Учебное пособие для школьников и студентов
Введение
Здравствуй, наш добрый читатель!
Мы верим, что ты действительно добр или стараешься быть добрым и от самых малых лет стремишься быть еще совершеннее. Надеемся, что эта книга поможет тебе открыть дремлющие и неизвестные тайники внутренних сокровищ человеческой души.
Разве ты еще не начал задумываться над вечными «проклятыми» вопросами, которые мучили многих великих писателей, ученых, философов и множество поколений непрославленных историей людей?
Что такое человек? В чем подлинное назначение короткой человеческой жизни? Что же будет после смерти? Неужели после смерти все кончится? Или, наоборот, все только начнется? Существуют ли абсолютные законы человеческого бытия? Где пролегает граница между добром и злом? И почему в мире так много несправедливости?
В этой необычной книге авторы предлагают тебе самому, наш добрый и молодой читатель, подумать и определиться: где ты? откуда ты и куда грядешь в этой жизни? какой смысл этого неповторимого и непредсказуемого путешествия?
В качестве твоих помощников и собеседников избираются произведения крупных мыслителей и писателей, Священное Писание и народная мудрость.
Нам не хотелось бы давать готовых ответов на поставленные вопросы, но мы верим, что ты сам сможешь сделать достойный выбор в разрешении главных, фундаментальных вопросов человеческой жизни.
Хотелось бы, чтобы твой нравственный выбор был свободным, опирающимся на твою совесть, совесть, не порабощенную примитивными временными удовольствиями и фантастическими мечтаниями.
Хотелось бы, чтобы на многотрудном жизненном пути, прежде чем совершить какой–либо поступок, ты научился спрашивать себя: доброе ли это дело? по совести ли я поступаю?
Желаем тебе, чтобы ты, читая и проживая нравственные жизненные коллизии с героями этой книги, приоткрыл для себя неизведанные тайны человеческого бытия.
Мы надеемся, что это пробудит твою дремлющую совесть, поможет открыть множество несовершенств и скрываемых тайных пороков.
Мы также надеемся, что знакомство с этой книгой приведет тебя не к отчаянию, а, наоборот, к покаянию и серьезным намерениям трудиться всю жизнь для укрепления в себе основных добродетелей, которые отличают нас от животных и животного существования.
Если знакомство с учебным пособием побудит вас не только к добрым делам, но и к желанию поделиться своими духовными поисками и сомнениями, а также, если у вас имеются предложения по совершенствованию книги, то мы будем рады вашему письму в адрес православной редакции Издательского дома «Про–Пресс»: 115533, г.Москва, а/я 33.
Предыдущее, 2–е издание книги успешно использовалось преподавателями в учебном курсе «Основы православной культуры», проводившемся в старших классах общеобразовательных школ России и ближнего зарубежья.
Текст учебного пособия качественно переработан авторами, по замечаниям наших читателей внесены поправки в иллюстративный ряд книги.
Итак, в добрый путь, наш молодой и полный надежд читатель! Нам с тобой по пути, по дороге, зовущей к вечному, истинному и красивому.
Монах Киприан (Ященко)
Глава 1. Есть ли смысл жизни нашей?
1. Зачем что–либо делать?
Этот вопрос принадлежит великому русскому писателю Льву Николаевичу Толстому (1828–1910). «Вопрос, — пишет Толстой, — состоит в том: «Что выйдет из того, что я делаю нынче, что буду делать завтра — что выйдет из всей моей жизни?»… Иначе выразить вопрос можно так: «Есть ли в моей жизни такой смысл, который не уничтожился бы неизбежно предстоящей мне смертью?»
Великий писатель задал один из самых сложных вопросов, не правда ли? А мы с вами давайте начнем с более простого, казалось бы, вопроса — зачем я хожу в школу?
А правда, зачем? Пять раз в неделю приходится рано вставать, одеваться, завтракать и идти в школу. Так делают все. Но лишь немногие задумываются о том, зачем они это делают.
Если об этом поговорим со школьниками и школьницами, то чаще всего заметим недоумение относительно самой постановки вопроса:
— Как это зачем? Ну, все в школу ходят! И я тоже, как все…
В десятом классе одной из школ был устроен опрос на тему «Зачем я хожу в школу?» Ответы условно можно было разделить на три группы.
В первую группу вошли ответы школьников, которые считали, что школа необходима для того, чтобы общество не остановилось в своем интеллектуальном и духовном развитии, чтобы обрести фундамент, базис для будущей профессии. А кто–то даже вполне серьезно сказал, что он ходит в школу для того, чтобы стать более образованным, чем его взрослые родственники.
Во второй группе — самой многочисленной — преобладало мнение, что посещение школы — это, по сути, лишь исполнение воли родителей, что ходят они туда лишь потому, что все так делают. А одна девушка прямо заявила:
— Школа — это барщина, крепостное право!
Учащиеся третьей группы просто молчали. Видно было, что над этим вопросом они никогда не задумывались и не собираются думать, а саму постановку вопроса считают чудачеством организаторов опроса.
Те, кто ходит в школу лишь потому, что все так делают, обычно и ведут себя в школе «как все». Терпят «скучные и длинные» уроки, не желая узнать что–либо новое, полезное, интересное, а лишь стараются получить оценки не ниже определенного уровня. Фактически они отсиживают учебное время как бы в тюрьме, чтобы жить по–настоящему только тогда, когда их из этого заключения наконец–то выпустят.
Теперь посчитаем, а много ли времени остается на эту «настоящую жизнь». Восемь часов, как минимум, полагается спать. По полчаса на завтрак, обед и ужин. Еще столько же — на переодевание, прическу, чистку зубов и т. п. На работу по дому тоже нужно время — еще час! Дорога в школу и обратно, уроки займут еще примерно семь часов. Наконец, часа три следует выделить на приготовление уроков. И лишь столько же — три часа — остаются свободными! И в эти три часа нужно втиснуть всю «настоящую жизнь»: и встречи с друзьями, и какие–нибудь кружки или занятия спортом, и… Да всего и не перечислить!
Напрашивается естественный вывод: либо родители делают огромную ошибку, засаживая своих отпрысков на такой длинный срок за парты, либо отпрыски чего–то в жизни общества не понимают и, следовательно, неправильно воспринимают школу.
ВОПРОСЫ
1. Постарайтесь подумать и записать, зачем в школу ходите вы.
2. Вспомните, пожалуйста, суть барщины и крепостного права. Почему эта система общественных отношений была малоэффективна и обречена на провал самой историей развития человечества?
3. Можно ли сказать, что учащиеся второй и третьей группы не задумывались о смысле своей жизни? Почему?
4. Что дает вам школа? Расскажите, какой бы вы хотели видеть школу.
2. Зачем я живу?
У авторов настоящей книги когда–то был ученик–десятиклассник. Он был на год старше остальных и казался почти глупцом, поскольку вел себя среди своих одноклассников совершенно неадекватно, например, мог встать посреди урока, куда–то пойти или затеять драку. Понять что–либо из того, о чем говорилось на уроке, он, казалось, был не в состоянии. В одиннадцатый класс он, разумеется, не пошел.
И вот приблизительно через год учительница случайно встретила своего бывшего ученика в автобусе. Он ехал с работы и разговаривал со своими знакомыми. Его было не узнать! Исчезло тупое выражение лица, взгляд стал осмысленным. О своих проблемах на работе он говорил весьма разумно и профессионально. Стало очевидно, что парень ходил в школу либо без определенной цели, либо у него по каким–нибудь причинам учеба в школе просто не ладилась.
Конечно, этот ученик — довольно редкий случай. Но еще Ф.М. Достоевский в «Записках из Мертвого дома» писал, что одно из самых жестоких наказаний для человека — это повторять без конца одни и те же бессмысленные действия. Вот почему ученик, не видящий смысла в том, для чего он изо дня в день ходит в школу, как бы испытывает там жестокое наказание, а значительная часть молодого и самого активного периода жизни становится бесполезной.
Когда мы задаем себе вопрос о смысле жизни, мы хотим получить на него такой ответ, который имел бы безусловное, объективное значение. Вопрос «Зачем я живу?» предполагает цель как что–то, находящееся за пределами индивидуальной жизни человека. Иными словами, речь идет о том, стоит ли жить, и ответ на этот вопрос ищется такой, который был бы значим не только для меня, но и для всех других.
Если мы строим логическую мысль, то она должна утверждаться на чем–то безусловном и всеобщем, что носит название истины или смысла.
Сама сущность слова смысл заключается в том, что он, этот смысл, является общезначимой мыслью.
Однако это слово имеет еще и другое — специфическое — значение положительной и общезначимой ценности, и именно так оно понимается, когда ставится вопрос о смысле жизни. То есть вопрос состоит не в том, может ли жизнь быть выражена в терминах общезначимой жизни, а в том, стоит ли жить и обладает ли жизнь положительной ценностью, причем ценностью всеобщей и безусловной.
Истинность чего–то люди обычно чувствуют сердцем, глубиной своих познаний. Соприкосновение с истиной рождает радость. Об этом даже есть следующая притча.
Украла Ложь у Истины одежду. Конечно, жаль дорогой одежды, но день прошел, прошел другой, а найти одежду не удалось. И вот осталась Истина нагой.
Ложь тайно ликовала. Но ликовала она напрасно! Для всех нагая Истина была, как и прежде, незапятнанно прекрасной. Ей повредить воровка не смогла.
Истину и обнаженную любят люди с чистой совестью, жадно ищут и чтут ее. А Ложь, хотя она в одежде Истины ходит, все равно люди узнают, но иногда, увы, с опозданием.
ПОСЛОВИЦЫ
Жизнь, как роза, имеет шипы.
Век протянется, всякому достанется.
Не вызнав броду, не суйся в воду.
Ум истиною просветляется, сердце любовью согревается.
Век долог, да час дорог.
Научиться работать надо три года, а научиться лениться три дня.
1. Если мы все равно рано или поздно умрем и этим все кончится, то, может быть, смысл жизни заключается лишь в том, чтобы взять от жизни побольше наслаждений и удовольствий? Свою точку зрения аргументируйте более подробно.
2. Цицерон считал, что некоторые люди не имеют собственного мнения, зато другие обладают несколькими — в зависимости от обстоятельств. Согласны ли вы с Цицероном? Если да, то как вы оцениваете жизненный путь этих людей?
3. Когда–то один дворянин в своем замке протянул проволоку от одной башни замка к другой, чтобы ветер превратил ее в арфу. Нежный ветерок играл вокруг замка, но музыка не рождалась. Однажды ночью разразилась буря. Замок содрогался. Арфа наполнила воздух чудесными звуками. Нужна была буря, чтобы вызвать музыку. Не так ли бывает и в нашей жизни? Вспомните пример того, как безмятежность и благополучие делают нас равнодушными, а буря вызывает музыку наших чувств и благородных стремлений, приближая к Истине.
3. Из сокровищницы философской мысли. Этицизм
В XVI веке в обществе начались поиски такого смысла религиозной жизни, который противостоял бы теократическому насилию, ханжеской схоластике и фарисейскому благочестию.
А при повсеместном утверждении в Западной Европе идеала практической полезности постепенно утилитарным принципам стали подчинять и мораль, и философию природы, и даже эстетику. Это вызвало протест у И.Канта, который в своей этике настаивал на том, что человек не может рассматриваться в качестве средства для достижения каких бы то ни было целей, а в эстетике отстаивал независимость вкусовых суждений от практических интересов. Критику утилитарной доктрины философ вел прежде всего по линии логических основ целеполагающего мышления — категорий средства и цели. И. Кант считал, что спасти мир как целое может только «бесполезная», рассудочно непостижимая, премирная красота…
У Ф.М.Достоевского, разумеется, нет прямой связи с кантов–ской философией, но через немецких романтиков он не мог не воспринять воодушевления религиозно–эстетического трансцендентализма. Напомним, что слово трансцендентный означает недоступный познанию, находящийся за пределами опыта, лежащий по ту сторону опыта.
Тема смысла жизни затрагивается Достоевским в знаменитом разговоре Ивана Карамазова с Алешей. «Итак, — говорит Иван, — принимаю Бога, и не только с охотой, но, мало того, принимаю и премудрость Его, и цель Его, нам совершенно уже неизвестные, верую в порядок, в смысл жизни, верую в вечную гармонию…», но «мира–то Божьего не принимаю и не могу согласиться принять». Не принимает Иван Карамазов и идеи «строительной жертвы», созидающей всеобщее счастье и гармонию на крови и страданиях хотя бы одного маленького существа.
Согласно русскому философу нашего века В. Несмелову, каждый человек знает, что он, с одной стороны, свободен — и в этом смысле богоподобен. С другой стороны, человек одновременно зависим — как существо сотворенное. У Г.Державина сказано предельно точно:
Я телом в прахе истлеваю,
Умом громам повелеваю,
Я царь — я раб, я червь — я Бог!
Но будучи я столь чудесен,
Отколе происшел — безвестен,
А сам собой я быть не мог.
Твое созданье я, Создатель!
В своих рассуждениях В. Несмелов подвергает критике широко распространенный тезис об отвлеченном благе как идеальной цели общественного и индивидуального бытия. Тезис этот выдвигали все утописты, начиная с Платона, и все они, вплоть до самого последнего времени, готовы были принести на алтарь безликого божества не одну человеческую жертву.
Развитию этической мысли в XX веке посвящена полностью глава 5 книги.
Стремление к добру и справедливости, но без введения понятия о Боге — постоянно повторяющаяся в истории философии тема. Аристотель, греческие стоики, некоторые китайские и римские философы, российские марксисты и современные гуманисты исповедуют так называемый этицизм (от слова этика). Мы называем этицизм религией, поскольку это учение возникло на основе чувства справедливости, понятий «истинной» совести и добра.
Для последователей этицизма не имеет значения есть Бог или Его нет. Они уверены, что все будет хорошо. Западные философские течения XX века имеют много примеров такого мышления.
ВОПРОСЫ
1. Поясните, пожалуйста, как вы понимаете слова Г. Державина «Я царь — я раб, я червь — я Бог!»
2. Что представляет собой этицизм?
4. Что такое мое я?
Вернемся к первому разделу и предположим, что с ответом на вопрос «Зачем я хожу в школу?» мы справились. А именно: мы хотим поступить в такой–то университет, получить знания, нести добро людям и т. д. Мы живем осмысленно, добиваемся цели, накапливаем умение и опыт. Потом мы приобретем профессию, будем иметь семью, детей, друзей, будем работать и отдыхать.
Однако человек мыслящий переживает временами задумчивые, сладкие и в то же время полные ужаса часы, когда ставит перед собой неразрешенный и вечный вопрос: «Кто то существо, которое называет себя я?»
Английский мыслитель и писатель Т. Карлейль, задав этот вопрос, писал, что «мир с его громким шумом, с его делами отступает на задний план, и сквозь бумажные обои и каменные стены, сквозь пустую ткань всевозможных отношений взор проникает в глубокую бездну, и человек остается один во вселенной и молча знакомится с ней, как одно таинственное создание с другим.
«Кто я? что такое мое я?» Голос, движение, явление? Воплощенная, принявшая видимый образ идея вечного мирового духа? Мыслю, следовательно, существую. Ах, жалкий мыслитель! С этим ты далеко не уедешь! Правда, я есть, и недавно еще меня не было, но откуда я? каким образом появился? куда иду?
Какая из философских систем представляет собою что–нибудь иное, чем теория сна? Что такое все народные войны, отступление из Москвы, все кровавые, исполненные вражды революции, если не сомнамбулизм[1] беспокойно спящих людей?»
Отсюда английский мыслитель делает вывод, что этот сон, это хождение во сне мы и называем жизнью.
Я знаю, что я ничего не знаю.
Небольшие глотки науки удаляют от Бога, а большие приближают к Нему.
Ф. Бэкон
ВОПРОСЫ
1. Как вы думаете, изменилось ли отношение к вере в Бога, если сравнить его с периодом конца XIX и начала XX веков?
2. Нужно ли, по вашему мнению, обосновывать истины веры логическими доказательствами?
3. Можно ли провести какие–то аналогии между чувствами «веры» и «любви»?
7. Бессознательная и сознательная жизнь[2]
Жизнь человека может быть двоякого рода — бессознательная и сознательная. Под первою подразумевается жизнь, которая управляется причинами; под второю — жизнь, которая управляется целью.
Жизнь управляемую причинами, можно справедливо называть бессознательной, потому что, хотя сознание и участвует в деятельности человека, не оно определяет, куда эта деятельность может быть направлена.
Жизнь, управляемую целью, следует назвать сознательной, потому что сознание в данном случае является началом господствующим, определяющим. Ему принадлежит выбор, к чему должна направиться сложная цепь человеческих поступков.
Однако часто человек поступает необдуманно, а иногда он сам не может понять, почему он так поступил. Бессознательные действия предполагают, что человек поступает по внутреннему побуждению, но без всякого анализа ситуации, без выяснения возможных последствий. Слова, которые он использует для характеристики этого состояния, разные — необдуманно, неосознанно, спонтанно, интуитивно. Все эти слова выступают в таком случае как синонимы слова «бессознательное», хотя полной синонимичности здесь, разумеется, нет.
Изучение феномена бессознательного уходит в глубокую древность, его признавали в своей практике врачеватели самых ранних цивилизаций. Для Платона признание существования бессознательного послужило основой создания теории познания, построенной на воспроизведении того, что есть в недрах психики человека.
Во второй половине XIX века широко развернулись поиски терапевтического использования гипноза. Особую известность приобрели два центра во Франции — один в Париже под руководством Известного психиатра Жане, другой в Нанси под руководством Бернгейма. Эти центры соперничали между собой, и каждый стремился изумить посетителей необычным экспериментом.
Однажды доктор Бернгейм внушил испытуемому, что после того, как тот будет выведен из гипнотического транса, он должен взять зонтик одного из гостей, открыть его и пройтись дважды вперед и назад по веранде. Когда человек проснулся, он взял зонт — как ему внушили, и хотя он его не открыл, но вышел из комнаты, дважды прошелся вперед и назад по веранде, после чего вернулся в комнату. Когда его попросили объяснить свое странное поведение, он ответил, что дышал воздухом. Он настаивал, что имеет привычку иногда так прогуливаться. Когда же его спроси — почему у него чужой зонтик, он был крайне изумлен и поспешно возвратил предмет на вешалку.
Факты поелегипнотического внушения были давно известны специалистам, но молодому венскому врачу Зигмунду Фрейду (1856—1939), который наблюдал это явление во время своего визита в Нанси в 1899 году, оно послужило основой для открытия, совершившего переворот в науке. Фрейда поразил именно тот факт, что человек что–то делал по причине, самому ему неизвестной, но впоследствии придумывал правдоподобные объяснения своим поступкам. Человек с зонтиком пытался объяснить свое странное поведение вполне рациональными соображениями и говорил вполне искренне. Не так ли и другие люди находят причины для объяснения своих действий? Хотя давно было замечено, что объяснения, которые дают люди своим поступкам, не всегда заслуживают доверия. Фрейд сделал это наблюдение краеугольным камнем теории человеческого поведения.
Согласно Фрейду, травматические события и связанные с ними бурные переживания не исчезают окончательно из психики, а вытесняются в сферу бессознательного, откуда активно воздействуют на психику, проявляясь в замаскированной (зашифрованной) форме, в частности, в виде невротических симптомов (например, в навязчивом мытье рук, в необоснованных страхах и т. п.). Невротические симптомы в данном случае понимаются как компромиссные явления, возникающие в результате столкновения вытесняемых в бессознательную сферу бурных переживаний и влечений с требованиями нашей совести, совпадающими с общепринятыми моральными нормами. Подобные же компромиссы, считает Фрейд, выражаются в сновидениях и ошибочных действиях (обмолвках, описках и т. п.) людей.
Лечение (устранение) невротических симптомов, согласно психоанализу, должно осуществляться путем вынесения на свет и суд самого больного вытесненного из его сознания материала, травмирующего его психику. Больной сам (правда, с ненавязчивой помощью врача–психоаналитика) должен расшифровать, понять сокровенный смысл того, что с ним происходит. Для помощи больному в достижении им понимания причин болезни Фрейд применял специально разработанную им технику свободных ассоциаций. Уложив пациента в удобной для него позе телесного расслабления и усевшись так, чтобы пациент его не видел (устраняется дополнительное обстоятельство, стесняющее больного, — вид врача, особенно его глаза), врач–психоаналитик просит пациента свободно высказывать все, что ему приходит в голову…
Высказывания пациента, манера, в которой он высказывается, задержки в потоке ассоциаций и т. п. — материал, на основе которого психоаналитик стремится, во–первых, сам уяснить причины недомоганий пациента, а во–вторых, ненавязчиво помочь пациенту в расшифровке смысла происходящего с ним. Конечная цель психоаналитической терапии — установление господства сознания над сферой психического неосознаваемого.
Известный русский философ XX века С. Франк писал, что жизнь не может быть самоцелью уже хотя бы потому, что страдания и тягости преобладают в ней над радостями и наслаждениями. И несмотря на всю силу животного инстинкта самосохранения, мы часто недоумеваем, для чего мы должны тянуть эту тяжелую лямку. Жизнь — это не неподвижное пребывание в себе, а делание чего–то или стремление к чему–то. Миг, в который мы ничего не делаем и ни к чему не стремимся, мы испытываем как мучительно–тоскливое состояние пустоты и неопределенности. Мы не можем жить лишь для жизни; мы всегда живем для чего–то (и) для кого–то.
Кто–то из писателей заметил аналогию между жизненным путем и дорогой, которую выбирает путешественник. Пускаетесь в путь с определенными планами, с определенной целью, уверенный в себе и подобный туристу, купившему железнодорожный билет. А потом вдруг оказывается, что вы очутились совершенно в другом месте, далеком от цели.
Почему так происходит? Да потому, что одни довольно резко меняют маршрут, повстречав на своем пути богатство, другие, — обнаружив талант или (и) славу, третьи не выдерживают груза жизненных невзгод. Оказывается, что богатый слишком привязан к своим владениям, к своим деньгам; интеллигентный человек порой слишком привязан к идеям, стремлению достичь их.
Философ В. Розанов считает, что человек всегда следует по пути к своему счастью, но это остается незаметным для него, когда он охвачен какой–либо идеей — правовой, политической, релиозной или какой–нибудь другой.
Однако ради истины или веры человек готов идти даже на костер, если к этой истине и вере он в самом деле так привязан, что для него легче не жить, нежели жить без них.
Тема стремления человека к своему счастью и поиску истины продолжается в следующем разделе «Голова или пустой котелок?» В этом рассказе можно найти хорошие примеры понятий бессознательной и сознательной жизни, а также наглядные иллюстрации к тезису С. Франка о том, что «жизнь не есть неподвижное пребывание в себе».
ВОПРОСЫ
1. Что называется бессознательной жизнью и что — жизнью сознательной? Почему?
2. Согласны ли вы с мнением С. Франка, что миг, в который мы ничего не делаем и ни к чему не стремимся, переживается как мучительно тоскливое состояние пустоты и неопределенности? Пожалуйста, подробно аргументируйте свое мнение.
8. Голова или пустой котелок?
Нередко по радио и телевидению можно услышать, что советский период — это период вульгарного материализма, в котором позволялись лишь высказывания и публикации, умещавшиеся в рамки коммунистической идеологии. Однако здравомыслящие люди, конечно, были, есть и будут всегда. Именно в советский период возник так называемый Самиздат. Нашлись люди, которые неофициально, без разрешения цензуры, издавали произведения инакомыслящих авторов. Одному из таких произведений Самиздата — рассказу из книги «Отец Арсений» — и посвящен данный раздел.
В сорок первом году, как война грянула, я сразу же добровольцем пошел. Сильный, здоровый — назначили меня в разведку. Целый год воевал, и все благополучно, ни ранения, ни царапины серьезной. Тогда думал — везло.
Убило командира у нас снарядом, назначили нового лейтенанта. Увидели мы в нем этакого интеллигента, чистоплюя, или, как тогда говорили, «из чистеньких». Невысокий, худошавый, шупленький, разговор ведет культурно, без ругательств. Задание дает, словно чертеж выписывает, точно, ясно, требовательно. Нам–то, обстрелянным солдатам, показался он хлипким, несерьезным. Сидя–то в блиндаже, каждый распоряжаться может, а как в разведке себя покажет? Но удивил нас в первый же выход в разведку. Про хорошего солдата говорят — не воевал, а работал. Лейтенант наш именно работал, как артист. Бесстрашен, осторожен, аккуратен. Ходит, как кошка, ползает по земле, словно змея. Солдат бережет, сам за других не прячется, а старается, где надо, первым идти.
Недели через три пошли мы в дальнюю разведку по немецким тылам. Трудный, опасный поход. Обыкновенно уйдут группой человек шестьдесят, данные по рации сообшают, но в большинстве случаев назад не возвращались — гибли.
Вышло нас с лейтенантом восемь человек, прошли линию фронта — двоих потеряли. Оторвались от немцев, зашли в тыл к ним, благо местность лесистая, и стали вести разведку. Ходили шесть дней, каждый день сведения по рации передавали, но потеряли в стычках с немцами еще троих. Осталось нас трое: лейтенант Александр Андреевич Каменев, сержант Серегин и я. Получили приказ идти к своим.
Легко сказать — идти! Немцы нас ишут, ловят. Они ведь тоже не промах. Пробрались к переднему краю, дождались ночи, залегли, изучаем обстановку. Где перейти? Выползли на нейтральную полосу, тут–то нас немцы и обнаружили. Залегли мы в воронку. Начали немцы артиллерийский обстрел полосы, повесили над головами осветительные ракеты и поливают пулеметным огнем. Тут–то меня и контузило. Серегин из воронки незаметно ухитрился уползти к нашим, а я с лейтенантом остался. Я почти все время терял сознание, лейтенанта легко ранили в ногу. Пришел я на мгновение в себя и подумал — уползет он, как Серегин. Понимаю, что и выхода у него другого нет. Расстелил он плащ–палатку, меня на нее затолкал — неудобно все делать, воронка неглубокая…
Ребята потом рассказывали, что никто понять не мог, как меня, такого здорового, шупленький лейтенант доволок. Разговору об этом в части было много…
Отлежался я — и опять в разведку. Смотрю на лейтенанта влюбленными глазами. Стал благодарить его, а он мне с улыбкой отвечает: «Видишь, Платон, Бог–то нам помог!» Мне его ответ шуткой показался. Стояли мы тогда в обороне, силы накапливали всем фронтом. Послали нас опять по тылам. Аля меня тот поход оказался исключительным, так как это стало в какой–то степени началом моей новой жизни. Это была та ступень, с высоты которой я должен был осмыслить, что живу не так, как надо. Забрались мы в этом разведпоиске километров за тридцать от фронта. Добрались до какого–то села. Подошли, на окраине церковь стоит, почти у самого леса. Четверо солдат пошли на разведку к селу, а я с лейтенантом — к церкви.
Тихо, тихо кругом, луна неярко светила, и крест с куполом от этого сверкали серебристо–синеватым светом, и мне думалось, что нет и не должно быть сейчас никакой войны, где люди режут, бьют и убивают друг друга. Но автомат висел на шее, сбоку на ремне — армейский кинжал, сзади — автоматные диски, а со всех сторон окружала притаившаяся смерть. Лейтенант пошел к церкви, прячась за деревьями, а я стал обходить погост, но не дошел и вернулся назад. Смотрю, стоит лейтенант у дерева, смотрит на церковь и крестится. Голова поднята, крестится медленно, истово и что–то полушепотом произносит. Удивился я этому страшно. Лейтенант — образованный, бесстрашный, хороший солдат, и вдруг такая темнота, несознательность. Хрустнул я веткой, подошел и сказал шепотом: «Товарищ лейтенант, а вы, оказывается, в богов верите!» Испуганно повернулся он ко мне, но потом овладел собой и ответил: «Не в богов верю, а в Бога». И легла после этого случая между лейтенантом и мною какая–то настороженность и недоверие.
Долго рассказывать, но вернулись, как уже говорил, без потерь, а испытали много. Все считали, что нам везет, а теперь я думаю, что было Божие произволение.
Вернулись, а меня одна мысль все время мучает, не дает покоя. Не может настоящий советский человек верить в Бога, тем более образованный, потому что должен он был прочесть труды Емельяна Ярославского, Скворцова–Степанова, где с предельной ясностью доказано, что Бога нет, а если кто и верит, то придерживается буржуазных воззрении и тогда является врагом.
Думаю, шкура овечья в волчьем обличье на лейтенанте надета. Притворяется. Храбрый, это верно, меня спас, поиски были удачные. Камуфляж, маскировка, все это для какого–то большого дела задумано. Враг–то расчетливый, хитрый. Не могу успокоиться. Пошел в особый отдел…
…Начальник особого отдела у нас был майор, латыш, сумрачный и всегда внешне усталый. Майор посмотрел на меня и сказал: «Слушай, Скорино! Я о делах разведки много знаю, о тебе с лейтенантом тоже, но скажи мне, что у тебя: голова или пустой котелок? — и постучал пальцем по лбу. — Дурак ты! Ну что, верующий, крестился на церковь, разве в этом дело? Ты его дела видел, с ним работал? Тебя спас, сведения для командования принес, а им иены нет!»…
Через неделю опять послали нас по тылам немцев. Лейтенант меня с собой взял. Два дня ходили, больше ночью. Засекали объекты обороны, расположение частей. Наткнулись на большое танковое соединение, пытались силы определить, но в конце концов сами с трудом спаслись. Долго уходили, петляли всячески, но ушли. Разыскали в лесу овражек, там листья сухие скопились, забрались в них, лежим. Устали, решили по очереди спать, но ни тому ни другому не спится. Эх, думаю, была не была, скажу лейтенанту, что был в особом отделе и о нем говорил, и как я сам к вере отношусь. Рассказал. Молчит лейтенант, будто заснул. Потом вдруг спросил: «А ты знаешь, что такое вера?» И, не дожидаясь моего ответа, начал говорить.
Рассказывает, и стало передо мной открываться что–то новое. Вначале показалось увлекательной, доброй и ласковой сказкой — это о жизни Иисуса Христа говорил, а потом, когда перешел к самому смыслу христианства, потрясло меня. Рассказал о совершенстве человека, добре, зле, стремлении человека к совершению добра. Объяснил, что такое молитва. Сказал о неверии и антирелигиозной пропаганде. И увидел я религию, веру совершенно не такой, как представлял раньше, не увидел обмана, темноты, лживости. Часа три проговорили мы, пока рассвет не обозначился.
Я только спросил его: «А вот про попов говорят, что жулики они и проходимцы, как же это с верой совместить?» Ответил лейтенант: «Многое, что про священников говорят, ложь, но было много и из них плохих. Ко всякому хорошему делу всегда могут из корысти пристать нечестивые и плохие люди». — «Вы не из поповских детей, товарищ лейтенант?» — «Нет, не из поповских, отеи врач, мать учительница, оба верующие, и я только верой живу и держусь, а что ты в особый отдел пошел и обо мне говорил, так это не без воли Божией. Сам услышал, что майор про людей говорил. Там тоже люди есть, и неплохие».
Крепко в душу запал мне этот разговор…
…Отгремела война, демобилизовался я из–под Берлина и приехал в свой Ленинград — и прямо, можно сказать с ходу, в семинарию.
Пришел, документы взяли, посмотрели и вернули. Я туда, я сюда — почему–то не принимают… Наконец отдал, и вдруг вызывают в военкомат, да и в другие учреждения вызывали. Стыдят, смеются, уговаривают: «Слушай, Скорино, ты с ума сошел! Кавалер полного набора орденов Славы, других куча, звание старший лейтенант, а ты — в попы! Армию порочишь!»
Поступил все–таки. Нелегко учение мне давалось, знаний мало, образование — только семилетка, да и то давно окончил. Очень трудно было, да иногда и нарочно кто–то мешал.
Кончил семинарию, захотел в монахи, но тут меня в семинарии на смех подняли: «Куда ты такой здоровый и во многом еще неопытный и — в монахи! Женись, священником будешь!» Откровенно говоря, правы мои наставники оказались — не годился я, конечно, для монашеской жизни, да и где я мог к ней готовиться?
Жениться надо, а я, учась в семинарии, никуда не ходил и ни одну девушку не знаю. Назначение мне дают под Иркутск, а я еще не иерей. Надо невесту искать. Раньше, до войны, много знакомых было в городе, а за эти годы растерял и в семинарии женщинами не интересовался, о женитьбе не думал.
Где невесту искать? Пошел в храм и стал молиться, у Господа просить. Долго молился, вышел на улицу, смотрю, на одной ноге кто–то ковыляет, обгоняю — бывший капитан из нашего полка.
Я к капитану бросился. Обрадовался, меня к себе пригласил. Разговорились про дела минувших дней, про сегодняшние житейские. Капитан балагур, весельчак, человек добрый, гостеприимный. Рассказываю, что семинарию кончил, должен быть священником, что жениться надо. Вижу, из всего моего разговора понял капитан, что мне жениться надо, а остальное за шутку принял. «Есть невеста! — кричит, — Нинка, сестра моя двоюродная!»
Познакомился я с ней дня через два, понравилась, и, кажется, я ей. Решил жениться, сделал через некоторое время предложение, о себе рассказал.
Вначале, что я в священники готовлюсь, тоже не поверила, потом задумалась и дала согласие, только сказала: «Платон, а я–то неверующая». Ну, думаю, неверующая, а каким я раньше был?..
…Стал я священником и уехал под Иркутск. Село большое, иерковь закрыта из–за смерти священника. Запушена, частично разрушена. Кое–как навел порядок, две старушки помогали. Начал служить, а народу только три человека. Страшно стало! Где же прихожане? Но решил служить ежедневно. Неделю, месяц, три служу, никто не идет. Впал в отчаяние. Поехал к владыке в город, рассказываю, что служу, а храм пустой. Что делать? Владыка выслушал и благословил служить, сказав: «Господь милостив, все в свое время будет».
Зашел я, уйдя от владыки, в городскую иерковь, дождался конца службы и подошел к старику–священнику, рассказал ему свои горести. Позвал он меня к себе домой, обласкал и сказал: «Господь призвал вас на путь иерейства, Он не оставит вас. Все хорошо будет — прихожане придут и жена приедет. Молитесь больше». Подружился я с О. Петром, часто приезжал к нему. Многим он меня поддерживал. Духовной жизни был человек.
Прошло полгода, а прихожан только восемь человек. Я все служу. Материально было трудно, буквально жить не на что. В свободное время стал подрабатывать, то крышу покрою, то сруб поправлю, то где–нибудь слесарной работой займусь. Во время работы с хозяевами поговоришь, им, конечно, интересно с попом разговор затеять. О вере, бывало, начинали спрашивать, я, конечно, рассказывал, стали прислушиваться, в церковь заходить. Сперва просто посмотреть, а потом и молиться.
Работу, конечно, делал честно, аккуратно, не хвалюсь — бывало, сделаешь, сам удивляешься. Завод ленинградский меня к этому приучил. Заказчиков — хоть отбавляй!
И к концу года в храм стало приходить уже человек восемьдесят–девяносто, в основном пожилые, а на втором году и молодежь пошла.
Первое время в селе отнеслись ко мне плохо, идешь по улице — мальчишки кричат: «Идет поп бритый лоб!» Часто просто бранными словами ругали. Молодежь задирала, смеялась. Придут в церковь, хохочут, мешают службе. Я вежливо их прошу не мешать, уйдут, ругаясь. Решили, что я безответный.
Через год моей жизни в селе избили меня очень сильно ребята. Шел я вечером, вот и напали. Они бьют, а я только прошу — не надо, а им смех попа бить. Очень трудно было. Без Нины беспрерывно скучал, но наконец жена приехала. Рад был очень, а она сперва приуныла, не представляла своей жизни в деревне со свяшенником.
У Нины диплом инженера, устроилась мастером на большой молочный завод в нашем селе. Взяли охотно, хотя и придирались потом, что жена попа…
…Однажды шли мы с женой вечером, напали на нас четверо подвыпивших ребят, меня трое бить начали, а четвертый пристал к Нине. Я прошу их остановиться, а Нина кричит: «Спасите!» Ребята бьют меня, а там жену на землю валят. Лвое каких–то ребят в сторонке стоят. Эх, думаю, отец Платон, ты же разведчиком был, в специальной школе учился разным приемам, да и силушкой тебя Бог не обидел. Развернулся вовсю. Простите за слова фронтовые, не свяшеннику их говорить, но «дал им прикурить». Кого через голову, кого в солнечное сплетение, а третьего ребром ладони по шее, потом бросился к тому, который на Нину напал. Разъярился до предела, избил четвертого парня и в кусты кинул. Нина стоит, понять ничего не может. Двое ребят, что в стороне стояли, бросились было своим помогать, но, когда я одному наподдал, убежали. Собрал я побитых ребят да здорово им еще дал. Главное, все неожиданно для них случилось, не ждали отпора, думали, тюфяк, поп безответный. Собрал и решил проучить. Стыдно теперь вспомнить, но заставил их метров пятьдесят ползти на карачках.
После этого случая относиться ко мне в селе стали лучше, а ребята, которых я побил, как–то подошли ко мне и сказали: «Мы, товариш Платон, не знали, что вы спортсмен, а думали, что только некультурный поп». Одного парня я года через два венчал, а другого крестил. Понимаю, осудите вы меня за эту драку, не иерею это делать, но выхода не было. Если бы один шел, а то с женой. Потом ездил, владыке рассказывал, он очень смеялся и сказал: «В данном случае правильно поступил, а вообще–то силушку не применяй. Господь простит!»
Несколько лет в селе прожили. В 1955 году отмечали девятого мая десятилетие Победы над Германией. Председатель колхоза и председатель сельсовета были старые солдаты. Объявили: будет торжественное собрание в клубе, приглашаются все бывшие фронтовики, и обязательно с орденами. Стали фронтовики выступать с воспоминаниями, я подумал–подумал и тоже выступил. Конечно, понимал, что все это может кончиться для меня большими неприятностями у уполномоченного по делам Церкви и у епархиального начальства, но хотелось мне народу показать, что верующие и священники не темные и глупые люди, а действительно верят в Бога, идут к Нему, преодолевая все, и не преследуют каких–то корыстных целей…
Двенадцать лет прожил я в этом селе. Последние годы храм всегда был полон народу, относились ко мне хорошо, и власти особенно не притесняли.
ВОПРОСЫ
1. Найдите то место в рассказе, где Платон говорит: «Это стало в какой–то степени началом моей новой жизни. Это была та ступень, с высоты которой я должен был осмыслить, что живу не так, как надо». Почему Платон решил, что он живет не так, как надо?
2. Обратили ли вы внимание, что вопрос «Что у тебя — голова или пустой котелок?» задал особист? Как вы считаете, можно ли утверждать, что в тот период жизни у Платона вместо головы был пустой котелок?
3, Почему, по–вашему, в первое время в селе под Иркутском к Платону относились плохо и даже избили?
4, Правильно ли поступил иерей Платон, дав подвыпившим ребятам «прикурить»? Как этот поступок оценил владыка? Как его оцениваете вы? Аргументируйте свою точку зрения подробно.
9. Экстремальные ситуации
Катится, как бы покачиваясь на ухабах, наша повседневная жизнь. Мы что–то в ней находим, на что–то можем опереться. Но вот, обычно всегда неожиданно, приходит беда. Тяжелая болезнь, приковавшая тебя к кровати, или смерть человека, которого ты очень любишь, с которым связана вся твоя жизнь.
Прохлада градусника под руку легла,
Весь мир расплылся в белизне больничной,
К чему стремилась и чего ждала, —
Все стало выеденной скорлупой яичной.
Тогда как бы уходит все, что казалось тебе важным, то, к чему ты стремился. В таких случаях очень часто кажется призрачным смысл, ради которого ты жил, и происходит переоценка ценностей. Это так называемые экстремальные (крайние) ситуации.
Экстремальные ситуации переживаются глубинной сущностью человека. Причем такие ситуации — необязательно внешняя беда. Может оказаться (как, например, в случае с Л. Н. Толстым), что не удался жизненный поиск. Как бы то ни было, страдания человека вызывают в нем что–то новое, более глубокое, чем раньше, рождают новые ответы на вопросы о мире и о себе.
В обыденной жизни, как правило, экстремальные ситуации бывают довольно редко. А вот, скажем, на фронте экстремальная ситуация — почти норма. Поэтому не случайно люди, пережившие войну, порой становятся совсем иными. Кстати, об этом мы уже читали в разделе «Голова или пустой котелок?» Сейчас рассмотрим другой пример.
Год 1942–й. Фронт, окопы. Парень лет 18—25 с автоматом в руках. Он впервые смотрит смерти прямо в глаза.
В нем так много сил, он так много еще мог бы сделать! Он знает, что в тылу его ждет любимая, он жаждет любить и быть любимым.
Но вокруг лишь смерть! Погибают те, с кем он был рядом, делил трудную фронтовую жизнь. Возможно, скоро придет его черед…
В такой ситуации, конечно, не может не произойти в его душе переоценка ценностей. Вот какое письмо было найдено в шинели погибшего русского солдата (и после Второй мировой войны опубликовано в одном из зарубежных изданий):
Послушай, Бог… Еще ни разу в жизни
с Тобой не говорил я, но сегодня
мне хочется приветствовать Тебя.
Ты знаешь, с детских лет мне говорили,
что нет Тебя. И я, дурак, поверил.
Твоих я никогда не созерцал творений.
И вот сегодня ночью я смотрел
из кратера, что выбила фаната,
на небо звездное, что было надо мной.
Я понял вдруг, любуясь мирозданьем,
каким жестоким может быть обман.
Не знаю, Боже, дашь ли Ты мне руку,
но я Тебе скажу, и Ты меня поймешь:
не странно ль, что средь ужасающего ада
мне вдруг открылся свет и я узнал Тебя?
А кроме этого, мне нечего сказать,
вот только, что я рад, что я Тебя узнал.
На полночь мы назначены в атаку,
но мне не страшно: Ты на нас глядишь…
Сигнал. Ну что ж? Я должен отправляться.
Мне было хорошо с Тобой. Еще хочу сказать,
что, как Ты знаешь, битва будет злая
и, может, ночью же к Тебе я постучусь.
И вот, хоть до сих пор Тебе я не был другом,
позволишь ли Ты мне войти, когда приду?
Но, кажется, я плачу. Боже мой, Ты видишь,
со мной случилось то, что нынче я прозрел.
Прощай, мой Бог, иду! И вряд ли уж вернусь.
Как странно, но теперь я смерти не боюсь!
ВОПРОСЫ
1. Существуют ли для вас ценности, утратив которые, вы потеряли бы смысл жизни?
2. Какие чувства вызвало у вас стихотворение солдата? Объясните подробно.
3. Как вы думаете, почему солдат написал, что теперь он не боится смерти?
10. Бесплодный поиск смысла жизни
Наверное, каждый человек в какой–то период своего существования ищет смысл жизни. Даже у того, кто всю свою жизнь стремился лишь к материальным благам, к богатству, в определенный момент возникает вопрос: «А зачем, собственно, все это богатство нужно?»
Для одних вопрос о смысле жизни как легкое облачко на ясном небе — появилось и исчезло. И снова человек трудится, добивается чего–то. Для других этот вопрос — самое основное, без чего жить нельзя. Почему же часто случается, что обрести ответ не удается, и люди переживают состояние кризиса, душевного надлома?
Лев Толстой, например, ощутил, что утратил смысл жизни, когда был уже писателем с мировым именем. Что же вызвало кризис, который чуть не привел его к самоубийству?
Сам Толстой позднее писал, что кризис возник из–за того, что он, писатель, был далек от труда, направленного на воспроизведение жизни, труда, которым живет народ. Вопрос о смысле жизни показался ему неразрешимым, так как рассматривался в отрыве от самой жизни. Участие в ней, в процессе «добывания» как раз и полно внутреннего смысла, считал великий писатель, оно–то и позволяет ощущать удовлетворенность жизнью и ее осмысленность.
Толстой также полагал, что совместное участие в трудовой деятельности приводит к осознанию чувства необходимости присутствия другого человека и любви к нему. Свои выводы Толстой сделал, наблюдая жизнь русских крестьян и сравнивая ее с жизнью интеллигенции, которая была охвачена веяниями новых нигилистических идей.
Напомним, что слово нигилизм произошло от латинского nihil — ничто. Нигилизм — это отрицание общепринятых ценностей: идеалов, моральных норм, культуры, форм общественной жизни. В России этот термин получил распространение после появления в 1862 году романа И. С. Тургенева «Отцы и дети».
Возвращаясь к выводам Л. Н. Толстого, следует отметить, что из поля зрения великого писателя выпал тот факт, что русское крестьянство того времени как раз имело высший идеал, выражавшийся в вере в Бога.
Существование каких–то идеалов, которые были бы для человека выше и ценнее, чем его собственные нужды, — это необходимое условие, во–первых, для нравственной жизни человека и, во–вторых, для постижения его существования.
Должен быть в душе каждого человека такой фонарик, который осветил бы жизненную суету и сделал бы жизнь осмысленной.
В одном из своих интервью в 1996 году известный русский поэт Евгений Евтушенко сказал: «Если мы сняли со знамени серп и молот, то что теперь туда водрузить? Золотого тельца? Мы с вами заложники отсутствия цели. А раньше мы были заложниками фальшивой цели».
Заложник отсутствия цели, конечно, может легко превратиться в нигилиста. И это явление уже наблюдается сегодня. Оглянитесь вокруг — элементы нигилизма рядом с нами: в школе, доме, в котором мы живем, в городском автобусе. Рассмотрим элементарный пример. Молодой человек демонстративно бросает на лестничной площадке или в лифте кожуру от банана, бумажку от жевательной резинки, от конфеты. Он как бы хозяин положения, ему на все и на всех наплевать. А ведь в лифте, вполне возможно, поедет его отец или учитель, да и лифты–то теперь убирают сами жильцы. Наш «герой», конечно, знает, что такое хорошо, а что такое плохо. Но общепринятые моральные нормы и правила общественной жизни он просто отрицает своими недостойными поступками.
В переполненном городском транспорте ситуация усложняется. Увы, типичной становится следующая картина: молодые люди громко смеются, звучно жуют жвачку и нецензурно бранятся. Они вовсе не задумываются над тем, какую великую силу имеет слово.
Удар бича оставляет рубцы, а удар языка сокрушает кости.
Нормальный человек находится в постоянном жизненном поиске. В народе говорят, что только круглый глупец полностью собой доволен. И это понятно — ведь если человек собой доволен, значит, он считает, что ему не надо больше ни к чему стремиться, что он уже многого достиг. Следовательно, его развитие остановилось.
Неудача в жизненном поиске часто приводит к ощущению бессмысленности жизни, к чувству безнадежности. А это, в свою очередь, нередко — к плохим последствиям. Ведь жизнь, в которой нет смысла, и существование, когда человек ни к чему не стремится, мучительны для него.
Будучи не в состоянии преодолеть в себе постоянную тоску, сомнения и страдания, человек начинает искать какие–то средства, чтобы заглушить то, что его терзает. Для одних это — алкоголь, для других — наркотики.
В состоянии опьянения человек пребывает в грезах. Грезы заменяют ему реальность, ставшую для него слишком тяжелой. Он не может найти себе места в ней, не может постичь ее смысл.
Чем это чревато — известно многим. В таком случае человеческая личность, несущая в себе неповторимую индивидуальность и вмещающая множество нераскрытых возможностей, не реализует своих способностей и в конце концов деградирует.
Энергия и здоровье человека намного дороже самого большого состояния любого миллионера. Но, увы, нередко сами юнрши и девушки этого не понимают. Возможно, поймут это только тогда, когда станут стариками.
Как, к примеру, можно объяснить, что в наше время так много курящих школьников и школьниц? Разве кто–нибудь из нас видел садовника, сознательно губящего саженец? Деревце, у которого содрана часть коры, конечно, вырастет, но задумаемся о том, какие плоды оно принесет!
Наконец, будучи в состоянии апатии и безнадежности, некоторые находят и другой, еще более противоестественный способ «решения» проблемы. Это — самоубийство в прямом смысле этого страшного слова.
ВОПРОСЫ
1. Что, по–вашему, подразумевается под бесплодным поиском смысла жизни?
2. Согласны ли вы с тем, что только глупец полностью собой доволен? Почему самодовольство не только делает бесплодным поиск смысла жизни, но часто и вообще уничтожает сам этот поиск?
3. Чем богаты молодые люди? Согласны ли вы обменять свое здоровье на миллион долларов? Если нет, то почему?
4. Бывает ли у вас когда–нибудь так: если на душе тяжко, вы успокаиваетесь, занявшись обычными делами? Если «да», то, как вы думаете, почему так происходит?
11. Самоубийство
Иногда, наблюдая, как трава прорывает панцирь асфальта и пробивается к солнцу, невольно удивляешься силе жизни, которая таится в ней. Это стремление жить, жить в любой ситуации, присуще всему живому.
Живым существам несвойственно прекращать свою жизнь самопроизвольно. И лишь вершина всех земных созданий — человек — иногда совершает убийство самого себя. Почему и как это происходит? Почему всеобщий закон выживания всего живого вдруг перестает действовать, когда речь заходит о человеке? Попробуем проанализировать это явление более подробно.
Человек единственный из всех живых существ для продолжения жизни нуждается не только в удовлетворении своих потребностей: в пище, тепле, сне и размножении. Человеку, как существу не только телесному, но и духовному, необходимы осмысленность жизни и существование идеалов, к которым он стремится или будет стремиться.
И если случается крушение этих идеалов, если вдруг пропадает смысл, ради которого человек живет, то наступает духовный кризис. Когда человек не находит в себе сил выйти из этого кризиса или перетерпеть его, развязка бываат страшной — жизнь, лишенная духовного смысла, может вызвать у человека желание прекратить свое физическое существование.
Ученые установили, что 17—19 лет — это возраст, когда происходит переосмысление прежних идеалов и приобретение новых, то есть наступает период, когда происходит переоценка ценностей. Вот почему на этот возраст приходится довольно большой процент попыток самоубийства.
Самоубийство — результат психологического кризиса, — как правило, не является следствием желания умереть. Просто иногда человеку кажется, что ему не преодолеть тяжесть навалившихся на него проблем и трудностей.
Такой человек желает лишь избавиться от безысходности, при этом ошибочно предполагая, что единственный путь — самоубийство. В действительности самоубийца хочет не умереть, а лишь прекратить свои страдания.
Не следует забывать и влияние физических факторов на человека. Например, различные катаклизмы, происходящие на Солнце, сотрясают атмосферное электромагнитное поле Земли, служат причиной магнитных бурь.
Согласно исследованиям, проведенным учеными Г. и Б. Дюлл, количество самоубийств увеличивается при резком возрастании активности Солнца. Изучение 24 739 случаев самоубийств показало, что их количество возрастает на 8 процентов в дни интенсивной солнечной активности. Ученые усматривают в этом доказательство изменений в нервной системе человека, вызванных соответствующими изменениями в атмосфере.
Доктор И. Эрмени из Будапешта пишет: «Мы рассмотрели случаи самоубийств и попыток к самоубийству, зарегистрированных в 1994 году службой «Скорой помощи» Будапешта. Математический анализ позволил заметить воздействие на самоубийц сильных хромосферных взрывов, при этом вероятность того, что полученный результат — дело случая, равна менее чем одному проценту».
В различных религиозно–общественных системах к самоубийству относились по–разному. Например, самоубийство самурая в определенных ситуациях считалось необходимым условием сохранения чести.
Христианская культура относится к самоубийству отрицательно. Христиане считают, что человек не создавал себя сам, он создан Богом. И убийство самого себя не менее тяжкий грех, чем убийство другого. Но убивший себя предстанет перед Судией, даже не имея возможности искупить свой грех!
Конечно, христианам также знакомо чувство уныния, неудовлетворенности, кажущейся безысходности, отрицания и сомнения. Ну и что? С этими настроениями надо бороться! Вот как об этом написал великий русский поэт Н. А. Некрасов:
Храм Божий на горе мелькнул
И детски чистым чувством веры
Внезапно на душу пахнул.
Нет отрицанья, нет сомненья,
И шепчет голос неземной:
Лови минуту умиленья,
Войди с открытой головой!..
Сюда народ, Тобой любимый,
Своей тоски неодолимой
Святое бремя приносил
И облегченный уходил!
Войди! Христос наложит руки
И скинет волею святой
С души оковы, с сердца муки
И язвы с совести больной…
Я внял, я детски умилился…
И долго я рыдал и бился
О плиты старые челом,
Чтоб защитил, чтоб заступился,
Чтоб осенил меня крестом
Бог угнетенных, Бог скорбящих,
Бог поколений предстоящих
Пред этим скудным алтарем!
А как к проблеме самоубийства относятся современные ученые, их называют суицидологи (от лат. suicidium — самоубийство)? Об этом следующий раздел, подготовленный при участии доктора психологии, суицидолога Д. Гайлене.
ВОПРОСЫ
1. Как оценивается самоубийство в христианской культурной традиции?
2. Можно ли утверждать что человек, покончивший жизнь самоубийством, не очень любил своих близких?
12. Психологический кризис
Самоубийство — результат психологического кризиса. Что же это такое — психологический кризис?
Исследования ученых показали, что человек, находящийся в психологическом кризисе, обычно переживает четыре фазы: 1) шок, 2) реакция, 3) восстановление, 4) новая ориентация. Рассмотрим более подробно каждую из фаз психологического кризиса.
1) Шок. Реальность как бы отдаляется, земля уходит из–под ног. Внешне человек как будто спокоен, но внутри — хаос чувств, хотя, как ни странно, через некоторое время все это оя просто забывает. Человек в шоковом состоянии становится либо слишком активным, порою способным на бессмысленные действия, либо же, наоборот, — крайне пассивным, у него нет контакта с окружающим нас миром.
Как помочь? Главное — быть рядом, проявить заботу, попытаться откровенно побеседовать, даже обнять, а еще лучше — постараться, чтобы человек заснул. Ни в коем случае нельзя начинать «умных» речей, критиковать, спорить.
Желая помочь человеку во время кризиса, не следует морализировать, учить его, как надо жить. Нужно помочь ему самому снова обрести и проявить себя.
2) Реакция. Поскольку от реальности, как ни вертись, не убежать, человек к ней постепенно приспосабливается, адаптируется. Бывает, что эта фаза кризиса происходит очень болезненно. Тогда появляется желание «подправить» положение алкоголем или даже наркотиками.
Как помочь? Предоставить возможность выговориться, пусть и в резкой форме, как бы «разгрузиться». Главное, чтобы человек не накапливал отрицательных эмоций.
3) Восстановление. Душевная травма постепенно заживает, появляются планы на будущее, интерес к жизни. Однако чувство облегчения приходит не сразу, а нервное потрясение в течение первых недель может опять повториться.
Как помочь? Терпеливо ждать, не торопить, проявлять заботу, выражать понимание и сочувствие.
4) Новая ориентация. К человеку возвращается чувство собственного достоинства, он восстанавливает старые и налаживает новые связи, приобретает жизненный опыт.
Как помочь?'Не проявлять чрезмерное опекунство и мелочную заботу, воспринимать человека уже в новом качестве.
Если твой друг или знакомый говорит о самоубийстве, то это не следует воспринимать как шутку. Это может быть вполне серьезно! Здесь, кстати, уместно напомнить народную мудрость, что с огнем не шутят, поскольку может возникнуть пожар.
Люди, намеревающиеся совершить самоубийство, довольно часто это намерение и осуществляют. Согласно статистике, 80 процентов самоубийц перед смертью явно выказывали свои намерения.
Вот почему не следует хранить в тайне склонность друга или подруги к самоубийству — это лишь его (ее) временный психологический кризис. Внимательно выслушай друга, подругу и прямо спроси, собирается ли он (она) совершить такой крайний поступок. Не откладывая в долгий ящик, помоги им словом и делом. Если надо, обратись за помощью к родителям, родственникам, друзьям и (или) к школьному психологу.
Нам вспоминается случай, описанный доктором Генри Линком в его книге «Вторичное открытие человека». Доктор Линк — вице–президент Психологической корпорации, он помогает множеству людей, страдающих от беспокойства и депрессии. В главе «О преодолении страхов и беспокойства» он рассказывает о пациенте, который хотел покончить жизнь самоубийством. Доктор Линк знал, что спорить с больным бесполезно, от этого его состояние только ухудшится. И он сказал своему пациенту: «Если вы все равно намерены покончить жизнь самоубийством, вы могли бы по крайней мере вести себя героически. Бегайте вокруг квартала до тех пор, пока не упадете замертво». Пациент предпринял несколько попыток, и с каждым разом его психическое состояние улучшалось. Спустя некоторое время было достигнуто то, чего добивался доктор Линк. Больной настолько физически устал (и расслабился), что спал как убитый. В дальнейшем он вступил в атлетический клуб и стал участвовать в спортивных соревнованиях. Вскоре он почувствовал себя настолько хорошо, что ему захотелось жить вечно!
ПОСЛОВИЦЫ
Не в силе Бог, а в правде.
Что людям радеешь, то и сам добудешь.
Море житейское подводных каменьев преисполнено.
Куда сердце летит, туда око бежит.
Всякая слава человеческая яко цвет цветет.
Итак, как бы ни была порой трудна жизнь, по своей сути она прекрасна! Именно поэтому последний раздел этой главы посвящен добру и злу, которые сопровождают нас в школе и вне ее, сегодня и завтра, везде и всегда!
ВОПРОСЫ
1. Перечислите основные фазы психологического кризиса. Охарактеризуйте каждую из них.
2. Что надо делать, чтобы помочь другу или подруге в период кризиса?
13. С. Лагерлёф. Добро и зло
Однажды бедное семейство — муж, жена и их маленький сын — ходили по большому храму в Иерусалиме. Сын был необыкновенно красивый ребенок. Волосы его лежали ровными кудрями, а глаза сияли, как звезды.
Последний раз сын был в храме в раннем детстве, когда еще не мог понимать того, что видел, и теперь родители показывали ему все достопримечательности храма. Тут были длинные ряды колонн, вызолоченный алтарь, святые мужи, сидевшие и поучавшие своих учеников, первосвященник в нагруднике из драгоценных каменьев, занавес из Вавилона, затканный золотыми розами, большие медные двери, такие тяжелые, что тридцать человек с трудом поворачивали их на крюках. Семейству пришлось проходить под древним сводом, оставшимся с того времени, когда на этом месте в первый раз строился храм. Здесь, прислоненная к стене, стояла старинная медная труба огромной длины и тяжести, величиной почти с колонну. Изогнутая и заржавевшая, она стояла, сплошь покрытая снаружи и внутри пылью да паутиной и обвитая едва заметной спиралью старинных букв. Наверное, тысяча лет прошло с тех пор, когда кто–нибудь пытался извлечь из нее звук.
Увидев огромную трубу, мальчик остановился в изумлении.
— Что это такое? — спросил он.
— Это большая труба, которая называется Гласом Князя Мира, — ответила мать. — Ею Моисей созывал детей Израилевых, когда они были рассеяны по пустыне. С тех времен никто не мог извлечь из нее ни одного звука. Но тот, кому удастся сделать это, соберет все земные народы под своим господством.
Она улыбнулась тому, что считала древней легендой, но мальчик простоял у большой трубы до тех пор, пока мать не окликнула его. Труба эта была первой вешью из всего виденного в храме, что ему понравилось. Он охотно остался бы подольше, чтобы рассмотреть ее получше.
Они прошли дальше и вышли на большой и широкий внутренний двор храма. Здесь, в самой горе, находилась пропасть, глубокая и широкая, она была такой с незапамятных времен. Эту расшелину царь Соломон не захотел засыпать, когда строил храм. Он не перекинул через нее мост, не поставил перила вокруг крутого обрыва. Вместо этого он положил над пропастью стальное лезвие в несколько локтей длиной, остро отточенным краем кверху. И после долгих лет и нескончаемых перестроек лезвие по–прежнему лежало над пропастью. Но теперь оно почти истлело от ржавчины, было неплотно укреплено на концах, дрожало и звенело, когда кто–нибудь тяжелой поступью проходил по двору храма.
Когда мать повела мальчика в обход кругом провала, он спросил ее:
— Что это за мост?
— Он положен здесь царем Соломоном, — ответила мать, — и мы называем его Райским Мостом. Если перейдешь через пропасть по этому дрожашему мосту, лезвие которого тоньше солнечного луча, можешь быть уверен, что попадешь в рай.
Они шли, не задерживаясь, пока не достигли огромного входного портика с пятью рядами двойных колонн. Здесь, в углу, стояли две колонны из черного мрамора, поднимавшиеся с одного пьедестала так близко одна к другой, что между ними едва можно было просунуть соломинку. Они были высоки и величественны, с богато изукрашенными капителями, вокруг которых шел ряд диковинных звериных голов. Но на этих прекрасных колоннах ни вершка не было без отметок и трещин — они были испорчены больше всего в храме. Даже пол вокруг был истерт и выдолблен следами бесчисленных ног.
Снова мальчик остановил мать и спросил:
— Что это за столбы?
— Это столбы, которые отец наш Авраам привез с собой в Палестину из далекой Халдеи и которые он назвал Вратами Справедливости. Тот, кто пройдет сквозь них, праведен пред Богом и никогда не совершил греха.
Мальчик, широко раскрыв глаза, смотрел на колонны.
— Уж не собираешься ли ты попробовать пройти между ними? — сказала мать и засмеялась. — Видишь, как истерт вокруг пол теми, кто пробовал протиснуться сквозь узкую шель, но, можешь мне поверить, никому это не удалось. Пойдем скорее, я слышу грохот медных дверей; это тридцать служителей храма подпирают их плечами, чтобы привести в движение.
Мальчик всю ночь пролежал без сна в палатке и видел перед собой Врата Справедливости, Райский Мост и Глас Князя Мира. Об этих поразительных вещах ему раньше никогда не приходилось слышать. И он никак не мог изгнать их из своих мыслей.
И утром следующего дня было то же самое. Он не мог думать ни о чем другом. Ему вдруг пришло в голову, что следует пойти в храм и взглянуть на них еще раз…
…Случилось так, что в великолепном портике собрались судьи верховного совета, чтобы помочь людям разобраться в их тяжбах. Весь портик был полон людей, судившихся из–за порчи порубежных камней, из–за овец, похищенных из стад и помеченных фальшивыми метками, и жаловавшихся на должников, не желавших платить своих долгов.
В числе других пришел богатый человек, одетый в волочащиеся пурпурные одежды, и подал жалобу на бедную вдову, которая якобы была ему должна несколько сребреников. Бедная вдова горько рыдала и говорила, что богатый поступает с ней несправедливо: она уже раз уплатила ему свой долг, и он теперь хочет заставить ее заплатить вторично, но она не может этого сделать. Она так бедна, что если судьи присудят ее к уплате, то ей придется отдать богатому своих дочерей в рабыни.
Сидевший на главном судейском месте обратился к богатому человеку и сказал ему:
— Можешь ли ты принести клятву в том, что эта бедная женщина еще не уплатила долга?
Тогда богатый ответил:
— Господин, я богатый человек. Стал бы я утруждать себя, выжимая деньги из этой бедной вдовы, если бы не имел на то права? Клянусь тебе, как верно, что никому не пройти сквозь Врата Справедливости, так верно, что эта женщина должна мне сумму, которую я требую.
Услыхав эту клятву, судьи поверили его словам и присудили, что бедная вдова должна отдать ему своих дочерей в рабыни.
Мальчик сидел рядом и слышал все это. Он думал про себя: «Как хорошо было бы, если бы кто–нибудь смог пройти сквозь Врата Справедливости! Богатый, несомненно, говорит неправду.
Ужасно жаль бедную вдову, которая должна отдать своих дочерей в рабыни».
Он вскочил на пьедестал, с которого поднимались обе колонны, и посмотрел в цель. «Ах, если б это было возможно!» — подумал он.
Он был так огорчен за бедную вдову! Он совсем не думал о том, что тот, кто пройдет сквозь эти врата, праведен и безгрешен. Он хотел пройти сквозь них только ради бедной вдовы.
Он приложил плечо к углублению между колоннами, как бы желая раздвинуть их.
В эту минуту все люди, стоявшие в портике, оглянулись на Врата Справедливости, ибо свод загремел, старые колонны загудели и раздались в стороны, оставив настолько большой промежуток, что тонкое тело мальчика могло пройти между ними.
Тогда произошло великое волнение и смущение. В первую минуту никто не знал, что сказать. Народ стоял и смотрел на маленького мальчика, совершившего столь великое чудо. Первым опомнился старший из судей. Он велел схватить богатого человека и привести его пред судилищем. Судьи присудили ему отдать все его состояние бедной вдове за то, что он принес ложную клятву в храме Божием…
…На дворе, где была глубокая пропасть, был воздвигнут большой жертвенник. Вокруг него ходили священнослужители в белых облачениях, поддерживавшие огонь и принимавшие жертвоприношения.
На дворе стояло также много жертвователей и большая толпа, смотревшая на богослужение.
И вот пришел старый бедный человек и принес ягненка, очень маленького, худого и вдобавок с большой раной, потому что его искусала собака.
Человек подошел с этим ягненком к священнослужителям и попросил их принять его в жертву, но те отказали ему. Они сказали, что не могут предложить такого жалкого дара Господу. Старик просил, чтобы они из милосердия приняли его ягненка, потому что сын его лежит при смерти, а у него нет ничего другого принести в жертву Богу ради его выздоровления.
— Вы должны позволить мне принести эту жертву, — говорил он, — потому что иначе молитва моя не дойдет до лица Божия, и сын мой умрет.
— Не думай, что мне не жаль тебя, — сказал свяшенник, — но законом запрещено принимать в жертву нездоровых животных. Так же невозможно исполнить твою просьбу, как пройти по Райскому Мосту.
Мальчик сидел невдалеке и все слышал. Он тотчас же подумал, как жаль, что никто не может пройти по мосту. Бедняк мог бы сохранить своего сына, если бы ягненка принесли в жертву.
Старик, удрученный, пошел со двора храма, а мальчик поднялся, подошел к дрожащему мосту и поставил на него ногу.
Он не думал, что пройдя по мосту, попадет в рай. Мысли его были заняты бедняком, которому он желал помочь.
Но он отнял ногу, подумав: «Это невозможно! Мост слишком стар и заржавлен, он не выдержит даже меня».
Но снова мысль его обратилась к бедняку, сын которого лежит при смерти. И он снова поставил ногу на лезвие.
И вдруг он заметил, что оно перестало дрожать и становится под его ногой прочным и широким. А сделав еще шаг, он почувствовал, что окружающий воздух поддерживает его, так что он не может упасть. Воздух нес его, как будто он был птицей и имел крылья.
Раздался нежный звук, когда мальчик ступил на лезвие, и один из стоявших на дворе обернулся, услышав этот звук. Он вскрикнул, тогда обернулись и все другие. И увидели мальчика, шедшего по стальному лезвию.
Тогда между собравшимися произошло смятение и великое изумление. Первыми опомнились священники. Они тотчас послали за бедняком и, когда он вернулся, сказали ему:
— Бог сотворил чудо, чтобы показать нам, что Он хочет принять твой дар. Давай сюда твоего ягненка, мы принесем его в жертву!
Сделав это, они стали искать мальчика, прошедшего над пропастью, но нигде не могли найти его…
…Мальчик не знал, что уже прошли утро и полдень, но подумал: «Теперь мне надо спешить домой, чтобы родителям не пришлось волноваться. Я только на минутку сбегаю взглянуть на Глас Князя Мира».
И он пробрался сквозь толпу и поспешил в полутемную галерею, где, прислоненная к стене, стояла медная труба.
Увидев ее и вспомнив, что тот, кто сможет извлечь из нее звук, соберет все земные народы под своим господством, он решил, что никогда не видел ничего столь замечательного, сел возле трубы и стал смотреть на нее.
Он думал, как чудесно было бы иметь в своей власти все народы и как хотелось бы ему поиграть на старой трубе. Но он понимал, что это невозможно, поэтому даже и не решался попробовать.
А в этом прохладном портике сидел святой муж и поучал своих учеников. Он обратился к одному из юношей, сидевших у его ног, и сказал ему, что он обманщик. Дух сообщил ему, говорил святой, что этот юноша чужестранец, а не израильтянин. И вот святой спрашивал его, зачем он прокрался в среду его учеников подложным именем.
Тогда чужестранный юноша поднялся и сказал, что он прошел пустыни и переехал великие моря, чтобы услышать настоящую мудрость и учение единого Бога.
— Душа моя изнемогла от тоски, — сказал он святому. — Но я знал, что ты не стал бы учить меня, если бы я сказал тебе, что я не израильтянин. Я солгал тебе, чтобы утолить мою тоску. И я прошу: позволь мне остаться около тебя!
Но святой встал и воздел руки к небу:
— Ты не останешься возле меня, это так же невозможно, как невозможно поднять медную трубу, называемую Гласом Князя Мира, и затрубить в нее. Тебе не позволено даже входить в эту часть храма, потому что ты язычник. Уходи, не то остальные ученики бросятся на тебя и растерзают в клочья, потому что твое присутствие оскверняет храм.
Но юноша, стоя неподвижно, сказал:
— Я не пойду туда, где душа моя не находит пиши. Лучше я умру здесь, у твоих ног!
Едва он проговорил это, как ученики святого вскочили, чтобы прогнать его. И когда он стал сопротивляться, они сбили его с ног и хотели убить.
Мальчик сидел совсем близко, так что слышал и видел все это, и подумал: «Это большая жестокость. Ах, если б я мог протрубить в медную трубу, я помог бы ему!»
Он встал и положил руку на трубу. Он желал поднять ее к своим губам не потому, что тот, кто совершит это, сделается великим властелином, а потому, что надеялся помочь юноше, чья жизнь была в опасности.
И он схватился своими маленькими руками за медную трубу и попытался поднять ее.
И вдруг он почувствовал, что огромная труба сама поднимается к его губам. И едва он дохнул в нее, как сильный, громкий звук раздался из трубы и прозвучал по всей окрестности великого храма.
Все обернулись и увидели: какой–то мальчик стоит, держа трубу перед губами, и извлекает из нее звуки, от которых дрожат своды и колонны.
Тотчас же опустились руки, поднятые на юношу–чужестранца, и святой учитель сказал ему:
— Приди и сядь у моих ног, как ты сидел раньше! Бог творит чудо, показывая Свое желание, чтобы ты был посвящен в Его учение!
ВОПРОСЫ
1. С. Лагерлёф в своем повествовании писала о мальчике Иисусе. Можно ли предположить, что таким в детстве был Иисус Христос? Аргументируйте свою точку зрения.
2. Как вы думаете, почему мальчику удалось пройти сквозь Врата Справедливости?
3. Какой вывод сделали священники, когда мальчик прошел над пропастью? Согласны ли вы с ними? Почему?
4. Перескажите своими словами сцену у медной трубы, называемой Гласом Князя Мира. В чем видел смысл своей жизни юноша–язычник?
Глава 2. Два подхода к осмыслению своего существования
1. Начнем с начала
Прежде чем рассуждать о смысле нашей жизни, следует рассмотреть мир вокруг нас и ответить на вопросы, как он произошел, что он значит, наконец, какое место занимает в нем человек.
Утверждая, что существование природы подчиняется определенным законам, мы, конечно, лишь подразумеваем, что природа ведет или проявляет себя соответствующим образом. Так называемые законы, отмечает английский религиозный мыслитель К. С. Льюис, не могут быть законами в полном смысле этого слова, то есть чем–то, стоящим над явлениями природы, которые мы наблюдаем.
Но когда речь идет о человеке, дело обстоит иначе. Закон человеческой природы — или закон добра и зла — должен быть чем–то, что стоит над реальностью человеческого поведения. И в этом случае, помимо фактов, мы имеем дело еще с чем–то — с Законом, которого мы не изобретали, но которому, мы знаем, должны следовать.
А теперь подумаем, какова природа этого Закона, которого мы не изобретали, и какова природа самих нравственных законов? Было бы естественно предполагать, что она находится в тесной связи с устроением всей Вселенной. Поняв, как произошел человек и сама Вселенная, мы легче поймем, как появились нравственные законы нашего бытия.
Вопрос о происхождении человека и всей Вселенной имеет долгую историю. Можно смело утверждать, что с того момента, когда люди научились мыслить, они стали задумываться о том, что представляет из себя Вселенная и каково ее происхождение. В самых общих чертах по поводу этого вопроса существуют две точки зрения — материалистическая и идеалистическая. По мнению материалистов, весь мир возник «сам по себе», идеалисты же считают, что мир создала некая Творческая Сила.
Многое узнал человек о мире. Однако этого очень мало в сравнении с тем, что еще нам неизвестно. Но и для того, чтобы усвоить известное, людям приходится учиться много лет. И все–таки один человек уже не может охватить всех знаний человечества.
Мы любим наших писателей, художников, ученых, гордимся достижениями человеческого разума. Но разве не большего восхищения и удивления заслуживает то, что мы видим во всей природе? Великий русский ученый М. В. Ломоносов писал:
Скажите ж, коль пространен свет?
И что малейших дале звезд?
Неведом тварей вам конец?
Скажите ж, коль велик Творец!
Однако по разным причинам не все люди согласны с этим положением М. В. Ломоносова, точнее, с последней — четвертой строкой. Неверие в существование Творца многих наших современников обусловлено тем, что за долгие годы существования советской власти народу постоянно внушалась мысль, согласно которой «в Творца верят только темные, необразованные люди, не знакомые с данными науки». При этом сознательно умалчивалось, что констатация «мир возник сам по себе» — всего лишь недоказанная гипотеза.
Более того, существует целый ряд научных фактов, свидетельствующих о недоказуемости материалистической теории возникновения мира, но и существование Творца также не доказано наукой. Правда, многие известные ученые считают, что и само такое «доказательство» вовсе не является объектом исследования науки, что существование Творца — вопрос веры.
Вера в главенствующую силу разума, в прогресс, вера во все, что может быть обобщено под термином просвещенчества, очень сильно захватила научную мысль в XVIII и XIX веках и остается в ней в достаточном объеме до сих пор. Уже в конце XVIII века просвещенчество подверглось сильному воздействию сначала со стороны романтического, а затем и религиозного течений, но и сегодня оно остается довольно–таки жизнеспособным направлением, где религии противопоставляется не ее отрицание, не чистый атеизм, а вера в то, что можно и без Бога устроить жизнь. Чистый атеизм легко соединяется с равнодушием и потому особой творческой активной силы не имеет, но атеизм, оплодотворенный гуманизмом, стремится вытеснить христианство и иногда в этом торжествует.
Религия и наука не противоречат и не могут противоречить друг другу по той простой причине, что они говорят о совершенно разных вещах. Противоречие же возможно только там, где два объекта высказывают об одном и том же предмете противоположные суждения.
Для большей точности, с некоторым сознательным упрощением можно сказать: наука изучает мир, религия познает Бога. Поэтому первая так же мало противоречит утверждениям второй, как, например, астрономические истины о строении Солнечной системы могут противоречить, скажем, экономическому учению о законах денежного обращения.
Но позвольте, возразят нам, ведь религия своим учением о Боге вместе с тем меняет представления верующего о мире, жизни, человеке, то есть о вещах, которые изучает наука. Поэтому предложенное объяснение искусственно и совсем не устраняет трудностей в решении данной проблемы.
Возражение это имеет смысл, но оно не опровергает нашего утверждения, а только заставляет нас несколько усложнить его. Точнее надо сказать так: наука изучает мир и явления, в нем происходящие, без отношения их к чему–либо иному; религия же, познавая Бога, познает вместе с тем мир и жизнь в их отношении к Богу.
Допустим, что в вагоне поезда ты обращаешься к своему соседу: «Будьте добры, сидите спокойно на месте и не двигайтесь беспрерывно». Сосед обиженно отвечает: «Я сижу совершенно спокойно на своем месте», на что ты в свою очередь возражаешь: «Как вы можете утверждать, что остаетесь на одном месте, когда на самом деле с большой скоростью едете вместе с вагоном?» Вполне возможно, ты услышишь либо недоуменный ответ, либо сосед с упреком скажет тебе, что ты издеваешься над ним.
Но кто же, собственно, прав? Остается ли в самом деле твой сосед на одном месте или он движется? Конечно, оба правы, так как в отношении тебя и вагона сосед не двигается с места, а в отношении земли и предметов вне вагона он движется. Вот доказательства правоты двух противоположных утверждений об одном предмете (о перемещении в пространстве или покое данного тела), которые, однако, нисколько не противоречат одно другому.
Мир меня удивляет, и я не могу себе представить, что эти часы существуют без часовщика.
Ф. Вольтер
Чем больше наука делает открытий в физическом мире, тем более мы приходим к выводам, которые неуклонно направляют нас к вере.
А. Эйнштейн
ВОПРОСЫ
1. В разделе «Начнем с Начала» утверждается, что религия и наука не противоречат и не могут противоречить друг другу. А как вы считаете?
2. «Учитесь жить! — наставляла глиняная копилка своих соседей по квартире. — Вот я, например, занимаю видное положение, ничего не делаю, а деньги так и сыплются». Однажды, когда копилка была уже полна, в нее попытались засунуть еще одну монету. Монета не лезла, и копилка волновалась, что эти деньги достанутся не ей. Но хозяин рассудил иначе. Он взял молоток и… В один миг копилка лишилась и денег, и видного положения. От нее остались только черепки. Как вы думаете, в чем смысл этой притчи?
2. Две модели истории земли
Возможны только две принципиально различные модели (гипотезы) истории Земли, хотя каждая из них имеет варианты. Следующее сравнение этих двух моделей принадлежит современному американскому ученому Г. Моррису.
Согласно эволюционной модели, наша Вселенная достигла современного сложного и высокоорганизованного состояния в процессе естественного развития. Предполагается, что законы природы и естественные процессы имеют всеобщий и постоянный характер.
Креационная (иногда ее называют моделью сотворения) модель выделяет особый, начальный период творения, в течение которого важнейшие системы природы были созданы в завершенном, действующем с самого начала виде.
Естественные процессы в настоящее время ничего подобного не создают. Следовательно, процессы творения должны были быть сверхъестественными, нуждающимися для их осуществления во всемогущем, трансцендентном Создателе. Когда Создатель (кто бы Он ни был) завершил акт творения, процессы созидания были окончены и заменены процессами сохранения, чтобы поддерживать Вселенную и обеспечить ее возможностью выполнить некое предназначение.
Согласно эволюционной модели, ныне существующий мир был сначала беспорядочным и лишь постепенно, с течением времени, становился все более организованным и сложным.
Для того чтобы привести Вселенную в современное сложное состояние посредством ныне существующих природных процессов, необходимо было поистине продолжительное время. Последние научные данные называют цифры до 30 миллиардов лет, причем 5 миллиардов из них развивалась сама Земля.
Креационная модель, наоборот, представляет мир созданным в уже совершенном виде к концу периода творения. Хотя с тех пор Вселенная и поддерживается продолжающимися процессами сохранения, понятно, что «степень порядка» в ней может изменяться. А если так, то улучшаться порядок не может — ведь он был совершенен с самого начала. Значит, ему остается только ухудшаться.
Эволюционная модель допускает как улучшение, так и ухудшение порядка во Вселенной в ходе естественных процессов.
Креационная модель предполагает в основном ухудшение порядка (в целом во Вселенной) в развитии естественных процессов, так как вызывать улучшение порядка способны только сверхъестественные процессы. При этом, однако, ничего не утверждается относительно скорости ухудшения порядка. Такое ухудшение может быть почти равным нулю в спокойное время и быть очень резким в период больших катастроф.
Многих ученых удивило утверждение креационистов, что их теория лучше эволюционной объясняет картину мира. В любом случае и эволюционистам, и креационистам следует осознать, что и та, и другая модель являются всего лишь гипотезами.
В предисловии к изданию 1971 года книги Ч. Дарвина (1809–1882) «Происхождение видов…» Л. Г. Мэттьюз признает:
«Факт эволюции является стержнем биологии, и в связи с этим биология находится в щекотливом положении как наука, основанная на недоказанной теории. Что же это тогда — наука или вера? Вера в теорию эволюции, таким образом, совершенно аналогична вере в процесс творения Создателя. Сторонники как той, так и другой теории считают истинной только свою, однако истинность ни одной из них до сих пор не доказана».
К интересным и оригинальным выводам пришел современный русский математик и философ В. Н. Тростников:
«Главной опорой эволюционистов служила, конечно, теория естественного отбора, то есть дарвинизм. Но на фоне сегодняшних данных биологической науки он выглядит несостоятельным.
Всякая теория имеет две опоры: логика и факты. Логическая схема дарвинизма проста. В живой природе имеется изменчивость — признаки детей несколько отличаются от признаков родителей, и особи, которые вследствие этого оказываются наиболее конкурентоспособными, побеждают в жизненной борьбе своих собратьев и передают полезные признаки потомству. Так приспособленность постепенно накапливается и за миллионы лет достигает высочайшей степени. По словам самого Дарвина, эту мысль подсказало ему наблюдение за деятельностью селекционеров, выводящих породы домашнего скота. Ясность рассуждения подкупает, а аналогия делает его правдоподобным. Но если вдуматься, оказывается, что рассуждение безграмотно, а аналогия неправомочна.
Прежде всего совершенно игнорируется тот факт, что всякое животное не только имеет индивидуальные, но и видовые признаки, а они состоят не из параметров, а из совокупности жестко взаимосвязанных между собой конструктивных принципов, образующих идею вида. У разных видов эти идеи отличаются не в меньшей степени, чем идея черно–белого телевизора отличается от идеи телевизора цветного. Если по черно–белому телевизору стукнуть кулаком, он может работать лучше, но сколько по нему ни бей, улучшение не достигнет такой степени, чтобы он превратился в цветной.
Так же и с отбором случайных мутаций. Признаки, на которые воздействует отбор, есть отдельные параметры, не более того. Собаковод топит щенков с короткими ушами и оставляет длинноухих и в конце концов получает спаниеля. Но спаниель при всем внешнем своеобразии остается типичной собакой — с собачьими повадками, собачьим обменом веществ, с собачьими болезнями. И можно ли поверить, что если достаточно долго топить одних щенков и сохранять жизнь другим, то когда–нибудь мы получим кошку? А то и ящерицу? А ведь эти допущения есть то самое, на чем зиждется весь дарвинизм.
Безграмотность состоит здесь в том, что животное мыслится как сумма параметров, тогда как на самом деле оно представляет собой систему, состоящую из многих уровней. И если на низших уровнях действительно имеется изменчивость, которая может привести к образованию разных пород одного и того же вида, то на более высоких уровнях изменчивость просто недопустима.
Факты полностью подтверждают этот теоретический аргумент. Эксперименты показали, что никаким образом нельзя создать новый вид. В некоторых лабораториях селекция бактерий ведется непрерывно с конца прошлого века, причем для усиления изменчивости применяется излучение, однако за этот период, который по числу сменившихся поколений равносилен десяткам миллионов лет для высших форм, так и не возникло нового вида!
А недавно концепции непрерывной эволюции был нанесен еще один удар. Наш кинолог[3] А. Т. Войлочников догадался сделать то, чего прежде никто не делал: получив помет от волка и собаки, он начал скрещивать гибриды между собой. И что же? В последующих поколениях стали рождаться либо чистые собаки, либо чистые волки! Насильственно перемешанные гены, как только их предоставляли самим себе, тут же разошлись по «разрешенным» наборам. Кстати, из этого следует, что собака не произошла от волка, и к загадке происхождения человека добавилась теперь загадка происхождения его четвероногого друга».
В заключение следует заметить, что эволюционная модель не противоречит Библии.
Нас не должен удивлять тот факт, что в Библии не говорится об эволюции. В Библии вообще ничего не говорится о том, каким способом был создан мир. Человеку предоставлена возможность постигнуть это собственным разумом!
Отличительной чертой Библии является изложение в ней вопросов чистой веры в Бога, а не той или иной научной концепции. Вопросам веры основное внимание уделяли и отцы Церкви.
Кстати, научный труд Чарльза Дарвина — «Происхождение видов путем естественного отбора» — увидел свет довольно поздно, лишь в 1859 году. Поэтому говорить об оценке эволюционной модели отцами Церкви в период деятельности Вселенских Соборов (IV—VIII вв.) не приходится. Как бы там ни было, нам необходимо запомнить главное — веру и науку нельзя противопоставлять друг другу.
Хорошей иллюстрацией к этому тезису могла бы послужить сцена, описанная в Библии, в Книге Иисуса Навина. По представлениям, бытовавшим в той далекой эпохе, не Земля вращалась вокруг Солнца, а наоборот. В своей молитве к Господу Иисус Навин так и говорит: «Стой, солнце, над Гаваоном!» (Иис. Нав., 10, 12). Не «Земля, стой!», а, обратим внимание, «Солнце, стой!».
Конечно, последовавшие уже в нашей эпохе открытия о том, что Земля — круглая, нисколько не повредили Библии. Наоборот, они только лишний раз убедили человечество, что Господь творит не по человеческому, а по Своему разумению. Это подтверждают следующие строки из той же Книги Иисуса Навина: «И не было такого дня ни прежде, ни после того, в который Господь так слушал бы гласа человечного».
ВОПРОСЫ
1. Как вы считаете, каким образом проблема возникновения мира связана с проблемой смысла жизни человека?
2. Объясните, пожалуйста, каким образом, с вашей точки зрения, возник миф о мнимом противоречии между наукой и религией.
3. Прочтите следуещее ниже стихотворение и выскажите свое мнение относительно его содержания:
Мартышек трое за обедом
— Послушайте, друзья, — одна из них сказала,
— Какую новость я сегодня услыхала!
Вы знаете, что говорят сейчас?
Что будто род людской произошел от нас!
Из нашей благородной расы
Развились будто бы людские массы.
Да разве мы такие, как они?
Так, как они, проводим свои дни?
Как, милые, нам тут не возмутиться,
Где, кто из нас бы вздумал разводиться?
Детей своих покинуть кто бы мог?
Иль выбросить их мог бы за порог?
Иль на чужом оставить попеченье,
С рук на руки передавать все время,
Чтоб матерей своих они совсем не знали.
Любви и ласки их не испытали?
Не видела я также никогда,
Чтобы заборами мы пальмы окружали.
Чтобы орехи лучше пропадали,
Чем дать другим попробовать на вкус.
Еще есть вещь одна: какая обезьяна
Пойдет в кабак напиться допьяна,
За удовольствие и раэвлеченье то считать,
Придя домой, жену избить, детей пугать?
Какого, я б хотела знать, они происхожденья?
Но только не от нас они, в том нет сомненья!
3. Материалистический подход
Люди, которые разделяют материалистическую точку зрения, считают, что материя и пространство просто существуют, они существовали всегда, и никто не знает почему. Следующая схема рассуждений принадлежит английскому писателю и философу К. С. Льюису,
Материалисты полагают, что материя, которая ведет себя определенным, раз и навсегда установленным образом, случайно ухитрилась произвести и такие создания, как мы с вами, — способные думать. Благодаря какому–то счастливому случайному событию, вероятность которого ничтожно мала, что–то ударило по нашему Солнцу, и от него отделились планеты. В силу другого такого же случайного события, вероятность которого не больше, чем вероятность предыдущего, на одной из этих планет возникли химические элементы, необходимые для жизни, плюс необходимая температура, и, таким образом, часть материи на этой планете ожила, а затем, пройдя через длинную серию случайностей, живые существа развились в такие высокоорганизованные, как мы с вами.
Каждому известно, что базис науки составляет эксперимент. Наука изучает свойства и состав предметов, материалов, элементов и т. п. Любое научное сообщение, каким бы сложным оно ни казалось, сводится в конечном счете к следующему: «Я направил телескоп на такую–то часть неба в 2.20 ночи 15 января такого–то года и увидел то–то». Или: «Я положил некоторое количество этого вещества в сосуд, нагрел до такой–то температуры, получилось то–то и то–то».
Однако вопрос, почему все эти объекты, которые изучает наука, существуют вообще, находится ли за этими объектами нечто совершенно от них отличное — вовсе не вопрос науки. Если за пределами всей видимой нами действительности «нечто» существует, то оно либо останется неизвестным для людей, либо даст им знать о себе каким–то особым способом. Утверждения же о том, что это «нечто» существует или, наоборот, — не существует, в компетенцию науки не входят. И настоящие ученые подобных заявлений обычно не делают. Чаще с ними выступают журналисты и авторы популярных романов, нахватавшиеся непроверенных научных данных.
В конечном счете здравый смысл говорит нам: предположим, наука когда–нибудь станет настолько совершенной, что постигнет каждую частицу Вселенной; не ясно ли, что на вопросы — «Почему существует Вселенная?», «Почему она ведет себя так, а не иначе?» и «Есть ли какой–нибудь смысл в ее существовании?» — сегодня, как и тогда, ответа не будет.
Материалистический подход к изучению развития Вселенной и составляющая его ядро эволюционная модель Ч. Дарвина повлияли и на развитие философской мысли. Некоторые ученые использовали концепцию эволюции для разработки теорий об обществе. На основе теории Ч. Дарвина о происхождении и развитии жизни, основанной на идее естественного отбора, возник ряд новых философий.
Например, в философии Карла Маркса, немецкого философа и социолога XIX века, борьба за выживание между организмами сравнивается с борьбой за власть между классами общества. Маркс был настолько захвачен тем, как Дарвину удалось объяснить непричастность Бога к происхождению жизни, что посвятил Дарвину свою книгу «Капитал».
Карл Маркс и другие философы его времени считали, что высшим существом является человек, а не Бог. Эта точка зрения предполагает, что люди сами сделали себя такими, какими они являются, в результате своих собственных усилий, разума и творческих способностей.
Так называемый гуманистический взгляд отвергает библейскую посылку о том, что человек — это падшее, грешное создание, которое следует спасти, и считает, что человек следует эволюционным путем к более высокой ступени сознания. Таким образом, эволюция представляет собой основную идею гуманистического взгляда, согласно которой человек с течением времени становится все более и более богоподобным существом.
В этих трех разделах настоящей главы мы кратко ознакомились с борьбой двух идей. Любопытно отметить, что картина этой борьбы была предсказана апостолом Павлом почти две тысячи лет тому назад:
«Все, что известно о Боге, стало доступно людям, ибо Бог сделал это доступным им. От сотворения мира незримая извечная сила и божественность Бога ясно проявляется, ибо все это видно в каждом творении Его. И потому нет оправдания людям, ибо хотя и знали они Бога, но не почитали Его, как должно. Вместо этого предавались они суетным размышлениям, и глупые сердца их почернели от греха. Называя себя мудрыми, обезумели… Они заменили истину Божию ложью и поклонялись и служили твари вместо Творца, Который благословен вовеки».
ВОПРОСЫ
1. Как вы считаете, вероятность какого события больше: «Жизнь на Земле и сам человек появились путем развития материи случайно, непреднамеренно» или же «Любая обезьяна, долго стучащая по клавишам пишущей машинки, может напечатать роман в стихах А. С. Пушкина «Евгений Онегин»?
2. Может ли наука изучать то, что находится вне материального мира? Почему?
4. Идеалистический подход
Как уже говорилось, согласно идеалистической точке зрения, источник происхождения видимой Вселенной следует искать в каком–то Разуме (скорее, в чем–либо другом). Этот Разум обладает сознанием, имеет свои цели и отдает предпочтение одним вещам перед другими. С идеалистической точки зрения именно этот Разум и создал Вселенную, частично ради каких–то целей, о которых мы не знаем, а частично и для того, чтобы произвести существа, подобные себе самому, то есть наделенные, подобно Ему, разумом.
Не подумайте, пожалуйста, что идеалистическая точка зрения бытовала давным–давно, а материалистическая точка зрения постепенно вытесняла ее. В обозримом прошлом всюду, где когда–либо жили мыслящие люди, существовали они обе. И повторим еще одну вещь. Мы не можем установить, какая из этих двух теорий правильна с научной точки зрения.
Во Вселенной есть лишь одно существо, о котором мы знаем больше, чем могли бы узнать о нем только благодаря наблюдениям извне. Это существо — человек. Мы не просто наблюдаем людей, мы сами — люди. В данном случае мы располагаем так называемой внутренней информацией. И благодаря этому нам известно, что люди чувствуют себя подвластными какому–то моральному Закону, которого они не устанавливали, но о котором не могут забыть — как бы они ни старались — и которому, они знают, следует подчиняться.
