Психологические проблемы душепопечения: как избежать ловушек для пастырей и пасомых

Порой, все друг друга мучают

Сегодня мы действительно подбираемся к сложной теме, которая обсуждается очень редко, а именно: почему же, идя в Церковь, вроде бы к Богу, к радости, к любви, к тому, чтобы стать лучше, люди, в результате, нередко оказываются в психологическом тупике, становятся несчастны, а то и обзаводятся неврозом, которого до Церкви не было, ухитряются разрушить, порой, семейную и профессиональную жизнь. Как же так? Вроде, намерения тут все были хорошие, почему же все так обернулось? Причем, сразу хотелось бы заметить, что страдают не только паства, но и пастыри, поэтому разговор наш будет не в жанре: «Как неправильные священники мучают своих прихожан». В том и трагизм, что все друг друга мучают взаимно порой. И эти два часа будут посвящены тому, чтобы научиться по возможности таких ситуаций избегать.

Прежде всего, начнем с того, что же такое – душепопечение и в каких условиях оно происходит, что на него влияет.

Зачем человек приходит в Церковь?

Традиционно, под душепопечением понимается духовное руководство со стороны Церкви и конкретного пастыря, приводящего людей ко Христу. В узком смысле слова, речь идет только о духовном руководстве в отношениях: пастыря и пасомых. В отношении непосредственно пастырей и пасомых, каждый из них тащит за собой тяжелый груз.

Пасомый приходит в Церковь по определенной причине, с определенными ожиданиями, с определенными надеждами и страхами. Даже он сам, порой не знает, чего именно он в Церкви ищет. Кто-то приходит, смутно почувствовав призывающую благодать. Кто-то приходит в трудной жизненной ситуации, потому что ему нужно утешение, поддержка. Зачастую, приходят просто за бесплатной психотерапией. А кто-то приходит в надежде стать самым праведным, стать святым и показать «им всем», как надо жить на этом свете. Распространенный мотив прихода в Церковь, особенно в юности. Когда еще много максимализма и мало опыта неудач.

Кроме того, у каждого из нас есть личностные особенности, которые мы приносим в Церковь. С кем-то надо обращаться нежно и трепетно. С кем-то, наоборот, прямо и, может быть, даже иронично. А с кем-то надо быть очень конкретным. А кому-то излишняя конкретность повредит.

И, наконец, каждый из нас попадает в Церковь в определенных жизненных обстоятельствах. Я имею в виду первый сознательный приход в Церковь. А если нас в Церковь привели родители, если нас крестили во младенчестве, и в Церкви мы выросли, то все равно происходит какой-то момент, когда кончается детская вера у подростка, и либо своя собственная вера формируется, либо он уходит в страну далече искать приключений, приключения находит, настрадавшись, выстрадав уже собственное желание прийти в Церковь, в нее возвращается, и это уже другая ситуация.

В зависимости от того, в каких жизненных обстоятельствах пребывает человек в ситуации духовного руководства, зависит и какие вопросы его будут волновать, и к чему он будет особенно чувствителен и уязвим. Если человек приходит, испытав горе, понятно, что он хочет, чтобы его утешили и чтобы ему дали надежду. Например, он потерял близкого человека и впервые задумался, что: «Нечестно, чтобы все этим кончилось: жизнь, любовь. Пусть мне дадут гарантию, что жизнь вечная, что я могу что-то сделать, помолиться, свечку в конце концов, поставить для того, чтобы моему близкому было хорошо». Понятно, что для таких надежд и ожиданий человек в этот момент особенно уязвим. Поэтому, чем, зачастую пользуются разные недобросовестные религиозные деятели? На тему утраты мне вспоминается: те, кто примерно моего поколения, сорок пять и больше, помнят, наверное, такое: товарищ Грабовой, который Бесланским матерям пообещал воскресить их детей. Представьте степень горя этих людей. Вокруг этой надежды образовалась секта, и, когда его уже посадили в тюрьму, эти несчастные матери пытались его из тюрьмы всеми возможными способами изъять. Переписывались с ним, он вышел, некоторые из них так и не потеряли эту надежду. Бывают обстоятельства, в которых мы особенно уязвимы.

Пастыри – тоже люди

С другой стороны – пастырь. Во-первых, несет все тот же груз. Напоминаю, что пастыри у нас – не пришельцы с Марса и не из ангельских сфер, то есть они такие же люди, как и мы, несущие груз своих жизненных проблем, своих, зачастую, непростых жизненных обстоятельств. Конечно, мы предполагаем, что они больше внимания уделяют духовной жизни. Что они в чем-то мудрее, в чем-то опытнее. Но практика показывает, что в нашей современной Церкви зачастую у священника меньше времени, возможностей и сил, например, для личной молитвы, для собственной духовной жизни, чем у его прихожан. Просто потому, что у него слишком много обязанностей, не относящихся к душепопечению никак. И пастырство, к сожалению, не всегда оказывается на первом месте.

Далее. У него есть данная от природы, или сознательно развившаяся способность к эмпатии. То есть к тому, чтобы проникнуться чувствами другого человека, что называется, «видеть мир его глазами». Это в принципе, я считаю, обязательное условие пастырской профессиональной пригодности. Потому что именно эмпатия дает возможность сострадать без осуждения, без оценки, не проецировать на человека свои стереотипы, а понять, как выглядят его трудности, его ситуация именно его глазами, и только так можно дать верный пастырский совет. Но, повторяю, есть люди с врожденной способностью к эмпатии, талант от Бога, но в какой-то мере она присутствует у каждого из нас и ее можно развивать. То есть, «не дано от Бога – тренируйся». Как известно, есть гениальные художники, у которых талант от Бога, а кто-то рисует-рисует-рисует, и вот у него уже хорошо получается, и он уже может выразить свой внутренний мир через рисунок. Так же со священниками. Не очень я чувствую, не очень понимаю другого человека, но если я буду каждый раз останавливать себя, желая сказать ему нравоучение, говорить: «Стоп. А как эта ситуация выглядит его глазами?». Если я буду больше слушать, больше сострадать, то рано или поздно, это качество придет.

Ну, и, наконец, есть пастырские установки. Это у нас – довольно тяжелый блок, что называется: «кому как повезло» из священников с пастырскими установками. Потому что это - тот духовный опыт, который он приобрел в своей жизни до рукоположения, то есть, те священники, которые были его духовными наставниками: хорошие или плохие, кому как повезло. Ну, плохие в том смысле, что их духовное руководство было травматично. Любой молодой человек, или не очень молодой, собирающийся стать священником, выбирает для себя какие-то образцы служения. Если эти образцы таковы, что пастырской открытости, пастырской любви, пониманию, неосуждению, готовности вытаскивать пасомого из трудных душевных и духовных обстоятельств, помогать ему в борьбе со страстями, давать ему своевременные советы, если его образцы были не такими, то он, соответственно, не имел возможности этому научиться. Более того, пастырские установки могут быть достаточно жесткими, относительно того, как следует общаться с пасомыми. Что пастырь должен быть властным, авторитарным. Ни в коем случае чтобы в нем не увидели человека, что он должен быть символом своего служения, «являть Христа» оно понимается, не являть любовь, принятие, а являть Христа уже на престоле, царствующего, властвующего. И отступления от этого образа, то есть выход из роли кажется просто пастырским провалом. Поэтому от пастырских установок очень многое зависит.

Субкультура

Ну и наконец, у нас есть та или иная церковная субкультура. Почему я написала: определенная, потому что в нашей Церкви их много. То есть понятно, что есть консерваторы, и есть либералы. Есть борцы с ИНН и штрихкодами, а есть экуменисты. И в принципе, это все очень разные системы правил и норм, в которые человек, особенно, если это новичок, неофит, приходит, и вписывается в ту систему, которая есть, и принимает все установки, которые в системе есть.

Ну и соответственно, в каждой системе, в каждой субкультуре есть свои авторитеты. И, к сожалению, далеко не всегда Христос среди этих авторитетов присутствует. Это могут быть святыни, традиции, чудотворные иконы, мощи. А может формироваться такая негласная норма: «что Христа по пустякам беспокоить? Надо молиться правильным святым в нужное время. Знать, кому заказать молебен. И даже Евангелие не надо читать, потому что все равно его неправильно поймете». Как говорилось до революции: «Мы его не читали, мы крышку целовали». Ну, вот и такая, к сожалению, субкультура может быть.

А может быть наоборот, что все можно, все дозволено, все не грех, все бывает. Человек, например, искавший в Церкви каких-то путей, теряет ориентацию совсем. Куда мне идти? И в этой структуре у каждого их участников процесса, то есть и у пастыря и у паствы, есть свои опасности. Сейчас мы к ним и перейдем.

Опасности для паствы:

Инфантильность

Начнем с паствы. Потому что большинство из нас, здесь присутствующих, все-таки не священнослужители. Самая больная беда, которая может случиться с человеком, приходящим в Церковь – это несамостоятельность и избегание ответственности. То есть изначально, такая инфантильная позиция. Это – тот риск, который потом влечет очень много бед, разочарований, потому что с одной стороны это очень одобряется Церковью: «Ты ничего не знаешь, твои мысли все неправильны, ты ничего не умеешь: как стоять, как молиться, как платок повязывать, в конце концов. Мы тебя тут всему научим. Мы тебя отформатируем по стандартам нашей субкультуры». И поэтому несамостоятельность и избегание ответственности очень поощряются во многих приходах. Что создает ложное ощущение, что это является предпосылкой для духовности. Несамостоятельность переименовывается в послушание, избегание ответственности переименовывается в смирение, и вот мы уже и духовны, и вот чувствуем себя уже послушниками. Соответственно, нам нужен кто-то на роль «аввы духоносного» и им оказывается тот священник, который нас отформатировал по этому образцу. И дальше начинается уже очень грустная история, которую мы сегодня разберем.

Вторичная травматизация

Далее, мы можем принести в Церковь свои предыдущие травмы, неврозы. Мы часто приходим в Церковь уже ранеными. Но это нормально. Дожить до сознательного возраста, так, чтобы жизнь не поранила, не удается практически никому. Тут вопрос в том, насколько человек может или не может с этим справляться. Либо насколько он этот опыт проработал или не проработал. Насколько глубоки были эти раны, потому что бывает такой опыт, в котором так быстро не разберешься, годы уходят, чтобы его проработать. И в Церкви, к сожалению, эти травмы часто оказываются причиной так называемой «вторичной травматизации». То есть человека бьют по тем же самым больным местам.

Например, человек вырос в ситуации семейного насилия. То есть родители били, издевались, оскорбляли, унижали. И вот он приходит в Церковь, казалось бы: «луч света в темном царстве». Но, как правило, этого человека притягивает такой приход, где он получит примерно, то же самое, но в благопристойной форме, и с объяснением, что это духовно, его не просто бьют, из него грехи выколачивают. Его не просто унижают, его смиряют. И тут же много будет поучений из святых отцов, цитаты на эту тему все подобраны и человек по своим уязвимостям получает новые раны, которые делают его совсем бессильным и беспомощным в этой системе, что, кстати говоря, годами и удерживает. Потому что создается ощущение: «Куда же я пойду? Там мне было плохо, там мне было больно. Сюда я пришел, да, мне тоже больно, но это я вообще такой. Значит, это я такой: я плохой, я негодный», начинается обесценивание, в котором тоже нередко Церковь помогает: «Я хуже всех» и все такое.

Мы много говорим о том, что Церковь – это лечебница. А потом спрашиваем себя: «Почему же так мало людей в ней выздоравливает, и гораздо больше людей, придя в лечебницу, становятся, хрониками, а то и неизлечимыми больными. Почему это у нас хоспис какой-то, а не лечебница?» То есть: «дотерпеть до смерти, имея некую надежду». Поэтому это – тоже угроза.

Некритичное мышление

Еще одна угроза – это зависимость от мнения авторитета. Потому что человек, изначально воспитанный так, что он должен слушаться, что «мать плохого не посоветует», что «старшие знают лучше», «мы – ваши родители, учителя». То есть, человек, привыкший уже, что за него все решают, за него все знают лучше, приходя в церковную субкультуру, без сопротивления, без критического анализа усваивает ту либо конструктивную, либо деструктивную систему ценностей, которая в том церковном сообществе, куда он пришел, имеется.

Плюс, можно сделать поправку на исторические реалии. У меня в свое время, когда я познакомилась с наследием матери Марии Скобцовой, очень поразила точность ее мысли, когда она в тридцать пятом или тридцать шестом году писала про будущую Церковь. Что, когда закончатся гонения, в Советском государстве будет разрешена, к церковной власти придут те же люди, которые сейчас из газеты «Правда» узнают, кого им ненавидеть, кого им осуждать, кто у нас враг народа. Соответственно, кого наоборот надо хвалить и всячески льстить и восхвалять. И сначала эти люди будут всему учиться. То есть усваивать линию партии. Когда они эту линию партии усвоили, они с тем же сознанием непогрешимости, что их понимание – это и есть истина в последней инстанции, а если она вдруг поменялась – ну, поменялась линия партии, надо менять истину. Господь вразумил, и теперь у нас новая линия партии.

И именно это некритичное, нерефлексивное мышление часто становится причиной последующих разочарований. Потому что человек усваивает нечто совершенно неорганичное, ни для него, ни для христианства. Причем оно может быть еще то, что он усвоил и внутренне противоречиво и ему приходится тратить все силы на то чтобы гасить эти когнитивные диссонансы, вместо того, чтобы о Боге подумать, помолиться в конце концов. Не вычитать правило, не отстоять службу, а просто взять и помолиться.

Ревность не по разуму

Далее. Ревность не по разуму. Очень страшная угроза для неофитов особенно, то есть когда человек приходит в Церковь, горящий стремлением к праведности. Вот, недавно вышел фильм «Ученик», возможно, кто-то смотрел, вот как раз очень яркая иллюстрация, до чего человека может довести, например, чтение Библии не по разуму.

Ложные ожидания

Еще одной угрозой являются ложные ожидания. Не всегда они диктуются горем, как в том примере, который я привела. Иногда они диктуются тем, что, опять же связано с несамостоятельностью, что за меня все сделают. Что я попаду в такое место, где меня спасут. «Я пришел, все, спасайте меня». Или: «Если я буду крещеным, регулярно посещать богослужения, выполнять послушания, то место в раю мне гарантированно, я его уже заработал, я себе купил страховку». Это тоже ложная надежда, понятное дело. Но эти ложные ожидания очень часто вовлекают человека, если они поддержаны со стороны пастыря, тогда: «Да, если ты меня будешь слушаться, ты можешь даже не сомневаться в своем спасении». И тут же из Добротолюбия что-нибудь, например. Или из Луга Духовного, подкрепляющее эту надежду.

Обесценивание

И, наконец, это уже угроза более позднего периода, это обесценивание. То есть когда человек интуитивно чувствует фальшь всего происходящего с ним. А иногда и фальшивость себя самого. Психика у нас все-таки не железная, она все-таки начинает ломаться от ощущения несоответствия задавленной интуиции и всего происходящего вокруг и внутреннем мире. И естественной реакцией является обесценивание. Тут вместе с водой выплескивается ребенок, то есть рушится доверие к авторитетам, к субкультуре, и рушится все. В результате, на этих обломках выстаивается совсем другая жизнь, максимально атеистическая, потому что Церковь себя скомпрометировала в глазах человека. С этим мы разберемся подробнее, потому что это у нас уже скорее к теме религиозных неврозов и выхода из них более или менее плавного и гармоничного.

