу приручить в самих себе с помощью Бога, с опорой на Иисуса Христа.

Через левиафана в этой главе Бог показывает самое трудно понятное и трудно приемлемое в той великой картине мира, которую Он в Своей речи открывает перед Иовом. Это то, что в этой картине созданного Богом мира зло присутствует неотъемлемо, оно вплетено в неё, внедрено в неё. Конечно, нам трудно это понять, трудно это принять, но только через это можно дать ответ Иову на его горящий вопрос «как со мной могло такое случиться? Как Бог, Который источник всего на свете, добра и зла, мог допустить, чтоб такое со мной случилось?». Тут Бог дает ответ на этот вопрос: в созданном Богом мире существует отдельное, борющееся с Богом, воплощённое личностное зло в виде дьявола, в виде левиафана, и этот левиафан и является источником той беды, которая произошла с Иовом (а мы с первых глав видим, что это так и было), и Иов призывается, с одной стороны, понять, откуда ему пришла эта беда, а с другой стороны, с этим источником своей беды – с левиафаном – призывается бороться. Парадоксальным образом, Бог, Который рисует этого левиафана как то, с чем Иов должен бороться («Клади на него руку твою, и помни о борьбе»), одновременно этим левиафаном и любуется: «Не умолчу о членах его, о силе и красивой соразмерности их». Как можно любоваться злом? Но Бог не злом любуется, Бог любуется левиафаном, как Своей тварью, как скульптор может любоваться своей статуей, реализацией своего художественного замысла. Представьте себе – переиначивая немножко легенду о Пигмалионе – что эта замечательная статуя, которую сделал скульптор, вдруг ожила, взбесилась и стала убивать всё вокруг себя. А при этом она остаётся прекрасным творением скульптора, который её создал. Так и Бог, когда любуется левиафаном, Он, в сущности, любуется тем левиафаном, каким Бог его создал, как одной из многих Своих тварей, то есть, до падения левиафана во зло, как в 103-м псалме. И это – точка зрения Церкви на дьявола в наше время. Церковь, может быть, не как догму, но как общепринятое мнение, поддерживает такой взгляд, что дьявол был создан Богом как одна из Своих тварей, духовных тварей, наряду с ангелами, причём, как тварь самая совершенная, то есть, наиболее мастерское творение Бога. Но, к сожалению, именно совершенство этой твари стало причиной того, что она возгордилась собой, стало причиной её падения. Если мы посмотрим на то, что рисуется в первых трёх главах Библии, в картине райского сада, и спросим себя, кто самая совершенная тварь в райском саду – ну конечно, человек, ему и разум дан, и свобода, и что? И этот разум, и эта свобода стали для человека именно тем уязвимым звеном, через которое змей вверг Адама и вообще всё человечество в грехопадение.

Когда мы этого левиафана понимаем, как образ дьявола (а ведь фигура дьявола для всех нас – это актуальнейшая проблема и нашей личной жизни, и жизни всех тех обществ, к которым мы принадлежим, всего человечества), какие уроки мы можем извлечь для себя из того, что мы прочли о левиафане?

Первый урок, совершенно очевидный, это то, что сказано Иову, и, значит, всему человечеству: «помни о борьбе». Главное, что мы должны о дьяволе знать, – это то, что мы должны с ним бороться.

Второе: этот текст нам даёт знание некоторых важных черт дьявола. Понятно, для того, чтобы бороться, надо что-то о нём понимать. Конечно, надо оговориться, что в Ветхом Завете образ дьявола – ещё не очень чёткий образ. Даже в книге Иова, где и образ левиафана, и образ сатаны в начале книги – самый чёткий в Ветхом Завете, он всё равно, неясен по сравнению с новозаветными образами дьявола (как в Евангелиях, например), он описан не так чётко, но, тем не менее, с учётом этой ограниченности Ветхого Завета, нам текст даёт некое знание о некоторых чертах дьявола.

Что главное в образе левиафана, дьявола, который мы здесь видим? Главное – это, конечно, огромная сила, сила зла (в отличие от бегемота, который тоже силён, но он как бы нейтрален, нельзя сказать, что это сила зла). Эта сила здесь, в стандартном ветхозаветном стиле, подана, как физическая сила, как вообще Ветхий Завет для всех духовных понятий стремится находить видимые, осязаемые физические соответствия. Поэтому такой образ мощнейшего зверя. А на самом-то деле эта сила дьявола («левиафана») – это сила духовная, это его власть над нашими с вами душами людей. И не только людей, кстати. На самом деле, власть дьявола простирается вообще на всю природу – и на мир живой, и даже на мир неживой. Но я буду говорить о том, что для нас самое важное – власть его над нашими душами. В первую очередь, власть его над нашими душами связана с гордостью, как здесь сказано: «на все высокое смотрит смело; он царь над всеми сынами гордости». Он сам в себе эту гордость воплощает, и она причина падения этой совершенной твари с самой высоты, наоборот, до самого низа. И то, что он царь над всеми сынами гордости, означает, что в той мере, в какой мы с вами сыны гордости – он царь над нами. А что греха таить, мы, люди, склонны к различным проявлениям гордости. Это проявляется в нас через такой механизм, который характерен только для людей, для существ разумных, – через механизм рефлексии, механизм осознания самого себя. В отличие от кошек и собак, которые воспринимают себя, как они есть, мы постоянно думаем о себе, какие мы есть и какими мы хотим быть, и формируем внутри себя этот образ самих себя, а соответственно потихонечку и становимся соответствующими этому образу самих себя. Это совершенно необходимый процесс, потому что вообще существование нашей личности, то, что мы – личности, что у нас есть какое-то я, связано с тем, что через эту рефлексию происходит выработка нашей человеческой идентичности, что мы можем сказать, что «я – такое «я», а он – другое «я», а это – ещё какое-то другое «я»». Так вот, когда дьявол вторгается незаметно для нас в этот процесс рефлексии над самими собой, он может превращать его в процесс самолюбования, к чему, надо сказать честно, мы, люди, довольно-таки склонны. Он может превращать это в самооправдание нами своих грехов, недостатков и так далее. Во всё то, что начинается со слова «само» в нашей внутренней духовной жизни, – во всё это может влезть дьявол и, если так можно выразиться, впрыснуть туда яд своей гордости, характерной для него самого, так сказать, заразить нас собой.

Ну и, наконец, последнее о содержании этой главы в целом. Эта глава – главное послание Бога Иову, а, соответственно, и главное послание этой книги всем читателям – в характерном для этой книги стиле. Это послание – как притча Христа, оно говорит не напрямую, а именно в притчевом стиле: надо зарыться вглубь, чтобы понять то, что вам говорят притчи Христа, и что говорит эта книга и эта глава. Это главное послание Бога Иову, не высказанное явно, состоит в следующем: «Видишь этого левиафана –мощного, вызывающего какое-то непроизвольное уважение и трепет? Это источник твоих бед. А задача борьбы с ним – это цель и смысл твоего (Иова) существования». А Иов – это символ всего человечества, коллективный Адам. Фактически, этим автор книги, или Бог через автора книги говорит всему человечеству, всему коллективному Адаму, нам с вами, что смысл и цель нашего существования состоит в борьбе с этим невидимым чудовищем, которое пронизывает собою весь наш мир. Это – путь. Христианство – это путь. И на этом пути борьбы с этим чудовищем, невидимым левиафаном, который в нашем мире, единственная надежда состоит в том, что человечество на этом пути встречает Христа, и Христос, действительно, этого левиафана побеждает. Это сказано в самом конце Библии, в книге Апокалипсис, где этот левиафан выступает в виде небесного дракона, который ведёт войну на небесах с Богом, с Его ангелами. В итоге дьявол низвергается, побеждается. А когда мы читаем дальше Апокалипсис, доходим до девятнадцатой главы, до последних взбрыков дьявола на этой земле, это уже идёт после Второго Пришествия Христа в виде Всадника на белом коне, и мы тогда понимаем, что только Второе Пришествие Христа приведёт к тому, что победа над дьяволом станет окончательной. Сегодня, когда мы, человечество, уже пережили Первое Пришествие Христа, оно даёт нам силу, чтобы с дьяволом бороться, ему сопротивляться, но пока ещё не даёт нам возможности его окончательно победить, и мы это видим вокруг себя: он по-прежнему в этом нашем мире действует активно. Только во Втором Пришествии это станет возможно, и это одна из причин, почему с таким нетерпением ожидают конца света, Апокалипсиса, Второго Пришествия, потому что им невтерпёж видеть всё то безобразие, то зло, которое творится в этом мире, а только с концом этого мира, на новом небе, на новой земле будет покончено со всем злом и безобразиями, которые вокруг нас творятся.



Запись 59 Глава 41 02-05-18

Мы продолжаем чтение конца сороковой главы и сорок первой главы – того, что рассказывается Богом Иову о левиафане, который для самого автора книги Иова – просто символ чего-то очень страшного, злого, а для нас, сегодняшних людей, это узнаваемый образ дьявола. Его во времена написания книги Иова так чётко себе не представляли, как мы сегодня представляем, а мы уже можем его узнать. Во многих произведениях, начиная со времён Иисуса Христа, и вплоть до нынешнего времени образ левиафана служит, в сущности, символом дьявола. Мы в прошлый раз говорили об общем смысле этого рассказа о левиафане, а в этот раз разберёмся с отдельными стихами, в которых, как всегда в Библии, а в книге Иова особенно, много тонкостей, и лингвистических, и смысловых, которые важны.

Я хочу напомнить, что все эти слова Бога выглядят как бы несколько иронически, но это, на самом деле, не риторические вопросы, а задача, которую Господь ставит перед Иовом, а в его лице перед всем человечеством – бороться с этим левиафаном. Бороться ради какого результата? Одна интерпретация – раз это символ дьявола, зла, ужаса, то его надо уничтожить. Но по тексту как-то не очень так получается. Скорее получается, что, хотя это абсолютно неприручаемый зверь, ещё более неприручаемый, чем единорог в тридцать девятой главе, – тем не менее, его надо приручить. Как же его приручить, когда он одним движением хвоста человека расплющит в лепёшку! А вот, тем не менее, такая задача ставится, и это, как всегда в Ветхом Завете, есть физическое выражение духовной задачи – борьбы с тёмными духовными силами, абсолютно, несоразмерно превосходящими человеческие силы. Как с ними человеку бороться? Откуда в человеке силы, чтобы с этим бороться? И вот тут-то и ответ: у нас есть Христос – вот где сила, соизмеримая и превосходящая силу всех этих левиафанов. И поэтому ещё раз повторяю замечательную формулировку Карла Густава Юнга: «Ответ Иову – это Христос».

20 Можешь ли ты удою вытащить левиафана и веревкою схватить за язык его?

21 вденешь ли кольцо в ноздри его? проколешь ли иглою челюсть его?

Речь опять идёт как бы о некоем животном, огромном, страшном. Это не первое животное: ещё в тридцать девятой главе говорилось о страусе, о коне, о павлине, ястребе, и так далее, и там все эти животные – более приручаемые, менее приручаемые, даже совсем не приручаемые, как единорог, – они не показаны, как опасные. Неопасному животному не надо прокалывать нос, не надо его верёвкой хватать за язык – так поступают только с теми животными, которых надо на каждом шагу контролировать, потому что они опасны. И это большая разница между тем, что говорится о левиафане, и что говорится даже о бегемоте в начале предыдущей сороковой главы и о более обычных животных в тридцать девятой главе.

22 Будет ли он много умолять тебя и будет ли говорить с тобою кротко?

23 сделает ли он договор с тобою, и возьмешь ли его навсегда себе в рабы?

Ни об одном из предыдущих зверей не говорилось, что он может как-то умолять и разговаривать – естественно, они же животные неразумные – а этот левиафан, показан здесь, как обладающий разумом, он может говорить, может заключать договор, то есть, ясно, что за образом животного здесь стоит нечто большее. Сказано: «возьмешь ли его навсегда себе в рабы?». На самом деле, «раб» («эвед») – не столько раб, сколько работник (в русском языке тоже «раб» и «работник» – однокоренные слова). Вспомним, что за образом левиафана проступает образ дьявола, образ змея, потому что идёт перекличка: левиафан – змей (морской, разумеется), а Бог ещё в раю назначил всем животным, в том числе, и змею, быть у человека не рабами, а соработниками. То есть, если слово «эвед» прочесть не как «раб», а как «соработник», то ответ на этот вопрос Бога такой: да, этого страшного левиафана надо взять себе в соработники, потому что так было задумано Богом с самого начала, ещё в раю. Да, он (уже не левиафан, а змей) пал, сбился, превратился в воплощение зла, он Адама и Еву сбил с пути истинного – всё так, но это не отменяет изначального Замысла Божьего. Он не отменяется никогда. И вот уже в конце Библии, в двенадцатой главе книги Апокалипсис, мы видим этого змея, левиафана, в виде дракона на небесах, и хотя с этим драконом происходит война (намёки на это есть и в этой главе книги Иова), но, тем не менее, сам тот факт, что этот змей, дракон, левиафан был в раю и продолжает до какого-то времени оставаться на небесах, уже показывает, что что-то с ним связано, какой-то Замысел. Это Замысел, непонятный нам, и многие люди, которые начинают читать книгу Иова, с первой же главы говорят: «сатана, дьявол пришёл к Богу, но зачем Богу сатана? Почему Он вообще его держит? В созданном Богом тварном мире зачем нужен этот сатана?». А получается по книге Иова, что он Богу зачем-то нужен. От него один вред, несчастья, беды, и так далее, противодействие Самому Богу! И при этом Бог почему-то его не уничтожает. Это большой вопрос, нам это по сей день непонятно, и когда мы встречаемся с такими сатанинскими проявлениями, как например Освенцим, Холокост, и многое другое в этом роде, то невольно возникает вопрос: «А зачем Бог всё это терпит?». Но зачем-то, наверно, терпит, что-то Бог знает большее, чем мы можем понять. И так этот вопрос до самого конца книги Иова поставлен, но не отвечен. Почему с этим левиафаном вообще надо что-то делать Иову, всему человечеству, пусть даже с помощью Христа? Почему этого левиафана просто не аннулировать, и всё?

Кстати, здесь сказано про левиафана: «сделает ли он договор с тобою». «Договор» – это слово «брит», которое употребляется в значении «завет». В Библии много заветов, начиная с завета с Адамом, чтобы он не трогал дерева добра и зла, и далее завет после потопа, завет с Авраамом, и вплоть до Нового Завета Иисуса Христа. Но это же всё заветы человечества с Богом! А тут задаётся вопрос, заключит ли человечество завет с левиафаном, с символом, образом дьявола. Так я хочу сказать, что, к сожалению, оно такой завет заключает. Те, кто читал Генриха Бёлля «Биллиард в половине десятого», вспомнят введенное там понятие «причастие буйвола» – это такое как бы причастие к фашистской дьявольщине. Это вот и есть такой самый завет, который, к сожалению, многие заключили, там речь о Германии, а можно много привести разных примеров в разные времена и в разных странах, в том числе, не так давно и в нашей стране. Это как бы завет с дьяволом. И в этом слове «завет», есть некая претензия дьявола на роль Бога (настоящий завет-то – с Богом!), и мы невольно задаём себе вопрос: а с дьяволом, вообще, можно заключить завет? Нет, никакого завета с ним заключить нельзя. Он обманет. Дьявол – это отец лжи, отец смерти, отец зла.

24 станешь ли забавляться им, как птичкою, и свяжешь ли его для девочек твоих?

«Забавляться» – это слово «сахак», оно того же корня, что и имя «Ицхак». Исаака так назвали, потому что Сара, когда ей Бог сказал, что у неё будет сын, рассмеялась от недоверия – и вот его назвали Ицхак. То есть, это значит «смеяться» – «будешь ли ты смеяться над дьяволом?». Ответ таков: над дьяволом не особенно посмеёшься, зато он над нами, людьми, смеётся всё время, издевается. Если бы мы могли себе представить, как мы выглядим в его глазах, то нам стало бы за себя стыдно. А книга Иова ведь с этого и начинается: дьявол говорит Богу – вот эти смешные муравьишки, что ими заниматься? Даже лучший из них, Иов, – это ничтожество. А Бог говорит: нет, надо ими заниматься, с ними связан великий Замысел Мой о них.

25 будут ли продавать его товарищи ловли, разделят ли его между Хананейскими купцами?

Левиафан, образ дьявола, связан с морем, и это не случайно, потому что море само по себе – символ хаоса и противления Богу, и тут возникает такая картина китобойного промысла. Я не знаю, существовал ли в те времена китобойный промысел – вполне мог существовать, потому что в более позднее время, в конце 18-го, в 19-м веке китобои были ненамного лучше вооружены, чем во времена Иова. Опять тут двойная картина: с одной стороны, что-то реальное, на что можно охотиться (просто кит), а с другой стороны, этот символический кит – образ дьявола. Вся книга Мелвилла «Моби Дик» (одно из величайших произведений мировой литературы) построена на таком двойном взгляде на кита – как на животное, на которое китобои охотятся, и как на дьявола. И за всеми образами охоты у Мелвилла проступают духовные образы неприглядной жизни людей, начиная с главного героя, капитана Ахава, который тоже является как бы образом дьявола, но по-другому – в гордыне (а мы же читали, что главная черта левиафана – это как раз гордыня).

26 можешь ли пронзить кожу его копьем и голову его рыбачьею острогою?

Смысл этого стиха – что этого, как бы материального, левиафана (воображаемого, естественно) нельзя поразить обычными средствами охоты. За этим стоит второй, символический смысл: обычными нашими земными средствами левиафана духовного (дьявола) поразить невозможно. Никакими нашими собственными человеческими средствами – только с помощью Иисуса Христа. Дальше мы встретим в сорок первой главе, с 18-го стиха, слова «Меч, коснувшийся его, не устоит, ни копье, ни дротик», и это продолжение той же самой мысли, что на этого левиафана тем оружием, которое есть у нас, людей, охотиться бесполезно. В истории человечества много раз пытались бороться с проявлением дьявольщины в нашей жизни просто военной силой. Например, религиозные войны – это что такое? Всё это совершенно бессмысленно. Апостол Павел говорил, что мы должны надеть на себя духовное оружие, и латы, и меч взять духовный, и так далее – вот так только можно. Естественно, это всё от Христа – а больше где же их взять?

27 Клади на него руку твою, и помни о борьбе: вперед не будешь.

Это очень важный, стих, но так, как это переведено на русский язык, возникает впечатление, что Бог хочет сказать Иову, что с этим левиафаном бороться совершенно бесполезно. Тогда вообще не понятно, зачем весь этот разговор. Это, на мой взгляд проблема перевода. На самом деле Бог, хотя и, действительно, в таком несколько ироническом ключе, не напрямую, а намёком – говорит Иову ровно обратное: что надо бороться, с этим левиафаном, а иначе зачем эти слова «Клади на него руку твою, и помни о борьбе»? Но это звучит по-еврейски, как «зэхэр милхама», «помни о войне». «Милхама» – это не «борьба», а, скорее, «война». «Помни о войне», или «вспоминай о войне» – о какой войне? Если имеется в виду, что левиафан – это огромный зверь, какая тут может быть война? Но если вспомнить, что это левиафан символический, дракон – то с ним идёт-таки война на небесах (в двенадцатой главе Апокалипсиса). Конечно, нас может удивить слово «помни»: эта война ещё в далёком будущем, но это в далёком будущем у нас, в том времени, в котором мы живём, а у Бога, в Его Царстве времени нет вообще, и поэтому Иов может помнить и о прошлом, и о будущем, и так далее. Был такой фильм «Воспоминание о будущем», фильм дурацкий, а название – очень библейское, потому что в Библии это действительно возможно – воспоминание о будущем.

Нас, конечно, смущают слова «вперед не будешь», то есть, что эта борьба бессмысленна. По-еврейски то, что переведено, как «вперёд», – это «эл-ясаф», что дословно означает «не продлевай», «не добавляй». В сочетании с «помни о войне» это звучит так: «не продлевай войну», «не добавляй войну». Какой могут иметь смысл эти слова? Мне кажется, они именно могут иметь смысл «клади на него руку твою, но не для того, чтобы его убить, не воюй с ним» – если понимать войну как что-то непременно сопряженное с убийством. Мы скажем – «как же не воюй, ведь и на небесах, в Апокалипсисе, даже ангелы воюют с этим драконом!». Воюют, а вот что ангелы убивают – этого нигде не написано. Это очень большая проблема – что в конце книги Апокалипсис происходит с дьяволом, я просто не могу сейчас на этом останавливаться. Да, он побеждён (это однозначно), но что с побеждённым происходит? С побеждённым можно разные вещи сделать: можно его убить, изрубить на куски, уничтожить, сжечь, и так далее. А можно с побеждённым сделать нечто другое – приручить его. И вот мне всё время кажется, что, пусть для нас это звучит очень неприятно – приручить дьявола, – но… Давайте вспомним про Освенцим, вспомним тех, кто этот Освенцим устроил, этих, можно сказать, самых известных носителей дьявольщины в нашей жизни. Да, кого-то из них повесили, но большую часть, подавляющую часть из них попытались, насколько это возможно нашими человеческими средствами, так сказать, приручить, и есть замечательные описания того, как работали с людьми, которые это всё там творили, как, вместо того, чтобы с ними со всеми поступить так же, как они поступили с другими, их как-то жалели и перевоспитывали. Так что эта мысль о приручении дьявола не такая бредовая, хотя она и для меня самого звучит странно, но вот я читаю этот текст, и вижу в нём намёк на это.

Переходим к сорок первой главе – это связная речь, которая продолжается.

1 Надежда тщетна: не упадешь ли от одного взгляда его?

Чья надежда тщетна? По тексту получается, что надежда Иова бороться с левиафаном тщетна, и это противоречие – зачем Бог говорит «клади руку на него», если это тщетно? Но в еврейском тексте сказано «тохелето» («тщетна надежда его»), надежда левиафана тщетна, пуста. А дальше «не упадешь ли от одного взгляда его?» – тоже непонятно, кто упадёт. Еврейская фраза «эль марейу итуль» означает либо «не упадёт ли вид его» (как вопрос), либо (не как вопрос, а как утверждение): «не упадёт от вида его». Кто не упадёт от вида его? Хотя этот левиафан такой страшный, но человек не упадёт от вида его. Я должен добавить, что человек, конечно, только с помощью Божьей, с помощью Христа может не упасть от одного только вида дьявола. Некоторым людям это было дано – такое, так сказать, сомнительное счастье ощутить присутствие дьявола всеми печёнками, и некоторые так до конца жизни не оправились от этого шока, некоторые с ума сходили, и так далее. И даже мы, которые это чувствуем чуть-чуть, еле-еле, как отдалённый гром, – и то, этот отдалённый намёк на ощущение, на вид дьявола насколько на нас сильно действует! И, тем не менее, с помощью Божьей, человек не упадёт и от этого. Таким образом, так, как это здесь переведено на русский язык, – это возможный перевод, но он пессимистический, он говорит, что бессмысленно с дьяволом бороться. И этот же самый еврейский текст можно прочесть так, как я вам его только что прочёл: оптимистически – что можно с ним бороться, но, конечно, с Божьей помощью.

2 Нет столь отважного, который осмелился бы потревожить его; кто же может устоять перед Моим лицем?

Это говорит Бог. Дословно, это звучит примерно так: «Нет сильного, чтобы разбудить его». А зачем этот вопрос ставится? Значит, надо разбудить левиафана, просто нет того, кто мог бы его разбудить? Вспомним, как сказано в тридцать восьмой главе:

22 Входил ли ты в хранилища снега и видел ли сокровищницы града,

23 которые берегу Я на время смутное, на день битвы и войны?

Это, конечно, какие-то апокалиптические битвы и войны, но важно другое – что Бог хранит до времени этот снег и этот град, причем это тоже, конечно, тоже символы чего-то такого духовного, и они спят у Бога до времени, в его хранилище. Как же понимать, что спит левиафан? Разве он спит? Если левиафан – образ дьявола, то он в нашей жизни действует постоянно, да ещё как! Думаю, что под словом «потревожит», «разбудит» может иметься в виду вот что: дьявол действует постоянно, но он действует скрытно, он действует так, как будто его нет. Это одно из основных орудий дьявола – действовать невидимым образом, как под шапкой-невидимкой. И вот здесь «потревожить» или «разбудить» – прекратить эту скрытость действия дьявола. Мы в книге Апокалипсис читаем про целые цепи несчастий (семь чаш, и так далее), и мне это представляется хирургической операцией по вскрытию глубокого, многослойного гнойника в жизни человечества, и на дне этого гнойника как раз и находится этот скрытый, спрятанный левиафан. Такая как бы апокалиптическая хирургия, может быть, имеется в виду и здесь, но говорится, что нет того, кто мог бы это сделать. А в Апокалипсисе это как раз и описано: находится Тот, Кто может это сделать, и это Христос в виде Агнца. Поэтому на вопрос, кто мог бы потревожить дьявола и одновременно предстать пред лицом Бога – стоять, а не падать пред Лицом Бога – ответ такой: Христос. Он Тот, Кто потревожит дьявола, и, естественно, Он может стоять перед лицом Отца, Он Сам много раз об этом говорит в Евангелии.

3 Кто предварил Меня, чтобы Мне воздавать ему? под всем небом все Мое.

Этот стих продолжает 2-й стих. «Предварил» – еврейское слово «кадам», это означает «Кто предшествовал Мне?». Понятно, что из твари Божьей, включая и левиафана, никто не мог предшествовать Богу – они же все сотворены. Но мы читаем в Евангелии от Иоанна, в первом же стихе, что в начале (довременном, когда ещё и времени-то не было) был уже Христос как Слово: «Слово было у Бога, и Слово было Бог», и более того, все, кто начали существовать, все твари (включая и самого левиафана), не могли бы и возникнуть без того, чтобы Христос уже был. То есть, ответ на вопрос «Кто был до Меня?» – Христос (если «до Меня» понимать, как «до явления Бога во времени, в те времена, когда времени ещё не было»). А «под всем небом все Мое» – это противопоставление всей твари, включая левиафана, Христу, Который был в начале. Да, вся тварь – Божья, она, так сказать, под небом, но она вся – во времени, она вся – после. А дьявол – он же, всё-таки, тварь. Церковь его так понимает, что это дух, конечно, но это духовная тварь в отличие от Христа, который не сотворён Богом, а, как мы говорим, рождён от Отца. На самом деле, эти слова – это тоже проекция наших человеческих понятий. Христос, в каком-то смысле, Отец и есть, потому что Отец, Сын и Дух Святой – это триединство.

4 Не умолчу о членах его, о силе и красивой соразмерности их.

Это уже о левиафане, и возникает такое впечатление, что Бог этого левиафана хвалит. Но как же, он же противник Бога, сатана, как его хвалить? Но обратите внимание, здесь не сказано нигде, что Бог его хвалит. Здесь сказано «не умолчу», а о чём? О внешней его красоте, о красивой соразмерности его членов. Но Церковь так и понимает, что дьявол, как тварь Божья, – это совершенная тварь Божья с внешней точки зрения, и должна была бы быть столь же совершенной в духовном плане, а от гордыни превратилась в полную противоположность в духовном плане. Такая тварь, которой Бог мог бы гордиться, если бы она не пала так низко, если бы все её «плюсы» не превратились в столь же большие «минусы». И мы об этом читаем: «Сердце его твердо, как камень, и жестко, как нижний жернов» – то было внешнее, а это – внутреннее. Внешнее, может быть, действительно и красиво, а внутри… Вспомним стих Н. Заболоцкого:

А если это так, то что есть красота,

И почему её обожествляют люди?

Сосуд она, в котором пустота,

Или огонь, мерцающий в сосуде?

У Заболоцкого это божественный огонь, который мерцает в душах людей, а здесь у левиафана – внешняя красота, внутри которой мерцает дьявольский огонь. И мы дальше в тексте с этим дьявольским огнём встретимся.

5 Кто может открыть верх одежды его, кто подойдет к двойным челюстям его?

6 Кто может отворить двери лица его? круг зубов его – ужас.

Эти вопросы звучат как бы риторически: к такому левиафану кто может отворить двери? К нему и подойти-то любой побоится! Но, на самом деле, ответ совсем не риторический, он по тому, что мы читали в 27-м стихе сороковой главы: «Клади на него руку твою». Ответ Иову таков: кто? ты сам, Иов. Конечно, не этот конкретный Иов, он – художественный образ, а Адам, всё человечество. Мы сами, как представители этого Адама, можем тут же сказать: ну откуда у нас, у людей, силы на это? Конечно, мы сами не можем открыть, как тут сказано, этот панцирь левиафана-дьявола, а со Христом – можем. Сами не можем, а со Христом можем. Это, конечно, парадоксально, но всё, что связано с Христом, вообще парадоксально.

7 крепкие щиты его -- великолепие; они скреплены как бы твердою печатью;

8 один к другому прикасается близко, так что и воздух не проходит между ними;

9 один с другим лежат плотно, сцепились и не раздвигаются.

Вроде бы понятная картина: кто-то вроде крокодила или какого-нибудь доисторического динозавра, покрытый панцирями. Но это так только в русском переводе, потому что в еврейском тексте есть удивительные вещи. Во-первых, ещё не столь удивительное «крепкие щиты его – великолепие». Слово «гава» означает не столько «великолепие», сколько «гордость». Поскольку он такой мощный, вооружённый, он – гордый, как сказано в 26-м стихе: «на все высокое смотрит смело; он царь над всеми сынами гордости». Во-вторых, «так что и воздух не проходит между ними». «Воздух» – это слово «руах», которое означает и «воздух», и «дух». Опять эта двойственность материальных и духовных образов: материально – сбиты плотно щитки панциря, между ними и воздух не пройдёт, а духовно – что дьявол не впускает в себя дух (руах). Конечно, это совершенно правильно, потому что руах – это дух Божий, слово «руах» может быть применимо только к духу с положительным знаком, а он для дьявола, как яд. В-третьих: «один с другим лежат плотно, сцепились и не раздвигаются». Кто «один с другим лежат плотно и не раздвигаются»? В русском переводе получается, что щитки, как черепица на крыше, сцепились и не раздвигаются. Но в еврейском тексте сказано не «один с другим», а сказано «иш ба-ахихо», что означает «человек с его братом», и получается, что панцирь этого дьявола составлен из людей. Именно это изображено (может быть, вне всякой связи с книгой Иова) в знаменитом произведении Гоббса «Левиафан». Оно написано в середине 17-го века, во времена английской революции, и в нем государство изображается как такой левиафан, составленный из людей. Даже на обложке этой книги это так нарисовано: какое-то огромное человекообразное существо, но составленное из людей. И люди соединены так, что не разъединить, сцепились и не раздвигаются – по-еврейски это «ло парад». Говоря другим языком, люди, которые представляют собой эту оболочку левиафана, образуют «спаянный коллектив» (как нам в советское время говорили). «Спаянный коллектив» – это общность людей типа левиафана, и по Гоббсу, и по Иову. А какая должна быть общность людей, с точки зрения Бога? У неё есть другое название: «соборность». Там люди не крепко спаяны друг с другом, не как щитки, они полностью сохраняют свою индивидуальность, но они соединены любовью. Это то, о чём говорил Иисус Христос: «Да любите друг друга, как Я возлюбил вас». Он говорит это и от Своего имени, и от имени Господа Бога, Который возлюбил нас. И мы в Церкви, христиане, не должны представлять собой спаянный коллектив, который должен маршировать, как войска на параде (спаянный коллектив – это когда все в ногу идут). Нет, мы все разные, мы в ногу не должны ходить. Любовь нас не спаивает (спаял – и не оторвёшь, как здесь сказано), нас не надо спаивать, любовь нас соединяет, сохраняя за нами нашу свободу.

10 От его чихания показывается свет; глаза у него как ресницы зари;

11 из пасти его выходят пламенники, выскакивают огненные искры;

12 из ноздрей его выходит дым, как из кипящего горшка или котла.

13 Дыхание его раскаляет угли, и из пасти его выходит пламя.

Вот сколько огня! Слово «огонь» связано бывает и с Богом, как сказано в книге Исход, что Бог есть «огонь пылающий», или как в неканонической книге «Евангелие от Фомы» сказано: «Кто вблизи Меня, тот вблизи огня». Но тут речь не о Божественном огне, а о совершенно противоположном, адском огне, и на иконах часто изображается ад, как нечто, где горит именно это адское пламя. Образ дьявола, соединённый с огнём, родился не во времена написания книги Иова, это древний образ, который восходит ещё в дописьменную эпоху. Картины огнедышащих драконов встречаются и тогда, когда ещё никакой письменности не было, и один из этих огнедышащих драконов представлен в книге Апокалипсис, в двенадцатой главе, с ним ангелы сражаются на небесах. Этот древний архетип – это какая-то интуиция людей, что с тёмными адскими силами (а они же тёмные, при чём тут огонь?), тем не менее, связан и огонь тоже. Именно в этой парадоксальной связи адского огня и тьмы возникают слова Христа «Если свет, который в тебе – тьма, то какова же тьма?» Как это свет может быть тьмой? А вот, когда вот этот адский огонь в тебе горит, – это, на самом деле, не свет, а тьма.

14 На шее его обитает сила, и перед ним бежит ужас.

На самом деле, не «бежит ужас», а «дуц деаба», «перед ним прыгает горе», то есть, дьявол – источник всего того бесконечного горя, которым наполнена наша жизнь, оно от него происходит, а не от Бога, не от Замысла Божьего. Как здесь переведено, создается впечатление, что «ужас» – это потому, что левиафана боятся и от него убегают. Это совершенно не то, что здесь хотят сказать.

15 Мясистые части тела его сплочены между собою твердо, не дрогнут.

16 Сердце его твердо, как камень, и жестко, как нижний жернов.

«Твёрдо», «жёстко» – это по-еврейски одно и то же слово «яцак». А «нижний жернов» по-еврейски – это «пэлах тахатит», то есть, дословно, «кусок нижнего». Чего «нижнего»? Не обязательно «жернова». Я бы «нижнее» в этой картине мира понимал, как «ад», не зря же люди всегда Бога и всё хорошее связывают с «верхним», а всё плохое связывают с «нижним». Вот сердце дьявола – это кусок «нижнего», кусок ада.

17 Когда он поднимается, силачи в страхе, совсем теряются от ужаса.

В этом переводе совершенно теряется, что в еврейском тексте эти «силачи» – это слово «элим», которое означает «боги». Как же это боги – в страхе? И какие боги, когда Бог один?! Видимо, здесь «боги» употребляются в том же самом смысле, в котором они употребляются в 81-м псалме, это тоже многих удивляет, что там сказано «Бог встал в сонме богов, среди богов произнёс суд». Как правило, интерпретируют это так, что эти боги – это просто ангелы. Так что в данном случае «ангелы теряются от ужаса» – это тоже, возможно, часть картины войны с драконом на небесах, начального этапа этой войны, вроде отступления наших войск в 1941 году. Дословно «совсем теряются от ужаса», «мишиварим итахату» означает «от проломов», которые этот левиафан делает в этих духовных силах, ангелах. Да, он может делать проломы –вспомним опять двенадцатую главу книги Апокалипсис, где идёт война на небесах, а война без взаимных ударов и ран не бывает, то есть, не только дьявол побеждается архангелом Михаилом, но и дьявол отвечает такими ударами. Но это слово «итахату» можно перевести и как «очищаются». То есть, дьявол делает проломы, пробивает дыры в этих ангелах – «богах», которые с ним воюют, а они от этого восстанавливаются (очищаются).

18 Меч, коснувшийся его, не устоит, ни копье, ни дротик, ни латы.

19 Железо он считает за солому, медь -- за гнилое дерево.

20 Дочь лука не обратит его в бегство; пращные камни обращаются для него в плеву.

21 Булава считается у него за соломину; свисту дротика он смеется.

Это опять та же мысль, что обычными земными орудиями, средствами с дьяволом бороться бессмысленно. И не только с самим дьяволом, который здесь представлен как левиафан, но и с людьми, которые являются инструментами дьявола на земле (а таких людей сколько угодно – вспомните Освенцим) – с ними бороться оружием физическим бессмысленно, бороться надо оружием духовным. Это та мысль, которая в замечательных словах апостола Павла, что наша брань не против плоти и крови, а против духов злобы поднебесных.

22 Под ним острые камни, и он на острых камнях лежит в грязи.

23 Он кипятит пучину, как котел, и море претворяет в кипящую мазь;

24 оставляет за собою светящуюся стезю; бездна кажется сединою.

Казалось бы, море, какой там может быть огонь, светящаяся стезя, кипящий котёл? Физически это может быть, потому что такие картины реально наблюдаются, когда происходят подводные извержения на срединных океанических разломах, которыми покрыт весь наш мир, на них постоянно всё это происходит. Но здесь это картина чего-то более глубокого, где огонь – это одновременно образ, который нам напоминает о современном образе ада. То, что здесь фигурирует именно море, тоже не случайно: левиафан – это именно морское животное, и связь дьявола с морем состоит в том, что море, в понимании древних евреев, это сила, противящаяся Богу – не так, как дьявол, а просто как хаос противится порядку. Так море противится Богу, но все же противится, и поэтому образ дьявола помещается именно в море, ведь дьявол – сатана, что в дословном переводе и означает «противник»

Здесь упомянута бездна – это еврейское слово «тэхом», которое фигурирует в самом начале, в 1-м стихе Библии: «В начале сотворил Бог небо и землю.  Земля же была безвидна и пуста, и тьма над бездною; и Дух Божий носился над водою». Но там эта «тэхом», «бездна» нейтральна, это не зло, это просто хаос, ни то, ни сё. Но когда Бог из этого хаоса извлёк созданный Им тварный мир, после этого, тем не менее, какой-то остаток этой бездны остался, и это уже бездна, связанная со злом, именно в этой бездне находится дьявол левиафан. Эта бездна, которая остаётся после сотворения мира, после света – это дом тьмы.

25 Нет на земле подобного ему; он сотворен бесстрашным.

Очень характерно, что для слова «земля» употреблено не слово «эрец», которое бы мы ожидали и которое обычно употребляется, и даже не второе слово «тэвел», которое означает даже не землю, а всю вселенную (естественно, на земле, тогда вселенная была ограничена тем, что на земле видели), а слово «афар», которое означает «прах». А для евреев того времени «прах» ассоциируется однозначно с Шеолом, то есть, аналогом ада. Это идёт ещё из шумерских мифов о том, что то, что евреи потом восприняли, как «Шеол», – область «праха», «пыли» (как говорится в одном шумерском гимне, там «еда их – пыль, питание – глина, одеты, как птицы, одеждою крыльев»). И там, в этом Шеоле, в этой земле, действительно, дьявол – царь.

Здесь сказано «Нет подобного ему». Для слова «подобный» употреблено еврейское слово «мошель», которое означает не только «подобие», но и «власть». «Мошель» можно перевести как «нет другого, у кого власть как у него – у дьявола». Это, конечно, относится к Шеолу (аду, как мы его сегодня понимаем), который весь находится под властью дьявола, но это относится и ко всему нашему человеческому миру, потому что, как мы понимаем по сцене искушения Христа, дьявол Ему говорит: все ваши земные царства даны мне, я над ними настоящий хозяин и ставлю над ними царём, кого хочу.

26 на все высокое смотрит смело; он царь над всеми сынами гордости.

Вот эти два стиха (25-й и 26-й) – это финальные стихи в речи Бога, поэтому понятно, что на них особое ударение. И вот именно в них, в этих двух стихах именно дьявольская природа левиафана, о котором идёт речь, проявляется наиболее ярко. «Высокое» – еврейское слово «гавоха», оно, собственно, и означает «гордость». Слова «смело» в еврейском тексте нет, зачем ему смотреть на всё гордое смело? А как он на него может смотреть – трусливо, что ли? Он же над всем этим царь, это его «хозяйство» (если можно так выразиться) – всё это гордое в мире, «он «царь над всеми сынами гордости, и характерно, что здесь для слова «гордость» употреблено не слово «гавоха», которое переведено как «высокое», а другое слово «шахац», которое тоже означает «гордость». Почему два разных слова? Потому что, видимо, имеется в виду, что гордость имеет, так сказать, два уровня: один уровень – человеческий, земной, который назван словом «шахац», а другой уровень («гаваха») – это какая-то гордость дьявольская, какого-то особо мощного уровня. Можно даже сказать так: «сыны гордости» (шахац) – это гордость земная, а «высокая», «гаваха» – это гордость потусторонняя, гордость дьявольская, гордость «не от мира сего», гордость, которую нам с вами, слава Богу, настолько же трудно представить, как нам трудно себе представить то, что связано с Богом (любовь Бога, милость Бога, справедливость Бога, и так далее). Мы к этому уже привыкли, мы об этом говорим, но нам эти Божьи свойства во всей их полноте трудно себе представить. И, слава Богу, те пределы, те крайности, до которых могут дойти дьявольские свойства, нам тоже себе трудно представить, потому что всё-таки в нашей жизни, в человеческих отношениях это всё, конечно, проявляется, но проявляется в смягчённой, земной форме.

Итогом всего этого разговора является то, что таким косвенным образом Бог нарисовал Иову очень ясную и чёткую картину существа, с которым Иову (а точнее, всему человечеству) предстоит бороться, подчеркнув мощь этого существа. Из этого совершенно очевидно следует, что своими силами ни Иов, ни всё человечество бороться с этим существом не сможет, а Бог хочет, чтобы боролись. Остаётся только рассчитывать на то, что Бог поможет в этой борьбе, пошлёт помощника, о котором несколькими главами раньше говорил Иов. И этот помощник – Иисус Христос. Поэтому в этой книге неявно всё время присутствует образ будущего Христа, Который и есть ответ на все бесконечные вопросы, которые в этой книге задаются, включая и те вопросы, которые Бог в этой речи задаёт – видите, сколько здесь вопросительных знаков!


Запись 60 Глава 41 16-05-18

В прошлый раз мы закончили читать, пожалуй, главную часть книги Иова – это речь Бога (с тридцать восьмой по сорок первую главу). Сегодня мы эту и наиболее важную, и наиболее сложную часть повторим, резюмируя и делая как бы выжимку главного содержания этой речи.

Это очень непростая речь Бога (а как речь Бога может быть простой?). Начну со стилистики. Вся эта речь выдержана в стиле притчи. Это не рассказ о каких-то животных, об устройстве созвездий, ветра, града, и всего прочего. Как любая притча, как притчи Христа, это двуслойный текст. Христос, допустим, рассказывает о сеятеле, который сеет зёрна, а на самом деле под этим второй смысл – это слово Божье, которое Сам Христос, так сказать, сеет в сердца людей. Можно о всех притчах Христа сказать, что они вот такие двуслойные. Здесь двуслойность заключается в том, что Бог, всё время как бы спрашивает Иова, как бы несколько даже иронично: «Был ли ты там?», «Можешь ли ты сделать то или другое?». Это верхний слой, который звучит, действительно, как ирония. Но неужели Бог стал бы иронизировать над несчастным человеком, который, по Замыслу Божьему же, сидит на мусорной куче, всё потеряв, и весь в струпьях? Нет, за этими словами «был ли?», «можешь ли?» надо читать: «был!», потому что ты, Иов, для Меня – это как бы Адам, – говорит Бог. А Адам – был, с самого начала сотворения мира. И даже ещё больше: ты будешь, ты сможешь, ты сейчас не можешь, но – сможешь. Поэтому на этот вопрос ответ такой: «Да, сможешь! Человек сможет эту работу Божью выполнить». Об этом мы ещё поговорим дальше.

Ещё обратите внимание на такой стилистический момент: вся речь Бога выдержана в духе вопросов. Бог разговаривает с Иовом вопросами. Почему? Потому что сама стартовая точка, с которой начинается книга Иова, это вопрос Иова к Богу: «В чём смысл того, что со мной произошло, – этого несчастья, этой катастрофы?». Вопрос этот, на самом деле, очень глубокий, как это видно в первых двух главах: из каких глубин борьбы Бога с дьяволом за основы, на которых должен быть устроен мир, проистекает то, что произошло с Иовом. И вот оказывается, что на по-настоящему глубокий вопрос ответить можно только вопросом же, расширяющим вопрос изначальный. Вопросы Бога, фактически, есть некое развитие, расширение, усиление того исходного вопроса, с которого всё начинается, вопроса Иова «почему и зачем всё это со мной произошло?».

Мы видим, что Бог здесь рассказывает о животных, об устройстве мира, о ветрах, реках, и всём прочем – всё это, как я говорил, символы. Все животные – символы, и главный символ, конечно, это левиафан, который есть символ дьявола. Это не просто животное – кит или крокодил – это именно символ дьявола. Да более того, даже то неживое, о чём рассказывается, допустим, снег и град, о которых сказано в тридцать восьмой главе:

«22 Входил ли ты в хранилища снега и видел ли сокровищницы града,

23 которые берегу Я на время смутное, на день битвы и войны?»

– неужели мы подумаем, что речь идёт о снеге, который идёт каждую зиму? Нет, эти снег и град – символы чего-то духовного, что Бог там, у Себя, бережёт «на день битвы и войны», и даже непонятно, что это за битва: то ли это люди затеют между собой какую-то финальную битву, то ли, что более вероятно, это финальная битва Христа с сатаной, которая описана в книге Апокалипсис. Вот что символизируют тут снег и град. Это о стилистике речи Бога.

Вторая тема для резюме – это та великая Вселенная, которую Бог показывает Иову, Вселенная, которая безмерно превосходит все то, что себе представлял и Иов, и реальные люди того времени, когда была написана была эта книга. Они, конечно, такой великой Вселенной себе не представляли. Это мы сегодня, когда уже есть телескопы, которые видят далёкие галактики, отстоящие на миллиарды световых лет, когда мы из космоса смотрим на землю и видим, как на ней сложно устроена вся структура климатических, океанических и других процессов, – мы теперь только приближаемся к ощущению того величия созданной Богом Вселенной, которое за две с половиной тысячи лет до нас автор книги Иова уже понимал. И только в этой великой Вселенной можно найти тот смысл, который ищет Иов, именно в ней, а не в маленькой человеческой песочнице, в которой копошились, как дети, друзья Иова, да и сам Иов тоже, пока с ним это не случилось. Найти другой смысл – не тот, который люди ищут, наш маленький смысл, а великий Божий смысл. Картина великой Вселенной, которую здесь рисует Бог, прорывается даже за границы того образа Вселенной, с которого начинается Библия, который описан в 1-й главе книги Бытия, в картине сотворения мира. И не может не прорываться, потому что в этой первой главе книги Бытия очень многое идет от каких-то древних мифологических корней, от вавилонян, шумеров, и так далее. То есть, картина, которая нарисована в первой главе Библии, это не окончательная, неполная, не финальная картина, её надо развить, расширить, и вот удивительным, боговдохновенным образом автор книги Иова такую картину и рисует. Тут можно только одно сказать: наверное, его устами говорит Сам Бог. Вселенная, которая здесь нарисована, великая в буквальном смысле этого слова: огромна в пространстве и огромна во времени. Многие и сегодня так воспринимают величие: какая Вселенная большая, она уже существует 14 миллиардов лет, и размеры у неё – какие-то немереные миллиарды световых лет. Но здесь рисуется другое величие: оно в разнообразии, богатстве и красоте той твари, из которой эта Вселенная состоит, – как живой твари, так и неживой. И, всё-таки, главная особенность той Вселенной, которую рисует здесь Бог, – это не ее величие, а то, что Вселенная наполнена смыслом. В ней всё не «просто так», не случайно. В ней всё – для чего-то. И есть некое противоречие с тем, как на Вселенную смотрит современная наука, которая говорит: да, Вселенная разнообразна, велика, но какой-то смысл в ней современная наука просто отказывается искать, она перед собой этот вопрос не ставит. А в рамках книги Иова – это главный вопрос. Что Иову вся эта великая Вселенная, если в ней нельзя найти ответа на этот болезненный, горящий вопрос: как и для чего это всё со мной произошло? Иов должен (и в этом замысел речи Бога) из этой картины великой Вселенной как-то взять, усвоить этот великий смысл всего огромного Божьего мироздания и (если можно так выразиться) перевести его в свою жизнь, в свой смысл, найти в этом великом смысле Вселенной и смысл того, что с ним произошло.

Конечно, моё ощущение того, насколько наполнена смыслом эта речь Бога, – это моё личное впечатление от чтения. Может быть, кем-то это и не почувствуется, потому что это как поэзия: кто-то понимает, чувствует, что читает великий стих, что он наполнен смыслом, а для кого-то этот стих – что рифмованная проза. На мой взгляд, здесь смыслом наполнено всё. Но смысл этой Вселенной – он несколько другой, логика, законы этой Вселенной – несколько другие, чем те, с которыми мы живём в нашем маленьком человеческом мире. И поэтому, когда Бог говорит: «Пойми!», или даже: «Смири всё высокомерное в этой Вселенной!» – это не ирония над Иовом. Это именно призыв понять законы этой великой Вселенной, которые иные, чем в той песочнице, в которой мы, люди, живём, и работать в этой великой Вселенной, делать в ней работу Божью. Я скажу об этой работе Божией, но хотел бы сначала поставить один вопрос, который для меня очень важен. Когда я читаю про эту великую Вселенную на фоне того, что произошло с самим Иовом, невольно возникает вопрос: в этой великой Вселенной применимы ли наши понятия добра и зла, которые мы, люди, выработали в нашей человеческой песочнице? Понятия добра и зла имеют социальную компоненту, они нужны нам, живущим группами людей, сначала племенами, родами, потом целыми огромными народами, для организации нашей социальной жизни, и мы выработали себе некие понятия добра и зла, что можно, а что нельзя. Они частично имеют социальное происхождение, но частично, несомненно отражают собой Замысел Бога о нас, о человечестве, как, например, в Десяти Заповедях на Синае отражаются эти понятия добра и зла. Вопрос вот какой: эти понятия добра и зла, с которыми мы сегодня живём, они универсальны? Они применимы ли к этой огромной Вселенной, которая несомненно больше (во всех смыслах этого слова), чем та жизнь, которой мы привыкли жить? Это вопрос, и у меня нет на него ответа. Вполне возможно, что наши понятия добра и зла должны быть как-то изменены, развиты, и так далее. Ницше в одной из своих самых известных книг («По ту сторону добра и зла») на этот вопрос дал простой ответ: когда мы переходим в этот вселенский масштаб, нам про добро и зло надо вообще забыть. И не только он, есть и другие глубокие писатели, мыслители, которые задавали себе этот вопрос. Я назову, может быть, у нас мало известного, а на Западе очень известного писателя-фантаста Олафа Стэплдона, который нарисовал образ «Создателя звезд» – такого Бога, который, велик, всемогущ, но у которого свои понятия добра и зла, которые к нашим человеческим понятиям никакого отношения не имеют. Этот вопрос даже и в нашей жизни стоит: мы смотрим на мир, который создан Богом, и видим, как коты ловят мышей, а львы ловят антилоп – только недавно видел в интернете очень впечатляющую картину, как антилопа-гну отбилась аж от двух львиц, которые на неё насели. Когда мы это видим, это вызывает в нас некое ощущение неуюта. С точки зрения большинства людей, моральная интуиция человека говорит, что это неправильно, что мир должен был быть устроен не так, должен быть такой мир, где (если так можно выразиться) коты мышей не ловят. Но это большой вопрос: а возможно такое? Может ли быть Вселенная вот так устроена, даже эта земная, близкая к нам, а уж тем более какие-то звёзды и галактики, и так далее. Но, может быть, мы и правы. Может быть, наша задача в том, чтобы преобразовать наш мир так, чтобы в нём коты мышей не ловили. Ведь в Библии-то именно это сказано! В книге Исайи сказано, что на горе Господней лев лежит рядом с ягнёнком и не ест ягнёнка. Я это оставляю как вопрос (в духе речи Бога, которая вся состоит из вопросов).

Теперь ещё одна, третья, тема, которую я вижу в этой речи Бога, и она, может быть, с практической точки зрения самая важная. Это то, какую работу должен сделать в этой Вселенной не просто Иов (он представитель всего человечества), а человек, Адам, всё человечество. Оно призвано Богом что в этой Вселенной делать? И моё ощущение, что Бог призывает эту Вселенную приручать. В ней есть очень неприручаемые вещи, даже единорог, о котором здесь говорится, а уж тем более бегемот или левиафан. И тем не менее. В тридцать восьмой главе показан мир неживой природы, то, что современная наука называет «геосфера», а в тридцать девятой главе показан мир живой природы, то, что современная наука называет «биосфера». Но у современной науки есть и третье понятие – «ноосфера», сфера разума, на которую здесь нет никакого намёка. Почему? Потому что, с точки зрения книги Иова, эта сфера разума (очеловечивание мира, если можно так выразиться) ещё только в будущем, её только ещё предстоит создать. И дело Адама, которое через Иова доносится, дело человечества – именно в том, чтобы создать этот мир: разумный, осмысленный – то, что мы можем назвать ноосферой.

Много в этой речи Бога ссылок на сотворение мира – на первую главу Библии, и это не случайно, потому что призвание человека, с точки зрения этой речи Бога, именно в том, чтобы продолжать процесс сотворения мира, который начал Бог Своим творчеством. Конечно, человеческое творчество неоднозначно. Вот сейчас человек атомную бомбу сотворил – это что, он продолжает Божий процесс творения мира? Наоборот, этот сотворённый Богом мир человек так и норовит разрушить. Но это человек сделал своими усилиями, своим человеческим разумом, без Христа. А если всё-таки со Христом, то давайте вспомним слова Христа: «Отец Мой делает доныне, и я делаю». Человек призван делать, творить, именно в соединении со Христом, силою Христа в этом мире, и тогда человек, конечно никаких атомных бомб делать не будет, а будет делать что-то совсем другое, что нам совершенно непредставимо. В частности, может быть, будет творить вот такое приручение мира, в котором, действительно, лев будет лежать рядом с ягнёнком, и его не есть. Таково призвание человека. Бог в этой речи напоминает о роли Адама в мире живого, не как пастуха этого мира, а как вождя этого мира. Об этом говорится в первых же главах Библии, когда рассказывается об Адаме и райском саде. Но потом произошло грехопадение, и Адам (то есть, человечество) об этом своём призвании в созданном Богом мире, можно сказать, подзабыл, а Бог в этой речи ему напоминает. Тут есть одна тонкость: созданный Богом живой мир, начиная с райского сада, – он, конечно, прекрасен, и в этой речи Бог тоже напоминает, что этот мир прекрасен. Но эта красота – не человеческая заслуга, это Бог её так создал, а человек-то что должен сделать? А человек должен этому прекрасному миру придать смысл, потому что, хотя смысл исходит от Бога, носитель смысла в этом живом мире – это человек. Ни кот, ни лев, ни павлин, как они ни красивы (как здесь сказано: «ты дал красивые крылья павлину»). Разве можно сказать, что павлин – носитель какого-то высокого смысла? Нет, конечно, это безмозглое животное (как здесь и сказано: «Бог не дал ему мудрости и не уделил ему смысла»). Человек этот прекрасный мир должен через себя наполнить смыслом. Это такое, в своём роде, приручение мира, и оно касается и приручения левиафана, который не приручаем нормальными человеческими средствами. А только Божественными, только через соединение человека с Богом, которое во Христе воплощено и показано, что оно возможно физически, реально, а не только как какая-то абстракция. Вот так, через это, возможно даже приручение левиафана.

Когда? Эта миссия человека начинается с сотворения мира, о котором не зря всё время напоминает здесь речь Бога. Доходит до своего исполнения эта миссия человека только в конце времён, когда будет новое небо, новая земля, новый Иерусалим, только в Апокалипсисе. Как мы читаем на последних страницах Библии, проблема зла, проблема левиафана, проблема дьявола только в конце времён и будет решена, не раньше. Поэтому работа человека состоит в том, чтобы помогать Богу вести мир от сотворения мира к Апокалипсису, к новому небу, новой земле и новому Иерусалиму.

Мы подошли к теме зла в мире, и это тоже одна из важнейших тем, в сущности, этому и посвящены две главы (сороковая и сорок первая, где левиафан). Главный урок, который мы выносим из образа левиафана, это то, что левиафан – символ зла, но он в этот Божий мир как-то встроен. Я не берусь судить, каким образом он оказался встроенным в этот мир. Церковь смотрит на это так, что дьявол – это творение Божье, одно из самых сильных, насыщенных творений Бога, и вот именно эта его сила и его величие привело к тому, что он стал противником Бога, возгордился, как бы «я сам с усам», и стал противиться Богу. То есть, это не Бог его встроил в мир, а он сам встроился в мир. Но уже теперь он в этом мире везде, зло, дьявольщина в нашем мире присутствует везде, и, возможно, в сцене, когда кот ловит и душит мышь, тоже присутствует (если так можно выразиться) левиафан. А с точки зрения книги Иова, именно то, что сатана, левиафан, встроен в этот мир, и есть объяснение ситуации Иова. Все беды Иова начинаются с того, что левиафан (дьявол) говорит Богу: «я с этим Иовом сделаю такое! Я вообще втопчу его в лагерную пыль» (как выражались в нашей стране). Но, как мы понимаем, не удалось его втоптать в лагерную пыль. Именно то, что левиафан (дьявол) в этот мир встроен, – это и есть причина, по которой Бог попустил эту ситуацию – испытание Иова – дьяволом. Потому что дьявол хочет Иова уничтожить (духовно уничтожить, конечно, потому что он мог бы уничтожить и физически, но Бог ему не позволяет), а вот для Бога сражение Иова с дьяволом – это способ победы над дьяволом, начало изгнания дьявола из мира. Мы, конечно, можем себя спросить: а почему Богу Самому бы не изгнать дьявола из мира, почему Ему нужен для этого человек? Мы не знаем. Это часть великого Замысла Божьего о мире. Но если бы Замысла этого не было, то и Христос бы не пришёл, потому что приход Христа-Спасителя в мир – это спасение от чего? От дьявола, от присутствия дьявола в мире. Это изгнание дьявола, как говорит апостол Павел, и намёки на это есть и в Евангелии, в словах Самого Христа – что главная задача Христа – изгнание дьявола из этого мира. Вопрос «А почему Бог Сам не изгонит из мира зло?» называют вопросом теодицеи (оправдания Бога). Судя по тому, что сказано в речи Бога, как там показана эта великая Вселенная, в которой, тем не менее, есть левиафан, такое ощущение, что для человека в нашем маленьком человеческом мирке зло – это нечто непобедимое, страшное, убийственное, и ничего мы с ним сделать не можем, можем только терпеть его присутствие и стараться от него убежать в меру наших сил. А вот эта великая Вселенная, в отличие от нашего человеческого мирка, должна и левиафана, в каком-то смысле, переварить, она должна этого левиафана через человека превратить, преобразить во что-то иное. В индийской мифологии есть такой бог Шива, у которого синяя шея. Почему она синяя? Потому что яд пронизывал всю Вселенную, и, чтобы спасти её от яда, Шива проглотил его сам, и вот у него от этого яда синяя шея. Это в каком-то смысле напоминает миссию Христа, когда мы говорим, что «Христос за грехи наши распят», «Он на Себя взял наши грехи». Только такой жертвой этот левиафан может быть в нашем мире побеждён, приручён, преображён. Это проступает в речи Бога: что со злом надо вот так действовать. Мы понимаем, конечно, что нам, людям, нашей собственной человеческой силой со злом не совладать. Скорее зло совладает с нами. Как говорится дьяволом в сцене искушения Христа, «все царства мира даны мне, что хочу, то с ними и делаю». И с людьми, к сожалению, что хочет, то и делает. Власть левиафана заключается не в том, что он физически такой огромный, мощный, как это описано в сорок первой главе. Это такая стилистика Ветхого Завета – духовные вещи показывать через их физические аналоги. Духовная зловредная мощь левиафана показывается здесь через его физическую мощь. А на самом–то деле левиафан-дьявол каким способом властвует над человеком? Он, носитель нечеловеческой, немереной гордости, которая резонирует с той гордостью, которая есть в нас, людях. Он её возбуждает, и если посмотреть внимательно на механизм того, как, скажем, возник фашизм в Германии, то вот он так и возник. Он возник через то, что какими-то дьявольскими силами в людях эта гордыня была раскручена до такой меры, когда люди могли себе позволить уничтожать массами других, потому что они какие-то низшие существа. Вот так, через гордыню дьявол и властвует. И не зря в конце сорок первой главы именно эта тема гордости, гордыни подчёркивается применительно к левиафану.

Бог движет Вселенную Любовью. Этими словами заключается Божественная Комедия Данте: «Любовь, что движет солнце и светила». То есть, любовь не как эмоция – любовь как вселенская сила. И в той великой Вселенной, которую рисует Бог, действует Его Божественная любовь (хотя Бог об этом и не говорит в Своей речи). Но там действует и сила, противоположная любви, тоже вселенская – сила дьявольской гордыни. Почему с этой вселенской силой призван бороться маленький человек, а не Бог? На самом деле, призван бороться не сам по себе человек (он сам по себе ничего сделать не может), а человек в соединении с Богом. Это соединение дано во Христе. И, идя нашим скромным христианским путём в нашей жизни, насколько мы можем это сделать, мы, на самом деле, соучаствуем в этом великом процессе, в той мере, в какой в нашу жизнь удаётся внести, внедрить Христа. Тогда что-то мы можем сделать. Без Него – ничего. Он же Сам говорил: «Без Меня вы ничего не можете творить». А с Ним – можем. Даже с левиафаном бороться можем с Его помощью. И здесь же сказано, что железо левиафан считает за солому, и так далее – так что бороться с этим левиафаном (то есть, с дьяволом) земной, физической силой бессмысленно. Апостол Павел говорит: «Наша брань не против плоти и крови, а против духов злобы поднебесных». Это абсолютно правильно, но я бы эту фразу чуть-чуть повернул: «Наша брань против духов злобы поднебесных – не плотью и кровью, то есть, не какими-то физическими действиями и усилиями». Эта брань, эта борьба происходит где-то в наших душах, она происходит в духовном мире.

Ну, и последнее, о чём я хотел бы сказать в резюме этой речи, связано с формулировкой Карла Густава Юнга «ответ Иову – Христос». Эта речь, по идее, задумана, как ответ Бога Иову. Давайте ещё раз всмотримся в то, что же Бог Иову в итоге отвечает. Во-первых, то, что Он отвечает, словами невыразимо, это Божественная тайна. Он её как-то показывает Иову, а Иов даже не может ничего сказать, это невыразимо словами, он только полагает руку свою на уста свои. Но, мне кажется, главное в этой тайне – это связь, если так можно выразиться, астрономического устройства Вселенной, глобального мира, всей нашей Земли, и также и живого мира – всего устройства нашего мира – с моральной проблемой, с проблемой добра и зла. Это самое трудно понятное и парадоксальное. Ну, вот великая Вселенная, прекрасные животные, можно даже добавить сегодня: прекрасные звёзды, галактики – что и говорить, красивая Вселенная, замечательная! Но какое всё это имеет отношение к проблеме Иова, к проблеме добра и зла, которая есть и сегодня, почти на нашей памяти (Освенцим, Холокост)? Что мы можем извлечь из великой картины Вселенной для осмысления этой ужасной катастрофы? А ведь Иов что-то извлёк. И мы, читая книгу Иова, делаем для себя вывод: что-то можно извлечь, всё-таки эти катастрофы, которые в нашем маленьком человеческом мирке мучительны и непонятны (как для Иова мучительно и непонятно то, что с ним произошло), тем не менее, в великой Божьей Вселенной имеют какой-то смысл, который может низойти к нам, в нашу жизнь. Как по лестнице Иакова в Библии нисходят и восходят ангелы, так и этот смысл созданной Богом великой Вселенной может снизойти в нашу человеческую жизнь. Но так же, как Иов положил руку свою на уста свои, потому что сказать об этом невозможно – это такая тайна, которую можно только в себя впитать, так и я по этому поводу ничего сказать не могу, только «положить руку мою на уста мои». Или, по-другому говоря, могу сказать, что каждый из нас с этой тайной должен в своей жизни как-то взаимодействовать сам. К этой лестнице Иакова каждый в жизни должен подходить лично, сам. Но, во всяком случае, мы всё-таки понимаем, что, раз Бог в такой форме даёт ответ Иову на его горящую проблему, значит, в отличие от того, как наука видит эту нашу Вселенную, она не просто великий, огромный механизм (пусть даже красивый механизм), а она в себя включает эту моральную проблему, проблему добра и зла. С точки зрения науки, это просто ересь – сказать, что Вселенная, созданная Богом, моральна и этична, что этот компонент – мораль и этика – это не просто наши человеческие выдумки, которые мы проектируем на Вселенную из нашего маленького человеческого мирка, а что это там, действительно, есть. Главное содержание того, что говорит Бог Иову, именно в этом. Через это дается ответ на тот вопрос, который задан Иову всей ситуацией, в которую он попал. В начале сорок первой главы сказано, прежде, чем рисовать образ левиафана:

2 кто же может устоять перед Моим лицем?

3 Кто предварил Меня?

Этот вопрос, может быть, с виду кажется риторическим как большая часть вопросов Иову в этой речи Бога. Но это не риторические вопросы, это вопросы осмысленные. На этот вопрос, в принципе, ответ есть: Христос. И со Христом ты, Иов (Адам, человечество) можешь устоять пред Моим лицом. Христос как бы предварил Бога, потому что Он был в начале времён, как говорит Иоанн: «В начале было Слово, и Слово было у Бога, и Слово было Бог». И вот итоговый ответ Иову, если его попытаться всё-таки хоть как-то, упрощённо, сформулировать в словах, – в том, что страдания Иова – это не просто страдания, это жертва, такая же по своей основе, как жертва Христа – жертва во Спасение. Это шаг к тому же самому, что Христос принёс для всего человечества, ко спасению. И поэтому мы можем сказать, что ответ Иову – это именно Христос, и только Христос. Хотя, конечно, Христос ни разу в этой речи Бога не упомянут, но, если эту речь Бога нарисовать в виде некой трассы, дороги (Замысла Бога о мире, о Вселенной, о человеке), и посмотреть в конец этой дороги, и даже не в конец, а в самый отдалённый из видимых нам участок этой дороги, то мы увидим Христа. И в этом смысле, конечно, Иов и книга Иова – это предвестники, провозвестники Христа.



Запись 61 Глава 42 23-05-18

Мы прочли и подвели резюме главной части всей книги Иова – речи Бога. Казалось бы, о чём еще говорить этой книге после того, как Сам Бог высказался? Но, тем не менее, сегодня мы прочтём последнюю, сорок вторую, главу, которая представляет собой, говоря музыкальным языком, как бы коду этого произведения.

1 И отвечал Иов Господу и сказал:

2 знаю, что Ты все можешь, и что намерение Твое не может быть остановлено.

3 Кто сей, омрачающий Провидение, ничего не разумея? -- Так, я говорил о том, чего не разумел, о делах чудных для меня, которых я не знал.

4 Выслушай, взывал я, и я буду говорить, и что буду спрашивать у Тебя, объясни мне.

5 Я слышал о Тебе слухом уха; теперь же мои глаза видят Тебя;

6 поэтому я отрекаюсь и раскаиваюсь в прахе и пепле.

7 И было после того, как Господь сказал слова те Иову, сказал Господь Елифазу Феманитянину: горит гнев Мой на тебя и на двух друзей твоих за то, что вы говорили о Мне не так верно, как раб Мой Иов.

8 Итак возьмите себе семь тельцов и семь овнов и пойдите к рабу Моему Иову и принесите за себя жертву; и раб Мой Иов помолится за вас, ибо только лице его Я приму, дабы не отвергнуть вас за то, что вы говорили о Мне не так верно, как раб Мой Иов.

9 И пошли Елифаз Феманитянин и Вилдад Савхеянин и Софар Наамитянин, и сделали так, как Господь повелел им, -- и Господь принял лице Иова.

10 И возвратил Господь потерю Иова, когда он помолился за друзей своих; и дал Господь Иову вдвое больше того, что он имел прежде.

11 Тогда пришли к нему все братья его и все сестры его и все прежние знакомые его, и ели с ним хлеб в доме его, и тужили с ним, и утешали его за все зло, которое Господь навел на него, и дали ему каждый по кесите и по золотому кольцу.

12 И благословил Бог последние дни Иова более, нежели прежние: у него было четырнадцать тысяч мелкого скота, шесть тысяч верблюдов, тысяча пар волов и тысяча ослиц.

13 И было у него семь сыновей и три дочери.

14 И нарек он имя первой Емима, имя второй -- Кассия, а имя третьей -- Керенгаппух.

15 И не было на всей земле таких прекрасных женщин, как дочери Иова, и дал им отец их наследство между братьями их.

16 После того Иов жил сто сорок лет, и видел сыновей своих и сыновей сыновних до четвертого рода;

17 и умер Иов в старости, насыщенный днями

Говоря на музыкальном языке, продолжая мысль о коде – в этой главе можно очень чётко услышать, особенно в еврейском тексте, но и в русском тексте тоже, переход от поэзии к прозе. Это особенно четко видно в еврейском тексте: с 1-го по 6-й стих – это библейская поэзия, то есть, ритмизированная проза, определённым образом устроенная (там рифмы нет), а дальше с 7-го стиха начинается прозаическая часть. Когда мы говорим о коде (в музыкальном произведении), общее впечатление, которое остаётся от музыкального произведения, в значительной степени обусловлено этой кодой, потому что это последнее, что будет звучать в наших ушах, когда отзвучит это произведение. Так же и в тексте мы от коды ожидаем какого-то окончательного ответа на все многочисленные вопросы и парадоксы, которыми изобилует текст книги Иова. Ожидаем, но не получаем. Эта сорок вторая глава специально так устроена, специально так написана, что она на поверхности даёт иллюзию этого окончательного ответа, но, на самом деле, реальное содержание этой главы гораздо глубже, и важная часть этого реального содержания – это то, что ответа-то не будет!

Я сейчас буду только говорить только об общем содержании этой главы, а конкретные стихи, в которых очень много важного содержится в конкретных употреблённых словах, – это мы отложим на следующий раз. Концепция этой главы, как я её вижу, базируется на том, с чего мы начали чтение книги Иова: с гипотезы, что был некий прото-Иов – то ли событие, которое реально произошло, то ли, как минимум, текст, который описывал историю невинного страдальца, который это страдание терпеливо вынес и на Бога не роптал, и за это терпение Бог его вознаградил. А на материале этого прото-Иова написана эта книга, которая несравненно превосходит прото-Иова по своему и художественному, и богословскому, и философскому уровню. Аналоги прото-Иова мы находим и в шумеро-вавилонской литературе, и в египетской литературе, а аналога книги Иова мы больше нигде не находим, она уникальна в мировой литературе. Ну, подобие её, конечно, можно найти: какие-то оттенки у Достоевского, какие-то оттенки у Льва Шестова – но это уже после усвоения этой книги, а в те времена, когда она написана, ничего сравнимого даже и помыслить себе нельзя было. И даже если реально не существовало текста или самого прото-Иова, невинного страдальца, который всё вытерпел, – на самом деле, такой прото-Иов в виде некоего архетипа существует в душах людей от века. У всех, даже тех, кто никогда Библию не открывал, есть вот такая картина человека, который невинно терпит, но не ропщет, и вознаграждается за это терпение. Это просто часть общечеловеческой картины мира, которая развивается в душе каждого человека по мере того, как вырастает эта душа, причём, практически в любой культуре. Впрочем, это касается не одной только книги Иова. Многие другие великие тексты, вершины мировой литературы, имеют некие прототипы, которые не текст, не литература, а некая картина, которая откуда-то берётся в душах всех людей. У каких-то народов на основе этих картин создаются мифы, у каких-то народов создаётся литература, а здесь мы имеем библейский текст, который имеет такую же природу.

Прото-Иов, по большей части, в этом тексте скрыт, но подразумевается. С него начинается книга – с рассказа о совершенно невинном страдании Иова – но в том варианте, который мы читаем, всё закручено вокруг образа дьявола, спора дьявола с Богом. В прото-Иове такого быть не могло: когда предположительно этот «прото-Иов» складывался, тогда в еврейском народе не было никакого понятия о дьяволе. А потом этот прото-Иов, как река, уходит под землю, а в самом конце он опять выходит на поверхность. Начиная с 7-го стиха 42-й главы, происходит как бы возврат к картине прото-Иова от нарисованной до этого величественной и парадоксальной перспективы – так же парадоксальной, как парадоксальна, например, Нагорная Проповедь Иисуса Христа, и особенно это относится к речи Бога, о которой мы говорили в прошлые разы. А здесь происходит как бы переход назад от этой трудной для нас, небесной, нелогичной перспективы к земной перспективе прото-Иова: вот вполне материальному благословению Иову, вполне материальному воздаянию ему за всё. Правда, в неявной форме прото-Иов присутствует на протяжении большей части книги, но скрытно, как подземная река: значительная часть диалога Иова с друзьями – это полемика как раз с той концепцией прото-Иова, которую транслируют друзья, они именно её несут, и с ней всё время полемизирует Иов. И, с точки зрения автора книги, то, что несут друзья, – это не просто ошибка, не просто какой-то религиозный консерватизм: они, к сожалению, невольно содействуют дьяволу. Господь говорит о том, что друзья Иова согрешили и гнев Божий горит на них за то, что они говорили «не так верно, как раб Мой Иов». Ну, говорили о Боге не так верно. Кто о Боге вообще может говорить верно? Мы, что ли, можем говорить верно? Нет, я думаю, за то горит гнев Божий на них, что они, сами, конечно, того не желая, в сущности, помогали дьяволу в его борьбе с Иовом, и вот за это они должны покаяться, принести покаянную жертву Господу.

Вся книга Иова двуслойна, в ней есть слой для наивного читателя, а есть слой для человека, который хочет глубоко вдуматься в то, что же тут, собственно, говорится. Эта глава, пожалуй, ещё более двуслойна, чем вся книга, и я скажу, может быть, иронически (но и сама эта глава в значительной степени ироническая), что она двуслойна для того, чтобы, прочтя её, как её читают многие наивные комментаторы, читатель подумал, что все понял – да, Иов ошибался, но покаялся, Бог его простил, и в итоге всё хорошо. Тем, кто так читает, кажется, что они всё поняли, но они поняли только первый слой, прото-Иова, который представляет собой «скорлупу», под которой скрыто «ядро» – второй слой. А второй слой для того, чтобы читатели не строили себе иллюзий, что всё поняли, а чтобы, прочтя эту главу и вообще всю книгу Иова, как Иов, «положили руку на уста свои» и сказали: «Да, велик Замысел Божий, и непонятен для нас. Единственное, что мы можем понять, это то, что этот Замысел непонятен». Из-за этой двуслойности, начиная примерно с 11-го стиха, когда идёт, в стиле прото-Иова, рассказ о том, сколько добра Иов приобрёл после всех своих страданий, под этим, во втором слое, просто ухом слышится некий сочувственный вопрос: что, и всё? Этим всё кончается? Для этого вся книга Иова написана – что ему Господь вернул всё вдвойне всё то, что Иов потерял? Что, таким образом Бог рассчитался с Иовом за все его страдания? Многие вот так, наивно, читают эту последнюю главу, но, по-моему, под этим поверхностным слоем есть некая улыбка автора: неужели вы, читатели, действительно, думаете, что тем всё и кончилось? Ничего не кончилось в этой книге Иова, а только началось с этой последней главой. Вот, например, ирония: «11 пришли к нему все братья его и все сестры его и все прежние знакомые его». Так они к нему когда пришли? Им надо было прийти к нему с самого начала, вместе с друзьями, и утешать его. А они пришли, когда у него уже всё хорошо. Ну, это известное дело: когда у нас всё хорошо, каждый рад с нами дружить, а вот когда нам плохо, когда мы, как Иов, бываем вредные в своих болезнях, неприятные – кто к нам тогда придёт? Тут ирония над этими визитёрами, а есть ирония и над именами дочерей (Емима, Кассия, Керенгаппух – я потом, когда мы будем по стихам разбирать, расскажу о смысле этих имён). Эта ирония над тем поверхностным прото-Иовом, к которому как бы возвращается эта книга.

А в первой части этой главы двуслойность заключается в том, что значительная часть слов, употреблённых с 1-го стиха по 6-й, создают при первом чтении такое впечатление, что Иов признал свои ошибки (как у нас в процессах 30-х годов: «подсудимый признал свои ошибки»), и на том Господь его простил, и всё. На самом же деле, это как бы отвлекающий поверхностный слой, а для большинства ключевых слов, которые здесь употреблены (в частности, слов «отрекаюсь и раскаиваюсь») есть второй смысл, который намекает на альтернативное прочтение этого стиха. Оно не о том, что Иов был неправ и покаялся. Как же это он был неправ, когда Господь Сам говорит прямо в следующем же стихе, что именно Иов говорил о Боге верно! Как же тогда можно говорить, что он был неправ? Этот парадокс специально вставлен, чтобы мы, читая поначалу поверхностно и наивно, вдруг задумались: нет, как же так, он покаялся, он неправ – а почему тогда Бог говорит, что он прав? Что-то тут не то, что-то тут сложнее. И тогда мы начнем вновь вдумываться в смысл слов, которые употреблены здесь – «отрекаюсь», «раскаиваюсь» и так далее (но для этого нужен еврейский текст). Ситуация та же, что в конце сороковой главы, где Иову говорится о левиафане: «27. Клади на него руку твою, и помни о борьбе: вперед не будешь». Я говорил, что если это читать наивно, то получится, что Бог говорит Иову, что с левиафаном нет никакого смысла бороться, поэтому отойди от него подальше, не трогай его. Но если правильно прочесть еврейский текст, то его главное ядро – это слова «помни о борьбе», то есть, именно борись с ним», а слова «вперёд не будешь» – это не очень удачный русский перевод довольно неоднозначного еврейского выражения, которое, скорее, может переводиться как «не продолжай». И здесь точно так же: на поверхности выглядит как то, что Иов потерпел принципиальное поражение, что Бог обличил его Своей речью, что Иов был неправ. Тогда вообще непонятно, зачем вся эта книга написана, все сорок глав – чтобы доказать, что в итоге Иов неправ, потерпел поражение? В том-то и дело, что он не поражение потерпел, он одержал победу. Победу над самим собой – тем, что он выстоял в этом своём испытании, и победу над дьяволом. Таков этот второй слой смысла.

Часть о жертве друзей – это как бы переход из того парадоксального, трудно понятного мира, в котором разворачивается действие книги Иова, и в первую очередь, того мира, который Бог открывает в Своей речи, переход назад в знакомый нам, земной, понятный мир (можно сказать, мир прото-Иова), мир, в котором живут его друзья и логику которого пытаются навязать Иову. Жертву должны принести именно друзья. Иов свою жертву уже принёс. Он принёс эту жертву сидением своим на мусорной куче, и в своём стоянии в дерзостной, парадоксальной, но всё-таки верности Богу. Поэтому Иов как бы участвует в этой жертве, но он за себя жертву не должен приносить, он её уже принёс. Он жертву приносит не за себя, а за друзей (так же, как Христос принёс жертву на кресте, естественно, не за Себя, Он её принёс за других, за всех людей). В этом смысле тоже Иов предвосхищает Христа. «Ответ Иову – Христос», и Иов предвосхищает этот ответ, но ответ – за рамками книги. Книга – это только начало. Это вопрос. Ответ только будет с приходом Христа на нашу землю, и он, на самом деле, и этим не закончен, он продолжается, этот ответ. И нам Библия открывает, что только в той перспективе, которая нарисована на последних страницах Библии, в книге Апокалипсис, можно действительно ожидать окончательного ответа, а пока его нет. Поэтому жертва, совершенная Иовом на мусорной куче, обращена в будущее, открывает дверь в будущее. И к этой жертве Иова, уже совершённой, присоединяются друзья. Это тоже очень важная концептуальная мысль, она важна и для понимания жертвы Христа. Ведь многие спрашивают: «Почему говорят, что Христос взял на Себя грехи наши? Да, Он пострадал невинно на кресте, Он прожил замечательную, героическую жизнь, но мы-то тут при чём? Как это на нас сказывается?». В том-то и дело, что фундамент всего христианства в том, что мы к жертве Христа присоединяемся. Присоединяемся, просто став христианами (то есть, приняв на себя непростой груз христианской жизни, насколько мы можем его нести), и в причастии тоже присоединяемся к жертве Христа. Вот это тоже предвосхищается здесь картиной друзей, которые присоединяются к жертве Иова. Так что книга эта открыта. Её ответ – не в этой коде сорок второй главы, а в продолжении всего сюжета книги в реальной истории. Я упоминал о том, что Апокалипсис как бы нам намекает на то, как далеко ещё до этого, сколько пути ещё надо пройти, чтобы дождаться полного ответа. Но и сама книга Апокалипсис, в том виде, как она есть в Библии, – это тоже ещё не ответ. Ответ только будет когда-то. Можно, конечно, сказать, что речь Бога, которая в предыдущих четырёх главах, в каком-то смысле и есть ответ. Бог говорит! Какого же ещё ответа ожидать? Так ведь как Бог говорит? Он же говорит в стиле вопроса! Большая часть того, что говорит Бог в этих Своих речах, заканчивается знаком вопроса. Он, на самом деле, этой речью Своей говорит: «Вот Я тебе, Иову, то есть, вообще человечеству, показываю эту картину. Ты понял? Ты в этом огромном, незнакомом тебе мире, который ты себе не представлял, будешь делать то, что Я от тебя хочу?». А Он хочет, чтобы человек боролся с левиафаном, с дьяволом – вот чего Бог хочет от Иова и от людей.

Таким образом, ответ Бога – это вопрос. Поэтому я и говорю, что книга эта открытая, в ней стоит не точка, а только вопросительный знак. В сорок второй главе нечто подобное тоже есть, это ответ автора (а не Бога) нам, читателям, в виде вопроса. Эта глава так устроена, что можно как бы увидеть за ней лицо, неизвестного нам, гениального автора, который спрашивает нас: «Вы поняли смысл этой книги? Вы, читатели спустя две с половиной тысячи лет – вы поняли, что я написал, и для чего я это написал?». А это боговдохновенная книга, и её написал, конечно, гениальный человек, но, как и пророков, этого человека, что называется, Бог водил. И вот Он тоже нас спрашивает: «вы смысл этой книги поняли? Вы поняли хотя бы то, что она – не прото-Иов, а нечто совершенно противоположное той концепции воздаяния, которая была в этом предполагаемом прото-Иове?». Для того, чтобы мы, читатели, эту последнюю главу восприняли, как вопрос себе, в неё внедрено как бы противоречие: сначала, с 1-го стиха по 6-й, создаётся такое впечатление, что Иов признаёт, что он неправ, а потом Бог Сам говорит, что он – прав. Зачем автор так эту главу сконструировал? Чтобы мы не вздумали, прочтя её, что у нас есть окончательный ответ и мы можем почить на лаврах. У нас в результате этой главы есть только вопрос. Если мы озадачились, читая эту главу, то это означает, что мы её правильно прочли. Если мы, прочтя эту главу, удивляемся так, как удивляется Иов, глядя на картину, которую ему открыл Бог, изумляемся, полагаем руку на уста свои, – вот тогда мы эту главу правильно прочли, да и всю книгу Иова.

Когда мы читаем эту главу, мы видим, что в ней ключевые слова – что Иов говорил о Боге верно. Когда будем разбирать по отдельным стихам, мы слово, которое переведено как «верно», ещё разберём, это тоже непростое слово в еврейском тексте. Так вот, в чем он говорил верно? Правильность, верность слов Иова не в том, что он говорил о Боге, потому что, честно говоря, многое из того, что он говорил о Боге, неверно, и, более того, ни он, ни мы сами ничего полностью верного сказать о Боге не можем, слишком Бог больше нас. Да и не надо нам стараться о Боге что-то сказать верное, богословие какое-то сконструировать, и автор знает это, это одна из мыслей автора – что Иов, может быть, не прав логически в том, что он говорил о Боге, но он прав по-другому, в какой-то другой плоскости. Он прав в том, как он говорил о Боге. Ведь разговор о Боге – это не только разговор ума, это разговор и сердца. В «голосе ума» Иов мог ошибаться, конечно, и мы сами ошибаемся, и я сейчас, читая книгу Иова и пытаясь её интерпретировать, разумеется, ошибаюсь во многом. А верность в «голосе сердца», в том, как Иов говорит с Богом, в том, что он не успокоен, не примирён, как его друзья, и требует (требует!) от Бога: явись живым мне, не в виде образа, не в виде концепции, явись живым, чтобы я понял Тебя, Господи, и чтобы через понимание Тебя я понял и себя. А самое главное – чтобы я понял связь между собой и Тобой, и то, как эта связь между нами проявляется в этом страшном испытании, к которому (как считает Иов) Ты меня подвёл. Вот что он требует от Бога, и это правильно, верно – вот этот голос сердца Иова – Бог Сам хочет, чтобы так Иов с Ним говорил, не как друзья, а именно так. И это касается не только Иова, это касается всех христиан. Бог хочет христианина не теплохладного, а такого, как Иов. И только ради того, чтобы Иов вот так заговорил с Богом, Бог и дал согласие на то страшное испытание, которому дьявол подверг Иова. Мне кажется, что ответ на вопрос, почему Бог согласился, вот здесь.

А когда Иов говорит об устройстве мира, что в этом мире процветают злые, страдают праведные – верно ли это? С точки зрения человеческой морали, конечно, в этом мире много происходит такого, что нашу человеческую мораль просто оскорбляет. Я часто напоминаю об Освенциме, вообще обо всём, что мы называем Холокостом. Но всё это, что происходит в мире и на что правильно указывает Иов, это сказано с человеческой точки зрения. А с точки зрения Божьей эти слова о процветании злых и страдании праведных они не то что неправильны, они неполны. Это правда, но не вся правда. Это большой вопрос: правда, которая не вся правда, не становится ли она при этом ложью? Но она же правда! Но – не вся. Иов не знает места всех этих ужасных событий, страданий, и, в первую очередь, собственного страдания в великом Замысле Божьем, так же, как мы не знаем места Холокоста и Освенцима в великом Замысле Божьем. Но если мы понимаем Освенцим упрощенно, как друзья Иова – что, наверное, Бог что-то имел же в виду, когда допустил этот Освенцим, – мы уподобляемся друзьям Иова, а тут сказано, что горит гнев Божий на них! А если мы говорим: «Господи, мы не понимаем, почему Ты допустил весь этот ужас, но сердце наше горит этим, мы не можем примириться, мы хотим это как-то понять, узнать, вместить картину Освенцима» – вот тогда мы говорим, как Иов, верно. Я не знаю, может ли Господь нам открыть эту картину, можем ли мы вместить великий Замысел Божий, в котором Освенцим занимает какое-то место, хотя бы в том смысле, что его Господь допускает, но, по крайней мере, мы это не принимаем, как должное, не говорим «да, всё хорошо, всё правильно, у Бога всё устроено наилучшим образом, в том числе и Освенцим». Если мы такую позицию займём, то Бог нас осудит. А если мы займём позицию Иова: «Нет, Господи, мы не согласны это принять, но раз уж оно произошло, Ты нам объясни зачем в Твоём Замысле так произошло», то даже если мы с вами в течение этой нашей земной жизни не получим ответа на этот вопрос, то мы уподобимся Иову, и Господь нас не осудит, а скажет, как Он здесь сказал про Иова: «Иов говорил обо Мне верно». Нам надо стремиться к тому, чтобы говорить о Боге и с Богом так же, как говорил о Нём и с Ним Иов.

Запись 62 Глава 42 30-05-18

Сегодня мы в последний раз читаем книгу Иова. Это 42-я глава. Мы в прошлый раз уже её прочли, и разобрали и общее содержание, и непростой способ подхода к её чтению. В этот раз мы будем разбирать по отдельным стихам, и, хотя собственно чтение книги Иова на этом кончается, но это не значит, что мы с ней расстаёмся, потому что нам предстоит ещё довольно большой заключительный обзор Книги Иова, в котором мы постараемся подвести, так сказать, резюме всему тому, что мы узнали из этой гениальной и сложной книги.

Я ещё раз должен напомнить, что эту главу можно прочесть поверхностным и примитивным образом, приняв то, что здесь говорится, за чистую монету и не заметив той иронии, которая есть в этой главе, например, о скоте, и о том, что Господь ему вернул вместо старых детей новых (какая разница – были старые, стали новые?). В той концепции, с которой я подхожу к книге Иова, эта ирония обусловлена тем, что в основе всей книги Иова лежит какой-то очень древний «прото-Иов», который кончается, действительно, именно так: невинному страдальцу, который ни за что, ни про что потерпел, но на Бога не стал жаловаться, а всё это честно терпел, – Господь воздал, в итоге всё ему вернул, и в итоге получилось всё хорошо. «Прото-Иов», если даже его реально не существовало в литературе еврейского народа, имеет аналоги во многих древневосточных литературах (египетской, шумеро-вавилонской, и так далее). Более того, где-то в наших душах, даже если мы ничего не читали древнеегипетского или древневавилонского, живёт вот такой Иов, образ того, что, если страдаешь, но терпишь, то тебе Господь воздаст вдвое – только не жаловаться, ничего от Бога не требовать, не просить. Вся книга Иова построена на полемике с этим прото-Иовом, потому что Иов жалуется, просит и даже требует у Бога, за что его осуждают все: жена, друзья и неизвестно откуда взявшийся к концу Елиуй. И при поверхностном чтении создается такое впечатление, что он и сам себя в итоге осуждает, говоря о том, что он сам «помрачает Провидение, говоря о вещах, которых не знал», короче, «отрекается и раскаивается в прахе и пепле». Этим поверхностным слоем прикрыто, как бы замаскировано от читателя, который не желает вдумываться в книгу, её более глубокое содержание, которое строится вокруг полемики с этим Прото-Иовом и пытается до нас донести ровно обратное: что в споре Бога с дьяволом Иов, то есть человек, всё человечество, играет критичную роль. Бог именно ожидает от него, что он (оно) не будет, как какая-то молчаливая, покорная овечка, терпеть всё то, что дьявол на него навёл для того, чтобы доказать Богу: «Ну что этот Иов? Это лагерная пыль», а будет содействовать Богу, чтобы оправдать высокий Замысел Божий о человеке. А для этого надо не просто терпеть, для этого надо понять, что с ним происходит, зачем Бог это допустил, и чего Бог от него хочет (и Иов к этому и стремится). И, видимо, в итоге речи Бога Иов это понял, и 42-я глава главным образом констатирует тот факт, что Иов это понял, и оборванная так резко речь Бога будет иметь продолжение в жизни Иова, то есть, в жизни всего человечества, всех поколений, идущих за Иовом, среди которых, конечно же, центральное место занимает Иисус Христос. И поэтому ещё раз хочу подчеркнуть, что сорок вторая глава, при правильном её чтении, должна подкрепить наше понимание того, что ответ Иову – это Христос, а никак не слова «я отрекаюсь и раскаиваюсь в прахе и пепле», если принять которые за чистую монету, становится вообще непонятно, зачем всё это затеяно, и получится, что Иов потерпел поражение. Это только кажется, что если он всё терпел, не жаловался, то это победа. Это не победа, это поражение в споре Бога с дьяволом было бы (при примитивном чтении). А при глубоком чтении он, всё-таки, одержал победу.

Теперь, исходя из этого понимания, давайте попробуем прочесть эти стихи, которые часто говорят совсем не то, что на поверхности нам кажется, особенно в русском переводе.

1 И отвечал Иов Господу и сказал.

Вдруг кончается речь Бога о левиафане, символе дьявола, в предыдущей главе, последние слова которой – что этот левиафан «на все высокое смотрит смело; он царь над всеми сынами гордости». По логике, сорок вторая глава должна начаться с чего-то, что продолжает тему этого левиафана, а Иов (при поверхностном чтении) как будто вообще не услышал ничего из того, что ему говорится о левиафане, и говорит: «ах, ах! Вот, я отрекаюсь и раскаиваюсь в прахе и пепле». На самом деле, при более глубоком чтении, это, конечно, не так. Обращаю ваше внимание на то, что этот ответ Иова «да, я ничего не понимал» – это уже второй ответ в этом духе. Первый ответ в этом духе был в конце тридцать девятой главы, когда Иов говорит:

33 И отвечал Иов Господу и сказал:

34 вот, я ничтожен; что буду я отвечать Тебе? Руку мою полагаю на уста мои.

35 Однажды я говорил, -- теперь отвечать не буду, даже дважды, но более не буду.

Ну, казалось бы, всё, он покаялся. Чего Богу от него ещё надо? Но Бог не принимает этого его ответа – Богу от него другое нужно. И поэтому в следующей сороковой главе Господь опять (извините за такое выражение) пристаёт к Иову:

1 И отвечал Господь Иову из бури и сказал:

2 препояшь, как муж, чресла твои: Я буду спрашивать тебя, а ты объясняй Мне.

А в сорок второй главе на такие же слова Иова Господь уже не так говорит, а принимает его слова. Значит, наверно, в этих словах есть что-то другое. Это уже, как мне кажется, не покаяние, а, как раз, готовность продолжать ту тему, к которой Господь его подводит в Своей долгой речи – тему левиафана, дьявола. Как же может Иов продолжить эту тему? По концепции всей книги, эта тема начата с первой главы, и вся история Иова – это плод спора между Богом и дьяволом. Либо этот спор закончился вот здесь, либо он не закончился, продолжается. Совершенно очевидно из слов Бога, что Бог именно того хочет от Иова, чтобы он, человек как соработник Бога, этот спор Бога с дьяволом, эту борьбу с дьяволом продолжал. И, видимо, в словах Иова, сказанных здесь с 1-го по 6-й стих, есть что-то, чего мы при примитивном чтении не видим: что Иов понял, чего от него хотят, и согласился идти этим путём, а это путь, который ведёт ко Христу. При более глубоком чтении ясно, что Сам Бог, по замыслу автора этой книги, это всё, конечно же, прекрасно понял, и поэтому этим ответом Иова, в отличие от предыдущего ответа, Бог удовлетворён, и дальше говорит, что Иов о нём говорил верно.

2 знаю, что Ты все можешь, и что намерение Твое не может быть остановлено.

Это по-еврейски звучит как «ло ивацар мимэха мезимма». Дословный перевод такой: «не может быть удержан (или скрыт) от Тебя какой-то замысел (или план)». Еврейское слово «ивацар» может означать и «удержан», и «скрыт». Какой же замысел или план не может быть удержан или не может быть скрыт? Первый вариант прочтения – тот, который даётся синодальным переводом: Божий план не может быть удержан. Но что это означает в словах Иова? Он же говорит, в сущности, о себе. Он, видимо, хочет сказать, что Он замысел Божий понял, он понял своё место в нем, и он в этом Замысле Божьем (который, как тут сказано, не может быть удержан) согласен участвовать. Это первый вариант прочтения.

Второй вариант прочтения – что не скрыт план самого Иова. От кого не скрыт? От Бога. Что же это за план Иова? Мне кажется, это, в сущности то же самое, что план Божий о нём. План Иова – это участвовать в Замысле Божьем. Это второй вариант прочтения.

Третий вариант прочтения – самый проблемный, но я не могу о нём умолчать. Он базируется на том, что, хотя слово «мезимма», употреблённое здесь, означает, в целом, «план, замысел», но оно, по большей части, в Библии употребляется в отрицательном смысле (плохой план, который какой-нибудь злодей планирует, и так далее), и поэтому, может быть, речь идёт о том, что от Бога не скрыт план дьявола. Ну, конечно, он не скрыт, дьявол его и не скрывает, а заявляет о нём прямо в первой главе, что его план – смешать всё человечество с лагерной пылью. Этот план дьявола не скрыт от Бога, но, видимо, в результате речи Бога и разговора о левиафане этот план уже не скрыт и от Иова. При любом из этих трёх чтений сухой остаток всё равно в том, что Иов и план Божий, и роль дьявола в нем ощутил (не могу сказать, что осознал – он выше осознаваемого) и как-то почувствовал свою роль в Нём, и согласен в нём участвовать. И только это Бога и могло удовлетворить в качестве ответа на речь Бога.

3 Кто сей, омрачающий Провидение, ничего не разумея? -- Так, я говорил о том, чего не разумел, о делах чудных для меня, которых я не знал.

Слово «помрачать» (еврейское слово «алам»), которое здесь употреблено, на самом деле означает «покрывать вуалью». Это совершенно не обязательно означает «помрачать», это скорее означает «скрывать». То, что здесь переведено как «Провидение», это еврейское слово «эца», которое означает «совет». То есть, это можно прочесть так: «Кто скрывает совет Бога?». А кто, действительно, скрывает совет Бога? При поверхностном чтении возникает такое ощущение, что он говорит это о себе: что он, Иов, говорит о совете Бога, о Замысле Бога какие-то неправильные слова, ничего не разумея. Но так нельзя читать, потому что Сам Бог подтверждает дальше, что Иов о Нём как раз говорит правильно! Так кто же тогда этот, скрывающий совет Бога? Думаю, что это тот самый левиафан и есть. Я эту фразу толкую так: «я требовал от Бога смысла, чтобы Бог открыл мне Свой Замысел, и вот я наконец-то понял, кто скрывал этот Замысел Божий обо мне, о человеке, от меня и от всего человечества (ведь Иов говорит, на самом деле, от имени всего человечества). Его скрывал левиафан, это дьявол его от меня скрывал. А я-то говорил, о том, чего не разумел! Я же думал, что это Бог всё так устроил, а это, оказывается, вот кто устроил!». Я этот стих так бы прочёл. То есть, он ни в коем случае не означает осуждения Иовом самого себя, Он означает, примерно, вот что: «Ах, наконец-то, слава Богу, я понял!».

4 Выслушай, взывал я, и я буду говорить, и что буду спрашивать у Тебя, объясни мне.

5 Я слышал о Тебе слухом уха; теперь же мои глаза видят Тебя.

Слово «взывал» выделено в русском тексте курсивом, в еврейском тексте его нет, и оно совершенно зря вставлено, потому что получается, что он взывал к Богу раньше, во время спора со своими друзьями, когда он жаловался Богу на Бога же во всех предыдущих главах. Но он о другом говорит – о том, что он сейчас говорит Богу: «Выслушай и объясни!» (кстати, слово «объясни» здесь по-еврейски имеет корень «йада», знание, это значит «дай знание»), он сейчас просит знания от Бога, то есть, он только теперь понял, каково это великое знание Бога, что это совсем не то, чего он ожидал, по своим скромным человеческим представлениям, во всех своих предыдущих речах. Увидев великую Вселенную, которую ему Бог показал, и осознав масштаб Божьего Замысла о ней, он просит теперь не то малое, что он просил раньше («объясни мне, что со мной произошло, и за что Ты меня так незаслуженно обидел»). Теперь он говорит: «Только видя Тебя своими глазами, Господи, и осознавая масштаб всего происходящего, только теперь я понял, чего мне от Тебя надо. Великое знание дай мне». Ну, а я хочу спросить: а это великое знание дал ли Бог в Своей речи, которая вся состоит, как вы помните, не из ответов, а из вопросов, дал ли хотя бы в такой косвенной форме, скорее намёком? Кроме того, Иов – это всё человечество. Уже не в этой книге, а в реальности получило ли уже всё человечество это великое знание от Бога? Я думаю, да, получило – через Христа, через Евангелие. Когда мы читаем Евангелие, то не можем не заметить сам масштаб того знания о Боге, О Царстве Небесном, о Замысле, который Иисус Христос доносит до людей. Это Знание ровно того масштаба, которого хочет Иов. И если его сравнить, скажем, с тем знанием о Боге, которое доносят до Иова его друзья, которые, якобы, знают что-то о Боге, то мы видим, что знание друзей – маленькое, а то Знание, которое доносит Христос, оно именно великое, то, чего Иов хотел. В этом смысле, опять-таки, ответ Иову – Христос.

6 поэтому я отрекаюсь и раскаиваюсь в прахе и пепле.

Этот стих самый трудный, потому что он, вроде бы, в русском переводе совершенно однозначен: Иов признаётся, что он говорил что-то не то, понимал что-то не так, и так далее. Это так в поверхностном слое даже еврейского текста, но особенно в тексте русского перевода. В глубинном слое смысл совсем другой. Я попытаюсь донести, что эти слова означают в еврейском оригинале. Слово «отрекаюсь» – это еврейское слово «маас», оно, строго говоря, означает «отвергаю». Но что отвергаю? По русскому тексту получается, что я отвергаю самого себя, то есть, всё то. что я говорил, всё моё представление о мире и о самом себе – я теперь понял, Господи, что оно всё было неправильно. В каком-то смысле это так: он действительно понимает, что его маленькое человеческое знание, его маленькие вопросы к Богу надо заменить на другие, большие вопросы к Богу. То есть, это правильно, что он понял свою ограниченность, которая проявлялась во всех его предыдущих словах. Но ведь по-русски как звучит «я отрекаюсь»? Звучит так, как будто бы сам тот факт, что он от Бога чего-то просил, и какого-то смысла хотел, и каких-то объяснений просил – что все это неправильно. Нет, смысл текста в другом – что просить от Бога надо не меньше, а больше – вот что здесь означает слово «маас».

Дальше – «раскаиваюсь». Ну, казалось бы, как ещё это слово трактовать: раз раскаиваюсь, значит был не прав. Не совсем так. Дело в том, что это еврейское слово «нахам» много раз в Библии употребляется применительно к Богу. Что, Бог раскаивается, потому что был неправ? В рамках ветхозаветного представления о Боге такое просто невозможно! Что же означает в Ветхом Завете, что Бог раскаивается? Очень просто – что Бог переменил Свой Замысел: Он хотел сделать так, понимал человека, какие-то ситуации – так, а теперь Бог понимает это всё по-другому, и соответственно, Замысел Его тоже изменился. Эти слова есть в Псалмах: «вот моё горе – изменение Замысла Твоего, Господи!». Так что «нахам» – это не покаяние, это изменение. Иов говорит не «я раскаиваюсь», а «я изменяюсь, становлюсь другим». Но почему тогда сказано «в прахе и пепле»? Это вопрос перевода. То, что переведено предлогом «в», на самом деле, еврейский предлог «эл», который означает, в том числе, «от»: то есть, «я отвергаюсь от праха и пепла», «я изменяюсь от праха и пепла». Что же это за прах и пепел, от которого он уходит, отвергается и изменяется? Я думаю, что это те самые земные ценности (верблюды, и даже дети), которых якобы ему Бог вернул. На самом деле, всё, чем Иов жил до сих пор, до своего испытания – это было то, чем жили его друзья. Он был благополучен, он сам об этом говорил. И вот он теперь понимает, что это те самые сокровища, которые, как говорил Христос, ржавчина точит и моль съедает, это всё сокровища, которые, по большому счёту, представляют собой прах и пепел. Между прочим, в сказках многих народов мира есть эта картина – как то, что ночью казалось ценностью, вдруг с наступлением утра превращается как раз в прах, пепел, битые черепки и так далее. Вот для Иова всё, что было ценно, превратилось в прах и пепел, и он от этого отрекается, он это отвергает. Но не от того, что он говорил раньше, не от своего этого порыва к Богу, это остаётся при нём, и даже ещё более усилено. Вот это, мне кажется, ключевой момент для понимая вообще всей этой сорок второй главы. Иов не отступает назад, он идёт вперёд, и именно этого Бог от него и хочет.

Самое главное, что имеет сказать автор этой книги, вот на этих словах и кончается, а дальше начинается часть, которая представляет собой, в сущности, полемику с прото-Иовом, простеньким древним сказанием, и в этой полемике прослеживается ироническая нота. Но есть здесь и важные для нас богословские моменты.

7 И было после того, как Господь сказал слова те Иову, сказал Господь Елифазу Феманитянину: горит гнев Мой на тебя и на двух друзей твоих за то, что вы говорили о Мне не так верно, как раб Мой Иов.

Какие «слова те» сказал Господь Иову, после которых Он говорит Елифазу: «горит гнев Мой на тебя»? При первом, поверхностном чтении такое ощущение, что это картина Вселенной (животных, бегемота и левиафана и так далее), и сразу после того как Господь сказал эти слова Иову, тут же Он говорит Елифазу: «Горит гнев Мой на тебя». Но по тексту это же не так! По тексту Господь говорит это после того, как Иов отвечал Ему в предыдущих стихах. Какие же «те слова» сказал ему Господь? Такое ощущение, что на ответ Иова Господу, на его просьбу показывать, объяснять ему дальше это великое – Господь тоже как-то ответил, Он продолжил учить Иова и дальше. Об этом здесь автор не говорит, потому что – а что говорить? Всё то, что автор мог сказать как бы за Бога и от имени Бога, он сказал в предыдущих главах, с 38-й по 41-ю. Это гениальные, боговдохновенные вещи, но автор не может продолжать эти речи до бесконечности, автор ведь такой же человек, как и мы, он не может все время говорить за Бога! Он просто говорит, как любой автор какого-нибудь романа, который не понимает, что мог сказать какой-то из его героев в какой-то сложной ситуации: «вот, он всё рассказал». А Господь, вполне возможно, продолжал в ответ на просьбу Иова учить его и дальше.

Слова в русском переводе «за то, что вы говорили о Мне не так верно, как раб Мой Иов» звучат так, как будто бы они говорили о Боге, но говорили о Нём неправильно, исходя из каких-то своих человеческих ошибочных представлений. Они, действительно, многое ошибочно говорили о Боге, но в чём-то они и правильно говорили о Боге: когда мы читали речи этих друзей, мы видели много такого, под чем мы можем подписаться. Но дело в том, что в русском переводе частица «не» не там поставлена. Правильный перевод такой: «за то, что вы не говорили о Мне так верно, как раб Мой Иов». Ощутите разницу! Бог не в том их упрекает, что говорили не то, а упрекает, что вообще не говорили, и те слова, которые должны были эти друзья сказать, не были ими сказаны при всём их многоречии. А Иовом они были сказаны. Но они почему умалчивали о том, что должны были сказать? Потому, что они прятались от правды о Боге. А Иова дьявол с Божьего попущения ударил так, что Иову уже прятаться некуда. Он вынужден смотреть правде в лицо. А друзья – ещё пока нет. Поэтому здесь сказано «не так верно». «Верно» – это еврейское слово «кун», оно не означает «верно» в интеллектуальном смысле, как может быть верна или неверна какая-нибудь математическая формула. «Верно» в данном случае – это «прямо», а они прятались от правды о Боге, а прятаться от правды о Боге – это значит прятаться от Бога. Правда всегда глаза режет, и правда о Боге – тоже. И мы, когда прячемся от правды о Боге, прячемся от Самого Бога. Я понимаю, что нам, может быть, комфортно без этой правды, но если мы осознаем, что в этом комфортном нашем убежище от правды мы, тем самым, закрыты от Бога, Его не видим, а может быть, даже и Он нас не видит, то вряд ли нам будет так уж душевно комфортно.

Обратите внимание, что Иов здесь называется «рабом», и по-русски это звучит по отношению к Иову как-то снисходительно. На самом деле, еврейское слово «раб» («эвед») – это то же самое, что «работник». Иов – соработник Бога. Этим словом «эвед» у Исайи называется Мессия, будущий Иисус Христос, Он «эвед», раб (соработник) Божий. А мы в Новом Завете читаем, что Он – Сын Божий. И Он Сам говорит ученикам, что вы думали, что вы рабы, но вы теперь сыновья. Он это противопоставляет, но здесь в слове «эвед» это соединено. Ученики Христа – соработники и Самого Христа, и Бога. И Иов здесь «эвед», потому что он соработник Бога. С самого начала, когда он решил не сдаваться, держаться в этом своём ужасном состоянии на мусорной куче, и вплоть до последних его слов в начале этой главы, когда автор его устами нам показывает, что Иов согласен быть соработником Бога.

8 Итак возьмите себе семь тельцов и семь овнов и пойдите к рабу Моему Иову и принесите за себя жертву; и раб Мой Иов помолится за вас, ибо только лице его Я приму, дабы не отвергнуть вас за то, что вы говорили о Мне не так верно, как раб Мой Иов.

Жертва – это еврейское слово «ола», которое означает «всесожжение». Это то самое слово, которое в нашу эпоху так часто упоминается в словосочетании «холокост», которое означает то же самое, только по-гречески. Это слово «холокост» сегодня применяется отнюдь не к богослужению в Иерусалимском храме, а ко всему тому, что произошло в Освенциме, и так далее. Я призываю вас оценить эту параллель между Иовом и Освенцимом. Миллионы Иовов в Освенциме и в других подобных местах принесут себя в жертву, добровольно или не добровольно. На момент написания книги эта жертву ещё в будущем, а Иов уже совершил эту жертву, жертвоприношение самого себя внутри себя. Он, в сущности, себя принёс в жертву Богу, став Его соработником, так же, как Иисус Христос Сам принёс себя в жертву. Иисус Сам так говорит: «Меня никто не заставляет, Меня не Отец Мой приносит в жертву на кресте, а Я Сам приношу Себя в жертву на кресте – да, ради Отца, ради Замысла Отца – но Я Сам. Так же и Иов. Он свою жертву уже принёс, и вся книга – это разворачивание жертвы Иова. А друзья призываются Богом к ней присоединиться. И это важный момент. Учтите, что слово «помолиться» («раб Мой Иов помолится за вас») – это еврейское слово «палал», которое означает и «помолиться», и «заступиться в суде». То есть, Иов оказывается заступником за этих своих друзей перед Богом. Это нам напоминает, опять же, Иисуса Христа, как Он говорит о Себе, и как Церковь о Нём потом говорит – как об Искупителе, Заступнике за людей. Сам Иисус говорит и о Своей другой ипостаси, о Духе Святом, что «это будет для вас Параклет». Это греческое слово, которое переводится обычно, как «утешитель», но означает в большей мере не просто «утешитель» (словами), а именно адвокат, заступник в суде. И в этой книге идёт речь не просто об одном человеке Иове и о его друзьях – речь идёт обо всём человечестве. Этот принесший себя в жертву Иов, который символизирует все человечество, является заступником за друзей, которые тоже символизируют всё человечество. И Христос, принесший Себя в жертву, является Заступником за всё человечество. И вообще, жертвы, в первую очередь, добровольно принесшие себя в жертву, как Христос, но и другие от века сущие жертвы, в том числе, жертвы Освенцима, являются у Бога в Его трудно представляемом Замысле, искупителями для человечества – примерно так, как Авраам говорил Богу о Содоме, что несколько праведников, если бы они нашлись, искупили бы Содом перед Богом. Так невинные жертвы искупают всё человечество, которое в целом, по большей своей части, отнюдь не торопится жертвовать собой. Конечно, это мучительная тема и мучительная мысль.

Здесь сказано «только лице Иова Я приму, чтобы не отвергнуть вас за то, что вы не говорили обо Мне не так верно, как раб Мой Иов». Слово «отвергнуть» – это еврейское выражение «асот небалах», оно означает дословно «сделать, как с Навалом». Вспомните историю Навала, который отказался покормить Давида, и только жена его, вовремя заступившись за него перед Давидом, спасла его, но всё равно он через пару дней умер. А жена о нём говорит: «злой безумец» Слово «навал» дословно означает «злой безумец»). Вот и получается, что Господь поступит с друзьями, как с Навалом, а друзья – это символ человечества, так же, как Иов – символ человечества в другом повороте. Господь со всем человечеством поступит, как с Навалом, как со злым безумцем, если только такой Иов, или, можно сказать, такие Иовы, за него не заступятся. Заслуживают ли друзья такого имени навалов, злых безумцев? Слово «безумец», может быть, я зря здесь употребил, лучше сказать не «сумасшедший» (безумец), а «глупец». Почему друзья глупы, разве они глупы? Они глупы, потому что они изображают из себя знающих Бога. Если бы они рассказывали кому-нибудь в своей маленькой общине о Боге, то, может быть, это было бы вполне оправдано с их стороны и не было бы глупо. Но когда они в присутствии Иова, в этой критической, можно сказать, высоковольтной ситуации своё маленькое человеческое знание о Боге пытаются донести Иову (и, в сущности, Богу, Который это всё слышит), иначе, как глупостью, это назвать нельзя. Пожалуйста, можете проповедовать, дорогие друзья (я, кстати, это отношу и к самому себе тоже) так, как вы знаете и понимаете, ради Бога, но только не перед Иовом, не в ситуации Иова. Там надо «руку положить на уста свои», как он сам положил. Вот в этом их глупость.

9 И пошли Елифаз Феманитянин и Вилдад Савхеянин и Софар Наамитянин, и сделали так, как Господь повелел им, -- и Господь принял лице Иова.

Оцените эту фразу! Я говорил, исходя из предыдущих фраз, что Господь друзей Иова не примет без Иова. А из этой фразы такое впечатление, что Он и Иова без друзей не примет. Это подчеркивает связь между «Иовами человечества» и такими вот глупцами, «Навалами человечества». Все мы связаны в единое целое. Иов для Бога, конечно, значим сам по себе, и о нём с самого начала Бог говорит, что нет другого, равного Иову, но всё-таки он значим не столько как предмет любования, а именно как соработник. А какую работу делает Иов с Богом? Да работу о человечестве. Поэтому, если Иов не будет спасать друзей своих, то какой он ни есть замечательный, он, честно говоря, не особенно и нужен был бы. Мы, может быть, удивляемся, почему Бог послал Своего Сына спасать человечество? Вот именно поэтому.

10 И возвратил Господь потерю Иова, когда он помолился за друзей своих; и дал Господь Иову вдвое больше того, что он имел прежде.

Слово «возвратил» – это еврейское «шув», чрезвычайно глубокое, многозначное, употребительное в Библии. Здесь написано «возвратил Господь потерю Иова». В еврейском тексте слова «потеря» нет, есть «шув шебут», «возврат из изгнания, из плена», и это то, как употребляется слово «шув», например, у Исайи и у других пророков. Оно одновременно означает и возврат евреев из Вавилонского пленения, и будущий, видимый пророками, возврат людей из отпадения от Бога, которое случилось с грехопадением Адама, то есть, возврат в рай, но уже в новый рай, а не тот, который был людьми потерян в начале Библии. Вот такой возврат из изгнания (хоть из Вавилонского изгнания, хоть из изгнания из рая). Должен сказать, что вполне возможно, что книга Иова приняла свою окончательную форму, в которой мы её сейчас читаем, уже в эпоху, близкую к Вавилонскому пленению (либо до, либо во время, либо после), и, во всяком случае, её автор мог читать таких пророков, как Иеремия и Иезекииль, которые, действительно, предсказывали возврат из изгнания, и это, вполне возможно, наложило свой отпечаток на то, что автор именно вот так пишет.

Здесь сказано «дал Господь Иову вдвое больше того, что он имел прежде». Слово «имел» неправильное, его нет в еврейском тексте. «Иметь» можно материальные ценности. В еврейском тексте сказано так: «возвратил Господь вдвое то, что у Иова». А что у Иова, что у Иова главное? Я думаю, что главное у него даже не дети, о которых здесь идёт речь, и уж тем более не всякие козлы и ослы. А главное у Иова – что-то такое, что было в его душе. Я затрудняюсь даже сформулировать, это, то, что он потерял, и о чем взывал к Богу: «верни мне это». Это ощущение смысла всего происходящего, ощущение того, что Бог – Бог милостивый, и так далее – вот это Иов потерял, попав в ту яму, в которую он попал, и вот Господь ему это (душевное, духовное) вернул вдвое.

11 Тогда пришли к нему все братья его и все сестры его и все прежние знакомые его, и ели с ним хлеб в доме его, и тужили с ним, и утешали его за все зло, которое Господь навел на него, и дали ему каждый по кесите и по золотому кольцу.

«Утешали» здесь – слово «нахам», которое в 6-м стихе переведено как «раскаиваюсь», и которое в Библии часто говорится о Боге. Так если «нахам» в 11-м стихе означает «утешать», то, может быть, и когда Иов в 6-м стихе говорит, что он «нахам», то это не означает, что он раскаивается, а означает, что он утешен тем, что он услышал от Бога? Это тонкие вещи, я не берусь утверждать, на 100 %, что это так, но невольно эта параллель возникает. Здесь сказано, что Господь навёл на него зло. Это точка зрения всего Ветхого Завета, которая просто не знает, за исключением этой самой книги, что дьявол вообще существует как источник зла, поэтому вынужденно весь Ветхий Завет считает, что и добро от Бога, и зло от Бога, что, конечно, неверно. Мы в Новом Завете совершенно ясно видим, что зло происходит совсем из другого источника. Но книга Иова – это одно из тех ярчайших мест в Ветхом Завете, где концепция, что зло – от Бога, ставится под вопрос. Здесь, вроде, сказано, что зло навёл на него Господь, но так думают братья его, сёстры его, все прежние знакомые его, а так ли думает сам автор книги? Нет, конечно. Он с самого начала совершенно чётко показал, что зло навёл не Бог, а дьявол. То есть, получается, что автор этой книги, входящей в Ветхий Завет, на самом деле, полемизирует с фундаментальной концепцией Ветхого Завета о том, что зло от Бога, и правильно полемизирует. Вот такой парадокс.

Здесь сказано «и дали ему каждый по кесите». Кесита – это денежная единица в виде слитка, которая имела хождение в Израиле только в очень древние времена, и это здесь, как мне кажется, нарочитая архаизация – начинается отсылка к прото-Иову. А прото-Иов, вполне возможно, был написан, или сочинён, или ходил в виде предания именно в те времена, когда в Израиле имела хождение эта кесита, и всё, что дальше, – это такая улыбка по адресу прото-Иова.

12 И благословил Бог последние дни Иова более, нежели прежние: у него было четырнадцать тысяч мелкого скота, шесть тысяч верблюдов, тысяча пар волов и тысяча ослиц.

Это после всего! Если бы вы были на месте Иова, пережили эту трагедию, это ощущение брошенности Богом, а потом вдруг это ощущение возврата милости Божьей! Для вас что, было бы важно, сколько тысяч ослиц или верблюдов? Тем более это неважно для Иова! То есть, это, конечно, улыбка, это отсылка к прото-Иову, в котором, наверняка, так это всё и было сказано. С точки зрения самых древних слоёв еврейского фольклора, чем Господь может человека вознаградить? Ну, вот скота ему много дать… А Господь, как видно по этой книге, написанной в совершенно другую эпоху, совсем по-другому вознаградил Иова. Господь вознаградил Иова Собой, Он Себя Живого Иову открыл, показал, и Иов, видимо, этого Живого Бога уже никогда не потеряет.

По-еврейски сказано: «И благословил Бог последнее Иова более, нежели прежнее», слова «дни» нет в еврейском тексте. «Последнее», «ахарит», противопоставлено слову «первое», «рейшит». Слово рейшит – это то, с чего начинается Библия: «Берешит бара Элохим», «В начале сотворил Бог небо и землю». То есть, здесь совершенно очевидным образом идёт отсылка к пути всего человечества от начала книги Бытия, от сотворения мира к концу – это «ахарит», Апокалипсис, последние страницы Библии. Весь путь всего человечества Богом благословлён в Иове как представителе всего человечества. Почему? Да потому, что Иов от имени всего человечества согласился быть соработником Бога в Его великом Замысле, идущем от начала времён к концу времён. Я говорю «от имени человечества», но это тонкий вопрос, насколько человечество склонно выполнять то, что обещано Богу от имени человечества. Вспомните историю с горой Синай, где Моисей тоже принёс Богу обет верности от имени всего еврейского народа, и народ вроде бы согласился, ну, а как дальше народ выполнял этот Завет – это в Библии описано. Но в рамках этой книги человечество в лице Иова принимает благословение Божие на весь свой путь, от начала и до конца.

13 И было у него семь сыновей и три дочери.

14 И нарек он имя первой Емима, имя второй -- Кассия, а имя третьей -- Керенгаппух.

15 И не было на всей земле таких прекрасных женщин, как дочери Иова, и дал им отец их наследство между братьями их.

Опять здесь видна улыбка автора, если понимать, что означают имена дочерей. «Емима» – это голубка, «кассия» – это благовонное растение вроде корицы, а «керенгаппух» – это рог с косметикой. То есть, всё земное, имена чрезвычайно земные, и у меня ощущение, что автор этим хочет сказать: ну да, вернул ему детей (хотя это большой вопрос – новые дети заменяют старых, или нет? Для нас новые дети заменили бы старых, если бы, не дай Бог, мы их потеряли?). Но дело даже не только в этом, а в том, что сами эти дети где-то идут в одном ряду со скотом, то есть, как нечто земное. Господь вернул Иову его земную собственность, земные радости, и автор как бы задаёт нам вопрос: «И всё? И вот так Господь рассчитался с Иовом, и больше ничего не надо – ни Иову от Бога, ни Богу от Иова?». После всего того, что я сказал, мы понимаем, что нет, конечно! Это в рамках прото-Иова Господь мог с Иовом так рассчитаться, как с верным Себе праведником. А в рамках нового Иова, героя книги Иова, которую мы читаем, это вообще не о том, это всё о материальном. А дальнейшее взаимодействие Бога с Иовом происходит в другой плоскости, не материальной.

И дальше – тоже улыбка по поводу представления прото-Иова о том, чем же Бог может с людьми рассчитаться.

16 После того Иов жил сто сорок лет, и видел сыновей своих и сыновей сыновних до четвертого рода;

17 и умер Иов в старости, насыщенный днями.

Здесь получается, что он прожил более, чем Моисей, и более, чем Авраам. В этом есть свой смысл, это не просто улыбка. Когда жили больше, чем Авраам? В самом начале, как в Библии написано, в эпоху Мафусаила и так далее («Мафусаилов век»). Это эпоха, когда человек только что потерял рай, то есть, он к раю ещё был близок в каком-то измерении, по крайней мере, по времени. То есть, такое ощущение, что автор хочет намекнуть, что Иов, в каком-то смысле, вернулся ближе к этой Мафусаиловой эпохе. Но что это означает? Что он вернулся назад по времени? Нет. Это есть и у апостола Павла: весь путь, который человечеству показал Христос, это путь от потерянного старого рая к обретаемому новому раю – новому Иерусалиму, новому небу, новой земле на последних страницах Библии. И поэтому, приближаясь туда, вперёд по времени, к этому новому раю, Иов как бы приобретает увеличенный Мафусаилов век – такой необычно долгий век. Мне кажется, это хочет сказать автор книги, и эти слова, сколько он лет прожил, – это не запись ЗАГС’а, а это некий образ автора книги.