Обратите внимание вот на что: всякий, кто стал бы изучать нас со стороны (как мы, например, изучаем электричество или червей), не зная нашего языка и, следовательно, не имея возможности получить от нас внутреннюю информацию, на основе простых наблюдений за нашим поведением никогда бы не пришел к выводу, что у нас есть нравственный Закон. Да и как мог бы он прийти к нему? Ведь такие наблюдения показывали бы ему только то, что мы делаем, а нравственный Закон говорит о том, что мы должны делать.
Только одно–единственное явление, помимо наблюдаемых фактов, наводит на мысль о существовании «чего–то», и это явление — мы сами. Лишь в нашем собственном случае мы видим: это «что–то» существует!
Теперь нам остается запомнить основное заключение, к которому мы пришли:
Люди чувствуют себя подвластными моральному Закону, которого они не устанавливали, но которого они не могут избежать, как бы они ни старались, и которому, они знают, следует подчиняться.
Поскольку центром христианского вероучения является Бог, то нетрудно понять, что точка зрения Церкви на источник происхождения видимой Вселенной является идеалистической. Тогда интересным и уместным является следующий вопрос — как же Церковь относится к теории эволюции? Протоиерей Николай Соколов в своем курсе лекций для студентов Московского Свято–Тихоновского богословского института говорит следующее:
«Была ли вообще на земле эволюция? Что подразумевать под эволюцией? Прекратился ли эволюционный процесс созданием и творением человека?
Я, как священник, признаю, что идея создания Богом мира — наше кредо, наше убеждение. Господь творит мир; Его Слово творит мир. А то, как творится мир, — это дело науки. То же показывает и бытописатель: от простейшего к сложному. Не сначала появился человек, а потом уже другие млекопитающие, а наоборот: от простейшего к сложному. Природа должна была пройти колоссальный путь развития, чтобы на Земле появилась высокоорганизованная материя, появился предок человека в виде человекоподобного существа, способного выживать в любых условиях, вобравшего в себя все лучшее, что было на земле из живой природы. И лишь потом получившего дыхание жизни от Творца.
Далекий от домыслов, рассуждений и фантазий на эту тему великий святой Серафим Саровский так говорит в беседе с Мотовиловым: «До того как Бог вдунул в Адама душу, тот был подобен животному». У Святителя Феофана Затворника мы находим слова: «Было животное в образе человека с душою животного. Потом Бог вдунул в него Свой Дух, и из животного стал человек».
Это утверждают люди, которые не участвовали в спорах об эволюционном процессе. Для религиозного сознания это несущественный момент. Если кто–то говорит, что для него важно, что в определенное время появляется новая жизнь на Земле, никак не связанная с предыдущей жизнью, то он не может этого доказать и никто не может этого опровергнуть.
Если была какая–то жизнь, она могла породить себе подобную жизнь. Жизнь порождает жизнь. Трижды слово «бара» употребляется как указание на начало жизни, в том числе и как начало особой жизни человека. Все остальное может произвести вода, земля. Это говорит о том, что Господь Своим Промыслом вложил в товарное бытие возможность видоизменения, совершенствования. Называйте это эволюцией или по–другому — как хотите. Для религиозного сознания это не принципиально. Если мы верим, что все создано по Промыслу Божьему, то сам процесс создания пусть интересует ученых или богословов, которые специально занимаются той или иной теорией. Очень важно, чтобы это не было причиной разделения».
ВОПРОСЫ
1. В чем заключается сущность идеалистического подхода к развитию Вселенной?
2. Как вы думаете, может ли наука ответить на вопрос, зачем мы живем?
5. Сила материнской любви (быль)
Уже древним грекам (как, впрочем, и другим народам) было известно существование совокупности явлений и действий, особым образом связывающих человека с миром иным, духовным. Сверх обычных способов познания истины, например, опыта — всегда допускалась возможность мистического общения. Словом иррациональный (от лат. irrationalis) обозначалось и обозначается то, что невыразимо в логических понятиях и суждениях, что недоступно пониманию чистого разума.
Понятия мистического и иррационального хорошо иллюстрирует следующая быль о силе материнской любви, о силе молитвы.
— Много, много есть необъяснимого на свете. Бывают чудеса и в наш неверующий век, — произнес наш хозяин, отставной моряк, прохаживаясь взад и вперед по столовой. В подтверждение слов своих он рассказал нам следующий случай из своей жизни.
— Я был мичманом, молодым, веселым юношей. Плавание наше в тот раз было трудное и опасное. Океан угрюмо шумел. Я отлично помню тот вечер. Наш командир был добрый человек, но на деле суровый и взыскательный. Мы страшно боялись его… Все кругом было спокойно. В окна каюты долетали сердитые брызги океана.
Вдруг мы услышали поспешные, твердые шаги капитана и заключили по его походке, что он чем–то раздражен.
— Господа, — сказал он, остановившись в дверях каюты, — кто позволил себе сейчас пробраться в мою каюту? Отвечайте!
Мы молчали, изумленные, недоуменно переглядываясь.
— Кто же? Кто был сейчас там? — гневно повторил он и, прочтя полное недоумение на наших лицах, быстро повернулся и ушел наверх. Там грозно зазвучал его голос. Не успели мы опомниться, как нам было приказано явиться наверх. Наверху выстроилась вся команда, все наши люди.
— Кто был у меня в каюте? Кто позволил себе эту дерзкую шутку? Кто? — яростно закричал капитан.
Обшее молчание и изумление было ему ответом. Тогда, немного успокоившись, капитан нам рассказал, что он, лишь только прилег в своей каюте, услышал в полузабытьи чьи–то слова: «Держи на юго–запад ради спасения человеческой жизни. Скорость хода должна быть не менее 300 метров в минуту. Торопись, пока не поздно». Мы слушали рассказ капитана и удивлялись. Решено было идти в указанную сторону.
Рано утром все, по обыкновению, были на ногах и толпились на палубе.
Рулевой молча указал капитану на видневшийся вдали черный предмет. Капитан подозвал боцмана и что–то сказал ему. Когда капитан повернулся к нам, лицо его было бледнее обыкновенного…
Через полчаса мы невооруженным глазом увидели, что черный предмет был чем–то вроде плота, а на нем — две лежащие человеческие фигуры. Это были матрос и ребенок. Волны заливали плот, еще бы немного — и было бы поздно.
Капитан, как самая нежная мать, хлопотал около ребенка. Только через два часа матрос пришел в себя и заплакал от радости. Ребенок, укутанный и согретый, крепко спал.
— Господи, благодарю Тебя! — воскликнул матрос, простой парень. — Видно, матушкина молитва до Бога дошла…
Мы обступили матроса, и он рассказал нам печальную повесть корабля, разбившегося о подводные камни и затонувшего. Народу было много, но иные успели спастись в лодке, остальные утонули. Он каким–то чудом уцелел на оставшейся части корабля. И чужой ребенок, ухватившись за него в минуту опасности, спасся вместе с ним.
— Матушка, видно, молится за меня, — говорил матрос, благоговейно крестясь и смотря на небо, — ее молитва спасла меня. Видно, горячо молилась она за меня. Вот в кармане и письмо ее ношу при себе…
И он вынул письмо, написанное слабой рукой малограмотной женщины. Мы перечитали его все, слова помню, как сейчас: «Спасибо, сынок, за твою память да ласку, что не забываешь ты старуху. Бог не оставит тебя! Я день и ночь молюсь за тебя, сынок, и будь здоров и не забывай твою старую мать. Сердце мое всегда с тобой, чую им все твои горести и беды и молюсь за тебя. Да благословит тебя Господь и да спасет и сохранит тебя мне».
Матрос, видимо, глубоко любил свою мать и постоянно вспоминал о ней.
Спасенный ребенок полюбился капитану, и он решил оставить его у себя.
Дивны пути Провидения! Велика сила материнской молитвы! Много есть на свете таинственного и непонятного слабому человеческому уму.
ВОПРОСЫ
1. Как вы думаете, почему в то знаменательное утро лицо капитана было бледнее обыкновенного? Предвещало ли это изменение жизненного пути капитана? Аргументируйте свою точку зрения.
2. Почему, по мнению матроса, он был спасен? Как вы считаете, это — просто случайность или материальное воплощение идеального?
3. Согласны ли вы с последними словами притчи: «Много есть на свете таинственного и непонятного слабому человеческому уму»? Не хочется ли вам убрать прилагательное «слабому»? Если хочется, то самокритично подумайте, нет ли в этом желании примеси чрезмерной человеческой гордости?
4. В следующем разделе помещен рассказ А. П. Чехова «Размазня», сюжет которого, хотя и далек от темы материального воплощения идеального (см. вопрос 2), непосредственно подводит к понятиям морали и нравственности. Пожалуйста, внимательно прочтите этот рассказ, который кажется простым лишь при поверхностном чтении.
6. А. П. Чехов. Разве можно на этом свете не быть зубастым?
На днях я пригласил к себе в кабинет гувернантку моих детей, Юлию Васильевну. Нужно было посчитаться. — Садитесь, Юлия Васильевна! — сказал я ей. — Давайте посчитаемся. Вам, наверное, нужны деньги, а вы такая церемонная, что сами не спросите… Ну–с… Договорились мы с вами по тридцати рублей в месяц…
— По сорока…
— Нет, по тридцати… У меня записано… Я всегда платил гувернанткам по тридцати. Ну–с, прожили вы два месяца…
— Два месяца и пять дней…
— Ровно два месяца… У меня так записано. Следует вам, значит, шестьдесят рублей… Вычесть девять воскресений… вы ведь не занимались с Колей по воскресеньям, а гуляли только… да три праздника…
Юлия Васильевна вспыхнула и затеребила оборочку, но… ни слова!..
— Три праздника… Долой, следовательно, двенадцать рублей… Четыре дня Коля был болен и не было занятий… Вы занимались с одной только Варей… Три дня у вас болели зубы, и моя жена позволила вам не заниматься после обеда… Двенадцать и семь — девятнадцать. Вычесть… останется… гм„ сорок один рубль… Верно?
Левый глаз Юлии Васильевны покраснел и наполнился влагой. Подбородок ее задрожал. Она нервно закашляла, засморкалась, но — ни слова!..
— Под Новый год вы разбили чайную чашку с блюдечком. Долой два рубля… Чашка стоит дороже, она фамильная, но… Бог с вами! Где наша не пропадала? Потом–с, по вашему недосмотру Коля полез на дерево и порвал себе сюртучок… Долой десять… Горничная тоже по вашему недосмотру украла у Вари ботинки. Вы должны за всем смотреть. Вы жалованье получаете. Итак, значит, долой еще пять… Десятого января вы взяли у меня десять рублей…
— Я не брала, — шепнула Юлия Васильевна.
— Но у меня записано!
— Ну, пусть… хорошо.
— Из сорока одного вычесть двадцать семь — останется четырнадцать…
Оба глаза наполнились слезами… На длинном хорошеньком носике выступил пот. Бедная девочка!
— Я раз только брала, — сказала она дрожащим голосом. — Я у вашей супруги взяла три рубля… Больше не брала…
— Да? Ишь ведь, а у меня и не записано! Долой из четырнадцати три, останется одиннадцать… Вот вам ваши деньги, милейшая! Три… три, три… один и один… Получайте–с!
И я подал ей одиннадцать рублей… Она взяла и дрожащими пальчиками сунула их в карман.
— Merci, — прошептала она.
Я вскочил и заходил по комнате. Меня охватила злость.
— За что merci? — спросил я.
— За деньги…
— Но ведь я же вас обобрал, черт возьми, ограбил! Ведь я украл у вас! За что же merci?
— В других местах мне и вовсе не давали…
— Не давали? И не мудрено! Я пошутил над вами, жестокий урок дал вам… Я отдам вам все ваши восемьдесят! Вон они в конверте для вас приготовлены! Но разве можно быть такой кислятиной? Отчего вы не протестуете? Разве можно на этом свете не быть зубастым? Разве можно быть такой размазней?
Она кисло улыбнулась, и я прочел на ее лице: «Можно!» Я попросил у нее прошение за жестокий урок и отдал ей, к великому ее удивлению, все восемьдесят. Она робко замерсикала и вышла… Я поглядел ей вслед и подумал: легко на этом свете быть сильным!
ВОПРОСЫ
1. Можно ли утверждать, что шутка хозяина была удачной? Почему?
2. Как вы считаете, «можно ли на этом свете не быть зубастым»?
3. Согласны ни вы с заключением писателя, что «легко на этом свете быть сильным»? Аргументируйте свою позицию.
7. Сакральные ценности. Мораль и нравственность
Мудрость, справедливость, мужество, самообладание — эти понятия в древнегреческой культуре обозначают добрый нрав. В христианстве идеальное включено в понятия веры в Бога, надежды, любви.
Идеальную цель и добро обычно обозначают понятием ценность и выражают таким образом известное совершенство, идеал, должное, а также то, к чему следует стремиться, чтобы поддержать развитие и способствовать совершенствованию жизни.
Ценность является тем, чего еще, возможно, и нет, но что должно быть и к чему стоит идти.
Есть ли смысл говорить об общности духовных ценностей сегодня, если в обществе господствует плюрализм ценностей? Способен ли человек жить идеально и совершенно? Стоит ли стремиться к тому, что недостижимо?
Конечно, стоит! Хотя, бесспорно, это очень трудно! Впрочем, не менее трудно, чем найти ответ на вечный вопрос каждого человека: «Быть или не быть?» С момента раскрытия предательского убийства отца Гамлет должен был решить для себя: быть или не быть человеком, посвятить свою жизнь бездумной, безропотной дреме, предаться наслаждениям и удобствам придворной жизни или воззвать к истине и понять, что степень падения окружающих тормозит развитие жизни и вызывает протест?
Быть означает волю к более наполненной жизни и преодоление удовлетворенности настоящим. Быть означает жить духовно, жить в соответствии с идеалом, с тем, чего еще нет, но что должно быть, чтобы мир стремился к более совершенному состоянию.
С понятием духовных ценностей тесно связано понятие сакральных ценностей. Сакральный (от лат. sacralis) — это священный, относящийся к религиозному ритуалу, обряду. Уже в мифах сакральное отделено от обыденного. Оно сохраняется и оберегается в обрядах, чтобы у человека было нечто более высокое, чем его неприхотливая повседневность. И Фауст признает:
…Но две души живут во мне,
И обе не в ладах друг с другом.
Одна, как страсть любви, пылка
И жадно льнет к земле всецело,
Другая вся за облака
Так и рванулась бы из тела.
Понятие этики (от греч. ethos — нрав, характер, привычка, обычай) используют в основном для обозначения учения о морали и нравственности. Это слово введено древними греками, и уже в IV веке до н. э. Аристотель написал «Никомахову этику».
Этика включает в себя знания и рефлексию[4] о морали и нравственности, но поскольку обе они являются составной частью культуры жизни, то этику иногда называют и учением о жизни.
Понятие мораль (от лат. moralis — нравственный) очень близко к понятию этики и часто используется как его синоним. Мораль — это идеальная программа, которая ориентирована на разумное и доброе.
Если под моралью понимать только сознание, то обособление от деятельности принизило бы смысл морали. Сознание формируется, чтобы объективироваться, то есть стать человеческими деяниями и отношениями. Поэтому термин мораль часто является синонимом слова нравственность. Однако некоторые авторы подчеркивают, что понятие морали касается объективной, общественной стороны явления, а нравственность — это субъективная, индивидуальная сторона того же явления.
Образно говоря, моральные нормы — это инструкции, обеспечивающие правильную работу «человеческой машины».
На одном из уроков ученик, которого спросили, как он представляет себе Бога, ответил, что, насколько он понимает, Бог — это такая личность, Которая постоянно следит, не живет ли кто в свое удовольствие, и когда Он замечает такое, то вмешивается, чтобы это прекратить. К сожалению, именно в таком смысле многие люди понимают «мораль»: то, что мешает нам получать удовольствие и что ограничивает нашу свободу.
Мы сравнили моральные нормы с инструкциями, обеспечивающими правильную работу «человеческой машины». В этом случае каждое из правил морали нацелено на то, чтобы предотвратить поломку, перенапряжение или трение. Вот почему на первый взгляд кажется, будто они постоянно вмешиваются в нашу жизнь и препятствуют проявлению наших природных наклонностей. Когда вы учитесь работать на какой–нибудь машине, инструктор то и дело поправляет вас: «Нет, не так, никогда не делайте этого». Это потому, что в обращении с машиной у вас постоянно возникает искушение попробовать сделать то, что вам представляется естественным и удачным, но в результате этого машина ломается.
ВОПРОСЫ
1. Как вы думаете, имеет ли человек право распоряжаться своей жизнью без оглядки на других?
2. Объясните, пожалуйста, понятия этики, морали и нравственности.
3. Что является ценным в жизни для вас?
4. Как вы думаете, может ли человек быть счастлив, если все его интересы связаны лишь с материальной сферой жизни? Почему?
8. Три части морали
Следуя К. С. Льюису, сделаем еще один шаг вперед. «Человеческая машина» может выходить из строя двумя путями. Один — это когда человеческие индивиды сталкиваются и причиняют друг другу вред обманом или грубостью. Второй — когда что–то ломается внутри индивида, то есть когда его способности, желания и т. п. противоречат друг другу либо приходят в столкновение между собой.
Проще будет понять эту идею, если вы представите нас в виде кораблей, плывущих в определенном порядке. Плавание будет успешным только в том случае, если, во–первых, корабли не сталкиваются друг с другом и не преграждают пути один другому и, во–вторых, если каждый корабль годен к плаванию и двигатель у каждого в полном порядке. Необходимо, чтобы исполнялись оба эти условия. Ведь, если корабли будут постоянно сталкиваться, они скоро станут непригодными к плаванию. С другой стороны, если штурвалы не в порядке, корабли не смогут избежать столкновений. Или, если хотите, представьте себе человечество в виде оркестра, исполняющего какую–то мелодию. Чтобы игра получилась слаженной, необходимы два условия: каждый инструмент должен быть настроен и каждый должен вступать в положенный момент, чтобы не нарушать общей гармонии.
Но мы с вами не учли одного. Мы еще не спросили, куда собирается наша флотилия или какую музыку хочет сыграть наш оркестр. Инструменты могут быть хорошо настроенными, и каждый из них может вступать в нужный момент, но и в этом случае вступление не будет успешным, если музыкантам заказана танцевальная музыка, а они исполняют похоронный марш. И как бы хорошо ни проходило плавание, оно обернется неудачей, если корабли приплывут в Калькутту, в то время как порт их назначения — Калининград.
Соблюдение моральных норм связано, таким образом, со следующими тремя вещами. Первое — с честными намерениями и гармоническими отношениями между людьми. Второе — с тем, что можно было бы назвать наведением порядка внутри самого человека. И наконец, третье — с определением общей цели человеческой жизни; с тем, для чего человек создан; с тем, по какому курсу должна следовать флотилия; какую мелодию избирает для исполнения дирижер оркестра.
Философ Е. Трубецкой, размышляя о цели жизни, о том, для чего человек создан, писал:
«Вся жизнь наша есть стремление к цели. От начала и до конца она представляется в виде иерархии целей, из которых одни подчинены другим в качестве средств. Есть цели, желательные не сами по себе, а ради чего–нибудь другого: например, нужно работать, чтобы есть и пить. Но есть и такая цель, которая желательна сама по себе. У каждого из нас есть что–то бесконечно дорогое, ради чего он живет. Всякий сознательно или бессознательно предполагает такую цель или ценность, ради которой, безусловно, стоит жить. Эта цель или жизненный смысл есть предположение неустранимое, необходимо связанное с жизнью, как таковой; и вот почему никакие неудачи не могут остановить человечество в искании этого смысла».
ВОПРОСЫ
1. Е. Трубецкой пишет, что «у каждого из нас есть что–то бесконечно дорогое, ради чего он живет». Расскажите, пожалуйста, о том бесконечно дорогом, ради чего вы живете.
2. Как вы понимаете часто в жизни употребляемое выражение «мораль сей басни такова»?
3. Как вы понимаете выражение «аморальный поступок»? Приведите примеры таких поступков в классе, общественном транспорту, на улице.
4. Следующий раздел называется «Аморальный приказ». Не сделана ли в заглавии ошибка — может ли приказ быть аморальным?
9. В. Дегтев. Аморальный приказ
Шли мы тогда из Владивостока в порт Ванино. Рейс был последний в сезоне. Шансов успеть до ледостава почти не оставалось. Из Ванино сообщили, что у них на рейде уже появлялись льдины. Я недоумевал: зачем послали так поздно? Однако надеялся, что зима припозднится и удастся проскочить. Тихая и теплая погода в Японском море давала основания для таких надежд.
На борту у меня был «особый груз» — осужденные священники, настоятели монастырей, высшие иерархи. Надо сказать, однажды мне уже приходилось переплавлять заключенных — страшно вспомнить… В этот раз — совсем другое дело. Ни тебе голодовок, ни поножовщины, ни шума, ни крика. Охранники маялись от безделья. Они даже стали их выпускать на палубу гулять, не боясь, что кто–нибудь из осужденных бросится за борт. Ведь самоубийство по христианским понятиям — самый тяжкий грех. На прогулках святые отцы чинно ходили по кругу, худые, прямые, в черных длинных одеждах, ходили и молчали или тихо переговаривались. Странно, но, кажется, никто из них даже морской болезнью не страдал, в отличие от охранников, всех этих мордастых увальней, которые, чуть только поднимается небольшая зыбь, то и дело высовывали рожи за борт…
И был среди монахов мальчик Алеша. Послушник, лет двенадцати от роду. Когда в носовом трюме устраивалось моление, часто можно было слышать его голос. Алеша пел чистейшим альтом, пел звонко, сильно и с глубокой верой, так что даже грубая обшивка отзывалась ему. У Алеши была собака Пушок. Рыжеватый такой песик. Собака была ученая, понимала все, что Алеша говорил. Скажет мальчик, бывало: «Пушок, стой!» — и пес стоит на задних лапах, как столбик; прикажет: «Ползи!» — и пес ползет, высунув от усердия язык, вызывая у отцов смиренные улыбки, а охрану приводя в восторг; хлопнет в ладоши: «Голос!» — и верный друг лает заливисто и с готовностью: «Аф! Аф!». Все заключенные любили Алешу и его кобелька. Полюбили его и матросы, даже охрана улыбалась при виде этой парочки. Пушок понимал не только слова хозяина, он мог читать даже его мысли: стоило Алеше посмотреть в преданные глаза, и пес уже бежал выполнять то, о чем мальчик подумал.
Наш замполит, Яков Наумыч Минкин, в прошлом циркач, восхищался Пушком: уникальная собака, с удивительными способностями, цены ей нет. Пытался прикармливать пса, но тот почему–то к нему не шел и корма не брал. Однажды на прогулке наш старпом подарил Алеше свой старый свитер. С каждым днем заметно холодало. Мальчик зяб в своей вытертой ряске. Алеша только посмотрел Пушку в глаза — и пес, подойдя к старпому, лизнул его в руку. Старик так растрогался.
Возвращаясь к хозяину, пес ни с того ни с сего облаял Якова Наумыча, спешившего куда–то. Чуть было не укусил. Мне непонятно было такое поведение собаки. Однако на другой день все стало ясно. Я зашел к замполиту в каюту неожиданно, кажется, без стука, и увидел в его руках массивный серебряный крест. Яков им любовался… Крест был прикреплен колечком к жетону. Жетон был увенчан короной, на нем — зеленое поле, а на поле — серебряный олень с ветвистыми рогами, пронзенный серебряной стрелой. Яков перехватил мой взгляд. «А наш–то послушник, оказывается, князь!» — сказал он как ни в чем ни бывало и кивнул на крест с гербом.
Вот так мы и шли пять суток.
И вот на шестой день плавания Яков спросил координаты. Я сказал. Он озадаченно пробурчал что–то и спустился в носовой трюм. Вскоре вернулся с Пушком под мышкой. Пушок скулил. Алеша, слышно было, плакал. Кто–то из монахов успокаивал его. Замполит запер пса в своей каюте, и я расслышал, как он резко одернул старпома, попытавшегося было его усовестить: «Не твое дело!» После чего послонялся какое–то время по палубе, нервно пожимая кулаки, потом опять сходил в свою каюту и вернулся с черным пакетом в сургучных печатях. Вновь спросил у меня координаты. Я сказал: такие–то. Тогда он торжественно вручил мне пакет. Я сломал печати. В пакете был приказ.
Вы слышите — мне приказывалось: остановить машину, открыть кингстоны и затопить пароход вместе с «грузом». Команду и охрану снимет встречный эсминец. Я опешил. И с минуту ничего не мог сказать. Может, ошибка? Но тут подошел радист и передал радиограмму с эсминца «Беспощадный боец революции Лев Троцкий» — корабль уже входит в наш квадрат.
Что я мог поделать — приказ есть приказ! Помня о долге капитана, я спустился в каюту, умылся, переоделся во все чистое, облачился в парадный китель, как требует того морская традиция. Внутри у меня было как на покинутой площади… Долго не выходил из каюты, находя себе всякие мелкие заботы, и все время чувствовал, как из зеркала на меня смотрело бескровное, чужое лицо.
Когда поднялся на мостик, прямо по курсу увидел дымы эсминца. Собрал команду и объявил приказ. Повел взглядом: кто?.. Моряки молчали, потупив глаза, а Минкин неловко разводил руками. Во мне что–то натянулось: все, все они могут отказаться, все — кроме меня!..
— В таком случае я сам!..
Спустился в машинное отделение — машина уже стояла, и лишь слышно было, как она остывает, потрескивая, — и со звоном в затылке отдраил кингстоны. Под ноги хлынула зеленая, по–зимнему густая вода, промочила ботинки, но холода я не почувствовал.
Поднявшись на палубу — железо прогибалось, — увидел растерянного замполита, тот бегал, заглядывал под снасти и звал:
— Пушок! Пушок!
В ответ — ни звука. Из машинного отделения был слышен гул бурлящей воды. Я торжественно шел по палубе, весь в белом, видел себя самого со стороны и остро, как бывает во сне, осознавал смертную важность момента. Был доволен тем, как держался, казался себе суровым и хладнокровным. Увы, не о людях, запертых в трюмах, думал, а о том, как выгляжу в этот роковой миг. И сознание, что поступаю по–мужски, как в романах — выполняю ужасный приказ, но вместе с тем щепетильно и тщательно соблюдаю долг капитана и моряка, — наполняло сердце трепетом и гордостью. А еще в голове тяжело перекатывалось, что событие это — воспоминание на всю жизнь, и немного жалел, что на судне нет фотоаппарата…
Из трюмов донеслось:
— Вода! Спасите! Тонем!
И тут мощный бас перекрыл крики и плач:
— Помолимся, братия! Простим им, не ведают, что творят. Свя–тый Бо–о–же, Свя–тый Кре–епкий, Свя–тый Бес–с–смерт–ный, поми–и–илуй нас! — запел он торжественно и громко.
За ним подхватил еще один, потом другой, третий. Тюрьма превратилась в храм. Хор звучал так мошно и так слаженно, что дрожала, вибрировала палуба. Всю свою веру вложили монахи в последнюю молитву. Они молились за нас, безбожников, в железном своем храме. А я попирал этот храм ногами…
В баркас спускался последним. Наверное, сотня крыс прыгнула вместе со мной. Ни старпом, ни матрос, стоявшие на краю баркаса, не подали мне руки. А какие глаза были у моряков!.. И только Яков Наумыч рыскал своими глазами–маслинами по палубе, звал собаку:
— Пушок! Пушок! Чтоб тебя!..
Пес не отзывался. А пароход между тем погружался. Уже осела корма и почти затихли в кормовом трюме голоса. Когда с парохода на баркас прыгнула последняя крыса, — она попала прямо на меня, на мой белый китель, — я дал знак отваливать. Громко сказал: «Простите нас!» — и отдал честь. И опять нравился самому себе в ту минуту…
— Подождите! — закричал замполит. — еще чуть–чуть. Сейчас он прибежит. Ах, ну и глупый же пес!..
Подождали. Пес не шел. Пароход опускался. Уже прямо на глазах. И слабели, смолкали один за другим голоса монахов, и только в носовом трюме звенел, заливался голос Алеши. Тонкий, пронзительный, он звучал звонко и чисто, серебряным колокольчиком — он звенит и сейчас в моих ушах!
— О мне не рыдайте, плача, бо ничтоже начинах достойное… А монахи вторили ему:
— Душе моя, душе моя, восстань!..
Но все слабее вторили и слабее. А пароход оседал в воду и оседал… Ждать больше было уже опасно. Мы отвалили.
И вот тогда–то на накренившейся палубе и появился пес. Он постоял, посмотрел на нас, потом устало подошел к люку, где асе еще звучал голос Алеши; скорбно, с подвизгом, взлаял и лег на железо.
Пароход погрузился. И в мире словно лопнула струна… Все завороженно смотрели на огромную бурляшую воронку, кто–то из матросов громко икал, старпом еле слышно бормотал: «Со святыми упокой, Христе, души рабов Твоих, иде же несть болезнь, ни печаль, ни воздыхание, но жизнь бесконечная…» — а я тайком оттирал, оттирал с белоснежного рукава жидкий крысиный помет и никак не мог его оттереть…
Вот вода сомкнулась. Ушли в пучину тысяча три брата, послушник Алеша и верный Пушок…
ВОПРОСЫ
1. Почему не боялись выпускать заключенных гулять на палубу?
2. Как вы считаете, соответствует ли поступок капитана моральным нормам? Как бы вы поступили на его месте?
3. Подробно опишите, как вели себя заключенные во время погружения парохода. Как вы думаете, если бы на месте заключенных оказался ваш класс, смогли бы ребята вести себя достойно?
4. Пожалуйста, всесторонне проанализируйте самооценку капитана: «Не о людях, запертых в трюмах, думал, а о том, как выгляжу в этот роковой миг».
5. Собака могла спастись, если бы послушала замполита, но она осталась у люка, где все еще звучал голос Алеши. Можно ли сказать, что она совершила подвиг? Смогли бы вы в подобной ситуации оставить друга?
Какой смысл записывать на бумаге правила общественного поведения, если мы знаем, что жадность, трусость, дурной характер и самомнение помешают нам эти правила выполнить?
Все эти размышления о морали останутся просто «солнечным зайчиком», пока мы не поймем: ничто, кроме мужества и бескорыстия каждого человека, не заставит какую бы то ни было общественную систему работать как надо.
Конечно, можно избавить граждан от тех или иных нарушителей общественного порядка, скажем от взяточников и хулиганов; но пока остаются потенциальные взяточники и хулиганы, сохраняется и угроза, что они протопчут себе новые дорожки, чтобы продолжить старые дела. Нельзя сделать человека хорошим лишь с помощью закона. Можно сколь угодно увеличивать число полицейских, улучшать их оснащение, расширять сеть тюрем, то есть репрессивный аппарат, но общество от этого лучше не станет. Вот почему наведение порядка внутри себя должно стать обычной нормой для каждого члена общества.
И раз уж речь пошла о хороших людях, уместно вспомнить стихотворение Н. Некрасова:
Каждый год, как наступит весна,
И зальются поляны водою, —
Вся деревня идет на погост,
На могилу — под липой густою.
С уваженьем колени народ
Перед этой могилой склоняет;
Шлют молитву простые сердца
За того, кто в земле почивает.
В ней схоронен простой мужичок,
Целый век боронивший, пахавший,
Но высокой души человек,
Ни корысти, ни злобы не знавший.
Был он другом всех бедных людей,
И, за каждого сердцем страдая,
Целый век прожил он для других,
Для других сам себя забывая.
Разлилася широко река,
Все, что ветхо, водой подмывая…
Он погиб в золотую весну,
Погибавших малюток спасая.
С той поры, каждый год по весне,
Как зальются поляны водою,
Вся деревня идет на погост,
На могилу — под липой густою.
Благородный поступок, точнее подвиг, всколыхнул все общество, то есть деревню. И это общество не забыло своего героя: стихотворение так и называется — «Добрая память».
Итак, нравственное общество состоит из нравственных людей. Можно в школе каждый день долбить, что такое хорошо и что такое плохо, но без нравственного преобразования самого человека, без наведения настоящего порядка внутри себя нравственного общества не построить.
Поведение человека и, следовательно, его пути наведения порядка внутри себя зависят и от столь отдаленных, казалось бы, «материй», как представление человека о Вселенной. Материал, рассматриваемый в следующем разделе, может оказаться очень полезным для аргументации этого тезиса.
ВОПРОСЫ
1. Почему нельзя сделать человека добрым и справедливым лишь с помощью закона?
2. Опишите нравственный портрет героя стихотворения Н. Некрасова, используя характеристики самого поэта.
11. Кто я?
Представим себе человека, который утверждает, что поступок, не причиняющий вреда другому, не может считаться плохим. Вернемся к примеру с кораблями, приведенному в восьмом разделе. Такой человек прекрасно понимает, что нельзя повредить ни один корабль. Но он искренне полагает: что бы он ни делал со своим кораблем — это касается лишь его самого. Возникает естественный вопрос — а является ли этот корабль его собственностью? Разве не важно, господин ли я своего собственного разума и тела или только личность, ответственная перед настоящим Хозяином? В самом деле, если меня создал кто–то другой для целей, мне неведомых, то я несу перед ним ответственность, которой бы не имел, если бы принадлежал только себе.
Христианство утверждает, что каждый человек будет жить вечно, и это — либо истина, либо заблуждение. Из этого вытекает, что если мне суждено прожить каких–нибудь семьдесят лет, то о множестве вещей мне вряд ли надо беспокоиться; но о них стоило бы беспокоиться — и очень серьезно, — если бы мне предстояло жить вечно. Возможно, мой дурной характер становится все хуже или присущая мне зависть постоянно прогрессирует, но это происходит настолько постепенно, что изменения в худшую сторону, накопившиеся во мне за семьдесят лет, практически незаметны. Однако за миллион лет мои недостатки могли бы развиться во что–то ужасное. И если христианство не ошибается, «ад» — абсолютно верный термин, передающий то состояние, в какое приведут меня за миллионы лет зависть и дурной характер.
Далее, проблема смертности человека или его бессмертия обусловливает, в конечном счете, правоту тоталитаризма или демократии. В самом деле, если человек живет только семьдесят лет, тогда государство, нация или цивилизация, которые могут просуществовать тысячу лет, безусловно, представляют большую ценность. Но если право христианство, то индивидуум не только важнее, а несравненно важнее, потому что он вечен, и жизнь государства или цивилизации — лишь миг по сравнению с его жизнью.
Таким образом, если мы намерены задуматься о смысле жизни, то нам придется думать о всех трех составляющих: об отношении человека к человеку, о внутреннем состоянии человека и об отношениях между человеком и той Силой, которая сотворила его. Подведем итог:
Смысл жизни каждый человек определяет свободно, исходя из своего понятия об отношении человека к человеку, из своего внутреннего состояния и представления об отношении между человеком и той Силой, которая сотворила его.
Если в сознании человека происходит изменение хотя бы в одной из трех перечисленных составляющих, то меняется и понятие смысла жизни у данного человека.
ВОПРОСЫ
1. Почему в духовном плане бессмертие отдельных личностей стало бы катастрофой для человечества в целом?
2. Прокомментируйте утверждения, взятые в рамку.
12. Е. Трубецкой. Спор о жизненном пути
Круг во всех религиях есть символ бесконечности; но именно в качестве такого он служит и для изображения смысла, и для изображения бессмыслииы. Есть круг бесконечной полноты. Это и есть то самое, о чем мы вздыхаем, к чему стремится всякая жизнь; но есть и бесконечный круг всеобщей суеты — жизнь, никогда не достигающая полноты, вечно уничтожающаяся, вечно начинающаяся сызнова. Это и есть тот порочный круг, который нас возмущает и который лежит в основе всех наглядных изображений бессмыслииы в религиях и философиях.
Этот круг бесконечной смерти возмущает нас именно как пародия на круг бесконечной жизни — иель всякого жизненного стремления. Этот образ вечной пустоты существования возмущает нас по контрасту с интуицией полноты жизни, к которой мы стремимся. И в этой полноте жизни, торжествующей над всякими задержками, препятствиями, — над самой смертью, — и заключается тот «смысл» жизни, отсутствие коего нас возмущает.
Есть яркое олицетворение той внутренней борьбы, которая происходит в человеке, — борьба между смыслом и бессмыслицей. Это — сон, один из самых радостных человеческих снов и вместе — один из самых распространенных, — сон, необыкновенно часто повторяющийся. Его, кажется, все, или почти все, видели, и притом по многу раз.
Вам кажется во сне, что вы летаете. Кругом люди бегают, ходят, борются с земною тяжестью. Но для видящего этот сон всякая тяжесть отпала, всякая высота доступна. Все существо его преисполнено радостным чувством какой–то необычайной легкости подъема. Самая замечательная черта этих снов — это то чувство неотразимой реальности, которым они сопровождаются. Вы спите и в то же время сомневаетесь — не сон ли это?
Но видение не проходит, а продолжается. Вы испытываете вашу силу в самых невероятных подъемах и взлетах. Вы ощущаете ее в неподвижном парении на головокружительной высоте и в этих испытаниях находите неопровержимые доказательства реальности вашего полета.
Но вдруг пробуждение разрушает эту радость; оно ставит вас лицом к лицу с иною, тоже неотразимой реальностью, с реальностью непреодолимой тяжести в ваших членах и плоскости, к которой вы прикованы. Вы не в силах не только взлететь, но даже и подняться с постели, да и не хочется подниматься! Когда вы встанете, вас ждет все тот же отвратительный, будничный кошмар, от которого вы жаждете избавления.
Этот сон скрывает в себе глубочайшую жизненную проблему. Вот перед нами две действительности — действительность сна и действительность пробуждения. Обе требуют от нас признания своей реальности, навязываются нам с силой непосредственнои очевилности. Тяжесть моих членов после пробуждения говорит мне, что подлинная реальность есть именно эта кошмарная действительность с ее суетою и бессмысленным кружением. А сон говорит мне другое, прямо противоположное. Реален только тот крылатый гений, которого ты в себе ошушаешь, реален этот могучий подъем и полет, действительно только это парение над бессмыслицею. Не это видение есть сон, а тот кошмар всеобщей бессмыслицы и тяжести, который предстанет пред тобой через полчаса в твоем мнимом пробуждении.
Как же нам решить этот спор? Чем более мы вникаем в поставленный вопрос, тем больше мы убеждаемся, что нет решительно никаких философских оснований предпочесть свидетельство так называемой действительности свидетельству вешего сна.
К тому же и наяву свидетельство нашего сна находит в себе многочисленные подтверждения. Ведь этот сон только облекает в фантастическую форму то самое ошушение нашей духовной свободы, которое радует нас и в минуты нашего полного духовного пробуждения. Само страдание человека о бессмыслице доказывает невозможность для него целиком в ней погрязнуть. Есть в нем сила, которая ей не покоряется, от нее отталкивается и от нее отлетает. Когда совершается этот полет, мы чувствуем крылья у себя за спиной; мы познаем их прежде всего в могущественном подъеме нашего ясного сознания, в головокружительной высоте парения нашей мысли.
Где–то под нами проносится бурный поток бессмысленной жизни, где–то внизу врашаются бесчисленные колеса житейского круга, а в это время мысль уносится в сверхвременное царство истины и смысла, чтобы оттуда с высоты, в форме вечности созерцать временное. Достигнув предельной высоты подъема над суетой, мысль наша не только чувствует свою от нее свободу, но и как бы некоторую власть над этой текучей, изменчивой действительностью.
В человеке есть тот крылатый гений, о котором свидетельствует сон. Есть и какая–то внемирная высота нал человеком, куда уносят его эти крылья.
Во сне и наяву мы воспринимаем две не только различные, но и две противоположные, несовместимые, спорящие между собой реальности. Которая из них истинная? Где подлинное бытие? Чему верить — повседневным, очевидным доказательствам силы духа или тем, тоже очевидным доказательствам его бессилия? И наконец, если в человеке спорят два плана бытия, то которому из двух он должен принадлежать? В котором из двух — цель и смысл его жизни?
ВОПРОСЫ
1. Объясните своими словами, как вы понимаете утверждение, что «само страдание человека о бессмыслице доказывает невозможность для него целиком в ней погрязнуть».
2. Е. Трубецкой считает, что есть какая–то внемирная высота над человеком, куда уносят крылья сна. А какова ваша точка зрения?
3. Что означает круг как символ в религиях мира? Объясните, пожалуйста, как вы понимаете круг бесконечной полноты и бесконечный круг всеобщей суеты.
13. Вопрос о смысле жизни в древнерусской живописи
К сожалению, технически невозможно воспроизвести в книге все великолепие русских икон и фресок. Однако приводимый ниже отрывок из книги Е. Трубецкого «Умозрение в красках» столь живописен и точен, что позволит понять суть поставленного вопроса.
«В течение многих лет я находился под сильным впечатлением знаменитой фрески Васнецова «Радость праведных о Господе» в киевском соборе св. Владимира (этюды к этой фреске имеются, как известно, и в Третьяковской галерее в Москве). Признаюсь, что это впечатление несколько ослабело, когда я познакомился с разработкой той же темы в рублевской фреске Успенского собора во Владимире–на–Клязьме. И преимущество этой древней фрески перед творением Васнецова весьма характерно для древней иконописи. У Васнецова полет праведных в рай имеет чересчур естественный характер физического движения. Праведные устремляются в рай не только мыслями, но и всем туловищем. Это, а также болезненно–истерическое выражение некоторых лиц сообщают всему изображению тот слишком реалистический для храма характер, который ослабляет впечатление.
Совсем другое мы видим в древней фреске в Успенском соборе во Владимире. Там необычайно сосредоточенная сила надежды передается исключительно движением глаз, устремленных вперед. Крестообразно сложенные руки праведных совершенно неподвижны также, как ноги и туловище. Их шествие в рай выражается исключительно их глазами, в которых не чувствуется истерического восторга, а есть глубокое внутреннее горение и спокойная уверенность в достижении цели.
Но именно этой–то кажущейся физической неподвижностью и передается необычайное напряжение и мощь неуклонно совершающегося духовного подъема — чем неподвижнее тело, тем сильнее и яснее воспринимается тут движение духа, ибо мир телесный становится его прозрачной оболочкой. И именно в том, что духовная жизнь передается одними глазами совершенно неподвижного облика, символически выражается необычайная сила и власть духа над телом. Получается впечатление, точно вся телесная жизнь замерла в ожидании высшего откровения, к которому она прислушивается. И иначе его услышать нельзя — нужно, чтобы сначала прозвучал призыв «да молчит всякая плоть человеческая». И только тогда, когда этот призыв доходит до нашего слуха, человеческий облик одухотворяется. У него отверзаются очи! Они не только открыты для другого мира, но и отверзают его другим. Именно это сочетание совершенной неподвижности тела и духовного смысла очей, часто повторяющееся в высших созданиях нашей иконописи, производит потрясающее впечатление.
А. Шопенгауэру принадлежит замечательно верное изречение, что к великим произведениям живописи нужно относиться как к высочайшим особам. Было бы дерзостью, если бы мы сами первые с ними заговорили, вместо того нужно почтительно стоять перед ними и ждать, пока они удостоят нас с ними заговорить.
По отношению к иконе это изречение сугубо верно именно потому, что икона — больше, чем искусство. Ждать, чтобы она с нами заговорила, приходится долго. В особенности ввиду того огромного расстояния, которое нас от нее отделяет».
Подведем краткий итог материала, рассмотренного в двух последних разделах.
В новом плане бытия закон взаимного пожирания существ побеждается в самом своем корне, в человеческом сердце, через любовь и сострадание.
ВОПРОСЫ
1. Почему на фреске Васнецова Е. Трубецкому не понравилось то, что праведники «устремляются в рай не только мыслями, но и всем туловищем»?
2. Своими словами объясните, как вы понимаете изречение Шопенгауэра о том, что к великим произведениям живописи нужно относиться как к высочайшим особам.
3. Попытайтесь прокомментировать мысль Е. Трубецкого, что «икона — больше, чем искусство».
4. Верующие говорят, глядя на святыню: нужно питать в себе надежду, что ее благодатная сила очистит тернии наших страстей. Попытайтесь и вы внимательно всмотреться в образ Спасителя на какой–нибудь старой иконе.
Глава 3. Проблема смысла жизни в русской классической литературе
1. И. А. Гончаров. Сильнее всякой морали[5]
Нередко слышишь упреки: зачем художник избирает такие сюжеты, как, например, болезни–страсти, их уродливости; безобразные явления, и такие лица, как Вера?[6]
Как скоро эти лица — люди, так и нельзя обходить их и нельзя отворачиваться от их пороков и слабостей. Лучше бы изображать только чистых и безупречных героев и героинь, но тогда искусство было бы, как в прежнее доброе старое время, только забавою, развлечением досуга. Между тем в наше время, когда человеческое общество выходит из детства и заметно зреет, когда наука, ремесла, промышленность — делают серьезные шаги, искусство отставать от них не может. Оно имеет тоже серьезную задачу — это довершать воспитание и совершенствовать человека. Оно так же, как наука, учит чему–нибудь, остерегает, убеждает, изображает истину, но только у него другие пути и приемы: эти пути — чувство и фантазия. Художник тот же мыслитель, но он мыслит не непосредственно, а образами. Верная сиена или удачный портрет действуют сильнее всякой морали, изложенной в сентениии[7].
И всякий из нас, насколько есть таланта, стремится к верному и, по возможности, полному изображению жизни. Талант имеет то драгоиенное свойство, что он не может лгать, искажать истину; художник перестает быть художником, как скоро он станет защищать софизм, а еще менее, если он вздумает изображать сознательно ложь. Перестанет он также быть художником и в таком случае, если удалится от образа и станет на почву мыслителя, умника или моралиста и проповедника. Его дело изображать и изображать.
Таким образом, изображать одно хорошее, светлое, отрадное в человеческой природе — значит скрадывать правду, то есть изображать неполно и потому неверно. А это будет монотонно, приторно и сладко. Света без теней изобразить нельзя. Мрак без света изобразить легко, и искусство давно уже стало на отрицательный путь, то есть перестало льстить людям, отыскивая в них одни хорошие стороны и забывая мрачные. Гоголь справедливо сказал, что, если бы он в «Ревизоре» допустил хоть одно безупречное лицо, все зрители непременно подвели бы себя под него, и ни один, даже про себя, не взял бы на свою долю ни одной дурной черты прочих лиц.
Как скоро допустим, что на искусстве лежит серьезный долг — смягчать и улучшать человека, то мы должны допустить, что прежде всего оно должно представлять ему нельстивое зеркало его глупостей, уродливостей, страстей, со всеми последствиями, словом — осветить все глубины жизни, обнажить ее скрытые основы и весь механизм, — тогда с сознанием явится и знание, как остеречься.
Замечу мимоходом, что я отнюдь не согласен с теми эстетиками из новых поколений, которые ограничивают цель искусства одними крайне утилитарными целями, требуя, чтобы оно отражало только жизнь, кишашую заботами нынешнего дня, изображало вчера родившихся и завтра умирающих героев и героинь и чтобы несло в свои пределы всякую мелочь, все подробные черты, не успевшие сложиться в какой–нибудь, более или менее определенный, порядок, то есть образ. Искусство, серьезное и строгое, не может изображать хаоса, разложения, всех микроскопических явлений жизни; это дело низшего рода искусства: карикатуры, эпиграммы, летучей сатиры.
Истинное произведение искусства может изображать только устоявшуюся жизнь в каком–нибудь образе, в физиономии, чтобы и самые люди повторились в многочисленных типах под влиянием тех или других начал, порядков, воспитания, чтобы явился какой–нибудь постоянный и определенный образ — форма жизни и чтобы люди этой формы явились в множестве видов или экземпляров с известными правилами, привычками. А для этого нужно, конечно, время. Только то, что оставляет заметную черту в жизни, что поступает, так сказать, в ее капитал, будущую основу, то и входит в художественное произведение, оставляющее прочный след в литературе.
Верная сцена или удачный портрет действуют сильнее всякой морали, изложенной в сентенции.
И. А. Гончаров
ВОПРОСЫ
1. И. А. Гончаров пишет, что основная задача искусства и литературы — «довершать воспитание и совершенствовать человека». Какими путями и приемами это достигается?
2. Когда, по мнению великого художника–романиста, «художник перестает быть художником»?
3. Н. В. Гоголь сказал, что если бы он в «Ревизоре» допустил хоть одно безупречное лицо, то все зрители непременно подвели бы себя под него. Заметили ли вы себя среди этих зрителей?
4. Что такое, по мнению И. А. Гончарова, истинное произведение искусства?
2. Н. С. Лесков. Отчего на свете доброе не ладится?[8]
Жил был в некотором царстве премудрый король Доброхот. Звали его так за то, что он всем людям добра хотел. Жить он любил по–старинному, заботился о том, чтобы всем людям в его королевстве было хорошо, но только ничего у него не выходило. Только начнет Доброхот с одного конца дело налаживать, как оно у него с другого конца расстраивается. Старался он и так и сяк, и все–таки ничего не выходило. И потерял, наконец, Доброхот всякую надежду, и стало ему грустно и невесело на свете жить.
Заметила это жена короля, королева прекрасная Милолика, и посоветовала она мужу созвать всех бояр и с ними посоветоваться. Послушался Доброхот своей жены, созвал всех знатных бояр и спрашивает:
— Все ли у нас в королевстве идет как следует, всем ли людям хорошо живется?
А бояре ему в ответ:
— Не тревожь себя пустым делом. Посмотри вокруг — ведь повсюду так, не у нас одних все хорошее не ладится, не выходит.
Но королю их ответ не понравился, и велел он боярам подумать покрепче.
Думали, думали бояре, а все согласиться не могут. Одни говорят, что надо на свет старину поднять и начать жить по–старинному. Другие, что станет лучше жить только в будущем, что народ потерпеть может, а надо так устроить, чтобы наше имя на веки веков было прославлено. А король говорит:
— Я Богу ответ давать буду не за то время, когда меня не было, и не за то, что после меня будет. А я хочу знать, как я сам теперь должен землей своей править, чтобы людям хорошо жилось, и почему это у меня не ладится.
Тогда пришла к королю его старая нянюшка и говорит ему:
— Что ты, мое дитятко, все вздыхаешь и охаешь? Ты вели привести к себе старцев Божьих, пустынников. Вот ты их спроси — им уже на этом свете ничего не нужно, они тебе правду скажут.
Королю это слово понравилось, и послал он пятьдесят послов во все стороны и велел, чтобы нашли они стариев, самых праведных, самых мудрых, которые в пустыне спасаются. Узнали королевские послы, что живут в их стране трое святых стариев. Один, тот, что постарше всех, на дубу живет, и дуб уже высоко в поднебесье вырос, и старца и солнцем жжет, и ветры бьют, и зовут его Лубовик. Другой старичок живет в открытой степи, закопал себя там по пояс в землю, и зовут его Полевик. А третий, самый младший, живет в невылазном болоте и терпит там, как его мухи и комары жалят, и зовут его Водовик. Приказал король, чтобы привели к нему трех стариев, чтобы просили их вежливо, чтобы несли их в плетушках–корзинах осторожненько, чтобы они от старости не рассыпались, чтобы в корзины и сена, и пуха подложили.
Принесли посланиы плетушки со старцами и поставили их перед королем Доброхотом. Спрашивает их король:
— Скажите мне, стариы святые, что мне делать, чтобы у меня дело ладилось? Спрашивал я своих бояр, да они мне ничего толкового сказать не могут.
А старцы молчат, ничего не говорят.
Рассердился король, хочет им казнью пригрозить.
Подошла к нему его старая нянюшка и говорит:
— Чего ты сердишься? Ведь стариы столько лет молчали! Видишь сам, какие они старики слабые. Ты их не пугай, дай им обойтись и пошли к ним твоего шута горохового, плясуна Разлюляя. Он их разговорит. Может, они ему и скажут, что нужно.
И послал король к стариам шута своего, плясуна Разлюляя, и разговорил шут стариев и упросил их ради жалости ответить на вопросы, что король их спрашивал.
Согласились старички. Подошел король к первой плетушке и спросил:
— Отчего на свете доброе не ладится?
— Оттого, что люди не знают, какой час важнее всех.
Наклонился король к Полевику, а тот шепчет:
— Оттого, что не знают, какой человек нужнее всех. Наклонился король к Воловику, а тот сказал:
— Оттого, что не знают, какое дело дороже всех. Приказал король стариев спать уложить и решил, что утром их подробнее расспросит. Да только как пришли утром в избу — плетушки пустые стоят. Ушли стариы ночью, и никто не знает, куда.
Рассердился король, хотел своих бояр во все концы королевства послать, найти старичков и привести их к себе. Тут пришла к нему опять нянюшка его старая и говорит:
— Приснился мне сегодня веший сон. И было мне слышно такое слово: «Отгадать ответы может девица чистая, которая всех равно жалеет, а сама о себе не думает». Ты, дитятко мое, старичков оставь, и посылай искать эту девииу.
Опять послушался свою нянюшку король, и решил он послать Разлюляя искать девииу жалостливую. Обешал он Разлюляю сто рублей, если он девииу приведет, а не найдет — так будет ему сто плетей.
Нечего делать, пришлось Разлюляю идти искать девицу–разгадчииу. Шел он все дальше и дальше и зашел в самый темный лес, да и заснул там на поляночке. Проснулся, видит — луна светит, а рядом с ним стоит старичок и стих поет Спасов.
Увидел старичок, что Разлюляй проснулся, и говорит:
— Здравствуй, Какой–то Какойтович. Как тебя зовут?
Назвался Разлюляй.
— Хорошо, — говорит старичок. — Разлюляй имя веселое. Что же ты здесь ишешь?
Рассказал ему Разлюляй, что послал его король искать девииу, которая всех жалеет и о себе не думает, а старичок ответил:
— Кажется мне, что я тебе в этом деле помочь могу. Есть у меня дома внучка, девочка, тут со мной в лесу выросла, да такая сердобольная, что не обидит и букашку. Вот она сейчас журавля нашла больного, с ногой сломанной, так она с ним и возится.
Разлюляй стал деда расспрашивать, не боится ли внучка его одна в лесу жить. А дед говорит:
— Один Господь Батюшка ее бережет. А ей что за страх, когда она про себя совсем не думает.
Обрадовался Разлюляй и побежал, куда ему дед указывал. Видит — лужайка, на лужайке стоит хромой журавль, одна нога в лубке увязана. У дерева шалаш из веток, а у шалаша на пенечке сидит молодая девушка, шерсть прядет, лиио ее добротой светится, а у ног заяи лежит и лапками, как кот, умывается.
Понял Разлюляй, что это та самая девица, которую он искал, и говорит ей прямо, без всяких лишних слов:
— Захотел наш король сделать, чтобы всем хорошо было жить, да не выходит у него, и сказали ему мудрые стариы, что ничего не выйдет, пока он не найдет ответ на три вопроса,
— Что ж, это дело Божье! — говорит девица. — Спрашивай меня про эту премудрость по порядку, а я тебе и ответ дам, который у меня в душе ясен будет.
Разлюляй говорит:
— Скажи, девииа, какой час важнее всех?
— Теперешний, — говорит девица, — потому что всякий человек только одним теперешним часом может распорядиться.
— А какой человек нужнее всех?
— Тот, с которым сейчас дело имеешь, потому что от того, как ты ответишь, он или рад, или печален будет.
— А какое дело дороже всех?
— То добро, которое ты в сей час этому человеку сделать можешь.
И побежал Разлюляй с этими тремя ответами обратно к королю. Как услышали его ответы бояре да воеводы, стали они над ним смеяться, но король Доброхот за него заступился и сто рублей награды ему выдал.
И захотел король Доброхот по этим советам царствовать, да потом подумал: как же это будет, если я буду по этим советам царствовать, а соседи мои так не сделают? И велел он эти советы переписать золотыми буквами, завернуть рукопись в бархатный платок, положить в золотой сундучок и спрятать сундучок за семью замками. Так там до сих пор сундучок и лежит, а дела в королевстве идут по–старому.
ВОПРОСЫ
1. Что ответили бояре на вопрос короля «Отчего на свете доброе не ладится?»
2. Прокомментируйте аргументацию бояр:
а) повсюду так, не у нас одних;
б) надо начать жить по–старинному;
в) станет лучше жить только в будущем, поэтому народ должен потерпеть.
3. Что ответил боярам Доброхот? Можно ли назвать его ответ мудрым?
4. Как вы думаете, почему старцы сбежали от короля?
5. «Что за страх, когда про себя не думаешь?» — сказал дед про свою внучку–девицу. Верно ли это в наши дни? Почему?
6. Почему бояре смеялись над тремя ответами, которые принес Разлюляй? Как вы думаете, почему король награду Разлюляю выдал, а советы все же спрятал?
7. Не вызывает ли у вас чувство протеста финал сказки? Почему? Не кажется ли вам, что такой финал возможен и в вашей собственной жизни — спрятанный сундук мечтаний и стремлений, с одной стороны, и дела, которые идут по старинке, с другой?
3. И. С. Тургенев. Когда ноет в самом нутре[9]
Весь день шел сильный дождь и охотиться было невозможно. Охотник, автор рассказа, переночевал в пустом домике, в маленькой деревушке, о которой он никогда не слыхал, хотя она и принадлежала его матери, богатой помещице.
Солнце только что встало; на небе не было ни одного облачка; все кругом блестело сильным двойным блеском: блеском молодых утренних лучей и вчерашнего ливня. На склоне неглубокого оврага, возле самого плетня, виднелась пасека; узенькая тропинка вела к ней.
Я отправился по этой тропинке; дошел до пасеки. Рядом с нею стоял плетеный сарайчик, куда ставят ульи на зиму. Я заглянул в полуоткрытую дверь: темно, тихо, сухо; пахнет мятой, мелиссой. В углу приспособлены подмостки, и на них, прикрытая одеялом, какая–то маленькая фигура… Я пошел было прочь…
— Барин, а барин! Петр Петрович! — послышался мне голос, слабый, медленный и сиплый, как шелест болотной осоки.
Я остановился.
— Петр Петрович! Подойдите, пожалуйста! — повторил голос. Он доносился до меня из угла, с тех, замеченных мною, подмостков.
Я приблизился — и остолбенел от удивления. Передо мною лежало живое человеческое существо, но что это было такое?
Голова совершенно высохшая, одноцветная, бронзовая — ни дать ни взять — икона старинного письма; нос узкий, как лезвие ножа; губ почти не видать, только зубы белеют и глаза, да из–под платка выбиваются на лоб жидкие пряди желтых волос. У подбородка, на складке одеяла, движутся, медленно перебирая пальцами, как палочками, две крошечные руки тоже бронзового цвета. Я вглядываюсь попристальнее: лицо не только не безобразное, даже красивое — но страшное, необычайное. И тем страшнее кажется мне это лицо, что по нему, по металлическим его шекам, я вижу — силится… силится и не может расплыться улыбка.
— Вы меня не узнаете, барин? — прошептал опять голос; он словно испарялся из едва шевелившихся губ. — Да и где узнать! Я — Лукерья… Помните, что хороводы у матушки у вашей в Спасском водила… помните, я еще запевалой была?
— Лукерья! — воскликнул я. — Ты ли это? Возможно ли?
— Я, да, барин, я. Я — Лукерья.
Я не знал, что сказать, и как ошеломленный глядел на это темное, неподвижное лицо. Возможно ли? Эта мумия — Лукерья, первая красавица во всей нашей дворне, — высокая, полная, белая, румяная, — хохотунья, плясунья, певунья! Лукерья, умница
Лукерья, за которою ухаживали все наши молодые парни, по которой я сам втайне вздыхал, я, шестнадцатилетний мальчик!
— Помилуй, Лукерья, — проговорил я наконец, — что это с тобой случилось?
— Про беду–то мою рассказать? Извольте, барин. Случилось это со мной уже давно, лет шесть или семь. Меня тогда только что помолвили за Василия Полякова — помните, такой из себя статный был, кудрявый, еще буфетчиком у матушки у вашей служил? Да вас уже тогда в деревне не было; в Москву уехали учиться. Очень мы с Василием слюбились; из головы он у меня не выходил; а дело было весною. Вот раз ночью… уже и до зари недалеко… а мне не спится: соловей в саду таково удивительно поет сладко!.. Не вытерпела я, встала и вышла на крыльцо его послушать. Заливается он, заливается… и вдруг мне почудилось: зовет меня кто–то Васиным голосом, тихо так: «Луша!..» Я глядь в сторону, да знать спросонья — оступилась, так прямо с крыльца и полетела вниз — да о землю хлоп! И, кажись, не сильно я расшиблась, потому — скоро поднялась и к себе в комнату вернулась. Только словно у меня что внутри — порвалось… Дайте дух перевести… с минуточку… барин.
Лукерья умолкла, а я с изумлением глядел на нее. Изумляло меня, собственно, то, что она рассказ свой вела почти весело, без охов и вздохов, нисколько не жалуясь и не напрашиваясь на участие.
— С самого того случая, — продолжала Лукерья, — стала я сохнуть, чахнуть; чернота на меня нашла; трудно мне стало ходить, а там уже — полно и ногами владеть; ни стоять, ни сидеть не могу: все бы лежала. И ни пить, ни есть не хочется: все хуже да хуже. Матушка ваша, по доброте своей, лекарям меня показывала и в больницу посылала. Однако облегченья мне никакого не вышло.
Лукерья опять умолкла и опять силилась улыбнуться.
— Это, однако же, ужасно, твое положение! — воскликнул я… и, не зная, что прибавить, спросил: — А что же Поляков Василий?
Очень глуп был этот вопрос.
Лукерья отвела глаза немного в сторону.
— Что Поляков? Потужил, потужил — да и женился на другой, на девушке из Глинного. Знаете Глинное? От нас недалече. Агра
феной ее звали. Очень он меня любил, да ведь человек молодой — не оставаться же ему холостым. И какая уж я ему могла быть подруга? А жену он нашел себе хорошую, добрую, и летки у них есть.
— И так ты все лежишь да лежишь? — спросил я опять.
— Вот так и лежу, барин, седьмой годок.
— Кто же за тобой ходит? Присматривает кто?
— А добрые люди здесь есть тоже. Меня не оставляют. Да и ходьбы за мной немного. Есть–то почитай что не ем ничего, а вода — вон она в кружке–то: всегда стоит припасенная, чистая, ключевая вода. До кружки–то я сама дотянуться могу: одна рука у меня еще действовать может. Ну, девочка тут есть, сиротка; нет, нет — да и наведается, спасибо ей. Сейчас тут была… Вы ее не встретили?
— И не скучно, не жутко тебе, моя бедная Лукерья?
— А что будешь делать? Лгать не хочу — сперва очень томно было; а потом привыкла, обтерпелась — ничего; иным еще хуже бывает.
— Это каким же образом?
— А у иного и пристанища нет! А иной — слепой или глухой! А я, слава Богу, вижу прекрасно и все слышу, все. Крот под землею роется — я и то слышу. И запах я всякий чувствовать могу, самый какой ни есть слабый! Что Бога гневить? — многим хуже моего бывает. Хоть бы то взять: иной здоровый человек очень легко согрешить может; а от меня сам грех отодел. Намеднись отец Алексей, священник, стал меня причащать, да и говорит: «Тебе, мол, исповедовать нечего: разве ты в твоем состоянии согрешить можешь?» Но я ему ответила: «А мысленный грех, батюшка?» — «Ну, — говорит, а сам смеется, — это грех не великий».
— Да я, должно быть, и этим самым мысленным грехом не больно грешна, — продолжала Лукерья, — потому я так себя приучила: не думать, а пуше того — не вспоминать. Время скорей проходит.
Я, признаюсь, удивился.
— Ты все одна да одна, Лукерья; как же ты можешь помешать, чтобы мысли тебе в голову не шли? Или ты все спишь?
— Ой нет, барин! Спать–то я не всегда могу. Хоть и больших болей у меня нет, а ноет у меня там, в самом нутре, и в костях тоже; не дает спать, как следует. Нет… а так лежу я себе, дышу — и вся я тут. Смотрю, слушаю. Пчелы на пасеке жужжат да гудят; голубь на крышу сядет и заворкует; курочка–наседочка зайдет с цыплятами крошек поклевать; а то воробей залетит или бабочка — мне очень приятно.
— А то раз, — начала опять Лукерья, — вот смеху–то было! Заяц забежал, право! Собаки, что ли, за ним гнались, только он прямо в дверь как прикатит!.. Сел близехонько и долго–таки сидел, все носом водил и усами дергал — настоящий офицер! И на меня смотрел. Понял, значит, что я ему не страшна. Наконец встал, прыг–прыг к двери, на пороге оглянулся — да и был таков! Смешной такой!
Лукерья взглянула на меня… аль, мол, не забавно? Я, в угоду ей, посмеялся. Она покусала пересохшие губы.
— Ну, зимою, конечно, мне хуже: потому — темно; свечку зажечь жалко, да и к чему? Я хоть грамоте знаю и читать всегда любила, но что читать? Книг здесь нет никаких, да хоть бы и были, как я буду держать ее, книгу–то? Отец Алексей принес мне календарь, да видит, что пользы нет, взял да унес опять. Однако хоть и темно, а все слушать есть что: сверчок затрещит или мышь где скрести станет. Вот тут–то хорошо: не думать!
— А то я молитвы читаю, — продолжала, отдохнув немного, Лукерья. — Только немного я знаю их, этих самых молитв. Да и что я стану Господу Богу наскучать? О чем я Его просить могу? Он лучше меня знает, чего мне надобно. Послал Он мне крест — значит, меня Он любит.
— Послушай, Лукерья, — начал я наконец. — Послушай, какое я тебе предложение сделаю. Хочешь, я распоряжусь: тебя в больницу перевезут, в хорошую городскую больницу? Кто знает, быть может, тебя еще вылечат? Во всяком случае ты одна не будешь…
Лукерья чуть–чуть двинула бровями.
— Ох, нет, барин, — промолвила она озабоченным шепотом, — не переводите меня в больницу, не трогайте меня. Я там только больше муки приму. Уж куда меня лечить!.. Вы говорите: я одна бываю, всегда одна. Нет, не всегда. Ко мне ходят. Я смирная — не мешаю. Девушки крестьянские зайдут, погуторят; странница забредет, станет про Иерусалим рассказывать, про Киев, про святые города. Да мне и не страшно одной быть. Даже лучше, ей–ей!
Барин, не трогайте меня, не возите в больницу… Спасибо вам, вы добрый, только не трогайте меня, голубчик.
— Ну, как хочешь, как хочешь, Лукерья. Я ведь для твоей же пользы полагал…
Лукерья вздохнула с трудом.
— Как погляжу я, барин, на вас, — начала она снова, — очень вам меня жалко. А вы меня не слишком жалейте, право! Я вам, например, что скажу: я иногда и теперь… Вы ведь помните, какая я была в свое время веселая? Бой–девка!.. Так знаете что? Я и теперь песни пою.
— Песни?.. Ты?
— Да, песни, старые песни… Много я их ведь знала и не забыла. Только вот плясовых не пою. В теперешнем моем звании — оно не годится.
— Как же ты поешь их… про себя?
—И про себя и голосом. Громко–то не могу, а все — понять можно. Вот я вам сказывала — девочка ко мне ходит. Сиротка, значит, понятливая. Так вот я ее выучила; четыре песни она у меня переняла. Аль не верите? Постойте я вам сейчас…
Лукерья собралась с духом… Прежде чем я мог промолвить слово, в ушах моих задрожал протяжный, едва слышный, но чистый и верный звук… за ним последовал другой, третий. Лукерья пела, не изменив выражения своего окаменелого лица. Но так трогательно звенел этот бедный, как струйка дыма колебавшийся голосок, так хотелось ей всю душу вылить…
— Ох, не могу! — проговорила она вдруг, — силушки не хватает… Очень уж я вам обрадовалась.
Она закрыла глаза.
— Экая я! — проговорила вдруг Лукерья с неожиданной силой и, раскрыв широко глаза, постаралась смигнуть с них слезу. — Не стыдно ли? Чего я? Давно этого со мной не случалось… с самого того дня, как Поляков Вася у меня был прошлой весной. Пока он со мной сидел да разговаривал — ну ничего; а как ушел он — поплакала я–таки в одиночку! Откуда бралось!.. Да ведь у нашей сестры слезы некупленные, барин, — прибавила Лукерья, — чай, у вас платочек есть… Не побрезгуйте, утрите мне глаза.
Я поспешил исполнить ее желание — и платок ей оставил.
— Вот вы, барин, спрашивали меня, — заговорила опять Лукерья, — сплю ли я? Сплю я точно редко, но всякий раз сны вижу, хорошие сны! Никогда я больной себя не вижу: такая я всегда во сне здоровая да молодая… Одно горе: проснусь я, потянуться хочу хорошенько — ан я вся, как скованная. Раз мне какой чудный сон приснился! Хотите, расскажу вам? Ну, слушайте. Вижу я, будто стою я в поле, а кругом рожь, такая высокая, спелая, как золотая!.. И будто со мной собачка рыженькая, злющая–презлющая — все укусить меня хочет. И будто в руках у меня серп, и не простой серп, а месяц, вот когда он на серп похож бывает. И этим самым месяцем должна я эту самую рожь сжать дочиста. Только очень меня от жары растомило, и месяц меня слепит, и лень на меня нашла; а кругом васильки растут, да такие крупные! И думаю я: Вася прийти обещался — так вот я себе венок совью. А между тем я слышу — кто–то уж идет ко мне, близко таково, и зовет: Луша! Луша!.. Ай, думаю, беда — не успела! Все равно, надену я себе на голову этот месяц заместо васильков. Надеваю я месяц, ровно как кокошник, и так сама сейчас вся засияла, все поле кругом осветила. Глядь — по самым верхушкам колосьев идет ко мне скорехонько — только не Вася, а сам Христос! И почему я узнала, что это Христос — сказать не могу, таким Его не пишут, а только Он! Безбородый, высокий, молодой, весь в белом, — только пояс золотой, — и ручку мне протягивает. «Не бойся, говорит, невеста Моя разубранная, ступай за Мною; ты у Меня в царстве небесном хороводы водить будешь и песни играть райские». И я к Его ручке как прильну! Собачка моя сейчас меня за ноги… но тут мы взвились! Он впереди… крылья у него по всему небу развернулись, длинные, как у чайки, — и я за ним! И собачка должна отстать от меня. Тут только я поняла, что эта собачка — болезнь моя и что в царстве небесном ей уже места не будет.
Лукерья умолкла на минуту.
— А то еще видела я сон, — начала она снова, — а быть может, это было мне видение — я уж и не знаю. Почудилось мне, будто я в самой этой плетушке лежу, и приходят ко мне мои покойные родители — батюшка да матушка — и кланяются мне низко, а сами ничего не говорят. И спрашиваю я их: зачем вы, батюшка и матушка, мне кланяетесь? А затем, говорят, что так как ты на сем свете много мучишься, то не одну ты свою душеньку облегчила, но и с нас большую тягу сняла. И нам на том свете стало много способнее. Со своими грехами ты уже покончила; теперь наши грехи побеждаешь. И, сказавши это, родители мне опять поклонились — и не стало их видно: одни стены видны. Очень я потом сомневалась, что это такое со мною было. Даже батюшке на духу рассказала.
Лукерья подняла глаза кверху… задумалась.
Помолчав немного, я спросил Лукерью: сколько ей лет?
— Двадцать восемь… али девять… Тридцати не будет. Да что их считать, года–то! Я вам еще вот что доложу…
Лукерья вдруг как–то глухо кашлянула, охнула…
— Ты много говоришь, — заметил я ей, — это может тебе повредить.
— Правда, — прошептала она едва слышно, — разговорке нашей конец: да куда ни шло! Теперь, как вы уедете, намолчусь я вволю. По крайности, душу отвела…
Я стал прощаться с нею, повторил ей мое обещание прислать ей лекарство, попросил ее еще раз хорошенько подумать и сказать мне — не нужно ли ей чего?
— Ничего мне не нужно; всем довольна, слава Богу, — с величайшим усилием, но умиленно произнесла она. — Дай Бог всем здоровья! А вот вам бы, барин, матушку вашу уговорить — крестьяне здешние бедные, хоть бы малость оброку[10] с них она сбавила! Земли у них недостаточно. Они бы за вас Богу молились… А мне ничего не нужно — всем довольна.
Я дал Лукерье слово исполнить ее просьбу и подходил уже к дверям… она подозвала меня опять.
— Помните, барин, — сказала она — и чудное что–то мелькнуло в ее глазах и на губах, — какая у меня была коса? Помните — до самых колен! Я долго не решалась… Этакие волосы!.. Но где же их было расчесывать? В моем–то положении! Так уж я их обрезала… Да… Ну, простите, барин! Больше не могу…
Несколько недель спустя я узнал, что Лукерья скончалась. Рассказывали, что в самый день кончины она все слышала колокольный звон, хотя от Алексеевки до церкви считают пять верст с лишком и день был будничный. Впрочем, Лукерья говорила что звон шел не от церкви, а «сверху». Вероятно, она не посмела сказать: с неба.
ВОПРОСЫ
1. Как вы думаете, почему Лукерья не жаловалась на свою судьбу? Почему рассказ свой вела почти весело, без охов и вздохов?
2. Как Лукерья оценила женитьбу Василия Полякова на другой девушке?
3. Как вы думаете, почему Лукерья отказалась лечь в больницу? А если бы ее все–таки удалось вылечить?
4. Объясните своими словами сон Лукерьи о своих родителях. Как вы понимаете следующие слова: «Со своими грехами ты уже покончила; теперь наши грехи побеждаешь»? Почему при этом родители низко кланялись дочери?
4. В. Немирович–данченко. Пока еще сердце бьется в груди[11]
Сестра Раевская проснулась под мокрым шатром. Холодный ветер носился по влажной, утонувшей под туманами, болгарской долине, кружился вокруг шатра, врывался под его трепетавшие полотнища, обдавал сыростью и стужей. В шатре, на соломе, спали сестры милосердия; слышалось тяжелое дыхание, бред и стон во сне.
Сестра Раевская проснулась на рассвете. Еще недавно это была русоволосая девушка со свежим личиком. Куда делись эти ее волосы? Отчего так поблекло и так осунулось ее личико? Это не она, совсем не она! На днях с ней встретился ее петербургский знакомый и не узнал.
— Что с вами? — спросил он.
— Два тифа выдержала, и работа у нас, знаете, какая…
— Ольга Петровна, уезжайте скорее! Вы сделали слишком Много, будет с вас, — спасайтесь теперь сами.
— Меня посылают в Россию. Говорят, еще два месяца, и я умру здесь.
— Как легко вы говорите это?!
— Притерпелась…
Да, притерпелись, — и она, и все ее подруги. Подвиг их незаметен, только солдат унесет воспоминание о нем в свою глухую деревушку, — солдат, которого они отвоевали у смерти.
День зарождался в тумане холодный и тусклый. Вдали разгоралась перестрелка. Мимо шатра проходили на боевые позиции солдаты.
— Сестра Раевская! Вы назначены в Россию, — говорит молодой врач, приветливо улыбаясь. — Потрудились — будет! Завтра надо выезжать. Только послушайтесь меня, уезжайте куда–нибудь подальше на юг. Вам надо серьезно заняться собой. Вы женщина богатая, все можете для себя сделать.
Раевская стала укладываться. Сестры прощаются с ней. Теплые, сухие комнаты, свежие постели, горячая пиша грезятся им, как невесть какое счастье… Раевская поедет к сестре в Италию. Та уже давно зовет ее к себе, на благодатный юг, на берег теплого моря. У них и солние греет, и небо безоблачно, — как хорошо там!
— Сестра, Степанов умирает! Уже бред начался!
Раевская бросилась из палатки к умирающему.
В стороне — шалаш из хвороста. Сюда сносили всех, кого отмечала гангрена своей страшной печатью, отсюда один только выход — в могилу. Сестра Раевская пошла сюда, — она не боялась заразы и не раз просиживала над умирающим дни и ночи.
— Ну что, Степанов? — спросила Раевская, входя в шалаш. Метавшийся в бреду раненый дико взглянул на нее. Она положила ему на голову свою худую, бледную руку. Понемногу бред больного стал стихать. На лице мелькнул луч сознания.
— Сестра… голубушка… родимая… все бросили, ты одна со мной. Спаси тебя Бог!
— Ну, полно, полно! Кто же тебя бросил? Видят, что тебе лучше, пошли к другим, что потяжелее. А я зашла сюда отдохнуть, поболтать с тобой. Тебя назначили домой, дома выздоровеешь.
— Дома–то? — и будто солнце бросило свой прощальный свет на потемневшее уже лицо умирающего. — Дома–то, слава Тебе, Господи! У нас семья хорошая, большая; живем, сестра, зажиточно — одних только коров три держим, четыре лошади. Вот у нас как! Мать ты наша, чистая голубка!
И он уже не отрывал от нее своего просиявшего взгляда. Усталая рука сестры оставалась на его горячем лбу. Она не переставала улыбаться умирающему и долго, долго говорила ему о его родной стороне, о далекой семье, которая его ждет не дождется.
Слушая сладкие речи, Степанов отходил счастливый, улыбающийся…
Сестра закрыла умирающему глаза, перекрестила его…
«Все бросили, ты одна со мною», — припомнились Раевской слова Степанова. Так неужели же она бросит теперь их и уйдет? Неужели же то горячее солнце, то синее небо, те счастливые люди заставят ее забыть этот мир скорби и мук, где она была ангелом–хранителем?.. Нет, здесь ее место, пока еще сердце бьется в груди.
— Нет, я не брошу вас, никуда не уйду! — вся в слезах повторяла она.
И она отказалась от всего, она не ушла. Но не ушла она и от смерти, давно сторожившей ее.
ВОПРОСЫ
1. В чем видела смысл своей жизни Ольга Раевская?
2. Как вы считаете, правильно ли поступила сестра Раевская, отказавшись уехать в Россию или Италию? Как бы вы поступили на ее месте?
5. А. П. Чехов. Художество[12]
В праздник Крещения в прежние времена из церквей крестным ходом шли на ближайшую реку или озеро и совершали там обряд водосвятия в память того, что вся природа была освящена, когда Христос крестился в реке Иордан.
Хмурое зимнее утро.
На гладкой и блестящей поверхности речки Быстрянки, кое–где посыпанной снегом, стоят два мужика: куцый Сережка и церковный сторож Матвей. Сережка, малый лет тридцати, коротконогий, оборванный, весь облезлый, сердито глядит на лед. Из его поношенного полушубка, словно на линяюшем псе, отвисают клочья шерсти. В руках он держит циркуль, сделанный из двух длинных спиц. Матвей, благообразный старик, в новом тулупе и валенках, глядит кроткими голубыми глазами наверх, где на высоком отлогом берегу живописно ютится село. В руках у него тяжелый лом.
— Что ж, это мы до вечера так будем стоять, сложа руки? — прерывает молчание Сережка, вскидывая свои сердитые глаза на Матвея. — Ты стоять сюда пришел, старый шут, или работать?
— Так ты тово… показывай… — бормочет Матвей, кротко мигая глазами…
— Показывай… Все я: я и показывай, я и делай. У самих ума нет! Мерять чиркулем, вот нужно что! Не вымерямши, нельзя лед ломать. Меряй! Бери чиркуль!
Матвей берет из рук Сережки циркуль и неумело, топчась на одном месте и тыча во все стороны локтями, начинает выводить на льду окружность. Сережка презрительно шурит глаза и, видимо, наслаждается его застенчивостью и невежеством.
— Э–э–э! — сердится он. — И того уж не можешь! Сказано, мужик глупый, деревенщина! Тебе гусей пасти, а не Иордань делать! Дай сюда чиркуль! Дай сюда, тебе говорю!
Сережка рвет из рук вспотевшего Матвея циркуль и в одно мгновение, молодцевато повернувшись на одном каблуке, чертит на льду окружность. Границы для будущей Иордани уже готовы; теперь остается только колоть лед…
Но прежде чем приступить к работе, Сережка долго еще ломается, капризничает, попрекает:
— Я не обязан на вас работать! Ты при церкви служишь, ты и делай!
Он, видимо, наслаждается своим обособленным положением, в какое поставила его теперь судьба, давшая ему редкий талант — удивлять раз в год весь мир своим искусством. Бедному, кроткому Матвею приходится выслушивать от него много ядовитых, презрительных слов. Принимается Сережка за дело с досадой, с сердцем. Ему лень. Не успел он начертить окружность, как его уже тянет наверх в село пить чай, шататься, пустословить.
— Я сейчас приду… — говорит он, закуривая. — А ты тут пока, чем так стоять и считать ворон, принес бы на чем сесть, да подмети.
Матвей остается один. Воздух сер и неласков, но тих. Из–за разбросанных по берегу изб приветливо выглядывает белая церковь. Около ее золотых крестов, не переставая, кружатся галки. В сторону от села, где берег обрывается и становится крутым, над самой кручей стоит спутанная лошадь неподвижно, как каменная, — должно быть, спит или задумалась.
Матвей стоит тоже неподвижно, как статуя, и терпеливо ждет. Задумчиво–сонный вид реки, круженье галок и лошадь нагоняют на него дремоту. Проходит час, другой, а Сережки все нет. Давно уже река подметена и принесен ящик, чтоб сидеть, а пьянчуга не показывается. Матвей ждет и только позевывает. Чувство скуки ему незнакомо. Прикажут ему стоять на реке день, месяц, год, и он будет стоять.
Наконец Сережка показывается из–за изб. Он идет вразвалку, еле ступая. Идти далеко, лень, и он спускается не по дороге, а выбирает короткий путь, сверху вниз по прямой линии, и при этом вязнет в снегу, цепляется за кусты, ползет на спине — и все это медленно, с остановками.
— Ты что же это? — набрасывается он на Матвея. — Что без дела стоишь? Когда же колоть лед?
Матвей крестится, берет в обе руки лом и начинает колоть лед, строго придерживаясь начерченной окружности. Сережка садится на ящик и следит за тяжелыми, неуклюжими движениями своего помощника.
— Легче у краев! Легче! — командует он. — Не умеешь, так не берись, а коли взялся, так делай. Ты!
Наверху собирается толпа. Сережка, при виде зрителей, еще больше волнуется.
— Возьму и не стану делать… — говорит он, закуривая вонючую папиросу и сплевывая. — Погляжу, как вы без меня тут. В прошлом годе в Костюкове Степка Гульков взялся по–моему Иордань строить. И что ж? Смех один вышел. Костюковские к нам же и пришли — видимо–невидимо! Изо всех деревень народу навалило.
— Потому окроме нас нигде настоящей Иордани…
— Работай, некогда разговаривать… Ла, дед… Во всей губернии другой такой Иордани не найдешь. Солдаты сказывают, поди–ка поищи, в городах даже хуже. Легче, легче!
Матвей кряхтит и отдувается. Работа не легкая. Лед крепок и глубок; нужно его скалывать и тотчас же уносить куски далеко в сторону, чтобы не загромождать площади.
Но как ни тяжела работа, как ни бестолкова команда Сережки, к трем часам дня на Быстрянке уже темнеет большой водяной круг.
— В прошлом годе лучше было.., — сердится Сережка. — И этого даже ты не мог сделать! Э, голова! Держат же таких дураков при храме Божием! Ступай, доску принеси колышки делать! Неси круг, ворона! Да того… хлеба захвати где–нибудь… огурцов, что ли.
Матвей уходит и, немного погодя, приносит на плечах громадный деревянный круг, покрашенный еще в прежние годы, с разноцветными узорами. В центре круга красный крест, по краям дырочки для колышков. Сережка берет этот круг и закрывает им прорубь.
— Как раз… годится… Подновим только краску и за первый сорт… Ну, что ж стоишь? Делай аналой![13] Или того… ступай бревна принеси, крест делать…
Матвей, с самого утра ничего не евший и не пивший, опять плетется на гору. Как ни ленив Сережка, но колышки он делает сам, собственноручно. Он знает, что эти колышки обладают чудодейственной силою: кому достанется колышек после водосвятия, тот весь год будет счастлив. Такая ли работа неблагодарна?
Но самая настоящая работа начинается со следующего дня. Тут Сережка являет себя перед невежественным Матвеем во всем величии своего таланта. Его болтовне, попрекам, капризам и прихотям нет конца. Сколачивает Матвей из двух больших бревен высокий крест, он недоволен и велит переделывать. Стоит Матвей, Сережка сердится, отчего он не идет; он идет, Сережка кричит ему, чтобы он не шел, а работал. Не удовлетворяют его ни инструменты, ни погода, ни собственный талант; ничто не нравится.
Матвей выпиливает большой кусок льда для аналоя.
— Зачем же ты уголок отшиб? — кричит Сережка и злобно таращит на него глаза. — Зачем же ты, я тебя спрашиваю, уголок отшиб?
— Прости, Христа ради.
— Делай сызнова!
Матвей пилит снова… и нет конца его мукам! Около проруби, покрытой изукрашенным кругом, должен стоять аналой; на аналое нужно выточить крест и раскрытое Евангелие. Но это не все. За аналоем будет стоять высокий крест, видимый всей толпе и играющий на солнце, как осыпанный алмазами и рубинами. На кресте голубь, выточенный из льда. Путь от церкви к Иордани будет посыпан елками и можжевельником. Такова задача.
Прежде всего Сережка принимается за аналой. Работает он терпугом, долотом и шилом. Крест на аналое, Евангелие и епитрахиль, спускающаяся с аналоя, удаются ему вполне. Затем приступает к голубю. Пока он старается выточить на лице голубя кротость и смиренномудрие, Матвей, поворачиваясь как медведь, обделывает крест, сколоченный из бревен. Он берет крест и окунает его в прорубь. Дождавшись, когда вода замерзнет на кресте, он окунает его в другой раз, и так до тех пор, пока бревна не покроются густым слоем льда… Работа не легкая, требующая и избытка сил, и терпения.
Но вот тонкая работа кончена. Сережка бегает по селу, как угорелый. Он спотыкается, бранится, клянется, что сейчас пойдет на реку и сломает всю работу. Это он ищет подходящих красок.
Карманы у него полны охры, синьки, сурика, медянки; не заплатив ни копейки, он опрометью выбегает из одной лавки и бежит в другую. Из лавки рукой подать в кабак. Тут выпьет, махнет рукой и, не заплатив, летит дальше. В одной избе берет он свекловичных бураков, в другой луковичной шелухи, из которой делает он желтую краску. Он бранится, толкается, грозит и… хоть бы одна живая душа огрызнулась! Все улыбаются ему, сочувствуют, величают Сергеем Никитичем, все чувствуют, что художество есть не его личное, а общее, народное дело. Один творит, остальные ему помогают. Сережка сам по себе ничтожество, лентяй, пьянчуга и мот, но когда он с суриком или циркулем в руках, то он уже нечто высшее, Божий слуга.
Настает крещенское утро, церковная ограда и оба берега на далеком пространстве кишат народом. Все, что составляет Иордань, старательно скрыто под новыми рогожами. Сережка смирно ходит около рогож и старается побороть волнение. Он видит тысячи народа: тут много и из чужих приходов; все эти люди в мороз, по снегу прошли немало верст пешком только затем, чтобы увидеть его знаменитую Иордань. Матвей, который кончил свое чернорабочее, медвежье дело, уже опять в церкви; его не видно, не слышно; про него уже забыли… Погода прекрасная… На небе ни облачка. Солнце светит ослепительно.
Наверху раздается благовест… Тысячи голов обнажаются, движутся тысячи рук, — тысячи крестных знамений!
И Сережка не знает, куда деваться от нетерпения. Но вот, наконец, звонят к «Достойно»; затем полчаса спустя, на колокольне и в толпе заметно какое–то волнение. Из церкви одну за другою выносят хоругви, раздается бойкий, спешащий трезвон. Сережка дрожащей рукой сдергивает рогожи… и народ видит нечто необычайное. Аналой, деревянный круг, колышки и крест на льду переливают тысячами красок. Крест и голубь испускают из себя такие лучи, что смотреть больно… Боже милостивый, как хорошо! В толпе пробегает гул удивления и восторга; трезвон делается еще громче, день еще яснее. Хоругви колышатся и двигаются над толпой, точно по волнам. Крестный ход, сияя ризами икон и духовенства, медленно сходит вниз по дороге и направляется к Иордани. Машут колокольне руками, чтобы там перестали звонить, и водосвятие начинается. Служат долго, медленно, видимо стараясь продлить торжество и радость обшей народной молитвы. Тишина.
Но вот погружают крест, и воздух оглашается необыкновенным гулом. Пальба из ружей, трезвон, громкие выражения восторга, крики и давка в погоне за колышками. Сережка прислушивается к этому гулу, видит тысячи устремленных на него глаз, и душа лентяя наполняется чувством славы и торжества.
ВОПРОСЫ
1. А. П. Чехов пишет «Все улыбаются ему, сочувствуют, величают Сергеем Никитичем, все чувствуют, что художество есть не его личное, а общее, народное дело. Один творит, остальные ему помогают. Сережка сам по себе ничтожество, лентяй, пьянчуга и мот, но когда он с суриком или циркулем в руках, то он уже нечто высшее, Божий слуга». Как вы думаете, является ли талант человека его собственным достоянием или нет? Почему?
6. Л. Н. Толстой. А для чего жить–то?[14]
Жил в городе сапожник Мартын Авдеич. Жил он в подвале, в маленькой комнатке об одном окне. Окно было на улицу. В окно видно было, как проходили люди; хоть видны были только ноги, но Мартын Авлеич по сапогам узнавал людей. Мартын Авдеич жил давно на одном месте, и знакомства много было. Редкая пара сапог в околотке не побывала и раз, и два у него в руках. И часто в окно он видал свою работу. Работы было много, потому что работал Авлеич прочно, товар ставил хороший, лишнего не брал и слово держал. Если может к сроку сделать — возьмется, а нет — так обманывать не станет, вперед говорит. И знали все Авдеича, и у него не переводилась работа.
Авдеич и всегда был человек хороший, но под старость стал он больше о душе своей думать и больше к Богу приближаться. еще когда Мартын у хозяина жил, померла у него жена. И остался после жены один мальчик трех годов.
Отошел Авдеич от хозяина и стал с сынишкой на квартире жить. Да не дал Бог Авдеичу в детях счастья. Только подрос мальчик, стал отцу помогать, только бы на него нарадоваться, напала на Капитошку болезнь, слег мальчик, погорел недельку и помер. Схоронил Мартын сына и отчаялся. Так отчаялся, что стал на Бога роптать. Скука такая нашла на Мартына, что не раз просил у Бога смерти и укорял Бога за то, что Он не его, старика, прибрал, а любимого единственного сына. Перестал Авдеич и в церковь ходить.
И вот зашел раз к Авдеичу земляк–старичок — уж восьмой год странствовал. Разговорился с ним Авдеич и стал ему на свое горе жаловаться:
— И жить, — говорит, — Божий человек, больше неохота. Только бы помереть. Об одном Бога прошу. Безнадежный я остался теперь человек.
И сказал ему старичок:
— Нехорошо ты говоришь, Мартын, нам нельзя Божьи дела судить. Не нашим умом, а Божьим судом. Твоему сыну судил Бог помереть, а тебе — жить. Значит, так лучше. А что отчаиваешься, так это от того, что ты для своей радости жить хочешь.
— А для чего же жить–то? — спросил Мартын.
И старичок сказал:
— Для Бога, Мартын, жить надо. Он тебе жизнь дает, для него и жить надо.
Помолчал Мартын и говорит:
— А как же для Бога жить–то?
И сказал старичок:
— А жить как для Бога, то нам Христос показал. Ты грамоте знаешь? Купи Евангелие и читай, там узнаешь, как для Бога жить. Там все показано.
И запали эти слова в сердце Авдеичу, и пошел он в тот же день, купил себе Новый Завет крупной печати и стал читать.
Хотел Авдеич читать только по праздникам, да как начал читать, так ему на душе хорошо стало, что стал каждый день читать. Другой раз так зачитается, что в лампе весь керосин выгорит, и все от книги оторваться не может. И стал так читать Авдеич каждый вечер. И чем больше читал, тем яснее понимал, чего от него Бог хочет и как надо для Бога жить; и все легче и легче ему становилось на сердие. Бывало, прежде спать ложится, охает он и крехчет и все про Капитошку вспоминает, а теперь только приговаривает: «Слава Тебе, слава Тебе, Господи! Твоя воля!»
И с той поры переменилась вся жизнь Авдеича.
Случилось раз, поздно зачитался Мартын. Читал он Евангелие от Луки. Прочел он главу шестую, хотел ложиться, да жаль было оторваться от книги. И стал читать еще седьмую главу и дошел до того места, где богатый фарисей позвал Господа к себе в гости; и прочел о том, как женщина–грешница помазала Ему ноги и омывала их слезами и как Он оправдал ее.
