О Великой пятнице: евангелисты, Лев Великий, Косьма Маюмский, Илия (Минятий), Симеон Метафраст, Филарет Московский, Феофан Затворник, Иннокентий Херсонский, Игнатий (Брянчанинов), Иоанн Кронштадтский, Лука Крымский, Николай Сербский, Иустин (Попович), Сергий Мечев, Антоний Сурожский, Александр Мень, Александр Геронимус, Борис Гладков, Аверкий (Таушев), Кассиан (Безобразов), Чарльз Додд, Мария Красовицкая, Постная Триодь.
Предание.ру - самый крупный православный мультимедийный архив в Рунете: лекции, выступления, фильмы, аудиокниги и книги для чтения на электронных устройствах; в свободном доступе, для всех.
Евангелия
ЕВАНГЕЛИЕ ОТ МАТФЕЯ
Глава 27
1 Когда же настало утро, все первосвященники и старейшины народа имели совещание об Иисусе, чтобы предать Его смерти;
2 и, связав Его, отвели и предали Его Понтию Пилату, правителю.
3 Тогда Иуда, предавший Его, увидев, что Он осужден, и, раскаявшись, возвратил тридцать сребренников первосвященникам и старейшинам,
4 говоря: согрешил я, предав кровь невинную. Они же сказали ему: что нам до того? смотри сам.
5 И, бросив сребренники в храме, он вышел, пошел и удавился.
6 Первосвященники, взяв сребренники, сказали: непозволительно положить их в сокровищницу церковную, потому что это цена крови.
7 Сделав же совещание, купили на них землю горшечника, для погребения странников;
8 посему и называется земля та «землею крови» до сего дня.
9 Тогда сбылось реченное через пророка Иеремию, который говорит: и взяли тридцать сребренников, цену Оцененного, Которого оценили сыны Израиля,
10 и дали их за землю горшечника, как сказал мне Господь.
11 Иисус же стал пред правителем. И спросил Его правитель: Ты Царь Иудейский? Иисус сказал ему: ты говоришь.
12 И когда обвиняли Его первосвященники и старейшины, Он ничего не отвечал.
13 Тогда говорит Ему Пилат: не слышишь, сколько свидетельствуют против Тебя?
14 И не отвечал ему ни на одно слово, так что правитель весьма дивился.
15 На праздник же
16 Был тогда у них известный узник, называемый Варавва;
17 итак, когда собрались они, сказал им Пилат: кого хотите, чтобы я отпустил вам: Варавву, или Иисуса, называемого Христом?
18 ибо знал, что предали Его из зависти.
19 Между тем, как сидел он на судейском месте, жена его послала ему сказать: не делай ничего Праведнику Тому, потому что я ныне во сне много пострадала за Него.
20 Но первосвященники и старейшины возбудили народ просить Варавву, а Иисуса погубить.
21 Тогда правитель спросил их: кого из двух хотите, чтобы я отпустил вам? Они сказали: Варавву.
22 Пилат говорит им: что же я сделаю Иисусу, называемому Христом? Говорят ему все: да будет распят.
23 Правитель сказал: какое же зло сделал Он? Но они еще сильнее кричали: да будет распят.
24 Пилат, видя, что ничто не помогает, но смятение увеличивается, взял воды и умыл руки перед народом, и сказал: невиновен я в крови Праведника Сего; смотрите вы.
25 И, отвечая, весь народ сказал: кровь Его на нас и на детях наших.
26 Тогда отпустил им Варавву, а Иисуса, бив, предал на распятие.
27 Тогда воины правителя, взяв Иисуса в преторию, собрали на Него весь полк
28 и, раздев Его, надели на Него багряницу;
29 и, сплетши венец из терна, возложили Ему на голову и дали Ему в правую руку трость; и, становясь пред Ним на колени, насмехались над Ним, говоря: радуйся, Царь Иудейский!
30 и плевали на Него и, взяв трость, били Его по голове.
31 И когда насмеялись над Ним, сняли с Него багряницу, и одели Его в одежды Его, и повели Его на распятие.
32 Выходя, они встретили одного Киринеянина, по имени Симона; сего заставили нести крест Его.
33 И, придя на место, называемое Голгофа, что значит: Лобное место,
34 дали Ему пить уксуса, смешанного с желчью; и, отведав, не хотел пить.
35 Распявшие же Его делили одежды его, бросая жребий;
36 и, сидя, стерегли Его там;
37 и поставили над головою Его надпись, означающую вину Его: Сей есть Иисус, Царь Иудейский.
38 Тогда распяты с Ним два разбойника: один по правую сторону, а другой по левую.
39 Проходящие же злословили Его, кивая головами своими
40 и говоря: Разрушающий храм и в три дня Созидающий! спаси Себя Самого; если Ты Сын Божий, сойди с креста.
41 Подобно и первосвященники с книжниками и старейшинами и фарисеями, насмехаясь, говорили:
42 других спасал, а Себя Самого не может спасти; если Он Царь Израилев, пусть теперь сойдет с креста, и уверуем в Него;
43 уповал на Бога; пусть теперь избавит Его, если Он угоден Ему. Ибо Он сказал: Я Божий Сын.
44 Также и разбойники, распятые с Ним, поносили Его.
45 От шестого же часа тьма была по всей земле до часа девятого;
46 а около девятого часа возопил Иисус громким голосом: Или, Или! лама савахфани? то есть: Боже Мой, Боже Мой! для чего Ты Меня оставил?
47 Некоторые из стоявших там, слыша это, говорили: Илию зовет Он.
48 И тотчас побежал один из них, взял губку, наполнил уксусом и, наложив на трость, давал Ему пить;
49 а другие говорили: постой, посмотрим, придет ли Илия спасти Его.
50 Иисус же, опять возопив громким голосом, испустил дух.
51 И вот, завеса в храме раздралась надвое, сверху донизу; и земля потряслась; и камни расселись;
52 и гробы отверзлись; и многие тела усопших святых воскресли
53 и, выйдя из гробов по воскресении Его, вошли во святый град и явились многим.
54 Сотник же и те, которые с ним стерегли Иисуса, видя землетрясение и все бывшее, устрашились весьма и говорили: воистину Он был Сын Божий.
55 Там были также и смотрели издали многие женщины, которые следовали за Иисусом из Галилеи, служа Ему;
56 между ними были Мария Магдалина и Мария, мать Иакова и Иосии, и мать сыновей Зеведеевых.
57 Когда же настал вечер, пришел богатый человек из Аримафеи, именем Иосиф, который также учился у Иисуса;
58 он, придя к Пилату, просил тела Иисусова. Тогда Пилат приказал отдать тело;
59 и, взяв тело, Иосиф обвил его чистою плащаницею
60 и положил его в новом своем гробе, который высек он в скале; и, привалив большой камень к двери гроба, удалился.
61 Была же там Мария Магдалина и другая Мария, которые сидели против гроба.
ЕВАНГЕЛИЕ ОТ МАРКА
Глава 15
1 Немедленно поутру первосвященники со старейшинами и книжниками и весь синедрион составили совещание и, связав Иисуса, отвели и предали Пилату.
2 Пилат спросил Его: Ты Царь Иудейский? Он же сказал ему в ответ: ты говоришь.
3 И первосвященники обвиняли Его во многом.
4 Пилат же опять спросил Его: Ты ничего не отвечаешь? видишь, как много против Тебя обвинений.
5 Но Иисус и на это ничего не отвечал, так что Пилат дивился.
6 На всякий же праздник отпускал он им одного узника, о котором просили.
7 Тогда был в узах
8 И народ начал кричать и просить
9 Он сказал им в ответ: хотите ли, отпущу вам Царя Иудейского?
10 Ибо знал, что первосвященники предали Его из зависти.
11 Но первосвященники возбудили народ
12 Пилат, отвечая, опять сказал им: что же хотите, чтобы я сделал с Тем, Которого вы называете Царем Иудейским?
13 Они опять закричали: распни Его.
14 Пилат сказал им: какое же зло сделал Он? Но они еще сильнее закричали: распни Его.
15 Тогда Пилат, желая сделать угодное народу, отпустил им Варавву, а Иисуса, бив, предал на распятие.
16 А воины отвели Его внутрь двора, то есть в преторию, и собрали весь полк,
17 и одели Его в багряницу, и, сплетши терновый венец, возложили на Него;
18 и начали приветствовать Его: радуйся, Царь Иудейский!
19 И били Его по голове тростью, и плевали на Него, и, становясь на колени, кланялись Ему.
20 Когда же насмеялись над Ним, сняли с Него багряницу, одели Его в собственные одежды Его и повели Его, чтобы распять Его.
21 И заставили проходящего некоего Киринеянина Симона, отца Александрова и Руфова, идущего с поля, нести крест Его.
22 И привели Его на место Голгофу, что значит: Лобное место.
23 И давали Ему пить вино со смирною; но Он не принял.
24 Распявшие Его делили одежды Его, бросая жребий, кому что взять.
25 Был час третий, и распяли Его.
26 И была надпись вины Его: Царь Иудейский.
27 С Ним распяли двух разбойников, одного по правую, а другого по левую
28 И сбылось слово Писания: и к злодеям причтен.
29 Проходящие злословили Его, кивая головами своими и говоря: э! разрушающий храм, и в три дня созидающий!
30 спаси Себя Самого и сойди со креста.
31 Подобно и первосвященники с книжниками, насмехаясь, говорили друг другу: других спасал, а Себя не может спасти.
32 Христос, Царь Израилев, пусть сойдет теперь с креста, чтобы мы видели, и уверуем. И распятые с Ним поносили Его.
33 В шестом же часу настала тьма по всей земле и
34 В девятом часу возопил Иисус громким голосом: Элои! Элои! ламма савахфани? — что значит: Боже Мой! Боже Мой! для чего Ты Меня оставил?
35 Некоторые из стоявших тут, услышав, говорили: вот, Илию зовет.
36 А один побежал, наполнил губку уксусом и, наложив на трость, давал Ему пить, говоря: постойте, посмотрим, придет ли Илия снять Его.
37 Иисус же, возгласив громко, испустил дух.
38 И завеса в храме раздралась надвое, сверху донизу.
39 Сотник, стоявший напротив Его, увидев, что Он, так возгласив, испустил дух, сказал: истинно Человек Сей был Сын Божий.
40 Были
41 которые и тогда, как Он был в Галилее, следовали за Ним и служили Ему, и другие многие, вместе с Ним пришедшие в Иерусалим.
42 И как уже настал вечер, — потому что была пятница, то есть
43 пришел Иосиф из Аримафеи, знаменитый член совета, который и сам ожидал Царствия Божия, осмелился войти к Пилату, и просил тела Иисусова.
44 Пилат удивился, что Он уже умер, и, призвав сотника, спросил его, давно ли умер?
45 И, узнав от сотника, отдал тело Иосифу.
46 Он, купив плащаницу и сняв Его, обвил плащаницею, и положил Его во гробе, который был высечен в скале, и привалил камень к двери гроба.
47 Мария же Магдалина и Мария Иосиева смотрели, где Его полагали.
ЕВАНГЕЛИЕ ОТ ЛУКИ
Глава 23
31 И сказал Господь: Симон! Симон! се, сатана просил, чтобы сеять вас как пшеницу,
32 но Я молился о тебе, чтобы не оскудела вера твоя; и ты некогда, обратившись, утверди братьев твоих.
33 Он отвечал Ему: Господи! с Тобою я готов и в темницу и на смерть идти.
34 Но Он сказал: говорю тебе, Петр, не пропоет петух сегодня, как ты трижды отречешься, что не знаешь Меня.
35 И сказал им: когда Я посылал вас без мешка и без сумы и без обуви, имели ли вы в чем недостаток? Они отвечали: ни в чем.
36 Тогда Он сказал им: но теперь, кто имеет мешок, тот возьми его, также и суму; а у кого нет, продай одежду свою и купи меч;
37 ибо сказываю вам, что должно исполниться на Мне и сему написанному: и к злодеям причтен. Ибо то, что о Мне, приходит к концу.
38 Они сказали: Господи! вот, здесь два меча. Он сказал им: довольно.
39 И, выйдя, пошел по обыкновению на гору Елеонскую, за Ним последовали и ученики Его.
40 Придя же на место, сказал им: молитесь, чтобы не впасть в искушение.
41 И Сам отошел от них на вержение камня, и, преклонив колени, молился,
42 говоря: Отче! о, если бы Ты благоволил пронести чашу сию мимо Меня! впрочем не Моя воля, но Твоя да будет.
43 Явился же Ему Ангел с небес и укреплял Его.
44 И, находясь в борении, прилежнее молился, и был пот Его, как капли крови, падающие на землю.
45 Встав от молитвы, Он пришел к ученикам, и нашел их спящими от печали
46 и сказал им: что вы спите? встаньте и молитесь, чтобы не впасть в искушение.
47 Когда Он еще говорил это, появился народ, а впереди его шел один из двенадцати, называемый Иуда, и он подошел к Иисусу, чтобы поцеловать Его. Ибо он такой им дал знак: Кого я поцелую, Тот и есть.
48 Иисус же сказал ему: Иуда! целованием ли предаешь Сына Человеческого?
49 Бывшие же с Ним, видя, к чему идет дело, сказали Ему: Господи! не ударить ли нам мечом?
50 И один из них ударил раба первосвященникова, и отсек ему правое ухо.
51 Тогда Иисус сказал: оставьте, довольно. И, коснувшись уха его, исцелил его.
52 Первосвященникам же и начальникам храма и старейшинам, собравшимся против Него, сказал Иисус: как будто на разбойника вышли вы с мечами и кольями, чтобы взять Меня?
53 Каждый день бывал Я с вами в храме, и вы не поднимали на Меня рук, но теперь ваше время и власть тьмы.
54 Взяв Его, повели и привели в дом первосвященника. Петр же следовал издали.
55 Когда они развели огонь среди двора и сели вместе, сел и Петр между ними.
56 Одна служанка, увидев его сидящего у огня и всмотревшись в него, сказала: и этот был с Ним.
57 Но он отрекся от Него, сказав женщине: я не знаю Его.
58 Вскоре потом другой, увидев его, сказал: и ты из них. Но Петр сказал этому человеку: нет!
59 Прошло с час времени, еще некто настоятельно говорил: точно и этот был с Ним, ибо он Галилеянин.
60 Но Петр сказал тому человеку: не знаю, что ты говоришь. И тотчас, когда еще говорил он, запел петух.
61 Тогда Господь, обратившись, взглянул на Петра, и Петр вспомнил слово Господа, как Он сказал ему: прежде нежели пропоет петух, отречешься от Меня трижды.
62 И, выйдя вон, горько заплакал.
63 Люди, державшие Иисуса, ругались над Ним и били Его;
64 и, закрыв Его, ударяли Его по лицу и спрашивали Его: прореки, кто ударил Тебя?
65 И много иных хулений произносили против Него.
66 И как настал день, собрались старейшины народа, первосвященники и книжники, и ввели Его в свой синедрион
67 и сказали: Ты ли Христос? скажи нам. Он сказал им: если скажу вам, вы не поверите;
68 если же и спрошу вас, не будете отвечать Мне и не отпустите
69 отныне Сын Человеческий воссядет одесную силы Божией.
70 И сказали все: итак, Ты Сын Божий? Он отвечал им: вы говорите, что Я.
71 Они же сказали: какое еще нужно нам свидетельство? ибо мы сами слышали из уст Его.
Глава 23
1 И поднялось все множество их, и повели Его к Пилату,
2 и начали обвинять Его, говоря: мы нашли, что Он развращает народ наш и запрещает давать подать кесарю, называя Себя Христом Царем.
3 Пилат спросил Его: Ты Царь Иудейский? Он сказал ему в ответ: ты говоришь.
4 Пилат сказал первосвященникам и народу: я не нахожу никакой вины в этом человеке.
5 Но они настаивали, говоря, что Он возмущает народ, уча по всей Иудее, начиная от Галилеи до сего места.
6 Пилат, услышав о Галилее, спросил: разве Он Галилеянин?
7 И, узнав, что Он из области Иродовой, послал Его к Ироду, который в эти дни был также в Иерусалиме.
8 Ирод, увидев Иисуса, очень обрадовался, ибо давно желал видеть Его, потому что много слышал о Нем, и надеялся увидеть от Него какое-нибудь чудо,
9 и предлагал Ему многие вопросы, но Он ничего не отвечал ему.
10 Первосвященники же и книжники стояли и усильно обвиняли Его.
11 Но Ирод со своими воинами, уничижив Его и насмеявшись над Ним, одел Его в светлую одежду и отослал обратно к Пилату.
12 И сделались в тот день Пилат и Ирод друзьями между собою, ибо прежде были во вражде друг с другом.
13 Пилат же, созвав первосвященников и начальников и народ,
14 сказал им: вы привели ко мне человека сего, как развращающего народ; и вот, я при вас исследовал и не нашел человека сего виновным ни в чем том, в чем вы обвиняете Его;
15 и Ирод также, ибо я посылал Его к нему; и ничего не найдено в Нем достойного смерти;
16 итак, наказав Его, отпущу.
17 А ему и нужно было для праздника отпустить им одного
18 Но весь народ стал кричать: смерть Ему! а отпусти нам Варавву.
19 Варавва был посажен в темницу за произведенное в городе возмущение и убийство.
20 Пилат снова возвысил голос, желая отпустить Иисуса.
21 Но они кричали: распни, распни Его!
22 Он в третий раз сказал им: какое же зло сделал Он? я ничего достойного смерти не нашел в Нем; итак, наказав Его, отпущу.
23 Но они продолжали с великим криком требовать, чтобы Он был распят; и превозмог крик их и первосвященников.
24 И Пилат решил быть по прошению их,
25 и отпустил им посаженного за возмущение и убийство в темницу, которого они просили; а Иисуса предал в их волю.
26 И когда повели Его, то, захватив некоего Симона Киринеянина, шедшего с поля, возложили на него крест, чтобы нес за Иисусом.
27 И шло за Ним великое множество народа и женщин, которые плакали и рыдали о Нем.
28 Иисус же, обратившись к ним, сказал: дщери Иерусалимские! не плачьте обо Мне, но плачьте о себе и о детях ваших,
29 ибо приходят дни, в которые скажут: блаженны неплодные, и утробы неродившие, и сосцы непитавшие!
30 тогда начнут говорить горам: падите на нас! и холмам: покройте нас!
31 Ибо если с зеленеющим деревом это делают, то с сухим что будет?
32 Вели с Ним на смерть и двух злодеев.
33 И когда пришли на место, называемое Лобное, там распяли Его и злодеев, одного по правую, а другого по левую сторону.
34 Иисус же говорил: Отче! прости им, ибо не знают, что делают. И делили одежды Его, бросая жребий.
35 И стоял народ и смотрел. Насмехались же вместе с ними и начальники, говоря: других спасал; пусть спасет Себя Самого, если Он Христос, избранный Божий.
36 Также и воины ругались над Ним, подходя и поднося Ему уксус
37 и говоря: если Ты Царь Иудейский, спаси Себя Самого.
38 И была над Ним надпись, написанная словами греческими, римскими и еврейскими: Сей есть Царь Иудейский.
39 Один из повешенных злодеев злословил Его и говорил: если Ты Христос, спаси Себя и нас.
40 Другой же, напротив, унимал его и говорил: или ты не боишься Бога, когда и сам осужден на то же?
41 и мы
42 И сказал Иисусу: помяни меня, Господи, когда приидешь в Царствие Твое!
43 И сказал ему Иисус: истинно говорю тебе, ныне же будешь со Мною в раю.
44 Было же около шестого часа дня, и сделалась тьма по всей земле до часа девятого:
45 и померкло солнце, и завеса в храме раздралась по средине.
46 Иисус, возгласив громким голосом, сказал: Отче! в руки Твои предаю дух Мой. И, сие сказав, испустил дух.
47 Сотник же, видев происходившее, прославил Бога и сказал: истинно человек этот был праведник.
48 И весь народ, сшедшийся на сие зрелище, видя происходившее, возвращался, бия себя в грудь.
49 Все же, знавшие Его, и женщины, следовавшие за Ним из Галилеи, стояли вдали и смотрели на это.
50 Тогда некто, именем Иосиф, член совета, человек добрый и правдивый,
51 не участвовавший в совете и в деле их; из Аримафеи, города Иудейского, ожидавший также Царствия Божия,
52 пришел к Пилату и просил тела Иисусова;
53 и, сняв его, обвил плащаницею и положил его в гробе, высеченном
54 День тот был пятница, и наступала суббота.
55 Последовали также и женщины, пришедшие с Иисусом из Галилеи, и смотрели гроб, и как полагалось тело Его;
56 возвратившись же, приготовили благовония и масти; и в субботу остались в покое по заповеди.
ЕВАНГЕЛИЕ ОТ ИОАННА
Глава 18
1 Сказав сие, Иисус вышел с учениками Своими за поток Кедрон, где был сад, в который вошел Сам и ученики Его.
2 Знал же это место и Иуда, предатель Его, потому что Иисус часто собирался там с учениками Своими.
3 Итак Иуда, взяв отряд
4 Иисус же, зная все, что с Ним будет, вышел и сказал им: кого ищете?
5 Ему отвечали: Иисуса Назорея. Иисус говорит им: это Я. Стоял же с ними и Иуда, предатель Его.
6 И когда сказал им: это Я, они отступили назад и пали на землю.
7 Опять спросил их: кого ищете? Они сказали: Иисуса Назорея.
8 Иисус отвечал: Я сказал вам, что это Я; итак, если Меня ищете, оставьте их, пусть идут,
9 да сбудется слово, реченное Им: из тех, которых Ты Мне дал, Я не погубил никого.
10 Симон же Петр, имея меч, извлек его, и ударил первосвященнического раба, и отсек ему правое ухо. Имя рабу было Малх.
11 Но Иисус сказал Петру: вложи меч в ножны; неужели Мне не пить чаши, которую дал Мне Отец?
12 Тогда воины и тысяченачальник и служители Иудейские взяли Иисуса и связали Его,
13 и отвели Его сперва к Анне, ибо он был тесть Каиафе, который был на тот год первосвященником.
14 Это был Каиафа, который подал совет Иудеям, что лучше одному человеку умереть за народ.
15 За Иисусом следовали Симон Петр и другой ученик; ученик же сей был знаком первосвященнику и вошел с Иисусом во двор первосвященнический.
16 А Петр стоял вне за дверями. Потом другой ученик, который был знаком первосвященнику, вышел, и сказал придвернице, и ввел Петра.
17 Тут раба придверница говорит Петру: и ты не из учеников ли Этого Человека? Он сказал: нет.
18 Между тем рабы и служители, разведя огонь, потому что было холодно, стояли и грелись. Петр также стоял с ними и грелся.
19 Первосвященник же спросил Иисуса об учениках Его и об учении Его.
20 Иисус отвечал ему: Я говорил явно миру; Я всегда учил в синагоге и в храме, где всегда Иудеи сходятся, и тайно не говорил ничего.
21 Что спрашиваешь Меня? спроси слышавших, что Я говорил им; вот, они знают, что Я говорил.
22 Когда Он сказал это, один из служителей, стоявший близко, ударил Иисуса по щеке, сказав: так отвечаешь Ты первосвященнику?
23 Иисус отвечал ему: если Я сказал худо, покажи, что худо; а если хорошо, что ты бьешь Меня?
24 Анна послал Его связанного к первосвященнику Каиафе.
25 Симон же Петр стоял и грелся. Тут сказали ему: не из учеников ли Его и ты? Он отрекся и сказал: нет.
26 Один из рабов первосвященнических, родственник тому, которому Петр отсек ухо, говорит: не я ли видел тебя с Ним в саду?
27 Петр опять отрекся; и тотчас запел петух.
28 От Каиафы повели Иисуса в преторию. Было утро; и они не вошли в преторию, чтобы не оскверниться, но чтобы
29 Пилат вышел к ним и сказал: в чем вы обвиняете Человека Сего?
30 Они сказали ему в ответ: если бы Он не был злодей, мы не предали бы Его тебе.
31 Пилат сказал им: возьмите Его вы, и по закону вашему судите Его. Иудеи сказали ему: нам не позволено предавать смерти никого, —
32 да сбудется слово Иисусово, которое сказал Он, давая разуметь, какою смертью Он умрет.
33 Тогда Пилат опять вошел в преторию, и призвал Иисуса, и сказал Ему: Ты Царь Иудейский?
34 Иисус отвечал ему: от себя ли ты говоришь это, или другие сказали тебе о Мне?
35 Пилат отвечал: разве я Иудей? Твой народ и первосвященники предали Тебя мне; что Ты сделал?
36 Иисус отвечал: Царство Мое не от мира сего; если бы от мира сего было Царство Мое, то служители Мои подвизались бы за Меня, чтобы Я не был предан Иудеям; но ныне Царство Мое не отсюда.
37 Пилат сказал Ему: итак Ты Царь? Иисус отвечал: ты говоришь, что Я Царь. Я на то родился и на то пришел в мир, чтобы свидетельствовать о истине; всякий, кто от истины, слушает гласа Моего.
38 Пилат сказал Ему: что есть истина? И, сказав это, опять вышел к Иудеям и сказал им: я никакой вины не нахожу в Нем.
39 Есть же у вас обычай, чтобы я одного отпускал вам на Пасху; хотите ли, отпущу вам Царя Иудейского?
40 Тогда опять закричали все, говоря: не Его, но Варавву. Варавва же был разбойник.
Глава 19
1 Тогда Пилат взял Иисуса и
2 И воины, сплетши венец из терна, возложили Ему на голову, и одели Его в багряницу,
3 и говорили: радуйся, Царь Иудейский! и били Его по ланитам.
4 Пилат опять вышел и сказал им: вот, я вывожу Его к вам, чтобы вы знали, что я не нахожу в Нем никакой вины.
5 Тогда вышел Иисус в терновом венце и в багрянице. И сказал им
6 Когда же увидели Его первосвященники и служители, то закричали: распни, распни Его! Пилат говорит им: возьмите Его вы, и распните; ибо я не нахожу в Нем вины.
7 Иудеи отвечали ему: мы имеем закон, и по закону нашему Он должен умереть, потому что сделал Себя Сыном Божиим.
8 Пилат, услышав это слово, больше убоялся.
9 И опять вошел в преторию и сказал Иисусу: откуда Ты? Но Иисус не дал ему ответа.
10 Пилат говорит Ему: мне ли не отвечаешь? не знаешь ли, что я имею власть распять Тебя и власть имею отпустить Тебя?
11 Иисус отвечал: ты не имел бы надо Мною никакой власти, если бы не было дано тебе свыше; посему более греха на том, кто предал Меня тебе.
12 С этого
13 Пилат, услышав это слово, вывел вон Иисуса и сел на судилище, на месте, называемом Лифостротон, а по-еврейски Гаввафа.
14 Тогда была пятница перед Пасхою, и час шестый. И сказал
15 Но они закричали: возьми, возьми, распни Его! Пилат говорит им: Царя ли вашего распну? Первосвященники отвечали: нет у нас царя, кроме кесаря.
16 Тогда наконец он предал Его им на распятие. И взяли Иисуса и повели.
17 И, неся крест Свой, Он вышел на место, называемое Лобное, по-еврейски Голгофа;
18 там распяли Его и с Ним двух других, по ту и по другую сторону, а посреди Иисуса.
19 Пилат же написал и надпись, и поставил на кресте. Написано было: Иисус Назорей, Царь Иудейский.
20 Эту надпись читали многие из Иудеев, потому что место, где был распят Иисус, было недалеко от города, и написано было по— еврейски, по-гречески, по-римски.
21 Первосвященники же Иудейские сказали Пилату: не пиши: Царь Иудейский, но что Он говорил: Я Царь Иудейский.
22 Пилат отвечал: что я написал, то написал.
23 Воины же, когда распяли Иисуса, взяли одежды Его и разделили на четыре части, каждому воину по части, и хитон; хитон же был не сшитый, а весь тканый сверху.
24 Итак сказали друг другу: не станем раздирать его, а бросим о нем жребий, чей будет, — да сбудется реченное в Писании: разделили ризы Мои между собою и об одежде Моей бросали жребий. Так поступили воины.
25 При кресте Иисуса стояли Матерь Его и сестра Матери Его, Мария Клеопова, и Мария Магдалина.
26 Иисус, увидев Матерь и ученика тут стоящего, которого любил, говорит Матери Своей: Жено! се, сын Твой.
27 Потом говорит ученику: се, Матерь твоя! И с этого времени ученик сей взял Ее к себе.
28 После того Иисус, зная, что уже все совершилось, да сбудется Писание, говорит: жажду.
29 Тут стоял сосуд, полный уксуса.
30 Когда же Иисус вкусил уксуса, сказал: совершилось! И, преклонив главу, предал дух.
31 Но так как
32 Итак пришли воины, и у первого перебили голени, и у другого, распятого с Ним.
33 Но, придя к Иисусу, как увидели Его уже умершим, не перебили у Него голеней,
34 но один из воинов копьем пронзил Ему ребра, и тотчас истекла кровь и вода.
35 И видевший засвидетельствовал, и истинно свидетельство его; он знает, что говорит истину, дабы вы поверили.
36 Ибо сие произошло, да сбудется Писание: кость Его да не сокрушится.
37 Также и в другом
38 После сего Иосиф из Аримафеи — ученик Иисуса, но тайный из страха от Иудеев, — просил Пилата, чтобы снять тело Иисуса; и Пилат позволил. Он пошел и снял тело Иисуса.
39 Пришел также и Никодим, — приходивший прежде к Иисусу ночью, — и принес состав из смирны и алоя, литр около ста.
40 Итак они взяли тело Иисуса и обвили его пеленами с благовониями, как обыкновенно погребают Иудеи.
41 На том месте, где Он распят, был сад, и в саду гроб новый, в котором еще никто не был положен.
42 Там положили Иисуса ради пятницы Иудейской, потому что гроб был близко.
Лев Великий. Слово I о Страстях Господних, произнесенное в воскресенье
I. Таинство, возлюбленные, Страстей Господних, которые Господь Иисус, Сын Божий, претерпел ради спасения человеческого рода, и, как и обещал, будучи вознесен, всех привлек к Себе, именно для того столь ясно и отчетливо было изложено евангельским словом, чтобы для богобоязненных и благочестивых сердец не отличалось бы услышанное от прочитанного и увиденное от изображенного. И хотя несомненно то, что священное повествование содержит неопровержимую истину, но тем не менее с помощью Господней необходимо прилагать нам все силы, дабы известное благодаря преданию стало бы также очевидным и для рассудка.
Когда же человеческое лицемерие привело к первородному и всеобщему падению, и
II. Отныне, возлюбленные, рассматривая человеческую немощь Господа сквозь призму Его Страстей, давайте признаем, что не было там умаления Божественной силы, и, размышляя о совечном и равном Отцу образе Единородного, давайте засвидетельствуем, что воистину произошло казавшееся нам недостойным Бога. А именно, обе природы есть Один Христос; и как Слово в Нем не отделено от Человека, так и Человек не разлучен со Словом. Не была отвергнута униженность, не умалилось величие. И ничто не могло причинить вреда неуязвимой природе, как это случилось бы с подверженной страданию; и все то таинство, которое соединило человеческую природу и Божественность, было дарованием милосердия и действием милости. Ведь такими оковами были мы скованы, что никакой другой силой, кроме этой, не смогли бы освободиться. Униженность Божественности есть в то же время наше возвеличивание. Поэтому искупаемся мы столь великой ценой и исцеляемся столь большой заботой. Ибо кто бы мог возвратиться от нечестивости к праведности, от бедственного положения к блаженству, если бы не преклонился праведный до нечестивых, блаженный до погибающих?
III. Итак, возлюбленные, не подобает нам стыдиться Креста Христова, ведь не греховное состояние, а великодушие Божественного Промысла было его источником. И сколько бы по нашей немощи вплоть до смерти ни претерпевал Господь Иисус, однако не настолько Он отстранился от своей славы, чтобы среди унижений и страдания не являть Божественные деяния. Ведь когда злочестивый Иуда, уже не скрываясь в овечьей шкуре, но разоблачив свою волчью ярость, являя силу злодеяния миролюбивым жестом — поцелуем, который оказался страшнее любого оружия, подал знак к пленению, и обезумевшая толпа, собравшаяся вместе с вооруженным отрядом солдат пленить Господа, будучи среди факелов и фонарей помрачена своей тьмой, не распознала Истинного Света, тогда Господь, решив лучше встретить толпу, чем скрыться, как свидетельствует евангелист Иоанн, еще не узнанный спросил, кого они ищут; и когда получил ответ, что ищут Иисуса, то сказал:
IV. Так вот, Господь, зная, что Он, приняв на Себя [исполнение] Таинства, согласился на большее, в этом величии не остался дольше, но позволил своим преследователям осуществить задуманное злодеяние. Ведь если бы Он не захотел плениться, то ни за что бы не был схвачен. Но если бы Он не позволил Себя пленить, то кто бы тогда из людей смог спастись? Ведь блаженный Петр, являя ради Господа бесстрашную стойкость, воспылал против натиска нападавших порывом святой любви, и, употребив против первосвященнического раба меч, отсек ухо наиболее дерзко надвигающемуся. Но Господь остановил благочестивое действие любящего Апостола; повелел Он вложить меч обратно и не позволил, чтобы защищали Его от нечестивых рук и меча. Ибо вопреки Таинству нашего искупления произошло бы, если Тот, Кто пришел умереть за всех, не захотел бы плениться; диавольское же владычество и человеческое пленение простиралось лишь до триумфа Честного Креста. Следовательно, Он, отдавая Себя на произвол неистовства безумствующих, в то же время не преминул явить им свою Божественность. Ухо же раба, омертвевшее после отсечения и не связанное более с живым телом, рукой Христа было восстановлено на прежнее место покрытой позором головы. Воссоединяет Он здесь то, что Сам же создал, поэтому без промедления плоть следует повелению Того, Кто ее сотворил.
V. Итак, являют все эти деяния Божественную силу. Но Господь умеряет мощь Своего величия и попускает насилие преследующих. Проявляется в этом то благоволение, которым Он
Итак, внушенного, возлюбленные, на сегодня достаточно для вашего благочестивого слуха, и пусть из–за пространности [изложенного] не вкрадется пренебрежение. Недостающее, обещаем мы, что с помощью Господней, будет изложено в среду и верим, что Тот, Кто даровал нам сказанное, также даст и то, что намерены сказать, через Господа нашего Иисуса Христа, Которому подобает честь и слава во веки веков. Аминь.
(
Косьма Маюмский. Трипеснецъ на великій Пятокъ
Омывши ноги и предочистившись причащеніемъ божественнаго таинства, служители твои, Христе, пришли ныне съ тобою изъ Сіона на великую гору Елеонскую, воспевая тебя, Человеколюбче (Матф. 26, 30).
Смотрите, други, сказалъ ты, не ужасайтесь; ибо ныне приближился часъ быть мне взяту (и) убіену руками беззаконныхъ; вы же все разсеетесь, оставивъ меня, (но) я соберу васъ — проповедывать о мне Человеколюбце (Матф. 24, 6; 26, 45; Іоан. 17, 32).
Съ веждей (вашихъ), сказалъ ты Христе ученикамъ, стряхните ныне сонъ, и бодрствуйте въ молитве, дабы не впасть вамъ въ искушеніе, особенно же ты, Симонъ; ибо сильнейшаго (постигаетъ) и бóльшее искушеніе; познай меня, Петръ, котораго вся тварь благословляетъ, прославляя во веки (Матф. 26, 40–41; Лук. 21, 31).
Постыдныхъ словъ изъ устъ (моихъ) никогда не произнесу, Владыка; съ тобою умру, какъ (ученикъ) признательный, хотя бы все отверглись (тебя), воскликнулъ Петръ; не плоть и кровь, но Отецъ твой открылъ мне тебя, коего вся тварь благословляетъ, прославляя во веки (Матф. 16, 17; 26, 33. 53).
Не всю глубину божественной премудрости и веденія изследовалъ, и бездны судебъ моихъ не постигъ ты, человекъ, сказалъ Господь; посему, будучи плотію, не превозносись; ибо трижды отречешься меня, коего вся тварь благословляетъ, прославляя во веки (Рим. 11, 33; Матф. 26, 34).
Отрицаешь сіе, Симонъ Петръ, но скоро убедишься въ томъ, что сказано, и даже одна служанка приближившись устрашитъ тебя, сказалъ Господь: но горько восплачешь и буду милостивъ къ тебе я, коего вся тварь благословляетъ, прославляя во веки (Матф. 26, 7–75.
Губительное сонмище богоненавистниковъ (и) сонмъ коварныхъ богоубійцъ окружили тебя, Христе, и какъ неправедника влекли Создателя всего, котораго мы величаемъ (Іоан. 18, 3; Псал. 21, 17).
Нечестивые, неразумевшіе закона и суетно изучавшіе изреченія пророковъ, влекли заклать тебя, какъ овча, Владыку всего, котораго мы величаемъ (2 Кор. 3, 14; Ис. 53, 7).
Священники съ книжниками, движимые злобною завистію, предали язычникамъ Жизнь (и) Жизнодавца по естеству, котораго мы величаемъ (Матф. 20, 18; 27, 1–2).
Они окружили тебя, Царь, какъ псы многіе, били ударяя тебя по ланите, спрашивали тебя и ложно свидетельствовали противъ тебя; но претерпевъ все, ты спасъ всехъ (Псал. 21, 17; Марк. 14, 65; Матф. 26, 60).
Печатается по изданію: Богослужебные каноны на греческомъ, славянскомъ и русскомъ языкахъ. Книга третiя: Каноны Постной Трiоди. — СПб.: Въ Синодальной Типографiи, 1856. — С. 119–122.
Илия (Минятий). Слово в Великую пятницу. О спасительном страдании
Каким Бог создал человека, и чем воздал человек Богу! В раю сладости, взяв прах от земли, Своими руками образовал Бог тело человека, вдохнув в него дыхание жизни, почтил его Своим образом и создал его человеком! Человек на Голгофе так поступил с Господом, что Он стал без вида, бездыханным, весь — в крови, весь — в язвах, пригвожден был к кресту… Там, в раю, я вижу Адама, как создал его Бог, оживотворенным образом Божиим, увенчанным славой и честью, самодержавным царем над всеми созданиями в поднебесной, в наслаждении всем земным блаженством. Здесь, на Гологофе, я вижу, до чего довел Иисуса Христа человек — без красоты, без вида, увенчанного тернием, осужденного, обесчещенного, посреди двух разбойников, в подвиге, в агонии ужаснейшей смерти. Сравниваю тот и другой образ, Адама в раю и Христа на кресте, и в глубине души размышляю, каким дивным творением создали Адама щедрые руки Божии и каким достойным жалости позорищем сделали беззаконные человеческие руки Бога! Там, при создании человека, я вижу дело, которым Бог увенчал все дела рук Своих; здесь, в страдании Христа, узнаю такое беззаконие, каким дополнил и завершил человек все свои беззакония. Там усматриваю беспредельную любовь Божию к человеку; здесь — беспредельную неблагодарность человека к Богу. И я недоумеваю, чему мне больше изумляться… Одно вижу — мне одинаково надо плакать и о том, как безмерно много пострадал Господь, и о том, как страшно много дерзнул человек!.. И, горько плача, не отличаю одно от другого: проливая слезы о страстях, тут же представляю себе виновника страстей, исчисляя раны, вижу руку, их причинившую. Взирая на Распятого, тут же вижу и распинателя, и в смерти неправедно убиенного Господа я вижу и человека–палача.
Среди многих страданий Иисуса Христа есть одно горчайшее всех, оно уязвляет главу Его больше тернового венца, оно пронзает Его сердце глубже копья, оно терзает Его ужаснее самого пригвождения; оно огорчает уста Его горше желчи, оно отягощает Его тяжелее креста; оно убивает Его быстрее смерти… Это страдание — видеть виновником Своих страстей и смерти человека, дело рук Своих! Вот почему нам надо проливать слезы — потому что мы распяли, мы умертвили Своего Господа. Если бы кто–нибудь другой, а не мы, был виновником Его страстей, нам и тогда надлежало бы страшно скорбеть, потому что никто другой так много не пострадал. Как же мы должны страдать и сокрушаться, зная, что никто другой, а мы — причина Его страданий?! Нам надо плакать и о Его страстях, и о нашей неблагодарности, нам надлежит сугубо проливать слезы — слезы сострадания и сокрушения — и, таким образом, рыдать и о Христе, и о себе самих… Однако вовсе не с этой целью сегодня взошел я на эту священную кафедру… Я ведь хорошо знаю, что христиане, плачущие теперь о страстях, ожидают воскресения Распятого, чтобы снова пригвоздить Его к кресту!.. И потому я вовсе не для того пришел сюда, чтобы подвигнуть христиан к плачу. Не много ценю я эти мимолетные слезы, что струятся не из глубины сердца и не суть плод истинного сокрушения… Пусть христиане лучше поберегут свои слезы, чтобы плакать о каком–нибудь ущербе в своих делах или о смерти родственников, или из зависти к благополучию своих ближних… Не нуждается Иисус в таких слезах! Есть кому скорбеть о Том, о Ком не скорбят христиане! О Нем скорбит небо и покрывает глубочайшей тьмой светозарный лик свой, о Нем скорбит солнце и помрачает лучи свои. О Нем скорбит земля и в ужасе содрогается до основания и отверзает гробы и раздирает сверху донизу завесу храма. О Нем скорбят и сами распинатели… Они бегут, «биюще перси своя» (Лк. 23:48)… Нет, не для того пришел я к вам, чтобы возбудить вас к плачу! Я намерен только просто изъяснить вам страсти Христовы в трех главных смыслах. Во–первых: Кто был пострадавший, затем — как много Он пострадал. Будете слушать — увидите в лице Пострадавшего бесконечное снисхождение, в бездне страданий — изумительное долготерпение и в самой причине страданий — беспредельную любовь. И если вы не изумитесь перед этим снисхождением, если не исполнитесь сострадания при этом долготерпении, если останетесь бесчувственно–неблагодарными перед лицом бесконечной любви, тогда уж я скажу, что сердце ваше — подлинно камень, более жестокий, чем те, которые распались при смерти Христа!
Приступите же — взойдем теперь на гору Господню, на вершину Голгофы, чтобы узреть там страшное зрелище. И среди этого ужасного мрака, покрывающего лицо вселенной — да предъидет перед нами и укажет нам путь честнейшее древо животворящего Креста! Где ты, о треблаженное древо, напоенное животворящей кровью Бога пригвожденного и возрастившее нам жизнь? Жертвенник бесконечной цены, на котором совершилось ныне искупление человеческого спасения! Престол пречестный, воссев на котором, восторжествовал над грехом новый Царь Израильский! Лествица небесная, откуда Начальник нашего спасения показал нам восхождение в рай! Столп огневидный, приводящий «народ мног» во блаженную землю Божьего обетования! Крест пресвятой, Церкви утверждение, похвала веры нашей! Некогда ты был древом бесчестия и смерти, теперь — древо славы и жизни! Мучительное орудие страстей Христовых — теперь треблаженное орудие нашего спасения! Приди и при настоящей скорбной беседе будь с нами — как весь пригвоздился к тебе Иисус наш, так да пригвоздится к тебе все сердце наше!
1
Все основание нашей православной веры состоит в том, что Тот, Кто пострадал, Кто был пригвожден к кресту, Кто умер, воистину был Сын Божий. Пусть это безумие для еллинов, пусть это соблазн для иудеев — «мы проповедуем Христа… и Сего распята» (1 Кор. 1:23; 1 Кор. 2:2), по слову апостола. Распятый за нас был воплощенный Бог! Правда, Он пострадал во плоти — по человеческому только, потому что как Бог Он не мог страдать. Но так как плоть соединена была ипостасно с Божиим Словом, человеческое — с Божеством и самая плоть была господственно обожена, то человек, пострадавший за нас, воистину был Бог! Воистину Он был Сын Девы и Сын Божий — один Иисус Богочеловек. Поэтому, как истинно то, что Он пострадал как человек, точно так же истинно и то, что пострадавший за нас человек был Бог. Высочайший Бог, Царь веков, Он тем не менее изволил восприять зрак рабий, «в подобии человечестем быв» (Флп. 2:7). Всесвятейший Бог — и однако благоволил понести на Себе грехи человеческие и явиться как бы грешником. Бог, исполненный славы, исполненный силы, исполненный бессмертия — и тем не менее истощил Себя, по слову апостола Павла, явившись на земле без всего богатства Своего Божества, в немощи и скудости человеческого естества — «даже до смерти» (Флп. 2:40)… И это истощение Григорий Богослов называет как бы некоторого рода ослаблением и умалением.
Но ужели была необходимость в том, чтобы пострадать, быть пригвожденным к кресту и умереть Господу славы? Ужели не было другого какого–либо средства спасти род человеческий? Поистине изумительно беспредельное снисхождение Божие!.. Залевк, царь Локрский, в числе прочих, издал закон, чтобы прелюбодеев лишать обоих глаз, — закон справедливого возмездия: света очей, драгоценнейшего блага жизни, должен был быть лишаем тот, кто посягает на честь другого, также драгоценнейшее благо. Первым, кто нарушил этот закон и был уличен в прелюбодеянии, оказался собственный сын царя. И справедливейший государь присуждает его к положенному законом наказанию. Тогда его начинают просить все приближенные, вельможи, весь народ, чтобы он помиловал своего сына, своего преемника и наследника царства. Но царь твердо стоит в своем решении и желает лучше сохранить закон, чем сына. Ходатайства и просьбы однако были столь неотступны, что царь начал мало–помалу смягчаться и прислушиваться не только к голосу справедливости, но и — отеческой любви. Справедливость, говорил он, рассуждая сам с собой, требует ослепить моего сына, оказавшегося нарушителем закона. Но отеческая любовь располагает меня к жалости, потому что он — чадо мое. Если я пренебрегу справедливостью и не накажу как следует, я буду неправедный судья. А если подавлю чувство отеческой любви и накажу его по закону, я окажусь бессердечным отцом. О судьба! Если мне предстояло быть отцом, зачем ты поставила меня судьей? О природа! Если я должен быть судьей, зачем ты дала мне сына? Что же это? Я колеблюсь… Я справедливый судья, а правда слепа и не зрит на лицо преступника… На что же я должен осудить? Я чадолюбивый отец, а любовь также слепа и не смотрит на вину преступника. Я — царь… Я могу наказать, когда захочу, но ведь как царь я могу и простить. Как мне сохранить закон? Как мне спасти сына? Что мне делать несчастному — судье и отцу? Нет ли какой–нибудь возможности сохранить закон и спасти сына? Есть! Необходимо выколоть два глаза. Пусть же будет выколот один глаз у меня, а другой — у сына моего! Пусть он отдаст один глаз, как виновный, а другой я, как отец! Таким образом, я и правду мою удовлетворю, и успокою любовь отца, сохраню мой закон и спасу от потери зрения сына, явлюсь и судьей справедливым, и чадолюбивым отцом!» Так–то, слушатели… Здесь требовалось выколоть два глаза; но для того чтобы, с одной стороны сохранить закон и покарать преступление, а с другой — чтобы пощадить чувство отеческой любви и сохранить зрение преступному сыну, найдено было такое решение, чтобы отец отдал один глаз, а сын — другой. Это — прекраснейший из всех пример высшей царственной справедливости и отеческого милосердия. Однако, как пример человеческий, он бесконечно далек от того, чтобы стать в сравнение с тем, что совершил для нашего спасения правосудный и милосердый Бог!
Искони, с самого начала, в раю сладости, Божие определение начертано было на древе познания: если человек вкусит от него и таким образом нарушит заповедь Божию, немедленно постигнет его смерть — «в оньже аще день снесте от него, смертию умрете» (Быт. 2:17). В лице праотца Адама мы все согрешили — [во Адаме] «вси согрешиша» (Рим. 5:12). Мы согрешили праотеческим и сверх того своим произвольным грехом, так что все подлежим проклятию от Бога, все достойны вечных мучений. Нам оставалось понести заслуженное наказание — лишиться как бы обоих глаз, т. е. обеих жизней — телесной и духовной, если бы не найден был способ избавления. Но в чем мог состоять этот способ, когда долг наш перед Богом бесконечен? Если бы пришли искупить нас тысячи таких мужей, как Моисей или иной кто из пророков, если бы воплотились и умерли за нас тысячи ангелов для того, чтобы удовлетворить правде Божией, то жертва их крови, ибо и она кровь существ тварных, не была бы достаточной, — была бы ограниченной, малой цены сравнительно с нашим долгом перед бесконечным Божеством. «Оставалось совершиться, — богословствует святой Прокл, — одному из двух: или всем подвергнуться осуждению смерти, потому что все согрешили; или же должно было быть принесено воздаяние такой цены, которое было бы достаточным удовлетворением долга. Человек сам себя спасти не мог, потому что сам подлежал долгу греха; ангел также не мог искупить человечество по своей ограниченности для такого искупления. Человек один спастись не мог, а Бог пострадать не мог». Необходимы были два естества — человеческое и Божеское. Не одно только человеческое, потому что оно не могло спасти своим страданием и смертью. Надлежало и человеческому, и Божескому естеству быть соединенными в одном Лице Богочеловека. Этому Лицу надлежало пострадать и умереть по своему человеческому, которое подлежит страданию и смерти, но вследствие соединения Божества и человеческого в одном Лице Богочеловека это страдание и эта смерть получают бесконечное достоинство, бесконечную цену. Таким образом могла произойти уплата бесконечного долга. Так надлежало быть, так и совершилось. С одной стороны, внял Бог правде Своей, требовавшей возмездия за грех наш, потому что мы преступили Его заповедь. «Потреблю человека, егоже сотворих» (Быт. 6:7). Но, с другой стороны, Бог услышал глас Своего милосердия, ходатайствовавшего о прощении нас, потому что мы — дело рук Его. «Живу Аз… не хощу смерти грешника» (Иез. 33:11). Бог, как праведный Судия, хочет сохранить закон Свой и в то же время, как человеколюбивый Творец, желает спасти Свое создание. Что же Он совершит, Судия и Отец, Бог и Создатель? Бесконечная премудрость Его нашла средство сохранить закон и спасти Свое создание…
Здесь, рек Он, необходимы два естества: Божеское и человеческое. Пусть человечество даст одно — со смертной плотью, а Я дам другое — Божие Слово. От соединения двух естеств произойдет одно Лицо — Богочеловек: совершенный человек и совершенный Бог. Он да постраждет, Он да умрет! Умрет, как человек, и пролитая кровь Его явится возмездием за грех; но так как умирающий человек будет вместе с тем и Бог, то это возмездие явится бесконечной цены. Таким образом, возрадуется Мое милосердие, потому что кровью одного только человека искупится все остальное человечество. Удовлетворится и Моя правда, потому что кровью Богочеловека искупается бесконечный долг. И Я явлюсь и Судией правосудным, и Творцом человеколюбивым. — Вот причина, в силу которой надлежало пострадать и умереть Богочеловеку, дабы, как человек, Он мог уплатить долг и, как Бог, доплатить сполна… Здесь, еще раз повторяю это, христиане, здесь необходимы как бы два ока — две природы. Мы, виновные, нарушители заповеди Божией, дали как бы одно око, человеческую природу. Бог и Отец дал как бы другое — Божество. В человеческом Христа нам угрожала казнь смертная, но в Его Божестве смерть упразднилась. Расплатились мы Божественной плотью, соединившейся с Божиим Словом, и избавились от осуждения смерти Божиим Словом, явившимся во плоти, как высочайшим образом изъясняет это великий Афанасий: «Подобало обоим преславно быть вкупе, так что смерть всех исполнялась во плоти Господа, и та же смерть через Слово Божие, соединившееся с плотью, истреблялась». О, бесконечное Божие к нам снисхождение! Но, Боже многомилостивый, премилосердый! Ужели Твое всемогущество не имело другого средства — спасти человека без предания на смерть Твоего Единородного Сына, десного ока Твоего Божьего Лика? Без сомнения, всемогущий Бог, как единым словом «рече, и» [вся] «быша» (Пс. 148:5), точно так же одним словом мог бы повелеть, и спасение человека совершилось бы, мог Он без всякой уплаты отпустить бесконечный долг, мог и без смерти Единородного Сына Своего простить грех человека, мог и без крови Иисуса Христа угасить пламень вечного мучения…
Мог!!. Но как в таком случае мы могли бы узнать о беспредельном всемогуществе Божием, о бесконечном Божием снисхождении? Бог соблаговолил поступить как Судия и Отец, явить Свое правосудие и Свою благость: Свою благость по отношению к человеку, нарушившему Его закон, и Свое правосудие, как Судия, в страданиях и смерти Иисуса Христа, Сына Божия. Так, ради любви к человеку, Он не пожалел Своего Единородного Сына (см.: Рим. 8:32)… Некогда ведь и Авраам из любви к Богу решился принести в жертву своего единородного сына, но обратите внимание на исход этого события!.. Достигнув назначенного места, Авраам устроил жертвенник, положил на него дрова, зажег под ними огонь и, связав своего Исаака, возложил на жертвенник, потом взял нож и поднял руку, но в то мгновение, как он готов был нанести смертоносный удар, воззрел на него Бог и, умилостивившись, сказал ему через ангела Своего: «Аврааме, Аврааме, остановись, не возлагай руки твоей на отрока твоего и не делай ему никакого вреда! Достаточно для Меня твоего доброго произволения! Пусть останется жив сын твой Исаак — да будет он отцом многих народов, и Я благословлю их и умножу, как звезды небесные и как песок морской!» (см.: Быт. 22:11—17) Но, Боже мой, что же было бы удивительного в том, что Авраам пожелал принести в жертву Тебе своего сына ради любви к Тебе? Ты — Бог, достойный бесконечной любви, Ты — Бог и Авраама, и Исаака, Ты — Бог, и все, что ни сделает для Тебя человек, будет достойно и праведно… А человек — что он такое? Ничтожный червь земли, преступник Твоих заповедей… И Ты столь много возлюбил его, что ради этой любви отдаешь в жертву Твоего Сына?! «Что есть человек, яко помниши его? или сын человечь, яко посещаеши его?» (Пс. 8:5). Что все сие есть, как не величайшее Божие снисхождение? Он пожалел сына одного человека и не допустил его заклания, но не пощадил Своего собственного Сына и оставил Его умереть! «Своего Сына не пощаде, но за нас всех предал есть Его!» (Рим. 8:32). Предал Его на продажу учеником, на отречение от Него друзей, на осуждение врагов. Предал Его на зависть иудеев, на суд язычников, на поношение священников, на издевательства воинов, на ненависть и ярость неблагодарного народа, жаждавшего Его крови… Предал на заплевания, на заушения, на бичевание, на уколы тернием, на крест, как бы не признавая в Нем более Своего Сына, но видя лишь грешника или лучше — самый грех! Предал, чтобы осудить Его, Своего Сына, как виновного, и освободить от вины преступного человека, чтобы покарать безгрешного и оправдать грешника, исполнить на Нем всю Божию правду и излить на человека все бесконечное милосердие. «Не ведевшаго бо греха», учит святой апостол Павел, «за нас грех сотвори, да мы будем правда Божия о Нем» (2 Кор. 5:21). Какая бездна снисхождения Божия к нам! Вот каково было определение Отца о Сыне! А в чем выразилось произволение Сына? В бесконечном смирении и послушании. «Смирил Себе, послушлив быв даже до смерти» (Флп. 2:40). Припомните горницу Тайной Вечери! Здесь Он более чем где–либо является в рабском зраке, омывая в умывальнице Своими руками ноги учеников, и дает Себя Самого в пищу ученикам в великом таинстве. Пример бесконечного послушания мы видим в саду Гефсиманском. Как человек, являя немощь естества, Он скорбит, но — скорбью глубокой, даже до смерти… Подвизается столь великим подвигом, что пот льется, как изобильная кровь, капавшая на землю… Лицом повергается на землю, а мольба души выражается устами — да не вкусит, аще возможно, горькой смертной чаши (см.: Мф. 26:39). При всем том остается послушным «воле Отца даже до смерти. — Отче», глаголет, «не якоже Аз хощу, но якоже Ты …буди воля Твоя!» (Мф. 26:39 и 42). Возвратившись к трем ученикам, Он находит их спящими и пробуждает словами: «Востаните, идем» (Мф. 26:46) туда, куда зовет воля Отца и спасение человека! Что здесь всего более изумительно, христиане? Решение Отца, осудившего на смерть Своего Сына или послушание Сына, с такой готовностью идущего на смерть? Ни то, ни другое. Подивимся лучше бесконечному Божию к нам снисхождению!
Для освобождения евреев от рабства египетского Бог послал человека — Моисея. Для прощения грехов их должна быть проливаема во всесожжении жертвенная кровь, но то была кровь козлов и тельцов. А для освобождения нас от владычества ада пришел Сам — самолично — «на земли явися, и с человеки поживе» (Догмат., 8). Для искупления грехов наших Он пролил Свою кровь. «Ни кровию козлею ниже телчею, но Своею кровию» (Евр. 9:12) спас нас. Так драгоценно спасение наше, что ценой ему — кровь Божия! Одна только капля Божией крови — бесценный маргарит райский! Одна только капля может угасить весь пламень вечных мучений! И однако — как много ее излилось для спасения нашего! Всю ее источил до последней капли Распятый за нас! Вникните же поглубже во все это, христиане! Тот, Кто пострадал, Кто был пригвожден к кресту, Кто умер за нас — Сын Божий. Всю кровь Свою пролил Он для искупления душ наших. А мы — увы! — оставляем еще в плену души наши?! А мы все еще рабствуем греху? А мы все еще далеки от сердечного раскаяния и сокрушения? — Какая же польза, может сказать нам Спаситель наш, какая же польза от того, что Моя кровь пролита была из всех членов Моих? Тот подвиг, каким Я подвизался в вертограде, те потоки крови Моей, пролитой от бичевания, от терния на главе, от копья, пронзившего ребра Мои, от гвоздей, пробивших руки и ноги Мои — что же? Все это было всуе? Все это пало на землю на попрание людей? Нет пользы от пролития Моей крови?!. Отче безначальный, Я исполнил святую волю Твою, пострадал, был распят, предал Дух Мой, источил всю кровь Мою для спасения христиан, но христиане не желают знать своего Спасителя, не ищут спасения, помирившись с вечными муками?!. Я прошу прощения иудеям, Меня распявшим и умертвившим. Отпусти им (Лк. 23:34). Но на христиан, которые делают Мою смерть бесполезной для них, Я требую суда! «Суди им, Боже» (см.: Пс. 81:8). Правда Твоя повелела Мне пролить кровь Мою — и та же правда воздаст за кровь Мою… И не будет иметь никакого извинения нераскаянный христианин, «Сына Божия поправый, и кровь заветную скверну возмнив» (Евр. 10:29), по слову апостола! Чем бесценнее было искупление, тем тяжелее будет кара за пренебрежение им. Да прославим же Спасителя нашего, да восприимем спасение, а принесем раскаяние, да будет спасительна нам бесценная Кровь, за нас излиянная! Мы видели, Кто пострадал за нас, и подивились бесконечному снисхождению. Теперь представим себе, как много Он пострадал, да спостраждем Его бесконечному долготерпению.
2
Приходилось ли вам, христиане, когда–нибудь видеть небольшую лодку среди обширного моря, вдали от берега, с неопытными и беспомощными пловцами, обуреваемую сильнейшими противными ветрами? Яростные волны бросаются на нее со всех сторон, и она погружается в пучину… Теперь представьте себе, что вы видите единственного Сына Пресвятой Девы в кровавом море жесточайших страданий, вдали от объятий возлюбленной Матери, оставленного безначальным Отцом, отдавшим Его на страдания — одного, без всякой помощи и участия покинувших и разбежавшихся учеников!.. Однако — нет! Вот является один ученик, с толпой воинов и слуг, с оружием, факелами, фонарями… Я вижу, как он приближается, обнимает, целует Его… В добрый час пришел ты, друже и верный учениче, утешить огорченного Учителя, побыть с Ним! Скажи же нам, с какой доброй вестью пришел ты со двора архиереев? Может быть, ты убедил их оставить в покое Богочеловека, Который не подал им никакого соблазна, напротив — оказал всему народу иерусалимскому тысячи благодеяний? Не проведал ли ты о каком–нибудь злодейском умысле с их стороны, и теперь привел с собой большой отряд для Его охраны? Что же ты не отвечаешь? Постой, дай–ка мне получше всмотреться в тебя… Ах! Да ведь это — Иуда предатель, апостол–изменник, ученик лукавый! Так это ты лобзаешь Его для предательства?! О, страшная неблагодарность Иуды! О, неизреченное страдание Христа!.. Говорят, когда Юлий Цезарь, окруженный убийцами в сенате, увидел среди них Брута, которого любил как сына, он воскликнул: «И ты, чадо мое?!» И тотчас закрыл лицо свое мантией, чтобы не видеть столь ужасного вероломства, которое заставило его содрогнуться больше самой смерти. Какую же скорбь причинило Иисусу появление Иуды предателя? И ты, чадо Мое… И ты, ученик Мой?! И ты, Мой апостол, в сообществе с врагами Моими? Ты служишь им охраной, взяв на себя предательство? «Иудо, лобзанием ли Сына Человеческаго предаеши?» (Лк. 22:48) И в этом ужасном вероломстве — сколько уничижения предаваемому учителю! Были предаваемы и продаваемы и другие, но так, как предан и продан был Христос, никто другой! Брут предал Цезаря, но под предлогом освобождения отечества. Продали братья Иосифа, но для того, чтобы избавить его от смерти (см.: Быт. 37:26–27). Иуда предал Христа на смерть — «Сын Человеческий предан будет на пропятие» (Мф. 26:2). Его признают Сыном Божиим — пусть так! Придет время, когда откроется Его слава! Так пусть признают за Ним хотя бы права Сына Человеческого! Но нет, с Ним поступают, как с бессловесным, как с агнцем, обреченным на заклание!
Его крови жаждут архиереи и старцы и весь синедрион, собравшийся в доме Анны и Каиафы, куда вся «спира» привлекла и поставила на суд Иисуса. Судьи — враги, лживые свидетели, какого решения ждать от вас? «Повинен есть смерти» (Мф. 26:66). Повинен смерти? Так пусть примет смерть! Но зачем же плевать Ему в лицо, зачем заушать и бить Его? Зачем надругаться над Ним и, закрывая очи, с приправой злых издевательств при каждом ударе святотатственной руки, спрашивать Его: «Прорцы, кто есть ударей Тя?» (Лк. 22:64). Постойте, постойте, дерзкие слуги! Дайте и мне его спросить: «Иисусе мой, Избавителю мой, Ты доселе еще терпишь поругания? Доселе еще, под покровом веры, как бы закрыв руками светлый лик Твой, оскорбляют Тебя? (Разумеются христиане, которые, нося звание православных христиан, ведут нехристианский образ жизни.) «Прорцы» нам, «кто есть ударей Тя? Прорцы нам», кто наносит Тебе удары без числа? Еврей? Еретик? Православный христианин? «Прорцы» нам, чья рука чаще других поражает Тебя, иудея–слуги, еретика или православного христианина? «Прорцы» нам, кто больнее бьет Тебя, блазнитель какой из духовных, нечестивый или мирянин, блудница, потерявшая стыд, или молодой прелюбодей, судья неправедный или алчный корыстолюбец, кровожадный убийца или хищный грабитель? Прорцы нам, что больше огорчает Тебя — удары иудеев или пороки христиан?» Но ныне мой Иисус не проповедует более, Он безмолвствует, «яко агнец… безгласен», по слову Исаии (53:7).
Не желаете ли, чтобы я вместо Него прорек вам? Несравненно больнее Ему бесчисленных ударов слуг архиерейских те три удара, которые нанес Ему ученик Его своим троекратным отречением: «Не знаю человека» (Мф. 26:72). Камень веры соделался камнем преткновения… Единственный камень, который распался еще раньше смерти Христовой, при троекратном отречении от Христа. Но ведь он сокрушился для раскаяния, чтобы затем исповедать Учителя. Некогда в пустыне жезл Моисея поразил камень; этот камень сокрушен взором Христа, но из того камня истекла вода, сладкая как мед, а теперь льются горькие слезы… «Изшед вон плакася горько» (Мф. 26:75). Надлежит тебе, Петр, проливать безутешные слезы, но блажен ты, что так скоро раскаялся в совсем отречении. На один час ты согрешил — и всю жизнь оплакивал свой грех! О горе нам! Мы так скоры на всякий грех — и так медленны на раскаяние! Мы всю жизнь проводим в грехах — и не хотим плакать о них хотя бы один час!
Петр кается и горько плачет — знак, что петел трижды возгласил. Утро. Наступает день… растворили двери претории Пилата, куда ведут со двора Каиафы связанного Христа, как преступника. Тяжко Ему было в руках священников, во дворах архиерейских, еще хуже — в руках язычников, в палатах властителей. О горе! Нет Ему нигде прибежища и помощи, везде — позор и мучения… Священники и миряне, иудеи и язычники, властители и рабы, судьи и воины, юноши и старики, вся «спира», весь народ — все осуждают Его, как преступника, требуют Его смерти, все кричат: «Распни, распни Его» (Лк. 23:21). Предпочитают всем известного разбойника Варавву, а для безгрешного Иисуса — у всех одна мысль, один вопль: «Да распят будет» (Мф. 27:22). Пилат изумляется этой злобе и желает знать, в чем состоит вина: «Род Твой… и архиерее предаша Тя мне; что еси сотворил?» (Ин. 18:35). Что с тобой, Пилат?! Или ты единственный здесь, в Иерусалиме, чужестранец, никогда ничего не слыхавший о делах Иисуса из Назарета? «Что еси сотворил?» Изволь — я скажу тебе: слепым возвратил свет очей, прокаженных очистил, расслабленных воздвигнул с одра болезни, умерших воскресил, накормил голодных, научил заблудших. Вот Его вина! Что еси сотворил? Спроси народ, с восторгом внимавший Его проповеди! Спроси самарянку, которая по одному Его слову из блудницы стала целомудренной, спроси Магдалину, которая из грешницы стала равноапостольной, Закхея, который из корыстолюбца стал милостивым благотворителем, Матфея, который из мытаря сделался евангелистом, спроси Лазаря, которого Он воскресил — четверодневного мертвеца. Спроси детей иерусалимских, встречавших Его с ваиями и ветвями, с пением: Осанна! — Что еси сотворил? Да если б то было возможно, то с тобой заговорили бы об Его делах и море, и ветер, повиновавшиеся Ему, сами демоны — враги Его, исповедавшие Его Сыном Божиим! Что еси сотворил? Да спроси лучше, чего Он не сотворил! Если б ты имел разум, просвещенный высоким Богопознанием, я сказал бы тебе, что Он — то предвечное Слово Отца безначального, Имже вся быша. Он сотворил все, что ты видишь и чего не видишь, землю с ее растениями и животными, небо со звездами и солнцем, ангелов и род человеческий, да и тебя самого, Пилат! Одного только Он не сделал — греха! «Греха не сотвори, ниже обретеся лесть во устех Его» (1 Петр. 2:22). Но ведь об этом ты Но ведь об этом ты и сам знаешь, громко возвещая вслух всего народа: «Не обретаю в Нем вины!» (Ин. 19:6) Впрочем… беззаконны суды земные, неправедны приговоры сынов человеческих… Для оправдания человека далеко еще недостаточно одной невинности, если он попадет в руки неправедного судьи, который заботится более всего о своих интересах, который дрожит от страха, как бы не потерять ему благоволения кесаря…
Безгрешного Иисуса подвергают бичеванию, и если бы спросить самого судью, за что, он ответил бы: за то, что не обретаю в Нем вины. О зрелище, достойное слез! Видеть Сына Божия, одевающегося в небесах светом яко ризою, обнаженным перед взорами воинов, ругающихся над Ним, и поносящих Его иудеев! Вот они вооружают свои бесчеловечные руки бичами — бьют, наносят удары, терзают пречистое тело Божественного Эммануила… Он содрогается, обливается потом, изнемогает от изобилия проливаемой крови… Разве не мне надлежало претерпеть все эти муки? Эти удары бичей не должны ли поражать мое тело, согрешившее тысячами грехов? Эти потоки крови не должны ли струиться из моего тела, чтобы омыть мою нечистоту?
Ангелы, серафимы, поспешите, поспешите покрыть эти непорочные члены, скройте их от нечистых взоров нечестивцев!
Но вот, я вижу, их покрывают червленой хламидой — воины надевают ее на Него, издеваясь над Ним, как над царем иудейским. Будто царскую корону, они возлагают на Него терновый венец, пронзающий и глубоко уязвляющий главу. Вместо скипетра дают Ему трость и, часто вырывая ее из рук Его, ударяют ею по голове. Преклоняют колена, ругаясь над Ним, как над безумцем, и приветствуют Его оплеваниями и заушениями: «Радуйся, Царю иудейский!» (Ин. 19:3) Не ошиблись вы, нечестивцы, нет, не ошиблись. Представляя Его в насмешку ложным царем иудейским, вы сделали Его истинным Царем христиан. Царство Иисуса Христа — не царство от мира сего. Этому Царю, поруганному и измученному, мы поклоняемся, потому что это поругание и эти мучения — наше величие. Мы узнаем в Нем своего Царя в этой надругательской хламиде: это поругание — наша честь и слава. Мы чтим терновый венец Его, потому что скорбь и теснота — наш земной удел. Мы не желаем видеть у Него другого скипетра, кроме легкой трости, потому что не стремимся к тяжести земных отличий. (Намек на стремление папства к светской власти.) Воистину не ошиблись вы, нечестивцы! Вопреки себе — вы поставили Его Царем над полками мучеников, над сонмами подвижников, над собором всех ищущих Царства Небесного. Ах! Если бы вы узнали, что этому Царю, над Которым вы так издеваетесь, с готовностью будут поклоняться все цари земли!.. Знайте же, что под покров этой разодранной хламиды, которую вы надели на Него, соберутся на поклонение все племена земные! Знайте же, что эти острые терния, из которых вы сплели Ему венец, будут стрелами, поражающими врагов истинной веры. Знайте, что эта легкая трость, которую вы Ему дали, сокрушит иудейскую синагогу и храмы язычников!
Разве не так, слушатели–христиане? Воистину Он — Царь, Коего мы — рабы. Царь страданий и долготерпения! Посмотрите на Него! Вот Он выходит, в терновом венце и багряной одежде, за ним — Пилат, который показывает Его всему иерусалимскому народу: «Се, Человек» (Ин. 19:5). Удержите ваши слезы…
Я не желал бы, чтобы вы плакали… Падите лучше ниц перед Царем нашим! «Се, Человек!» Отче Небесный, этот Человек, не имеющий теперь ни вида, ни доброты, ведь единородный Сын Твой, Которого из чрева прежде денницы родил Ты! Ангелы, архангелы, этот многострадальный Человек — Царь славы, Коему вы немолчно воспеваете победную песнь на небесах! «Се, Человек!» Предстаньте, пророки: вы узрите чаяние языков, Царя израильского, желанного Мессию. Где вы, апостолы? Посмотрите на своего учителя и Бога! Где ты, Мария, нежнейшая Мати, взгляни на Своего единственного дорогого Сына! «Се, человек!» Иереи, взирайте на вашего верховного Первосвященника! Девы, смотрите на своего Жениха, сироты — на Отца, заблудшие — на своего Наставника! Расслабленные, глядите на своего Целителя, грешники — на своего Спасителя! Смотрите, все христиане, мужи и жены, и приветствуйте Царя вашего: «Радуйся, Царю», но не иудейский, а христианский! О, Божественный Спаситель душ наших, вечный Женише Своей Церкви, теперь Ты не имеешь ни вида, ни образа человеческого, но мы поклоняемся Твоему лику, мы целуем узы рук Твоих, нас освободившие. Ты поруган, избит, окровавлен, и все–таки Ты — Царь наш! «Инаго разве Тебе не вемы! Се, Человек!» Человек ли только, не Бог ли? Мы узнаем в Нем человека, взирая на Его страдания, но мы в то же время видим в Нем Бога, смотря на Его благодеяния. Человек и Бог вместе, потому что страждет и спасает! Но, милостивый Господи, умоляем Тебя — не довольно ли страданий? Зачем еще страдать? Предовольно для нашего спасения и той крови, которую Ты уже излил! Иисусе мой, не прогневайся на меня — я не отступлю от Тебя! О, если бы возможно было, я скрыл бы Тебя в глубину моего сердца… Ах, горе мне! Мое сердце осквернено грехами, и я трепещу, что Тебе, чистейшему, угоднее идти на крест, чем остаться в моем нечистом сердце! Пусть так! Но дай мне последовать за Тобой — с моими слезами и словом моим!
И воистину крест — это смерть, на которую осудил Его Пилат: «предаде Его им, да распнется» (Ин. 19:16). Со страшным воплем, с безумной радостью, среди бесчисленной толпы, иудеи выводят Его из претории Пилата. Воины возлагают на плечи Его орудие казни — древо крестное. Ведут Его по улицам иерусалимским и, измученного тяжкой ношей, обессиленного страданиями, обливающегося потом по всему лицу и кровью по всему телу, возводят на Голгофу, смачивают запекшиеся уста уксусом с желчью. Но уже немного жизни остается в страдальческом теле, и они спешат окончить свое беззаконное дело. Срывают одежды, повергают на землю, распростирают на кресте, пробивают гвоздями сперва правую руку, затем — левую, потом — обе ноги и наконец с тысячами ужасных криков и злохулений поднимают на высоту и ставят крест на Краниевом, т. е. лобном месте. Не довольно ли ужасов? Нет! В то же самое время распинают еще двух разбойников, одного по правую, другого по левую руку, дабы крайняя степень страданий не лишена была и крайнего бесчестия, дабы вдвойне страдали и тело, и душа! Ужасные муки жесточайшей казни распятия только тот и мог бы изобразить, кто имел бы терпение испытать их сам! Размышляя о святейшем теле Христа, священные богословы говорят, что оно превыше естества — «не от крове, ни от похоти плотския» (Ин. 1:13), но от всемогущества Божия, от Духа Свята и от чистых кровей Приснодевы. Оно — Богозданное жилище светлейшей души, одаренной внутренним миром и внешними силами в дивном совершенстве. Потому, говорят нам, все муки, испытанные мучениками, взятые вместе, не могут сравниться даже с одним из тех мучений, которые вкусил Христос. Сверх того, при страданиях мучеников невидимо присутствовал Сам Бог и укреплял их Своей благодатью. Потому–то они часто ликовали среди пламени, радовались при убиении — как бы вовсе не чувствуя страданий или забывая о них. Но в страданиях, какие вкусил Христос, Бог оставил Его и как бы вполне от Него отступился, о чем, как бы воздыхая, говорит Сам Иисус: «Боже Мой, Боже Мой, вскую Мя еси оставил?!» (Мф. 27:46) Небесный Отец оставил Христа, но не покинула Его возлюбленная Мать… Ах, христиане! Крест держит пригвожденного Христа за плечами Его. Присутствие сладчайшей Матери — другой для Него крест — перед очами Его… «Стояху… при кресте Иисусове Мати Его» (Ин. 19:25).
Она стоит, смотрит — не плачет, не выражает своих страданий, но молча держит в своем сердце тот меч, о котором предрекал Ей Симеон. Она стоит при распятии, как бы сама пригвожденная к кресту, и в то же время составляет как бы второй крест для Распятого… Но, о распятый Царь, не конец ли Твоему долготерпению? Не довольно ли для Тебя — пить смертную горькую чашу? Нет! — «Жажду!» (Ин. 29:28). И вот Он вкушает уксус, смешанный с желчью, как бы последнюю каплю горькой чаши… «Егда же прият оцет Иисус, рече: совершишася» (Ин. 19:30). Так, при Своей кончине, Он поступает, подобно благоразумному домохозяину. Почувствовав близость смертного часа, Он завершает дело учреждения Нового Завета и полагает конец Ветхому. Затем… прежде всего врагам Своим иудеям завещает прощение: «Отче, отпусти им, не ведят бо, что творят» (Лк. 23:34). Распявшим Его воинам завещает Свои одежды, которые они и разделили между собой, бросив жребий. Не забывает доброго разбойника, молившего Его: Помяни мя, Господи, егда приидеши во царствии си, завещая ему рай: «Аминь, глаголю Тебе, днесь со Мною будеши в раи» (Лк. 23:42–43). Уверовавшего в Него сотника награждает истинным Богопознанием: «Воистинну Божий Сын бе сей» (Мф. 27:54). Возлюбленному ученику Своему Иоанну поручает попечение о Своей Матери: «Се, мати твоя» (Ин. 19:27). Оставляет страдалице Матери, в помощь Ей, ученика: «Се, сын Твой» (Ин. 19:26). Завещает Своим чадам христианам Свой крест, чтобы они носили его при себе и не расставались с ним в течение всей жизни. Небесному Отцу Своему отдает Свой дух — «Отче, в руце Твои предаю дух Мой» (Лк. 23:46). Но и это делает с обычным послушанием — «преклонь главу, предаде дух» (Ин. 19:30). И вот уже Ты мертв, безгласен, Божие Слово… Прекращаю не надолго и я свое слово, оставляю моих слушателей — размыслить в душе о Твоих страданиях и спострадать Твоему неизреченному долготерпению!
3
Сыну Божию умереть ради спасения человека, когда, как Всемогущий, Он мог бы совершить наше спасение каким–либо иным способом — в этом беспредельное Божие снисхождение! Умереть смертью самой позорной и мучительнейшей, когда Он мог умереть без позора и без страданий, — в этом бесконечное Его долготерпение. Но ради кого Он проявил и это беспредельное снисхождение, и это неизреченное долготерпение? Ради человека, бывшего Ему врагом. В этом — бесконечная любовь!
Христиане, когда Господь наш страдал за нас, был распят и умер за нас, тогда ведь мы не признавали Его Богом, мы поносили Его, и я, мы презирали Его закон, мы чтили иных богов и, сверх всего этого, не совершили ничего доброго, напротив, мы были погружены в бездну всякого зла. И за это мы подлежали Его гневу и вечному мучению, как грешники. «Яко… грешником сущим нам Христос за ны умре» (Рим. 5:8). Умереть отцу за сына или родственнику за родственника — это в порядке вещей. Умереть друг за друга — также в порядке вещей, это долг дружбы, это величайший пример любви. «Болши сея любве никтоже имать», говорит Христос, «да кто душу свою положит за други своя» (Ин. 15:13). И примеры такой дружбы также можно найти среди людей. Но чтобы кто умер за врага — этого не требует ни природа, ни дружба… И никогда ничего подобного не бывало между людьми, и не слыхано даже… Однако это было и об этом возвещается в нашей христианской вере: Господь наш умер за врагов Своих… Вот любовь выше естества, превыше слова и разума: это Любовь Божественная. «Составляет же Свою любовь к нам Бог», говорит апостол Павел, «яко… грешником сущим нам Христос за ны умре» (Рим. 5:8). Это такое благодеяние, возблагодарить за которое по достоинству мы не могли бы, хотя бы каждый из нас и имел по сто жизней и все эти сто жизней от–дал на смерть из любви к Христу, хотя бы эти жизни были по тысяче лет и из любви к Христу все эти тысячи лет мы носили бы крест… В конце концов, сколько бы мы ни страдали, ведь мы страдали бы за своего Благодетеля, между тем как Христос все Свои страдания претерпел за врагов Своих. И в воздание за жизнь Свою Он вовсе не требует наших жизней, за кровь Свою не требует нашей крови; Он требует от нас за любовь, которую Он явил к нам, только нашей любви!
И ужели за столь великие благодеяния Бог недостоин такого воздаяния, не может получить его?! О, люди, люди! Каким именем назвать мне вас? Слепцами, что ли, если не видите таких благодеяний? Неблагодарными ли, что не хотите знать их? Не каменное ли сердце в груди у вас, что не смягчается перед беспредельной Божией любовью?!.
Я знаю, что ведь только злые духи безнадежно упорны в зле, нераскаянны, и потому–то они вечные враги Божии и никогда не сделаются Его друзьями. Вы — не бесы, но возможно ли признать в вас людей? Не уроды ли вы — с природой человека и с расположением бесовским? Ведь вы всегда «можете» сделаться друзьями Божиими и… все–таки не хотите… Пусть Он вочеловечился, пострадал, пусть был распят, умер; пусть Он всю кровь, до капли, пролил за нас — все–таки вы не хотите Его… Хотя бы Он еще тысячу раз пострадал столько же, если б это было возможно, и снова умер, вам все нипочем — не хотите Его?!. Какие теперь дни? Не празднует ли Церковь ныне страсти, крест, смерть Христовы? Но найдется ли между вами истинно кающийся? Плачет ли кто–нибудь столь же горько, как Петр? Исповедует ли Его кто–нибудь столь же искренно, как разбойник: «помни мя, Господи, егда приидеши во царствии си»? (Лк. 23:42). Но что я говорю? Скорей спрошу о том, найдется ли такой, который теперь не продавал бы Его по сребролюбию, как Иуда, который за блага мира сего не предавал бы Его, как Пилат, который всяческими грехами не распинал бы Его на кресте, как иудеи? Найдется ли между нами хоть один такой, который бы не намеревался, лишь только Он воскреснет, снова Его к кресту пригвоздить, на что не дерзнули даже иудеи?!. Христос висит на древе крестном, а вот — христианин, который не думает оставлять объятия блудницы. Другой временно ее покинул, но не с тем ли, чтобы поскорее опять соединиться с ней? Другой не желает возвратить присвоенного чужого добра, третий упорствует примириться с врагом. Иной вовсе не раскаялся; другой хотя и раскаялся, но с тем, чтобы снова предаться прежним порокам… А страсти Христовы… нипочем?! А кровь Христова… попирается?!. Не умер ли Христос для того, чтобы врагов Своих сделать друзьями Своими, чтобы спасти грешников? И что же?… Не хотят?! О, нераскаянные, с каменным сердцем, грешники! Пусть! Не хотите иметь Его другом, так отнеситесь к Нему, по крайней мере, как к врагу! (Оратор с пламенной ревностью обличает равнодушие христиан, которое ему представляется ужаснее самой вражды!) Хотите, я покажу вам вашего врага — на радость вам! Смотрите же, смотрите — и радуйтесь, потешайтесь, насыщайтесь, насыщайтесь зрелищем, смотрите на Него, мужи и жены, духовные и миряне, богатые и убогие, смотрите все на этого врага вашего!.. Что ж — мало вам этого? Вы хотите еще больших поруганий, мучений, чем теперь видите?!. Ведь все эти страдания вам следовало бы претерпеть, да и то вы не могли бы удовлетворить правды Божией и были бы осуждены на вечные муки… А Он один претерпел все страдания, чтобы навсегда избавить вас от мучений, Он взял на Себя долг ваш и заплатил за него Своей кровью! Кару за ваш горделивый разум Он понес в терновом венце, за ваши злые, хульные речи — в уксусе и желчи, за вашу злобу — в пронзении ребра, за ваши грабительства — в пригвождении рук, за вашу плотскую скверну — в язвах избитого тела; наконец, всю тяжесть грехов поднял в древе крестном! Взял на Себя грехи — и еще не приобрел грешников. О, неизреченная любовь, пожертвовавшая жизнью за врагов! О, ужасная неблагодарность, препятствующая из врагов стать друзьями!
Нераскаянные, с каменным сердцем, грешники! В Японии доселе (Оратор разумеет, конечно, свое время) идолопоклонники и смертельные враги христиан с сатанинской хитростью вырубили у порога городских ворот на мраморе честный крест, объявив христианам, которых они не выносят, которых не желают ни видеть, ни слышать, если христиане хотят войти к ним в город, то пусть прежде пройдут ногами по Кресту! Чем и достигли того, что ни один христианин не решился проникнуть в столь нечестивую страну. Так и я с божественной ревностью пойду и положу знамение сего Распятого у порога дверей дома блудницы, чтоб вам нельзя было вступить в тот дом, не наступив на Него! Что же? Ступайте и попирайте Его! Но я «глаголю вам: отселе узрите Сына Человеческаго седяща одесную силы и грядуща на облацех небесных» (Мф. 26:64). Придет, придет время, когда вы увидите этого Мертвеца, облеченного всемогуществом, «с силою и славою многою» (Мф. 24:30), при Его втором пришествии. Не навсегда эти очи останутся сомкнутыми, не навсегда эти руки останутся пригвожденными. Придет час, и эти очи загорятся всеми огнями Божьего гнева, эти руки явятся вооруженными молниями Божией правды, эти, теперь запекшиеся и безмолвные, уста прогремят громовым голосом и изобличат нашу неблагодарность: «Идите от Мене, проклятии, во огнь вечный, уготованный диаволу и аггелом его!» (Мф. 25:41).
И все–таки я знаю, о сладчайший Иисус, что любовь Твоя — неисчерпаемая пучина, потому что бесконечна. Воистину страшна наша неблагодарность! Но продли хоть на малое время обычное Твое долготерпение, с каким Ты носил крест Твой и дозволил мне выговорить перед этими христианами одно из Твоих бесконечно благостных слов: «Отпусти им» (Лк. 23:24)! Изреки прощение всем духовным и мирянам — всем грешникам! Если мы доселе были Твоими врагами, по благодати Твоей снова будем Твоими друзьями. И с этим упованием, целуя Твои пречистые нозе, молим Тя: егда снидиши со креста, прииди и пригвоздися к сердцам нашим, да будеши неразлучен с нами и здесь на земли, и в Твоем небеснем царствии! Аминь.
Симеон Метафраст. Слово на Плачъ Пресвятыя Богородицы, когда Она объяла, принявъ со креста, Честное Тело Господа нашего Іисуса Христа.
Это — то, сладчайшій Іисусе, что образно представили тогда волхвы, пришедшіе изъ Персіи въ Вифлеемъ, принесли свои дары: не только золото, какъ Царю, и ливанъ — какъ Богу, но и смирну — какъ смертному, родившемуся тогда Тебе (Матф. 2, 11) [1]. Это — то оружіе, которое имело пронзить Мое сердце, какъ предсказалъ Симеонъ (Лук. 2, 35). Это — тотъ огонь, который Ты пришелъ низвести на землю, какъ это Ты Самъ предсказалъ (Лук. 12, 49). Потому что более жгуче, чемъ огонь, для любящаго сердца Матери смерть единороднаго Сына Ея. Въ маломъ, чтобы не оказаться противоположными, даже Мне представляются слова Благовещенія Гавріила (Лук. 1, 28–55). Потому что не только сейчасъ Господа нетъ со Мною, какъ Онъ Мне возвестилъ (Лук. 1, 28), но Ты, будучи бездыханнымъ и среди мертвыхъ, озаряеши внутреннія сокровищницы ада, а Я, между темъ, вдыхаю воздухъ и пребываю среди живущихъ. И, однако, Я не понимаю: за какую вину Ты былъ убіенъ? Потому что добродетель Твоя, какъ говоритъ Аввакумъ, покрыла небеса (Авв. 3, 3); а ныне Ты лежишь не имея образа, Ты — Который прекраснее, паче (всехъ) сыновъ человеческихъ (Пс. 44, 3), и не имея славы, будешь преданъ земле, Ты — славу Котораго возвещаютъ небеса (Пс. 18, 2). И гробница, вырубленная въ камне принимаетъ Тебя, которую, какъ отсеченную безъ участія человеческихъ рукъ гору виделъ Даніилъ (Дан. 2, 34–35). Безстрастнымъ явилось здесь Рождество Твое, какъ и въ Купине Божественное Твое соединеніе съ людьми (Исх. 3, 2–4), и на Іосифе (Прекрасномъ) былъ какъ образъ представленъ злой умыселъ Іудеевъ въ отношеніи Тебя (Быт. 37, 11–28), какъ и подобіе смерти — въ Исааке (Быт. 22, 1–18). Итакъ, остается (неисполненной еще) тайна Твоего Воскресенія, предъявленная въ Іоне (Матф. 12, 39–40; Лук. 11, 29–30).
Увы, въ камень Ты полагаешься какъ мертвый, Воздвизающій чада Аврааму изъ камней (Матф. 3, 9; Лук. 3, 8). Потому что если бы этого не было, то тогда когда, по причине Твоей спасительной Страсти, камни разсеклись 27, 51), многіе не уверовали бы имени Твоему. Ты въ жизни не имелъ где главу приклонить, какъ Ты Самъ сказалъ Іудеямъ, которыхъ прикровенно ты уподобилъ лисицамъ (Матф. 8, 20; Лук. 9, 58), по причине ихъ хитростныхъ замысловъ, — но склонилъ ее, умерши на кресте, какъ постланный одръ обретши благоразумную веру разбойника.
Увы Мне, Сынъ Мой, и старшій Меня! Какое надгробное сетованіе и какія погребальныя песни воспою Тебе? Я больше не являюсь маннопріемной Стамной, потому что душепитательная Манна въ гробъ изливается. Я уже больше не являюсь Неопалимой Купиной (Исх. 3, 2 сл.), потому что невещественнымъ огнемъ Твоего гроба Я всецело спалена. Я уже больше — не златой Светильникъ, потому что Светъ Мой поставленъ подъ спудъ (Матф. 5, 15). О, какъ много величій явилъ Мне Сильный (Лук. 1, 49)! Изъ всехъ родовъ Ты избралъ Меня. Пророческими языками предвозвестилъ Меня. Имея придти съ небесъ, путемъ известнымъ Тебе Самому, Ты откладывалъ Свое пришествіе въ міръ, не имея достойнаго Сосуда, могущаго принять Божество. Себе единому Ты обручилъ Меня, даже и прежде Моего зачатія. Я была приведена на светъ жизни, и на кратчайшее время пребыла съ Моими родителями. И вместе съ темъ, какъ я попрощалась съ материнскимъ молокомъ, я разсталась съ Моими родителями, и вся была принесена Тебе въ даръ, и была помещена въ храме, чтобы стать чистейшимъ Храмомъ для Тебя. Отецъ Мой и мать Моя оставили Меня, Ты же пріялъ Меня (Пс. 26, 10), и кормилъ чрезъ Ангела, и, какъ говоритъ Давидъ:
О, что же вместо этого Я вижу? Звезда, видимая въ теченіе дня, когда Ты родился (Матф. 2, 1–2. 9), была новосотворенная Твоимъ величіемъ, и Тебя, въ тайне рожденнаго, небо возвестило; а сегодня и само чувственное солнце Ты скрылъ, и навелъ ночь среди дня, устыжающую нечестивцевъ (Матф. 27, 35). Тамъ звезда послала персіянъ, преклонившихъ колена предъ Тобою; а здесь страхъ передъ богоубійцами знаемыхъ и друзей Твоихъ далеко удаляетъ отъ Тебя. Тамъ — приношеніе даровъ и поклоненіе; а здесь — разделеніе ризъ и издевательство и венецъ глумленій (Матф. 27, 35. 39–44). Іудеи, которые раньше требовали знаменіе съ неба (Матф. 12, 38; 16, 1), пусть увидятъ теперь солнце померкшее и скрывающее светъ отъ достойныхъ мрака. Ныне и этотъ храмъ, по іудейскому обычаю, оплакиваетъ Тебя. Потому что какъ Іудеи, если слышали что кто богохульствуетъ, въ возмущеніи разрывали свои одежды; такъ и этотъ храмъ, какъ одежду, разрываетъ свою завесу (Матф. 27, 51), видя Тебя терпящимъ зло отъ богоборцевъ. Страдаетъ и земля, волнуясь землетрясеніемъ, выразительно выражая скорбь о Твоемъ страданіи (Матф. 27, 51). Но где же множество пяти тысячь мужей, которыхъ, совершивъ чудо, Ты насытилъ (Матф. 14, 18–21)? Да, только Іосифъ смело дерзнулъ обратиться къ Пилату и просить отъ него Твое тело, дабы оно не осталось непогребеннымъ (Марк. 15, 43–46). Где сонмы немощныхъ, которыхъ Ты исцелялъ отъ различныхъ болезней? Или где те, которыхъ Ты воскресилъ изъ ада? Только Никодимъ вынулъ гвозди изъ Твоихъ рукъ и изъ ногъ Твоихъ, и всего Тебя снявъ съ древа, горестно вложилъ въ Мои объятія, которыя Тебя и раньше, когда Ты былъ Дитя, съ радостью носили. И эти Мои руки, которыя служили Тебе, когда Ты былъ Ребенкомъ, и ныне служатъ Твоему погребенію. О, какое горестное погребеніе! Ты, Который даровалъ жизнь умершимъ, передъ Моими очами лежишь мертвый. Некогда послуживъ Тебе младенческими пеленами, Я ныне забочусь о Твоихъ погребальныхъ пеленахъ. Некогда Я умывала Тебя теплой водой, а ныне обмываю еще более теплыми слезами. Материнскими руками Я Тебя поддерживаю, но бездыханнаго и лежащаго по образу мертвыхъ. Ты тогда покрывалъ Мое лицо Своими сладчайшими поцелуями. Тогда Я могла считать Себя счастливой темъ, что чудеснымъ образомъ Я явилась Родительницей Моего Создателя. А теперь, въ свою очередь, Я могу считать Себя несчастнейшей оттого, что хороню Сына Моего. Тогда въ рожденіи Тебя Я избежала болезней, а ныне въ Твоемъ погребеніи Меня объяли болезни. Тогда по–младенчески Ты часто бывало засыпалъ на Моей груди, а ныне, какъ умершій, покоишься сномъ на той же груди. Я ублажаю Симеона, пріявшаго Тебя въ храме изъ Моихъ рукъ въ свои (Лук. 2, 25–28 и сл.). И въ то время, какъ пророки пророчествовали о вещахъ приносящихъ радость и говорящихъ о Моей славе, онъ единственный предсказалъ Мне сумрачныя вещи, связанныя съ печалью (Лук. 2, 34–35). О, какъ Ты подвергъ Себя оплеваніямъ, Ты, Который Своимъ плюновеніемъ отверзалъ очи слепыхъ (Марк. 8, 23; Іоан. 9, 1–7)? Какъ Ты стерпелъ заушенія? Ты, Который бичемъ ударялъ торгашей священныхъ предметовъ и изгналъ ихъ изъ пределовъ храма (Іоан. 2, 14–16)? Какъ Ты подъялъ поносную смерть, о, безгрешный Сыне? Твои руки и Твои Ноги были пронзены, но гвозди Я чувствовала простирающими боль въ самую Мою душу. Ты былъ пронзенъ въ ребра (Іоан. 19, 34), но и Мое сердце было тогда пронзено вместе съ Тобою; вместе съ погребеніемъ Твоимъ отдаю Себя гробу. О, что Мне жизнь, когда Тебя нетъ со Мною, о, Творецъ Мой и возлюбленнейшій Сынъ!