И вот после всего того, что мы слышали в этой великой книге, невольно возникает вопрос: и что, это всё? Помер Иов. Да, долго прожил, но помер. И всё? На этом роман закончился? А для чего тогда всё было? А это знание о Вселенной, явленное Богом Иову (то есть, через Иова всему человечеству), оно что, со смертью Иова потерялось, куда-то делось? То есть, то, как построена сорок вторая глава (после оборванной речи Бога – оборванная история Иова), нас подталкивает к мысли, что у истории Иова есть продолжение, и что знание великого Замысла Божьего не потеряно. В ком оно является? Вспомним, о ком говорится в Евангелии от Иоанна «Он явил». «Бога не видел никто никогда. Единородный Сын, сущий в недре Отчем, Он явил». Иисус Христос явил. То есть, то, что эта книга, как и речь Бога, не кончается, а указывает куда-то, это подталкивает нас к вопросу: а дальше-то что? И просто по-другому даже не ответить: дальше – Христос. И вот в этом смысле ещё раз, ответ Иову и продолжение книги Иова – это Иисус Христос.


Запись 63 ОБЗОР 1 06-06-18

Мы приступаем к трудному этапу в чтении книги Иова – к заключительному обзору, а эта книга обзору и резюмированию очень трудно поддаётся. Обзор будет долгий, в силу богатства этой книги содержанием и её важности. Первая часть – собственно, о самой этой книге, о её роли, о её месте в Библии, о её месте в Замысле Божьем.

Замысел Божий – это то, чему книга, в основном, и посвящена, она вся есть попытка донести через Иова до читателя сложный и парадоксальный Замысел Божий. Но при этом, удивительным образом, сама эта книга оказалась частью Замысла Божьего о человечестве. Она в нем играла и играет по сей день очень важную роль. Смысл Замысла, действующего через книгу, в том, чтобы до нас, как до Иова, донести, в чём, собственно, этот Замысел состоит. Иову это было очень сложно понять, и, в итоге, даже к концу книги это не сформулировано какими-то чёткими словами, как таблица умножения. Так же и нам не так просто понять, что эта книга в итоге хочет до нас донести. При этом призвание этой книги в Замысле Божьем – не просто нас о чём-то проинформировать, а чтобы эта книга начала действовать в этом нашем реальном мире, а не в мире, так сказать, художественного вымысла. А ведь вся книга – это некий художественный вымысел, некий роман о происходящем, и вот этот роман должен начать действовать в нашем реальном мире. Потому что этот роман – не просто сочинение, он гораздо больше, чем сочинение, это книга боговдохновенная. Она доносит до нас то, что можно назвать «архетипом» – архетипом смысла страдания и смысла жертвы, который достиг своей кульминации во Христе на кресте. Этот архетип существует от века, от начала времён, и даже до начала времён, как и все архетипы существуют где-то у Бога, в Царстве Небесном. Как всё, что связано с Богом, это очень сложно донести до нас, людей, чтобы мы нашим человеческим мозгом и нашим человеческим языком это поняли, поэтому и книга эта такая сложная. Но всё-таки смысл её и назначение – в том, чтобы мы не просто составили себе интеллектуальное представление о Замысле Божьем, о смысле страдания и жертв, которыми наш мир наполнен, а чтобы это понимание, этот смысл через читателей, через нас, так сказать, выпрыгнул в мир и начал в мире действовать. Это черта не только книги Иова, а вообще черта любой великой литературы: то, что в ней написано, – это, конечно, художественный вымысел, и, тем не менее, этот вымысел выходит в реальный мир и начинает в этом мире действовать. Вот так же этот архетип страдания и жертвы «выпрыгнул в мир» через Христа, и, хотя Христа физически нет с нами здесь, этот архетип, всё равно продолжает действовать. Крест – этому свидетельство, и само то, что везде мы видим этот крест, как символ страдания и жертвы, показывает, что этот архетип продолжает действовать и сегодня.

Таким образом, эта книга не призвана просто донести до нас какое-то богословие, какую-то информацию, какое-то понимание. Конечно, эта вся книга символична, но это то, что называется «действующий символ». Мы привыкли считать, что в нашем мире всякий реальный эффект достигается какими-то материальными усилиями. Вот мы читаем Библию, и там всякие войны, убийства, цари, и так далее – всё это материальные вещи и действия. Но на самом деле Библия – это не информация о каких-то материальных событиях, не хроника и история, а это действующий символ, и в этом главный смысл Библии и её роль. В Библии полно частных, конкретных символов, и каждый из них призван через нас, читателей, действовать в этом мире. Даже то, что выглядит, в общем-то, как некое указание, кодекс (моральный, а то и даже уголовный, которого полно, особенно в начале, в Моисеевом Пятикнижии) – это, на самом деле, не уголовный кодекс, а символ. Даже Десять Заповедей – это символ. Вот самая известная из Десяти Заповедей: «Не убий». Это что – просто указание, и точка? Выполняй всегда, и думать тут не надо? Нет, слова «не убий» – это глубокий символ. Мы, люди, бываем просто вынуждены, по тому, как устроен наш мир, в этом мире время от времени убивать (вспомним, например, Великую Отечественную войну, которая вынудила убивать людей, которые отнюдь убивать не хотели). Слова «не убий» заставляют нас задуматься над духовным смыслом, который стоит за тем, когда один человек у другого человека отнимает жизнь: это может быть действием дьявола, а это может быть действие, конечно, ужасное, но в нашем насыщенном всякими ужасами мире это действие может быть действием Божьим. Таким образом, даже такая конкретная вещь, как заповедь, – это действующий символ, а не просто «уголовный кодекс».

Ещё один пример того, что эта книга не призвана нас информировать, а призвана что-то делать, действовать в мире через нас. Прямо с первой главы, когда дьявол входит к Богу куда-то на небеса, можно сказать, открывая дверь туда ногой, невольно возникает вопрос: а, собственно, откуда в этом мире сатана? И мы до конца книги ответа на этот вопрос не находим. Господь к концу книги показывает Иову некий символ сатаны в виде левиафана. И что, это нам объясняет, откуда в этом мире сатана, и зачем его в этом мире Бог терпит? Нет, нет этого ответа. Почему? Да потому, что смысл этой книги совсем не в том, чтобы нас проинформировать о сатане. Церковь создала богословские конструкции, которые призваны объяснить, откуда в мире сатана: что это ангел Божий, созданный Богом, который возгордился и в этой гордыне своей пал, стал противником Бога. Но ничего этого в книге Иова не содержится, она даже и не пытается нам рассказать историю, откуда взялся сатана. Она говорит о сатане очень конкретные вещи, особенно в конце, где он показан в виде левиафана, она говорит нам: «помни о борьбе». То есть, нам не обязательно знать, откуда он взялся. Нам надо знать, что с ним делать в этом мире.

Вся книга нацелена на действие, и поэтому она по-новому, какой-то новой гранью к нам поворачивает весь Ветхий Завет, в который она входит, всё богословие Ветхого Завета. Мы обычно понимаем богословие как то, что призвано объяснять – объяснить Бога, отношения Бога с людьми, и так далее. И место книги Иова в богословии Ветхого Завета не простое. Она вся насыщена ветхозаветным богословием. Например, чисто ветхозаветная мысль, что и добро, и зло происходят в мире от Бога, – эта мысль проходит сквозной линией через всю книгу, но эта ветхозаветная мысль подана с определённым замыслом. На поверхности, особенно, когда Иов сам говорит, что и доброе, и злое будем от Бога принимать, может показаться, что книга Иова подписывается под этим ветхозаветным взглядом: она же так детально и убедительно этот взгляд излагает! Но значит ли это, что она с ним соглашается? Думаю, что нет. Уже само то, как она начинается, – с того, что, всё-таки, испытания Иова не от Бога исходят, а от дьявола, – уже это показывает, что она, с одной стороны, доносит до нас эту ветхозаветную картину мира, а с другой стороны, с ней полемизирует, спорит. Я говорил, что ветхозаветный взгляд, что от Бога в мире и добро, и зло, в Новом Завете преодолевается. Мы в Евангелии встречаем ещё более чёткий, чем даже в книге Иова, образ дьявола, сатаны, как противника Бога и источника зла. То есть, книга Иова – это шаг к Новому Завету, провозвестник Нового Завета, причем в очень многих отношениях, а не только в вопросе о дьяволе. Мы говорили, что там есть некое предугадывание будущего Христа как Посредника между человеком и Богом, да и много других будущих новозаветных моментов в этой ветхозаветной книге.

Многие исследователи этой книги так и считают, что из всех ветхозаветных книг это самая новозаветная. И поэтому, если говорить о месте этой книги в Замысле Божьем, то это место должно как-то отразиться в месте этой книги в Библии. И своё настоящее место она приобретает только той Библии, которая у нас в руках: в Библии, которая есть совокупность Ветхого и Нового Завета. Только из Ветхого Завета понять книгу Иова нельзя. Это, кстати, одна из причин, почему была полемика вокруг того, надо ли её включать в Библию, или нет. Она как некий мост между Ветхим Заветом и Новым Заветом, и поэтому, хотя она традиционно стоит в середине Ветхого Завета, но по логике её, конечно, надо было бы поставить последней книгой Ветхого Завета, за которой уже начинается Новый Завет.

Этот подход к книге Иова, я бы сказал, не очень традиционен. По сей день есть масса комментаторов, богословов, которые пытаются всё-таки, если так можно выразиться, втиснуть книгу Иова в Ветхий Завет, то есть, проинтерпретировать её, исходя из концепций ветхозаветного богословия, которое излагается в других книгах Ветхого Завета, из более или менее цельной картины богословия Ветхого Завета. Я говорю «цельной», несмотря на то, что, конечно, богословие Ветхого Завета динамично развивалось на протяжении примерно тысячи лет. Тем не менее, какая-то своя цельность в нём есть, а книга Иова из этой цельности выламывается, такое возникает ощущение при её чтении. Когда пытаешься понять эту книгу как «одну из ряда», например, в ряду с Пророками, которые, конечно, замечательные, тоже куда-то к Новому Завету ведущие (как Исайя) – всё равно, такое ощущение, что из этого ряда книга Иова выламывается. И если мы пытаемся её в этот ряд впихнуть, то она просто теряет свой смысл, потому что главный её смысл, её место в Замысле Божьем, роль её в реальной истории человечества – это место и роль как такого мостика от Ветхого Завета к Новому. Поэтому в ней есть и ветхозаветное, и новозаветное.

Теперь об этой книге как вопросе. Читая, мы много раз встречаемся с тем, что в этой книге, можно сказать, вопрос на вопросе. Друзья Иова – те больше пытаются что-то утверждать, ну, а Иов в основном задаёт вопросы – Богу, друзьям, сам себе. А главное – это то, что речь Бога в конце, которая, по идее, должна представлять собой ответ на вопросы Иова, на самом деле представляет собой сплошную совокупность вопросов. Сколько там в русском тексте вопросительных знаков – чуть ли не в каждом третьем стихе встречаем вопросительный знак! А почему вся книга Иова – это книга вопросов? Потому что это тот путь, которым она ведёт читателя – путем Иова, заметьте, ведь путь Иова в этой книге – это путь вопросов! Иов в итоге приходит к какой-то новой общности с Богом, о которой Сам Бог может сказать, что «Иов обо Мне говорил верно». А как он туда приходит? Через свои неуступчивые, неумолимые вопросы к Богу. И вот этим же путём книга ведёт и нас. Мы её должны читать не так, как иногда пытаются прочесть: «да, да, всё хорошо, всё правильно – это же Библия!». Например, Иов говорит в самом конце первой главы: «Господь дал, Господь взял. Да будет имя Господне благословенно!». Как это понять – он всё потерял, у него всё отняли, а он говорит: «ну и ладно, раз Бог так хочет, пусть так и будет»? Можно это и так прочесть, и не как вопрос, а так: «ну, раз Библия так говорит, то, наверно, это правильно». И дальше Иов говорит во второй главе: «Неужели доброе мы будем принимать от Бога, а злого не будем принимать?». Тоже можно к этому отнестись так: «да, да, всё хорошо, всё правильно – и злое будем от Бога принимать, конечно, как же иначе». Так читать означает не понять то, что задумано гениальным автором этой книги, как вопросы, которые должны нас потрясти, шокировать. Когда Иов, всё потеряв, говорит эти слова, мы должны головой затрясти: как это так? Это неестественно и неправильно даже с богословской точки зрения – мы-то знаем, что это отнюдь не Господь взял. И «доброе и злое мы будем принимать» – это что значит? Давайте примем Освенцим, и всё остальное тоже, раз это от Бога? То есть, если мы эту книгу читаем не как книгу вопросов, а как книгу ответов, при этом совершенно не заботясь, что одни ответы противоречат другим, то нам просто бессмысленно её читать, она не сработает. Она никуда нас не поведёт. А она должна нас повести от вопроса к вопросу, как она ведёт Иова. Иова, в сущности, ведёт Бог в этом испытании через непонятное и неприемлемое для Иова. Все «общепринятые» объяснения типа «ну вот, это с тобой произошло, потому что ты, наверно, грешный», и всё тому подобное, что ему пытаются подбросить друзья, он это всё отвергает. Он чувствует, что это не ответ на вопрос, это неприемлемо. И мы тоже, когда читаем, как Иов, должны сказать: «нет, это неприемлемо, тут что-то другое должно быть» на многое из того, что в этой книге говорится, даже если это сам Иов говорит, например, «Господь дал, Господь взял». Только тогда эта книга нас поведёт за собой.

В этой книге, конечно, есть, говоря формально, и ответы. Иов о чем-то утверждает, что вот так оно и есть, и друзья тем более, у них сплошные утверждения. На самом деле, это иллюзия, что это – ответы. Эти «ответы» – это, на самом деле, новые вопросы, так же, как «будем принимать от Бога и добро, и зло». К этому «ответу» надо приставить вопросительный знак. А ведь многие комментаторы и проповедники просто это цитируют и говорят: «ну вот, и мы в нашей жизни не должны роптать на Бога, а должны принимать от Бога и добро, и зло». Когда вот так смотрят на книгу Иова, она работает ровно в обратном направлении, чем то, как она задумана. Если её так читать, она работает не на Бога, а на дьявола, потому что ведь по самой этой книге дьявол именно того и хочет, чтобы то, что произошло с Иовом, он принял, смирился с этим, и, как на это надеялся дьявол и как говорит его собственная жена, похулил в своём отчаянии Бога. А на самом деле, эти слова – не ответ, а вопрос: «А правда ли, что мы должны принимать от Бога и добро и зло, и что это за зло, которое от Бога исходит?». И тут не ответить простым «да» или «нет»: хотя я все время подчеркиваю, что нельзя считать, что, раз Бог всемогущ, от него все и исходит, в том числе зло, но ведь в книге Иова так нарисовано, что в какой-то мере это от и Бога исходит, Он же дал согласие на это всё! Вот в это мы должны вдумываться, воспринимать, как адресованный нам вопрос, мучаясь над которым, как мучился Иов, мы идём путём Иова и приближаемся к Богу живому.

И вот, поскольку эта книга представляет собой книгу вопросов, она резюмированию и такому обзору, который мы сейчас делаем, в сущности, не поддаётся. Мои комментарии к Библии некоторыми людьми воспринимаются так, что сам комментарий очень длинный, а проще прочитать резюме, заключительный обзор, который мы делаем после каждой книги Библии. К каким-то книгам это применимо. Мы сейчас делаем обзор книги пророка Осии, и её вполне можно свести к какому-то резюме, в нём что-то потеряется, но всё-таки довольно много останется. Книга Иова такому подходу не поддаётся, поэтому если кто-нибудь попытается вот этот начатый нами обзор оторвать от основного чтения, то я боюсь, что самое главное в этой книге потеряется.

Когда задаются вопросы, когда вообще люди сотрясают воздух своей речью, то, наверно, люди в итоге хотят что-то узнать. Так что мы, в итоге, из этих всех вопросов узнаём? Начнём даже не с себя, начнём с героя этой книги, с Иова. Совершенно очевидно, что он к концу книги узнаёт что-то главное, то, чего он добивается с самого начала книги – смысл происходящего с ним. И при этом он нигде не формулирует это. Бог говорит, что «Иов говорил обо Мне верно», но Он же не говорит, что именно Иов о Боге говорил верно. Это не сформулировано ни в виде чего-то, подобного Десяти Заповедям, ни в виде «портрета» Бога, ни в виде понимания того, почему и зачем это испытание с Иовом случилось. Это автор в уста Иова нигде не вкладывает, поскольку совершенно правильно понимает, что это тайна, это невыразимо.

Но Иов это узнаёт. А мы что узнаём? Я говорил, что в результате чтения этой книги, так, как она задумана, явленный в ней архетип страдания, жертвы, и всего прочего должен как бы выпрыгнуть в нас из текста и начать в нас действовать, а через нас действовать в окружающем мире. Но невольно мы себя спрашиваем: «ну, хорошо, а как он выпрыгивает? Что мы, в итоге, узнаём о Боге, о Замысле Бога в мире, и так далее – особенно из речи Самого Бога в последней части». И вот, как Иов положил руку свою на уста свои, выслушав эту речь, так и мы, читатели. Прочтя всю эту книгу, и особенно речь Бога в ее конце, и задавая себе естественный вопрос: «А что же мы о Боге узнали из всей этой книги?», мы можем только положить руку свою на уста свои, и сказать, что какая-то невыразимая тайна до нас донесена, но словами мы её выразить не можем. Ее мы, наверное, чувствуем в глубине своей души, а вот так, чтобы сформулировать логически, – этого не получится. И точно так же возникает вопрос: второй (если так можно выразиться) «герой» этой книги – это дьявол. Что мы о нём узнаём из этой книги? Наверное, нам бы важно что-то о нём узнать. Ответ примерно такой же: ничего такого, что можно было бы назвать описанием или характеристикой дьявола, мы не узнаём. А что мы узнаём? Что надо с ним бороться, и больше ничего мы узнавать о дьяволе и не должны, по замыслу этой книги.

Есть ещё одна вещь, которая уже не «тайна невыразимая». Можно спросить себя: Иов – он же такой, как мы. Мы в жизни иногда попадаем в позицию, близкую к позиции Иова. Что мы через Иова узнаём о себе, каждый из нас лично о себе, и мы все о себе как о человечестве? Мы многое о себе узнаём через Иова, глядя на гениально выписанные перипетии колебаний его души от надежды к отчаянию, от одного понимания к другому пониманию, и так далее. Да и сам Иов, согласно сюжету этой книги, очень много узнал о себе самом в процессе перехода от первых слов «Господь дал – Господь взял, благословенно имя Господне» к последнему «полагаю руку свою на уста свои». И, узнавая что-то о себе самом, он изменился. Иов в конце – это совсем не Иов в начале. Но мы-то тоже призваны, читая эту книгу, стать после этого чтения не такими, какими мы были вначале, начиная это чтение, по-другому посмотреть даже не на Бога, не на дьявола, а в первую очередь, на Замысел о нас самих и о нашем месте в мире. А если нам, может быть, это кажется натяжкой, то вспомним, что сотни тысяч евреев, которые читали книгу Иова, и может быть, считали, что это нечто интересное, но имеющее отдалённое к ним отношение, библейский образ, – попав на нары в Освенциме вдруг поняли, что это о них написано! Не только с точки зрения внешней трагедии, в которую они попали, а что в них самих, внутри, происходит то же, что в Иове: он спрашивает «за что?», и они спрашивают «за что?». Он говорит: «я согласен это принять, но я хочу понять смысл этого», и они спрашивали: «вот эти процессии в газовые камеры – это для чего?». Вот так и мы, читая эту книгу, призваны вглядеться в путь героя, так сказать, сродниться с ним на этом его трагическом пути, и поэтому в результате начать меняться. Скажу и по своему опыту, и по опыту других людей: многие, узнавая подробности об Освенциме, проходили через такую динамику своей собственной души: сначала – да, это ужасно, конечно, но это было когда-то, в общем, это нас не касается, как говорится, займёмся своими делами. А потом, узнавая больше, думая об этих людях, которые шли в газовые камеры и лежали на нарах в освенцимах, начинают думать о них, как о самих себе (как будто это я туда иду, как будто бы это я на этих нарах). Когда человек от отстраняющего, отдалённого отношения ко всему этому переходит в такое резонирующее переживание, это означает, что сам человек изменился. Вот так и мы, если научимся, прочтя эту книгу, как-то сродниться с вопросами Иова, с его метаниями, – это будет означать, что мы в результате чтения этой книги изменились. Вот для этого книга и устроена, как вопрос, – чтобы вопросы изменили нас, пытающихся найти ответы на эти вопросы.

Ещё одна тема – это парадоксальность этой книги и её многогранность, можно сказать, многоаспектность. Я говорил, что, с моей точки зрения, книга имеет своим предшественником так называемого «Прото-Иова», какую-то древнюю восточную легенду о невинном страдальце, которая могла быть создана за тысячи лет до этой книги, и которая была проста, в которой не было ни парадоксальности, ни многоаспектности, а была простая мысль: вот ни за что, ни про что пострадал этот прото-Иов, но не стал роптать, не стал «дёргаться», а был терпелив, и его Господь за это терпение наградил, и всё, что он потерял, ему возвратил, да ещё и в удвоенном размере. Я даже не могу сказать, что это ядро того Иова, которого мы читаем. Это не ядро, а скорее, наоборот, внешнее, скорлупа, и те, кто читает нашего сегодняшнего Иова примитивно, те его понимают примерно так, как прото-Иова, и говорят: вот, это книга о невинном терпеливом страдальце. Это означает не увидеть в орехе ядра, а увидеть только скорлупу. Эту скорлупу мы должны взломать, чтобы добраться до внутренности, а внутри – парадокс. Парадокс, например, проявляется вот в чём: с абсолютно одинаковой интонацией даются глубокие, верные слова о Боге, о Замысле Божьем, о мире, о людях – и слова, которые только выглядят как верные, а на самом деле они неверны. При этом если бы автор нам хотя бы намёком, интонацией дал понять, что правильно, а что неправильно! Вот, например, когда говорят друзья Иова, они многое говорят очень убедительно, и многие интерпретаторы книги Иова – богословы, библеисты – с ними соглашаются. Но если бы автор дал хоть намёк на то, что не надо соглашаться, надо относиться, что называется, со щепоткой соли, не принимать прямо как истину в конечной инстанции те или иные утверждения друзей, да и самого Иова. Зачем это делается? Автор намеренно занимает как бы невидимую позицию в этой книге. Он невидим, как Бог до самого конца этой книги для Иова невидим. Вот так и автор и верное, и неверное доносит до нас на равных правах, с равной интонацией, и мы в этом сами должны разбираться. Причём, тут есть ещё один хитрый замысел, который чем-то напоминает технику борьбы самбо или других единоборств, где, когда противник атакует, ему как бы помогают в этой атаке, его тянут на себя, но для того, чтобы его сбить с ног, поставить подножку. Вот примерно такую операцию борьбы делает автор книги с неверными утверждениями типа «Бог дал, Бог взял, благословенно имя Господне» и «не только добро, но и зло будем принимать от Бога». Автор вкладывает эти слова в уста Иова в такой художественно убедительной форме, что они вызывают в нас отклик. Когда я, например, первый раз читал эти поэтичные слова «Бог дал, Бог взял, благословенно имя Господне», они вызывали во мне такое чувство, что да, всё правильно, всё замечательно, я готов эту песню петь вслед за Иовом. А автор книги, беря нас за руку, как самбист какой-то, тянет нас дальше, как бы принимая на время эту позицию: допустим, будем идти этим путём, принимая не только добро, но и зло от Бога. Но в результате всех дискуссий с друзьями (а друзья отстаивают именно эту позицию: «ты, Иов, терпи, что Бог тебе дал, принимай и не ропщи»), эта позиция автором доводится, если так можно выразиться, до абсурда, и мы сами, читатели, (даже если нам вначале казалось, что да, конечно, будем от Бога и добро, и зло принимать), где-то к середине этой дискуссии с друзьями начинаем понимать, что что-то тут не то, потому что в разговоре Иова с друзьями видно, что так дело не пойдёт. Это же шок! Как в самбо, когда человеку поставили подножку, и он падает, так и мы с вами испытываем шок, теряем почву под ногами. А друзья Иова, именно для того, чтобы не потерять почву под ногами, всемерно этих парадоксов избегают. Они стоят жёстко на своём: принимать, и всё! Всё, что им говорит Иов, они просто не слышат, потому что, если услышат, то начнётся этот процесс изменения, который с нами, читателями, должен происходить. А друзья показывают таких читателей и слушателей, с которыми ничего не происходит, потому что они всемерно отбояриваются от того, что не Иов даже, на самом деле, а Господь Бог хочет до них донести.

И вторая часть этой парадоксальности, многогранности, многоаспектности. Друзья и Иов живут в одном и том же мире, они знают одни и те же факты о том, как устроено общество, о взаимоотношениях между людьми, и так далее. Они даже говорят друг другу: «Ну кто этого не знает?». Друзья говорят это Иову, и Иов говорит то же самое друзьям, и при этом как по-разному они смотрят на эти одни и те же факты! Я употреблю термин «система отсчёта», заимствованный из точных наук: они подходят к фактам с разными системами отсчёта. Когда мы смотрим на движущийся поезд, то в нашей системе отсчёта он движется со скоростью, допустим, 60 км/час. А когда мы сидим в этом поезде, то он в нашей системе отсчёта, уже другой, движется со скоростью 0 км/час, он неподвижен относительно нас. Так вот, в этой книге, как минимум, четыре разных системы отсчёта. Одни и те же факты – в четырёх системах отсчёта: Иова, друзей, Бога и сатаны. И когда мы с многогранностью этих систем отсчёта сталкиваемся, то невольно у нас возникает вопрос: а где наша система отсчёта, у нас, читателей? С кем мы солидаризируемся в этой многогранности? Как нам в этом разобраться? Ну, конечно, мы бы солидаризировались с Богом, если бы был чётко сформулирован Его, Божий взгляд на вещи – так этого же нет! Даже дьявольская точка зрения сформулирована более чётко и конкретно, чем Божья точка зрения. Дьявол говорит: вот люди, это такая пыль под ногами, и я Тебе, Боже, докажу, что они пыль под ногами. Они, в лице лучшего из них, от Тебя отрекутся, стоит только их подвергнуть сколько-нибудь серьёзному испытанию. Чёткая позиция у дьявола. Но он, конечно, в итоге терпит поражение, его позиция окажется неверной. А в чём позиция Бога? Вот Он говорит на протяжении четырех глав (с 38-й по 41-ю), показывает Иову картину мира, и невозможно свести эту картину к чему-то такому, к чему мы с вами можем присоединиться и сказать: «да, я понял точку зрения Бога на этот мир, и я к этой точке зрения присоединяюсь». Там так сказано, что не к чему присоединиться. Почему? Потому что автор передаёт нам очень важный элемент отношений Бога с людьми: Бог не хочет, чтобы мы слепо принимали Его точку зрения только потому, что Он Бог, на этом ставили точку и не утруждали свою голову. Он хочет, чтобы мы были Его соработниками, чтоб мы сами разбирались, думали, двигали весь этот мир, который Бог создал. Это некий урок для нас, читателей, так же, как для Иова. Вот опять пример, который я всё время привожу, – слова Иова, что всё от Бога, и добро, и зло от Бога, будем принимать и добро, и зло от Бога. Многие, даже современные, интерпретаторы вот так и смотрят на эту книгу – с этой точки зрения, в этой системе отсчёта. А ведь другие интерпретаторы смотрят на неё по-другому. Они смотрят на эту книгу, как на картину борьбы Бога с сатаной. Добро – от Бога, зло – от сатаны, и они борются друг с другом. И какая точка зрения верна? Эта проблема даже и сегодня не для всех людей до конца ясна, а тем более это было тогда, за пятьсот лет до Христа, когда точка зрения, что и добро и зло – от Бога, и надо принимать и то, и другое, была просто общепринятым постулатом всего ветхозаветного богословия, с которым никому даже в голову не приходило спорить. А после вавилонского пленения, после столкновения с совершенно другой картиной мира (зороастрийской, персидской картиной мира, в которой есть чёткая фигура дьявола), по-видимому, в самой среде иудейских богословов возникли колебания, борьба, неясность: как же нам всё-таки смотреть на этот мир – добро и зло от Бога, или всё-таки Бог с сатаной борются в этом мире? Так что эта Книга поднимает очень острый, актуальный именно в тот момент вопрос.

Теперь я хотел бы перейти к следующей теме – о том, что эта книга, если можно так выразиться, не имеет конца. Вообще-то все книги не имеют конца. Вот Марк Твен заканчивает своего «Тома Сойера» словами, что, вообще-то, надо было бы героя, конечно, довести до свадьбы, чтобы книга имела какой-то логический конец, какую-то точку, но я этого делать (говорит Марк Твен) по тем или иным причинам не буду. И когда мы слушаем какое-нибудь музыкальное произведение, оно, как правило имеет завершение, коду, и мы просто слышим даже не умом, а ухом, что дело идёт к концу, что сейчас будет точка. Но существуют музыкальные произведения, в которых этой точки нет, которые как бы призваны к тому, чтобы продолжать звучать в нас и после того, как музыка замолкла. По большому-то счёту хорошие музыкальные произведения, если и имеют такую точку, коду, всё равно призваны звучать дальше в наших головах. И эта книга, на самом деле, напоминает именно симфонию, в которой переплетены разные темы (особенно, когда эти темы ведут разные инструменты), и гармония симфонии и возникает из переплетения этих тем. Такие темы (или, может быть, правильнее сказать, нити) есть и в этой книге. Я их могу выделить, как минимум, четыре.

Первая – это тема Замысла Божьего. Это тоже как музыка, она не даёт какой-то ответ типа «дважды два – четыре» на вопрос, в чём состоит Замысел Божий. Нет, музыка никогда не даёт таких ответов. И тут так же.

Вторая нить – это противостояние между Богом и дьяволом. Это тоже непростая тема, потому что в начале Бог и дьявол, вроде бы, действуют согласно, учиняя испытание Иову. Но на самом деле это, конечно, не так, всё это гораздо сложнее.

Третья нить, самая парадоксальная, это нить парадоксальности: о том, что как только и Иов, и его друзья пытаются понять Замысел Божий логикой, – всё разваливается. Его нельзя понять логикой, его можно понять только мудростью, «хокмой», которая является не мудростью логики (для логики есть другое еврейское слово «бина», разум), а «хокма» – это, если можно так выразиться, мудрость парадокса. Эта тема проходит вплоть до конца книги: то, что показывает Бог Иову, есть такой, просто, так сказать, зримый парадокс, а никакая не логическая картина мира.

И наконец, последняя, четвёртая тема – это тема, к которой многие сводят всю книгу Иова, тема теодицеи (оправдания Бога) – как Бог терпит всё зло, которое есть в мире. Да, эта тема есть, её и Иов очень активно поднимает, и друзья о ней говорят. Да только Бог в конце даже и не думает отвечать на вопрос теодицеи: а почему это Я терплю всё зло в мире? И это нас заставляет задуматься – что же это Он не отвечает на такой острый вопрос, который Ему задан? Ну, и я вопрос оставлю вопросом.

Как и в музыке, все темы, естественно, развиваются. Мы слышим, что это одна и та же тема, но она всё время поворачивается своими разными гранями, и слушатель симфонии путешествует от начала к концу симфонии, как бы, вдоль каждой темы. Так и автор этой книги, если так можно выразиться, как дирижер оркестра из разных инструментов, путешествует вдоль этих тем от начала до конца книги. И должен сказать, что сам тот факт, что ему это удалось, что ему удалось нарисовать такой убедительный симфонический образ Иова, говорит о том, что в этой книге (конечно, боговдохновенной) автор сам себя чувствовал, как Иов. Он, может быть, находился и сам когда-то в своей жизни в каких-то таких обстоятельствах, а потом уподобился тем узникам Освенцима, которые выжили, и после освобождения что они стали делать? Наслаждаться жизнью? Нет, они стали мучить себя воспоминаниями об Освенциме, написав книги о том, как это было, потому что считали, что это надо донести до человечества. Может быть, что-то в этом роде из жизни автора лежало в основе того, почему он вообще написал эту книгу. Но, когда я говорю, что автор, как дирижер оркестра, путешествует вдоль этих нитей, надо не забывать, что оркестр-то – исполнитель, а есть композитор. Кто композитор этих нитей? Я думаю, что эта книга боговдохновенная, композитор её – Бог, и за этим Замыслом Божьим автор только следует. И мы, читатели, тоже, читая эту книгу, как бы следуем за Богом вдоль развития этой симфонии.

Начинается этот путь с первого же вопроса, который возникает в первой главе, когда Бог даёт согласие, чтобы дьявол учинил это испытание Иову. У нас невольно возникает вопрос: зачем это Бог согласился на такое? Вполне разумный вопрос! И так вопросы идут вплоть до самого конца, когда Бог говорит, что Иов о Нём говорил верно, и мы опять невольно задаём себе вопрос: а что Иов верно сказал о Боге? Ведь, когда он узнал Бога Живого во всей полноте, он вообще ничего о Боге не сказал, а только положил руку свою на свои уста. Вот так мы и идём вдоль книги, плывём вдоль неё от первого вопроса к последнему вопросу. Но эта симфония, даже когда она кончается на последних словах сорок второй главы, на самом деле, ведёт нас дальше, за пределы книги, она как бы требует продолжения. Она продолжается, звуча не в виде текста какого-то художественного произведения, а в виде реальности этого мира. И это продолжение ведёт ко Христу. Это путь Самого Бога. Причём, хотя Бог появляется только к концу, но даже в этом видно, что в результате диалога Бога с Иовом что-то изменилось в самом Боге (может быть, правильнее сказать, в Его Замысле). И это продолжение пути Бога, изменение Бога приводит к тому, что уже за пределами этой книги (и по времени, и по сюжету) возникает Христос, как ответ на эти вопросы. Не знаю, правильно ли Христа называть ответом. Тогда можно сказать, что это ответ, который представляет новый вопрос. Но это уже вопрос к нам, которые называют себя христианами. Христос – такой вопрос для нас, на который мы отвечаем своей жизнью.

Следование за непростой музыкой этой книги, такой многогранной, напоминает то, как слушаешь сложные симфонии Шнитке, в которых непросто ухом своим следовать за композитором. Но в той мере, в какой мы всё-таки научаемся следовать за симфонией этой Книги (с трудом, конечно, так, как и Иов следует пути своего развития), мы в этом процессе осваиваем какой-то новый способ мышления, какую-то Божью логику. Наша логика и наш способ мышления обусловлены просто материальными обстоятельствами нашей окружающей жизни. Математика – это математика купли-продажи на базаре. Логика – это логика народного собрания, в котором надо привести аргументы, чтобы убедить людей, чтобы они пошли за тобой. Вот так сложилось всё наше человеческое, оно всё растёт из нашей жизни. А вот в этой книге мы осваиваем что-то трудное для нас, чуждое для нас, потому что это Божья логика.

Я начал последнюю тему – о взаимодействии этой книги с читателями, и о взаимодействии автора через эту книгу с читателями. Книга как-то втягивает нас в себя через то, что мы можем резонировать с Иовом, нам это близко, мы в своей жизни, пусть в уменьшенном виде, переживаем или переживали когда-то подобные ситуации, и именно за счёт этого резонанса книга нас меняет. Но, кроме того, эта книга нас меняет, потому что показывает нам образ Бога. Ну, образ есть образ, это не то же самое, что Бог живой, но тем не менее. Это напоминает, как в самой этой книге выступает непонятно откуда взявшийся Елиуй и говорит, что все друзья говорили неправильно, а теперь я тебе, Иов, скажу правильно, я буду для тебя вместо Бога. Вот, я – человек из плоти и крови, как и ты, но я буду для тебя вместо Бога. Понятно, что автор иронически рисует этого Елиуя, который претендует на то, чтобы быть вместо Бога. Но ведь и сама книга тем, что она нам говорит, претендует для нас, читателей быть вместо Бога, донести до нас образ Бога. Я думаю, что автор книги это всё прекрасно понимал, и именно поэтому он вот так и нарисовал этот образ Елиуя, который пытается быть вместо Бога. Эта ирония над Елиуем, может быть, самоирония автора этой книги. Ирония всю эту книгу пропитывает. Но что это за ирония? Это ирония, которая, в сущности, есть некая форма проявления почтительного отношения к тем жизненно важным темам, которые эта книга поднимает. Эта ирония – это, если угодно, форма юродства. В книге много юродства со стороны Иова, а значит, со стороны автора. Я говорил о том, что есть замечательная книга Карла Густава Юнга, которая пытается по-своему понять книгу Иова. Называется она «Ответ Иову», и мне очень нравится эта формулировка, потому что, по Юнгу, ответом Иову является Христос. Так вот, ироническая стилистика книги Иова Юнгом подхвачена, и многое из того, что говорит Юнг, на самом деле, надо читать с точностью до наоборот. Например, Юнг выдвигает утверждение, что дьявол – это оборотная сторона Самого Бога, так что дьявол и Бог – это, в сущности, одно и то же. Мне кажется, что Юнг, говоря такие вещи, подмигивает нам, читателям, как бы говоря: «Ну, как, поверили? А если не верите, тогда попробуйте опровергнуть это утверждение!». И, вдумываясь в образ Бога, чтобы опровергнуть это утверждение, мы Бога лучше поймем. Эта стилистика Юнга очень напоминает то, как устроена сама книга Иова, потому что в ней всё время друзья Иова и Елиуй выдвигают какие-то утверждения, правдоподобные с виду, и автор нам как бы подмигивает нам: ну что, слышали, что сказал Елифаз или Вилдад? Поверили? А не поверили – тогда попробуйте опровергнуть это утверждение! Вот Иов, например, не может их опровергнуть. Он опровергает их, а они не опровергаются! А вы, читатели? Можете опровергнуть Елифаза? Вот этот элемент в книге, конечно, есть. Но за счёт этого книга активна, она активно взаимодействует с читателем, она, может быть, одна из самых активных книг Библии, хотя бы уже потому, что она «выпрыгнула в мир» и укоренилась в нём, как укореняется семя, о котором говорит Христос. Она укоренилась в мире и из нее растёт (если так можно выразиться) целое дерево мировой литературы и прочего, которое является наследником Иова. Одна из ветвей этого дерева, наиболее известная, это «Фауст». Я мог бы ещё перечислить, как минимум, штук пять разных других замечательных, великих произведений мировой литературы, которые растут из «Иова», например, у нас – Шестов, его книга так и называется: «На весах Иова». Так эта книга вошла в мир, и она в нём растёт, процесс продолжается. Но эта книга входит не только в мир, но и в нас, читателей тоже – входит в наши души и как-то соединяется с тем образом и подобием Бога, которое живёт в нас. Ведь мы из этой книги черпаем (пусть в расплывчатой форме) не словесное представление даже, а, скорее, ощущение Бога, и оно взаимодействует с тем образом и подобием Бога, которое есть в нас. Мы, фактически, задаём себе вопрос (не разумом даже, а чувством): тот Бог, Которого мы видим в книге Иова, и тот Бог, которого я чувствую внутри себя (я же образ и подобие Его) – как они соотносятся, соответствуют друг другу? А они, на самом деле, соединяются, как соединяется семя с почвой и начинает на этой почве расти дальше. И вот это диалог с Богом уже не просто героя книги (а Иов в этой книге – представитель всего человечества, Адам), а диалог Адама с Богом в реальной жизни, когда в нас (кусочки этого Адама) входит Бог из этой книги.

Запись 64 ОБЗОР 2 13-06-18

Мы продолжаем заключительный обзор книги Иова, этой совершенно особенной книги, которая имеет особый статус и в Библии, и, не побоюсь сказать, даже особый статус в Замысле Божьем о всём человечестве, который какой-то неразрывной ниточкой связывает эту книгу с Пришествием Христа – и с первым, и со вторым.

Сегодня я хотел бы взять в качестве предмета тему, которая для нас, людей, в этой книге является самой внятной, которая говорит нашему сердцу, – это тема страдания, тема зла в мире, тема дьявола, наконец. Его мы, может быть, не видим напрямую, не ощущаем, но по книге Иова мы понимаем, что надо отнести именно на счёт дьявола то зло, которое существует в мире, которое мы, к сожалению, очень даже хорошо чувствуем и на своей шкуре, и на других людях. И естественно, возникает вопрос: какой смысл имеет всё происходящее в книге в Божьем великом Замысле о мире? Я много раз повторял, что главная проблема Иова, то, чего он упорно добивается от Бога, – даже не то, чтобы его страдание прекратилось, а чтобы Бог ему объяснил, в чём смысл всего происшедшего. Вот это наша сегодняшняя тема. Она имеет несколько аспектов.

Сначала я хотел бы остановиться на первом аспекте – это то, что страдание, как это очень чётко показывает книга Иова, это не просто несчастье человеку, от которого надо скорее избавиться. Мы, естественно, как все животные, стараемся избавиться от страдания, но мы же не просто животные. В Замысле Божьем страдание – это некий шок, который вышибает человека из его привычного состояния. И человек (в данном случае, Иов), выбитый из привычного состояния, не в силах к нему вернуться, потому что у него вся почва ушла из-под ног. Человек начинает искать новую почву под ногами, новую твёрдую основу – и находит её в страдании. То есть, страдание для человека может стать твёрдой основой его веры, твёрдой основой его близости к Богу. Теперь давайте посмотрим на эту тему, пользуясь текстом книги Иова.

Иов говорит, конечно, очень эмоционально – так, что это находит доступ к нашему сердцу, как и ко всем читателям во все времена.

1 Не определено ли человеку время на земле, и дни его не то же ли, что дни наемника?

2 Как раб жаждет тени, и как наемник ждет окончания работы своей,

3 так я получил в удел месяцы суетные, и ночи горестные отчислены мне.

Когда он говорит это в седьмой главе, мы резонируем с этим, сопоставляя это с какими-то эпизодами нашей жизни, когда мы себя так чувствовали, и это вообще голос, жалоба всего человечества. Иов – это не просто Иов, Иов – это как бы новый Адам, представитель всего человечества. Мы привыкли понятие «новый Адам» применять к Иисусу Христу (так об этом пишет апостол Павел), и Иов и в этом отношении как-то предвосхищает Христа – в качестве «нового Адама. Муки, страдание испытывает всё человечество, потому что всё человечество живёт под постоянным давлением проникающего весь этот наш мир зла. Иов очень чётко чувствует, что это не просто с ним беда, это с миром беда, со всем человечеством беда. А вот его друзья говорят: «ну да, это зло в мире есть, но это наказание злым людям за их нечестие, беззаконие, и так далее», этим, конечно, очень сильно преуменьшая проблему зла в мире. Вот как, например, в восемнадцатой главе говорит Вилдад Савхеянин:

5 Да, свет у беззаконного потухнет, и не останется искры от огня его.

6 Померкнет свет в шатре его, и светильник его угаснет над ним.

9 Петля зацепит за ногу его, и грабитель уловит его.

11 Со всех сторон будут страшить его ужасы и заставят его бросаться туда и сюда.

Ну и что, разве это только с беззаконным происходит? Разве подобное не происходит вообще с человечеством в целом, независимо от того, человек добрый или злой, законный или беззаконный? Такова, к сожалению, судьба не только беззаконного – как это для успокоения самих себя говорят друзья Иова – а такова судьба всего Адама, всего человечества. И зло пронизывает весь наш мир, даже не только человеческий мир – вы посмотрите, сколько зла в животном мире! Есть такая наука этология, которая изучает, если так можно выразиться, нравы в сообществах животных (самый известный у нас её представитель Конрад Лоренц, очень рекомендую его книги о животных), мы там видим, как зло пронизывает даже всю жизнь животных, а тем более жизнь человека. И это, конечно, идёт от дьявола, как мы это понимаем сегодня, и как, видимо, автор книги Иова это тоже понимал в свое время. Дьявол порождает это зло, касающееся человека, для него это замечательный способ убить личность человека, и в качестве, можно сказать, рекорда, высшего своего достижения он намеревается через это зло убить личность лучшего из людей, Иова. Ему же Бог представляет Иова, как лучшего из людей, и вот дьявол и говорит: «Простри руку Твою, и коснись всего, что у него, – благословит ли он Тебя?». Тут есть деликатная двусмысленность в еврейском тексте, потому что на самом деле сказано: «не проклянёт ли он тебя?» – это слово можно и так прочесть. Не проклянёт ли человек Бога, если это зло коснётся человека не абстрактно, а по-настоящему, как оно коснулось Иова? И во второй главе тоже повторяется эта мысль:

4 И отвечал сатана Господу и сказал: кожу за кожу, а за жизнь свою отдаст человек все, что есть у него;

5 но простри руку Твою и коснись кости его и плоти его, -- благословит ли он Тебя?

Это опять можно прочесть по-другому: «не проклянёт ли он Тебя?». Таким образом, это испытание злом для сатаны, с одной стороны, некий способ стереть в порошок личность человека, а с другой стороны, оторвать человека от Бога.

А что такое для Бога это испытание злом, которое претерпевает Иов? Оно – нечто прямо противоположное тому, чего хочет достичь дьявол. Это способ возвысить человека, страдание как способ возвысить человека. Потому что, как мы видим на примере Иова, когда человек живёт спокойной благополучной жизнью, как и мы с вами, наверно, хотели бы жить, то свойственная человеку способность жертвенности спит. А вот в Иове эта способность пробуждается. Он сам становится жертвой, но каким-то странным образом в этом состоянии себя как жертвы он становится и жертвой за людей: не просто им жертвуют, а он жертвует собой, как Христос на кресте, и в этом великий Замысел Божий. Это Христова способность человека, которая есть в нас, – способность к самопожертвованию. Такой далёкий от Церкви человек, как Андрей Вознесенский, писал: «Способность к самопожертвованию единственна у людей». Действительно, для нас, людей, образ Божий, присутствующий в нас, проявляется в первую очередь в этой нашей способности к самопожертвованию. Вот ради этого Господь и допускает это испытание. Можно эту мысль выразить и по-другому: этот шок – прикосновение такого зла, как в случае Иова, – активирует в человеке живого Бога, Который нормально в обычном, спокойном человеке скрыт под наслоением всяких образов – образов того, чего мы хотим в жизни добиться, образов самих себя (как мы сами себя представляем), в конце концов, даже образов Самого Бога, как мы Его себе представляем (конечно, не вполне правильно). А Иов, вышибленный из этого спокойного состояния, хочет живого Бога, он на меньшее уже не согласен. Об этом, между прочим, говорит замечательный текст – проповедь немецкого мистика Майстера Экхарта, который мы иногда читаем на праздник Рождества Христова. Он как раз об этом говорит через почти две тысячи лет после Иова: о том, что через образы Бога надо пробиться к реальному, живому Богу, Который в нашей душе может родиться. Экхарт связывает Рождество Христа с этим рождением Бога в нашей душе. Вот примерно это через шок, который претерпевает Иов, хочет осуществить над ним Господь. В этом состоит Замысел Бога о том испытании, которое претерпевает Иов, в отличие от Замысла дьявола. Иов говорит, как бы жалуясь на Бога, в 19-й главе:

8 Он преградил мне дорогу, и не могу пройти, и на стези мои положил тьму.

Да, Бог преградил ему дорогу, но какую дорогу? Дорогу к нормальной благополучной жизни, которой он, как и все мы, наверно, хотел бы жить. Вот эту лёгкую дорогу Бог преградил, не дал возможности идти лёгкими путями, дал ему возможность идти только трудным путём – вверх, к Богу. Мы читаем в седьмой главе такие слова Иова:

11 Не буду же я удерживать уст моих; буду говорить в стеснении духа моего; буду жаловаться в горести души моей.

Иов, в сущности, хочет сказать, что его страдание, эта горесть его души, в нём как бы прорезает другой голос, какой-то новый голос, и именно этим новым голосом он–то и говорит про Бога верно. Бог говорит в конце книги, что именно Иов говорил о нём верно этим своим надорванным, больным голосом, а не благополучные, здоровые друзья. Иов и сам понимает, что то, что он попал в такую беду, открывает перед ним какие-то новые пути, новые возможности. В тринадцатой главе он говорит друзьям:

13 Замолчите предо мною, и я буду говорить, что бы ни постигло меня.

То есть, то, что его постигло, даёт ему право и возможность говорить как-то по-новому. Или вот там же:

19 Кто в состоянии оспорить меня? Ибо я скоро умолкну и испущу дух.

Он понимает, что он находится на грани смерти, и это даёт ему какую-то новую правду и какой-то новый голос. Вообще, когда мы читаем то, что кто-то сказал перед смертью, мы всегда к этому относимся с особым вниманием, потому что то, что человек говорит перед смертью, это не какие-то пустяки, это что-то важное. Может быть, через этого человека Бог нам хочет что-то сказать. И в этот критический момент, в котором находится Иов, перед ним встаёт альтернатива: лёгкий путь или трудный путь. Лёгкий путь – это то, с чего Иов начинает в третьей главе: просто сдаться, не пытаться это испытание как-то вынести, выстоять. А что значит сдаться? Сдаться – означает призывать смерть, как он её призывает в третьей главе, и всё, никаких страданий не будет, и никакого зла переживать ты уже не будешь. Но, говоря это, он на самом деле помогает дьяволу, потому что именно таков замысел дьявола, чтобы человек – не просто Иов, как человек, а все человечество сдалось. А альтернатива – это трудный путь вверх, к живому Богу. Откуда возникает это желание смерти у Иова? Мы знаем по своему опыту и по опыту, может быть, наших знакомых: человек, когда он терпит нестерпимые страдания, приходит очень часто в состояние, когда он, что называется, зовёт смерть. Это слова, которые говорит Шекспир в своём замечательном сонете (в переводе Маршака):

Зову я смерть. Мне видеть невтерпёж

Достоинство, что просит подаянья,

Над простотой глумящуюся ложь,

Ничтожество в роскошном одеянье.

Это «зову я смерть» – тяга человека уйти от состояния разумного существа, несущего в себе образ и подобие Божие и несущего на себе ответственность, которую Бог возложил на тех, в ком образ Его и подобие – тяга освободиться от сознания, от ответственности, уйти куда-то во тьму, в глубины бессознательного. Почему? А там нет вопросов, нет вопросов о смысле. Вот это бессознательное – состояние умерших, как себе представляли тогда, в древности. Такое представление об умерших, о Шеоле ещё от шумеров идёт: там ничего нет, и вопросов нет, и никакого беспокойства нет, потому что это такое существование, которое жизнью уже назвать нельзя. Есть тяга от мучительных вопросов Иова о смысле (почему, за что это со мной происходит?) уйти в это состояние, когда вопросов уже больше нет. Но с такого отношения «зову я смерть» только начинается путь Иова, и этим далеко не кончается, иначе вся книга просто не имела бы смысла. С некоторого момента, Иов начинает видеть своё страдание, как путь, который ему открыл Бог. Вот как он говорит в тринадцатой главе:

15 Вот, Он (Бог) убивает меня, но я буду надеяться; я желал бы только отстоять пути мои пред лицем Его!

Тут совершенно другая позиция! Не дорога в смерть, а дорога, путь «пред лицом Бога» к Богу живому. Путь вверх, а не вниз! И понятно, что когда он вот так начинает понимать себя, то тяга к смерти уходит. Это всё имеет отношение не только к Иову, это имеет отношение к каждому из нас, когда мы попадаем в трудную, непереносимую ситуацию. Мы, может быть, уже проходили это в нашей жизни, а если не проходили, то никто нам не гарантирует, что прямо сегодня или завтра мы в такую ситуацию не попадём. Вот такие ситуации могут человека подтолкнуть к тому, чтобы сдаться, закрыть на всё глаза, уйти «в ничто» физически или духовно, – или могут подтолкнуть человека к тому, чтобы в этом своём несчастье искать путь к Богу. У Иова реализуется именно второй вариант, тяга к смерти уходит и сменяется тягой к Богу. Друзья его не понимают, что в этих дерзких вопросах, в вызовах Богу «я хочу с Тобой судиться» Иов не против Бога, а в этом парадоксально проявляется именно его тяга к Богу, желание к Богу приблизиться. А они говорят, как Елифаз в пятнадцатой главе:

13 Что устремляешь против Бога дух твой и устами твоими произносишь такие речи?

Удивительна глухота друзей, которые не понимают, что тяга Иова не против Бога, а к Богу. Но мы тоже, может быть, не всегда это понимаем в других людях, которые говорят что-то такое, что нам неприятно, нас раздражает.

Испытание, которое учиняет дьявол Иову, всё сконцентрировано в словах дьявола «благословит ли?», и как я говорил, это слово в еврейском тексте двузначно, его можно перевести как «благословит ли?», а можно, как «не проклянёт ли?». В этом испытание и заключается: благословит или проклянёт? Взывание к смерти, желание умереть довольно часто овладевает людьми просто в старости, но это означает, на самом деле, сдаться, или, говоря словами Моисея, выбрать путь проклятья. Присоединиться к проклятию дьявола о себе самом, о человеке, проклятию Замысла Божьего о мире, а значит, и Самого Бога. Или – благословить Бога, но не просто своими устами, а благословить делом, жизнью – как Иов благословляет Бога тем, что не соглашается на, так сказать, «дешёвое» суждение о Боге, как его друзья, а требует большего, и именно в этом – благословение Бога. Благословение в его тяге к Богу, в его вере Богу, несмотря на то, что он сам говорит, что Бог его преследует, это всё Бог ему учинил, – а всё равно он Бога любит, Богу верит и к Богу тянется. Это вера через «не могу», это как в Освенциме верить в Бога, видя все ужасы вокруг себя, но это, на самом деле, тот твёрдый камень страдания, на котором Христос призывает нас строить наш душевный дом. А у друзей позиция такая, как это сказано ими в восьмой главе:

7 … если вначале у тебя было мало, то впоследствии будет весьма много.

это они Иова так утешают: у тебя было мало верблюдов, а впоследствии будет больше, и действительно, мы в конце видим, что у него становится вдвое больше верблюдов – замечательное утешение!

20 … Бог не отвергает непорочного и не поддерживает руки злодеев.

21 Он еще наполнит смехом уста твои и губы твои радостным восклицанием.

Этот ни на чём не основанный оптимизм, не имеющий под собой твёрдого камня страдания, – это тот самый дом, о котором говорит Христос, что это дом, построенный на песке. Ради этого и введены друзья в этот сюжет книги – чтобы контрастировать Иова, который строит свой душевный дом на твёрдом камне страдания, и тех, кто строит, как эти друзья, дом свой на песке – как многие люди, может быть, и мы сами, и, во всяком случае многие люди в мире, которые исповедуют так называемое «Евангелие успеха».

Иов говорит в девятнадцатой главе, что Бог как бы лишил его чего-то главного:

9 Совлек с меня славу мою и снял венец с головы моей.

Да, мы в двадцать девятой главе читаем о том, как хорошо был устроен в этой жизни Иов: пользовался почётом, богатством, и так далее, и всё это Бог у него отобрал. Но вместо этого венца земного благополучия Он возложил на Иова другой венец, терновый венец, тот самый, который Он возложил на Христа. Мы, конечно, читаем, что это мучители, издеваясь, возложили на Христа терновый венец, но это руки, которые это сделали, а само то, что Мессия, Спаситель мира, Сын Божий должен нести на Себе венец мученичества, терновый венец – это Замысел Божий. И Господь, по книге Иова, за пятьсот лет до Христа, когда ещё и не слыхано о Христе, Иова как-то приобщает ко Христову мученическому венцу. Это слово «венец» здесь, конечно, одна из многих гениальных находок этой книги. И это важнейшая часть Замысла Божьего об испытании Иова, резонанс с будущим Христом. И об этом, в предчувствии этого, собственно, в каком-то смысле говорит и сам Иов. Он в шестнадцатой главе говорит:

19 И ныне вот на небесах Свидетель мой, и Заступник мой в вышних!

Заступник этот, естественно, Христос. Слово «заступник» в греческом варианте, в Евангелии произносит Сам Христос, хотя и применяя его не к Самому Себе, а к Духу Святому, но Дух Святой – это же другая ипостась того же Христа, другая ипостась Божества. И получается, что этим испытанием Бог способствует тому, что Иов (если можно так выразиться) вызывает из будущего – будущего Христа. В еврейском богословии времён Иова уже была мысль, что жертва Авраама имела какое-то фундаментальное значение для будущего благословения еврейского народа. А с приходом христианства эта мысль, идущая из Ветхого Завета, приобрела как бы новый уровень: что, принеся в жертву сына своего, Исаака, Авраам, фактически, тем самым подтолкнул Бога, или способствовал тому, чтобы Бог в будущем вот так же принёс в жертву ради людей Своего Сына Иисуса Христа. Вот такой резонанс между жертвой Авраама и жертвой Иисуса Христа, и, похоже, есть резонанс и между этой жертвой Иова и жертвой будущего Иисуса Христа.

Теперь я хотел бы перейти ко второй грани этой темы – о смысле страдания, о том, что в страдании можно найти какой-то смысл, которого по-другому не найдёшь, смысл уникальный, драгоценный, как та драгоценная жемчужина, о которой говорил Христос в Своей притче, которую, если человек её найдёт, он всё продаёт, чтобы только эту жемчужину приобрести. Нам трудно себе представить, что страдание может быть такой жемчужиной. Но посмотрим на жизнь некоторых людей. Вот, скажем, Достоевский, который прошёл через большое страдание в своей жизни: он стоял на плахе с капюшоном на голове, с петлёй на шее, и его в последний момент помиловали – издевательски, именно в последний момент. Это, конечно, шок, который сказался на нём на всю оставшуюся жизнь. Но если бы Достоевского спросить уже где-нибудь в восьмидесятые годы 19-го века: а он бы хотел, чтобы ничего этого не было, чтобы он через это не прошёл, а жил бы обычной благополучной жизнью петербургского чиновника? Я не знаю, что ответил бы Фёдор Михайлович. Он мог бы ответить «нет», но тогда не было бы ни «Идиота», ни «Братьев Карамазовых», если бы он через это не прошёл. Печать этого пройденного страдания лежит на всём последующем творчестве Достоевского и на этих его великих книгах. Так что в страдании можно найти смысл, который больше не найдёшь нигде. Но главное для страдальцев – чтобы этот смысл вообще был, чтобы понять, «за что это со мной». Причем обычный вопрос «за что?» – это неправильные слова, это причинный взгляд, а надо спрашивать «для чего?», «в чём смысл того, что это со мной происходит?». Я это, между прочим, слышал довольно часто даже от людей не очень верующих. Вот, сломала себе руку, и «ой, за что это мне?», говорят некоторые, а другие говорят: «для чего это мне?», сами, может быть, даже не понимая глубины этого вопроса. Сказать «для чего мне это страдание?» – это значит искать в нём смысл, и здесь немедленно приходят в голову воспоминания многих узников Освенцима о том, что главное мучение для них было даже не в голоде, унижениях и так далее, а главное было в том, что всё это было совершенно бессмысленно, и их палачи специально старались эту бессмысленность усугубить, заставляли их таскать неподъёмные камни из одного места в другое, а потом назад без всякой цели, просто чтобы показать: «теперь смысла в вашей жизни нет». И Иов поначалу, когда он говорит в третьей главе, что лучше умереть, именно так это и ощущает, потому что потеряно не просто богатство и дети, а потерян смысл жизни. От людей более старшего возраста я слышал неоднократно: «зачем уже жить дальше? пусть бы уже меня Бог прибрал». Может быть, кто-то из нас уже в таком возрасте, что такие мысли могут приходить нам в голову. Откуда это происходит? Просто ли оттого, что (как говорила одна женщина) уже даже просто жить день ото дня становится физически тяжело? Да, физически жизнь становится тяжелее, но дело не только в этом. Пока человек молод, и в зрелые годы, у него есть в жизни какой-то смысл. У кого-то это дети, у кого-то это работа, у кого-то это может быть его церковное служение или ещё что-то – много есть граней смысла жизни у человека. А уже в самой глубокой старости, когда человек ничего этого не может, у него встаёт вопрос: а в чём смысл моей жизни теперь? Хотя в книге Иова этого возникающего в старости вопроса нет, там проблемы другие, но я не могу не сказать, что смысл жизни человека заключается не в том, что мы делаем в этой жизни, он заключается в нас самих, в нашей личности. Наша личность и есть тот смысл, ради которого Господь нас, если можно так выразиться, и держит в этом мире, и создал нас. И эта личность, даже в старости, когда мы уже лежим и нам судно подносят, никуда не девается, она остаётся при нас – это творение Божье, эта драгоценность, которую Бог создал – каждого из нас. Она остаётся, и что с ней происходит после смерти, мы, конечно, не знаем, Бог от нас это сокрыл, но главный смысл нашей жизни – вот в этой жемчужине, в нашей личности, и поэтому, если у нас нет уже физических сил ни на что, даже с постели встать, это не означает, что смысл нашей жизни потерян. Никуда он не потерян. Я по многим людям даже могу сказать, что, при всей активности их молодой жизни, замечательных поступках, каких-то достижениях, создается впечатление, что эта молодая активность была бессмысленна. А вот к старости, особенно, когда люди пришли к Богу, осознали присутствие Бога в мире и в своей жизни, вот тогда их жизнь и приобретает настоящий смысл. Так что старость – это, конечно, страдание физическое и психологическое, но, как и у Иова, в этом страдании мы обретаем смысл, который иначе обрести нельзя.

А есть и ложные смыслы в этой жизни, иллюзорные смыслы, которые Френсис Бекон называл идолами, которые сами люди себе создают. Особенно коварным идолом (с точки зрения религиозной), ложным смыслом является «богословие успеха»: раз я в жизни достигаю успеха, значит, Бог меня благословил, и, значит, моя жизнь наполнена смыслом. Нет, Иов – пример совершенно обратного. Всякий успех у него Бог отнимает, и вместо этого, ложного, смысла жизни даёт другой, больший смысл, причём, даёт не сразу, а только в конце длинного пути, который Иов проходит в этой книге, вплоть до последней речи Бога. И на этом пути к большему смыслу жизни от меньшего и ложного смысла, который мы сами себе придумываем, человек проходит некое состояние тьмы, то состояние, о котором говорит в седьмой главе Иов:

16 Опротивела мне жизнь. Не вечно жить мне. Отступи от меня, ибо дни мои суета.

Правда это? Это правда не в смысле великого Замысла Божьего об Иове. Это правда в более узком, психологическом смысле: человек реально так чувствует. Иов так чувствует, и мы можем так чувствовать и проходить эти состояния. Потому что в этот момент мы таким трезвым взглядом, как протрезвившийся от опьянения, видим жизнь без прикрас. С неё слетает маска – все эти наши успехи, все ложные ценности, которые мы себе придумываем, вся эта косметика жизни слетает, и остаётся от жизни только её основа. А что такое основа жизни? Это Бог. Замечательный испанский святой Сан Хуан де ла Крус (у нас обычно переводят его имя как «Святой Иоанн Креста») говорил в своей книге «Восхождение на гору Кармель», что именно когда мы больше приближаемся к Богу, мы вступаем в какую-то полосу тьмы, когда мы теряем ощущение, куда мы идём. Вот представьте себе, человек восходит на высокую гору, он должен по дороге пройти какое-то ущелье, он вошёл в это ущелье, а там темно. Вершина горы, куда он идёт, не видна, и человек невольно себя спрашивает: куда я иду? Зачем я иду? Вот в такую тьму человек естественным образом попадает на определённых этапах своего пути к Богу. А Иов в эту ситуацию попал, не просто старея, как многие люди, а попал форсированным методом, его в эту ситуацию, в эту тьму поставили. И как раз в этой-то тьме, в которой он находится уже почти за гранью смерти (только потому что Бог запретил его убивать, он находится не за гранью смерти, а его друзья видят его уже, как полумёртвого), у него возникают вопросы к Богу, воскрешающие его. Это смерть и воскресение, это христианская тема, это то, во что помещает Господь Иова: в ту почти смерть, из которой следует воскресение, духовное воскресение. Он стремится своими вопросами найти место своего страдания в великой Божьей Вселенной, а не просто в маленьком человеческом мире, где верблюды и даже дети (это, конечно важно, но всё-таки это маленький человеческий мир). Он стремится найти место своего страдания в великой Божьей Вселенной. Этому посвящена, практически, вся девятая глава. Он почему-то говоря о своей беде, о своём несчастье говорит, что если человек захочет вступить в прения с Богом, то Бог не ответит ему. И дальше говорит про Бога странные вещи, вроде бы не имеющие отношения к его страданию:

5 Он передвигает горы, и не узнают их: Он превращает их в гневе Своем;

6 сдвигает землю с места ее, и столбы ее дрожат;

7 скажет солнцу, -- и не взойдет, и на звезды налагает печать.

8 Он один распростирает небеса и ходит по высотам моря;

9 сотворил Ас, Кесиль и Хима и тайники юга;

10 делает великое, неисследимое и чудное без числа!

Что это? По какой ассоциации это написано автором книги? Он хочет сказать, что смысл страдания Иова, смысл его испытания можно найти только в великой Божьей Вселенной – той, которая в себя включает звёзды и всё остальное, а не в той маленькой Вселенной, в которой живут его друзья и поначалу жил и он, пока Бог его не выпихнул таким толчком, вот этим испытанием, из этой маленькой вселенной. Тут ощущение Иова, что ответ на самый мучащий его и горящий вопрос «зачем со мной всё это Бог устроил?» можно найти, только поместив это своё страдание в великое устройство всей Вселенной, включая даже далёкие звёзды (хотя, казалось бы, какое они отношение имеют к этому испытанию Иова – но имеют, потому что и в этом масштабе тоже проявляется противостояние между Богом и дьяволом, которое так ярко проявляется в ситуации Иова). Такое вложение Иовом своего страдания в великую вселенскую перспективу предвосхищает речь Бога, которая будет в конце, потому что Бог, отвечая Иову, отвечает ему именно в этой перспективе. И Иов кладёт руку свою на уста свои не просто потому, что «я такой маленький, что я тут буду вякать», а потому что это – ответ, который даже словами передать нельзя, потому он руку свою на уста и кладёт. Но он получил ответ, смысл, которого он так настойчиво домогался от Бога.

Ещё есть важный момент в словах Иова из десятой главы:

8 Твои руки трудились надо мною и образовали всего меня кругом, -- и Ты губишь меня?

9 Вспомни, что Ты, как глину, обделал меня, и в прах обращаешь меня?

10 Не Ты ли вылил меня, как молоко, и, как творог, сгустил меня,

11 кожею и плотью одел меня, костями и жилами скрепил меня.

Эта картина, как Бог лепит Иова, как мастер или горшечник лепит горшок, есть и в книге Иеремии: Бог лепит весь народ Израильский, как горшок. Ну и человека он лепит, как горшок, не зря же здесь сказаны слова о глине, и мы читаем в первой же главе книги Бытия, что Бог как бы из глины слепил человека. Невольно возникает мысль: страдание Иова – это не продолжение ли лепки? Когда какой-нибудь скульптор, например, Микеланджело вырубает из мрамора прекрасную статую, если бы мрамор был живой и чувствовал, мрамору было бы больно. Так и когда из людей Господь вырубает прекрасные статуи, людям больно. Есть и этот смысловой момент страдания: это лепка нового человека, нового Иова, нового Адама. Ещё раз хочу повторить, что здесь не речь просто об Иове. Иов – это воплощение всего человечества, как в капле воплощается весь океан.

Теперь третья грань темы о страдании, зле и так далее. Эту тему можно назвать словами книги, которую написал замечательный наш философ Лосский «Бог и мировое зло». Или, другими словами, это тема теодицеи, оправдания Бога – в каких отношениях находится Бог со всем тем злом, которое пронизывает буквально каждый сантиметр нашего мира. Мы сидим, вроде всё благополучно, а внутри нас в это время, может быть, растёт раковая клетка или, может быть, какой-то вирус сидит, который назавтра выльется в тяжёлую болезнь. Весь мир этим пронизан, если можно так выразиться, сам воздух, который мы вдыхаем, пронизан этим злом, отношения нас, людей, и друг с другом, и со всей природой пронизаны этим злом, и вопрос теодицеи простой: мир же Бог создал, Он и нас создал, так зачем это зло в мире? Даже если оно возникло, предположительно, как-то само по себе, зачем Бог его терпит? Друзья на этот вопрос дают ответ простой и при этом ложный. Ответ этот можно прочесть, например, в словах Елифаза в четвёртой главе:

17 человек праведнее ли Бога? и муж чище ли Творца своего?

18 Вот, Он и слугам Своим не доверяет и в Ангелах Своих усматривает недостатки:

19 тем более -- в обитающих в храминах из брения, которых основание прах, которые истребляются скорее моли.

20 Между утром и вечером они распадаются; не увидишь, как они вовсе исчезнут.

21 Не погибают ли с ними и достоинства их? Они умирают, не достигнув мудрости.

Этот взгляд на ситуацию людей в мире выражен и в пятой главе этим же Елифазом знаменитой фразой, знаменитой, красивой и при этом неправильной:

7 … человек рождается на страдание, как искры, чтобы устремляться вверх.

Взгляд этот неправилен, но, тем не менее, поначалу этот взгляд разделяет и Иов. Этот взгляд состоит в том, что зло – это естественная часть сотворённого Богом мира. Невозможно даже задавать вопрос: «А почему Бог его терпит?». Это всё равно, что спрашивать: «А почему Бог терпит закон тяготения или законы электромагнетизма?». Так мир устроен. Поначалу Иов тоже держится этой точки зрения, он тоже воспринимает зло, как естественную часть созданного Богом мира, и поэтому он и говорит во второй главе:

10. неужели доброе мы будем принимать от Бога, а злого не будем принимать?

Красиво сказано, многие цитируют Иова, прямо под этим подписываясь, но это неправильно. Автор книги после этого говорит: «Во всем этом не согрешил Иов устами своими», но, написав это, автор нам как бы подмигивает (как во многих местах): «Ну что? Вы тоже согласны, что Иов всё правильно тут сказал?». Нет, эта точка зрения, с которой начинает Иов, принципиально неправильная, это неверные слова о Боге. Так говорят потом о Боге друзья. А Бог в конце книги говорит, что Иов, когда он от этой точки зрения отказался и не стал принимать этого «зла от Бога», которое с ним происходит, а стал требовать объяснения, смысла, суда – вот тогда он говорит правильно, а друзья, которые призывают это всё принять, «говорили обо Мне не так верно, как раб Мой Иов». Эту точку зрения высказывает не только Елифаз. Вот, например, Вилдад задаёт, казалось бы, очевидный вопрос в восьмой главе:

3 Неужели Бог извращает суд, и Вседержитель превращает правду?

4 Если сыновья твои согрешили пред Ним, то Он и предал их в руку беззакония их.

Очень удобная точка зрения, так можно объяснить всё зло. Вот человек попал в Освенцим – ну, значит, чем-то согрешил, а то не попал бы в Освенцим, а бы был в Ташкенте. Эту точку зрения, что всё устроено правильно, хорошо в этом мире, декларирует в Вольтеровском «Кандиде» воспитатель Панглосс, а потом часто повторяет его ученик Кандид: «всё к лучшему в этом лучшем из миров». Это простая, лёгкая, удобная точка зрения, и с этой точки зрения, страдание нам, конечно, даётся поделом, как Вилдад говорил о сыновьях Иова, или как он говорит:

20 Видишь, Бог не отвергает непорочного и не поддерживает руки злодеев.

Удобная, в чём-то импонирующая точка зрения, как бы естественно-научная: конечно, зло везде вокруг, но так уж устроен наш мир, так что всё хорошо, всё правильно. Нет, не хорошо, не правильно. Мир так устроен, но не должен быть так устроен – вот к этому подводит Господь Иова. Люди почему-то считают, что устройство этого мира Бог должен исправить Сам (тох-тибидох-тибидох-тибидох, выдернуть из бороды волосок, и мир тут же исправится). Так не бывает. Бог так Свои дела не совершает, и, более того, Бог и человека-то создал как Своего соработника в работе над этим падшим миром, так что не сидеть надо, сложа руки, и предъявлять Богу претензии («А почему Ты это Сам всё не исправил?»). Хотя Иов поначалу тоже держится этой точки зрения, но к концу книги он понимает то, что до него хочет донести Бог через Свою речь. Бог хочет, чтобы человек со-работал Ему в работе над этим грешным и падшим миром. Как Высоцкий поёт: «И ни церковь, и ни кабак – ничего не свято! Нет, ребята, всё не так! Всё не так, ребята». Хотя тут Высоцкий, вроде, пинает и Церковь, в этой точке зрения правды гораздо больше, чем в точке зрения Кандида, что всё правильно, всё к лучшему в этом лучшем из миров. Это глубокая психологическая правда автора книги. Он её проводит в разных поворотах, через разные части текста: «Нет, ребята, всё не так». А как сделать, чтобы было «так»? Вот Господь и призывает нас, Иова, Иисуса Христа. Нас – идти за Христом все дальше, дальше вплоть до апокалиптической перспективы, где это «не так», наконец-то, становится «так». Но что «так» в Апокалипсисе? Это уже не наша земля, это новое небо, новая земля, новый Иерусалим, новые люди и новые отношения людей с Богом. А у друзей, как вы понимаете, точка зрения узкая – как говорят, «песочница» (или, может быть, правильнее употребить африканский термин «крааль», такой загон для животных). И друзья, и часто мы тоже – как загнанные в какой-то крааль в какой-то невидимой ограде. И вопросы, которые поднимает Иов о благоденствии злых (почему благоденствуют злые, а праведники гибнут) и требование суда с Богом – это, конечно не вмещается в мыслительный «крааль» друзей Иова (да, часто, и многих из нас). В этом «краале» просто невозможна теодицея, то есть, понимание того, почему Бог, собственно, этот наш мир не переделает, чтобы он стал получше, – в краале невозможно ответить на этот вопрос. Теодицея, то есть, оправдание Бога, а точнее говоря, понимание Бога, понимание Его Замысла, возможно только в большой Вселенной, там, где судьба людей соединена с судьбой всей твари. Это мы встречаем даже ещё до последней речи Бога, где это очень ярко выражено, даже в словах самого Иова, например, в четырнадцатой главе:

7 Для дерева есть надежда, что оно, если и будет срублено, снова оживет, и отрасли от него выходить не перестанут:

8 если и устарел в земле корень его, и пень его замер в пыли,

9 но, лишь почуяло воду, оно дает отпрыски и пускает ветви, как бы вновь посаженное.

10 А человек умирает и распадается; отошел, и где он?

11 Уходят воды из озера, и река иссякает и высыхает:

12 так человек ляжет и не станет; до скончания неба он не пробудится и не воспрянет от сна своего.

18 Но гора падая разрушается, и скала сходит с места своего;

19 вода стирает камни; разлив ее смывает земную пыль: так и надежду человека Ты уничтожаешь.

Обратите внимание на то, что судьба самого Иова и судьба всего человечества оказывается неразрывно переплетённой с судьбой всей твари – гор, вод, и так далее. Именно такую перспективу показывает Иову в Своей речи Бог в конце книги. Друзья же просто этого боятся, как человек боится попасть, вступить в какую-то неизвестность, вот так друзья боятся этой великой Вселенной и от неё всячески шарахаются, стараются от неё защититься, выбирают в этом своём страхе пусть грешный, несовершенный мир, в котором они живут, но такой мир, какой есть. Они его принимают, и говорят поэтому Иову в восемнадцатой главе:

4 О ты, раздирающий душу твою в гневе твоем! Неужели для тебя опустеть земле, и скале «сдвинуться с места своего?

Именно об этом и Христос говорит Своим ученикам, но Он их, наоборот, призывает сдвигать скалы с мест своих. Я, конечно, не имею в виду физические скалы: зачем их сдвигать, это как раз бессмысленное занятие, – а скалы духовные, закоренелые скалы в душах людей – Христос призывает Своих учеников сдвигать именно их. А друзья не хотят ничего этого. И тем самым, естественно, они помогают дьяволу в его попытке духовно уничтожить Иова. Но неким парадоксальным образом они своим неприятием всех тех вопросов, которые им задаёт Иов, неприятием позиции Иова подталкивают его к тому, чтобы он шёл дальше своим путём к Богу, отталкиваясь от них, потому что он не принимает того, что говорят друзья. «Я этого не принимаю, так не может быть, это неверно, так не годится» – говорит он им и себе. А как? Куда идти дальше? И вот он ищет своего пути, идёт вперёд. И друзья, в этом смысле, выполняют, если можно так выразиться, функцию «жезлов Бога». Это говорит Исайя об ассирийском царе: что он «жезл Бога», что он, уничтожая Израиль, выполняет, на самом деле, какую-то функцию, которую возложил на него Бог. Так и друзья: они, с одной стороны, вроде как помогают дьяволу, а с другой стороны, они как-то подталкивают Иова (а это Замысел Божий). И когда им говорит Иов в девятнадцатой главе:

22 Зачем и вы преследуете меня, как Бог..?

– в слове «преследуете» есть два смысла. Одно дело – дьявол преследует, чтобы уничтожить, а другое дело – Бог преследует, как пастух преследует заблудившуюся корову, чтобы её наставить на путь истинный. Вот так, примерно, и Бог может преследовать нас, людей.

И наконец последняя, четвёртая грань этой темы о зле, о страдании и о дьяволе. Это, собственно, о дьяволе. Трудно говорить на эту тему по разным причинам. Во-первых, потому, что один из приёмов дьявола – это всячески маскировать от нас любую информацию о нём. Если Бог скрыт в этом мире, то насколько же больше скрыт дьявол! Посмотрите Библию – сколько в ней написано о Боге, на каждой странице, а как мало написано о дьяволе – можно собрать на одной странице всё, что Библия говорит о дьяволе. Поэтому трудно говорить на эту тему: мы просто мало знаем об этом. И у нас поэтому возникают, например, такие вопросы о дьяволе и зле: дьявол – источник зла (как Бог – источник добра) или дьявол – просто «носитель зла» (как можно быть носителем какой-то заразы), а само зло в этом мире – это какая-то сущность, которая не равна дьяволу, а просто оно с ним как-то сроднилось, слепилось. Как человек может быть носителем чумы, так дьявол – носитель зла? Носитель? Или источник? Вопрос! Когда мы открываем «Мастера и Маргариту» Булгакова, то на первой странице мы встречаемо эпиграф из Фауста, где Мефистофель говорит Фаусту: «я часть той силы, что вечно хочет зла и вечно творит добро». По книге Иова так и получается: дьявол хотел Иову причинить всякое зло, а через Иова вообще всему человечеству, и, таким образом, Богу – поспорить и одержать над Ним победу в споре. А получилось, наоборот, что он способствовал такому необычайному духовному восхождению Иова, и более того, способствовал каким-то таким таинственным образом пришествию Христа. Как говорится, «хотелось, как лучше, а получилось, как всегда» (ну, в случае дьявола, разумеется, как хуже, а не как лучше), и всегда у дьявола так получается, что он хочет одного, а Бог всё это поворачивает по-другому. Так верен этот эпиграф из Фауста? Я думаю, что ответ на этот вопрос не так прост. Конечно, какая-то правда есть, но, на самом деле, у нас нет ответа на этот вопрос в Библии. А если его нет в Библии, откуда мы его возьмём? И трудность говорить о дьяволе ещё и в том, что дьявол не просто скрывается в этом мире, а он мимикрирует «под Бога», «дьявол – обезьяна Бога». И в этой книге, и в жизни много раз проявляется мимикрирующая «под Бога» природа дьявола, и как же трудно нам в жизни распознать, когда какие-то события, какие-то слова и поступки происходят от Бога, а когда – от дьявола! Это то самое различение духов, к которому нас призывает в своём послании апостол Иоанн, и как же это трудно!

Мы читаем, например, как Елифаз в четвёртой главе рассказывает о своём видении:

12 И вот, ко мне тайно принеслось слово, и ухо мое приняло нечто от него.

13 Среди размышлений о ночных видениях, когда сон находит на людей,

14 объял меня ужас и трепет и потряс все кости мои.

Елифаз подаёт это своё видение так, как будто бы оно пришло от Бога. А когда мы читали четвёртую главу, я говорил, что по самой фактуре этого видения оно, скорее, приходит от дьявола. Есть же признаки! Ну вот, например, человек, который что-то проповедует, говорит, что это от Бога, но при этом перемежает свои слова матерщиной. Мы сразу скажем, что от Бога так быть не может, так через людей Бог не действует. Это кто-то другой через него действует, притворяясь Богом. Вот так и тут с этим видением Елифаза. То же в пятнадцатой главе, где рисуется образ наказания нечестивых:

20 Нечестивый мучит себя во все дни свои, и число лет закрыто от притеснителя;

21 звук ужасов в ушах его; среди мира идет на него губитель.

22 Он не надеется спастись от тьмы; видит пред собою меч.

Ну, и так далее. Казалось бы, жёсткие, жестокие слова об этом нечестивом только и уместны! Нет, это не так. Бог говорит справедливо, но всегда с некоторой нотой милости, даже когда осуждает, даже когда наказывает, всё равно эта милость Божия присутствует, а тут друзья Иова произносят слова без милости, и невольно возникает вопрос: а, может, это не о нечестивом говорится, а это дьявол так говорит о человеке, об Адаме? Может быть, это его слова вкладываются в уста друзей Иова?

Ещё один момент, где тоже возникают подозрения, Бог ли это или, может быть, дьявол. Это в шестнадцатой главе, где Бог представляется просто как враг:

7 Но ныне Он изнурил меня. Ты разрушил всю семью мою.

8 Ты покрыл меня морщинами.

9 Гнев Его терзает и враждует против меня, скрежещет на меня зубами своими; неприятель мой острит на меня глаза свои.

10 Разинули на меня пасть свою; ругаясь бьют меня по щекам; все сговорились против меня.

Это Бог скрежещет на несчастного человека зубами своими? И кто эти «все»? С точки зрения (неправильной) Иова, это Бог против него «сговорился», а люди его не трогают – сидят вокруг друзья и, как умеют, с ним разговаривают. И дальше:

11 Предал меня Бог беззаконнику и в руки нечестивым бросил меня.

12 Я был спокоен, но Он потряс меня; взял меня за шею и избил меня и поставил меня целью для Себя.

13 Окружили меня стрельцы Его; Он рассекает внутренности мои и не щадит, пролил на землю желчь мою,

14 пробивает во мне пролом за проломом, бежит на меня, как ратоборец.

Иов в своём несчастье, наверное, может так (неверно) говорить о Боге, но невольно думаешь: а может быть, Иов, который просто не может себе представить, что вся его беда, всё зло может произойти от кого-то другого, кроме как от Бога, рисует портрет Бога, как автора всех несчастий, а это, на самом деле, скорее портрет дьявола, чем портрет Бога. Не получается ли так, что сквозь маску испытания, как будто бы пришедшего от Бога, Иов начинает прозревать черты какого-то совершенно другого существа, которого он считает пока что Богом, но уже видит те черты, которые, конечно, к Богу никак отнести нельзя. И ещё тут есть один момент в девятнадцатой главе, где говорится о руке Божьей:

21 Помилуйте меня, помилуйте меня вы, друзья мои, ибо рука Божия коснулась меня.

Тут уже автор книги написал, что называется, «для тупых», и подразумевает следующее: «Товарищи читатели, вы, вообще-то, первую главу ещё не забыли, добравшись к этой девятнадцатой главе? Это рука Божья коснулась Иова? Его совсем не рука Божья коснулась, а рука дьявола!». Есть иллюстрации Блейка, в которых художественно изображено, как рука дьявола касается Иова, и на нём появляются все эти язвы. Ещё раз хочу подчеркнуть, что даже праведному Иову трудно различить, от Бога или от дьявола то, что произошло с ним. Как же это бывает трудно нам в нашей жизни, когда с нами происходят какие-то события, какие-то несчастья или просто то, чего мы не понимаем! Это от Бога или от дьявола? Нам в эти моменты нашей жизни всегда надо проявлять осторожность, и помнить о том, что одно из главных орудий дьявола – это мимикрия зла под добро.


Запись 65 ОБЗОР 3 20-06-18

Мы продолжаем заключительный обзор книги Иова. В прошлый раз мы говорили о, наверное, самом главном, со смысловой точки зрения, в этой книге – о проблеме зла в этом мире, о проблеме страдания, о том, как во всём этом, к сожалению, играет роль дьявол. Сегодня мы поговорим о том, что в этой книге занимает самое большое место по объёму – это дискуссия Иова с его друзьями. Она занимает из 42-х глав этой книги примерно 35 глав, и само по себе это уже показывает, что автор придаёт большое значение этой дискуссии, она что-то должна до нас донести. Но дискуссия эта – трудная, потому что, откровенно говоря, при чтении этих бесконечных разговоров Иова с его друзьями (три раунда разговоров, в каждый из которых, по кругу, вступают друзья – каждый из трёх друзей) многим людям часто кажется, что это лишнее, повторы, и просто скучно это читать. Ещё раз хочу повторить, что автор этой книги Иова – совершенно гениальный как писатель, конечно, не зря сделал эту дискуссию такой длинной. Она в себе содержит что-то очень важное.

Первая тема сегодняшнего разговора – о том, зачем вообще этот длинный спор Иова с его друзьями. Хотя, конечно, автор нам не объяснил, зачем он именно так построил своё произведение, но, на мой взгляд, это необходимо с художественной точки зрения, потому что это необходимый контрастный фон для Иова: друзья доносят то, что большая часть людей принимает вообще без обсуждения (модели Бога, мира, человека). И многие из нас тоже под многим из того, что говорили друзья, просто подписались бы, даже не думая. А думать надо. И только Иов, выбитый из своего привычного круга мыслей, видит недостаточность той картины мира и Бога, которую представляют ему друзья. И нам, читателям, автор всё это подаёт, чтобы мы ощутили недостаточность каких-то простых образов Бога, которые мы обычно предпочитаем, так как нас, людей, всегда тянет к простоте, всегда тянет к тому, чтобы Бога упростить. А Бога не упростишь. Друзья, на самом деле, играют сложную роль в художественном замысле этой книги. Ведь главный двигатель этой книги – это спор между Богом и дьяволом о роде человеческом, и Иов – это такая лакмусовая бумажка для решения этого спора. В дьявольском замысле об этом споре друзья, к сожалению, тоже играют определённую роль. Друзья, местами, помогают дьяволу «опустить» Иова (говоря современным языком), унизить его, разрушить его уверенность в своей связи с Богом, несмотря на беду, в которую он попал. Друзья это делают, разумеется, не намеренно, но все же помогают дьяволу, являются участниками дьявольского замысла. Но друзья одновременно являются участниками и Божьего Замысла, потому что они этими своими спорами с Иовом, донесением до него банальных и абсолютно недостаточных мыслей о Боге, о мире, о человеке, подталкивают его, чтобы он вышел за пределы этих привычных мыслей, действуют на него, как трамплин, как толчок. Они ведь (надо сказать) много говорят правильного. Но эта правда – это полуправда, а Иов именно «полу-» не принимает. Он хочет Бога живого и полного, полной правды о Боге, такой правды о Боге, которая объясняет и как бы вмещает в себя то страшное испытание, в которое, как Иов считает, Бог его поместил. А полуправда друзей того, что произошло с Иовом, в себя в принципе вместить не может. И это продолжается по сей день: очень многие люди склонны к полуправде о Боге, в которой Бог предстаёт как дающий благополучие. А Бог гораздо страшнее, трагичнее и величественнее, чем просто такой податель всевозможных благ. И это неприятие Иовом полуправды о Боге как раз Иова и двигает по его духовному пути.

Очень важным моментом в этой книге является духовный путь, который проходит Иов, начиная с тех первых слов, которые он произносит. Это слова, под которыми подписываются многие комментаторы (даже профессиональные богословы) и говорят: «вот какой замечательный Иов, какая у него верность Богу!». Иов говорит в первой главе:

21 наг я вышел из чрева матери моей, наг и возвращусь. Господь дал, Господь и взял; да будет имя Господне благословенно!

И многие считают, что вот это и есть полная правда. Но это только первая глава книги Иова. Если бы это была полная правда, не надо было бы писать остальных глав. С этого только начинается путь Иова. И дальше (во второй главе), когда жена ему говорит: «Похули Бога и умри», он отвечает:

10 ты говоришь как одна из безумных: неужели доброе мы будем принимать от Бога, а злого не будем принимать?

Многие и тут считают: вот это ответ! Молодец Иов! Какой замечательный, верный Богу человек: всё терпит, всё принимает! А ведь это только начало его пути. Если бы всё было так, как он говорит во второй главе, что мы будем злое тоже принимать от Бога, так почему он уже в третьей главе открыл свои уста и проклял день свой? Если он от Бога всё принимает, то что же он проклинает день свой? Это противоречие – просто знак того, что Иов «тронулся с места» (как поезд трогается, сначала медленно). Он пошёл своим длинным путём, который в итоге приведёт его к Богу, и Бог ему наконец-то явится, в конце этой книги.

Нельзя сказать, что друзья не движутся на протяжении книги в этом споре с Иовом. Но их движение, я бы сказал, довольно специфическое. Они двигаются в направлении от Иова, так, чтобы от Иова как-то оттолкнуться. Поначалу они Иова воспринимают, как своего друга, который несчастлив, пострадал непонятно за что, но, видать, так надо (примерно с этого они начинают). А ближе к концу они начинают его обвинять во всевозможных грехах, которых он не совершал, причем они об этом, как хорошо знакомые с ним люди, прекрасно знают. Вот такая у них своеобразная эволюция. А что касается самого главного – эволюции в понимании Бога, которую замечательным образом проходит Иов на протяжении всей книги, то у друзей с этим всё плохо. Они в своих представлениях о Боге на протяжении всех трёх раундов спора с Иовом крутятся в одном и том же круге неких абстрактных рассуждений, «суждений» (как один из этих друзей сам говорит Иову в одиннадцатой главе):

4 Ты сказал: суждение мое верно, и чист я в очах Твоих.

Он обвиняет Иова в том, что Иов считает суждение своё верным. И вот уже это показывает, что для друзей в их споре с Иовом главное не то, что перед ними страдающий человек, которому надо как-то помочь, а важно «суждение», концепция, абстрактное богословие, и их особенно задевает за живое, что Иов не принимает их традиционного богословия. Казалось бы, их должно больше задевать, что вот сидит перед ними человек, весь покрытый язвами, который всё потерял, но нет – их больше задевают абстрактные концепции. Это, на самом деле, часть замысла автора, который нам показывает контраст между Иовом и людьми, которые в духовном плане, что называется, сидят в покое. Ведь у этих друзей не только всё хорошо в плане материальном (они не потеряли ни богатства, ни детей), у них и в богословском плане как бы всё хорошо, они принимают мир таким, какой он есть: ну да, в мире много зла, ну и что, примем всё вместе – добро и зло. Иов ведь тоже с этого начинает. Так что они никуда не движутся, в богословском плане они остаются в покое. А Иов движется, но, двигаясь он, разумеется, спотыкается. Он об этом сам говорит в двенадцатой главе – о своих друзьях, об их отношении к нему:

5 презрен по мыслям сидящего в покое факел, приготовленный для спотыкающихся ногами.

Да, у Иова тоже в его суждениях не так всё идеально и точно, хотя в итоге Бог, конечно, подтверждает, что Иов всё-таки о Нём верно говорит. Но и Иов, конечно, где-то спотыкается, ошибается, он, в конце концов, изначально разделяет те же традиционные представления о Боге, характерные для его друзей. Он оттуда же пришёл, из этих же представлений, из общего израильского богословия того времени, и поэтому он тоже разделяет какие-то ошибки этого богословия, и это проявляется. Да, спотыкается, но идёт же! Это же не случайно автор затеял спор в трёх повторяющихся раундах, где каждый из трёх друзей выступает по разу. Я, в данном случае, оставляю на потом речь о вмешательстве четвёртого, непонятно откуда взявшегося Елиуя, (который не является другом Иова и непонятно какую роль играет), мы в другой раз об этом поговорим. А сейчас я говорю только о трёх друзьях, с которых всё начинается. И вот очень характерно, как эволюционирует Иов от раунда к раунду, и как они от раунда к раунду, фактически, свои речи повторяют.

И ещё одна черта, которая бросается в глаза в высказываниях этих друзей. Они очень много говорят о беззаконных, и не очень понятно, почему их внимание так сосредоточено именно на беззаконных, потому что, на самом деле, перед ними сидит праведник с точки зрения Бога, пострадавший ни за что, и Сам Бог называет его праведником, а они как-то странно к концу этих своих споров начинают его воспринимать, как какого-то ужасного грешника – ему один из друзей так и говорит. Но дело не только в том, что они на Иова, начинают смотреть без милости, совершенно не жалея его за все беды, которые он претерпел – они так относятся к людям вообще. Они о беззаконниках говорят такие жёсткие слова, но вот читаешь это и думаешь: ну да, всё это, конечно, правильно, они беззаконники, но они же тоже люди. Христос как сказал о беззаконниках? Что Господь солнце Своё посылает и на добрых, и на злых, на праведных и на грешных. Вот друзьях совершенно нету этой нотки милости Божьей, которая во Христе так ярко проявлена, и за что Его упрекали Его современники, что ест с мытарями, которые являются самыми страшными грешниками (в какой-то мере это так и было, много чего водилось, за этими мытарями), а Христос с ними и с блудницами сидит за одним столом, милует их, можно сказать, благословляет, но благословляет, конечно, не на продолжение той жизни, которой они жили, а на то, чтобы они вслед за ним к Богу пошли. И не только о беззаконниках друзья это говорят. Финальные слова, которые в последнем, третьем, раунде этого спора говорит Вилдад Савхеянин, и на этом кончаются все речи друзей, это «человек есть червь, и сын человеческий есть моль». Это что, Бог так смотрит на людей? Это дьявол так смотрит на людей, и именно с этого начинается спор Бога с дьяволом. Дьявол именно хочет доказать Богу, что, включая Иова, все люди – это моль. Так что получается, что вот такая дьявольская нота звучит в словах этих друзей, несмотря на то, что они как бы доносят штатное, признанное богословие до Иова.

Почему они говорят так? Почему они, в итоге, страдальца, который сидит перед ними, и его страдание вообще не видят? Мне кажется, потому, что они очень быстро в этом споре начинают думать уже не об Иове, а о самих себе. Ситуация Иова для них выглядит просто как острое нападение на их картину о мире. Она в картину мира этих друзей никак не укладывается. Они не могут этого не понимать. Они всеми силами защищают эту свою картину мира, но это они защищают своё собственное «я». И так все люди поступают во все времена. Вот ситуации, когда люди доказывают, что евреи плохие. Почему? Они, может быть, по жизни своей с евреями и не сталкивались, но до них дошла такая модель мира, что евреи плохие, что всё зло – от евреев (это идёт от родителей, дедов и бабок, и так далее). Они эту картину мира защищают, они не против евреев как таковых, они против того, чтобы на эту их картину мира кто-то покушался, потому что эта картина мира – это часть их «я», а человек своё «я» защищает любыми средствами, как тигрица защищает своих тигрят. Вот это, как мне кажется, психологическая основа того, почему друзья говорят так, как они говорят. В частности, это выражено довольно ясно в словах Софара Наамитянина (20-я глава):

3 Упрек, позорный для меня, выслушал я, и дух разумения моего ответит за меня.

Вот что из разговора с Иовом он только и вынес – что кто-то на него покушается, на этого Софара. В друзьях, конечно, совершенно отсутствует то, что мы бы сегодня назвали бы «рефлексией», то есть, размышлением над разницей между тем, что «мне так кажется» и тем, что есть на самом деле. Им бы надо сказать себе: мне кажется, что Бог не наказывает людей просто так, и раз Иов пострадал, то под этим есть какая-то основа. Но это мне так кажется, а прав ли я? Но они этого вопроса себе не задают. Такой рефлексии у них нет. А у Иова, можно сказать, одна только рефлексия и есть, потому что он ничего не понимает, и часто признаётся, что он не понимает, и хочет от Бога как раз добиться, чтобы Бог это понимание ему дал – почему и за что это всё с ним произошло. То есть, в нём эта замечательная и нужная черта для богословия – рефлексия – присутствует в полной мере. А друзья, поскольку они переходят от сочувствия Иову довольно быстро к защите самих себя, к концу, в качестве средства этой защиты выбирают нападение на Иова и говорят ему просто в лоб: «наверно, ты беззаконник». Вот как ему говорит Елифаз, видимо, старший из них и наиболее авторитетный, в двадцать второй главе:

6 Верно, ты брал залоги от братьев твоих ни за что и с полунагих снимал одежду.

7 Утомленному жаждою не подавал воды напиться и голодному отказывал в хлебе;

8 а человеку сильному ты давал землю, и сановитый селился на ней.

9 Вдов ты отсылал ни с чем и сирот оставлял с пустыми руками.

10 За то вокруг тебя петли, и возмутил тебя неожиданный ужас,

11 или тьма, в которой ты ничего не видишь, и множество вод покрыло тебя.

Это звучит довольно дико, учитывая, что это же друзья, они знают жизнь Иова. А Иов дальше, через пару глав, описывает свою жизнь, и он не совершал ничего такого, в чём его можно было обвинить, в чём люди наиболее часто грешат, в чём его обвиняет Елифаз. И возникает мысль: в такой самозащите путём агрессии против того, чьё мнение ты принять не можешь, люди часто проецируют на него свои же собственные проблемы, свои же собственные грехи. Так, может, это сам Елифаз не давал воды напиться утомлённому жаждой, и голодному отказывал в хлебе? (Ну, это просто подозрение, ничего о жизни этого Елифаза в книге Иова не сказано, но мы знаем по своему жизненному опыту, что такое довольно часто бывает: тыкая пальцем в кого-то – вот он какой – на самом деле на него проецируют свои же собственные недостатки и проблемы).

Спор друзей с Иовом в итоге затихает. Те самые последние слова Вилдада «человек есть червь, и сын человеческий есть моль» – это самая короткая глава, всего шесть стихов, то есть, такое ощущение, что уже нечего сказать друзьям Иову, и Иову тоже уже больше нечего сказать друзьям. Спор затухает на взаимном непонимании. Почему? Если кратко сформулировать – потому, что друзья пытаются донести до Иова земную, горизонтальную, человеческую точку зрения, а Иов пытается найти Божью, вертикальную, небесную точку зрения, и в какой-то мере, уже она в нём есть (не полностью, но в каких-то фрагментах). И это непримиримо – спор Божьей правды и человеческой правды. Этот спор не завершён в двадцать пятой главе, когда им уже нечего сказать друг другу. Часть замечательного художественного замысла этой книги – что спор между людьми фактически закончен, потому что уже нечего сказать друг другу, но не закончен спор дьявола с Богом за всем этим на заднем плане. Но спор дьявола с Богом – закончится, и он закончится в этой книге, конечно же, победой Бога, которую, можно сказать, принёс Богу Иов. Вот такова роль Иова. Он мог принести Богу и поражение в споре с дьяволом, а принёс Богу победу.

Естественно, все комментаторы критично отзываются о друзьях, и я тоже – таков замысел книги, от этого никуда не денешься, но я хотел бы всё-таки обратить внимание на одну черту: друзья в книге появились не случайно. Дело в том, что Иов, сидящий на этой мусорной куче один (и страдающий, и разговаривающий с Богом, но один) – такой Иов, с точки зрения концепции этой книги, был бы просто бессмыслен. Потому что в этой книге вообще не об Иове речь. Это видно прямо с первой главы в разговоре Бога с дьяволом. Речь идёт о всём человечестве. Иов выступает, как представитель всего человечества, как некий «новый Адам». Эти слова обычно говорят о Христе – у апостола Павла так называется Христос – но в данном случае, как прообраз будущего «нового Адама», выступает Иов – он представитель всего человечества. И друзья, стоящие и сидящие вокруг него, – не просто спорщики, от которых лучше было бы избавиться и не спорить с ними. Они играют фундаментальную роль в его (Иова) поиске Бога, поэтому он обращается то к Богу, то к ним. Почему он вообще обращается к ним с чем-то? Он же с Богом разговаривает, при чём тут друзья? Он, с одной стороны, говорит им в шестнадцатой главе:

2 слышал я много такого; жалкие утешители все вы!

Так что вроде бы друзья и не нужны. Но дальше он говорит Богу:

8 Ты покрыл меня морщинами во свидетельство против меня.

А кто свидетели? Это друзья и есть. Такое ощущение, что в замысле автора книги это не просто разговор Иова с Богом, который проходит на фоне спора Бога с дьяволом, но и друзья играют принципиальную роль, потому что они – воплощение того самого человечества, ради которого, в конечном счёте, и страдает Иов. Ради вот этих спорщиков с ним он и страдает. В семнадцатой главе так и сказано:

6 Он поставил меня притчею для народа и посмешищем для него.

Для какого народа? Никакого народа нет. Есть его друзья и, может быть, его жена. Всё. Но друзья как раз и есть представители народа, представители всего человечества, как и сам Иов – представитель такого «нового Адама». И в итоге, в последней главе, Иов своей молитвой к Богу, своей жертвой, которую он приносит за друзей, своё благословение от Бога как бы распространяет на друзей, и тем самым спасает их – тех самых друзей, которые обвиняли его во всяких беззакониях. Это напоминает то, как Христос спасает тех, кто проклинает его, кто говорит: «Распни, распни Его!». Ну, во Христе это проявилось, конечно, гораздо более остро, в более трагичной форме, чем здесь, но уже тут – некое предвосхищение картины жертвы Христа за ненавидящих Его. Связь Иова с его друзьями проявляется ещё вот в чём. Он в девятнадцатой главе говорит:

28 Вам надлежало бы сказать: зачем мы преследуем его? Как будто корень зла найден во мне.

29 Убойтесь меча, ибо меч есть отмститель неправды, и знайте, что есть суд.

То есть, он их предупреждает, что они заплатят за нападки на него. И это действительно так, в конце и Бог так говорит: если бы Иов сам их не простил, за них не помолился, то они бы заплатили за нападки на него – опять картина, напоминающая о Христе. Их нападки на Иова сам он называет преследованием в девятнадцатой главе:

21 Помилуйте меня, помилуйте меня вы, друзья мои, ибо рука Божия коснулась меня.

22 Зачем и вы преследуете меня, как Бог, и плотью моею не можете насытиться?

Они его «преследуют», естественно, только на словах, и при этом в какой-то степени играют роль инструментов дьявола через эти свои нападки на Иова, но, с другой стороны, «преследуют, как Бог». Что значит «преследуют как Бог»? Разве Бог преследует Иова? Я думаю, что речь идёт именно о том, что своими нападками, с другой стороны, они стимулируют, подталкивают Иова к поиску полной правды о Боге – говоря в современной терминологии, не к «богословию успеха», а к «богословию Освенцима». Они, в этом смысле, являются теми, кого Исайя в своей книге называет «жезлами Бога», а у Исайи жезлы Бога – это такие страшные люди, как вавилонский или ассирийский царь, который совершает кровопролития, разрушает Израиль, нападает на него и так далее – а оказывается, это жезл Бога. Вот так и эти друзья, у них такая двойственная роль. Двойственность эта связана с тем, что бывает очень трудно отличить то, что приходит от дьявола, от того, что приходит от Бога (как говорится, «дьявол – обезьяна Бога»). Это та самая трудность, о которой говорит апостол Иоанн в своём Первом соборном Послании, призывая нас различать духов, подчёркивая, как это трудно – различить духов. И друзья часто говорят правду, говорят то, под чем сам Иов подписывается и говорит точно те же слова. Вот, например, разговор о беззаконниках, который проводит Софар Наамитянин в двадцатой главе. Софар говорит, что Бог беззаконников наказывает, Он не оставляет беззаконников без возмездия.

29 Вот удел человеку беззаконному от Бога и наследие, определенное ему Вседержителем!

Потом, в двадцать седьмой главе Иов практически те же слова о беззаконниках повторяет, но с другой точки зрения:

13 Вот доля человеку беззаконному от Бога, и наследие, какое получают от Вседержителя притеснители.

Что же, они одно и то же говорят? Одно и то же – да не одно и то же. Они как бы рассказывают одни и те же факты из жизни беззаконников, но смотрят на них под совершенно разным углом. И роль всего спора с друзьями в сюжете книги – как раз различить духов, различить, как на одни и те же уроки жизни, которые мы все извлекаем из своего жизненного опыта, можно по-разному посмотреть: в духе Божьем и в духе, противоположном Божьему.

Я не хочу сказать, что друзья говорят о беззаконниках и вообще об устройстве этого мира так, как мог бы говорить дьявол. Нет, есть некие дьявольские нотки в том, что они говорят, но в целом они люди благонамеренные. Они просто доносят только удобную правду, а значит, в сущности, половину правды. Потому что (и это принципиально важный момент) друзья говорят о Боге, как рабы. Вот как кончаются последние слова друзей (это Вилдад Савхеянин говорит в двадцать пятой главе):

4 …как человеку быть правым пред Богом, и как быть чистым рожденному женщиною?

5 Вот даже луна, и та несветла, и звезды нечисты пред очами Его.

Он говорит о Боге, как раб, а Иов в следующей двадцать шестой главе рисует великую картину созданного Богом мира, и он говорит о Боге уже, как сын.

Апостол Павел в своём Послании к Евреям (и в других Посланиях тоже) постоянно напоминает христианам, что Бога знали и до них в Ветхом Завете, но ветхозаветные евреи на Бога смотрели, в большой мере, как смотрят рабы на хозяина. А христиане через Христа становятся Богу детьми, сыновьями, и они смотрят на Бога уже как сыновья. Может быть, они говорят те же самые слова о Боге, что говорили в Ветхом Завете, но только это уже слова не раба, а слова сына. И Иов, как человек, который на пути к тому, чтобы стать из раба Божьего сыном Божьим, хочет о Боге полной правды. Вот как в двадцать шестой главе, сразу после слов раба Вилдада Савхеянина в двадцать пятой главе, – иронически говорит о нём идущий путем сына Иов:

3 Какой совет подал ты немудрому и как во всей полноте объяснил дело!

Обращаю внимание на слово «полнота». Ему нужна о Боге полнота, которая друзьям просто не нужна. Они ничего не добиваются, их устраивает то понимание Бога, знание Бога, степень общения с Богом, какая у них есть – как общение раба с хозяином, и это их устраивает. Иова это не устраивает, он хочет другого общения с Богом – как сына с Отцом. Иов начинает свою финальную речь в двадцать седьмой главе так:

1 И продолжал Иов возвышенную речь свою.

«Возвышенная» – это еврейское слово «машаль», которое, строго говоря, обозначает «притчу». Мы знакомы с понятием притчи, в первую очередь, по Евангелию, потому что Христос рассказал столько притчей! Давайте подумаем, в чём суть тех слов Христа, которые мы называем «притчами». Притча – не просто поучение, проповедь, она всегда двуслойна. В ней есть глубина, в ней наряду с поверхностным смыслом есть глубина, как в притче о сеятеле. Там на поверхности нарисована сельскохозяйственная картина: семена попадают то на хорошую почву, то на плохую, но под этим главный смысл – в глубине: слово Божье может попасть в души людей на хорошую почву или на плохую. И слова Иова таковы, они имеют Божественную двуслойность, которая так ярко выразилась в притчах Христа. А слова друзей плоски, они равны сами себе: что они говорят о Боге – то говорят. Да, это всё вроде бы логично, это всё, с точки зрения логики, местами и правильно, но логическая правда в разговоре о Боге – правда недостаточная. Во всей Библии, в книге Притчей особенно, но и в книге Иова идёт постоянная игра на слове «разум», «понимание» логическое (это слово «бина») и тоже «разум», тоже «понимание», но внелогическое, которое называется «мудростью» («хокма»), которое приходит, в конечном счёте, от Бога, а логика приходит к людям от их жизненного опыта, от традиций, от социальной жизни, и так далее. И противопоставление разума («бина») и мудрости («хокмы») – это нечто очень важное вообще для всего сюжета книги. Поставим себя в ситуацию Иова, который ничего не знает ни о дьяволе, ни о его споре с Богом. Он разумом («биной»), логикой своё положение понять не может, хотя поначалу и пытается. А друзья тоже пытаются понять положение Иова логически, и у них тоже ничего не получается. Можно даже не понять, а принять, вместить происшедшее с Иовом, только хокмой, этой парадоксальной внелогической мудростью Бога, что в конце и происходит. Бог в конце это и показывает, ничего не доказывая логически, но как-то давая Иову понимание, осмысление, утешение, так что слова, что Иов, в итоге, кладёт руку свою на уста свои означают, что то, чего он от Бога хотел, он получил, но только не в словесной форме, а в какой-то другой, странной форме, в виде какого-то духа, которого он от Бога принял. И не зря вся замечательная, поэтическая двадцать восьмая глава (это часть последней речи Иова) посвящена именно «хокме» («мудрости»), потому что это ключ к тому, чтобы эту книгу понять. Многие комментаторы всех времён пытались эту книгу понять, осмыслить на уровне логических рассуждений, на уровне «бина», а её так не осмыслишь. Её можно осмыслить только с помощью парадоксальной «хокмы». У друзей – бина, а у Иова в итоге – хокма. У них такие уверенные утверждения, как будто они всё знают, как будто они, что называется, Богу свечку держали – так они о Нём говорят: уверенно, но по-человечески. Человеческие и «слишком человеческие» (это цитата из Ницше) их утверждения о Боге. А у Иова никаких утверждений почти нет, у них только вопросы к Богу, в основном, такого рода: «ну как же так?». Но это вопросы к Богу, и он их задаёт, чтобы получить ответ не человеческий, а ответ на Божьем языке. И поэтому, когда друзья говорят ему в двадцать второй главе, что он во тьме:

10 За то вокруг тебя петли, и возмутил тебя неожиданный ужас,

11 или тьма, в которой ты ничего не видишь, и множество вод покрыло тебя

– то можно сказать: да, он во тьме, но в той самой тьме, о которой писал замечательный испанский святой Сан Хуан дела Крус: о том, что на пути к самым вершинам близости к Богу человек вынужден, обязан пройти через тьму, через ощущение потери Бога, потери ориентации, потери почвы под ногами, и так далее. Так что Иов в этой ситуации тьмы, но он ищет света, потому что он на пути к Богу. А они не в этой тьме Сан-Хуана, но они Бога-то не ищут, света они не ищут.

Вторая тема, о которой я хотел бы поговорить в связи с дискуссией друзей с Иовом – это о их правоте. Вся тонкость этой книги проявляется в том, что друзья во многом правы, и под многим, что они говорят, можно подписаться (ну, может быть, как под частичной правдой, неполной, но всё-таки как под правдой). Именно эта их неполная, но правота служит для Иова как бы трамплином, от которого он отталкивается, чтобы идти дальше, идти к Богу. В контексте ситуации Иова и по сравнению с тем, какой правоты хочет Иов, их правота (если так можно выразиться) –нижний этаж, подвал правоты. Мы встречаем и в литературе, и в жизни много примеров, когда люди говорят правильные слова, с которыми в принципе не поспоришь, но это то, о чём Ленин писал: «по форме правильно, а по существу – издевательство». Бывает и такая правота. Вспомним Мольеровского Тартюфа, который вообще ничего, кроме правильных слов, с которыми не поспоришь, не говорит, но выглядит, как образцовый пример ханжи и лжеца. Или вспомним из истории нашей страны: товарищ Сталин умел говорить такие слова, особенно к концу своей жизни, с которыми не поспоришь. Банальности, с которыми не поспоришь – как говорится, «Волга впадает в Каспийское море», «Лошади кушают овёс и сено» – примерно этого уровня слова он говорил, но только, конечно, на политические темы. Но можно ли эти слова товарища Сталина назвать правдой? Нет, конечно.

Если говорить о том, в чём, тем не менее, в словах друзей Иова есть доля правды, начнём с того, что они говорят о том, что Бог неисследим, и дистанция между Ним и людьми такова, что ничего мы о Боге не можем сказать правильного, ни судить о нём, и так далее. Как в одиннадцатой главе говорит Софар:

7 Можешь ли ты исследованием найти Бога? Можешь ли совершенно постигнуть Вседержителя?

Это правда! Иов сам под этим подписывается: не можем, конечно! Но он и не требует от Бога того, чтобы Его совершенно постигнуть. Он совершенно другого требует от Бога: соединиться с Богом. Он требует того понимания (еврейское слово «яда»), которое можно назвать не «пониманием», а «совокуплением» с Богом. Да, дистанция до Бога огромная, поэтому судить о Боге людям практически невозможно, но давайте спросим себя: вот мы не будем судить о Боге и пытаться как-то рассуждать о Нём – в результате не примем ли мы за Бога – дьявола, который так хорошо умеет притворяться Богом. Есть такой пример в книге Иова – это видение, которое приходит Елифазу во сне. Елифаз в полной уверенности, что это от Бога, и даже вопроса не ставит, от кого это видение может прийти, а вот читаешь, и видишь там детали, которые говорят – а может, скорее, от дьявола такое видение ему пришло? И если не пытаться о Боге что-то понять, сказать, рассудить, то как тогда знать? Как не принять дьявольское за Божественное? И потом, тут есть деталь: он говорит Иову: «Можешь ли ты исследованием найти Бога? Можешь ли совершенно постигнуть Вседержителя?». Так Иов и не претендует, что может. Друзья говорят такие правильные слова своими устами, а в реальности, на самом деле, они Иову втолковывают какое-то такое богословие, как будто бы они о Боге всё полностью знают. Получается, что их теоретическая концепция, что Бог велик, далёк, и что мы можем о нём знать, – это одно, а то, как они живут, действуют, говоря Иову так, как будто они Бога знают всего насквозь, этот реальный поступок совершенно противоречит их концепции. И это не только их касается. В картине друзей есть большое поучение для нас самих, о том, что мы с вами довольно часто становимся как бы похожими на друзей Иова, причем в разных аспектах. Я в данном случае говорю только об одном аспекте – о том, что концептуально, на словах, может быть, мы и признаём, что Бог далёк, непостижим, и так далее, но на самом деле, когда мы реально что-то о Боге говорим, то мы часто это говорим без всякого сомнения, без всяких оговорок, что это мне так по-человечески кажется, а может быть, это всё и совсем по-другому, и даже не пытаемся задать себе вопрос, а как это могло бы быть по-другому. Это касается нас всех, в том числе, и меня, читающего сейчас с вами книгу Иова, и пытающегося до вас донести своё понимание книги Иова без вот этих оговорок. Но у меня в голове, поверьте, они есть. Я мог бы после каждой фразы вам говорить, что мне так кажется, а на самом деле всё может быть не так, а совсем по-другому, и временами даже показываю, как это могло бы быть по-другому. Так что вы, уж пожалуйста, просто чтобы времени на это не тратить, эту оговорку каждый раз вставляйте после всего того, что я говорю. Я как умею, так эту книгу Иова и прочитываю, и пытаюсь всё это донести до вас.

Возвращаясь к теме спора с друзьями – откуда происходит эта их уверенность в самих себе и в своём понимании Бога? Они знают, откуда: она происходит от многовекового опыта. Вот как, например, в восьмой главе об этом говорит Вилдад Савхеянин:

8 … спроси у прежних родов и вникни в наблюдения отцов их;

9 а мы -- вчерашние и ничего не знаем, потому что наши дни на земле тень.

10 Вот они научат тебя, скажут тебе и от сердца своего произнесут слова.

Мы – ничто, всё, что у нас есть правильного в представлении о Боге, приходит откуда-то, от наших предков, от этого, освящённого веками, богословия. Речи нет о том, что человек должен предпринять какое-то своё усилие, чтобы что-то о Боге понять и к Богу приблизиться, это выглядит вообще, как грех, и, с их точки зрения, Иов именно этот грех и совершает, пытается что-то добавить к этому многовековому опыту, когда, по определению, он совершенен, и к нему ничего уже не добавить. Или вот из пятнадцатой главы:

9 Что знаешь ты, чего бы не знали мы? что разумеешь ты, чего не было бы и у нас?

10 И седовласый и старец есть между нами, днями превышающий отца твоего.

17 Я буду говорить тебе, слушай меня; я расскажу тебе, что видел,

18 что слышали мудрые и не скрыли слышанного от отцов своих.

Вот и получается, что просто не нужно всё, ради чего это затеяно, – чтобы спор дьявола с Богом Иов разрешил в пользу Бога, прорвавшись к Богу сквозь своё страдание, сквозь свою беду, не отрекшись от Бога, а, наоборот, как бы заменив Бога абстрактного, теоретического, какой у его друзей, на Бога живого. Друзья, фактически, говорят, что этого нельзя, это грех, и тогда получается, что вообще весь сюжет этой книги, с точки зрения друзей, неправильный.

Их уверенность происходит от векового опыта. Это верно и сегодня тоже. В деятельности любых сегодняшних религиозных организаций, действительно, есть вот эта опора на вековой опыт, она играет существенную роль. Даже когда мы здесь читаем Библию, я до вас доношу, в какой-то степени, и своё собственное прочтение, но большей степени опираюсь на вековой опыт комментариев к Библии. Да и сама Библия –что это такое, как не конденсация и квинтэссенция векового религиозного опыта? То есть, это правда – то, что говорят его друзья, но это не вся правда. А Иов эту не всю правду дополняет всей правдой: порывом к Богу человека, который выбит из этого привычного векового опыта.

Они опираются на этот вековой опыт, как будто это твёрдый камень, фундамент, на котором можно строить дом своих отношений с Богом. А что Христос говорит об этом? Он говорит о том, на каком камне дом строить – только на Нём, как на камне, можно строить дом взаимоотношений с Богом, а не на вековом опыте. И один из предметов Его спора с религиозной элитой Израиля в Его земной жизни – это как раз спор о том, можно ли, и в какой степени можно опираться на весь этот вековой опыт, который они несут, и принимать ли его безоговорочно. Он говорит: «не нарушить пришёл, но дополнить, восполнить» этот опыт (в русском переводе сказано «исполнить», но это лучше, всё-таки, перевести как «восполнить» или «дополнить»).

И ещё один момент. Вековой опыт – это опыт всегда коллективный. Христос же, в отличие от Ветхого Завета, разговаривает не с коллективным еврейским народом, а с конкретными, отдельными людьми. И этот момент, на самом деле, есть уже в книге Иова. Друзья несут коллективный опыт, и в той мере, в какой он верен, его можно коллективно же принять, но прорыв к Богу за пределы этого коллективного опыта – всегда личный прорыв. Это делает один человек, которого Бог как-то призывает. Каждый из Пророков – это человек, который пережил такой опыт. У меня такое ощущение, что, хотя автор книги Иова неизвестен нам, мы его не называем пророком, не знаем даже его имени, но, на самом деле, он пережил что-то такое, что пережили пророки, – некое призвание Богом, которое описывает и Исайя, и Иеремия, и Иезекииль, и другие. Личное призвание и личный голос Бога.

Вековая логика не то, что неверна, но, когда друзья начинают доносить до Иова это вековое богословие, перед конкретным страданием Иова это звучит, как издевательство. В подобную ситуацию иногда попадают люди в церкви, когда человек приходит в церковь со своим страданием, а какой-нибудь, может, не очень опытный священник пытается ему ответить на исповеди на этот рассказ о его страдании – какими-то общими богословскими местами – примерно, как друзья: что Бог милостив, то да сё. Вся эта ситуация концептуальна, она типична и повторяется и по сей день.

Даже когда то, что друзья говорят о Боге, – правда, эта логическая правда обесценивается тем, что Иов называет «лицеприятием» в тринадцатой главе:

7 Надлежало ли вам ради Бога говорить неправду и для Него говорить ложь?

8 Надлежало ли вам быть лицеприятными к Нему и за Бога так препираться?

Иов довольно точно подмечает, что в их похвалах Богу, их почтении Богу, хотя это и правда, но в этом есть элемент не искреннего отношения с Богом, а того, что называется «лицеприятием». Включите телевизор, и вы увидите похвалы в нашей стране – Путину, в Штатах – Трампу, и так далее – похвалы, которые идут не от чистого сердца, а просто потому, что «так полагается». Друзья, даже когда они говорят правду о Боге, эту правду обесценивают тем, что они её говорят, потому что «так полагается», лицеприятно. И вообще, мне всё то, что они говорят о Боге, напоминает то, что сегодня называется «евангелием успеха»: живу по Богу, и за это Бог мне даёт здоровье, богатство, успех, и так далее. А если нет здоровья, богатства и успеха, то, значит, я что-то делаю по отношению к Богу не так, и тогда я должен задуматься о своих отношениях с Богом. Вот это «евангелие успеха» – это анти-книга Иова, которая демонстрирует нам ровно противоположную картину. И такое ощущение, что друзья именно из этого «евангелия успеха» и исходят – что если бы у Иова отношение с Богом было правильным, и он был бы таким праведником, каким они его считали, то, конечно же, такой трагедии с ним не произошло бы. А раз произошло, то всё не так чисто, и «нет дыма без огня». А на самом деле книга Иова нас подводит к необходимости того, что можно было бы назвать «богословием на мусорной куче», а сегодня было бы правильнее назвать – и такой термин существует – «богословием после Освенцима». Это такое богословие, такая картина Бога, которая вмещает в себя Освенцим. Такого богословия пока нет. Есть название, есть попытки что-то в этом плане найти – примерно такие попытки, какие на своём долгом пути совершает Иов. И, может быть, и человечество тоже в попытке выработать «богословие после Освенцима» находится в начальной стадии вот такого пути Иова, и будем надеяться, что, в итоге, придёт, пусть ценой страдания, к такому позитивному результату, к которому приходит в итоге Иов: соединению с Богом, познанию Бога.




Запись 66 ОБЗОР 4 27-06-18

Мы продолжаем заключительный обзор книги Иова. Это уже четвёртая часть нашего обзора, и в ней мы продолжаем то, что начали в прошлый раз, – рассказ о диалоге Иова и его друзей, который занимает большую часть этой книги, тридцать с лишним глав. Когда мы читаем этот диалог, он может нам при первом чтении просто наскучить, потому что при поверхностном первом чтении такое ощущение, что всё повторяется круг за кругом: три круга в этом диалоге, три раза выступает каждый из друзей, им отвечает Иов, и как бы после первых нескольких выступлений уже ничего нового не говорится. Но это впечатление просто не может быть верным, потому что автор этой книги не только Богом вдохновенный, но и настолько мастерский художник слова, что он не мог этот длинный диалог вставить просто так, в этом наверняка есть какой-то глубокий смысл, и мы в прошлый раз начали говорить о том, ради чего этот диалог вставлен. Длина этого диалога связана именно с тем, что этот спор, противостояние между Иовом и его друзьями касается очень тонких вещей, в которые надо всмотреться, в которых надо разобраться, потому что друзья и Иов во многом говорят вещи похожие – похоже, да не одно и то же. Похожи бывают и дьявольские дела на дела Божии: дьявол это обезьяна Бога, и его дела мимикрируют под Божественные дела. И слова тоже мимикрируют: слова, которые на самом деле происходят от дьявола, могут звучать, как замечательные, глубокие, божественные слова. Поэтому так трудно делать то, о чём говорил апостол Иоанн в своём Первом соборном Послании – различать духов. Собственно, смысл этого длинного диалога именно в том, чтобы научить нас различать духов.