И опять снял очки Авдеич, положил книгу и опять задумался.
«Такой же, видно, как я, фарисей–то был… Тоже, я чай, только о себе помнил. Как бы чайку напиться, да в тепле, да в холе, а нет того, чтобы о госте подумать. О себе помнил, а о госте и заботушки нет. А гость–то кто? Сам Господь. Кабы ко мне пришел, разве я так бы сделал?»
И облокотился на обе руки Авдеич и не видал, как задремал.
— Мартын! — вдруг как задышало что–то у него над ухом.
Встрепенулся Мартын спросонок:
— Кто тут?
Повернулся он, взглянул на дверь — никого. Прикорнул он опять. Вдруг явственно слышит:
— Мартын, а Мартын! Смотри завтра на улицу, — приду! Очнулся Мартын, поднялся со стула, стал протирать глаза. И не знает сам — во сне или наяву слышал он слова эти. Завернул он лампу и лег спать.
На утро до света поднялся Авдеич, помолился Богу, истопил печку, поставил ши, кашу, развел самовар, надел фартук и сел к окну работать. Сидит Авдеич, работает, а сам все про вчерашнее думает. И думает надвое: то думает — померещилось, а то думает, что и вправду слышал он голос. «Что ж, — думает, — бывало и это».
Сидит Мартын у окна и не столько работает, сколько в окно смотрит, и как пройдет кто в незнакомых сапогах, изогнется, выглядывает из окна, чтобы не одни ноги, а лицо увидать. Прошел дворник в новых валенках, прошел водовоз, потом поровнялся с окном старый солдат в обшитых старых валенках с лопатой в руках. По валенкам узнал его Авдеич. Старика звали Степанычем, и жил он у соседнего купца из милости. Положена ему была должность дворнику помогать. Стал против Авдеича окна Степаныч очищать снег. Посмотрел на него Авдеич и опять взялся за работу.
«Вишь, одурел, видно, я со старости, — сам над собой посмеялся Авдеич. — Степаныч снег чистит, а я думаю, Христос ко мне идет. Совсем одурел, старый хрыч». Однако стежков десяток сделал Авдеич, опять тянет его в окно посмотреть. Посмотрел опять в окно, видит — Степаныч прислонил лопату к стене и сам не то греется, не то отдыхает.
«Человек старый, видно, и снег–то сгребать силы нет, — подумал Авдеич. — Напоить его разве чайком?» Воткнул Авдеич шило, встал, поставил на стол самовар, залил чай и постучал пальцем в стекло. Степаныч обернулся и подошел к окну. Авдеич поманил его и пошел отворить дверь.
— Войди, погрейся, что ль, — сказал он. — Озяб, чай?
— Спаси Христос, и то — кости ломят, — сказал Степаныч.
Вошел Степаныч, отряхнулся от снега, стал ноги вытирать, чтобы не наследить по полу, а сам шатается.
— Не трудись вытирать. Я подотру, наше дело такое. Проходи, садись! — сказал Авдеич. — Вот чайку выпей.
И Авдеич налил два стакана и подвинул один гостю, а сам вылил свой на блюдечко и стал дуть.
Выпил Степаныч свой стакан, перевернул дном кверху, на него положил огрызок и стал благодарить. А самому, видно, еще хочется.
— Кушай еще, — сказал Авдеич и налил еще стакан и себе, и гостю. Пьет Авдеич свой чай, а сам нет–нет на улицу поглядывает.
— Али ждешь кого? — спросил гость.
— Жду кого? И сказать совестно, кого жду. Жду, не жду, а запало мне в сердце слово одно. Виденье или так, сам не знаю. Видишь ли, братец ты мой, читал я вчера Евангелие про Христа Батюшку, как Он страдал, как по земле ходил. Слыхал ты, я чай?
— Слыхал, слыхал, — отвечал Степаныч, — да мы люди темные, грамоте не знаем.
— Ну вот, читал я про самое то, как Он по земле ходил. Читал я, знаешь, как Он к фарисею пришел, а тот Ему встречи не сделал. Ну так вот, читал, братец ты мой, я вчера про это самое и подумал: как Христа Батюшку честь–честью не принял! Доведись, к примеру, мне или кому, думаю, и не знал бы, как принял. А он и приему не сделал! Вот подумал я так–то и задремал. Задремал я, братец ты мой, слышу, по имени кличет; поднялся я — голос, ровно шепчет кто–то: жди, говорит, завтра приду, Да до двух раз. Ну вот, веришь ли, запало мне это в голову, сам себя браню и все жду Его Батюшку.
Степаныч покачал головой и ничего не сказал, а допил стакан и положил его боком, но Авдеич опять поднял стакан и налил еще.
— Кушай на здоровье! Ведь тоже, думаю, когда Он, Батюшка, по земле ходил, не брезговал никем, а с простым народом больше водился. Все по простым ходил, учеников–то набирал все больше из нашего брата, таких же, как мы, грешные, из рабочих. Кто, говорит, возвышается, тот унизится, а кто унижается, тот возвысится. Вы меня, говорит, Господом называете, а Я, говорит, вам ноги умою. Кто хочет, говорит, быть первым, тот будет всем слуга. Потому что, говорит, блаженны нишие, смиренные, кроткие, милостивые.
Забыл свой чай Степаныч. Человек он был старый и мягко–слезный; сидит, слушает, а по лицу слезы катятся.
— Ну, кушай еще, — сказал Авдеич. Но Степаныч перекрестился, поблагодарил, отодвинул стакан и встал.
— Спасибо тебе, — говорит, — Мартын Авдеич, угостил ты меня, душу и тело насытил.
— Милости просим, заходи другой раз, рад гостю, — сказал Авдеич.
Степаныч ушел, а Мартын опять сел к окну за работу. Строчит, а сам все поглядывает в окно.
Прошли мимо два солдата, прошел потом в чишеных калошах хозяин из соседнего дома; прошел булочник с корзиной. Все мимо прошли, и вот поровнялась с окном женщина в шерстяных чулках и деревенских башмаках. Прошла она мимо окна и остановилась у простенка. Заглянул на нее из–под окна Авдеич, видит — женщина чужая, одета плохо и с ребенком, стала у стены к ветру спиной и укутывает ребенка, а укутывать не во что. Одежда на женщине летняя, да и плохая. А из–за рамы слышит Авдеич, ребенок кричит, а она его уговаривает, никак уговорить не может. Встал Авдеич, вышел в дверь, на лестницу и крикнул:
— Умница! а умница!
Женшина услыхала и обернулась.
— Что же так на холоду с ребенком стоишь? Заходи в горницу, в тепле–то лучше завернешь его. Сюда вот!
Удивилась женщина. Видит, — старик старый в фартуке, очки на носу, зовет к себе. Пошла за ним.
Спустилась под лестницу, вошли в горницу, провел старик женщину к кровати.
— Сюда, — говорит, — садись, умница, к печке ближе — погреешься и покормишь младенца–то.
— Молока–то в грудях нет, сама с утра не ела, — сказала женщина, а все–таки взяла к груди ребенка.
Покачал головой Авдеич, пошел к столу, достал хлеба, чашку, открыл в печи заслонку, налил в чашку шей.
— Садись, — говорит, — покушай, умница, а с младенцем я посижу, ведь у меня свои дети были, — умею с ними нянчиться.
Перекрестилась женщина, села к столу и стала есть, а Авдеич присел на кровать к ребенку. Чмокал, чмокал ему Авдеич губами, да плохо чмокается — зубов нету. Все кричит ребеночек. И придумал Авдеич его пальцем пугать: замахнется–замахнется на него пальцем прямо ко рту и прочь отнимает. В рот не дает, потому палец черный. И засмотрелся ребеночек на палеи и затих, а потом и смеяться стал. И обрадовался и Авдеич. А женщина ест, а сама рассказывает, кто она и куда ходила.
— Я, — говорит, — солдатка, мужа восьмой месяц угнали далеко и слуха нет. Жила в кухарках, родила. С ребенком не стали держать. Вот третий месяц бьюсь без места. Проела все с себя. Ходила вот к купчихе, там обещали взять. Я думала сразу, а она велела на той неделе приходить. А живет далеко. Изморилась и его, сердечного, замучила. Спасибо, хозяйка жалеет нас, ради Христа на квартире держит. А то бы и не знала, как прожить.
Вздохнул Авдеич и говорит:
— А одежи–то теплой али нет?
— Вчера платок последний за двугривенный заложила.
Подошла женщина к кровати и взяла ребенка, а Авдеич встал, пошел к стенке, порылся, принес старую поддевку.
— На, — говорит, — хоть и плохая штука, а все пригодится завернуть.
Посмотрела женщина на поддевку, посмотрела на старика, взяла поддевку и заплакала. Отвернулся и Авдеич; полез под кровать, выдвинул сундучок, покопался в нем и сел опять против жен шины.
И сказала женщина:
— Спаси тебя Христос, дедушка. Послал, видно, Он меня под твое окно. Заморозила бы я детише. Вышла я, тепло было, а теперь вот как холодно стало. И наставил же Он, Батюшка, тебя в окно поглядеть и меня пожалеть.
Усмехнулся Авдеич и говорит:
— И то Он наставил. В окно–то я, умнииа, неспроста гляжу.
И рассказал Мартын и солдатке свой сон, и как он голос слышал, что обещался нынешний день Господь прийти к нему.
— Все может быть, — сказала женщина, встала, накинула поддевку, завернула в нее детише и стала кланяться и опять благодарить Авдеича.
— Прими ради Христа, — сказал Авдеич и подал ей двугривенный — платок выкупить. Перекрестилась женщина, перекрестился Авдеич и проводил женщину.
Ушла женщина; поел Авдеич шей и сел опять работать. Сам работает, а окно помнит — как потемнеет в окне, сейчас взглядывает, кто прошел. Проходили и знакомые, проходили и чужие, и не было никого особенного.
И вот, видит Авдеич, против самого его окна остановилась старуха–торговка. Несет лукошко с яблоками. Немного уже осталось, видно, все распродала, а через плечо держит мешок щепок. Набрала, должно быть, где на постройке, к дому идет. Да, видно, оттянул ей плечо мешок, захотела на другое плечо переложить, спустила она мешок на панель, поставила лукошко с яблоками на столбике и стала шепки в мешке утрясать. И пока утрясала она мешок, откуда ни возьмись, вывернулся мальчишка в картузе рваном, схватил из лукошка яблоко и хотел проскользнуть, да заметила старуха, повернулась и сцапала малого за рукав. Забился мальчишка, хотел вырваться, да старуха ухватила его обеими руками, сбила картуз и поймала за волосы. Кричит мальчишка, ругается старуха. Не поспел Авдеич шила воткнуть, бросил на пол, выскочил в дверь, даже на лестнице споткнулся и очки уронил. Выбежал Авдеич на улицу; старуха малого треплет за вихры и ругает, к городовому вести хочет; малый отбивается и отпирается:
— Я, — говорит, — не брал, за что бьешь, пусти!
Стал их Авдеич разнимать, взял мальчика за руку и говорит:
— Пусти его, бабушка, прости его Христа ради!
— Я его так прошу, что он не забудет! В полицию шельмеца сведу!
Стал Авдеич упрашивать старуху:
— Пусти, — говорит, — бабушка, он впредь не будет. Пусти ради Христа!
Пустила его старуха, хотел мальчик бежать, но Авдеич придержал его.
— Проси, — говорит, — у бабушки прошенья! И впредь не делай; я видел, как ты взял.
Заплакал мальчик, стал просить прошения.
— Ну вот так. А теперь яблоко на, вот тебе. — И Авдеич взял из лукошка и дал мальчику. — Заплачу, бабушка, — сказал он старухе.
— Набалуешь ты их так, сорванцов, — сказала старуха. — Его так наградить надо, чтоб он неделю этого не забыл.
— Эх, бабушка, бабушка, — сказал Авдеич. — По–нашему–то так, а по–Божьему не так. Коли его за яблоко высечь надо, так с нами–то за наши грехи что сделать надо?
Замолчала старуха.
И рассказал Авдеич старухе притчу о том, как хозяин простил должнику весь большой долг, а должник пошел и стал душить своего должника. Выслушала старуха, и мальчик стоял, слушал.
— Бог велел прошать, — сказал Авдеич, — а то и нам не простится. Всем прошать, а несмышленому подавно. Покачала головой старуха, вздохнула.
— Так–то так, — сказала старуха, — да уж очень набаловались они.
— Так нам, старикам, и учить их, — сказал Авдеич.
— Так и я говорю, — сказала старуха. — У меня самой их семеро было, одна дочь осталась. — И стала старуха рассказывать, где и как она живет у дочери и сколько у ней внучат. — Вот, — говорит, — сила моя уж какая, а тружусь. Ребят–внучат жалко, да и хороши внучата–то: никто меня так не встретит, как они. Аксютка — так та ни к кому и не подойдет от меня. «Бабушка, милая бабушка, сердечная!»
И совсем размякла старуха.
— Известно, дело ребячье. Бог с ним, — сказала старуха на мальчика.
Только хотела старуха поднимать мешок на плечи, подскочил мальчик и говорит:
— Дай я снесу, бабушка, мне по дороге.
Старуха покачала головой и взвалила мешок на мальчика.
И пошли они рядом по улице. И забыла старуха спросить у Авдеича деньги за яблоко. Авдеич стоял и все смотрел на них и слушал, как они шли и что–то говорили.
Проводил их Авдеич и вернулся к себе, нашел очки на лестнице, и не разбились, поднял шило и сел опять за работу. Проработал немного, да уж стал ниткой не попадать, и видит, фонаршик прошел фонари зажигать. «Видно, надо огонь засвечать», — подумал он; заправил лампочку, повесил и опять принялся работать. Докончил один сапог совсем; повертел, посмотрел — хорошо! Сложил инструмент, смел обрезки, убрал нитки и шило, взял лампу, поставил ее на стол и достал с полки Евангелие.
Хотел он раскрыть книгу на том месте, где он вчера обрезком сафьяна заложил, да раскрылось в другом месте. И как раскрыл Авдеич Евангелие, так вспомнился ему вчерашний сон. И только он вспомнил, как вдруг послышалось ему, как будто кто–то шевелится, ногами переступает сзади его. Оглянулся Авдеич и видит: стоят точно люди в темном углу — стоят люди, а не может разобрать, кто такие. И шепчет ему на ухо голос:
— Мартын! А Мартын! Или ты не узнал Меня?
— Кого? — проговорил Авдеич.
— Меня, — сказал голос. — Ведь это Я.
И выступил из темного угла Степаныч, улыбнулся и как облачко разошелся, и не стало его…
— И это Я, — сказал голос.
И выступила из темного угла женщина с ребеночком, и улыбнулась женщина, и засмеялся ребеночек, и тоже пропали.
— И это Я, — сказал голос.
И выступила старуха и мальчик с яблоком, и оба улыбнулись, и тоже пропали.
И радостно стало на душе Авдеича, перекрестился он, надел очки и стал читать Евангелие, там, где открылось. И наверху страницы он прочел:
«И взалкал Я, и вы дали Мне есть, жаждал, и вы напоили Меня, был странником, и вы приняли Меня…»
И внизу страницы прочел еше:
«Так как вы сделали это одному из сих братий Моих, меньших, то сделали Мне» (Евангелие от Матфея, 25–ая глава).
И понял Авдеич, что не обманул его сон, что, точно, приходил к нему в этот день Спаситель его и что, точно, он принял Его.
ВОПРОСЫ
1. Обратили ли вы внимание на то обстоятельство, что ответ на вопрос «А для чего же жить–то?» Авдеич искал в Новом Завете? И чем больше читал, тем яснее понимал, как надо жить. Не пробовали ли вы читать Новый Завет, когда перед вами встают какие–нибудь жизненно важные вопросы?
2. Расскажите, как вы поняли сон Авдеича. Осуществился ли он? Почему?
7. Ф. М. Достоевский. Преображение утром перед дуэлью[15]
Младший брат Карамазовых, Алеша, живет в монастыре, послушником при любимом им старце Зосиме. «Старцы» — это святые и мудрые монахи — духовники, к которым приходит много людей, и бедных и богатых, и простых и образованных. И все получали от них совет и помощь. Перед смертью старец Зосима рассказывает о своем детстве и молодости. Отца своего он не помнил и был еще маленьким, когда умер его старший брат, Маркел.
Остались мы тогда одни с матушкой. Посоветовали ей скоро добрые знакомые, что вот, дескать, остался всего один у вас сынок, и не бедные вы, капитал имеете, так по примеру прочих, почему бы сына вашего не отправить вам в Петербург, а оставшись здесь, знатной, может быть, участи его лишите. И надоумили матушку меня в Петербург в кадетский корпус свезти, чтобы в императорскую гвардию потом поступить. Матушка долго колебалась: как это с последним сыном расстаться, но, однако, решилась, хотя и не без многих слез, думая счастию моему способствовать.
Свезла она меня в Петербург да и определила, а с тех пор я ее и не видал вовсе; ибо через три года сама скончалась, все три года по нас обоих грустила и трепетала. Из дома родительского вынес я лишь драгоценные воспоминания, ибо нет драгоценнее воспоминаний у человека, как от первого детства его в доме родительском, и это почти всегда так, если даже в семействе хоть только чуть–чуть любовь да союз. Да и от самого дурного семейства могут сохраниться воспоминания драгоценные, если только сама душа твоя способна искать драгоценное.
К воспоминаниям же домашним причитаю и воспоминания о Свяшенной истории, которую в доме родительском, хотя и ребенком, я очень любопытствовал знать. Была у меня тогда книга, Священная история, с прекрасными картинками, под названием «Сто четыре священные истории Ветхого и Нового Завета», и по ней я и читать учился. И теперь она у меня здесь на полке лежит, как драгоценную память сохраняю. Но и до того еще как читать научился, помню, как в первый раз посетило меня некоторое проникновение духовное, еще восьми лет от роду.
Повела матушка меня одного (не помню, где был тогда брат) во храм Господень, в Страстную неделю в понедельник к обедне. День был ясный, и я, вспоминая теперь, точно вижу вновь, как возносился из кадила фимиам и тихо восходил вверх, а сверху в куполе, в узенькое окошечко, так и льются на нас в церковь Божьи лучи, и, восходя к ним волнами, как бы таял в них фимиам.
Смотрел я умиленно, и в первый раз от роду принял я тогда в душу первое семя слова Божия осмысленно. Вышел на середину храма отрок с большою книгой, такою большою, что, показалось мне тогда, с трудом даже и нес ее, и возложил на аналой, отверз и начал читать, и вдруг я тогда в первый раз нечто понял, в первый раз в жизни понял, что во храме Божием читают.
Был муж в земле Уц, правдивый и благочестивый, и было у него столько–то богатства, столько–то верблюдов, столько–то овец и ослов, и дети его веселились, и любил он их очень, и молил за них Бога: может, согрешили они, веселясь. И вот восходит к Богу дьявол и говорит Господу, что прошел по всей земле и под землею. «А видел ли раба Моего Иова?» — спрашивает его Бог. И похвалился Бог дьяволу, указав на великого святого раба Своего. И усмехнулся дьявол на слова Божий: «Предай его мне и увидишь, что возропщет раб Твой и проклянет Твое имя». И предал Бог Своего праведника, столь Им любимого, дьяволу, и поразил дьявол детей его, и скот его, и разметал богатство его, все вдруг, как Божиим громом, и разодрал Иов одежды свои, и бросился на землю, и возопил: «Наг вышел из чрева матери, наг и возвращусь в землю, Бог дал, Бог и взял. Буди Имя Господне благословенно отныне и до века!»
Отцы и учители, пощадите теперешние слезы мои — ибо все младенчество мое как бы вновь восстает предо мною, и дышу теперь, как дышал тогда детскою восьмилетнею грудкой моею, и чувствую, как тогда, удивление, и смятение, и радость.
И верблюды–то так тогда мое воображение заняли, и сатана, который так с Богом говорит, и Бог, отдавший раба Своего на погибель, и раб Его, восклицающий: «Буди Имя Твое благословенно, несмотря на то, что казнишь меня», — а затем тихое и сладостное пение во храме: «Да исправится молитва моя», и снова фимиам от кадила свяшенника и коленопреклоненная молитва!
С тех пор — даже вчера еще взял ее — и не могу читать эту пресвятую повесть без слез. А и сколько тут великого, тайного, невообразимого! Слышал я потом слова насмешников и хулителей, слова гордые: как это мог Господь отдать любимого из святых Своих на потеху дьяволу, отнять от него детей, поразить его самого болезнью и язвами так, что черепком счишал с себя гной своих ран, и для чего: чтобы только похвалиться перед сатаной: «Вот что, дескать, может вытерпеть святой Мой ради Меня!»
Но в том и великое, что тут тайна, — что мимоидущий лик земной и вечная истина соприкоснулись тут вместе. Пред правдой земною совершается действие вечной правды. Тут Творец, как и в первые дни творения, завершая каждый день похвалою: «Хорошо то, что Я сотворил», — смотрит на Иова и вновь хвалится созданием Своим. А Иов, хваля Господа, служит не только Ему, но послужит и всему созданию Его в роды и роды и во веки веков, ибо к тому и предназначен был. Господи, что это за книга и какие уроки!
Что за книга это Священное Писание, какое чудо и какая сила, данные с нею человеку! Точно изваяние мира и человека и характеров человеческих, и названо все и указано на веки веков. И сколько тайн разрешенных и откровенных: восстановляет Бог снова Иова, дает ему вновь богатство, проходят опять многие годы, и вот у него уже новые дети, другие, и любит он их, — Господи! «Да как мог бы он, казалось, возлюбить этих новых, когда тех прежних нет, когда тех лишился? Вспоминая тех, разве можно быть счастливым в полноте, как прежде, с новыми, как бы новые ни были ему милы?»
Но можно, можно: старое горе великою тайной жизни человеческой переходит постепенно в тихую умиленную радость; вместо юной кипучей крови наступает кроткая ясная старость: благословляю восход солниа ежедневный, и сердце мое по–прежнему поет ему, но уже более люблю закат его, длинные косые лучи его, а с ними тихие, кроткие, умиленные воспоминания, милые образы изо всей долгой и благословенной жизни — а надо всем–то правда Божия, умиляюшая, примиряюшая, всепрошающая!
В Петербурге, в кадетском корпусе, пробыл я долго, почти восемь лет, и с новым воспитанием многое заглушил из впечатлений детских, хотя и не забыл ничего. Взамен того принял столько новых привычек и даже мнений, что преобразился в существо почти дикое, жестокое и нелепое. Лоск учтивости и светского обращения вместе с французским языком приобрел, а служивших нам в корпусе солдат считали мы все как за совершенных скотов, и я тоже. Я–то, может быть, больше всех, ибо изо всех товарищей был на все восприимчивее.
Когда вышли мы офицерами, то готовы были проливать свою кровь за оскорбленную полковую честь нашу, о настоящей же чести почти никто из нас и не знал, что она такое есть, а узнал бы, так осмеял бы ее тотчас же сам первый. Пьянством, дебоширством и ухарством чуть не гордились. Не скажу, чтобы были скверные; все эти молодые люди были хорошие, да вели–то себя скверно, а пуше всех я. Главное то, что у меня объявился свой капитал, а потому и пустился я жить в свое удовольствие, со всем юным стремлением, без удержу, поплыл на всех парусах. Но вот что дивно: читал я тогда и книги и даже с большим удовольствием; Библию же одну никогда почти в то время не развертывал, но никогда и не расставался с нею, а возил ее повсюду с собой: воистину берег эту книгу, сам того не ведая, «на день и час, на месяц и год».
Прослужив этак года четыре, очутился я наконец в городе К., где стоял тогда наш полк. Общество городское было разнообразное, многолюдное и веселое, гостеприимное и богатое, принимали же меня везде хорошо, ибо был я от роду нрава веселого, да к тому же и слыл не за бедного, что в свете значит немало. Вот и случилось одно обстоятельство, послужившее началом всему.
Привязался я к одной молодой и прекрасной девице, умной и достойной, характера светлого, благородного, дочери почтенных родителей. Люди были немалые, имели богатство, влияние и силу, меня принимали ласково и радушно. И вот покажись мне, что девица расположена ко мне сердечно, — разгорелось мое сердце при таковой мечте. Потом уж сам постиг и вполне догадался, что, может быть, вовсе я ее и не любил с такою силой, а только чтил ее ум и характер возвышенный, чего не могло не быть.
Себялюбие, однако же, помешало мне сделать предложение руки в то время: тяжело и страшно показалось расстаться с соблазнами развратной, холостой и вольной жизни в таких юных летах, имея вдобавок и деньги. Намеки, однако ж, я сделал. Во всяком случае, отложил на малое время всякий решительный шаг.
А тут вдруг случилась командировка в другой уезд на два месяца. Возвращаюсь я через два месяца и вдруг узнаю, что девица уже замужем, за богатым пригородным помещиком, человеком хоть и старее меня годами, но еще молодым, имевшим связи в столице и в лучшем обществе, чего я не имел, человеком весьма любезным и сверх того образованным, а уж образования–то я не имел вовсе. Так я был поражен этим неожиданным случаем, что даже ум во мне помутился. Главное же в том заключалось, что, как узнал я тогда же, был этот молодой помещик женихом ее уже давно и что сам же я встречал его множество раз в ихнем доме, но не примечал ничего, ослепленный своими достоинствами. Но вот это–то по преимуществу меня и обидело: как же это, все почти знали, а я один ничего не знал?
И почувствовал я вдруг злобу нестерпимую. С краской в лице начал вспоминать, как много раз почти высказывал ей любовь мою, а так как она меня не останавливала и не предупредила, то, стало быть, вывел я, надо мною смеялась. Потом, конечно, сообразил и припомнил, что нисколько она не смеялась, сама же, напротив, разговоры такие шутливо прерывала и зачинала на место их другие, — но тогда сообразить этого я не смог и запылал отомщением.
Вспоминаю с удивлением, что отомшение сие и гнев мой были мне самому до крайности тяжелы и противны, потому что, имея характер легкий, не мог подолгу ни на кого сердиться, а потому как бы сам искусственно разжигал себя и стал наконец безобразен и нелеп. Выждал я время и раз в большом обществе удалось мне вдруг «соперника» моего оскорбить будто бы из–за самой посторонней причины, подсмеяться над одним мнением его об одном важном тогда событии — в двадцать шестом году дело было — и подсмеяться, говорили люди, удалось остроумно и ловко.
Затем вынудил у него объяснение и уже до того обошелся при объяснении грубо, что вызов мой он принял, несмотря на огромную разницу между нами, ибо был я и моложе его, незначителен и чина малого. Потом уж я твердо узнал, что принял он вызов мой как бы тоже из ревнивого ко мне чувства: ревновал он меня и прежде, немножко, к жене своей, еще тогда невесте; теперь же подумал, что если та узнает, что он оскорбление от меня перенес, а вызвать на поединок не решился, то чтобы не стала она невольно презирать его и не поколебалась любовь ее.
Секунданта я достал скоро, товарища, нашего же полка поручика. Тогда хоть и преследовались поединки жестоко, но была на них как бы даже мода между военными — до того дикие нарастают и укрепляются иногда предрассудки. Был в исходе июнь, и вот встреча наша назавтра, за городом, в семь часов утра — и воистину случилось тут со мной нечто как бы роковое.
С вечера возвратившись домой, свирепый и безобразный, рассердился я на моего деншика Афанасия и ударил его изо всей силы два раза по лицу, так что окровавил ему лицо. Служил он у меня еще недавно, и случалось и прежде, что ударял его, но никогда с такою зверскою жестокостью. И верите ли, милые, сорок лет тому минуло времени, а припоминаю и теперь о том со стыдом и мукой.
Лег я спать, заснул часа три, встаю, уже начинается день.
Я вдруг поднялся, спать более не захотел, подошел к окну, отворил — отпиралось у меня в сад, — вижу, восходит солнышко, тепло, прекрасно, зазвенели птички. Что же это, думаю, ощущаю я в душе моей как бы нечто позорное и низкое? Не оттого ли, что кровь иду проливать? Нет, думаю, как будто и не оттого. Не оттого ли, что смерти боюсь, боюсь быть убитым? Нет, совсем не то, совсем даже не то…
И вдруг сейчас же и догадался, в чем было дело: в том, что я с вечера избил Афанасия! Все мне вдруг снова представилось, точно вновь повторилось: стоит он предо мною, а я бью его с размаху прямо в лицо, а он держит руки по швам, голову прямо, глаза выпучил как во фронте, вздрагивает с каждым ударом и даже руки поднять, чтобы заслониться, не смеет — и это человек до того доведен, и это человек бьет человека! Экое преступление!
Словно игла острая прошла мне всю душу наскозь. Стою я как ошалелый, а солнышко–то светит, листочки–то радуются, сверкают, а птички–то, птички–то Бога хвалят… Закрыл я обеими ладонями лицо, повалился на постель и заплакал навзрыд. И вспомнил я тут моего брата Маркела и слова его пред смертью слугам: «Милые мои, дорогие, за что вы мне служите, за что меня любите, да и стою ли я, чтобы служить–то мне?»
«Да, стою ли», — вскочило мне вдруг в голову. В самом деле, чем я так стою, чтобы другой человек, такой же, как я, образ и подобие Божие, мне служил? Так и вонзился мне в ум в первый раз в жизни тогда этот вопрос. «Матушка, кровинушка ты моя, воистину всякий пред всеми за всех виноват, не знают только этого люди, а если б узнали — сейчас был бы рай!»
«Господи, да неужто же и это неправда, — плачу я и думаю, — воистину я за всех, может быть, всех виновнее, да и хуже всех на свете людей!»
И представилась мне вдруг вся правда, во всем просвещении своем: что я иду делать? Иду убивать человека доброго, умного, благородного, ни в чем предо мной не повинного, а супругу его тем навеки счастья лишу, измучаю и убью. Лежал я так на постели ничком, лицом в подушку и не заметил вовсе, как и время прошло. Вдруг входит мой товарищ, поручик, за мной, с пистолетами: «А, — говорит, — вот это хорошо, что ты уже встал, пора, идем».
Заметался я тут, совсем потерялся, вышли мы, однако же, садиться в коляску: «Погоди здесь время, — говорю ему, — я в один миг сбегаю, кошелек забыл». И вбежал один в квартиру обратно, прямо в каморку к Афанасию: «Афанасии, — говорю, — я вчера тебя ударил два раза по липу, прости ты меня».
Он так и вздрогнул, точно испугался, глядит — и вижу я, что этого мало, мало, да вдруг, так, как был, в эполетах–то, бух ему в ноги лбом до земли: «Прости меня!» — говорю. Тут уж он и совсем обомлел: «Ваше благородие, батюшка барин, да как вы… да стою ли я…» — и заплакал вдруг сам, точно как давеча я, ладонями обеими закрыл лиио, повернулся к окну и весь от слез так и затрясся, я же выбежал к товарищу, влетел в коляску, «вези» кричу.
«Видал, — кричу ему, — победителя — вот он пред тобою!» Восторг во мне такой, смеюсь, всю дорогу говорю, говорю, не помню уж, что и говорил. Смотрит он на меня: «Ну, брат, молодец же ты, вижу, что поддержишь мундир».
Так приехали мы на место, а они уже там, нас ожидают. Расставили нас, в двенадцати шагах друг от друга, ему первый выстрел — стою я пред ним веселый, прямо лииом к липу, глазом не смигну, любя на него гляжу, знаю, что сделаю. Выстрелил он, капельку лишь оцарапало мне шеку да за ухо задело.
«Слава Богу, — кричу, — не убили человека!» — да свой–то пистолет схватил, оборотился назад, да швырком, вверх, в лес и пустил: «Туда, — кричу, — тебе и дорога!» Оборотился к противнику: «Милостивый государь, — говорю, — простите меня, глупого молодого человека, что по вине своей вас разобидел, а теперь стрелять в себя заставил. Сам я хуже вас в десять крат, а пожалуй, еще и того больше. Передайте это той особе, которую чтите больше всех на свете».
Только что я это проговорил, так все трое они закричали: «Помилуйте, — говорит мой противник, рассердился даже, — если вы не хотели драться, к чему же беспокоили?» — «Вчера, — говорю ему, — еще глуп был, а сегодня поумнел», — весело так ему отвечаю. «Верю про вчерашнее, — говорит, — но про сегодняшнее трудно заключить по вашему мнению». — «Браво, — кричу ему, в ладоши захлопал, — я с вами и в этом согласен, заслужил!» — «Будете ли, милостивый государь, стрелять или нет?» — «Не буду, — говорю, — а вы, если хотите, стреляйте еще раз, только лучше бы вам не стрелять».
Кричат и секунданты, особенно мой: «Как это страмить полк, на барьере стоя, прошения просить; если бы только я это знал!»
Стал я тут пред ними пред всеми и уже не смеюсь: «Господа мои, — говорю, — неужели так теперь для нашего времени удивительно встретить человека, который бы сам покаялся в своей глупости и повинился, в чем сам виноват, публично?» — «Да не на барьере же», — кричит мой секундант опять. «То–то вот и есть, — отвечаю им, — это–то вот и удивительно, потому следовало бы мне повиниться, только что прибыли сюда, еще прежде ихнего выстрела, и не вводить их в великий и смертный грех, но до того безобразно, — говорю, — мы сами себя в свете устроили, что поступить так было почти и не возможно, ибо только после того, как я выдержал их выстрел в двенадцати шагах, слова мои могут что–нибудь теперь для них значить, а если бы до выстрела, как прибыли сюда, то сказали бы просто: трус, пистолета испугался и нечего его слушать. Господа, — воскликнул я вдруг от всего сердиа, — посмотрите кругом на дары Божий: небо ясное, воздух чистый, травка нежная, птички, природа прекрасная и безгрешная, а мы, только мы одни безбожные и глупые и не понимаем, что жизнь есть рай, ибо стоит только нам захотеть понять, и тотчас же он настанет во всей красоте своей, обнимемся мы и заплачем…»
Хотел я и еще продолжать, да не смог, дух даже у меня захватило, сладостно, юно так, а в сердце такое счастье, какого и не ошушал никогда во всю жизнь. «Благоразумно все это и благочестиво, — говорит мне противник, — и во всяком случае человек вы оригинальный». — «Смейтесь, — смеюсь я ему, — а потом сами похвалите». — «Да я готов и теперь, — говорит, — похвалить, извольте, я протяну вам руку, потому, кажется, вы действительно искренний человек». — «Нет, — говорю, — сейчас не надо, а потом, когда я лучше сделаюсь и уважение ваше заслужу, тогда протяните — хорошо сделаете».
Воротились мы домой, секундант мой всю–то дорогу бранится, а я–то его целую. Тотчас все товарищи прослышали, собрались меня судить в тот же день: «Мундир, дескать, замарал, пусть в отставку подает». Явились и защитники: «Выстрел все же, — говорят, — он выдержал». — «Да, но побоялся других выстрелов и попросил на барьере прошения». — «А кабы побоялся выстрелов, — возражают защитники, — так из своего бы пистолета сначала выстрелил, прежде чем прошения просить, а он в лес его еще заряженный бросил, нет, тут что–то другое вышло, оригинальное».
Слушаю я, весело мне на них глядя. «Любезнейшие мои, — говорю я, — друзья и товарищи, не беспокойтесь, чтоб я в отставку подал, потому что это я уже и сделал, я уже подал, сегодня же в канцелярии, утром, и когда получу отставку, тогда тотчас же в монастырь пойду, для того и в отставку подаю». Как только я это сказал, расхохотались все до единого: «Да ты б с самого начала уведомил, ну теперь все и объясняется, монаха судить нельзя», — смеются, не унимаются, да и не насмешливо вовсе, а ласково так смеются, весело, полюбили меня вдруг все, даже самые ярые обвинители, и потом весь–то этот месяц, пока отставка не вышла, точно на руках меня носят: «Ах ты, монах», — говорят.
И всякий–то мне ласково слово скажет, отговаривать начали, жалеть даже: «Что ты над собой делаешь?» — «Нет, — говорят, — он у нас храбрый, он выстрел выдержал и из своего пистолета выстрелить мог, а это ему сон накануне приснился, чтоб он в монахи пошел, вот он отчего».
Точно то же почти произошло и в городском обществе. Прежде особенно–то и не примечали меня, а только принимали с радушием, а теперь вдруг все наперерыв узнали и стали звать к себе: сами смеются надо мной, а меня же любят.
Замечу тут, что хотя о поединке нашем все вслух тогда говорили, но начальство это дело закрыло, ибо противник мой был генералу нашему близким родственником, а так как дело обошлось без крови, а как бы в шутку, да и я, наконец, в отставку подал, то и повернули действительно в шутку. И стал я тогда вслух и безбоязненно говорить, несмотря на их смех, потому что все же был смех не злобный, а добрый.
Происходили же все эти разговоры больше по вечерам в дамском обществе, женщины больше тогда полюбили меня слушать и мужчин заставляли. «Да как же это можно, чтоб я за всех виноват был, — смеется мне всякий в глаза, — ну разве я могу быть за вас, например, виноват?» — «Да где, — отвечаю им, — вам это и познать, когда весь мир давно уже на другую дорогу вышел и когда сущую ложь за правду считаем да и от других такой же лжи требуем. Вот я раз в жизни взял да и поступил искренно, и что же, стал для всех вас точно юродивый: хоть и полюбили меня, а все же надо мной, — говорю, — смеетесь». — «Да как вас такого не любить?» — смеется мне вслух хозяйка, а собрание у ней было многолюдное.
Вдруг, смотрю, подымается из среды дам та самая молодая особа, из–за которой я тогда на поединок вызвал и которую столь недавно еще в невесты себе прочил, а я и не заметил, как она теперь на вечер приехала. Поднялась, подошла ко мне, протянула руку: «Позвольте мне, — говорит, — изъяснить вам, что я первая не смеюсь над вами, а, напротив, со слезами благодарю вас и уважение мое к вам заявляю за тогдашний поступок ваш».
Подошел тут и муж ее, а затем вдруг и все ко мне потянулись, чуть меня не целуют. Радостно мне так стало!..
Поступил я в монастырь и уже несколько лет пробыл там. Странствуя, встретил я однажды в губернском городе К. бывшего моего деншика Афанасия, а с тех пор как я расстался с ним, прошло уже восемь лет. Нечаянно увидел меня на базаре, узнал, подбежал ко мне, и, Боже, сколь обрадовался, так и кинулся ко мне: «Батюшка, барин, вы ли это? Да неужели вас вижу?» Повел меня к себе. Был уже он в отставке, женился, двух детей младенцев уже прижил. Проживал с супругой своею мелким торгом на рынке. Комната у него бедная, но чистенькая, радостная. Усадил меня, самовар поставил, за женой послал, точно я праздник какой ему сделал, у него появившись. Подвел ко мне деток: «Благословите, батюшка». — «Мне ли благословлять, — отвечаю ему, — инок я простой и смиренный, Бога о них помолю, а о тебе, Афанасий Павлович, и всегда, на всяк день, с того самого дня Бога молю, ибо с тебя, — говорю, — все вышло».
И объяснил ему я это, как умел. Так что же человек: смотрит на меня и все не может представить, что я, прежний барин его, офицер, пред ним теперь в таком виде и в такой одежде, заплакал даже. «Чего же ты плачешь, — говорю ему, — милый ты человек, лучше повеселись за меня душой, милый, ибо радостен и светел путь мой». Многого не говорил, а все охал и качал на меня головой умиленно. «Где же ваше, — спрашивает, — богатство?» Отвечаю ему: «В монастырь отдал, а живем мы в общежитии». После чаю стал я прощаться с ними, и вдруг вынес он мне полтину жертву на монастырь, а другую полтину, смотрю, сует мне
в руку, торопится: «Это уж вам, — говорит, — странному, путешествующему, пригодится вам, может, батюшка». Принял я его полтину, поклонился ему и супруге его и ушел обрадованный, и думаю дорогой: «Вот мы теперь оба, — и он у себя, и я идуший, — охаем, должно быть, да усмехаемся радостно, в веселии сердца нашего, покивая головой и вспоминая, как Бог привел встретиться».
И больше я уж с тех пор никогда не видел его. Был я ему господин, а он мне слуга, а теперь, как облобызались мы с ним любовно и в духовном умилении, меж нами великое человеческое единение произошло. Думал я о сем много, а теперь мыслю так: неужели так недоступно уму, что сие великое и простодушное единение могло бы в свой срок и повсеместно произойти меж наших русских людей? Верую, что произойдет, и сроки близки.
ВОПРОСЫ
1. Расскажите историю о праведном человеке в земле Уц из первого отрывка романа Ф. М. Достоевского «Братья Карамазовы».
2. Поясните, как вы поняли следующие строки великого писателя из второго отрывка: «О настоящей же чести почти никто из нас и не знал, что она такое есть, а узнал бы, так осмеял бы ее тотчас же самый первый».
3. Почему рассказчик отказался от дуэли?
4. Как вы думаете, в чем заключался смысл жизни старца Зосимы?
8. А. П. Чехов. Жизнь в вопросах и восклицаниях
Детство. Кого Бог дал, сына или дочь? Крестить скоро? Крупный мальчик! Не урони, мамка! Ах, ах! Упадет!! Зубки прорезались? Это у него золотуха? Возьмите у него кошку, а то она его оцарапает! Потяни дядю за ус! Так! Не плачь! Ломовой идет! Он уже и ходить умеет! Унесите его отсюда — он невежлив! Что он вам наделал?! Бедный сюртук! Ну, ничего, мы высушим! Чернила опрокинул! Спи, пузырь! Он уже говорит! Ах, какая радость! А ну–ка, скажи что–нибудь! Чуть извозчики не задавили!! Прогнать няньку! Не стой на сквозном ветре! Постыдитесь, можно ли бить такого маленького? Не плачь! Дайте ему пряник!
Отрочество. Иди–ка сюда, я тебя высеку! Где это ты себе нос разбил? Не беспокой мамашу! Ты не маленький! Не подходи к столу, тебе после! Читай! Не знаешь? Пошел в угол! Единица! Не клади в карман гвоздей! Почему ты мамаши не слушаешься? Ешь как следует! Не ковыряй в носу! Это ты ударил Митю? Пострел! Читай мне «Демьянову уху»! Как будет именительный падеж множественного числа? Сложи и вычти! Вон из класса! Без обеда! Спать пора! Уже девять часов! Он только при гостях шалит! Врешь! Причешись! Вон из–за стола! А ну–ка, покажи свои отметки! Уже порвал сапоги?! Стыдно реветь такому большому! Где это ты мундир запачкал? На вас не напасешься! Опять единииа? Когда, наконец, я перестану тебя пороть? Если ты будешь курить, то я тебя из дома выгоню! Как будет превосходная степень от facilis?[16] Facilissimus? Врете! Кто это вино выпил? Дети, обезьяну на двор привели! За что вы моего сына на второй год оставили? Бабушка пришла!
Юношество. Тебе еще рано водку пить! Скажите о последовательности времен! Рано, рано, молодой человек! В ваши лета я еще ничего такого не знал! Ты еще боишься при отце курить? Ах, какой срам! Тебе кланялась Ниночка! Возьмемте Юлия Цезаря! Здесь ut consecutivum? Ах, душка! Оставьте, барин, а то я… папеньке скажу! Ну, ну… шельма! Браво, у меня уже усы растут! Где? Это ты нарисовал, а не растут! У Nadine прелестный подбородок! Вы в каком теперь классе? Согласитесь же, папа, что мне нельзя не иметь карманных денег! Наташа? Знаю! Я был у нее! Так это ты? Ах ты, скромник! Дайте покурить! О, если б ты знал, как я ее люблю! Она божество! Кончу курс в гимназии и женюсь на ней! Не ваше дело, maman! Посвяшаю вам свои стихи! Оставь покурить! Я пьянею уже после трех рюмок! Bis! bis! Браааво! Неужели ты не читал Борна? Не косинус, а синус! Где тангенс? У Соньки плохие ноги! Можно поцеловать? Выпьем! Ураааа, кончил курс! Запишите за мной! Займите четвертную! Я женюсь, отец! Но я дал слово! Ты где ночевал?
Между 20 и 30 годами. Займите мне сто рублей! Какой факультет? Мне все одно! Почем лекция? Дешево, однако! В Стрельну и обратно! Бис, бис! Сколько я вам должен? Завтра придете! Что сегодня в театре? О, если бы вы знали, как я вас люблю! Да или нет? Да? О, моя прелесть! В шею! Челаэк! Вы херес пьете? Марья, дай огуречного рассольцу! Редактор дома? У меня нет таланта? Странно! Чем же я жить буду? Займите пять рублей! В Salon! Господа, светает! Я ее бросил! Займите фрак! Желтого в угол! Я и так уже пьян! Умираю, доктор! Займи на лекарство! Чуть не умер! Я похудел? К Яру, что ли? Стоит того! Дайте же работы! Пожалуйста! Эээ… да вы лентяй! Можно ли так опаздывать? Суть не в деньгах! Нет–с, в деньгах! Стреляюсь!! Шабаш! Черт с ним, со всем! Прошай, паскудная жизнь! Впрочем… нет! Это ты, Лиза? Песнь моя уже спета, maman! Я уже отжил свое! Дайте мне место, дядя! Ma tante[17], карета подана! Merci, mon oncle![18] не правда ли, я изменился, топ oncle? Пересобачился! Ха–ха! Напишите эту бумагу! Жениться? Никогда! Она — увы! — замужем! Ваше превосходительство! Представь меня своей бабушке, Серж! Вы очаровательны, княжна! Стары? Полноте! Вы напрашиваетесь на комплименты! Позвольте мне кресло во второй ряд!
Между 30–50 годами. Сорвалось! Есть вакансия? Девять без козырей! Семь червей! Вам сдавать, votre excellence[19]. Вы ужасны, доктор! У меня ожирение печени? Чушь! Как много берут эти доктора! А сколько за ней приданого? Теперь не любите, со временем полюбите! С законным браком! Не могу я, душа моя, не играть! Катар желудка? Сына или дочь? Весь в отца! Хе–хе–хе… не знал–с! Выиграл, душа моя! Опять, черт возьми, проиграл! Сына или дочь? Весь в… отца! Уверяю тебя, что я не знаю! Перестань ревновать! Едем, Фани! Браслет? Шампанского! С чином! Merci! Что нужно делать, чтобы похудеть? Я лыс?! Не зудите, теша! Сына или дочь? Я пьян, Каролинхен! Дай я тебя поцелую, немочка! Опять этот каналья у жены! Сколько у вас детей? Помогите бедному человеку! Какая у вас дочь миленькая! В газетах, дьяволы, пропечатали! Иди, я тебя высеку, скверный мальчишка! Это ты измял мой парик?
Старость. Едем на воды? Выходи за него, дочь моя! Глуп? Полно! Плохо пляшет, но ноги прелестны! Сто рублей за… поцелуй?! Ах, ты, чертенок! Х–хе–хе! Рябчика хочешь, девочка? Ты, сын, того… безнравствен! Вы забываетесь, молодой человек! Пст! пст! пст! Люблю музыку! Шям… Шям… панского! «Шута» читаешь? Хе–хе–хе! Внучатам конфеток несу! Сын мой хорош, но я был лучше! Где ты, то время? Я и тебя, Эммочка, в завещании не забыл! Ишь я какой! Папашка, дай часы! Водянка? Неужели? Царство небесное! Родня плачет? А к ней идет траур! От него пахнет! Мир праху твоему, честный труженик!
ВОПРОСЫ
1. Похожа ли та часть жизни, которую вы прожили, на то, что изображено в рассказе А. П. Чехова?
2. Не страшна ли бессмысленность подобной жизни?
Глава 4. Понятие смысла жизни в религиях и философиях мира
1. Поиски веры. Агностики. Атеисты
Каждый человек, даже если он считает себя неверующим, в глубине души своей тянется к чему–то возвышенному, прекрасному, чему–то такому, что стоит над всем миром, что достойно преклонения.
Во всякой душе заложено это стремление. В древности люди преклонялись перед силами природы. Солнце всходило, освещая землю, и люди падали перед ним на колени. «Вот наш бог!» — говорили они. Другие, страшась грома и молнии, трепетали и также говорили: «Вот наш бог!»
А потом бывали у человечества и другие боги. Люди стремились к удовольствиям и наслаждениям, ко всему тому, что развлекает, и говорили: «Вот наш бог!» Они изготовляли статуи богов и богинь, давали им различные имена и носили эти статуи на праздничных шествиях, предаваясь необузданному веселью.
Но проходили дни праздников, и человек опять оставался один на один со своими горестями и мучительными вопросами о смысле жизни, о страдании, о добре и зле. Боги вина и веселья не могли ответить на них. Людям стало казаться, что жизнью правит неумолимая судьба и, что бы человек ни делал, он не в силах изменить предназначенного ему пути.
Следует сразу сказать, что «доказать» существование Бога, как мы доказываем теорему в курсе геометрии, убедить, опираясь на логику, нельзя так же, как нельзя «доказать» кому–либо, что он должен дружить именно с этим из своих знакомых или любить именно эту девушку. Такие человеческие чувства, как дружба и любовь, возникают не в результате логических рассуждений, а по влечению сердца.
Кто–то хорошо сказал: «Если вы можете объяснить, почему любите, значит, вы не любите». Вера так же, как чувство любви и дружеской привязанности, выходит за пределы действия логики. Вера, конечно, не отменяет разума и не противоречит ему. Просто область веры иная, чем та, в которой действуют разум и логика.
Она включает в себя разум, чувства, волю и пронизывает всю человеческую сущность.
Когда рядом верные друзья, то человек чувствует себя увереннее, счастливее. Тем более счастлив тот, кто почувствовал близость Бога в своей жизни, Его поддержку и защиту. Такой человек никогда не бывает одинок. Земля для него не песчинка мироздания, на которой он появился непонятно зачем и почему, а дом, жилище, устроенные ему Богом. И жизнь его, протекающая в этом доме, не что–то случайное и, может быть, не очень нужное, а некий путь, для которого он пришел на землю.
Такую веру можно сравнить с отношениями в дружной семье, где все строится на доверии. Человеку радостно сознавать, что его любят. Вспомним драматический эпизод из жизни Николая Ростова, героя романа «Война и мир». Николай проигрывает в карты крупную сумму денег. Он идет к отцу с просьбой о деньгах. В душе своей он считает себя негодяем, подлецом, на коленях со слезами готов просить прощения, и вдруг тут же, самым небрежным тоном, которого не мог простить себе всю последующую жизнь, он сообщает отцу о своем проигрыше как о каком–то пустяке, хотя знает, что денежные дела семьи очень плохи. Но Николай уверен в любви своих родных: они поймут его, простят ему легкомыслие. И эта уверенность не позволяет Николаю впасть в отчаяние, а позже любовь отца, никогда его ничем не попрекнувшего, поможет ему искренне раскаяться.
Напротив, большинство персонажей «Мертвых душ» Н. В. Гоголя — Собакевич, Коробочка, Плюшкин, Ноздрев — только и ждут, что их обманут, проведут, а сами ищут для себя только выгоды. В кругу таких людей нет дружбы, любви, человеческой привязанности. Самим названием произведения автор как бы подчеркивает, что такой образ жизни уничтожает человека, превращает его в жалкую карикатуру.
Доверие к людям придает человеку силы для жизни. Но насколько больше дает ему сил и возвышает его достоинство и вера в то, что он не случайное сочетание молекул, которое сегодня есть, а завтра может рассыпаться вместе со своими исканиями и убеждениями, а любимое творение Бога, в котором, кроме биологической природы, обитает как бы частичка Самого Творца, Его образ и подобие.
Для некоторых людей ответ на вопрос о Боге совсем не труден. Одни из них, атеисты, просто отрицают существование Бога. Они либо считают, что в мире существует только то, что можно увидеть и потрогать, либо полагают, что в мире так много зла, несправедливости, что просто невозможно допустить существование разумного начала.
Другие же — их называют агностиками (от греч. agnostos — непознаваемый) — утверждают, что мы вообще не можем знать и с уверенностью сказать, существует Бог или нет; однако они живут и действуют так, как если бы Бога не было. Мы назвали бы их практическими атеистами. Такими же практическими атеистами можно назвать людей, которые говорят, что верят в Бога, но эта вера никак не влияет на их жизнь.
Эти люди, даже крестившись в зрелом возрасте, продолжают жить, как неверующие. Такие вещи, как, скажем, частые выпивки, обман, нарушение супружеской верности, разводы и т. п., не представляются им предосудительными. В своей жизни они руководствуются не религиозной моралью, а просто поступают так, «как все». К этой группе людей следует причислить и так называемых формально верующих. Для них вера — не путь к изменению своего образа жизни, к ее переосмыслению, а всего лишь религиозный обряд и традиция.
Можно ли согласиться с утверждением атеистов, что вся сложнейшая психическая жизнь человека есть результат биохимических реакций, происходящих в его организме? Можно ли согласиться с тем, что никакой человеческой сущности, отличной от тела, то есть того, что называют душой, не существует? С древнейших времен самым существенным элементом различных религиозных верований было глубокое убеждение в том, что душа не умирает со смертью тела, а переходит в иной мир, который разные народы представляли себе по–разному.
Вызывание душ предков, общение с ними входили в религиозные обряды многих форм язычества. Было ли все это грубым суеверием или за этим, пусть примитивным, религиозным опытом стояла некая таинственная реальность?
До недавнего времени этот вопрос выходил за пределы практических знаний. Что мы можем знать о том, что будет после смерти? Ведь «оттуда» никто не возвращался! Однако современная медицина нередко позволяет врачам вернуть к жизни больных, находящихся в состоянии клинической смерти. Многие из тех, кому была возвращена жизнь, несомненно умерли бы гораздо раньше. Такое оживление называется реанимацией. Как правило, реанимация возможна, если с момента клинической смерти прошло не более нескольких минут. Состояние это нередко сопровождается совершенно удивительными переживаниями. Многие реанимированные люди рассказывают, что с наступлением их физической смерти духовная жизнь продолжалась.
Интересны результаты исследований американских врачей, собравших рассказы более 150 человек, переживших клиническую смерть. Для самих людей, переживших такой «опыт смерти», жизнь души после смерти становится совершенно очевидным фактом. Они не просто верят, а совершенно точно знают о жизни души после смерти тела.
Вот некоторые краткие отрывки из воспоминаний: «Со всех сторон люди шли к месту аварии… Когда они подходили совсем близко, я пытался увернуться, чтобы сойти с их пути, но они просто проходили сквозь меня…
Я не мог ни к чему притронуться, не мог общаться ни с кем из окружающих меня. Это жуткое ощущение одиночества, ощущение полной изоляции. Я знал, что я совершенно один, наедине с собой». Кстати сказать, иногда люди способны пересказать или сообщить точные подробности событий, которые происходили даже в соседних комнатах или в еще более отдаленных местах, пока они были «мертвы». Доктор Кублер–Росс записал об одном замечательном случае, где слепая «видела» и затем ясно описала все, происходившее в комнате, где она умерла, хотя, когда снова вернулась к жизни, она опять была слепа.
Конечно, эти результаты не являются абсолютными доказательствами посмертной жизни души, хотя и наводят на многие размышления.
ВОПРОСЫ
1. Кто такие агностики? Есть ли агностики в вашем классе?
2. Почему нельзя ни доказать, ни опровергнуть существование Бога?
3. В изложенном выше материале говорилось и о таких людях, которые, даже крестившись в зрелом возрасте, продолжают жить так, как люди неверующие. Как вы считаете, стоило ли им креститься?
4. О чем свидетельствует реанимационная практика во второй половине XX века?
2. Языческие религиозные системы. философия древних греков и римлян
Многие ученые и исследователи считают, что в последние годы до Рождества Христова истинного богопознания не было ни у одного народа, кроме еврейского.
Согласно христианскому учению, понятия о едином истинном Боге и об отношении людей к Нему в течение многих веков, прошедших от падения прародителей, затмились окончательно. Люди все больше погружались в жизнь окружающей их природы и совсем потеряли представление о высшем духовном мире. Появились так называемые языческие религиозные системы. В них обоготворялась либо вся природа, либо ее часть — отдельные явления и таинственные силы.
В греко–римском мире господствующая языческая религия допускала обоготворение людей. (Это красочно описано в рассказе Сельмы Лагерлеф, который приводится в разделе 6 этой главы.) Эта религия пошатнулась, когда просвещение в греческом обществе развилось настолько, что образованные люди не могли мириться с верой в обоготворенных вождей народа и назвали это продуктом человеческой фантазии.
В результате развития просвещения в древнегреческом обществе появились философские системы, поставившие своей задачей постижение и объяснение бытия мира и вещей. Философия подвергла языческую религию критике и отвергла ее. Взгляды философов распространились в народе, вследствие чего недоверие к языческим богам стало массовым явлением.
Отрицание религии началось в Греции еще за три века до Рождества Христова и ко времени появления христианства было почти всеобщим. Религия перестала быть общенародной. Люди уже не верили своим богам, хотя по привычке и исполняли религиозные обряды. Сыграла свою роль в этом и привязанность к блестящим религиозным церемониям, удовлетворявшим эстетические чувства и понятным каждому.
Подобное случилось и с религией римлян. Народная римская религия держалась до тех пор, пока завоевания Рима не вышли за пределы Италии, особенно пока не возникли столкновения Рима с Грецией. Греки, завоеванные римлянами, подчинили их своему культурному и нравственному влиянию. Они познакомили римлян со своим образованием, философией и передали им свои взгляды на религию.
Высшие классы римского общества прежде других усвоили греческое образование, поэтому среди них в первую очередь и появилось неверие в отечественных богов. Постепенно им последовал и народ. Сценические представления, в которых высмеивались боги, подрывали и без того пошатнувшиеся религиозные убеждения. Если и оставалось в народе что–то религиозное, то только привязанность к обрядам и церемониям. Даже жрецы были заражены общим неверием.
Римские правители, заботясь о всемирном господстве, собрали в римском пантеоне изображения всех богов завоеванных народов. Это окончательно заставило римский народ относиться равнодушно к собственной религии; установилось убеждение, что можно принадлежать к какой угодно религии.
Философия, развенчавшая народные языческие религии, вместо них не могла дать ничего положительного. Одни философы — эпикурейцы — полагали, что вся человеческая мудрость заключается в наслаждении жизнью. Другие — стоики, — проповедуя строгость жизни и равнодушие к ее случайностям, предлагали искать успокоения в неизбежности всего совершающегося, в глубине познания человека; о божественном, о чем–то высшем в этой жизни, не было и речи. Платонизм, выработавший понятие о Высочайшем, Божественном Мироправителе, проповедовал зависимость человека от Него, а общение с Ним признавал единственным источником освящения; но на этом данное учение и остановилось, не разъясняя, каким образом людям искать общения с Высочайшим. Плотин обогатил учение Платона взглядами Аристотеля, стоиков, скептиков, эпикурейцев и пифагорейцев, причем так, что получилась не некая эклектичная смесь, а цельная философская система, получившая название неоплатонизма.
Однако, все эти философские течения не могли заменить человеку религии. Люди, сознавая внутреннюю пустоту, переходили от одной философской системы к другой, но нигде не находили удовлетворения своим религиозным поискам. Разумеется, большинство народа философии не знало. При отсутствии определенной веры люди бросились в противоположную крайность — к суевериям.
Вот почему в греко–римском мире особенно распространились восточные культы со своими гаданиями, волшебствами, гороскопами и т. д. Знакомая и в наши дни картина, не правда ли?
Деспотизм императоров, наплыв в Рим богатств со всего мира, роскошь и проповедующая наслаждение философия — все это содействовало упадку прежней строгости нравов.
Таким образом, попытка греческой философии освободить человека от внутренней пустоты посредством разума не достигла цели, философия сложила оружие перед языческой религией своего времени.
Победа над языческим миром принадлежала христианству, заключавшему в себе внутреннее основание для очищения и преобразования жизни человека. Эта тема более подробно рассмотрена в других разделах настоящей главы.
ВОПРОСЫ
1. В чем заключается суть учения языческих религиозных систем?
2. Расскажите о религии и философии у древних греков.
3. В чем видели смысл жизни эпикурейцы? Стоики?
4. Как вы считаете, почему восточные культы со многими своими ритуалами, гороскопами и т. д. возродились и в наше время?
5. Почему к началу нашей эры в греко–римском мире наблюдалось резкое падение нравственности?
3. Религия и ее роль в духовно–нравственной жизни человечества
Философы и богословы определяли религию различно, подчеркивая ту или другую особенность отношений человека к высшему существу или высшим силам, которому или которым он поклоняется.
Одни предполагали сущность религии в субъективной вере, другие — в объективном откровении. Одни определяли религию как индивидуальное отношение человеческой души к божественному, другие сводили ее к тому собирательному творчеству и той социальной организации, которыми созидаются культ, догмы, религиозная община и иерархия.
В сфере психологии религия понималась различно. Преимущественное значение придавалось либо интеллектуальному элементу, то есть она определялась как своего рода понимание или представление Сущего (Георг Гегель), либо элементу эмоциональному — чувству (например, «чувство зависимости» у Фридриха Шлейермахера), либо, наконец, элементу человеческой воли в ее отношении к высшей нравственной воле (Иммануил Кант).
Все эти перечисленные особенности, несомненно, присущи религии, однако не исчерпывают ее, будучи взяты в отдельности. Религая может быть предварительно определена как организованное поклонение Высшей Силе или высшим силам.
Современный энциклопедический словарь справедливо отмечает, что религия (от лат. religio — набожность, святыня, предмет культа) — это мировоззрение и мироощущение, а также соответствующее поведение и специфические действия (культ), основанные на вере в существование Бога или богов, в существование священного, то есть той или иной разновидности сверхъестественного.
Мы выделили курсивом слова соответствующее поведение, поскольку религия — это не только мировоззрение, но и образ жизни. Вряд ли можно назвать религиозными тех людей, которые лишь изредка приходят в храм и живут так, как будто Бога нет или Он слишком далек и абстрактен. Нередко можно наблюдать и обратное — часто посещающий храм человек не осмысливает, зачем он это делает, и результат бывает плачевный — свой образ жизни изменить не удается, иногда даже появляется озлобленность и раздраженностью.
Вера без дел мертва.
Однако вернемся к толкованию понятия религии. Вера раскрывается человеком в его деятельности, и, следовательно, религия не может замыкаться сферой личности. Как ни велико значение личности в религиозной истории, само величие и могущество лица доказывается здесь прежде всего тем, что его вера становится религией, то есть организующей и организованной верой человеческого общества. В этом заключается значение реформаторов, пророков, вероучителей.
В области духовно–нравственной жизни человечества яснее, чем где–либо, наблюдается сочетание социальной эволюции и личного творчества, которое обусловливается средой, но вместе с тем воздействует на нее и обусловливает ее прогресс.
Религия есть поклонение высшим силам. Но откуда человек получает понятие об этих высших силах? Человеческая немощь и нужда, сознание своей конечности, своей зависимости еще не объясняют, почему человек поклоняется тем или другим определенным высшим существам.
С точки зрения любой религии источником определенных верований является откровение высших сил. Понятие же о чистом бесплотном духе, точно также как и понятие о бездушной материальной вещи, есть лишь результат абстракции.
Каково бы ни было личное отношение к отдельным формам откровения или к откровению вообще, нельзя не признать его несомненную реальность в качестве психического факта, реальность Бога или богов для верующего сознания.
ВОПРОСЫ
1. Прокомментируйте толкование понятия религии философами Г. Гегелем, Ф. Шлейермахером и И. Кантом,
2. Рене Декарт (1596–1650) — французский философ и математик — пытался доказать существование Бога как источника объективной значимости человеческого мышления («…мыслю, следовательно, существую»). Он был сторонником теории дуализма души и тела (дуализм — философское учение, исходящее из признания равноправными двух начал — духа и материи, идеального и материального). Согласны ли вы с Р. Декартом?
4. Иудаизм
Иудаизм — старейшая их трех великих мировых монотеистических[20] религий, «предшественник» христианства и ислама. Сущность иудаизма заключается в глубокой вере, что существует единый истинный Бор, Создатель и Властелин всего мира. Он трансцендентен и вечен. Он все видит и все знает. В течение многих веков, при всех политических переворотах Богооткровения я религия иудеями сохранялась неизменно.
Во время своего пребывания в Египте евреи, пользуясь сначала милостями правительства, начали быстро размножаться, так что из них образовался целый народ. Пока в Египте властвовали так называемые цари–пастухи, гиксосы, родственные евреям по своему племенному происхождению и положению в стране, последним жилось привольно. Но когда гиксосы были изгнаны из Египта и власть снова перешла к местным фараонам, положение евреев резко изменилось к худшему.
Подозрительно относясь к еврейскому народу, пользовавшемуся особенными милостями низвергнутой чужеземной династии, фараоны начали всячески угнетать его и использовать на тяжелых работах. Чтобы обезопасить страну от дальнейшего вторжения диких чужеземцев, правительство нашло нужным построить несколько новых укреплений; для выполнения всех тяжелых земляных и других работ использовался даровой труд евреев.
Вопль притесняемого народа дошел до слуха Еоспода, и он послал ему избавителя в лице Моисея. Чудесно спасенный и воспитанный при дворе, Моисей, получив поручение освободить свой народ, повел борьбу с жестокими египетскими властителями; опираясь на постигшие страну бедствия (казни египетские), он вынудил фараона отпустить народ.
Совершив установленную в память знаменательного события Пасху, евреи под предводительством Моисея двинулись из Египта, захватив с собой массу всяких сокровищ, взятых у египтян. Так как прямой путь на северо–восток был прегражден сплошной стеной пограничных укреплений, то Моисей повел народ к юго–востоку, чтобы, обогнув западный залив Чермного (Красного) моря, проникнуть в степи Синайского полуострова.
Между тем фараон успел одуматься. Не желая лишаться огромной даровой рабочей силы, он бросился в погоню за беглецами и настиг их у берега залива. Положение евреев было критическое, готова была возникнуть паника, но по чудесному мановению жезла Моисеева море расступилось перед ними, и они успели перебраться на другую сторону. А когда египтяне бросились за ними, море поглотило их в своих волнах.
Чудесное событие перехода через Чермное (Красное) море сохранилось в предании у египетских жрецов, которые старались, подобно новейшим рационалистам, объяснить его тем, что Моисей, хорошо изучив приливы и отливы, воспользовался для перехода одним весьма большим отливом.
ВОПРОСЫ
1. История еврейского народа подробно описана в Библии, в Ветхом Завете. Приходилось ли вам читать Библию?
2. Как вы считаете, насколько библейская история соответствует реальным историческим событиям?
3. Почему Библия является главным авторитетом для множества людей на протяжении тысячелетий?
5. Десять заповедей — основа нравственности человечества
Итак, за полторы тысячи лет до Рождества Христова, после великих чудес, совершенных пророком Моисеем в Египте, фараон вынужден был отпустить еврейский народ, и он, перейдя чудесным образом Чермное (Красное) море, пошел по пустыне Синайского полуострова на юг, направляясь к обещанной (Обетованной) земле.
К пятидесятому дню после исхода из Египта еврейский народ подошел к подножию Синайской горы и расположился здесь станом. Здесь пророк Моисей взошел на гору, и Господь объявил ему: «Скажи сынам Израилевым: если будете слушаться голоса Моего и соблюдать Завет Мой, то будете Моим народом». Когда Моисей передал волю Божию евреям, они ответили: «Все, что сказал Господь, исполним и будем послушны!»
Тогда Господь повелел Моисею к третьему дню приготовить народ для принятия закона, и евреи постом и молитвой стали готовиться к нему. На третий день густое облако покрыло вершину горы Синай. Сверкали молнии, гремел гром и раздавался сильный трубный звук. От горы восходил дым, и вся она сильно колебалась. Народ стоял вдалеке и с трепетом наблюдал происходящее. На горе Господь сказал Моисею Свой закон в виде Десяти заповедей, которые пророк потом пересказал народу. Вот они:
1. Я Господь, Бог твой… До не будет у тебя других богов пред лицем Моим.
2.Не делай себе кумира и никакого изображения того, что на небе вверху, и что на земле внизу, и что в воде ниже земли. Не поклоняйся им и не служи им…
3. Не произноси имени Господа, Бога твоего, напрасно…
4. Помни день покоя, чтобы проводить его свято; шесть дней трудись и совершай в них все твои дела, а день седьмой — день покоя — да будет посвящен Господу, Богу твоему…
5. Почитай отца твоего и мать твою, чтобы продлились дни твои на земле, которую Господь, Бог твой, дает тебе…
6. Не убивай…
7. Не прелюбодействуй…
8. Не кради…
9. Не произноси ложного свидетельства на ближнего твоего…
10. Не желай дома ближнего твоего; не желай жены ближнего твоего, ни раба его, ни рабыни его…, ничего, что у ближнего твоего.
(Исх 20:2–17)
Закон, который пророк Моисей дал еврейскому народу, имел целью регулировать не только его религиозную, но и гражданскую жизнь.
О Десяти заповедях надо сказать, что они содержат в себе самые основы нравственности, закладывают те фундаментальные принципы, без которых невозможно существование никакого человеческого общества. Поэтому они являются как бы конституцией человечества. Вероятно, по причине такой чрезвычайной важности и неприкосновенности Десять заповедей, в отличие от других заповедей, были написаны не на бумаге или каком–либо другом тленном предмете, а на камне.
В Десяти заповедях есть определенная последовательность. Так, в первых четырех заповедях говорится об обязанностях человека по отношению к Богу, следующие пять определяют взаимоотношения между людьми, а последняя призывает к чистоте мыслей и желаний.
Несомненно, есть некоторые общие черты между Десятью заповедями и законами древних народов, населявших северо–западную часть Месопотамии. Известны законы шумерского царя Ur–Nammu (2050 год до Рождества Христова), аморитского царя Bilalama, шумеро–аккадского правителя Lipit–Ishtal, вавилонского царя Hammurabi (1800 год до Рождества Христова), ассирийские и хеттские законы, составленные около полутора тысяч лет до Рождества Христова.
Эти общие элементы и совпадения можно объяснить полным единством нравственного закона, заложенного Богом в душу человека. Если бы человеческая природа не была повреждена грехом, то, вероятно, одного голоса совести было бы достаточно, чтобы регулировать все человеческие взаимоотношения. В отличие от Десяти заповедей, в древних языческих законах явно чувствуется нравственное несовершенство их составителей.
Десять заповедей сформулированы весьма кратко и ограничиваются самыми минимальными требованиями. В этом и заключается их большое преимущество. Они предоставляют человеку максимум свободы в устройстве своих житейских дел, отчетливо определяя лишь те границы, которые нельзя переступить, не поколебав основ общественной жизни.
ВОПРОСЫ
1. На какие три условные группы можно разделить Десять заповедей?
2. Почему о Десяти заповедях можно сказать, что они составляют «костяк» нравственности христианина, его конституцию?
3. На чем и когда первоначально были написаны Десять заповедей? Подумайте над ними и постарайтесь выучить их наизусть!
4. Какие из заповедей вы выполняете, а какие нет?
6. С. Лагерлёф: Рождество Христово — начало нашей эры. Видение императора Августа
Это было в то время, когда Август был римским императором, а Ирод царствовал в Иерусалиме. Однажды случилось, что необычайно великая и святая ночь спустилась на землю. Это была самая темная ночь, какую кому–либо доводилось видеть, и можно было подумать, что весь земной шар провалился в глубокий и огромный подвал. Невозможно было отличить воду от земли, и немыслимо было найти даже самую знакомую дорогу. Да иначе и не могло быть, потому что с неба не доходило ни единого луча света. Все звезды остались по своим домам и ласковая луна отвратила свое лицо от земли.
И так же глубоки, как мрак, были тишина и молчание. Реки остановились в своем течении, и даже осиновые листья перестали дрожать. Если бы подойти к морю, то оказалось бы, что волны не ударяются о берег, а если бы пойти в пустыню, то песок не заскрипел бы под ногами. Все окаменело и стало неподвижным, чтобы не нарушать святости ночи. Трава не смела расти, роса не падала, и цветы не решались выдыхать аромат.
В эту ночь дикие звери не охотились, змеи не жалили, собаки не лаяли. И что еще чудеснее, ни один неодушевленный предмет не пожелал нарушить святость ночи содействием злому делу. Ни одна отмычка не отперла замка, и ни один нож не был в состоянии пролить кровь.
Как раз в эту ночь шла в Риме небольшая группа людей от дворца императора по Палатинскому холму, направляясь через Форум к Капитолию. На только что закончившемся заседании сенаторы спросили императора, имеет ли он что–нибудь против того, чтобы они воздвигли ему храм на священной горе Рима. Но Август не сразу дал свое согласие. Он не знал, будет ли это приятно богам, чтобы его храм был рядом с ними, и ответил, что сначала принесет жертву своему гению[21], чтобы узнать его волю относительно этого намерения. И теперь в сопровождении нескольких доверенных лиц он шел совершать это жертвоприношение.
Августа несли на носилках, потому что он был стар и длинные лестницы Капитолия утомляли его. Он сам держал клетку с голубями, которых должен был принести в жертву. С ним не было ни жрецов, ни сенаторов, только самые ближайшие друзья. Факельщики шли впереди, чтобы освешать дорогу сквозь ночной мрак, за ними следовали рабы, несшие треногий жертвенник, угли, ножи, священный огонь — все необходимое для жертвоприношения.
По дороге император смеялся и шутил со своими приближенными, и потому никто из них не заметил таинственной тишины и молчания ночи. Только очутившись на верхней части Капитолия и дойдя до пустынного пространства, предназначенного для нового храма, они поняли, что происходит что–то необычайное.
Нет, эта ночь не была подобна другим ночам. Наверху, на краю холма, путники увидели диковиннейшее существо. Сначала им показалось, что это старый, скрюченный оливковый ствол, потом они решили, что древнее каменное изображение из храма Юпитера вышло на скалу. Наконец они поняли, что это могла быть только старая сивилла[22].
Никогда не видали они такого старого, точно изъеденного временем и непогодами, исполинского существа. Вид старухи нагонял ужас. Если бы не император, они все разбежались бы. «Это она, — шептали они друг другу. — Ей столько лет, сколько песчинок на ее родном берегу. Зачем она выползла из своей пещеры именно в эту ночь? Что она предвещает императору и государству — она, пишущая пророчества на древесных листьях и знающая, что ветер отнесет вешее слово тому, для кого оно предназначается?»
Они были так напуганы, что бросились бы на колени и прижались головой к земле, если бы сивилла сделала хоть одно движение. Но она была неподвижной, как изваяние. Она сидела, скрючившись, на самом краю скалы и, заслонив глаза рукой, вглядывалась в ночной мрак, словно взобралась на гору для того, чтобы лучше увидеть что–то, совершавшееся далеко отсюда. Значит, она видела, могла видеть — в такую ночь!
В ту же минуту император и все в свите наконеи заметили, как глубок был мрак. Ни один из них ничего не видел на расстоянии двух шагов от себя. А какая тишина, какое безмолвие царили вокруг! Не было слышно даже глухого журчания Тибра. Но воздух точно сдавил их, и холодный пот выступал на лбу, руки окаменели и стали бессильными. Все одновременно подумали, что должно случиться нечто ужасное.
Но никто не хотел показать своего страха, и все сказали императору, что это счастливое предзнаменование: вся природа затаила дух, чтобы приветствовать нового бога.
Они предложили Августу поторопиться с жертвоприношением, говоря, что старая сивилла специально вылезла из своей пещеры, чтобы приветствовать его.
На самом же деле старая сивилла была так занята одним видением, что даже не знала, что Август пришел на Капитолий. Она унеслась душой в далекую страну, и ей казалось, что она идет там по большой равнине. В темноте она беспрестанно натыкалась ногой на что–то, что принимала за кочки. Она нагнулась и пощупала рукой. Нет, то были не кочки, а овцы. Она шла среди больших стад спящих овец.
Вот она заметила огонь пастухов. Он горел посреди поля, и она стала пробираться к нему. Пастухи спали возле огня, положив рядом с собой длинные острые палки, которыми они защищали стада от диких зверей. Вот маленькие звери, с горящими глазами и пушистыми хвостами, прокрадываются к огню, разве это не шакалы? А между тем пастухи не бросали в них палками, собаки молчали, овиы не бежали, и дикие зверьки улеглись рядом с людьми.
Вот что видела сивилла и не ведала ничего о том, что совершалось позади нее на вершине горы. Она не знала, что там, в жертвеннике, зажгли уголь, рассыпали курения, и император вынул из клетки одного голубя, чтобы принести его в жертву. Но его руки так онемели, что он не смог удержать птицу. Один взмах крыльев — и голубь исчез в ночной мгле. Когда это случилось, придворные неодобрительно посмотрели на старую сивиллу. Они решили, что это она накликала несчастье.
Могли ли они знать, что сивилла по–прежнему думала, что находится у костра пастухов, но теперь она прислушалась к слабому звону, который, дрожа, доносился сквозь мертвое безмолвие ночи. Она слушала его долго, пока не заметила, что он идет не с земли, а из облаков. Она подняла голову и увидела светлые, сверкающие фигуры, скользящие во мраке. То были ангелы с благозвучным пением, и, словно иша чего–то, они летали над широкой равниной.
В то время как сивилла вслушивалась в ангельское пение, император готовился к новой жертве. Он вымыл руки, очистил жертвенник и велел подать ему другого голубя. Но как он ни старался, как ни силился удержать его, птица вырвалась из его рук и взвилась в непроглядную ночь.
Император ужаснулся. Он пал на колени перед пустым жертвенником и стал молиться своему гению–покровителю. Он взывал к нему, прося отвратить те несчастья, которые, по–видимому, предвещала эта ночь.
Но ничего этого не слышала сивилла. Она всей душой вслушивалась в пение ангелов, становившееся все громче. Под коней пение стало таким громким, что разбудило пастухов. Приподнявшись на локтях, они увидели сверкающих серебристо–белых ангелов, движущихся во тьме длинными, расходящимися вереницами, подобно перелетным птицам. У одних в руках были лютни и скрипки, у других цитры и арфы, и пение их звучало радостно, словно детский смех, и так беззаботно, как щебетанье жаворонка. Услышав и увидев это, пастухи решили пойти в городок на вершине горы и рассказать его жителям об этом чуде.
Они пробирались по узкой, извилистой тропинке, а старая сивилла мысленно шла за ними. Вдруг на вершине горы разом посветлело. Большая яркая звезда зажглась как раз над нею, и городок засверкал, как серебро, при свете этой звезды. Летавшие в воздухе ангелы поспешили туда с радостными возгласами, и пастухи ускорили свои шаги так, что почти бежали. Подойдя к городку, они увидели, что ангелы собрались над низким хлевом недалеко от городских ворот. Это было жалкое, прислонившееся к голой скале строение с соломенной крышей. Над ним остановилась звезда, и сюда собиралось все больше и больше ангелов. Некоторые садились на соломенную крышу или опускались на отвесную скалу позади дома, другие, раскинув крылья, парили над нею. Все вокруг посветлело от их сверкающих крыльев.
В ту минуту, когда над горным городком зажглась звезда, ожила вся природа, и люди, стоявшие на вершине Капитолия, не могли не заметить этого. Они почувствовали, как свежий, но ласковый ветерок пронесся над их головами, вокруг них заструились цветочные ароматы, деревья зашумели, зажурчала вода в Тибре, и засияли звезды, и луна вдруг поднялась на середину неба и осветила мир. А из облаков спустились оба голубя и сели на плечи императора.
Когда произошло это чудо, торжествующий Август поднялся с колен, друзья же его и рабы пали ниц.
— Аве, Цезарь! — восклицали они. — Твои гений ответил тебе. Ты тот бог, которому будут поклоняться на вершине Капитолия.
Восторженные клики, которыми пораженные люди приветствовали императора, были так громогласны, что старая сивилла услышала их. Они пробудили ее от видений. Она встала со своего места на краю скалы и подошла к людям. И словно темное облако поднялось из пропасти и обрушилось на вершину горы. Она была ужасна в своей старости. Прямые волосы висели редкими космами вокруг ее головы, суставы выпирали огромными узлами, потемневшая кожа, жесткая, как древесная кора, покрывала тело сетью морщин. Но уверенно и величаво подошла она к императору. Одной рукой она схватила его за плечо, а другой указала ему на далекий восток.
— Смотри! — приказала она ему, и император поднял глаза и стал вглядываться. Пространство открылось перед ним, и взор его проник на далекий восток. Император увидел убогий хлев под отвесной скалой, а в открытую дверь его несколько коленопреклоненных пастухов. Внутри хлева он увидел молодую мать, стояшую на коленях перед лежащим на соломенной подстилке маленьким ребенком.
Большой костлявый палеи, сивиллы указывал туда, на бедного ребенка.
— Аве, Цезарь! — сказала сивилла и насмешливо захохотала. — Вот тот Бог, Которому будут поклоняться на вершине Капитолия!
Тогда Август отступил от нее, как от безумной.
Но на сивиллу сошел могучий дух предвидения. Ее тусклые глаза загорелись, руки протянулись к небу, голос изменился и приобрел такую звучность и силу, что, казалось, был слышен на весь мир. И она произнесла слова:
— На вершине Капитолия будут поклоняться или обновителю мира — Христу, или антихристу, но не бренным людям!
Сказав это, она прошла сквозь охваченных страхом людей, медленно спустилась с горы и исчезла.
На следующий же день Август строжайше запретил народу воздвигать ему храм на Капитолии.
Вместо этого он построил там во имя новорожденного Божественного младенца храм и назвал его Алтарем неба.
ВОПРОСЫ
1. Куда направлялся император Август в ту рождественскую ночь? Чем эта ночь была необычна?
2. Кого язычники собирались причислить к своим богам?
3. Поясните слова сивиллы: «Вот тот Бог, Которому будут поклоняться на вершине Капитолия».
4. Если бы вы были на месте императора Августа, смогли бы вы отказаться от воздвижения храма в свою честь?
7. Христианство. Православие
Согласно энциклопедическому словарю Брокгауза и Ефрона, христианство — это всемирная религия, признающая себя Откровением Единого в Троице Истинного Бога, Творца и Промыслителя вселенной, Спасителя людей.
Христианская Церковь признает Откровение, принесенное Христом, завершением религии, данной еще Адаму в раю и затем возвещенной через Моисея и еврейских пророков. Церковь считает, что Спаситель явился тогда, когда и в еврействе, и во всем мире окончено было приготовление людей к Его принятию.
На Мессии и его пришествии сосредоточились все национальные, политические и даже личные упования палестинских (и других) евреев. При этом считалось, что главным делом Мессии было свержение римской власти, а затем установление политического мировладычества Израиля; Мессия должен был явиться в награду за праведность Израиля и быть, конечно, идеальным представителем этой праведности.
Отсюда ясно, что новозаветная (то есть евангельская) проповедь о Мессии должна была представляться фарисейству[23] пагубной ложью. В самом деле, по Евангелию, Спаситель вместо призыва к освободительной войне и к завоеванию Израилем мира учит, что царство Его не от мира сего, что Он царь в том лишь смысле, что всякий, кто от истины, слушает гласа Его, что царствие Божие не приходит видимым образом, а находится в душах людей. Открыто объявляя себя Мессией при входе в Иерусалим, тут же, совершив понятное всякому еврею символическое действие, заявляет, что Он — царь исключительно мира, а не войны (осел — символ мира, а конь — символ войны), и с негодованием отвергает предложение мировладычества как искушение дьявола. Мессия есть награда Ягве праведным за их праведность. А Христос был «друг мытарям и грешникам», многократно заявлявший ревнителям закона, что блудницы и мытари предварят их в царствии Божием и что Он, Мессия, пришел как врач к больным, пришел, чтобы взыскать и спасти погибшее.
При исцелениях своих Христос повторял: отпускаются тебе грехи твои, тогда как Мессия фарисейский не прощает — он и права на то не имеет, — а судит.
Мессия должен быть сам безупречно праведен (естественно, в фарисейском понимании праведности); а Христос открыто беседует с женщиной–самарянкой (иудеи презирали самарян, которых считали язычниками), Он ест и пьет у мытарей, принимает дары блудницы, нарушает субботу; «виртуозов» праведности — фарисеев — Он зовет слепыми вождями и лицемерами.
Понятно, что с точки зрения фарисейского патриотизма деятельность Христа грозила гибелью всему еврейскому народу, отнимая у него «истинного» Мессию и отдавая евреев в руки римлянам. Вот почему по требованию фарисеев, книжников и саддукеев–первосвященников Иисус Христос был предан казни. И с Его смертью Его враги успокоились, полагая, что все опасное движение, поднятое Им, теперь отомрет само собою.
Не прошло, однако, и двух месяцев с той Пасхи, в навечерие которой был погребен «обманщик», как Его ученики, с непонятной для врагов Его смелостью, в том же Иерусалиме, в соседстве Голгофы и Гроба, стали проповедовать, что Распятый был действительно Мессия; что Он в течение сорока дней после Своей смерти, начиная уже с третьего, многократно являлся им и в Галилее, и в Иерусалиме в истинном, но прославленном теле, ел, пил и беседовал с ними; что в сороковой день Он на их глазах вознесся на небо, обещав вернуться со славою как Мессия — Судия живых и мертвых, и велел им в промежуточное время проповедовать Евангелие (то есть благую весть) царствия Божия.
Убеждение проповедников в истине всего, что они говорили, было несомненно. Палачи Христа растерялись. Фарисеям и синедриону вначале просто не верилось, что такая сумасбродная, на их взгляд, проповедь может иметь успех. А некоторые, по–видимому, стали и по существу колебаться. Проповеди учеников Христа — апостолов достигли уже Кипра, Финикии, Антиохии…
Первое место в письменном наследии древнейшей Церкви занимает Новый Завет — кодекс специфически христианского Откровения, написанный, как верует Церковь, по непосредственному внушению Духа Святого теми апостолами и их учениками, имена которых значатся в заголовках отдельных составляющих его произведений.
По мере расширения проповеди учения Иисуса Христа христианство постепенно распространяется на всю Римскую империю. Причинами превращения Римской империи из языческой в христианскую были, с одной стороны, превосходство христианского учения, явившегося венцом развития религиозно–философской мысли тех времен, с другой — внутренняя и внешняя подготовленность языческого мира к восприятию христианства.
Стремительному распространению христианства способствовало и то обстоятельство, что оно было религией любви и помощи ближнему, религией Откровения и победы над смертью и мраком незнания, религией обновления.
Христианство среди славянских племен распространилось не одновременно: жившие ближе к Византии или Риму крестились раньше. На территории, занятой впоследствии славянами, христианство могло появиться еще во времена апостольские (например, на Балканском полуострове). Но сами славяне начали креститься не ранее IX века, причем, крещение охватывало всех до последнего.
Поворотным пунктом в истории христианства у славян является деятельность Кирилла и Мефодия. Создание славянской азбуки, перевод богослужебных книг на славянский язык, употребление этого языка в богослужении и вообще в культурных отношениях славян — все это освобождало их от духовно–религиозной зависимости.
По различным причинам кирилло–мефодиевское наследие не везде могло свободно развиваться. С X века славянство распадается на две группы — православную и католическую, сильно отличающиеся одна от другой в культурном отношении. Это культурное разделение славян с течением времени все усиливалось.
Само слово православие (по–гречески orthodoxia) впервые встречается у христианских писателей II века и означает веру всей Церкви в противоположность разномыслию еретиков — гетеродоксии. Словарь иностранных слов поясняет, что ортодоксия — это неуклонное следование основам какого–либо учения, мировоззрения.
Название православная осталось за Восточной Церковью со времен отделения от нее Церкви Западной, которая стала называться католической.
До XI века весь христианский мир составлял одну Вселенскую Церковь. Западная Церковь на Вселенских Соборах принимала деятельное участие в охране древней веры Церкви и в созидании символического церковного учения. Незначительные обрядовые и канонические различия не отделяли ее от Церкви Восточной. Лишь в XI веке частные богословские мнения по поводу учения об опресноках и filiogue (учение об источнике исхождения Святого Духа) произвели разделение Восточной и Западной Церквей. В последующее время специфическое учение Западной Церкви о размерах и характере власти римского епископа вызвало окончательный разрыв между ними.
Русские богословы считали, что со времени установления чина православия в Восточной Церкви, православие означает в сущности не что иное, как послушание или повиновение Церкви. Причем в Церкви имеется уже все учение, потребное для христианина как сына Церкви. В безусловном доверии к Церкви православный христианин обретает окончательное успокоение духа и твердую веру в истинность того, чего нельзя не признавать как истины, о чем более нет надобности рассуждать и нет возможности сомневаться.
ВОПРОСЫ
1. Расскажите, пожалуйста, как вы понимаете христианство.
2. Является ли кто–либо из ваших родственников или знакомых христианином? Если да, то, как вы считаете, оправдывают ли они своим образом жизни название христианина?
3. Почему фарисеи, книжники и саддукеи–первосвященники предали Иисуса Христа казни?
4. В каком веке произошел раскол христианской Церкви? Что означает слово православие?
8. Нагорная проповедь
Так называется проповедь Иисуса Христа о «блаженствах», в которых выражена сущность новозаветного закона в отличие от закона ветхозаветного. Господствующая черта «блаженств» — полнейшее духовное смирение и самоуничижение в противоположность эгоизму и самовозношению древности.
Нагорная проповедь — ядро учения Иисуса Христа. Вместе с Десятью заповедями, которые Бог дал человечеству во времена Ветхого Завета, Нагорная проповедь является основным путеводителем жизни христиан.
Однажды Иисус взошел на гору, сел там и, когда приступили к Нему ученики и народ, стал учить их заповедям блаженства:
«Блаженны нищие духом, ибо их есть Царство Небесное.
Блаженны плачущие, ибо они утешатся.
Блаженны кроткие, ибо они наследуют землю.
Блаженны алчущие и жаждущие правды, ибо они насытятся.
Блаженны милостивые, ибо они помилованы будут.
Блаженны чистые сердцем, ибо они Бога узрят.
Блаженны миротворцы, ибо они будут наречены сынами Божиими.
Блаженны изгнанные за правду, ибо их есть Царство Небесное.
Блаженны вы, когда будут поносить вас и гнать и всячески неправедно злословить за Меня. Радуйтесь и веселитесь, ибо велика ваша награда на небесах: так гнали и пророков, бывших прежде вас.
Вы — соль земли. Если же соль потеряет силу, то чем сделаешь ее соленою? Она уже ни к чему не годна, как разве выбросить ее вон на попрание людям.
Вы — свет мира. Не может укрыться город, стоящий на верху горы. И, зажегши свечу, не ставят ее под сосудом, но на подсвечнике, и светит всем в доме. Так да светит свет ваш пред людьми, чтобы они видели ваши добрые дела и прославляли Отца вашего Небесного» (Матфей, 5:3–16).
Это — начало Нагорной проповеди, в которой, как мы видим, определяются те, кто может сделаться членом новозаветного общества. В Ветхом Завете принадлежность к избранному обществу обусловливалась внешними свойствами и признаками людей — их происхождением от Авраама и обрезанием[24].
В Новом Завете, напротив, все зависит от внутренних достоинств человека, и это внутреннее достоинство определяется «блаженствами», то есть качествами душевного настроя. Господствующая черта «блаженств», — это полнейшее духовное смирение и самоуничижение в противоположность эгоизму и самовозношению древности.
Эту противоположность Христос пояснил целым рядом сопоставлений новозаветного закона с ветхозаветным, особенно в том виде, в каком его толковали книжники и фарисеи. Так, заповедь «не убий» истолковывалась в ее буквальном, узком смысле. В Новом Завете она получает более широкий, глубокий смысл и распространяет свое действие даже на внезапный и напрасный гнев, могущий сделаться источником вражды с ее гибельными последствиями, и на всякие презрительные и унизительные для человека выражения.
В Новом Завете закон карает уже не только руку, совершающую убийство, но и само сердце, питающее вражду: отвергается даже дар, приносимый Богу, пока сердце приносящего хранит в себе какое–нибудь злое чувство.
Вопреки древнему закону «око за око» как крайнему выражению эгоизма проповедуется правило «не противься злому» и как высшее выражение любви заповедуется «любить врагов своих, благословлять проклинающих нас, благотворить ненавидящих нас, молиться за обижающих и гонящих нас». Люди враждуют между собой вследствие забвения великой истины, что все они — «сыны одного Отца Небесного»; когда эта истина войдет в общее сознание, люди перестанут разделять себя на ближних и врагов, и все человечество станет единым нераздельным братством.
В грехопадении человек потерял значительную часть своего богоподобия и сделался рабом тления; теперь ему дается новая сила — восстановить потерянное богоподобие. «Будьте совершенны, как совершен Отец ваш Небесный».