Проблемы пастырские:

Завышенные ожидания

А теперь давайте посмотрим на другую сторону. Вот у нас есть пастыри. Которые тоже в каком-то смысле являются заложниками этой церковной субкультуры. Во-первых, даже до́ «во-первых», они – точно такие же люди со всем присущим простым смертным. Но, в качестве пастырей, первое от чего они страдают, это завышенные ожидания. Священник должен быть: прозорливым, специалистом по всем вопросам, неутомимым, отзывчивым, точно знать этот тот самый единственный правильный ответ на все вопросы. Если не знает, он слабый, он сомневающийся, какой-то не такой пастырь, пойдем поищем себе пожестче. И священнику со своей стороны страшно эти завышенные ожидания не оправдать, потому что с него упадет корона, и его разжалует паства из признанных авторитетов. Почему это происходит? Потому что его самооценка тоже зависит от оценки окружающих. У него нет или недостаточно чувства самоценности. Но часто это бывает когда пастырь еще молод и чувствует, что мы на него свалил на самом деле непосильную ношу.

Представьте себе ощущения юноши лет эдак двадцати трех, которого рукоположили, и вот он уже «отец». И к нему в очередь построился народ, и все со своими скорбями, все говорят: «Батюшка, ну как же?», «Батюшка, помолись, ты же великий молитвенник!», «Батюшка, на вас вся надежда»». И представьте себе этого мальчика, на которого весь этот груз надежд, чаяний, проекций, ожиданий, всего, что недодали в миру́, взваливают. А ему же, неудобно сказать, что он не знает, как его нести. И кому сказать? Если у него хороший духовник, он может с духовником посоветоваться. Если вдруг с духовником не очень повезло, и посоветоваться особо не с кем, он предоставлен часто сам себе. И он сам становится заложником тех наставлений, которые он получил раньше.

Ревность не по разуму у пастыря

Далее. У пастыря тоже бывает ревность не по разуму. Это – одно из известнейших пастырских искушений начального периода, о котором писали все пастерологи. У Киприана Керна, например, это подробнейшим образом разбирается. То есть это – желание быть самым-самым выдающимся священником. Быть действительно «Светом миру»: «Раз я принял это служение, значит, я буду практически как сам Христос». Ну, до чего доводит претендовать на роль Христа, большинство из нас догадывается. Очень часто из этого получается маленький антихрист, который ведет не ко Христу, а к себе.

Ревность не по разуму, вовлекает в самомнение, ну и в итоге, понятно, младостарчество и выстраивание вокруг себя системы созависимых отношений. Тут же вокруг такого ревностного самоотверженного, а еще, если молодого и симпатичного, это вообще беда, возникает круг «обожалок», которые смотрят ему в рот и говорят: «Батюшка, вы такой мудрый», «Батюшка вы такой прозорливый», «Батюшка, вы меня благословили и мне так легче стало» и все, он попал в эти сети лести. Вспоминаем, что манипуляции бывают не только сверху вниз, но и снизу вверх. Манипуляция гордыней ох как страшна! Никто из нас на сто процентов не уверен в себе, на этом мы и ловимся. Если мы про себя это знаем, нам легче на это не пойматься. Если мы про себя этого не знаем, то все. То есть жизнь научит, что все на самом деле совсем не так замечательно, но если будет учить уже жизнь раньше, чем человек сам успокоится, то это будет уже жестко.

Стандартная ролевая модель священника

Далее. Стандартная ролевая модель священника. У нас есть определенный стереотип: как священник должен держаться; как он должен себя вести; как он должен разговаривать; как он должен строить отношения с паствой. Вот у меня сейчас вопрос такой: как вы себе представляете вот этого - типичного батюшку, назовем это так.

Мы можем делать классификацию.

Добрый, молящийся

Спокойный

Есть разные типы: кроткий, жесткий

Да, альтернативные типажи тоже пишем.

Строгий

Категоричный

Неприступный

Ревностный

фанатичный

Ревностный до гнева

Человек без возраста

Счастливый

Внешне – без возраста

Толстый

С бородой

Внимательно слушающий

Погруженный в размышления

Бизнесмен, деловой

Хозяйственный

Задерганный

Красноречивый

Приветливый

Может пропеть службу

Карьерист

Бывший военный – есть такой тип священников, совершенно особенный

Да, священники, бывшие военные, говорят, что им даже переучиваться особо не пришлось, все как в армии.

Один устав поменял на другой, вообще никакой разницы. А паства вся та же.

Устав поменял, форму поменял, а по сути все то же самое. Ну вот, мы с вами набросали…

Старец.

А, старец еще. Как же мы забыли! Мы даже выделим его каким-нибудь другим цветом. Они нам доставляют большинство проблем в психологическом плане.

Тогда надо добавить: смиренный

Добрый,

Чье слово действительно духовной силой обладает.

Да, видимо в этом есть причинно-следственная связь: добрый – он же задерганный.

Сферический батюшка в вакууме.

Обладающий чувством юмора

Без вредных привычек

Жертвенный

Уверенный в себе и пастве

Серьезный

Бывший врач

Наставник

Все-таки, чье слово обладает духовной силой, это не записали.

Да. А как мы это узнаем и увидим? Как мы померяем?

В ПСТГУ уже ведутся разработки «харизмометра» давно.

Не обязательно чудотворец, а через кого действует Бог.

Еще можно употребить: хозяйственный.

У нас уже есть. Но это – то, что к пастырскому служению, как таковому, не относится.

Все по Типикону у которого.

А, типиконщик, да.

Есть в хорошем смысле, у которого все в порядке

Так это может быть и в хорошем смысле.

Да, уставщик – это тоже хорошо. Всенощная на семь часов… на шестнадцать канон

Бывает «простой» батюшка, но это близко к чувству юмора.

«Простоватый»

Я так поняла, что «простой» - это тот, кто не старается щеки надувать. Обычно, с какой-то житейской мудростью.

Серьезный, сосредоточенный, никогда не улыбается. Целеустремленный. Настроенный к спасению.

Я не видела священников, которые никогда не улыбаются.

О-о-о! Я даже видела таких, которые говорят: «Улыбаться и смеяться – грех. Христос не смеялся. В Евангелии не написано. И Христос никого не хвалил, он только всех ругал».

Еще можно употребить некое определение, как не могущий показать сам себя. В том плане, что он выполняет роль. И под этой ролью как бы сердце чувствует, что что-то там еще.

Закрыт от народа.

Таинственный

Как бы нам коротко обозначить?

Молчит

Дистанцирующийся

Закрытый

Непонятный

Недоступный

Да, а еще бывает недоступный и высокомерный.

Может быть недоступный в душевном плане, психологически.

Еще встречается эпатажный. Уж скажет, так скажет.

Еще бывают творческие батюшки, которые любят музицировать, рисовать.

Бывший художник

Почему бывший? Он не бывший.

Тогда просто добавим сюда – творческий. Потому что он может быть бывший музыкант. И даже не бывший, который в священном сане продолжает.

Эти в монахи чаще идут.

Смазливый.

В общем, все человеческие черты. Кроме похоти.

Все, что у нас…

Ну, конечно, батюшки – они бесплотны! У них не бывает плотских соблазнов.

Они же не отшельники

Еще батюшка может пить. Такое русское…

А в Сербии – наоборот.

Некурящий

Ну, в Греции может и пить и курить, но все умеренно.

Пьющие, батюшки, пьющие.

Это да, пожалуй, мы к внешнему портрету: пьющий и некурящий.

А общества трезвости?

Тогда рядом запишем: трезвенники.

Бывают аскеты, бывают уже не пьющие.

Ролевые игры

Хорошо. Вот, собственно говоря, такие черты типичного батюшки у нас «накидались» и в процессе стало ясно, что их несколько – этих ролевых моделей, типажей. И, понятно, что когда священник начинает служить, он выбирает определенный типаж, который с одной стороны, чем-то ему близок: эмоционально, по характеру, например, тихий, закрытый и смиренный. В принципе, он может стать и эпатажным – так войти в роль, и эта роль может так прилипнуть к лицу, что он таким и останется. Но, как правило, выбирают все-таки какую-то роль, которую легко сыграть.

Чем плоха ролевая модель? Кстати, спасибо за то, что: «непонятно, какой он там, за этой ролью», у нас здесь прозвучало. Потому что, на самом деле, какая бы роль не надевалась, Можно надеть роль такого строгого, категоричного, отца Андрея Ткачева примерно. Можно надеть роль доброго, молящегося, спокойного, смиренного, тихого. Но если это не произошло изнутри. Это может соответствовать внутренним качествам, но если это не выросло естественным образом, а мы у кого-то взяли, примерили, Настоятель у нас – авторитетно проповеди говорит, на исповедь к нему народ стоит, «А буду-ка я, как настоятель. Буду говорить с такими же интонациями, так на всех смотреть». И начинается копирование, иногда копирование буквальное: поза, интонация, жесты. Снимается роль, как в театре. А плохо это тем, что для прихожан, которые чувствуют что за этим что-то есть, но настоящего-то батюшку они не видят, он таинственный для них. Для большинства это не та тайна, которую немедленно хочется разгадать. Это приходит к такой формальной церковности. Вы изображаете, «авву духоносного», а мы изображаем послушных смиренных прихожан. Но на самом-то деле мы знаем, что все не так, но таковы правила игры.

В результате, Церковь превращается в такую ролевую игру. Даже не театр, потому что здесь зрителей нет, все участвуют. Это именно ролевики, которые приходят, надевают на себя соответствующие костюмы, у каждой стороны прописан костюм, роль, линия поведения. Но, выходя из Церкви, они эту роль с себя снимают и идут жить свою жизнь. И получается, что мы много говорим о том, что христианство должно пронизывать всю жизнь, что это перемена души, перемена ума. Но откуда же берутся люди, которые в Церкви одни, не в Церкви – другие. Все очень просто: им показали пример, что в Церкви играют в ролевые игры. Поскольку они были чутки к церковной субкультуре, они и научились. Свою роль играют так, что не подкопаешься, еще и других научат. Новеньких, которые пришли.

Пастырское выгорание

Перейдем к опасностям более позднего периода пастырской жизни, когда уже рвение прошло, когда роли какие-то уже либо играются на автопилоте, либо уже приелись, и опасность, так сказать среднего возраста – пастырского, понятно, что речь идет не о паспортном возрасте, а об опыте священства, скорее. Это – разочарование, выгорание, уход в цинизм, уход в обесценивание. Потому что с одной стороны очень часто этим оборачивается излишнее рвение. «Я горел, ночей не спал, двадцать четыре часа в сутки все делал, семью забросил, дети слабо помнят меня в лицо, матушка вырастила их одна. И что? Кто-то спасся? Кто-то изменился к лучшему? Слушают мои проповеди, но не исполняют…». И начинается уже поиск виноватого, и на следующей стадии обесценивается его служение. Что «Все зря». То есть: «то, что я делал, все зря».

А иногда просто церковные реалии оказываются совсем не таковы, как романтичному юноше об этом мечталось. Или, например, возвышенному человеку средних лет, который решил поменять жизнь, бросил все, ушел в Церковь, ему предложили рукоположиться, он радостно согласился Христу послужить, но потом понял, что «вход свободный, выход – нет», но он смирился. «Жизнь моя такая, буду служить; кадило, кропило, отстаньте со своими вопросами». Есть замечательная роль такого непроницаемого, непонятного, отстраненного. Можно переключиться в эту модальность. И нельзя сказать, что это проходит бесследно для прихожан. Потому что прихожане под руководством такого священника нередко приходят тоже к потере веры, к охлаждению веры, потому что видят, что вот перед нами человек, который должен, у нас есть ожидания, что он будет жить Церковью, что он будет гореть верой, что свет от него будет, а он такой равнодушный, отмороженный.

Счастья не испытывает.

Явно, несчастный. А может быть просто непроницаемый такой, толстый, пьяный. Но все равно, не выглядит он очень счастливым. Либо говорит постоянно что-то обесценивающее, что-то унижающее паству, чтобы на фоне этой паствы чувствовать себя получше в этом жизненном кризисе.

Подмена духовного секулярным

Либо он не ушел в совсем цинизм, а ушел в активные дела. Подмена духовного секулярным, это еще один пастырский риск, который прихожанам и обществу в целом, обходится очень дорого. Обычно, либо чувствуя охлаждения веры, либо стремясь быть отмеченным начальством, пастырь начинает активно заниматься внешними делами, не духовными. Они могут быть очень хорошими: социальное служение. Они могут быть сомнительного свойства: борьба с гей-парадами, или походы на выставки с погромами. Но чем бы ни занимался, лишь бы, по большому счету, отвлечься от духовной жизни, лишь бы это выглядело церковно, в том понимании церковности, которое есть в нашей церковной субкультуре. И в сочетании с ревностными не по разуму прихожанами, это приходит к активизму, который и их, может быть изначально стремившихся к духовной жизни, уводит в мир, уводит от Бога, уводит к совершенно несвойственному Церкви занятию: насаждать моральные нормы всем, кто не успел увернуться. Поэтому, вместо того, чтобы думать о собственном спасении, люди начинают думать о чем угодно, кроме этого. Вы знаете, я лично общалась с очень церковно активными людьми, не из тех, которые выставки громят, Бог миловал, но из тех, кто организует разные клубы православных отцов, клубы православных мотоциклистов,

Вот с мотоциклистами интересно.

Для меня было потрясением, я с одним из таких очень активных в православном плане людей обедала в присутствии священника, который его попросил прочитать молитву. Облом. Ладно, там, молитвы перед едой не знает, Бог с ним, ладно, «Отче наш». И «Отче наш» не знает. Не знает человек «Отче наш». Он очень занят, он три или четыре года возглавляет клуб православных отцов и не знает молитвы «Отче наш». Ему некогда, потому что …

Может, не было духовного настроя?

Или нервничал?

Нет, он совершенно не нервничал, он перед этим сидел и хвастался мне, как у них все замечательно православно в их городе устроено.

Простите пожалуйста, а если этот активизм касается, например, помощи больным, лежачим, например? Это тоже можно считать уходом от духовности?

Вы знаете, тут очень важно соблюдать баланс. С одной стороны, дела милосердия – без них никуда. С другой стороны, можно заниматься только делами милосердия, Прежде всего себя, а тем самым своих подопечных, лишая той самой духовной составляющей этого милосердия. То есть, ухаживая за больными, за умирающими, за инвалидами, за детьми-сиротами. Кроме заботы чисто практической, им можно дать как раз и веру, и надежду и любовь.

Был такой случай, когда одна монахиня, в силу какой-то неразвитости интеллектуальной, была очень малоспособна много молиться, и ее благословляли на всевозможные дела милосердия, которые у нее как раз получались очень хорошо. Может быть это был просто род ее молитвы? И если поставить подобного ей прихожанина, и он будет руководить такой деятельностью, может быть это не будет как раз уходом от духовности, а, наоборот, для таких людей это – вариант прихода к духовности?

Я считаю, что дела милосердия, это прекрасно. И что они должны быть на каждом приходе. Здесь я говорила о приоритетах. Когда говорят: «Самое главное, чтобы вы пошли все в дом инвалидов», и это «самое главное» - совсем не Христос. Если милосердие все-таки сопряжено с тем, что человек сохраняет веру, то есть принимает тех о ком он заботится, как принял Христа, дает им свою любовь, хотя бы фоном это присутствует, то это род молитвы.

