Псалом 41

• Псалом 41

Псалом 41

Итак, давайте мы для начала прочитаем сегодняшний псалом. Новых у нас не появилось никого? Никого. Ладно. Итак 42 псалом, 41 у вас.

Как желает олень к потокам водным, так стремлюсь я к тебе, Бог мой.

Жаждет Бога крепкого, живого, но когда же приду и когда я встану перед тобой, Бог мой.

Слезы мои были хлебом для меня день и ночь, когда говорили для меня каждый день “Где Бог твой?”

Я помню об этом и изливаю душа мою, потому что я  ходил среди многолюдной толпы и входил вместе с ними в Дом Божий с радостями и восхвалениями в собрании празднующих.

Что же унываешь ты? Чего смущаешься? Надейся на Бога, потому что снова и снова буду славить его, спасителя моего и Бога моего.

Унываю я и потому вспоминаю о тебе в земле Иордане и  Фермонии на горе малыя.

Бездна зовет бездну голосом водопадов твоих, все волн твои прошли над головой моей, покрыли меня.

Явит Ягве милосердие свое и песнь ночная готова у меня - молитва к Богу жизни моей.

Скажу я Богу: “Заступник мой, зачем ты забыл меня? Почему хожу я где-то от оскорблений врага?”

Как бы ломают кости мои - издеваются надо мною враги мои, когда говорят мне: Где же Бог твой? ”

Что же унываешь ты и чего смущаешься? Надейся на Бога, потому что снова и снова буду славить его, спасителя моего и Бога моего.

Наверное, хорошо знакомый псалом. Он очень популярен во многих церквах. И если на него посмотреть, просто, не задумываясь о контексте, то первое, что приходит в голову, что человек просто устал, устал от каких-то невзгод, устал от каких-то притеснений и гонений. Потому что тут упоминаются враги, которые издеваются. В этой усталости просит помощи у Бога.

Но тут правда появляются некоторые интересные моменты. Например, упоминается земля Иордана , видимо, иорданская долина, упоминается гора Фермон, которая на севере Израиля была во времена Соломона - граница Палестины и Сирии. Т.е. упоминаются какие-то места, которые напоминают о нахождении вне Священной земли, если иметь ввиду географии земли Божией, то и Фермон и Иорданская долина по ту сторону Иордана  - это уже за пределами земли Божией.

Т.е. человек взывает к Богу находясь вне мира Божьего. Ми Божий - это земля в тех границах, определенных еще в Книге Иисуса Навина, все, что за пределами этих границ - это языческие земли со всеми вытекающими последствиями. И если следовать традиционным, достаточно архаическим представлениям, но еще во времена Давида довольно широко распространенным, пребывание в этих землях за пределами земли Божией не дает полноценного богообщения. Считалось, что полноценное богообщение возможно в храме в Иерусалиме - тут упоминается этот храм, и очевидно, что автор там бывал на богослужении не один раз.   Видимо, это гимн периода первого храма. И вот теперь он оказался где-то там не просто за пределами храма, все-таки на священной земле на земле Божией еще возможно какое-то богообщение, а  там, где оно не возможно вообще.

Так во времена Давида и думали, что на земле Божьей это как-то возможно, тем более, что кроме храма были еще алтари. А там где-нибудь в Сирии или на юге Египта оно не возможно никак. Я не очень уверен, что когда этот псалом был написан, эти представления так и сохранялись. Может быть они и несколько изменились.

Но очевидно, что тут речь идет о какой-то такой ситуации, когда сам человек оказывается вне мира Божьего. Может быть тут и Иордан и Фермон упоминаются или аллегорически или фигурально, может быть дело не в том, что автору может быть пришлось бежать от врагов куда-то за границу. Хотя исключать этого нельзя. Но это не самое главное. Самое главное - это переживание такой отторгнутости и от мира Божьего и от богообщения. Но правда здесь богообщение все-таки есть и это очевидно. Упоминается ночная молитва, что весьма интересно, видимо практика домашней молитвы существовала в том числе и в до пленный период. Но о молитвенном правиле мы ничего не знаем: какие были эти молитвы, сколько раз в течении ночи они читались, читались ли они на заходе солнца и на восходе, или как-то иначе, как это у мусульман сейчас бывает, когда они должны в течении ночи 2 ли 3 раза вставать на молитву. Наверное, наиболее благочестивые действительно встают.

Понятно, что об отсутствии богообщения здесь речи нет. Что бы с человеком ни было, где бы он ни был, молится к Богу он везде, где бы не находился. И эта молитва считается нормальной вне зависимости от места. Т.е. обращение к Богу возможно откуда угодно. Но это не отменяет другого, главного, а именно этого чувства отторженности, оторванности  может быть искусственной от народа Божьего. Как и почему это произошло - не понятно.