После изложения общих начал Христос преподал несколько частных правил, вытекающих из них. «Народ дивился учению Его, — замечает евангелист, — ибо Он учил их как власть имеющий, а не как книжники и фарисеи».
Для выражения понятия блаженство существует четыре греческих слова. По–русски все они могут быть переведены одним словом — счастливый.
Под блаженными можно подразумевать людей, которым уготовано вечное спасение. Они обладают внутренними достоинствами, внутренним миром и счастьем уже здесь, на земле.
Гораздо труднее объяснить выражение нищие духом. В разных комментариях приводятся весьма различные переводы: смиренные, бедные души, униженные, нуждающиеся в помощи, уповающие на Бога; люди, которые отвлекли свои мысли, сердце и любовь от предметов настоящего мира и вознесли их к небу.
По мнению составителей комментариев Толковой Библии, наиболее подходящим объяснением выражения нищие духом являются понятия смиренные, скромные.
ВОПРОСЫ
1. Почему Нагорная проповедь — сердцевина учения Иисуса Христа?
2. Поясните своими словами, как вы понимаете выражение «Блаженны нищие духом».
3. Христос сказал: «Вы — соль земли». Можно ли это сказать о вас? Почему?
9. Христианское понимание смысла жизни
Человек живет обыкновенной жизнью и вовлечен в ее круговорот как муравей в своем муравейнике. Но он всегда чувствовал и чувствует, что существует иное, более высокое бытие. И все догадки человека об этом бытии, все его попытки приблизиться к этому бытию, все стремления проникнуть в его тайну представляют собой, по сути, огромный вопрос, задаваемый Небу. Тысячи вопросов, тысячи попыток и тысячи догадок.
Дар мгновенный, дар прекрасный,
Жизнь, зачем ты мне дана?
Ум молчит, а сердцу ясно:
Жизнь для жизни нам дана.
Все прекрасно в Божьем мире!
Сотворивший мир — в нем скрыт;
Но Он в чувстве, но Он в лире,
Но Он в разуме открыт.
Познавать Творца в творенье,
Видеть духом, сердцем чтить —
Вот в чем жизни назначенье,
Вот что значит в Боге жить![25]
Христианство — это прикосновение человека непосредственно к Божественному. И если человек прикасается к Божественному, он открывает для себя самые важные вещи — смысл своего существования, бесконечную ценность каждой человеческой души, цель мироздания, смысл труда и учебы, красоту человеческих отношений и творчества.
Однако как найти свое место в жизни? Человеку порой свойственно заменять этот вопрос другим — как самоутвердиться в ней? А один из наиболее легких и распространенных способов самоутверждения — это осуждение других. Плохой и тот, и этот. И автоматически, часто неосознанно, получается, что я–то и есть хороший.
А вот если искать недостатки в себе, если требовать усилий от себя, а не от других, то становится очень трудно. Речь в первую очередь идет о поступках в каждодневном быту, а не во время пожара, перестрелки, землетрясения или других стихийных бедствий.
Легко обещать себе, что ты станешь хорошим, когда все другие вокруг достигнут совершенства. Но как трудно начать делать добро самому, когда кругом столько несправедливости! Жертвовать другим свой труд, свое время, ответить добром на зло для человеческого эгоизма прямо–таки невозможно. Но лишь на пути этого жертвования человек находит внутреннюю духовную гармонию и обретает настоящую незыблемую точку опоры в Боге.
Главный учебник жизни для христианина — это, конечно, Евангелие. Заглянем и мы в эту Книгу жизни — в Евангелие от Луки.
Пришел Иисус Христос в одно селение. Здесь женщина, с именем Марфа, приняла Его в дом свой.
У нее была сестра, с именем Мария, которая села у ног Иисуса и слушала слова Его.
Марфа же заботилась о большом угощении и, подойдя, сказала:
— Господи! Разве Тебе нужды нет, что сестра моя одну меня оставила служить? Скажи ей, чтобы помогла мне.
Иисус же сказал ей в ответ:
— Марфа! Марфа! Ты заботишься и суетишься о многом, а одно только нужно. Мария же избрала благую часть, которая не отнимется у нее.
И в наше время христиан условно можно разделить на Марф и на Марий.
Марфе, которая усиленно хлопотала о приготовлении угощения для Христа, не понравилось, что Мария только спокойно слушает речи Иисуса, оставляя ее без помощи в хозяйственных делах. Вот почему она обратилась ко Христу с просьбой сказать Марии, чтобы та помогла ей.
Господь же с тоном некоторого дружеского упрека сказал Марфе, что напрасно она так старается, уделяет так много сил приготовлению большого угощения. По слову Господа, нужно только одно, то есть нужна такая же преданность Евангелию, какую показала Мария, забывшая обо всех хозяйственных делах, когда перед ней открылась возможность беспрепятственно слушать учение Христово. Конечно, эти слова Господа вовсе не означают, что усердие Марфы заслужило осуждение. Ее способ служения тоже достоин награды, однако в жизненной суете нельзя забывать о главном — о богомыслии, богопознании, стремлении к Богу.
Христианин делает для себя выбор, часто неосознанно, идти ли ему путем Марфы или путем Марии.
Путь Марфы — это социальное служение, служение своим ближним. Путь Марии — это путь углубленной молитвы. Ярким представителем тех, кто избрал путь Марии, стал преподобный Серафим Саровский. Вот слова великого старца страны русской:
«Молитва, пост, бдение и всякие другие дела христианские, сколько ни хороши они сами по себе, однако не в делании только их состоит цель нашей христианской жизни, хотя они и служат необходимыми средствами для ее достижения. Истинная же цель жизни нашей христианской состоит в стяжении Духа Святого Божиего».
Однако оба эти пути в конечном счете сходятся, поскольку и путь социальных подвигов, совершаемых в любви, и путь углубленной молитвы ведут человека к Богу.
В заключение этого раздела — несколько слов о христианской морали.
Новизна христианства, поразившая древний мир, пробудившая в нем энтузиазм беспримерной любви и столь же беспримерной злобы, заключалась не в отдельных его принципах, но в их общей связи и соотношении, а главное — в их жизненной искренности и силе. То, что в древней ветхозаветной морали высказывалось «между прочим», как побочная мысль, вызывая уважение своей недосягаемой возвышенностью и не вызывая никакого сочувствия из–за своей безжизненности, — в христианстве делается краеугольным камнем всей морали, входит в кровь и плоть человеческих поступков, вдохновляет и объединяет людей.
Краеугольный камень христианской морали — любовь к Богу и ближнему. Эта любовь не похожа на ту, которой человечество жило до христианства. Это не любовь мужа и жены, родителей и детей, брата и сестры, вообще не та любовь, которая непринужденно диктуется природными инстинктами человека.
Это любовь высшая, обусловленная ясным сознанием братства всех людей как детей единого Бога, любовь, воспитываемая признанием собственного ничтожества пред Богом и остальным миром, словом, любовь, вытекающая из совершенно нового взгляда на мир.
ВОПРОСЫ
1. В чем видела свой смысл жизни Марфа, а в чем — Мария?
2. К кому вы ближе по своей жизненной позиции — к Марфе или к Марии?
3. В чем заключается новизна христианства?
4. Считаете ли вы возможным совершать добрые дела, если в ответ нет благодарности?
10. Проблема смысла жизни в философских течениях
Смысл жизни — одно из основных понятий этики, посредством которого человек соотносит себя и свои поступки с общечеловеческими ценностями и Абсолютной Истиной.
С точки зрения содержания общечеловеческих ценностей выделяют следующие типы обоснования смысла жизни:
гедонизм (от греч. hedone — наслаждение), в котором смысл жизни связывается с получением наслаждений;
прагматизм (от греч. pragma — дело, действие), в котором смысл жизни связывается с достижением успеха;
корпоративизм (от средневекового лат. corporatio — объединение, сообщество), в котором смысл жизни связывается с общностью взглядов ограниченной группы людей, преследующей частные интересы;
перфекционизм (от лат. perfectio, род. п. petfectionis — совершенство), в котором смысл жизни связывается с личным самосовершенствованием;
гуманизм (от лат. humanus — человечный), в котором смысл жизни связывается со служением другим людям, проникнутым любовью к ним, с уважением к человеческому достоинству и с заботой о благе людей.
Определение своего смысла жизни в плане отношения к Абсолютной Истине всегда считалось трудным вопросом. Считаем ли мы, что Она, эта Абсолютная Истина, существует и представляет собой нечто вроде бескрайнего океана, а жизни людские — ручейки, стремящиеся, возможно, разными путями к одной цели — влиться в этот океан? Или же мы считаем, что человек — это сумма физиологических процессов с биоэнергетическим и (или) электромагнитным полем мозговой деятельности?
С точки зрения отношения к Абсолютной Истине выделяют следующие философские течения.
Скептицизм (от греч. skepsis — рассмотрение) — недоверчивость, сомнение во всем, в том числе и в существовании Бога. Ответ скептика на вопрос о Боге (Абсолютной Истине) таков: не знаю. (Вот это честный ответ! А атеисты, хотя тоже не знают, с уверенностью говорят: «Его нет!» Свое незнание выдают за знание.)
Критицизм — утверждение, что Абсолютная Истина непознаваема, Бог непознаваем. Сторонник критицизма говорит: не могу знать точно, научно невозможно доказать. (Основатель критицизма и родоначальник немецкой классической философии — Иммануил Кант.)
Позитивизм — направление, исходящее из того, что человечество в своем развитии проходит три стадии: теологическую (когда преобладает вера), метафизическую (когда преобладает умозрительное философствование) и позитивную (когда преобладает научное знание). Ответ сторонника позитивизма на вопрос о Боге и Абсолютной Истине таков: не хочу этого знать. (Основатель позитивизма — французский философ Огюст Конт.)
Атеизм — это учение, утверждающее что Бога нет. Атеизм — это, по сути, вера, ибо знать, что Бога нет, невозможно. Атеизм есть вера в то, что Бога нет, вера не–в–Бога. Но во что же? В абстрактное светлое будущее, в некий рай на земле.
Кстати, любопытно по этому вопросу заглянуть в советский энциклопедический словарь. Вот что пишется в его четвертом издании:
«Атеизм (франц. atheisme, от греч. atheos — безбожный) — безбожие; отрицание существования Бога и связанное с этим отрицание религии. В СССР и других социалистических странах пропаганда атеизма — составная часть коммунистического воспитания».
Однако несмотря на то, что атеизм был (и есть) краеугольным камнем коммунистического воспитания, он является всего лишь одним из видов воззрений на мир и вещи, на Бога и человека. Основатель атеизма авторам учебника не известен, поскольку атеизм существует очень давно. Например, уже в V веке до Рождества Христова существовала активная группа атеистов в Индии.
Пантеизм (от греч. pan — все и theos — Бог) — учение, отождествляющее Бога с природой, то есть вера в то, что Бог и природа — одно и то же. Знать этого нельзя, но верить можно. Заметим, что пантеизм чреват безбожием, материализмом.
Деизм (франц. deisme, от лат. deus — Бог) — вера в Бога только как в Первопричину и в Творца мира и его законов, но не как в Промысл ител я.
Теизм (от греч. theos — Бог) есть вера в Бога не только как в Творца, Первопричину, но и как в Промыслителя Вселенной. С Богом можно иметь общение в таинствах и молитвах. Совершеннейший вид теизма представляет собой христианство.
Ученый тот, кто много знает из книг. Образованный тот, кто усвоил себе все самые распространенные в его время знания и приемы. Просвещенный тот, кто понимает смысл своей жизни.
Л. Н. Толстой
ВОПРОСЫ
1. Объясните, пожалуйста, что такое гуманизм, прагматизм, гедонизм, корпоративизм и, наконец, перфекционизм?
2. Какие вы знаете основные, с точки зрения отношения к Абсолютной Истине, философские течения?
3. Аргументированно выскажите свое мнение по отношению к следующему утверждению: «Если Абсолютной Истины нет, то жизнь не имеет никакого смысла и никакой цели».
4. Мы постоянно употребляем термин Абсолютная Истина. А может ли быть истина относительной?
5. Можете ли вы, согласно высказыванию Л. Н. Толстого, назвать себя просвещенным? Аргументируйте свою позицию.
11. Анализ философских теистических воззрении на Бога и человека
Христианство вступило в мир как «соблазн для иудеев», как «безумие для эллинов», как «недозволенная религия» для власти. Отсюда стремление всех усердных и способных сыновей новой религии перевести истины веры на язык разума. В мирное время это означало представление христианских истин категориями господствующих воззрений эпохи. В период гонений задача заключалась в том, чтобы доказать представителям власти, что христианство воспитывает не разрушителей, а надежных членов государства и общества. Это стремление и дает начало так называемой апологетической (от греч. apologeticos — защищающий) литературе.
Теисты — христиане — считают, что основывать свою веру только на доказательствах — это как раз и значит утверждать неверие. Уверовать надо и умом, и всем своим существом, то есть добродетельной жизнью. Как известно, есть словесные «жонглеры», которые все могут доказать и, однако, не веруют. И все же в апологетической литературе насчитываются четыре доказательства бытия Божия.
Космологическое доказательство обычно опирается на два логических закона — закон причинности и закон достаточного основания. Первый требует признания первопричины мира. Если мир есть, значит, должен быть Творец, не может же мир сам сотвориться. Если мы не можем поверить, что школа, в которой мы находимся, сотворилась сама, то как мы можем поверить, что планеты, весь космос могли сотвориться сами?
Итак, закон причинности требует признания первопричины мира. Закон же достаточного основания утверждает, что ничто, кроме Высочайшей всемирной причины, не может быть признано на достаточном основании истинною первопричиной мира.
Выпишем для большей убедительности из апологетики.
Все в мире имеет свою причину. Каждая причина, в свою очередь, является следствием другой причины. При этом все в мире имеет причину своего бытия вне себя. Ничто не самобытно. Поэтому и весь мир, как целое, тоже не самобытен и должен иметь причину своего бытия, причем эта причина должна быть вне этого мира. Такой причиной может быть только Премирное высочайшее существо — Бог.
Телеологическое доказательство (от греч. teleos — достигающий цели, logos — понятие, учение) рассматривает мир не только как нечто существующее и нуждающееся в объяснении своего возникновения, но как нечто цельное, гармоничное, художественно стройное, целесообразное, указывающее на мудрость создателя этой целесообразности…
Телеологическое доказательство требует признать Бога как разумную личность, способную целеполагать и благоустроить созданный мир.
Конечно, тут могут возникнуть следующие возражения:
1) отрицание целесообразного устройства природы;
2) объяснение целесообразности случайности;
3) отрицание сознания и личности как виновников целесообразности мира.
По первому пункту указывают на частые явления мира, не имеющие целесообразности. На это апологетика отвечает, что нередко мы не видим, не понимаем цели и смысла некоторых явлений, но это не значит, что цели и смысла в этих явлениях вообще нет.
По второму возражению апологетика отмечает, что как целесообразность создания машины не может быть объяснена случайностью и требует признания наличия сознания, создавшего целесообразную машину, так и целесообразность самого сознания и, наконец, целесообразность всей Вселенной невозможно объяснить случайностью.
По третьему возражению апологетика говорит, что только разумному, сознательному, личному Существу может быть обязано своим происхождением целесообразное творение. Наблюдая целесообразное устройство мира, мы заключаем о сознательном Виновнике мира с умом, которому предназначалась идея целесообразного устройства мира, с волей, которая стремилась к осуществлению этой идеи, и с силой, которая осуществила эту идею в реальном бытии мира. Иногда в качестве контрпримера указывают на инстинктивную деятельность животных без цели. Это неверно! Животное действует без осознания цели своего действия, но не без цели. Оно действует сообразно с не сознаваемой им целью.
Онтологическое (онтология от греч. oп, род. п. ontos — сущее и logos — понятие, учение) — это внутреннее доказательство, так как основывается на нашем внутреннем опыте. Основная мысль этого доказательства заключается в том, что в присущей нам идее Высшего вс есоверше иного и бесконечного существа обязательно содержится идея о реальности этого существа, ибо всесовершенное не может не быть реальным… Мы не можем представить Всесовершенное существо не существующим, как не можем представить треугольник не треугольным.
Нравственное доказательство может быть практическим и теоретическим. Практическое доказательство — это то, что вера в Бога содействует улучшению нравственности, тогда как атеизм приводит обычно к падению морали. Когда мыслящие атеисты серьезно смотрят на жизнь и видят, что в ней творится, особенно в наше время, то говорят вслед за Вольтером: «Если Бога нет, то его надо выдумать». Иначе кто остановит поток преступности? Тюрьмы? Газеты? Они только еще больше развращают.
Существуют и теоретические, или так называемые научно–философские способы нравственного доказательства бытия Божия. Раз есть нравственный закон (а он не может быть выдумкой, потому что действует часто помимо нашей воли) — значит, есть и его Основатель. Тщательный анализ нравственного сознания человека показывает нам, что, имея свободу действий, человек испытывает духовное удовлетворение от сознания выполненного долга.
Иными словами, свобода человеческой воли ограждается от произвола наличием стоящего выше нее нравственного закона, который одобряет или порицает ее действия. Человек, имеющий свободную волю, тем не менее чувствует над собою этот закон как безусловную повелевающую силу. Следовательно, не сам человек создал этот закон и поставил его над собою.
Если мы серьезно будем стремиться узнать Бога, Он нам откроется; искать же Бога ради забавы — это не религиозное чувство, и, следовательно, поиски сразу обречены на неудачу.
ВОПРОСЫ
1. Что называется апологетической литературой?
2. Что, согласно апологетике, представляет собой закон причинности?
12. Во что верили древние славяне?
С незапамятных времен многочисленные реки, пересекавшие по всем направлениям Русь, содействовали этническому и государственному единству славянских племен, которые проживали на огромных просторах по берегам этих рек. Можно предположить, что славяне не ссорились из–за земли, которой было так много, что можно было свободно расселиться без обиды друг на друга.
Однако славянским племенам постоянно приходилось отбиваться от разных кочевых народов, степных варваров и звероловов, ордами блуждавших в лесах. Угроза вторжения неприятеля, как и удобное, легкое сообщение по рекам, помогала племенам, жившим оседло, стремиться к объединению. Эти условия жизни отражались на характере населения, делая его осторожным, осмотрительным, думающим о своей жизни и готовым к взаимопомощи.
Славянские племена жили родами. В начале истории государства не семья была основной ячейкой, а род, состоявший из нескольких родственных семей и крепко державшийся вокруг своего главы.
При дальнейшем развитии совместной жизни славянских племен и при возникновении больших городов род стал терять место главной социальной ячейки; его роль стала постепенно переходить к семье как более эластичной и меньшей по количеству членов ячейке. Но и в семье оставались общие рамки внутренних взаимоотношений, унаследованные от родовой жизни.
Чужеземцы, посещавшие Русь, отмечали нравственность славян, их доброту, гостеприимство, отсутствие лукавства. Некоторые из путешественников хвалили обхождение восточных славян с пленными, которым оставляли жизнь, и отмечали, что у славян пленные работали не постоянно, как у других народов, — после известного срока их освобождали. Славяне стойко воевали, защищая свою территорию, способны были на большие жертвы, но не были агрессивны и жестоки по отношению к соседям.
Посмотрим теперь, во что верили славяне в этот древний период роста государственного сознания.
В те годы на Руси было небольшое количество христиан, и хотя существовали христианские храмы, в целом торжествовало язычество, идолопоклонство, истоки которого лежат в глубокой древности. У разных племен существовали свои местные боги, но повсюду почитали таких богов, как Перун, Велес, Сварог, Стрибог, Хоре, Ярило, Макошь. Эти божества олицетворяли силы природы, то есть видимые и осязаемые силы — солнце, ветер, плодородие, заботу о скоте и т. д.
Обратим внимание на то, что славяне почитали и невидимых, но опекающих их «нематериальных» божеств, или, правильнее сказать, «духов». К ним относились и домовой, и леший, и водяной, и чуры (то есть предки) и др. Вера в невидимые существа, несомненно, помогла славянам беспрепятственно принять христианские понятия об ангелах–хранителях и о святых небесных покровителях отдельного человека или всей семьи. Кстати, по сей день это сохранилось в сербских семьях, празднующих «славу», то есть день святого покровителя семьи.
Трудно сказать, насколько крепка была вера в эти силы природы и в невидимых духов. В жертву идолам приносили, главным образом, быков, свиней и кур, о чем свидетельствуют современные раскопки тех мест, где стояли идолы. Можно предполагать, что жертвоприношения совершались после победы над врагом, в день весеннего равноденствия, после снятия урожая и в другие дни.
ВОПРОСЫ
1. Каково было отношение славян к соседям?
2. Во что верили славяне–язычники?
3. Что вы можете сказать о вере славян в невидимых духов?
13. В чем видел смысл жизни Великий князь Владимир?
Родился князь Владимир в 963 году. Отцом его был князь Святослав Игоревич — внук Рюрика. Первые князья до Владимира были неоспоримыми историческими личностями, но по своему характеру и поведению князья Рюрик, Олег, Игорь, Святослав и княгиня Ольга значительно отличались от князя Владимира и его потомков. Эти князья стремились к походам, к завоеванию соседей, сурово относились к мирному населению. Они княжили, но державой своей мало интересовались.
Княгиня Ольга, бабушка князя Владимира, в последние годы своего княжения уже была христианкой. Можно полагать, что и люди, окружавшие ее, были христианами. В то время в Киеве уже существовали христианские церкви. Исходя из этого можно заключить, что князь Владимир с детства был знаком с христианством.
Жизнь князя Владимира распадается на два периода: до и после крещения. Первый период был очень коротким — до 25–летнего возраста. В течение его князь Владимир ничего резко не менял в жизни страны. Язычеству он скорее покровительствовал и, на удивление христиан, даже воздвигал новых истуканов.
Если он и склонялся к христианству, то все же ему предстояло прежде освоиться с новым положением в Киеве, наладить взаимоотношения с другими городами и со славянскими племенами между Киевом и Новгородом. Новгородская дружина и варяги были язычниками. Владимиру предстояло собрать вокруг себя доверенных лиц и помощников в государственных делах, на которых можно было бы опереться при воплощении в жизнь каких–либо реформ.
В вопросах религии главою была, вероятно, каста почитаемых жрецов; действовали языческие традиции и обряды поклонения идолам, существовали и упрямые последователи старой религии. Могли новый, молодой князь, пришедший из Новгорода, сразу переделать все?! Тем более что носителям власти полагалось и определенное поведение, включая многоженство. В преданиях говорится, что Владимир в начале своего княжения покровительствовал идолопоклонству и имел шесть «воженных» жен.
В чем видел смысл жизни этот великий князь? Поддался ли он искушению богатством, неограниченными возможностями и беспредельной властью? Нет, все это не пленяло его! Первые годы его правления прошли в походах. Довлела над князем и оборона от печенегов, сидевших в южных степях. Шла торговля с севером и югом по речной системе «из варяг в греки».
Мудрое правление и военные успехи, несомненно, подняли престиж молодого Владимира. Победы окрыляют народ и создают ореол славы вокруг вождя.
Итак, в течение первого периода своего правления князь Владимир прославлял языческих богов, устанавливая их изображения, вырезанные из дубовых кряжей. Главным среди них был Перун с серебряной головой и золотыми усами. В Перунов день этому идолу киевляне приносили жертвы.
Но однажды жребий пал на христианского юношу–варяга Ивана, и когда княжеские люди пришли к его отцу требовать обреченного на смерть сына, услышали неслыханно дерзкий ответ: «Ваши боги — дерево! Сегодня стоят, а завтра сгниют». И еще он сказал, что гром, молния, ветер, светила, которых язычники почитают как богов, сами Богом созданы, сами лишь творения Творца Всемогущего. И что язычники за творением не видят Творца… Страшны и непонятны были язычникам слова христианина.
Рассвирепевшая толпа убила и отца, и сына. Но переданный князю ответ варяга заставил Владимира задуматься.
И раньше князь Владимир размышлял о языческих богах. Известно ему было, что ни могущественная Византия, ни Рим давно не поклоняются им. Бабку свою, мудрую княгиню Ольгу — христианку, не раз вспоминал…
А тут стали к Владимиру приходить послы из разных стран, каждый склоняет свою веру принять. Пришел и греческий проповедник. Рассказал киевскому князю, что Бог один, а не множество, как считают язычники. Один, но три лика имеет, три разные и нераздельные ипостаси: Бог Отец, Бог Сын и Бог Дух Святой. Что истинный христианский Бог вечен и бесконечен, а языческие боги временны оттого, что когда–то их не было, значит, и конец им придет.
Много неясного услышал от грека Владимир. Как представить себе, что Бог один, а не множество? Единый, но в трех лицах? Как признать, что всего лишь простому дереву поклонялись веками? Кто поверит?
Грек показал князю икону с изображением Страшного суда. На иконе той жившие по правде, по заветам Бога христианского, были изображены справа и радостно шествовали в рай. Слева стояли грешники, обреченные на вечные муки. «Хорошо тем, кто по правую руку, — сказал князь, — худо тем, кто по левую». «Крестись, если хочешь быть по правой стороне», — ответил проповедник. «Подожду еще», — сказал Владимир.
ВОПРОСЫ
1. Поддался ли князь Владимир искушению богатством и беспредельной властью? В чем он видел смысл жизни в первый период своего княжения?
2. Почему ответ варяга–христианина заставил князя задуматься?
3. О чем рассказал князю Владимиру греческий проповедник?
4. Какую веру и почему выбрали бы вы, если бы были на месте князя Владимира? А быть может, вы выбрали бы атеизм?
14. Выбор веры
Постараемся перенестись в те далекие годы и представить себе религиозные вопросы, которые могли волновать князя Владимира, беседы, которые велись с друзьями, старшими дружинниками, влиятельными киевлянами и другими соратниками молодого, энергичного, одаренного недюжинными способностями князя.
Христианское учение говорит о любви, о едином Боге, создавшем мир и человека. Бог любит людей, как Своих детей, и требует от них любить друг друга, помогать и заботиться, а не мстить! Особенно было трудно понять, что Бог требует любить не только ближних, но и врагов! Не всем это понятно и в наши дни, но со временем, возможно, все люди поймут, что жить можно только в мире друг с другом!
Христианский Бог дал заповеди Своим детям — людям. Исполняя заповеди, человек становится праведным, имея надежду попасть в рай. В христианстве важно исполнение заповедей, а не обычаев и ритуалов! Значит, человек своим стремлением к добру может стать лучше, добродетельнее и отзывчивее! Человек сам хозяин своей судьбы. Вот как возвысил Бог человека, призывая его стать Своим сыном, а не рабом мертвых правил! В христианстве нет никаких предопределений — человек сам себе хозяин. Как это величественно и справедливо!
Христианские заповеди нетрудные и понятные. Люби отца своего и мать свою. Это и у славян всегда было, это они легко примут. Не кради, не убивай, не присваивай чужого — все это тоже очень правильно и понятно! Если исполняешь Заповеди Божий, получишь награду. Если же лукавишь, то такой ответ придется дать, от которого не увильнешь и не откупишься обрядами. Твои судьи — совесть и Бог, Который все видит и знает! От суда своей совести не уйдешь! Перед Богом можно каяться и просить прощения! Далее, христианство учит человека сдерживать свои дурные наклонности, отказываться от того, чего хочется, во имя заботы о других и о семье. Такие люди, воспитанные христианской верой, умеющие властвовать над своими желаниями и страстями, с закаленным характером, с твердой волей, нужны в каждой стране. Им можно доверять!
Отказаться от многоженства во имя сплоченной семьи? Я сам это сделаю, чтобы показать пример другим. Без крепкой семьи не может быть крепкого государства. Семья — это основная ячейка в государстве. Работать над собой, развивать свои дарования, «свои таланты», как говорит главная христианская книга — Евангелие. Как это правильно и нужно каждому человеку! У нас много одаренных людей! Они должны учиться, трудиться, совершенствоваться…
Христос проповедует скромность и отрицает гордость. Требует заботы о бедных. Я сам это буду делать! Буду заботиться о несчастных, правильно судить и не гордиться тем, что я князь.
Время шло, а киевский князь не решался переменить веру. Размышлял, советовался со старейшинами, отправлял послов смотреть, где и как проходят богослужения. И опять вспоминал мудрую бабушку свою, которая избрала веру христианскую. Не давала покоя смелость и дерзость варягов–христиан Ивана и Федора, которые за Бога христианского приняли мученическую смерть…
Однажды, когда князь со старейшинами выслушивали рассказы послов о разных верах, бояре сказали: «Если бы плоха была вера греческая, не приняла бы ее Ольга, бабка твоя, мудрейшая из всех людей!»
И решил князь: «Крещусь!» Да снова медлил. Возможно, смущало Владимира, что, принимая веру из чужой страны Византии, он станет зависимым от нее, подневольным. И решил Владимир прежде стать равным византийскому императору.
Вторгся он в византийские владения в Крыму и осадил город Корсунь (Херсонес). Дружинники его начали насыпать к городской стене землю, чтобы по насыпи войти в город. А жители города подвели под стену подкоп и выбирали всю насыпанную землю. Тогда один из жителей города, некий Анастас, пустил в стан Владимира стрелу с запиской: «Перекопай и перейми воду из колодца. Из него по трубе идет вода в город». Прочитав записку, Владимир сказал: «Если от этого Корсунь сдастся, то я крещусь».
Корсунь была взята! И оттуда — уже победителем — Владимир продиктовал свои условия византийскому императору, потребовал отдать за него сестру: «Коли не отдадите ее за меня, то и с
Царьградом сделаю то же, что с Корсунью». Встревоженный византийский император ответил: «Недостойно христианке выходить за язычника. Крестись, тогда дадим тебе невесту».
С этим Владимир согласился и объявил о желании креститься: «Пусть те священники, которые придут с сестрой вашей, крестят меня».
Да, может, снова не окончательным было решение, это и понятно — трудно решиться переменить веру. Но тут свершилось чудо. По преданию, Владимир неожиданно ослеп. Царевна послала сказать ему: «Если хочешь избавиться от болезни — крестись».
«Если так случится, — решил Владимир, — то поистине велик Бог христианский». Во время крещения князь прозрел…
Слепоту и прозрение князя толковали как символ перехода от языческой тьмы к свету христианской жизни. При крещении человек будто вновь рождается, начинает жить по законам новой жизни. Даже имя получает новое. Князю Владимиру дали имя Василий.
ВОПРОСЫ
1. Что положительного видел князь Владимир в христианстве?
2. Почему исполнение заповедей важнее, чем исполнение обычаев и ритуалов? Смогли бы вы на месте князя Владимира провести такой анализ заповедей? Попробуйте!
3. Обратите внимание на то обстоятельство, что князь Владимир не только теоретически изучал суть христианства, но и сразу делал практический вывод: «Я сам буду это делать!» Сколько лет тогда было князю?
4. Почему князь медлил креститься?
5. Как вы думаете, почему таким важным для Руси стало крещение князя Владимира? Если вы крещены, то имело ли это для вас какое–нибудь последствие?
15. Величайшее историческое событие
Уже на пути из Корсуни в Киев князь Владимир доказал, как христианство влияет на людей и смягчает характер человека. Отказавшись от многоженства, он отправил дружинников–вестников к каждой своей «воженной» жене объявить, что по христианскому закону ему разрешено иметь только одну жену, поэтому он всем им дает свободу и позволяет, если они захотят, выйти замуж за любого дружинника.
Это была неслыханная для тех времен гуманность! В те времена обыкновенно нелюбимых жен убивали. Его милостивое отношение к женам, конечно, стало сразу же известно в народе.
Интересно и другое историческое событие. Старшая жена Рогнеда послала ему «гордый», но смягченный кротостью и смирением ответ. Она велела передать князю, что его милости не приемлет, ни за какого дружинника замуж не выйдет, но и мстить ему не будет, так как сама она уже христианка и поэтому уйдет в монастырь.
Так она и сделала! И мать старших сыновей князя Владимира — Изяслава, Ярослава, Мстислава и дочери Предславы — приняла монашеский постриг и получила имя Анастасия. Следует обратить внимание на то, что тогда, в канун Крещения Руси, под Киевом уже существовал женский монастырь.
Эти два примера (князь Владимир дал свободу женам, а не умертвил их, и Рогнеда, несмотря на незабываемую обиду, не мстила, а кротко пошла в монастырь) показывают, как христианство коренным образом меняет человека и его характер, мысли и желания и заставляет его сдерживаться и не поддаваться искушениям.
Вернувшись в Киев, князь Владимир крестил своих детей, и тогда начались регулярные проповеди христианской веры. Их вели и сам князь, и греческие священники, особенно из Корсуни, говорившие на славянских языках, и болгарские священники с реки Дуная, и те дружинники, которые уже давно, как Рогнеда, приняли христианство.
Говорили они, вероятно, о Всемогущем Боге Творце, о любви к ближнему и к врагам, о том, что только христиане, исполняющие Заповеди Божий, могут создать и сохранить мир на земле своим смиренным и кротким поведением и своими молитвами Премудрому и Милостивому Богу. Говорили и о том, как надо молиться, приводя в пример молитву «Отче наш», данную Иисусом Христом, в которой есть такая просьба, связанная с обещанием: «…и остави нам долги наша, якоже и мы оставляем должникам нашим», то есть о необходимости милостиво и с любовью подходить ко всем людям. Говорили, конечно, и о Страшном Суде, и об участи грешников в аду.
Все эти убедительные проповеди должны были запасть в душу людям впечатлительным и ищущим, а таких в славянских народах всегда было много. Спокойный подход, проповеди и убеждения создали такую обстановку, что почти без сопротивления произошло величайшее историческое событие — Крещение Руси в 988 году.
Идолы были низвергнуты, изрублены и сожжены. После этого князь объявил: «Если кто, богатый или бедный, нищий или раб, не окажется завтра на реке, тот будет против меня».
«И утром вышел Владимир со священниками на Днепр. И собралось людей без числа: вошли в воду и стояли, одни по шею, другие по грудь, дети же у берега, другие же держали детей. Уже крестившиеся ходили около них, а священники, стоя, творили молитвы. И надо было видеть радость на небесах и на земле о спасении стольких душ». Так описывает летопись это великое событие.
ВОПРОСЫ
1. На примере князя Владимира расскажите, как христианство влияет на характер человека.
2. Как распорядилась Рогнеда с предоставленной ей князем свободой? Как христианство повлияло на ее характер?
3. Историки отмечают, что христианские проповеди были адресованы людям ищущим. А есть ли такие люди в вашем классе? Мысленно перечислите их!
4. В каком году произошло Крещение Руси? Как описывает это великое событие летопись?
16. Возникновение древнерусской литературы
Каждый из нас — часть общества и часть его истории. Не сохраняя в себе самом память о прошлом, человек губит часть своей личности. Трагедия Октябрьской революции 1917 года в немалой степени заключась в том, что прошлое было «отменено навсегда», а основной задачей считалось создание принципиально нового общества — советского. Причем общество это должно было сформироваться на новом месте, без корней в прошлом, без центрального стержня, на котором держалось общество наших предков, — без религии.
Конечно, такая идеология не могла долго просуществовать. Дерево без корней не принесет плодов. Религия — неотъемная часть истории русского народа, часть его самосознания и культуры. В этом нетрудно убедиться на примере возникновения древнерусской литературы.
«Если считать, что христианство не могло быть введено на Руси без широко развитой письменности, без книг, необходимых для совершения богослужения, для монастырской жизни, — писал известный русский ученый–литературовед Д. С. Лихачев, — без переводов на понятный для русских литературный язык, то мы с уверенностью можем отмечать тысячелетие русской литературы в восьмидесятых годах нынешнего столетия».
Считается, что русская литература возникла внезапно. Стремительный скачок в развитии литературы произошел одновременно с появлением на Руси христианства и Церкви, потребовавших письменности и церковной литературы. Однако он был подготовлен всем предшествующим культурным развитием русского народа.
Всякая литература создает свой мир, воплощая мир представлений современного ей общества. Д. С. Лихачев отмечает, что чувство значительности происходящего, значительности всего временного, значительности истории человеческого бытия не покидало древнерусского человека ни в жизни, ни в искусстве, ни в литературе.
Человек, живя в мире, помнил о мире в целом как огромном единстве, ощущал свое место в этом мире. Его дом располагался красным углом[26] на восток. По смерти его клали в могилу головой на запад, чтобы лицом он встречал солнце. Его церкви были обращены алтарями навстречу возникающему дню. В храме росписи напоминали ему о событиях Ветхого и Нового Завета, собирали вокруг него мир святости: святых воинов внизу, мучеников повыше; в куполе изображалась сцена вознесения Христа, на парусах сводов, поддерживающих купол, — евангелисты и т. д.
Церковь была микромиром, и вместе с тем она была макрочеловеком. У нее была глава, под главой шея барабана, плечи. Окна были очами храма (об этом свидетельствует сама этимология слова «окно»). Над окнами были «бровки».
Большой мир и малый, вселенная и человек! Все взаимосвязано, все значительно, все напоминает человеку о смысле его существования, о величии мира и значительности в нем судьбы человека.
Книги начали привозить на Русь из христианских стран — Византии, Греции, но в основном — из Болгарии. Древнеболгарский (старославянский) и древнерусский языки были похожи, и Русь могла пользоваться славянским алфавитом (азбукой), созданным братьями Кириллом и Мефодием.
Жили братья в ТХ веке, родились в городе Солуне, в Македонии. Сначала старший — Мефодий, а позже и младший — Константин, приняли монашество. Константин получил в монашестве имя Кирилл. Братья проводили свои дни в молитве и изучении
Священного Писания. Читали книги на греческом и латинском языках. Они стали известными своей образованностью, ученостью и были направлены патриархом Фотием проповедовать Священное Писание среди славянских народов.
Они хорошо знали славянские языки и могли проповедовать на языке, понятном этим народам. Не довольствуясь лишь устной проповедью, Кирилл создал славянский алфавит (кириллицу) и перевел на славянский язык Евангелие. Позже братья перевели и другие богослужебные книги, ввели среди славянских народов богослужение на церковно–славянском языке.
Потребность в книгах на Руси во времена принятия христианства была очень велика, но книг было мало. Процесс переписки книг был долгим и сложным. Первые книги писались так называемым уставом, точнее, не писались, а рисовались. Каждая буква вырисовывалась отдельно от другой. Слитное письмо (скоропись) появилось лишь в XV веке.
Издавна любили на Руси читать и слушать чтение книг. Кроме библейских повествований, любимым чтением были сочинения отцов Церкви — римских и византийских богословов, святоотеческая литература. В сочинениях византийских богословов Иоанна Златоуста (344–407), Василия Великого (330–379), Григория Богослова (320—390), Ефрема Сирина (умер в 373 году) растолковывались основы христианства, люди наставлялись в христианских добродетелях.
Но особенно любили читать жития святых — агиографию (от греч. hagios — святой и grapho — пишу). Жития — это повествования о людях, которые в жизни своей неуклонно следовали Заповедям Христа, шли по пути, Им указанному, не отступали от него вопреки всем испытаниям и тяжести этого пути. Составляли жития лишь после смерти человека, при условии его канонизации — признания Церковью его святости. Уже в Киевской Руси многим были известны византийские жития Алексия человека Божия, Ирины, Антония Великого…
Появились на Руси и апокрифы (от греч. apokryphos — тайный). Апокрифы — предания, которые не вошли в канонические библейские книги, так как были объявлены Церковью неточными. Стали известны многочисленные апокрифические Евангелия, рассказы о детстве и юности Христа, о жизни Богородицы.
Древнейшая русская книга, сохранившаяся до наших дней, — это Евангелие. Переведена эта книга была в 1056—1057 годах по заказу новгородского посадника Остромира потому и называется — Остромирово Евангелие.
ВОПРОСЫ
1. Как, по вашему мнению, должны соотноситься мода и традиция в вашей жизни?
2. Как и когда родилась русская литература?
3. Что влияло на поступки людей, на определение их образа жизни в произведениях древнерусской литературы?
4. Постарайтесь проанализировать на известных вам примерах отношение разных народов к своим традициям.
17. Современность — это итог прошлой истории. Советское общество
Летопись — жанр древнерусской литературы. Это был один из первых оригинальных жанров русской литературы, который перестал использоваться в XVII веке по завершении древнерусского периода литературы. Русские летописи немного напоминают византийские хроники. Это исторические повествования о днях прошлых и рассказ о современных событиях. Хронист, а часто и летописец начинают рассказ с давних библейских времен, с самого начала, от сотворения мира.
Но в хронике события располагаются по царствованиям, а в летописи — по годам. Для летописца важна не продолжительность правления, а последовательность событий. Каждая летописная статья начинается словами: «В лето…», затем называется год от сотворения мира и излагаются события этого года.
Зачем же начинать рассказ с тех давних времен? Для чего повторять в каждой летописи давно известные всем события? Кому же интересно читать одно и то же? А сколько уходило времени на переписку Библии и ранних летописных сводов! Зачем и для чего? Писали бы сразу о событиях своего времени, о которых еще никто не успел рассказать, как в современных газетах.
Нет, не мог так строить свой труд древний летописец! Оттого что у древнерусского книжника был христианский взгляд на историю. Летописец, как правило монах, не мог жить вне христианского мира, христианской традиции. А это означает, что в событиях настоящего для него соединялись прошлые и будущие времена. Современность — итог прошлой истории, и от сегодняшних поступков людей, событий будет зависеть будущее спасение человека и страны или их гибель.
Древнейшая из дошедших до нас летописей — «Повесть временных лет». Составил ее монах Киево–Печерского монастыря Нестор в начале XII века.
О чем только ни говорит Нестор в своей летописи, о чем ни размышляет! Все это разнообразие событий, тем, жанров служит определенной цели — помогает летописцу рассказать об истории Руси, ее пути от тьмы к свету — от язычества к христианству. На исторические события летописец смотрит с точки зрения христианской морали, видит в истории и в делах людей борьбу двух начал — света и тьмы, Бога и дьявола.
Вот и получается, по Нестору, что далекое прошлое живет в настоящем и от настоящего зависит будущее. За грех в настоящем последует наказание в будущем — так было не раз, так случилось и в 1068 году: «Пришли иноплеменники на русскую землю, половцев множество. Навел на нас Бог поганых за грехи наши».
Но мог ли великий летописец хоть на мгновение предположить, что самое страшное еще впереди? Что России еще предстоит исторический прыжок в бездну, который будет совершен в октябре 1917 года? Что именно в России впервые в мире будет объявлено, что прошлого больше нет и не будет, оно попросту отменяется, а отныне создается новая общность людей.
Проблеме добра и зла в нашей книге уделено немало внимания. На разных примерах мы видели, каков подход к этой проблеме у христианства. Марксизм предложил иной — безрелигиозный подход искоренения зла.
Критику общества Карл Маркс (1818–1883) как раз и начал с религии. Он считал религию обманом, к которому люди прибегают, желая преодолеть свои невзгоды. Марксизм предлагает активно сопротивляться злу — противостоять социальным порокам (нищете, безработице, неравенству и т. д.).
Здесь, однако, сразу возникает вопрос по существу — как сопротивляться, как противостоять? Атеистическое мировоззрение в частности определяет, что марксизм–ленинизм — это наука о «законах революционной борьбы рабочего класса, трудящихся за свержение капитализма, построение социалистического и коммунистического общества».
Суть коллективистской морали проста — интересы какой–либо общности (в данном случае рабочего класса) ставятся выше интересов отдельной личности и человечества в целом.
Здесь полезно вспомнить, что тоталитарный режим — это политический строй, при котором государственная власть в обществе сосредоточена в руках какой–либо одной группы (обычно политической партии), причем исключается возможность возникновения политической оппозиции, жизнь общества подчинена интересам этой группы, а ее власть сохраняется благодаря духовному порабощению населения и (или) насильно.
На основе этих определений легко сделать следующий вывод — в нашей стране в XX веке более семидесяти лет существовал коммунистический тоталитаризм.
Теоретической предпосылкой этого тоталитаризма являлось моделирование общества, в котором нет места злу. Идеал коммунизма в массовом сознании принимал форму царства небесного на земле. Его наступление предполагалось в обозримом и даже скором будущем, а в качестве условий его приближения признавались объединенные усилия людей, их энтузиазм и безграничная вера в конечное торжество коммунистической идеи.
Другим краеугольным камнем тоталитаризма стала вера в безграничные возможности человека, включая его способность легко изжить в себе пороки и недостатки по мере совершенствования общественного устройства.
Однако эти установки оказались утопичными и в силу этого — чрезвычайно опасными. Когда спустя несколько лет после начала коммунистического эксперимента ожидания людей не оправдались, они стали задумываться о причинах неутешительных результатов. И тогда стали проявляться негативные свойства коллективистской морали. Построенная на жестком делении людей на своих (хороших, добрых) и чужих (плохих, злых), на праве судить преимущественно других, а не себя, она породила истерию нетерпимости к инакомыслящим и инакодействующим. Последние объявлялись врагами и вредителями, по отношению к ним начали применять массовое насилие и террор.
Если подавить у человека любовь к собственности, не развив в нем более высоких мотивов к труду, если отнять у мыслителя честолюбие, не заменив его чистой любовью к истине, то в душе человека образуется пустота, леность и тупое безразличие; вместо восхождения вверх получится падение.
Н. О. Лосский
Нет ничего более злого, чем стремление осуществить во что бы то ни стало благо.
Добрые для победы над злыми делаются злыми и не верят в другие способы борьбы со злыми, кроме злых способов.
Н. А. Бердяев
Нетерпимость к действительному или мнимому злу вылилась в уничтожение живых, по большей части ни в чем не повинных людей. Так учение, которое пришло спасти мир, столь высоко вознесло человека, что, преломившись в массовом сознании, стало губить и мир, и самого человека.
«Новый» мир, возникший в результате великого греха, оказался поистине перевернутым миром. Однако возникает естественный вопрос — каким образом оказалось возможным обвести вокруг пальца, одурманить на многие годы и подвергнуть неслыханному, безнаказанному террору, вплоть до геноцида, многомиллионный народ и беспрепятственно построить грандиозное царство лжи и зла? Почему оказалось возможным извратить все представления о черном и белом, о высоком и низком, о добре и зле? Такого извращенного сознания и в таких масштабах не знала история! Быть может, это было коллективное помрачение людей, ввергнутых во тьму, в мир без Бога?
ВОПРОСЫ
1. Что такое летопись? Чем она отличается от хроники?
2. Как называется древнейшая из дошедших до нас русских летописей? Кто ее автор?
3. Если современность — это итог прошлой истории, то почему в России была возможна революция 1917 года?
4. Как вы думаете, влияет ли зло, совершенное отдельным человеком, на его дальнейшую жизнь?
Глава 5. Этическая мысль в XX веке
1. Н. А Бердяев. Назначение человека
В 1946 году, за два года до смерти, Н. А. Бердяев с горечью писал: «Я очень известен в Европе и Америке, даже в Азии и Австралии, переводы на много языков, обо мне много писали. Есть только одна страна, в которой меня почти не знают, — это моя родина».
Творчество Николая Александровича Бердяева отразило в себе духовную атмосферу двух предреволюционных десятилетий. Будучи в 1922 году вместе с большой группой выдающихся философов, писателей и ученых высланным из страны, Бердяев не порывал внутренней, духовной связи с родиной, пытаясь осмыслить все то, что на его глазах и даже при его активном участии происходило в России. Основным предметом интересов Бердяева всегда оставался человек. Как бы ни менялись политические симпатии и философские увлечения Бердяева на протяжении жизни, какие бы влияния ни претерпевал он в ходе своего развития, центральной темой его творчества был именно человек, его свобода, его судьба, смысл и цель его существования. В этом плане Бердяев — глубоко русский мыслитель, неразрывно связанный с русской литературой и искусством.
Проблема человека есть основная проблема философии.
Еще греки поняли, что человек может начать философствовать только с познания самого себя. Разгадка бытия для человека скрыта в человеке. В познании бытия человек есть особая реальность, не стоящая в ряду других реальностей.
Человек — великая загадка для самого себя, потому что он свидетельствует о существовании высшего мира. Начало сверхчеловеческое есть конститутивный признак человеческого бытия…
Сам факт существования человека есть разрыв в природном мире и свидетельствует о том, что природа не может быть самодостаточной и покоиться на бытии сверх природном. Как существо, принадлежащее к двум мирам и способное преодолевать себя, человек есть существо противоречивое и парадоксальное, совмещающее в себе полярные противоположности. С одинаковым правом можно сказать о человеке, что он существо высокое и низкое, слабое и сильное, свободное и рабье.
Загадочность и противоречивость человека определяются не только тем, что он есть существо, упавшее с высоты, существо земное, сохранившее в себе воспоминание о небе и отблеск небесного света, но еще глубже тем, что он изначально есть дитя Божье и дитя ничто, меонической свободы [Меоническая — от греческого слова меон — небытие.]. Корни его на небе, в Боге и в нижней бездне. Человек не есть только порождение природного мира и природных процессов, и вместе с тем он живет в природном мире и участвует в природных процессах. Он зависит от природной среды, и вместе с тем он гуманизирует эту среду, вносит в нее принципиально новое начало.
В человеке есть двойное «я» — истинное, реальное, глубокое — и «я», созданное воображением и страстями, фиктивное, тянущее вниз. Личность вырабатывается длительным процессом, выбором, вытеснением того, что во мне не есть мое «я». Душа есть творческий процесс. Человеческий дух всегда должен себя трансцендировать, подниматься к тому, что выше человека. И тогда лишь человек не теряется и не исчезает, а реализует себя. Человек исчезает в самоутверждении и самодовольстве.
…Мучительность и драматизм человеческого существования в значительной степени зависят от закрытости людей друг для друга, от слабости той синтезирующей духовности, которая ведет к внутреннему единству и единению человека с человеком. Эротическое соединение, в сущности, оставляет страшную разобщенность и даже вражду. Подлинное соединение людей между собой свидетельствует о богочеловеческой связи. Жизнь должна иметь смысл, чтобы быть благом и ценностью. Но смысл не может быть почерпнут из самого процесса жизни, он должен возвышаться над жизнью. Оценка с точки зрения смысла всегда предполагает возвышение над тем, что оценивается. Мы принуждены признать, что есть какая–то истинная жизнь в отличие от ложной и падшей жизни. Жизнь может возвышаться не вследствие ее количественного прироста, а вследствие подъема ее к тому, что выше ее, что есть сверх–жизнь. Это приводит нас к тому, что кроме биологического понимания жизни есть духовное понимание жизни.
Духовное же понимание жизни всегда предполагает не только человеческую, но и божественную жизнь. Духовная жизнь всегда предполагает другое, высшее, к чему она движется и поднимается. Не просто жизнь, а духовная жизнь, жизнь, поднимающаяся к Богу, не количество жизни, а качество ее есть высшее благо и ценность. Духовная же жизнь совсем не противоположна жизни душевной и телесной и совсем не отрицает ее, а означает вступление их в иной план бытия, приобретение ими высшей качественности, движение к высотам, к тому, что есть сверхжизнь, сверхприрода, сверхбытие.
ВОПРОСЫ
1. Как вы понимаете утверждение Н. А. Бердяева о том, что корни человека и на небе, «си в нижней бездне»?
2. Почему в самодовольстве человек как бы исчезает? Может быть, наоборот?
2. С. Л. Франк. Смысл жизни
Семен Людвигович Франк — русский философ и психолог — так же, как и Н. А. Бердяев, с 1922 года находился в вынужденной эмиграции. Имеет ли жизнь смысл, и если да — то какой именно? В чем смысл жизни? Или жизнь есть просто, бессмысленный никчемный процесс естественного рождения, расцветания, созревания, увядания и смерти, в частности человека, как и всякого другого органического существа? Эти вопросы поставлены философом в работе «Смысл жизни», отрывок из которой приведен ниже.
Человеческая жажда любви и счастья, слезы умиления перед красотой, трепетная мысль о светлой радости, озаряющей и согревающей жизнь или, вернее, впервые осуществляющей подлинную жизнь, — есть ли для этого какая–либо твердая почва в бытии человека? Или это — только отражение в воспаленном человеческом сознании той слепой и смутной страсти, которая владеет и насекомым, которая обманывает нас, употребляя как орудия для сохранения все той же бессмысленной прозы жизни животной и обрекая нас за краткую мечту о высшей радости и духовной полноте расплачиваться пошлостью, скукой и томительной нуждой узкого будничного, обывательского существования?
А жажда подвига, самоотверженного служения добру, жажда гибели во имя великого и светлого дела — есть ли это нечто большее и более осмысленное, чем таинственная, но бессмысленная сила, которая гонит бабочку в огонь?
Эти, как обычно говорится, «проклятые» вопросы или, вернее, этот единственный вопрос «о смысле жизни» волнует и мучает в глубине души каждого человека. Человек может на время, и даже на очень долгое время, совсем забыть о нем, погрузиться с головой или в будничные интересы сегодняшнего дня, в материальные заботы о сохранении жизни, о богатстве, довольстве и земных успехах, или в какие–либо сверхличные страсти и «дела» — в политику, борьбу партий и т. п. Но жизнь уже так устроена, что совсем и навсегда отмахнуться от него не может и самый тупой, заплывший жиром или духовно спящий человек. Неустранимый факт приближения смерти и неизбежных ее предвестников — старения и болезней, факт отмирания, скоропреходящего исчезновения, погружения в невозвратное прошлое всей нашей жизни со всей иллюзорной значительностью ее интересов, — эти факты есть для всякого человека грозное неотвязное напоминание нерешенного, отложенного в сторону вопроса о смысле жизни.
Этот вопрос — не «теоретический вопрос», не предмет праздной умственной игры; этот вопрос есть вопрос самой жизни, он так же страшен и, собственно говоря, еще гораздо более страшен, чем при тяжкой нужде вопрос о куске хлеба для утоления голода.
Поистине, это есть вопрос о хлебе, который бы напитал нас, и о воде, которая утолила бы нашу жажду. Чехов описывает где–то человека, который, всю жизнь, живя будничными интересами в провинциальном городе, как все другие люди, лгал и притворялся, «играл роль» в «обществе», был занят «делами», погружен в мелкие интриги и заботы — и вдруг, неожиданно, однажды ночью, просыпается с тяжелым сердцебиением и в холодном поту. Что случилось? Случилось что–то ужасное — жизнь прошла и жизни не было, потому что не было и нет в ней смысла!
И все–таки огромное большинство людей считает нужным отмахиваться от этого вопроса, прятаться от него и находит величайшую жизненную мудрость в такой «страусовой политике». Они называют это «принципиальным отказом» от попытки разрешить «неразрешимые метафизические вопросы», и они так умело обманывают и всех других, и самих себя, что не только для постороннего взора, но и для них самих их мука и неизбывное томление остаются незамеченными, быть может, до самого смертного часа.
Этот прием воспитания в себе и других забвения к самому важному, в конечном счете, единственно важному вопросу жизни определен, однако, не одной только «страусовой политикой», желанием закрыть глаза, чтобы не видеть страшной истины. По–видимому, умение «устраиваться в жизни», добывать жизненные блага, утверждать и расширять свою позицию в жизненной борьбе обратно пропорционально вниманию, уделяемому вопросу о «смысле жизни». А так как это умение, в силу животной природы человека и определяемого им «здравого рассудка», представляется самым важным и первым по настоятельности делом, то в его интересах и совершается это задавливание в глубокие низины бессознательности тревожного недоумения о смысле жизни.
И чем спокойнее, чем более размеренна и упорядоченна внешняя жизнь, чем более она занята текущими земными интересами и имеет удачу в их осуществлении, тем глубже та душевная могила, в которой похоронен вопрос о смысле жизни. Поэтому мы, например, видим, что средний европеец, типичный западноевропейский «буржуа» (не в экономическом, а в духовном смысле слова) как будто совсем не интересуется более этим вопросом и потому перестал и нуждаться в религии, которая одна только дает на него ответ.
Мы, русские, отчасти по своей натуре, отчасти, вероятно, по неустроенности и неналаженности нашей внешней, гражданской, бытовой и общественной жизни, и в прежние, «благополучные» времена отличались от западных европейцев тем, что больше мучились вопросом о смысле жизни, или более открыто мучились им, более признавались в своих мучениях.
Однако теперь, оглядываясь назад, на наше столь недавнее и столь далекое от нас прошлое, мы должны сознаться, что и мы тогда в значительной мере «заплыли жиром» и не видели — не хотели или не могли видеть — истинного лица жизни и потому мало заботились о его разгадке.
Происшедшее ужасаюшее потрясение и разрушение всей нашей общественной жизни принесло нам, именно с этой точки зрения, одно ценнейшее, несмотря на всю его горечь, благо: оно обнажило перед нами жизнь как она есть на самом деле.
Правда, в порядке обывательских размышлений, в плане обычной земной «жизненной мудрости» мы часто мучимся ненормальностью нашей нынешней жизни и либо с безграничной ненавистью обвиняем в ней «большевиков», бессмысленно ввергших всех русских людей в бездну бедствий и отчаяния, либо (что уже, конечно, лучше) с горьким и бесполезным раскаянием осуждаем наше собственное легкомыслие, небрежность и слепоту, с которой мы дали разрушить в России все основы нормальной, счастливой и разумной жизни.
Как бы много относительной правды ни было в этих горьких чувствах, в них перед лицом последней, подлинной, правды есть и очень опасный самообман. Обозревая потери наших близких, либо прямо убитых, либо замученных дикими условиями жизни, потерю нашего имущества, нашего любимого дела, наши собственные преждевременные болезни, наше нынешнее вынужденное безделье и бессмысленность всего нашего нынешнего существования, мы часто думаем, что болезни, смерть, старость, нужду, бессмысленность жизни — все это выдумали и впервые внесли в жизнь большевики. На самом деле они этого не выдумали и не впервые внесли в жизнь, а только значительно усилили, разрушив то внешнее и, с более глубокой точки зрения, все–таки призрачное благополучие, которое прежде царило в жизни.
И раньше люди умирали — и умирали почти всегда преждевременно, не доделав своего дела, бессмысленно–случайно; и раньше все жизненные блага — богатство, здоровье, слава, общественное положение — были шатки и ненадежны; и раньше мудрость русского народа знала, что от сумы и тюрьмы никто не должен отрекаться.
Происшедшее только как бы сняло призрачный покров с жизни и показало нам неприкрытый ужас жизни, какая она есть сама по себе.
Так перед нами теперь, через увеличительное стекло наших нынешних бедствий, с явностью предстала сама сущность жизни во всей ее превратности, скоротечности, тягостности, во всей ее бессмысленности. И потому всех людей мучащий, перед всеми неотвязно стоящий вопрос о смысле жизни приобрел для нас, как бы впервые вкусивших самое существо жизни и лишенных возможности спрятаться от нее или прикрыть обманчивой и смягчающей ее ужас видимостью, совершенно исключительную остроту.
ВОПРОСЫ
1. Среди роскошного и порой беспечного быта русской придворной среды XVIII века русский поэт восклицал: «Где стол был яств — там гроб стоит; где пиршеств раздавались клики — надгробные там стонут лики и бледна смерть на всех глядит». Как вы понимаете эти слова поэта? Актуальны ли они теперь, в начале XXI века?
2. Спросите у своих родителей или знакомых, известно ли им чувство одного чеховского персонажа, который вдруг понял, что «случилось что–то ужасное — жизнь прошла и жизни не было!»
3. Что философ C. Л. Франк называет «страусовой политикой»?
4. Согласны ли вы с утверждением, что умение «устраиваться в жизни» обратно пропорционально вниманию, уделяемому вопросу о смысле жизни?
3. Д. С. Лихачев. Родина
Дмитрий Сергеевич Лихачев — известный литературовед, академик, автор фундаментальных работ по древнерусской литературе: «Человек в литературе Древней Руси», «Поэтика древнерусской литературы»,»Русские летописи», «Слово о полку Игореве», «Слово о Законе и Благодати» и др.
Живое слово Д. С. Лихачева в застойный период, период государственного атеизма, звучало как колокол для ищущего путь истины человека, как глоток родниковой воды для жаждущего путника.
«Русская литература — часть русской истории, — писал Д. С. Лихачев. Она отражает русскую действительность, но и составляет одну из ее важнейших сторон. Без русской литературы невозможно представить себе русскую историю и, уж конечно, русскую культуру… Человеческая история едина. Путь каждого народа «в своем идеале» сходен с путями других народов. Он подчинен общим законам развития человеческого общества».
Мы приводим несколько отрывков из «Заметок о русском», написанных Д. С. Лихачевым в 1984 году.
Для русских природа всегда была свободой, волей, привольем. Прислушайтесь к языку: погулять на воле, выйти на волю. Воля — это отсутствие забот о завтрашнем дне, это беспечность, блаженная погруженность в настоящее.
Широкое пространство всегда владело сердцами русских. Оно выливалось в понятия и представления, которых нет в других языках. Чем, например, отличается воля от свободы? Тем, что воля вольная. — это свобода, соединенная с простором, с ничем не прегражденным пространством. А понятие тоски, напротив, соединено с понятием тесноты, лишением человека пространства. Притеснять человека — это прежде всего лишать его пространства, теснить. Вздох русской женщины: «Ох, тошнехонько мне!» Это не только означает, что ей плохо, но, что ей тесно, — некуда деваться.
Воля вольная! Ощущали эту волю даже бурлаки, которые шли по бечеве, упряженные в лямку, как лошади, а иногда и вместе с лошадьми. Шли по бечеве, узкой прибрежной тропе, а кругом была для них воля. Труд подневольный, а природа кругом вольная. И природа нужна была человеку большая, открытая, с огромным кругозором. Поэтому так любимо в народной песне полюшко–поле. Воля — это большие пространства, по которым можно идти и идти, брести, плыть по течению больших рек и на большие расстояния, дышать вольным воздухом, воздухом открытых мест, широко вдыхать грудью ветер, чувствовать над головой небо, иметь возможность двигаться в разные стороны — как вздумается.
Что такое воля вольная, хорошо определено в русских лирических песнях, особенно разбойничьих, которые, впрочем, создавались и пелись вовсе не разбойниками, а тоскующими по вольной волюшке и лучшей доле крестьянами. В этих разбойничьих песнях крестьянин мечтал о беспечности и отплате своим обидчикам.
Русское понятие храбрости — это удаль, а удаль — это храбрость в широком движении. Это храбрость, умноженная на простор для выявления этой храбрости. Нельзя быть удалым, храбро отсиживаясь в укрепленном месте.
В корнеслова «подвиг» тоже «застрялодвижение»: «подвиг», то есть то, что сделано движением, побуждено желанием сдвинуть с места что–то неподвижное.
В одном из писем Николая Рериха, написанном в мае–июне 1945 года, есть такое место: «Оксфордский словарь узаконил некоторые русские слова, принятые теперь в мире; например, слова «указ» и «совет» упомянуты в этом словаре. Следовало добавить еще одно слово — непереводимое, многозначительное, русское слово «полвиг». Как это ни странно, но ни один европейский язык не имеет слова хотя бы приблизительного значения…» И далее: «Героизм, возвещаемый трубными звуками, не в состоянии передать бессмертную, всезавершаюшую мысдь, вложенную в русское слово «полвиг». Героический поступок — это не совсем то, доблесть — его не исчерпывает, самоотречение — опять–таки не то, усовершенствование — не достигает цели, достижение — имеет совсем другое значение, потому что подразумевает некое завершение, между тем как подвиг безграничен. Соберите из разных языков ряд слов, означающих идеи передвижения, и ни одно из них не будет эквивалентно сжатому, но точному русскому термину «полвиг». И как прекрасно это слово: оно означает больше, чем движение вперед, — это «полвиг»…»
И еще: «Подвиг не только можно обнаружить у вождей нации. Множество героев есть повсюду. Все они трудятся, все они вечно учатся и двигают вперед истинную культуру. «Подвиг» означает движение, проворство, терпение и знание, знание, знание. И если иностранные словари содержат слова «указ» и «совет», то они обязательно должны включить лучшее русское слово — «подвиг»…»
Но продолжим о движении.
Помню в детстве русскую пляску на волжском пароходе компании «Кавказ и Меркурий». Плясал грузчик (звали их крючниками). Он плясал, выкидывая в разные стороны руки, ноги и в азарте сорвал с головы шапку, далеко кинув ее в столпившихся зрителей, и кричал: «Порвусь! Порвусь! Ой, порвусь!» Он стремился занять своим телом как можно больше места.
Русская лирическая протяжная песнь — в ней также есть тоска по простору. И поется она лучше всего вне дома, на воле, в поле.
Колокольный звон должен был быть слышен как можно дальше. И когда вешали на колокольню новый колокол, нарочно посылали людей послушать, за сколько верст его слышно.
Быстрая езда — это тоже стремление к простору.
Таким образом, издавна русская культура считала волю и простор величайшим эстетическим и этическим благом для человека.
А теперь взгляните на карту мира: русская равнина самая большая на свете. Равнина ли определила русский характер или восточнославянские племена остановились на равнине потому, что она пришлась им по душе?
Хороший в русском языке — это прежде всего добрый. «Пришли мне чтения доброго», — пишет своей жене в берестяной грамоте один новгородец. Доброе чтение — хорошее чтение. И товар добрый — это хороший товар, добротный. Доброта — это человеческое качество, ценнейшее из всех. Добрый человек уже самой своей добротой превозмогает все человеческие недостатки.
В старое время, в Древней Руси, доброго не назовут глупым. Дурак русских сказок добрый, а следовательно, поступает по–умному и свое в жизни получит. Дурачок русских сказок уродливого коня–горбунка приласкает и жар–птицу, прилетевшую пшеницу воровать, отпустит. Те за него потом и сделают в трудную минуту все, что нужно. Доброта — она всегда умная. Дурак всем правду говорит, потому что для него не существует никаких условностей и нет у него никакого страха.
А в эпоху Грозного, в самый террор, нет–нет да доброта народная скажется. Сколько добрых образов в образах–иконах создали древнерусские иконописцы второй половины XVI в.: умудренных философией (то есть любовью к мудрости) отцов Церкви, толпы святых, завороженных песнью, сколько нежного материнства и заботы о людях в небольших семейных иконах того же времени! Следовательно, не ожесточалось сердце всех в XVI в. Были люди и добрые, и человечные, и бесстрашные. Доброта народная торжествовала.
Во фресках Андрея Рублева во Владимирском Успенском соборе изображено шествие людей на Страшный суд. На адские муки люди идут с просветленными лицами: возможно, на белом свете еще хуже, чем в преисподней…
Любит русский народ дураков не за то, что они глупые, а за то, что умные: умные высшим умом, который не в хитрости и обмане других заключен, не в плутовстве и удачном преследовании своей узкой выгоды, а в мудрости, знаюшей истинную цену всякой фальши, показной красивости и скопидомству, видяшей иену в совершении добра другим, а следовательно, и себе, как личности.
И не всякого дурака и чудака любит русский народ, а только такого, который некрасивого Конька–горбунка приголубит, голубка не обидит, деревце говорящее не сломает, а потом и свое другим отдаст, природу сбережет и родимых родителей уважит. Такому «дураку» не просто красавица достанется, а царевна из окошечка перстень обручальный отдаст, а с ним вместе и полцарства–государства в приданое.
Человек — часть обшества и часть его истории. Не сохраняя в себе самом память прошлого, он губит часть своей личности. Отрывая себя от национальных, семейных и личных корней, он обрекает себя на преждевременное увядание. А если заболевают беспамятностью целые слои обшества? Тогда это неизбежно сказывается и в нравственной области, на их отношениях к семье, детям, родителям и к труду, именно к труду и трудовым традициям.
Можно носить бороду и поддевку[27] а–ля рюсс, стричься в кружок, превратить в зрелише самого себя. Но возможно и другое отношение к своей национальности: ценить в себе подлинную связь со своим селом, городом и страной, сохранять и развивать в себе благую сторону, добрые национальные черты своего народа, развивать глубокую ментальность, чутье языка, знание истории, родного искусства и пр. Вся историческая жизнь своей страны, а на более высоких ступенях — развитие и всего мира должны быть введены в круг духовности человека.
Мне кажется, следует различать национальныи идеал и национальный характер. Идеал не всегда совпадает с действительностью, даже всегда не совпадает. Но национальный идеал тем не менее очень важен. Народ, создающий высокий национальный идеал, создает и гениев, приближающихся к этому идеалу. А мерить культуру, ее высоту мы должны по ее высочайшим достижениям, ибо только вершины гор возвышаются над веками, создают горный хребет культуры.
Русские национальные черты в русских людях стремились найти и воплотить в своих творениях и Аввакум, и Петр I, и Радищев, и Пушкин, и Достоевский, и Некрасов, и Стасов, и Герцен, и Горький, и многие, многие другие. Находили — и все, кстати, по–разному. Это не умаляет значения их поисков. Потому не умаляет, что все эти писатели, художники, публицисты вели за собой людей, направляли их поступки. Вели иногда в различных направлениях, но уволили всегда от одного общего: от душевной узости и отсутствия широты, от мещанства, от «бескомпромиссной» погруженности в повседневные заботы, от скупости душевной и жадности материальной, от мелкой злости и личной мстительности, от национальной и националистической узости во всех ее проявлениях.
Если национальный идеал был у нас всегда разнообразен и широк, то национальный антиидеал — то, от чего отталкивались писатели, художники, — всегда в той или иной мере устойчив.
И все–таки я буду говорить о национальном идеале, хоть он и менее определенен, чем антиидеал. Это для меня важнее, важнее еще и потому, что вдруг я найду единомышленников, а это так важно! Пусть со мной согласятся хоть двое–трое.
Во всякой культуре есть идеал и есть его реализация: действительность, порождая некие идеалы, сама является одновременно попыткой их осуществления, очень часто их искажающей и обедняюшей. Характеризуя и оценивая любую культуру, мы должны оценивать то и другое порознь. Это необходимо потому, что осуществление идеалов в действительности может оказаться в резком диссонансе с самими идеалами. Это расхождение может быть в степени их осуществления или даже в самом характере осуществления. Идеал и действительность могут оказаться при этом типологически различны, этически различны, различны эстетически. Они могут принадлежать, наконец, в одном народе различным географическим странам света: Востоку и Западу, Азии и Европе.
«Двойная жизнь» культуры так же обычна, как двойственность человеческой личности, ибо национальная культура тоже личность.
Идеал — мощный регулятор жизни, но при всей мощности далеко не всесильный, а иногда направляющий культуру в сторону, отличную от той, в которую движет его исторический процесс со всеми его экономическими основами. Силы идеала, пробиваясь к своему осуществлению, встречаются с сопротивлением «культурной материи», которая может заставить большой парусный корабль культуры лечь в бейдевинд[28].
Именно такой случай мы имеем в культуре Древней Руси. Между идеалом культуры и действительностью оказался огромный разрыв. И не только потому, что идеал с самого начала был очень высок и становился все выше, не будучи накрепко привязан к действительности, но и потому, что реальность была порой чересчур низкой и жестокой. В древнерусском идеале была какая–то удивительная свобода от всякого рода претворений в жизнь. Это не значит, что этих претворений не было. Воплощались и высокие идеалы святости и нравственная чистота.
Судить о народе мы должны по преимуществу, по тому лучшему, что он воплошал или даже только стремится воплотить в жизнь, а не по худшему. Именно такая позиция самая плодотворная, самая миролюбивая и самая гуманистическая. Добрый человек замечает в других прежде всего хорошее, злой — дурное. Геолог ишет ценную породу…
А как все–таки быть с братьями Карамазовыми? Пушкин один, а их все же трое, и стоят они перед нами сплоченным рядом. Идеал должен быть один, а Карамазовы — характеры. Типичные для русских людей? — да, типичные. Это «законные» братья, но есть у них еще и четвертый братец, «незаконный»: Смердяков.
В «законных» Карамазовых смешаны разные черты: и хорошие, и плохие. А вот в Смердякове нет хороших черт. Есть только одна черта — черта черта. Он сливается с чертом. Они друг друга подменяют в кошмарах Ивана. А черт у каждого народа не то, что для народа характерно или типично, а как раз то, от чего народ отталкивается, открещивается, не признает. Смердяков не тип, а антипод русского.
Карамазовых в русской жизни много, но все–таки не они направляют курс корабля. Матросы важны, но еще важнее для капитана парусника румпель и звезда, на которую ориентируется идеал.
Было у русского народа не только хорошее, но и много дурного, и это дурное было большим, ибо и народ велик, но виноват в этом дурном был не всегда сам народ, а смердяковы, принимавшие обличье государственных деятелей: то Аракчеева, то Победоносцева, то других… Не случайно так много русских людей уходило на Север — в леса, на юг — в казаки, на восток — в далекую Сибирь. Искали счастливое Беловодское царство, искали страну без урядников и квартальных надзирателей, без генералов, посылавших их отнимать чужие земли у таких же крестьян, как и они сами. Но оставались все же в армии Тушины, Коновницыны и Платоны Каратаевы: это когда войны были оборонительные или освобождать приходилось «братушек» — болгар и сербов.
«Братушки» — слово это придумал народ и придумал хорошо.
Следовательно, меньше было в русском народе национального эгоизма, чем национальной широты и открытости.
Что делать! — каждый предмет отбрасывает в солнечный день тень, и каждой доброй черте народа противостоит своя недобрая.
Вся история русской культуры показывает ее преимущественно открытый характер, восприимчивость и в массе своей отсутствие национальной спеси. О том же писал и Достоевский в статье «Два лагеря теоретиков…»: «Но узкая национальность не в духе русском. Народ наш с беспощадной силой выставляет на вид свои недостатки и пред целым светом готов толковать о своих язвах, беспошадно бичевать самого себя; иногда даже он несправедлив к самому себе, — во имя негодующей любви к правде, истине… С какой, например, силой эта способность осуждения, самобичевания проявилась в Гоголе, Щедрине и всей этой отрицательной литературе, которая гораздо живучее, жизненней, чем положительная литература времен очаковских и покорений Крыма.
И неужели это сознание человеком болезни не есть уже залог его выздоровления, его способности оправиться от болезни… Сила самоосуждения прежде всего — сила: она указывает на то, что в обществе есть еще силы. В осуждении зла непременно кроется любовь к добру: негодование на общественные язвы, болезни — предполагает страстную тоску о здоровье».
Это свойство русской литературы находить какие–то дурные стороны во временном бытии нации, в злободневности, в том, что свойственно только сегодняшнему дню и может быть в будущем преодолено, характерно, конечно, не только для Гоголя и Щедрина. Прежде всего оно свойственно самому Достоевскому, а затем — длинному ряду писателей–революционеров: Радищеву, поэтам–декабристам, революционным демократам и т. д. И это свойство стоит рядом с умением замечать лучшее у других народов. Это тоже черта очень ценная, если только, конечно, она не переходит в самоохаивание, в злорадство и злопыхательство по поводу своих же собственных недостатков.
Осознанная любовь к своему народу не соединима с ненавистью к другим. Любя свой народ, свою семью, скорее будешь любить другие народы и другие семьи и людей. В каждом человеке существует общая настроенность на ненависть или на любовь, на отъединение себя от других или на признание чужого — не всякого чужого, конечно, а лучшего в чужом, — не отделимая от умения заметить это лучшее. Поэтому ненависть к другим народам (шовинизм) рано или поздно переходит и на часть своего народа — хотя бы на тех, кто не признает национализма. Если доминирует в человеке обшая настроенность к восприятию чужих культур, то она неизбежно приводит его к ясному осознанию ценности своей собственной. Поэтому в высших, осознанных своих проявлениях национальность всегда миролюбива, активно миролюбива, а не просто безразлична к другим национальностям.
Национализм — это проявление слабости нации, а не ее силы. Заражаются национализмом по большей части слабые народы, пытающиеся сохранить себя с помощью националистических чувств и идеологии. Но великий народ, народ со своей большой культурой, со своими национальными традициями, обязан быть добрым, особенно если с ним соединена судьба малого народа. Великий народ должен помогать малому сохранить себя, свой язык, свою культуру.
Необязательно сильный народ многочислен, а слабый — малочислен. Дело не в числе людей, принадлежащих к данному народу, а в уверенности и стойкости его национальных традиций.
Несмотря на все уроки XX века, мы не научились по–настоящему различать патриотизм и национализм. Зло маскируется под добро.
Патриотизм — это благороднейшее из чувств. Это даже не чувство — это важнейшая сторона и личной, и общественной культуры духа, когда человек и весь народ как бы поднимаются над самими собой, ставят себе сверхличные цели.
Национализм же это самое тяжелое из несчастий человеческого рода. Как и всякое зло, оно скрывается, живет во тьме и только делает вид, что порождено любовью к своей стране. А порождено оно на самом деле злобой, ненавистью к другим народам и к той части своего собственного народа, которая не разделяет националистических взглядов.
Национализм порождает неуверенность в самом себе, слабость, и сам, в свою очередь, порожден этим же.
В тех слоях русского общества, которые всегда были связаны с русской национальной культурой — в крестьянстве, в интеллигенции и у потомственных рабочих (подчеркиваю: именно трудовые традиции делают людей подлинно интеллигентными, и нельзя путать интеллигенцию с ее прямой противоположностью — полуинтеллигенцией) меньше всего национализма.
Русская история в прошлом — это история бесконечных испытаний, несмотря на которые народ сохранял и достоинство, и доброту.
Будем любить свой народ, свой город, свою природу, свое село, свою семью.
Если в семье все благополучно, то и в быту к такой семье тянутся другие семьи — навешают, участвуют в семейных праздниках. Благополучные семьи живут социально, гостеприимно, радушно, живут вместе. Это сильные семьи, крепкие семьи.
Так и в жизни народов. Народы, в которых патриотизм не подменяется национальным «приобретательством», жадностью и человеконенавистничеством национализма, живут в дружбе и мире со всеми народами.
ВОПРОСЫ
1. Как бы вы ответили на вопрос Д. С. Лихачева: русская ли равнина определила русский характер или восточнославянские племена остановились на равнине потому, что она пришлась им по душе?
2. Согласны ли вы с утверждением, что доброта — это ценнейшее человеческое качество? Почему?
3. Почему сильно общество, способное на самоосуждение?
4. Почему национализм является проявлением слабости нации, а не ее силы?
4. М. М. Дунаев. Православие и русская литература
Русская литература[29] задачу свою и смысл существования видела в возжигании и поддержании духовного огня в сердцах человеческих. Вот откуда идет признание совести мерилом всех жизненных ценностей. Свое творчество русские писатели сознавали как служение пророческое, а отношение к деятелям литературы как к духовидцам сохранилось в русском сознании до сих пор, хотя уже и приглушенно.
Это чутко воспринял и точно выразил Н. А. Бердяев: «В русской литературе, у великих русских писателей религиозные темы и религиозные мотивы были сильнее, чем в какой–либо литературе мира. Вся наша литература XIX века ранена христианской темой, вся она ищет спасения, вся она ищет избавления от зла, страдания, ужаса жизни… Соединение муки о Боге с мукой о человеке делает русскую литературу христианской даже тогда, когда в сознании своем русские писатели отступали от христианской веры».
В Нагорной проповеди говорится: «Не собирайте себе сокровищ на земле, где моль и ржа истребляют и где воры подкапывают и крадут, но собирайте себе сокровища на небе, где ни моль, ни ржа не истребляют и где воры не подкапывают и не крадут». В этой великой заповеди определена сокровенная суть двух пониманий смысла человеческой жизни, как и двух мировоззрений, двух различных типов мышления, двух типов культуры. В этих словах Христа — указание на смысл того разделения, которое Он принес в мир. Две системы жизненных ценностей, связанных с тою или иною ориентаиией человека в земном мире, обусловливают и различие в понимании добра и зла вообще.
Ведь если не мудрствовать лукаво, то всякий из нас понимает под добром то, что так или иначе способствует достижению сознаваемой нами цели бытия. Под злом — то, что препятствует такому достижению. И если кто–то ставит перед собою исключительно материальные цели (собирание сокровиш на земле), то все духовное станет лишь мешать ему и восприниматься как зло. И наоборот.
Культурологи выделяют в связи с этим два типа культуры — сотериологический (от лат. soter — спаситель) и эвдемонический (от греч. eudaimonia — счастье). Переходом от первого ко второму в европейской истории стала, как известно, эпоха Возрождения, возродившая именно пристальное внимание к земным сокровищам и предпочтение их. На Руси это совершалось гораздо позднее. И совершенно логично, что приверженцы земных сокровиш обьявили тяготение к духовному и возвышение небесного над земным косностью и отсталостью.
Предпочтение того или иного — дело совести и свободы каждого. Нужно лишь ясно сознавать, что столь прославляемая ныне западная цивилизаиия есть не что иное, как стремление к абсолютной полноте наслаждения сокровищами на земле. А так называемый прогресс — это всего лишь отыскание все более совершенных средств к овладению такими сокровищами.
Стремление к земному понятно и близко каждому, поэтому объяснять, что это такое, нет нужды. Следует лишь уточнить, что к земному относятся не только непосредственные материальные блага и связанные с ними чувственные наслаждения, но порою и отказ от исключительно материальных ценностей ради, например, земной власти (вспомним внешний аскетизм многих тиранов и деспотов), славы, стремления к самоутверждению в обществе и т. д.
Даже то, что иным представляется принадлежностью чисто духовной сферы, также может стать ценностью чисто земной. Например, эстетические переживания, превращаемые в самоцель ради эгоистического душевного наслаждения. Или любовь, понимаемая как обладание (не в физическом только, и в нравственном смысле).
Даже нравственные поиски, когда они совершаются ради отыскания средств для более благополучного земного обустройства, — и они могут оказаться бездуховными в своей основе. Так случилось, например, со Львом Толстым, отвергшим мысль о спасении, а из всего учения Христа воспринявшим лишь моральные постулаты, которые он хотел приспособить именно для устроения общественного бытия, но ценность которых в отрыве от Божественного Откровения оказалась весьма сомнительной. Сокровищем земным может оказаться в умах людей и Церковь Христова, когда ее начинают рассматривать, подобно иным политикам–прагматикам, лишь как средство, пригодное для использования в борьбе за власть.
Так или иначе, но тяга к земным сокровищам наблюдается на всех уровнях нашего земного существования. И она не может не стать предметом философского и эстетического осмысления.
Но где критерий собирания сокровищ? Как точно определить, что именно собирает человек? Ведь в силу необходимости каждый вынужден же сушествовать в земном мире и не может обходиться вовсе без земных, материальных вещей, связей, мыслей. Христос обозначил такой критерий ясно и просто: «…Ибо где сокровище ваше, там будет и сердце ваше» (Матфей, 6: 21). А вот к чему мы прикипаем сердцем — это мы вполне определенно ощущаем, если начинаем вслушиваться в голос совести. Оттого мы так часто и глушим ее, чтобы отогнать от себя неприглядную истину.
Вот главная тема русской литературы — противоборство двух раздирающих наши душу и сердце стремлений к сокровищам небесным и сокровищам земным. Это проблема не просто исключительно литературы, но и жизни, творческих поисков (нередко — метаний) самих писателей. Путь их был отнюдь не прямым и направленным лишь к горним высотам; он отмечен многими ошибками, падениями, отступлениями от Истины.
Человек обречен на выбор между добром и злом, но он усугубляет заключенный в этом трагизм своего существования еще и метаниями между различными пониманиями добра и зла. Вот эту–то смятенность души высветила русская литература, сделав ее, по сути, главным предметом своего сострадательного исследования. Она сумела приобщить читателя к таким внутренним переживаниям, таким терзаниям совести, погрузить его в такие бездны души, о каких имела весьма малое представление литература околоевропейская. Западный человек может, разумеется, страдать, но от отсутствия миллиона, титула, коттеджа и т. д. И только в русской литературе возможно появление героя, который страдает, обладая всеми подобными благами в преизбытке:
Я молод, жизнь во мне крепка;
Чего мне ждать? Тоска, тоска!..
Как к такому страданию относиться — зависит от осмысления жизни каждым из нас. Кто–то сочтет его проявлением безумия. Но русский человек оказался на подобное обреченным (хотя не каждый без исключения, разумеется), а литература это точно отразила. А произошло это потому, что сам вектор душевных стремлений был повернут православием в противоположном от земных благ направлении.
Только что мы рассмотрели влияние православия на русскую литературу. А каково его влияние на русскую живопись и архитектуру? Этой теме посвящены публикуемые ниже отрывки рассказа «Попик» из сборника «Отец Арсений». В самиздатской машинописи эта замечательная книга широко распространилась по стране несмотря на цензуру, занимавшую в то время очень сильные позиции в обществе.
Жизнь и работа в лагерях нечеловеческая, страшная. Каждый день приближает к смерти и часто года вольной жизни стоит, но, зная это, не хотели заключенные, не желали умирать духовно, пытались внутренне бороться за жизнь, сохранить дух, хотя это и не всегда удавалось.
Интеллигенция барака относилась к о. Арсению снисходительно. Одно слово — попик, да еще при том весьма серенький, добрый, услужливый, но культуры внутренней почти никакой нет, потому так и в Бога верит, другого–то ничего нет за душой.
Такое мнение было у большинства.
Как–то зашел разговор о древней русской живописи и архитектуре, и один заключенный высокого роста, сохранивший даже в лагере барственную осанку и манеры, с апломбом и жаром рассуждал об этих предметах. Собравшиеся с большим интересом слушали его. Говорил «высоко», веско, со знанием дела и удивительно утвердительно. Во время разговора этого проходил мимо собравшихся о. Арсений, а «высокий», как оказалось впоследствии, искусствовед и профессор, снисходительно обратился к о. Арсению:
— Вы, батюшка, очень верующий и духовного звания, так не скажете ли нам, как вы оцениваете связь православия с древней русской живописью и архитектурой, и есть ли такие связи? — сказал и улыбнулся. Все окружающие рассмеялись.
Вопрос был профессорский, и все это поняли.
Всем казалось, что этот простецкий попик, каким был о. Арсений, ничего не ответит. Не сможет ответить, так как ничего не знает. Понимали, что вопрос издевательский.
Отец Арсений как–то выпрямился, внешне даже изменился и, взглянув на профессора, произнес:
— Взгляд на влияние православия на русское изобразительное искусство и архитектуру существует самый различный. Много по этому поводу высказано разных мыслей, и вы, профессор, по этому поводу много писали и говорили, но ряд ваших положений глубоко ошибочен, противоречив и, откровенно говоря, конъюнктурен. То, что вы сейчас говорили, значительно ближе к истине, чем то, что вы пространно излагали в статьях ваших и книгах.
Вы считаете, что русское изобразительное искусство развивалось только на народной основе, почти отрицаете влияние на него православия и в основном придерживаетесь мнения, что только экономические и социальные факторы, а не духовное начало русского народа и благотворное влияние христианства оказали влияние на живопись и архитектуру.
— Лично я, уважаемый профессор, — продолжал о. Арсений, — держусь другого мнения о путях развития древней русской живописи и архитектуры, так как считаю, что лишь православие оказало решающее влияние на русский народ и его культуру, начиная с десятого по восемнадцатый век.
Восприняв в десятом веке византийскую культуру, русское духовенство и русское иночество передало ее русскому народу в виде книг, в виде живописи — икон, образцов возведенных греками храмов, строя богослужений и описаний житий святых, и это все сказалось решающим образом на дальнейшем развитии всей русской культуры.
Любое творение русской иконописной школы неразрывно связано с душой художника–христианина, с душой верующего, прибегающего к иконе как к духовному, символическому изображению Господа, Матери Божией или святых Его.
Русский древний иконописец никогда не подписывал икон своим именем, ибо считал, что не рука, а душа его с благословения Божия создавала образ, а вы во всем видите влияние социальных и экономических предпосылок.
Взгляните на нашу древнюю икону Божией Матери и западную Мадонну, и вам сразу бросится в глаза огромная разница.
В наших иконах духовный символ, дух веры, знамени православия. В иконах Запада дама–женщина, одухотворенная, полная земной красоты, но в ней не чувствуется Божественная сила и благодать, это только женщина.
Взгляните в глаза Владимирской Божией Матери, и вы прочтете в них величайшую силу духа, веру в безграничное милосердие Божие к людям, надежду на спасение.
Отец Арсений воодушевился, как–то весь переменился, распрямился и говорил ясно, отчетливо и необыкновенно выразительно:
— Строя церкви, русский человек во Славу Бога заставил петь камень, заставил его рассказывать христианину о Боге и прославлять Бога. А если говорить о русских попах, то вы должны знать, что они были той силой, которая собрала в XIV и XV веках русское государство воедино и помогла русскому народу сбросить татарское иго. Действительно, в XVI—XVII веках русское духовенство стало морально падать и только отдельные светочи Русской церкви озаряли ее небосклон, а до этого оно было главной силой Руси.
Сказал и пошел, а профессор и все окружающие остались стоять, пораженные и удивленные.
— Вот тебе и попик блаженненький, товарищи! — произнес кто–то из слушавших интеллигентов, и все стали молча расходиться.
ВОПРОСЫ
1. Какие два основных типа культуры вам известны и какой из них преобладал в дореволюционной русской литературе?
2. Какой тип культуры, по вашему мнению, преобладает в наше время?
3. Каково ваше отношение к процитированному выше чувству поэта: «Я молод, жизнь во мне крепка; чего мне ждать? Тоска, тоска!..»
4. Как, по мнению о. Арсения, развивалась древняя русская живопись и архитектура? Можно ли заставить петь камень?
5. В. Никифоров–Волгин. Добро и зло
Почему народ, обладавший такими сокровищами, как православное вероисповедание, русская литература, искусство, архитектура, сам, своими собственными руками это либо разрушил, либо полностью или частично отверг в 1917 году? Как можно было это перечеркнуть и начать новое строительство на голом месте? Почему была нарушена связь с прошлым?
Полный ответ на эти вопросы еще не найден. Его современное русское общество еще должно выстрадать.
Однако неужели и впрямь в начале XX века зло победило добро? Эта тема частично рассматривалась нами в разделах 16 и 17 главы 4. В этом разделе мы затронем лишь нравственную сторону вопроса.
Прочувствовать атмосферу того времени, понять поведение рядового крестьянина, рабочего и солдата помогают рассказы В. Никифорова–Волгина. В недавние времена книги этого автора существовали только подпольно, перепечатанные на списанном нелегальном ротапринте. Эти книги были живыми страницами нашей истории, которая официально излагалась совсем иначе, и заставляли задуматься:
— над тем, что способствовало катастрофическому изменению в отношении человека к Богу, к миру и другим людям;
— над тем, что могло склонить молодых крестьянских парней топить в проруби приходского священника, поджигать храм, который строили их отцы и деды;
— над тем, почему «внук Пашка из иконы покрышку сделал в своем нужнике».
В этой книге мы приводим три небольших рассказа из сборника В. Никифорова–Волгина «Дорожный посох».
Я иду по большой дороге. На мне полупальтишко, солдатские сапоги с подковками, барашковая шапка. За плечами две сумы. В одной — запасные Дары, Евангелие, деревянная чаша, служебник да требник, а в другой — сапожный инструмент.
На груди у меня, в особой ладанке, — антиминс[30]. В руке березовый посох. Я стал свяшенником–странником. Перед отступлением белых меня убеждали за границу бежать, но я отказался…
В селе Горелово за устройство духовной беседы в лесу меня арестовали и посадили под замок. Поздно ночью приходит ко мне в темницу комиссар. Бравый этакий мужчина, саженного роста! Был он пьянее вина. На ногах чуть держится. Еле володающим языком приказал мне:
— Шагом марш, за мною!
Привели меня в большую избу. Вся она полным–полна, и все пьяные. На табуретке сидел гармонист. При виде меня от заиграл плясовую.
Комиссар сгреб меня пятерней за волосы, вытащил на середину избы и приказал:
— Пляши!
Пьяные, что дети али звери…
Я не стал противиться им и пустился в пляс… А когда кончил плясать, то сел на лавку и засмеялся. Вначале ничего смеялся, по–людски, но потом не выдержал и засмеялся с душевным содроганием, с плачем и выкриками… И никак этого смеха не мог удержать…
Когда успокоился немножко, то огляделся я вокруг и вижу: все стоят с опушенными головами и молчат… Есть что–то святое в задумчивости русского человека… первым не выдержал молчания комиссар. Он это как охнет да воскличет! Гляжу… бух! падает мне в ноги:
— Прости меня, Божий человек!
Мы подняли его. Усадили за стол. Я рядом с ним сел. Поуспокоились немножко. Поставили самовар. Стали меня потчевать. И вот кто–то из них и говорит мне:
— Расскажи что–нибудь душевное… только не про нашу жизнь и не про нашу землю… Если Божьего слова недостойны, то расскажи хоть сказку!..