Но где сонмъ учениковъ, чтобы вместе со Мною, скорбящей, восплакать? Пораженъ былъ Пастырь и овцы разсеялись (Матф. 26, 31). Голова спитъ, и руки и ноги пребываютъ безъ деятельности! И другіе умирающіе склоняютъ головы, но это происходитъ тогда, когда сначала уйдетъ духъ человека; Ты же, наоборотъ, сначала склонилъ голову, затемъ велевъ смерти придти, предалъ Твой духъ (Іоан. 19, 30). И колени Твои не были перебиты, потому что и въ древности у приносимаго въ жертву агнца никакая кость не была переломлена (Іоан. 19, 36; Исх. 12, 46). Покланяясь Страстямъ Твоимъ, Я съ благоговеніемъ лобызаю Твое Тело. Я принимаю воду, истекшую изъ Твоего пронзеннаго ребра (Іоан. 19, 34), которой означается для меня
Печатается по изданiю: Мудрейшаго и ученнейшаго Симеона Логофета Метафраста, Слово на Плачъ Пресвятыя Богородицы, когда Она объяла, принявъ со креста, Честное Тело Господа нашего Іисуса Христа. // Церковно–богословско–философскій ежегодникъ «Православный путь», приложенiе къ журналу «Православная Русь» за 2001 годъ. — Джорданвиллъ, 2001. — С. 5–14.
Филарет Московский. Слова в Великий пяток
Слово в Великий пяток, 1806
Говорено в Троицкой Лавре, 1806 год
О, Распятый! Мы и в отдалении многих веков слышим вопль Твой, видим язвы Твои - и оружие скорби сердце наше проходит.
Христиане! Он не ответствует нам более. Уже
Первая из сих книг подобна Иезекиилеву свитку,
Может ли правосудный Бог без пламенного гнева взирать на ежеминутного преступника? Может ли благий Творец с хладным пренебрежением внимать стоны бедствующей твари? Правосудие пробуждает мстительные громы, благость удерживает руку, готовую пустить их. Милосердие хощет подать страдальцу чашу спасения, безчувственный сын погибели не терпит и напоминания о врачевании лютой болезни своей. Если бы неограниченная Премудрость не знала средства согласить непостижимые сии противоречия, разрущающие гармонию созданий и союз их со своим Создателем; если бы не умела примирить - да, скажем человечески, - Бога с Богом и потом Бога с человеком, то бы никогда не было речено в предвечном совете:
Раскроем другую книгу и прочтем чудесное событие сего предопределения. -
Так самое рождение Иисуса указует на Его смерть. И какой величественный свет простирается над крестом, из сей точки зрения рассматриваемым! Сие титло, содержащее вину невинного, сии служители мстящих законов, сие орудие казни - все сие произвольный Страдалец собирает окрест Себя для того, чтобы напомнить нам определение Вышнего Судилища, которое исполняет земное неправосудие, в слепом неведении водимое одной злобой. Сии простертые руки объемлят и поддерживают мир над бездной, изрытой под ним его развратом. Сей угасающий взор еще испускает луч милосердия и, будучи устремлен горе, тысячекратно повторяет молитву, не только за виновных мучителей, но и еще более за совиновный человеческий род воссылаемую:
Искупление проданного под грех совершено, безценная цена заплачена за его свободу: но что, если неключимый раб любит свои оковы; если не имеет и не хочет иметь понятия о даруемой ему свободе? - Божия сила и Божия премудрость должна была преодолеть сие затруднение, и - о, чудо жестокости человеческой! - В немногие дни Ходатай наш преклонил Бога к человеку. Целые годы неутомимых трудов потребны Ему были для обращения человека к Богу; по-видимому, легче было для Него положить предел вечной Вечного вражде, нежели ограничить дерзость праха, вихрем непостоянства возметаемого. За чистейшее учение, за пример святейшей жизни, за поражающие знамения, за безчисленные благодеяния Он требовал вместо благодарности одного согласия принять новое, величайшее благодеяние. Сими златыми оружиями, наконец, победил Он неверие и торжественно исповедался Отцу Своему:
Но, о Совершитель благодатного о нас смотрения! Не для всех ли человеков Ты совершил его? Для чего же еще не все наслаждаются плодами Твоих подвигов? Ты явил имя Отца Небесного, почто же и ныне слишком много таких,
Обратим лучше заботливость нашу на самих себя. Для всех ли нас во всем пространстве совершилось великое дело Иисусово? - Увы! И соднце не освещает вдруг всей земли, угрюмая ночь не стыдится ступать по его следам и расстилать свои мраки в местах, им посещенных. Самая глубокая тишина не есть прекращение бури, но только ее действие в других странах воздуха... Пусть бы одна только буря закрыла тучами Солнце правды, пусть бы единожды пострадал и распялся Сын Божий, но тягчайшие страдания Его еще не кончились. Его Апостол и между чадами нового Израиля видит извергов,
Вы безопасны от сего преткновения, слушатели, когда столь внимательно и внешним, и внутренним оком рассматриваете гроб сей, когда ваше сердце не распинает Иисуса, но сраспинается Ему. Таковые расположения составляют славу настоящего дня и ваше будущее блаженство. Нести крест самоотвержения и терпения, восходить на самую высоту любви к Божеству и человечеству, распинать плоть со страстьми и похотьми, умирать миру, чтобы жить Богу, - сие есть стяжать все, что совершил Богочеловек; сие дает право каждому подражателю его при конце своего течения и чувствовать и говорить:
Слово в Великий пяток, 1813 г.[20]
Чего теперь ожидаете вы, слушатели, от служителей слова? Нет более Слова[21].
Слово, собезначальное Отцу и Духу, рожденное для нашего спасения, начало всякого слова
Поспешим исповедать тайну Слова, которая долженствует обезоружить гонителей Его и которая возвращает Его душам, готовым принять Оное. Слово Божие не связуется смертью. Как устное слово человеческое не совсем умирает в ту минуту, когда перестает звук его, но паче восприемлет тогда новую силу и, прошед чрез чувство, вселяется в умах и сердцах слышавших, так Ипостасное Слово Божие, Сын Божий, в Своем спасительном вочеловечении, умирая плотью, в то же время
Христиане! Воплощенное Слово умолкает токмо для того, чтобы сильнее и действеннее глаголать к нам; сокрывается для того, чтобы внутреннее
Но, дабы неблаговременные мечтания о величии сего наследия не уклонили взоров наших от предписанного пред нами в сии великие дни Распятого Иисуса, приметим тщательнее, Христиане, что первые наследники Его не обрели по Его кончине иного сокровища, кроме древа Креста, на котором Он пострадал и умер, и сей токмо Крест в подражательных образах преподали всем желающим участвовать в наследии Царствия. Что сие значит? То, что, как Христу
Прежде нежели вочеловечившийся Сын Божий восприял и понес Крест Свой, сей крест принадлежал человекам. В начале своем он был соделан
Кто измерит всемирный сей Крест, понесенный Начальником нашего спасения? Кто извесит его тяжесть? Кто исчислит разнообразное множество крестов, из которых он, как из каплей море, составляется? Не от Иерусалима токмо до Голгофы несен крест сей с помощью Симона Киринейского - несен он и от Гефсимании до Иерусалима и до Гефсимании от самого Вифлеема. Вся жизнь Иисуса была единый крест, и никто не прикасался к бремени его, разве для отягчения онаго:
Божество соединяется с человечеством, вечное - со временным, всесовершенное - с ограниченным, несозданное - со своим созданием, самосущее - с ничтожным - какой необозримый и непостижимый крест из сего уже слагается!
Богочеловек, которого нисшествие на землю прославляют небеса, является здесь в уничиженнейшем возрасте человечества, в малейшем граде малейшего из царств земных; нет для Него ни дома, ни колыбели; кроме убогих родителей, едва несколько пастырей занимаются Его рождением.
Исчисляют Безначальному осмь дней нового бытия и порабощают Его кровавому закону обрезания.
Господь храма
Тогда как он еще немотствует, уже изощряется на Него в устах Симеона оружие слова крестного и проходит сердце Его матери (Лк.2:34,35).
Некоторые иноплеменники приходят возвеличить Его именем Царя Иудейского, но сия малая слава воздвигает на Него злобу Иудейского царя, соделывает Его невинною виною кровопролития и принуждает удалиться от народа Божия в страну идолослужителей.
Всеобъемлющая Премудрость Божия не иначе как с возрастом
Чего потом не претерпел Иисус от дня вступления Своего в торжественное служение спасению рода человеческого?!
Святый Божий, грядущий освятить человеков, вместе с ищущими очищения грешниками преклоняется под руку человека и приемлет
Испытующий сердца и утробы Сам поставляется
Ходатай Бога и человеков открывает Себя человекам, но Его или не узнают, или не хотят узнавать. Его учение почитают богохульным (см.: Мф.9:3), Его дела - беззаконными (см.: Ин.9:16), Его чудеса - Вельзевуловыми (см.: Мф.12:24). Если Он чудотворит и благотворит в субботу, Его называют нарушителем субботы. Если обращает заблудших и приемлет кающихся, Его порицают
Почиешь ли Ты, Божественный Крестоносец, хотя на едино мгновение от ига, непрестанно возрастающего на раменах Твоих? Почиешь ли, если не для обновления Твоих сил к новым подвигам, по крайней мере из снисхождения к немощи Твоих последователей? Так, приближаясь к Голгофе, Ты почиешь на Фаворе. Гряди на сию гору славы, да просветится лице Твое светом небесным, да убелятся ризы Твои, да приидут закон и Пророки признать в Тебе свое исполнение, да услышится глас благословения Отчего! Но не примечаете ли вы, слушатели, как крест последует за Иисусом на самый Фавор и слово крестное не разлучается от слова прославления? О чем там, среди толикой славы, беседуют с Иисусом Моисей и Илия? Они беседуют о Его Кресте и смерти:
Долго носил Иисус крест Свой, как бы не чувствуя его тяжести; наконец,
Может быть, смертная скорбь Иисуса представляется некоторым из нас недостойною бесстрастного. Да ведают они, что сия скорбь не есть действие нетерпения человеческого, но Божеского правосудия. Мог ли Агнец,
Наше слово изнемогает, слушатели, чтобы провождать еще великого страдальца от Гефсимании до Иерусалима и Голгофы, от внутреннего креста до внешнего. Но совершаемые ныне Церковью тайнодействия уже преднаписали вам сей путь и сей последний крест. Он столь болезнен, что солнце не могло взирать на него, и столь тяжек, что земля потряслась под ним. Претерпеть в чистейшей непорочности все мучения, внутренние и внешние, тягчайшие и поноснейшие, и претерпеть вместо награды за соделанные благодеяния; страдать Всесвятому от пребезаконных, Творцу от тварей; страдать за недостойных, неблагодарных, за самих виновников страдания; страдать для славы Божией и быть оставлену Богом - какая неизмеримая бездна страданий!
Но, сколь ни велика и Божественна все привлекающая сила Иисуса Христа, Он не иначе может
Чем неослабнее и терпеливее мы носим бремя креста нашего, тем обильнее подаются нам дары Божии, приобретенные Крестом Христовым:
Как видимый, вещественный крест есть державное знамение видимого Царства Христова, так Крест таинственный - печать и отличие истинных и избранных рабов невидимого Царствия Божия. Он есть драгоценный залог любви Божией, жезл Отчий, не столько наказующий и сокрушающий, сколько
Кто же суть те, которые желают
О человек, влекомый благодатью Господа твоего на Небо, но погрязающий плотью в мире! Виждь образ твой в человеке, погружающемся в водах и противоборствующем потоплению - он непрестанно возобновляет в членах своих образ Креста и таким образом превозмогает враждебные волны. Воззри на птицу, когда она желает вознестися от земли, - она простирается в крест и возлетает. Ищи и ты в Кресте средства изникнуть от мира и вознестися к Богу.
Слово в Великий пяток, 1816 г.[24]
Тако возлюби Бог мир (Ин.3:16)
Ныне ли о любви, скажут, может быть, некоторые? Ныне ли, когда плод вражды созрел в вертограде Возлюбленного, когда и земля трепещет от ужаса, и сердца камней разрываются, и око неба помрачается негодованием? Ныне ли о любви к миру, когда и Сын Божий, страждущий в мире, оставлен без утешения и молитвенный вопль Его:
Правда, Христиане! День вражды и ужаса день сей, день гнева и мщения. Но если так, то что с нами будет, когда и земля не тверда под нами, и небо над нами не спокойно? Куда убежать с колеблющейся земли? Куда уклониться из-под грозящего неба? Взирайте прилежнее на Голгофу, и там, где видится средоточие всех бед, вы откроете убежище. Тогда, как
Христианин! Пусть
Любовь Отца - распинающая. Любовь Сына - распинаемая. Любовь Духа - торжествующая силою крестною. Тако возлюби Бог мир!
О сей-то любви, Христиане, да будет позволено мало нечто немотствовать пред вами, поелику изрещи ее даже и невозможно, так что само Слово Божие, дабы совершенно изобразить ее, умолкло на Кресте. Сие же Слово и сия любовь да дарует нам и немотствовать, и внимать немотствованию, подобно как дети одной матери ее сердцем и ее словами взаимно немотствуют и разумеют немотствование.
Итак, кто распинает Сына Божия? Воины? Они суть почти столько же страдательные орудия, как крест и гвозди. Пилат? Он, кажется, истощил все усилия в защищении Праведника и торжественно изъявил свое несогласие на пролитие крови Его:
Впрочем, сие не значит того, чтобы и не было виновных в убиении Невинного! Нет! Кто не мог, если бы только восхотел, уразуметь то, что уразумел и проповедал отчаянный даже Иуда? Но
Нам должно приметить здесь то, какую ничтожную паутину составляло все сплетение видимых причин, произведших великое Голгофское событие. Как же сия паутина в первых нитях своих не расторглась или от дохновения гнева Божия, или даже от ветра суеты человеческой? Кто связал ею льва от Иуды? Как сделалось то, чего не хотели, не могли, не знали и что столь удобно было и уразуметь и отвратить? Нет! Хулители Голгофские так же не знают, что говорят, как распинатели не знают, что делают; в самом же деле не человеки здесь ругаются Божию величеству - Божий Промысл посмевается буйству человеческому, без нарушения свободы заставляя его служить высочайшей Своей Премудрости. Не лукавые рабы прехитряют Господа - Всеблагий Отец не щадит Сына, дабы не погубить рабов лукавых. Не вражда земная уязвляет любовь небесную - небесная любовь скрывается во вражду земную, дабы смертью любви убить вражду и распространить свет и жизнь любви сквозь тьму и сень смертную;
Кажется, мы, и приникая в тайну Распятия, и усматривая в страданиях Сына Божия волю Отца Его, более ощущаем ужас Его правосудия, нежели сладость любви Его. Но сие долженствует уверять нас не в отсутствии самой любви, а только в недостатке нашей готовности к принятию ее внушений.
Но если Отец Небесный из любви к миру предает единородного Сына твоего, то равно и Сын из любви к миру предает Себя Самого, и, как любовь распинает, так любовь же и распинается. Ибо хотя
Крест Иисусов, сложенный из вражды Иудеев и буйства язычников, есть уже земный образ и тень сего небесного Креста любви. Без сего мог ли бы оный не токмо удержать на себе даже до смерти Держащего дланью жизнь всего живущего, но даже и коснуться рамен Того, для избавления Которого вящше дванадесяти легионов Ангелов ожидали токмо мановения. Вотще мрачное полчище подъемлет оружие, дабы взять Его в плен, и готовит узы Ему. Освящая путь свой огнем злобы, оно не видит, что Он уже пленен и связан собственною Своею
Любовь Божия, непосредственно действующая в Кресте Иисусовом, без сомнения, долженствовала сообщить ему Божественную силу. И как быстро, как обильно, как неизмеримо далеко течет из него сия победоносная сила!
Чем далее простираться будет сила Креста, тем более торжественны будут ее действия. Она сосредоточит в едином Иисусе Распятом всякую власть на небеси и на земли, даст ощутить силу благодатного владычества Его и сущим в темнице духовом, вознесет Его превыше всех небес, низведет Им оттоле Утешителя, Который не пришел бы, если бы Иисус не прошел путем Креста и не соделал его путем истинно царским. Тогда
Вот, Христиане, и начало, и средина, и конец Креста Христова - все одна любовь Божия! Как в чувственном сем мире, куда ни прострем взор - к Востоку или Западу, к Югу или Северу, - всюду зрение упадает в неизмеримость неба, так в духовной области таин по всем измерениям Креста Христова созерцание теряется в беспредельности любви Божией. Прекратим дерзновенное о сем немотствование. Слово крестное чем более изрекается, тем более онемевает язык плоти и око земного ума слепотствует от избытка небесного света крестного. Сам вечный Художник Креста,
Впрочем, вспомним, что если мы не по имени токмо Христиане, но или есмы, или хотя желаем быть истинными последователями Иисуса Христа, то имеем и свой крест по его заповеди:
Слово в Великий пяток, 1817 г.[25]
Изыде же вон Иисус, нося терновен венец и багряну ризу. И глагола им: се, Человек! (Ин.19:5)
Евангелие и Церковь провождают ныне нас, Христиане, по всему последнему поприщу Великого Страдальца Гефсиманского и Голгофского. Где станем мы, чтобы рассмотреть хотя некую часть тайн и чудес, которые целую вечность наполнят удивлением и славою? Если еще непроницаемы для нас глубокие тайны Гефсимании, куда допускаются не многие - токмо избранные таинники, уже знающие тайну Фавора, - Петр, Иаков и Иоанн, но и их бодрственный дух воспящается немощною плотью, и воздвигаемые к молитвенному созерцанию очи тяготеют невольным сном; если еще неприступны для нас высокие чудеса Голгофы, где также возлюбленный токмо ученик и Божественная Матерь с не многими подражательницами ее примера могут стоять непоколебимо на колеблющейся земле и причащаться в одно время любви и страдания, жизни и смерти страждущего и умирающего Жизнодавца и где Иисус, простертый между небом, землею и адом, приступен токмо для тех, которых не привлекает земля, не страшит ад и не отражает небо, - станем в средине между оными великими пределами - там, где страждущий Иисус является и указуется всем желающим видеть его.
Но, прежде нежели последуем далее за оным знаменательным указанием на человека в Иисусе, остановим несколько внимание наше на том, кто и как находит и дает сие указание.
Лице Иисуса, высокое и святое не только по Божеству, но и по человечеству, закрыто было мрачнейшими клеветами, когда Он предстал Пилату. Клеветники хотели указать Пилату в Иисусе возмутителя общественного покоя, противника власти, похитителя имени Сына Божия - того, кого ни небо, ни земля не могли бы терпеть между человеками. Но и Пилат не в таком был расположении, которое благоприятствовало бы открытию чистой истины. По видимому он ищет ее, ибо вопрошает о ней:
Помыслим здесь, Христиане, один ли Пилат, язычник и обладаемый страстями судия, мог видеть столько света в лице Иисусовом? Нет! Нет! Коликократно больший свет уже просвещенному оку Христианскому должен сиять из человечества Того,
Теперь оставим языческий суд и мятеж Иудейский и потщимся Христианским оком рассмотреть то, что указует язычник и чего не хотят видеть Иудеи.
Дабы почерпнуть из сего изречения, по видимому только земного, скрывающийся в нем свет чистого небесного познания, поучимся, слушатели, ведению человека от мужа, которого в сем наставил сам
Где ныне первый человек? Быв отторгнут от Бога преслушанием заповеди, он исторжен из святыя земли райския, повержен на сию землю, пораженную проклятием, где сие славное некогда древо тщетно до бесчисленности умножает листвие и ветви, непрестанно увядающие, и не может произвести никакого плода в жизнь вечную. Все те, которые по происхождению от первого Адама называются
Но се, пришел наконец столь долгое время ожиданный человек, долженствующий исцелить расслабленного или, лучше сказать, от смерти, которая по тому только могла называться жизнью, что была ощущаема, воздвигнуть к истинной жизни, превышающей чаяния и желания расслабленного. Явился второй человек - Господь с небесе, дабы первого человека, перстнаго, возвращаемого
Сей небесный и Божественный Человек, в высоком имени Единородного Сына Божия и в таинственном имени Богочеловека представляемый Евангелием нашему верованию и созерцанию, указуется также и в простом имени человека нашему подражанию:
Мгновение великое и подлинно требующее особенного указания, дабы оно в сокращенном своем величии не укрылось от нашей непроницательности! Иисус в таком состоянии, в которое приведен волею других, в чуждей одежде, не видно никакого действия Его, не слышно никакого слова Его, Его как бы нет. Что же здесь нам указуется в Нем? То самое, что Иисус является без воли, без действия, без слова. Сие молчание, которое Он сохраняет между восклицаниями защитника и между воплями клеветников и хулителей, сей глубокий взор сквозь смятения человеческия погруженный в судьбы Божии, сии неподвижные члены, так сказать почивающие в страданиях, - все сие представляет нам образ человека высочайше терпеливого, мужественного, кроткого, смиренного, никакою всеобщею враждою непобедимого в любви, непоколебимого в мире со всеми, человека бесстрастного, чистого, Святого и, - чтобы соединить сии черты в одну их объемлющую, - человека, всесовершенно преданного Богу.
Сею самою чертою описуется образ
Се едино из человеческих свойств Иисуса Христа, хотя, впрочем, оно есть и едино из Божественных Его свойств, указуемое ныне нам для подражания:
Христиане! Быв ныне призваны Церковью воззреть и мысленным и вместе чувственным оком на образ Иисуса Христа, в жизни и смерти преданного Богу Отцу своему любовью и послушанием, воспомянем, что, когда и сам Он в сем образе предстал Иудеям, ожесточенные чада гнева не пленились добротою красного паче сынов человеческих, но удаляли от себя образ Его и желали потребить Его. Да внемлем прилежно и нашему в безобразии первого Адама рожденному сердцу, каким гласом отзывается оно к образу второго Адама, в который мы должны преобразиться. Но говорит ли оно, что в сем образе есть слишком печальные и страшные черты, что оно желало бы носить токмо приятные и радостные, а распятие воли предоставить Распятому за нас плотию, что из детской преданности Богу должно исключить Богом утвержденные права разума и свободы? Ведайте, что сии или подобные сим чувствования и желания суть хотя тихие и отдаленные отголоски оного вопля Иерусалимского против Иисуса:
Феофан Затворник. Слово в Великий пяток (размышления перед Плащаницей. Что значит приобщиться Христовым страстям? Три способа сораспятия Господу)
Думаю, нет нужды объяснять вам, братие, что знаменует настоящее священнодействие. Известно вам, что когда, после страданий ночи и мучений дня, Господь в час девятый предал дух Свой Богу Отцу, все оставили Его, и воины, пришедшие перебить голени распятым, никого уже не нашли на Голгофе, вокруг креста Господня. Все разошлись готовиться к Пасхе, и ненарушим был покой Божественного Страдальца. Подвигнутые верою и любовию, Иосиф с Никодимом приходят воздать Господу должное чествование, снимают пречистое тело Его со креста, обвивают плащаницами, покрывают благовонными мастьми — по–царски, во исполнение пророчества: «и будет покой Его честь» (Ис.11.10).
Вот что воспоминается в сей час! Какая Умилительная картина! Иосиф с Никодимом и некоторые жены в благоговейном молчании, с сердцем, преисполненным скорби, обстоят приготовленное тело Господа, среди окружающей их тишины. Приидите же, братие, подражая им, обступим предлежащий нам лик Господа, изъязвленного и умученного, углубимся в сии язвы размышлением и будем внимать, что вещает к нам сия кровь, вопиющая паче крове Авеля?
Немногоглаголиво вещание ее! Господь еще прежде совместил его все — в одном изречении: «образ дах вам… Аз есмь путь и истина и живот» (Ин.13,15;14,6). Се вам истинный путь — путь страданий и скорбей! Се вам истинный живот — живот в кресте и распятии. «Аще в сурове древе сие творят, в сусе что будет!» (Лк.23,31). Если Я, Господь и Бог ваш, так стражду ради вас, как обойтись без болезней и скорбей вам, ради вас же самих? «Иже бо аще хощет душу свою спасти, погубит ю; а иже погубит душу свою Мене ради и Евангелия, той спасет ю» (Мк.8,35).
Так, братие, сколько необходимо было для нашего спасения пострадать Господу, столько же и нам для получения сего спасения необходимо спострадать Господу, «приобщиться Христовым страстей… Христовы сораспяться» (1Пет.4.13); Галл.2.19). Вникните в силу слов сих: приобщиться Христовым страстем, Христови сораспяться! Мы уже страждем уже распинаемся, уже под крестом, который возлагается на нас в самом рождении и тяготеет над нами до самой смерти. Но один, сам по себе, крест сей есть убийственный крест казни, а приобщаемый ко кресту Господню, он становится спасительным игом, дающим живот. Вот тайна жизни и спасения! И вот к чему призывает нас ныне предлежащий нам Господь: приобщитеся страстем Моим, сораспнитесь Мне!
Спросите: как это сделать? Ответ не затруднителен. Обратитесь к истории страданий Господа, и на самом крестном пути увидите истинных общников скорбей Его, истинных причастников Его Креста и распятия! Там жены, раздираясь сердцем, плачут и рыдают; далее Симон Киринеянин несет самый крест Господа до Голгофы; на Голгофе благоразумый разбойник распинается вместе с Господом, — и свое распятие по вине верою обращает в распятие оправдательное, в спасительное сораспятие Господу. Вот нам символы приобщения страстем Господним, символы участия в Его страданиях и распятии. Видны там и другие участники в крестной смерти Господней: судьи, мучители, распинатели, хульники; но от такого участия да избавит нас Господь, ибо в сем не оправдание и живот, а осуждение и смерть. И таковыми мы бываем, когда забываем Господа, предаемся беспечности и поблажаем страстям. Но, братие, в дни сии, в час сей, пред лидем умученного ради нас Господа поревнуем явить себя причастниками Его Креста во спасение, а не в пагубу.
Итак, пойдем вслед жен, сболезнующих и состраждущих Господу. Пройдем всю цепь страданий Господа, от возмущения духа Его на тайной вечери до предания сего духа Отцу на Голгофе. Внидем с Ним в сад Гефсиманский и потомимся Его молитвенным томлением. Проведем с Ним ночь, сию мрачнейшую ночь, в доме Анны и Каиафы. Восприимем в чувство все море Его страданий от утра до часа девятого, в претории Пилата, по стогнам града, на пути крестном, на Голгофе — в минуты распинания и по распятии. Не мысленно только проследим все сие, но в самое сердце восприимем весь крестный подвиг Господа, на себя перенесем Его страдания, возболезнуем Его болезнями, доведем себя до того, чтоб чувствовать, что как бы нам самим наносятся раны, наш слух раздирается хулою, наше сердце уязвляется остротою мучений. Когда, таким образом, напечатлеем мы страдания Господа не в уме только и сердце, но как бы и в самом теле, тогда будет в нас истинное соскорбение, споболение, спострадание Господу по примеру жен, болезновавших при виде страждущего Господа, плакавших и рыдавших.
Однако ж останавливаться на сем одном не должно. Надобно идти далее. И жены раздирались сердцем, а что услышали? — «Себе плачитеся» (Лк.23,28). И вот что нужно еще нам прибавить к сердечному о страждущем Господе болезнованию: восплакать о себе! В каком же это смысле восплакать? В том, что сии язвы суть дело рук наших, что в сих муках и в сей смерти виновны именно мы. Наши неправые мысли и планы, наше легкомыслие, а иногда вольномыслие сплетали сей венец терновый; неверность нашего сердца Богу и наши всесторонние пристрастия прободали сии ребра, наши неправды и блуждения по распутиям греха пронзали гвоздями сии руки и ноги, наше плотоугодие всевозможное покрывало ранами сии плещи и все тело.
Как ни странным представляется такое обвинение, как ни далека от него, к сожалению, наша совесть, как ни готово наше сердце отрицать его от себя, но оно истинно. Ибо есть ли у нас грехи? — Премногое множество. Кто же покрывает нас от стрел правды и гнева Божия? — Сии страсти Господни. К кому обращаемся мы с молитвою о помиловании? — К Господу распятому. Ради чего дается нам разрешение в грехах? — Ради крестной смерти. Следовательно, все наши грехи были здесь, на сем кресте, все увеличивали тяжесть его, уязвляли Господа. Кто же после сего обезвинит себя в Его страданиях н смерти? Мы и сами исповедуем это, хотя без ясной мысли и точного чувства, всякой раз, как поем: «распятаго же за ны…и страдавша и погребенна», всякий раз, как слышим: «той язвен бысть за грехи наша и мучен за беззакония наша» (Ис.53,5). За наши — за чужие разве? — Нет, за наши, именно за те, которые каждый из нас сознает теперь за собою. И вот что именно надобно приложить нам к болезням сердца нашего о страждующем Господе, — болезнь, что грехами своими мы увеличивали тяжесть страданий Его; надобно здесь пред лицем Господа с сокрушением исповедать каждому из нас: в этих язвах, Господи, есть и моя часть.
Не бойтесь тяжести вины! В этом самоосуждении источник и оправдания. Присвоением себе виновности в страданиях Господа присвояется и оправдательная сила их. Потому в ту самую минуту, как мы в сердце изречем: и мы виновны, Господи, в сих страданиях Твоих, — на небе изречется нам прощение и разрешение. Только не забудем приложить к сему и еще одно нужное слово, именно: виновны — не будем. Не будем более оскорблять Тебя, Господи, грехами своими уязвлять неправдами, второе (потом, в будущем) распинать беззакониями. Сердце будем хранить верным Тебе единому, главу станем украшать богомыслием и благомыслием, рук не прострем к хищению и обиде, ногам не попустим блуждать по распутиям порока, плоти не дадим поблажки в ее требованиях чувственных наслаждений, всех себя принесем в жертву Тебе единому, за нас пожершемуся (принесшему Себя в жертву). Иначе что будет пользы языком говорить: виновны, виновны, а делами наносить раны Господу и распинать Его!
Вот до чего доводит нас пример жен! Они, смотря на Господа страждущего, раздирались сердцем и плакали. Хорошо и нам спострадать сердцем Господу страждущему, но не полно. Женам в то время извинительно было ограничиться одною скорбию и плачем, хотя и они тогда же получили должное напоминание. А нам это совсем неизвинительно, потому что пред нами открыты уже все пути оправдания. Нам надобно пройти несколько далее с болезнующим сердцем — дойти до сокрушительного осуждения себя в сих самых страданиях и заключить решительным намерением — не оскорблять и не распинать более Господа грехами своими. И вот — первый способ приобщения Христовым страстям, сораспятия Ему!
Когда же благословит нас Господь положить твердое намерение не грешить и идти неуклонно путем правды, тогда мы вступим в чин Симона — понесем крест Господень на себе, восприимем благое иго Его, тяжелое и легкое. И тут откроется нам второй способ приобщения Христовым страстем и сораспятия Господу — терпение в обязательных для нас добрых делах и терпение сопряженных с ними скорбей и лишений. Когда подумаешь о сем способе, не можешь не изумиться, с какою попечительностию заботится Господь о том, чтоб как можно вернее, как можно неизбежнее соделать нас общниками Своего креста и Своих страстей! Он окружил нас крестами со всех сторон, разложил их на всех путях нашей жизни, так что мы и шага не можем сделать без того, чтоб не встретиться с ними. Нам остается только надлежащим образом воспользоваться ими, чтоб со делаться общниками и креста Господня. В самом деле, осмотримся, братие! Каждый из нас связан своим кругом обязанностей: то к Церкви, то к предержащей власти, то к обществу, а иной, сверх того, и к семейству. Исполнение сих обязанностей есть круг добрых дел, Господом от нас требуемых. Но исполнение добросовестное требует от нас труда и терпения, чтоб не начать только хорошо, но и продолжать, и довести до конца совершенного. Сколько терпения нужно родителям, чтоб воспитать детей как должно, судье, чтоб праведно вести дела судные служащим, чтобы служить добросовестно, начальствующим, чтоб начальствовать по Богу. Давно для служащих Церкви и приходящих в нее, для учащих и учащихся, для воинов и военачальников, для слуг и господ, для продающих и купующих, для всякого вообще звания и состояния неизбежна своя мера труда и терпения, чтоб вести обязательные для них дела соответственно намерению и повелению Господню. А к этому сколько сверх того прививается неприятностей, оскорблений, препятствий, недоразумений, неудач, потерь, ошибок и падений, на что все требуется снова свое терпение. Вот сие‑то терпение в трудах и скорбях, неизбежных при исполнении обязательных для нас дел, и есть второй способ приобщения к страстем Господним, способ спасительного сораспятия Ему. Не всегда, однако ж, но когда? — Когда сознаем, что наш долг, что круг наших обязанностей есть благое иго Христово, есть крест, Господом на нас наложенный, — когда все наши дела и каждое дело в отдельности будем вести в той мысли, что это есть несение креста Господня, — когда все притом труды и скорби будем переносить благодушно ради Господа, за юс пострадавшего. Только терпением в таком духе труды и скорби наши приобщатся к скорбям и страданиям Господа и послужат нам в сораспятие с Ним. А без сего они будут только измождать, истощать и изнурять нас, нисколько не содействуя спасению души нашей, и разве только временную какую, и то ненадежную, доставляя выгоду.
Итак, не чести ради или выгод, не затем, чтоб стяжать имя или достигнуть довольства, ревнуй исправно вести дела свои, а ради Господа распятого; Его ради начинай каждое дело, памятию о кресте Его воодушевляйся в совершении его, и оконченное все относи к славе Божией, — и будешь всегдашним причастником креста Господня. Когда благовест зовет на богослужение, понудь себя пойти в церковь Божию, где есть и Голгофа, помня, что Господь под крестом шел на лобное место. Когда решаешь судное дело, не пожалей труда разобрать все, чтоб решить дело право, помня, что кривым судом осужден Господь на смерть. Когда продаешь, потщись назначить правую меру и цену, помня, как сама Правда была продана за ничто корыстолюбием Иуды. Равно: ослабевает кто под тяжестию обязательных для него дел, обратись к распятому Господу, до конца доведшему дело нашего спасения, и скажи: столько терпел Господь ради меня, Мне ли не потерпеть сего небольшого труда? Когда мы настроим себя таким образом, тогда всякое наше дело будет вводить нас в страдание с Господом, в общение страстей его, в сораспятие с Ним, и как поминутно у нас есть какие‑нибудь дела, то поминутно и будем общниками креста Его. И вот что значит слово Господа «в терпении вашем стяжите души ваша» (Лк.21,19): спасайте души ваши добросовестным во славу Мою ведением обязательных для вас дел; пусть говорит в себе каждый из вас: иду сим путем лежащего на мне долга и благодушно терплю все, встречаемое на сем пути ради Господа, за меня пострадавшего и умершего. «А еже живу… верою живу Сына Божия, возлюбившаго мене и предавшаго Себе по мне» (Гал.2,20).
В этом второй способ приобщения Христовым страстем, способ более приискренний, нежели первый, однако ж еще не окончательный. Он уже приведет нас к самому существенному приобщению страстем Господним. По чину благоразумного разбойника, — к приискреннейшему сораспятию с Ним, чрез распинание сердца, всегда на зло нас наущающего и всякое доброе дело наше готового осквернить и сгубить исходящими из него страстными помыслами.
В самом деле, братие, внешний ли только крест принесем Господу? Внешним ли только прикосновением ко кресту Его ограничимся? — Нет. Недовольно до Голгофы только донести крест; надобно самим вознестись на него, самим быть на нем распятыми. «Иже Христовы суть, плоть распяша со страстми и похотми» (Гал.5,24) учит Апостол. «Сыне, даждь ми сердце» (Притч.23,26), говорит Господь. В сердце же что у нас? — Гордость, тщеславие, корыстолюбие, ненависть, зависть, гнев, сластолюбие, похоть и всякая злая вещь3. Такое ли сердце давать Господу? Это настоящий разбойник. Надобно распять его; надобно внести крест внутрь сердца и на нем пригвоздить сего гнездящегося там разбойника, пригвоздить по вине и верою в Господа обратить сие казнительное распятие в спасительное сораспятие Христово. Как? — Гнев пришел — погаси его; похоть возбудилась — умертви ее; корыстолюбие влечет — отсеки его; зависть искушает — подави ее; осуждение наущает — не внимай ему; тщеславие прививается — отжени его. Отсекая, таким образом, всякий помысл худой, всякую страсть злую, мы будем поражать свое сердце болезнию, наносить ему раны, уязвлять и распинать его. Ради чего? — Ради Господа. Вот и сораспятие Господу. Но эта брань внутренняя потребует потом особенных подвигов самоумерщвления, потребует поста, бдения, труда молитвенного, внимания к себе, отречения от своей воли, сыновнего подчинения другому. Приложим и это зная, что только из того и другого, то есть из подвигов и внутренней брани, взаимно перекрещивающихся, слагается внутренний, спасительный для нас крест, на коем достойно совершается сораспятие Господу и подается живое общение страстем Его. Сего‑то самораспятия собственно и ждет от нас Господь. Его‑то ради Он в мир пришел, его ради страдал, его ради вольные страсти, распятие и смерть претерпел: «отложити нам по первому житию ветхаго человека, тлеющаго в похотех прелестных… и облещися в новаго человека, созданаго по Богу в правде и в преподобии истины» (Еф.4.22,24). Блаженна душа, которая с апостолом Павлом может сказать: «Христови сораспяхся. Живу же не ктому аз, но живет во мне Христос» (Гал.2.19–20).
В этом третий способ сораспятия Господу, окончательный. В первом способе полагается только начало сему сораспятию, во втором оно деятельно подготовляется, в третьем совершается самим делом. Вот к чему обязывает нас ныне Господь, когда призывает: приобщитесь страстем Моим, сораспнитесь Мне. Дадим же, братие, и мы достойный сего призывания ответ! Стань теперь каждый пред лицем Господа, изъязвленного и умученного, и, смотря на сию главу, тернием израненную, скажи: напечатленным в уме и сердце ношу образ страданий Твоих, Господи, и болезную ими; сознаю свою виновность в сих самых страданиях и полагаю твердое намерение не уязвлять Тебя более грехами моими и не распинать Тебя ими. Лобызая сии ноги с язвами гвоздиными, положи завет с Господом: с терпением неуклонно буду идти путем долга и добрых дел, Тобою от меня требуемых, несмотря ни на какие труды и неприятности, с тем сопряженные; воодушевляясь крестным подвигом Твоим и все обращая в славу Твою, благодушно буду нести сей крест, Тобою на меня возложенный, и бодренно тещи с ним вслед Тебя. Целуя сии перси, копием прободенные, дай слово Господу: отныне стану у входа сердца моего и буду нещадно поражать всякое возникающее в нем неправое движение, буду распинать свое сердце, несмотря ни на какую болезнь его, ни на какое его томление. Только тогда наше настоящее священнодействие будет иметь смысл, не противный Богу и не бесполезный Для нас, только тогда мы сделаем то, чего хощет от нас Господь, заповедав Церкви предлагать взору и чествованию верующих лик Свой в таком крайнем уничижении, с такими ужасающими знаками своих мук и страданий. А без того наше поклонение не будет ли некоторым образом походить на глумление тех, кои, ходя вокруг креста, кричали: «уа! Разоряяй церковь!., спаси себе и наю» (Мф.27,40; Лк.23,39).
Возревнуем о сем, братие, и возревнуем столько, сколько дорого для каждого собственное его спасение. Ибо слышите, что говорит Господь? — «Будите во Мне, и Аз в вас. Якоже розга не может плода сотворити о себе, аще не будет на лозе, тако и вы, аще во Мне не пребудете. Аз есмь лоза, вы же рождие» (Ин.15,4–5). Понятна сила притчи сей! Мы мертвы; нам надобно привиться к Господу и от Него восприять жизнь. Господь есть единственное древо жизни посреде земли. Но сие древо есть древо крестное — Господь, умученный, изъязвленный, распятый. Как привиться к Нему без спострадания, без сораспятия Ему?! Итак, жаждет ли кто вкусить жизни от Господа, возжаждай прежде скорбей, страданий и распинаний ради Его! Способы под руками, образцы пред очами. Избирай какой хочешь, только спостражди Господу, сораспнись Ему. Или болезнуй о Нем сердцем с женами, или неси крест Его с Симоном, или сораспинайся с Ним с разбойником. Это единственные обороты ножа садовничного, которыми вертоградарь отрезывает дикую ветвь, надрезывает плодовое дерево и всаждает в него чуждую жизни ветвь. Это нити, коими привязывается сей прививок к живому дереву, и вместе масть целебная, коею заживляется болезненная рана привития. Иных способов привития к Древу животному (древу жизни) нет; нет без них и живления и спасения. Зачем же оставлять их, если искренно ищем жизни и спасения? Затрудняешься? — Начни с легчайшего, начни с размышления о страданиях Господа. Может быть, они умягчат сердце и родят болезнь о страждущем Спасителе, а от сей недалек уже переход к сокрушительному осуждению себя в грехах своих, уязвлявших Господа, и к решительному намерению не распинать Его более грехами своими. Затем первый шаг на пути правды будет уже несением креста Господня; после нескольких опытов добросовестного исполнения долга откроется коварство сердца и само введет нас в брань со страстьми и похотьми. Вот и весь наш крестный путь! Как все просто и легко!
А между тем у нас всегда под руками есть столько средств и побуждений к тому, чтобы вести сие дело сколько можно успешнее! Господь распятый преднаписывается нам повсюду. С первым пробуждением от сна мы полагаем на себе крестное знамение, каждый поклон совершается с тем же знамением, взглянем на икону, там редко не видим креста, на церкви крест, в церкви повсюду кресты, в днях недели — среда и пяток, в часах дня первый, третий, шестой, девятый возвещают нам страдания Господа. Так преднаписывается нам Господь распятый! Много ли стоит труда провесть при сем мысль нашу немного далее, возболеть о Господе, осудить себя и дать слово: не буду? Как бы целебно прилагались к нам страсти Господни, если бы всякий взор на крест, всякое знамение крестное сопровождались такими поворотами сердца и воли?! Что касается до дел наших, — разумею дела обязательные для нас долгом, а не дела, требуемые обычаями мира, кои не суть Божий, — что касается до дел, то хотим или не хотим, мы должны же вести их и ведем. Много ли стоит при сем отогнать леность, приложить добросовестность, освятить 6лагонамеренностию, посвятить все Господу распятому и подкреплять себя силою креста Господня? Какое богатство благ духовных подавалось бы нам тогда поминутно от всещедрого Бога! А сердце наше со страстьми далеко ли от нас и таково ли оно, чтоб можно было не заметить его злокозненности? Сколько мы терпим от страстей, — и этим не просятся ли они сами, чтоб их распинать! А много ли стоит войти внутрь и сказать им: умолкни? Ссылаемся на немощь и бессилие. Но, братие, Господь близ. Не в немощи причина, а в нехотении отказать себе. И от поблажки губим себя ядом страстей, и губим часто дела свои, стоившие долгого труда и терпения, ибо дело по страсти уже есть погибшее дело для вечности.
Так все вокруг нас и располагает и способствует к тому, чтоб войти в спострадание и сораспятие с Господом. Непостижимо, что заставляет нас уклоняться и отказываться от того! Неужели же думает кто все дело своего спасения возложить на одного Господа, а сам и перстом не хочет коснуться сей тяжести? Пусть спасает один, как хочет. Спаси Себя и нас. Ах, братие, у Господа столько любви к нам, что Он и это готов бы сделать для нас. Но нельзя. Скорбми подобает внити в Царствие. Узкий путь только вводит в жизнь. Посмотрите на апостолов: они мертвость Господа всегда на теле своем носили. Почему? — Потому что нельзя иначе и животу Иисусову явиться в мертвенней плоти нашей (См.2. Кор.4,1–11). Посмотрите на мучеников, они все поют: Тебе, Женише мой, люблю и Тебе ищущи, страдальчествую… для чего? — да и живу с Тобою. И все святые за что вошли в Царствие? — За то, что убедились в крови, и крови Агнчей. К кому же мы хотим принадлежать без ран в сердце, без капли крови на теле? Господь все устроил для спасительного приобщения нас Своим страстем. Насадил посреде земли Древо Крестное и от него провел как бы нити к каждому из нас, — это показанные нами способы, — чтоб ими привлекать нас к нему, прививать и оживотворять. Но отказываясь от сораспятия Господу, мы беспечно отрезываем сии нити, говоря как бы Господу; отойди от нас, путей Твоих ведети не хощем. Что же бывает с нами? — То же, что с малою ладьею, которая, пока прикреплена к большому кораблю, не боится волн, а оторвавшись от него, гибнет в пучине морской. И вот что мы!! Ах, братие, теперь пока еще незаметны следы сего отречения от креста и от сораспятия Господу. Но будет время, когда сей крест взят будет от земли и явится уже не как облегчитель и оживотворитель, а как обличитель. Что тогда будет? — Тогда дивное нечто совершится пред очами нашими. Все крестоносцы будут привлечены сим крестом,. как малые частицы железа большим магнитом, и вознесены от земли на небо. А что будет с отречниками от креста?!! Господь да избавит нас от сей участи, горькой и неисправимой! И избавит. Но когда? — Когда ради Христа, пострадавшего за нас плотию, и мы в ту же мысль вооружимся (См.1Пет.4,1). Еже буди всем нам благодатию Господа нашего Иисуса Христа, нас ради крест и смерть претерпевшего. Аминь.
1856 год.
Иннокентий Херсонский. Слова в Великий Пяток
Так, за шесть веков до крестной смерти Спасителя нашего, предначинал о ней проповедь свою един из великих пророков народа Божия! Действием Духа Святаго пред ним поднята была завеса будущего, и он ясно узрел уничиженное состояние на Кресте Сына Божия, дабы предвозвестить потом о нем своим современникам, а в лице их и всему роду человеческому. Пораженный страшным зрелищем Голгофским, пророк, вместо проповеди к людям, обращает речь к Богу и с недоумением вопрошает: можно ли говорить о таких предметах в слух человеческий? И не сокрыть ли всего виденного в глубине собственной души? Господи, кто верова слуху нашему, и мышца Господня кому открыся? Я готов, как бы так говорил он, провозвестить о том, что явлено мне во свете лица Твоего, но где те, кои способны принять возвещаемое? Пред Крестом Сына Твоего нужна вера величайшая: как обрести ее между человеками? Господи, кто верова слуху нашему, и мышца Господня кому открыся?
Спустя более двух тысячелетий после сего пророчества, и более осьмнадцати веков после события его на Голгофе, - теперь, когда Крест Христов, будучи водружен посреди всея земли, соделался во спасение всех и каждого, - теперь можно бы, казалось, ожидать, что слово крестное не найдет уже себе противоречия в умах и сердцах человеческих, что при первом благовестии о тайне искупления, совершившейся на Голгофе, все преклонят слух и отверзут души свои к принятию жизни вечной.
Но, братие мои, что если бы древний пророк воскрес и стал теперь пред нами, думаете ли, чтобы он оставил или изменил для нас начало своей проповеди крестной? Уверены ли, чтобы он, взирая на всех нас - и стоящих здесь и отсутствующих - не воскликнул бы паки: Господи, кто верова слуху нашему, и мышца Господня кому открыся?
Ах, если б была вера в нас, то стал ли бы богач в нынешний же день затворять немилосердно утробу свою при виде собрата своего, требующего помощи? Стал ли бы сто раз взвешивать каждую лепту, подаемую нищему, и как подаемую? Во имя Христа, умершего для нас и воскресшего, когда притом за все поданное сей же Умерший и Воскресший обещал воздать - там - сторицею?
Если бы была вера в нас, то стал ли бы наперсник мудрости искать разрешения тайн бытия человеческого, недоумений своей души и совести где-либо в другом месте, кроме Евангелия, когда оно для того и дано, чтобы мы знали, кто мы, откуда и для чего?
Если бы была вера в нас, то предавались ли бы мы так безумно соблазнам мира и преступным обаяниям плоти, поставляли ль бы многие из нас всю цель жизни своей в удовлетворении чувств и страстей, падали ль бы так низко пред каждым кумиром гордости житейской и похоти очес?
Если бы была вера в нас, то могла ли бы приводить в такую безотрадную печаль смерть, когда Спаситель наш для того и сошел Сам во гроб, дабы воссиять для всех нас из него жизнь и нетление?
Ах, когда была вера в сердцах, тогда христиане были яко светила среди тьмы иудейства и язычества; тогда слово, сказанное христианином, было сильнее всех обязательств, пример последователя Иисусова был лучше всех правил мудрости человеческой; тогда без сожаления расставались, когда нужно, со всеми благами мира, без ропота переносили величайшие скорби и лишения, на самые муки и смерть шли с радостью.
И ныне, в ком есть истинная вера, тот не похож на других, и в каком бы звании ни находился, являет из себя человека, видимо принадлежащего не земле токмо, но и небу. В ком есть вера, тот и ныне - богат ли — богат не столько для себя, сколько для других, не златом точию и сребром, а смирением и любовью; беден ли и страждущ, - и бедствует и страдает без ропота, с упованием, якоже подобает наследнику жизни вечной; мудр ли, - не превозносится своими познаниями, повергает их в жертву, у подножия Креста Христова; прост ли и некнижен, - самою простотою дорожит, яко сокровищем. В ком есть вера, тот и ныне целомудр, благочестив и праведен, кроток и любовен, воздержен, смирен и прост. В ком есть вера, тот и ныне взирает на жизнь, как на странствие, - на мир видимый, как на временную гостиницу, - на плоть свою, как на темницу бессмертного духа, - на гроб, как на место своего успокоения.
Но много ли таковых? Покажите мне христианина, о коем можно бы тотчас, ничтоже сумняся, рещи: се раб Божий! Се последователь Христов! Сколько, напротив, христиан, о коих трудно сказать: имеют ли какую-либо веру! Сколько христиан, коим если бы досталось переходить в язычество, то не следовало бы делать никакой перемены ни в образе мыслей, ни в образе жизни, кроме что взять себе другое имя! - И что много говорить? Осмотритесь вокруг себя: ныне день смерти Господа и Спасителя нашего; ныне Он взошел на крест за грехи наши, да доставит всем нам оправдание и живот вечный; ныне ли посему не собраться всем последователям Иисусовым у гроба Его? Но сколько людей, кои остались теперь дома, сидят в праздности, не знают даже, что делать и как провести время, и, между тем, не спешат в храм, к подножию Креста Христова!..
Кого винить в нашей хладности и бесчувствии? Уже не Тебя ли, Господи! Ты, может быть, мало сделал для того, чтобы просветить и вразумить, тронуть и возбудить, согреть и привлечь нас к Себе!.. Но что же бы можно было сделать более? Явись, грешник, кто бы ты ни был, у гроба сего и скажи сам, что нужно для тебя сделать и чего не сделано. Тебя надлежало вывести из тьмы естественного неведения на свет Божий: и над тобою возжено столько светил богопознания, что младенцы ныне более знают о Боге и жизни вечной, нежели сколько знали великие мудрецы мира древнего. Для тебя необходим был пример жизни благой и праведной, - пример чистой любви, смирения и терпения: пред тобою жизнь и деяния Спасителя твоего, в коих не на словах, а на деле весь закон и все заповеди. Тебе нужно было и врачевство от расслабления духовного: и ты окружен благодатью Духа Святаго, молитвами и таинствами Церкви. Тебе нужно всеоружие для сражения с врагами твоего спасения: и оно всегда готово в сокровищнице Церкви. Итак, явись, грешник, у сего гроба и скажи сам Спасителю твоему, что нужно было для тебя сделать и чего не сделано. Он столько любит тебя, что если, действительно, что нужно для тебя, Он восстанет из гроба и паки взойдет на крест...
Между тем, возлюбленный о Христе собрат, рассмотрим беспристрастно, делали ль и делаем ли мы с тобою, что можно и должно было делать нам, дабы вера и Евангелие Иисусовы не оставались в нас бесплодными. У нас есть ум: употребляем ли мы его на познания наших обязанностей, нашей души и совести, - на уразумение Божественного лица Спасителя нашего, Его учения, жизни и смерти, для нас подъятой? - У нас есть воля и свобода, способные следовать или закону Божию и гласу Евангелия, или внушению чувств и страстей: действовали ль мы сею волею и свободою так, как повелевает Евангелие, стояли ль в истине и правде, сражались ли с собственными страстями и похотями? Нам преподано множество и естественных и сверхъестественных средств к искоренению в нас злых навыков, к очищению нашей природы, к укреплению в нас доброго расположения, к ограждению нас от соблазнов и искушений, к препобеждению мира, плоти и диавола: многие ли из сих средств употреблены нами в дело, и не остаются ли доселе даже неизвестными нам, по нашему небрежению о них?
Кого же винить после сего, как не самих себя, если мы доселе остаемся во тьме и хладе, во грехах и нечистоте, в бесчувствии и смерти духовной? Если бы ты, человек, был камень, тебя можно бы взять и обделать, как угодно строителю. Если бы ты был древо, тебя можно было бы садить и пересаживать, как вздумал бы садовник. Если бы ты, грешник, был существо, хотя живое, но неразумное и лишенное свободы, с тобою можно было бы поступить, как поступают с бессловесными. Но ты - человек, тебе даны ум и произвол, даны на всю вечность. Раз дав тебе дары сии и преимущества, Творец Премудрый никогда уже не возьмет их назад. Что же после сего остается делать с тобою самому всемогуществу Божию, как токмо наставлять и вразумлять тебя, убеждать и трогать, просить и молить тебя - о собственном твоем спасении?
И смотри - чем это всемогущество не вразумляет, не убеждает, не просит и не молит тебя: самим крестом и гробом Единородного Сына Своего, за тебя распятого и погребенного! - Виждь, глаголет оно, виждь, чего стоит грех твой, какой жертвы потребовал он для спасения твоего, виждь и уразумей, что будет, наконец, с тобою, если ты не воспользуешься жертвою, за тебя принесенною! Аминь.
Так вопросил некогда Господь книжников Иерусалимских о златом пенязе, Ему представленном, дабы из того, что изображено на нем, взять ответ на недоумение их достойно ли...
Чий убо образ сей и написание?
Се образ величайшего Наставника в мудрости, Который на то родился и на то пришел в мир, дабы свидетельствовать истину; - и свидетельствовал ее всюду и пред всеми, возвещал пути живота во храме и на торжищах, среди градов и весей, на суши и на водах, на горах и в юдолях, равно свидетельствовал пред прокуратором Римским и женою самарянскою, пред синедрионом и слепцом иерихонским, пред мудрыми и буиими мира, пред старцами и отроками, пред иудеями и язычниками. Какая истина не вышла из уст Его во всем свете? Какая заповедь не преподана Им во всей силе? Какое обетование жизни вечной не открыто и не утверждено Им непоколебимо? Алтарь и престол, колыбель и гроб, меч и мрежи, плуг и весы - все озарено светом Его Божественного учения. Глас истины во устах Его был так силен, что самые враги должны были умолкать пред Ним и исповедать, яко
Но бедные грешники возлюбили паче тьму, нежели свет; страсти и предрассудки их, не терпя обличения, восстали на Проповедника истины; - и се, Он, яко льстец и противник Моисея и пророков, поруган, умучен и взят от среды живых!..
Итак, это ваш образ и написание, любители и любимцы святой истины! Окружите с благоговением гроб величайшего Свидетеля ее и восприимите от Него дух веры и мужества для борьбы с заблуждениями и упорством человеческим. Если хотите почтить память Его страданий и смерти: то дайте обет никогда не скрывать истины в неправде человеческих мнений, а возглашать ее на кровах и стогнах, не изменять ей и тогда, когда против нее весь мир, когда за нею стоит для вас крест. Се жертва, коей ожидает от вас этот Божественный Страдалец за истину! Чий образ сей и написание?
Се образ величайшего друга и благодетеля человечества, проходя из града в град, из веси в весь, всюду оставлял Он следы Своей благости: слепым подавал зрение, глухим слух, хромым хождение, мертвым жизнь; и благотворя телу, в то же время еще более благодетельствовал душе. По гласу любви Его, взыскующей всех погибших: сребролюбивые Закхеи раздавали пол-имения нищим, всеми презираемые мытари обращались в апостолов, блудницы целомудрствовали, разбойники со креста переходили в рай.
Но злоба человеческая не усрамилась сих чудес любви; - и друг человечества представлен Пилату, яко враг общественного спокойствия; и утеха Израиля предана на поругание язычникам и низведена во гроб!..
Итак, друзья человечества, это ваш образ и написание! Не ищите другого вождя и другого примера в ваших человеколюбивых подвигах и трудах на пользу бедствующих братий ваших, кроме Иисуса Распятого. Не ищите и других средств к уменьшению бедствий на земле, кроме тех, кои указаны Им в Его Евангелии, или сами собою выходят из духа Его заповедей. Научитесь, подобно Ему, благотворить не одному телу несчастных, но и их душе, - благотворить, не ожидая за свои подвиги на земле ничего, кроме утешений совести; научитесь даже терпеть за ваши благотворения, и полагать из любви к ближнему не только стяжания и труды, но самую душу свою. Се любовь к ближним по чину Иисусову!
Чий образ сей и написание?
Это образ величайшего Праведника и Подвижника в добродетели.
Но клевета человеческая не усомнилась и сего Праведника вменить со злодеями. Тот, для Коего было брашном, да творить волю Отца Своего, поставлен ниже Вараввы, и вознесен на Крест!..
Итак, подвижники добродетели и благочестия, это ваш образ и написание! - Посмотрите пристальнее на этот венец терновый, на эти руки и ноги, прободенные гвоздями, на это сердце отверстое копием; посмотрите и поверьте сими язвами вашу любовь к Богу и ближнему, вашу чистоту и правду, ваше терпение и мужество. Здесь показано, что значит жить для Бога и вечности, как должно хранить закон и правду, как сражаться с пороком и нечестием, где искать помощи среди скорбей и напастей века, и чем укреплять себя в грозный час смерти. Если хотите служить Господу воистину, то приимите и вы на рамена свои Крест Христов. Без распятия плоти и страстей - нет спасения человеку падшему!
Чий образ сей и написание?
Это образ Искупителя человеков, второго Адама,
Итак, воздыхающие под тяжестью страстей грешники, это ваш образ и написание! Что надлежало бы претерпеть за грехи ваши вам, то самое претерпел за вас Сей Божественный Ходатай. Спешите же к живоносному гробу Его; слагайте у пречистых ног Его все ваши греховные тяжести; взимайте правду и чистоту, для вас приобретенные; почерпайте благодать и милость, текущую из язв Его. Но, примирившись с Богом и совестью, не возвращайтесь к прежним кумирам греха, да не явитесь виновными в Божественной крови, за вас пролиянной и вами злоупотребленной.
Чий образ сей и написание?
Это образ великого Царя и всемогущего Владыки, Который за то, что, будучи во образе Божием, уничижил Себя нас ради до смерти крестной, превознесен теперь над всем, и получил имя...
Итак труждающиеся и обремененнии, это ваш образ и написание! Страдалец Голгофский для того и воцарился над всем миром, дабы верующим в Него все споспешествовало во благое. Теперь нет бедствия, коего бы Он не мог отвратить от вас; нет блага, коего Он не мог бы подать вам. Просите убо, и приимите (Ин. 16; 24). Нужны ли познания, - у Него все сокровища премудрости и разума. Нужна ли защита от врагов сильных, - у Него вся сила и могущество. Нужно ли здравие, - Он воскресение и жизнь. Нужно ли благорастворение стихий, плодоносив земли, Ему служат источники, Ему работают бездны. Только просите с верою, ничто же сумняся; просите с решимостью употребить во благо просимое, просите, предая судьбу свою и самое прошение Его премудрости и всесвятой воде.
Чий образ сей и написание?
Это образ будущего нашего Судии и Господа. По безприкладной благости Своей к нам, в надежде нашего обращения, Он продолжает являться с Крестом и Плащаницею, стрегомый стражами Римскими, погребаемый Иосифом и Никодимом, печатаемый печатью Каиафы. Но время долготерпения не без конца; настанет день, когда Он явится на облаках небесных, с силою и славою многою, окруженный Архангелами и Ангелами; явится для того, чтобы возбудить от сна смертного и воззвать пред Свой праведный Суд всех сынов Адамовых, и произнесть над каждым из нас решительный приговор на всю вечность. Тогда потребуются уже не поклонения и лобзания, а одни дела веры живой и любви чистой. Тогда возвратимся от лица Его уже не в дома, как теперь для занятия суетою мира, для уготовления того, что требует плоть и кровь, а - или в рай и царствие, для празднования вечной Пасхи, или во ад, для нескончаемого плача и скрежета зубов.
Итак, все чающие воскресения мертвых и жизни будущего века, се ваш образ и написание! Станьте у гроба сего Мертвеца, подобно тому, как вы станете некогда пред страшным престолом Его же - Судии; станьте, и дайте Ему отчет в делах своих; сравните, что сделано для вас Спасителем вашим, и что делаете для Него, паче для вас же самих, вы. Вспомните, чего потребует Он от вас на Суде; и рассмотрите, есть ли хотя некая часть того в вас.
Если вы изменяете истине, за которую Он умер; если чужды любви и милосердия, для коих Он жил; если не храните правды и чистоты, коими Он облек вас; если те грехи, кои Он пригвоздил на Кресте, снимаете со креста и полагаете в душу и сердце свое; если вместо того, чтобы готовиться к Суду и вечности; все время и силы ваши отдаете грехам и похотям, то знайте: сколько бы вы ни поклонялись сему изображению, сколько бы ни лобызали сии язвы, ваш суд написан (Пс. 149; 9), - написан и подписан - сею же самою кровью, за вас пролиянною! Для грешников нераскаянных нет более Искупителя: остается один Судия и Мздовоздаятель! Аминь.
Так говорил Господь сердобольным женам Иерусалимским, кои с плачем сопровождали Его из претории Пилатовой на Голгофу.
Но можно ли было удерживаться от слез, при виде умученного уже воинами Пилатовыми Страдальца, Который с тяжелым Крестом на раменах шествовал теперь посреди злодеев к месту лобному? Плачущие жены могли сказать в ответ то же, что Сам Господь говорил фарисеям при Своем входе в Иерусалим: аще мы умолчим, камение возопиет! (Лк. 19; 40).
Теперь другое: на нашей ежегодной Голгофе нет более мучений для Сына Человеческого. Когда мы окружаем гроб Его, и поем песни исходные, Он сидит во славе одесную Отца, и внемлет хвалебным гласам Архангелов и Ангелов. Не тем ли более мы вправе от лица Божественного Страдальца воззвать теперь гласом Голгофским: дщери Иерусалимски - души чувствительные и состраждущие, при виде сей Плащаницы
Не плачитеся о Нем; ибо чаша лютых страданий, уготованная для Него правосудием небесным, давно истощена Им до конца; крест и смерть, яко необходимые для искупления рода человеческого от проклятия за грех, претерпены, состояние земного уничижения Сына Человеческого кончилось, и Он почил от всех дел Своих.
Не плачитеся о Нем: ибо смерть и гроб не удержали Его в своих узах; Он воскрес со славою; вознесся на небо с торжеством, ниспослал Пресвятаго Духа апостолам и всем верующим; и теперь сидит одесную Отца, ожидая, дондеже все враги Его положатся в подножие ног Его.
Не плачитеся о Нем: ибо что плакать о Том, Который наслаждается теперь блаженством и славою, коим нет ни предела, ни конца? Что проливать слезы над Тем, Который для того и восходил на Крест, дабы отъять всякую слезу от всяких очей?
Что же делать? Вопросите. Ужели на Крест и гроб Спасителя своего можно взирать хладным сердцем и сухими очами? Нет, братие мои, если где место нашим слезам и воздыханиям, то здесь: только сии слезы и воздыхания должны быть не о Нем, а о нас самих:
Плачите себе: ибо Спаситель ваш на небе во славе, а вы еще на земле во плоти, в коей по естеству не живет доброе. Он среди Архангелов и Ангелов, а вы еще среди мира, который весь во зле лежит, еще посреди сетей и искушений, напастей и печалей века, так что не можете быть уверены ни в жизни, ни в самой добродетели своей.
Плачите себе: оплакивайте заблуждения вашей юности, исчезнувшей в суете и помышлениях лукавых; рыдайте над грехопадениями мужества и лет зрелых, кои безпощадно отданы в жертву честолюбию и любостяжанию, плотоугодию и роскоши; слезите над самыми сединами старчества вашего, богатого летами, но не нравами благими, удалившего от вас мир, но не освободившего вас от мира.
Себе плачите: ибо сколько даров и природы, или паче Творца ее и вашего, вами погублено! Сколько даров благодати отвергнуто или принято вотще! Сколько благих движений духа и сердца принесено в жертву суетным обычаям мирским! Какое множество учинено явных грехопадений, кои, как камень, лежат теперь на вашей совести и тяготят душу!
Себе плачите: плачьте и всегда, тем паче ныне, у гроба своего Спасителя и Господа. Ибо чем заплатили вы за безприкладную любовь Его к вам недостойным? Какое употребление сделали из святых обетовании и заповедей Его? На какой кумир земной не меняли безумно Евангелия и Креста Его? Какую самую ничтожную выгоду земную не предпочитали делу вашего спасения?
Плачите убо себе и чад ваших. Плачите и чад, потому что они зачаты вами в беззакониях и рождены во грехах; потому что, вместо примера добра, вы служили для них нередко в соблазн и претыкание и, собирая для них наследие на земле, не приготовили им ничего на небе.
Плачитеся... и чад ваших, кои, оставив дом родительский, не вынесли из него с собою ни чистоты духа, ни чистоты тела, кои, преуспевая в познаниях мудрости земной, небрегут об уроках мудрости небесной, кои от малых лет быв преданы на жертву обычаям иноземным, сделались чуждыми между своих, хладными к вере и преданиям отцов.
Плачите себе и чад ваших: ибо, при таком несчастном положении вещей, что ожидает вас и чад ваших в будущем? Ожидает гнев Божий на земле и на небе; ожидает расстройство здоровья, превращение благосостояния домашнего и всех отношений семейных; ожидают взаимные распри, плач и горесть...
Себе убо плачите и чад ваших: плачите теперь, когда приемлются наши слезы и отираются рукою милосердного Спасителя, дабы не плакать вечно после, когда они не будут более приемлемы, и когда плачущие напрасно будут вопиять к горам:
Вы слушали сейчас, братие мои, страшную повесть страданий Богочеловека. Се пред очами вашими самое изображение Божественного Страдальца, снятого уже со креста и почивающего во гробе. После сего и о нас подобает рещи то же самое, что апостол Павел вещал некогда о христианах церкви Галатийской:
Для чего убо Святая Церковь приближает таким образом не только к слуху, но и к самому зрению каждого из нас страдания и Крест Господа нашего? Для того, без сомнения, чтобы каждый из нас, пораженный сею близостью, оставил теперь прочие занятия, и обратил все внимание на Спасителя и Господа своего, - для того, чтобы каждый сам вступил ныне в непосредственную беседу с Ним. Да, братие мои, если когда вы можете обойтись без нашего поучения, то в настоящий день, и если мы взошли теперь на сие священное место, то не для обычного собеседования с вами, а чтобы напомнить вам о необходимости вашей собственной беседы со Спасителем вашим.
Скажет ли кто-либо, что он неспособен к сему? Увы, со всеми и о всем можем мы беседовать и беседуем сами, а с Господом и Спасителем нашим, с Тем, Кто умер за нас на Кресте, с Ним одним не можем!.. Если действительно есть в ком-либо сия жалкая невозможность, то что значит она? То, что мы бесчувственны и неблагодарны к нашему Спасителю, что мы никогда не думали, как должно о своем отношении к Нему, не обращали души и сердца ко Кресту Его: - если смотрели на Него иногда, то смотрели как на простое зрелище; если покланялись Ему, то подобно тому, как покланяется язычник своим рукотворенным изваяниям. Нет, Крест Христов не подобен сим бездушным изваяниям; он весь облит кровью живоносною, которая, по уверению апостола, стократ лучше глаголет, нежели кровь Авеля праведного (Евр. 12; 24).
Распятый на сем Кресте Господь наш, хотя почивает теперь яко мертв во гробе, но Он мертв для неверующих иудеев, а для тебя, христианин, Он и во гробе есть Божия сила и Божия Премудрость. Премудрость ли Божия не даст ответа нам, если только будем вопрошать ее с верою и смирением?
Итак, кто бы ты ни был, возлюбленный слушатель, первый мудрец или последний невежда, самый великий и важный в мире человек, или самый незначащий член общества человеческого, стань у гроба Господа своего, и начни беседу с Ним. Спроси, во-первых, откуда этот Крест и гроб, для чего Сын Божий претерпел столько ужасных страданий, подвергся смерти и погребению, скажи с пророком:
Желаешь ли знать, кто требовал столь великой жертвы за грехи? -И он гласом святого Павла отвечает тебе (Рим. 3; 22-24), что сего требовала правда Божия, нашими грехами раздраженная, что без сей очистительной жертвы мы не могли быть терпимы неприступною для грешников святостью существа Божия, что без сего торжественного удовлетворения закону весь порядок мира нравственного потерял бы свою силу и непреложность.
Вопроси далее с верою и любовью, что должно после сего делать человеку, искупленному от грехов и проклятия столь великою ценою, - что должно делать тебе самому, чтобы страдания и смерть Сына Божия не остались для тебя бесплодными? Ибо, не может же быть, чтобы кровь, пролиянная на Голгофе, омывала и освящала каждого и нехотящего, против нашей так сказать, воли. И Господь, гласом того же апостола, скажет тебе, что для сего необходимы с нашей стороны, во-первых, живая вера в Божественные заслуги и ходатайственную смерть Его за нас (Еф. 2; 8), а во-вторых, жизнь по сей вере, то есть жизнь чистая, праведная и богоугодная (Еф. 14; 20-23), что без покаяния во грехах, без исправления нашего сердца и нравов благодатью Духа Святаго, и смерть Спасителя останется без всякого плода за нас, и не только не спасет нас от гнева небесного, а послужит к вящшему (большему) нашему осуждению (Евр. 6; 4-9).
Приняв с благоговением сии вещания от гроба Господня, обратись потом, возлюбленный слушатель, к своей совести и своей жизни, и рассмотри: есть ли в тебе подобная вера в Спасителя, и есть ли жизнь достойная сей веры? Так ли ты мыслишь, желаешь и действуешь, как прилично христианину, и как предписал тебе мыслить, желать и действовать Спаситель твой? И если окажется что дело спасения в тебе еще и не зачиналось, или и началось когда-либо, но потом забыто и оставлено; то подумай, что ожидает тебя, за которого умер Сам Сын Божий, и который, однако же, о сей смерти Его не думаешь, как бы ее не было, или бы она не касалась тебя, или составляла нечто не важное. Если мысль о толикой с твоей стороны неблагодарности к Искупителю твоему и представление ужасной участи, которая ожидает презрителей Крови Сына Божия, тронет тебя (а как не тронуть, если у тебя есть сердце?); когда ты увидишь, что нельзя более продолжать тебе своего преступного равнодушия к смерти Искупителя, за тебя подъятой; что непременно надобно сообразить (сподобить) с нею жизнь свою: то обратись паки к своей совести и вопроси сам себя,что нужно тебе сделать и делать отселе, как вести себя, что оставить, что изменить, дабы престать быть христианином по одному имени. Сообразив все это, решившись на жизнь христианскую, стань у гроба Спасителя твоего, призови на помощь благодать Его, дай обет быть верным совести и Евангелию; и иди в дом твой, иди и, снова размыслив, снова призвав Господа на помощь, немедля начинай дело спасения своего - в твердой уверенности, что Господь не оставит тебя ни вразумлением, ни утешением, ни успехом благословенным.
Се, братие мои, предмет для собственного собеседования каждому из нас с почивающим во гробе Господом нашим! Се текст для проповеди, которую каждый должен сказать ныне сам себе! Видите, что должно быть и заключением сея проповеди! Это заключение, не как в наших проповедях, должно состоять не из слов, а из дел. От сея проповеди должна измениться вся наша жизнь. Если вы займетесь сим важным предметом сей же час, как должно; то не будете иметь нужды в нашем поучении, сами скоро сделаетесь в состоянии учить и назидать других: а если не обратите на сие внимание, если ограничитесь, и ныне как и прежде, обыкновенным слушанием песнопений и чтений церковных, несколькими поклонениями пред Святой Плащаницею и мимолетными воздыханиями; то хотя бы Ангел с неба сшел и возглаголал к нам, мы не получим плода от его проповеди; и, при всех наших благих, по-видимому, мыслях и чувствах, при всех наших поклонениях и даже слезах, останемся теми же, что были, грешниками, с прежними страстями в душе и язвами в совести. Посему собственным спасением вашим умоляем вас, братие, размыслить у сего гроба о том, к чему мы призывали вас, размыслить не поверхностно, не мимоходом, а так, как бы дело шло о вашей жизни и смерти: ибо точно здесь дело идет о жизни и смерти нашей, - жизни нескончаемой, смерти вечной. Здесь, в сем гробе, или наше вечное оправдание, или наше вечное же осуждение: отсюда путь или в рай или в ад! Выбирай любое; но одно из двух непременно избрать должен!
В самом деле, братие мои, если правосудие земное не оставляет без отмщения смерти и обыкновенного человека: то оставит ли без возмездия правосудие небесное Кровь Сына Божия, если мы окажемся ее презрителями? - Теперь можно, пожалуй, ограничиваться одним преклонением главы пред лежащим во гробе Судиею нашим, одним хладным лобзанием изображения язв Его; можно, пожалуй, взглянуть на них с равнодушием и отойти с надменным видом вольнодумца; можно чувствовать, думать и делать у сего гроба, что угодно: Лежащий в нем, подобно обыкновенным мертвецам, не скажет теперь ничего; но надобно явиться пред сего Мертвеца и тогда, когда Он будет уже не во гробе, а на престоле славы и всемогущества; надобно будет пред Ним дать отчет там, где окружат Его уже не смиренные служители алтаря, а Херувимы и Серафимы. Имеяй уши слышати и ум внимати, да слышит и да внимает! Аминь.
Вот, наконец, среди беззаконного суда над Иисусом и глас о Нем народа, - тот глас, в пользу коего ныне по разным странам столько лживых и безумных возгласов! Вот, наконец, и приговор над Иисусом так называемого свободного собрания общественного, - тот приговор, мнимым беспристрастием коего так жалко прельщаются целые царства и народы! - И Пилат, подобно нынешним мудрецам, уверен был в превосходстве добродетели пред пороком, почему и почитал совершенно достаточным поставить только невинного Иисуса пред народным собранием наряду с Вараввою, дабы спасти Его от казни крестной; но что вышло? Вместо гласа Божия, каковым привыкли иногда называть глас народа, из уст иудеев раздался ужасный голос духа злобы: не Сего, но Варавву!..
Остановитесь, несчастные избиратели! Что сделал вам пророк Галилейский, что вы осуждаете Его так безжалостно на смерть? Не Он ли отверзал очи вашим слепцам, исцелял ваших прокаженных, изгонял бесов, воскрешал мертвых? Не Он ли поучал всех и каждого путям живота вечного? С другой стороны, чем заслужил вашу любовь и предпочтение пред Иисусом Варавва? Не от него ли столько времени трепетали грады и мирные веси? Не его ли проклинают доселе за разбой и убийства жены, лишенные супругов, матери, обезчадевшие от детей? Не вы ли сами, наконец, молитесь ежедневно и в храме, и в домах ваших о пришествии Мессии, Который стоит теперь пред вами, ожидая вашего приговора?
Никто и ничего не может сказать напротив; и, однако же, все вопиют: не сего, но Бараеву! Почему? Потому что божественное лицо и святое учение Иисусово не приходятся по страстям и народным предрассудкам иудейским; потому что Он не удовлетворяет и не показывает желания удовлетворить тем мечтательным ожиданиям, кои каждый создал в уме своем касательно лица и действий Мессии.
Нет сомнения, что несчастные избиратели иудейские следовали в сем случае даже не собственному, хотя бы и ошибочному, мнению, а чуждому наущению; нет сомнения, что фарисеями и книжниками внушено им теперь о лице и действиях Иисуса множество самых превратных понятий: что Он "друг мытарем и грешником"; что Он не хранит субботы (Ин. 9; 16); что если изгонит бесы, токмо о Веельзевуле, князе бесовстем (Мф. 12; 24); что если бы даже был невиинен, то
Итак, видите, когда и где явилась уже во всей силе слепота мнений и приговоров народных, коим лжеименная мудрость возмнила ныне подчинить благоустройство обществ человеческих! Вопрос о сем решен еще на Голгофе, среди суда над Спасителем мира. - И что видим у тех народов, кои в недавние дни, возревновав примеру Пилата, имели безумие отдать общественное благо свое на мнение и суд всех и каждого? Сколько людей мудрых и добродетельных променено уже на Варавв и разбойников! Но иудеи, при всем ослеплении своем, все еще показали себя разумнее мудрецов нынешнего века: они испросили токмо свободу Варавве, но не ставили его во главу и вождя над собою. А в наши несчастные времена Вараввы из темниц прямо идут восседать на лифостротоне, и не омытыми от крови руками берут нагло жезл всенародного правления!..
Возблагодарим, братие мои, Господа за то, что мы далеки от сих безумных шатаний ума превратного, далеки и по месту, а еще более по духу, который господствует в благословенном Отечестве нашем. А между тем, собравшись ныне у подножия Распятого Спасителя нашего, Который пришел "умиротворить Крестом Своим" всяческая (Кол. 1; 20), размыслим о том, яже христианину, при настоящих обстоятельствах, подобает творити, яко богоугодная и потому душеполезная, и яже отметати, яко богопротивная и потому душевредная.
Что волнует и мятет ныне несчастные царства и народы? Мысль, каким образом наилучше устроить общество человеческое, кому вручить в нем власть и силу: единому или всем и каждому?
Прежде всего, приметим, братие мои, что самый вопрос сей в очах истинного христианина есть уже безверие и богохульство. Как будто Промысл Божий, без воли коего не падает с главы нашей ни единого волоса, мог оставить судьбу целых царств на произвол случая, и не явил вседержавной воли своей о том, как и от кого им быть управляемыми? Не со всею ли ясностью сказано в слове Божием, что Сам Вышний владеет царством человеческим, и емуже восхощет, даст его? (Дан. 4; 41). Не Сам ли Бог глаголет устами Премудрого:
Но вообразим на время, что жребий царств и образ управления народов отдан на произвол самих людей: какому примеру всего лучше последовать в избрании его, как не примеру Самого Бога? Ибо царства человеческие, очевидно, не могут иметь учреждения лучше того, как учреждено Царство Божие. Но оно учреждено так, что везде в нем видны не только строгий порядок и подчиненность, но и единодержавие.
Чтобы совершенно убедиться в сем, пройдем мыслью по неизмеримому Царству Божию и, первее всего, взойдем, хотя и недостойные, на небо. Видите ли несчетные сонмы Херувимов и Серафимов, неизмеримые лики Архангелов и Ангелов? Все светлы, все чисты, все могущественны, все блаженны: но все хранят неизменяемый порядок и подчиненность. Низшие приемлют озарение от высших, высшие - от высочайших, сии - от первых и старейших; и все соединены навеки под единою главою - Единородным Сыном Божиим, Который есть владыка Херувимов и Серафимов, началовождь Архангелов и Ангелов.
Не подобный ли порядок и чин усматриваются и на видимом нами небе? В средине - солнце, яко глава и царь; вокруг него, по непреложным законам, вращаются планеты; за ними текут спутники, или луны. Самые кометы, в их своеобразном беге, соблюдают зависимость свою от солнца: к нему единому возвращаются и от него единого, как бы получив новое назначение, уходят. Нарушься этот порядок - сия строгая подчиненность хотя на одну минуту, и весь мир наш сотрясется в самых основаниях своих.
Сойдем с неба на землю и посмотрим, что на ней. Здесь, после падения владыки земли, злополучного прародителя нашего, нет уже первобытного совершенства и согласия; и, однако же, везде является зависимость и подчиненность низшего высшему, везде закон единства. Нет между тварями земными ни одного, большего или меньшего отделения, которое не представляло бы собою некоего вида иерархии, по тому самому и называются они не безглавыми обществами, а царствами, в коих существа, одаренные превосходнейшими качествами, именуются даже царями.
Посмотрим при сем на самого человека: в теле его множество членов, но всеми управляет глава, и она едина. В душе его множество способностей, но над всеми царствует ум, и он един.
Между дикими животными господствует на земле безначалие и равенство: зато ни одно из них не может встретиться с другим живым существом, чтобы не нанести или не потерпеть смерти, по крайней мере, вреда и страха.
Сойдем, наконец, мыслию, при свете слова Божия, даже во ад (да дарует Господь, чтобы мы сходили туда одною мыслью, и для того именно, чтобы не сойти туда когда-либо на самом деле!). Где более мятежа и безначалия, как во аде? Ибо отчего и произошли ад и геенна, как не вследствие мятежа на небе Ангелов против Вседержителя? Но и духи злобы поняли, что, при совершенном равенстве и безначалии, не может существовать никакое общество: и вот те, кои на небе не захотели повиноваться всемогущему Творцу и Благодетелю, во аде должны раболепствовать пред велениями сатаны-всегубителя!..
Видите теперь, чем держится весь мир, видимый и невидимый? Он держится повиновением и подчиненностью. Видите, прежде всего, какой главный закон господствует в Царстве Божием? Закон порядка и единодержавия. Как же после сего думать и утверждать, что царства человеческие могут существовать иначе, нежели как существует Царство Божие? Тем паче, когда устав царств земных изречен самим Владыкою неба и земли?
Посмотрим теперь на мир Божий с другой стороны. Явно, что он не таков, каким вышел из рук Творца, что в него вкралось зло, вредящее его совершенству и блаженству тварей. Поелику зло это не могло быть от Бога, то откуда произошло оно? От злоупотребления той самой свободой, которую так неразумно ставят ныне во главу угла. Возмутился против Бога на небе Архангел, и отторг вместе с собою, как выражается Тайновидец, третию часть звезд (Откр. 12; 4), то есть Ангелов. Возмутился в Едеме против заповеди Божией первозданный человек, и, изгнанный из рая сладости, распространил вместе с собою по лицу земли грех и проклятие. Вот откуда зло в мире - от крамолы и мятежа!
Чтобы еще более убедиться в истине всего нами утверждаемого, воззрите, братие мои, наконец, на образ Божественного Страдальца, предлежащий теперь очам нашим! Для чего Сын Божий сошел с неба, претерпел страдания столь ужасные и умер на Кресте? Для того, чтобы примирить небо с землею, удовлетворить за грехи наши правде вечной, возвратить нам возможность паки чадом Божиим быти (Ин. 1; 12) и наследниками Царствия Небесного; чтоб вместе с нами восставить и все, через нас падшее и возмутившееся, и соединить, как выражается святой Павел, под единою главою (Еф. 1; 10). Значит, Сын Божий воплотился и пострадал именно для того, дабы Крестом Своим изгладить столь ужасно тяготеющие над нами и всем миром последствия нашего мятежа едемского. Если бы злополучные прародители наши, прельщенные пагубным советом змия губителя, не возмечтали быть яко Бози и не восстали дерзновенно против заповеди своего Творца и Благодетеля, то на земле не было бы ни греха и проклятия, ни болезней и смерти; а посему не было бы нужды и в сей ужасной жертве всемирного искупления. Тогда Сын Божий являлся бы среди нас, как является в мире Ангельском, окруженный величием и славою; а теперь видите, чем увенчана Его глава - тернами! Видите, чем украшены его руце и нозе - язвами гвоздинными! Видите, чем проникнуто Его сердце - копием!
Помни же все сие, христианин, и, подобясь Спасителю твоему, который, будучи Единородным Сыном Божиим,
Святитель Иннокентий Херсонский. Из «Последние дни земной жизни Господа нашего Иисуса Христа»
Глава XIV: Гефсиманский подвиг Иисуса Христа
Все до сих пор виденное и слышанное нами было только приготовлением к великому крестному подвигу Сына Человеческого. Теперь откроется перед нами само поприще Его страданий, единственное, беспримерное, Божественное, откроется самым необыкновенным образом — не постыдным преданием Учителя в руки врагов вероломным учеником Его, а возвышенным самопреданием Сына Божьего в руки правосудия небесного, карающего в лице Его все неправды земные. После столь мирного и благодушного состояния, в котором находился Богочеловек, беседуя с учениками, после торжественных слов:
С истинной точки зрения рассматриваемый подвиг гефсиманский не только не заключает в себе никакого противоречия Божественному характеру Спасителя рода человеческого и Его служения, но принадлежит ему, как необходимая часть, и притом важнейшая, — к целому. Для убеждения в этом не нужно обращаться ни к каким произвольным догматическим предположениям; надо только войти в самый характер лица и служения Богочеловека как Главы и Спасителя рода человеческого, как Искупителя и Примирителя всего мира, как Началовождя и Образца всех искушаемых и спасаемых. В этом отношении, по глубокому замечанию св. Павла (Евр. 11, 10), Искупителю человеков надлежало претерпеть все и
Как образовалось это искушение? Евангелисты, следуя своему образу простого повествования, не поднимают завесу, закрывавшую Святое Святых души Иисусовой в эти решительные минуты, довольствуясь переданием тех кратких слов, которые были слышны от Него и которые мы услышим при повествовании о самом подвиге. Из этих слов однако же видно, что предмет искушения и борьбы внутренней состоял в представлении крайней трудности испить чашу наступающих скорбей и болезней, в уверенности, что в безднах премудрости и всемогущества Божьего есть средство пронести, если не навсегда, то на этот раз чашу мимо, то есть или отсрочить ужасный час страданий, или умалить лютость их, и наконец, в происходящем отсюда сильном естественном желании, чтобы все это было сделано.
Что же было в этой ужасной чаше и делало ее настолько нестерпимой и гнетущей в настоящие минуты для Самого Подвигоположника спасения? Обыкновенный, естественный страх мучений и смерти? Так думали и думают многие, но без твердого основания. Справедливо, что мучения составляют великое искушение для всякой плоти человеческой; неоспоримо и то, что мучения должны были быть несказанно более тяжки для пречистой плоти Искупителя человеков, которая, как непричастная греху и расстройствам, от него происходящим, как соединенная притом естеством с самым Словом Предвечным и отсюда черпавшая всю полноту совершенств телесного бытия, естественно, особенно отвращалась от всякого насилия и терзания и была стократ чувствительнее к мучениям. Но, с другой стороны, разве не шли многие из последователей Христовых на самые жестокие мучения с радостью и не переносили их благодушно? Ужели же не хватило бы мужества для перенесения телесных страданий в Том, от Кого все прочие страдальцы почерпали свое мужество? А что всего важнее в настоящем случае, кто сказал, что Богочеловек скорбит смертельно в саду Гефсиманском именно от страха одних мучений и одной смерти, а
Но здесь может встретить кого-либо новое недоумение. «Как бы ни была велика, горька и мучительна чаша страданий, но когда Сын Человеческий на то родился и на то пришел, чтобы испить ее, то каким образом Он будет молиться теперь о Своем избавлении от нее? Не знак ли это несовместной с таким предназначением слабости? Не лучше ли было бы, если бы Он принял эту чашу с мужеством, подобным тому, с которым потом предаст Себя в руки врагов?» — Нет, не лучше, нисколько не лучше… Тому, Кто должен был претерпеть все до последней крайности, или, говоря словами апостола,
Основательнее можно спросить, каким образом на этот час мужество оставило душу Иисусову? Как Он мог умалиться в меру последнего страдальца? Для некоторого понимания этой священной тайны, кроме ужасного свойства самой чаши страданий, теперь Ему представившейся, нужно предположить особенное распоряжение премудрости и правосудия Божественного, приведших Сына Человеческого в такое состояние, что в Нем обнаружилась немощь естества человеческого настолько, насколько могла обнаружиться без потери нравственной чистоты и достоинства.
В чем состояло это таинственное распоряжение? Во-первых, без сомнения, и более всего в сокрытии Божества от человечества, в предоставлении последнему действовать одними своими силами. Мы услышим, как на кресте Божественный Страдалец будет молитвенно вопиять: «
Искупитель человеков, как мы уже заметили, дошел, вернее, был доведен в этом подвиге до последней степени истощения не телесного только, но и душевного; в Нем попущено обнаружиться всей немощи естества человеческого; как однако же чисто, свято это обнаружилось! Как удалено от Него все, способное унизить характер Спасителя человеков! Мы не видим пламенного энтузиазма, ни холодного, сурового мужества в принятии и усвоении чаши страданий, но нисколько не видим и малодушного отречения, тем более ропота на Свой жребий. Слабость плоти вопиет:
Такими очами учил взирать на страдание Иисуса в саду Гефсиманском и св. Павел, когда в утешение бедствующих христиан писал, что мы имеем не такого Архиерея, который не может страдать с нами в немощах наших, но Который, подобно нам, испытал все, кроме греха (Евр. 4, 15). Богопросвещенный учитель истины не усомнился даже назвать гефсиманское страдание Иисуса Христа
Огражденные этими мыслями, дерзнем вступить теперь вслед за святым обществом Иисусовым в вертоград Гефсиманский, чтобы быть зрителями величайшего подвига Сына Человеческого, Его Божественного, можно сказать, самораспятия.
После трудов целого дня, после продолжительной беседы с учениками и некраткого путешествия из пасхальной горницы в Гефсиманию, перед наступлением ужасных страданий некоторый отдых был совершенно необходим для Иисуса. Вертоград Гефсиманский был вполне удобен и для того, по-видимому, избран. Но не успокоение, а страдание ожидало здесь Сына Человеческого. Еще не преданный врагам среди учеников и друзей Своих, Он должен был претерпеть то, чему летописи страданий человеческих не представляют примера…
Внутренний сладчайший мир, из ощущения которого сама собой излилась сладкая беседа Иисуса с учениками, внезапно исчез; светлые и утешительные виды Царства Божьего, какими постоянно исполнена была святейшая душа Его, затмились; воображение устремилось в область мрачного и ужасного; Иисус начал скорбеть и тосковать!.. Может быть, и внешние причины (истощение телесных сил, ночное путешествие через долину потока Кедрского и проч.) в какой-то мере вызвали это уныние духа; но главный источник его скрывался в самом духе Иисуса — в тех мыслях и ощущениях, которые мы под руководством евангелистов и отцов Церкви, старались раскрыть, по возможности, в предшествующем размышлении. Этим мыслям и чувствам по тайному распоряжению Провидения дано было возмутить теперь ум и сердце Божественного Страдальца до того, что Он, по крайнему смирению Своему, как будто не находил в этот раз столько сил, чтобы изыти на высокое крестное поприще с величием и мужеством, необходимыми для
Не находя для успокоения Своего духа сил в Самом Себе, Иисус обратился с молитвой к Отцу. Когда-то во время нее просветлело лицо Его на Фаворе (Лк. 9,29); от нее должен был просветлеть теперь и смущенный страхом креста дух Его.
Сказав ученикам (не более, чем было нужно им знать), чтобы они остались на известном месте (Мф. 26, 36) и подождали Его, пока Он помолится, Иисус пошел далее в глубину вертограда, пригласив следовать за Собой Петра, Иакова и Иоанна. Видев славу Его на Фаворе, ученики эти были способнее других видеть и уничижение Его в Гефсимании. Между тем, близость трех чистых душ могла служить отрадой для Того, Кто из любви к человечеству шел на крест. Еще отраднее была бы их молитва, если бы они могли молиться подобно своему Учителю.
Господь раскрыл перед учениками все сердце Свое. «Душа Моя, — так говорил Он, — прискорбна до смерти! Побудьте здесь, бдите со Мной и молитесь!..» Такой язык был совершенно нов и неожидан для учеников, которые привыкли видеть Учителя своего всегда мирным и благодушным. Не охватывая однако же мыслью всей важности настоящих минут, они не могли чувствовать и всей нужды в молитве: принялись за это святое дело, но так, что Богочеловек вскоре ощутил, что и это малое общество не соответствует состоянию Его духа, и, оставив учеников, углубился в чащу дерев, на расстояние брошенного камня (не так далеко, чтобы ученики при сиянии луны не могли Его видеть). В этом-то уединении должна была окончательно решиться судьба человечества, как ему быть спасену от греха и смерти: настоящим ли образом, то есть крестной смертью Богочеловека, или другими неведомыми путями, сокрытыми в бездне Премудрости Божьей, и в то ли самое время, когда совершилась тайна нашего искупления, или в другое, после.