С одной стороны упоминаются, что были некие люди, с которыми автор гимна ходил в храм на богослужения, но говориться, что с другой стороны эти люди стали его врагами. Эта ситуация предполагает какие-то столкновения, какое-то противостояние с собственными единоверцами, по крайней мере с формальными единоверцами. Дальше остается только вдумываться: что здесь могло произойти. И это будут только догадки.

Но есть одно довольно вероятные предположения: что это моли быть за гонения. Если только допустить, что этот гимн принадлежит тому, кто в ходил в общины тех самых бедняков Господних, о которых мы с вами говорили и в прошлом году  и в этом году я о них упоминал. Одному из членов тех общин, которые сложились вокруг Исайи Иерусалимского прежде всего и которые продолжали существовать вплоть до плена в той или иной форме. На эти общины в известный период времени после смерти Изекии около 8 века  и уже после смерти самого Исайи Иерусалимского во время правления Менаше начинаются достаточно серьезные гонения. Мы уже отмечали следы этих гонений в гимнах, которые в общинах бедняков могли сложиться. Постоянные намеки на гонителей, преследования - постоянный контекст.

Если перед нами псалом, появившийся в общинах бедняков, то ситуация становится более понятной. Что тогда перед нами? Перед нами ситуация, когда меняется власть меняется отношение к пророческому движению. Если во времена Изекии Исайя был фактически придворным, человеком приближенным к правителю, и те люди, которых считали его последователями могли жить спокойно и свободно, и конечно они приходили в храм, и Яхвизм был тогда в моде во времена Изекии и немного позже в начале 7 века при Иосе что то похожее: религиозность была  моде, модно было быть религиозным человеком. А при Менаше все изменилось. Демонстрировать религиозность стало иногда даже не безопасно, особенно излишнюю религиозность. Хотя Яхвизм, как был официальной религией еврейского царства, так и оставался. Но особенно на такие общинные движения стали смотреть с неодобрением. Ели Яхвизм, как государственную религию, сохраняли, никто не собирался его отменять, то а такую религиозную самодеятельность власти стали смотреть довольно косо. В силу разных причин - не так важно почему. Но факт остается фактом.

И тогда начались гонения, не знаю, на сколько они были интенсивными, в 4 Книге Царств говориться, что Менаше залил Иерусалим кровью праведников - буквально так. Не знаю, преувеличения это или нет, о гонения были. И я не исключаю, что во время этих гонений кому-то пришлось бежать и гонителями могли оказаться те люди, которые недавно ходили в храм, возможно и продолжали периодически ходить. Но которые будучи людьми религиозными и законопослушными, когда на это движение общинное  начались гонения, они поддержали эти гонения. И тогда вполне могла сложиться ситуация, что эти люди совсем недавно с тобой приходили к одному алтарю, и вроде были единоверцами, а сейчас они становятся гонителями. Такая ситуация могла сложиться, если предположить, что этот псалом написан во время гонений при Менаше.

Как вы понимаете, точно это сказать не возможно, тут датировок никаких нет. Можно только что-то реконструировать, но ситуация вполне вероятная. Иначе говоря, здесь речь идет не просто о гонениях, а о гонениях со стороны пусть и формальных, но все-таки единоверцев. Но и дальше логика рассуждений этих людей была проста и понятна. Может быть действительно, автору этого гимна пришлось бежать, и не фигурально все на счет Иордана и Фермона, если гонения были такими, какие описаны в 4 Книге Царств. И тогда те люди, которые остались в Иерусалиме, могли вполне смотреть на тех, кому пришлось бежать, как на людей Богом отвергнутых. Раз Бог не дает им места в храме, не пускает их в храм, не дает им жить на своей земле, значит они Богу не очень то и нужны. Отсюда и эти вопросы: Где твой Бог? Почему он тебя не возвращает в храм? - наверное эти люди так могли говорить, стоя с палкой у входа. Некий такой издевательский вопрос, который прозвучал.

И если на эту ситуация посмотреть, то она оказывается с одной стороны, типичной, а с другой стороны, духовно очень напряженной. Понятно, что такие вещи могут происходить во все времена. И понятно что тут даже не сами по себе гонения со стороны властей страшны. Страшнее все участие прямое или косвенное в этих гонениях людей, которые считают себя верующими и т.д. Понято, что такие вещи происходили не один раз и в истории яхвизма и в истории христианства и в истории других религий тоже. Сама это ситуация духовно очень напряженная.