Соответственно задаче этого диалога, мы должны рассмотреть, в чём друзья правы, а в чём неправы. Главное различие между тем, что говорят они, и тем, что говорит Иов, состоит в том, что они удовлетворяются половиной правды, той, которая удобна, которая не требует напряжения, каких-то героических поступков, и так далее. А Иов в той ситуации, в которую он попал, поставлен в такое положение, когда его уже половина правды никак удовлетворить не может. Ему уже нужна вся правда, ему уже нужен не, так сказать, абстрактный образ Бога, а ему нужен Бог живой. В прошлый раз мы говорили о том, в чём правда (пусть пол-правды) того, что говорили друзья о Боге, о людях, об отношениях Бога с людьми, а сейчас поговорим о том, где граница этой их правды – граница, за которой начинается неизведанное пространство, куда Господь, можно сказать, загоняет Иова страшным испытанием. А за границей ограниченной полу-правды друзей и находится тот Бог живой, к Которому Иов стремится приблизиться. ЯE:\я себе зрительно представляю эти границы объёмно, как некий многогранник. Друзья крутятся внутри него и не могут выйти за его пределы: толкнёшься в одну сторону – упираешься в одну грань, толкнёшься в другую сторону – упираешься в другую грань, и выйти не можешь. Ну, да они не очень и хотят выйти: они стукнулись лбом о стенку одной грани, другой грани, и уже всё – научились никуда не лезть и не выходить «за». Грани эти разные, но они все образуют, если можно так выразиться, границы познания Бога. И эти границы, за которые друзья не могут выйти, это не только границы конкретно для них. Конечно, они люди, так сказать, не героического склада характера, спокойные, благополучные, и они от того шока, который представляет зрелище их друга, сидящего на мусорной куче, хотят поскорее избавиться, а не рваться за какие-то границы. Но дело не только в этом: эта граница, на самом деле, граница не только их, это граница всего Ветхого Завета и гениальность этой книги в том, что она, принадлежа Ветхому Завету, тем не менее, эту границу видит. А для того, чтобы выйти ближе к Богу живому (чего и хочет Иов), надо выйти из Ветхого Завета в Новый Завет – естественно, через Христа, с помощью Христа, потому что нет другого пути, как тот, которым Он нас, как Пастырь овец, выводит этой дверью к Богу живому. Нет другого пути за эти границы познания Бога.

Когда я говорю слово «познание», я имею в виду еврейское слово «даат», которое означает больше, чем в русском языке слово «познание». Для нас «познание» – это то, чему нас учат в школе – познание географии, познание истории, что-то интеллектуальное. Еврейское слово «даат» означает не только и не столько интеллектуальное познание, а познание как совокупление с познаваемым. Поэтому, когда говорится «Адам познал свою жену Еву», именно этим словом «даат» это и обозначается, то есть, познание Бога – это соединение с Богом. Мы понимаем, конечно, что просто так с Ним не соединишься: дистанция между нами и Богом очень велика, и эту проблему верно отражает богословие друзей.Для того, чтобы соединиться с Богом, чтобы эту дистанцию преодолеть, нужен тот, кто в книге Иова называется «Посредником». Христианские богословы с самого начала говорили, что в этом Посреднике книги Иова предугадан будущий Иисус Христос, как Тот, в Ком просто физически (если можно так выразиться) происходит совокупление Божественной природы и человеческой природы. Это то самое познание как совокупление, «даат», к которому мы призываемся. Это, может быть, даже звучит как-то нахально: как это мы призываемся к тому же совокуплению с Богом, какое во Христе! Но в истории христианства много таких мыслей, есть даже очень в своё время известная, популярная, в том числе, у нас в России книга «О подражании Христу». Как можно подражать Христу – это звучит даже как-то неблагочестиво? Но мы к этому призываемся. И автор книги Иова, который находится в рамках Ветхого Завета, предчувствует что-то такое новозаветное, предчувствует Христа в этом образе Посредника, да и во многих других местах. Но у автора книги сознание всё-таки ветхозаветное, а не новозаветное, и поэтому он нам очерчивает эти границы, и тем самым как бы намекает нам: вот граница, но её надо перейти, эту границу познания Бога, границу, за которой путь к Богу. Как её перейти? Автор, в общем-то, не знает, как её перейти. Поэтому вся книга – это вопрос, ответ на который даёт Христос, и поэтому ещё раз повторяю эту замечательную формулировку: «Христос – ответ Иову».

Я хотел бы перейти к рассмотрению того, в чём конкретно состоят эти грани, которые отделяют друзей от Бога (а друзья представляют собой всё ветхозаветное человечество), и за которые (если можно так сказать) выброшен Иов. Пожалуй, самая главная грань, граница между миром, в котором живут друзья, и истинным Божьим миром, в который выброшен Иов, это граница между логичным и парадоксальным образом Бога. Друзья говорят всё очень правильно и логично. Я вам говорил, что в истории человечества много людей, которые говорили совершенно дьявольские вещи очень логично и убедительно – вот товарищ Сталин, например. Мы его, конечно, уже не читаем, но иногда где-то встречаются какие-то цитаты из него, и видно, что он просто как гвозди вбивает – ничего даже не скажешь против, настолько всё логично. Вот так и друзья: они говорят логично, а парадоксов они боятся, они убегают от парадоксов внутрь этого многогранника – привычного, уютного и удобного ветхозаветного богословия. А мы помним, что Христос весь парадоксален, это особенно проявляется в Его притчах. Вообще, Бог парадоксален, и эта черта, как всё Божественное, выявляется во Христе (говорится в Евангелии от Иоанна: «Единородный Сын, сущий в недре Отчем, Он явил») – явил Бога в Себе людям. И парадоксальность Бога Христос явил людям, хотя, конечно, мудрецы Ветхого Завета уже знали об этой парадоксальности Бога, и. в частности, мы это встречаем в книге Иова. Иов выйдет из логической, удобной области, в которой пребывают его друзья, в область парадоксальную. Как он оттуда выйдет?

Всё начинается с парадокса в 1-й и 2-й главах, где возникает вопрос: «Ну как же так? Бог же хочет бороться с дьяволом с помощью Иова, так что же Он даёт тогда согласие на то, чтобы дьявол такую власть получил над Иовом?». Парадокс! В этой экстремальной ситуации друзья призывают его держаться за прежний, привычный и ему, и друзьям образ Бога – и Иову тоже привычный, пока у него всё было хорошо. Вот говорит Елифаз Феманитянин:

7 Вспомни же, погибал ли кто невинный, и где праведные бывали искореняемы?

8 Как я видал, то оравшие нечестие и сеявшие зло пожинают его.

То есть, вспомни не свой опыт жизни: Елифаз, на самом деле, адресуется не к реальному жизненному опыту, а к теории – таково то богословие, которое мы все с тобой, Иов, разделяем, и спорить с этим как-то даже неприлично, как Елифаз, говорит в пятой главе:

27 Вот, что мы дознали; так оно и есть: выслушай это и заметь для себя.

Истина в конечной инстанции, вопросы неуместны, это же мудрость отцов – как с этим спорить? Есть уже готовый ответ. Но опыт жизни может быть совсем другой, и Иов об этом говорит: какое там! конечно, погибал и невинный! Сам Иов на грани жизни и смерти! «Как я видал, то оравшие нечестие и сеявшие зло пожинают его» – обратное тоже видали, и сколько угодно!

Друзья призывают его держаться этих готовых ответов. Иов этого уже просто не может! Он не может, в том состоянии, в котором он находится, удовлетвориться этим уютным привычным богословием. Это хорошо для тех, кому уютно, а Иову не уютно. Да и потом, Бог Сам от него хочет обратного – чтобы он вышел за эти пределы, из этого многогранника, в который его призывают вернуться друзья. Один из парадоксов, который видит Иов и не видят друзья, – это то, как в Боге сочетаются Божественная справедливость, Божественное суровое воздаяние, которое Он воздаёт за грехи, и Божья жалость к людям, и Божья милость к людям. А Елифаз в четвёртой главе говорит:

17 человек праведнее ли Бога? и муж чище ли Творца своего?

18 Вот, Он и слугам Своим не доверяет и в Ангелах Своих усматривает недостатки:

19 тем более -- в обитающих в храминах из брения, которых основание прах, которые истребляются скорее моли.

20 Между утром и вечером они распадаются; не увидишь, как они вовсе исчезнут.

21 Не погибают ли с ними и достоинства их? Они умирают, не достигнув мудрости.

Это ему такое, видите ли, видение явилось! Оцените, какой безжалостный взгляд на людей, который для Бога совершенно не характерен! Да, у Бога есть, действительно, и суровость в обращении с людьми, и справедливость, но не такая, как здесь сказано, не такая безжалостная. У Бога всегда (пусть парадоксальным образом) справедливость сочетается с жалостью и милостью.

Вторая грань – это восприятие друзьями, да и всем Ветхим Заветом дистанции между людьми и Богом. В осознании этой дистанции совершенно правильное отличие ветхозаветного иудаизма от всяческих языческих религий. Для языческих религий (например, греческой, римской) боги – это те же люди, только побольше и посильнее, но с теми же человеческими недостатками. Их можно, так сказать, по плечу похлопать, с ними можно вступать в половые отношения, и так далее. В иудаизме, конечно, всё не так: дистанция между людьми и Богом подчёркивается, это один из важных стержней иудаизма. Но только у друзей, да и вообще в ветхозаветном взгляде на мир эта дистанция как бы преувеличивается, становится непреодолимой. Ну, а раз она непреодолима, то в таком мире Христос и невозможен, и не нужен. Друзья говорят, что, поскольку эта дистанция такова, то к Богу взывать, как взывает к Нему Иов, бессмысленно и просто нечестиво. Они говорят Иову: дистанция – это хорошо, а ты к Нему взываешь,как будто Он твой сосед по дому! Кроме того, как считают друзья, раз Бог такой великий, такой далёкий от людей, с ним, по большому-то счёту, и говорить не о чем. Бог живёт в Своём мире, а мы, люди, в своём. Пусть наш мир хуже, чем мир Божий, но он наш. А Божий мир как-то сам по себе, это, говоря в христианских терминах, Царство Небесное, оно нам всё равно недоступно, и нам до него, по существу, большого дела нет. И поскольку это так, то задавать вопросы, как их задаёт Иов, да ещё в таком, как кажется друзьям, дерзком тоне, не просто неприлично с точки зрения такого богословия – это бессмысленно. Иов говорит: «Ну как же, вот я задаю вопрос, а ответа нет», а друзья говорят: «Правильно, ответа и не должно быть, Бог – Он великий и далеко, с чего Он будет отвечать на твои вопросы!». А Он в итоге Иову отвечает, и оказывается, что прав всё-таки Иов, а не друзья.19.00.

Вот в тридцать четвёртой главе уже слова Елиуя – четвёртого, неизвестно откуда взявшегося собеседника:

31 К Богу должно говорить: я потерпел, больше не буду грешить.

32 А чего я не знаю, Ты научи меня; и если я сделал беззаконие, больше не буду.

То есть, никаких вопросов, только смиренное преклонение головы перед Богом. Это не то чтобы совсем неправильно. Да, надо перед Богом склонять голову. Мы же говорим, что мы поклоняемся Богу. Но это не значит, что Богу не надо задавать вопросы, а для друзей одно следует из другого. Иов, в сущности, не спорит с ними о дистанции между Богом и людьми. Он тоже знает, что эта дистанция огромна. Да и вообще, говоря уже современным языком, Бог иноприроден человеку, Он как бы в другом измерении находится. Всё так! Но Иов всё равно, через эту невозможность, хочет установить контакт с Богом и с Богом разговаривать, пусть даже как юродивый. Даже если он сам, может быть, считает, что ничего хорошего от этого разговора с Богом ему, Иову, не светит. Но он настолько хочет вступить в это соединение, совокупление с Богом, в это познание Бога –«даат» – что даже согласен: пусть даже Бог ещё его осудит, но лишь бы Бога как-то узнать, ощутить, быть с Ним вместе. Вот несколько цитат из девятой главы, из слов Иова:

19 Если действовать силою, то Он могуществен; если судом, кто сведет меня с Ним?

20 Если я буду оправдываться, то мои же уста обвинят меня; если я невинен, то Он признает меня виновным.

32 Ибо Он не человек, как я, чтоб я мог отвечать Ему и идти вместе с Ним на суд!

33 Нет между нами посредника, который положил бы руку свою на обоих нас.

34 Да отстранит Он от меня жезл Свой, и страх Его да не ужасает меня, --

35 и тогда я буду говорить и не убоюсь Его, ибо я не таков сам в себе.

Это «через не могу»: невозможно с Богом вступить в контакт, а всё равно он хочет с Богом вступить в контакт – тоже своего рода парадокс!

Есть дистанция, которую так хорошо воспринимают друзья, и с которой согласен Иов. Только они её воспринимают по-разному: для друзей эта дистанция между Богом и людьми, как бы материальная – это как бы физическое расстояние до Бога, измеряемое в километрах, или это как бы разница между «размером» людей и Бога: люди маленькие, а Бог вон какой Бог по размеру, особенно сегодня, когда мы мыслим миллионами световых лет, галактиками! Таков взгляд друзей на величие Бога. Вот одиннадцатая глава, говорит Софар:

8 Он превыше небес, -- что можешь сделать? глубже преисподней, -- что можешь узнать?

9 Длиннее земли мера Его и шире моря.

Звучит довольно благочестиво, но это же совершенная примитивизация того, в чём, собственно, заключается величие Бога. Или в двадцать второй главе (это уже Елифаз говорит):

12 Не превыше ли небес Бог? посмотри вверх на звезды, как они высоко!

А сегодня эти слова можно еще продолжить: вот галактики за миллиарды световых лет от нас, и там тоже Бог, и как тогда нам Его достичь? Вот этот пространственный, материальный взгляд на Бога приводит к ощущению непреодолимости дистанции. И эта непреодолимость друзей устраивает. Они не хотят эту дистанцию преодолевать, особенно той ценой, которой Бог заставляет преодолевать эту дистанцию Иова. А Иов хочет, даже такой ценой, эту дистанцию преодолевать. Он хочет Бога видеть конкретно, как он сам говорит в 23-ей главе:

8 … иду вперед -- и нет Его, назад -- и не нахожу Его;

9 делает ли Он что на левой стороне, я не вижу; скрывается ли на правой, не усматриваю.

Он вроде бы то же самое говорит о далекости и непознаваемости Бога, но из самой интонации этих слов видно: он хочет эту дистанцию преодолеть, так сказать, аннулировать – и правильно хочет, потому что дистанция на самом деле не материальная, дистанция между Богом и людьми – духовная, и именно в силу этого возможно такое соединение в преодолении этой дистанции, как произошло во Христе.

Третья грань многогранника, ограничивающего ветхозаветное богословие друзей, – это вера друзей в то, что мир устроен, по большому счёту, хорошо (как говорил Кандид у Вольтера, а за ним Гегель – «Всё к лучшему в этом лучшем из миров»), поэтому человеку невозможно и даже не нужно вмешиваться в это Божественное устройство мира. Должен сказать, что это, возможно, самозащита от подсознательного ощущения того, что потом Бог Иову показывает в виде левиафана (вот левиафан, клади на него руку и помни о борьбе). Но это страшно, что там говорить, левиафан же – это образ дьявола, и вот друзья, может быть, подсознательно защищаются от такого требовательного и, можно сказать, героического взгляда на мир, который явлен Иову, и на который Иов соглашается просто потому, что его Бог поставил в такое положение, когда Иову надо либо умереть, либо согласиться на то героическое поведение, которого от него требует Бог. И, как следствие взгляда друзей на этот мир, как на хороший, по большому счёту, такой, в котором, по большому счёту, всё так (ведь Бог же его устроил, как же иначе!) – как Иову спастись из его беды? Ответ: ничего делать не надо. Надо просто ждать «happy end’а», потому что невинность Иова (в которую друзья поначалу верят) гарантирует спасение. Оно само по себе произойдёт. Но по книге-то ничего Иову не гарантировано, он находится на острие спора между Богом и дьяволом, и кроме героического поведения с его стороны, ничто Иова спасти не может. Это одно, а второе – что друзья его призывают ждать, что когда-нибудь Бог придёт ему на помощь и спасёт его, но нет же сил ждать в том состоянии, в каком находится Иов!

То, что с Иовом произошла беда, для друзей непринципиально. Ну, вот так устроен мир! Да, бывает, происходят беды и с невинными тоже. Но мало ли что бывает – землетрясения, извержения вулканов, люди погибают – ну что тут делать? Мир так устроен, и мы его принимаем таким, как он устроен. Более того, в одном месте друзья говорят, что то, чтобы выполнялись законы этого нашего мира (пусть даже они временами бывают жестокими и несправедливыми), – это важнее страданий отдельной личности, такой, как Иов. Им законы мира дороже отдельного человека. Как Вилдад говорит Иову в восемнадцатой главе:

4 О ты, раздирающий душу твою в гневе твоем! Неужели для тебя опустеть земле, и скале сдвинуться с места своего?

Но Христос что говорит Своим ученикам? Будете двигать скалы с места своего Моей силой и Моим Духом – естественно, имея в виду не физические скалы. Но тут и Вилдад имеет в виду не только физические скалы, он имеет в виду вообще все законы устройства этого нашего мира. Что же нам уголовный кодекс поменять ради одного невинно осуждённого? Вот такая логика товарища Сталина (лучше осудить девять невинных, чем оправдать одного виновного). Такая логика стоит за любовью к законам этого мира, можно сказать, за любовью к уголовному кодексу этого мира. Поэтому сотрудничество с Богом, призывом к которому кончается книга в словах Самого Бога, в ветхозаветном богословии, как его понимают друзья, и невозможно, и не нужно. Конец и резюме всего этого разговора друзей – в словах Вилдада (глава 25):

2 держава и страх у Него; Он творит мир на высотах Своих!

3 Есть ли счет воинствам Его? и над кем не восходит свет Его?

4 И как человеку быть правым пред Богом, и как быть чистым рожденному женщиною?

5 Вот даже луна, и та несветла, и звезды нечисты пред очами Его.

6 Тем менее человек, который есть червь, и сын человеческий, который есть моль.

Вот чем друзья кончают: всё принять, как оно есть: и то, что праведными мы быть не можем, и то, что человек есть моль, – ну так чем это отличается от позиции дьявола? Никакие усилия праведности не дадут, а праведность для ветхозаветных людей (и это правильная мысль) – это «ходить в Боге», «быть близким с Богом». Ну, так тут получается, что быть близким с Богом невозможно, дистанцию сократить невозможно. Дальше в той же своей речи Елиуй говорит в тридцать четвёртой главе:

23 Потому Он (бог) уже не требует от человека, чтобы шел на суд с Богом.

Это камень в огород Иова: Иов же требует от Бога, чтобы Бог с ним судился, а, по Елиую, Бог вообще ничего не требует от человека. Если он червь и моль, то что он него, человека, вообще можно требовать? Тем более идти на суд. Человек, по Елиую, ничего не может сделать такого важного для Бога, что оправдывало бы сотрудничество Бога с людьми. Вот тридцать пятая глава (это опять Елиуй говорит):

5 взгляни на небо и смотри; воззри на облака, они выше тебя.

6 Если ты грешишь, что делаешь ты Ему? и если преступления твои умножаются, что причиняешь ты Ему?

7 Если ты праведен, что даешь Ему? или что получает Он от руки твоей?

8 Нечестие твое относится к человеку, как ты, и праведность твоя к сыну человеческому.

Поскольку человеческие возможности ограничены этим нашим человеческим миром, то, во-первых, человек ничего в Божественном великом мире сделать не может, а во-вторых (обратный вывод), дела людей для Бога – мелочи. Но в таком мире, где дела людей для Бога – мелочи, Христос и невозможен, и даже не нужен. Вот граница Ветхого Завета, чтобы переступить которую, нужно новозаветное озарение, которое в этой книге существует. Это скептический взгляд на человека есть и в речи Елиуя, даже в ее сильной стороне, где он говорит о буре, о грозе. Он тоже как-то поворачивает этот образ грозы таким образом, что гроза, буря, всё это, созданное Богом, – это великое, и что с этим можно сделать? Мир человеческий, созданный Богом, неизменен, как мир грозы, бурей, вулканов, землетрясений, и поэтому что ещё такой человек, как Иов, с этим великим миром может и должен сделать?

А Бог в Своей речи в 40-й – 41-й главе не просто судит Иова (как это мнится друзьям) – Он, конечно Иова судит тоже, как и людей вообще, но Он Иова подталкивает, как и всё человечество, к тому, чтобы люди делали эти великие дела Божьи. И Иов, в отличие от друзей, воспринимает это «подталкивание». С точки зрения друзей, в этом мире ничего сделать нельзя, и даже не нужно, потому что в этом мире, в принципе, всё так, всё, по большому счёту, по Божьему великому счёту, хорошо. Ну, бывает, кого-то убьют, там Освенцим какой-то, вавилонское пленение, но это, с точки зрения Бога, мелочи. Вот такая точка зрения друзей. А Иов держится точки зрения, которую замечательно в своей песне выразил Высоцкий: «Нет, ребята, всё не так. Всё не так, ребята!». Такова вся речь Иова в двадцать четвёртой главе, которая начинается со слов: «Почему не сокрыты от Вседержителя времена» и кончается словами: «Кто обличит меня во лжи и в ничто обратит речь мою?». Вся двадцать четвёртая глава – это как бы демонстрация фактами, что всё не так в этом мире. Нам тоже, как и друзьям, эту мысль не так легко принять. Нам тоже было бы уютнее считать для себя, что, всё-таки, по большому счёту, всё – так: ну, бывает, кого-то убивают, кто-то раком заболевает, с кем-то что-то ещё происходит, но это, всё-таки, отдельные детали, которые не портят целого.

Следующая грань ветхозаветного богословия друзей – что воздаяние от Бога людям как в милостивом смысле (воздаяние праведникам), так и в суровом смысле (воздаяние грешникам), происходит как-то автоматически, без личной линии связи между Богом и людьми, которым Бог вот таким образом воздаёт. Примерно так же, как если палец сунуть в розетку и тебя ударит током, так и Бог действует: не суй палец в розетку – тебя током и не ударит. Или как закон тяготения: идёшь по горной местности – смотри, куда ступаешь. Оступишься, упадёшь в пропасть, голову себе разобьёшь – сам виноват, это сработал закон тяготения, а не специально лично против тебя (как говорится, «ничего личного – чистый бизнес»). Вот так у друзей: ничего личного, чистый, пусть не бизнес, но автомат под названием «Вселенная, устроенная Богом». Елиуй, правда, в своей речи вносит некий личностный, неавтоматический момент в свою картину мира, хотя он, в целом, остаётся всё-таки на позиции остальных друзей, в том числе, в том отношении, что он не хочет видеть, что «всё не так, ребята» в этом мире. Он видит ситуацию Иова, как не противоречащую идее справедливого наказания от Бога, видит ее парадоксальность, но все же упрощенно: воздаяние от Бога – наказание или милосердие? И то, и другое: Бог Иова и наказывает, и спасает одновременно. Это не исключает праведности Иова, но так парадоксально устроено это воздаяние от Бога, что в нём есть и наказание, и спасение, и благословение. Елиуй говорит в тридцать третьей главе о том, что Бог то спасает, то наказывает:

29 Вот, все это делает Бог два-три раза с человеком,

30 чтобы отвести душу его от могилы и просветить его светом живых.

То есть, то, что произошло с Иовом, в глазах Елиуя – не что-то чрезвычайное, из ряда вон выходящее, а это нормальный способ обращения Бога с людьми в этом мире. Тот же Елиуй говорит в тридцать четвёртой главе слова, которые, в принципе, звучат очень правильно – что Бог

11 … по делам человека поступает с ним и по путям мужа воздает ему.

Это правда? Наполовину – да, правда: поступает с человеком по путям его, и даже с целыми народами (об этом пишут все пророки). Но это полу-правда. А вторая половина правды – это Иов, с которым Бог поступил не по путям его, а совсем даже наоборот. А ведь книга-то об этом – о тех ситуациях и людях, которые находятся вот в этом положении, которым Бог воздаёт не по путям их. А почему не по путям? Да потому что у Бога о них – больший Замысел, более великий Замысел, чем просто автоматическая справедливость (человек совершил хорошее – воздаю ему хорошее, плохое – отвечаю ему плохим). Этот «автоматизм воздаяния» – основа так называемого «евангелия успеха», которое, может быть, с Ветхим Заветом в какой-то мере и совместимо, но только не с христианством. Христианство и «евангелие успеха» – это просто противоположности. А Иов видит воздаяние, какое приходит от Бога, не как формальную справедливость по уголовному кодексу, не как автоматическое правосудие, а как личный диалог, даже если этот диалог трудный, даже если в этом диалоге воздаяние от Бога будет наказанием от Бога. И всё равно, он хочет вот этого личностного диалога с Богом, а не некоего великого вселенского автомата, который (пусть даже по справедливости) раздаёт всем сестрам по серьгам. Вот как он говорит в девятой главе:

14 …могу ли я отвечать Ему и приискивать себе слова пред Ним?

15 Хотя бы я и прав был, но не буду отвечать, а буду умолять Судию моего,

34 Да отстранит Он от меня жезл Свой, и страх Его да не ужасает меня,

35 и тогда я буду говорить и не убоюсь Его, ибо я не таков сам в себе.

Он хочет личностного диалога с Богом – назовём его «диалогом», назовём его «судом с Богом» – и только по его результатам он хочет получить воздаяние. Причём, он даже не уверен, что это будет воздаяние во благо, это может быть и наказание, но всё равно – пусть это будет наказание, но пусть это будет диалог с Богом живым.

Ещё одна грань этого многогранника ветхозаветного богословия, в котором заключены как в какой-то ограде, друзья, – это вопрос об образе Бога. Для друзей «образ Бога» – это некая абстракция. Это теория, которая, на самом деле, преобладает над той живой реальностью, которую они видят. Но при таком подходе ты никогда до Бога живого вообще не доберёшься. Вот, например, Софар в двадцатой главе. Вся двадцатая глава посвящена очень пышному рассказу, пышной картине того, как Бог даёт возмездие беззаконным людям:

12 Если сладко во рту его зло, и он таит его под языком своим,

13 бережет и не бросает его, а держит его в устах своих,

14 то эта пища его в утробе его превратится в желчь аспидов внутри его.

15 Имение, которое он глотал, изблюет: Бог исторгнет его из чрева его.

Очень пафосно, очень художественно, но к действительности имеет очень мало отношения, это то, что по-английски называется wishful thinking, то есть, когда люди принимают желаемое за действительное. Весь рассказ друзей о справедливости Бога, как они её понимают, это такое желаемое, принимаемое за действительное. Причём, тут же перед ними сидит Иов! Они, хотя, пытаются, временами, кинуть камень в огород Иова (наверно, и ты беззаконник, раз такое с тобой произошло), но всё-таки, они где-то в глубине души понимают, что нет, какой он беззаконник! И поэтому разговора о второй стороне медали – не о том, как Бог наказывает беззаконных, а о том, как Бог воздаёт праведникам, – они всемерно избегают, этого почти нет в их речах. О беззаконных – пожалуйста, сколько угодно, а о праведниках – очень мало. Понятно, почему: вот перед ними сидит живой пример, который опровергает всю их теорию, так что у них возникает вот такая асимметричная, односторонняя картина отношения Бога к миру. И в этой же двадцатой главе, в речи о беззаконниках Софар говорит такие слова:

8 Как сон, улетит, и не найдут его; и, как ночное видение.

То есть, бывает, конечно, что беззаконным людям в этой жизни перепадают какие-то блага, какое-то благоденствие, но это всё только кажется, это такая иллюзия, это как сон: пройдёт и улетит, всё равно этот беззаконник всё потеряет, или умрёт, или ещё что-нибудь такое произойдёт. На самом же деле сон – это то, что снится ему самому, Софару Наамитянину, что жизнь так устроена. На самом деле (как ему Иов совершенно оправданно и замечает) реальная жизнь устроена совсем по-другому, так что то, что он называет «сном», благоденствие беззаконника, – это не сон, а реальность. Софар не то чтобы совершенно слеп к окружающей его реальности, но, всё-таки, важнее всего теория, закон: «всем сестрам по серьгам», беззаконнику – зло, праведнику – добро. Это – закон, и, как говорится, пусть мир погибнет, но совершится закон! А если вот такой Иов сидит напротив, или ещё куча примеров вокруг, когда «всё не так, ребята!», то это такое исключение, которое подтверждает правило. Мы же понимаем, что уголовный кодекс, всякие законы – даже когда они кем-то нарушаются, они остаются законами. Вот таков взгляд друзей на мир: воздаяние каждому по его делам – это такой закон мира, а всякие реальные события, которые вызывают в человеке острую реакцию возмущения и обиды (как с Иовом, например), это исключения, которые не аннулируют самого закона. Вот, Освенцим – как с ним быть? А это исключение, которое не аннулирует закона о том, что «всё к лучшему в этом лучшем из миров». На самом деле, во времена Вольтера и развивающего ту же мысль Гегеля, пусть не Освенцим, но каких-то предвкушений Освенцима было тоже достаточно, и раньше тоже: Тридцатилетняя война в Европе, потом Семилетняя война. Что творилось во время этой Тридцатилетней войны – это отдельный разговор, она по своим жестокостям не очень уступала Второй мировой войне, хотя война произошла за триста лет до того – и Гегель всё это знал, и, если бы он увидел Освенцим, он, мне кажется, сказал бы: всё равно, всё к лучшему в этом лучшем из миров. Таков закон развития, а Освенцим – это нарушение закона.

А для Иова речь вообще не о законе. Для Иова то, что Бог воздаёт праведным и беззаконным, – это надежда. Надежда на то, что где-то, когда-то Бог, действительно, сделает так, как мы все, люди, ждём, и так, как Сам Бог бы хотел. Ну, мы, уже в наше новозаветное время понимаем, что речь идёт о какой-то апокалиптической перспективе – о новом небе, новой земле, новом Иерусалиме.

И, наконец, последняя грань этого ветхозаветного многогранника, важная грань – это то, почему она – граница, которая, как стеной, отделяет людей от того Бога живого, Который явлен в Иисусе Христе. В том, как эта граница устроена, почему за неё нельзя выйти ветхозаветному человеку, в механизме этой границы большую роль играет психологический личностный механизм людей. Эта граница создаётся, в том числе, механизмами самозащиты людей от того великого, но страшного мира, который лежит за ее пределами, а ведь Бог – живой, и мир Бога живого – это мир живой, но страшный, как сказано: «страшно впасть в руки Бога живого». Вот от этого друзья и защищаются, они защищают свою уютную, благополучную картину мира от той великой Вселенной, которую Господь потом Иову в конце книги покажет. Этот механизм самозащиты личности работает в нас во всех. Так устроена психологическая природа человека. Наше представление о мире становится потихонечку неотъемлемой частью нашего «я», и мы очень обижаемся, когда кто-то посягает на наше представление о мире. Даже когда он посягает на него, чтобы донести до нас какую-то большую правду. Именно поэтому друзья отвергают слова Иова, которые выводят их на пределы этого ветхозаветного многогранника, как некое посягательство на что-то очень личное и важное для них, и воспринимают его слова, как глумление. Вот как в 11-й главе говорит Софар:

3 Пустословие твое заставит ли молчать мужей, чтобы ты глумился, и некому было постыдить тебя?

«Глумился», то есть, насмехался, издевался – это абсолютно неоправданное обвинение по адресу Иова. Человек потерял имущество, детей, здоровье, сидит на мусорной куче, на грани смерти, и он, значит, глумится, насмехается и издевается над своими благополучными друзьями! Это как? Такую бредовую картину можно объяснить только механизмом самозащиты. В жизни такое бывает: чего только люди не скажут, как они только не исказят любую ситуацию в поисках защиты этого своего драгоценного «я».

Друзья ищут спокойствия, это такая их черта, которая заложена в их образы автором. Елиуй, четвёртый, может быть, ради того и введён, что, хотя, по большому счёту, находится на позиции друзей, но ищет не спокойствия. Он того же бурного темперамента, как Иов, и даже, я бы сказал, более чем Иов, потому что Иов вытолкнут в эту бурную ситуацию, а Елиуй такой по природе – он напоминает мятежного подростка. «А он, мятежный, ищет бури, как будто в бурях есть покой» – примерно таков образ Елиуя. В этом смысле он от друзей отличается, но, когда мы читаем его речи, мы видим, что все они тоже центрированы вокруг его драгоценного «я» – действительно, как у подростка. Елиую Иов безразличен. Ему, как и друзьям, важно защитить свою картину мира, которая является частью его «я». Это другая картина мира, не такая, как у друзей, не такая спокойная, не такая благополучная, в этой картине мира находит своё место буря, и из этой бури потом является Бог, то есть, это ценный элемент такой картины мира. Тем не менее, механизм самозащиты фундаментально проявляется и в этой картине мира, и он всегда в себя включает проекцию человеческого «я» на Бога. Как бы зеркала стоят на гранях ветхозаветного многогранника, и не пускают людей за них, не пускают в область более близкого познания живого Бога, эти грани – это, на самом деле, зеркала. Это стены из зеркал, они отражают человеку его самого. Он смотрит туда, за пределы, в этот Божий мир, великий мир, а на самом деле видит эту грань, и зеркало на ней, и видит самого себя, а не реального Бога. Например, такая деталь: двадцать вторая глава (говорит Елифаз Феманитянин):

2 разве может человек доставлять пользу Богу? Разумный доставляет пользу себе самому.

3 Что за удовольствие Вседержителю, что ты праведен? И будет ли Ему выгода от того, что ты содержишь пути твои в непорочности?

Вот какие термины использует Елифаз, чтобы говорить о Боге: польза, удовольствие, выгода. С новозаветной точки зрения, зная о Боге то, что нам открыл Иисус Христос, мы что, можем себе представить, что к Богу применимо понятие пользы? Что у Бога может быть такое полезное и не полезное? Что, Бог получает удовольствие (как мы, когда съедим что-нибудь вкусное)? И, наконец выгода! Ну как это вообразить, что понятие «выгоды» применимо к Богу? Чисто человеческие понятия проецируются здесь на Бога. Так же, как, между прочим, на Бога проецируются понятие гнева, понятие наказания – все это человеческие понятия. И, более того, даже слово «любовь», такое важное для нас, может быть самое важное слово о Боге и об отношении Бога с людьми – это слово взято из нашего человеческого обихода. Надо себе отдать отчёт в том, что любовь Бога к нам, людям, – это не то, что любовь человека к человеку. Даже любовь самого влюблённого по уши в девушку юноши или любовь родителей, любящих до безумия своих детей, – это, всё равно, любовь человеческая. А любовь Божья – это то, о чём сказал Христос Своим ученикам напоследок, дал нам это как одну-единственную заповедь. Он больше ни одни из Своих слов не назвал «заповедью», только это: «Да любите друг друга как Я возлюбил вас!». Не как сказано в Ветхом Завете: «Возлюби ближнего, как самого себя». Это человеческая любовь, замечательная, нужная, но человеческая. А тут другая, Божественная любовь: «как Я возлюбил вас». То есть, с одной стороны, у нас нет другого языка, чтобы говорить о Боге, кроме нашего человеческого языка, и в том числе, это слово «любовь» взято из нашей человеческой жизни. А с другой стороны, мы всегда должны помнить об ограниченности этого языка, в отличие от друзей, которые особенно не рефлектируют, перед ними даже не встаёт никогда вопрос: «а не можем ли мы ошибаться во всём, что мы говорим Иову?». Они так себе даже вопрос не ставят. А вот Иов понимает неадекватность Богу того, что он говорит Богу, это дерзкие слова, это вообще за гранью, это юродство – он понимает это, но всё равно это делает, потому что его к этому подталкивает вся ситуация. А друзья даже не рефлектируют над тем прав он или не прав: что об этом думать, когда есть мудрость отцов, это истина в конечной инстанции. А эта «истина в конечной инстанции» – это, на самом деле, проекция на Бога человеческих свойств. В значительной мере именно из-за этой проекции возникают зеркала, которые нам отражают нас самих, вместо того, чтобы нас пропускать к Богу. Этими зеркалами и ограничивается мир этих друзей, ветхозаветный мир. А в новозаветном мире эти зеркала не скажу, что исчезают совсем, потому что, всё-таки, человеческая психология никуда не девалась, она остаётся той же, какой была, но эти зеркала становятся полупрозрачными, и, хотя мы в них по-прежнему видим себя, своё отражение, но всё-таки, хоть немножко, Бога, просвечивающего через них, мы видим тоже. Конечно, тут возникает другая опасность: эти наши собственные отражения и реальный живой Бог накладываются друг на друга, и можно спутать, и принять своё за Божье, а Божье – за своё, но, всё-таки, это лучше, чем такие совершенно непроницаемые зеркала, между которыми находятся друзья Иова.

Если говорить о человеческих попытках спроецировать себя на Бога, то, конечно, наиболее яркий пример этого – в словах Елиуя в тридцать третьей:

5 Если можешь, отвечай мне и стань передо мною.

6 Вот я, по желанию твоему, вместо Бога. Я образован также из брения;

7 поэтому страх передо мною не может смутить тебя, и рука моя не будет тяжела для тебя.

Это уже предел проекции человеческого на Божье, когда человек выступает перед другим человеком, как бы пытаясь собою заместить Бога (ну, автор, конечно, пишет это иронически). К сожалению, в нашей жизни довольно часто встречаются ситуации, которые как бы подталкивают людей к тому, чтобы человек выступал от имени Бога. Я уж не говорю о том, что в истории нашей страны часто цари воспринимались, как такие заместители Бога: «что говорит царь, то говорит Бог», хотя есть и противоположная пословица: «глас народа – глас Божий». Но глас народа – это тот же глас человеческий, а совсем не глас Божий. А вот представьте себе ситуацию священника в церкви, к которому мы приходим за советом, на исповедь, и так далее, и священник как бы выступает перед нами как такой полномочный представитель Бога. Как трудно при этом не стать священнику, он же, всё-таки, человек этим самым зеркалом, которое отгородит пришедшего к нему человека от Бога, а не соединит его с Богом. То есть, эта проблематика границ, которая в книге Иова отражена, конечно, совершенно реальна. В книге Стругацких «Трудно быть богом» главный герой Румата Эсторский в диалоге с неким жителем другой планеты феодальной эпохи пытается себя, так сказать, представить в виде Бога. В этом диалоге много угаданных, богословски точных вещей, хотя сама возможность «сыграть роль Бога» для собеседника имеет совершенно человеческое основание, она базируется на том, что этот Румата –представитель коммунистической Земли будущего, которая ушла далеко вперёд по сравнению с феодальным миром другой планеты. Я очень люблю этот отрывок, и талант Стругацких как писателей проявляется в том, как аккуратно говорит Румата, без всякой доли самодовольства, самопревозношения, которое в словах Елиуя на каждом шагу. У Руматы ничего этого нет, он говорит очень скромно. Центральные слова в этом диалоге он произносит, когда его собеседник, феодальный мудрец говорит: «Ну, раз ты ничего с нами сделать не можешь, изменить нас не можешь, оставь нас в покое, дай нам идти своим, пусть кровавым и жестоким, путём». И ему на это Румата отвечает: «Сердце моё полно жалости, я не могу этого сделать». Он в этой совершенно не религиозной книге говорит, действительно, слова Божьи. Эти замечательные слова переносятся в ситуацию книги Иова: «Сердце моё полно жалости, и поэтому я не могу оставить всё в этом мире, как есть, и тебя, Иов, оставить сидящим на мусорной куче я не могу». Но никто из собеседников Иова этого ему не говорит. И поэтому претендовать на то, что они (как здесь Елиуй) говорят Иову от имени Бога, говорят какие-то божественные слова – нет, это неправда. Они ему говорят человеческое, слишком человеческое.



Запись 67 ОБЗОР 5 04-07-18

Мы продолжаем заключительный обзор книги Иова: той части, которая занимает в ней наибольшее место – это диалог, спор Иова с друзьями. В прошлый раз мы обсудили то, в чём эти друзья были правы, а в чём их правота была, конечно, ограничена, как специально подчёркивает автор книги. Их правота как бы заключена в какой-то песочнице, в каком-то ограниченном ящике, а Иов стремится за пределы этого ящика выйти, не то что даже «стремится», а сама ситуация, в которую он попал, уже его выпихнула за пределы этого ящика. Но куда он собирается за пределами этого ветхозаветного ящика двигаться, куда в итоге приходит в этом своём движении и что получает, находит на этом своём пути? Это, пожалуй, самые важные проблемы, связанные с диалогом между Иовом и друзьями, потому что этот диалог нужен не сам по себе, а именно для того, чтобы показать, от чего Иов отталкивается в своём пути за пределы этого ящика, на пути к Богу. Я употребляю, может быть, несколько презрительное слово «ящик», но это, на самом деле, то же самое, что Иисус Христос называл гораздо более ласковым словом «овчарня». Он говорил: вы овцы, вы находитесь в овчарне, но я вас из этой овчарни хочу вывести. Более того, Он говорил: Я Сам – дверь этой овчарни, вы Мною выходите. Куда выходите? К Богу, естественно, в Царство Небесное. Значит, надо выйти за пределы этой овчарни, как бы в ней привычно и уютно ни было. Параллель между картиной ящика, в котором находятся друзья и за который выходит Иов, и овчарни, о которой говорит Христос, это одна из многочисленных параллелей между тем, что мы читаем в книге Иова, и той христианской картиной мира, которую мы получаем из Евангелия и от Церкви.

Итак, я перехожу к первой части этой темы: что, или кто, или что и кто движет Иовом в его выходе за пределы ящика, или овчарни, где находятся его друзья. В начале книги Иов находится ещё внутри этого ящика. Когда он говорит в первой главе: «Господь дал, Господь взял. Да будет имя Господне благословенно» и во второй главе: «Неужели доброе мы будем принимать от Бога, а злое не будем принимать», то многие комментаторы и богословы считают, что вот и всё, а что ещё нужно? Вот Иов расписался в своей верности Богу, несмотря на все беды, которые его постигли, – замечательно! Какой терпеливый, верный человек. Но если бы всё этим ограничивалось, то на этой второй главе книга бы и кончилась. Однако она насчитывает сорок две главы. На самом деле, эти слова Иова – только начало его пути. Когда он произносит эти слова, он ещё находится внутри ящика. И вопрос в этих двух главах – о том, пробьётся ли он изнутри этого ящика за рамки, туда, куда Бог его всей этой страшной ситуацией, в которую он попал, подталкивает. Этот вопрос ещё в первых двух главах не решён, он висит. Дьявол-то считает: ну, всё, Иов эту ситуацию не выдержит, он, может быть, будет говорить правильные слова, но в итоге отчается, сдастся – а Иов не сдался.

А с точки зрения друзей, которые находятся внутри этого ящика, его вопросы выглядят просто как глупость, и они об этом так и говорят: что ты, Иов, глупости несёшь своими странными и дерзкими претензиями, требованиями к Богу типа того, что «я хочу с Богом судиться, я хочу, чтобы Он мне объяснил», и так далее. В какой-то степени это естественно. Есть пословица «сытый голодного не разумеет», я бы её по-другому повернул: «остающийся уходящего не разумеет». Они, его друзья, остаются внутри этого ящика, и хотят остаться, и останутся до самого конца книги. Ну, может быть, не до самого конца, потому что они могут измениться, когда Иов принесёт жертву за них, но это в книге не раскрыто. Но, по крайней мере, на большей части книги они остаются внутри этого ящика. А он – уходит, уезжает, улетает, уплывает, и так далее. Наверно, нам это легко понять по нашей жизни, когда мы тоже бывали в этой ситуации уезжающего, улетающего. Это другая жизнь начинается по сравнению с тем, кто остаётся. А бывали мы и в ситуации остающихся, и нам было трудно понять, что мог чувствовать и переживать человек, который уезжает, улетает, да ещё, можно сказать, навсегда. Вот все эмигранты советского времени – сколько раз мы с ними прощались в аэропортах, на вокзалах, и так далее. Мы же считали, что они уезжают навсегда, и никогда уже в жизни мы с ними больше не увидимся, и уже у них, как бы, голова по-другому повёрнута, другая система отсчёта, а у нас наша привычная система отсчёта. Эта разница систем отсчёта остающихся и движущихся, куда-то идущих выражена Иовом в шестой главе, как претензия друзьям, что они его не понимают и ему не сочувствуют:

14 К страждущему должно быть сожаление от друга его, если только он не оставил страха к Вседержителю.

15 Но братья мои неверны, как поток, как быстро текущие ручьи…

21 Так и вы теперь ничто: увидели страшное и испугались.

Для друзей мудрость, которую Иов, к их сожалению, не проявляет, в том и состоит, чтобы знать границы, и за границы не выходить. Вот как Елифаз Феманитянин говорит в пятнадцатой главе:

2 станет ли мудрый отвечать знанием пустым и наполнять чрево свое ветром палящим,

3 оправдываться словами бесполезными и речью, не имеющею никакой силы?

4 Да ты отложил и страх и за малость считаешь речь к Богу.

Так они смотрят на порыв Иова за эти пределы, которые они не только не собираются переходить, они считают, что неблагочестиво их переходить – правильные пределы человеческому пониманию, познанию, стремлению: Бог их установил, пусть так всё и остаётся. В той же самой пятнадцатой главе говорит Елифаз:

7 Разве ты первым человеком родился и прежде холмов создан?

8 Разве совет Божий ты слышал и привлек к себе премудрость?

14 Что такое человек, чтоб быть ему чистым, и чтобы рожденному женщиною быть праведным?

15 Вот, Он и святым Своим не доверяет, и небеса нечисты в очах Его.

Раз так, то и сиди в своём ящике, куда тебя Бог посадил. Причина этого, конечно, состоит в том, что им страшно выходить за пределы этого привычного и уютного ящика. А Иову страшно другое – ему страшно быть нечестным перед Богом, лицемерным перед Богом, и он своим друзьям прямо или косвенно бросает эти упрёки в лицемерии, как в тринадцатой главе:

7 Надлежало ли вам ради Бога говорить неправду и для Него говорить ложь?

8 Надлежало ли вам быть лицеприятными к Нему и за Бога так препираться?

11 Неужели величие Его не устрашает вас, и страх Его не нападает на вас?

Вот в чём страх – не в выходе за пределы допустимого, а быть по отношению к Богу лицемерным, неискренним и нечестным.

В сущности, Иов и друзья, как остающиеся и уезжающие, не понимают друг друга. Они говорят на языке, можно сказать, разных миров: мира, который внутри ящика, и мира, который вовне, где нет уже привычной почвы под ногами, но где ближе к Богу. Поэтому им все слова Иова кажутся пустословием, он для них как будто говорит по-китайски. Поэтому ему говорит Вилдад в восемнадцатой главе:

2 когда же положите вы конец таким речам? обдумайте, и потом будем говорить.

А что же Иова выбивает за рамки, в которых находятся его друзья? Выбивает или, может, помогает выйти ему за рамки? Он потерял всё имущество, детей, здоровье, сидит на мусорной куче, и, тем не менее, в этой книге это страшное несчастье, дальше которого уже только смерть, подаётся как помощь Бога Иову в дерзком предприятии – выходе за эти привычные рамки. Когда появляется Елиуй, он говорит о буре (глава 37):

3 Под всем небом раскат его, и блистание его -- до краев земли.

4 За ним гремит глас; гремит Он гласом величества Своего и не останавливает его, когда голос Его услышан.

5 Дивно гремит Бог гласом Своим, делает дела великие, для нас непостижимые.

14 Внимай сему, Иов; стой и разумевай чудные дела Божии.

Елиуй смотрит со стороны на эти великие дела, которые Бог творит в нашем земном, физическом мире (бури, землетрясения и так далее), он любуется ими – и всё. А Иов этой бурей несом. Елиуй глядит на бурю со стороны, как на Бога (и правильно, в этой буре Бог и появится), но Иов-то не со стороны глядит на эту бурю, он сам в этой буре, она его несёт. И получается, что эта буря, несёт его к Богу! Но это, тем не менее, буря, буря страдания, и она его выносит за пределы рамок, в которых находятся друзья. И, кроме того, есть ещё одна сила, которая позволяет ему выйти за эти рамки, – та великая речь Бога, которая занимает главы с 38-й по 41-ю, в которых Бог ему показывает расширенную, великую картину Вселенной, непривычную, гораздо более объёмную, широкую, чем то, что себе до этого представляли и Иов, и его друзья. Если бурю можно понимать, как толчок, который выталкивает (буря – это катастрофа его жизни), то картину, которую ему Бог показывает, можно представить, как силу, которая тянет Иова к себе из маленькой человеческой вселенной, в которой жил он и его друзья, в великую Божью Вселенную.

Главный смысл этой книги – это не то, куда приходит Иов. По большому счёту, книга вообще не показывает, куда он приходит, в ней никакой конечной точки нет. Главный смысл – это движение Иова из ветхозаветных рамок к тому, что сам Иов ещё не умеет назвать, но что уже, видимо, к моменту написания этой книги пророк Иеремия назвал словами «Новый Завет»: движение из Ветхого Завета к Новому Завету. И именно потому, что эта книга о движении, в ней очень мало того, что можно назвать «ответами». Иов всё время Богу задаёт вопросы. Даже его претензии («я хочу судиться с Тобой») – это, по сути дела, вопрос к Богу, не точка, а вопросительный знак: «Где же Твой суд, Боже?». Но это ещё ладно, что у Иова вопросы. Сам Бог, когда Он в Своей речи вроде бы должен дать ответ Иову, Он показывает великую картину Вселенной, но посмотрите, как! Эта речь Бога вся состоит из вопросительных знаков. Это не случайно, это приём автора, чтобы показать, что Бог Иова просто тянет двигаться, а не приводит его в какую-то точку, в которой Иов должен остановиться, получить ответ, успокоиться и на том всё кончится. Не кончится! Книга вообще не кончается. Христос – ответ Иову, и книга не кончается, пока не получен этот ответ. И больше того, и Христос – не окончательный ответ Иову, точнее, первое Пришествие Христа – ещё не окончательный ответ Иову. Та проблема зла, которую ставит Иов, решится (как мы читаем на последних страницах Библии) только со вторым Пришествием Христа, в апокалиптической перспективе, на новом небе, на новой земле, в новом Иерусалиме. Вот где будет ответ Иову. Христос в том виде, в каком Он показан в Евангелии, – ограниченный, не окончательный ответ Иову. Он неполон без Того Христа, Который показан в Апокалипсисе в очень непривычном виде – то агнца, то воина, который сидит на коне, весь обрызганный кровью. Поэтому, когда я говорю, что ответ Иову – это Христос, то, если понимать под этим ответом Христа первого Пришествия, Который описан в Евангелиях, этот ответ с тем же успехом можно назвать вопросом, который как бы подвигает дальше – от первого Пришествия ко второму Пришествию.

Как в книгах «Волшебник Изумрудного города», или «Волшебник страны Оз» Элли с её домиком подхватила буря, торнадо, и унесла в страну Изумрудного города – вот так подхватило и унесло из привычной жизни, привычного и уютного мира Иова. И к концу Господь усиливает толкающий эффект этой бури тянущим эффектом той великой и привлекательной картины мира, которую Он рисует Иову. Картина привлекательная, но и трудная, она Иову говорит, что в этом огромном и в чём-то страшном самой своей огромностью мире (ну, это страх Господень, который – начало мудрости) Иову поставлена великая задача, которую Бог ему в конце и показывает. А если бы не было толкающей силы и тянущей силы, то Иов никуда бы и не ушёл, оставался бы в том же уютном мире, где остаются его друзья, как он и сам говорит в шестнадцатой главе:

4 И я мог бы так же говорить, как вы, если бы душа ваша была на месте души моей; ополчался бы на вас словами и кивал бы на вас головою моею;

5 подкреплял бы вас языком моим и движением губ утешал бы.

7 Но ныне Он изнурил меня. Ты разрушил всю семью мою.

8 Ты покрыл меня морщинами во свидетельство против меня; восстает на меня изможденность моя, в лицо укоряет меня.

9 Гнев Его терзает и враждует против меня, скрежещет на меня зубами своими;

10 Разинули на меня пасть свою; ругаясь бьют меня по щекам; все сговорились против меня.

11 Предал меня Бог беззаконнику и в руки нечестивым бросил меня.

12 Я был спокоен, но Он потряс меня; взял меня за шею и избил меня и поставил меня целью для Себя.

13 Окружили меня стрельцы Его; Он рассекает внутренности мои и не щадит, пролил на землю желчь мою,

14 пробивает во мне пролом за проломом, бежит на меня, как ратоборец.

Иов так это всё переживает, и эта верная картина кончается удивительными словами, которые, можно сказать, не от человеческого ума Иова происходят, а от какого-то Божественного вдохновения:

19 И ныне вот на небесах Свидетель мой, и Заступник мой в вышних!

Свидетель, Заступник, «Гоэл» – Искупитель – это, на самом деле, те самые слова, которыми у многих пророков называется Мессия – будущий Мессия, Иисус Христос.

Он здесь так ярко и горько описывает то, что с ним произошло, но у этих несчастий есть парадоксальный эффект: Иов становится, как воздушный шар, вниз его ничего не тянет, его тянет только вверх. В многослойной структуре души Иова (такой же многослойной, как у любого из нас) есть земное, что тянет нас вниз, и духовное, что тянет нас вверх, к Богу, и всё земное у Иова истреблено несчастьями, которые он претерпел. Он сам говорит: если бы не эти потери, если бы этот груз земных привязанностей на мне оставался, то никуда бы я не полетел, а был бы, как вы, друзья. И поэтому, когда он в конце говорит несколько раз: «руку мою полагаю на уста мои», не нужно понимать так, что это он проявляет смирение в виде отказа от каких-то собственных взглядов, собственных стремлений. Это не отказ, а это выразительный знак, что его диалог с Богом настолько углубился (или, можно сказать, настолько возвысился), что он вышел за пределы слов человеческого языка. Словами тут уже ничего не скажешь. На самом деле, и Бог ему в главах с 38-й по 41-ю говорит не словами, а картинами, которые ему показывает. Слова уже исчерпали свою применимость. Иов не может показывать Богу такие картины, как Бог ему, но он полагает руку свою на уста свои, как знак того, что он с Богом разговаривает уже не устами, а чем-то другим – сердцем, наверное.

Теперь вторая часть этой темы: а что, собственно, Иов, выходя за грани, ожидает или стремится найти за этими гранями? Колумб, например, ожидал найти Индию, а нашёл Америку, а Крузенштерн и Лисянский нашли Антарктиду. Друзья считают, что Иов, обиженный на Бога, в этом своём дерзком выходе за всякие приличные рамки как бы воюет против Бога и ничего, кроме постыдного поражения, там не может найти. Вот в пятнадцатой главе говорит Елифаз:

13 Что устремляешь против Бога дух твой и устами твоими произносишь такие речи?

Елифаз, конечно, имеет в виду именно «против», но дело в том, что это еврейское слово можно прочесть и как «к»: не «против Бога», а «к Богу устремляешься». Друзьям кажется, что «против», что Иов, как моська на слона, бежит напасть на Бога, а он, на самом деле, действительно, бежит, но не чтобы напасть, не «против Бога», а «к Богу», чтобы с Богом соединиться. Это опыт многих из нас и людей, которых мы знаем, что в страдании человеку естественно бежать к Богу, а не против Него (даже когда мы в наших несчастьях начинаем, как такие Иовы, задавать вопросы «За что мне это?», «Почему Бог не проявил Свою милость в этой ситуации?», и так далее). Естественные слова, на самом деле. Я, упаси Господи, не хочу осудить тех, которые в таких ситуациях произносят такие слова. Но всё-таки это только слова. А душа наша в несчастье, в страдании – невольно, непроизвольно, какие бы мы слова ни говорили, стремится к Богу, ближе к Богу. Потому что мы чувствуем не разумом, а чем-то глубже, что только в приближении к Богу мы можем найти какой-то смысл нашему страданию – совершенно как Иов, при том, что разумом мы можем этого не понимать. Иов тоже в начале своего пути разумом не понимает, что он пустился в путь не против Бога, судиться с Ним как со своим противником, а именно к Богу, чтобы соединиться с Ним. Он в седьмой главе говорит:

20 Если я согрешил, то что я сделаю Тебе, страж человеков! Зачем Ты поставил меня противником Себе, так что я стал самому себе в тягость?

Уудивительно, парадоксально: он Бога считает противником себе, а при этом к Богу тянется. Ему голова его, логика говорит, что Бог ему противник (ситуация же, вроде бы, совершенно ясная: Бог на него столько всякого зла навёл!), а душа, сердце ему говорит нечто совершенно противоположное, и сердце тянет его к Богу сверх всякой логики. Именно этой внелогической своей частью он верит в то, что в его беде есть какой-то смысл, и правда. Для него болезненно только то, что этот смысл и правду он как бы предчувствует, верит в то, что они есть, но не видит их, они скрыты от него, а он хочет, чтобы они были явны, чтобы Бог всё это показал, открыл – как он говорит в двадцать первой главе про беззаконных:

18 Они должны быть, как соломинка пред ветром и как плева, уносимая вихрем.

19 Скажешь: Бог бережет для детей его несчастье его. -- Пусть воздаст Он ему самому, чтобы он это знал.

20 Пусть его глаза увидят несчастье его, и пусть он сам пьет от гнева Вседержителева.

Это он говорит о беззаконных, но то же самое он чувствует применительно к себе самому: покажи мне, Господи, в явном, осязаемом виде смысл того, что происходит со мной. Но не только со мной: за фигурой Иова, на самом деле, есть как бы пейзаж (как пейзаж на картинах, как фон). Вот какая-нибудь картина художника эпохи Возрождения: фигура человека, например, какого-нибудь святого на фоне пейзажа. Понятно, что центром её является этот святой, но фигура – это всё-таки маленький человек, а пейзаж вокруг – это многокилометровые горы, реки, и так далее, этот фон гораздо больше. Так же и с Иовом: вроде бы всё сфокусировано на нём, пусть Бог откроет ему лично, в чём смысл того зла, которое с Иовом лично произошло, что Бог, собственно, хочет сказать этим злом, – но, на самом деле, он это говорит не только от себя и о себе, а от имени всего человечества, потому что он в своих речах соединяет это со всём тем злом, которое творится в нашей жизни. То есть, за этим вопросом об Иове стоит вопрос теодицеи: зачем, почему Бог допускает всё то зло, которое творится вокруг. Иов верит в то, что и в этом есть какой-то смысл, но, Господи, объясни, покажи, открой нам этот скрытый смысл. И только получив, впитав в себя этот смысл, он может найти успокоение в своей душе. Это напоминает слова Августина о том, что душа наша мятётся, пока не успокоится в Тебе, Господи. Иов этого хочет – соединения с Богом, но только не с абстрактным образом Бога (чем друзья вполне довольны), а с живым Богом, и только в этом он может найти покой. Друзья говорят (как Елифаз в двадцать второй главе):

21 Сблизься же с Ним -- и будешь спокоен; чрез это придет к тебе добро.

«Сблизься с Ним» в их понимании – это с образом Бога, с такой своего рода карикатурой на Бога, которая живёт в душах друзей, и которую они предлагают Иову вместо живого Бога, и очень обижаются, что Иов не принимает этого. И потом, когда появляется Елиуй, в тридцать четвёртой главе:

29 … скрывает ли Он лице Свое, кто может увидеть Его? Будет ли это для народа, или для одного человека.

Елиуй констатирует, что Бог скрывает лицо Своё от людей – ну, скрывает, значит, Ему видней, пусть скрывает дальше. А Иов не мирится с этим, он не принимает такую ситуацию, он хочет увидеть лицо Бога, и это, действительно, звучит дерзко: Бог от меня скрывает лицо Своё, а я хочу, чтобы Он Своё лицо мне показал, приподнял, так сказать, вуаль. И от этого основного стремления Иова, от того, что он вот это хочет найти, он не отказывается до самого конца книги. Когда в самом конце, в последней сорок второй главе мы встречаем его слова:

6 поэтому я отрекаюсь и раскаиваюсь в прахе и пепле

– они, вроде бы, звучат совершенно однозначно: всё, он от этих дерзких претензий отказался. Но еврейский текст далеко не так однозначен, как русский перевод, он нарочито построен, как очень многое в этой книге, двуслойно, я бы сказал, несколько иронично по отношению к читателю: «ну что, читатель, после всего того, что я тебе рассказал об Иове и о Боге, ты веришь в то, что Иов раскаивается в прахе и пепле, сдаётся, отказывается от всех своих претензий к Богу?». От каких претензий? От претензий соединиться с Богом живым, видеть Его лицо? Неужели он от этого отказывается? На самом деле, другой перевод этого стиха – что он отказывается от праха и пепла, от того человеческого, что живёт в нём, как и во всех людях, и в его друзьях и в нас самих, что можно назвать «прахом и пеплом» – от земного, материального. Он от этого отказывается и уходит вверх, к Богу. И тем самым, в заключение книги, окончательно опровергает дьявола, потому что замысел дьявола именно в том и состоит, чтобы Иова втоптать в прах и пепел, как говорил товарищ Берия, в лагерную пыль. Порыв Иова – не к праху и пеплу, а от праха и пепла, причём, этот порыв не только для себя: Иов здесь представляет всё человечество, несёт в себе как бы коллективного Адама, то есть, это порыв за всех нас. Это порыв узнать у Бога, понять у Бога место зла в мире, и что с этим злом в мире делать. Поначалу Иов даже не представляет себе, что со злом в мире можно что-то сделать. Он только хочет понять: зло, которое с ним случилось и происходит с сотнями людей, – для чего оно? Какой в нём смысл? Но к концу, после того, как Бог являет ему всю картину Вселенной и, показав ему левиафана, произносит слова: «Клади руку на него, и помни о борьбе» – Иов уже понимает, что не просто нужно узнать, зачем зло – с этим злом нужно что-то сделать. И опять же – это он не только для себя, это он за всего Адама, за всё человечество. И последние слова, которые Иов произносит в диалоге с друзьями (тридцать пятая глава), – это такая как бы исповедь не лично Иова (он говорит о грехах, которых он никогда в жизни не совершал), это исповедь за всё человечество, за Адама, в тех грехах, которые всё человечество совершало и совершает. Так же и жертва за друзей в сорок второй главе. Друзья – это ведь тоже представители всего человечества. То есть, то, что Иов хочет получить, – открытие Бога, соединение с Богом – он не просто для себя хочет получить, а для всего человечества. Спросим себя: «Получает это всё человечество?». Думаю, ответ утвердительный. Получает, но не сразу. Получает во Христе. Это соединение с Богом, можно сказать, физически: во Христе соединены человеческая природа и Божественная природа. Иов, может быть, поначалу, задавая эти свои дерзкие вопросы и претензии к Богу, еще сам не понимает размер тех проблем, которые стоят за этими вопросами. Ему поначалу кажется, что он говорит только о себе, о своей беде. Он только к концу, после того, как Бог ему эту картину показал, начинает понимать размер того смысла, о котором он просит изначально: что это не просто смысл того, что с ним произошло, а это смысл устройства всей Вселенной, Богом созданной, и, в том числе, почему в мире зло, и какую роль это зло играет. То есть, когда Иов увидел лицо Бога, когда Бог ему явился в буре, то вопросы приобрели другой размер и другой характер. Или скажем так: открылся второй слой этих вопросов, имеющий другой размер и другой характер. Это то самое, что Елиуй правильно предсказывал Иову в тридцать пятой главе:

14 Хотя ты сказал, что ты не видишь Его, но суд пред Ним, и -- жди его.

Мысль Елиуя в том, что когда Иов увидит Бога, то он по-другому заговорит. Так оно и происходит, хотя совсем не так «по-другому», как представлял себе Елиуй. Иов заговорил, увидев Бога, вообще не словами, он «положил руку свою на уста свои», он, видимо, заговорил как-то в своём сердце. Ну а Бог же видит сердца. Он услышал, и диалог Бога с Иовом, о котором Иов так просил, видимо, состоялся через сердце Иова в этих последних главах.

И последнее, о чём я хотел бы сегодня сказать, – что, выходя за эти рамки, эти грани, что он, собственно, там находит, а чего не находит? Я бы, может быть, даже добавил: чего он пока ещё не находит (потому что книга имеет открытый конец, она не завершена). Следующей главой этой книги, сорок третьей главой (если можно так выразиться) было бы явление Христа, Евангелие. Поэтому книга не завершена, и чего-то в ней Иов, разумеется, не находит. А что-то – находит.

Первое, что он находит сразу, – умение выйти за пределы логики. Этот нелогический голос, идущий откуда-то из глубины его души, это, может быть, даже не его голос, а голос Бога, который временами звучит в том, что говорит Иов. Даже претензия к Богу, и та картина мира, которую рисует Иов, в которой столько беззаконного и несправедливого (и Иов этим как бы предъявляет претензию к Богу), – на самом деле, за этим звучит голос Бога, Который лучше Иова и его друзей знает, сколько в мире зла и несправедливости. Как только Иов выходит за пределы, он приобретает это умение говорить «вне-логичным» голосом, который похож на голос бури, которым говорит Бог в конце книги, в той мере, в какой человек может так говорить. А друзьям этот его «голос бури» кажется тем, что они называют «бурным ветром», мощным, сильным, но абсолютно бессмысленным. Вот как говорит Вилдад в восьмой главе:

2 долго ли ты будешь говорить так? -- слова уст твоих бурный ветер!

Второе, что ему открывается за этими гранями – в очень чёткой форме открывается парадокс благоденствия злых и страдания праведных – (его собственное страдание – один из этих примеров). Его друзья, оставаясь внутри этих рамок, не то, чтобы этого не знают, но они всемерно избегают того, чтобы поставить эту проблему в центр своей картины мира, они её оттесняют куда-то на периферию. Ну, где-то кто-то страдает, а где-то кого-то убивают, где-то кто-то тонет, а кто-то гибнет в Освенциме. Ну, что делать! В мире много зла. Всё, точка! А мы пойдём, пообедаем. Вот такова позиция друзей. Для Иова, когда он выходит за рамки, эта позиция просто невозможна. При этом, эта реальность, на которую друзья глаза закрывают, а он уже не может, его глаза широко открыты, – эта реальность сложна. Он понимает, что то, что благоденствуют злые и страдают праведники, это не просто так, за этим стоит, какая-то глубина, важная часть устройства нашего мира, которую трудно понять. В двадцать первой главе он говорит друзьям:

5 Посмотрите на меня и ужаснитесь, и положите перст на уста.

То, что переведено на русский, как «ужаснитесь», правильнее перевести как «изумитесь» – удивитесь этой сложной картине мира, в которой возможно вот такое, что произошло со мной, причём, не просто даже с согласия Бога, а, с точки зрения Иова, самим Богом и сделано. Сложная картина мира, в которой есть благоденствие злых и страдание праведников, – это не «евангелие успеха», которым удовлетворяются очень многие современные верующие люди, говоря, прямо как друзья, что если я Богу верен, по-божески живу, Он мне даст здоровье, деньги и успех, а если этого нет, значит, я чем-то Богу не угодил, надо подумать, как Ему угодить. Это примитивная до предела картина мира, и имеющая очень мало отношения к реальности, в которой мы живём. Как в этой картине мира объяснить Освенцим? А они не объясняют. Адепты «евангелия успеха» вообще об Освенциме не думают, они, как друзья, вытесняют его за пределы своей картины мира. А для других людей Освенцим, и вообще всё, что Освенцим так ярко нам явил, – центр их картины мира, жгучий вопрос, на который ответа нет, на самом деле, и по сей день. В этом смысле эти люди находятся в положении Иова, особенно это можно сказать о самих узниках Освенцима, которые, выжив там каким-то чудом, задавали себе этот вопрос – «что значит, что вот это всё могло произойти?» – до самого конца своей жизни, по большей части довольно короткой: многие не выдержали этого напряжения и покончили с собой. Особенно это мучительный вопрос для верующих людей. То, что открылось Иову, что он нашёл, – это не всякий человек захочет найти: он нашёл картину, если так можно выразиться, постоянно происходящего в истории человечества Освенцима. Хотя надо сказать, что он видит (и в двадцать седьмой главе это очень ярко выражено), что и справедливое воздаяние злым от Бога в этом мире тоже есть. А с другой стороны, в тридцатой главе он видит как бы изнанку этой справедливой картины, изнанку благополучного существования, в котором он, Иов, жил сам до того, как это всё с ним произошло, но под гладенькой поверхностью которого кипят подземные потоки – страсти, огни, землетрясения, и так далее. Личная беда Иова для него обнажает дефект устройства всего мира. Это ощущение, что мир устроен в чём-то неправильно, противоречит тому, что говорит Елиуй в тридцать шестой главе:

23 Кто укажет Ему(Богу) путь Его; кто может сказать: Ты поступаешь несправедливо?

А Иов не то что говорит Богу: «Ты поступаешь несправедливо», он деликатнее выражается, но мысль та же: «В мире полно несправедливости, и как Ты на это смотришь? Почему? Она от Тебя, эта несправедливость? Если от Тебя, то почему, зачем? И если не от Тебя, то от кого? Объясни». Книга пытается нам объяснить, что это всё происходит от дьявола. Но вопрос о том, зачем Бог терпит, что дьявол всё это творит, остается, этот фундаментальный вопрос теодицеи книга оставляет неотвеченным. Но это же книга вопросов, она не закончена, не завершена, и не может быть закончена, потому что никакой словесный ответ на вопрос «Зачем Бог терпит дьявола?» не может быть окончательным ответом. Ответ на этот вопрос, по Библии же, дадут только последние страницы истории человечества – Апокалипсис, Страшный Суд, новое небо, новая земля, и новый Иерусалим. Другого, более раннего ответа, просто быть не может.

Тем не менее, в этой книге сделан какой-то шаг к пониманию этой мучающей Иова, да и нас, проблемы зла, проблемы Освенцима. В той большой Вселенной, которую показывает Бог в Своей речи, понятия добра и зла совершенно очевидным образом расширяются по сравнению с тем, что привычно и что друзья Иова пытаются выдать за окончательный ответ: что «всем сестрам по серьгам», добрым – хорошее, злым – плохое. Нет, в этой расширенной картине мира расширяются и понятия добра и зла, хотя словами это я не могу выразить, как не мог выразить и автор этой книги, и Иов, положив руку свою на уста свои. Я тоже сейчас полагаю руку свою на уста свои, говоря такую обтекаемую, фразу, что эта великая картина мира, которую показывает Бог, расширяет понятия добра и зла настолько, что они в себя начинают вмещать и Иова, и Освенцим. Я больше словами на эту тему просто ничего не могу сказать. Смысл страдания, которого добивается всё время Иов от Бога, – смысл страдания самого Иова и смысл страдания всего мира вообще – даётся Богом внелогично и внесловесно в картине мира, которую предъявляет Бог. Смысл страдания Иова Бог показывает Иову, как часть смысла всего мира. Этот смысл (который невозможно выразить словами, который нам, людям, недоступен) из великой Божьей Вселенной частичкой своей, крупицей своей импортируется в малую людскую вселенную, в которой живёт Иов, и пусть нелогично, пусть несловесно даёт Иову ответ и утешение. Иов, в итоге, получает смысл того, что с ним произошло, хотя словами его не выразить. Это, на самом деле, ещё не полный ответ Иову, такой ответ Иову – это только Христос, но это уже вне рамок книги, это мы уже сегодня, зная Евангелие, можем сказать. А в этой книге, естественно, полного ответа Иову пока нет, но есть уже выход за грань стандартного вопроса теодицеи – почему Бог всё это зло терпит – к большим вопросам, но – вопросам, не ответам, а только вопросам. Мы, так же, как и узники Освенцима, когда в нашей жизни что-то такое происходит, продолжаем задавать себе эти, я бы сказал, ещё ветхозаветные вопросы (почему Бог это допустил? Как Бог это терпит?). По-человечески понятно желание задать эти вопросы, но Господь призывает нас всех выйти за эти рамки к чему-то большему. Я не могу даже сказать, к чему, потому что ни я, ни человечество в целом не прошло этот путь, но куда-то шире мы должны выйти от этих вопросов «зачем?», «почему?», «зачем Освенцим?», «зачем цунами?», «зачем землетрясения, извержения вулканов Бог допускает?» и так далее. Даже само по себе осознание, что не нужно удовлетворяться этими простыми вопросами, а нужно идти к чему-то более объёмному – уже это было бы большим шагом для нас всех, даже если на этом пути мы никуда к какому-то конкретному большему вопросу ещё не пришли бы.

И наконец последнее, что я хотел бы сказать о том, что Иов находит, выйдя за эти рамки. Ему Бог в Своей речи указывает на левиафана, просто пальцем показывает: «смотри!». Бог ему фактически показывает на источник его беды – символически (этот левиафан не дьявол, это символ дьявола), но тем не менее. То есть, Бог открывает ответ на вопрос, где источник этой беды Иова, но открывает не просто так, чтобы Иов сказал: «А-а, понял!», и всё, и на том и точка. Нет, Он ему открывает это одновременно с открытием Иову его миссии. А миссия состоит в приручении бегемота и левиафана. В приручении вообще всего великого и огромного мира, который ему Бог показывает в своей речи, но, главным образом – то, что наиболее остро в этой ситуации Иова, – в приручении бегемота и левиафана, вместе со всей природой. В 38-39-й главах говорится о приручении природы, а в 40-41 главах говорится о приручении бегемота и левиафана. Отсюда те вопросы, которые звучат у Бога вроде бы иронично («Знаешь ли ты?», «Можешь ли ты?»), и которые примитивные комментарии понимают, как насмешки Бога над Иовом. Я вообще даже не представляю себе, какую голову надо иметь комментатору, чтобы предположить, что над этим несчастным Иовом Бог насмехается! Над ним даже человек насмехаться не станет, сочтёт это неприличным, недопустимым для себя, тем более – Бог. Нет, Бог не насмехается. Вопросы «Можешь ли ты? Знаешь ли ты?» – это на самом деле указание Иову на его миссию, на то, что он в этом великом мире должен сделать: «Ты должен узнать. Ты должен понять. Ты должен смочь».

Но за пределами этой книги остаётся вопрос: а как это он своими слабыми человеческими силами сможет понять и смочь, когда ему Сам Бог говорит, что этого левиафана человеческими силами не победить? Этот вопрос не случайно остаётся за пределами книги. Можно было бы в пределах этой книги сказать, что Бог ему даёт, так сказать, Свою поддержку, и вот Иов будет Божьей силой побеждать левиафана. Не то что это неправильно – это было бы правильно, но в книге этого нет. Почему? Да потому что Христа ещё нет, Христос ещё не пришёл. Ещё даже автор книги ничего чёткого о Христе не знает, а только намёками («А я знаю, Искупитель мой жив», и тому подобные слова). А если эти слова Бога расширить, продолжить, ответ был бы таким: «Можешь ли ты? Сам по себе не можешь, а с Христомсможешь». «Знаешь ли ты, понимаешь ли ты всё устройство этого мира? Сам по себе ты ничего тут не поймёшь, а с Христомпоймёшь». И вот мы читаем, допустим, Нагорную проповедь Христа, и видим, что да, Христос нам это открывает, но в таком странном, парадоксальном виде – ничуть не проще, чем речь Бога в книге Иова. Христос говорит там такие странные слова: «подставляй левую щёку», «Бог посылает солнце Своё и дождь и на добрых, и на злых», и невольно начинаешь понимать тех слушателей Христа, которые говорили: «нет, ну кто может всё это слушать?» и уходили от Него. А те, кто от Него не уходят, – это как раз те люди, которые вот эту миссию Иова, порученную ему Богом, будут выполнять Христовой силой, Христовым разумом, с Христовой помощью на протяжении всей той истории человечества, которая вот уже две тысячи лет продолжается, и ещё, даст Бог, будет продолжаться дальше.


Запись 68 ОБЗОР 6 11-07-18

Мы продолжаем заключительный обзор книги Иова. Прошлые несколько раз мы говорили о самой большой по объёму части этой книги – о диалоге между Иовом и его друзьями. Сегодня мы переходим к другой теме – одной из центральных тем книги, темой, в которую книга Иова проникает очень глубоко, глубже многих книг Библии. Это тема взаимоотношения Бога и людей, которая явлена на примере самого Иова, но она распространяется на взаимоотношения Бога и людей вообще потому что Иов – это новый Адам, представитель всего человечества.

Первая грань, которая для Иова является наиболее горящей и болезненной, – это вопрос о том, что Бог от людей может отвернуть Своё лицо, или, по крайней мере, может молчать и не отвечать, когда люди к Нему взывают так, как Иов к Нему взывает в своей беде. Большую часть книги Бог молчит, Он начинает отвечать Иову только в конце, с тридцать восьмой главы. А в начале первых двух глав Бог говорит, но не с Иовом, Он говорит с дьяволом. В этом, как и во многом другом, книга Иова – некий снимок нашей жизни, ведь молчание Бога – это часть нашей жизни. Как часто бывает, что, когда мы обращаемся к Богу в каких-то наших проблемах, бедах, несчастьях, Он в ответ молчит. Я уже не говорю о том, чтобы Он отвечал каким-то вмешательством в нашу жизнь, изменениями в ней, но Он часто молчит даже в нашей душе, ничего нам не отвечает на наши молитвы. Так что естественно возникает вопрос: «почему Он молчит?». Но в Библии всегда вопрос «почему?» связан с вопросом «для чего?», соответственно, связаны «почему Он молчит?» и «для чего Он молчит?», причина и цель. На вопрос «почему Он молчит?» можно дать такой, может быть, неполный ответ. Он молчит, потому что Он вообще таинственен, невидим, не явлен. А ведь Иов, можно сказать, домогается от Бога, чтобы Бог показал Себя, пусть даже через посредника. Иов, может быть, не ожидает, что Бог к нему явится лично, как Он в конце явится ему в буре, но он просит хотя бы посредника, как он с таким сожалением и горечью говорит в девятой главе:

33 Нет между нами посредника, который положил бы руку свою на обоих нас.

Я говорю «хотя бы через посредника», и при этом в этих моих словах звучит несколько снисходительное отношение: лучше бы, конечно, чтобы Бог Сам, но, если не может Сам, то хотя бы через посредника! На самом деле, конечно, это не так, потому что «Посредник» – Иисус Христос, это ипостась Бога, это Сам Бог и есть, в каком-то смысле.

Вот это возможный ответ на вопрос «почему?» – потому что таково свойство Бога – быть утаённым, не явленным. Нам, может быть, было бы легче жить, если бы мы могли ткнуть пальцем и сказать: «Вот Бог!». Нам тогда, совершенно точно, было бы легче общаться с неверующими людьми, но тогда бы и неверующих не было, если бы Бога можно было вот так увидеть, и ткнуть в Него пальцем. Но Богу, наверное, виднее, как Он устроил мир, а Он устроил мир так, что Он в нём является невидимым. И Бога поэтому нельзя знать и быть в Нем твёрдо уверенным, как я уверен, стоя на полу, что пол подо мной не провалится (но это тоже, между прочим, проблема где-нибудь в Японии: раз – и провалится). В Боге нельзя быть уверенным, как в каком-то предмете, как в полу, на котором мы стоим. В Бога можно верить, и нужно верить, и Он этого хочет, и, видимо, поэтому Он невидим. И поэтому же Он, по большей части, молчит и не отвечает. Это возможный ответ на вопрос, почему Бог молчит, но, может быть, в книге Иова, описано даже более – для чего Бог молчит. В первую очередь, Он молчит для того, чтобы стимулировать веру в Него. Как говорит Иов в девятой главе:

16 Если бы я воззвал, и Он ответил мне, -- я не поверил бы, что голос мой услышал Тот,

17 Кто в вихре разит меня и умножает безвинно мои раны.

Оцените эту фразу Иова! Ведь совершенно очевидно по всей книге, что он верит в Бога, несмотря на молчание Бога. Но, хотя он просит, чтобы Бог ему ответил, но он как-то не верит, что Бог ему ответит. Но, тем не менее, он верит в Самого Бога. Это такое парадоксальное состояние души Иова: Он мне не ответит, а я всё равно, через «не могу», в Него верю. Это состояние души, которое для нас очень неприятно и неудобно, но Бог хочет от Иова как раз именно этого состояния души, потому что в этом состоянии Иов как раз и движется туда, куда его Бог хочет привести – вот в это удивительное состояние близости с Собой, которое появляется к концу книги. Ну, и молчание Бога – это же не просто «Он ничего не говорит». Молчание Бога – это молчаливый вопрос. А ведь Бог вообще в этой книге говорит вопросами, Он, когда является в итоге Иову, всё равно говорит вопросами. Он не даёт ответа – Он отвечает, если так можно выразиться, вопросами.

И ещё одна грань этого молчания Бога. Знаменитый испанский святой Сан Хуан де ла Крус говорил в своей книге «Восхождение на гору Кармель» о том, что, именно когда мы особенно близко приближаемся к Богу (а это не каждому человеку дано и получается), мы вступаем в зону тьмы, где Бога мы не видим, не чувствуем, и нет никакого ответа от Него, и Его Самого как бы нет. Это состояние в какой-то мере можно уподобить тому, что сказано в 21-м псалме: «Боже мой, Боже мой, для чего Ты оставил Меня?». Этот псалом цитировал Христос на кресте, в последние секунды Своей жизни. Вот это состояние тьмы по пути к Богу, возможно, и есть то состояние Иова, о котором говорят его друзья в тоне некоторого упрёка, как говорит в двадцать второй главе Елифаз:

10 За то вокруг тебя петли, и возмутил тебя неожиданный ужас,

11 или тьма, в которой ты ничего не видишь, и множество вод покрыло тебя.

Да, это так – он находится во тьме, в душевной тьме. Мы можем вообразить себя в его положении, и тоже на душе у нас было бы не светло. Но это тьма на пути человека, приближающегося к Богу.

Я говорил, что эта тема молчания одновременно – тема отворачивания лица Бога от Иова, и вообще от людей. Картина, как Бог отворачивает Своё лицо, часто встречается в Библии, и особенно часто Бог отворачивает Своё лицо от народа Израиля, чем и объясняются все исторические беды Израиля. В данном случае молчание Бога Иов воспринимает, действительно, как то, что Бог отворачивает от него Своё лицо. Но в других случаях, когда Бог отворачивает Своё лицо от людей, это ещё вопрос, если можно так выразиться, системы отсчёта: кто от кого отворачивается. Мы можем мысленно поставить себя на место Бога, а можем поставить себя на место людей и увидим, что и они отворачивают свое лицо от Бога, как говорит Иов в тринадцатой главе:

20 Двух только вещей не делай со мною, и тогда я не буду укрываться от лица Твоего:

21 удали от меня руку Твою, и ужас Твой да не потрясает меня.

Иов здесь говорит о себе, что он сам хочет спрятаться от Бога, а ещё больше это можно сказать о его друзьях, которые только и делают на протяжении всего диалога, что прячутся от Бога живого во всякие придуманные концепции, образы Бога и так далее. То есть, неизвестно ещё, кто от кого прячется – Бог от людей отворачивает Своё лицо или это люди отворачивают своё лицо от Бога, чтобы Бога не видеть – для самозащиты, потому что Бог живой страшен, как это говорит апостол Павел, а за ним повторяет Достоевский. Он страшен, и поэтому, действительно может быть такая, почти животная, реакция человека – отвернуться и не смотреть на Бога.

Давайте, тем не менее, примем так, как это трактуется в Библии, что это Бог отворачивает Своё лицо от народа Израиля и вообще от людей. Это трактуется в Ветхом Завете как то, что Бог, отворачивая Своё лицо, попускает зло. Вот Он отворачивает Своё лицо, и дьявол получает свободу действий в человечестве. Но Ветхий Завет не знает дьявола, поэтому такое зло Ветхий Завет, как правило, приписывает Богу: что его Бог творит. Это совсем неправильная точка зрения. Менее неправильная точка зрения – это то, что Бог отворачивает Своё лицо (попускает), и это зло как бы само собой происходит. Но ведь все эти попущения (главное из которых в книге Иова в начале, когда Бог попускает дьяволу творить с Иовом всё, что дьявол с ним творит) – это же тоже молчаливые вопросы. Вот начало этой книги – это молчаливый вопрос Иову: «Ты поступишь, как считает дьявол, ты в этой беде, этом несчастье Меня забудешь, отвернёшься от Меня или, как говорит твоя жена, проклянёшь Меня и умрёшь?». И это одновременно вопрос сатане: «Ты думаешь, что люди действительно такие? Ну, вот посмотри, какие они могут быть, на примере Иова». Так что молчание или даже отворачивание лица – это молчаливый вопрос. Где же ответ на этот молчаливый вопрос? Настоящий ответ одновременно является ответом и на молчаливый вопрос Бога Иову, и на молчаливый вопрос Бога сатане. Этим ответом является (как вы уже, наверно, догадываетесь) Иисус Христос, Который и есть «ответ Иову».

Это таинственный аспект теодицеи, то есть, проблемы «оправдания Бога», которая является существенной частью книги Иова, хотя далеко не единственной, как многие считают. Этот вопрос оправдания Бога (почему вообще происходит зло или почему Бог терпит зло) сто раз повторяется в книге Иова: это говорят и друзья, говорит и он сам, что в мире много зла. Правда, друзья считают, что это зло – оно так, «до времени», Бог его покарает, накажет, и так далее, хотя, на самом деле, это не снимает вопроса, а зачем Бог вообще попускает, чтобы зло было? Иов на это дело смотрит трезвее, говоря о том, что не всё так просто, может быть, Бог когда-нибудь это зло и накажет, но только это почему-то происходит не на наших глазах, и даже не на глазах тех, кто это зло творит, то есть, это только такая наша вера, что Бог это зло когда-то покарает. Ответ на этот болезненный, горящий вопрос даёт Иисус Христос в Своей Нагорной проповеди. Это одна из важных тем Нагорной проповеди – отношение Бога ко злу. Сам Христос говорит, что Он пришёл не нарушить Ветхий Завет, но исполнить (дополнить, восполнить), и, в частности, Он восполняет картину Ветхого Завета о соотношении происходящего в мире зла и намерениях Бога. Вот несколько мест из Нагорной проповеди – Евангелие от Матфея, пятая глава.

43 Вы слышали, что сказано: "люби ближнего твоего и ненавидь врага твоего". 

44 А Я говорю вам: любите врагов ваших, благословляйте проклинающих вас, благотворите ненавидящим вас и молитесь за обижающих вас и гонящих вас, 

45 да будете сынами Отца вашего Небесного, ибо Он повелевает солнцу Своему восходить над злыми и добрыми и посылает дождь на праведных и неправедных. 

48 Итак будьте совершенны, как совершен Отец ваш Небесный.

Эта картина совершенно по-другому ставит проблему теодицеи: не так, что это зло надо бы поскорее истребить, а всех злых людей, по возможности, уничтожить, или вообще не допустить возникновения зла. Тут Бог совсем по-другому на это смотрит. Оказывается, совершенство Отца Небесного, которое мы, люди, призываемся разделить, состоит не в том, чтобы ставить вопрос, откуда это зло, и почему Ты, Боже, его не уничтожаешь, а в том, чтобы научиться смотреть на людей, творящих это зло, как на наших братьев (может быть, больных этим злом, но, тем не менее, братьев) – смотреть на них так, как на них смотрит Бог. Или, как говорит апостол Павел, «Наша брань не против плоти и крови, а против духов злобы поднебесных». Это не значит, что Христос нас призывает относиться с терпимостью, с пониманием – к дьяволу и ко всей дьявольщине, которая изобилует в мире. Нет, Он здесь говорит о самих людях, а не о духе дьявольском, который в них действует.

Продолжение этой мысли – объяснение Христа к молитве Господней в шестой главе Евангелия от Матфея:

14 Ибо если вы будете прощать людям согрешения их, то простит и вам Отец ваш Небесный, 

15 а если не будете прощать людям согрешения их, то и Отец ваш не простит вам согрешений ваших.

Седьмая глава, о взаимоотношениях со злыми, плохими людьми:

5 …вынь прежде бревно из твоего глаза и тогда увидишь, как вынуть сучок из глаза брата твоего…

12.Итак во всем, как хотите, чтобы с вами поступали люди, так поступайте и вы с ними, ибо в этом закон и пророки.

Поступать так с братьями, с людьми, которые нам делают добро, – это не проблема, к этому не нужно призывать, мы и так поступаем по-хорошему с теми, кто с нами поступает по-хорошему. Вопрос в том, как поступать с теми, кто творит зло. А мы сами разве не творим зла, хотя бы иногда? Тем не менее, мы же хотим, чтобы с нами поступали вот в этом духе: чтобы Бог продолжал нам подавать солнце Своё и дождь Свой. Отсюда такое отношение ко злу: поступайте со злыми людьми не так, как они поступают с вами, а так, как вы хотели бы, чтобы они поступали с вами.

Это ядро заповедей Христа о взаимоотношениях между людьми, и не зря Он упоминает тут о Законе и Пророках. Если главную заповедь Христа, которую Он даёт в прощальной беседе с учениками: «любите друг друга, как Я возлюбил вас», сравнить с заповедью Ветхого Завета: «любите ближнего как самого себя», то слова из Нагорной проповеди гораздо ближе к заповеди Иисуса Христа «да любите друг друга, как Я возлюбил вас». Они о любви совершенной, как совершенна любовь Отца нашего Небесного. Даже когда Бог попускает зло, и в этой ситуации нельзя сказать, что Он просто отвернул Своё лицо, ничего не видит и видеть не хочет. Эта метафора Ветхого Завета не вполне точная: Бог и когда попускает зло, сохраняет и жалость, и милость к людям, в том числе, и к беззаконным людям – в отличие от того, что говорят друзья Иова. В их словах о беззаконных нет совершенно никакой жалости к этим беззаконным, а у Бога есть и к беззаконным жалость и милость. Мы говорили о том, что многое в книге Иова напоминает об Освенциме, о всех, подобных Освенциму, ситуациях, и элемент «богословия после Освенцима» состоит в том, что, хотя Бог попускает этот Освенцим, но Он страдает в газовой камере вместе с каждым из тех, кого там убивают. Бог сострадает даже тогда, когда попускает зло. Понятно, что у нас всё равно постоянно висит вопрос: «А почему Он попускает зло? Почему бы Он это зло просто не прекратил, и всё! И нету зла, одно добро? Дьявол? – Чик, и нет! Тох-тибидох-тибидох-тибидох – и дьявола нет». Видимо, так быть не может. Мы всемогущество Бога трактуем как-то по-своему, мы Бога не спрашиваем, в чём Его всемогущество, мы Ему приписываем такое всемогущество, которое нам бы хотелось, чтобы у Него было: вот это «тох-тибидох!» – и дьявола нет! Видимо, Бог всемогущ как-то по-другому. Да, мы не знаем, как. Но мы вообще о Боге много ли знаем? Он Сам говорит в книге пророка Исайи: «Мои мысли – не ваши мысли».

Иов воспринимает свою судьбу, как часть той несправедливости, которая творится в мире вообще. В частности, эта несправедливость проявляется в том, что он, праведник, вот так страдает, а злые люди (многие) так благоденствуют. Он, действительно, Богу предъявляет как бы некую претензию, что мир так устроен, потому что он это неправильное устройство мира чувствует на своей шкуре, очень болезненно. Но всё-таки претензия, которую он предъявляет Богу, состоит не в том, что Бог вообще допускает зло в мире. Иов так вопрос даже и не ставит: ну, есть зло в мире – и есть, вот в таком мире мы живём. Он говорит о другом: что судьба злых людей должна определяться состоянием души этих злых людей. Если ты плохой, злой человек, то это как такая гиря, которая должна тебя тянуть ко дну, и ты должен погибнуть. Вот такое представление Иова о том, как должна быть устроена судьба злых людей в этом мире. А он говорит (и правильно говорит), что мир устроен не так: судьба злых людей определяется Богом, а не их собственным внутренним злым состоянием. И Бог, видимо, по Своей милости, жалости, по каким-то Своим резонам этих людей щадит, даёт им благоденствие, и Иов говорит, что это неправильно. А сам-то он говорит об этом правильно? Бог в конце книги подтверждает, что Иов говорил о Нём верно. В главном – да, очень верно, но вот в этих деталях, в попытке интерпретировать логику, по которой Бог устроил мир, мне кажется, Иов неправ. Бог устроил мир так, что судьба и злых и добрых людей определяется не автоматически состоянием их души – светлым или тёмным, а, действительно, именно Богом и лично Богом, и часто это решение бывает парадоксальным – как вообще парадоксален Бог.

И ещё об «отворачивании лица», попущении зла, и так далее. Будем теперь говорить не о том, как Бог относится к злым людям, а о том, как Бог относится к праведным людям, таким, как Иов. Это живой пример (самый главный для него, естественно), почему Бог допускает зло, беды, страдания праведных. Есть одно место, где Иов высказывает некую догадку, ещё довольно смутную, о том, почему это может быть. Это десятая глава:

8 Твои руки трудились надо мною и образовали всего меня кругом, -- и Ты губишь меня?

9 Вспомни, что Ты, как глину, обделал меня, и в прах обращаешь меня?

10 Не Ты ли вылил меня, как молоко, и, как творог, сгустил меня,

11 кожею и плотью одел меня, костями и жилами скрепил меня,

12 жизнь и милость даровал мне, и попечение Твое хранило дух мой?

Читаем это и видим, что Иов видит себя (праведника), говоря словами пророка Иеремии, как некий горшок, который Господь лепит из глины. Эта картина, что Бог людей лепит, как горшки, встречается несколько раз в разных местах и Ветхого, и Нового Завета – у апостола Павла. Так, может быть, это страдание, в которое ввергнут Иов, и является лепкой? Ладно – глина, она, может быть, не страдает, когда её лепят: она мягкая, податливая. А когда скульптор вырезает из дерева скульптуру или вырубает скульптуру из камня? Если бы дерево и камень могли страдать, конечно, они страдали бы от ударов скульптора, которыми он им придаёт форму. Так что отворачивание лица Бога, попущение зла может быть и лепкой, и я думаю, что в случае Иова оно именно этой лепкой и является. Если смотреть в этом аспекте, то можно и принять слова Иова, которые он произносит вначале, и которые я критиковал за то, что эти слова (что будем принимать зло от Бога) ещё пока очень примитивные. Когда зло – это лепка, то да, можем, будем, должны принимать зло от Бога. Да только вся проблема-то в том, как узнать, что это Бог лепит нас, а не дьявол лепит нас по-своему. Это очень трудная, болезненная проблема, и трудность различения действия Бога и действия дьявола – одна из главных тем книги Иова. Это то, о чём говорят в Соборных Посланиях апостолы, о чём особенно говорит апостол Иоанн в своём Соборном Послании – о трудностях различения духа.

Перейдем к другой грани. Одна из самых ярких черт книги Иова – это то, что он хочет судиться с Богом. Сейчас будем об этом говорить – о суде с Богом. Что такое вообще этот суд с Богом? Что Иов под этим имеет в виду, и что под этим правильно иметь в виду? Возможен ли этот суд с Богом? Нужен ли этот суд с Богом? Друзья Иова на этот вопрос отвечают совершенно однозначно: «Что, мы будем судить Бога? Кто мы, а Кто Он! Это вообще несоизмеримо! Бога судить нельзя, недопустимо и неблагочестиво!». Но Христос эту же тему суда освещает в Нагорной проповеди по-другому. Он говорит: «Не судите да не судимы будете». Он говорит нам не судить Бога? Нет, Он говорит нам не судить таких же, как мы. Не судить, так сказать, братьев своих, то есть, не судить что-то соизмеримое себе, потому что суд над нашими братьями – суд и осуждение – превращается в суд над самими нами, в осуждение нас же самих. Но это, когда речь о суде между нами, равными, братьями. А когда речь идёт о суде с Богом (Который, действительно, как друзья правильно говорят, несоизмерим с человеком), то это имеет совершенно другой смысл, чем эти суды, «разборки» между людьми. Суд с Богом – в том смысле, в котором его требует Иов – это не во осуждение Бога, не в то, чтобы Богу кто-то произнёс приговор и посадил Его в тюрьму. Суд с Богом – это учёба у Бога, это такой способ разбирательства с Богом, чтобы Бог объяснил этот Свой сложный, высокий и непонятный Замысел, почему всё происходит так, как оно происходит. Да, на этом суде люди будут задавать Богу острые вопросы. Мне вспоминается песня Юлия Кима: «задают вопросики острые, жгучие, а я всё сажуся на них». Вот эти острые, жгучие вопросики людей к Богу – это допустимая и даже нужная часть суда людей с Богом. Этого Бог от нас хочет. Он не хочет, чтобы мы бездумно принимали мир, созданный Богом, и действия Бога в этом мире (которые нам, между прочим, трудно отличить от действий дьявола). Он не хочет, чтобы всё это, что нам дано, мы принимали так: всё хорошо, всё правильно, теперь пойдём обедать. Он хочет именно, чтобы мы задавали вопросики острые, жгучие, и в ходе этого процесса (условно назовём его «судом с Богом») мы будем к Нему приближаться так, как к Нему приближается Иов. Задавая такие вопросы, какие он задаёт Богу, он приближается к Богу не через логику, не через рациональное, интеллектуальное понимание Бога, а, можно сказать, через юродство. Это требование: «Я хочу с Тобой судиться!» – это же юродство! К юродству можно относиться по-разному. С точки зрения друзей, юродство недопустимо, ну что это такое – так с Богом разговаривать? А вот в русской традиции есть от века идущее почтительное отношение к юродству, потому что это такой особый способ разговора с Богом, ничем не заменимый, парадоксальный.

Разговор Иова с Богом, который он называет «судом», похож на «суд» сына с отцом. Он так хочет с Богом судиться, как сын, который считает, что отец что-то такое сделал, что сын не понимает, что папа так поступил, против интересов сына, и вот он с ним хочет разбираться, почему это отец так действует. Но даже и в обиде на отца сын в нормальной, здоровой семье всё-таки верит, что он отцу не безразличен, что отец имел какие-то основания, чтобы так поступить, но только сын хочет понять это, и тогда он от этой своей обиды избавится. Примерно так же, как сын к отцу, относится Иов к этому разбирательству с Богом. Вот он в седьмой главе говорит:

20… Зачем Ты поставил меня противником Себе, так что я стал самому себе в тягость?

21 И зачем бы не простить мне греха и не снять с меня беззакония моего? ибо, вот, я лягу в прахе; завтра поищешь меня, и меня нет.

Это «зачем?» – это же вопрос, и он не просто так здесь поставлен. Вопрос, почему Ты, Отец небесный, так сделал, и вопрос, зачем бы не простить моего беззакония (это, в сущности, вопрос: «А в чём беззаконие моё – объясни мне, я не знаю»). Этот суд, как это всегда бывает в такого рода разбирательствах между сыном и отцом, – это одновременно не только суд человека над Богом, но и суд Бога над человеком. Этот взаимный суд, взаимные «разборки» чем-то напоминают разборки влюблённых, как в замечательном смешном стихе: «Я плохая, ты плохой… Уезжаю в Ленинград. Как я рада! Как я рад!» – а кончается словами: «Я не еду в Ленинград. Как я рада! Как я рад!». Вот такого рода «разборки» с Богом – это любовная ссора с Богом (это выражение американского поэта Роберта Фроста: «He had a lover’s quarrels with the World», «Он был в любовной ссоре с миром», это написано на могиле Фроста). Но знакомое нам по жизни выяснение отношений (в семье, между влюблёнными, и так далее) – это же одновременно преодоление разрыва, возникающего между ними. Этот же смысл для Иова – в суде его с Богом. Вот он говорит такие слова (в девятой главе):

19 Если действовать силою, то Он могуществен; если судом, кто сведет меня с Ним?

20 Если я буду оправдываться, то мои же уста обвинят меня; если я невинен, то Он признает меня виновным.

32 Ибо Он не человек, как я, чтоб я мог отвечать Ему и идти вместе с Ним на суд!

33 Нет между нами посредника, который положил бы руку свою на обоих нас.

34 Да отстранит Он от меня жезл Свой, и страх Его да не ужасает меня

35 и тогда я буду говорить и не убоюсь Его, ибо я не таков сам в себе.

Употребляя эту метафору ссоры (спора, суда, «разборки») между отцом и сыном, между влюблёнными, и так далее, мы видим, что фундаментальная особенность состоит в том, что правота ни одной из сторон, которые в этом суде участвуют, не дана, как постулат. Нам, может быть, кажется очень благочестивым сказать: «что с Богом судиться? Он прав по определению». Сам Иов так всё время говорит: хочу судиться с Ним и не понимаю, как, ведь Он же Бог, Он прав по определению! Он просто не может быть не прав! А на самом деле, правота Бога в Его «разборках» с людьми (если так можно выразиться) не должна быть постулатом, не должна быть чем-то, что мы предполагаем с самого начала. Это не то, чего Бог хочет от нас. Он именно хочет, чтобы мы учиняли этот диалог с Ним, который Иов называет «судом», и тогда правота Бога, которая скрыта под молчанием Бога, в этом диалоге с людьми должна явиться, выявиться – как говорит Евангелие от Иоанна про Христа: «Бога не видел никто никогда. Единородный Сын, сущий в недре Отчем, Он явил». Если привязать к теме суда Иова эти слова из Евангелия от Иоанна, то получается, что правота Бога в этом суде с людьми может явиться только тогда, когда её явит Христос. А как Он её явит? Как Бог на кресте! Исайя это представил в 53-й главе, а вот в книге Иова нигде не сказано, что Бог может страдать вместе с людьми, но если бы Иов мог это представить себе, то вопрос о суде с Богом тем самым был бы снят. Точнее говоря, Иов бы в этом суде, в котором он ищет получить ответ на свои вопросы, получил бы искомый ответ, и суд был бы этим завершён – не приговором, а пониманием истцом той стороны, которой предъявляется иск.

Ещё раз хочу вернуться к сравнению требуемого Иовом суда с «разборкой» между влюблёнными или между отцом и сыном. Мы ведь по своему опыту знаем, что в этих «разборках» не так важно, на самом деле, кто прав и неправ. Иов что-то подобное говорит в десятой главе:

15 Если я виновен, горе мне! если и прав, то не осмелюсь поднять головы моей.

Прав или неправ – тут не главное. Что же главное в этом суде? Главное в разборках между влюблёнными – не «прав» или «виновен», главное – «любит» или «не любит». Иов этого ответа хочет от Бога: что несмотря на всё то, что с тобой произошло, Я тебя (Иова, Адама, человека) люблю и продолжаю любить. У самого Иова, при всех его претензиях к Богу, даже намёка нет на то, что он Бога не любит, что он разочаровался в Нём, и потерял своё чувство к Богу. Его жена к этому его призывает («похули Бога и умри»), и это то, чего дьявол хочет, но здесь Иов, как кремень. Иов хочет, чтобы была выявлена правота Бога (и с ней – любовь Бога). Иов говорит в тринадцатой главе:

23 Сколько у меня пороков и грехов? покажи мне беззаконие мое и грех мой.

Как Бог отвечает на это его требование объяснения, почему Бог допустил, чтобы с Иовом такое произошло? Бог показывает Иову его грехи и пороки? Нет, конечно, да и нет этих грехов и пороков. Бог отвечает совершенно по-другому. Бог, действительно, выявляет Свою правоту в этом споре с Иовом – но как! В конце книги, в Своей речи из бури, Он показывает Иову неизмеримо большую картину Вселенной! Суд всегда происходит по какому-то кодексу (уголовному или какому-то ещё), который определяет, что правильно, что неправильно, что можно, а чего нельзя – в каждой статье кодекса написано, что нельзя, и что бывает тому, кто это «нельзя» нарушает. Так вот, в главах с 38-й по 41-ю Бог расширяет этот человеческий кодекс добра и зла, правоты и неправоты. Это же суд с Богом, он по человеческому кодексу происходить не может, только по Божьему. И вот Бог показывает Иову великую Вселенную, в которой этот кодекс расширяется до такой степени, что он вмещает ситуацию Иова. Этот кодекс – это уже не просто человеческие добро и зло, это тот кодекс, по которому происходит суд Бога не с Иовом, а с дьяволом. И вот логика этого суда, кодекс этого суда в конце книги, если так можно выразиться, импортируется Иовом из великой Божьей Вселенной в свою малую человеческую вселенную. И это ответ Иову – пока. Пока нет Христа, вот это – ответ Иову, это видение себя в другой картине мира, в огромной картине мира, где та претензия, которую Иов предъявляет Богу, просто теряет свой смысл. Когда моему сыну был год с чем-то, ему надо было сделать небольшую операцию, и он ко мне кинулся, когда я его забирал из больницы: «Папа, дядя сделал больно!». Нехорошо, действительно, делать маленьким детям больно, но, с точки зрения дяди, папы, вот этого большого мира, в котором живут взрослые, это «больно» приобретает совсем другой смысл, чем для ребёнка, которому кажется, что вот совершенно необъяснимо дядя сделал ему больно.

Ещё один момент, связанный с этим судом. Иов в какие-то моменты как бы рисует картину Бога, как врага. Это одни из самых трудных, проблемных моментов. Вот как он говорит в шестнадцатой главе:

7 … Он изнурил меня. Ты разрушил всю семью мою.

9 Гнев Его терзает и враждует против меня, скрежещет на меня зубами своими; неприятель мой острит на меня глаза свои.

Эта картина, скорее, относится к дьяволу, но Иов же не знает о существовании дьявола. Так что это как бы претензия к Богу. Но «Почему Ты мне враг?» – это не претензия, а просьба на этом суде доказать обратное: «Докажи, покажи, яви мне, Боже, что Ты не мой враг, потому что по тому, что произошло, такое ощущение, что Ты мой враг». То есть, это опять просьба о любви, только любви показанной, любви явной. Вообще, «суд», еврейское слово «мишпат», – это не просто «судебное разбирательство». Всегда в Ветхом Завете параллельно идут «мишпат» и «цдака», суд и правда. Мишпат, суд с Богом, – это некое средство добраться до цдака (праведности Божьей, правды Божьей).

И вот ещё один важный момент в связи с темой суда. Повторяю, что Иов хочет судиться с Богом не только о себе, и не только от своего имени. Он хочет судиться от имени всей твари. Потому что он проецирует бессмысленное (как ему кажется) страдание, в котором он находится, – на всё устройство мира, на всю тварь. Вот этот голос жалобы Иова, какой, мне кажется, не может никого из читателей оставить равнодушным. Седьмая глава:

1 Не определено ли человеку время на земле, и дни его не то же ли, что дни наемника?

2 Как раб жаждет тени, и как наемник ждет окончания работы своей,

3 так я получил в удел месяцы суетные, и ночи горестные отчислены мне.

Это уже голос жалобы не одного только Иова, это голос жалобы всего Адама, всего человечества. Иов считает, что та ситуация, в которую он лично попал, даёт право на такое выступление от имени всей твари, на претензию к Богу об устройстве всего мира. Он не о себе говорит в двадцать первой главе, и претензия не в том состоит, что нет воздаяния злу, что этот мир устроен несправедливо, а претензия в том, что это воздаяние, эта справедливость скрыта, он верит, что она есть, но она скрыта. Вот как он говорит:

17 Часто ли угасает светильник у беззаконных, и находит на них беда, и Он дает им в удел страдания во гневе Своем?

18 Они должны быть, как соломинка пред ветром и как плева, уносимая вихрем.

19 Скажешь: Бог бережет для детей его несчастье его. -- Пусть воздаст Он ему самому, чтобы он это знал.

20 Пусть его глаза увидят несчастье его, и пусть он сам пьет от гнева Вседержителева.

Или вот в тридцатой главе:

20 Я взываю к Тебе, и Ты не внимаешь мне, -- стою, а Ты только смотришь на меня.

21 Ты сделался жестоким ко мне, крепкою рукою враждуешь против меня.

22 Ты поднял меня и заставил меня носиться по ветру и сокрушаешь меня.

23 Так, я знаю, что Ты приведешь меня к смерти и в дом собрания всех живущих.

24 Верно, Он не прострет руки Своей на дом костей: будут ли они кричать при своем разрушении?

Таким образом, эта беда Иова, с его точки зрения, обнажает некий дефект устройства всего мира, и, собственно, ради этого книга Иова и написана. Хотя «Прото-Иов», который идёт с какой-то глубокой древности, вероятно, основан на одном конкретном факте, на реальном Иове. Более того, я думаю, что тот автор той книги Иова, которую мы читаем, живший где-то во времена Вавилонского пленения или после, тоже пережил что-то такое в своей личной жизни, что его заставило чувствовать себя, как Иов, и сделало его подходящим «приёмником» для того, чтобы принять и записать Боговдохновенные слова, которые в этой книге мы читаем. Но, всё-таки, эта книга – это конкретно о том прото-Иове, и не об этом Иове, она о человечестве в целом, об Адаме.

И последнее, о чём я хотел бы сказать в связи с темой суда. Суд представлен Иовом чрезвычайно парадоксально. На этом суде Бог является одновременно судьёй, ответчиком и адвокатом (защитником, заступником) для Иова. Вот несколько цитат. Шестнадцатая глава:

19 И ныне вот на небесах Свидетель мой, и Заступник мой в вышних!

Девятнадцатая глава:

25 А я знаю, Искупитель мой жив, и Он в последний день восставит из праха распадающуюся кожу мою сию.

Кто этот Искупитель? Он тут с большой буквы, и понятно, что для Иова это Бог. Понятно уже для нас, что это Бог в Своей ипостаси Христа Спасителя. Двадцать третья глава:

7 праведник мог бы состязаться с Ним, -- и я навсегда получил бы свободу от Судии моего.

Множественность ролей судьи, ответчика, защитника, в которых Бог выступает на этом суде, – это, собственно, догадка об ипостасности Бога, о том, что мы сегодня называем Бог-Троица, так что один и тот же Бог может на этом суде выступать разными гранями. Догадка об ипостасности Бога – в сущности, догадка о Христе, потому что Христос и есть та самая ипостась Бога, которую здесь называют «Защитником», Заступником», «Искупителем» и так далее.

Но на самом деле, парадоксальность этой картины суда ещё глубже. Дело в том, что этот суд, которого Иов требует у Бога, – это ещё и суд Бога с Самим Собой с помощью Иова, через Иова, суд, который является частью динамики Бога. Поэтому Бог Сам требует этого суда. Ведь Бог – это не что-то статическое, хотя мы привыкли воспринимать Его так, что Он равен Самому Себе (так и сказано где-то в Библии, что Бог всегда такой, как есть, от начала). Тем не менее, есть и другое описание Бога: что Бог – это покой, который есть вечное движение, или вечное движение, которое есть одновременно покой. То есть, Бог движется, меняется, оставаясь равным Самому Себе. Что нас в этом удивляет? Вот мы живём короткую жизнь, но за время этой жизни все клетки нашего организма меняются раз десять, а мы остаёмся (как мы считаем) равными самим себе. Так мы меняемся, или остаёмся равными? И то, и то. Вот и Бог так же. И поэтому этот суд, о котором мы говорим, – это суд Бога и с Самим Собой тоже. Этот суд Богу нужен, Бог его, в сущности, даже и требует. Вот устами Елиуя в тридцать четвёртой главе сказаны неправильные слова, но, как всегда в этой книге, когда говорится что-то неправильное, – это для того, чтобы мы с вами поняли это с точностью до наоборот, поняли, как правильно. Елиуй говорит:

23 Он (Бог) уже не требует от человека, чтобы шел на суд с Богом.

Это так Елиуй говорит, а мы должны задать себе вопрос: «Правда, не требует?». Нет, на самом деле, требует. И поэтому Иов, требуя суда с Богом, в сущности, выполняет пожелание Самого Бога – делает что-то, что Самому Богу нужно, что Сам Бог хочет. Мысль, что вся история, описанная в книге Иова, – это ещё и некий процесс внутри Самого Бога, который нужен Самому Богу, – это основная мысль замечательной книги Карла Густава Юнга, называемой «Ответ Иову». Мы будем об этой книге говорить попозже. Там много того, с чем я лично согласиться не могу, но вот с этой мыслью я согласен – о том, что то, что происходит, это ещё и какое-то изменение внутри Самого Бога. А как иначе, если в итоге Христос – ответ Иову? Явление Христа, воплощение Его в мире в виде Иисуса из Назарета, – это что-то фундаментальное и в жизни Бога, когда Бог является в виде Иисуса Христа, и это мы понимаем, как ответ Иову. Так что не убежать от этой темы – что эта книга ещё и о том, что происходит, изменяется внутри Самого Бога. И в результате этого суд Иова с Богом – это, в какой-то мере, суд Бога с Самим Собой. Это и есть основание того, что в двадцать седьмой главе (я бы сказал, несколько дерзко) Иов:

3… доколе еще дыхание мое во мне и дух Божий в ноздрях моих,

4 не скажут уста мои неправды, и язык мой не произнесет лжи!

Он хочет сказать, что устами Иова, которые требуют суда с Богом, говорит Сам Дух Божий. Как это так? Ещё раз напоминаю, что Иов – это Адам, представитель Адама. Может ли через Адама, устами человеческими, устами Адама Бог Сам говорить с Собой? Может. Мы читаем в Новом Завете многие молитвы Иисуса Христа Своему Отцу, которые, в сущности, и есть разговор Бога с Самим Собой, потому что Иисус Христос – это Бог и есть в такой Его ипостаси. Так что за этой картиной суда, с виду дерзкой и неблагочестивой, на самом деле вскрываются такие глубины, которые нас уже подводят к Новому Завету.


Запись 69 ОБЗОР 7 18-07-18

Мы продолжаем заключительный обзор книги Иова. В прошлый раз мы начали тему «Взаимоотношение Бога и людей», и сегодня мы эту тему закончим. Я хотел бы начать с того, как в книге Иова отражён Замысел Бога о человеке, о человечестве, потому что Иов – это не просто Иов. Это художественный образ, в котором отражено всё человечество, так сказать, новый Адам – ну, конечно, лучшая часть человечества. Это особенно видно по контрасту с его друзьями: хотя они люди неплохие, ничего о них особо отрицательного сказать нельзя, но по контрасту с Иовом они, конечно, выглядят не очень выигрышно.

Вопрос о Замысле Бога о человеке начинается с того вопроса, который сам Иов задаёт в седьмой главе – эти знаменитые слова, которые повторяют слова псалмов:

17 Что такое человек, что Ты столько ценишь его и обращаешь на него внимание Твое?

Полноценного ответа на этот вопрос нет и по сей день. Я буду цитировать таких замечательных людей, как француз Тейяр де Шарден и наш соотечественник Николай Фёдоров, центральным звеном, стержнем учений которых является именно этот вопрос – «что же такое человек в Замысле Божьем» – но нельзя сказать, что и они дали на этот вопрос какой-то окончательный ответ. Может быть, они сделали шаг к ответу. С этого же вопроса начинается книга: его задают друг другу Бог и дьявол. Дьявол задаёт Богу вопрос: «Что такое человек, что Ты им столько занимаешься? Плюнь на него». А Бог и в жизни, и в этой книге – не явлен, поэтому даже вопросы Он задаёт как бы в косвенной форме. Вот вопрос, который, на самом деле, Бог задаёт дьяволу (но этих слов не найти в книге Иова): «А ты думаешь, что ты знаешь, что такое человек? Хорошо – вот Иов, проверим на Иове, знаешь ли ты, что такое человек, прав ли ты, считая, что человек – это пыль под ногами». Уже из того, что книга с этого начинается, что этот вопрос стоит между Богом и дьяволом, понятно, что это центральный вопрос книги. Но на вопрос «что такое человек?» современная теория эволюции говорит: он плод миллиардов лет развития жизни на земле. Другие науки говорят, что он плод какой-то социальной реальности, и так далее. Мы не об этом будем говорить, а о том, что является содержанием этого вопроса в книге Иова: что такое человек в Божественном Замысле. Причём, когда этот вопрос обсуждается между Богом и дьяволом, то, судя по всему, он обсуждается не первый раз. Вот как сказано во второй главе:

2 И сказал Господь сатане: откуда ты пришел? И отвечал сатана Господу и сказал: я ходил по земле и обошел ее.

Еврейские слова «ходил», «обошёл» обозначают действия, которые повторяются не один раз. Отсюда мы можем сделать вывод, что в той художественной картине, которую рисует автор книги Иова, отражена ситуация, которая в истории человечества повторялась не раз. Таких Иовов было много, и таких дискуссий между Богом и дьяволом тоже (мы, конечно, об этом ничего не знаем). Это не первая и не последняя дискуссия между Богом и дьяволом по вопросу о том, что такое человек.

Иов даёт ответ на вопрос, что такое человек, на основе того, как он понимает самого себя, и это ответ избыточно скромный. Та же седьмая глава, где он задаёт вопрос «что такое человек?», начинается так:

1 Не определено ли человеку время на земле, и дни его не то же ли, что дни наемника?

2 Как раб жаждет тени, и как наемник ждет окончания работы своей…

И от этого маленького человека Бог слишком много требует (кстати, при таком отношении Иов недалеко уходит от точки зрения дьявола на людей: может быть, не пыль под ногами, но такой вот наёмник). У Бога же совершенно другая точка зрения на человека, но, с точки зрения Иова, человек – маленький наёмник. Вот как он говорит в той же главе:

17 Что такое человек, что Ты столько ценишь его и обращаешь на него внимание Твое,

18 посещаешь его каждое утро, каждое мгновение испытываешь его?

19 Доколе же Ты не оставишь, доколе не отойдешь от меня, доколе не дашь мне проглотить слюну мою?

Эти слова мы тоже можем почувствовать печёнками, когда мы попадаем в похожую жизненную ситуацию, и у нас такое ощущение, что Бог отвернул от нас лицо Своё. Слова «ну дай мне, наконец, проглотить слюну мою!» означают «дай мне отдохнуть». О чего отдохнуть? От участия в Твоём Замысле, Господи, который труден, трагичен. Но Бог не даст проглотить слюну, как это, может быть, нам ни печально. По-человечески слова Иова нам понятны, но Замысел Бога о человеке – другой. А дальше Иов говорит:

20 … Зачем Ты поставил меня противником Себе, так что я стал самому себе в тягость?

Он воспринимает Бога как кого-то великого, огромного, который поставил себе противником его, человечишку, муравья, и это всё равно, как если бы слон стал воспринимать муравья как противника себе. Слон не об этом должен думать, а о том, как бы случайно не наступить и не раздавить этого муравья. Меняется эта точка зрения Иова только к самому концу книги, а поначалу он именно так видит Замысел Бога о человеке.

Вот ещё в десятой главе:

2 Скажу Богу: не обвиняй меня; объяви мне, за что Ты со мною борешься?

3 Хорошо ли для Тебя, что Ты угнетаешь, что презираешь дело рук Твоих…

Опять он воспринимает Бога как противника, причём это совершенно бредовая ситуация, с точки зрения Иова: между ним и Богом такая разница в «размерах» – как он может быть противником Богу? Правда, он то и дело переходит в другой, так сказать, режим, и говорит о том, что он с Богом хочет судиться. Но между «судиться», и тем, что здесь сказано, – разница. Здесь имеется в виду, что Бог властен Своей мощной рукою управлять всем миром: хочет – сделает так, хочет – сделает эдак, сегодня Иов здесь, а завтра Иова нет. Да не только Иов, а целые миллионы людей сегодня по Божьей воле есть, завтра – нет. Так на это смотрит Иов в этом фрагменте текста, тут между ним и Богом дистанция огромная. Но в другом аспекте, в том, прав ли Бог при этом – делая с Иовом то, что Он сделал (как Иов считает) – вот тут они на равных, и тут возможен суд. То есть, «по силе» никакой суд невозможен (это слон и муравей). А по правоте – возможен. И, кстати, эта позиция Иова – это одна из причин, почему Бог говорит в конце книги, что Иов правильнее говорил, чем друзья. Потому что точка зрения друзей такова: если слон и муравей по силе и размерам, то тогда, наверное, слон и муравей по правоте тоже. Как можно судиться с каким-то великим, который сам и устанавливает определения того, что правильно, а что неправильно, что правда Божья («цдака») и что суд Божий («мишпат») – ну как с таким судиться? Причём, Иов на величие Бога смотрит не так, как какой-нибудь астроном смотрит на великую Вселенную, на все эти миллиарды световых лет, и изумляется, и восхищается. У Иова немножко другая позиция, он же на мусорной куче. Вселенная – да, великая, это замечательно! А мне-то как быть – человеку, который ни за что, ни про что пострадал в этой великой Вселенной? Он говорит про себя и Бога в девятой главе:

3 Если захочет вступить в прение с Ним, то не ответит Ему ни на одно из тысячи.

4 Премудр сердцем и могущ силою; кто восставал против Него и оставался в покое?

5 Он передвигает горы, и не узнают их: Он превращает их в гневе Своем;

6 сдвигает землю с места ее, и столбы ее дрожат;

7 скажет солнцу, -- и не взойдет, и на звезды налагает печать.

10 делает великое, неисследимое и чудное без числа!

Казалось бы, ну, пострадал маленький человек – один из миллионов людей на земле – ни за что, ни про что. А тут – солнце, звёзды, созвездия (Ас, Кесиль, Хима), тайники юга – вот чем управляет Бог! Как это сопоставлять! Но сама мысль, которая пришла в голову Иову, что это можно сопоставить, что со всей этой великой Вселенной сопоставимо страдание одного человека, – это гениальный прорыв! Похожую мысль, которую, вполне возможно, Достоевский и взял-то у Иова, высказывает Иван Карамазов, отвергая всё великое, весь Божий мир, благодать Божью и Царство Небесное, если они покупаются слезой одного замученного ребёнка. Он говорит, что мне, человеку, «такое благо не по средствам», занимая при этом позицию, которая перекликается со всей тематикой книги Иова. Но даже если не идти так далеко, как Иван Карамазов, всё-таки, само то, что вообще возможно как-то сопоставить слезинку замученного ребёнка и все эти созвездия и галактики, уже этовеликое открытие, и Бог в Своей речи в конце подтверждает это. Ведь на вопрос Иова, почему, в чём смысл этой трагедии, которая произошла с ним и со всем его семейством, какой ответ даёт Бог? Он как бы вкладывает эту трагедию в великую Вселенную, которую показывает. С точки зрения маленького морального кодекса этого нашего мира это всё не имеет смысла. А с точки зрения великого Замысла Божьего о всей Вселенной этот смысл приобретается, и это значит, что происшедшее с Иовом имеет смысл вселенского масштаба. «Физический» размер этой ситуации – маленький, муравьиный, а моральный – вселенский.