Дело в том, что эти дела милосердия настолько сложно сделать, в силу того, что обычно человека будут останавливать брезгливость, страх, ужас перед тем, как люди бывают больны, что это можно сделать только тогда, когда человек с молитвой к этому подходит. Тот, кто без молитвы к этому подходит, он этого вообще не сделает. А если он подходит к этому с молитвой, то это уже духовное дело милосердия.

Конечно. Если он подходит к этому без молитвы, очень часто он может быстро эмоционально выгореть на этом, потому что многие кидаются волонтерить, и их хватает на два месяца.

А духовная составляющая жизни дает бо́льшую устойчивость. Человек не просто не выгорает, а находит в этом силы для последующего служения, и находит больше возможностей. Собственно говоря, не всегда можно помочь физически, например неизлечимым больным, но всегда можно помочь духовно, душевно.

Можно спросить? Духовная составляющая, как мы говорим, если она есть, то она помогает нам. А может быть ее просто нет?

Ее может просто не быть. Это может быть просто подменой духовной жизни.

То есть изначально и у пастырей ее нет, и он не может паству соответственно, научить этому? Как эту духовную составляющую приобрести?

На эту тему мы за часок не разберемся, как приобрести духовную составляющую. Несколько веков святоотеческого наследия, две тысячи лет истории Церкви… Если кратко, то быть с Богом, молиться. Не разрывать эту связь… Искать мудрого духовного руководства в том числе. Но именно искать мудрого и испытывать те советы, которые получаете.

Формальный вопрос можно? Был средний столбик между пасомыми и пастырями. К чему относились все эти позиции?

Это – результат, который получается из тех или иных проблем.

Они к пасомым относились, или к пастырям? Это непонятно.

Невротизация – относится и к тем и к другим

Смотрите: невротизация – относится и к тем и к другим. На первый взгляд жертва – пасомый, но на самом деле чаще картина другая. Встречаются два невротика: один пастырь, второй – пасомый. И пастырь, уже создавший у себя соответствующую невротизирующую среду, начинает человека, может быть не имевшего таких проблем, невротизировать. Если человек проблему уже имел, то он получает последующую травму.

Созависимость – проблема для обоих. Потому что опять же на первый взгляд кажется: один агрессор, другой – жертва. Причем в роли агрессора могут выступать и прихожане: приходские женщины, которые батюшку совсем замучали и закомандовали. Или наоборот духовные иждивенцы, которые все время просят благословения на простейшие действия. И сколько бы он им не говорил: «Решайте сами, думайте сами», а они говорят: «Нет, батюшка, как благословите» Это – тоже такая разновидность психологического насилия – созависимость.

На тему созависимости. Когда вы говорили о причинах прихода в Церковь, то созависимость, как неумение жить своей жизнью, а сосредоточенность на жизни кого-то другого. И здесь, мне кажется, во-первых, к вопросу о делах милосердия, для паствы и для священника, который руководит, это, очень определенно, удобная форма для того, чтобы не жить свою жизнь, а проживать жизнь других. Это как раз – уход от духовности, уход от себя, мне кажется.

То же самое может быть в отношении пастыря и пасомого. Прихожанка, потерявшая мужа, не могущая выйти замуж, переносит свою заботу на батюшку. Священник, который не реализовался сам с собой, в семейной жизни, очень может переносить внимание на своих подопечных. И при этом происходит подмена и выгорание. А как раз духовного возрастания здесь не получается.

Да, тем и страшны созависимые отношения, хотя, до какого-то момента, участникам может быть вполне комфортно. А вся энергия уходит на вращение в этом клубке: поддержания этих отношений

Просто созависимость чревата тем, что человек может испытывать кучу энергии. Если мы берем классический пример жены алкоголика, она много тратит энергии на спасение своего мужа, при этом она выгорает гораздо раньше. Развиваются психосоматические заболевания, развиваются неврозы.

Да, но при этом то, что подразумевается под спасением мужа, на самом деле является топливом для этих созависимых отношений.

Скажите, пожалуйста, в принципе, что такое «своя жизнь»? Где та грань между созависимостью и зависимостью, и своей жизнью?

Мое мнение, что эта грань четко обозначена в самой главной фразе Христа: «Возлюби ближнего твоего, как самого себя и Господа». Среди православных часто теряется эта самая важная часть этой заповеди: «Возлюби ближего своего, как самого себя». Мне кажется, все исходит из этого момента. Поскольку мы все, так или иначе, травмируемся в определенной жизни, в семейных ситуациях, мне кажется, Церковь становится не просто вторым источником травматизации, но мы ее выбираем самостоятельно бессознательно для того, чтобы эту травматизацию подтвердить себе. И при этом теряется призыв Христа к любви.

Да, по большому счету, для того, чтобы не меняться.

Как жить своей жизнью?

Вы знаете, я бы эту грань определила так: что если вам ваша забота о других, это – порождение любви, которую вы к ним испытываете; вы не жертвуете собой, вы, позаботившись о себе, отдаете свою любовь другому человеку: заботу, внимание, и так далее. Это – жить своей жизнью. Если вы чувствуете, что вы должны о нем заботиться, потому что иначе случится что-то плохое. Ну как жена алкоголика должна о нем позаботиться, потому что иначе он сорвется. Но при этом, своим постоянным ожиданием, что он сорвется, она его как раз подталкивает к тому, что он сорвется. Чтобы ей опять было куда приложить свое желание его спасать.

Одновременно, как мы все знаем, созависимость – это оправдание, почему в моей жизни что-то не делается, что-то не получается. Собственно говоря, если для нас те дела, которые мы делаем для других, являются оправданием бессилия достижения того, чего мы на самом деле хотим, значит, мы живем не своей жизнью.

Обрядоверие

Хорошо. И собственно говоря, остальные опасности мы, так или иначе, затронули. Вот, обрядоверие, как продукт формализма. Мы нередко видим, что люди уходят во внешний ритуал, что чинность богослужения, что все должно быть правильно, внимание в центр переносится на святыни, на паломничества, на выполнение неких действий. Такой магизм мышления определенный: если мы выполним правильно определенную последовательность действий, скажем правильно определенные слова-«заклинания», то магия сработает, мы получим то, на что мы надеялись изначально. Опасность тут понятна: верить мы начинаем уже не в Бога в данном случае, а в правильное исполнение ритуала магического, что лишает нас Богообщения.

Токсичные отношения

И созависимость бывает разной степени тяжести. Бывает приятная до некоторой степени, а бывает и очень травматичная и разрушительная. Это мне хотелось бы обозначить отдельно. Возможно, кто-то из вас слышал про «токсичные» отношения, то есть про отношения разрушительные. Такие отношения возможны не только в личной жизни между мужчиной и женщиой. Такие отношения возможны и между священником и прихожанами.

Сейчас давайте посмотрим, как отличить токсичное духовное руководство от нормального. Делать это, сразу обозначу, нужно исключительно для того, чтобы покинуть то место, в котором присутствует хотя бы две трети признаков из этого списка.

Во-первых, никакой свободы, дарованной Христом и близко нет. Более того, свободы становится намного меньше, чем было до Церкви. Если до Церкви вы могла что-то делать сами, решать сами, пусть не все в жизни получалось, но не было ощущения беспомощности, здесь приходит чувство полной беспомощности. Невозможность что-то решить без благословения, паническое ощущение, что у меня ничего не получится, что я все провалю, я все испорчу. «Яхужевсех яхужевсех яхужевсех», такая мантра. При этом священник контролирует все аспекты вашей жизни, не только духовной. Какая у вас ситуация в семье? Ваши рабочие дела? Извините, интимные подробности супружеской жизни? Правильная ли поза? Не дай Бог, постом не согрешили ли регулярной супружеской жизнью? Или, для не состоящего в браке отдельное есть внимание к их эротическим фантазиям, которые просят описать в подробностях.

То есть священник вторгается в интимнейшие моменты, и более того, дает безапелляционные рекомендации на которые, в общем-то, в духовном плане не имеет права. Он руководитель духовной жизни. Он не должен подменять собственный мозг в голове своих пасомых. Не должен подменять их чувство ответственности. Этому есть оправдание, традиционная отговорка. Ну как же? Смирение, послушание и идеал - монашеская жизнь. Собственно говоря, вся наша жизнь духовная предположительно строится по образцу жизни монашеской. Просто потому, что подавляющее большинство сочинений на тему и духовной жизни и руководства ею писались монахами для монахов.

Свет мирянам – монахи, свет монахам – ангелы.

Да, еще есть вот эта присказка из Лествицы. Понятно, что это настоятель монастыря сказал своим монахам. Лествица, это, на самом деле, очень хорошая книга, если ей пользоваться правильно, это отличный тренинг для суровых подвижников, отрекшихся от мира, у которых единственная цель в жизни – это очищение от страстей и спасение. Он писался именно для них.

Более того, примерно в той же поре, даже чуть пораньше, по-моему, это Антоний Великий сказал, что как монаху не спасительно жить своевольно, не в послушании, так мирянам губительно пренебрегать своей свободой вои и пренебрегать заботой о своей семье. То есть миряне должны жить своим умом, спрашивая духовного совета. Монахи должны отсекать свою волю и жить в полном послушании – это монашеский путь. Не хуже, не лучше, это просто разные способы бытия, разные пути для людей, обладающих разным духовным и житейским темпераментом. Это свободный выбор, и когда миряне пытаются жить монашеской жизнью, у них с одной стороны их гармоничная мирянская жизнь рушится: в семье тяжело, самим тяжело, с работой совмещать тяжело. С другой стороны, монашеское у них не образуется, потому что все равно что-то отвлекает. То дети, то работа, то еще какая-нибудь невзгода, от которой не отреклись. А к чему это приводит? Приводит к естественному чувству вины, то есть мы постоянно недотягиваем до светлого монашеского идеала, потому что у нас есть дети, потому что у нас есть работа, потому что у нас есть мужья и жены. Мы неправильные монахи и никогда не будем правильными монахами. Поэтому нам всегда есть чего стыдиться. Если следовать этой теории. Кстати говоря, настаивать на том, что миряне должны жить как монахи, это тоже один из признаков токсичных отношений духовных.

Контроль над мыслями

Соответственно, сюда же относится полный контроль над мыслями. Откровение помыслов, которое не для всех монашествующих полезно, чему есть многочисленные примеры, в том числе из новейшей истории. До чего человека можно довести неправильно понятым откровением помыслов. А мирянам они неполезны совсем. Жизнь мирянина не предполагает такой степени отречения от своей воли. В случае необходимости это может быть, конечно, использовано. В духовной жизни, на мой взгляд, нет правил без исключений, и мудрость духовника в том и заключается, что он понимает, с кем надо по правилам, с кем надо по исключениям. Где нужна икономия. Где нужна акривия. Здесь не может быть одного правила, общего для всех. Например, поститься надо только так, по типикону, никак иначе. Супружеская жизнь должна быть именно такой. А про «воздерживаться только по взаимному согласию» - нет, не слышали, это не православно. Мало ли что там апостол Павел говорил. Но он же сам этого не нарушал.

Он же неженатый был.

Это загадочная история, был ли он женат до того, как стал апостолом, но в бытность свою апостолом он явно был не женат.

И очень верный признак: вам отсекаются все пути, которые духовный наставник не может на сто процентов контролировать. «Работать лучше в храме, потому что мирская работа – это соблазн. Дружить лучше с нашими прихожанами, потому что друзья у тебя подозрительные». Ну и так далее. Желательно ограничить круг общения, круг занятий, человек должен быть «под колпаком». И при этом полное блокирование обсуждения любых проблем, любых сомнений, любого недовольства. То есть, есть стандартный ответ, что если что-то не так, так ты же сам в этом виноват, и даже если я на тебя кричу, то все равно ты в этом виноват, потому что ты меня до этого довел, а я тебя смиряю. И контролю сознания мы сейчас уделим внимание отдельно, потому что тема актуальная: как конкретно удается людей в Церкви невротизировать так, что потом они выходят оттуда или живут церковной жизнью, но у них тяжелая психологические травмы не дают им к собственно духовной жизни даже приступить.

Обесценивание эмоций

И следующая группа тревожных симптомов – это обесценивание ваших эмоций. Что чувства у тебя неправильные. Например, извините, страшный пример пришел в голову. Умирает у женщины ребенок, а ей говорят: «Ты должна радоваться, он же ангел теперь, он же с Господом. Если ты плачешь, ты плохая христианка. Ты не веришь в Бога. Ты радоваться должна». Вы представляете себе, что должно быть, в душе у человека, и того, который это слышит, и того, который это говорит?

Гнев чудовищный

Ну, обычно, у того, кто это слышит, если он еще не очень воцерковленный, будет чудовищный гнев, возмущение, отчаяние, и человек, скорее всего, уйдет и не вернется.

Очень многих такая реакция на горе, не обязательно связанная с детьми, из Церкви выносила просто с первого раза навсегда.

Говорят: надо благодарить за все. У меня одна знакомая, сейчас она похоронила мужа маму, отца, и она со слезами говорит: я же должна благодарить Бога. И она заставляет себя благодарить Бога. Слава Тебе Господи!

Неподготовленный не поймет, однозначно.

«Слава Богу за все» - это та цель, к которой мы должны стремиться, но не обманывать себя, что мы ее уже достигли. То есть напомню, Иоанн Златоуст, которому принадлежат эти слова, сказал их в свой смертный час, Это были его последние слова.

Я была на такой проповеди. Сейчас, когда вспоминаю, это очень тяжело: услышать от священника такие слова, но такое бывает. Говорят, что люди не хотят уходить из жизни, а вроде бы, пожил-пожил, и уже пора.

Бывает еще: не дает тебе Бог детей. Что ты расстраиваешься? А вдруг он бы потом алкоголиком стал? Или замуж выйти не получается: вот выйдешь замуж, а он будет алкоголиком? А если не будет? А вдруг он умрет? А если не умрет?

У Толстого рассказ есть очень страшный, как у матери умирает ребенок, она просматривает его жизнь и видит его сорокалетним в публичном доме.

Я знаю мать, у которой умер ребенок, которая говорит если не: «Слава Богу за все», но «На все воля Божья».

Ну, это бывает, когда у человека проработана травма.

Вы знаете, это должно прийти изнутри. Горе, в конце концов, проживается. И ответ на вопрос: «Господи, зачем, почему со мной все это случилось?», человек получает. Не от священника, он получает от Бога. Человек имеет право плакать. Более того, если он не плачет и говорит с самого начала: «Слава Богу за все» и «я должна благодарить Бога», это означает, что воцерковленность победила в нем все человеческое. И что на самом деле человек находится в глубоком патологическом затяжном горе, которое будет разъедать его изнутри годами. Которое либо сведет его в могилу, либо просто взорвет его психику.

Эта травма в «Братьях Карамазовых» такая же ситуация, когда приходит женщина, похоронившая ребенка, и он ей как раз говорит: «Плачь, плачь, пока все не выплачешь. В какой-то момент станет легче». Но ничего такого, что надо благодарить, он ей не говорит.

Благодарность не может быть долгом. Это как раз те самые манипуляции, которые заставляют людей отказываться от своих эмоций, чувствовать себя виноватой. Чувствовать страх, что его отвергнут, он не очень православный какой-то. Что он потерял всех близких, а тут еще и Церковь, в лице священника отвернется. И тут начинаются как раз манипуляции виной и страхом. В такой трагический момент жизни человеку можно на самом деле внушить все, что угодно.