Человек оказывается в ситуации очень серьезного выбора. С одной стороны он видит перед собой фактически гонителей, хотя бы даже они считали себя тоже яхвистами, как в данном случае. Понятно, что это противостояние - дело чисто человеческое. К яхвизму все это отношения не имеет, как и в христианской истории все это не имело отношения к христианству. Но вот практический вопрос: Как жить дальше? - все равно встает. С одной стороны, соблазнительно простой путь, но для того, кто хочет сохранить верность Богу, не приемлемый,  путь признания власти большинства. Т.е. просто согласится и жить как все. Понятно, что члены общин бедняков Господних были не как все. Это была наиболее активная часть общины. И внутри этой общины были очень активны мессианские ожидания под влиянием проповеди Исайи Иерусалимского. Естественно, они тоже приходили в храм, естественно, они тоже участвовали в жертвоприношениях, но у них было еще что-то, чего не было у других и чего другим было не надо. Были свои собрания, были общие молитвы, наверное, там читались какие-то тексты, может быть первые пророческие записи. Это был особый мир и понятно, что религиозная и духовная жизнь этих людей была более насыщенной, чем у остальных, у которых все сводилось к более или менее регулярному посещению храмового богослужения.

При Менаше накал религиозной жизни несколько снизился, и все вернулось к тому состоянию, которое было более характерно для Иудеи после распада единого государства, после смерти Соломона. Тогда подавляющее большинство тех, кто считал себя верующими,  в храм приходили три раза в год по большим праздникам. И на этом фоне общины бедняком стали выделяться еще больше. Естественно, это вызывало как минимум раздражение. Власти этих людей боялись. Потому что это движение было мессианским и пророческим к тому же, а еще были свежи воспоминания о том, чем кончались пророческие движения, как все приводило к переворотам и кровопролитиям.  Было чего опасаться, и гонения были вполне понятными, страх властей был вполне понятен.

С другой стороны, это  постоянное чувство: вот ты живешь себе спокойно, а рядом с тобой в одном храме у одного алтаря оказываются люди, которые живут не как ты, а гораздо интенсивнее в духовной жизни. Подсознательно хочется поставить этих людей на место, что бы не высовывались. Поэтому каждый, кто к таким общинам принадлежал, оказывался под двойным давлением: под давлением властей и под давлением массового религиозного коллектива, под давлением массы номинально верующих, как-то религиозных, но людей, которым эта религиозность не очень то и нужна. Гонения в этой ситуации могли быть поддержаны этой самой массой, что понятно. И понятно, что самое простое решение: стать как все, спокойно ходить в храм, чуть чаще, чем другие, но в рамках - как это называется. И жить спокойно, и никто тебя трогать не будет.

С другой стороны, понятно, что это измена и Богу и себе, что этого делать нельзя. И дело не в том, что от чего то отрекаешься или своим взглядам изменяешь, понятно, что и это тоже, а просто понятно и спокойно у алтаря себя чувствовать уже не будешь. Понятно, что неизбежно скатываешься в тот самый средний уровень массовой религиозности. Массовая религиозность -это духовно очень опасный феномен. Опасный своей соблазнительностью. Внешне он дает иллюзию того, что в жизни твоей все есть: хорошая работа, хорошая семья, дом, машина, дача, а еще и религия. А религия в придачу ко всему - и с этой точки зрения тоже все в порядке. Феномен массовой религиозности дает такое ощущение, когда к ней приобщаешься.

Но в духовной плане по сравнению с теми же общинами бедняков объективно это была бы чудовищная деградация. Как и всякое снижение на уровень массовой религиозности. Деградация, о которой мы говорили много сегодня на предыдущем семинаре по Пятикнижию, где речь шла об общине и о социуме. Дело в том, что массовая религиозность - это понятие социальное, в том понимание, как мы с вами говорили на первом семинаре. Это ни что иное как производное от массовой коллективистской психологии, но производная религиозного порядка. Вообще религиозность как таковая -феномен двойственный. С одной стороны феномен чисто психологический, с другой стороны в религиозности часто присутствует духовная составляющая, но увы чаще она не является определяющей. Просто так уж мы устроены, что наше духовное Я проявляется, выражается в области психического. Наша психика - наиболее адекватный инструмент нашего духовного Я.

Религиозность - это психическое состояние соответствующее на духовном уровне богообщению. Когда я говорю: соответствующее, то соответствующее не в плане уровня, а в плане соотнесенности.  На психическом уровне религиозные переживания сопровождают богообщение. Я говорю: обычно, но это не всегда бывает так. Духовные состояния могут не сопровождаться никакими религиозными переживаниями. Но если чем то на уровне психическом они сопровождаются, то скорее всего это переживания религиозного характера. Главная проблема заключается в том, что в некоторых случаях эти переживания могут возникать сами по себе без относительно к каким бы то ни было духовным состояниям.Такое тоже бывает и тоже возможно.