Долго, до петушиных вскликов, беседовал с ними. Слушали меня с опушенными головами и вздохами.
На прошанье сказали мне:
— Иди своею дорогой, батюшка! Не поминай нас лихом… Мы это… ну… одним словом… Ладно! Чего уж там говорить!..
В морозно–солнечный день я направлялся навестить один тайный монастырь. На лесной дороге встречаю трех стариков. В тулупах, бородатые, с котомками через плечо, с лесинами в руках, в валенках… Подошли ко мне под благословение и стали рассказывать:
— Мы, батюшка, в Москву идем!.. О Боге хлопотать!
— Как так?
— Да так, чтобы это Бога нам разрешили и всякие гонения на Него воспретили… А то беда!
Говорят спокойно, по–крестьянски кругло, и только в глазах их как бы блуждание и муть.
— Шибко стали Бога поносить! — сказал сгорбленный старик.
— Ведь до чего дошло!? — перебил его другой, с косыми глазами и впалыми забуревшими шеками. — Миколаха Жердь из нашего посада, анкубатор для выводки цыплят сделал… из дедовских икон! Говорит Миколаха, что оне, иконы–то, подходящия для этого, так как толстыя, вершковыя, а главное — дерево сухое!..
— А внук мой Пашка из иконы покрышку сделал в своем нужнике… — задыхаясь, прошамкал беззубый тихий старик, весь содрогнувшись.
Спрашиваю их:
— Кому же вы жаловаться будете в Москве?
— Как кому? Ленину! Ильичу то исть!.. — Да он помер…
— Это мы слышали, но только не верим! Нам сказывали, что он грамоту такую объявил, чтобы не трогать больше Бога…
Я чуть не заплакал.
Застывшая в глазах моих боль заставила стариков на время задуматься. Что–то поняли они. Растерянно взглянули друг на друга и на меня посмотрели.
— Ну, а ежели не найдем Ленина, так к самому патриарху пойдем, — заявил косоглазый старик. — Пусть он рассудит и анафемой безбожникам пригрозит… Патриаршая–то анафема дело не шуточное… Убоятся!..
— И святейшего патриарха нет в живых!..
Они не удивились, сняли шапки и перекрестились, сказав шепотом: царство ему Небесное!..
Глаза стариков гуше налились мутью.
— А Калинин, староста, жив? Ну, так мы к нему пойдем… Он нас приветит!..
Вначале тихо, а потом все горячее и горячее я стал убеждать их не делать этого, вернуться к себе, терпением препоясаться и ждать Божьего суда.
— Не можем! — с земляным упорством заявили они и даже рассердились на меня.
— Сто верст пешком прошли! — взвизгнул один из них. — Сам Господь идет с нами рядышком… а ты… вернуться!
— На смерть идете! — сказал я в отчаянности.
Только улыбнулись тихо так: «Что нам смерть!», поклонились мне и пошли вперед степенным деревенским шагом. Долго слушал я хрустень морозного снега под их валенками.
Предгрозовой ночью иеромонах Македонии обходил шестисотлетние стены Печерского Успенского монастыря. Вратарь отбивал в старинное било ночные часы. К дрожащим, суровым звукам била откликнулся колокол Печерской звонницы, и за ним густо и важно пробили часы Свято–Никольской церкви.
Над золотыми куполами собора висели тучи с медными отсветами. По земле извивался сухой ветер, шумели старые монастырские дубы. Иеромонах Македонии дошел до монастырских врат, где, по преданию, был обезглавлен Иваном Грозным преподобный игумен Корнилий. Македонию вспомнились слова из одной ветхой монашеской летописи: «По умерщвлении Корнилия преподобного, падоша Иване царь на хладные мощи его, и зело плакася горько». Повторял эти слова и вздыхал.
Около врат стоял человек на коленях. Шаги монаха испугали его. Он встал с колен и хотел броситься бежать.
Монах остановил его и успокоил.
— Вы издалека? — спросил он.
Пристально вглядевшись в тихие сострадательные глаза монаха, незнакомый шепотом ответил:
— Я тайком пришел из России!..
— Горе, наверное, большое заставило вас прийти сюда?
— На душе у меня страшный несмываемый грех! — с отчаянием выкрикнул он, закрыв лицо руками. — Бог оставил меня! Перекрести меня! Страшно мне!
Иеромонах перекрестил его и усадил на камень, рядом с собою.
Пробили монастырские часы. Когда угас в воздухе их ночной перезвон, человек робко и растерянно, в бессвязных словах, рассказал страшную повесть о себе.
— Это было в тысяча девятьсот восемнадцатом году. Я служил в Красной Армии. Пьяными мы ворвались в этот монастырь. Перед этим у монастырских стен мы расстреляли двух печерских жителей. Со свистом, руганью и песнями мы взломали церковные двери и в шапках, с папиросами в зубах ворвались в храм искать сокровища. Что мы в храме ни делали, — подумать теперь страшно! Плевались, пели песни, хохотали. Я, как сейчас помню, все хотел в уста Спасителя папироску вставить.
…Никаких сокровищ мы не нашли. Пошли в пещеры, где ваши иноки упокоиваются. Могильные плиты штыками да прикладами вскрывали, — все думали, что монахи свои драгоценности в гробы попрятали! Много монашеских гробов раскрыли, осквернили и разрушили. Ничего не нашли.
Стоял в пещере, на месте первоначального алтаря подвижников, образ Богоматери… Мы этот образ на пол опрокинули и сапогами, грязными солдатскими сапожищами… по этому образу!
Взяла меня злоба, что мы ничего здесь не нашли, и в злобе своей я штыком ударил в череп монаха, лежащего во гробе.
Стали мы выходить из пещер. Перед тем как выйти, я почему–то оглянулся назад и увидел, как над чьим–то гробом светилась синенькая лампадка…
Своды, мрак, переходы и этот синий огонь над гробом!
…Взглянул я на эту лампадку и обуял меня такой страх, что я закричал и как безумный выбежал из пешеры. С этих пор, вот уже десять лет, я не нахожу успокоения. Каждую ночь вижу монаха с проколотым черепом, и всюду, куда ни посмотрю, синие лампады перед глазами…
…Чтобы загладить окаянство мое, я стал изнурять свое тело. Вот, посмотрите…
Человек расстегнул рубашку и показал монаху железные вериги.
— Совесть погнала меня из России… сюда… монастырским стенам поклониться и попросить прошения у святых угодников. Услышит ли меня Бог? Простит ли меня, окаянного зверя?
Человек умолк и расплакался.
На прошание он попросил перекрестить его. Иеромонах перекрестил, и рука его коснулась железных вериг.
Долго смотрел ему вслед и думал о таинственных жутких путях русской души, о величайших падениях ее и величайших восстаниях, — России разбойной и России веригоносной.
Грозовые тучи прошли стороной. Далеко–далеко перекатывался гром, и в том направлении, где лежала Россия, вспыхивали молнии.
6. Т. Карлейль. Труд
Выдающийся английский мыслитель и историк Томас Карлейль (1795–1881) жил в XIX веке. Каким же образом он попал в главу «Этическая мысль в XX веке»? Дело в том, что, во–первых, его основные труды по этике не переиздавались на русском языке в течение многих десятилетий и, во–вторых, его размышления звучат так живо и современно, как будто написаны недавно, то есть в наше время.
Образно говоря, можно сравнить этическую мысль Т. Карлейля с гранитным олицетворяющим упрек монументом, с презрением и гневом указующим пальцем на современное общество, перепутавшее душевное здоровье с материальным благополучием.
Есть что–то облагораживающее и даже свяшенное в труде. Как бы ни был человек погружен в мрак ночи, как бы мало ни думал он о своем высоком призвании, на него все еще следует возлагать надежды, покуда он действительно серьезно трудится; лишь в праздности — вечное отчаяние. Труд, как бы он ни был низок или корыстен, всегда тесно связан с природой. Уже одно желание трудиться ведет все ближе и ближе к истине, к тем законам и предписаниям природы, которые суть истина.
«Познай самого себя!» — твое бедное я долгие годы промучило тебя, но ты, по–моему, никогда не сумеешь «познать» его. Не считай же своей задачей познание самого себя, потому что ты представляешь собою существо, которого тебе никогда не познать. Познай же, над чем ты можешь трудиться, и работай, как Геркулес! Ничего лучшего не может быть для тебя.
Говорят: «Значение труда не поддается учету». Человек совершенствуется при помощи труда! Пространства, заросшие сорной травой, расчищаются, на их месте появляются чудные нивы, воздвигаются дивные города, и сам человек перестает быть пашней, заросшей плевелами, или бесплодной, чахлой пустыней. Вспомните, что даже самый низменный труд в известной степени приводит душу в состояние истинной гармонии.
Сомнения, страсти, заботы, раскаяние, разочарование, даже уныние — все эти исчадия ада мучительно осаждают душу бедного поденщика точно так же, как и всякого другого человека. Но стоит лишь человеку свободно и бодро приняться за труд, как все они умолкают и, ворча, прячутся по своим конурам. Человек становится воистину человеком. Священный жар труда похож на очистительный огонь, истребляющий любой яд, сквозь самый густой дым дающий светлое, чистое пламя!
Видели ли вы когда–нибудь, как вертится гончарный станок? Бесформенные комья глины одним только быстрым вращением превращаются в красивые, круглые сосуды. Представьте же себе самого прилежного в мире горшечника, но без станка, поставленного в необходимость изготовлять посуду или, вернее, безобразный брак, формуя глину руками и затем обжигая ее!
Таким горшечником явилась бы судьба по отношению к душе человека, если бы та захотела отдыхать, расположиться поудобнее, не работать и не кружиться. Из ленивого, неподвижного человека самая благосклонная судьба, подобно самому старательному горшечнику без станка, не создаст ничего, кроме брака. Сколько бы судьба ни потратила на него дорогих красок и позолоты, он навеки останется лишь браком. Из него никогда не получится сосуд, а выйдет только неустойчивый, безобразный, кривой, косоугольный, бесформенный брак; раскрашенный и позолоченный сосуд бесчестья! Пусть подумают об этом ленивые.
Надо жить, а не прозябать!
В каждой истинной работе, хотя бы то было просто рукоделие, есть что–то божественное. Труд обширный, как земля, упирается вершиною в небо. Труд в поте лица, в котором принимают участие и мозг, и сердце, труд, породивший вычисления Кеплера, рассуждения Ньютона, все знания, все героические поэмы, все совершенные на деле подвиги, все страдания мучеников, до «кровавого пота смертных мук», признанных всеми божественными, о братья! если это — не молитва, тогда молитву надо пожалеть, потому что это — самое высокое, что до сих пор известно нам под Божьим небом.
Что касается вознаграждения за труд, то можно было многое сказать по этому поводу, и многое еще скажут, многое еще напишут об этом…
Мне хочется сделать только одно замечание по отношению к решению этого затруднительного вопроса о вознаграждении: награда за всякое благородное дело дается на небе либо нигде. Ни в каком банке на свете тебе, героическая душа, не учтут твоего векселя.
Но нужна ли тебе, собственно говоря, награда? Разве ты стремился к тому, чтоб за свой героизм набить себе брюхо лакомыми кусками, вести пышную, комфортабельную жизнь и получить в сем мире или в ином то, что люди называют «счастьем»? Я за тебя отвечаю с уверенностью: нет. Вся духовная тайна новой эпохи в том и заключается, что ты со спокойной головой от всего сердца можешь за себя решительно ответить: нет!
Брат мой, мужественный человек должен подарить свою жизнь. Подари ее, советую тебе; или ты ждешь случая приличным образом ее продать? Какая же цена, примерно, удовлетворила бы тебя? Все творения в Божьем мире, все пространство во вселенной, вся вечность времен и все, что в них есть, — вот что ты бы потребовал, и на меньшее ты бы не согласился, в этом ты должен сознаться, если хочешь быть правдивым. Твоя жизнь — всё для тебя, и взамен ее ты пожелал бы себе всё.
Никогда ты жизнь свою или хоть часть своей жизни не продашь за надлежащую цену. Подари же ее по–царски; пусть ценой ее будет ничто. Тогда окажется, что ты в известном смысле получил за нее все! Человек с героической душой (а разве не всякий человек — дремлющий герой?) должен так поступить в любое время и при всяких обстоятельствах.
…В сущности говоря, мы совершенно согласны со старинными монахами: молиться значит трудиться. Во многих отношениях истинный труд на деле оказывается настоящей молитвой!
ВОПРОСЫ
1. Прокомментируйте следующие слова Т. Карлейля: «Глупые люди полагают, что раз наказание за злое дело не последовало тотчас же, то здесь на свете нет справедливости, а если есть, то лишь случайная. Наказание за злое дело задерживается иногда на несколько дней, иногда на несколько столетий, но оно так же верно, как жизнь, так же неминуемо, как смерть!»
2. Согласны ли вы с утверждением, что мужественный человек должен подарить свою жизнь? Подарить кому? А быть может, ее и впрямь лучше приличным образом продать?
7. Э. Фромм. Современный человек. Равенство
Основные труды крупнейшего философа и гуманиста XX века, психоаналитика Эриха Фромма (1900–1980) переведены на русский язык. Их первые публикации вызвали огромный интерес в нашем обществе, а книга «Душа человека» разошлась в считанные дни.
Любовь, страх, вера, властолюбие, фанатизм… Не они ли правят миром? Не через них ли проступает человеческое бытие? Проницательнейшие мудрецы, писатели разных времен стремились вглядеться в человека, охваченного сильнейшим чувством, войти в мир тончайших душевных переживаний, распознать в них тайны жизни.
Э. Фромм пытается переориентировать человека на постижение собственной индивидуальности, отличимости от других, на максимы, которые могут быть удостоверены только своеобычностью разума, воли и переживания индивида. Речь идет о том, чтобы выявить здоровые, истинные потребности человека, которые в реальности нередко замещаются ложными, искусственными вожделениями.
Человеческое бытие Э. Фромм понимает как становление человека, как совершенствование его духа.
Ниже приводятся отрывки из книг Э. Фромма «Психоанализ и этика» и «Душа человека».
Когда средневековый мир был разрушен, казалось, что исполнение самых сокровенных желаний и чаяний западного человека не за горами. Он освободился от авторитета тоталитарной церкви, от груза традиционного мышления, от географических ограничений нашей тогда еще лишь наполовину открытой планеты. Он создал новую науку, которая со временем высвободила дотоле неизвестные производительные силы и полностью преобразила материальный мир. Он построил политическую систему, которая, казалось, гарантировала свободное и продуктивное развитие личности, он сократил продолжительность рабочего дня настолько, что получил возможность наслаждаться долгими часами досуга, о которых не смели и мечтать его предки.
И что же мы видим сегодня?
Над человечеством нависла угроза разрушительной войны, и робкие попытки правительств не в силах уничтожить эту опасность. Но даже если у политических деятелей хватает здравомыслия не разжигать войну, современное положение человека весьма далеко от исполнения надежд VI, VII и VIII веков.
Характер человека сформировался под влиянием мира, который он построил собственными руками. В XVIII и XIX веках общественный характер среднего класса обнаружил сильные эксплуататорские и накопительские черты. Этот характер определялся стремлением эксплуатировать других и сохранить собственный капитал, чтобы и дальше получать с него прибыль.
В XX веке характер человека стал отличаться значительной пассивностью и ориентацией на ценности рынка. Современный человек, безусловно, пассивен большую часть своего досуга.
Он — вечный потребитель. Он «поглощает» напитки, пишу, лекции, зрелища, книги, кинофильмы. Все потребляется, проглатывается. Мир предстает как огромный предмет его вожделений: большая бутылка, большое яблоко, большая грудь. Человек превращается в сосунка, вечно ожидающего и вечно разочарованного.
Когда современный человек не является потребителем, он выступает в качестве торговца. Средоточием нашей экономической системы является рынок, определяющий ценность всех благ и долю каждого в общественном продукте. Экономическая деятельность человека не строится на мошенничестве и обмане, не подчиняется ни силе, ни традиции, как было в предыдущие периоды истории. Человек свободен производить и продавать. Рыночный день является судным днем его успеха. На рынке предлагаются и продаются не только предметы потребления, труд превратился в товар и продается на рынке труда на тех же условиях свободной конкуренции.
Но рыночная система вышла за пределы экономической сферы предметов потребления и труда. Сам человек превратился в товар и рассматривает свою жизнь как капитал, который следует выгодно вложить. Если он в этом преуспел, то жизнь его имеет смысл, а если нет — он неудачник. Его ценность определяется спросом, а не его человеческими достоинствами: добротой, умом, артистическими способностями. Поэтому его самооценка зависит от внешних факторов, от суждения других. Поэтому он сам зависит от других и чувствует себя в безопасности лишь будучи таким, как все, держась поблизости от стада.
Однако характер современного человека определяется не только рынком. Другим тесно связанным с рынком фактором является способ производства. Предприятия укрупняются, число рабочих и служащих на этих предприятиях постоянно растет, капитал отделяется от управления, и промышленными гигантами начинают руководить профессиональные бюрократы, обеспокоенные не столько погоней за личной наживой, сколько бесперебойным функционированием и дальнейшей экспансией своего предприятия.
Какой тип человека в таком случае нужен нашему обществу для спокойного функционирования? Ему нужны люди, которые легко взаимодействуют в больших группах, хотят все больше потреблять, чьи вкусы подчиняются единому стандарту, подвержены чужому влиянию и предсказуемы. Ему нужны люди, которые чувствуют себя свободными и независимыми от властей, принципов или вероисповедания, однако хотят, чтобы ими руководили, хотят делать то, что от них ожидают, функционировать внутри социального механизма без трения.
Они хотят, чтобы ими руководили без применения силы, вели без лидера, с единственной целью быть в движении, действовать, идти вперед. Современному индустриальному обществу удалось произвести этот тип. Это — автомат, отчужденный человек.
Он отчужден в том смысле, что его действия и его собственные силы отделены от него. Они стоят над ним и против него, не он управляет ими, а они им. Его жизненные силы превратились в веши и институты, а эти веши и институты стали идолами. Они воспринимаются не как результат его собственных усилий, а как нечто от него не зависящее, чему он поклоняется и подчиняется.
Отчужденный человек склоняется перед произведением собственных рук. Его идолы представляют его собственную жизнь в отчужденной форме. Человек не распоряжается своими силами и богатством, он чувствует себя обнищавшей «вещью», зависящей от других, внешних вешей, на которые проецируется его жизненная субстанция.
Но на самом деле люди гораздо сильнее хотят подчиняться, нежели их к этому вынуждают, — по крайней мере, в западных демократиях. Большинство людей даже не осознает этой потребности подчиняться. Они свято уверены в том, что следуют своим собственным вкусам и склонностям, что они индивидуалисты, что они пришли к своим мнениям в результате собственных размышлений, а то, что их мнения совпадают с мнением большинства, — чистая случайность. Общее единодушие служит доказательством правильности «их» взглядов. А если все же существует потребность в некоторой степени ошутить себя индивидуальностью, она удовлетворяется различием в мелочах: надпись на сумке или на свитере, именная табличка банковского кассира, принадлежность к демократической, а не к республиканской партии, к обществу «Лосей», а не «Шрайнеров»[31] — вот в чем выражаются индивидуальные различия. Рекламная формула, гласящая: «Не такое, как у других», — сама по себе свидетельствует о жгучей потребности отличаться, тогда как на самом деле нет никаких отличий.
Эта возрастающая тенденция к устранению различий тесно связана с концепцией равенства в том виде, в каком она развилась в передовых индустриальных странах. В религиозном контексте равенство означает, что все мы — дети Бога, что у всех нас одна и та же божественно–человеческая сущность, что все мы — одно. Это означает также, что сами различия между индивидами заслуживают уважения, что если верно, что все мы одно, то верно также и то, что каждый из нас — единственная сущность и сам по себе — вселенная.
В современном капиталистическом обществе смысл понятия «равенство» претерпел изменения. Под «равенством» понимается равенство автоматов, равенство людей, потерявших свою индивидуальность. Равенство теперь означает скорее «единообразие», нежели «единство». Это — единообразие людей, которые выполняют одинаковую работу, одинаково развлекаются, читают одни и те же газеты, одинаково чувствуют и одинаково думают. С этой точки зрения к таким нашим достижениям, как, скажем, равенство женщин, превозносимое как признак прогресса, следует отнестись с известным скептицизмом.
Нечего и говорить, что я не против равенства женщин; но положительные стороны этого стремления к равенству не должны вводить нас в заблуждение. Это часть обшей тенденции к устранению различий. Равенство покупается именно этой ценой: женщины равны с мужчинами, поскольку они больше не отличаются от них. Положение, выдвинутое философией Просвещения: «Душа не имеет пола», получило применение повсюду. Противоположность полов исчезает, а вместе с ней и эротическая любовь, основанная на этой противоположности. Мужчина и женщина стали одинаковыми, вместо того чтобы стать равными как противоположные полюсы.
Современное общество проповедует этот идеал равенства без индивидуальности, потому что нуждается в человеческих «атомах», неотличимых друг от друга, чтобы заставить их функционировать всех в совокупности как единый механизм, без сбоев и без трения; чтобы все подчинялись одним и тем же приказаниям, но при этом каждый был уверен, что руководствуется своими собственными желаниями. Как современное массовое производство требует стандартизации товаров, так и общественное развитие требует стандартизации человека, и эта стандартизация называется «равенством».
Человек становится «отсиживателем с девяти до пяти», частью рабочей силы или частью бюрократической силы клерков и менеджеров. Ему не нужно проявлять инициативу, его задачи предопределены организацией работы; даже между теми, кто находится на верхней и нижней ступеньках служебной лестницы, существует лишь незначительная разница. Все они выполняют задания, предопределенные структурой организации в целом, с заранее определенной скоростью и заранее определенным способом. Как же человеку, попавшему в эти сети повседневной рутины, не забыть, что он — человек, неповторимая индивидуальность, тот, кому дарована только эта, единственная возможность жить, жить со своими надеждами и разочарованиями, со своими печалями и страхами, со своей страстной потребностью в любви и ужасом перед пустотой и отчужденностью?
ВОПРОСЫ
1. Пожалуйста, попытайтесь ответить на вопрос Э. Фромма, заданный в конце раздела.
2. Не боитесь ли и вы после завершения образования стать «отсиживателем с девяти до пяти» или вообще остаться не у дел, то есть стать дармоедом? Как, по вашему мнению, этого можно избежать?
3. Какие отличительные черты характера современного человека назвали бы вы?
4. Как вы понимаете равенство современных людей? Равенство мужчины и женщины в семье? Наблюдается ли равенство в домашнем труде ваших родителей или знакомых?
8. Н. О. Лосский. Свобода воли
Николай Онуфриевич Лосский (1870–1965) — выдающийся представитель русской философии XX века, создавший оригинальную философскую систему, отличающуюся глубиной и последовательностью мысли. В середине августа 1922 года он был арестован, а в ноябре — вместе с другими видными представителями культуры и общественной мысли — выслан советскими властями за пределы страны.
Н. О. Лосский считал, что замыслы построения общества без нравственного обоснования, опирающиеся только на науку или какую–либо рациональную социальную конструкцию, неизбежно ведут к подавлению свободы, произволу и деспотизму в таких масштабах, каких не знало традиционное общество. С этих позиций он жестко оценивал строй, существовавший на его родине, однако верил, что духовные силы народа в конце концов разрушат тиски тоталитарного режима.
Познакомимся с некоторыми мыслями Н. О. Лосского из его книги «Свобода воли».
Проблема свободы воли обсуждается в европейской философии приблизительно со времени Аристотеля. Ей посвящена грандиозная литература, может быть, более обширная, чем по какому бы то ни было другому философскому вопросу. И неудивительно: судьба высших ценностей и святынь тесно связана с таким началом, как свобода. Так, есть философы, страстно борющиеся против учения о свободе воли, потому что, по их мнению, свобода несовместима с условиями возможности науки. Наоборот, другие философы с не меньшим пылом отстаивают свободу воли, так как полагают, что без свободы были бы невозможны нравственность, право, религиозная идея греха, объяснение зла и т. п.
Непосредственное свидетельство сознания, по мнению большинства людей, говорит в пользу свободы воли. Однако ссылка на непосредственное переживание свободы, не сопутствуемая выработкою точных философских понятий и зашитою учения о свободе против возражений и недоразумений, имеет наивный характер и не считается убедительным доводом в споре о свободе.
Артур Шопенгауэр в своем замечательном, блестящем и содержательном трактате «Свобода воли» приводит в виде примера следующие соображения «человека, стоящего на улице и говорящего себе»: «Теперь 6 часов вечера, дневная работа кончена. Я могу идти гулять, а могу пойти и в клуб; я могу также взойти на башню, посмотреть закат солнца, могу пойти в театр или навестить любого из своих знакомых; могу даже пойти куда глаза глядят и никогда не вернуться. Все это предоставлено единственно мне, я имею на это полную свободу; однако же, я теперь ничего этого не сделаю, а пойду точно так же добровольно домой, к своей жене».
Это совершенно похоже на то, как если бы сказала вода: «Я могу вздыматься высокими, высокими волнами (да, но в море и во время бури!), могу стремительно течь (да, именно в русле реки!), могу низвергаться с пеной и шумом (да, именно в водопаде!), могу свободною струей подыматься в воздухе (да, но в фонтане!), я могу, наконец, выкипеть и испариться (да, при 100 °С); однако теперь я ничего этого не делаю, а остаюсь, добровольно, спокойною и ясной, в зеркальном пруде».
Своим примером и аналогией Шопенгауэр хочет показать, что всякое проявление человека подчинено закону причинности и потому не может быть свободным. Соображения Шопенгауэра представляются ясными и убедительными, пока речь идет о той сфере событий, в которой господствует механическая причинность толчка и давления. Но в психической сфере, скажет иной защитник свободы воли, нет механической причинности; здесь мы имеем дело с мотивами, представлением возможных целей, обсуждением, выбором, решением; здесь нет необходимой предопределенности событий, здесь возможна свобода.
Нетрудно, однако, показать, что и в психической сфере связь ее элементов может быть рассматриваема как необходимая система причин и действий. Карл Иоэль, написавший в зашиту свободы воли превосходную книгу «Свободная воля», начинает ее беседою между просветителем и наивным человеком, который в доказательство своей свободы говорит:
— Я хочу теперь пойти домой, потом сделаю один визит, затем пойду в винный погребок…»
— Довольно, довольно. Но скажи мне, почему ты уже хочешь идти домой?
— Мы обедаем в это время, и жена моя любит точность.
— Ты у нее под башмаком, и называешь себя свободным? Ну, а кого же ты хочешь посетить после обеда?
— Сегодня день рождения моего начальника, и я должен поздравить его.
— Ты должен? И это ты называешь свободою? Ты подневольный человек, карьерист и низкопоклонник.
— Зато уже в винный погребок я пойду, как свободный человек, по собственной воле.
— Ты ходишь туда особенно охотно?
— Да, я пью там свою милую вечернюю кружку пива. Такая уж у меня привычка, и в это время у меня появляется такая увлекательная жажда.
— Значит, ты раб своей привычки и своих страстей. И ты говоришь о свободе!
— Но мне нет необходимости выходить, и я останусь дома, чтобы доказать себе свою свободу.
— В таком случае ты останешься не по своей инициативе, не благодаря воле, а потому что мои возражения раздражают тебя, и твое упорство подталкивает тебя как ребенка.
Просветитель показывает наивному, что суетность тянет его направо, изнеженность налево, чувственность вперед, скупость назад, высокомерие вверх, леность вниз. В случае столкновения мотивов выбор всегда совершается в сторону сильнейшего мотива, так что человеческое я, производящее выбор, в действительности есть лишь председатель собрания, подсчитывающий голоса и таким образом устанавливающий, каково решение.
Итак, препятствием для признания свободы воли является закон причинности, имеющий силу не только для механических процессов, но и для душевной жизни: всякое хотение имеет причину, благодаря которой оно возникает так же необходимо, как и всякое другое событие в мире.
Артур Шопенгауэр следующим образом понимает возникновение событий в природе. Чтобы произошло изменение какой–либо вещи А, необходимы два фактора — внешний и внутренний. Внешний фактор — действие какой–либо веши В на вещь А; внутренний фактор — сила, присущая самой веши А и появляющаяся под влиянием В. Давление на пружину извне и внутренняя сила упругости самой пружины — вот два фактора, определяющие действие пружины. Действие света, тепла и т. п. на растение и собственная жизненная сила растения обусловливают развитие плодов его и т. п.
Точно так же и поступки человека всегда предполагают два фактора: например, приближение врага пробуждает к действию силу человека, именно волю, известную нам непосредственно изнутри, путем самосознания. Внешний фактор, влияюший на волю, называется мотивом. Один и тот же мотив может привести к различным, даже противоположным действиям, в зависимости от того, каковы индивидуально определенные свойства воли человека, на которого мотив действует. Так, при виде врага трусливый солдат обращается в бегство, а храбрый совершает геройский подвиг.
Индивидуально определенные свойства воли человека (трусость, скупость, завистливость, храбрость, щедрость и т. п.) «составляют то, что называется характером человека, и именно эмпирическим характером, так как он делается известен не a priori, а только по опыту».
Всякий человеческий поступок есть результат сочетания мотива и эмпирического характера данного человека.
Глубоко проникает к основам свободы воли то стеснение свободы выбора, которое обусловлено столкновением несовместимых стремлений. Если хочешь избавиться от тяжких мук пытки в руках палача, выдай своих товарищей; подвергни строгой и справедливой критике неудачный проект, выработанный твоим начальником, но тогда уже не надейся на осуществление честолюбивых желаний скорого повышения на службе; женись на этой милой девушке, но тогда откажись от некоторых привычек холостой жизни и т. д., и т. д. Стеснение свободы здесь заключается в том, что исполнение одного хотения требует отречения от другого хотения.
1 Априори (лат. a priori) — независимо от опыта, до опыта; заранее.
Не следует думать, будто это стеснение свободы встречается в исключительных случаях. У нас, в царстве душевно–материального бытия, где нет гармонического отношения к мировому целому, всякое хотение неизбежно сталкивается непосредственно или косвенно с каким–нибудь другим хотением. И даже тогда, когда мы обнаруживаем проблески духовности, ставя абсолютные цели добра, красоты или обретения истины, осуществление этих целей предполагает отказ от каких–либо дорогих нам проявлений душевности. Поэтому процесс развертывания наших чувств и хотений в целом всегда двусторонен — влечение и опасение, радость и печаль, восторг и хотя бы смутный аккомпанемент разочарования неизменно сопутствуют друг друг, и на земле не дано нам насладиться целостным положительным бытием, столь полным, что стоило бы удержать его в вечном настоящем.
ВОПРОСЫ
1. Согласно А. Шопенгауэру поступки человека всегда предполагают два фактора. Назовите эти факторы и на конкретном примере проиллюстрируйте их взаимосвязь.
2. Как вы понимаете свободу воли? Означает ли она, что если вдруг вам захотелось кого–то ударить потому, что этот кто–то вам не понравился, то вы свободны поступить так, как вам хочется?
3. Как вы думаете, можно ли разрешить проблему совмещения свободной воли разных людей ?
9. Б. П. Вышеславцев. Благодать
Борис Петрович Вышеславцев (1863–1920) — русский философ, богатство и тонкость мысли которого современники относили к его «бесспорным достоинствам». Так же как и Н. А. Бердяев, С. Л. Франк, Н. О. Лосский, Б. П. Вышеславцев в 1922 году вместе с большой группой ученых был выслан из страны.
«Основные проблемы мировой философии являются, конечно, проблемами и русской философии. В этом смысле не существует никакой специально русской философии, — писал Б. П. Вышеславцев. — Но существует русский подход к мировым философским проблемам, русский способ их переживания и обсуждения».
Предлагаем вам обсудить некоторые мысли из его книги «Этика преображенного эроса».
Всякая великая религия содержит в себе и открывает некоторую систему ценностей; иначе говоря, устанавливает некоторое этическое учение. И совершенно неверно, будто все религии открывают одни и те же ценности и совпадают в своих этических учениях.
Христос открывает миру и возвещает совершенно новую систему иенностей, выраженную в едином символе «Царствия Божия». В этом Его «Откровение», Его «добрая весть» и Его «Новый Завет». «Евангелие Царствия Божия» — вот первое и простейшее определение проповеди Иисуса Христа: «приблизилось Царствие Божие». Оно, это Царствие Божие, или Царство Небесное, есть абсолютно иенное и абсолютно желанное, то, во что мы верим и на что надеемся: «да приидет Царствие Твое»[32]. Притчи изображают «Царствие» как высшую ценность, ради которой стоит отдать все остальное, как драгоценную жемчужину, как сокровише, зарытое в поле. Оно есть предел человеческих исканий.
Новая система ценностей — Новый Завет — со всею силою противополагается старому. Вся Нагорная проповедь построена на этой противоположности, постоянно повторяемой: «вы слышали, что сказано древним… а Я говорю вам»[33]… Праведности книжников и фарисеев противопоставляется другая, более высокая праведность, без которой нельзя войти в Царство Небесное. Старая система ценностей в этом противопоставлении чаше всего объемлется понятием закона (Тора[34]).
«Закон и пророки до Иоанна — отныне Царствие Божие возвещается». Или, как говорит апостол Павел, «старое прошло, теперь все новое». Действительно, праведность «книжников и фарисеев», т. е. еврейских ученых и учителей жизни, именно и состояла в строжайшем и точнейшем исполнении буквы закона. Закон есть высшая ценность ветхозаветной религиозной этики, а может быть, и всей дохристианской этики вообще.
То, что противопоставляется закону, не есть «иго», «бремя», приказ, устрашение, — а есть, напротив, облегчение, освобождение, приглашение на пир, радость и блаженство. Царство Божие есть блаженство, как это возвещается в «заповедях блаженства»[35], оно есть радость, даруемая человеку, спасение, высшая красота и «очарование», благодать.
Совершенно неправильно было бы думать, что противоположность закона и благодати установлена только апостолом Павлом и что христианство Павла есть какое–то особое христианство. Апостол Павел есть первый христианский философ, всего более давший для христианского гнозиса, для постижения Откровения, но он всецело верен этому Откровению. Противопоставление закона и благодати, закона и любви, закона и Царства Божия проходит чрез все Евангелия и точно формулируется, как основной принцип христианства: «Закон дан чрез Моисея, благодать же и истина произошли чрез Иисуса Христа» (Иоанн, 1:17).
Человек, как острил Владимир Соловьев, не есть ангелочек, состоящий только из крылышек и головы, и в этом его великое преимущество. Св. Григорий Палама[36] развивает ту же мысль со всею серьезностью: человек сотворен по образу Божию в большей степени, нежели бестелесные ангелы. Почему это так? А потому, что он создан, чтобы властвовать (ангелы же, «вестники», созданы, чтобы повиноваться). «В нашей душе есть властвующая и управляющая часть и другая — подчиненная и повинующаяся, как–то: желание, стремление, ощущение и все другое, стоящее ниже ума, что Бог подчинил уму; и когда мы руководимся влечением к греху, мы не только восстаем против Бога–пантократора («Вседержителя»), но и против по природе нам самим присущего автократора («самообладания»). В силу этого начала власти в нас Бог дал нам господство над всею землею. Ангелы же не имеют тела, соединенного с духом и подчиненного духу, потому они и не властвуют, а лишь исполняют волю Бога».
Именно эта способность в природе человека, то, что он включает в себя низшие ступени бытия, делает его свободу творческой свободой. Вот как это выражает Палама:
«Мы одни из всех тварей, кроме умной и логической сущности, имеем еще и чувственную. Чувственное же, соединенное с Логосом[37], создает многообразие наук и искусств и постижений; создает еще умение возделывать (культивировать) поля, строить дома и вообще создавать из несуществующего (хотя и не из полного ничто — ибо это может только Бог). И все это дано только людям. И хотя ничто из того, что создано Богом, не погибает и не возникает само собою, однако, сопоставляемое одно с другим, через нас оно получает другую форму. И невидимое слово ума не только подчиняет себе движение воздуха и становится ошущением слуха, но может даже быть написанным и может быть увиденным в теле и через тело; все это Бог дал только людям, для веры осуществляя телесное пришествие и появление вышнего Логоса. Ничего подобного и никогда не бывает у ангелов».
Мы привели это замечательное место, ибо здесь дана целая православная философия культуры, философия творчества. И она базируется на идее богоподобия: если Бог есть Творец, то и человек есть творец, «поэт» культуры. Но человек творит не абсолютно, не изначально, не из ничего, он лишь «формирует» из низших элементов, возводя к высшему и воплощая то, что ему «дано свыше». Если Бог воплощается, то и человек воплощается, ибо каждое сказанное слово (логос) есть воплощение смысла, и вся культура, с ее техникой, с ее науками и искусствами, есть воплошенный дух, воплощенная мудрость человека, существующая «по образу и подобию» божественного Логоса.
Итак, спросим себя еще раз: что же именно в человеке достойно называться образом и подобием Божиим, «иконой» Божества? В чем лежит его человеческое достоинство? Ответ будет такой: духовная личность обладает этим достоинством, это она «драгоценна перед Богом», как Его образ и подобие. Все великие Отцы Церкви приходят к этому результату, но не все с одинаковой глубиной раскрывают аксиологическое богатство (ценности), заложенное в личности, в самости.
Сказать, что богоподобная личность человека есть просто душа, как это говорит Тертуллиан[38], значит почти ничего не сказать; сказать, что эта личность есть «разумное животное», как говорит вслед за Аристотелем Фома Аквинат[39], значит говорить обшие места (в которых, впрочем, кратко намечена иерархическая структура человека). Сказать, что богоподобная личность есть ум, свобода, творчество, власть над низшими силами природы, — значит схватить нечто существенное в личности, но отнюдь не исчерпать ее богатства, не постигнуть ее тайну.
В смысле этого последнего постижения Григорий Нисский[40], пожалуй, возвышается над всеми. Образ Божий в личности получает у него широчайшее, прямо всеобъемлющее значение. Так, прежде всего личность способна любить, и в этом ее богоподобие, ибо Бог есть Любовь и человек есть любовь.
Где нет любви, там искажены все черты образа Божия. Далее, личность стремится к бессмертию, и в этом есть богоподобие, ибо бессмертие человека связано с вечностью Божией. Но всего этого мало: «образом Божиим в человеке должно быть признано все, что отображает божественные совершенства, то есть вся совокупность благ, вложенная в человеческое естество».
Сродство с Богом состоит в том, что человек «украшен и жизнью, и логосом, и мудростью, и всеми прекрасными и божественными ценностями». И все это богатство личности, как говорил Григорий Нисский, Книга Бытия выражает в одном многообъемлюшем слове: сотворен по образу Божию.
Вот почему богоподобие всеобъемлюще и не заключается в какой–либо одной черте.
ВОПРОСЫ
1. В чем заключается принципиальное различие новой системы ценностей, определяемой Новым Заветом, по сравнению со старой?
2. Согласно утверждению св. Григория Паламы, человек сотворен по образу Божию в большей степени, нежели бестелесные ангелы. Почему?
3. Что, согласно Б. П. Вышеславцеву, в человеке достойно называться образом и подобием Божиим?
4. В чем, по вашему мнению, заключается человеческое достоинство?
Глава 6. Духовная природа человека
1. Духовная жажда — исключительная черта человека
Сколько бы ни проходило лет, и не только лет, а столетий, удивительные слова пушкинского стихотворения «Пророк» остаются как бы эпиграфом к судьбе человека на земле: «Духовной жаждою томим…»
Сменяют одна другую цивилизации, изменяются формы жизни, меняется лицо земли, но неистребимой, неутолимой остается духовная жажда: драгоценный, а вместе с тем и мучительный дар, данный на земле только человеку как признак и как сущность самой его человечности.
Драгоценный потому, что влечет человека всегда ввысь, не дает ему успокоиться в одном животном счастье, приобщает его к высшим, ни с чем не сравнимым радостям. Мучительный потому, что так часто противоречит его земным инстинктам, делает всю его жизнь борьбой, исканием, тревогой.
Почти все в мире как бы говорит человеку: откажись от духовной жажды, отрекись от нее, и будешь сытым, здоровым и счастливым. Как сказал на заре этого века А. Блок: «Будьте же довольны жизнью своей, тише воды, ниже травы…» И вот возникают целые идеологии, построенные на отказе и отречении от духовной жажды, на ненависти к ней. Идеологии, всеми силами стремящиеся к тому, чтобы человек заглушил в себе самый источник этой жажды, чтобы признал ее иллюзией и самообманом и включился в строительство жизни, уже начисто лишенной какого бы то ни было искания.
Если чем–то и отличен наш XX век от предшествующих, то прежде всего предельным обострением двух противоположных, противостоящих друг другу восприятий человеческой жизни и самого человека. Согласно одному из них человек потому и человек, что есть в нем духовная жажда, искание, высшая тревога. Согласно другому, только заглушив ее, начинает человек свою человеческую судьбу. Все остальное — второстепенно. Ибо только из этого глубинного, первичного вопроса вытекает все остальное — политика, экономика, культура, все то, о чем так страстно спорят и во имя чего борются друг с другом люди.
Как запах дыма свидетельствует о том, что где–то горит огонь, даже если мы и не видим его, так и наличие в мире философии и религии несомненно свидетельствует, что в человеке не иссекает духовная жажда, духовное искание…
Выдающийся английский мыслитель Томас Карлейль писал, что в человеке «есть что–то бесконечное, чего он при всей своей хитрости не может похоронить под конечным. Могут ли соединенные усилия всех министров финансов современной Европы сделать хоть одного сапожника счастливым? Они не могут этого сделать, а если и могут, то только на пару часов, потому что у сапожника есть душа. И требования ее совсем иные, нежели требования его желудка.
Не говорите поэтому о целых океанах дорогого вина; для сапожника с вечной душой это все равно что ничего! Не успеет океан наполниться, как человек станет роптать, что вино могло бы быть еще лучше. Попробуйте подарить человеку полмира, и вы увидите, что он затеет ссору с владельцем второй половины и будет утверждать, что его обидели».
О самой духовной жажде, о том, жаждой чего она является, в томлении о чем состоит, исканием чего наполнена, — вот об этом говорить нужно, ибо нет сейчас в мире более важной темы. Стоит мир сейчас как раз на том перепутье, о котором говорил поэт:
Духовной жаждою томим,
В пустыне мрачной я влачился,
И шестикрылый серафим
На перепутье мне явился.
Только бы не изменить духовной жажде, данной нам, только бы открыть глаза и слух к тому ливню света, любви и красоты, что извечно нисходит на нас!
Мерило народа не то, каков он есть, а то, что считает прекрасным и истинным, по чем воздыхает.
Ф. М. Достоевский
Раз человек желает избавиться от своего жалкого состояния, желает искренне и вполне, — такое желание не может быть безуспешным.
Ф. Петрарка
Человек в собственном сердце своем носит вечное. Стоит ему заглянуть в свое сердце, и он прочтет в нем о вечности.
Т. Карлейль
ВОПРОСЫ
1. Расскажите, как вы понимаете духовную жажду человека. Знакомо ли вам это чувство?
2. Почему духовную жажду называют драгоценным и вместе с тем мучительным даром?
3. А в самом деле, разве человеку недостаточно быть лишь сытым и здоровым? Почему?
4. Какие два противоположных восприятия человеческой жизни и самого человека с особой силой столкнулись в XX веке?
2. Предназначение человека в понимании античных философов и христианства. Проблема души и тела
Античные философы, а позднее — учителя христианства (их называют святыми отцами) настойчиво говорят о двойственности или тройственности человека.
С самого начала человек созидается как бы из двух стихий.
С одной стороны, Бог берет «персть от земли», то есть материю, и из этой материи созидает тело человека. С другой стороны, Бог дарит ему «дыхание жизни». Таким образом, человек по своему телу является частью земли, плотью от плоти земли, по своей душе он является «частицей Божества», как говорит святой Григорий Богослов. В том, что человек получает свою разумную душу из уст Самого Бога, святые отцы усматривают образ Божий в человеке.
Ни одно из животных не получило этого дуновения Божия в свое тело, ни одно из животных не обладает разумной душой. Конечно, у животных тоже есть душа, есть способность любить, способность быть верными. Их верность бывает иногда даже больше, чем верность человека в любви к другому человеку. И все–таки мы никогда не сравним жизнь животных, их существование в поисках пищи и удовлетворения потребностей тела с той жизнью, которой может жить человек благодаря своему разуму, благодаря тому, что святые отцы называли логосом.
Логос означает не только слово, понятие, но также и разум. Это одно из тех греческих слов, которое обладает многими значениями. Так вот, в отличие от животных, человек есть, как говорили святые отцы, повторяя Аристотеля, зоон логикон — в буквальном переводе — животное разумное, животное словесное. Это одно из определений человека, наиболее часто встречающихся в святоотеческой антропологии.
Но надо видеть ту бездну, которая отделяет животное разумное, то есть человека, от животных неразумных. Надо видеть, отмечают учители христианства, насколько невозможно было бы человеку развиться из животных каким–то естественным образом. Насколько несостоятельно предполагать, что человек — это, по сути, обезьяна, только с более развитыми умственными способностями. Что–либо более постыдное и вульгарное о человеке трудно, наверное, и придумать.
Что такое человек в восприятии, например, восточных религий — индуизма, буддизма? Это одно из перевоплощений души, которая до своего вселения в человеческое тело могла существовать в теле любого животного. Но и после того, как умрет человеческое тело, душа может снова оказаться в теле животного или даже в каком–нибудь растении. Человек сам по себе — это ничто, это некое переходное состояние между другими нестабильными состояниями.
Христианство дает по–настоящему возвышенный образ человека, настолько возвышенный, что мы не можем постичь его своим умом. Человек, сотворенный по образу Божию, является иконой Бога. Само слово икона (от греч. eikxn) означает изображение, образ. Каждый из нас в своих чертах — в первую очередь в своей душе, да и в теле тоже, — имеет подобие совершенства Творца. Каждый из нас является иконой невидимого Бога. Об этом постоянно говорят святые отцы. А до святых отцов об этом говорил замечательный философ Филон Александрийский (ок. 20 г. до н. э. — ок. 40 г. до н. э.).
Согласно Библии, человек не должен был быть пассивным жителем рая и только наслаждаться в нем блаженством. Человек должен был стать деятелем, подобно тому, как Бог является Деятелем, о чем Сам Христос сказал: «Отед Мой доныне делает, и Я делаю». Бог всегда действует. И человек должен научиться действовать по подобию Божию. Он должен научиться возделывать рай, возделывать землю, все более и более усовершенствовать ее и вместе с тем совершенствовать самого себя, воспитывать свою собственную душу для того, чтобы она достигла подлинного и совершенного богоподобия.
Поэтому святые отцы говорят, что образ Божий — это то, что заложено в человеке с самого начала, а подобие — то, что дано было в потенциале, чего человек должен был достичь своими силами, своим трудом, своей верностью Божиим Заповедям. Цель сотворения человека в том, чтобы человек, благодаря своей последующей жизни, достиг всецелого богоуподобления, чтобы он взошел от образа к подобию.
Человек должен был приобщиться к божественному совершенству и прийти к обладанию всеми божественными свойствами. Он не мог быть создан таким сразу, потому что одной из целей человеческого существования является достижение этих божественных свойств. Одно дело — получить в дар, другое дело — обладать чем–то как своей способностью.
Причем Бог Сам обещал быть его Руководителем, и человеку оставалось только послушно идти за своим Учителем. Маленькие дети, когда они еще неспособны нарисовать букву, вкладывают свою руку в руку матери, и мать выводит эту букву за них. Таким способом постепенно они учатся рисовать и писать.
Точно так же и человек. Если бы он с самого начала пошел по тому пути, какой Творец предначертал ему, то он был бы научен Самим Богом, как ему строить свою жизнь и судьбу. И те знания, которые он получил бы благодаря руководству Бога и собственной верности Ему, остались бы с ним навсегда. Именно они вели бы его всегда по пути все большего и большего совершенства до тех пор, пока человек не уподобился бы Богу.
Но вот произошло то, о чем мы читаем в Библии, в третьей главе Книги Бытия, — отпадение человека от Бога.
Все последующее существование человечества было поиском того пути, следуя по которому можно было бы возвратиться к райскому блаженству, — оно было и есть исполнено тоски по раю.
Согласно христианскому учению, человек может жить так, чтобы один талант, полученный им от Бога, приносил десять талантов, и эти десять талантов возвращать своему Господину.
Но человек может использовать свои творческие способности и против воли Божией. Вместо того, чтобы всей своей жизнью и каждым творческим актом служить Богу, он может попытаться сам для себя здесь, на этой земле, построить некое подобие рая, в котором не будет Бога, но где он надеется обрести счастье. И по сути история человечества как раз является таким бесконечным поиском никогда не достижимого царства Божия на земле.
Примером этого поиска может служить история построения Вавилонской башни. Люди думали, что могут своими силами построить башню, которая достигнет неба, и тогда они воссядут на небесах и будут управлять всем миром. Но, как мы помним, Бог посмеялся над этим намерением людей, потому что оно было абсурдно. Он смешал их языки так, чтобы они перестали понимать друг друга.
Но и до сих пор человечество не перестает вновь и вновь строить вавилонские башни, пытаясь создать царство Божие на земле. Вновь и вновь эти башни рушатся, потому что они построены на песке, у них нет прочного основания. И крушение последней из них — коммунистической — произошло на наших глазах, и мы до сих лор находимся под ее обломками.
Людям было обещано, что через какое–то время, лет через двадцать, настанет человеческий рай. Нужно только окончательно изгнать из мира религию, нужно еще уничтожить тех людей, которые по тем или иным причинам не могут в этот рай войти, и тогда наконец наступит блаженство. Но люди были жестоко обмануты!
Ведь во всякой подобного рода идеологии есть главная ошибка, которая в конечном счете и является причиной разрушения всех вавилонских башен. Эта ошибка заключается в том, что человек — в его теперешнем падшем состоянии — воспринимается как способный жить в раю, как способный достичь блаженства.
Но природа человека искажена, и он утратил возможность возвратиться к своему первоначальному райскому существованию. И всякая попытка войти в рай в теперешнем состоянии заранее обречена на провал. Всякая попытка построить рай на земле изначально ошибочна, потому что человек пал и единственный путь возвратиться к Богу — это возвращение через Бога.
ВОПРОСЫ
1. Из каких двух стихий созидается человек? Что об этом писали античные философы, учителя христианства?
2. Что такое человек в восприятиях атеиста и христианина? В восприятии восточных религий?
3. Что означает слово греческого происхождения «икона»? Прокомментируйте тезис Филона Александрийского о том, что каждый из нас является иконой невидимого Бога. Что вы можете тогда сказать, например, об алкоголиках и наркоманах?
4. Каково, согласно Библии, предназначение человека?
5. Почему нельзя построить рай на земле?
3. Проблема добра и зла[41]
Большинству людей, не склонных к размышлениям на философские и нравственные темы, проблема добра и зла кажется банальной. Общая схема размышлений, если они все же возникают, примерно такова: «Добро — это хорошее, зло — это плохое. Следовательно, к хорошему следует стремиться, а с плохим — бороться». Следует сразу сказать, что подобный взгляд не только поверхностен, но и весьма рискован и даже опасен. Почему Великая Октябрьская социалистическая революция в 1917 году, задуманная как воплощение рая на земле, на практике оказалась историческим прыжком в бездну? Почему «благие намерения» борьбы со злом «ведут в ад»? Почему у добрых родителей порой вырастают плохие дети?
Русский философ С. Л. Франк писал, что «все горе и зло, царящие на земле, все потоки пролитой крови и слез, все бедствия, унижения, страдания по меньшей мере на 99 процентов — результат воли к осуществлению добра, фанатичной веры в какие–либо священные принципы, которые надлежит немедленно насадить на земле, и воли к беспощадному истреблению зла».
Пока будет существовать человек, он не перестанет мучительно размышлять над проблемой добра и зла. И первое настоящее испытание людей, обусловившее в дальнейшем весь драматизм человеческой жизни, — это, как мы узнаем из Библии, древо познания добра и зла. Сатана в облике змея, желая посеять в сердце Евы сомнение в искренности Божьей любви, соблазнил ее словами: «В день, в который вы вкусите плоды древа познания добра и зла, откроются глаза ваши и вы будете как боги, знающие добро и зло».
Четкое определение добра и зла осложняется многозначностью обоих понятий. Более того, поскольку добро и зло столь многообразны, а их взаимные отношения так многогранны, то многие авторы вообще отрицают определения добра и зла. Так, английский философ Д. Юм считал, что добро и зло нельзя различать при помощи разума, ибо деятельность направляется влечениями, а не разумом. Подобные мысли высказывал и Ф. М. Достоевский: «Никогда разум не в силах был определить зло и добро или даже отделить зло от добра хоть приблизительно». Логические позитивисты XX века также не допускают возможности доказать утверждение, что «икс —добр», так как добро нельзя ни увидеть, ни попробовать на вкус, ни потрогать, ни услышать; можно только сказать нечто приблизительное, общее о жизни.
А поскольку слову добро синонимом является благо, то полезно учесть, что в религиозном учении высшее добро присуще только Богу.
Бог является абсолютным воплощением добра. И так как человек сотворен по образу Божию, то смысл его жизни (или, как говорят христиане, спасение) заключается в стремлении к этому Абсолютному Добру.
Здесь, однако, следует отметить, что проблема спасения возникает именно в этой жизни. Христианство утверждает жизнь, но не уход от нее. Суть заключается в изменении жизни, даже если это стоит небывалого труда.
Совсем иная позиция в учении буддизма. В нем сама жизнь, само существование есть зло, страдание. Чтобы искоренить это зло, необходимо преодолеть жажду жизни. Освободись от бесконечной цепи причин и следствий, от противопоставления субъекта и объекта, от власти страстей и чувств — и ты будешь избавлен от страданий и зла, достигнешь нирваны, то есть высшего блаженства, рая в душе.
Взаимную борьбу добра и зла человек обычно характеризует упрощенно, представляя зло вне себя. И все–таки наиболее часто «линия фронта» добра и зла находится в самой личности, когда конфликтуют долг и влечения человека, разум и чувства, человечность и минутная выгода. Добро побуждает принимать во внимание интересы человечества, народа, семьи и людей; зло заставляет подобно эгоцентричному Нарциссу взирать только на собственное отражение и приспосабливать все человечество к своим потребностям и интересам, не останавливаясь ни перед какими препятствиями (активный злодей) или отдаваясь жизненному самотеку, конформизму, власти инстинктов (пассивный злодей).
В истории этики зло наиболее часто характеризуется трояко: как глупость (недостаток ума, интеллектуального развития), как слабость (недостаток воли и самостоятельности), как испорченность (непосредственный аморализм).
Зло и в истории этики, и в литературе, и в быту трактуется как нечестность, как проявление темных иррациональных сил, как дисгармония рационального и эмоционального, как подчинение жизни «железному порядку», тирании, где люди только исполнители, автоматы, детали, как изуродованная свободная воля человека, как насилие, грех без покаяния, произвол, как паразитирование за счет добра, как небытие, стремление к разрушению, уничтожению, как беспредел и т. д.
С другой стороны, мыслящие люди уже в античном мире поняли, что порок может формироваться как продолжение добродетели, если не соблюдается такт, необходимая мера культуры, человечности, сдержанности, то, до какой степени трудности мы способны быть добрыми.
Морализирующий догматик или фанатик способен принести не меньший вред, чем злодей или равнодушный.
Добро духовно освещает жизнь, все ярче показывая тени, потемки души; доброта не только разрешает существующие противоречия, но и, как это ни странно, создает новые. Высшие требования заставляют увидеть больше недостатков и активнее действовать, чтобы их искоренить.
ВОПРОСЫ
1. Находили ли вы в себе «линию фронта» добра и зла? Постарайтесь вспомнить, на конкретном примере, когда это было.
2. Согласны ли вы с И. В. Гёте, который сказал, что «нет ничего более смертельного для разума, чем признание, что все хорошо»? Аргументируйте свою точку зрения.
3. Что вы можете сказать по поводу утверждения русского философа B. C. Соловьева: «Не верить в добро есть нравственная смерть, верить в себя самого как в источник добра есть безумие».
4. Что хуже концлагеря?
А правда, может ли что–нибудь быть хуже концлагеря? Колючая проволока, злые охранники, смерть — все это в нашем сознании сопутствует понятию концентрационного лагеря. Нас, однако, будет интересовать лишь нравственная сторона этого явления, причем в существенно более широком плане: возникновение зла как такового и тесно связанное с категориями добра и зла понятие свободы.
Согласно народной мудрости, истина рождается в спорах, поэтому следующую тему было решено представить в качестве диалога неверующего человека (так определил себя сотрудник русской службы Би–Би–Си A. M. Гольдберг — далее называемый корреспондентом) и верующего — митрополита Сурожского Антония. Митрополит Антоний (Anthony Bloom) — православный епископ, более тридцати лет возглавляющий епархию Русской православной церкви в Великобритании.
Корреспондент: Митрополит Антоний, я знал людей, которые становились религиозными, потому что их мучил вопрос о возникновении зла. Я также знал людей, которые разочаровались в религии по этой же причине. Первые чувствовали или приходили к убеждению, что понятия добра и зла не могли возникнуть сами по себе, что их должна была создать высшая сила. Зачем существует добро, им было, конечно, ясно, а на вопрос о том, почему и для чего существует зло, они надеялись получить ответ от религии. Вторые, те, кто разочаровался в религии, приходили к убеждению, что она не дает ответа на вопрос, как сочетать существование всемогущего Бога, олицетворяющего добро и справедливость, с тем, что творится на земле; не только в области человеческих взаимоотношений, но и в природе, где царят хаос, борьба и жестокость. Что Вы можете сказать на это ?
Митрополит Антоний: Это очень трудный вопрос в том отношении, что, действительно, можно из одинаковых предпосылок прийти или к вере, или к сомнению. Мне кажется, что христианин даст приблизительно такой ответ: «Да, Бог всемогущ; но Он создал человека свободным, и эта свобода, конечно, несет с собой возможность и добра, и зла; возможность отклонения от закона жизни или, наоборот, участия в этом законе жизни». И вот этот вопрос свободы является центральным, мне кажется, для проблемы добра и зла. Если бы Бог создал человека неспособным на отклонения, человек был бы также неспособен ни на что положительное. Скажем, любовь немыслима иначе как в категориях свободы; нельзя себя отдать, когда нельзя отказать в самоотдаче; нельзя человека любить, если это чисто механическое соотношение. Если бы не было свободы отказа, отречения, если не было бы, в конечном итоге, возможности зла, то любовь была бы просто силой притяжения, силой, связующей все единицы, но никак не создающей между ними нравственное соотношение.
Корреспондент: Почему? Означает ли это, что зло существует для того, чтобы выделить добро, в качестве контраста?
Митрополит Антоний: Нет, я не думаю, что оно существует для этого; но где есть возможность одного, неминуемо встает возможность другого. Конечно, если бы мы были просто такие совершенные существа, которые не способны сделать ошибочный выбор, зло было бы исчерпано; но как возможность оно все равно бы существовало.
Корреспондент: А допускаете ли вы, что Бог, всемогущий Бог заботится о людях, следит за судьбами человечества, помогает людям, следит за тем, чтобы на земле зло не восторжествовало ?
Митрополит Антоний: Да, в этом я глубоко убежден. И опять–таки, с моей христианской точки зрения мне Бог представляется именно не безответственным Богом, Который человека создал, одарил его этой ужасной свободой, которая может все разорить и все разрушить, а потом — употребляя образы Ивана Карамазова — «ждет» где–то в конце времен момента, когда Он его будет судить и засудит за то, что человек не так пользовался данной ему свободой. Таким Бог мне не представляется. Мне представляется Бог ответственный, Бог, Который создал человека и жизнь, но Который не только ждет момента итогов. И самый предел этой ответственности, которую Бог берет за жизнь и за Свои поступки, за Свой творческий акт — это Воплощение, это то, что Бог делается человеком, входит в историю и до конца погружается в ее трагизм и где–то разрешает этот трагизм.
Корреспондент: Как, где Он разрешает этот трагизм?
Митрополит Антоний: Он его не разрешает внешне, в том отношении, что на земле смерть, болезнь, страдание продолжают косить людей. Но отношение человека к человеку может стать глубоко иным; отношение к собственному страданию может быть совершенно иным; отношение к страданию другого опять–таки глубоко изменяется от этого.
Корреспондент: Значит, вы определенно, как христианин, отрицаете тезис Вольтера, который исходил из того, что Бог создал человека, снабдил его всем необходимым, в первую очередь разумом, и затем счел Свою задачу выполненной: если люди будут руководствоваться разумом, то все будет хорошо, если нет — то это их дело. Вы, судя по тому, что сейчас сказали, это категорически отрицаете.
Митрополит Антоний: Да, такого Бога я просто не могу себе представить!
Корреспондент: Вольтер не считал, что Бог будет судить, он просто говорил, что Бог наделил человека всем необходимым, что Бог создал изумительный механизм, структуру человека, а главное — разум. Почему же это безответственно, почему это было бы преступно?
Митрополит Антоний: Если бы этот Бог создал такой замечательный механизм, то этот механизм не испортился бы так безнадежно. Тогда, значит, Бог, Который строит этот механизм, просто ужасно плохой механик, никуда не годный. Если такой у нас Бог, Который даже механизм приличный создать не может, то, право, не о чем говорить.
Если бы счастье, благополучие было немедленной наградой за добро, то добро как нравственная категория было бы обесценено; это был бы чистый расчет. Я думаю, что добро именно тогда делается добром, когда человек может устоять против несправедливости, против неправды, против страдания и все равно не отречься от своего добра, от того, что кажется ему — или объективно является — добром. Если, скажем, человек щедр и бывает обманут и, попробовав раз–другой быть щедрым, приходит к заключению, что этого не стоит делать, то щедрость его довольно бедная. Вопрос в том, какова его отзывчивость. И во всех отношениях мне кажется, что добро именно испытывается, поддается пробе потому, что оно сталкивается со злом.
Корреспондент: Но скажите, заботится ли Бог о судьбах человечества? Если да, то как вы объясните такое чудовищное явление, как, например, появление Гитлера, которое представляется мне совершенно исключительным, потому что в этом случае даже не было сделано попытки оправдать злодеяния какими–то высшими, этическими мнимыми соображениями, а было сказано просто и ясно: мы хотим творить зло. Как вы объясните возникновение такого явления, если вы исходите из того, что Бог заботится о судьбах человечества ?
Митрополит Антоний: Во–первых, да — я убежден, что Бог заботится о судьбах человечества. Во–вторых, я думаю, что, если есть свобода в человеке, которая Богом ему дана, Бог уже не имеет права стать на пути и эту свободу изничтожить. В конечном итоге получилось бы так: Бог вас делает свободными, а в тот момент, когда вы этой свободой пользуетесь не так, как Ему нравится, Он бы вас уничтожил. Может быть, на земле было бы меньше зла, то есть злодеев меньше было бы, Гитлера бы не было, того не было, сего не было. Но в конечном итоге самым злодеем из злодеев оказался бы этот Бог, Который дает мне свободу, а в тот момент, когда я ошибаюсь на своем пути или схожу с него по какому–то безумию,
Он же меня убивает, уничтожает. Нравственная проблема оказалась бы, я бы сказал, еще хуже первой… И представляете себе тогда жизнь человека? Он бы жил, зная, что, если он поступит нехорошо, Бог его уничтожит. Следующая стадия: так как Бог знает и может предвидеть, то, как только у вас зародится злая мысль, Бог может вас уничтожить. Это же хуже концентрационного лагеря! Мы жили бы просто под дамокловым мечом все время: дескать, вот — убьет — не убьет, убьет — не убьет. Спасибо за такого Бога!
Корреспондент: Повторите…
Митрополит Антоний: Если Бог действительно сделал человека свободным, то есть способным ответственно принимать решения, которые отзываются в жизни поступками, то Бог уже не имеет права в эту свободу вторгаться насильно. Он может войти в жизнь, но — на равных правах; вот как Христос стал человеком — и от этого умер на кресте. Да, это я понимаю! Если же Он вторгался бы в жизнь в качестве Бога, со всем Своим всемогуществом, всеведением и т. д., получилось бы так, что земной злодей, который Богом же одарен свободой, в тот момент, когда он ошибочно, не так использовал эту свободу, стал бы жертвой божественного гнева, он был бы просто изничтожен, убит. Еще хуже: человек только успел задумать какой–нибудь неправый поступок, а Бог его тут же уничтожил бы, потому что Бог знает, что в будущем случится. И все человечество жило бы, одаренное этой проклятой свободой, под вечным страхом: ой, промелькнула злая мысль — сейчас кара придет на меня… ой, мне захотелось чего–то не того — что сейчас будет?.. Это был бы чудовище, а не Бог…
Корреспондент: К чему же тогда сводится божественное вмешательство в судьбы людей?
Митрополит Антоний: Во–первых, к тому, что Бог в человека заложил закон жизни, то есть устремленность ко всему тому, что есть полнота торжествующей жизни и торжествующей любви. Во–вторых, к тому, что Он дал человеку сознание добра и зла. Мы его не выдумали, это не чисто социологическое явление, потому что социологические формы меняются без конца, а понятие добра и зла вечно.
Корреспондент: С этим я совершенно согласен.
Митрополит Антоний: Дальше: Бог, через людей Ему верных, которые Его знают опытно, молитвенно и жизненно, Свое слово говорил, указывал нравственные мерки и нравственные пути. А поскольку совесть человека — вещь относительная, более или менее ясная, колеблющаяся, Он дал человеку закон, Он дал человеку правила жизни. И главное, Бог вошел в историю воплощением Иисуса Христа, стал человеком и нам на деле показал, что можно пройти через весь ужас жизни, страдания и никогда не усомниться ни в любви, ни в правде, ни в чистоте; и что такой человек — пусть он будет уничтожен, разбит — не побежден. А это, действительно, победа над злом гораздо большая, чем если бы просто зла не было.
ВОПРОСЫ
1. Приход к власти Гитлера — это закономерность или случайность? Аргументируйте свою точку зрения.
2. Предположим, что человек бы жил, зная, что если он поступит нехорошо, то Бог его уничтожит. Почему такая формула жизни хуже концлагеря?
3. К чему, по мнению митрополита Антония, сводится Божественное вмешательство в судьбы людей?
5. Идеал. Ориентация в нравственном поиске правды (по Л. Н. Толстому)
Идеал только тогда идеал, когда осуществление его возможно только в идее, в мысли, когда он представляется достижимым только в бесконечности. Если бы идеал не только мог быть достигнут, но мы могли бы представить себе его осуществление, то он перестал бы быть идеалом. Таков идеал Христа, установление царства Бога на земле; идеал, предсказанный еще пророками о том, что наступит время, когда все люди будут научены Богом, перекуют мечи на орала, копья на серпы, лев будет лежать с ягненком, когда все существа будут соединены любовью.
Весь смысл человеческой жизни заключается в движении по направлению к этому идеалу, и потому стремление к христианскому идеалу во всей его совокупности (и к целомудрию, как к одному из условий этого идеала) не только не исключает возможности жизни, но, напротив, отсутствие этого христианского идеала уничтожило бы движение вперед и, следовательно, возможность самой жизни.
Как есть два способа указания пути путешественнику, так есть два способа нравственного руководства для ищущего правды человека. Один способ состоит в том, что человеку указываются предметы, которые должны встретиться ему, и он направляется по этим предметам.
Другой способ состоит в том, что человеку дается только направление по компасу, который человек несет с собой и на котором он видит всегда одно неизменное направление и потому всякое свое отклонение от него.
Первый способ нравственного руководства есть способ внешних определений. Человеку даются определенные признаки поступков, которые он должен и которых не должен совершать.
«Соблюдай субботу, обрезывайся, не кради, не пей хмельного, не убивай живого, отдавай десятину бедным, омывайся и молись пять раз в день, крестись, причащайся и т. п.» Таковы постановления религиозных учений: браминского, буддийского, магометанского, еврейского и церковного, еще называемого христианским.
Другой способ есть способ указания человеку никогда не достижимого им совершенства, стремление к которому человек сознает в себе. Человеку указывается идеал, по отношению к которому он всегда может видеть степень своего удаления от него.
«Люби Бога твоего всем сердцем и всей душой твоей, и всем разумением твоим, и ближнего как самого себя. Будьте совершенны, как совершенен Отец ваш Небесный».
Таково учение Христа.
(См. Л. Толстой «Послесловие к «Крейцеровой сонате»»)
Без идеалов, то есть без определенных хоть сколько–нибудь желаний лучшего, никогда не может получиться никакой хорошей действительности.
Ф. М. Достоевский
Действительность всегда есть воплощение идеала, и, отрицая, изменяя ее, мы делаем это потому, что идеал, воплощенный нами же в ней, уже не удовлетворяет нас. Мы создали в воображении иной, лучший.
М. Горький
Человек, исповедующий лишь внешний закон, есть человек, стоящий в свете фонаря, прикрепленного к столбу. Он стоит в свете этого фонаря, ему светло, и идти ему дальше некуда. Человек, исповедующий Христово учение, подобен человеку, несущему фонарь перед собой на более или менее длинном шесте. Свет всегда впереди его и всегда побуждает идти за собой и вновь открывает впереди новое, влекущее к себе, освещенное пространство.
Фарисей благодарит Бога за то, что он исполняет все. Богатый юноша тоже исполнял все с детства и не понимает, чего может недоставать ему. И они не могут думать иначе — впереди их нет того, к чему бы они могли продолжать стремиться. Десятина отдана, суббота соблюдена, родители почтены, прелюбодеяния, воровства и убийства нет. Чего же еще?
Для исповедующего же христианское учение достижение всякой ступени совершенства вызывает потребность вступления на высшую ступень, с которой открывается еще высшая, и так без конца.
Исповедующий закон Христа всегда в положении мытаря. Он всегда чувствует себя несовершенным, не видя позади себя пути, который он прошел, а видя всегда впереди себя тот путь, по которому ему надо идти и который он еще не прошел.
Как только поверишь в то, что достиг идеала, дальнейшее развитие приостанавливается и начинается движение вспять.
Махатма Ганди
Основная идея всегда должна быть недосягаемо выше, чем возможность ее исполнения.
Ф. М. Достоевский
Ради идеала русский готов отказаться от всего, пожертвовать всем; усомнившись в идеале или его близкой осуществимости, он являет собой образец неслыханного скотоподобия или мифического равнодушия к всему.
Л. П. Карсавин
ВОПРОСЫ
1. Согласно Л. Н. Толстому, человек, формально, внешне исполняющий правила морали или учение Церкви, уподобляется «человеку, стоящему в свете фонаря, прикрепленного к столбу». Человек ищущий, страдающий, стремящийся не только внешне, по форме, а по сути соблюдать мораль или учение Церкви, уподобляется «человеку, несущему фонарь перед собой». Как вы считаете, могут ли эти фонари существенно способствовать ориентации в нравственном поиске правды?
2. Поясните своими словами каждое из четырех высказываний об идеале.
6. К свету и целостности подлинной человечности (по А. Шмеману)[42]
В предыдущем разделе Л. Н. Толстой вспоминает притчу о мытаре и фарисее. А знаете ли вы эту притчу? Вот что о ней в своих «Воскресных беседах» пишет А. Шмеман.
Одна из главных, единственных в своем роде особенностей Евангелия — это те короткие рассказы–притчи, которыми пользуется Христос в своем учении, в своем общении с народом. Поразительно же в этих притчах, что, сказанные почти две тысячи лет тому назад, в совершенно отличных от наших условиях, в другой цивилизации, на абсолютно другом языке, они остаются актуальными и сегодня, бьют в ту же цель. А это значит — в наше сердце.
Ведь уже устарели, забыты, канули в небытие книги и слова, созданные совсем недавно, вчера, позавчера. Они уже ничего не говорят нам, они мертвы. А эти, такие простые на первый взгляд, бесхитростные рассказы живут полной жизнью. Мы слушаем их — и как будто что–то происходит с нами, как будто кто–то заглянул в самую глубину нашей жизни и сказал что–то — только к нам, ко мне относящееся.
В притче о мытаре и фарисее рассказывается о двух людях. Мытарь — это славянское слово для обозначения сборщика налогов, профессии, окруженной в древнем мире всеобщим презрением. Фарисей — это представитель верхушки тогдашнего общества. На современном русском языке можно сказать, что притча о мытаре и фарисее — это символический рассказ о важном представителе господствующего слоя, лицемере, с одной стороны, и о мелком, малопочтенном чиновнике — с другой. Христос говорит:
«Два человека вошли в храм помолиться: один фарисей, а другой мытарь. Фарисей, став, молился сам в себе так: «Боже! благодарю Тебя, что я не таков, как прочие люди, грабители, обидчики, прелюбодеи или этот мытарь. Пощусь лва раза в неделю, даю десятую часть всего, что приобретаю». Мытарь же, стоя вдали, не смел лаже поднять глаза на небо; но, уларяя себя в грудь, говорил: «Боже! будь милостив ко мне грешнику!»
«Говорю вам, — заканчивает Христос эту притчу, — что сей пошел оправданным в дом свой более, нежели тот; ибо всякий, возвышающий сам себя, унижен будет, а унижающий себя возвысится» (Лука, 18:10—17).
Всего несколько строчек в Евангелии, а сказано в них нечто вечное, такое, что действительно относится ко всем временам и ситуациям.
Но возьмем только наше время, возьмем самих себя. Посмотрим, что лежит в основе нашей государственной, общественной да, наконец, и частной жизни. Если будем самокритичны, то увидим то же самое безостановочное самопревозношение, самоутверждение, или, употребляя более древнее слово, гордыню. Вслушайтесь в пульс нашей эпохи. Неужели мы не поразимся этой чудовищной саморекламе, хвастовству, бесстыдству самовосхваления, которые так вошли в нашу жизнь, что мы уже почти не замечаем их?
Всякая критика, пересмотр, переоценка, всякое проявление смирения — не стали ли они уже не только недостатком, пороком, а, хуже того, — общественным и даже государственным преступлением? Оказывается, любить Родину — это все время бесстыдно восхвалять ее, унижая чужие родины. Оказывается, быть лояльным — это провозглашать все время безгрешность власти. Оказывается, быть человеком — это унижать, топтать других людей, это возвышать себя путем их унижения.
Проанализируйте свою жизнь, жизнь своего общества, сами основы его устройства, и вы должны будете признать, что это именно так. Тот мир, в котором мы живем, так пронизан оглушительным и грубым бахвальством, что уже сам этого больше не замечает, оно уже стало его природой. Да, так и сказал один из самых больших и тонких поэтов нашего времени — Б. Пастернак: «…все тонет в фарисействе».
Самое страшное, конечно, в том, что фарисейство признается добродетелью. Нас так долго, так упорно глушили славой, достижениями, взлетами и полетами, нас так долго держали в атмосфере этого призрачного псевдовеличия, что все это в действительности нам стало казаться хорошим и благим, что в душе целых поколений возник образ мира, в котором только сила, только гордость, только бесстыдное самовосхваление оказывается нормой.
Пора ужаснуться этому, вспомнить слова Евангелия: «Всякий, возвышающий себя, унижен будет». еще недавно тех немногих, кто даже шепотом говорил об этом, влекли в суды или заключали в психиатрические лечебницы, высылали из страны. Да и сейчас порой можно услышать: «Смотрите на этих изменников и предателей! Они против величия и силы своей родины! И благодарите, что вы не такие, как эти несчастные отщепенцы».
Но поймем, что этот бой, этот спор, ведомый сегодня ничтожным меньшинством, это бой и спор о самих духовных источниках жизни. Ибо фарисейская гордыня — это не только слова. Она, эта гордыня, рано или поздно оборачивается ненавистью к тем, кто не согласен признать моего величия, моего совершенства. Она оборачивается преследованием и террором. Она ведет к смерти!
Притча Христа ножом врезается в самую страшную опухоль современного мира, в опухоль фарисейской гордыни. И пока эта опухоль будет расти, в мире будут царить ненависть, страх и кровь.
Только вернувшись к этой забытой, презираемой, отбрасываемой силе — смирению — можно очистить мир. Смирение — это признание другого, это уважение к другому и умение мужественно признать себя несовершенным, раскаяться и тем самым встать на путь исправления.
От хвастовства, лжи и тьмы фарисейства — к свету и целостности подлинной человечности: к правде, к смирению и к любви!
ВОПРОСЫ
1. Перескажите притчу о мытаре и фарисее. Согласны ли вы с поэтом, сказавшим о нашем веке, что «…все тонет в фарисействе»?
2. Почему все же мытарь был оправдан более, чем фарисей?
7. Покаяние. Самовоспитание
Вот еще одна притча, записанная в Евангелии от Луки (15:12–32). «У некоторого человека было два сына; и сказал младший из них отцу: «Отче! дай мне следующую мне часть имения». И отец разделил им имение. По прошествии немногих дней младший сын, собрав все, пошел в дальнюю сторону и там расточил имение свое, живя распутно.
Когда же он прожил все, настал великий голод в той стране, и он начал нуждаться; и пошел, пристал к одному из жителей страны той, а тот послал его на поля свои пасти свиней; и он рад был наполнить чрево свое рожками, которые ели свиньи, но никто не давал ему.
Придя же в себя, сказал: «Сколько наемников у отца моего избыточествуют хлебом, а я умираю от голода; встану, пойду к отцу моему и скажу ему: «Отче! я согрешил против неба и пред тобою и уже не достоин называться сыном твоим; прими меня в число наемников твоих». Встал и пошел к отцу своему.
И когда он был еще далеко, увидел его отец и сжалился; и, побежав, пал ему на шею и целовал его. Сын же сказал ему: «Отче! я согрешил против неба и пред тобою и уже не достоин называться сыном твоим». А отец сказал рабам своим: «Принесите лучшую одежду и оденьте его, и дайте перстень на руку его и обувь на ноги; и приведите откормленного теленка, и заколите; станем есть и веселиться! Ибо этот сын мой был мертв и ожил, пропадал и нашелся». И начали веселиться.
Старший же сын его был на поле; и, возвращаясь, когда приблизился к дому, услышал пение и ликование; и, призвав одного из слуг, спросил: «Что это такое?» Он сказал ему: «Брат твой пришел, и отец твой заколол откормленного теленка, потому что принял его здоровым».
Он рассердился и не хотел войти. Отец же его, выйдя, звал его. Но он сказал в ответ отцу: «Вот, я столько лет служу тебе и никогда не преступал приказания твоего, но ты никогда не дал мне и козленка, чтобы мне повеселиться с друзьями моими; а когда этот сын твой, расточивший имение свое с блудницами, пришел, ты заколол для него откормленного теленка». Он же сказал ему: «Сын мой! ты всегда со мною, и все мое — твое; а о том надобно было радоваться и веселиться, что брат твой сей был мертв и ожил, пропадал и нашелся».
Притча эта читается в церкви, когда верующие начинают готовить себя к Великому посту, то есть ко времени покаяния. И может быть, Евангелие нигде лучше не раскрывает нам, в чем сущность покаяния. Блудный сын ушел в дальнюю сторону, во «страну далече». И вот эта «дальняя сторона», эта чужбина и являет нам глубокую сущность нашей жизни, нашего состояния. Только поняв это, мы можем начать возврат к подлинной жизни.
Тот, кто хотя бы раз в жизни не почувствовал этого, кто никогда не осознал себя духовно на чужбине, отделенным, изгнанным, тот не поймет, в чем сущность христианства. И тот, кто до конца «дома» в этом мире, кто не испытал тоски по иной реальности, не уразумеет, что такое покаяние и раскаяние. Ибо оно не в формальном перечислении своих недостатков, ошибок и даже преступлений. Нет, раскаяние и покаяние рождается из опыта отчуждения от Бога, от радости общения с Ним.
Сравнительно легко признаться в своих ошибках и недостатках. Но насколько же труднее вдруг узнать, что я разрушил, предал, утерял свою духовную красоту, что я так далеко от моего настоящего дома, от моей настоящей жизни; что нечто бесценное, чистое и прекрасное разрушено, разбито в самой ткани моей жизни.
Однако именно это и есть раскаяние, и поэтому оно обязательно включает в себя глубокое желание возвратиться, вернуться, снова найти утерянный дом.
«Встану и пойду!» — сказал блудный сын. Как просто и как трудно! Но обратим внимание, что к такому выводу он пришел сам. Как сказали бы специалисты по этике, он самовоспитался. При этом добавили бы, что суть самовоспитания состоит в том, что индивид целенаправленно развивает свои духовные способности и совершенствует образ жизни, ориентируясь на собственные представления о нравственно совершенной личности.
Достичь того, чтобы сам человек сдержал в себе злодея, чтобы главное поле битвы добра и зла прежде всего было в самом человеке, — именно так начинается самовоспитание, переходя в единую культуру души, разума и воли.
Если животное не отличает себя от своей жизнедеятельности, действует сообразно со своей естественной природой, то человек делает саму свою жизнедеятельность предметом своей воли и своего сознания.
Самовоспитание представляет собой стремление к совершенству, к Высшему Идеалу, к развитию своего нравственного потенциала.
Самовоспитание — это свободный выбор своего собственного жизненного пути, свободное развитие своего духовного потенциала. Мы вплотную подошли к важной категории этики — нравственной свободе, или просто свободе. Кстати, тема свободы уже затрагивалась нами в 8 разделе 5 главы.
Однако сначала обратимся к повести английского писателя Чарльза Диккенса — прекрасному примеру самовоспитания, образцу тяжелой, но результативной работы над собой с самых юных лет.
ВОПРОСЫ
1. Перескажите притчу о блудном сыне. Приходилось ли вам испытывать покаяние и раскаяние?
2. Что такое самовоспитание? Способно ли животное заниматься самовоспитанием?
3. Как связано понятие самовоспитания с понятием свободы?
8. Ч. Диккенс. Простишь ли ты меня[43]
Маленькая Бетси сидела у окошка и учила урок. Солнышко весело светило на нее. Она чувствовала себя счастливой, и ей очень хотелось сделать что–либо угодное Богу, Который сотворил все так прекрасно на свете.
Ей вспомнились недавно прочитанные слова из Евангелия о том, что, если брат твой согрешит перед тобою семь раз в один день и семь раз в один день обратится к тебе: «Я раскаиваюсь», — ты должен простить ему. Ее серые глаза стали серьезными и задумчивыми, и она решительно сжала губки.
Спустя некоторое время Бетси сошла в столовую, где нашла только своего брата Фредди. Он был на два года старше ее, но по уму и здравому смыслу вовсе не так ее опережал, как вы, может быть, воображаете. Фредди находился в самом дурном расположении духа.
— Экая жалость! В такой день в школе сидеть!
С этими словами он бросил книгу, которая была у него в руках, в другой коней комнаты, где она упала на пол с разорванным переплетом и развалившимися листами.
— Фредди! — закричала Бетси. — Не моя ли это «Арифметика»? Ведь ты знаешь, как я ее берегла!
— И вправду твоя, — ответил он с искренним огорчением. — Я думал, что это моя. Уверяю тебя, что я не нарочно, Бетси. Прости меня!
— Хорошо, — сказала Бетси, медленно подбирая листы и припоминая слова Писания о прошении обид. — Да, я прощаю.
И потом прибавила вполголоса: «Раз!»
После завтрака дети отправились в школу. Вдруг Фредди закричал:
— Бетси, какая громадная собака! Глаза — как угли, и язык висит, — наверно, бешеная!
Бедная Бетси страшно испугалась и побежала. В ужасе она, конечно, не заметила, что у нее под ногами, и, попав ногой в колдобину, упала. На ее башмаке появилась глубокая царапина, которую, конечно, уже нельзя будет поправить!
— О, Фредди, как тебе не стыдно! Это вовсе не бешеная собака, а просто Катон, который и мухи не обидит.
— Ах, Бетси, почем же я знал, что ты упадешь? Мне только хотелось, чтобы ты пробежалась немножко. Я очень жалею, что ты ушиблась, и раскаиваюсь в своей глупости. Не можешь ли ты меня простить?
— Постараюсь, — ответила Бетси, делая над собой большое усилие, чтобы проглотить обиду, и тихонько сказала с глубоким вздохом: «Два!»
В школе Фредди продолжал вести себя крайне беспокойно. Во–первых, он взял у сестры карандаш и потерял его; затем, как раз в ту минуту, когда она встала, чтобы присоединиться к своим подругам, шалун протянул ноги, как только мог, и Бетси споткнулась о них и упала при обшем смехе, весьма этим сконфуженная. Брат, конечно, принялся уверять, что он «нечаянно» и что, дескать, ему «ее очень жаль». Чем же он виноват, что у него такие длинные ноги? Он так старался упрятать их под скамейку! Что же ему делать, если они там не помешаются? Он так глубоко огорчен этим случаем.
Терпеливая маленькая Бетси должна была простить еще раз.
В течение всего утра она претерпела от Фредди еще две–три обиды, о которых было бы слишком долго рассказывать.
Когда окончились уроки и дети собрались идти домой, Бетси с огорчением увидела, что погода изменилась и дождь полил, как из ведра. Однако Фредди занял у кого–то зонтик, раскрыл его, и взяв за руку сестренку, храбро пошел вперед.
— Осторожнее! — закричала Бетси. — Ты так раскачиваешь зонтик, что с него каплет прямо мне на кофточку.
— Надеюсь, не умрешь от нескольких дождевых капель, — возразил Фредди.
Дома бедная девочка с горечью увидела, что зонтик полинял и хорошенькая розовая кофточка была совершенно испорчена грязными полосами.
— В самом деле, это уж слишком! — признался Фредди. — Честное слово, Бетси, я не нарочно! Если бы ты знала, как мне тебя жаль, наверное, простила бы меня.
— Я тебя прошаю, — сказала Бетси с усилием. Потом она принялась что–то высчитывать по пальцам и произнесла наконец со вздохом: «Семь!»
— Что ты целый день считаешь? — спросил ее брат с любопытством.
Она ничего не ответила и весело побежала обедать, повторяя про себя: «Семь раз!» Ах, как это было трудно, и как радостно, что больше прошать не нужно. А то просто не выдержать больше!
После обеда детям нужно было готовить уроки к завтрашнему дню.
— Ох–ох–ох! — зевнул Фредди. — Прежде чем примусь за это трудное правило, которое мне так надоело, заведем–ка один раз музыкальный яшичек, который тебе подарил дядя. Пусть он нам сыграет!
Глазки Бетси заблестели. Девочка поддалась искушению и выбежала из комнаты. Вскоре она возвратилась со своим сокровищем и с величайшей осторожностью стала заводить его позолоченным ключиком. Но лукавый Фредди незаметно для нее вставил шепочку в хрупкий механизм, и чудесный яшик остался безмолвным, когда девочка приготовилась слушать.
— Что это значит? — побледнев, вскричала она.
— Не бойся! — возразил Фредди важно. — Я необыкновенно искусный волшебник, и если только ты позволишь мне дотронуться до твоего яшика, то тут же зазвучит музыка.
Бетси дрожашими руками протянула ему яшик. Мальчик смело сунул туда пальцы, но, должно быть, слишком поторопился. Хрупкие пружины лопнули, из яшичка послышался треск, и все смолкло. Фредди, точно в воду опушенный, взирал на дело своих рук.
— Милая Бетси, — сказал он наконец с искренним огорчением, — ведь он совсем испорчен. Простишь ли ты меня когда–нибудь?
— Нет! — закричала Бетси, топнув ногой. — Я не хочу, да, впрочем, и не нужно больше прошать: это в восьмой раз. Бедный мой милый яшичек! Ты это нарочно сделал, злой мальчишка! Сейчас же побегу в твою комнату и изорву твоего бумажного змея, испорчу все, что попадется на глаза!
Терзаемый угрызениями совести, Фредди даже не решился остановить сестру. Она вся в слезах, с пылаюшими шеками промчалась через сени и неожиданно наткнулась на дядю.
— Это что такое? — воскликнул он…
Но прежде чем он успел выразить свое недоумение, Бетси уже рассказывала ему о своей обиде. Когда она закончила, дядя спросил ее:
— Итак, Бетси, ты думаешь, что теперь имеешь полное право злиться?
— Да! — с жаром сказала девочка. — Да, я имею на это полное право! Я простила его ровно семь раз. Это уже восьмой.
— Так ты, значит, не знаешь, что в другой раз Господь сказал апостолу Петру, что надо прошать брату семь раз и еще семьдесят раз семь?
— Семь да еще семьдесят раз семь! Но ты, наверное, не знаешь, дядя, как это трудно, все прошать и прошать? — взмолилась со слезами Бетси.
— Ну, нет, мне кажется, что немножко знаю, — сказал дядя с улыбкой и подумал про себя: «Ученики Христовы поняли, что это очень трудно, потому что как только услышали эту заповедь, то воскликнули в один голос: «Господи! Умножь в нас веру!»
— Да, моя маленькая Бетси, — прибавил он вслух, — это ужасно трудно, но мы все должны стараться не считать, сколько раз мы прошаем, так как очевидно, что семьдесят раз семь — это и значит: всегда прошать.
— Нет, нет, этого я никак не могу! — рыдая, сказала девочка и упрямо отвернулась от удрученного Фредди, который возник на пороге.
— Я тебе подарю мою новую книгу с путешествиями, Бетси! Буду копить деньги, пока не куплю тебе новый яшик с музыкой! — воскликнул он со слезами. Но она не слушала его.
— Ну, хорошо, — сказал дядя, — пусть будет по–твоему. Только советую тебе не читать больше «Отче наш».
— Это отчего? — спросила Бетси с удивлением.
— Да ты только подумай, каково тебе будет сказать Богу: «и остави нам долги наши, яко же и мы оставляем должникам нашим», то есть прости меня, Господи, как я прошаю Фредди.
Бетси покраснела как рак. С минуту она раздумывала, потом закричала, что не может обойтись без «Отче наш», устремилась к раскаявшемуся грешнику и бросилась в его объятия, разразившись горючими слезами.
С тех пор шалун Фредди стал относиться гораздо нежнее и внимательнее к своей маленькой сестренке. И если вы спросите его: «Сколько раз Бетси прошает тебя теперь? По–прежнему семь раз?», то вы увидите, как его славные, честные глаза затуманятся слезами, и он ответит вам:
— Бетси так добра, что не считает больше, и я не смею считать. Я и без счета уверен, что она прошает меня все семьдесят раз семь.
ВОПРОСЫ
1. Как Ч. Диккенс характеризует здравый смысл старшего брата Бетси? Вспомните, не встречались ли вам ребята с подобными «характеристиками»? Рассмотрение примеров начните с самих себя.
2. Какие слова из Евангелия Бетси взяла за основу самовоспитания?
3. Верите ли вы в искренность уверений Фредди типа «нечаянно», «очень жалко»? Почему?
4. Перескажите, что сказал Бетси ее дядя. Какова была реакция девочки на дядины слова?
5. Найдите строки английского писателя, из которых вытекает, что Фредди действительно покаялся. Как он после этого изменился?
6. Объясните смысл слов «…простить семьдесят раз семь».
9. Свобода
Животные делают то, что им предназначено, и не задумываются над тем, что делают. Если волк видит зайца и голоден, то он сделает все, чтобы его съесть, и вовсе не думает, хорошо это или плохо. Волк не выбирает, как ему поступать.
А вот человек может выбрать. Например, вы сидите в автобусе, а пожилая женщина стоит. Вы можете уступить ей место и совершить добро, а можете и не уступить. Вы свободны совершить выбор.
Бывают в жизни и труднейшие ситуации. Например, на войне может случиться так, что вы спасете свою жизнь, предав другого человека. Но в этом же случае вы свободны выбрать мучения и смерть для себя, чтобы спасти другого. Воистину страшной может быть наша свобода!
Согласно Библии, был свободен и первый человек — Адам. Он мог жить в вечной радости с Богом, а мог от Него уйти и жить сам по себе, по своему выбору. И Адам выбирает жизнь по своей воле (типичный поступок для нашего XX века, не правда ли?). Спрашивается, а почему Бог сотворил человека свободным? Ведь Он мог сотворить человека таким, чтобы тот делал только добро, не правда ли?
Здесь мы затронули очень серьезную тему. Видимо, также как раб в принципе не способен на творческий, производительный труд, так и человек без свободы выбора — не человек, а что–то вроде робота.
Примеры, подтверждающие первостепенность свободы выбора человека, вы можете обнаружить и в своем классе. Посмотрите вокруг, и вы увидите, что к истинным знаниям стремится лишь тот, кто уже свободно выбрал свой жизненный путь. И наоборот, тот, кто ходит в школу по принуждению родителей, кто не имел возможности свободно определиться, выглядит очень жалко, «убивает» время и, как говорится, сам не живет и другим не дает.