Несмотря на молитвенное расположение духа Иисусова, скорбь и смущение становились сильнее и сильнее. Ко множеству мучительных чувств и мыслей, возникших в душе при появлении перед умственным взором ужасной чаши гнева Божьего, грехов человеческих, проклятия и мучения, за ними следующих, к довершению искушения, присоединилась живая, неотразимая мысль, что в безднах Премудрости Божьей есть средства спасти людей, не вознося на крест Сына; тем более есть средства отнять у этого креста хоть немного его нестерпимой лютости (или отложить казнь на другое время)… Источник этой мысли был там же, откуда брали свое начало все прочие святые мысли и чувства Богочеловека — в Его беспредельном ведении всемогущества и премудрости Отца Небесного, в Его твердой уверенности, что Он всегда поступает со Своими чадами по закону свободной любви, исключающей всякую невольную необходимость. Глубочайшее смирение Богочеловека, не увлекаемого славой, готовой последовать за Его страданиями, еще более усиливало мысль, что Отец может совершить Свое предопределение, так сказать, без Его человеческого содействия… Что оставалось делать сердцу среди этой борьбы мыслей и чувств, из которых каждое было так же сильно, как само по себе благовидно, законно и свято?
Мудрецы мира, философы с нравственностью стоиков, вы, может быть, сокрыли бы в себе подобные чувства; то есть остались бы во внутреннем аду, в то время как один молитвенный взор на небо мог бы извлечь из него. Но великий Страдалец гефсиманский был превыше надменного и неестественного великодушия. Смущенный, покрытый потом, Иисус падает на колени, повергается на землю и вопиет: «
Ответа не было!.. Отец как бы не внимал Сыну! И душевное томление не прекращалось. Напротив, с пречистой душой начала страдать и чистейшая плоть. Великий Потомок Давида вошел в то состояние, когда Его праотец вопиял: «
В душевной скорби, не получая ответа от Отца, Иисус прекращает молитву и идет к ученикам, чтобы утешиться вместе с ними общей молитвой. Но они спят. Устал ось взяла свое, так как апостолы, несмотря на все предсказания Учителя, еще не вполне представляли что их ожидает, и потому не страшились будущего. Если бы они провидели крест Иисусов со всеми его ужасами, то, конечно, не заснули бы в такой момент; а мы часто предаемся сну, гораздо худшему, несмотря на то, что хорошо знаем, чего стоили наши грехи Сыну Божию.
Странно, однако же, было видеть, как сам Петр, за час перед тем обещавший положить душу за Учителя, не устоял против обыкновенной слабости. «Симон, и ты спишь, — сказал Господь, — так ли вы не могли пободрствовать со Мной и одного часа? Бдите, — продолжал Господь, взглянув на двух прочих учеников, разбуженных Его приходом, — бдите и молитесь, да не внидете в напасть. Дух бодр, но плоть немощна». Эти слова звучали так, что было видно: они изливаются из растерзанного печалью сердца.
Просьба к ученикам о молитве и бдении была вызвана кратковременным покоем, осенившим дух Христа. Но мелькнула новая мрачная мысль, нарушив душевный покой и заслонив в воображении Богочеловека предвечную волю Отца сильным порывом смущения и скорби. Отойдя от учеников, Он опять стал на колени и погрузился в молитву. Он молился о том же, что и раньше, но уже с другим чувством. «
Но и эта молитва осталась без ответа, потому что он был не нужен Единородному Сыну Божию. Он должен был Сам изречь Себе ответ, вознесшись — через самоотвержение — до той высоты духа, того единения с Отцом, при котором исчезает всякое сомнение и даже прошение, остается единая святая воля Божия.
Изнемогая под бременем внутреннего креста, Иисус опять идет к ученикам, все еще надеясь, по чрезвычайному смирению Своему, найти поддержку и утешение в их молитве; и опять находит их спящими!.. Борьба нового Израиля с Богом должна была произойти без свидетелей, в ней не было места помощникам.
Ученики пробудились, но одного взгляда на них достаточно было, чтобы понять что они неспособны к молитве. Евангелист Лука (22,45) замечает, что они спали от печали; а святой Марк (14, 40) добавляет, что глаза у них отяжелели, и они не знали, что отвечать. Состояние сонного расслабления, которое весьма трудно бывает преодолеть, известно всякому по опыту.
Оставив учеников, Иисус в третий раз обратился от земли к небу и, будучи в борении, по замечанию евангелиста Луки, молился еще прилежнее (22, 24). Слова произнесены были те же, что и раньше, но чувства окончательно изменились. Дух человеческий не может долго колебаться между противоположностями, он обязательно склонится на какую-нибудь сторону. Тем более невозможно это в такой молитве, как молитва Иисуса. «
Чем более укреплялся дух, тем слабее становилась плоть. Телесные силы Богочеловека пришли в такое изнеможение, что Его томление равнялось предсмертным мукам, а выступивший пот, по словам евангелиста Луки, был подобен каплям крови, падающей на землю, — выражение очень емкое даже в переносном смысле, а тем более в буквальном: в летописях встречаются изредка примеры страданий до кровавого пота.
Такое усилие могло стоить жизни Сыну Человеческому или лишить Его сил перенести наступающие страдания с подобающим Ему величием. Теперь на Единородном Сыне должно было исполниться, обещанное прочим чадам, чтобы показать, что любовь Отца Небесного не попускает никому искушаться сверх сил. И вот, вместо ответа на молитву, предстал ангел для укрепления Иисуса, — предстал так, что и находившиеся вблизи ученики могли заметить, что кто-то тайно беседует с Учителем.
Ангел, конечно, прежде всего старался укрепить дух Иисуса. Человеческая природа такова, что одна мысль, мелькнувшая в памяти, может прогнать смущение и вернуть покой. Впрочем, поскольку томление духа так ужасно отразилось и в теле, которое изнемогает вместе с духом, но не так скоро восстанавливается, как оно, то ангельское утешение, без сомнения, касалось и телесных сил Богочеловека.
Иисус укрепляется ангелом! Вы, чувствующие всю силу слов:
Глава XV: Предание
С возвышенности, на которой лежал вертоград Гефсиманский, можно было уже заметить приближающуюся толпу, которая, при всей осторожности, выдавала себя несколькими светильниками. В ней были разные люди — большей частью стражи храма и слуги первосвященнические, воинственный вид которым придавало различное оружие, которое они несли в руках и которое применялось для насилия и грабежа. Можно было подумать, что эта толпа идет на какой-либо бесчестный промысел или же ей пришлось неожиданно вооружиться против возмутителя ночного спокойствия, если бы несколько человек из римских воинов и начальников храма, даже синедриона (Лк. 22, 52), не показывали своим присутствием, что все это делается по распоряжению высшего начальства. Посылать такие жалкие отряды — было последним остатком власти иудейского синедриона, перед вождями которого трепетали некогда полководцы и государи Востока; и синедрион едва ли не в последний раз воспользовался этим правом — против своего Мессии! Мрачная картина освещенной факелами толпы довершалась видом одного человека, который дрожащими стопами шел впереди и вел всех, хотя был без оружия, и движениями своими невольно показывал, что он недавно совершил злое дело и теперь спешит на новое, еще большее. То был несчастный Иуда…
Страже и слугам (кажется) не было известно, против кого они отправлены. Первосвященники имели достаточную причину не объявлять им этого, из опыта зная, что для некоторых слуг слова Иисуса важнее приказаний их начальников (Ин. 7, 46). Тем нужнее был какой-либо определенный знак, указывающий на виновного. Предатель избрал для этого лобзание. «Кого я облобызаю, тот и есть, возьмите Его». Знак этот избран Иудой не по злобе, как можно предположить с первого взгляда, а более, кажется, для прикрытия злобы. Из обстоятельств предательства видно, что предателю хотелось, отделившись от толпы, одному подойти к Учителю, как бы возвращаясь из города, и, по обыкновению, поцеловав Его, замешаться в толпу учеников, предоставив страже через какое-то время самой напасть на Учителя. То есть несчастный все еще хотел придать своему злодеянию вид неумышленного поступка. Но избрать, даже без злобы сердечной, знаком измены то самое действие, которое служило выражением дружбы в малом обществе Иисусовом и так разительно отличало его от обществ раввинских (где ученики получали лобзание от раввинов, но не смели сами давать его), — это составляло верх если не злобы, то бессмыслицы, которая, по-видимому, привела в удивление Самого Сердцеведца.
Иисус,
Вместе с этими словами, чтобы дать ученикам время совершенно пробудиться от сна и приготовиться к опасности, Иисус пошел один вон из вертограда навстречу толпе. Такое великодушие для предателя облегчало способ указать Учителя страже, но в то же время уничтожило его надежду — прикрыть свою измену видом случайного возвращения из города. В смятении чувств, не зная, как поступить, он однако же ускорил свои шаги (Мк. 14, 45), чтобы дать страже обещанный знак, по крайней мере, до прибытия учеников. Но Учитель предупредил измену, и все еще желая образумить изменника, спросил кротко: «Друг мой, зачем ты здесь?» (Мф. 26,50.) — «Равви, — отвечал Иуда, и слово замерло на устах его… — Равви, — повторил он с принуждением (Мк. 14,45), — здравствуй!» И тотчас облобызал Его. При этом знаке искреннего братства, отметившем теперь самую низкую измену, сердце Иисуса невольно возмутилось негодованием. «
Уже преданный нечестивым лобзанием, Богочеловек восхотел показать врагам Своим, что Он предает им Сам Себя и что без Его собственной воли ни предатель, ни они не могли бы ничего сделать. Обратившись к толпе (которая успела приблизиться в то время, как предатель совершал свое предательство), Иисус спросил громко: «Кого ищете?»
«Иисуса Назарянина», — отвечали старейшины отряда, или не узнавая в темноте, Кто говорит с ними, или желая испытать, что Он, узнанный, будет делать…«
В каком смятении чувств должен был находиться при этом Иуда! Теперь, может быть, он сам согласился бы отдать все, только бы уничтожить свою измену, но мрачное деяние уже отлетело в ад.
Господь оставался на том же месте, ожидая, когда стража сможет взять Его. Между тем, ученики один за другим, выходя из вертограда, присоединялись к Нему. Когда слуги, ободряемые примером фарисеев, а более кротостью Иисуса, оправились от первого страха, Иисус подошел к ним и снова спросил: «Кого ищете?»
Невежественная толпа отвечала уже смелее, что она ищет Иисуса. Некоторые из слуг (более дерзких) начали принимать меры даже к тому, чтобы захватить и всех учеников.
«Не сказал ли Я вам, — отвечал Господь, — что это Я? Итак, если Меня ищете, то оставьте их: пусть идут». Стража невольно повиновалась этому все еще страшному для нее гласу и тотчас оставила учеников, в отношении которых ей, кажется, не было дано никакого определенного приказания. По всей вероятности, и сам Иуда обещался предать только одного Учителя. Между тем, в этом случае, как заметил св. Иоанн, надлежало исполниться и пророческим словам Иисуса: «
В эти решительные минуты такая особенная заботливость об учениках тронула сердце некоторых из них до того, что пробудила мысль о защищении Учителя, а робость стражи и необыкновенное присутствие духа в Нем показались некоторым поводом употребить силу. «Не ударить ли нам мечом», — спросили они. Но пока другие спрашивали, Петр уже действовал. Извлечь нож и ударить одного из служителей (первого, который осмелился поднять руку на Иисуса?) в правое ухо — было для него делом одного мгновения. Удар был не опасен: но и малейший вид противления власти был совершенно чужд святому обществу Иисуса. «Остановитесь, — сказал Он ученикам, готовым поддержать Петра. — Вложи меч твой в ножны, — продолжал Господь, обратясь к Петру, — все, поднявшие меч (против законной власти, какова бы она ни была), мечом погибнут.
Обличая таким образом безвременное усердие учеников, Иисус в то же время изгладил следы его. Прежде чем слуги связали Ему руки, Он прикоснулся к уху Малха (так назывался слуга, раненный Петром) и исцелил его. Такое соединение величия и кротости, силы и беззащитности еще на несколько мгновений остановило буйную толпу. Между тем, ученики, пользуясь ее смятением и нерешительностью, один за другим начали удаляться с такой поспешностью и таким невниманием к положению своего Учителя, что один из них, впоследствии описывая это обстоятельство, почел за долг сказать:
Не без намерения сделано новое указание на ту великую истину, что все, теперь происходящее, случилось сообразно с пророчествами: светильник пророчеств особенно был нужен теперь, при наступлении области тьмы.
Когда Иисус остался один, стражи связали Его и повели в Иерусалим тем же путем, которым Он недавно шел с учениками.
За Божественным Узником, по сказанию св. Марка (Мк. 14, 51–53), следовал один юноша, одежда которого (полотно, обернутое по нагому телу) показывало, что он вышел на шум народный внезапно, без сомнения, из того дома, которому принадлежал вертоград. Такое усердие показалось подозрительным страже, которая, избавившись от несвойственного ей страха, сделалась, по обыкновению своему, наглой и жестокой; и бедный юноша мог спасти свою свободу, только оставив в руках слуг первосвященнических последнюю плащаницу.
Поскольку св. Марк не называет этого юношу по имени и однако же, несмотря на обыкновенную свою краткость, один рассказывает этот случай, и довольно обстоятельно, то еще в древности составилось мнение, что означенный юноша был сам Марк. В таком случае ему трудно было не упомянуть об этом событии, которое, касаясь так близко его самого, имеет в то же время цену для всякого, потому что показывает опасность, которой подверглись бы ученики Иисуса, если б захотели следовать за Ним.
Предположением, что юноша был сам св. Марк, проясняется еще одно обстоятельство, которое взаимно служит ему подтверждением. В книге деяний апостольских читаем, что фамилии некоего Марка принадлежал и в Иерусалиме дом (Деян. 12, 12), который после Вознесения Господа, во время гонения на христиан служил местом их тайных собраний. С этой фамилией св. Петр был в отношениях самых дружеских и в посланиях называл Марка своим сыном (1 Петр. 5, 13).
Таким образом, вертоград Гефсиманский и дом, в котором совершена Пасха, вероятно принадлежали одной и той же фамилии, которая была благорасположена к Иисусу и к апостолам и из которой происходил св. Марк, сопутствовавший апостолу Петру и написавший впоследствии одно из четырех Евангелий.
В некотором отдалении за толпой, ведущей Иисуса, незаметно следовали еще два человека, которые равно любили Его, но были в неравном положении: ибо один был знаком великому первосвященнику и поэтому не имел особенной причины страшиться преследования слуг его, другой не знал никого, кроме рыбарей, из круга которых был избран Иисусом, и потому трепетал при одном имени синедриона. Последний был — Петр, а первый, названный у св. Иоанна общим именем ученика, знакомого первосвященнику, — как все полагают, — сам Иоанн.
Почему же он скрыл свое имя? «
Неизвестно, каким образом возлюбленный ученик Иисусов оказался знаком с главой синедриона и как мог совмещать доброе отношение Каиафы с дружеством к Учителю, если этому не содействовало предварительное знакомство Иоанна с другими членами синедриона, Иосифом и Никодимом, о тайных беседах которых с Иисусом он один упоминает в своем Евангелии. Как бы то ни было, Иоанн, полагаясь на знакомство с главным начальником, надеялся, что ему без большой опасности можно будет войти в дом первосвященника и разведать о дальнейшей судьбе своего Учителя. Эта-то надежда влекла его и Петра теперь в Иерусалим.
Глава XVI: Иисус Христос на суде первосвященников и синедриона
Судя по тому, что враги Иисуса Христа крайне спешили с судом и осуждением Его, следовало ожидать, что и спира поспешит представить Его прямо в дом Каиафы, где обыкновенно собирался для совещаний верховный совет иудейский. Между тем, Божественный Узник, по свидетельству св. Иоанна (Ин. 18,13), приведен был сперва не к Каиафе, а к другому (отставному) первосвященнику Анне, или, как постоянно называется он у Флавия, Анану: потому что он был, — добавляет евангелист в пояснение этого обстоятельства, — тесть Каиафе, давшему совет иудеям,
При всей личной важности своей, Анна, как частный член синедриона, не имел однако же права сам по себе проводить судебный допрос в таком важном деле, как исследование о лице Мессии. Поэтому на общение его с Иисусом Христом должно смотреть как на поступок частного человека, который, впрочем, почитает себя таким важным, что, по его мнению, допрашиваемый им лично должен почитать за милость, что его спрашивают таким образом — о чем бы ни спрашивали. В настоящем случае от Пророка Галилейского Анне вдруг захотелось узнать и об учении Его и об учениках: то есть чему и для чего учит? Кто Его последователи, где и сколько? Какая вообще цель их действий? Хотя в предложении подобных вопросов, без сомнения, участвовало и любопытство престарелого саддукея, но ими, намеренно или ненамеренно, в самом начале задавался очень опасный тон делу. Предполагалось, что у Иисуса Христа есть многочисленное общество явных и тайных последователей, враждебное существующему порядку вещей, что в этом обществе есть свое, отличное от всеми принятого — Моисеева — учение, своя тайная цель и проч. И легкого признания в подобных вещах достаточно было для врагов Иисусовых, чтобы обвинить Его в преступлении против веры и отечества.
«
Нельзя было отвечать с большим достоинством, мудростью и истиной. В ответе ничего не упоминается об учениках: ибо в том смысле, какой придавал этому слову Анна, то есть в смысле противообщественных последователей, у Иисуса Христа не было учеников, равно как не было никакого мирского общества. Господь не разъясняет нисколько и Своего учения перед Анной: ибо явно было, что первосвященники заплатили сребреники не за то, чтобы слышать учение Иисуса, а чтобы умертвить Его. И сколько времени потребовалось бы для изъяснения тайн Царствия Божьего перед таким ослепленным эгоизмом и злобой слушателем, каков был Анна и его слуги? Сущность дела, по которому синедрион отправил против Иисуса Христа вооруженную стражу, состояла в обвинении Его в том, что Он учит и действует против веры и законов; а истина такого обвинения зависела всецело от свидетелей. Поэтому обращение Господа, во свидетельство Своей невинности, ко всем бывшим когда-либо в числе Его слушателей служит сильнейшим доказательством совершенной чистоты Его учения и действий. Он действительно никогда и ничего не говорил тайно: если беседовал иногда с апостолами пространнее, чем с народом, — открывая им
По всем этим причинам первосвященник иудейский, несмотря на сильное личное предубеждение против Иисуса Христа, сам, по-видимому, ничего не нашел в ответе Его такого, что бы можно было поставить Ему в вину: хотя внутренне и не мог быть доволен таким искусным, по его мнению, уклонением от дела. Иначе смотрел на все это один из близ стоявших служителей Анны. Святая свобода Узника в ответе первосвященнику, перед которым он привык испытывать и видеть одно раболепство, показалась ему дерзостью, требующей немедленного возмездия. «Так-то Ты отвечаешь первосвященнику», — вскричал он, желая показать усердие к чести своего владыки, и ударил Господа в ланиту.
Кто будет молиться на кресте за самых распинателей Своих, Тот мог перенести теперь равнодушно безумную дерзость раба Анны… Но молчание в настоящем случае могло показаться признанием в том, что действительно нарушено уважение к сану первосвященника. Сам безрассудный раб остался бы в уверенности, что поступил справедливо.
«
Анна видел и слышал все это, но не собирался обуздывать безрассудную дерзость своих слуг; его дело было судить и преследовать невинных…
Более вопросов не было. Ответ Господа и святая неустрашимость Его духа дали уразуметь хитрому саддукею, что надежда его привести Узника в замешательство судебными вопросами напрасна, что он видит перед собой того же самого человека, который еще недавно привел в молчание самых искусных книжников и совопросников иерусалимских.
После этого Иисус отослан был Анной к Каиафе в том же самом виде, в каком приведен к нему, то есть связанный (Ин. 18, 24). Едва ли не в том же виде стоял Он и перед лицом Анны, для которого узы Пророка Галилейского были приятным зрелищем…
Не одно только заушение от руки раба должен был претерпеть Господь во дворе Анны: здесь же, несмотря на непродолжительность времени, начались и отречения первого из Его апостолов.
Евангелисты все упоминают об этом событии и столь верны в этом случае вышеприведенному, замеченному св. Златоустом правилу не скрывать ничего
Пользуясь своим знакомством с домом первосвященника, Иоанн немедленно вслед за стражей, ведущей Иисуса, вошел во двор Анны. Петр, как незнакомый, должен был оставаться за вратами, ожидая от ходатайства Иоаннова милости быть впущенным во двор. Милость эта, столь драгоценная для него, была немаловажна и для тех, которые смотрели за входящими. Ибо во избежание опасности от стечения народа, вероятно, дан был Анной приказ не пускать чужих людей во двор. Но Иоанн сказал слово придвернице (на Востоке тогда эту обязанность обычно выполняли женщины — Деян. 12, 13; 2 Цар. 9, 6), и она ввела Петра, задав ему короткий вопрос, не из учеников ли он (их не велено пускать) Иисусовых? На этот случай могло быть довольно одного какого-либо легкого отрицательного знака: совсем другое было впереди. Дрожа от холода, Петр приблизился к огню, который из-за непогоды служители развели посреди двора (Ин. 18, 18). Но положение его было так ново для него и опасно, что он не мог долго сохранять спокойное и твердое выражение лица. Между тем, когда во дворе стало слышно, что первосвященник спрашивает Иисуса о учениках и учении Его, то и стража, наполнявшая двор, также начала толковать об учениках Иисусовых. Как не ко времени было теперь присутствие Петра! У придверницы, впустившей Петра, первой (Ин. 18, 17) возникло подозрение. «И ты, мной впущенный, не из учеников ли Этого Человека?» — повторила она, подойдя к Петру, впрочем, не столько из злого намерения, сколько из простой предосторожности: но робкому Симону самая дружеская шутка в этом роде показалось бы теперь невыносимой — в такое время и в таком месте: он решительно сказал, что
Когда Петр вслед за стражей, которая повела Иисуса к Каиафе, выходил со двора Анны, послышался в первый раз голос алектора (Мк. 14, 68); но Петр или не слыхал его, или не обратил внимания. Первое описанное нами отречение его перед рабыней имело еще вид случайной неосторожности в словах и могло казаться таким поступком, который, конечно, нельзя одобрить, но и нельзя еще представлять прямой изменой Учителю.
Пока Иисус Христос находился в доме Анны, к первосвященнику Каиафе, несмотря на глубокую полночь, собралась большая часть членов синедриона. Верховное судилище это представляло теперь самым живым образом
Несмотря однако же на твердое, давно положенное намерение лишить Его жизни, синедрион хотел придать всему делу вид справедливый и любыми средствами приписать Иисусу вину, достойную смерти. Этого требовала, может быть, и совесть некоторых судей, испорченная, но не совсем заглушённая страстями, и приличие, которым, особенно в общественных собраниях и делах, не пренебрегают люди самые злонамеренные. Но главной причиной поисков мнимой справедливости было опасение прослыть в народе, приверженном к Иисусу Христу, явными гонителями невинности, если бы осудили Его без всякого суда, из одной личной ненависти.
Чтобы обвинить Господа, решили прибегнуть к тому же средству, на которое Он перед Анной ссылался в Свое оправдание, — к свидетелям. Закон требовал в этом случае только трех или даже двух (Чис. 35, 30; Втор. 17, 6; 1 Тим. 5, 19): первосвященникам, в ослеплении страсти, казалось возможным представить их тысячи. В другое время действительно нашлось бы достаточное число бессовестных людей, способных клеветать на самую невинность, потому что Иерусалим был наполнен приверженцами фарисеев, и следовательно, врагами Иисуса. Но теперь, в глубокую полночь, когда весь город спал, свидетелей было трудно найти. Начиная от первосвященника и до последнего члена все занялись поисками: каждый вспоминал и говорил о человеке, способном лжесвидетельствовать на Иисуса и по своему образу мыслей, и потому, что слыхал Его беседы. Такая заботливость судей в поисках причин для обвинения подсудимого, поспешность и замешательство, с которыми делались предложения, придавали собранию синедриона вид самый странный, и сквозь личину мнимой справедливости явно проглядывала злоба и личная ненависть.
Но для чего, можно спросить при этом, первосвященники не решились воспользоваться услугами Иуды, который, зная учение и все деяния Господа, из угождения врагам Его, ради новой платы и даже в оправдание своей измены Учителю мог быть самым жестоким обвинителем? Предатель, как мы видели, исполнив преступное обещание — указать местопребывание своего Учителя, тотчас удалился; а потому его сразу не смогли отыскать. Притом свидетельство Иуды, после того как узнали о предательстве (а скрыть это было нельзя), не имело бы цены в глазах людей беспристрастных. Можно даже сказать, что едва ли бы сам Иуда имел столько дерзости, чтобы клеветать на своего Учителя в Его присутствии. Мы увидим, что в мрачной душе его и после предательства невольно сохранилось еще сильное чувство уважения к Его невиновности.
Всеми разыскиваемые лжесвидетели начали наконец появляться с разных сторон. Что они ставили Господу в вину, не известно: только свидетельства их были не согласованы между собой и не указывали на факт уголовного преступления. Вероятно, говорили о каком-либо нарушении покоя субботнего, о несоблюдении преданий фарисейских и проч. — такие преступления много значили в устах книжников, когда они обольщали народ легковерный, но не содержали в себе законной причины для осуждения обвиняемого на смерть; между тем, судьям хотелось найти преступление именно последнего рода.
Наконец явились еще два свидетеля, которые, имея в виду слова Спасителя, произнесенные два года назад к народу (Ин. 2, 19) в храме Иерусалимском, хотели обратить их в уголовное обвинение; но оба, злонамеренно или по забывчивости от давности времени, извращали слова Иисуса Христа. Один (Мф. 26, 61) лжесвидетель утверждал, будто Он сказал однажды: «Я могу разрушить храм Божий и в три дня воздвигнуть его». В таком ложном виде слова, приписываемые Иисусу Христу, могли перед судьями звучать как дерзость и самохвальство, соединенное с неуважением к самым священным вещам, к храму. Другой (Мк. 14, 57–58) лжесвидетель объявлял, будто он слышал, как Господь говорил: «Я разрушу храм сей рукотворенный и в три дня воздвигну другой, Нерукотворенный». В таком превратном виде слова эти содержали что-то мятежное, богопротивное, как будто Иисус Христос не только имеет самое низкое понятие о храме Иерусалимском (слово «рукотворенный» употребляется в св. книгах для обозначения идола — Пс. 21, 19 — и храма идольского — Пс. 16, 12), но и намерен разрушить его, дабы создать другой, неизвестно какой храм, всего вероятнее — не создать никакого. Это представлялось явной хулой на храм, равной хуле на Бога и Моисея, которая, по закону, вела за собой смерть хулившему (Лев. 24, 13). Вероятно, несогласие лжесвидетелей состояло не в одних выражениях, но в чем именно, при молчании евангелистов определить невозможно.
Ничего не было легче, как отвечать на обвинения лжесвидетелей, если бы они стоили ответа. Во-первых, Господь никогда не говорил: «
Между тем, Господь не отвечал на эти лжесвидетельства, так же как и на первое (Мф. 26, 63). То, что Он мог сказать в объяснение смысла слов Своих, не послужило бы к Его оправданию: смерть Его уже была решена в сердце первосвященников. С другой стороны, поскольку слова Господа заключали в себе символическое предсказание о Его смерти и воскресении, то пояснение их смысла было бы странно и бесполезно в настоящих обстоятельствах и привело бы только к недоумениям и насмешкам. Молчание, наконец, было самым лучшим ответом уже потому, что свидетели не были согласны между собой, а такое разногласие делало их показания совершенно недействительными перед законом.
Судьи, при всей личной ненависти к Подсудимому, сами чувствовали слабость лжесвидетельств; но величественное молчание Его для мелкого самолюбия казалось непростительным невниманием или презрением. Если бы Господь защищал Себя, то могли надеяться, что в собственных Его словах найдется что-либо противное закону; ибо первосвященники и книжники не раз испытали на себе строгость Его обличений, воспринятую ими как дерзость и богохульство. И вот Каиафа, который доселе сидел на своем месте и сохранял, хотя не без принуждения, важность председателя нечестивого совета, первый потерял терпение, встал со своего места и, выступив на середину (Мк. 14, 60), где находился Господь, сказал с гневом: «Как Ты не отвечаешь ничего? Разве не слышишь, что они против Тебя свидетельствуют?»
Но Господь не отвечал ни слова… Раздраженный этим молчанием, первосвященник всего скорее согласился бы счесть его за признание в преступлении, но некоторый остаток приличия еще обуздывал личную ненависть. Между тем, вступив в разговор с Узником, он не мог уже без стыда окончить его ничем. Хитрость саддукея нашла средство, не прибегая к явно несправедливым мерам, не только заставить подсудимого говорить, но и сказать нечто такое, чем весь допрос в немногих словах мог быть совершенно окончен. Как первый служитель Бога Израилева, первосвященник, при всем недостоинстве своем, имел право спрашивать о чем-либо обвиняемого под клятвой: способ допроса, при котором нельзя было не отвечать, не преступив должного уважения к клятве, к сану первосвященника и самому закону. К этому-то средству прибег Каиафа.
«Заклинаю Тебя, — сказал он с притворным уважением к произносимым словам, — заклинаю Тебя Богом живым: скажи нам, Ты ли Христос, Сын Божий?» (то есть Ты ли Мессия) (Мф. 26, 63.)
«
То есть: вскоре сами дела покажут вам, что Я тот славный Царь, Который, по описанию пророка Даниила, сидит на облаках одесную Ветхого днями (Дан. 7,14).
Именно такого признания и желал Каиафа, потому что оно совершенно отвечало его цели. Но положение дела требовало скрыть при этом свое удовольствие; и оно сокрыто… Как бы услышав ужасное, нестерпимое богохульство, лицемер тотчас разыграл крайнее негдование и разодрал одежды свои (переднюю часть): поступок, который в первосвященнике выражал чрезвычайную степень душевного волнения и показывал величайший избыток мнимой ревности по славе Бога Израилева. «Слышали ли, — вскричал Каиафа к прочим судьям, — слышали ли вы, что Он сказал?.. Он явно богохульствует, и мы еще требуем свидетелей?..»
Все молчали, разделяя с первосвященником притворный ужас от мнимого богохульства. «Что же вы думаете, — продолжал лицемер, — чего Он достоин?» (Мф. 26, 65–66.)
«Смерти, смерти», — повторяли один за другим старейшины.
Так кончился первый допрос. Судьи и советники разошлись, чтобы немного поспать и потом снова собраться при первом рассвете. Цель, давно желанная, достижение которой еще несколько дней назад казалось невозможным, по крайней мере, в продолжение праздника, эта цель — осуждение на смерть Иисуса — теперь, сверх чаяния, была уже почти достигнута; оставалось только в новом собрании подтвердить приговор, вынесенный сейчас.
Господь, в ожидании нового собрания, выведен был из жилища первосвященника, где происходил совет, на двор. До утра оставалось немного времени (два-три часа), но для Него этот промежуток времени был очень тяжел, потому что Он находился в руках буйной толпы, состоявшей из стражей храма и служителей первосвященнических (Лк. 22, 63–65; Мф. 26, 67–68). Те и другие считали своим долгом выказать раздражение и презрение к человеку, который, по их мнению, имел дерзость быть врагом их начальников. Может быть, даже первосвященники дали слугам намек, как поступить с Узником. «Пророк Галилейский! Мессия-самозванец!» Такими насмешками началось поругание. Но скоро от слов перешли к ударам. Одни заушали Господа; другие ударяли Его по ланитам, иные плевали в лицо. Те, кто хотел казаться остроумным, закрывали Его лицо (Мк. 14, 65; Лк. 22, 64) одеждой и при каждом ударе спрашивали: «Угадай, Христос, кто Тебя ударил», — потому что Мессия, по мнению иудеев, должен был знать все.
Что Господь все эти оскорбления переносил терпеливо, без всякого ропота, об этом евангелисты не сочли нужным и упоминать. Они замечали только, если Он что-либо говорил Своим мучителям для их вразумления.
Вернемся к Петру. Здесь прилично рассказать, как исполнилась последняя часть предсказания Иисуса Христа о его отречении.
Несмотря на опасность, встретившую Симона во дворце Анны, он следовал за толпой служителей, ведущих Иисуса Христа во дворец Каиафы, желая знать, чем кончится суд над Учителем, Которому изменили уже уста Петра, но сердце было верным. Первое возглашение петела при первом отречении Симона, как мы видели, не произвело на него никакого впечатления или, может быть, даже возбудило решимость доказать на деле, что зловещий петел не будет более свидетелем измены апостола. И во дворце Каиафы Симон играл роль человека, который пришел на шум народный из одного любопытства; и также, вмешавшись в толпу служителей, грелся вместе с ними у огня, который развели на дворе, спасаясь от ночного холода. Но предсказанная Господом измена преследовала Симона и здесь. Галилейское наречие, на котором он говорил, природная живость характера, соединенная теперь с величайшей робостью, особенное внимание к известиям о ходе суда над Иисусом Христом, которые служители приносили из судилища, и множество других обстоятельств час от часу более и более выдавали Симона перед наглыми служителями, которые, служа у судей и присутствуя при следствиях и розысках, привыкли замечать людей подозрительных. Один из служителей, обратив на него внимание, начал говорить окружавшим его: «Этот человек должен быть из числа учеников Иисусовых». Симон затрепетал снова; уста, однажды изменившие, еще скорее открылись для второго отречения: одних уверений показалось уже недостаточно, и малодушный ученик прибавил ко лжи клятву в том, что он вовсе не знает Иисуса. Так скоро и глубоко падает добродетель человеческая! Избежав опасности, Симон отошел от огня; страх гнал его вон, но любовь опять удержала, и он остановился у дверей.
Протекло еще немного времени; первый допрос кончился — и Иисус Христос был выведен из судилища на двор. Побуждаемый любовью, ученик невольно приблизился, чтобы еще раз взглянуть на своего Учителя, показаться Ему, если можно, и доказать свое участие в Его судьбе. Казалось, безопасно; но вдруг один из служителей остановил Симона вопросом: «Верно, и ты был с Ним; ибо ты галилеянин, и наречие твое выдает тебя». Прочие служители подтвердили это подозрение; ибо наречие галилейское было очень заметно для всякого; а между тем, все знали, что ученики Иисусовы родом галилеяне. Изумленный Симон находился в самом затруднительном положении: ибо, хотя воины, взявшие Иисуса не имели, по-видимому, повеления брать учеников Его, но теперь, когда удалось так счастливо овладеть Учителем, они не пощадят и ученика, который сам попал в их руки. Наверно, сердце Симона ушло в пятки, когда, не дожидаясь его ответа, один из слуг архиерейских, бывший с воинами в саду Гефсиманском, родственник того самого Малха, которому Петр отрезал ухо, начал громко обличать его, говоря: «Не я ли тебя видел с Ним в саду Гефсиманском?» Робкий Симон не знал, что делать, забыл себя и Учителя, умер, по выражению св. Златоуста, от страха и всем, чем можно, начал клясться, что он не только никогда не думал быть учеником Иисуса, но и вовсе не знает этого Человека.
Еще малодушный ученик не успел окончить своих клятв, как проповедник покаяния (петел) возгласил в третий раз.
В это же время Господь, бывший среди стражи на дворе, обернулся в ту сторону, где находился Симон Петр (и где из-за спора начался шум), и посмотрел на него пристально… Петр, при всем замешательстве своем, заметил это; взор Учителя и Господа проник в его сердце136. Казалось, он снова слышит роковое предсказание: «прежде нежели пропоет петух, ты отвергнешься Меня три раза». Место малодушия заступили стыд и раскаяние137. Но — опыт кончился! Слуги архиерейские, поверив клятвам, оставили Петра в покое. Но шум двора архиерейского был уже невыносим для сердца, терзаемого скорбью, — и он, со слезами на глазах, поспешил вон, чтобы в уединении плакать о своем непостоянстве.
Св. Климент, ученик ап. Петра, повествует, что он всю жизнь при полуночном пении петуха становился на колени и, обливаясь слезами, каялся в своем отречении и просил прощения, хотя оно было дано ему Самим Господом вскоре после Воскресения. По сказанию Никифора, глаза св. Петра от частого и горького плача казались красными.
Разительной чертой характера Петрова оканчивается история этой ночи, за которую произошло столько противоположных явлений: непоколебимой преданности в волю Божью, великодушного терпения, низкой измены, буйного бесчеловечия, мнимой справедливости, истинной праведности; в продолжение которой природа человеческая обнаружилась и с самой лучшей (в Иисусе Христе), и с самой худшей (в Иуде и первосвященниках); и со средней стороны (в Петре); которая положила начало событиям, объемлющим все человечество, которые окончатся только вместе с бытием настоящего мира, но в своих дальнейших последствиях будут продолжаться в вечности.
Глава XVII: Окончательный приговор синедриона Иисусу Христу
Наступало утро дня, единственного в истории рода человеческого. В навечерии его, как мы видели, иудеи закалали агнца пасхального; а теперь, среди полудня, был обречен на заклание Агнец Божий, вземлющий грехи мира. Надлежало, чтобы истинная жертва принесена была с жертвой прообразовательной в один день. Умы всех иудеев заняты были последней: думал ли кто-нибудь о первой?..
Еще добрые израильтяне покоились сном, не думая, что
Господь был введен в собрание. «Ты ли Мессия, скажи прямо?» — спросил Каиафа тем голосом, который уже отзывался смертным приговором.
—
«Итак, Ты — Сын Божий» (Мессия)? — спросили с нетерпением некоторые из судей.
—
«Он Сам на Себя произнес осуждение, — повторяли одни за другими старейшины, — более не о чем и рассуждать. Смерть, смерть богохульнику!.. Смерть, смерть Лжемессии!» (Лк. 22, 66–71.)
Благомыслящие члены синедриона или не были при настоящем решительном осуждении Господа, или должны были молчать. Их частный голос только повредил бы им, ничего не сделав в пользу невинно осужденного. Касательно Иосифа Аримафейского прямо замечается в Евангелии, что он не участвовал в настоящем
Мы говорим: «преступном совете и беззаконном деле», ибо, как ни старались первосвященники в суде над Господом соблюсти вид законного судопроизводства, настоящий приговор против Него сделан вопреки всем законам правосудия. Единственным основанием послужило объявление Господа, что Он есть Мессия. Но объявление Себя Мессией, которого все ожидали, само по себе должно было быть причиной не смерти, а уважения и почестей. Итак, следовало ожидать, что синедрион, хотя бы для одного вида, потребует доказательств того, что Он есть истинный Мессия, войдет сколько-нибудь в рассмотрение Его дел и учения, от чего, как мы видели, недалек был, по-видимому, сам тесть Каиафы, Анна. Но это вовсе не сделано. Ослепленным личной ненавистью, опутанным с ног до головы расчетами мелкого саддукейского самолюбия судьям-врагам Иисусовым представлялось невозможным, чтобы ожидаемый народом иудейским Мессия был таков, каким казался теперь Иисус Христос: это было для них дело, совершенно решенное. Поскольку же синедрион основал приговор смертный на том, что непременно требовало нового и беспристрастного расследования, то суд его, несмотря на все старания придать ему вид законности, представляет явное неправосудие. «Форма только, — говорит св. Златоуст, — была суда, а в самом деле это было не что иное, как нападение разбойников».
Приняв заявление Господа, что Он есть Мессия, за ложь, синедрион мог находить в Нем два преступления по отношению к двоякой власти, существовавшей в Иудее. В отношении к отечественным законам, Иисус Христос представлялся человеком нечестивым, который, забыв страх Божий, осмеливается присваивать Себе священное наименование Мессии, чтобы вводить народ Божий в заблуждение, которое по существу своему (ибо с появлением Мессии ожидали преобразования правления) могло иметь пагубные последствия для всей Иудеи. В отношении к римскому правительству, Иисус Христос оказывался возмутителем, который, пользуясь народной верой иудеев в пришествие Мессии, хочет привлечь их на Свою сторону, чтобы потом свергнуть иго римлян. В том и другом отношении виновный подлежал смертной казни. За богохульство и присвоение достоинства пророческого закон Моисеев повелевал побивать камнями (Лев. 24, 13); за возмущение народа, по уложению римлян, назначен был меч или крест.
Иудейский синедрион пользовался еще правом наказывать смертью за преступление отечественных законов, но приговоры его исполнялись только после утверждения их областным прокуратором. Следовательно, после осуждения Господа на смерть первосвященникам оставалось только испросить согласия тогдашнего прокуратора и потом передать Его стражам храма и слугам своим на побиение камнями, или другую какую-либо отечественную казнь. Но первосвященники не сделали этого, а предпочли отослать Осужденного к прокуратору, чтобы он приказал казнить Его по законам римским. Это было совершенно в духе фарисейской расчетливости. Совершение казни от лица синедриона обратило бы всю ненависть народа, приверженного к Иисусу Христу, прямо против первосвященников и фарисеев; могли даже опасаться народного возмущения из-за любимого всеми Пророка — что было сделать гораздо труднее, когда Он находился в руках римского, для всех страшного, правительства. Само наступление праздника препятствовало первосвященникам санкционировать отечественную казнь; а отложить ее до окончания праздника значило подвергнуться новой опасности от народа. В предании Господа Пилату представлялась и та выгода, что прокуратор может осудить Его на самую позорную смерть — крест, а эта казнь осуществлялась только по римским законам. Между тем, надлежало исполниться и предсказанию Господа о том, что Его предадут в руки язычников, которые осудят Его на распятие (Ин. 18, 32). (Мы во всей истории страданий Христовых будем видеть, как естественные, по-видимому, обстоятельства сами собой располагались так, что, против воли врагов Иисусовых, на Нем во всей подробности совершились события, предсказанные за несколько веков пророками и Самим Богочеловеком). Требовалось только придумать, как сильнее подействовать на прокуратора, чтобы он кончил дело без дальнейшего исследования. Вернейшим средством для этого было, если бы члены синедриона сами явились в его судилище, представили ему и важность дела, и единогласие своего приговора, и очевидность преступления, и крайнюю опасность для самого правительства римского.
Вследствие подобных соображений Иисус Христос в узах был отведен стражами из дома Каиафы в преторию Пилата (так назывался весь дом и, в частности, судилище римского правителя). За Ним следовали туда же первосвященники, старейшины, фарисеи и книжники (Мф. 27, 1–2).
Глава XVIII: Судьба предателя
Слух об осуждении синедрионом Иисуса Христа на смерть привел, без сомнения, в содрогание весь Иерусалим и, может быть, даже некоторых из врагов Его; но самое сильное действие произвел в том человеке, от которого в настоящем случае всего менее можно было ожидать чувствительности — в Иуде! Будто от какого-то чуда предатель переменил свои мысли и чувства. Раскаяние самое сильное и мучительное наполнило всю его душу и овладело им так, что он, не зная, что делать, решился на самый отважный поступок — идти к первосвященникам, возвратить гибельные сребреники и всенародно свидетельствовать, что он согрешил тяжко —
Огорченный упреком священников, бедный предатель действительно обратил весь взор на себя самого, но взор отчаяния, перед которым так скоро является и такой кажется приятной — смерть!.. В смятении чувств он повергает полученные сребреники в храме, спешит в уединенное место и там на древе душит в себе жизнь телесную, давно задушив духовную. Но ужасная картина эта, начатая рукой отчаяния, как бы с намерением продолжается перстом карающего Провидения; висящее тело падает с дерева стремглав вниз, чрево его разрывается от падения, и выпадают внутренности (Деян. 1, 18)…
Первосвященники, по свидетельству св. Матфея, не согласились положить в корван церковный сребреники Иудины: законом запрещено было принимать в церковь деньги нечистые (Втор. 22, 18), а это была цена крови! Вместо этого, с общего совета, было куплено впоследствии у одного горшечника пустое место за городом для погребения странников, может быть, и иудеев, которые, толпами приходя во святой град, оканчивали нередко там земное поприще свое, а более, кажется, язычников, которым, как нечистым, по мнению иудеев, приличествовало и место отдельное для погребения. Глас народа, в котором так часто выражается глас Божий, дал вскоре этому кладбищу соответственное имя: Акелдама, то есть место крови.
Таким образом, по замечанию евангелиста, исполнились древние предсказания пророков о предателе и плодах предательства: тридесять сребреников приняты как «цена Ценного, Егоже цениша от сынов Израилевых» и отданы за землю горшечника, как то еще издревле открыл Господь верным рабам Своим (Захар. 11, 12–13).
Сбылось, замечает св. Петр, и слово Давида о том, кто,
Но кто укажет следы нрава и жизни несчастного стяжателя, обозначит истинный характер сына погибельного? проникнет тайну его лица и предательства? — Лицо, на первый взгляд, ужасное и вместе таинственное, состоящее в какой-то особенной, разительной противоположности с достопоклоняемым лицом Сына Человеческого! Каиниты, конечно, жестоко заблуждались, почитая Иуду за его предательство, совершенное якобы потому, что он один из апостолов обладал прозрением в тайну спасения человеческого смертью Сына Божьего; но несогласно с истиной поступил бы и тот, кто захотел бы видеть во всей прошедшей жизни бывшего апостола одно мрачное и преступное. За противоположное ручается уже его почти четырехлетнее пребывание с Иисусом среди напастей и искушений (Лк. 22,28), когда многие оставляли Его (Ин. 6, 65–67). Такое постоянство достается в удел не всякому. Сильное раскаяние во грехе, всенародное признание в нем во храме и торжественное свидетельство о невиновности осужденного уже Иисуса, подвергавшее Иуду многим серьезным неприятным последствиям, — также громко свидетельствуют, что в душе предателя еще была совесть, что рука его умела не принимать только, а и повергать сребреники. Все это и многое другое заставляло еще отцов Церкви думать, что душа Иуды не чужда была многих добрых чувствований; почему он и был принят в апостолы и причислен к лику двенадцати. Но вместе с тем, в душе Искариота был зародыш гибельной страсти сребролюбия, этого, по замечанию св. Павла,
Постоянная, непосредственная близость Искариота к Иисусу должна была, по свойству сердца человеческого, сделать одно из двух: или подавить совершенно страсть сребролюбия в сердце Иуды и сделать его совершенно чистым, подобно прочим ученикам; или произвести в нем тайную, постепенно возрастающую скуку от святого общества Иисусова, заставить его, избегая света, так ярко сиявшего перед очами и освещавшего все шаги его, более и более погружаться в собственную тьму, предаться совершенно страсти. К несчастью, над Иудой, по его собственной воле, сбылось во всей силе последнее. Тогда как прочие ученики, вступив в святое общество Иисусово, оставляли, так сказать, свою собственную жизнь и со дня на день более и более начинали жить божественной жизнью своего Учителя и Господа, — Иуда остался со своей гибельной самостоятельностью. В его уме продолжался мрак неверия; в его сердце лежал нетронутый лед самолюбия; он продолжал жить собственной нечистой жизнью, противоположной жизни Учителя. Средоточием этой противоположности была страсть к деньгам, столь противная духу нищеты и самоотвержения Сына Человеческого. Носимый Искариотом ящик сделался ковчегом завета для сребролюбца, из которого сатана посылал ему свои откровения: вся область тьмы обратилась на эту душу, находя в ней убежище и мнимую твердыню против Того, Кто пришел разрушить
Учитель, без сомнения, употреблял все средства к излечению недугующего ученика. Свидетельство тому — последняя вечеря. Сколько трогательных и сильных намеков на покаяние! В Евангелии Иоанновом сохранились и другие следы особенного внимания Иисусова к состоянию души Иудиной (Ин. 6, 70). Но по причине заключения чувств сердца, занятого страстью, все доброе оставалось на его поверхности — не было принято И не могло обратиться в силу и жизнь духовную. Прикосновение — самое легкое и дружеское — врачующей руки к ране производило одно внутреннее содрогание и боль.
Терзаемый своей страстью, может быть, не раз Искариот, подобно другим, думал оставить Иисуса (Ин. 6, 66). Но невидимые узы все еще держали его до предопределенного времени; внутренний голос сильно еще говорил за Учителя. Могла говорить в пользу пребывания с Иисусом и самая страсть, все еще не терявшая совершенно надежды видеть Иисуса Мессией. Иуда, — как ни тяжело было принуждать себя непрестанно, — принуждал и оставался!..
Последние события, возбудившие и в других учениках чаяние о близком воцарении Учителя (Лк. 19, 11), вИуде должны были потрясти всю душу надеждой и страхом. «Теперь, — думал Иуда, — не позже, должна решиться Его, — по крайней мере, моя участь! Время подумать решительно о своем будущем состоянии». — Что же слышит сребролюбец от Учителя в продолжение всех последних дней? Частые предсказания о Его будущих страданиях и — ни слова о Его царстве и земных наградах ученикам! «Первосвященники и фарисеи собираются для совещаний, принимают все меры, осуждают нас на смерть, а мы ходим туда и сюда без дела, проводим дни и ночи ни над чем… Прекрасное общество — но оно не по Иуде, которому нужно чем жить. Я не их, и они не мои! Каждый пойдет своим путем!» — «Но нельзя ли извлечь, — шептал демон сребролюбцу, — последней пользы из твоего почти четырехлетнего пребывания с этими людьми? Синедрион весьма дорожит знанием местопребывания Иисусова: почему не употребить в свою пользу этого вызова?.. Указание местопребывания не причинит большого вреда Учителю, а тебе послужит на пользу. Посмеют ли стражи наложить руки на Иисуса! Не в первый раз возвращаться им от Него без успеха. Даже если бы они захватили Его, то во время праздника, боясь народа, не посмеют причинить Ему ничего худого; дело окончится чем-то неважным — по всей вероятности, изгнанием Иисуса в Галилею; а ты можешь получить награду как патриот и отличишь себя в глазах фарисеев, что может быть весьма полезно для твоей дальнейшей судьбы…»
Адская мысль принята — и ученик-предатель весь занят сатаной! Не ищите теперь логики в его действиях — это значило бы искать порядка в аду. Пусть Каиафа не будет обещать ему ничего более 30 сребреников — эти сребреники покажутся ему горами золота. Вырваться скорее из рая, обратившегося в темницу, кончить, кончить дело — вот чего хочет душа Иудина, дьявол, в ней живущий!..
Но дело кончено! Учитель в руках книжников! С неимоверной поспешностью они успевают в продолжение ночи провести два собрания, выслушать лжесвидетелей, произнести осуждение, предать Осужденного Пилату на распятие… Вести о всех этих событиях, подобно громовым ударам, раздаются в душе Иудиной. Разродившись предательством, исполнив внушение сатаны, душа предателя сделалась как бы праздной и потому доступной чувству забытого долга. Какой ужасный голос раздается теперь в этой пустыне! Все доброе, на время забытое, в тысяче видов возникает снова, теснится в сердце, подавляет, разрывает его. Иуда видит одно, слышит одно: смерть Учителя! Для него нет более стыда и тайны; все расчеты, сама страсть исчезла, как адское привидение: осталась одна совесть с мучениями! Дружеское участие в этом положении какого-либо священника, какого-либо человека, может быть, остановило бы душу, готовую провалиться в ад. От нескольких минут зависело все. Что же слышит самоосужденный предатель? «Смотри сам», — говорят ему с презрением. — «О, я хорошо вижу, — думает он в отчаянии, — чего стоит подобное мне чудовище: око за око, кровь за кровь — говорит сам закон», — и первое дерево служит ему орудием казни над самим собой.
После этого уже стократ
Но речет кто: «
Глава XIX: Иисус Христос на суде Пилата
Римский прокуратор Иудеи, которому достался несчастный жребий осудить на распятие Господа славы, был Понтий Пилат; человек, по свидетельству иудейских писателей, высокомерный, жестокий и корыстолюбивый. Впрочем, такой отзыв мог быть следствием национального предубеждения против чужеземного правителя, и если заслужен Пилатом, то скорее всего в последние годы его правления. По крайней мере, история суда Пилатова над Иисусом Христом не показывает в нем особенного высокомерия, тем более корыстолюбия. Если бы приговор прокуратора можно было купить сребрениками, то первосвященники, вероятно, не пощадили бы церковного корвана, только бы скорее достигнуть своей цели и избавить себя от унижения, которому они подвергались в претории.
Понтий был собственно прокуратором Иудеи, Самарии и Идумеи — должность, которая сама по себе ограничивалась сбором податей государственных; впрочем, с полным правом претора — решать все дела и казнить смертью, такое совмещение прав делалось в некоторых не очень значительных провинциях, куда не почитали нужным посылать особых преторов и проконсулов. Такими прокураторами обычно назначались люди всаднического (eguestris) достоинства, иногда из вольноотпущенных (libertini), чем-либо отличившихся, и назывались, подобно другим главным начальникам, игемонами, или правителями. Пилат принадлежал к сословию всадников. Обыкновенным местопребыванием иудейских прокураторов был город Кесария; но на праздники, особенно на Пасху, они переселялись в Иерусалим для непосредственного надзора за спокойствием народа и для подавления возмущений, которые нередко происходили во время праздников.
С синедрионом иудейским римскому игемону трудно было жить в мире, ибо две различные и по духу совершенно противоположные власти часто сталкивались. Пилат имел немалые причины негодовать на иудеев и их синедрион. Вскоре после вступления в должность иудейского прокуратора ему захотелось (вероятно, из угождения кесарю) ввести в Иерусалим римские знамена с изображением кесаря — поступок сам по себе не очень важный, но противный иудейским обычаям. Упорство народа, соглашавшегося лучше лишиться жизни, нежели видеть языческие изображения в святом граде, привело к тому, что Пилат принужден был вынести знамена из Иерусалима. Потом Пилат вздумал построить за счет церковных средств водопровод для Иерусалима: намерение, весьма полезное для жителей столицы, частенько, и особенно в праздники испытывавших недостаток в хорошей, здоровой воде, — но неприятное синедриону, которому принадлежали деньги. В этом случае произошло народное возмущение, так что Пилат с трудом успокоил народ, окруживший его лифостротон и нагло требовавший оставить его — без воды.
Об Иисусе Христе и Его действиях Пилат не мог не слышать, но, без сомнения, не имел верного понятия, кроме того, что действия Его нисколько не опасны для римского правительства. Известно было, конечно, Пилату и о происшествиях минувшей ночи: взятии Иисуса Христа под стражу, собрании синедриона и проч., ибо римская стража, усугублявшая свою бдительность во время праздников, сообщала прокураторам о всех происшествиях, заслуживающих внимания. Пилату даже известно было гораздо более, чем хотели и, может быть, ожидали первосвященники: что они преследуют Пророка Галилейского единственно по личным соображениям, из зависти и злобы (Мф. 27, 18). Таким образом, появление Иисуса Христа в виде узника не было для прокуратора вовсе неожиданным явлением: неожиданно было то, что для обвинения Его явился весь синедрион так рано и в тот день, когда всякий израильтянин, и искренно и лицемерно набожный, старался, сколько можно, удаляться от язычников и всего языческого, чтобы не потерять законной чистоты, необходимой для совершения Пасхи.
Первосвященники и книжники,
«Жалкий народ! слепые изуверы!» — думал, конечно, гордый римлянин, чувствительный к тому, что его подчиненные почитают дом его настолько нечистым и богопротивным, что опасаются войти в него. Но римская власть всегда щадила предрассудки побежденных народов; и Пилат немедленно явился на лифостротон.
Первосвященники в кратких словах объявили, зачем они пришли и чего требуют, — надеясь, что Пилат не заставит их судиться с преступником, осужденным целым синедрионом.
Но для Пилата такая поспешность и настойчивость были подозрительны. Наместник кесаря менее всего расположен был служить слепым орудием Каиафова коварства. Как бы не замечая, что обвинители очень торопятся и всем сердцем желают гибели Обвиняемого, римский вельможа принимает спокойный тон беспристрастного судьи и спрашивает: «В чем же вы обвиняете Этого Человека?»
Выслушать обвинение и без рассмотрения дела не осуждать виновного было отличительным свойством римского правосудия (Деян. 25, 15–16).
«Если бы Он не был злодей, то ужели бы мы (все члены синедриона) предали Его тебе для казни?» — был ответ старейшин, все еще надеявшихся, что их личное достоинство заменит все доказательства.
Но такой неопределенный, личный язык все более выдавал тайну врагов Иисусовых; а их самонадеянность еще сильнее возмущала гордость Пилата, внутренне, может быть, радовавшегося случаю досадить своим врагам…
«Когда так, — возразил игемон, — когда вы хотите чтобы я осудил Этого Человека без разбирания дела, то к чему и мое участие? Возьмите Его вы сами и по закону вашему судите — и наказывайте Его, как вам угодно. Я не хочу вмешиваться в ваши дела».
«Но преступление Его, — отвечали обвинители, — требует смертной казни, потому что Он выдавал Себя за Мессию, Царя Израильского; а нам нельзя никого предавать смерти без твоего на то согласия».
Такое внимание к интересам кесаря, особенно уклонение от осуждения на смерть мнимого преступника — в устах первосвященников должны были казаться Пилату чрезвычайно странными. Отказывались от своих прав те, которые всегда дорожили ими и непрестанно спорили с прокураторами о правах.
Однако же важность обвинения не позволяла более уклоняться от судопроизводства; надлежало приступить к допросу. Поскольку первосвященники в доказательство, что Иисус Христос есть возмутитель народного спокойствия, ссылались единственно на присвоение Им царского имени; поскольку для римского прокуратора важность обвинения в присвоении себе кем-либо звания Мессии иудейского состояла единственно в том, что с этим званием, по отзыву синедриона, соединялось наименование царя, то Пилат, вместо всех расследований, обратился к Господу и спросил Его: «Царь ли Ты Иудейский?»
При настоящих обстоятельствах такой вопрос не мог быть задан без улыбки. Перед Пилатом стоял такой Человек, о Котором нельзя было и подумать, чтобы Он претендовал на престол Иудейский и осмелился спорить о правах на Иудею с кесарем. Конец суда, по-видимому, зависел от того, что Обвиняемый скажет в ответ: признает или не признает Себя царем. Судья, конечно, не ждал, чтобы Узник объявил Себя перед ним царем, не ждал, может быть, и того, что Он прямо отвергнет обвинение иудеев: ибо, во всяком случае, следовало предполагать какое-то основание в обвинении, выдвинутом целым синедрионом. Каково же должно быть удивление Пилата, когда Господь решительно ответствовал: «Я — царь!» (Мк. 15,2.)
Лучше ответа не могли желать враги Иисуса; опаснее его не мог вообразить Пилат. При таком ответе иудеи могли тотчас сказать, что дело кончено, потому что Обвиняемый свидетельствует против Себя. Может быть, Пилат и в самом деле окончил бы теперь свой суд подтверждением приговора Иисусу Христу, сделанного синедрионом, если бы внушающий к Себе благоговение вид Господа, твердость и спокойствие, с которыми произнесено Его признание, личное нерасположение Пилата к синедриону и самолюбие — не побудили его продолжить расследование, защищая очевидную невиновность Обвиняемого.
Такого расследования, впрочем, требовала и справедливость. Иисус Христос, называя Себя царем, не признавал вместе с тем, что Он, как клеветали враги Его, развращает народ и запрещает давать дань кесарю (Лк. 23, 2). Такая неопределенность ответа давала судье достаточный повод потребовать объяснения, в каком смысле Он называет Себя царем?
Думая, может быть, что Узник имеет особенные причины не открывать полностью Своих мыслей в присутствии Своих обвинителей, и вообще желая дать Ему более свободы в объяснении Своего лица и Своих действий, Пилат вошел в преторию, дав знак следовать за собой туда же и Иисусу.
Первосвященники, при всем желании быть свидетелями тайного допроса, оставались на дворе из опасения потерять чистоту законную, с неудовольствием видя, как мало подействовало на прокуратора то самое признание Господа, которое в синедрионе послужило основанием смертного приговора.
«Итак, Ты выдаешь Себя за царя Иудейского?» — начал Пилат с тем видом, который если не показывал особенного благорасположения, то вызывал к открытому объяснению. Судя обыкновенным образом, прямой отрицательный ответ был, очевидно, самый полезный для Обвиняемого, к Которому прокуратор обращался уже с видимым снисхождением. Но мог ли пользоваться личным снисхождением римского судьи Господь неба и земли, Судья живых и мертвых? Дело шло не о том, чтобы избавиться любым способом — напр., как теперь, с помощью намеренного умолчания — от смерти, а чтобы заставить судью судить правильно и беспристрастно о силе обвинения заключавшегося в слове «царь». Политический, так сказать, римский аспект, в котором одном оно имело перед Пилатом силу уголовного преступления, отсутствовал в этом слове применительно к Иисусу Христу; между тем как в смысле нравственном, пророческом, теократическом оно не заключало в себе вины перед прокуратором и принадлежало Иисусу Христу во всей силе. Поэтому для правильности ответа надлежало знать, в каком именно смысле принимал слово «царь» Пилат, когда спрашивал: «Царь ли Ты?» — Так он и поступил. «От себя ли ты, — вопросил Господь Пилата, — говоришь это или другие так сказали обо Мне?» (По собственному усмотрению и разумению этого слова так ты спрашиваешь или с позиций Моих обвинителей, основываясь на их словах и понятии об этом предмете?)
Несмотря на основательность этого вопроса, он для римского вельможи, облеченного правом казнить и миловать, показался не совсем уместным. «Разве я иудей, — отвечал Пилат с надменностью (чтобы мне мешаться в предрассудки, которыми ослеплен народ иудейский и нарушение которых ставят Тебе в вину). — Твои сограждане и первосвященники предали Тебя (как виновного в присвоении имени царя; вследствие чего я как прокуратор, на котором лежит обязанность утверждать приговоры синедриона, должен против воли устраивать Тебе допрос, хотя до сих пор и не видал от Тебя сам ничего противного законам). Итак, что Ты сделал? (чем подал повод думать, что Ты, по мнению твоих обвинителей, ищешь царства?) Отвечай!»
«
Пилат, по-видимому, остался доволен этим ответом.
Только слово «царство» (Господь не без намерения произнес его) звучало сомнительно в ушах политика; тем более, что враги Иисуса Христа могли толковать его в худую сторону. Притом Господь сказал только, в чем не состоит Его царство, а не сказал, в чем состоит оно; о чем также нужно было знать игемону.
«
«
Еще ап. Павел назвал это признание Господа Себя царем на суде Пилата свидетельством доброго исповедания (1 Тим. 6, 13). В самом деле, оно показывало самую высшую степень самоотвержения и вместе мудрости. Словами: «Я на то родился, чтобы свидетельствовать об истине», — Господь показал, между прочим, что и тайный намек Пилата — удержаться от именования Себя царем, как весьма опасного, совершенно недостоин Его, потому что Он действительно есть Царь, в самом возвышенном смысле этого слова, Царь — единственный, вечный. Между тем, этими же самыми словами до очевидности обнаружилось свойство царства Христова и Его безопасность для римской власти.
Римский всадник не способен был понять все это в смысле христианском, конечно, а лишь в философском. Римляне, особенно вельможи римские, были в то время знакомы с философией стоиков, по учению которых, истинный мудрец и человек добродетельный есть царь. Изречение Горация: «Ты правитель (rex), если право поступаешь», — сделалось в Риме почти народной пословицей. Одно, может быть, не нравилось игемону, что царь, мудрец, подлежащий его суду, упорен не только в своих мыслях, но и выражениях, даже опасных: обыкновенный, думал он, недостаток мудрецов-энтузиастов, не знающих политики…
Поскольку Господь так много усвоял истине, то Пилат как бы невольно спросил Его: «Что есть истина?» — и не ожидая ответа, вышел вон из претории к первосвященникам.
Не вдруг можно определить истинный смысл этого вопроса Пилата об истине. Что прокуратор не имел намерения слушать учение Иисуса Христа об истине, это показывает уже его немедленный выход из претории. Может быть, имея в виду последние слова Господа: «Всяк, иже есть от истины, послушает гласа Моего», и будучи тронут внутренне нравственным величием Господа, римлянин хотел показать мимоходом, что и он неравнодушен к истине и в свободное время с удовольствием вступил бы о ней в собеседование. Может быть, вельможа-политик вопросом о истине, а более тоном, которым произнес его, хотел дать подсудимому новый намек на осторожность, как бы говоря: «Ты решаешься жертвовать истине всем, но что такое истина? Доселе ни один философ не только не нашел, даже не определил ее: думай не о истине, а о жизни». Такой образ мыслей вполне может быть приписан Пилату, во времена которого в Риме любимой философией было учение академиков, которые, ничего не утверждая в области истины, все разрушали и подвергали сомнению.
Как бы то ни было, но, выйдя из претории, Пилат решительно объявил иудеям, что он, на основании допроса, находит Иисуса Христа совершенно невиновным (Ин. 18, 38).
Если бы первосвященники не участвовали лично и так много в деле, теперь рассматриваемом, если бы обвиняли Иисуса Христа только как обыкновенного преступника, то и в этом случае слова Пилата были бы для них весьма жестки. Сказать их — значило все равно, что сказать, что весь синедрион слеп, не стоит доверия и клевещет на человека невиновного. После такого бесчестия синедриону оставалось ожидать с обеих сторон упорных требований и наглых отказов.
Первосвященники скрыли личное негодование на прокуратора, но с еще большим ожесточением начали клеветать на Иисуса Христа:
Когда обвинители умолкли, и Божественному Узнику надлежало, в Свою очередь, отвечать на их обвинения, Он не сказал ни слова. «Что же Ты не отвечаешь? — спросил Пилат, удивленный столь необыкновенным равнодушием. — Видишь, как много против Тебя обвинений!»
Но Господь продолжал безмолвствовать…
Такое молчание могло удивить всякого. Сами враги Господа должны были находить его весьма странным. Они знали, что Обвиняемый, если бы захотел, мог сказать в Свою защиту многое: знали, что Он обладает особенной силой слова и тем более должен был воспользоваться Своими дарованиями, когда дело шло о Его жизни, для убеждения прокуратора, который казался к Нему расположенным. Вероятно, — так могли они думать, — Он совершенно потерял присутствие духа, или полагается слишком много на снисхождение к Себе прокуратора, или ожидает, чтобы кто-нибудь из народа вступился за Него и рассказал о Его похвальных деяниях. Впрочем, молчание Господа должно было быть для первосвященников приятно во многих отношениях. Если бы Он заговорил, то могли опасаться, что Он обнаружит не только невинность Своих поступков, но и личную ненависть к Себе начальников синедриона; что Он может привлечь каким-нибудь образом внимание Пилата к Своим чудесам, которые если не побудят тотчас освободить Его, то заставят продолжить суд и произвести детальное рассмотрение дела. Это потребует справок и времени, чего именно так сильно хотелось избежать врагам Иисусовым.
Пилат более всех дивился молчанию Господа; однако же нисколько не думал считать его следствием невозможности защищать Себя. Мнимая ревность первосвященников о поддержке римского правительства скорее всего могла вызвать смех в хитром римлянине, который очень хорошо знал на этот счет образ мыслей Анны и Каиафы. С другой стороны, кроткое спокойствие Господа, Его возвышенный и светлый образ мыслей о царстве истины, неизъяснимое величие в Его лице и взорах не позволяли и думать, чтобы в душе столь чистой зрели какие-либо нечистые замыслы. Все располагало Пилата в пользу Подсудимого. «Но как и защищать Его от преследования врагов столь упорных, могущественных и хитрых, когда Он Сам явно небрежет о Своем оправдании и, по-видимому, не ищет спасения от смерти?» Тонкий расчет прокуратора нашел в самых обвинениях средство если не спасти невинного Узника от казни, то избавиться от жестокой необходимости осудить Его на эту казнь.
«Вы говорили, — сказал Пилат, обратясь к иудеям, — что Он начал возмущать народ с Галилеи; разве Он галилеянин?»
«Галилеянин», — вскричали обвинители в несколько голосов, полагая, что это обстоятельство подействует на Пилата, который был особенно не расположен к галилеянам и находился во вражде с их правителем, Иродом Антипой, из-за убийства некоторых из его подданных во время жертвоприношения (Лк. 13, 1).
Но на уме прокуратора было совсем другое. Под предлогом нежелания вмешиваться в дела, принадлежащие чужому правлению, Пилат решился отослать Иисуса Христа на суд Ирода. В другое время исполнение этого намерения потребовало бы несколько недель, потому что местопребыванием тетрарха Галилейского была Тивериада, отстоящая от Иерусалима на большое расстояние, но теперь это могло быть сделано в течение одного часа, потому что Ирод Антипа, исповедуя иудейскую религию, находился в Иерусалиме для празднования Пасхи. Отклоняя столь благовидным образом от себя судопроизводство над Иисусом Христом, Пилат мог еще при этом надеяться, что такая неожиданная учтивость послужит к примирению с потомком Ирода Великого. Из таких соображений Божественный Узник немедленно отсылается к Ироду в том же самом виде, в каком был приведен из синедриона, то есть в узах и под стражей. Туда же, против воли, должны были следовать первосвященники и прочие члены синедриона, не имея ни малейшего права и предлога протестовать против такого перенесения дела из одного суда в другой.
Глава XX: Иисус Христос на суде Ирода
Тетрарх галилейский, сын Ирода Великого, Ирод Антипа, к которому на суд должен был явиться Агнец Божий, был тот самый деспот, который, в угоду беззаконной жене своей Иродии, лишил жизни Иоанна Крестителя. Жестокость и бесчеловечность не были собственно в характере Антипы, но склонность к чувственности и слабость духа и сердца не раз доводили его до жестокостей. Бесстыдная Иродия продолжала владеть сердцем Антипы и правила им вместе с царством; но теперь ее не было в Иерусалиме. Впрочем, у нее не было причины принимать личное участие в настоящем деле, разве из одного любопытства.
Для Антипы появление в его дворце Иисуса Христа было столь же приятно, сколько неожиданно. Он знал Господа только по слухам: о чудесах Его слышал весьма много; слышал, конечно, что-то и о Его учении: но быть слушателем Иисусовым у Ирода не было никакого желания; хотелось только видеть какое-либо чудо. Прежнее мнение Ирода (Мф. 14, 1–2; Лк. 9, 7–9), что в Иисусе Христе воскрес Иоанн Креститель, им казненный, теперь уже не тревожило сластолюбца; рассеянность и забавы изгнали из воображения эту мысль, которая могла быть благотворной для его совести.
Но первосвященникам, без сомнения, тяжело было ходить из одного судилища в другое, и притом без всякой определенной надежды. Ирод, несмотря на свою религию, не имел усердия к синедриону, который состоял большей частью из фарисеев, секты весьма требовательной, пользующейся поддержкой народа, не терпевшей чуждого владычества, а поэтому подозрительной для Ирода, чей род происходил из Идумеи, возвысился и держался происками при дворе кесарей. К секте саддукеев, которые также имели сильный голос в синедрионе, Ирод был более расположен и разделял их мнения, впрочем, не так, чтобы во всем следовать саддукейству. Знал, конечно, Ирод, подобно Пилату, и о том, что первосвященники преследуют Пророка Галилейского единственно по личным мотивам. Все это не подавало синедриону большой надежды.
Но не было особенной причины и отчаиваться в успехе на суде Ирода. Как от государя иудейской религии, от него ожидали, по крайней мере, лицемерного уважения к верховному священному судилищу иудейскому и хоть притворного внимания к нарушению иудейских законов, в котором обвиняли Иисуса Христа и которое для Пилата-язычника не имело никакого значения. Если и прежде, как мы видели, фарисеи успели убедить иродиан действовать заодно с ними против Иисуса Христа, то в настоящем случае еще смелее можно было положиться на их содействие.
Посланные от Пилата объяснили, без сомнения, Ироду, в чем состоит дело, почему римский судья не произнес приговора Иисусу Христу и отослал Его к правителю галилейскому: то есть что Обвиняемый, находясь в Иудее, не сделал ничего, заслуживающего казни, и что теперь остается Ироду рассмотреть, не сделал ли его подданный чего-либо такого в Галилее, как утверждали обвинители.
Но Ирод не думал о расследовании дела, незначительность которого в гражданском отношении была для него так же очевидна, как и для Пилата. Не обращая внимания на высоких обвинителей Иисусовых, он, видимо, был рад, что видит наконец перед собой всеми славимого Пророка, Которого так давно и сильно хотел видеть (Лк. 23, 8). «Теперь, — думал роскошный деспот, — теперь Подсудимый, под угрозой мук и смерти, Чудотворец, чтобы добиться моей милости, раскроет передо мной все чудеса Своего могущества или искусства». И множество вопросов немедленно полилось из уст любопытного… Евангелист не говорит, о чем он спрашивал, но что вопрошения словеси многими не касались самого дела, это показывает уже молчание Господа и младенческое любопытство, владевшее Иродом. Всего вероятнее, это любопытство обращено было на прошлые чудеса Господа, в том числе, может быть, и на чудесные обстоятельства Его собственной жизни, напр., гласы с неба и проч. Господь не отвечал ни слова; не показал даже и вида, что Он готов исполнить желание тетрарха — видеть от Него какое-либо чудо.
Сын Человеческий и здесь является в том же величии, в каком мы видим Его в начале служения, когда, искушаемый в пустыне, Он отвергает с презрением предложение сатаны — употребить в личную Свою пользу дар чудес. Нет сомнения, что Ирод, увидев какое-либо чудо, избавил бы Чудотворца от опасности, Ему угрожавшей: но творить в угоду Ироду и царедворцев его чудеса — значило бы унижать Св. Духа, силой Которого они совершались, — повергать святая псам…
Между судьями Господа один только Пилат, по-видимому, был несколько расположен ценить высокие чувства и поступки Подсудимого. Не знающий истинного величия, Ирод, не получая удовлетворения своему любопытству, рассердился. Первосвященники заметили это и тотчас, пользуясь случаем, начали клеветать на Иисуса Христа, доказывая, что Он, как непокорный властям и враг спокойствия народного, давно достоин смерти. Возмутительный нрав галилеян, подданных Ирода, придавал достоверность тем опасностям, которые они предрекали от Иисуса Христа; а настоящее молчание Господа для злоречия служило очевидным примером мнимой непокорности Его властям.
Но Ирод, при всем негодовании из-за обманутой надежды видеть чудо, не был расположен верить клеветам фарисейским. По всей вероятности, молчание Господа он принял за признание в слабости сотворить чудо, достойное внимания. И прежде едва ли от сердца верил Ирод слухам о чудесах Иисуса Христа, приписывал их, может быть, какому-либо тайному искусству; но, как человек без твердых правил, колебался в своем мнении и считал, что искусство стоит внимания. Теперь в полной уверенности, что подсудимый Узник сделал бы для него чудо, если бы мог, Ирод принял Его за посредственного шарлатана, который среди простого народа прослыл Чудотворцем, но в присутствии просвещенных царедворцев был вынужден молчать; который, будучи ослеплен успехами, видя готовность народа признавать Его за великого человека, вообразил Себя Мессией, впрочем, не имея никаких определенных целей; человек низкого рода, без знаний и дарований воинских, с одним пристрастием — поучать народ, Он был ничуть не опасен для правительства. «Такие люди, — думал Ирод, — заслуживают не смерть, а осмеяние», и сам первый начал издеваться над Господом. Толпа царедворцев немедленно присоединилась к своему повелителю. Со всех сторон полетели острые насмешки, язвительные укоризны и грубые шутки. Сын Человеческий был осмеян, поруган так, как праведник только может быть осмеян при дворе, подобном двору Антипы.
В довершение всех насмешек Ирод велел надеть на Иисуса Христа длинную, белую, блестящую одежду. Так одевались в Риме полководцы и все те, которые собирались искать у народа какой-либо должности. Так, думал насмешливый деспот, должен быть одет и Тот, Кто имел безрассудство называть Себя, хоть и без особого умысла и дальних последствий, Царем Иудейским.
В этой же самой одежде Иисус Христос был отослан обратно на суд к Пилату. Дарованием Ему свободы Ирод не хотел, вероятно, раздражить первосвященников; между тем, взаимной хитростью думал отплатить за учтивость Пилата и показать, что он перестает быть его недругом. Ибо с этого времени, по замечанию св. Луки, Ирод и Пилат сделались по- прежнему друзьями. Законным предлогом к возвращению Узника на суд прокуратора иудейского, если нужен был предлог, могло служить то, что Иисус Христос, хотя провел большую часть Своей жизни в Галилее, но родился и записан был в народную перепись в Иудее, управление которой принадлежало Пилату.
Солнце было уже высоко, три допроса и переход из одного судилища в другое продолжались столько времени, что первосвященникам трудно было надеяться в этот же день окончить свое дело. Но отложить его до другого времени значило почти то же, что вовсе оставить. Со временем обстоятельства еще более могли расположиться в пользу Узника, Которому и без того покровительствовал прокуратор. Особенно нужно было опасаться народа, который, узнав об участи, ожидающей великого Пророка, легко мог восстать против синедриона. Поэтому старейшины с необычным для них терпением опять следовали за Иисусом Христом в Пилатову преторию, получив одно утешение, что Ирод поругался над Господом, но не имея в виду ничего определенного, кроме своего упорства.
Глава XXI: Иисус Христос осуждается на бичевание и смерть Пилатом
Пока Иисус Христос находился во дворце Иродовом, перед домом Пилата час от часу более собирался народ (Лк. 23, 13), не столько для того чтобы быть свидетелем суда над Пророком Галилейским (заключение Его в узы еще не могло сделаться известным всему городу), но чтобы участвовать в подавании голосов за освобождение узника. Ибо в это время у иудеев существовал обычай, чтобы в честь праздника Пасхи давать свободу одному из осужденных на смерть преступников. Народу предоставлено было полное право выбирать кого угодно. Это составляло остаток свободы, которой римляне любили льстить народам, ими побежденным. О выборе кандидатуры, без сомнения, договаривались предварительно. Поскольку Пилат был правителем собственно Иудеи и Самарии, то голоса тех, кто жил в его областях, особенно иерусалимлян, конечно были слышнее прочих и имели больше силы. Фарисеи, пользуясь доверием народа, могли иметь сильное влияние на такие выборы. По возвращении синедриона Пилат, против воли, должен был снова начать суд, для него очень неприятный. Известие о поруганиях, которым Иисус Христос подвергся во дворце Ирода, шутовская одежда, в которой Он был приведен назад, давали понять Пилату, что правитель галилейский почитает Этого Узника за мечтателя, которого не достаточно наказать одним осмеянием, но должно наказать чем-либо…
Итак, подозвав к себе членов синедриона и народ, прокуратор сказал: «Вот, вы привели ко мне Человека Этого как возмутителя народного спокойствия; но я при вас самих расспрашивал Его и нашел совершенно невиновным в том, в чем вы его обвиняете. Ирод, к которому я посылал Его, сколько вижу, тех же мыслей; по крайней мере, он не нашел в Его действиях преступления, достойного смерти; итак, я не могу по вашему желанию осудить Его. Наказать, если угодно, я накажу; но после должен возвратить Ему свободу как невиновному» (Лк. 23, 14–16).
В этих словах уже заметна некоторая уступка со стороны Пилата. Прежде он утверждал, что Узник не достоин ни малейшего наказания, теперь соглашается применить наказание исправительное. Уверенность его в невиновности Иисуса Христа не изменилась, как увидим; изменились только обстоятельства. Положить какое-либо наказание Узнику казалось нужным и для того, чтобы показать внимание к намеку нового друга своего — Ирода на Его мечтательность, а более — из снисхождения к синедриону, чтобы он имел возможность без особенного стыда прекратить преследование невинного. Что такой оборот дела будет стоить Праведнику незаслуженных страданий, об этом Пилат не заботился, считая торжеством своего правосудия, если в таких обстоятельствах сумеет спасти, по крайней мере, Его жизнь.
Но первосвященники, видя снисхождение к себе, сделались настойчивее и объявили решительно, что они требуют смертной казни и не согласятся ни на какое другое наказание. Господь находился перед лифостротоном в одежде Иродовой, спрашивать Его снова не было никакой нужды, ибо обвинения были те же самые, что и прежде. Пилат был в явной нерешительности, что делать…
Шум народа вывел его из недоумения. Праздная толпа изъявляла неудовольствие, что игемон, занявшись судом над Иисусом Христом, медлит исполнить народный обычай — освободить ради праздника одного из преступников. Дерзость эта, в другое время обидная, теперь была приятна для Пилата, так как предоставила ему способ выйти из затруднения. Известно было, что народ намерен просить Варавву, опасного преступника, который произвел возмущение и убийства и теперь со своими сообщниками сидел в темнице, ожидая казни, вероятно, крестной. «Что, — думал Пилат, — если я поставлю Иисуса рядом с этим разбойником и предложу народу на выбор? Ужели иудеи предпочтут Иисусу возмутителя и убийцу?» Последнее казалось совершенно невероятным; ибо Пилат знал, что народ не разделяет с первосвященниками ненависть к Иисусу и что, напротив, народная любовь к Нему была виной их зависти и недоброжелательства.
Сообразив мгновенно все это, игемон обратился к народу: «Хорошо, — сказал он, — я готов исполнить ваше требование; слышу, что вам хочется просить свободы Варавве. Не препятствую. Впрочем, предлагаю вместе с ним на выбор другого. Хотите ли, чтобы я отпустил вам Иисуса, так называемого Христа, Царя Иудейского?» (Мф. 27, 17; Мк. 15, 9; Ин. 18, 39.) Более Пилат ничего не сказал в одобрение Иисуса Христа. Из его уст одобрение скорее могло иметь противоположный результат и показаться посягательством на свободу выбора, которой так дорожил народ, воздыхавший о древних правах. Но что он сказал бы в одобрение, уже некоторым образом заключалось в наименовании Узника Христом, Царем Иудейским, которое, кажется, сказано Пилатом в знак снисхождения. В самом деле, с этим наименованием соединены были все приятные воспоминания, все лестные надежды народа иудейского, некогда имевшего собственных царей и теперь с нетерпением ожидавшего Мессию-Царя из потомков Давидовых. Сама честь народная требовала дать свободу и жизнь Тому Человеку, все преступление Которого состояло в наименовании Себя Царем Иудейским.
Только в устах римского прокуратора название Иисуса Христа Царем Иудейским могло представиться двусмысленным и даже насмешливым. Если не сам народ, то враги Господа могли толковать их так, как будто игемон издевался над ними, испрашивая свободы для Царя Иудейского…
Во всяком случае, предложение Пилата народу об избрании Иисуса Христа было весьма необыкновенно. «Смотри, — замечает Златоуст, — как порядок изменился! Народ должен просить у Пилата свободы преступнику, а теперь сам прокуратор просит ее у народа».
Первосвященники и народ немного удалились для совещания. Пилат оставался на судейском месте, посреди лифостротона, для производства суда над прочими узниками.
Когда таким образом Иисус Христос был всеми оставлен и сам Пилат уже начинал, хотя против совести, склоняться к строгим мерам, невиновность Его обрела на время защиту там, где менее всего можно было ожидать защитников. Жена прокуратора прислала к нему своего служителя с тайной просьбой не осуждать необыкновенного Узника и, если можно, совершенно уклониться от судопроизводства над Ним: «Ибо, — говорила она, — в прошедшую ночь я видела чудесный сон и много пострадала за Сего святого Мужа».
Не имея исторических указаний, бесполезно было бы догадываться, что именно видела во сне жена Пилатова; в таком случае пришлось бы обратиться к догадкам совершенно произвольным. Впрочем, из всего видно, что Прокула убеждена была сном своим не только в невиновности Иисуса Христа, но и в том, что Он есть Праведник: слово, которое в устах язычницы означало человека необыкновенной добродетели, любимца Божества. Можно также предположить, что во сне открыто было Прокуле, более или менее, и высокое достоинство лица Иисусова, и страшная участь, ожидающая врагов Его и судей неправедных.
На Пилата предостережение жены должно было подействовать тем сильнее, чем более оно совпадало с убеждением его собственного сердца и чем известнее было ему нравственное достоинство его супруги. Если бы он не предложил народу выбор между Иисусом и Вараввой, то, может быть, нашел бы предлог тотчас прекратить, по совету жены, судопроизводство. Впрочем, обстоятельства позволяли Пилату успокоить жену свою насчет судьбы Праведника тем, что в его руках еще было много средств спасти Его если не от наказания, то от смерти.
Между тем как Пилат разговаривал с посланным от жены и производил суд над другими узниками, первосвященники и старейшины пустили в ход все способы, чтобы настроить народ против Иисуса Христа. Сделать это для них было тем удобнее, что Иерусалимляне (имевшие большее право голоса) были приверженнее других к фарисеям, не любили галилеян и вообще были развращеннее и горделивее. Между прочим, в наущение могли говорить: «Синедрион в полном собрании два раза со всем беспристрастием, под клятвой допрашивал Иисуса; и, основываясь на собственных словах Его, нашел в Нем человека нечестивого, крайне опасного для благоденствия народа иудейского… Дела, Им совершенные, странны; но кто не видит, что Ему помогали темные силы, что Он посланник Веельзевула (Мф. 9, 34)? Ибо когда Он совершал их? — В субботу, вопреки закону Моисееву, к поруганию нашей религии (Мф. 12, 2–8). А чему учит Он? — Разрушает все предания (Мф. 15,2), грозит разрушить самый храм (Мф. 26, 61), поносит все священное, не исключая и нас, первосвященников. А как живет Он? — Ест и пьет с мытарями и грешниками (Мф. 9, 11; 11, 19); ведет дружбу с самарянами (Ин. 8, 48); все презренные люди с Ним в единомыслии. И такой Человек называет Себя
Преступления Вараввы также могли быть оправданы и уменьшены. Ничто не препятствовало фарисеям произведенное им возмущение изображать в виде патриотической ревности по закону Моисееву и преданиям. Возмущения в Палестине тогда были делом обыкновенным; и при всех несчастьях, от них происходящих, подверженный политической мечтательности народ смотрел на возмутителей как на людей, в которых дышит дух свободы, а поэтому достойных лучшей участи. Напротив, Мессия, не сделавший ни одной попытки свергнуть иго римлян, казался уже по тому самому для многих неистинным.
Наущенная толпа приблизилась к лифостротону. «Итак, кого из двух хотите, чтобы я отпустил вам, — спросил Пилат, — хотите ли, чтобы я отпустил Царя Иудейского?» (Весьма некстати употребляет он опять это наименование, которое наущенному народу казалось язвительной насмешкой).
«Не Его, — раздалось со всех сторон, — не Его, а Варавву!»
В замешательстве, еще не успев придумать никакого выхода, Пилат, как бы нехотя, спросил народ: «Что же мне делать с так называемым Царем Иудейским?» «На крест Его, на крест!» — кричала чернь, словно в самом деле ей предоставлено было право решать все дела.
Единогласное указание на сам род казни обнаруживает, что наущавшие не забыли никаких подробностей.)
«Но какое зло сделал Он?»
«На крест, на крест!» — более не слышно было ничего.
«Нет, — отвечал Пилат, раздраженный неудачей и не привыкший терпеть подобных наглостей, — что прежде я сказал, то и будет: наказать Его — я накажу, а потом отпущу».
После этого тотчас дано повеление: Варавву освободить, а Иисуса Христа подвергнуть бичеванию. Этим наказанием игемон, как увидим, надеялся совершенно успокоить лютость врагов Его.
Бичевание (flagellatio), которым Пилат думал заменить смертную казнь, было одним из самых поносных и мучительных наказаний, которым римляне за важные преступления подвергали большей частью рабов и тех, которые не имели прав римского гражданина. И в иудейских синагогах наказывали розгами, но определенное число ударов было невелико; наказанный не лишался даже чести гражданской. Римляне, напротив, подвергали бичеванию за важные преступления и обычно перед совершением смертной казни. Число ударов и прочие подробности не были определены законом и предоставлялись человеколюбию или бесчеловечности воинов, которые у римлян совершали все казни. Бичи делались из веревок или ремней, в которые по местам ввивались острые костяные или металлические палочки. Нередко осужденные умирали под бичами. Таким-то наказанием Пилат хотел показать снисхождение и к врагам Его и обвинителям!..
Получив приказ, воины, находившиеся при Пилате, взяли Иисуса Христа с лифостротона и отвели в преторию — на двор прокураторский, где совершались подобные наказания; потом созвали большую часть военной спиры, или когорты, состоявшей от 600 до 1000 человек; ибо бичевание было чем-то вроде развлечения для этих грубых людей. Евангелисты не упоминают, чтобы пречистое тело Господа во время бичевания было привязано к столбу, но общераспространенное предание утверждает, что было. Жестокое само по себе, бичевание теперь было еще жесточе: каждый из воинов хотел дать почувствовать силу руки мнимому противнику кесаря — божества преторианцев.
Насытив свою жестокость, воины перешли от мучений к насмешкам — или по обыкновенному в грубых людях сочетанию варварства с увеселением, или по примеру Ирода и его царедворцев. Вздумали заставить Узника изобразить царя, возводимого в царское достоинство. Для этого на обнаженное, покрытое ранами и кровью тело Господа накинули червленую хламиду — род короткой почетной епанчи, закрывавшей только половину тела, которая застегивалась на правом плече и надевалась важными военными людьми. Само собой разумеется, что хламида эта была какая-нибудь ветхая и негодная к употреблению. Военным одеянием хотели только означить мнимое домогательство Иисуса Христа верховной власти над иудеями. Потом некоторые из воинов для того же сделали наскоро венок и надели его на голову Господа. На соплетение венца были взять тернистые ветви, но какого именно дерева или травы (ибо тернистых пород много) — этого, по одному значению подлинных слов Евангелия, определить невозможно; потому что греческое слово (аканпса) означает всякое колючее растение. Отцы Церкви, начиная с Климента Александрийского, считают, что это был терн в собственном смысле слова. В самом деле, хотя венец придуман не столько для увеличения мук, сколько в насмешку, бесчеловечная прихотливость воинов, без сомнения, не упустила случая взять самое колючее растение, какое только могло найтись на дворе прокураторском. А поэтому название венца Иисуса Христа терновым соответствует и значению слова, употребленного в подлиннике, и церковному преданию.
Теперь недоставало только последнего знака царской власти — скипетра: вместо него один из воинов вложил в руку Иисуса Христа палку из тростника палестинского, который похож на наш тростник, только гораздо толще и тверже его.
После такого мнимо царского облачения, которое само по себе уже было посмеянием, начались издевательства самые грубые. На Востоке уважение к царям обыкновенно изъявляют падением перед ними на колени. То же делали и теперь. Падая (поодиночке) перед Иисусом Христом на колени, говорили: «Радуйся, Царь Иудейский!» С этими словами каждый воин плевал Господу в лицо; брал у Него из рук трость и ударял Его по голове.
Что такая бесчеловечность была произвольна и даже противоречила законам, об этом воины не думали. Царь-самозванец, галилеянин, презираемый самими иудеями, для них презренными, казался им таким преступником, для которого любое мучение недостаточно.
Иисус Христос среди этих поруганий являлся таким, как провидел Его еще за несколько веков пророк, когда в Божественном вдохновении изрек: «
Между тем, первосвященники и народ, несмотря на объявление прокуратора, что бичеванием Иисуса Христа должно окончиться все дело, продолжали стоять у претории с явным намерением требовать Его смерти. Снисхождение, им оказанное, увеличивающаяся толпа народа, который во время бичевания еще более мог быть наущен, подталкивали к новому упорству и дерзостям. Пилат видел это. Как самовластный судья, он мог сказать, что дело кончено: но его самовластие было зыбко перед многочисленной толпой мятежной черни, которая, воодушевившись личным присутствием своих вождей, могла отважиться на все. Пришлось выслушать синедрион и народ и не раздражать их явно.
Оставив лифосторотон, Пилат вошел в преторию к воинам, чтобы увидеть, как исполнено его повеление. Увы, оно исполнено было слишком усердно!.. Исполнено так, как, по всей вероятности, не ожидал неравнодушный к положению Узника римлянин!.. Взгляд на жалостное положение Узника, бесчеловечность, проявленную по отношению к Нему, и кроткий Божественный вид Страдальца еще более убедили прокуратора в той мысли, что если для Подсудимого, по обстоятельствам, неизбежно было какое-либо наказание, то Он наказан уже слишком много. Но как спасти Его? Показать в этом самом виде народу? «Ужели, — думал Пилат, — и этот жалостный вид не тронет врагов Его, особенно тех из иудеев, которые не имеют к Нему личной ненависти?»
С этими мыслями прокуратор оставляет преторию, повелев следовать за собой Иисусу. «Вот, — сказал он народу, — я вывожу Его к вам, чтобы вы снова знали, что я не нахожу в Нем никакой вины» (Ин. 19, 4).
В то же время и Господь вышел из претории, с облитым кровью, полузакрытым багряницей, телом, с колючим венком на голове, которая также была изъязвлена и окровавлена…
«Се человек!» — воскликнул Пилат, по-видимому, тронутый жалостным видом Божественного Узника.
(Смотрите, есть ли в Его лице что-либо дерзкое, мятежное, в Его положении что-либо опасное для правительства! Смотрите, как Он в угоду вам поруган, измучен!)
Слова эти и положение Господа действительно тронули многих из иудеев. Еще раздалось несколько голосов: «Распять, распять Его!» — но уже не с таким свирепством. Первосвященники, старейшины и книжники заметили это и начали кричать сами вместе с народом (Ин. 19,6). Многочисленная толпа слуг их и приверженцев закричала тоже; минуты были самые решительные…
И Пилат начал терять равнодушие судьи. «Ну, — сказал он, — если уж вы так упорны, то возьмите Его и сами распните (если можете), а я еще раз скажу вам, что (по моему образу мыслей и законам римским) не нахожу в Этом Человеке никакой вины». Суровый вид прокуратора показывал, что он сдержит свое слово.
