Педагог, регент, церковный композитор. В 1968 г. окончил Московское хоровое училище им. А. В. Свешникова Свешникова («Я всю жизнь свешниковец — ведь теперь я регент у о. Владислава Свешникова», — говорит он) и поступил на дирижерско-хоровой факультет Московской консерватории им. П. И. Чайковского. Затем — работа в Фольклорной Комиссии Союза композиторов РСФСР и учеба в аспирантуре Государственного музыкально-педагогического института им. Гнесиных (1980–1982). В это время Евгений Сергеевич начинает активно интересоваться церковным пением и посещать богослужения. С 1981 г. он поет на клиросе, а с 1982 г. — регент в московских храмах. Занимаясь регентской деятельностью, он обращает внимание на то, что на клиросах остро ощущается недостаток квалифицированных кадров, и в 1989 г. основывает Московские православные регентские курсы (МПРК — www.kliros.org). На базе этих курсов в 2006 г. было образовано регентско-певческое отделение Православного гуманитарного института «Со-действие». Там Е. С. Кустовский преподает дирижирование, устав, богослужебную практику. С 2005 по 2010 г. он организует и принимает активное участие в работе Европейских регентских семинаров. Когда в 1996 г. московский храм Трех Святителей на Кулишках вновь открывается для богослужений, Евгений Сергеевич становится постоянным регентом хора этого храма.
На протяжении всей своей клиросной деятельности Е. С. Кустовский пишет различные церковные композиции, которые в большинстве своем имеют сугубо клиросное применение. В основе его композиций, характерной чертой которых являются ясность и простота гармонического языка, часто лежат старинные напевы и распевы. Значительная часть композиций Е. С. Кустовского написана для небольшого или неполного составов хора, что обусловлено современными особенностями клиросной практики. Используя свой многолетний опыт и отличное знание устава, Кустовский составил ряд богослужебных публикаций, предназначенных для клиросных хоров, подготовил и опубликовал практическое пособие для церковных регентов.
Евгений Сергеевич — также верстальщик журнала «Вестник Российского Фольклорного Союза», основатель и руководитель ансамбля авторской песни «Скай».
В 2012 г. за заслуги в области православного просвещения Святейший Патриарх Кирилл наградил Евгения Сергеевича Кустовского медалью свт. Макария I.
Как штрих к портрету — мнение Евгения Сергеевича Кустовского на тему творческой свободы регента и певчего. Вот что он говорит:
«Тому, кто плохо знает устав, может показаться, что это набор непонятных догматических указаний, которые непонятно к чему относятся. Но Типикон, то есть Устав (греч.), — это книга, во-первых, очень увлекательная, во-вторых, в ней прослеживается очень интересная “многослойность” создания устава: какая-то часть написана оттуда, какая-то отсюда, это писали явно афонцы, а вот это студитская вставка. Многие части богослужения представляют собой сборник загадок, не менее удивительных и запутанных, чем, например, сборник детективов Агаты Кристи.
Служить в полноте Устава в приходской церкви практически невозможно. Современная редакция Типикона, по которой мы служим — это устав, написанный для монастыря, в котором на протяжении суток идет непрерывное богослужение. Меняется служащая братия, а богослужение идет. В приходском храме не та ситуация — службы прерываются не только на несколько часов, но и на несколько дней. А это значит — неизбежные сокращения, фатально “дырявый” устав.
А ведь у греков существует два устава — для монастырей (тот самый, с которого списан наш Типикон) и приходской устав Виолакиса. Мы могли бы иметь такой же и в России, более того — о необходимости “приходского Типикона” стоял специальный вопрос на Поместном Соборе 1918 г. Сейчас этот собор всё больше и больше наконец-то вспоминается. Современная проблема устава — это проблема сокращения устава. Но есть гораздо более “вкусные” тайны устава, которые регент может решать интересным образом. Например, есть такая богослужебная книга — Минея. Есть в ней изложение праздника Сретения Господня. В празднике Сретения есть только один канон, в котором существует только один цикл ирмосов: “Сушу глубородительную землю”, и все его только и знают. А есть другая книга — Ирмологий. И в Ирмологии есть два цикла ирмосов: один точно повторяет тот, который есть в празднике Сретения в Минее, а другой не используется нигде. Причем ирмосы блестящие и по своей поэтике, и по своей гимнографии. Это ирмосы, в которых отражена специфика и пророческой песни, и праздника Сретения с прямым цитированием “Ныне отпущаеши” праведного Симеона. А канона к этим ирмосам ни в одной книге нет. И непонятно, был ли он. Так вот: мое право на творчество, о котором Вы спрашивали, выразилось в том, что я, взяв благословение настоятеля, второй цикл ирмосов спел как катавасию. И это звучало вполне уместно — второй цикл ирмосов украсил праздничную службу новыми яркими гимнами.
Мы сейчас говорим о творчестве служебном, а какой простор для творчества открывается при подборе напевов в службу! Это, кстати, самое большое искушение для регента. Приходит музыкант, особенно музыкант-неофит: “Ой, что вы тут за примитив поете? Вот я, музыкант, сейчас такую музыку сочиню, все тут же на колени грохнутся”. Это значит, что человек не понимает, насколько каждый звук требует осторожности, знания традиции. Как, какими технологическими приемами может пользоваться или не имеет права пользоваться тот или иной стиль того или иного времени. Что было характерно для строчного, что для Киево-Печерского распева, что для знаменного, что для демественного, что для романтизма раннего, что для авангарда 20-х гг., что для позднего XX в., что для диаспоры французской… Что было характерно для всех этих стилей в свой собственный период? Что они нового ввели, что сохранили, в чем продвинулись, что отвергли? Только знание всего этого может дать человеку право сочинить или стилизовать в определенной традиции какой-то свой опус. Самая высшая честь для церковного композитора — это остаться незамеченным, раствориться в контексте какого-то определенного стиля. Яркий пример — заупокойная Литургия Архангельского. Это масштабное произведение, совершенно сейчас неисполняемое. Оно настолько тяжеловесно, что его никто не поет: технологически сложное, музыкально напыщенное, в общем, в практике невостребованное. Но есть в нем всего четыре такта, которые знает вся Россия — заупокойная ектения. Она так слилась с обиходом, что многие даже не знают, что это авторская музыка.
Творчество — это, прежде всего, знание законов устава и законов традиции. Чем тверже их соблюдает композитор, тем шире простор для его творчества, как ни странно. Это знает любой музыкант-профессионал, который хоть сколько-нибудь изучал историю музыки. Например, в эпоху Средневековья существовала нидерландская школа полифонистов строгого стиля, где были жесточайшие законы голосоведения. И именно на знании этих законов такие композиторы, как Джованни Палестрина, Жоскен Депре свободно писали развернутые, красивые сочинения…»
