«Где же радость о Христе?!» Православные «неврозы» и психологические подмены

«Все делаю правильно, а радости нет, даже на Пасху», «порой мне стыдно идти к Богу — таких как я невозможно простить», «отслужила 40 молебнов, а он все равно умер», «все соблюдаю, а толку мало — наверное, Бог меня не слышит, не любит, Ему нет до меня дела».

Человек приходит в Церковь и начинает благочестивую жизнь: соблюдает посты, ходит на службы, приступает к Таинствам. Но бывает, что за всем этим он так и не встречает Живого Бога. Когда проходит первое воодушевление, становится очевидно, что посты и молитвы сами по себе не приносят радости. Он злится и унывает, а близким с ним еще труднее, чем до его прихода в храм.

О психологических механизмах, которые мешают встрече со Христом, и некоторых искажениях религиозного опыта расскажет Марина Филоник — психолог, психотерапевт, научный сотрудник Федерального института развития образования.

Данный текст — расшифровка лекции, проведенной порталом Предание.ру. Аудио и видео лекции — http://predanie.ru/filonik-marina-sergeevna/gde-zhe-radost-o-hriste-pravoslavnye-nevrozy-i-psihologicheskie-podmeny/#/audio/

Предание.ру - самый крупный православный мультимедийный архив в Рунете: лекции, выступления, фильмы, аудиокниги и книги для чтения на электронных устройствах; в свободном доступе, для всех.

• Феномен “подмены”

• Типичные искажения религиозного опыта

• Трудности осознавания своих чувств.

• Конфликт личного опыта и убеждений

• Искажение образа Бога

• Искажение образа себя

• Подведение итогов и вопросы

Меня зовут Марина Филоник, я практикующий психолог, психотерапевт и преподаватель психотерапии. Формально моя должность звучит как “Научный сотрудник Федерального института развития образования”, но моя основная практическая деятельность связана с работой с клиентами как психотерапевта. Я работаю индивидуально и веду психотерапевтическую группу, а также читаю лекции по психотерапии для психологов в рамках повышения квалификации.

Особенно здорово и трогательно говорить о радости, о встрече с Богом в эти пасхальные дни, когда еще продолжается Светлая седмица. Изначально коллеги просили меня, чтобы это была лекция о радости. Я ответила, что так как я человек вообще-то депрессивный, то мало что понимаю в радости, и мне будет сложно прочитать лекцию про радость. Но зато я могу прочитать про подмены и всякие перекосы в религиозной жизни — это у меня получается гораздо лучше. Но когда я готовила план, то тема радости всё равно зазвучала и вошла в название лекции, потому что с какой бы стороны мы ни смотрели, когда мы говорим о христианской жизни, о встрече со Христом, об отношениях с Богом, то нам нельзя обойти тему радости. Тем более сейчас, когда мы вспоминаем, проживаем то время, когда Христос воскресший ещё несколько недель ходит по земле, и до сих пор службы служатся с открытыми Царскими Вратами. Конечно, радость — это что-то очень важное, чего нам порой может не хватать.

Как было заявлено в анонсе, мы будем говорить о некоторых феноменах психологических подмен, о некоторых искажениях религиозного опыта, которые нередко встречаются в нашей практике церковной жизни. Эти искажения по своей природе являются психологическими, но в той или иной мере могут мешать и нашей духовной жизни.

Здесь я бы сразу разграничила сферы компетенций. Когда мы говорим об отношениях с Богом, христианстве, духовной жизни, встрече со Христом, можно выделить несколько измерений. Главное из них, конечно же, духовное, и, если обсуждать какие-то наши препятствия, то, что мешают нам приближаться к Богу, то самый первый ответ, который обычно приходит, касается наших несовершенств, страстей, грехов. Об этом мы сегодня говорить не будем.

Есть ещё один аспект. Если мы обсуждаем проблему встречи и отношений с Богом, то в любых отношениях есть два субъекта, два участника: там есть я, как один участник, и Бог, как второй участник. Конечно же, мы не будем обсуждать то, что находится на полюсе Бога. Он то, что надо делает, а что мы можем? Какие у нас возникают трудности, препятствия, проблемы, которые нам мешают входить в полноту радостного общения [с Ним]?

Я подчёркиваю, что в фокусе нашего внимания будет психологическое поле. И когда мы говорим о каких-то психологических трудностях и проблемах, которые нам могут мешать, в том числе, и в религиозной жизни, то хочется сразу оговориться, что эти особенности, трудности, проблемы или неврозы, они по сути никак не отличаются, независимо от того, верующий человек или нет, принадлежит он к одной конфессии или другой, или вообще атеист —, психологические проблемы примерно одни и те же.

Феномен “подмены”

Но есть такая особенность или своего рода проблемный тезис, от которого я буду отталкиваться, который отчасти лег в основу всех дальнейших размышлений. Тезис звучит на немного сленговом языке так: религиозные убеждения “цементируют” невроз. О чем идет речь? [Мы говорим о ситуации, когда] человек, неважно верующий он или нет, приходит в ту или иную систему, в которой есть четко обозначенные нормы и правила, четкое понимание того, что хорошо, а что плохо. Эта система не обязательно является религиозной, это не обязательно Церковь — может быть и другая система мировоззрений, социальный институт. У человека, который в нее приходит, есть те или иные неврозы (оговорюсь: под словом “невроз” мы здесь понимаем те или иные психологические искажения, не бойтесь, это никакая не психиатрия, не заболевание, — просто то, что в народе называют “тараканы”, у каждого свои), которые при попадании человека в такую систему могут, как мы говорим, “цементироваться”. Имеется в виду то, что те или иные подмены, искаженные убеждения, психологические перекосы могут только закрепляться, подкрепляться, особенно если человек начинает приводить цитаты из святых отцов, из Евангелия, которые, как ему кажется, подтверждают правильность его искаженных представлений; и я буду приводить примеры таких феноменов.

Итак, основной фокус или предмет наших рассуждений будет касаться так называемого феномена подмены. Под подменами мы будем иметь в виду то (это не строго научное определение, скорее, рабочее понятие), что у человека есть уверенность в истинности каких-то своих представлений, за которыми, на самом деле, стоит совсем не то, что человек думает. Самый простой, понятный пример — такое праведное благочестие с ненавистью ко всем инаковым. “Вот, я все соблюдаю, я жутко благочестивый христианин, а все вокруг враги, все не прихожане моего храма — все еретики” — возможно, кто-то узнает такой портрет.

Вот в чем здесь состоит подмена и опасность? У человека есть убежденность в истинности правоты его позиции; он знает что он-то делает все правильно, а вокруг все делают неправильно. Само это нас отсылает к проблеме осуждения, непринятия, и трудно говорить, что это какое-то здоровое проявление. Конечно, кто из нас не осуждает, кого из нас не раздражают те или иные люди, не похожие на нас? Но мы понимаем, что это не норма. Может быть, мы в этом каемся или идем на психотерапию, мы признаем: у меня есть проблема, я все-таки злюсь на братьев-протестантов или на соседей, которые в другом храме ведут себя не так. Но это моя проблема, каюсь, хочу исправиться. Это одна ситуация, и тогда мы не говорим ни о какой подмене.

О подмене мы говорим тогда, когда у человека есть уверенность в истинности правоты своей позиции. Отчасти это, конечно, похоже на фарисейство. Уж кто-кто, а фарисей убежден, что он все делает правильно. Он хороший, он молодец, другие плохие — вот эта убежденность, невозможность критически отнестись к себе, невозможность критически посмотреть на то, что с тобой что-то не так. Вот об этом феномене подмены дальше и будет идти речь, и именно в том контексте, что те или иные подмены психологический природы, которые попадают в религиозную жизнь, становятся препятствием на нашем пути к Богу. Вот в этом весь фокус нашего обсуждения.

Типичные искажения религиозного опыта

Дальше можно обсудить несколько таких типичных искажений религиозного опыта. Они родились для меня на материале многих лет психотерапевтической практики — мне довольно много приходится работать в том числе и с верующими клиентами, — ну и конечно, моего собственного опыта. Наблюдение за клиентами, за собой, за своими друзьями приводит меня [осознанию] тех феноменов, о которых я сейчас буду говорить. И вот четыре основных пункта, которым будет посвящена наша сегодняшняя беседа, четыре основных примера типичных феноменов искажения религиозного опыта.

Сразу хочется оговорится, что когда мы говорим о искажении религиозного опыта, то хочется спросить: “А что вы знаете что такое норма?” Наверное, я не могу дать ответ, что такое норма; это все-таки не медицина, где мы можем точно обозначить границу нормы. Но как ни странно, хотя норму определить довольно трудно, явные искажения очень видны, и их определить бывает не сложно. Опять же приведу пример с какими-нибудь брюзжащими бабушками в храме, может не столь актуальный в Москве в последние годы (в 90-х это было более актуально): ты приходишь в храм к Богу, а первый, кто тебя встречает, — это бабушка, которая тебя ненавидит заранее, и получаешь кучу довольно жестких инструкций, после чего желание в храм приходить у некоторых ампутируется надолго. Такой пример мы явно можем назвать искажением, это не похоже на христианство, это какая-то карикатура на христианство. Вот о таких явных искажениях будет идти речь.

Итак, будет четыре основных примера, или феномена этих искажений. Первый из них касается трудности осознавания своих чувств. Это достаточно психологический феномен, но мы увидим как он отражается в том числе и на нашей духовной жизни. Второй момент будет касаться конфликта личного опыта и убеждения, конфликта своей позиции и авторитета. Это довольно острая тема, непросто про нее говорить, потому что здесь мы тоже коснемся проблемы послушания авторитету: я чувствую одно, авторитет мне говорит другое, и разворачивается вся эта драма. И еще два, может быть, самых важных для меня пункта — это все, что касается образа Бога и образа себя. Мы обсудим проблему искажений образа Бога (и весьма частая животрепещущая тема: Бог меня не любит, Он меня не слышит, Он меня ненавидит и прочее), и при этом невозможно обойти себя, потому что в отношениях всегда участвуют оба, и очень важно, кто же я во всей этой истории. Поэтому, надеюсь, нам хватит времени обсудить искажение образа себя, проблему идентичности: кто я? Это будет четвертым пунктом.

Вопрос из зала: Для меня сейчас проблема вот в чем: [жизнь христианина - это стремление к абсолюту], мы декларируем, что все должны быть, как Бог: мы должны быть жертвенны, как Бог, мы должны всех любить, мы должны быть смиренными, — но мы заведомо понимаем, что это недостижимый идеал. И тем не менее, это постоянно нам говорится с амвона, мы это сами прекрасно понимаем, и по-моему, здесь есть некоторая очень большая проблема. Когда человек стремится к абсолютно недостижимому идеалу, это не может не искажать его личность, причем во многих случаях это происходит очень ярко и очень сильно. Как одно из следствий этого, человек создает некоторый образ идеального себя, проекции идеального христианина на себя и начинает говорить уже не от себя, а от лица вот этого человека, получается, что ты не с ним разговариваешь.

Спасибо. Похоже это не вопрос, а некая ваша боль. Мне кажется это важно, и мы будем говорить об этом в четвертом пункте, отчасти в третьем. Жил-был нормальный человек, пришел он в Церковь, и началось: он узнал каким же он должен быть, и родился у него прекрасный образ (я тут немножко издеваюсь, поэтому нарисую этот образ с нимбом и крылышками, чтоб все уже окончательно было хорошо). И что же получается? С одной стороны, конечно, важно стремится [к идеалу], и плохо, когда у человека нет ценности работы над собой, нет ценности изменения себя; это плохо и для психотерапевта (нет хуже такого клиента, у которого нет никакой идеи саморазвития), и для духовной жизни. Идея динамики изменений очень важна: я стремлюсь, я хочу таким быть. Но здесь [часто происходит опасная] подмена: если этот [идеальный] образ у меня слишком высоко, если он слишком недостижим, а я к нему тянусь, из кожи вон лезу, появляется опасность фарисейства, лицемерия. [Нарисовав для себя такой образ, я должен] признать, что я ему вообще не соответствую; и тогда, если у меня не хватает смирения, я буду сходить с ума, потому что таких, как я, земля не выдержит. Какой у меня шанс выжить? Дотянуться до идеала невозможно, но можно его на себя “наклеить”, создать для себя такой образ, маску, — а маску, как вы знаете, можно приклеить так, что почти от кожи не отличишь и не отдерешь, и даже сам поверишь в это, скажешь “несмь якоже прочии человецы”, — тогда можно как-то выдержать, потому что конфликт этот очень тяжело удерживать. Но тогда начинается та самая история про подмены, о которых мы как раз сегодня и будем говорить. У нас образовался такой субъект “два в одном”: он взял этот образ и на себя “наклеил”, он уже этого не видит, он уже в ореоле святости. С такими людьми общаться дико тяжело, это все благочестиво до тошноты, невозможно, все стерильно, там жизни никакой нет, зато очень-очень правильно, даже внешне бывает видно. [И вот еще что важно:] ладно, что мучится сам человек, что другим с ним тяжело — это еще ничего; но есть серьезная духовная проблема:[если человек “наклеил” на себя другой образ,] кто будет встречаться с Богом?