Первосвященники, при всем желании видеть Господа осужденным по римским законам, принуждены были на время оставить эту надежду и снова обратиться к обвинению Его в нарушении отечественных постановлений. В последнем случае представлялась, по крайней мере та выгода, что Пилат, как язычник, не имеющий права судить о священных законах иудейских, а следовательно, о их нарушении, по необходимости должен полагаться на слова книжников иудейских, которым, при помощи фарисейского правоведения, нетрудно было вывести, что Господь, по уложению Моисея, достоин смерти.
«Что за нужда, — отвечали первосвященники Пилату, — что ты не находишь Его достойным смерти по твоим законам: у нас есть свой закон, по которому Он должен быть казнен; ибо выдавал Себя, между прочим, и за Сына Божьего». Но обвинение это произвело на Пилата совершенно другое впечатление, чем надеялись враги Господа. Прокуратор, по замечанию св. Иоанна, услышав это слово (Ин. 19, 8), то есть что Иисус Христос называл Себя Сыном Божьим, еще более испугался. До этого он опасался осудить невинного человека, праведника, необыкновенного мужа, может быть, любимца богов; теперь страшился произнести приговор над Сыном Божьим, за Которого Бог, Отец Его, Кто бы он ни был, должен жестоко отмстить ему, ибо Пилат, как язычник, нисколько не чужд был той веры, что боги иногда в виде человеческом нисходят на землю и рождают полубогов. Ничего невозможного не находил он и в том, что такой полубог явился в Иудее, подвергся узам и предстал его судилищу, ибо языческая религия допускала, что и сами боги принимали иногда вид бедных странников, а полубоги подвергались иногда даже оскорблениям и уничижению. Напротив, догадка, не полубог ли находится в его судилище, объясняла для Пилата многое, чего он прежде никак не мог понять: и чудный сон жены его в пользу Узника, ей неизвестного, иноверного; и необыкновенные поступки Господа: Его молчание, необыкновенное терпение, высота мыслей и чувствований.
Расспрашивать обвинителей, как и за какого Сына Божьего выдавал Себя Обвиняемый, показалось неуместным. Раздраженные первосвященники прямо могли сказать Пилату, что он не имеет права вмешиваться в дела их религии, которая находилась под покровительством самого кесаря. Казалось, лучше было обратиться к Самому Узнику и у Него узнать тайну Его Божественного происхождения.
Полный страха и сомнения, Пилат входит немедленно в преторию, дав знак следовать за собой Иисусу Христу.
«Откуда Ты?» — был первый вопрос. Не о месте рождения спрашивалось, ибо Пилат слышал уже, что Господь родился в Галилее, но о том, какого Он происхождения, от людей ли рожден, или от богов? Требовалось, чтобы Господь открыл Свое происхождение — естественное или сверхъестественное.
Если и прежде нетрудно было Иисусу Христу привлечь на Свою сторону судью, то теперь стало еще легче. Несмотря на свой скептицизм, суеверный, испуганный язычник как будто готов был верить всему, что бы ни было сказано Узником чудесного о Своем происхождении. Но Иисус
Достоин ли был знать святейшую из тайн суеверный язычник, который спрашивал Господа не по любви к истине, а от страха, после того как, совершенно вопреки своей совести, подверг Его мучительному бичеванию? Понтий не способен был понять тайну предвечного происхождения лица Иисусова, которая, по высоте своей, не могла найти себе места даже в уме первосвященников и книжников, всегда почивавших на законе Моисеевом. Все слышанное или прочитанное Пилатом о сынах богов, которыми изобилует мифология греков и римлян, не помогло бы ему в постижении тайны лица Иисусова; на основании этих басен Пилат всего скорее сравнил бы Его в своем уме с каким-либо Геркулесом или Ромулом. Притом избавить Себя от смерти повествованием о Своем небесном происхождении было совершенно несообразно с нравственным достоинством Иисуса Христа. Мы видели, что Он, решившись положить душу Свою за спасение мира, вместе с тем отрекся от всех сверхъестественных средств к Своему освобождению; Ему угодно было, чтобы Его судили как человека, а не как Сына Божьего.
Впрочем, если бы Господь, — как думают, к сожалению, в наше время некоторые даже из ученых толкователей слова Божьего, — происходил от земных родителей, а не произошел, как Он Сам говорил,
Поскольку для Пилата причины, по которым он не получал теперь ответа, были непостижимы, между тем, для гордости римского всадника такое молчание казалось вовсе неуместным в Узнике, Который, сын ли Он богов, или нет, близок ко кресту; то он, желая прервать молчание, с надмением спросил: «Как? Ты и мне не ответствуешь? разве не знаешь, что я имею власть распять и отпустить Тебя?»
Несмотря на высокомерие слов этих, в них все еще выражалась склонность Пилата даровать Господу свободу: но куда девался страх его? Туда же, откуда произошел. Легкомыслие родило его, легкомыслие и рассеяло. Впрочем, привычная хитрость римского вельможи и здесь могла действовать: он мог, скрывая свой собственный страх, с намерением пугать Иисуса Христа своей властью, чтобы судя по тому действию, какое произведет угроза на Узника, заключить: человек ли Он простой, или сын богов.
Между тем, надменными словами: «Я имею власть распять и отпустить Тебя», — Пилат невольно обнаружил тайное свойство своего правосудия и своей совести. «Смотри, — замечает св. Златоуст, — как он предварительно произносит суд на самого себя! Ибо если все было в твоей (Пилат) власти, то почему ты, не найдя в Нем никакой вины, осудил Его на крест?»
Самохвальство судьи не осталось без обличения, которое, без сомнения, столько же казалось необыкновенным для Пилата, сколько было прилично Господу. «
Справедливо, замечает при этих словах блж. Августин, что Иисус Христос
Совесть римлянина и на сей раз не была глуха. Смелое указание Иисуса Христа на Судию Небесного, явный намек на несчастную участь, ожидающую Его гонителей, твердая решимость исполнить Свое великое предназначение, прозрение в тайну совести Пилатовой, кажется, совершенно устранили неблагоприятную перемену мыслей, которая могла произойти в последнем из-за молчания Господа на его вопросы и даже угрозы. Если судья не слышал от Подсудимого признания в том, что Он есть Сын Божий, то не слышал и отрицания. Между тем, мог полагать, что необыкновенный Узник имеет какие-либо особенные причины не открывать тайны Своего лица и происхождения. Поэтому, выйдя из претории, Пилат, по замечанию св. Иоанна (Ин. 19, 12), не только не изменил прежнюю позицию защитника невиновности Иисусовой, но еще усерднее начал искать возможность спасти Его от смерти. Молчание евангелиста не позволяет сказать с уверенностью, к чему именно обращался прокуратор для достижения этой цели и что было сказано им первосвященникам.
Прокуратору явно нельзя было утверждать, что Обвиняемый не признает Себя виновным в присвоении имени Сына Божьего, ибо кроме того, что Господь не отрекся перед ним от этого наименования, первосвященники могли вдруг представить свидетелей того, что Он называл Себя Сыном Божьим; нельзя было Пилату заявить, и что обвинение Иисуса Христа в наименовании Себя Сыном Божьим не составляет преступления, достойного смерти, ибо не его было дело судить о тяжести преступлений, касающихся иудейской религии. Но тем с большим правом Пилат мог объявить первосвященникам, что подсудимый Узник если в чем-либо и виновен, то уже наказан за то слишком; и несправедливо было бы за одно и то же наказывать так жестоко дважды; мог снова отклонять от себя окончательное решение дела под предлогом необходимого совещания с Иродом, к области которого принадлежал Иисус Христос, мог даже, как представитель кесаря, явно принять Господа под защиту римского правосудия, как человека, гонимого синедрионом по личным мотивам.
Как бы то ни было, защита Пилата была так действенна, что первосвященники принуждены были оставить обвинение Господа в нарушении отечественных законов и почли за лучшее снова обратиться к одному уголовному извету — к измене кесарю. Во время последнего Пилатова допроса фарисейские и саддукейские лжеполитики имели полную возможность договориться между собой и найти средство, как усилить этот извет и сделать его неотразимым для прокуратора. «Итак, ты хочешь, — вскричали гордо первосвященники, — избавить Его от казни? Поступай, как угодно, но знай, что если ты Его отпустишь свободным, то ты не друг кесарю: всякий, кто называет себя царем, есть противник кесарю» (Ин. 19, 12). Наущенная чернь кричала то же самое, упрекая Пилата в неверности своему государю.
При этих неожиданных словах внезапно исчезла вся твердость Пилата…
«Друг кесарев» — было такое наименование, которым гордились знатнейшие люди в Риме, начальники обширнейших провинций. Сам Ирод Великий почитал за особенную честь именоваться и слыть в народе другом Августа. Тем более должен был дорожить этим наименованием римский всадник, который еще весьма далек был от того, чтобы повелитель света назвал его своим другом…
«Если освободишь Его, то ты враг кесарю», — слова эти, сказанные перед всем народом устами целого синедриона, были ужаснее грома. Из них открывалось, что первосвященники готовы перенести дело на суд кесаря, чтобы там обвинять вместе с Иисусом Христом и Пилата как изменника, который нерадит о чести и выгодах своего владыки. Для Пилата эти угрозы тем более имели силу, чем менее он в качестве правителя Иудеи свободен был от проступков, за которые по справедливости и с успехом можно было обвинять его перед кесарем, особенно таким врагам, которые действовали в Риме и золотом, и происками.
Еще бы не так ужасало обвинение перед кесарем в измене, если бы на римском престоле сидел тогда Август или ему подобный. Можно было надеяться, что полубог римский великодушно рассмотрит дело в истинном его виде и не поставит Иисусу Христу в вину одного наименования себя царем. Но Рим стонал тогда под железным скипетром Тиверия — чудовища, которое, не имея доверия и жалости даже к родным, питаясь сомнениями и притворством, терзало всякого по малейшему подозрению; у которого самые бесстыдные изветы всегда находили отклик и награду.
Кроме будущей опасности со стороны кесаря, нужно было страшиться и настоящей — со стороны народа. Необузданная, наущенная фарисеями толпа становилась час от часу наглее и мятежнее. Свирепый крик ее уже показывал, что она готова на любое насилие. Горсть преторианцев ничего не значила в сравнении с бесчисленным множеством иудеев, собравшихся со всего света на праздник Пасхи. Кроме опасности народного возмущения, за него пришлось бы еще отвечать перед кесарем. Что же, если бы Тиверий узнал, что единственной причиной возмущения был отказ римского прокуратора народу иудейскому, требовавшему казни для личного врага Тивериева, каким считали мнимого домогателя престола иудейского?!
Подобные мысли могли смутить и не Пилата, человека с не окончательно заглушенной совестью, имеющего понятие о справедливости и некоторую склонность к ней, но из детства привыкшего, по примеру вельмож римских, ставить свою выгоду выше нравственности, смотреть не столько на совесть, сколько на обстоятельства — угождение кесарю почитать высшим законом своих действий, казаться справедливым, где можно это делать без вреда для себя, по крайней мере, важного; человека, не знакомого с истинной религией, с лучшими переживаниями и надеждами рода человеческого, теми переживаниями, которые создают истинных героев добродетели, теми надеждами, без которых самая возвышенная нравственность зыбка и ненадежна.
Чтобы для защиты невиновного отказаться всенародно от дружбы с кесарем, презреть опасность для собственной жизни, для такой высокой жертвы и в язычестве необходим был твердый дух Регула, бескорыстие Цинцинната, но дух Регулов и Цинциннатов давно оставил Капитолий, наполненный льстецами Августа и рабами Тиверия.
Добавим еще одну мысль. Если некоторые из древних учителей Церкви предполагали, будто Иуда продал своего Учителя в надежде, что Он посредством сверхъестественных сил освободится из рук Своих врагов, то еще основательнее предположить, что Пилат, решившись осудить Иисуса Христа на смерть, вероятно, надеялся, что боги, если Он их сын, не замедлят спасти Его от казни, столь позорной для их божеского достоинства.
Сообразив все это, легко понять, каким образом
Решившись уступить необходимости, Пилат взошел на судейское место для окончания суда. Господь, доселе остававшийся в претории, был выведен на лифостротон для выслушивания приговора. Обвинители также приблизились; вместо шума наступила тишина: все ожидали, что скажет Пилат и чем закончится дело, столь необыкновенное.
«Се Царь ваш!» — воскликнул невольно Пилат, при взгляде на Того, Которого надлежало теперь, вопреки совести и желанию, осудить на смерть.
«Распять, распять Его!» — закричала буйная толпа, желая прекратить зрелище, и для нее нелегкое.
«Как? Царя вашего распять?..»
«Распять, распять Его!»
«У нас нет, — прибавили первосвященники, — царя, кроме кесаря».
Не так говорили они в синагогах своих; там всего чаще повторяли: «У нас нет другого Царя, кроме Бога». Притом все ожидали Царя — Мессию, все надеялись, что Он свергнет иго кесаря; об этом молились в храмах, в домах и в пути, старцы и дети, утром, в полдень и вечером. И между тем, чтобы погубить Иисуса, целый синедрион перед всем народом не устыдился признать себя законным рабом кесаря, которого ненавидел; отказаться от общественных надежд и славы, даже некоторым образом от Самого Мессии! Несколько десятилетий, протекших от распятия Господа до разрушения Иерусалима, показали, как первосвященники и фарисеи сохраняют верность кесарю: нет ни одной измены, которая бы не была совершена тогда несколько раз, пока от Иерусалима не остались одни камни.
Теперь надлежало произнести приговор «на праведника, любимца, может быть, сына богов». Мысль эта все еще была слишком тяжела для римлянина. В таком случае ищут какую-нибудь опору своей совести. Пилат, к сожалению, скоро нашел ее.
У иудеев было обыкновение, превратившееся даже в закон, что если находили где-либо мертвое тело, то старейшины ближайшего города должны были над головой юницы омывать руки, говоря: «Руки наши не проливали этой крови, и глаза наши не видали убийства» (Втор. 21.6). Пилат, прожив немалое время в Иудее, знал об этом обыкновении, подобное которому было и у язычников, которые, в знак своей невиновности и для очищения от грехов, также совершали омовение. Бедный мужеством и слабый совестью, судья язычник решился всенародно обратиться к этому обряду, который, принося некоторое успокоение его совести, был полезен теперь и тем, что стоящие в отдалении иудеи, которые из-за шума не слышали слов Пилата, могли по омовению судьей рук понять, что он осуждает Иисуса Христа против воли. «Я не повинен, — воскликнул Пилат, омывая руки, — я не повинен в крови Праведника Этого! Смотрите вы! вы принуждаете меня пролить ее: вам должно будет и отвечать за нее!»
Слова эти не могли быть произнесены иначе, как с самым глубоким и горьким чувством. Это был единственный в истории случай, когда римский судья выражал с такой силой уверенность свою в невиновности осуждаемого на смерть узника. Если бы прокуратор не был сильно растроган, то одно самолюбие заставило бы его произнести приговор как можно короче, чтобы не подать вида, что его к тому принуждают. Особенно должен был Понтий сожалеть теперь и упрекать себя, если он мог отклонить осуждение Господа, когда получил предостережение от жены, и не отклонил его, потому что считал, будто в его руках еще достаточно средств для Его спасения.
Буйный народ, несмотря на ярость свою, понял, чего хотелось прокуратору и каково состояние души его; но, наущенный слепыми вождями своими, он зашел уже слишком далеко, чтобы вдруг возвратиться назад; опасение осудить невиновного, делающее столько чести язычнику, показалось маловажным для почитателей Иеговы, которым с детства внушали понятие о справедливости. Как бы желая пристыдить или ободрить малодушие прокуратора, все закричали: «Кровь Его на нас и на чадах наших!»
(Слова эти, ужасные сами по себе, представятся еще ужаснее, когда вспомним, что их нужно понимать без всякого ограничения, во всей буквальной точности; потому что иудеи, согласно учению пророков, твердо верили, что Бог за преступление родоначальников наказывает все их потомство.)
Наконец, земной судья,
Приговор этот, по обыкновению римского суда, состоял из кратких слов, что
В дополнение евангельской истории суда над Иисусом Христом не лишне заметить, что Пилат отправил впоследствии к Тиверию донесение, в котором описал жизнь Иисуса Христа, Его чудеса и святость, свой суд над Ним и причины, побудившие осудить Его на распятие. В существовании этого донесения, подлинник которого был давно утрачен, не позволяют сомневаться свидетельства Иустина Мученика и Тертуллиана, которые ссылались на него, как на несомненное доказательство, в своих апологиях к сенату и народу римскому. Тиверий, по свидетельству этих же писателей, так был поражен описанием чудес и святости Иисуса Христа, что предложил сенату включить Его в число римских богов; но сенат, неизвестно по каким причинам, на это не согласился, и Тиверий ограничился тем, что под страхом казни запретил преследование христиан.
Заметим еще, что Пилат беззаконным осуждением Иисуса Христа на смерть не избегнул опасности, которой страшился. Через четыре года после этого он был вызван в Рим на суд по доносу иудеев и, не сумев оправдаться, был заточен в Вену, где покончил с собой.
Участь другого судьи Иисусова, Ирода Антипы, была немного лучше Пилатовой. Подстрекаемый властолюбивой Иродией, он вместо тетрархии галилейской начал домогаться в Риме царской власти над всей Иудеей, желая владеть ей нераздельно, по примеру отца своего, Ирода Великого. Но это домогательство приняло такой несчастный оборот, что Антипа, вместо венца царского, сослан был в ссылку в Лион и умер в нищете.
Глава XXII: Взгляд на образ суда над Иисусом Христом
При самом поверхностном взгляде на образ суда над Иисусом Христом тотчас открывается, что он во многом был отличен от обыкновенных и даже необыкновенных судов человеческих. В продолжение нескольких часов выдержать истязание от трех различных властей — иудейской, галилейской и римской — за такое дело, которое ни одна из них не признавала своим; быть упорно обвиняему иерусалимским синедрионом и народом за то, чего синедрион и весь народ нетерпеливо ожидали; найти ревностного защитника своей невиновности в римском прокураторе, которого все, по-видимому, не располагало в пользу Подсудимого: и Его бедность, и молчание, и силазрагов, и опасность обвинения; из уст судьи слышать неоднократно торжественное признание Своей невиновности и непосредственно за этим от того же судьи выслушать приговор на смерть крестную, с наименованием Праведника; иметь множество и естественных, и сверхъестественных средств для Своей защиты и пользоваться ими не больше, чем нужно для обнаружения Своей невиновности, — это такие обстоятельства, которые находим только в истории суда над Иисусом Христом!
Каждое судилище обнаруживало свой собственный характер. В синедрионе Иисус Христос был судим личными врагами Своими — как судит беззаконие. Во дворце Ирода жребий Его находился в руках деспота, который не знает другого закона для себя, кроме прихоти, и все правосудие которого состояло в том, чтоб не быть слишком неправосудным. Претория Пилатова могла служить убежищем невиновности человеческой, но не могла вместить правды Божественной. Здесь вместе с правосудием заседал дух мирской, языческой власти, на суде которой голос невиновности или не был слышен, или должен был отзываться выгодой. Истина небесная в лице Сына Божьего, кажется, посетила теперь все суды человеческие, чтобы видеть,
Ослепление и буйство народа иудейского, особенно вождей его, обнаружилось во всей силе. Если бы Иоанн Креститель воскрес, то и теперь, когда вся Иудея наполнилась славой чудес Иисуса Христа, когда первосвященники сами неоднократно слышали беседы Его, рассматривали лицо и дело Его и готовились вознести Его на крест, — и теперь проповедник покаяния мог бы снова сказать всему народу иудейскому: «
Трудно представить, чтобы среди толпы народа, требовавшей Господу смерти, не было людей, к Нему приверженных. Но их собственная безопасность заставляла не объявлять, по крайней мере, при первосвященниках, своего мнения. В противном случае, они сделались бы жертвой необузданности слуг и клевретов фарисейских, которые до того простерли свою дерзость, что начали угрожать самому прокуратору. А поэтому молчание евангелистов о том, чтобы хоть кто-то из иудеев вызвался защищать Иисуса Христа перед Пилатом, надо принимать за решительное свидетельство, что таких защитников не было; и так называемое Никодимово евангелие, в котором Никодим, силоамский расслабленный, жена кровоточивая и капернаумский сотник повествуют перед прокуратором о учении и чудесах Иисуса Христа, не стоит доверия исторического. Испросившая смерть Господу толпа однозначно показала, что значит народный голос и как легко злоупотреблять его действием людям злонамеренным. Вместо того чтобы гласу народа быть звучным, но мирным гласом Божьим, он сделался теперь диким воплем Веельзевула…
Поведение Пилата служит выразительным примером, чего можно ожидать от судьи со слабым характером, поставленного перед необходимостью отказаться во имя истины от всех личных выгод. Над ним вполне оправдались слова Господа: светильник телу есть око: «
Наконец, страх и своекорыстие превозмогли; но Пилат, поправ справедливость, хочет сохранить на себе ее личину: судия омывает руки и думает быть чистым от крови Праведника!.. При этом зрелище чувство сожаления невольно превращается в негодование…
Впрочем, мы не имеем права простирать суждения своего о Пилате далее приговора, который уже произнесен вслух Самим Господом.
Великодушным поступком жены Пилатовой некоторым образом искупаются низкие действия мужа ее. Какая разительная противоположность между этой язычницей и той иудеянкой, наложницей Ирода, которая так мало уважала Иоанна Крестителя (Мк. 6,17)! Что Иоанн был праведник, даже пророк, достойный того, чтобы признавать его за Мессию, — этому все верили; и несмотря на это, Иродия, не колеблясь, принесла его в жертву своей бесстыдной страсти. Прокула, напротив, будучи язычницей, имела открытое сердце для всего истинного и доброго. Она видит необыкновенный сон, принимает его за откровение небесное и спешит, даже вопреки отечественному закону, не позволявшему женам вмешиваться в дела мужей — правителей, спасти Праведника от смерти. Различие религий, которое, к несчастью, так часто удаляет людей друг от друга, не препятствует ей искать спасения иудейскому Узнику. Не напрасно приняла она сон свой за указание свыше. Если бы он был следствием одного воображения, то почему оно именно в ту ночь вызвало сочетание мыслей, настолько совпадающее с положением Пилата и Господа? Нет! Воображение скорее представило бы, что теперь для ее мужа настал удобный случай осуждением на смерть бедного Галилеянина приобрести выгодную дружбу синедриона. Но, видно, такая нечистая мечта не могла возникнуть в благородной душе Прокулы.
Невероятно, чтобы Клавдия Прокула принадлежала к числу иудейских прозелиток. Кем она могла быть обращена в иудейство? Такими ревнителями веры, какими Господь описывал фарисеев (Мф. 23. 15)? Но от этих наставников она не получила бы выгодного представления об Иисусе Христе и, наученная фарисеями, скорее всего согласилась бы поддержать их в борьбе против Праведника.
Вероятнее, что Прокула сама по себе имела благородный образ мыслей и чувствований180 и было достойна того, чтобы Промысл открыл ей волю свою, как некогда открывал ее и другим язычникам — Авимелеху (Быт. 20, 3), друзьям Иова и т. д. (Иов. 20, 7).
«Но что вышло из этого сна? — спросит кто-нибудь, — если он не был игрой фантазии? Предостережение пришло слишком поздно; оно не могло изменить, по крайней мере, не изменило хода дел».
Действительно, сон жены Пилатовой не изменил судьбы, ожидавшей Господа: и, может быть, если бы он мог изменить ее, то не был бы и послан; но тем не менее, он был нужен и сделал свое дело. Жена Пилата, конечно, не осталась равнодушной к дальнейшей судьбе Праведника, Который так сильно задел ее душу; она приняла участие в последующих событиях христианства, вступила в контакт с учениками Иисуса и уверовала в Него. Предание, весьма древнее, утверждает, что Прокула, находящаяся в греческих святцах, — не кто иная, как жена Пилата, обратившаяся в христианство и претерпевшая мучения за имя Праведника, Которого не смогла спасти от казни.
Сам Пилат не остался глух к предостережению жены, хотя, к своему несчастью, и не последовал ее совету. Оно-то, вероятно, побудило его перед произнесением смертного приговора подтвердить свою уверенность в невиновности Господа таким выразительным действием, как умовение рук; оно-то побудило его торжественно назвать Праведником осужденного на смерть Узника: это выражение, очевидно, взято им у жены, которая так назвала Иисуса Христа. Такое свидетельство о невиновности Иисуса Христа из уст судьи — язычника служит к чести христианской религии, заграждает уста врагов Иисусовых и впоследствии могло подействовать на сердце самих иудеев.
Кроме того, Промысл ниспосланием чудесного сна жене Пилатовой показал, что Он никогда не попускает человеку искушаться сверх сил (1 Кор. 10, 13). Пилату предстояло величайшее искушение: для защиты невиновного Узника отказаться всенародно от наименования друга кесарева. Совесть его, сама по себе слабая, без опоры на истинную религию неминуемо должна была пасть под тяжестью этого искушения. Между тем, Пилат до сих пор довольно верно, по-видимому, следовал ее слабому мерцанию. И вот, Промысл посылает ей подкрепление свыше. Пилат не воспользовался небесным вразумлением; но Промысл оправдал пути свои. Без этого некоторые из нас, может быть, пожалели бы, что Пилат, сделавший столько попыток быть правосудным, в таких крайних обстоятельствах был предоставлен самому себе.
Господь среди обвинителей и судей Своих является в неподражаемом величии духа. Платон, может быть, узнал бы теперь своего праведника, изображением которого так полна была душа его, если б был свидетелем суда над Иисусом. Теперь уже совершенно не приметно в Нем следов той кровавой, изнурительной борьбы с Самим Собой, которую Он испытал в саду Гефсиманском. Теперь виден
Зная, что чаша страданий не может мимо идти, Господь спокойно взирал, как она перед Его очами наполнялась до верха. Впрочем, святое молчание Его нимало не препятствовало правильности суда. Личным врагам Своим, первосвященникам и книжникам, Он дважды сказал более того, нежели они желали знать: что Он есть Мессия и что отныне они сами увидят в Нем Божественного Судию. Их ослепление было виной, что они не обратили внимания на это грозное предостережение. Убийца Иоанна требовал чудес, а не слов, хотя не стоил ни того, ни другого. Предтеча сказал уже ему все, что могло поселить в его сердце любовь к справедливости, и отсеченная в угождение Иродиаде глава его засвидетельствовала, чего должно ожидать от сердца Иродова. Пилат не получал ответа только тогда, когда спрашивал из любопытства, а не по долгу, и знал истину настолько, что, даже осуждая Иисуса Христа на смерть, принужден был своей совестью назвать Его Праведником. Римский всадник уступил бы необходимости осудить Праведника, хотя бы слышал несколько самых красноречивых речей в Его защиту. «
Ответы Иисуса Христа судьям, при всей краткости их, постоянно выражают высшую мудрость. Сердцеведец видел состояние их совести и более с ней, нежели с лицами и вопросами их, соразмерял Свои ответы. Поэтому-то кое-что в словах Его может быть для нас не совсем понятно; что-то даже, судя по обстоятельствам, в которых они произнесены, может показаться как бы несоответственным, между тем как на самом деле все слова Господа были сильны и убедительны, как это лучше всего доказывает пример Пилата.
Самый внешний вид Господа, несмотря на мучения и поношения, без сомнения, отличался невыразимым величием и трогательностью. Если толпа народная была к Нему не столь чувствительна, как можно было ожидать, то потому, что, наущенная книжниками, распаленная злобой, не видела, можно сказать, сама себя. Но посмотрите на судью-язычника! Каждый раз, как только он вступает в личную беседу с Божественным Узником, даже не получив ответа на свои вопросы, даже оскорбившись Его молчанием, всегда однако же возвращается к обвинителям с новым убеждением в невиновности Подсудимого. Что заменяло для него в таком случае слова, брало верх над его самолюбием, как не кроткое величие чистоты и святости, сиявшее, несмотря на внешнее уничижение, в лице и взорах Богочеловека? Не то же ли самое обуздало и удержало от строгих мер и тетрарха галилейского, чье самолюбие так много страдало, не будучи удостоено ни одним словом в ответ на столько вопросов?.. Вообще, образ суда над Иисусом Христом со всей точностью показывает, как премудро Промысл управляет деяниями человеческими: как он, не нарушая свободы человеческой, приводит в исполнение свои судьбы через тех самых лиц, которые противятся этому исполнению. По-видимому, все происходило случайно: каждый действовал по своей воле, даже по страстям, самым противоположным: сребролюбивый Иуда получает сребреники, честолюбивый синедрион мстит за оскорбленную гордость, прихотливый Ирод хочет видеть чудо, человекоугодливый Пилат страшится кесаря, грубые воины предаются насмешкам; между тем,
«Нет! — скажем и мы словами знаменитого витии-пастыря, — не человеки здесь ругаются Божьему величеству, Божий Промысл посмевается буйству человеческому, без нарушения свободы, заставляя его служить высочайшей своей премудрости. Не лукавые рабы перехитряют Господа: всеблагий Отец не щадит Сына, чтобы не погубить рабов лукавых. Не вражда земная уязвляет любовь небесную; небесная любовь скрывается во вражду земную, чтобы смертью любви убить вражду и распространить свет и жизнь любви сквозь тьму и сень смертную.
Глава XXIII: Распятие
Крестная казнь, на которую осужден был Иисус Христос, принадлежит к изобретениям бесчеловечной жестокости, которыми прославились восточные деспоты, и составляла последнюю в ряду самых ужасных казней. С Востока она перешла в Рим и следовала за победителями света всюду, пока не была уничтожена Константином Великим. У евреев крестной казни не было; за некоторые преступления закон повелевал вешать на дереве преступников, но их не прибивали гвоздями, и трупы при наступлении вечера надлежало снимать для погребения. В самом Риме распинали только рабов, которые там не считались за людей. Из жителей провинций пригвождали ко кресту одних разбойников и возмутителей общественного спокойствия. Распятию большей частью предшествовало бичевание. Производилось оно, как и все прочие казни, вне городов и селений, на местах более видных, например, на холмах или при больших дорогах. Распинателями бывали воины, которые у римлян совершали все казни. Преступник сам должен был нести свой крест до места казни, подвергаясь в это время насмешкам и побоям. Крест ставили прежде, а потом уже пригвождали к нему преступника: отсюда выражения
Сам вид и состав креста, насколько можно заключать из тщательного сопоставления всех древнейших свидетельств, были таковы: основанием креста служили прямой столб или доска, которые укреплялись в земле. На верхней части делалась перекладина, иногда на самом верху столба, почему крест и походил на букву Т, но большей частью — несколько ниже верха, соответственно положению рук, к ней прибиваемым, отчего верхний конец столба, по словам Иустина-мученика, был похож на рог. В середине (in medio) столба приделывалось, также похожее на рог, седалище (sedile) для поддержания тела, чтобы оно тяжестью своей не разорвало рук и не оторвалось от креста. Таким образом, крест, по словам св. Иринея, имел пять концов, два в длину, два в ширину и один посередине. О подножии древние писатели до 6-го века нигде не упоминают; свидетельства позднейших слабы, и они могли быть следствием их непонимания; ибо, говоря о подножии, они не говорят уже о седалище; последнее по ошибке могло быть принято ими за первое. Руки, а иногда и ноги, прибивались ко кресту гвоздями; кроме этого, тело распятого нередко привязывали к столбу веревками. Вверху столба, над головой распятого, прибивалась небольшая белая дощечка, на которой черными буквами записывали его имя и преступление. Дощечку эту иногда несли впереди преступника до места казни, или он сам нес ее на своей шее. Иногда письменное объявление заменялось словесным: для этого один из воинов должен был кричать: такой-то распинается за такое-то преступление. Кресты делались невысокие, так что ноги распятого от земли отделяло не более трех футов.
Отцы Церкви сравнивают крест с птицей, которая с распахнутыми крылами летит по воздуху, с человеком, плывущим или молящимся с распростертыми руками, с мачтой и реем корабля и проч. Поскольку евангелисты не говорят, что крест Иисуса Христа в чем-то отличался от обыкновенных крестов, да и не было в том никакой нужды, то, без всякого сомнения, следует считать, что он имел вид вышеописанный, то есть был четвероконечен, а считая и седалище, пятиконечен.
Мучения распятых были ужасны. Надо вообразить неестественное положение тела с простертыми вверх, пригвожденными руками, причем малейшее движение, необходимое для жизни, сопровождалось новой нестерпимой болью. Тяжесть повисшего тела с каждым часом все больше раздирала язвы рук. Кровь, лишившись естественного круговращения, приливала к голове и сердцу, вызывая головокружение и сердечное томление, которое мучительнее самой смерти. Несчастный, проникнутый со всех сторон смертью, переживал сам себя и стонал в муках до трех, а иногда до 6-ти и более дней. Чаша с ядом, поданная такой рукой, какой она подана была Сократу, являлась величайшим благодеянием в сравнении с казнью крестной.
С мучением распятых равнялось одно только их бесчестье. Название крестоносцев (crucifer, cruciarius) было последним выражением гнева и презрения. Самые жестокие господа за тяжкие преступления рабов своих приказывали надевать на них крестообразное иго (furcam) и в этом позорном виде водить по улицам. Это значило лишить несчастного имени человека, отдать в жертву всеобщему презрению. Для иудеев казнь крестная особенно была отвратительна, потому что закон Моисеев гласит: проклят всяк висящий на дереве! По этой-то причине самое славное воскресение Господа и божественные чудеса, сопровождавшие проповедь о Нем апостолов, не могли затмить в глазах неверующих бесславия креста Христова; и он, по замечанию ап. Павла, оставался для иудеев соблазном, а для еллинов безумием (1 Кор. 1, 23). Вообще, казнь крестная была столь жестока и поносна, что сам Цицерон не находил слов к ее описанию и именем отечества требовал, чтобы не только тело, но, если можно, зрение и слух, само воображение римского гражданина было свободно от креста.
И эту-то казнь Отец Небесный благоволил избрать для единородного, возлюбленного Сына Своего!!! Христианин, помни это и избегай грехов, за которые Сын Божий претерпел крест и которыми Он, по уверению апостола, распинается до сих пор (Ев. 6, 6).
Тайна нечестия, над которой так деятельно трудился сам князь тьмы (Ин. 13, 2, 27; 12, 31), была уже наполовину совершена: Святый Святых вменен с беззаконными; оставалось только вознести Его на крест, чтобы Он мог
У евреев, если верить Талмуду, существовало обыкновение, чтобы осужденный на смерть преступник был казнен не сразу после осуждения. Глашатай несколько раз всенародно объявлял его имя, вину, свидетелей преступления и род казни, ему назначенной, вызывая всякого, кто может идти в суд и защищать несчастного. И у римлян был закон, изданный Тиверием, по которому смертная казнь совершалась не раньше, чем через 10 дней после приговора. Но для Иисуса Христа, хотя
Он судим был и по римским, и по иудейским законам, ни тот, ни другой обычай не был соблюден. Отсрочка казни простиралась только на обыкновенных преступников, а возмутители общественного спокойствия, враги Моисея и кесаря, каким клевета представила Иисуса, не имели права на эту милость: их казнь тем была законнее, чем скорее совершалась. Итак, Иисус Христос сразу после осуждения был предан воинам, которые у римлян совершали все казни. Первым делом их было снять с Него багряницу и одеть в собственную Его одежду: этого требовал обычай и, может быть, жалость. Молчание евангелистов не позволяет сказать решительно: был снят при этом и терновый венец или оставался на голове Господа до самого снятия Его с креста. Впрочем, древнее обыкновение изображать Иисуса Христа на кресте в терновом венце имеет вид исторического предания. В подтверждение его можно сказать, что распинатели имели достаточно поводов оставить венец на главе Господа, так как, по их представлению о Нем, он был весьма кстати, подтверждая то, о чем говорила надпись.
Потом воины, как было принято, возложили на Иисуса Христа крест и повели Его за город, где производились казни. Для такого шествия обыкновенно выбирались главнейшие улицы, и оно с намерением делалось как можно продолжительнее; но теперь ограниченность времени не допускала ни малейшего промедления, ибо до пасхального вечера, который был если не столь свят, как предшествующий, в который снедали пасху, то еще более торжествен и праздничен, оставалось всего несколько часов. Поскольку по закону распятых нельзя было оставлять на крестах после полуночи, а крестная смерть, как мы видели, была долгой, то распятие Иисуса Христа следовало отложить до другого времени, если бы не было принято в особых случаях прерывать жизнь распятых насильственной смертью. Синедрион, при всем желании продлить как можно более мучения личного врага своего, должен был решиться на это средство: иначе во время праздника пришлось бы опасаться возмущения народного в защиту Иисуса Христа.
Открылось необыкновенное зрелище! Тот, Чьи беседы в храме народ иерусалимский всегда слушал с восторгом, Который, казалось, повелевал всей природой, давая исцеление слепорожденным, изгоняя бесов, воскрешая мертвых, Которому еще за несколько дней оказывалось уважение как потомку Давида, как царю Израилеву, проходил пространными стогнами иерусалимскими посреди двух злодеев, влача за Собой тяжелый крест! Теперь-то особенно должны были исполниться слова, сказанные некогда Иисусом Христом о Своем униженном состоянии:
«Возможно ли (так могли думать многие даже из тех, кто до сих пор надеялся увидеть в Иисусе Христе обетованного пророками Избавителя), возможно ли, чтобы Мессия подвергся такой участи, какой подвержен теперь Иисус? Кто сам не в состоянии избавить себя от поносной казни, тот может ли принести избавление бедному народу иудейскому? Разве не обманываемся мы все, ожидая восстановления царства Израилева, надеясь на пришествие Мессии сильного и могущественного? Но так учили нас отцы наши; так, говорят, писано в законе и пророках. И для чего бы все пророки за несколько веков в таких величественных выражениях предвозвещали пришествие Мессии, если Мессия будет таким человеком, каким является теперь Иисус, если ему суждено, ничего не сделав для народа, стонущего под игом бедствий, окончить жизнь свою поносной смертью? и какая смерть? Крестная!..
Так могли думать некоторые. С другой стороны, колеблющаяся вера последователей Иисусовых имела для себя немалую опору. В ком было сердце, чуткое к истине и добродетели, знакомое с высокими чувствами веры и святой любви, тот не мог согласиться с фарисеями и книжниками, выставлявшими Иисуса Христа в виде обольстителя с нечистыми помыслами. «Нет! Он не обольщал нас, когда говорил с такой сладостью о любви к Богу и ближнему, когда раскрывал перед нами святые пути Промысла, воззывал нас к подражанию вере и добродетелям наших праотцов; когда сердце наше пламенело тем чистым восторгом, которого никогда не вызывали беседы фарисеев и книжников. Поведение Его совершенно достойно Сына Давидова. Если бы Он искал земной славы, то сколько представлялось Ему случаев действовать силой! Не смирение ли и кротость Его были причиной того, что фарисеи так легко взяли Его? Ему приписали мятеж и измену, но это явная клевета, изобретенная первосвященниками за то, что Он обличал их пороки, от которых мы страдаем. Не сам ли Пилат объявлял Его несколько раз невиновным и во время осуждения назвал праведником? Его осудили на смерть крестную, но Он, слышно, Сам давно предрекал эту смерть, говорил, что Ему от Самого Бога предопределено пострадать для спасения Израиля. Мы, слушая наших (слепых) учителей, не ожидали подобных событий. Но разве нам известна вся судьба Мессии? Кто постиг весь смысл пророчеств, в которых Он изображается и страдающим? Не сами ли книжники противоречат себе, когда описывают лицо Мессии? Притом, еще не все окончится с Его смертью. Он обещал, как слышно, чрез три дня воскреснуть. О, если бы сбылось это обещание!..»
Поступок с Иисусом Христом Ирода, конечно, многим напомнил Иоанна Крестителя, им убитого, а воспоминание всеми уважаемого и любимого Иоанна устраняло соблазн, происходящий от креста Иисуса, ибо все знали, что Иоанн признавал Его Агнцем Божьим, вземлющим грехи мира, и так высоко ставил Его, что почитал себя недостойным служить Ему вместо раба (Ин. 1,27).
С Господом вели на казнь двух преступников (Лк. 23, 32), которые также осуждены были на распятие и, без сомнения, сами несли кресты. Древнее предание говорит, что один из этих преступников назывался Гестас, а другой Дисмас. О преступлениях их нет верных сведений; кажется однако же, что они принадлежали к обществу Вараввы и участвовали в мятеже и убийствах, им произведенных, ибо с Вараввой, по замечанию св. Марка (15, 7), находились в темнице и его сообщники, чья участь должна была решиться перед праздником и, судя по роду преступления, — крестной казнью.
За осужденными следовало великое множество народа (Лк. 23,27). Казни среди праздников для набожных иудеев, какими становились в это время весьма многие, были делом неприятным и отвратительным. Но казнь Пророка Галилейского, в Ком многие надеялись увидеть Мессию, невольно привлекала всякого. Между тем, она сделалась теперь известной всему Иерусалиму, вмещавшему во время Пасхи несколько сот тысяч жителей.
С народом Господь не беседовал. Было время для имеющих уши слышать; теперь оставалось имеющим очи видеть. Само несение креста и изнеможение препятствовало Ему говорить, тем более для шумной толпы народа.
Жалостные крики и вопли некоторых женщин вывели однако же Господа из безмолвия. То были не ближайшие ученицы Его, которых мы увидим на Голгофе и которым не могло быть сказано то, что теперь будет сказано, а частью жены иерусалимские, может быть, матери детей, которые пели Ему «осанна», частью — другие из пришедших со всей Иудеи на праздник. Ничто не могло удержать их от слез при виде Иисуса, изнемогающего под тяжестью креста: ни присутствие первейших лиц синедриона, которые пылали ненавистью ко Господу и ко всякому, кто был к Нему привержен, ни опасение прослыть в народе соучастницами в преступлениях, приписанных Пророку Галилейскому, — они открыто предавались всей горести, к какой только способны сердца чуткие и безутешные…
Для Господа, Который обещал не забыть даже чаши студеной воды, поданной во имя Его (Мф. 10,42), сострадание жен не могло не иметь значения. Но смерть, на которую шел Он, была превыше обыкновенных слез сострадания: надлежало плакать и сокрушаться всем коленам Израилевым, только не о том, о чем плакали жены.
«
(Такое дивное запрещение плакать о Нем, когда Он, изнемогая под крестом, шел на очевидную и мучительную смерть, могло быть совершенно понято лишь после Воскресения Иисуса Христа; но совет плакать о себе и о чадах своих и теперь давал понять женам и каждому, какое великое различие между чувствами Иисуса Христа, в таком положении не оставляющего мысли и заботы не только о настоящей, но и о будущей судьбе чад Иерусалима, и бесчувствием первосвященников, которые перед Пилатом с таким безрассудством призывали на своих соотечественников кровь Праведника.)
«
Нельзя было сильнее изобразить бедствий, угрожавших Иерусалиму. Бесчадство почиталось у иудеев самым тяжким несчастьем и наказанием Божьим: а потому дойти до того, чтоб завидовать бесчадным, значило придти в полное отчаяние. Так выражались и пророки (Осии 10, 8; Ис. 2, 10–19; Апок. 6, 16), когда от имени Бога Израилева угрожали Израилю за его преступления. Но эта угроза произнесена Сыном Человеческим без всякого чувства личного негодования на неблагодарных соотечественников. Он не говорит, что наступают дни, когда вы, пославшие Меня на казнь,
Слова: «Если с зеленеющим деревом (со Мной) это делают; то что будет с сухим» (с народом иудейским), — значат много, очень много ужасного для народа иудейского. Но и в этих словах нет никакого личного негодования. Это присловие, непрестанно переходившее из уст в уста; и когда же приличнее было употребить его, как не теперь, для вразумления всех и каждого? Если вожди народа иудейского, первосвященники, фарисеи и книжники сравниваются здесь с сухим деревом (обыкновенный у пророков символ людей нечестивых), то это сравнение еще с большей выразительностью уже звучало из уст Иоанна Крестителя, когда торжественное посольство от лица синедриона спрашивало его, не он ли Мессия (Мф. 3, 10).
В то время, когда Иисус Христос в последний раз предостерегал таким образом Своих соотечественников, слова Его, вероятно, были приняты с любовью немногими. Но во время разрушения Иерусалима, происшедшего спустя несколько лет, самые упорные враги Господа должны были вспомнить их. Нельзя без содрогания читать описания тогдашних бедствий народа иудейского. Состояние матерей было таково, что некоторые из них решались закалать собственных детей для снеди… Тогда скалы и пещеры палестинские, служившие во время войн обыкновенным убежищем иудеев, сделались, как предрекал теперь Господь, гробами для многих тысяч несчастных, которые действительно призывали сами на себя смерть как последнюю отраду.
Когда приблизились к городским воротам, Иисус Христос изнемог до того, что не в силах был далее нести Своего креста и, как говорит древнее предание, преклонился под ним. Человеколюбие ли римского сотника, распоряжавшегося казнью, или бесчеловечие иудеев, опасавшихся, что жертва их злобы может умереть до казни, были причиной, только воины решились помочь Иисусу и, вопреки обыкновению, возложить Его крест на другого. Провидение не умедлило послать для этого человека, некоего Симона, родом или прозванием Киринейского, который, возвращаясь с села, встретил стражу, ведущую Иисуса, при самом выходе из города. Воины тотчас
Чтобы кто-либо, видя Симона, несущего крест, не подумал, что он сам осужден на распятие192, воины, возложив на него крест, заставили Иисуса Христа идти прямо впереди него. Новое положение это, являясь некоторым облегчением, в то же время могло служить для врагов Господа поводом к новым клеветам и насмешкам. Казалось, Провидение с намерением соединяло у креста Иисусова все, что могло быть мучительнейшего и более поносного, дабы Началовождь спасения человеческого собственным опытом узнал все.
Наконец, достигли Голгофы, или лобного места. Так называлась одна из горных северо-западных возвышенностей около Иерусалима, на которой совершались казни и которая с этих пор должна была соделаться самым священным местом на земном шаре. Древнее предание иудейской Церкви утверждало, что на этой горе погребена была глава Адама; и вот, над этой главой должна была пролиться теперь очистительная кровь Адама второго. Здесь же Авраам поднял жертвенный нож на своего единородного Исаака; и вот, теперь над Единородным Сыном Божьим должно было на самом деле совершиться то, что в Исааке послужило только к преобразованию будущего.
Между тем как воины ставили и укрепляли кресты, Иисусу Христу дано было, по древнему обычаю, питье, состоящее из вина, смешанного со смирной. Такое смешение, вызывая помрачение рассудка, делало менее мучительными страдания распятых. Судя по тому, что в числе последователей Иисуса Христа было довольно людей весьма богатых и усердных, следовало ожидать, что питье, Ему поднесенное, будет приятно, по крайней мере, не отвратительно: между тем, оно было горько, как желчь, и кисло — как уксус. Обстоятельство это заставляет думать, что напиток готовили враги Иисуса Христа и что мирра и вино взяты были самые плохие.
Не были ли даже добавлены при этом настоящие желчь и уксус? Бесчеловечность врагов Иисусовых делает это возможным, а слова ев. Матфея подтверждают эту мысль (Мф. 27, 34). В таком случае, чтобы понять евангелистов, следует предположить, что одни подносили Господу вино, смешанное со смирной, как то упоминается у ев. Марка, а другие — враги Его — давали Ему пить уксус с желчью, как повествует Матфей. Впрочем, нет особенной нужды допускать, что евангелисты говорят не об одном и том же питье: ибо слово, употребленное св. Матфеем, означает не один уксус, а всякую кислоту, и в частности, вино плохое, окислое, какое, без сомнения, и давалось преступникам. Равным образом, и желчь означает всякую горечь, особенно смирну, которая у евреев и называлась горечью. А поэтому, говоря словами Феофилакта, уксус с желчью значит то же у св. Матфея, что у св. Марка вино со смирной: ибо и вино могло быть названо уксусом из-за очень кислого вкуса, и мирра — желчью, потому что она весьма горька. Так точно понимал сказания евангелистов в свое время и блж. Августин198, основываясь, между прочим, на древнейшем Сирском переводе Евангелия Матфеева, где вместо желчи стоит слово, означающее вообще горечь. Ев. Матфей, заменяя смирну желчью и вино уксусом, без сомнения, имел в виду выражение псалма Давидова (по переводу Седмидесяти):
Господь принял в руки чашу с питьем, но отведав, отдал назад. Чаша холодной воды, может быть, была бы Им выпита, потому что продолжительное изнеможение сил, в котором Он находился, вызывало жажду; но питье, притупляющее чувства, было недостойно Того, Кто один за всех пил чашу гнева Божьего. Несмотря на жестокость мучений, ожидавших Его на кресте, Сын Человеческий хотел претерпеть их все в полном сознании. Другого прохлаждающего питья без смирны или не было, или враги Господа не позволили дать.
Первосвященники и старейшины, несмотря на великий день праздника, все находились на Голгофе. Могли опасаться, что без их личного присутствия непостоянный народ изменит отношение к Иисусу Христу; или последователи Его отважатся остановить казнь. Но скорее всего, на Голгофу их привело желание быть свидетелями бесчестия и мучений умирающего Иисуса, отравить последние минуты Его клеветой и насмешками, не позволить хоть немного облегчить Его страдания, видеть образ мыслей собравшегося во множестве народа и сформировать по своему желанию его мнение.
Ах, природа человеческая обнаружилась уже во время суда над Иисусом Христом с такой мрачной и низкой стороны, что от нее, не искажая исторических фактов, можно ожидать теперь всего!..
Приступая к изображению самого распятия и смерти Богочеловека, честно признаемся, что мы с душевным трепетом касаемся этого предмета: надо повествовать о том, что вызывает благоговейное удивление самих ангелов (1 Петр. 1, 12)… Творец видимых и невидимых (Ин. 1, 3; Кол. 1, 16), Который мог призвать, даже сотворить легионы ангелов (Мф. 26, 53) для исполнения воли Своей, возносится на крест, подобно преступнику, и подвергается ужасным мучениям!.. Единородный Сын Божий оставляется среди мучений смертных Отцом, у Которого Он имел славу, прежде мир не бысть (Ин. 17, 5), с Которым Он есть едино (Ин. 10, 30. 5, 23) по существу и славе! Господь всяческих, имеющий жизнь в Самом Себе (Ин. 5, 26) и дающий бытие всякой твари, истаивает от жажды, умирает, как последний из сынов человеческих! Это такие понятия, которых никогда не создало бы самое пламенное воображение, если бы они не были преподаны верой; это премудрость Божья тайная, сокровенная, которая, будучи от век предназначена в славу нашу, никем однако ж не была познана, доколе Бог не благоволил открыть ее святым Своим (1 Кор. 2, 7–8). Здесь по необходимости теряется всякое соответствие слова и изображаемого предмета, и повествование, само по себе слабое, становится еще более поверхностным и косноязычным. Сами евангелисты в этом случае изображают Иисуса Христа, так сказать, только по плоти (1 Кор. 2, 7–8), как Он представлялся чувствам зрителей, не раскрывая того, что происходило в Его духе, не изъясняя тайны внутренних страданий Богочеловека. Кто хочет знать эту тайну (а не участвуя в ней живой верой и живой деятельностью, нельзя быть истинным христианином), тот должен обратиться с молитвой к Самому Духу Божьему (1 Кор. 2, 10), Который один предвозвещал Христовы страдания до совершения их (1 Петр. 1, 13), один и возвещает тайну этих страданий после их совершения. Слово Божье объявляет только, что для понимания всей силы страданий Христовых надо сораспяться со Христом и спогребстись Ему (Рим. 6, 4). А один из уразумевших свидетельствует, что после этого разумения весь мир покажется ничем (Фил. 2, 8).
Когда кресты были укреплены в земле, воины, как обычно, сняли с Иисуса Христа всю одежду, взяли пречистое тело Его, приподняли на крест, распростерли руки и начали прибивать их к дереву гвоздями. Потоки крови полились на землю…
Вместо стонов и воплей, обыкновенных и неизбежных в таком случае, из уст распинаемого Господа послышалось другое: в ту минуту, когда, по всей вероятности, ожесточенные враги Его со злобной радостью впились взором в Его лицо, ожидая видеть выражение муки, Господь кротко возвел очи к небу и сказал: «Отче, прости им! Не велят бо, что творят».
Таково послушание даже до смерти, и смерти крестной! Того, Который предал Его в руки врагов, попустил осудить на мучения и смерть, Божественный Страдалец называет Своим Отцом, точно так же, как называл Его при гробе Лазаря (Ин. 11, 41) или когда глас с неба при всем народе свидетельствовал о Его Божественном достоинстве (Ин. 12, 28). Заповедав последователям Своим молиться за врагов, Богочеловек подает теперь пример этой высокой молитвы, подает в минуту ужаснейших страданий от врагов Своих. Непосредственно слова этой молитвы, конечно, относились к распинавшим воинам (которые виновны были не тем, что исполняли дело своего звания, но что, подчинившись желанию иудеев, обнаруживали излишнюю жестокость); но по сути своей ходатайственная молитва Господа обнимала собой всех врагов Его: из нее не исключался ни Каиафа, ни Пилат, ни Ирод. Ибо все они, по своей злобе или по лукавству, действительно не знали сами, что делали. «Ибо если бы знали, — говорит св. Павел, — то не распяли бы Господа славы».
Впрочем, это не значит, что не было виновных в смерти Господа. Кто бы не смог понять, если бы захотел, того, что понял и с такой силой исповедал даже отчаянный Иуда? Поэтому-то и Господь говорит: «Прости им!» Без молитвы Господа, может быть, природа не перенесла бы поругания Творцу своему и враги Его, подобно врагам Моисея и Аарона (Числ. 16, 32), были бы поглощены землей, которая с трепетом держала на себе Его крест.
Глава XXIV: Иисус на кресте
После Иисуса Христа распяли и двух преступников, одного по правую, а другого по левую сторону. Такое положение было выбрано специально, чтобы Святый Святых и на кресте представился как бы преступнейшим из злодеев. Дьявол, по замечанию св. Златоуста, хотел через это помрачить славу Господа: но, сам не зная, увеличил ее, потому что через это исполнилось одно из пророчеств о том, что Иисус Христос будет
После совершения казни над главами распятых, по обыкновению, прибиты были выбеленные дощечки, на которых изображалось их имя и преступление. В надписях разбойников не было никакого отступления от обыкновенной формы. Но над главой Господа вместо изъяснения вины, сверх чаяния, увидели следующие двусмысленные слова: «Иисус Назорянин, царь Иудейский». Притом надпись эта была не только на латинском или иноземном языке, как обыкновенно делалось, а на всех основных для того времени языках, то есть латинском, греческом и иудейском. Так было сделано с особенным намерением по приказанию самого Пилата. Надпись составляла то же самое обвинение, по которому Иисус Христос был осужден на смерть: присвоение достоинства царя Иудейского; только оставалось нерешенным: законно или незаконно присвоял Он Себе это достоинство, признали Его иудеи своим царем или не признали? Судя по надписи, каждый скорее мог подумать, что это действительно царь Иудейский, которого подданные не смогли защитить от римлян или который изменнически оставлен ими. Три языка для надписи были использованы Пилатом, потому что чужестранцы и многие из иудеев, пришедших на праздник из отдаленных стран, плохо знали еврейский язык. Притом, такая торжественность еще более позволяла думать, что Распятый есть важное политическое лицо, а следовательно, подвергала гордый синедрион еще большему осмеянию. «Вот как, могли говорить, поступают с царями иудейскими! Вот какого Мессию ожидают иудеи! Как они безрассудны, слепы!..»
Первосвященники тотчас поняли смысл надписи и поспешили к Пилату с просьбой, чтобы он изменил ее. «Не надо, — говорили они, — писать: царь Иудейский, а написать, как Он говорит: Я царь Иудейский. То есть пусть каждый знает, что мы не признавали Его царем, а Он Сам выдавал Себя за Мессию».
«Что я написал, то написал», — был ответ прокуратора, и первосвященники со стыдом и досадой возвратились на Голгофу, чтобы насытить свое чувство мести.
Явно, что Пилат составлением надписи, тем более отказом поменять ее желал досадить первосвященникам. Между тем, по замечанию отцов Церкви, судья римский и в этом случае, сам не зная, служил исполнителем распоряжений высших. «Пилат, — рассуждает блаженный Августин, — что написал, то написал, поскольку Господь что сказал, то сказал. Он сказал: «Я царь, поставленный над Сионом — горой святой» (Пс. 2, 3), сказал, что Ему должно пострадать, чтобы войти в славу Свою; и вот, пригвоздившие Его к кресту этим самым, так сказать, возвели Его на престол; оставалось провозгласить нового Царя, и Пилат-язычник посредством трехъязычной надписи торжественно провозглашает Его, вопреки властям иудейским, перед всеми народами: пророческий символ грядущих событий! Народ иудейский, продолжая отвергать иго царства Христова, видел и доселе — к посрамлению своему — видит, как народы языческие один за другим признают распятого Иисуса своим Царем, Спасителем и Господом».
Особенная надпись, сделанная на кресте Иисуса Христа, по замечанию Златоуста, послужила впоследствии и для отличения его от других крестов, с которыми он был зарыт в землю, когда мать Константина Великого, св. Елена, решилась обрести живоносное древо.
Окончив распятие, воины тотчас занялись разделом между собой одежды распятых, которая, по закону, становилась их собственностью. Верхнюю одежду и прочее одеяние Иисуса Христа они разделили на четверых (Ин. 19, 23), раздирая по частям то, что не могло принадлежать одному: но хитон, или нижнюю одежду, нельзя было разделить, нельзя было даже разорвать, потому что он не был сшит, а весь соткан сверху донизу. Видя это и оценив качество хитона, воины решились, не раздирая, бросить о нем жребий, кому достанется.
Обстоятельство это, по-видимому, не такое важное, становится весьма значительным, когда узнаем, что через это исполнилось также одно из древнейших пророчеств о Мессии. Св. Давид, как прообраз своего великого Потомка по плоти, описывая свои бедствия, говорит, что одежды его были разделены врагами и о хитоне его метали жребий (Пс. 21, 19). Что к состоянию Давида могло относиться только косвенно, как прообраз будущего, потому что о хитоне Давида никогда и никому не приходилось метать жребий, то над Иисусом Христом совершалось теперь во всей действительности. С такой точностью Промысл благоволил изобразить за несколько веков самые малые черты страданий Христовых! И если когда-либо совершались ветхозаветные пророчества, то тем более при кресте, ибо в нем, как в центре, сами собой сходятся все рассеянные лучи созерцаний пророческих; между тем сияние этого света совершенно разгоняет мрак, окружающий крест Иисусов, показывая, что он во всех подробностях своих был делом не буйства человеческого, а премудрости Божьей.
Из дележа одежды Иисуса Христа, между прочим, видно, что она была добротна и прилична и что между вещами, Ему принадлежавшими, не было ни одной, которая была бы нехороша. Тканый хитон показывает даже избыток и изящество и, как повествует предание, был плодом трудов Его Матери. Если сравнить одеяние Иисуса Христа с суровой пустыннической одеждой Иоанна Крестителя, то усматривается значительное различие, как и во всем внешнем образе жизни Иисуса и Его Предтечи.
Разделив одежду, воины оставались у креста в качестве стражи, которая приставлялась к распятым, чтобы тела их не были преждевременно сняты родственниками или знакомыми для погребения; и теперь была тем нужнее, что толпы стекавшегося народа могли устроить беспорядок.
Когда распинали Господа, враги Его, по-видимому, не издевались над Ним. Народ также стоял только и смотрел (Лк. 23, 35). Появление надписи над главой Его послужило как бы знаком к всеобщим насмешкам.
Толпа народа, всегда буйная, читая надпись, кивала головой и кричала: «Уа, тридневный восстановитель храма! Уа, царь Израилев! Что же Ты медлишь спасти Себя? Вот какой Ты Сын Божий, что не можешь сойти с креста (Мк. 15, 29)!»
Первосвященники и старейшины не только не препятствовали черни издеваться над умирающим Господом, но и сами всячески ругали и злословили Его. Насмешки и поругания оставались единственным средством, которое они могли противопоставить хитрости Пилата, хотевшего осмеять их посредством надписи. Между тем, у первосвященников лежало на сердце еще нечто, гораздо важнее надписи, что побуждало их участвовать в самых низких насмешках. Теперь всем сделалось известно, что они — единственная причина столь ужасной казни для Иисуса и что Пилат долго не хотел осуждать Его. Необходимо было оправдать перед народом свое злодеяние и настроить общественное мнение так, чтобы чужеземные иудеи, собравшиеся со всех уголков на праздник, не разнесли по свету историю, как синедрион из низкого честолюбия предал позорной смерти праведника, едва ли даже не Мессию. Для такой цели поругания и насмешки казались самым лучшим средством: ибо опыт доказывает, что достойнейшие люди теряют авторитет, когда по какой-либо причине подвергаются осмеянию.
Лицемеры, по обыкновению, приняли вид усерднейших служителей Бога Израилева, строжайших ревнителей закона и, обращаясь к народу, говорили:
«Смотрите, других спасал, а Себя не может спасти! Напрасно ли мы уверяли вас, что от Этого Человека нельзя ожидать ничего доброго? Что друг мытарей и грешников рано или поздно займет место посреди злодеев? Что осквернение субботы не останется без небесного отмщения? Нам не верили, думали, что Он свят; вот теперь самое дело показало, мы ли говорили правду или Он! Кто не ожидает Мессии? Мы жизнь свою отдали бы за Его пришествие. Но ужели мы обязаны веровать в Мессию на кресте? И много ли нужно доказательств? Если Он действительно царь Израилев, пусть сойдет сейчас с креста, и мы тотчас же уверуем в Него» (Мк. 15, 32).
«В самом деле, — издевались прочие старейшины, — это совсем не царский престол. Теперь видно, каков Он, Сын Божий, и каковы Его чудеса. Оставил ли бы Отец собственного Сына в таком положении? Он уповал на Бога, пусть же теперь избавит Его Бог, если Он угоден Ему» (Мф. 27, 39–43; Мк. 15, 29–32; Лк. 23, 35).
Последние насмешки суть те же самые, которые Давид в вышеприведенном псалме влагает в уста врагов праведника, им описываемого. Так верно исполнялись пророчества в действиях, даже несознательных, тех самых людей, которые исполняли их. При насмешках, бесстыдно повторяемых самыми властями иудейскими, не удивительно, что и грубые воины, стоявшие на страже, говорили Иисусу Христу: «Если Ты царь Иудейский, то зачем не спасешь Себя?» Такая насмешка в устах римских воинов могла быть плодом только самого слепого подражания. Когда иудей кричал таким образом, то выражение:
Тем более возвышенный образ мыслей обнаружился в другом распятом. Хула На Иисуса Христа была для него нестерпимее креста. «Ужели в тебе, — сказал он хулившему, — совершенно нет страха Божьего, что ты издеваешься над тем, что сам терпишь? И мы осуждены праведно, терпим по делам; а Он, Он не сделал никакого зла!»
Слова эти как бы дали ему смелость изъявить перед Самим Господом чувство веры и уважения, таившееся в его сердце. «
Нет сомнения, что понятие кающегося разбойника о царстве Иисуса Христа еще не было свободно от всех мнений, с которыми оно обыкновенно соединялось в уме иудея. Разбойник не мог быть выше апостолов, которые представляли себе, как мы видели, царство Иисуса Христа еще земным и чувственным. Поэтому в словах разбойника надо предполагать смысл, не превышающий его понятия. Я верю, как бы он говорил Господу, что крест не воспрепятствует Тебе восторжествовать над Своими врагами: Ты воскреснешь и, воскресив с Собой всех, ожидавших Твоего пришествия, утвердишь потом на земле царство Израилево. Не забудь тогда и о мне недостойном; воскреси вместе с другими и дай место в царстве Твоем!
А принимая, по необходимости, в таком смысле слова кающегося разбойника, нельзя не видеть в ответе Господа мудрого снисхождения к слабым понятиям человеческим. Раем иудеи называли одно из отделений Шеола, служившее, по их мнению, местопребыванием душ праведных. И вот Господь обещает кающемуся пребывание в раю, то есть обещает блаженное по смерти состояние, но не говорит ни слова о царстве Своем, ибо сказать: «ныне ты будешь со Мной в царстве Моем» значило бы возродить в уме разбойника мысль, что в этой же самый день будет учреждено видимое царство Мессии.
Таким образом, Божественный Учитель истины и на кресте продолжал щадить слабость людских понятий, открывать истину, сколько могли вмещать слышащие, взирать не только на правильность мыслей, но и особенно на чистоту сердца и его расположение к добру. Прежде, во время служения Своего, окруженный чудесами, Он именовал Себя Господом субботы, храма: со креста является Господом рая и ада, Которому принадлежит всякая власть не только на земле, но и на небе. Первосвященники требовали, чтобы Он, прекратив спасать других, спас Себя Самого: Господь продолжает спасать других, пренебрегая собственным посрамлением. Справедливо св. Фулгенций ответ Иисуса Христа кающемуся разбойнику называет последним завещанием Его ко всем кающимся грешникам, которое начертано не тростью, а крестом.
Торжество злоречия и клеветы не было продолжительно: вскоре после распятия Господа Промысл начал являть, что Он
Ев. Матфей говорит, что
Замечательно, что древние иудейские писатели, которые в своих сочинениях обыкновенно или отвергают или извращают чудеса евангельские, не возражают против повествования о помрачении солнца во время страданий Христовых. Замечательно также, что языческий историк Флегонт, чьи слова приводятся Евсевием, Оригеном и Юлием Африканским, настолько согласен с евангелистами в описании одного необыкновенного помрачения солнца, случившегося в царствование Тиверия, что называет для него тот же самый час (шестой или, по нашему, 3-й пополудни). Вообще надо полагать, что событие это, как и прочие чудеса, за ним последовавшие, были тогда известны всем: иначе Тертуллиан, приводя их в доказательство божественности христианской религии, не ссылался бы перед лицом сената и народа римского на публичные архивы, где хранились описания подобных явлений.
Необыкновенное помрачение воздуха, последовавшее за распятием Господа, должно было закрыть хульные уста врагов Его и произвести на них впечатление самое мрачное. Если они не посчитали этого явления следствием бесчеловечности, проявленной по отношению к Праведнику, то, сообразно господствовавшим понятиям, не могли не видеть в нем предвестия общественных бедствий, тем более печального и ужасного, что оно случилось в день самого светлого праздника. В то время народы вообще верили, что необыкновенные воздушные явления, особенно помрачение солнца, предвещают худое, а иудеи тем более держались этого мнения, так как пророки, предсказывая народные бедствия, нередко соединяли с ними помрачение солнца. Особенно тьма могла просветить многих из иудеев, когда увидели, что, начавшись с распятием Иисуса Христа, она окончилась с Его жизнью; потому что обстоятельство это яснейшим образом показывало, что естественным, по-видимому, событием управляет сила сверхъестественная, Божья, и что свет мира материального померк, потому что на кресте угасал Свет мира духовного.
Для почитателей Иисуса Христа помрачение воздуха и сопровождавшая его тишина в природе были благоприятным случаем приблизиться ко кресту, где в это время сделалось покойнее. Таковы были, по свидетельству евангелистов, все знакомые Господу, в частности, многие жены галилейские, пришедшие на праздник, которые, по замечанию Марка, и когда Иисус был в Галилее, ходили за Ним (Мк. 15, 41) и помогали Ему от своего имущества (Мф. 27, 55): Саломия, жена Зеведея, мать Иакова и Иоанна (Мк. 15, 40; Мф. 27, 56); Мария Магдалина; Мария, сестра Богоматери, матерь Клеопы (Ин. 19, 25), Иакова и Иоссии; Иоанн, ученик и друг Иисусов; Матерь Господа.
Иосифа, обрученника Богоматери, не было, вероятно, не только на Голгофе, но и на земле. С того самого времени, как Иисус Христос, будучи 12 лет, приходил с родителями Своими в Иерусалим на праздник Пасхи (Лк. 2, 41–51), об Иосифе вовсе не упоминается в Евангелии, хотя при некоторых случаях весьма прилично было упомянуть о нем, если бы он был жив.
Учеников Иисусовых, кроме Иоанна, также не видно у креста: так, по крайней мере, заставляет думать молчание евангелистов. Отсутствие их тем извинительнее, что Сам Господь и Учитель запретил им подвергать себе опасности. У Петра был свой крест: он плакал в уединении…
И Лазарь не мог появиться между врагами Иисуса, не подвергая свою жизнь опасности. Древнее предание говорит, что он вскоре после воскресения своего, избегая преследования синедриона, удалился из Иудеи.
С Матерью Господа неразлучнее всех был Иоанн: их соединяли и равная скорбь, и равная любовь к Распятому. Ученик по чувству сердца уже занимал место сына для безутешной Матери.
Прочие почитатели Господа все еще оставались в некотором отдалении от креста (Мк. 15, 40), может быть, на одной из возвышенностей, окружавших Голгофу. Но Богоматерь, св. Иоанн, Мария Клеопова и Мария Магдалина, презирая страх и опасность, подошли так близко, что Господь не только мог видеть их, но и говорить с ними (Ин. 19, 25). Ужасный вид для сердца матери, и — такой матери, какова была св. Мария! Оружие, предсказанное Симеоном в минуты Ее радости и величия (Лк. 2, 35), пронзило теперь всю душу Ее. Дружелюбное сердце Иоанново также терзалось печалью. Видя своего возлюбленного Учителя и Друга, висящего на кресте, посреди разбойников, — он невольно должен был вспомнить о своем безрассудном прошении. Теперь ясно было, что он совершенно не знал, чего просил у Иисуса, когда желал занять место по правую Его сторону, и как горька чаша, которую он обещался тогда испить с такой решительностью (Мф. 20, 22).
Впрочем, евангелисты не говорят, чтобы Матерь Господа и друзья Его рыдали, подобно женам иерусалимским. Их рыдания возмутили бы последние минуты лица, нежно любимого. Сама горесть их была выше слез: кто может плакать, тот еще не проникнут силой всей скорби, на какую способно сердце человеческое.
И для Иисуса Христа взгляд на Матерь был новым мучением. Путешествуя постоянно из одной страны в другую для проповеди, Он не мог исполнять обычных обязанностей сына, но все же был надеждой и утешением Своей Матери, даже в земном отношении. Теперь Мария была Матерью уже не Иисуса, всеми любимого, уважаемого, Которого страшился сам синедрион, Который составлял предмет надежд для всего Израиля, а Иисуса, всеми оставленного, поруганного, окончившего жизнь на Голгофе, вместе с злодеями!..
Нужно было преподать какое-нибудь утешение, преподать однако же так, чтобы оно, служа отрадой на всю жизнь, не обрушило теперь на нее насмешек и преследований врагов, многие из которых находились еще у креста. Каких бы ни позволили они себе дерзостей, если бы узнали, что между ними находится Матерь Иисуса? Господь не назвал Ее Матерью.
«
Потом, указывая взором на Матерь, сказал Иоанну: «
Это значило, что последняя воля Божественного Страдальца состоит в том, чтобы Матерь и ученик не разлучались и после Его смерти, как соединились теперь у Его креста; чтобы Иоанн принял на себя обязанность сына, а св. Мария оказывала ему любовь матернюю. Ученик со всей точностью исполнил волю умирающего Учителя и Друга; и с того самого часа, как свидетельствует в своем Евангелии, принял Богоматерь в дом свой, заботился о Ней и до самой кончины Ее, как говорит предание, был Ее любящим сыном. Для св. Иоаннатем удобнее было принять в свою семью Богоматерь, что дом его был богат и благоустроен. Между тем, ученики Иисусовы, оставив все стяжания, чтобы последовать за Ним, не теряли через это прав собственности и, когда можно было, возвращались в свои дома и занимались хозяйством. И для Саломии, матери Иоанновой, усыновление сына ее Матерью Иисусовой было очень приятно. Ибо хотя она имела предрассудки в рассуждении земного царства Мессии (кто не имел их?) и получила от Иисуса Христа, как мы видели, отказ и упрек за прошение о невозможном (Мф. 20, 20–22), она нисколько не изменила свое отношение к Нему и теперь, забыв об опасности, стояла на Голгофе, чтобы быть свидетельницей последних минут Его.
Усыновление св. Иоанна служит новым доказательством, что св. Иосифа не было уже в живых и что братья Иисусовы, о которых упоминается в Евангелии (Ин. 7, 5), не были Его родными братьями, как думали некоторые еретики.
При снятии со креста и погребении Иисуса о Богоматери евангелисты уже не упоминают, хотя снова говорят о прочих женах. Отсюда заключают, что Богоматерь удалилась с Голгофы еще до смерти Господа, вскоре после того, как последовало усыновление Иоанна. Может быть, Сам Господь дал знак ученику увести Матерь. При всей крепости духа и преданности Ее в волю Промысла, которые достаточно засвидетельствованы присутствием Ее на Голгофе и приближением ко кресту, материнское сердце могло не перенести последней борьбы жизни со смертью, которая предстояла Богочеловеку. С Богоматерью должен был удалиться и Иоанн, присутствие которого для Нее было так нужно. Впрочем, он опять явится на Голгофе и, кажется, перед самой смертью своего Божественного Друга; ибо, описывая в своем Евангелии последние минуты Его, как очевидец, и дополняя в этом отношении прочих евангелистов, он за усыновлением непосредственно повествует о жажде Господа.
Преподавая утешение другим, Господь Сам имел величайшую нужду в утешении. Со времени распятия протекло около трех часов (Мф. 27,46); боль от ран, тяжесть в голове, томление в сердце, пламень во всех внутренностях усилились до крайней степени. Никогда пророчества не исполнялись с такой силой, как теперь исполнялись на Нем слова св. Давида о Мессии: «
Божественный Страдалец, вероятно, Сам остановился мыслью на этом пророчестве… Сила уходила вместе с жизнью… Угасающий взор все еще стремился к небу, но оно было мрачно — ни одного луча света, ни одного утешения… Правосудный Отец как будто оставил Сына, страждущего за грехи людей… Мысль эта довершила меру страданий, и без того ужасных: человеческая природа изнемогла…
«
Ответа не было… Он заключался в наших грехах: Господь, по замечанию св. Киприана, для того вопросил Отца, чтобы мы вопросили самих себя и познали свои грехи. «Ибо, — продолжает священномученик, — для чего оставлен Господь? Дабы нам не быть оставленными Богом; оставлен для искупления нас от грехов и вечной смерти; оставлен для показания величайшей любви к роду человеческому; оставлен для доказательства правосудия и милосердия Божьего, для привлечения нашего сердца к Нему, для примера всем страдальцам».
Это единственное толкование жалобной молитвы Иисуса, которое надо знать и всегда помнить Его последователям. Полный смысл этой молитвы есть и должен быть для нас тайной… Впрочем, в ней не видно никакого сомнения или огорчения. Уже повторение слов:
Молитвенное восклицание Господа для врагов Его послужило новым поводом к насмешкам. Изверги притворились, это не поняли Его слов, и, основываясь на некотором сходстве звучания Елои с именем Илии, придали им смысл обращения к этому пророку: «Смотрите, — кричали один другому, — Он зовет Илию на помощь», то есть смотрите, как Он, и умирая, продолжает представляться Мессией: ибо все верили, что Илия вместе с другими пророками должен явиться перед появлением Мессии и быть Его предтечей и слугой; верили также, что этот пророк является иногда, чтобы помочь тем, которые его призывают.
К прочим мучениям Господа присоединялись теперь еще смертельная жажда, следствие большой потери крови, — предвестница в распятых близкой смерти. Изнемогая от этого нового мучения, Божественный Страдалец воскликнул: «
Жалобный вопль этот, провиденный и предсказанный также пророком (Пс. 69, 22), тронул одного из воинов. Он тотчас окунул в уксус губку, надел ее на иссоповую трость и приложил к устам Иисуса… Сотник не препятствовал человеколюбию подчиненного, будучи готов позволить и более, потому что распятый Праведник час от часу более привлекал его внимание и уважение.
Но враги Иисуса и здесь проявили бесчеловечность. «Оставь Его, — кричали с досадой воину, — Он надеется на Илию; так посмотрим, придет ли Илия снять Его со креста». Даже сам воин, напоивший Иисуса Христа, как бы опасаясь показаться слишком отзывчивым, говорил: «Что за нужда; может быть, Илия замедлит придти».
Вкусив немного прохладительного пития, Господь далее воскликнул громко: «
Так окончилась жизнь, равной которой не было и не будет на земле!
Все, сказанное Господом перед Своей смертью показывает, что мысль Его в эти решительные минуты была заключена в слове Божьем. При первой борьбе, которую Он, как второй Адам, должен был выдержать в пустыне в начале служения Своего, слово Божье было для Него единственным щитом против разжженных стрел сатаны (Мф. 4, 1-10). И теперь, в последней борьбе с немощами природы человеческой, с болезнями тела и духа, Господь обращается за утешением к тому же слову Божьему. В нем, как на чертеже Своей жизни и служения, видит настоящее, прошедшее и будущее: видит, что оставалось еще претерпеть для блага человечества, видит, наконец, исполнение всех великих судеб Божьих и как победитель, который
При всей лютости страданий, при всем уничижении, Сын Человеческий до самой последней минуты является с полным сознанием Своего Божественного достоинства и великого предназначения. Последний взор Его устремлен к небу, последний глас Его обращен к Отцу! Мы видим всемогущего Посланника Божьего, у Которого, как Он Сам сказал, никто не может взять жизни против Его воли (Ин. 10, 18). Поэтому если Он предает ее теперь, то предает Сам, добровольно и только исполнив Свое великое дело, — предает не ангелу смерти, а Отцу, Который дал Ему
Впрочем, мнение, что смерть Богочеловека на кресте ускорена сверхъестественным действием Божественным, чтобы тело Его, которое должно воскреснуть, не подверглось сокрушению голеней, не может быть принято, хотя оно высказано еще древними учителями Церкви и подтверждается, по-видимому, некоторыми обстоятельствами самой истории евангельской (непродолжительным пребыванием Господа на кресте, удивлением Пилата, что Он уже умер, и сотника, что смерть Его наступила вдруг за громкими восклицаниями и проч.). Достойно ли это мнение Божественного Страдальца? Мы видели, как Он решительно отказался от всех сверхъестественных средств для Своей защиты; можно ли после этого думать, что Он воспользовался чем-то сверхъестественным для сокращения Своих страданий? Чтобы внутренний крест Его остался, так сказать, недоконченным? Нет! Кто учил других, что
Глава XXV: взгляд на покаявшегося на кресте разбойника
На трогательном поступке разбойника, кающегося и проповедующего со креста покаяние, охотно останавливается взор и успокаивается сердце, страждущее от печального зрелища страстей и буйного неразумия бесчеловечных врагов Иисусовых.
Иисус Христос — в глубочайшем уничижении: Он поруган, оклеветан, пригвожден ко кресту, оставлен даже теми, которые были свидетелями великих дел Его; сами ученики и сродники с трепетом взирают на крест Его — символ проклятия и гнева Божьего; и вот в эти ужасные минуты распятый одесную Его преступник возносится мыслью превыше всех соблазнов, окружающих крест Иисусов, находит более величия в уничижении Праведника, нежели в постыдном торжестве первосвященников; при всех исповедует Его невинность и свое окаянство. Мало этого, вера кающегося проникает за пределы всего видимого: Того, Который вместе с ним терпит мучения, находится близ смерти, он признает Господом неба и земли, Владыкой рая и ада; не видит более креста Иисусова; зрит одно Его вечное царство и молит даровать себе в нем место!.. Такая вера есть подлинно вера в распятого Иисуса!..
Как не спросить при этом: откуда такое величие духа и такое достоинство в характере разбойника?
Кто был для него проповедником и учителем такой мудрости?
Обыкновенно предполагают, что покаявшийся не был до креста своего разбойником и убийцей, в собственном смысле этих слов, и нет причин представлять характер его совершенно испорченным. Знаем ли мы, что впервые толкнуло его на преступление, — число их и обстоятельства, при которых они совершены? Как легко человеку, и при незлом сердце, впасть иногда в величайшие проступки? Чего не может произвести, например, в одно мгновение сильный гнев? Каких ужасных явлений причиной не бывают другие бурные страсти, которые однако же совмещаются иногда с похвальным в других отношениях образом мыслей и чувств? До чего не в состоянии были довести покаявшегося, между прочим, худые сообщники, вроде другого распятого, который злословил Господа? Могло статься, что все эти причины не имели влияния на проступки распятого: но сколько могло быть других причин, которых мы не представляем, но которые объяснили бы, как он оказался на кресте, будучи способным заслужить рай!
Впрочем, мы сказали уже, что покаявшийся, по всей вероятности, не был разбойником в собственном смысле этого слова, а принадлежал к числу сообщников Вараввы, который незадолго перед тем произвел народное возмущение; а поэтому нет причины предполагать его низким грабителем и убийцей. «Тем хуже, — скажет кто-либо, — возмутитель общественного спокойствия стоит всякого грабителя и убийцы». Так! Но вспомним, что власть римлян над Иудеей была властью завоевателей, и притом беззаконных, которые действовали не оружием и победами, а обманом и хитростью. При таком положении вещей, когда еще и секта зилотов и сами фарисеи проповедовали, что народ Божий не должен находиться в рабстве у язычников, легко было и доброму человеку увлечься истинной или ложной патриотической ревностью и произвести возмущение во имя самого Моисея и Бога Израилева. История иудейская, особенно перед разрушением Иерусалима, представляет немало подобных примеров. Вообще, если судить о зилотах и сикариях, не терпевших римского владычества, даже по одному описанию Флавия, то можно предположить в некоторых из них весьма много похвальных качеств. Сам ап. Павел до обращения в христианство находился в тесном общении с зилотами и, несмотря на чистоту своих намерений и нрава, участвовал с ними в убийстве первомученика Стефана (Деян. 7, 58). Пример этот уже достаточно ясно показывает, как можно быть добрым по сердцу и, между тем, злым по делам! Почему же не предположить подобного и в преступнике, покаявшемся на кресте?..
Признание распятого, что он осужден справедливо, не опровергаетет этого предположения. Возмутив общественное спокойствие, сделавшись виной убийств, он действительно заслужил казнь; но сердце его было свободно от навыка ко злу, от того ожесточения, которое бывает уделом людей, долго живших явными злодействами, привыкших не только попирать права человечества, но и находить в том удовольствие и славу. Напротив, обличение, сделанное покаявшимся своему сообщнику, обнаруживает в обличающем чуткую совесть, сердце, не чуждое страха Божьего, твердо верящее в будущие после смерти награды праведным и наказание нечестивых.
Для такого человека пребывание в темнице не могло не иметь полезных последствий. Мечты рассеялись, совесть пробудилась, рассудок вступил в свои права; и то, что прежде казалось делом благоразумия или необходимости, представилось следствием страсти и буйства. Зная дух римского правления, противнику римлян нельзя было ожидать помилования; поэтому дни заключения были вместе днями приготовления к смерти — новое побуждение к покаянию! Одна мысль о смерти останавливает многих на пути беззакония: чего не может произвести над сердцем грешника само приближение смерти! В эти минуты и каменные сердца смягчаются; удивительно ли, если сердце чуткое сделалось особенно способным к покаянию?
С другой стороны, с уверенностью можно утверждать, что покаявшийся до заключения в темницу был свидетелем некоторых чудес Иисуса Христа, может быть даже слушателем Его, и разделял вместе с другими уверенность, что Человек, так учащий и так чудодействующий, должен быть Посланником Божиим (это первая мысль, которая сама собой рождается в уме от слов, произнесенных им со креста). Темничное уединение поэтому живо напомнило ему беседы Иисуса Христа, столь трогательные для кающихся грешников. «Иисус проповедовал свободу; но не одобрял возмущений: Его свобода есть свобода истины и добродетели. Ах, если бы возможно было теперь следовать этому учению. По крайней мере, еще раз услышать Божественного Учителя! Получить от Него прощение грехов!» Наступает час казни — и раскаявшийся преступник внезапно видит себя рядом с Иисусом, узнает, что ему и Пророку Галилейскому надлежит претерпеть одну и ту же смерть!.. Зрелище печальное — видеть праведника, осужденного на позорную казнь, но для кающегося грешника некоторым образом отрадное! Для кого не отрадно умереть вместе с праведником, вместе с ним пройти мрак гроба и явиться к Судии Небесному? И кающееся сердце еще прочнее утверждается в святых чувствах, еще сильнее располагается к Иисусу. И как не расположиться! Его кроткое спокойствие и незлобие, поразительные слова Его к женам и дщерям иерусалимским, великодушие, с которым отвергнуто питье, омрачающее чувства, чистейшая молитва за Своих распинателей, могли тронуть всякого, кто имел слух и сердце.
Оставалось преодолеть одну трудность — признать Мессию в человеке распятом, приближающемся к смерти. Но поскольку она преодолена, то мы смело можем предположить, что покаявшийся был и прежде свободнее других от всеобщего предрассудка о бессмертии Мессии и имел какое-либо понятие о Его страданиях. И почему, собственно, нельзя сделать такое предположение? Если история не слишком благоприятствует ему, то и не исключает его совершенно. Вскоре после жизни Иисуса Христа у иудеев возникает мнение о двух Мессиях, славном и страждущем, раскрытое во всех подробностях. Закон исторической постепенности говорит, что начало такого образа мыслей находится во временах предшествующих. И разве не имели иудеи перед глазами множество пророчеств, в которых Мессия описывается страждущим и умирающим? Что эти пророчества относились к Мессии еще до Иисуса Христа, за это ручается уже весь Новый Завет. Неоспоримо притом, что лучшие из иудеев ожидали от Мессии очищения грехов народа Божьего (Лк. 1, 7; 2, 30); верили, что поэтому явление Его сопряжено будет со многими бедствиями, что даже Он Сам многими будет отвергнут (Лк. 2, 34). Но от такого образа мыслей далек ли переход к мнению, что Мессия для искупления грехов подвергнется страданиям и смерти? Если бы даже совершенно никто из иудеев не ожидал Мессии страждущего, то один Иоанн Креститель, изображавший Иисуса Христа Мессией и вместе
Сообразив все это, не трудно представить, каким образом один из распятых с Иисусом Христом преступников вдруг оказывается, по выражению отцов Церкви, мучеником, евангелистом и пророком. Живо чувствуя собственное недостоинство и готовясь к смерти, он видит перед собой вечность и Судию живых и мертвых.
Зрелище ужасное! «О, если бы Праведник, вместе со мной страждущий, был Мессия? Так, это точно Он! Во смирении суд Его взятся; Он как овча, веден был на заколение, как агнец, не отверзал уст Своих, — Он, Который одним словом воскрешал мертвых! Напрасно враги вменяют Его быть
Впрочем, вера покаявшегося, во всяком случае, достойна удивления; и кто имел ее, тот достоин был войти в рай вместе с Начальником и Совершителем веры. Пусть он знал об учении и чудесах Иисуса Христа — кто же не знал этого из тех людей, которые теперь издеваются над Ним? Пусть обстоятельства содействовали его обращению — но другой распятый разве не в подобных находился обстоятельствах? Однако же мы видим в нем человека нераскаянного. Покаявшийся сделал то, чего на его месте, может быть, не сделали бы многие и многие… «У него, — рассуждает Григорий Великий, — оставались только сердце и уста свободны; и он принес Богу в дар все, что имел:
Подобным образом рассуждал о покаявшемся на кресте разбойнике и св. Димитрий Ростовский, предполагая, что он помилован, между прочим, за прежние некоторые добрые качества и дела его и что поэтому грешники не должны злоупотреблять примером этого разбойника, отлагая свое покаяние до смерти. «
Глава XXVI: Чудесные знамения с их последствиями
Пока Богочеловек оставался в живых, природа как бы не хотела возмущать последних минут Его необыкновенными явлениями и страдала с Господом своим безмолвно: одно только солнце, по выражению Златоуста, не могло освещать позорище бесчеловечия. Но едва Господь предал дух Свой в руки Отца, открылся ряд знамений, которые всему миру показали, что один из крестов, стоящих теперь на Голгофе, несравненно святее храма Иерусалимского.
Первым знамением было землетрясение, настолько сильное, что многие из каменных скал, обычных для ландшафта Иудеи, треснули и гробницы, в них заключавшиеся, открылись, чтобы принять силу Того, Которого не мог ограничивать Его собственный гроб… Явления этого, некоторым образом, следовало уже ожидать после необыкновенного помрачения воздуха, с которым оно, видимо, связано; тем не менее, оно служило поразительным свидетельством самого неба о невиновности и Божественном достоинстве распятого Иисуса. Если Господь творит ангелами и слугами Своими естественные силы природы, то они, при всей ограниченности своей, становятся непосредственными провозвестниками воли и славы Божьей, и смертные должны внимать вещанию их, как гласу Самого Бога. Только великий Правитель мира, повелевающий
Страшное само по себе, землетрясение было еще страшнее, если подземные удары (как можно предположить) последовали вдруг за смертью Иисуса Христа. Заколебавшиеся от землетрясения кресты представляли в это время жуткое зрелище: издали могло казаться, что распятые силятся сойти с крестов.
Кирилл Иерусалимский спустя три века при всех христианах иерусалимских говорил, что на скалах, окружающих Голгофу, сохранились еще трещины, произведенные землетрясением во время страданий Христовых. И Флавий рассказывает об одном землетрясении в Иудее, совпадающем по времени с описываемым нами, которое, по словам его, произвело великие опустошения.
Непобедимая сила креста не остановилась на трепещущей земле, проникла в храм Иерусалимский и произвела явление, из которого для
Чтобы вполне понять внутреннее отношение этого события к смерти Мессии и то действие, которое оно могло иметь на умы иудеев, нужно привести на память устройство храма Иерусалимского, образ мыслей иудеев о храме и Мессии и вообще дух религии Моисеевой.
С другой стороны, иудеи ожидали, что Мессия искупит народ израильский от всех грехов, так что не нужно более будет никаких жертв (Лк. 1, 76. 77), почему, кроме других имен, и называли Его великим первосвященником. Верили также, что Мессия откроет лицо Иеговы: объяснит все сомнения касательно религии, установит новое, лучшее богослужение; что устроение храма при этом или переменится, или вовсе уничтожится; ибо Он Сам будет вместо храма, а плоть Его вместо завесы.
Итак, раздранная рукой Самого Бога завеса и открытое Его невидимой силой Святое Святых, являли всем, особенно священникам, что Бог не благоволит более обитать во мгле (Евр. 8, 5. 6), не хочет уже быть чтимым так, как Его чтили дотоле — кровью козлов и тельцов (Евр. 10, 4. 5. 7), что истинная, единая жертва — Агнец Божий, вземлющий грехи мира, принесена уже на Голгофе за весь мир, и теперь неприступный престол страшного Иеговы должен сделаться престолом благодати, доступным для всякого (Евр. 10, 29; 7. 19. 20).
Священники, находившиеся в храме на чреде служения, должны были ужаснуться при этом беспримерном для них явлении. Разодранная завеса, без сомнения, была вскоре заменена новой, и народ не видел ее, но слух об этом не мог остаться в узком кругу служителей храма, распространился, без сомнения, в народе, создавая благоприятное отношение к христианству.
Что касается способа, которым разодралась завеса, то нет нужды видеть здесь особое чудо. Когда действием всемогущества Божьего тряслась вся земля и разбивались каменные скалы, то одновременно легко могла разорваться завеса, которая по требованиям строгого закона о неприступности Святого Святых со всех сторон была плотно прикреплена ко входу, который закрывала. По свидетельству Иеронима, в евангелии к евреям (до нас не дошедшем) было написано, что самый свод Святого Святых, к которому прикреплялась завеса, раскололся на две части. Сказание это, вполне согласное с обстоятельствами землетрясения, объясняет, как разорвалась завеса.
Наконец, действие естественного, по-видимому, землетрясения простерлось за пределы естества, как бы для того, чтобы неверие — иудейское оно или христианское — не имело возможности предполагать, что необыкновенные знамения сами собой стеклись и окружили крест Иисуса. Мы говорим о воскресении мертвых, которым, по свидетельству ев. Матфея, закончился ряд чудесных знамений голгофских. Чем необыкновеннее это событие, тем более хотелось бы некоторым знать его во всех подробностях; но откровение, как и во многих других случаях, не отвечает любопытству. Поэтому нам остается только привести несколько сказаний об этом событии древних учителей Церкви. Но прежде повторим слова самого евангелиста: «
Кто эти воскресшие и сколько их?
Из слов св. Матфея видно только, что их было много и что все они были — святые, а кто именно и сколько — не видно. Поэтому одни из древних учителей полагали, что в это время воскресли многие патриархи и пророки, особенно те, которые находились в родственном союзе с Иисусом Христом, как Авраам, Давид; или служили прообразованием Его лица, как Иов и Мелхиседек. Другие, имея в виду, что давно умершим трудно быть узнанными, думали, что воскресшие теперь святые принадлежали к числу недавно умерших, каковы были Симеон Богоприимец, Анна пророчица, Иосиф Обрученник и проч. Можно добавить, что воскресли только те, кто погребен был в окрестностях Иерусалима; ибо древнейшее предание говорит, что скалы (в которых находились гробы) распались только около Иерусалима. Так называемое евангелие Никодимово решительно указывает в этом случае на воскресение двух сынов Симеона Богоприимца.
Когда последовало воскресение святых?
И здесь одни из древних верили, что они воскресли вместе с Иисусом Христом, Который после смерти Своей сошел во ад и извел их оттуда с Собой. Главной основой этого верования, кроме их образа мыслей о сошествии Иисуса Христа во ад и самом аде, служили слова апостола: «
Прочие вопросы: касательно явления святых во Иерусалиме, лиц, которым они являлись, их последующей жизни и проч. — встретят нас в истории Воскресения Иисуса Христа, к которой они и принадлежат. Вместо того чтобы предаваться любопытству, гораздо полезнее обратить внимание на то, как величественны знамения, возвестившие смерть Богочеловека, как соответствуют они достоинству Сына Божьего, цели Его пришествия в мир, духу религии, Им проповеданной.