Я в самом начале говорила про особо уязвимые моменты нашей жизни, вот это как раз то самое. Что человек максимально открыт воздействию, потому что сил нет просто на волевой контроль. Это – горе. Работа горя. И если мы сумеем человека убедить, что одни эмоции у него правильные, хорошие православные, а другие эмоции у него неправильные и чувствовать их нельзя, человек просто потеряет контакт со своей эмоциональной сферой. Он начинает жить в мире галлюцинаций. Ему плохо, но ему нельзя чувствовать, что ему плохо. Он себя убеждает: «Нехорошо, я должен благодарить, я уже благодарю, я уже радуюсь, это у меня радость такая; вот такое хреновое у нас лето». И это мешает бороться со страстями. Например: злиться и гневаться нехорошо. И я думаю, практически каждый из вас видел человека, который прям так и кипит гневом, но при этом говорит: «Я никогда не раздражаюсь» «Я вообще спокойный, я всегда говорю спокойно».

Обычно большой ступор вызывает у людей вопрос: «гневался ли Христос?»

Почему-то не соотносят свою жизнь с образом Христа. То есть, если Христос испытывал все чувства, почему в нашей среде их ощущать запрещается?

Совершенно верно. И, кстати говоря, возвращаясь на пункт раньше, Христос плакал об умерших. Христос плакал о Лазаре, Христос не говорил родителям, потерявшим детей: «Вы должны радоваться», а шел и воскрешал. Я, кстати услышав такое на проповеди от священника, просто не утерпела. Но это был священник храма, в который я тогда ходила. Я понимала, что если я промолчу, мне такое еще придется слушать. Просто подкараулила его после службы и высказала все. По пунктам. И про работу горя. И про Христа, который плакал, узнав о смерти Лазаря. И о том, что если он верит в то, что он говорит прихожанам, он уже стал чудовищем, а если не верит, то он просто лицемер, и пытается сделать из них это тоже.

Гнев, когда он выгнал торгующих из Храма. Явно он это не сделал с огромной любовью, он их не обнимал и не сказал: «Пожалуйста, выйдите, а то вы тут мешаете». Он взял веревку и погнал всех экспрессивно.

Но при этом, тут как раз на примере Христа, очень удобно обсуждать различия, как может проявляться эмоция, но не страсть. Тут у нас могут начаться подмены: «праведный гнев», «священная война», и прочие оксюмороны.

Вопрос по поводу активности. Вот эти выставки, которые проходят, у меня тоже огромное желание как-то поучаствовать, чтобы их не было. То есть, если мы будем молчать, они увидят, что народ молчит, и можно дальше так продолжать. Если мы начинаем какое-то активное сопротивление, мы поняли, что лучше уйти, лучше не связываться. Вот эта граница очень зыбкая. Конечно, мочой обливать, может, не нужно, но какая-то реакция должна быть.

То есть вы имеете в виду подмену культуры субкультурой?

Спасибо за пример. У меня к вам встречный вопрос: а почему лично вас беспокоят эти выставки?

Меня начало беспокоить с того, когда начали продаваться журналы с порнографией, только это началось, у меня было желание как-то это все…

Запретить?

Как-то на это подействовать. Но я понимаю, что этот процесс не остановить. Но мы Христа предаем тем, что мы молчим. Люди выходят и как бы себя заявляют.

Я думаю, что это не тот случай. Это все равно, что пытаться вырастить ребенка здоровым полностью в стерильном пространстве, выйдя из которого он тут же заразится и тяжело заболеет. Иммунитет формируется через соприкосновение с негативными явлениями. И если вас, например, заботит судьба подрастающего поколения, которое увидит порнографию или неправильную выставку, то это скорее вопрос о том, как воспитывать подрастающее поколение, чтобы они здраво относились к этим явлениям.

Но это та неправильность, которая нарушает их восприятие.

Почему нарушает?

Потому что формируется определенная реальность, и дети растут в этой реальности. Их восприятие нарушается.

Ну, мир во зле лежит, причем давно.

Зачем мы молчим?

Наше немолчание должно быть показателем… то есть вы должны показать альтернативу. Должны показать такой светлый и привлекательный для тех же детей образ жизни, чтобы эта порнография была им попросту неинтересной. Очень хорошая фраза, что православие не доказуется, а показуется. То есть если мы его не показываем своей жизнью, своей верой, своим, в конце концов, терпением, к возможно, неприятным нам явлениям. Христос не шел, например, громить публичные дома, которые в то время уже были.

Первые христиане не собирали подписи за отмену гладиаторских боев.

У меня вопрос. У меня был период в жизни, года два. Я просто физически, эмоционально не могла видеть исписанные чем-то там заборы. Меня выворачивало, не зная почему. То есть это безадресное такое осквернение пространства. Скажите, это неправильная эмоция, это у меня беда, или все-таки человек имеет право возмущаться против чего-то в окружающем мире? Безадресного такого. Как порножурналы, я в поддержку скажу. Он не может перевоспитать этого ребенка, этого… Просто пространство осквернено. И это возмущает. Что с этим делать? Мне надо мозги лечить, или все-таки имеет право быть такая эмоция?

Любая эмоция имеет право быть. Собственно, о чем мы сейчас и говорили.

А что с этим делать?

Следующий вопрос, что с этим делать? Варианты: взять краску и закрасить; найти того, кто это написал на заборе, и заставить закрасить его. Но предварительно с любовью объяснив ему, как вас трясет от некоторых слов на заборе. Чтобы он понял, какую травму он нанес вашим чувствам. Разрисовать этот забор чем-нибудь красивым поверх закрашенного, чтобы рука не поднялась писать на нем слова всякие.

Я имею в виду, что мы имеем право возмущаться. Но наша реакция должна быть конструктивной. Запретить – это не конструктивная реакция. Наша реакция должна быть созидательной. Например, на те же порножурналы. Да, мы можем возмущаться, например, конструктивно. Ограничить места их распространения для тех, кто относится к категории 18+.

Вот еще зоосадизм, например.

А что вы предлагаете?

Просто у нас возможности уже сжимаются и сжимаются. То есть если раньше у нас была возможность как-то маневрировать, то сейчас даже этого нет. Даже храм, вы видели? На полу звезды Вифлеемские. Люди не могут войти в храм, потому что они топчут. И они уходят из этого храма. То есть от того, что мы молчим, нас куда-то загоняют совсем. И это наше молчание, я считаю, не совсем правильное.

Иногда нужно и кулаком по столу и веревку взять и гонять.

Не могу не вспомнить замечательную фразу Григория Померанца, что дьявол начинается с пены на губах у ангела, вступившего в бой за святое правое дело. Поэтому мы не должны сатанеть в нашей борьбе за добро. Если мы чувствуем пену на губах, это повод замолчать, остановиться уйти и подумать, что же я делаю, что же творится со мной, и что я хочу сотворить с этим миром? Понимаете, у нас есть определенные установки. Вас оскорбляют, например, порножурналы. Кого-то оскорбляют… что-нибудь внутрицерковное.

Ну, был же скандал про мусульманские купальники. И там же был целый скандал: «Я не хочу видеть женщин, одетых полностью!» Ну, как бы другая сторона.

Есть разные пространства. Есть пространство эстетическое, есть пространство храма. В пространстве храма, где есть возможность наводить свой порядок, мы можем обсудить, что нам нравится, что не нравится. Но мы не можем куда-то ворваться и диктовать там свои порядки. Как говорится, «где стоишь, там и Куликово поле».

Но вообще-то знаете, христианам, по-моему, не надо ничего отвоевывать кроме своей души. Потому что отечество наше не здесь. Если на земле мы пришельцы и странники, и стремимся в Царствие Небесное, то отвоевывать клочки земли нам без надобности. Поэтому, я понимаю вашу позицию, и она достаточно распространенная. Но мне она кажется несколько опасной, потому что она перенаправляет нашу активность с духовной жизни на навязывание миру своих моральных ценностей. То есть внешний активизм. А Христос не затем приходил. Он приходил не мир спасти весь целиком, он приходил людей спасти, которые за Ним пойдут. Поле битвы в душе человека, а не между любителями порнографии и противниками порнографии. Они могут просто разойтись по разным пространствам.

Если продолжить, Христос говорит: «Придите ко мне все труждающиеся и обремененные…. А если говорить по позицию такую, борьбы православных христиан с грехами и прочим, она хорошо передает, на мой взгляд, нездоровую духовную жизнь усеченную. То есть это некая активная позиция жертвы. То есть с одной стороны меня все притесняют, православных всех унижают, нас всех зажимают, раньше было лучше. С другой стороны очень большое количество гнева, который выражается в эту борьбу.

Вы знаете, вообще-то это все – клинические симптомы невроза. Чувствовать себя жертвой, причем такой жертвой, которой все дозволено. А что я имею право требовать, при этом права других совершенно не интересуют, потому что их по определению нет. То есть я пострадавший, я заставлю всех действовать так, как я хочу, при этом я могу проявлять агрессию, а ко мне не могут проявлять агрессию, То есть нет способности перевернуть эту позицию, сделать ее справедливой.

Еще можно добавить?

Вот, непринятие того, что человек может быть счастлив от присутствия той же самой порнографии, просто у него уровень такой. Может быть это – его единственное счастье и радость?

Да, а может быть это его страсть, грех, с которым он, возможно, будет бороться, если увидит в Церкви не, извините, гопников, рвущих журналы его любимые порнографические, а людей, которые с состраданием отнесутся к этой его слабости, пожалеют, может быть. Понимаете, нельзя заставить человека измениться. Можно только побудить его к тому, чтобы он сам захотел измениться.

Чтобы у него вкус счастья поменялся на другой.

Да, а для этого мы должны ему попробовать дать другой вкус счастья. Как раз про альтернативу то, что говорилось.

К словам Померанца. Когда начинается какая-то нетерпимость и она выливается в крестовый поход, мое личное мнение, что нельзя использовать свой авторитет христианина, нельзя использовать авторитет Креста для того, чтобы поддерживать какое-то противостояние. И если ты поддерживаешь противостояние, если ты против чего-то выступаешь, пожалуйста, транслируй какие-то свои личные качества, нельзя прикрываться Христом. Это так опасно. Мне кажется, можно перейти в совершенно противоположную форму. Лучше пусть будет порнография, чем будет борьба против порнографии, понимаете? Не знаем, что хуже.

Ну, давайте врагам откроем все границы, пусть берут.

Собственно говоря, на самом деле так сталкиваются установки. Субкультуры у нас разные, неоднородные. Когда они сталкиваются, искры летят практически неизбежно. Причем, если бы мы в этом ключе поговорили еще минут десять, могли бы уже начать выяснять, кто православный, кто неправославный, кто не очень православный.

Хоть не драться, и то хорошо.

Можно вопрос еще? Какое отличие эмоций от страстей? Слово сказано, а определения не прозвучало.

Эмоции – это естественное движение души, которое обозначает наше отношение, позитивное, негативное, влечение, отторжение. Это отношение, которое помогает нам адекватно реагировать на окружающий мир. Страсти – это то, что нами владеет. То есть заставляет нас действовать не так, как мы хотим, а так, как под влиянием этой страсти мы вынуждены действовать, чтобы эту страсть удовлетворить. На примере того же гнева. Разозлиться в какой-то ситуации – это нормальная эмоция. Ее не надо подавлять, ее надо понять, ее надо перенаправить, чтобы никого не убить, не разрушить что-нибудь особо ценное.

В общем, как-то над своей агрессией надо работать. При известной тренировке ее можно просто выдохнуть, сбросить мышечным напряжением. Например, если человек – холерик, а мы ему говорим, что гнев – это грех, ему надо с собой покончить, чтобы не гневаться, потому что гневаться он будет всегда, такова физиология, так устроена его нервная система. А страсть, это когда мы то, что говорит нам гнев, принимаем. Собственно, то, о чем нам в аскетике говорится, что помыслы это еще не грех, грех – когда мы этот помысл принимаем, когда происходит сосложение, когда мы уже начинаем планировать какие-то действия, а потом и совершать их, исходя из этого помысла.

Страстью будет, если мы этот гнев каждый раз будем считать праведным, и будем давать ему разгореться по полной вместо того, чтобы приняв этот импульс, и перенаправив, чтобы он нас не мучил, гнев мучает нас. В этом его проблема, мы должны от него избавиться. И мы от него избавляемся не опасным для окружающих способом. Тогда он остается эмоциями. Если нас мучает гнев, мы находим ему интерпретацию, исходя из того, что нам подсадили на невротическом уровне. Объявляем наш гнев праведным, священным и отправляемся на джихад, например.

И какой позитивный способ? Не отправляться на джихад, не объявлять его праведным, а…?

Например, высказать все, что накипело тому, кто на вас не обидится надолго. Если гнев, это постоянное фоновое состояние, как например, у холерика, когда мне приходится с ними заниматься, я их учу просто специальным упражнениям, которые помогают гнев за одну-две минуты превратить в такое, взвинченное слегка, но, в общем, спокойное состояние. Упражнение дыхательное и на мышечную релаксацию, очень просто. Этому научиться может каждый, не обязательно для этого быть холериком. Есть люди, у которых этот деструктивный импульс так силен, пойти, в конце концов, попинать картонные коробки. Агрессия должна найти выход, но помним о том, что этот выход должен быть не травматичен для нас, не опасен для других людей и не очень разрушителен для мира.

Хотелось бы добавить еще по поводу сложившегося небольшого скандала. Я просто хочу добавить, может быть, немножко сгущая краски, как я представляю мир вокруг себя, складывается некая картина. Добро и зло - два направления, сопровождающие человека по всей длине истории, со временем начинают объединять возле себя крупные лагеря. Я не знаю, насколько я ошибусь, но мое представление, что на сегодняшний день размыты понимания, что такое добро и что такое зло. Как бы мы ни старались докричаться, или еще какими-то фибрами души объяснять, все-таки человек идет какой-то своей дорогой. Понятно, что можно встать под какие-нибудь знамена, и под этими знаменами прошагать пол Европы, полконтинента, как говорится, большие расстояние можно проходить. Но все равно внутри у человека противоборство никуда не девается. Единственное что, все-таки хочу заострить внимание, размытость, что такое добро, что такое зло, со временем, оно только отягощает.

Я бы тут добавила, что эти категории могут быть абсолютны, и соответственно, если мы говорим в религиозном контексте, что нас к Богу приближает, а что от него отдаляет. А могут быть относительны. Что для одного добро, то для другого – зло. Когда одному хорошо, другому от этого плохо.

Встречаются такие словосочетание, как «доброе горе» и «зло доброе», немножко такие абсурдные понимания, но … происходит некий сумбур. Как ни старайся разными фильтрами защищаться от всяких учений…

Я боюсь, что проблему добра и зла мы за оставшиеся пятнадцать минут точно не решим.

Просто единственное, что получается, образование? Образование не в том плане, что поговорили, а в том, что у человека с малых лет идет прояснение пусть не на сто процентов, хоть какое-то зерно, которое в дальнейшем готово приносить плоды.

Вы знаете, тут самое лучшее зерно, которое может быть на тему различения добра и зла, называется духовная трезвость. Которая предполагает сохранность у человека критического мышления. Даже если он в чем-то абсолютно уверен, он должен периодически себя проверять: не впал ли он в прелесть? Не перепутал ли добро со злом? От Бога или от дьявола то, что он собирается делать? То есть трезвее надо быть. Тогда добро и зло будут более менее устойчиво стоять на своих местах. Об этом как раз забывают, поэтому они и размываются. А вот, кстати говоря, трезвение у нас не самая популярная тема в Церкви оказалась. Хотя, у святых отцов в древности практически в каждом аскетическом сочинении этому посвящена изрядная часть, но про «поститься молиться и слушать радио «Радонеж»» у нас гораздо больше.