Религиозность есть, а богообщения нет. Религиозные переживания присутствуют, а откровения нет. Духовного состояния, которое его порождает, нет, оно просто воссоздается, имитируется на психическом уровне.  И если богообщение коллективное не возможно, это всегда личностные переживания, тот вот религиозные коллективные переживания вполне могут быть. И на этом уровне рождается та самая массовая религиозность, как коллективное, свойственное конкретному социуму религиозное переживание. Часто массу людей объединяющее, но конкретного человека поглощающее так, что личность исчезает. Остается единый религиозный порыв, где лично тебя уже нет, а есть большое религиозное МЫ.

Слияние с этим коллективным МЫ - штука очень соблазнительная. Почему? Мы об этом уже говорили на первом семинаре, и не знаю, стоит ли повторяться. Ну, прежде, это дает чувство комфорта, безопасности и безответственности.  Всегда можно чувствовать себя дома и защищенным, а в случае чего снять с себя ответственность и сказать: “Это не я лично, это мы все так. Стало быть с меня спроса нет.” А с другой стороны если что то хорошее обещается, например, спасение, то не зависимо от того, какой я лично, мы все, а значит и я вместе со всеми, это поимеем.  Вроде и безответственность, но обещания нам же даны, значит и я вместе. И это огромный соблазн: оставить все личностное, оставить свою уникальную неповторимость, свою духовную жизнь и нырнуть в это коллективное МЫ.   Проще, безопаснее, удобнее, комфортней, со всех точек зрения здорово, кроме одного: духовной жизни там нет. Настоящего богообщения внутри этой коллективной религиозности быть не может. если и появляется что-то там, то это значит, что кто-то из этого коллективного МЫ вынырнул и начинает с Богом общаться как личность, по крайней мере пытается это делать.

Но с другой стороны есть еще один соблазн - противоположность тому, о чем мы с вами сейчас говорили, хотя противоположность относительная. Действительно отделиться, раз меня здесь не хотят видеть, то я ухожу и обойдусь один. У ваших алтарей в вашем храме мне делать нечего. Грубо говоря, позиция Ессеев кумранитов, которые примерно так на храм и навесь народ Божий смотрели. (Ессеи (греч. Εσσηνοι, Εσσαίοι, Οσσαιοι или кумраниты) — одна из иудейских сект, получившая начало в первой четверти II в. до н. э - Википедия): “Вы все нечисты, вы нас не хотите знать, ну и вы нам не нужны, тем более мы чище вас, значит мы ничего не теряем, и мессия придет к нам, а вы посмотрим, где будите.”

В каком то смысле это соблазн индивидуализма, в котором тоже есть своя прелесть. Обольщающая прелесть. Здесь есть своя красота и свой комфорт в таком состоянии. Во первых, чувство  самоуважения. Если соединившись с религиозной толпой испытываешь чувство комфорта глубокого религиозного удовлетворения, то в случае индивидуального комфорта - ощущение удовольствия, что ты не такой как эта толпа. Этим тоже можно быть довольным, это тоже форма самоудовлетворения, только противоположная той.

Но кроме того есть момент, связанный с тем, что никаких проблем с общением с другими людьми решать не придется. Индивидуалист - он по определению один, ну может быть в небольшом кругу единомышленников, с которыми ему легко и удобно, как человеку массового сознания удобно в этом большом МЫ, и кроме этого кружка больше ничего и никого не надо. Когда это проецируется на религиозную жизнь, то это ведет к появлению обособленных групп и общин. В пределе они трансформируются в секты. Но то бы эта трансформация произошла надо что бы прошло некоторое время и прошли некоторые процессы. В частности, должно появиться убеждение в том, что вся полнота истины сконцентрирована только в этой группе или только в этой общине, что больше ее нет нигде. И других людей, достойных спасения, или достойных вхождения в мессианское царство, или достойных для того, что бы освятиться и подойти к алтарю, больше нигде нет и быть не может по определению. Это индивидуализм доведенный до конца, до абсолюта и в религиозном плане он порождает сектантство. Сектантство - это состояние, а не организация, состояние духовное.

Это две крайности духовной жизни: массовое религиозное сознание и полное обособление. Обособление предполагает момент личного выбора, дело не в том, где приходится жить и к каким алтарям ходить, это внутренняя позиция,  определяемая духовным выбором, тем признаю я ценность того алтаря, от которого меня прогнали, или нет.  Здесь есть очень важный и тонкий момент. Вопрос признания или не признания - вопрос того, что я лично для себя поставил на первый план: себя самого или Бога. Если себя самого, то любой алтарь, где меня нет, уже не нужен, потому что там нет меня. А раз он не мой, то зачем он вообще? Если на первом месте Бог,  то вне зависимости от того, могу ли я туда зайти или нет, он все-таки остается местом присутствия Божьего. Разумеется, тех людей, которые сейчас стараются не допускать праведников к алтарю, сама эта позиция праведника, признающего святость алтаря, ни чуть не оправдывает. Вина на этих людях остается. Но тут важна не позиция этих людей, а воля Божия.