Извините, есть еще такая проблема: этот человек воспитывает своих детей.

Если у вас есть какая-то личная боль, возможно, мы бы обсудили это не в рамках лекции. Но хорошо, что вы про это говорите. А если этот человек еще педагог, или лектор, или занимает большую должность?

[Но вернемся к нашей теме.] Насколько здесь возможны серьезные, близкие, интимные отношения, отношения любви: с ребенком, с другим взрослым человеком, с Богом? Кто будет встречаться с другой личностью? Если эта маска вошла в мою кожу, и я уже не знаю, кто я, не осознаю свои чувства, искренне верю, например, что я никогда не раздражаюсь. Одна моя знакомая рассказывает: «Когда-то мне сказали, что, оказывается, обижаться грех, — и теперь я никогда не обижаюсь». И это говорит человек, который кожей излучает обиду, с ней просто рядом тяжело находиться.

Еще раз повторю: в чем серьезная опасность? Нарушается возможность встречи с собой настоящим, соответственно, нарушается возможность встречи с другим субъектом, будь то человек, будь то Бог, будь то я сам..

В чем же важное отличие подмены от здорового невроза? Например, я понимаю, что я сейчас перед вами хочу хорошо выглядеть. Я тревожилась перед лекцией, не зная, как это все будет. Что только ни пыталась с собой сделать, чтобы расслабиться, но не очень у меня получается. Но я понимаю: это моя слабость, повод для работы [над собой] и так далее.

А где начинается подмена? Когда я твердо убежден, что я молодец, что я знаю истину и все делаю правильно — начинает проявляться феномен подмены. Но самое страшное, когда это все подкрепляется авторитетом Церкви: «Духовник сказал — и я так делаю», «В Евангелии написано…» (Евангелие трактуется очень своеобразно: фраза вытаскивается из контекста и приклеивается в любое другое место). Из святых отцов очень удобно понадергать фразы, которые будут подтверждать мою правоту. И если эта слепота прогрессирует, то проблема становится все глубже, потому что идет вживание, наклеивание на себя этого образа, и человек не встречается с собой, не встречается с другими.

Трудности осознавания своих чувств.

Есть такой термин в психологии “алекситимия” — дефицит или отсутствие языка для называния своих чувств. Это очень частый феномен в нашей, западной, культуре. Любой психолог приведет вам кучу примеров из своих клиентов, когда у людей есть проблема — назвать своими именами чувства.

Когда я опрашиваю студентов-психологов дневного отделения, то слышу такие названия чувств: комфортно — дискомфортно. «Я испытываю положительные эмоции» и «Я испытываю негативные эмоции». На этом язык описания чувств заканчивается. А весь веер чувств, который мог бы быть: досада, раздражение, злость, зависть, обида, печаль, грусть и т.д. — вся эта огромная палитра не используется. Может быть, человек эти слова где-то слышал, но к себе их не применяет. А если эти слова не находятся в свободном словаре человека, то он и не осознает в себе эти чувства. Так уж мы устроены: какие слова знаем, такие чувства и осознаем. А каких слов нет — того мы и не видим.

Может быть, вы знаете, есть такой феномен у народов Севера: они видят глазами какое-то огромное количество оттенков белого, оттенков снега. И у них в языке есть слова, называющие все эти оттенки. Мы все эти оттенки друг от друга не отличаем, мы видим только какие-то заметные различия. За счет чего так получается? Понятно, что они живут в снегу практически все время. Но дело не только в этом. У них в языке выработалась большая сетка понятий, большой “веер” слов. А за счет наличия слов у них и зрение устроено по-другому, они видят по-другому. Как и любой орган чувств, зрение опосредовано словом, и они видят то, что у них есть в языке.

Но ладно про белое, нам бы про чувства [понять]. Мы осознаем те эмоции, которые есть в нашем активном словаре, какие слова мы используем — те чувства в себе и осознаем. И все бы ничего, но вот эта алекситимичность, дефицит слов становится причиной разного рода подмен.

Мне вспоминается часто один клиент, молодой мужчина, который пришел на консультацию в рубашке, застегнутой на верхнюю пуговицу — для меня это такой симптом. Сдержанный, аккуратно подстриженный. Он мне рассказывал про свои переживания по поводу своего расставания с девушкой. Я в его речи услышала довольно много аффекта — злости, обиды, возмущения, боли. Он размахивал руками, чуть ли не плевался. Но сам мужчина этого совершенно не осознавал. Я несколько раз аккуратно попыталась выяснить: может быть, он все же злится на эту девушку? Так сам не признался… И это он еще не религиозен, по-моему. А что будет, когда он узнает, что злиться — не просто плохо, но еще и греховно? И нельзя человека обличать, нужно мягко, аккуратно помогать ему осознать свои чувства.

И все бы ничего, но как нам все это потом в религиозной жизни аукнется? Если такой человек придет в Церковь как в социальный институт, и у него начнется конфликт его неблаговидных чувств с религиозными убеждениями о том, что такие чувства являются грехом. Он поймет: мало того, что мужику обижаться негоже, а это еще и греховно. И как ему выдержать этот конфликт: правда в том, что я обижаюсь, злюсь и даже всех ненавижу порой, а в то же время понимаю, что это грех? Один из способов — вытеснить одну из сторон конфликта: не осознавать, что эти чувства есть. И тогда выглядит все очень благочестиво: я никогда не злюсь, я узнал, что обижаться — грех, и больше не обижаюсь. Но в этот момент происходит очень серьезная подмена.

В чем здесь проблема для верующего человека? Это ложное мнение о себе с искренней убежденностью в своей правоте. Это и есть подмена. Так что одно дело сомневаться в своих греховных чувствах, а другое — быть убежденным, что у меня их точно нет.

Причиной такой подмены является страх встречи с собой настоящим, может быть, страх наказания, желание быть хорошим. А почему так страшно встретиться с собой настоящим, увидеть, что я на самом деле?

Голос из зала: «Потому что каждый себя любит. Точнее, гордится собой»

Вы имеете в виду, что «Мне нужно думать о себе, что я хороший», а тут: «Ужас-ужас, я не так прекрасен, как хотелось бы»? Да, и тут мы легко попадаем в какие-то детские истории, когда ребенок думает: «Меня вот такого полюбить невозможно». «Когда я делаю хорошо — мама меня любит, когда я принес “двойку”, мама меня уже не любит». Ну и прочие истории, когда человек равен поступку: сделал хорошее — к тебе относятся хорошо, сделал плохое — чувствуешь отвержение. И эта закономерность переносится потом и на наши отношения с Богом.

Этот страх встречи с собой может быть препятствием для встречи с Любовью. Потому что если всерьез задуматься, то меня такого, как я есть, полюбить невозможно — это очень знакомое многим переживание. И если я такой ужасный и встретиться с собой таким не могу, то мне нужно с собой очень много чего делать: мне нужно надевать на себя маски, мне нужно затягивать себя в корсеты, мне нужно поститься, молиться, радио «Радонеж», чтобы меня можно было полюбить, в том числе Богу.

Если обобщить все вышесказанное: для духовной жизни нам это плохо тем, что если мы не можем осознать всю правду про себя, нам трудно встретиться с собой настоящим и, соответственно, нет того настоящего, кто пойдет встречаться с другим человеком и с Богом. А если я в себе этого не вижу, то я этого Богу не принесу. И тогда это все блокируется, никуда не девается. И важно понимать, что все эти вытесненные чувства — обида, агрессия — уходят в бессознательное или в тело, они живут там каким-то образом и дают о себе знать, в том числе через психосоматические заболевания. Это отдельная история, но просто пока важно обозначить, что “вытесненное” не значит “очищенное”, не значит, что оно куда-то исчезло, не значит, что оно куда-то делось. Просто оно в спящем виде где-то пребывает и дает о себе знать. Это такая хорошая дорога в невроз.

От чего зависит, может человек назвать свои чувства или нет? Это недостаток воспитания, культуры?

В том числе. Это может быть важный вопрос, особенно для родителей: что делать с детьми, чтобы у них не было таких проблем. Это можно назвать воспитанием культуры, но вот в каком контексте: важно, чтобы ребенок вообще слышал эти слова в языке. В семье вообще слова эти звучат? Или родители говорят “комфортно” и “дискомфортно”, “что ты чувствуешь — неважно, иди делай уроки”.

Во многих семьях люди вообще не разговаривают о чувствах. У меня очень маленький опыт работы с парами, я все-таки не семейный психолог, но на небольшом опыте работы с парами я вижу — пока что почти в каждой первой паре,— что они не говорят ничего друг другу о своих переживаниях и чувствах. Они обсуждают бизнес-проект: «так, ребенка покормил?», «В “Ашан” когда поедем?», «ребенка в поликлинику отвел?», «анализы забрал?», «к школе когда будем готовиться?», «ты уроки проверил?». Всё вокруг этого. Они партнеры по бизнес-проекту, который называется «Семья», и они решают текущие задачи. А кто там что чувствует, в том числе ребенок этот бедный — никому не важно. Потом начинается тоска, нет близости, не хватает тепла. А откуда оно будет, если у вас просто в сознании нет того, что ты вообще спросить человека: что он чувствует, что он переживает, что для него сейчас важно, что его беспокоит? Может быть, вам не актуально это, но я это нередко вижу в семьях.

Так вот, если в семье в принципе не звучат эти слова, то где ребенок им научится? Это отдельная важная тема: как важно, чтобы эти слова звучали. Это действительно культура, этому действительно можно научиться, в том числе в психотерапии, в том числе и самостоятельно. Мы иногда предлагаем студентам заводить такие словарики и писать в них слова, которые обозначают те или иные чувства. Просто написать списочек, но чтобы их было не четыре, а побольше. Сам такой этот список — уже здорово. А потом можно читать художественную литературу, выписывать эти слова и постепенно вводить эти слова в свой лексикон, в активную речь. Это как учить язык, понимаете?

У меня тоже был очень бедный язык в названии чувств. И в какой-то момент, когда у меня действительно были переживания, женщина, которая со мной была рядом, сказала:: «ой, слушай, ты так расстроена сейчас». Я впервые в жизни, может быть, лет семь назад, услышала это слово «расстроена». И я поняла: оказывается, есть такое слово, которое обозначает какие-то мои переживания. Я его взяла в свой лексикон и теперь я знаю, что бывает, кроме всего прочего, состояние, когда ты расстроен. У меня пополнился словарь. Это важно, это полезно делать, это очень оздоравливает — вот такая общая всем рекомендация.

Конфликт личного опыта и убеждений

Мы с вами обсуждаем типичные феномены искажения религиозного опыта. Обсудили алекситимию и теперь переходим ко второму пункту – конфликту личного опыта и убеждений или конфликту позиций: своей и авторитета. Это феномен, который нередко встречается в церковной жизни. Я думаю, что конфликт своего опыта и убеждений каждый проживал с детства в той или иной мере: ты чувствуешь одно, а тебе говорят другое. Ты, например, понимаешь, что так важно сейчас с Машкой в песочнице построить город. Или в этот сугроб нырнуть – это жизненная необходимость. А тебе говорят: “нет, это нельзя, это опасно, если ты это сделаешь, ты себе что-нибудь сломаешь, так что все, пойдем отсюда”. И что такой человек, например, ребенок, понимает? То, что я хотел, то, что мне казалось важным, — это плохо и опасно. А вот он [родитель] знает, как надо правильно, его надо слушаться, потому что он меня любят. Родители же из благих намерений все делают, они же меня любят, значит, они мне хорошего желают, поэтому надо делать то, что говорит родитель.