Всеми оставленный, поруганный, изъязвленный, умирающий на кресте посреди злодеев Страдалец есть единородный Сын Отца, Слово, Которым все сотворено и все содержится, Бог неба и земли, видимых и невидимых: и вот, предсмертный глас Его сотрясает небо и землю, вся природа свидетельствует Ему покорность, как Владыке, признает торжественно Господом своим и на кресте!..
Умирающий среди поношений и мук Страдалец есть великий Ходатай Бога и человеков, Который, приняв на Себя грехи всего рода человеческого, должен не с кровью (Евр. 9, 8—12) козлов и тельцов, но со Своей собственной однажды войти во святилище, чтобы предстать лицу Божьему (Евр. 10, 24) и потом, упразднив Своим жертвоприношением все жертвы, оставить после Себя открытым для всех неприступный дотоле путь к престолу благодати (Евр. 10, 19). И вот, когда принесена жертва Голгофская, храм иерусалимский — скиния Ветхого Завета, которая должна была стоять, пока не придет Ходатай Завета Нового (Евр. 9, 10), колеблется теперь в своем основании,
Умирающий на кресте Страдалец есть воскресение и живот всех, верующих во имя Его; Он для того и вкусил смерть, чтобы смертью Своей разрушить
Умирающий Иисус есть Основатель и Глава нового завета благодати, в котором нет уже греха, побеждающего человеколюбие, в котором где умножается
Не такими были знамения Ветхого Завета. Там малые дети засмеялись над естественным недостатком престарелого пророка — и внезапно выходит из пустыни львица и разрывает проклятых пророком детей на части (4 Цар. 2, 24). Там два сына Ааронова приносят вместо святилищного чуждый огнь на жертвенник — и сами немедленно пожигаются огнем небесным, и родителю воспрещается даже скорбеть о их казни (Числ. 3, 25). Там презрители лица Моисея, по выражению апостола, только верного раба в дому Божьем (Евр. 3, 5), нисходят живые во ад (Числ. 16, 35); здесь презрители, убийцы единородного Сына Божьего остаются живы.
Таковы знамения Бога Искупителя! Таков благотворный дух религии Иисуса, непознанный до времени еще самими апостолами! (Мф. 12, 4.) Такова жертва любви, перед которой не вспоминаются неправды человеческие! (Иерем. 31, 31–34; Евр. 8, 12.)
Пример трепещущих тварей не остался тщетным и для разумных существ. Многие из иудеев, стоявших на Голгофе, видя страшные знамения, поражены были недоумением и ужасом. Вместо злословия и клеветы вокруг креста почившего Иисуса воцарились безмолвие и тишина. Всюду видны были люди, с поникшими головами возвращающиеся в город. Более впечатлительные плакали и били себя в грудь (Лк. 23, 48). Мнение, что распятый Иисус есть Сын Божий, снова начало пробуждаться во всей силе. Теперь многие, даже из злословивших, сказали бы от всего сердца: «Сниди со креста; мы веруем в Тебя», но лев от Иуды уже почил; и кто возбудит его?..
И римские воины увидели теперь, что Тот, Чье мертвое тело они охраняют, едва ли не выше всех божеств их. Они не знали Бога Израилева, но Бог всей природы, по мановению Которого колебалась теперь земля, известен всякому. Стоя на трепещущей Голгофе и сознавая себя виновными перед умершим Праведником, стражи от сильного страха не знали, что предпринять, но единодушно говорили, что распятый Страдалец должен быть
Особенно поражен был благоговением и удивлением римский сотник, начальник стражи. Внимание к Иисусу Христу возникло в нем еще прежде (Мк. 15, 39) страшных знамений, вероятно, из-за отзыва прокуратора о Его невиновности и удивительных слов, сказанных Господом на пути к Голгофе и со креста. Если он не запретил своим воинам глумиться вместе с первосвященниками, то сам не участвовал в насмешках. По замечанию св. Марка (Мк. 15, 39), сотник стоял прямо напротив креста, когда Иисус Христос предал дух, наблюдая, вероятно, не только за последними словами, но и за выражением лица Богочеловека. Громкие восклицания Иисуса перед смертью очень удивили его. Заключая из них об избытке в Нем телесных сил, он не иначе объяснял себе тут же последовавшую смерть Его, как благоволением богов, восхотевших прекратить страдания своего любимца. Наконец, страшное землетрясение, рассеяв остающиеся в душе сотника сомнения, обнаружило веру его во всей полноте и силе. Признавая вместе с прочими воинами, что Иисус есть действительно Сын Божий, он не остановился на этом хладном признании, но вслух
Непосредственный переход этот от страха и удивления к прославлению Бога служит доказательством того, что сотник и прежде отличался набожностью и по образу мыслей своих достоин был чести стоять на страже у креста Христова. Нет сомнения, что слова «Сын Божий» в устах его теперь имели значение не выше того, какое придавал им Пилат: но древнее предание утверждает, что Лонгин (имя сотника) узнал впоследствии в Иисусе истинного Сына Божьего и своей кровью засвидетельствовал твердость исповедания, произнесенного им на Голгофе. Церковь ублажает страдания его 16 октября.
Исповеданием сотника окончилось видимое действие страшных знамений на сердца людей, окружавших крест Иисуса.
Но неужели эти чудесные явления никак не подействовали на первосвященников и старейшин иудейских — тех людей, которые, можно сказать, были их главной причиной, вознеся, в безумии своем, на крест Господа славы?
К сожалению, на этот важный вопрос нельзя не ответить отрицательно. В то время, как помрачалось небо, тряслась земля, распадались каменные скалы, отверзались гробы и восставали мертвые, в то самое время первосвященники помышляли о приличии праздника, требовавшем, чтобы тела распятых не оставались долго перед лицом торжествующего Иерусалима! — о том, как сократить жизнь несчастных! — о новом посрамлении Иисуса, намереваясь предать тело Его земле вместе с телами злодеев! Явление ужасное для сердца, любящего человечество, не желающего видеть между людьми извергов, достойных ада!
«Такова, — восклицает св. Златоуст, — сила зависти! Враги Иисуса Христа единожды и навсегда обрекли себя на все злодеяния». Но не одна зависть владела сердцами первосвященников и книжников, в них жила и суеверная приверженность к преданиям старцев, к своим мнениям, которые постоянно были отвергаемы Иисусом Христом как зловредные; в них было и алчное корыстолюбие, соединенное с притеснением ближних, Им нередко обличаемое; были личная ненависть и злоба; был, наконец, стыд — явиться перед всем народом иудейским убийцами Мессии или, по крайней мере, пророка. Столько демонов (ибо так по справедливости св. отцы называют страсти) — до какой слепоты и ожесточения не могли довести сердца, и без того давно ожесточенные, холодные к истине и добродетели, преданные фанатизму или чувственности, привыкшие саму религию обращать в орудие страстей самых низких! Фараон, Дафан и Авирон уже давно явили собой пример ослепления и упорства, видимых теперь в старейшинах иудейских. Злое сердце всегда неистощимо в возражениях против самых очевидных истин, когда они для него нестерпимы. А что могло быть нестерпимее для гонителей Иисусовых Его Божественного достоинства? В уме книжников и фарисеев был уже гибельный запас возражений против чудес Иисуса Христа; те же самые возражения могли они использовать и против чудес, бывших ради Иисуса Христа. Ничто не препятствовало грубым изуверам думать и говорить, что настоящие знамения если не явления естественные, то действие темных сил, которые огорчены потерей своего наперстника, каким злоба их давно изображала Иисуса (Мк. 3, 22; Мф. 9, 34; Лк. 11, 15). Для саддукеев, отвергавших бытие духов и бессмертие, настоящие знамения могли не иметь особого значения уже потому, что Иисус Христос умер: ибо, по их учению, смертью человека все оканчивалось. Знамения не произвели никакой видимой перемены в судьбе Иисуса Христа: Его тело оставалось спокойно на кресте, язвы были открыты; оно подверглось всем поруганиям. «Явный знак, — могли толковать книжники, — что помрачение солнца и землетрясение не имеют отношения к смерти Иисуса». Притом, между знамениями не было ни одного, которое привело бы к гибели кого-либо из врагов Иисусовых: они все оставались живы, невредимы, неприкосновенны — еще одно доказательство для сердец грубых, что это знамения не божественные, не ради Иисуса; потому что, вспоминая события своей истории, они видели, что людей, раздражавших Бога, немедленно постигала смерть. Что всемогущество Божье щадит их теперь, оставляя им время на покаяние, что Мессии Искупителю не свойственно мстить личным врагам Своим казнью — мысли эти были выше Каиафы, который мог сребрениками купить достоинство первосвященника, но не мог стяжать истинного познания о Боге и Его совершенствах, о Мессии и великой цели Его пришествия в мир. Нельзя забывать и того, что самое поразительное из знамений, последовавших за смертью Иисуса Христа — воскресение мертвых, — теперь еще не было известно.
Если бы, несмотря на высказанное, ожесточение первосвященников показалось кому-либо непонятным, то нужно вспомнить, что история, не имея возможности проникать в сердце, судит о человеке по деяниям; а деяния не всегда бывают согласны с сердцем, по крайней мере, часто не выражают с точностью состояния сердца человека действующего. Многие из врагов Иисуса уничиженного останутся до времени врагами Иисуса прославленного; в их жизни не произойдет еще видимая перемена, но из этого нельзя заключать, что не произошло никакой перемены в их сердце. Положим, что сердце самого Каиафы сильно дрогнуло от мысли: не от Бога ли знамения, бывшие на Голгофе? Если не произошло совершенной перемены в образе его мыслей, то одна хитрость заставит надменного, преданного плотоугодию саддукея (Деян. 5, 17) не обнаруживать своих сомнений, продолжать, даже против совести, дело, однажды с такой торжественностью начатое, следовать волей или неволей течению обстоятельств. После Вознесения Господа на небо сама история показывает значительную перемену в поступках первосвященников в отношении к христианству: они стали уже менее жестокими к апостолам, не так решительны в преследовании христиан. Весьма вероятно, что такой перемене в поступках (хотя все еще двусмысленной) давно предшествовала некоторая перемена в мыслях. Кроме того, видим что по Вознесении Господа весьма многие из священников иудейских обращаются в христианство (Деян. 6, 7); между тем, известно, что сословие священников особенно преследовало Иисуса Христа. Что заставило этих людей уверовать в Распятого? Вероятно, не только известие о Воскресении Иисуса, но и страшные знамения, свидетелями которых они были.
Глава XXVII: Последние события при кресте Иисуса
Между тем, как одни более или менее раскаивались, другие упорствовали, страшный день приближался к вечеру, который, будучи важен уже потому, что был окончанием первого дня Пасхи, делался еще священнее от того, что им предначиналась суббота, по выражению евреев, царица праздников (Ин. 19, 31). Для многочисленного празднующего народа, который имел обыкновение прохаживаться по стенам города и собираться на холмах, его окружающих, было бы очень неприятно, если бы распятые и на другой день оставались на крестах посреди Голгофы, весьма близкой к вратам Иерусалима. Кроме того, был бы нарушен закон, повелевавший до захода солнца предавать погребению казненных преступников. Первосвященники чувствовали это неприличие и решились сократить жизнь распятых, чтобы тела их предать земле до наступления субботы. Поскольку казнь, теперь совершенная, во всем зависела от прокуратора, то и для сокращения жизни распятых необходимо было его согласие. Первосвященники не устыдились снова просить Пилата об этом деле, которое приличествовало более всенародным исполнителям казней, нежели первым служителям Бога Израилева. Стыд этот вознаграждался злобным удовольствием причинить распятому Иисусу новые мучения (первосвященники отправились к Пилату прежде Его смерти) и иметь в своих руках Его мертвое тело. Нет сомнения, что они погребли бы Его вместе со злодеями в каком-либо отвратительном месте, а может быть, и совершенно лишили бы погребения, чтобы сделать предметом всеобщего презрения, потому что иудеи ничем так не гнушались, как
Пилат без всякого прекословия согласился на просьбу первосвященников, которая и по иудейским и по римским обычаям была совершенно справедлива. Для исполнения приказания отправлены новые воины. Св. Иоанн находился еще у креста Иисусова, когда они пришли на Голгофу. Его-то сказание будет служить теперь единственным источником нашего повествования.
Оба преступника, распятые с Иисусом, еще были живы, поэтому воины немедленно перебили им голени. Другое представилось им, когда они подошли к Иисусу Христу: совершенное отсутствие движения и дыхания, закрытые глаза, поникшая голова свидетельствовали, что Он уже умер. Римские воины не решились мучить бездыханное тело и убивать мертвого. Только один из них, желая, вероятно, удостовериться в смерти, ударил Иисуса Христа копьем в бок. Поскольку при этом ударе не последовало никакого движения и никакой реакции нервов и поскольку сам удар был (вероятно) силен и смертелен, то не осталось уже никакого сомнения ни для врагов, ни для друзей Иисуса, что Он действительно умер. Из язвы однако же немедленно истекла кровь и вода или похожая на воду жидкость, которая обыкновенно бывает в теле человеческом. Такое истечение крови и слова, сказанные Иисусом Христом по Воскресении Фоме: «Принеси руку твою и вложи в бок Мой» (Ин. 20, 27), — показывают, что рана была глубока, а истечение похожей на воду влаги позволяет думать, что Иисус Христос был пронзен в левый бок, в предсердие. Поскольку мертвое тело, сколько бы ему ни причиняли ран, никогда не источает крови, то некоторые из отцов Церкви богомудро полагали, что кровь и вода истекли из тела Иисуса Христа действием непосредственной силы Божьей в ознаменование таинства Евхаристии.
Св. Иоанн, пересказывая это событие как очевидец, выражается с особенной силой и останавливает предварительное внимание читателя следующими словами: «
Что за цель этого замечания? В чем евангелист хочет уверить своих читателей? Почему прободение тела Иисусова на кресте копьем и истечение из него крови и воды нужно было указать с такой выразительностью?
Для объяснения этого еще в древности полагали, что мысль и замечание евангелиста направлены против докетов-еретиков, которые, почитая тело человеческое произведением злого начала, утверждали, что Иисус Христос (по их мнению, один из эонов) принял на Себя не истинное тело человеческое, а только один (эфирный) призрак его, который хотя был пригвожден ко кресту, но не терпел никаких страданий. Поэтому Иоанн, как очевидец, хотел уверить своих читателей, в предостережение от докетов, что тело Иисуса Христа, как во время Его жизни, так и по смерти было совершенно сходно с действительным телом человеческим, состоящим из плоти и крови. Мнение это подтверждает не только история (ибо ересь докетов появилась в первом веке и существовала именно в Малой Азии, где написано Евангелие Иоанново), но и некоторые места в посланиях Иоанновых, которые также весьма приметно направлены против докетизма (1 Ин. 4, 1–3). Могло также статься, как предполагают некоторые, что во время написания Евангелия Иоаннова были люди, сомневавшиеся в реальности смерти Иисуса Христа: или потому, что Он недолго оставался на кресте и не претерпел сокрушения голеней, или по заимствованному от иудеев предрассудку, что смерть не сообразна с достоинством Мессии. Для выведения таковых людей из заблуждения весьма сильным средством служило повествование Иоанна о прободении ребра Иисусова копьем, которое самых маловерных должно было уверить, что Сын Божий из послушания Отцу смирил Себя не до креста только, но и до смерти крестной.
Но независимо от этих побуждений и целей, св. Иоанн не мог не остановить своего и всеобщего внимания на событии, нами рассматриваемом, уже потому, что в нем, как он сам замечает, исполнились два важных предсказания Ветхого Завета о Мессии. Первое из них гласило:
Первое из этих предсказаний, сделанное Моисеем (Исх. 12, 10), относилось собственно к агнцу пасхальному, которого израильтяне должны были печь целым, не раздробляя и не ломая в нем ни одной кости. По разумению св. Иоанна, пасхальный агнец был в этом отношении свыше предустановленным прообразованием истинного Агнца Божьего, закланного теперь на Голгофе, у Которого также не сокрушено ни одной кости. Не углубляясь в свойство ветхозаветных прообразований, из которых многие исполнились над Иисусом Христом во время Его страданий и которые около времен пришествия Христова были замечены самими иудейскими раввинами, скажем только, что несокрушение костей, совершенно не нужное в агнце пасхальном, было не только весьма прилично, но и необходимо для истинного Агнца Божьего — Иисуса Христа. Св. Иоанн тем более должен был остановиться на этом прообразований, что он слышал, как Иоанн Креститель называл Его Агнцем Божьим, и что смерть Иисуса Христа последовала в день Пасхи, когда закалался агнец пасхальный.
Второе предсказание взято из пророческого видения Захарии (Зах. 12,10), который, описывая будущее избавление народа еврейского от бедствий, его окружающих, говорит, что в то время покаявшиеся израильтяне будут взирать с плачем на Того, Которого они прежде этого ненавидели, оскорбляли и пронзили. Из пророчества Захарии не видно, кто именно был или будет пронзен неверными иудеями, перед кем они принесут потом покаяние. Но все описание таково, что при чтении его мысли невольно останавливаются на Иисусе Христе, прободенном на кресте, — тем более, что история еврейского народа не представляет лица, к которому хотя бы с малой вероятностью можно было отнести слова пророка.
Глава XXVIII: Снятие со креста и погребение
Едва только первосвященники вышли из претории с жалким позволением сократить жизнь распятых новым мучительным средством, перед Пилатом явился другой проситель, желавший иметь позволение снять со креста и предать погребению тело Иисусово. То был Иосиф Аримафейский. Не покажется излишним, если мы предварительно скажем несколько слов об этом св. муже, которому Провидение предоставило уникальную честь — оказать Самому Сыну Божьему последнее благодеяние в Его земной жизни.
Аримафей, отечество Иосифа, — древний Гараматаим (1 Цар. 1, 1), место рождения Самуила-пророка, или, что вернее, Рама (по сиро-халдейски Армафа), город в колене Вениаминовом, упоминаемый св. Матфеем (Мф. 2, 18). Великое богатство (Мф. 27, 57) делало Иосифа лицом значительным в то время, когда в Иерусалиме все можно было купить за деньги, начиная от должности последнего мытаря до сана первосвященника. Кроме этого, Иосиф принадлежал к числу знатнейших членов синедриона (Мк. 15, 43; Лк. 23, 50) и вместе с другими благомыслящими советниками, вероятно, составлял в синедрионе оппозицию приверженцам Каиафы. Это оппозиционное общество, чьи благородные усилия к поддержанию падающего отечества во время последних междоусобий, предшествовавших разрушению Иерусалима, с такой благодарностью вспоминаются иудейским историком Иосифом Флавием, искренне заботилось о благе народа иудейского. Ни почести, ни богатства, заставлявшие многих саддукеев вовсе оставить надежду на Промысл о народе еврейском, нисколько не препятствовали Иосифу ожидать пришествия Мессии и воздыхать со многими истинными израильтянами о Его святом царстве (Лк. 23, 51; Мк. 10, 43). Если он, подобно прочим, думал об этом царстве с некоторыми предрассудками, представляя его земным и чувственным, то не был однако же, подобно прочим, упорен в своих мнениях; с ревностью искал наставления и всегда готов был слушать тех, которые могли открыть ему истину. Эта-то ревность сблизила его с Иисусом Христом. Несмотря на то, что синедрион ненавидел и преследовал Пророка Галилейского, что Небесное Царство, Им проповедуемое, было совершенно противоположно земному царству, ожидаемому народом иудейским, что все беседы Его были о духовной нищете, столь противной людям, обладающим благами века сего, — Иосиф сделался искренним последователем и учеником Иисусовым (Мф. 27, 57). Недостаток этого ученика состоял в том, что он, опасаясь преследования первосвященников, хранил в тайне свою расположенность к Учителю и свои отношения с Ним (Ин. 19, 38), — недостаток в общем-то извинительный, потому что Господь, щадя слабость человеческую и предвидя плохие последствия для Иосифа, нетребовал от него и ему подобных, чтобы они признавали Его всенародно Мессией, тем более вступались за Него в синедрионе. В последних действиях синедриона против Иисуса Христа, а равно и в суде над Ним Иосиф не участвовал (Лк. 23, 51) — или потому, что, не видя никаких средств спасти невиновного, не хотел быть свидетелем Его осуждения; или потому, что хитрость первосвященников нашла средство совершенно отстранить его от этого дела. Впрочем, бездействие в то время, когда столь ужасным образом решилась судьба Иисуса, без сомнения, было весьма тяжело для сердца благородного, которое стыдится малодушия, — оставить без защиты невинного даже и тогда, когда знает, что спасти его нельзя.
К числу необыкновенных событий, последовавших за смертью Иисуса Христа, нужно отнести и то, что тайные ученики Его вдруг одушевились чрезвычайным мужеством. Презирая стыд объявить себя перед целым иудейским народом последователем Иисуса, уже казненного, Иосиф твердо решил оказать Ему последний долг дружбы и уважения — спасти от посрамления, по крайней мере, смертные останки своего Наставника.
Решимость эта была сопряжена с немалой опасностью — не со стороны Пилата, от которого можно было ожидать благосклонного отношения к просьбе в пользу Иисуса, ибо он считал Его праведником, а со стороны первосвященников, которые в малейшем знаке уважения к Иисусу Христу видели противодействие своим замыслам, а на покушение погребсти Его с честью могли взирать не иначе, как на выступление против синедриона тем более опасное, что его совершал теперь знаменитый член синедриона, чей пример был весьма важен для народа, и без того приверженного к памяти Иисуса.
Однако же Иосиф, раз и навсегда презрев страх, явился в претории римской с дерзновением, свойственным великодушию. Прошение его было для Пилата первым известием, что Иисус Христос уже умер. Игемон весьма удивился такой скорой смерти, потому что из многих опытов знал, что распятые остаются в живых гораздо дольше. Не имея никакой причины сомневаться в истинности свидетельства Иосифова о смерти Иисуса, он желал однако же знать ее подробности. Для этого немедленно был призван сотник, стоявший на страже у креста Иисусова. «Давно ли Он умер?» — спросил Пилат. И, получив надлежащий ответ, повелел отдать Иосифу тело Иисусово для погребения.
Едва ли в этом случае в душе Пилата снова не возникла мысль о сверхъестественном союзе Иисуса Христа с Божеством. Скорая смерть Его на кресте могла служить для язычника признаком благоволения к Нему богов. Об этом же свидетельствовали и чудесные знамения, если только Пилат был внимателен к ним. Во всяком случае, известие о скорой смерти Господа облегчало совесть судьи, которая должна была страдать, представляя страдания на кресте Праведника, им невинно осужденного. Подобное облегчение принесло и прошение Иосифа. Соглашаясь на погребение Иисуса, отдавая тело Его друзьям, Пилат таким снисхождением к мертвому как бы исправлял несправедливость по отношению к живому. Само невнимание к вражде первосвященников, которые позволение, данное Иосифу, почитали, без сомнения, новым для себя посрамлением, было как бы жертвой, которую Пилат принес памяти Праведника.
Едва только воины успели нанести телу Иисуса Христа последний удар своей бесчеловечности, Иосиф явился на Голгофу. Вместе с ним пришел Никодим (Ин. 19. 39), тот самый, который приходил некогда к Иисусу Христу ночью и слушал Его высокую беседу о духовном возрождении, необходимом для людей, желающих войти в царство Мессии (Ин. 3, 1-21), тот самый, который однажды перед всем синедрионом, осуждавшим Иисуса, сказал: «Судит ли закон наш человека, если прежде не выслушают его и не узнают, что он делает?» (Ин. 7, 51). Подобно Иосифу, Никодим был богат и заседал в верховном совете иудейском (Ин. 3, 1); подобно ему, принадлежал тайно к числу последователей Иисуса Христа и не открывал всех своих мыслей о Нем, боясь первосвященников (Ин. 19, 39); и подобно ему, хотел теперь благородным самоотвержением загладить прежнее малодушие, иногда почти неизбежное, но всегда тягостное для сердец великодушных. Если Никодим не разделил с Иосифом дерзновения явиться в преторию Пилата с просьбой о погребении, то не по недостатку усердия, а по нужде: он в это время подготавливал вещи, необходимых для погребения.
Итак, тело Иисуса Христа немедленно было снято со креста. Из евангельской истории не видно, чтобы в этот момент произошло что-либо примечательное: тут слышны были одни воздыхания, видны — одни слезы. Господь снова вступил в мирный круг дружбы и любви, из которого исторгла Его рука предателя.
В то же время, конечно, были сняты и тела распятых с Иисусом. Если у них были родственники и друзья, то и они имели право плакать над ними, хотя не имели права похоронить их без особенного позволения прокуратора.
В руках врагов Иисусовых оставался теперь один крест Его. Еще не пришло время, чтобы этому священному древу было воздано уважение, приличное жертвеннику, на котором заклана всемирная жертва. Древнее предание говорит, что иудеи зарыли потом крест Иисусов в землю в таком месте, которого никто не знал, кроме них, и откуда он извлечен впоследствии усердием равноапостольной Елены, матери Константина Великого.
Поскольку до субботнего вечера оставалось совсем немного времени, то друзья Иисусовы, сняв пречистое тело Его со креста, немедленно занялись погребением, в котором быстрота должна была спорить с усердием и уважением к Погребаемому.
Прежде всего нужно было найти приличное место для погребения. У Иосифа близ Голгофы был сад, в котором, как и по всей округе, находились каменные скалы. В одной из них, по обыкновению иудеев, высечена была пещера для погребения. Никто еще не был погребен в этой пещере, и Иосиф предназначал ее, вероятно, для себя и своего семейства (Ин. 19,41). Обладание местом этим, не совсем приятное из-за близости его к Голгофе, было на этот раз очень кстати для Иосифа и прочих друзей Иисусовых, т. к. давало возможность не только погребсти Божественного Мертвеца, не теряя времени, но и беспрепятственно приходить на гроб Его, чтобы изливать горесть свою слезами.
Поэтому пречистое тело Господа немедленно перенесено было в сад Иосифов. Провидение в этом случае явило следы своего особенного смотрения. Если бы в пещере, где решили положить тело Иисусово, были уже прежде погребены тела других людей, то злоба врагов Иисусовых могла бы впоследствии говорить, что воскрес не Он, а другой, или что Он воскрес не Своей силой, а от прикосновения к костям какого-либо праведника, как это случилось однажды во времена царей Израильских. При всей нелепости этой лжи, они могли бы смущать и соблазнять легковерных.
Тотчас занялись и погребальными приготовлениями. Иудеи вообще почитали погребение делом важным, даже ставили его в число добродетелей для погребающих (Товит. 1, 20). Любили также, подобно прочим народам, и погребальное великолепие, например, драгоценные ароматы. Поэтому, погребение Иисуса Христа, которое совершали два знаменитых и богатых человека, желая своим усердием стереть бесчестие, Ему нанесенное, было настолько великолепно, насколько позволяло время.
Погребальные полотенца, доставленные Иосифом, были самые тонкие и дорогие, какие получали обычно из Египта, славившегося этими изделиями. А Никодим принес столько ароматов, что их достаточно было бы на погребение самого первосвященника. Это было смешение из смирны (душистой смолы из одного дерева, растущего в Аравии) и алоя (благовонного растения, один из видов которого, не самый ценный, рос и в Палестине, но лучшие получались из Индии); то и другое употреблялось при погребении, иногда в порошках, иногда в виде масти. Если вес ароматов, упомянутый евангелистом (около ста литров), и не соответствует в точности нашему весу, то, по крайней мере, заставляет предполагать, что их принесено значительное количество.
Остаток ароматов мог быть употреблен на усыпание гробницы. Некоторая часть, вероятно, была сожжена в конце погребения, что также было частью погребальных иудейских обрядов.
По окончании приготовлений тело Господа, по обыкновению (Ин. 19, 40), было омыто чистой водой; потом осыпано благовониями и вместе с ними обвито четвероугольным широким платом (плащаницей). Голова и лицо были обвиты узким головным полотенцем (сударь). То и другое перевязано шнурками. Так Иисус Христос положен был в гроб в том же виде, в каком Лазарь был восставлен Им из гроба (Ин. 11, 44). Но ароматы не спасли Лазаря от тления, а в Иисусе Христе, источнике нетления, они служили только признаком несовершенства веры Его почитателей, которые, при всем уважении к Нему, как замечает св. Златоуст, нимало не думали, что они погребают теперь Господа жизни и смерти.
Ограниченность времени не позволяла соблюсти всех прочих погребальных обрядов. Недостаток их надеялись восполнить по прошествии субботы, когда закон Ветхого Завета не мог уже препятствовать усердию к Законодателю Завета Нового.
Вход в пещеру, где положили тело Иисусово, был плотно завален огромным камнем (Мф. 27, 60–61): предосторожность, необходимая в Иудее, где водились хищные звери и птицы, но излишняя для Того, Кто и во гробе не преставал быть Господом земли и неба.
Как при снятии со креста, так и при погребении присутствовали некоторые из жен, преданных Господу, которых мы видели стоящими при кресте Его, — Мария Магдалина и Мария Иосифова (Мф. 27, 61). Усердие Иосифа и Никодима не давало теперь места их усердию: они смотрели только, как и где погребали Господа (Мк. 15, 47). Однако же от нежной любви их к Иисусу не скрылось, что драгоценным останкам Его еще можно оказать некоторые знаки уважения; и они решились запастись снова благовонными мастями, чтобы после субботы придти и помазать тело своего Учителя. Такое намерение принято ими, конечно, с согласия Иосифа, который имел столько достатка и любви к Иисусу, что мог всю пещеру наполнить ароматами, но не хотел препятствовать нежному усердию людей, гораздо менее его богатых, но столь же великодушных и благоговейных к памяти Иисуса.
По окончании погребения все, участвовавшие в нем, немедленно удалились, каждый к себе, для празднования навечерия пасхальной субботы, которая была величайшим праздником.
Как мрачен, нерадостен был теперь день этот для учеников и друзей Иисуса, особенно для Его Матери, для Петра, который должен был скорбеть и о потере Учителя и о своем падении! Мысль эта наполняла всю душу, подавляла все прочие мысли, не позволяла придти в себя, чтобы хоть как-то осознать это неожиданное, страшное событие. Будущее покрыто было непроницаемым мраком; прошедшее более смущало, нежели утешало. Память о чудесах Иисусовых, о Его прежнем величии делала еще страшнее крест и гроб Его. До сих пор ученики Его шли неровным, тесным, часто тернистым путем; но шли по следам Учителя, облеченного могуществом Сына Божьего, обращая на себя всеобщее внимание, разделяя с Ним Его славу, утешая себя величественными надеждами на будущее: и вот путь этот внезапно приводит их к Голгофе, пресекается крестом Учителя и совершенно оканчивается Его гробом! Положение печальное, безутешное!
Скорбь учеников Иисуса была бы не так чрезмерна, если бы они менее уверены были в Его достоинстве. Тогда она скоро могла бы превратиться в охлаждение к Тому, Который так внезапно изменил их надеждам, подвергнув Себя смерти, а их посрамлению. Тогда скорбело бы обманутое самолюбие.
Но любовь и уважение к Иисусу нисколько не умалились в сердцах признательных. Души учеников Его были соединены с Ним вечным небесным союзом. Гроб Его соделался для них святилищем, в котором заключены были все их святые помыслы, все чистые желания, вся вера их.
И с этой-то святой любовью непрестанно встречалась ужасная мысль: «Он умер! Он не то, чем был, чем мы почитали Его! Он не Мессия! Он, Который был и есть для нас все!»
Предсказания Иисуса Христа о Своей смерти и Воскресении должны бы были рассеять сомнения, облегчить скорбь учеников Его. Но эти предсказания, как мы видели, не останавливали на себе их внимания или казались им непонятными. Не умея представить, как Мессия может умереть, они не думали о Его Воскресении. И многократные обещания Иисуса, при прощании с ними на вечери, что они вскоре опять увидят Его, были теперь забыты или превратно истолкованы. Если бы кто сказал: «Он воскреснет, мы увидим Его», — растерзанное печалью, подавленное сомнениями сердце могло отвечать так же, как отвечала некогда Марфа: «Знаю, что воскреснет — в воскресение мертвых, в последний день: тогда мы все увидим Его». Уже по Воскресении Господа ученики Его вспомнили те случаи, когда Он предсказывал им Свое Воскресение.
Игнатий (Брянчанинов. Слово в Великий Пяток на вечерне
Какое было то зрелище, которое приводило зрителей в совершенное недоумение? какое было то зрелище, которое запечатлевало уста зрителей молчанием и вместе потрясало души их? Приходили они на зрелище, чтоб удовлетворить любопытству; уходили со зрелища, ударяя в перси и унося с собою страшное недоумение… Какое было это зрелище?
На это зрелище смотрели не одни человеки: смотрели на него с ужасом и глубочайшим благоговением все Ангелы Божии; предметы небесные уже не привлекали их внимания; взоры их устремились, приковались к зрелищу, открывшемуся на земле. Солнце увидело невиданное им, и, не стерпевши увиденного, скрыло лучи свои, как человек закрывает очи при невыносимом для них зрелище: оно оделось в глубокий мрак, выражая мраком печаль, столь горькую, как горька смерть. Земля колебалась и потрясалась под событием, совершившимся на ней. Ветхозаветная Церковь растерзала свою великолепную завесу; так терзаются и не щадятся драгоценнейшие одежды при бедствии неотвратимом, решительном.
Было зрелище, которое ныне мы созерцаем в воспоминании, в совершаемом церковном служении, в священном Изображении, предлежащем нашим взорам. Зрелищем был Сын Божий, сошедший с небес, вочеловечившийся для спасения человеков, обруганный, убитый человеками.
Какое чувство, как не чувство ужаса, должно всецело объять сердце при этом зрелище? Какое состояние, как не состояние совершенного недоумения, должно быть состоянием ума? Какое слово может быть произнесено при этом зрелище? Не замрет ли всякое человеческое слово во устах прежде исшествия из уст?
В то время, как иудеи, почивавшие на Законе, хвалившиеся обширным и точным знанием Закона, недоумевали, взирая на событие, предреченное Законом и Пророками, взирая на самопроизвольную Жертву, которой они были бессознательными жрецами; в то время, как иудеи недоумевали и возвращались, волнуемые опасением и мрачным предчувствием собственного бедствия, — стоял пред крестом и Жертвою язычник, сотник, стоял безотходно. Ему невозможно было уйти, потому что он начальствовал стражей, сторожившей Жертву: ему дана была эта счастливая невозможность, потому что таилась в сердце его вера, явная для Сердцеведца. Когда провозгласила природа свое исповедание Бога, сотник дал ответ на таинственный голос природы, дал ответ на таинственную исповедь исповедию явною и всенародною.
Иудеи, гордившиеся знанием буквы Закона и своею обрядового наружною праведностию, недоумевали пред распятым на древе Сыном Человеческим и Сыном Божиим. С одной стороны, поражали их знамения — землетрясение, раздрание церковной завесы, глубокий мрак, наступивший в самый полдень; с другой — их ослепляли и ожесточали плотской разум и гордое самообольщение, представлявшие Мессию в блеске земной славы, пышным царем, завоевателем вселенной, во {стр. 133} главе многочисленного войска, среди сонма роскошных царедворцев. В это время воин, язычник, исповедал казненного странника Богом; в это время исповедал Его Богом уголовный преступник.
Стояла при кресте и распятом на нем Господе Приснодева Богоматерь. Как мечом пронзено было печалию Ее сердце: предсказание святого старца Симеона исполнялось [402]. Но Она ведала, что на кресте совершается искупление рода человеческого, Она ведала, что Сын Ее, Сын Божий, благоизволил взойти на крест и принести Себя в примирительную жертву за отверженное человечество; Она ведала, что Господь, совершив искупление человеков смертию, воскреснет и совоскресит с Собою человечество; Она ведала это — и безмолвствовала. Безмолвствовала Она пред величием события; безмолвствовала от преизобилия скорби; безмолвствовала пред совершавшеюся волею Божиею, против определений которой нет голоса.
Стоял при кресте возлюбленный ученик Господа. Он смотрел на высоту креста, — в непостижимой любви добровольной Жертвы созерцал Любовь Божественную. Божественная Любовь есть источник Богословия. Она — дар Святого Духа, и Богословие — дар Святого Духа [403]. Она открыла Апостолам таинственное значение искупления.
Внезапно раздался с креста глас распятого Господа к Приснодеве:
Озарившись созерцанием великого события, возвратимся, возлюбленные братия, в дома наши и унесем с собою глубокие, спасительные думы, ударяя этими думами в сердца наши. Мы воспоминали, мы живо созерцали деяние Божественной Любви, деяние, превысшее слова, превысшее постижения. На эту Любовь мученики отозвались потоками крови своей, которую они пролили, как воду; на эту Любовь отозвались преподобные умерщвлением плоти
Иоанн Кронштадтский. Слова на Великий Пяток
ПОУЧЕНИЕ В СВЯТОЙ И ВЕЛИКИЙ ПЯТОК ПЕРЕД ПЛАЩАНИЦЕЮ
Вот как поруган, изъязвлен, умучен безгрешный и святейший Господь наш Иисус Христос! Какая же была нужда бесстрастному Богу пострадать так ужасно от людей плотью Своею? Какая нужда была Самому Богочеловеку перенести эти, как бы адские мучения на земле? Не было, братия, для Бога никакой нужды подвергать Себя такому бесчестью и таким страданиям на земле: Его самопожертвование совершенно добровольное, и Он мог не воплощаться, не страдать и не умирать. Только тогда мы все, как грешники и как враги Божии, были бы на веки пленниками и рабами диавола и все погибли бы вечно; тогда не было бы этих двух сторон: правой и левой, не было бы сказано: праведники пойдут в жизнь вечную, а грешники — в муку вечную, а было бы одно грозное определение всем — вечная мука. И подумать страшно! Но Господь по бесконечному милосердию Своему, не терпя видеть мучимым от диавола род человеческий, пришел нас освободить от рабства ему и от вечных мучений. А чтоб нас освободить от работы врагу, коему мы предались и предаемся сами, Он восхотел стать за нас по человечеству послушнейшим рабом Отцу Своему небесному, Коему мы стали, и ныне постоянно бываем непослушны, и в человеческой плоти и человеческою душей, человеческими силами, подкрепляемыми божеством, победить диавола-искусителя, коему мы так легко отдались в плен, и ныне отдаемся через свои грехи; далее, чтобы освободить нас от вечных мучений ада, которым по справедливости должны бы были подвергнуться бессмертные души наши, плененные диаволом, Он предвечный Бог восхотел Сам человеческим существом Своим вынести на Себе наши вечные мучения. И вот, как видите, как слышите из Евангелия, Он претерпел за нас эти мучения. Он вытерпел весь позор и всю лютость мучения от людей и от бесов, чтоб нас достать из ада, где без Спасителя пришлось бы нам вечно мучиться. Но Христос из ада нас достал, а мы сами в ад идем: идем бесстрашно, закрыв глаза, чтоб не видеть света и, чтоб скорее вринуться в него. Многие из нас бесстрашно предаются всяким грехам и не думают исправляться, как будто Христос греху служитель, и всех даже нераскаянных, не изменившихся сердцем и делами грешников, введет в рай. Непостижимое жестокосердие и бесчувствие владеет многими из нас. При страданиях и смерти Христа Спасителя вся тварь содрогалась от страха — земля тряслась, камни распадались, мертвецы воскресали, а наши души не содрогаются от страха при виде страданий и смерти Богочеловека, при воспоминании о вечных и лютых мучениях, которым мы подверглись бы, если бы не пострадал и не умер за нас Господь. Наши сердца не распадаются, не размягчаются и не расстаются с маловерием, неверием, с жестокосердием, гордостью, злобой на ближнего, завистью его благополучию, с осуждением, чревоугодием, объедением и пьянством, скупостью, сребролюбием, плотскою нечистотою. Сколько здесь — в виду этой плащаницы стоит таких людей, которые и в это священно ужасное время не перестают работать диаволу и питать злобу на ближнего; завидуют друг другу; помышляют о сребрениках, о татьбе, о пьянстве, о нечистоте. Сколько есть таких, которые лишь только дождутся праздника, как тотчас напьются пьяны и предадутся разгулу, и растлят храм тела своего, бывший храмом Господа по принятии и вкушении святых Тайн тела и крови Господней? Но что я говорю о празднике? Не видим ли мы еще до праздника, даже теперь, когда мы воспоминаем страдания Христовы за нас, людей пьяных и предающихся распутству? Они беззаконный народ, который ныне устами благословляет Христа, а завтра, или даже сегодня будет хулить Его делами своими? О, неблагодарные, бесчувственные, несмысленные, каменносердечные люди, которые сегодня как будто сострадают Христу и сораспинаются с Ним, а завтра, или послезавтра будут распинать Его? Но доколе это будет с нами, братия? Доколе нам лицемерить? Доколе нам работать диаволу и наичувствительнейше оскорблять Господа? Вот что, братия, если не распадутся каменные сердца наши с многоразличными злобами своими, пристрастиями своими, нечистотами своими, если мы не отымем от них маловерия, безверия, хладности, объедения и пьянства, студодеяния, злобы, гордости, зависти, лености и праздности и прочих страстей, то нас осудят, некогда, те камни, которые распались во время смерти Христовой. Если мы не покаемся и не обратимся к Богу всем сердцем: то вринемся в тот ад, из которого пришел избавить нас Сын Божий. Ей, братия, истинно!
ПОУЧЕНИЕ ПЕРЕД ПЛАЩАНИЦЕЮ В ВЕЛИКИЙ ПЯТОК
Вот, братия мои, Агнец Божий, принявший на Себя грехи наши, грехи мои, грехи каждого из вас. Вот воплощенный Сын Божий единородный истерзанный людскою завистью и злобой! Каково же человечество! О, сколь мрачна, отвратительна картина людской злобы! Припадем же перед Ним в исповедании и восплачем перед Господом, сотворившим нас, и в конец веков пострадавшим и умершим за нас. Со страхом и любовью припадем сердцем и устами к этим язвам, со страхом: ибо доселе смердят пред Ним и вопиют о наказании нас грехи наши; с любовью: ибо эти язвы и смерть Его взяты Им по неизреченной любви к нам, и естественно взывают нас к любви!
ПОУЧЕНИЕ В ВЕЛИКИЙ ПЯТОК ПЕРЕД ПЛАЩАНИЦЕЮ
Без меры велики Твои страдания за мир, но безмерно велики и плоды Твоих страданий:
Так, возлюбленные, Глава наша — Христос страдает, чтобы всему телу Его, т. е. нам было легко; Глава наша сгорает огнем крестных мучений, чтобы избавлять от грехов и от вечного огня геенского члены Свои. Кто постигнет умом своим, почувствует сердцем своим всю цену этого благодеяния? Один Он знает вполне, как велика Его жертва за нас: потому что один Он знал, видел, как бы настоящими вечные муки грешников и всю лютость вечных мучений, когда говорил о грешниках:
Пострадавший нас ради волею, Господи Иисусе Христе, Сыне Божий Ты сказал, идя на страдания:
ПОУЧЕНИЕ ПЕРЕД СВЯТОЮ ПЛАЩАНИЦЕЮ В ВЕЛИКИЙ ПЯТОК
Вижу человека замученного, убитого, обвитого полотном и положенного во гроб. Но кто это? Кто эта жертва злобы и мщения? Не человек только, но Богочеловек, Сын Бога живого, Иисус Христос. За что же убит неповинный, безгрешный, праведный и любящий безмерно Богочеловек? Кем убит и где убийцы? Убит за то, что Он любил людей так, как никто и никогда; а кому нужно было понять эту любовь, те не хотели понять; за то, что Он сделал им много, без числа много благодеяний, каких никто не сделал; а между тем, эти благодеяния толковались превратно; за то, что сотворил много величайших, благотворных чудес, каких никто не сотворил, а на эти чудеса смотрели люди лукаво; за то, что Он называл Себя, когда было нужно, Тем, что Он есть, т. е. Сыном Божиим, пришедшим спасти погибающих; за то, что обличал вопиющие неправды; за то, что по Нем шел весь мир, весь народ — зритель Его чудес и участник в Его благодеяниях, впрочем, скоро позабывший эти благодеяния и чудеса: вот за что убит Богочеловек. Кем убит? иудеями, теми, кои убили и пророков обличавших их неправду и беззакония прежде пришествия Спасителя; иудеями, народом Божьим избранным, коему явлено от Бога бесчисленное множество благодеяний; чудес поразительных, до ныне воспеваемых ежедневно православною церковью. Но, впрочем, здесь величайшее таинство, в которое ныне особенно надобно всем нам вникнуть: мучителями и убийцами Сына Божия были не одни иудеи и римляне-язычники: в этих мучениях и в этом убийстве, весьма-весьма много виноваты и все мы. Почему? Потому что Сын Божий, Иисус Христос, как Спаситель мира, был жертвой наших грехов; страдая и умирая, Он принимал от всеправедного Отца небесного, по человечеству, наказание за грехи всех нас. Иудеи сделали над Богочеловеком то, что, может быть, сделали бы и мы нашими страстями, бывши на их месте, да, вправду сказать, делаем в меньшем только размере и в ином виде над иными ближними и теперь. Итак, взирайте пристальнее на этого божественного Страдальца и Мертвеца трехдневного. Это — жертва наших грехов. Это — жертва бесконечной любви Божией к миру, погибающему в грехах, и, следовательно, ко мне и к тебе, возлюбленный брат. Сын Божий принял на Себя вместо меня и вместо тебя ужасы правосудия вечного, наказания вечного, предлежавшего мне и тебе, испил чашу праведного гнева и ярости Бога Вседержителя, которую надлежало бы пить мне и тебе; Он принял на Себя все раскаленные острые стрелы из Божьего колчана, уготованные для грешников, которые должны бы были вечно разить и палить меня и тебя, грешника неблагодарного и злонравного. Вечная правда и премудрость Божия чрез людей же наказала Богочеловека за человеков. В ужасе и благоговении склоняюсь пред правосудием Божиим, пред святостью Триипостасного Божества, которое в отметание неправды греха и в освящение человека грешника, созданного по образу и подобию Божию в лице Отца благоволило наказать за человеков святейшего Богочеловека, в лице Сына благоволило воплотиться и принять на Себя наказание за все человеческие неправды, а в лице Духа Святого — освятить грешников кающихся, обновить их, излиться нежнейшей и святейшей любовью в сердца их. Братия! внимайте таинству. Размыслите, сколь ужасен, отвратителен, ненавистен Богу грех вошедший в человеков, сколь ужасно наказание за грех, когда всесвятой и праведный Господь не пощадил возлюбленного Сына Своего, но предал Его за нас на такие страдания и смерть. Если с зеленеющим деревом, т. е. с Богочеловеком, так поступила правда Божия, то что будет с сухим, бесплодным, как мы грешники? Итак, собратья грешники! бойтесь еще прилагать грехи ко грехам, беззакония к беззакониям. Взирая на сего божественного Страдальца, научитесь возненавидеть и омерзить отныне и навсегда всякий грех и возлюбить правду и добродетель. Если же будем прилагать и еще грехи ко грехам намеренно и с сознанием, и таким образом распинать Сына Божия в себе часто и многократно; если будем каяться лицемерно и причащаться божественных тайн недостойно; если, исповедавшись и приобщившись святых Тайн в очищение и освящение, будем жить бесстрашно, по прихотям развращенного сердца, то эти самые язвы на руках и на ногах, и в ребре нашего Спасителя будут нам не во спасение, а в осуждение, и уже тогда никто во веки веков не избавит нас от геенских мук.
Братия мои! принесем Господу, за нас пострадавшему и умершему, слезы искреннего покаяния и умиления и будем жить в непрестанном покаянии и доброделании. Аминь.
ПОУЧЕНИЕ ВО СВЯТОЙ И ВЕЛИКИЙ ПЯТОК
Гряди вся тварь: песни исходные принесем Зиждителю. Бесчисленные сонмы небесных сил! все земнородные разумные обитатели! грядите, песни исходные принесем общему Творцу нашему, после лютейших страданий мирно почивающему во гробе! Приблизимся к Нему и станем вопрошать Его: "зачем Ты в мертвецех вменяешися в вышних живый и невместимый небесами, во гроб мал странноприемлешися? " Как это Ты, бессмертный Начальник жизни, Сам вкусил смерть, и как смертный положен во гроб? Как это случилось, что немощные, но злостные твари Твои, люди, довели Тебя до гроба? Видно Ты волей благоволил плотью взойти на крест: иначе, кто бы смел прикоснуться к Тебе, всемогущий? Видно тут есть великая тайна, которой не знали Твои злодеи и сам князь тьмы. И в самом деле, люди не ведали, что творили с Иисусом. Видно, что от этого крайнего снисхождения Твоего к людям произойдет для них много доброго: потому что все Ты делаешь только для умножения добра и блаженства тварей. Должно быть, Ты пострадал по великой нужде, с благостнейшей и премудрой целью: Ты
Мы все, братия, грешники; но, если веруем во Христа Господа нашего, распятого за нас, и стараемся жить по Его учению, если противимся греху, или, хотя и падаем, но опять восстаем, то смерть Спасителя, язвы Его — защита наша(Рим 3,25): мы избежим мучений адских и сподобимся небесного царствия. Если мы великодушно переносим скорби, болезни, лишения и разные несчастья в жизни и почитаем их должным воздаянием себе же за грехи свои, с верой и любовью вспоминая страшные страсти Спасителя ради нас претерпленные, то блаженны мы: распятый Господь спасет нас. Но горе тем, которые христиане только по имели, и попирают Его спасительное учение своим пренебрежением к Нему, или дерзкими мудрованиями о Нем(Рим 2,8), которые живут по воле сердца своего в неправде, в нечистоте, в забвении о Боге: они должны ужаснуться своего страшного положения:
СЛОВО ВО СВЯТОЙ И ВЕЛИКИЙ ПЯТОК
Так возопил пригвожденный к кресту за грехи мира, следовательно, и за наши с вами, братья и сестры, Агнец Божий, Господь Иисус
Братья и сестры! доколе время еще есть у нас будем с горячим покаянием приступать к Спасителю мира и с любовью и слезами целовать Его язвы, претерпленные за нас. Возлюбим правду, возлюбим милость, да помилованы будем. Аминь.
Лука Крымский. Слова в Великую Пятницу
I. Плач над Плащаницей
Вот, солнце померкло. Земля вздрогнула и затрепетала. Разодралась сверху донизу церковная завеса, отделявшая Святая Святых, ибо Сам Господь открыл для нас вход во Святая Святых — на самое небо, к Престолу Отца Своего.
Содрогнулся ад, ибо рушились его сила и власть. Расселись скалы, отверзлись высеченные в них гробы, и тела усопших святых поднялись, и вышли из гробов, и явились многим в Иерусалиме, благовествуя всем: «Совершилось».
Что совершилось? Совершилось дело спасения рода человеческого от власти диавола, сбылись древние ветхозаветные пророчества.
Господь наш Иисус Христос испустил последний вздох на Кресте Голгофском с тем словом, которое потрясло весь мир: «Совершилось!» Упала на грудь глава, увенчанная терновым венцом, обагренная Кровью. Пришли близкие, пришла Мать Его, пришли мироносицы, пришел Иосиф Аримафейский, и в глубоком горе, обливаясь слезами, сняли с Креста Пречистое Тело Учителя своего, и сотворили над Ним горький плач.
Вот и ныне пред нами лежит изображенное на святой Плащанице мертвое Тело Иисусово. Сотворим же и мы плач о Нем, плач о грехах наших, за которые Он добровольно принес Себя в жертву, и искупил их Своею Пречистой Кровью. Непостижимую вершину любви Божественной явил нам на Кресте Сын Божий, Спаситель мира.
На Кресте воссияло Солнце Правды, Солнце любви, озарившее весь мир светом Своим, светом Божественного сострадания. И от этого Солнца зажглись миллионы сердец, возлюбивших Господа Иисуса Христа. В этих сердцах огненными буквами были начертаны слова Его:
Господь первым взял Крест, самый страшный Крест, а вслед за Ним взяли на плечи свои кресты — пусть и меньшие — бесчисленные мученики Христовы. Вслед за Ним взяли кресты свои огромные множества людей, и тихо опустив головы, пошли в дальний и тернистый путь, указанный Христом, — путь к Престолу Божиему, в царство небесное. Вот уже две тысячи лет вслед за Христом идут новые и новые люди. И на этом пути стоят кресты, на которых распяты мученики Христовы.
Кресты, кресты… И дальше, сколько охватывает глаз, все кресты, кресты… Идут бесконечной вереницей люди, которые отвергли все блага мира, все презрели ради Господа Иисуса Христа, оставили все, что им было когда-то дорого и посвятили всю жизнь свою служению Ему.
Идут юродивые под тяжестью вериг и железных крестов, идут монахи и монахини, идут Божий святители с крестом и со святой Чашей в руках. Идут за ними, как за пастырями, добрые и кроткие рабы Божий, покорные Христу, следующие за своими духовными вождями, за пастырями и учителями. Идут без конца… Идет простой народ, любящий Христа, на котором исполнилось слово Христово:
Что же, неужели мы не присоединимся к этому бесконечному потоку христолюбцев, к этому святому шествию по пути скорбей и страданий? Неужели мы не возьмем на себя крест свой и не пойдем за Христом? Да не будет! Да содрогнется сердце наше от зрелища лежащего пред нами бездыханного Тела Христова. Да наполнит Христос, так тяжко пострадавший за нас, Своей безмерной благодатью сердца наши. Да даст Он нам в конце нашего долгого и трудного крестного пути познание слов Своих:
II. Уроки любви с Креста
Вот мы опять пришли услышать о страданиях Господа Иисуса Христа. И это крайне важно.
То, что мы слышим и видим, глубоко влияет на наши души, кладет глубокий отпечаток на них. Слышим ли злое, видим ли преступления — мы содрогаемся, ужасаемся. Бываем ли свидетелями доброго, чистого и высокого — умиляемся сердцем и в уме говорим: «Вот и мне бы так поступать!»
Немало было страшных преступлений в истории рода человеческого. Совесть протестует против них. Но как ни страшны все эти злодеяния, они ничто, пылинка по сравнению с огромной горой, они капля воды по сравнению с океаном, если подумать о величайшем из злодеяний, об ужасной казни Сына Божия, Того, Который сошел на землю с небес, чтобы спасти род человеческий, Того, Кто был кроток и тих, Кто «льна курящегося не угасил, трости надломленной не переломил» (см. Ис. 42, 3), Кто был полон любви к роду человеческому, любви неземной, такой, какой земля никогда не видела и не представляла. Он казнен, Его кровь течет по Кресту…
Сердце наше потрясает ужас этой казни, но вместе с тем оно исполняется глубочайшим умилением и радостью, потому что эта добровольная Жертва, крестная смерть невинного Страдальца являют нам вершину Божественной любви, которая озарила мир с Креста. И с Креста слышим мы Его слова, запечатленные неслыханной любовью, неслыханной кротостью и всепрощением, ибо Он молится за распинавших Его, открывает покаявшемуся разбойнику двери в рай, простирает Свои пречистые руки ко всем нам, грешным, жаждая нашего спасения.
Но мир услышал с Креста и страшные слова:
Люди дерзкие говорят, что на Кресте Господь не испытывал никаких страданий. В ранние времена христианства были еретики-докеты, которые нечестиво учили, что Тело Иисусово было не подлинно человеческим, а призрачным [2], а потому никаких страданий Господь Иисус Христос не претерпел. А монофизиты утверждали, что во Иисусе Христе естество человеческое было всецело поглощено естеством Божественным. Но мы знаем, что Он был и Истинным Богом, и истинным Человеком. Мы знаем, что Его человеческое естество претерпело на Кресте ужасные, неописуемые страдания и муки.
И эти слова Господа, произнесенные с Креста, сильнее всех доводов подтверждают это и опровергают еретические учения. Если бы Тело Христово было призрачным, если бы в Сыне Божием Божество всецело главенствовало над человечеством, разве услышал бы мир эти страшные слова?
Мог ли Отец Его оставить? Конечно, нет. Но муки были настолько невыносимы и ужасны, что, как Человек, Христос возопил к Богу:
Вот что сказал священномученик Киприан, епископ Карфагенский, живший в III веке: «Для чего оставлен Господь? Дабы нам не быть оставленными Богом. Оставлен для искупления нас от грехов и вечной смерти; оставлен для показания величайшей любви к роду человеческому; оставлен для доказательства правосудия и милосердия Божия, для привлечения нашего сердца к Нему, для примера всем страдальцам».
А еще воспримем святой благодатный урок Его любви к Своей Пречистой и Пресвятой Матери, сердце Которой, когда Она стояла у Креста, пронзил меч, поразило страшное горе по пророчеству св. Симеона Богоприимца. Она молчала, и Ее молчание несравнимо глубже выражало Ее скорбь, чем крики, вопли и стенания. Рядом с Ней стояли Мария, жена Клеопы, Мария Магдалина и любимый ученик Христов Иоанн. О Ней была забота Сына Божия, переносившего несказанные муки. Он обратил к Ней взор Свой и, указывая взглядом на апостола Иоанна, сказал:
Но вот настал конец невообразимого по тяжести подвига Сына Божия, смертью Своей Искупившего мир от власти диавола. Мы слышим последние Его слова, исполненные непостижимой для нас любви к Отцу:
Сотник, командовавший казнью, которого звали Лонгин, и воины, исполнявшие ее, видя все это, содрогнулись и ужаснулись. Любовь Христова сокрушает и каменные сердца. Сотник уверовал во Христа и воскликнул:
О блаженный мученик Лонгин, научи и нас всем сердцем обратиться ко Христу и возлюбить Его.
О Господи! Какую же хвалу, какое благодарение принесем мы Тебе за то, что сделал Ты для нас! Мы ничего не можем сделать, чтобы хоть немного быть достойными этого. О, Господи наш, Господи! Принесем Тебе все то малое, что можем принести. Принесем слезы наши и оросим ими пречистое Тело Твое, убиенное теми, кого пришел Ты спасти. Принесем Тебе любовь нашу…
Помоги, Господи, любить Тебя до конца жизни нашей, помоги следовать по пути, который Ты указал нам. Помоги избавиться от власти диавола, от искушений, творимых им. Веди нас по пути спасения и приведи нас во царствие Твое. Аминь.
Слово в Великую Пятницу и Благовещение Пресвятой Богородицы
Альфа и Омега
В Откровении о последних судьбах мира, которое получил ап. Иоанн Богослов в своей ссылке на острове Патмосе, ему явился Господь наш Иисус Христос в Божественной славе и силе и сказал:
Альфа и Омега — это первая и последняя буква греческой азбуки, начало и конец ее. Как же понимать эти удивительные слова Господа? Разве имеет Он начало? Нет, Он безначален, как Истинный Бог. Разве Он имеет конец? Нет, Он бесконечен, как Истинный Бог. Значит, не о Божественной сущности Своей говорит Спаситель, называя Себя Альфой и Омегой.
О чем же говорит Он? Во-первых, Он был началом и будет концом истории мира, то есть был Он Создателем его, и будет Страшным Судией в тот грозный час, когда настанет конец мира, когда, по слову ап. Петра, все будет уничтожено огнем,
Во-вторых, Он был, вместе с тем, началом и стал концом спасения нашего: Им положено начало спасения рода человеческого, Им и закончено это спасение на страшном Кресте Голгофском. Вот почему назвал Он Себя Альфой и Омегой.
А ныне мы, вместе со всей святой Церковью, молитвенно и с душевным трепетом вспоминаем начало и конец Его земной жизни.
О, как преславно, как велико, как божественно было начало! Кому из жен, а тем более из дев являлся Архангел Гавриил возвестить зачатие от Духа Святого? И вот, представ Пресвятой Деве Марии, Архангел Гавриил произнес великие слова:
Пророк Давид получил обычную, земную власть над народом Израильским. А Господь наш Иисус Христос воспринял величайшую власть духовную. Он царствует над миром духовным, Он возглавляет Церковь Свою, о которой сказал, что будет существовать она во веки веков и что
Изумительным, славным и чудесным было начало земной жизни Спасителя, но еще более чудесно, удивительно и непостижимо то, что Царь и Владыка всей твари во имя любви к роду человеческому благоволил прожить на земле жизнь, полную страданий, окончившуюся мучительнейшей и позорной казнью, на которую Он добровольно предал Себя.
Почему нужна была эта страшная жертва за грехи всего мира, за наши грехи? Потому, что они могли быть прощены и искуплены только ценою Крови Богочеловека. Только сама живая Любовь, неизмеримо большая, чем океан, могла преодолеть злобу диавола и разрушить его власть над нами.
Кровь жертвенных животных прообразовала Кровь Христову, искупившую грехи мира. Но невозможно, чтобы кровь тельцов и козлов, — говорит ап. Павел, — уничтожила грехи. Посему Христос, входя в мир, говорит: «Жертвы и приношения Ты не восхотел, но тело уготовал Мне» (Евр. 10, 4; см. также Пс. 39, 7), — то Тело Богочеловеческое, Кровь которого могла уничтожить грехи всех тех, кто уверует в ее Божественную силу, и освятить их.
И сказал Сын Божий: Вот, иду исполнить волю Твою, Боже (Пс. 8–9). И Он, одним приношением навсегда сделал совершенными освящаемых (Евр. 10,14). Дал им силу противостоять всем козням диавола.
Таким непостижимо великим делом любви закончилась земная жизнь Спасителя; так страшна была эта Омега! Страшное злодеяние совершили древние иудеи, распяв своего Царя и Господа. О них сказал апостол и евангелист Иоанн Богослов: Пришел к Своим, и Свои Его не приняли (Ин. 1, 11).
Но только ли они Его не приняли? Во все века и во всех народах было множество не принявших Его и не уверовавших в Него. Но, что всего страшнее, и среди христиан было и есть множество вторично распинающих Его своими грехами и упорством во зле. Сколько горя приносят людям страшные войны, в которых христиане истребляют друг друга. Как понять те страшные потоки крови, которые затопили всю Европу в столь недавнюю Вторую мировую войну? Однако сегодня, в праздничный день, да будут нам утешением слова ап. Иоанна Богослова: А тем, которые приняли Его, верующим во имя Его, Он дал власть быть чадами Божиими (Ин. 1, 12).
Не так много нас, верующих. Спаситель называл учеников Своих малым стадом (см. Лк. 12, 32). И теперь мы — малое стадо, и теперь нас мало, но все-таки мы имеем власть быть чадами Божиими, ибо всем сердцем любим Господа Иисуса Христа и веруем в то, что Он — истинный Сын Божий; и с трепетом в сердце взираем на Крест Его, на святую плащаницу, на Тело Его, снятое с Креста.
Придите же, ублажим Его, ублажим слезами своими, целованием своим, ублажим скорбной просьбой при целовании: Помяни мя, Господи, егда приидеши во царствии Твое! Аминь.
Николай Сербский. Великий Пяток. Евангелие о Боге среди разбойников
Христос на Голгофе! Спаситель на Кресте! Праведник в муках! Человеколюбец, убиенный людьми! Имеющий совесть да устыдится! Имеющий сердце да плачет! Имеющий разум да разумеет!
С чем сравнить это событие, таинственное, как бездна, тяжкое, как земля, страшное, как ад? С каким из миллионов повседневных событий в пространной вселенной, которые видят наши глаза и о которых слышат наши уши, сравнить это не имеющее имени злодеяние на Голгофе? С агнцем ли среди голодных волков? Или с невинным младенцем в пасти змеиного царя? Или с матерью, окруженною сумасшедшими сыновьями и дочерьми? Или с мастером, попавшим в им самим созданную машину и разрубленным на куски механизмом сей машины? С Авелем ли, коего брат убил? Но то больший грешник убил меньшего грешника, а здесь злодеяние совершено над Безгрешным. С Иосифом ли, коего братья продали в Египет? Но то грех против брата, однако не против благодетеля; а здесь грех против Благодетеля. С праведным ли Иовом, тело коего сатана превратил в гной, и смрад, и пищу червей? Но то злобный сатана ополчился против творения Божия, а здесь творение ополчилось против Творца. С дивным ли Давидом, на коего восстал сын его Авессалом? Но то малое наказание Божие за великий грех Давидов, а здесь Праведник, Праведник, величайший Праведник подвергается величайшим, величайшим мукам!
Милосердный Самарянин, спасавший человечество от ран, нанесенных разбойниками, Сам попался разбойникам. Семь видов разбойников окружили Его. Первого разбойника представляет сатана второго - старейшины и вожди народа иудейского, третьего - Иуда, четвертого - Пилат, пятого - Варавва, шестого - непокаявшийся злодей на кресте и седьмого - покаявшийся злодей на кресте. Остановимся на время и рассмотрим эту разбойничью шайку, посреди которой висит распятый Сын Божий, в крови и ранах.
На первом месте стоит сатана. Величайший пакостник рода человеческого, он есть отец лжи и разбойник из разбойников. Двойственны его искушения, коими искушает он род человеческий, дабы погубить его: он искушает наслаждением и искушает страданием. Вначале он искушал Господа на Горе Искушения наслаждением, властью и богатством, ныне же, в конце, Он искушает Его страданием. Будучи побежден и посрамлен при первом искушении, он оставил Господа и отступил от Него. Но оставил он Его не насовсем, а только до времени. Так написано в Евангелии: диавол отошел от Него до времени (Лк.4:13). Это время настало, и се, он снова появляется. Теперь ему не нужно было являться открыто и видимо; теперь он действовал чрез людей, чрез сынов тьмы, ослепших от великого света Христова, в слепоте своей предавших себя в руки сатаны и послуживших ему орудием против Господа Иисуса Христа. Но он здесь, близ всякого языка, хулящего Христа, на всяких устах, оплевывающих пречистое лице Его, при всякой руке, бичующей Его и уязвляющей Его терновым венцом, во всяком сердце, горящем огнем зависти или ненависти к Нему.
Второй разбойник суть вожди и старейшины народа иудейского, политические, религиозные и интеллектуальные вожди народа сего. Это книжники, фарисеи, саддукеи и священники. Во главе их всех стоит царь Ирод. На злодеяние против Господа их подвигли зависть и страх, зависть к Сильнейшему, Умнейшему и Лучшему, нежели они, и страх за свое положение, власть, честь и богатство в случае, если весь народ пойдет за Христом. Видите ли, что не успеваете ничего? весь мир идет за Ним (Ин.12:19), - жаловались они в своем бессилии, зависти и страхе. В чем же их преступление против Господа? В том, что они без законного допроса и суда взяли и убили Его. В Евангелии написано: Тогда собрались первосвященники и книжники и старейшины народа во двор первосвященника, по имени Каиафы, и положили в совете взять Иисуса хитростью и убить (Мф.26:3-4). Итак, они положили в совете не обвинить Его пред судом, не изложить пред судом Его мнимые преступления, да судит Его суд; но они положили в совете взять и убить Его, и притом хитростью! Когда правдолюбивый Никодим предлагал, чтобы суд прежде выслушал Господа, да узнает, что он делает, фарисеи с негодованием и насмешками отклонили сие предложение (Ин.7:50-52).
Третий разбойник - Иуда, мнимый и жалкий апостол. Сатана пролил кровь Христову из богоненавистничества и человеконенавистничества; старейшины и вожди народные пролили кровь Праведника из зависти и страха; Иуда же присоединился к сатане и народным старейшинам из сребролюбия. Его преступление состояло в том, что за тридцать грязных сребренников он предал своего Учителя и Благодетеля. Свое злодеяние он сам признал пред теми же самыми старейшинами, которые и наняли его для дела предательства. Согрешил я, предав Кровь невинную, - сказал он. И, бросив сребренники в храме, он вышел, пошел и удавился (Мф.27:4-5). Да и сама его отвратительная смерть свидетельствует против него, ибо о нем написано так: но приобрел землю неправедною мздою, и когда низринулся, расселось чрево его, и выпали все внутренности его (Деян.1:18).
Четвертый разбойник - Пилат, наместник кесаря в Иерусалиме и, в таинственном смысле, представитель языческого мира при осуждении Богочеловека. Насколько он презирал иудеев, настолько же и иудеи презирали его. Вначале он вообще не хотел вмешиваться в суд над Христом. Возьмите Его вы, и по закону вашему судите Его (Ин.18:31), - так сказал он обвинителям Христовым. Потом он принял сторону Христа и после определенного допроса объявил иудеям: я никакой вины не нахожу в Нем (Ин.18:38). Наконец, устрашенный угрозою: если отпустишь Его, ты не друг кесарю (Ин.19:12), - Пилат решил быть по прошению их (Лк.23:24) и повелел Христа бичевать и распять. Преступление Пилата состоит в том, что он мог, но не захотел защитить Праведника. Се, сам он изрек Господу: я имею власть распять Тебя и власть имею отпустить Тебя (Ин.19:10). Этим признанием Пилат навсегда возложил на себя бремя - ответственность за убийство Христа. Что подтолкнуло Пилата ко злодеянию сему, и что привело его в шайку прочих разбойников? Малодушие и страх, малодушие в защите справедливости и страх за свое положение и милость кесареву.
Пятый разбойник был Варавва. Он в то время сидел в темнице за произведенное в городе возмущение и убийство (Лк.23:19). За такие беззакония он и по иудейскому, и по римскому закону заслуживал смерти. Лично и сознательно он ничем не согрешил против Христа. Согрешили те, кто его предпочел Христу. С помощью разбойника Вараввы Пилат думал спасти Христа от смерти; иудеи же с помощью невинного Христа спасли Варавву. А именно, Пилат предложил иудеям проголосовать и свободно избрать Христа или Варавву; и подобные выбрали подобного. Бога или разбойника? И разбойники проголосовали за разбойника!
Шестым и седьмым разбойниками были злодеи, висевшие на Голгофе каждый на своем кресте, один по правую, а другой по левую сторону Христа, как пророчески предвидел и предсказал прозорливый Исаия: и к злодеям причтен был (Ис.53:12). Один из этих разбойников и в смертных муках извергал из уст своих хулу; другой же молился. Вот два человека в равном положении: оба прибиты ко кресту, оба расстаются с миром сим, ничего более от него не ожидая! И все-таки как они различны! Се, отповедь всем кричащим: "Поставьте людей в равное материальное положение, оказывайте им всем равную честь и дайте равную собственность, и тогда они и духовно будут одинаковы!" Один разбойник, испуская дух, злословит Сына Божия: если Ты Христос, спаси Себя и нас; другой же молится Господу: помяни меня, Господи, когда приидешь в Царствие Твое (Лк.23:39-42)! Крестные муки у одного убили и тело, и душу; а у другого убили тело и спасли душу. Крест Христов одному был в соблазн, а другому - во спасение.
Таковы были разбойники, окружавшие Христа. Но, о благодать Божия, помоги нам, прежде нежели мы осудим этих разбойников, распявших на кресте Господа любви, рассмотреть свою собственную жизнь и исследовать, не принадлежим ли и мы к той самой разбойничьей шайке. О, если б мы хотя бы были подобны седьмому разбойнику, который покаялся на кресте и в страданиях телесных взыскал и обрел спасение своей грешной души!
Если кто-либо дышит ненавистью к Богу и людям, то он является ближайшим товарищем сатаны и самым острым оружием его.
Если кто-либо исполнен зависти к богоугодным людям и рабам Христовым, то он разбойник и богоубийца, подобный Ироду, Анне, Каиафе и прочим вождям и старейшинам народа иудейского.
Если кто-либо сребролюбив, то не далек он от предательства Бога и его ближайший товарищ в разбойничьей шайке мира сего есть Иуда.
Если кто-либо малодушен в защите праведников и столь боязлив за свое положение и комфорт, что согласится даже и на убийство праведника, - тот точно такой же разбойник, как и Пилат.
Производил кто-либо возмущения и убийства, а вместо него пострадал другой, по судебной ли ошибке или по человеческой нечестности, - он разбойник, подобный Варавве.
Хулит кто-либо Бога всю свою жизнь, делами ли или словами, и даже в час смертный на языке у него богохульство - воистину, его духовным братом является разбойник-богохульник на кресте.
Да будет же благословен тот, кто, подвергнувшись мучениям за грехи свои, никого не хулит и никого не осуждает, но памятует о грехах своих и вопиет к Богу о прощении и спасении! Да будет благословен сей седьмой разбойник, который уразумел, что страдания его на кресте заслужены грехами его, и уразумел, что страдания невинного Спасителя не заслужены, но восприняты за грехи других людей; и покаялся, испросил милость Божию и первый вошел в Рай вечной жизни вместе со Спасителем! Три откровения получили мы чрез него: спасительность покаяния, даже и в час смертный; спасительность молитвы к Богу; и быстрота Божия милосердия. Дивный пример оставил он всем нам, каким бы то ни было грехом себя запятнавшим, от Бога отпавшим и к злодеям присоединившимся. Всякий грех - злодеяние против Бога, и всякий, кто совершил хотя бы один-единственный грех, входит в число разбойников, то есть рабов сатаны. Так пусть же никто в муках не ропщет, дабы муки не стали ему не ко спасению, а к погибели; но да освещает мрак страданий размышлением о своих грехах, покаянием и молитвою. Только так муки будут ему не к погибели, а ко спасению.
А теперь, когда мы увидели всех разбойников, окружавших Господа Иисуса Христа, остановимся на некоторое время и пред Самим Господом и посмотрим, как выглядит Он среди разбойников. Прежде всего, на минуту вернемся в сад Гефсиманский, где утомленные ученики спят, а Господь преклоняет колена в молитве и борении:
Отче Мой! если возможно, да минует Меня чаша сия; впрочем не как Я хочу, но как Ты (Мф.26:39). И, находясь в борении, прилежнее молился, и был пот Его, как капли крови, падающие на землю (Лк.22:44). Нераздельно Божество Христово от Его человечества, но пред нашими очами то одно проявляется больше, то другое. Смотря на Него как на слабенького Младенца в вертепе, мы видим Человека. Глядя на Его бегство в Египет или на многолетний безмолвный труд в Назарете, мы снова видим Человека. Смотря на Него жаждущего, и алчущего, и утомившегося от пути, мы видим Человека. Но когда у нас на глазах Он воскрешает мертвых, умножает хлебы, исцеляет бесноватых и прокаженных, утишает бурю, запрещает ветрам, ходит по водам как по суше - тогда мы, воистину, видим пред собою не Человека, но Бога. В Гефсиманском саду мы видим Его и как Бога, и как Человека. Как Бога - ибо пока три лучших человека в мире, трое первых Его апостолов, спят, утомившись, Он неутомимо пребывает в молитвенном коленопреклоненном бдении. Как Бога - ибо кто и когда мог и смел обратиться к Богу со словами Отче Мой, кроме Него единого, осознающего как Сын Свое единосущие с Богом Отцем? Как Бога - ибо кто из смертных людей дерзнул бы сказать, что по глаголу его слетятся к нему более, нежели двенадцать легионов Ангелов (Мф.26:53)? Как Человека - ибо, се, как Человек Он падает на лице Свое в прах земной; как Человек покрывается каплями пота от страдания; как Человек пребывает в борении Сам с Собою; как Человек ужасается при мысли о муках и смерти; как Человек молится, да минует Его горькая чаша страданий.
Кто может описать и измерить страдания Христовы в ту страшную ночь накануне распятия? Страдания души и тела! Если на Кресте сильнее было страдание телесное, то здесь сильнее было страдание душевное. Ибо говорится, что Он был в борении. Это внутреннее, душевное борение; это объяснение со Отцем; это таинственный совет Человека с беспредельною Божественною Троицей о том, от чего зависит весь сотворенный мир от начала до конца. На одной стороне - ужаснейшие муки Человека, от коих холодною ночью выступает кровавый пот; а на другой стороне - Божие домостроительство человеческого спасения. Сии две стороны находились в борьбе. Сии две стороны надлежало примирить. Человек восклицал: если возможно, да минует Меня чаша сия; Богочеловек (Послушливый Сын) добавлял: впрочем не как Я хочу, но как Ты. А Бог определял, что чашу должно испить. И когда Человек примирился с определением Божиим, мир снова возвратился в душу Его, тот никогда не виданный на земле мир, который уже не могли поколебать ни предательство, ни заплевание, ни поругание, ни заушение, ни терновый венец, ни ложь, ни клевета, ни неблагодарность, ни все бушующее кругом безумие, ни даже крестные страдания. Господь наш Иисус Христос одержал главную победу над сатаною в Гефсиманском саду, и одержал ее чрез послушание Богу Отцу. Из-за непослушания Богу Адам был побежден сатаною; послушанием Богу Христос победил сатану и спас Адама и род его. В саду Райском сатана победил человека; в саду Гефсиманском Человек победил сатану. Это и было тем борением, о коем упоминает евангелист. Нужно было, чтобы победил именно Человек, Человек, а не Бог, да имеют таким образом все люди пред собою пример борьбы и победы, пример человеческий, которому можно подражать. Потому Бог и попустил Человеку Иисусу бороться с сатаною и разнообразными силами его. Отсюда и ужаснейшие муки Человека; отсюда и восклицание: да минует Меня чаша сия; отсюда и пот Его, как капли крови, падающие на землю. Но если плоть немощна, то дух бодр (Мф.26:41). И дух одержал победу сперва над плотью, а затем и над сатаною. Может быть, сатана не мог уразуметь, что полностью побежден в саду Гефсиманском, и продолжал ликовать, видя Господа поруганным, распятым и умерщвленным. Но когда Господь, чрез смерть и гроб, спустился как гром в царство сатаны, тогда сатана осознал: его мнимая победа на Голгофе есть лишь завершение его поражения в Гефсимании.
Как Господь Иисус Христос алкал и жаждал как Человек; утомлялся как Человек; как Человек ел и спал, ходил и говорил, плакал и радовался - так Он как Человек и страдал. И да не скажет никто из нас: "Легко Ему было страдать - Он был Бог! А мне как перенести страдания?" Такие речи - всего лишь отговорка, проистекающая от неведения и лености духа. Воистину, не легко было Христу страдать, ибо Он страдал не как Бог, но как Человек. И еще: тяжелее было страдать Ему, невинному и безгрешному, нежели нам, повинным и грешным. Нам никогда не следует забывать, что когда мы страдаем, то страдаем за свои грехи. Господь же Иисус Христос страдал не из-за Себя и не за Себя, но из-за людей и за людей, из-за многих людей и за все грехи людские. А если один грех принес Адаму смерть; если один грех отметил чело Каина вечной печатью позора; если Давид столь пострадал за два-три греха; если за многие грехи Иерусалим был разорен и Израиль отведен в рабство - можете себе представить, какие страдания должен был перенести Тот, на Ком бременем отяготели горы всех грехов человеческих, всех веков и всех поколений! Тут страшные грехи, от которых земля рассаживалась и поглощала людей и скот; тут грехи, от которых погибали города и народы; тут грехи, вызывавшие потоп, и голод, и засуху, и мор, и саранчу, и гусениц; тут грехи, производившие между людьми войны, опустошение и разорение; и грехи, отверзавшие врата душ человеческих и населявшие людей безумными духами; и грехи, от которых солнце помрачалось, и море колебалось, и реки высыхали. И к чему перечислять? Можно ли исчислить песок морской или траву полевую? Все те грехи, из коих каждый в отдельности смертоносен, как яд самой опасной змеи, ибо возмездие за грех - смерть (Рим.6:23), все до одного пали на невинного Человека Иисуса. Он взял на Себя грехи наши. Что же удивительного, если с Его чела падают капли пота, как капли крови! Что удивительного, если вопиет Он: да минует Меня чаша сия! Вот, едва ли кто умрет за праведника, а Христос умер за нечестивых (Рим.5:6-7)! Представь себе, что ты изведен на казнь за праведника, и ты увидишь, как это тяжко. А представь, что тебя казнят за разбойника, и притом за разбойника, который против тебя совершал злодеяния, - представь, что ты изведен на смерть ради его спасения! От одной такой мысли у тебя выступит пот. Тогда ты до некоторой степени поймешь кровавый пот Христов. И тогда ты, устрашенный, пораженный, изумленный, воскликнешь: "Се, Человек, Который есть Бог!"
Се, Человек! (Ин.19:5) - воскликнул Пилат пред толпою иудеев, указывая им на Христа в терновом венце и багрянице. Почему Пилат так воскликнул? Восхищаясь ли достоинством, спокойствием и молчаливостью Христовою или же намереваясь вызвать сострадание у иудеев? Может быть, и то, и другое. Воскликнем и мы с восхищением: "Се, Человек!" Се, истинный, настоящий, прекрасный Человек, какого замышлял Бог, когда творил Адама. Се, Человек кроткий, смиренный и послушливый воле Божией, каким был Адам в Раю до грехопадения и изгнания. Се, Человек, в Коем нет ненависти и злобы, Человек, имеющий неколебимый мир среди бури ненависти и злобы человеческой и бесовской! Его борение завершено в саду Гефсиманском. Тогда, когда Он третий и последний раз воззвал ко Отцу: да будет воля Твоя, - настал мир в душе Его. Этот мир придавал Ему достоинство, раздражавшее иудеев и вызывавшее восхищение у Пилата. Он предал тело Свое воле Отца Своего, как немногим позже предал в руки Его дух Свой. Свою Человеческую волю Он полностью покорил Божественной воле Отца Небесного. Не желая никому зла, незлобивый Агнец шествовал, сгибаясь под тяжестью Креста, к Голгофе. Не столько отяготело на Нем древо Крестное, сколько грехи рода человеческого, грехи, кои вместе с Его телом имели быть пригвождены к древу тому.
Но к чему говорить, что Христос в сии страшные часы никому не желал зла? Это значит сказать только половину. Он всем и каждому желал только блага. Но и этим сказано не все. Он не только желал блага, но и до конечного Своего издыхания трудился на благо людей. Даже и на самом Кресте Он трудился на благо тех, кто пригвоздил Его ко древу. Все, что Он мог сделать для них во время Своих крестных страданий, Он сделал, а именно: простил им грех их.
Отче! прости им, ибо не знают, что делают (Лк.23:34). Это не только благое пожелание, это благое дело, величайшее благое дело, какое грешным людям надобно от Бога. На Кресте, в объятиях смерти, весь изгибаясь от боли, Господь исполнен заботы о спасении людей. Он оправдывает людей их неведением. Он молится о разбойниках, которые Его гвоздями прибивают и копьем пронзают. Он и распятый соблюдает Свои великие заповеди, данные людям: заповедь о непрестанной молитве, заповедь о милосердии, заповедь о прощении, заповедь о любви. Кто и когда, попав в руки разбойников, молился о благе разбойников, молился о их спасении, заботился о них, оправдывал их злодеяние? И самые лучшие люди, попав в руки разбойников, молились Богу только о своем спасении, думали о своем благе, заботились о себе и оправдывали себя. И самые праведные люди до Христа не могли возвыситься до молитвы о мучителях своих. Всякий призывал и Бога, и людей воздать делающим ему зло. А се, Господь оправдывает Своих мучителей, заботится о них, прощает их и молится о них. Из-за каких мелочей мы бываем злопамятны! За какие мелочи гневаемся и мстим! И это мы, всякий день навлекающие на себя гнев Божий преступлением Его святых заповедей - нечистыми ли мыслями, нечистыми ли вожделениями, неправедными ли делами! Никто из нас не может называться человеком, не будучи человеколюбив. Только человеколюбие может сделать нас людьми, истинными и настоящими людьми. Тщетно мы взираем на распятого Господа, тщетно слушаем Его последнюю молитву о грешниках - если нет в нас человеколюбия, то и мы входим в разбойничью шайку, неправедно осудившую и убившую Его. Так пусть же нас наполняет не только восхищение Господом Человеколюбцем, но вместе с тем и стыд, настолько, насколько сия молитва со Креста относится и к нам.
"Чем больше любовь, тем больше и страдание", - говорит преподобный Феодор Студит. Если мы еще не способны измерить любовь Господа Иисуса Христа к нам, постараемся измерить страдания Его за нас. А страдания Его за нас были столь велики и ужасны, что и земля почувствовала их и потряслась; и солнце почувствовало их - и померкло; и камни - и расселись; и завеса - и раздралась; и гробы - и отверзлись; и умершие - и воскресли; и сотник под Крестом - и исповедовал Сына Божия; и разбойник на кресте - и покаялся. И да не будет наше сердце слепее земли, тверже камня, бесчувственнее гробов и мертвее мертвецов, но да покаемся, как разбойник на кресте, и поклонимся Сыну Божию, как сотник Пилата под Крестом; чтобы и мы так, со многими святыми братиями и сестрами, были навеки искуплены от смерти страданиями Христовыми, очищены пречистою кровью Его, обняты распростертыми руками Его святыми и удостоены бессмертного Царствия Его. Ибо пренебрегший этим останется в жизни сей в антихристовой разбойничьей шайке, а в жизни иной будет иметь часть с нераскаянными разбойниками, далеко, далеко-предалеко от лица Божия. Потому что, хотя Бог однажды был с разбойниками на земле, Он никогда не будет с ними на небе.
Поклонимся же страстям Господа, распятого за нас, грешных. Исповедуем и прославим Его святое имя. Да будет Ему честь и слава как истинному Человеку и истинному Богу, со Отцем и Святым Духом - Троице Единосущной и Нераздельной, ныне и присно, во все времена и во веки веков. Аминь.
Иустин (Попович). Страшный суд над Богом
Никогда в человеке не было так мало Бога, дорогие братья, как сегодня, никогда человек не был так безбожен, как сегодня. Сегодня диавол воплотился в человека, дабы развоплотить Богочеловека. Сегодня все зло вселилось в тело человека, дабы Бога изгнать из тела. Сегодня весь ад переселился на землю; помнит ли кто-то, что когда-то земля была раем? Нынешнее падение человека неизмеримо страшнее первого падения человека; тогда человек отпал от Бога, а сегодня распял Бога, убил Бога. Человек, как тебя именовать, если не диаволом? Но что это я говорю? Это оскорбление для диавола. Диавол никогда не был так зол, так изощренно зол, как человек. Господь Христос и во ад сошел, и там Его не распяли! Разве люди не хуже диавола; разве земля не стала адом более, чем сам ад? Из ада не изгнали Христа; а люди и сегодня Его гонят с земли, изгоняют из своего тела, из души, из своего града…
Братья, в зеницу моей души, подобно змею, впился зловещий вопрос, злорадно спрашивающий меня: разве человек был когда-либо добр, если он смог распять Христа? Ты веруешь в человека, хвалишься им, ты оптимист? Эх, посмотри на человека, посмотри на человечество с высоты Великой Пятницы, посмотри на человека, как он убивает Богочеловека, и скажи, останешься ли ты и теперь оптимистом? Не стыдишься ли, что и ты человек? Не видишь ли, что человек хуже диавола?
Забудьте все дни, которые были прежде, и все дни, которые были после Великой Пятницы, сведите человека в границы Великой Пятницы, не будет ли она зеницею всех зол, стержнем всех искушений, средоточием всех гадостей? Не сошла ли в человеке в этот день земля с ума? Не доказал ли человек в этот день, убивая Богочеловека, что он безумие земли?
Даже Страшный Суд, братья мои, не будет страшнее Великой Пятницы. Он будет, несомненно, менее страшным, потому что тогда будет Бог судить человека. А ныне человек судит Бога. Ныне Страшный Суд для Бога. И суд над Ним судит человечество. Ныне человек оценивает Бога и оценивает Его ценою в тридцать сребреников. Христа за тридцать сребреников! Разве это последняя цена? Разве Иуда – это наше последнее слово о Христе?
Сегодня человечество осудило Бога на смерть. Это величайший бунт в истории неба и земли. Это величайший грех в истории неба и земли. Даже падшие ангелы такого не совершили. Сегодня совершен Страшный Суд над Богом. Никогда мир не видел более невинного осужденного и более безумных судий. Осмеянный Бог страшнее, чем когда-либо.
Крест, позорнейший дар, даровали мы Тому, Кто нам даровал вечную славу. Прокаженный, Он очистил тебя от проказы, разве за это ты даруешь Ему крест? Слепец, разве для того Он раскрыл тебе очи, чтобы ты сумел сделать крест и распять Его на нем? Мертвец, разве для того Он воскресил тебя из гроба, чтобы ты загнал Его в свой гроб? Благими вестями услаждал Сладчайший Иисус горькую тайну жизни нашей, братья мои; за какую из них мы одариваем Его такой желчью?
«Люди Мои, что Я вам сделал? Не исполнил ли Иудею чудесами? Не воскрешал ли мертвецов единым словом? Не исцелял ли всякую болезнь и недуг?.. Что же вы мне даете? За исцеление раните Меня, за жизнь убиваете Меня и распинаете на древе».
Великая Пятница, братья мои, это наш стыд, и позор, и поражение. Иуде Искариоту была хоть самую малость причастна всякая душа. Если бы не так, мы были бы безгрешными. Через Иуду мы все пали, мы все христопродавцы, все предали Христа и приняли диавола, пригрели сатану. Да, сатану, ведь в Святом Евангелии сказано:
Сребролюбие, ты предало Господа Христа! Сребролюбие, ты Его предаешь и ныне. Иуду, ученика Христова, того, кто три года был с Ним, кто присутствовал при всех чудесах Христовых, кто именем Иисусовым очищал прокаженных, исцелял больных, воскрешал мертвых, изгонял нечистых духов, этого Иуду сребролюбие сделало предателем и убийцей Христа. Как же тогда этому сребролюбию и меня, и тебя не сделать предателем и христоубийцею, меня, того, кто не созерцал на протяжении трех лет воплощенного Бога, кто не очищал именем Иисусовым прокаженных, не исцелял больных, не воскрешал из мертвых. Иуда долго был с Тем, Кто не имел, где главу приклонить, с Тем, Кто и делами и речами учил, что нет необходимости носить золото и серебро. А я? А ты? Если ты не умеешь радоваться нищете, брат, если ты не умеешь быть счастлив нищетою, знай, ты – кандидат в Иуды. Не спрашивай: «Не я ли, Господи?» (ср. Мф. 26:25). Ибо ты обязательно услышишь ответ: «Да, конечно». Стремишься ли к богатству, таится ли в тебе жажда к деньгам, знай, в тебе зарождается Иуда. Брат мой и друг, запомни на всю жизнь: сребролюбие распяло Христа, убило Бога; сребролюбие из ученика Христова произвело врага Христова, убийцу Христова. Но не только это, оно и Иуду убило. Сребролюбие имеет такое проклятое свойство, что делает человека не только христоубийцей, но и самоубийцей. Оно сначала убивает Бога в душе человеческой, а убив Бога в человеке, оно убивает и самого человека.
Смерть – страшная тайна, братья, но самое страшное, когда люди предают на смерть Бога и желают убить Его совершенно, уничтожить совсем, чтобы Он был совершенно мертв, весь без остатка. Сегодня день, когда люди страшны Богу, ибо мучают Бога, как Его никто никогда не мучил, ибо оплевывают Бога, как никогда никто не плевал в него, ибо бьют Его, как никто никогда не бил Его. Пусть умолкнет все, что зовется человеком,
Сегодня не черти, не звери, не шакалы, а люди сплели венец из терна и надели на главу Христа. Терновым венцом украсили Того, Кто человека украсил бессмертием! Терновый венец плетет человечество вокруг главы Того, Кто вокруг земли сплел венец из звезд! Терновый венец для Христа плету и я, и ты, приятель, если я сребролюбив, если я блудлив, если я прелюбодей, если я богохульник, если я клеветник, если я наветчик, если я пьяница, если я немилостив, если я гневлив, если я не сдержан, если имею грешные мысли, если имею нечистые ощущения, если не имею веры, если любви не имею. Всякий мой грех, всякий наш грех – терн, вплетаемый нами в проклятый венец, который обезумевшее человечество непрестанно плетет вокруг главы Господа Иисуса.
Человек мучит Бога безжалостнее диавола. Вы не верите? Послушайте, что рассказывает очевидец:
Его, Творца и Спасителя, оплевывают и бьют, а Он кротко и молчаливо все переносит. Есть ли оправдание тебе, который на всякое оскорбление отвечает оскорблением? На зло – злом? Кто проклинает клянущих и ненавидит ненавидящих? Отвечая злом на зло, ты плюешь в Господа Христа; ненавидя тех, кто ненавидит тебя, ты бьешь и мучаешь Христа; отвечая оскорблением на оскорбление, ты позоришь Господа Иисуса, ибо Он так не поступал.
Пилат предает на распятие Кроткого Господа. Люди Его ведут от мытарства к мытарству, от муки к муке, от поругания к поруганию. Распинают поруганного Бога, приковывают Его к кресту. Разве гвозди, вбитые в руки Христовы, забиты не в руки, которые исцелили стольких больных, очистили стольких прокаженных, воскресили стольких мертвецов? Разве должны умолкнуть уста, которые говорили так, как никто из людей никогда не говорил? Иаире, где еси (ср. Мк. 5: 22; Лк 8, 41)? Лазаре, где еси (ср. Ин. 11-12)? Вдовица наинская, где же ты, защити Господа твоего и моего (ср. Лк. 7: 11-15)! Разве вы распнете Его – надежду безнадежных, утешение безутешных, око слепых, ухо глухих, воскресение мертвых? Разве забьете гвозди в святые ноги, которые несли мир, которые благовестили, которые ходили по морю, как по суше, которые спешили ко всем болящим? К мертвому Лазарю (ср. Ин. 11-12)? К гадаринскому бесноватому (ср. Мк. 5: 1-20; Лк. 8: 26-39)?