И вот интересно, что автор этого гимна занимает достаточно взвешенную позицию: он понимает, что храм остался храмом, а алтарь алтарем, место присутствия Божия осталось местом присутствия Божьего.  Но он так же понимает и то, что другой алтарь ему не нужен. Только потому что он сейчас не может прийти в храм к этому алтарю, он не собирается искать какую-то альтернативу. И понятно, почему. Ему приоткрыто то, что в полноте всему народу будет открываться во время вавилонского плена: Бог своих верных не оставляет нигде, что нет отверженности от Бога только потому, что нет возможности прийти к конкретному алтарю, что это от Бога не отделяет, что отделить человека от Бога может только сам человек. Поэтому при всем том, что ему очень хочется вернуться в храм, автор гимна достаточно спокоен. Он понимает, что Бог с ним, хотя тяжело конечно. Гораздо легче или обособиться или нырнуть в религиозный коллектив. И то и другое было бы гораздо комфортнее.

Но автор остается верен Богу и поэтому он не хочет компромисса. Если он на тот или другой компромисс согласиться, даже это будет выглядеть так, как будто он Бога и алтарь нашел, а фактически он Бога и алтарь потеряет. Он понимает то, что многих гипнотизирует, я имею ввиду, что заставляет человека нырять в коллективную религиозность, отказываясь от личных отношений с Богом, или искать другие алтари, или создавать эти алтари самому. Иллюзию того, что если ты не можешь подойти к этому алтарю физически, разделить священную трапезу физически, то это конец и от Бога ты отторгнут и никакого богообщения не возможно. Об этом и говорят ему враги, которые как раз так и мыслят: раз ты не можешь прийти в храм, не можешь подойти к алтарю, то Бога у тебя нет.

На самом деле, понятно, что это не так. И что физическая невозможность прийти к алтарю от Бога не отделяет. Если только ты сам себя от него не отделишь, т.е. решение не ходить к алтарю будет твоим личным выбором. Когда ты сам это выбираешь - ситуация другая. Желание нырнуть в коллективную массовую религиозность или стремление заменить Божий алтарь на самим созданный - это часто некое желание не потерять алтарь, не потерять Бога. И при этом мало кто задумывается, что при этом как раз Бога они теряют.  Можно физически к алтарю подойти, отказавшись от своих собственных отношений с Богом, но что толку подходить к алтарю, если нет богообщения, нет главного. Можно устроить самый красивый, самый лучший со всех точек зрения удобный храм свой собственный, для себя и своих единомышленников. Но нужен ли это алтарь именно здесь Богу, нужна ли эта альтернатива. И тогда что толку в этой красоте.

Есть еще один нюанс, который надо иметь ввиду. Некоторых невозможность подойти к алтарю физически подавляет. Но это происходит не случайно. Автор этого гимна не случайно упоминает о милосердии Божьем, о том, что в еврейском называется хесед ( רחמים  ). Те, кто здесь с самого начала были,  те помнят, что хотя  и переводится это обычно как милость, это правильнее перевести как милосердие. И это несколько больше, чем милость.  Это вообще говоря отношение Бога к человеку или к народу Божьему как готовность сделать для человека или народа больше, чем он заслуживает. Мы об этом с вами говорили. И в этом милосердии есть один важный аспект, который в сущности говорит, что Бог не оставляет своих верных где бы они ни были. Но эта истина автору только приоткрывается, как и истина о том, что Бог не оставляет. А откроется она позже и осмыслена будет позже, только в после пленный период. Здесь только издали, чуть-чуть, на уровне контуров появляется.

Истина о том, что присутствие Божие не только не связана с алтарем или с храмом, в том смысле, что к Бог можно обратиться где угодно. Но она не связана и в том плане, что оно выражается и в самом народе Божием как в едином духовном целом тоже. Еще раз скажу, что это будет осмыслено только после плена. А это до пленный псалом.