Это я говорю о том, как Иов смотрит на себя, и где у него избыточная скромность, а где такие замечательные догадки. А как Бог смотрит на него? Ответ дается в новозаветной терминологии словами апостола Павла. Бог смотрит на него как на сына, и в этом предвосхищение Христа, потому что, когда мы сегодня говорим: «Сын Божий», – первое, что придёт нам в голову, – Христос, а потом уже мы вспомним, что и люди тоже, в каком-то смысле, сыны Божии. Мы молимся «Отче наш», называя так Бога, и тем самым признаём себя сынами и дочерями Бога. Человек, Адам, – это сын Божий, и коллективный Адам, человечество в целом, – тоже, по крайней мере, в той степени, в которой оно является «Новым Адамом», которого апостол Павел отождествляет со Христом. Причём, Божью силу, которая живет, на самом деле, в Иове, Иов тоже иногда в себе чувствует. Дьявол ее просто не видит, а Бог видит и знает, что в человеке есть Божья сила – тот образ и подобие Божье, о котором говорится в первых главах Библии. Иов говорит в тринадцатой главе:

3 … я к Вседержителю хотел бы говорить и желал бы состязаться с Богом.

Он тем самым, фактически, говорит о том, что в каком-то отношении он с Богом соизмерим (а как иначе с Ним состязаться, если ты несоизмерим?). Или в двадцать седьмой главе, в последней своей возвышенной речи, как здесь сказано, Иов говорит:

3 … доколе еще дыхание мое во мне и дух Божий в ноздрях моих,

4 не скажут уста мои неправды.

Слово «дух» – еврейское слово «руах» – конечно, имеет два смысла: и «дыхание», и «дух», это такая характерная для еврейского Ветхого Завета двойственность духовного и материального. Дух Божий – это дух в духовном плане, а «дух в ноздрях» – это говорится о духе в материальном плане, о дыхании. E:\конечноИов имеет в виду, что и дух Божий в высоком смысле этого слова в Иове есть. Ощущение, что Божье величие (пусть в скрытом, ещё не проявленном виде) уже присутствует в человеке, и, в частности, в Иове, как в примере человечества, – это очень важный момент всей книги. Мы читаем в той же последней речи Иова, как он говорит о Боге:

5 Рефаимы трепещут под водами, и живущие в них.

6 Преисподняя обнажена пред Ним, и нет покрывала Аваддону.

7 Он распростер север над пустотою, повесил землю ни на чем.

8 Он заключает воды в облаках Своих, и облако не расседается под ними.

9 Он поставил престол Свой, распростер над ним облако Свое.

10 Черту провел над поверхностью воды, до границ света со тьмою.

11 Столпы небес дрожат и ужасаются от грозы Его.

12 Силою Своею волнует море и разумом Своим сражает его дерзость.

13 От духа Его -- великолепие неба.

Когда Иов так говорит, это просто интонационно напоминает то, что Сам Бог говорит о Себе в Своих речах с 38-й по 41-ю главу. Иов говорит, как Бог, этот голос напоминает голос Бога своей интонацией. Сопоставьте это с тем, что в 25-й главе говорит о Боге один из друзей, Вилдад, тоже как бы восхваляя величие Бога, но оцените довольно жалкую, жалостную интонацию:

2 держава и страх у Него; Он творит мир на высотах Своих!

3 Есть ли счет воинствам Его? и над кем не восходит свет Его?

4 И как человеку быть правым пред Богом, и как быть чистым рожденному женщиною?

5 Вот даже луна, и та несветла, и звезды нечисты пред очами Его.

6 Тем менее человек, который есть червь, и сын человеческий, который есть моль.

Вилдад говорит, как раб Божий в худшем смысле слова: раб, который признаёт свою ничтожность, подчинённость, но зато ему, по существу, нет дела до хозяина, до того, чего хочет хозяин, до замысла хозяина. Ему дал хозяин задание на сегодняшний день – ну, вот раб и старается с минимумом усилий и с максимумом выгоды для себя это задание выполнить, вот и всё. А Иов говорит о Боге, о величии дел Божьих, как сын Божий, и даже так, как будто он сам соучаствует в этом величии. А так оно и есть, только не в данный момент: он пока ещё не соучаствует, но в конце книги Бог его как раз и призывает соучаствовать в великом Замысле Божьем о всей Вселенной. Решение проблемы Иова только в этом. То, что он потерял семью, детей, собственность, здоровье, уже никак невозможно отменить, но всё это приобретает смысл, если это воспринимать, как соучастие Иова в великом Замысле Божьем о всей Вселенной. Иова, то есть, всего человечества, всего Адама. Человечество страдает все время, каждый день на свете столько этих Иовов, которые тоже всё потеряли по разным причинам! А всё-таки это приобретает смысл, если поверить в то, что этими нашими локальными страданиями дело не ограничивается, и мы призваны быть соучастниками в деле Божьем в великой Вселенной.

Еще об этом. В двадцать восьмой главе, в замечательном гимне мудрости, сказано:

3 (Человек) полагает предел тьме.

Слово «человек» дано в Библии курсивом (а тут – в скобках), потому что оно вставлено в русском переводе, а в еврейском тексте его нет. Это можно понять, как относящееся к человеку, а можно понять и как относящееся к Богу. Поэтому то, что в синодальном переводе вставлено слово «человек», – это одна, половинка интерпретации, так сказать, одна сторона монеты, а другая сторона монеты в том, что, несмотря на всю дистанцию между Богом и человеком, это же можно сказать и о Боге. И если одни и те же слова о мудрости можно сказать и о человеке, и о Боге, то это опять напоминание, что между ними есть нечто общее, некое подобие – как сказано в начале Библии об образе и подобии Божьих в человеке. На этом подобии и строится соучастие человека в великом Замысле Божьем о всей Вселенной – не как раба, не как инструмента, а как сына и соработника. И Бог человека к этому соучастию, этому сотрудничеству, подталкивает даже парадоксальными способами. Вся ситуация Иова – это, в каком-то смысле, подталкивание человечества к тому, чтобы оно правильнее поняло само себя, поняло, что мы не муравьи, а соучастники Бога в Его великом Замысле. Это есть и в речи Бога. Когда Господь говорит Иову: «Ты знаешь ли? Ты можешь ли?», то выглядит это как будто иронически – как будто Бог издевается над тем, что Иов, маленький человечек, ничего не знает, ничего не может. На самом деле, смысл совершенно не в том. Бог именно его подталкивает: «Можешь ли? Пока не можешь. Но сможешь ли? Сможешь» – говорит ему Бог, будешь соучастником великого Замысла Божьего. И это контрастирует с тем, как говорит о возможном соучастии человека в деле Божьем Елиуй в тридцать четвёртой главе. Он говорит о Боге:

13 Кто кроме Его промышляет о земле? И кто управляет всею вселенною?

Очень благочестиво сказано, но в контексте книги Иова это читается совсем по-другому! Значит, Бог один управляет землёй, Он один о ней промышляет, а нам, людям, нечего в это соваться и помышлять об этих великих Замыслах Божиих, пытаться чем-то управлять, и так далее. И отсюда вытекает та фраза, которую Елиуй противопоставляет желанию Иова идти на суд с Богом:

23 Потому Он уже не требует от человека, чтобы шел на суд с Богом.

Тоже звучит, вроде бы, благочестиво, а на самом деле, в контексте книги Иова, выглядит так, как будто Бог махнул рукой на человека: «чего с него взять?». С точки зрения Елиуя, это так. Но эта точка зрения, конечно, гораздо больше напоминает точку зрения дьявола, а не точку зрения Бога.

И вот, если говорить о точке зрения Бога на человека, на человечество, на возможное участие человека, как соработника в этом великом Вселенском Божьем Замысле, – в чём оно состоит, по книге Иова?

Первое: борьба с левиафаном, то есть, с дьяволом – то, о чём говорится в 40-41-й главах.

Второе, то, что, может быть, не так выпукло в этой книге показано, но вычитывается: человек должен, в каком-то смысле, соединиться со всей тварью (и живой и неживой). Из нее он выделен Божьей рукой, но это не значит, что он эту тварь должен предоставить самой себе, чтобы она, так сказать, погибала, как хочет. Человек должен как-то участвовать в Божьем Замысле о возведении к Богу всей твари, о спасении всей этой твари. Как говорит апостол Павел, вся тварь, вытянув шеи, ждёт, когда, наконец, через сынов человеческих придёт от Бога спасение этой твари. Похожие мысли есть и в книге Иова. Вот, например, четырнадцатая глава:

7 Для дерева есть надежда, что оно, если и будет срублено, снова оживет, и отрасли от него выходить не перестанут.

Иов сравнивает это с человеком, то есть, надежда на воскресение у дерева есть, а у человека её нет. Но сама эта постановка вопроса – сравнение Замысла Божьего о дереве и о человеке – уже подразумевает соединение человека с этой даже не животной, а растительной тварью в рамках единого Замысла Божьего. И дальше он говорит даже не о растениях, а о камнях, тоже сопоставляя их судьбу с судьбой человека:

18 … гора падая разрушается, и скала сходит с места своего;

19 вода стирает камни; разлив ее смывает земную пыль: так и надежду человека Ты уничтожаешь.

Это звучит пессимистически, Иов вообще до самого конца говорит в минорном ключе, пока Бог ему не покажет Свой великий Замысел. Но, тем не менее, это выглядит, как ощущение своей общности с творением – всем, даже неживым, – а Бог и призывает человека не отрываться от всей этой твари, а продолжать сотворение мира. Как говорил Христос: «Отец Мой по сей день делает, и Я делаю». Можно добавить: а со Христом и во Христе и мы, люди, делаем – Адам, всё человечество тоже продолжает это Божье дело сотворения мира. Вся тридцать восьмая глава, с которой начинается речь Бога, показывая неживую часть мира, рассказывая о сотворении мира, тем самым призывает человека в этом сотворении мира соучаствовать, продолжая его. А в тридцать девятой и в начале сороковой главы, где говорится о животных, это продолжение – соучастие в сотворении мира через приручение живой природы. Причём, там показываются трудно приручаемые животные, а тем не менее, Бог хочет, чтобы и их приручили, и даже бегемота и левиафана, может быть, можно приручить, хотя это поставлено под вопросом, в такой иронической интонации:

20 Можешь ли ты удою вытащить левиафана и веревкою схватить за язык его?

21 вденешь ли кольцо в ноздри его? проколешь ли иглою челюсть его?

22 будет ли он много умолять тебя и будет ли говорить с тобою кротко?

23 сделает ли он договор с тобою, и возьмешь ли его навсегда себе в рабы?

24 станешь ли забавляться им, как птичкою, и свяжешь ли его для девочек твоих?

Нарисована такая картина, что смешно и говорить – конечно, ничего такого человек сделать не сможет. Так зачем об этом и говорить-то? А вот говорится, и вся эта ироническая интонация, как и вся вообще речь Бога, невольно вызывает у читателей мысль: а может быть, тут не только ирония? Понятно, что физическими способами, как приручают каких-то животных, этого левиафана (дьявола) не приручить. Но, может быть, какими-то другими способами можно его приручить, и в этих способах именно человек может играть какую-то очень важную роль? Я выскажу такую, может быть, дерзкую мысль: может быть, вообще вся книга Иова, которая начинается с разговора между Богом и дьяволом, имеет и это назначение – быть шагом на пути приручения дьявола Богом с помощью Иова, через Иова? Конечно, мы здесь уже вторгаемся в сферы, о которых мы очень мало знаем. Всё-таки, несмотря на Боговдохновенность книги Иова, она произведение художественное. Поэтому я, откровенно говоря, побаиваюсь говорить об этом аспекте – о Замысле Божием относительно дьявола. Но, тем не менее, аспект этот в этой книге есть. Другое дело, что нам трудно его понять.

Еще об этой теме приручения природы, участия в спасении природы, задуманном Богом. Говоря христианским языком, спасение идёт через Воскресение, это урок, который преподал нам Иисус Христос. И апостол Павел, в своём Первом послании к Коринфянам, в 15-й главе, тоже говорит о том, что спасение есть, если есть Воскресение. А если нет Воскресения, то и спасения нет, и тогда вообще всё бессмысленно, и мы, веря во Христа, самые несчастные из людей. Так, может быть, спасение через Воскресение касается уже не только людей, а всей твари? Я не знаю, в каком смысле понимать спасение и Воскресение применительно к неживой твари, но, наверное, есть какой-то аналог. Мысль таких замечательных людей, которых я упоминал (Николая Фёдорова, Тейяра де Шардена), в том, что человек призван быть соучастником в великом деле Воскресения всего умершего и постоянно умирающего мира. У Фёдорова воскресение умерших – это вообще центральная тема всего его богословия или философии (можно назвать по-разному). И эта тема воскресения встречается в книге Иова, несмотря на то, что она, с точки зрения Ветхого Завета, как бы неуместна: о каком воскресении можно говорить, Шеол – и всё. А Иов говорит в конце семнадцатой главы:

15 Где же после этого надежда моя? и ожидаемое мною кто увидит?

16 В преисподнюю сойдет она и будет покоиться со мною в прахе.

Вроде бы здесь никакой надежды нет, одно отчаяние. Но, с другой стороны, уже само это отчаяние показывает, что человек не примиряется с такой перспективой, что всё уйдёт в Шеол, и всё будет прах. Человек хочет чего-то другого. Но что другое возможно, если не Шеол? Только воскресение из мёртвых. В четырнадцатой главе Иов говорит: «Человек, рожденный женою, краткодневен и пресыщен печалями», и это уже вошло в пословицу, эпиграф к художественным произведениям, и так далее. И дальше: «...человек умирает и распадается; отошел, и где он?» – тоже, казалось бы, безнадёжная картина. Нет, не безнадёжная, потому что двумя стихами дальше он говорит: «… человек ляжет и не станет; до скончания неба он не пробудится и не воспрянет от сна своего». Ага, значит, всё-таки воспрянет и пробудится, пусть при скончании неба, то есть, в апокалиптической перспективе, которую мы встречаем на последних страницах Библии. И дальше вопрос, который звучит, как упование на Воскресение:

13 О, если бы Ты в преисподней сокрыл меня и укрывал меня, пока пройдет гнев Твой, положил мне срок и потом вспомнил обо мне!

14 Когда умрет человек, то будет ли он опять жить?

«Потом вспомнил» – это и значит воскресил! Иов этого не знает наверняка, потому и задает вопрос «будет ли опять жить?», он не может быть уверен, что такое вообще возможно, но мы, после Воскресения Христа, понимаем, что такое возможно, и что речь здесь именно об этом – о перспективе Воскресения.

И ещё об участии человека в великом Вселенском делании Божьем. В восемнадцатой главе Вилдад Савхеянин так, иронически, говорит об Иове:

4 О ты, раздирающий душу твою в гневе твоем! Неужели для тебя опустеть земле, и скале сдвинуться с места своего?

А мы, вместо иронии, вспоминаем слова Христа о том, что верующий в Него по слову Его будет сдвигать горы, скажет горе сей: «перейди с этого места на это» – и она перейдёт. Получается, что со стороны Вилдада это ирония, а на самом деле это никакая не ирония, всё возможно в Замысле Божьем о человечестве! И раз это так, раз Иов призван в Замысле Божьем соучаствовать, то по-другому звучат его слова, когда он в двадцать четвёртой главе жалуется на то, что беззаконные процветают и в мире много всякой несправедливости, и так далее. Всё это звучит, как классическая тема теодицеи: «Почему Бог терпит всё это зло? Почему Он не придёт и не поправит, не наведёт порядок? Почему не приедет барин, и барин нас не рассудит?». Но у читателя возникает вопрос (возможно, это часть замысла автора): «А ты сам, Иов (Адам) – готов принимать участие в великом преобразовании этого мира, чтобы в нём не было этого беззакония? Или ты всё рассчитываешь, что барин приедет, и всё это сделает?». Собственно, призыв Бога к Иову в конце книги именно этот: «Участвуй в этом великом деле!». И в итоге, когда в самом конце книги Иов полагает руку свою на уста свои и говорит слова, которые звучат, как простое смирение: «знаю, что Ты все можешь, и что намерение Твое не может быть остановлено» – я эти слова читаю не как признание того, что Бога не остановить, и значит, пусть Он делает, что хочет – всё равно мы с этим ничего поделать не можем. Нет, я читаю эти слова иначе: «Я понял, Боже, намерение Твоё из той картины, которую Ты мне показал, и я в этом намерении Твоём, как соучастник и исполнитель его, готов принимать участие». Вот так, мне кажется, кончается разговор Иова с Богом.

Вторая грань темы о взаимоотношении Бога и людей – о соединении человека с Богом, в первую очередь, конечно, соединении духовно-физическом во Христе. Причём, одно дело – это Христос как Иисус из Назарета, который пришёл в понятном нам, человеческом виде, но есть же и другая грань Христа – Христос Вселенский, как Его называет ещё Максим Исповедник, и потом эти слова повторяет Тейяр де Шарден. Вселенский Христос – Тот, о Котором говорится в самом начале Евангелия от Иоанна: о том, что Он был ещё до того, как что-либо было создано, и всё, что было создано, было создано через Него. То есть, соединение Бога с Его творением, в частности, с человеком, во Христе Вселенском уже пред-задано, но, по Библии, состоится полностью только к самому концу времён, в апокалиптической перспективе, на новом небе, новой земле, в новом Иерусалиме. Но в какой-то мере это соединение есть уже сейчас, и в книге Иова несколько раз встречаются намёки на то, что Иов – это, так сказать, капилляр Божьего тела. (Есть такие слова у Вознесенского: «Россия, я твой капиллярный сосудик. Мне больно когда – тебе больно, Россия». Это замечательные слова, которые можно применить и к Богу). И когда возникает вопрос: «А почему Бог попустил это страшное страдание Иова?», надо помнить, что Бог в этом Своём капиллярном сосудике страдает Сам. Он попустил это страдание и Себе Самому. Это жертва со стороны Бога. Жертва, жертвенность, готовность жертвовать – это то, что соединяет человека с Богом. Именно такое жертвенное соединение побуждает Иова говорить о Боге с верой даже через «не могу». Даже когда всё как бы свидетельствует против этой веры, он всё равно говорит Богу. В десятой главе он говорит:

1 Опротивела душе моей жизнь моя; предамся печали моей; буду говорить в горести души моей.

Тем не менее, он всё равно и в горести души говорит, ощущая соединение с Богом. Иов говорит Богу в той же 10-й главе:

3 Хорошо ли для Тебя, что Ты угнетаешь, что презираешь дело рук Твоих?

Это читается как: «Мне больно! Хорошо ли Тебе, Господи, когда мне больно?». Естественно, ответ на этот вопрос – конечно, нет, Богу тоже нехорошо. Иов говорит Богу дальше:

4 Разве у Тебя плотские очи, и Ты смотришь, как смотрит человек?

Сама постановка такого вопроса уже подразумевает, что дистанция между Богом и человеком не настолько велика, чтобы надо было автоматически такой вопрос считать бессмысленным. Все мудрецы Ветхого Завета сказали бы, что и спрашивать так бессмысленно, и друзья Иова говорят, что это бессмысленно, а в Новом Завете оказывается, что это осмысленно, что у Бога могут быть плотские очи – очи Иисуса Христа, и Он смотрит на наш мир. Даже тогда, когда речь идёт о борьбе Иова с Богом, о суде, то эта борьба напоминает борьбу Иакова с ангелом (то есть, на самом деле, с Богом). Иаков за что борется с Богом (с ангелом)? Он борется за более тесное соединение с Богом. В этом плотном контакте двух тел (ангельского и Иаковлева) как бы знак, символ плотного (просто телесного) соединения с Богом. Именно отсюда, из угадывания этой возможной человеческой ипостаси Бога, возникают знаменитые слова Иова о заступнике на суде (шестнадцатая глава):

19 И ныне вот на небесах Свидетель мой, и Заступник мой в вышних!

Или в двадцать третьей главе:

7… праведник мог бы состязаться с Ним, -- и я навсегда получил бы свободу от Судии моего.

Это удивительное сочетание Бога как подсудимого, Бога как судии и Бога как заступника (или адвоката) – это знак того, что Иов ощущает многоипостасность Бога, и у Иова присутствует ощущение, что какая-то из этих ипостасей человеку близка. Вот как он говорит в семнадцатой главе:

3 Заступись, поручись Сам за меня пред Собою! иначе кто поручится за меня?

Вот и получается, в силу этой близости и в силу вот таких слов, что на этом суде Бог судится Сам с Собой. То есть, для Бога Иов на этом суде – это Бог и есть. И в смысле Божьей правды, «цдака», и «мишпат» (Божьего суда), это Суд Бога с Самим Собой.

Здесь возникает тема искупления и воскрешения, которая в конце девятнадцатой главы звучит знаменитыми словами:

25 А я знаю, Искупитель мой жив, и Он в последний день восставит из праха распадающуюся кожу мою сию,

26 и я во плоти моей узрю Бога.

27 Я узрю Его сам; мои глаза, не глаза другого, увидят Его. Истаевает сердце мое в груди моей!

Сбылось это? Для Иова, понимаемого, как всё человечество (как Адам), сбылось это воскрешение во плоти и узрение Бога своими плотскими глазами! Мы глазами Христа увидели Бога, Который во Христе, потому что человеческая природа Христа – это и наша природа. Мы и воскресли, как это предвидит Иов, во плоти Христа. Мы и распяты, разумеется, с Ним, но мы же и воскресли во плоти Христа. Вот такие далёкие зарницы будущего соединения человечества с Богом есть в этой книге. На самом деле, даже то, что мы говорим о соединении Божественной и человеческой природы во Христе, это ещё только зарница, только прелюдия. Окончательное соединение человечества с Богом – это то, о чем говорится в последних главах Библии, в 21-й и 22-й главе Апокалипсиса о новом Иерусалиме. Этот новый Иерусалим – это и есть соединение Бога с человеком, тот самый Вселенский Христос, Тело Которого – Церковь, то есть, люди. Вот этот Вселенский Христос и есть тот самый новый Иерусалим, или, говоря словами Тейяра де Шардена, «точка Омега», конечная точка, итог, где приходит во исполнение весь Замысел Божий о человечестве, да и о всей твари. Так что речь идёт не только о том, что здесь говорит Иов: «Я узрю Его сам». Хотя в Ветхом Завете нет ещё чёткого представления о Мессии-Спасителе, но мы уже можем сказать, читая Апокалипсис, что речь идёт не просто о том, чтобы увидеть, речь идёт о том, чтобы соединиться с Богом, как тело Его. Конечно, «как тело» – не в грубом физическом смысле, не как наше тело, а как какое-то другое тело. Как говорит апостол Павел, бывает тело плотское, бывает тело душевное, а бывает тело духовное, но во всяком случае, это всё-таки тело – тело Вселенского Христа, а тем самым, тело Бога, потому что Христос – это ипостась Бога. И вот в этой форме – соединение с Богом. Поэтому в Иове, как в некоем Адаме, есть отблеск Самого Бога, и это проявляется, например, в том, что, когда в двадцать девятой главе Иов рассказывает о том, каким он был почитаемым всеми людьми, об этом почитании говорится в таких высокопарных выражениях, что поневоле возникает мысль, что человеку такое почитание никто и не оказывает, такое почитание можно только Богу оказать. Да и потом он говорит:

15 Я был глазами слепому и ногами хромому.

Это можно воспринять, как некую ветхозаветную метафору, но, с другой стороны, мы вспоминаем Христа, Который и был глазами слепому и ногами хромому и исцелял их – естественно, силой той Божественной природы, которая в Нём была. В своих последних словах, в тридцать первой главе, Иов произносит как бы анти-исповедь:

1 Завет положил я с глазами моими, чтобы не помышлять мне о девице.

38 Если вопияла на меня земля моя и жаловались на меня борозды ее;

39 если я ел плоды ее без платы и отягощал жизнь земледельцев,

40 то пусть вместо пшеницы вырастает волчец и вместо ячменя куколь. Слова Иова кончились.

Это, если можно так выразиться, последняя речь подсудимого. Но кто подсудимый? Иов же говорит, что он ничего такого не делал. На самом деле, это он исповедуется не за себя, он исповедуется за Адама, тут Адам подсудимый – всё человечество, которое это всё совершало. И где ответ на эту исповедь Адама, который совершал все мыслимые грехи? Ответ такой: спасение Адама – это Христос. Таков ответ на это последнее слово подсудимого. Но Христос не как кто-то, пришедший откуда-то с небес, выполнивший Божью работу на этой земле и ушедший назад. Нет, во Христе присутствует природа самого Адама. Христос являет Адаму тот его потенциал, который Адам не реализует и подавляет, совершая все те грехи, о которых Иов говорит в этой главе, а реализация этого потенциала – это и есть реализация Христовой природы человека, того образа и подобия Божия, которое живёт внутри человека. Этот, как бы христианский, потенциал самого Иова, как он показан в книге, реализуется в конце книги, когда Иов совершает жертву за своих друзей, причём, он не там только совершает жертву: там эта жертва происходит видимым образом, а невидимым образом она происходит, начиная с третьей главы, когда он, сидя на мусорной куче, начинает искать смысл, и в итоге получает его от Бога в конце – не для себя, а для всего человечества. Вот жертва, и понятно, что она нам напоминает о крестной жертве Иисуса Христа. Только человек, который так, как Иов, принёс своей жизнью этот аналог крестной жертвы, может говорить как бы за Бога (и, может быть, и должен говорить за Бога, как говорят за Бога многие Пророки в Библии: они не репродукторы Бога, а говорят именно своим, человеческим умом, но говорят за Бога). Это полный контраст тому, как говорит о себе самонадеянный Елиуй в тридцать третьей главе:

6 Вот я, по желанию твоему, вместо Бога.

Впрочем, эта самонадеянность Елиуя изменяется к концу его речи в тридцать седьмой главе (когда уже приближается буря) и странным образом показывает нам, что даже из самонадеянного Елиуя может звучать голос Бога. Он, конечно, звучит не какими-то осмысленными, содержательными словами, а просто как интонация. Помните, когда мы слышали голос Левитана по радио, мы даже, может быть, и не разбирали, о чём он говорит (где-то далеко или в шуме), но что это Левитан, эту интонацию мы тут же узнавали и понимали, что это что-то важное. Примерно так же, как эти «левитановские нотки», мы узнаем «Божьи нотки», которые появляются к концу тридцать седьмой главы в голосе Елиуя (но это голос Бога, как голос бури).

Несколько раз в речи Бога, начиная с тридцать восьмой главы, Иов – с виду, как-то иронически – сравнивается с Богом. Иова спрашивают о таких свойствах, которые могут быть только у Бога. Например, тридцать восьмая глава:

4 где был ты, когда Я полагал основания земли?

Звучит, как ирония, но ведь был – как Премудрость Божья и Иисус Христос, которые присутствовали при основании земли Богом. Они в себе уже несли будущее человечество, будущего Иова. Дальше, в сороковой главе, Бог говорит слова, звучащие, опять же, иронично:

4 Такая ли у тебя мышца, как у Бога? И можешь ли возгреметь голосом, как Он?

5 Укрась же себя величием и славою, облекись в блеск и великолепие;

6 излей ярость гнева твоего, посмотри на все гордое и смири его;

7 взгляни на всех высокомерных и унизь их, и сокруши нечестивых на местах их;

8 зарой всех их в землю и лица их покрой тьмою.

Здесь рисуется мощный судия – ну, куда Иову до этого? Звучит, как ирония, но это не ирония, это указание на тот богочеловеческий потенциал, который присутствует в Иове. «Богочеловеческий» – значит, потенциал соединения с Богом. И, таким образом, дьявол опровергается в этой книге через показ возможной христианизации человека. Только когда в человеке актуализируются христовы потенции – только тогда дьявол действительно опровергается. Книга нас к этому подводит, она не кончается, она открыта в будущее, в продолжение темы соединения человека с Богом. И продолжений было сколько угодно. Например, знаменитая книга Фомы Кемпийского «Подражание Христу» (кстати, очень известная у нас в России в 19-м веке). Ещё раз – через раскрытие христова потенциала человека (Адама) опровергается дьявол. И намёки на Христа уже есть, например, в сорок первой главе в словах:

3 Кто предварил Меня?

Это говорит Бог, и ответ на вопрос, кто был до Него (ну, может быть, не «до Него», а вместе с Ним с самого начала) – в Евангелии от Иоанна: Христос был с самого начала, в виде Слова: «В начале было Слово, и Слово было у Бога, и Слово было Бог». В сорок первой главе говорится про левиафана:

5 Кто может открыть верх одежды его, кто подойдет к двойным челюстям его?

6 Кто может отворить двери лица его? круг зубов его – ужас.

Напоминаю, что это как бы попытка символически описать дьявола в виде животного. И кто же может с дьяволом что-то сделать? Ответ понятен: Христос, но давайте не забывать, что Христос – это Богочеловек, а значит, во Христе, со Христом и человек, наконец-то, сможет выполнять функцию борьбы с дьяволом, или, может быть, приручения дьявола, которую на него возлагает Господь в Своём великом Замысле. Когда мы о таком слышим, что у Бога такой великий Замысел о нас, нас тянет, наверное, «положить руку свою на уста». Именно поэтому в конце книги Иов кладёт руку свою на уста: не из скромности, не потому, что его Бог опроверг, а потому, что эта великая миссия, которую на него возлагает Бог (её можно назвать «христианская миссия»), настолько превышает всё, чего Иов ожидал в самом лучшем случае от Бога, что, действительно, остаётся только положить руку свою на уста. Да и мы, заканчивая эту книгу, если принимаем эту перспективу о нас, которая и сегодня продолжается в нас, то, наверно, и у нас (не знаю, как у кого, а у меня – точно) возникает желание положить руку свою на уста, и сказать: «О!» или, может быть, «Ого!». Вот такой, оказывается, великий Замысел. Мы глядим в бесконечную перспективу этой книги, и в этой бесконечной перспективе мы видим и Христа – и Христа первого Пришествия, в виде Иисуса из Назарета, как соединение Бога с человеком, и Христа второго Пришествия, апокалиптического Христа – и всю апокалиптическую перспективу нового неба, новой земли, нового Иерусалима. Эта перспектива, открывающаяся за концом книги, нам все это показывает, как в телескоп. И жертва Иова за друзей, которую он приносит в конце, уже после того, как он полагает руку свою на уста свои, показывает, что это означает не то, что его Бог полностью опроверг, подавил, что Иову остаётся только заткнуться, как некоторые читают. Нет, совершенно наоборот, это показывает, что он понял намерение Бога, и его жертва за друзей – это первый шаг Иова на христианском пути, потому что вообще основа христианства – жертва за ближних своих и дальних, продолжение той жертвы, которую принёс Сам Христос.



Запись 70 ОБЗОР 8 25-07-18

Мы продолжаем заключительный обзор книги Иова. Сегодня я хотел бы остановиться на теме, которая присутствует в этой книге очень мощно, и при этом не очень заметно. Это тема соотношения между Иовом как представителем и образом коллективного человечества (коллективного Адама) и одновременно Иовом как представителем отдельного человека, который подобен каждому из нас. Это подобие можно прочесть и в обратную сторону: всё наше человечество на протяжении истории подобно Иову, столько оно пережило в своей истории. И каждый из нас тоже, на самом деле, подобен Иову – пока ещё не попал в ситуацию Иова, но кто его знает, может и попасть.

Сначала о коллективном и личностном слое того, что говорится в этой книге об Иове и от имени Иова. Эти две темы – человечество в целом (условно назовём его «коллективный Адам») и отдельная личность – они обе представлены Иовом, он одновременно представляет обеих. Но, как в какой-нибудь симфонии или сонате, один и тот же набор нот может принадлежать одновременно двум или нескольким темам, которые как бы через него проходят. Яркие примеры – это каноны Баха. Насколько я помню, самый сложный канон включает шесть тем, то есть, каждое нажатие на клавиши, на самом деле, принадлежит шести разным, так сказать, музыкальным историям, которые одновременно рассказываются в этом каноне. Так и тут через книгу Иова вместе проходят тема «человечество в целом» и тема «отдельный человек». Некий аналог есть уже в метафорическом обозначении Иова, как «коллективного Адама»: в самом этом понятии подразумевается, что человечество как коллектив людей и человечество как некая единая цельность могут быть соединены в одном образе – «коллективном Адаме». Я хотел бы начать сегодняшний разговор с того, чтобы развести эти две темы, поговорить сначала о том, в чём они различны в этой книге, а уже потом, в конце, мы эти две темы постараемся соединить.

Тема Иова как отдельного человека, как личности, как индивида в этой книге как бы работает сама по себе, потому что мы неизбежно Иову симпатизируем, невольно себя с ним ассоциируем и можем легко представить себя в его ситуации, да, может быть, и проходили в жизни ситуации, близкие к ситуации Иова, или предвидим, что можем пройти. А вторая из «музыкальных» тем этой книги – Иов как представитель человечества в целом – конечно, не поддерживается такой естественной симпатией читателя, и поэтому она выражена специально, подчёркнуто. Поэтому Иов несколько раз подчёркивает, что он говорит как бы не только от своего имени, а от имени всего человечества. И тут важную роль играют друзья, потому что друзья – это, конечно, такие же отдельные личности, как Иов, но они, тем не менее, являются одновременно представителями человечества в целом, только по-другому, не так, как Иов. Иов проецирует свою трагическую ситуацию на трагическую ситуацию всего нашего мира, всего человечества – а друзья как бы представляют то же человечество, но в его более благополучной ипостаси. Они тоже проецируют эту свою благополучную ситуацию на весь мир, и им мир кажется не трагичным, а более или менее нормально устроенным. Так что на то, что представляет собой человечество в целом, можно смотреть по-разному, и Иов и его друзья смотрят по-разному.

Иов проецирует на всё творение бессмысленность своей ситуации (которая на самом деле, конечно, очень даже осмысленна, как мы читаем в первых двух главах, и проистекает из спора Бога и дьявола, но он-то об этом не знает). Он не видит смысла, почему и зачем с ним всё это произошло, и начинает свою речь в третьей главе с того, что весь мир так устроен:

3 погибни день, в который я родился, и ночь,

и так далее. О мире этом, в котором он живёт, он говорит: хорошо бы, чтобы я этот мир вообще не видел, потому что там беззаконные наводят страх, узники слышат крик приставника, и так далее. И когда с нами происходит нечто, напоминающее хотя бы только слегка (слава Богу!) ситуацию Иова, мы уже начинаем смотреть на этот мир не через розовые очки, а через тёмные очки. Сам голос Иова, сама интонация, с которой он говорит, показывают, что этим его голосом, по замыслу автора книги, говорит не просто этот пострадавший человек, а всё постоянно страдающее человечество. Вот седьмая глава:

1 Не определено ли человеку время на земле, и дни его не то же ли, что дни наемника?

2 Как раб жаждет тени, и как наемник ждет окончания работы своей,

3 так я получил в удел месяцы суетные, и ночи горестные отчислены мне.

Это говорит «коллективный Адам», всё человечество. А вот десятая глава, когда Иов говорит Богу:

9 Вспомни, что Ты, как глину, обделал меня.

Это соединение человека с глиной дано в самом начале Библии, в истории Творения, где написано, что Бог вылепил Адама из глины. Это очень древняя идея. Иов, говоря о себе, что Бог вылепил его из глины, отождествляет себя с Адамом, то есть, отсылает к началу времён, когда всё человечество было сотворено в виде Адама. Говоря эти слова, Иов уже входит в роль «коллективного Адама».

И в других местах, когда Иов говорит о благоденствии беззаконных, а это тема, много раз повторяющаяся и устами Иова, и устами его друзей, он тоже это соединяет с собственной ситуацией. С ним произошла такая несправедливость, но что этому удивляться: всё человечество вообще существует в условиях несправедливости, праведники страдают, а беззаконные благоденствуют. Этому посвящена вся двадцать первая глава, когда он говорит:

7 Почему беззаконные живут, достигают старости, да и силами крепки?

23 Один умирает в самой полноте сил своих, совершенно спокойный и мирный;

25 А другой умирает с душею огорченною, не вкусив добра.

И дальше в тридцатой главе, он жалуется в очень болезненной, личностной интонации на то, в какое положение он сам, лично, попал, но к концу этой главы опять его голос начинает звучать как голос всего человечества:

1 А ныне смеются надо мною младшие меня летами, те, которых отцов я не согласился бы поместить с псами стад моих.

26 Когда я чаял добра, пришло зло; когда ожидал света, пришла тьма.

27 Мои внутренности кипят и не перестают; встретили меня дни печали.

28 Я хожу почернелый, но не от солнца; встаю в собрании и кричу.

31 И цитра моя сделалась унылою, и свирель моя -- голосом плачевным.

Вообще, в литературном творчестве всего человечества, особенно поэтическом творчестве, гораздо больше этого унылого и плачевного голоса, чем радостных нот. Потому что такова трагичная ситуация всего человечества. И, поскольку Иов себя ощущает как бы представителем всего человечества, и несчастье своё ощущает, как некое проявление несчастного, трагического состояния всего человечества, то и смысл он ищет не только для себя, он хочет понять вообще смысл, для чего человечество существует, для чего Бог его создал и поддерживает в таком состоянии, когда вся история человечества – это непрерывная трагедия. Он говорит в двадцать третьей главе:

5 узнал бы слова, какими Он ответит мне, и понял бы, что Он скажет мне.

Он хочет понять Бога и ищет этого понимания, смысла не только и не столько для себя, сколько для всех нас, для всего человечества.

В двадцать девятой главе он вспоминает о том, как он благоденствовал в прежние дни, пока на него всё это не напало:

1 И продолжал Иов возвышенную речь свою и сказал:

2 о, если бы я был, как в прежние месяцы, как в те дни, когда Бог хранил меня,

Но дальше он рассказывает не столько о себе. Мы бы ожидали, что он расскажет о семье своей, о том, в каких он был хороших отношениях со своими детьми, и так далее. Но он рассказывает о себе, как о представителе всего общества. А это общество, коллектив, который он вспоминает, говоря о себе, как о представителе благоденствующего, благополучного общества, – оно представлено в книге уже не им (его благополучие всё осталось в прошлом), а его друзьями. В семнадцатой главе, когда Иов говорит, что Господь поставил его «притчею для народа и посмешищем для него», он кого имеет в виду под народом? Народа нет, он сидит на мусорной куче один, а вокруг него друзья, то есть, друзья – это представители народа, представители этого самого общества. И он, конечно, воспринимает попытки друзей как-то по-своему осмыслить его ситуацию, как насмешку над ним всего народа, в чём нам очень легко его понять, и мы бы это так воспринимали, если бы и мы были в такой ситуации, и нас бы так же «успокаивали». Когда кто-то умирает, бывают такие неловкие «утешители», которые начинают говорить: «Ну, ничего страшного. Ну, что делать?» – и человек в остром состоянии пережитой им трагедии это воспринимает, как издевательство. Так вот, друзья тоже ищут понимание, проектируют ситуацию Иова на всё человечество, но в их модели мира такого рода несчастья могут происходить только с беззаконниками, с лицемерами, и поэтому они не из какого-то враждебного отношения к Иову, а просто как логический вывод находят, как им кажется, понимание в гипотезе о том, что Иов, наверно, чем-то очень страшно согрешил, а иначе бы, конечно, всего этого с ним не произошло. То есть, они тоже ассоциируют ситуацию Иова с ситуацией всего человечества, но только не через безвинное страдание, а именно через наказание виновных. Восьмая глава:

13 Таковы пути всех забывающих Бога, и надежда лицемера погибнет;

14 упование его подсечено, и уверенность его -- дом паука.

15 Обопрется о дом свой и не устоит; ухватится за него и не удержится.

Вы себе представьте, как эти слова про дом, который не устоит, звучат для Иова, который потерял своих детей именно от того, что их дом, действительно, не устоял и рухнул им на головы – совершенно без всякой вины с их стороны.

Или ещё в пятнадцатой главе:

20 Нечестивый мучит себя во все дни свои, и число лет закрыто от притеснителя;

21 звук ужасов в ушах его; среди мира идет на него губитель.

23 Он … знает, что уже готов, в руках у него день тьмы.

25 … за то, что он простирал против Бога руку свою и противился Вседержителю.

Зачем они это говорят? По-моему, потому, что это их способ понять трагедию Иова через соединение её с судьбой всего человечества: значит, Иов такой, как все эти нечестивцы, ведь иначе того, что с ним произошло, не поймёшь. И дальше они говорят в пятнадцатой главе:

29 Не пребудет он богатым, и не уцелеет имущество его, и не распрострется по земле приобретение его.

30 Не уйдет от тьмы; отрасли его иссушит пламя и дуновением уст своих увлечет его.

34 Так опустеет дом нечестивого, и огонь пожрет шатры мздоимства.

«Отрасль» – это дети, и невозможно поверить, что, говоря это, друзья не понимают, что они сыплют Иову соль на раны, потому что всё это «не уцелеет имущество его» и «отрасли» исчезнут – это же о его ситуации! На это подобие ситуации одного человека, Иова, и ситуации всего человечества в целом так по-разному смотрят Иов со своей мусорной кучи и его друзья из своей благополучной ситуации не просто потому, что они благополучны, а он – нет. Это глубже, это некий архетип разрыва между взглядом на мир отдельного человека и взглядом на мир человеческих коллективов, человеческих сообществ. Коллектив людей (будь то деревня в те времена, будь то целая страна, человеческая религиозная община или целая церковь) не является личностью, и, как следствие, не несет в себе образа и подобия Божия. И поэтому на связь, подобие между судьбой отдельного человека и судьбой всего человечества очень по-разному смотрят отдельный человек, несущий в себе образ и подобие Божие, и человеческий коллектив, который на это смотрит, я бы сказал, формально, консервативно. Человеческие коллективы всегда консервативны, они, если так можно выразиться, стоят на месте. А человек, индивид, тоже, конечно, может стоять на месте, но он может и идти, и в ситуации Иова, который вынужденно отправлен Богом в далёкий путь, это очень резкий контраст – между ним, идущим, и ими, представителями коллектива, стоящими. Иов в шестой главе начинает со слов:

14 К страждущему должно быть сожаление от друга его, если только он не оставил страха к Вседержителю.

15 Но братья мои неверны, как поток, как быстро текущие ручьи.

Это он не просто жалуется на их стороны человеческую чёрствость, отсутствие человеческого сочувствия. Они представляют всю ту среду, в которой он живёт, то человеческое общество, и для этого общества судьба отдельного человека, на самом деле, более или менее безразлична. Мы знаем, как общество смотрит на своих членов – примерно, как во время войны: одним больше, одним меньше, так уж устроен мир, война есть война, или как у нас говорят, бабы ещё нарожают.

Этот разрыв, несовместимость взглядов на такую фундаментальную мировую проблему у отдельного человека и у целого коллектива, это архетип и отражение того, что, по замыслу автора книги, ситуация Иова вообще архетипична. В 1-2-й главах дьявол говорит: вот, я обходил землю, и видел там то да сё… Дьявол постоянно обходит землю, и это означает, что та ситуация, которая здесь описана – об одном человеке, Иове, – это, на самом деле, описание в художественной форме ситуации, которая повторяется раз за разом в истории нашего мира. Вообще, архетип – это какая-то логика, схема ситуаций, которая повторяется раз за разом, хотя и с какими-то вариациями. Архетип никогда не воплощается однократно, он всегда воплощается много раз, хотя, может быть, и немного по-разному. Архетипичность этой ситуации и эти постоянные обходы дьяволом земли – намек на то, что и такие Иовы при этих обходах возникают не один раз, а много раз. И это подобие ситуации отдельного человека, Иова, ситуации всего человечества, «коллективного Адама» – это фундамент, на котором стоит замысел дьявола. Дьяволу Иов, как таковой, как личность, абсолютно безразличен. Это мелочь для него. У него замысел гораздо более крупный: через Иова, показав ничтожность Иова, он хочет ниспровергнуть в глазах Бога всё человечество, всего коллективного Адама. Иначе и быть не может, потому что главное отличие дьявола от Бога в этой книге, которое, может быть, явно не сформулировано, но очень чувствуется, – то, что Богу важен отдельный человек, отдельный Иов, а дьявол мыслит человеческими коллективами – странами, армиями, ему отдельный человек безразличен. Поэтому Иов для него – это только инструмент, только орудие для того, чтобы решать коллективные проблемы. А для Бога Иов – это сын. И Иов так себя ощущает, несмотря на все свои страдания, он с этой точки не сходит, что «я сын Божий. Но как отец мог допустить, чтобы с сыном вот такое произошло?». Если бы он себя воспринимал, как кого-то постороннего Богу, это было бы то, как дьявол хотел его видеть: как раба Бога, ну что там – раб, что хозяину в рабе, помер, и ладно! И вопросов бы тогда не было. Нет, Иов себя воспринимает, как сына Божия, и это основа того почему он так мучительно пытается допытаться, почему отец допустил то, что с ним произошло.

Итак, две темы – история Иова, как рассказ о судьбе всего человеческого коллектива, и история Иова, как рассказ о судьбе отдельного человека. Разница этих двух тем очень важна: личность рефлексивна (употреблю психологический термин), личность сознательна, личность пытается понять сама себя, всматривается сама в себя, и пытается понять, почему с ней в жизни происходит то или другое. Для личности, в силу её рефлексивности, «я» – не нечто готовое, уже прибитое гвоздём, ясное с самого начала и до конца. Нет! Хотя мы себя, своё я, разумеется, ощущаем (это самое первое, что мы ощущаем в жизни), но, тем не менее, это наше «я» динамично, в нем есть некая тайна, есть нечто, нам до конца не понятное (кто я такой?). Часто мы даже и к Богу обращаемся с просьбой, чтобы Он объяснил, кто я такой. А вот у коллективов в силу того, что они не личностны, рефлексии нет, и это видно на примере друзей, которые являются представителями архетипического человеческого коллектива. Они много говорят, осуждая каких-то беззаконных, лицемеров и так далее, тыкают пальцем в других, но у них никогда не возникает вопроса: к ним-то самим это применимо или нет? Приведу несколько примеров. Они в пятнадцатой главе говорят Иову, надменно, упрекая его:

7 Разве ты первым человеком родился и прежде холмов создан?

8 Разве совет Божий ты слышал и привлек к себе премудрость?

Это мысль понятная, только у них и мысли не возникает, что, когда они вещают как бы от имени Бога премудрость, которой они якобы владеют, им бы хорошо и о себе задуматься: а мы – прежде холмов родились? Мы поучаем Иова премудрости, а что, мы там, в Совете Божьем были, что ли, что всё это знаем? .

Или вот они «утешают» Иова в той же пятнадцатой главе:

14 Что такое человек, чтоб быть ему чистым, и чтобы рожденному женщиною быть праведным?

15 Вот, Он и святым Своим не доверяет, и небеса нечисты в очах Его:

16 тем больше нечист и растлен человек, пьющий беззаконие, как воду

Они хотят ему сказать, что всё человечество падшее (это основа еврейского богословия), и ты, Иов, не можешь быть не падшим, раз ты член человечества. А раз ты падший, то чему удивляться, что тебя постигают всякие несчастья, как и всё человечество вообще. Так они его «утешают», а и мысли не возникает, что, в таком случае, к ним самим тоже применимы эти слова «Что такое человек, чтоб быть ему чистым?» и «пьёт беззаконие как воду». Что же они, нечистые и пьющие беззаконие, как воду, поучают и утешают Иова изнутри вот этого своего беззакония? Они дальше говорят про беззаконника (такого абстрактного, но в котором есть, тем не менее, намёк на Иова):

27 … он покрыл лице свое жиром своим и обложил туком лядвеи свои.

То есть, беззаконник разжирел, и не в физическом даже, а в психологическом, духовном смысле. Иова обвинять в том, что он зажирел – хоть физически, хоть психологически – не приходится: сидит, несчастный, весь покрытый язвами, на мусорной куче. Небось, у него рёбра торчат, а вот друзья так и нарисованы психологически зажиревшими, но у них, опять-таки, даже мысли не возникает, что то, что они говорят, можно применить к ним самим. Это всё отражение того, что рефлексии у коллектива нет (а они представители человеческого коллектива). А у Иова эта рефлексия есть, и он в шестнадцатой главе говорит очень важные слова, фундаментальные для понимания вообще всей книги:

4 И я мог бы так же говорить, как вы, если бы душа ваша была на месте души моей; ополчался бы на вас словами и кивал бы на вас головою моею;

5 подкреплял бы вас языком моим и движением губ утешал бы.

Он может себя поставить на их место и их представить себе на его месте. И эта его рефлексия носит, как это и должно быть, и некий характер покаяния. Когда человек глядит на себя такими рефлектирующими глазами, то невольно замечает свои собственные недостатки (как сегодня говорят, проблемы, а раньше говорили – грехи, пороки), и это движет человека к покаянию. Фундаментальным условием покаяния является умение рефлектировать, умение человека взглянуть на самого себя – то, чего в коллективах нет по определению, потому что в них нет рефлексии. Когда мы говорим: вот, наша страна не покаялась за 70 лет всех тех безобразий, которые у нас творились, то такая формулировка показывает непонимание того, что страна покаяться не может: ей нечем каяться. В ней нет той личности и той рефлексии, которая может каяться или не каяться. И даже когда мы говорим о немецком народе, что они покаялись за всё то, что они при фашизме творили, то, опять же, отдельные люди – да, покаялись, а сказать, что немецкий народ в целом покаялся, – это преувеличение, и я думаю, что история ещё покажет, что это преувеличение. У Иова рефлексия, конечно присутствует, и в этом фундаментальное, подчёркнутое в этой книге, отличие личности от коллектива. Хотя эта рефлексия у него несовершенна, и он сам это чувствует, когда говорит в двадцать первой главе о каком-то абстрактном злодее:

31 Кто представит ему пред лице путь его, и кто воздаст ему за то, что он делал?

Это относится ко всем (и к самому Иову, и ко всем людям). Кто человеку представит пред лицом его путь его? Кто перед человеком поставит зеркало, в котором человек может увидеть сам себя? У Иова есть правильное ощущение, что такого зеркала нет (пока ещё нет). А ведь он находится именно в такой ситуации, когда хочет это зеркало увидеть, чтобы понять самого себя, и через это понимание понять, за что Бог ему всё это дал. Причём, он иногда даже допускает такую мысль, что он, действительно, в чём-то фундаментально провинился перед Богом, но в чём, он не знает: зеркала-то нет, Бог ему это не показывает, а Иов сам, в своей рефлексии, не может это увидеть в себе – хочет, но не может, ничего такого в себе не видит. Конечно, в конце, когда Сам Бог ставит перед ним это зеркало, Иов отражается в нем не как какой-то беззаконник, пострадавший по своим грехам и делам, а как герой, которого Бог поставил на эту мусорную кучу, как солдата на бруствер в каком-то критическом сражении. Иов борется за понимание того, что и зачем с ним произошло, и это понимание, действительно, к нему приходит в конце книги, когда ему Господь говорит: ты видишь левиафана? Положи руку на него и помни о борьбе. Иов кладёт руку свою на уста свои именно потому, что так он себя не видел. Он и помыслить не мог, что Господь такую миссию на него возлагает, и что часть этой миссии – потерять всё и сидеть на мусорной куче. Жертва – часть миссии, которую Господь возлагает на избранных Своих.

Последнее о, так сказать, разведении коллективной линии и индивидуальной, личностной линии. Елиуй в тридцать второй главе говорит о друзьях, как о представителях коллектива:

7 Я говорил сам себе: пусть говорят дни, и многолетие поучает мудрости.

8 Но дух в человеке и дыхание Вседержителя дает ему разумение.

9 Не многолетние только мудры, и не старики разумеют правду.

10 Поэтому я говорю: выслушайте меня, объявлю вам мое мнение и я.

У него видна попытка противопоставить своё личное мнение, видение тому коллективному мнению, которое даже не их: друзья сами постоянно ссылаются на то, что они до Иова доносят как бы устоявшуюся, штатную картину мира, которую всё их общество разделяет. А Елиуй говорит: нет, теперь скажу я, как личность. Но только, когда он пытается внести что-то своё личностное, ничего у него не получается. Он остаётся на той же самой позиции, что и его друзья, и устами этой, претендующей на какую-то индивидуальность, личности (Елиуя) говорит тот же самый человеческий коллектив. Это тоже архетип: влияние коллективных, общепринятых мнений на нас, отдельных людей, индивидов, личностей настолько сильно, что мы, часто того не замечая, говорим не свои слова, которые диктует образ и подобие Божие в нас, а слова, которые мы почерпнули из атмосферы того коллектива, в котором мы живём (школы, работы, печати, средств массовой информации, и так далее).

Теперь я перехожу ко второй грани темы – рассказу о том, как через Иова в этой книге показан «коллективный Адам». Показано всё человечество не как совокупность отдельных личностей, а именно как некая новая общность, новая сущность, которую мы называем коллективом. Начать надо с того, что коллективный характер человечества – следствие того, что биологически, эволюционно люди сложились, как коллективные животные. Интересно, что даже среди наших ближайших родственников, антропоидов (человекообразных обезьян) есть коллективные, такие как шимпанзе и бонобо, а есть индивидуальные, такие, как горилла, например. Но мы, люди, существа коллективные. Важный чисто биологический момент в эволюции – это постоянная борьба и за сохранение того, что уже достигнуто, что генетически накапливается, и за изменение, за адаптацию к новой ситуации, за готовность к этой новой ситуации. Таков биологический путь человека в природе, и не только человека, а всего живого. Но для человека, который, в отличие от всей природы, является ещё и существом духовным, а не только телесным, этот путь, этот баланс сохранения и готовности к изменениям, – это и духовный путь. И поэтому в том, что показано в этой книге, и в самом Иове судьба человеческая объединена с судьбой природных существ (живых и даже неживых). Этому посвящена значительная часть четырнадцатой главы, где Иов сравнивает свою судьбу то с деревом, для которого есть надежда, что оно, если и будет срублено, то оживёт, то с реками («Уходят воды из озера, и река иссякает и высыхает»), то с горами («Но гора падая разрушается, и скала сходит с места своего»). А потом, в конце, это ощущение общности судьбы человека (такого, как Иов) и судьбы природы подтверждается самим Богом, потому что Бог, вместо того, чтобы объяснить Иову, почему это с ним произошло, начинает Свою речь с того, что показывает картину всего мира, начиная со звёзд и кончая животными! Эта общность судеб человека и природы для современной науки служит основой для того, чтобы человека объединить с животными и рассматривать человека как такое животное, своеобразное, но подчинённое, более или менее, тем же законам, что и животный мир. Именно такой взгляд на человека высказывает сам Иов в тридцатой главе, говоря о каких-то «их» (непонятно, каких):

3 они убегают в безводную, мрачную и опустевшую степь,

4 щиплют зелень подле кустов,

6 живут в рытвинах потоков, в ущельях земли и утесов.

Непонятные «они» – это просто всё человечество, на которое посмотрели таким взглядом, как на животных. Но этот взгляд, между прочим, дьявольский. А человека можно с тем же успехом, так сказать, объединить и с Богом, как это и сделано в двадцать восьмой главе, в рассказе об искании мудрости:

3 Человек полагает предел тьме и тщательно разыскивает камень во мраке и тени смертной.

В этой картине поиска мудрости человек представлен как некая, я бы сказал, разновидность Бога – то, что он делает в этих строках, это, на самом деле, делает Бог. Эта странная для ветхозаветных людей общность Бога и человека, подобие Бога и человека, соединение Бога и человека совершенно не странны для нас в Новом Завете, потому что Христос и есть это соединение, которое нам явлено (как говорит апостол Иоанн в своём Евангелии: «Бога не видел никто никогда; Единородный Сын, сущий в недре Отчем, Он явил»). Но природное устройство, частью которого является человек, трагично само по себе. Как сказано в тридцать первой главе, земля вопиет на Адама:

38 Если вопияла на меня земля моя и жаловались на меня борозды ее…

Сказано, что земля вопиет на Адама (на человека), а на самом деле, земля вопиет просто сама по себе, потому что не только наше человеческое общество трагично и полно несчастий, но и сама природа полна несчастий, катастроф, взаимопожирания, и так далее. Это то, что нас объединяет с природой. Но мы, люди сегодняшние, а не те, которые были во времена Иова и лучше ощущали свою общность с природой – мы с каждым веком от природы удаляемся всё дальше и дальше. И, как говорит Бог в Своей речи, этот наш разрыв с природой, эта рана, зияющая между человеком и природой, – это то место, куда легко входит дьявол, и одна из причин, почему мы уязвимы для дьявола. Поэтому, когда я говорю об общности человека и природы, что мы с животными имеем много общего, это не основание для того, чтобы на человека презрительно смотреть, как на одно из животных, как на него значительная часть науки и смотрит. Нет, это ещё и основа для существования человека: без наших природных корней мы просто не могли бы существовать. Это другая, позитивная грань того, как книга Иова показывает коллективную природу человечества. В той части этой коллективной природы, которая относится к общности с природой, книга мало того, что показывает эту общность в положительном свете, она ещё и призывает человека быть именно здесь соработником Бога, свою общность с природой использовать для того, чтобы природу приручать, вносить в неё Божественное начало. И там же, в речи Бога в конце книги, Бог, вместо того, чтобы Иову объяснить, как это он, праведник, страдает, вместо ответа, показывает природу. Это, по видимости, полное нарушение моральной логики, – подтверждение того, что природа и мораль связаны. А, казалось бы, где имение, а где вода, природа – это геологические, биологические процессы, а мораль – это чисто человеческое? – Нет, фундаментальный элемент речи Бога – в том, что это связано, и такая, казалось бы, чисто человеческая вещь, как мораль, имеет вселенское значение, потому Бог и показывает Иову всю Вселенную. Современная наука, между прочим, подошла к тому, чтобы что-то такое подобное увидеть. Это так называемый антропный принцип, который состоит в том, что фундаментальные физические параметры нашей вселенной, такие, как скорость света, постоянная гравитации и так далее, как будто бы специально созданы так, чтобы в этой Вселенной могло появиться такое существо как человек. Чуть-чуть пошевели их, измени – и мир будет устроен совершенно по-другому, и мы, люди, в нём просто не могли бы существовать. Но наука подошла к этому антропному принципу и остановилась в этой точке, потому что следующий шаг она сделать не может. Следующий шаг означал бы признание, что этот мир не просто возник и стал таким, какой он есть (может, в чём-то очень хитро устроенным и в чём-то прекрасным, но – бессмысленным). Наука принципиально отказывается от рассмотрения даже самой идеи о том, что наша вселенная устроена осмысленно, потому что тогда надо сказать, что она устроена кем-то. А ведь в коллективе под названием «человечество» наука уже с древних времён (а не только современная, ставшая общественным институтом) играет принципиальную роль. Это как раз орудие рефлексии человеческого коллектива о самом себе. А рефлексия-то и нет, нет самое главного – попытки осмыслить, для чего мы, люди, существуем не по отдельности даже, а как целое. Так что этот как бы рефлективный орган, как бы мозг человечества под названием «наука» (в широком смысле слова, включая и философию) не функционирует. А без этой рефлексии человечество превращается просто в собрание людей – не в какое-то осмысленное «коллективное существо», а просто в левиафана. Это картина, заимствованная из Гоббса, – у него есть книга «Левиафан» (о государстве как Левиафане), изданная в 17 веке. На обложке такая картина: гигантский человек, великан, который изображает государство, составлен из маленьких людишек – из нас, мы просто клетки этого гигантского организма, не более того. Эта картина Гоббса, на самом деле, есть и в книге Иова. В сорок первой главе о левиафане сказано, как устроены его щиты:

8 один к другому прикасается близко, так что и воздух не проходит между ними.

В еврейском тексте щиты – это люди, они поставлены вплотную и составляют из себя человеческую общность, коллектив. Вот что собой представляет человеческое общество, человеческий коллектив без рефлексии, без смысла, когда нет у него такого органа, который мог бы задать вопрос «А зачем я в этом мире?». Это вопрос, который мы можем легко задать, как личности, самому себе, а у человечества в целом нет такого органа, которым оно могло бы себя об этом спросить.

Я говорю о природе, о том, что в речи Бога очень много внимания уделено показу того, что человеческий коллектив – это часть природного коллектива. А вот сам человеческий же мир в речи Бога практически не показан. Он показан в речах друзей, в речах самого Иова, там всё время показывается мир людей, а у Бога – нет. Почему? Да потому, что для Бога интересен будущий, новый человеческий мир и тот будущий путь Иова, путь духовный, которым Иов ещё только идёт в этот мир. Этот путь Иова – это путь всего человечества, путь Адама. Человечество, как оно есть, со всеми его пороками, грехами, со всем отсутствием у него понимания собственного смысла, Бог даже рассматривать не хочет в этой Своей речи, оно, в каком-то смысле, Богу не интересно, потому что задание Иову (а через него всему Адаму, человечеству) – идти вперёд в другое состояние, где человечество будет понимать самого себя. То есть, то понимание, которое в книге Иова дано ему самому как личности, должно быть тем, куда на этом духовном пути придёт все человечество в целом. И часть этого пути всего человечества – снятие рефлексивных проекций на Бога нашей животной природы, того, чего мы набрались на всём нашем эволюционном пути, начиная от каких-то сине-зелёных водорослей и до тех, кто мы есть сейчас. Мы много чего набрались на этом пути, весь наш менталитет, вся психология адаптированы к этому материальному миру. А мы всегда это проецируем на Бога – всё то, чего мы набрались по ходу эволюции. Это особенно проявляется в речах друзей. В последней речи друзей Вилдад говорит (25-я глава):

2 Держава и страх у Него.

Страх у Бога, страх как неотъемлемое качество Бога – это полная противоположность тому, что говорит книга Притчей: «Начало мудростистрах Господень». Это не страх, адресованный к Богу – почтение, любовь к Богу, которые называются этим словом, а это страх у Бога, то есть, проекция на Бога того страха, которым переполнен природный мир. Вот, скажем, у Киплинга в «Книге джунглей» все боятся всех, и, к сожалению, это естественное, именно природное, эволюционно выработанное состояние нашего материального мира, а оно проектируется на Бога. И вообще, если говорить шире, то, что хотят сказать друзья о Боге, – это именно проекция материального, человеческого. Даже когда это правда, это правда, если так можно выразиться, нижняя. Бывает нижняя правда, а бывает верхняя правда. О многом даже из того, что происходит с нами, людьми, можно сказать в нижнем ключе, а можно сказать в верхнем ключе. Вот истории любви, допустим, можно описать так, как описал Тургенев– «Ася», «Первая любовь», и так далее. А можно описать на таком «дворовом» языке, обильно уснащаемом матерной терминологией, и это тоже будет правда. Разумеется, есть эта биологическая основа во всём том, что описывает Тургенев, но это правда нижняя. И вот, на своем пути человечество должно научиться не проецировать на Бога, вверх, эту нашу нижнюю правду, а наоборот, верхнюю, Божию правду усвоить, ассимилировать в этот наш нижний мир. То, что говорит Иисус Христос в Нагорной Проповеди, – как раз призыв к этому: внести эти Божьи законы в наш мир. Это то, о чём Христос говорит, что Он пришёл исполнить, дополнить, восполнить законы Ветхого Завета, которые, на самом деле, довольно-таки земные. Дополнить их небесными законами, которые, конечно, к нашей текущей земной действительности плохо приспособлены, и вот отсюда и возникает их неприятие: «подставляй левую щёку, когда тебя ударили в правую» – как это так?! Но процесс ассимиляции этих небесных законов в нашу земную жизнь как раз и призван к тому, чтобы изменить законы нашей жизни, изменить, в частности, законы, по которым существует человеческий коллектив.

А сейчас, сегодня, когда этот человеческий коллектив существует по эволюционно выработанным законам, отдельная личность по этим законам принципиально неважна. Важно выживание. Так устроена эволюция: не важно выживание отдельного муравья, важно выживание муравейника. Даже не важно выживание отдельного льва или слона, важно выживание вида (львов или слонов). И это проявляется и на нас, людях. Очень многое в нашей коллективной психологии отсюда растёт: неважно, выживет или умрёт отдельный человек – даже если это такой замечательный человек как Шекспир или Эйнштейн, не это важно. Важно, чтобы выжил род человеческий. В Евангелии именно исходя из этой логики, Каиафа говорит о Христе: «Лучше, чтобы один человек умер за народ, чем чтобы народ погиб». Вот она, эволюционная логика: личность, даже такая, как Христос, не важна, важен коллектив! Коллектив всегда важнее. И в книге Иова это очень важный момент, потому что именно эту коллективную логику и пытаются отстоять и донести друзья. И поэтому Иов чувствует, что он, как личность, как отдельный индивид, оставлен человеческим коллективом, даже своими друзьями, как человеческим коллективом. Вот он и жалуется в девятнадцатой главе на то, что все оставили его.

И ещё один момент. В тринадцатой главе сказано Иовом как личностью, что Бог от него скрывается:

24 Для чего скрываешь лице Твое…?

Когда я не вижу лица кого-то другого, ещё не известно, это он от меня отвернул своё лицо, или это я отвернул от него своё лицо. Так вот, человек как отдельная личность может, конечно, отвернуть своё лицо от Бога, но он может и обернуть своё лицо к Богу. А вот человеческие коллективы от Бога всегда скрываются. Они могут скрыться от Бога за любыми стенами, в том числе и за стеной церкви, обращаю на это ваше внимание. Я под «стеной церкви» в данном случае имею в виду не обязательно каменную стену, хотя и её тоже, а все эти коллективные формы человеческой деятельности. Все эти коллективные организационные формы, в том числе, и формы церковные пока ещё не приобрели тот характер, который называется в православии «соборностью». Пока они есть то, что они есть, и пока церкви (и христианские, к сожалению, тоже, и не-христианские) в чём-то напоминают государство, а в чём-то некоторые религиозные структуры иногда напоминают и банду разбойников. Взять, хотя бы, ту общину, которая вся коллективно покончила с собой в Британской Гвиане. Коллективы от Бога всегда закрыты. И как они могут быть не закрыты от Бога, когда в них нет того образа и подобия Божия, которое есть в человеческой личности? А личность Богу может быть открыта, и она именно тогда открывается Богу особенно хорошо, когда она вырвана из коллектива. Это как раз ситуация Иова, и это то, о чём он сам говорит, например, в тринадцатой главе:

13 … я буду говорить, что бы ни постигло меня.

19 Кто в состоянии оспорить меня? Ибо я скоро умолкну и испущу дух.

Ещё раз хочу подчеркнуть, что это принципиальное различие между отношениями к Богу личности и коллектива имеет место только пока, это только до будущей эпохи того, что мы называем «соборностью», или что в Апокалипсисе нарисовано, как новый Иерусалим. Но пока, в нашу эпоху, эта коллективная мудрость, которая сама отворачивается от Бога, много знает о том, как устроен этот наш мир. Нас учат все родители, школы, и так далее именно этой коллективной мудрости веков, которая знает, как нам в этом мире жить. И в этой коллективной мудрости много правды – нашей земной правды. И в том, что говорят друзья, соответственно, много этой земной правды. Только друзья говорят, может быть, и правильные слова, а поступают совсем по-другому (в частности, по отношению к Иову), и они не видят этого сами, потому что рефлексии в них нет. В том образе друзей, как представителей человеческого коллектива, который в этой книге нарисован, автор у них отнял всякое размышление о самих себе. Но это такой художественный образ. Реальные люди могли бы размышлять сами о себе, понимать, что мы что-то не то говорим, что-то не то делаем, но тут нарисована другая картина именно ради того, чтобы друзья были представителями человеческого коллектива. Они, соответственно, прежнюю веру, коллективную веру, ветхозаветный взгляд на мир и сами отстаивают любой ценой, и Иову тоже пытаются навязать. Они держатся за старое, потому что коллектив консервативен. Эволюция показывает, что всё живое и борется за сохранение достигнутого, того, чему оно научилось, в своих генах, и одновременно борется за то, чтобы быть готовыми к неожиданностям, к новому. Так устроено всё живое. И первое – это функция коллектива, а второе (поиск нового) – это функция личности, особенно когда личность, как личность Иова, Самим Богом выбита на этот путь поиска. Важнейшие слова Иова в этой книге – вопрос Богу «Что есть человек?». Это вопрос, собственно, о котором Бог спорит с дьяволом, изначальный вопрос этой книги. И в самом этом вопросе соединены путь коллектива и путь личности. «Что есть человек?» относится и к человечеству в целом (что есть эта общность людей, это огромное человеческое множество, что оно для Тебя, Господи, и зачем оно Тебе, и что Ты от него хочешь?). Но одновременно, по самой формулировке этого вопроса, он означает и «Что есть отдельный человек?», та самая личность, которая несёт в себе образ и подобие Божье и, к сожалению, так редко их реализует в жизни. Поэтому путь коллектива (всего человечества) и путь отдельного человека, который показан на примере Иова в этой книге, соединены, как в музыке соединены две темы. Это две части одного и того же пути. И так же, как музыка звучала бы неполноценно, если из неё одну тему изъять, так и здесь. И поэтому, когда Господь выталкивает, можно сказать, пинком Иова, отдельного человека, на этот его трагический, но героический путь, Он, на самом деле, тем самым выталкивает всё человечество. И Иова Он выталкивает ради всего человечества. Это такая жертва за всё человечество – то, в чём в Иове предвосхищается будущая христианская жертвенность одного ради спасения всех.



Запись 71 ОБЗОР 9 22-08-18

В прошлый раз мы начали одну из самых сложных тем этой книги – отношение между Иовом как личностью (как любой из нас, он уникальная личность) и Иовом как представителем всего рода человеческого. Вся история с трагическим испытанием Иова – это история, на самом деле, не о нём (ни о художественном персонаже, ни об его, вероятно, существовавшем реально прототипе), а вообще обо всём роде человеческом. Дьявол, что называется, не мелочится: что ему Иов? Ему не Иова хочется уничтожить, ему хочется уничтожить, смешать с грязью весь род человеческий. Так что Иов – это, своего рода, представитель Адама, человека как такового. И вот это взаимоотношение между Иовом как личностью и Иовом как своего рода «коллективным Адамом» трудно, мы не привыкли такие вещи осмыслять. А в книге как раз очень многое не понять без понимания этой двуслойности Иова: что Иов и отдельная уникальная личность, и вот такой коллективный Адам. В прошлый раз мы начали эту тему, и я хотел бы напомнить какие-то основные тезисы из того, о чём мы говорили в прошлый раз, прежде, чем перейти к продолжению этой темы.

В прошлый раз мы несколько нарочито разделили в образе Иова его личностную часть, и его часть как представителя коллектива. Но в том-то и дело, что в книге это не разделено, это там сплавлено вместе, и позже мы вернёмся к соединению того, что мы в педагогических целях разделили в прошлый раз надвое. Поскольку есть эта двойственность (личность и коллектив), неизбежно возникают так называемые проекции. С одной стороны, Иов видит трагедию, которая с ним произошла, не просто как свою личную трагедию, а как трагедию всего человечества. Но и, в обратном направлении, положение человека в мире, трагическую ситуацию человека в мире, который находится, если можно так выразиться, и под властью Бога и, к сожалению, под властью дьявола, этот коллективный феномен Иов проецирует на свою уникальную личную ситуацию. А друзья его, которые представляют собой его противоположность, занимаются такой же проекцией, но «с точностью до наоборот»: они своё достаточно благополучное состояние проецируют на весь мир. Это такая логика: раз меня всё хорошо, то в мире тоже, наверно, не так уж плохо. Человеку естественно так думать, но, конечно, с точки зрения замысла этой книги, это принципиальная ошибка друзей. И поэтому их голос звучит для нас несколько раздражающе: они так спокойно говорят, а перед ними сидит человек, который находится на грани жизни и смерти. Так что голос друзей тоже звучит, как голос Адама (всего человечества), но, я бы сказал, как нижний слой этого голоса. А голос Иова звучит, как голос Адама в его верхнем регистре: это тот голос, которым Адам взывает к Богу. А друзья, хотя и говорят о Боге, к Богу не взывают, они больше говорят о вещах земных. И этим голосом Иов взывает к Богу, главным образом, о том, чтобы Бог объяснил ему смысл этой его ситуации, которая (как Иов правильно понимает) произошла не без участия Бога. Она в конечном итоге произошла от дьявола, но Иов этого не понимает, потому что не знает о существовании дьявола. Но, прося Бога о понимании смысла этой своей личной ситуации, Иов, на самом деле, через это просит у Бога понимания смысла всего мира – как весь мир устроен? Почему весь мир устроен так парадоксально, непонятно и трагично? Почему в мире столько зла? Почему праведники страдают (и он сам, как пример, тоже)? Это связь между своим, личным, своей трагической ситуацией – и ситуацией всего Адама (всего человечества). А друзья тоже проецируют ситуацию Иова на человечество, тоже устанавливают между ними связь, но по-другому. Они это делают примерно так, как это делает дьявол. Они говорят: «Человечество грешное, плохое, недостойное. Ну, и чего тогда ожидать для тебя, Иов? Ты же тоже человек. Как оправдаться человеку перед Богом? Никак. Человек плох». Так и дьявол считает, что человек плох. Тут связь такая: всё человечество плохое, значит, и конкретно Иов плох. Такая у них логика.

Связь между Иовом и Адамом, всем человечеством, – это не только то, что проявляется в его собственных речах или в речах его друзей. Это проявляется и в том, как к этой ситуации подходит дьявол, и как к ней подходит Бог. Дьявол с самого начала совершенно не скрывает, что он хочет Иова использовать, разрушив его душу и сровняв его, что называется, с землёй, чтобы ниспровергнуть всё человечество в глазах Бога, чтобы Бог отступился, и сказал: да, это человечество недостойно того великого Замысла и таких великих даров, которые Я ему даю. А Бог тоже использует Иова как представителя Адама, но в совершенно обратных целях. Через этого одного человека Бог хочет начать спасение всего человечества, и отсюда фраза, которую я много раз повторял: «Ответ Иову – Христос». В этой книге, которую автор написал минимум за 500 лет до Христа, он, конечно, о Христе ничего не знает, но в нём есть предчувствие, что к этому Спасителю, Которого он ещё не знает по имени, и ведет путь Иова.

В прошлый раз мы говорили о том, что на контрасте между тем, что говорит Иов, как Иов понимает свою ситуацию, и тем, как её понимают его друзья, проявляется нечто фундаментальное во всём человечестве, в Адаме. Дело в том, что вся наша психология сформирована эволюционно. Мы ведём свой долгий род на протяжении миллиардов лет от животных, мы все – как дерево: как оно корнями растёт из земли, хотя растёт к солнцу и небу – так мы растём корнями из животного мира, и это эволюционное наследие сказывается и в нашем духовном устройстве. По современным представлениям об эволюция живого мира, мы видим, что в ней есть два фундаментальных фактора: сохранение, сбережение того, что уже достигнуто, и открытость к поиску нового, а новое – это изменение, отказ от чего-то сохранённого, как бы оно ни было ценно. В дискуссии Иова с друзьями это и проявляется. Друзья всё время говорят: «чего ты, Иов, болтаешь какую-то отсебятину – есть же веками освящённое богословие, давай его и держаться, и не надо нам ничего нового. Давай из рамок этого богословия попытаемся понять твою ситуацию». А ее не понять из рамок этого богословия. А Иов именно рвётся к новому! Эта разница между друзьями и Иовом – нечто фундаментальное, разница между сохранением и обновлением, только уже не в эволюции живого, а на пути человека к Богу. Сохранение и обновление, верность каким-то уже веками выработанным мыслям, идеям о Боге и одновременно стремление к чему-то новому – это две неотъемлемые части пути человечества к Богу. И в дискуссии Иова с друзьями это явлено, как две части человечества. Друзья – это как бы охранительная часть, а Иов, который ищет нового, – поисковая часть.

Мысль о том, что многое из того, что человека объединяет с животными, проявляется и в духовном пути человека, – это общепринятая мысль в современной науке. Но современная наука человека объединяет именно с животными, и эта позиция близка к позиции дьявола в книге Иова. А ведь человека можно объединить не только с животными. Да, мы с животными соединены своей эволюционной историей, но человека можно соединить и с Богом, увидев в человеке образ и подобие Божье, которое тоже заложено в нашу эволюционно сформированную психологию. Это путь к объединению с Богом, стремление к объединению, соединению с живым Богом. Это то, чего друзьям, в общем-то, не надо, они довольны тем, что есть, и это то, за что борется Иов, потому что у него просто другой надежды уже не остаётся. И вот на этом пути Иова к Богу, который собой являет путь к Богу всего Адама, всего человечества, очень важный момент – это снятие выработанной эволюцией проекции на Бога наших коллективных, социально выработанных понятий. Очень многое из того, что мы говорим о Боге, мы говорим теми словами, которые выработаны, если так можно выразиться, на базаре. Когда мы говорим, что «Бог наказывает», «Бог гневается», или наоборот, кому-то «оказывает милости» – это мы проецируем на Бога опыт нашей социальной жизни. Это опыт уже не животной социальной эволюции, но, может быть, даже и животной, потому что особенности отношений между индивидами в коллективе проявляются не только в нашем человеческом обществе. Современные исследователи находят и в стаде обезьян те же самые законы: тех же вожаков, лидеров, так называемых альфа-самцов, и так далее. Как бы это ни было неприятно констатировать, мы, люди, очень склонны проектировать на Бога образ вот такого «лидера стада», такого альфа-самца. Даже когда мы Бога называем «Царём» (но это уже общепринятое в Церкви название, никуда от этого не денешься), надо понимать, что в этом есть и такой сомнительный момент: царь – это «альфа-самец» целого народа, целой страны, и мы, волей-неволей, такой образ проецируем на Бога. А Иов выбит за рамки этих проекций, которые изобилуют у друзей, и поэтому путь Иова – это путь к тому, чтобы найти какие-то новые слова, новые образы для Бога, сказать Богу что-то, чего ещё не было сказано, и в ответ услышать от Бога что-то, чего ещё не было сказано, – вот путь Иова. И мы видим, что в итоге, в конце книги, Иов, действительно, достигает этой цели – Бог ему отвечает. На протяжении почти всей книги не отвечал, а вот в итоге – отвечает.

Это я ещё раз кратко воспроизвёл то, о чём мы говорили в прошлый раз, а теперь давайте перейдём к новым темам (в рамках той же общей темы «Иов как личность», и «Иов как Адам»). Я хотел бы, для начала, взглянуть на Иова как на уникальную индивидуальную личность. Ведь он, с одной стороны, представитель всего человечества, а с другой стороны, в нём не только общечеловеческие черты. Образ и подобие Божье не помещаются в общечеловеческие черты, они могут жить только в уникальной личной душе одного человека. В человечестве как целом, в коллективном Адаме, образа и подобия Божия нет, но они есть в каждом человеке в отдельности. Конечно, эти личные образы и подобия складываются вместе в действии Бога в «коллективном Адаме», это так. Но, тем не менее, если какой образ Бога и присутствует в этом «коллективном Адаме», то он только взят, унаследован от отдельных, конкретных людей. Мы часто себя воспринимаем, как каких-то винтиков, частиц, молекул чего-то более важного, что называется «обществом» – государством, народом, всём человечеством – а с точки зрения Божьей, это не так. С точки зрения Божьей, если так можно выразиться, отдельный человек важнее, чем всё человечество. Или может быть, правильнее сказать так: человечество в целом важно только в ту меру, в которую важен отдельный человек, и оно важно только через отдельного человека, через каждого из нас. Иов – это, в какой-то мере, каждый из нас. Может быть, мы не попадали в такие трагические ситуации, чтобы потерять всё, как Иов, но попадали, наверняка, в какие-то близкие ситуации, где мы себя тоже чувствовали как бы потерявшими почти всё, находящимися на грани, и так далее – это, к сожалению, часть устройства нашего мира. Мы, читатели, эмоционально резонируем с Иовом, потому что и мы немножко такие Иовы. Ещё и потому мы резонируем, что знаем, что мы не ангелы во плоти, а что мы весьма несовершенны, каждый из нас по-своему несовершенен. Для некоторых комментаторов Иов, как он явлен в этой книге, – как бы образец всего хорошего, во всех отношениях положительный герой. Это мне напоминает слова Пушкина, который в «Евгении Онегине» говорит, несколько иронически, так:

Свой слог на важный лад настроя,

Бывало, пламенный творец

Являл нам своего героя

Как совершенства образец.

Иов – не «совершенства образец». Он и ошибается временами, он и слабости проявляет. И кое-что, из того, в чём друзья упрекают его, – это упрёки по адресу. И, тем не менее, он, будучи не более, чем человеком, может быть, именно за счёт этого с нами, читателями, резонирует. Вот несколько цитат, на которые мы, читая это, не можем как-то сердцем своим не реагировать. Вот как он говорит в седьмой главе:

16 Опротивела мне жизнь. Не вечно жить мне. Отступи от меня, ибо дни мои суета.

Такие мысли нам, может, в молодости не приходят, а с возрастом начинают приходить, а может быть, мы сами таких мыслей и не испытывали, но слышали их от других людей, ещё более старших, от наших родителей, и так далее.

Или вот девятая глава:

27 Если сказать мне: забуду я жалобы мои, отложу мрачный вид свой и ободрюсь;

28 то трепещу всех страданий моих.

Мы бывали в этих ситуациях, когда мы бы и хотели как-то встрепенуться, перестать думать о тех несчастьях, которые нас постигли, а не можем, внутренних сил на это нет, нет сил терпеть. Вот и Иов тоже в этой ситуации, он ведь «через не могу», на самом деле, разговаривает с Богом. Он тоже уже находится на грани своих сил терпеть – и мы, конечно, не можем не резонировать с этим.

Или вот слова, которые он говорит в четырнадцатой главе про человека:

22 но плоть его на нем болит, и душа его в нем страдает.

Когда мы читаем эти поэтические строки, мы невольно принимаем это в себя и подтверждаем: да, плоть наша на нас болит, душа наша в нас страдает. Может быть, сегодня, в данный момент, не страдает, но когда-то, мы прекрасно помним, – страдала. Но здесь этот резонанс нас, читателей, с героем книги – это резонанс на человеческом уровне, связанный с тем, что мы все живём мире, в котором полно этих трагедий и страданий. А есть ещё другой резонанс. Мы же люди верующие, мы, как и Иов, находимся на пути к Богу, и вот очень многое из того, что говорит Иов, резонирует с нами, потому что мы узнаём в пути Иова к Богу что-то о нашем собственном пути к Богу. Может быть, что-то, что мы уже испытывали, а может быть, что-то для нас новое, и мы понимаем, что нам это ещё только предстоит испытать. Вот, например, слова, с которых, собственно, начинается весь духовный путь Иова – он говорит своей жене во второй главе:

10 … ты говоришь как одна из безумных: неужели доброе мы будем принимать от Бога, а злого не будем принимать?

Мысль о том, что от Бога может исходить зло, и надо принимать от Бога зло – Иов с этого начинает, но он к концу начинает понимать, что это ошибка. Так и мы тоже: нам, может быть, на нашем пути к Богу временами кажется, что какие-то несчастья, которые нас в жизни постигли, это зло, которое нам приходит от Бога. И, может быть, читая книгу Иова, мы как-то ощутим, что, когда мы на этом нашем пути к Богу пройдём больше, продвинемся дальше, мы поймём, что это ошибка, что от Бога – не зло.

В ситуации, когда человек ощущает, что он объят злом, страданием, человек может призывать смерть. И мы видим, что, начиная с третьей главы, речи Иова начинаются с того, что он призывает смерть. Но вот как у него получается – в шестой главе:

9 О, если бы благоволил Бог сокрушить меня, простер руку Свою и сразил меня!

У него это призывание смерти как-то превращается в призывание Бога – пусть даже он призывает Бога, чтобы Бог его убил, но он всё-таки Бога призывает! Это урок для нас тоже, на нашем пути к Богу – что наша безнадёжность, наше желание смерти может превратиться (должно превратиться!) во взывание к Богу. Когда мы читаем в тринадцатой главе:

15 Вот, Он убивает меня, но я буду надеяться; я желал бы только отстоять пути мои пред лицем Его!

– это уже следующий шаг на этом пути. Хотя он ещё чувствует себя на грани смерти, и даже думает, что эта смерть, это зло от Бога происходит, но он говорит о пути. Что же это за путь у него – разве это путь к смерти? Что же это за «отстоять пути перед лицом Бога» – разве это пути к смерти? Нет, у него уже произошёл поворот на 180 градусов – это уже не путь к смерти вниз, а к Богу вверх. И это тоже урок для нас. Это то, что прошли многие святые на своём пути, когда тьма, в которую они попадали, всякого рода преследования, когда они были на грани смерти, –вдруг превращается в продвижение их на пути к Богу. Мы читаем в двадцать первой главе слова Иова:

4 Разве к человеку речь моя? как же мне и не малодушествовать?

5 Посмотрите на меня и ужаснитесь, и положите перст на уста.

Он идёт к Богу, он говорит к Богу, и при этом он говорит об ужасе, который вызывает в нём такое состояние, которое он называет малодушием. Это тоже для нас поучение. Путь к Богу – это не путь удовольствия. Путь к Богу – это не столько путь радости, хотя бывают, конечно, на этом пути радостные периоды, сколько путь труда, страданий и испытаний. В этом смысле книга Иова полностью противоположна современным тенденциям, которые есть в некоторых ветвях христианства – так называемому «богословию успеха», или «евангелию успеха», когда «правильный» путь к Богу – это тот путь, на котором человек всё время получает какие-то подкрепляющие его дары от Бога. Книга Иова показывает, что дело обстоит, в каком-то смысле, ровно наоборот. Путь к Богу – это трудный путь вверх. На этом пути человека ожидает тьма. Как говорил знаменитый испанский святой Сан Хуан де ла Крус (или, как у нас его называют, Святой Иоанн Креста) в своей книге «Восхождение на гору Кармель», идя к Богу, к свету, когда мы к Нему почти приближаемся, мы почти у самой вершины – мы попадаем в тьму, в зону, где мы Бога не чувствуем, а чувствуем себя оставленными, погибшими, бессмысленными, и так далее. Он говорит это на своём собственном опыте. И не один Сан Хуан де ла Крус. Мы читали пророка Амоса, и он говорит: «вы думаете, что Бог – свет? Это не свет, это тьма». Как это так, Бог – тьма??? А вот в каком смысле: мы на пути к Нему должны пройти через тьму. И, между прочим, когда Елифаз говорит Иову в двадцать второй главе:

10 За то вокруг тебя петли, и возмутил тебя неожиданный ужас,

11 или тьма, в которой ты ничего не видишь, и множество вод покрыло тебя

– так он прав, это действительно так. Иов действительно находится в этой ситуации, он только пытается из неё вырваться. Но Елифаз это воспринимает как знак того, что Иов сделал что-то очень неправильное, раз он попал во тьму. А на самом деле пример Иова показывает, что на пути к Богу тьма неизбежна. И вот в этой-то тьме на пути Иов и находится. Его, собственно, на этот путь таким жёстким методом Сам Бог и поставил, с самого начала книги. Сам Иов говорит об этой же тьме в двадцать третьей главе:

17 Зачем я не уничтожен прежде этой тьмы, и Он не сокрыл мрака от лица моего!

Оцените последние слова: «не сокрыл мрака от лица моего»! Что же это за мрак такой, который Бог мог бы сокрыть? Это мрак непонимания, мрак бессмысленности. А свет в этой ситуации – это понимание смысла: для чего с Иовом это всё произошло. Но мы-то понимаем теперь, что это произошло, потому что это шаг на пути ко Христу, потому что ответ Иову – это Христос. Иов такого ответа и добивается, как света, который эту его тьму рассеял бы. Это для него важнее, чем самые страшные потери: потеря детей, потеря здоровья. Важнее потеря смысла, это – та тьма, но эту тьму к концу книги свет Божий рассеивает.

На этом пути человека к Богу есть свои ловушки, в которые мы, к сожалению, склонны попадать. Одна из таких ловушек явлена в образе Елиуя, который, хотя и самоуверен, но, действительно, кое в чём поправляет друзей, говорит правильнее, чем они. Но посмотрите, как он говорит в тридцать второй главе:

18 …я полон речами, и дух во мне теснит меня.

19 Вот, утроба моя, как вино неоткрытое: она готова прорваться, подобно новым мехам.

20 Поговорю, и будет легче мне; открою уста мои и отвечу.

Мастер художественного слова, автор этой книги не зря сравнивает в устах Елиуя этот порыв и прорыв духа с чем-то совершенно физиологическим: с утробой, которая должна облегчиться. Это проявление того, что он говорит о духе, а на самом деле то, что им движет, – это вещи совершенно земные, материальные, нижние слои человеческой психологии. И мы на пути к Богу тоже довольно часто рискуем спутать материальное с духовным, земное с небесным, наши порывы, происходящие из нижних слоёв нашей души, с тем, что приходит в верхние слои нашей души от Бога.

Я говорю о резонансе между нами и Иовом, потому что и мы – личности, индивиды, и он – личность, индивид. Его опыт – это, в какой-то мере, и наш опыт или может быть нашим опытом. Но главное сходство между нами и Иовом состоит в том, что образ и подобие Божие в человеке – и в нас, и в нём. В этой книге настоятельно подчёркивается то, что в других местах Библии не всегда так уж подчёркивается: что он ощущает Бога не «где-то», в небесах, а, может быть, не вполне сознательно, ощущает Бога в себе. Бог внутри него, но Он скрыт под различными образами, в том числе, и образами Самого Бога. Мы читали Рождественское послание замечательного немецкого мистика Мейстера Экхарта, там он, примерно это и говорит – о том, что Бог живой внутри нас есть, но он кроется под многочисленными образами Бога же – карикатурными образами Бога. Из-под этих наслоений живой Бог, Который и в нас живёт, и в Иове живёт, выбивается шоком – шоком той ситуации, в которую попал Иов. Все наслоения, мусор жизни, которые лежат на этом образе и подобии Божием, как ураганом, сметаются в сторону, и Иов остаётся, если можно так выразиться, тет-а-тет с Богом. Он хочет от Бога не просто какого-то ощущения, что Бог есть, и Бог в нём, – он хочет от Бога какого-то осмысленного ответа, и не получает. Несмотря на то, что он его не получает, он чувствует, что он Богу не безразличен, что Бог находится в какой-то другой, несловесной коммуникации с ним. Вот как он говорит в седьмой главе:

21 И зачем бы не простить мне греха и не снять с меня беззакония моего?

В этих словах ощущение того, что Бог, в сущности, милостив к нему, но почему Он эту Свою милость не выражает в каких-то конкретных событиях и делах – вот чему Иов удивляется.

В десятой главе Иов говорит:

2 Скажу Богу: не обвиняй меня; объяви мне, за что Ты со мною борешься?

А борется-то Бог в Иове не с Иовом. В каком-то смысле Бог в Иове борется Сам с Собой. Эта мысль проблемная, но, например, в книге Юнга «Ответ Иову», о которой мы ещё будем говорить дальше, в следующих частях этого нашего обзора, это вообще ключ к книге Иова. Юнг пишет, что в этой книге происходит не просто борьба Бога с дьяволом, не просто борьба внутри человека Иова, в которой Иов, в итоге, побеждает – а происходит нечто вроде борьбы Бога с самим Собой. Что под этим понимает Юнг? Это борьба не в том смысле, как два борца на арене. Ведь Бог-то один! Даже в словах «борьба самого с собой» уже видно, что это не борьба в нашем обычном смысле. Это не столько борьба, это какое-то внутреннее изменение в Боге. Мы часто говорим, что Бог вечен, ч неизменен. В чём-то в главном, может быть, да. Но в этой вечности Бога, неизменности Бога есть своя динамика. Как говорил кто-то из Отцов Церкви, что Бог – это такое бесконечно быстрое движение, что оно является покоем (такой парадокс). То есть, Бог тоже меняется в этом процессе в книге Иова. И как же не сказать, что Бог меняется, если мы говорим, что итог того, что происходит в книге Иова, это будущий, через сотни лет, приход Христа.E:\но Но Христос – это же Бог и есть, ипостась Божества. Значит, вот изменение, которое произошло в Боге: то, что Он пришёл во Христе в этот мир. Так что, может быть, вот в этом смысле надо понимать борьбу Бога с Самим Собой.

Ещё один момент. Елифаз говорит Иову (глава 22):

21 Сблизься же с Ними будешь спокоен; чрез это придет к тебе добро.

Елифаз думает, что Иов как-то согрешил против Бога, и ему надо как-то измениться, покаяться в своих грехах, и тогда он к Богу приблизится. А на самом деле Иов и так предельно близок к Богу, потому что Бог в нём, но просто Бог скрыт. А когда Он явится в конце книги, то, хотя Он там является в образе бури, которая приходит откуда-то извне на Иова (это художественный образ), мне кажется, что эта буря происходит не только где-то вовне, в виде дождя, ветра, и так далее, а и внутри Иова. Буря внешняя соединяется с этой бурей внутренней, которая происходит в его душе.

Ещё один момент – о праведности Иова. Праведность, как правило, толкуется в смысле поведения человека: что человек не совершает каких-то недостойных, неправильных, неправедных поступков. Это, конечно, так, но в случае Иова подчёркнута и другая сторона праведности, которая проявляется не в поступках. О поступках больше говорят друзья, а праведность Иова проявляется, если можно так выразиться, в его цельности – что он уповает только на Бога и согласен только на Бога целиком, на Бога живого, а не на карикатурный образ Бога. Он согласен только на такой смысл, который устроил Бог – странный смысл, согласен – только на этот смысл целиком, а не на половину. В этом и праведность, что он не согласен на половину. В первой главе Бог уже с самого начала книги называет Иова праведником:

8 И сказал Господь сатане: обратил ли ты внимание твое на раба Моего Иова? ибо нет такого, как он, на земле: человек непорочный, справедливый, богобоязненный и удаляющийся от зла.

Если это понимать так, что Иов себя «хорошо ведёт» в этой жизни, то это именно та самая «полу-правда», которая есть и у друзей. На самом деле, в этих словах Бог, если можно так выразиться, даёт Иову аванс. Таким праведником (в полном смысле слова) Иов станет только к концу этой книги, пройдя через всё. Так и полнота Христа – это не только тот мудрый, добрый, чудотворный Учитель, с Которого начинается Евангелие. Полнота Христа – это только Христос уже после Креста. Так и Иов: он праведник в полном смысле только после, если так можно выразиться, креста, который он прошёл.

Я сказал, что Бог как бы даёт в первой главе Иову аванс, сразу называя его праведником. Но это, может быть, не аванс, потому что Бог в вечности, Он знает, что Иов должен выдержать это испытание, просто потому, что Он знает сердца людей. А дьявол, при всей своей хитрости, сердец людей не знает. И поэтому ему кажется, что Иов испытания не выдержит. Но Бог знает лучше.

Праведность, которая проявляется в несогласии на полу-правду, полу-смысл и полу-Бога, – это ведь то, чем движется спор Иова с друзьями. Они, с одной стороны, говорят как бы правду, но это – полу-правда, а Иов на полу-правду не согласен. В восьмой главе говорит Вилдад:

3 Неужели Бог извращает суд, и Вседержитель превращает правду?

20 Видишь, Бог не отвергает непорочного и не поддерживает руки злодеев

То есть, всё устроено правильно, всё же устроил Бог – как оно может быть неправильно? Даже вопросов таких нельзя задавать! А Иов на эту полу-правду не согласен. Да, конечно, во многом мир устроен и правильно, и прекрасно, но в этом мире много и неправильного, и злого, и говорить о том, что в этом мире всё правильно устроено, – это та самые полу-правда, которая хуже лжи. И эту парадоксальную праведность Иова его друзья не понимают. Они вообще не понимают, как человек может быть праведен по большому счёту, и поэтому Вилдад говорит в последних словах друзей в двадцать пятой главе:

4 И как человеку быть правым пред Богом, и как быть чистым рожденному женщиною?

Нельзя человеку быть праведным, и всё, и на этом точка! В таком мире мы живём (и Вилдад так считает, и все друзья так считают). Ну, что делать, вот так мир устроен, и остаётся только таким его принять. А Иов не принимает такой мир. Он хочет именно праведности по полной мере (которую друзья считают невозможной), близости с Богом по полной мере (которую друзья считают невозможной). Такая праведность и такая близость к Богу, конечно, требует, на самом деле, перестройки души самого Иова, того, что можно назвать словами кого-то из отцов Церкви «соединение ума и сердца», или «низведение ума в сердце» (эта формулировка уже вошла в церковную терминологию). «Ум» – это носитель логики, того, чем мы рассуждаем, а «сердце» – это носитель эмоций, ощущения того, что есть добро, и что есть зло. И вот эти две вещи нам надо соединить. И когда Иов говорит в шестой главе:

2 о, если бы верно взвешены были вопли мои, и вместе с ними положили на весы страдание мое!

– уже здесь есть это соединение. Ведь вопли, страдание – это эмоции, это не ум, а весы, на которые надо положить это всё, – это весы разума, весы рассуждения. То есть, здесь Иов как бы взывает к тому, что в итоге и происходит в конце книги – к новой логике, в которой соединяются ум и сердце. Этот новый ум, соединённый с сердцем, даёт какое-то новое понимание того, что происходит в мире, и с Иовом в частности, и в этом понимании есть утешение. Ведь Иов не ждёт утешения в виде того, что ему вернут здоровье, детей, богатство, и так далее. Хотя в конце книги это происходит, но я говорил, что это, скорее всего, остаток так называемого «Прото-Иова». Иов ждёт утешения в другом: в понимании и осмыслении того, что с ним произошло. Вот как он говорит друзьям в двадцать первой главе:

2 выслушайте внимательно речь мою, и это будет мне утешением от вас.

В данном случае, это утешение – это их понимание его. Его не произойдет, да и не может произойти, по замыслу автора. На самом деле, утешение – это его собственное понимание того, что с ним происходит. И вот это состояние, когда в нём соединяются ум и сердце, когда душа его перестраивается – это делает Иова (который изначально выбит из нормального человеческого состояния тем, что с ним произошло), если можно так выразиться, новым человеком. Апостол Павел противопоставлял ветхого человека и нового человека, говоря, что, когда Христос живёт в душе человека (и в нём самом, в Павле), то это уже новый человек. Таким новым человеком и становится Иов. Когда он в третьей главе начинает свои жалобы, когда говорит, что хочет смерти, в чём причина этого? В том, что он потерял смысл жизни. Потому что смыслом жизни до этого был успех, благополучие – и это он потерял. А если всё потеряно, то что тогда делать? А на самом деле, за этой потерей ему, этому новому Иову, новому человеку открывается новый, больший смысл жизни. И этот новый, больший смысл жизни – именно то главное, чего он требует. Он требует веры, причём, веры, которая в этой катастрофической ситуации Иова – это вера (если можно так выразиться) через «не могу верить», потому что Бог-то не отвечает! Легко было бы верить, если бы Бог отвечал, а Он не отвечает. А Иов всё равно верит. У него надежда на Бога – сверх надежды. Нам, наверное, это тоже близко, мы, наверное, тоже в таких ситуациях в жизни бывали. Вот как он говорит в 17-й главе:

15 Где же после этого надежда моя? и ожидаемое мною кто увидит?

В этих словах, формально говоря, нет надежды, но в самой интонации этих слов надежда есть. Надежда через безнадёжность, надежда поверх безнадёжности. Вот в таком парадоксальном, состоянии Иов находится, потому что Бог отнял у него обычные человеческие пути – пути ветхого человека. Как сам Иов говорит в 19-й главе:

8 Он преградил мне дорогу, и не могу пройти.

Да, Он преградил ему обычные, человеческие дороги, и у Иова теперь та самая дорога, о которой говорил Христос, та самая тропа через узкие врата, трудная, каменистая тропа, ведущая вверх. И только так, только на этих путях, на которые его, можно сказать, Бог вытолкнул, можно увидеть живого Бога, как сам Иов говорит в той же 19-й главе

26 и я во плоти моей узрю Бога.

27 Я узрю Его сам; мои глаза, не глаза другого, увидят Его. Истаевает сердце мое в груди моей!

Вот на какие новые пути Господь поставил Иова таким, я бы сказал, жёстким способом.

И последнее, о чём я хотел бы сказать в рамках темы «Иов как личность, как индивид», и «Иов как Адам»: о связи личного и коллективного, коллективно-адамового, если можно так выразиться. В современной православной терминологии есть слово для обозначения этой связи личности и коллектива – того, какой она должна быть. Связь личности и коллектива может быть ужасной, катастрофической. Мы знаем, как коллектив может подчинять себе личность, и как даже вполне неплохие, добрые люди, попадая в соответствующий коллектив (в какой-нибудь «СС» или что-нибудь подобное), этому коллективу подчиняются. Но есть и другое взаимоотношение личности и коллектива, которое называется православным термином «соборность», который означает, что личность не перестаёт быть членом коллектива, но при этом с этим коллективом не сливается, сохраняет в нём свою уникальность и свою индивидуальность. Более того, сам этот коллектив в своих высших слоях представляет собой соединение всего того лучшего, что есть в отдельных его членах. Приведу, может быть, сниженное сравнение: медь – мягкий металл, олово – мягкий метал, а если сплавить медь и олово, то соединяются два лучших качества и образуется бронза, которая является гораздо более твёрдым металлом, чем олово или медь, взятые по отдельности.

Неотъемлемая часть связи личного и коллективного – это проекция личного на коллективного Адама, и наоборот, проекция свойств коллектива на отдельного человека. Книга Иова говорит об этих проекциях, о соответствии того, что бывает в коллективе и в отдельном человеке, и в ней показана и своя правда таких проекций, и их ограничения. Вот, например, как Иов говорит в девятой главе:

22 Все одно; поэтому я сказал, что Он губит и непорочного и виновного.

23 Если этого поражает Он бичом вдруг, то пытке невинных посмевается.

Это, конечно, Иов свою ситуацию совершенно незаслуженного им страдания проектирует на весь мир: раз Бог так несправедливо поступил с Иовом, то, значит, Он и вообще со всем миром так несправедливо поступает. Это, конечно, неверно, это перебор, но в той ситуации, в которую Иов попал, можно по-человечески его понять и посочувствовать этому перебору. А вот почти что такая же проекция в двенадцатой главе, где Иов говорит о Господе:

23 умножает народы и истребляет их; рассевает народы и собирает их;

24 отнимает ум у глав народа земли и оставляет их блуждать в пустыне, где нет пути:

25 ощупью ходят они во тьме без света и шатаются, как пьяные.

Опять Иов острые ощущения непонятности и бессмысленности своей ситуации (при том, что он верит, что она от Бога происходит) проецирует на устройство всего мира: весь мир находится в такой непонятной, с виду бессмысленной, ситуации. И, когда мы глядим на человеческую историю в целом, то где-то с этими словами можно согласиться. Опять это проекция личного на общечеловеческое, но в данном случае она верна.

И такой же проекцией занимаются его друзья, они проецируют свою благополучную ситуацию на то, что так устроен весь мир. Вот как в двадцатой главе говорит Софар:

4 Разве не знаешь ты, что от века, -- с того времени, как поставлен человек на земле, --

5 веселье беззаконных кратковременно, и радость лицемера мгновенна?

Это слова человека, который находится в ситуации, где, действительно, проступки, грехи, преступления наказываются, где за хорошие поступки даётся воздаяние и так далее. В этой ситуации находятся друзья. А Иов находится в совершенно другой, в обратной ситуации. Он в 27-й главе говорит, вроде бы, почти то же самое, что друзья:

8 … какая надежда лицемеру,

13 Вот доля человеку беззаконному от Бога, и наследие, какое получают от Вседержителя притеснители.

14 Если умножаются сыновья его, то под меч; и потомки его не насытятся хлебом.

Вроде бы, то же самое, что и друзья, но это, я бы сказал, анти- проекция. Друзья проектируют своё более или менее благополучное, правильно устроенное состояние на весь мир. А Иов остро ощущает, что он находится в принципиально неправильном состоянии. И когда он говорит, что мир, тем не менее, в целом устроен так, что в нём есть справедливое воздаяние, и за грехи, и за добро, это не спокойная констатация факта, а это отчаянная надежда из последних сил, что, если мир, по большому счёту, так устроен, то, может быть, и на нём, на Иове, это правильное, справедливое устройство мира проявится тоже. Этот отчаянный голос Иова даёт ему какие-то особые права в этой книге, именно он даёт ему право говорить за Адама. Вот как он говорит в 21-й главе:

4 Разве к человеку речь моя? как же мне и не малодушествовать?

Кто ему даёт право говорить не к человеку, а к Богу? Только его страдание. В двадцать третьей главе, в 10-м стихе говорит он о Боге:

10 Но Он знает путь мой; пусть испытает меня, -- выйду, как золото.

Разве он о себе говорит, что он такой хороший, что он выйдет как золото? Нет, он, на самом деле, говорит от имени всего Адама, обо всём человечестве, что, несмотря на все грехи человечества, о которых говорится дальше, в человечестве огромный потенциал. «Испытай меня,выйду, как золото» – почему «испытай»? Значит, он ещё не как золото, он только после испытания будет как золото, и сам Иов, и всё человечество, весь Адам.

И обратно, о связи между личным и коллективным. В конце этой книги в речи Бога несколько раз настойчиво повторяются образы гордости – левиафан и бегемот. Когда употребляется слово «гордость», мы понимаем, что это свойство отдельного человека, личности (ну, бывают гордые люди). С другой стороны, мы понимаем и по Библии, и по тому, чему нас учит Церковь, что есть гордость и другого уровня – гордость, я бы сказал, не только общечеловеческая, а даже общемировая, исходящая от дьявола гордость, которой проникнут весь наш мир, всё наше существование. Гордость, которая проявляется в людях, как власть сатаны не над отдельным человеком, а над душами всех людей, над человеческими коллективами – как сказано в Евангелии в сцене искушения Христа, «над царствами». И вот эта связь между гордостью как личным качеством, и гордостью как общечеловеческим, происходящим от дьявола, качеством проявляется ещё и в том, что борьба с дьяволом, с действием дьявола во всём мире начинается не с каких-то революций, реформ и так далее, а с борьбы с гордостью в самом себе. Дьявольская гордость, как это понимает современная Церковь, – это падение, которое вызвано именно совершенством, с которым Господь создал эту Свою тварь – дьявола – и она возгордилась собой. Так вот, нечто подобное же есть и в человеке: Господь дал ему уникальное свойство, которого больше нет в природе, – разум. И наша человеческая гордость в большой мере связана с тем, что мы это в себе это качество ощущаем, и вместо того, чтобы оно нас толкало к большему смирению и лучшему пониманию той служебной роли, которую разум должен играть в Замысле Божьем о мире, – оно нас толкает к самопревозношению и к соответствующему поведению: к уничтожению вокруг себя всего того, что этим разумом не наделено. Вот эта борьба с гордостью в самом себе, и соответственно, борьба с дьяволом – это тот крест, который личность несёт за Адама. Борьба в самом себе с дьяволом – это борьба за всё человечество, борьба за Адама. Когда в десятой главе Иов говорит:

15 Если я виновен, горе мне! если и прав, то не осмелюсь поднять головы моей

– то это он говорит и о себе, и об Адаме в целом. Вот такого Адама и надо спасать. Смысл, который ищет Иов, – это смысл, который он ищет не только для себя. Я сказал бы каламбуром: бессмысленно искать смысл для одного себя. Иов ищет смысл для всего Адама, для всех людей. И поэтому, когда его друзья совершают на него нападки, которые, вроде бы, камешки в его огород как личности, как отдельного человека, он говорит в девятнадцатой главе:

28 Вам надлежало бы сказать: зачем мы преследуем его? Как будто корень зла найден во мне.

Потому что это нападки не просто на него лично, а это нападки на спасаемого Адама в Иове и через Иова. Тем самым, между прочим, они несколько напоминают нападки на Христа, которые совершали у креста и те, кто там стояли, и те, кто проходили мимо. Иов в этой борьбе отстаивает не себя, он отстаивает Божий взгляд на мир. Он говорит в 27-й главе, уже в конце своих речей:

1 И продолжал Иов возвышенную речь свою и сказал:

2 жив Бог, лишивший меня суда, и Вседержитель, огорчивший душу мою,

3 что, доколе еще дыхание мое во мне и дух Божий в ноздрях моих,

4 не скажут уста мои неправды, и язык мой не произнесет лжи!

Эти слова могут показаться самонадеянными, но дело в том, что он отстаивает и проводит не свой личный, а Божий взгляд на мир. Вообще, мы часто говорим, что то, что произошло с Иовом, это испытание, это некое поучение страданием. Но Бог учит страданием не Иова, как считает Елиуй, который говорит в 36-й главе:

21 Берегись, не склоняйся к нечестию, которое ты предпочел страданию.

22 Бог высок могуществом Своим, и кто такой, как Он, наставник?

Да, Бог наставляет страданием. Но в Иове и через Иова Он наставляет страданием не эту отдельную конкретную личность, а всего Адама, всё человечество. И это страдание Иова вызывает, в итоге, Заступника Христа, как это и говорится в знаменитых словах шестнадцатой главы:

19 И ныне вот на небесах Свидетель мой, и Заступник мой в вышних!

Этого Заступника Сам Христос называет Духом Святым, а потом говорит о том, что этот Дух Святой и есть Сам Он, Христос, но в другой ипостаси. А Христос-то Заступник не Иова, Христос – Заступник всего человечества, и получается, что отдельный человек, Иов, этой своей борьбой, своей победой вызывает не личного Спасителя для себя, а Спасителя для всего человечества.

Когда мы говорим о Христе, о спасении, то надо понимать, что христианство, Новый Завет, опирается на коллективный опыт человечества, который и в Ветхом Завете есть тоже. Когда друзья говорят в восьмой главе:

8 Ибо спроси у прежних родов и вникни в наблюдения отцов их

– то есть, призывают Иова опереться на опыт предыдущих поколений, коллективный опыт о Боге, присутствующий в человечестве, и, с одной стороны, это правильно. А с другой стороны, Новый Завет – это прорыв к новому, уже за пределы того, что надо сохранять и охранять. И вот этот прорыв к новому – личный прорыв, в этой книге подчёркнуто, что один человек совершает этот прорыв. И таков же опыт Христа, Который Богочеловек, но всё-таки отдельная личность, не коллектив, а Он совершает этот прорыв для всего человечества через Свою жертву и через Воскресение. Поэтому, когда в восемнадцатой главе друзья несколько насмешливо говорят Иову:

4 … Неужели для тебя опустеть земле, и скале сдвинуться с места своего?

– то ответ такой: Христос говорит про христиан, что сдвинутся горы по их молитве. Но это Он говорит о христианской Церкви, о коллективе. То есть, то, что в этих словах друзей относится к личности, на самом деле Христос в Своих словах переносит на всего Адама. И когда в конце Иов приносит жертву за друзей, понятно, что это он приносит жертву за Адама в лице этих друзей, и эта жертва за коллектив личности, прорвавшейся к Богу, предвосхищает собой жертву Христа.

Жертва Иова – это не только то, что там происходит в последней главе (такой формальный ритуал), а жертва – это всё то, что происходит на протяжении всей книги: борьба за смысл, за осмысление даже не своей личной ситуации, а всего нашего трагического мира. Осмысление делает страдание жертвой. У Иова есть такая как бы анти-исповедь в 31-й главе, где он говорит, что не совершал таких грехов, сяких грехов. Я говорил, что это анти-исповедь, потому что у неё есть второй слой: Иов не совершал, а Адам (всё человечество) совершало и совершает постоянно все эти грехи. И поэтому эта анти-исповедь – это констатация грехов уже не Иовом, а Адамом, это взывание ко Христу, чтобы Он спас не Иова, а Адама, всё человечество от грешного состояния, в котором оно находится. Когда мы читаем эту анти-исповедь, и Иов говорит: «я не делал того, не делал сего», и подразумевается, что люди, вообще, это делают, то мы, как читатели, что-то, наверное, из этих грехов находим и в самих себе. То-есть, эта анти-исповедь Иова – за все человечество, за Адама, за нас, читателей, она одна из ниточек, которая связывает нас, живущих сейчас людей, с этой книгой. Вообще, вся эта книга, на самом деле, часть диалога Адама (всего человечества) с Богом, продолжающегося диалога, частью которого мы являемся. И когда мы читаем эту книгу, то её действие в этом диалоге проявляется в том, что, если мы эту книгу действительно впустим в себя, впитаем в себя, то наше человеческое сознание, мышление – ограниченное и чем-то напоминающее друзей Иова – расширится, и наша логика станет ближе к логике Божьей, которая вот таким замечательным художественным образом в этой книге явлена.




Запись 72 ОБЗОР 10 29-08-18

Мы продолжаем заключительный обзор книги Иова. В прошлый раз у нас была одна из самых сложных тем этого обзора – соотношение между двумя аспектами Иова. Первый – тот, что касается Иова, как отдельного человека, индивида, такого же, как любой из нас, тот, что заставляет нас Иову сочувствовать, резонировать с тем, что в этой книге описано о нём и что говорит он сам. И второй – это Иов, как представитель всего человечества, представитель коллективного Адама. Сложна эта тема тем, что, хотя мы прекрасно понимаем, что каждый из нас одновременно и индивид, и член общества (причём, даже не одного, а разных человеческих групп, коллективов), но как-то мы редко задумываемся о том, насколько сильно это всё влияет и на нашу жизнь, и обратно – на жизнь всех этих коллективов, к которым мы принадлежим.

А сегодня мы начинаем тему, которая для нас, христиан, наверное, самая важная, – место Христа в книге Иова. Конечно, в этой книге, написанной примерно за пятьсот лет до нашей эры, Христос ни разу не упоминается, ни как Иисус Христос, ни даже как Машиах – как Помазанник или Спаситель. Эта вторая тема, о которой мы будем говорить, основана на том, что книга Иова – это, на самом деле, не просто книга об одном несчастливом эпизоде, который случился с человеком, – важном эпизоде, конечно, потому что в нём участвуют и Бог, и дьявол, и тем не менее, это всего лишь эпизод. А на самом деле – нет, в этом «эпизоде», как в капле воды отражается весь исторический путь человечества, начиная от сотворения мира и грехопадения и кончая новым небом, новой землёй – тем, чем заканчивается Библия. Об этом историческом пути человечества в его религиозном аспекте – не так, как говорят книги по истории, а так, как об этом говорит Библия – невозможно говорить, не упоминая Христа. Потому что Христос – в каком-то смысле, центр, который Собой определяет цель этого пути, как сказано на последних страницах Библии: «Я альфа и омега, первый и последний», и это читается: Я начало и конец этого пути. Поэтому у нас будет соединение того, как отражено, как в капле воды, в эпизоде с Иовом понимание исторического пути всего человечества, и того, как отражает место Христа в этой истории эта книга, которая ещё ничего конкретного о Христе не знает, хотя уже и до этой книги были догадки о Христе, такие, как у пророка Исайи в его 53-ей главе. В этой книге такой чёткости нет, но при этом есть масса догадок, намёков на будущего Спасителя Христа. Вот эти две грани мы попытаемся рассмотреть: место истории Иова и книги Иова в истории человечества, и место Христа в этой истории.

В этой книге, как у всех пророков, встречаются ссылки на сотворение мира. Особенно, сильный момент – то, что говорится в тридцать первой главе, где Иов говорит, о том, чего он не делал, а тем самым о том, что «коллективный Адам» (всё человечество) делало, да ещё как! Там есть такие слова:

38 Если вопияла на меня земля моя и жаловались на меня борозды ее…

В сущности, это не Иов говорит, это Адам говорит, потому что ему Бог сказал после истории с древом познания добра и зла: «проклята земля за тебя». Вся история человечества начинается с того, что проклята земля за человека. В книге Иова это отражается в споре, с которого книга начинается: всё-таки, человечество проклято или благословлено (а, значит, с ним и вся земля)? История Иова – эпизод в этой многотысячелетней истории борьбы между Богом и дьяволом за спасение земли, а главное действие Бога в этой борьбе за спасение – Христос! Эпизод с Иовом, на самом деле, отражает всю многовековую борьбу, кульминацией которой является приход Бога на нашу землю в виде Иисуса Христа.

В этой книге смысл и главная проблема этого эпизода – это смысл и проблема в основном моральные: как может быть, что с таким праведным человеком, как Иов, такое случилось. Это служит поводом для долгих разговоров между Иовом и его друзьями о том, справедливо ли всё устроено в этом мире (так, что Бог наказывает беззаконных, а праведных милует и вознаграждает) или в этом мире бывает часто и наоборот (так, что беззаконные благоденствуют, а праведники, как, например, Иов страдают). Это вопрос о том, реализуется ли в нашем мире такая моральная справедливость, которую всем бы хотелось, или нет? В последней речи Бога, где Бог говорит о вещах не моральных, а о том, как устроена Вселенная – о звёздах, о животных, и так далее – эта моральная проблема вкладывается, как часть, в этот вопрос о том, как устроена вся наша Вселенная. Господь в этой Своей последней речи показывает, что вся наша Вселенная (и физика, и химия, и биология, экология – всё, что в ней есть) устроена парадоксально. И поэтому можно ли ожидать, что не парадоксальны моральные события, которые в этой Вселенной происходят, и, в частности, то, что произошло с Иовом? Нет, они тоже парадоксальны.

Есть проекция эпизода с Иовом на весь вообще исторический путь человечества – когда Иов говорит в двенадцатой главе, что Бог делает в истории. Он рисует парадоксальную и нелогичную картину:

17 Он приводит советников в необдуманность и судей делает глупыми.

18 Он лишает перевязей царей и поясом обвязывает чресла их;

19 князей лишает достоинства и низвергает храбрых;

20 отнимает язык у велеречивых и старцев лишает смысла;

21 покрывает стыдом знаменитых и силу могучих ослабляет;

22 открывает глубокое из среды тьмы и выводит на свет тень смертную;

23 умножает народы и истребляет их; рассевает народы и собирает их;

24 отнимает ум у глав народа земли и оставляет их блуждать в пустыне, где нет пути:

25 ощупью ходят они во тьме без света и шатаются, как пьяные.

Вот какая неожиданная, парадоксальная, нелогичная картина того, как, собственно, Бог действует в истории человечества, как Он её устраивает. И, естественно, парадоксальный, нелогичный и болезненный в своей нелогичности эпизод, который произошёл с Иовом, подаётся отражением, как в капле воды, всего этого парадоксального устройства мира. Эта парадоксальность болезненна для Иова, который главным образом борется не за то, чтобы ему вернули детей, здоровье и так далее, а за то, чтобы понять, для чего всё это Богу, почему Он это всё сделал или, по крайней мере, дал на это согласие? Для него эта парадоксальность, нелогичность болезненнее всего, даже болезненнее, чем эти потери. И для нас, читателей этой книги, это тоже очень болезненный вопрос, и заметно, как многие из комментаторов этой книги, вроде друзей Иова, борются за то, чтобы нелогичную, парадоксальную ситуацию, которая произошла с Иовом, вместить в нормальную логику (арифметическую, если можно так выразиться). Пытаются, но это с книгой Иова не получается.

В этой книге упомянуто начало парадоксальной и трагической истории человечества – то, что «проклята земля за тебя». Но в ней, как в капле воды, отражается вся история, и её конец тоже. У многих пророков упоминается последний день, день Божий, великий и страшный, конец истории, и в книге Иова он упоминается в 19-й главе, в очень сгущённом отрывке:

25 А я знаю, Искупитель мой жив, и Он в последний день восставит из праха распадающуюся кожу мою сию,

26 и я во плоти моей узрю Бога.

27 Я узрю Его сам; мои глаза, не глаза другого, увидят Его. Истаевает сердце мое в груди моей!

Обратите внимание на слова о последнем дне. В какой последний день Господь восставит Иова из праха? В последний день его жизни? Нет, конечно, в последний день всего исторического пути человечества, на страшном суде, в день великий и страшный. Не в одной книге Иова, у многих пророков есть предвидение этого дня, и у некоторых, например, у Захарии, встречается даже предвидение того, что этот день как-то связан с Воскресением. Удивительна догадка 25-го стиха, что этот последний день связан с Искупителем (а Искупитель – это Христос) и связан с Воскресением. Искупитель, последний день, Воскресение – всё это связано тут в единый узел. И именно эта картина рисуется в книге Апокалипсиса, начиная с девятнадцатой главы. То, что книга Иова, как капля воды, отражает весь исторический путь человечества, и привело к тому, что в ней отражается и эта догадка о будущем.

Это о конце, но речь Бога в главах с 38-й по 41-ю есть некое дополнение и к тому, что говорит Библия о начале исторического пути человечества. Господь в этой речи, в сущности, говорит о том, как Он сотворил мир, каким Он задумал этот мир. И многое из того, что там сказано (в том числе, и многие парадоксы, которые там присутствуют), – это то, чего не сказано в начале книги Бытия. Так что книга Иова, отражая исторический путь человечества, добавляет нечто к тому, что о нём сказано в Библии. В «линзе» книги Иова (или в капле воды, если её себе представлять, как линзу) мы можем увидеть об историческом пути всего человечества то, чего в других местах Библии мы не видим.

Конец этого пути, день великий и страшный, день Господень предвидят многие пророки, и предвидят более или менее правильно. Если сравнить это с книгой Апокалипсиса, то это видение более смутно, более расплывчато, но нельзя сказать, что в чём-то принципиально неправильно. У пророков и в Библии вообще одна из основных тем – это действие Бога в истории человечества, в первую очередь, в истории Израиля, где, как в капле воды, отражается история всего человечества. Но у пророков, и особенно в таких исторических разделах Библии, как книги Царств, это действие Бога в истории представляется каким-то логичным, понятным способом. Иногда сами факты, которые там излагаются, говорят против этой логики, говорят о том, что всё не так понятно, не так логично, но, тем не менее, составители книг Царств держатся своей концепции, а она очень простая. Она такая: когда народ Израиля, в первую очередь, через своих царей, грешит (в первую очередь, идолопоклонством), то Бог его наказывает всякими несчастьями, войнами, катастрофами, и так далее. А когда народ Израиля, как бы схватившись за голову, опять возвращается к Богу, то и Бог тоже поворачивает к нему Свое милостивое лицо, и в жизни народа Израиля наступают более или менее благополучные периоды. Всё очень просто, очень логично и очень примитивно. Фактическая сторона Библии в этих же самых книгах Царств показывает, что на самом деле всё гораздо сложнее. Но вот мы, люди, любим концепции, любим, чтобы всё было логично выстроено. А жизнь устроена по-другому, сложнее, и, между прочим, это один из главных предметов спора Иова с его друзьями: как устроена жизнь – логично или как-то парадоксально?