Я не призываю сейчас делать все подряд, прыгать во все сугробы и в каждую песочницу, но этот феномен конфликта собственной позиции, собственных ощущений, переживаний и голоса авторитета — он у нас в культуре заложен. Это естественно, нормально, что родители заботятся и при этом что-то запрещают, никуда от этого не деться. Но какие порой вычурные формы этот феномен принимает у нас в церковной жизни!

Приведу несколько примеров. Во-первых, может быть, уже не настолько актуальный для московской церковной аудитории феномен младостарчества. Возможно, те из вас, кто пришел в Церковь в 90-х, прикоснулся к этому. А в некоторых регионах это до сих пор еще процветает, когда какой-то священник берет на себя власть “вязать и решить”, власть такого фактически святого человека и принимает директивно радикальные, очень серьезные решения. Бывают такие приходы, где это превращается если не тоталитарную секту, то как минимум в авторитарную, директивную систему, когда священник знает все, как надо, а другие должны делать только так, как он говорит. Мотив, конечно, как и у родителя – забота, но все может переходить через край.

Другой знакомый пример — бум, который до сих пор не отгорел, связанный с ИНН, с электронными паспортами и т.п. Вот один из примеров таких искажений, тоже такого рода подмена, за которой стоит страх. Страх – это вообще центральная причина очень многих проблем, страх, за которым нет понимания, что это не отречение от Христа. Есть у тебя ИНН, нет у тебя ИНН — это не является актом отречения от Бога; но вокруг этого очень много страха «а вдруг», и этот страх порождает почти параноидную реальность.

Я вспоминаю один очень известный монастырь, святое место, важное достаточно, далеко-далеко от Москвы, где все просто пронизано [таким духом]. Там в храме везде висят плакаты про ИНН, про то, что везде секты, везде культы, везде еретики, про то, как важно не поддаться ереси какой-то. Ощущение, что попадаешь в параноидную реальность. Я там имела неосторожность поисповедываться; не буду рассказывать про последствия, это личная травма, но мне дали в руки пачку духовной литературы — газетки, распечатанные местным издательством, где подробные списки грехов, страниц на 15 мелким почерком, и тоже про то, как все важно… Я уже была психологом и, когда читала, поняла, что это просто параноидная действительность. Все пронизано тем, что везде враги, ересь, отворот от Бога, предательство, это нельзя, это нельзя, если ты это сделал, [то всё]. Недавно кто-то из моих знакомых сказал: «каждая православная девушка знает, что на каждом накрашенном ногте сидит бесенок» — вот это туда же. И интересный симптом, что в этом месте очень редко причащаются. Когда я туда приехала, был двунадесятый праздник, но мне не разрешили там причащаться. Это обычно связано: евхаристичность сознания обычно противоположна, как мне кажется, такой уж совсем параноидной действительности.

Еще один пример такой проблемы конфликта позиции своей и авторитета, или отказа от своей позиции, часто инфантильного, — это классическая фраза, всем, наверное, известная: «батюшка, какого цвета юбку благословите купить?». Вроде бы уже не актуально сегодня, это лет 15 назад было, мы немножко переросли, но вот что за этим феноменом стоит? Это вроде бы про послушание, но за этим стоит отсутствие своей позиции. Проблема, скорее всего, не в том, что такой человек действительно так жаждет полноты бытия с Богом, что даже юбку готов отдать в послушание духовнику. Скорее всего, за этим стоит то, что я сам не знаю, чего хочу, мне все равно. Я не знаю, какая лучше, как я выберу, какую покупать. Вот как мне тут скажут, так я пойду и сделаю. Отлично, нет проблемы выбора, очень удобно.

[Проблема тут не в том, что человеку сложно сделать выбор] Может быть, я тоже с трудом выбираю вещи, мне порой проще, чтобы кто-то сказал, — но я понимаю, что это моя проблема. В чем подмена начинается? Вот есть у человека некоторое невротическое, тревожное состояние: трудно выбрать, что я хочу, трудно услышать свои желания, трудно понять, что же мне на самом деле важно. Ну есть у меня такая трудность. Серьезная подмена начинается тогда, когда это называется добродетелью. Вместо “тревожный, неуверенный, отсутствие своей позиции” (что было бы правдой) это переназывается как бы вы думали? Добродетелью. Это якобы послушание и смирение. Я отказываюсь от своей позиции, я полностью смиряюсь, я слушаюсь. Но если это “послушание” и “смирение” — у меня нет проблемы и я сдвинуться никуда не могу, и в этом подмена.

Это то, о чем я говорила: “цементируется” невроз. Убеждением в религиозном цементируется проблема, проблема психологическая: неуверенности, неслышания себя, невозможности как-то себя проявлять, вообще решать что-то, часто это связано с инфантильностью — нормальная психологическая проблема. [А человек это воспринимает как] послушание и смирение. Точка, всё. “Несмь якоже прочии человецы. У меня все ОК, это у них проблема. Я живу в послушании.” В этом проблема, в этом подмена.

Еще какие-то примеры тоже в сторону всяких перекосов, которые тоже такими подменами являются. Например, нельзя причащаться на Пасху, потому что… и дальше список причин: не строго соблюдал пост, не исповедовался в день причастия, чего-то не вычитал — разные могут быть объяснения, почему это нельзя сделать. Или вот: нельзя мыться после соборования, нельзя кушать косточки после Причастия — виноград нельзя, арбуз и прочее.

Что за этим стоит? За этим стоит подмена, непонимание сути, как ИНН — это не отречение от Христа, так и косточка виноградная — это тоже не отречение от Христа и не кощунство перед Богом (а обычно это как кощунство трактуется). Непонимание сути главного и второстепенного – в этом подмена. Я не очень отличаю, что первично, а что вторично, что главное, что второстепенное. Более глубокий пласт проблемн, который за этим стоит, — это вера в какие-то странные обряды, в традиции как самоценность. Получается, что спасает меня обряд и исполнение правила. Это более серьезная штука, стоящая за такими, казалось бы, полусмешными вещами. Я уповаю на то, что спасает меня исполнение правила.

Я привела вычурные примеры, но бывают и примеры более неоднозначные. Например, действительно очень хорошо и пост соблюдать, и часто ходить на службы, и читать духовную литературу – все это очень здорово и важно, но подмена может начинаться тогда, когда это становится не средством, а целью, когда я понимаю, что самое главное, что я должен сделать в жизни – это все соблюсти. Прочитать утреннее и вечернее правило, не съесть майонез и т.д. Поймите меня правильно, я не призываю сейчас ничего не соблюдать, но хочу сказать об акцентах и о феномене подмен, когда эти вещи — очень важные, классные, полезные — становятся самоцелью, возводятся в самый высокий ранг, а самое главное в нашем контексте сегодняшнего разговора о радости и о Христе — они заслоняют Христа. Я уже встречаюсь не с Богом, и не Христос меня спасает, а вот эти правила. Главное в моей жизни – это соблюл я или нет, выполнил я или нет. И обратите внимание на формулировку, многие отцы над ней смеются: с правилом мы что делаем? Вычитываем. Вы наверняка много раз слышали: “правило прочитал”, “правило не вычитал” — а раз я так говорю, значит в норме я правило “вычитываю”, а норма — не это. Для чего это надо вообще? Кому это надо? Это меня к Богу приближает? Вот о каких-то таких самых главных вещах мы порой забываем и впадаем в такие подмены. К сожалению, то, о чем я сейчас говорю, я видела и порой вижу сейчас очень много внутри церковной жизни.

Еще пример тоже для меня довольно трагичный, когда у девушки были хорошие, теплые дружеские отношения — я сразу поясню, что речь не про любовные отношения, это была важная дружба, которая взаимно обогащала, это были важные отношения в профессиональной сфере, это было профессиональное обогащение и это были хорошие человеческие отношения. И вот, одна из участниц этой пары узнает, что у второй есть определенные грехи, трактуемые в Церкви как достаточно тяжелые. Она перестает общаться с этой подругой, разрывает отношения, прекращает всякое общение, потому что за этим стоит, в том числе, убеждение, что грех заразен и духовно опасен, поэтому общаться нельзя. Эта девушка довольно болезненно это все переживала, потому что сначала считала, что сделала правильно, это было послушание, смирение в этих категориях. И хотя все ее существо, весь ее опыт говорили о том, что это были очень важные отношения, она взяла их и вычеркнула, потому что есть такие религиозные убеждения. Но через какое-то время внутренний конфликт дал о себе знать. Она переживает, она плачет, она мучится, потому что какая-то часть ее говорит о том, что это было предательство, но вторая часть говорит: «нет, ты поступила правильно, ты поступила правильно как христианин». Здесь, конечно, остается открытым вопрос, где здесь христианин и что здесь было бы настоящим христианством. Это очень сильный пример про конфликт личного убеждения, позиции своей и авторитета.

Вот некоторые примеры по нашему второму пункту, по конфликту личного опыта и убеждений, в том числе, в контексте послушания. Если вдуматься, что за этим стоит? Часто, как я уже говорила, за этим стоит страх своей позиции либо вообще ее отсутствие. Если у меня вообще своей позиции никакой нет, как с этой юбкой, тогда мне проще слушаться. Это инфантильность, которая кормится теперь под видом послушания. Человек, вместо того, чтобы взрослеть и вырастать, остается инфантильным, думая, что он живет очень благочестиво, — и в этом опасность, опасность в том числе для личностного развития.

Еще один аспект, касающийся проблемы послушания. Хочу сказать, что я никак не против послушания, но надо разобраться, что это такое. Обычно говорится, что в послушании я отдаю свою волю духовнику, понимая, что этим я слушаюсь Бога, но чтобы что-то отдавать, нужно это иметь. Это очень хитрая вещь, о которой люди часто вообще не думают; так было в моем опыте, когда я встречала людей, живущих в послушании не в монастыре (у меня мало опыта, я незнакома с монашеской жизнью, не буду здесь ничего говорить, но послушание самое разное бывает, в том числе, приходское). Повторюсь еще раз: чтобы от своей воли отказываться, нужно, чтобы у тебя эта воля была и она была свободной. Это очень важно, потому что мы говорим про свободный отказ от своей воли ради Бога. Когда приводят пример с аввой Дорофеем и аввой Досифеем, судя по книжке, у них были фантастические отношения; мне представляется, что это два каких-то удивительно духоносных, просто пребывающих в Боге и во взаимной любви мужа. Один пришел к другому: «авва Дорофей» — «авва Досифей» — «научи меня, отче, как мне бороться со страстью чревоугодия» — «скушай, сколько ты хочешь сейчас хлеба. Наелся? Хорошо. В следующий раз скушай чуть-чуть поменьше». Помните этот пример? Какая-то забота за этим стоит, действительно отношения любимых. Все так бережно и аккуратно, и мне представляется, что там мы можем говорить о здоровом послушании, потому что пришел человек со своей свободной зрелой волей, потому что это две зрелые личности. Одна верит другой и говорит: «я вижу, как ты живешь, как подвизаешься, я тоже хочу, как ты», но очень важно, какой материал на входе. Тот, то пришел в послушание, он какой?

Одно дело, когда это взрослый, психологически зрелый человек, у которого есть эта свободная воля, и он говорит: «ты знаешь, я могу делать и так, и этак, но все-таки я отдаю эту волю тебе». А мы чаще всего имеем дело с совсем другой ситуацией: человек приходит и думает, что он отдает свою свободную волю, но если всерьез покопать, то оказывается, что он не мог делать так и этак, а он мог делать только так. Не знаю, понятен ли этот момент.