Понимание того, что освящен народ Божий как единое целое. Это кажется странным на фоне того, о чем мы сейчас говорили о массовой религиозности и о социуме. Казалось бы какая уж тут освященность, какое духовное единство? Но надо иметь ввиду, что и религиозной общине свойственна антиномия человеческого,  психологического религиозного и духовного богооткровенного. Любая община - это воплощение выражения откровения, в том смысле как о еврейском народе и синагоге говорит позже в раввинистический период , что это живое воплощение Торы. А с другой стороны любая религиозная община - это конкретные люди, объединенные местом и временем, соединенные общей молитвой. есть Синагога (с большой буквы) или Церковь (с большой буквы), как измерение общины, богооткровенное ее измерение, есть синагоги и церкви уже с маленькой буквы - человеческое измерение, чисто психологическое, собственно религиозное.

Тоже самое и с народом Божьим, он и освящен и абсолютно природен. Т.е. ситуация та же, что и с любым человеком: с одной стороны образ Божий, с другой понятно что.

Именно в выражение этой священности и связана возможность духовной жизни в отрыве от храма и в отрыве от алтарей. Но до конца это осмысливалось в период плена, после плена вавилонского. Тогда и теология появилась, в рамках которой это все осмысливалось. Пока это я бы сказал предчувствия. Но уже есть понимание, что милосердие Божие делает возможным полноценную жизнь. Т.е. не Бог освящает народ через алтарь, а Бог освящает алтарь через народ. Отсюда и следует, что алтарь может быть где угодно, где ему быть определяет Бог.

Отсюда же следует, что собрание верных может быть тоже где угодно. И полнота духовная такого собрания не зависит от физической близости или удаленности от алтаря. И она так же освящается тем же самым алтарем и освящает тот же самый алтарь, как и собрание тех, кто физически находится рядом с ним. Поэтому молится можно где угодно, это прекрасно понимает автор псалма. И полнота богообщения не становится меньше. Но воздвигать алтари там, где их Бог не воздвигает, при этом не стоит. Алтари должны быть там, где их ставит Бог.

А автор этого псалма хорошо понимает, что в крайности, о которых мы сейчас говорили, никак нельзя броситься, потому что это будет не только измена себе, но и измена Богу, которая его от Бога отделит. И, конечно, ему очень не просто жить так, как он живет, но для него это единственно возможный вариант. И всякий другой - недопустимый компромисс. Искать другие алтари или создавать свои, отказываться от того, что дает Бог, ради того, что бы физически подойти к алтарю - все это будет изменой Богу. Поэтому пока так. А дальше - как Бог даст. Вот позиция автора псалма.

И сама по себе такая позиция уже выходит за рамки той ситуации, которая здесь происходит. Понятно, что это некая позиция на все времена. Это самое главное, что я хотел сказать об этом псалме. Но что бы его понять до конца надо знать не только сам текст, но и контекст, который предполагается. Я на этом закончу, если вопросы, то можно вопросы.

Реплика из зала: не разборчиво, что то об общинах.

Они могут выбрать место, где собираться, но не выбрать место, где построить алтарь. Потому что, если выбираешь место для нового алтаря, то тем самым заявляешь, что тот алтарь больше не алтарь Божий.

Реплика из зала: а что не может быть два алтаря?

В те времена уже не знаю. Видимо уже нет. Так же как и храм один. Ну если говорить по ассоциации того, что нам понятнее и ближе, то ситуация внутри церковных разделений. Одно дело уход по необходимости, а другое, если мы считаем, что он все там нечестивцы и мы с ними не хотим больше дел иметь. Со вторым алтарем это тоже самое было бы. Я со своей общиной ухожу, но я не заявляю, что с ними больше дел иметь не желаю, что все они негодяи и нечестивцы, вообще это больше не церковь. Т.е. не отделяю себя от тех, кто остается. И это позиция, когда другого алтаря нет. Единство остается на духовном уровне.

А вот когда я заявляю, что это больше не церковь и что я не хочу с ними дел иметь, вот настоящая церковь, а туда ходить не стоит, то это и есть новый алтарь, выражаясь языком ветхозаветным. Вот где проходит граница. Если я строю свой храм, то значит я заявляю, что в тот храм я больше не ходок, и вообще это не храм.  А если я этого не делаю, то община верных вообще где угодно может собираться для молитвы.

Реплика из зала: а концессии тоже от этого произошли?

 Концессия - вещь очень сложная. Христианство, которое изначально не должно было быть религией, все-таки религией стало. А поскольку оно стало религией, то у разных народов религия начинает приобретать собственные черты специфические: национальные, региональные и т.д. А дальше все зависит от того, что произойдет с церковью как таковой: распадется она на эти региональные осколки или нет. Т.е. скажут ли одни другим: вот у нас церковь, а у вас неизвестно что. Или не скажут. Понятно, что у человека, который тяготеет к массовой религиозности велик соблазн именно так сказать. Внешнее побуждает внутреннее, а религия абсолютизируется. Если они молятся Богу по другому, даже если Бог тот же, то они чужие, не наши. Вот подход чисто религиозного человека. Поэтому самаряне - первые враги иудею. Они молятся нашему Богу, но не правильно, не по-нашему. Это хуже, чем язычник, потому что у язычников боги другие и до них дела нет.