В качестве примеров, иллюстрирующих важнейшие понятия нравственности, мы часто выбираем сказки. Конечно, дурачок в сказке видит лишь увлекательный сюжет, а умный учится! В одной из них рассказывается про волшебные спички и мальчика с голубыми глазами. У этого мальчика были волшебные спички, и, когда он ломал одну из них, исполнялось любое его желание. Мальчик был злой и жадный — он нажелал себе целую кучу всяких богатств. Он захотел, чтобы у него был друг, и нашел другого мальчика. Но тот никак не хотел с ним дружить. Тогда мальчик с голубыми глазами сказал:
— Я мог бы сломать спичку, и ты выполнял бы каждое мое желание, но я хочу, чтобы ты сам захотел стать моим другом.
А священник в такой ситуации, наверное, добавил бы:
— И если уж даже противный злой мальчишка хотел, чтобы его дружбы захотели свободно, а не по принуждению, то тем более Бог ждет от нас свободного желания быть в Его любви.
Не то делает нас свободным, что мы ничего не признаем над собою, но именно то, что мы умеем уважать стоящее над нами. Потому что такое уважение возвышает нас самих.
И. В. Гёте
Свободен тот, кто может не лгать.
А. Камю
Свобода не в том, чтоб не сдерживать себя, а в том, чтоб владеть собой.
Ф. М. Достоевский
Федор Михайлович Достоевский жил в XIX веке, однако его суждения о свободе, равенстве и братстве в наше время, то есть в начале XXI века, не менее актуальны, чем сто лет тому назад. Вот некоторые из них:
«У нас в России надо насаждать другие убеждения, и особенно относительно понятий о свободе, равенстве и братстве. В нынешнем образе мира полагают свободу в разнузданности, тогда как настоящая свобода — лишь в одолении себя и воли своей так, чтобы под конец достигнуть такого нравственного состояния, чтоб всегда во всякий момент быть самому себе настоящим хозяином. А разнузданность желаний ведет лишь к рабству вашему. Вот почему чуть–чуть не весь нынешний мир полагает свободу в денежном обеспечении и в законах, гарантирующих денежное обеспечение: «Есть деньги, стало быть, могу делать все, что угодно; есть деньги — стало быть, не погибну и не пойду просить помощи, а не просить ни у кого помощи есть высшая свобода».
А между тем это в сущности не свобода, а опять–таки рабство, рабство от денег. Напротив, самая высшая свобода — не копить и не обеспечивать себя деньгами, а «разделить все, что имеешь, и пойти всем служить». Если человек способен на это, если способен одолеть себя до такой степени, то не свободен ли он после этого? Это уже высочайшее проявление воли!
Затем, что такое в нынешнем образованном мире равенство? Ревнивое наблюдение друг за другом, чванство и зависть: «Он умен, он Шекспир, он тщеславится своим талантом; унизить его, истребить его».
Между тем настоящее равенство говорит: «Какое мне дело, что ты талантливее меня, умнее меня, красивее меня? Напротив, я этому радуюсь, потому что люблю тебя. Но хоть я и ничтожнее тебя, но как человека я уважаю себя, и ты знаешь это, и сам уважаешь меня, а твоим уважением я счастлив. Если ты по твоим способностям приносишь в сто раз больше пользы мне и всем, чем я тебе, то я за это благословляю тебя, дивлюсь тебе и благодарю тебя и вовсе не ставлю моего удивления к тебе себе в стыд. Напротив, счастлив тем, что тебе благодарен, и если работаю на тебя и на всех по мере моих слабых способностей, то вовсе не для того, чтоб сквитаться с тобой, а потому, что люблю вас всех».
Если так будут говорить все люди, то, уж конечно, они станут и братьями, и не из одной только экономической пользы, а от полноты радостной жизни, от полноты любви».
ВОПРОСЫ
1. Чем при выборе свободы отличается человек от животного?
2. Почему человек без свободы выбора может потерять человечность?
3. Как вы понимаете понятие «рабство от денег»?
4. Ответьте на вопрос Ф. М. Достоевского: «Что такое в нынешнем образованном мире равенство?»
10. Свобода сына — кошмар для отца?
Профессиональный психолог доктор Джеймс Добсон — весьма известный в США человек. В месяц он иногда получал около 200 тысяч писем.
Ниже приводится одно такое письмо и ответ доктора Добсона на него. И хотя ответ этот адресован родителям, в данной книге мы сознательно переадресовываем его детям. Курсивом выделяются строки из письма отца.
В моем сыне Брайане совершенно неожиданно проснулось чувство такого бунтарства, какого я никогда не встречал у детей. Он не признает никаких правил и, кажется, ненавидит всю нашу семью. Он приходит в ярость, когда мы пытаемся заставить его соблюдать дисциплину.
Недавно вечером он вернулся домой на час позже, чем ему полагается, но отказался объяснить причины опоздания и даже не извинился. Мы живем в атмосфере какого–то кошмара/ Посоветуйте, пожалуйста, как мне, отцу Брайана, относиться к этой ситуации ?
А вот ответ психолога.
Советую вам в субботу утром, после завтрака пригласить Брайана выйти из дома, чтобы пообщаться наедине. Хорошо, если это произойдет в период относительного затишья в ваших отношениях. Не следует затевать такую беседу в разгар баталий между вами. Скажите сыну, что вам нужно обсудить с ним кое–какие важные дела, о которых лучше поговорить вне дома. Но не делайте никаких конкретных намеков, вплоть до субботнего утра, А в субботу утром, выйдя из дома, используйте, если сочтете полезным, предложенные варианты разговора.
1. Брайан, я бы хотел с тобой поговорить по поводу тех изменений, которые произошли с тобой и в жизни нашей семьи. Мы оба понимаем, что события последнего времени нельзя назвать приятными. Ты почти все время пребываешь в раздраженном состоянии, стал непослушным и грубым. Наверное, и мы с мамой не всегда хорошо выглядели в этих ситуациях. Мы начинали раздражаться и говорили слова, о которых потом сожалели. Мы понимаем, что не такого поведения Господь ожидает от нас как родителей и от тебя как нашего сына. Необходимо найти какой–то более конструктивный подход в решении наших проблем. Вот почему я решил сегодня с тобой поговорить.
2. Вначале, Брайан, я хочу, чтобы ты понял, что произошло в действительности. Ты вступил в новый период своей жизни. Это последний этап детства, который часто оказывается очень трудным и беспокойным. Почти каждый человек проходит через эти бурные годы в возрасте от 12 до 18 лет. У тебя сейчас как раз такой период. Многие из проблем, с которыми ты сегодня сталкиваешься, можно было предугадать в тот день, когда ты родился, только потому, что процесс взросления никогда не был особенно легким. А сегодня дети испытывают даже более сильное давление, чем в то время, когда росли мы. Я хочу сказать тебе, что мы понимаем твои проблемы и любим тебя по–прежнему, несмотря на то что последние несколько месяцев принесли в наш дом много трудностей.
3. Понимаешь, Брайан, ты просто почувствовал вкус свободы. Тебе надоело быть маленьким мальчиком, которому говорили, что следует надевать, когда идти спать, что есть. Раньше все это помогало тебе расти и взрослеть. Однако теперь ты хочешь стать сам себе хозяином, самостоятельно принимать решения, не допуская нашего вмешательства. Брайан! То, к чему ты стремишься, наступит очень скоро. Сам не заметишь, как исполнится 17, потом — 18 лет. Эти годы промелькнут как мгновения, и мы уже не будем нести за тебя ответственность. Придет день, когда ты поступишь учиться, куда захочешь, сам выберешь себе профессию или место работы, потом женишься по своему желанию. Мы с твоей мамой даже пытаться не будем что–либо решать за тебя. Мы будем с уважением относиться к твоему мнению взрослого человека. Более того, Брайан, чем ближе будет приближаться это время, тем больше свободы мы тебе предоставим. Сейчас у тебя больше возможностей, чем в прошлом году, и эта тенденция сохранится в будущем. Скоро мы предоставим тебе полную свободу, и тогда ты будешь держать отчет только перед Богом и перед самим собой.
4. Но, Брайан, ты должен понять, что еще не стал взрослым! Последнее время ты стремишься оставаться один, хочешь, чтобы мы с мамой тебя не беспокоили, разрешали тебе отсутствовать дома до глубокой ночи, забросить занятия в школе и не выполнять никаких обязанностей по дому. Когда тебе отказывают в удовлетворении этих твоих требований, ты буквально взрываешься. Истинный смысл этой ситуации заключается в твоем желании обрести свободу в тех масштабах, которой обладают люди в возрасте 21 года. Однако при этом ты по–прежнему предполагаешь, что тебе погладят брюки, приготовят и подадут еду, оплатят все твои расходы. Ты хочешь взять лучшее из обоих миров — детского и взрослого, и не брать на себя никаких обязательств. Что же нам, твоим родителям, делать в этом случае? Для нас проще всего дать тебе возможность поступать по собственному разумению. Тогда не было бы никаких скандалов, конфликтов, раздражения. Многие родители твоих сверстников так и поступают. Но мы не хотим поддаваться искушению. Ты не готов к полной независимости, поэтому, поступив так, мы проявили бы к тебе безразличие. Нам пришлось бы жалеть об этой ошибке всю оставшуюся жизнь, а ты осудил бы нас за нее очень скоро. Кроме того, ты знаешь, что обе твои младших сестры очень пристально наблюдают за твоим поведением, поэтому мы должны защитить их от твоего дурного влияния.
5. Кроме того, Брайан, Господь возложил на нас, твоих родителей, ответственность за твое правильное воспитание, и мы должны держать перед Ним отчет о выполнении этой обязанности. Хочу прочитать тебе важный отрывок из Библии, где описывается история отца по имени Илия, который не приучал к порядку и не исправлял поведения двух своих негодных сыновей–подростков. (Прочтите драматическую историю из 1–й Книги Царств: 2:12—17, 22—25, 27—34; 4: 1—3, 10—22.) Из этой истории ясно видно, что Господь прогневался на Илию за то, что тот позволил своим сыновьям проявлять неуважение и неповиновение. Он не только допустил, чтобы сыновья этого человека были убиты во время битвы, но Он также наказал и их отца за то, что тот не исполнил своих родительских обязанностей. О предназначении, которое Господь дал родителям, можно найти слова во многих местах Библии: от отцов и матерей ожидается, что они будут воспитывать своих детей и наказывать их, если это потребуется. Вот что я этим хочу сказать: Господь нам не простит, если мы позволим тебе вести себя так, чтобы это принесло вред тебе и другим людям.
6. А теперь послушай меня, Брайан! Существует несколько проблем, при решении которых не может быть компромисса. Бывают ситуации, когда я вынужден сказать тебе: «Нет!» И тогда наступит момент, к которому ты должен быть готов, так как я буду непоколебим, как геркулесов столп. Ничто не сможет изменить мою позицию: ни взрывы негодования, ни слезы, ни слова, ни хлопанье дверьми. Короче говоря, если ты все–таки решишься бороться со мной, то будь уверен, что потерпишь полное поражение. Надо признать, что ты уже слишком взрослый, чтобы устраивать тебе порку, но у меня еще остались возможности для создания тебе серьезных неудобств. И в этом будет моя цель. Поверь мне, Брайан, я найду способ, как тебя наказать. У меня хватит мужества и решительности выполнять свои обязанности по твоему воспитанию в течение оставшихся тех нескольких лет, которые ты будешь жить в родном доме. И если это понадобится, я намерен употребить для этой цели все средства, которыми располагаю. Мы можем прожить это время в мире и согласии или погрязнуть в конфликтах и ссорах. Тебе все равно придется приходить домой вовремя, и ты будешь выполнять свои обязанности в рамках семьи, проявляя уважение к маме и ко мне.
7. И наконец, Брайан, я хотел бы еще раз подчеркнуть мысль, которую высказал в начале разговора. Мы относимся к тебе с большей любовью, чем ты себе, наверное, представляешь. Мы хотели бы остаться с тобой друзьями и в эти трудные времена. В современном мире столько боли! Жизнь полна разочарований, потерь, неприятностей, болезней, и заканчивается она смертью. Тебе пока не пришлось испытать серьезных огорчений, но вскоре и ты их почувствуешь. Поэтому, думая о душевной боли, которая может постигнуть каждого из нас за пределами родного дома, не будем доставлять неприятности близким, тем более членам своей семьи. Мы необходимы друг другу. Нам нужен ты, а ты в свою очередь нуждаешься в нас, независимо от того, хочешь ты в это верить или нет. Именно эту идею, как мне кажется, я и хотел довести до твоего сознания. Давай постараемся сделать так, чтобы жизнь в нашей семье с сегодняшнего дня стала намного лучше.
Библия о воспитании и наказании:
Глупость привязалась к сердцу юноши, но исправительная розга удалит ее от него.
Книга Притчей Соломоновых, 22: 15
Необъезженный конь бывает упрям, а сын, оставленный на свою волю, делается дерзким.
Книга премудрости Иисуса, сына Сирахова, 30: 8
Наставь юношу при начале пути его: он не уклонится от него, когда и состарится.
Книга Притчей Соломоновых, 22: 6
Проклят злословящий отца своего или матерь свою!
Второзаконие, 27: 16
Сын мудрый радует отца, а сын глупый — огорчение для его матери.
Книга Притчей Соломоновых, 10: 1
ВОПРОСЫ
1. В чем заключается «вкус свободы», который почувствовал Брайан?
2. Отец собирался сказать сыну: «Ты хочешь взять лучшее из обоих миров — детского и взрослого, и не брать на себя никаких обязательств». Согласны ли вы с такой точкой зрения (точнее, с таким упреком)? Аргументируйте свой ответ.
3. Что говорит, Библия относительно родительских обязанностей?
4. Отец следующим образом ограничил свободу сыну: «Тебе все равно придется приходить домой вовремя, и ты будешь выполнять свои обязанности в рамках семьи, проявляя уважение к маме и ко мне». Как вы считаете, мог ли отец поступить иначе?
5. Ответьте на вопрос в заглавии раздела.
6. Попросите родителей прочитать этот раздел.
11. К. С. Льюис. Главные добродетели человека[44]
Главные добродетели — это те, которые признают все цивилизованные люди. К ним относятся благоразумие, воздержанность, справедливость и стойкость.
Благоразумие означает практический здравый смысл. Человек, обладающий им, всегда думает о том, что делает и что может из этого выйти. В наши дни большинство людей едва ли считают благоразумие добродетелью. Христос сказал, что мы сможем войти в Его мир, только если уподобимся детям, и люди сделали вывод: если вы «хороший» человек, то тот факт, что вы глупы, роли не играет. Это не так!
Во–первых, большинство детей проявляют достаточно благоразумия в делах, которые действительно для них интересны, и довольно тшательно их обдумывают. Во–вторых, как заметил апостол Павел, Христос совсем не имел в виду, чтобы мы оставались детьми по разуму. Совсем наоборот! Он призывал нас быть не только «кроткими, как голуби», но и «мудрыми, как змии». Он хотел, чтобы мы, как дети, были просты, недвуличны, любвеобильны, восприимчивы. Но еще Он хотел, чтобы каждая частица нашего разума работала в полную силу и пребывала в отличной форме.
То, что вы даете деньги на благотворительные цели, не значит, что вам не следует проверить, не идут ли ваши деньги в руки мошенников. То, что ваши мысли заняты Богом (например, когда вы молитесь), не значит, что вы должны довольствоваться теми представлениями о Нем, которые были у вас в пять лет. Нет сомнений в том, что людей с недалеким от рождения разумом Бог будет любить и использовать не меньше, чем наделенных блестящим умом. У Него и для них есть место. Но Он хочет, чтобы каждый из нас в полной мере пользовался теми умственными способностями, которые нам отпущены.
Цель не в том, чтобы быть хорошим и добрым, предоставляя привилегию быть умным другому, а в том, чтобы быть хорошим и добрым, стараясь при этом быть настолько умным, насколько это в наших силах. Богу противна лень интеллекта, как и любая другая.
Если вы собираетесь стать христианином, то я хочу предупредить вас, что это потребует от вас полной отдачи и разума вашего, и всего остального. К счастью, это полностью компенсируется — всякий, кто искренне старается быть христианином, вскоре начинает замечать, как все острее становится его разум. Здесь одна из причин, почему не требуется специального образования, чтобы стать христианином: христианство — образование само по себе. Вот почему такой необразованный верующий, как Беньян, сумел написать книгу, которая поразила весь мир[45].
Воздержанность — одно из тех слов, значение которых, к сожалению, в быту изменилось. Сегодня оно обычно означает полный отказ от спиртного. Но в те дни, когда вторую из главных добродетелей окрестили «воздержанностью», это слово ничего подобного не означало. Воздержанность относилась не только к выпивке, но и ко всем удовольствиям и предполагала не абсолютный отказ от них, но способность чувствовать меру, предаваясь удовольствиям, не переходить в них границы.
Было бы ошибкой считать, что все христиане обязаны быть непьющими; мусульманство, а не христианство запрещает спиртные напитки. Конечно, в какой–то момент долгом христианина может стать отказ от крепких напитков — он чувствует, что не сможет вовремя остановиться, если начнет пить, либо находится в обществе людей, склонных к чрезмерной выпивке, и не должен поощрять их примером. Но суть в том, что он воздерживается в силу определенных, разумных причин от того, чего вовсе не клеймит.
Некоторым людям свойственна такая особенность — они не в состоянии отказаться от чего бы то ни было «в одиночку»; им надо, чтоб от этого отказались и все остальные. Это не христианский путь. Какой–то христианин может счесть для себя необходимым отказаться в силу тех или иных причин от брака, от мяса, от пива, от кино. Но когда он начнет утверждать, что все эти веши плохи сами по себе, или смотреть свысока на тех людей, которые в этих вещах себе не отказывают, он встанет на неверный путь.
Большой вред был нанесен смысловым ограничением слова в быту. Благодаря этому люди забывают, что точно так же можно быть неумеренным во многом другом. Мужчина, который смыслом своей жизни делает гольф или мотоцикл, либо женщина, думаюшая лишь о нарядах, об игре в бридж или о своей собаке, проявляет такую же «неумеренность», как и пьяница, напивающийся каждый вечер. Конечно, их «неумеренность» не выступает столь явно — они не падают на тротуар из–за своей картомании или гольфомании. Но можно ли обмануть Бога внешними проявлениями?
Справедливость относится не только к судебному разбирательству. Это понятие включает в себя честность, правдивость, верность обещаниям и многое другое. Стойкость предполагает два вида мужества: то, которое не боится смотреть в лицо опасности, и то, которое дает человеку силы переносить боль. Вы, конечно, заметите, что невозможно достаточно долго придерживаться первых трех добродетелей без участия четвертой.
И еще на одно необходимо обратить внимание: совершить какой–нибудь благородный поступок и проявить выдержку — не то же самое, что быть благоразумным и воздержанным.
Плохой игрок в теннис может время от времени делать хорошие удары. Но хорошим игроком вы называете только такого человека, у которого глаз, мускулы и нервы настолько натренированы в серии бесчисленных отличных ударов, что на них действительно можно положиться. У такого игрока они приобретают особое качество, которое свойственно ему даже тогда, когда он не играет в теннис.
Точно так же уму математика свойственны определенные навыки и угол зрения, которые постоянно присуши ему, а не только тогда, когда он занимается математикой. Подобно этому человек, старающийся всегда и во всем быть справедливым, в конце концов развивает в себе то качество характера, которое называется справедливостью. Именно качество характера, а не отдельные поступки имеем мы в виду, когда говорим о добродетели.
ВОПРОСЫ
1. Согласно словарю русского языка, добродетель — положительное нравственное качество, высокая нравственность. Какие качества человеческого характера вы назвали бы основными добродетелями?
2. Что в себя включает понятие воздержанности в широком смысле этого слова?
3. Кратко определите понятия благоразумия, справедливости и стойкости.
4. Почему совершить какой–нибудь благоразумный поступок и проявить выдержку не одно и то же?
12. О природе совести
Одна женщина по бедности что–то взяла в магазине и тайком унесла. Никто ее не видел. Но с этого момента какое–то неприятное чувство не давало ей покоя. Пришлось ей вернуться в магазин и положить на место взятую вещь. После этого она пришла домой с чувством облегчения. Подобных примеров, когда люди вынуждены бывают поступать вопреки свой выгоде или удовольствию, не перечесть.
Каждый человек знаком со своим внутренним голосом, который то его упрекает и как бы гнетет, то поощряет и радует. Это тонкое врожденное нравственное чувство называют совестью. Совесть — это своего рода духовный инстинкт, который быстрее и яснее отличает добро от зла, нежели ум. Кто следует голосу совести, тот не будет сожалеть о своих поступках.
Наш личный опыт убеждает нас также в том, что этот внутренний голос, называемый совестью, находится вне нашего контроля и выражает себя непосредственно, помимо нашего желания. Подобно тому как мы не можем себя убедить в том, что мы сыты, когда мы голодны, или что мы — отдохнувшие, когда мы усталые, так мы не можем себя убедить и в том, что мы поступили хорошо, когда совесть говорит нам, что мы поступили плохо.
Мучения совести образно описал А. С. Пушкин в драматическом произведении «Скупой рыцарь»:
Совесть — когтистый зверь, скребущий сердце;
Совесть — незваный гость, докучный собеседник,
Заимодавец грубый; это — ведьма,
От коей меркнет месяц и могилы.
И дальше с ужасом вспоминает старый рыцарь мольбы и слезы всех тех, кого он безжалостно обобрал. Подобные мучения совести изобразил Пушкин и в драме «Борис Годунов», вкладывая в уста несчастного царя следующие слова:
Жалок тот, в ком совесть нечиста!
Вопрос о том, что такое совесть, задавался детям в возрасте от пяти до девяти лет. Одна девочка шести лет сказала, что совесть — это место внутри тебя, которое жжет, если ты поступаешь нехорошо. Мальчик шести лет сказал, что он не знает, что это такое, но думает, будто это как–то связано с плохим ощущением, когда задираешь девочек или маленьких собак. А мальчик девяти лет объяснил, что это голос внутри, который говорит «Нет!», когда вы хотите сделать что–нибудь плохое, например, побить младшего брата. Он сказал, что «совесть спасала его много раз!».
Взрослые также сталкиваются с трудностями при попытках определить, что такое совесть. Говоря о «механизме» совести, известный современный американский исследователь и психолог Дж. Добсон отмечает, что совесть — это данная нам Богом способность отличать плохое от хорошего, правильное от неправильного. А чувство вины — это такое неудобное чувство, которое появляется, когда мы нарушаем внутренний кодекс этических правил. Иначе говоря, сознание вины появляется тогда, когда совесть выражает неодобрение нашим мыслям и поступкам, как бы говоря: «Тебе следует стыдиться самого себя!»
Дж. Добсон считает, что ощущение вины не всегда отражает неодобрение со стороны Господа. Поясняя свою мысль, он приводит следующий пример:
«Одна моя знакомая женщина шла вместе с трехлетней дочкой в сторону улицы с оживленным движением. Малышка убежала вперед и остановилась на углу, чтобы дождаться от мамы разрешения переходить дорогу. В тот момент женщина, видимо, думала о чем–то другом и машинально качнула головой, как бы выказывая одобрение.
Малышка выбежала на дорогу, и ее на полной скорости сшиб грузовик. Мать застыла в ужасе, когда увидела, как колеса грузовика давят ее драгоценную маленькую девочку. В истерическом приступе женщина, рыдая от горя и отчаяния, выбежала на дорогу и схватила на руки исковерканные останки ребенка. Она убила свою собственную дочь, чья безопасность зависела от нее!
Этой матери никогда не удастся избавиться от чувства вины за свое поведение в тот момент. В ее растревоженном уме миллионы раз прокручивалась «видеозапись», в которой запечатлелось, как доверчивый ребенок спрашивает мать о разрешении переходить дорогу».
Не все психологи и философы согласны с мнением Добсона, что ощущение вины не всегда отражает неодобрение со стороны Господа. Они аргументируют свою позицию библейскими строками из Книги Притчей Соломоновых:
От Господа направляются шаги человека.
Добавим, что, согласно народной мудрости, на человеческую глупость есть Божья премудрость. Человек ходит, Бог водит!
ВОПРОСЫ
1. Объясните своими словами, что такое совесть.
2. Какие вы помните стихи А. С. Пушкина, в которых он описывал мучения совести?
3. Испытывали ли вы когда–нибудь чувство, которое можно назвать угрызением совести?
13. Совесть как всеобщий естественный закон
Ученые, изучающие нравы и обычаи племен и народов, свидетельствуют, что до сих пор не было найдено ни одного даже самого дикого племени, которое было бы чуждо тех или других понятий о добре и зле. Кроме того, многие племена не только высоко ценят добро и гнушаются злом, но большей частью сходятся в своих взглядах на сущность того и другого. Многие нецивилизованные дикие племена стоят так же высоко по своим понятиям о добре и зле, как и наиболее развитые и культурные народы. Даже у тех племен, у которых возводятся в степень добродетелей дела, неодобряемые с нашей точки зрения, в остальном, касающемся нравственных понятий, замечается полное согласие с воззрениями всех людей.
О действиях внутреннего нравственного закона в людях обстоятельно пишет апостол Павел в первых главах своего Послания к Римлянам. Апостол укоряет евреев в том, что они, зная писаный Божественный закон, часто нарушают его, в то время как «язычники, не имеющие (писаного — авт.) закона, по природе законное делают… Они показывают (этим — авт.), что дело закона у них написано в сердцах, о чем свидетельствуют совесть их и мысли их, то обвиняющие, то оправдывающие одна другую» (Послание к Римлянам, 2:14—15). Тут же апостол Павел объясняет, как этот закон совести то награждает, то наказывает человека.
Итак, каждый человек, кто бы он ни был — иудей или язычник, чувствует мир, радость и удовлетворение, когда делает добро, и, напротив, чувствует беспокойство, скорбь и душевный дискомфорт, когда делает зло. Причем даже язычники, когда делают зло или предаются разврату, знают по внутреннему чувству, что за эти поступки последует Божье наказание.
Совесть обладает большой чувствительностью к добру и злу. Если бы человек не был поврежден грехом, ему не нужен был бы и письменный закон. Совесть могла бы верно руководить всеми его поступками. Необходимость в писаном законе возникла после грехопадения, когда человек, помраченный страстями, перестал отчетливо слышать голос своей совести. Но по существу как писаный, так и внутренний законы совести говорят об одном:
Как ты относишься к людям, так и они будут относиться к тебе.
В повседневных отношениях с людьми мы подсознательно больше доверяем совести человека, чем установленным законам и правилам. Ведь за всяким преступлением не уследишь, да и закон у неправедных судей иногда «что дышло: куда повернул, туда и вышло». Поэтому нормальные взаимоотношения между людьми возможны только до тех пор, пока люди не утратили в себе совесть.
В конце раздела приведем некоторые народные пословицы, связанные с понятиями совести и покаяния.
ПОСЛОВИЦЫ
Свобода выбора:
* Жизнь дана на добрые дела
* Вольному — воля, спасенному — рай
* Цвет в поле — человек в воле
* Кто огня не бережется, тот скоро обожжется
* Худые дела не доведут до добра
* Неправдой сеет пройдешь, да назад не воротишься
* Совесть — не повесть, в архив не сдашь
* Лучше жить бедняком, чем разбогатеть со грехом
Угрызения совести:
* У каждого плода свои семена
* Каков строитель, такова и обитель
* Злая совесть стоит палача
* Кривой зеркала не любит
* Правда как оса — лезет в глаза
* За совесть, за честь хоть голову снесть
О покаянии:
* Есть слезы — есть и совесть
* Упавшего не считай за пропавшего
* Лучше горькая правда, чем красивая ложь
* И конь спотыкается, да поправляется
* Повинную голову меч не сечет
* Кайся, да опять за старое не принимайся
* Тому тяжело, кто помнит зло
ВОПРОСЫ
1. О чем свидетельствуют ученые, изучающие нравы и обычаи племен и народов, относительно совести?
2. Выучите наизусть внутренний закон совести. На простых примерах поясните его действие.
3. Почему нормальные взаимоотношения между людьми возможны только до тех пор, пока люди не утратили в себе совесть?
4. Выберите три наиболее понравившиеся пословицы и своими словами поясните их смысл.
14. Психологическая сторона совести
Изучением свойств совести и ее взаимоотношениями с другими душевными способностями человека занимается, в частности, психология. В психологии делаются попытки установить два момента:
1) является ли совесть природным свойством человека, с которым он рождается, или она есть плод воспитания и обусловлена теми жизненными условиями, в которых формируется человек;
2) является ли совесть проявлением ума, воли, чувств человека или она является самостоятельной силой.
Внимательный анализ проблемы наличия совести у человека убеждает нас в том, что совесть не есть плод воспитания или физических инстинктов человека, а имеет высшее, необъяснимое происхождение.
Например, дети обнаруживают совесть до всякого воспитания со стороны взрослых. Если бы физические инстинкты диктовали совести, то совесть побуждала бы людей делать то, что им выгодно и приятно. Однако совесть очень часто понуждает человека делать как раз то, что ему невыгодно и неприятно. Как бы безнаказанно ни наслаждались нечестивцы и как бы ни страдали добрые, заслуживающие похвалы люди в этой временной жизни, совесть всем говорит, что существует высшая справедливость. Рано или поздно каждый получает воздаяние по своим поступкам.
Что касается взаимоотношений совести с умом, волей и другими чувствами человека, то мы видим, что совесть не только говорит человеку о том, что само по себе хорошо или дурно в нравственном отношении, но и обязывает его непременно делать хорошее и избегать делать дурное, сопровождая добрые действия чувством радости и удовлетворения, а действия порочные — чувством стыда, страха, душевной муки. В этих проявлениях совести обнаруживаются познавательная, чувственная и волевая стороны.
Конечно, один лишь разум не может рассматривать одни действия как нравственно добрые, а другие как нравственно дурные.
Ему свойственно находить те или другие из наших и чужих действий умными или глупыми, целесообразными или нецелесообразными, выгодными или невыгодными — и только. Между тем что–то побуждает разум противопоставлять подчас самые выгодные возможности действиям добрым, осуждать первые и одобрять последние. Он усматривает в некоторых человеческих поступках не только выгоду или просчет, подобно математическим вычислениям, но дает нравственную оценку поступкам.
Не следует ли из этого, что совесть воздействует на разум с помощью моральных доводов, действуя, в сущности, независимо от него?
Обращаясь к волевой стороне проявлений совести, мы наблюдаем, что сама по себе воля есть способность человека желать чего–либо, но эта способность не повелевает человеку, что ему делать. Воля человеческая, сколько мы ее знаем в себе и в других людях, весьма часто борется с требованиями нравственного закона и силится вырваться из стесняющих ее оков. Если бы волевое проявление совести было лишь осуществлением человеческой воли, то в этом случае не существовало бы такой борьбы. Между тем требование нравственности, безусловно, контролирует нашу волю. Она может не исполнять эти требования, будучи свободной, но не может отрешиться от них. Впрочем, и само неисполнение волею требований совести не проходит для нее безнаказанно.
Наконец, и чувственная сторона совести не может рассматриваться только как сила, чувственная способность человеческого сердца. Сердце жаждет приятных ощущений и избегает неприятных. Между тем с нарушением требований нравственности нередко бывают связаны сильные душевные муки, которые раздирают человеческое сердце, от которых мы никак не можем избавиться, как бы ни желали и ни старались. Несомненно, что и чувственная способность совести не может рассматриваться как проявление обычной чувствительности.
Больше всего хранимого храни сердце твое, потому что из него источники жизни.
Книга Притчей Соломоновых
Таким образом, совесть является обособленной от нас силой, стоящей выше человека и господствующей над его разумом, волею и сердцем, хотя и живущей в нем.
ВОПРОСЫ
1. Является ли совесть природным свойством человека или плодом воспитания? Почему?
2. Является ли совесть проявлением ума, воли или чувств человека, или она является самостоятельной силой? Почему?
15. Совесть как мерило жизненных ценностеи в русской литературе
Творцов русской литературы волновали не частные вопросы, а важнейшие, всеобщие. Совесть утверждалась писателями как основная мера всех событий и поступков. Не внешний жизненный успех, безбедное благополучие, а совесть как основа основ человеческого бытия.
Украинский писатель Иван Франко заметил, что «если произведения литературы европейской нам нравились, волновали наш эстетический вкус и нашу фантазию, то произведения русских мучили нас, задевали нашу совесть, пробуждали в нас человека».
Изучая основы русского миропонимания и русского способа бытия в мире, выдающийся русский философ И. В. Киреевский писал: «Западный человек искал развитием внешних средств облегчение тяжести внутренних недостатков. Русский человек стремился внутренним возвышением над внешними потребностями избегнуть тяжести внешних нужд».
Русская литература смысл своего существования видела в возжигании и поддерживании духовного огня в человеческих сердцах. Вот откуда идет признание совести мерилом всех жизненных ценностей. Свое творчество дореволюционные русские писатели сознавали порой как пророческое служение. Это чутко воспринял и точно выразил Н. А. Бердяев: «В русской литературе, у великих русских писателей религиозные темы и религиозные мотивы были сильнее, чем в какой–либо литературе мира… Вся наша литература XIX века ранена христианской темой, вся она ищет спасения, вся она ищет избавления от зла, страдания, ужаса жизни для человеческой личности, народа, человечества, мира. В самых значительных своих творениях она проникнута религиозной мыслью… Соединение муки о Боге с мукой о человеке делает русскую литературу христианской даже тогда, когда в сознании своем русские писатели отступали от христианской веры».
Е. Трубецкой справедливо отмечает, что «по содержанию нравственное сознание человечества меняется; стало быть, нравственные вопросы в различные эпохи могут и решаться неодинаково. Но, каковы бы ни были эти решения по содержанию, совесть всегда есть свидетельство о чем–то безусловно должном.
Понимание нравственной правды может меняться, но при этом остается неизменным один элемент нравственного сознания, это — наша уверенность, что есть что–то безусловно должное над нашими меняющимися мыслями о должном, есть какая–то норма, выражающая безотносительную и неизменную правду о должном. И этой норме должны следовать все, всегда, во всех предусматриваемых ею случаях. Это и есть основное предположение всякого нравственного сознания — то, о чем свидетельствует совесть. Можно заподозрить это свидетельство, можно его отвергнуть, можно признать его за иллюзию, но нельзя усомниться в одном: совесть как таковая есть утверждение безусловной и всеобщей правды над нами, притом правды жизненной, ибо вся наша жизнь должна ей следовать.
Голос совести представляет собой не более и не менее как отклик сознания на запрос, истекающий из самой глубины жизненного стремления».
ВОПРОСЫ
1. Сравните русское и западное миропонимание.
2. Пожалуйста, объясните своими словами утверждение Е. Трубецкого о том, что «голос совести представляет собой… отклик сознания на запрос, истекающий из самой глубины жизненного стремления».
16. Надежда. Стремление к трансцендентному
Латинское слово transcendens означает выходящий за пределы. Философы сказали бы — потусторонний, по самому существу своему недоступный познанию, находящийся за пределами всякого возможного опыта.
Идеологи марксистско–ленинской философии, на протяжении многих поколений владевшей умами людей, отрицали непознаваемость реально существующих вещей, допуская лишь фактическую непознанность на данной ступени исторического развития познания. В результате слишком многим из нас очень трудно «хотеть неба» вообще.
Другая причина состоит в том, что, когда такое желание появляется, мы его попросту не узнаем. Большинство людей, которые действительно научились бы заглядывать в глубины своего сердца, узнали бы, что то, чего они желают, и желают очень сильно, в этом мире обрести нельзя. Здесь много такого, что сулит нам желаемое, но эти обещания никогда не исполняются.
Страстная юношеская мечта о первой любви или о какой–то заморской стране, волнение, с которым мы беремся за дело, глубоко нас интересующее, не могут быть удовлетворены ни женитьбой, ни путешествием, ни активной учебой. Вот что по этому поводу пишет К. С. Льюис.
В первый момент, когда наша мечта — на пороге осуществления, нам кажется, что мы ухватили жар–птицу за ее яркое оперение, но уже в следующий момент она ускользает от нас. Я думаю, вы все понимаете, о чем я веду речь. Жена может быть прекрасной женой, гостиницы и пейзажи — просто отличными, а химия — невероятно интересным делом, но при всем при этом что–то ускользает от нас.
Существуют две неверные реакции на это и одна правильная.
1.Реакция глупца. Он винит всех и вся. Его не покидает мысль, что если бы он попробовал связать свою жизнь с другой женщиной или если бы отправился в более дорогое путешествие, то ему удалось бы поймать то таинственное нечто, которое ищем все мы. Большинство скучающих, разочарованных богатых людей относятся к этому типу. Всю свою жизнь переходят они от одной женщины к другой (оформляя разводы и новые браки), переезжают с континента на континент, меняют хобби, не теряя надежды, что вот это–то, наконец, настоящее, но разочарование неизменно постигает их.
2. Реакция утратившего иллюзии здравомыслящего человека. Он вскоре приходит к заключению, что все эти надежды были пустой мечтой. Конечно, говорит он, когда вы молоды, вы полны великих ожиданий. Но доживите до моего возраста, и вы оставите погоню за солнечным зайчиком. На этом он и успокаивается, учится не ожидать от жизни слишком многого и старается заглушить в себе голос, нашептывающий ему о волшебных далях. Такой подход к проблеме, конечно, гораздо лучше первого и приносит человеку больше счастья, а сам человек — меньше неприятностей обществу. Обычно он становится педантом, склонным покровительственно, снисходительно относиться к молодым. Но в целом жизнь протекает для него довольно гладко.
Это был бы наилучший путь, если бы нам не предстояло жить вечно. Но что, если безграничное счастье существует, ожидая нас где–то? Что, если человек действительно может поймать солнечный зайчик? В этом случае было бы очень печально обнаружить слишком поздно (сразу же после смерти), что своим так называемым здравым смыслом мы убили в себе право наслаждаться этим счастьем.
3. Реакция христианина. Христианин говорит: «Ничто живое не рождается на свет с такими желаниями, которые невозможно удовлетворить. Ребенок испытывает голод, но на то и пиша, чтобы насытить его. Утенок хочет плавать — что ж, в его распоряжении вода. Люди испытывают влечение к противоположному полу — для этого существует половая близость. И если я нахожу в себе такое желание, которое ничто в мире не способно удовлетворить, это, вероятнее всего, можно объяснить тем, что я был создан для другого мира. Если ни одно из земных удовольствий не приносит мне подлинного ублаготворения, это не значит, что Вселенной присуще некое обманчивое начало.
Возможно, земные удовольствия и рассчитаны не на то, чтобы удовлетворить ненасытное желание, а на то, чтобы, возбуждая его, манить меня в даль, где и таится настоящее».
Нет смысла обращать внимание на людей, старающихся высмеять христианскую надежду о небе, говорящих, что им не хотелось бы провести всю вечность, играя на арфах. Этим людям надо ответить — если они не могут понять книг, написанных для взрослых, то не должны и рассуждать о них.
Все образы в Священном Писании (арфы, вениы, золото) — это просто попытка выразить невыразимое. Музыкальные инструменты упоминаются в Библии потому, что для многих людей (не для всех) музыка — это такое явление нашего мира, которое лучше всего передает чувство экстаза и бесконечности. Вениы или короны указывают на то, что люди, объединившиеся с Богом в вечности, разделят с Ним Его славу, силу и радость. Золото символизирует неподвластность неба времени (ведь металл этот не ржавеет) и его непреходящую иенность.
Люди, понимающие все эти символы буквально, с таким же успехом могли бы подумать, что, когда Иисус говорил нам, чтобы мы были как голуби, Он имел в виду, что мы должны нести яйца.
ВОПРОСЫ
1. Что означает слово «трансцендентный»?
2. Можно ли объять необъятное и какой–то мерой измерить бесконечное?
3. Можно ли человека, утратившего иллюзии, назвать пессимистом? Почему такой человек не способен поймать солнечный зайчик?
4. Какова реакция верующего человека на свое, возможно, нереализовавшееся счастье?
5. Знаете ли вы людей, которым удалось полностью реализовать свои надежды?
Глава 7. Нравственность и пол
1. И. С. Тургенев. Первая любовь[46]
Мне было тогда шестнадцать лет. Дело происходило летом 1833 года.
Я никогда не забуду первых недель, проведенных мною на даче. Погода стояла чудесная; мы переехали из города девятого мая, в самый Николин день. Я гулял — то в саду нашей дачи, то по Нескучному, то за заставой; брал с собою какую–нибудь книгу — курс Кайданова, например, — но редко ее развертывал, а больше вслух читал стихи, которых знал очень много на память; кровь бродила во мне, и сердце ныло — так сладко и смешно: я все ждал, робел чего–то и всему дивился и весь был наготове; фантазия играла и носилась быстро вокруг одних и тех же представлений, как на заре стрижи вокруг колокольни; я задумывался, грустил и даже плакал; но и сквозь слезы и сквозь грусть, навеянную то певучим стихом, то красотою вечера, проступало, как весенняя травка, радостное чувство молодой, закипающей жизни.
Помнится, в то время образ женщины, призрак женской любви почти никогда не возникал определенными очертаниями в моем уме; но во всем, что я думал, во всем, что я ошушал, таилось полуосознанное, стыдливое предчувствие чего–то нового, несказанно сладкого, женского…
Это предчувствие, это ожидание проникло весь мой состав: я дышал им, оно катилось по моим жилам в каждой капле крови… ему было суждено скоро сбыться.
У меня была привычка бродить каждый вечер с ружьем по нашему саду и караулить ворон. К этим осторожным, хищным и лукавым птицам я издавна чувствовал ненависть. В день, о котором зашла речь, я также отправился в сад — и, напрасно исходив все аллеи (вороны меня признали и только издали отрывисто каркали), случайно приблизился к низкому забору, отделявшему собственно наши владения от узенькой полосы сада, простиравшейся за флигельком направо и прилежавшей к нему. Я шел потупя голову. Вдруг мне послышались голоса: я взглянул через забор — и окаменел… Мне представилось странное зрелише.
В нескольких шагах от меня — на поляне, между кустами зеленой малины, стояла высокая стройная девушка в полосатом розовом платье и с белым платочком на голове; вокруг нее теснились четыре молодые человека, и она поочередно хлопала их по лбу теми небольшими серыми цветками, которых имени я не знаю, но которые хорошо знакомы детям: эти цветки образуют небольшие мешочки и разрываются с треском, когда хлопнешь ими по чему–нибудь твердому. Молодые люди так охотно подставляли свои лбы — а в движениях девушки (я ее видел сбоку) было что–то такое очаровательное, повелительное, ласкаюшее, насмешливое и милое, что я чуть не вскрикнул от удивления и удовольствия и, кажется, тут же бы отдал все на свете, чтобы только и меня эти прелестные пальчики хлопнули по лбу. Ружье мое соскользнуло на траву, я все забыл, я пожирал взором этот стройный стан, и шейку, и красивые руки, и слегка растрепанные белокурые волосы под белым платочком, и этот полузакрытый умный глаз, и эти ресницы, и нежную шеку под ними…
— Молодой человек, а молодой человек, — проговорил вдруг подле меня чей–то голос, — разве позволительно глядеть так на чужих барышень?
Я вздрогнул… Возле меня за забором стоял какой–то человек с коротко остриженными черными волосами и иронически посматривал на меня. В это самое мгновение и девушка обернулась ко мне… Я увидел огромные серые глаза на подвижном, оживленном лице — и все это лицо вдруг задрожало, засмеялось, белые зубы сверкнули на нем, брови как–то забавно поднялись… Я вспыхнул, схватил с земли ружье и, преследуемый звонким, но не злым хохотаньем, убежал к себе в комнату, бросился на постель и закрыл лицо руками. Сердие во мне так и прыгало; мне было очень стыдно и весело: я чувствовал небывалое волнение.
Отдохнув, я причесался, почистился и сошел вниз к чаю. Образ молодой девушки носился передо мною, сердце перестало прыгать, но как–то приятно сжималось.
— Что с тобой? — внезапно спросил меня отец. — Убил ворону?
Я хотел было все рассказать ему, но удержался и только улыбнулся про себя. Ложась спать, я, сам не знаю зачем, раза три повернулся на одной ноге, напомадился, лег и всю ночь спал как убитый. Перед утром я проснулся на мгновенье, приподнял голову, посмотрел вокруг себя с восторгом — и опять заснул…
Моя «страсть» началась с того дня. Я, помнится, почувствовал тогда нечто подобное тому, что должен почувствовать человек, поступивший на службу: я уже перестал быть просто молодым мальчиком; я был влюбленный. Я сказал, что с того дня началась моя страсть; я бы мог прибавить, что и страдания мои начались с того же самого дня. Я изнывал в отсутствие Зинаиды: ничего мне на ум не шло, все из рук валилось, я по целым дням напряженно думал о ней… Я изнывал… но в ее присутствии мне не становилось легче. Я ревновал, я сознавал свое ничтожество, я глупо дулся и глупо раболепствовал — и все–таки непреодолимая сила влекла меня к ней, и я всякий раз с невольной дрожью счастья переступал порог ее комнаты. Зинаида тотчас же догадалась, что я в нее влюбился, да я и не думал скрываться; она потешалась моей страстью, дурачила, баловала и мучила меня. Сладко быть единственным источником, самовластной и безответной причиной величайших радостей и глубочайшего горя для другого — а я в руках Зинаиды был как мягкий воск. Впрочем, не я один влюбился в нее: все мужчины, посещавшие ее дом, были от ней без ума — и она их всех держала на привязи, у своих ног. Ее забавляло возбуждать в них то надежды, то опасения, вертеть ими по своей прихоти (это она называла: стукать людей друг о друга) — а они и не думали сопротивляться и охотно покорялись ей. Во всем ее существе, живучем и красивом, была какая–то особенно обаятельная смесь хитрости и беспечности, искусственности и простоты, тишины и резвости; над всем, что она делала, говорила, над каждым ее движением носилась тонкая, легкая прелесть, во всем сказывалась своеобразная, играющая сила. И лицо ее беспрестанно менялось, играло тоже: оно выражало, почти в одно и то же время, насмешливость, задумчивость и страстность. Разнообразнейшие чувства, легкие, быстрые, как тени облаков в солнечный ветреный день, перебегали то и дело по ее глазам и губам.
Каждый из ее поклонников был ей нужен. Беловзоров, которого она иногда называла «мой зверь», а иногда просто «мой», охотно кинулся бы за нее в огонь; не надеясь на свои умственные способности и прочие достоинства, он все предлагал ей жениться на ней, намекая на то, что другие только болтают. Майданов отвечал поэтическим струнам ее души: человек довольно холодный, как почти все сочинители, он напряженно уверял ее, а может быть, и себя, что он ее обожает, воспевал ее в нескончаемых стихах и читал их ей с каким–то и неестественным и искренним восторгом. Она и сочувствовала ему, и чуть–чуть трунила над ним; она плохо ему верила и, наслушавшись его излияний, заставляла его читать Пушкина, чтобы, как она говорила, очистить воздух. Лушин, насмешливый, цинический на словах доктор, знал ее лучше всех — и любил ее больше всех, хотя бранил ее за глаза и в глаза. Она его уважала, но не спускала ему — и подчас с особенным, злорадным удовольствием давала ему чувствовать, что и он у ней в руках. «Я кокетка, я без сердца, я актерская натура, — сказала она ему однажды в моем присутствии, — а, хорошо! Так подайте ж вашу руку, я воткну в нее булавку, вам будет стыдно этого молодого человека, вам будет больно, а все–таки вы, господин правдивый человек, извольте смеяться». Лушин покраснел, отворотился, закусил губы, но кончил тем, что подставил руку. Она его уколола, и он точно начал смеяться… и она смеялась, запуская довольно глубоко булавку и заглядывая ему в глаза, которыми он напрасно бегал по сторонам…
Вот однажды сижу я на стене, гляжу вдаль и слушаю колокольный звон… Вдруг что–то пробежало по мне — ветерок не ветерок и не дрожь, а словно дуновение, словно ощущение чьей–то близости… Я опустил глаза. Внизу, по дороге, в легком сереньком платье, с розовым зонтиком на плече, поспешно шла Зинаида. Она увидела меня, остановилась и, откинув край соломенной шляпы, подняла на меня свои бархатные глаза.
— Что это вы делаете там, на такой вышине? — спросила она меня с какой–то странной улыбкой. — Вот, — продолжала она, — вы все уверяете, что вы меня любите, — спрыгните ко мне на дорогу, если вы действительно любите меня.
Не успела Зинаида произнести эти слова, как я уже летел вниз, точно кто подтолкнул меня сзади. В стене было около двух сажен[47] вышины. Я пришелся о землю ногами, но толчок был так силен, что я не мог удержаться: я упал и на мгновенье лишился сознанья. Когда я пришел в себя, я, не раскрывая глаз, почувствовал возле себя Зинаиду.
— Милый мой мальчик, — говорила она, наклонясь надо мною, и в голосе ее звучала встревоженная нежность, — как мог ты это сделать, как мог ты послушаться… Ведь я люблю тебя… встань.
Ее грудь дышала возле моей, ее руки прикасались моей головы, и вдруг — что сталось со мной тогда! — ее мягкие, свежие губы начали покрывать все мое лицо поцелуями… они коснулись моих губ… Но тут Зинаида, вероятно, догадалась, по выражению моего лица, что я уже пришел в себя, хотя я все глаз не раскрывал, — и, быстро приподнявшись, промолвила:
— Ну вставайте, шалун безумный; что это вы лежите в пыли?
Я поднялся.
— Подайте мне мой зонтик, — сказала Зинаида, — вишь, я его куда бросила; да не смотрите на меня так… что за глупости? Вы не ушиблись? Чай, обожглись в крапиве? Говорят вам, не смотрите на меня… Да он ничего не понимает, не отвечает, — прибавила она, словно про себя. — Ступайте домой, мсье Вольдемар, почиститесь, да не смейте идти за мной — а то я рассержусь, и уже больше никогда…
Она не договорила своей речи и проворно удалилась, а я присел на дорогу… ноги меня не держали. Крапива обожгла мне руки, спина ныла, и голова кружилась; но чувство блаженства, которое я испытал тогда, уже не повторилось в моей жизни. Оно стояло сладкой болью во всех моих членах и разрешилось наконец восторженными прыжками и восклицаниями. Точно: я был еще ребенок…
ВОПРОСЫ
1. Свое состояние первой влюбленности автор повествования описывает так: «Я ревновал, я сознавал свое ничтожество, я глупо дулся и глупо раболепствовал». Как вы считаете, это нормально или нет? Почему?
2. Как вы думаете, описанный прыжок со стены — это подвиг или глупость? Почему?
2. Что в Библии говорится о мужчине и женщине?
Почти каждая девушка и каждый юноша мечтают о любви. Даже самая удачная карьера не дает счастья, если жизнь не озарена светом любви. Я помню, что в юношеские годы каждый день, прожитый без любви к кому–то, казался мне просто потерянным и не нужным. А ведь я училась в самом престижном вузе страны, где учиться было так трудно, что, бывало, студенты от перенапряжения сходили с ума. Так что же это за чувство — любовь? Что говорит о нем Библия?
В Библии сказано: «Бог есть Любовь». И любовь пронизьшает всю Вселенную. Святые отцы говорили, что весь мир сотворен Божией любовью. Действительно, если мы будем читать в Библии описание дней творения, то прочтем в конце каждого дня: «И увидел Бог, что это хорошо». И вот, как хозяина сотворенного прекрасного мира, Бог творит человека по Своему образу. Но странно, именно после описания создания венца творения в Библии впервые встречается слово «нехорошо». «И сказал Господь Бог: не хорошо быть человеку одному». Адам, обладающий бессмертным телом, живущий в раю, господствующий над всеми животными, не находит полноты жизни один. И Господь, видя это, решает: «сотворим ему помощника, соответственного ему». Сотворив женщину, Бог «привел ее к человеку». Далее в Библии говорится, что «оставит человек отца своего и мать свою, и прилепится к жене своей; И будут одна плоть».
«И благословил их Бог, и сказал им Бог: плодитесь и размножайтесь, и наполняйте землю, и обладайте ею».
Некоторые люди считают, что размножение человека связано с грехопадением. Однако благословение «плодитесь и размножайтесь» было дано до грехопадения, если бы последнего не было, люди тоже размножались бы, но каким–то иным способом. Каким? Ответить трудно — некоторые святые отцы писали: «Как ангелы».
Во всяком случае, эта возможность ангельской любви явно присутствует в человеке. Например, известны две супружеские пары: Великий князь Сергей Александрович и Великая княгиня Елизавета Феодоровна, а также фаф Сергей Шаховской и его жена Елизавета, которые жили целомудренно всю супружескую жизнь. Каждый из перечисленных людей еще в юности дал обет целомудрия и их соединение в супружестве было, действительно, ангельским. Интересно, что когда Великий князь Сергей Александрович и Елизавета Феодоровна решили пожениться, каждый из них очень переживал о том, как он скажет другому о своем обете. И вот в какой–то день они встретились и одновременно произнесли слова о том, какой обет они дали Богу…
Кстати, люди знавшие этих супругов поражались необыкновенной нежности, с которой они относились друг к другу.
Можно также добавить, что по свидетельству многих учениц одного из авторов, после того, как парни добиваются того, «что им надо», они становятся намного грубее, и из отношений уходит нежность. Часто после этого наступает разрыв. Правда, статистика эта относится в основном к добрачным связям.
ВОПРОСЫ
1. Прочитайте «Крейцерову сонату» Л. Н. Толстого и сравните описанное в этом произведении супружество с супружеством Елизаветы Феодоровны и Великого князя Сергея Александровича.
2. Напишите сочинение на тему: «Какой я представляю мою любовь».
3. Муж — глава жены?
Муж — всему дому голова.
Без хозяина дом — сирота.
Овин стоит на двух вереях, а дом на двух головах.
Муж — голова, а жена — сердце.
Без мужа жена — всегда сирота.
Когда на уроках я задаю вопрос: «Как вы относитесь к тому, что апостол Павел сказал: «Муж — глава жены», — класс сразу делится на два лагеря. Мальчишки расправляют плечи и говорят: «Ну, естественно. Конечно. А как же иначе?» — а девушки скептически щурят в их сторону глаза и говорят: «Еще чего? С какой это стати? Ни за что!»
И вот тогда мы начинаем длинный разговор о том, почему апостол Павел мог так сказать, и как нужно понимать это «главенство».
Мы все, живущие в развращенное и направленное на развлечения время, понимаем «главенство», лидерство, как подавление другого. Главенствует в компании подростков тот, кто подчинил себе всех, желания которого подавляют желания других, тот, который захватил власть. И это естественно там, где главное — как можно лучше развлечься, получить как можно больше удовольствий и ощущений. Тогда властвует грубая сила, не склонная считаться с другими, навязывающая свою линию.
Но бывают и другие сообщества. В православных общинах, где собираются люди, решившие служить Богу, или даже в туристских группах, которые идут в сложные походы, лидерство иное. Тут господствует не грубая капризная сила, а тот человек, который лучше других может пройти маршрут, у которого самый тяжелый рюкзак, который ложится позже, а встает раньше других. Да, такой человек командует, но при этом каждый ощущает его заботу и понимает, что без такого лидера просто не состоялся бы поход.
Муж сильнее. Именно поэтому он должен быть главой, но не в том смысле, чтобы тиранить всю семью, а в том смысле, чтобы нести нелегкую заботу о каждом ее члене. «Мужья, любите своих жен, как и Христос возлюбил Церковь и предал Себя за нее», — писал апостол Павел.
Вспомним Жертву Христа за людей. И если любовь мужа будет уподобляться любви Христа, то и «жены, повинуйтесь своим мужьям, как Господу. Потому что муж есть глава жены, как и Христос — глава Церкви».
Митрополит Антоний Сурожский писал: «Муж является главой семьи не потому, что он мужчина, а потому, что он является образом Христа, и жена и дети могут видеть в нем этот образ, то есть образ любви безграничной, любви преданной, любви самоотверженной, любви, которая готова на все, чтобы спасти, защитить, напитать, утешить, обрадовать, воспитать свою семью… Слишком легко мужчине думать, что потому только, что он мужчина, он имеет права на свою жену, над своей женой и над своими детьми. Это — неправда. Если он не образ Христа, то никто ему не обязан никаким уважением, никаким страхом, никаким послушанием». С другой стороны, митрополит Антоний пишет, что ради мужа и жена должна быть готова «все оставить, все забыть, от всего оторваться по любви к нему и последовать за ним, куда бы он ни пошел, если нужно даже на страдания, если нужно — на крест».
ВОПРОСЫ
1. Может быть то, что было сказано, слишком идеалистично, оторвано от жизни? Как представляете современную семейную жизнь вы?
2. Возможно ли в наше время то, что в свое время совершили жены декабристов?
3. Реальность реальностью, но можно и помечтать. Какой вы хотели бы видеть свою семью? Напишите об этом.
4. Закон цельности[48]
Первые проявления половых движений в человеке можно заметить очень рано — быть может, даже на первом году жизни. До полового созревания (у девочек до 11—13 лет, у мальчиков до 12—14 лет) жизнь пола носит, как принято говорить, недифференцированный характер. Телесные органы пола не развиты, все тело имеет эрогенный характер, то есть может служить источником полового возбуждения.
Но рядом с преждевременным развитием телесных половых движений часто наблюдается и преждевременное развитие половой психики. Порой уже в 9 лет дети разыскивают порнографическую литературу, видеофильмы, с нездоровым любопытством присматриваются к жизни взрослых.
Но все это сменяется в годы полового созревания бурными проявлениями новой силы, захватывающей всецело и тело, и душу. Сфера пола начинает развиваться с такой стремительностью и напряженностью, что это совершенно меняет всю духовную установку подростка. Особенно важно в это время то основное расщепление в нашем существе, которое находит свое выражение в двух различных полюсах сознания.
На одной стороне сосредоточивается сексуальность, которая включает в себя чисто телесную сторону пола, а также те психические движения, которые связаны с этой телесной стороной пола. А на другом полюсе обособленно, а иногда и в резком отрицании сексуальности выступает эрос, то есть искание любви, приводящее в движение всю психику, весь духовный мир, озаряющее душу поэтической мечтой о любимом существе.
И эрос, и сексуальность одинаково являются цветением пола в нас, но их разъединение и расщепление, а иногда их взаимное отталкивание с достаточной ясностью вскрывают сложность пола как духовно–телесной силы. Пол в человеке — это огонь, питающийся от жизненной силы, находящейся в глубине человека, и этот огонь горит (хоть и не с одинаковой силой) и в сексуальных движениях, и в тончайших проявлениях эроса.
ПОСЛОВИЦЫ
* Любовь все побеждает.
* Любовь да лад — не надобен и клад.
* Красота до венца, а ум до конца.
* Насильно мил не будешь.
* Куда иголка, туда и нитка.
* Будет твоя душа в раю, помяни и мою.
Единство того и другого источника остро и неустранимо ставит вопрос о единстве этих двух проявлений пола. Потребность такого единства заложена именно в том, что источник двух различных проявлений пола один и тот же. Тут перед нами встает некий закон о структуре человека. Это закон цельности, состоящий в том, что в человеке неотвратимо и непреодолимо живет потребность внутреннего соединения сексуальности и духовной любви.
ВОПРОСЫ
1. Объясните понятия сексуальности и эроса.
2. Б чем заключается закон цельности? Почему у развращенных людей он нарушается?
5. Когда в сердце разгорается любовь…
Когда в сердце человека разгорается любовь, то все в мире как бы отступает на задний план, становится второстепенным. Душа всецело, порой до экстаза, погружена в созерцание любимого существа, которое отныне занимает центральное место в мире. Самые сухие и черствые люди меняются, когда в них вспыхивает любовь, душа размягчается и радуется, как бы обретает крылья. Человек, который любим, внешне остается ничуть не лучше, не краше других, но для любящего взора он кажется единственным, несравненным, незаменимым. Это и есть так называемая идеализация. Смысл этой идеализации в том, что сквозь внешнюю оболочку мы, в свете любви, зрим скрытую для других идеальную сторону, которая есть в каждом человеке как образ Божий, закрытый, а часто и подавленный внешней оболочкой — характером (который всегда есть нечто вторичное в человеке, а не его суть).
Своеобразие, вся сила зрения любви в том и заключается, что мы через любовь как бы прикасаемся к красоте в человеке, скрытой и невыраженной. Мы не можем оторваться от нее — хотели бы всегда и во всем быть с любимым человеком. Когда вспыхивает любовь, все иное отходит уже на второе место. Одно только и важно тогда, одно только мило и дорого — быть с любимым, и все, что отделяет или отдаляет от него, раздражает нас.
В этих переживаниях любви, конечно, нет еще вхождения в реальную бесконечность (сколько раз бывало, что огонь любви быстро угасал в душе человека!), но в них открывается перспектива бесконечности. Мы как бы вступаем в сферу вечного, полного света и жизни бытия, и вне этого все кажется тусклым и ненужным.
Душа, хотя бы раз прильнувшая к этой чаше, навсегда сохраняет это переживание душевного подъема, переживание его преображающей, творческой силы. Поистине душа как бы поет, вся уходит в музыкально выразимую сладость пребывания в лучах вечности, в живом ощущении абсолютной сферы.
Когда в молодой душе начинает «играть» пол, то одновременно энергия тела переходит, с одной стороны, в половую энергию, а, с другой стороны, развивается хотя смутное, но глубокое искание блаженной, счастливой жизни, которая открывается в любви. Одно от другого неотделимо, одно другого не устраняет, но центр тяжести в «игре» пола лежит все же не на сексуальности, а на эросе.
Надо до конца понять и продумать это положение, чтобы усвоить себе смысл того, что по своей сути означает пол в человеке — в его глубине, в его огненной, творческой стихии. Именно в движениях эроса, в порывах любви душа испытывает глубокую потребность выйти за пределы своей личности, чтобы достигнуть всецелого соединения с любимым существом. Именно потребность любви свидетельствует о невозможности замкнуться в себе — в ней преодолеваются естественные рамки индивидуальности, разрывается ее естественная оболочка.
ПОСЛОВИЦЫ
* Любишь мед — переноси и пчелиное жало.
* Любишь браниться, умей и помириться.
Поэтому в порывах любви человек начинает тяготиться самим собой. Замкнуться в себе — значит именно в свете любви осудить себя на одиночество, оказаться в метафизической пустоте. Душа наша потому неутомимо ищет любовь, чтобы в любимом найти точку опоры и смысл своего существования.
А та сила поэтического воображения, которая присуща любви и в силу которой мы идеализируем любимого человека, является вовсе не каким–то придатком, действием фантазии, а, наоборот, в ней раскрывается глубочайшая жажда духовного порядка, жажда абсолютного бытия.
Тут как раз уместно заметить, что все виды любви, какие присущи человеческой душе, восходят к единому источнику. Любовь–жалость, любовь–благоговение, родительская и сыновняя любовь, хотя и не имеют ничего общего с любовью, рождающейся из глубины пола, но не случайно именуются одним и тем же словом. Все это есть любовь, есть выход за пределы своего «я», устремление к тому, кого мы любим.
Не развивая этой темы, отметим, однако, что, очевидно, сама жизнь духа человеческого и состоит в любви — тайна каждой личности есть тайна того, как и с какой глубиной ищет любви и любит человек. Любовь к матери, к сестре, к жене — как глубоко различны они! И все же это одна и та же жизнь духа. Так как человек создан по закону полового диморфизма, то есть принадлежит либо к мужскому, либо к женскому полу, то этот половой диморфизм и вбирает в себя из глубины духа ту исконную потребность любви, которая есть сущность человека.
Именно в этом смысле любви, эросу принадлежит основное значение в сфере пола, а сексуальность есть лишь телесная транскрипция того же движения любви. Вот отчего любовь так часто спасает (особенно в юные годы) от давления сексуальности. Любовь несет с собой какое–то благоухание, которое очищает человека, освобождает его от сексуального беспокойства.
ВОПРОСЫ
1. В чем заключается смысл идеализации любимого?
2. Своими словами объясните утверждение, что в переживаниях любви открывается перспектива бесконечности.
3. Почему «центр тяжести» эмоциональной гаммы влюбленного находится не в зоне сексуальности, а в зоне эроса? Повторите определения понятий сексуальности и эроса.
4. Можно ли в любимом (ой) найти смысл своего существования?
6. Жизнь в браке
Семья, жизнь в браке дают нормальное разрешение всех тех запросов и стремлений, которые связаны у нас с полом. Правда, в наше время семейная жизнь стала очень сложной — главным образом из–за экономических трудностей, которые накладывают отпечаток на семейную жизнь и создают очень тяжелый и опасный для жизни народов кризис семьи. Однако было бы неверно сводить кризис семьи только к одной экономической стороне — он, к сожалению, гораздо сложнее.
Но мы не будем углубляться в этот вопрос, так как для нас существенно лишь отметить, что только в браке жизнь пола находит свое здоровое и жизненное решение. Иначе говоря, из этого трудного, а часто и мучительного состояния, в котором пребывают юноши и девушки, единственный верный и здоровый путь открывается в браке. И если он почему–либо невозможен или затруднен, то все же вне брака нет никакого выхода, нет здоровой половой жизни — здесь все будет не только уклонением от нормы, нарушением здоровья, но неизбежно становится извращением, расстраивающим сами основы нашей личности.
Жизнь в браке имеет в себе три стороны — биологическую, социальную и духовную, и все эти стороны не просто даны нам одна рядом с другой, но при нормальных условиях образуют целостное единство. То раздвоение сексуальности и эроса, которое в юности знаменует собою расстройство в сфере пола, в этот переходный период, в браке не только совершенно снимается, но во всей своей соединенности становится источником новых сил, раскрывает новый путь жизни. У апостола Павла есть замечательные строки о браке, из которых приведем сейчас только начальные слова.
«Тайна сия (то есть тайна брака), — говорит апостол Павел, — велика есть». Вот эта «великая тайна» брака только там и существует, где уже совершенно преодолено раздвоение сексуальности и эроса.
Если где–то это раздвоение сохраняется или выступает только одна сторона (часто именно сексуальность), там не только не открывается «великая тайна» брака, но и искажается его смысл, топчется самое священное и глубокое в людях и даже извращается нормальный путь человека.
Неправильно отождествлять сексуальность с «животной» стороной в человеке. У животных нет никакого разъединения сексуальности и эроса. Эрос у них, хотя и очень элементарен, но, как показал еще Ч. Дарвин, играет большую роль во внутренней нераздельности с сексуальностью.
Одностороннее проявление пола с его «животной» стороны совершенно не раскрывает то, что есть в браке, обедняет отношения супругов и влечет за собой угасание и ослабление высших сил в человеке. А между тем в браке действительно питаются наши высшие движения и расцветают лучшие силы.
Тот, кто вступает в брак чистым, целомудренным, впервые в браке постигает тайну телесного единства, чувствует в душе рождение нового благоговейного отношения к телу другого, которое становится как бы священным и святым.
Как показывает жизнь, именно от телесного сближения в браке расцветает в душе глубокое светлое и радостное чувство любви друг к другу, нежное поклонение и глубокое чувство неразрывности. Именно здесь, в этой точке, познается истина моногамии (единобрачия) и вся неправда разводов.
Муж и жена могут принадлежать только друг другу — и это встает в сознании не только как требование социальной морали, сохраняющей семейный очаг, но и как некая повелительная и глубокая тайна, постигаемая в браке. Половое сближение не только не может быть отделено от других видов единения, но само создает и формирует законченную цельность всех взаимных отношений.
Когда между мужем и женой цветет любовь, она сияет во всем и овладевает всем. Малейшая дисгармония в это время переживается очень болезненно. Невнимание, небрежность, равнодушие — даже в самых ничтожных пустяках — вызывают скорбь и тревогу, мучают и обижают. А если появляются признаки зачатия ребенка, то отношения мужа и жены укрепляются еще более в любви к будущему дитяти, в благоговейном трепете перед тайной появления нового человека на свет через близость мужа и жены.
Тонкость и чистота взаимной любви не только не стоят вне телесного сближения, но, наоборот, им питаются. И нет ничего добрее той глубокой нежности, которая расцветает лишь в браке и смысл которой заключается в живом чувстве взаимного восполнения друг друга. Исчезает чувство своего «я» как отдельного человека. Во внутреннем мире и во внешних делах и муж, и жена чувствуют себя лишь частью какого–то общего целого — один без другого не хотят существовать, хочется все вместе видеть, все вместе делать, быть всегда вместе.
Нежная забота мужа и жены друг о друге невольно и естественно создает такую же нежную заботу о других людях. Избавившись в семье от эгоизма, и муж, и жена, каждый сам по себе, становятся открытыми в своем сердце для всех людей. От благостной связанности друг с другом у обоих супругов рождается социальная чуткость — отсюда величайшее значение семьи в развитии социальных отношений.
Конечно, глубочайшее значение имеет рождение детей, которое не только несет с собой радость, но и дарит чувство полноты, особенно ярко выступающее тогда, когда муж и жена становятся родителями. Появление в семье детей знаменует собой вхождение в сферу продолжения бытия. От поколения к поколению, от родителей к детям, которым предстоит в свое время тоже стать родителями, тянется непрерывное единство человечества.
В брачной жизни соединенная, пара должна образовать как бы единую моральную личность.
И. Кант
Только муж и жена вместе образуют действительного человека.
Л. Фейербах
Зависимость жизни семейной делает человека более нравственным.
А. С. Пушкин
У нравственного человека семейные отношения сложны, у безнравственного — все гладко.
Л. Н. Толстой
Жениться — это значит наполовину уменьшить свои права и вдвое увеличить свои обязанности.
А. Шопенгауэр
Брак без детей как день без солнца.
Античный афоризм
ВОПРОСЫ
1. Охарактеризуйте все три стороны жизни в браке: биологическую, социальную и духовную.
2. Может ли быть счастливой та семья, в которой не преодолено раздвоение сексуальности и эроса? Почему эта проблема раздвоения невозможна у животных?
3. Почему так важно, чтобы муж и жена принадлежали только друг другу?
4. Почему в семье нужны дети?
7. Семья как целостная единица. Монашество
Благодать, даруемая любящим друг друга супругам в браке, никогда не может быть исчерпана, она всегда пребывает в семье и с семьей. Благоухание такой христианской семьи, ее непобедимая духовная сила сияют не только внутри семьи, но выходят и за ее пределы. Те, кому не дано было иметь свою семью, обычно духовно согреваются возле чужой семьи, и, может быть, именно таким одиноким людям дано видеть и переживать всю великую правду, всю удивительную тайну семьи, причем даже более, чем тем, кто имеет свою семью.
Но и в этом высшем своем цветении семья остается целостной. Нет в семейной жизни разделенных сфер — отдельно телесной, социальной, духовной близости. Здесь одно откликается и отражается в другом, все очень связано внутренне и интимно, и любая боль одного чувствительно дает себя знать в другом. Семья — это нормальное раскрытие тайны пола в нас. Для семьи, для семейной жизни дан нам пол, и все богатство, вся полнота и сила его впервые открывается в семье в своем высшем цветении и выражении. Иначе сказать — вне семейной жизни нет и не может быть полноценной жизни пола, она может быть только неправильной, искажающей нашу природу и нарушающей законы жизни. Путь чистоты до брака — не только требование социальной морали, охраняющей семью, он диктуется самой природой человека. Добрачная половая жизнь есть просто одностороннее и потому извращенное выражение пола и грозит опустошением души и искажением ее внутреннего строя.
Семья образует некую социальную единицу. Как раз в семье во всей силе должен действовать принцип — все за одного и один за всех. Если кто–либо в семье болен, то средства всей семьи тратятся на этого больного, и никому в голову не может прийти, что это неправильно. В семье может и не быть «общей кассы» (если зарабатывают несколько членов семьи), но сущность того порядка, который заведен в доме, от этого не меняется. Это социальное единство семьи не устраняет различия между ее членами, в работоспособности, в здоровье — каждый трудится в меру своих сил. Семья — это некая трудовая единица, а не просто общая и совместная жизнь. Но социальное единство не исчерпывается этой стороной. Достаточно вспомнить о том, что есть честь семьи, которую соблюдают все ее члены, чтобы понять, что принадлежность к семье как к социальному единству захватывает и душу, глубоко входя туда как живой и питательный источник.
Дети в семье не просто предмет забот и тревоги, они дают семье новый смысл существования, являются источником радости и сил. Любовь к детям придает силы родителям переносить все невзгоды жизни, любовь к родителям освещает детям всю их жизнь. Кто для человека может быть ближе его матери, его отца!
А между тем новая жизнь приходит в мир именно через брак, через сближение двух полов. И это значит, что в семье, и только в ней открывается огромная творческая сила, которая вносит смысл в нашу жизнь. Не будь полового сближения, не было бы рождения детей; святость последнего, вся безмерная невыразимая радость от общения с детьми освещает по–новому смысл пола.
Не следует думать, конечно, что пол в человеке раскрывается только в этом. То, что дают друг другу любящие муж и жена, тоже есть огромная неизмеримая ценность и сила — смысл пола открыт здесь и с этой стороны. Эти два «конца» пола в нас — образование семьи как социального целого, рождение детей, с одной стороны, и вся духовная содержательность и сила взаимной жизни друг в друге мужа и жены — с другой — позволяют нам признать в области пола начало света и творчества, правды и жизни.
Святитель Феофан Затворник в книге «Созерцание и размышление» писал о монашестве: «Да что такое разумеют под монашеством? Ряса, клобук, четки и прочая внешность, точно, не Спасителем учреждены, но сила и дух монашества указаны Им Самим, в Его собственном лице, в лице Божией Матери, Предтечи Господня и, можно сказать, всех апостолов. Монашество есть, с отречением от всего, непрестанное умом и сердцем пребывание в Боге. Монах тот, у кого так устроено внутреннее, что только есть Бог да он, исчезающий в Боге. А так как этому настроению много мешает семейная и гражданская жизнь, то ищущие его удаляются от общества, разрывают, или даже совсем не вступают в семейные связи. На это есть указание у Самого Спасителя, именно о безбрачии и совершенном нестяжании. Затем, когда в Коринфе произошли недоумения касательно дев, не желавших выходить замуж, апостол Павел в послании к ним указал, как поступить. Смысл указания этого такой: не худо делает тот, кто женится, но не жениться лучше. В апостольские времена были аскеты, они же в последующее время явились под именем пустынников, монахов. Церковь дала им только внешнюю организацию, а не учредила небывалого. Ни политика, ни мировые события не имели в этом участия. Монашество не отвне, оно исходит из духа христианства, и даже из природы духа человеческого. Есть, например, люди, посвящающие себя науке, искусствам — отчего? Такой талант, говорят. Почему же не благоволить к тем, кои посвящают себя Богу? Ведь и это — талант, или, что то же, дар Божий. Настроение, значит, таково: могий вместити да вместит[49].
Говорят, нет пользы от монашества. Да вы расширите круг полезного–то далее вещественных интересов, включите сюда благочестие, добрую нравственность, чистоту сердца, и порешите — от кого ожидать пользы для этих, далеко не малых, вещей? Не от таких ли людей, как Серафим Саровский, Парфений Киевский и многие другие? А христианство чего хочет? Вышних ищите, горняя мудрствуйте. Живот ваш сокровен есть со Христом в Боге[50]. Это и есть монашество. Не черная ряса, не клобук — монашество, даже не жизнь в монастыре. Пусть все это изменится, но монашество вовеки пребудет, пока останется на земле человек — христианин».
Если это так, то не значит ли это, что семья и расцвет в семье есть все же низшая форма жизни? Не должен ли тот, кто ищет высшего и лучшего пути, остаться навсегда девственным и жить вне пола? И не значит ли это в свою очередь, что пол дан человеку на мучение и бремя, а не на жизнь и творчество?
Было бы огромной ошибкой так думать! И не только потому, что «гнушаться» полом, презирать его есть великий грех, осужденный Церковью, не только потому, что тайна брака «велика есть». В браке подается особая благодать, а в семье осуществляется «малая церковь». Эти соображения освещают возвышенный религиозный смысл брака, и эта точка зрения потому здесь важна, что монашество чтится именно за религиозную силу его.
Целомудрие монахов не унижает пол, а лишь показывает еще выше его нераскрытую святость. Не борьба с полом составляет смысл монашества, а борьба с грехом, и целомудрие, воздержание от половой жизни есть не цель, а средство борьбы. В монашестве люди ищут наилучших путей преодоления греха, и эта задача, одинаково стоящая перед всеми людьми, решается здесь, на путях отречения от всего мирского, не по презрению к миру, а в силу того, что тяжесть греховности особенно сильно падает на нас через мир.
В монашестве нет власти мира над человеком, но внутри человека вспыхивает новая борьба с миром. Все, кто ищет правды, вступают в борьбу с миром — одни оставаясь в миру, другие уходя из мира. Борьба с миром, вернее с началом греха в мире, есть задача, стоящая перед каждым человеком. И те, кто уходит в монашество, и те, кто вступает в брак, одинаково стоят перед этой задачей, но идут к решению ее разными путями. В частности, в монашестве не снимается тайна пола, не утихает страшное пламя, которое томит и искушает. Быть может, вся ужасающая сила и вся глубина пола еще яснее в монашестве, чем в семье. Смысл монашества заключается в подвиге распятия своей плоти не из презрения к плоти, а ради торжества духовного начала в человеке над плотью. Но та же задача стоит и в браке — только в другой своей стороне. Брак не только половая жизнь — это большой и сложный духовный путь, в котором есть место своему целомудрию, своему воздержанию.
ВОПРОСЫ
1. Какой основной принцип служит фундаментом нормальной семьи? Почему? На примерах аргументируйте свою точку зрения.
2. Можно ли утверждать, что борьба с полом составляет смысл монашества? Чего ищут люди в монашестве?
8. Внебрачная половая жизнь
Мы уже говорили о том, как следует правильно устраивать жизнь пола — перед нами открыт либо путь чистоты и девственности, либо семейная жизнь. Вне семьи не должно быть никакой половой жизни, вне семьи она должна сжаться и затихнуть — будет ли то уход в монашество, вынужденная одинокая жизнь или неудачи в семье.
Требования гигиены совпадают здесь с требованиями морали и тем более с требованиями христианского сознания: всякая внебрачная половая жизнь может дать удовлетворение только временно, причем если не всегда на путях лжи, то всегда на путях греха. Действительно, внебрачная половая жизнь есть торжество чистой сексуальности за счет духовной стороны. В частности, за счет тех радостей и творческой силы, которые вытекают из переживаний любви. Таковы указания социального знания, психопатологии, таковы категорические указания морального и религиозного сознания.
Но, рассмотрев вопрос с принципиальной стороны, мы не можем не спросить себя: а как же дело обстоит в реальной жизни? Оправдывает ли реальная жизнь те принципиальные положения, которые мы развивали до сих пор? Нельзя не признать, что действительность дает нам грустную картину все возрастающего ослабления семейных отношений, упадка семьи, картину такого искажения и разрушения великой тайны семьи, что неизбежно возникает вопрос: куда же движется современная жизнь в этой области?
Неудачные браки, бесконечно умножающиеся разводы, частое нарушение супругами чистоты брака, увеличение фактов случайного или кратковременного сожительства, тяжкие последствия всего этого по отношению к детям, молодому поколению — все это нередко вызывает отрицание брака, боязнь его.
Когда у женщин неразвито чувство чести и достоинства, процветает нравственное невежество мужчин.
В. А. Сухомлинский
Когда мужчины неуважительно относятся к женщине, это почти всегда показывает, что она первая забылась в своем обращении с ними.
Д. Дидро
Особенно часто встречается эта боязнь у девушек. Наглядевшись в чужой или даже в своей семье на все то, что реально представляет семейная жизнь, они чуждаются брака, готовы, пожалуй, начинать внебрачное сожительство, чтобы при первом конфликте бросить своего сожителя. Естественно, что в таких случаях избегают иметь детей, делают аборты, не отдавая себе отчета, к каким тяжким заболеваниям это обычно приводит.
Брак все больше дискредитируется молодым поколением. В связи с этим все более возрастает культ внебрачных связей. Легкомысленное отношение к половой жизни порой облекается даже в форму некой идеи высшего изящества («поэзия изящной безнравственности», как говорил русский мыслитель К. Леонтьев).
Неудивительно, что на этой почве торжествует то легкомысленное эпикурейство, которое не хочет ни к чему относиться серьезно, смеется, когда заходит речь о высших ценностях, цинично срывает «маску добродетели», как принято выражаться, чтобы провозгласить безграничную свободу в половой жизни. Все это не клевета на современность, не придирчивое морализирование, а скорее ослабленная характеристика того кризиса семьи, который все сильнее и глубже развивается в современной жизни.
ВОПРОС
1. Почему вне семьи не должно быть половой жизни?
9. Кризис семьи
Согласно переписи, проведенной в Российской империи, в 1897 году в стране было 129 миллионов 211 тысяч жителей. Прогнозы на будущее были очень оптимистичны. В одном из российских календарей писалось, что в 1985 году в России будет 400 миллионов жителей.
Увы, в 1997 году население страны составляло около 147 миллионов человек. Из–за большой смертности и малой рождаемости население России каждый год уменьшается на 1,6 миллиона человек.
Российские ученые–демографы утверждают, что если численность населения и в дальнейшем будет уменьшаться такими темпами, то через каких–то 60—80 лет страна по существу не сможет называться Россией.
За последние 10 лет — период перестройки и реформ — рождаемость в России уменьшилась почти в два раза: с 17,2 младенца на 1000 человек в 1986 году до 9 младенцев в 1996 году.
Сразу отметим, что при рассмотрении проблемы кризиса семьи наименьшее внимание следует уделять все возрастающим экономическим трудностям. Достаточно указать на то, что еще и сейчас часто встречаются здоровые семьи, не знающие никакого кризиса, причем именно среди простого народа, экономические трудности у которого, конечно, несравненно больше, чем у высших слоев общества (чиновников, бизнесменов и т. д.).
Как бы ни были действительно тяжелы экономические условия жизни (которые для семьи особенно тяжелы в случае болезней детей), как бы ни сгибались люди под тяжестью этого креста, но крепкая семья переносит эти испытания как одно целое. Муж, жена, дети в нормальных условиях не отдаляются друг от друга, а, наоборот, сближаются. Все вместе несут этот крест, и взаимная привязанность, сколько бы ни отравляли ее внешние невзгоды, становится лишь глубже и крепче. Все основные трудности семейной жизни, в конце концов приводящие к глубокому кризису семьи, лежат, очевидно, не вне ее, а в ней самой — в личности людей, создавших в семью.
Семейная жизнь, как уже говорилось, имеет в себе три стороны: биологическую («супружеские отношения»), социальную и духовную. Если устроена какая–либо одна сторона, а другие стороны либо прямо отсутствуют, либо находятся в запущенности, то кризис семьи будет неизбежен.
Рассмотрим случаи, когда женятся или выходят замуж ради денежной выгоды, когда на первый план выдвигается социальная сторона. Как правило, такие браки по расчету (кроме тех редких случаев, когда через общую жизнь все же разовьются здоровые семейные отношения), увы, постоянно ведут к супружеской неверности. К сожалению, и раньше, и даже в наше время при заключении брака социальный момент играет важную роль; утешают себя и вступающие в брак, и их родные тем, что «стерпится–слюбится». Да, иногда это оправдывается, но до какой степени ныне это редко!
В пьесе Островского «Гроза» ярко изображена та трагическая западня, которая создается самими условиями такого брака и которая беспощадно расправляется с теми, кто в нее попал. Чтобы нести крест совместной жизни с нелюбимым человеком, чтобы не поддаться искушению сойтись с кем–нибудь тайно и тем нарушить долг верности, нужно много сил. Верность — великая сила, скрепляющая семейные отношения, но она не может питаться только одним чувством долга, одной идеей верности. Она должна иметь опору в живой любви!
В семье, где между родителями нет живой любви, не только царит холод, но подчас развиваются крайне враждебные отношения, переходящие в ссоры, ругательства и оскорбления, дети либо душевно сжимаются, становятся ко всему безразличными, либо рано впадают в цинизм, не признают ничего святого, не верят никому и ничему.
Чтобы семейная жизнь была не просто «сносной», но и духовно здоровой, нужно не одно физиологическое влечение, а настоящее увлечение, переходящее в любовь. Иначе говоря, только сочетание сексуального влечения и движений любви (эроса) обеспечивает нормальную семейную жизнь. При отсутствии влечения становится трудным супружеское сближение, а при отсутствии любви, когда на первый план выступает только влечение, семья будет непрочной — угаснет страсть, ослабеет сексуальное влечение, и супруги неизбежно окажутся лицом к лицу со своей внутренней отчужденностью друг к другу.
Тайна брака поистине велика. Два человека, жившие до вступления в брак своей особой жизнью, имевшие уже сложившиеся привычки, взгляды, имевшие каждый в отдельности своих друзей, приятелей, вступив в брак, начинают жить общей жизнью. Это, конечно, бывает не легко. Нужно много идущих от любви усилий взаимного приспособления для уступчивости и умения находить пути жизни, не тягостные ни для одной стороны. Когда в сердце есть любовь, тогда, конечно, все становится легче, естественнее.
ПОСЛОВИЦЫ
* Муж да жена — одна душа.
* Добрая жена дом сбережет, а плохая рукавом растрясет.
* Муж — голова, жена — душа.
ВОПРОСЫ
1. Можно ли утверждать, что среди причин кризиса современной семьи в первую очередь следует искать экономические?
2. Какие причины кризиса семьи вы знаете?
3. Какие условия необходимы для духовно здоровой семьи?
10. Тень добрачных связей
Препятствием для нормальной жизни (часто и при искренней любви друг к другу), как уже отмечалось, может оказаться то, что у вступивших в брак уже была добрачная половая жизнь. Трудно молодой женщине, которой муж рассказал, как он жил до брака, без отвращения и ужаса перенести это. Тень добрачных связей никогда не может быть снята! Душа того мужчины, который жил добрачной половой жизнью, помимо его воли, несет в себе следы этой добрачной жизни.
Мы не говорим сейчас о половых болезнях, которыми неизбежно могут заразиться муж и жена. Все современные средства, применяемые, например, для излечения сифилиса, не могут окончательно устранить из организма тот яд, который в него попал. Французский психиатр Шарко имел привычку водить молодых студентов в клинику венерических заболеваний, чтобы они навсегда запомнили те ужасы, на которые часто бывают обречены эти больные. Об этих тяжких последствиях добрачной половой жизни не будем писать подробно. Не будем останавливаться и на тех извращениях, которые приобретают иногда в добрачной жизни и от которых потом страдают все члены семьи.
Гораздо серьезнее то, что в добрачной половой жизни изнашивается организм. Сексуальная жизнь, не связанная с любовью, с семейным очагом, с детьми, отнимает гораздо больше сил, чем нормальные супружеские отношения в браке.
Мы не говорим сейчас и о возможных добрачных связях девушек из–за очевидности ответа на этот вопрос. Ведь та, которая в будущем станет матерью и воспитательницей детей, должна быть фундаментом семейной нравственности и хранительницей домашнего очага. Ну а если девушка становится «доступной» до брака, то о каком воспитании, тепле и фундаменте может идти речь?!
Отчего и зачем вступают молодые люди на путь добрачной половой жизни? Чаще всего их завлекают на этот путь плохие товарищи, бывают случаи, когда соблазняют легкомысленные женщины. Иногда (может быть, очень часто) падение юношей совершается в состоянии опьянения. Л. Толстой рассказывал, что одна его тетушка советовала ему вступить в связь с женщиной сотте il faut[51], желая, очевидно, этим приучить его к деликатному обращению с женщинами в интимных отношениях…
Об интимных отношениях надо сказать (и это уже много раз указывалось в психопатологии, а также хорошо известно священникам по исповедям), что половое сближение в браке проходит сначала трудно для девушки, вступившей в брак, и со стороны мужа нужна действительно особая деликатность, чтобы не вызвать тяжелых эмоций у жены. Этот трудный момент часто бывает началом рокового процесса в женщине, которая благодаря ему чувствует отвращение и боязнь полового сближения. Отсюда (в значительнейшей мере) и рождается пресловутая холодность женщин, мешающая брачным отношениям и нередко ведущая к разрыву.
ВОПРОСЫ
1. Перечислите негативные последствия добрачных половых связей с физической и нравственной точек зрения.
11. В половых отношениях нет ничего постыдного?[52]
Если мы будем есть, когда нам хочется и сколько нам хочется, то, скорее всего, мы будем есть слишком много, но все–таки не катастрофически много. Один человек может есть за двоих, но никак не за десятерых. Аппетит переходит границу биологической цели, но не чрезмерно. А вот если молодой человек даст волю своему половому аппетиту и если в результате каждого акта будет рождаться ребенок, то в течение десяти лет этот молодой человек сможет заселить своими потомками небольшой город. Этот вид аппетита несоразмерно выходит за границу своих биологических функций.
Рассмотрим это с другой стороны. На представление стриптиза вы можете легко собрать огромную толпу. Всегда найдется достаточно желающих посмотреть, как раздевается на сцене женщина. Предположим, мы приехали в какую–то страну, где театр можно заполнить зрителями, собравшимися ради довольно странного спектакля: на сцене стоит блюдо, прикрытое салфеткой, затем салфетка начинает медленно подниматься, постепенно открывая взгляду содержимое блюда. И перед тем, как погаснут театральные огни, каждый зритель может увидеть, что на блюде лежит баранья отбивная или кусок ветчины. Когда вы увидите все это, не придет ли вам в голову, что у жителей этой страны что–то неладное с аппетитом? Ну а если кто–то, выросший в другом мире, увидел бы сцену стриптиза, не подумал ли бы он, что с нашим половым инстинктом что–то не в порядке?
Немногие желают есть то, что пищей не является, или делать с пищей что–либо другое, а не есть ее. Иными словами, извращенный аппетит к пище — вещь крайне редкая. А вот извращения сексуальные — многочисленны, пугающи и с трудом поддаются лечению. Мне не хотелось бы вдаваться во все эти детали, но придется. Делать это приходится потому, что в последние несколько лет нас день за днем кормили отборной ложью о сексе. Нам повторяли до тошноты, что половое желание в такой же степени правомерно, как и любое другое естественное желание. Нас убеждали, что, если только мы откажемся от глупой викторианской идеи подавлять это желание, все в нашем человеческом саду станет прекрасно. Это — неправда! Как только вы, отвернувшись от пропаганды, переведете взгляд на факты, вы увидите, что это ложь.
Вам говорят, что половые отношения пришли в беспорядок из–за того, что их подавляли. Но теперь–то их не подавляют! О них судачат повсюду, весь день напролет, а они все еще не пришли в норму. Если вся беда в подавлении секса, в замалчивании, то с наступлением свободы проблема должна бы разрешиться. Однако этого не случилось. Я считаю, что все было как раз наоборот: когда–то, в самом начале, люди стали обходить этот вопрос именно из–за того, что он выходил из–под контроля, превращался в чудовищную неразбериху.
Многие современные люди говорят: «В половых отношениях нет ничего постыдного». Под этим они могут подразумевать две вещи. Они могут иметь в виду, что нет ничего постыдного как в том, что человечество воспроизводит себя определенным способом, так и в том, что способ этот сопряжен с удовольствием. Если так, то они правы. Беда не в самом способе и не в удовольствии.
В старину христианские учители говорили: «Если бы человек не пал, то получал бы гораздо больше удовольствия от отношений между женщиной и мужчиной, чем получает теперь». Христианство — почти единственная из великих религий, которая одобрительно относится к телу, которая считает, что материя — это добро, что Сам Бог однажды облекся в человеческое тело, что нам будет дано какое–то новое тело даже на небесах и это новое тело станет существенной составной частью нашего счастья, нашей красоты, нашей силы. Христианство возвеличило брак больше, чем любая другая религия, и почти все величайшие поэмы о любви написаны христианами. Если кто–нибудь говорит, что половые отношения — зло, христианство тут же возражает. Однако когда сегодня люди говорят: «В половых отношениях нет ничего постыдного», они могут подразумевать, что нет ничего предосудительного в том положении, в котором пребывают эти отношения сегодня.
Если они это имеют в виду, то, я думаю, они не правы. Я считаю, что сегодняшнее положение с сексом — весьма и весьма постыдное. Нет ничего постыдного в наслаждении едой; но было бы крайне позорно для человечества, если бы половина населения земного шара сделала пищу главным интересом в своей жизни и проводила время, глядя на картинки, изображающие съедобное, облизываясь и пуская слюну.