Психосоматика

Хорошо. И вкратце, если мы не восприняли все предыдущие сигналы, нам начинает уже настойчиво сигнализировать наше тело. Мы начинаем себя плохо чувствовать. Наше тело – наша психика. Мы чувствуем себя несчастными. Мы впадаем в депрессию. Например: «У нас есть батюшка, он замечательный, он прозорливый и строгий-то он и категоричный, вообще мы о таком именно и мечтали. Но почему-то нам рядом с ним неуютно, а без него как-то легче. Но иногда мы вздрагиваем и без него, потому что нам мерещится его строгий взгляд. Мысленным взором мы видим уже, что он грозит нам пальцем, и накладывает епитимии. И мы уже сами на себя их заранее накладываем». И если уже дело дошло до ухудшения самочувствия, это – верный сигнал, что в духовном плане вы на неправильном пути. Если я молилась, постилась, и обо мне столько народу молится и вообще мы все – такая замечательная духовная семья, а мне все хуже, мне все грустнее, мне все тяжелее, у меня ничего уже не получается, все валится из рук, это значит что что-то не так с моей духовной жизнью. Собственно признаки токсических отношений, повторяю, надо знать, чтобы если вы, хотя бы половину их обнаружили, вы бы из этого места, где с вами такое происходит, сначала сбежали, отдышались в сторонке, а потом разобрались бы, что это было. Выйдя уже из-под этого разрушительно влияние.

Контроль сознания

И теперь мы с этим разрушительным влиянием разберемся в деталях. Сейчас у нас будет самая, может быть кому-то полезная часть нашей лекции на тему: как контролировать сознание? Особенно она будет полезна будущим младостарцам, которые хотят сплотить вокруг себя свою секту. Некоторые уже потирают руки в ожидании. Надежный метод. Но, надеюсь, будет полезно так же и тем, кто на своем духовном пути не хочет оказаться, придя в православную Церковь в секте у младостарца, поэтому надо знать признаки. То есть когда мы говорим, что духовного наставника надо испытывать. Меня часто спрашивают: «А как его испытывать? Мы-то не прозорливые, например, мы еще не опытные в духовной жизни». Или наоборот: «Мы настолько опытные в духовной жизни, что уже не уверены, что наше мнение правильно, что знаем, что мы всегда ошибаемся, всегда без благословения все делаем плохо. Как мы будем выбирать духовного наставника? А кто же нас благословит на этот выбор?» И вот, поэтому, коллеги, занимающиеся деструктивными культами… Собственно, тот фрагмент, который будет сейчас, это я цитирую Стивена Хассена, это самая популярная книга по психологии деструктивных культов, по реабилитации жертв. Когда я первый раз читала, когда ее только перевели, у меня местами просто волосы вставали дыбом от узнавания знакомых реалий. Не повсеместных, но видимых неоднократно. И сейчас мы научимся распознавать те самые духовные опасности и слова: «Блюдите яко опасно ходите» будут относиться не только к внешнему миру, но и к нашей внутрицерковной реальности.

Итак. Для того чтобы человека полностью, как любят выражаться сектоборцы, «зазомбировать», вам нужно контролировать четыре аспекта: поведение, информацию, то есть информационный поток, который он получает, мышление и эмоции. Поведение контролировать в общем-то, не так уж и сложно. У нас должны быть четкие правила, предписания и наказания за их нарушения. Наказания могут быть мягкими от неодобрения, до жестких. До полного отлучения от нашей, например, церковной общины. Мы должны контролировать, как жить, с кем жить. Круг общения, внешний вид, одежду, прическу, можно еще контролировать, какие цвета прилично для одежды выбирать, какие неприличные расцветочки. Прилично ногти красить или неприлично, прилично серьги носить или неприлично. Чем больше деталей, тем преданнее будут вам ваши адепты, которые не разбегутся в процессе.

Контроль поведения

Образ жизни. Вот это надо контролировать обязательно. Желательно, как на предыдущем слайде мы видели, по максимальному количеству аспектов: питание, сон, личную жизнь, как можно больше запретов. Чем больше запретов, тем легче будет поддерживать постоянное чувство вины, а с другой стороны, все эти запреты способствуют тому, что внимание человека полностью поглощено тем: «А не нарушил ли я что-нибудь?». Я думаю, многие из нас могут вспомнить себя, напряжено разглядывающих состав продуктов Великим Постом в магазине, не присутствуют ли в них следы яичного порошка?

Могут встречаться.

Или чего-нибудь молочного. Если могут встречаться, мы с ужасом отбрасываем эти постные на первый взгляд печеньки, вознося благодарение Господу, который нас уберег от такого сатанинского соблазна. Контроль работает хорошо.

Дальше. Чем больше времени вы посвящаете именно делам ритуальным, тем надежнее ваша сектантская духовная жизнь. Идеально перерывы делать только на забыться недолгим сном, не забыть встать на полунощницу, чтобы сон не был слишком долгим.

Во сне может присниться сыр.

Да, а так же более страшные вещи, даже не буду говорить, чтобы не оскорблять ничье целомудрие.

Великим Постом – сыр.

Да. Поэтому лучше не спать совсем. То есть только забыться после молитвы, ставя будильник на полчаса, чтобы через полчаса встать на следующую молитву. Главное, благочестие. И естественно, посещать все службы в храме без исключения. Какая разница, что вы работаете, увольняйтесь. Идите работать в церковную лавку, много хорошей церковной работы, позволяющей посещать все службы. Каждый день. Два раза в день. Потому что, например, вечером можно служить акафист, а под выходные и праздники всенощную, то есть ваше время должно быть полностью занято ритуальными делами.

Дальше. Обязательно сообщать о своих мыслях, чувствах, действиях, не доверять себе. Понятно же, природа наша греховная, падшая, душа неочищенная, душа страстная. Все, что вы думаете, это неправильно, все, что вы чувствуете, это греховно. А пока не дошло до совсем тяжелого греха, лучше спросить заранее обо всем. Как говорится, «благословение на посморкаться».

Дальше. Не надо быть умнее всех. Не надо быть индивидуальностью. У нас в группе есть свои правила. В конце концов, они выработаны двумя тысячелетиями исторического православия. Именно эти. Именно, что левой рукой свечки не передавать, юбка должна быть до щиколотки, а не ниже колена, как вам либералы сказали какие-то. Именно наши правила, именно нашего прихода, именно это – вершина мысли в христианстве.

Поэтому никаких индивидуальных различий, или ты такой же как мы, или ты против нас. Это очень важно.

И повиновение и зависимость. То есть своеволие, любая собственная мысль должна истребляться. Человек должен чувствовать, что всем хорошим на свете он обязан батюшке. И приходу, конечно, но в меньшей степени. Главное, батюшке. А всем плохим в приходе он обязан себе, потому что он сам в этом виноват. Он неправильно понял, он ведет себя провоцирующе. У него неправильные мысли, неправильные чувства, и вообще ему во сне приснился сыр, в конце концов, это верный признак одержимости, ему надо на отчитку.

Без отчитки никак.

Дальше, мы контролируем информацию, чтобы никто не рассказал, что иногда сны о сыре не вменяются в грех, если помысл ты этот не принял и удвоил свой пост и молитвенное бдение, давай огради себя от соблазнов. Чтобы никто такой ереси не рассказал, надо максимально ограничить человека от лишней информации. Не грех и скрыть от него что-то, а иногда и соврать. Ложь во спасение знаете, люди такие испорченные, что иногда по-другому не понимают и приходится врать.

Дальше. Все, что написано не членами нашего церковного кружка, то бишь субкультуры, оно по определению – ересь. Даже, если это писали другие православные со своими еретическими взглядами непохожими на наши, потому что только наши правильные, а у других неправильные. И мы читать все это неправильное категорически запрещаем, потому что если кто-то нас критикует, это – бесы. Или это – сектанты и антиклерикалы, которые могут притаиться в сознании каждого из нас. И убей в себе сектанта и антиклерикала, как только он подал первый голос робким сомнением в сознании твоем, то есть отрицай все сомнения, сомнений быть не должно. И если кто-то ушел из нашего такого дружного и замечательного прихода, то он грешник, его мнение ничего не стоит, то есть мы его должны обесценить максимально. А если кто-то ушел из православной Церкви, то это конченые люди. Просто они уже в аду и нечего с ними там разговаривать.

Еще есть позиция, что их не существует. То есть, никто не уходил, никто их не знает, значит, их нет.

Да-да. Из особо хороших приходов вообще никто не уходит. Монастыри такие есть, из которых никто не уходит.

Если человек ушел, значит, у него не было опыта настоящей церковной духовной жизни, значит, он плохо старался.

И вообще, это все из-за нераскаянных грехов, блудных чаще всего, именно это разрушило его духовную жизнь, и именно поэтому дьявол его соблазнил. На самом деле не было у нас такого человека, он вообще к нам заходил случайно, не наш он был и от нас вышел и туда ему и дорога.

У него еще все плохо будет, если он ушел.

Конечно, он погибнет, он сопьется, погибнет, и поскольку он уже в аду, в аду он и останется на всю вечность. Понятно. Бывшие все обесцениваются. То есть и на самом деле, чем более ревностным христианином он считался, тем сильнее он обесценивается. Приводятся истории из патериков, что «вознесся в гордыне своей, пал, как денница». Вот оно сатанинское влияние. То есть если уходит священник, то его не было вдвойне, если уходит благочинный, то его не было втройне. Что и вообще он обманом пробрался в Церковь и обманом добился положения.

И главное, загрузить делами, молитвой мы уже загрузили, но если свободное время остается, есть еще приходские послушания. Они очень помогают защитить своих подопечных от размышлений, потому что все размышления ведут ко греху, мы уже знаем. Понятно, что у нас есть более духовные прихожане: наш ближний круг, которые, наш в смысле, если мы уже примеряем на себя роль младостарца, которым можно рассказать больше. Есть простые прихожане. Они: «Многие знания – многие печали. Они должны знать только что они должны делать, сколько времени, сил, денег и прочего нам от них требуется. Они этим спасаются. Мы знаем, что они спасаются именно этим.

Ну, понятно, что священники между собой располагают той информацией, которая низшим чинам недоступна. Ну и в принципе барьеры, выходя из нашего шутливого тона, могу обозначить, что чем жестче барьеры между уровнями иерархии, тем более деструктивной является структура. Потому что на любом уровне можно привнести такие информационные искажения, так белое представить черным и наоборот, главное никто об этом не узнает, потому что барьеры, что потом уже окажется, что собственно боялись ада, а сами себе его построили, и никто об этом не знает, потому что уговорили себя, что это именно такой рай. Грустно и жарко.

И надо друг за другом следить, чтобы не дать брату своему сбиться с пути и батюшке своевременно докладывать, если кто-то поделился мыслями неправильными, или чувства испытывает не те. Кто-нибудь там влюбился, не дай Бог, например, это же ужасно, это же уже блудный грех, вот он. Надо либо срочно женить, либо срочно на постриг отправлять, пока не согрешил. Поэтому надо помогать друг другу слежкой, стуком. Но, опять же, чем больше батюшке или епископу, стучишь, тем больше доверие, тем больше информации тебе перепадает с вышестоящего уровня, тем более значимым и приближенным к телу ты себя чувствуешь, это полезно.

Неэтичное использование исповеди

И, наконец, неэтичное использование исповеди. Тут буду говорить серьезно. Исповедь вообще мощнейшее орудие и спасения и разрушения. Потому что в этот момент человек максимально открыт. И с той информацией, которую он открывает Богу, и священник при том свидетель, можно делать в принципе все что угодно, в том числе, вспомните фразу: «Каждое ваше слово может быть использовано против вас», действительно может быть. Как это делается? Во-первых, когда вы каетесь в грехах, вам могут внушить мысли, что нет ничего страшнее, Господь вам не простит без длительного трудоемкого, не исключено, что и финансово затратного покаяния, или паломничества к определенному священнику, или на отчитку на худой конец. Короче, что Господь вас не простит.

Идея является антихристианской. Простит Господь или не простит Господь, решает не батюшка, который вас исповедует.

Он же может решить и вязать.

Да. Но батюшка может не отпустить грехи. Это уже другой разговор, но, в то же время, если есть основания заподозрить, что батюшка не вполне добросовестен в духовном руководстве, можно пойти к другому батюшке. У нас, конечно, есть такое убеждение, что, например, кто епитимию наложил, тот ее должен и снимать, но если, например, вы попали в руки, предположим, психопата. Ну, служил-служил человек, жизнь тяжелая.… А может быть всегда таким был, хорошо маскировался, мы же знаем предателей в рясах, они тоже случаются. Поэтому, например, на вас наложили епитимию за то, что вы и среднестатистическая, скажем так, христианская догматика грехом не считает. Ну, например, что вы не сожгли свой паспорт, или купили в скит продукты, а на них штрихкод, и вы принесли сатану в этот скит, и вам епитимия на десять лет за это.

Вы можете, конечно, ее понести, или ждать, пока тот самый батюшка, который наложил, ее снимет, а можете пойти к епископу, устроить разборки, а можете пойти к другому батюшке и постараться в этом вопросе разобраться своим умом.

А без батюшки обойтись никак?

Все в ваших руках. Можно без батюшки обойтись, но формально потом вас может мучить чувство вины, что вот епитимию наложили, а я ее не выполнила, что десять лет тысячу Иисусовых молитв в день не понесла. Поэтому лучше все-таки с этим вопросом разобраться канонически.

Я где-то читала уверение, что это дело совершенно добровольное, и обсуждаемое со священником, то есть нужно на нее согласиться изначально.

Конечно, изначально-то оно так и было. Но преподносится оно зачастую не так. То есть цель – разрушение границ личности, то есть от вас ничего не зависит, и вообще вас нет. Есть один грех, стыд, срам, и только годы упорной духовной жизни сделают из вас какое-то подобие человека.

Далее можно ведь не просто вязать и решить, отпускать грехи или не отпускать. Можно их еще и припоминать потом. Можно даже навязывать человеку свои гипотезы о его грехах, говорить: «А вот мне кажется, все-таки блудная страсть не покинула тебя. Ты, вот не каешься сейчас, а вот что-то я такое в глазах вижу, а помнишь, ты мне тоже долго не каялся, а потом сознался? Что, опять?» И человек уже сам себя начанает…, а собственно говоря, мнимые чувства, мнимые грехи, даже мнимые жизненные события, мнимые воспоминания, человеку можно внушить. Даже есть такое понятие: индуцированный психоз. Можно внушить галлюцинации. Поэтому, если границы личности уже размыты, человек оказывается уже наполовину зазомбирован.

Допускаются только правильные мысли

Но этого еще мало. Дальше идет контроль мышления. Он еще не должен думать, потому что если включится критическое мышление, то все пропало, все наши предыдущие усилия пойдут прахом. Младостарца из нас не получится, все «обожалки» разбегутся. Поэтому, надо твердо знать: истина только у нас. Вне нашей церковной группы нет спасения. Как раз добро и зло, они абсолютно определенные. То, что у нас называют добром – это добро, то, что у нас называют злом – это зло и никак иначе. А кто думает иначе, те враги, мы их должны бить везде, в том числе и на их территории, догонять их. Честно говоря, из подвигов на эту тему меня больше всего поход по гей-клубам больше всего впечатлил, на тему борьбы с грехами. Была такая история. Милонов и какие-то еще активные люди, кто-то из священников единомысленных, не помню уже, кто, совершили рейд по гей-клубам, чтобы рассказать о греховности.