- Большинство из тех, кто приходит в храм, достаточно рьяно начинают исполнять правило и прибегают к совету священника, потому что сами мало читают литературы, мало размышляют. Какие-то обрывочные сведения они получают от священника, какие-то обрывочные сведения от общения в приходе. Не разбираются в каком-то вопросе, начинают просто уповать на чье-то решение. Очень сложно сразу во всем разобраться, на самом деле. Тяжело разобраться и в Евангелии, и в Апостоле и т.д. У человека мало времени, он суетится, у него много обязанностей. Он пришел на воскресную службу, он еще ни в чем не разбирается. Есть какой-то обряд, он его соблюдает. Заканчивается обряд, он бежит домой, книги не читает. Из-за того, что он просто не разбирается очень подробно в грехах, он не узнает проявление этих грехов. Он бежит, он сомневается, так или так поступить. У него все время такая палочка-выручалочка — священник, который ему подскажет, как правильно.

- Спасибо за ваш комментарий. Действительно это частая история.

- А разве дело во времени? Разве дело в том, что человек не разбирается, потому что нет времени? Вопрос не в этом. Вопрос в том, готов человек принимать решения сам или нет.

- Это известная история, что когда говорят: «у меня нет времени», на самом деле, это означает, что ты этого не хочешь. Время связано со смыслом. Если что-то для меня на самом деле важно, я найду на это время. Поэтому, когда мы говорим, что у нас нет времени 15 минут помолиться, во времени ли дело? А что-то другое два часа я делаю, на это у меня есть время. Вопрос смысла и приоритетов. Чего я на самом деле хочу? Что мне на самом деле важно?

Но вернемся к нашей теме. Итак: приходят в храм и начинают исполнять обряды. Давайте поговорим о том, что в христианстве самое важное, самое главное? Это может быть очень серьезная тема про разные подмены, с которыми мы встречаемся. Это всё вообще зачем? Зачем вообще в храм ходим? Зачем мы в Таинствах участвуем? Зачем в грехах своих копаемся и каемся? Зачем литературу читаем?

- Для спасения.

- Для спасения – это неплохо. То есть цель — это спасение. Знаете, что меня немножко в этом смущает: какая мотивация у меня? Если у меня цель спасение, какая у меня мотивация? Что мной движет? Не знаю, как у вас, но я, когда вдумываюсь в это, я представляю, что мной движет страх погибели. Движущая мотивация — страх. Я боюсь попасть в ад, я боюсь погибнуть, мне нужно спасаться, как можно быстрее.

- Часто намного ближе бывают моменты. Я боюсь, что я заболею, что заболеют близкие.

- Да, это понятно, мы об этом с вами поговорим. Я подозреваю, что, наверное, в этой аудитории мало людей, которые ходят в храм для того, чтобы выздоровел мой сосед, хотя это тоже неплохая мотивация. Я сейчас все-таки про главное. Самое главное что? Это все зачем?

- Спасение вы рассматриваете как бегство от гибели. Почему вы не рассматриваете это как встречу с Богом?

- Отлично. Просто потому, что это пока не прозвучало. Какая могла бы быть формулировка про самое главное, исходя из ваших слов? Зачем это все?

- Ради Бога.

- Можно ли еще переформулировать быть в отношении с Богом?

- Построить отношения, встретиться с Богом.

- Встреча, отношения. Так можно, да?

- Встреча.

- Почему нет?

- Уточняю ваши слова. Встреча и отношения с Богом.

- В идеале, наверное, встреча – самое подходящее.

- Владыка Антоний Сурожский, конечно, был бы здесь самым лучшим лектором. Спасибо за эти ответы. Конечно, есть куча ответов, которые, слава Богу, сейчас бурно не звучали, вот это: чтобы не болеть, чтобы были успехи в карьере. И этого мы коснемся, когда будем говорить про искажение образа Бога. Но вернемся к разговору про послушание. Люди приходят в церковь и начинают исполнять обряды. А мы понимаем, что самое главное в христианстве – это даже не спасение, а встреча с Богом. Когда произошла встреча с Богом, вопрос о спасении не встает, он “вкладывается” туда.

И вот проблема, в том числе, проблема катехизации. Когда люди приходят в Церковь, что они начинают делать? Чему человека учат, когда он приходит в Церковь? В какую культуру его начинает вовлекать, в том числе, Церковь как социальный институт? Что самое главное, ему говорят, нужно делать? Часто первое, что тебе говорят, это как встать, как одеться, как креститься, как нужно правильно надевать платок, как правильно подойти к батюшке, сложить руки определенным образом. Обычно еще говорят про исповедь и Причастие, слава Богу. Про исповедь, кстати, говорят, что это самое главное Таинство.

В чем здесь есть тонкая опасность? Все это классно, здорово и нужно. И книжки читать, и про грехи свои знать, а самое главное, что можно есть, что нельзя, какие дни недели, как одеваться, на какие службы ходить, как правильно креститься. Обычно на человека во время катехизации это потоком изливается, но есть опасность, что то, что касается встречи с Богом, остается за пределами нашего обсуждения с оглашенными. Мы обсуждаем все, что угодно, но только мы отношения с Богом. Этому может быть много причин. Самая честная причина, что это очень трудно. Кто из нас может встать и начать говорить с группой про отношения с Богом — прямо, легко, свободно? Это тяжело. Это личностный вызов, прежде всего, катехизатору, но и нам с вами. Все мы христиане призваны быть апостолами, и вот, встречается на улице человек, который вдруг начинает говорить со мной о вере, или иногда где-то на работе спрашивают: «а ты постишься? Что, как? Какой храм? Когда прийти?». Я начинаю рассказывать, что служба во столько-то, к батюшке подходить тогда-то... Но об этом ли нужно говорить? Мы начинаем обсуждать вот это и еще цвет ботиночек, какой формы юбка должна быть, какой должен быть платочек...

- Вам не кажется, что то, о чем вы говорите, сущность, она дается свыше и это как вера, как какой-то дар?

- Сущность?

- Чудо встречи, суть веры. Оно либо есть, либо его нет.

- Я вначале оговорилась, повторю еще раз: конечно, мы говорим об отношениях, где участвуют два субъекта и, конечно же, Бог — главный участник этого процесса, инициатор, активный, жаждущий, желающий, Тот, Кто хочет быть с нами в отношениях. Но у нас сейчас лекция по психологии и мы говорим не про Него, а про нас, потому что субъектов все-таки двое и все-таки что-то зависит и от нас. Как минимум, мне кажется, какая-то готовность принять [Бога] , потому что Он приходит и стучится, «се, стою у двери и стучу», а мы слышим или нет.

- Если есть готовность, тогда ты примешь от кого угодно, но ее просто может не быть.

- Вы так ставите проблему: не нужно обсуждать все, о чем мы сейчас говорим, потому что Бог или ворвется в мою жизнь и у меня произойдет с Ним встреча, или не ворвется, тогда мне особо ничего можно не делать. Я согласна с тем, что главное — это активное вмешательство Бога, и это чудо, благодать и т.д., но зачем тогда мы говорим про грехи, работу над собой и прочее? Все-таки он нас что-то немножко зависит. У нас уши бывают напрочь закрыты.

- Я говорю не о том, что не зависит от того, на кого воздействуют. Я говорю, что зависит от того, кто пытается донести. Если там нет…

- Не каждому дано говорить так, чтобы донести до человека...

- Это можно развивать, углублять со стороны, но зерно должно быть изначально.

- Конечно, не от катехизатора зависит, произойдет ли у человека встреча с Богом изначально, но мы, как в педагогике, либо направляем, поворачиваем голову человека в нужную сторону и говорим: «смотри туда, там, может быть, у тебя что-то случится», либо поворачиваем голову в другую сторону и говорим: «смотри сюда, изучай эти 33 пункта». Все-таки это в каком-то смысле зависит от нашей интенции, от того, что мы ставим во главу, а что — во второстепенное. Если мы все время на катехизации рассказываем только про сторону обрядовую и мало времени уделяем непосредственно Евангелию, то мы снижаем, на мой взгляд, шанс встречи человека с Богом. В Москве, наверное, продвинутая сейчас катехизация и эта проблема не стоит, но мне очень четко представляется, что где-то в регионе заходит новый человек в храм, бабушка подлетает, говорит ему, что надо надеть, как надо ходить, что нужно соблюдать, что нужно прочитать и все. В этом заключается способ введения человека в Церковь. Ему ничего не говорится про эти вещи. Если говорится про спасение, «Мытарства блаженной Феодоры» и что-нибудь еще такое про бесов, про ад и культивируется страх, а страх – мощнейшая мотивация. На страхе человек много чего может сделать. Ты понимаешь, что если не сделаешь, то все, ты в аду уже. Ты вообще понял, где находишься? Что, у тебя еще и это было в жизни, и это? Такие грехи были? Всё, ты уже погиб однозначно. Срочно каяться и может быть, ты и спасешься. Карикатура на катехизацию. Я ерничаю, конечно, но эти интенции все-таки есть.

Почему это так важно? Вспомним еще раз про центральные акценты и про подмены: если мы это ставим во главу угла, а о главном забываем, то все, о чем я сейчас говорила про подмены — это препятствие для нашей встречи с Богом. Если я не осознаю себя и считаю, что я никогда не раздражаюсь и не злюсь, трудно мне встречаться с Богом. Если я слепо верю авторитету, не думаю своей головой (смотрите пункт второй) и понимаю, что самое главное – это косточки виноградные и правильный паспорт, то это тоже некие затруднения на пути к той самой встрече. Именно поэтому мы обсуждаем эти пункты.

- Один момент. Вы знаете, я 10 лет уже примерно христианин, может быть, плохой христианин, но такое понятие, как встреча с Богом, я не могу для себя конкретно определить. Меня немножко коробит то, что в этом списке и вообще в дискурсе православном не присутствует понятия “счастье”, что с человек может быть счастлив. Понятие «встреча с Богом» лично для меня — это как-то абстрактно. Я хочу быть счастливым.

- Книжка отца Андрея Лоргуса «О счастье».

- И тот же катехизатор, по-моему, должен сказать об этом: человек может быть счастливым, и вообще это хорошо, если он счастлив.

- Я бы вас умножила на 10. Он не может быть, а призван быть счастливым.

- Вы знаете, я вас просто сейчас слушаю и мне кажется, что все, что вы сейчас рассказываете – это вся суть того, что мы сегодня видим. Не того, что должно быть, а того, что есть и в котором я себя чувствую некомфортно, потому что я не такой.

- Конечно, но я вам рассказываю про искажения и про подмены.

- А может быть, это вы не правы и я тоже? Может, правильно такое?

- Правильно что?

- Вот эти все искажения.

- Форма?

- Да. Понимаете?

- Вы своим нутром, как я понимаю, сопротивляетесь.

- Естественно.

- А что же вы себе не верите?

- Я себе верю. Понимаете, но я себя не нахожу среди этих людей. Мне тяжело. Я вижу их миллион, а я один.

- Похоже, вы говорите о том, если я вас правильно понимаю, что вы встречаете сегодня в Православии то, что большинство воспринимает как норму то, о чем я сейчас говорю, как о не норме, как о цементированном неврозе. Тогда вы говорите: «а я где-то не знаю, где натворил, и не нахожу себе единомышленников» и в том ваше такое горькое переживание. Да, не знаю, что вам сказать.

- Поменяйте социум.

- Поменяйте приход.

- Вот, поменяйте приход. Видите, может быть, здесь вы найдете единомышленников.

- Книжки начните читать.

- Разных авторов можно читать. Есть разные направления. Как в философии есть разные школы, так и даже в одном Православии есть разные течения.

Давайте мы с вами пойдем дальше. В чем подмена, когда мы говорим о послушании: авторитетом становится не Бог, априорным авторитетом становится священник, и все бы ничего, но, мы уже сказали, проблема возникает, когда это инфантильное послушание, а не зрелое. Когда у меня нет того, от чего я отказываюсь, я думаю, что я отказываюсь, пребываю в иллюзии, подкрепляю это церковно-славянскими словами «аз есмь», «раб послушающийся». В этом еще один пример феномена подмен.

На вопрос “Что делать?” как-то хочется грубо сказать “думайте своей головой”. Порой лучше, может быть, ошибиться и приобрести какой-то опыт, чем панически бояться ошибки, потому что за такими ложными послушаниями часто стоит сильный страх ошибки. Страх ошибки — нормальный психологический феномен. Это проблема выбора, страх сделать выбор неправильно, но если этот страх парализует меня так, что я выбор никакой не делаю, то это гораздо хуже, чем если я выбор какой-то делаю и при этом, может быть, ошибаюсь. У меня у самой серьезные проблемы с выбором, поэтому – реклама – послезавтра я буду читать лекцию про жизненно важный выбор в храме Космы и Дамиана в 19:15 в воскресенье.