Книга Иова на эту, общую для всего Ветхого Завета, концепцию более или менее логичного, понятного действия Бога в истории накладывает некий выход за пределы этой логики. Мы все привыкли, что «дважды два – четыре», и, если сказать «дважды два – одиннадцать», прозвучит глупо, но, на самом деле, в математике есть такие разделы, где дважды два будет десять, где-то – сто, и так далее. Вот такой выход за логику истории – это и есть один из предметов спора Иова с друзьями. Друзья говорят: ну, посмотри, Бог же всё устроил правильно, в целом, логично, как говорится, «Всё к лучшему в этом лучшем из миров!». А Иов говорит: «Нет! Всё не так, ребята». Всё гораздо сложнее, и, соответственно, гораздо мучительнее и парадоксальнее, потому что сложнее. Этот выход за пределы ветхозаветного логичного взгляда на историю человечества чем-то напоминает выход Христа (в первую очередь, в Нагорной Проповеди) за тоже в чём-то логичную, по крайней мере, привычную мораль Ветхого Завета, когда Он говорит, что не нарушить пришёл, а исполнить (восполнить, дополнить). Дополняя, Он, фактически, часто изменяет до неузнаваемости: изменяет с «око за око, зуб за зуб», что было в своё время, может быть, вполне оправдано и логично, до «подставляй левую щеку, когда тебя ударят в правую», и так далее. Конечно это парадокс, который и сегодня-то человеку ещё трудно вместить, как и вообще новозаветные парадоксы. Ветхозаветная мораль в каком-то смысле нам, людям, понятней и ближе. И в книге Иова присутствует такой же выход за ветхозаветный взгляд на то, как устроен этот наш мир и история человечества.

Я говорю: «выход за» – за привычную нам, человеческую, арифметическую логику. Но может ли этот выход быть совершён, если наши мозги всё равно устроены так, что мы мыслим таким «арифметическим» образом? Может быть, какие-нибудь будущие поколения, спустя не знаю сколько тысяч лет, научатся думать как-то более полно, не этой нашей арифметической логикой, а как-то ещё, но пока мы думаем так. И поэтому эта книга, которая нас как бы подталкивает к этому «выходу за», не завершена: и она, и мы, её читатели, не можем завершить этот «выход за». Особенно это проявляется в речи Бога, где мы от Него ожидаем финальной точки: это же Бог говорит – наверно, тут уж будет окончательный ответ на все проблемы, которые ставятся в самом начале! А тут вместо ответа огромное расширение маленького вопроса, с которого книга начинается (ну, относительно маленького), морального вопроса, как это праведник так пострадал ни за что? Он превращается в огромный вопрос об устройстве вообще всей нашей Вселенной, с её «бегемотами», «левиафанами» и так далее. Конец этой книги выглядит, как начало, конец выглядит, как обещание. Что нам обещает эта книга? Она нам обещает Христа. Сегодня это уже понятно и просто. Когда она писалась, это было совсем не так понятно и просто, а сегодня понятно, и отсюда выражение «Христос – ответ Иову», замечательное выражение Карла Густава Юнга. Может быть, он сам его заимствовал у кого-то из писателей времён раннего христианства – не берусь сказать, он не говорит, откуда это выражение у него взялось. Обещание Христа, хотя Христа в этой книге нет, и (что поразительнее всего) Его нет в речи Бога. Казалось бы, кто, как не Бог, должен ответить Иову, который говорит, что он ждёт Искупителя! Кто, как не Бог должен сказать: «Я пошлю тебе Искупителя!», так что успокойся, всё будет хорошо. Нет, этого нет в речи Бога. Удивительно, но, с другой стороны, в речи Бога присутствует кто угодно (звёзды, реки, грозы, животные, верблюды, ослы, бегемот, левиафан), только Иова нет в этой речи Бога. Это заставляет нас подумать, что за этой фигурой умолчания что-то стоит. Есть что то, о чём не говорится в этой речи, что подразумевается, что мы, читатели, должны угадать, увидеть в этой картине. Есть такие картинки: дерево, а среди ветвей контуром почти неразличимый человек, и надо его увидеть. Вот такая загадочная картинка – это речь Бога. То, что напрямую в ней не сказано, но надо уметь увидеть, это самое главное – это Иов, потому что всё это относится к самому Иову и ради него говорится, и это Христос, Который является «центром тяжести» книги. Если спросить человека, который хорошо знает эту книгу и имеет богословскую подготовку, где в этой книге «центр тяжести», он, наверное, скажет: «это речь Бога». А ещё? Наверняка он скажет, что это в словах: «А я знаю, Искупитель мой жив, и Он в последний день восставит из праха распадающуюся кожу мою» и «я сам увижу Бога». Иов сам как бы предвидит этот позитивный ответ на его страдания, и этот Искупитель – Христос.

Даже до того, как Иов что-либо говорит о будущем Спасителе и Искупителе, изначальный вопрос в споре между дьяволом и Богом о человечестве – это вопрос дьяволу: «Действительно ли человечество такое, как ты думаешь?». И это одновременно вопрос человечеству от Бога: «Вы такие, как Я вижу вас в идеале, в будущем, в потенциале, в перспективе, или вы такие, как вас видит дьявол в наших сегодняшних, вполне неблаговидных реалиях?». И где ответ на этот вопрос? Кто даёт ответ на вопрос, каково человечество? Мне кажется, этот ответ даёт именно Христос – тем, что Он показал соединение Бога и человека во плоти, что человеческая плоть и человеческая психика способна в себя принять Бога. Это и есть ответ. Практически все комментаторы говорят, что в результате этого спора дьявол посрамлён. Посрамлён даже не столько Иовом (это только начало посрамления дьявола), полное посрамление дьявола – это Христос. Оглянитесь вокруг себя или включите телевизор – вы что, увидите посрамление дьявола в нашем мире? Вы там увидите действие дьявола, лезущее из всех щелей! Но дело в том, что когда мы говорим, что посрамление дьявола – это Христос, мы имеем в виду не только и даже не столько первое Пришествие Христа, сколько второе. Потому что Христос – это всё, от первого Пришествия, которое было две тысячи лет назад, до второго Пришествия, которое будет ещё неизвестно когда, это единое целое, соединенное в процесс посрамления дьявола, который завершается только в книге Апокалипсис окончательной победой над дьяволом. Поэтому правильнее сказать, что мы живём в эпоху посрамления дьявола. Он что, покорно стоит в углу, склонив голову, и ждёт, пока его посрамят? Разве он такой? Мы кое-что знаем о стилистике дьявольских штучек. Нет, как только он ощущает, что ему это угрожает – он начинает войну. И мы живём в эпоху этой войны. Она проявляется, в частности, и в войнах между людьми. Это, на самом деле, отражение войны дьявола против человечества. Войны между людьми – войны за что? Первая мировая война, Вторая мировая война – ну за что там было воевать? За территорию, которой, якобы, не хватало Германии? Вот, Германия живёт в своей территории прекраснейшим образом и процветает. И давайте не забывать о том, что маячит, как угроза, о Третьей мировой войне, уже совершенно другого масштаба. Дьявол и на это тоже может пойти, если Бог Своею рукой не помешает ему и не защитит нас от этого. Так что мы живём в эпоху Христа, когда процесс посрамления дьявола происходит в такой воинственной ситуации. Да и то, что мы читаем в книге Иова, – это же тоже война, пусть с одним человеком, с Иовом. Очень многое можно увидеть в книге Иова о том, как дьявол действует, воюя со своими человеческими врагами. Многое можно увидеть и в том, что происходит вокруг нас сегодня.

Диалог с друзьями весь о том, правильно, хорошо устроены законы мира или, всё-таки, они нехорошо устроены? Но ведь эти законы мира устроил Бог (и друзья всё время именно это тычут в нос Иову), это законы Божьи, что же ты к ним претензии предъявляешь! Иов, как честный человек, согласен, что это Бог устроил, но принять эти законы не может. Он говорит: нет, всё не так, ребята! Если в этом мире происходит такое, что произошло со мной, да и не только со мной (он же прекрасно знает, что происходит с такими Иовами постоянно), то, значит, что-то в этом мире не так. Как это сочетать – «Бог устроил», и «не так»? Христос даёт ответ в Нагорной Проповеди в знаменитых словах: «не нарушить пришёл Я, но исполнить». Он не просто пришёл не нарушить 613 мелких заповедей Ветхого Завета, Он пришёл не нарушить, но исполнить вообще законы устройства нашего мира, даже физического, но в первую очередь законы устройства мира социального, морального, законы, по которым живут люди. Не отменить тот, созданный изначально Богом, мир, в котором мы живём и в котором столько зла, не разрушить его, а изменить его – исполнить, дополнить, восполнить, возвести его. Мы сами, конечно, недовольны тем миром, в котором мы живём, уже не говоря о том, что в этом мире приходится умирать, но и при жизни – сколько оснований для нашего недовольства! Но кто может этот мир как-то принципиально изменить? Мы все жили в коммунистическую эпоху и знаем Маркса, его идеологию, что человек своими силами изменит этот мир. История показала то, что с самого начала говорили умные люди: что одними человеческими силами это не получится. Значит, нельзя этот мир изменить? Значит, в нём всё так и останется, как это всё мы сегодня видим, и чем мы недовольны? Можно, но изменение это может быть произведено только Христом. Намёки на Христа в книге Иова разбросаны по многим местам. В первую очередь, это связано с темой Воскресения. Если мы произнесём слово «воскресение», то мы, христиане, в первую очередь вспомним не о дне недели, а о Христе. Вот и в книге Иова есть соединение темы будущего, ещё смутного, Искупителя и Воскресения. В седьмой главе Иов говорит про себя:

9 Редеет облако и уходит; так нисшедший в преисподнюю не выйдет,

10 не возвратится более в дом свой, и место его не будет уже знать его.

Это он о том, что всё смертно, но сама интонация показывает, что он не принимает этого. Друзья – принимают: ну, смертно, так смертно, что ж делать, если мы в таком мире живём? А у Иова в самой этой интонации есть некая надежда, некое, я бы сказал, подозрение, что всё-таки не обязательно так должно быть: «уходит, и не возвратится более в дом свой». Есть надежда на воскресение. Дальше из четырнадцатой главы:

7 Для дерева есть надежда, что оно, если и будет срублено, снова оживет, и отрасли от него выходить не перестанут:

8 если и устарел в земле корень его, и пень его замер в пыли,

9 но, лишь почуяло воду, оно дает отпрыски и пускает ветви, как бы вновь посаженное.

10 А человек умирает и распадается; отошел, и где он?

12 так человек ляжет и не станет; до скончания неба он не пробудится и не воспрянет от сна своего.

13 О, если бы Ты в преисподней сокрыл меня и укрывал меня, пока пройдет гнев Твой, положил мне срок и потом вспомнил обо мне!

14 Когда умрет человек, то будет ли он опять жить? Во все дни определенного мне времени я ожидал бы, пока придет мне смена.

15 Воззвал бы Ты, и я дал бы Тебе ответ, и Ты явил бы благоволение творению рук Твоих.

В этих стихах совершенно явна надежда на то, что смерть будет побеждена, как говорит апостол Павел в своём Послании, то есть, надежда на воскресение. А воскресение – это та форма, в которой книга Иова предвидит будущего Христа. Христос, как называет Его апостол Павел, «первенец из мёртвых», то есть, за ним и Иовы тоже следуют, и мы следуем. Заканчивается эта надежда опять минорной нотой, но это характерная стилистика всех речей Иова:

18 Но гора падая разрушается, и скала сходит с места своего;

19 вода стирает камни; разлив ее смывает земную пыль: так и надежду человека Ты уничтожаешь.

20 Теснишь его до конца, и он уходит; изменяешь ему лице и отсылаешь его.

Иов как бы недоволен этим, он предъявляет Богу претензию: почему в этом мире господствует смерть и нет воскресения? В итоге возникает ощущение, что среди множества несовершенств мира, которые люди устраивают своими руками (как в этой книге и говорится), есть вот это фундаментальное несовершенство мира, которое не человек устроил, – отсутствие воскресения. Это знак незавершённости мира. Книга Иова сама не завершена, и она является частью незавершённого по сей день процесса – истории человечества. Наш замечательный российский философ и мистик Николай Фёдоров ровно так всё это и видит: что отсутствие воскресения мертвых – это главный дефект и признак незавершённости нашего мира, и мы, люди, должны свои усилия прилагать к тому, чтобы вместе с Богом завершить этот мир. От Фёдорова ведёт своё начало замечательное течение, которое в международной практике получило название «русский космизм», это и Циолковский, и Бердяев, и Вернадский, и многие последующие современники, в том числе, и такой «чисто русский космист», как Тейяр де Шарден, – между прочим, один из любимцев отца Александра Меня, который сам про себя говорил: «я – тейярдист».

Тема воскресения в четырнадцатой главе включает в себя такие стихи:

17 в свитке было бы запечатано беззаконие мое, и Ты закрыл бы вину мою.

Этот запечатанный свиток нам немедленно напоминает тот запечатанный свиток, о котором говорится в книге Апокалипсис, и в котором запечатаны не просто грехи Иова, история Иова, а, можно сказать, запечатана вся история человечества. Вот несколько стихов из пятой главы книги Апокалипсис:

И видел я в деснице у Сидящего на престоле книгу, написанную внутри и отвне, запечатанную семью печатями.

И видел я Ангела сильного, провозглашающего громким голосом: кто достоин раскрыть сию книгу и снять печати ее?

И никто не мог, ни на небе, ни на земле, ни под землею, раскрыть сию книгу, ни посмотреть в нее.

И я много плакал о том, что никого не нашлось достойного раскрыть и читать сию книгу, и даже посмотреть в нее.

И один из старцев сказал мне: не плачь; вот, лев от колена Иудина, корень Давидов, победил, и может раскрыть сию книгу и снять семь печатей ее.

И я взглянул, и вот, посреди престола и четырех животных и посреди старцев стоял Агнец как бы закланный, имеющий семь рогов и семь очей, которые суть семь духов Божиих, посланных во всю землю.

И Он пришел и взял книгу из десницы Сидящего на престоле.

И когда Он взял книгу, тогда четыре животных и двадцать четыре старца пали пред Агнцем, имея каждый гусли и золотые чаши, полные фимиама, которые суть молитвы святых.

И поют новую песнь, говоря: достоин Ты взять книгу и снять с нее печати, ибо Ты был заклан, и Кровию Своею искупил нас Богу из всякого колена и языка, и народа и племени», ну и понятно, что этот Агнец – это Христос.

Есть и другие намёки на Христа в книге Иова. Например, когда Бог в Своей речи говорит о борьбе с левиафаном, у Него есть такое выражение: «Кто предварил Меня»? Эти слова ассоциируются со словами Евангелия от Иоанна о том, что Тот, Кто был ещё в самом начале, до творения, с Богом, – это Слово Божье, Христос:

«В начале было Слово, и Слово было у Бога, и Слово было Бог».

Да и та жертва, которую приносит Иов в конце за своих друзей, – это, на самом деле, только продолжение, финал, «вишенка на торте», на той жертве, которую Иов приносит на протяжении всей книги за всё человечество, мучаясь на мусорной куче. И эта жертва Иова за всё человечество, естественно, напоминает нам о жертве Христа. Угадываемая будущая жертва Христа в этой книге противопоставлена тому взгляду на мир, который есть у друзей, и, в частности, у Елиуя, как он это говорит в 35-й главе:

5 взгляни на небо и смотри; воззри на облака, они выше тебя.

6 Если ты грешишь, что делаешь ты Ему? и если преступления твои умножаются, что причиняешь ты Ему?

7 Если ты праведен, что даешь Ему? или что получает Он от руки твоей?

8 Нечестие твое относится к человеку, как ты, и праведность твоя к сыну человеческому.

Удивительны эти слова «сын человеческий», употреблённые здесь, потому что в той картине мира, которую рисует Елиуй, Христос невозможен, потому что Богу на человечество наплевать в этой картине. Удивительно, конечно, что человек Елиуй (а в какой-то мере и значительная часть человечества) так воспринимает себя, что Богу на нас наплевать. Это в книге Иова показан контраст. А для Иова – Богу на него не наплевать, он до последнего в это верит. Он именно потому к Богу и взывает, а то он сказал: «я пострадал ни за что ни про что – но что Богу до этого? Что я буду к Нему адресоваться?». Нет, Иов по-другому смотрит, а Елиуй – вот так, и поэтому Христос в этой картине мира просто невозможен. И употребление слов «сын человеческий» (стандартное словоупотребление в Израиле того времени) звучит в устах Елиуя особенно иронически для нас, помнящих, что называл Себя сыном человеческим именно Христос, Который опровергает эти слова Елиуя и этот взгляд на взаимоотношения Бога с человеком.

Теперь в продолжение этой темы – о том, как сегодняшнее христианство, христианская Церковь со своим богословием истории, смотрит и на место Иова, и на место книги в богословии христианской истории. Подчёркиваю, что одно дело – место этого художественного образа в богословии истории, а другое дело – место этой книги в реальной истории человечества, на пути человечества к Богу. Центральный вопрос книги Иова – о дьяволе, зле и теодицее (оправдании Бога) – это один из центральных вопросов и в христианстве тоже. Вопрос этот в книге Иова открыт, она не даёт ответа, точку не ставит на вопросе «откуда зло?», «что будет со злом?» и на вопросе об оправдании Бога в этом зле мира. В христианстве эти вопросы о дьяволе, зле и теодицеи, в общем, вмещаются в христианство. Я не берусь сказать, даёт ли на них христианство какой-то окончательный ответ, но, во всяком случае, в христианстве это органическая часть общей христианской картины мира, в отличие, естественно, от Ветхого Завета, в котором дьявол временами возникает (например, в виде змея в книге Бытия), но это и всё, он там никакого существенного места не занимает. И вопроса об оправдании Бога тоже не возникает в Ветхом Завете, вот разве что в книге Иова. А в христианстве – да, это часть христианского богословия. Причём, когда мы читаем книгу Иова, мы удивляемся, что это дьяволу столько воли дано? Он и с Иовом делает, что хочет, и вообще дверь на небеса, можно сказать, ногой открывает. Это удивление естественно, потому что основа ветхозаветного взгляда на историю – что ею управляет Бог, и места дьяволу в этой картине нет. А христианство, Евангелие, рассказ о жизни Христа нам показывает, что, к сожалению, то, что дьявол сам сказал о себе – сколько ему власти дано в этом мире (что все царства в его власти), – это правда. Да более того, ему дана возможность действовать и на Самого Христа, потому что Христу приходится с дьяволом бороться не только во внешнем мире, а и в Себе Самом, внутри Христа, как, например, в Гефсимании происходит эта борьба Его с дьяволом. То есть, христианство очень серьёзно относится к теме присутствия дьявола в мире. И Христос об этом много говорит – в одной Нагорной Проповеди Он сколько говорит о существовании зла в мире, о месте зла в мире! При этом, конечно, у Него взгляд, тем не менее, не трагический, как в книге Иова, а оптимистический. Он говорит о том, что Бог и на добрых, и на злых посылает солнце Своё и дождь Свой, и поэтому, люди, любите врагов ваших, любите этих злых людей. Можно сказать, любовью своей сделайте их добрыми. Может быть, не этих людей, может быть, не сегодня. Но если это христианское начало станет частью морального воспитания всего человечества – чтобы к злым людям с любовью относиться тоже… Вот у нас в семье есть кошка, мы её недавно с улицы взяли. Злющая! Меня покусала, дочку покусала… А дочка её любит. Вот, если бы мы так научились, то наш мир, действительно, начал бы становиться другим – с помощью Христа, через Христа, действующего в нас.

Ещё момент. Когда мы читаем тридцать первую главу – эту анти-исповедь, в которой Иов говорит: «Я этого не делал», подразумевая, что Адам (человечество) делал все это, все возможные грехи, – там ответа дьяволу нет. Раз человечество такое, то наверно дьявол прав, что хочет стереть в порошок это человечество? В книге Иова нет ответа на вопрос: «если Адам таков, то как же с ним быть?». А в новозаветном богословии ответ есть. Этот ответ – Христос, Который действует внутри человека и, как говорит апостол Павел, делает в нас ветхого человека – новым человеком. Преображает нас, в каком-то смысле, как Христос преобразился на горе Преображения. Тем не менее, какие-то намёки, какая-то надежда на это есть и в Книге Иова, хотя, как всегда, довольно расплывчатая. Вот, например, слова, которыми кончается семнадцатая глава, как бы безнадёжные – о том, что и он, Иов, умрёт, и каждый человек умрёт и сойдёт в Шеол:

15 Где же после этого надежда моя? и ожидаемое мною кто увидит?

16 В преисподнюю сойдет она и будет покоиться со мною в прахе.

Ах, как всё безнадёжно, трагично! А в христианстве то, что мы видим на иконе Воскресения в Праздник Пасхи, говорит нам: «да, сойдёт в преисподнюю надежда человеческая, Иисус Христос – и спасёт, и выведет оттуда Адама, и Еву (как показано на иконе), и вообще всё человечество». В книге, конечно, эта надежда в подтексте, прикровенно. И, тем не менее, она – совершенно неотъемлемая часть этой книги. В той запечатанной книге, которую, как мы читали, открывает Агнец, Христос на небесах, – в том свитке небесном, который в себя, в каком-то смысле, включает книгу Иова – запечатанная в книге Иова надежда человека будет распечатана и реализована. Вообще, на муки Иова в этой книге, сегодня, с точки зрения христианства, можно смотреть, как на родовые муки рождения нового человека. Апостол Павел любил это выражение, но оно идёт из Ветхого Завета: что духовное преображение человека – это такие своего рода родовые муки. Можно сказать, родовые муки всего человечества (Иов – это же представитель Адама, всего человечества), и что человечество рождает в этих родовых муках? Каждый отдельный человек рождает в себе Павлова нового человека, а всё человечество что рождает в своих родовых муках? Оно рождает Христа. Но Христос же не только человеком рождается, Его Бог вместе с человеком рождает через Богородицу, как это мы читаем в Евангелии. И получается, что если в этом процессе рождения нового соучаствует человечество через такие муки рождения, как описано в книге Иова, и соучаствует также и Бог, то получается, что и Бог в этом процессе рождения Христа – страдает. Мы видим Христа на кресте и говорим, что это Бог во Христе висит на кресте, и испытывает все эти человеческие страдания распинаемого человека. Соучастие Бога видно и в книге Иова. Иов всё время просит у Бога, чтобы Бог ему подал смысл того, что с ним происходит. Бог даёт смысл, но дело в том, что смысл не отделён от Бога, смысл – это Бог и есть. Бог и есть носитель смысла, Его природа такова, что Он смысл и есть и другого смысла нет ни у всей Вселенной, ни у нашей человеческой жизни. Поэтому, когда Бог подаёт смысл, как Он его подаст Иову, Он подаёт его вместе с Собой. Но если Он подаёт Себя Иову, сидящему на мусорной куче, это значит, что Бог входит в страдание Иова, сострадает Иову – не в абстрактном смысле, как друзья, а страдает вместе с ним. И поэтому, когда мы говорим, что Бог в начале этой книги попустил, чтобы Иов страдал (пусть для каких-то высоких Божьих целей), то Бог тем самым попустил страдать и Самому Себе. Иов – это такой «капилляр Тела Божия»: когда ему больно, то больно Богу. (Я, на самом деле, заимствую слова Вознесенского из его стиха: «Россия, я твой капиллярный сосудик. Мне больно когда – тебе больно, Россия»). Ну, насчёт того, что Россия чувствует боль своего капиллярного сосудика, – этот романтический взгляд пусть будет на совести Вознесенского, – а вот в том, как показан Иов и его взаимоотношения с Богом, особенно как они раскрываются уже в христианском богословии после Евангелия и после креста Христова, мы видим, что Иов, и вообще всё человечество – это, действительно, такой капиллярный сосудик Бога. Некий намёк на это, подозрение на то, что Бог, действительно, так чувствует, можно найти в словах Иова в десятой главе:

3 Хорошо ли для Тебя, что Ты угнетаешь, что презираешь дело рук Твоих?

«Хорошо ли для Тебя» – что это означает? Как Богу может быть нехорошо от этого, плохо? Дело в том, что, хотя Бог попускает, чтобы Иов был угнетён, но хорошо ли Богу при этом? В этом мысль Иова: «Господи, я страдаю. Тебе лучше от этого, что ли?». То есть, он уже подозревает, что оттого, что человек страдает, Богу совсем не хорошо, а тоже плохо, вместе с человеком – потому, что человек – это Его «капиллярный сосудик». Мы читали из девятнадцатой главы об Искупителе, а есть очень тематически схожий, тоже один из самых известных стихов в шестнадцатой главе – о Заступнике:

18 Земля! не закрой моей крови, и да не будет места воплю моему.

19 И ныне вот на небесах Свидетель мой, и Заступник мой в вышних!

Страдание Иова вызывает Заступника. Заступник – это Христос, как мы понимаем. Страдание Иова, если так можно выразиться, вызывает из Бога Христа, потому что Бог страдает вместе с Иовом и на страдание человечества Бог, начиная с какого-то момента, уже не может спокойно смотреть: уже переполнилась чаша Бога, видящего страдающее человечество, пусть даже в большой мере оно страдает по собственной вине. Всё равно, когда наши дети страдают по собственной вине, нам их жалко, и вот Бог посылает этого Заступника. Между прочим, это взгляд Нового Завета на роль жертвы Авраама. Когда Авраам готов принести в жертву своего сына ради Бога, то это инициирует, как отражение в зеркале, готовность Бога принести в жертву ради человечества Своего Сына, то есть, будущего Иисуса Христа. В этом смысле, жертва Авраама – это такое отдалённое «А-у-у-у» – за две тысячи лет – будущему Иисусу Христу. Ну, а в книге Иова – «А-у-у-у» более близкое по времени: аукается то, что мы читаем, с тем, что мы знаем о Христе из Нового Завета.



Запись 73 ОБЗОР 11 05-09-18

Мы продолжаем заключительный обзор книги Иова, он близится к концу. Мы в прошлый раз начали одну из важнейших тем книги Иова – о том, как один отдельный эпизод, незаслуженное несчастье, постигшее отдельного человека, на самом деле, является важной частью всего исторического пути человечества на пути к Богу, который пролегает через Христа. Эпизод, который описан в книге Иова, не может не задевать наши сердца, потому что не мы сами, так кто-то из наших знакомых, друзей, родственников и так далее бывали примерно в этой ситуации Иова. Этот отдельный человеческий эпизод, и исторический путь человечества к Богу, и Христос на этом пути – вот три составные части той темы, о которой мы начали говорить в прошлый раз. Мы говорили о двух вещах. Первое – как этот эпизод говорит нам нечто о всём человечестве: Иов – это не просто Иов, отдельный человек, это, можно сказать, Адам, всё человечество в нём страдает, и мы тоже в нём страдаем. А вторая грань этой темы – как в христианстве смотрят на проблематику книги Иова, среди людей в христианской Церкви, которые знают Христа, и, соответственно, совсем уже по-другому смотрят на Замысел Божий о человечестве и на исторический путь человечества. И сегодня мы продолжаем и заканчиваем тему Иова на историческом пути человечества ко Христу.

Очередная грань этой темы – взгляд на историю человечества, как на диалог человека с Богом, в котором изменяется и человек, и, как это ни странно, изменяется и Бог. Мы привыкли думать, что Бог – это что-то полностью совершенное, так что какие в Нем могут быть изменения? А на самом деле, в Библии масса мест, которые указывают на то, что в Боге возможны изменения, причём, именно как реакция на поведение человека. Например, в 76 псалме говорится: «Вот горе моё – изменение десницы Всевышнего». И приход Христа в этот мир – это тоже изменение Всевышнего. Он не приходил тысячи или даже миллионы лет, сколько существует человечество, – и вот вдруг пришёл. Это, естественно, какое-то принципиальное изменение. А Христос – это же не просто человек, это Богочеловек, Он Бога в Себе несёт. Так что, это, конечно, какое-то изменение и в Боге тоже. И вот, если посмотреть на историю, как на диалог человечества с Богом, то он чем-то похож на диалог человека с человеком. Один участник диалога говорит, другой ему отвечает, тот потом опять как-то на это реагирует. То есть, диалог человека с человеком развивается такими циклами, и диалог человека с Богом развивается тоже циклами. Каждый из этих циклов в диалоге человека с человеком состоит, как минимум, из высказывания и ответа на это высказывание, то есть, из слов, которые произносятся участниками этого диалога. А вот в диалоге человечества с Богом слова, конечно, тоже есть: и Библия – это слова, и пророческие проповеди – слова, но всё-таки не только. Это и поступки человека, и действия Бога, то есть, именно события, а не только слова. В еврейском языке это замечательно отражается тем, что в Библии часто употребляется слово «дэвэр», которое означает одновременно и слово, и дело, поступок. Диалог с Богом – обмен таким «дэвэр». Когда мы читаем книгу Иова, нас иногда удивляет, что там столько места уделено диалогу Иова с друзьями: спорам, высказываниям, ответным высказываниям, и так далее. Но, может быть, у автора в голове, когда он вот так строил эту книгу, был не только диалог между людьми, а диалог человека с Богом, который отражён в несколько сниженной форме в диалоге Иова с друзьями.

Циклы диалога людей с Богом (уже не словами, а действиями) изображены, например, в книгах Царств, которые представляют собой основной корпус исторических книг Библии, книге Иисуса Навина, книге Судей, и дальше вслед за книгами Царств в исторических частях книги Иеремии, книги Ездры, книг Маккавейских, и так далее. Значительная часть Библии представляет собой именно такой взгляд на историю с религиозной точки зрения. Я хочу взять сейчас именно книги Царств, потому что они написаны, видимо, примерно в одно время и примерно с одной точки зрения, и в них очень чётко прослеживается некая концепция – взгляд на историю, как на циклы взаимодействия человека с Богом. Но что это за циклы? По книгам Царств, которые отражают основу, фундамент ветхозаветного мировоззрения на взаимоотношения Бога с человеком, каждый из этих циклов начинается с отпадения людей от Бога, причём, отпадения не просто отдельного человека, а целых народов (в первую очередь, конечно, народа Израиля: Северного царства и Южного царства). Наказание за это отпадение от Бога может проявляться в каком-нибудь ассирийском нашествии, вавилонском пленении и так далее, после чего народ Израиля (который представляет не только самого себя, а всё человечество, которое в нём, как в капле воды, отражено), попав в эти трагические ситуации, что называется, хватается за голову и опоминается. Как говорит Христос в Своей притче о блудном сыне, что тот в какой-то момент вдруг опомнился и решил вернуться к отцу, – так же народ Израиля опоминается, возвращается к Богу, воссоединяется с Богом, и Бог возвращает ему Своё благословение. Вроде бы всё хорошо? Нет, к сожалению, мы, люди, так устроены, что дальше этот цикл отпадения, катастрофы, опоминания, возврата повторяется опять и опять.

Тем не менее, то, как это описано в книгах Царств, – это, выражаясь языком математики, «нулевое приближение», то есть, довольно загрублённая картина того, что происходит во взаимодействии человека с Богом, – конечно, картина важная и нужная, в ней есть своя правда, но это далеко не вся правда. Не отражено в книгах Царств то, что является, на самом деле, субстратом, основой, фундаментом, на котором строится книга Иова и с чем связано само её происхождение. Это то, что, когда один цикл диалога между людьми и Богом переходит в другой цикл диалога, это всегда происходит в критической точке, в экстремальной ситуации, когда меняется характер диалога человека с Богом. Вот что происходит в книге Иова. Иов, если так можно выразиться, открывает новый способ общения с Богом, разговора с Богом – не только словами, но и поступками. Само то, что Иов не идёт тем путём отречения от Бога, на который его толкает дьявол и его собственная жена («похули Бога и умри»), что он стоит твёрдо в верности Богу, хотя он на Бога обижен, потому что не понимает, почему Бог всё это с ним сотворил, – вот это и есть то усилие, которое меняет сам способ взаимодействия и общения между человеком и Богом.

Это происходит не только в художественной форме в книге Иова. Это произошло и в реальности, причём, примерно в то же время, когда была написана книга Иова (плюс – минус несколько сот лет), во время, которое иногда называется «осевым временем», когда в Израиле вдруг возникли пророки, а потом так же вдруг исчезли (по-видимому, выполнив свою функцию), и больше не было в Израиле пророчества. А главная смена способа диалога Бога с людьми в том, что, спустя, по историческим меркам, не так много времени после книги Иова, произошло явление Христа. Это полностью сменило сам способ общения человечества с Богом, само понимание людьми того, что и кто они для Бога, каким образом Бог взаимодействует с человечеством, и чего Он, в итоге, от человечества хочет. Если взять самую крупную картину, то один цикл диалога Бога с человеком – это Ветхий Завет, а другой цикл диалога Бога с человеком – это Новый Завет, и понятно, что один цикл продолжает другой, так же, как у нас в диалоге следующий обмен репликами или мнениями продолжает предыдущий. Собственно, об этом говорит Сам Христос в Нагорной Проповеди, когда Он говорит, что пришёл Ветхий Завет не отменить, не нарушить, не разрушить, а исполнить, дополнить, восполнить – можно сказать, развить.

И обращаю ваше внимание на то, что в этом диалоге человек меняется, в том числе, за счёт познания себя. Мы и по книге Иова видим, что в конце этой книги Иов уже совсем не тот, что в начале, – хотя бы уже потому, что те слова, которые он говорил в начале, что мы и доброе от Бога будем принимать, и злое будем от Бога принимать, – к концу он уже таких слов не произносит, потому что понимает, что, картина мира совсем другая, и то зло, которое пришло на него, это не от Бога. Взглянем на духовную историю человечества. Одна из главных вещей, которая бьёт в глаза именно в духовной истории, – это не то, что (как говорил Воланд) появились автобусы, автомобили и всякая прочая аппаратура, нет, это не духовная история, это материальная история. А в духовной истории первое, что бьёт в глаза, – это то, что за прошедшие несколько тысяч лет, которые отражены в Библии, человек стал лучше и глубже понимать самого себя, понимать, зачем, собственно, он живёт в этом мире. В какой-то глубокой древности на этот вопрос ответа не было, да и вопроса самого не было. Первобытные племена, которые существуют до нашего времени, себе не задают этого вопроса «Зачем мы живём на этом свете?». Ну, живём и живём – и всё. Мало ли кто живёт на этом свете! Вон животные, растения – все живут, и мы живём. А вот за прошедшие, скажем, с Авраама четыре тысячи лет этот вопрос себе человечество поставило и стало (конечно, не до конца) что-то в этом понимать, что-то такое познавать о самом себе. Мы познаем себя, когда с другим человеком разговариваем, но ещё больше – когда мы с другим человеком взаимодействуем уже не просто разговорами, а самой жизнью. Например, когда двое людей вступают в брак и начинают взаимодействовать уже жизнью, а не словами, человек в этом процессе не только познаёт другого, а насколько лучше он познаёт себя самого! Оба члена диалога познают самого себя. Я должен сказать, что слово «познание» в русском языке носит несколько абстрактный, интеллектуальный характер, а вот в еврейском языке слово «яда» означает и «умом познавать», и «познавать, физически соединяясь с тем, что ты познаёшь», как «Адам познал жену свою, Еву». Это слово много раз употребляется в Библии, причём, в обоих значениях. И вот, когда мы говорим о таком познании-соединении, я хочу привести очень острую и даже дерзкую мысль Карла Густава Юнга о том, что во взаимодействии Бога с человеком меняется не только человек, но меняется и Бог. Юнг говорит о том, что Бог, меняясь в диалоге с человеком, познаёт Самого Себя лучше и больше. Если слово «познавать» понимать в узком смысле, как в русском языке, – как нечто чисто интеллектуальное, умственное, то у меня эта мысль Юнга вызывала бы сомнение. А вот если слово «познавать» понимать в еврейском, ветхозаветном смысле, как «соединение», то, действительно, в этом процессе диалога Бога с человеком Бог вступает в такое новое взаимоотношение, новое соединение с человеком, которого раньше просто не было, и видимым выражением которого является Христос. Если так это понимать, то можно согласиться с концепцией, что в диалоге с человеком меняется и Бог, познавая. Но можно возразить, что Бог познаёт при этом человека, а не Самого Себя. Но тут надо учесть, что Бог не отделен от нашего мира, Он изначально в нашем мире присутствует, как одушевляющий его Дух, так же, как наш ум, наши мысли, вся наша интеллектуальная деятельность не отдельны от нашего тела, а связаны и друг на друга влияют. Поэтому, познавая человечество в диалоге с ним, Бог тем самым (в этом еврейском смысле слова «познание») познаёт Самого Себя. Ещё раз хочу повторить: это самопознание Бога и изменение Бога проявляется, в первую очередь, во вхождении Его в мир в новом виде – в виде Мессии – которое было предсказано Пророками ещё задолго до Иова. Но книга Иова на этом историческом пути диалога Бога с людьми – это некая особая точка самопознания человека. Да, в этой книге герой – это художественный образ, такого Иова, о котором мы читаем, по-видимому, никогда не существовало в жизни. Существовал, наверно, «прото-Иов», на реальном материале которого эта книга, в итоге, и возникла, но то, что мы читаем сегодня, – это некая художественная картина, некий, если так можно выразиться, духовный роман. Но, когда мы читаем эту книгу по-настоящему, в нас самих что-то происходит – процесс взаимодействия с Богом через эту книгу, в котором мы тоже познаём сами себя. Эта книга – точка самопознания человека (если говорить о нас, читателях), и она точка самопознания человечества, потому что она знаменует собой новую ступень в познании людьми, человечеством себя и своих отношений с Богом. Когда читаешь воспоминания Юнга о том, как писалась его замечательная книга «Ответ Иову», видишь, что прочтение «Иова» и написание своего (если так можно выразиться) «ответа Иову» в виде этой книги – это и для него был процесс познания самого себя. Отсюда, между прочим, в этой книге Юнга заметен некий иронический тон, потому что, чем больше и лучше мы познаём самих себя, тем больше мы сами в себе вызываем улыбку, глядя сами на себя в зеркало, – улыбку несколько иронического свойства. Не знаю, насколько это заметно для нас самих, когда мы читаем книгу Иова. Эта ирония – не то, что насмешка над самим собой или издевательство над самим собой, – нет, это просто лучшее понимание самого себя. Давайте посмотрим на какие-то наши сомнительные дела, которые мы в своей жизни творили, ну, например, в нашей молодости. Это довольно типичная картина, когда человек уже в пожилые годы оглядывается на дела, которые он делал в молодости, и на них смотрит, скорее, с некоей иронической улыбкой, думая: «Господи, какой же я был дурак тогда!». Читая книгу Иова, всё человечество, если можно так выразиться, вот таким образом глядит само на себя. Причём, важный момент в этом понимании самого себя играет понимание того, что нам в какой-то момент нашей жизни казалось абсолютной истиной. Мы понимаем, что это была не абсолютная истина, а это был просто наш взгляд на вещи, наша система отсчёта, которую мы применяли к каким-то событиям. А эта система отсчёта и у других людей может быть другая, и у нас самих в ходе нашей жизни меняется. Это тоже очень важный момент в познании самого себя: как менялась эта наша система отсчёта в течение жизни. Это и мой личный опыт, и опыт многих людей, тех, кто начал свою жизнь в советской системе с материалистической системы отсчёта, материалистического взгляда на мир, который был во всём нашем окружении и был в нас вбит школой и, может быть, даже родителями. В какой-то момент мы начали понимать, что этот материалистический взгляд на мир – это всего лишь взгляд, способ посмотреть на то, что вокруг нас. И уже в более пожилые годы мы начали открывать для себя Бога и поняли, что на мир можно посмотреть совсем другими глазами, на ту же историю можно посмотреть не так, как нас учили в школе, – как на какие-то механические процессы взаимодействия производительных сил и производственных отношений, а как на взаимодействие человека, человечества (таких, как мы есть, со всеми нашими недостатками) и руки Бога, которая действует в этой истории. Те же самые факты, но мы смотрим на них с другой точки зрения. И когда мы говорим себе: «Какой же я был дурак!», то это расшифровывается так: «Ну как же я не понимал тогда, что этот мой кривой взгляд на мир, эти мои неправильные очки, розовые или чёрные, приводили к тому, что я вот так всё себе представлял, и такие вот дела, соответственно, творил».

Мне кажется, что долгие разговоры с друзьями в Книге Иова, они для того такими долгими и сделаны автором, чтобы вбить в нашу голову простую мысль, что можно посмотреть на несчастье Иова с такой точки зрения, а можно посмотреть с этакой точки зрения, и ещё с третьей, и с четвёртой, и с пятой, и все эти точки зрения, оказывается, имеют право на существование, потому что они выражают уникальную личность тех людей, которые являются носителями этих точек зрения. Но, конечно, книга Иова содержит в себе и намёк на то, что, на самом деле, все эти разные точки зрения являются чем-то преходящим на пути к тому, чтобы нам, людям, хотя бы в какой-то степени вместить точку зрения Бога на происходящее. А точка зрения Бога на происходящее, как мы понимаем, очень сильно отличается от любой из наших человеческих точек зрения, и, в частности, от довольно примитивной точки зрения друзей, которые всё время пытаются доказать Иову, что всё хорошо, всё правильно, у Бога не может быть несправедливости – значит, раз это с тобой произошло, то так и надо. Но даже точка зрения Иова, который говорит, что нет, так не надо, за этим стоит что-то другое (мы-то знаем, что другое – борьба дьявола с Богом, но Иов этого не знает), – это тоже только шаг к тому, чтобы хоть в какой-то мере вместить взгляд Бога на происходящее и вообще на весь мир. Бог в конце, в Своей последней речи показывает картину того, что произошло с Иовом, как часть всего вообще парадоксального устройства мира, устроенного Богом, – такого устройства, в котором незаслуженное несчастье, которое произошло с Иовом, оказывается чем-то хорошим, нужным. Нам, как и самому Иову, очень трудно это вместить: как же так? Как незаслуженное несчастье может оказаться чем-то нужным и хорошим? Ответ, к которому я перейду дальше, состоит в том, что это – жертва. Несчастье может быть просто несчастьем, но несчастье может быть и жертвой. И разница между просто несчастьем и жертвой состоит в том, что жертва – это несчастье осмысленное, несчастье, которое произошло ради чего-то. Несчастье – Христос, висящий на кресте, – это Жертва, потому что, как уже Его ученики понимали, это не просто такая беда произошла, а это именно Жертва ради чего-то, Жертва осмысленная.

Когда мы говорим о познании Богом людей и о познании Бога людьми, то надо понимать, что «познание» – это не только какое-то интеллектуальное понимание того, Кто такой Христос, для чего Он пришёл в мир. Мы это даже интеллектуально всё равно до конца не понимаем, несмотря на тысячелетние усилия Церкви. Но это познание – это ещё и соединение со Христом. И мы, читая эту книгу, соединяемся с невидимо присутствующим в этой книге Христом, присутствующим, как некий залог, как обещание, потому что эта книга подразумевает некое продолжение, и это продолжение ведёт ко Христу. Если так можно выразиться, Крест Христов – это продолжение креста Иова. Нас не должно удивлять, что Христос присутствует в этой книге, которая является, в конце концов, всего лишь текстом, написанным на бумаге, и что мы можем с Ним через этот текст соединяться. Евангелие – это тоже, всего лишь, нечто написанное на бумаге, но ни у кого не вызывает сомнения, что мы именно через Евангелие со Христом и соединяемся. Это возможно, если мы эту книгу прочтём правильно (что очень трудно, это я говорю по собственному опыту). Не зря мы столько времени эту книгу читаем: это усилие, которое мы делаем для того, чтобы ее понять. Это усилие нужно, она без усилия не даётся, и это слова Самого Христа, что Царство Небесное даётся делающим усилие – так и с этой книгой: она даётся делающим усилие. Но если мы это усилие делаем, если это нам удаётся, то, если так можно выразиться, будущий Христос, невидимо присутствующий в этой книге, «впрыгивает» из этой книги в нас, начинает в нас жить. Это я тоже говорю, в какой-то мере, и по собственному опыту. Эта книга – не просто описание чего-то, а что-то, реально действующее. Потому что книга эта не только о чём-то (о диалоге Адама в лице Иова с Богом, то есть, человечества с Богом. Книга, появившаяся две с половиной тысячи лет назад, сама – часть диалога Адама (человечества) с Богом. Отсюда динамика в этой книге, и особенно динамика проявляется в том, как Иов в ней изменяется от начала до конца. Эта динамика не может кончаться точкой в конце этой книги, эта точка подразумевает продолжение. И это продолжение ведёт человечество ко Христу.

Теперь я хотел бы сказать о последней грани темы книги Иова как важной точки на историческом пути человечества ко Христу. Эта грань – то, что эта книга маркирует собой изменение логики у нас, людей. Мы привыкли к той логике, которая отражена в книгах по математической логике, которой мы все научаемся с малолетства: что, если из А следует В, а из В следует С, то, значит, из А следует С – такого рода логические правила. Эта логика – не просто какие-то абстракции математики, она выработана в ходе постоянной борьбы человечества просто за хлеб свой насущный, за существование на грани между жизнью и смертью. И поэтому (я скажу, может быть, резковато) это логика базара. Это та логика, с помощью которой человек добивается выгоды в своей жизни. А книга Иова маркирует собой переход от этой логики к «логике» в кавычках, к анти-логике парадокса. Я много раз употреблял слово «парадокс», говорил о том, что он очень ярко проявляется в притчах Христа, но он проявляется и в Ветхом Завете, в такой книге, как Екклесиаст, например, и в книге Иова тоже. Вот этот переход от логики к парадоксу и от выгоды как главного критерия нашей жизни к жертве как главному критерию нашей жизни человечество начало совершать в осевое время написания книги Иова. И оно не закончило совершать этот переход ещё и по сей день, несмотря на то, что нам дан пример перехода от логики выгоды к логике жертвы в виде Христа на кресте. Книгу Иова я воспринимаю как маркер этого перехода, который сейчас совершает человечество. И это я понимаю, как переход от одного исторического цикла диалога человечества с Богом – к другому историческому циклу. Когда мы Книгу Иова понимаем не вот в таком современном смысле слова «понимать» – интеллектуально – а понимаем в еврейском, ветхозаветном смысле этого слова, то есть, мы с этой книгой как бы соединяемся, – то в этом соединении происходит переход читателей от одного способа мышления к другому, от, так сказать, логики правил, которой нас учат в школе, к логике парадокса. О логике правил ещё Ветхий Завет говорит критично пророком Исайей: «правило на правило, заповедь на заповедь, тут немного, и там немного», и дальше Христос продолжает эту критику законничества, сведения всего к правилам, которые исключают из жизни парадокс (а где парадокс – там Бог). Когда мы читаем эту книгу, то мы хотя бы немножко переходим от логики правил к логике парадокса и, может быть, даже хоть немножко вместим в себя переход к критерию жертвы от критерия выгоды, на котором строится вся наша личная и общественная жизнь, начиная с самого раннего детства. Это же биологический критерий, он заложен даже в ребёнке, который ничего не понимает: выгода, стремление что-то себе побольше приобрести – уже в ребёнке это есть. Вот, может быть, мы в себя вместим переход от критерия выгоды к критерию жертвы. Это переход от ветхозаветного мышления к новозаветному мышлению, он постепенно происходит в нас, читающих эту книгу, если мы её вмещаем, и он произошёл в истории человечества. Точнее, не произошёл, не завершился, а происходит сейчас.

В частности, сейчас в мировом масштабе происходит беспрецедентный процесс взаимодействия, сочетания еврейства с христианством, и это без парадоксального мышления просто нельзя понять. Само это сочетание «еврей-христианин» представляет собой для большинства людей парадокс – как для евреев, которые говорят: «если ты христианин, то ты не еврей!», так и наоборот: «если ты еврей, так и будь евреем, у тебя есть своя религия (иудаизм), и нечего тебе в христианство лезть», что мы здесь, в России, довольно часто слышим. Это признаки того, что пытаются то, что идёт от Бога и несёт парадокс в самом себе, понять школьной логикой, логикой правил. А книга подталкивает и нас, читателей, в процессе чтения, и все человечество на его историческом пути к переходу от логики правил к логике парадокса, от критерия выгоды к критерию жертвы. Критерий выгоды может быть для себя лично, а может быть не для себя лично, а для своего рода, для своего вида – это чисто биологический критерий, и теория эволюции показывает, что всё живое на этом строится. Носители этого критерия, вполне почтенного, с биологической точки зрения, – это друзья Иова. А Иов потерял смысл жизни, который состоял в том, чтобы что-то «для себя» или «для своих» приобрести, он вернуться к нему уже не может. В третьей главе первая из его жалоб начинается именно с этого – что он всё потерял, что приобрёл, – но для него этого смысла жизни, основанного на критерии выгоды, открывается путь к иному, большему смыслу жизни. Критерий выгоды в религиозном плане существует в виде «евангелия успеха», которое довольно популярно в современной жизни и состоит в том, что, если у меня правильные отношения с Богом, то они должны иметь видимое выражение в том, что Бог мне даёт здоровье, богатство, успех, и так далее, а если мне Бог этого не даёт, значит, что-то со мной не так, Бог мною недоволен, я что-то не так делаю. Друзья пытаются донести до Иова ровно эту точку зрения. Эта точка зрения, конечно, очень удобная, но только в нее много чего не вмещается. В нее не вмещаются те несчастья, которые нас в нашей жизни постигают просто так, на ровном месте, ни за что – ни про что. В нее не вмещается Освенцим, он никак не вмещается в эту логику, в это «евангелие успеха. И вообще, в это «евангелие успеха» никак не вмещается вся история еврейского народа, когда богоизбранный народ претерпевает одно за другим несчастья, последнее из которых, на нашей памяти, Освенцим, и я даже не уверен, что оно последнее и что в будущем не будет ещё чего-нибудь в этом же роде. А Иов переходит и подталкивает нас к переходу от «богословия успеха» к «богословию после Освенцима».

В первые годы после Второй мировой войны очень популярна была тема, что мы должны в «свете» Освенцима как-то переосмыслить вообще всё: кто такие мы, люди, раз мы оказались на такое способны, и каковы наши отношения с Богом, раз Бог это допустил: в чём Его цель, что Он допустил Освенцим? Но эти усилия не привели к какому-то конечному результату, и по сегодняшний день «богословие после Освенцима» остаётся, скорее, целью, пожеланием, чем чем-то реальным. Но книга Иова нам указывает вектор именно в этом направлении, потому что Иов – это все узники Освенцима, и некоторые из них, евреи, которые читали Библию, сами сравнивали себя с Иовом. Уже там, в книге Иова, это, в каком-то смысле, предвидено и предсказано. Иов к этому богословию после Освенцима как бы продвигается на протяжении этой книги, потому что он чем дальше, тем больше ощущает, что у Бога другая логика, не логика успеха, выгоды, благосостояния, а нечто совершенно другое, что даже непонятно, как словами выразить. Вот как говорит Иов в двадцать первой главе:

22 Но Бога ли учить мудрости, когда Он судит и горних?

Он этим выражает своё разочарование в этой человеческой мудрости, которая нас всех учит тому, что надо стремиться к тому, чтоб было «как можно лучше». Что же с этим спорить? К чему же тогда и стремиться, как не к тому, чтобы было как можно лучше? А Христос на кресте к чему стремился? Чтобы было как можно лучше? Может быть, и так, но тогда это слово надо понимать совсем в другом смысле. Вот логика «лучше», висящего на кресте, – это и есть логика богословия после Освенцима. А друзья Иова и о Боге говорят с позиции выгоды. Вот как очень характерно говорит Елифаз, главный из друзей (видимо, самый старший), в двадцать второй главе:

3 Что за удовольствие Вседержителю, что ты праведен? И будет ли Ему выгода от того, что ты содержишь пути твои в непорочности?

Они и о Боге думают, что Бог тоже руководствуется в Своей деятельности этими человеческими критериями выгоды.

Но есть в Книге Иова целая глава, которая посвящена настоящей Премудрости Божией, которая совсем не выгода, а нечто совсем другое – это двадцать восьмая глава, которая говорит о мудрости как о какой-то драгоценности, которую надо добывать.

12 Но где премудрость обретается? и где место разума?

13 Не знает человек цены ее, и она не обретается на земле живых.

14 Бездна говорит: не во мне она; и море говорит: не у меня.

15 Не дается она за золото и не приобретается она за вес серебра» --

16 не оценивается она золотом Офирским, ни драгоценным ониксом, ни сапфиром.

20 Откуда же исходит премудрость? и где место разума?

21 Сокрыта она от очей всего живущего и от птиц небесных утаена.

23 Бог знает путь ее, и Он ведает место ее.

Вот эта-то Премудрость Божья – другая, которая не поддаётся нашей логике. И только она – ключ в книге Иова к пониманию того, что произошло с Иовом, ради чего, в чём смысл, и, вероятно, к тому, чего мы так и не поняли, хотя прошло уже 75 лет: к пониманию того, что значит Освенцим для нас, для всего человечества.

По книге Притчей, Премудрость Божья была с Богом ещё до сотворения мира, то есть, в каком-то смысле, в этой Премудрости Божьей присутствует Сам Бог. Раз так, то мы понимаем, что эта Премудрость Божья чем-то причастна Христу. Если мы расположим рядом Христа и ту грань Бога, которая называется Премудростью Божьей, и скажем, что между ними есть нечто общее, что они причастны друг к другу, то неизбежен вывод, что Премудрость Божия – это Премудрость Жертвы, не выгоды, а жертвы. Понятно, что нам эта Премудрость Божия, которая строится на жертве, трудна не только потому, что мы биологически подготовлены не к тому, чтобы жертвовать, а к тому, чтобы, так сказать, грести к себе, а если жертвовать – то жертвовать, в каком-то смысле, тоже ради самих себя: ради своей семьи, ради своего рода, и так далее. Есть ещё другая трудность Премудрости Божьей: она, как всё у Бога, вневременная, а мы её должны перевести в какие-то образы, присущие нашей Вселенной, развивающейся в пространстве и времени. В книге Иова эта попытка делается, но это возможно сделать только приближённо. В 28-й главе как раз и говорится, что эту Премудрость можно добывать, как золото, или что-то ещё, но её невозможно добыть. И даже в речи Бога, которая как будто призвана эту Премудрость Божию нам показать и до нас донести, как говорится, из первых рук, из первых уст – даже здесь, тем не менее, эта Божья логика и Божья Премудрость показана только очень приближённо, потому что она в наш человеческий язык, в наши человеческие слова просто не вмещается. Но что эта речь Бога все-таки делает для того, чтобы хоть как-то намекнуть нам на эту Премудрость Божию, – она выводит нас в большую Вселенную из той маленькой вселенной, в которой присутствует Иов, вселенной его круга, его семьи, его друзей и так далее, маленькой вселенной того незаслуженного несчастья, которое с ним произошло. Речь Бога выводит нас в большую Вселенную, которая вся парадоксальна, и, можно сказать, логика этой большой Вселенной вмещает в себя и парадокс того, что произошло с Иовом. Приведу цитату из Иосифа Бродского: если у тебя какая-то беда, какое-то несчастье, и ты мучаешься, не можешь с этим справиться – что надо сделать? Бродский говорит слова, которые мне очень легли на душу: «Надо взять октавой выше». Это делает Бог, когда показывает Иову картину всей Вселенной, часть которой составляет страдание Иова, и в которой это страдание Иова – предсказание, предвосхищение будущего страдания Христа на кресте, спасительного для всей Вселенной. Это, действительно, взятие октавой выше, даже двумя октавами, и оно даёт то самое утешение и осмысление, которого требует Иов. Потому что «утешение» для Иова – это не то, что ему вернулось всё его добро, богатство, все эти его бесчисленные стада, и даже не то, что у него появились какие-то новые дети. Это нам в конце книги говорится автором с некоторой улыбкой, да и мы сами понимаем, что новые дети старых не заменят, и новые мужья и жёны старых не заменят, и так далее. Нет, утешение Иову даётся в конце в том, что Бог как-то вселил в него ощущение, уверенность в том, что, с точки зрения этой великой вселенской Божественной Премудрости и логики, то, что произошло с Иовом, имеет смысл, что страдание не бессмысленно. И мы свидетели этому: если мы до сих пор эту книгу читаем и о ней говорим, то уж наверно, всё то, что в этой книге написано, не бессмысленно. Конечно, можно сказать, что это художественный образ, мало ли написано замечательных книг с замечательными художественными образами! Но это не совсем так. Эта книга особенная, это не просто художественный образ. Я уже не говорю о том, что она, по-видимому, строится на каком-то «прото-Иове», на какой-то основе того, что произошло с реальным человеком, но просто эти Иовы – вот они, вокруг нас на каждом шагу. Мы сами в какие-то моменты нашей жизни – вот такие Иовы. Поэтому то, что Иов в этой книге находит осмысление своему страданию, и нас касается, и мы через эту книгу можем (хотя бы в какой-то степени) понять, что нам в нашем страдании, первое, что нужно, – не «наркотик» какой-то, чтобы страдание утишить, и не утешение, как нас часто утешают знакомые и друзья какими-то пустыми словами, – нам нужно осмысление. Мы хотим понять, для чего это? Для чего это со мной произошло? Для чего с моими близкими это произошло? Но, по книге Иова, в нашей маленькой человеческой жизни, с нашей маленькой, узкой перспективой этого смысла не найти. Он есть только в великой Божественной Вселенной, центром которой является Крест, то есть, жертва, страдание. И только такая Вселенная вмещает и парадокс Иова, и парадокс всей истории человечества.

Я в заключение хотел бы сказать, что мы часто задаём вопрос теодицеи (то есть, почему Бог терпит столько зла на этом свете, все эти страдания), потому, что мы молчаливо предполагаем, что Бог всемогущий, Он может всё это прекратить мгновенно, одним щелчком пальцев. Я не берусь судить о том, может Бог или не может прекратить что-то одним щелчком пальцев: само слово «может» по отношению к Богу имеет совершенно другой смысл, чем по отношению к нам, людям. Даже по отношению к нам, людям, часто бывает, что мы теоретически что-то можем, а конкретно – нет, не можем. Но главное всемогущество Бога не в том, что Он может щёлкнуть пальцами и всё изменить, как хочет. Главное всемогущество Бога проявляется в том, что у Него есть сила взойти на Крест. Нам это, наверное, легко примерить к себе: на те маленькие кресты, на которые нас наша жизнь иногда приглашает, и мы хорошо понимаем, как у нас, бывает, нет сил взойти даже на эти наши маленькие кресты. Но Бог показывает нам пример логики жертвы, логики восхождения на Крест. И весь духовный путь человечества в истории – это рост духовной силы человека, которая ведёт человека туда, на крест, и наращивает человеку силы не для того, чтобы стяжать себе какие-то блага, а для того, чтобы взойти на крест. Вот такой нелёгкий, трагический, но вполне христианский вывод возникает при чтении книги Иова.


Запись 74 ОБЗОР 12 12-09-18

В заключительном обзоре книги Иова этот период осенних праздников будет периодом особым, потому что я буду не читать саму книгу Иова, а рассказывать то, что пишут другие люди о книге Иова. Начну с книги, которая мне кажется наиболее близкой к той системе взглядов, которую я излагал вам во время чтения книги Иова. Это книга Фёдора Николаевича Козырева (нашего современника, книга написана лет 15 назад), которая называется «Искушение и победа святого Иова». Это комментарий к книге Иова, а когда я буду рассказывать об этой книге, то получится уже комментарий к комментарию. Почему так? Я хотел бы объяснить, зачем это нужно.

Дело в том, что, когда мы переходим от чтения самой книги Иова к чтению того, что другие люди о ней пишут, думают и говорят, мы, тем самым, расширяем горизонт книги Иова, в котором сама книга – ядро этого горизонта, его центральная точка. И вообще знакомство с взглядами других людей – это необходимая вещь для того, чтобы можно было связно изложить свои собственные взгляды. Представьте: движется какой-нибудь путешественник по пустыне, или корабль по морю. Как ему определить своё положение? Только по отношению к другим, опорным точкам, которые он может видеть. Так вот, взгляд других людей – это такая опорная точка для определения того, что, собственно, ты хочешь сказать. Именно поэтому в книге Иова такое большое внимание уделено длинному диалогу Иова с его друзьями, в котором Иов, казалось бы, ничего не приобретает, потому что он с ними ни в чём не соглашается. Он не соглашается, он, скорее, отталкивается от их взглядов, но их взгляды, при этом, представляют собой, так сказать, необходимую систему координат, в которой можно определить, а что, собственно, хочет сказать Иов (может быть, правильнее сказать – автор книги Иова). И, в частности, в книге Козырева, которую мы сейчас будем разбирать, Козырев сам приводит огромное число цитат из других комментаторов книги Иова, за тем же самым – чтобы определить, а что он-то хочет сказать, в чём он схож с ними, а в чём он отличается? А я сейчас буду комментировать эту книгу Козырева. Значит, получится мой комментарий на его комментарий на комментарии массы других людей, начиная с Отцов Церкви, на книгу Иова. Это лестница комментариев, но она необходима, потому что только через эту последовательность взаимных ссылок, можно, в конце концов, определить, что же ты хочешь сказать. Всё христианство строится на такой лесенке взаимных ссылок. Мы часто слышим вопрос: «На чём основана, на каком фундаменте ваша христианская вера?». Ответ на этот вопрос, как правило, таков: она основана на том, что мы слышали от каких-то наших современников, или читали в книгах каких-то наших современников (таких, например, как отец Александр Мень), которые основываются на опыте тысячелетнего существования Церкви, а этот опыт Церкви основан на свидетельстве апостолов, которые знали лично Иисуса Христа, а это свидетельство Иисуса Христа – о Боге, Отце Его, которого, можно сказать, только Он по-настоящему и знал. Вот такая цепочка взаимных свидетельств, взаимных ссылок. Поэтому можно не удивляться и тому, что у Козырева ссылки на других людей, и тому, что я заканчиваю заключительный обзор книги Иова именно тем, что привлекаю других комментаторов. Козырев не единственный, и я буду ещё говорить, как минимум, об одном человеке, которого я постоянно цитирую и от которого происходит выражение «Христос – ответ Иову», это знаменитый психолог, человек духовного настроя Карл Густав Юнг.

Но та система взглядов, та точка зрения, которую я пытался донести во время чтения книги Иова (она, собственно, потихонечку и вырабатывалась в ходе чтения), конечно, не совпадает с системой взглядов Козырева. Я буду специально подчёркивать, в чём мы с ним сходимся, а в чём расходимся. Как отнестись к этому расхождению? Можно отнестись двумя разными способами, и я не берусь выбрать какой-то из них. Можно каждую точку зрения рассматривать, как систему отсчёта для взгляда на книгу Иова. Кто-то на неё смотрит под таким углом, кто-то под этаким углом, но предмет, на который смотрят, один и тот же, то есть, мы видим одно и то же, но просто под разными углами. А можно, конечно, посмотреть на это и серьёзнее, в том плане, что кому-то при взгляде на книгу Иова открывается одно, а кому-то открывается другое. Но в обоих случаях: и в моём чтении книги Иова, и в том, что мы будем сейчас встречать у Козырева – к сожалению, и он, и я вынуждены делать некие натяжки при чтении этой книги, некую «отсебятину», интерпретацию того, что сказано, потому что книга очень сложна (она и в плане еврейского языка очень сложна и сложна по содержанию). Поэтому мы должны каждый раз сами от себя пролагать какие-то мостики между отдельными моментами, в которых мы улавливаем смысл, а без этого книгу вообще невозможно «переварить». Многие её читают и «не переваривают», она просто для них не имеет смысла. Но если, тем не менее, попытаться объективно сравнить подход Козырева с тем, как я читал эту книгу, то у Козырева, конечно, как у человека, который не имеет такого естественнонаучного подхода и соответствующей требовательности к логике, довольно много логических скачков, когда то, что он говорит, не следует одно из другого, одна фраза не следует из предыдущей. Но я хочу сказать в его оправдание, что сама книга состоит именно из таких скачков, это очень для неё характерно, и поэтому он в этом плане верен стилистике книги.

Ещё один момент, который мы увидим при разборе этой книги Козырева, это некая небрежность его в терминологии. Но и это в какой-то мере неизбежно, потому что совершенно очевидно, что Козырев, так сказать, «человек полёта интуиции», и от этого полёта его язык, конечно, отстаёт. Тем не менее, когда он, бывает, таким неточным языком выражает свои интересные, глубокие мысли, – это некое предательство по отношению к самому себе, к самим этим мыслям.

Теперь перейдем к самой этой книге. Она состоит из 4-х глав. Первая глава называется «Загадки Иова», вторая называется «Три версии» (это версии понимания и интерпретации книги Иова), третья называется «Оправдание Иова» и четвёртая называется «Оправдание Бога». Поговорим сейчас о первой главе, которая не зря называется «Загадки Иова». Козырев хорошо говорит: «Книга загадочна, потому что она, подобно хорошей губке, состоит большей частью из пустот», то есть, из того, что в ней не сказано, что мы в ней должны додумать. Книга эта не просто непонятна, она вся основана на парадоксах. Но и Евангелие тоже основано на парадоксах. Что ни высказывание Христа – то парадокс, ну, хотя бы это классическое «последние будут первыми». И для Козырева главный парадокс книги Иова вот какой: «Невероятный парадокс книги Иова заключается в том, что она одинаково очевидно и осуждает, и оправдывает позицию Иова». Да, это парадокс, но, более того, это парадокс в квадрате, потому что сам Козырев, утверждая это в первой главе, в дальнейших главах сам же опровергает это своё утверждение, и говорит, что правильный подход к книге Иова показывает, что она всё-таки оправдывает позицию Иова, а то, что как бы и оправдывает, и осуждает, – это такое иллюзорное восприятие. Это очень характерный пример того, как парадоксальная стилистика книги Иова как бы навязывает себя комментатору. То есть, стилистика книги Иова, да и содержание книги Иова как бы «выпрыгивают» из книги в читателя. Я говорил, когда мы делали заключительный обзор, что самое главное «выпрыгивание» – это то, что, если, действительно, эту книгу прочесть и впитать в себя, то незримо присутствующий в ней Христос «выпрыгивает» в нас, читателей. Говорю это в какой-то мере и по своему собственному опыту.

Эта книга загадочная, парадоксальная, это Козырев так говорит, и я в этом плане с ним, конечно, совершенно согласен. Это книга вопросов, а не ответов, в ней вопросы без ответа (это формулировка Козырева). Он насчитывает пять основных вопросов в своей первой главе. Первый вопрос – кто такой Иов в нравственном и символическом плане. В частности, Козырев говорит о еврейских средневековых комментаторах книги Иова так: «В то время, как одни рассматривают Иова как святого, другие видят в нём скептика, бунтаря против Бога, человека, которому не хватало знаний, который отрицал божественный Промысел, и так далее. А общепринятое православное представление об Иове совершенно позитивное – как о святом многострадальце, прообразе Иисуса Христа». Вот какие несовместимые точки зрения об Иове по вопросу «кто он такой?».

Второй вопрос, который задаёт Козырев: «Кто победил в споре?». Причём, он даже не уточняет, в споре Иова с кем – с друзьями, или, может быть, с Богом? Будем говорить о споре с друзьями. Козырев говорит так: «Поскольку на речь Елиуя Иов просто не ответил, можно допустить, что он остался при своём мнении, переубедив трёх своих друзей, то есть, выиграв спор. С другой стороны, последняя речь Иова содержит фрагменты, указывающие на отход Иова от своих прежних позиций». Опять двойственность: то ли он свою точку зрения всё-таки донёс до друзей, то ли он, наоборот, хотя бы в какой-то мере, принял их точку зрения.

Третий вопрос – кто такой Елиуй, эта странная фигура, которая появляется вдруг, как чёртик из коробки, и без которой, как кажется, можно было бы вполне обойтись. Вот что пишет Козырев: «Странности в речи Елиуя приводят некоторых комментаторов, большей частью, протестантских, к мысли о том, что в образе Елиуя перед нами является ангел Господень, предваряющий появление Бога. У этой точки зрения есть, действительно, свои основания, среди которых и общее ощущение того, что за Елиуем стоит некая сила. Епископ Михаил подчёркивает, что речь Елиуя служит вступлением к речи Бога, и относится к правильному разрешению предложенной проблемы. На Шаврова же» – это ещё один комментатор 19-го века – «содержание речи Елиуя производит прямо противоположное впечатление. Он говорит, что этот выскочка, который выдаёт себя за пророка, переходит от некоторой неприязненности, которую питали к Иову его друзья, к открытому гневу». А тот человек, на которого, пожалуй, более всего опирается Козырев в своей книге, архимандрит 19-го века Фёдор Бухарев, «в какой-то мере разделяет критическое мнение Щаврова об Елиуе, но говорит так: Елиуй говорил более горячо против Иова, но без сердечной жёсткости оскорблённого самолюбия друзей Иова». То есть, два как бы полярных взгляда на Елиуя со стороны комментаторов: позитивный и негативный. И дальше Козырев говорит: «Подавляющее же большинство библейских критиков считает Елиуя вымышленным персонажем, плодом воображения ортодоксов, редактировавших первоначальный текст и вставивших в него Елиуя, чтобы высказать его устами своё отношение к богохульнику Иову и дать свои ответы на некоторые из его вопросов». Это по третьему вопросу: о том, кто такой Елиуй. Когда я рассказывал о том, как мне видится фигура Елиуя, я тоже пытался нарисовать такую неоднозначную картину той роли, которую он играет в этой книге.

Четвёртый вопрос Козырева: «Чем Бог убедил Иова»? Это, конечно, исходит из предположения, что Бог в итоге убедил Иова, что, на самом деле, не совсем очевидно, и мы дальше будем говорить о тех, кто сомневается в том, что Бог убедил Иова. Но если допустить, что Бог убедил Иова, то наш современник Сергей Аверинцев, к которому я отношусь с глубоким уважением, говорит вот что: «Последнее слово в споре принадлежит Богу, Который, вместо всякого рационалистического ответа забрасывает Иова вопросами о непостижимом устройстве космического целого, неизмеримого никакой человеческой мерой». С одной стороны, это правильно, и я примерно то же говорил, когда мы читали, но, с другой стороны, естественно возникает вопрос: да, Бог нарисовал такую огромную Вселенскую картину, но чем же Он, всё-таки, убедил Иова в этой картине? Явно не логикой. То есть, это опять вопрос, который остаётся без логического ответа.

И, наконец, пятый, последний вопрос, который задаёт в этой главе своей книги Козырев: «Кто прав, друзья или Иов?». В каком смысле «прав»? Сразу во многих смыслах: и в интерпретации несчастья, которое произошло с Иовом, и ещё более того – в своей картине Бога. Кто прав, друзья в своей верности Богу, в формальном благочестии – или Иов в своей тоже верности Богу, но и в дерзости, которая временами может показаться переходящей за рамки приличий? Вот что говорит об этом вопросе Козырев. «Это последний и самый важный вопрос, он равносилен вопросу, о чём вообще эта книга, какой нравственный урок из неё мы должны извлечь?». И далее о точке зрения друзей, о том, в чём она состоит. «В первой же речи, произнесённой Елифазом, выдвинуты основные положения соперников Иова и его бывших друзей: 1. Бог не наказывает несправедливо. 2. Если Иов и не видит за собой вины, это не значит, что её нет, ибо никто живущий не чист перед Богом. 3. Причина страданий лежит не вне человека, а в нём самом. Страдание – естественное следствие греховности человеческой природы: «Человек рождается на страдание как искры, чтоб устремляться вверх». 4. Вместе с тем, сами страдания не есть только зло, но они используются Вседержителем во благо человеку, в назидание ему и для исцеления его, так что принимать их надо с благодарностью. 5. Единственный выход для Иова – признать свой грех и смиренно просить у Бога прощения». Иов, естественно, не принимает эту довольно цельную и довольно убедительную, в своём роде, концепцию друзей. Как пишет Козырев, «Иов настолько уверен в своей невинности и неправоте Бога, что хочет вызвать Бога на суд, и уверен в своей победе, если только Бог откажется от использования в качестве аргументов грубой силы».

Мы увидим дальше, что говорит сам Козырев, его собственное мнение об этом суде Иова с Богом и о том, использует ли Бог в качестве аргумента грубую силу. А тут невольно возникает ощущение, что это Козырев как бы не от себя говорит, а излагает чью-то точку зрения (я думаю, что точку зрения других комментаторов, на которых он опирается). Так что возникает ещё один деликатный момент (который возникает и при чтении книги Иова): где автор говорит от своего имени, а где он цитирует чьё-то мнение, с которым он, в сущности, не согласен, и только ради противопоставления цитирует это мнение. При этом такое цитирование может быть ироническим, и где ирония, а где всерьёз, бывает не так легко уловить. Козырев говорит (это звучит странно, и, скорее, иронически): «Но уже в последней речи Иова чувствуются некоторые колебания. Он вдруг становится на точку зрения друзей, и вдруг начинает излагать ту самую теорию мздовоздаяния» – то есть, справедливого воздаяния добром за добро, а злом за зло – «ту самую теорию, которую он страстно отвергал до сих пор». Это Козырев явно говорит, цитируя точку зрения кого-то другого, не свою. И дальше это продолжается: Козырев пытается донести до нас возможный взгляд на книгу Иова, который при этом не является его собственным взглядом. Так ведь и в самой книге Иова это тоже есть, там автор тоже, бывает, пытается до нас донести что-то, что не является его собственным взглядом). Вот что говорит Козырев: «После речи Елиуя и речи Бога Иов безмолвствует. Похоже, ему нечего ответить. Когда же речь Елиуя подхватывает явившийся в буре Бог, Иов совсем сникает, и отказывается не только задавать свои вопросы, но даже оправдываться. Переходом на позиции друзей и невозможностью возразить Елиую и Богу Иов уже достаточно засвидетельствовал несостоятельность своих рассуждений. Теперь ему остаётся только открыто заявить об этом. И вот Иов, признав справедливым обвинение в неразумии, предъявленное ему Самим Богом, отрекается от своих прежних слов и раскаивается. Спор проигран. Мятеж подавлен. Иов посрамлён». Это, на самом деле, Козырев говорит не от себя. Это он иронически излагает одну из типичных позиций по отношению к книге Иова, а дальше вот как он говорит уже от себя, в сущности, опровергая эту картину поражения, которое якобы потерпел Иов. Вот что он говорит: «Сколько вопросов и недоумений отпало бы, если бы на этом и закончилась книга. Но книга Иова заканчивается иначе, являя своей концовкой последнюю и самую удивительную из загадок. Бог оправдывает страдальца. Так что прав в глазах Божиих оказался всё-таки Иов, а не друзья».

Теперь переходим ко второй главе книги Козырева, которая называется «Три версии». Он как бы сводит к трём главным вариантам те версии интерпретации книги Иова, которые до него выработало множество различных комментаторов. Само множество возможных взглядов на книгу Иова, которых десятки уже наводит на некоторые мысли. Я перечислю хронологически только тех, кого Козырев цитирует достаточно подробно в своей книге:

   ● Законоучитель Фёдор Мопсуэтский, учитель Нестория, того, с кем связана Несторианская ересь;

   ● Филарет, епископ Рижский;

   ● епископ Агафангел Вятский;

   ● епископ Михаил, ректор Московской и Киевской Духовных Академий;

   ● Шавров Михаил в книге «Иов и друзья его»;

   ● «Толковая Библия Лопухина, комментарии к книге Иова в которой составлены священником Петровским.

Это всё 19-й век. Дальше 20-й век:

   ● Карл Густав Юнг;

   ● Гилберт Кейт Честертон;

   ● протоиерей Александр Мень;

   ● Митрополит Антоний Сурожский;

   ● Сергей Аверинцев;

   ● Михаил Рижский

Вот такое огромное количество комментаторов, по отношению к которым считает нужным определить свои координаты автор этой книги Ф. Н. Козырев. Причём, он определяет себя по отношению к этим другим комментаторам, как правило, путём отталкивания от их точки зрения. Это, конечно, такой полемический стиль, вся книга Козырева проникнута полемичностью, но это отталкивание – это просто способ движения, как лыжник двигается, отталкиваясь от земли. С полемическим стилем естественным образом связано ироническое отношение, когда он пересказывает точку зрения других комментаторов. Подчеркну, что эта ирония Козырева, которая проскальзывает в цитировании других комментаторов, отличается от той иронии, с которой мы будем встречаться чуть попозже, когда начнём разговор о книге Карла Густава Юнга. У Юнга сама структура иронии в его прямом разговоре с самой книгой Иова гораздо сложнее и парадоксальнее, чем у Козырева. У Козырева эта ирония есть, но это разговор не напрямую с книгой Иова, а с другими комментаторами. Вот, например, что он говорит, даже не уточняя, от чьего имени он это заявляет: «Надо иметь много детской веры, или очень мало совести, чтобы всерьёз заявлять, будто речь Бога в том виде, как её обычно преподносят толкователи, способна убедить кого бы то ни было, и что в раскаянии Иова, растроганного этой речью, ничего удивительного и неожиданного нет. Бог не отвечает ни на один вопрос. Создаётся даже впечатление, что он осведомлён о происходившей дискуссии очень поверхностно – так режет слух его восхищение благоразумным устройством природы после леденящих кровь картин зла и беззакония, царящих на земле по свидетельству Иова». И дальше: «Книга повергает внимательного читателя, в лучшем случае, в состояние моральной прострации, а в худшем – сеет зерно сомнения в справедливости и милосердии Бога». Это Козырев говорит как бы от себя, но на самом деле, конечно, это голос других комментаторов. При таком обильном цитировании это неизбежно, и бывает поэтому трудно отличить, где искренний голос автора этой книги, а где ирония. Этот принцип иронии особенно важен для понимания книги Юнга, который вообще всё время говорит не своим голосом.

Но есть единственный комментатор, по отношению к которому у Козырева никакой иронии нет – это тот самый архимандрит Фёдор Бухарев, на книгу которого он опирается, как на свою главную опору, и поминутно цитирует. Поэтому взгляд Козырева на книгу Иова – это даже не просто его взгляд, это, на самом деле, продолжение целой определённой линии в русском православном богословии, линии, которая не начинается с Бухарева, но включает его как важный этап, опорную точку на этом пути.

Итак, всё разнообразие взглядов на книгу Иова Ф.Н. Козырев сводит к 3-м версиям. То, что он всё это разнообразие сводит именно к 3-м версиям, а не к 2-м или к 5-ти – это тоже версия, моя интерпретация. Первая и вторая версии – это богословские попытки справиться с трудным и парадоксальным содержанием этой книги. Третья же версия – это как бы объективная попытка учёного, который себя дистанцирует от всякой конкретной религиозной точки зрения и просто пытается объективно посмотреть на то, что происходит в этой книге.

Итак, начнём с первой версии по Козыреву, с первого типа интерпретации книги Иова, который характерен для многих её интерпретаторов. Козырев пишет: «Первая версия самая простая и самая известная, это версия о святом многострадальном Иове, о его испытании, твёрдости в вере и конечной победе. В защиту этой версии можно сказать, что все её недостатки покрываются одним, но великим достоинством: интуитивной верой в правоту Иова и стремлением отстоять её любой ценой. Иногда для этого речам Иова придаётся благообразный смысл, отчего смысл их меняется до неузнаваемости. Чаще же в этой версии о споре Иова с друзьями либо вовсе не упоминается, либо сообщается вскользь, как о незначительной детали повествования. Главный грех этой версии даже не в том, что она непомерно сужает смысл Книги Иова, а в том, что своим безмолвием и бессилием она порождает две другие версии, гораздо менее щепетильные и богобоязненные».

Теперь вторая версия. Говорит Козырев: «Цель книги Иова, по этой версии, – это дать урок сомневающимся в божественном Промысле. Герой этой версии – праведник Иов, вера которого при всём его благочестии, колебалась некоторыми ложными представлениями о Боге. Бог подверг Иова испытанию, чтобы скрытые недостатки Иова сделались явными, и таким образом усовершенствована была его вера. Бунт Иова против Бога вызывает бесспорное осуждение, но он был тем самым выходом болезни наружу, благодаря которому стало возможно восхождение Иова на новую ступень богопознания и совершенства. Иову нужно было осознать свою греховность, нечистоту и ничтожество перед Богом, то есть, смириться, в чём и обнаружатся истинные его добродетели, и он укрепится и возвысится, и тогда он будет прав пред Богом, а этого-то и недоставало до сих пор в Иове». Это, на самом деле, Козырев цитирует епископа Михаила, как представителя этой второй версии. А дальше Козырев говорит уже от себя: «Предосудительность богоборчества Иова признаётся в этой версии безоговорочно, хотя и принимаются во внимание болезнь, лишения страдальца, как облегчающие вину обстоятельства, но оно не может, впрочем, вполне оправдать его. Соответственно с этим, раскаяние Иова объясняется осознанием им своего ничтожества перед явлением Божественной мощи. Для полной убедительности важно было бы устранить из Книги эпилог, содержащий оправдание Иова. Эта версия представляет собой общепринятую точку зрения современного учебного богословия на Книгу Иова. И не только в протестантизме. Большинство современных толкователей этой книги пытаются балансировать между этой версией и первой версией. Но если человека хоть немного затрагивает происходящее, он должен не балансировать, а встать на чью-то сторону: либо на сторону Иова, либо на сторону его друзей как адвокатов Бога».

И вот теперь третья версия. Говорит Козырев: «Третья версия видит в Иове бунтаря, потерявшего веру в милосердие и справедливость Божию, а в авторе книги – талантливого вольнодумца, поставившего перед собой благородную цель изгнать позорный страх перед Богом из душ своих современников». Почему-то к этой третьей версии Козырев относит и Юнга. Он цитирует Юнга: «Христианский воспитанный и образованный человек наших дней при чтении Книги Иова должен испытать потрясение от ничем не прикрытого зрелища Божьей дикости и зверской жестокости». Юнг, действительно, так пишет, но Козырев, который сам достаточно ироничен во многих местах своей книги, совершенно почему-то не видит иронии у Юнга, не видит, что вся эта фраза насквозь иронична, поэтому её надо, что называется, толковать наоборот. И дальше Козырев продолжает: «Сообразно этому, в этой третьей версии вопрос о том, чем Бог убедил Иова, решается ещё проще: Он его не убедил, раскаяние Иова было притворным». Почему-то именно к этой третьей версии Козырев привязывает то самое понимание книги Иова, как происходящей из какой-то ещё более древней и более простой по своей сути книги «Прото-Иова». Я об этом много раз говорил, и держался, в целом, той теории, что Иов происходит от некоего «Прото-Иова», где никаких парадоксов не было, всё было понятно и логично, и действительно был такой терпеливый страдалец, который до конца держался Бога, и был за это вознаграждён. К третьей версии Козырев и привязывает эту концепцию «Прото-Иова», но он говорит об этой концепции, в принципе, позитивно: «Эта концепция ни в коем случае не опровергает (вопреки мнению самих её создателей) ни Богодухновенности книги, ни, следовательно, её оригинальности и исторической неповреждённости». Я, откровенно говоря, совершенно не понимаю, почему Козырев приписывает тем, кто держится этой версии «Прото-Иова», мнение, что эта версия опровергает Богодухновенность книги. Я всё время из этой версии исхожу, и при этом считаю, что это одна из самых Боговдохновенных книг Библии. И дальше Козырев продолжает: «Конфликт Иова с Богом, составляющий ядро книги, заставляет читателя выбрать что-то одно: или быть с Богом (это вторая версия), или быть с Иовом (это третья версия), или попытаться остаться и с Богом, и с Иовом (это первая версия). Позиция автора – это позиция убеждённого сторонника первой версии. Можно сохранить верность Богу, и не предавая Иова, не становясь в ряды его обвинителей. Но для этого не обязательно делать вид, будто конфликта вообще не было. Конфликт был, и был суд, и на этом суде роль примирителя неуместна. Неуместна потому, что этого суда хотел Сам Бог. Иов только принял вызов, брошенный ему Богом, как некогда подобный вызов принял другой патриарх – Иаков». У Козырева, кстати, есть такая же маленькая книжица о борьбе Иакова с Богом на берегу реки Иавок, описанной в книге Бытия.

Козырева говорит о том, что Иов принял вызов, брошенный ему Богом, и выдержал его, и победил. Но вызов был брошен ему не Богом, я не знаю, с чего это Козырев, взял? По-моему, в книге Иова совершенно чётко показано, что это вызов, который Иову (а на самом деле, даже Богу) бросил дьявол, заявив: Ты коснись Иова рукой Своей, и всё, он отречётся от Тебя. Можно сказать, что Бог тоже бросил вызов, но не Иову, а дьяволу. Вызов Бога дьяволу состоял в том, что Бог покажет на Иове и через Иова дьяволу, что люди не такие «козявки», какими их считает дьявол. Это характерный пример небрежности в терминологии, и у Козырева вся книга имеет этот недостаток. Маленькое словечко, которое зацепляет, как заноза: «Иов принял вызов, брошенный ему Богом». Вот зачем это? Просто сказать бы: «Иов принял вызов», и всё было бы правильно.

Переходим к третьей главе, которая называется «Оправдание Иова». Я приведу из неё ключевые цитаты Козырева. «Иов, в сущности, был прав в своих упрёках Богу, прав в нравственной мотивации своего протеста, в нежелании принимать за норму то, что было далеко от блага». «То» – всё зло, которое существует в мире, о котором Иов всё время говорит. Опять нужна поправка к терминологии. «Иов был прав в своих упрёках Богу» – пишет Козырев. «Иов был прав» – это правильно. «Иов упрекает Бога» – это правильно. А с чего Козырев взял, что Иов был прав именно в упрёках Богу, что в этом была его правота? По-моему, он здесь просто ошибается или он небрежно относится к словесной стороне формулировке своих идей. И дальше Козырев говорит: «Это (упрёки Богу) предстаёт перед нами как взыскание усыновления в Боге, как стремление к обожению себя и мира, стремление к совершенству». С этим, конечно, можно полностью согласиться, я в этом духе всё и говорил, когда мы читали.

Козырев говорит о верности Иова Богу: «Всемогущество Яхве (Бога) – настолько прочная аксиома веры Иова, что она ни разу не ставится под сомнение, хотя её пересмотр мог бы легко всё объяснить. Иов сомневается в благости, милосердии, справедливости, разумности Божией, но не в Его всемогуществе». Опять необходимо уточнение. Я говорил, что, с моей точки зрения, всемогущество Бога состоит не в том, что Он мог бы вдруг сказать: «Тох-тибидох-тибидох!» – и перестроить мир так, что всё в нём будет хорошо, и будет «майский день и сердец взаимное лобызание». Не в этом всемогущество Бога. Всемогущество Бога состоит в том, что, в отличие от нас, людей, у кого способность к жертве есть, но весьма ограничена, у Бога способность к жертве не ограничена, и её свидетельство – это Христос на кресте. Дальше Козырев цитирует мнение Елиуя, при этом не давая точно понять, сам-то Козырев солидаризуется с этим мнением или нет. Вот что он говорит: «Что же до желания Иова судиться с Богом, то Елиуй тонко подмечает в нём опасную тенденцию рассматривать свою совесть как безупречное нравственное мерило». Я бы, всё-таки, воспринял эту фразу со стороны Козырева как очередную иронию, потому что Елиуй-то, может быть, и думает, что Иов считает себя конечным носителем правды, считает, что то, что ему подсказывает его совесть, то и есть истина в конечной инстанции. Но это со стороны Елиуя просто неверно, Иову такая самоуверенность совершенно не свойственна, она, скорее, свойственна самому Елиую. И поэтому, когда Елиуй говорит это об Иове, это типичная для людей проекция своих собственных недостатков на другого человека. А вот что говорит сам Козырев: «Иов знал своё место и до испытания, и после него. Ни разу во время спора его не покинуло смиренное ощущение собственной недостойности и малости перед лицом Божьим». Вот какое парадоксальное сочетание дерзости (точнее, дерзновения, которое, конечно есть в каждом слове Иова) и, тем не менее, смирения тоже. В одном, так сказать, флаконе смирение и дерзновение.

Дальше Козырев говорит: «Не мог быть Иов совсем без греха, и сам он не настаивал на своей безгрешности: он же упоминал о каких-то грехах юности и просил Господа не вменять их ему и покрыть его беззаконие. Он просто считал несообразным с милостью Божией так жестоко наказывать его за незначительные грехи». И дальше – важное наблюдение Козырева над книгой Иова. «Гениальность книги состоит, помимо прочего всего, в том, что она не терпит дипломатии. В деле Иова роль миротворца нелепа, потому что миротворцы изначально занимали скамью противников Иова». Здесь не пойдёт стандартный подход «и вашим, и нашим», то есть, что Иов в чём-то прав, а в чём-то не прав. Надо определиться: он либо прав, либо неправ, и это принципиальное решение, которое не только является определяющим для мировоззрения читателей, но которое явилось, видимо, определяющим на всём историческом пути человечества. Ведь вот что говорит Козырев о взаимоотношении позиции Иова с христианством: «Прочнейшее основание христианской этики – это вера в конечное торжество добра и упразднение зла, в то, что зла не должно быть в мире и не будет. Практическим аспектом этой веры является неприятие зла как нормы. Именно этим неприятием вдохновлены гневные возражения Иова против порядка, установившегося на земле. Но это-то неприятие и ставят в пику христианину Иову его друзья-материалисты. В их речах не промелькнёт ни разу надежды на всемирную победу добра». Обратите внимание на это выражение Козырева «христианину Иову». Тут полярная позиция, или-или: или вера в итоговую победу добра, или печальное, но в чём-то реалистическое отношение к миру, который весь насыщен злом, и так было, так есть, и так будет. Действительно, люди, как правило, тяготеют либо к одной, либо к другой точке зрения.

Теперь переходим к последней, четвёртой, главе этой книги, она называется «Оправдание Бога». Цитирую Козырева: «Разрыв отношений человека и Бога, закончившийся изгнанием Адама из рая, имеет две стороны. Бог не только отступил от человека, но и лишился доверия в его глазах. Иов был одним из первых в мировой истории, кто заговорил о необходимости оправдания Бога, о теодицее. Теодицея выглядит как попытка оправдания Бога перед лицом простого вопроса: почему плохим хорошо, а хорошим плохо? Самым древним и примитивным ответом на этот вопрос была та самая теория равного мздовоздаяния» – то есть, хорошим – хорошее, а плохим – плохое – «которую с жаром защищали друзья Иова. Несправедливости в этом мире нет – утверждает эта теория». И далее Козырев продолжает углубляться в проблему теодицеи, оправдания Бога. «Там, где Бог творит мир собственными руками, по Своей свободной воле, и берёт на Себя попечение об этом мире, теодицея переходит в новую плоскость, связанную с вопросом о причинах существования зла как такового. Есть два принципиально различных подхода к объяснению существования зла: либо отрицать всемогущество Божие, либо признать, что существование зла как-то сообразно с Божественной волей. В христианском богословии первый вариант оправдания (отрицать всемогущество Божие) проявляется в новом, несколько неожиданном виде как учение о кенозисе – умалении Бога». Добавлю от себя: высшим проявлением этого кенозиса является Христос на Кресте – предел умаления Бога. И дальше Козырев: «Бог не может спасти человека без собственного желания человека. Фактически это означает потерю Богом Его всемогущества. Во втором варианте теодицеи, исходящем из положения, что Бог не хочет положить конец злу, нежелание Бога положить конец злу может объясняться несколькими соображениями. Во-первых, насильственное устранение зла обойдётся слишком дорогой ценой. Зло можно уничтожить только вместе с его носителем – человеком, а этого Бог не хочет по Своей благости, надеясь на покаяние, как это говорится в притче Христа о пшенице и плевелах. Во-вторых, зло используется Богом во благо, для вразумления и исправления грешников, укрепления веры праведников, испытания глубин человеческого сердца». Козырев честно нам передаёт эту вторую точку зрения на теодицею, на то, почему Бог терпит зло. Но в том, как он её передаёт, чувствуется ирония, и дальше он тут же говорит о том, что он сам не соглашается с этой точкой зрения, что существование зла чем-то оправдано. Вот что он говорит: «Смерть детей, убийство чистых и непорочных душ, карамазовская слезинка ребёнка не позволяют серьёзно говорить о гармоническом сосуществовании добра и зла. Эти факты служат достаточным опровержением той теодицеи, которая исходит из педагогической целесообразности зла».

И дальше в этой главе об оправдании Бога Козырев много внимания уделяет тому, как Бог проявляется в этой книге, а Он проявляется единственным способом: произнося Свою речь в последних главах. Вот что Козырев говорит о речи Бога: «Речь Бога – самое странное место. Читатель выносит из речи Бога либо ощущение того, что он, читатель, чего-то не понял, либо горькое и злорадное недоумение по поводу неудачной попытки Бога оправдать Себя. Бог обрушивает на невинно пострадавшего по Его же собственной воле Иова ряд обличений, смешанных с презрением, и не считает должным хоть как-то объяснить Иову, что же с ним всё-таки произошло. Атеисты ожидали, что Бог будет оправдываться перед Иовом как набедокуривший школьник, и потому видят в речи Бога неслыханное попрание человеческого достоинства. Богословы же, напротив, ожидали с нетерпением, когда же Иов получит по заслугам за своё непочтение, и поэтому в речи Бога находят удачное и адекватное применение силы и строгости для подавления бунта. Атеисты и большинство богословов проявляют удивительное единодушие в том, что составляет их главное заблуждение: и те и другие убеждены, что Бог не ответил на вопросы Иова». Я говорил, что Бог, скорее всего, ответил на вопросы Иова, так что Иов-то это понял, но мы, читатели, этого, как правило, понять не можем, по крайней мере, на уровне, так сказать, школьной логики, арифметики. Козырев говорит об этом же: «В этой речи очень много неясного. В ней помимо обилия символов явно присутствует некий подтекст, понятный, быть может, только Иову. Описание двух чудовищ, бегемота и левиафана, бесспорно, составляет смысловую и эмоциональную кульминацию речи Бога, и не будет преувеличением сказать, что от ответа на вопрос, зачем Бог предлагал Иову сразиться с левиафаном, зависит всё понимание книги». Вот как об этой теме – сражении Иова с левиафаном – говорит Бухарев (и с ним, конечно, полностью солидаризуется Козырев): «Прикровенно давалось страдальцу понять или почувствовать, что он, не могущий сам по себе устоять даже перед неразумными видимыми созданиями, по благодати Божией принял и победоносно выдержал борьбу с такими духовными силачами или невидимыми зверями, которых только тенью служит свирепая сила видимых чудовищ. Господь, действительно, говорит не о том, о чём Его спрашивал Иов, но происходит это лишь оттого, что Бог, сообразно Своему величию, даёт больше, чем от Него ждали. Он не отвечает прямо на вопросы Иова не потому, что игнорирует их, а потому, что вопросы эти исходят из слишком большого незнания. Ответы на них не были бы поняты, они стали бы новыми загадками, и Господь даёт Иову большее – знание, в свете которого все вопросы Иова сами собой теряют смысл. Бог, действительно, говорит о том, что заботит больше всего Его Самого, но поскольку Он – Бог, слова Его не теряют от этого своей животрепещущей значимости для собеседника. Бог приходит на суд, затеянный Иовом, но не в качестве ответчика, как хотели бы атеисты, а в качестве свидетеля, могущего сообщить суду чрезвычайные факты, меняющие суть дела». Бухарев говорит о том, что Бог дает Иову знание, а я бы употребил более точный термин: Бог дает Иову смысл, а это нечто гораздо более широкое, чем знание, и вмещает в себя знание, как инструмент. И вот это расширение горизонта в речи Бога одновременно расширяет саму тематику теодицеи, выводя её из того логического тупика, в котором были все те версии, о которых мы говорили раньше. Вот каково это расширение теодицеи (цитирую Козырева): «Справедливость – не та мерка, с которой следует подходить к чудным делам домостроительства Божия. Человеческая справедливость с её арифметической однозначностью, с её балансами типа «око за око» сметается с пьедестала безмерностью Голгофской жертвы». Это совершенно правильная точка зрения: правильный ответ на вопрос теодицеи может быть найден только на пути понимания того, что такое жертва – жертва, которая подразумевает ответственность Бога перед Своим творением. Вот как о том, что ответ на вопрос теодицеи – в жертве, говорит Козырев: «Самый трудный вопрос из вопросов теодицеи – это вопрос об ответственности Творца перед Своим творением». И далее Козырев цитирует митрополита Антония Сурожского: «Редко говорят об ответственности Бога перед сотворённым миром. Вместе с тем, это основная трудность, которую встречают не только неверующие, но, порой, и верующие. Бог Себя оправдывает перед нами тем, что Он не зритель, Он не стоит в стороне. Он входит в гущу трагедии жизни, и с нами в ней участвует. Этого Бога человек может принять. Этого Бога человек может уважать. Ему можно довериться, Ему можно быть верным. Можно видеть, что этот Бог так верит в человека, такую надежду на него возложил, так его полюбил, до смерти, и смерти крестной, что можно за Ним идти, куда бы Он ни пошёл. Об этом говорит и Иов: где тот, который встанет между мной и Судьёй моим, положит руку свою на Его плечо и моё плечо? Где тот, кто станет именно в середину, в сердцевину трагедии, которая разделяет Бога и человека? Бог-Слово, Христос, вступает в эту сердцевину во всех отношениях, плотски и духовно, и в Себе, и внутри Себя совмещает рознь и примирение». Козырев напоминает нам, что тема Христа как ответ на вопрос теодицеи, оправдания Бога – это не только крестная смерть Христа, это в ещё большей степени Воскресение Христа. «В свете Воскресения совсем иначе выглядят старые вопросы теодицеи. То, что казалось неразрешимым, становится простым и ясным. Страдания и смерть, казавшиеся бессмыслицей, наполняются величественным смыслом, они перестают быть дорогой к небытию и пределом богооставленности. Они становятся единственным путём соединения с Богом, вратами Вечной Жизни, причастием Божественным тайнам. Эти откровения вспыхивали в омрачённым горем сознании Иова, наподобие искр, пробивающих многовековую кору земной истории. Никогда на свете ещё не был близок так Бог к человеку, как Он был близок в тот момент к этому жалкому, прокажённому, сидящему на гноище. Книга перерастает свой смысл, потому что искушение Иова перерастает первоначальный свой план. Как будто Самому Богу понравилась эта игра, и Ему тоже захотелось увидеть в Иове Себя и получить Себе оправдание. Самая большая правда богоборчества Иова заключалась в том, что Бога нельзя оправдать при том состоянии мира, в котором он находился до Христа. Иов понял, что так быть не должно! Его богоборчество, таким образом, было взысканием и предвкушением Евангелия». Я хочу только к этому добавить, что Бога нельзя оправдать при том состоянии мира, в котором мир находился до Христа, не потому, что Бог не заслуживает оправдания, а потому что мы, в том состоянии мира, в котором мир находится до Христа, не знаем, не понимаем ни Бога, ни мира, ни самих себя, и поэтому не умеем Бога оправдать в этой величественной картине мира, которую Бог в конце Книги Иову являет.

На этом кончается, собственно, книга Козырева, но в следующий раз мы продолжим обсуждение этой книги вот в каком ключе. Я постараюсь тщательно рассмотреть, в чём богословие этой книги соответствует тому, что я пытался развивать, когда мы читали книгу Иова, а в чём не соответствует. Этот вопрос означает, что я использую эту замечательную книжицу как такую твёрдую точку отсчёта для того, чтобы определить, что собой представляет та точка зрения, которую я развивал при чтении, потому что, чтобы определить это, нужна какая-то точка отсчёта, и пусть ею будет эта книга.


Запись 75 ОБЗОР 13 19-09-18

Мы продолжаем заключительный обзор книги Иова. Так получилось, что этот обзор падает на такой значимый день как Йом Кипур. Это тот самый день, в который еврейский народ на протяжении тысячелетий трепещет в ожидании того, какое решение Бог примет об этом народе: помилует или не помилует. И однодневный пост, и молитвы – всё это направлено на то, чтобы, я скажу, может быть, дерзко, помочь Богу принять правильное решение о нас. Хотя, естественно, Бог прекрасно и без нас знает, какое решение Ему принимать, но тем не менее. Так вот, всё то понимание книги Иова, которое я пытался донести во время этого чтения, основано на том, что вся страшная и непонятная история, которая произошла с Иовом, – это такой, своего рода, Йом Кипур – это борьба Бога через этого человека и с помощью этого человека за будущую судьбу не только народа Израиля, а всего человечества. Борьба, которую Бог у дьявола с помощью Иова в итоге выигрывает. Поэтому об этом аспекте книги Иова давайте не забывать. Но мы сегодня разбираем не столько саму книгу Иова, сколько книгу, одну из замечательных книг, которых о книге Иова, на самом деле, не так много написано, – книгу нашего соотечественника Фёдора Николаевича Козырева «Искушение и победа святого Иова». В прошлый раз мы начали разбирать то, как, собственно, Козырев понимает эту книгу, и много нашли там полезного и важного. Я говорил в прошлый раз, что чтение этой книги (а это не последняя книга о книге Иова, будет ещё, как минимум, две) играет ещё и роль системы координат, с которой должна быть соотнесена та концепция понимания книги Иова, которую я пытался донести, чтобы она сложилась в наших головах в единое целое. В старое время капитаны кораблей в море, у которых не было GPS, по каким-то ориентирам на берегу определяли, где они находятся. Вот такие ориентиры нужны для того понимания книги Иова, которое я выработал и пытался донести – чтобы определить его, надо его сравнить с чем-то, с некими реперными точками. Первой из них является эта книга Козырева.

Сегодня наша тема – именно это определение координат, сравнение того, как видит книга Козырева Иова и всю историю о нём, рассказанную в Библии, и как это соотносится с тем, что я пытался донести: в чём это схоже, в чём различается. Начну с того, что есть общего у богословия книги Иова по Козыреву и богословия, заключенного в моем комментарии.

Первое – это то, что он, как и я, считает, что книга Иова в том виде, как она дошла до нас в Библии, базируется на каком-то «прото-Иове», на какой-то древней истории, которая произошла с кем-то в реальной жизни и произвела огромное впечатление на древних современников, так что в основе книги Иова был какой-то древний текст, какая-то легенда. Но это было, конечно, что-то гораздо более простое, чем мы находим в Библии. А гениальный автор того текста, который мы находим в Библии, построил на этой основе «прото-Иова» свой текст, который примерно так соотносится с «прото-Иовом»по своему духовному и художественному уровню, как какая-нибудь пьеса Шекспира (например, «Гамлет») соотносится с той основой – старинным текстом – на которой он эту пьесу построил. Вот что Козырев пишет об этом. «Так как в реальной жизни трудно найти случай, когда пострадал бы абсолютно невинный человек, автор решил обратиться к известной древней легенде об Иове. Вероятно, это было простодушное народное сказание о том, как однажды поспорили между собой Бог и сатана. Сатана утверждал, что не может быть бескорыстного благочестия, и что даже Иов, которого Бог считает Своим преданным рабом, верит в Него отнюдь не бескорыстно. Решено было подвергнуть Иова испытанию. У него пропало всё имущество, погибла вся семья, самого его постигла страшная болезнь, и всё же Иов остался верен своему Богу, и ни одного протестующего и богохульного слова не сорвалось с его уст. Таким образом сатана был посрамлён, Бог выиграл спор, а Иов за своё смирение и благочестие получил щедрую награду». Козырев, как и я, говорит о том, что, конечно, всё очень благочестиво и замечательно было в этом прото-Иове, но по сравнению с тем, что до нас доносит Библия, – это просто первый класс начальной школы.

Вторая тема, где мы перекликаемся, это, собственно, главная тема, ключ к пониманию всей Книги Иова. Вопрос, который традиционно считается главным, – вопрос теодицеи: почему Бог допустил, чтобы с праведником такое зло произошло? И не только с Иовом, а вообще в нашем мире, который мы прекрасно знаем. Это же ежесекундно происходит, что злые благоденствуют, а праведников убивают, и вообще, они терпят всякие несчастья. Как Бог это допускает? Я говорил о том, что тот ответ, который в этой книге даёт Сам Бог, с трудом можно назвать ответом, потому что это ответ в таком еврейском стиле, вопросом на вопрос – когда Бог показывает Иову всю картину Вселенной и его спрашивает: «ты это понимаешь?». А что он должен понять? Он должен понять, как в эту великую картину Вселенной, со всеми её, говоря современным языком, звёздами, галактиками, миллиардами лет её истории и так далее вписывается эта вроде бы с виду маленькая, но такая важная история Иова. Важная потому, что в моральном плане она ключевая. Вот такой ответ даёт Бог: вписывает историю Иова в историю всей своей Вселенной. И такое расширенное понимание справедливости Божьей не просто в том состоит, что «всем сестрам по серьгам», хорошим – хорошее, а плохим – плохое. Это друзья Иова дают такое узкое понимание справедливости. А у Бога оно расширено, поэтому нам трудно понятно. Вот как говорит об этом Козырев. «Справедливость – не та мерка, с которой нужно подходить к чудным делам домостроительства Божия. Человеческая справедливость с её арифметической однозначностью, с её уравнениями и балансами типа «око за око, зуб за зуб» сметается с пьедестала безмерностью Голгофской Жертвы». Вот как Козырев по-христиански к этому вопросу подходит! Но где справедливость в том, что Христос на кресте? Это что – справедливо? Но Бог же вот так послал Своего Сына, чтобы Он именно такую Божью справедливость явил нам. Трудно нам, конечно, это понять, это труднодоступно – так же, как вся история распятия Христа по сей день вызывает у многих людей, даже у христиан какие-то мучительные внутренние колебания и непонимание.

Ещё один момент, в котором мы с Козыревым сходимся. Иов ищет Божью справедливость и Божью правду, что по-еврейски называется «мишпат» и «цдака», и эти два слова в Ветхом Завете постоянно употребляются. Иов ищет и, как говорит Козырев, не находит. «Справедливости и милосердия – вот чего взыскует Иов, вот чего ждёт от Бога, ищет и не находит. Вся глубина трагедии Иова состоит именно в том, что несправедливое и жестокое наказание пошатнуло самые устои его веры». Чтобы нам правильно понять эту фразу Козырева, я всё-таки должен её дополнить от себя. Иов не потому не находит мишпат и цдака в своей истории, что у Бога их нет. Они именно только у Бога и есть, а в той мере, в какой они встречаются в нашей жизни у людей, они только от Бога приходят. Мы, люди, своими силами никакую мишпат и цдака в своей жизни устроить не можем, а когда мы начинаем устраивать справедливость по нашим человеческим понятиям в нашем мире, то это получается вэйз-мир. Не потому, что у Бога этого нет, не находит их Иов, а потому, что он ищет их в том виде, в каком он их ожидает. Все мы, люди, ожидаем от Бога справедливость, милость, мишпат, цдака (суд и правду) по нашей человеческой мерке. Но они у Бога – не по нашей человеческой мерке, а по Божественной, и вся книга Иова о том, как он пытается эту Божественную мерку впитать, понять, осознать.

Теперь несколько слов о друзьях Иова. У друзей их богословие выглядит очень прилично и пристойно, и оно очень удобно: «всем сестрам по серьгам», хорошим – хорошее, плохим – плохое. Они пытаются убедить Иова, что вот так и устроен мир, хотя Иов свидетельствует, что всё совсем не так. Козырев в своей книге не просто спорит с этим законническим богословием друзей, а его представляет, как орудие сатаны. «Друзья совершенно уверены в том, что пути Провидения – это дело господское, и не нам, холопам, о том дознаваться. Друзья защищали своё личное нерасположение углубить и уяснить свои понятия о Боге, включить в этот круг какие-то новые познания, особенно те, которые угрожали разрушить сложившуюся систему нравственно-этических взглядов, и потревожить тем самым их душевный покой. Вот почему, как говорит Иов, увидев страшное друзья испугались». Бог друзей – это не Живой Бог, Которого ищет Иов, а это, как бы ими самими созданная, такая неживая статуя Бога. «Мы отдельно, а Бог отдельно». Как пишет Козырев: «Человек омертвляет Бога, для того чтобы Его приручить, застраховаться от неожиданностей с Его стороны, например, вроде той, когда долгожданный Мессия оказывается не царём, а бродягой». И к тому же ещё Он попадает на крест. «Бог, совершенно внешний человеку, есть одновременно Бог мёртвый – Он не способен оживотворить человека именно в силу Своей недосягаемости. Поэтому всякая религия животворна только в той мере, в какой она содержит откровение о Богочеловечестве. Спор Иова с друзьями – это спор почитателей Бога Живого с поклонниками истукана. Как же узнать, когда почитание Бога переходит в почитание своих понятий о Нём?». Этот вопрос актуален по сей день. Как часто мы видим, что люди, которые говорят, вроде, правильные, благочестивые слова, доносят до нас, на самом деле, не Живого Бога, а свои образы Его, в лучшем случае дружеские шаржи, а бывает – и карикатуры. И когда я читаю Библию и пытаюсь донести её до слушателей, то постоянно нахожусь на грани этого риска: вместо того, чтобы доносить Живого Бога из Библии, донести до вас моё собственное карикатурное представление о нём, которое и у меня, разумеется, имеется также, как у нас всех.

Вернёмся к Козыреву. «Библейские критики очень правы, когда полагают, что друзья Иова в древней легенде, могли играть роль искусителей». А Козырев добавляет своё мнение: «Друзья искусителями так и остались». И это совершенно соответствует тому, как я видел роль этих друзей в наших чтениях. Козырев: «Комментаторы книги, как и друзья, призывают обычно Иова смириться и признать невозможным требовать у Бога отчёта в делах мироправления, совершенно не замечая, что именно этого хотел от Христа сатана, предлагая последнее своё искушение. Сатана не явился открыто, но подослал людей, которые сами вряд ли подозревали, чьим орудием они служат. Они предлагали Иову покориться виновнику его страданий, не понимая, что виновником-то был не Бог, как они думали, а дьявол, который их же устами заставлял Иова покориться себе». Я ровно эту точку зрения доносил.

И дальше Козырев пишет: «Из всех атрибутов Божества друзья Иова больше всего ценят силу и власть. Восхваляя величие Бога в патетических и энергических выражениях, о справедливости Божьей они упоминают уже мимоходом, а о милосердии умалчивают совсем. Ничего не прибавилось и не убавилось бы в их речах, если бы их Вседержителя заменила бы индийская карма или Нус неоплатоников. Поэтому не странно, что как для эллинов было безумием слышать апостола Павла о Воскресении, так и для них таким же безумием были рассуждения Иова, что Бог нанёс ему личную обиду, огорчил его душу. А для Иова, в отличие от его друзей, Бог не в силе, а в правде. Справедливость и милосердие – вот чего взыскует Иов, вот чего ждёт от Бога – ищет и не находит». Конечно, не находит до времени, до конца, когда эта справедливость и милосердие оказываются безмерно превосходящими тот размер, которого Иов ожидает.

И ещё – контраст между Иовом и его друзьями, как его нам предлагает Козырев. Это контраст между рабами Бога (это друзья) и сыновством Бога (это Иов). Сам Христос и апостол Павел вслед за ним постоянно напоминали христианам, что они не должны воспринимать себя, как рабов. Христос Сам называл их своими друзьями, а Павел так им и говорил, что «вы уже не рабы, а сыны Божьи». Конечно, мы до сих пор в Церкви и себя, и друг друга часто называем рабами Божиими, но это всё-таки не в смысле того рабства, как на какой-нибудь плантации в старой Америке, у рабовладельца, у которого негры – рабы. Нет, не в этом смысле. Ведь по-еврейски «раб», «эвед» – это просто-напросто «работник», а называть друг друга «работниками Божьими», «соработниками Богу» – это не только для нас не унизительно, а это, я бы даже сказал, чрезвычайный комплимент, которого мы очень редко заслуживаем. Но в случае друзей это рабство в плохом смысле слова. Козырев говорит: «Человек отдаёт себя в рабство, когда потребность в духовном довольстве перевешивает желание «быть» в гамлетовском смысле, когда в иерархии ценностей человека одерживают верх такие неоспоримые выгоды рабского состояния, как безопасность и безответственность. В религиозном плане это проявляется как нежелание становиться сыном. Но ведь Закон – детоводитель ко Христу». Водить детей значит водить сыновей. «Хождение под законом приуготовляет к хождению в благодати. Рабство Богу – фундамент усыновления. Рабство, таким образом, богоугодно как состояние промежуточное и временное, преодолеваемое в сыновстве. Но когда оно претендует на самоценность, рискует стать состоянием конечным, то подлежит безусловному осуждению. Иов и его друзья отталкивались от одной и той же религиозной доктрины, а приходили к противоположным выводам. Непознаваемость Бога для Иова была источником жажды богопознания, а для его друзей – основанием отказаться от тщетных попыток познать Бога. Страх Божий делал Иова свободным, а друзей утверждал в рабстве. Сынам приличествует то, что не подобает рабам. Поэтому рабы всегда обвиняют сынов в нарушении почтения к Богу. По такому именно сценарию и складывался спор Иова с его друзьями». Это совершенно соответствует тому, что я пытался донести. Мы в этих словах Козырева видим акцент на борьбе Иова за понимание не просто того, почему с ним случилась эта незаслуженная трагедия, а за понимание Бога вообще, понимание Его великого Замысла уже не только о самом Иове, а вообще обо всём человечестве. Я это обозначал таким кодовым знаком, что Иов, в этом смысле, играет роль Адама, то есть, выступает от имени всего человечества. Вот что пишет Козырев об этой борьбе Иова за понимание. «Великая правда Иова заключалась именно в том, за что его все осуждали, – в «требовании отчёта», в том, что он не хотел простить Бога, пока не понял Его». И Козырев цитирует человека, который является значимым и для нас – Митрополита Антония Сурожского. Митрополит Антоний говорит: «Не думаю, чтобы Бог гневался, когда мы Ему говорим: “я Тебя не понимаю”. Поставить вопрос себе о Боге, или перед Богом в молитве: “Господи, я Тебя не могу понять, и это непонимание стоит между Тобою и мною. Помоги!”». Митрополит Антоний советует нам поступать примерно так, как поступает Иов в этой книге. И в этом процессе борьбы за понимание Иов выходит за пределы привычного, удобного, а главное, логического богословия своих друзей, и вообще богословия того времени. Можно сказать так: выходит из логичного Ветхого Завета в парадоксальный Новый Завет. Должен сказать, что называть Ветхий Завет логичным, а не парадоксальным – это тоже упрощение, в нём своих парадоксов более, чем достаточно. Но в традиционном понимании Ветхого Завета («око за око, зуб за зуб») всё, вроде, привычно нам и понятно. А у Христа? Ударили тебя в левую щеку, подставь правую – вот парадокс! «Первые будут последними, а последние первыми – вот парадокс! Поэтому я (несколько условно) говорю о переходе от логики к парадоксу как о переходе от ветхозаветного понимания к новозаветному пониманию. Вот что говорит Козырев, об этом выходе Иова за пределы нормального для его времени ветхозаветного окружения: «Перед его глазами открывается какая-то тайна, какие-то новые горизонты, и к ним тянется его душа. Кощунством становится благочестие, если оно служит поводом отказаться от познания Бога, от великого права знать, чего Бог от меня хочет? К чему Он зовёт меня? И почему моя совесть иногда противится Ему? Иов совершал прорыв в ту неведомую и закрытую для его друзей область, имя которой Богосыновство». В ходе этого прорыва «за», конечно же, Иов не может не измениться. Я постоянно подчёркивал, что при внимательном чтении видно, как Иов изменяется от 1-2 глав, где он говорит: «Бог дал, Бог взял. Благословенно имя Господне!» (под чем его друзья могли бы подписаться) к последней главе. Вот что об этом изменении Иова по ходу текста говорит Козырев (в порядке критики ещё одного комментатора, священника Петровского). «Священник Петровский не допускает, что вера Иова в ходе испытания претерпела какие-то серьёзные изменения. Для него раскаяние Иова означает не восхождение на некую новую ступень Богопознания, а только восстановление должного отношения к Богу». Естественно, при этом Козырев подразумевает, что он-то сам не так на это смотрит. И я на это не так смотрю. Я вижу эту динамику изменения Иова на протяжении книги, с начала до конца, и она служит для меня частью великой тысячелетней динамики человечества на всём пути его к Богу, главной и самой яркой точкой которой является Христос.

Козырев согласен, что Иов изменяется, но у него Иов-то изменяется, а Сам Бог не изменяется в ходе диалога с Иовом. Вот что говорит Козырев о книге Карла Густава Юнга «Ответ Иову», о которой мы ещё будем говорить, и в которой центральным является именно то, что Бог тоже может изменяться. Козырев критикует эту точку зрения: «В книге Юнга содержится откровение о том психологическом и метафизическом разладе Бога с Самим Собой, прямым последствием которого стало вочеловечение, то есть, Христос. В результате разыгравшейся драмы изменяется сознание вовсе не у Иова, а у Бога». Так понимает Козырев Юнга. На мой взгляд, это понимание очень упрощённое и ограниченное, я попытаюсь дальше его поправить, но в данном случае, в духе, скорее, согласия с Козыревым, скажу, что надо просто заменить термин «разлад» внутри Бога на слово «метаморфоза» внутри Бога, в результате которой и является Христос как «ответ Иову».

Тем не менее, Козырев, который, в общем, не принимает идею, что Бог изменяется Сам в ходе диалога с Иовом, сам пишет что-то очень похожее. «Будто Самому Богу понравилась эта игра, и Он тоже захотел в Иове увидеть Себя и получить Себе оправдание». Как только мы начинаем говорить о том, что в ходе диалога с Иовом Бог меняется (или не меняется – неважно даже, какой мы даём ответ на этот вопрос), как только мы ставим этот вопрос, возникает тема связи появления Христа с той трагедией, испытанием Иова, которое в этой книге описано. Эта связь книги с реальностью – приходом Христа в мир – отражается в том, что в художественном образе образ Иова, созданном автором, но Боговдохновенном, проявились Божьи искорки, и мы находим в этом художественном образе некий отблеск богоподобия на Иове. На Иове мы находим отблеск будущего Христа. Вот как говорит об этом Козырев (в чём я с ним совершенно согласен): «Иов прообразовал Христа. Неизбежность вступления в конфликт с Богом, в которую был поставлен Иов и которая составила вершину его страданий, приподнимает завесу над страшной тайной богооставленности Христа, открывает нам новые глубины смысла в истории страстей Господних, в подвиге, которым был спасён мир». Единственное, что мне в этой формулировке Козырева не нравится, это слова «Неизбежность вступления в конфликт с Богом, в которую был поставлен Иов». Оно, может быть, и правильно само по себе, но не в контексте сравнения с Христом. Какие у Христа могут быть конфликты с Богом? Не только не конфликты, а, как говорит Иоанн, полная гармония и явление в человеческом облике тех замечательных черт Бога, которые без этого мы, может быть, не видели бы. Ну, это замечание, может быть, несколько придирчивое. В целом, Козырев говорит правильно.

Дальше Козырев говорит об Иове и о Христе: «То, что Иов был прообразом Христа, общеизвестно. Иов богоподобен не только в своём страдании, но и в прежнем величии». Вот эта деталь не очевидная. На нее я обращал внимание, когда мы читали ту главу, где Иов вспоминает, как ему замечательно жилось до трагедии, которая его постигла. Там такие высокие слова сказаны об отношении к нему окружающих, что и к самому уважаемому человеку, даже к царю какому-нибудь так не относятся, то есть, действительно, на него глядели как на Бога. Это тоже одна из тех ноток, которыми в облике Иова просвечивает сквозь него Христос.

Ещё один момент – это то, как Козырев смотрит на тему борьбы Иова с сатаной и на некий её аналог – борьбу Иова с левиафаном, который представляет собой образ сатаны. Это для Козырева является ключом к пониманию всего смысла испытания Иова: задача борьбы с сатаной. Он, в данном случае, в первую очередь цитирует того замечательного отечественного богослова Бухарева, на которого он опирается и ссылается: «Миродержец тьмы попущен был Богом поднять против Иова всю эту брань искушения. Значит с ним Иов, сам того не зная, и боролся, и его побеждал благодатью Божией. Через это выяснилось Иову и всё значение столь тяжкого для него искушения». А дальше говорит уже сам Козырев о том, когда Бог левиафана Иову показал, и Иов что-то понял. «О чём ещё нужно было говорить Иову? Обо всём остальном он мог догадаться сам, в частности и о том, что странная и страшная история, приключившаяся с ним, была прообразом великой схватки жизни со смертью, и что ему, Иову, выпала доля сыграть в этой схватке роль Спасителя мира, стать первым причастником Христа, Его страданий и Его славы, ибо и Иов одержал пусть маленькую, но не игрушечную, а настоящую победу над сатаной, низложив его своей верностью Богу».

И, когда мы говорим о связи этой книги с Христом и с христианством, то, естественно, для нас сама эта книга предстаёт как очень важный верстовой столб на пути Замысла Божьего, на котором мы находимся в данный момент. Ведь мы находимся на том же пути, на котором сколько-то тысяч лет назад явилась эта книга. И поэтому действие этой книги продолжается сегодня. Эта книга – не просто некое художественное произведение, которое прочитали, что-то для себя поняли и забыли. Она реально действует сегодня на нас, содействуя исполнению Замысла Божия на пути человечества. Я мог бы сказать: «на пути человечества ко Христу», но давайте тогда уже уточним: «на пути человечества от первого Пришествия Христа ко второму Пришествию Христа». Вот что говорит Козырев об этой книге как о продолжающемся явлении на пути Замысла Божьего. «Книга перерастает заранее определённые ей рамки. Она преизбыточествует смыслом, переливается через край, напоминая собой тот сказочный горшок, из которого безудержно вытекала каша. Бурлящее вино новозаветного смысла готово вот-вот прорвать мехи старой легенды и затопить собой весь Ветхий Завет с его законопослушанием и степенной мудростью. Христианин легко узнаёт в тектонических нагромождениях мысли, в могучих и смелых перекатах стиха следы животворного присутствия Духа. Небесного библейского Иова никогда не превратить в его земного прототипа, терпеливого страдальца из вавилонской или египетской поэмы, который благоразумно воздержался от протеста и объяснил самому себе причину страданий непознаваемостью Божества». Ну, я могу под этими словами Козырева, конечно, подписаться. Вот на этой высокой ноте мы на сегодня закончим, а в следующий раз мы уже поговорим о том, чем отличается взгляд Козырева от того, что я пытался донести при чтении книги Иова.