Они же не морды били, они пришли проповедовать.

И сказали: покайтесь грешники.

Еще можно прийти ночью к своим прихожанам в спальню, и рассказать, каким образом они согрешают в своей интимной жизни, например. Тоже вариант.

Но если они пошли именно в гей-клуб, то они латентные священники, потому что из всех грехов они выбрали именно этот.

Есть и такая гипотеза.

Специальный язык

Поэтому, разобравшись с тем, что такое добро и что такое зло, развесив на все ярлыки, мы приходим к специальному языку. Чем специальнее язык будет в нашей группе, тем лучше. Потому что на очень специальном языке нельзя думать обычные человеческие мысли. Во-первых, словарный запас ограничен, во-вторых, владеем мы им не очень свободно. В данном случае я даже не о церковно-славянском, к которому многие из нас привыкли с детства, хотя, неофитам трудно. Ну, или не с детства, а со своего церковного детства. Я про специфически-религиозную систему паролей и отзывов. «Искушение», ну помните, словарь православной Эллочки Людоедки. Поэтому чем активнее в речи используется этот специальный язык, тем больше человек находится под контролем со стороны группы, либо духовного наставника. То есть если человек изъясняется исключительно в категориях: «прости Господи», «как благословите», «и вас спаси Господь», «Ангела за трапезой». То можно предположить, что человек в опасности, что его сознание практически полностью поглощено, мышление доедается или уже доедено.

При этом мысли он тоже уже научился фильтровать, неправильные мысли он уже не думает, контроль мыслепреступлений поставлен уже не внутреннем уровне. Самоцензура работает отменно, то есть мысль обрубается в самом начале, если она, например, критическая. Или если нам кажется, что батюшка, который… пример из жизни без указания автора, заставляет своих пасомых, женщин в основном, этот батюшка, естественно, монах, письменно ему исповедоваться и все больше по седьмой заповеди. Причем в его благочестивом приходе никто, конечно, делом-то не грешит, понятно. Кто и мог, все уже к святой жизни приблизились, все уже одиноки. Но они же грешат помыслами и снами. И вот, все это подробнейшим образом он требовал записывать детально. С мелкими подробностями, а потом публично зачитывал. Не говорил, кто именно, тетрадочки у него такие были. И вот зачитывал тетрадочки, ну про кого-то догадывались, все же в одной общине, друг друга знают, опять же возраст, темперамент. Но думать о том, что это неправильно, не благословлялось.

Это порнография, только такая…

Поэтому, какие порножурналы, о чем вы?

Кстати, я не исключаю такой возможности, что если бы этому несчастному батюшке в свое время кто-нибудь подарил, хотя бы один порножурнал, ему было бы легче. И легче было бы не только ему, а всем его прихожанкам. И это об относительности добра и зла. Любое добро, например, воздержание и целомудрие, можно обернуть в такое зло, что это видимое зло, которое мы везде видим снаружи, будет просто сказкой, цветочками, по сравнению с тем, что мы можем устроить в своей душе, пока мы боремся с внешним злом и не боремся со своими страстями.

Гипнотические техники используются в православной Церкви очень опционально, поэтому пропустим, это редкость. Бывает, но это скорее исключение.

Культивация ложных воспоминаний

Дальше. Ну, вот манипулирование воспоминаниями, культивация ложных воспоминаний. Ведется в двух направлениях: накрутить себя на благочестивые воспоминания, особенно насчет чувств, возникших при лобызании святынь или встречи с духоносным старцем. Это один пакет воспоминаний. Второй – воспоминания – это ужасы в миру. Про то, как ужасна мирская жизнь. В одну руку один пакет, в другую – другой. И человек снабжен правильными воспоминаниями для того, чтобы не стремиться обратно в мир и радоваться… вот как раз чему радоваться? Не реальной жизни, а тем галлюцинациям, которые не имеют к его реальным воспоминаниям, зачастую, вообще никакого отношения. К его реальным ощущениям, потому что реальные ощущения он уже отучился чувствовать. Ну и специальные техники. Ну, конечно, цинично было бы все наше богослужение к этим техникам причислить, но есть специальные практики, когда людей к тому не подготовленных, например, ни разу не монашествующих, благословляют по четочкам пятьсот «Богородиц» в день читать, или благословляют что-то читать, чего они не понимают. Например, неофита по церковнославянски читать псалтирь.

Ты не понимаешь, а бесы понимают.

Да, бесы понимают. Прекрасная фраза! Что бесы понимают, веруют и трепещут.

Выходит, для бесов читаем. Мы их выгоняем.

Когда вместо молитвы у нас это странное вербальное занятие, произнесение непонятных звуков для бесов, то это – именно мыслетормозящая техника, которая просто отупляет и отключает сознание человека. Всерьез и надолго. К сожалению, для некоторых людей, если богослужение такое невнятное, и возгласы все непонятные, если человек на слух плохо понимает по-церковнославянски, такой мыслетормозящей техникой может стать просто все богослужение. То есть человек приходит в храм и входит в транс. Привыкает к этому состоянию, потихоньку отучается мыслить.

Я просто католик, я не знаю, как это у православных. А не существует такого понятия: «катехизация», «огласительные беседы»?

Конечно, существует.

У нас на портале Предание сегодня первое занятие по катехизации идет.

Они вообще-то обязательны, огласительные беседы.

У меня подруга крестной должна была становиться, и ее заставили.

Но поскольку возможности потрудиться на этом поприще у православной Церкви ограничены, а желающих много, обязательными являются, по-моему, четыре огласительные беседы?

Две. А потом диплом дают.

Даже две? Я знаю католическую практику, я как раз хотела… Нет, у нас есть общины, в которых длительная катехизация, например, Преображенское братство, именуемое также, «кочетковцами», у них оглашение тоже не меньше года. В принципе, многие священники, считая правильным длительное оглашение, практикуют это на своих приходах. Гораздо больше тех, кто практикует два сорта оглашения: обязательное для тех, кто совсем никак не может на длительное ходить, и длительное, для продвинутых, для тех, кто интересуется верой. Из тех соображений, что всех не заставишь, но хотя на обязательные две беседы прийти.

Мне кажется, даже с точки зрения, чтобы понятнее было богослужение, ну это, наверное, к настоятелям, чтобы было понятно, что́ поют, даже на церковнославянском, и понятно, что́ читают. То есть с третьего-пятого раза ты дойдешь, где там Херувимская.

Тут вариантов масса: петь, читать членораздельно, раздавать письменный текст, проводить миссионерские литургии на современном русском языке. Очень, кстати говоря, это не дилемма – только церковнославянский или только русский. Собственно говоря, одно не исключает другого. Цель – чтобы это не превращалось в мыслетормозящую технику вместо молитвы.

Все еретики, кроме нас

Ну и наконец, вишенка на торте, это – категоричность. Все еретики, кроме нас. Причем все еретики, даже в православной Церкви, кто не такие как мы. Всем анафема. Причем, анафема рассылается легко и непринужденно при малейшем несогласии, то есть люди ощущают себя вправе говорить от имени Церкви, от имени Бога даже. Что Христос проклинает католиков, например, извините. Но я вас утешу, православных филокатоликов он тоже проклинает. И даже тех, кто заходил в католический храм, он тоже проклинает за экуменизм. Даже если это был собор Святого Петра в Риме, и он туда пошел исключительно с культурно-историческими целями, все равно.

Контроль над эмоциями

Манипуляция страхом

Итак. Ну, про эмоциональный контроль мы с вами достаточно поговорили, ну единственное, что остановимся на методах. Манипуляции у нас была посвящена целая прошлая лекция. Напомню вкратце, какие эмоции делают нас уязвимыми. Это любовь, и угроза ее нас лишить; это страх – широчайшая палитра православной Церкви. Хотела сделать из этого упражнение, но за недостатком времени, воздержусь. Попросить перечислить, чего же должен бояться настоящий православный. Ада…

Да всего человеческого!

Бога, сам себя…

В принципе, я вкратце тут перечислила, что тут и внешний мир, и «кругом враги», отчасти враги уже пробираются внутрь Церкви. И страх потерять спасение, и страх лишиться благодатного духовного руководства, потому что в других местах оно неблагодатное, естественно.

Скажите, это оправданные страхи или нет?

Вы знаете, когда они навязываются, и когда на них делается акцент, это неоправданные страхи, это манипуляции. Естественно, никто из нас не уверен в своем спасении, естественно, никто из нас не застрахован от врагов. Но если мы начинаем видеть кругом и считать, что внешний мир, это исключительно зло, это называется, паранойя, а вовсе даже не благочестие. К вопросу об изоляции от внешнего мира хотелось бы только добавить, что вообще-то Христос, если верить Евангелию, рассчитывал, что христиане станут солью земли, светом миру. А некоторые христиане предпочли закупориться в «герметичные солонки», ну и соответственно, светильники под спуд, чтобы враги не затушили, и тем самым перестали выполнять, собственно говоря, свою функцию в этом мире.

Чем более герметично сообщество, тем меньше от него по большому счету, духовной пользы окружающему миру. И если это сообщество, в окружающий мир несет только агрессию, со словами «не мир, но меч», и это все, что они помнят из Евангелия при этом, но равно как из Иоанна Златоуста помнят только «Освяти руку свою ударом», то несут они совсем не христианство. Нельзя из христианства выбирать только то, что нравится нам, и игнорировать то, что не стыкуется с нашей, возвращаясь к началу, церковной субкультурой.

Манипуляция чувством вины

Далее. Про чувство вины тоже, думаю, излишне говорить. Все мы знаем, как оно усиливается, какая ставка на него делается. Что кругом виноват, всем грешен. Есть даже практика чтения молитв покаянных, в которых перечисляются совершенно дикие списки грехов, женщины каются в мужеложестве ничтоже сумняшеся. Покаянное чувство при этом размывается просто напрочь, потому что покаяние это все-таки желание изменить себя, желание очистить свою душу, желание избавиться от реальных своих страстей. Не от всех, которые во всем человечестве бывают. Это, извините, прелесть, отмаливать страсти всего человечества, не разобравшись со своими собственными. Когда начинают благочестиво читать список на двести пятьдесят шесть грехов со словами: что все же они случаются. И у нас молитва по соглашению, в которой мы эти двести пятьдесят шесть грехов попросим нам всем, каждому из нас и всему человечеству простить.

Во-первых, люди возомнили себя спасителями мира, во-вторых, люди забыли о своих собственных грехах. Это тоже, вот я говорила, что внешний активизм, это хороший способ отвлечься от своих грехов, молитва за несовершенные грехи, покаяние в несовершенных грехах, это тоже отличный способ отвлечься от своих собственных грехов. Отвлечься от реального голоса совести нам немудрено. Но с точки зрения контроля сознания, это даже хорошо, когда человек отвлекается от своих реальных грехов и перестает отличать. Потому что он идеально убеждается тогда, что он всем грешен, что какие-нибудь совершенно естественные вещи, ну вроде того же приснившегося сыра Великим Постом, это – смертный грех, который приведет его в погибель. Что, естественно, он хуже всех, раз он грешен всем, значит он хуже всех.

Но, напоминаю, на всякий случай, что комплекс неполноценности, это обратная сторона мании величия. Что быть хуже всех – в этом тоже есть своя извращенная гордыня. Очень легко при этом втайне тщеславиться своим смирением, которого никто из братьев не достиг, а вот я достиг, я хуже всех. Я не зря молюсь, чтобы дан мне был «помысл прегрешений моих», я все грехи свои вижу до самого дна. Потом оказывается, что это было еще не дно, и можно виноватить себя еще сильнее. Поэтому чувство вины должно быть адекватным. То есть здесь надо различать, во-первых, невротическое чувство вины, про которое, если мы задумаемся: «А чего это я хуже всех? Может в чем-то и не хуже? Хотя бы такой же, как все, поскромнее надо быть. И похуже меня бывали».

Но я же должен.

Да, и тут понимаю, что это потому, что я должен. А должен почему? А мне так сказали. Мне сказали, что святые отцы об этом написали и даже цитату показали в сборнике изречений святых отцов. К вопросу о святых отцах, лучше все-таки читать их не в сборниках изречений, а как есть. Открывается аскетика совершенно с другой стороны, и открывается действительно, там многое – путь к спасению, правда. Даже та же «Лествица» не так страшна, как кажется она ушибленному ею человеку, получившему ее в период своего воцерковления, как единственный путь спасения православного христианина. Но если этот христианин еще, например, человек, состоящий в браке или юная девушка, из которой ну никак не получится преподобного Лествичника, ну что бы она с собой не сделала, то начинаются проблемы.

Поэтому, различая невротическую вину и осознание своих реальных проступков, отношение к своим реальным проступкам, опять же, должно быть конструктивное, то есть можно его в себе осознать: я совершил грех, ужасный, смертный, и буду теперь всю жизнь мучиться и отмаливать этот смертный грех, и не прощу себе его никогда. Вопрос: «А не много ли вы, дорогие на себя берете, когда не прощаете себе грехи?» Вообще, прощать дело не ваше, и даже не батюшки. Прощает Христос. Если грех разрешен на исповеди, если вы в нем искренне покаялись, если вы просите Бога дать вам силы никогда к нему не возвращаться, то давайте, хотя бы в порядке гипотезы, предположим, что Господь вас простил, как учит нас православная догматика про таинство исповеди.

Если у вас есть ощущение, что нет, надо искупить этот грех, начинается, то, что батюшки попроще называют «выпрашиванием себе крестов», а батюшки позатейливее называют покаянным чувством, которое надо еще усилить епитимией. Вы понимаете, искупление желательно делать все-таки таким, которое будет не чувство вины ваше усиливать, а уравновешивать зло добром. При том, что у нас концепция спасения совсем не юридическая, но где-то это чувство справедливости у многих людей засажено на уровне интуиции, Ну, например, я иногда этим пользуюсь в консультировании православных женщин, сделавших аборт. Тема, как вы понимаете, распространенная, точнее, аборт был сделан, например, когда-то, а тут стало понятно, что это – непрощаемый грех на самом деле. То есть Бог ее не простит никогда, никак, ни за что. И ей конечно, утешения ради, говорят, что грех отпущен, но это не так. Нет, там же за этим реально стоит чувство вины и непоправимости. Самое ужасное, это непоправимость. Если я с кем-то поссорился, я могу пойти помириться, если я кого-то обокрал, я, в конце концов, могу пойти и вернуть. Но если я кого-то убил, я не могу кого-то воскресить. Это непоправимость.

Но бывает другая непоправимость. Если я кого-то сильно обидел, а он умер. И все, уже непоправимо. Например, ненавидя своих родителей, бросил их умирать поз забором за то, что они своим алкоголизмом мне все детство испортили, а вот теперь чувствую, что да, не почитал я отца и матерь своих, и этот грех уже не искупить. Тут как раз на помощь приходят дела милосердия очень гармоничным образом. Потому что уравновесить зло добром можно, например, кому-то помогая. Переживаешь об убиенном ребенке? Есть сироты. Не все могут усыновить, но уж в детский дом-то пойти пообщаться с ними хотя бы просто, могут все, кого это тяготит.