Реплика из зала: не разборчиво.

Это еще интереснее. Тут, фактически, чем меньше расхождений, тем глубже раскол. Нет ближе православия и старообрядчества, там даже на уровне обряда различия минимальны. Если посмотреть по существу, то там почти различий никаких нет. Если там литургия может идти 4 часа, так и в православной церкви это возможно, только так это обычно никто не делает, но в монастырях - так оно и  есть. Расхождения минимальны, но тем больше раскол. При этом говориться, что именно эти расхождения - самая суть веры, и у кого здесь отличия  - тому гореть в аду на веки вечные. Из-за того, что у них “аллилуйя” один раз, а у нас три раза произносится. Специфика религиозного мышления.

Реплика из зала: вот вы сказали, что богообщение коллективом не возможно, а  как это сочетается с тем, что Христос призывал для общения с ним в коллектив.

Не в коллектив, а в общину. Это очень разные вещи. Разница в том, что община состоит из личностей, в нормальном случае, конечно, если это не псевдообщина. Из личностей, каждая из которых имеет свои неповторимые, уникальные и ею переживаемые отношения с Богом.  И община состоит из некоторого количества таких личностей, у которых кроме сложившихся отношений с Богом, есть еще сложившиеся отношения между собой.  Вот что такое община.

Реплика из зала: община - все-таки несколько людей, как минимум 2 или 3.

Но им не обязательно превращаться в коллектив.

Реплика из зала: но вы при этом еще сказали, что богообщение возможно только личностно. Только наедине можно с Богом общаться, а двое или трое не могут общаться с Богом?

Могут, но это все-равно будет наедине.  В определенном смысле.

Реплика из зала: но это не возможно наедине, когда двое или трое. Возможно другое общение

Как бы вам сказать. Если я говорю “наедине” - это значит ,что всегда остается некая последняя глубина, даже когда община молится совместно, или высота, которая известна только Богу и тому, кто с ним сейчас общается. Это и есть личностное

Реплика из зала: но ведь для всех невозможно.

Я знаю, что не возможно. Но в некоторых случаях это абсолютно необходимо, и оно остается личностным, потому что есть эта последняя глубина, где остаешься с Ним наедине.  Даже в общине. Ну например, монастырь - это вообще-то община, если говорить об образе жизни, потому что живут ведь вместе. В нормальном случае у каждого есть какая-то келья и вот в этой келье что-то такое происходит, что известно только Богу и этому человеку. И это все-равно затрагивает всю общину. Этот человек не теряет связи с остальными, но никому из этих остальных туда - в эту келью - доступа нет.

Реплика из зала: а как же открытость в общинах?

Так одно другому не противоречит. Я не знаю, что вы понимаете под открытостью.

Реплика из зала: а что может быть у человека тайного, закрытого от общины?

Ну как что? Какие-то его личные с Богом отношения, в которые не обязательно посвящать всех братьев и сестер. Хотя между братьев, а особенно между сестрами найдется много желающих посвятиться. Но этого делать не обязательно. В нормальной общине в душу обычно не лезут, а в нормальном монастыре - тем более. Есть вещи, о которых говорят с духовником и только с ним. И то не обо всем можно поговорить и н всегда. Есть вещи, о которых говорят только на исповеди и т.д.

Реплика из зала: а общая молитва?

Разумеется, общая молитва возможна.

Реплика из зала: Она все-равно остается личной?

Конечно

Реплика из зала: как это возможно?

Если не будет этой собственной вертикали, соединяющей именно тебя, лично тебя с Богом,  то участвовать в этой совместной молитве невозможно, не чем. У каждого должна быть своя струнка, а если ее нет, то и молитвы нет. Может звучать целое созвучие таких струн, но если своей нет, то чем звучать?

Реплика из зала: а если у каждого этого нет, то получается, что в церкви никто не молится?

Вполне. Очень часто так оно и бывает. Но я бы скала, что это плата за массовость. Когда церковь стала массовой, если говорить о востоке, то это где-то около 6 века, начался процесс в 4 веке, в 5 веке - это уже Юстиниан, запретивший все языческие культы зачем то,  видим из желания церкви угодить. В церковь хлынула толпа людей, которых нормально воцерковлять было уже некогда.  А этих людей не только некогда было воцерковить, но они и не понимали, что такое христианство. Если бы поняли, то в церковь бы не захотели. Но больше ходить не куда, остальные храмы позакрывали. А они как были язычниками, так и остались. Вот он коллективизм.