Запись 76 ОБЗОР 14 26-09-18

Мы продолжаем заключительный обзор книги Иова. Как и в два прошлых раза, теперь мы говорим не о самой книге Иова, а о том, как ее понимают комментаторы и исследователи последующих веков. Начал я с разбора замечательной книги нашего соотечественника Фёдора Николаевича Козырева под названием «Искушение и победа святого Иова», потому что она ближе всего к тому подходу к книге Иова, который я пытался донести. О других комментариях к книге Иова мы тоже будем говорить, но этот, пожалуй, ближе всего. В прошлый раз мы говорили о том, в чём эта книга Козырева сходится с моим пониманием книги Иова, а в этот раз мы будем говорить о том, в чём отличается, и это очень важно, потому что книга Иова очень сложная, она не однозначна уже потому, что вся построена не как ответ, а как вопрос. Книга вопросов. И поэтому для того, чтобы хотя бы сформулировать, как понимаешь книгу Иова, приходится соразмерить это своё понимание с какими-то другими пониманиями. Я уже несколько раз приводил это сравнение с системой координат: по всем странам стоят тригонометрические вышки, и чтобы определить координаты чего-то, надо привязаться к нескольким тригонометрическим вышкам (какое до них расстояние, какой угол). Сейчас уже есть GPS, который позволяет обойтись без этого, но и тригонометрические вышки сохраняют свою значимость. Вот роль одной такой тригонометрической вышки, по отношению к которой мы определяем наши, можно сказать, духовные координаты, является книга Козырева. Козырев, как и то, что я говорил, представляет ветхозаветную книгу Иова, как книгу, если можно так выразиться, наполовину новозаветную, которая делает огромный шаг от Ветхого Завета к Новому Завету – как бы вступление к Новому Завету. Это соответствует тому, как мы здесь читаем Ветхий Завет – как некое вступление к Новому Завету.

Сегодня, когда мы это читаем, у нас продолжается замечательный ветхозаветный праздник Суккот. Одним из главных ритуалов праздника Суккот в древнем Иерусалиме были ритуалы, связанные с водой (вода как символ жизни), и Иисус Христос, придя на последний день этого праздника, когда совершался главный ритуал возлияния воды, сказал о том, что настоящая вода жизни – это Дух Святой, которого примут те, кто в Него, в Иисуса Христа, верит: от них польётся поток воды живой (Духа) польётся всем людям. Это уже новозаветный взгляд на этот праздник, к устам Христа восходит новозаветное понимание праздника Суккот. Ну а к тому же сегодня ещё всегда падающий именно на этот день замечательный православный праздник «Воскресение Словущее» – праздник, в который единственный раз в году, кроме Пасхи, совершается богослужение по пасхальному чину, в красных пасхальных одеждах, с пением замечательных пасхальных стихир, с возгласами «Христос Воскресе! Воистину Воскресе!» и так далее. Это совпадение вроде бы случайное. Да, совпадение во времени – оно случайное. Но дело в том, что мы, люди, живём в этом времени, живём этими совпадениями, и могу вот что сказать о себе, и уверен, что это не только ко мне относится. Сегодня совпали Суккот, чтение книги Иова и праздник Воскресения Словущего, и хочу я этого или не хочу – в моей собственной голове, в моём мироощущении это всё как-то связалось и наложилось друг на друга. Суккот даже в ветхозаветную эпоху был главным мессианским праздником, и если говорить о том, в какие праздники ожидали Мессию евреи эпохи Ветхого Завета, то, в отличие от нас, сегодняшних христиан, главным мессианским праздником была не Пасха, а именно Суккот. У ветхозаветных евреев тоже была Пасха, но не она была главным мессианским праздником. Естественно, это «связывается» в нас, людях. Мы, люди, если можно так выразиться, собою связываем Ветхий Завет и Новый Завет. Это не просто текст, это что-то живое, что связывает нашу жизнь.

Это о «временной точке», в которой мы сегодня находимся. Все временные точки в чём-то уникальны. Совпадение праздника Воскресения Словущего с Суккотом – это вещь, которая повторяется довольно часто, потому что на это же время падают еврейские осенние праздники, а Воскресение Словущее всегда бывает 26-го сентября. А третья часть этого совпадения – то, что мы читаем о книге Иова, да ещё в варианте Козырева, в котором книга Иова соединяется уже с Новым Заветом. Это третье совпадение уникально: его не было в прошлом году и не будет в будущем году. Мы все живём во времени – в последовательности уникальных событий. Даже когда что-то повторяется из года в год (богослужения по годовому кругу, погода, сезоны), то в каждом повторе есть повторяющееся, а есть и что-то уникальное.

Вернёмся к книге Козырева. Я хотя бы в двух словах повторю то, что говорил в прошлый раз: в чём сходится богословие книги Иова, как его понимает Козырев, и богословие, которое я пытался донести. Один из моментов, которые сходятся, – то, что Козырев тоже понимает сложнейшую и гениальную в художественном плане книгу Иова, как что-то, построенное на древней, гораздо более простой основе: что был такой праведник, который незаслуженно пострадал, но сохранил верность Богу, и Бог его за это вознаградил. Это так называемый «Прото-Иов». Примерно такие книги есть в вавилонской литературе и в египетской литературе, но разница между ними и книгой Иова примерно такая же, как разница между «Гамлетом» Шекспира и той, кажется, итальянской пьесой, на сюжете которой, как на основе, Шекспир построил своего «Гамлета». Уже никто эту пьесу и не помнит, а «Гамлета», естественно, все помнят и знают.

Другой момент – в чём, собственно, ответ на главный вопрос теодицеи (оправдания Бога), который задаёт Иов: почему такое случилось с ним, который воспринимает себя, как праведника, как Бог это допустил? Ну, мало ли как он себя воспринимает, но его Бог воспринимает, как праведника. Где ответ на этот вопрос в книге Иова? На протяжении большей часть из 42 глав Иов всё время задаёт этот вопрос и не получает на него ответа от Бога. И вот, в итоге, в нескольких последних главах, приходит Бог и вроде бы даёт ответ, но на самом деле это не ответ, а это последовательность новых вопросов, даже в тексте это сплошные вопросительные знаки. Как же это понимать? Козырев, как и я, понимает это так: Бог дал ответ Иову на этот его мучительный вопрос, безмерно расширив горизонт поля зрения Иова от этого его трагического, болезненного, но всё-таки локального и маленького несчастья до устройства всей Вселенной. Мне это напоминает слова Бродского: если что-то не так, какая-то беда, то что нужно сделать? Он говорит: «Взять октавой выше». Так вот, Господь в этой Своей речи даже не то, что берет октавой выше, а перевёл весь этот разговор вообще в другой «частотный диапазон», и это и есть ответ. Его и словами-то не выразишь, поэтому Иов и «полагает руку свою на уста свои»: что тут сказать, когда тебе вот такую картину показали в качестве ответа?

Друзьям Иова, конечно, играют важную роль в книге: половина текста – это то, что говорят друзья. Зачем это? Точка зрения Козырева, как и моя, состоит в том, что друзья – как бы тот фон, с которым мы должны сравнить Иова. Иов выступает не просто как человек, ищущий Бога, а как инструмент Бога в споре Бога с дьяволом. Бог Иова использует как воина (если можно так выразиться). А друзья какое место занимают в этих «военных действиях»? Козырев так понимает, и я так же понимаю, что друзья, может быть, невольно, в своём законническом, уютном богословии оказываются на стороне дьявола. Понятно, что они этого не хотят, но в итоге они оказываются его инструментом.

У Козырева есть очень выразительный взгляд на контраст друзей и Иова, как на контраст рабов Божьих и сынов Божьих. Друзья относятся к Богу, как рабы: как хозяин прикажет, так мы и будем делать, не наше это, холопское дело думать, что там хозяин приказал. А Иов относится к Богу, как сын, и в Новом Завете, в частности, в писаниях апостола Павла, постоянно подчёркивается, что христиане уже не рабы, а Богу сыновья. Это мостик из Ветхого Завета в Новый Завет, он и у Козырева присутствует, и я на это тоже так смотрю.

Иов в этом своём отчаянном положении борется с Богом, и Козырев подчёркивает это. Да, Иов борец с Богом, но только как он с Ним борется? Есть другая книга у того же Козырева, которая рассказывает, как Иаков на берегу потока Иавок боролся с Богом (с Самим Богом или с ангелом – представителем Бога, но в итоге – с Самим Богом). Он так с Богом борется, как и Иов: за большую близость с Богом. Иов борется с Богом не за то, чтобы Бог вернул ему всё потерянное (богатство, детей, здоровье, и так далее). Как это ни покажется странным, он борется с Богом за смысл, за то, чтобы понять Замысел Бога: почему Господь такое на него навёл? Что Бог при этом, если так можно выразиться, имел в виду? Это, конечно, полный контраст тому, как подходят к этому вопросу друзья. Друзья автоматически всё принимают, они даже вопросов себе не задают: всё, что Бог ни делает, по определению, правильно. Точка, и нечего об этом думать. А Иов борется за понимание, за осмысление Замысла Божьего. И это одна из частей того шага ко Христу, который делается в книге Иова. Мы говорим, что Христос – Спаситель, но этим дело не исчерпывается. Апостол Павел (особенно в Посланиях к Ефесянам и Колоссянам) подчёркивает, что мы, христиане, должны стремиться лучше понять Бога через Христа. Вот в этом направлении Иов и делает, можно сказать, мучительный шаг. И это, конечно же, выход за пределы классического ветхозаветного богословия, которое представляют Иову его друзья. Этот «выход за» проявляется, в частности, в том, что всё, что говорит Иов, выглядит, на первый взгляд, нелогично. У друзей «дважды два – четыре», и как с этим поспорить? Поэтому многие комментаторы, и сам Козырев, говорят: «Ну, да, друзья во многом правы в своём взгляде на Бога, но они правы на уровне «дважды два – четыре». А Иов не только утверждает (пользуясь словами Чехова), что «дважды два – пять», и даже не только утверждает, что «дважды два – стеариновая свеча». Он утверждает, если можно так выразиться, что «дважды два – это взрыв». С Богом все неожиданно. Приведу физический пример: берутся два куска урана-235, складываются вместе, и вроде «один плюс один – два куска урана», а на самом деле получается ядерный взрыв. Вот, примерно, такое «дважды два» получается у Иова. Это выход за рамку привычной нам логики, выход в логику парадокса. Парадокс бросается в глаза при чтении Евангелий, парадоксами изобилуют речи Христа (хотя бы вот самый тривиальный из всех парадоксов Христа: «последние будут первыми, первые будут последними»). Всю Его Нагорную Проповедь можно разобрать и показать, как она состоит из парадоксов, в частности, то, что создаёт столько вопросов у людей, – слова Христа относительно Ветхого Завета, что Он «не нарушить пришёл, но исполнить». И вот люди бьются и пытаются понять, а что Он этим хочет сказать? Этот выход за рамки логики, выход в парадокс, приоткрывает Иову тайну Живого Бога. Друзей устраивает та карикатура на Бога, которую они сами нарисовали в своей голове. Иова не устраивает карикатура, он хочет Бога Живого, и в итоге Его получает. Ему является Бог Живой, но является очень трудным, непонятным, можно сказать, вызовом. Именно потому, что Он Живой, Он – вызов. Как говорит апостол Павел, а за ним цитирует Достоевский: «Страшно впасть в руки Бога Живого». Вот такой Он, Живой, – страшный. А Бог, если можно так выразиться, карикатурный, не икона, а дружеский шарж на Бога – чего тут бояться, тут всё понятно. В этом подходе мы с Козыревым тоже сходимся.

Ещё один момент. Козырев обращает внимание на то, на что редко обращают внимание комментаторы: что по ходу самого текста от первой до сорок второй главы Иов меняется. И не просто меняется конкретный человек Иов, а Иов представляет собой всё человечество, Адама. Это его изменение – это изображённое в художественной форме изменение людей на пути к Богу. Может быть, многие из нас это знают по опыту своей жизни: как наш путь к Богу (когда мы из неверующих стали верующими, христианами, и так далее) нас менял, и мы сами на каком-то этапе этого пути стали ощущать, что «я сегодня не такой, каким был десять или двадцать лет назад». И это не просто путь конкретного человека Иова или конкретный путь любого из нас. Книга Иова показывает путь именно всего человечества к Богу. То, что идёт от первой до последней главы, – это, на самом деле, художественный образ пути человечества, который занимает тысячи лет. Таков же и взгляд Козырева. Единственное, что есть у меня, что я, в сущности, позаимствовал у Карла Густава Юнга, и чего нет у Козырева – что в этом диалоге Иова с Богом меняется не только Иов, меняется и Сам Бог. Казалось бы, это выглядит неблагочестиво, но в Библии это много раз упоминается, даже есть фраза в одном из псалмов: «Вот моё горе – изменение Бога». А в книге Иова, это, скорее, не горе, а счастье, потому что это изменение Бога приводит к тому, что Бог в виде Иисуса Христа приходит к людям. Он до этого не приходил, а вот спустя пятьсот лет после написания книги Иова – пришёл. Значит, произошло какое-то изменение в Боге, спасительное для нас изменение. Я всё время упоминаю о связи Иова со Христом и вообще о христианском взгляде на Иова. Эта связь имеет ещё и почти буквальный смысл: в Иове автор показал увиденный им прототип (частичный, но прототип) будущего Христа. Это и точка зрения Козырева, это и моя точка зрения тоже. Я бы так сказал: на образе Иова лежит отблеск богоподобия. В некоторых местах книги он проявляется очень ярко.

Самое главное, что можно сказать об общности понимания книги Иова Козыревым и мной, это – зачем, собственно, Бог устроил, если можно так выразиться, матч с дьяволом, центральной фигурой которого является Иов? Он, в итоге, чего хочет от Иова? Вот Он показал Иову картину Вселенной, не сказав конкретно: «Ты, Иов, должен в этой картине сделать то-то и то-то». Точка зрения Козырева, как и моя, – Господь хочет, чтобы Иов был борцом с левиафаном, то есть, борцом с дьяволом (левиафан – это символический образ дьявола). Это касается не только книги Иова, и в других местах Ветхого Завета есть образ какого-то чудовищного существа, которое несёт в себе зло и угрозу, – левиафана. Это вполне разумное завершение книги Иова, которая начинается с вопроса, который встаёт между Богом и дьяволом, и на острие этого вопроса оказывается несчастный, слабый, как все мы, люди, Иов. А кончается эта книга тем, что этого слабого человека Господь видит, как сильного, и наделяет силой, которая ему необходима, чтобы на стыке силового поля между Богом и дьяволом этот человек, делал работу Божью – работу борьбы с дьяволом. Как Бог наделяет Иова силой, в тексте не сказано, и это естественно, потому что эта сила дается через Христа, Который лежит за пределами книги.

И последнее, что можно сказать о схожести взгляда Козырева с тем, что я пытался донести, – это роль самой книги Иова. Она не просто некое произведение, которое надо прочесть, из которого можно что-то усвоить, которое даст нам какое-то понимание, и на том всё и кончится (большинство книг мы читаем примерно таким образом). Книга Иова изображает собой путь человечества к Богу через Христа на примере Иова, и одновременно она сама действует сегодня. Вот сейчас она действует, когда мы её читаем и разбираем. Она действует, потому что она помогает человечеству двигаться к Богу. Можно сказать, что даже не художественный образ Иова в этой книге, а сама эта книга, как часть Библии, – со-работница Христа на пути, которым Христос нас ведёт к Своему Отцу.

А теперь я хотел бы перейти к другой, более проблемной части – это то, в чём мы расходимся с Козыревым. Когда измеряют свои координаты по отношению к тригонометрической вышке, потому и измеряют, что она – там, а мы – здесь. Только поэтому её можно использовать как некое средство для определения наших собственных координат. Так и тут. То есть, не надо воспринимать эти отличия как то, что я как-то Козырева хочу принизить, или, наоборот, хочу себя принизить по отношению к Козыреву. Нет это просто констатация того, насколько богата содержанием книга Иова: на неё можно посмотреть под этим углом, а можно посмотреть и под тем углом.

Итак, начнём с первого. У Козырева, на мой взгляд, довольно смутно показан сатана и то, чего сатана вообще хочет. В частности, вот что пишет Козырев: «Сущность сделки, которую сатана предлагал Иову, состояла в том, что Иов отказывается от прежних отношений с Богом, построенных на доверии, и устанавливает другие, менее близкие, но более определённые и удобные в каком-то смысле отношения, основанные на почитании Бога как внешнего авторитета, совершенно не познаваемого, но имеющего над Иовом безграничную власть. Богопочитание из уважения и любви должно было уступить место богопочитанию из страха». С этим я не согласен принципиально, потому что, на мой взгляд, никакой сделки сатана Иову вообще не предлагал. Это сатане западло – сделки какие-то заключать. Кто такой Иов? Пыль под ногами, муравей! И с ним сделки заключать? Он просто Иова раздавит и покажет Богу: вот, пожалуйста, я Твоего праведника раздавил! Раздавил в духовном плане, конечно, заставил его отказаться от Тебя (это Козырев правильно понимает), но не по какой-то договорённости, а чисто силовыми методами.

Вторая проблема – фокус, на котором сконцентрировано изложение у Козырева. На сатане, на мой взгляд, внимание сфокусировано недостаточно, хотя сатана – одна из центральных фигур в книге, он, большей частью «за кадром», но с него всё начинается, и без него ничего вообще не было бы в этой книге. А есть другой персонаж в книге Иова, на котором Козырев, на мой взгляд, чрезмерно фокусируется, – это Елиуй. Кстати, это смещение фокуса есть не у одного Козырева. Мы дальше будем говорить ещё об одном известном нашем соотечественнике и комментаторе книги Иова – Щедровицком, он тоже на Елиуе чрезмерно фокусируется. Елиуй, видимо, вызывает у них такое ощущение, что устами Елиуя говорит чуть ли не Сам Бог. С этим я тоже не согласен. Вот как смотрит на Елиуя Козырев. «Вот на сцену выходит Елиуй. С первых же его слов становится ясно, что у Иова появился новый и гораздо более грозный соперник. Елиуй молод, но это не смущает его, потому что источник его знаний не житейская мудрость и не преданья старины глубокой, а вдохновение свыше. В Елиуе говорила ревность по Богу, тогда как три друга Иова стремились самолюбиво одержать верх над Иовом. Речь его (Елиуя) полна внутреннего огня, едва сдерживаемого порыва сердца». Козырев здесь даже не от себя говорит, он говорит это от имени жившего век с лишним назад Фёдора Бухарева, на богословии книги Иова которого Козырев в значительной мере строит и свой подход к книге Иова, и это приводит к завышенной оценке речи Елиуя. Дальше говорит сам Козырев. «Елиуй отличается от говоривших до него старцев не только пламенностью, но и чёткостью мысли. Елиуй развивает положение Елифаза о педагогическом значении наказания в стройную концепцию божественного попечения о заблудших душах. Твёрдо отстаивая основную позицию друзей Иова, Елиуй вводит три новых и замечательных в своём остроумии довода. Один из них: страдающие виноваты сами, потому что не хотят раскаяться в злых делах и обратиться за помощью к творцу. Их стоны бессмысленны, как крики животных, и потому Бог хотя и слышит, но не заступается за них». Вот поэтому Бог и не слышит Иова? Мне настолько чужд такой взгляд, что я даже подозреваю, что, может быть, и Козырев говорит это не напрямую, а иронически.

Ещё один момент расхождения. Занимающий большую часть этой книги диалог Иова с друзьями устроен, как некая спираль: три круга выступлений друзей и ответы Иова на каждое из этих выступлений, при том, что последнее обойдено молчанием – девятого нет. Это спираль, которая возводит Иова в ходе дискуссии всё выше и выше. И Иов не просто становится всё умнее и умнее в результате этих дискуссий, а он становится всё ближе и ближе к Богу. Он использует своих друзей, как трамплин, от которого он отталкивается вверх, чтобы прыгнуть к Богу. Потому что друзья доносят до него полуправду, и он начинает очень чётко чувствовать эту разницу между полуправдой о Боге, и полной правдой о Боге, которой он хочет. Вот эта острота ощущения различий между полуправдой и правдой у него всё время нарастает в ходе диалога с друзьями. Ну, а для друзей это круги, но не спирали: они крутятся по одному и тому же кругу и никуда не восходят. Вот этого нет у Козырева, у него вот какой взгляд на этот диалог: «Спор, следуя обычному закону развития споров, переводил соперников от частных вопросов к более общим, вскрывая, при этом, всё более глубокие расхождения позиций». Это правильно, но хотелось бы, чтобы это было у него раскрыто больше и глубже, потому что это более половины текста, но Козырев на этом не останавливается.

Я постоянно подчёркивал, что Иовы были, есть и будут. То есть, с одной стороны, Иов – это архетипический образ, представитель всего Адама, всего человечества, а с другой стороны, такие страдающие Иовы, которые задают себе вопрос: «за что Господь такое со мной сотворил?» – это было, есть и будет. Я всегда приводил пример Освенцима. Этот вопрос, конечно, задавали люди, попавшие в Освенцим, особенно верующие евреи, которые читали книгу Иова: «за что Господь меня сюда поместил, на полпути к газовой камере?». Параллель между Иовом и Освенцимом – проявление того, что в книге Иова показана вечная проблема, экзистенциальная проблематика человеческого существования. Есть современный термин «богословие после Освенцима». Это, на самом деле, то богословие, которое должно усвоить урок Иова, уже не просто в виде книги Иова, а в виде всего того, что пережило человечество в последние сто лет. Это очень важный аспект книги Иова, который открывается в наше время. У Козырева почти нет этих ассоциаций. Единственное похожее на это у него – намёк на то, что нет возврата к прежнему, уютному «богословию до Освенцима», богословию не только друзей, а и самого Иова, пока всё это на него не пришло. «Если речь идёт о прежнем доверчивом отношении Иова к Бога, то очевидно, что после пережитого возврата к нему больше нет. Пройдя тот опыт богооставленности, который прошёл Иов, можно либо потерять доверие к Богу, либо стать к Нему ещё ближе». Мы понимаем, что, конечно, смысл книги Иова именно в том, что Иов стал ближе к Богу, но мучительность темы «богословие после Освенцима» ведь этим не снимается. Мы понимаем, что, когда мать Мария пожертвовала собой (не в Освенциме, а в Равенсбрюке) ради какой-то незнакомой девушки, которая вместе с ней была заключена, это её сделало ближе к Богу, но это нас сильно утешает? Боюсь, что нет. Тема-то остаётся открытой. Серьёзные богословы говорят, что тема «богословие после Освенцима» остаётся открытой, этот вопрос не решён. Собственно, и в книге Иова ответ дан, как новый вопрос, а решения в виде поставленной точки тоже нет. В этом смысле книга Иова по своему устройству похожа на ситуацию, в которой мы сегодня находимся, когда нужно богословие после Освенцима – а его нет.

Я всё время напоминаю, что Иов – это не просто отдельный человек, он – представитель Адама (если так можно выразиться). Вот этой темы почти нет у Козырева. У него есть гораздо более упрощённый взгляд на родовую ответственность, которая переходит от отцов к детям, и так далее. Поэтому то, что Иов сам не согрешил в своей жизни, не означает, что на нём не лежит, во-первых, первородный грех всего человечества, а во-вторых, какие-то, может быть, грехи его предков, и так далее. Это тема, которая в Ветхом Завете выражена замечательными словами у Иеремии об оскомине: что пословица, обычная в его время: «отцы ели кислый виноград, а у детей оскомина» (то есть, отцы грешили, а дети за это расплачиваются), перестанет действовать, так больше не будет. Это у Иеремии связывается с Новым Заветом, и находятся эти слова буквально за несколько строчек до того, как Иеремия впервые в истории вводит понятие Нового Завета. Эта концепция «оскомины» – один из способов, какими Козырев пытается объяснить то, что произошло с Иовом. Он называет её «теорией мздовоздаяния», то есть, расплаты по заслугам, не обязательно по своим заслугам, а и по заслугам своих предков. И по заслугам положительным, и по отрицательным, и тогда получается такая «оскомина». Вот что Козырев об этом пишет. «Теория мздовоздаяния имеет достаточно убедительной силы, если принять одну оговорку: ответственность человека за грех распространяется на его близких, в первую очередь, на детей. Этически и онтологически такой подход обоснован самим представлением о первородном грехе: грех одного Адама заразил всё человечество. Идея коллективной ответственности перед Богом не есть явление преходящее, отражающее исторический этап в развитии сознания, как утверждает атеистическая наука, но представляет собой выражение вечного принципа соборности». Я не могу здесь не вклиниться в речь Козырева, и должен сказать, что это очень примитивное понимание принципа соборности: что дети отвечают за отцов. Если бы только в этом была соборность, было бы таки плохо. Продолжаю дальше из Козырева. «В этом принципе соборности, в его основе – неустранимый факт органического единства человечества, единства его природы, создающего столь же реальные предпосылки для переноса грехов от отца к детям, сколько биологические факторы родства – для унаследования заболевания».

Я, во-первых, хочу сказать, что этот ограниченный подход просто противоречит тому, что нам сказано у Иеремии, новозаветному взгляду, который впервые возникает у этого ветхозаветного пророка. Соборность именно такое ограниченное понимание и преодолевает. Козырев дальше пишет об этой «соборности» в его понимании (я могу её назвать только «квази-соборностью»): «В ней не только причина поголовной причастности греху, но и залог спасения в Сыне человеческом, понесшем наши болезни». Козырев цитирует дальше апостола Павла: «Как в Адаме все умирают, так во Христе все оживут» (Кор.I, 15:22). «Ибо, как непослушанием одного человека многие сделались грешными, так и послушанием одного праведными сделаются многие» (Рим.5:19). И дальше из Козырева: «Главная и, по всей видимости, единственная ошибка друзей Иова состоит в том, что они путали понятие первородного и личного греха, воспринимали страдание как следствие некоторых конкретных греховных поступков, а не врождённой греховности человеческого естества. Каждой отдельной личности дан образ Божий, в силу чего она представляет собой самобытное и неуничтожимое «я», имеющее такую же безусловную значимость, как и человечество в целом. Пробуждающееся личностное сознание входит в конфликт с сознанием соборным». Я должен поправить: в конфликт только с таким квази-соборным сознанием, потому что в настоящей соборности личностное сознание и коллективное сознание (точнее говоря, церковное) соединены непротиворечивым образом и представляют собой просто две грани единого целого. Козырев, фактически, хочет сказать, что оборотная сторона того, что грехи отцов лежат на детях («отцы ели кислый виноград, а у детей оскомина) состоит в том, что Христос может спасти всё человечество. По-моему, это грубая богословская ошибка. И дальше у него есть продолжение этой мысли – какая-то биологизация духовного. Он, в частности, делит людей по типам, которые в какой-то мере генетически обусловлены, это разные психологические типы людей, а не разные роли в Замысле Божьем. Я не подвергаю сомнению то, что все мы разные, и, действительно, нас можно типизировать: есть люди вот такого психологического типа, а есть люди другого психологического типа, но это одна песня. А другая песня – то, что у Бога разные Замыслы о нас. У людей одного типа могут быть совершенно разные роли в Замысле о них. И людей совершенно разных типов Бог может соединять в Своём Замысле воедино как соработников, что много раз происходило в истории человечества. Ну, в конце концов, посмотрите на двенадцать Апостолов Христа: какие они все разные, по Евангелию. Цитирую из Козырева этот его, на мой взгляд, искажённый взгляд на разницу людей. «В лице Иова и его друзей мы имеем дело с двумя разными духовными типами личности, столкновение между которыми было, в сущности, неизбежно. Сыны закона враждебны сынам благодати». Это уже напоминает кальвинизм: что есть люди, изначально предназначенные для спасения, а есть люди, изначально предназначенные для духовной погибели. Я с этим, конечно, согласиться не могу. Но, с другой стороны, Козырев тут же пишет: «В книге Иова полногласно звучит тема личной ответственности перед Богом, и связанная с ней проблема мздовоздаяния – тема, чуждая эпохе патриархов и судей». С этим я, конечно, соглашусь: звучит тема личной ответственности перед Богом, и это для ветхозаветного богословия нечто новое, и у Иова выражено в очень острой форме. Наверно, можно не только о Козыреве, а о всех нас сказать, что в наших богословских взглядах соединены парадоксальным образом несовместимые вещи. Вот и у него соединена одна часть, с которой я категорически не согласен, и другая часть, с которой я совершенно согласен.

Ещё один момент. Я постоянно твердил о том, что реальная книга Иова – не та история, которая в ней рассказана об Иове, а реально вошедшая в Библию книга – это некий фундаментальный шаг на историческом пути человечества ко Христу. Этого взгляда у Козырева почти нет. Вот единственное такое исключение, причем это не сам Козырев пишет, а цитирует Бухарева: «Теперь нам, по разрешении всех существенных для человека тайн во Христе, удобно проникать в тайну и Иовлева страдания, но тогда в ней был дан Иову с друзьями великий и для мудрецов неразрешимый вопрос. Всемогушество – свобода – спасение: в этих трёх узловых понятиях, раскрываемых последовательно Господом в образах природных явлений, сосредоточена вся история мироздания. Иов должен был обозреть её всю сразу, с той Божественной высоты суждений, на которую звал его Господь Своей речью. Он должен был вначале узнать о Предвечном Всемогуществе Божием, о самоограничении этого могущества, наделении твари свободой, и о восстании своевольной твари против Творца – всё это он должен был узнать, чтоб получить, наконец, откровение о грядущем спасении твари искупительной жертвой Сына, а вместе с тем, и ответ на все мучавшие его вопросы». Я согласен с тем, что речь Бога – это «взгляд сверху» на проблемы Иова, что Господь вот поднял его на Свои высоты и показал ему сверху и его ситуацию, и ситуацию всего человечества. Но не согласен с тем, что это можно назвать «ответом на мучившие Иова вопросы». Это всё-таки не ответ, а расширение вопроса.

У Козырева есть, мне кажется, некая недооценка того выхода за пределы всего привычного нам, привычной нам логики и того дерзновения, которое необходимо, чтобы выйти «за», куда Господь можно сказать, выманивает Иова его испытанием. Он недооценивает это дерзновение и называет его дерзостью (а это не очень точный термин). Вот что пишет Козырев: «Для Иова и Иакова дерзость – качество вторичное, выполняющее защитную функцию, необходимое для того, чтобы «одолевать человеков» – бороться с соблазнами мира сего и его князем. Творец вкладывает в сердца праведников, помимо смирения, дерзновение, чтобы «сыны века сего» и их предводитель, то есть, дьявол, не почитали смирение за безволие». По-моему, это очень уменьшительное понимание роли дерзновения. Дерзновение – это та энергия, тот мотор, который только и способен вести по этому пути за пределы логики и Иова, и нас тоже. Я помню, как один наш прихожанин сказал по ходу дела: «это было ещё до того, как я стал сумасшедшим» (то есть, христианином). Это дерзновение на то, что нормальному человеку кажется сумасшествием, а не просто, как тут написано, «чтобы дьявол не почитал смирение за безволие». И дальше Козырев пишет, употребляя слово «богоборчество», к которому я должен придраться: «Богоборчество Иова есть то безумие, о котором говорил апостол Павел, как о средстве сохранить свою душу в мире». Павел говорил: «Если кто из вас думает быть мудрым в веке сем, то будь безумным, чтобы быть мудрым, ибо мудрость мира сего есть безумие перед Богом, как написано: уловляет мудрых в лукавстве их». Замечательно написал Павел! А вот как интерпретирует слова Павла Козырев: «Его (Иова) подчёркнутая эксцентричная дерзость есть ветхозаветное юродство во Христе». Не согласен с тем, что у Иова «подчёркнутая дерзость», ничего он не подчёркивает, он вынужден быть дерзким. И эксцентричности нет в его дерзости. Для той ситуации, в которую он попал, он себя ведёт удивительно тактично по отношению к Богу, несмотря на то, что для его друзей всё это выглядит, как недопустимая дерзость. Козырев настаивает на богоборчестве Иова, много раз употребляет это слово. Вот тут основное различие между ним и мной. Даже если это богоборчество понимать в «мягком» смысле, как богоборчество Иакова с Ангелом на берегу потока Иавок, – всё равно, я с самой терминологией не согласен, она неудачная. Особенно это видно по тому, как Козырев формулирует это богоборчество: «восстание Иова против Бога, закончившееся победой». Неужели восстание? По-моему, это чрезвычайно неудачный термин. Дальше: «Герой книги оказывает упорное и сознательное противление божественной воле». Ну какое же противление? Он именно хочет узнать эту волю, смысл её. Разве это можно назвать «противлением»? Он говорит: «Ты мне объясни!». Разве это можно назвать «противлением»? Дальше Козырев пишет: «Главная тема книги – восстание Иова против Бога, закончившееся победой. И пока богословы будут прятаться от этого факта, зарываясь, как страус в песок дипломатических умолчаний и сглаживаний острых углов текста, их слова будут нетерпимо фальшивы, а позиции шатки. В своём споре с друзьями Иов хулит Бога». Ну, тогда получается, что права была его жена, которая сказала: «Похули Бога и умри». Разве Иов хулит Бога? Как понимать слово «хулит»? Когда мы говорим «страх Божий», это не страх дикого зверя, это страх сделать неприятное, сделать больно тому, кого ты любишь. Точно так же эти слова Иова, может быть, дерзкие по отношению к Богу, это не хула, а это слова, выражающие желание близости к тому, кого ты любишь. И дальше Козырев: «Иов был прав в своём богоборчестве не только потому, что защищал Бога, но и потому, что справедливо упрекал Его. Иову было за что упрекать Бога, и Бог знал это и не хотел, чтобы Его прощали». Мне этот взгляд – что Иову было за что упрекать Бога, и Бог знал это и не хотел, чтобы Его прощали – кажется, откровенно говоря, искажённым, деформированным. Там совершенно не об этом спор, спор вообще о судьбе всего человечества, о том, будет дьявол хозяином этой судьбы, или всё человечество (в данном случае, в лице Иова) всё-таки, несмотря на всю трудность этого, сознательно выберет близость к Богу.

Правда, у Козырева есть параллель между богоборчеством Иова (как он это называет) и борьбой Иакова у потока Иавок с ангелом или с Богом, и это как бы поправляет термин «богоборчество», придавая ему более правильный оттенок. Вот что пишет Козырев: «Книга – о той борьбе, в которой и через которую человек вступает в новые отношения с Богомю Она о том богоугодном богоборчестве, вечным знамением которого служит состязание Иакова с Богом на берегу Иавока. Убирая это, убирают из книги самое новозаветное, а если с чем и соотносится эта удивительная книга, то в первую очередь – с Новым Заветом. Богоборчество Иова имело характер не нападения, но защиты, было инспирировано не желанием самоутвердиться, а страхом потерять Бога. Внешне воспринимаемая как борьба с Богом, по существу, это была борьба за Бога, попытка удержать Его». Это то, о чём и я говорю: страх, как страх потерять любимого человека. Замечательно и правильно всё сказано. Козырев тут же сам и поправляет свое до этого сказанное, неправильное, слишком резко понимаемое «богоборчество». И дальше у него есть ещё другой поворот понимания богоборчества: что оно адресовано не Богу а друзьям. «Невозможно правильно понять богоборческие выпады Иова без учёта того важного обстоятельства, что они адресованы в первую очередь не Богу, а друзьям. Уже Бухарев заметил, что настроение и тон высказываний Иова резко меняется сразу после явления на сцену его друзей». С этим можно соглашаться, можно не соглашаться, но, по крайней мере, понятно, что богоборчество, которое адресовано друзьям, – это уже, по сути, не богоборчество. Это такой полемический приём. Тут Козырев говорит о богоборчестве как об апофатическом пути познания, то есть, как о способе, каким мы можем познать Бога, то есть сблизиться с Богом (напоминаю, что в Ветхом Завете «сблизиться» и «познать интеллектуально» – это одно и то же слово «яда» – «Адам познал свою жену Еву»). Вот такой путь сближения не через познание, а через незнание. Это формулировка Козырева: творчество как апофатический путь Богопознания. Вот как он пишет, сравнивая историю Иова и историю Иакова на берегу Иавока: «В обоих случаях борьба была ответом на вызов. Эта реактивность богоугодного, положительного богоборчества есть существенная черта, отличающая его от богоборчества люциферианского». Замечательно, я только не понимаю, как можно богоугодное положительное богоборчество и богоборчество люциферианское называть одним и тем же словом «богоборчество»? Это просто неграмотное употребление слова, надо другое слово какое-то придумать. И вот ещё что: Козырев рисует такую картину, что это богоборчество, эта борьба с Богом – это для Иова подготовка к будущей борьбе с левиафаном. Тут Бог выступает, как какой-то спарринг-партнёр, на котором боксёр тренируется прежде, чем выйти на матч с серьёзным соперником. Мне кажется, это просто неблагочестиво – так смотреть. Вот что пишет Козырев: «Обращение к Иову “Препояшь ныне чресла свои как муж” есть не что иное как вызов на состязание». И дальше Козырев цитирует Честертона: «Всемогущий идёт на великое, дерзновенное смирение, Он хочет, чтобы Его судили». И вот как дальше продолжает Козырев: «Разительно отличается третья речь Господа от второй. Во второй речи рисуется картина гармонических отношений Творца и свободной твари. Здесь нет места насилию ни с одной из сторон. Воля твари не входит в противоречие с волей Творца. А с первых же слов третьей речи становится ясно, что её тема – конфликт между Богом и тварью». Вот здесь, мне кажется, опять языковая неточность – у Козырева много таких, чисто языковых, «промашек». Не с тварью в целом это конфликт Бога, а конкретно с дьяволом в виде левиафана. Да, левиафан – тварь Божья, и у Бога с ним конфликт. Но как можно говорить, что между Богом и вообще всей тварью Божьей – конфликт? Это неточно. Дальше Козырев цитирует книгу Иова: «Посмотри на всё гордое, взгляни на всех высокомерных» – и продолжает: «Бог говорит в Своей третьей речи о спасении падшей твари. Мы многое поняли бы в Божественной речи, если бы отказались видеть в вызове Иова на бой с левиафаном ироническую фигуру речи. Мы бы многое поняли в Божественной речи, если бы попробовали представить, что Бог, действительно, раньше допускавший иронию, на этот раз был серьёзен. Он примеривает на человека латы «Спасителя мира», и спрашивает его – посмотри, сможешь ли ты их снести». Я также говорил, что это не ирония, а на полном серьёзе. А латы – это латы Христа.

Ещё один момент, в котором я не согласен с взглядом Козырева на параллель между Иовом и Христом. У него жертва Иова и жертва Христа (или, соответственно, спасение человечества через стойкость Иова и спасение через Христа) понимаются, как альтернатива (или, по крайней мере, он так формулирует это. Вот как он об этом говорит: «Бог словно ищет поддержки от человека. Он, как бы отказываясь от всеведения, ещё надеется, что человеку окажется по плечу задача собственного спасения, и тогда Ему не придётся жертвовать для этого спасения Своим любимым Сыном». Я с этим не согласен принципиально, потому что тут это альтернатива – либо Христос, либо Иов, который всё-таки научится бороться с левиафаном. А, по-моему, это две части единого целого: не «или – или», а именно «и – и». Борьба Иова с левиафаном – это составная часть того великого Замысла, центром которого является (как здесь правильно сказал Козырев) жертва Бога Своим любимым Сыном для спасения человечества.


Запись 77 ОБЗОР 15 03-10-18

Мы продолжаем заключительный обзор книги Иова. Он, конечно, очень длинный, но это соответствует насыщенности этой книги содержанием. Я уже даю не что-то от себя в качестве обзора, а выборочно знакомлю с исследованиями книги Иова, которых десятки (если не сотни) в мировой литературе. Я выбираю из них и то, что получше, и то, что ближе к моей точке зрения, да и, в конце концов, просто то, что написано по-русски (потому что большая часть написана по-английски). Мы в прошлые три чтения разбирали одну из самых современных и самых глубоких книг – книгу Фёдора Николаевича Козырева «Искушение и победа святого Иова». А сегодня я хочу вас познакомить с двумя другими замечательными исследованиями, одно из которых – исследование Питера Крифта, известного западного богослова, с котором я познакомился в издании «Мир Библии». Это издание, к сожалению, прекратилось, но то, что было издано, насыщено замечательными, интересными материалами. Здесь это исследование Питера Крифта, посвященное трём книгам Библии: книге Екклесиаста, книге Иова и Песни Песней. В данном случае мы, естественно будем говорить о книге Иова – эту часть Крифт озаглавил так: «Жизнь – это страдание».

Первая тема Крифта – это то, что книга Иова – это тайна. «Книга Иова – загадка в ответ на загадку. Бог не чёткая формула, а тайна. Он Тот, о Ком рабби Авраам Гешель сказал: Бог не добрый дядюшка, а землетрясение. Что-то в нас удовлетворяется тайной, что-то – но не разум. Книга Иова – как луковица, или матрёшка, или многослойный пакет: снимите то, что сверху, а там ещё что-то. Мало того: то, что внутри, больше того, что снаружи, как в Вифлеемских яслях или во чреве Марии». Видите – стоит только приступить к разговору о книге Иова, как у людей немедленно возникает новозаветная ассоциация со Христом. Ещё хочу добавить о парадоксальной ее структуре, когда внутри больше, чем снаружи. Как может быть внутри чего-то больше, чем снаружи? В нашем мире евклидовой геометрии этого не бывает. Но геометрия духа не евклидова, она какая-то другая. Приведу такое сравнение: когда Данте в Божественной Комедии вырывается за пределы нашей Земли и летит по слоям небес, по слоям рая, мы вроде бы ожидаем, особенно в нашу эпоху полетов в космос, что, по мере того, как мы удаляемся от Земли, нам открывается всё большая и большая Вселенная, то есть, то, что вокруг, больше того, что внутри. А у Данте оказывается наоборот: по мере того, как он поднимается к Богу, его поле зрения всё сужается и сужается, пока не превращается в точку, и точка эта – Бог. Вот такая неевклидова геометрия духа.

Ещё тонкое замечание Крифта: «В самом еврейском языке отмечена некая вертикальность, потому что он – язык для разговора с Богом и о Боге. Ощущение вертикали есть и в книге Иова, как будто она написана на небесах». Мы в наших чтениях обычно формулировали это так, что это книга Боговдохновенная, при том, что она является художественным произведением гениального писателя. Дальше из Крифта о тайне этой книги: «Книга для того и написана, чтобы потрясти читателя Богом, настоящим Богом, Господином абсурда, совсем не похожим на удобного и пристойного Бога, Бога наших выкладок и ожиданий. Если бы Сам Господь был не Господином абсурда, а разумным, предсказуемым, приличным, жизнь была бы не тайной, которую надо прожить, а проблемой, которую надо решить, не любовной повестью, а детективом, не трагикомедией, а формулой. Ведь трагедия и комедия – это как раз те формы, в которые прежде всего облачается тайна. Иов нас учит, что мы в тайне живём».

Теперь главная часть книги Крифта – о четырёх проблемах, которые он видит в книге Иова, которые эта книга ставит, но не разрешает.

Первая проблема – это проблема зла. «Почему зло постигло Иова, и почему вообще есть зло, если Мироздание сотворил и правит им Всеблагой и Всемогущий Бог?». Потом Крифт добавляет ещё более тонкое замечание: странно не то, что с хорошими людьми происходит в мире столько зла, а странно то, что с людьми плохими происходит столько добра! Это узнаёт Иов, увидев Бога лицом к лицу. Чему Крифт призывает удивляться? Тому, что Бог всё наше человечество, которое насыщено злом, давным-давно не уничтожил? Мы читаем про Моисея в пустыне, как он, можно сказать, отстоял еврейский народ у Бога, хотя Бог этот народ по его грехам хотел уничтожить. Эта первая из четырёх проблем, о которых говорит Крифт, – это, конечно, проблема понимания, объяснения, то есть, проблема, которая апеллирует к разуму и Иова, и нас, читателей этой книги. Но разумом всё далеко не ограничивается, тайна на то и тайна.

Читаю из Крифта: «Первый, очевидный, но неверный ответ тех, кто верит в Бога из Библии, Бога Всемогущего и Всеблагого, таков: Иов, на самом деле, не хороший, праведный, а плохой, поэтому всё зло ему – по заслугам. Так отвечали его друзья, и отвечали разумно. Поразительное несходство между таким очевидным ответом и правдой придаёт книге особую драматическую остроту. Второй ответ: может быть, плохой не Иов, а Сам Бог? Именно с этим ответом так опасно играет Иов, когда мечтает вызвать Бога в суд и признать виновным, но жалеет, что между ними нет беспристрастного судьи. В этом случае на стороне Бога сила, а не справедливость, другими словами, Бог не хороший, но сильный. Благо (справедливость) и сила разделены, не едины. Какая страшная философия! Только честность Иова, и его сомнение в своей невинности спасают его от такой философии. Воскресение Христово так радует нас, потому что окончательно и конкретно опровергает несказанно страшную мысль о разделённости добра и силы». Я поясню эту мысль Крифта: если Добро висит на кресте, пусть даже добровольно отдав себя за людей, и тем всё кончается, значит, оно добро, но силы у него никакой нет. Или наоборот, есть сила, а нет добра. Крифт говорит о том, что сочетание Распятия и Воскресения – это зримое доказательство того, что в Боге соединены сила и добро.

«Третий ответ: мы станем отрицать Божью силу. Теперь, как и при язычестве, так думают многие. Язычники расщепляли Бога на богов, ни у одного из которых не было совершенной силы. В современной версии Бог сведён к природе или к какому-то процессу. Два богослова, каждый потерял маленького сына, решили , что Бог ведает не всем, что Бог ещё растёт, может, будет всегда расти и совершенствоваться, и вообще Он подчиняется законам природы». Я тут вклинюсь в эту мысль Крифта: мне дорога эта мысль, что Бог может меняться и Бог растёт, в каком-то смысле, и даже в книге Иова Бог растёт. Когда мы будем разбирать книгу Карла Густава Юнга «Ответ Иову», то мы как раз эту версию внимательно рассмотрим. Но Крифт почему-то делает вывод, что, если Бог растёт (как всё в мире растёт, как мы сами растём), то Бог почему-то подчиняется законам природы, а не наоборот, является хозяином этих законов природы. Это, по-моему, ниоткуда не следует. Он может быть Хозяином законов природы, и тем не менее, расти, совершенствоваться, и так далее. Есть противоречащее этому классическое представление, что Бог – это всё (всё добро, вся сила, всё могущество, всё совершенство и так далее). Я не то что с этим спорю, но ведь даже в математике «бесконечность» не так проста. Казалось бы – ну, бесконечность, и ничего к ней не добавишь, но нет, оказывается, добавишь. Есть бесконечное множество чётных чисел (2,4,6, …), и к нему можно добавить столь же бесконечное множество нечётных чисел (1,3,5, …), и это будет тоже бесконечность, и главное, что эта увеличенная бесконечность в каком-то смысле равна той, исходной, вроде бы, меньшей бесконечности. Вот такими парадоксами изобилует даже математика, а тем более Бог. Поэтому мне кажется совершенно совместимой с понятием всемогущества и всесовершенства Бога та мысль, что Бог может меняться, может расти, совершенствоваться, и так далее. Ну да, это парадокс. Но где Бог – там парадокс. Читаю дальше из Крифта: «Отсюда следует, что высшая последняя реальность не этот Бог, а безличная необходимость или закон природы. Они – выше Бога. Решение это отрывает у нас драгоценный дар доверия. Мы больше не можем быть детьми, как просил Христос, и не можем больше называть Бога Отцом. Из Всемогущего Отца Он стал старшим братом. Он сильный, но не всесильный. С этим решением Иов не заигрывал. Как большинство людей, он считает, что если есть Бог, достойный этого имени, Он должен быть Всемогущ».

И остаётся четвёртый ответ, если мы эти три отвергаем: что Бога нет. Многие дают такой ответ: понятно, почему в мире столько зла – Бога нет, некому это зло в мире остановить. Читаю из Крифта: «Однако такой ответ просто усилит все страшные выводы из первых трёх первых ответов. К тому же, ни Иов, ни книга так не считают, ведь ни герой книги, ни её автор не безумцы». Это, на самом деле, ссылка Крифта на фразу из псалма «Сказал безумец в сердце своём – нет Бога», и, естественно, ни герой Книги, ни её автор не такие безумцы, которые могут сказать, что нет Бога. И дальше Крифт говорит: «Возможен ли пятый ответ?». Читая дальше, мы ожидаем, что вот этот пятый, окончательный ответ нам Крифт и предъявит. Ничего подобного! Он нигде не формулирует пятый ответ, только ставит вопрос: может быть, он есть? И так и должно быть, потому что никакого пятого, окончательного ответа и в самой книге Иова нет, его даже Бог не даёт в Своей окончательной речи. Это о проблеме зла: почему на земле есть зло, и Бог его не прекратит.

Вторая проблема, которую ставит Крифт, – проблема веры и опыта. «Проблема зла просто самая очевидная в книге, и о ней все время говорят. Но есть и другие уровни. Второй уровень – уже не спор веры с разумом, а спор веры с опытом. Иов поверил, поставил на праведность, покорность, верность, благочестие, а что получилось? И хуже всего в том, что получилось, что Бог его оставил. Псалмопевец постоянно повторяет, что он воззвал, а Бог услышал. А Иов узнал, что такое слова псалма: Зачем ты меня оставил?». Добавляю от себя то, чего Крифт не пишет, потому что считает, что это мы знаем. По Евангелиям Матфея и Марка, эти слова произнёс Христос на кресте, это были Его последние слова. Продолжаю из Крифта: «В итоге Иов доволен, ибо вернулся Бог, но двадцать семь глав подряд он ищет Бога и не находит! Вера подсказывает: ищи и найдёшь, а опыт подсказывает совсем иное. Никто не искал так упорно, так пылко, так жадно, как Иов, – а толку нет».

Теперь – как Крифт видит ответ. «Первая часть возможного ответа проста: Бог испытывает веру Иова. Иов должен верить, что Бог никуда не делся, обещаний не нарушил, когда поверить в это нелегко. Иов учится верить из чистой веры, когда опыт противоречит ей, – так, как Христос на кресте. Вера в страдании драгоценна, потому что она идёт из глубины, и то, что идёт из нашей глубины, что мы решим во времени, – утверждается в вечности». Я добавлю от себя: это мысль о значимости не всего вообще того, что происходит с нами в нашей жизни. Много незначимых мелочей происходит с нами в нашей жизни. Но вот то, что идёт из самой глубины нашей души, то есть, из той глубины, где есть образ и подобие Бога, как правило, открывается только в таких критичных, предельных ситуациях, как та, в которую попал Иов. Но вот когда такое из глубины нашей души поднимается, то это уже имеет вселенское, вечное значение. И поэтому то, что произошло с Иовом в художественном образе, который представлен в книге, и то, что происходило с реальными Иовами во все времена, начиная с древнего Египта и Шумера и до Освенцима, – это всё, на самом деле, имеет вселенское значение.

«Вторая часть ответа – она связана уже не с тем, каков Иов, а с тем, каков Бог. Дело в том, что Бог вообще не отвечает, Бог вопрошает. Бог не отвечает, потому что Он не может быть объектом, даже объектом поисков и вопрошаний такого человека, как Иов. Все святые и мистики, словом, все, кто больше похож на Иова, чем на его богословствующих друзей, говорят то же самое: когда встретишь Бога, сам ты уже не «я», Он – не «ты». Всё наоборот: Бог – это Я, а «я» – это уже «ты», Его объект. Мистики говорят о нашем «я» странные вещи, словно оно нам мерещится, а в такой встрече – разрушается, исчезает. В концлагере многие переставали спрашивать о смысле жизни и открывали, что это жизнь их спрашивает об их смысле. Вместо того, чтобы вопрошать: «Жизнь, почему ты так со мной поступаешь, я требую ответа!», они слышали вопрос от неё, она требовала ответа, и не словами, а делом. Вот Бог и не может явиться Иову. Он не библиотечная книга, как видят Его трое друзей, Его не получишь, не снимешь с полки. Иов как-то раз сказал своим разговорчивым друзьям: «Будет ли конец ветреным словам?», но ведь он сам такой же, только – с Богом! Друзья не слушают его и сами говорят, а он не слушает Бога по той же причине». Такая точка зрения Крифта, но, по-моему, он несколько перегнул. Не то, что Иов не слушает Бога. Он бы и рад Его услышать, но не слышит. Потому ли, что он сам, Иов, глух, или потому, что Бог не отвечает? В какой мере потому, что сам Иов глух, а в какой мере потому, что Сам Бог не отвечает? Это деликатный вопрос, по-моему, более глубокий, чем то, что сказано у Крифта.

Третья проблема этой книги – проблема смысла, смысла жизни. В книге Иова эта проблема представлена как смысл того, что произошло с Иовом: почему, зачем это? Естественный вопрос с его стороны, да и со стороны любого человека – зачем? Читаю из Крифта: «Самый главный вопрос, вопрос вопросов, Иов задаёт Богу так: куда я попал? Какая это пьеса? Зачем я в ней играю? Зачем родился, зачем живу? Ищущие смысла находят, но не сразу. Почему? Что это значит? Жизнь Иова, о которой он спрашивает, состоит из поисков и обретений. Конечно, на вопрос о цели, смысле, сути жизни легко ответить так: обрести Бога – вот смысл. Ну, а как же другая часть, сами поиски? Зачем Бог попустил столько искать и мучиться? Что Он хотел этим доказать?». И вот один из возможных ответов, который даёт Крифт. «Бог знал, что вера Иова устоит, а вот Иов – не знал. Значит, страдания эти – ради него, ради его блага». Я прочёл эту формулировку Крифта, и для меня эти слова прозвучали просто издевательством по отношению к Иову – ничего себе, для его блага всё это! Потом подумал и решил, что, на самом деле, в этом есть правда. Это для блага Иова, но не для блага Иова как индивида – конкретной личности, у которой были дети, верблюды, и так далее, и, наконец, тело, а для блага Иова как Адама – Иов же в этой книге представляет всё человечество, Адама. То есть, в сущности, он жертвует собой, он страдает ради блага всего человечества. Вот так – эту формулировку Крифта можно принять, вот так – это правильно. Дальше Крифт цитирует тоже трудные слова: «Даже крест (как сказал один святой) Бог дарит своим друзьям. Особенно крест». И дальше интересная, мысль: «Жизнь в том и состоит, чтобы стать собой, но не через грехи, а через страдание. Мы должны не только соглашаться, но и сопротивляться. Мы должны карабкаться вверх, не подчиняясь притяжению своего себялюбивого «я», а не скользить вниз по широким дорогам «самовыражения» или «самоосуществления». Смысл жизни – брань, битва, борьба. Враги наши – реальнее, чем плоть и кровь». Естественно, возникает вопрос: с кем борьба, кто враги? Как говорит апостол Павел, «с духами злобы поднебесными», которые и в нас живут, а не только под небесами. Крифт продолжает: «И тогда истина – это уже не «объективная истина», которая где-то вне нас, а часть нашей души, наше истинное лицо. Мы как скульптура: рисунок скульптуры – от Бога, а ваять мы должны с Ним вместе. Наше дело – многократный выбор, непрестанный опыт. Мы узнаём, кто мы такие, только через жизнь. Значит, пока мы не созданы (собой и Богом), мы не знаем себя, кто мы такие, или мы себя обманываем. Это значит, что каждая жизнь суть затянувшийся кризис идентификации. У Иова он просто видней и внезапней. Вот Иов – праведный, справедливый, возлюбленный Богом, богатый, уважаемый. А вот – ярлыки оторваны, и он – комок страданий на куче грязи. Каждый из нас должен научиться полной потере. Все мы потеряем всё, кроме Бога, когда мы умрём. Только Бог останется с нами. Все мы – персонажи Божьей повести. А где персонажу найти себя, как не у Автора? Вот и Иов находит себя, только когда находит Бога. Он решает третью проблему – о смысле жизни – только решив четвёртую, самую глубокую – проблему Бога».

И вот об этой последней, четвёртой, проблеме. «Проблема не в том, каков Бог Сам по Себе, так сказать. Проблема Иова такова: «Что мне Бог?», или (правильнее сказать): «Кто мне Бог?». Какие у нас отношения с Ним? Иов говорил более верно, более правильно, чем его друзья, не потому, что друзья лгали, говорили неправду – нет, наоборот, слова Иова не отражают Бога так правильно, как слова друзей». Почему-то Крифт считает, что богословие друзей, утверждённое всем ветхозаветным опытом, правильнее, чем слова Иова. Я не знаю, почему Крифт так считает, но хочу обратить внимание на то, что русский переводчик опустил эти слова Крифта, а в оригинале, в английском тексте, они есть – что слова Иова не отражают Бога так правильно, как слова друзей. Но перехожу дальше – к тому, с чем можно согласиться у Крифта: «в том дело, что у Иова с Богом отношения верные, а у друзей неверные. Связь с Богом всегда отчаянная, всецелая, предельная. Если мы связаны с Ним частично, разумно, расчётливо, мы вообще тогда с Ним не связаны. Бог – или всё, или ничто. У Иова с Богом – супружеская ссора, а из друзей никто с Богом не ссорится, они живут отдельно от Бога, в гости только к Нему ходят. Друзья говорят о Боге, а Иов говорит с Богом. Это и значит «говорить верно». Бог не объект, не предмет, Он – Личность. Друзья говорят о Нём, как об объекте, поэтому они не молятся, а только учат, поучают. А Иов всё время молится, всё время говорит либо Богу, либо при Боге». И дальше у Крифта такое сравнение: «Иов – Фома неверный Ветхого Завета, иудейский Сократ. Но почему же Иудейский Сократ вдруг сдался, когда Бог не ответил ни на один его вопрос? Более того. Бог сказал, примерно, следующее: “Да что ты знаешь? Какое ты право имеешь думать, что ты прав? Кто ты, в конце концов?” Даже обычный человек обидится, тем более, такой требовательный, как Иов. Иисус тоже всегда отвечал не на вопрос, а на того, кто спрашивает, ибо видел, что истинный вопрос – это сам этот человек. Бог отвечает на самое глубокое желание Иова – встретить истину, а не просто узнать. Иов получил то, что на самом деле хотел, а не то, что думал, что хочет». Я тут хочу добавить от себя, что Крифт, возможно, ради такого полемического стиля чрезвычайно упрощает смысл речи Бога, и даже, по-моему, в каком-то смысле выворачивает его наизнанку. Но об Иове Крифт пишет правильно. Вслушаемся в притчи Христа – что Он отвечает на задаваемые Ему иногда с подковыркой вопросы, например, на классический вопрос, давать ли динарий кесарю (налог на храм). Мы увидим, что это ответ не на формальный вопрос о том, куда послать налог (направо или налево), а это ответ о человеке и целой группе людей, которые задают этот вопрос: «А что для вас Бог? Это что – тоже такой кесарь, только небесный?». Вот так всегда Христос отвечает, так что тут Крифт очень точно подметил. На этом я заканчиваю о Крифте.

Теперь перейдём к книге отца Александра Меня, 6-му тому из его «Истории религии», который называется «На пороге Ветхого Завета». Тут отец Александр как раз пишет об Иове, у него одиннадцатая глава так и называется: «Два Иова». У отца Александра Иов – в контексте людей, стоящих на пороге Нового Завета, то есть, для него очевидна связь между Иовом и Новым Заветом, Иов – как вступление в христианство. Я расскажу, что он пишет здесь, соединив это с тем, что отец Александр пишет в другой своей книге, которая называется «Исагогика», – это такой как бы, учебник, и там тоже есть глава, посвящённая Иову. Постараюсь с отцом Александром не спорить, хотя иногда очень хочется.

Вот что о. Александр говорит о так называемом «прото-Иове» – о том, я бы сказал, примитивном прототипе, на котором, собственно, эта книга и основана (как пьесы Шекспира часто основаны на каких-то гораздо более примитивных повестях других авторов). Я представлял именно эту версию того, как возникла книга Иова: так сказать, «наросла» на каком-то очень простеньком «прото-Иове». Точно так же смотрит на это и отец Александр Мень. Он глубоко разбирает этот вопрос.

«Тема невинного страдальца впервые появляется в писаниях мудрецов Двуречья. Известны шумерские и вавилонские варианты поэмы. В них человек, которого постигли тяжкие невзгоды, размышляет над волей Божества и склоняется перед ней. Конец этих поэм светлый, как и в книге Иова. Небеса награждают страдальцев за их веру и терпение. Эти поэмы могли быть известны боговдохновенному автору книги Иова и использованы им в качестве сюжетной канвы. Кроме того, в Израиле знали легенды о некоем мудром Иове, который, видимо, был историческим лицом, потому что в египетских документах 14 века до н.э. он фигурирует под именем некоего Йава, палестинского царя. В это время ещё господствовало представление, что зло всегда наказуется, а добро вознаграждается, но многие чувствовали упрощённость этой схемы, и в книге Иова Сам Господь отвергает старые богословские теории теодицеи, то есть, богооправдания. Проблематика Иова – добиблейская, и общечеловеческая. Мудрецы Месопотамии поставили её задолго до Израиля и попытались по-своему разрешить. Их вывод таков: когда в несчастье сердце человека открывается Богу, Бог слышит его. Но, при этом, спасение человека мыслится в чисто земном плане. То же самое находим мы и в Иове. Пролог и эпилог Книги есть, в сущности, просто Ветхозаветный вариант халдейского сказания. По всей вероятности, в прологе и эпилоге писатель почти буквально повторяет содержание легенды, поэтому и язык его намеренно архаичен и стилизован. Мыслитель и поэт, автор этой книги, за плечами которого стоял многовековой путь библейской религии с её возвышенным учением о Боге, изображает небеса в этих первых и последних главах схематично, на манер древних фресок. Но автор книги соединил эту древнюю притчу в духе традиционного благочестия с криком бунтующей души, соединил безотрадную картину жизни с назидательным счастливым концом, соединил образ Бога в виде восточного монарха с учением о непостижимости Бога как Сущего. Вся книга от начала до конца парадоксальна, и правы те богословы, которые считают попытки свести её к единой формуле и к единому замыслу безнадёжным делом. Если читать лишь прозаическую часть Иова (пролог и эпилог), то может показаться, что мудрец просто отстаивает высказанный в книге Притч взгляд на страдания, которые не всегда следует рассматривать как кару, ибо часто они – испытания, очищающие веру от своекорыстия. Однако основные, центральные поэтические главы книги показывают, что этого объяснения автору недостаточно. Он смело спускается в самую бездну, во тьму богооставленности. Мы ничего не поймём в этом загадочном творении израильской мудрости, если не будем учитывать двойственность Иова – этого образца терпения и одновременно мятежника, не желающего мириться со своей долей. Эта двойственность связана с происхождением и композицией книги. В книге сплетены две различные темы, два подхода, два Иова. Автор поставил рядом богословие мудрецов и свой внутренний опыт, объединил их общей канвой, потому что вполне возможно, что автор Иова сам пережил какую-то трагедию. Может быть, именно поэтому его герой говорит о страдании с таким жаром и болью. Были попытки связать эту тему с тяжким жребием Израиля, но, как уже было отмечено, в книге идёт речь о судьбе личности. Даже не об иудее, а о человеке вообще. Произведение, видимо, родилось из опыта жизненной катастрофы и опыта веры создателя этой книги. В рамках прото-Иова эпизод с сатаной призван лишь подчеркнуть, что праведник остаётся верным Богу не только в радости, но и в печали. Искуситель сатана оказался неправым, и всё возвращается на прежнее место, Иов вновь здоров, богат, у него рождаются дети, которые продолжат его род и унаследуют имение. О чём большем, казалось бы, можно мечтать? Но современному читателю странно, что герой как будто бы слишком легко утешился, получив взамен прежних детей – новых. Но не будем забывать, что автор добросовестно воспроизводит в этих последних главах старый тип мышления, ту патриархальную древность, когда родовое сознание стояло ещё выше личного.

Такова история первого Иова, прото-Иова. Мы намеренно отделили его от второго Иова, однако, при всём их несходстве, резко противопоставлять их было бы ошибкой. Думается, что библейский писатель не случайно свёл их обоих в одной книге. Вряд ли он хотел лишь прикрыть назидательной притчей тяготившие его сомнения и думы. В своём мужестве первый Иов – страдалец из прото-Иова – не менее велик, чем второй Иов в своём ропоте. Автор, видимо, сознавал это, и, частично допуская правоту старой притчи, не сделал бы легендарного Иова своим героем, если бы не восхищался его беззаветной верой, если бы не видел смысла в его испытании. Автор не мог пренебречь традиционной идеей воздаяния, пусть даже она трактовалась в этом прото-Иове упрощённо. И если в диалогической, центральной части книги автор вступает в полемику с древним пониманием, то не в смысле полного неприятия, а, скорее, во имя борьбы против схематизма и вульгаризации этого древнего подхода. Для автора было очевидно, что проблема бесконечно сложнее, чем полагали прежние поколения».

Теперь вот что пишет отец Александр о зачине этой книги – о споре дьявола с Богом – и о главной проблеме теодицеи: почему Бог вообще допустил всё то, что написано в книге, да и не только это, а всех Иовов, начиная с Египта и до Освенцима.

«Сатана книги – это ещё не дьявол, как его понимают теперь. В ту эпоху символом дьявола были Дракон и Змей. Он противник, он исполнитель суровых предначертаний Бога, подобный грозным ангелам-губителям. Его задача – испытывать человека. Сатана в книге как бы предвосхищает те обвинения, которые не раз потом выдвигались против религиозной этики, которая якобы всецело построена на награде и каре».

Слово «сатана» («сатан» по-еврейски) и означает просто «противник». Чей противник, между прочим? Богословски – вроде «противник Бога», но в книге Иова он, всё-таки, не столько противник Бога, сколько противник человека, он хочет доказать Богу, что человек – это пыль под ногами. Что касается «этики, построенной на награде и каре», это то, о чём я говорил, употребляя современную терминологию «богословия успеха»: что если я Богу верен, я молюсь Ему, я верю в Него, то Он мне даст богатство, здоровье, успех и всё хорошее, всё, что хотите. Если же я болею, страдаю, теряю, в моей жизни происходят трагедии, – значит, Бог меня за что-то покарал, значит, я что-то не так сделал, чем Бог недоволен. Вот это и называется «евангелие успеха». И, с точки зрения отца Александра Меня, сатана выдвигает теорию ровно этого же «евангелия успеха»: что люди Тебе, Бог, верны за то, что Ты им воздаёшь за их веру в Тебя. А вот Ты их лиши этого – вот этого лучшего праведника лиши – и всё: он не то что Тебя не благословит, он Тебя проклянёт! Но в итоге какая картина получается: в реальности сатана опровергает это «евангелие успеха» своими собственными действиями, когда, несмотря на все давление на него, Иов отказывается следовать этому «евангелию успеха». То есть, сатана, в сущности, играет в этом смысле в этой книге конструктивную роль, оказываясь невольным инструментом Замысла Божья, поэтому и получается, как пишет отец Александр Мень, что он – исполнитель суровых предначертаний Ягве.

Теперь о теме теодицеи, оправдания Бога (почему Бог вообще допускает зло, и почему Бог, в частности, допустил то, что произошло с Иовом). Читаю из отца Александра: «Отвечая противнику – сатане Господь не просто отвергает его подозрения, но даёт ему возможность самому убедиться в бескорыстии веры Иова. Бог отдаёт судьбу праведника в полное распоряжение сатане, чтобы показать ему безусловную верность Иова. Но как Бог может делать человека ставкой в споре? Чтобы понять это, надо учитывать приточный (от слова «притча»), условный, характер пролога книги Иова. Пролог не претендует на точное изображение реальности. Цель автора с помощью этого диалога Бога с сатаной раскрыть главную и очень важную истину. И в таком же условном ключе изображены те беды, которые сатана навлёк на Иова». То есть, отец Александр нам этими словами напоминает, что всё-таки эта книга – художественное произведение, это не есть, так сказать, отчёт очевидца о том, что между Богом и дьяволом происходит на небесах. Это, в сущности, поэма, и в ней к некоторым вещам надо относиться, как к некоей поэтической картине, но за которой (как всегда в великой поэзии) скрывается в поэтической форме, а не напрямую высказанная какая-то глубокая истина. И дальше он продолжает мысль, что эта сцена между Богом и дьяволом на небесах не лишена даже оттенка иронии. «Эта сцена – лишь литературный приём, призванный раскрыть главную и очень серьёзную мысль. Вспомним Евангельские притчи Христа. Было бы поистине странно, если бы мы сочли подлинным образом Бога господина, который жнёт, где не сеял. Или царя, который в раздражении наполняет свой дворец на свадебном пиру своего сына каким-то уличным сбродом».

С темой теодицеи о. Александр связывает и беседы Иова с друзьями. «Беседы с друзьями составляют основное содержание книги. Она ставит мучительный вопрос теодицеи: почему страдает невинный? В ту же эпоху, когда писалась книга Иова, греческие трагики (Эсхил, Софокл) давали свой ответ на этот вопрос: потому что над человеком властвует слепая и всесильная судьба, рок. Рок неумолим. В его предначертаниях нет нравственного смысла. Такова точка зрения греческой драматургии. Иов же не может с этим согласиться. Он верит в благость Божию, и именно поэтому его страдания так велики. Страдание ставит человека перед всем, что не есть он сам, как перед непонятной, почти враждебной силой. Он видит бессмыслицу зла, абсурдность мира, которые ужасают его душу, и с которыми он не хочет и не может примириться. Стоик вёл бы себя иначе, но потому лишь, что Бог и «равнодушная природа» для него, по существу, одно и то же. Божество стоика подобно водопаду, который уносит человека, чтобы вновь вернуть его в круговорот мироздания. Иов же – сын веры. Он знает о Сущем Боге иное, и потому он столь дерзок в своём мятеже, и неотступен в требовании, мольбе и призыве.

Ещё одна тема, которой только чуточку касается отец Александр Мень, но о которой я говорил довольно много, потому что для меня она важна. Это о том, что Иов в этой книге не остаётся постоянно равным самому себе, он эволюционирует от начального Иова первых глав, который взят без всяких изменений из древнего «прото-Иова» (понятный, верный, терпеливый праведник – образец терпения, и больше ничего, никакого мятежа) к тому, чем он в итоге оказывается к концу книги, когда он встречается с Богом, узнаёт Бога, можно сказать, соединяется с Богом. По-еврейски слово «яда» (узнать) – оно же означает и «соединиться». Иов кладёт руку на свои уста, потому что словами тут ничего не выразишь, не скажешь – вообще, тут слова не уместны. Вот что говорит отец Александр Мень об эволюции образа Иова: «Книга ничего не говорит о переживаниях и тайных надеждах в начале пути Иова. Иов лишь не погрешает устами своими. Уповает ли он на милость Божию, которая в конце концов спасёт его, верит ли, что всё совершающееся будет во благо, – этого мы пока, в первых главах, не знаем. А то, что Иов будет говорить впоследствии своим друзьям, относится уже к другой теме книги, к другому Иову, о мыслях же первого, терпеливого Иова нам остаётся только догадываться». Я хотел бы, чтобы запомнилась эта мысль о. Александра: что Иов не равен самому себе на протяжении всей этой длинной книги, а меняется, эволюционирует. Тут отец Александр выделяет двух Иовов: взятого из древнего «прото-Иова» и того Иова, какого рисует сам автор, непокорного Иова. Но на самом деле можно увидеть, что Иовов, в каком-то смысле, больше: на каждом круге спора с друзьями (а там три круга) Иов уже немножко другой.

Теперь о том, как видит отец Александр правоту Иова, ту правоту, о которой, в конце концов, Бог Сам говорит в последней главе: что друзья говорили о Боге неверно, а Иов говорил верно. «В споре Иова с друзьями нетрудно увидеть спор автора с самим собой. Он как бы разделился, но каждое из его воплощений имеет свои черты и своё отношение к спору. Почтенный Елифаз олицетворяет дух исконного благочестия и традиций. Он говорит вдохновенно, искренне, хотя в нём видны и узость, и самоуспокоенность. Вилдад меньше склонен к размышлению, духовный опыт его беднее, он бездумно принимает веру отцов и глух ко всем сомнениям. Софар уже не просто отбрасывает сомнения, но переходит в открытое наступление, считая любое роптание признаком нечестия. Сам же Иов – это человек, раздавленный своим горем, уставший от елейных слов, и взыскующий Бога Живого, от Которого только и ждёт разрешения всех своих мук. В речах Иова, как в фокусе, собрана вся боль мира. Зачем? – без конца спрашивает он, изнывая в приступах невыносимой тоски».

Александр Сергеевич Пушкин в конце первой главы «Евгения Онегина» написал вот так:

Чтобы насмешливый читатель

Или какой-нибудь издатель

Замысловатой клеветы,

Сличая здесь мои черты,

Не повторял потом безбожно,

Что намарал я свой портрет,

Как Байрон, гордости поэт,

Как будто нам уж невозможно

Писать поэмы о другом,

Как только о себе самом.

С этого он начинает «Евгения Онегина», а в конце говорит:

А та, с которой образован

Татьяны милый идеал…

О много, много рок отъял!

И невольно возникает такое ощущение к концу «Евгения Онегина», что во всех своих центральных героев (в Онегина и Татьяну, в первую очередь) Пушкин вложил часть самого себя, не говоря уже о том, что он, может быть, сам того не желая, вложил в Ленского предсказание своей собственной судьбы. Как потом писал Лермонтов в стихотворении «На смерть Поэта»:

И он убит – и взят могилой,

Как тот певец, неведомый, но милый,

Добыча ревности глухой,

Воспетый им с такою чудной силой,

Сражённый, как и он, безжалостной рукой.

Так что мысль отца Александра Меня о том, что автор книги Иова воплотил в разных героев своей книги разные грани и лично себя, и разные грани вообще человеческой натуры, – эта мысль, может быть, в какой-то степени обязана прекрасному знакомству отца Александра с русской литературой.

И дальше из отца Александра Меня: «Автор вкладывает в уста Елифаза и других друзей Иова немало мудрых мыслей, чтобы показать их частичную правоту. Ошибка друзей не в их воззрениях, а в том, что они успокоились на старых теориях и не ждут нового откровения. Иов же, говоря с предельной искренностью и прямотой, не закрывает глаза на бедствия человеческого рода, однако при этом, находясь на грани отчаяния, он не перестаёт верить в благость Божию. Он взывает к Творцу, прося Его раскрыть тайну трагического жребия человека. Именно эта вера оправдывает больше Иова, нежели его формально благочестивых друзей. Иов жаждет услышать Самого Господа, узреть Его лицом к лицу. Ему нужны не благочестивые теории при молчании Иова, а живое откровение». Я на секундочку вклинюсь в текст отца Александра: и какое откровение получает Иов как ответ на это своё взывание? Здесь, мне кажется, надо вспомнить замечательную формулировку Карла Густава Юнга: «Ответ Иову – это Христос». Это то самое живое откровение, о котором говорит о. Александр: ну кого, как не Христа, мы сегодня назовём живым откровением Бога? Об этом пишет Евангелие от Иоанна в самом своём начале:

18. Бога не видел никто никогда; единородный Сын, сущий в недре Отчем, Он явил.

Вот это и есть откровение Бога в Иисусе Христе. Читаю дальше из отца Александра: «Прав оказывается Иов, а не его друзья, «защищавшие» Бога. Ибо Иов, несмотря на бурю сомнений, глубже верил в правду Божию. Не всё, однако, в убеждениях друзей было ложью, в частности, их теория воздаяния. В этом есть доля правды, но воздаяние – это не какой-то автоматический закон, который осуществляется на земле, но вера в него – не заблуждение. Книга лишь показывает, что не всё исчерпывается земной жизнью. В этом её огромное значение в духовной истории». Вот это одна из фундаментальных мыслей отца Александра Меня применительно к этой книге: что ответ Иову состоит в том, что открывается, помимо этой, знакомой нам земной материальной жизни, какая-то другая сфера жизни. Вот тут я с отцом Александром, может быть, немножко бы поспорил, но не буду.

Теперь вот что говорит отец Александр о речи Бога: «Явившись Иову, Бог не снимает покрова с тайны. Он не даёт новой, лучшей теодицеи. Он разворачивает перед человеком картины мироздания, которые указывают на беспредельную мощь и мудрость Сущего. Все пути Творца направлены на конечное благо мира, сколь бы загадочными они ни казались людям. Все существа получают бытие от Бога. Не должно ли это привести к мысли о благости Промысла? Здесь предвосхищаются слова Христовы о малых птицах (малые птицы, и ни одна из них не забыта у Бога). По существу, к этому сводится весь монолог Бога».

Вот на этом отец Александр кончает свои размышления о речи Бога, которая, как-никак является центральным местом книги, и на мой взгляд, конечно, надо было бы сказать об этой речи больше и глубже, чем здесь сказал отец Александр. Почему этот такой глубокий и мудрый человек ограничился такими скупыми словами о речи Бога? Мне кажется, потому, что в речи Бога отверзается людям большая Вселенная, в которой, собственно, Бог и живёт: не в той маленькой, в которой живём мы, а в этой, великой. Но для отца Александра Меня, у которого были свои задачи в этой его земной жизни, не задачи богослова, не задачи понимания, а задачи пастыря, который должен вести за собой людей ко Христу, – для него, мне кажется, важнее была не сама речь Бога, не эта Вселенная, которую Бог открыл в этой речи, а человек Иов, реакция Иова на слова Бога. Так говорит и сам отец Александр: «Для понимания книги гораздо важнее реакция и ответ самого Иова на Богоявление. Иов склоняется перед Господом в смирении и благоговении. Почему? Боговдохновенным автором не предлагается очередная гипотеза о Боге. Новое знание о Промысле Божием родилось у Иова из мистической встречи с Сущим. Эта встреча положила конец богооставленности. Иов обрёл вновь близость к Господу-Заступнику. Он спорил, роптал, но до последней минуты не покидала его надежда, что Бог явит ему Свой лик, и надежда его сбылась. В присутствии Бога все вопросы отпали сами собой. И выразить словами эту тайну не смог даже такой великий учитель веры, как автор книги Иова».

И наконец, о. Александр о роли книги Иова на пути человечества ко Христу. «Библия охватывает все аспекты бытия человека перед лицом Божиим, и было бы огромной потерей, если бы в хоре голосов Библии не звучал вопрошающий и страдальческий голос Иова. Прежде люди удовлетворялись надеждой на воздаяние в потомках. Иову этого недостаточно. Ему уже присуще личностное самосознание как противовес родовому. Но, поскольку не была открыта тайна посмертного воздаяния, Иов смотрит на судьбу человека как на самую печальную. Тайна посмертного воздаяния ещё не была открыта, но книга Иова готовила Церковь Ветхого Завета к восприятию этой тайны. Слово Божие подводит человека к необходимости иного воздаяния, иного спасения, нежели то, что ограничено земными пределами». Вот потому вся книга о. Александра, которая не только об Иове, а обо всей этой эпохе, называется «На пороге Нового Завета». Добавлю также от себя: для отца Александра главное в той великой Вселенной, которую показывает Бог человеку в Его речи в конце книги Иова – это не то, что находится на поверхности этой речи. Не то главное, как устроена земная жизнь в этой Вселенной (звёзды, моря, ветры, животные, и так далее), а главное – это что-то, что подразумевается и находится за земными пределами, и на что эти образы речи Бога только намекают. Я уже говорил, что в этой речи Бога всё, включая животных, имеет второй, символический, смысл.

И дальше отец Александр говорит о провидческих словах этой книги об Искупителе, в которых эта книга предвидит будущего Мессию – Христа: «Нет оснований считать, что здесь речь идёт о воскресении из мёртвых. Иов лишь высказывает веру, что Бог откроется Ему, пока он (Иов) ещё жив. Но, если не по букве, то по духу эти слова прообразуют чаяния грядущего искупления и Воскресения. Книга остаётся как бы недосказанной, окончательный ответ будет дан в откровении о победе над смертью, воскресении мёртвых и приходе в мир Искупителя – Иисуса Христа».


Запись 78 ОБЗОР 16 10-10-18

Мы продолжаем заключительный обзор книги Иова. Мы заканчиваем этот обзор тем, что кратко адресуемся к комментариям других людей об этой книге, потому что эта книга породила огромное множество комментариев, что уже само по себе свидетельство её важности и того, как она неоднозначна. Мы разобрали детально комментарии нашего соотечественника Фёдора Николаевича Козырева, потом комментарий отца Александра Меня, комментарий западного автора Питера Крифта, и сегодня мы начнём с комментария хорошо известного, тоже западного, автора – Гильберта Кита Честертона, который написал очень интересное предисловие к книге Иова. Конечно, нет возможности всё это целиком прочитать, поэтому я буду касаться только каких-то выбранных тем, которые перекликаются с теми темами, которые мы поднимали при нашем чтении.

Начнём с того, что книга Иова имеет, видимо, какого-то своего древнего предшественника, которого я называл «Прото-Иовом». С этим согласен и Честертон. Вот как он пишет: «Возможно, книга Иова создана не сразу, как Вестминстерское аббатство, но те, кто создавал древние поэмы, как те, кто создавал аббатства, не придавали особого значения ни точной датировке, ни точному авторству. Значение это породил почти безумный индивидуализм нового времени, а древний мир, сохранивший эти поэмы, верно хранил предания, традицию. Отец мог оставить поэму сыну, чтоб тот её закончил, как мог оставить возделанную землю. Поэтому мы вправе сказать, что книга Иова едина, как едины все великие старые творения».

Вот что говорит Честертон о месте книги Иова в Ветхом Завете. «В определённом смысле Иов отличается от книг, включенных в канон Ветхого Завета, но ошибутся те, кто считает, что Ветхий Завет – это просто скопище книг, без склада и без цели. Ветхий Завет отличается вполне явственным единством. Главную мысль большей части Ветхого Завета можно было бы назвать одиночеством Божьим. Господь не только главный герой этих книг, Он единственный их герой. Перед ясностью Его целей намерения прочих тупы и автоматичны, словно у животных. Перед весомостью Его все сыны плоти – словно тени. Все патриархи и пророки – просто орудия Его, оружие, ибо Господь – муж брани. Навин для Него – боевой топор, Моисей – измерительный стержень, Самсон – только меч, Исайя – только труба. Человек Ветхого Завета похож на Бога не больше, чем пила или молоток похожи на плотника. Вот ключ к израильскому Писанию, вот главная его черта. Ветхий Завет просто ликует о ничтожестве человека перед Замыслом Божьим. Книга Иова отличается только тем, что именно в ней встаёт вопрос: каков же этот Замысел? Стоит ли он хотя бы жалкой человеческой участи? Без сомнения, легко пожертвовать нашей ничтожной волей ради воли, которая и мудрее, и милостивее. Но – милостивей ли она, мудрей ли? Пускай Господь использует Свои орудия, пускай ломает их. Но – что Он делает, для чего ломает?».

Этот вопрос, наверно, можно назвать скорее философским, чем религиозным. Кстати сказать, Честертон подчёркивает эти две грани книги Иова – философскую и религиозную. Вот что он об этом пишет. «Среди других книг Ветхого Завета книга Иова – загадка, и философская, и историческая. В этом предисловии мы относимся к загадке Иова как к загадке философской, но делает книгу религиозной, а не философской то, что, как это ни странно, Иова в «ответе» Бога на его вопросы удовлетворяет перечисление непостижимых фактов. Собственно, в этой речи Бога одни загадки Божьи, которые и сложнее, и таинственнее загадок Иова. Однако до речи Господа Иов утешиться не мог, а потом – утешился. Он ничего не узнал, но ощутил грозный дух того, что слишком прекрасно, чтобы поддаться рассказу. Господь не хочет объяснить Своей цели, и само это, словно пламенный перст, указует на Его цель. Загадки Божьи утешают сильнее, чем ответы человеческие».

Дальше Честертон переходит к одному из главных элементов сюжета книги – к противопоставлению, контрасту между Иовом и его друзьями. Вот что он пишет. «Вся книга исходит из стремления узнать, как всё обстоит на самом деле; узнать, что есть, а не что нам кажется. Если бы её писали сейчас, Иов и его собеседники прекрасно поладили бы, приписав разногласия различию темпераментов, приговаривая, что утешители – по своей природе оптимисты, а Иов – пессимист. Но если жажда счастья и готовность к счастью зовутся оптимизмом, Иов – оптимист, обиженный оптимист. Он требует от мира оправданий не потому, что хочет их отвергнуть, а потому, что хочет их принять. Он требует от Бога объяснений, но в том духе, в каком их требует жена от любимого, почитаемого мужа. Он препирается с Творцом, ибо Им гордится, он даже ругается с Ним, но не сомневается, что у «противника» есть непонятные ему оправдания. Друзья же упорно твердят, что всё в мироздании сходится, логично, словно хоть в какой-то мере хорошо, если многие дурные вещи – на своём месте в этом мироздании. Мы увидим, как Господь в лучших, высших стихах книги переворачивает вверх дном этот довод. Механический оптимист, подобный друзьям, пытается оправдать мир на том основании, что мир разумен и связен. Мир тем и хорош, говорит он, что его можно объяснить. На это Бог отвечает ясно до ярости. Он говорит: «Если мир и хорош, то лишь тем, что для вас, людей, объяснить его нельзя». Господь заставляет нас увидеть мир на чёрном фоне небытия. Господь заставляет Иова увидеть поразительный мир. Творец Сам дивится тому, что сотворил. Вместо того, чтобы объяснить мир, Он утверждает, что мир намного странней, чем думал Иов».

И дальше естественным образом Честертон переходит к рассмотрению речи Бога, в которой этот странный мир наиболее полно показан в книге. «У поэта похуже Бог в том или ином смысле на вопросы бы ответил. Но тут Бог Сам задаёт вопросы о Себе. В этой драме скепсиса главный скептик – Господь. Он делает именно то, что делали всегда великие защитники веры – обращает рационализм против него самого. Автор заставляет Бога согласиться на некое равенство с противником, Иовом. Бог хочет, чтобы поединок был равным и честным. Всемогущий идёт на великое дерзновенное смирение. Он хочет, чтобы Его судили». Я здесь добавлю от себя, что для того, чтобы судить Бога, надо сначала узнать, Кто Он. А этого нельзя узнать, не зная, кто ты сам. Это касается и Иова, и вообще Адама (человечества), которое представляет Иов. Дальше я перехожу опять к Честертону. «Поэтому первый вопрос Бога Иову – Бог спрашивает Иова, кто он, кто сам Иов? А Иов, человек умный, немного поразмыслив, приходит к выводу, что этого не знает. Беседуя с тем, кто так дерзновенно утверждает сомнение, как Иов, вряд ли стоит ему говорить, чтобы он перестал сомневаться. Лучше сказать, чтобы он сомневался дальше, больше, пока, наконец, в озарении, не усомнится в самом себе».

Теперь о проблеме теодицеи, как её видит Честертон. Эта проблема оправдания Бога за всё зло, которое творится в мире, традиционно считается центральной в книге Иова хотя я, на самом деле, не очень согласен с тем, что это, действительно, центральная проблема, но так принято считать. Вот что пишет Честертон. «Не знаю, оказала ли эта книга влияние на иудейскую мысль, но если оказала, она эту мысль спасла. Именно здесь встаёт вопрос о том, непременно ли Бог наказывает грех бедой, вознаграждает праведность успехом. Если бы израильтяне ответили неверно, они не смогли бы сыграть такую роль в нашей человеческой истории, они, может быть, опустились бы до уровня нынешних образованных людей. Ведь только дай человеку подумать, что преуспеяние – награда праведности, он тут же погибнет. Если надо было спасти от этого иудеев, книга Иова их спасла. Бог не сказал Иову, что тот наказан за грехи или для его же блага. Мы знаем из Пролога, что Иов страдал не потому, что он хуже других, а потому, что он лучше. Урок этой книги в том, что человека утешит лишь парадокс. Как важно, что концы в этой книге толком не сходятся!». И я бы сказал, что это высказывание Честертона само по себе является парадоксом.

И вот то, что для меня, да и, наверно, для всех является центральным, – о роли книги Иова на пути движения человечества к Богу, ко Христу. «Что ждало впереди странную истину о лучшем из людей в дурном мире? В самом свободном, в самом глубоком смысле лишь один человек в Ветхом Завете – Личность (с большой буквы) – Иисус Христос. И предвосхищён раб Бога Иисус Христос, язвами Иова». Я хочу добавить здесь к Честертону кое-что от себя, поскольку он пишет довольно скупо, он, видимо, по объёму ограничен рамками предисловия. Ещё много чего христианского предвосхищено в книге Иова. Воскресение Христа предвосхищено в странных и таинственных словах о том, что Иов ожидает воскресения. Апокалипсис как борьба и победа над дьяволом предвосхищён словами Бога «Клади руку на него и помни о борьбе». Честертон говорит об этом, правда, я бы сказал, мимоходом. «Упоминая снег и град в перечне всего, что бывает, Бог говорит о них как о сокровище, которое Он бережёт на день брани, как бы намекая на ту последнюю битву, в которой наконец сокрушится зло. И поэтому Тайна Господня, которая явлена и речью Бога, и всей книгой, несмотря на ту страшную и таинственную беду, которая постигла Иова, всё-таки радостна, а не печальна».

Это короткий обзор того, что написал Честертон о книге Иова. Должен сказать, что с большей частью того, что он написал, у меня, по крайней мере, нет оснований спорить. Но, конечно, эта книга богаче, чем то, что о ней написал Честертон. Может быть, из-за ограниченного объёма предисловия.

А теперь – о другой книге, которая как раз по объёму большая, и это совершенно не ограничивает автора. Это книга нашего с вами соотечественника Дмитрия Владимировича Щедровицкого, называется она «Беседы о книге Иова. Почему страдает праведник?». Я, конечно, могу дать только выдержки из этой большой и сложной книги, и хотел бы сразу начать с того, что мне кажется её достоинствами, а что кажется недостатками. Достоинством мне кажется то, что Щедровицкий представляет героев этой книги (как самого Иова, так и его друзей), как бы проецируя свои собственные разные взгляды то в одного из друзей, то в другого. Почему я это считаю достоинством? Потому что так же поступает неизвестный нам гениальный автор книги Иова. Он тоже всё разнообразие богословских взглядов, которые жили в его голове и как-то друг с другом то спорили, то сочетались, выплёскивает в виде мнений героев этой книги. Это с моей точки зрения, достоинство. Второе продолжение этого достоинства состоит в том, что Щедровицкий – единственный из известных мне русскоязычных авторов, который всерьёз разбирает взгляды друзей, то есть, пытается найти в них свою истину, и смотрит на них как на разные, но самостоятельные богословские концепции каждого из друзей. Это, конечно, входило в замысел автора, иначе он не ввёл бы этих трёх разных друзей. Но большая часть современных комментаторов как-то не желает в это вдаваться, потому что это, действительно, очень сложно. Я тоже в моём комментарии не уделял этому большого внимания, а у Щедровицкого это одна из основных частей его книги, сильная сторона. И третья сильная сторона – это то, что он один из немногих авторов, кто обращает внимание на то, что Иов по ходу книги развивается, эволюционирует.

Ну, и недостатки этой книги, которые, конечно же, есть. Может быть, не самый главный недостаток, но тот, который меня раздражает больше всего, – это то, что Щедровицкий под конец своей книги возлагает часть вины за то, что произошло с Иовом, на самого Иова: что он всё-таки согрешил, пусть не в этой жизни, а в каких-то предыдущих жизнях, потому что Щедровицкий разделяет теорию реинкарнации. Мне это категорически неприемлемо, потому что, по-моему, это лишает всю книгу смысла. Если Иов виноват, как это пытаются доказать друзья, то книгу незачем было бы писать, и я не верю в то автор имел это в виду.

Второй недостаток – это, как часто бывает, продолжение достоинств. Щедровицкий – человек, очень хорошо знающий иврит, внимательный к словам на иврите в этом тексте. И когда он излагает взгляды друзей Иова, он часто цепляется за какое-то одно слово, пусть даже важное, и начинает из него развивать, строить собственную теорию, очень далеко экстраполируя то, что есть в этой книге, исходя из своего собственного богословия. Получается, что во многих частях его комментария больше от него самого, чем от книги, которую он комментирует.

Третье, что мне кажется недостатком, – теория реинкарнации. Я не против этой теории как таковой, я просто не считаю, что мы в состоянии сказать про неё «да» или «нет», поскольку Господь от нас это скрыл. И поэтому делать её основой интерпретации книги Иова, по-моему, неправильно.

Ещё один недостаток. Почему-то Щедровицкий очень прельстился образом Елиуя. Он считает Елиуя прямо голосом Бога: что всё, что говорит Елиуй, – это говорит Сам Бог. Я предлагал в комментарии совсем другой образ Елиуя как человека, который эмоционален, говорит как бы «в духе», и у него есть большие достоинства по сравнению с его друзьями, но всё равно, он всего лишь человек и говорит по-человечески, хотя и заявляет Иову: «я буду для тебя вместо Бога, хотя я из плоти и крови, как и ты».

Дальше: принципиальный недостаток – это то, что важнейший, центральный символический образ бегемота и левиафана в речи Бога Щедровицкий абсолютно игнорирует. Он на них смотрит просто как на огромных животных, которые являют ещё одно доказательство силы и величия Бога: что Он их сотворил. Я удивляюсь, что такой вдумчивый человек пропустил такую очевидную вещь, что левиафан имеет символический смысл, и символизирует он именно действия сатаны, силы зла в мире.

Ну и, пожалуй, последнее по порядку, но не по важности, что я бы хотел отметить, это то, что, в отличие от других комментаторов, Щедровицкий уделяет удивительно мало внимания мессианским, христианским намёкам в этой книге. Да, они даны только намёками, но ведь традиционно всё богословие книги Иова на протяжении веков особое внимание уделяло этим местам: «Я знаю, Искупитель мой жив» и так далее. Щедровицкий упоминает это, но не чувствуется, что для него это важно. Я могу сказать, зная другие его комментарии к другим книгам, что всё-таки Щедровицкий более погружён в Ветхий Завет, чем в Новый Завет, и это вот тут проявляется. В том, что я буду сейчас рассказывать о его книге, надо обязательно иметь в виду, что это, фактически, ветхозаветный комментарий книги, проломившейся уже в Новый Завет, комментарий её из плоскости Ветхого Завета, а не из пространства Нового Завета.

Начну с первого, с того, что Щедровицкий говорит о концепции «Прото-Иова» – книги, предшествовавшей тому Иову, которого мы знаем. Он говорит, что книга Иова продолжает теодицеи, то есть, тексты, которые пытались, часто мучительно, понять, откуда всё зло в мире. Такие тексты есть и в древнем Египте, и в древнем Междуречье, в Шумере, в Вавилоне, и так далее, но, поскольку там было многобожество, у них так остро не стоял вопрос, как Бог это терпит, потому что богов-то много, они борются друг с другом – вот отсюда и всё зло в мире, всё очень просто. Конечно, для ветхозаветного иудея этот вопрос стоит гораздо правильнее и острее, и в контексте Ветхого Завета это есть одновременно вопрос оправдания Бога. Вот несколько комментариев Щедровицкого к теме Прото-Иова и теодицеи.

«Теодицея – это попытка доказать, что Бог, или даже языческие боги, абсолютно справедлив и нелицеприятен, несмотря на то, что мы в мире встречаемся с несправедливостью и злом, которые Провидение Божие допускает и проявлениям которых не препятствует. Как согласовать положение, согласно которому Бог безмерно любит человека, с тем, что, тем не менее, Бог допускает в мире много зла? Обсуждавшая этот вопрос вавилонская теодицея содержит некоторые темы и образы, которые встречаются также и в книге Иова, Но Иов гораздо более непримиримо подходит к этому вопросу, наверно, не только потому, что он переживает более тяжкие муки, чем вавилонский страдалец, но и в связи с общей направленностью его души на поиски Бога и общения с Ним. А вавилонским жрецам, наверно, не очень приятно было слышать или читать, как обличают богов и утверждают, что они не приходят на помощь людям, поэтому они смягчили эту остроту и даже вложили в конец этой вавилонской поэмы о теодицее кроткую и смиренную молитву к богам.

Другое произведение, египетское, созданное, видимо, в то же время, когда и «Прото-Иов» и вавилонская теодицея, названо «Спор разочарованного со своей душой». Разочарованный, который был, видимо, человеком знатным и богатым, потерял всё, был вышвырнут из дома своего (это были времена смуты и иноземного нашествия), стал ненавистен и презрен в глазах людей, подобно Иову и вавилонскому страдальцу. Сквозь призму собственной судьбы этот египетский герой рассматривает общественные отношения своего времени. Лик эпохи проступает сквозь обстоятельства его жизни. Подобное мы находим и в книге Иова. Там есть намёк и на посмертное загробное блаженство, которое совершенно естественно в рамках египетской религии, но и в книге Иова есть определённый намёк на подобное мировоззрение вот в этих замечательных словах: «А я узнал, мой избавитель жив, и последним над прахом он восстанет, и после того, как эту мою кожу обдерут, из плоти моей я буду созерцать Бога». Так что книга Иова вполне могла быть создана в первой половине второго тысячелетия до нашей эры, поскольку она входит в круг литературы того времени о невинных страдальцах. Но сопоставление этой литературы с книгой Иова показывает, что ни одно из этих восточных произведений не содержит таких глубоких концепций, таких необычайных проникновений в сущность бытия, в проблему взаимоотношений человека с Богом, как книга Иова. В этих восточных произведениях лишь констатируется тот факт, что человек был праведен, непорочен перед своими божествами и вдруг подвергся жестоким страданиям. При этом он беседует с другом или с собственной душой, пытаясь выяснить причину происшедшего. И только книга Иова затрагивает очень многое, выходящее за пределы бытовых и даже метафизических представлений обычного человека. Её диспуты открывают парадоксальным образом истинные основы самого мироздания, а не только причины страдания праведника, и оказывается, что одно с другим очень тесно связано. Вдруг разрывается перед нами в книге Иова завеса обыденности, описания земных дел, и мы переносимся в совсем иной мир, иное измерение бытия, и оказываемся не более и не менее, как перед престолом Самого Создателя». Это, конечно, Щедровицкий замечает очень возвышенно и уместно.

Вот что пишет Щедровицкий о месте книги Иова в Священном Писании и в истории человечества. «Существовало предание, что книга Иова предшествовала самому Пятикнижию, являясь древнейшей поэтической книгой и одновременно старейшей из «книг премудрости». Когда же разворачивались события, изложенные в книге Иова? Согласно ряду иудейских преданий, до исхода израильтян из Египта, следовательно, где-то в первой половине второго тысячелетия до нашей эры. Есть предание, которое отождествляет Иова с царём Иовавом, который стоял во главе Едома, он упомянут в 36-й главе книги Бытия. Если это действительно так, тогда Иов был не просто знатный и богатый человек, а царь, и его речи предстают в другом свете, потому что царь в Ветхом Завете – это как бы одновременно воплощение и символ всего народа.

Книга Иова – одна из загадочных и удивительных Книг Ветхого Завета. Многие филологи, философы и поэты удивлялись тому, что она вообще вошла в библейский канон. Одни утверждали, что эта книга по сути своей богоборческая, предъявляющая Богу неподобающие еретические претензии по поводу того, что в мире нет справедливости, что он полон зла, и в нём страдают невинные. Другие утверждали, что, наоборот, она прославляет человека-праведника, который, даже перенося немыслимые мучения, невинно страдая, остаётся верен Богу. Сам Иов в этой книге предсказывает, что его слова на веки вечные сохранятся в памяти человечества: «О если бы были записаны слова мои, если бы были начертаны в книге резцом железным, на вечное время на камне вырезаны были». Это предсказание Иова сбылось. В памяти человечества, словно на вечном камне, как бы железном резцом начертаны слова Иова, его безысходный плач, непрестанное взывание к Богу, его философские вопрошания и утверждения». Не могу не добавить к тому, что здесь говорит Щедровицкий: железным резцом наиболее глубоко врезано в историю человечества предчувствие будущего Спасителя, Христа, которое есть в книге Иова. Вопрос Иова, на который ответом является Христос, – вот он и есть самое главное, что врезано железным резцом в духовную историю человечества.

И дальше продолжается тема влияния книги Иова в истории человечества. «В учении всех трёх мировых монотеистических религий присутствуют очень мощные концепции, которые как бы опираются на мировоззренческую позицию Иова. И всё же, во многих случаях, в ряде конфессий, и по сей день находящихся в состоянии духовного младенчества, обучают служению корыстному: «ты должен исполнять заповеди, ты должен быть человеком нравственным» – но почему? Да потому, что ты попадёшь за это в рай, потому что и в земной жизни тебя минуют многие беды, если ты будешь служить Богу. Именно поэтому влияние таких закоснелых сообществ падает, люди ищут чего-то более глубокого, потому что нравственная интуиция человечества уже начинает перерастать младенческие постулаты вознаграждения за добрые дела». Я добавлю от себя: знак начала этого перерастания – книга Иова.

Одним из центральных и наиболее детально разобранных Щедровицким моментов является роль друзей в этой книге. Во-первых, он называет их величайшими мудрецами поколения. Это его личный взгляд. Я, честно говоря, не знаю, с чего он это взял. Это как раз пример того, как он, так сказать, вчитывает в книгу свой личный взгляд. «Они пытались утешить Иова в его горе, но по-разному. Книга Иова отличается особой философской полифонией, в ней формулируются и сосуществуют различные концепции бытия, и в частности, различные концепции и друзей, и самого Иова, и дальше – Елиуя. И если, в конечном счёте, друзья оказываются перед лицом Господним не настолько правы, как Иов, то это не значит, что они совсем не правы, не говорят ни слова истины. В чём-то важном все они, конечно, ошибаются, но в учении каждого из них затрагиваются сущностные и важные пласты духовной реальности. Сначала друзья пытаются уверить Иова в том, что всё в мире постижимо умом, и кто действительно чтит Бога – благоденствует. Но после того, как Иов на своём примере, да и на многих других опровергает их речи, они начинают утверждать, что пути Господни неисповедимы, что нет прямой связи между благочестивым поведением и наградой, а потому и говорить об этом не следует. Иов же продолжает добиваться истины, и всё-таки страстно жаждет узнать, почему он так жестоко мучается. Друзья собрались не только с целью утешить своего собрата. Они собрались, чтобы в этой беспросветной тьме, в которой он находится, в темноте человеческой жизни, в безнадёжном мраке страданий пытаться постигнуть глубочайшие тайны бытия. Но все их философские построения опровергаются муками Иова, который является живым и ярким опровержением. Разговор, который возникает между Иовом и его друзьями в трагической и страшной ситуации страдания праведника, воспринимается, как продолжение их прежних бесед, но возобновлённых в ужасных, и, казалось бы, неисправимых новых обстоятельствах. Вся прежняя система ценностей Иова, которая основывалась на вере в справедливость Божию, вдруг обернулась для него заблуждением, призраком, химерой. Центральный, самый надёжный столп его мировоззрения рухнул, и закачалось всё здание и обрушилось со страшной силой. То, во что он верил, на что он уповал, стремился, что возглашал, проповедовал, разбилось вдребезги, поскольку оказалось, что из мира изгнана справедливость. Вот главное, над чем, собственно, Иов и стал напряжённо размышлять. Вот та проблема, к разрешению которой он устремился всеми силами ума и души».

И теперь Щедровицкий переходит к рассказу о концепциях друзей, каждый из которых как бы пытается по-своему объяснить Иову, исходя из совершенно разных предпосылок, почему с ним произошло то, что с ним произошло. Я добавлю от себя, что замысел книги в том и состоит, что все эти человеческие попытки объяснить никуда не приводят и оказываются неудачными, а удачным оказывается только Божье объяснение в конце этой книги, в речи Бога, которое и «объяснением» совсем не является, а является ответом «вопросом на вопрос». Тем не менее, этот вопрос, а не ответ, каким-то таинственным образом оказывается для Иова ответом.

Теперь перехожу к концепциям друзей. Начнём сначала с концепции Елифаза. Щедровицкий называет эту концепцию смысла жизни по Елифазу необыкновенным для древнего мира учением, которое имеет много последователей и в последующих веках. Первый слой – основа этого учения – знаменитый закон воздаяния: что все дела человека вызывают воздаяние, и то, что человек делает, возвращается к нему самому. Раз Иов страдает, значит, он заставлял страдать других. Раз он бедствует, значит из-за него бедствовали люди. Но Щедровицкий остроумно говорит: «А уберём это воздаяние из системы Елифаза – восхвалит ли он Бога?». Тут Елифаз сопоставляется с Иовом, про которого дьявол говорил, что он не восхвалит Бога. Иов – восхвалил, по-своему, но восхвалил. А Елифаз?

Интерпретация взглядов Елифаза Щедровицким, на мой взгляд, имеет довольно мало основы в книге Иова. «Концепция Елифаза основана на понимании того, что дух Божий, основа всего существующего, живёт и в человеке, его поддерживает и так далее. Но тот же дух Божий, как говорит Елифаз, становится духом гнева, то есть, служит погибели нечестивых. Чем же вызывается такое превращение? Нарушением строя творения, разрушительным брожением человеческой мысли. Когда нечестивый преступает границы заповедей и запретов, нарушает гармонию в обществе и природе, он тем самым как бы влияет на Божий дух, поскольку человеческий дух коренится в своём источнике – в Духе Святом. Одна и та же пламенная сила человеческого духа может стать светоносной силой любви, а может стать всепожирающим пожаром злой страсти. Если происходит последнее, тогда и Дух Божий ответным действием преступает границы гармонии и обрушивается на самого нечестивого, разрушая основы его жизни. Таким образом, философская концепция Елифаза говорит о глубокой связи человеческого духа с Духом Божьим, о их взаимном влиянии. Бог предстаёт в концепции Елифаза очень страшным, ужасающим, грозным. Почему? Потому что человек грешен, ничтожен, и в таком состоянии может воспринять только грозную, суровую сторону открывающейся ему Божественности. Он не в состоянии ещё оценить милость Божию, да и недостоин её».

Ещё одна грань концепции Елифаза по Щедровицкому, которую он, по-моему, с большой натяжкой вытянул из книги Иова, – что «падшие ангелы посылаются на землю и рождаются людьми для того, чтобы, так сказать, на земле исправиться и обрести в течение земной жизни утраченный горний свет». И когда говорится о том, что «человек создан для страдания, как искры, чтобы взлетать вверх», Щедровицкий понимает это так, что под «искрами» (по-еврейски «сыны Решефа») имеются в виду ангелы, которые на земле страдают, чтобы потом от земли вознестись вверх, то есть, вновь стать ангелами и вернуться туда, откуда они ниспали. И это объяснение, почему Елифаз говорит Иову, что не стоит призывать ангелов на помощь и просить их заступничества, потому что они с трудом блюдут собственную чистоту, потому что боятся пасть. Вот для чего по Елифазу, как его понимает Щедровицкий, дух в теле человека претерпевает мучения, и это вот такое объяснение того, почему с Иовом произошло то, что с ним произошло. Щедровицкий замечает, что концепция, что наказываются только чем-то согрешившие, а угодные Богу, творящие Его волю всегда благоденствуют, а нарушающие Его Законы и Заповеди бедствуют, коренным образом противоречит Евангельскому взгляду на соотношение богатства и благочестия. И дальше он замечает, на мой взгляд, совершенно верно: «Перед лицом настоящей истины, и неизведанного пути бытия, который Иов пролагает в страшных муках, Елифаз оказывается неправ. Справедливые и красивые, и правильные утверждения мудреца становятся неправдой в тех обстоятельствах, когда он свою концепцию пытается распространить, на явления, которые в её рамки не вмещаются, когда правильные, но односторонние понятия он пытается представить чем-то всеобщим, всеобъемлющим. Если сравнить его концепцию с тем, как видит мир Иов, то концепция Елифаза оказывается полуправдой». На мой взгляд, это замечательное, ключевое слово: все друзья дают полуправду, а Иов хочет всей правды.

Теперь о втором друге, Вилдаде, как его понимает Щедровицкий. «Главный грех по Вилдаду – это забвение Всевышнего, выраженное в отказе от Богопознания. Но что означает «познание» в данном случае? Вообще, по-еврейски «познание», «яда» – это одновременно и соединение, совокупление с Богом. Но, по Вилдаду, единственное средство познания Бога – это традиция, поэтому следование ей – порука благословения свыше. Истина, по Вилдаду, заключается только и исключительно в традиции и предании. Никакого небесного, нового, или вновь открывающегося источника познания Вилдад не признаёт. Эта истина была сообщена первому поколению людей, потом она передавалась преемственно из рода в род по сей день. Но ведь предание не может быть совершенным в состоянии грехопадения человечества. Но Вилдад о грехопадении не вспоминает, оно для него как бы не существует. И когда искра традиции гаснет, а никакого нового источника света нет (потому что Вилдад отрицает прямое откровение свыше), тогда человек поворачивается спиной к святым преданиям отцов, надежды уже не остаётся, и тогда свыше ниспосылаются кары. И, как это понимает Вилдад, человек тогда ниспадает не то что, как по Елифазу, от состояния ангелов до состояния человеческого, а от состояния человеческого до состояния животного, потому что он не может без этой верности традиции сохранить в себе тот образ и подобие, которые запечатлел в человеке Бог».

Тут, как говорит Щедровицкий, содержится определённая истина, да и я скажу, что определённая истина тут есть, но частичная. Это говорит и Щедровицкий: «это не значит, что подобным учением можно объять всю непостижимую для человека многомерность духовной реальности. Эти два друга формулируют каждый свою, по-своему стройную, последовательную теорию бытия, только оба их учения не объясняют реальной причины страдания самого Иова». А мы-то, кто прочел первые две главы книги Иова, знаем эти причины, и они совсем не в том, что думают друзья.

Теперь о третьем друге, Софаре. «В отличие от Елифаза, который проповедует откровение, мистическое богопознание, Софар восхваляет разум. Всякое зло, нечестие, беззаконие, по его мысли, происходит лишь от того, что люди не напрягают всех сил разума для познания Божественной истины. Стоит им задействовать все свои способности, они найдут истину и вследствие этого станут праведными. Правда, Иов не пытается строго логически мыслить, и никогда не претендует на это, хотя это ему приписывает Софар, именно потому, что он видит в речах Иова то, к чему стремится сам. Когда человек нацелен на логическое познание, он во всём ищет логику, и в любой речи замечает только присутствие или отсутствие логики, не обращая внимания на эмоциональный заряд речи. А у Иова это главное, он с колоссальным эмоциональным надрывом, с трагическим криком обращается к Богу, умоляя возвестить, открыть ему истину Божьего суда, и понимает, что она выше человеческой логики. А Софар эмоционально глух, такой чистый интеллектуал, он почти не чувствует мучения Иова, строя беседу с ним на основании чистой логики. Хотя он понимает, и сам говорит, что до конца Бог не может быть постигнут, потому что Он превыше небес и глубже преисподней, но, хотя Его нельзя до конца постичь, но нужно постигать, и в этом процессе, как он говорит Иову, «надо управить сердце своё, и простереть к Нему руки свои», и в этом спасение Иова. Но сердце для Софара – не то, что мы сегодня понимаем, а это орган разума (так понимается сердце в Библии). Поэтому «расположить, приготовить сердце» для Софара – это привести в порядок свои мысли и представления, то есть, выстроить некую определённую теорию бытия и её держаться. Сердце волнуется, мысли мешают одна другой оформиться и выразиться – нужно просто их правильно расположить, тогда эта главная интеллектуальная задача жизни будет решена. А беззаконник тот, кто не идёт путём разума, кто идёт наперекор достигнутым человеческим познаниям. Таким образом, Софара можно назвать своего рода просветителем, который за тысячи лет предвосхитил то учение рационализма, которое в 18-м веке стало в Европе господствующим, и единственное его отличие от позднейших рационалистов-атеистов состоит всё-таки в том, что он помнит о Боге, и знает, что источник познания это есть именно Бог.

В каждом из этих трёх случаев рисуется исчерпывающая картина бытия, в которой уже нет места никаким переменам и новым поискам. Дано Откровение раз и навсегда (у Елифаза); дана традиция, и она всё может объяснить (у Вилдада); дан человеческий разум, который всеобъемлющ и самодостаточен (у Софара). Нет места новым поискам. В результате рождается фанатизм, абсолютная преданность только своей дороге, своему способу познания. На каждом из путей трёх друзей формируется свой особый фанатизм, но на всех трёх он представляет Иова грешником, и в этом согласны между собой все трое его друзей».

Теперь об Елиуе. Это центральная фигура во всей книге Щедровицкого, но я о ней скажу по необходимости сокращенно, потому что ей посвящены целых три главы. Почему? Вот что Щедровицкий говорит об Елиуе. «Через Елиуя как бы говорит Сам Бог. Вдохновенная речь Елиуя – это некое введение к непосредственной речи Создателя. И теперь Иов после речи Елиуя подготовлен к встрече со Всевышним. Елиуй очень скромен лично и робок перед лицом старших, здесь он выступает последним, и это знак того, что он говорит не ради славы, возвышения, не потому, что считает себя более правым, а лишь по воле Бога. Он не говорит: «всё, что я скажу, принимайте, совершенно не исследуя, потому что я вестник Божий, он, напротив, призывает вдуматься в возвещаемое, исследовать его». По-моему, здесь Щедровицкий теряет объективность. Людей, которых мы любим, которые нам нравятся, как правило, мы не можем объективно воспринимать. Щедровицкий явно этому Елиую слишком симпатизирует, вот он пишет, что Елиуй скромен, но посмотрите сами книгу Иова и сделайте вывод для себя, скромен он или нет.

Щедровицкий подчёркивает важный момент во взглядах Елиуя, который считает, что Бог не просто однажды создал мир, дал людям какое-то изначальное предание, а что «Он надзирает над миром каждый миг, действует изнутри каждого явления, и каждого человека. Если бы Бог прекратил направлять на мир Свой Дух, которым Он создаёт всё сущее, прекратил изливать на творение Свою сердечную любовь, всё вдруг погибло бы, потому что всё существует только силой Божьей и Его мыслью, благодаря Его любви и Его милосердию». Это, конечно, правильно, но у Елиуя, по-моему, ничего подобного в речи нет. Это глубокое богословие гораздо более позднего времени, которое, конечно, Щедровицкий знает, и вот он как бы проецирует его на Елиуя.

Дальше Щедровицкий излагает взгляды Елиуя следующим образом. «Дух Божий находится внутри, в сердцевине, в основе всего сотворённого, он является бессмертным, непреходящей составляющей бытия, в отличие от призрачной материи. Таким образом, цель жизни человека, по Елиую, состоит в том, чтобы ощутить и осознать в себе божественное начало, подлинный, высший источник своего бытия, сознательно к нему устремиться, с ним воссоединиться, и осознанно и благодарно черпать из него жизненные силы. Дух человеческий, просветлённый, вразумлённый Божьим духом, оттесняет в Елиуе его земное, плотское «я» и выступает вместо эгоистической низшей плотской личности». Опять-таки, всё хорошо, всё правильно сказано об этом действии духа, только ничего этого у Елиуя, на мой взгляд, нет. В Щедровицком – есть, а в Елиуе – нет. И поэтому вот как Щедровицкий объясняет противопоставление Елиуя трём другим друзьям: что Дух Святой не руководил друзьями непосредственно в момент произнесения их речей, а Елиуем – руководил. Поэтому путь, начертанный Елиуем, как пишет Щедровицкий, – это путь непосредственного водительства Духа, который сближает Бога и человека, соединяет их. Щедровицкий правильно отмечает, что Елиуй не обвиняет Иова, как друзья, в каких-то грешных, неправедных, злых делах, которые навлекли на него кару Господню. Елиуй осуждает мысли страдальца, а не его поступки. Вот как говорит Щедровицкий, как бы вкладывая свои мысли в Елиуя. «Слово Иова имеет огромную силу, оно разносится широко. Какова сила этого слова, мы чувствуем через несколько тысяч лет, коль скоро и теперь говорим о книге Иова и читаем её. Значит, всё сказанное имеет огромный резонанс в веках и народах. Поэтому слово Иова, что Бог нечестивым и праведным воздаёт одинаково – это может укрепить руки множеству грешников, вот против чего выступает Елиуй, обвиняя Иова. Елиуй имеет право, обязан учить Иова мудрости, поскольку он послан Самим Богом». Ну, это, конечно, точка зрения самого Щедровицкого. Но вот что главное: Елиую надо объяснить смысл и причину страданий Иова со своей точки зрения, которая (как считает Щедровицкий) в данном случае совпадает с точкой зрения Самого Бога. «Пока не откроются его духовные очи, и Иов не откроет причину и смысл происходящего, ему не следует об этом судить. Он обязан быть терпеливым, с постоянным самоанализом и раскаянием, и без каких-либо обвинений, предъявляемых Всевышнему». Ну, что об этом сказать? Это мало отличается от того, что говорят Иову друзья, и честно говоря, звучит, скорее, как издевательство, как и многие из «советов» друзей Иову звучали как издевательства в его положении. Так и это «терпи», да еще с постоянным самоанализом и раскаянием.

Далее Щедровицкий продолжает, как бы от имени Елиуя. «Для страданий Иова должна существовать убедительная причина, и Елиуй не смеет о ней судить. Он предоставляет решение Богу. Ты не знаешь, за какое нечестие карает тебя Всевышний, но эта кара носит очистительный характер, должна переноситься со смирением, а ты пытаешься оправдать себя, вызывая Бога на суд. Страдание посылается, чтобы дух вновь вразумился и стал служить Богу всецело. Бог «заключает в узы» именно для того, чтобы воззвали к Нему и освободились не только от уз, но и от причины, их вызвавшей, то есть, от греховного состояния. По Елиую, тогда, когда освободится дух, лета человека потекут в радости. Но в Писании немало говорится о том, что наиболее праведные наиболее тяжело и страдают. О Самом Иисусе Христе и говорить не приходится. Как согласовать эти факты с учением Елиуя? Во внутреннем мире таких людей – праведников страдающих, в том числе, и Самого Христа, в их душах царила Божья благодать, сердца их ликовали от близости с Отцом Небесным, и они ни за что не променяли бы свою, внешне трагическую, но полную благоговения и внутренней радости жизнь на участь беззаконников, достигающих лишь внешних удач и плотских радостей. Земная жизнь уподоблена теснинам, по которым человеку продвигаться очень тяжко, но путь человеческого духа к свободе и возвышению лежит через места тесные. Так что слова Елиуя, что служащие Богу проведут лета свои в радости, это совершенная истина, даже по отношению к земной жизни». Ещё раз говорю, что мне кажется опасно граничащим с ханжеством это сопоставление Иова, сидящего на мусорной куче, и страдающего праведника, который где-то глубоко внутри себя каким-то таинственным для нас образом блажен, потому что соединён с Богом. В этих словах, взятых самих по себе, есть своя правда, но правда, сказанная в таких условиях – рядом с мусорной кучей, – может звучать, как издевательство, и в данном случае, мне кажется, так и есть.

Щедровицкий говорит об уникальности опыта Иова, о том, что он вышел за ту грань, которой ограничен духовный опыт его друзей и всего Ветхозаветного богословия. «Книга Иова отличается от всех предшественников и аналогов тем, что в ней острейшие, важнейшие для человека вопросы поставлены и ответы на них востребованы на краю бездны, на тонкой границе между бытием и небытием, благочестием и кощунством, на грани самой физической возможности диалога. Вопросы задаются непосредственно перед лицом смерти, и таких страданий, которые способны лишить человека самого дара мышления. А своими обвинениями друзья как бы перечёркивают уникальность опыта Иова, заграждая те пути, которые он должен преодолеть, чтобы глубже познать бытие Божие и сущность жизни. Он сознаёт, что у него особые цели в этом мире, особое призвание, уникальные возможности для служения Богу в тех отчаянных условиях, в которых он оказался. А они приводят очень красивые аргументы, утверждая, что Иов виновен, что он должен отыскать свой грех, исповедать его, и тем самым они сводят к заведомо известному всё то неисследованное, никем ещё не испытанное, уникальное, что на собственном опыте постигает Иов, благодаря чему он пролагает новый путь человечеству. Тем самым они обессмысливают его неповторимый путь. Иов хочет, даже если он не находит нравственный смысл в мироздании, привнести этот смысл в мироздание. Именно такова его задача, такова его высокая миссия. Пусть даже ему кажется, что нет справедливости, и не существует высшей нравственности, но Иов, умирая, будучи невинно поражаем карами, хочет и настаивает, тем не менее, чтобы ему была дана возможность оправдать свой путь жизни, целиком основанный именно на бескомпромиссной нравственности. И перед лицом совсем иных, жестоких законов утвердить этот путь и отстоять». Это напоминает логику Нагорной Проповеди Христа, которая нас призывает именно в этом жестоком мире, живущем по совершенно другим законам, пытаться жить по закону «тебя ударили в левую щёку – подставь правую».