Когда-то мой друг и коллега сказал мне на мои муки выбора: «слушай, ты уже сделай что-нибудь, потом, может, переделаешь или не переделаешь, но лучше сделаешь и ошибешься, чем ты не сделаешь ничего». В этом есть порой какая-то правда, но есть и контраргумент: ошибка может быть неисправимой, может быть, я совершу какой-нибудь тяжелый грех, я духовно так покалечусь, что потом не смогу восстановиться. Такие могут быть страхи, но тут я бы поспорила.

Искажение образа Бога

Надо сказать, что эта проблема искажения образа Бога стоит за очень многими проблемами, в частности наших клиентов, которые обращаются за психологической помощью, и вообще за очень многими и психологическими и духовными проблемами. На всякий случай, оговорюсь: я не дерзаю говорить, что я точно знаю, какой Бог. Мы не можем сказать, что мы знакомы с Ним лично во всей полноте, но опять же, те примеры, которые я приведу, очевидно являются серьезным искажениями. Подумайте, как вам кажется, откуда вообще природа, откуда “ноги растут” у неправильного представления о Боге?

Кто-то говорит: «Богу нет до меня дела», «нет смысла к нему обращаться, потому что я такой грешный, он разве обратит на меня внимание?». Одна клиентка мне говорила: «нет, я даже не молюсь Богу, как это? Просто нет смысла. Я такая грешная, Ему точно до меня нет дела». К счастью, мы нащупали, что она может молиться то ли Богородице, то ли кому-то из святых. Я говорю, отлично, хотя бы им молитесь. А Богу — точно нет. Без вариантов. Причем на вопрос: «вы как-то убеждены, что действительно Богу до вас нет дела?», она сказала: «да конечно». Не всегда дела обстоят так плохо, но это реальный живой пример. Следующий текст: «Бог вообще следит за мной и наказывает» — это очень часто, таким людям важно «искупить вину», потому что Бог все видит и следит.

Недавно была трагическая история, у моей клиентки муж — оба молодые ребята, до 30 — до брака был послушником в монастыре. Стоял выбор пути: в монастырь или семья. Все-таки он выбрал семью, они поженились, ему пророчили священническое будущее, но они переехали в другую страну жить, у них двое маленьких детей, и он не мог как-то там, на Западе, теперь стать священником. И вот, он очень тяжело заболел раком и недавно умер. Я общалась с этой девушкой, когда он был еще жив. Один из центральных вопросов ее переживаний касался, конечно, вопроса классического: «за что?». Кандидатом на ответ для них обоих было «потому что он не пошел в священники». Они думают: неужели это случилось за то, что он не стал священником? При том, что было благословение на брак, венчание. Они хорошие, верующие люди, но как в этом случае движется мысль верующего человека? Он думает: “за то, что я не исполнил волю Божью — я же не знаю, а вдруг воля Божья была в том, что я все-таки стал священником — за это он мне посылает смерть”. Я когда это слушала, чуть не плакала: «вы серьезно так думаете о Боге? Вы действительно считаете, что Он такими методами действует? Правда?».

Это наверняка очень знакомый сюжет. Про грипп мы не думаем, что мы наказаны Богом, но в случае каких-то тяжелых болезней часто очень хочется найти причину, и мы думаем, что это наказание. У нас это просто в культуре есть, что это обязательно должно быть наказание.

- Почему люди думают, что Бог такой мелочный?

- Спасибо. Мало того, что мелочный, зверь жестокий, понимаете? Он кто? Это просто Цербер: «ах, ты не сделал по-моему, не жить тебе». Это просто кто?

- В Библии написано: «грех – это смерть».

- И что?

- Согрешил.

- Это надо понимать не буквально, это своего рода метафора. То есть, надо разбираться, что такое смерть (может быть, имеется в виду смерть не физическая, а духовная), надо разобрать, что такое грех. Это очень серьезная фраза, сильно смыслом нагруженная, и надо еще разбираться, что имеется в виду, что мы понимаем под грехом, что мы понимаем под смертью. Можно понимать так: грех – это когда я отворачиваюсь от Бога, отворачиваюсь не в парадигме “нарушения правил” (я съел курицу в пост, и это мой тяжкий грех), а в том смысле, что есть нечто для меня очень важное, что встает для меня на первое место, что встает между мной и Богом (к вопросу о «не сотвори себе кумира» и о первой заповеди) — то в некотором смысле и есть духовная смерть. Так я понимаю утверждение, что грех – это смерть. Но это не надо трактовать ее буквально: если ты что-то совершил, надо тебя физически умертвить. Тема про болезни и страдания вообще очень тяжелая, она очень сильно “заряжена”. Я бы не хотела в нее погружаться, не хотелось бы обсуждать, почему страдают дети, происходят войны и цунами. Давайте вернемся в нашу реальность, в нашу жизнь, к тому, что для нас может быть важно.

Мы обсуждаем сейчас с вами искажение образа Бога. В примере с этой несчастной девушкой и ее теперь уже покойным мужем, Бог следит и наказывает, Он – такая жестокая фигура, которая вот так со мной обращается. А если так — мне надо искупить вину. При этом когда мы с этой девушкой об этом говорили, она признавалась, что в глубине души она не верит [в такое объяснение], но принимает такой поверхностный ответ, потому что очень хочется найти какое-то объяснение страданиям мужа. К сожалению, у нас в культуре как в среднестатистической норме такие мифы о Боге очень часты.

Еще один частый пример: «Богу нет до меня дела», «Бог следит и наказывает», «Бог – это фигура власти». Здесь тоже все непросто. Да, мы говорим, что Бог — всемогущий, Вседержитель, Он все может. Вроде бы, это и означает “фигура власти”. Но тут же вспоминаются недавние события: Вербное Воскресенье, “осанна”, а потом распятие, потому что [Христос] не оказался той фигурой власти, которой [людям] хотелось бы, чтобы Он был. [Так вот, если человек воспринимает Бога как фигуру власти,] он вступает с Ним в такие отношения: реши за меня мою проблему и вообще исправь мир. Мне вот тут плохо, мир несправедлив, а Ты куда смотришь? Почему до сих пор это все? Отсюда этот бесконечный спор про войны, болезни и прочее и такая обида на Бога или просто возмущение: где ваш Бог, почему Он до сих пор это не исправил, куда Он смотрит? Тут тоже есть некий инфантильный оттенок: мне плохо, исправь за меня мир, они все плохие, а я молодец, бедный-несчастный и почему я страдаю?

- В силу справедливости, в таком случае воздаяние [как за добрые, так и за злые дела] должно быть абсолютно адекватным. Если мы сделали что-то плохо, то это, соответственно, влечет за собой кару.

- Это наш следующий пункт, своего рода товарно-денежные отношения, и это очень частый пример отношений с Богом. “Ты мне – я Тебе”. Я свечки ставлю, а ничего не меняется, Бог мне не дает [того, что я прошу].

Как вам кажется, откуда “ноги растут” у всех примеров, которые я привожу? Откуда такие образы Бога: “Ему нет до меня дела, Он накажет, Он не решает мою проблему, я Его ублажу, тогда Он сделает то, что я хочу”?

- Это языческие представления.

- Мама и папа.

- Ветхий Завет.

- Все ответы правильные (хотя с психологической точки зрения про Ветхий Завет трудно говорить). Часто все это идет из детства, из отношений ребенка с родителями. Когда клиент говорит “я знаю, Богу нет до меня дела”, не нужно быть ясновидящей, чтобы понять, что именно такие отношения были у ребенка в детстве с родителями, скорее всего, с мамой. Маме не было до него дела. И человек привык, что на него не обращают внимания, она так вырос, такова норма его отношений со старшими. [Представление о Бог как] “фигуре авторитета” — оттуда же. Авторитету до меня нет дела, и это нормально. “Ты там что-то сама сделай, приготовь, поучись, уроки сделай; у нас есть более важные дела, кроме тебя”. Если в такой модели семьи ребенок вырос, прожил в ней не один год и не один день, то это входит очень глубоко, от этого очень трудно потом освободиться. И здесь мы приходим к тому, что называется в психологии феноменом проекции или переноса, когда человек проецирует имеющийся у него образ (чаще всего, образ родителя) на Бога. Родитель был какой? Холодный, отвергающий, ему не было до меня дела. Бог какой? Такой же; Ему тоже нет до меня дела. Если человек говорит, что Богу нет до него дела, сразу понятно, кому не было до него дела. Если он говорит “ Бог меня накажет”, значит, родители наказывали.

- Может быть, проще – по себе людей не судят.

- Это вы предлагаете решение этой проблемы. А я сейчас говорю, откуда она взялась. Конечно, мы судим по себе, на основе своего опыта. Прежде всего, детско-родительского опыта, но также и по своему отношению к другим. Это важный такой тезис: как я отношусь к себе, точно так же я отношусь к другим, точно так же я буду относиться к Богу. Можно поворачивать эту модель во все стороны, например, что так же потом будут относиться ко мне. Но сейчас, мы говорим об искажениях образа Бога.

К вопросу о подменах. Я понимаю, что я проецирую на Бога то, как мама относилась ко мне в детстве. Но у меня есть к этому критика (в психологии это называется рефлексией), я понимаю, что у меня такая особенность есть. Другое дело, когда есть полнота убежденности в истинности своих представлений (феномен подмены) — тогда у человека возникает серьезная проблема. Скажем, я абсолютно убежден и точно знаю, что Бог все может. А почему Он этого не делает? Или: я конечно точно знаю, что за вину мою меня надо наказать. Поэтому то, что я сейчас болею, — это наказание за то, что я сделал вчера и позавчера. Тотальная убежденность в том, что это истина, что так есть на самом деле, рождает серьезную проблему тех самых подмен о которых мы говорим. Если есть такая убежденность, то смею предположить, что (аккуратно выражаюсь) Богу надо приложить очень много усилий, чтобы проломиться сквозь этот образ, сквозь эти очки и достучаться, и встретиться, и сказать: “посмотри на меня! Я не такой. Вообще увидь меня! Я не то, что ты обо Мне думаешь! Я совсем по другому к тебе отношусь. Ты для меня не то, как ты сам себя ощущаешь.” Именно потому возникает это препятствие, эта трудность. Мы сами мучаемся; ведь трудно быть счастливым, когда я знаю, что Бог — это Тот, Кто меня наказывает и бдит.

Или рассмотрим “товарно-денежные” отношения: я недостаточно свечек поставил, значит, Он мне недостаточно дал. Здесь тоже нельзя расслабиться и жить спокойно, потому что я должен все время думать: сколько я должен “отстегнуть”. “Вот, я 100 рублей забыл положить, ладно, сейчас принесу. Ой, забыл: покормил я бабушек в этом месяце или нет. Наверно в этом дело, что забыл, поэтому у меня на работе в этом месяце такие проблемы. Хорошо, сейчас переведу в Фонд “Предание” определенную сумму и тогда будет мне счастье!” — и вокруг этого все крутится. Но где тут я и где тут Бог? Этот вопрос опять остается открытым. И как не странно, опять и опять причина искажений образа Бога связана с дефицитом или отсутствием опыта безусловной любви в детстве. Мы можем много охать по поводу того, как нас в детстве безусловно не любили, и это все будет правда. Если здесь есть родители или будущие родители, [пожалуйста, услышьте меня:] безусловно, очень важно хотя бы нашим детям постараться дать ощущение, что мы их любим любыми! Нам порой самим это трудно, потому что кажется: как же так, он сделал какие-то гадости, за что же его любить? Но я думаю, что у каждого родителя есть такой довод:хоть он и нашкодил, все равно это родной человек, я все равно его люблю. Да, я злился, возможно даже ненавидел какое-то время, но я его все равно люблю! Это очень важный опыт самого безусловного принятия; независимо от условий, независимо от того, что ты делаешь или не делаешь, ты все равно ценен, важен, любим, дорог.

- Так они на шею садятся.