Распят Бог. Довольны ли вы, богборцы? Счастливы ли вы, богоубийцы? Что вы думаете о Христе на кресте? Лжец, бессильный, соблазнитель,
А что мыслит Господь со креста о людях под крестом? То, что может мыслить лишь Бог любви и Бог кротости:
Если и Бог скорбит, если и Бог жалуется на смерть, тогда скажите, есть ли для человека что-либо страшнее смерти? Что либо неестественнее смерти? Что-либо отвратительнее смерти? Смерть тяжела для Бога, а тем более для человека. По сравнению со всем смерть для человека – самое тяжелое, так как она представляет собою величайшее удалении человека от Бога. Человек во Христе ощутил это и болезненно исповедал:
Мы распяли Бога. Человек, чего ты еще хочешь? Если бы не было разбойника благоразумного, не было бы тебе оправдания. Если бы не он, земля навсегда осталась бы адом. Когда о Христе соблазнились все ученики, разбойник исповедал Его как Господа и как Царя:
Пока люди оплевывают Бога, пока люди распинают Бога, вся природа протестует против этого:
Когда люди закончили свою комедию с Богом, когда все умолкли, заговорила вселенная, заговорили камни и показали себя более чуткими, чем люди, чуткими к Христовой боли. И солнце заговорило, от стыда затмив свой свет от нашей планеты. Свет солнечный стыдился того, чему радовались люди. Мертвые в гробах услышали вопль Христов, пробудились и восстали из гробов, пока живые люди стояли под крестом, имея в телах своих мертвые души.
Воистину, люди не знают, что творят со Христом. Из злобного незнания люди распяли Христа, из-за незнания Его распинают Его и сейчас.
Страшен удел Христов и сегодня на земле, братья. Всякий мой грех – для Него Великая Пятница. Четыре моих греха, и вот я распял Господа Иисуса. Всякий твой грех, брат, - более сильная мука для Него, чем для тебя и для меня. Совершая грехи, ты Его распинаешь. Всякая нечистая мысль, всякое похотливое ощущение рычит и завывает: «Распни Его, распни!» Не есть ли вся наша жизнь непрекращающаяся Великая Пятница для Господа Христа? Всякий мой грех не есть ли гвоздь, забиваемый в руки кроткого Господа, всякая моя страсть – терновая ветвь, все мои страсти – терновый венец, который я надеваю на главу Христа. Наше надругательство над Христом страшнее еврейского. Евреи могли веровать во Христа гораздо меньше, ведь Он еще не воскресал. А мы, те, кому Христос уже двенадцать веков действительно свидетельствует, что Он воскрес, мы осмеиваем Христа воскресшего, оплевываем Христа воскресшего, снова распинаем Христа, и при этом уже воскресшего Христа! Разве не распинает воскресшего Господа Христа священник, который своей жизнью отлучает от Христа свою паству? Разве не мучает, разве не осмеивает воскресшего Христа наставник, учитель, который своим богоборческим учением изгоняет Бога из душ своих учеников? Разве не срамит Христа, разве не оплевывает воскресшего Христа всякий христианин, только зовущийся христианином?
Увы, мы непрестанно гоним воскресшего Христа… «Как это так, мы гоним Христа, - скажут некоторые, - если Он с нами не пребывает телесно? Если мы не видим Его тела?» Ох, гоним мы Христа, братья мои, гоним, когда Дух Его гоним, когда учение его отвергаем, когда святых Его гоним, когда гоним Его Церковь. Мы Христа гоним, когда гоним нищего просителя, ведь это Он просит в нищем; мы гоним Христа, когда не одеваем нагого, ведь в обнаженном Христос обнажен; мы гоним Христа, если не накормим голодного, ведь в голодном Христос голодает; мы гоним Христа, когда не посещаем болящего, ведь в болящем Христос болеет. Во всяком страждущем Христос страдает, во всяком огорченном Христос горюет. По Своему бескрайнему человеколюбию Он непрестанно воплощается в телеса всех голодных, всех больных, всех жаждущих, всех скорбящих, всех жалких, всех презренных, всех поруганных, всех униженных, всех оскорбленных, всех обнаженных, всех изгнанных. Он непрестанно взимает на Себя тело человеческое, страдает с ним, мучится в нем, скорбит в нем. По Своему безмерному милосердию Он непрестанно отождествляет Себя с ними.
Не только для Господа Христа, братья, но и для всех Христоносцев жизнь на земле есть непрекращающаяся Великая Пятница. Чем более обретаешь в себе Христа, тем более становишься гоним. Если ты Христов, считай себя за самое гадкое место мира, которое все попирают, как попирали и Христа. Когда тебя проклинают – благословляй, когда тебя бьют – прощай, когда тебя ненавидят – возлюби. Терпением побеждай мучителей, подобно Господу. Отвечай на зло добром, борись, как боролся Господь Христос, с гордостью борись смирением, с грубостью борись кротостью, с ненавистью борись любовью, с оскорблением борись прощением, с клеветою борись молитвой. Это путь победы, путь, который раз и навсегда проложил Господь Иисус; Он через страдания ведет нас в воскресение. Мы находимся на этом пути, на единственном пути, который завершается воскресением, если благословляем тех, кто клянет нас, если добро делаем тем, кто ненавидит нас, если любим врагов своих, если злу противимся добром, если не гневаемся, когда нас оскорбляют, если молимся, когда нас хулят, если с молитвою переносим, когда нас оплевывают. Мы верно идем путем, который завершается триумфальной победою над смертью, если и тогда, когда нас распинают, вместе со Христом мы молимся за своих мучителей:
Сергий (Мечев). Над Плащаницей
Во имя Отца и Сына и Святаго Духа!
Ныне Богочеловек нуждается в нашем участии, в нашей любви, как нуждается в этом в свое время каждый человек. Он, пришедший в мир, чтобы послужить нам, отдавший душу Свою за избавление многих, претерпевший ради нас оскорбления и заушения, предание и оставление всеми и позорную смерть — требует теперь нашей помощи, нашего участия в Его погребении. И сейчас Церковь с плачем и рыданием приносила Ему надгробное пение вместе с Иосифом, вместе с Никодимом. Но эти надгробные песни сопровождались и пронизывались другими песнями, пока еще тихими и невнятными, говорящими еще о будущем, но с несомненностью проповедующими Воскресение: «Сия Суббота есть Преблагословенная, в ней же Христос уснув, воскреснет тридневен». «Почто мира с мило-стивными слезами, о, ученицы, растворяете? Бли-стаяся во гробе Ангел мироносицам вещаще: Видите вы гроб и уразумейте, Спас бо воскресе от гроба», — воспевали мы еще на утрени и только что сейчас возглашали «Да воскреснет Бог и расточатся врази Его» (Стих на аллилуиа Апостола). Еще глубже и внятнее песни Воскресения на сегодняшней вечерне и, далее, на литургии, где мы слышим радостный гимн Воскресения: «Воскресни Боже, судяй земли, яко Ты наследиши во всех языцех», а Евангелие этого дня уже вполне открывает радость Воскресения. Полунощница будет еще скорбной, но затем на утрени радость открывается вполне, и мы воспеваем победную песнь: «Христос Воскресе из мертвых, смертию смерть поправ». Такова и вся наша жизнь. Мы должны в ней идти в покаянии и сраспяться Христу. Иного пути нет. «В мире скорб-ни будете», — сказал нам Спаситель; и «тесными вратами» должны мы войти в жизнь вечную, «пространная врата и широк путь вводяй в пагубу, и мнози суть входящий ими». Но, идя этим путем, мы должны мало-помалу чувствовать и радость воскресения.
У Своего Гроба Христос дает нам жребий служения Ему.
Наша русская земля начинает ныне обыматься неверием, нас всячески поносят, хотят стереть с лица земли, хотят заставить отказаться от Христа, и здесь, у этого Гроба, мы все должны об этом подумать. Все мы должны понести крест и вместе с Господом пойти на Голгофу. Вот, если бы мы были духовны, если бы мы имели в нашей душе горячую пламенную веру, какая была у мучеников и преподобных, тогда, в эти наши дни скорбные, наша душа все более и более озарялась бы радостью и светом Христова Воскресения. Но мы, родные мои, ленивы и нерадивы. Как хорошо было бы, если бы мы все восплакали и возрыдали у этого Гроба. Это не значит, что христианство есть только плачь, только скорбь, только рыдание — нет, но радость христианства для нас закрыта грехами. Каждый из нас в отдельности, и вы, мои сослуживцы, и вы, мои духовные дети, и вы, богомольцы, и прежде всего я, грешный и недостойный; должны постараться очистить свой ум и помышления, и вступить в свой завет с Богом о котором я вам не раз говорил. И если мы пойдем этим путем, то будем постоянно мало-помалу испытывать и христианскую радость, также проникнет она и в нашу скорбную жизнь, как проникает она в это скорбное погребальное богослужение.
Иного пути нет.
Другое дело как каждый из нас пойдет, у каждого своя мера, есть у нас и сильные и слабые, но путь один.
А сейчас, памятуя о той радости, которую мы, может быть, и не имеем, постараемся приобщиться ей хотя бы через богослужение, составленное теми, кто шел настоящим путем христианина, составленное великими отцами.
Вот лежит Новый Завет, распятый Сын Человеческий, Богочеловек: «Да молчит всяка плоть человека и да стоит со страхом и трепетом, и ничтоже земное в себе да помышляет»...
Но есть нечто земное, о чем мы должны помышлять даже и у этого Гроба — это наши грехи. Мы обличаемся от своих собственных слов... Припадем же мы все ко Гробу Господню и ответим Ему заключением с Ним нашего завета. Не бойся своей прежней жизни, не бойся своих грехов, которые ты имел до сих пор; но нужно желать воистину ответить тайным заветом об исправлении своей жизни и просить, припав ко Гробу, прощения и исцеления души, чтобы получить, наконец, от Господа ответ: «Се здрав еси, отселе к тому не согрешай». Мы перенесем все, если тайно заключим с Ним завет, и пусть тогда нас гонят, лишают насущного хлеба, и делают с нами что хотят.
Вот, если так пойдем, то воистину наступит такой момент, когда мы будем ощущать как в душе нашей будет нарастать радость Воскресения, и мы будем переходить от Великой Пятницы к Великой Субботе и затем к Светлому Христову Воскресению, не где-нибудь, а в нашей душе, и тогда мы придем к Нему вместе со святыми и почувствуем радость Светлого Христова Воскресения, и воспоем Ему: «Христос Воскресе».
Аминь.
Антоний Сурожский. Великая Пятница
Во имя Отца и Сына и Святого Духа.
Мы видели сегодня вечером смерть Христа, но мы провозглашаем, что и в самом гробе тело Христово не узнало тления, ибо Его Божество пронизало Его плоть так же совершенно и навеки нераздельно, как Оно пронизало Его человеческую душу. Христос умер, и теперь мы созерцаем образ Христа во гробе, но помните Его слова:
Александр Мень. Таинство, слово и образ. Великая Пятница
В этот день Литургию не служат. Сам Божественный Агнец приносит Себя в жертву. Содрогаются небо и земля. Солнце скрыло свой лик. Тьма надвигается на Голгофу. В одиночестве, с высоты Креста, встречает Он мрак. Внизу люди, глумящиеся и встревоженные, равнодушные и плачущие. Он один. «Изъязвлен за беззакония наши и мучим За грехи наши». Он умирает, умирает вместе со всеми пережившими муки и смерть, делит с миром последний ужас конца…
* * *
После полудня в храмах служится вечерня, и в конце ее под пение стихиры: «Тебе, одеющегося светом, яко ризою…» — выносится
Поздно вечером (или ночью) совершается утреня, и священники, стоя перед плащаницей, читают погребальные стихи. В конце утрени процессия, символизируя погребение Господа, несет плащаницу вокруг храма. Этот момент запечатлен в известном стихотворении Бориса Пастернака «На Страстной».
Они хоронят Бога.
Александр Мень. Проповеди
Великая Пятница
В последнем Христовом Евангелии, Евангелии от Иоанна, рассказывается о суде над Господом, о Его страдании, смерти и погребении. На протяжении трех коротких лет Господь проповедовал ежедневно. Как говорит апостол Марк, им и хлеба некогда было поесть, Ему и ближайшим его ученикам. Он много говорил и Он много делал. Евангелист Иоанн считает, что если бы все записать, что Он говорил и делал, то мир бы не мог вместить написанных книг.
Но, оказавшись перед неправедными судьями, Христос замолчал. Об этом пишет каждый из евангелистов. Один раз ответил первосвященнику и умолк. Когда над Ним насмехались, когда Его били, когда над ним издевались, Он молчал. Когда Его привели к Пилату, Он также коротко ему ответил, а потом замолчал. Что это означало? Почему Он, Который раньше внушал веру и надежду, зажигал народ, здесь молчал?
Потому что все уже было Им сказано, и потому что неправедные судьи остались бы глухи к любым Его словам и к Его защитной речи. Поэтому Он молчал. И только один раз, во время суда, Он возвысил голос и на прямой вопрос: «Ты ли Христос, Сын Благословенного?» — ответил: «Я, — и добавил — и вы увидите Сына Человеческого, грядущего на облаках небесных со славою». Сказал это и снова умолк. И когда умирал, лишь несколько слов услышали от Него стоящие вокруг Креста. Он страдал и умирал молча. Сколько горьких слов нашлось бы у Него для неблагодарного рода человеческого! Но Он молчал, ибо Он был Богочеловек, через Которого нам открылся Господь. Все сказал, все сделал, всему научил, открыл двери и — умолк. Принял поругание, неблагодарность, бичевание и смерть.
Не так ли и в нашей жизни? Нам кажется иногда, что Господь молчит, что на наши страдания и печали, на наши скорбные молитвы Он не отвечает. На самом деле Он слышит, знает, Он сострадает нам также, как тогда, во дни Своих страданий. Как тогда, когда Он стоял перед ослепленными завистью, ненавистью и злобой людьми и молчал, потому что и за них терзалось Его сердце: за их падение, за их грех, за их слепоту. И так же Господь безмолвно, казалось бы, страдает за нас сегодня. Мы взываем к нему, но не должны думать, что это Божественное молчание значит равнодушие, что Он, как мы говорим, «не слышит». Он не может не слышать. Просто, как и тогда, Он нам все уже сказал. Он сказал нам больше, чем может вместить мир и наше сердце. Он нам указал дорогу жизни, и теперь Он безмолвно ждет движения сердца и воли каждого из нас.
И как тогда, когда Он прервал свое молчание и сказал о Сыне Человеческом, который придет судить живых и мертвых, так и нам Господь говорит: да, Он долготерпелив, Он молча терпит наши грехи, нашу низость, наше маловерие, все недостоинство, но не бесконечно. Придет время, когда все будет взвешено правдой Божией. Для нас молчание с Креста — это и укор, и призыв к настоящей христианской жизни. И главное для нас — это ободрение, потому что мы знаем, что Молчащий на Кресте, Молчащий в Небе на самом деле есть Тот, Который спасает нас, Кто не забыл нас, не оставил нас. Он только и есть одна наша надежда.
Аминь.
1986 г.
Сейчас прочли рассказ евангелиста Матфея. Все снова всплыло у вас в памяти, все ожило, от Гефсиманского сада до того места, где была гробница, куда положили тело нашего Господа. Все это время события Страстей Христовых будут к нам приближаться, будут заполнять нашу душу. Почему нам нужно помнить об этом? На это нам отвечает Священное Писание: человек–христианин должен глубоко проникнуться страданием Христа Спасителя, ибо Он страдал для того, чтобы истребить страдание с лица земли. Страдал с нами, вместе с людьми, потому что люди все еще страждут по всей земле. Он, святой и чистый, оказался среди нас. Он оказался на кресте.
Но не можем ли мы сказать: «Конечно, велики, Господи, Твои муки, но сколько страдало других людей, которых убивали, пытали, мучили, казнили». Если бы речь шла только о телесных страданиях Господа Иисуса, то, конечно, они бы не смогли перевесить тех бесчисленных страданий, которые выпали на весь род человеческий. Его кровь, пролитая на Голгофе, не могла бы перевесить то море крови, которое пролито в войнах и во всех бесконечных человеческих кровопролитиях. И все–таки страдание Господа было самым тяжким и самым мучительным. Почему так? Понять это до конца трудно, но вот только один пример, который вам объяснит, в чем же тут дело.
Представьте себе, что вы мать, любящая своего сына. Не просто привязаны к нему, не просто честно относитесь к родительскому долгу, а глубоко и истинно любите свое дитя. И на ваших глазах происходит его гибель, вместо чистого ребенка перед вами падшее существо, никто уже не считает его за человека, только вы еще, как мать, думаете: «Да, ведь это мой сынок». Для других же он отребье, злодей, которого надо к стенке поставить как можно скорее. И нет горше участи матери, потому что она переживает за падение своего сына. Или вспомните, как было вам горько, стыдно, тяжело, когда кто–то из ваших близких падал.
А теперь представьте себе хоть в малой степени, что наш Господь, наш Отец, любит каждого человека, и Он видит, как от каждого исходит столько зла, лукавства, ничтожества. Если грех человека был бы подобен дыму то земля была бы похожа на печь, из которой идет черный столб дыма непрерывно, век за веком, тысячелетие за тысячелетием… черный дым. Этот дым поднимается к Богу идет от любимого чада Божия, от человека, отравляя Господу Его Божественное бытие и принося Ему страдание.
Вот почему Господь приходит на землю, чтобы вместе с нами принять тяжесть нашего греха. Безгрешный, Он разделяет с грешниками участь смерти, становится в один ряд вровень с нами. Этого не мог бы сделать ни один человек, потому что мы можем отвечать за близких, за своих друзей, за какое–то обозримое количество людей — да и то это под силуне каждому человеку. И чем больше у него ответственность, тем это становится для него мучительней. Бог же отвечает за весь род человеческий. Вот почему Господь Иисус взмолился, по–человечески взмолился о том, что Ему эта чаша трудна. Его человеческое существо восстало против этого, но Его сознание Божье сказало: «Да, так будет, потому что люди не справляются со своим грехом». Поэтому Он и взошел на Голгофу.
Представьте себе, что на нас сваливается огромный камень, скала, потолок рушится, и вот кто–то подошел, нашел в себе силы и одной рукой держит этот потолок, чтобы он на нас с вами не рухнул. Так стоит наш Господь, чтобы мы не упали под бременем греха. Потому и ноша Его так велика, потому и страдание Его — это не обычная телесная боль или страдание умирания, а то, о чем говорит пророк Исайя: «Он взял на себя наши немощи и понес наши болезни, наказание мира нашего было на Нем, и ранами Его мы исцелились»[70].
Аминь.
1986 г.
О несении креста Симоном Киринеянином
Судьбы человеческие порой необъяснимы и удивительны. Давным–давно, много веков тому назад, жил один благочестивый крестьянин. Жил он в Египте, в городе Кирены, в иудейской колонии, и было у него двое сыновей, по имени Александр и Руф, а самого его звали Симон. Однажды, мы не знаем при каких обстоятельствах, собрался он со своей семьей на родину отцов, в город Иерусалим. Поехал туда, нашел и купил себе дом, купил около города поле, которое с сыновьями обрабатывал, и так кормил себя и своих домашних. Обычная жизнь, обычная судьба, — таких людей, крестьян–переселенцев, были сотни, тысячи, сотни тысяч.
Но этот человек, Симон, остался навсегда в памяти Церкви не случайно. Потому что так случилось, что накануне той апрельской пятницы он ушел на свое поле, там трудился, может быть, обрабатывал свои виноградные лозы, а потом утром рано возвращался домой, чтобы приготовиться к празднику ветхозаветной Пасхи. И в это время навстречу ему попалась процессия, мрачная и страшная: шли толпы зевак, шли солдаты, равнодушные, бесчувственные, и вели преступников на казнь. На каждого из троих осужденных были положены тяжелые бревна, и они, согнувшиеся под этими бревнами, скованные цепями, шли за ворота города к старой каменоломне, где их должны были казнить: прибить к этим бревнам–крестам и оставить умирать от жажды и потери крови.
Когда Симон поравнялся с этой мрачной процессией, он увидел, что один из идущих уже не может нести это тяжелое бревно креста, и как бы солдаты ни ударяли Его мечами, Он не мог сделать ни шагу. Тогда один из солдат подошел к Симону, грубо схватил Его за руку и сказал: «Ты будешь нести».
Сопротивляться было бесполезно, и Симон, вместо того чтобы вернуться домой, взвалил на плечи тяжелое бревно и пошел рядом с осужденными. Шел он в этой мрачной процессии и, наверное, не думал, что с этого мгновения он стал Крестоносителем Господа Иисуса, понес Его бремя, Его Крест, стал вместе с Ним на Голгофе, разделил Его тяготы.
Мы не знаем, что стало потом, потому что имя Симона больше не упоминается ни в Евангелии, ни в других местах Нового Завета. Но мы знаем, что дети его, сыновья Александр и Руф, стали христианами, впоследствии известными в церквах людьми.
Может быть, после этого мучительного, страшного, тяжелого мгновения, когда Симон взял на себя тяжелый крест, он познал истину, познал Искупителя, когда увидел рядом с собою Бога своего, униженного, с кровоподтеками, со следами ударов, с венцом колючих терниев на лбу — вот таким, в последнем человеческом унижении он увидел Его. Как не ужаснуться? Как не отшатнуться от этого? И это наш Господь, наш Спаситель, потому что Он принял на Себя все то, чем страдает человеческий род. И грех Он взял на Себя, будучи безгрешен.
Симон Киринеянин первым исполнил завет Христов, ибо Господь сказал: «Кто хочет идти за Мною, отвергнись себя, и возьми крест свой». Это значит: раздели со Мной Мое страдание, страдание за мир, раздели со Мной желание Моего сердца Божественного страдать вместе с миром и умереть за мир, и оживотворить мир. Он был первым, Симон Кири–неянин, и нас призывает Господь идти за Ним. Пусть каждый несет свой труд, свою скорбь, свое бремя не просто с терпением, а так, как нес Симон, разделяя его с Господом. Потому что мы недаром все носим крест на груди — он означает для нас служение миру, служение людям, служение Богу, нашему Господу и Спасителю.
Страшный знак креста в то же время радостный и победительный. Мы потому его так украшаем, что крест — орудие казни Его, стал и орудием, и символом нашего спасения.
Так не оставим же Господа нашего на Кресте. Ведь с Ним был и Симон, который нес крест, и разбойник, который покаялся, и наши малые кресты да будут рядом с Ним, чтобы нам с Ним страдать, с Ним радоваться, с Ним иметь жизнь вечную, любовь вечную, неумирающее солнце правды.
Аминь.
Великая Пятница
Великая Пятница – самый скорбный день в церковном году. Она посвящена воспоминаниям крестных страданий и крестной смерти, распятия Господня. Накануне, в четверг вечером, совершается утреня Великой Пятницы, которая в народе называется «Двенадцать Евангелий» по той причине, что на ней читаются двенадцать фрагментов из Евангелий, повествующих о страданиях Господних.
Первое из этих Евангелий содержит в себе прощальные беседы, которые Господь проводил с учениками накануне Своих страданий. С конца тринадцатой по начало восемнадцатой главы Евангелия от Иоанна – самое длинное из читаемых Евангелий. Важнее слов Христовых нет ничего, а тем более тех слов, которые были Им сказаны в преддверии Его страданий и Его Голгофы. Эти слова составляют Его завещание, и поэтому сейчас мы остановимся на некоторых темах этих бесед, хотя и не на всех, конечно, и не с должной глубиной. Я читаю, разумеется, не все Евангелие, а те его стихи, на которые хочу обратить ваше внимание.
Слова Христовы «видевший Меня, видел Отца» являются глубочайшей тайной христианского откровения и православного богословия. Но особую глубину и парадоксальность этому слову придает то, что Господь говорит это о Себе накануне страданий. Не о Себе, осиянном Божественной славой Преображения, а о Себе, Который явлен даже не в образе раба, но как Тот, который в пророчествах Священного Писания называется Мужем страданий. И в этом облике невинного страдальца, именно в нем, Он предлагает видеть Бога, Отца Небесного.
Это связано со спорами, возникавшими на протяжении истории Церкви: кто страдал на Кресте. По этому поводу существовало мнение, которое казалось настолько же естественным, насколько оно является ошибочным. Раз Бог бесстрастен и категория страдания применительно к Нему является бессмысленной, то, как утверждали сторонники этой точки зрения, на Кресте страдал только человек, только человеческая природа Господа Иисуса Христа. Так говорили люди, которые уже разделяли Халкидонский догмат о том, что во Христе в полноте присутствуют обе природы, Божественная и человеческая. Но такой разговор и такая постановка вопроса возникает, когда мы говорим именно о природах, в то время как тайна Откровения постигается лично.
Напомню вам трудное для произношения, но очень важное слово – воипостазирование. Смысл этого слова, введенного в богословский оборот святым V века Леонтием Византийским, состоит в том, что все человеческое в Боге можно отнести к Его Единой Божественной Личности. И в этом отношении
Это великое слово о двух сторонах отношения ко Христу, о которых мы уже говорили и которые реально есть в каждом из нас. Является ли Господь миру? Да, конечно, Он являлся миру в Своей земной жизни и является, когда совершает милость над миром: исцеляет болящих, вникает во все обстоятельства земной жизни людей, обнаруживает то, что Бог благ и Человеколюбец. Говорит о том, что весь закон состоит из первой заповеди о любви к Богу и второй, подобной ей, о любви к ближнему. И вместе с тем в последних наставлениях, когда Христос говорит:
Еще один существенный компонент этого евангельского чтения – тема Духа Святаго.
Следующую тему можно назвать притчей о Церкви. Она содержится в 15-й главе Евангелия от Иоанна:
Не буду сейчас продолжать чтение этой притчи о Христе как о лозе и о нас как о ветвях на этой лозе, а о Церкви как о лозе с ветками в целом. Как и всякое слово в Святом Евангелии, это глубокая притча со многими смыслами. Человек на самом деле является веткой довольно многих деревьев: он является веткой своего родового дерева, в процессе жизни он входит в те или иные человеческие отношения и присоединяется к ветвям тех или иных деревьев, взращенных, например, культурой, научной или художественной школой. И совершенно иная, премирная лоза – Христова Церковь. Для того чтобы человек мог стать ветвью этой лозы, он должен быть отсечен от своих естественных деревьев и таким образом претерпеть смерть, а потом он должен быть привит к лозе Христовой через таинство Святого Крещения. Означает ли эта смерть, что человек забывает своих родственников, прекращает заниматься какой-либо культурной деятельностью? В некоторых случаях означает, и поэтому когда мы говорим, что монах умер для мира, это так и бывает. Но в принципе имеется в виду, что когда человек отрывается от этих деревьев, он перестает в них иметь источник существования, а имеет источник существования в Святом Духе, Который пронизывает всю Церковь и через эту виноградную лозу все ее ветки.
Это все, что я хотел сказать по поводу первого из двенадцати Евангелий, которые читаются на утрене Великой Пятницы. Сама утреня Великой Пятницы имеет довольно сложную структуру, а именно: первые Евангелия перемежаются с так называемыми антифонами, один из которых такой:
«Сия глаголет Господь иудеом: людие Мои, что сотворих вам? Или чим вам стужих? Слепцы ваша просветих, прокаженныя очистих, мужа, суща на одре, возставих. Людие Мои, что сотворих вам? И что Ми воздасте? За манну желчь: за воду оцет: за еже любити Мя, ко Кресту Мя пригвоздисте. Ктому не терплю прочее, призову Моя языки, и тии Мя прославят со Отцем и Духом, и Аз им дарую живот вечный».
Можно поверхностно воспринять эти слова таким образом, что люди, распявшие Христа, словно бы позабыли все, что Бог сделал для евреев, когда избрал их, освободил от египетского плена и совершил многие чудеса. На самом деле стрела этого песнопения направлена в самые глубины греховной человеческой природы, которой свойственна тенденция (ее замечательно раскрыл в своих произведениях Ф. М. Достоевский), когда особая, даже бессознательная, злоба и особая ненависть направлены не на того, кто делал зло, а на того, кто сделал добро, и
После пятнадцати антифонов совершается чтение или пение «блаженств»: «Блаженны нищие духом…». И память будущих страданий Господа пронизывает эти заповеди блаженства особым контекстом, при котором каждое блаженство является
В богослужении утрени Великой Пятницы есть некоторый рубеж, отделяющий исторически и духовно, священно-исторически, сами крестные страдания Господа от того, что им предшествовало. А именно: после первых шести Евангелий читается прокимен «Разделиша ризы Моя себе и о одежде Моей меташа жребий». Этим словам вторит один из антифонов утрени: «Одеяйся светом, яко ризою, наг на суде стояще». Как мы уже говорили в наших беседах, корень *dhē, являющийся корнем слов «одежда» и «надежда» – древний индоевропейский корень, который определяет первоначальную позицию человека к бытию. Одежда – то, чем человек как бы защищается и закрывается, надежда – то, чем человек открывается по отношению к другому. Раздирание одежд у Того, Кто одевался светом, яко ризою, и Кто имел славу Божию, правильно понимать именно как компенсацию человеческого греха, состоявшего именно в этих кожаных одеждах – в самодостаточности, самонадеянности, присвоении, отделении от Бога и т. д. Разделение риз, раздирание одежд, поругание – все эти действия направлены в противоположную сторону: это жертва, чтобы возвратить соединение с Богом.
Когда мы говорим о крестной смерти Спасителя, то в первую очередь имеем в виду мучительную телесную смерть.
И, может быть, не так ясно и сразу открывается нам, что мучениям подверглось не только тело Богочеловека Иисуса Христа, но и Его душа. Крест был не только орудием самой жуткой телесной казни, но и орудием
Вторая сторона душевной смерти состояла в одиночестве, потому что из всех учеников, которых Он избрал, один Иоанн Богослов остался. Иуда предал, Петр отрекся, остальные просто в страхе убежали.
Это душевная смерть. Но и ее недостаточно, потому что ни телесной, ни душевной смерти недостаточно, чтобы войти в ад. Мы будем говорить об этом подробнее, но, в общем, ад – это состояние
Преп. Максим Исповедник говорит, что Господь принял некоторые грани человеческой природы и человеческих состояний (те, что связаны с человеком первозданным)
Нельзя объять необъятное, и очень многое остается за границами рассказа, но вы знаете, что после утрени Великой пятницы совершаются Царские часы с чтением Евангелия, Посланий и Ветхого Завета, затем вечерня с чином выноса плащаницы и следом малое повечерие, основным содержанием которого является канон Симеона Логофета, так называемый Плач Богородицы. Его трудно читать без слез, я хочу прочесть только икос этого канона:
«Своего Агнца Агница зрящи к заколению влекома, последоваше Мария простертыми власы со инеми женами, сия вопиющи: камо идеши, Чадо? Чесо ради скорое течение совершаеши? Еда другий брак паки есть в Кане Галилейстей, и тамо ныне тщишися, да от воды им вино сотвориши? Иду ли с Тобою, Чадо, или паче пожду Тебе? Даждь Ми слово, Слове, не молча мимоиди Мене, Чисту соблюдый Мя: Ты бо еси Сын и Бог Мой».
В этом слове содержится вопрос. Ответ на него – «да», ибо то, что делал Господь в Кане Галилейской, претворив воду в вино, – это пролог, прообраз нового бытия в Царстве, которое Он открывал через Свой крестный путь, крестное распятие. Поэтому Матерь Божия, задавая этот вопрос, знала духом ответ. И поэтому Она, произнося слова беспредельного горя: «Дай Мне слово, не молча иди мимо Меня», – знала в сердце Своем, по какому пути идет Господь. И так же, как в Кресте прозревалась слава, так и в этих словах Матери Божией была надежда.
Борис Гладков. Из «Толкование Евангелия»
ГЛАВА 40. Наставление Апостолам по пути в Гефсиманию. Притча о виноградной лозе. Молитва Иисуса. Наставление апостолам по пути в Гефсиманию. Притча о виноградной лозе
Выйдя из дома, в котором происходила Тайная Вечеря, Иисус продолжал Свою прощальную беседу с Апостолами. Желая наглядно объяснить им их отношения к Нему, Он остановился у виноградника, расположенного по пути, и, обращая на него внимание Апостолов, сказал: «Я — истинная виноградная лоза, вы ветви, а Отец Мой — виноградарь. Всякую у Меня ветвь, не приносящую плода, Он отсекает; и всякую, приносящую плод, очищает, чтобы более принесла плода. Как ветвь не может приносить плода сама собою, если не будет на лозе: так и вы, если не будете во Мне».
Уход за виноградным кустом был, конечно, знаком Апостолам. Они знали, что кисти винограда растут на побегах, ветвях, вырастающих на стволе или лозе виноградной. Весной от этой лозы отрастает много побегов, ветвей, но не все они бывают плодоносными; и вот, для того, чтобы неплодоносящие ветви не могли истощать корня, виноградарь обрезает их, а плодоносящие ветви очищает от избытка боковых отростков, чтобы все соки направить в завязавшиеся кисти и тем увеличить объем и вес их, чтобы получить более плода. Если не производить такой обрезки и очистки, то ягод или совсем не получается, или получаются мелкие, недозревшие.
Сравнивая жизнь виноградного куста с жизнью Апостолов и всех вообще членов Царства Божия, Иисус сказал, что как виноградная ветвь не может сама по себе принести плод, если не будет питаться от лозы, так и последователи Его не могут ничего доброго сделать, не будучи в постоянном единении с Ним. И как виноградную ветвь, для усиления ее плодородия, очищают от всего, что только препятствует этому, так и Его ученикам, членам Царства Божия, ниспосылаются различные испытания, заставляющие их отбросить от себя все, что мешает им приносить плоды, которых вправе ожидать от них, которых требует от них Христос. Продолжая эти сравнения далее, Иисус сказал Апостолам, что они лично уже очищены тем учением Его, которому всегда внимали, и им, как виноградным ветвям, надлежит только оставаться на лозе, пребывать в Нем. «Кто пребывает во Мне, в том и Я пребываю; поэтому тот приносит много плода... без Меня же не можете делать ничего (Ин. 15, 5). А потому, кто во Мне не пребудет, тот, как ветвь неплодоносящая, будет извергнут вон из Божия виноградника; выброшенные же из виноградника ветви засыхают и становятся никуда не годными, так что их сжигают, чтобы не занимали места. Итак, если будете в постоянном духовном единении со Мною, если слова Мои запечатлеются в сердцах ваших и будут руководить вами во всех поступках ваших, то просите, чего пожелаете, и будет дано вам. Поймите, что если вы и те, кого вы своею проповедью приведете ко Мне и сделаете Моими ветвями, будете давать в изобилии те плоды, каких требую от всех вас Я, ваша Лоза, то тем самым прославите и Виноградаря, Отца Моего. Но для того, чтобы пребывать со Мной в единении, чтобы оставаться плодоносящими ветвями, надо питаться соками лозы, надо в точности исполнять заповеди Мои. Главнейшая же заповедь Моя: любите друг друга так, как Я возлюбил вас (Ин. 5, 12). Я подаю вам пример, жертвуя жизнью за вас из любви к вам, и вы понимаете, что нет больше той любви, как если кто положит душу свою за друзей своих (Ин. 5, 13). И вы останетесь навсегда друзьями моими, если всегда будете исполнять все, что Я заповедую вам. Я вас не называю рабами, так как раб, хотя и знает, чего требует от него господин, но сокровенных мыслей и желаний господина не может знать; вы же теперь в этом отношении не можете называться рабами, так как знаете не только все, чего Я от вас требую, но знаете даже, почему Я это требую от Вас. Я сказал вам все, что слышал от Отца Моего, потому и называю вас друзьями Своими, а не рабами. И говорю вам это для того, чтобы вы, как друзья мои, радовались Моею радостью, и чтобы радость эта была в вас совершенна, как основанная на сознании, что вами исполнена воля Божия. Помните, что вы — друзья Мои в том только случае, если будете исполнять все, что Я вам заповедал; и тогда, чего ни попросите от Отца во имя Мое, дано будет вам. Не вы избрали Меня своим Учителем, но Я избрал вас и поставил вас Моими учениками, чтобы вы шли в мир проповедовать Мое учение и распространять на земле Царство Божие. Любите друг друга и не возмущайтесь, когда увидите, что за вашу любовь даже к врагам мир возненавидит вас. Знайте, что прежде вас мир возненавидел Меня, посылающего вас на проповедь. Помните, что раб не больше господина своего, и если Меня гнали, то будут гнать и вас. Если бы вы шли проповедовать учение мира, потворствовали бы порокам его, то мир полюбил бы вас как своих. Но вы идете обличать мир в грехе и призывать грешников к покаянию; и за это вас, обличителей, мир возненавидит. Но и в этом испорченном мире найдется немало людей, которые, видя ревность вашу в соблюдении всего, что Я вам заповедал, станут внимать вашим словам и соблюдать их. Озлобленный мир язычников будет преследовать вас даже за одно упоминание имени Моего, и будет поступать так потому, что не знает Пославшего Меня. Это, конечно, не может оправдать мир, который, не зная ни Меня, ни Пославшего Меня, будет гнать вас и всех, кого вы привлечете ко Мне. Но те, которые видели Меня, видели и совершенные Мной дела, каких никто другой не делал, не могут иметь никакого извинения в грехе своем. Если бы Я не приходил к ним, не говорил с ними и не сотворил среди них всех дел Своих, то не имели бы греха. А теперь и видели, и все-таки возненавидели Меня и Отца Моего, так как ненавидящий Меня ненавидит вместе с тем и Отца Моего, пребывающего во Мне. Впрочем, о том, что это случится, предсказано было пророком их, сказавшим: возненавидели Меня напрасно».
Объяснение выражения «Да сбудется сказанное пророками»
Выражение «да сбудется сказанное пророком» употребляется в Евангелии нередко и, большею частью, как мнения самих Евангелистов, иногда же и как слово Иисуса Христа. По поводу этих выражений и содержащихся в них указаний, что почти все события земной жизни Иисуса Христа предсказаны пророками, некоторые высказывают мнение, что события эти, так сказать, подгонялись к пророчествам, чтобы оправдать их и тем придать им сверхъестественное значение. Говорящие так, очевидно, считают Иисуса Христа только человеком, и притом способным на предумышленное совершение таких деяний, которые не вызывались необходимостью, но совершались Им с единственной целью возвысить Себя в глазах евреев осуществлением пророчеств. С мнением этим нельзя согласиться уже потому; что Иисуса Христа нельзя признавать только человеком. К тому же даже отрицающие Его божество признают Его совершеннейшим в нравственном отношении человеком, а такой Человек, конечно, не способен подделывать события и тем обманывать людей. Но если бы Иисус Христос был только человеком, и притом способным на такие поступки, как же мог Он заставить других людей, в большинстве случаев врагов Своих, творить то, что необходимо было Ему для осуществления на Себе пророчеств? Как мог Он заставить их не только делать то, что они делали, но даже говорить то, что они в действительности говорили, и что вполне совпадает с предсказанным пророками? Ведь если признавать за Иисусом Христом такую силу, которая заставляла людей даже говорить и думать, как Ему хотелось, то тем самым надо признать Его всемогущим, то есть Богочеловеком. Бога же мы представляем себе не иначе, как высочайшую Истину, Добро и Любовь, а с этими представлениями не вяжется подозрение в подделке событий. Поэтому надо признать, что все события жизни Иисуса Христа совершались вследствие свободного воздействия многоразличных причин на обстоятельства, вызывавшие эти события. Предсказания пророков не могут, конечно, считаться причиною, вследствие которой произошли события; поэтому и события эти совершились не потому, что о них предсказано пророками. Пророки же, в силу особого вдохновения свыше, предвидели задолго, что эти события совершатся, поэтому и высказали это предвидение в виде предсказания или пророчества.
Но тут мы подходим к другому вопросу. Если (говорят) все совершившееся должно было совершиться, если так предназначено было Богом, то чем же виноваты те, которых надо признать в таком случае лишь слепыми орудиями Божией воли? По этому поводу надо заметить, что Бог одарил людей разумом и свободой воли. Люди действуют во всем произвольно, так, как находят это необходимым; и если их воля бывает нередко стеснена, то исключительно обстоятельствами или волей других. Случается, что обстоятельства или воля других людей ставят иногда человека в такое затруднительное положение, что он поступает дурно вопреки своему желанию; но все-таки он сам решает, как ему поступить: по своему ли желанию, или под давлением чуждых ему сил? Все-таки он действует и в таких случаях по своей воле, ибо выбор принадлежит ему. И если слабовольного человека, не выдержавшего борьбы и решившегося на совершение дурного поступка, мы и признаем заслуживающим сострадания и снисхождения к его положению, если мы оказываем ему милосердие и даже прощаем его, все же мы не отрицаем его ответственности перед Богом, и не отрицаем единственно лишь потому, что признаем человека разумным и свободным существом. Об ответственности пред Богом за свои поступки мы знаем из учения Иисуса Христа, а если мы должны дать ответ Ему, то опять-таки только потому, что от нашего свободного выбора зависит устраивать свою жизнь согласно с волей Его, или вопреки Его воле. И если бы мы не могли действовать произвольно, по своему выбору, то, конечно, не несли бы никакой ответственности, ибо привлечение нас к ответственности в таком случае было бы явной несправедливостью. Итак, признавая Бога безусловно справедливым, признавая, что Он воздаст людям в будущей жизни каждому по делам его, мы, вместе с тем, должны признать противным понятию о Боге мнение, что все в жизни человека совершается по заранее составленному Богом предопределению. Не предопределяя заблаговременно того, что должно случиться с людьми в будущем, но и не устраняя Себя от руководительства в известных случаях как народами, так и отдельными людьми, Бог, по всеведению Своему, знает наперед все, что случится с людьми и как будут они пользоваться дарованными им разумом и свободой воли; поэтому нет ничего удивительного, если Он вдохновляет избранных, то есть лучших, людей пророческим даром предвидения будущих событий.
Итак, все преступления евреев против своего Мессии, Иисуса Христа, совершены не потому, что Бог так повелел, а потому, что преступные евреи сами того захотели и воспользовались благоприятно сложившимися для того обстоятельствами. Бог, конечно, мог отвратить эти преступления, если бы на то была Его воля; но Он не отвратил их, и они совершились. Совершились же, как сказано, не потому, что о них предсказывали пророки? напротив, пророки предсказывали о них только потому, что они действительно совершатся.
Сказав Апостолам, что о ненависти к Нему мира засвидетельствовано пророком, Иисус добавил, что о Нем же свидетельствовать будет Утешитель, Дух истины, Которого Он пошлет им от Отца, и Который от Отца же исходит, и что, руководимые этим Духом, они тоже будут свидетельствовать о Нем.
Откровение Иисуса Апостолам о своем единосущии с Отцом и обещание послать им Духа Святого
В этой же беседе Иисус сказал Апостолам, что умолит Отца, чтобы Он даровал им Утешителя, Духа истины; теперь же Он говорит, что Сам пошлет Его от Отца, от Которого Дух Святой исходит. Противоречия в этих словах нет: по человечеству Своему, Иисус молит Отца о даровании Апостолам Духа Святого; по божеству же Своему посылает Его Сам, ибо Он и Отец — одно.
После этого краткого отступления Иисус опять начинает говорить о предстоящих Апостолам испытаниях. Для еврея было величайшим наказанием отлучение от иудейского общества, выражавшееся между прочим и в изгнании из синагог. Предвидя злобное гонение Апостолов и вообще христиан евреями, поселившимися к тому времени во всех странах мира, Иисус сказал: «Изгонят вас из синагог; даже наступает время, когда всякий, убивающий вас, будет думать, что он тем служит Богу. Так будут поступать, потому что не познали ни Отца, ни Меня (Ин. 16, 2—3). Говорю же вам об этих гонениях и тяжких испытаниях, которые вам предстоят, для того, чтобы вы не смущались и чтобы от страха неожиданности их не отпали от Меня. Говорю вам это еще и для того, чтобы вы вспомнили эти слова Мои, когда они сбудутся. Прежде Я не предупреждал вас об опасностях, потому что Я был с вами. Вся злоба людская направлена теперь исключительно на Меня, и потому вы остаетесь пока в стороне, в безопасности. Но Я ухожу, и с уходом Моим злоба людская направит все свои силы на вас, Моих учеников, которым Я заповедую идти в мир и продолжать Мое дело. Да, Я ухожу к Пославшему Меня; и хотя теперь уже никто из вас не спрашивает Меня — куда идешь? — однако Я вижу, как опечалилось сердце ваше. Но к чему печалитесь? Истину говорю вам: лучше для вас, чтобы Я пошел; ибо, если Я не пойду, Утешитель не приидет к вам; а если пойду, то пошлю Его к вам, и Он, придя, обличит мир о грехе и о правде и о суде: о грехе, что не веруют в Меня; о правде, что Я иду к Отцу Моему, и уже не увидите Меня; о суде же, что князь мира сего осужден (Ин. 16, 7-11)».
В этих последних словах говорится о победе, которую Апостолы, руководимые Духом Святым, одержат над миром.
Говоря о предстоящем обличении мира в грехе неверия, Иисус имел в виду преимущественно евреев. Он только что сказал Апостолам, что если бы Он не пришел и не сотворил среди евреев таких дел, каких никто другой не делал, то они не имели бы этого греха, и что вся тяжесть их греха, не заслуживающего никакого извинения, происходит оттого, что они видели Его, слышали Его учение и присутствовали при совершении Им необычайных чудес. Но в настоящее время, когда Евангелие переведено почти на все языки и наречия, на каких говорят люди, населяющие землю, когда проповедники Евангелия проникли во все страны,
До пришествия Христа мир не знал правды, то есть воли Божией, — не знал и истины, то есть не имел истинного понятия о Боге, назначении человека и предстоящей ему будущности. Древний мир закончился вопросом: Что есть истина? (Ин. 18, 38). Новый мир начался ответом Христа на этот вопрос: Я... истина (Ин. 14, 1.6). И вот, те из видевших и слышавших Иисуса, которые не поверили, что Он от Бога Отца пришел и к Нему уходит, следовательно, не приняли и возвещенную Им волю Божию, будут обличены в незнании правды, несмотря на то, что им дана была полная возможность познать ее.
До пришествия Христа люди считали себя полновластными владыками земли, этого Божия виноградника, и не думали даже, что обязаны дать отчет в своем управлении Божиим достоянием. Заботясь исключительно об удовлетворении своих прихотей и накоплении богатств, угнетая и порабощая для этого своих ближних? Они и не подозревали, что ими руководит дух зла, непонятый им заклятый враг их; они слепо шли за ним, действуя во всем по его внушениям, и хотя иногда сознавали бедственность своего положения, однако не знали, как выйти из него. Теперь же Апостолы своею проповедью докажут миру, что дух зла, диавол, которое Иисус называет князем мира сего, вследствие господства его над людьми, — что этот князь мира отныне осужден, то есть лишен присвоенной им себе власти; отныне все уверовавшие во Христе познают средство избавиться от его обольщений, от власти тьмы; они узнают, что творящему волю Божию, зорко оберегающему себя от соблазнов, бывший князь мира, ныне же изобличенный и осужденный дух зла, не страшен.
Рассказав об этой победе, которую Апостолы одержат Духом Святым, Иисус сказал: «Еще многое имею сказать вам; но вы теперь не можете вместить (Ин. 16, 12), не можете понять, усвоить себе все, что Я хотел бы вам поведать. Но когда придет Дух истины, то откроет вам все и наставит вас на всякую истину. Открывая вам истину, Он, как и Я, будет говорить не от Себя, а лишь то, что слышал от Отца; а так как Он возвестит вам то же, чему и Я учил, то есть как-бы возьмет у Отца Мое и принесет его вам, то тем докажет вам, что все, что имеет Отец, есть Мое, и, возвестив вам об этом, прославит Меня».
Во время этой беседы мысль о предстоящих страданиях и смерти не покидала Иисуса; Его особенно озабочивало, что Апостолы, по-видимому, не хотят даже и верить, что их Учитель, так долгожданный Мессия, должен умереть, вместо того, чтобы восстановить царство Израилю и царствовать вечно. Вот почему Он так часто повторяет Апостолам, что скоро уходит от них. Рассказав Апостолам, как Дух Святой обличит мир и прославит Его, Иисус опять говорит: «Я иду к Отцу. Вскоре вы не увидите Меня». Но тут же Он утешает их, говоря: и опять вскоре увидите Меня (Ин. 16, 16).
Иисус много раз говорил Апостолам о том, что Он умрет и воскреснет, но каждый раз это оставалось непонятным для них. И вот, когда после таких многих объяснений Иисус говорит, что вскоре они не увидят Его, но затем вскоре опять увидят, надо было бы догадаться, что Он говорит о смерти Своей как разлуке с ними, и о Воскресении Своем как новом свидании с ними. Но они не поняли этого ясного намека, а некоторые из них стали переговариваться друг с другом, недоумевая, что значат эти слова: «Вскоре не увидите Меня, и опять вскоре увидите Меня» и «Я иду к Отцу»? Не умея разрешить свои недоумения, они окончили признанием: Не знаем, что говорит (Ин. 16, 18).
Заметив, что недоумевающие Апостолы хотят просить объяснения только что сказанного им, Иисус спросил их: «Вы спрашиваете друг друга, что означают Мои слова: "Вскоре не увидите Меня, и опять вскоре увидите Меня?" Скажу вам на это, что приближаются такие дни, когда вы будете плакать и рыдать, а мир будет радоваться; вы будете печальны, но знайте, что за этой печалью настанет для вас радость. Как женщина, претерпевающая скорбь и муки во время родов, тотчас же забывает о них, как только родит, радуясь рождению ребенка, так и вы теперь, когда Я ухожу от вас, печалитесь, но когда Я увижу вас опять, возрадуетесь, забудете про свою печаль, и радости вашей никто уже не отнимет у вас. И в тот день, когда опять увидите Меня, вы уже не спросите у Меня разъяснения своих недоразумений, вы поймете тогда, о чем Я теперь говорю. И тогда, о чем бы вы ни попросили Отца во имя Мое, даст вам. Доныне вы ничего не просили, но тогда просите и получите просимое, и будет радость ваша совершенна. Я говорил вам притчами, но наступает время, когда Я прямо возвещу вам об Отце. До сих пор Я просил Отца за вас; но тогда вы сами будете просить во имя Мое, и получите; ибо Отец любит вас за то, что вы возлюбили Меня и уверовали, что Я исшел от Бога. Да, Я исшел от Отца и пришел в мир; и опять оставляю мир и иду к Отцу».
Поняли ли Апостолы, что Иисус Христос, говоря об уходе Своем от них и скором после того свидании с ними, разумел Свою смерть и явление им после Своего Воскресения, — неизвестно; скорее надо признать, что не поняли. Что же касается слов Его об исшествии от Отца, то эти слова были, по-видимому, поняты сердцем и с радостью ими приняты, так как они тотчас же сказали Ему: вот, теперь Ты прямо говоришь, и посему мы веруем, что Ты от Бога исшел.
Зная, насколько еще слаба вера Апостолов, Иисус спросил их: «Теперь веруете? Не думаете ли вы, что теперь вера ваша настолько крепка, что может выдержать всякие испытания? Нет, до пришествия к вам вместо Меня, иного Утешителя, Духа Святого, ваша вера так слаба, что поколеблется при первом же искушении. Наступает час, и настал уже, когда вы в эту же ночь оставите Меня одного и рассеетесь каждый в свою сторону, куда кто успеет скрыться. Но Я не останусь Один, потому что со Мной будет Отец. Я предупреждаю вас о том, что вы все в эту же ночь оставите Меня и что после того вас ожидает в мире много скорбных дней; и делаю это для того, чтобы вы не падали духом при предстоящих вам испытаниях. Необходимое для этого спокойствие духа, кротость, мир души и готовность пострадать за правду вы найдете во Мне, если будете пребывать в постоянном единении со Мною. Мужайтесь же! Вас ожидает победа, потому что Я победил мир!»
Апостолы, конечно, не поняли этого торжественного победного возгласа, а вслед затем, когда наступили дни тяжких испытаний их веры во Христа, они, быть может, и не вспоминали о нем; не победа, а полное поражение представлялось им, доходившим до уныния, отчаяния. Но когда они, исполняя завет Христа, пошли в мир проповедовать Его учение, когда стали привлекать к Нему толпы людей разных народностей, когда гонения, истязания и самая смерть не могли вынудить у обращенных ими ко Христу отречения от Него, —тогда Апостолы вспомнили победные слова своего Учителя и поверили им.
Молитва Иисуса
Этим торжественным победным возгласом окончил Иисус прощальную беседу Свою с Апостолами. Сказав последние прощальные наставления тем, которые должны нести в мир Его учение, Иисус, готовый идти на Крест, оканчивает Свое земное поприще торжественной молитвой, не стесняясь присутствием при этом Апостолов.
Оканчивая Свое служение роду человеческому, Иисус оставлял всего лишь одиннадцать Апостолов и немногих учеников. Этому малому стаду Христову предстояло идти в царство тьмы и внести в него свет божественной истины. Понятно, с каким озлоблением встретят их в этом царстве; начнутся гонения против них и их последователей; даже слово «христианин» станет ненавистным для сынов тьмы. И какой непоколебимой верой, каким мужеством должны они обладать, чтобы выдержать натиск озверелых врагов Божией правды? А вот этой-то непоколебимости веры, этого-то мужества им и недоставало теперь. Сейчас они покинут своего Учителя, а казавшийся до сих пор наиболее верующим в Него Петр, этот камень веры апостольской, три раза отречется от Него. Предвидя все это, Иисус сознавал, что победа нелегко достанется Его ученикам, и что без особой поддержки свыше они даже и не могут выйти победителями из предстоявшей им борьбы, а потому понятно, что Он, преподав им все последние, прощальные наставления Свои, обращается с мольбой к Отцу Своему, чтобы Он охранил их веру от всяких искушений и колебаний, чтобы освятил их истиной Своей, чтобы удостоил их, по совершении ими своего земного подвига, быть там же, где будет и Он, Христос, и чтобы не только они, но и все вообще, которые уверуют по слову их, были бы объединены самоотверженной любовью друг к другу и находились бы в постоянном единении с Ним, Иисусом Христом, и пославшим Его Отцом.
Эта молитва, кроме просьбы поддержать и освятить Апостолов и всех, которые уверуют по слову их, содержит в себе как бы краткий обзор исполнения Иисусом того поручения, какое дано было Ему пославшим Его Отцом. Слова этой молитвы изображают душевное состояние Божественного Страдальца так понятно для всякого, знакомого с жизнью Его, что всякие комментарии к ней представляются излишними. Ни с какими молитвами нашими ее нельзя сравнивать, ибо никто из грешных людей никогда не может испытывать того, чем полна была душа Богочеловека, отдававшего Свою человеческую жизнь за чужие грехи, за грехи всего мира. Преклонимся же перед величием и святостью этой жертвы и оставим всякое дерзновение передавать читателям иными словами содержание этой молитвы. Будем читать ее теми словами, какие записаны Евангелистом, писавшим не только по памяти, но и по вдохновению Духа Святого.
Предсказание Иисуса о том, что все апостолы в эту же ночь разбегутся, а Петр трижды отречется
Окончив молитву Свою, Иисус пошел с Апостолами далее и перешел поток Кедрон; за этим потоком был сад, называемый Гефсимания, куда и направлялся Иисус. Перейдя Кедрон, Он опять обратился к Своим ученикам с грустным предсказанием, что наступает час, когда вера их поколеблется.
«Все вы соблазнитесь о Мне в эту ночь; и сбудутся слова пророка Захарии, сказавшего: поражу пастыря, и рассеются овцы Его (Зах. 13, 7). Но не смущайтесь и этим. Я воскресну и соберу вас опять в Галилее».
Апостол Петр настолько был уверен в себе, что не принял на свой счет предсказаний Иисуса и решительно возразил Ему: если и все соблазнятся о Тебе, я никогда не соблазнюсь.
«Ты ли не соблазнишься, Петр? — сказал Ему Иисус. — Истинно говорю тебе, что ты ныне, в эту ночь, прежде нежели дважды пропоет петух, трижды отречешься от Меня».
Но он еще с большим усилием говорил: хотя бы мне надлежало и умереть с Тобою, не отрекусь от Тебя.
Апостолы поддержали Петра, и все стали уверять Иисуса, что с Ним готовы и умереть. Сопутствуемый такими уверениями, Иисус вошел в Гефсиманский сад.
ГЛАВА 41. Иисус в Гефсиманском саду. Моление о чаше. Взятие Иисуса под стражу. Иисус в Гефсиманском саду
Сад, в который вошел Иисус с Апостолами, был Его любимым местом уединения и отдохновения, куда Он часто уходил из Иерусалима. Евангелист Марк говорит, что этот сад был в селении, называемом Гефсимания (Мк. 14, 32); поэтому, от названия селения и самый сад назывался Гефсиманским. Войдя в сад, Иисус остановил Апостолов и сказал им: посидите тут, пока Я пойду помолюсь там (Мф. 26, 36). Но не всех Он оставил тут: трех Апостолов, Петра, Иакова и Иоанна, которые видели славу Его Преображения, Он взял с Собой и пошел с ними в сад. Евангелист Лука повествует, что Иисус отошел от Апостолов на расстояние
Итак, взяв с Собой Петра, Иакова и Иоанна, Иисус отошел от остальных Апостолов на расстояние вержения камня. Ужас, скорбь и страшная тоска стали терзать Его, и Он не скрывал Своих душевных мук от избранных из друзей Своих. Побудьте здесь и бодрствуйте со Мною, сказал Он; душа Моя скорбит смертельно (Мф. 26, 38).
Моление Иисуса об отвращении от него чаши страданий
Он отошел от них, пал на землю и молился; и они слышали, как Он начал молиться, чтобы, если возможно, миновал Его час сей; и говорил: Авва! [78] Отче! все возможно Тебе; пронеси чашу сию мимо Меня (Мк 14, 35-36). О, если бы Ты благоволил пронести чашу сию мимо Меня! Впрочем не Моя воля, но Твоя да будет (Лк. 22, 42).
Продолжения этой молитвы Апостолы не слышали, так как от усталости сон стал одолевать их, и они заснули.
О будущих страданиях Своих и смерти Иисус много раз говорил Апостолам; Он считал их неизбежными, в них видел Свою славу, и даже высказывал желание, чтобы все это скорее свершилось. Предсмертные страдания Свои Он уподоблял той чаше, наполненной ядом, какую в те времена иногда подносили осужденным на смерть; крестную смерть Свою Он называл крещением. Можете ли пить чашу, которую Я пью, и креститься крещением, которым Я крещусь? — спросил Он у сыновей Зеведеевых (Мк. 10, 38). Крещением должен Я креститься; и как Я томлюсь, пока сие совершится! — сказал Он при другом случае всем Апостолам (Лк. 12, 50).
Что же значит этот ужас, охвативший Иисуса при наступлении часа Его страданий? Что значат Его скорбь и смертельная тоска? Неужели Он поколебался в Своем решении умереть? Нет, Он не поколебался, так как, подчиняя Свою волю воле Отца, Он тут же говорит: «Впрочем, пусть будет не так, как Я хочу, а как Ты!»
А если Он безусловно подчиняется воле Отца и знает эту волю, то зачем же Он просит, чтобы миновала Его чаша страданий? Зачем содрогается от ужаса предсмертных мучений? Не лучше ли было Ему идти на смерть, как потом шли Его последователи, без страха и даже с радостью?
Но кто же может утверждать, что Иисус ужасался, скорбел и тосковал от страха ожидавших Его мучений? Ведь после того, то есть по окончании гефсиманской молитвы, конца которой мы не знаем, Он молча, без стонов и содроганий, перенес все оскорбления, истязания и самую мучительную казнь? А что божественная природа Его нисколько не ослабила этих мучений, мы знаем из предсмертного возгласа Его: Боже Мой! Боже Мой! для чего Ты Меня оставил? (Мк. 15, 34). Следовательно, не страх предстоявших мучений привел Иисуса в такое душевное состояние, что Он стал молить об отвращении от Него этой чаши.
Предположение об искушении его диаволом
Не надо забывать, что Иисус как Человек подвергался искушениям. Перед началом служения Своего, когда предстояло исполнить волю Пославшего, Он подвергся искушению диавола, предлагавшего Ему достигнуть цели иным путем, не тем, какой определен волей Отца, а кратчайшим, полным величия и блеска и чуждым всяких страданий и неудач. Иисус не поддался тогда этим искушениям и пошел к Своей цели тем путем, который привел Его теперь к страшной развязке, к мучительной смерти. Понятно, что в таком положении Иисуса диавол опять должен был выступить со своими искушениями. Евангелисты ничего не говорят об искушении в Гефсиманском саду; они молчат, но не потому, что искушения этого не было, а потому только, что о нем они не знали и не могли знать. О первом искушении в пустыне они могли узнать только от Самого Иисуса Христа, так как свидетелей искушения не было. Теперь же они и от Самого Господа не могли узнать ничего об искушении потому, что вслед за тем Он был взят под стражу и уже не виделся со Своими Апостолами наедине. Вот почему Евангелисты ничего не говорят о том, явился ли диавол со своими искушениями в Гефсиманский сад, или же не являлся. Этого никто не знает; и если мы говорим об этом, то лишь предполагая, что диавол перестал бы быть диаволом, если бы не попытался возобновить свои искушения в такую скорбную Для Христа минуту. В чем именно состояли теперь искушения духа зла, мы не знаем, но можем, с некоторой вероятностью, делать основательные предположения. Если полагать, что диавол внушал Иисусу мысль просить Отца, чтобы миновала Его чаша страданий, то это значит признавать, что Иисус, обратясь с такой мольбой к Отцу, поддался искушению, а если Он поддался власти диавола хотя бы на одно мгновение, то уже не мог бы считаться Победителем его. К тому же диавол восстал бы сам против себя, если бы советовал Иисусу обратиться к Отцу за разъяснением Своего положения; не к Богу направлять, а от Него отвращать — вот задача духа зла.
Следовательно, искушения диавола должны были быть направлены в другую сторону. Он должен был напомнить Иисусу Христу о тех предложениях, которые делал Ему в пустыне, искушая царствами мира сего; он мог указать Ему на неблагодарность облагодетельствованного Им народа и на предстоящую смерть на кресте, он мог вновь повторить то искушение, которое было уже отвергнуто Христом. Он мог обратиться к Иисусу примерно с такой речью: «Помнишь ли, как три с половиной года назад я предлагал Тебе явиться народу еврейскому в блеске земного величия и подчинить Своей власти весь мир? Помнишь ли, как я уверял Тебя, что именно такого воинственного мессию и ждут евреи? Помнишь ли, как я отвращал Тебя от того пути, которым Ты хотел идти к Своей цели, — как я предсказывал Тебе, что это путь страданий и позорной смерти? Ты не поверил мне тогда; Ты думал, что я желаю Тебе зла. И что же? К чему привел Тебя избранный Тобой путь? — К полной неудаче: народ, сначала увлекавшийся Твоими чудесами и не упускавший случая извлечь из них осязательную для себя выгоду, отвернулся от Тебя, как только узнал, как только убедился, что Ты не тот мессия, какого он ждет; начальники народные приговорили Тебя к смерти, как лже-мессию, и уже послали отряд воинов взять Тебя для исполнения приговора. Ты утешал Себя тем, что, по крайней мере, двенадцать избранных Тобой Апостолов верны Тебе до конца; но так ли это? Один из них продал Тебя за тридцать сребренников, а остальные (посмотри!) беспечно спят в такую ужасную минуту Твоей жизни; да и те (кто знает?) не бросят ли Тебя, не разбегутся ли, как только Тебя возьмут под стражу? И что же дальше ожидает Тебя? Оставленного всеми, поведут Тебя на казнь. И некому будет заступиться за Тебя. И распнут Тебя, и в страшных мучениях Ты умрешь!.. Но подумай, такой ли участи заслуживаешь Ты, Царь Израилев?.. Ведь народ не признал Тебя своим мессией и отвернулся от Тебя только потому, что Ты не принял предложенной Тебе царской власти; прими ее, и народ с восторгом опять встретит Тебя, Царя Израилева, и пойдет за Тобой покорно, куда бы Ты ни повел его. Яви же Себя народу во всем величии страстно ожидаемого ими мессии!.. Уйдем! Уйдем отсюда! Иди за мной, и я ручаюсь Тебе, что мы победим мир, конечно, не Твоей кротостью и самоотверженной любовью, которых мир ни понять, ни вместить не может, а силой, оружием мира сего, силой испытанной, непобедимой!.. Решайся же! Спеши! Уйди!.. Предатель приближается!»
Победа Иисуса над искусителем
Если только искушение было, то отвергнуто, конечно, Иисусом так же спокойно и величественно, как и искушения в пустыне. Там Он сказал: Господу Богу... поклоняйся и Ему одному служи (Мф. 4, 10). Ту же покорность воле Божией Он, несомненно, проявил и здесь.
Диавол удалился. Но изображенная им картина пути, пройденного уже и еще предстоящего впереди, предстала пред Иисусом во всей своей ужасной действительности. Да, вот она — та чаша нравственных терзаний, какая представилась теперь взору Божественного Страдальца! Было от чего содрогнуться, было от чего впасть в смертельную тоску. Не страх физической боли предстоящих мук обуял Иисуса; нет, не этот страх терзал теперь Его душу, не предстоящими муками и истязаниями тела была наполнена стоявшая пред Ним чаша страданий. Да и что значат эти страдания тела в сравнении с теми душевными муками, какие испытывал теперь Христос, оглядываясь на пройденный Им путь?
Скорбь Иисуса о грехах мира
Ко времени пришествия Его на землю языческий мир изверился в своих самодельных богов, в лице лучших своих представителей искал Неведомого Бога и не находил, — в безбожии своем потерял смысл жизни и, отдавшись исключительно чувственным удовольствиям, свое личное
Все эти мысли овладели душой Божественного Страдальца и довели Его до такой сердечной тоски, какую никто из нас и понять не может. К этой невыразимой тоске, естественно, присоединился и ужас предстоящей мучительной, незаслуженной смерти [79]. Чашу душевных терзаний, причиненных грехами всего мира, Он готов испить до дна; но смерть Его нужна ли при таких обстоятельствах? Если нужна, Он примет и ее безропотно; но если и помимо этого Бог может окончить начатое дело спасения людей? Авва Отче! все возможно Тебе; пронеси чашу сию мимо Меня, — воскликнул Он (Мк. 14, 36). Ответа не было...
Целый час молился Христос; но ни продолжения, ни конца Его молитвы мы не знаем, так как призванные присутствовать при ней свидетели еще в начале ее заснули.
Окончив молитву, Иисус идет к ученикам, дабы утешить Себя их присутствием, но находит их спящими. Грустно было видеть, как сам Петр, за час перед тем обещавший положить душу свою за Учителя, не устоял против обыкновенной слабости. Симон! и ты спишь? — сказал Господь, — не мог ты бодрствовать один час? (Мк. 14, 37). А когда проснулись Иаков и Иоанн, которые незадолго перед тем хвалились, что могут пить ту чашу страданий, какая предстоит их Учителю, и креститься тем крещением, каким Он будет креститься, когда они теперь пробудились от одолевшего их сна, Христос с грустью посмотрел на них и сказал: Бодрствуйте и молитесь, чтобы не впасть вам в искушение: дух бодр, плоть же немощна (Мк. 14, 38). Им предстояло большое испытание: при взятии Иисуса под стражу, перед ними возникнет вопрос: а не возьмут ли и их, как Его учеников? Не подвергнут ли и их, как Его соучастников, одинаковой с Ним участи? Немощная плоть их вступит в свои права, станет действовать на их бодрый до сих пор дух и подчинять его себе. А если им предстоит такая борьба, то не спать им теперь надлежало, а бодрствовать и молиться, чтобы бодрствующий дух победил немощную плоть.
Не найдя поддержки и утешения в учениках Своих, Христос отошел от них, опять преклонил колена Свои и опять начал молиться;
Ответа не было и на эту молитву. Изнемогая под бременем смертельной тоски, Иисус опять идет к Апостолам, думая утешиться в беседе с ними, но опять застает их спящими. На этот раз они так крепко заснули, что не скоро пробудились; глаза их казались отяжелевшими от сна; они не сразу поняли даже, где они, и не знали, что отвечать разбудившему их Иисусу. И, оставив их, Иисус отошел опять и помолился в третий раз, сказав то же слово. И, находясь в борении, прилежнее молился, и был пот Его, как капли крови, падающие на землю (Лк. 22, 44).
И эту третью молитву Он окончил словами решительной покорности: да будет воля Твоя.
Три раза молился Иисус, в первой молитве Он обращается к Отцу с решительной просьбой об отвращении от Него чаши страданий: «Все возможно Тебе; пронеси чашу сию мимо Меня. Впрочем, Я знаю, что должно совершиться не то, чего Я хочу, а чего хочешь Ты» (Мк. 14, 36). Не получив ответа на эту молитву, Он начинает вторую уже прямым изъявлением покорности воле Божией: если не может чаша сия миновать Меня, чтобы Мне не пить ее, то да будет воля Твоя (Мф. 26, 42). Не получив ответа и на эту молитву, Он начинает молиться в третий раз, сказав то же слово, а окончив ее, будит Апостолов и говорит: Кончено, пришел час Мой! Встаньте, пойдем (Мк. 14, 41—42).
Таким образом, из самых слов этой молитвы видно, как постепенно подчинялся Иисус воле Отца и укреплялся духом; но, несмотря на это, к третьей молитве Его послан был Ему ангел, который даже одним появлением своим должен был еще более ободрить Иисуса и придать Ему сил для перенесения предстоящих мук. И это было крайне необходимо, так как силы Его стали упадать, доказательством чему служит появление на лице Его особого пота, как капли крови, падающие на землю.
Во время молитвы от напряжения с лица Спасителя падал пот, как капли крови. Был ли это действительно кровавый пот, или же Евангелист только сравнивает его с каплями крови — неизвестно. Как бы то ни было, но с появлением ангела Иисус окреп не только духом, но и телесно, так как в состоянии был затем перенести и эту мучительную, без сна проведенную ночь, и все последующие страдания.
Окончив молитву в совершенной уверенности, что страдания Его и смерть необходимы, и при том теперь же, а не в другое время, Иисус в третий раз подошел к Петру, Иакову и Иоанну, и опять застал их спящими. Он разбудил их и сказал: «Вы все еще спите и почиваете? Не время теперь спать. Все кончено, пришел час Мой! Вот, сейчас вы увидите, как предается Сын Человеческий в руки грешников. Встаньте, пойдем; вот, приблизился предающий Меня».
Взятие Иисуса под стражу
Три избранные Апостола проснулись, встали и вместе с Иисусом пошли к выходу из сада, где спали остальные. Подойдя к выходу, они могли заметить приближающуюся толпу с фонарями и другими светильниками. То Иуда вел вверенный ему синедрионом отряд римских воинов, сторожей храма и слуг первосвященников, вооруженный мечами и кольями.
Первосвященники, дав тайное поручение Иуде взять Иисуса и связанного привести к ним и сделать все это осторожно, не могли, конечно, объявить отряду, кого именно он должен задержать; они должны были ограничиться приказанием взять Того, на Кого укажет им Иуда. Такая осторожность со стороны первосвященников требовалась по двум причинам: посланные могли встретить случайно бодрствующих из народа, проболтаться им, за Кем идут, и тем привлечь толпу, которая могла бы и освободить задержанного Пророка своего; к тому же, был уже случай, когда стража храма и слуги первосвященников, посланные взять Иисуса, не посмели задержать Его (Ин. 7, 45-46). Вот почему отряду было приказано взять Того, на Кого укажет Иуда. А Иуда, строго храня тайну данного ему поручения, ограничился одним лишь указанием: Кого я поцелую, Тот и есть, за Кем мы идем; возьмите Его и ведите осторожно.
Из последующего поведения Иуды и предложенного Ему Иисусом вопроса можно заключить, что он намеревался, отделившись от отряда, подойти к Иисусу с обычным приветствием, поцеловать Его, затем отойти к Апостолам и тем скрыть свое предательство. Но это ему не удалось. Когда он поспешно подошел к Иисусу и растерянно сказал: Равви! Равви! — то Иисус кротко спросил его: друг, для чего ты пришел? (Мф. 26, 50). Не зная, что сказать, Иуда в смущении произнес: радуйся, Равви! и поцеловал Его (Мф. 26, 49).
Чтобы показать Иуде, что он не может скрыть своего предательства, Иисус сказал: Иуда! целованием ли предаешь Сына Человеческого?
Между тем, стража приблизилась к Иисусу, и Он, желая показать, что Сам добровольно отдается ей, спросил: кого ищете?
Хотя отряд не знал, за кем послан, но в нем находились старейшины народа (члены синедриона), пришедшие, быть может, для того, чтобы наблюдать и за Иудой, как он исполнит секретное поручение, не обманет ли он? Эти-то старейшины, на вопрос Иисуса — кого ищете? — ответили: Иисуса Назорея (Ин. 18, 4—5). Трудно предполагать, что прибывшие с отрядом старейшины не узнали Иисуса; скорее можно думать, что они притворились не узнавшими Его, любопытствуя видеть, что Он при таких обстоятельствах предпримет. Стоял же с ними и Иуда, предатель Его, которому, вследствие обнаружения предательства, не удалось присоединиться к Апостолам.
«Это Я, кого вы ищете», — громко сказал Иисус старейшинам и всему явившемуся за Ним отряду.
Стражникам внушено было действовать осторожно; им сказано было, что Того, за Кем они посланы, придется взять хитростью, обманом, так как Он имеет приверженцев, которые могут заступиться за Него и укрыть Его. И каково же было удивление стражников, когда Иисус говорит им: «Это Я, Кого приказано вам взять; берите же Меня!»
Неожиданность такого ответа, сила духа, проявленная при этом Иисусом, произвели на стражников необычайное действие: они отступили назад и пали на землю [80]. Эта могучая сила заставила жадных до наживы торгашей безмолвно подчиниться Иисусу и без сопротивления очистить храм. Та же сила духа подчинила себе озлобленных фарисеев, схвативших камни, чтобы убить Иисуса: руки их опустились и камни выпали на них. И теперь толпа, пришедшая с мечами и дрекольями, чтобы взять какого-то важного преступника, пораженная той же силой, отступила и в испуге припала на землю.
В это время стали собираться вокруг Иисуса остальные восемь Апостолов. Стражники очнулись от охватившего их ужаса; некоторые из них подошли к Иисусу ближе, другие же, по-видимому, хотели предупредить сопротивление со стороны учеников Его, и для этого захватить и их всех. Тогда Иисус опять спросил их: кого ищете? — и когда ему ответили по-прежнему — Иисуса Назорея, — то сказал им: Я сказал вам, что это Я; итак, если Меня ищете, оставьте их, пусть идут.
Приводя эти слова Иисуса, Евангелист Иоанн от себя поясняет, что в эту самую ночь Иисус, молясь за Своих учеников, чтобы Отец Небесный сохранил их, сказал: из тех, которых Ты Мне дал, Я не погубил никого. И эти слова должны были сбыться, и действительно сбылись: стража оставила Апостолов и приступила к Иисусу.
Тогда Апостолы, подошедши ближе к Иисусу, хотели заступиться за Него; кто-то спросил: Господи! не ударить ли нам мечом? — а Петр, не дождавшись ответа, выхватил из ножен находившийся при нем меч, ударил им одного из стражников, по имени Малха, оказавшегося слугой первосвященника, и отсек ему правое ухо.
По-видимому, и другие Апостолы хотели последовать примеру Петра, но Иисус остановил их рвение, сказав им: оставьте, довольно (Лк. 22, 51). И, подойдя к Малху, коснулся поврежденного уха его и тотчас же исцелил его. Обращаясь же затем к Апостолу Петру, сказал: вложи меч в ножны, ибо все, взявшие меч, мечом погибнут (Мф. 26, 52; Ин. 18, 11) (то есть все, противящиеся проявлению зла грубой силой, злом, рано или поздно погибнут от такой же силы).
Разъясняя далее Петру всю необдуманность
Первоначально казалось, что в отряде воинов, сторожей храма и слуг имеется всего лишь несколько осведомленных с делом старейшин, которые и отвечали на вопрос — кого ищете? После же выяснилось, что с этой толпой пришли первосвященники и начальники храма, которые, очевидно, не могли утерпеть, чтобы не удовлетворить свое злорадство присутствием при аресте ненавистного им Пророка.
В Евангелии нередко говорится о первосвященниках. Собственно первосвященником (первым из священников) мог быть только один священник; но называли первосвященниками не только состоящего в этой должности, но и всех отставных первосвященников; отставных же в то время было много, так как после присоединения Иудеи к Римской империи утверждение и смена первосвященников зависели от римских правителей, которые часто сменяли их, назначая угодных себе, и вообще не любили, чтобы на этой должности долго оставалось одно и то же лицо. Кроме того, первосвященником называли и первого в священнической чреде. Таким образом, кроме одного настоящего первосвященника, каким был в то время Каиафа, было много еще так называемых первосвященников. Такие-то первосвященники и начальники храма и вмешались в толпу отправленных за Иисусом стражников.
После того вполне уже пришедшие в себя стражники подошли, по приказанию первосвященников и старейшин, к Иисусу и связали Его. Тогда Апостолы, опасаясь, что и их постигнет та же участь, тотчас же оставили своего Учителя и бежали. И сбылось предсказание: поражу Пастыря, и рассеются овцы Его (Зах. 13, 7; Мф. 26, 31).
Когда предводительствуемый первосвященниками и тысяченачальником отряд повел Иисуса в Иерусалим, то воины заметили, что какой-то юноша, завернувшись в покрывало, следовал за ними; находя такое выслеживание подозрительным, они схватили его за покрывало, но он рванулся, покрывало осталось в их руках, а он убежал, причем оказалось, что покрывало было надето им на совершенно нагое тело. Очевидно, этот юноша жил тут же, в селении Гефсимании, проснулся от шума, произведенного отрядом, и поспешил, не одеваясь, а лишь прикрывшись одеялом, выйти из дома и узнать, кто это так шумит в полночь.
Об этом юноше упоминает один только Евангелист Марк, но не называет его по имени. Древнее предание гласит, что этот юноша был сам Марк.
Куда бежали девять Апостолов — неизвестно, но двое, Петр и Иоанн, если и оставили Иисуса, то все-таки не решились далеко уйти от Него. Желание узнать, что станется с Ним, влекло их к Нему. И вот они вышли из своего кратковременного убежища и издали стали следить за удалявшимся отрядом; потом пошли следом за ним, хотя и в некотором отдалении, и так дошли до Иерусалима.
ГЛАВА 42. Иисус у бывшего первосвященника Анны. Иисус перед судом синедриона. Отречение Петра. Вторичное, на рассвете, заседание синедриона. Раскаяние Иуды. Иисус у бывшего первосвященника Анны
Придя в Иерусалим, стражники привели Иисуса не к первосвященнику Каиафе, который доказал уже свою ненависть к Галилейскому Пророку, сказав в синедрионе, что лучше одному человеку умереть, чем всему народу погибнуть; не к нему привели Иисуса, а к тестю его Анне (которого Иосиф Флавий называет Ананом), отставному первосвященнику, пробывшему в этом звании одиннадцать лет.
Следовавшие невдалеке Петр и Иоанн хотели войти за Иисусом и во двор Анны. Иоанн был известен Анне и потому безбоязненно вошел во двор, а Петр остановился у входа, не решаясь войти. Тогда Иоанн, заметив, что Петра нет около него, пошел к воротам, сказал привратнице, чтобы она впустила Петра, и после того ввел его с собой во двор.
Была холодная ночь; рабы и служители развели во дворе костер, и все грелись вокруг него. Петр также стоял и грелся с ними. Подошла к ним погреться и привратница, впустившая Петра, и так как в это время Анна допрашивал Иисуса (все же подробности допроса слуги тотчас же сообщали стоявшим на дворе), то гревшиеся у костра стали разговаривать об учениках Иисуса, и тогда-то привратница, всматриваясь в Петра, спросила: и ты не из учеников ли Этого Человека? Петр оробел и ответил: Нет (Ин. 18, 17).
Между тем Анна, злорадствуя при виде связанного Иисуса, стал расспрашивать Его об учении Его и учениках. Вопросы эти были предложены из праздного любопытства, так как Анне должно было быть известно учение Иисуса; знал он также, что у Него имеются и ученики.
Не желая удовлетворять праздное любопытство хитрого саддукея. Спаситель сказал: Я всегда учил в синагоге и в храме, где всегда Иудеи сходятся, и тайно не говорил ничего. Что спрашиваешь Меня? спроси слышавших, что Я говорил им; вот, они знают, что Я говорил.
Оскорбление Иисуса служителем Анны
Анна понял, что иного ответа и нельзя было ожидать и, вероятно, прекратил бы допрос, но стоявший тут же служитель его нашел в ответе этом нечто неуважительное к такому важному лицу, как бывший первосвященник, и, желая показать особенное усердие к своему господину, ударил Иисуса по щеке и дерзко сказал: так-то отвечаешь Ты первосвященнику?
Если бы Иисус молча перенес это оскорбление, то могли бы подумать, что Он признает его заслуженным; особенно же возгордился бы не в меру ревностный слуга таким молчаливым одобрением его поступка. Поэтому, чтобы пресечь зло в самом его начале, чтобы дать слуге почувствовать всю тяжесть его греха, Иисус побеждает зло добрым словом. «Если Я сказал худо, — говорит Он, обращаясь к Своему оскорбителю, — то покажи, что худо, укажи, что именно в моем ответе первосвященнику ты считаешь дурным; а если Я сказал хорошо, то за что же ты бьешь Меня? (Ин. 18, 23)».
Признав бесполезным продолжать допрос Иисуса, Анна отправил Его связанного к настоящему первосвященнику, зятю своему Каиафе.
Иисус перед судом синедриона в доме Каиафы
Между тем, пока Иисус находился у Анны, в дом первосвященника Каиафы собрались все так называемые первосвященники, старейшины народа и книжники, словом, почти весь синедрион. Несмотря на глубокую ночь, все спешили на суд, чтобы скорее покончить с Галилейским Пророком. Все наличные члены синедриона еще раньше сговорились убить Иисуса, так как вполне разделяли мнение Каиафы, что лучше умереть одному Человеку, чем погибнуть всему народу; но все-таки они считали необходимым произвести формальное расследование вины Иисуса, подкрепить обвинение свидетельскими показаниями и затем уже окончательно произнести смертный приговор. Следовательно, теперь вся остановка за свидетелями. И вот первосвященники и все члены синедриона стали разыскивать таких свидетелей, стали вспоминать, кто бы из известных им лиц мог оказать им услугу своим лжесвидетельством; и разослали по всему городу собирать подходящих свидетелей.
Охотников угодить начальству оказалось очень много. Начался допрос их. Что именно они говорили — неизвестно, но, должно быть, не могли сказать ничего такого, чего хотели судьи, так как даже таким явно пристрастным судом свидетельства их были признаны недостаточными для произнесения смертного приговора. Наконец явились два свидетеля и сказали: Он говорил: могу разрушить храм Божий и в три дня создать его (Мф. 26, 61). Некоторые же из присутствовавших встали и начали говорить, что и они слышали, как Он говорил: Я разрушу храм сей рукотворенный, и через три дня воздвигну другой, нерукотворенный (Мк. 14, 58).
Последнее показание могло бы дать синедриону повод к произнесению смертного приговора. Слово рукотворенный употреблялось для означения идола, а в применении к храму могло означать идольский храм. Такое явное неуважение к Иерусалимскому храму, в котором обитает Сам Бог, можно было бы счесть за хулу на Бога и виновника подвергнуть смертной казни, установленной законом (Лев. 24, 16). Но это показание находилось в явном противоречии с другим показанием о разрушении храма — могу разрушить храм Божий и в три дня создать его. Поэтому показания всех свидетелей о разрушении храма признаны были недостаточными для присуждения Иисуса к смерти.
Таким образом, наскоро собранные лжесвидетели, несмотря на значительное число их, не дали синедриону желанных им доказательств виновности Иисуса. Все свидетели уже допрошены, новые не являются. Что делать? Где добыть их? Да и возможно ли из-за этого откладывать суд? Время уходит; надо спешить, чтобы проснувшийся утром народ не помешал осуждению. И вот, встает со своего председательского места Каиафа, выходит на середину судилища и обращается к Иисусу, все время молчавшему, с вопросом: «Что же Ты ничего не отвечаешь? Разве не слышишь, что они против Тебя свидетельствуют?» (Мк. 14, 60). 26 Иисус молчал. Да и что было говорить против таких лжесвидетелей, уличавших во лжи самих себя и друг друга? Но это молчание раздражало первосвященника. Он стал допрашивать Иисуса, надеясь вынудить Его на такое признание, какое освобождало бы суд от требования дальнейших доказательств Его вины. Но Иисус молчал. Тогда Каиафа прибег к решительному средству. Ему, как первосвященнику, предоставлялось право допрашивать обвиняемого под клятвой. И вот, он обращается к Иисусу с требованием под клятвой ответить ему на тот вопрос, какой будет предложен. Заклинаю Тебя Богом живым, — говорит он, — скажи нам, Ты ли Христос, Сын Божий? (Мф. 26, 63).
Если Иисус не отвечал, то есть не возражал на показания лжесвидетелей, то на вопрос, прямо поставленный Ему Каиафой, Он ответил бы и без заклинания, так как не имел никакого намерения скрывать Свое божественное, мессианское значение даже перед таким нечестивым судом, каким теперь был синедрион. На это именно и рассчитывал Каиафа; собственным ответом Иисуса он и намеревался уличить Его в хуле на Бога.
Итак, на прямо поставленный вопрос: Ты ли Христос, Сын Божий? то есть: «Ты ли обещанный нам Мессия?» — Иисус ответил: Я; и вы узрите Сына Человеческого, сидящего одесную силы и грядущего на облаках небесных (Мк. 14, 62).
Каиафе и прочим членам синедриона было известно, что в таких именно выражениях пророк Даниил описывал свое видение Сына Человеческого, шедшего на облаках небесных и подведенного к Ветхому днями, то есть Богу-Иегове (Дан. 7, 13).
Каиафа этого ответа и ожидал; с целью добиться его он и предложил свой вопрос. Поэтому желанный им ответ Иисуса должен был обрадовать его, и действительно обрадовал, так как освобождал синедрион от дальнейшего судопроизводства. Но обнаружить при всех эту радость было бы неприлично его сану. Служитель Божий должен был возмутиться, слыша хулу на Бога, и чем-нибудь особенным выразить свое негодование на хулителя и ревность о славе Бога. И вот, хитрый первосвященник притворился возмущенным такой дерзостью Иисуса, осмелившегося назвать Себя Христом, Сыном Божиим; в порыве притворного негодования он разорвал переднюю часть своей одежды, подражая в этом Иисусу Навину и другим праотцам, и воскликнул: Он богохульствует! на что еще нам свидетелей? вот, теперь вы сами слышали богохульство Его! (Мф. 26, 65).
В чем же состояло это богохульство? Не в том ли, что Иисус подтвердил теперь раньше сказанное Им, что Он действительно Мессия? Да ведь евреи ожидали пришествия Мессии; ведь Мессия должен был придти; в этом не сомневались евреи как народ; в это верили и фарисеи. Нельзя же Самого Мессию судить за то, что Он Мессия? Следовательно, не осуждать Иисуса на смерть надлежало бы суду, если бы он был судом беспристрастным, а исследовать, можно ли, не противореча пророчествам, признать в Иисусе того Мессию, Который должен прийти? Но этот вопрос не занимал теперь нечестивых судей, давно уже переставших понимать истинный смысл пророчеств, потерявших ключ к разумению их. Они так привыкли верить в своего, ими же изобретенного Мессию как непобедимого царя земного, покорителя евреям всего мира, что никак не могли даже и подумать, что Мессией может быть бедный и кроткий Галилейский Учитель.
Добившись признания Обвиняемого, Каиафа, обращаясь к членам синедриона, спросил: «Ну, как вам кажется? Достаточно ли выяснилась виновность Его, и какому Он подлежит наказанию?»
Все ответили: повинен смерти (Мф. 26, 66).
Приговор произнесен; но Каиафе хотелось облечь его в ту форму законности, какой требовал установившийся обычай. В Талмуде имеется указание, что в уголовных делах окончательное произнесение приговора должно следовать не ранее, как на другой день после начала суда. Ни Каиафа, ни синедрион не хотели надолго, то есть до окончания праздников пасхи, откладывать окончательное осуждение Иисуса, так как такая отсрочка могла вызвать замешательство в народе, и все планы их могли расстроиться. Но форму вторичного суда надо было соблюсти. И вот, члены синедриона решили разойтись по домам, но на рассвете вновь собраться.
Отречение Петра
Между тем, пока происходил суд над Иисусом, Петр, пришедши, вероятно, с Иоанном же из дома Анны к дому Каиафы, сидел во дворе этого дома, стараясь придать себе вид постороннего человека, пришедшего на шум из одного лишь любопытства. Слуги Каиафы часто входили в судилище и выходили из него, сообщая сидевшим на дворе все происходившее там. Петр, вероятно, весьма тревожился, прислушиваясь к их рассказам, и тем обнаружил, что не одно праздное любопытство привлекло его сюда. Заметив его беспокойство, одна из служанок подошла к нему и спросила: «Должно быть, и ты был с Иисусом Галилеянином (Мф. 26, 69
Петр смутился и сказал: не знаю и не понимаю, что ты говоришь (Мк. 14, 68). С этими словами он встал и направился к выходу, на передний двор; и когда он подходил к воротам, запел петух.
Предсказание Иисуса об отречении Петра передано всеми Евангелистами вполне согласно; но Матфей, Лука и Иоанн ничего не говорят о том, сколько раз пропел петух, когда Петр трижды отрекся от Иисуса; Марк же, писавший свое Евангелие со слов Петра и, следовательно, лучше других Евангелистов знавший подробности этого грустного события, передает предсказание Иисуса такими словами: истинно говорю тебе, что ты ныне, в эту ночь, прежде нежели дважды пропоет петух, трижды отречешься от Меня (Мк. 14, 30). Поэтому, Евангелист Марк, повествуя об отречении Петра, отмечает подробность о том, что после первого же отречения во дворе Каиафы петух пропел в первый раз, а после третьего — во второй раз. Конечно, эта подробность, имеющая существенное значение, не могла быть забыта Петром.
Итак, Петр отрекся уже один раз от Христа; и тотчас же, как бы в напоминание ему о предсказании Иисуса и в предупреждение дальнейших отречений, раздался первый, полночный крик петуха. Но Петр, по-видимому, не обратил внимания на это предостережение, так как тотчас, при выходе его за ворота, другая служанка подошла к нему и, обращая на него внимание стоявших у ворот людей, сказала: и этот был с Иисусом Назореем (Мф. 26, 71). Все присутствовавшие при этом обратились к Петру с испытующими взорами; он не выдержал их; страх обуял его, и он не только вторично отрекся от Иисуса, но даже с клятвой стал уверять всех, что не знает Сего Человека (Мф. 26, 72); он даже не назвал Его по имени.
Вероятно, клятвенные уверения Петра подействовали на его обличителей: они оставили его в покое, и он, спустя некоторое время, увлекаемый страстным желанием знать, что делается с его Учителем, опять вошел во двор и уселся у костра. По сказанию Евангелиста Луки, прошло с час времени (Лк. 22, 59) после второго отречения; по словам же Евангелистов Матфея (Мф. 26, 73) и Марка (Мк. 14, 70), немного спустя началось третье его отречение.
Петр, как уроженец и житель Галилеи, говорил на галилейском наречии, которое резко отличалось своей грубостью и неправильностью произношения некоторых звуков и даже целых слов от того арамейского наречия, на каком объяснялись тогда жители Иудеи.
Все сидевшие у костра служители первосвященника говорили, конечно, об Иисусе и, вероятно, повторяли внушенное им раньше их господином мнение о том, что Мессия должен прийти из Вифлеема, а не из Назарета Галилейского, и что Иисус как Галилеянин не может быть даже пророком. Говоря о Галилее, не могли не обратить внимания и на Петра, своим наречием явно выдававшего себя за галилеянина; вспомнили раньше возбужденное подозрение, не ученик ли он Иисуса, и стали говорить ему: «Хотя ты и клялся, что не знаешь Этого Человека, но теперь мы догадываемся, что ты из Его учеников, ибо по твоему говору видно, что ты галилеянин».
Страх опять напал на Петра, и он же начал клясться и божиться, говоря: не знаю Человека Сего, о Котором говорите (Мк. 14, 71).
К этому времени суд над Иисусом уже окончился, и Его вывели из судилища на двор. Тотчас же петух пропел второй раз, и Христос посмотрел на Петра. Тут-то вспомнил Петр слово, сказанное Ему Иисусом: прежде нежели петух пропоет дважды, трижды отречешься от Меня (Мк. 14, 72); он вышел вон и горько заплакал.
Святой Климент, ученик Апостола Петра, свидетельствует, что Петр в течение всей последующей жизни своей при ночном пении петуха падал ниц, со слезами каялся в своем отречении и просил прощения, хотя и получил уже его от Самого Иисуса Христа вскоре после Его Воскресения.
Петр в раскаянии обливался слезами; но как тяжело было Иисусу видеть лучшего из оставшихся одиннадцати учеников клянущимся, что не знает Сего Человека, боящимся даже назвать имя Его! Чаша душевных мук переполнилась.