Теперь о том, как говорит Щедровицкий об эволюции Иова в этой книге. Это то, что я считаю сильной стороной его концепции. «Сначала Иов совершенно смиряется с приговором свыше, свыше, принимая его, как нечто само собой разумеющееся: Господь дал, Господь взял, да будет благословенно имя Господне. Иов пытается отвести от Бога какие-либо обвинения в случившемся. Он обвиняет в произошедшем с ним судьбу, природу, естественный ход явлений и событий, как будто тут Бог не при чём, и мир управляется своим, данным от века, законом, а Бог ответственности за происходящее на земле не несёт. Такова начальная теодицея Иова. Но в процессе бесед пробуждаются все внутренние силы Иова, и после обвинений друзей Иов, уязвлённый до глубины души, говорит теперь совсем по-другому. Да, – отвечает он, – Бог послал мне страдания, но они имеют совершенно не тот смысл, о котором вы думаете, они иного рода. Он обратился, наконец к Богу, чтобы Тот явил его правду и невинность, и поведал, в чём причина его ужасных страданий. Значит, суть не в том, что Иов не в силах вынести наказание от Бога, а в необходимости оправдать деяния Всевышнего в мире, необходимости в страшных условиях крушения и разрушения привычного внешнего и внутреннего мира сохранить то, что ещё можно сохранить. Иов совершает героическую попытку обрести такую мудрость, которая объяснила бы деяния Бога и позволила бы утвердить учение о жизни на новых основах. Что остаётся делать Иову, чтобы сокрушить доводы сатаны, чтоб доказать свою преданность Богу и утвердить смысл и ценность жизни? Одно из двух. Первая возможность – принять Бога и созданный Им мир, но без атрибута справедливости. «Да, Бог несправедлив, но тем не менее, я не буду ни отрицать Его власть, ни оспаривать Его волю. Буду Ему служить, тем не менее. Да, Он Господин Вселенной, у Него Свои пути управления миром, и Своя справедливость, нам непонятная и недоступная». То есть, признать, что дом мироздания может устоять, хотя бы его центральный столп – справедливость Божья – и рухнул, но дом будет стоять, поддерживаемый иными столпами, то есть, всеми прочими великими атрибутами Божьими. Для нас подобный ход мыслей чрезвычайно странен и необычен, но на определённом этапе своей эволюции Иов думает именно так. Он по-прежнему любит Бога, верит Ему, и говорит: «Если Ты не соблюдаешь справедливость, я всё равно верю. Ты убиваешь меня, а я надеюсь на Тебя». Но друзья своими вопросами, обвинениями, утверждениями приводят Иова к мысли, что такая позиция невозможна.

Другая возможность, к которой подталкивают Иова речи друзей, – неотступно искать и умолять Бога, призывать Его на суд, вести с Ним тяжбу, доколе не обретётся всё-таки, не обнаружится в мире справедливость – существующая, но скрытая. Её следует допытываться, требовать, взыскивать, не отступать. Справедливость должна быть! При всех остальных совершенствах Создателя – её просто не может не быть. Вот к чему приходит Иов к концу своих речей. Спрашивается, почему же библейские критики постоянно называют Иова бунтовщиком, мятежником, бросающим в лицо Всевышнему всевозможные обвинения? Даже после того, как друзья своими обвинениями спровоцировали Иова на его знаменитые речи, он оставался твёрдым в своём уповании».

Теперь о том, как видит Щедровицкий фигуру сатаны в книге Иова. Он видит сатану, как подчинённого Богу. «Он не есть независимо действующая сила, которая стремится нарушить гармонию бытия, противостоя благу как таковому и тем более Самому Создателю, как это, например, в зороастризме. Сатана – это один из духов, сынов Божиих, подвластных Отцу, предстоит Богу и даёт Ему отчёт, не восстаёт против Всевышнего, не замышляет ниспровергнуть весь строй мироздания. Бог даёт ему очередное задание, как бы подстрекает к последующим действиям. Когда сатана предлагает Богу простереть Свою руку на Иова и коснуться его, то Бог простирает руку, но его рукой оказался в данном случае сам сатана, сам злой дух». Замечу от себя: очень облегчённый взгляд на сатану. Если бы он был всего лишь инструментом Бога, пусть даже злым инструментом, наш мир был бы не так устроен, как он, к сожалению, устроен. На самом деле, зло имеет собственную логику, собственный источник энергии, собственную активность, которую Бог может как-то использовать, как-то направлять эту энергию на исполнение Его Божьего, Замысла, но, тем не менее, говорить о том, что это инструмент Бога – нет.

Главный тезис сатаны – доказать Богу, что человек напрасно создан. «Нет ни одного праведника, ради которого следовало бы создать Адама и поддерживать этот нечестивый род, населяющий землю. Судьба Иова, как великого праведника, неразрывно связана с самим смыслом земного бытия. В споре Всемогущего с сатаной решается очень глубокий вопрос: чем быть земле? Быть ей местом очищения и совершенствования воплощающихся на ней духов или быть ей местом мучений, истязаний – одной из темниц духов? Одна из целей существования праведников, и народа Божьего Израиля, и Церкви христианской состоит в том, чтобы отстоять землю, доказать её способность служить духовному совершенствованию, чтобы кровью Агнца, то есть, самопожертвованием победить того клеветника, который клевещет день и ночь перед престолом Господним на землю и на живущих на ней. И один из самых поразительных примеров достижения этой цели в духовной борьбе-- это житие Иова».

И продолжается эта линия темой Иова как заступника за всё человечество, за Адама. «Заступничество за человечество – в этом состояло призвание Иова, противоположное по своей направленности козням сатаны. Сатана провоцирует человека на падение, чтобы доказать перед Богом истинность своего низкого мнения о человеке. И для отражения подобных действий сатаны Иов должен защитить саму идею земной жизни, саму идею существования человечества – колоссальная по значимости миссия: перед лицом компрометации самой этой идеи существования человека поддержать, обосновать, утвердить и отстоять её в глазах Создателя. Иов и сам говорит о своём опыте, как об общезначимом, как о том пламени, которое вошло в мир, возгорится, и вовек не погаснет. Но другая сторона этой миссии Иова за Адама – это предъявление Богу зрелища страданий и несправедливости в мире. Иов разве только о себе говорит, разве только на свои несчастья жалуется? Нет! Перед его взором во всём ужасе всеобщая несправедливость. Как должно благородному и праведному мужу, он забывает о себе и думает об общих бедствиях всего человечества, которые стали доступны теперь обострённому страданием внутреннему зрению Иова. И дальше, в конце книги, когда Иов должен помолиться за друзей, чтобы друзьям отпустился грех, он ещё страдает, ему ещё ничего не вернул Бог из того, что он потерял. И этот страдающий, этот несчастный, сидящий ещё на мусорной куче должен пожалеть и смилостивиться над пребывающими в довольстве друзьями. Не странно ли это? Но с точки зрения духовных законов – это правильно».

О речи Бога, которая является, конечно, центральным местом всей этой книги. «Вопросы Божии представляют грандиозную картину бытия, и ни один человек никогда не может претендовать на исчерпывающее познание хотя бы малой их части. Бог, отвечая Иову, Сам вопрошает. Первый вопрос человеку, который задал Бог, кому был задан, и что это был за вопрос? Этот вопрос был задан Адаму, и вопрос был: «Где ты, Адам?». А применительно к Иову этот вопрос задаётся так: Кто ты, Иов? Всё ли ты знаешь о себе? Всё ли ты помнишь?». Точка зрения Щедровицкого, с которой я совершенно не согласен, состоит в том, что Бог через эту картину Вселенной показал Иову предыдущие существования Иова, так сказать, в предыдущих кругах реинкарнации Иова. «Если свою текущую жизнь Иов воспринимает, как самодостаточную, он ошибается. Он правильно рассматривает себя как праведника, но всегда ли он был праведником? В этой жизни да, а в иной? Не дала ли она основание искусителю сатане очернить Иова в глазах Господних? Почему именно на него пали такие испытания? Очевидно, что что-то в прежнем существовании Иова послужило таким основанием. Значит, Иову теперь, после таких откровений от Бога, показа всей Вселенной нашлось в чём покаяться». Вот так смотрит на это Щедровицкий. Я с этим категорически не согласен. Ещё раз повторяю, что, по-моему, этот взгляд обессмысливает всю концепцию книги.

Остановлюсь на том, что во взгляде Щедровицкого на речь Бога правильно. «Господь отверзает духовные очи Иова и показывает ему его истинную роль – не ту, текущую, в которой он потерпел полное фиаско, и которая, казалось бы, сыграна так, что от её исполнения отвернулись все зрители. Нет. Господь показывает космическую роль Иова, которая столь велика, что, исполняя её, он поддерживает всю землю своей праведностью. Сама жизнь Иова является ответом на вопрос Господа относительно земли: «Кто положил краеугольный камень её?». Что означает «краеугольный камень» в духовном смысле? Такое именование прилагается к Мессии как основе восстановления всего человечества. Почему же «краеугольный камень» упоминается в связи с Иовом? Потому что Иов к нему причастен, он один из прообразов Мессии, страдающий праведник, он один из тех немногих, на ком стоит и кем держится земля. Вот о чём напоминает Всевышний ропщущему Иову, укрепляя его перед тем, как открыть его восприятию бесконечные просторы духовных и вещественных миров, дабы, переносясь в них, праведник понял смысл своих страданий и своё предназначение».

И дальше эту мессианскую тему Щедровицкий продолжает по-своему, в своём взгляде на землю как на место исправления виновных ангельских или иных человеческих духов. «При восхождении солнца правды, то есть, при наступлении мессианской эры, земля изменится. В мессианское утро земля переменит свою природу, как это сказано в речи Бога: «чтобы земля изменилась как глина под печатью, и стала как разноцветная одежда». Бог, откликнувшись на зов Иова, должен был разрешить ту тяжбу, ради которой, собственно, Он и был призываем Иовом. И Он, конечно, разрешил. Иов понял, что ему есть и от чего отрекаться, и есть в чём раскаиваться, и говорит: Раскаиваюсь в прахе и пепле». С последним – ещё раз повторю – я совершенно не согласен.

И наконец, последний, финальный аккорд: что узнал Иов о Боге. Вот что говорит Щедровицкий. «Во всей мировой литературе мы встретим не так уж много столь возвышенных высказываний о Боге. А ведь они раздаются из уст человека, находящегося словно бы в преисподней. О чём он может говорить в подобном состоянии? Но Иов вновь и вновь говорит о Боге, о Его славе, о Его величии – и в этом слава Иова, и этим он посрамляет сатану. Опыт Иова открывает новые, неизведанные до того глубины божественной, и природной, и человеческой реальности. Его опыт постоянно актуален, ибо на земле до самого наступления мессианской эпохи всеобщего исправления постоянно творится много страшного. Бог открыл Иову тайну звёздного неба, повадки зверей, силу трав, сущность человека. Эти захватывающие откровения содержат в себе великий призыв к духовному исследованию природы и места человека в ней с точки зрения тех целей и смыслов, которые заложены в творение его Творцом. За всеми, казалось бы, естественными, вещественными процессами скрывается чудо. За всем привычным, природным таится прямая воля Божья, Его непосредственное управление миром. Но ясным Божий Замысел становится только для тех, с чьих глаз спала пелена. И теперь Иову открывается действование Божие, Промысел Божий, Дух Божий во всём творении, и великие чудеса становятся видны ему в самых обыденных проявлениях, и всё, наполняющее Вселенную, превращается для него в хор свидетелей о Боге».

[Теперь добавление о книге, на которую я наткнулся уже после завершения чтений. Это книга Герберта Уэллса «Неумирающий огонь», или, в других переводах, «Негасимый огонь» и «Неугасимый огонь» (“Undying fire”). Она опубликована в 1919 г., а начата, видимо, еще в последний год Первой мировой войны, что наложило неизгладимый отпечаток на эту книгу, хотя она посвящена «вечной» теме. Почти немедленно, в 1922 г., она была переведена на русский язык с предисловием Евгения Замятина. После большой паузы в советское время, связанной, видимо, с библейским субстратом этой повести, появился новый перевод в 2000 г. Сам Уэллс, видимо, считал эту повесть одной из лучших своих книг, но она привлекла мало внимания по сравнению с фантастикой Уэллса. На эту книгу ссылается Хорхе Луис Борхес, и ее цитирует в своих лекциях о. Александр Мень.

Именно то, что книга написана в трагической ситуации – не личной, а общечеловеческой – создает в ней фон, аналогичный трагическому фону книги Иова. Но если в книге Иова акцент все-таки на трагедии личности, индивида (хотя, конечно, общечеловеческая значимость была в замысле автора), то в книге Уэллса основное – экзистенциальная трагедия человеческого мира, а личная трагедия героя дана «под сурдинку». Герой по имени Иов – директор необычной школы, которая воспитывает людей по-новому, и он видит на пути воспитания ключ к преображению мира, так что в нем не будет больше войн, да и всякого другого зла. Как и в книге Иова, герой видит это «человеческое зло» как проявление того общего зла, которым проникнут весь мир, и говорит нечто похожее на стихи Заболоцкого:

Так вот она, гармония природы,

Так вот они, ночные голоса!

Так вот о чем шумят во мраке воды,

О чем, вдыхая, шепчутся леса!

Лодейников прислушался. Над садом

Шел смутный шорох тысячи смертей.

Природа, обернувшаяся адом,

Свои дела вершила без затей.

Жук ел траву, жука клевала птица,

Хорек пил мозг из птичьей головы,

И страхом перекошенные лица

Ночных существ смотрели из травы.

Природы вековечная давильня

Соединяла смерть и бытие

В один клубок, но мысль была бессильна

Соединить два таинства ее.

На богословском языке это формулируется как «падшесть мира», но Уэллс тщательно избегает богословской терминологии. Конечно, это проблема вечная, но в книге Уэллса основной интерес представляет именно то, как он ее проектирует на современную ситуацию. В этом принципиальное отличие книги Уэллса от книги Иова: книга Иова стремится, насколько это возможно, отразить некий универсальный архетип (его иногда называют проблемой теодицеи, но, как я говорил выше, это только одна грань этого архетипа). Книга Уэллса проецирует этот архетип в контекст современности: общество, подчиняющее себя рациональным мотивам, в первую очередь, мотиву выгоды, и вытекающие из этого экономические, технические, социальные аспекты общества (которые и по сей день мало изменились), из которых война – только наиболее яркий и трагичный. Поэтому «портрет» архетипа у Уэллса выглядит, может быть, и более выпуклым, чем в книге Иова (по крайней мере, для современного человека), но и более узким и плоским. Впрочем, это можно сказать и о всех других проекциях «архетипа Иова» в истории человечества, начиная с упомянутых египетских и вавилонских прототипов. В этом отношении книга Иова уникальна своей широтой, многогранностью и «вневременностью», но в результате – и многослойностью, и сложностью.

Современность книги Уэллса имеет и свои плюсы по сравнению с книгой Иова. В частности, пройденная за тысячелетия «школа» логического и научного мышления сказывается в том, что аргументация всех участников дискуссии сформулирована гораздо четче. Кроме того, в книге Иова проблема осмысленности или бессмысленности поставлена применительно к статичному состоянию мира – так, как будто мир всегда таков, каким его застают Иов и его собеседники. Уэллс же пользуется достаточно развитой к моменту написания книги дарвиновской теорией эволюции и ставит проблему шире: осмысленна ли эволюция, и если да, откуда в ней этот смысл? Надо сказать, что эта проблема стоит и сегодня – может быть, еще острее, чем во времена Уэллса.

Оборотная же сторона современности книги Уэллса проявляется в том, что аргументация героев (а, в конечном итоге, самого автора) разворачивается в научной, технической, социологической плоскости, нарочито избегая богословской стилистики, даже когда речь идет о Боге. В результате, сравнительно с картиной, нарисованной в книге Иова, «земная» часть становится выпуклее, а «небесная» бледнеет. В частности, стирается острейшая для книги Иова проблема дьявола: Уэллс показывает дьявола как источник динамики мира, как того, кто «раскачивает» гармоничную, прекрасную, но статичную картину Божьего мира, и в итоге это идет на пользу Замыслу Божьему. Мне это кажется плоским и примитивным по сравнению с тем, как проблема зла показана в самой книге Иова, да и в последующих обращениях к этой проблеме, таких, как «На весах Иова» Л. Шестова. А главное, «приземление» показанной Уэллсом картины и избегание наработанного веками христианской мысли богословия приводит к тому, что в этой картине не остается места Христу – даже в том «предугадываемом» виде, в каком он присутствует в книге Иова. Здесь, видимо, сказываются и идиосинкразии самого Уэллса – или того места и времени, где он пишет: о Боге он еще может говорить, но о Христе – нет.

Уэллс перенимает у книги Иова ее важную особенность – многослойность. В книге Иова она проявляется многообразно, а у Уэллса в основном в том, что сквозь сюжетный слой, в котором разворачивается диспут героев, просвечивает слой самого автора. Правда, в книге Иова главное назначение этого слоя – сохранять «объективность», не идентифицируя автора ни с одним из героев, даже с Иовом, чтобы книга оставалась вопросом, не превращаясь в окончательный ответ. Уэллс тоже сохраняет объективность, излагая сильные стороны аргументов героев, спорящих с Иовом, но в итоге все-таки довольно однозначно становится на позицию Иова как «ответ» на проблему трагичности мира. Ответ в том, что выход из этой экзистенциальной трагедии – активация присутствующего в душе человека «внутреннего огня» (откуда и название книги), который Иов (а с ним, видимо, и автор) называет «Богом в душе», не то отождествляя, не то противопоставляя его «Богу на небесах», с Которого, как и в книге Иова, начинается сюжет. Это ставит серьезную богословскую проблему: богословие признает, что в душе человека имеется образ и подобие Божьи, как об этом говорят первые же страницы Библии, но можно ли их отождествлять с Самим Богом? Это, например, делает в некоторых своих проповедях такой глубокий богослов, как Мейстер Экхарт. Уэллс же, избегающий богословских глубин, эту проблему вообще не видит или от нее уклоняется.

Самая сильная и объемная часть книги Уэллса – внятное изложение пяти разных «углов зрения» на проблему Иова, вложенных в уста пяти героев – самого Иова, Елиуя и трех друзей. За счет использования современной терминологии и современных примеров, различия между картинами под разными «углами зрения» становятся более четкими, чем в книге Иова. Но достигается эта четкость за счет заметной потери универсальности.]


Запись 79 ОБЗОР 17 17-10-18

Мы приближаемся к концу заключительного обзора книги Иова. Мы последнюю часть этого обзора посвящаем краткому изложению того, что, собственно, писали о книге Иова другие люди. И сегодня у нас самая трудная часть этого обзора – та самая книга Карла Густава Юнга под названием «Ответ Иову», на которую я много раз ссылался и употреблял словосочетание «ответ Иову». Книга эта весьма хитро устроена (если так можно выразиться) – в чём-то сопоставимо с самой книгой Иова – и мне самому было трудно в ней разбираться, и не могу гарантировать, что я в ней разобрался до конца, скорее наоборот, могу гарантировать, что не до конца. Мне даже как-то неловко сейчас эту книгу рассказывать, раскрывать, потому что это потребует такого напряжения головы, какого мы здесь еще не совершали, но деваться некуда, невозможно, говоря о книге Иова обойти этот комментарий к ней. О самом Карле Густаве Юнге написаны уже многие тома, его собрание сочинений занимает целую книжную полку, то есть, нет возможности говорить о нём в общем. Есть возможность говорить о нём только в той мере, в какой его личные взгляды, его жизненный опыт повлияли на интерпретацию им книги Иова. Он по своей профессии то, что называется «глубинный психолог», то есть, заглядывающий в те глубины человеческой души, в которых мы встречаемся не только с психологическими проблемами и содержаниями, а с вещами, которые уже граничат с религиозной тематикой. Если выразиться совсем резко и грубо – в те глубины души, где мы встречаем Бога. Он сам, на самом деле, это так и понимал. Эту книгу он написал как бы в завершение своего жизненного опыта, в 1952 году, за несколько лет до смерти, когда ему уже было далеко за 70 лет. Вот что он пишет, говоря, почему Иоанн Богослов написал Апокалипсис, а на самом деле, одновременно он говорит о себе: почему он написал этот комментарий, «Ответ Иову». «На пороге смерти и на закате долгой и богатой внутренним содержанием жизни часто бывает так, что взгляду открываются непривычные горизонты. Человек, с которым это случается, живёт отныне вне будничных интересов и перипетий личных отношений. Он направляет свой взор поверх хода времён, в вековое движение идей. Его взгляд проникает в отдалённое будущее эпохи христианства и в тёмные глубины тех сил, противовесом которым служит христианство. То, что в Иоанне Богослове, в Апокалипсисе внезапно прорывается на поверхность, – это буря времён, которую он не в состоянии понять иначе, чем окончательное уничтожение тьмы, не объявшей свет, что воссиял во Христе». Добавлю от себя: и то, что мы сейчас будем читать из книги Юнга, – то, что прорывается в нем самом на поверхность. И Юнг говорит это и о себе: его внимание сосредоточено в значительной степени на тьме, которая не может объять свет, но, поскольку она и в нас, и вне нас, она создаёт столько проблем всем нам, людям. Поэтому внимание Юнга именно на ней сосредоточено.

Дальше он говорит об Иоанне Богослове то, что тоже в какой-то мере можно отнести к нему самому. Он здесь называет Иоанна пророком, которым тот, конечно, является, и, наверно, Юнг возражал бы, если бы кто-то назвал его самого пророком, но какой-то слух или взгляд, характерный для пророков, в Юнге тоже присутствовал. «Поле зрения пророка простирается далеко за пределы первой половины христианского эона. Он предчувствует, что через тысячи лет наступит период антихристианства – недвусмысленный признак того, что Христос не возобладал окончательно. Человек по-настоящему религиозный, да к тому же от рождения обладающий способностью к необычайному расширению сознания, должен быть готов к подобному риску». И вот последнее – это и о самом Юнге тоже. Он, действительно, от рождения обладал способностью глядеть шире, чем большинство других людей, а риск, который с этим связан, это, на самом деле, тот же самый риск, который испытывает сам Иов в книге Иова, когда он выламывается за пределы традиционного богословия, которое представляют его друзья, и в результате встречает со стороны друзей не только непонимание, но и просто оскорбления, прямые обвинения в том, что он грешник, и так далее. Когда мы читали книгу Иова, я говорил, что в ней очень сильно присутствует тема выхода за пределы всего привычного. Иова за пределы всего привычного вышибает его трагическая ситуация. У Юнга ситуация другая. Никто его никуда не вышибал, он таких трагедий, как Иов, не переживал. Но он переживал драму познания (не назову её трагедией), и она его тоже вывела за пределы традиционного богословия. Поэтому то, что мы сейчас будем читать из Юнга, за пределами всего того, что мы привыкли слышать о книге Иова, за пределами даже самых дерзких высказываний об этой книге.

Книга Юнга была написана в 1952 году, и в ней отразился, конечно же, опыт Второй мировой войны: трагедий, концлагерей, Освенцима и так далее. Из биографии Юнга мы знаем, как он обострённо воспринял Первую мировую войну. У него ещё до этой войны были видения, предчувствия (Европа, залитая кровью, и так далее), то есть, это человек мистической чувствительности. Легко себе представить, какое на него впечатление оказала Вторая мировая война со всеми её ужасами. Поэтому эта книга, в какой-то мере, не только отражение его взглядов, его размышлений, а это отражение жизненного опыта всего человечества, которое пережило Вторую мировую войну, опыта, который Карл Густав Юнг сумел, в какой-то мере, своими словами, под своим углом выразить в своей книге. Сам он свидетельствует в своей автобиографии о том, что книга эта писалась как-то по-особому, в отличие от других его книг. Во-первых, она писалась, когда он неожиданно вдруг заболел, и сколько он болел, столько и писал эту книгу. Написал – выздоровел. Во-вторых, он говорит то, что говорят о себе многие поэты и писатели: что у него было такое ощущение, что эту книгу не он пишет, а им пишут, что кто-то, если так можно выразиться, водит его рукой. Но тут, конечно, серьёзный вопрос: а кто водит его рукой? У меня такое впечатление, что эта книга, в своей основе, написана всё-таки Божьей рукой, но на то, что написала эта Божья рука, Юнг наложил свой вполне человеческий опыт психолога. Вот такое, я бы сказал, не вполне гармоничное сочетание обусловило и не вполне гармоничное содержание этой книги.

Предметом этой книги, как и предметом всего богословия, является попытка осознать, кто такой Бог. Но Юнг тут же говорит, что осознать можно только образ Бога, а не Бога как такового, не Бога живого: Он не поддаётся осознанию, Он таинственен. Но образ – он и есть образ, это какая-то умственная конструкция в наших головах. А при этом описанные выше обстоятельства написания этой книги говорят о том, что её написание Юнгом является действием Бога в реальной жизни. И это нам напоминает, опять-таки, о книге Иова. Я говорил о том, что с ней такая парадоксальная ситуация, что эта книга, естественно, не есть отчёт, хроника какого-то события, которое произошло в глубокой древности. Это художественное произведение, и все его герои – это образы: и Иов, и его друзья, и Сам Бог там – это образ Бога. И при этом эта книга – Боговдохновенная, и она сыграла реальную огромную роль на пути человека ко Христу, на духовном пути человечества в Царство Небесное, если можно так сказать. Вот такое странное сочетание художественного образа или такого, как у Юнга, умственного образа и реального действия Бога (в данном случае, это действие происходило в Юнге). В дерзновении Юнга и в выходе за рамки (я бы даже сказал, местами просто выхода за рамки приличий, того, что прилично говорить о Боге) уже, как мне кажется, проявляется боговдохновенность. И ведь книга Иова тоже такая. Почему Иов говорил о Боге верно (по словам Самого Бога)? Потому, что он вышел за рамки того, что прилично говорить о Боге. Друзья оставались в этих рамках, и в конце книги Бог им говорит, что они «не так верно обо Мне говорили». То же самое, в какой-то мере, можно сказать и о самом Юнге. Но, поскольку это выход за рамки, это дерзновенье, даже дерзость, то существует масса комментариев к книге Юнга, которые эту книгу резко критикуют, не принимают, говорят, что это не богословие, и так далее. Но ведь такие претензии предъявляли и к самой книге Иова, начиная с древности, начиная с мудрого и замечательного Гамалиила, который сомневался, надо ли вообще такую сомнительную книгу включать в состав Библии. Так что эти претензии в каком-то смысле естественны. Должен сказать, что и я сам, при том, что отношусь с большим вниманием, почтением, уважением к тому, что у Юнга написано, далеко, далеко не все его позиции принимаю и тоже что-то буду поддерживать, а с чем-то и спорить.

Я несколько раз упоминал о том, что книга Юнга какими-то своими чертами похожа на саму книгу Иова. И к книге Иова есть десятки, может быть сотни комментариев (если считать английские комментарии), и ни один из известных мне не является таким похожим по своей сложности и парадоксальности на саму книгу Иова, как этот уникальный комментарий Юнга. Но, естественно, он в результате этого и труден так же, как трудна и сама книга Иова. И ещё труднее, потому что книга Иова написана, как-никак, две с половиной тысячи лет назад, и за это время многое прояснилось для нас. Многое для нас прояснил Христос, чего мы без Него и без Евангелий не понимали в книге Иова. А поставим себя на место современников написания книги Иова, которые всё, что в ней написано, слушали, разинув рот, примерно так, как мы читаем про его друзей, если не хуже. И мы сегодня находимся по отношению к книге Юнга примерно в таком положении, в каком находились современники автора книги Иова по отношению к самой книге Иова. Должен сказать по собственному опыту, что чтение книги Юнга вызывает довольно острые реакции, и книга Иова, наверняка, в своё время вызывала такие же острые реакции у тех, кто её читал. Именно оттого, что реакция на неё может быть острая, я буду опускать наиболее неприемлемые вещи – а среди того, что говорит Юнг, есть совершенно неприемлемые вещи. Я хотел бы вас в этом плане пощадить. Как говорил Конфуций: «Изучение неправильных взглядов вредно». А кое-что я буду просто сглаживать: то, что Юнг нарочито высказывал в обострённой форме, и от этого оно плохо звучит, я буду рассказывать в более смягчённой форме.

Юнг профессиональный психолог, психотерапевт – этим, в основном, и знаменит. Он и философ, и богослов в какой-то мере, но, в основном, психолог. И его опыт психолога отразился в его книге – в том, как он смотрит на книгу Иова. Психологическая компонента есть во всем, что мы говорим о Боге (Бог гневается, Бог любит, Бог наказывает, Бог милует). Все эти наши слова, на самом деле, есть проекция наших человеческих черт и понятий на Бога. Мы же не можем знать, то, каков Он есть на самом деле, если так можно выразиться для Себя, поэтому всегда в наших разговорах о Боге присутствует элемент нашей психологии, которую мы на Бога проецируем. Чем отличается в этом плане книга Юнга? В ней это всё тоже есть, причём, в гораздо большем размере. Но разница в том, что это говорит профессионал-психолог, который постоянно рефлексирует, то есть, он всё время отслеживает проекцию человеческой психологии на Бога, а то и проекцию своей собственной психологии на Бога. Этому посвящено много внимания в его книге, это очень важный момент. Мы, наверно, по своему опыту знаем, что, когда мы пытаемся нейтрализовать эти свои проекции (ну, пусть не на Бога, проекции на какого-нибудь соседа, который нам чем-то не нравится, а это мы, на самом деле, проецируем на него свои проблемы) и себя ловим на них, мы начинаем понимать, как эти проекции вездесущи, как трудно их нейтрализовать. Насколько же труднее нейтрализовать проекции на Бога! И в книге Юнга, на мой взгляд, маловато такой самокритичности по отношению к тому насколько, всё-таки, ему удалось все свои собственные проекции отследить.

Поскольку это психолог, то один из важнейших вопросов, который он поднимает, следующий: когда мы говорим о реальности (в первую очередь, о реальности Бога), а когда мы говорим о моделях, о наших образах реальности? Вот что он говорит о разнице реального, физического мира, о котором мы можем говорить, и психологического мира, из которого происходит всё то, что мы говорим. «Физическое – не единственный критерий истины. Существуют ведь ещё и душевные истины, которые, с точки зрения физической, не могут быть ни объяснены, ни доказаны, ни оспорены. Эта сфера включает в себя и религиозные высказывания. Они целиком и полностью относятся к предметам, которые невозможно констатировать физически. Душа есть автономный фактор, а религиозные высказывания суть исповедания души, которые строятся в конечном счёте на бессознательных, то есть трансцендентальных процессах. Эти процессы недоступны физическому восприятию, но доказывают своё присутствие соответствующими исповеданиями души. Я рассматриваю изречения Священного Писания в качестве высказываний души, и при этом подвергаю себя риску быть обвинённым в психологизме. Хотя высказывания сознания могут оказаться обманом, ложью и иным самоволием, с высказываниями души этого случиться не может никак. Они указывают на трансцендентные, по отношению к сознанию, реальности». Он говорит сложным языком, и переведен он сложным языком, поэтому эту мысль я объясню по-простому: мы можем врать своими мозгами, но мы не можем врать из глубины своей души. Глубина нашей души всегда говорит правду. «Если кто-то почувствует искушение рассматривать божественные образы наших представлений под знаком выражения “всего лишь психологические эффекты”, то он окажется в противоречии с опытом, который вне всяких сомнений свидетельствует об исключительной духовной силе этих образов». Юнг для обозначения этой духовной силы употребляет профессиональное выражение «нуминозное», и мы его будем дальше встречать при чтении Юнга. «Их чрезвычайная действенность такова, что вызывает ощущение того, что они указывают на реальнейшее сущее. Я пишу это не как книжник, каковым я не являюсь, а как мирянин, как врач, которому было дано глубоко заглянуть в душевную жизнь многих людей».

Несколько слов теперь о том аппарате, который он как врач наработал в своём психологическом опыте. Этот аппарат есть основа того, что называется «аналитической психологией по Юнгу». Этому посвящены тома самого Юнга, поэтому я скажу только о трёх основных понятиях.

Первое – это дуальность сознательного и бессознательного. Всё то, что мы говорим, что воспринимаем, что отражается в нашей голове, – это только неполная, сознательная часть нашей психики. А есть ещё бессознательная, или подсознательная часть нашей психики, причём она включает в себя как нашу личную часть, так и то, чем мы объединены с другими людьми – то, что Юнг называет «коллективным бессознательным» и «коллективным подсознательным». Как правило, примеры действия «коллективного бессознательного» – это нечто совсем не сладкое, это всякие коллективные эффекты типа суда Линча, типа погромов, типа того, что происходило в Германии или в нашей стране во время Гражданской войны. Это действие того самого «коллективного бессознательного», которое объединяет людей. В концепции Юнга относительно того, как читать книгу Иова, особое внимание обращается не на сознательную часть (хотя она тоже очень важна), а именно на бессознательную часть, о которой мало пишут и мало говорят. А бессознательная часть, по Юнгу, во-первых, содержит внутри душ человеческих образ Бога – может быть, не Бога Самого, но, по крайней мере, гораздо более полный образ Его, чем тот образ Бога, который мы конструируем в своём сознании.

А второе – то, что, по Юнговской концепции (которая, на мой взгляд, довольно сомнительна, но я её, тем не менее, доношу), «бессознательное» есть у Бога тоже. Бог есть всё, просто по определению: Вездесущий, Всезнающий, Всемогущий, и так далее, и поэтому нет таких свойств, которые не были бы Ему присущи. И сознательность, естественно, Ему присуща, но и бессознательность – тоже. Это основа концепции Юнга, из которой он интерпретирует книгу Иова, первый элемент его концепции.

Второй элемент – это то слово, которое я часто употребляю, – «архетип». Выражаясь упрощённо, архетип – это то, что существует в вечности и отображается в какой-то мере в коллективном бессознательном, а в гораздо более редких случаях (но такое бывает) – в личном, индивидуальном бессознательном. Это, если можно так выразиться, «вечные уравнения», по которым развивается всё на свете, как какое-нибудь уравнение колебаний маятника – гармоническое уравнение, известное в математике. Электромагнитная волна распространяется по этому уравнению, маятник колеблется по этому уравнению, сезонные биохимические процессы в нашем организме развиваются по этому уравнению, Земля вокруг Солнца вращается тоже по этому уравнению. Вот что такое архетип, то есть, он может проявляться очень разными способами. Архетипы определяют не только физические процессы, о которых я сейчас говорю, но и то, что происходит в истории. То есть, исторические события – это реализация вечных архетипов, и то, что произошло с Иовом, – это важная реализация в истории человечества такого невидимого архетипа, который существует в вечности. Я сказал «невидимого», но архетип может проявляться и видимым образом – в виде символа. Символ – это вещь совершенно конкретная, видимая, осязаемая, но в которой присутствует некая важнейшая невидимая сторона. Простой пример: когда мужчина дарит женщине цветы. Цветы – это физический предмет, но смысл этого действия совсем не в цветах, а в том символическом заряде, который они несут, в том, что они этим должны сказать. Когда солдаты жертвуют своей жизнью ради полкового знамени, что бывало в истории войны, – что такое знамя, кусок материи, а люди за это отдавали жизнь. Вот что такое символ: это всегда нечто двуслойное, имеющее физическую часть и имеющее часть символическую.

И, наконец, третий элемент концепции Юнга, который нужен нам для того, чтобы понимать его книгу это концепция так называемой индивидуации. Это духовный путь человека от начала до конца его жизни, на котором, при правильном прохождении этого пути, человек становится всё в большей и большей степени личностью, а не просто производной от того, что ему внушили родители, школа, и так далее, и что он повторяет, как попугай, даже не только своими устами, а в своей голове. На пути индивидуации человек становится именно личностью – чем-то индивидуальным, уникальным и этой своей уникальностью, естественно, ценным для Бога. Это индивидуация в её простейшем варианте – психологическом. Но это понятие индивидуации Юнг распространяет и на всю историю человечества: история человечества – это история вот такой индивидуации человечества, важнейшим этапом которой является Христос. Он мало того, что Спаситель, Он, кроме этого, всё человечество необычайно продвинул на пути того, чтобы мы, всё человечество, стали из какой-то коллективной машины личностью, тем, что на церковном языке называется «Телом Христовым». Так что вся история – это тоже индивидуация. Юнг считает, что в ходе истории (и это, опять же, спорно) некий процесс индивидуации проходит и Бог, что Он тоже развивается и совершенствуется. Казалось бы, это странно, мы же говорим, что Бог – Всемогущий, Всесовершенный, и так далее – куда же Ему еще развиваться и совершенствоваться. Но, с точки зрения Юнга, как люди проходят эту индивидуацию и могут совершенствоваться, так и Бог может проходить этот путь. Это фундаментальный элемент его концепции, но это проекция его психологического опыта, и он сам прекрасно понимает, что никто не знает, применимо ли это к Богу. Но он так видит Бога, исходя из своего собственного опыта, и переносит свой психологический опыт на такую совершенно чуждую человеческой психологии сферу как Бог, Замысел Божий о мире, и так далее.

Если говорить о книге Иова, то взаимодействие Бога с сатаной Юнг тоже пытается понять, исходя из своего психологического опыта. Много раз комментаторы замечали, что тут у него возникают сомнительные утверждения, сомнительные моменты. В частности, ему ставили в упрёк, что он довольно часто впадает в некое подобие того, что называется гностицизмом, то есть, взгляда на духовный мир, который Юнг называет словом «плерома», как на совокупность каких-то духов, которые по-разному живут, по-разному действуют, и так далее. Он и сам это за собой знает. Задолго до написания «Ответа Иову» он замечательно написал, как он себя чувствовал при написании другой, более ранней книги: «Я чувствовал себя так, как будто находился в воображаемом сумасшедшем доме, пытаясь лечить разных кентавров, нимф, богов и богинь». А он на раннем этапе своей биографии и был врачом в сумасшедшем доме. Может быть, это и неизбежно для врача, психолога, когда он начинает входить в духовную сферу. У него это сказывается в его рассуждениях о Софии, о Лилит, о грехопадении, и так далее. Я, честно говоря, буду это обходить, не буду в это погружаться. Но хочу сказать нечто в защиту такого психологического подхода. Многие не любят, когда математики строят математические модели психологических процессов, происходящих в душе человека. А эти модели могут просто быть необходимы для излечения людей с какими-то психическими болезнями, не говоря уже о том, что такие же модели используются для излечения болезней тела. Это как некий математический скальпель, которым вскрывается то, что так просто глазами не увидишь. И вот для Юнга таким математическим скальпелем служит его опыт психолога, которым он вскрывает подтекст книги Иова. И, как естественно ожидать со стороны психолога, то, что обнажается под этим скальпелем, вскрытое невидимое, – это некий аналог бессознательного. То есть, в Книге Иова есть то, что мы читаем, то, что я комментировал, – это как бы осознаваемый слой книги. Но есть ещё нечто другое, что уже словами, логикой не передашь. Это уникально в комментарии Юнга к книге Иова, это некое открытие. Однако, хотя он уделяет огромное внимание именно бессознательному, но для него перевод бессознательного в сознание, осознание – необходимая часть процесса развития личности, индивидуации. По Юнгу, это именно то, что происходит в книге с Иовом: он проходит процесс индивидуации – от какого-то бессознательного ощущения Бога к сознательному пониманию, представлению о Боге. Более того, с точки зрения Юнга, этот процесс происходит и с Самим Богом тоже. Бог как бы становится «более сознательным», то, что в Нём раньше было бессознательным – становится более сознательным. Вот такова концепция Юнга. То есть, несмотря на его внимание к бессознательному, сознание и осознание играет фундаментальную роль в этой концепции.

Вот несколько цитат из самого Юнга. «В высказываниях Христа есть признаки идей, выходящих за рамки традиционного христианства. К примеру, в притче о неверном домоправителе, мораль которой согласуется с апокрифическим изречением “Человек, если ты ведаешь, что творишь, ты блажен, а если не ведаешь, то проклят, и нарушитель Закона” (в одном апокрифе эти слова вкладываются в уста Христа). Это позволяет обнаружить некую иную этическую позицию, нежели ту, которую следовало ожидать. Моральным критерием здесь выступает сознательность, а не Закон. Например, хорошо, когда зло разумно подавляется. Плохо, когда поступок совершается бессознательно». Должен сказать, что существует исследование бывшего нашего соотечественника Владимира Лефевра о том, как понимают в разных культурах – хорошо или плохо осознавать добро или зло, и в его исследовании оказалось, между прочим, что в этом отношении советская культура довольно сильно отличается от культуры западной. Читаю дальше Юнга про сознание и бессознательность. «Перед судом природы и судьбы бессознательность никогда не бывает оправданием, напротив, за неё полагается суровое наказание. Вот почему вся бессознательная природа тоскует по свету сознания, которому она, тем не менее, упорно сопротивляется». Это объяснение Юнга объясняет и то, почему в его книге столько сарказма и иронии. Иронический голос – это, в том числе, голос бессознательного самого Юнга. Он говорит двумя голосами, но и сама книга Иова, которую он комментирует, тоже говорит двумя голосами.

Дальше о сознании, из Юнга. «Если уж человеку дана, так сказать, божественная власть, он больше не может оставаться слепым и бессознательным, он обязан знать о природе Бога, и о том, что происходит в метафизической области, дабы понять себя, и тем самым понять Бога». И вот это осознание для Юнга включает и то, что мы находим в самой книге Иова. Чтобы осознать то, что произошло с Иовом, чтобы понять Бога, чтобы понять Замысел Бога, автор книги Иова вводит сразу несколько разных позиций, разных углов зрения: это позиция Иова, это позиция его друзей, это позиция Елиуя и в конце – это позиция Самого Бога, финальная. То есть, чтобы понять, надо посмотреть с разных сторон, и это есть и в книге Юнга тоже. Он тоже, незаметно для читателя, кочует от одной позиции к другой, совершенно как в книге Иова. И одна из этих позиций – это позиция дерзкого атеиста. Поэтому, когда мы всё это читаем, у нас часто возникает желание эту книгу Юнга закрыть. Но надо потерпеть: это всего лишь одна позиция, которая необходима для полноты осознания.

Теперь я бы хотел сказать о моём собственном взгляде на эту книгу, на подход Юнга, в том числе, критически. Когда мы читаем книгу Иова, фокус нашего внимания на том, как страшно то, что с Иовом произошло. Почему это зло на него пришло – проблема теодицеи – и мы всегда на этом сосредоточены. Юнг сосредоточен не на этих человеческих проблемах. Может быть, он как профессиональный психолог просто устал от этих человеческих проблем, с которыми он каждый день встречался у своих пациентов. Он сосредоточен только на Боге. И, говоря о Боге, он, как и Иов в библейской книге, выходит «за». Иову его друзья инкриминируют дерзость, с которой он говорит о Боге, – то же самое можно сказать и о Юнге. У него, местами, то, что он говорит о Боге, граничит просто с богохульством. Вот несколько цитат, которые, может быть, объясняют, почему вся эта книга проникнута такой иронией и сарказмом. «Я без смущения и церемонии буду предоставлять слово аффекту и на несправедливое отвечать несправедливостью, только тогда я научусь понимать, почему или для чего был поражён Иов, и что из этого последовало как для Бога, так и для людей. Тут в кратчайшие сроки происходят одна за другой страшные вещи – грабёж, убийство, умышленное членовредительство, отказ в праве на суд. При этом отягчающим обстоятельством является то, что Бог демонстрирует не понимание, сожаление или сострадание, а лишь беспощадность и лютый нрав. Апелляция к бессознательности не может иметь силы, потому что Бог вопиющим образом нарушил по крайней мере три заповеди из тех, что Сам же обнародовал на Синае. Друзья Иова вносят посильную лепту моральных пыток в его муку, и вместо того, чтобы, по крайней мере, от всего сердца помогать ему, которого Бог столь вероломно покинул, они слишком по-человечески, то есть, тупоумно морализируют, лишая его даже последней поддержки в виде участия, человеческого понимания, причём, невозможно окончательно отделаться от подозрения, что Сам Бог этому попустительствует».

Ну вот, каково нам, христианам, слышать эти слова? Например, что несправедливость Бога дает Юнгу право отвечать Богу несправедливостью! Но надо понять, что сарказм, который здесь звучит, не есть позиция самого Юнга. Это позиция Юнга как актёра на сцене, который играет некую роль. В данном случае, он играет роль, пытаясь говорить как бы от имени Иова, он делает вид, что он за Иова обижен на Бога, при этом не находясь в положении Иова. Но, не находясь в положении Иова, ни он, ни мы не имеем права говорить от имени Иова. Он пытается здесь в этих фразах быть как бы заступником за Иова этим своим сарказмом. Но Иову нужен другой Заступник с большой буквы, о Котором мы читали в книге Иова, – тот Заступник, Которым не только для Иова, но для всего человечества будет Иисус Христос.

И дальше, в этом же духе, он играет роль критичного атеиста, насмехающегося над, якобы, моральными дефектами Бога (совершенно в духе советской атеистической пропаганды), хотя не является, на самом деле, критичным атеистом. «Бог и не думает привлекать к ответственности сатану, уговорам коего Он последовал. Ему не приходит в голову объяснять Своё поведение, дать Иову хотя бы какое-то моральное удовлетворение. Он предпочитает разразиться в Своём всемогуществе грозой и броситься на полу-раздавленного человеческого червя с упрёками: Кто сей, омрачающий Провидение словами без смысла? В свете последующих речей Бога здесь поистине уместно задаться вопросом – а кто и какое Провидение тут омрачает? Ведь омрачено-то оно как раз с тех пор, как Бог решил биться об заклад с сатаной. Иов наверняка ничего не омрачал, а уж Провидение и подавно, ибо о таковом речи вообще не было, и впредь не будет. Пари очевидно не предполагало никакого Провидения. Ведь, должно быть, Сам Бог и подстрекнул сатану к спору, чтобы в конце Иов был возвышен, и такое развитие событий было, естественно, заранее известно всеведению Бога, и, может быть, слово «провидение» и указывает на это абсолютное и вечное знание. Если так, то позиция Бога в книге кажется тем более непоследовательной и непонятной, ибо в таком случае Ему надо было раскрыть Иову глаза на то, что в отношении причинённой Иову несправедливости было как раз правильным и подобающим. Поэтому ответом на вопрос Бога будет следующее утверждение: Сам Бог и есть Тот, Кто омрачает Собственное Провидение и не обнаруживает никакого понимания. Он, так сказать, получает рикошетом Свой же удар, порицая Иова за то, что Сам же и делает. А человеку не должно быть позволено иметь о Нём мнение, а особенно понимание, которым Сам Бог не обладает. На протяжении 71 стиха в речи Бога Он вещает о могуществе Творца мира Своей несчастной жертве, осыпающей себя пеплом и скребущей свои струпья, уже давно в глубине души успевшей осознать, что она выдана сверхчеловеческому насилию, и ему совершенно не нужно вновь, уже до тошноты, слушать об этом могуществе. Бог, благодаря Своему всеведению, уж мог бы, конечно, знать, сколь неуместно в такой ситуации такое запугивание. Ему не трудно было бы увидеть, что Иов и до, и после этого верит в Его всемогущество, и никогда не подвергает его сомнению, и что он, уж конечно, никогда не предавал своего Бога. А Бог вообще так мало принимает во внимание Иова самого по себе, что по праву возникает подозрение в наличии у Него какого-то другого, более важного для Него, мотива, что Иов – не более, чем внешний повод к разбирательству внутри Самого Бога. Бог может всё, да и просто позволяет Себе всё, и глазом не моргнув. Он без зазрения совести может проецировать Свою теневую сторону и оставаться бессознательным за счёт человека. Он может кичиться Своим всемогуществом, издавать законы, которые для Него Самого не более, чем пустой звук. Убить или зашибить до смерти Ему ничего не стоит, а уж если нападёт блажь, то Он, словно феодальный сеньор может даже и возместить Своим крепостным ущерб, нанесённый их нивам псовой травлей. А кто потерял сыновей, дочерей, и рабов – не беда, Я дам тебе других, получше».

Специально привожу эту длинную цитату. Теперь, наверно, понятно, почему многие начисто отвергают этот комментарий Юнга. Но ведь он здесь как бы читает книгу Иова так, как её прочёл бы некий атеист. Юнг же не является атеистом, что видно из множества его других книг, да и из его ответа в самом конце жизни на вопрос интервьюера: «Так вы верите в Бога?». Юнг ответил: «Верю? Я не верю, я знаю». Пытаясь так проинтерпретировать книгу – в логической, атеистической плоскости – Юнг выделяет поверхностный слой книги, тот слой, в котором, вероятно, был написан «Прото-Иов». А есть глубокий слой, и Юнг, всё это написав, как бы подмигивает читателю, как бы говорит читателю, опять-таки в подсознательном слое, ни слова не говоря явно: «Ну что, читатель, доволен тем, что я написал? Тебе нравится то, что я написал? Не нравится? Ну тогда, если ты этим не удовлетворён, то иди дальше, иди вглубь, и там, в этой глубине ты найдёшь настоящий, глубинный смысл книги Иова. И в итоге читатель начинает видеть в событиях книги Иова, помимо их поверхности, второй, глубинный, слой – символический, архетипический, смысловой, подтекст, невидимый в книге, – поведение Бога, – который ко Христу ведёт в конце концов. Нам же важно это понять.

В сравнении с таким дерзновением, которое предпринял Юнг по отношению к нам, читателям, всё то, что пишут другие комментаторы, всё то, что я читал, это, я бы сказал, нулевая точка отсчёта, которая подобна позиции друзей Иова. А дерзновение Юнга подобно дерзновению самого Иова. Эта ирония, этот сарказм – это способ вывести на поверхность двуслойность книги Иова, привести её из подсознательного в сознательное. Есть ещё одна книга, где аналогичная ирония, – это книга Екклесиаста, устроенная в чём-то похоже на книгу Иова, и даже, возможно, написанная примерно тогда же, когда и книга Иова. Но здесь есть одно очень важное «но». Как только начинает звучать сарказм, сквозь сарказм начинает звучать голос дьявола. Издевательство, сарказм – это вот такая дьявольская стилистика. И это, к сожалению, тоже вмешивается, примешивается в этот замысел книги Юнга. Поэтому в том, что я читал, мы слышим ноты, которые мог бы сказать сам дьявол, прочитав книгу Иова, и их надо уметь отфильтровать от того, что до нас хочет донести Юнг, вероятно, предполагая, что мы, читатели, сумеем это сделать. Вот так всё это сложно, и чтение книги Юнга нисколько не проще чтения самой книги Иова.

И ещё один есть момент: сарказм – это самозащита Юнга, автора этой книги, от раны, которая ему нанесена богопознанием. Юнг сам пишет, что для него то, что он написал в этой книге, это вдумывание в Бога и в то, что произошло в книге Иова, – это для него была душевная рана. Это легко нам понять: если для нас книга Иова кажется уже далёкой и абстрактной, то давайте вспомним о тех Иовах, которые горели в печах Освенцима. Вот это уж, наверно, не оставит нас равнодушными и нанесёт нам рану. Сарказм – самозащита самого Юнга от этой раны. Я вот такое выражение для себя придумал: «Юнг – это Иов познания». Потому что у Юнга не было в жизни никаких таких ужасных потерь (семьи, собственности) – ничего этого. Юнг прожил относительно благополучную жизнь. А вот были те раны, которые наносит человеку процесс познания, когда он узнаёт то, что, может быть, ему спокойнее было бы не узнавать. Как пишет Екклесиаст: «Во многой мудрости много печали, и кто умножает познание – умножает скорбь». Понимаете, это всё то же, это всё Иововы дела. Как Иов открыл неведомое в Боге, так и Юнг открыл в книге Иова нечто внелогичное, нечто, что можно сравнить с магнитным полем: оно есть, в любой точке существует магнитное поле Земли, но мы его не видим и не чувствуем. Так и в книге Иова Юнг открыл то, что нельзя выразить рассуждением, что можно выразить только интонацией, и в том числе, вот этой саркастической, очень проблемной интонацией, которую мы встречаем у Юнга. Этим он пытается передать некое содержание, которое иначе не передашь.

Ну, и наконец последнее на сегодня. В том, что мы находим в этой книге Юнга, в её концептуальных, философских основах, в той философии, с которой он подходит к книге Иова, – отражены универсальные проблемы богословия, универсальные проблемы интерпретации сложных богословских вопросов. Эти проблемы обычно называются герменевтическими, они связаны с тем, как нам интерпретировать текст. Самая, пожалуй, фундаментальная проблема этого рода вообще в богословии, и в книге Иова, и в книге Юнга тоже – это противопоставление реальности Бога и образа Бога. Иову друзья всё время подсовывают разные образы Бога, вполне привлекательные, но он их отвергает, ему нужен живой Бог, реальный. Но они взаимодействуют – этот Бог реальный и образ Бога. Они взаимодействуют в наших головах, в наших душах, в нашей жизни. И в этой книге Юнга они тоже взаимодействуют, и это фундаментальная вещь. Она напоминает то, что открыто впервые Кантом: что, когда мы говорим о чём-то (ну, о колокольчике каком-нибудь), этот колокольчик, помимо того, что он «вещь для нас», которую мы можем взять, осязать, пользоваться ею, – это ещё и некая «вещь в себе», которая познанию нашему недоступна. С колокольчиком это может показаться не вполне очевидным, а давайте возьмём кого-нибудь из наших близких людей (жён, мужей, детей, родителей и так далее). Мы, вроде бы, их знаем. Но мы знаем ту их часть, которая «вещь для нас». А какие они «в себе», внутри, сложные существа? Не только мы об этом не знаем, а даже они сами об этом не знают. Да что там говорить – и мы сами себя не знаем. Мы сами для себя тоже часто не «вещь для нас», а «вещь в себе», закрытая и таинственная. Вот это фундаментальный момент: может ли Бог, хоть в какой-то степени, быть для нас не «вещью в себе», а вещью открытой. Можем ли мы, хоть в какой-то степени, преодолеть то, что мы всё время работаем с образом Бога, а не с Богом реальным?

И второе проявление этой же проблемы. То, о чём говорится в книге Иова, – это реальное событие или это сочинение? Юнг всё время в своей книге говорит об этом, как о реальном событии. Я всё время в комментариях подчёркивал, что это сочинение, но сочинение, которое сыграло огромную роль в реальном развитии человечества на пути к Богу, ко Христу. Почему же Юнг, очень умный человек, вот так, несколько наивно, комментирует книгу Иова, как будто это всё ровно так и происходило, как будто мы держали Богу свечку и знаем, что Бог на самом деле кому и когда говорил? Потому что Юнг воспринимает то, что описано в книге Иова, как реальное событие, только которое произошло не в этой нашей земной жизни (где овцы, дети, и так далее), а в том, что Юнг называет плеромой, в Царстве Небесном, где живёт Бог. Вот там произошло это событие встречи Бога с человечеством, которое художественно отображено в книге Иова. И это событие встречи Бога с человечеством настолько важно, что оно, если так можно выразиться, побудило Бога воплотиться во Христе. Но об этом мы будем ещё говорить, это отдельная важнейшая тема, как это воплощение Бога во Христе видит Юнг. Это событие встречи Бога с человеком, отражённое в книге Иова, сыграло роль и в нашем человеческом понимании Бога, в эволюции образа Бога. Книга Иова изменила тот образ Бога, который присутствует и в сознательном слое человеческой культуры, включая Библию, и в бессознательном слое тоже, она на это подействовала, и это, собственно, самое важное, что можно сказать о ней, поэтому книга Иова так обильно и комментируется. Она потому подействовала на это, что она очень не примитивна, она очень глубока. Любой психолог скажет, что подействовать и изменить что-то в «сознательном» и «бессознательном» отдельного человека какими-нибудь простыми методами, например, дать ему какой-то глупый совет, не получится, это надо очень хорошо понимать человека и дать ему совет тонкий и ориентированный именно на этого человека.

Поскольку книга Юнга такая непростая, выстроить её в некую логическую цепочку, объяснить по-простому невозможно, и она в этом тоже верна своему объекту – книге Иова. И книгу Иова выстроить в логическую цепочку, упростив её, невозможно. При этом, когда я читал книгу Иова, я всё время пытался делать именно это. И сейчас, говоря о книге Юнга, я тоже пытаюсь сделать именно это. Просто такой дискурс, такое чтение, такой рассказ невозможно построить, не выстроив логическую цепочку, или надо быть каким-нибудь гениальным певцом, которому удалось бы это, как делалось в древности, спеть. Но, выстраивая логическую цепочку применительно к книге Юнга, я тем самым обедняю, затираю канал её связи с самой книгой Иова, эту похожесть книги Юнга на книгу Иова, через которую только и можно дать новое, недоступное логике, более глубокое понимание самой книги Иова. Ну, как говорится, делаем, что можем.


Запись 80 ОБЗОР 18 24-10-18

Мы продолжаем заключительный обзор книги Иова, который переходит от самой книги к тому, что пишут о ней другие комментаторы. В прошлый раз мы начали последний, один из самых сложных из этих комментариев – это книга «Ответ Иову» Карла Густава Юнга. Она непростая, в ней есть несколько слоёв и такая скрытая ирония, которую если воспринять всерьёз, то мы поймём то, что пишет Юнг с точностью до наоборот. Сегодня у нас, может быть, самый ответственный этап прочтения этой книги Юнга – то, как в ней представлено понимание образа Бога, которое Юнг даёт как бы на основе книги Иова, но в не меньшей, если не в большей степени – на основе собственного опыта как психолога, разработчика так называемой аналитической психологии – глубинного понимания человеческой психики. Юнг, разумеется, проецирует свой психологический опыт работы с людьми на Бога. Это, так сказать, «очеловечивает» Бога и придаёт Ему такой облик, который временами нам может показаться просто богохульным, потому что у человека-то много всяких отрицательных и неприятных черт, а когда они проецируются на Бога, то получается, что и у Бога такие черты тоже есть. Юнг, как человек очень умный, естественно, понимает такую оборотную сторону применения психологического опыта, связанного с людьми, к вопросам богословским, и, тем не менее, это делает вот почему. На протяжении многих тысяч лет (в христианстве – двух тысяч лет) о Боге все равно говорили языком, который использовал понятия, взятые из человеческого опыта. Когда мы говорим, что Бог любит людей, или Бог наказывает Израиль, или Бог гневается, или что угодно в этом роде, мы все эти понятия (любовь, гнев, наказание, милость и так далее) берём из человеческого опыта. Ничего другого нам не дано. Мы иначе, чем человеческим языком, о Боге говорить просто не можем, потому что мы-то – люди, у нас нет другого языка, кроме человеческого. И всем глубоким богословам всегда было понятно, что это, в лучшем случае, приближение, дружеский шарж на Бога, а в худшем случае – карикатура на Бога. Но никто из богословов до Юнга не пытался разобраться в этом вопросе: где в том, что мы говорим о Боге, то, что не от Него, а от нас, людей, происходит. Вот Юнг как психолог и попытался это сделать. Причём, все эти понятия «Бог любит, Бог ненавидит, гневается, милует, проявляет справедливость и так далее» – это всё взято из общечеловеческого опыта, который доступен любому подростку. А Юнг – представитель именно «глубинной психологии», он-то знает человеческую психологию гораздо глубже, чем вот эти примитивные понятия. И поэтому он вводит в богословие глубины человеческой психологии, основы аналитической психологии, в первую очередь, то, что психика человека, душа человека имеет и сознательную, и бессознательную часть, и то, что всё поведение человека в значительной степени диктуется так называемыми архетипами, то есть какими-то существующими извечно способами поведения, восприятия мира, которые так же невозможно изменить, как невозможно изменить закон тяготения. Вся наша жизнь всё время подчинена закону тяготения, потому что мы и ходим, и ездим в рамках этого закона. Вот таковы же психологические архетипы и символы, как вещи, которые связывают невидимое (то, что находится в мире архетипов) с видимым, с конкретным, тем, что находится в нашей обычной жизни. Понятно, что это более глубокое понимание души человека, чем такое, которое доступно каждому подростку. Никто никогда не пробовал применить эти более глубокие понятия психологии к богословию. А Юнг попробовал. Что же в результате получилось? Мы привыкли к таким понятиям, как «Бог гневается», «Бог милует», «Бог наказывает», и так далее, мы уже воспринимаем это совершенно нормально, для нас уже в этом никакого богохульства нет – привыкли. А когда Юнг начинает говорить, что у Бога есть бессознательная часть, что у Бога внутри есть какая-то часть Его Божественной психики (если её можно так назвать), которая находится как бы вне человеческих понятий морали (а Юнг говорит кое-что и похлеще), то мы к таким вещам ещё не привыкли. И вот, когда Юнг говорит такие вещи в этой своей книге «Ответ Иову», он совершенно напоминает самого Иова, который тоже говорил своим друзьям то, что они не привыкли и не были готовы слышать о Боге. А Бог-то сказал, что именно этот дерзкий и временами богохульный Иов правильно говорил о Боге, а не друзья. Поэтому давайте иметь в виду, допускать такую возможность, что Юнг (который, как он сам свидетельствовал, написал эту книгу, вдохновляемый откуда-то свыше) в этой книге, которая кажется временами просто богохульной, передал голос Бога, Боговдохновенность, так же, как она в книге Иова проявляется в словах Иова. Давайте не исключать возможности, что Юнг – это такой Иов от психологии. Да, у него нет этой трагедии, он не терял семью, собственности, и так далее, но могу сказать по своему опыту, что попытка по-настоящему вдуматься в эти сложнейшие вопросы нашего бытия, мироздания, которые связаны с Богом, – это довольно мучительный процесс, и человек, который этим занимается, чем-то напоминает Иова. Я много раз читал эту книгу Юнга, и тем не менее, даже по сей день, когда я какие-то вещи в ней читаю (и буду их цитировать), меня коробит. Но я понимаю: это потому, что я при чтении книги Юнга нахожусь в положении друзей Иова по отношению к самому Иову. Иов говорит новое, дерзкое, непривычное, а друзья, просто по человеческой природе, стараются держаться чего-то привычного. Так же и я тоже, так же и вы тоже. Вы слышали в прошлый раз (и сейчас услышите) какие-то коробящие нас словечки, которые Юнг применяет к Богу. И, тем не менее, надо помнить, что это, возможно, аналог слов Иова. Так что самое верное книге Иова её продолжение в виде комментария – это как раз комментарий Юнга, такой, казалось бы, неблагочестивый. Он подвергался ужасной критике, и Юнг, когда это всё писал, уже знал, что его будут жёстко критиковать, – и тем не менее.

Теперь я уже хочу перейти, собственно, к теме, как представлен Бог в книге Юнга. В первую очередь хочу прочесть цитаты из самого Юнга о том, что нам необходимо различать живого Бога, Который никакому выражению словами и вообще разумному рациональному познанию не поддаётся, и образ Бога, который мы рисуем сознательно в нашем уме. Это две разные вещи – Бог живой и образ Бога. Юнг это очень чётко понимает, и это тоже элемент правильных слов о Боге.

«Ведя речь о религиозных содержаниях, мы оказываемся в мире образов, указывающих на нечто невыразимое. Мы не знаем, сколь точны или не точны эти образы подобия, понятия в отношении своего трансцендентального предмета. В основе этих образов лежит нечто трансцендентное по отношению к сознанию, и это «нечто» является причиной того, что такого рода высказывания, с одной стороны, безбрежно меняют свою форму, а с другой стороны, соотносятся с некоторыми немногими архетипами. Эти архетипы, как сама психика или даже как сама материя непознаваемы в своей основе. Можно создавать лишь их приблизительные модели. И поэтому мы не можем решить, исходят ли те или иные воздействия на нашу душу от Бога, или от бессознательного. То есть, невозможно определить, являются ли Божество, как мы Его воспринимаем, и бессознательное двумя разными величинами. Образ Бога, точно выражаясь, совпадает не с «бессознательным вообще», а с его определённым элементом – архетипом «самости». Наша психическая структура повторяет структуру Вселенной, и всё, что происходит в космосе, повторяет себя в бесконечно малом и единственном пространстве человеческой души. Поэтому Богообраз – это всегда некая проекция какого-то внутреннего ощущения, в котором есть ощущение великого противостояния в нашей собственной душе».

То есть, мы, с одной стороны, проецируем это наше внутреннее противостояние на Бога, как бы навязывая Его образу какие-то черты борьбы в Боге, противостояния внутри Бога, а с другой стороны, мы можем поверить в то, что эти противостояния и борьба в нашей собственной душе – это не просто наш человеческий дефект, наше человеческое свойство, а это тоже в природе людей как образа и подобия Божия, так что это внутреннее противостояние – это тоже часть образа и подобия Божия. «Самость», о которой говорит Юнг, - это одно из основных понятий аналитической психологии, это более высокое понятие того, что мы обычно называем нашим человеческим «я», нашей человеческой личностью, более высокие, более всеобъемлющие и уже действительно выходящие на контакт с Богом части нашей личности. Юнг этот взгляд, подход к Богу, в котором есть внутренняя антиномичность, пытается распространить на всё. Этот подход борьбы дуальностей, противоположных друг другу, он применяет к Священной истории, к христианской морали, к духовному пути отдельного индивида, и так далее. И конечно, одной только книги Иова для того, чтобы обо всём этом говорить, при всей замечательности этой книги, для Юнга недостаточно. Поэтому Юнг привлекает и другие вещи, в которых есть то, что ему нужно, чтобы нарисовать более полный образ Бога. В первую очередь, это Апокалипсис, Откровение Иоанна Богослова, но и другие книги Библии, и неканонические книги, такие, как книга Еноха, и он даже придаёт большое значение принятому католической Церковью в годы его жизни догмату о Вознесении Богородицы. Этого догмата нет в Православии, а вот в католицизме есть. Я прочту дальше цитату, где Юнг объясняет, почему это для него важно.

«Надо всегда помнить, что Бог – тайна. А всё, что мы говорим о Нём, говорится и веруется лишь человеческими существами. Мы создаём образы и концепции, поэтому, когда я говорю о Боге, я всегда имею в виду тот образ Его, который создан человеком. Но никто не знает, каков Бог на самом деле, иначе знающий это сам бы был Богом». Забавно: эту мысль из письма Юнга одной швейцарской девушке, что, если бы человек мог реально знать, кто есть Бог, он бы сам стал Богом, повторили наши знаменитые фантасты, писатели Аркадий и Борис Стругацкие, в своей, тоже очень знаменитой, книге «Трудно быть Богом» – конечно, вряд ли читав это письмо Юнга. В этой книге Стругацких есть фраза некоего инопланетного мудреца: «если бы я мог представить себе Бога реально, я бы сам стал Богом». Так что эта мысль гнездится где-то, так сказать, в общечеловеческом менталитете. С точки зрения ветхозаветного понятия о том, что такое «знать», в этом есть своя правда, потому что в ветхозаветном богословии «знать Бога» (еврейское слово «йада») значит и «соединиться с Богом», «совокупиться с Богом». Это слово применяется как к познанию Бога, так и в контексте «Адам познал свою жену Еву, и у них родились дети». Так что есть своя богословская основа в том, что «познать Бога» означает, в сущности, «стать Богом».

Бог у Юнга двойственен хотя бы уже потому, что в Нём есть как бы сознательная и бессознательная часть, и при этом то, что называет Юнг «бессознательным в Боге», это самое глубокое в Боге, самое важное, но и, соответственно, нам, людям, практически недоступное. А индийская религиозная философия говорит совершенно наоборот: что Бог – это концентрат сознания, просветлённое сознание, и цель многих индийских техник именно в том, чтобы в человеке, хотя бы частично укоренить это просветлённое сознание, характерное для Бога. Есть разные течения в индийской религиозной философии, но большая часть их – об аналоге нашего понятия Бога, которому соответствует понятие «Брахман» в индийской религиозной философии.

Ещё о двойственности Бога во взгляде Юнга. Понятно, что это проекция того, что любой из нас в глубине своей души несёт такую двойственность – по словам Юнга, свет и тень. А ведь Христос – это соединение Бога с человеком, значит, эту человеческую двойственность Бог принимает во Христе на Себя тоже. И мы можем себе представить, что, если Бог принимает на Себя эту человеческую двойственность во Христе, то, наверное, в самом существе Бога, хотя оно нам недоступно, есть некая основа для этого, аналог этой человеческой двойственности. Ведь если мы о Боге вообще что-нибудь можем знать, то только через Христа можем знать. Как говорит нам Евангелие от Иоанна: «Бога не видел никто никогда, Единородный Сын, сущий в недре Отчем, Он явил». Правда, когда я говорю о том, что Христос вмещает в Себя эту человеческую двойственность, то надо всё-таки иметь в виду, что Христос принял в Себя лучшее из человеческой природы, а Юнг пытается спроецировать на Бога всю полноту человеческой природы: и лучшее в ней, и далеко не лучшее в ней тоже. Это по-своему интересно, хотя, конечно, очень рискованно и дерзко – такие тёмные, отрицательные стороны человеческой природы проецировать на Бога. Но, с другой стороны, даже ветхозаветное богословие, а тем более новозаветное понимает Бога как нечто парадоксальное, как некую Сущность, которая вмещает в Себя вещи, которые нам кажутся несовместимо противоположными, а они в Нем совмещены. Классический пример, который богословие приняло, и даже не подвергает сомнению, – это такие противоположные вещи, как справедливость (которая бывает жёсткой и включает в себя наказание) и милость (которая прощает даже тех, кто заслуживает наказания): противоположные вещи, а в Боге это соединено. Когда мы читаем притчи Христа, то, если в них внимательно вдуматься, чуть ли не в каждой притче мы найдём этот парадокс соединения противоположностей. Вот хотя бы слова Христа: «последние будут первыми, и первые последними». Вот парадокс, как говорится, в чистом, дистиллированном виде. Эту парадоксальность Бога не так просто передать, именно потому, что мы при описании Бога пользуемся опытом нашей человеческой жизни, нашей человеческой логикой. А Юнг пытается передать эту парадоксальность Бога, двойственность Его образа через то, что он проецирует в Бога и светлые, и тёмные стороны человека. Вот так он понимает парадоксальность Бога. Конечно, это не значит, что Бог в действительности точно такой, а это некий дружеский шарж (или, может быть, даже некая карикатура) на Бога, но что-то она о Боге всё же передаёт. Поэтому мы должны относиться к этому очень критически: конечно, мы же не будем воспринимать какую-то карикатуру так, что это портрет человека. Тем не менее, даже на карикатуре люди бывают узнаваемы. Вот, примерно, так и тут. То, что Бог двойственен (точнее говоря, двойственен образ Бога, о котором мы только и можем говорить) – это одна из тех частей того свойства Бога, которую можно назвать «безмерностью Бога», «неизмеримостью». Линейкой логики Бог не измерим, Он в логику не вмещается. Вот несколько цитат из Юнга о неизмеримости и двойственности Бога.

«Говоря «Бог», мы высказываем некий образа или словесное понятие, в ходе времени претерпевшее различные изменения. При этом мы не в состоянии понять, затронуты ли этими изменениями лишь образы и понятия, или само это невыразимое, которое мы называем словом «Бог». Бога можно представлять себе, как вечно бурлящее жизнетворное действие, принимающее бесчисленное множество обликов, а можно Его представлять, как вечно неподвижное, неизменное бытие». То, что в Боге соединены вроде бы совершенно противоположные вещи: вечно бурлящее и вечно неподвижное и неизменное – это не Юнговское богословие, это идущее ещё от Отцов Церкви восприятие Бога, как вечного движения и одновременно вечного покоя. Это ещё один показатель парадоксальной двойственности Бога. Дальше из Юнга. «Бог имеет устрашающе двойственный вид. Море милосердия схлёстывается с пылающим огненным озером гнева. Свет любви изливается поверх тёмного жара, о котором говорится «горит, но не светит». Бога можно любить и нужно бояться». И дальше Юнг использует терминологию, которая меня по сей день коробит. «Должен в полную силу зазвучать голос, обращённый к множеству тех, которые ощущают сходно с Иовом, и тогда заговорит потрясение, полученное от ничем не прикрытого зрелища Божьей дикости и зверской жестокости. Само собой, это не означает, что Богу можно приписать, скажем, несовершенство или зло, как какому-нибудь гностическому Демиургу. Бог – это любое свойство во всей его полноте, а значит, в числе прочих, и праведность как таковая, но также и её противоположность, выраженная столь же полно. Так надо Его себе представлять, если мы желаем получить целостный образ Его сути. Надо только всё время помнить при этом, что мы создали тем самым не более, чем эскиз, антропоморфный образ по образу и подобию человека». Хочу остановиться на этих словах, которые, конечно, врезаются в голову, – о Божьей дикости и зверской жестокости. Это надо всё-таки немножко пояснить. О дикости и жестокости говорит Иов, это не Юнг придумал. Иов говорит о том, что наш мир полон зверства и жестокости. А что, это разве не так? Я всё время повторяю, что Иов – это тема Освенцима, эти две вещи связаны. Это что – не зверство и жестокость? Но, естественно, мы это понимаем, как наши человеческие зверства, такие, какие нам, людям, свойственны. Но Иов-то ставит вопрос: ну, хорошо, это свойственно нам, людям. А Бог-то почему это допускает? Значит, для Него эти человеческие зверства и жестокость в каком-то смысле приемлемы? Вот этот острый вопрос – это, собственно, вопрос теодицеи (оправдания Бога), тот самый фундаментальный вопрос, о котором мы всё время говорим, и который некоторые считают самым главным в книге Иова. Так вот, Юнг, фактически, этими дерзкими словами о Боге (о Его дикости, зверстве, жестокости) просто повторяет в обострённой форме то, что уже есть в книге Иова: почему в нашем мире полно дикости и жестокости, если этот мир – Божий? Значит, эти дикость и жестокость человеческие, если так можно выразиться, и к Богу в каком-то смысле прилипают. Это позиция даже не Юнга, это позиция Иова, и, несмотря на это, Бог, вместо того, чтобы Иова, так сказать, покарать молниями за такую дерзость, в итоге подтверждает, что Иов правильно говорил о Боге.

Читаем об этой теме двойственности Бога. «Даже зная о расколе и муки внутри Божества, мы видим, сколь они, тем не менее, не отрефлектированы, то есть, не поняты Богом сознательно, а потому морально безрезультатны, так что они в людях возбуждают не сочувствующее понимание, а некий, тоже не отрефлектированный, устойчивый аффект, то есть, такую эмоциональную реакцию, подобную долго незаживающей ране. Как рана похожа на оружие, которым нанесена, так и этот аффект в человеке похож на вызвавший его акт насилия». Попытаюсь пояснить эту мысль Юнга, это же немецкий, переведённый на английский, и английский, переведённый на русский, и тут деликатные вопросы выбора терминов в переводе. Вот как я это понимаю. Книга Иова о том, что Иов не столько ранен тем, что у него всё отнято (дети, имущество и здоровье), сколько он ранен (именно ранен!) тем, что Бог оказался не таким, каким он себе Его представлял, что Бог, Которого он воспринимал как нечто полностью благое и полностью милосердное, оказывается, позволяет такие вещи, как то, что произошло с Иовом. Иов понимает, что это не только его касается, это нечто общее, такие вещи и с другими людьми происходят: совершенно несправедливые, неоправданные катастрофы и трагедии, и так далее. Зачем Богу было наносить всему человечеству эту рану, которая описана в книге Иова? Ведь Книга Иова – это попытка понять происхождение зла: зачем Бог допускает в мире это постоянно нас ранящее зло? Вот следующая цитата из Юнга: «Человек должен быть ранен, иначе воздействия его не затронут. Но ему следует знать то, что его ранило, и тем самым слепоту силы и аффекта он превратит в познание». Таким образом, с точки зрения Юнга, важная компонента книги Иова, о которой, кстати, большая часть комментаторов не говорит, – это то, что книга Иова ещё и о том, как человечество, в лице Иова, познаёт Бога. Оно познаёт Бога через своё страдание. Через рану, которую наносит Бог людям, люди лучше познают Бога. Это можно связать и с нашим жизненным опытом. Сколько примеров вокруг нас, да и в нашей собственной жизни, что люди начинают задумываться о Боге и видеть Бога в окружающей жизни не тогда, когда у них всё хорошо, а когда они ранены чем-то, и чем глубже рана, тем люди активнее, эмоциональнее стремятся к Богу. Бог – ранящий. Вот эта тёмная, наносящая человеку рану, немилосердная сторона Бога тоже присутствует, по Юнгу. Для Юнга книга Иова перекликается с другими частями Библии, и в первую очередь с Апокалипсисом. Вот как он видит в Апокалипсисе как бы темную сторону Бога. «Смысл апокалиптических видений не в том, чтобы обыкновенный человек Иоанн узнал, какую густую тень отбрасывает светлая сторона Его природы, а в том, чтобы зеницы пророка разверзлись на Божью неизмеримость, ибо тот, кто любит, тот познаёт Бога».

Я сейчас говорил о двойственности Бога: о наличии в Нём светлого и тёмного (с человеческой точки зрения, как это видит Юнг). Теперь другой аспект этой двойственности: о наличии в Боге бессознательного. Именно в бессознательном Бога (как это понимает Юнг), как и в человеческом бессознательном, есть то, что называется тенью, то есть, черты, противоположные тем светлым, хорошим чертам, которые все мы, люди, стараемся иметь, стараемся в себе культивировать, и так далее. Эта тень прорезается, к сожалению, в нашем поведении, и ее легко, я думаю, нам вспомнить: мы, наверняка, говорили на исповеди священнику о том, что вот, я сорвался (или сорвалась) на этого человека, обидел (обидела) его, наорал (наорала) на него совершенно незаслуженно. Вот это наша тень, которая внутри нас. Мы не хотим этого делать сознательно, но что-то внутри нас есть такое, что срывается, «лает», так сказать, на других людей. Это только один из примеров. Эта тень принимает, к сожалению, самый страшный вид, когда она начинает действовать не в одном человеке, а в целых огромных человеческих коллективах. Юнг, например, человек немецкой культуры, пережил 30-40-е годы (годы фашизма в Германии), и он говорит о том, что произошло в Германии, так: это прорвалась на поверхность тень, которая была в душе романтичного, философичного, поэтичного немецкого народа. Была такая тень и вот она прорвалась. То, что эта тень есть в душах людей, подтверждает, наверно, и наш собственный человеческий опыт, но Юнг (и это самая, может быть, дерзкая часть его концепции) говорит о том, что в этой бессознательной тени Бога гнездится или как-то взаимодействует с нею сатана. Сатана ведь – противник. То есть, часть вот этих борющихся противоположностей в Боге – это сатана, или действие сатаны, и в этом смысле сатана – часть Бога. Для каких-нибудь зороастрийцев, персов это было бы совершенно нормальным, рядовым утверждением. Они так это всё и понимали: что в мире тьма и свет сплетены, соединены в одном божественном существе. Но с точки зрения хотя бы ветхозаветного богословия (не говоря уже о христианстве) это и есть богохульство. Но давайте всё-таки вспомним, что в этой книге Юнг пытается понять Книгу Иова. И в первой части книги Иова сатана, если так можно выразиться, открывает ногой двери к Богу, входя к нему, как к себе домой. Это же надо как-то объяснить! Я буду читать дальше о том, как Юнг понимает место сатаны в устройстве Вселенной, в частности, как это по книге Иова. Но вот сам он так говорит: в этом бессознательном, в бессознательной тени внутри Бога есть нечто, что позволяет сатане действовать. Может быть, и сам сатана психологически (если можно говорить о Божественной психологии) находится там. Здесь я хочу с Юнгом немного поспорить. Он же сам прекрасно знает, что мы, люди, проецируем на Бога нашу человеческую природу. Это тот приём, которым он пользуется в своём богословии во всей своей книге. Но раз так, то, наверно, и он сам, Юнг, пытаясь говорить о Боге, исходя из таких психологических глубин, из аналитической психологии, вольно или невольно проецирует свою собственную тьму, внутреннюю тень на Бога. Картина, что сатана живёт внутри Бога, которая для очень многих людей (и для меня, в том числе) неприемлема, она для Юнга приемлема. О ком это больше говорит – о Боге или о самом Юнге? Это надо всегда иметь в виду. Отсюда вся эта сложность. Книга Юнга выводит нас на сложнейшие переплетения того, чем Бог является на самом деле, а что мы вкладываем в Него своего, человеческого, и это большое достоинство книги Юнга.

И ещё один момент. Для Юнга сатана, который как бы (с его точки зрения) имеет своё место внутри Бога, – это зеркальное отражение того, что Христос имеет Своё место внутри Бога в том, что мы называем Троицей (единстве Отца, Сына и Святого Духа). Там, внутри Троицы, живёт Христос, как это говорит Евангелие от Иоанна в первой главе, и мы с этим, конечно, согласимся без всякого сомнения: кто же с этим будет спорить? Но, по Юнгу, как в человеке наш свет (хорошие качества, милость, любовь, и так далее) имеет тень (подсознательную, которая иногда может прорываться наружу), так и светлая часть Бога, которую мы называем Христом (точнее, та часть, которая к нам, людям, обращена), обязана, по законам психологической динамики, иметь свою тень: сатана как тень Христа, противоположность Христа, отражение Христа в зеркале, где всё меняется на противоположное, правое на левое. Так что для Юнга говорить о том, что сатана имеет место внутри Бога, – это некий способ объяснить себе, совместить со своим психологическим опытом то, что Христос имеет место внутри Бога. То есть, это не происходит из желания сказать что-то плохое о Боге, а из желания понять соотношение Христа и Бога Отца, или Христа и Троицы. Он говорит, что отношения Христа с сатаной подобны отношению Авеля с Каином – невинной жертвы, невинно убитого, как и Христос на кресте. Сатана – это такой Каин, а Христос – это такой Авель. Ну, кто бы спорил? В Евангелии примерно так всё и описано. Другое дело, что вот эта логика Юнга: «А раз Авель и Каин – братья, и Авель (Христос) живёт внутри Бога, то и Каин (сатана) должен тоже иметь место внутри Бога» – это проблемно, это так уж однозначно не следует. Это, скорее, такая гипотеза, или концепция, Юнга. Но при этом то, что Юнг пытается сатану как бы вложить как некую часть во вселенскую природу Божества (раз Бог – это всё, то и сатана в Нём имеет какое-то место), приводит к тому, что сатана оказывается несамостоятельным, не активным, а своего рода инструментом Бога. По первой и второй главе книги Иова можно и такой вывод сделать, потому что, действительно, там Бог вроде бы использует сатану, его злобу против людей и против Иова для того, чтобы продвинуть Свой Замысел о человечестве ещё на шаг вперёд. Мысль о том, что сатана – это тоже один как бы из жезлов Бога, инструментов Бога имеет аналог в Ветхом Завете, где говорится, что и ассирийский царь, который разорил Северное царство Израиля, и вавилонский царь Навуходоносор, который разорил Иудею, – это всё инструменты Бога, как там сказано, «жезлы в руке Бога». Ну, они-то, цари, может, и жезлы, а вот говорить о том, что сатана – жезл, это значит недооценивать его, недооценивать самостоятельность зла, активность и остроту зла. И это очень удивительно именно для Юнга, потому что опыт Освенцима, которого он был свидетелем, должен был ему подсказать, что зло абсолютно самостоятельно, активно, и ничей оно не инструмент, а само по себе. Как мне кажется, опыт Второй мировой войны послужил одним из стимулов к тому, чтобы Юнг вообще написал эту книгу «Ответ Иову», и параллель Иов – Освенцим, конечно, он понимал. А его концепция, что сатана – что-то типа инструмента Бога, затирает, нивелирует всю остроту проблемы Освенцима, а значит, и проблемы Иова.

Теперь прочту, что Юнг говорит о бессознательном Боге и о том, какое место, с его точки зрения, имеет сатана в Боге и в Его Божественном Замысле.

«Невыносимое с человеческой точки зрения поведение Бога объясняется тем, что Его поступки принадлежат Существу, по большей части, бессознательному, не подлежащему моральным оценкам. Такой Бог – это некий феномен, а не человек. Наивное предположение о том, что Творец мира есть Существо сознательное, следует расценить, как предрассудок. До событий, описанных в книге Иова, проницательность соседствовала в Боге со слепотой, доброта с лютостью, творческая мощь с тягой к разрушениям. Всё это существовало одновременно, и одно не мешало другому. Подобное состояние мыслимо лишь при отсутствии рефлектирующего сознания. Такое состояние вполне заслуживает название аморального». Иными словами, такое состояние – парадокс, в котором совмещается несовместимое. Но каково нам слышать, что Бог называется аморальным – ну, не Бог, а такая Его бессознательная часть, но всё-таки часть Бога! Конечно, мы при этом ощущаем себя, как друзья, которые слушают Иова, и им хочется заткнуть уши. Вот и я тоже, когда читаю, что Бог аморален, мне тоже хочется заткнуть уши – но нельзя. Надо попытаться, всё-таки, понять, что за этим стоит. И дальше Юнг продолжает. «Бессознательное хочет влиться в сознание, чтобы попасть под свет, но в то же время и тормозит себя, потому что предпочитает оставаться бессознательным, а это означает – Бог хочет стать человеком, однако, не безраздельно». Это излюбленная мысль Юнга: что книга Иова говорит о том, что не только с Иовом произошло, а о том, что произошло с Самим Богом, Который захотел стать человеком в результате вот такой встречи с Иовом. Вот что означает, что Христос – ответ Иову.

Дальше прочту иронические слова Юнга о Боге. Их можно понимать двумя способами. Можно понимать так, что Юнг сознательно хочет до нас донести, как говорил бы о Боге сатана, если бы ему предоставилась такая возможность. А второй вариант интерпретации этих слов – что Юнг говорит это действительно всерьёз, а не иронически, но это голос бессознательного Юнга, того бессознательного, в котором Юнг сопротивляется Богу. Да, он на поверхности Бога признаёт, он даже говорит, что он не то, что верит в Бога, а знает Бога, то есть, он, конечно, Бога полностью принимает своим сознанием. А вот в бессознательном Юнга, по его же теории, нет ли там у самого Юнга сопротивления Богу и желания сказать что-то принижающее Бога? И что говорить о Юнге – в нас самих не может ли такого быть? При всём том, что мы верующие люди, совершаем соответствующие религиозные действия, в подсознании нашем нет ли сопротивления Богу или, хотя бы, желания на Бога посмотреть не таким восторженным и почтительным взглядом, как это нам, вообще-то, полагается. Вот, исходя из этого, прочту слова Юнга.

«Бога постоянно приходилось славословить в качестве праведного, что, видимо, было для него немаловажно. Благодаря этой характерной черте Он был личностью, отличавшейся от личности более или менее архаичного царька только объёмом. Его ревнивый, ранимый характер, Его недоверчивая слежка за вероломными сердцами людей и их задними мыслями с необходимостью вели к личностным отношениям между Ним и людьми. Это Его существенно отличало от правящего миром Отца Зевса греческой мифологии, который благодушно и несколько отстранённо позволял домашнему хозяйству мира идти своим, освящённым стариною, чередом. Зевс карал лишь экстраординарные отступления от этого порядка. Зевс не морализировал, а правил в соответствии с инстинктом. От человека он не требовал ничего, кроме положенных ему, Зевсу, жертвоприношений, а уж что-то делать с человеком он и вовсе не собирался, ибо не имел насчёт него никаких планов. Он не имел ничего против человечества в целом, да оно его и не особенно интересовало. А для Яхве, для Бога Израиля человек был очень важен, он был для Него даже первоочередным делом, Бог Израиля нуждался в людях так же, как и они нуждались в Нём – настоятельно и лично. Бог мог страшно занервничать по поводу людей – как по поводу рода, так и по поводу отдельных индивидов – когда они вели себя не так, как Он желал или ожидал. Разумеется, при этом Он не отдавал Себе отчётов в том, что как раз в Его, Бога, власти было создать нечто лучшее, нежели эти скверные глиняные горшки».

За всей этой иронией обращаю внимание на точно подмеченную разницу между отношением к людям богов греческой мифологии, и египетских богов, и богов месопотамских – и отношением к людям Бога Израиля. Ни у кого из языческих богов нет такого личностного, эмоционального отношения к людям, как, по Библии, у Бога Израиля. Это правильное наблюдение. Естественно возникает вопрос, почему? Чего Бог хочет от людей? Дальше Юнг объясняет: Бог хочет стать человеком – во Христе. Вот так Юнг отвечает на вопрос, который мы себе никогда не задаём: а почему Богу вообще (если так можно выразиться) пришло в голову воплотиться во Христе, и почему именно в это время? Юнг пытается на этот вопрос найти ответ. «Вырисовывающийся отсюда характер Бога подходит личности, которая способна обрести чувство собственного существования лишь благодаря какому-нибудь объекту, то есть, такой субъект совсем лишён рефлексии, а тем самым и понимания себя самого, ему обязательно нужен объект, который подтверждает субъекту, что этот субъект реально существует. Бог, в силу такой Своей бессознательности, нуждается в осознанном отображении, чтобы поистине существовать, потому что бытие действительно, лишь если только кем-то осознаётся. Поэтому-то Создателю и нужен осознающий человек. Вероятно, поэтому всё, что вышло из рук Создателя – даже человек – преисполнено волнующей, волшебной красоты, ибо в состоянии зарождения всё то, что Бог создал, каждое, по роду его, являет собой некую драгоценность, вожделенную в глубине Божественной души, что-то младенчески нежное, отблеск бесконечной любви и благости Творца». Смотрите, какие возвышенные слова говорит о Боге и Его творении Юнг, который буквально только что говорил о Боге, я бы сказал, иронические и неблагочестивые слова. Вот опять стык, сшибка противоположностей, как иллюстрация того, что такое парадокс, что такое двойственность, сочетание несоединимого. Юнг это и самим собой демонстрирует: в нём живёт почтительное и одновременно ироничное отношение к Богу, тем самым, давая тем, что в нём тоже есть такая двойственность, иллюстрацию к тому, как он представляет Бога.

Перехожу к вопросу о сатане, как его место видит Юнг. Во-первых, Юнг считает, что Бог на Иова проецирует образ противника. А кто противник-то, на самом деле? По-еврейски «сатан» – это и есть «противник». Но этот противник, он же не в Иове живёт! Он и к Богу-то приходит, ногой открывая дверь, а, по Юнгу, он вообще, можно сказать, в Самом Боге и живёт, то ли как некая часть Бога, а, может, даже (скажу от себя), как некий паразит. Тем не менее, он в Боге, а Бог проектирует этот образ Своего противника на Иова.

Читаю из Юнга: «Иов – не более, чем внешний повод к разбирательству внутри Самого Бога. Бог, вещая Иову, столь явно обращается не по адресу, что легко заметить, как сильно Он, Бог, занят Самим Собой. Он вообще не видит ни Иова, ни его ситуацию, скорее дело обстоит так, будто вместо Иова перед Ним кто-то могущественный, кому стоит бросить вызов. Это видно из повторявшегося дважды обращения: «Препояшь ныне чресла твои, как муж. Я буду спрашивать тебя, и ты объясняй Мне». Адресат слов Бога – не Иов, а дух сомнения, сатана, который после совершения злого дела вернулся в Отчее лоно, дабы там продолжать свою подрывную деятельность. Бог проектирует на Иова личину скептика, которую Сам Бог не любит. Почему? Потому что она принадлежит самому Богу, как тень в глубине Его бессознательного, и от этой скептической части исходят вызывающие тревогу критические взгляды. Иов давно уже повергнут, но великий противник, сатана, чей фантом спроектирован на взывающего к милосердию страдальца, этот противник всё ещё грозно стоит на ногах. Иов получает вызов, как если бы он был Богом. Но никакого второго Бога не было и быть не могло, за исключением сатаны, который владеет слухом Бога и может оказывать на Него влияние. Он, сатана, единственный, кто в состоянии Бога ошарашить, запутать и довести до крупномасштабных прегрешений перед собственным уголовным законодательством. Вот это, действительно, страшный противник, настолько компрометирующий своим близким родством, что его необходимо держать в строжайшей тайне. Бог должен прятать сатану от собственного сознания, а несчастного раба Божьего, Иова, выставить зато в виде враждебного жупела. В Боге Иов ясно видит зло, но так же ясно он видит в Нем и добро».

Трудно не заметить иронию в этой интонации Юнга. Притом нам, христианам, слова, что в Боге есть зло, звучат, как богохульство, но ведь это абсолютно штатный элемент ветхозаветного богословия. Откройте Ветхий Завет, и вы там найдёте десятки мест, где сказано: «зло от Бога». Далее говорит Юнг: «В человеке, чинящем нам зло, мы не надеемся обнаружить в то же время и помощника, но Бог не человек, Он и то, и другое, Он и гонитель, и помощник в одном лице, причём один аспект имеет место не меньше, чем другой. И в результате этой двойственности, Бог – противник Самому Себе». Для нас, людей, это не такой уж чуждый опыт, когда мы противники самим себе. Мы, может быть, переживали в своей жизни такие ситуации, когда мы сами с собой в глубине нашей души спорим и не можем помириться, шарахаемся то в одну сторону, то в другую, когда одна часть нашей души спорит с другой частью нашей души. Если мы исходим из того, что в Боге есть какая-то аналогия нашим человеческим свойствам, – а без этого мы вообще о Боге ничего не поймём, если этого не предполагать, – то тогда эту аналогию внутренней борьбы, внутреннего противника самому себе мы ожидаем увидеть и в Боге тоже. И вот этого-то внутреннего противника Юнг и называет сатаной. Может быть, есть своя доля правды в том, что внутри Бога – такой противник, но к сожалению, тот сатана, который явил себя в Освенциме, – это нечто гораздо более острое, опасное и самостоятельное, чем та картина сатаны, которую рисует Юнг. Он его рисует как того, кто называется «трикстером» в теории мифологии (есть такие персонажи в мифах всех народов мира) – такого хитреца, который обманывает всех.

Вот что Юнг пишет об этом. «Укрытый и защищённый краем отеческой мантии, трикстер-сатана то тут, то там ставит ложные акценты, благодаря чему возникают осложнения, которые, по всей видимости, не значились в плане Создателя, а потому производят на Него ошеломляющее действие. Но Бог, как ни странно, всегда ищет первопричину в людях, которые, видимо, не желают повиноваться, но никогда не ищет причину всех сбоев в этом отце всех плутов. Бог удивительно легко и беспричинно поддался влиянию одного из Своих сынов, духа сомнения, и позволил ввести Себя в заблуждение относительно верности Иова. Его, Бога ранимого и недоверчивого, нервировала уже одна только возможность того, что кто-то может в Нём сомневаться. И вот верный раб Иов беспричинно и бесцельно обречён на моральные испытания, хотя Бог и убеждён в его стойкости и верности. Более того, если бы Бог дал слово Своему всеведению, то Он мог бы определённо в этом удостовериться. Зачем же тогда надо было, несмотря ни на что, создавать искушение, и без всякой ставки держать пари с этим бессовестным шептуном сатаной за счёт безответной твари? Поведение Бога с человеческой точки зрения столь возмутительно, что стоит задаться вопросом, не кроется ли за ним более глубокий мотив? Не было ли у Бога какого-то тайного неприятия Иова? Это объясняло бы уступчивость Бога по отношению к сатане. Но есть ли у человека что-то, чего нет у Бога? В силу именно своей ничтожности, слабости, беззащитности перед могуществом Всевышнего человек обладает более острым сознанием на базе рефлексии. Чтобы выстоять, человек должен постоянно осознавать своё бессилие перед лицом Всемогущего Бога, а Бог не нуждается в такой осторожности. Можно, конечно, говорить, что Христос должен прийти, дабы избавить человечество от зла. Но если вспомнить, что зло изначально внушено сатаной, и постоянно им же наводится, то, казалось бы, Богу было бы гораздо проще один раз энергично призвать этого «проказника» к порядку и прекратить это вредоносное действие, тем самым искоренив зло. Тогда вообще не было бы нужды в каком-то особом воплощении во Христа, со всеми непредсказуемыми последствиями, которые несёт с собой вочеловечение Бога».

Это опять надо воспринимать как некую иронию, с подмигиванием читателям. Действительно ли можно было бы обойтись без вочеловечения Бога во Христе? Юнг ставит вопрос так, как будто бы Бог по непонятным причинам, как какой-то неумелый руководитель, не наказывает того, от кого исходят все проблемы, а поэтому вынужден жертвовать Самим Собой во Христе. Юнг глубокий человек. Он прекрасно понимает всю примитивность такого взгляда на то, почему воплотился Христос, и поэтому, как бывает и в книгах Библии, например, в книге Екклесиаста, это не утверждение, это вопрос читателю: «Слышали? Вот теперь поспорьте с этим!». Мы, читатели, должны с этим поспорить – с тем, что говорит Юнг. Так ведь так же устроена книга Иова. Там тоже идут утверждения друзей Иова, которые для того и написаны, чтобы мы с ними спорили. Вот так и Юнг пишет свою книгу: то он выступает в роли Иова, говоря дерзкие вещи, но в которых есть своя глубокая правда, то он высказывает вот такие утверждения, которые для того только и предназначены, чтобы мы их оспаривали.

Ещё из Юнга на тему места сатаны. «Даже после событий, описанных в книге Иова, и даже после ответа на неё воплощением Христа сатана всё-таки ещё обладает значительной властью вопреки своим злодеяниям, и вопреки искупительной жертве Бога в пользу человечества. Сатана, в общем, не посажен на цепь, хотя дни его господства сочтены. Бог всё ещё колеблется, применять ли к сатане силу. Надо полагать, Он всё ещё не обнаружил, насколько Его собственная, Божественная тёмная сторона устраивает ангела зла. А от духа истины, вселившегося в человека, такое положение вещей не останется скрытым надолго. Поэтому оно тревожит бессознательное человека и ещё во времена первоначального христианства вызывает к жизни другое великое откровение, которое, благодаря своей таинственности, дало повод для многих толкований и кривотолков, как и сама книга Иова. Это книга Откровения Иоанна Богослова», которую мы называем «Апокалипсис». Но, вследствие относительного обуздания сатаны, Бог отождествил Себя со своим светлым аспектом, и превратился в доброго Бога и любящего Отца. Правда, Он не лишился Своего гнева и умеет карать, но только справедливо. По всей видимости, случаев, подобных трагедии Иова ожидать больше не приходится». И это написал человек, который был свидетелем Освенцима! Опять же, не надо воспринимать всё то, что он пишет, как истину в конечной инстанции. И в Библии, в том, что написано в книге Иова, далеко не каждую фразу мы должны воспринимать как истину в конечной инстанции. Многие, например, читают слова Иова во второй главе «Бог дал, Бог взял. Благословенно имя Господне» или «как же мы доброе будем принимать от Бога, а злое не будем принимать от Бога», как истину в конечной инстанции. Но если так понимать книгу Иова, её вообще бы не было, она не нужна была бы. Она вся предназначена, чтобы опровергнуть этот примитивный взгляд.

И вот последние слова на эту тему места сатаны. «Парадоксальность Бога разрывает на противоположности и человека, вызывая в нём как будто неразрешимый конфликт. Двойственность образа Бога проявляется в отношениях Бог – человек. Противоположность между Богом и человеком в христианских воззрениях – это, видимо, наследие ветхозаветных времён, когда проблема заключалась только в одном – в отношении Бога к Своему народу. Страх перед Богом в раннехристианскую эпоху был, видимо, слишком ещё велик, чтобы, несмотря на то познание Бога Иовом, которое изложено в этой книге, можно было бы перенести эту антиномию из человека внутрь самого Божества. Но Иов познаёт внутреннюю антиномичность Бога, и тем самым свет его познания достигает даже степени Божественной нуминозности. Возможность этого процесса зиждется на Богоподобии человека. Бог жаждет человека, и для Него это означает ответ на вопрос, правильно ли говорят о Нём люди? Бог цепляется за лояльность Иова, от которой зависит столь многое, что ради этого Бог не остановится ни перед чем. Такая установка придаёт человеку чуть ли не божественный вес, ибо что же ещё иное на всём белом свете может значить для Того, у Кого и так всё есть? Отсюда противоречивое поведение Бога, Который, с одной стороны, бесцеремонно растаптывает человеческое счастье и жизнь, а с другой стороны, жаждет иметь в лице человека партнёра. Это ставит человека в прямо-таки невозможную ситуацию: то Бог действует по образцу природных катаклизмов и тому подобных, непредвиденных по последствиям событий, то Бог желает, чтоб Его любили, почитали, поклонялись Ему, и славословили Его правильно. С тех пор, как Иоанн Апокалиптик (может быть, бессознательно) пережил тот конфликт, который прямиком ведёт в христианство, человечество восприняло следующую идею: что Бог возжелал и желает стать человеком. Связывание противоположностей возвещено уже в символике судьбы Христа, а именно, в сцене распятия, где связующий противоположности Христос висит между двумя разбойниками, одному из которых суждено попасть в рай, а другому в ад. Иначе и быть не может: в христианской перспективе противоположность должна была усматриваться между Богом и человеком, а последнему грозила опасность отождествления с тёмной стороной Самого Бога. И вот эту-то двойственность Бога Иов и открывает. Из слов Иова явственно следует, что, сомневаясь в возможности оправдаться перед Богом, он, тем не менее, с огромным трудом оставляет мысль предстать пред Ним на почве права, а тем самым, и морали. Несмотря ни на что, Иов не в состоянии отказаться от веры в Божью праведность, однако, он вынужден себе признаваться также и в том, что несправедливость и насилие чинит над ним не кто иной, как именно Сам же Бог. Возможно, самое важное для Иова то, что, имея в виду эту сложную проблему, он не заблуждается насчёт единства Бога, а хорошо понимает: Бог находится в противоречии с Самим Собой, и притом, в столь полном, что Иов уверен в возможности найти в Боге помощника и заступника против Него же Самого. Какой-то смертный, благодаря своему моральному поведению, сам того не желая и о том не ведая, вознёсся выше небес и оттуда смог разглядеть даже изнанку Бог. Да, Иов свой урок получил, пережил дела чудные, понять которые не так-то просто. Он знал Бога только слухом уха, а теперь познал Его на самом деле». Я думаю, что в этих словах Юнг говорит уже не столько об Иове, сколько о самом себе, о том, что в его богословии, исходя из глубокого знания человеческой психологии, он сумел разглядеть и изнанку Бога. И вот здесь сквозь иронию, которая постоянно присутствует во всех словах Юнга, так что всегда мы должны как бы колебаться, понимать их всерьёз, или с точностью до наоборот, – здесь проступает абсолютно серьёзный смысл: книга Иова даёт Богопознание нам, читателям, так же, как она дала, по этому художественному произведению, Богопознание самому Иову. Поэтому то, что происходит в книге Иова (как говорит Юнг) – это не только некое художественное сочинение, роман, а это нечто действенное, оно действует в нашей жизни, в наших душах. Я добавлю от себя, что это можно сказать о всей Библии: она действует.


Запись 81 ОБЗОР 19 31-10-18

Мы продолжаем разбор одного из самых сложных, пожалуй, но и самых богатых содержанием комментариев к книге Иова – это комментарий Карла Густава Юнга под названием «Ответ Иову». Это, собственно, не столько комментарий, сколько отдельное размышление Юнга как психолога, психоаналитика на темы, поднятые книгой Иова. Мы начали в прошлый раз разбирать ту часть этого комментария Юнга, которую можно назвать «образом Бога в книге Иова» – так, как это понимает Юнг. И сегодня у нас продолжение этой темы: как образ Бога в книге Юнга уникальным образом оказывается эволюционирующим, изменяющимся, что, с точки зрения Юнга (и я с этим согласен), вскрывает эту необычную грань образа Бога, которая есть и в самой книге Иова тоже. Мы читали в прошлый раз кое-что странное, где говорится о жестокости Бога, о дикости Бога, и так далее. Я говорил, что и меня эти выражения коробят, а главное, что сам Юнг, который прекрасно себе представлял, какая может быть реакция на такие высказывания с его стороны, вполне мог бы употребить какие-то более мягкие, щадящие термины. Но он не пошел этим путем, и это сделано намеренно, и в результате он достигает, я бы сказал, уникального эффекта: мы, читая или разбирая книгу Юнга, оказываемся в шкуре тех людей, персонажей, которые выступают в художественном произведении под названием «книга Иова». То есть, книга Иова начинает быть не просто художественным произведением, а начинает действовать здесь и сейчас, просто физически. Потому что то, как мы реагируем на эти дерзкие, непривычные нам слова Юнга (о жестокости Бога, дикости Бога и т.д.) – это совершенно то же, как реагировали друзья Иова на аналогичные дерзкие слова Иова. А в итоге-то книги Сам Бог говорит, что, хотя Иов говорил такими, может быть, непривычными, дерзкими словами, но он говорил о Боге более верно, чем его друзья своими приличными словами. Таким образом, хотим мы или не хотим, мы не можем не реагировать, пусть даже «ёжась», на эти слова Иова о Боге. Хотим мы этого или не хотим, мы при этом оказываемся в шкуре друзей Иова, и лучше начинаем понимать, зачем друзья Иова в эту книгу вообще введены: потому что они, в сущности, представляют собой всех людей, вроде нас, которые не попали в такую критическую ситуацию, в какую попал Иов. Они показывают собой нормальную реакцию на слова Иова, в каком-то смысле. Более того, эти друзья со своей нормальной реакцией в чём-то правы: мы же тоже, наверно, скажем: «А как же я должен реагировать, когда я слышу о дикости и жестокости Бога? Естественно, я от этого шарахаюсь, естественно, меня от этого коробит!». Да, это нормальная человеческая реакция. А в книге Иова показано в лице Иова, как человек выходит за пределы нормального человеческого и приближается при этом к Богу. И Юнг написал эту книгу «Ответ Иову», прекрасно понимая, что он сам очутится в шкуре Иова, и в него тоже будут тыкать пальцем. И будут говорить: «что это такое странное написал этот уже выживший из ума Юнг?». Ему было лет 80, когда он эту книгу написал. Более того, я в какой-то степени, читая это людям и получая такую ответную реакцию: «Что это вы такое странное нам читаете?» – я сам ощущаю себя в шкуре Иова. Так вот и начинает книга Иова жить в нас, и этот странный, необычный комментарий Юнга оживляет книгу Иова для нас. Да, кто-то может быть, понятно, оправданно говорит, слушая слова Юнга: «Ну кто это может слушать? Зачем нам это читают?». Так ведь при этом мы оказываемся совершенно в том же положении, что слушатели Иисуса Христа, когда Он им говорил тоже странные, дикие слова: «вы должны есть Мою плоть, и пить Мою кровь». Ведь ничего о Причастии в тот момент ещё не было известно, и это Он говорит евреям, которые так это понимали, так это слышали, что они, в сущности, должны заниматься каннибализмом! И помните, как сказано по этому поводу в Евангелии от Иоанна – что многие из слушавших, которые были уже готовы Христа принять, к Нему приблизиться, пойти за Ним, говорили: «Нет! Ну кто это может слушать?» – и уходили. Вот, чтобы нам не оказаться в положении этих людей, которые упустили такую уникальную в своей жизни возможность пойти за Христом, нам тоже надо не спешить с отвержением, не спешить с тем, чтобы говорить: «Кто может это слушать?», а прислушаться, даже если, как говорится, у нас уши вянут от того, что мы слышим.

Теперь, после такого введения, давайте вернёмся к продолжению темы образа Бога – о том, что Бог у Юнга в его книге, как и в книге Иова, оказывается не тем же, как всегда. А ведь в Библии сказано, что Бог такой же, как всегда, какой был вчера, такой и сегодня, это есть и в Новом Завете (у Павла), это есть и в Ветхом Завете (у Исайи), а вот тут оказывается, что Бог эволюционирует. Как это может быть? Ну, конечно, изменение Бога – это не совсем то, как мы представляем, допустим, изменение человека. А Юнг, поскольку он психолог, пользуется тем понятийным аппаратом, который им развит, исходя из общения с людьми, своими пациентами, так что он, волей-неволей, Богу навязывает такое же понятие изменения, как изменяется человек в ходе своей жизни. Человек в ходе своей жизни, по Юнгу, претерпевает то, что называется «индивидуацией» (развитие личности, более глубокое проявление личности, и, в конце концов, выявление каких-то глубинных слоёв этой личности, которые поначалу являются подсознательными, и в которых, собственно, и заключён тот образ Бога, о котором нам говорит Библия). Этот образ Бога в человеке не дан прямо сразу от рождения – нет, его ещё надо в себе, так сказать, развить, очистить, как мы что-то очищаем от скорлупы. Вот примерно так Юнг понимает процесс индивидуации. И примерно так же он понимает и эволюцию Бога тоже. Но тут есть очень важный момент: эволюция Бога для Юнга – это не только богословское понятие. Юнг об этом говорит в связи с книгой Иова, так что встреча Бога с Иовом – это очень важный стимулирующий фактор, важный этап и в эволюции Самого Бога, и в эволюции Иова, а с ним всего человечества – такого коллективного Адама, который представлен в Иове. То есть, для Юнга эволюция Бога в огромном многовековом пути и эволюция человечества – это соединённые вещи, одно не может без другого меняться. С самой этой идеей, наверно, можно согласиться, потому что мы ведь говорим о Христе, что это Богочеловек (понятие, чуждое еврейскому богословию), что Бог с человеком могут соединиться, как они соединились во Христе. Уже это нам показывает, что их нельзя оторвать друг от друга, и если меняется коллективный Адам, то это, наверно, знак того, что как бы в параллель с этим что-то меняется в Самом Боге, иначе бы Христос не мог появиться. В самой книге Иова, конечно, то, что Бог Сам как-то меняется в ходе общения с Иовом, дано только лёгким намёком. Но Юнг это прозорливо усматривает, исходя из своего опыта психолога, и, конечно, центральным для него и в эволюции Бога в результате встречи с Иовом, и в эволюции Иова в результате встречи с Богом является появление Христа. Поэтому ответ Иову, с точки зрения Юнга, – это Христос и есть. Юнг Его понимает по-своему, довольно специфично, но важна сама эта мысль, что Бог отвечает Иову, послав, если можно так выразиться, Себя Самого в виде другой Своей ипостаси, Сына Своего, Христа. Но тут я должен сделать одну оговорку. Поскольку (что, видимо, неизбежно) Юнг проецирует на эволюцию Бога то, что он знает об эволюции человеческой души, а Бог-то всё-таки не человек, Юнг неизбежно упрощает картину изменения Бога, подменяя тем, что нам известно, движениями бессознательного в человеческой душе (тем, с чем он всё время сталкивался в своей психологической практике) ту таинственную для нас внутреннюю динамику Бога, о которой мы можем, в лучшем случае, только догадываться. Это такой фундаментальный дефект всего подхода Юнга в его книге, но это фундаментальный дефект и вообще богословия как такового. Вслушайтесь в слово «богословие»: говорить о Боге словами. Какие у нас есть слова? Только человеческие, которые почерпнуты из нашего человеческого опыта. Те же самые слова, которыми мы ругаемся с теми, кто нас толкнул в автобусе, и торгуемся на базаре о ценах на помидоры – вот для чего предназначен наш человеческий язык, а мы им пытаемся говорить о Боге. Так что у Юнга есть это ограничение, но это просто неизбежная черта любого богословия. И в рамках этого ограничения Юнг представляет себе и изменение Бога в результате встречи с сознанием человека. Юнг себе представляет это так, что Бог – всё, а значит, у Него все соединено вместе, и поначалу даже нет разделения на «сознательное» и «бессознательное»: в Нём то, что мы в людях называем «сознанием», как бы кристаллизуется именно в результате встречи с сознанием человека, у которого это разделение как раз очень развито. Юнг себе представляет этот процесс, как нечто подобное индивидуации человека, и говорит об «индивидуации Бога». То единство, в котором находится Бог, мы, по христианской терминологии, называем Царством Небесным, а в богословии более ранних веков оно называется «плеромой», «полнотой». Вот эта плерома, полнота – это единство, в котором Бог, единство, которое, собственно, Сам Бог и есть (Самого Бога можно назвать плеромой). Используя эту терминологию, Юнг говорит, что в результате встречи с сознанием человека плерома (Божественное) разделяется, и в ней выделяется сознательная часть. Можно сказать, что человек (в данном случае, Иов) – это некое зеркало для самопознания Бога. С другой стороны, эта, рождающаяся в Боге часть, в которой отражён человек, – что это? Да это Богочеловек, Христос! Что это ещё может быть? Поэтому у Юнга получается, что соединение Бога с человеком во Христе – это, с другой стороны, какое-то воссоединение в Самом Боге аналога человеческого сознания с той полнотой (плеромой), которая является аналогом человеческого бессознательного, или, точнее, до-сознательного, того, что до выделения сознания. Вот это и есть, если так можно выразиться, механизм, каким в Боге возникает событие явления Христа. Это как ответ внутри Бога в процессе Его «индивидуации» на то, что Ему сказал или показал Иов, как зеркало, которое отразило Богу Его самого. Мы тоже, не посмотрев в зеркало, не знаем, как мы выглядим, так и Бог, посмотрев в Иова, то есть, послушав, что Иов говорит о Боге, как-то по-другому себя увидел. И книга Иова – это, с одной стороны, модель этого процесса, а с другой стороны, важно понять, что книга Иова – это нечто действенное. Её возникновение и то, что люди веками ее читали и мы сейчас читаем – это некий этап изменения взаимоотношений человека с Богом, этап на пути человечества ко Христу. Я не говорю, что Христос – конечный этап этого пути, но это, можно сказать, центральный этап этого пути человека к Богу.

С точки зрения Юнга, результат встречи человека Иова с Богом, который как бы предвосхищает встречу человека с Богом внутри Самого Христа, – это победа человеческого сознания над бессознательным в Боге (опять довольно дерзкие слова). Вот так это представляет Юнг. Я сказал об ограничениях, которые возникают в результате того, что Юнг проецирует на Бога человеческие понятия сознательного и бессознательного, но, тем не менее, каким-то языком надо говорить, и вот он говорит таким языком.

И ещё один важный момент. С точки зрения Юнга, в той плероме, всеобщности, которую представляет Собой Бог, до встречи с человеческим сознанием нет того, что мы, люди, называем «моралью». Понятно, что Бог благ, и так далее, всё это в Нём есть (впрочем, с точки зрения Юнга, есть и противоположности этому), но мораль – это же сугубо человеческое понятие, оно выработано нами, людьми, в ходе развития нашего человеческого общежития. И вот в Боге этой морали до встречи с людьми нет. А после встречи Бог этими понятиями морали, человеческими понятиями о том, что есть добро и зло, можно сказать, «заражается», «учится им у Иова». Это, с точки зрения Юнга, сопряжено с тем, что в Боге возникает, выкристаллизовывается сознательная часть из Божественной полноты, потому что наша человеческая мораль не может существовать без размышления, без рефлексии, а это как раз то свойство, которое в Боге возникает в результате встречи с Иовом. С этим связано и явление Христа, понимаемое «на моральном уровне», заимствованное из психологической практики и из человеческой жизни понимание того, каким образом вообще возникает необходимость в том, чтобы Богочеловек Христос явился. Явление Христа – это искупительная жертва. Замечательно! Кто с этим бы спорил, любой христианин под этим подпишется. Но Юнг обращает внимание и на другое: мы-то, люди, говорим о том, что Христос – это искупительная жертва за нас, людей, за наши грехи. А Юнг (опять из своего психологического опыта) обращает внимание на вторую сторону, обратную сторону этой медали: что это жертва, которая приносится Богом в компенсацию собственной внутренней раздвоенности, в компенсацию того, что в Боге Самом есть сознательная и бессознательная часть. Более того, с точки зрения Юнга (с этим я лично не согласен, но я излагаю его концепцию), в бессознательной части Бога присутствуют те самые валентности, те самые черты, которые человеческое богословие приписывает такому существу как сатана. То есть, с точки зрения Юнга (это то, что нас, христиан, более всего коробит и вызывает отталкивание), сатана где-то прячется внутри самого Бога, в этом самом Божественном бессознательном.

Ещё раз повторяю: нам не обязательно принимать каждый из этих богословских тезисов Юнга, на 100 % с ними соглашаться, чтобы использовать то, о чём говорит Юнг, вдумываться в это, может быть, спорить с этим, но это всё будет нам приносить пользу. Нам книга Иова откроется гораздо глубже, когда мы будем взаимодействовать с тем, что говорит Юнг. В этой его концепции отражено то, как мы, люди, часто проецируем на другого человека какие-то свои собственные недостатки. Это типичная ситуация: почти все человеческие разборки и ссоры, которые возникают на пустом месте, возникают оттого, что один человек проецирует на другого свои же собственные недостатки. Особенно ярко это сказывается в ссорах между близкими людьми. Так вот, с точки зрения Юнга, Бог как бы не может увидеть этого гнездящегося у Него в бессознательном сатану, и Бог проецирует это на Иова, и в результате Иов начинает представлять для Бога какого-то сильного противника (а не какого-то « муравья», мелкое существо, как дьявол смотрит на Иова). Это, действительно, в книге Иова есть: в конце книги Бог разговаривает с Иовом, как с противником: «Препояшься как муж, как воин!» – как говорится, «Я буду говорить с тобой, как мужчина с мужчиной». Эта проекция, конечно, является, с одной стороны, ошибочной: Иов совсем не такой противник Бога. Тем не менее, с точки зрения Юнга, эта проекция Богом каких-то Своих собственных подсознательных элементов на Иова – это шаг к индивидуации Бога, к развитию внутренней структуры в Самом Боге (так, как это происходит в человеке). Для нас, людей, такая проекция на другого – часто единственный способ увидеть то, что гнездится внутри нас, в бессознательном – естественно, если мы рефлектируем над этой проекцией, иначе мы ничего не увидим. Часто говорят, что мы сами себя не знаем, пока мы не попадём в какую-то критическую ситуацию и не увидим, как мы сами в этой критической ситуации действуем. Это подтверждено опытом массы людей многих веков. Но почему это так? Потому что мы увидим то, что глазами сознания мы в себе увидеть не можем. Мы посмотрим, как в зеркало, на самих себя, на то, что мы делаем в этой ситуации, и лучше узнаем себя. Вот примерно таким же образом Юнг видит, какую пользу (если так можно выразиться) приносит Богу проекция на Иова того сатаны, которого реально в Иове, конечно, нет. Опять же, это проекция человеческого на Бога, такой психологический прием, и у Юнга получается, что в Боге есть сатана, а это, по-моему, просто ошибка Юнга, точнее, издержки примененного им приема: его психологический опыт, что называется, берёт верх над богословской логикой. Но, с другой стороны, что верно – это то, что в Иове никакого сатаны нет ни на грамм. И вот это, действительно, важно. Мы, может быть, это недооцениваем. Когда мы читали книгу Иова, я говорил, что друзья Иова которые, в принципе, благонамеренные люди, хотят Иову хорошего, а их устами начинает говорить сатана. То есть, сатана где-то в их подсознательном гнездится. А вот об Иове этого нельзя сказать. Удивительно: он о Боге говорит дерзкие слова, даже можно сказать, что временами как бы и оскорбляет Бога. Но это дерзость от любви. Ничего сатанинского в Иове нет абсолютно, ни грамма, это гениальная находка автора книги Иова, и Юнг, по-своему, конечно, это подчёркивает тем, что Иов представляет собой для Бога «чистое зеркало», ничего собственного сатанинского не вносящее в то отражение Бога, которое в нем появляется. Поэтому, по Юнгу, проецируя на Иова этого сильного «противника» – сатану – Бог начинает через Иова, или в Иове, как в зеркале, видеть Свои собственные, если можно так выразиться, теневые стороны. В итоге Бог борется не с Иовом, а Сам с Собой, с этой Своей теневой стороной. Но Иов же к этому и взывает! Он и говорит Богу, чтобы Бог был противником не Иову, а Самому Себе – одновременно судьёй, адвокатом, прокурором и подсудимым. Это и есть борьба Бога с Самим Собой. И Юнг предлагает нам некую модель, объясняющую это место книги Иова: модель того, что должно происходить внутри Бога, чтобы Он, как призывает к этому Иов, боролся с Самим Собой. Понятно, что часть этого процесса – это не только познание Богом Самого Себя (то есть, кристаллизация в Нём самосознания), а это ещё и познание человеком – Бога. В книге Юнга такой явной фразы нет, но это подразумевается: процесс изменения внутри Бога – это то, в результате чего мы, люди, что-то о Боге можем узнать, то, в результате чего возникает богословие. То есть, как в изменении Бога отражается встреча Бога с человеком, так и в нас, в людях, отражается эта встреча человека с Богом: в том, что мы начинаем быть способными сказать о Боге что-то содержательное.

Теперь я хотел бы прочесть, что говорит сам Юнг на эту тему эволюции Бога. Но ещё раз хочу подчеркнуть, прежде чем читать, что любые слова, которые мы говорим о Боге, – это не Бог, это образ Бога. Когда мы говорим об эволюции Бога, мы говорим об эволюции образа Бога в наших головах, в человечестве в целом, в книге Иова, в книге Юнга, и так далее. Живой Бог словами не выразим, Он страшен, как сказано: «Страшно впасть в руки Бога живого». И встреча с Богом – это такое событие, такое потрясение человеческой души, в результате которого человек ничего уже не может сказать словами, а может только, как это и делает Иов в конце книги, положить руку на уста свои и сказать самому себе: «Да, со мной произошло нечто такое, для чего у меня уже никаких адекватных слов нет». Но мы-то сейчас занимаемся как раз словесной деятельностью: читаем книгу Иова, то есть, слова, читаем комментарии к этой книге – опять слова, разговариваем, и поэтому, волей-неволей, всё, что мы говорим, – это мы говорим об образе Бога, надеясь, что, хотя бы в какой-то мере, образы Бога, о которых мы говорим, есть верное отражение того самого Бога живого, Который в слова не вмещается.

Вот что говорит Юнг об изменении Бога. «Разбирательство с творением ведёт к внутренним переменам в Самом Творце. Следы подобной тенденции в ветхозаветных Писаниях проявляются, начиная с 6 в. до нашей эры, и всё сильнее. Двух первых кульминаций эта тенденция достигает в трагедии Иова, с одной стороны, и в откровении Иезекииля, с другой стороны. Рефлексия становится настоятельной необходимостью для Бога. Бог должен отдать Себе отчёт в Своём абсолютном знании».

Я на секундочку тут вклинюсь. Юнг не оспаривает богословского тезиса, что Бог всеведущ, но с точки зрения Юнга, Бог знает всё, но не знает, что Он знает всё. Вот такой парадокс. Но такие парадоксы о Боге, на самом деле, несут в себе что-то очень важное. Вот, например, аналогичный парадокс, которым мучились средневековые богословы и философы на протяжении веков: может ли Бог создать камень, который Сам не может поднять? Если Бог всемогущ, то как же Он не может поднять? С другой стороны, если Он такого камня не может создать, то, опять же, как Он всемогущ? Примерно такая же логика у Юнга: Бог знает всё, но не знает, что Он знает всё. Это проблема рефлексии, проблема, скорее, логическая, а не богословская. Читаем дальше.