- Вот начинается “сопротивление материалов”. Да, на шею садятся. Я не хочу сейчас читать лекцию по педагогике, есть отдельная тема про то, как [воспитывать детей], но классический рецепт — формула Карла Роджерса “я тебя люблю, но то, что ты делаешь, меня расстраивает”. Я не призываю вас к такой любви сахарно-поглаживающей, которая все благодушно принимает, даже когда вам на шею садятся. Нет! Очень важно разделять человека и поступки. Я тебя люблю даже тогда, когда ты садишься мне на шею, но я не хочу, чтобы ты садился ко мне на шею, потому что мне больно и тяжело. Я тебя люблю таким, какой ты есть, просто потому, что ты есть, просто потому, что ты пришел в этот мир, просто потому что ты родился, но когда ты идешь и дубасишь своего брата, у меня сердце кровью обливается, и я считаю, что это плохо. Слышите разницу, когда мы разводим человека и поступки? Это очень важно. Тогда ребенок чувствует, что он любим таким, какой он есть, но если он делает плохие вещи — это плохо и делать их не нужно; но это я ухожу в педагогику.

Мы обозначили разные, хотя и не все, пункты, связанные с подменами, и видим, что тема любви, невозможности встречи с любовью, является одной из центральных. Всевозможные подмены, искажения, убежденность в искренности каких-то наших “кривых” представлений мешают нам встретиться с любовью. И может быть, главное, что нам мешает встретиться с любовью, — это тоже отсутствие у нас этого опыта в нашем детстве, в нашей жизни.

Одно дело — это говорить на словах, что Бог каждого человека любит. Все это знают и каждый подпишется сейчас под этой фразой, но знаю ли я опытно, знаю ли я это кожей, знаю ли сердцем, своим нутром, существом? Может, не каждый день, но был ли у меня хоть раз в жизни такой момент, когда я по-настоящему прочувствовал, что, как ни парадоксально, именно меня — не кого-то, не святого отца, не соседа, не благочестивого прихожанина, а меня, такого, какой я есть, со всеми моими самыми разными гадостями и плохостями — Бог любит? Не кто-то там, не мама родная, а Бог, Который так величественен, так прекрасен, Который сотворил это все, Который меня сотворил, — Он меня любит? Любит во всей полноте. Любит меня даже тогда, когда я делаю какие-то гадости. Даже когда я грешу и когда я делаю что-то хорошее, когда я хожу в храм и когда не хожу, когда я пою пасхальные тропари, когда я стою около Его Креста или когда не стою, — все равно, удивительным образом Он меня продолжает любить. Это какой-то очень важный опыт, без которого, как мне кажется, мы дальше двинуться не можем.

Мы много читаем и говорим про любовь к Богу и ближнему, все знают, что главное — любить Бога и ближнего, а себя нельзя. Но если говорить о некоторой динамике духовного пути, есть другая точка зрения, не я ее придумала: [духовный путь начинается с того, чтобы] встретиться опытно с этой любовью Бога к тебе конкретно, почувствовать хотя бы на какую-то секунду, что ты – любимейшее чадо Бога. Только после этого, может быть, мы сможем продвинуться дальше. Если этот опыт у меня есть, тогда, может быть, у меня в ответ родится любовь к Богу, но она будет настоящей, не лицемерной, не слащавой, не такой благочестивой. Она будет подлинной, потому что если Он меня любит, мне очень трудно на это не ответить, очень трудно остаться безответным и невзаимным. Вполне естественно может родиться какой-то ответ. Мы можем сказать: «Господи, благодарю Тебя. Благодарю Тебя за то, что Ты меня любишь. Это так важно. Это так здорово. Слава Тебе, Господи, за этот удивительный дар». И из этой благодарности в нашем сердце, может быть, родится ответная любовь уже и к Богу и даже к ближнему, потому что, оказывается, Бог его тоже любит. Конечно, мне с этим ближним тяжело ужасно, но если Бог меня любит и его тоже, наверное, мы как-то сможем ужиться вместе. Может, Он нам как-то поможет. Тогда мы, может быть, сможем продвинуться дальше, продвинуться, в том числе, в преодолении тих подмен, о которых мы сейчас говорили.

Тут еще есть такой важный аспект: именно в свете любви мы можем увидеть себя настоящими, а не просто в невротическом копании в своих грехах по списку, брошюрке с грехами, вроде той, которую мне когда-то дали в монастыре. Я сейчас смеюсь, но очень многое из того, о чем я сейчас говорю, было у меня в опыте, в том числе, те же самые подмены. Например, я много лет исповедовалась так: примерно раз в месяц брала книжку со списком грехов и переписывала по списочку все, что подходит. Даже в книжке у меня было выделено, что есть грехи, которых у меня в принципе нет, а есть, которые были и были часто. Я их выписывала на бумажку и честно шла с этой бумажкой. И так было несколько лет. Я говорю об этом [в контексте вопроса] о возможности встречи с собой настоящей. Мне кажется, что только в свете взгляда любви [можно увидеть себя настоящим], а не когда я со своими кривыми, грязными очками смотрю на “помойку” [своей души] и думаю: «вот эта вся помойка и есть настоящая я, какой кошмар!. Надо меня возненавидеть, порезать на куски и куда-то утилизировать. И соседа моего тоже, потому что он сволочь последняя. Я, конечно, ужасна, но он еще хуже». Это взгляд близорукий, помраченный.

Но когда мы можем предстать, может быть, на какую-то секунду, может быть, очень редко, может, в каком-то особенном молитвенном предстоянии, но предстать перед этим светом любви Бога, то тогда у нас, как у Евангельского слепого, могут открыться очи и мы увидим себя по-настоящему, такими, какие мы есть, такими, какими нас видит Он. Вот это, может быть, самое главное. Увидеть не то, что я про себя думаю (я могу про себя думать слишком хорошо или слишком плохо, и часто слишком плохо — это тоже не лучший способ), а увидеть себя таким, каким меня видит Он.

Это подлинное видение себя тоже очень сильно нас освобождает. Тогда мы можем встретится с тем, кем мы являемся на самом деле. Примеры есть и в Евангелии, например, притча о мытаре и фарисее. Что отличает их очень сильно? Мытарь видит себя, он знает, кто он есть на самом деле, как он грешен. Он видит эту правду, признает ее, бьет себя в грудь. А что о себе говорит фарисей? “Я не такой как другие, я хороший. У них проблемы, это им надо исправиться. Как ты его, Господи, терпишь вообще? Ему надо исправиться. Я – молодец, у меня все хорошо. Я десятину даю, все дела исполняю, правила исполняю те самые, катехизацию прошел, закон знаю, все соблюдаю, у меня все хорошо”. Как здесь главная проблема? Он не видит себя настоящего, он в иллюзии. Самое страшное, что он в этой подмене, он убежден в своей правоте. Ладно бы он понимал: у меня проблема, я не очень люблю ближних, осуждаю соседа. Так нет же, он убежден в своей правоте, в отличие от мытаря, который понимает какую-то важную правду о себе.

Самый для меня любимый, красивый пример правды о себе и отношениях Бога с человеком — это притча о блудном сыне. Бог любит нас, как ни странно, так, как это показано в этой притче о блудном сыне. Вы помните, что произошло с блудным сыном? Он “пришел в себя”, он увидел себя, у него открылись глаза, он понял, кто он есть. И после этого он встал и пошел. Пока он не видел, кто он (это важно), — он не шел к Отцу. Когда он это увидел, у него открылись очи, он протрезвел — и тогда он встал и пошел. Очень интересно, что в Евангелии два раза повторяются это глаголы: “встать и пойти” — лингвистически любопытный момент. Сначала говорится, что он пришел в себя и сказал сам себе: «встану и пойду», а потом повторяется: «он встал и пошел». Можно ведь было сказать, что он просто пошел, но почему-то евангелист пишет два раза глагол «встал». Возможно, это тоже важно: человек как личность может встать во весь рост тогда, когда он увидел себя. Он сначала пришел в себя, он увидел себя. Потом он встал и только потом он пошел. Это некая важная динамика. Нам трудно идти, когда мы совсем слепые, так можно эту метафору понимать.

Каковы плоды этого? Он идет, он заранее заготовил речь: «Я приду, скажу отцу, что я не достоин» и т.д. А что делает отец? Он его заранее выглядывает, он ему навстречу бежит и он ему просто не дает договорить его речь. Для отца ничего не важно. Ему не важны грехи сына, ему неважно, что тот промотал часть имения, в каком-то смысле, ему неважно, что с сыном было. Ему важно, что сын, который “сгинул”, теперь нашелся, сын пришел. Вес уже неважно. Если у кого-то есть дети, представьте, что ваш ребенок пропал, а потом вдруг нашелся. Какие бы он гадости ни делал до этого, разве вы будете вспоминать плохое? Главное будет радость, как была у Марии, когда они с Иосифом потеряли отрока Иисуса в Иерусалиме и нашли через три дня в храме: «где же ты был? Как же ты нас оставил?». Это естественная потребность родителей быть со своим ребенком. Тогда почему мы думаем о Боге, что у него нет такой потребности быть со своим ребенком, быть с каждым из нас в этой любви, которую мы видим в Евангелии? Бог выходит сам навстречу, бежит, обнимает и не дает договорить нашу покаянную речь. Он наших грехов, фактически, может и слышать не хочет. Ему не это важно. Важно, что ты пришел. И вот уже радость встречи, пир, упитанный теленок, перстень (перстень — это же знак власти, как сейчас кредитная карточка или паспорт. Отец отдает сыну все от радости, что сын вернулся, что они снова вместе). Это радость, ликование совместности, та самые встреча, те самые отношения.

Пожалуй, это все, что я сегодня скажу относительно образа Бога. В завершение немножко постараюсь сказать про четвертый пункт сегодняшней лекции, образ себя.

Искажение образа себя

Отчасти мы уже эту тему затронули, обсуждая вопрос: кто Он и кто я, как Он относится ко мне и какое отношение между нами. Я сейчас выскажу, возможно, дерзкую гипотезу: состояние мира и радости — а в христианстве часто говорится и про пасхальную радость, и про состояние мира души — прямо связано с нашей идентичностью (идентичность в этом контексте – это ответ на вопрос “кто я”). Почему я так думаю? Если у меня есть определенная идентичность, то, скорее всего, это будет способствовать более частому пребыванию в состоянии мира. Если у нас какая-то другая идентичность, сейчас приведу пример, то это часто может приводить к большей нервозности, сильным переживаниям и т.д.

Зачитаю некоторую притчу, которая мне очень нравится в связи с вопросом “кто я?”. Женщина, пребывавшая в коматозном состоянии, неожиданно почувствовала, что ее забирают в рай, чтобы спросить на Небесном Суде. «Кто ты?», - услышала она чей-то голос. «Я жена мэра», - ответила она. «Я не спрашиваю, чья ты жена. Кто ты?». «Я мать четырех детей». «Я не спрашиваю, чья ты мать. Кто ты? Я спрашиваю, кто ты?». «Я школьная учительница». «Я не спрашиваю о твоей профессии. Я спрашиваю кто ты?». Так продолжалось и дальше. Она говорила что угодно, только не отвечала на вопрос «Кто ты?». «Я христианка». «Я не спрашиваю о твоей религии. Я спрашиваю, кто ты?». «Я ежедневно ходила в церковь, помогала бедным и больным». «Я не спрашиваю, что ты делала. Я спрашиваю, кто ты?». Похоже, она не выдержала экзамен и была отправлена назад на землю. Оправившись от болезни, она решила выяснить, кто она на самом деле. Автор этой притчи дальше дает такой комментарий: «твоя обязанность не быть кем-то и не быть никем, ибо в этом сокрыта алчность и самолюбие. Не быть тем или иным, ибо таким образом ты становишься жертвой условностей, а просто быть». Мы бы еще сказали “быть собой”.