Издевательства над Иисусом
Озлобленный мир приступает теперь к истязанию тела божественного Страдальца. Пока члены синедриона отдыхали по домам своим в ожидании утреннего заседания, Иисуса держали во дворе Каиафы, под охраной стражи, связанного. Ни в ком Он не возбудил ни сострадания, ни даже жалости к Себе; чувства эти были чужды окаменелым сердцам рабов и прислужников первосвященника. В испорченном сердце человеческом гнездится скверное чувство: желание оскорбить, да посильнее, того, кто когда-то был силен, а ныне стал беззащитным. Движимая этим чувством толпа, окружившая теперь Иисуса, стала издеваться над Ним. Начальство объявило Его лжемессией, повинным смерти, и, вероятно, намекнуло своим прислужникам, что они могут не стесняться с таким Человеком. Этого было достаточно, чтобы дать простор чувствам озверелой толпы. Иисуса стали бить; закрывали лицо Его покрывалом и, ударяя по щеке, спрашивали: «Узнай, кто ударил Тебя?» Мессия должен был знать все, и если Иисус — Мессия, то, по мнению Его истязателей, Он должен каждый раз узнавать, кто Его ударил. Но Христос молчал, и это молчание дало некоторым повод отнестись к Нему, как к лжемессии, с обычным у евреев выражением крайнего презрения: стали плевать Ему в лицо. И много иных хулений произносили против Него (Лк. 22, 65). Христос безропотно перенес все эти оскорбления и истязания и, быть может, молча молился за окружающих Его теперь, как будет молиться за Своих распинателей: Отче! прости им, ибо не знают, что делают (Лк. 23, 24).
Вторичное, на рассвете заседание синедриона
До самого утра Христос пробыл на дворе Каиафы, все время подвергаясь оскорблениям и побоям. С наступлением же утра первосвященники, старейшины и книжники опять собрались для окончательного суда, но уже не в доме Каиафы, а в помещении синедриона, куда повели и Иисуса.
Когда все судьи собрались, ввели Иисуса. Председатель Каиафа начал разбор дела с того, на чем окончил в ночном заседании, то есть с выслушания собственного признания Обвиняемого, и, обращаясь к Нему, спросил: Ты ли Христос?
Что было отвечать на такой вопрос? Если сказать - да, Я Христос, — как было сказано при первом допросе, то это будет бесполезно, так как пристрастные судьи, давно решившие убить Иисуса, не уверуют в Него из-за такого ответа; если же спросить их самих о том, что препятствует им признать в Нем Мессию, то они, конечно, и отвечать не станут; и если бы вздумали отвечать и вступить, таким образом, в исследование вопроса, действительно ли Он Мессия, и если бы Он наглядно доказал им, что Он Христос, то и в таком случае они не отпустят Его. Поэтому на вопрос — Ты ли Христос? Иисус отвечал: «Если скажу вам, вы не поверите; если же и спрошу вас, не будете отвечать Мне и не отпустите Меня (Лк. 22, 67). Но знайте, что после всего того, чему подобает свершиться, вы увидите Меня не иначе, как в славе Отца Моего. Отныне Сын Человеческий воссядет одесную силы Божией [81] (Лк. 22, 69)».
Желая добиться более точного, прямого ответа на предложенный вопрос, все члены синедриона, как бы в один голос, спросили: итак, Ты Сын Божий?
Вы сами говорите, что Я Сын Божий, — сказал Иисус; и этот ответ был принят как утвердительный на предложенный вопрос (Лк. 22, 70).
И сказали тогда все члены синедриона: какое еще нужно нам свидетельство? ибо мы сами слышали из уст Его.
Признав Иисуса виновным в том, что он выдает Себя за Мессию, синедрион приговорил Его к смертной казни, по закону смертный приговор Моисея. Но лжемессия мог быть опасен и для римской власти, мог произвести возмущение в народе и восстать против кесаря; поэтому, по мнению синедриона, Иисус подлежал смерти и по римским законам. Как бы то ни было, но синедрион, сохранив еще за собой право судить виновных в религиозных преступлениях, лишен уже был права приводить в исполнение смертные приговоры без разрешения или утверждения римской власти. Вот почему синедрион, признав Иисуса повинным смерти, должен был представить свой приговор на утверждение римского правителя, Пилата. Откладывать это дело до окончания праздника пасхи, наступавшего с вечера того дня, синедрион находил опасным, и потому решил немедленно, в полном составе своем, идти к Пилату и требовать утверждения и немедленного исполнения приговора. И поднялось все множество их, чтобы идти к Пилату.
Появление Иуды, его раскаяние и смерть
Но не успели они еще выйти из зала суда, как вошел туда Иуда-предатель. При виде осужденного и связанного Иисуса раскаяние стало мучить его, и он торжественно заявил первосвященникам и старейшинам: согрешил я, предав кровь невинную (Мф. 27, 4).
Казалось бы, что раскаяние Иуды должно было тронуть судей и доказать им их судебную ошибку в только что произнесенном приговоре; на самом же деле они, вполне соглашаясь с Иудой, что намереваются пролить кровь невинную, спешили как можно скорее пролить ее; и потому, преодолев невольное смущение от такого неожиданного объявления предателем невиновности Того, Кого они единогласно осудили, они с холодным презрением ответили Иуде: «Какое нам дело до твоего греха? ты согрешил, ты и отвечать будешь. Что нам до того? смотри сам (Мф. 27, 4)».
Иуда мог бы броситься к ногам Иисуса и со слезами молить о прощении своего тяжкого греха, и наверное Всепрощающая Любовь простила бы искренно кающегося. Но или Иисуса успели уже увести из судилища до прихода Иуды, или же Иуда не посмел молить о прощении Того, Кого предательски выдал врагам, — как бы то ни было, однако Иуда ограничился принесением покаяния лишь перед первосвященниками и прочими членами синедриона. Он надеялся получить от них хотя малейшее облегчение своего отчаяния и повлиять на судейскую совесть в смысле немедленной отмены только что объявленного приговора; но цели своей он не достиг: силы приговора он не поколебал нисколько, сам же был презрительно и холодно отвергнут. Не зная, что делать, на что решиться, он вспоминает про полученные тридцать сребренников и бросает их первосвященникам, сам же бежит вон из судилища, нигде не находит покоя от угрызений совести и кончает жизнь самоубийством: он повесился, удавился. Из книги Деяний Апостолов, написанной Евангелистом Лукой, мы знаем, что мертвое тело Иуды сорвалось и упало, при чем расселось чрево его, и выпали все внутренности его (Деян. 1, 18).
Евангелист Матфей не поясняет, куда именно вошел Иуда с изъявлением своего раскаяния; но так как повествование об этом он начинает вслед за рассказом об окончании суда над Иисусом, и начинает его словами — тогда Иуда... — то с большой вероятностью можно полагать, что Иуда вошел в самое судилище и в то именно время, когда синедрион находился еще там. В другое время, когда первосвященники и старейшины были отвлечены судом Пилата и Ирода, а также распятием Иисуса, Иуда едва ли мог принести им свое покаяние.
Но где Иуда бросил сребренники? Евангелист Матфей говорит, что в храме (Мф. 27, 5). Несомненно, что он должен был бросить их там же, где так холодно отвергли его покаяние; не в храме же он каялся? Ведь там в то время, кроме очередных священников, никого не было; все первосвященники были заняты судом, а он каялся именно перед первосвященниками. А так как синедрион заседал в одном из храмовых зданий, а все здания храма, притворы и дворы его назывались общим именем
Покупка земли у горшечника на деньги, брошенные Иудой
При всей своей развращенности они все-таки признали невозможным употребить в пользу храма это орудие гнусного подкупа, потому что это цена крови (Мф. 27, 6), и потому купили у одного горшечника участок земли для погребения странников. И долго земля эта называлась землей крови.
Евангелист добавляет к своему повествованию, что во всем этом сбылось предсказание пророка Иеремии. На самом деле, не Иеремия, а Захария говорил: И они отвесят в уплату мне тридцать сребренников. И сказал мне Господь: брось их в церковное хранилище, — высокая цена, в какую они оценили Меня! И взял я тридцать сребренников и бросил их в дом Господень для горшечника (Зах. 11, 12—13). Полагают, что указание на Иеремию вместо Захарии есть следствие ошибки переписчика, в древнейших же списках сделана ссылка на Захарию.
Различные мнения о личности Иуды
О личности Иуды высказано много разнообразных мнений. Секта каинитов, например, считала, что из всех двенадцати апостолов один только Иуда вполне понимал назначение своего Учителя, — только он один и знал, что слава Иисуса — в Его страданиях и смерти за род человеческий; поэтому своим предательством он содействовал спасению людей, и за это его надо почитать, а не презирать. Мнение это настолько не согласуется со всем, что нам известно из Евангелия об Апостолах вообще и об Иуде в частности, что едва ли надо и возражать против него. Но раскаяние Иуды, его убеждение в том, что за предательство нет ни прощения, ни спасения, осуждение самого себя на смерть за этот грех и приведение самоубийством в исполнение этого приговора — все это доказывает, что голос совести не был окончательно подавлен в Иуде его сребролюбием; настало время, когда и его совесть вступила в свои права, когда начались и его страдания. Но тут-то он и обнаружил полное непонимание своего Учителя: он был убежден, что для него нет прощения, между тем Христос притчами Своими о немилосердном должнике и о блудном сыне старался внушить всем Своим слушателям вообще и в особенности Апостолам, что нет такого положения в греховной жизни человека, когда бы прощение было невозможно. Да, и Иуда мог бы получить прощение, если бы в своем покаянии обратился к Богу. Если он почему-либо не мог тогда же со слезами пасть к ногам Иисуса и молить о прощении, то ничто не могло мешать ему постоянно и неотступно молить о том же Отца Небесного. Но он не прибег к этому средству, он забыл слова блудного сына притчи — встану, пойду к отцу моему и скажу ему: отче! я согрешил против неба и пред тобою (Лк. 15, 18). Он не пошел к Отцу (и в этом его ужасная, пагубная ошибка), а хотел уйти от своей совести, от ее преследований; но куда бы он ни уходил, куда бы ни убегал, всюду преследовал его призрак креста; совесть все громче и громче обличала его, угрызения ее становились все мучительнее... он не выдержал этой пытки и с отчаяния повесился.
Думаю, что Иуда повесился не вслед за осуждением Иисуса, а несколько позднее. Он мог еще надеяться, что Пилат оправдает Невинного, и потому мог ждать окончания его суда. Когда же Пилат отдал Иисуса во власть синедриона и Иисуса повели на Голгофу, тогда только Иуда мог потерять всякую надежду на освобождение своего Учителя, тогда только он мог с отчаяния покончить с собой. Но об этом будет сказано в следующей главе.
ГЛАВА 43. Иисус на суде Пилата. Иисус у Ирода. Вторичный суд Пилата. Бичевание Иисуса. Предание Пилатом Иисуса во власть синедриона
Когда Иуда удалился из залы суда, все множество (Лк. 23, 1) членов синедриона отправилось к Пилату, куда повели и Иисуса.
Суд Пилата
Пилат был язычник, и потому члены синедриона не вошли в его дворец, боясь оскверниться от такого общения с ним. По закону (Числ. 9, 6—11) еврей становился нечистым для совершения в установленное время пасхи только от прикосновения к мертвым; но фарисеи считали всех язычников и даже вещи, принадлежащие им, такой нечистью, от прикосновения к которой еврей становился оскверненным и, вследствие этого, лишался права есть пасху одновременно со всеми. В тот день предстояло им есть пасхального агнца, и они, из боязни сделаться нечистыми для такого дела, не вошли к Пилату. Заведомо Невинного осудить на смерть, по мнению их, можно было, это их не осквернило, но случайно занести на своих сандалиях пыль из дома язычника — это было бы ужасно для фарисея! Забыли они, как Господь обличал их, гордящихся своей внешней чистотой, но внутри преисполненных всякой мерзости.
Синедрион был не в дружелюбных отношениях к Пилату, не мог рассчитывать на его сочувствие, и потому, опасаясь противодействия с его стороны, явился к нему в полном составе своем.
Пилат вышел к синедриону на площадку перед своим дворцом, среди которой находилось судейское место; место это называлось по-гречески Лифостротон (Ин. 19, 13), и здесь, под открытым небом, Пилат творил суд.
Выйдя на Лифостротон, Пилат спросил первосвященников: в чем вы обвиняете Человека Сего? (Ин. 18, 29).
Они сочли нужным показать Пилату, что подобный вопрос обижает их, доказывает недоверие к ним правителя; между тем, явившийся в полном составе синедрион заслуживает иного к нему отношения. Поэтому первосвященники ответили Пилату: если бы Он не был злодей, мы не предали бы Его тебе (Ин. 18, 30).
Из такого ответа Пилат мог усмотреть, что синедрион не признает за римским правителем права пересмотра постановленного им приговора, а требует лишь покорного утверждения и исполнения. Гордый римлянин не мог допустить такого унижения своей власти и потому сказал первосвященникам: «Если так, если вы считаете, что я должен осудить приведенного вами Человека, не зная даже, виноват Он или нет во взводимом на Него преступлении, то возьмите Его вы сами, и по закону вашему судите Его (Ин. 18, 31), как знаете».
«Да мы уже осудили Его, — отвечали первосвященники, — и присудили к смерти, но сам же ты знаешь, что вы, римляне, отняли у нас право казнить смертью, что мы без твоего согласия не можем привести в исполнение постановленный нами смертный приговор. Нам не позволено предавать смерти никого» (Ин. 18, 31).
Приводя эти слова первосвященников, Евангелист Иоанн ссылается на предсказание Иисуса о том, какой смертью Он умрет. Если бы у синедриона не было отнято право предавать смерти осужденных, то к ним применялась бы еврейская казнь — убиение камнями; а так как, с отнятием этого права от синедриона, оно перешло к римской власти, по законам же римским казнь была двоякого рода: для римских граждан — отсечение головы мечем, а для прочих лиц — распятие на кресте, то Иисус и предсказывал, что Его распнут [82].
После таких предварительных препирательств первосвященники вынуждены были признать за Пилатом право на пересмотр приговора по существу и предъявили обвинение против Иисуса. Религиозную сторону мнимого преступления они оставили в стороне и стали обвинять Иисуса в возмущении народа против кесаря. Мы нашли, что Он развращает народ наш и запрещает давать подать кесарю, называя Себя Христом Царем (Л к. 23, 2).
Пилат не поверил, конечно, такой ревности первосвященников в охранении власти римского императора над ними же; он прекрасно знал, что они о том только и мечтают, как бы свергнуть эту власть. Он не обратил бы никакого внимания на то, что Обвиняемый синедрионом называет Себя Христом, то есть Мессией, если бы не знал, что ожидаемый евреями Мессия будет, по их понятиям, Царем Иудейским и должен будет восстановить самостоятельное Иудейское царство. Как бы нелепо ни было подобное обвинение, но Пилат счел своей обязанностью рассмотреть его, чтобы узнать, не угрожает ли какая опасность императорской власти со стороны Обвиняемого.
Не желая, вероятно, допрашивать Иисуса в присутствии Его обвинителей, Пилат велел Ему войти в преторию, то есть в следственную или судейскую палату внутри дворца. Вошел туда же и Пилат и, посмотрев на кроткое, чуждое даже и тени воинственности, лицо Иисуса, тотчас же пришел к заключению, что такой Человек не опасен для могущественного кесаря. Поэтому он и спросил Иисуса, может быть, не без некоторой доли насмешки: Ты Царь Иудейский? (Ин. 18, 33).
Прежде чем ответить на этот вопрос, надо было выяснить, спрашивает ли Пилат об этом сам от себя, понимая под словом «царь» обыкновенного царя с верховной государственной властью, или же спрашивает потому, что ему сказали об этом первосвященники, которые должны были понимать, что Мессия — духовный Царь всего мира. Это необходимо было выяснить для того, чтобы сообразно смыслу вопроса дать ответ. Поэтому Христос и спросил у Пилата: от себя ли ты говоришь это, или другие сказали тебе о Мне? (Ин. 18, 34).
«Разве я Иудей? — сказал Пилат, — какое мне дело до этих тонкостей? Но Твой народ и руководители его, первосвященники, привели Тебя ко мне на суд и обвиняют Тебя в присвоении царской власти. Скажи же, что Ты сделал такого, что дало им повод взвести на Тебя такое обвинение? Сам-то Ты признаешь ли Себя Царем?»
«Царство Мое, — отвечал Христос, — не такое, как царства мира сего. Если бы оно было похоже на эти известные тебе царства, то у Меня были бы подданные, которые вступились бы за Меня и не допустили бы, чтобы Я был предан синедриону. И они могли бы быть у Меня, если бы Я, например, захотел воспользоваться той торжественной встречей Меня в Иерусалиме, о которой и ты, конечно, знаешь. Но Я отклонил от Себя все, что только могло бы придать Моему Царству хотя малейшее сходство с существующими царствами мира сего, потому что Царство Мое не от мира сего» (Ин. 18, 36).
Пилат мог бы вполне удовлетвориться таким ответом, но так как Иисус все-таки не сказал, в чем же заключается Его царская власть и над кем Он намеревается царствовать, то Пилат спросил: «Итак, Ты все-таки считаешь Себя Царем? Какой же ты Царь? Скажи же прямо: Ты Царь?» (Ин. 18, 37). Задавая такой вопрос, Пилат как бы хотел дать Иисусу понять, что при таком понимании Им Своего Царства не следовало бы и называть Себя Царем и тем навлекать на Себя обвинение в присвоении царской власти. Но Христос, отдав Себя добровольно во власть врагам Своим, не захотел, конечно, пользоваться такими средствами защиты, на какие явно намекал Пилат, и потому на вопрос — Ты Царь? — ответил утвердительно: «Да, Я Царь (выражение — ты говоришь, что Я Царь, — равносильно словам: да, Я Царь); Я не отрекаюсь от этого, потому что это — истина. Я на то родился и на то пришел в мир, чтобы свидетельствовать об этой истине (Ин. 18, 37), с какой бы опасностью это свидетельство ни было сопряжено, и всякий, кому дорога эта истина, поверит Мне».
Убедившись теперь окончательно, что Иисус не опасен для Римского императора, Пилат торопился окончить разбор дела, спросил Иисуса: «А что такое истина?» И, не дождавшись ответа, вышел из претории к ожидавшему его синедриону и всенародно провозгласил: я никакой вины не нахожу в Нем.
После такой неудачи по первому обвинению первосвященники стали предъявлять другие обвинения. В чем именно они обвиняли теперь Иисуса, Евангелист не говорит, ограничиваясь лишь указанием, что первосвященники обвиняли Его во многом. За первосвященниками выступали старейшины со своими обвинениями. По-видимому, после каждого обвинения Пилат спрашивал Иисуса, что может сказать Он в Свое оправдание; но Иисус не отвечал ни на один вопрос, ни на одно слово (Мф. 27, 14). Наконец Пилат сказал: не слышишь разве, сколько свидетельствуют против Тебя? (Мф. 27, 13) Но и на этот вопрос Иисус не ответил ничего. Впрочем, все взводимые на Него обвинения были, вероятно, вполне ничтожны в глазах Пилата, потому что он опять сказал первосвященникам и всему присутствующему тут народу: я не нахожу никакой вины в этом человеке.
Но первосвященники упорно продолжали обвинять Иисуса, говоря, что Он возмущает народ, уча по всей Иудее и Галилее.
А разве Он Галилеянин? (Лк. 23, 6) — спросил Пилат. Галилеяне считались в то время мятежниками, поэтому первосвященники полагали, что назвав Иисуса Галилеянином, они тем самым выставят Его как способного к возмущению народа. «Да, Он Галилеянин», — отвечали они.
Отправление Пилатом Иисуса к Ироду
Галилея была подчинена четверовластнику Ироду Антипе, который, в угоду Иродиаде, обезглавил Иоанна Крестителя. Антипа хотя и был родом идуменянин, но исповедовал еврейскую религию и потому, по случаю праздника пасхи, был теперь в Иерусалиме. Пилат был во враждебных отношениях с Антипой. И вот, узнав, что Иисус действовал в Галилее, Пилат задумал устранить себя от решения Его дела, отправить Его на суд Ирода, и тем сделать первый шаг к восстановлению добрых отношений с соседом. Повели Иисуса к Ироду. Пошел за Ним и весь синедрион.
Ирод знал Иисуса только по слухам и одно время считал Его за воскресшего Иоанна Крестителя. Несомненно, что он слышал про чудеса, которые совершал Иисус, и ему захотелось, чтобы какое-нибудь чудо совершилось теперь же, в его присутствии. Учением Иисуса он едва ли интересовался, но чудо хотел видеть и был уверен, что Иисус, участь Которого теперь зависит от него, Ирода, не откажет ему в этом удовольствии. Но Христос не только не совершил никакого чуда перед Иродом, но даже не ответил ни на один вопрос его. По всей вероятности, Ирод освободил бы Его от преследований синедриона, если бы Он совершил перед ним какое-либо чудо. Но, во-первых, Христос никогда не пользовался Своею божественной силой лично для Себя, а во-вторых, проявлять эту силу для удовлетворения любопытства развращенного властелина — это значило бы метать жемчуг перед свиньями.
Иисус у Ирода
Иисус молчал; но зато много говорили первосвященники и книжники, усиленно обвиняя Его. Однако и Ирод признал их обвинения вздорными, не заслуживающими внимания; он знал, что первосвященники и начальники народные преследуют Иисуса из-за своих личных видов, и потому недоверчиво отнесся к их уверениям. Но, вместе с тем, он был недоволен и Иисусом за то, что Он не совершил перед ним никакого чуда. Ирод не мог даже и подумать о том, что Иисус не хочет метать жемчуга Своего перед ним; нет, он, наверное, решил, что Иисус и не может совершить никакого чуда, что Он едва ли и совершал их когда-нибудь и что лишь невежественная толпа могла считать Его Чудотворцем. А такой Человек, по его мнению, не опасен; не смерти Он заслуживает, а осмеяния. И сам начал сейчас же издеваться над Ним; примеру его последовали царедворцы и прислужники. А чтобы показать Пилату, что Иисус, кроме насмешек, никакого иного наказания не заслуживает, Ирод велел надеть на Него длинную светлую одежду, какую обыкновенно надевали полководцы римские, а также цари иудейские в торжественных случаях. В такой одежде Ирод отправил Иисуса к Пилату обратно. Не произнося сам никакого приговора, ни обвинительного, ни оправдательного, а предоставляя суд Пилату, Ирод, со своей стороны, хотел этим оказать ему вежливость; и с того дня Пилат и Ирод сделались друзьями.
Раздраженные неудачей первосвященники и прочие члены синедриона потянулись за Иисусом опять к претории Пилата.
Вторичный суд Пилата
Узнав, что Ирод не осудил Иисуса, а только поглумился над Ним, Пилат вышел на Лифостротон и, обращаясь к первосвященникам, начальникам народным и народу, сказал: «Вы привели ко мне человека сего, как развращающего народ; и вот, я при вас исследовал и не нашел человека сего виновным ни в чем том, в чем вы обвиняете Его; и Ирод также, ибо я посылал Его к нему; и ничего не найдено в Нем достойного смерти (Лк. 23, 14—15). Итак, я должен отпустить Erо. Но если вы все-таки считаете Его виновным в чем-то и подлежащим наказанию, то, если хотите, я накажу Его, но, наказав... отпущу (Лк. 23, 16)».
Хорош судья? Признать Обвиняемого невиновным во взводимых на Него преступлениях, и тут же, в угоду злобным обвинителям, подвергнуть Его наказанию?! Он хотел, как говорится, угодить и нашим и вашим, но ошибся в расчете: первосвященники, заметив колебание в нем, стали еще более настойчивыми в своих домогательствах; никакими уступками нельзя было насытить их жажду крови, только смерть Иисуса могла удовлетворить их.
Но Пилат все-таки надеялся устроить дело так, чтобы обе стороны остались им довольны. Собравшаяся толпа народа напомнила ему про установившийся обычай освобождать перед пасхой от присужденного наказания одного из содержащихся под стражей и отпускать его на свободу; и хотя он знал, что народ намерен просить его отпустить Варавву, осужденного за возмущение в городе и убийство, однако думал, что если предложит отпустить вместо Вараввы Иисуса Христа, то народ воспользуется таким удобным случаем для освобождения своего Галилейского Пророка. Поэтому он обратился к народу с вопросом: кого хотите, чтобы я отпустил вам: Варавву, или Иисуса, называемого Христом? (Мф. 27, 17).
В толпе народа происходили, вероятно, разговоры о том, за кого из двух подавать голоса, так как ответ на предложенный Пилатом вопрос был дан не тотчас же, а спустя некоторое время, когда Пилат вторично обратился к народу. Надо поэтому полагать, что если народ и хотел просить за Варавву, то только потому, что не знал о предании Иисуса на суд синедриона и Пилата; узнав же от самого Пилата, что можно вместо Вараввы просить за Иисуса, народ призадумался.
В это самое время жена Пилата прислала сказать ему: не делай ничего Праведнику Тому, потому что я ныне во сне много пострадала за Него.
Что именно видела во сне жена Пилата — неизвестно, но так как в то время весь Иерусалим говорил об Иисусе и всем известны были коварные замыслы синедриона, то весьма вероятно, что толки эти дошли и до жены Пилата, которая составила себе мнение о Нем как о Праведнике, и что мнение это еще более укрепилось в ней, когда она увидела о Нем страшный сон.
Между тем, пока Пилат был занят разговором со служителем, передававшим ему просьбу жены, первосвященники и прочие члены синедриона не дремали: они вмешались в толпу народа и стали возбуждать его против Иисуса; тут-то они дали волю своим злым языкам; на клеветы и клятвы не поскупились и, конечно, по-прежнему уверяли народ, что Иисус безбожник, грешник, заодно с диаволом, именем которого и творил чудеса. Толпа состояла преимущественно из иерусалимлян, преданных фарисеям и не любивших галилеян. Поэтому в такой толпе успех проискам синедриона почти был обеспечен. И возбудили народ просить Варавву, а Иисуса погубить (Мф. 27, 20). Из этих слов Евангелиста (а Иисуса погубить) видно, что первосвященники со своими сподвижниками подстрекали народ не только просить об освобождении Вараввы, но еще требовать смерти Иисуса. Возбудив таким образом народ против Иисуса, приобретя себе в этой толпе сильного союзника, первосвященники и прочие члены синедриона с торжествующими лицами вновь подошли к Лифостротону.
Тогда Пилат вторично спросил толпу: кого из двух хотите, чтобы я отпустил вам? — в один голос толпа закричала: Варавву (Мф. 27, 21).
Пилат никак не ожидал такого ответа. Смущенный неожиданным оборотом дела, он опять обратился к толпе: «Хорошо, я отпущу вам Варавву; но что же мне делать с Иисусом, называемым Христом?»
Опять непозволительная уступка со стороны судьи! Признавать Обвиняемого невиновным и тут же, вместо того, чтобы немедленно освободить Его, спрашивать у разнузданной толпы — что делать с Ним, то есть с Тем, Который ни в чем не повинен? Метаться так из стороны в сторону — значит обнаруживать свое бессилие, отсутствие твердых убеждений и желание подделаться под настроение толпы! Если на толпу можно действовать силой духа, заставляя ее подчиняться этой силе, то вместе с тем, обнаружение перед толпой своего бессилия доводит ее до безумной дерзости.
Чего же теперь мог ожидать Пилат, предложивший толпе произнести свой приговор над Иисусом Христом? — да будет распят (Мф. 27, 22), — неистово закричала толпа.
И теперь, вместо того, чтобы оправиться от первого смущения и проявить ту сильную римскую власть, какая ему вверена над народом иудейским, Пилат совсем растерялся. Судьей теперь стала толпа, а он ограничился ролью робкого защитника.
«Какое же зло сделал Он вам, что вы требуете позорной казни Его?» — спросил Пилат. Вместо прямого ответа на этот вопрос, толпа еще сильнее закричала: да будет распят.
Странный Пилат! Добивается, чтобы настроенная и озверелая толпа ответила ему, за что она требует казни Иисуса!
В третий раз он обращается к этой толпе: «Какое же зло сделал Он? я ничего достойного смерти не нашел в Нем и потому не могу согласиться на Его казнь. Если хотите, в угоду вам, я накажу Его, но смерти не предам».
Тут уже и первосвященники с прочими членами синедриона слились с толпой в один голос и с великим криком требовали, чтобы Иисус был распят. Крик был так силен, что заглушил голос Пилата. Правитель римский растерялся окончательно; к тому же он испугался, что дальнейшая настойчивость в защите Праведника может вызвать волнение народа, которое придется усмирять силой, и что озлобленные первосвященники могут донести на него кесарю, обвиняя его самого в том, что он вызвал это волнение неуместной защитой какого-то Галилейского Учителя. Под давлением этих чувств Пилат решил прекратить дальнейший спор с народом и удовлетворить его жажду крови обещанным уже бичеванием Невинного. Он все еще надеялся ограничиться одним истязанием Страдальца, все еще думал, что этой уступкой народной ярости он освободит Его от крестной смерти. Но, как оказалось, уступчивость только усиливала наглость и требовательность дикой толпы, руководимой первосвященниками, книжниками и фарисеями.
Тогда Пилат взял Иисуса и велел бить Его.
Бичевание Иисуса
Бичевание, которому Пилат велел подвергнуть Иисуса в угоду синедриону и озверелой толпе народа, назначалось у римлян за тяжкие преступления, и притом большей частью для рабов. Бичи делались из веревок и ремней, и в концы их вделывались острые костяные и металлические палочки. Число ударов не определялось и зависело от числа бичующих воинов и их усердия. Истязание это было настолько мучительно и опасно для жизни бичуемого, что многие под бичами умирали. Такому-то наказанию Пилат велел подвергнуть Того, в Ком не находил никакой вины!
Выслушав приказ Пилата, воины отвели Иисуса внутрь двора и собрали для бичевания Его весь полк. Полк, или когорта, составляла десятую часть римского легиона и была численностью от 400 до 600 человек.
Евангелисты не приводят ужасных подробностей бичевания, так как они в то время римского владычества были достаточно известны всем. Воины сняли с Иисуса одежду и приступили к казни, составлявшей для них приятное развлечение. По обычаю бичуемого привязывали к столбу в наклонном положении, затем воины били по обнаженной спине его бичами; с первых же ударов тело разрывалось, и кровь обильно текла из ран. Иисус как Человек страдал от этой ужасной пытки, но ни стона, ни жалобы Его никто не услышал.
Жестокосердные воины, окончив бичевание, стали издеваться над Страдальцем. Поверх израненного тела они накинули военный плащ красного цвета, подобный тем плащам, какие надевали цари, императоры и высшие военные чины. Такие плащи были без рукавов, накидывались через плечо и застегивались так, что правая рука оставалась свободной. Иисуса, обвиняемого в присвоении царской власти, воины захотели одеть как бы по-царски, то есть в багряницу, украсить голову Его венцом и в руки дать скипетр. Надев царскую багряницу, они сплели из колючего кустарника (терна) венок и положили его на голову Иисуса, в руки же дали трость. Затем по очереди подходили к Нему, становились на колена в знак почтения, говорили: радуйся, Царь Иудейский! (Мф. 27, 29). Потом вынимали из рук Его трость и били ею Его по голове, отчего колючки терна глубже впивались в тело, и, наконец, в знак крайнего презрения, плевали Ему в лицо. И все эти издевательства и побои Христос перенес молча и, вероятно, молился за Своих мучителей.
Пока происходило бичевание Иисуса, весь синедрион и громадная толпа народа продолжали стоять у Лифостротона, так как первосвященники и старейшины решились добиваться смерти Иисуса во что бы то ни стало. В это время Пилат, вероятно, находился в своих внутренних покоях и слушал рассказ своей жены о ее страшном сне. Узнав, что синедрион и народ не расходятся, он вошел туда, где происходило бичевание, чтобы удостовериться, как приведено в исполнение его приказание. Увидев Иисуса, Пилат должен был ужаснуться. «Слишком поусердствовали жестокосердные воины! Но что делать дальше? — думал Пилат, — не показать ли Иисуса в таком виде Его озлобленным врагам? Неужели их злоба не насытится таким истязанием и осмеянием? Неужели они и после этого будут считать Его опасным и достойным смерти? Нет, дрогнут и их сердца, и они, наверное, удовлетворятся этим незаслуженным наказанием Праведника». — Так рассуждал язычник, не знавший Истинного Бога, не знавший данной евреям заповеди любить ближнего, как самого себя. Но, к сожалению, не так рассуждали служители Иеговы, с нетерпением ожидавшие выхода Пилата.
Наконец Пилат вышел и сказал: вот, я вывожу Его к вам, чтобы вы знали, что я не нахожу в Нем никакой вины.
В это время на Лифостротон вошел Христос, шедший за Пилатом, но несколько отставший от него. Он был в багрянице и терновом венце и имел вид истомленного, измученного, еле живого Человека. Колючки тернового венца впились в Его голову, и из этих ран струилась кровь; накинутая на Него багряница была покрыта кровавыми пятнами от ран Его истерзанного тела.
Вид Этого измученного, истерзанного Праведника так подействовал на Пилата, что он невольно воскликнул: се, Человек!
Се, Человек!
Этими двумя словами многое сказано: «Посмотрите на этого измученного в угоду вам Человека! Посмотрите на этого Праведника, ни в чем не повинного! Как Он страдает и как кротко смотрит на вас, жаждущих Его смерти! Неужели для вас и этого мало? Неужели только смерть Его насытит вашу ненависть к Нему? Неужели вы думаете, что Он способен возмутить народ и провозгласить Себя Царем Иудейским? Подумайте, какой Он Царь? Но не забывайте того, что и Он — Человек! И если в вас есть хоть капля человечности, то вы должны пожалеть Его, а не домогаться Его смерти».
Появление Христа и возглас Пилата, по-видимому, произвели впечатление на народ. Народ молчал. Одни лишь первосвященники и служители их закричали: распни, распни Его!
Пилат не ожидал проявления такой злобы и жажды крови от тех, которые кичились перед язычниками своей праведностью и близостью к Богу. Теряя терпение, он сказал им: «Если вы так упорно добиваетесь смерти Его, то возьмите Его и, если хотите, сами и распните а я повторяю вам, что не нахожу в Нем вины» (Ин. 19, 6).
Первосвященники до сих пор обвиняли Иисуса в государственном преступлении, в присвоении Себе царской власти; но так как это обвинение оказалось неудачным, то они и решили обвинять Его теперь в преступлении религиозном. Отвечая Пилату, они сказали: «Какое нам дело, что Он по вашим римским законам оказывается невиновным! мы имеем свой закон, и по закону нашему Он должен умереть, потому что выдавал Себя за Сына Божия».
По сказанию Евангелиста, Пилат, услышав это слово, то есть, что Иисус выдает Себя за Сына Божия, еще больше убоялся. Он, несомненно, слышал о совершенных Иисусом чудесах и через это мог составить себе мнение о Нем, как о Человеке выдающемся, особенном; к тому же жена его видела страшный сон о Нем, а тут сами первосвященники говорят, что Он сделал Себя Сыном Божиим (Ин. 19, 7). Пилат не знал Того Бога, о Котором говорили первосвященники, он поэтому не мог верить в Него; он, пожалуй, не верил и в своих языческих богов; но это самое неверие в своих богов невольно пробуждало в нем мысль о Неведомом Боге. Римляне относились с некоторым уважением к чужим религиям и из суеверного страха помещали статуи чужих богов в своем Пантеоне. Поэтому слова первосвященников произвели сильное впечатление на Пилата. Он подумал: а что, если подвергнутый им бичеванию Иисус в самом деле Сын какого-нибудь Бога или полубога? Не станет ли Отец мстить за Сына? Недаром же жена уже пострадала из-за Него во сне; как бы и самому не пострадать наяву? — Эти мысли, вероятно, толпились в голове Пилата; ему захотелось объясниться с Иисусом, но, конечно, не всенародно, не в присутствии Его врагов; и он пошел в преторию, позвав и Его с собой.
Вопрос Пилата: откуда ты?
Когда они остались наедине, Пилат спросил: откуда ты? то есть: «От кого Ты происходишь? От Бога ли или от людей, как и все?» Христос не ответил на этот вопрос. Он отдал Себя добровольно на суд, истязание и смерть как Человек, а не как Бог. И если первосвященники с книжниками и фарисеями не могли понять Его божественного происхождения, то мог ли вместить эту тайну совсем неподготовленный к тому язычник?
Желая, однако, добиться ответа, Пилат совершенно неуместно вздумал показать свою власть. Мне ли не отвечаешь? — сказал он, — разве не знаешь ли, что я имею власть распять Тебя и власть имею отпустить Тебя?
Иисус отвечал: ты не имел бы надо Мною никакой власти, если бы не было дано тебе свыше; посему более греха на том, кто предал Меня тебе.
По поводу этого ответа Иоанн Златоуст говорит, что некоторые могут подумать, что если Пилату дано было свыше, то ни он, ни даже иудеи не подлежат никакой ответственности за то, что распяли Иисуса Христа; но такое мнение было бы неосновательно, потому что слово дано употреблено здесь вместо слова
Но, чтобы Пилат не вообразил себя безответственным за проявление такой власти, Иисус тотчас же поясняет, что и он понесет ответственность за свои действия, но только эта ответственность будет меньше той, какая ожидает Иуду-предателя и весь синедрион.
Пилат остался в недоумении. Кто же перед ним? Сын Божий или нет? Ответа не было; между тем Подвергнутый им жестокому бичеванию говорит о каком-то грехе, об ответственности, как бы угрожая этой ответственностью, если он согласится на требование первосвященников. Как тут быть? «Нет, лучше спасти Его», — так решил Пилат и, по выражению Евангелиста, с этого времени искал отпустить Его (Ин. 19, 12), то есть придумывал повод или выжидал случая, чтобы отпустить Иисуса.
Но, пока он объяснялся с Иисусом в претории, первосвященники и прочие члены синедриона успели опять подействовать на толпу, изменившую им, не поддержавшую их, когда Пилат, указывая на Христа, сказал: Се, Человек! (Ин. 19, 5). Этим же временем они могли воспользоваться и для совещаний, в каком направлении поддерживать дальнейшие обвинения. Если, решили они, Пилат не придаст никакого значения тому, что Сей Человек выдавал Себя за Сына Божия, то будем опять обвинять Его в присвоении царской власти, да припугнем самого Пилата, что он плохо защищает права своего кесаря, если не обращает внимания на появление лже-царей. С таким решением они вновь подошли к Лифостротону, как только появился из претории Пилат.
Что именно сказал теперь Пилат синедриону и народу. Евангелист не поясняет, но так как Пилат искал отпустить (Ин. 19, 12) Иисуса, то надо полагать, что он опять, но еще с большим убеждением, объявил, что не находит никакой вины в Нем и что если синедрион считает Его виновным в наименовании Себя Сыном Божиим, то Он за это уже достаточно наказан, и было бы крайне несправедливо подвергать Его другому наказанию.
Видя упорное желание Пилата освободить Христа, первосвященники надменно заметили ему: «Если ты отпустишь Его, то этим докажешь, что ты не друг кесарю (Ин. 19, 12); ты должен знать, что всякий, присваивающий себе царскую власть в пределах владычества кесаря, считается противником кесаря, а ты берешь Такого Противника под свою защиту и хочешь освободить Его от заслуженной Им казни? Поступай, как знаешь, но помни, что, освободив Сего Человека, именующего Себя Царем, ты сам станешь противником кесарю!»
Первосвященников поддержали и прочие иудеи, разом закричавшие: если отпустишь Его, ты не друг кесарю.
Как громом поразили Пилата эти слова и этот зловещий крик. Он понял, что враги Христа готовы перенести это дело в Рим, на суд самого кесаря, и он, Пилат, должен будет оправдываться по обвинению в государственном преступлении. Положим, можно было бы и оправдаться, если бы кесарем был кто иной, а не подозрительный и злой Тиверий; к тому же эти кровожадные враги Иисуса дошли до такой степени озлобления, что способны подстрекнуть народ к возмущению против него, представителя власти кесаря, а затем обвинить во всем его же, и осудит его кесарь за то, что он своим неуместным для римлянина мягкосердечием раздражил народ и довел его до открытого восстания. Так, вероятно, рассуждал Пилат, поставленный в довольно щекотливое положение неожиданным оборотом дела. Несомненно, что он хотел по-своему быть справедливым, правосудным судьей в деле Иисуса, но вместе с тем не имел ни малейшего желания ради правосудия поступаться своим благополучием, не хотел навлекать на себя гнев кесаря. Себялюбие превозмогло, и он решился подчиниться явно бессовестным требованиям.
Приказав ввести Иисуса, Пилат сел на судейское место. Водворилась тишина, все ожидали, что он сейчас объявит свой приговор. Сообщая об этом, Евангелист Иоанн поясняет, что это было в пятницу перед пасхой, и был час шестый (Ин. 19, 14). Шестой час еврейского исчисления соответствует нашему двенадцатому часу; но так как Евангелисты Матфей, Марк и Лука свидетельствуют, что, когда Иисус был уже распят, от часа шестого до девятого была тьма, то надо полагать, что Евангелист Иоанн, писавший свое Евангелие не для евреев, исчислял часы дня по способу римскому, то есть с полуночи, как и мы теперь исчисляем. Поэтому следует признать, что Пилат сел на судейское место около шести часов утра (подробности см. в приложении 2-м).
Се, Царь ваш!
Когда ввели Иисуса, Пилат, указав на Него, сказал: се, Царь ваш! (Ин. 19, 14). Что хотел он выразить этим возгласом? Хотя Евангелист и не дает ответа на этот вопрос, но надо полагать, что Пилат и тут еще пытался освободить Иисуса от казни, и что, указывая на Него, как на Царя Иудейского, он как бы так говорил: «Вы обвиняете этого Человека в присвоении царской власти, в наименовании Себя Царем Иудейским; вы считаете Его из-за этого врагом кесаря, намеревающимся лишить его власти над вами; вы и меня называете недругом кесаря за то, что я не соглашаюсь с вами;
Тут голос Пилата был заглушён неистовым криком: возьми, возьми, распни Его!
«Как? Распять вашего Царя?» — спросил Пилат. Нет у нас царя, кроме кесаря (Ин. 19, 15), — отвечали первосвященники.
Было время, когда первосвященники говорили: «Нет у нас иного Царя, кроме Бога». Да и теперь ни Анан, ни Каиафа не могли отвергать того, что все евреи ждут такого Мессию, который должен восстановить самостоятельное царство иудейское; если они сами, как саддукеи, относились равнодушно к религии и не верили ни в будущую жизнь, ни в воздаяние за грехи земной жизни, то должны же были понимать, что народ, именем которого они говорили, с нетерпением ждал своего Царя. Но все это они забыли теперь и произнесли над народом еврейским вечный приговор: никогда не иметь иного царя, кроме кесаря, то есть вечно быть в изгнании, всегда подчиняться царям тех народов, среди которых евреям придется проживать, вечно повторять: нет у нас царя, кроме кесаря!
Пилат убедился теперь, что враги Христовы не пойдут ни на какие соглашения; все средства к миролюбивому окончанию дела исчерпаны, ничто не помогло. Откладывать дальше разбор дела значило еще более усиливать смятение народа, и без того уже достаточно возбужденного своими вождями. Надо было скорее кончить, надо было, наконец, произнести приговор. Но какой? Оправдать и освободить Иисуса — значит навлечь лично на себя обвинение в государственном преступлении; но и осудить на смерть тоже нельзя, так как это было бы явной несправедливостью. И вот, по некотором размышлении, Пилат придумал такой лукавый исход: лично не произносить обвинительного приговора и не присуждать Невинного к смерти, но вместе с тем и не препятствовать первосвященникам привести в исполнение поставленный синедрионом смертный приговор. Приняв такое решение, он захотел еще раз всенародно объявить, что не находит никакой вины в Иисусе, но так как толпа народа была слишком велика и слова Пилата не могли быть расслышаны стоящими в отдалении от него, то он воспользовался установившимся среди евреев обычаем без слов выражать свою непричастность к делу.
Умывание рук Пилатом
По закону Моисея (Втор. 21, 1—9), если найден будет неизвестно кем убитый, то старейшины ближайшего города должны над трупом нарочно для этого убитой телицы омыть руки свои и сказать: руки наши не пролили крови сей, и глаза наши не видели; очисти народ Твой, Израиля, который Ты, Господи, освободил... и не вмени народу Твоему, Израилю, невинной крови. И они очистятся от крови (Втор. 21, 7—8). Это исключительное повеление закона применялось и к другим случаям, и таким образом установился фарисейски-лицемерный обычай: формальным омовением рук успокаивать свою совесть и уверять людей, что руки их чисты, не участвовали в совершении преступления или какого-либо гнусного дела, а, следовательно, и весь человек непричастен к делу. Руки? Да разве только руками совершаются преступления?
Жалкий Пилат хотел укрыться этим обычаем, оправдаться им! Он всенародно омывает руки свои и говорит: «Я невиновен буду в пролитии крови Праведника Сего; вы домогаетесь Его смерти, вам же и отвечать за нее; смотрите же! Не я, а вы виновны будете!»
Первосвященники крикнули: кровь Его на нас и на детях наших (Мф. 27, 25). Многотысячная толпа подхватила этот возглас, и прогремело перекатами страшное проклятие, призываемое народом на себя. Кровь Его на нас и на детях наших — неистово кричала озверелая толпа, забывшая, что требует крови Того, Кого пять дней назад величала Сыном Давидовым и встречала победными криками: «Осанна!»
Предание Пилатом Иисуса во власть синедриона
Тогда (как свидетельствует Евангелист Лука) Пилат решил быть по прошению их, и отпустил им посаженного за возмущение и убийство в темницу (Варавву), которого они просили; а Иисуса предал в их волю.
Так свершился суд людской над Божественной Правдой. Греховный мир, погрязший во зле, не мог перенести этой правды и восстал на Нее; и в этом восстании проявилась отчаянная борьба зла за удержание своего векового господства над людьми. И если зло не в силах победить Божественную Правду, то все-таки в этой ожесточенной борьбе Глашатай Правды, как Человек, должен был быть не побежден, нет, а умерщвлен. Смерть Его предвидели и предвещали вдохновленные Богом Пророки. Даже лучшие люди из язычников понимали, что против Правды, если она когда-либо осуществится в Человеке, ополчится почти весь мир людской; так, например, греческий мудрец Платон за триста лет до явления Христа говорил, что если когда-нибудь явится на земле Праведник, то Его будут бичевать, мучить, свяжут и, после всевозможных поруганий, пригвоздят на столбе. И в этой смерти Вестника Божественной Правды зло дерзало торжествовать свою победу; но оно ошиблось: смерть эта и победила зло! Только после смерти и Воскресения Христа люди поняли, хотя не все и не сразу, что они восстали против Самого Бога; сознав это, они познали волю Божию и подчинились ей; они поняли, что, страдая и умирая на Кресте, Христос Сам добровольно, согласно с волей Отца, принес Себя в Жертву за грехи человечества и что Жертва эта стала для них искупительной.
О суде над Иисусом Пилат донес Тиверию, как о том свидетельствуют Иустин Философ и Тертулиан; Тиверий так был поражен этим донесением, что предложил Сенату включить Иисуса Христа в число римских богов; Сенат не согласился с этим, и Тиверий ограничился приказом не преследовать христиан.
Смерть Пилата
Пилат окончил жизнь самоубийством, но подражатели его живы даже и до сего дня.
Подражатели его
Архиепископ Иннокентий в своем громоносном слове в Великую Пятницу перед плащаницей призывал всех общественных деятелей стать у Гроба Христа и дать отчет, и, обращаясь к судьям, сказал: «Властелин судьбы ближних, кому дано право вязать и решить, стань у Гроба сего и дай отчет! И ты не имеешь никакой власти, если бы не было дано тебе свыше; и ты творишь суд Божий. Помнишь ли это и со страхом ли Божиим держишь весы правды? Чтоб ты не страшился за истину потерять, в случае нужды, имя друга кесарева, приязнь сильных земли, Голгофский Страдалец приобрел для тебя имя друга Божия; чтобы ты всегда умел отличать невинность от преступления, слабость от злонамеренности, Он, в помощь мерцанию твоей совести, придал светильник слова Своего. Пользуешься ли ты сим средством во благо ближних и твердо ли идешь путем закона и долга? Если ты не зришь на лица, побораешь по истине, как бы она ни была презрена другими; если твой Лифостротон не омыт ни кровью, ни слезами неправедно осужденных, то приступи к будущему Судии своему и Господу, лобызай язвы Его и вдыхай из них новую силу к побеждению лжи и лукавства, к сражению с искушениями и соблазнами, к священнодействию правды. Там, на всемирном Суде, и ты станешь одесную, примешь милость и будешь увенчан венцом правды. Но если ты, имея власть пустить невинного и зная невинность его, тем не менее готов предать его в руки врагов, чтобы не оскорбить их гордости; если, вместо суда и защиты невинности, ты глумишься над ее несчастьями и заставляешь ее влачиться из одного судилища в другое; если твоя правда состоит только в омовении рук пред народом, — то удались от Гроба сего! Твое место не здесь, а в претории Пилата!» (Сочинения архиепископа Иннокентия. 2-е изд. Вольфа. 9, С. 234).
ГЛАВА 44. Шествие на Голгофу. Распятие. Иисуса и двух разбойников. Смерть Иисуса. Снятие тела Иисуса со креста и погребение Его. Приставление стражи ко гробу
Когда Пилат решил быть по прошению первосвященников и Иисуса предал в их волю (Лк. 23, 24—25), воины взяли Иисуса, сняли с Него багряницу, одели Его в собственные одежды Его; и вышел Он со двора претории, неся крест Свой; и повели Его к месту казни, за город. Место это называлось лобным, или Голгофой. Еврейское слово Голгофа означало — лоб, череп; поэтому и место, именуемое Голгофой, называлось также лобным местом. По древнейшему еврейскому преданию, на этом месте погребен Адам, поэтому принято изображать человеческий череп под Крестом Иисуса Христа.
Об устройстве креста
Евангелисты ничего не говорят ни об устройстве креста, на котором был распят Христос, ни о том, как производилось распятие; все это было слишком хорошо известно современникам их. Надо полагать, что первосвященники, торопившиеся как можно скорее предать смерти Иисуса, и воины, исполнявшие казнь, не имели ни времени, ни охоты отступать в данном случае от установившегося порядка казни. Поэтому кажется вполне возможным признать, что крест Господа нашего Иисуса Христа ничем не отличался от других крестов. Кресты же в то время делались из бревен или досок; основанием служил прямой столб или доска, которые вкапывались в землю, к верхней части столба или доски приделывалась перекладина, иногда к самому верхнему концу, иногда немного ниже его. Посредине столба укреплялось так называемое седалище, которое служило точкой опоры для распятого. Приделывалось ли к столбу еще и подножие, к которому прибивались гвоздями ступни ног, — неизвестно, древнейшие писатели об этом не упоминают. Вверху столба, над головой распятого, прибивалась белая дощечка, на которой черными буквами писалось имя его и преступление.
О совершении казни через распятие
Самое распятие производилось так: крест вкапывался в землю и укреплялся в ней нижним концом своим, чтобы стоял крепко и не мог покачнуться. Распинаемого поднимали на крест; распинали руки его по перекладине и привязывали их веревкой; туловище и ноги направляли по столбу ниже перекладины, и ноги тоже привязывали веревкой; затем ладони рук и ступни ног прибивали гвоздями к кресту. Иногда же клали крест на земле, на нем распинали, и затем уже с распятым человеком поднимали крест и вкапывали его в землю. Кресты не делались высокими; Евангелисты Матфей, Марк и Иоанн свидетельствуют, что один из воинов поднес к губам распятого Иисуса Христа губку с уксусом, насаженную на трость иссопа, следовательно, он не мог рукой достать до головы Иисуса; но так как трости из иссопа бывали небольшой длины, около аршина, то и полагают, что от земли до ступней ног распятого Иисуса было около полутора аршина. Распятые умирали не скоро, иногда лишь через несколько дней. Это была медленная и самая мучительная смерть. И на такую смерть люди осудили своего Спасителя!
Шествие на Голгофу
В то время содержались в темнице осужденные на смерть два разбойника, которых тоже надлежало распять на крестах. Их привели в преторию и повели вместе с Иисусом на Голгофу. По обычаю приговоренный к смерти должен был сам нести свой крест до места казни, поэтому на плечи Иисуса и разбойников возложили их кресты. По всей вероятности, впереди ехал римский сотник, за ним, под охраной небольшого отряда воинов, шли осужденные, потом торжествующий синедрион и вся бывшая у претории многотысячная толпа народа. К шествию присоединялись встречавшиеся по пути и нарочно выходившие навстречу; присоединился и небольшой кружок друзей и почитателей Иисуса; тут были: Богоматерь, Мария Магдалина, Мария Клеопова (Ин. 19, 25), Саломия (Мк. 15, 40) и Апостол Иоанн.
Измученный бессонной ночью, нравственными терзаниями и бичеванием, Иисус стал изнемогать под тяжестью Своего креста. Крест, судя по размерам его, весил, вероятно, около ста килограммов; тяжесть его несколько уменьшалась тем, что нижний конец его волочился по земле, но все-таки для обессилевшего Христа это была непомерная тяжесть, и Он стал падать.
Если бы не надо было спешить с казнью, если бы можно было отложить ее до восстановления сил Иисуса, то первосвященники и их единомышленники радовались бы такому бессилию своей жертвы; но теперь это бессилие привело их в смущение. «А что, если Сей Человек (думали они), не дойдя до Голгофы, умрет? Ведь Он тогда избегнет позорной казни!» И вот, из опасения, что, пожалуй, не придется насытить свою кровожадность мучительной крестной смертью своего Обличителя, первосвященники заявляют римскому сотнику о необходимости освободить Иисуса от несения креста. Ни сотнику, ни воинам его не было нужды заботиться, чтобы осужденные непременно дожили до своей казни; не все ли равно для них, когда и как, они умрут?
Возложение креста Господня на Симона Киринеянина
Как бы то ни было, но решено было казнь не откладывать и заставить кого-нибудь донести крест Иисуса до Голгофы. Несение креста считалось позорным, добровольно едва ли кто согласился бы нести его и потому воины вынуждены были захватить первого встречного и силой принудить его нести Крест. Этим встречным оказался возвращавшийся в город с поля Симон Киринеянин; воины остановили его и возложили на него крест, а дабы никто не мог подумать, что казни подлежит сам Симон, заставили Иисуса идти впереди него. По сказанию Евангелиста Матфея, эта встреча произошла при выходе из города, следовательно, у городских ворот (Мф. 27, 32). Евангелист Марк дополняет повествование о Симоне Киринеянине, говоря, что он был отцом Александра и Руфа (15, 21). Если Евангелист Марк счел необходимым упомянуть о сыновьях Симона, то, вероятно, они во время написания им Евангелия были достаточно известны в христианском мире. Полагают, что один из них — тот самый Руф, приветствие которому Апостол Павел послал в своем Послании к Римлянам (16, 13).
Плач женщин, сопровождавших Христа на Голгофу
Приостановленное на время шествие тронулось опять. Шло... великое множество народа и женщин. Женщины плакали и рыдали (Лк. 23, 27), мужчины же, по-видимому, шли молча.
Речь к Ним Иисуса
Обращаясь к плачущим женщинам, Христос сказал: дщери Иерусалимские! не плачьте обо Мне, но плачьте о себе и о детях ваших, ибо приходят дни, в которые скажут: блаженны неплодные, и утробы неродившие, и сосцы непитавшие! тогда начнут говорить горам: падите на нас! и холмам: покройте нас! Ибо если с зеленеющим деревом это делают, то с сухим что будет? (Лк. 23, 28-31).
В этом обращении к рыдавшим женщинам Христос говорил о предстоявшем разрушении Иерусалима, когда голод, неистовства враждующих партий и страх от осады города римскими войсками заставят жен оплакивать своих детей и завидовать бесплодным, когда люди с отчаяния захотят хоть бы провалиться сквозь землю и сами будут искать себе смерти, молить о ней, молить, чтобы окружающие Иерусалим горы и холмы пали на город, покрыли их и прекратили бы их страдания. Сравнивая Себя с зеленеющим деревом, а народ еврейский — с сухим (с бесплодной, засохшей смоковницей), Он окончил Свое обращение к рыдавшим женщинам такими словами: если с зеленеющим деревом это делают, то с сухим что будет? (Лк. 23, 31) — Что будет? То, что предрекал еще Иоанн Креститель, говоривший: всякое дерево, не приносящее доброго плода, срубают и бросают в огонь (Лк. 3, 9). Он предупреждал евреев, что у корня их дерева уже лежит секира, готовая срубить его, если оно по-прежнему будет бесплодно (Мф. 3, 10), но никакие предупреждения не подействовали на этот жестоковыйный народ.
Когда шествие остановилось на Голгофе, осужденным предложен был по обычаю особый напиток из вина, смешанного со смирною; напиток этот ослаблял сознание и притуплял чувства, вследствие чего страдания на кресте становились как бы не так мучительными. Предложен был этот напиток и Иисусу, но Он отказался от него, так как хотел сознательно перенести все мучения. О том же напитке говорит и Евангелист Матфей (27, 34), но называет его смесью уксуса с желчью. Нельзя предполагать, чтобы Иисусу дали два различных напитка, поэтому принято считать, что Евангелист Матфей смесь горькой смирны с прокисшим вином назвал смесью уксуса с желчью, и поступил так, имея в виду выражение псалма Давида: И дали мне в пищу желчь, и в жажде моей напоили меня уксусом (Пс. 68, 22).
Распятие Иисуса и двух разбойников
Поставлено было три креста, из которых средний был крест Иисуса Христа. Приступая к исполнению ужасного злодеяния, воины сняли с Него одежды, приподняли на крест, распростерли руки и стали прибивать их гвоздями. Кровь полилась из ран на землю, но никто не услышал ни стона, ни вздоха; слышно было только, как Христос молился за Своих распинателей: Отче! прости им, ибо не знают, что делают. Другие воины распинали в то же время разбойников, одного по правую, а другого по левую сторону; и сбылось (говорит Евангелист) предсказание Пророка Исайи: и к злодеям причтен.
Надпись на кресте Иисуса
Ко кресту Иисуса, выше головы Его, прибили воины составленную Пилатом надпись: Сей есть Царь Иудейский (Л к. 23, 28). Написано это было на трех языках: еврейском (арамейском), греческом и римском (латинском); и поступил так Пилат для того, чтобы и иностранцы, съехавшиеся к празднику в Иерусалим, могли прочесть, что распят Царь Иудейский, чтобы могли понять, как евреи поступают со своими царями. Прочтя эту надпись, первосвященники поняли, что Пилат зло надсмеялся над ними, и потому сейчас же отправили к нему некоторых из своих единомышленников сказать: «Зачем ты написал — Царь Иудейский? Напиши то, что Он Сам говорил; напиши так: Я Царь Иудейский (Ин. 19, 21) тогда всякий поймет, что Он так называл Себя, но что мы не признавали Его своим Царем».
Пилат не мог простить первосвященникам, что они довели его до рабского подчинения их упрямству, и потому теперь резко ответил им: «Не ваше дело вмешиваться в мои распоряжения! Что я написал, то так и останется написанным!»
Воины делят одежды Иисуса
Когда осужденные были распяты, воины взяли одежды Иисуса и по установившемуся обычаю стали делить их между собой. По свидетельству Иоанна, делили одежды на четыре части, из чего следует, что воинов, распинавших Иисуса, было четыре. Всех воинов было, конечно, значительно больше, но другие, вероятно, были заняты распятием разбойников и охраной их, а остальные — поддержанием порядка на месте казни. Верхнюю одежду Иисуса разодрали на четыре части, а нижнюю, хитон, не стали разрывать, потому что в нем не было швов, он был весь тканый; и согласились бросить о нем жребий, чтобы узнать, кому он достанется. Так и поступили. И в этом исполнилось пророчество Давида: делят ризы мои между собою и об одежде моей бросают жребий (Пс. 21, 19).
Разделив одежду Иисуса, воины сели у креста и, сидя, стерегли Его.
Из всех четырех Евангелистов один только Марк говорит о времени распятия Христа: Был час третий, и распяли Его (Мк. 15, 25). Третий час еврейского счета соответствует нашему девятому; следовательно, Иисуса Христа распяли в девятом часу или в девять часов утра. Но наше духовенство считает, что Христос был распят в двенадцатом часу дня, и такое мнение свое основывает на церковном песнопении:
Издевательства над распятым Иисусом
И стоял народ и смотрел. Первосвященники и другие члены синедриона не могли не обратить внимания на молчание народа. Не сострадание ли, не сожаление ли Распятого заставило его умолкнуть после таких неистовых криков и требований казни? «Кто знает, на что способен этот народ? Этот народ невежда в законе, проклят он (Ин. 7, 49); надо вразумить его». Так, вероятно, рассуждали первосвященники со своими сообщниками и решили вывести народ из опасного молчания. И вот, по сказанию Евангелиста Марка (15, 31), они, как бы разговаривая друг с другом, но, конечно, так громко, чтобы слышал народ, говорили: «Других спасал, а Себя Самого не может спасти (Мк. 15, 31). Вот и вышло по-нашему: мы всегда говорили народу, что нарушитель закона о субботе, друг мытарей и грешников, не может быть Мессией, Царем Израилевым; мы предупреждали не увлекаться Его чудесами, которые Он творил силой веельзевула; но нам тогда многие не верили, и что же вышло? Именующий Себя Сыном Божиим распят среди злодеев! Некоторые думали, что мы из личных видов преследуем Его; но разве мы сами не ждем с нетерпением Мессию, истинного Царя Израилева? Разве мы не пойдем вслед за Ним? Но признать Мессию в Висящем на кресте мы не можем, ибо закон Моисея гласит: проклят всяк висящий на древе. Если Он действительно Царь Израилев, пусть сейчас же сойдет с креста, и мы первые уверуем в Него! Пусть сойдет!.. Но отчего же Он не сходит с Креста? Он, Который уповал на Бога и называл Его Отцом Своим? Если Сам не может сойти с Креста и если Он действительно был угоден Богу, то пусть же Бог избавит Его от такой позорной казни!.. Но и Бог не избавляет...»
Эти богохульные слова, по-видимому, подействовали на народ; по крайней мере, Евангелист Лука, повествующий о том, что народ стоял и смотрел, добавляет к этому, что насмехались же вместе с ними и начальники (Лк. 23, 35). Это добавление можно объяснить так: сначала народ, пораженный кротостью Иисуса и Его молитвой за распинателей, стоял как бы в оцепенении, смотрел на ужасное зрелище и молчал; но потом, когда начальники вмешались в толпу и, клевеща на Иисуса, стали издеваться над Ним, то и из толпы послышались такие же дерзкие насмешки.
Проходящие же злословили Его, кивая головами своими и говоря: э! разрушающий храм, и в три дня созидающий! спаси Себя Самого; если Ты Сын Божий, сойди с креста. Не были ли это те лжесвидетели, которые так охотно явились в ночное заседание синедриона свидетельствовать против Иисуса? Самое издевательство их над обещанием разрушить храм и в три дня воздвигнуть его, заключая в себе повторение их судебного показания, дает основание полагать, что это были они. Конечно, их слова повторяли и другие.
Слыша издевательства первосвященников и старейшин, грубые воины, в свою очередь, ругались над Ним (Лк. 23, 36). Страшная жажда мучила распятых, и потому им подносили кисловатое питье, похожее на уксус. И вот, поднося Иисусу такое питье, воины, подражая начальникам еврейского народа, говорили: если Ты Царь Иудейский, спаси Себя Самого (Лк. 23, 37).
Раскаяние одного из распятых разбойников
Даже один из распятых разбойников заразился недугом издевательства и дерзко сказал Иисусу: «Если Ты говорил правду, что ты Христос, то спаси же Себя, да и нас не забудь спасти».
Другой же распятый разбойник унимал своего дерзкого товарища и говорил ему: «Или ты не боишься Бога, если издеваешься над Его страдальческим положением, когда и сам осужден на то же страдание? Но мы не должны, мы не смеем и сравнивать себя с Ним, потому что осуждены справедливо и приняли достойное наших дел наказание; а Он, как ты знаешь, никому ничего худого не сделал».
Это был пока единственный на Голгофе голос, всенародно заявивший о невиновности Иисуса. Смелость, с которой голос этот раздался в присутствии первосвященников и старейшин, свидетельствует, что говоривший это знал Иисуса как Чудотворца и Праведника; мало того, последующие слова его доказывают, что он был знаком и с учением Христа и верил в Него как истинного Мессию. Крест Христов не соблазнил его, не поколебал в нем эту веру; он все-таки верил, что умирающий теперь на Кресте Христос действительно Царь Израилев, Который рано или поздно восстановит Свое Царство. И вот, под влиянием такой веры, для распятого разбойника наступает минута покаяния; он всенародно признает, что заслужил крестную смерть; он не ропщет на осудивших его, не просит Иисуса избавить его от этой смерти, а думает теперь только о будущем и смиренно молит, чтобы Господь вспомнил и его, когда вступит в Свое Царство. Помяни меня, Господи, когда приидешь в Царствие Твое.
Когда капернаумский сотник высказал уверенность, что Иисусу достаточно только сказать слово и выздоровеет слуга его, то Иисус, обращаясь к народу, сказал: и в Израиле не нашел Я такой веры (Лк. 7, 9). Теперь же, когда вера разбойника не поколебалась и от соблазна Креста, Он мог подумать: «И в Апостолах Своих не нашел Я такой веры!» Поэтому, обращаясь к этому разбойнику, Он сказал: истинно говорю тебе, ныне же будешь со Мною в раю.
Слово
Прощая покаявшемуся разбойнику грехи, Христос сказал ему, что ныне же, то есть в тот же день, когда он умрет, душа его, как очищенная верой от грехов [83], будет вместе с душами праведников; применяясь же к уровню его понятий, Христос назвал раем то место, куда душа его вступит в тот же день.
Евангелист Лука свидетельствует, что злословил Иисуса один разбойник, а другой унимал его. Евангелисты же Матфей (27, 44) и Марк (15, 32) говорят: и распятые с Ним поносили Его (Мк. 15, 32; Мф. 27, 44). Это кажущееся противоречие нетрудно примирить. Несомненно, что покаявшийся разбойник не мог почти одновременно и злословить Христа, и исповедовать свою веру в Него, поэтому надо признать, что злословил один разбойник. Сведения о том, как один разбойник унимал другого, как он обратился ко Христу и какой получил от Него ответ, сообщает один только Евангелист Лука. Евангелисты Матфей и Марк об этом ничего не говорят, но, перечисляя всех злословивших Иисуса, упоминают и о разбойниках, не придавая, очевидно, никакого значения тому, один или два разбойника злословили; говоря, что издевались над Иисусом проходящие (Мф. 27, 39), первосвященники с книжниками и старейшинами и фарисеями (Мф. 27, 41), воины (Лк. 23, 36), они не могли, конечно, обойти молчанием и издевательство одного из разбойников, и потому, употребляя, как это часто бывает в описаниях, множественное число вместо единственного, говорят: Также и разбойники, распятые с Ним, поносили Его (Мф. 27, 44).
Несмотря на злорадство и издевательства находившихся на Голгофе врагов Иисуса, ко кресту Его не побоялись приблизиться Пресвятая Дева Мария, Мария Магдалина, Мария Клеопова и Апостол Иоанн.
Архиепископ Иннокентий полагает, что они подошли ко Кресту только тогда, когда настала тьма, — что раньше этого было бы небезопасно так явно выразить свое расположение к Иисусу, и что Сама Богоматерь могла бы подвергнуться дерзким издевательствам, если бы была узнана врагами Своего Сына. Но едва ли можно согласиться с таким мнением. Трудно допустить, чтобы Богоматерь лишь издали смотрела на страдания Своего Сына; нет, любящее сердце Матери звало к Нему, туда, где страдает Он один, окруженный злобными врагами, где не на ком остановить Ему Свой страдальческий взор. Всякому понятно, как тяжело страдать среди врагов, не видя вокруг себя никого, кто бы мог хоть бы своим расположением и вниманием облегчить душевные муки страдальца; сердце же матери понимает это лучше всех и в своем влечении никогда не руководствуется соображениями об опасностях, какие могут угрожать. Вот почему надо полагать, что как только воины окончили свое дело и уселись стеречь Иисуса, тотчас же Иоанн провел сквозь толпу Богоматерь, за Которой шли Мария Магдалина и Мария Клеопова; и все они стали у креста, презирая всякие опасности. Весьма возможно, что они сначала стали так, что Христос и не заметил их; быть может, это произошло оттого, что крест окружали злобные враги и не было места около него, чтобы стать поближе. Когда же враги насытили свою злобу и стали понемногу отходить от креста, к нему тотчас же приблизились Богоматерь и охранявший Ее Иоанн, и стали они так, что Иисус увидел их.
Поручение Иисусом Иоанну попечения о Богоматери
С отшествием Христа из этого мира Пресвятая Матерь Его оставалась одна, и некому было позаботиться о Ней. Иосифа в то время уже не было в живых; так называемые братья Господни были сыновьями Марии Клеоповой, родственницы Ее, и даже не были в числе последователей или учеников Иисуса; других родных не было. Поэтому, увидев Свою Мать и стоявшего с Нею любимого ученика Своего, Иисус благоволил поручить этому ученику (Иоанну) заботу о Ней и, обращаясь к Ней, сказал: Жено! се, сын Твой (Ин. 19, 26), а взглядом Своим указал Ей на Иоанна. Потом, обращаясь к Иоанну и указывая взглядом на Свою Мать, сказал: се, Матерь твоя! (Ин. 19, 27).
Об этом повествует сам Иоанн, добавляя, что с этого времени ученик сей взял Ее к себе (Ин. 19, 27), то есть принял Ее в свой дом и до смерти Ее заботился о Ней, как сын о Матери.
Евангелисты Матфей и Марк, говоря о женщинах, присутствовавших при смерти Иисуса и смотревших на Него издали, не упоминают о Богоматери (Мф. 27, 55-56; Мк. 15, 40-41), а из этого можно вывести предположение, что Богоматерь не присутствовала при самой смерти Своего Сына.
Весьма возможно, что Сам Иисус хотел избавить Свою Мать от ужасных душевных мук при виде умирающего на Кресте Сына, и взглядом дал Иоанну понять, чтобы он увел Ее к себе; но тогда надо признать, что Иоанн увел Богоматерь, а сам вернулся ко кресту опять, потому что он говорит и о том, что после этого совершилось, и сопровождает свое повествование об этом такими словами: И видевший засвидетельствовал, и истинно свидетельство его; он знает, что говорит истину (Ин. 19, 35). Трудно же, почти невозможно предполагать, что Иоанн, отведя Богоматерь в дом свой, тотчас же и оставил Ее, оставил Одну в такую ужасную, скорбную минуту. Поэтому имеется достаточно оснований полагать, что Богоматерь оставалась до конца у самого креста или же в незначительном от него отдалении.
И стоял народ и смотрел (Лк. 23, 35). Но где же остальные, кроме Иоанна, Апостолы? Где те постоянные спутники Христа, решившиеся идти за Ним, в последнее путешествие Его в Иерусалим, чтобы там и умереть с Ним? Где Петр, так самоуверенно клявшийся душу свою положить за Него? Где они в эту скорбную минуту их Учителя, Которого они так недавно еще признавали Сыном Божиим? Где они? Куда разбежались?..
Смерть Иуды
Вон, вдали от Голгофы, бежит, оглядываясь, Иуда. Первосвященники отвергли его раскаяние, и он бросил им их сребренники, которые были в руках его безмолвными свидетелями гнусного предательства. Он думал освободиться от этого обличителя и тем успокоить свою совесть, но, увы! Совесть, вступившая в свои права, все более и более терзала его и незаметно для него влекла его туда, где он мог бы найти себе действительное успокоение и прощение тяжкого греха: она влекла его к Невинной Жертве его предательства. Он наверное стоял в толпе, окружавшей преторию Пилата; он прислушивался к словам римского правителя, подававшим надежду на оправдание Неповинного; он почти успокоился, когда Пилат властно сказал злобному синедриону: «Я не нахожу никакой вины в Этом Человеке!» Но последовавшие затем колебания Пилата, его уступчивость, боязнь доноса кесарю, приказание подвергнуть Христа бичеванию — все это должно было невыразимой болью терзать сердце Иуды. Когда же первосвященники крикнули и народ подхватил: «Кровь Его на нас и на детях наших!» — то Иуда понял, что принял на свою душу не только свой грех предательства, но и грех народный, призываемое на себя народом проклятие. И побежал Иуда от претории, потеряв теперь всякую надежду на оправдание Христа Пилатом; побежал он за город, думая там, в одиночестве, найти себе успокоение. Но вот, он видит, как из городских ворот выходит толпа народа, предшествуемая и сопровождаемая римскими войсками; впереди толпы несут кресты, орудия мучительной казни. «Теперь (думает Иуда) все кончено; теперь ничем уже не изгладишь своего греха». Останавливается он и смотрит на Голгофу; ждет, что будет дальше, хотя прекрасно знает, как римляне распинают осужденных на казнь. Когда же свершилось все, когда Невинный Страдалец был пригвожден ко кресту, Иуда очнулся от оцепенения и побежал в противоположную от Голгофы сторону, оглядываясь назад. Но куда же он бежит? И зачем? Терзаемый совестью, он решил, что такому человеку, как он, жить нельзя, что надо прекратить эти мучения. И вот, взору его предстало засохшее дерево, на котором можно окончить расчеты с жизнью. Он стремится к нему, подходит, становится на большой камень, судорожными движениями рук накидывает на дерево свой пояс, привязывает один конец его ко стволу, а петлю надевает на шею и, взглянув последний раз на Голгофу, бросается с камня. Петля туго затянулась на его шее, и, после нескольких судорожных движений, мертвое тело его повисло, а затем сорвалось и упало. Так осудил себя на казнь предатель, и сам был своим палачом!
Где остальные десять апостолов?
Но где же остальные десять Апостолов? Где те, которых в последней прощальной беседе Христос называл друзьями Своими (Ин. 15, 15)? — Никаких ответов на эти вопросы мы не найдем в Евангелии.
Но, зная предшествовавшие и последовавшие события, мы можем составить довольно правдоподобное предположение о душевном состоянии разбежавшихся десяти Апостолов.
Апостолы со всеми евреями того времени ждали Мессию, как воинственного Царя Израилева, который свергнет римское иго, покорит все народы земли и подчинит их власти евреев. Таковы были понятия евреев о назначении Мессии; и эти мечты были так заманчивы, что даже Апостолы, которым Христос много раз говорил, что Царство Его не от мира сего, никак не могли отрешиться от них, расстаться с ними. И мечтали они о тех местах, какие займут в Царстве Мессии, и даже поспорили как-то между собой, кому из них будет отведено в этом Царстве наипочетнейшее место, кто будет выше всех. А «сыны грома», Иоанн и Иаков Зеведеевы, дерзнули даже просить Господа, чтобы Он в Царстве Своем сравнял их с Собой, посадил одного по правую сторону Свою, а другого по левую. И вера их в такое блистательное, воинственное Царство Мессии была настолько сильна и так затемняла по временам их рассудок, что они не верили даже словам Господа о предстоявших Ему страданиях, смерти и Воскресении. Страдания сии были совсем несовместимы с их понятиями о Царе Израилевом. Как Он может страдать? А умереть? Да разве Мессия может умереть? Нет, Он будет царствовать вечно; следовательно, умереть не может. Но как же Христос воскреснет, если Он как Мессия и умереть не может? Вот этот последний вопрос был для Апостолов неразрешимым недоумением. Они никак не могли понять его, да и не пытались разрешить его. Их удивляло, что Иисус так медлит открыть Свое Царство; они, вероятно, недоумевали, почему Он отказался от провозглашения Его Царем Израилевым, когда толпа чудесно насыщенного Им народа хотела насильно взять Его и вести для этого в Иерусалим. Они теряли уже надежду на осуществление своих мечтаний, когда Иисус отправился в последнее путешествие Свое в Иерусалим; они уговаривали Его не ходить туда на верную, по их мнению, смерть. А если они допускали теперь возможность Его смерти, то, конечно, только потому, что вера в Него как Мессию уже поколебалась и только любовь к Нему, как к Пророку и Чудотворцу, вынудила идти за Ним. Фома сказал: «Пойдем и мы умрем с Ним!» — и все пошли. Последовавший после того торжественный въезд Иисуса в Иерусалим, победные крики народа, восторженно приветствовавшего своего Царя-Мессию, временно возродили в сердцах Апостолов надежду на скорое открытие блистательного Царства, но окончательный разрыв Иисуса с правящей партией и охлаждение к Нему народа вновь повергли в скорбь друзей Христовых. Когда же Его связали, как преступника, и повели на суд, все они в страхе оставили Его, а самый пылкий из них, самый, по-видимому, преданный Христу, три раза отрекся от Него, даже побоялся назвать Его по имени. Но и после того они могли еще лелеять надежду, что каким-нибудь чудом Учитель их освободится от угрожающей Ему позорной казни, и тогда-то Он, торжествующий над Своими врагами, откроет Свое Царство. И с этой надеждой они, наверное, явились на Голгофу и вмешались в толпу. Но, увы! И этим надеждам не суждено было сбыться. Христос не только не воспользовался Своей чудодейственной силой, чтобы избавить Себя от казни, но даже молился за Своих палачей. Когда же Его распяли, когда злобные иудеи с насмешкой обращались к Распятому и говорили: «Если Ты Сын Божий, сойди со креста», то не закралось ли и в души Апостолов сомнение? Не взмолились ли они Ему мысленно: «Господи!
И стоял народ, и смотрел (Лк. 23, 35). Станем же и мы, многогрешные, у Креста Господня! Станем мысленно у ног Страдальца, Единого Безгрешного, принесшего Себя в Жертву за грехи мира! Станем и прислушаемся: что говорит Он нам с высоты Креста Своего, по прошествии почти девятнадцати веков со времени принесения Им этой искупительной Жертвы? Слышите ли, как Он напоминает нам заповедь, данную Апостолам в последней прощальной беседе с ними? Заповедь новую даю вам, да любите друг друга; как Я возлюбил вас (Ин. 13, 34). Слышите ли, как Он спрашивает нас: «Любите ли вы друг друга? Помните ли сказанное Мною, что нет больше той любви, как если кто положит душу свою за друзей своих (Ин. 15, 13)? Помните ли, что по тому и узнают все, что вы Мои ученики, если будете иметь любовь между собою (Ин. 13, 35)? Помните ли и исполняете ли то, что Я заповедал вам?» Что ответим мы пострадавшему за нас Господу? Дерзнем ли сказать, что заповеди Его помним и друг друга любим так, как Он возлюбил нас? Нет, скажем Ему: «Господи, Ты все знаешь; Ты знаешь, любим ли мы Тебя и исполняем ли мы то, что Ты нам заповедал. Ты знаешь, Господи, как враг Твой сеет плевелы на ниве Твоей и какую обильную жатву он собирает. Ты видишь, Господи, что не самоотверженной и всепрощающей любовью к ближним, не смирением и кротостью преисполнены сердца наши, а себялюбием, гордостью, жестокостью и человеконенавистничеством. Ты видишь, как дерзающие именовать себя христианами поклоняются не Тебе, а своему я, из которого сотворили себе кумира, и как в жертву этому кумиру приносится все, даже счастье, благополучие, достояние, а нередко и жизнь ближних. Ты знаешь, что, по учению
Приидите же все, верующие в Господа нашего Иисуса Христа! Приидите к подножию Креста Его все, помнящие Его заветы! Приидите и припадем к Нему, и со слезами раскаяния будем молить Его: «Да умолкнет в нас дух злобы, вражды и человеконенавистничества! Да воспламенятся сердца наши любовью к Нему и друг к другу! Да поможет Он нам сознать свою духовную нищету, свое нравственное бессилие и ничтожество в сравнении с тем совершенством, к какому мы должны стремиться! Да дарует Он нам силы возродиться к новой жизни и вновь начать созидание Царства Божия! Да одухотворит нас Духом Святым! И да будем все едино, и да будем едино с Ним! Аминь».
Наступление тьмы
По сказанию Евангелистов Матфея (27, 45), Марка (15, 33) и Луки (23, 44), в шестом же часу, или около шестого часа дня, настала тьма по всей земле и продолжалась до часа девятого (Лк. 23, 44). Эти три Евангелиста исчисляли часы дня по-еврейски, с утра, а не с полуночи, как считали римляне и мы считаем; следовательно, переводя на наш счет, тьма настала около двенадцати часов дня и продолжалась до трех часов после полудня. Евангелист Иоанн, повествуя, что был час шестый (Ин. 19, 14), когда оканчивался суд у Пилата, разумел не еврейское исчисление дня, а общепринятое в римской империи, так как писал свое Евангелие не для евреев. К сказанию Матфея и Марка о тьме Лука добавляет, что померкло солнце (Лк. 23, 45). Померкнуть от обыкновенного солнечного затмения оно не могло: солнечное затмение, как известно, бывает тогда, когда Луна находится между Солнцем и Землей в прямой между ними линии и, таким образом, заслоняет его, делает его невидимым для обитателей Земли; смерть Иисуса последовала в пятницу, в день еврейской пасхи (Ин. 19, 14); пасха же, по закону Моисея, начинается в четырнадцатый день первого весеннего лунного месяца, то есть в полнолуние, когда Луна не может находиться между Солнцем и Землей в прямом направлении. Поэтому тьма, о которой свидетельствуют Евангелисты, была явлением необычайным; если же принять во внимание, что за тьмой последовало землетрясение, что камни гробниц расселись и многие умершие святые воскресли, то надо признать в этих знамениях особое чудесное проявление воли Божией. Об этой тьме и землетрясении свидетельствуют не одни только Евангелисты. Историк Евсевий приводит следующую выписку из сочинений Флегонта времен императора Адриана: «На четвертом году 202-й Олимпиады было затмение солнца, самое большое из всех известных того времени; в шестом часу дня была ночь, так что видны были на небе звезды». Тот же Флегонт говорит, что в то же время было сильное землетрясение в Вифинии и разрушило большую часть Никеи. На Флегонта ссылается и Ориген, а Тертулиан, писавший свою «Апологию» римскому сенату около 200 года по Р. X., говорит об этом затмении так: «Внезапно день исчез среди полудня. Те, которые не знали, что явление сие было предсказано на случай смерти Христа, сочли его за обыкновенное затмение. Впоследствии, не имея возможности открыть причину тому, они вовсе отвергли его, но оно у вас записано, и записки хранятся в архивах ваших» (Апология, 21).
Поэтому, ввиду неоспоримости свидетельств о наступившей тьме и при полной невозможности считать это явление обыкновенным солнечным затмением, не будем доискиваться объяснений его какими-либо иными известными нам законами природы. Злобные враги Христа много раз требовали от Него знамения с неба; Он всегда отказывал им, так как знал, что никаким знамениям они не поверят, что даже, если бы кто и из мертвых воскрес, не поверят (Лк. 16, 31). И теперь эти знамения даны не им, а народу.
Внезапное помрачение солнца если и не заставило врагов Иисуса уверовать в Него, все-таки должно было произвести на них потрясающее впечатление. Считая это затмение лишь случайным совпадением с распятием Иисуса, они верили, однако, что это не к добру, что такие знамения всегда предвещают какое-либо народное бедствие. Впечатление же на толпу должно было быть еще сильнее. Насмешки и издевательства прекратились, воцарилась мертвая, томительная тишина.
Последние слова Иисуса
И среди этой тишины, в девятом часу (в третьем часу пополудни), когда страдания Христа достигли высшей степени, Он возопил... громким голосом... Боже Мой! Боже Мой! для чего Ты Меня оставил?
«Этот вопль не был воплем отчаяния; в нем выразилась только глубокая скорбь растерзанной души Богочеловека. Связь между Иисусом и Отцом Его неразрывна. Они суть едино. Но для того, чтобы Искупительная Жертва до дна испила чашу человеческих скорбей, непостижимая воля Божия требовала, чтобы Иисус на Голгофе не чувствовал радости единения Своего с Отцом; почему из груди Его и исторгся скорбный вопль: Боже Мой! Боже Мой! для чего Ты Меня оставил?» (из соч. Дидона «Иисус Христос»).
Этот вопль Евангелисты приводят на том языке, на каком произнес его Иисус, то есть на арамейском, дабы читателям понятнее было, почему присутствовавшие тут евреи подумали, что Он зовет Илию: Элой! Элой! ламма савахфани? (Мк. 15, 34).
На еврейском языке слово Илия произносилось Елиагу. Поэтому вследствие сходства этого слова со словом Элой некоторые из стоящих близ Креста, не расслышав всего возгласа, слышали лишь начало его и подумали, что Иисус зовет на помощь пророка Илию.
Немногие, которых особенно поразили кротость Иисуса, Его молитва за распинателей и внезапное наступление тьмы среди дня, с недоумением и страхом говорили: вот, Илию зовет (Мк. 15, 35). Евреи верили, что Илия должен явиться перед пришествием Мессии; мысли о Мессии и Илии были для них неразрывны, и потому вопрос, не придет ли Илия по зову Иисуса, был тесно связан с вопросом, не Мессия ли распятый Иисус? Эти мысли и заставили некоторых призадуматься и сказать: вот, Илию зовет.
Но так рассуждали немногие, очевидно, не принадлежащие к правящей партии. Враги же Иисуса и тут нашли возможным поглумиться над Страдальцем. Когда стоявший у креста воин, услышав, что Иисус что-то говорит, и полагая, что Он просит пить, побежал к сосуду с уксусом и, наполнив им губку, понес ее к Иисусу, то первосвященники остановили его словами: «Постой! не давай Ему пить! Он зовет Илию, на него надеется; так подожди же, посмотрим, придет ли Илия спасти Его».
Евангелист Матфей на этом и оканчивает свое повествование о возгласе Иисуса; Евангелист же Марк дополняет его рассказ указанием на ответ этого воина. Воин, не останавливаясь исполнением своих обязанностей, ответил им: «Постойте! Не мешайте мне!..» А потом, когда напоил Иисуса, сказал: «Ну, теперь если хотите, посмотрим, придет ли Илия снять Его» (Мк. 15, 36).
После того тьма еще продолжалась до трех часов пополудни; прошел почти час томительного времени; враги Иисуса, по-видимому, перестали издеваться над Ним, устали от издевательств и с нетерпением ждали смерти Его. В этот же день вечером наступал великий для них праздник пасхи; к вечеру надо было все покончить, даже убрать с крестов тела мертвых. У римлян допускалось прекращать страдания распятых или ударом в голову, или перебитием голеней; и хотя первосвященники в другом случае старались бы продлить страдания Иисуса, но теперь, ввиду наступающего праздника, они примирились с необходимостью прекратить Его мучения и послали с этой целью уполномоченных к Пилату, а сами остались ждать конца. Конец наступил скоро.
Изнемогая от жажды, Христос сказал: жажду (Ин. 19, 28). Воины напоили Его уксусом, подав наполненную им губку на трости иссопа. Утолив жажду, Иисус сказал: совершилось! (Ин. 19, 30).
Смерть Иисуса
Да, окончилось земное поприще Христа-Мессии; совершилось назначенное Отцом спасение рода человеческого.
Вслед за этим Иисус громким голосом сказал: Отче! в руки Твои предаю дух Мой (Лк. 23, 46). Голова Его наклонилась, и Он, предав дух Свой, умер.
Землетрясение
Тьма еще продолжалась, и как только умер Иисус, началось землетрясение настолько сильное, что камни расселись, гробницы раскрылись. Страх напал на всю толпу, находившуюся на Голгофе, сошедшуюся туда, как говорит Евангелист Лука, на сие зрелище. Все стали поспешно расходиться; многие, вероятно, плакали, другие же с отчаяния били себя в грудь. Мысль о том, не Мессия ли распятый Иисус, должна была запасть в душу тех, кто не совсем еще заглушил голос совести. Даже язычники, римский сотник и воины, которые стерегли Иисуса, были настолько потрясены всем, что им довелось видеть и слышать, что из уст их невольно вырвалось восклицание: воистину Он был Сын Божий (Мф. 27, 54).
Все же, знавшие Его, и женщины, следовавшие за Ним из Галилеи, стояли вдали и смотрели на это (Лк. 23, 49). Между ними была и Мария Магдалина, и Мария (Клеопова), мать Иакова меньшего и Иосии, и Саломия (мать Иакова и Иоанна), которые и тогда, как Он был в Галилее, следовали за Ним и служили Ему, и другие многие, вместе с Ним пришедшие в Иерусалим. Евангелист Иоанн говорит, что Мария Магдалина и Мария Клеопова вместе с Богоматерью стояли у креста. Поэтому, если Евангелист Марк удостоверяет, что в минуту смерти Иисуса Мария Магдалина и Мария Клеопова стояли вдали, то надо полагать, что они к этому времени уже отошли от креста.
Завеса храма
В это же самое время, в храме, завеса, отделявшая вход в Святое Святых, разодралась на две части сверху донизу; гробницы открылись, многие умершие святые воскресли и, по воскресении Иисуса, пришли в Иерусалим и явились многим.
О том, что завеса храма разодралась, повествует один только Евангелист Матфей; и он узнал об этом, конечно, не сейчас же, когда это случилось, а несколько позже, и, вероятно, от очевидцев — священников или даже и не принадлежащих к числу священников.
Опасаясь, что распятые не скоро умрут и что тела их могут остаться на крестах в субботу, чего не дозволял закон Моисея, первосвященники еще раньше смерти Иисуса послали просить Пилата об ускорении наступления смерти осужденных. Хотя римляне обыкновенно оставляли на крестах тела распятых, но в исключительных случаях добивали распятых, прекращая тем их страдания, и отдавали тела их родственникам для погребения. Поэтому Пилат послал воинов перебить голени распятых и снять их тела с крестов.
Прободение бока Иисуса копьем
Пришли воины и перебили голени у двух разбойников, которые были еще живы. Когда же подошли к Иисусу, то увидели, что Он уже умер; поэтому не стали перебивать Его голеней, но один из воинов, желая, вероятно, окончательно удостовериться в смерти Его, пронзил Ему бок копьем. В этом Евангелист усматривает исполнение пророчеств о том, что кость Его да не сокрушится (Ин. 19, 36), и что воззрят на Того, Которого пронзили (Ин. 19, 37). Это же прободение бока, безусловно смертельное для живого, лишает неверующих всякой возможности говорить, что Христос не умирал.
Присутствовавший при этом Апостол и Евангелист Иоанн удостоверяет, что из прободенного бока Иисуса истекла кровь и вода. Безусловно правдивый во всем, Иоанн счел нужным добавить к этому именно рассказу, что истинно свидетельство его, что он, видевший это, знает, что говорит истину (Ин. 19, 35).
По поводу истечения из раны Иисуса крови и воды епископ Михаил говорит, что по естественным законам этого не могло быть, потому что при пронзении мертвого тела не истекает кровь и вода (Толковое Евангелие. 3. С. 524). Священник Буткевич приводит мнения Штрауса, Вейсе, Баура, Шлейермахера и Вильке о том, что из мертвого, застывшего тела не может истекать кровь, что она находится в жидком состоянии в мертвом теле весьма недолго, не более часа, что отделения водянистой жидкости из крови начинаются лишь с наступлением разложения, да еще при некоторых болезнях, предшествовавших смерти, как-то: тифозной горячке, лихорадке, водяной и т. п.; основываясь на этих данных, означенные отрицатели утверждают, что из мертвого тела Иисуса не могла истечь кровь и вода. Возражая им, Буткевич говорит, что после обильного кровоизлияния всегда наступает лихорадочное состояние, что из рук и ног Иисуса, пригвожденных ко кресту, не могло не быть обильного кровоизлияния, что, следовательно, в предсмертных муках Иисус должен был страдать лихорадкой и что поэтому в крови Его могло быть отделение водянистой жидкости. К тому же прободение ребра последовало вскоре после наступления смерти, и потому нет никаких оснований утверждать, что тело Иисуса к тому времени уже застыло и что из него не могла показаться кровь [85] (Буткевич. Жизнь Господа нашего Иисуса Христа).
Снятие тела Иисуса со креста
Наступал вечер, когда надлежало снять со крестов тела, дабы они не висели в дни праздников пасхи. Тогда к Пилату явился богатый человек, Иосиф, родом из Аримафеи, города иудейского. Это был знаменитый член Совета (Мк. 15, 42), то есть синедриона, добрый и правдивый, не участвовавший ни в заговоре первосвященников и фарисеев против Иисуса, ни в тех заседаниях синедриона, в которых произнесен Ему смертный приговор, как это удостоверяет Евангелист Лука (Лк. 23, 50—51). Он был учеником Иисуса, но тайным, так как боялся явно присоединиться к Нему (Ин. 19, 38), потому что синедрион грозил отлучением от синагог всем явным ученикам Иисуса. Будучи хотя и тайным учеником, Иосиф верил в скорое наступление Царства Божия и ожидал его. Он-то и пришел теперь к Пилату просить тело Иисуса для погребения.
Услышав просьбу Иосифа, Пилат удивился, что Иисус так скоро умер. Вероятно, приказ о перебитии голеней был только что отдан и не мог быть приведен в исполнение к прибытию Иосифа; быть может, Иосиф, входя к Пилату, встретил уходивших от него посланных первосвященниками просить об ускорении смерти распятых. Чтобы удостовериться, что Иисус действительно умер, Пилат послал за сотником, находившимся на Голгофе. Пока гонцы ходили за сотником, на Голгофе успели уже исполнить приказ Пилата: перебили двум разбойникам голени и пронзили бок Иисуса. Явившийся на зов Пилата сотник удостоверил, что Иисус действительно умер, и тогда Пилат велел ему отдать Иосифу тело Иисуса.
С Иосифом приходил и Никодим, но, вероятно, не вошел к Пилату, а ожидал на улице разрешения. Это был тот самый Никодим, который приходил к Иисусу ночью (см. выше беседу с Никодимом, с. 193) и потом в заседании синедриона заступился за Него, сказав: судит ли закон наш человека, если прежде не выслушают его и не узнают, что он делает? (Ин. 7, 51).