Не можешь воскресить своих родителей, чтобы попросить у них прощения за что-то, ну или просто сказать, что на самом деле ты их любил, хотя всю жизнь говорил, что их ненавидишь? Что это все были подростковые комплексы, а на самом деле после смерти уже стало понятно, что любил. Есть престарелые, одинокие, нуждающиеся в заботе, нуждающиеся в том, чтобы хоть кто-то сказал, что они нужны, что кто-то готов их выслушать. То есть всегда можно найти приложение конструктивное к своему чувству вины. Мир полон несчастий и отчасти это дает нам возможность помогать друг другу, к вопросу о том, что же такое наш духовный путь. Опять же, напоминая Евангелие, отчитываться мы на страшном суде мы будем не количеством молитв и посещенных богослужений, а совсем другими вещами. Теми голодными, которых накормили, теми страждущими, которых посетили. Поэтому тут дела милосердия как раз с чувством вины очень гармонично сочетаются.

Манипуляция чувством стыда

Далее. Чувство вины за то, что я делаю все не так, то еще не самое страшное. Есть еще такое, как бы его описать, ощущение тотального стыда. Что я не просто хуже всех. Что я вообще, лучше бы мне провалиться сквозь землю, лучше бы мне не рождаться. То есть это ощущение ужаса от самого себя. Как крайняя степень чувства вины. И на самом деле это уже такой ад при жизни. То есть человек уже в аду, недаром же про стыд часто говорят: «со стыда сгореть», «сквозь землю провалиться». Те же метафоры, которые при метафорическом описании ада используются. То есть фактически это – манипуляция чувством вины и страхом, это – надежный способ человека заживо поселить в те самые адские мучения, которыми ему угрожают и от которых он якобы спасается в такой среде.

Ну, с другой стороны, конечно, «Держи ум свой во аде, и не отчаивайся». Ну не отчаиваться в такой ситуации очень сложно, а ум во аде держать – запросто. Поэтому для того, чтобы досягаема была вторая половина бессмертной фразы, надо все-таки контролировать глубину погружения в ад. И не давать кому-то погружать вас в ад без вашего на то свободного произволения. Все-таки свобода воли это святое, это нельзя никому отдавать, это Божий дар.

И когда весь этот комплект человеку навязан, собственно говоря, это нас может волновать только в двух аспектах на самом деле, если мы не собираемся стать младостарцами. Младостарцы будущие, надеюсь, все уже законспектировали, а тех, кто не хочет стать их жертвами, у нас возникает два вопроса: как не попасть в эту ловушку самим, и что делать, если наши близкие туда попали. Это отдельная большая проблемы, мне, кстати говоря, я только анонсировала эту тему, посыпались вопросы в фейсбук и личными сообщениями в разные места. В личку сыпались истории целые трагические, кого-то сильно воцерковившегося до полной невменяемости. И везде вопрос: «Что делать? Что делать?». Но это – вопрос сродни тому, как вытащить близкого человека из секты. Напоминаю, все, о чем я сейчас говорила, взято из книги по психологии по реабилитации жертв деструктивных культов.

А как называется книга?

Я не помню, как она называется, я помню, что автор Стивен Хассен. Но, по-моему, он написал всего одну книгу, только эту. А если и писал что-то еще, то только на эту тему, потому что там история жизни такая. Он бывший, кажется, мормон, убивший изрядный кусок жизни в деструктивной секте, когда он от всего этого освободился, он работал с психотерапевтами, это была долгая история реабилитации. И проработав все свои травмы, он решил посвятить жизнь тому, чтобы спасать людей, которые попали в такие же неприятности, как он, то бишь в деструктивные культы. Но и на самом деле там очень много вещей в практическом плане полезных, в том числе, кстати, для общения со своими сильно православными родственниками. Которых мы в данном контексте можем приравнять.

Формирование ложного «я» и ложного образа Бога

Мне кажется, еще один важный момент формирования религиозного невроза, это – формирование ложного образа Бога. Такого критического, карающего, строгого, наказывающего, и очень важный момент.

Да, возвращаясь к предыдущему слайду, где эта индоктринация разнообразных фобий, сюда же включается образ Бога. Потому что в принципе, что происходит в неврозе? Почему на самом деле в неврозе невозможно верить в Бога? А потому что невроз – это закрытая система. Человек, движимый своим страхом, либо своим собственным, либо своим, который ему навязали, индоктринировали, не может никому доверять, он не может никому открыться, потому что страшно. И в том числе, не может открыться Богу. А если он Богу не может доверять, уже нет веры. Бог непредсказуемый, Он страшный, потому что Он может … то есть подселяется такая идея, что Бог наказывает, Бог следит за каждым моим поступком, Бог со мной может делать все что угодно. Хуже, Бог может сделать что угодно с моими близкими, убить моих детей…

Допустить, чтобы их убили.

Допустить, да. У женщин угроза… В моей личной жизни, у меня была подруга, у нее была очень тяжелая беременность, угроза выкидыша, и она пришла на исповедь. Она была православная, но не воцерковленная, что называется. Ходила в Церковь по зову сердца, по велению души, может десять раз в год, а может двадцать, не больше. И тут такая ситуация, она поняла, что надо исповедаться, причаститься, и вообще походить в храм. Как-то тяжелые эти чувства в душе, страх за своего ребенка будущего преодолеть, и она пошла на исповедь, где ей в подробностях рассказали, что поскольку она живет в невенчанном браке, а то естественно, она себя плохо чувствует, ребенок вообще, скорее всего, умрет до родов, а если и родится, то родится калекой. А если калекой не физическим, то непременно моральным и великим грешником. Потому что мало того, что зачала его в блудном сожительстве, ну то есть в обычном светском браке, так еще и на предложение немедленно этот грех покрыть и повенчаться, отвечает, что муж не особо верующий и не согласится, что надо мужа заставить.

Что стоит за всеми культами? Полное неуважение к свободе воли. К чьей бы то ни было. Не только своих прихожан, но и членов их семей. То есть рассуждения в категориях: надо заставить себя, других, все должны, все обязаны. То есть не оставляется выбора ни в чем. И естественно, искаженный образ Бога вообще начинается с искажения своего эмоционального мира.

Когда мы теряем контакт со своими эмоциями, мы не можем чувствовать ни любви, ни благодарности, ни настоящего страха, только невротический. Страха здорового, как предупреждение о реальной опасности. То есть опасность у нас теперь везде, потому что страх у нас теперь постоянно. То есть страх имеет здоровую биологическую основу. Испугаться, это означает, быстро среагировать на опасность, прежде чем мы успеем ее осознать. Мы, например, отпрыгнем от пропасти, не схватим змею, и еще что-нибудь не сделаем. Здесь это уже глубоко противоестественно.

А дальше невротическая система это подменяет, … то есть сначала формируются ложные ожидания. Это к вопросу: «А зачем люди вообще в такой ад приходят?» Это кем надо быть, чтобы прийти, чтобы тебе все время говорили, что ты хуже всех? Научиться за смерть своих детей и всех близких благодарить Бога, научиться за свои естественные желания бесконечно каяться и чувствовать себя виноватым, за сны, за все остальное? Можно подумать, что в такие места собираются одни мазохисты. Вовсе нет. Людей туда приводят как раз ложные ожидания. Которые находят там отклик. Либо людей, если невроз уже имелся до прихода в Церковь, приходит туда действительно интуитивное ощущение родной обстановки: все как дома, та же система отношений, те же примерно мучения, только теперь это не просто так, а со смыслом. В детстве меня, например, унижали просто так, а теперь я смиряюсь, я побеждаю гордыню, я спасаюсь. Спасибо все унижающим меня, гонящим и оскорбляющим. И точно так же все негативные переживания, они встраиваются в эту благочестивую картину. Религия позволяет это все упаковать в благопристойную и социально одобряемую упаковку. Все хорошо.

Извините, на эту тему хочется рассказать, отвлекшись на секунду от высоких материй, не очень приличный психотерапевтический анекдот. Про то, как человек, страдавший энурезом, был отправлен к психотерапевту. И через месяц, человек, который ему посоветовал этого психотерапевта, говорит: «Ну как, Вася, помогло тебе?» «Да, прекрасно, спасибо, замечательно! Доктор так мне помог, он просто спас, у меня теперь совсем другая жизнь!» «Что, Вася, ты не писаешься?» «Да нет, писаюсь, конечно, но теперь я этим горжусь»

Вообще, масса наблюдений, почему так работает-то?

А работает именно потому, что мы приходим, движимые надеждой, эту надежду у нас подкрепляют, и дальше начинается индоктринация. То есть нам объясняют, что вы получите желаемое при условии: а тут включается те техники контроля сознания, которые мы сейчас разобрали подробнейшим образом, что это главное. То есть, собственно, надо бежать, пока еще здоровое чувство страха не сменилось невротическим. А потом уже разбираться, куда вы попали, что с вами было и не зря ли вы испугались. И потом мы имеем результат. То есть то, что нас в этом среднем квадратике, это внутренний мир, то есть то сознание, которое замещает подлинное «я».

То есть, человек, во-первых, идеализирует Церковь. Церковь святая, и все в ней свято. Если что-то критикуется, это – клевета. Это – ложь и клевета. Если увидел это своими глазами – это мне показалось, или это был соблазн от бесов. Это искушение. И мгновенно это забывается, вытесняется из сознания, собственно говоря, все неврозы вот про это. Помогают защитить свое сознание до «идеального благочестия». Потому что мышление блокировано, эмоции блокированы, страхи и чувство вины составляют основное содержание жизни, причем уже есть привычка считать это нормой, более того, не просто нормой, а «Я этим горжусь, что у меня такая норма» - свидетельство правильности избранного пути. Потому что мы об этом читаем, в молитвах, в покаянном каноне, в патериках, в святоотеческих сочинениях. Мы с чувством можем сказать в том же покаянном каноне про свинью в калу, про червя, то есть это становится нашим усвоенным опытом. При том, что может мы про себя ничего такого не думали

Ведь в богослужебном наследии Церкви ничего другого-то и нет.

Там вообще масса всего другого есть! Есть радость, есть благодарение Богу. Понимаете, просто настолько делается акцент именно на вине, что нам уже кажется, что там ничего другого нет. А там есть масса всего другого, и более того, когда говорят, что я должен чувствовать то же о чем говорится в молитвах, извините, это писали подвижники, это писали отцы Церкви, люди высокой духовной жизни. И если мы претендуем чувствовать то же, что чувствовали они, мы претендуем на, очень может быть, не знаю, возможно, в этом зале есть святые, нет у меня дара прозорливости, вот я бы не стала претендовать на такую высоту духовной жизни, как у Василия Великого.

Поэтому тут надо отдавать себе отчет, когда мы читаем слова молитвы, находят ли они в нас отклик, или не находят? И честно осознавать, где они его не находят. Маркировать для себя эти места. Может быть над этим стоит поработать, а может быть это – метафора и не надо ее понимать буквально. Наше богослужение очень поэтично. Но это – византийская средневековая поэзия. Полная пышных образов, полная метафор. Оно у нас не очень поэтично переведено даже на церковнославянский, и поэтому очень полезно с этими текстами знакомиться в альтернативных, например, поэтических переводах. Потому что даже богослужение открывается по-другому, и сразу становится понятно, что в нем есть много прекрасного и радостного, а не только постоянное самобичевание. Отсюда уже как раз все нормально. То есть внешнее самобичевание соответствует внутреннему. То есть я слышу то, что я чувствую, я чувствую то, что я должен чувствовать. И собственное «я» полностью заменяется невротическим. Соответственно к этому моменту образ Бога тоже заменен искаженной подделкой под Бога, и здесь картина духовной жизни уже выглядит так: наше ложное «я» разговаривает с подделкой под Бога. И это мы называем духовной жизнью в неврозе.

Почему я говорю, что в неврозе вера невозможна? Возможно стремление к Богу, оно не угасает никогда. Иногда оно вытаскивает из этого состояние, потому что оно через это все пробивается: «Боже ну мне же плохо!» То есть пробивается напрямую обращение к Господу с искренней просьбой помочь. Ну и, собственно говоря, иногда бывает, что только Бог-то и может помочь. А иногда бывает, что близкие могут помочь. И если кто-то из ваших близких дошел уже до такого идеала благочестия с невротическим поддельным «я», этому человеку можно помочь, но помочь с терпением и любовью Чему нас, опять же, учит христианство.

Что помогает?

Способ первый: любовь и терпение

Как мы можем помочь своему ближнему? Не силой, не агрессией, а терпением и любовью. Потому что человек там нашел свое убежище. Он не просто так там оказался. Понимаете, совсем на ровном месте подсадить человеку страхи почти невозможно. Но можно зацепиться за те, которые у каждого из нас есть. У каждого из нас какие-нибудь есть. Почему я так много говорю про пугание тем, что умрут дети, для женщин это почти беспроигрышный вариант. Это очень сильно.

Даже не умрут, а будут болеть. Если нагрешишь, то будут болеть. Вот у тебя ребенок заболел, а ты вот в Великий Пост во сне сыр видела.

Иди просто, что будут несчастны, что жизнь у них не сложится…

Как правило, все-таки болезнью шантажируют и возможной смертью.

Тут даже самая здравомыслящая женщина может не устоять, потому что материнский инстинкт побеждает все.

Даже если вы устояли внешне, то в голове это будет тебя догонять. Будет все время что-то стучать: Вот, я сейчас тянусь, а у меня ведь дети там, а вдруг они заболеют?" Я сейчас что-то не так сделаю, и это на подкорку ложится, особенно с детьми. Это работает железно.

Но, понимая, как оно работает, устоять можно.

Это надо просто вставать и уходить.

Трудно, но можно. Надо просто в правильный момент понять, а что это сейчас со мной делают?

Так же как и алкоголик: зависимость есть, и она никуда не девается, ты просто держишься всю жизнь и все. Так и здесь, ты просто все время себя останавливаешь, и все. Все время останавливаешь. Один раз пробили на это дело, и все, дальше это уже зависимость.

Ну, дольше можно уже разобраться с этим страхом более конструктивно. Для выхода из этого состояния, нужны, я бы сказала, полярные, противоположные вещи. Один вариант, это максимально безопасная внешняя среда, максимально любящее окружение, реально любящее. Чтобы человек из этой капсулы не боялся чуть-чуть высунуться. Чуть-чуть высунулся, чуть-чуть осмыслить что-то.

Проблемы в том, что начинается то, о чем вы говорили: «А ты чего туда пришла, совсем дура что ли? Тебя кто туда тянул?»

Сама дура виновата, конечно.

И не только в церковной среде. Ты выходишь оттуда, и начинается: «А чего ты там была-то? Тебя что, там держали?» Особенно, мне кажется, в нашем обществе стигматизация жертв…

И стигматизация жертв, и обесценивание, то есть, собственно говоря, обесценивать другого человека, для этого не обязательно быть православным, принадлежащим к Русской Православной Церкви, и не обязательно быть сектантом. Для этого достаточно присутствовать в соцсетях, например. Помните, игра такая была, название которой нецензурно. Фейсбучная игра: заранее договорившись с группой людей, один пишет новость выдуманную, а другой тут же ее обесценивает. Например: «Я поступила в институт на бюджет» Обесценивающая новость: «Ну, правильно, замуж не берут, вот и учишься».

А еще скажите, те люди, которых совершенно поглотило чувство вины, они подчас не могут принять любовь даже близких людей, потому что чувствуют, что они не достойны любви. Они просто ее вообще не воспринимают. Даже считают, потому, что он не достойны любви, а они вот этой любовью как бы портят его, потому что он начинает поддаваться соблазну.