Я разверну чуть дальше этот разговор, потому что возможный ответ на вопрос “кто я” все-таки есть и мы сегодня уже немного об этом говорили. Потеря мира [в душе часто связана с тем], что мы нередко идентифицируем себя с тем, чем мы на самом деле не являемся. Мы часто идентифицируем себя с чем-то, что изменяемо. Вот самый простой пример: я – это что? Это моя внешность? Очень частая проблема - отсюда пластические операции, недовольство своей внешностью. Может быть, неактуально в этой аудитории, но понятная частая проблема. Индустрия пластических операций так бы не процветала, если бы человек не идентифицировался со своей внешностью. Человек думает, “я – это то, как я выгляжу. Я выгляжу плохо, ко мне относятся соответственно. Мне нужно срочно исправить свою внешность” (и далее и куча переживаний и ажиотажа нервного). Почему? Потому что я думаю, что я – это моя внешность. А внешность сегодня одна, а завтра другая. Понятно, что “я” не равно “моя внешность”.

Здесь вспоминается Ник Вуйчич. Знаете, наверное, этого совершенно удивительного человека, который родился без рук и без ног, и при этом он образец счастья, и радости, и света христианского. Удивительный человек. У него нет рук и ног, но разве это означает, что его нет? Он есть. У меня может не быть руки или ноги, но я останусь собой. Может быть, я облысею, но я останусь собой. У меня, может, удалят внутренние органы, но я все равно останусь собой. Так кто я?

Может быть, нужно взять мысли, например, я - это мои мысли? Я же думаю вот так и так, у меня есть мировоззрение христианское. У меня есть какие-то еще идеи и это, наверное, я. Но мысли приходят и уходят, они динамичны. Сегодня мысли одни, а завтра другие. Меняется даже мировоззрение. “Я” не равно “мое мировоззрение”. Если “я” равно “мое мировоззрение”, то теряется моя идентичность. Ведь мы все тут христиане, тогда где я? “Мы” — понятно кто, а “я”? Может быть, я – это мои чувства? Я очень за чувства. Как психолог и как человек я очень за осознавание своих чувств, за живое проживание своих эмоций. Это очень важная часть жизни. Но “я” не равно “мои чувства”. Сегодня я злюсь, завтра я всех люблю, на меня снизошла благодать, послезавтра я ненавижу каждого первого встречного, потому что в метро мне отдавили все ноги. Мои состояния меняются. Еще какой-то день я лежу в депрессии, не могу содрать себя с кровати. И что это я?

В чем же проблема и тоже некоторая подмена? Мы нередко идентифицируемся с тем, что изменяемо. Руки-ноги сегодня есть, а завтра нет, мысли то одни, то другие, чувства то одни, то другие. И есть еще частый случай — к вопросу о духовных измерениях. Очень часто человек идентифицируется со своим грехом. В православной среде нередко это встречается. Как это проявляется? Вроде бы никто явно не скажет, что “я” равно “мой грех”. Но в действительности это проявляется. Когда я совершил какой-то грех — жуткий или не жуткий, — я начинаю сходить с ума, доходить до отчаянья. Почему? Потому что я думаю, что это “я”, а не “я сделал”. Мне кажется, что это не у меня есть эта “помойка”, а я и есть ходячая “помойка”. Это очень большая разница.

Один подход такой: у меня есть достоинство, красивая или плохая внешность, чувства, мысли, депрессия или эйфория, грехи – это все есть у меня. Другой подход такой: это я – человек осуждающий, человек тяжко согрешающий, человек уродливый. Знаете, традиционная женская тема: «я такая уродина», - говорят девушки, особенно в молодом возрасте. Тут очень важна идентификация: не у меня глаз косит, а я уродина. Я идентифицируюсь с тем, что во мне есть. Часто мы идентифицируемся с тем, что во мне есть неидеального, нехорошего, и это тоже крайность. Либо напротив, идентифицируемся со своей “звездностью”, например, какой я шикарный лектор (и понеслась, и возгордилась). В этом случае “я” равно “моя лекция”.

Отчасти страх и тревога, которые я испытывала, когда ехала сюда к вам на лекцию, связаны с тем, что я отчасти идентифицируюсь сейчас с этой лекцией, я боюсь, как она пройдет. Но я понимаю, что “я” не равно “лекция”, “я” не равно “как я преподаю”. Это часто очень трудно разделить, но если сделать, — это дает некое облегчение. Верно и обратное: даже если у меня сейчас какой-то хороший результат труда, я сделал классный продукт, сдал шикарный проект – это тоже не я. Этот проект сегодня хороший, а завтра плохой. Он пришел, а потом ушел. Это все не я.

Итак, возвращаясь к рассказанной притче: какой ответ могла бы дать эта женщина Богу? Кто я? Пожалуй, вот такой ответ: я – твой любимый ребенок. Ты меня родил, Ты меня создал, я иду к Тебе. Еще до создания мира Ты меня задумал, Ты меня хотел, Ты меня воплотил, и я тоже сейчас хочу к Тебе. Тогда то, сколько у меня детей или что я школьная учительница, оказывается неважным.

Подведение итогов и вопросы

Наверное, здесь я была бы готова завершить свою лекцию. Попробуем резюмировать: мы говорили с вами о феноменах подмен, искажений в религиозной жизни и говорили о психологических вещах, об алекситимии, трудности осознавания своих чувств. Дальше говорили о конфликте личного опыта и позиции авторитета, и здесь проблема послушания выходит на первый план. Чтобы слушаться, отдавать свою волю, нужно, чтобы было то, что отдавать. Дальше более может глубокий пласт, касающийся искажения образа Бога. Бедный Господь, мне кажется иногда: чего мы только про Него не думаем! Вы знаете, в Евангелии рассказывается, что Христос нередко спрашивает своих учеников: за кого Меня люди почитают? а вы за кого Меня почитаете? [И в нашей жизни бывает,] когда ты общаешься, может быть, даже с очень близким человеком, а он тебя не видит, он видит свою проекцию. Он на тебя наклеил какую-то проекцию из своего опыта, и тебя он за этим не видит. Это так тяжело. Ладно, если это какие-то далекие люди, но когда это близкие люди – это особенно трудно, и я думаю, каково было Христу? Он ходил по земле, и даже его близкие люди, даже его ученики часто не понимали, с Кем они имеют дело. Люди вокруг Него, которых Он учил, которым Он проповедовал, [не понимали, кто Он]. Он находился в этом опыте непонимания, непринятия. Его принимали все время не за того, кем Он является. Как нам это знакомо! Как нас часто принимают не за тех, кем мы являемся. И в конце лекции мы говорили о проблеме идентичности, “кто я”, кто тот, кто будет встречаться с Христом.

А теперь, возможно, нужно ответить на какие-то вопросы.

- Так почему же нет пасхальной радости?

Потому что нет отношений с Богом. Если есть подмены, если подмены доминируют, если важно исполнение правила, важно быть хорошим, в основе всего лежит страх наказания, например, то трудно быть с радостью, потому что трудно встретиться с Источником радости.

- Почему радость должна быть пасхальной? Встреча с Богом, прикоснулись к этому, почему должна пасхальной быть?

Я не настаиваю на слове “пасхальной”. Сейчас пасхальное время, мы вроде бы так обозначили тему.

- Тема лекции была «Радость о Христе».

Да, спасибо. Просто мы сейчас говорим, что встречаемся с вами сегодня в пасхальные дни.

- Какие психологические техники или способы работы с собой можно предложить человеку, который осознал проблему, о которой говорили вначале, что надо как-то принять себя вне тех высоких планок, к которым всю жизнь безуспешно тянулся?

Это частый вопрос. Интересно, что какую лекцию ни читаешь, он все время встает, поднимается эта проблема дефицита любви к себе и вопрос о том, как можно себя принимать. Я не знаю. Мне очень трудно говорить про какие-то техники. Есть, конечно, какие-то техники из серии “выписать 10 пунктов, за что я себя люблю”, “хвалить себя за какие-то конкретные проявления”. Есть такие советы психологические, но на мой взгляд, они не касаются сущности. Мне кажется, что главный здесь ответ, если не брать какую-то серьезную психотерапевтическую работу, может лежать в духовной плоскости, о чем мы говорили сегодня ближе к концу, об опыте встречи с любовью Бога ко мне.

Если мне удастся хоть немножечко в это по-настоящему поверить, в то, как н меня любит, то это очень сильно может все менять. Простите, может быть, за такое снижение градуса, но психологическим языком выражаясь, та дефицитарность, тот голод, который у нас был, дефицит получения любви, он может быть восполнен Богом при условии, что нам удается с Ним встретится. Это самое трудное, конечно, и я сама много думаю об этом в последнее время, в том числе, когда работаю с клиентами, потому что фактически каждый первый с этим приходит. Конечно, важны какие-то принимающие отношения. Здорово, когда есть люди, которые тебя так принимают, и через эти отношения можно тоже подпитываться. Но в пределе, мне кажется, что максимально исцелять эту серьезную травму может действительно встреча с Любовью, с Любовью с большой буквы.

- Вы знаете, еще же есть мысль о том, что терпеть надо все и в том числе себя?

Да, спасибо. Вы знаете, может быть, самый тяжелый наш крест – это мы сами. Мы все говорим, что нужно нести крест, терпеть, но ты и себя немножечко понеси, прими тоже. И еще: трудно назвать это техникой, но если бы нам удавалось понемногу, потихоньку учиться благодарить Бога даже за вот эту недолюбленность, даже за то, что я такой весь кривой и косой, и за наших родителей, которые часто покалеченные, травмированные, которые не смогли дать нам эту любовь в том объеме, которого нам хотелось бы. Научиться и за это тоже Бога благодарить. Я знаю примеры, когда это чудодейственным образом потом разворачивается. Можно ведь встать в такую позицию обиженного ребенка: «мне недодали», «меня не любили», «я травмирован», «я бедный и несчастный, Бог меня не любит, родители меня не любят». Это очень трудно сдвинуть с места, но [нужно стараться], для начала хоть чуть-чуть, через силу, но все-таки веря, что Бог лучше меня знает. “Я, конечно, считаю, что лучше было бы по-другому, но Господи, я верю, что ты Отец любви, что Ты позаботился каким-то особым образом обо мне. Я благодарю тебя за тех родителей, которых ты мне дал. Благодарю тебя за то малое количество любви, которое у меня было. Я благодарю тебя и за ти травмы, что я пережил, потому что, может быть, благодаря им я особым образом жажду Тебя теперь, потому что я теперь очень нуждаюсь в любви. Я такой раненный, недолюбленный теперь особым образом жажду Тебя и встречи с Тобой, потому что Ты только можешь исцелить эту мою рану, восполнить этот недостаток”. [Нужен] какой-то разворот в сторону благодарности. Если это удается сделать, это серьезные плоды приносит. Другое дело, что это очень трудно.

- В любом случае первично убедить себя.

Убедить себя порой не проходит.

- Почему?

Вы попробуйте.

- Если то, что вы говорили, встану и пойду, а потом встал и пошел – это убеждение?

Сначала захотел.

- Правильно. Для этого надо убедить себя.

Он не убеждал. У него сначала нечто случилось, а потом он уже пошел. Это решение было следствием изменений. Он сначала себя увидел, а потом встал и пошел. Я просто, может быть, не очень верно вас сейчас понимаю. Когда я слышу слово «убеждение», то я это понимаю так: “сейчас я себя уговорю, я себе внушу, что да, конечно, я любим”. Вот так я в это не верю. Возможно, вы другой смысл вкладываете в слово «убеждение».

Я вот слушал особенно последние части вашего рассказа об искаженном образе Бога и себя тоже, и для меня самый мучительный вопрос был: а что реально этому можно противопоставить? Я знаю человека, это мой знакомый, который говорит: “меня Бог наказывает, вот Он меня выбрал, и Он меня наказывает”.

Прямо выбрал специально для наказания?

- Почему-то он так считает, и не потому, что прочитал книжки и хочет так думать, он действительно, как вы говорите, кожей это ощущает.

Да, конечно, такие безумности люди не придумывают. Они так ощущают.

- С другой стороны есть другой тоже близкий мне человек, который говорит: «я читаю Евангелие. Написано красиво, но я тут причем?». Все это к чему? К тому, что получается, что эти перекосы — я так вас, по крайней мере, понял — может исцелить, в конечном счете, только Бог [через] опыт переживаний Его любви, который фактически исходит от Него.

Наверное, но я со своей позиции, психотерапевтической, думаю, что в психотерапии тоже с этим приходится работать. Отчасти мы подходим к этим темам. Не могу сказать, что это полнота исцеления, но какой-то шаг в сторону исцеления возможен через те или иные методы. Если говорить про методы психотерапии, мне кажется, у вас какая-то боль за ваших близких людей, ваше вопрошание про то, “что я мог сделать для них”? Так я вас понимаю?