Реплика из зала: а как быть если отношения с Богом есть у каждого, а между собой не вообще?

Ну вы знаете, не у каждого с каждым отношения складываются, может их не быть вообще. Вот тут вопрос открытости: на сколько я готов устанавливать отношения.

Реплика из зала: и это не община?

Еще нет. Община - это совместное духовное делание. Мы же общаемся с людьми по-разному. Бывают человеческие сообщества, которые не подходят однозначно ни под одно из определений, балансируют на грани того и другого. Но настоящая полноценная община без духовной жизни не возможна. А коллектив - это такое общество, где духовная жизнь фактически нивелирована. Но очень часто человеческие сообщества оказываются в положении промежуточном: с одной стороны, личность еще не полностью нивелирована, а значит какая-то духовная жизнь возможна,  с другой стороны, само сообщество на эту духовную жизнь не ориентировано. Мало ли какие бывают клубы по интересам и т.д. и т.п. Обычно там нет полного коллективизма,  личность не нивелируется, но с другой стороны это мало имеет отношение к духовной жизни.

Но есть такой нехороший момент во всем этом, если духовной жизни нет, то тенденции к такой нивелировке всегда будут иметь место, осознаваемые, неосознаваемые, более или менее ярко проявляющиеся, но они будут в той или иной степени обязательно.

Реплика из зала: а если собрались люди, у каждого из них есть какие-то личные отношения, то это что будет?

Если люди просто собрались, то это еще не сообщество. Просто люди собрались, зачем собрались - не понятно.  

Реплика из зала: для общей молитвы.

Для общей молитвы - это может быть просто люди собрались для общей молитвы. Что бы из этого выросла община - надо что бы прошло время, что называется в иудаизме миньян - 10 человек, которых достаточно для богослужения. Они могут и не составлять общину, но их должно быть некоторое число, потому что все-таки должен народ быть представлен.

Реплика из зала: современный приход в этом смысле общиной не является?

В большинстве случаев, да. Есть, конечно, приходы где есть общины, но куда меньше, чем приходы, где никакой общины нет. Я знаю приходы, где есть какие-то общинные тенденции. Такие есть в некотором количестве. Три - четыре таких я мог бы назвать. Хотя в каком они положении и состоянии - это отдельный вопрос. Можете у отца Владимира Лопшина поинтересоваться в его общине для начала (ректора нашего университета). Есть церковь Косьмы и Демьяна в Шубино. Есть, вроде, что-то на Маросейке, но не уверен на этот счет, лично не бывал, поэтому не уверен. Вроде бы там сейчас общинная жизнь налаживается. Вероятно, есть и еще, я ведь не все знаю, что есть.

Реплика из зала: а что надо определяющего, что бы сообщество назвало себя общиной?

Прежде всего люди должны там появляться не случайным образом, а если уж появились - участвовать в общем духовном делании. Это и активное, осмысленное участие в литургии, естественно, и некоторые моменты, связанные с личной духовной жизнью, и с аскетической

Реплика из зала: Что у Кочеткова не община?

Думаю, что да. Я просто знаю, что там какие-то более жесткие рамки, чем просто братство. Я просто не знаю, что сейчас с ними и где они сейчас. Наверное, это тоже надо считать общиной, хотя довольно специфическая форма, давно такой не было на Руси.  Может и никогда не было. просто такого рода братства формировались, или очень похожие, на Украине в 16 -17 веках. А в России? я даже таких… Хотя говорят что-то было в 19 веке в конце самом или в начале 20.  С одной стороны, формы все более или менее традиционные для церкви, а с другой стороны, сочетание и структура необычная.

Реплика из зала: только по структуре отличаются?

В основном, да. По структуре и некоторой жесткости устава. Правда я его давно читал, на сколько он сейчас такой или уже другой, Я никогда в такой общине не состоял, а там с членством в этой общине достаточно жестко.

Я понимаю так. В любой из этих общин есть ядро некое более или менее устоявшееся. С другой стороны понятно, что постоянно циркулирует некий народ, и в этом смысле вход свободный.  На сколько я помню, мне в руки попадались уставы, некие тексты, там так нельзя. Надо либо быть членом этой общины, либо ты туда не приходишь.  Циркулировать вокруг не получается.

 Реплика из зала: можно быть гостем.

Да что-то такое я помню. Но просто так быть без статуса - нельзя. Структурировано все четче.

Реплика из зала: помогает сохранить общину.

Во времена, когда имеет место бардак, это может помочь сохранить структуру. В некоторых случаях эта жесткость может повредить. Тут надо смотреть конкретно. Главное, не абсолютизировать форму как таковую, выработать устав и не очень жестко ему следовать.  Тогда все нормально. Но надо обладать гибкостью для этого.