«Ибо если уж Иов познаёт Бога, то Бог и подавно должен познать Себя Сам. А тот, кто познаёт Бога, имеет на Него влияние. После краха попытки погубить Иова Бог переменился. Бессознательный дух человека понимает правильно, даже когда сознающий разум ослеплён и бессилен. Драма разыграна на все времена: двойственная природа Бога раскрыта, и увидена, и зарегистрирована человеком. Подобное откровение – дошло ли оно уже до человеческого сознания или нет – не могло остаться без последствий. Бог становится человеком. Это означает ни больше ни меньше, как решительную трансформацию Бога. Это означает то же, что, в своё время, означало творение мира: объективацию Бога. Тогда, при творении мира, Бог открыл Себя просто в природе. Теперь же Он вовсе хочет более конкретно и специально стать человеком. Бог хочет стать человеком. И с этой целью Он через Святого Духа усмотрел для Себя тварного человека с его темнотой, естественного человека, которого пятнает первородный грех, человека виновного, но который выбран родильным местом прогрессирующего воплощения, – именно такого виновного человека, а не человека безгрешного, уклоняющегося от мира и не приносящего дани жизни, потому что в таком безгрешном человеке тёмная часть Бога не нашла бы себе места».

Юнг называет откровением открытие для себя чего-то очень важного в Боге как этап эволюции всего человечества, богословия человечества. Это откровение и выразилось в книге Иова через её гениального автора. Кроме того, тут есть глубокая мысль Юнга о том, каким образом мог воплотиться Бог в Иисусе Христе в нас, людях, со всеми нашими недостатками, дефектами, грехами, пороками, о которых мы сами прекрасно знаем. Это часто обсуждаемая проблема: в какой мере Иисус Христос наследует наши человеческие слабости. Часто говорится, что Он без греха. Да, но, возможно, не без слабости – хотя бы то, что показали Его собственные слёзы в Гефсиманском саду – это тоже, наверно, можно назвать человеческой слабостью. Потом какие-то проявления усталости, даже не физической, а духовной усталости, когда Он говорит людям: «Долго ли мне быть с вами, долго ли мне вас терпеть?», и многое другое. Это серьёзная богословская проблема: в какой мере Богочеловечество Христа включает наши человеческие «слабости». Вот Юнг это и хочет сказать: что наши человеческие слабости – это не просто какие-то дефекты, от которых надо избавляться, а что, раз человек – это отражение Бога, образ и подобие Божье, то и эти человеческие слабости – проекция каких-то, не скажу «слабостей», а «особенностей» Самого Бога, которые при воплощении Христа как Богочеловека находят своё место, свою, так сказать, экологическую нишу в тех чертах души человека, которые мы, люди, привыкли считать слабостями, а это, может, и не слабости вовсе. Я совсем не уверен в том, что то, что так уж правильно называть слабостью то, что я только что так назвал, – поведение Христа в Гефсиманском саду, когда Его капли пота были, как капли крови, и Он просил Бога, чтобы миновала Его эта чаша. Что это? Тут могла проявиться какая-то черта, одновременно божественная и человеческая.

Читаю дальше из Юнга. «Поскольку Бог хочет стать человеком, его антиномии должны разрешиться в человеке. Для человека это означает какую-то новую ответственность. Теперь человек уже не смеет ссылаться на свою незначительность и своё ничтожество, и если уж человеку дана, так сказать, божественная власть, человек больше не может оставаться слепым и бессознательным, он обязан знать о природе Бога, о том, что происходит в метафизической области, дабы понять себя и тем самым понять Бога».

Неожиданно звучит это возвышенное представление о человеке в устах Юнга, который сталкивался в своей психологической практике с самыми неприглядными и уродливыми чертами человеческой психики, и тем не менее, Юнг сохранил это возвышенное представление о призвании человека. А ведь, возвращаясь к книге Иова, там же весь спор между Богом и дьяволом о чём? Человек – это пыль под ногами? Или человек – это что-то, хотя бы потенциально, высокое, в чём высокий Замысел Бога может найти своё воплощение, своё развитие? Юнг в этом споре совершенно однозначно на стороне и Бога, и Иова, и самого автора книги Иова.

Для Юнга то, что произошло в книге Иова, это такой важный шаг, этап в развитии взаимоотношения человечества с Богом, что он должен был найти себе отражение и в каких-то других книгах, других событиях в духовной жизни человечества. Книга Иова не изолирована, она связана, с точки зрения Юнга, с Апокалипсисом, с Откровением Иоанна Богослова, в котором тоже проявилась не только светлая, не только мягкая, милостивая и любящая сторона Бога, а и другая сторона Бога – та, которую Юнг называет «тёмной», «тенью» и так далее. Действительно, в Апокалипсисе это есть. Вот что пишет Юнг: «Апокалиптик Иоанн оставил нам свидетельство о непрекращающейся работе Святого Духа в смысле прогрессирующего вочеловечивания. Сам Иоанн был тварным человеком, в которого ворвался тёмный Бог гнева и мести, как ветр опаляющий. Такой вносящий сумятицу прорыв породил в Иоанне Богослове образ Божественного Младенца, грядущего Исцелителя, чей образ живёт в каждом мужчине, Младенца, которого дано было увидеть и Мейстеру Экхарту, знавшему, что, оставаясь в своей Божественности только, Бог лишён блаженства, а должен быть рождён в человеческой душе».Это действительно есть у Мейстера Экхарта, и на каждое Рождество мы читаем соответствующую замечательную проповедь Мейстера Экхарта, которая называется «О Божественном Рождении». Дальше из Юнга: «Бог лишён блаженства, а должен быть рождён в человеческой душе. Воплощение в Христе есть идеал, который будет в прогрессирующем порядке переноситься Святым Духом на творение». Юнг видит воплощение Бога во Христе, как только начало пути воплощения Бога в Его творении, более полного, чем это произошло при сотворении мира. Это соответствует словам Самого Христа в Евангелии от Иоанна. С точки зрения Юнга, это связано с тем, что при сотворении мира Бог в мире как бы отразил Самого Себя во всей Его полноте, как Он есть, «без обработки». А то, что Юнг называет «прогрессирующим воплощением», – это как бы рафинирование, очищение, углубление взаимоотношения Бога и творения за счёт уже сознательной работы Бога с творением. Как рождённого младенца умывают, пеленают, и так далее – вот примерно так же работает Бог со Своим творением. Причём, с точки зрения Юнга, это уже то, в чём наиболее активное участие принимает не Иисус Христос, а Дух Святой, другая ипостась Божья. Это соответствует тому, что говорит Сам Иисус Христос в Евангелии от Иоанна: что Ему (выражаясь несколько упрощённо) на смену придёт сменщик, Дух Святой. Юнг это тоже так видит. И он видит, что часть этой работы Духа Святого, входящего в мир, – это Апокалипсис, уникальная книга, написанная лет через 500-600 после книги Иова. Поэтому Юнг и упоминает Иоанна Богослова. Читаю дальше.

«Конфликт внутри природы Бога столь силён, что вочеловечение может быть добыто лишь ценой принесения Богом искупительной жертвы, Самого Себя, гневной Божьей тёмной стороне». Эти слова о «гневной, тёмной Божьей стороне» – это представление есть в богословии всех веков, это не Юнг сам придумал, но мне об этом не хочется подробно говорить, потому что сама эта терминология (гнев Бога), которая встречается очень часто в Ветхом Завете, – типичная проекция человеческого на Бога. На самом деле никакого гнева в Боге, в нашем человеческом понятии, конечно нет. Там у Него что-то Своё, для чего у нас даже слов нет. Поэтому я оставлю в стороне эти слова «гневный, тёмный», а сосредоточусь на мысли, что искупительная жертва Христа – это жертва Богом Самого Себя – Самому Себе. Многие спрашивают: Вот, говорят, что Христос – жертва. Кому жертва? Если мы говорим, что Христос – Богочеловек (то есть, в Нём Бог), то это Бог на кресте – жертва. Кому жертва? Юнг даёт свой ответ на этот вопрос. В силу именно такого, так сказать, конфликта внутри природы Бога, это такое событие внутри Самого Бога, которое можно назвать жертвой, жертвой Самого Себя – Самому Себе. И нечто подобное может происходить и во внутренней нашей психологической жизни. Если внимательно вдуматься, что с нами происходит, когда мы сталкиваемся с какими-то неразрешимыми ситуациями в нашей жизни, которые, действительно, требуют от нас пожертвовать чем-то важным для нас, может быть, важной частью себя, – для чего это? Для того, чтобы идти дальше на пути нашего духовного развития, нашей индивидуации, и это ведь тоже некий аналог: жертва частью самого себя кому? – самому себе, чтобы можно было двигаться дальше, а не застревать в порочном кругу таких ситуаций.

Дальше Юнг пишет следующее. «Тех, кто выражал подспудные движения роста в мистической сфере (Иоахима Флорского, Мейстера Экхарта, Якова Бёме), не слушали. Единственное исключение, как луч света, – догмат о Вознесении Девы Марии, и это – развитие этой мистики, божественного мифа, потому что миф мёртв, если он более не растёт и не развивается». Юнг называет великих европейских мистиков и говорит: тех, кто выражает некое видение или подозрение об изменениях внутри самого Бога, – их не слушали. Он, конечно, скромно не присоединяет к ним самого себя, но известно из его биографии, что он считал, что эту его книгу не поймут, не будут слушать, будут шпынять по той же самой причине, по которой не слушали Иоахима Флорского, Мейстера Экхарта, Якова Бёме, и многих, многих других. С точки зрения Юнга догмат о Вознесении Девы Марии (которого нет в православии как догмата, он есть в католицизме) – это отражение чего-то очень важного, что произошло внутри Самого Бога. Потому что, с точки зрения Юнга, тут проявляется женственная сторона Бога, которая выражена в Деве Марии, но и в других местах Библии, например, в образе Софии Премудрости Божией, которая тоже играет очень важную роль, в комментариях Юнга к книге Иова. Воссоединение Бога со Своей собственной, до этого бессознательной, женственностью – это, с точки зрения Юнга, важнейшее событие, этап во внутренней жизни Бога, который как-то сопряжён (он не очень чётко говорит, как) с явлением Христа как тоже важнейшим изменением во внутренней жизни Бога. И поэтому для Юнга то, что Церковь это осознала, приняла этот догмат о Вознесении Девы Марии, – это свидетельство того, что такое изменение внутри Бога как-то людьми осознано. Вот как он об этом пишет: «Мотивы содержания народного движения побудившего Папу к чреватому последствиями объявлению нового догмата о Вознесении Девы Марии состоят не в новом рождении Бога, а в прогрессирующем Его воплощении, начавшемся с Христа. Догматизация Вознесения Марии указывает на священный брак в плероме, а он в свою очередь, как было сказано, указывает на грядущее рождение Божественного Младенца, каковой, в соответствии с Божьей тенденцией к воплощению, выберет местом Своего рождения эмпирического человека. Это метафизическое событие известно и человеческой психологии бессознательного как процесс индивидуации».

Теперь я хотел бы начать самую важную тему, которую мы продолжим в следующий раз. Ее можно сформулировать так: Иов и Христос, как их видит Юнг. Воплощение Христа (и с точки зрения Юнга, и с точки зрения общехристианского богословия) – это умаление, кенозис (греческое слово, означающее «опустошение»). Кенозис Бога. Но раз воплощение Христа – это «умаление Бога», «опустошение Бога», то это же важнейшее изменение в Боге. С точки зрения общехристианского богословия, первым таким кенозисом, умалением Бога было просто сотворение мира как чего-то, конечно, упрощённо говоря, гораздо худшего, чем Бог. Но и воплощение Христа – это соединение чистой Божественной природы со всякими проблемными вещами человеческой природы, что тоже можно назвать кенозисом, умалением. И поскольку есть эта аналогия между воплощением Христа как изменением в Боге и изначальным сотворением мира как изменением в Боге, то Христос – ответ Иову как представителю первого Адама, сотворённого тогда, при сотворении мира. Я говорил, что Иов – это не просто отдельный человек, это представитель коллективного Адама, идущего от сотворения мира, со всеми своими недостатками и, в частности, с грузом первородного греха – так вот, ответ этому Иову как Первоадаму – это новый Адам, новое творение, Иисус Христос. Собственно, Апостол Павел в Послании к Римлянам так и называет Христа Новым Адамом. Я бы даже добавил, что, по Юнгу, этот самый ветхий Адам в Иове, обычный человек, как мы все, делает некий шаг к Новому Адаму. Конечно, шаг, может быть, маленький, не окончательный, но это шаг ко Христу. Очень важно понимать, что в книге Иова, кроме всего прочего (это же богатая содержанием книга), описан шаг человечества в образе Иова ко Христу. Таким образом, по Юнгу (но это соответствует и Церковному богословию), Христос – это ответ на желание кенозиса, умаления в Самом Боге, иначе и не было бы Христа, если бы у Бога не было желания, чтобы Христос появился. А что такое этот кенозис в данном случае? Это самоограничение Бога: как минимум, самоограничение Бога во времени (конкретное явление Христа в истории человечества, а Бог-то вне времени, Он в вечности) и самоограничение в пространстве (Бог, естественно, в пространстве не ограничен: Царство небесное не имеет того, что мы называем пространством, – сантиметров, километров, и мегапарсеков). А Христос, мало того, что явился в конкретном пространстве нашей земли, Он явился на конкретном пятачке земли, на Земле Обетованной – Галилее и Иудее, в чём, конечно, тоже проявился Замысел Божий. То есть, по сравнению с безмерностью Бога, такая конкретность явления Христа в пространстве и времени – это уже умаление. Я говорю о безмерности Бога, и в речи Бога перед Иовом в конце этой книги как раз главное, что Он донёс до Иова о Себе и о Вселенной Божьей, – это её безмерность во всех смыслах этого слова. Это не только безмерность пространственная и временная или безмерность в плане разнообразия, и так далее. Это безмерность ещё и в моральном смысле, то есть, к этой Вселенной, созданной Богом, неприменимы те ограниченные понятия морали, о добре и зле, которые мы, люди, выработали в нашем человеческом общежитии, чтобы мы могли существовать друг рядом с другом, не перегрызая друг другу глотки. Всё это применимо к нашей жизни, но к этой безмерной Вселенной не применимо, и это – часть ответа Бога Иову, потому что Иов же жаловался на то, что с ним поступили нехорошо именно с точки зрения человеческой морали. А Бог ему показывает Вселенную, в которой то ужасное зло с точки зрения человеческой морали, которое произошло с Иовом, является добром с точки зрения этой безмерной Вселенной. Как так может быть? Да легко! Вот перед нами Крест Христов! С точки зрения человеческой морали, это – предельное зло: подвергли самой страшной и унизительной казни, какая только была возможна в то время, невинного человека (с точки зрения окружающих, Он был всего лишь человеком). Что же это, как не зло? А мы-то говорим, что это огромное благодеяние для всего человечества. Так добро или зло? Вот это как раз и хочет показать Бог Иову в Своей речи. Самоограничение безмерности в мире мер – это есть такое стихотворение у Цветаевой:

Что же мне делать, певцу и первенцу, В мире, где наичернейший - сер! Где вдохновенья хранят, как в термосе! С этой безмерностью В мире мер?!

«Безмерность в мире мер» – это как раз то, что Бог показывает Иову в Своей речи, и это очень хорошо понимает Юнг: что жертва Бога, Его умаление, в первую очередь состоит в том, что безмерность приняла на себя меру, явилась в образе конкретного человека такого-то роста, такого-то веса, и так далее. Я говорил, что, с точки зрения Юнга, в Боге развивается сознание, и это, на первый взгляд, выглядит, как рост. Но ведь то, что было до этого появления сознания в Боге, было безмерностью, плеромой, и эта безмерность приняла на себя меру, ограниченность, человеческую логику, человеческое сознание – в Самом Боге. Это появление в Боге сознания – тоже кенозис, самоумаление, жертва со стороны Бога. Юнг, исходя из своего психологического опыта, пишет, что появление сознания – это замечательное достижение в процессе духовного развития, индивидуации. Для человека это так, а для Бога это жертва. Но об этом Юнг нигде не говорит. Это приходится, так сказать, выцарапывать из текста его книги.

Теперь о том, что Юнг говорит об Иове как о зеркале, в котором отражается Бог и видит Себя. Это, в общем, наверное, правильно: Бог в этом зеркале увидел Себя глазами твари. И, действительно, это отражение Себя в зеркале твари было чем-то важным для Бога: Бог эту тварную природу принял на Себя, чтобы появился Христос как сочетание Божественной и человеческой природы. С этим всем можно согласиться, но что проблемно у Юнга на пути развития логики «Христос как ответ Иову» – что самоограничение Бога во Христе является ограничением сатаны, который гнездится в Боге. Как пишет сам Юнг, уже не будет таких диких вещей, какие произошли с Иовом, такой воли сатане, чтобы он с праведником такие вещи творил: Бог уже сатану в Себе ограничил. Я с этим не согласен по многим причинам: не только потому, что сама мысль о том, что сатана где-то в Самом же Боге и гнездится – это, с моей точки зрения, типичная проекция уже со стороны самого Юнга, проекция его психологического опыта в богословскую сферу. Тут дело еще хуже: где же сатана ограничен, когда Освенцим? На самом деле, Освенцим и всё, что Юнг видел на протяжении войны, – важнейший фактор, толкавший Юнга эту книгу написать. Так же, как для Иова толчком к выходу за пределы классического богословия в своих дерзких речах о Боге послужила та ужасная ситуация, в которую он попал, так и для Юнга толчком послужила ужасная ситуация, в которую попало всё человечество, и то, что оно увидело о самом себе, как в зеркале, в зеркале Освенцима, в зеркале Второй мировой войны. Это было важнейшим толчком, без этого книга, как мне кажется, просто не появилась бы. Конечно, когда Юнг, который всё это пережил, пишет, о том, что произошло какое-то ограничение сатаны, – это, по-моему, называется принимать теоретические абстракции за действительность.

Другое, что Юнг пишет на ту же тему, – что в результате самоограничения Бога, в результате появления в Боге такого как бы человеческого типа сознания, то, что можно назвать «тёмной стороной Бога» (гнев, и всё прочее) уходит из сознательной сферы в так называемую тень. Тень в душе человека – это фундаментальный элемент психологической концепции Юнга: наряду с нашим сознанием есть тень, живущая в нашем подсознании, которая нас толкает иногда на совершенно дикие, из ряда вон выходящие поступки. Так вот, по Юнгу, в Боге эта тень принимает вид Антихриста. С появлением Христа возникает Его тень, принимает вид Антихриста и уходит в подсознание. Это мысль, которую, может быть, точнее можно выразить словами Булгакова, которые он вкладывает в уста Воланда в «Мастере и Маргарите» в сцене на доме Пашкова, когда его приветствует Левий Матфей словами «дух зла и повелитель теней». Ему отвечает Воланд (говорю своими словами): Что ты имеешь против теней? Без тени ничего не может существовать. Всё отбрасывает тень – шпага отбрасывает тень, дом отбрасывает тень. Что ж, ты хотел бы всё снести с лица земли, потому что оно отбрасывает тень, чтобы наслаждаться чистым светом? Это слова, над которыми стоит задуматься. Такая же тень, по Юнгу, неизбежно есть у Христа, и она уходит в подсознание Бога. В любом случае, с точки зрения Юнга, явление Христа шире и величественнее, чем это представляет себе даже наше обычное богословие. Явление Христа – это изменение всей духовной Вселенной, событие, сопоставимое с сотворением мира. Именно потому, что оно имеет такое огромное значение, когда Юнг говорит о книге Иова как о шаге ко Христу, он привлекает в некое единое целое и Апокалипсис, и образ Софии Премудрости Божией из Притчей Соломоновых, и книгу Еноха (это апокрифическая книга, которая в Библию не включена, но была очень читаема как раз во времена Христа), и книгу Иезекииля, где есть свои странные образы, связанные с Богом, и так далее. Это всё для Юнга единое целое, и, хотя книга Иова удивительно отличается от всей остальной Библии, Юнг очень чётко видит, что со всей остальной Библией она связана невидимыми нитями – и с Библией, и с внебиблейскими какими-то вещами – просто со всей духовной эволюцией человечества.


Запись 82 ОБЗОР 20 07-11-18

Мы разбираем один из самых глубоких и самых трудных комментариев – «Ответ Иову» Карла Густава Юнга. В прошлый раз мы начали тему, которая называется «Иов и Христос». Это, конечно, самая главная тема из нашего обзора. Она главная и для самого Юнга, потому что (как это явствует из чтения его книги) ответ Иову – это, собственно, Христос и есть. В прошлый раз, когда мы начали эту тему, мы говорили о том, что воплощение Христа – это такое изменение Бога, которое можно назвать «умалением», «кенозисом», и, тем не менее, это изменение Бога, которое соизмеримо с новым творением мира, и поэтому апостол Павел называет Христа «Новым Адамом». Христос как Новый Адам – это ответ Иову как представителю Ветхого Адама, всего человечества, но уже в лице Иова этот Ветхий Адам делает какой-то шажок по направлению к Новому Адаму. Юнг говорил о том, что это умаление Бога – желание Самого Бога, такое своего рода самопожертвование Бога, которое проявилось ещё с Сотворения мира, когда великий Дух вошёл в наш ограниченный и грешный мир, создав Его. Это самоограничение во времени и пространстве по сравнению с той безмерностью, которая называется «плеромой» (полнотой), в которой обитает Сам Бог. В речи Бога в последних главах книги эта полнота, безмерность присутствует даже не в словах, а в чём-то другом, в интонации, в самом настрое этой речи Бога. По Юнгу, Иов является своего рода катализатором для этого изменения Бога, зеркалом, которое отразило Бога человеческими глазами. И это послужило (по Юнгу) очень важным стимулом для того, чтобы Бог воплотился в человека, воплотился во Христа.

Но, по Юнгу, это самоограничение Бога, кенозис Бога в себя включает одновременно и ограничение той свободы, той воли, которой пользуется сатана. Нас, конечно же, с первых глав книги поражает, сколько сатане, дано воли и прав, так что, с точки зрения Юнга, самоограничение Бога, воплощение Его в человека Иисуса Христа включает в себя, в качестве важной части, ограничение сатаны. По Юнгу, сатана, собственно, есть часть Бога (с чем я не согласен), то есть, Бог самоограничивает при этом Самого Себя таким образом, а, значит, ограничивает и сатану. Но, тем не менее, сама мысль о том, что Христос – это ограничение власти сатаны над миром – это мысль совершенно правильная.

Таким образом, явление Христа – это событие того же, примерно, масштаба, как сотворение мира, это изменение всей духовной Вселенной. И поэтому, как я уже говорил, Юнг, переходя к этой теме начинает привлекать к интерпретации книги Иова не только саму эту книгу, а и Апокалипсис (Откровение Иоанна Богослова), и Притчи Соломоновы, в которых говорится о Софии Премудрости Божией, которая была с Богом при сотворении мира, и не вошедшую в канон, но очень популярную во времена Христа книгу Еноха, и книгу пророка Иезекииля, и ещё многое другое. Это такая особенность подхода Юнга: он рассматривает книгу Иова, как часть отражения в библейских и других текстах того этапа развития Замысла Бога, который идет от Иова до Христа.

Сейчас я прочту цитаты из самого Юнга. Ещё раз повторяю, что эти цитаты надо воспринимать всегда, так сказать, «держа ухо востро». Потому что многое из того, что он говорит, он говорит с иронией. Он как бы смотрит на нас и подмигивает: «ну, что? Глупость, которую я сейчас сказал как бы от своего имени, – вы с ней согласны, что ли?». Он в этом воспроизводит то, как устроена сама книга Иова, потому что автор книги Иова, передавая нам слова друзей Иова (в которых, конечно, много есть правды, но много есть и глупости), подразумевает, что читатель задумается: это правда – то, что говорят друзья? Где там правда, а где там ложь? Мы так же должны относиться к тому, что говорит Юнг. Это одна причина, почему надо держать ухо востро, а вторая причина – проявление в словах Юнга его собственного подсознания. Подсознание – основа всей психологической и философской концепции Юнга, он всё время говорит о подсознании, о том, что Бог проектирует на Иова Свои какие-то подсознательные опасения, связанные с сатаной. Но, как мы понимаем, раз так, то, наверно, и у самого Юнга есть подсознание, и он сам своё подсознание, которое насыщено опытом лечения психически больных людей, тоже должен проецировать на Бога, что и происходит, по его же собственной теории. Поэтому всё, что он говорит, надо воспринимать всегда с осторожностью и с вопросом: «Так ли это? Где здесь правда? Может быть, здесь половина правды, а половина – нет?».

Вот пример: «Триумф побеждённого и претерпевшего насилие Иова очевиден – он морально возвысился над Богом. Творение опередило в этом отношении Творца. Превосходство Иова уже не могло быть стёрто с лица земли. Благодаря этому возникла ситуация, когда необходима рефлексия, и поэтому в дело вмешивается София, Премудрость Божия, и она даёт Богу возможность принять решение стать человеком. При этом Бог поднимается над прежним состоянием Своего сознания, косвенно признавая тем самым, что человек Иов морально выше Него, и что поэтому Ему, Богу, необходимо догнать в развитии человека». Я с такой постановкой вопроса совершенно не согласен, по-моему, это типичный пример того, как Юнг сам проецирует на Бога свой опыт общения с людьми, у которых, конечно, ясно выражен описанный Юнгом выше процесс развития, который Юнг называет «индивидуацией».

«Боже мой, Боже мой, для чего Ты меня оставил? – Здесь человеческая природа Иисуса достигает Божественности. Это происходит в тот момент, когда Бог переживает бытие смертного человека и на Себе узнаёт то, что Он заставил претерпеть Иова, верного раба Своего. Здесь даётся ответ Иову, причём, очевидно, что и это возвышенное мгновение столь же Божественно, сколь и человечно, столь же эсхатологично, сколь и психологично. Мы – поясняющий хор великой трагедии, которая ещё ни в одну эпоху не утрачивала своей актуальности. Мы, конечно, воспринимаем вещи не совсем так, как они воспринимались в то время. Нам, с нашим современным строем чувств, не кажется, будто глубокое преклонение Иова перед всемогуществом Божьего присутствия и его (Иова) мудрое молчание – это и есть настоящий ответ на вопрос, подброшенный сатанинской проделкой на пари с Богом. Иов знаменует собой высшую точку развития мысли, созревшей в тогдашнем человечестве, рискованной мысли, предъявляющей к мудрости Бога и людей некое высокое требование. Ситуация в корне меняется, когда разыгрывается драма Иова. Тут Бог сталкивается с этим стойким человеком, который прочно держится за своё право. Он увидел, как выглядит Бог, увидел Его бессознательную раздвоенность. Бог был познан, и это познание продолжало сказываться не только на Самом Боге, но и на людях».

Опять хочу прокомментировать. Можно, конечно, не соглашаться, спорить с тем, что Иов увидел бессознательную раздвоенность Бога, потому что всем понятно, и самому Юнгу наверняка было понятно не меньше, чем нам, что слова о «бессознательном Бога» – это грубая проекция того, что характерно для человека, на Бога, о Котором мы ничего не знаем, как Он устроен внутри Божества. Но какие-то слова нужны же, чтобы говорить о Боге, и Юнг пользуется своим психологическим аппаратом для того, чтобы это говорить. А вот то, что «Бог был познан Иовом» – это правильно, и потому-то Бог в конце книги и говорит, что Иов говорил о Нём вернее, чем эти, вроде бы такие благочестивые, друзья.

Теперь перехожу к следующей теме: Христос – Богочеловек как воплощение некоего архетипа, который существует в Божественном мире вне пространства, вне времени, но проявляется в пространстве и времени. Воплощение Христа – это реализация во времени того архетипа, который присутствует в Боге изначально. Мы же помним, с чего начинается Евангелие от Иоанна: «В начале было Слово, и Слово было у Бога, и Слово было Бог», и тут же Иоанн говорит, что это всё было до того, как что-либо начало быть. Что начало быть? Начал быть наш материальный мир, но еще до этого, когда времени не было, когда пространства не было, не было ничего, что характерно для нашего материального мира, – уже был Христос в такой форме, которая у Иоанна, называется Словом Божьим, Логосом. То есть, это – такая архетипическая форма Христа, ещё не воплощённая в человеческую плоть, и кровь, и психику. И вот, с точки зрения Юнга, поскольку Христос – это архетип, он отражается, как все архетипы, в человеческом бессознательном, он находится внутри нас. Когда я говорю, что архетип находится как бы внутри нас, людей, в «бессознательном» (и одновременно он находится во вневременной и внепространственной плероме), я тем самым уже, в сущности, говорю о том, что архетип как бы двусторонен. Вот тут уже наша человеческая логика начинает нам отказывать. Архетип, по Юнгу, и целостен, и неразделим, и одновременно двусторонен. Но мы то же самое и о Христе говорим: что Он одновременно имеет и человеческую, и Божественную природу, а, тем не менее, Он един. Вот эта двойственность и единство архетипа проявляется и в его реализации. Всякая реализация архетипа (в том числе и Христос – как Он на нашей земле был реализован) представляет собой то, что называется «символом». Символ, с точки зрения Юнга, – это что-то гораздо более глубокое, чем то, что мы обычно вкладываем в это слово. Это не какой-то там знак, который висит (например, «кирпич», который говорит «проезда нет»), а это некая нить связи между миром материальным и миром духовным, между тем нашим миром, в котором воплотился Христос, и той вневременной и внепространственной плеромой, в которой Христос существовал (как это сказано в Евангелии от Иоанна) до начала всего. Вот что такое символ. А само слово «символ» происходит из греческого языка и означало монетку, разрезанную напополам, служившую знаком, по которому узнавали друг друга люди (может быть, далёкие потомки тех, кто эту монетку разрезал надвое). То есть, само понятие «символ» включает в себя эту двойственность. И то, что мы всегда говорим о Христе (Христос – Богочеловек), включает точно такую же двойственность. Так что, когда Юнг говорит, что Христос – символ, это так и надо понимать, что Он одной Своей частью, одной половиной находится в нашем мире, а другой частью, другой половиной находится в плероме, и связывает их друг с другом Самим Собой. У Юнга есть признание, что эти двойственности настолько трудно в себя вместить человеческому разуму, что человеческий разум чувствует себя распятым между этими двойственностями, как Христос между горизонтальными и вертикальными планками креста. Мне кажется, в этом Юнг отражает свой собственный личный опыт. И он говорит, что для того, чтобы эту двойственность Христову в себя вместить, надо пожертвовать своим интеллектом, по-простому сказать – надо воздержаться от нашего характерного (особенно для нашего века) стремления к точному, однозначному знанию, и знание в данном случае должно уступить место вере. Он употребляет выражение “sacrificium intellectus” – древнее латинское выражение «жертва интеллектом», и в конце книги Иова есть нечто подобное. Ведь вся речь Бога, и то, как Иов на неё реагирует, показывает, что это то, что в интеллект, в логику, в рассуждение не вмещается. И Юнг об этом тоже говорит. И, с его точки зрения, в рамках его психологии, эта жертва интеллекта, как любая жертва, как жертва Христа, для чего-то совершается, и эта жертва интеллекта соединяет сознательное с бессознательным так же, как Сам Христос как жертва умаления Бога соединяет Бога с человеком. Давайте теперь прочтём из Юнга некоторые отрывки на эту тему об архетипической природе Христа.

«Хотя рождение Христа – событие историческое и уникальное, оно, тем не менее, всегда налично в вечности. Время – понятие относительное и, в принципе, должно быть дополнено одновременно понятием плероматического сосуществования всех исторических процессов. То, что в плероме налично как вечный процесс, проявляется во времени как временная последовательность, как многократное повторение. Ничто не совершается в этом повторении без уже наличного образца, того, что мы называем «архетипом», даже творение из ничего – сотворение мира, к которому постоянно приходится апеллировать как к вечной сокровищнице образов, а источником этих образов является фантазия Софии, «художницы», которая была с Богом при сотворении мира. И поэтому в качестве непосредственного пра-образа грядущего Сына Божьего Иисуса Христа берутся отчасти Адам (человек) и отчасти Авель (как невинная жертва). Для верующего христианина Иисус представляет Собой всё, что угодно, только не символ, то есть, не выражение чего-то непознаваемого или, может быть, ещё непознанного. А Христос не произвёл бы на верующих в Него никакого впечатления, если бы был полностью понятен, если бы одновременно не был выражением того, что жило, действовало в их бессознательном».

Я много раз говорил о том, что Иов представлен не просто как человек, а как представитель Адама (всего человечества), но я не говорил о том, что он и архетип Авеля (невинную жертву) несёт в себе тоже, но, по-моему, это должно быть совершенно очевидно). И то, и другое выражено в воплощении Христа. Юнг говорит критически о том, как мы, христиане, представляем себе Христа, потому что он считает, что мы должны дать себе отчёт в том, что мы о Христе очень мало знаем. На самом деле, Церковь три или четыре века мучилась вопросом, кто такой Христос, какова Его природа, что в Нём, в Его духе? И если бы это было так просто и легко познаваемо, наверно не понадобилось бы 3-4 века трудов, можно сказать, лучших умов того времени. Тем не менее, непознаваемость, о которой говорит Юнг, это так по самой природе вещей. Я эту фразу Юнга перескажу другими словами: в душах людей уже жил Христос, и поэтому они резонировали с тем живым Христом, которого они видели, с тем, как Он действовал, как Он говорил, и так далее, потому что Он уже в них как бы изначально существовал. Мы же говорим, что в нас есть образ и подобие Божие, это уже на первых страницах Библии.

«Само христианство не распространилось бы по античному миру с такой поразительной быстротой, если бы совокупности его представлений не соответствовала аналогичная психическая предрасположенность. Этот факт даёт возможность, помимо прочего, сказать, что не только тот, кто верует в Христа, содержится в Нём, но и Христос обитает в верующем в качестве Богоподобного совершенного человека, второго Адама. Жизнь Христа была как раз такой, какой ей надлежит быть, если это жизнь Бога и человека в одно и то же время. Она символ соединения разных природ, какое получилось бы, если бы Иов и Бог были соединены в одной личности. Желание Бога стать человеком, возникшее из Его столкновения с Иовом, сбывается в жизни и в страданиях Христа. Поэтому то, что жизнь Христа в огромной степени есть миф, вовсе не противоречит фактическому существованию Христа. Дело даже обстоит противоположным образом: мифический характер жизни выражается именно в её общечеловеческом значении. Миф – не фикция, он состоит из беспрерывно повторяющихся архетипических фактов, и эти факты можно наблюдать всё снова и снова. Миф сбывается в человеке, и все люди обладают мифической судьбой не меньше, чем греческие герои».

Мы привыкли, что миф – это какая-то сказка, что-то выдуманное. На самом деле, по-гречески, миф – это действительно выдуманное, и это слово переводится в Посланиях апостола Павла как «басня». Юнг слово «миф» понимает по-другому, как он и слово «символ» по-другому понимает. Миф – это отражение в человеческих преданиях архетипической правды, но, естественно, преобразованной в человеческую форму, в человеческие понятия.

Теперь перейдем к теме «Христос внутри человека». Двойственность архетипа проявляется в том, что он существует как во внешнем мире, во внешней реальности (и в том, что мы называем плеромой), так и во внутренней реальности, в психологии человека. Конечно, когда мы пытаемся что-то логически проанализировать, то для нас внешний мир и внутренний мир (то, что происходит в нашей душе) – это две совершенно разные вещи. Одно мы называем «реальностью» (это внешний мир), а другое, то, что у нас в душе происходит, мы считаем «всего лишь психологией», хотя Юнг подчеркивает, что это не «всего лишь». Так вот, архетипы существуют и там, и там. Интеллект это разделяет, а на самом деле это – единство. И именно потому, что Христос имеет эту архетипическую природу, Христа можно найти и во внешнем мире (Он ходил по земле!), и во внутреннем мире, в собственной душе. И секрет успеха Евангелия Христа – это резонанс Его слов и дел с тем внутренним, что находилось в душах людей. Мы понимаем, что в людях есть нечто, что нас всех объединяет, общечеловеческая природа. Говоря библейским языком, это Адам, ветхий Адам, человеческая природа со всеми ее замечательными, созданными Богом достоинствами (разумом, например) и со всеми её человеческими недостатками тоже, которые мы прекрасно знаем. Это то, что апостол Павел называет ветхим Адамом, который есть в нас всех, в каждом из нас. А Новый Адам, Христос тоже есть в каждом из нас. Мы соединены Христом, все мы, люди, даже те, кто не верит в Христа, кто верит в Магомета, в Аллаха, – всё равно, мы все, люди, соединены друг с другом вот этим архетипическим Христом (каким бы именем мы Его не называли). Так что Он живёт в нас. И в какой-то степени это явлено в Иове: будущий Христос хоть чуточку, да проявился в том, как Иов разговаривал о Боге и с Богом, в том, как Иов проявил себя в этом, можно сказать, распятии на кресте, который для него воздвиг дьявол. Иов – это не просто ветхозаветный человек, Адам, это всё-таки уже какой-то шаг (может быть, ещё не очень большой) к Новому Адаму, поэтому он предвосхищает Христа, и поэтому Христос (как мы это видим в названии книги Юнга) – это ответ Иову.

И вот ещё один вопрос, который ставит Юнг. Он говорит о том, что нисхождение Бога во Христе в мир – да, конечно, это важнейшее событие, первостепенное событие по важности. Но всё-таки есть и второе событие, сравнимое по важности, – это нисхождение Бога в мир в виде другой Своей ипостаси: в виде Духа Святого, Которого мы ассоциируем с тем, что описано в Деяниях апостолов в день Пятидесятницы. Для Юнга это две части одного целого: схождение Бога в мир во Христе, и схождение Бога в мир в виде Духа Святого, и, с точки зрения Юнга, миссия Христа в мире включает в себя соучастие Духа Святого.

Вот слова Юнга о том, что Христос находится внутри человека. «Христос оказывается посредником, Он помогает человеку выстоять перед лицом Бога, и утишает страх, вызываемый у человека Богом. Христос занимает важное промежуточное положение между двумя плохо сочетающимися крайностями – Богом и человеком. Фокус Божественного действия заметно смещается на посредничающего Богочеловека. Богочеловек равно далёк как от Божественного, так и от человеческого, и поэтому Он начал характеризоваться символами целостности уже в первоначальном христианстве. Его понимали, как объемлющего Собою всё и как соединяющего противоположности. Любая противоположность – в Боге, а поэтому человек должен взваливать противоположности на себя. Если он так и поступает, то это значит, что Бог завладел им во всей Своей противоречивости, то есть, воплотился. Мы должны воспринять в себя и тёмного Бога, Который возжелал стать человеком, и мы должны выстоять при этом, не погибнув.

Ниспослание Параклета имеет и другой аспект. Этот Дух истины и познания есть Святой Дух, зачавший Христа. Он Дух физического и духовного зачатия, Который отныне должен обосноваться в тварном человеке. А поскольку Он представляет третью ипостась Божества, то это равнозначно зачатию Бога в тварном человеке. Такое событие знаменует собой чрезвычайно сильное изменение статуса человека, ведь благодаря ему человек возвышается до Сыновства и Богочеловечества. Грядущее наитие Духа Святого на человека равнозначно поступательному шагу в воплощении Бога».

Посредник – это «символ», с точки зрения Юнга, это то, что соединяет противоположности, в данном случае Бога и человека. Мы помним, что о таком посреднике Иов просил Бога. Юнг говорит, как о таком посреднике, о Параклете, о Духе Святом, Которого (как говорил Сам Христос) Бог посылает, как Самого Христа, или, в каком-то смысле, вместо Самого Христа. Юнг связывает Параклета с рождением Христа внутри человека. А мы на Рождество Христово читаем замечательную проповедь Мейстера Экхарта «О вечном рождении», где он проводит ровно эту мысль о рождении Бога в виде Христа внутри человека. Конечно, этот замечательный мистик 13-го века не читал ещё Юнга, но Юнг-то, конечно, его читал.

И наконец, последняя тема, одна из наиболее проблемных – выражаясь словами Юнга, Христос как исцеление раны, нанесённой Богом Иову. Я тут должен добавить: раны, нанесённой Богом Иову во исцеление Адама, всего человечества. Это как Христос, распятый на Кресте, тоже весь израненный, как это показывает Туринская плащаница. Эти раны – для исцеления нас, всего человечества. Вот так, примерно, смотрит Юнг и на то, что произошло с Иовом. Да, действительно, он ранен, Бог дал на это Своё согласие, (как Бог дал Своё согласие на то, чтобы Христос был распят на кресте), но это всё – для чего-то: для спасения всего человечества. В Библии много раз упоминается, что Бог и поражает, и исцеляет. Об этом редко говорят, а надо об этом напоминать, и я прочту несколько фрагментов из Ветхого Завета, где выражена эта мысль о том, что Бог одновременно или последовательно и поражает, и исцеляет.

Второзаконие, гл. 32:


39Видите ныне, что это Я, Я – и нет Бога, кроме Меня: Я умерщвляю и оживляю, Я поражаю и Я исцеляю, и никто не избавит от руки Моей.


Из книги Исайи, гл. 19:


22И поразит Господь Египет; поразит и исцелит; они обратятся к Господу, и Он услышит их, и исцелит их.


И дальше из Исайи, который вообще любитель парадоксов, а это, конечно же, парадокс, что Бог поражает и исцеляет. Гл. 30:


26И свет луны будет, как свет солнца, а свет солнца будет светлее всемеро, как свет семи дней, в тот день, когда Господь обвяжет рану народа Своего и исцелит нанесенные ему язвы.


А кто нанёс язвы народу Своему? Сам Бог и нанёс, как говорит несколькими строками выше Исайя. Вот один из наиболее известных Малых Пророков, Осия, – прочту из него об этом поражении и исцелении. Гл. 6:


1В скорби своей они с раннего утра будут искать Меня и говорить: "пойдем и возвратимся к Господу! ибо Он уязвил – и Он исцелит нас, поразил – и перевяжет наши раны.


Как видите, в богословии Ветхого Завета это мысль совершенно укоренённая, что Бог и поражает, и исцеляет. И именно в этой перспективе написана вся книга Иова. Мы немножко уже этот парадокс подзабыли, поэтому начинаем удивляться: «как же Бог это допустил, чтобы с Иовом такое произошло?». А для людей того времени это было совершенно естественно – это же для чего-то сделано! Вот для этого чего-то – во спасение – Бог и поразил, и исцелил одновременно. Я хочу оговориться, что Юнг, который на этом акцентирует внимание, всё-таки, поражение Богом Иова понимает, как действие сатаны изнутри Бога, как действие части Бога. Это, на мой взгляд, неверно. А с другой стороны, он говорит о том, что исцеление через явление Бога во Христе – это показ только одной стороны Бога, не поражающей (поражающую сторону Юнг относит на счёт сатаны), а исцеляющей. Вот это верно. Мы, действительно, в Евангелии Бога видим не поражающим, а только исцеляющим. Но здесь надо оговориться: Евангелие рассказывает нам о первом Пришествии Христа. А когда мы видим, каков Христос, когда является во втором Пришествии – в виде обагрённого кровью, сидящего на коне, с мечом – то мы понимаем, что во втором Пришествии явилась вторая сторона медали: Христос как Бог поражающий. Но вот вместе они и образуют полноту, только так. Явление Христа в истории, которое мы знаем, это ещё не полнота Христа. Эту мысль я мог бы дополнить в духе того, что говорит Юнг: что нужна ещё одна вещь именно для полноты явления Христа на нашей Земле в истории – это явление Параклета, Заступника, Искупителя, Утешителя – Духа Святого. Вот знаменитые, конечно, хорошо известные слова из Евангелия от Иоанна, где Христос и говорит о том, что неполно Его дело без прихода этого Утешителя, Духа Святого в наш мир.

7 Но Я истину говорю вам: лучше для вас, чтобы Я пошел; ибо, если Я не пойду, Утешитель не приидет к вам; а если пойду, то пошлю Его к вам, 

8 и Он, придя, обличит мир о грехе и о правде и о суде: 

9 о грехе, что не веруют в Меня; 

10 о правде, что Я иду к Отцу Моему, и уже не увидите Меня; 

11 о суде же, что князь мира сего осужден.

12 Еще многое имею сказать вам; но вы теперь не можете вместить.

13 Когда же приидет Он, Дух истины, то наставит вас на всякую истину: ибо не от Себя говорить будет, но будет говорить, что услышит, и будущее возвестит вам.

14 Он прославит Меня, потому что от Моего возьмет и возвестит вам.

15 Все, что имеет Отец, есть Мое; потому Я сказал, что от Моего возьмет и возвестит вам.

Возвратимся к той теме, что Господь и поразил Иова, и одновременно его исцелил (ну, может быть, не одновременно, а с каким-то временным интервалом). Когда мы читаем Апокалипсис, мы видим ту же самую картину. Апокалипсис – это хирургическая операция над нашим миром, при которой течёт гной и кровь на протяжении большей части этой книги Апокалипсиса. Ну а кончается-то чем? Кончается исцелением мира, спасением мира, новым небом, новой землёй, новым Иерусалимом. То есть, все раны, которые наносятся миру на протяжении большей части Откровения Иоанна Богослова, – это исцеляющие раны. Но, конечно, они-то исцеляющие, но это же хирургия без наркоза, это по живому телу, это больно! Отсюда и крик Иова, отсюда, между прочим, и ноты крика в книге Юнга, потому что Юнг не просто такой интеллектуал-аналитик, который отстраненно раздумывает над книгой Иова, это человек, глубоко уязвлённый тем, что произошло на его глазах: Освенцим, Холокост, все ужасы Второй мировой войны. Это было одним из факторов, который вообще толкнул его к написанию книги «Ответ Иову». Поэтому, когда мы читаем эту книгу Юнга, то не надо удивляться и раздражаться, если мы временами встречаемся там с какими-то истерическими нотками, нотками крика. Так вёл себя и Иов, и мы не должны уподобляться его друзьям, которые говорили: «Ах, как так можно?». Когда мы читаем Юнга, нам тоже не надо говорить «Как так можно?». А если у кого-то такая мысль возникает, то представьте себе Юнга не благополучным швейцарским доктором, а тем, кем он вполне мог бы быть, и кем были многие такие Юнги – сидящим на нарах в Освенциме и ждущим своей очереди в газовую камеру. Мы тогда отнесёмся с большим пониманием, большим сочувствием и серьёзностью к тому, что он говорит.

И в заключение я хочу зачитать, что на эту тему «Христос как заглаживание раны, причинённой Богом Иову» говорит сам Юнг.

«Бог возвышает Иова именно тем, что втаптывает его в прах. Тем самым Он произносит приговор над Самим Собой, и даёт человеку то удовлетворение, отсутствие которого в книге Иова всегда для нас было столь обидно. Такая позиция рассматривает крестную жертву Христа не как сваливание человеческой вины на Бога, а как заглаживание несправедливости, причинённой Богом человеку. Смерть Христа в качестве избранной Богом судьбы означает исправление причинённой Иову несправедливости, с одной стороны, и деяние во благо духовного и морального совершенствования человека, с другой стороны. Ибо, безусловно, значение человека многократно возрастает, когда даже Сам Бог становится человеком».

И дальше Юнг излагает как бы альтернативную позицию: если не так, то как? Поэтому те слова, которые я сейчас прочту, несомненно покоробят, как они покоробили и меня, но не надо их воспринимать, как изложение того, что думает сам Юнг. Он говорит, что если мы не будем так воспринимать жертву Бога, как изложено выше (в том числе, как заглаживание раны, нанесённой человеку), то тогда будет вот что. То есть, то, что я сейчас прочту, это не есть точка зрения, которую Юнг считает правильной. «Замучить Сына на кресте до смерти понадобилось лишь для того, чтобы утолить гнев Отца? Что это за Отец, который предпочитает прикончить Сына, нежели великодушно простить человечество, замороченное и соблазнённое Его же собственным сатаной? В чём смысл такой демонстрации – зверского и архаичного жертвоприношения сына? Может быть, Божья любовь, или Божья непримиримость? На примерах из Бытия и из Исхода нам известно, что Бог проявляет тенденцию использовать такие средства как умерщвление сына и первенцев либо в качестве теста, либо в качестве условий, предъявляемых им, людям». Здесь Юнг имеет в виду, в частности, жертвоприношение Авраама. Здесь я обрываю изложение такой альтернативной позиции и возвращаюсь к тому, что Юнг говорит, видимо, уже от своего имени.

«Вочеловечение Бога нуждается в продолжении. Из-за того, что Христос из-за девственного Своего зачатия и безгрешности не был эмпирическим человеком, а был, как сказано у Иоанна «светом, светившим во тьме, но тьма не объяла Его», Он остался вне фактического человечества и над ним. Иов же был обыкновенным человеком, и, следовательно, несправедливость, причинённая ему, а вместе с ним всему человечеству, может быть заглажена путём воплощения Бога в эмпирическом человеке. Этот акт искупления производится через Духа Святого, через Параклета, ибо как человек страдает в Боге, так и Бог должен страдать в человеке, иначе между ними никогда не будет примирения». Итак, воплощение Бога в обычном человеке – то, к чему подводит нас книга Иова, – это дополнение воплощения Бога во Христе.





Предметный указатель


Авраам, 53, 94, 274, 587, 604, 728, 746, 806, 843, 847, 869, 1007, 1011, 1060, 1158

Адам, 120, 153, 156, 161, 162, 167, 168, 183, 219, 253, 276, 285, 289, 302, 340, 344, 349, 378, 388, 411, 445, 459, 566, 568, 570, 574, 578, 586, 588, 589, 592, 593, 594, 595, 598, 599, 600, 601, 602, 604, 605, 606, 607, 653, 654, 681, 689, 727, 730, 739, 750,756, 761, 776, 781, 782, 788, 789, 795, 801, 803, 805, 806, 811, 817, 821, 826, 844, 862, 863, 873, 879, 886, 887, 897, 921, 927, 937, 939, 940, 941, 942, 945, 947, 949, 952, 954, 955, 957, 958, 960, 964, 968, 969, 971, 975, 976, 977, 978, 987, 988, 989, 990, 991, 992, 993, 994, 1005, 1008, 1011, 1014, 1032, 1041, 1049, 1052, 1053, 1054, 1058, 1065, 1078, 1094, 1095, 1118, 1134, 1144, 1147, 1152, 1153, 1155

Апокалипсис, 83, 88, 92, 95, 100, 101, 116, 170, 258, 286, 287, 288, 336, 353, 359, 369, 371, 373, 376, 380, 387, 389, 396, 403, 406, 423, 463, 484, 498, 514, 576, 606, 628, 633, 637, 638, 643, 725, 726, 728, 735, 736, 739, 765, 768, 773, 780, 795, 803, 805, 808, 809, 813, 814, 818, 822, 831, 846, 875, 908, 916, 924, 951, 952, 954, 958, 974, 996, 997, 999, 1002, 1079, 1100, 1118, 1122, 1130, 1141, 1147, 1148, 1157

Бегемот, 30, 41, 42, 201, 208, 349, 406, 679, 686, 720, 722, 723, 724, 734, 754, 755, 765, 775, 777, 778, 779, 780, 781, 782, 785, 786, 789, 791, 793, 802, 805, 821, 840, 925, 950, 990, 999, 1034, 1081

Беззаконный, 14, 16, 21, 73, 80, 82, 87, 135, 153, 154, 170, 171, 175, 177, 179, 181, 191, 198, 215, 220, 224, 232, 233, 235, 236, 240, 241, 242, 243, 244, 262, 273, 277, 289, 295, 297, 300, 302, 303, 304, 314, 321, 329, 332, 333, 345, 346, 350, 351, 354, 359, 360, 362, 363, 381, 390, 391, 392, 393, 394, 395, 396, 399, 400, 401, 402, 404, 406, 409, 410, 412, 417, 421, 422, 423, 425, 426, 427, 431, 434, 438, 440, 443, 444, 446, 458, 470, 471, 475, 480, 481, 502, 503, 504, 505, 509, 512, 513, 514, 515, 541, 552, 553, 558, 580, 597, 640, 641, 642, 645, 646, 647, 648, 655, 663, 664, 665, 666, 667, 675, 676, 682, 691, 863, 875, 879, 883, 885, 887, 888, 900, 907, 908, 917, 919, 920, 922, 932, 935, 937, 939, 952, 960, 962, 965, 966, 967, 983, 989, 995, 1002, 1027, 1032, 1088, 1091

Бессмысленность, 26, 164, 168, 271, 318, 319, 424, 456, 457, 512, 515, 711, 722, 870, 959, 982, 989

Библия, 5, 6, 7, 11, 36, 42, 43, 49, 53, 55, 57, 61, 63, 66, 70, 76, 77, 80, 85, 101, 102, 103, 104, 111, 113, 114, 116, 117, 132, 140, 142, 147, 148, 153, 156, 163, 165, 169, 183, 186, 192, 193, 198, 202, 207, 214, 219, 226, 228, 232, 242, 257, 258, 259, 263, 264, 268, 274, 285, 292, 309, 314, 317, 334, 345, 349, 352, 359, 362, 363, 364, 370, 380, 386, 389, 390, 396, 397, 411, 415, 430, 438, 454, 457, 460, 466, 467, 469, 470, 473, 475, 483, 485, 491, 493, 494, 496, 498, 499, 500, 506, 521, 526, 527, 529, 530, 531, 533, 534, 535, 538, 540, 545, 547, 550, 553, 554, 557, 559, 564, 574, 576, 583, 584, 587, 598, 599, 615, 617, 626, 628, 629, 630, 632, 634, 636, 639, 644, 651, 653, 654, 656, 661, 663, 670, 673, 680, 684, 686, 688, 689, 692, 699, 701, 702, 708, 710, 716, 717, 721, 725, 727, 733, 736, 738, 743, 745, 746, 748, 761, 763, 765, 767, 768, 771, 778, 781, 784, 794, 795, 796, 798, 801, 803, 804, 805, 806, 808, 815, 819, 820, 821, 822, 825, 827, 828, 831, 837, 839, 844, 845, 846, 847, 848, 849, 851, 852, 853, 854, 861, 862, 877, 890, 893, 916, 924, 927, 929, 930, 940, 946, 947, 951, 952, 954, 956, 960, 983, 990, 994, 996, 997, 1008, 1009, 1011, 1024, 1027, 1030, 1037, 1039, 1040, 1044, 1049, 1050, 1060, 1061, 1068, 1069, 1075, 1083, 1088, 1093, 1102, 1109, 1118, 1122, 1126, 1129, 1130, 1132, 1134, 1143, 1147, 1148, 1152, 1153, 1155

Богословие, 5, 7, 21, 24, 39, 41, 50, 53, 56, 65, 72, 78, 95, 109, 110, 112, 113, 114, 118, 119, 120, 121, 126, 127, 129, 130, 138, 140, 149, 156, 162, 166, 167, 173, 179, 184, 186, 188, 191, 192, 194, 199, 201, 216, 221, 226, 234, 236, 237, 238, 244, 254, 258, 260,279, 287, 288, 289, 291, 296, 297, 298, 304, 305, 306, 311, 313, 315, 324, 340, 360, 373, 375, 379, 394, 400, 402, 403, 422, 431, 432, 447, 466, 475, 480, 486, 494, 507, 597, 611, 613, 648, 649, 650, 687, 689, 690, 694, 833, 849, 850, 851, 857, 869, 871, 882, 883, 884, 885, 888, 892, 893, 894, 895, 897, 898, 899, 900, 902, 903, 905, 907, 932, 951, 965, 977, 981, 1004, 1005, 1006, 1016, 1017, 1028, 1029, 1033, 1036, 1037, 1039, 1041, 1046, 1047, 1048, 1052, 1053, 1055, 1066, 1068, 1070, 1080, 1081, 1089, 1091, 1101, 1102, 1113, 1115, 1118, 1119, 1120, 1123, 1128, 1132, 1134, 1137, 1138, 1140, 1142, 1144, 1146, 1147, 1156

Богочеловек, 24, 101, 133, 151, 185, 214, 327, 336, 588, 717, 725, 726, 730, 737, 740, 957, 992, 1008, 1134, 1136, 1140, 1142, 1150, 1154

Бонхёффер, 130

Буря, 19, 29, 105, 349, 393, 501, 502, 509, 514, 515, 649, 650, 671, 684, 696, 697, 698, 700, 702, 703, 704, 705, 706, 709, 710, 713, 722, 728, 753, 774, 776, 786, 836, 904, 909, 915, 917, 922, 927, 937, 956, 984, 1026, 1100

Вавилонский плен, 7, 242, 667

Верность Богу, 7, 658, 831, 881, 913, 1010, 1025, 1030, 1044, 1047

Ветхий Завет, 5, 7, 10, 23, 35, 38, 39, 43, 49, 50, 51, 53, 61, 80, 84, 85, 89, 94, 110, 119, 122, 136, 140, 151, 156, 162, 167, 173, 174, 183, 191, 192, 198, 199, 202, 206, 209, 230, 231, 244, 251, 252, 254, 255, 261, 265, 279, 288, 333, 334, 335, 347, 354, 361, 364,366, 368, 371, 394, 402, 403, 412, 413, 414, 422, 431, 437, 445, 449, 461, 462, 466, 467, 468, 470, 475, 486, 492, 494, 497, 531, 545, 554, 559, 562, 575, 589, 595, 596, 597, 598, 604, 610, 613, 629, 637, 654, 658, 664, 677, 684, 688, 689, 701, 704, 711, 712, 725, 728, 733, 734, 737, 741, 742, 743, 744, 747, 748, 768, 774, 779, 783, 795, 797, 801, 802, 804, 823, 839, 845, 850, 851, 857, 869, 889, 894, 897, 898, 899, 902, 903, 904, 905, 906, 907, 908, 909, 910, 912, 916, 925, 930, 932, 938, 946, 951, 953, 955, 969, 972, 974, 992, 997, 1000, 1004, 1006, 1009, 1010, 1011, 1015, 1038, 1041, 1044, 1045, 1048, 1050, 1053, 1054, 1057, 1058, 1066, 1067, 1068, 1075, 1076, 1077, 1079, 1081, 1083, 1091, 1118, 1119, 1123, 1124, 1128, 1130, 1134, 1139, 1142, 1154, 1155, 1156

Вилдад, 13, 14, 15, 17, 32, 62, 72, 170, 171, 172, 173, 174, 175, 176, 177, 178, 179, 180, 181, 182, 183, 184, 185, 186, 188, 190, 191, 192, 193, 194, 195, 201, 202, 203, 206, 208, 215, 233, 234, 235, 236, 237, 257, 292, 297, 298, 299, 300, 350, 351, 353, 354, 356, 357, 358, 359, 360, 361, 362, 363, 366, 426, 428, 473, 474, 475, 477, 479, 480, 481, 482, 484, 485, 487, 489, 492, 493, 503, 827, 843, 861, 863, 874, 875, 884, 886, 888, 889, 892, 903, 915, 923, 947, 951, 952, 971, 985, 986, 1072, 1087, 1088

Воскресение, 68, 115, 131, 151, 156, 160, 161, 162, 165, 201, 220, 229, 285, 290, 387, 388, 389, 408, 414, 592, 737, 740, 765, 872, 949, 950, 951, 992, 996, 1001, 1002, 1005, 1035, 1040, 1046, 1062, 1075, 1079

Вселенная, 24, 28, 38, 41, 44, 50, 67, 82, 191, 204, 205, 224, 230, 278, 282, 291, 294, 310, 311, 349, 417, 419, 449, 479, 484, 489, 491, 495, 496, 497, 499, 523, 531, 534, 552, 586, 644, 661, 680, 699, 704, 716, 718, 719, 720, 721, 722, 723, 724, 726, 727, 729, 731, 733, 734, 735, 737, 738, 741, 742, 743, 745, 748, 754, 755, 756, 757, 759, 762, 763, 765, 767, 775, 776, 785, 788, 791, 815, 818, 819, 821, 823, 824, 825, 826, 840, 847, 872, 876, 905, 906, 909, 916, 921, 924, 937, 944, 945, 947, 948, 949, 951, 952, 954, 970, 995, 998, 1006, 1018, 1038, 1047, 1050, 1061, 1074, 1075, 1093, 1095, 1117, 1123, 1145, 1147, 1148

Гамлет, 6, 10, 40, 156, 286, 306, 383, 489, 510, 528, 585, 1037, 1047

Гордыня, 30, 31, 59, 85, 189, 207, 208, 294, 299, 312, 316, 334, 399, 494, 521, 523, 530, 624, 628, 634, 671, 674, 675, 680, 689, 693, 734, 754, 777, 778, 779, 782, 784, 786, 787, 788, 791, 793, 799, 802, 807, 811, 812, 816, 824, 836, 850, 957, 990, 1059, 1072

Грешник, 107, 181, 198, 210, 248, 279, 297, 300, 326, 346, 398, 437, 441, 616, 883, 1089, 1101

Данте, 61, 70, 242, 477, 542, 543, 585, 588, 619, 824, 1060

Дерзость, 22, 158, 181, 194, 264, 266, 299, 304, 309, 355, 357, 372, 411, 447, 464, 488, 494, 499, 507, 547, 568, 611, 683, 693, 694, 714, 736, 747, 757, 867, 900, 910, 913, 915, 918, 921, 941, 946, 1025, 1031, 1056, 1101, 1102, 1109, 1116, 1121, 1123, 1130, 1132,1136, 1138, 1146

Диалог, 7, 8, 9, 10, 16, 47, 48, 127, 170, 174, 187, 190, 191, 192, 193, 196, 198, 203, 208, 209, 215, 273, 287, 296, 300, 304, 305, 306, 308, 312, 336, 338, 341, 348, 350, 352, 355, 363, 390, 407, 426, 427, 431, 432, 460, 473, 474, 478, 487, 490, 501, 503, 609,612, 640, 657, 670, 671, 677, 680, 684, 736, 756, 762, 774, 784, 829, 860, 862, 895, 896, 906, 912, 918, 921, 922, 927, 929, 936, 993, 1000, 1008, 1009, 1010, 1014, 1015, 1021, 1042, 1043, 1049, 1052, 1070, 1091

Добро, 5, 12, 17, 26, 27, 29, 31, 40, 46, 53, 57, 59, 62, 67, 71, 75, 85, 92, 102, 115, 117, 124, 153, 165, 177, 189, 190, 210, 212, 218, 248, 258, 268, 296, 324, 356, 367, 368, 374, 379, 391, 404, 405, 409, 410, 411, 412, 413, 414, 418, 419, 420, 421, 422, 426, 429, 438, 439, 458, 459, 460, 461, 462, 470, 484, 507, 510, 542, 548, 556, 577, 580, 597, 598, 606, 636, 643, 645, 653, 654, 665, 673, 711, 717, 719, 727, 739, 746, 747, 762, 799, 800, 806, 820, 825, 830, 845, 850, 852, 856, 857, 874, 877, 880, 882, 883, 884, 908, 913, 920, 924, 926, 931, 932, 933, 937, 961, 980, 984, 986, 988, 989, 994, 1005, 1010, 1019, 1026, 1032, 1033, 1061, 1062, 1068, 1084, 1108, 1128, 1130, 1136, 1145

Друзья, 7, 8, 10, 12, 13, 15, 16, 17, 18, 19, 20, 22, 23, 24, 25, 26, 28, 29, 31, 32, 33, 34, 38, 40, 41, 42, 47, 51, 55, 57, 62, 65, 67, 68, 71, 72, 74, 75, 79, 86, 92, 93, 94, 95, 96, 97, 98, 102, 105, 107, 112, 114, 117, 121, 122, 124, 125, 126, 129, 130, 132, 134, 136, 138, 139, 140, 141, 144, 145, 146, 150, 152, 157, 158, 166, 169, 170, 172, 173, 174, 175, 177, 179, 183, 184, 185, 187, 191, 192, 196, 201, 202, 208, 211, 217, 219, 221, 225, 230, 231, 232, 233, 234, 235, 236, 237, 238, 239, 240, 241, 244, 245, 246, 247, 248, 249, 250, 251, 252, 253, 254, 255, 256, 257, 261, 264, 265, 266, 267, 269, 270, 272, 273, 276, 278, 279, 284, 286, 291, 292, 296, 297, 298, 299, 300, 301, 302, 303, 304, 305, 306, 307, 308, 309, 310, 311, 312, 313, 315, 316, 318, 319, 321, 322, 323, 324, 326, 327, 328, 330, 331, 332, 334, 335, 336, 337, 338, 339, 340, 341, 343, 344, 345, 347, 348, 350, 351, 353, 355, 356, 357, 358, 363, 365, 366, 368, 370, 373, 374, 376, 377, 378, 380, 383, 385, 389, 390, 392, 393, 394, 398, 403, 404, 407, 408, 411, 412, 414, 415, 417, 419, 421, 424, 425, 426, 427, 428, 430, 431, 432, 433, 434, 435, 437, 439, 441, 445, 447, 448, 457, 459, 464, 465, 471, 472, 473, 474, 475, 476, 477, 478, 481, 482, 487, 488, 489, 490, 491, 492, 493, 494, 501, 503, 504, 505, 507, 508, 509, 510, 511, 512, 513, 514, 515, 518, 519, 522, 525, 540, 547, 548, 554, 555, 563, 577, 578, 579, 589, 590, 607, 608, 609, 611, 613, 614, 615, 616, 617, 618, 619, 620, 621, 623, 625, 626, 627, 628, 630, 631, 633, 638, 640, 642, 643, 644, 645, 646, 647, 648, 649, 650, 651, 652, 653, 655, 656, 657, 659, 660, 665, 666, 668, 669, 670, 671, 672, 673, 677, 679, 680, 681, 683, 684, 685, 686, 690, 692, 693, 694, 695, 696, 698, 700, 703, 712, 716, 717, 718, 719, 721, 722, 727, 729, 731, 743, 756, 758, 760, 762, 774, 783, 818, 827, 829, 830, 831, 833, 834, 835, 838, 840, 841, 842, 843, 844, 851, 852, 855, 856, 858, 859, 860, 863, 865, 867, 868, 872, 873, 874, 875, 876, 877, 879, 880, 882, 883, 884, 885, 886, 887, 888, 889, 891, 892, 893, 894, 895, 896, 897, 898, 899, 900, 901, 902, 903, 904, 905, 907, 908, 909, 910, 912, 913, 914, 915, 916, 917, 918, 919, 920, 921, 922, 923, 924, 927, 929, 930, 932, 934, 942, 944, 947, 953, 956, 958, 959, 960, 962, 963, 965, 966, 967, 971, 972, 973, 974, 975, 976, 977, 979, 982, 984, 985, 986, 989, 991, 992, 993, 995, 996, 997, 1000, 1001, 1003, 1006, 1008, 1009, 1013, 1016, 1017, 1018, 1021, 1023, 1024, 1025, 1026, 1027, 1028, 1029, 1032, 1038, 1039, 1040, 1047, 1048, 1052, 1053, 1054, 1056, 1057, 1058, 1062, 1064,1065, 1066, 1071, 1072, 1073, 1074, 1077, 1079, 1080, 1081, 1084, 1085, 1087, 1088, 1089, 1090, 1091, 1092, 1093, 1094, 1101, 1102, 1103, 1109, 1112, 1113, 1116, 1125, 1129, 1132, 1138, 1148, 1150, 1157

Дух, 10, 13, 16, 17, 18, 21, 22, 42, 44, 50, 51, 88, 89, 92, 94, 96, 98, 100, 101, 102, 104, 107, 116, 121, 125, 132, 134, 135, 139, 140, 142, 144, 145, 147, 153, 158, 161, 162, 164, 165, 166, 173, 175, 179, 181, 187, 189, 193, 197, 209, 212, 215, 226, 230, 233, 244, 245, 246, 247, 249, 256, 260, 262, 266, 272, 275, 278, 283, 285, 288, 290, 294, 299, 300, 305, 307, 310, 313, 315, 317, 325, 326, 330, 332, 335, 343, 344, 346, 348, 349, 352, 359, 367, 371, 372, 374, 376, 377, 378, 387, 388, 389, 390, 394, 398, 403, 407, 415, 428, 429, 430, 435, 436, 437, 443, 445, 447, 449, 453, 455, 457, 464, 470, 486, 487, 488, 491, 493, 495, 497, 498, 499, 500, 501, 508, 513, 515, 518, 520, 524, 525, 528, 529, 531, 532, 535, 536, 538, 544, 550, 552, 553, 558, 559, 561, 567, 568, 574, 575, 576, 583, 587, 591, 598, 602, 607, 608, 609, 618, 621, 622, 623, 630, 636, 638, 641, 647, 656, 661, 662, 678, 680, 703, 710, 711, 716, 721, 731, 732, 734, 736, 739, 742, 745, 746, 748, 757, 758, 761, 764, 773, 782, 800, 801, 802, 804, 807, 809, 810, 811, 812, 814, 815, 817, 818, 821, 823, 824, 836, 842, 844, 849, 865, 867, 869, 872, 877, 878, 881, 883, 885, 888, 890, 902, 903, 918, 931, 932, 933, 934, 941, 946, 947, 955, 966, 967, 968, 971, 973, 977, 980, 982, 991, 992, 1006, 1011, 1020, 1021, 1026, 1031, 1034, 1037, 1041, 1042, 1044, 1045, 1051, 1055, 1060, 1068, 1072, 1074, 1075, 1077, 1081, 1084, 1086, 1087, 1089, 1090, 1091, 1093, 1094, 1095, 1096, 1102, 1104, 1106, 1107, 1110, 1118, 1123, 1127, 1129, 1130, 1139, 1140, 1141, 1143, 1145, 1147, 1148, 1151, 1152, 1154, 1155, 1156, 1157, 1158, 1159

Дьявол, 7, 9, 11, 12, 15, 17, 21, 24, 25, 31, 32, 33, 34, 37, 38, 40, 41, 42, 43, 45, 50, 51, 54, 55, 56, 59, 60, 64, 65, 66, 67, 68, 69, 70, 71, 72, 73, 75, 78, 79, 82, 83, 85, 87, 88, 89, 90, 91, 94, 96, 100, 101, 102, 103, 104, 107, 110, 111, 112, 113, 114, 118, 119, 120, 124, 125, 134, 136, 143, 147, 149, 150, 155, 157, 160, 161, 163, 165, 167, 168, 169, 170, 173, 174, 178, 184, 188, 194, 195, 199, 200, 201, 203, 208, 209, 211, 212, 213, 214, 216, 217, 218, 219, 220, 221, 222, 223, 224, 226, 227, 228, 230, 235, 243, 247, 255, 256, 258, 265, 268, 271, 273, 274, 282, 289, 293, 299, 302, 305, 309, 314, 316, 318, 327, 328, 329, 331, 332, 333, 335, 339, 340, 341, 344, 345, 347, 348, 352, 353, 355, 357, 358, 359, 360, 361, 362, 366, 368, 373, 374, 379, 380, 382, 387, 397, 400, 402, 406, 410, 411, 416, 429, 434, 435, 437, 439, 445, 449, 450, 453, 456, 457, 459, 464, 465, 467, 470, 471, 476, 478, 479, 483, 484, 485, 486, 487, 488, 491, 492, 493, 494, 495, 496, 499, 500, 507, 508, 509, 510, 521, 531, 534, 543, 544, 548, 549, 552, 554, 560, 561, 565, 566, 567, 568, 570, 571, 573, 574, 575, 576, 577, 583, 586, 589, 593, 594, 597, 606, 612, 613, 627, 628, 632, 635, 636, 637, 642, 643, 645, 651, 654, 655, 656, 658, 659, 663, 665, 669, 673, 674, 678, 679, 680, 686, 690, 692, 693, 694, 695, 703, 705, 710, 717, 719, 722, 723, 724, 725, 729, 734, 736, 740, 741, 754, 758, 761, 763, 765, 769, 772, 775, 779, 780, 784, 785, 787, 788, 791, 794, 795, 797, 798, 800, 801, 802, 803, 804, 805, 806, 807, 808, 809, 810, 811, 812, 813, 814, 815, 816, 818, 822, 824, 829, 831, 832, 833, 835, 836, 837, 838, 841, 845, 849, 850, 852, 854, 857, 858, 859, 861, 862, 864, 866, 867, 872, 877, 878, 879, 880, 881, 884, 886, 887, 888, 890, 892, 893, 896, 898, 902, 903, 913, 921, 924, 925, 927, 930, 931, 932, 934, 935, 937, 938, 942, 943, 946, 948, 949, 950, 957, 959, 964, 969, 974, 975, 976, 977, 984, 985, 990, 994, 999, 1004, 1005, 1010, 1013, 1030, 1036, 1040, 1047, 1050, 1056, 1059, 1069, 1070, 1079, 1085, 1112, 1137, 1141, 1154

Евангелие, 5, 34, 37, 42, 47, 61, 77, 108, 116, 161, 162, 192, 193, 197, 199, 221, 229, 258, 285, 327, 368, 371, 372, 387, 397, 404, 407, 412, 420, 431, 435, 441, 442, 445, 451, 461, 462, 466, 469, 470, 477, 481, 484, 486, 511, 523, 528, 536, 547, 559, 564, 569, 588, 598, 599, 602, 604, 650, 653, 702, 717, 725, 726, 730, 738, 740, 758, 759, 763, 783, 810, 813, 823, 839, 847, 850, 868, 869, 889, 898, 913, 916, 922, 925, 930, 931, 936, 952, 957, 969, 973, 985, 990, 1003, 1004, 1006, 1014, 1023, 1035, 1055, 1074, 1119, 1123, 1133, 1142, 1150, 1153, 1156

Египет, 8, 21, 148, 149, 150, 153, 207, 220, 449, 475, 499, 500, 515, 562, 584, 595, 773, 1064, 1068, 1069, 1081, 1082, 1083, 1126, 1155

Елиуй, 17, 18, 19, 257, 353, 427, 474, 478, 491, 501, 608, 609, 610, 611, 613, 614, 615, 616, 617, 618, 619, 620, 621, 622, 623, 625, 627, 628, 629, 630, 631, 632, 633, 634, 635, 637, 638, 639, 640, 642, 643, 644, 645, 646, 647, 648, 649, 650, 651, 652, 653, 654, 655, 656, 657, 658, 659, 661, 662, 663, 664, 665, 666, 667, 668, 669, 670, 671, 672, 673, 674, 675, 677, 678, 679, 680, 681, 682, 683, 684, 685, 686, 688, 689, 690, 691, 692, 693, 694, 695, 696, 697, 698, 700, 703, 704, 709, 710, 711, 712, 713, 835, 860, 883, 900, 904, 905, 906, 909, 911, 912, 915, 920, 922, 924, 941, 948, 956, 967, 968, 982, 991, 1003, 1004, 1023, 1024, 1026, 1031, 1051, 1081, 1084, 1089, 1090, 1109

Елифаз, 13, 15, 16, 17, 32, 62, 72, 92, 93, 94, 95, 96, 97, 98, 99, 100, 101, 102, 103, 105, 106, 107, 108, 109, 110, 111, 112, 113, 114, 115, 116, 117, 118, 119, 120, 121, 122, 123, 124, 125, 128, 132, 135, 144, 152, 158, 167, 170, 174, 179, 180, 181, 182, 183,192, 195, 197, 199, 232, 233, 234, 235, 236, 292, 294, 296, 297, 298, 299, 300, 301, 302, 303, 304, 307, 308, 310, 311, 312, 314, 315, 316, 318, 319, 321, 324, 330, 331, 336, 343, 350, 354, 363, 425, 426, 427, 429, 430, 431, 432, 434, 435, 436, 437, 438, 439, 440, 441, 442, 443, 444, 456, 457, 475, 476, 633, 827, 840, 843, 861, 867, 873, 874, 878, 885, 892, 898, 899, 901, 910, 914, 918, 920, 929, 982, 984, 1017, 1025, 1052, 1072, 1073, 1085, 1086, 1087, 1088

Жертва, 39, 43, 44, 46, 52, 65, 79, 168, 231, 235, 265, 305, 565, 589, 590, 594, 606, 744, 758, 761, 823, 826, 831, 842, 848, 853, 864, 869, 887, 921, 953, 956, 958, 967, 975, 992, 1003, 1007, 1013, 1015, 1016, 1018, 1020, 1031, 1034, 1038, 1056, 1059, 1111, 1124, 1130, 1136, 1142, 1145, 1151, 1152

Живой Бог, 10, 18, 46, 62, 96, 100, 198, 266, 291, 341, 373, 684, 846, 864, 866, 909, 911, 920, 977, 983, 987, 1039, 1049, 1113, 1117, 1139

Закон, 17, 190, 235, 241, 256, 426, 437, 438, 439, 440, 462, 557, 585, 645, 655, 664, 688, 874, 905, 908, 931, 932, 1041, 1052, 1055, 1063, 1074, 1085, 1092, 1108, 1116

Замысел, 9, 20, 28, 38, 41, 48, 55, 59, 64, 67, 69, 70, 83, 88, 90, 100, 102, 108, 109, 113, 114, 115, 118, 120, 122, 126, 129, 137, 141, 142, 148, 150, 151, 152, 155, 157, 158, 161, 163, 168, 169, 188, 194, 195, 200, 201, 204, 205, 206, 208, 211, 213, 216, 224, 225, 227, 228, 233, 239, 245, 247, 251, 274, 281, 286, 287, 291, 306, 314, 316, 318, 321, 325, 326, 333, 337, 347, 358, 359, 367, 389, 394, 397, 404, 411, 413, 419, 420, 421, 422, 424, 432, 441, 442, 446, 447, 448, 453, 454, 455, 456, 461, 464, 465, 466, 467, 472, 480, 483, 495, 505, 507, 514, 533, 544, 548, 549, 554, 558, 560, 561, 566, 567, 570, 593, 613, 644, 652, 660, 667, 668, 673, 677, 686, 687, 695, 709, 717, 721, 727, 728, 730, 731, 735, 739, 740, 741, 743, 745, 755, 758, 761, 762, 763, 764, 766, 767, 768, 786, 799, 805, 806, 813, 817, 820, 823, 826, 829, 834, 835, 837, 838, 839, 842, 846, 847, 848, 850, 851, 853, 854, 855, 858, 859, 860, 862, 864, 867, 868, 871, 876, 877, 881, 906, 934, 942, 943, 944, 945, 947, 948, 949, 950, 952, 954, 957, 976, 990, 1008, 1041, 1044, 1048, 1055, 1060, 1070, 1077, 1094, 1096, 1107, 1109, 1124, 1125, 1141, 1144, 1148

Заступник, 25, 84, 105, 113, 161, 197, 199, 212, 322, 326, 335, 340, 342, 370, 371, 508, 741, 842, 869, 918, 940, 953, 954, 991, 992, 1007, 1075, 1094, 1110, 1131, 1156

Зло, 12, 26, 27, 28, 29, 31, 32, 37, 38, 40, 41, 43, 44, 45, 46, 49, 50, 53, 54, 55, 57, 58, 59, 61, 67, 68, 71, 75, 78, 80, 82, 83, 85, 86, 87, 88, 92, 93, 98, 99, 100, 101, 102, 106, 113, 114, 115, 117, 118, 119, 120, 123, 124, 133, 146, 151, 159, 173, 179,190, 196, 200, 201, 212, 218, 219, 220, 223, 228, 235, 241, 244, 247, 249, 258, 268, 289, 292, 296, 304, 309, 318, 319, 320, 324, 332, 348, 353, 354, 356, 365, 366, 368, 373, 374, 377, 379, 384, 389, 390, 391, 392, 395, 396, 400, 401, 402, 403, 404, 406, 410, 411, 412, 413, 414, 418, 419, 420, 421, 422, 423, 434, 439, 454, 459, 460, 462, 463, 465, 466, 467, 469, 470, 471, 472, 473, 482, 483, 484, 485, 498, 500, 504, 507, 508, 510, 512, 517, 523, 525, 526, 539, 542, 548, 556, 561, 564, 568, 570, 571, 574, 577, 579, 583, 593, 595, 598, 600, 603, 606, 612, 616, 636, 643, 645, 653, 654, 666, 671, 673, 674, 675, 680, 686, 711, 717, 719, 722, 723, 724, 725, 727, 736, 739, 747, 748, 755, 757, 762, 765, 772, 779, 780, 785, 789, 791, 794, 798, 800, 802, 803, 804, 805, 806, 815, 820, 822, 825, 827, 833, 843, 845, 850, 852, 856, 857, 858, 862, 863, 864, 866, 873, 874, 875, 877, 879, 880, 882, 883, 884, 887, 898, 899, 907, 908, 913, 916, 919, 920, 921, 922, 923, 924, 926, 930, 931, 932, 933, 934, 937, 939, 952, 961, 976, 980, 981, 985, 986, 991, 994, 1000, 1004, 1010, 1020, 1025, 1026, 1027, 1030, 1032, 1037, 1050, 1052, 1061, 1063, 1068, 1070, 1071, 1078, 1079, 1081, 1082, 1083, 1086, 1088, 1090, 1093, 1108, 1109, 1120, 1122, 1124, 1127, 1128, 1129, 1130, 1136, 1145,1147

Знание, 72, 120, 138, 169, 194, 222, 231, 244, 273, 294, 298, 307, 330, 343, 413, 418, 422, 423, 478, 479, 482, 490, 492, 523, 537, 565, 617, 623, 629, 630, 653, 657, 667, 669, 681, 689, 698, 699, 709, 713, 716, 729, 730, 735, 794, 801, 838, 839, 843, 847, 889, 914, 1034, 1075, 1110, 1132, 1139, 1151

Израиль, 7, 46, 55, 59, 72, 118, 137, 159, 169, 185, 205, 214, 298, 349, 362, 374, 464, 507, 533, 573, 575, 579, 582, 583, 600, 605, 613, 628, 634, 637, 658, 663, 667, 687, 705, 706, 707, 708, 741, 778, 845, 877, 888, 894, 929, 930, 997, 1004, 1009, 1010, 1036, 1067, 1094, 1115, 1124, 1126

Интеллект, 16, 49, 66, 631, 1151, 1153

Ипостась, 25, 54, 311, 327, 335, 340, 344, 353, 356, 370, 443, 447, 463, 497, 511, 525, 571, 650, 796, 799, 842, 869, 927, 940, 941, 953, 955, 959, 984, 992, 1134, 1142, 1154

Исайя, 7, 40, 46, 55, 59, 117, 140, 151, 205, 207, 210, 214, 234, 253, 276, 305, 309, 364, 374, 378, 399, 400, 412, 413, 467, 484, 492, 493, 494, 500, 547, 634, 663, 668, 708, 709, 718, 719, 732, 779, 780, 795, 820, 841, 844, 851, 877, 888, 894, 932, 936, 994, 1015, 1077, 1134, 1155, 1156

Искупитель, 26, 95, 143, 156, 327, 342, 364, 365, 369, 370, 371, 372, 376, 387, 414, 443, 447, 452, 454, 629, 636, 639, 842, 918, 926, 940, 954, 996, 998, 999, 1001, 1007, 1075, 1081, 1156

Иудея, 50, 53, 72, 117, 138, 192, 194, 251, 527, 546, 857, 1066, 1083, 1144

Коварство, 14, 15, 116, 125, 236, 379, 434, 597

Козырев, 613, 1020, 1021, 1022, 1023, 1024, 1025, 1026, 1027, 1028, 1029, 1030, 1031, 1032, 1033, 1036, 1037, 1038, 1039, 1040, 1042, 1043, 1044, 1045, 1046, 1047, 1048, 1049, 1050, 1051, 1052, 1053, 1054, 1056, 1058, 1059, 1060, 1076

Концепция, 13, 44, 94, 166, 188, 195, 198, 200, 236, 237, 256, 257, 304, 393, 395, 396, 398, 399, 413, 414, 448, 452, 593, 702, 828, 829, 832, 833, 834, 836, 845, 882, 886, 892, 929, 997, 1009, 1011, 1030, 1036, 1054, 1080, 1081, 1084, 1085, 1086, 1092, 1105, 1106,1108, 1118, 1123, 1124, 1137, 1146, 1149

Крест, 39, 43, 44, 52, 68, 86, 109, 110, 114, 116, 131, 133, 139, 150, 151, 160, 186, 201, 207, 209, 223, 231, 232, 238, 255, 302, 320, 328, 334, 339, 344, 380, 408, 416, 431, 433, 438, 439, 442, 461, 463, 526, 546, 548, 564, 565, 578, 579, 587, 590, 594, 635, 636, 644, 658, 667, 687, 695, 758, 765, 784, 831, 842, 848, 864, 871, 929, 936, 981, 985, 990, 991, 1006, 1014, 1015, 1017, 1019, 1020, 1031, 1033, 1038, 1039, 1062, 1063, 1064, 1065, 1124, 1142, 1145, 1151, 1154, 1155, 1158

Левиафан, 30, 31, 41, 42, 55, 73, 78, 82, 85, 166, 201, 208, 349, 406, 491, 499, 500, 686, 720, 722, 723, 724, 734, 754, 755, 765, 772, 775, 776, 777, 778, 779, 780, 782, 785, 786, 789, 790, 791, 793, 794, 795, 796, 797, 798, 799, 800, 801, 802, 803, 804, 805, 806, 807, 809, 810, 811, 812, 813, 814, 815, 816, 818, 821, 822, 824, 825, 830, 832, 836, 837, 838, 840, 850, 902, 921, 925, 926, 949, 950, 957, 967, 971, 990, 999, 1003, 1034, 1044, 1050, 1059, 1081

Любовь, 32, 58, 88, 105, 112, 140, 141, 183, 191, 193, 201, 214, 226, 230, 278, 337, 341, 383, 463, 479, 482, 507, 511, 543, 545, 629, 638, 678, 708, 773, 812, 816, 824, 903, 910, 932, 937, 938, 972, 1005, 1051, 1086, 1089, 1115, 1120, 1124, 1127, 1138, 1158

Материальный, 95, 96, 104, 116, 133, 138, 226, 270, 332, 387, 402, 403, 418, 420, 424, 428, 435, 439, 440, 446, 464, 470, 489, 513, 533, 568, 574, 607, 731, 807, 812, 829, 844, 847, 849, 860, 883, 901, 902, 921, 946, 971, 972, 983, 1010, 1074, 1150

Мать Мария, 130, 293, 1053

Мень, 62, 65, 68, 69, 118, 197, 282, 285, 362, 404, 435, 442, 477, 498, 524, 562, 564, 635, 639, 644, 660, 690, 691, 696, 730, 748, 777, 782, 786, 792, 800, 810, 813, 817, 824, 825, 842, 929, 930, 957, 1002, 1003, 1005, 1021, 1027, 1067, 1070, 1071, 1073, 1074, 1076, 1155, 1156, 1157

Модель, 8, 40, 47, 192, 235, 266, 286, 720, 881, 884, 962, 1107, 1117, 1136, 1138

Моисей, 7, 57, 83, 118, 148, 149, 152, 153, 154, 280, 281, 449, 549, 553, 554, 568, 596, 601, 615, 688, 701, 702, 728, 739, 786, 846, 847, 867, 1061, 1077

На мусорной куче, 8, 14, 15, 16, 20, 23, 27, 28, 34, 42, 72, 78, 79, 86, 93, 94, 95, 96, 97, 98, 101, 107, 108, 109, 115, 117, 128, 144, 174, 188, 190, 194, 210, 231, 233, 234, 236, 244, 247, 248, 255, 256, 264, 275, 279, 282, 284, 297, 299, 300, 302, 309, 313, 316, 319, 324, 337, 338, 352, 374, 376, 380, 382, 383, 394, 417, 421, 440, 448, 468, 474, 479, 526, 544, 547, 549, 563, 564, 572, 576, 579, 587, 590, 593, 612, 614, 616, 625, 628, 631, 635, 643, 644, 646, 648, 650, 651, 655, 656, 658, 660, 668, 669, 672, 676, 681, 684, 685, 687, 690, 694, 696, 700, 702, 716, 722, 727, 729, 750, 817, 831, 842, 895, 897, 909, 912, 915, 944, 956, 962, 966, 967, 1003, 1006, 1091, 1094

Нагорная Проповедь, 137, 230, 309, 403, 419, 420, 431, 461, 462, 484, 535, 568, 593, 603, 724, 746, 763, 764, 783, 829, 930, 932, 934, 972, 998, 1000, 1005, 1010, 1092

Наука, 142, 191, 192, 206, 479, 496, 699, 701, 705, 707, 709, 720, 732, 735, 736, 738, 743, 744, 746, 755, 819, 821, 825, 863, 875, 942, 968, 970, 977, 1054

Небо, 11, 12, 13, 19, 25, 28, 36, 45, 50, 60, 62, 63, 72, 73, 83, 88, 95, 100, 129, 149, 150, 151, 154, 166, 189, 197, 199, 205, 222, 232, 234, 235, 238, 241, 249, 275, 277, 286, 288, 294, 296, 297, 302, 311, 313, 322, 326, 333, 335, 340, 342, 343, 353, 359, 370, 371, 373, 376, 388, 390, 391, 396, 399, 400, 403, 406, 425, 427, 433, 435, 436, 437, 441, 453, 457, 466, 475, 481, 483, 487, 488, 494, 495, 497, 498, 499, 500, 504, 507, 511, 517, 523, 531, 532, 534, 535, 536, 538, 569, 579, 588, 593, 597, 603, 628, 634, 670, 672, 677, 692, 697, 698, 704, 705, 710, 715, 718, 725, 726, 732, 734, 735, 736, 737, 743, 746, 747, 749, 750, 756, 757, 758, 763, 765, 767, 768, 780, 784, 792, 800, 803, 805, 808, 810, 813, 814, 815, 822, 846, 847, 849, 869, 872, 875, 876, 901, 904, 908, 914, 915, 916, 918, 924, 940, 946, 947, 951, 952, 953, 955, 958, 965, 977, 983, 992, 994, 1001, 1002, 1003, 1004, 1006, 1007, 1060, 1061, 1065, 1067, 1070, 1088, 1096, 1131, 1157

Неисследимость, 115, 242

Непознаваемость, 126, 234, 235, 238, 249, 253, 902, 1041, 1045, 1152

Новый Завет, 10, 36, 39, 43, 52, 84, 95, 122, 137, 151, 163, 166, 167, 170, 171, 197, 202, 209, 230, 231, 244, 245, 249, 251, 252, 255, 279, 286, 288, 326, 333, 350, 354, 355, 358, 361, 364, 366, 368, 371, 380, 389, 396, 403, 412, 413, 419, 431, 442, 447, 466, 470, 495, 527, 531, 559, 598, 599, 603, 643, 658, 725, 756, 768, 798, 801, 806, 841, 845, 850, 851, 897, 904, 908, 910, 916, 933, 941, 945, 953, 969, 992, 998, 1005, 1007, 1010, 1015, 1041, 1044, 1045, 1046, 1048, 1054, 1058, 1060, 1067, 1075, 1081, 1119, 1134

Образ, 6, 9, 10, 11, 31, 34, 35, 39, 41, 42, 43, 44, 46, 47, 48, 51, 52, 53, 54, 65, 66, 70, 74, 76, 85, 88, 96, 99, 102, 103, 108, 112, 113, 116, 120, 129, 130, 136, 137, 139, 141, 143, 162, 164, 165, 167, 192, 194, 197, 200, 207, 212, 215, 219, 221, 223, 225,226, 230, 231, 233, 235, 238, 243, 244, 247, 248, 249, 254, 255, 256, 258, 260, 267, 268, 271, 273, 274, 283, 284, 292, 318, 324, 327, 328, 332, 333, 336, 339, 340, 341, 346, 354, 358, 359, 360, 361, 364, 367, 368, 371, 373, 377, 386, 387, 388, 389, 397, 402, 403, 405, 419, 421, 423, 424, 427, 430, 431, 442, 444, 446, 467, 468, 475, 479, 500, 503, 508, 521, 525, 530, 534, 536, 538, 545, 546, 547, 548, 555, 557, 562, 563, 565, 566, 570, 574, 575, 578, 586, 590, 592, 594, 597, 606, 607, 614, 615, 618, 625, 627, 635, 636, 639, 658, 662, 667, 674, 678, 680, 684, 687, 693, 694, 701, 702, 704, 707, 719, 721, 722, 726, 727, 738, 740, 748, 755, 759, 763, 765, 772, 775, 781, 782, 784, 786, 791, 793, 794, 795, 796, 797, 798, 799, 800, 801, 802, 804, 805, 806, 807, 809, 811, 812, 813, 815, 817, 819, 820, 822, 825, 827, 829, 830, 832, 833, 834, 846, 847, 848, 849, 850, 854, 859, 860, 864, 866, 871, 877, 878, 881, 882, 896, 897, 898, 899, 902, 904, 905, 907, 909, 920, 924, 926, 929, 939, 942, 946, 948, 956, 957, 958, 959, 963, 968, 973, 974, 975, 977, 978, 982, 983, 984, 990, 993, 996, 998, 1000, 1004, 1010, 1012, 1018, 1024, 1027, 1028, 1035, 1037, 1039, 1041, 1043, 1044, 1049, 1050, 1052, 1055, 1056, 1064, 1068, 1071, 1075, 1078, 1081, 1082, 1083, 1085, 1086, 1087, 1088, 1089, 1091, 1102, 1104, 1105, 1106, 1109, 1113, 1114, 1115, 1117, 1118, 1120, 1122, 1127, 1130, 1132, 1133, 1136, 1138, 1139, 1140, 1141, 1143, 1144, 1145, 1147, 1148, 1152, 1153

Объяснение, 22, 26, 31, 40, 44, 136, 158, 262, 271, 274, 406, 438, 467, 583, 722, 743, 822, 852, 874, 931, 937, 1032, 1061, 1068, 1085, 1086, 1108

Оправдание, 18, 27, 33, 34, 35, 38, 39, 95, 151, 157, 196, 198, 224, 262, 264, 271, 283, 310, 326, 378, 411, 427, 446, 450, 452, 562, 566, 567, 568, 581, 584, 590, 605, 625, 627, 639, 688, 718, 823, 858, 873, 876, 930, 1004, 1022, 1029, 1030, 1032, 1033, 1043, 1047,1070, 1077, 1078, 1082, 1108, 1121

Освенцим, 6, 9, 10, 14, 27, 33, 38, 39, 40, 43, 45, 46, 58, 63, 64, 77, 79, 86, 92, 99, 100, 102, 108, 110, 114, 116, 120, 126, 127, 133, 138, 146, 148, 151, 152, 175, 201, 212, 213, 214, 215, 217, 223, 245, 247, 248, 251, 252, 255, 260, 261, 265, 266, 267, 271, 272, 274, 293, 297, 303, 313, 324, 328, 329, 333, 337, 396, 408, 410, 431, 440, 463, 464, 465, 560, 562, 565, 567, 569, 577, 587, 687, 692, 744, 785, 787, 789, 805, 808, 814, 825, 833, 842, 852, 854, 859, 868, 870, 875, 888, 895, 905, 908, 923, 924, 932, 1016, 1017, 1018, 1053, 1064, 1069, 1101, 1112, 1121, 1124, 1128, 1130, 1146, 1157

Ответ Иову, 9, 10, 23, 33, 35, 37, 39, 41, 45, 47, 52, 54, 56, 63, 64, 79, 91, 105, 111, 129, 151, 152, 160, 196, 207, 218, 223, 251, 258, 271, 274, 306, 329, 340, 350, 355, 372, 389, 407, 408, 442, 443, 483, 511, 548, 562, 568, 575, 589, 591, 608, 615, 651, 652, 663, 685, 687, 695, 716, 722, 741, 768, 776, 800, 804, 811, 824, 826, 831, 835, 839, 848, 861, 898, 916, 925, 930, 938, 941, 976, 982, 983, 998, 1012, 1021, 1042, 1047, 1062, 1074, 1099, 1115, 1124, 1125, 1132, 1134, 1144, 1146, 1147, 1149, 1154, 1157

Отец, 23, 25, 31, 33, 46, 66, 91, 131, 143, 149, 170, 221, 294, 298, 312, 321, 326, 335, 338, 340, 349, 355, 361, 371, 372, 404, 413, 421, 431, 447, 454, 461, 462, 470, 477, 484, 489, 495, 497, 508, 513, 541, 552, 558, 564, 578, 580, 599, 601, 616, 633, 637, 644, 653, 660, 673, 690, 691, 692, 696, 715, 725, 736, 743, 746, 747, 806, 810, 821, 827, 842, 846, 889, 893, 931, 932, 935, 936, 937, 941, 949, 964, 1002, 1009, 1021, 1050, 1054, 1063, 1067, 1069, 1070, 1071, 1072, 1073, 1074, 1075, 1076, 1091, 1093, 1123, 1126, 1129, 1130, 1157, 1158

Парадокс, 5, 7, 19, 37, 43, 44, 49, 69, 89, 91, 102, 108, 109, 116, 117, 124, 127, 169, 196, 211, 229, 249, 260, 263, 292, 304, 326, 333, 337, 344, 346, 370, 394, 404, 407, 410, 412, 414, 431, 438, 442, 447, 451, 452, 475, 481, 482, 490, 517, 519, 542, 551, 554, 584, 586, 592, 604, 605, 626, 664, 674, 685, 708, 712, 722, 727, 730, 756, 757, 775, 785, 800, 813, 825, 828, 829, 830, 831, 845, 848, 855, 856, 858, 877, 890, 898, 899, 901, 918, 923, 926, 928, 933, 935, 948, 984, 987, 995, 996, 997, 998, 1013, 1015, 1016, 1019, 1023, 1028, 1029, 1031, 1042, 1049, 1055, 1060, 1063, 1079, 1083, 1102, 1103, 1119, 1120, 1125, 1127, 1139, 1156

Параклет, 197, 212, 326, 327, 335, 371, 842, 1154, 1155, 1156, 1159

Пасха, 147, 148, 151, 152, 156, 158, 162, 349, 408, 442, 522, 592, 765, 1005, 1046

Познание, 35, 74, 183, 202, 206, 244, 411, 419, 606, 653, 654, 711, 762, 895, 897, 901, 909, 914, 994, 1010, 1014, 1039, 1042, 1058, 1087, 1088, 1089, 1095, 1101, 1112, 1113, 1117, 1118, 1122, 1130, 1138, 1150, 1154

Полуправда, 55, 68, 476, 661, 881, 896, 906, 985, 1052, 1087

Посредник, 23, 25, 31, 47, 189, 196, 199, 214, 325, 327, 336, 370, 427, 636, 637, 766, 850, 897, 901, 927, 936, 1154, 1155

Правда, 8, 22, 24, 55, 67, 68, 71, 89, 92, 94, 95, 96, 102, 108, 112, 122, 128, 135, 136, 138, 144, 145, 146, 147, 156, 170, 171, 172, 173, 175, 176, 177, 181, 183, 186, 187, 188, 190, 196, 202, 208, 210, 232, 259, 265, 266, 276, 281, 282, 283, 312, 315, 316, 323, 324, 333, 339, 356, 370, 371, 373, 378, 379, 392, 398, 399, 401, 403, 404, 413, 415, 427, 436, 438, 442, 445, 447, 451, 454, 462, 474, 476, 477, 481, 506, 509, 537, 540, 543, 546, 551, 557, 571, 579, 587, 595, 597, 598, 611, 618, 619, 620, 621, 627, 629, 632, 635, 638, 648, 654, 657, 659, 660, 661, 675, 677, 689, 691, 756, 758, 783, 829, 833, 841, 853, 871, 875, 878, 881, 882, 886, 888, 889, 890, 891, 893, 894, 895, 896, 905, 906, 919, 930, 938, 941, 944, 954, 972, 974, 988, 1004, 1009, 1031, 1035, 1040, 1041, 1052, 1058, 1062, 1065, 1074, 1079, 1087, 1088, 1091, 1096, 1118, 1119, 1128, 1130, 1148, 1153, 1157

Праведник, 8, 27, 37, 56, 65, 108, 117, 118, 124, 136, 156, 198, 248, 251, 279, 300, 338, 346, 354, 393, 394, 404, 437, 444, 452, 459, 463, 502, 505, 509, 513, 514, 519, 571, 587, 589, 592, 614, 651, 655, 677, 690, 691, 694, 756, 757, 762, 847, 883, 895, 908, 932, 933, 940, 954, 970, 985, 998, 1028, 1037, 1047, 1051, 1069, 1070, 1071, 1079, 1083, 1085, 1091, 1094, 1095, 1146

Правосудие, 19, 629, 643, 659, 698, 711, 906

Премудрость, 105, 123, 238, 273, 310, 311, 312, 475, 496, 497, 511, 534, 725, 726, 730, 732, 733, 789, 956, 1017, 1018, 1143, 1147, 1148, 1149

Претензии, 8, 20, 23, 25, 26, 33, 37, 41, 70, 78, 105, 123, 141, 175, 183, 248, 252, 265, 266, 272, 304, 305, 355, 358, 394, 416, 464, 615, 644, 645, 650, 702, 875, 913, 916, 921, 937, 1000, 1083, 1102

Притчи, 28, 113, 162, 203, 214, 238, 240, 242, 258, 259, 267, 273, 301, 304, 310, 311, 339, 345, 347, 384, 392, 398, 402, 414, 422, 432, 441, 450, 451, 456, 482, 491, 495, 496, 497, 501, 504, 507, 509, 511, 517, 523, 524, 525, 534, 539, 543, 547, 551, 557, 559, 571, 574, 575, 597, 603, 618, 629, 633, 652, 702, 725, 732, 733, 758, 760, 774, 789, 803, 817, 869, 889, 898, 972, 1009, 1015, 1018, 1033, 1067, 1068, 1069, 1070, 1108, 1119, 1147, 1148

Пришествие, 45, 129, 148, 380, 389, 397, 443, 463, 483, 803, 862, 916, 958, 999, 1044, 1156

Пророк, 40, 46, 50, 51, 57, 59, 82, 141, 186, 198, 205, 207, 225, 240, 264, 272, 276, 313, 319, 371, 374, 378, 384, 386, 396, 412, 413, 418, 455, 462, 467, 480, 484, 498, 507, 514, 515, 531, 533, 554, 557, 601, 628, 629, 633, 635, 656, 658, 663, 667, 668, 673, 691, 701, 708, 711, 713, 786, 795, 832, 844, 851, 853, 894, 906, 916, 918, 931, 932, 933, 956, 981, 994, 996, 997, 1010, 1012, 1015, 1024, 1054, 1076, 1100, 1122, 1148, 1156

Противник, 21, 36, 54, 64, 65, 153, 169, 170, 176, 199, 258, 269, 271, 306, 316, 335, 352, 370, 456, 499, 508, 543, 623, 631, 632, 759, 779, 797, 811, 815, 822, 850, 856, 919, 935, 943, 944, 1032, 1069, 1070, 1077, 1078, 1123, 1127, 1128, 1137

Прото-Иов, 44, 50, 60, 62, 583, 588, 589, 592, 828, 829, 831, 832, 834, 840, 845, 847, 855, 939, 986, 1012, 1019, 1029, 1037, 1047, 1067, 1069, 1071, 1076, 1081, 1082, 1111

Псалмы, 21, 28, 118, 119, 131, 135, 141, 153, 154, 155, 159, 160, 167, 185, 207, 228, 275, 280, 281, 283, 285, 332, 353, 385, 400, 401, 402, 424, 437, 452, 454, 467, 498, 515, 522, 531, 532, 563, 564, 568, 570, 578, 579, 583, 594, 603, 626, 632, 661, 665, 667, 684, 688, 696, 700, 701, 704, 706, 721, 734, 739, 743, 779, 780, 789, 790, 795, 796, 801, 814, 839, 929, 942, 1008, 1049, 1063

Рефлексия, 34, 301, 302, 303, 319, 320, 322, 324, 325, 328, 338, 342, 348, 413, 802, 885, 965, 966, 967, 970, 971, 974, 1126, 1129, 1136, 1139, 1149

Речи Бога, 500, 610, 697, 699, 713, 716, 720, 721, 723, 724, 725, 730, 734, 738, 753, 754, 757, 765, 772, 775, 776, 785, 786, 791, 816, 818, 819, 821, 823, 825, 826, 829, 835, 837, 847, 871, 876, 948, 956, 970, 971, 990, 995, 998, 1018, 1024, 1026, 1033, 1067, 1074, 1075, 1077, 1078, 1081, 1085, 1095, 1096, 1110, 1144, 1148

Россия, 56, 148, 707, 897, 953, 957, 1002, 1006, 1016

Сатана, 11, 12, 22, 37, 39, 41, 42, 44, 46, 49, 51, 52, 53, 54, 55, 56, 57, 58, 59, 60, 61, 62, 63, 64, 66, 68, 69, 70, 71, 98, 167, 170, 178, 225, 258, 265, 333, 334, 368, 385, 456, 470, 543, 576, 759, 781, 801, 805, 811, 815, 818, 822, 849, 850, 857, 864, 930,943, 985, 990, 1037, 1039, 1040, 1044, 1051, 1069, 1070, 1081, 1092, 1093, 1094, 1095, 1107, 1110, 1123, 1125, 1127, 1128, 1130, 1137, 1138, 1146, 1148, 1149, 1156, 1158

Смысл, 5, 6, 7, 9, 18, 23, 26, 29, 30, 34, 38, 39, 40, 41, 42, 43, 44, 46, 48, 52, 55, 61, 65, 67, 68, 69, 70, 71, 76, 77, 81, 85, 88, 89, 94, 96, 97, 98, 100, 101, 104, 108, 109, 112, 113, 115, 119, 124, 125, 127, 129, 130, 131, 132, 133, 134, 136, 137, 138, 141, 143, 144, 146, 148, 150, 155, 156, 157, 158, 161, 163, 164, 165, 166, 168, 170, 172, 173, 174, 176, 177, 179, 188, 190, 193, 194, 195, 196, 197, 202, 204, 205, 206, 209, 210, 211, 212, 213, 214, 215, 216, 219, 221, 222, 226, 229, 233, 234, 235, 238, 239, 240, 241, 243, 246, 247, 251, 253, 255, 257, 258, 259, 263, 264, 266, 269, 270, 271, 275, 276, 280, 281, 282, 283, 286, 289, 290, 292, 296, 300, 304, 305, 307, 309, 313, 315, 316, 317, 318, 321, 325, 326, 327, 331, 333, 334, 335, 337, 343, 347, 348, 351, 353, 354, 355, 356, 357, 358, 361, 362, 366, 369, 371, 372, 375, 382, 383, 386, 389, 392, 394, 395, 405, 407, 410, 412, 416, 419, 420, 421, 422, 424, 427, 429, 432, 433, 434, 435, 437, 439, 441, 443, 446, 448, 450, 451, 454, 455, 456, 457, 459, 468, 470, 472, 474, 475, 482, 486, 490, 493, 494, 501, 505, 506, 507, 509, 510, 511, 513, 514, 515, 519, 520, 522, 526, 529, 530, 531, 533, 534, 535, 536, 538, 540, 542, 543, 545, 547, 548, 549, 550, 551, 552, 557, 558, 569, 571, 573, 574, 576, 585, 586, 588, 590, 591, 593, 594, 596, 599, 606, 612, 614, 618, 619, 621, 622, 627, 631, 635, 642, 645, 648, 654, 656, 657, 658, 659, 662, 664, 668, 669, 671, 676, 679, 681, 683, 684, 700, 706, 710, 711, 712, 713, 715, 716, 717, 718, 719, 721, 722, 723, 724, 726, 727, 728, 729, 730, 731, 732, 734, 737, 739, 740, 741, 742, 743, 744, 746, 748, 750, 752, 753, 758, 759, 761, 762, 766, 768, 770, 772, 773, 774, 775, 778, 781, 782, 787, 790, 791, 793, 803, 804, 807, 808, 810, 814, 817, 818, 819, 822, 823, 825, 826, 830, 831, 832, 834, 837, 838, 839, 841, 844, 847, 848, 849, 850, 851, 853, 854, 862, 866, 869, 871, 872, 874, 877, 888, 889, 896, 905, 909, 916, 919, 920, 921, 923, 925, 927, 934, 936, 938, 945, 946, 947, 948, 949, 950, 954, 955, 956, 959, 961, 966, 970, 971, 976, 981, 982, 983, 984, 985, 987, 991, 992, 994, 995, 998, 1005, 1006, 1007, 1011, 1015, 1016, 1017, 1018, 1020, 1022, 1025, 1028, 1034, 1040, 1043, 1044, 1048, 1050, 1051, 1053, 1057, 1062, 1064, 1065, 1067, 1069, 1070, 1071, 1072, 1075, 1076, 1078, 1079, 1080, 1081, 1085, 1090, 1092, 1094, 1095, 1102, 1106, 1110, 1111, 1121, 1122, 1123, 1132, 1133, 1141, 1145, 1155, 1158

Советский Союз, 98, 128, 130, 363, 415, 488, 529, 712, 812, 914, 1012, 1108, 1110

Соработничество, 115, 195, 279, 281, 283, 291, 432, 448, 455, 460, 461, 462, 717, 724, 725, 737, 784, 805, 836, 841, 842, 844, 846, 857, 875, 948, 949, 970, 1040, 1055

Софар, 13, 14, 16, 32, 62, 72, 230, 231, 232, 233, 234, 235, 236, 237, 238, 239, 240, 241, 242, 243, 244, 245, 247, 248, 249, 252, 253, 261, 292, 297, 299, 300, 345, 390, 392, 393, 394, 395, 396, 397, 398, 399, 400, 401, 402, 404, 406, 410, 414, 422, 427, 428, 503, 504, 513, 827, 843, 884, 885, 888, 891, 901, 907, 909, 989, 1072, 1088, 1089

Страдание, 6, 8, 9, 10, 13, 15, 29, 33, 39, 40, 43, 46, 50, 51, 53, 62, 72, 76, 78, 80, 85, 86, 88, 89, 91, 100, 101, 102, 106, 107, 109, 113, 114, 115, 121, 123, 133, 134, 137, 146, 156, 160, 162, 164, 167, 169, 175, 176, 182, 184, 185, 189, 194, 195, 199, 200, 213, 215, 216, 224, 233, 300, 302, 305, 315, 326, 327, 328, 331, 335, 367, 409, 421, 424, 439, 443, 449, 450, 456, 482, 488, 509, 548, 576, 585, 635, 636, 660, 683, 694, 695, 718, 719, 720, 721, 722, 743, 759, 765, 767, 775, 826, 828, 829, 830, 833, 848, 853, 862, 863, 864, 865, 866, 867, 868, 869, 872, 873, 874, 875, 877, 880, 884, 893, 894, 895, 903, 916, 919, 923, 925, 933, 938, 939, 945, 947, 953, 962, 964, 979, 980, 981, 986, 988, 990, 991, 992, 999, 1006, 1007, 1019, 1020, 1025, 1035, 1040, 1043, 1044, 1054, 1056, 1060, 1064, 1065, 1068, 1071, 1083, 1085, 1086, 1087, 1090, 1091, 1092, 1094, 1095, 1122, 1153

Страх, 15, 17, 18, 28, 73, 77, 80, 87, 88, 99, 121, 139, 140, 175, 189, 193, 194, 214, 215, 220, 262, 270, 272, 273, 294, 299, 309, 323, 341, 409, 417, 418, 456, 473, 482, 489, 506, 517, 523, 525, 539, 618, 623, 631, 644, 711, 723, 792, 814, 876, 901, 903, 906,911, 914, 915, 917, 936, 947, 960, 963, 972, 1029, 1041, 1051, 1057, 1058, 1130, 1154

Суд, 15, 17, 18, 19, 22, 23, 24, 25, 26, 45, 58, 82, 132, 144, 171, 175, 176, 180, 184, 189, 190, 196, 197, 198, 199, 204, 210, 213, 214, 227, 232, 234, 241, 242, 263, 264, 268, 270, 271, 272, 273, 274, 276, 282, 288, 310, 325, 326, 332, 334, 335, 336, 338, 340, 342, 344, 351, 364, 365, 370, 371, 373, 378, 380, 389, 393, 396, 411, 423, 434, 446, 447, 448, 450, 451, 452, 462, 463, 472, 478, 485, 488, 501, 507, 508, 540, 541, 546, 551, 552, 558, 580, 581, 595, 597, 598, 602, 605, 606, 619, 629, 631, 633, 640, 641, 642, 643, 647, 648, 654, 655, 659, 660, 661, 665, 666, 671, 675, 676, 680, 689, 690, 693, 698, 711, 725, 739, 765, 768, 774, 777, 782, 783, 784, 786, 814, 842, 874, 875, 876, 887, 901, 904, 906, 916, 922, 924, 934, 935, 936, 937, 938, 940, 941, 944, 948, 953, 954, 985, 991, 996, 1025, 1030, 1034, 1039, 1062, 1088, 1090, 1093, 1105, 1108, 1109, 1157

Тайна, 37, 100, 218, 226, 228, 232, 235, 238, 240, 299, 312, 334, 395, 494, 529, 530, 536, 549, 581, 582, 602, 612, 642, 731, 734, 748, 824, 853, 854, 878, 930, 965, 1042, 1043, 1060, 1061, 1074, 1075, 1079, 1085, 1091, 1113, 1118, 1128

Теодицея, 27, 33, 34, 35, 38, 39, 44, 95, 196, 346, 391, 411, 412, 423, 427, 459, 461, 473, 562, 567, 688, 718, 724, 741, 823, 858, 873, 876, 920, 924, 925, 930, 931, 952, 1004, 1020, 1032, 1034, 1037, 1047, 1068, 1069, 1070, 1071, 1074, 1078, 1081, 1082, 1092, 1109, 1121

Утешение, 15, 101, 105, 155, 176, 197, 198, 212, 213, 294, 300, 301, 308, 312, 318, 320, 321, 324, 326, 327, 328, 330, 354, 374, 382, 408, 415, 416, 419, 424, 447, 466, 474, 485, 542, 554, 626, 627, 628, 722, 842, 868, 886, 890, 925, 962, 986, 1019, 1077, 1156, 1157

Фауст, 10, 11, 19, 35, 36, 37, 54, 58, 90, 799, 861, 877

Христианство, 24, 36, 39, 40, 53, 63, 68, 69, 77, 85, 89, 95, 127, 148, 149, 156, 186, 187, 202, 214, 218, 235, 249, 252, 289, 296, 299, 304, 328, 329, 364, 376, 403, 404, 407, 408, 414, 419, 433, 438, 442, 447, 452, 486, 514, 522, 531, 542, 549, 552, 554, 565, 576, 599, 607, 628, 629, 638, 639, 651, 657, 662, 667, 668, 677, 723, 741, 794, 803, 824, 831, 869, 872, 897, 900, 906, 913, 950, 956, 958, 973, 975, 981, 992, 998, 1004, 1005, 1008, 1016, 1020, 1021, 1029, 1032, 1033, 1044, 1050, 1067, 1079, 1081, 1094, 1100, 1101, 1108, 1115, 1118, 1123, 1130, 1135, 1152, 1154

Христос, 5, 16, 23, 24, 33, 36, 39, 41, 43, 44, 45, 46, 47, 48, 52, 53, 55, 59, 63, 64, 78, 79, 83, 84, 87, 89, 90, 94, 95, 96, 101, 104, 108, 110, 115, 116, 117, 118, 119, 122, 127, 129, 131, 133, 137, 139, 147, 148, 149, 150, 151, 152, 160, 161, 162, 166, 167, 170, 171, 186, 187, 192, 193, 197, 199, 201, 202, 207, 214, 219, 221, 228, 229, 231, 232, 235, 238, 249, 258, 261, 264, 271, 274, 296, 302, 306, 307, 309, 320, 327, 336, 339, 340, 344, 347, 352, 359, 361, 362, 364, 366, 368, 369, 370, 372, 378, 379, 380, 383, 386, 387, 389, 396, 403, 407, 408, 412, 416, 420, 431, 432, 433, 438, 442, 445, 446, 447, 449, 452, 455, 459, 460, 462, 463, 469, 477, 478, 482, 483, 484, 486, 489, 495, 507, 511, 512, 514, 522, 523, 524, 525, 526, 527, 528, 536, 539, 543, 545, 546, 547, 548, 550, 551, 557, 559, 562, 564, 565, 566, 568, 572, 573, 574, 575, 578, 579, 586, 588, 589, 590, 591, 594, 598, 599, 600, 601, 602, 603, 604, 606, 629, 637, 639, 644, 650, 652, 658, 660, 667, 669, 673, 678, 687, 689, 702, 712, 717, 722, 723, 724, 725, 726, 727, 730, 732, 736, 737, 739, 741, 746, 747, 748, 749, 756, 758, 759, 763, 766, 768, 769, 773, 776, 783, 786, 788, 797, 798, 800, 803, 804, 806, 807, 809, 810, 811, 813, 816, 817, 818, 821, 823, 824, 826, 829, 831, 836, 839, 842, 848, 850, 857, 859, 862, 863, 865, 868, 869, 875, 878, 884, 886, 887, 889, 897, 898, 902, 908, 916, 921, 922, 926, 931, 932, 936, 938, 940, 941, 945, 949, 950, 951, 952, 953, 954, 955, 957, 973, 976, 982, 984, 985, 990, 991, 992, 993, 994, 998, 999, 1001, 1003, 1004, 1006, 1007, 1008, 1010, 1014, 1018, 1021, 1023, 1033, 1035, 1038, 1040, 1041, 1043, 1044, 1045, 1048, 1049, 1050, 1054, 1056, 1057, 1059, 1060, 1067, 1071, 1074, 1075, 1079, 1084, 1091, 1092, 1100, 1102, 1108, 1112, 1113, 1119, 1124, 1126, 1129, 1130, 1131, 1133, 1134, 1136, 1140, 1141, 1142, 1143, 1144, 1146, 1147, 1148, 1150, 1151, 1152, 1153, 1154, 1155, 1156, 1158, 1159

Художественное произведение, 9, 39, 44, 47, 61, 79, 97, 129, 151, 264, 301, 324, 372, 386, 387, 583, 615, 623, 699, 713, 716, 859, 1044, 1061, 1070, 1102, 1132

Царь, 19, 30, 50, 59, 66, 263, 270, 290, 295, 315, 351, 355, 360, 361, 374, 382, 400, 493, 504, 542, 545, 550, 553, 554, 555, 573, 641, 644, 645, 663, 704, 793, 795, 802, 812, 816, 836, 877, 888, 911, 978, 1039, 1043, 1068, 1071, 1083, 1124

Человеческая логика, 6, 411, 450, 542, 652, 1088, 1120, 1150

Человечество, 20, 21, 28, 31, 33, 40, 41, 42, 43, 46, 47, 48, 52, 56, 58, 64, 66, 71, 72, 77, 78, 84, 89, 111, 124, 127, 128, 133, 138, 149, 151, 152, 153, 155, 156, 161, 163, 167, 168, 183, 187, 195, 196, 200, 201, 203, 205, 207, 213, 219, 220, 224, 225, 228, 233, 246, 260, 271, 273, 274, 285, 291, 302, 305, 313, 316, 325, 327, 328, 334, 337, 339, 344, 347, 353, 356, 366, 368, 370, 371, 372, 376, 379, 380, 399, 401, 403, 410, 423, 445, 453, 455, 459, 460, 466, 468, 493, 544, 548, 559, 565, 566, 568, 569, 572, 578, 586, 588, 589, 590, 591, 592, 593, 594, 595, 598, 604, 634, 635, 636, 644, 651, 654, 658, 659, 661, 663, 667, 673, 678, 679, 685, 686, 687, 692, 694, 695, 707, 710, 717, 719, 723, 724, 725, 726, 727, 730, 733, 736, 737, 738, 739, 741, 743, 749, 750, 756, 758, 759, 767, 775, 776, 781, 782, 783, 785, 786, 788, 794, 800, 801, 803, 804, 806, 807, 810, 811, 817, 820, 821, 826, 832, 835, 837, 838, 839, 842, 843, 844, 846, 847, 848, 851, 854, 859, 862, 863, 866, 873, 876, 878, 886, 887, 895, 898, 904, 920, 921, 924, 925, 926, 927, 930, 939, 940, 942, 943, 946, 947, 948, 949, 952, 954, 955, 956, 958, 959, 960, 961, 962, 963, 964, 965, 968, 969, 970, 971, 972, 974, 975, 976, 977, 978, 990, 991, 992, 993, 994, 995, 996, 997, 998, 999, 1002, 1003, 1004, 1005, 1007, 1008, 1009, 1010, 1014, 1016, 1018, 1020, 1032, 1036, 1041, 1044, 1049, 1050, 1052, 1053, 1055, 1056, 1058, 1059, 1061, 1065, 1075, 1078, 1079, 1083, 1084, 1087, 1092, 1094, 1095, 1101, 1102, 1106, 1110, 1113, 1122, 1124, 1126, 1129, 1130, 1131, 1134, 1139, 1140, 1141, 1144, 1146, 1147, 1149, 1152, 1155, 1158, 1159

Честертон, 1027, 1059, 1076, 1077, 1078, 1079

Читатели, 6, 36, 54, 55, 75, 164, 230, 250, 267, 301, 302, 304, 363, 404, 473, 474, 479, 491, 520, 526, 540, 582, 615, 623, 633, 638, 639, 652, 670, 685, 721, 722, 724, 727, 733, 740, 765, 783, 803, 829, 832, 848, 849, 854, 856, 857, 859, 860, 862, 880, 881, 938, 950, 979, 980, 993, 996, 998, 1012, 1015, 1016, 1023, 1032, 1034, 1061, 1112, 1129, 1132

Шеол, 156, 162, 165, 230, 244, 264, 280, 285, 286, 287, 288, 289, 291, 338, 414, 422, 493, 637, 644, 737, 815, 816, 866, 951, 1005

Шумер, 21, 220, 414, 423, 815, 1064, 1067, 1081

Щедровицкий, 1051, 1079, 1080, 1081, 1083, 1084, 1085, 1086, 1087, 1089, 1090, 1091, 1092, 1093, 1095, 1096

Экклезиаст, 5, 7, 163, 212, 213, 318, 360, 362, 424, 512, 520, 533, 540, 585, 595, 681, 1015, 1060, 1112, 1129

Эсхатологический, 286, 289, 371, 373, 396, 694, 718, 726, 728

Юлиана Норвичская, 95, 99, 184, 628

Юнг, 35, 37, 39, 45, 47, 54, 91, 196, 207, 218, 223, 227, 258, 274, 306, 329, 355, 575, 589, 591, 615, 663, 687, 716, 804, 824, 861, 941, 983, 998, 1011, 1021, 1027, 1029, 1042, 1049, 1062, 1074, 1099, 1100, 1101, 1102, 1103, 1104, 1105, 1106, 1107, 1108, 1109, 1110, 1111, 1112, 1113, 1114, 1115, 1117, 1118, 1119, 1120, 1121, 1122, 1123, 1125, 1126, 1127, 1128, 1129, 1130, 1132, 1133, 1136, 1137, 1138, 1139, 1140, 1141, 1142, 1143, 1144, 1145, 1146, 1147, 1148, 1149, 1150, 1152, 1153, 1154, 1155, 1156, 1157, 1158



Комментарии для сайта Cackle

Тематические страницы