Я не хочу сказать, что мы с вами лично ответственны за сложившуюся ситуацию. Мы страдаем от искаженной наследственности, которую передали нам наши предки. Кроме того, мы выросли под гром пропаганды невоздержания. Существуют люди, которые ради прибыли желают, чтобы наши половые инстинкты были постоянно возбуждены, потому что человек, одержимый навязчивой идеей или страстью, едва ли способен удержаться от расходов на ее удовлетворение. Бог знает о нашем положении и, когда Он будет нас судить, примет во внимание все трудности, которые нам приходилось преодолевать. Важно только, чтобы мы искренне и настойчиво желали преодолеть эти трудности.
Мы не можем исцелиться прежде, чем захотим. Те, которые действительно ищут помощи, получают ее. Но многим современным людям даже пожелать этого трудно. Легко думать, будто мы хотим чего–то, когда на самом деле вовсе этого не хотим. Когда Блаженный Августин был молодым, то постоянно молился, чтобы Бог наделил его целомудрием. И лишь много лет спустя он осознал, что пока его губы шептали: «О Господи, сделай меня целомудренным», сердце втайне добавляло: «Только, пожалуйста, не сейчас». То же самое может случиться и с молитвами о других добродетелях.
ВОПРОСЫ
1. Как христианство относится к человеческому телу?
2. Почему К. С. Льюис считал, что «сегодняшнее положение с сексом — весьма и весьма постыдное»? А как вы считаете?
12. Отец Артемий Владимиров. О целомудрии и телегонии
В наше весьма не целомудренное время, думаю, не лишним будет напомнить о том, что величайшие ученые, гении технической мысли, многие деятели искусства, не говоря уже о духовных учителях человечества, как правило, были морально чистоплотны. Являясь верными мужьями женам, они всей своей жизнью исповедовали высокую нравственную, духовную культуру.
Есть такое явление — «телегония». Специалисты знают, что породистая сука, которую не уберегли хозяева для законной случки, возымев знакомство с деревенским одноухим Бобиком, уже считается испорченной. И не просто считается: ее потомство не будет носить признаков породы — ни первый, ни последующий приплоды, даже если ее случить впоследствии с принцем королевских собачьих кровей. Это было прекрасно известно нашим предкам. И они держали невест на выданье взаперти, потому что еще более этот закон действует в мире человеческих отношений. Человек, совративший молодую девушку (как правило, он — циничен, развратен и даже бывает болен), отравит ей всю последующую жизнь, и не только ей, но и ее детям. Это одна из основных причин врожденных болезней детей, начиная от расстройства нервной системы до недоразвитости, болезни Дауна и прочих бед.
Скажем и о нравственных последствиях плотской распущенности. Разврат прежде всего отражается на складе человеческой души. Детская душа лишается природных добродетелей: ясности ума, умения схватывать на лету, свойственной детской психологии проницательности, радости сердца и ощущения жизни как полноты бытия — всего того, что собственно, и делает детство счастливым. Детям присуща удивительная телесная динамика. Почему они постоянно прыгают, бегают, почему они не знают ни минуточки покоя? Потому что тело для них — это инструмент, посредством которого проявляет себя детская душа в окружающем мире. Если вам приходилось когда–либо общаться с развратником, то, полагаю, вы замечали в нем некую томность, расслабленность телесно–душевного организма. Они оживают только в том случае, когда предмет вожделения оказывается перед их глазами.
Объяснить явление телегонии только физиологическими причинами невозможно. Наоборот, с точки зрения науки, телегонии не должно существовать. Но она существует. На этих страницах мы не будем проводить научное исследование, попытаемся лишь высказать некоторые гипотезы.
То, что духовный мир существует, признается уже и наукой, представители которой довольно успешно исследуют воздействия духовного мира на физический. В Библии говорится, что соединившиеся мужчина и женщина «плоть одна», то есть в мире духовном образуется между ними некое единство, которое явно обнаруживается и в мире физическом. Например, между мужем и женой можно заметить некоторое сходство, довольно неопределенное, но, тем не менее, существующее. И вот эти черты общности при новом браке не исчезают, а делаются уродливым подобием, что, конечно, в первую очередь, отражается на детях.
В наше время распространились так называемые пробные браки. Молодые люди живут вместе, ничем себя не обязывая, и «пробуют», подходят ли они друг другу. Все выглядит очень современно — лучше сначала попробовать, чем потом разводиться. И «пробуют» раз, другой, третий. Нередко в конце концов заключают брак. Но вот что странно — число разводов от таких проб не уменьшается, а процент больных новорожденных детей увеличивается. По данным статистики, лишь каждый четвертый ребенок рождается здоровым. Вот тут и вспомнишь про принцип телегонии! Однако почему же не уменьшается число разводов? Ведь так долго «пробовали»?
Чтобы брак был счастливым, он не должен строиться на принципе пробы. В церкви над головами брачующихся носят венцы, эти венцы — символы мученичества. Мученичества, потому что человек решается жить для другого, перешагнув через свой эгоизм и отказавшись от жизни лишь для себя. И не на один день или на два года, а на всю жизнь. И это действительно мученичество, подвиг, когда человек поднимается в полный рост своего человеческого достоинства.
И каким же жалким рядом с ним выглядит эгоистичное оценивание партнера в «пробном» браке! Как далек подобный брак от настоящей любви. Ведь любовь — это стремление и желание отдать всего себя другому, когда один человек не рассматривает партнера как средство удовлетворения своих разнообразных потребностей. Он расширяет пределы своего узкого «я», тем самым, становясь счастливым сам.
Один замечательный человек сказал: «Если ты можешь не поцеловать женщину, которую любишь, то только тогда ты имеешь право ее поцеловать». В этой, на первый взгляд, противоречивой фразе заключен большой смысл. Если твоя любовь к женщине выше, чем потребность сближения с ней, то это действительно настоящее чувство, и ты можешь попытаться соединить с этой женщиной свою судьбу.
Ну а если все–таки «попробовали», а семьи не получилось? Так что же остается — «телегония» и больные дети?
Мы уже доказали, что чистота физическая имеет корни в чистоте духовной. А для духовного недуга нужно и духовное врачевание. В Церкви существует таинство исповеди, которое врачует грехи. Но для этого нужно очень глубокое покаяние, такое, чтобы никогда–никогда юноше или девушке не захотелось вновь «пробовать»…
ВОПРОСЫ
1. (Для мальчиков) Считаете ли вы, что у вашей будущей жены вы должны быть первым? Если да, то распространяете ли вы это требование и на себя? Если нет, то почему?
2. (Для девочек) Думаете ли вы, влюбившись в юношу, о том, что он может стать отцом ваших детей?
13. Любовь родителей к детям
Обычное явление в наше время верить в то, что люди становятся все более просвещенными, знающими, прогрессивными. Целые институты занимаются проблемами воспитания детей, говорят об уважении личности ребенка, о педагогике ненасилия и т. д.
Мы приведем здесь небольшой отрывок из книги Старца Силуана, в котором описываются отношения крестьянина, который не был, естественно, знаком с педагогическими новациями, но был глубоким христианином, и его сына Семена. Отец любил оказывать гостеприимство странникам. Однажды, в праздничный день, он с удовольствием пригласил к себе некоего книгоношу, надеясь от «книжного» человека узнать что–либо новое и интересное, ибо томился он своей «темнотой» и жадно тянулся к знаниям. В доме гостю были предложены еда и чай. Маленький Семен с любопытством прислушивался к беседе отца и гостя. Книгоноша доказывал отцу, что Христос не Бог, и что вообще Бога нет. Мальчика особенно поразили слова: «Где Он, Бог–то?» И он подумал: «Когда вырасту большой, то по всей земле пойду искать Бога». Гость ушел, а маленький Семен сказал отцу: «Ты меня учишь молиться, а он говорит, что Бога нет». На это отец ответил: «Я думал, что он умный человек, а он оказался дурак. Не верь ему».
Много лет прошло с тех пор. Молодой, красивый, сильный, а к тому времени уже и зажиточный, Семен наслаждался жизнью.
В селе его любили за миролюбивый и веселый характер, и девушки смотрели на него, как на завидного жениха. Он увлекся одною из них, и прежде чем был поставлен вопрос о свадьбе, в поздний час с ними произошло «обычное».
Но удивительно при этом то, что на следующий день утром отец тихо сказал ему:
— Сынок, где ты был вчера? Болело сердце мое.
Эти кроткие слова отца запали в душу Семена. И позднее, вспоминая отца, Старец говорил:
— Отец был совсем неграмотный, и даже «Отче наш» читал с ошибками, говорил «днесть» вместо «днесь», в церкви молитвы учил на слух, но был кроткий и мудрый человек.
У них была большая семья: отец, мать, пять сыновей и две дочери. Жили они дружно. Взрослые братья работали с отцом. Однажды, во время жатвы, Семену пришлось готовить в поле обед; была пятница, забыв об этом, он наварил свинины, и все ели. Прошло полгода с того дня, уже зимою, в какой–то праздник, отец сказал Семену с мягкой улыбкой:
— Сынок, помнишь, как ты в поле накормил нас свининой? А ведь была пятница. Ты знаешь, я ел ее тогда, как отраву.
— А что же ты, отец, мне сразу не сказал?
— Я, сынок, смутить тебя не хотел.
Заметим, что для православного человека пятница — постный день, когда мясо есть нельзя. Для глубоко верующего отца Семена есть мясо в пятницу было величайшим страданием.
ВОПРОСЫ
1. Смогли бы вы на протяжении полугода молчать о том, что человек сделал что–то плохое, боясь его обидеть?
2. Если у вас будут дети, как вы собираетесь их воспитывать?
14. Любовь детей к родителям[53]
Сражение с турками кончилось, и два русских офицера ехали с поля битвы обратно в селение, где стояли. По дороге им попадались мертвые тела турецких и русских солдат. Они были рассеяны по всему полю.
Не проехали и версты, как сначала один из казаков, ехавших перед ними, а потом и другой, стали указывать что–то вдали. Затем казаки повернули лошадей в сторону, остановили их и сошли на землю.
— Что там? — крикнули офицеры.
Но казаки молчали, возясь над чем–то, лежавшим внизу. Офицеры дали шпоры коням и через минуту нагнали казаков.
— Что тут у вас? — спросили они.
Казаки расступились, и офицеры увидели, что перед ними в грязи, лицом кверху, лежал убитый турецкий солдат. Кровь запеклась у него на груди и страшно чернела сквозь прорванное пулей сукно синей куртки, ноги широко раскинуты. Поодаль лежало ружье со сломанным штыком. Прислонившись шекой к шеке убитого, сидела, крепко охватив его руками, крошечная девочка, даже не поднявшая глаз, когда к ней подошли. Казалось, она замерла совсем, иша зашиты у него, у мертвого.
— Ах ты сердешная! — заговорил один из казаков. — Ты–то чем провинилась? Перед кем? Бедняжка, как дрожит!
И казак провел рукой по ее волосам.
Ребенок еще крепче прижался к щеке отца.
Один из казаков нашел у себя в кармане грязный кусок сахара. Он разжал руку девочки и положил ей сахар на ладонь. Она бессознательно, его даже не замечая, сжала ладонь опять.
— Надо взять ее с собою, — заговорил наконец один из офицеров.
Тогда казак, исполняя приказ, подошел было к девочке и хотел взять ее. Но как ни старался он взять ребенка, это ему не удалось. Девочка еще крепче прижималась к отцу, и, когда ее хотели оторвать от него, она начинала жалобно всхлипывать, так что у всех невольно обрывалось сердце.
Офицеры стояли кругом, соображая, как выйти из положения. Наконец один из офицеров сказал:
— Нельзя… нельзя оставить… Никак не возможно… Потому что холодно, туман… Возьмем ее отца…
— Убитого? — удивился другой офицер. — Помилуйте! Не хватает рук всех раненых перетащить, а тут возись еще с убитыми, которых все равно не воскресишь.
— Да… Но… Так–то она не пойдет… А за отцом пойдет.
Казаки живо добыли лежавшую невдалеке шинель, видимо оставленную каким–нибудь раненым; чтобы не мешала идти, развернули ее и, приподняв тело турецкого солдата, положили его на шинель. Уцепившаяся было за труп отца, девочка схватилась за шинель. Казаки пошли, стараясь шагать как можно тише, чтобы девочка могла поспеть за ними. Когда девочка уверилась, что «гяуры» (то есть русские) ничего дурного не делают ее отцу, она позволила положить и себя тоже на шинель, где сейчас же обняла тело отца и по–прежнему прижалась к нему шекой к щеке.
— Ишь ты, как любит! — заметил казак помоложе.
Другой старый казак старался отвернуться в сторону. Старому казаку не хотелось, чтобы офицеры заметили, что по его щекам текут слезы. Только потом он проговорил:
— Ишь какая! И у меня вот трехлеточек остался дома… Поди, тоже вспоминает батьку–то.
Только через час они добрались до деревни.
— Куда же теперь? — спросили казаки.
— Да на перевязочный пункт, разумеется… — ответил офицер. — Там доктор и сестра милосердия… Напоят ее, накормят.
Маленькая девочка, дичившаяся мужчин, как только увидела сестру милосердия, сразу оправилась и, держась одной рукой за руку отца, другою схватилась за белый передник сестры милосердия, точно прося ее быть своей покровительницей. Добрая женщина расцеловала малютку и так сумела успокоить ее, что та пошла к ней на руки.
— Ну, а с этим куда? Похоронить, что ли? — спрашивали казаки. — Убитого–то куда?
— Погоди, поголи! — сказал доктор, осматривающий трупы.
— Прежде всего, с чего это вы вообразили, что он убитый?
— Как же… Мы сами его подняли…
— Ничего это не доказывает. Он только обмер, бедняга. А сердце его работает. Слабо, но работает. Девочка спасла отца!
Когда раздели солдата, то оказалось, что, несмотря на свою неподвижность, он еще не мертв. Жизнь еще теплилась в его раненом теле. А если бы казаки не заметили девочку, оба — и отец, и дочка — погибли бы на поле сражения.
Дня через три в ближайшем от поля сражения госпитале на койке лежал очнувшийся, хотя тяжело раненный, турецкий солдат, и тут же рядом с ним по–прежнему, шекой к шеке, сидела его маленькая дочка. Пулю у него из груди вынули. Благодаря ребенку, за турком было ухода больше, чем за другими. Она не оставляла отца ни на минуту!
Вот еще одна история, автор которой нам, к сожалению, не известен.
Водной стране был обычай отрубать руки всякому, кого уличат в краже. Попался раз в этом знатный вельможа, царский любимец. Не мог царь отступить от старинного обычая и велел наказать преступника.
Но накануне казни явилась во дворец маленькая девочка, дочь этого вельможи, и со слезами на глазах попросила допустить ее к царю. Царедворцы исполнили ее просьбу. Девочка упала на колени перед грозным владыкой.
— Великий государь, — сказала она в страхе, — отец мой присужден остаться без рук. Помилуйте его, а мои руки отрубите!
У царя были свои дети, и ему понравилось, что маленькая девочка так любит отца.
— Пусть будет так, как ты просишь, — сказал царь. — Но ты можешь отказаться от казни даже в самую последнюю минуту!
На другой день девочку повели на казнь. Посреди двора стояла обрызганная кровью плаха, а возле — палач с мечом. Побледнела девочка, испугалась на минуту… Но скоро овладела собой, подошла к плахе и протянула свои рученьки. Палач крепко привязал ремнями ее руки к плахе. Девочка не проронила ни слова. Палач поднял меч, и она закрыла глаза… Меч сверкнул и опустился, не задев и кончиков пальцев.
— Царь прощает отца твоего за великую любовь твою! — объявил посланец царя.
Отворились двери тюрьмы — бежит к дочери отец, целует ее руки, обливая их слезами. На другой день царь объявил народу указ об отмене навеки старого жестокого закона.
На дворе казни, по царскому приказу, поставили столб с мраморной доской, на которой золотыми буквами написали о том, как дочь готова была отдать свои руки за жизнь отца. А в конце прибавили: «Счастливы отцы, у которых такие дети!»
ВОПРОСЫ
1. В чем заключается подвиг обеих девочек? Способны ли вы на такое?
2. Какова была реакция казаков на поступки турчанки? О чем задумался каждый из них?
15. Русская семья
Как уже отжившие, но еще красивые осенние листья с легким шелестом из нашей жизни уходят слова: честь, верность, мужество, целомудрие, достоинство…
Пока мы понимаем их смысл, но они все меньше значат в нашей жизни. Зато огромная волна вездесущей рекламы несет нам на своей вершине другое слово, — удовольствие. Расслабься, вдохни, купи, попробуй, и как итог — ты получишь ни с чем не сравнимые наслаждения.
Вспоминается эксперимент — самцу крысы в мозг вживили электрод. Когда крыса нажимала лапкой на кнопочку в клетке, то получала импульс удовольствия. Так вот, обнаружив эту кнопочку, крысиный представитель мужского пола нажимал ее до тех пор, пока прямо на ней и не умер.
В связи с этим вспоминается старая русская поговорка: «Нет худа без добра», потому что в теперешних страданиях России есть и нечто положительное — по крайней мере, кнопку удовольствия для большинства ее граждан нажать не так уж просто.
На Западе человек начинал свое шествие к удовольствию с гуманизма, понятия индивидуализма, отстаивания человеческого «я». Но возвеличивание каждого отдельного «я» сделало западную цивилизацию направленной на комфорт. В отличие от этого в русской православной культуре достоинство и значение человека были связаны с соборным бытием, то есть с общностью духовной и нравственной жизни русских православных людей. И первейшее место в традиции русской православной культуры занимала семья. Недаром возникли поговорки:
ПОСЛОВИЦЫ
* Дома и стены помогают.
* В своей семье и каша гуще.
* Не надобен и клад, коли у мужа с женой лад.
Семья укрепляла и растила поколения русского народа. Ею принято было гордиться и на нее надеяться. Одно из самых ранних семейных наставлений, сохранившихся в русской истории, «Поучение» Владимира Мономаха выражает надежду, что каждый из детей, принявших в сердце завет отца, «не станет лениться, а будет трудиться». Ибо семья — создает общность. Владимир Мономах дает своим сыновьям прекраснейшие по своей нравственной красоте советы:
Старых чтите, как отиа, а молодых, как братьев. В дому своем не ленитесь, но за всем сами наблюдайте; не полагайтесь на тиуна (управителя) или на отрока, чтобы не посмеялись приходящие к вам над домом вашим, над обедом вашим. На войну выйдя, не ленитесь, не полагайтесь на воевод; ни питью, ни еде не предавайтесь, ни спанью; сторожей сами наряживайте, и ночью, расставив стражу со всех сторон, около воинов ложитесь, а вставайте рано; оружия не снимайте с себя второпях, не оглядевшись по лености, внезапно ведь человек погибает. Лжи остерегайтесь, и пьянства, и блуда, от того ведь душа погибает и тело. Куда бы вы ни держали путь по своим землям, на давайте отрокам причинять вред ни своим, ни чужим, ни селам, ни посевам, чтобы не стали проклинать вас. Куда ни пойдете и где бы ни остановитесь, напоите и накормите нишего. Более же всего чтите гостя, откуда бы к вам ни пришел, простолюдин ли, или знатный, или посол; если не можете почтить его подарком то — пишей и питьем; ибо они, проходя, прославят человека по всем землям или добрым, или злым. Больного навестите, покойника проводите, ибо все мы смертны. Не пропустите человека, не поприветствовав его, и доброе слово ему молвите. Жену свою любите, но не давайте ей власти над собой. А вот вам и основа всему: страх Божий имейте превыше всего. Если не будете помнить это, то чаше перечитывайте: и мне не будет стыдно, и вам будет хорошо.
Что умеете хорошего, то не забывайте, а чего не умеете, тому учитесь — как отец мой, дома сидя, знал пять языков, оттого и честь была от других стран. Леность ведь всему мать: что кто умеет, то забудет, а что не умеет, тому не научится. Добро же творя, не ленитесь ни на что хорошее, прежде всего к церкви: пусть не застанет вас солние в постели. Так поступал отец мои блаженный и все добрые мужи совершенные.
Основой же нравственного совершенствования Владимир Мономах считает покаяние, слезы и молитву.
Русские дети не проводили время в развлечениях. С раннего возраста они готовились к будущей семейной жизни. Начиная с пяти лет девочки шили себе приданое, мальчиков приобщали к отцовской работе. Развлечения, игры были редкостью, а не правилом. Семьи были многодетными, и каждый ребенок был частью семьи, а не центром мироздания, когда вся семья сосредоточена на одном ребенке. К жизни подходили серьезно. Вспомним: И шествуя важно в спокойствии чинном
Лошадку ведет под уздцы мужичок,
В больших сапогах, в полушубке овчинном,
В больших рукавицах, а сам с ноготок.
Завязывается разговор и мальчик ведет его степенно с достоинством. С детства прививалось чувство чести. Там, где люди жили размеренно, полно, соборно, одной общиной, легче было потерять жизнь, чем честь.
Там, где люди возвеличивали личность человека, они пришли к краху, так как индивид, нацеленный только на удовлетворение своих потребностей, теряет почву для достойной жизни. А в обществе, где в соответствии с традицией люди себя ограничивали, принуждали себя и каждого человека, живущего рядом, к определенным правилам, сохранились понятия чести, верности, истинного человеческого достоинства.
ВОПРОСЫ
1. Как вы считаете, можно ли в наше время за деньги купить все?
2. Есть ли для вас что–то, что вы ни за какие деньги не продали бы?
3. Постарайтесь растолковать, что означают слова Владимира Мономаха о том, что в основе всего должны лежать покаяние, слезы и милостыня?
16. Жива ли дружба в современном мире?
Существует мнение, что слово друг образовано от слова другой, то есть иной, не я. И настоящая тайна дружбы содержится в том, что благодаря ей маленькое человеческое я расширяется, включает в себя другую жизнь, обогащается ею. В этом понятии — глубина человеческой сущности, заключающаяся в том, что человек не может быть счастлив один. Уместно вспомнить библейское «не хорошо быть человеку одному; сотворим ему помощника, соответственного ему», то есть сотворим друга, другого, который разделит жизнь, ее заботы и радости.
В древнерусских летописях есть очень тонкий и многозначительный образ друга. В древних свадебных обрядах у жениха был друг, который заботился обо всем, что необходимо для брака, и который после завершения обряда бракосочетания вел в брачные покои невесту и жениха, оставался за дверью и сторожил, чтобы никто не прервал их глубокой, таинственной встречи. Он и был другом, потому что умел оставаться за дверью, оставаться за пределом. Радость его была совершенна и заключалась в том, что радость жениха и невесты теперь состоялась, они остались вдвоем наедине, а он был защитником этой встречи.
Настоящий друг — это тот, кто может так поступить с чужой радостью. Все сделать для того, чтобы эта радость воссияла.
По мнению Ф. Альберони[54], слово дружба имеет не одно, а несколько значений. И не только в наше время. Еще в Древней Греции это обнаружил Аристотель, который пытался дать определение различным типам дружбы, чтобы выделить среди них истинную. Он различал главным образом дружбу, основанную на интересе, и дружбу благородную, которая одна только и заслуживает права считаться настоящей. Поэтому в Древней Греции отношения, связывающие двух деловых людей, воспринимались не как дружба, а как заинтересованность в успехе общего дела. Тогда дружба между политическими деятелями тоже часто рассматривалась как способ достижения успеха в политике.
Итак, если мы коротко перечислим наиболее употребительные значения этого слова (точнее, типы дружбы), то увидим, что в большинстве случаев слово дружба имеет мало общего с нашими представлениями о настоящем друге.
Первый тип дружбы — знакомые. Большинство людей, которых мы считаем своими друзьями, на самом деле всего лишь наши знакомые, то есть те, кого мы выделяем из окружающих нас людей. Нам известны их заботы и проблемы, мы считаем их близкими, обращаемся к ним за помощью и сами охотно им помогаем. У нас с ними прекрасные отношения. Но мы не доверяем им свои самые сокровенные желания. Встреча с ними не делает нас счастливыми, не вызывает у нас невольной радостной улыбки. Если к ним приходит успех, если они получают какую–нибудь награду или на них «сваливается» неожиданное везение, мы не радуемся за них, как за самих себя, потому что ко многим связям подобного типа примешиваются сплетни, зависть, вражда. Часто за внешне сердечными отношениями прячутся глубинные конфликты. Конечно, это не посторонние люди, между нами существует определенная близость. Но, возможно, не следовало бы называть дружбой этот тип отношений.
Тип второй — коллективная солидарность. Нужно отличать, как это делали люди Древнего мира, дружбу от солидарности. В последнем случае друзья — это те, кто сражается на нашей стороне, скажем, во время войны. С одной стороны — друзья, с другой — враги. В такой солидарности нет ничего личностного. Человек, одетый в тот же мундир, что и у меня, — друг, но я ничего о нем не знаю.
Христиане зовут друг друга братьями или друзьями, социалисты — товарищами и т. д. Но во всех этих случаях мы имеем дело с коллективными, а не чисто личностными отношениями.
Тип третий — функциональные отношения. Они относятся к типу личностных связей, основанных на социальной функции. Здесь мы встречаемся с «утилитарной» дружбой: такова дружба между компаньонами или между политическими деятелями. В этом виде отношений присутствует минимум искренности — они длятся до тех пор, пока существует общий интерес, который требует заботы. Сюда же входят многочисленные профессиональные взаимоотношения, отношения между коллегами по работе и между соседями по дому.
Тип четвертый — симпатия и дружелюбие. Мы подходим, наконец, к той категории людей, с которыми нам хорошо, которые нам приятны, которыми мы восхищаемся. Но даже в этом случае следует не забывать, что эмоциональные связи иногда бывают поверхностны и непродолжительны.
Что же в таком случае понимаем мы под словом дружба ? Интуитивно оно вызывает у нас представление о чувстве глубоком, честном, предполагающем доверие и откровенность. Исследования психологов тоже показывают, что подавляющее большинство людей именно так представляют себе дружбу.
Заметим, что, согласно «Словарю русского языка» СИ. Ожегова, дружба — это близкие отношения, основанные на взаимном доверии, привязанности, общности интересов.
В разговорном языке слово друг имеет несколько значений: знакомого, человека, к которому мы относимся с симпатией, соседа, коллегу, словом, всех, кто нам близок. Однако теперь, как и в самом далеком прошлом, существует еще одно значение — близкий друг, которого мы любим и который любит нас. Поэтому последний тип дружбы относится к более узкому разряду межличностных отношений — к отношениям, построенным на любви. Когда мы думаем о наших близких друзьях, о настоящей дружбе, мы имеем в виду определенную форму любви, существующей между людьми. Любовь, считал Фома Аквинский, означает желание сделать счастливым другого.
Истинный друг познается в несчастье.
Эзоп
Умереть за друга при каких–нибудь исключительных обстоятельствах менее возвышенно, чем ежедневно и втайне жертвовать собой ради него!
Стендаль
ВОПРОСЫ
1. Какие два основных типа дружбы выделяет Аристотель? А как понимаете дружбу вы?
2. Какие типы дружбы, по мнению Ф. Альберони, существуют в наше время?
3. Если вы что–то хорошее сделали для своего друга и не чувствуете в ответ благодарности, это огорчает вас?
Глава 8. Искусство и современная культура
1. Творчество как способ осмысления жизни
Творчество — это деятельность, рождающая нечто качественно новое и отличающаяся неповторимостью, уникальностью и оригинальностью. Творчество специфично для человека, поскольку во всей прочей природе происходит процесс развития, но не творчества.
К сожалению, многим людям свойственно подменять творческий, созидательный процесс накопительством материальных благ, приобретательством. Эта подмена особенно стала заметна в посткоммунистическом обществе. Покупают, продают, «делают деньги», причем с деньгами чувствуют себя хозяевами положения: «Что хочу, то и ворочу, и никто мне не указчик! А без денег человек — и вовсе не человек!»
Однако и в наше время встречаются такие «чудаки», которые не бегут бодро вместе с толпой покупать и продавать, а считают, что радость жизни, ее смысл в другом.
Николай Рерих писал, что человеку в этом мире присущи две истинные радости: радость творчества и экстаз красоты. И в наше время немало людей — философов, ученых, художников, учителей, — которые тратят время на то, чтобы творить, даже если за это им не платят или платят немного. И, как правило, эти люди — вовсе не являются не от мира сего, чудаками. Попади такой человек с высоким интеллектом в коммерцию, многие «деловые мальчики» остались бы не у дел.
Так что же его останавливает? Почему же такой человек «пропадает», влачит жалкое материальное существование и не идет «делать деньги»? Почему? Потому что этот человек — творец! Конечно, ему тяжело, конечно, его «пилит» жена (или муж) и приходится где–то подрабатывать, чтобы семья могла существовать.
Но такой человек никогда не предпочтет зарабатывание денег и улучшение собственного быта радости творчества, потому что он прикоснулся к высшему плану Бытия. И никакими умственными рассуждениями не описать «экстаз красоты»! Однако скупыми и простыми словами мы все–таки постараемся порассуждать о творчестве.
Творчество — это созидание нового. Понятие творчества предполагает личное начало. В этом смысле творчество — условный термин для обозначения психического акта, выражающегося в воплощении, воспроизведении или комбинации данных нашего сознания в области отвлеченной мысли, художественной и практической деятельности. Отсюда и следующая классификация: научное, поэтическое, музыкальное, художественное, народное, творчество полководца, администратора.
Анализируя приемы и цели творчества, можно выделить три основных его вида. Это научное творчество, художественное творчество и творчество в области человеческих отношений. Изучая различия этих видов творчества, Аристотель выделил три основных свойства разума: созерцательное, действенное и творческое.
В начале XX века начинают различать два рода творчества. Это непроизвольное, бессознательное, непосредственное творчество, с одной стороны, и продуманное, сознательное, художественное творчество — с другой.
Рассмотрим вопрос о первоисточниках творческого вдохновения. Различное отношение к этому вопросу двух великих философов древности — Платона и Аристотеля — является характерным показателем двух различных мнений о сущности творчества. Великолепное описание поэтического экстаза, данное Платоном в «Федре», вместе с теорией о предсуществовании идей и со стремлением души освободиться от оков плоти, чтобы созерцать духовными очами вечную красоту и истину, является основой более поздних учений о творческом прозрении, невидимом в мире реальных отношений. К ним примыкают и новейшие теории о творчестве бессознательном или интуитивном.
Аристотель, останавливаясь на определении искусства как способа подражания природе (определении, между прочим, высказанном и Платоном), является представителем более реалистического понимания процессов творчества. С этой точки зрения творчество сводится к простой комбинации возможностей нашего сознания в восприятии внешнего мира.
Взгляды на творчество в исторической преемственности эстетических и философских учений разделяют судьбу этих учений и тесно связаны с решением метафизических проблем о красоте и истине. Еще ближе вопрос о творчестве входит в круг задач психологии в связи с проблемами о процессах мышления и зарождения идей.
И если первоисточник творчества характеризуется бессознательностью и непроизвольностью, то акт творчества — это процесс прояснения нашего сознания, а продукты творчества — показатели расширения горизонта сознания. В этом плане творчество можно рассматривать как способ осмысления нашей жизни. Человеческий ум не является простым зеркалом, отражающим природу. Он не получает своих познаний, а приобретает их; не подчиняется им, а создает их.
Умение воспринимать и воплощать воспринятое — основные атрибуты творчества. Вот почему здесь уместно напомнить слова русского поэта:
Много в пространстве невидимых форм и неслышимых звуков,
Много чудесных в нем есть сочетаний и слова, и света,
Но передаст их лишь тот, кто умеет и видеть, и слышать.
ВОПРОСЫ
1. Что такое творчество? Почему оно специфично для человека?
2. Как вы относитесь к «чудакам», которые ради творчества готовы не тратить время на зарабатывание денег? Знаете ли вы таких?
3. Какое отношение к первоисточникам творчества у Платона? У Аристотеля? Какое из этих двух отношений вам ближе?
2. Театральное искусство древних греков и римлян
Искусство — это одна из форм общественного сознания, творческое отражение и воспроизведение действительности в художественных образах.
Вопрос о значении искусства в жизни человека дискутируется на протяжении всей истории культуры человечества. Учитывая сложность этой проблемы, мы остановимся лишь на одной форме искусства — театре древних греков и римлян.
Наибольшее развитие театральные представления получили со времени прочного установления демократии в Афинах, то есть с начала V века до нашей эры (до Рождества Христова). Нужно сказать, что многие особенности древнего театра перешли в современные театры и отчасти в храмы. В Греции же театр впервые стал одним из факторов общественного развития, с его авансцены распространялись религиозные и социально–этические понятия, объединяя разнообразные слои населения.
Первоначально и весьма долго театр был самым торжественным местом для чествования божества Вакха, или Диониса. Так как религия была тесно связана с общественной жизнью, давая высшее освящение всем начинаниям, то сценические игры, составлявшие часть Дионисовых шествий, были предметом забот государственной власти. Именно этим объясняется, особенно в демократических государствах, быстрый рост театра в Афинах, привлечение к нему наиболее выдающихся поэтических дарований, огромное количество написанных для театра пьес, наконец, объем театра, вмещавшего в себя более десяти тысяч зрителей.
Обычными принадлежностями театра были декорации, машины, костюмы и маски для актеров. Драматические пьесы — трагедии и комедии — исполнялись актерами и хором. Число актеров не превышало трех, так что одному и тому же актеру приходилось играть иногда несколько ролей. Женские роли исполнялись мужчинами. Обычно греческие празднества сопровождались состязаниями в мастерстве авторов пьес. Государство предоставляло в распоряжение авторов пьес актеров и хористов, стараясь поставить состязающихся авторов в одинаковые условия в достижении успеха.
Образцом для римского театра был театр греческий, хотя в некоторых чертах и отличался от него. Важным нововведением в римском театре стала кровля, соединявшая здание сцены и места для зрителей в единое, цельное здание.
Так как в Риме сценическим играм придавали значение забавы, а не служения божеству, то в обычае была выплата денег за пьесы, что в глазах общества принижало поэтов до положения ремесленников. В Греции общественное положение поэтов было достойным, им были открыты высшие государственные должности. В Риме пьесы могли ставить даже люди низшего сословия и рабы. Соответственно низко ценилось и ремесло актера, ниже положения наездника и гладиатора. Звание актера накладывало печать бесчестия. Актерами обычно были рабы и отпущенники.
Вообще театр в Риме не носил того глубокого, серьезного, образовательного, как бы священного характера, каким он долго являлся в Греции. Заимствованные из Греции сценические игры мало–помалу уступили место таким представлениям, которые не имели ничего общего ни с трагедией, ни с комедией, — пантомиме и балету.
Следующим фактором, существенно повлиявшим на развитие культуры и творчества как греков, так и римлян, является переход от язычества к христианству. Суть христианства, как известно, изложена в Новом Завете. Этой теме — влиянию Библии на европейское искусство и нравственность — посвящен следующий раздел.
ВОПРОСЫ
1. Первоначально и весьма долго театр у греков использовался как культовое сооружение. Кого чевствовали греки–язычники?
2. В чем существенное отличие театра римлят от театра греков? Имле ли римский театр священный характер?
3. К какому театру — греческому или римскому — ближе, по вашему мнению, наш современный театр?
3. Библия как основа европейского искусства и фундамент нравственности человечества
Библия содержит в себе учение религиозного характера, богооткровенную истину; но и человеческий интеллект и вся наша жизнедеятельность находят в ней пишу и богатства неиссякаемые.
Многое почерпнули из нее поэзия, история, география и социология. Она легла в основу европейского искусства. Без нее Микеланджело, Рембрандт, Эль Греко, мозаисты Равенны не были бы теми, кем мы теперь восхищаемся. На ее же основе зиждется творчество Шекспира, Расина, Данте и Достоевского.
Само название этой книги выражает все ее исключительные качества. Слово Библия (от греч. biblion — книга, мн. ч. — biblia) означает книги. Первоначальное значение слова — «лыко папируса» — этимологически связано с названием финикийского города Библ, откуда греки возили папирус. Для современного человека эти три слога Библия обозначают вершину и совокупность всего написанного. Библия — это Книга книг.
Библия — книга совершенно неисчерпаемая, книга, в которой все сказано как о Боге, так и о человеке.
Библия делится на две очень неравные по объему части — книги Ветхого и Нового Завета. Само слово Завет — наказ, завещание, данное потомкам, — непосредственно подводит читателя к таинственной действительности, занимающей в Священном писании ключевое положение.
В Библии речь идет о соглашении, заключенном между Богом и человеком. Это соглашение еще называется откровением. Слово завет также означает договор, заключенный союз. Первый смысл этого слова прежде всего характеризует особые отношения, которые были установлены между Богом и народом, Им избранным, чтобы тот служил Ему свидетелем и был Его глашатаем. Но оно также обозначает и тот союз, который Сам Бог, вочеловечившись, заключил с человеком через принесение Христом Самого Себя в жертву.
Переход от одного договора или завещания (завета) к другому является в то же время и переходом из одного плана бытия в другой, решающим шагом вперед в последовательности откровения: в первом случае речь идет еще только об уготовлении и о прообразе, а во втором — уже о полном завершении обещанного. Сам Иисус на Тайной Вечере в Страстной Четверг указал на эту разницу между двумя заветами, сказав: «Сия есть кровь Моя Нового Завета» (Мф. 26, 28). И апостол Павел, писавший друзьям своим в Коринф, тоже говорит, что Ветхий Завет получает завершение истины в Новом Завете.
Каждая из двух основных частей Библии состоит из известного количества книг, которые, по учению Церкви, содержат как правила жизни, так и правила веры. Правило — это норма (от лат. погта — правило), канон (от греч. капоп — правило). И книги Библии называются каноническими, потому что они являются более чем какие–либо другие писания, авторитетными, они дают правила, служат примером.
Поскольку между Ветхим и Новым Заветом нет разрыва и они неотделимы друг от друга, особенно важно понять, каким образом совершается переход от одного к другому. Выше упоминалось, что Сам Христос и Его ближайшие ученики говорили, что произошел некий переход, переход к исполнению и разъяснению. «Если Новый Завет содержался уже в Ветхом, — говорит Блаженный Августин, — то ныне, через Новый, Ветхий Завет раскрывает свое значение».
Первую часть Нового Завета составляет Евангелие. Оно едино, ибо это одно единое свидетельство, данное четырьмя свидетелями. Евангелие (от греч. euangelion) значит благая весть. Был обычай после победного окончания боя посылать гонца–глашатая с радостной вестью о победе — это и было «евангелие». Но какая весть могла быть «благой» для каждого израильтянина? Это была та весть, которая в продолжение двух тысячелетий укрепляла надежду в сердцах верующих: «Мессия пришел, настало Царство Божие, и человечество будет жить под Законом». Евангелие, в сущности только это и возвещает: ожидаемый Мессия — это Иисус, а все остальное — только логическое следствие этого утверждения. Итак, Евангелие есть одновременно повествование о жизни, смерти и воскресении Иисуса и возвещение Благой вести, принесенной Им миру. Одно тождественно другому.
В собрании книг Нового Завета Евангелие представляет четыре небольшие книги, обычно также называемые Евангелиями. Эти книги были написаны между 50–м (то есть через двадцать лет после смерти Иисуса) и 100–м годами авторами, которые ставили перед собой разные цели, но каждый из них знал написанное другими или по крайней мере располагал аналогичными документами. Отсюда сходство и различие их текстов. Особенно поразительно сходство между тремя первыми евангелистами: Матфеем, Марком и Лукой. Эти Евангелия называются «синоптическими», потому что во многих частях они совпадают. Иоанн, четвертый и последний евангелист, отличается от других не характером вдохновения, а главным образом направлением и стилем.
Включив все четыре Евангелия в Канон, но не соединив в одно, Церковь хотела подчеркнуть, что каждое из Евангелий имеет свой смысл, свою значимость, свое влияние. Не было бы ничего легче, как сделать из них некий синтез, обобщение. Единые по сути, различные по тональности, по манере излагать мысли, по значению, все четыре Евангелия представляют собой в известном смысле живые свидетельства Церкви Христовой, принявшей, избравшей и распространившей их.
Как удивительна ясность Библии! Она поражает нас множеством точных определений и совершенных суждений. И не только в великих и исчерпывающих изречениях Христа — «предоставь мертвым погребать своих мертвецов» или «кто из вас без греха, первый брось в нее камень» и во многих других, которые способны затронуть ту душевную глубину, где душа каждого человека видит себя в своей предельной наготе. Но также в книгах Ветхого Завета проявляется знание нашей скрытой сущности, знание, изобилующее уроками.
А питается ли и ныне мудрость человека из книги Притчей Соломоновых? Исполненный духовной красоты, крик горести и надежды царя Давида, грешного и кающегося, — не наш ли это крик в часы, когда бремя жизни и отчаяние исторгают его из груди? А трагическое вопрошание и борение Иова? Тайна человеческого существования? Не наши ли они также?
Эта священная книга своей красотой и литературными достоинствами глубоко затрагивает человеческие сердца. Уже упоминалось о ее многообразии в единстве; в Библии искусно чередуются литературные жанры, постоянно вызывающие интерес читателей. Величественные исторические фрески как Исход, книги Маккавейские, или же Деяния Апостолов, объективность которых намного выше, чем в исторических описаниях того времени, или более краткие повествования, где история получает смысл нравственного примера. Книги Иудифи, Товита, Эсфири, Ионы так живы и увлекательны, что многим писателям достаточно было их литературно переработать, чтобы создать на их основе новые художественные произведения. А как многогранно блистает в Библии художественная красота слога и стиля! Какое поэтическое произведение, созданное человеком, может соперничать с возвышенным взлетом стиха Псалмов?
Тонкость и свежесть выражений, чудесно и парадоксально сочетающихся с пламенной силой чувств, создают очарование Песни Песней. Никакое выражение человеческой любви не могло ее превзойти (именно потому, что оно не только выражение человеческой любви). Можно ли передать восхищение перед лицом сотворенного мира лучше, чем словами, описывающими наступление весны в Палестине: «Вот, зима уже прошла, дождь миновал, перестал; цветы показались на земле; время пения настало, и голос горлицы слышен в стране нашей; смоковница распустила свои почки, и виноградные лозы, расцветая, издают благоухание» (Песн. 2,11–13). Какая непревзойденная простота!..
В Библии человек узнает себя и изумляется. Более того — Священное Писание снова и снова учит его. В уроках, преподаваемых нам Библией, содержится основа всей нравственности человечества. Нет ни одного принципа, сколько бы его ни выдавали за чисто «светский», который не имел бы своего начала, а зачастую и совершеннейшей формулировки, в Священном писании. Человеческое общество, которое отходит от библейских принципов, подходит к краю бездны и близится к своей гибели.
Мораль общественных и прочих человеческих взаимоотношений — все это можно найти в Библии. Книга Премудрости Иисуса, сына Сирахова, долгое время служила моральным трактатом, преподаваемым юным христианам. «Если бы мне было поручено воспитать человека с самого детства по моему усмотрению, — писал Боссюэ[55], — я предложил бы ему выбрать несколько прекрасных текстов из Священного писания и часто давал бы их ему читать, так что он знал бы их наизусть».
И действительно, перед читающими Библию предстает все то, что касается человека — и как окончательно определенное, и как одухотворенное, вознесенное душевным порывом в ту реальность, которая превосходит земные возможности и ограничения смертных людей. Душа человека находит в Библии ту атмосферу, в которой она может расправиться и расцвести. Именно это стремление к Богу, эта любовь, направленная к Нему, это горячее желание наконец обрести Его и создает полное единство этих разрозненных на первый взгляд текстов.
Почему можно доверять Библии?
Века уходят, поколения меняются — Библия остается неизменной.
Империи, династии появляются и исчезают — Библия всегда пребывает.
Атеисты, агностики и глупцы цинично ее высмеивают — она неуязвима.
Невежество и лженаука отрекаются от нее, а Библия незаменима.
С веками ценность ее не уменьшается, а увеличивается.
Она является откровением Божиим для всех народов.
Она содержит в себе сокровища вечной мудрости.
Она разрешает великие проблемы жизни и смерти.
Она снимает маску с самого ловкого лицемера.
Она направляет взор самого грешного человека к небу.
Она стоит выше всех окружающих ее вековых наслоений.
Она отвечает на насущные вопросы души.
Чистый источник
Библия — источник, воды которого всегда чисты и обильны.
Она — солнце, которое никогда не заходит и светит для всех.
Она согревает сердца, застывшие в вековом эгоизме
Она пробуждает совесть людей, спящих во грехах
Юность ли обращается к ней — она руководит
Старость ли нуждается в ипосохе» — она поддерживает
Голодная ли душа ищет пищи — она насыщает
Слабость ли взывает к ней — она облекает в силу
Она указывает человеку на его страшную задолженность перед Богом
Она размягчает каменное сердце грешника и сокрушает душу
Она приводит ко Христу и возрождает к вечной жизни
Библия не только обличает нас в нарушении моральных законов, но и указывает путь к победе над грехом Читай ее и будешь мудр!
Доверься ее словам и будешь спасен!
ВОПРОСЫ
1. Почему считается, что Библия легла в основу европейского искусства? Почему Библия — Книга книг?
2. На какие две основные части делится Библия? Что означает греческое слово biblion?
3. Как называется основная часть Нового Завета? Что означает это слово?
4. Назовите имена авторов всех четырёх Евангелий.
5. Объясните своими словами, почему Библия является фундаментом нравственности человечества?
Прочтите и выскажите свое мнение относительно следующих двух нижеприведенных примеров.
Веруюший человек сидел в вагоне и читал Библию. Его сосед спросил:
— Зачем вы читаете эту устаревшую книгу? Образованные люди ее давно уже выбросили.
— А я думаю иначе: было бы гораздо лучше, если бы вы и эти люди всегда читали эту книгу, — ответил веруюший.
— О, я давно знаком с этим старьем. Я изучил Библию от начала до конца и знаю, что говорю, — воскликнул сосед.
— В таком случае я хотел бы услышать ваше мнение о книге Иоакима.
— Гм… Книга Иоакима. Конечно, в ней есть проблески какой–то мудрости, но в ней также много неверных исторических данных.
— Разумеется, — сказал веруюший, — но ведь книги Иоакима в Библии вообше нет!
«Я только что прочел несколько страниц из Библии. Эта книга не для меня. Через сто лет люди будут читать Библию как сказки из далекого прошлого». Так писал Вольтер, философ–атеист XVIII столетия. Но эта уверенность в несостоятельности Библии покинула его перед смертью. В мучительных терзаниях духа он кричал: «Не найдется ли кто–нибудь, кто мог бы сказать мне, что ждет меня после смерти?»
4. Е. Трубецкой. Умозрение в красках[56]
Чувство расстояния — это то первое впечатление, которое мы испытываем, когда осматриваем древние храмы. В этих строгих ликах есть что–то, что влечет к себе и в то же время отталкивает. Их сложенные в благословение персты зовут нас и в то же время преграждают нам путь: чтобы последовать их призыву, нужно отказаться от целой большой линии жизни, от той самой, которая фактически господствует в мире.
В чем же эта отталкивающая сила иконы и что собственно она отталкивает? Я в особенности осязательно это понял, когда, после осмотра икон в музее Александра III в Петрограде, случайно слишком скоро попал в императорский Эрмитаж. Чувство острой тошноты, которое я испытал при виде рубенсовских вакханалий, тотчас объяснило мне то самое свойство икон, о которых я думал: вакханалия и есть крайнее олицетворение той жизни, которая отталкивается иконой. Разжиревшая трясущаяся плоть, которая услаждается собою, жрет и непременно убивает, чтобы пожирать, — это то самое, чему прежде всего преграждают путь благословляющие персты. Но этого мало — они требуют от нас, чтобы мы оставили за порогом и всякую житейскую пошлость, потому что «житейские попечения», которые требуется отложить, также утверждают господство сытой плоти. Пока мы не освободимся от ее чар, икона не заговорит с нами. А когда она заговорит, она возвестит нам высшую радость — сверхбиологический смысл жизни и конец звериному царству.
Вопрос о смысле жизни, будучи по существу одним и тем же во все века, с особой резкостью ставится именно в те дни, когда обнажается до дна бессмысленная суета и нестерпимая мука нашей жизни.
Вся русская иконопись представляет собой отклик на эту беспредельную скорбь существования — ту самую, которая выразилась в евангельских словах: «Душа моя скорбит смертельно». Только теперь, в дни мировой войны[57], мы почувствовали весь ужас этой скорби; но именно поэтому теперь, более чем когда–либо, мы в состоянии понять захватывающую жизненную драму иконы. Только теперь нам начинает открываться и ее радость, потому что теперь, после всего того, что мы перетерпели, мы жить не можем без этой радости. Мы почувствовали наконец, как она глубоко выстрадана, сколько видела икона многовековых терзаний души народной, сколько слез перед нею пролито и как властно звучит ее ответ на эти слезы.
В начале этой осени у нас творилось что–то вроде светопреставления. Вражеское нашествие надвигалось с быстротой грозовой тучи, и миллионы голодных беженцев, переселявшихся на восток, напомнили евангельские изречения о последних днях. «Горе же беременным и питающим сосцами в те дни! Молитесь, чтобы не случилось бегство ваше зимою… ибо тогда будет великая скорбь, какой не было от начала мира доныне и не будет» (Мф. 24,19–21). Тогда, как и теперь, в дни зимней нашей скорби, мы испытываем что–то близкое к тому, что переживала Древняя Русь в дни татарского нашествия. И что же мы видим в результате? Немая в течение многих веков икона заговорила с нами снова тем самым языком, каким она говорила с отдаленными нашими предками.
В конце августа у нас совершались всенародные моления о победоносном окончании войны. Под влиянием тревоги, охватившей нашу деревню, приток молящихся был исключительно велик и настроение их было необычайно приподнято. В Калужской губернии, где я в то время находился, ходили среди крестьян слухи, будто сам Тихон преподобный — наиболее чтимый местный святой — ушел из своей раки и беженцем странствует по русской земле.
И вот я помню, как в то время на моих глазах целая церковь, переполненная молящимися, хором пела богородичный молебен. При словах «не имамы иныя помощи, не имамы иныя надежды» многие плакали. Вся толпа разом рушилась к ногам Богоматери. Мне никогда не приходилось ощущать в многолюдных молитвенных собраниях той напряженной силы чувства, которая вкладывалась тогда в эти слова. Все эти крестьяне, которые видели беженцев и сами помышляли о возможности нищеты, голодной смерти и об ужасе зимнего бегства, несомненно, так и чувствовали, что без заступления Владычицы не миновать им гибели.
Это и есть то настроение, которым создавался древнерусский храм. Им жила и ему отвечала икона. Ее символический язык непонятен сытой плоти, недоступен сердцу, полному мечтой о материальном благополучии. Но он становится жизнью, когда рушится эта мечта и у людей разверзается бездна под ногами. Тогда нам нужно чувствовать незыблемую точку опоры над бездной. Нам необходимо ощущать это недвижное спокойствие святыни над нашим страданием и скорбью, а радостное видение собора всей твари над кровавым хаосом нашего существования становится нашим хлебом насущным. Нам нужно достоверно знать, что зверь не есть все во всем в мире, что над его царством есть иной закон жизни, который восторжествует.
Вот почему в эти скорбные дни оживают те древние краски, в которых когда–то наши предки воплотили вечное содержание. Мы снова чувствуем в себе ту силу, которая в старину выпирала из земли златоверхие храмы и зажигала огненные языки над пленным космосом. Действенность этой силы в Древней Руси объясняется именно тем, что у нас в старину «дни тяжких испытаний» были общим правилом, а дни благополучия — сравнительно редким исключением. Тогда опасность «раствориться в хаосе», то есть, попросту говоря, быть съеденным живьем соседями, была для русского народа повседневной и ежечасной.
И вот теперь, после многих веков, хаос опять стучится в наши двери. Опасность для России и для всего мира тем больше, что современный хаос осложнен и даже как бы освящен культурой. Дикие орды, терзавшие Древнюю Русь, — печенеги, половцы и татары — не думали о «культуре», а потому руководствовались не принципами, а инстинктами. Они убивали, грабили и истребляли другие народы, чтобы добыть себе пищу, совершенно так же, как коршун истребляет свою добычу. Они осуществляли биологический закон наивно, непосредственно, даже не подозревая, что над этим законом звериной жизни есть какая–либо другая, высшая норма.
Совершенно иное мы видим теперь в стане наших врагов. Здесь биологизм сознательно возводится в принцип, утверждается как то, что должно господствовать в мире. Всякое ограничение права кровавой расправы с другими народами во имя какого–либо высшего начала сознательно отмечается как сентиментальность и ложь. Это уже нечто большее, чем жизнь по образу звериному. Здесь мы имеем прямое поклонение этому образу, принципиальное подавление в себе человеколюбия и жалости ради него.
Торжество такого образа мыслей в мире сулит человечеству нечто гораздо худшее, чем татарщина. Это — неслыханное от начала мира порабощение духа, озверение, возведенное в принцип и систему, отречение от всего того человечного, что доселе было и есть в человеческой культуре. Окончательное торжество этого начала может повести к поголовному истреблению целых народов, потому что другим народам понадобятся их земли.
ВОПРОСЫ
1. Олицетворение какой жизни, по мнению Е. Трубецкого, отталкивается иконой?
2. В какие периоды вопрос о смысле жизни «обнажается до дна»?
3. Как вы понимаете слова Е. Трубецкого, что «немая в течеие многих веков икона загвоорила с нами тем самым языком, каким она говорила с отдаленными нашими предками»?
4. Приходилось ли вам вглядываться в старинные иконы? Что ощущали вы при этом?
5. Немая проповедь душевной чистоты[58]
Во всей внешности человека ярко отражается его духовная сущность. Дух грубый и жестокий уже в процессе развития зародыша направляет развитие соматических (то есть телесных) элементов и создает отражающие его грубые и отталкивающие формы.
Дух чистый и кроткий творит себе жилище, полное красоты и нежности. Чем, как не формирующим влиянием духа, можно объяснить удивительную, тончайшую разницу между двумя очень похожими физиономиями, особенно женскими? Одни и те же чрезвычайно похожие очертания глаз, носа, рта, почти равные размеры и соотношения частей лица и головы, но одно лицо вульгарно, а другое — тонко и красиво!
Внимательный анализ показывает, что эта разница духовного облика при почти одинаковых соматических формах зависит от очень малых и тонких деталей: чуть иной абрис бровей, неуловимо тонкая складка губ, величина и форма глазной щели — и совсем другой духовный облик. Поразительный образ Моны Лизы создан теми тончайшими чертами, которые Леонардо да Винчи в течение нескольких лет придавал этому женскому лицу.
Подобно гению Леонардо да Винчи, в эмбриональном развитии действует духовная энергия, присущая хромосомам половых клеток, и создает живые образы красоты и безобразия, нежности, чистоты и любви, грубости, отталкивающей животности и злобы. Эти врожденные внешние формы становятся все более ярко выраженными в постэмбриональной жизни по мере развития духа в том или ином направлении.
Многосторонне значение красоты в природе, и, конечно, оно не исчерпывается только целями полового подбора. Не только для привлечения самок прекрасно поют и одеты ярким и красивым оперением самцы птиц. Не только для привлечения насекомых, несущих на себе оплодотворяющую пыльцу, сияют красотой и благоуханием цветы. Великая красота природы имеет, конечно, не одни утилитарные цели.
Элементы красоты и безобразия в природе, воспринятые духом человеческим, трансформируются в нем в произведения искусства и науки — великие двигатели духовного развития человечества. От простейших форм красоты, от ласкающей наш взор округлости и плавности линий, соразмерности и симметрии форм, прелести и силы светотени, гармонических сочетаний красок и звуков природа восходит до грандиозных ансамблей красоты, полных духовной силы и величия.
Духом величавой силы и мощи проникнуты окутанные мрачными тучами массивы гор и скал, гонимые ураганом громады волн океана, штурмующие прибрежные скалы. Дух вечности и беспредельности изливается в души наши от мириад звезд ночного неба. И наоборот, радость и покой навевают нежные краски зари и озаренные лунным светом поля и озера. Высшую ценность нравственной красоты и уродство безобразия являет природа в кротких и чистых глазах добрых людей и в отталкивающем виде злодеев и лгунов.
Мне принесли букет цветов. О, сколько тонкой, чарующей красоты в этих дивных маленьких творениях Божиих! Как они прелестны своей малостью, полной кротости и простоты! Тончайшее кружево нежных белых соцветий, голубенькие и розовые, фиолетовые и синие крошки глядят на нас чистыми глазками своих лепестков и венчиков, испуская свой чудный аромат.
Ну разве не очевидно, что это немая проповедь душевной чистоты?
Надо иметь очень грубое сердце, чтобы не слышать этого голоса Божия, так ясно звучащего в красоте материальных форм природы.
ВОПРОСЫ
1. Биограф Леонардо да Винчи рассказывает, что, когда художник трудился над картиной «Тайная Вечеря», он был в ссоре с одним человеком и поклялся отомстить ему во что бы то ни стало. В этом настроении великий художник написал лицо Иуды; но когда он начал писать лицо Господа Иисуса Христа, то понял, что не может придать лицу Спасителя нужное выражение. Леонардо, разгадав причину, пошел к тому человеку и помирился с ним, признав, что его нападки были необоснованными, хотя в действительности все обстояло иначе. Только после искреннего примирения с недругом художник мог закончить картину.
Автор этой заметки заканчивает ее такими словами: «В этой истории хороший урок для всех!» Прав ли он? Какой же урок извлекли вы?
6. Массовая культура
Согласно энциклопедическому словарю, массовая коммуникация — это систематическое распространение информации (через печать, радио, телевидение, кино, звукозапись, видеозапись) с целью утверждения духовных ценностей данного общества.
Массовая культура — это обобщенная характеристика культуры, превращенной в индустриально–коммерческую форму производства и распространения с помощью средств массовой коммуникации стандартизированных духовных благ.
Китч (от нем. kitsch) — дешевка, безвкусная массовая продукция, рассчитанная на внешний эффект.
Это — определения. В них — никаких эмоций. Но ваши родители, наверное, никогда не забудут, как пристально и эмоционально в их школьные годы старшее поколение следило за тем, чтобы волосы не были слишком длинными, с аргументами и без них доказывая, что группа «Битлз» — носитель пустой развлекательности, смакования секса, культа успеха, потребительства и имеет целью подчинить сознание юных масс буржуазным ценностям.
Тема рок–музыки близка авторам книги, так как один из них в юные годы проводил на дискотеках довольно много времени, поэтому небольшая часть этого раздела написана от первого лица.
Я всегда была оптимисткой. Даже чересчур! Природа создала меня краснощекой, и этот образ жизнерадостной матрешки был, наверное, не только внешним, но и внутренним. В юношеские годы временами мне хотелось иметь загадочную бледность и грустно–меланхолический взор, но, увы, это было мне несвойственно. Я не могла унывать долго, а жажда деятельности не позволяла мне с томным видом сидеть без дела.
Училась я в московском институте. Родительские наезды были редки, и я могла делать то, что хотела. А жила я в огромном пятнадцатиэтажном общежитии, на первом этаже которого находилось студенческое кафе. Для препровождения вечерне–ночной жизни в это кафе постоянно приезжали лучшие музыканты из московских групп того времени.
Наша компания была дружная, и, естественно, дискотеки в этом кафе нас очень привлекали. Мы довольно часто проводили там время до 2–3 часов ночи. Жизнь того периода была мне интересна, но вот что характерно — пропал мой «матрешечный» оптимизм. Появились какая–то тоска, ощущение одиночества, безысходности и чувство ненужности жизни. Временами даже возникало желание из этой жизни уйти.
Спустя некоторое время, анализируя воздействие музыки на человека, я поняла суть того, что было со мной…
Ныне рок–музыка — неотъемлемая часть нашей эпохи. По телевизору, радио, в газетах постоянно восхваляются различные рок–группы и певцы, поэтому появление работы немецкого автора Базилеи Шлинк, которая позволяет увидеть рок с другой стороны, вызвало большой интерес общественности. Ниже приводятся некоторые отрывки из ее книги.
Во время концерта американской рок–звезды Майкла Джексона на ипподроме близ Ливерпуля в сентябре 1988 года более 3000 присутствующих получили ранения, 40 человек пришлось госпитализировать. На одном из самых больших рок–концертов, состоявшихся на европейской земле, собралось 125 тысяч фанатов. По сообщению руководства спасательными операциями, 1550 молодых людей, находившихся в первых рядах, в непосредственной близости от сцены, были сметены напором задних рядов и получили ранения. Многие из них потеряли сознание. Немало фанатов впали в истерию.
Знаменитая четверка «Битлз» признавала: «Наша музыка может спровоцировать эмоциональную неустойчивость, нарушения координации, буйство и даже вызвать революцию». Медицина свидетельствует, что рок–ритмы диссонируют с ритмами человеческого организма. Извлекаемые из бас–гитары низкочастотные звуковые колебания и возбуждающий ритм барабанов непосредственно воздействуют на гипофиз (железу внутренней секреции, расположенную у основания мозга), заставляя его вырабатывать гормон, стимулирующий половой инстинкт. Конечный эффект сверхнормального производства этого гормона заключается в снижении или полном исчезновении реакции торможения.
Если к звуковому воздействию рок–концерта или дискотеки добавляются еще и манипуляции световыми эффектами — знаменитые «мигалки» или фотовспышки, — ломаются все психологические барьеры, человек теряет способность к оценке своих действий и безвольно подчиняется любым внушениям. Постоянно меняющее цвет и интенсивность освещение нарушает координацию и безусловные рефлексы, мигание в ритме порядка 6–8 вспышек в секунду полностью выключает пространственную ориентацию. При частоте около 26 вспышек в секунду происходят изменения альфа–ритма головного мозга, следствием чего становится рассеянность.
Если тьма и свет чередуются со все увеличивающейся скоростью и это происходит в течение значительного времени, человек может потерять общий смысловой контроль над происходящим. Поэтому нельзя назвать преувеличением утверждение, что рок–музыка, будучи комбинируема со световыми эффектами, имеет своим закономерным следствием «насилие над сознанием».
Слова и тексты рок–песен часто сочиняются под влиянием алкоголя или наркотиков. Некоторые из рок–музыкантов открыто признаются, что получают откровения от определенной «черной силы», контролирующей их или даже всю группу. Гитарист «Роллинг Стоунз» Кит Ричард в семидесятых годах заявлял, что песни у них получаются сами собой, музыкантам достаточно лишь открыться и подчиниться диктующей им силе.
Та же «сила» вступает в действие, чтобы повлиять на аудиторию особым образом, который можно было бы назвать «промывкой мозгов». Известный гитарист Джимми Хендрикс как–то поделился собственным открытием: «Музыкой можно гипнотизировать людей, и если нам удается попасть в их слабую точку, мы можем проповедовать их подсознанию все, что хотим…» Последствия таких «проповедей» сегодня ясны для каждого, кто не закрывает намеренно на эту проблему глаза: отсутствие внутреннего торможения, агрессия, бунтарский настрой, половая невоздержанность и распад личности.
Но не только фанаты, а сами рок–звезды страдают от этих последствий, зачастую приводящих их к смерти. Об этом может свидетельствовать любой, даже самый блистательный, путь к славе рок–музыканта, потому что жизнь можно правильно оценить, лишь видя ее конец. Вот конец биографий нескольких других знаменитых рок–звезд — жуткий, потрясающий баланс:
Брайен Джоунс, «Роллинг Стоунз», — утонул в плавательном бассейне, будучи в наркотическом опьянении.
Джимми Хендрикс — после принятия алкоголя и снотворного задохнулся от рвоты.
Дженис Джоплин, «королева рок–музыки», — умерла от передозировки героина.
Рон Маккернан, Грейтфул Дэд — медленное алкогольное отравление.
Марк Болан, гитарист и автор песен группы «Т–Рекс», объяснявший свой успех черной магией, — погиб в таинственной автокатастрофе.
Элвис Пресли — умер от передозировки наркотиков и обжорства.
Кит Мун, «The Who», — покончил самоубийством.
Сид Вишэс, «Секс Пистолз», — зарезал подругу и принял смертельную дозу героина.
Джон Бонхэм, «Led Zeppelin», — после сорока стаканов водки задохнулся в собственной рвоте.
Бон Скотт (исполнял песню «Автострада в ад»), «AC/DC», — после ночной попойки задохнулся от рвоты.
Джон Леннон, «Битлз», — застрелен фанатом.
Пит Фандорн, «Претенденты», — найден мертвым в ванной, шприц с героином торчал в руке.
Мэрвин Гей — после ссоры с отцом, ранив себя выстрелом, умер.
Джоги Хортон, музыкант, ударные инструменты, — спрыгнул с 17–го этажа нью–йоркского отеля.
Джейзо Пасториус, джаз и рок–басист, — скончался от нанесенных побоев.
Рой Бухэнэм, один из лучших в мире блюз— и рок–гитаристов, — повесился в состоянии алкогольного опьянения.
Этот список можно продолжить именами многих–многих молодых рок–гитаристов, ставших жертвами пристрастия к наркотикам. Ведь в перечисленном выше списке были лишь самые знаменитые.
Учитывая то, что российская массовая культура по сравнению с западной «опаздывает», нетрудно спрогнозировать, что конкретно ждет нас в недалеком будущем. Чтобы убедиться в этом, достаточно взглянуть на типичную картину времяпровождения современных молодых людей.
Прежде всего — это техно–музыка, децибелами которой, как правило, до основания заполнено отдельное помещение.
По периметру площадки — отделенные друг от друга уголки — четыре–шесть стульев и стол. Масса стаканов, бутылок, окурков позволяет оценить размеры их потребления.
Некоторые стоят у игральных автоматов, встроенных в стены. Другие сидят или лежат, прилепившись друг к другу, в то время как несколько пар движутся по танцплощадке, подгоняемые жестким ритмом музыки. Сигаретный дым щиплет глаза и горло, воздух — хоть топор вешай, атмосфера — смесь похоти, грязи, толкотни, безнадежности, уныния, разочарования, деградации и тупости.
Даже в полумраке видно, что у многих ребят вполне симпатичные и ясные лица, а рядом — уже деградирующие, вялые. Потрясающая картина начала и конца пути! Дискотека для одних — образ жизни в конце недели, для других — и каждую ночь.
Базилея Шлинк отмечает, что ей известны молодые люди, которые, прожигая свою молодость на дискотеках, мучаются, страстно желают чего–то лучшего: «Если бы я мог найти смысл жизни!
Если бы нашелся человек, который полюбил меня так сильно, что смог бы вывести из этого тупика! Есть ли вообще какое–то будущее для меня, для моего поколения — путь, не ведущий к погибели и хаосу? Где наши спасители? Где люди, способные полюбить нас такими, какие мы есть, — со всеми недостатками, проблемами, тоской и глубоким разочарованием в жизни?»
Кто полюбит их, разочаровавшихся и опустившихся? Кто сможет из любви побороть отвращение и помочь?
ВОПРОСЫ
1. Что такое массовая культура? Что такое китч?
2. Извлекаемые из бас–гитары низкочастотные звуковые колебания и возбуждающий ритм барабанов непосредственно воздействуют на гипофиз. Вспомните, что такое гипофиз и какой гормон он вырабатывает?
7. Вместо жизни — слабый скрип?[59]
Нашу жизнь я бы изобразил евангельской картиной неудачного лова рыбы на Генисаретском озере. Я бы подробно нарисовал ее, так как здесь каждая мелочь имеет значение.
Берег Генисаретского озера, время перед рассветом, приближается зной изнуряющего дня. Воды озера спокойны, легкие волны лениво катятся к берегу, лижут камни и так же лениво возвращаются назад — приливы и отливы…
На берегу мы видим кучку людей. У них безразличный усталый вид — это рыбаки, которые всю ночь ловили рыбу. Только что они выполняли тяжелую работу. В неуклюжих рыбацких лодках, нагруженных просмоленными сетями, выходили они на ловлю рыбы. Напрягая все мускулы, закидывали они сети и с большим трудом их вытаскивали, ожидая увидеть серебро трепещущих рыб. И что же? Сети пусты? Нет, не пусты, в них много ила, травы, ракушек, камешков со дна — вот все, что было в сетях за всю ночь лова…
А ночь, самое благоприятное время для ловли рыбы, уже на исходе. Раздражение и досада овладевают рыбаками. Но когда мы увидели их на берегу, вытаскивающими намокшие сети, то в них уже не было раздражения, остались только апатия и усталость от непосильных трудов, безразличие было написано на лицах. Лишь холод от намокшей в воде одежды заставляет их иногда напряженно вздрагивать. Всю ночь они ловили безуспешно, а ведь рыба нужна для пропитания, и надо спешить, а то наступит дневной зной и работать будет невозможно. И вот в это время к ним подходит Спаситель и говорит одному из своих учеников: «Симон, забрось сети».
«Забрось сети!» Но как забросить, когда лучшее время — ночь — уже миновало? Не поборов раздражения, Симон сказал Иисусу: «Наставниче, всю ночь трудились и ничего не поймали!»
Эта картина — наша жизнь!
Если бы у меня был художник, то я бы сказал ему: нарисуй картину так, как я рассказал — и от вашего имени бы написал: «Всю ночь трудились, ничего не поймали».
Рассмотрим картину, которая имеет символическое значение. Озеро — это мир жизни, лодки — это жизненные пути, сети — душевные способности. Ночь — наша жизнь, так как день будет позже, после сумерек — смерти. Каждый родившийся человек получает лодку и отправляется в плавание. Пускаясь в плавание, мы кажемся себе великими, думаем, что совершаем что–то важное, очень нужное, грандиозное. Это оттого, что мы так окунулись в суету, что потеряли общий масштаб, и наше барахтанье кажется нам очень важным и великим, а на самом деле мы плаваем как бы на веревочке и барахтаемся невдалеке от берега. Вся наша жизнь есть борьба. Борьба за кусок хлеба.
Начнем с юности, когда идет борьба за приобретение знаний, образования. Некоторые падают уже тут. Дальше борьба за приискание должности. Когда эта борьба увенчается успехом, должность добыта, начинается новая борьба — сохранение места. И борьба не только за это, но борьба за семью, за детей, за их воспитание, за предохранение их от развращающего влияния, борьба за мир и благоденствие в семье. Все время борьба, как и у тех рыбаков — всю ночь напролет.
Посмотрим же на улов, может быть, мы много поймали? Всю ночь нашей жизни мы трудились — так же напрягаются мускулы, утомляется и слабеет память, и с каждым годом, днем, часом, минутой мы не приобретаем, а растрачиваем наши способности, силы, здоровье — и сети наши обрываются. А душа? Приобретает ли она? Из Божьего цветка, полного аромата и чистоты, во что превращаются наши души? Особенно заметно это на юношестве. Мы видим, как юноши развращаются, грубеют, становятся наглыми, черствыми, теряют чистоту и доброту, мягкость, ласковость, стыдливость. Это уже ясно заметно у них с 15 лет, а в городах и того раньше.
Вот каков улов! Гордитесь вы? Ваши сети пусты, они заполнены только грязью, которую зацепили со дна жизни.
Еще мы можем сравнить нашу жизнь с музыкальным инструментом, который вышел из первоклассной мастерской, из рук отличного мастера. Каждая струна издавала полный, чистый, сочный звук. И вот инструмент попадает в неумелые руки — расстроена клавиатура, порваны струны; инструмент только двумя–тремя струнами издает хриплые звуки. Так и наша душа! Из рук Творца она выходит полная аромата, свежести, сочности; а потом, в жизни, теряет аромат, струны души обрываются, и мы в конце нашей жизни тихо скрипим на двух–трех струнах.
Может, в материальной жизни мы приобретаем много ценного? Нет, и в ней ничего! Все это мусор. Например, до переезда с квартиры на квартиру, пока мебель стоит, картины развешаны, все прибрано, создается впечатление красивого, уютного жилья. Однако стоит только все передвинуть, тряхнуть, как все будет представлять хлам и мусор.
Да что же, наконец, приобретает человек?
С годами слабеют руки, походка становится неуверенной, пропадает румянец, появляются морщины на лице. Усталость и апатия овладевают человеком.
И тут бывают два состояния души: или душа уже мертва, или же она мятется. Разве мало мы видели в жизни мятущихся душ?!
Гордитесь же вашим уловом! Ваши сети полны грязи жизни, и она–то и тяготит душу. Пора прекратить бесплодный улов — близится рассвет.
Остановитесь! Выйдите на берег, вытащите набухшие сети. Из Божьего цветка, полного аромата и чистоты, во что превращаются ваши души? Вытряхните всю грязь и воззовите ко Христу, Который близ вас ходит по берегу. Воскликните словами Евангелия: «Наставниче, всю ночь мы трудились, но ничего не поймали, помоги нам!»
И Господь услышит, и только один Он может заполнить ваши сети, как и на Генисаретском озере, где они заполнились по слову Его. Он наполнит благодатью так, что она будет прорывать ваши души своим обилием.
Так вот, решите теперь сами, нужны ли нам вера и христианство?
ВОПРОСЫ
1. Поскольку подавляющее большинство жителей Европы — христиане, то некоторые ученые считают, что вместо термина «европейская нравственность» следует употреблять термин «христианская нравственность». А как вы считаете?
2. Аргументируйте, что именно понравилось вам в проповеди, а что, возможно, и нет.
3. В проповеди говорится, что «мы так окунулись в суету, что потеряли общий масштаб, и наше барахтанье кажется нам очень важным и великим, а на самом деле мы плаваем как бы на веревочке и барахтаемся невдалеке от берега». Спросите у своих родителей или родственников, согласны ли они с этим утверждением? Выскажите и свое мнение по этому вопросу.
4. В этом разделе книги наша жизнь сравнивается с евангельской картиной неудачного лова рыбы на Генисаретском озере. Согласны ли вы с таким сравнением или нет? Почему?
Глава 9. Жизнь и смерть
1. Что значит жить?
А действительно, что значит жить? Может быть, живешь лишь в те редкие минуты, когда находишься как бы на острие ножа? Или когда мысль и чувства напряжены до предела? А может быть, лишь в период смертельной опасности? И тогда жизнь — это смерть, а смерть — это жизнь.
Мысль о жизни часто начинается и кончается мыслью о смерти. Пожалуй, не найдется человека, который никогда бы не думал о смерти. Вспомним предсмертные стихи С. Есенина:
До свиданья, друг мой, до свиданья,
Милый мой, ты у меня в груди.
Предназначенное расставанье
Обещает встречу впереди.
До свиданья, друг мой, без руки, без слова,
Не грусти и не печаль бровей, —
В этой жизни умирать не ново,
Но и жить, конечно, не новей.
И все–таки на вопрос «Жить ли?» человек, как правило, отвечает утвердительно: «Жить!» И прежде чем размышлять, мы просто живем. Однако в то же время «просто на жизнь» мы не согласны. Нам нужно найти «оправдание» своей жизни, нужно самим «уразуметь» ее смысл. Это почувствовал и герой повести Л. Толстого «Смерть Ивана Ильича». В свои сорок пять лет в ужасе перед надвигающимся концом он понял, что «чем дальше от детства, чем ближе к настоящему, тем ничтожнее и сомнительнее были радости». И у Ивана Ильича резонно возникает вопрос:
— Не может быть, чтоб так бессмысленна, гадка была жизнь! А если точно она так гадка и бессмысленна была, так зачем же умирать, и умирать страдая? Что–нибудь не так!
«Может быть, я жил не так, как должно?» — приходило ему вдруг в голову. «Но как же не так, когда я делал все как следует?» — говорил он себе и тотчас же отгонял от себя это единственное разрешение всей загадки жизни и смерти как что–то совершенно невозможное.
Его угасающее сознание дает единственно правильный ответ: он думал, что жил, потому что жил как все, но это не была жизнь. Он понял, что есть совсем другое существование, более точно отвечающее понятию жизни. Есть другая жизнь, и с точки зрения этой другой жизни смерти нет.
«Вдруг какая–то сила толкнула его в грудь, в бок, еще сильнее сдавило ему дыхание, он провалился в дыру, и там, в конце дыры, засветилось что–то. С ним сделалось то, что бывало с ним в вагоне железной дороги, когда думаешь, что едешь вперед, а едешь назад, и вдруг узнаешь настоящее направление.
…Иван Ильич увидал свет, и ему открылось, что жизнь его была не то, что надо.
Он искал своего прежнего привычного страха смерти и не находил его. Где она? Какая смерть? Страха никакого не было, потому что и смерти не было.
Вместо смерти был свет.
— Так вот что! — вдруг вслух проговорил он. — Какая радость!
Для него все это произошло в одно мгновение, и значение этого мгновения уже не изменялось. Для присутствующих же агония его продолжалась еще два часа. В груди его клокотало что–то; изможденное тело его вздрагивало. Потом реже и реже стало клокотанье и хрипенье.
— Кончено! — сказал кто–то над ним.
Он услыхал эти слова и повторил их в своей душе. «Кончена смерть, — сказал он себе. — Ее нет больше».
В последние годы оживленно обсуждаются проблемы, связанные с жизнью и смертью человека, причем не только в философском плане, но и в более узких рамках биоэтики. Биоэтика изучает общечеловеческие проблемы отношения к детству и старости, к смерти и жизни, вообще ко всему живому и живущему. Ее философская основа — благоговение перед жизнью, взятой в самом широком контексте.
Одна из проблем биоэтики — проблема эвтаназии. Вопрос формулируется примерно так: дать ли возможность больному человеку распорядиться правом на свою жизнь по своему усмотрению, если лечение бессмысленно или безнадежно? Тут же возникает еще вопрос: помогать ли больному человеку, если лечение безнадежно, а сам человек находится без сознания?
Огромной проблемой остается и поиск ответа на следующий вопрос — а что, собственно, считать смертью? Современная медицина так трактует определение смерти: «Новое представление о смерти возникло в связи с развитием реаниматологии. Возможность оживления привела к тому, что остановка сердца и прекращение дыхания перестали быть признаком смерти: если потенциально, восстановив кровообращение и газообмен, можно восстановить жизнеспособность человека, следовательно, остановка сердца и дыхания основанием для диагноза смерти более не является. Поэтому теоретически смертью можно считать только тот момент, когда необратимыми становятся изменения в центральной нервной системе, в мозге, и когда, восстановив сердечную деятельность и газообмен, вы все равно уже не возвратите человека к жизни…»
ВОПРОСЫ
1. Согласны ли вы с мнением людей, считающих, что человек живет лишь тогда, когда мысли и чувства напряжены до предела? Пожалуйста, аргументируйте свою точку зрения.
2. Прочтите повесть Л. Толстого «Смерть Ивана Ильича». Как вы понимаете слова писателя «вместо смерти был свет»?
3. Возможно ли жить и в согласии с законами окружающего вас общества, и в согласии с самим собой? Почему?
4. Что изучает биоэтика? Что такое эвтаназия и каково ваше отношение к ней?
2. О самом надежном капиталовложении в жизни
В главе 6 тема взаимоотношений детей и отцов была изложена в форме вопросов к известному американскому психологу Джеймсу Добсону и его ответов. В этом разделе продолжено изложение взглядов психолога на проблему духовных и материальных ценностей.
1. Как избежать страсти к материальным ценностям и полюбить саму жизнь?
Я не могу сказать, что являюсь богачом. Однако в жизни я покупал различные вещи, которых так жаждут американцы: новый автомобиль, респектабельный дом, разные приспособления и устройства, которые обещают избавить человека от всех забот. Взглянув на все эти предметы, которые могут попасть в наше распоряжение, с другой стороны кассового аппарата, я могу сказать, что они не дают того чувства удовлетворения, которое так рекламируется! Напротив, я обнаружил много мудрости в изречении: «Все вещи, которыми вы начинаете владеть, в конце концов овладевают вами!» Как это верно сказано! Предмет, за который я отдал свои заработанные тяжким трудом доллары, налагает на меня обязательства следить за ним и защищать его. Вместо того чтобы испытывать удовольствие, которое доставил мне этот предмет, я вынужден проводить около него драгоценное субботнее время, смазывать его маслом, заниматься его покраской, починкой и чисткой или, призвав представителей соответствующих учреждений, вывезти его куда подальше, чтобы никогда больше не видеть. Время, которое я мог бы использовать для полезных занятий, тратится на рабское служение стареющему куску железа.
Припомните самую никчемную, ненужную покупку, которую вы совершили в прошлом году. Возможно, это был электрический консервный нож для банок, который теперь валяется в гараже, или костюм, который вы никогда не будете носить. Отдаете ли вы отчет в том, что эта вещь была куплена не просто за ваши деньги? Она куплена ценой вашего времени, которое вы потратили, чтобы заработать эти деньги. На самом деле вы променяли некоторую долю отпущенных вам на земле дней на приобретение куска ржавеющего железа, который теперь загромождает ваш двор. Более того, нет такой силы на земле, которая могла бы восстановить время, которое вы потеряли ради этой покупки. Оно ушло навсегда. Мы нередко вкладываем свои жизни в совсем ненужные нам материальные ценности — вначале на то, чтобы получить возможность их купить, а затем на их содержание в порядке.
Не звучат ли мои слова слишком назидательно? Пожалуй, так получается из–за того, что я выношу приговор своему собственному образу жизни. Я ощущаю слабость перед тиранией вещей! Но я адресую мои слова тем людям, которые чувствуют себя подавленными, расстраиваются из–за того, что они имеют мало каких–то вещей. Как много сегодня женщин, огорченных тем, что им чего–то недостает или у них нет возможности приобрести наряды, которые были модны пятьдесят лет назад!
У скольких мужчин будут сердечные приступы в этом году из–за неумеренного желания получать еще более высокое жалованье! Сколько семей окажется на грани финансового краха только ради того, чтобы не отстать от Джонсонов! А потом обнаружится, к их ужасу, что у Джонсонов появились дополнительные средства и они опять впереди!
Полное безумие страсти к материальным ценностям предстало передо мной особо ярко во время моей недавней поездки в Англию. Когда я путешествовал, посещая музеи и различные памятники архитектуры, меня поразили те из них, которые я назвал для себя «пустыми замками». Среди густого тумана совершенно одиноко стояли сооружения, когда–то выстроенные гордыми людьми, которые считали себя владельцами замков. Но где эти люди сегодня? Они умерли, а имена большинства из них забыты. Пустые замки теперь стоят как монументы уязвимости людей, их построивших, как символы непостоянства в этом мире. Никого из наследников нет в живых, никто не заявил о своем праве на владение ими. Помните, как сказал Иисус о богатом глупце, который, умирая, оставлял все свое богатство: «Кому же достанется то, что ты заготовил?» (Лука, 12: 20).
Я могу сказать с глубочайшей убежденностью о своем посмертном желании: хочу оставить после себя нечто большее, чем «пустые замки». В своем зрелом возрасте я отдаю себе отчет в том, как быстро проходит жизнь. Время — как скользкая бечевка, которая выскальзывает из моих негнущихся пальцев. Напрасно я старался удержать время или хотя бы замедлить его ход. Из года в год оно мчится все быстрее. И с уверенностью можно сказать, что так же, как испарились последние двадцать лет моей жизни, пройдут и следующие три–четыре десятка. А может, еще быстрее.
Поэтому никогда не наступит для меня (и для вас) лучшего момента, чем нынешний, чтобы заняться оценкой ценностей, которые стоят времени и сил, на них затрачиваемых. После подобной мысли я пришел к заключению, что накопление богатства, даже если бы я смог его обрести, оказывается совсем не той целью, ради которой стоит жить.
Когда я достигну конца дней своих, а ведь ждать осталось совсем немного, на одно мгновение я должен буду взглянуть назад, в прошлое, на что–то исполненное большего смысла и значения, чем погоня за домами, земельными участками, машинами, акциями и облигациями. Небольшую ценность представляют слава и успех на любом поприще. Мое земное существование покажется мне напрасным, если я не пойму, что в своей жизни искренне служил Богу, сотворившему меня, а также если я не смогу поклониться своей любящей семье — самому надежному капиталовложению в жизни каждого человека. Ничто другое не имеет такого же смысла, и, конечно, ничто другое не стоит такого волнения.
2. Хорошими родителями быть очень трудно. А надо ли всем людям иметь детей?
Нет сомнений, что воспитание детей — дело сложное и дорогостоящее. Мне вспоминается женщина с семью очень шумными, непослушными детьми, которая вошла с ними в автобус в Лос–Анджелесе и села позади меня. Прическа у нее была в беспорядке, а темные круги под глазами выдавали состояние крайнего изнеможения и усталости. Когда она разместилась вместе со своим непоседливым выводком, я спросил ее: «Все эти дети — ваши собственные или вы собрали их, чтобы устроить что–то наподобие пикника?»
Она недружелюбно посмотрела на меня и сказала: «Все эти дети — мои. Поверьте, заниматься ими — это совсем не пикник!»
Женщина права. Выполнение родительских обязанностей — это занятие не для неженок. Подразумеваю ли я при этом, что супружеские пары, недавно начавшие совместную жизнь, должны оставаться бездетными? Конечно, нет! Супруги, которые любят друг друга и детей, обычно сами стремятся испытать волнение от сознания самого факта продолжения своего рода. Такие супруги не пугаются трудностей в воспитании детей.
Если говорить о моей точке зрения, то как отец я могу сообщить, что в моей жизни не было более счастливого момента, чем тот, когда я заглянул в глаза моей новорожденной дочери, а через пять лет — в глаза появившемуся на свет сыну. Что может быть более волнующим, чем переживания, испытываемые по мере того, как эти крошечные человеческие существа начинают расцветать, взрослеть, умнеть и учиться любить? И возможна ли более ценная награда, чем та, которую я получал, сидя у камина, когда один из моих малышей забирался ко мне на колени, обнимал, меня за шею и шептал: «Пап, я тебя люблю»!
О да! Дети — дорогое удовольствие во всех отношениях. Но усилия, затраченные на их воспитание, уверяю вас, оправдывают себя.
ВОПРОСЫ
1. Объясните более подробно суждение: «Все вещи, которыми вы начинаете владеть, в конце концов овладевают вами». А что владеет вами? Ощущаете ли вы слабость к вещам?
2. Что же, по мнению Дж. Добсона, является самым надежным капиталовложением в жизни? Каково ваше мнение?
3. Не убивай!
Нельзя не согласиться с одним российским священником, отметившим, что «когда сегодня говорят о болезни общества в России, то я всегда напоминаю одну из главных причин этой агонии — убийство детей в утробе матери. Это то, в чем Россия опережает другие страны. Если не прекратится пролитие этой невинной крови, то все мы не найдем мира, не остановим того зла, которое разгуливает сегодня по стране, мы даже не сможем увидеть этого зла и того, откуда оно исходит. Да как мы сможем даже сектантам противостоять, когда знаем и видим, что у них в семьях растут дети, а у нас в семьях убийство детей передается из поколения в поколение?!
Чем мы можем доказать свою правоту, чем мы можем оправдаться? У нас в стране ежедневно убивается 21 тысяча детей, и убивают в том числе «христиане». Какие же мы христиане, когда каждый день проливаются тонны крови? Нет… так мира быть не может в стране!»
Рассмотрим аборт с этической стороны. Американский врач, акушер–гинеколог Бернард Натансон, задумавшись о правильности своих действий и применяя современные технические средства (ультразвук, электронные исследования сердца эмбриона, эмбриоскопию, радиобиологию и другие), изучил следующий вопрос: какую жизнь представляет собой эмбрион и когда эта жизнь начинается?
После скрупулезных исследований Натансон заявил, что «сегодня вопрос о том, что эмбрион есть отдельное человеческое существо со всеми своими особыми личными характеристиками, не есть уже вопрос веры». Его исследования доказали, что это научная истина. Эмбрион — сформировавшееся человеческое существо. Человек существует как человек с момента зачатия до момента своей биологической смерти.
Не совершайте грех убийства своего ребенка! Не думайте, что аборт — такая же безобидная операция, как удаление гланд или вырывание зуба. Наука утверждает, что нерожденного ребенка нельзя считать частью тела матери. Ребенок, как бы мал он ни был, является отдельной личностью; жизнь человека начинается не с момента рождения, а с момента зачатия.
Находясь в утробе матери, дитя уже в 4 недели имеет свою нервную систему, его кровь не смешивается с кровью матери, у него свой характер, свои черты лица. Он может чувствовать любовь своей мамы, радоваться, пугаться, слышать звуки.
Для подтверждения своих выводов Натансон прибег к ультразвуковой киносъемке аборта эмбриона 12 недель (то есть трехмесячного).
Его фильм «Безмолвный крик» доказывает, что зародыш чувствует опасность и выражает это тем, что двигается быстро и тревожно, учащаются удары его сердца со 140 до 200. Кроме того, он открывает широко рот, как во время отчаянного крика, безмолвного крика!
Этот фильм вызывает такой ужас, что один врач, который сделал несколько тысяч абортов, с того момента, как увидел фильм, перестал их проводить.
Аборт также является покушением на самоубийство. Медицина свидетельствует, что смерть — нередко вероятный исход для женщины, совершившей аборт. Аборт, кроме того, сказывается на здоровье последующих детей.
Но самое главное: убийство нерожденного ребенка — смертный грех, за который родители будут нести ответ перед Богом. Не омрачайте свою совесть, не берите на свою душу такого греха! Не считайте себя вправе распоряжаться чужой жизнью!
ВОПРОСЫ
1. Согласны ли вы с мыслью о том, что в стране, в которой тоннами проливается кровь, мира быть не может?
2. В России ежедневно убивается, в том числе и вашими ровесниками, десятки тысяч детей! О каких убийствах идет речь и каково ваше мнение об этом?
3. Почему эмбрион — это уже сформировавшееся человеческое существо?
4. Жизнь. ты так величественна, прекрасна и многообразна![60]
Воробей о себе!
Много зла совершается в мире. И тем не менее жизнь удивительна и полна красоты. Возьмем хотя бы полевого воробья. Поразмыслим, что бы он, воробей, мог рассказать человеку.
Да, действительно, нас очень много. Наше чириканье диссонируюше громкое. Утверждают, что мы поедаем ваш хлеб. Даже наша скромная одежда не располагает нас к вам. Но вы не пожалеете, если уделите мне, дерзкому воробью, хоть немного внимания. Не пожалеете.
Вы думаете, что не найдете во мне ничего особенного? Но послушайте, ведь вас так же много, как и нас. Не считаете ли вы, что мы не представляем интереса только потому, что нас много? Тогда и вы вполне обычны! О, простите за дерзость.
В сущности, я благонравный полевой воробей. Мне не хотелось бы, чтобы меня перепутали с моим кузеном, нагловатым, толстым городским воробьем. Вы можете узнать меня по серой грудке и черному пятну на шеке, и по этим приметам вы можете нас легко отличить. Мы держимся немного подальше от ваших домов, как об этом уже говорит наше имя.
Создан для полета
Мой Творец с самого начала сконструировал меня в виде «самолета», поэтому даже самая маленькая часть моего тела приспособлена для полета. У меня не укладывается в голове, как только у людей хватает смелости утверждать, что мы произошли от пресмыкающихся. Только представьте себе: к нашим близким родственникам относят крокодилов! Меня убеждают в том, что первый воробей жил уже 50 миллионов лет назад. Мне всегда кажется, что неправдоподобность этих утверждений с годами затушевывается. Но отложим теорию в сторону и обратимся к фактам. Тогда вы сможете рассудить сами.
Мое тело построено из легчайших материалов. Почти все кости внутри полые. Благодаря этому они могут поглошать воздух, являются очень легкими и в то же время прочными. У одного моего дальнего родственника, альбатроса, скелет весит всего 120–150 грамм, несмотря на то что длина его тела более одного метра, а размах крыльев достигает трех метров. Вес его перьев превышает вес костей.
Если бы наши кости были заполнены костным мозгом, как у пресмыкающихся, мы не смогли бы летать. Кроме того, кости нашего таза, в отличие от костей ящеров, сращены с позвоночником. Лишь благодаря этому наш скелет обладает той твердостью и гибкостью, которые так необходимы для полета.
Примечательная дыра
Маленькое отверстие в суставной чашечке плечевой кости заслуживает, как мне кажется, особого внимания. Это вовсе не дефект, наоборот, через это отверстие проходит сухожилие, свяываюшее маленькую грудную мышиу с верхней частью плечевого сустава. Благодаря этому я могу поднимать крыло и вообще летать. Если я действительно произошел от пресмыкающихся, то у меня возникает вопрос: кто просверлил это отверстие в суставной чашке, а затем протянул через нее сухожилие? Такие отверстия вы напрасно будете искать у крокодила!
Серлие, крепись!