Да, да. Бывает такой вариант: «Меня любят, а я этого не достоин», а бывает другой вариант: «Меня нельзя любить, а они притворяются». И тут не помогает, к сожалению, кроме: опять продолжать с терпением и любовью присутствовать рядом, может быть даже молча. Потому что каждая ваша инициатива может повышать страх, потому что кругом враги. Но если это близкий человек, вы никуда не денетесь от него. Вы будете с ним рядом. Понимаете, мы говорим не про абстрактных сектантов, или православных фанатиков. Может быть, мы говорим про наших родителей, наших детей, наших жен, мужей.

Я себя во всем узнаю.

Вы знаете, если вы здесь, то вы себя узнаете на следующем слайде, который про выход из невроза.

На следующем и последнем.

Можно я скажу? Одно дело стресс и депрессия, это понятно с точки зрения психиатрии и психологии. Но может все-таки это не невроз, а философия на ограниченность миробытия? То есть, философия у каждого своя.

Вы знаете, как простой практический психолог, честно говоря, не вижу принципиальной разницы. То есть, невроз ограничивает человеческое бытие, невроз можно устранить, можно помочь человеку его преодолеть. Это – полностью обратимое состояние. И даже если оно наступило по причине, например, философской интоксикации, это ничуть не делает его менее травматичным, независимо от причин. Вот что важно понять: неважно, почему ты здесь оказался, важно, что отсюда надо выходить. И по большому счету, никто не виноват, что он там оказался. Там может оказаться каждый. Даже психотерапевт, пролечивший этих неврозов тысячи. Как говорится: «и на старуху бывает проруха», у всех у нас есть свои уязвимости. Защититься мы можем только, во-первых, осознавая и прорабатывая свои самые уязвимые места, и свои те травмы, которые в нас еще как-то откликаются болью. Во-вторых, хорошо разбираясь, как все это работает. И вот последний слайд, как из всего этого выйти.

Способ второй: жизненный крах

Второй путь иногда бывает противоположен. Человек может выйти, потому что снаружи безопасно, хорошо, и долго ему делают это безопасно, хорошо и окружают любовью. А второй вариант, это когда все рухнуло. Когда рушится жизнь, рушится что-то самое главное в жизни, и человек понимает, невротическое «я» это идеальное, дает трещину. И возникает ощущение: «Я все делал как должен, почему, почему со мной все так плохо, почему это случилось именно со мной?» То есть выбивает горе, выбивает предательство, ну тех же самых духовников, зачастую, то есть людей, которым предельно доверял, предельно себя открывал. Почему порой про какие-то сильные беды говорят: «Посетил Господь»? Это Он так посещает. Но это означает, что человека из этого состояния ничем было не вышибить. Рушится невротическая картина мира, ложная личность больше не работает. Понятно, что я не могу себя сильнее завиноватить, обесценить. Следующий шаг, это только самоубийство. Самоубийство нам не благословляется.

Хоть какая-то польза.

Нет, я отнюдь не оспариваю пользу некоторых запретов, собственно говоря, система координат должна быть. То есть она добавляет ясность. Должны быть некие вешки на пути, чтобы не сбиться совсем с дороги. И равнодушный священник, или священник такой человекоугодливый, который хочет всем нравиться и поэтому всем говорит только приятное, и поэтому попустительствует всякому греху, на все готов, все готов поддержать, все готов одобрить, на самом деле своих духовных чад тоже подвергает изрядной опасности, но они меньше, потому что он им размывает критерии совести, но он им хотя бы не рушит мозг и эмоциональную сферу. Поэтому он менее опасен.

Итак, что-то случилось. Либо любовью, либо бедой, оно эту невротическую ложную личность пробило. А у человека ощущение сначала полного крушения. Все не то, все не так, я не такой, ситуация не такая, и начинается мощное обесценивание. Практически всегда, то, что мы возносили на пьедестал, нам надо с него сбросить. Церковь была свята, значит, будет хуже некуда. Батюшка был прозорливый и вообще светоч – да нет, он мошенник. То есть чем выше мы превозносили в идеализации, тем ниже мы должны опустить в обесценивании. Это нормально. Не судите тех людей, которые так поступают, это восстановление баланса, и это одновременно сохранение самоуважения. Представьте, человек в неврозе был долго. У него не было самооценки как таковой. То есть его собственная самооценка была разрушена. Она в качестве внешней подпорки заменялась тем, что: «Мы праведные, мы в чем-то избранные, мы лучше внешних». Она заменялась такой групповой самооценкой. Что быть здесь, лучше, чем те, кто снаружи.

Но это был фантом, он рухнул вместе с ложной личностью. А самооценки у человека нет, его оценка себя всецело зависит от оценки другими, и от соотнесения себя с теми, еще привычными из невроза критериями, а он же все нарушил, раз он в них разочаровался и начал думать своей головой, например. Чувствовать свои чувства реальные. Ну не может он уже больше чувствовать только предписанные чувства, начал реальные. Поэтому обесценивается все, что было связано с этой церковной субкультурой, иногда и с Церковью, иногда и с Богом. В зависимости от травмы, которую человек в себе ощущает, он разрушает ту часть мира, которая у него с этой травмой ассоциируется. И это нормально. В принципе, это терапевтично. Поэтому, когда, люди, ушедшие из Церкви начинают поливать ее грязью, а люди, оставшиеся в Церкви начинают возмущаться и говорить, «да как вы можете!» и «сам дурак», то они не понимают, что на самом деле, то, что делают ушедшие, они могут делать тихо и не ставя широкую общественность в известность, могут это делать громко, но в любом случае это терапевтично, это правильный шаг.

Но на этой стадии можно зависнуть на всю оставшуюся жизнь, и она разрушительна. Надо просто понимать, что эта стадия дается для того, чтобы восстановить нормальную самооценку, восстановить адекватную картину мира, осмыслить свой опыт.

Собственно говоря, после обесценивания, надо чтобы весы качнулись в обратную сторону, и установилось равновесие. То есть надо прийти к взрослому, осознанному восприятию жизни. Не инфантильному, не зависящему от других людей. Осмыслить опыт. Он может быть ужасен. Он может казаться ужасным. Может он на самом деле не так ужасен, ну скучно, тягомотно, потерянные годы жизни: пять-десять-двадцать, неважно. Но если мы обесценили то, с чем этот опыт связан, то нам обидно, что как бы вырванные из жизни годы, которые я мог бы, как часто говорят, например, те, кто очень впадал в целомудрие по молодости лет, воздержание всяческое, отцов читал, хуже всех себя, по шею в аду себя представлял, в общем, разные рекомендованные практики совершал, а потом на этапе расцерковления, лет в сорок, говорят: «Да лучше бы я всех девушек направо и налево, потому что молодость-то пропала, а сейчас я старый и уже и рад бы всех девушек, а уже никому не нужен».

Извините, это не год и не два. На это уходят десятилетия!

Тут на самом деле все зависит от того, на сколько конструктивно человек подойдет к вопросу. Тут уже очень помогает психотерапия, не сочтите за саморекламу, просто потому, что она сокращает время выхода из состояния полного разбора в состояние адекватного функционирования, от многих лет, не года, не двух.… Но, понимаете, если человек уже десять лет жизни, как он считает, потерял, он не будет еще десять лет тратить на то, чтобы восстанавливаться. А жить-то он когда будет? С терапией, например, он может восстановиться за полгода-год.

Тут основная задача – адекватная оценка этого опыта. И возвращение себе себя. Иногда, кстати, это вообще первое знакомство со своим подлинным «я». Я просто на этой стадии: обесценивания, очень часто с людьми работаю, причем с людьми и в сане, и не в сане. Женского пола, мужского, молодыми, старыми.… Все это – очень хорошо мне знакомая тема. И тут я могу сказать, что процентов семьдесят этих людей в нашей терапии, вообще со своим подлинным «я» встречаются впервые. Выясняется, что они с собой были незнакомы с детства. А если были знакомы, то забыли.

Понимаете, тут все неправда. Неправда: «Церковь виновата», неправда: «сама виновата», или «сам виноват». А правда, что должны сойтись три фактора: соответствующая травматизирующая субкультура, которая в Церкви не повсеместна, уязвимость человека именно к тем факторам давления, которые в этой субкультуре есть и сензитивный период жизни, когда он особенно чувствителен к воздействиям. Если эти три сошлись воедино, то человек попадает в деструктивное духовное руководство, и выйти ему очень сложно, и это не его вина, это его беда. И это его опыт.

Если мы приходим к мысли о том, что «Слава Богу за все», из любого опыта, из любого лимона начинаем выжимать виноград, это всегда очень небесполезный опыт. Для кого-то находится в этом опыте дело жизни, для кого-то в этом опыте находится личное счастье. Человек переосмысливает себя, переосмысливает отношения. Наконец-то он может любить, быть любимым, может верить. Для кого-то это – первый шаг к вере. Так парадоксально, пройдя через такое невротическое разрушение личности, пройдя через, казалось бы, крушение всего, через крах, через обесценивание, на этой стадии человек впервые получает возможность довериться Богу. И уже без молитвослова, двадцати акафистов и тридцати канонов, просто может ему напрямую задать вопрос: «Господи, а что это было? Как мне с этим дальше жить?» С чего-то же надо начать Богообщение. Не через посредников; без идеи, что к Нему нельзя обратиться, потому что он там, далеко, а между нами бюрократия и иерархия, как везде. То есть не надо делать из Царствия Божиего подобие земного министерства. Настоящая вера начинается очень часто только в этот радостный момент.

Очень важно с людьми, которые находятся в неврозе и выходят из него категорически не спорить. Нам может казаться, что они верят в ужасную чушь: три шестерки ИНН. Понимаете, для них это не чушь, для них это спасение от дьявола. Это – их убежище. Не надо силой выковыривать этого моллюска из ракушки живого. Он не выживет. И на стадии обесценивания не надо спорить. Что Церковь не такая плохая. Не все игуменьи одинаково чудовищны. Надо просто понять, что это – нужно. Это – психологическая потребность. Поэтому, на этой стадии обесценивания человек говорит: «все, я атеист!» - пожалуйста. «Я - язычник», да ради Бога, хоть на свежем воздухе побудешь.

Главное, чтобы ты был счастлив!

Да, главное, чтобы себе не повредил, чтобы все у тебя было хорошо. Потому что стадия осмысления опыта приходит потом.

Итоги: потерять, чтобы найти

Ну, и наконец, мы пришли к хеппи-энду. Мы, извините, опять задержались почти на лишний час, но зато мы дошли до свободного и осознанного выбора дальнейшего пути, и оно того стоит, я считаю.

К вопросу: что же делать дальше, пройдя такие испытания, такое травматичное духовное руководство. Во-первых, на будущее наука. Как испытывать духовных наставников. Я, как человек православный, принадлежащий к Церкви, регулярно посещающий свой приход и прибегающий к таинствам, мне всегда хочется верить, что разочарование обернется настоящей верой. При этом я понимаю, что это - мой сон, моя надежда, и у всех остальных есть свобода выбора.

Если у человека возникает желание и потребность в Церковь возвращаться, этот опыт позволяет очень осмотрительно выбирать себе церковную среду, субкультуру, и, главное, свою личную дистанцию по отношению к этой субкультуре. Напоминаю: вы имеете право погружаться настолько глубоко, насколько вам это нужно. А не насколько «вы должны».

Вы всегда, вследствие этого опыта, будете помнить, что у вас есть свобода воли, право ей распоряжаться и ответственность за то, как вы ей распорядитесь. Вы духовно взрослеете. В общем-то, опыт странный, травматичного духовного руководства, но при выходе из него, он помогает духовно повзрослеть человеку. Человек не избегает духовных советов, однако помнит, что «ответственность на покупателе», что называется.

И человек, если удается пройти этот тяжкий путь благополучно и выйти до конца, учится терпению, пониманию, сочувствию. В частности, пониманию того, что люди, которые его травмировали и невротизировали в Церкви, они такие же несчастные, больные. Фраза, что «Церковь – это больница», наполняется новым смыслом, конструктивным. И это помогает нам не осуждать, что очень трудно после такого опыта. Помогает не осуждать, а понять других людей и исправить свое отношение к ним. И простить в конечном итоге, что тоже бывает на первом этапе выхода непросто, а то и просто невозможно.

Очень любят говорить человеку на этапе обесценивания: «Ты же христианин», если он себя продолжает позиционировать, как христианин, ушедший из монастыря, или сбежавший с какого-нибудь деструктивного прихода, или выбравшийся из землянки затворников, которые конца света ждали… А ему говорят? «Ты же христианин, ты же должен всех прощать. Да, тебе попался духовный наставник «не очень», но ты его должен возлюбить» На стадии обесценивания, ответ будет малоцензурный. Реакция будет – еще большее отторжение. Но реакция отторжения конечна. И она кончается в тот момент, когда вы искренне понимаете, что те, кто казался и кажется вам полными уродами, на самом деле травмированные люди.

Когда на этапе обесценивания ты встречаешь критику на свою позицию, то на этом этапе ты, конечно, вступаешь в полемику, а потом уже, на следующем этапе, ты просто учишься блокировать эти доводы людей, которые тебя критикуют за твою позицию. Принципиальную, выбранную, взвешенную.

Ты начинаешь себя оценивать уже.

Ты себя не оцениваешь, просто блокируешь и перестаешь слышать. Потому что остаточные есть вывихи. Блокируешь не совсем равнодушно и бесстрастно.

Значит, есть над чем работать. Можно поучиться на них не злиться.

А можно сакцентировать внимание, такое есть хорошее выражение, «истинный христианин». Потому что многие приходят именно за этим названием. Хочу быть истинным христианином. И все для этого делаю.

И под этим лейблом столько всего предлагается! Причем, со всех сторон, и не только у нас.

Скажите пожалуйста, а общину отца Георгия Кочеткова вы относите к таким, о которых вы сейчас говорили?

Вы знаете, при всех очевидных достоинствах, которые я у них нахожу, там есть элементы деструктивного культа. Именно с точки зрения психологической. Потому что многие аспекты контроля над сознанием там присутствуют.

Хорошо, я думаю, на этом лекцию нашу можно завершить.

Время позднее, но я могу ответить на вопросы, понимая, что возможно кому-то надо идти. Мы с вами можем продолжить общение и на фейсбуке, и еще раз в Предании. И, кстати говоря, идея, которую в прошлый раз Татьяна озвучила, насчет групп, наконец-то я воспользуясь случаем, анонсирую. Буквально с начала декабря, есть такая идея: открыть терапевтические группы для тех, кто себя чувствует так или иначе пострадавшими от церковности. Назовем это так. Я думаю, в группе сегодняшнего события мы поместим ссылку, мы сделаем в фейсбуке отдельную страничку, пока без даты. С примерным перечнем тем, с которыми можно будет работать, потому что это будет процесс двусторонний, запросы принимаются. И это будет не под видеозапись, это будет работа именно со своим личным. Я с церковными проблемами работаю уже шесть лет, и, как мне казалось, много работаю. Но, начиная с сентября, когда я с этим засветилась благодаря порталу Предание с лекцией о манипуляциях, мне пришлось бросить всю остальную мою работу, потому что примерно восемнадцать часов в сутки я занимаюсь терапией с людьми, которые пострадали от Церкви.

Придется переходить к групповым формам работы. Опять же, это эффективнее зачастую бывает для самих людей.

Про удаленную форму надо подумать.