- На самом деле, это во многом составляющая моего опыта. После 12 лет в Церкви и примерно 3-4 лет в должности катехизатора я из Церкви ушел и от Бога, я считаю, тоже ушел. Это моя боль. Она по разным причинам произошла, но в частности, я вспоминаю мои разговоры с этим моим другом, который говорит про ужасы, депрессии, про то, что “Бог меня ненавидит. Почему? Объясни мне, почему?” Я ему говорю: «да ты что? Это не Бог. Почему ты на него это все проецируешь?». А сейчас я себе задаю вопрос, а почему я имел право ему так сказать? Потому что я книжки прочитал? Ну, ладно он, но на что хотя бы я могу опереться, кроме моего горячего желания, чтобы было так. Я не хочу, чтобы Бог был страшным наказывающим и поэтому я всем говорил, что Бог любящий и принимающий. Почему?

А вы сами это знаете?

- Я не знаю.

Я не знаю, верно ли я сейчас слышу, но я слышу много вашей воли личной и, возможно, есть какая потребность в более отдельном подробном разговоре, но в таком экспресс-режиме кажется, что ваш вопрос звучит так: “что я могу делать, когда у моих близких такие переживания?”. Мне кажется, что мы можем помогать другому настолько, насколько у нас самих есть такой опыт. “Врачу, исцелися сам”. То есть, если у меня есть хоть какая-то капелюшечка этого опыта, действительно опыта встречи, того, о чем мы говорили, хоть какое-то прикосновение к этой любви, может быть, капелька, может, один раз в жизни, может быть, очень редко где-то что-то, но я это знаю нутром, не по книжкам, — тогда мне есть, на что опереться, тогда я могу говорить не такими правильными фразами выученного катехизатора, у которого внутри все вымерло (я не про вас, а про некий образ).

Действительно, изнутри говорить: «ты знаешь, мне так это знакомо, у меня тоже бывают периоды, когда мне так же кажется, как тебе» — это нормально. У нас у всех бывает такое, вплоть до того, что мы вообще сомневаемся, а есть ли Бог. Если нет сомнений – нет веры. Всякое бывает. И протесты, и богооставленность, и чего только не бывает. Но если у меня есть хоть что-то, к чему я могу обратиться в прошлом, на что я могу опереться, то я могу и другому говорить изнутри вот этой точечки: “ты знаешь, у меня тоже бывало такое в жизни, я очень тебя понимаю. Мне тоже порой кажется, что Он надо мной издевается, смотри, что Он творит! Но когда я вспоминаю, как у меня было когда-то, то я все-таки понимаю, что это не про Него”. Это один вариант, когда мы говорим о себе с опорой на свой опыт. Другой вариант, когда мы говорим: «слушай, нет. Ты прочитал Евангелие, там же сказано. А святые отцы сказали...».

- “Ты что, притчу о блудном сыне не читал? Перечитай еще раз, прекрасная .. Ты же видишь, как Бог говорит о Себе, видишь, как Он относится к сыну. Что тебе еще надо?” А вот что-то надо еще.

Я думаю, тогда наши слова могут воздействовать на другого, когда они из нашего искреннего собственного опыта исходят. Я думаю, что это еще одна проблема катехизации: кто проводит катехизацию? Если это люди, которые выучены по системе норм и правил, но у которых у самих еще не случились какие-то отношения с Богом, то, на мой взгляд, может быть, лучше этих людей на катехизаторов не ставить. Это, конечно, не мне решать. Но мне кажется, что если говорит человек, у которого было хоть чуть-чуть, хоть капельку, один раз, но был какой-то момент в жизни, какая-то поворотная точка, встреча, что-то, почему он пришел к Богу, — то из этой точки его слова будут звучать совсем по-другому.

- Тут совсем грустный вопрос напрашивается. Если критерий подмены – это абсолютная убежденность в собственной правоте, то как нам отделить свой подлинный религиозный опыт, подлинную встречу с Богом от подмены.

- Да, ведь точно так же, как мы можем проецировать на Бога отрицательное, например, холодность родителей, мы можем проецировать и положительное. У меня были прекрасные, понимающие, ценящие мои чувства, любящие меня родители и сейчас мне в жизни повезло, значит, я могу спроецировать это на Бога. Значит, Он такой, Он меня любит.

Вы знаете, у меня, наверное, один ответ: неужели, если у нас в жизни хоть раз была хоть какая-то капелька встречи с благодатью [мы ее не узнаем?] . Я не верю, что у вас не было такого ни разу. Может быть, это была какая-то особая пасхальная служба, может быть, это было вдруг совершенно неожиданное Причастие, одно за всю жизнь, может быть, это было вне храма. Может быть, у вас умирал близкий человек и в какой-то момент Бог вмешался в вашу жизнь и вы с этим встретились. Если у вас было хоть один раз, вы точно знаете, что это то самое. “Овцы слушаются голоса его, овцы за ним идут, потому что знают голос его” (ср. Ин. 10, 3-4). Вы знаете Его голос, вы знаете Его почерк.

Если мы очень честно вглядимся, то сможем этот момент отличить. Я согласна с вами, мне очень знакомы эти переживания: а вдруг я в прелести, а вдруг я в ереси, а вдруг мне примерещилось, а Бог ли это был или это был кто-то еще — мне это очень все знакомо. И все-таки, если как-то очень-очень честно, может быть, в какой-то особой тишине своей души, даже не в таком разговоре, как мы сейчас с вами разговариваем, а в особой тайной встрече бытия с собой или в очень тихом, молитвенном, углубленном состоянии спросить себя: неужели это был не Бог? — то я думаю, что ответ придет. Если это хоть раз было, это трудно с чем-то спутать.

Бывает порой, что не знаешь, [как понимать то или иное], но есть куча примеров, когда Бог как-то вмешивается и ты изумляешься просто: “надо же как, вообще не ожидала!”. Если хотите, могу пример привести из недавней моей практики, он меня потряс совершенно. Это была консультация, психотерапевтическая работа с клиентом, и пока он говорил долго-долго, у меня зрел ответ, я знала, что хочу ему сказать, а он говорил много и долго, и я отвлеклась. Сижу и держу в себе приготовленный ответ. Идея моя была отчасти та же, что я сейчас уже озвучила: про благодарение. У него есть определенная ситуация, которая его очень мучит, и моя идея была предложить ему, чтобы он благодарил Бога за то, что ему посылается такая ситуация, что он в ней чувствует свое бессилие. Он борется, не может справиться, ничего не может сделать. Я сижу, коплю этот ответ, вынашиваю. Думаю, сейчас я открою рот и наконец скажу ему важную мысль, как здорово, если бы он мог бы благодарить Бога. Повторюсь, я вынашивала эту мысль: благодарить Бога за то, что ему посылается сия трудность, греховное искушение, можно так сказать, где он падает, мучится, может быть, благодарить за свою слабость, внутри которой он может призывать Бога, потому что там он встречается с тем, что он сам не может преодолеть.

И что вы думаете? Я открываю рот, чтобы ему это сказать и говорю: «слушай, может, ты мог бы благодарить», а дальше произношу фразу, которую вообще не планировала, говорю ему совершенно неожиданно для себя: «может, ты мог бы благодарить за эту саму ситуацию». Понятна разница? Моя заготовка была: «благодарить за слабость, с которой ты встречаешься в этой ситуации», но не за саму ситуацию, потому что за нее благодарить как-то странно, потому что она связана с грехом. Трудно благодарить за грех, грубо говоря. А я открываю рот и говорю: «ты мог бы благодарить за само это». Я произношу эти слова и удивляюсь этому. Смотрю на его лицо, а он обрадовался невероятно: «слушай, здорово, точно». Тогда я, видя его реакцию, подхватываю эту мысль — это была не моя мысль, честное слово — и начинаю ее развивать. И мы с ним эту мысль дальше очень вдохновенно обсуждаем. У нас был такой приступ радости у обоих, просто взаимное вдохновение.

А потом я ему говорю: «слушай, я тебе вообще-то хотела сказать другое. Я хотела тебе предложить поблагодарить вот за что». Выдала свою заготовку, пункт 2. Он говорит: «слушай, это тоже хорошо, но пункт первый гораздо лучше». Я не знаю, что это было, но мы оба это переживали. Просто какое-то чудо, просто вмешательство Бога в эту ситуацию, потому что, повторюсь, я планировала другое. Я сказала то, что я вообще не планировала говорить. Ладно, мало ли что, мысль пришла, но по плодам это оказалось для него очень важно и психотерапевтически, и духовно. Когда он стал это делать, у него начала меняться ситуация с его проблемой. У него меняются отношения с собой и с Богом. Он вообще развернулся. Это были для него какие-то важные слова.

Это я считаю для себя очень интимным опытом. Я тоже мучилась: что я, да кто я такая и мало ли что. Я немножко страхуюсь. С ним это обсуждаю, еще с одной знакомой из храма обсудила. Говорю: «как это вообще? Трудно об этом говорить». Потом у меня было еще несколько доказательств. Я сейчас не буду говорить, тоже очень интимных, в которых было вмешательство. Я думала, было ли это действительно от Бога? Ходила с этими вопрошаниями еще целые сутки. И мне в вечер того же дня были просто ответы даны, подтверждающие, что это было от Святого Духа.

Слишком интимные вам говорю вещи, но просто поверьте. Я обалдела, другого ничего не скажешь. Не знаешь как, но было такое вмешательство. Я уверена, что у вас много есть своих примеров, когда вы просто знаете не органом каким-то, а сердцем знаете, что это действительно какое-то такое вмешательство. Конечно, эти вещи очень поддерживают. Они вдохновляют, очень поддерживают с большой буквы, очень сильно.

- Вы знаете, еще есть очень большая проблема, как мне кажется. Вы, наверное, знаете пирамиду потребностей Маслоу. Там на первой ступени стоит физиология, еда, плоть/секс и сон. Тема секса у православных очень сильно табу. И я просто не вижу для себя какой-то позитивной перспективы в этом, потому что об этом никто не говорит. А это очень важно. Это крайне важно вообще для семьи, которая в будущем будет у детей, у молодых людей, которые воспитываются в этом храме. Этого нет, по-моему, в православном дискурсе это не решаемый вопрос. Честно. Мне так кажется. Как по-вашему?

Вот в этом вопрос. Я не буду отвечать от лица РПЦ и православного дискурса, я про это не знаю. Спасибо за вашу искренность и честную боль. Я согласна с тем, что действительно грустно, что есть вырванные темы какие-то, которые не обсуждаются. Я только за. Мне кажется, что это действительно проблема, потому что если оно не обсуждается легально, оно будет обсуждаться нелегально. Все равно подростки в православной школе в туалете [это будут обсуждать]. Полная табуированность и вообще любая табуированность – это не есть хорошо. Все, что запрещается, оно все равно в другой форме где-то вылезет. Я полностью поддерживаю вас, что это действительно проблема и плохо, что нет разговоров. Но я не знаю, что я здесь вам могу ответить и что мы с вами можем сделать в связи с этим.

- Вы говорите табуированность. Это где табуированность? Внутри Церкви или внутри семьи?

- Внутри Церкви, конечно.

- Вы считаете, что отношения двух людей могут обсуждаться внутри Церкви?

- Понимаете…

- Это же отношения двух людей. Бог благословил эти отношения с самого начала, когда он создал Адама с Евой. Потом, когда он был на браке в Кане Галилейской. Он благословил это изначально. Когда говорят мужу и жене “вы живете в блуде” — это неправильно, понимаете? Это совсем другого рода отношения – блуд, потому что Господь изначально благословил брак. Он благословил отношения двух людей. Но с амвона научить этому никто не будет, потому что это личные отношения двух людей. Вы можете учить детей сами, исходя их своих идей.

- С амвона говорится очень большое количество очень личных вещей.

- Это неправильно.

Дорогие друзья, мы перетекаем в жанр семинара-спора.

Два слова, если можно, скажу. Я хотел бы поблагодарить вас, Марина Сергеевна, за замечательную лекцию. Хотел поблагодарить вас, что пришли. Спасибо.