Чик–чирик! Помогите, ястреб–перепелятник! Чик–чирик! Где бы мне спрятаться? Помогите… Ах, опять все обошлось благополучно! А ведь было очень опасно! Теперь он улетел. А знаете ли вы, что ястреб — наш самый лютый враг? Своими длинными лапами он может схватить нас даже в густом кустарнике, если мы не будем осторожны. Вообще, у нас очень много врагов: вороны, сороки, кошки, люди. Даже ночью нас не оставляют в покое. Совы нападают на нас даже на дереве, где мы спим. Однажды ночью на нас напал отвратительный лесной сыч. Он вытащил из дупла мою супругу и безжалостно уничтожил ее. Как это было ужасно!
Знаете ли вы, что Создатель наделил меня удивительно крепким сердцем? Ведь оно одно из самых работоспособных! Сейчас, когда я с вами разговариваю, оно делает 460 ударов в минуту. Немного раньше, когда я скрывался от ястреба, частота моего пульса достигла 760 ударов в минуту! Таким он и должен быть, чтобы я мог летать.
Великолепный инструмент
А теперь рассмотрите–ка меня получше: видите мой клюв? С виду — обыкновенная вещь, не правда ли? Но этот чудо–инструмент моего Создателя необыкновенно легок и в то же время отвечает самым высоким требованиям. Подсчитано, что рог на моем клюве имеет разрывную длину около 31 км. Это означает, что если изготовить из этого материала провод и где–нибудь укрепить его, то он оборвется на месте укрепления под собственным весом лишь при длине в 31 км. Материал, используемый людьми в самолетостроении, имеет разрывную длину всего лишь около 18 км.
Взгляд в полевой бинокль
Знаете ли вы, что мой череп весит меньше, чем оба моих глазных яблока?! Но из этого вам не следует делать злорадных умозаключений о моем воробьином уме. Мои глаза намного лучше ваших. У нас, птиц, на единицу поверхности приходится в семь–восемь раз больше зрительных клеток, чем у вас. Благодаря этому в нашем мозгу картина предстает с гораздо большей резкостью. Если вы, например, захотите увидеть предмет точно так же, как его воспринимает канюк, вам придется воспользоваться биноклем. Допускаю, что мои глаза не такие зоркие, как у канюка, но сравнение с вами я всегда выдержу. Один из биологов пишет, что наши глаза являются удивительным по своей функиии и работоспособности устройством. Оно относится к самым совершенным оптическим органам в мире позвоночных. Так оно и должно быть, ибо при большой скорости полета от нас не должна ускользнуть ни малейшая деталь.
В придачу к острым глазам Бог дал нам еще и очень подвижную шею, так что нашим инструментом–клювом мы можем без труда дотянуться до любой части тела. Вам кажется это случайностью? Тогда попробуйте–ка достать носом спину. Нет, не вздумайте это сейчас демонстрировать. Если вам это все же удастся, вы услышите, как при этом хрустят ваши кости.
Пищеварение тоже должно функционировать
Что вы сказали? Что Бог создал меня никчемным обжорой? О, с таким оскорблением мы не смиримся — мой Творен и я. Знаете ли вы вообще, что я ем? Ну конечно, я так и думал. Кто меньше всего знает, тот больше всех кричит! Простите — я опять надерзил, но и вы только что были не очень вежливы!
В Китае моих родственников однажды чуть не уничтожили, потому что некоторые умные люди решили, что мы, полевые воробьи, поедаем у них слишком много проса и риса. Но когда они нашего брата почти уничтожили, то вдруг увидели, что насекомые–вредители настолько размножились, что потери урожая стали намного больше прежнего. Ведь мы в основном питаемся маленькими насекомыми, которых вы считаете вредителями, а мы — деликатесом: майскими жуками, летающими муравьями, тлями, личинками и т. д.
Если уж разговор зашел о еде, то знаете ли вы вообше, как функиионирует наше пищеварение? В коние концов, говорить об этом вполне естественно! Как вы уже знаете, у меня все устроено так, чтобы я мог летать. Так как моя пиша богата белками, я обхожусь исключительно коротким кишечником. Однако мне необходимы сильные пищеварительные соки. Мой Творец не хотел обременять меня ненужными экскрементами, поэтому я как можно скорее избавляюсь от них, нередко — на лету, при этом я не раз «украшал» ими вашу одежду. Прошу прошения!
Создавая меня, мой Творец сделал, впрочем, еще кое–что оригинальное. Он сотворил меня… без мочевого пузыря. Благодаря этому Он смог придать моему телу удлиненную форму и, таким образом, уменьшить мой вес. 80 процентов моей мочи кристаллизуется в виде белой пасты в конечном отделе кишечника. Насколько продумано! Кроме этого, жидкость, необходимая для процесса выделения, почти полностью возвращается в организм, так что мне редко приходится «заправляться».
Катапульта и карманный нож
У вас есть еще немного терпения? Тогда обратите внимание на мои ноги! С виду ничего особенного, и все–таки в них скрыта довольно сложная конструкция. Правда, то, что вы видите, в действительности только стопы и пальцы. Все остальное — больше берцовая кость, колено и бедро — скрыты внутри моего тела. И если у вас создается впечатление, что я стою прямо, то в действительности я сижу на корточках. Для вас это положение, наверное, неудобно, а для меня — очень удобно. Когда я внезапно вытягиваю свои колени, мышцы забрасывают меня вверх, словно катапульта, и я начинаю тотчас же пользоваться своими крыльями. Во время полета я втягиваю свои «шасси» под перья и выпускаю их снова только при посадке. Вы, возможно, уже удивлялись тому, что я могу часами просиживать на одной ветке и даже спать при этом. Творец сделал это возможным, вмонтировав в меня особый механизм, который автоматически заставляет пальцы охватывать ветку и держаться за нее. Целый узел сухожилий связывает пальцы с мышцами бедра. Стоит мне сесть на ветку, как сухожилия непроизвольно напрягаются под моим весом и стягивают пальцы. К тому же, на определенном месте сухожилия расположено несколько бугорков. Когда я сажусь, они крепко впиваются в зубчики, которые находятся — опять–таки не случайно — именно в этом месте. Таким образом, сухожилия без особых усилий остаются в состоянии напряжения, и я не падаю с дерева.
У длинноногих, таких, как аист и цапля, которым приходится долго стоять, все сконструировано немного иначе. Они получили специальный коленный сустав, защелкиваюшийся подобно карманному ножу. Поэтому они могут часами простаивать на ногах.
Почему мы откладываем яйца
Что вы, собственно, думаете о том, почему мы, птицы, не вынашиваем своих птенцов как млекопитаюшие? Вам трудно ответить? Тогда представьте себе, как беременная птица–самка смогла бы летать с большим животом? А чем бы я все это время питался, если бы мог только ползать? Этот вопрос наш Создатель решил универсально, в результате чего мне почти ничто не мешает в полете. Я кладу одно яйцо за другим, в среднем с интервалами не более чем в 24 часа. Таким образом, я могу разом высиживать все яйца, так как места высиживания находятся недалеко друг от друга. Благодаря этому мы, птицы, можем подарить жизнь нескольким птенцам одновременно.
Искусство высиживания
Вы представляете себе это довольно скучным занятием. Может быть, вы думаете, что мы просто садимся на яйца и ждем, пока из них вылупятся птенцы? А знаете ли вы, какие они чувствительные, наши подрастающие в яйцах птенцы? Здесь должна быть определенная температура, соответствующая влажность и беспрепятственный газообмен. В противном случае наши птенцы погибнут прежде, чем вылупятся.
Однако у нашего Творца была гениальная идея, и осуществил Он ее следующим образом: еще до того, как я начинаю класть яйца, у меня на брюшке, в двух–трех местах, выпадают перышки. Зато на том месте кожа становится намного толше, чем раньше, число кровяных сосудов увеличивается в семь раз, и они становятся примерно в пять раз толше. Одновременно в клетках этого «места высиживания» собирается большое количество жидкости. К чему все это? Как только я прикасаюсь «местом высиживания» к яйцу, температура сигнализируется в промежуточный мозг, откуда она либо регулируется непосредственно, либо мне становится ясно, когда и на какое время мне необходимо прекратить высиживание, чтобы обеспечить доступ воздуха, и когда мне нужно перевернуть яйца.
Как эти сведения поступают в промежуточный мозг, и как я с помощью «места высиживания» затем передаю информацию моим птенцам, вашим ученым еще совершенно неясно. Несмотря на это, многие, не долго думая, утверждают, что эта способность развилась постепенно. Мне бы хотелось спросить таких людей, как же тогда высиживали своих птенцов мои предки, если они не замечали момента перегревания или переохлаждения их яиц?
Ах, сколько можно было бы еще рассказать вам о моей удивительной дыхательной системе, о чуде полета, о великолепном устройстве моих перьев, о моих навигационных инструментах…
А теперь мне бы очень хотелось знать: вы все еще верите в то, что я произошел от какого–то ползающего животного? Нет, моего Творца зовут не «случай» и не «длительный период»!
Подумайте, и вы сами во всем прекрасно разберетесь!
ВОПРОС
1. Сторонниками какой модели истории Земли — креационной или эволюционной — являются ученые, записавшие этот «рассказ» полевого воробья? Вспомните, в чем состоит суть каждой модели истории Земли. Свой ответ проверьте по материалам главы 2.
5. Удивительно умирают русские люди!
Д. С. Лихачев в своем труде «Первые семьсот лет русской литературы» отмечает, что в древнерусской литературе особенно часты художественно точные описания смертей. Рассказы о болезни и смерти Владимира Галицкого, о болезни и смерти Владимира Васильковича Волынского, о смерти Дмитрия Красного, о смерти
Василия Третьего — все это маленькие литературные шедевры. Смерть — наиболее значительный момент в жизни человека. Тут особенно важно все человеческое, и тут внимание писателя к человеку достигает наибольшей силы.
Было бы ошибочно думать, однако, что писатели Древней Руси сочувственно наблюдали за человеком только тогда, когда он испытывал жесточайшие мучения. В «Повести о Петре и Февронии Муромских» есть такая деталь. Когда разлученный с Февронией, постригшийся в монастыре князь Петр почувствовал приближение смерти, он, исполняя данное Февронии обещание, прислал к ней звать ее умереть вместе с ним. Феврония ответила, что хочет закончить вышивание воздуха[61], который она обещала пожертвовать церкви. Только в третий раз, когда прислал к ней Петр сказать: «Уже бо хошу преставитися и не жду тебе», Феврония дошила лик святого, оставив незаконченными ризы, воткнула иглу в воздух, обернула ее нитью, которой вышивала, послала сказать Петру, что готова, и, помолясь, умерла.
Этот жест порядливой и степенной женщины, обматывающей нитью иглу, чтобы работу можно было продолжить, великолепен. Деталь эта показывает изумительное душевное спокойствие Февронии, с которым она решается на смерть вместе с любимым ею человеком. Автор многое рассказал о ней, приведя только один этот жест.
Но надо знать еще красоту древнерусского шитья XV века, чтобы оценить это место повести в полной мере! Шитье XV века свидетельствует о таком вкусе древнерусских вышивальщиц, о таком чувстве цвета, что переход от него к самому важному моменту в жизни человека не кажется неестественным.
Удивительно умирают русские люди — эта тема созвучна и творчеству великого русского писателя И. С. Тургенева. Далее с некоторыми сокращениями приводится его рассказ «Смерть».
Мы нашли бедного Максима на земле. Человек десять мужиков стояло около него. Мы слезли с лошадей. Он почти не стонал, изредка раскрывал и расширял глаза, словно с удивлением глядел кругом и покусывал посиневшие губы… Подбородок у него дрожал, волосы прилипли ко лбу, грудь поднималась неровно: он умирал. Легкая тень молодой липы тихо скользила по его лицу.
Мы нагнулись к нему. Он узнал Ардалиона Михайлыча.
— Батюшка, — заговорил он едва внятно, — за попом… послать… прикажите… Господь… меня наказал… ноги, руки, все перебито… сегодня… воскресенье… а я… а я… вот… ребят–то не распустил.
Он помолчал. Дыхание ему спирало.
— Да деньги мои… жене… жене дайте… за вычетом… вот Онисим знает… кому я… что должен…
— Мы за лекарем послали, Максим, — заговорил мой сосед, — может быть, ты еще и не умрешь.
Он раскрыл было глаза и с усилием поднял брови и веки.
— Нет, умру. Вот… вот подступает, вот она, вот… Простите мне, ребята, коли в чем…
— Бог тебя простит, Максим Андреич, — глухо заговорили мужики в один голос и шапки сняли, — прости ты нас.
Он вдруг отчаянно потряс головой, тоскливо выпятил грудь и опустился опять.
— Нельзя же ему, однако, тут умирать, — воскликнул Ардалион Михайлыч, — ребята, давайте–ка вон с телеги рогожку, снесемте его в больнииу.
Человека два бросились к телеге.
— Я у Ефима… сычовского… — залепетал умирающий, — лошадь вчера купил… задаток дал… так лошадь–то моя… жене ее… тоже…
Стали его класть на рогожу… Он затрепетал весь, как застреленная птица, и выпрямился.
— Умер, — пробормотали мужики.
Мы молча сели на лошадей и отъехали.
Смерть бедного Максима заставила меня призадуматься. Удивительно умирает русский мужик! Состояние его перед кончиной нельзя назвать ни равнодушием, ни тупостью; он умирает, словно обряд совершает: холодно и просто.
Несколько лет тому назад у другого моего соседа в деревне мужик в овине обгорел. (Он так бы и остался в овине, да заезжий мешанин его полуживого вытащил: окунулся в кадку с водой, да с разбега и вышиб дверь под пылавшим навесом.) Я зашел к нему в избу. Темно в избе, душно, дымно. Спрашиваю: где больной? «А вон, батюшка, на лежанке», — отвечает мне нараспев подгорюнившаяся баба. Подхожу — лежит мужик, тулупом покрылся, дышит тяжко. «Что, как ты себя чувствуешь?» Завозился больной на печи, подняться хочет, а весь в ранах, при смерти. «Лежи, лежи, лежи… Ну, что? как?» — «Вестимо, плохо», — говорит. «Больно тебе?» Молчит. «Не нужно ли чего?» Молчит. «Не прислать ли тебе чаю, что ли?» — «Не надо». Я отошел от него, присел на лавку. Сижу четверть часа, сижу полчаса — гробовое молчание в избе. В углу, за столом под образами, прячется девочка лет пяти, хлеб ест. Мать изредка грозится на нее. В сенях ходят, стучат, разговаривают: братнина жена капусту рубит. «А, Аксинья!» — проговорил наконец больной. «Чего?» — «Квасу дай». Подала ему Аксинья квасу. Опять молчанье. Спрашиваю шепотом: «Причастили его?» — «Причастили». Ну, стало быть, и все в порядке: ждет смерти, да и только. Я не вытерпел и вышел…
А то, помнится, завернул я однажды в больницу села Красногорья, к знакомому мне фельдшеру Капитону, страстному охотнику.
Фельдшер купил на свои деньги шесть кроватей и пустился, благословясь, лечить народ Божий. Кроме его, при больнице состояло два человека: подверженный сумасшествию резчик Павел и сухорукая баба Меликитриса, занимавшая должность кухарки. Они оба приготовляли лекарства, сушили и настаивали травы; они же укрошали горячечных больных. Сумасшедший резчик был на вид угрюм и скуп на слова; по ночам пел песню «о прекрасной Венере» и к каждому проезжему подходил с просьбой позволить ему жениться на какой–то девке Меланье, давно уже умершей. Сухорукая баба била его и заставляла стеречь индюшек.
Вот, сижу я однажды у фельдшера Капитона. Начали мы было разговаривать о последней нашей охоте, как вдруг на двор въехала телега, запряженная необыкновенно толстой сивой лоша
дью, какие бывают только у мельников. В телеге сидел плотный мужик в новом армяке, с разноцветной бородой. «А, Василий Дмитрии, — закричал из окна Капитон, — милости просим… Лыбовшинский мельник», — шепнул он мне. Мужик, покряхтывая, слез с телеги, вошел в фельдшерову комнату, поискал глазами образа и перекрестился. «Ну что, Василий Дмитрич, что новенького?.. Да вы, должно быть, нездоровы: лицо у вас нехорошо». — «Да, Капитон Тимофеич, неладно что–то». — «Что с вами?» — «Да вот что, Капитон Тимофеич. Недавно купил я в городе жернова; ну, привез их домой, да как стал их с телеги–то выкладывать, понатужился, знать, что ли, в череве–то у меня так екнуло, словно оборвалось что… да вот с тех пор все и нездоровится. Сегодня даже больно неладно». — «Гм, — промолвил Капитон и понюхал табаку, — значит, грыжа. А давно с вами это приключилось?» — «Да десятый денек пошел». — «Десятый? (Фельдшер потянул в себя сквозь зубы воздух и головой покачал.) Позволь–ка себя пощупать. Ну, Василий Дмитрич, — проговорил он наконец, — жаль мне тебя, сердечного, а ведь дело–то твое неладно; ты болен не на шутку; оставайся–ка здесь у меня; я с своей стороны все старание приложу, а впрочем, ни за что не ручаюсь». — «Будто так худо?» — пробормотал изумленный мельник. «Да, Василий Дмитрич, худо; пришли бы вы ко мне деньками двумя пораньше — и ничего бы, как рукой бы снял; а теперь у вас воспаление, вон что; того и гляди, антонов огонь сделается». — «Да быть не может, Капитон Тимофеич». — «Уж я вам говорю». — «Да как же это! (Фельдшер плечами пожал.) И умирать мне из–за этакой дряни?» — «Этого я не говорю… а только оставайтесь здесь». Мужик подумал, подумал, посмотрел на пол, потом на нас взглянул, почесал в затылке да за шапку. «Куда же вы, Василий Дмитрич?» — «Куда? вестимо куда — домой, коли так плохо. Распорядиться следует, коли так». — «Да вы себе беды наделаете, Василий Дмитрич, помилуйте; я и так удивляюсь, как вы доехали? останьтесь». — «Нет, брат Капитон Тимофеич, уж умирать, так дома умирать; а то что ж я здесь умру, — у меня дома и Господь знает что приключится». — «Еще неизвестно, Василий Дмитрич, как дело–то пойдет… Конечно, опасно, очень опасно, спору нет… да оттого–то и следует вам остаться». (Мужик головой покачал.) «Нет, Капитон Тимофеич, не останусь… а лекарствицо разве пропишите». — «Лекарство одно не поможет». — «Не останусь, говорят». — «Ну, как хочешь… чур, потом не пенять!»
Фельдшер вырвал страничку из альбома и, прописав рецепт, посоветовал, что еще делать. Мужик взял бумажку, дал Капитону полтинник, вышел из комнаты и сел на телегу. «Ну, прошайте, Капитон Тимофеич, не поминайте лихом да сироток не забывайте, коли что…» — «Эй, останься, Василий!» Мужиктолько головой тряхнул, ударил вожжой по лошади и съехал со двора. Я вышел на улицу и поглядел ему вслед. Дорога была грязная и ухабистая: мельник ехал осторожно, не торопясь, ловко правил лошадью и со встречными раскланивался… На четвертый день он умер.
Удивительно умирают русские люди!..
ВОПРОСЫ
1. О ком заботился умирающий Максим? В чем он видел причину своей наступающей смерти?
2. И. С. Тургенев многократно повторяет фразу: «Удивительно умирают русские люди!» В чем вы видите эту удивительность?
6. Две смерти
В начале книги рассказывалось о замечательном сборнике невыдуманных рассказов «Отец Арсений», вышедшем в 1993 году в Москве. Вот что пишет в предисловии к ней ее неизвестный составитель:
«Первые христианские мученики ждали скорого конца света, но они духовно родились в молодой Церкви, живущей чистой, духовной жизнью, еще не знавшей пресловутых «исторических грехов». Если тогда из двенадцати учеников один стал предателем, то гонения XX века, образно говоря, часто только одного из двенадцати оставляли верным.
Страшная атмосфера общего отречения, измены, предательства, гигантский масштаб духовной и исторической катастрофы, миллионы людей, плененных ложью и вовлеченных в сатанинскую расправу над Христовой Церковью, над своим народом и своей страной, — все это повергало в уныние и отчаяние, производило ощущение обреченности, безнадежности, оставленности.
Потеряв веру в Бога, прежде великая и православная, Россия стала беззащитным объектом для осуществления сатанинского плана небывалого в истории геноцида. Гражданская и Отечественная войны, десятки миллионов жертв искусственно создаваемого голода, десятки миллионов невинных, мучительно уничтожаемых в бесчисленных лагерях и тюрьмах. Прежде православный народ спаивается, приучается к обману, воровству и лжи как способу жизни, к насилию и разбою, к блуду и разврату, к систематическому уничтожению собственных детей.
В дьявольском помрачении, увидев друг в друге врагов и ставши врагами, люди отдали свои силы и жизни на вековую бессмысленную войну, жестоко, безжалостно мучая друг друга. Они стали неспособны организовать свою народную жизнь, разучились трудиться, разучились любить, жить семейной жизнью, рожать и воспитывать детей.
Зло в его сущности нельзя победить злом, как огонь нельзя потушить огнем. Только Христова любовь, в своем самоотвержении с верой и смирением претерпевающая любые муки и даже смерть, способна победить зло и вырвать у него уже погибающую, ослепленную и озлобленную человеческую душу».
Иллюстрацией к вышесказанному служит отношение к смерти двух людей — священника и военнослужащего. Дело, конечно, не в их профессии, а в том, как каждый их них прожил свою жизнь, какую цель в ней преследовал.
Православный писатель и педагог о. Василий Зеньковский писал о себе: «Мне 80 лет исполнилось, и в душе моей, когда я думаю о моей жизни, ликование, столько света было в моей жизни, столько душ я узнал и полюбил, а музыка, мир идей? Я благодарю Бога за свою жизнь. Дай вам Бог любить жизнь».
И совсем иная картина смерти предстает в рассказе из сборника «Отец Арсений».
Запомнилась на всю жизнь и оставила тяжелое впечатление смерть одного подполковника, тяжело раненного, лет сорока пяти.
Раненный в обе ноги и нижнюю часть живота, он тяжело мучился, временами кричал и буквально выл по–звериному, — не мог смириться с мыслью, что умирает. Крик его наполняла злость, ненависть ко всему живущему, он поносил Бога, Матерь Божию, святых, призывал беспрерывно темную силу.
В неестественно расширенных глазах жил ужас и страх. Смотря куда–то в пространство, подполковник временами кричал: «Уйди! Не мучь меня!» — или с кем–то разговаривал, отвечая на вопросы, или вроде бы допрашивал и угрожал: «Поддай ему, поддай. Заговоришь у меня, не такие говорили».
Эти разговоры перемешивались с изощренными ругательствами, проклятиями, криками, леденящими душу. Вначале мы думали, что он бредит, говорит и кричит в беспамятстве, но на обращенные к нему вопросы отвечал разумно, рассказывал о себе. Временами что–то поднимало и бросало его на кровати, обезболивающие лекарства не помогали, рвал повязки; мы привязывали его к кровати, чтобы он не упал на пол, но все было безуспешно.
Фактически являясь трупом, он проявлял огромную физическую силу, видя его страдания, я стала молиться о нем, а однажды, стоя за занавеской, сделанной из простыни и отделявшей его от кровати другого умирающего, и слыша проклятия, ругань и крики, я незаметно перекрестила его три раза. Как же он богохульствовал и кричал после этого. «Уберите ее, — это он про меня. — Вон! Вон! Она мешает мне, мучает. Уберите!» Видеть же, как я его крестила, он не мог. Я вторично перекрестила, но, испугавшись и ужаснувшись крика, богохульства и ругани, убежала: мне было страшно той темной силы, заключенной в нем. Слабый, обессиленный, он в этот момент сорвал повязки, разорвал бинты, привязывающие его к кровати, и бросил фарфоровый поильник в дверь, пробив доску. Меня к себе на перевязку не допускал, а если чувствовал, что иду по коридору, или видел, — изобретательно ругался и богохульствовал. Сестры и санитарки не любили и боялись подполковника.
Однажды я дежурила по госпиталю. Ночью меня вызвала молодой врач, испуганная Татьяна Тимофеевна, ласково называемая многими Танечка, дежурившая в это время во втором корпусе. «Людмила Сергеевна! — говорила она мне поспешно. — Подполковник в пятой палате буйствует, ничего не могу сделать. Помогите!» Я побежала в корпус, поднялась на этаж. Из пятой палаты слышался невообразимый крик, рев и ругань. Больные в других палатах волновались, сестры и санитары стояли в коридоре.
Я вошла; подполковник бился на кровати, словно в припадке эпилепсии, бинты пропитались кровью, бинты–привязи частью были сорваны; в глазах, налитых кровью, горела нечеловеческая злоба и ненависть. Увидев, что я вошла, он всю свою ярость обратил на меня и закричал: «Крест на ней, крест, я–то знаю, — и полилась ругань и богохульство. — Я попов и таких, как ты, многих в расход ввел, попалась бы ты мне раньше!»
Таня сквозь слезы говорила: «Я боюсь его, Людмила Сергеевна! Он какой–то весь внутренне черный, злобный. Я многих видела сумасшедших и умирающих, но такого никогда. Откуда такая злоба, чем помочь?»
Действительно, чем помочь? Я села на стул около кровати и начала молиться про себя, повторяя после каждой молитвы: «Господи Иисусе Христе, Сыне Божий! Силою Честного и Животворящего Креста Твоего спаси и сохрани меня и успокой раба Твоего Григория», — так звали подполковника.
Молиться было трудно, я напряглась, сосредоточилась, пытаясь устремиться молитвой к Богу. Подполковник не затихал, проклинал, поносил. Прошло минут двадцать, я изнемогала, с лица от напряжения стекал пот, но страх у меня прошел. Встав, подошла к подполковнику и трижды осенила его большим крестом. В первое мгновение он по–звериному зарычал, при втором крестном знамении стал затихать и при третьем замолк.
Дня через три подполковник умер. Мне рассказывали, что смерть была мучительной, страшной. Когда этот человек поступил в госпиталь, мы считали, что проживет он не более трех дней, но он прожил почти три недели. Земная жизнь, грехи его не давали возможности умереть спокойно.
ВОПРОСЫ
1. Прокомментируйте (если можно, с примерами), как вы понимаете следующее выражение: «Можно умереть, но остаться жить для людей/ и можно остаться жить, но быть погибшим».
7. Языческие религии о смерти
Одной из самых древних и распространенных форм языческих религий является обожествление мертвых.
На определенных ступенях развития человек считал всякого умершего существом сверхчеловеческим и божественным. Он поклонялся богам, покойникам из своей семьи, создавал особые обряды этого поклонения, и, таким образом, с течением времени вырабатывалось то, что в науке известно под названием культа предков.
Это почитание мертвых почти всегда носило исключительно домашний характер, распространялось только на предков каждой отдельной семьи и в ней замыкалось. Даже в самой семье сначала поклоняются не всем предкам, а только ближайшим, о которых у живых сохранились воспоминания. Поклонение более отдаленным предкам характерно для поздних эпох.
Умершие, по мнению первобытного человека, не совсем лишаются человеческих свойств, живут не новой, а только видоизмененной жизнью. Они обитают в своих прежних домах вместе со своими потомками, имеют те же заботы, что и до смерти. Такой обоготворенный предок интересуется своей семьей, покровительствует ей, принимает от нее молитвы и жертвоприношения, продолжает быть владыкой в семье, помогает ее друзьям, вредит врагам и т. п.
Особенности состояния духа предка огромны, но власть его не безгранична. Его семья нуждается в его помощи, боится его гнева и мести. С другой стороны, и предок нуждается в поклонении живых для своего спокойствия и удовлетворения потребностей. Культ предков, таким образом, служил связующим звеном между поколениями в данной семье, создавая из нее единое целое.
Обязанности по отношению к умершим начинались с самого обряда погребения и пронизывали всю жизнь потомков. С усопшим вплоть до повседневных мелочей погребают предметы, необходимые ему в загробной жизни, — одежду, посуду, оружие, а также рабов и даже жен.
Индусы на протяжение тысячелетий каждый день приносят предкам «шрадду» из риса, молока, кореньев и плодов, а в особые памятные дни — жертвы, сопровождаемые обрядами.
Для древних греков и римлян умершие были добрыми, святыми, блаженными божествами. Гробницы этих божеств становились храмами. Перед могилами обязательно ставился алтарь для жертвоприношений и приготовления пищи. Обыкновенно сами могилы помещались по соседству с домом, недалеко от дверей. В определенные дни года на каждую могилу приносили трапезу. Первые плоды и некоторую часть всего съестного приносили в дар этим родовым богам.
Если потомки переставали совершать жертвоприношения духам предков, последние покидали свои жилища, начинали скитаться и беспокоить живых. Из добрых и благосклонных они становились несчастными, злыми гениями, несущими людям болезни, а почве — бесплодие. Только возобновление жертвоприношений, принесение пищи и определенных сортов вина вновь возвращали их в могилу.
Следует заметить, что какие–то языческие традиции сохранились вплоть до наших дней. Достаточно вспомнить, например, такую картину — продукты (печенье, конфеты, яйца и т. п.), оставляемые на могиле «для умерших».
ВОПРОСЫ
1. Каково было представление язычников о загробной жизни и бессмертии? Объясните, пожалуйста, каким образом возник культ предков?
2. Можно назвать весьма положительным то обстоятельство, что культ предков является связующим звеном между поколениями в данной семье, делает из нее единое целое. Можно ли в этом смысле вашу семью назвать «единым целым»? Знаете ли вы, кто были ваши прадед, прабабушка и их родители? Какова была их вера?
3. Каковы проявления остатков языческих религий в наши дни?
8. Поиски подлинной реальности и путей возвыситься над жизнью[62]
Во сне и наяву мы воспринимаем две не только различные, но и две противоположные, несовместимые, спорящие между собой реальности. Которая из них истинная? Где подлинное бытие? Чему верить — повседневным, очевидным доказательствам силы духа или тем, тоже очевидным доказательствам его бессилия?
Вокруг этих вопросов идет вековечный спор двух противоположных жизнепониманий — жизнепонимания натуралистического, которое ищет подлинной жизни и ее смысла в плоскости здешнего, и жизнепонимания супранатуралистического, которое утверждает, что истинная жизнь и ее смысл сосредоточиваются в ином, верхнем, потустороннем плане бытия. Рассмотрение этих двух решений жизненной проблемы приводит нас к заключению об одинаковой односторонности, а потому и одинаковой несостоятельности обоих.
Для натурализма — религиозного и философского — подлинная жизнь, средоточие всего ценного, что есть в мире, есть именно эта жизнь, которая протекает в посюстороннем плане бытия. Подлинный мир — именно тот, который здесь перед нами кружится в одной плоскости, периодически нарождаясь и умирая.
Ярким образцом такого жизнепонимания служит древнегреческая религиозность с ее культом творящей силы природы и с ее прекрасными солнечными богами–олимпийцами. Все эти боги грома и молнии, волн морских, лунного сияния и ослепительно яркого полуденного неба суть человекообразные олицетворения радости здешнего. Пафос посюстороннего, вот о чем в один голос говорят эти образы. Греческая религия знает и потустороннее; но это — не надземный, а подземный мир, где темно и безотрадно. О нем говорит Одиссею тень Ахилла, что лучше быть на земле рабом и поденщиком, чем в царстве теней царствовать над мертвецами.
С течением времени, после Гомера, представления греков о загробном мире обогащаются новыми чертами: появляются сказания о Елисейских полях, куда в виде исключения попадают отдельные «блаженные», «восхищаемые богами» и участвующие в их бессмертии. Но это — не потусторонний мир, а только иная, весьма отдаленная область здешнего, страна, где не заходит солнце, наше солнце. Эта привилегия земного блаженства для некоторых избранников богов не только не вносит каких–либо существенных изменений в основы греческого жизнепонимания, но, как раз наоборот, подчеркивает характерное для него предпочтение посюстороннего.
Зародившиеся значительно позже Гомера елевсинские мистерии связываются с обетованиями загробного «блаженства» для посвященных; но и здесь мы не имеем какого–либо переворота в жизнепонимании. Говоря словами одного из величайших знатоков древнегреческой религии, елевсинские мистерии не выдвинули нового учения об изменении образа жизни, не дали какого–либо нового и своеобразного определения религиозного настроения, не высказали какой–либо новой, отличной от традиционной, оценки жизненных ценностей. Все то «блаженство», которое обещают мистерии, сводится к облегчению посмертного жребия их участникам и окрашивается красками по существу посюсторонними. В особенности характерно, что все обетования и надежды сосредоточиваются здесь вокруг образа Персефоны, периодически похищаемой подземным богом и периодически возвращающейся на землю; некоторый, неясно представляемый возврат утраченного земного счастья — вот, по–видимому, высшее, на что могут надеяться участники мистерий.
Распространенный в Древней Греции культ Диониса с его верою в Бога, периодически умирающего и периодически оживающего, также не поднимает своих поклонников в иной план существования, над здешним. Как раз наоборот, дионисический экстаз есть погружение человека в тот вечно возвращающийся круг жизни природы, в котором нет окончательного подъема и победы, а потому все приковано к той плоскости, куда периодически возвращается смерть. Обряды дионисического культа с их возбуждающей чувственность музыкой и бешеными плясками, напоминающими наши хлыстовские радения, выражают собою безумную радость здешнего.
Переходя к религиям Индии, мы чувствуем себя в духовной атмосфере вещего сна. Глубина религиозных исканий Индии выражается именно в том, что она превращает все суждения плоскостного здравого смысла в их противоположность. То, что мы называем действительностью, есть на самом деле сон; а то, что мы называем сном, есть подлинная действительность и подлинная ценность, — вот чему учит нас аскетическая мудрость браманизма и буддизма.
Слово «Будда» даже буквально значит «пробудившийся». И все учения обеих мировых религий есть не что иное, как попытка осуществить это пробуждение, подняться над наваждением суеты и тяжким бредом, именуемым действительностью. Для буддизма, как и для браманизма, подлинное выражение истинной жизни и ее смысла — не эта действительность, а те крылья, которые влекут нас прочь от нее.
Пафос браманизма именно и заключается в ощущении той могучей внутренней силы духа, которая подъемлет человека над всей тварью земною и надземного, над солнцем, над бурею и над самими богами. Эта сила собранного в себе духа, которая является человеку в молитве и в полноте истинного ведения, и есть подлинное его нутро, его самость (атман). Но эта же «самость», которую человек находит в себе через самопогружение, есть единственно подлинное сущее: кто ее видит, слышит и исследует, тот тем самым познал весь мир и находит все прочие существа в своем собственном существе. В обманчивом чувственном представлении мир представляется нам множественным. Но через самопогружение мы находим его единство, мы прозреваем в нем «единое без другого».
Восприятие всеединства через самоуглубление — вот что составляет основную интуицию религий Вед. Противопоставляя эту интуицию мировой сущности и смысла царящей в окружающей нас действительности бессмыслице, учение Вед приводит к убеждению в призрачности этой действительности. Это — майа, то есть обман, мираж нашего чувственного зрения и нашего несовершенного ведения, над которым должно возвыситься подлинное ведение. Подлинно есть лишь абсолютное, единое божественное — Браман, тождественное с внутренней сущностью (атманом) человека и всякого существа. Жизненный идеал браманизма есть полное растворение всего индивидуального, конкретного — в безличном единстве мирового духа, в Браме.
Это аскетическое отрешение от всего доводится до конца в буддизме. Его идеал заключается в том, чтобы возвыситься не только над жизнью конечной, индивидуальной, но надо всякой жизнью как таковой, над самым стремлением к жизни, над самым желанием бессмертия. Буддизм оставляет без ответа сам вопрос о вечной жизни индивида, чтобы не будить в человеке того суетного желания жить, которое составляет корень всего мирового зла и мирового страдания. В полном отрешении от жизни, в «нирване», и заключается то успокоение, которое проповедует буддизм. В этом буддийское религиозное сознание видит единственный выход из порочного круга бесконечно возобновляющихся смертей и рождений: жажда «нирваны» здесь обусловливается отождествлением самой жизни как таковой с суетой.
ВОПРОСЫ
1. Что такое, по Е. Трубецкому, натуралистическое и супранатуралистическое жизнепонимание?
2. Е. Трубецкой отмечает, что в древнегреческой религии «подлинный мир — именно тот, который здесь перед нами кружится в одной плоскости, периодически нарождаясь и умирая». А известен ли религии древних греков потусторонний образ?
3. В чем выражается глубина религиозных исканий в Индии?
4. Как вы думаете, почему в наши дни массовое распространение получили восточные религии?
9. Материалистический взгляд на смерть
Согласно материалистическому взгляду смерть — это прекращение жизнедеятельности организма, его гибель. Смерть теплокровных животных и человека связана с прекращением прежде всего дыхания и кровообращения. Различают два основных этапа смерти: клиническую смерть и следующую за ней биологическую, или истинную — необратимое прекращение физиологических процессов в клетках и тканях.
Из этого определения следует, что вот жил человек — учился, страдал, вдохновлялся, любил, а после смерти все кончено, как будто его и не было.
Согласно экзистенциализму — философии существования — основными модусами (проявлениями) человеческого существования являются забота, страх, решимость, совесть, причем все эти модусы определяются через смерть. Различают религиозный и атеистический экзистенциализм. Одним из ярчайших представителей последнего является французский писатель и философ Жан Поль Сартр (1905–1980). Попытаемся взглянуть на смерть глазами материалиста и главы французского экзистенциализма.
Как уже отмечалось в предыдущих главах книги, человек наиболее ярко проявляется в экстремальных ситуациях. Героев произведения Жана Поля Сартра «Стена» — Тома, Хуана и Пабло — приговорили к смерти и отвели в камеру. То, что называли камерой, на самом деле было подвалом.
Свет проникал в подвал сквозь четыре отдушины и круглое отверстие в потолке слева, выходяшее прямо в небо. Это был люк, через который раньше сбрасывали в подвал уголь. Как раз под ним на полу громоздилась куча мелкого угля. Видимо, он предназначался для отопления лазарета. Потом началась война, больных эвакуировали, а уголь так и остался. Люк, наверно, забыли захлопнуть, и сверху временами накрапывал дождь…
Дверь отворилась, в подвал вошли два охранника. За ними – белокурый человек в бельгийской военной форме. Поздоровавшись с нами, он произнес:
— Я врач. В этих прискорбных обстоятельствах я побуду с вами.
Голос у него был приятный, интеллигентный. Я спросил у него:
— А собственно, зачем?
— Я весь к вашим услугам. Постараюсь сделать все от меня зависящее, чтобы облегчить вам последние часы.
— Но почему вы пришли к нам? В госпитале полно других.
— Меня послали именно сюда, — ответил он неопределенно. И тут же торопливо добавил: — Хотите покурить? У меня есть сигареты и даже сигары. — Он протянул нам английские сигареты и гаванские сигары, мы отказались.
…Я поежился и взглянул на своих товарищей. Том сидел, упрятав лицо в ладони, я видел только его белый тучный загривок. Маленькому Хуану становилось все хуже: рот его был полуоткрыт, ноздри вздрагивали. Бельгией подошел и положил ему руку на плечо: казалось, он хотел мальчугана подбодрить, но глаза его оставались такими же ледяными. Его рука украдкой скользнула вниз и замерла у кисти. Хуан не шевельнулся. Бельгией сжал ему запястье тремя пальцами, вид у него был отрешенный, но при этом он слегка отступил, чтобы повернуться ко мне спиной. Я подался вперед и увидел, что он вынул часы и, не отпуская руки, с минуту глядел на них. Потом он отстранился, и рука Хуана безвольно упала. Бельгиец прислонился к стене, затем, как если бы он вспомнил о чем–то важном, вынул блокнот и что–то в нем записал. «Сволочь! — в бешенстве подумал я. — Пусть только попробует шупать у меня пульс, я ему тут же харю разворочу». Он так и не подошел ко мне, но когда я поднял голову, то поймал на себе его взгляд. Я не отвел глаз. Каким–то безынтонационным голосом он сказал мне:
— Вы не находите, что тут прохладно?
Ему и в самом деле было зябко: физиономия его стала фиолетовой.
— Нет, мне не холодно, — ответил я.
Но он не сводил с меня своего жесткого взгляда. И вдруг я понял, в чем дело. Я провел рукой по лицу: его покрывала испарина. В этом промозглом подвале, в самый разгар зимы, на ледяных сквозняках я буквально истекал потом. Я потрогал волосы: они были совершенно мокрые. Я почувствовал, что рубашку мою хоть выжимай, она плотно прилипла к телу. Вот уже не меньше часа меня заливало потом, а я этого не замечал.
Зато скотина–бельгиец все прекрасно видел. Он наблюдал, как капли стекают по моему лицу, и наверняка думал: вот свидетельство страха, и страха почти патологического. Он чувствовал себя нормальным человеком и гордился, что ему сейчас холодно, как всякому нормальному человеку. Мне захотелось подойти и дать ему в морду. Но при первом же движении мой стыд и ярость исчезли, и я в полном равнодушии опустился на скамью. Я ограничился тем, что снова вынул платок и стал вытирать им шею. Теперь я явственно ощущал, как пот стекает с волос, и это было неприятно. Впрочем, вскоре я перестал утираться: платок промок насквозь, а пот все не иссякал. Мокрым был даже зад, и штаны мои прилипали к скамейке. И вдруг заговорил маленький Хуан:
— Вы врач?
— Врач, — ответил бельгиец.
— Скажите… а это больно и… долго?
— Ах, это… когда… Нет, довольно быстро, — ответил бельгиец отеческим тоном. У него был вид доктора, который успокаивает своего платного пациента.
— Но я слышал… мне говорили… что иногда… с первого залпа не выходит.
Бельгиец покачал головой:
— Так бывает, если первый залп не поражает жизненно важных органов.
— И тогда перезаряжают ружья и целятся снова? Он помедлил и добавил охрипшим голосом:
— И на это нужно время?
Его. терзал страх перед физическим страданием: в его возрасте это естественно. Я же о подобных вешах не думал и обливался потом вовсе не из страха перед болью. Я встал и направился к угольной куче. Том вздрогнул и взглянул на меня с ненавистью: мои башмаки скрипели, это раздражало. Я подумал: неужели мое лицо стало таким же серым?
Через некоторое время Том вполголоса заговорил. Молчать он просто не мог: только произнося слова вслух, он осознавал себя. По–видимому, он обращался ко мне, хотя и смотрел куда–то в сторону. Он, несомненно, боялся увидеть меня таким, каким я стал — потным и пепельно–серым: теперь мы были похожи друг на друга, и каждый из нас стал для другого зеркалом. Он смотрел на бельгийца, на живого.
— Ты в состоянии это понять? — спросил он. — Я нет.
Я тоже заговорил вполголоса. И тоже поглядел на бельгийца.
— О чем ты?
— О том, что вскоре с нами произойдет такое, что не поддается пониманию. — Я почувствовал, что от Тома странно пахнет. Кажется, я стал ошушать запахи острее, чем обычно. Я съязвил:
— Ничего, скоро поймешь.
Но он продолжал в том же духе:
— Нет, это непостижимо. Я хочу сохранить мужество до конца, но я должен по крайней мере знать… Значит, так, скоро нас выведут во двор. Эти гады выстроятся против нас. Как по–твоему, сколько их будет?
— Не знаю, может, пять, а может, восемь. Не больше. — Ладно. Пусть восемь. Им крикнут: «На прицел!» — и я увижу
восемь винтовок, направленных на меня. Мне захочется отступить к стене, я прислонюсь к ней спиной, изо всех сил попытаюсь в нее втиснуться, а она будет отталкивать меня, как в каком–то ночном кошмаре. Все это я могу себе представить. И знал бы ты, до чего ярко!
— Знаю, — ответил я. — Я представляю это не хуже тебя.
— Это, наверно, чертовски больно. Ведь они метят в глаза и рот, чтобы изуродовать лицо, — голос его стал злобным. — Я ощущаю свои раны, вот уже час, как у меня болит голова, болит шея. И это не настоящая боль, а хуже: это боль, которую я почувствую завтра утром. А что будет потом?
Я прекрасно понимал, что он хочет сказать, но мне не хотелось, чтобы он об этом догадался. Я ощущал такую же боль во всем теле, я носил ее в себе, как маленькие рубцы и шрамы. Я не мог к ним привыкнуть, но так же, как он, не придавал им особого значения.
— Потом? — сказал я сурово. — Потом тебя будут жрать черви.
Дальше он говорил как бы с самим собой, но при этом не сводил глаз с бельгийца. Тот, казалось, ничего не слышал. Я понимал, почему он здесь: наши мысли его не интересовали. Он пришел наблюдать за нашими телами, еще полными жизни, но уже агонизирующими.
— Это как в ночном кошмаре, — продолжал Том. — Пытаешься о чем–то думать, и тебе кажется, что у тебя выходит, что еще минута — и ты что–то поймешь, а потому все это ускользает, испаряется, исчезает. Я говорю себе: «Потом? Потом ничего не будет». Но я не понимаю, что это значит. Порой мне кажется, что я почти понял… но тут все снова ускользает, и я начинаю думать о боли, о пулях, о залпе. Я материалист, могу тебе в этом поклясться, и, поверь, я в своем уме, и все же что–то у меня не сходится. Я вижу свой труп: это не так уж трудно, но вижу его все–таки Я. Я и глаза, взирающие на этот труп, МОИ глаза. Я пытаюсь убедить себя в том, что больше ничего не увижу и не услышу, а жизнь будет продолжаться — для других. Но мы не созданы для подобных мыслей. Знаешь, мне уже случалось бодрствовать ночи напролет, ожидая чего–то. Но то, что нас ожидает, Пабло, совсем другое. Оно наваливается сзади, и быть к этому готовым попросту невозможно.
— Заткнись, — сказал я ему. — Может, позвать к тебе исповедника?
Он промолчал. Я уже заметил, что он любит пророчествовать, называть меня по имени и говорить глухим голосом. Всего этого я не выносил, но что поделаешь: ирландцы все таковы. Мне показалось, что от него разит мочой. По правде говоря, я не испытывал к Тому особой симпатии и не собирался менять своего отношения только потому, что нам предстояло умереть вместе, — мне этого было недостаточно. Я знал людей, с которыми все было бы иначе. К примеру, Рамона Гриса. Но рядом с Хуаном и Томом я чувствовал себя одиноким.
Впрочем, меня это устраивало: будь тут Рамон, я бы, вероятно, раскис. А так я был тверд и рассчитывал остаться таким до конца. Том продолжал рассеянно жевать слова. Было совершенно очевидно: он говорил только для того, чтобы помешать себе думать. Теперь от него несло мочой, как от старого простатика. Но вообше–то я был с ним вполне согласен, все, что он сказал, наверняка мог бы сказать и я: умирать противоестественно.
С той минуты, как я понял, что мне предстоит умереть, все вокруг стало мне казаться противоестественным: и гора угольной крошки, и скамья, и паскудная рожа Педро. Тем не менее я не хотел об этом думать, хотя прекрасно понимал, что всю эту ночь мы будем думать об одном и том же, вместе дрожать и вместе истекать потом. Я искоса взглянул на него, и впервые он показался мне странным: лицо его было отмечено смертью…
Том взял меня за руку и сказал, глядя куда–то мимо:
— Я спрашиваю себя, Пабло… я спрашиваю себя ежеминутно: неужели мы исчезнем бесследно?
Я высвободил руку и сказал ему:
— Погляди себе под ноги, свинья.
У ног его была лужа, капли стекали по штанине.
— Что это? — пробормотал он растерянно.
— Ты напустил в штаны, — ответил я.
— Вранье! — прокричал он в бешенстве. — Вранье! Я ничего не чувствую.
Подошел бельгиец, лицемерно изображая сочувствие.
— Вам плохо?
Том не ответил. Бельгиец молча смотрел на лужу.
— Не знаю, как это вышло, — голос Тома стал яростным. — Но я не боюсь. Клянусь чем угодно, не боюсь!
Бельгиец молчал, Том встал и отправился мочиться в угол. Потом он вернулся, застегивая ширинку, снова сел на скамью и больше не проронил ни звука. Бельгиец принялся за свои записи.
Я чувствовал себя усталым и перевозбужденным. Мне больше не хотелось думать о том, что произойдет на рассвете, не хотелось думать о смерти. Все равно ее нельзя было соотнести ни с чем, а слова были пусты и ничего не значили. Но как только я попытался думать о чем–то стороннем, я отчетливо увидел нацеленные на меня ружейные дула. Не менее двадцати раз я мысленно пережил свой расстрел, а один раз мне даже почудилось, что это происходит наяву: видимо, я слегка прикорнул. Меня тащили к стене, я отбивался и молил о пощаде. Тут я разом проснулся и взглянул на бельгийца: я испугался, что мог во сне закричать. Но бельгиец спокойно поглаживал свои усики, он явно ничего не заметил.
Теперь меня ничто не привлекало, ничто не нарушало моего спокойствия. Но это было ужасное спокойствие, и виной тому было мое тело: глаза мои видели, уши слышали, но это был не я — тело мое одиноко дрожало и обливалось потом, я больше не узнавал его. Оно было уже не мое, а чье–то, и мне приходилось его ошупывать, чтобы узнать, чем оно стало. Временами я его все же ощущал: меня охватывало такое чувство, будто я куда–то соскальзываю, падаю, как пикирующий самолет, я чувствовал, как бешено колотится мое сердце. Это меня отнюдь не утешало: все, что было связано с жизнью моего тела, казалось мне каким–то липким, мерзким, двусмысленным. Но в основном оно вело себя смирно, и я ошушал только странную тяжесть, как будто к груди моей прижалась какая–то странная гадина, мне казалось, что меня обвивает гигантский червяк. Я пощупал штаны и убедился, что они сырые: я так и не понял, пот это или моча, но на всякий случай помочился на угольную кучу.
Бельгиец вынул из кармана часы и взглянул на них. Он сказал:
— Половина четвертого.
Сволочь, он сделал это специально! Том так и подпрыгнул — мы как–то забыли, что время идет: ночь обволакивала нас своим зыбким сумраком, и я никак не мог вспомнить, когда она началась.
Маленький Хуан начал голосить. Он заламывал руки и кричал:
— Я не хочу умирать, не хочу умирать!
Простирая руки, он бегом пересек подвал, рухнул на циновку и зарыдал. Том взглянул на него помутневшими глазами: чувствовалось, что у него нет ни малейшего желания утешать. Да это было и ни к чему: хотя мальчик шумел больше нас, его страдание было менее тяжким. Он вел себя как больной, который спасается от смертельной болезни лихорадкой. С нами было куда хуже. Он плакал, я видел, как ему было жалко себя, а о самой смерти он, в сущности, не думал. На мгновение, на короткое мгновение мне показалось, что я заплачу тоже, и тоже от жалости к себе.
ВОПРОСЫ
1. В отрывке из повести «Стена» Ж. П. Сартра высказана следующая мысль: если ты утратил надежду на бессмертие, какая разница, сколько тебе осталось ждать — несколько часов или несколько лет. Развивая эту мысль, некоторые критики материалистического взгляда на смерть приходят к следующему заключению, что если человек утратил надежду на бессмертие души, то он утратил и смысл своей жизни. Следовательно, бери и пользуйся, сколько можешь, ибо завтра, возможно, умрешь. Согласны ли вы с этим заключением?
10. Христианский взгляд на смерть
Согласно христианскому учению, смерть — великое таинство. Она — рождение человека из земной временной жизни в вечность. При совершении смертного таинства человек как бы слагает с себя свою грубую оболочку — тело — и тонким, эфирным душевным существом переходит в другой мир.
Но тело продолжает существовать, понятно, что оно разрушается и обращается в землю, из которой было взято. Оно продолжает существовать в своем тлении как семя в земле, ожидая вторичного соединения с душою, после которого оно сделается уже неприкосновенным для этой видимой смерти.
Легко заметить странное на первый взгляд противоречие: христианское учение, исповедующее Воскресение и бессмертие души человеческой, много и с глубочайшей серьезностью говорит о смерти, учит помнить о ней и видит в памяти о смертном часе как бы некий залог будущего бессмертия. Напротив, материализм, по учению которого все в этом мире завершается неизбежной и окончательной гибелью, воинственно отрицающей даже саму мысль о возможном бессмертии, не только не имеет сколько–нибудь вразумительного учения о смерти, но как будто даже и не желает о ней ничего знать. Проблемы смерти как бы нет и быть не может. Однако поскольку смерть сама по себе такими убеждениями не отменяется, то в повседневной жизни проблему, связанную с ней, каждый решает сам по своему разумению, впрочем, не без воздействия и влияния той «нравственной» максимы, которая неизбежно проступает из тесных глубин материалистической философии: «Бери и пользуйся, сколько можешь, ибо завтра умрешь».
Противоречия здесь, однако, нет. Если смерть есть окончательный и бесповоротный конец всех и вся, тогда действительно лучше не глядеть ей в глаза, забыть о ней, чтобы не отравлять свою мимолетную эфемерную жизнь ее неизбежностью.
Многое человек считает для себя нужным и хочет иметь, а в конце концов все ограничивается для него футляром и ямой, гробом и могилой. Какая ужасающая пропасть между желанием и действительностью для человека без веры в загробное продолжение жизни!
Смерть доказывает нам реальность того, что многие считают призрачным, и призрачность того, что многие считают реальным.
Если же смерть — это врата новой жизни, тогда просто необходимо знать и помнить о ней, готовиться к встрече с ней, потому что новая жизнь, которая начинается за порогом смерти, не может не быть в той или иной форме и степени продолжением земной жизни. Поэтому с чем придет человек к своему смертному часу, каким духом исполнится он в его преддверии, таким и войдет он в вечный свой храм. «В чем застану, в том и сужу» — такой закон небесного правосудия.
Друзья! Умерших провожайте
И доходите до могил
И там усердно наблюдайте,
Чтоб путь во благо вам служил.
Смотрите — все там, все пропало:
Истлели юности года,
Могучей силы нет следа,
Цветущей красоты не стало!..
Но если следовал ты в жизни
Словам Спасителя, мой брат,
В небесной ты найдешь отчизне
Благую милость во сто крат!
И если лаской, состраданьем
Смягчил ты долю сироты, —
То перед строгим истязаньем
Избавлен будешь от нужды.
Эти строки принадлежат поэту С. Пономареву. А великий учитель человечества святой Иоанн Златоуст так говорит о назначении человека:
«Не для того Бог ввел нас в настоящую жизнь и вдунул в нас душу, чтоб мы пользовались только настоящим, но для того, чтобы все делали для жизни будущей. Ибо только бессловесные созданы для одной земной жизни. А мы получили бессмертную душу для того, чтобы вполне приготовиться для будущей жизни.
Если кто спросит о назначении коней, ослов, быков и других животных, то мы скажем, что они созданы именно для того, чтобы служили нам в земной жизни.
А о нас нельзя этого сказать, для нас есть лучшее состояние после земной жизни, и нам все надобно делать так, чтобы там просиять, ликовать с ангелами, предстоять Царю небесному всегда, в бесконечные веки. Для того и душа наша создана бессмертной, да и тело будет бессмертно, чтобы мы наслаждались бесконечными благами».
Следует подчеркнуть, что самая главная проблема христианства — проблема спасения — возникает именно в этой жизни. Христианство, отмечает в одной из своих книг протоиерей В. Зеньковский, представляет собою откровение, данное свыше не для того, чтобы «как–нибудь перебиться эту жизнь», но с любовью нести свой жизненный крест. Этим объясняется то, что христианство дало небывалый расцвет человеческих культурных сил во всех областях: искусство, наука, социальная среда, семья — все подверглось оплодотворяющему действию христианства. Само христианство было благословением жизни, но не уходом от нее. Это было изменение жизни, хотя и стоило небывалого труда.
В потустороннем мире нет ни наград, ни наказаний, налагаемых извне, там появляется лишь результат того, что сам человек делал и думал во время своего пребывания на земле. Своею жизнью человек готовит для себя то, что он будет пожинать после смерти.
Это первый и наиболее важный факт — потустороннее состояние представляет для умершего совершенно новые условия жизни, но в то же время оно лишь естественное продолжение здешней земной жизни.
Американский исследователь Чарльз Ледбитер считает, что разлука с умершими находится в зависимости от ограниченности нашего сознания, и мы теряем не любимых людей, а только способность видеть их. Трудно для обыкновенного ума охватить реальность того, что не может видеть человеческий глаз, и до конца понять, что мы живем в обширном мире, из которого видим только небольшую частицу. А между тем и наука свидетельствует, что это так, ибо открывает целые миры бесконечно малых величин, о существовании которых мы бы и не подозревали, если бы ограничились только собственным зрением.
Не от нас зависит продолжительность нашей жизни, но широта, высота и глубина ее зависит именно от нас.
Воздавать злом за добро — по–дьявольски, воздавать добром за добро — по–человечески, воздавать добром за зло — по–Божьи.
Не полагайся на себя и на свою праведность. Как раз с этого пьедестала многие упали и нанесли себе великие раны.
Не будь пессимистом в черных очках. Не будь оптимистом в розовых очках. Будь реалистом и смотри на вещи здраво!
Смерть для того поставлена в конце жизни, чтобы человек имел время к ней подготовиться.
А теперь — две поучительные истории.
Философия жизни
Богатый человек однажды пожаловался своему другу:
— Почему меня все критикуют? Ведь все знают, что все, что имею, я завещал после моей смерти на благотворительные дела.
— Видите ли, — ответил приятель, — есть такая поучительная история о свинье и корове. Свинья жаловалась корове на свою непопулярность:
— Люди всегда говорят о твоей кротости и о добрых глазах, — сказала свинья. — Конечно, ты даешь людям молоко и сливки, но ведь подумай, я даю людям гораздо больше. Я даю им сало, ветчину, щетину, и они даже делают холодец из моих ножек. И все–таки никто не любит меня. Почему?
Корова подумала и ответила:
— Может быть, потому, что я даю людям молоко и сливки, пока я еще жива?
Эта притча должна заставить подумать каждого. Какую пользу я приношу обществу, в котором живу? А для христианина этот вопрос должен быть еще важнее.
Надежда в яме
Он был счастливым человеком. Ему было 80 лет, с женой он жил дружно в красивой спокойной местности. Он никогда не жаловался на свое здоровье, копался в саду, ездил на велосипеде в соседний городок. Он говорил: «Мне в жизни везет».
Однажды он уехал в родную деревню. Вернулся довольный и говорил соседям: «Мое место приготовлено». Он имел в виду кладбище в родной деревне. Он сделал все, чтобы быть уверенным, что будет похоронен по своему желанию. И в этом нет ничего предосудительного.
Беда, однако, была в том, что у этого человека не было большей надежды, чем на яму в земле родной деревни. А что дальше?
ВОПРОСЫ
1. В чем суть христианского учения о смерти?
2. Прокомментируйте, пожалуйста, следующий тезис христианского учения: «С чем придет человек к своему смертному часу, таким и войдет он в вечность».
11. А. П. Чехов. На кладбище
Ветер прогулялся по желтой листве старых берез, и с листьев посыпался на нас град крупных капель. Один из наших поскользнулся на глинистой почве и, чтобы не упасть, ухватился за большой серый крест.
— «Титулярный советник и кавалер Егор Грязноруков…» — прочел он. — Я знал этого господина… Любил жену, носил Станислава, ничего не читал… Желудок его варил исправно… Чем не жизнь? Не нужно бы, кажется, и умирать, но — увы! — случай стерег его… Бедняга пал жертвою своей наблюдательности. Однажды, подслушивая, получил такой удар двери в голову, что схватил сотрясение мозга (у него был мозг) и умер. А вот под этим памятником лежит человек, с пеленок ненавидевший стихи, эпиграммы… Словно в насмешку, весь его памятник испешрен стихами… Кто–то идет!
С нами поравнялся человек в поношенном пальто и с бритой, синевато–багровой физиономией. Под мышкой у него был полуштоф, из кармана торчал сверток с колбасой.
— Где здесь могила актера Мушкина? — спросил он нас хриплым голосом.
Мы повели его к могиле актера Мушкина, умершего года два назад.
— Чиновник будете? — спросили мы у него.
— Нет–с, актер… Нынче актера трудно отличить от консисторского чиновника. Вы это верно заметили… Характерно, хотя для чиновника и не совсем лестно–с.
Насилу мы нашли могилу актера Мушкина. Она осунулась, поросла плевелом и утеряла образ могилы… Маленький дешевый крестик, похиливщийся и поросший зеленым, почерневшим от холода мохом, смотрел старчески уныло и словно хворал.
— «…забвенному другу Мушкину»… — прочли мы.
Время стерло частицу не и исправило человеческую ложь.
— Актеры и газетчики собрали ему на памятник и… пропили, голубчики… — вздохнул актер, кладя земной поклон и касаясь коленами и шапкой мокрой земли.
— То есть как же пропили?
— Очень просто. Собрали деньги, напечатали об этом в газетах и пропили… Это я не для осуждения говорю, а так… На здоровье, ангелы! Вам на здоровье, а ему память вечная.
— От пропивки плохое здоровье, а память вечная — одна грусть. Дай Бог временную память, а насчет вечной — что уж!
— Это вы верно–с. Известный ведь был Мушкин, венков за гробом штук десять несли, а уж забыли! Кому люб он был, те его забыли, а кому зло сделал, те помнят. Я, например, его во веки веков не забуду, потому, кроме зла, ничего от него не видел. Не люблю покойника.
— Какое же он вам зло сделал?
— Зло великое, — вздохнул актер, и по лицу его разлилось выражение горькой обиды. — Злодей он был для меня и разбойник, царство ему небесное. На него глядючи и его слушаючи, я в актеры поступил. Выманил он меня своим искусством из дома родительского, прельстил суетой артистической, много обешал, а дал слезы и горе… Горька доля актерская! Потерял я и молодость, и трезвость, и образ Божий… За душой ни гроша, каблуки кривые, на штанах бахрома и шахматы, лик словно собаками изгрызен… В голове свободомыслие и неразумие… Отнял он у меня и веру, злодей мой! Добро бы талант был, а то так, ни за грош пропал… Холодно, господа почтенные… Не желаете ли? На всех хватит…. Бррр… Выпьем за упокой! Хоть и не люблю его, хоть и мертвый он, а один он у меня на свете, один как перст. В последний раз с ним вижусь… Доктора сказали, что скоро от пьянства помру, так вот пришел проститься. Врагов прошать надо.
Мы оставили актера беседовать с мертвым Мушкиным и пошли далее. Заморосил мелкий холодный дождь.
При повороте на главную аллею, усыпанную щебнем, мы встретили похоронную процессию. Четыре носильщика в белых коленкоровых поясах и в грязных сапогах, облепленных листвой, несли коричневый гроб. Становилось темно, и они спешили, спотыкаясь и покачивая носилками…
— Гуляем мы здесь только два часа, а при нас уже третьего несут… По домам, господа?
ВОПРОСЫ
1. Егора Грязнорукова А. П. Чехов характеризует так: «Любил жену, носил Станислава, ничего не читал… Желудок его варил исправно…» Ответьте на вопрос героя: «Чем не жизнь?» Не кажется ли вам, что в описании причины смерти кроется и ответ? (Как жил, так и помер!)
2. Актер самокритично характеризует себя: «Потерял я и молодость, и трезвость, и образ Божий… В голове свободомыслие и неразумие…» Как вы думаете, почему с ним это произошло и повторяется с людьми из поколения в поколение? Ведь в молодости каждому кажется, что уж ты–то будешь жить «правильно» и лучше своих «предков»?
12. Жизнь после смерти
Уверенность в том, что жизнь после смерти не прекращается, была чем–то общим для людей древности и людей последующих времен. Древний египтянин, например, был намного более цивилизован, чем человек каменного века: он знал и астрономию, и основы математики, и архитектуру; он принадлежал к великой цивилизации, которая создала храмы, пирамиды, секрет фантастических лабиринтов которых до конца не разгадан до сих дней. И древний египтянин никогда, ни на мгновение не сомневался в том, что в жизни человека есть бессмертная часть.
Те же, кто сознательно покоряет природу, не могут не понимать и своей конечности и, следовательно, страдают от перспективы утраты собственного бытия.
Религия — это связь конечного с бесконечным, человека с Богом. Ее целью является придание конечному качеств бесконечного, человеческому — божественного. Вот почему вера решает проблему смертности. Она овладевает ею, а не приспосабливается к ней, подобно тому как рубило и огонь овладевают природным окружением, выводя человека из–под его власти.
Священное Писание говорит о том, что человек в своей духовности создан по образу и подобию самого Творца. И поэтому человек, который дышит, ест, пьет и размножается, как любое другое существо, качественно отличается от всей природы.
Вещественное, материальное соединилось через человека с духовным для того, чтобы духовная сила пронизала все материальное бытие. Одухотворение Вселенной, созданной Богом, — вот высочайшая цель. Именно с этой целью человек был выведен в мироздание, но он еще очень плохо эту цель выполняет и очень мало в этом выполнении участвует.
Действительно, ученые часто говорят, что человек не использует своих возможностей и на тысячную долю. Это правильно, потому что в нас заложено бесконечно много. Но эта неудача человека на самом деле не является неудачей, потому что, когда отдельные люди умирают телесно, работа всего человечества все равно продолжается.
Мы говорим о людях, оставивших после себя великие произведения искусства, литературы, науки, как о бессмертных. Вспомним Пушкина: «Весь я не умру, душа в заветной лире мой прах переживет».
Однако когда Христос после распятия явился перед учениками — это была не память о нем. Память была о пророке Исайе, великих учителях человечества, о великих философах. Но лишь один Христос воскрес и предстал перед учениками живой.
В легендах и памяти остался бессмертным Моисей, но никто не говорил, что он явился живым. Бессмертным в памяти учеников был Сократ, но никто не говорил, что он явился живым. Наконец, бессмертны в памяти христиан великие христианские святые, и многие их видели во сне или ощущали с ними внутреннюю связь, но все–таки они умерли — и гробницы, и мощи их явно об этом свидетельствуют.
Христос не просто ожил, а изменился. Поэтому апостол Павел говорит, что мы все изменимся. Это — трансформация, или новая ступень эволюции. И все души, которые когда–либо были созданы в мире, изменятся. И тогда нам вновь будет возвращено телесное бытие, но то телесное бытие, которое открылось ученикам в явлении Воскресшего.
Апостол Павел говорит, что есть тело душевное, а есть и тело духовное. Тело духовное — некое иное тело, которое не подвержено действию неумолимых законов мертвой и живой природы, — это тело, которое подчиняется духу, поэтому не знает ни старости, ни усталости.
Опыт учеников, видевших Воскресшего, был особенным. Это не было смутное видение, а Он пришел к ним и сел за стол, и показал им знаки на Своих руках, и ел с ними. Но никто и не думал, что Он, может быть, очнулся, что Он ожил, что Он реанимировался, — потому что лицо Его изменилось, они узнавали Его не сразу. Он не входил к ним в дверь, а появлялся сразу в комнате; для Него не существовало тех преград, которые существовали для Него же до того, прежде. И Он сказал: «Дана Мне всякая власть на небе и на земле». Он стал иным.
И апостол Павел, продолжая Его мысль, учит нас, что Христос в этом отношении явился Первенцем, Первенцем не как Богочеловек, а именно как человек — как человек, обретший новую жизнь. Среди всех нас Он первый приобрел духовное тело, первый вошел в вечность в духовно–телесном единстве личности. А вот это и есть то, чего желает, чает христианство.
«Чаю Воскресения мертвых и жизни будущего века». Тело побеждается, миры побеждаются, и наша душа, скомканная, маленькая и жалкая, вырывается на колоссальную свободу. И между нею в ее нынешнем состоянии и тем огромным раскрытием, которое ее ожидает, такая же гигантская дистанция, как между молчаливым эмбрионом в утробе матери и гением (скажем, Леонардо да Винчи или Эйнштейном), который из этого эмбриона развился.
Христианство говорит так: да, мы покидаем свою плоть, но для того, чтобы обрести новую, потому что Бог создал вселенную не напрасно, не только для того, чтобы мы в ней страдали, а для того, чтобы она заиграла всеми красками гармонии, красоты и мощи, и чтобы в ней играл человеческий дух, вечно творя, вечно преобразуясь, открывая все новые и новые для себя горизонты.
Отец Сергий Булгаков, один из великих православных учителей XX века, называл это очеловечиванием природы. Это процесс, который начинается уже здесь и теперь. Когда человек учит свой дух подниматься над природой, вырабатывать в себе терпение, твердость, умение отрешиться от давления материальных факторов, умение сосредоточиться на духе так, чтобы эти факторы не были всепобеждающими, — это уже подготовка, прелюдия к жизни будущего века.
Знаменитый современный психиатр Виктор Франкель наблюдал за душами людей в тяжких условиях — в нацистском концлагере. И он убедился, что там в первую очередь погибали не физически слабые люди, а люди слабые духовно. Люди, у которых была цель, у которых был собран дух, — несмотря на физическую слабость, проходили через все круги ада и оказывались победителями. Выйдя после войны из лагеря живым, Франкель много об этом думал, писал и создал даже специальную методику для лечения неврозов, которую назвал логотерапией, то есть лечением с помощью разума, духа, слова.
Подчеркнем, в росте духовной жизни уже сегодня, здесь и теперь мы прокладываем себе дорогу к жизни будущего века, дорогу к Воскресению мертвых.
Иисус Христос проповедовал о Царстве Божием. Весть Его прежде всего была о Царстве Божием, а не о чем–то другом, «ибо не царствует Бог в этом мире, ибо князь мира сего сатана». Так сказал Господь, и мы сами прекрасно знаем, что в мире действуют слепые разрушительные силы природы и общества, злые страсти распада, ненависти. Бог не царствует, а мир этот — поле боя, в котором участвуют и добро, и зло, и стихии, и свободная воля человека.
А что же такое Царство Божие? Это такое состояние бытия, в котором воцарилась полнота жизни и гармония, воцарилась мысль Божия, бесконечно прекрасный замысел Творца. Недаром
Господь Иисус говорит, что это Царство приходит незаметным образом. Оно присутствует в гармонии частей природы, в человеческом духе и в любви, в творчестве и милосердии.
Вот почему Господь Иисус говорит, что Царство Божие внутри вас, «среди вас» — буквальный перевод. Оно врастает в этот мир. Там, где царствует совершенство, мощь красоты и любви, там Царство Божие все громче и громче заявляет о себе. Это не очевидность, которую можно пощупать руками, это надо уловить интуитивно, постичь сердцем. Это то, что открывает нам Христос.
Он говорил нам: «Покайтесь, приблизилось Царство Божие». Давайте принесем Ему стремление изменить свою жизнь! Ведь именно к нам, к нашей душе, к нашей жизни приблизилось это Царство, и оно даст нам силу духа, силу противостояния, силу причастности вечности в этой быстротечной жизни. Побеждающему дам вкушать небесную манну, говорит Христос, небесный хлеб, и каждый, хоть немножко достигший этого Царства усилиями устремленной любви к Нему, — тот победитель на своем месте в жизни, и он обязательно получит небесный хлеб жизни.
ВОПРОСЫ
1. Поясните, пожалуйста, как вы понимаете слова А. С. Пушкина «Весь я не умру, душа в заветной лире мой прах переживет».
2. Какой, согласно христианскому учению, является жизнь после смерти?
3. Как христиане понимают слова Иисуса Христа о том, что Царство Божие внутри нас?
13. Смерть и надежда
Так нелегко бывает жить! Кажется, никто тебя не понимает, порой обижают даже самые близкие люди. Так трудно, что хочется бросить все, выпрыгнуть из вертящегося колеса и этим прыжком все изменить. Изменить, но как? Настоящее изменение происходит «без прыжков», требует невыносимо много сил. Сколько нужно терпения, смирения, кротости, чтобы какие–то жизненные ситуации разрешились положительно, легко и просто. Сколько нужно труда, чтобы вырастить хотя бы цветок! А чтобы выстроить свою жизнь, поддерживать хорошие отношения со своими близкими, сил нужно потратить несравненно больше!
Как бы ни была порой страшна и тяжела жизнь — желание прервать ее противоестественно, и серьезно оно возникает лишь тогда, когда в душе человека появляется надлом и изменения в психике. Но даже если серьезного желания смерти и не возникает, часто уже сама ее неизбежность делает жизнь еще безотраднее, еще тяжелее. Бесконечные обиды, неудачи, страдания — и все это кончается как бы ничем, только гниющими на кладбище костями!
Но так уж и ничем? За последние пятнадцать лет на Западе появился ряд книг, в которых разные авторы — ученые и врачи — поднимают вопрос о загробной жизни. До этого в медицинских и научных кругах к смерти относились как к табу, и всякую мысль о посмертном существовании отбрасывали, как принадлежащую к области фантазии или предрассудков. Причина такой внезапной перемены проста — новые методы реанимации вернули к жизни многих «клинически умерших» людей, которые были практически мертвы (без пульса и сердцебиения). И, как уже рассказывалось в разделе 1 главы 4, многие из этих реанимированных свидетельствовали о существовании жизни после смерти. А это — надежда для каждого из нас!
В своей книге «Душа после смерти» Серафим Роуз приводит рассказ о том, что происходит с умершим. Он выходит из тела и существует совершенно отдельно от него. Он часто способен видеть все окружающее, включая свое собственное тело и попытки его оживления. Он ощущает, что находится в состоянии безболезненной теплоты и легкости, как если бы он «плавал». Он совершенно не в состоянии воздействовать на свое окружение речью или прикосновением, и поэтому часто ощущает большое «одиночество». Его мыслительные процессы происходят намного быстрей, чем когда он «был» в теле.
Религии нечего краснеть от упрека в том, что ее интересует смерть, и даже от обвинения, что она родилась из страха смерти. Смерть для человека есть слишком важное явление, чтобы можно было о нем не думать, чтобы можно было делать вид (как это и делает антирелигиозная пропаганда), что тут, дескать, думать не о чем, а гораздо важнее экономические и политические вопросы. Страх смерти присущ человеку, он — часть его человечности, потому что человек инстинктивно ощущает некое страшное, можно даже сказать, потрясающее несоответствие между опытом своего я и сознанием, что это я должно умереть, кончиться.
Ведь сколько бы ни твердили мне, что смерть есть естественное явление и самоочевидный закон природы, мое я чувствует, что смерть для него, для этого я, не только не естественна, но противоестественна, и это несоответствие рождает страх. Страшно все то, что странно и неестественно. И сколько бы нам ни говорили о натуральности смерти, страх перед нею лучше всего показывает, что все это не так просто и не так ясно.
Человеку естественно желать всего естественного. Но вот смерти, исчезновения, растворения в ничто — «черной бани с пауками», как говорил Достоевский, гула небытия — никто не хочет. Смерть всегда, всюду и везде остается некой тайной, которую человек (поскольку он — человек, а не машина, не робот) не может не хотеть раскрыть. И попытки просто отклонить эту тему, заменить ее экономическими или политическими рассуждениями не только неудачны, но и свидетельствуют о плоскости и ограниченности авторов таких рассуждений.
И когда некоторые материалисты призывают преодолевать страх смерти заботой о будущих поколениях и об их счастье, то они как бы не понимают, что призыв этот удивительно глуп. Ибо если считать источником трагизма в человеке именно сознание своей смертности, то трагизм этот останется и в будущем, каково бы ни было материальное счастье тех будущих поколений. Если человек обречен на ничто, если кончина каждого человека (ведь понятие человечества абстрактно, есть только конкретные люди), если конец его — ничто, то позвольте спросить: почему этот ужасающий абсурд становится менее абсурдным от того, что в будущем, допустим, будет больше справедливости и лучше отопление в домах? А ведь ничего другого не обещают все философии, все идеологии, основанные на отрицании бессмертия и вечности.
В этом отношении гораздо последовательнее и честнее проповедники так называемого экзистенциализма, которые так просто и начинают с утверждения абсурдности и бессмысленности человеческой жизни. Тогда, конечно, в словах Льва Толстого — «и после глупой жизни настанет глупая смерть» — больше правды, чем в бесконечной суете дешевых идеологий будущего счастья.
Все это приводит нас к простому утверждению: смерть для человека — это предельно важный предмет размышления и осмысления. В каком–то глубоком смысле вся жизнь человека — это решение вопроса о том, как жизнь относится к смерти, о смысле этого таинственного конца.
Смерть — это лишь порог в вечность. И настоящая надежда, истинное вдохновение состоит не в примирении со смертью, а в том, чтобы глубже осмыслить свое бытие и понять, что есть смерть в этом бытии.
ВОПРОСЫ
1. Прокомментируйте слова римского философа Сенеки: «Раньше ты умрешь или позже — неважно; хорошо или плохо — вот что важно. А хорошо умереть — значит избежать опасности жить дурно».
Послесловие. Круг из стульев в конце класса
Слово этика — греческого происхождения и означает обычай, нрав, характер. Этика не создается путем теоретического интереса к той или иной области действительности, как большинство наук, а обусловливается самим фактом общественной жизни. В этом смысле христианство в истории этики начинает новую эру.
Христианские принципы легли в основу конституций многих государств в мире. Библия стала фундаментом для европейского искусства, многое почерпнули из нее и история, и география, и социология…
— Библия? — удивится, возможно, кто–то из родителей. — Библию изучайте на уроках религии, а не этики!
Действительно, на уроках религии Библии уделяется основное внимание. Участие в практической религиозной жизни позволяет учащимся усвоить понятия нравственности на конфессиональном, то есть связанном с конкретной Церковью, уровне.
На уроках этики нравственность изучается как бы вширь, используется база нравоучительных произведений литературы, философии и, конечно, произведений христианских мыслителей. Конфессиональный уровень в программе этики и, следовательно, в нашей книге не предусмотрен.
Здесь, правда, следует обратить внимание на одну существенную деталь. Мы говорим знать и не употребляем глагол верить. В вопросе веры школьнику предоставляется свобода, но, если он хочет быть культурным человеком, ему просто необходимо знать, что написано в Библии.
Основы нравственности — нетрадиционный предмет. Нам даже показалось, что существительное параграф в наших беседах неуместно, и мы заменили его словом раздел.
Слово раздел в одном из своих значений — часть какого–нибудь текста. В нашем случае — часть главы.
Особое место в книге отводится вопросам. В них сосредоточено как бы резюме основного текста, его главные акценты. Вот почему вопросы выделены.
Очень важно, чтобы после бесед на темы этики оставались не только конспекты и знания — хотя, безусловно, это нужно! — а чтобы в душу школьника запало зернышко нравственности, которое со временем может прорасти и дать плоды добра, любви и сострадания. Знать можно много, а поступать совсем иначе!
В печати постоянно дискутируют проблемы введения более суровых законов и увеличения репрессивного аппарата — полицейских, тюрем и т. д. Но не пустая ли это трата сил и средств, если не будет остановлен упадок нравственности общества?
Нетрадиционный школьный предмет допускает и нетрадиционные формы общения. Быть может, проблемы смысла жизни лучше обсуждать, сидя не за партами, а в кругу из стульев (вместе с учителем!) в конце класса?
Обратите внимание на форму вопросов при обсуждении текстов, которая позволяет высказать свое мнение и двигаться вместе по пути к Абсолютной Истине.
В мире много религий: язычество, иудаизм, ислам, буддизм, индуизм и т. д. О чем же это говорит? О множестве человеческих слабостей и немощей, не позволяющих во всей полноте познать Истину.
Православие — это одновременно проявление духовной жажды человека и наиболее полный ответ на наши лучшие стремления, и огонь, и очищение, и преображение огнем этим нашей слабой и постыдной жизни.
В заключение Нового Завета мы видим суровые, но и радостные слова:
«Неправедный пусть еще делает неправду; нечистый пусть еще сквернится; праведный да творит правду еще, и святый да освящается еще. Се, гряду скоро, и возмездие Мое со Мною, чтобы воздать каждому по делам его. Я есмь Альфа и Омега, начало и конец, Первый и Последний. Блаженны те, которые соблюдают заповеди Его, чтобы иметь им право на древо жизни…
Жаждущий пусть приходит, и желающий пусть берет воду жизни даром».
[Откровение 22, 11–14(17)]
Литература
1. Иеромонах Иларион (Алфеев). Святоотеческое учение о человеке. — М.: 1993.
2. Альберони Ф. Дружба и любовь. — Вильнюс: Вага, 1983.
3. Бердяев Н. А. О назначении человека. — М.: Республика, 1993.
4. Митрополит Антоний (Блум). Беседы о вере и Церкви. — М.: Интербук, 1991.
5. Митрополит Антоний (Блум). Таинство любви. — СПб.: САТИС, 1994.
6. Архиепископ Луна (Войно–Ясенецкий). Дух, душа, тело. — Брюссель: Жизнь с Богом, 1988.
7. Вышеславцев Б. П. Этика преображенного эроса. — М.: Республика, 1994.
8. Гитт В., Ванхайдн К. — Х. Если бы животные могли говорить… — Bielefeld: CVL, 1991.
9. Гончаров И. А. Собрание сочинений в 8–ми т. — Т. 6. — М.: Художественная литература, 1980.
10. Давыдов Ю. Этика любви и метафизика своеволия. — М.: Молодая гвардия, 1989.
П. Давыдова Н. В. Евангелие и древнерусская литература. — М.: МИРОС, 1992.
12. Даяиель–Ропс. Общее введение в Священное писание// В кн.: Библия. — Брюссель: Жизнь с Богом, 1983.
13. Достоевский Ф. М. Братья Карамазовы. — М: Художественная литература, 1985.
14. Священник Дмитрий Дудко. О нашем уповании. — Париж: 1974.
15. Дунаев М. М. Православие и русская литература. — М.: Христианская литература, 1996.
16. Дьяченко Г. (составитель). Искра Божия. — М.: 1903.
17. Протоиерей Василий Зеньковский. На пороге зрелости. — М.: 1991.
18. Протоиерей Василий Зеньковский. Педагогика. — Париж–Москва: 1996.
19. Карсавин Л. Религиозно–философские сочинения. Т. 1. — М.: 1992.
20. Лагерлёф С. Легенды о Христе. — М.: Феникс, 1991.
21. Ласмане С, Милтс А., Рубенис А. Этика. — Рига: Звайгзне, 1994.
22. Ледбитер Ч. Жизнь после смерти. — Вильнюс: 1991.
23. Лихачев Д. С. Заметки о русском// В кн.: Избранные работы в 3 т. — Т. 2. — Л.: Художественная литература, 1987.
24. Лосский И. О. Избранное. — М.: Правда, 1991.
25. Лукашевич К. Сеятель. — СПб.: Синодальная типография, 1914.
26. Льюис К. С Любовь. Страдание. Надежда. — М.: Республика, 1992.
27. МаклинД. С, Окленд Р., Маклин Л. Очевидность сотворения мира. Происхождение планеты Земля. — М.: Протестант, 1991.
28. Малышевский А. Ф. Мир человека. В двух частях. — М.: Интерпракс, 1995.
29. Начало пути христианина. — Брюссель: 1989.
30. Никифоров–Волгин В. Дорожный посох. — Jordanville, New York: Yolly Trinity monastery, 1957.
31. Отец Арсений. — M.: Братство Всемилостивого Спаса, 1993.
32. Петров Р. Беседы о новой иммунологии. — М.: Молодая гвардия, 1976.
33. Повести и рассказы современных зарубежных писателей. — М.: Детская литература, 1983.
34. Разум сердца. — М.: Изд–во политической литературы, 1990.
35. Иеромонах Серафим (Роуз), Душа после смерти. — М.: 1991.
36. Русская духовная поэзия. — М.: Прав, братство Споручницы грешных 1996.
37. Сартр Ж. П. Избранные произведения. — М.: 1992.
38. Иеромонах Сафроний (Сахаров). Преподобный Силуан Афонский. — Эссекс, Англия: 1990.
39. Свет и жизнь. — Брюссель: Foyer Oriental Chretien, 1990.
40. Сирот И. М. Русские пословицы библейского происхождения. — Брюссель: Жизнь с Богом, 1985.
41. Словарь иностранных слов. — М.: Русский язык, 1982.
42. Смысл жизни. — М.: Прогресс, 1994.
43. Соловьев В. Смысл любви. — М.: Путь, 1995.
44. Тальберг П. История христианской Церкви. — New York: 1964.
45. Тарасов Б. Н. «Закон Я» и «Закон любви» (нравственная философия Достоевского). — М.: Знание, 1991.
46. Толковая Библия. Т. 1,3. — Стокгольм: Институт перевода Библии, 1987.
47. Толстой Л. Н. Собрание сочинений в 22–х т. — Т. 10. — М.: Художественная литература, 1982.
48. Толстых А. Возрасты жизни. — М.: Молодая гвардия, 1988.
49. Трубецкой Е. Умозрение в красках. — М., 1916.
50. Трубецкой Е. Смысл жизни. — Берлин: Слово, 1922.
51. Тургенев И. С. Собрание сочинений в 12–ти т. — Т. 1, 6. — М.: Художественная литература, 1978.
52. Тысяча лет. — Нью–Йорк: издание RBR, 1985.
53. Митрополит Вениамин (Федченков). О вере, неверии и сомнении. — СПб.: 1992.
54. Святитель Феофан Затворник. Созерцание и размышление. — М.: 1998.
55. Фромм Э. Душа человека. — М.: 1992.
56. Фромм Э. Психоанализ и этика. — М.: Республика, 1993.
57. Храни сердце твое. — М.: 1991.
58. Христианство: Энциклопедический словарь в трех томах. — М.: Большая российская энциклопедия, 1993, 1995.
59. Чехов А. П. Полное собрание сочинений и писем. Т. 1, 2, 4. — М.: Наука, 1974, 1975, 1976.
60. Шабиров В. Два лика зла. — М.: Знание, 1992. — (Этика).
61. Шлинк Б. Рок–музыка: откуда, куда? — Darmstadt–Eberstadt: 1992.
62. Протопресвитер Александр Шмеман. Воскресные беседы. — М.: 1990.
63. Этика и психология семейной жизни. Ч. I, П. — М.: Школа–пресс, 1999.
Примечания
1. Сомнамбулизм — своеобразное расстройство сознания, характеризующееся выполнением во время сна бессознательных действий (например, хождение и др.).
2. При написании этого раздела использовалось учебное пособие А. Ф. Малышевского «Мир человека».
3. Кинолог — специалист по кинологии. Кинология (от греч. kyon (kynos) — собака) — наука о собаках, их породах и уходе за ними.
4. Рефлексия — размышление, содержание сомнения; склонность к анализу своих переживаний.
5. Сокращенное изложение статьи И. А. Гончарова (1812—1891) «Намерения, задачи и идеи романа «Обрыв».
6. Героиня романа И. А. Гончарова «Обрыв».
7. Сентенция — изречение нравоучительного характера.
8. Краткое и адаптированное изложение сказки Н. С. Лескова «Час воли Божьей».
9. Сокращенное изложение рассказа «Живые мощи» из сборника И. С. Тургенева «Записки охотника».
10. Оброк — плата, которую во времена крепостного права крестьяне платили помещикам.
11. Этот рассказ Василия Немировича–Данченко (1849–1936) публикуется по сборнику «Искра Божья».
12. Сокращенное изложение рассказа А. П. Чехова «Художество».
13. Аналой — употребляемый в богослужении высокий четырехугольный столик с покатым верхом.
14. Сокращенное изложение рассказа Л. H. Толстого «Где любовь, там Бог».
15. Четыре отрывка из романа Ф. М. Достоевского «Братья Карамазовы».
16. Легкий (лат.).
17. Тетя (фр.)
18. Благодарю, дядя! (фр.)
19. Ваше превосходительство (фр.).
20. Напомним, что монотеизм (от греч. monos — один, единственный и theos — Бог), в отличие от политеизма, утверждает, что Господь — единственный Бог.
21. Гений (от лат. gens — род, gigno — рождать, производить) — в римской мифологии первоначально божество — прародитель рода. В эпоху империи особое значение приобрел культ гения Рима и императора.
22. Сивилла (от греч. sibilla — пророчица) — у древних греков и римлян женщина, предсказывающая будущее, — прорицательница.
23. Фарисеи — еврейские религиозные фанатики, называвшиеся по–еврейски «хасидим», то есть праведные, а в греческой транскрипции — «асидеи» и «фарисеи».
24. И сказал Бог Аврааму: «Сей есть завет Мой, который вы должны соблюдать между Мною и между вами и между потомками твоими после тебя: да будет у вас обрезан весь мужской пол; обрезывайте крайнюю плоть вашу: и сие будет знамением завета между Мною и вами» (Быт. 17:10–11). Согласно Толковой Библии, обрезание символизировало собой отсечение плотских похотей и нечистых пожеланий, или, как это выразительно называет Библия, — «обрезание сердца».
25. Стихотворение неизвестного автора «Жизнь» из сборника «Русская духовная поэзия».
26. Красный угол — угол в доме, где находятся иконы.
27. Поддевка — длинная верхняя мужская одежда в талию, с мелкими сборками.
28. Курс парусного судна против ветра.
29. Имеется в виду дореволюционный период.
30. Антиминс (греч. — вместо преетонис) — священный плат с изображением погребения Господа Иисуса Христа.
31. «Лоси» — американская благотворительная организация; «Шрайнеры» — американская масонская организация.
32. 1 Слова из молитвы Господней: «Отче наш, сущий на небесах! да святится имя Твое; да приидет Царствие Твое; да будет воля Твоя и на земле, как на небе; хлеб наш насущный подавай нам на каждый день; и прости нам грехи наши, ибо и мы прощаем всякому должнику нашему; и не введи нас в искушение, но избавь нас от лукавого» (Лука, 11:11–4).
33. Нагорной проповеди посвяшен раздел 8 главы 4.
34. Иудейское название Пятикнижия Моисея (то есть первых пяти книг Ветхого Завета: Бытие, Исход, Левит, Числа, Второзаконие).
35. «Заповеди блаженства» изложены в Нагорной проповеди (см. гл. 4, раздел 8): «Блаженны нищие духом… плачущие… кроткие… алчущие и жаждущие правды… милостивые… чистые сердцем… миротворцы… изгнанные за правду, ибо их есть Царство Небесное».
36. Григорий Палама (1296—1359) — византийский богослов.
37. Логос (греч. logos) — слово, понятие, здесь — Разум.
38. Тертуллиан (ок. 160 — после 220) — христианский богослов и писатель.
39. Фома Аквинский( 1225 или 1226 — 1274) — средневековый философ и теолог.
40. Григорий Нисский (ок. 335 — ок. 394) — богослов, крупнейший христианский философ Византии.
41. При написании этого раздела использовалась книга С. Ласмане, А. Милтс и А. Рубенс «Этика».
42. Александр Шмеман — священник и богослов. С 1962 г. — декан Владимирской семинарии в Нью–Йорке. Почетный доктор ряда университетов. Скончался в 1983 г.
43. Повесть Ч. Диккенса «Семьдесят раз семь» печатается в сокращении.
44. Клайв Степлз Льюис (1898—1963) — английский писатель и религиозный философ, ставший в англоязычных странах и легендой, и учителем.
45. Речь идет о книге Дж. Беньяна «Путь паломника (1684).
46. Сокращенный вариант повести И. С. Тургенева «Первая любовь».
47. Сажень–русская мера длины, равная 2,13 м.
48. В этом и последующих семи разделах использована работа профессора протоиерея В. Зеньковского «На пороге зрелости».
49. Мф. 19, 12.
50. Кол. 3, 1–3.
51. То есть женщиной, соблюдающей светские приличия.
52. Отрывок из книги К. С. Льюиса «Любовь. Страдание. Надежда».
53. Рассказ В. Немировича–Данченко «Турчанка» из сборника «Искра Божия».
54. При написании раздела использована книга Ф. Альберони «Дружба и любовь».
55. Боссюэ (Bossuet) Жак Бенинь (1627–1704) — французский писатель и епископ
56. Работа Е. Трубецкого «Умозрение в красках» печатается в сокращении.
57. Речь идет о Первой мировой войне.
58. В этом разделе использована работа профессора медицины архиепископа Луки (Войно–Ясенецкого) «Дух, душа, тело».
59. Этот раздел подготовлен по проповеди епископа Григория (Лебедева).
60. Этот раздел подготовлен по работе немецких ученых Вернера Гитта и Карла–Хайнца Ванхайдна «Если бы животные могли говорить…».
61. Воздух — так называется на языке литургики покров, который возлагается на дискос и чашу. Пол таким именем он известен потому, что, вея им во время пения Символа веры, священник колеблет воздух. Этим именем называются и два других покрова, из которых одним покрывается дискос, другим — чаша. Большой воздух — при погребении кладут на лица священнослужителей и монахов.
62. Отрывки из книги Е. Трубецкого «Смысл жизни».