Погребение Его
Иосиф купил новую плащаницу, то есть пелены, в которые евреи заворачивали при погребении тела умерших; Никодим принес с собой около ста литр (или фунтов) благовонного состава из смирны (смолы из одного аравийского дерева) и алоя (душистого индийского растения). Близ Голгофы был принадлежащий Иосифу сад, а в саду том была высечена в скале приготовленная им для себя гробница, то есть пещера, в которой до того времени никто еще не был погребен. К этой пещере Иосиф и Никодим перенесли снятое
Мария же Магдалина и Мария Иосиева (то есть Мария Клеопова, мать Иосии и Иакова) смотрели, где Его полагали. Они сидели против входа в пещеру, как свидетельствует о том Евангелист Матфей (Мф. 27, 61). Были тут и другие женщины, пришедшие с Иисусом из Галилеи, которые смотрели, как Иосиф с Никодимом полагали тело Его в гроб; все они, возвратившись по домам, приготовили благовония и масти, чтобы, по еврейскому обычаю, помазать тело Иисуса, но отложили это до дня, следующего за субботой, чтобы не нарушить заповеди о субботнем покое.
Приложение синедрионом печати к камню, которым завален был вход
Не побоялись нарушить этот покой только первосвященники и фарисеи. На другой день, то есть в субботу, которая называлась великой, они вспомнили, как Иисус предсказывал не только Свою смерть, но и Воскресение в третий день. Это воспоминание заставило их призадуматься: что, если ученики Его придут ночью, украдут тело Его и объявят народу, что Он воскрес? Народ может поверить, и тогда им не поздоровится. Нет, решили они, не удастся ученикам обмануть нас и народ; поставим к гробу стражу и будем охранять его. Но как же быть с субботой? Ведь сегодня такой день, когда ничего нельзя предпринимать, ничего нельзя делать... Но и откладывать нельзя, потому что с окончанием субботы наступит тот третий день, в который Сей Человек, по словам Его, должен воскреснуть.
Фарисеи были изворотливы и, вероятно, придумали какое-нибудь самопроизвольное толкование закона, чтобы оправдать задуманное дело. Тотчас же они, с первосвященниками во главе, пошли к Пилату и сказали ему: господин! Мы вспомнили, что обманщик тот, еще будучи в живых, сказал: после трех дней воскресну; итак прикажи охранять гроб до третьего дня, чтобы ученики Его, придя ночью, не украли Его и не сказали народу: воскрес из мертвых; и будет последний обман хуже первого (Мф. 27, 63—64).
Первосвященники имели в своем распоряжении стражу из римских воинов, которая давалась им для охранения порядка при храме во время праздника; но распорядиться ею для охраны гроба до третьего дня они, очевидно, не могли без особого разрешения. Для получения этого разрешения они и пошли к Пилату. Поступая так, они, сами того не ведая, были орудиями Провидения: если бы они не приставили стражу ко гробу Иисуса, то могли бы, после Его Воскресения, клеветать на учеников, обвиняя их в похищении Его тела; клевеща, они могли бы ссылаться на опустевший гроб, и склонили бы на свою сторону весьма многих, тем более, что Иисус Христос, по Воскресении Своем, являлся лишь верующим в Него. Теперь же, задумав охранять гроб вооруженными воинами, они лишили свою клевету даже и тени правдоподобия (подробно выше, с. 43—46).
Пилат не стал возражать первосвященникам, но не мог и скрыть свое раздражение против них за вчерашнее нравственное насилие, и потому довольно грубо ответил им: «Вы имеете воинскую стражу при храме; пойдите, возьмите ее, и охраняйте гроб, как знаете».
Они пошли, взяли стражу, пришли ко гробу Иисуса и приступили к делу. Прежде всего им надлежало удостовериться, не украдено ли тело Иисуса в прошлую ночь, с пятницы на субботу; иначе незачем было приставлять стражу, нечего было бы охранять. И вот, они велели отвалить камень, закрывавший вход в пещеру, причем удостоверились, что камень этот весьма велик (Мк. 16, 4; Мф. 27, 60); потом вошли в пещеру и увидели там лежавшее в пеленах тело Иисуса; осмотрели, нет ли другого выхода из пещеры, и, совершив все с надлежащей осторожностью и предусмотрительностью, вышли, велели привалить ко входу тот же камень, приложили к нему печать синедриона, приставили стражу, объяснив ей цель охраны гроба, и удалились в сознании, что если и нарушили субботний покой, зато совершили великое дело.
Аверкий (Таушев). Руководство к изучению Священного Писания Нового Завета. Великая Пятница
Приговор Синедриона
(Матф. 27:1; Марк. 15:1 и Луки 22:66-71).
Об этом втором, уже официальном собрании синедриона, лишь кратко в одном стихе упоминают Евангелисты Матфей и Марк; подробнее говорит о нем св. Лука. Это собрание было созвано лишь для соблюдения формы внешней законности смертного приговора, вынесенного Иисусу на ночном заседании. В Талмуде, где собраны все древние еврейские узаконения, сказано, что в уголовных делах окончательное произнесение приговора должно следовать не ранее, как на другой день после начала суда. Но ни Каиафа, ни синедрион, конечно, не хотели откладывать окончательное осуждение Иисуса на время после праздника Пасхи. Поэтому они спешили соблюсти хотя бы форму вторичного суда. И синедрион собрался рано на рассвете, на этот раз в еще более многочисленном составе (к нему присоединились книжники, как говорит об этом св. Лука 22:66), и притом уже не в доме Каиафы, а в помещении синедриона, куда и повели Иисуса, проведшего все время до рассвета на первосвященническом дворе, в поруганиях со стороны стражи и первосвященнических слуг.
Господа ввели в заседание синедриона и снова спрашивали: «Ты ли Христос?», отчасти потому, что были новые члены, которые не присутствовали при ночном сборище, отчасти, может быть, потому, что надеялись услышать от Господа еще что-нибудь новое. Прежде чем прямо отвечать на этот вопрос, Господь обличает их, показывая, что Ему, как Сердцеведцу, известны помышления их. Суд был созван только ради формы: Участь Господа все равно была уже предрешена, что бы Он ни говорил. Поэтому Господь отвечал:
—
Погибель Иуды
(Матфея 27:3-10).
Только один Евангелист Матфей рассказывает нам о дальнейшей участи Иуды предателя. «Видев Иуда, предавая Его, яко осудишь Его, раскаялся возврати тридесять сребреники архиереем и старцем» — возможно, конечно, что Иуда не ожидал смертного приговора для Иисуса или вообще, ослепленный сребролюбием, не думал о последствиях, к которым приведет его предательство. Когда же его Учитель был осужден, в нем, уже насытившемся обладанием сребрениками, вдруг проснулась совесть: пред ней предстал весь ужас его безумного поступка. Он раскаялся, но, к несчастью для него, это раскаяние было соединено в нем с отчаянием, а не с надеждой на всепрощающее милосердие Божие. Это раскаяние есть только невыносимое мучение совести, без всякой надежды на исправление, почему оно бесплодно, бесполезно, почему и довело Иуду до самоубийства. «Возвратил тридцать сребреников» — то, что еще недавно казалось для него таким заманчивым, теперь, когда совесть заговорила, показалось для него отвратительным. Таков и всякий грех вообще. Ему надо было бы не сребреники повергать перед первосвященниками, а самому повергнуться перед Господом Иисусом Христом, умоляя Его о прощении своего греха, и тогда он, конечно, был бы прощен. Но он думает без помощи свыше, одними своими силами как-то поправить сделанное: возвращает сребреники, свидетельствуя при этом:
При всей своей развращенности, первосвященники признали все-таки невозможным употребить эти деньги в пользу храма —
На суде у Пилата
(Матф. 27:1-2, 11-32; Марк. 15:1-19; Луки 23:1-25 и Иоан. 18:28-19:16).
Понтий, по прозванию Пилат, был пятым прокуратором, или правителем Иудеи. Он получил назначение на эту должность в 26 г. по Р. Хр. От римского имп. Тиверия. Человек гордый, надменный и жестокий, но вместе с тем малодушный и трусливый, он ненавидел иудеев и, в свою очередь, был ненавидимым ими. Вскоре после распятия Христова он был вызван в Рим на суд, заточен в Венне (в южной Галин) и там кончил жизнь самоубийством. Прокураторы обычно жили в Кесарии, но на праздник Пасхи для наблюдения за порядком переселялись в Иерусалим.
Подробнее всего о суде у Пилата повествует св. Евангелист Иоанн. Он говорит, что иудеи повели Иисуса в преторию, то есть судебную палату римского правителя, вероятно, в крепости или близ крепости Антоньевой на северо-западе от храма, в которой помещался римский гарнизон. Прикосновение к чему-либо языческому считалось осквернением, а потому они не вошли внутрь, дабы не воспрепятствовать вкушению Пасхи (ясное указание, что Пасха наступала в тот день вечером, и что Христос вкушал Пасху накануне праздника, а принес Себя в жертву, как истинный Агнец Пасхальный, в самый день наступления ветхозаветной Пасхи, Бывшей прообразом Его страдания). Пилат, делая в данном случае уступку иудейским обычаям (известно, что римляне старались щадить привычки и обычаи побежденных народов, чтобы не слишком их восстанавливать против себя), сам вышел к ним на лифостротон — открытое возвышенное место перед жилищем прокуратора (каменный помост от греч.
Христос не был политическим царем иудейским, но был теократическим царем вселенной. Господь и хотел заставить Пилата высказаться, в каком смысле он употребляет в отношении к нему это слово «царь», то есть, сам ли он обвиняет Его в присвоении Себе этого титула или только повторяет обвинение иудеев. Ответ Пилата дышит презрением к иудейству:
Языческий греко-римский мир в то время дошел до такого умственного и нравственного растления, что утратил веру в возможность существования истины вообще и не верил, что есть истина. Выражением этого отчаянного неверия в истину служит исторический вопрос Пилата:
Господь хранил при этом непрерывное молчание, «так что правитель весьма дивился» (Матф. 27:14). Тут они обмолвились, что Он возмущает народ, уча по всей Иудее, начиная от Галилеи (Лук. 23:5), и Пилат, спросив тогда:
Ирод очень обрадовался, увидев Иисуса. Это был тот самый Ирод Антипа, который умертвил Иоанна Крестителя, и услышав о делах Христовых, подумал, что это воскресший из мертвых Иоанн. Ирод надеялся видеть от Господа чудо: не для того, чтобы уверовать в Него, но насытить зрение, подобно, как мы на зрелищах смотрим, как кудесники представляют, будто они проглатывают змея, мечи и т. п. и удивляемся (бл. Феофилакт). Ирод, видимо, считал Господа чем-то в роде чародея. Задавал он Ему и многие вопросы, надеясь услышать что-нибудь занимательное, но на все его вопросы Господь хранил полное молчание. Первосвященники и книжники без умолку обвиняли Господа, вероятно, доказывая, что проповедь Его опасна столько же для Ирода, сколько и для кесаря. Надругавшись над Господом, Ирод облек Его в белую одежду и отослал обратно к Пилату. В белую (светлую) одежду облекались у римлян кандидаты на какую-либо начальственную или почетную должность (самое слово «кандидат» происходит от лат. «кандидус», что значит белый, светлый). Одев в такую одежду Господа, Ирод тем самым хотел выразить, что он смотрит на Иисуса только как на забавного претендента на иудейский царский престол и не считает Его серьезным и опасным преступником. Так это понял и Пилат.
Ссылаясь на то, что и Ирод не нашел в Иисусе ничего достойного смерти, Пилат предлагает первосвященникам, книжникам и народу, наказав, отпустить Его. Легким наказанием Пилат думал удовлетворить их. Он вспомнил при этом, что у иудеев был обычай перед Пасхой являться к правителю с просьбой отпустить на свободу одного из осужденных на казнь преступников, и сам предложил им:
Тогда Пилат, желая все же отпустить Христа, возвысил голос, говоря:
Слыша этот неистовый крик народа, которого он, видимо, не ожидал, Пилат окончательно растерялся. Он испугался, что его дальнейшая настойчивость в защите Праведника может вызвать серьезное волнение народа, которое придется усмирять вооруженной силой, и что озлобленные первосвященники могут донести на него кесарю, обвиняя его в том, что он сам вызвал это волнение, защищая государственного преступника, каким они старались выставить Господа Иисуса. Под давлением таких чувств Пилат решил попробовать удовлетворить жажду крови в народе, отдав Невинного на бичевание. Вероятно, он надеялся, сделав этим уступку народной ярости, добиться все-таки освобождения Иисуса от крестной смерти.
Все эти действия представляются у первых двух Евангелистов, как состоявшиеся уже после окончательного осуждения Иисуса на смерть, но св. Иоанн, поставивший себе целью дополнять и разъяснять повествование первых трех Евангелистов, указывает, что бичевание и эти издевательства над Христом состоялись раньше и, как можно думать, были предприняты Пилатом именно с целью, хотя бы таким путем, добиться избавления Иисуса от смертной казни. Измученного и истерзанного таким образом Господа Пилат повелел вывести наружу, чтобы вызвать жалость к Нему иудеев. Он рассчитывал, что их сердца дрогнут от такого ужасного зрелища, и они уже не будут настаивать на предании Господа смерти. Так рассуждал язычник, не знавший истинного Бога и Его заповеди о любви к ближнему, но — увы — не так рассуждали духовные вожди и начальники избранного народа Божия, неистовствовавшие в своей неутолимой злобе. Когда Господь был выведен на лифостротон, Пилат сказал:
Этим восклицанием Пилат обращался к суду их совести: смотрите, как бы говорил он им, — вот Человек одинокий, униженный, истерзанный: неужели Он похож на какого-то опасного бунтовщика; не возбуждает ли Он одним Своим видом больше сожаления, чем опасений? Вместе с тем, Пилат, не думая, вероятно, о том, сказал подлинную правду: Господь и в унижении Своем, больше, чем во славе и царственном блеске, проявил все духовное величие и нравственную красоту истинного Человека, каким он должен быть, по замыслу Творца. Для христиан слова Пилата означают: вот образец Человека, к которому должны стремиться христиане.
Но первосвященникам и слугам их все было нипочем. Едва увидели они измученного и истерзанного Христа, как снова возопили:
Услышав это, Пилат
Побеждая в себе страх, Пилат решил показать свою власть, а вместе с тем и расположить Иисуса к ответу:
Этой угрозой дело было решено. Пилат, воссев на свое судейское место лифостротон, формально и торжественно оканчивает суд. Евангелист отмечает поэтому день и час осуждения Господа: «
Видимо, так и поняли эти слова обвинители, потому что с особою яростью возопили:
Потерпев неудачу в своих попытках освободить Христа, Пилат решает наконец уступить желанию иудейских начальников и
Лишь бы получить от прокуратора согласие на утверждение смертного приговора, злобные иудеи соглашаются на все, не думая ни о каких последствиях:
Умыв руки, Пилат, конечно, не мог снять тем ответственность с себя, как ему этого хотелось: ведь он был верховный судья, знавший, что Обвиняемый совершенно невинен. Выражение «умывать руки» с тех пор вошло в поговорку. Кара Божия постигла Пилата за малодушие и неправедное осуждение Того, Кого он сам назвал Праведником. Он был отправлен в ссылку в Галлию (г. Виену) и там через два года, изнуренный тоской, терзаемый совестью и отчаянием, окончил свою жизнь самоубийством.
Крестный путь на Голгофу
(Матф. 27:31-32; Марк 15:20-21; Лук. 23:26-32; Иоан. 19:16-17).
О крестном пути Господа повествуют все четыре Евангелиста. Первые два — св. Матфей и св. Марк — говорят о нем совершенно одинаково.
Св. Лука добавляет, что
Тут Он как будто имеет в виду ту страшную клятву, которую так легкомысленно навлекли на себя иудеи, кричавшие:
Распятие
(Матф. 27:33-44; Марк. 15:22-32; Лук. 23:33-38; Иоан. 19:18-24).
Согласно повествованию всех четырех Евангелистов, Господа привели на место, называемое Голгофа, что значит: «лобное место», и там распяли Его посреди двух разбойников, о которых св. Лука сообщает, что их тоже вели на смерть вместе с Ним. «Голгофа», или «лобное место», — это был небольшой холм, находившийся в то время вне городских стен Иерусалима к северо-западу. Неизвестно точно, почему этот холм носил такое название. Думают, что или потому, что он имел вид черепа, или потому, что на нем находилось много черепов казненных там людей. По древнему преданию, на этом же самом месте был погребен прародитель Адам. Св. Ап. Павел в послании к Евреям 13:11-12 указывает на особое значение того, что
Среди неописуемых страданий Господь не оставался совершенно безмолвным: Он семь раз говорил с креста. Первыми Его словами была молитва за распинателей, вторыми словами Своими Он удостоил благоразумного разбойника райского блаженства, третьими словами — поручил Свою Пречистую Матерь св. Ап. Иоанну, четвертые слова Его — возглашение:
Первыми словами Господа была молитва за распинателей, которую приводит св. Лука (23:34):
Далее первые три Евангелиста повествуют о насмешках и хулениях, которым подвергали Господа как воины, так и проходящие враги Его из народа, а особенно, конечно, первосвященники с книжниками, старейшинами и фарисеями. Хуления эти имели одну общую основу в сопоставлении прошедшего с настоящим. Вспоминая все то, что в прошлом говорил Господь и делал, они указывали на теперешнюю Его беспомощность и насмешливо предлагали Ему совершить явное для всех и очевидное чудо — сойти с креста, обещая, лицемерно, конечно, в таком случае уверовать в Него. В этих хулениях, по словам св. Матфея, принимали участие и разбойники, распятые по правую и по левую сторону от Господа.
Покаяние благоразумного разбойника
(Луки 23:39-43).
Дополняя повествование первых двух Евангелистов, св. Лука передает о покаянии и обращении к Господу одного из двух разбойников. В то время, как один из них, видимо, еще более озлобившись от мучений и ища предмет, на который можно было бы обратить свое озлобление, стал, по примеру врагов Господа, хулить Его, подражая им, другой разбойник, очевидно не в такой степени испорченный, сохранивший чувство религиозности, стал усовещивать своего товарища.
Так или иначе, но совесть в нем сильно заговорила, и он не побоялся среди хулений и насмешек открыто выступить в защиту Господа. Мало того, в его душе произошел такой решительный перелом, что он, ярко выражая свою веру в распятого Господа, как в Мессию, обратился к Нему с покаянными словами:
Богоматерь у креста
(Иоанна 19:25-27).
Только один Евангелист Иоанн, как свидетель и даже участник события, рассказывает о том, как Господь Иисус Христос с креста поручил его заботам и попечению Пречистую Матерь Божию. Когда злобные враги насытили свою злобу и стали понемногу отходить от креста, ко кресту приблизились стоявшие до того несколько поодаль Пресвятая Богородица, сестра её Мария Клеопова, Мария Магдалина
Смерть Христова
(Матф. 27:45-56; Марк. 15:33-41; Лук.23:44-49; Иоан. 19:28-37).
По свидетельству первых трех Евангелистов, смерти Господа на кресте предшествовала тьма, покрывшая землю:
По-еврейски «Илия» произносилось «Елиагу». Поэтому вопль Господа послужил новым поводом к насмешкам над Ним:
По словам св. Луки, вслед за тем Господь воскликнул:
Это символизировало собой прекращение Ветхого Завета и открытие Нового Завета, который отверзал людям вход в закрытое дотоле Царство Небесное.
Все три Евангелиста свидетельствуют, что эти чудесные знамения, сопровождавшие смерть Господа, произвели столь сильное, потрясающее действие на римского сотника, что он произнес, по первым двум Евангелистам:
По свидетельству св. Луки, потрясен был и весь народ, собравшийся у Голгофы:
О дальнейшем, что произошло по смерти Иисуса и до Его погребения, повествует только, дополняя, как и всегда, первых трех Евангелистов, только св. Иоанн, бывший, как он тут же утверждает, сам свидетелем всего этого. Так как была пятница — по-гречески «параскеви», что значит «приготовление», то есть «день перед субботой», а суббота та была «великим днем», так как совпадала с первым днем Пасхи, то, дабы не оставлять на крестах тела распятых в этот «великий день», иудеи, то есть враги Господа, или члены синедриона, просили Пилата
Отрицательная критика очень много занималась вопросом, могла ли из мертвого тела Иисуса истечь кровь и вода, и доказывала, что это невозможно, так как из мертвого застывшего тела не может истекать кровь, ибо она находится в жидком состоянии в мертвом теле весьма недолго, не более часа, а что отделение водянистой жидкости начинается лишь с наступлением разложения, да еще при некоторых болезнях, как напр., при тифозной горячке, лихорадке и т. п. Все эти рассуждения неосновательны. Ведь мы не знаем всех подробностей распятия и смерти Господа, а потому и не можем судить об этих деталях. Но общеизвестен факт, что у распятых наступает именно лихорадочное состояние. Да и само прободение ребра произошло, несомненно, очень скоро после смерти и уж во всяком случае не более, чем через час, ибо наступал вечер, и иудеи спешили окончить свое злое дело. Кроме того, нет при этом надобности рассматривать это истечение крови и воды, как явление естественное. Сам св. Иоанн, подчеркивающий его в своем Евангелии, видимо отмечает его, как явление чудесное
Излияние воды и крови из прободенного ребра Христова есть знамение того, что Христос сделался нашим Искупителем, очистив нас водою в таинстве Крещения и Своею Кровью, которой напояет нас в таинстве Причащения. Вот почему тот же ап. Иоанн в своем 1-м соборном послании говорит:
Погребение Господа Иисуса Христа
(Мф. 27:57-66; Марк. 15:42-47; Лук. 23:50-56; Иоан. 19:38-42).
О погребении Господа повествуют совершенно согласно все четыре Евангелиста, причем каждый сообщает свои подробности. Погребение состоялось при наступлении вечера, но суббота еще не наступила, хотя и приближалась, то есть, надо полагать, это было за час или за два до захода солнца, с которого уже начиналась суббота. Это ясно указывают все четыре Евангелиста: Матф. 27:57, Марк. 15:42, Лук. 23:54 и Иоан. 19:42, а особенно подчеркивают св. Марк и Лука. Пришел Иосиф из Аримафеи, иудейского города вблизи Иерусалима, член синедриона, как свидетельствует св. Марк, человек благочестивый, потаенный ученик Христов, по свидетельству св. Иоанна, который не участвовал в осуждении Господа (Лук. 23:51). Пришедши к Пилату, он испросил у него тело Иисуса для погребения. По обычаю римлян, тела распятых оставались на крестах и делались добычей птиц, но можно было, испросив разрешения начальства, предавать их погребению. Пилат выразил удивление тому, что Иисус уже умер, так как распятые висели иногда по несколько дней, но, проверив через сотника, который удостоверил ему смерть Иисуса, повелел выдать тело Иосифу. По повествованию св. Иоанна, пришел и Никодим, приходивший прежде ко Иисусу ночью (см. Иоан. 3 гл.), который принес состав из смирны и алое около 100 фунтов. Иосиф купил плащаницу — длинное и ценное полотно. Они сняли Тело, умастили его, по обычаю, благовониями, обвили плащаницей и положили в новой погребальной пещере в саду Иосифа, находившемся неподалеку от Голгофы. Так как солнце уже склонялось к западу, все делалось, хотя и старательно, но очень поспешно. Привалив камень к дверям гроба, они удалились. За всем этим наблюдали женщины, стоявшие прежде на Голгофе.
Св. Златоуст, а за ним и бл. Феофилакт, считают, что упоминаемая Евангелистами
Евангелист Матфей сообщает еще об одном важном обстоятельстве, происшедшем на другой день после погребения —
Таким образом, злейшие враги Господа, сами того не подозревая, подготовили неоспоримые доказательства Его славного воскресения из мертвых.
Кассиан (Безобразов). «Водою и Кровию и Духом». Главы XVIII. I —XX. 18
«Сказав это, Иисус вышел с учениками своими на ту сторону потока Кедрона, где был сад, в который вошел Сам и ученики Его» (XVIII. 1). Этими словами кончается и Первое Евангелие Страстей Христовых. Вознеся молитву к Отцу, Господь вступил на путь Страстей.
Отрывок Ин. XVIII—XXI имеет повествовательное содержание, но в тех его делениях, которые были намечены нами в нашем экзегетическом Введении, не было предложено делить его на повествование о Страстях (гл. XVIII-XIX) и повествование о Воскресении, потому что Страсти и Воскресение представляют собою вообще, а в Ин. особенно нерасторжимое единство. И в частности, основное деление Евангелия по признаку света и тьмы, дня и ночи отправляется от сознания, что ночь восхождения Сына к Отцу обнимает и смерть, и Воскресение. Была ночь, когда Иуда вышел с вечери (XIII. 30). И тьма была, когда Мария Магдалина пришла к пустому гробу (XX. 1): не та же ночь, но та же тьма. В XX. 17 Господь возбранил прикосновение той же Марии Магдалине, потому что Он еще не вошел к Отцу. В XX. 27 Он призвал к прикосновению Фому, а еще раньше, в ст. 20, показал Свои раны другим ученикам. Ночь восхождения Сына к Отцу кончается в гл. XX на стихе 18. Знаком окончания является, возможно, прикосновение. Но на этом же стихе кончается и путь крови, если мы делим Ин. на три части: водою и кровию и Духом, видя в крови так же символ единства Страстей и Воскресения, как и символ ночи.
Представляя собою одно целое, отрывок XVIII. 1—ХХ. 18 связан с тем, что ему предшествует. Выше было сказано, что заглавие XIII. 1-3 распространяется и на все повествование о Страстях, которое тем самым поставляется под знак Божественной любви. Но еще теснее связь повествования с предваряющей его Первосвященнической молитвой. Мы видели, что эта связь подчеркнута заключением Молитвы, которое одновременно является и Введением повествования. Последнее слово молитвы было слово о любви: Отца к Сыну и, в Сыне, к ученикам. Так же точно в Мф. эсхатологическая речь смолкла на призыв к братской любви в приточном образе Страшного Суда (ср. XXV. 31-46), за которым непосредственно последовало возвещение Страстей в словах Иисуса к ученикам. Два разреза той же любви: неизглаголанные высоты мистического опыта, приобщающего учеников к Тайнам Троичной жизни, и служение Христа в лице страждущего брата.
Иоанновское повествование о Страстях и Воскресении параллельно синоптическому, но, вообще говоря, от него независимо. Оно воспроизводит те же события, с особым выделением тех их сторон, которые выражают их духовное, Иоанновское, понимание. Оно распадается на ряд более мелких отрывков, которые и должны быть, в порядке изложения, предметом нашего внимания.
XVIII. 1-11 есть повествование об аресте Божием. Это слово не любят употреблять о Христе. Но вещи имеют свои имена, и речь идет о восстании мира на Христа. Пришли не только Иуда со служителями от Первосвященника и фарисеев, но и римская когорта (ср. ст. 3), или часть ее, с трибуном во главе (ср. ст. 12). Участие римлян с первого же момента выражает восстание мира. В ушах читателя еще звучит последнее слово о мире в Первосвященнической молитве (ср. XVII. 25). Оно не выражает надежды. Иуда был нужен, как знавший место (ст. 2). О поцелуе его не сказано. Самое большее, он подразумевается, как уже бывший в plusquamperfectum είστήκει ст. 5: стал и стоял. Вероятно, и вместе с другими, в ст. 6, упал на землю. Но субъект действия не те, кто пришли за Иисусом, а Он Сам. Он выходит навстречу, спрашивает: «...кого ищете?» — и на ответ: «Иисуса Назарея» — говорит: Έγώ είμι. Прежний русский перевод: «это Я» был бы вполне правилен, но это то же слово, которым Иисус выражает в VIII. 24, 28, 58 и XIII. 19 Свое Божество. И в новом русском переводе, и в гл. XVIII во всех случаях его употребления (ст. 5, 6, 8), оно передано: «Я есмь». Пришедшие, когда услышали, отступили назад и упали на землю — перед явлением Божиим. Но Иисусу не это было нужно. Он хотел показать добровольность Своих Страстей в послушании Отцу (ср. ст. 11) и ограждение учеников. «Из тех, кого Ты даровал Мне, Я не погубил никого» (ст. 9). «Не погубил никого» есть отрицательный аспект искупления. «Если Меня ищете, оставьте этих, пусть идут» (ст. 8). Особого внимания требует усечение уха первосвященническому рабу. Впервые названы имена и усекшего, и усеченного. На Петре, как усекшем, ударения нет, хотя и этот инцидент, как будет ясно из гл. XXI, относится к общей теме о Петре. Ударение на рабе: «...было же имя рабу Малх» (ст. 10). Еврейский корень (mlk) значит «царь». Это еще в древности подметил Августин. Раб Первосвященника носил царское имя. Почему это привлекает внимание евангелиста? Не потому ли, что Пилат, облеченный всей полнотой власти царя земного, показал себя в деле Иисуса бессловесным рабом духовной власти? Если Евангелие получило распространение в Ефесе, его читатель едва ли понимал по-еврейски. И для толкования имени раба был, вероятно, нужен устный комментарий, которым могло сопровождаться распространение Евангелия.
Второй отрывок XVIII. 12-28 имеет, как и параллельные части синоптической истории Страстей, два центра: допрос у Первосвященника и отречение Петра. Отрывок богат второстепенными подробностями, которые тоже требуют нашего внимания. Первое упоминание «другого ученика», который был известен
Первосвященнику и ввел Петра, не имеет члена в лучших рукописях (ср. ст. 15). Из древних кодексов он встречается только в С и Θ: άλλος μαθητής, без члена, может быть любой из учеников Христовых. Старые переписчики, поставив член, внесли толкование; и, вероятно, правильно: они отождествили «другого ученика» с учеником, которого любил Иисус. Но мы видели, что его имя обвеяно тайной. Эта тайна лежит на нем и в нашем отрывке. Он ввел Петра, и больше о нем не слышно. Петр отрекся; он <«другой ученик»>, подразумевается, не отрекся. Рассказ о двух учениках, как и повествование об отречении Петра, относится к теме о Петре. Но в нашем отрывке ударение не лежит ни на Петре, ни на другом ученике. Доминирует образ Каиафы, который упоминается в связи с допросом у Анны (ср. ст. 13-14, 24, 25). Допрос у Анны есть новая и важная черта, которую вносит Иоанн. Она отвечает тому, что мы знаем из нехристианских источников о влиянии Анны, но ударение лежит не на Анне, а на его зяте Каиафе, в связи с изречением им пророчества о заместительной смерти Иисуса (ср. ст. 14 и XI. 49-52). Именно это — и только это — подчеркивается в Евангелии. И учитывается впечатление, которое должно сложиться у читателя: о неудержимом течении событий к их последней цели. На вопрос Первосвященника Иисус ответа не дает — ни о своем учении, ни об учениках. Свой отказ ответить об учении Он оправдывает ссылкой на слышавших (ср. ст. 20-23). Об учениках же Он просто не говорит ничего. Это все тот же отрицательный аспект искупления и молчаливое осуждение Первосвященника. Не должно быть оставлено без внимания, что учение, о котором Его вопрошает Первосвященник, Иисус считает возвещенным миру. В глазах Иисуса Первосвященник тоже принадлежит к миру. От Анны Иисус препровождается к Каиафе (ст. 24) и от Каиафы в Преторию (ст. 28), и «было утро, и сами они не вошли в Преторию, чтобы не оскверниться, но есть Пасху». На этом почти кончается допрос у Первосвященника. Они блюдут обряд.
Следующий большой отрывок (XVIII. 29-XIX. 16а) посвящен суду Пилата. Он изобилует богатством подробностей, отличается психологической тонкостью и, показывая, как дело дошло до Распятия (ср. XVIII. 32), оставляет читателей под впечатлением той же неотвратимости течения событий, какую они должны были почувствовать в суде у Первосвященника. Для Иисуса и для евангелиста Пилат, по своему положению, — это мир. Принадлежность Первосвященников к миру требует доказательств. Для Пилата она сама собой разумеется. Присутствие римских воинов ночью на той стороне Потока Кедронского было признаком восстания мира. Говоря о своем Царстве как Царстве не от мира сего (XVIII. 36) Господь свидетельствует тем самым о своей неподсудности Пилату. Если Он все таки Царь, Его царство осуществляется в свидетельстве об истине. Совершеннейшее выражение Своего учения в Прощальной беседе с учениками Господь заостряет как обетование Духа Истины. Пилат не понимает слов Иисуса об истине. «Что есть истина?» (ст. 37). Существует ли вообще объективная истина, особенно как полнота Божественного бытия? (ср. III. 33). Как безвредный мечтатель, Иисус действительно неподсуден Пилату: «Я никакой не нахожу в Нем вины» (ст. 38). Но Пилат не видит вещей во всей их глубине. В мире, под властью князя мира, господствует ложь и смерть (ср. VIII. 44). И миру противостоит Царство Христово, как внемирное Царство Истины, в смысле Божественного бытия и вполне конкретно в смысле домостроительства Духа Истины. Пилату предстоит выбор между миром и Иисусом. Он все-таки хочет быть объективным. Он предлагает иудеям отпустить им на Пасху «Царя Иудейского». Но миру нужен свой: он просит Варавву. τΗν δε ό Βαραββάς ληστής (XVIII. 39-40). Буквально: «Был же Варавва разбойник!» Но как технический термин ληστής означает зилот. Зилоты были крайние иудейские националисты, прибегавшие к политическому террору. Читателям Ин. Тонкость иудейской политической терминологии была уже непонятна. В категориях нравственных Варавва был разбойник, и с ним был солидарен Иуда. Пилат еще не уступает, но его суд выявляет борющиеся силы.
Он повторно настаивает на невиновности Иисуса (XIX. 4-6). Он подвергает Его бичеванию. Воины облекают Его в терновый венец и пурпурное одеяние. В таком виде Иисус выходит наружу. И Пилат говорит иудеям: «Се человек» (XIX. 1-5). В современной науке распространено мнение, что эти слова надо понимать как попытку Пилата разжалобить иудеев: «Посмотрите на этого несчастного». Но как Каиафа невольно изрек пророчество, так и Пилат упорно отстаивает, и против мира, свое право на объективность, свидетельствуя об осуществлении в лице Иисуса творческого замысла Божия обидеальном человеке. Идеал человека в царском одеянии!
Ни одна сторона не уступает. Иудеи говорят: «...у нас есть Закон, и по Закону Он должен умереть, потому что сделал себя Сыном Божиим» (ст. 7). На вопрос Пилата, откуда Он, Иисус не отвечает (ст. 9). Он признает, что власть Пилата свыше, и возлагает ответственность на иудеев (ст. 11). Пилат продолжает бороться за свое право на объективность (ст. 10). Обвинение Иисуса в усвоении Себе Божественного достоинства его пугает. Но боится он не иудеев, а Иисуса. Он ищет отпустить Его. Тогда иудеи выдвигают последний аргумент политического доноса: «Если ты этого отпустишь, ты не друг Кесарю» (ст. 12а). Иисус предается на смерть как политический преступник. Таково было содержание доноса, которым грозили Пилату (ср. ст. 12b). И Пилат, поколебленный в своей объективности, мстя иудеям—и самому себе! — за неприведенный приговор, повторно называет Иисуса Царем Иудейским: «...вот Царь ваш» (ст. 14). «Царя ли вашего распну?» (ср. ст. 15). «Ответили Первосвященники: — Нет у нас царя, кроме Кесаря» (ст. 15). Евангелисту важно зарегистрировать это отрицание. Оно идет вместе с соблюдением обряда (ср. XVIII. 28). Предавая Иисуса на смерть, Пилат и себе самому выносит приговор. Но важно другое. Иисус предается распятию как царь. И об этом говорит не только формальный приговор. Об этом говорит и согласие Иисуса на царское достоинство в Царстве не от мира сего, и явление Его как идеального человека в облачении Царя, и Его противоположение Варавве, который кровью созидал — не для себя, а для Израиля — земное царство. Суд Пилата являет Иисуса как царя.
По своему положению принадлежа миру и выражая в своем лице мир, Пилат определил в пользу мира. Он выбрал не Иисуса, а мир. Но он продолжает мстить иудеям. Это проявляется в споре о надписи на Кресте (XIX. 19-22). Пилат поставил: «Иисус Назорей, Царь Иудейский» (ст. 19). Эту надпись читали многие: место было близко от города и надпись была на трех языках. Первосвященники просили: не царь, а претендент. Но Пилат не уступил: δ γέγραφα, γέγραφα (ст. 22). Две перфектных формы выражают непреклонную волю Пилата: «...что я написал и поставил на кресте, то я написал и должно остаться на кресте». Но они заключают — на все времена — и свидетельствуют о смерти Иисуса как царя.
В приведенном отрывке заслуживает нашего внимания указание, что место распятия было близко от города (ст. 20), значит, не в самом городе. И в ст. 17 «неся Свой Крест Он
XIX. 23-27.
Нашего внимания требует теперь отрывок XIX. 23-27, содержащий повествование о разделении риз и о предстоящих у Креста. Надо отметить, что эти два эпизода составляют вместе одно целое. Сказанное о воинах кончается в ст. 24b так: οι μεν οΰν στρατιώται ταΰτα εποίησαν[83]. Русский перевод — «воины это сделали» — не вызывает возражений. Русский язык не располагает средством для передачи частицы μεν, которой в дальнейшем отвечает частица δε. В нашем случае — είστήκεισαν δε, «стояли же» (ст. 25), после чего начинается рассказ о предстоящих. Можно было бы, не притязая на литературное изящество: «с одной стороны, воины это сделали», «с другой стороны, стояли» и так далее. Важно, что два рассказа мыслятся как две части одного. В рассказе о разделении риз внимание привлекает к себе «хитон не сшитый, ткань целиком с самого верха» (ст. 23). Чтобы его не рвать, воины метали о нем жребий (ст, 24). Это значит, что он достался языческому солдату. Но толкователями давно было замечено, что таким был хитон иудейского Первосвященника. В скобках отметим, что это сближение было бы вторым случаем, когда повествование о Страстях требовало бы для его понимания усердного комментатора, который сопровождал бы его распространением. Но это только одна сторона. Другая, в рассказе о Предстоящих, — это усыновление Матери Иисусовой Возлюбленного ученика: «...и с того часа взял ученик Ее к себе» (ст. 27). Оба рассказа имеют экклезиологическое значение, и оба говорят о связи Нового Завета с Ветхим. Священное одеяние Ветхого Завета (прибавим: Христом освященное — у языческих солдат, то есть у людей, привлеченных от мира, «с Востока и Запада и с Севера и Юга» [ср. Лк. ХШ. 29]) и Матерь Иисуса, в лице которой получило завершение ветхозаветное подготовление Боговоплощения, — в новом доме взыскавшего любовь Иисусову и ей усыновленного ученика. Мы узнаем и в дальнейшем образ Церкви в лице Возлюбленного ученика. Место этого отрывка в повествовании о Страстях предуказано контекстом. С отречением иудеев от Христа в пользу Кесаря иудейскому религиозному строю пришел конец. В повествовании о погребении, о иудейских погребальных обычаях (ср. XIX. 40) и о пятнице иудейской (ст. 43) говорится как о чем-то для автора внешнем и чуждом. Когда писал Иоанн, тогда уже не было ни Храма, ни приносившихся в Храме жертв. Перед ним стояла та же проблема, которая еще раньше встала перед составителем Послания к евреям: о вечном в Ветхом Завете и о его рецепции в Новом. В Христианской Церкви оно оказалось вверенным новым людям языческого происхождения, вошедшим в обладание священным наследием Ветхого Завета. И усыновление Матерью Возлюбленного ученика было не только последней заботой о Матери и последней мыслью об ученике. Оно было волею Христа о Церкви. Мы видели, что термин «Церковь» в Ин. не употребляется, но что начиная с гл. IX-X вопрос о Церкви все более и более привлекает внимание евангелиста, воспроизводившего слова и дела Христовы. После притчи о Дворе Овчем и символического действия XIII. 1-30 это касается и Прощальной беседы, и Первосвященнической молитвы. Было бы противно всякому ожиданию, если бы Господь, умирая, не сказал о Церкви. Он и изрек Свою волю тогда, когда вся священная одежда стала собственностью языческого воина — в символическом акте усыновления Матерью ученика. После этого Он умер.
Смерть Иисуса отмечена двукратным τετέλεσται, «совершилось» (ст. 28) — в комментарии евангелиста, а в ст. 30 — в последних словах Самого Иисуса. Того же корня τελειωθη в ст. 28. В новом русском переводе «свершилось» отмечает исполнение Писания. Этим смерть Христова толкуется как во всех отношениях завершающий момент. Большего наш отрывок может ничего не говорить. Это последняя веха в истории Страстей.
Ее запечатлением является следующий отрывок (XIX. 31-37), в котором рассказывается о том, что у Иисуса как уже умершего не были перебиты голени, но что из Его прободенного бока истекла кровь и вода. Первое было бы связано с тою возможностью понимания плана Ин., которая была указана в нашем экзегетическом Введении, и ставит всю книгу под знак явления во Христе истинного Пасхального Агнца. О нем свидетельствует Предтеча (ср. I. 29, 36), и Его кость, во исполнение Писания (ст. 36), не была сокрушена и на Кресте. С этой возможностью мы обязаны считаться. Она доказывает наше право изъяснять Ин. одновременно в нескольких разрезах и в нескольких плоскостях. И в предлагаемом толковании Иисуса как истинного Пасхального Агнца мысль евангелиста была бы сосредоточена на Его искупительной, еще точнее — заместительной, смерти. Но ударение лежит не на том, что у Иисуса не были перебиты голени, а на истечении из Его прободенного бока крови и воды. Ударение это отличается необычной силой (ср. ст. 35). С точки зрения чисто исторической его трудно объяснить. Но течение истории повествует с таким ударением. Факт не оказал и не мог оказать никакого влияния. Даже текст Писания, который его подтверждает, звучит простой справкой. В нем нет той принудительной силы, которая слышится в несокрушении кости (ср. ст. 36-37). Между тем третье лицо свидетеля есть, несомненно, лицо Возлюбленного ученика, и в двукратной ссылке на истину мы готовы уловить заверение силы Святого Духа. В чем дело? В исторических толкованиях было предложено много объяснений. Но мы можем остановиться только на тех, которые толкуют нам отрывок на общем фоне Иоанновой письменности и даже еще уже Четвертого Евангелия. Он, конечно, допускает сопоставление с I Ин. V. 6-8 и со знамением в Кане (Ин. II). При этом сближение Каны с Евхаристией может быть распространено и на наш отрывок и позволит видеть в нем указание на два таинства Церкви: таинство воды и таинство крови — Крещения и Причащения, еще точнее — на свидетельство Духа в таинстве Церкви. Но сила ударения не была бы оправдана контекстом Евангелия. Скорее надо думать, что двукратное τετέλεσται, которым отмечена смерть Христа, полагает конец второй части Евангелия, над которой мы поставили заголовок «Кровью». В истечении воды и крови евангелист усматривает символический знак окончания и первой его части («Водою»), и второй («Кровью»), и, торжественно свидетельствуя в Духе Святом данный ему некий опыт, он подводит итог всему служению Христа, которое, однако, на этом не кончено, ибо пришел Он не только водою и кровью, но и Духом и о прямой связи Духа еще не было сказано ничего. Ударение нашего отрывка есть ударение на Духе, завершение раскрытого и молчаливый переход к еще нераскрытому.
Строго говоря, здесь может возникнуть вопрос: если слово Христово неотделимо от Его Страстей, уместно ли подводить итог на смерти Христа без упоминания о Его Воскресении? И действительно, за разобранным нами отрывком следует другой, посвященный погребению (XIX. 38-42) и представляющий собою, как и у синоптиков, тот фон, на котором огненными буквами должна быть написана весть о Воскресении. У Матфея это — стража у запечатанного гроба (XXVII. 62-66), у Марка — это справка Пилата (XV. 42-47), у Луки — это Иосиф у Пилата и женщины у гроба (XXIV. 50-56), у Иоанна — помазание Иисуса Иосифом и Никодимом (XIX. 38-42). И только после этого совершилось Воскресение. Не поторопился ли евангелист подвести итоги?
Но в том-то и дело, что в Ин. факт Воскресения как таковой не прибавляет ничего.
Два отрывка в нашем контексте относятся к Воскресению. Первый — это Мария Магдалина и два ученика у пустого гроба (XX. 1-10). Сразу же отмечается темнота (ст. 1). Камень взят (ibid.), погребальные пелены остались (ст. 5-7). Тела нет. Вошел Возлюбленный: «...увидел и уверовал» (ст. 8). О другом не сказано. О дальнейшем — молчание. Нет явления Воскресшего. Нет даже вести о Воскресении[84].
Второй отрывок: явление Иисуса Марии Магдалине (XX. 11-18), Не сказано, наступил ли день, или еще продолжалась тьма. Может быть, продолжалась, если Мария не узнала Иисуса. Ангел спрашивает ее, почему она плачет, но не говорит ей о Воскресшем (ст. 13). В синоптическом повествовании было иначе. Когда является Христос, она Его принимает за садовника и узнает Его только тогда, когда Он называет ее по имени (ср. ст. 14-16). Он не допускает ее прикосновения и объясняет причину (ср. ст. 17). Толкователи нередко пытались обесценить ее прикосновение как слишком человеческое. Об этом в
Евангелии не сказано ни слова. Господь ее удерживает: «...ибо Я еще не восшел к Отцу», οΰπω γάρ άναβέβηκα προς τον πατέρα. Так или иначе, но прикосновение ей возбраняется. И когда дело доходит до счета калений (ср. XXI. 14), явление Иисуса Марии Магдалине не считается. В счет идут только явления Господа ученикам: первое (XX. 19-23), второе (XX. 26-29) и третье (XXI). Но Марии Магдалине Господь дает поручение, которое она исполняет (ср. ст. 18): «Иди к братьям Моим и скажи им: восхожу к Отцу Моему и Отцу вашему, к Богу Моему и Богу вашему» (ст. 17). Из этих слов вытекает, что Восхождение Иисуса к Отцу, происходящее в Его Страстях, продолжается и в Воскресении. Его естественным завершением является Его Вознесение во Славе, о котором в Ин. не повествуется, но которое повторно подразумевается. Пока продолжается Восхождение Иисуса, общение с Ним учеников невозможно. Но Господь предвидит его окончание и через Марию Магдалину дает весть ученикам. Эта весть — не о Воскресении, а о продолжающемся Восхождении.
Как я сказал, к торжественному заверению смерти Христовой факт Воскресения не прибавил ничего.
Нечто качественно иное начинается в домостроительстве нашего спасения. С XX. 19 открывается день нового зона или — в Евангелии — его последняя часть: Духом.
В XX. 19 Господь является ученикам. Явление сопровождается общением. Господь два раза (ст. 19, 21) обращается к ним с благословением, показывает им свои раны (ст. 20), посылает их на служение (ст. 21), сообщает им дар Святого Духа (ст. 22) и дает им власть прощать и удерживать на людях их грехи (ст. 23).
Когда это явление имело место? В старых русских переводах стояло: «...в тот же первый день недели вечером». В новом изменено: «Вечером в день тот, в первый день недели». По-славянски «в день той». По-гречески стоит: тή ήμερα εκείνη — буквально: «...в день тот». Прежнее: «тот же» в смысле «тот же самый» есть толкование. Оно проникло во множество современных переводов, но в тексте нет на него никакого прямого указания. В некий — какой, не указано — первый день недели вечером. Больше ничего.
Как бы то ни было, препятствия к общению, которое заставило Господа удержать Марию Магдалину, больше не было. Было ли прикосновение? Через неделю Господь призвал к прикосновению Фому (ср. XX. 27). Мы, правда, не знаем, послушался ли он этого призыва. Господь ему говорит: «Ты потому уверовал, что увидел» (ст. 29) — не «прикоснулся», а увидел. Во всяком случае, речь идет о чувственном опыте. К такому опыту за неделю до Фомы были допущены его собраться. И, вообще, из XX. 1-18 вытекает, что препятствие было общее, исключавшее не только прикосновение, но и другие формы общения. Ныне это препятствие устранено. Это значит, что явление Господа ученикам XX. 19-23 имеет место по завершении Его восхождения или, в терминологии Ин., по Его прославлении (cp.VII.39).
В контексте Евангелия мы имеем основание отождествлять его с тем скорым возвращением Иисуса к ученикам, о котором Он повторно говорил им во время Прощальной беседы и которое мы, в согласии со святым Кириллом Александрийским, истолковали как Его возвращение во Святом Духе, возвращение, обусловленное Его отшествием в Страстях и Славе (ср. XVI. 7 cл.).
Об этом свидетельствует прежде всего дар Святого Духа, которого Иисус сообщает ученикам (ст. 22). Распространенное как в римско-католическом, так и в православном богословии ограничение его установлением таинства покаяния не оправдано в контексте и сужает перспективы Евангелия.
В Прощальной беседе обетование Святого Духа было неизменно связано, в той или иной форме, со ссылкой на Отца. Являясь ученикам по своем Восхождении, Господь говорил им: «Как послал Меня Отец, и Я посылаю вас» (ст. 22). Посланничество учеников в обладании Святым Духом возводит к Отцу. Мало того, толкователи пытаются установить точное различие между глаголами, выражающими посланничество. В αποστέλλω мыслится связанное с посланничеством поручение. В πέμπω этой мысли нет. Отец άπέσταλκεν Иисуса: κάγώ πέμπω υμάς, «и Я посылаю вас». Подразумевается, посылая учеников, Иисус не возложил на них никакого нового поручения сравнительно с тем, которое дал Ему Отец. В даровании Духа закон полагает воля Отца.
В Прощальной беседе Господь обещает свое возвращение тесному кругу учеников, и в их среде это вызывает смущение: «Говорит Ему Иуда, не Искариот: — Господи, что это, что Ты нам хочешь явить Себя, а не миру?» (XIV. 22). По завершении Своего Восхождения Господь является тесному кругу. Затворенные двери выражают Его отделенность от мира, и отсутствие Фомы дает себя чувствовать (ср. ст. 24 cл.). Прощальная беседа была беседа Господа с Церковью. И — дверьми затворенными — Господь явился Церкви.
Затем идут частности. В Прощальной беседе с обетованием Духа и скорого возвращения в Духе связано обетование мира (ср. XIV. 27) и обетование радости (XVI. 20-22). Явившись ученикам по своем Восхождении, Иисус два раза дает им благословение мира (XX, 19,21). И «возрадовались ученики, увидев Господа» (ст. 20).
Совпадает, в основном, и указание дня. Τη ήμέρa εκείνη в XX, 19 грамматически совершенно однозначно с έν εκείνη τη ήμέρςι в обетовании Духа и скорого возвращения Христа в Духе в XIV. 20, XVI. 23, 26, И по этому признаку явление XX. 19 можно считать исполнением обетования Прощальной беседы. Некоторое словесное несовпадение, которое отнюдь не может быть случайным, было предметом нашего внимания, когда мы останавливались в нашем экзегетическом Введении на Иоанновских «двусмысленностях». Мы высказали предположение о скрещении в этой точке двух планов: имманентного и эсхатологического.
Во всяком случае, надо помнить, что «тот день» пришествия Святого Духа и возвращения Христа в Духе не есть день в астрономическом смысле слова, а мировая эпоха нового христианского человечества, эон Христовой Церкви. Дело Христово есть утверждение этого зона. Оно совершается тогда, когда взаимное прославление Отца и Сына приводит к второму явлению Слова, которое мы поняли как явление Духа и в Духе возвращение Христа. Для Иоанна дело Христово не кончается Его Страстями и, еще менее, Его Воскресением. Оно кончается Сошествием Святого Духа, которое дает свой высший смысл и Воскресению. Как явление Христа по Воскресении евангелист Иоанн оценивает Его явление во Святом Духе (ср. XXI. 14).
В общем контексте Нового Завета обетование Духа в Прощальной беседе получило свое исполнение в Его сошествии на апостолов в день Пятидесятницы (Деян. II). Это фактическое положение ставит апологетическую проблему согласования Ин. XX и Деян. II. Когда-то я эту задачу тоже ставил и старался посильно решить. Она не представляет действительной трудности. Явление Христа ученикам Ин. XX позволительно было бы объяснять уже совершившимся сошествием Духа в Его Божественной Ипостаси (Деян. II) и толковать «Λάβετε πνεΰμα άγιον», «примите Духа Святого» (Ин. XX. 22), без члена, в полном согласии с точной Иоанновской терминологией, не в смысле ипостаси Духа, а в смысле Его даров, которые дает Христос. Без труда нашлось бы место и для Вознесения (в гл. XX. между ст. 18 и 19).
Но замечательно, что Евангелие Иоанна, написанное, несомненно, после Луки, этой задачи не пытается решать. Он не спрашивал себя, потряс он или нет священную историю. Он не старается с робкой предупредительностью подобрать доводы в пользу согласования своего построения и построения Луки. Но он с победной силою и не озираясь вспять провозглашает то, что есть полнота дела Христова и глубочайший духовный смысл Пятидесятницы.
Он боится одного: того неверия, которым человеческий грех будет пытаться ответить на его свидетельство о Христе. И потому к первому явлению Христову он прибавляет второе: с обращением Фомы.
В свете формального анализа второе явление оказывается построенным совершенно так же, как первое. Ученики, как и в первом случае, все в сборе, с участием на этот раз и Фомы (ст. 26). Господь является «дверями затворенными», становится посередине и говорит: «...мир вам» (ст. 26). Все, как в первом случае. Тема отрывка — неверие и обращение Формы. Фома требует чувственного опыта (ст. 25), и Господь его ему предоставляет, с буквальной точностью исполняя его требование (ст. 27). Потрясенный Фома исповедует свою веру: «Господь мой и Бог мой» (ст. 28). И Иисус ублажает «не видевших и поверивших» (ст. 29).
Близкий параллелизм двух явлений заставляет думать, что евангелист прибавил к первому второе, чтобы убедить читателей устами уверовавшего Фомы в том, что явившийся ученикам и преподавший им дар Святого Духа есть действительно Иисус, их Господь и Бог. Служебное значение второго явления подчеркивает основоположное значение первого и полагает ударение на нем.
Но оба явления, особенно второе, возбуждают ряд богословских вопросов, существенных для уразумения Ин. и потому требующих нашего внимания.
Если первое явление Иисуса ученикам неизбежно понимается в контексте как явление Его в Святом Духе, то таким же явлением в Святом Духе представляется и Его второе явление, с которым связано обращение Фомы. Господь пребывает в Церкви во Святом Духе, и Его присутствие в Церкви являет Святой Дух. Об этом свидетельствует многообразный опыт Церкви начиная с Ее сознания себя телом Христовым и жилищем Духа, свидетельствует Евхаристия, в которой члены Церкви причащаются хлеба и вина, ставших истинным Телом и истинной Кровью Христовыми чрез призывание Святого Духа. Свидетельствует, в благодарении Святого Духа, опыт молитвы, достигающий своей вершины в мистическом единении со Христом. Свидетельствует Богодухновенность Писания: в Ветхом Завете — о Христе грядущем, в Новом Завете — о Христе пришедшем, и еще многое другое. Но если Христос пребывает в Церкви, то Он может и являться верующим во Святом Духе. К таким явлениям Христовым после Вознесения надо отнести на страницах Нового Завета прежде всего явление Его апостолу Павлу (Деян. IX и пар.), о чем он и сам недвусмысленно говорит в I Кор. XV. 1. Случай апостола Павла доказывает возможность таких явлений по Вознесении и позволяет отнести к ним, опять-таки на страницах Нового Завета, явление Господа Стефану (ср. Деяния VII. 55-56) и Его явление тайнозрителю Иоанну (Апок. I), а равно и некоторые другие. Попытка провести различие между явлениями и видениями вызывает возражение, а потому и не решает вопроса. И Господь продолжает являться своим верным рабам и до нашего времени.
Такими явлениями Христа во Святом Духе представляются, как сказано, и оба явления Его ученикам, которые были предметом нашего внимания.
Но встает вопрос: не содержит ли евангельское повествование иных указаний, по которым мы могли бы заключить, какое явление Христа в опыте Церкви, преимущественно перед всяким иным, отвечало бы мысли и ожиданию евангелиста?
Святой Кирилл Александрийский сближал прикосновение Фомы с «евлогией», то есть Евхаристией в его терминологии. Это же сближение вытекает из сопоставления некоторых литургических текстов. В службе святому апостолу Фоме в неделю Антипасхи и на протяжении всей последующей седмицы прикосновение Фомы сравнивается с прикосновением к огню, который, однако, не опалил его руки. И эту же мысль мы встречаем повторно в последовании ко Святому Причащению (ср. Канон, гл. 2, песнь 8 и молитва Симеона Нового Богослова): причащение — это огонь, причащающийся — трава, и огонь его не опаляет. Совпадение оправдывает толкование прикосновения Фомы в литургических текстах как прикосновение евхаристическое.
Строго говоря, так ставить вопрос нельзя. Речь идет о толковании Ин., — а в Ин. мы даже не знаем, прикоснулся ли Фома к ранам Христовым или нет. И совсем не встает вопрос о символическом толковании его прикосновения как образ некоего иного общения. Но евангелисту Иоанну могло быть действительно близко понимание общения Фомы с возвратившимся Господом в смысле общения евхаристического. Это вытекает из общего контекста Евангелия. Мы вспоминаем, что в евхаристическом учении гл. VI
После рассказа об обращении Фомы стоят в Ин. два замечательных стиха — XX. 30-31, которые имеют близкое отношение к Фоме, но покрывают и все содержание Евангелия. Евангелист обращает мысль к читателю. Ее цель заключается в том, чтобы они «веровали, что Иисус есть Христос, Сын Божий, и чтобы, веруя, имели жизнь во Имя Его» (ст. 31). Под это заключение подходит все откровение Евангелия. Если это исповедание веры есть богословское выражение веры Фомы, то вера Фомы есть условие его общения с возвратившимся Господом. Это богословское выражение допускает расширение и углубление. Евангелист ссылается на знамения Христа, Его σημεία (ст. 30). Мы знаем, что знамения, символически или типологически, определяют все учение Христово. Ссылка на знамения есть ссылка на учение Христово во всем его объеме и во всей его глубине. Свои знамения Христос совершил перед учениками. Евангелист их сохраняет для читателей. Это то же расширение круга учеников, о котором говорил (ст. ХШ. 20) и молился (XVII. 20) Христос.
Можно было бы думать, что на этом Евангелие кончилось. Однако к разобранным нами двадцати главам во всех наших рукописях, переводах и изданиях прибавляется еще одна, XXI, глава.
Чарльз Додд. Из «Основателя христианства»
VIII
Основные события
2 Иерусалим.
После той драматической сцены, которую мы рассмотрели, в Евангелиях появляются новые названия мест; по- видимому, значит это, что Иисус и Его последователи стали ходить дальше. Однако все попытки восстановить их путь, должно быть, бесперспективны. Сведения наши обрывочны, и придать им связное единство — задача нелегкая. Едва ли Иисус и ученики действовали в Галилее и позже — по крайней мере так же широко и активно, как вначале. Читаем другое: о том, что они бывали за пределами Иудейской Палестины и за Иорданом, и на границах Самарии, расположенной на западном берегу, к югу от Галилеи. Некоторые из этих странствий, вероятно, происходили после галилейской неудачи, но доказательств у нас нет.
Впрочем, строить догадки мы можем. Конечно, после встречи с пятью тысячами ревностных патриотов что-то изменилось, и неудивительно, что Иисус, как сообщает нам Марк, покинул пределы Галилеи. Без сомнения, Ему все больше противились в синагогах по наущению "учителей Закона", которые "пришли из Иерусалима". Он мог опасаться и преследований Ирода Антипы, под чьей властью была Галилея. Однажды (хотя мы не знаем, когда именно) Иисуса даже предупредили о том, что Ирод собирается убить Его, как он убил Иоанна Крестителя1. Но, по всей видимости, временный уход был вызван не столько угрозами врагов, сколько излишним пылом мнимых последователей. Дошло до того, что в Галилее больше нельзя было проповедовать открыто. Приходилось действовать иначе.
После неудавшегося мятежа, читаем мы, многие отошли от Иисуса. По Иоанну получается, что отошли все, остались только двенадцать самых верных. Однако и здесь об этом прямо не говорится, так что число отступников, возможно, не стоит преувеличивать. Как бы то ни было, теперь Иисусу пришлось полагаться лишь на самых близких учеников, которым Он верил и которые к тому же лучше других понимали Его. С ними Он и ушел туда, где не было ни Ирода, ни суровых учителей Закона, ни яростных подстрекателей-националистов. Ушел в чужие края. Но только не будем думать, что Он решил проповедовать язычникам. Ему лишь хотелось быть там, где Его не знают, насколько это было возможно при Его известности. Занимался Он главным образом наставлением учеников. Однако и это не значит, что, сосредоточив внимание на группе избранных, Он отказался от идеи Нового Израиля, куда может войти всякий, и свел его к "малому остатку". Как мы увидим вскоре, Он вовсе не отказывался от намерения взывать к народу; просто сейчас Он был занят другим. Двенадцати предстояло суровое испытание, и надлежало их подготовить.
Понятно, наверное, что Он и сам хотел яснее увидеть в уединении, как же действовать дальше. Самая суть миссии определилась еще тогда, когда дьявол искушал Его после крещения; но всякий раз надо было решать, как поступать в обстоятельствах, которые были для Него знаками направляющей Божьей воли. С момента крещения и до прихода в Галилею с Радостной вестью о Царстве Бога Он, как мы видели, выжидал пока участь Иоанна Крестителя не стала для Него таким знаком. Теперь, наверное, дверь Галилеи закрылась, и следовало обдумать, каким будет следующий шаг. Гадать о ходе Его мыслей бесполезно, ясно одно: целью Его был Иерусалим, а в Иерусалиме Он мог погибнуть. Темы эти неразделимы во многих евангельских речениях, расположенных так, чтобы подготовить читателя к рассказу о Его последнем пути и страшном конце.
Если Иисус был призван создать Новы истинный Народ Божий, то рано или поздно Радостная весть должна была прозвучать в Иерусалиме, и прозвучать так, чтобы люди встали перед решающим выбором. Иерусалим был сердцем и святыней исторического Израиля. Иисус уже понимал, что идет на верную смерть. Знал это, исходя, должно быть, из знаменательных событий, часть которых нам известна, а часть — нет.
При этом маловероятно, что Он сделал столь беспощадный вывод, не побывав до того в Иерусалиме и не зная, как там обстоят дела. Марк (а вслед за ним Матфей и Лука) с таким тщанием описывает последний, роковой приход в Иерусалим, как будто, выйдя на проповедь, Иисус никогда не наведывался в столицу. Но внимательное чтение между строк может навести на другие мысли. Во всяком случае, даже рассказ самого Марка предполагает, что, когда Он въехал в Иерусалим перед роковой Пасхой, у Него были там друзья и приверженцы. В Евангелии от Иоанна обстоятельно описан приход Его в Иерусалим на праздник Шалашей (Кущей) ,то есть между серединой сентября и серединой октября, месяцев за шесть до той Пасхи, когда Ему суждено было погибнуть. Иоанн говорит, что "Когда же пошли братья Его на праздник, тогда и Он Сам пошел: не явно, а как бы втайне", словно хотел понаблюдать, оставаясь незамеченным, и понять, какой дух в столице. Но когда "уже прошла половина праздника", Он не удержался и обратился к толпе в храме. Сказанное Им так возмутило присутствовавших, что Его чуть не растерзали. В четвертом Евангелии этот эпизод, как обычно у Иоанна, обрамляет разговоры и диалоги, очевидно составленные евангелистом, хотя в них, безусловно, перешло и что-то из раннего предания. Но у нас нет оснований отвергать его утверждение, что Иисус действительно побывал в Иерусалиме в сентябре или октябре и окончательно убедился (помимо тех предчувствий, которые возникали у Него раньше), что в этом городе враждебно воспримут любой Его шаг. И все же идти туда было необходимо. "Не может быть, — говорил Он с горькой усмешкой, — чтобы пророк погиб вне Иерусалима".
Так надлежало Служителю Господа завершить свою миссию. Именно так воплощался в жестокую реальность идеал самопожертвования. К этому вели и внешние события, и внутренняя необходимость, продиктованная самим Его призванием: Он должен пойти в Иерусалим и там погибнуть. С этого момента Он ведет себя как человек, который знает, что обречен, и потому равнодушен к любым действиям врагов.
Когда Он поведал ближайшим друзьям о своих намерениях, Петр, мы знаем, отверг саму идею как неразумную. Но преданность Учителю возобладала. Не совсем понимая, что происходит, они собрались с духом, готовясь к испытанию, и последовали за Ним. У Марка описано, в каком настроении они шли: "Были они в пути, восходя в Иерусалим, и шел впереди их Иисус, и они ужасались, и сопровождающие были в страхе". Приход свой в Иерусалим Он приурочил к Пасхе, то есть к марту — апрелю. Именно тогда в город стекались толпы паломников, и можно было проповедовать множеству народа. Более того: это был праздник исхода Израиля из Египта, праздник рождения народа. Именно в том году Пасха должна была ознаменоваться новым рождением истинного Народа Божьего. Иисус правильно выбрал время для проповеди в Иерусалиме.
Мы можем только предполагать, где были и что делали Иисус и Его ученики между октябрем и апрелем; данные Евангелий противоречивы и плохо стыкуются. Достоверные сведения у нас есть лишь о том времени, когда они уже перешли из Заиорданья на западный берег Иордана. Останавливались в Иерихоне и в Вифании. Оба города — на пути между Иорданом и Иерусалимом.
Здесь-то Иисус и начал осуществлять свой заранее продуманный план. До тех пор они передвигались, как обычно, пешком, но когда дошли до пригородов, Он остановился (сообщает Иоанн) и, "найдя осла, сел на него". Марк обстоятельно повествует (этот же рассказ приводится у Матфея и у Луки) о том, как осел был "найден". Очевидно, он был "привязан к воротам в переулке", на краю деревни (то ли Вифании, то ли соседней Виффагии) и ждал посланных, которые скажут заветные слова: "Он нужен Господу". Рассказ звучит вполне правдоподобно, если допустить, что Иисус и до того бывал в Иерусалиме и в его окрестностях и там у Него завелись знакомые. По- видимому, так оно и было. И даже если (подобно многим историкам) мы отвергнем его как вымысел, полный прикрас, вряд ли оправданно сомнение в том, что Иисус въехал в город на осле. Едва ли Он ехал так ради удобства. Скорее это действие символическое, "притча-действо" в духе ветхозаветных пророков. Смысл ее мы, быть может, лучше постигнем, всмотревшись в само событие.
Представим себе, как Иисус с учениками и другими паломниками идет в Иерусалим. Среди паломников наверняка находились и галилеяне. Похоже (тут совпадают все Евангелия), Иисус давно не был в Галилее, а если и был, то старался остаться незамеченным. Теперь Он открыто шел вместе со всеми, и паломники из Галилеи радостно приветствовали Его. Должно быть, Иоанн справедливо пишет, что другие паломники, уже прибывшие в Иерусалим, прослышали о Его приближении и вышли Ему навстречу. На подступах к Иерусалиму шествие уже походило на триумфальную процессию. "Да будет благословен Идущий во имя Господа!" — кричали они. Слышались и возгласы, приветствующие "грядущее царство нашего отца Давида", а это уже звучало зловеще. Слишком уж явственно они напоминают слова воинственных националистических псалмов, известных и любимых в ту пору:
Услышь, Господи, и возвысь для них царя, сына Давидова, в срок, который Ты, Боже, назначил, чтобы царствовал он над рабом Твоим, Израилем. Дай ему силу поразить правителей неправедных, очистить Иерусалим от язычников, что попирают его и губят. Пусть поступит он мудро и справедливо: отгонит грешников от божественного наследства, сокрушит высокомерие грешников, как глиняный горшок, сокрушит все существо их железным посохом, поразит беззаконное племя словом своих уст: угрозами обратит язычников в бегство".
Достаточно подставить "римляне" вместо "язычники", и актуальность этого гимна станет очевидной. Но человек на осле не вписывается в такую картину. Столь необычное вступление в Иерусалим напомнило Матфею и Иоанну одно ветхозаветное пророчество. В Евангелии от Матфея оно приводится так: "Скажите дочери Сиона: вот, Царь твой грядет к тебе, кроткий и воссевший на ослицу и на осленка, сына подъяремной". Пророк же продолжает описание кроткого царя: "Тогда истреблю колесницы у Ефрема и коней в Иерусалиме, и сокрушен будет бранный лук, и Он возвестит мир народам". Говоря современным языком, Он несет программу разоружения и вместо объявления войны язычникам или изгнания их предложит им мир. Если допустить, что Иисус имел в виду это пророчество, становится понятно, почему Он въехал в Иерусалим на осле. Он предлагал людям изменить свои мысли и чаяния о будущем нации, как бы говоря им: "Посмотрите на то и на это!" Они могли выбирать.
Прибыв в Иерусалим, Иисус, как и многие паломники, тут же отправился к Храму. Но сперва Он только осмотрелся и отметил про себя все, что увидел (во всяком случае, так пишет Марк). На ночь Он ушел в Вифанию, а утром вернулся в город, готовый бросить главный свой вызов и народу, и священству.
Произошло это перед самим Храмом. За несколько недель до праздника внешний двор становился чем-то вроде рынка, где продавали птиц и животных для жертвоприношений, а паломники из дальних мест могли обменять свои деньги на иерусалимскую монету для пожертвований и других религиозных нужд. Священнослужители по меньшей мере не мешали этой торговле. Храмом и двором ведали только они, отвечая за все, что там творится. Придя туда, Иисус велел торговцам уйти, опрокинул столы менял и выгнал животных. Потом Он запретил проезжать через двор на повозках (кое-кто ездил так, сокращая себе путь). Безусловно, действовал Он и своевольно, и очень дерзко. Священство имело своих блюстителей порядка. В крепости, возвышавшейся над
Храмом, располагался римский гарнизон. Но, видимо, беспорядков во время изгнания почти не было, из чего нам следует заключить, что Иисус воздействовал на толпу только личным авторитетом. Многие, наверное, поняли Его; остальных же охватил священный ужас. Едва ли кто-нибудь оказал Ему сопротивление — иначе римский гарнизон вмешался бы, чтобы предотвратить мятеж. Иисус приказывал, и в тот раз Ему подчинились. Воспользовавшись этим, Он весь день, до ночи, учил народ, а народ, по словам Марка, "с восторгом слушал слова Его учения". О том, что именно Он говорил, мы знаем крайне мало, но и того достаточно, чтобы назвать по меньшей мере одну его тему, равно как и цель и смысл Его решительных действий.
Это не замышлялось как некий переворот, ибо никаких дальнейших шагов с Его стороны не последовало. Скорее Он как бы инсценировал притчу. Чтобы понять ее, посмотрим, как это событие толкуют Евангелия. Но прежде заметим: сам факт того, что сценой ее стал Храм, ясно показывал —:.. у Иисуса не было политических целей, хотя Его и провозглашали царем. Он помышлял о служении Богу, а не о независимости Израиля. "Не делайте дома Отца Моего домом торговли". Вот что сказал Он, повествует Иоанн, изгоняя торгующих и утверждая тем самым простую истину: служение Богу и жажда наживы, даже для богослужебных целей, — вещи разные. "Не можете Богу служить и богатству", — говорил Он и раньше. Это лежит на поверхности. Однако гораздо больше таится в глубине. Один из древних пророков — тот самый, который говорил о кротком царе ,- живописует счастливое время, когда разные народы сойдутся в Иерусалим для поклонения Богу; и в тот день, по словам его, "не будет больше ни одного торгующего* в доме Господа Саваофа". Иисус в символической форме исполняет это пророчество, что вполне совпадает с основной темой Его проповеди: Царство Бога — здесь. По крайней мере так толковал эту сцену Иоанн, и эта трактовка созвучна духу всех Евангелий.
В Евангелии от Марка (а также у Луки и у Матфея) Иисус обвиняет торгующих или, скорее, покровительствующих им священнослужителей в том, что те превратили Храм Божий в "разбойничий притон". Выражение это не следует понимать как "воровской притон" (такой перевод дает старое английское издание Библии). В греческом есть слово "вор", образованное от корня со значением чего-то тайного, потаенного, коварного; но здесь употреблено другое. Здесь слово, которое коннотирует не столько с воровством, сколько с насилием. Так называли обычно разбойника с большой дороги. В пещерах Иудейской пустыни издавна скрывались и разбойники, и мятежные националисты. Разница же между ними была столь мала, что всех называли одним словом. Иисус обвинял торгующих не в своекорыстии- хотя, пользуясь своим положением, они не упускали случая нажиться. Он обличал священнослужителей, которые, пользуясь святостью Храма, превращали его в оплот могущественной и обособленной группы, когда он должен быть "домом молитвы для всех народов"12. Так пророк говорил за несколько веков до того:
И сыновей иноплеменников, присоединившихся к Господу, чтобы служить Ему и любить Имя Господа, быть рабами Его... я приведу на святую гору Мою и обрадую их в Моем доме молитвы; всесожжения их и жертвы их будут благоприятны на жертвеннике Моем; ибо дом Мой назовется домом молитвы для всех народов.
Во времена Исаии это было протестом против той жестокой исключительности, которую можно назвать оборотной стороной религиозного пыла. К этому смыслу пророчества Иисус и прибег. Припомним, как многие считали, что сын Давидов "очистит Иерусалим от язычников". Иисус требовал, чтобы его очистили и для язычников.
Согласно Евангелию от Иоанна, именно в этой связи Он произнес слова, оскорбившие многих: "Разрушьте этот Храм, и Я в три дня воздвигну его". Мы уже видели, что
Храм здесь — символ поклонения Господу и общины, входящей в этот Храм. Речение содержит завуалированное пророчество: на обломках тогдашнего иудаизма встанет новый Иерусалим. Тогда "очищенный Храм" можно рассматривать как символ нового вероучения, для которого нет различия между евреем и язычником, а есть единый Народ Божий, образец чистого служения Господу "в духе и истине" (так пишет Иоанн в другом месте). Это лишь символ, не более того; истинный, "нерукотворный" Храм (по словам Марка) еще только должен возникнуть. Тот кризис, из которого и должен был возникнуть Храм, приближался. Вызов, брошенный Иисусом в храмовом дворе, стал звеном в цепи событий, ведущих Его к смерти — к смерти и воскресению, которое было для Него и возникновением нового, воплощенного в Нем Народа Божьего.
Он и не ждал, что священнослужители попустят столь открытому вызову. "Какою властью Ты это делаешь? Или кто Тебе дал эту власть, чтобы это делать?" — спросили они. Иисус на такие вопросы часто вопросом и отвечал. Здесь Он напомнил им о своем предтече, Иоанне Крестителе, спросив: был ли тот пророком Бога или просто еще одним вожаком сектантов? Удар был точен — официальные религиозные лидеры недоверчиво смотрели на Крестителя, но из-за его огромного влияния на людей не могли осудить его открыто. "Не знаем", — лукаво ответили они. "Тогда, — сказал в ответ Иисус, — и Я не скажу вам, по какому праву это делаю". Смысл тут такой: есть власть, которая сама себя определяет. Или ее признают, или нет; а если нет, то и говорить больше не о чем. Напоминание об Иоанне Крестителе — не риторический прием. Дела его были одним из "знаков наступающих времен", по которым Иисус видел приближение Царства Бога; принимая крещение от Иоанна, Он причастился своего признания. Миссия Иоанна — подготовить "народ к приходу Господа" — дала начало миссии Иисуса. Как и Предтеча, Иисус обвинял в самодовольстве официальный иудаизм. Иоанн сказал, что еврейского происхождения недостаточно, чтобы войти в Новый Израиль (как видим, посылка отрицательная). Иисус же говорил (через положительное утверждение), что новый Храм открыт всем народам. Теперь Он предложил священству признать, хотя бы задним числом, что дело Иоанна, продолженное Им самим, — это и есть дело Бога. Но отклика Он не нашел.
Священнослужители были правы, когда подметили, что своими действиями Иисус ставил вопрос о власти. Еврейские религиозные институты основывались на том, что высшая и непререкаемая власть — в Законе Моисея, осуществлять же ее должным образом может только правящий совет, члены которого и считались истинными преемниками Моисея. По крайней мере только они могут отправлять власть до тех пор, "пока (говорили некоторые) не явится истинный пророк", которого властью наделил сам Бог, даровавший и Закон. Могли ли они признать, что такой властью наделен Иисус? Могли ли спокойно смотреть, как Он этой властью пользуется? Ведь это бы означало, что они сами от нее отреклись.
И тогда Иисус перешел от защиты к нападению. Он предстал в Храме перед народом и язвительно опроверг обвинения священнослужителей. Сама суть Его ответа — в притче, звучащей как прямой вызов:
Насадил человек виноградник и обнес стеной, и выкопал точило, и построил башню, и сдал его виноградарям, и уехал. И послал к виноградарям в свое время раба, чтобы взял у виноградарей от плодов виноградника; и те, взяв его, прибили и отослали ни с чем. И снова послал к ним другого раба, и того ранили в голову и обесчестили... Еще один у него был: сын возлюбленный; послал он его последнего к ним, говоря: "устыдятся сына моего". Но виноградари те сказали друг другу: "это наследник: давайте, убьем его, и наследство будет наше". И взяв, убили его и выбросили его вон из виноградника.
Как и другие притчи, эта показывает, что могло бы действительно произойти в тогдашней ситуации, — недовольство народа росло и грозило открытым насилием. Как и другие притчи, она должна была навести слушателя на мысль: "Что же сделает господин виноградника?"
Очевидно, он мог сделать одно — прогнать виноградарей и отдать виноградник другим. "Ибо поняли, — говорит Марк, — что о них сказал Он притчу". Они и должны были понять, если только совсем не отупели! Еще пророки называли Израиль виноградником Господа. Духовные вожди Израиля знали, что ради Него обязаны трудиться на этом винограднике. Они правильно поняли: Иисус обвиняет их в злоупотреблении и призывает прогнать их во имя Владельца, отдав виноградник новым виноградарям. Другими словами, Израиль остается виноградником Господа, но нынешние его властители обречены; у Нового Израиля и пастыри будут новые.
Так завершается притча, и таков ее скрытый смысл. Но само развертывание сюжета, когда Владелец тщетно посылал одного слугу за другим, а их всех побивали, тоже имеет самостоятельное значение. Каждый еврей знал, что Бог поколение за поколением посылает Израилю "рабов Своих пророков", напоминая о долге перед Ним. Что думал об этом Иисус, видно из Его слов, должно быть, сказанных в тот же тревожный день, хотя в них звучит скорее жалость, чем обличение:
Иерусалим! Иерусалим, убивающий пророков и камнями побивающий посланных к нему! Сколько раз хотел Я собрать детей твоих, как птица собирает птенцов под крылья, и вы не захотели!
Да, духовные вожди вряд ли не поняли смысла притчи. Но, должно быть, они спросили себя: если слуги Владельца — посланники Бога, пророки, кто же тот последний посланник, чья горестная судьба завершает рассказ? Кто сын Владельца? Нет ли здесь опасных притязаний?
События разворачивались быстро. Священники, по- видимому, решили, что Иисуса опасно оставлять на свободе. Собственно, Иоанн приводит обстоятельный рассказ о собрании большого совета, приговорившего Его к смерти. Сначала, повествует евангелист, некто обратил внимание на то, каким влиянием Иисус пользуется у толпы. Кроме того, было сказано, что действия Его опасны сами по себе, ибо могут вызвать гнев римских властей, гибельный для еврейской общины. Черту подвел первосвященник Каиафа, с грубой прямотой изложивший суть дела, как он ее понимал: "Лучше для вас, чтобы один человек умер за народ, а не весь народ погиб"16. Характер дела таков, что слова эти — не пустая формальность; они точно передают точку зрения священнослужителей; Иисуса надобно "устранить', чтобы не нарушилось непрочное равновесие, которое позволяло Иудее пользоваться ограниченной автономией при римском владычестве. Совет полагал, что есть все основания действовать: во всяком случае, они должны схватить Иисуса, а наместник скорее всего санкционирует арест, поскольку это можно подать как заботу об охране общественного спокойствия.
Решившись на действия, действовать следовало как можно быстрее, по возможности — до Пасхи, которая была очень близко. Город уже наполнялся паломниками. Многие из них, наверное, сочувствовали Иисусу, и, если бы власти попытались открыто схватить Его, толпа могла броситься на помощь: произошли бы беспорядки, вмешались бы римляне, а этого как раз и хотелось избежать. Иисус, сознававший опасность, старался теперь не появляться в городе после наступления темноты; Он либо оставался у друзей в Вифании, либо уходил на Масличную гору, где несколько человек легко могли остаться незамеченными среди многочисленных паломников, расположившихся там. Таким образом, схватить Его было не так-то просто. Но тут подвернулся неожиданный выход. Один из двенадцати ближайших сподвижников Иисуса согласился помочь властям.
Выяснить, почему Иуда Искариот совершил поступок, сделавший его имя символом самого низкого предательства, должно быть, невозможно. Правда, Матфей обстоятельно повествует о сделке между священниками и Иудой, он даже знает, сколько заплатили за предательство. Но здесь мы вправе заподозрить евангелиста в домыслах, тем более что он приводит поучительную историю и о покаянии предателя, и о его страшном конце. Кстати, история эта не совпадает с другой версией, изложенной в Деяниях
Апостолов. Существует и третья, отличная от этих двух, которую, насколько нам известно, и распространяла раннехристианская Церковь. Вполне естественно, что вокруг чудовищного предательства возникали легенды. Марк и Лука просто сообщают, что Иуда пришел к священникам и предложил предать своего учителя, а они ему заплатили. Иоанн ничего не говорит о плате, но, как и Лука, утверждает, что Иуда совершил предательство по наущению дьявола; то есть это чисто иррациональное злодеяние, которое им непонятно. Больше евангелисты, по-видимому, ничего не знали. Наверное, могли и заплатить, но маловероятно, чтобы столь человеческий, хотя и низкий мотив, как простая корысть, решил все дело. Предатели редко стремятся прежде всего к деньгам, хотя в большинстве случаев в основе предательства и лежит какая-то сделка. Обычно ими правят глубоко скрытая неудовлетворенность, обида, уязвленная гордость, искаженные идеалы. Нетрудно представить себе, что Иуда действовал по тем же причинам; можно даже воссоздавать психологическую подоплеку его поступка. Но все это лишь догадки. Ничего достоверного мы не знаем. Должно быть, ничего не знали и те, кто поведали первыми о евангельских событиях. "Диавол уже заронил в сердце Иуды Симонова Искариота намерение предать Его"17 — больше нам не дано.
Теперь путь был свободен — священники получили возможность быстро и тайно схватить Иисуса. Однажды вечером, на той же неделе, Иисус и двенадцать Его учеников отправились, с должными предосторожностями, в один иерусалимский дом, где им отвели комнату. Не исключено, что хозяин сочувствовал Иисусу, но человек этот предпочел остаться неизвестным (таких, вероятно, было немало). Там и состоялась совместная трапезае оказавшаяся последней. В воздухе витали дурные предчувствия. Трапеза была необычной. По-видимому, Пасха еще не наступила, однако Иисус и Его ученики праздновали именно Пасху (мы знаем, что официального календаря в то время придерживались не все). События прошлого, с которыми связан этот праздник, приходили на память, отзываясь смятением чувств. Но слова и действия Иисуса придали событию новый смысл. На столе были хлеб и вино; мы уже говорили о глубоком значении, которое Иисус придавал преломлению хлеба и разделению чаши, — повторяться не будем.
По окончании трапезы Иисус и ученики, покинув дом, направились в уже знакомое место — на Масличную гору, по ту сторону долины, за восточными воротами. Иуда Искариот ушел раньше, видимо, сославшись на какое-то дело, ибо он у них был казначеем, хранителем скромных денежных средств. Остальные, как можно понять, были и возбуждены, и растерянны. Они ощущали, что находятся в самом центре важных событий, но совершенно не представляли себе, что на них надвигается. "Бодрствуйте и молитесь, чтобы не впасть в искушение", сказал Иисус. Для Него же час гибели был неминуем. Ужас и тоска охватили Его. Он говорит им: "Объята скорбью душа Моя до смерти". Так пишет Марк, единственный раз нарушая свою суровую сдержанность. Потом Иисус оставил друзей и, отойдя недалеко, предался уединенной, мучительной молитве. Через какое-то время Он вернулся к ним, спокойный и решительный. "Вставайте, идем. Вот предающий Меня близко". Едва Он это сказал, между маслинами засверкали огни и вышли вооруженные люди, которых вел Иуда. Ученики попытались было сопротивляться, но Иисус остановил их и сдался добровольно. Ученики рассеялись, а Он оказался в руках врагов.
Схватили Его, как и хотелось священникам, тихо и незаметно. На помощь никто не пришел. Теперь пленника надо было судить. Из евангельского повествования видно, что судили Его как бы дважды — в санхедрине и перед прокуратором Иудеи. Оба суда закончились смертным приговором, но обвинения были разные.
Не следует забывать о двусмысленном положении еврейского санхедрина. Санхедрин считал себя высшим советом Израиля, имеющим право применять неоспоримый Закон, данный Моисею Всемогущим на горе Синай. Фактически же Иудея была римской провинцией, а санхедрин — местным органом власти, чьи права оставались такими, как хочет Рим, и не более того. Империя милостиво попускала некоторую автономию Иудеи, и санхедрин имел полномочия судебного органа, в особенности когда речь шла об установлениях и обычаях веры. Но отвечал за все наместник. Он, в частности, рассматривал и все дела, где вставал вопрос о смертном приговоре. Этот принцип действовал по всей империи, кроме немногочисленных свободных городов, где местный суд мог и казнить, и миловать; но они, как правило, были присоединены к империи по договору, а не завоеваны. Разумеется, Иерусалим не входил в их число, и нет никаких оснований предполагать, что санхедрин обладал такой привилегией. Иногда он, возможно, и действовал ultra vires (Вне пределов собственной компетенции (лат.).), а наместник предпочитал остаться в стороне — такие случаи известны, хотя очень редки. Но с Иисусом из Назарета, по некоторым причинам, отступать от Закона было нельзя.
Священники преследовали две дели: устранить Иисуса, предав Его смерти, и опорочить Его. Поэтому смертный приговор должен был вынести по всем правилам сам римский наместник. Чтобы обеспечить такой приговор, вернее всего было обвинить Иисуса в мятеже. Но такое обвинение не опорочило, а возвеличило бы Его в глазах евреев. Санхедрину требовалось доказать, что Он повинен в святотатстве. Достоинство суда обеспечивало должное уважение к приговору. Однако фактически санхедрин мог действовать лишь как суд первой инстанции. По свидетельству Евангелий, так оно и было. Хотя санхедрин признал Иисуса виновным и приговорил Его к смерти, священникам пришлось обратиться к наместнику не как судьям, пришедшим за утверждением приговора, но как обвинителям. В этом согласны все Евангелия. Следовательно, судебное разбирательство в санхедрине приобретало характер предварительного расследования, определяющего, какое обвинение более приемлемо для полномочного суда. Такова юридическая сторона дела; однако для правоверного еврея приговор санхедрина был значим сам по себе, и талмудическая традиция гласит, что смертный приговор Иисусу вынес санхедрин; о наместнике нет и речи, что вполне понятно.
Иисуса схватили глубокой ночью. Естественно, в такое время санхедрин заседать не мог. Но по меньшей мере один человек не спал и дожидался — Анна, бывший первосвященник, ныне "серый кардинал", правивший тайно за своего зятя Каиафу, который занимал при Понтии Пилате этот высокий пост. Пленника сразу привели к нему для личной беседы "об учениках Его и об учении Его". Так сообщает Иоанн (другие евангелисты ничего об этом не говорят). Кроме того, он пишет, будто один из учеников Иисуса, знакомый с первосвященником, тайно пробрался к нему в дом, — тем самым, видимо, намекая, что его сведения вполне достоверны.
Тем временем, наверное, членов санхедрина оповещали о случившемся, чтобы обеспечить присутствие всех на спешно созываемом совете. Несомненно, пришли они не в ту же минуту; нам следует, должно быть, согласиться с Лукой, который пишет, что в полном составе и под началом первосвященника санхедрин собрался только утром. Тогда все совпадает и с тем, что нам известно из еврейских источников о судебном разбирательстве. Если же совет собрался ночью, как может показаться из Евангелий от Марка и от Матфея, сам первосвященник нарушил строгие предписания Закона. Да, нарушение могло и быть; но скорее всего евангелисты неточно пересказали события. Ведь их не интересовали ни юридические тонкости, ни хронологическая точность. Они честно передают то, как развертывалась драма, сохраняя цельность и последовательность повествования, однако между арестом Иисуса и заседанием санхедрина, а также последующим судом у Понтия Пилата могло пройти больше времени, чем явствует из их слов.
Восстановить ход разбирательства перед санхедрином задача непростая. Повествования Марка и Матфея (варианты одного и того же рассказа) иногда отличаются от повествования Луки, а Иоанн совсем не описывает слушание дела. В лучшем случае мы располагаем кратким греческим изложением разбирательства, которое шло на древнееврейском и, наверное, было гораздо длиннее. Полнее всего рассказано у Марка. Он указывает, что санхедрин "искал против Иисуса свидетельства, чтобы предать Его смерти", и, вероятно, близок к истине. Однако юридические формальности соблюдались тщательнейшим образом. Предпочтение было отдано нескольким обвинениям, из которых Марк упоминает одно — угрозу разрушить Храм. Как мы видели, строилось оно на извращении слов Иисуса. Но свидетели приводили слова эти по-разному, и обвинить Его не удалось — согласно Закону, подтвердить обвинение должны были двое или трое. Остальные обвинения тоже не подтвердились. Тем не менее Иисусу предоставили возможность возразить на них. Он отказался. Тогда первосвященник прямо спросил Его: "Ты Мессия?" Здесь, как мы видели, начинаются трудности, поскольку евангелисты неодинаково передают Его ответ. И все же первосвященник изобразил дело так, будто Иисус фактически признавался в том, что именовал себя Мессией. Более того, он назвал слова Иисуса богохульными. Суд единодушно поддержал его, и Иисуса обвинили в богохульстве — самом тяжком преступлении перед еврейским Законом.
Трудно сказать, в чем именно состояло "богохульство". Неясно, считалось ли само по себе кощунственным назвать себя Мессией. Скорее всего суть была в оттенках значений. В другом месте Евангелий обвинение в богохульстве связывается с тем, что Иисус оскорбил религиозные чувства ортодоксальных иудеев: во-первых, Он прощал грехи, то есть присваивал себе власть Бога; во-вторых, Он "называл Бога Своим Отцом" (в смысле, отличном от общепринятого "Отец всех израильтян"). По-видимому, оба обвинения отразились в дошедшей до нас беседе Его с первосвященником. Иисуса не только спросили, Мессия ли Он, — Его спросили, считает ли Он себя Сыном Бога. В Евангелии от Марка оба вопроса объединены, но у Луки Его сначала спрашивают: "Если
Ты Христос, скажи нам" (на что ответа нет), а потом: "Итак, Ты — Сын Божий?" (Он ответил: "Вы говорите, что я",-то есть как бы и не ответил, но слова эти можно было принять и за признание.) Создается впечатление, что здесь оборот "Сын Бога" не просто синоним слова "Мессия" — в устах Иисуса он обретает какой-то дополнительный смысл. Это звучит особенно подчеркнуто, когда Он говорит о "Сыне Человеческом", который "будет сидеть по правую руку Всемогущего Бога", связывая сам образ с древним видением окончательной победы, при которой "некто как сын человеческий" облекается высшей властью. Если под "Сыном Человеческим" Он разумел себя (что, как мы видели, не противоречит арамейскому словоупотреблению), священнослужители вполне могли усмотреть здесь богохульство, оскорбляющее самые сокровенные верования и чаяния евреев. Можно ли было подвести это под какое-либо юридически установленное преступление, мы определить не в силах, для этого у нас мало сведений. До сих пор мы во многом основывались на чтении между строк. Во всяком случае, после расследования Иисуса вывели к народу, как виновного в преступлении, с их точки зрения — ужасном. Но Каиафе удалось еще подыскать и обвинение, годное для римского суда: "Мессию" легко было заменить "царем евреев", а этого наместник уже не мог бы оставить без внимания. Обвинение в богохульстве больше не упоминается — для римского суда оно ничего не значило.
Итак, Иисуса обвинили перед наместником в том, что Он называет себя еврейским царем или, другими словами, главой мятежа против императора. Этому, наверное, сопутствовали еще два обвинения (так сказано у Луки, и не исключено, что это правда): Он возмущал народ и призывал не платить подати. Видимо, обвинения эти хранились "про запас". Другими словами, дело представили как чисто политическое, без какой бы то ни было религиозной окраски. Когда читаешь Евангелия, создается впечатление, что прокуратор был бы рад дело прекратить. В этом нет ничего невероятного. Наверное, он так бы и поступил, если бы обвинения переформулировали заново, чтобы они подпадали под юрисдикцию еврейского суда. У Матфея даже есть драматическая сцена, когда Пилату приносят сосуд с водой и он на глазах у всех умывает руки. Вряд ли это следует понимать буквально, но вполне вероятно, что прокуратору и впрямь хотелось "умыть руки". Он на опыте знал, как легко незаслуженно обвинить кого-нибудь из его бесчисленных подданных. Но раз священнослужители настаивали на смертной казни, ему приходилось доводить дело до конца.
Во время Пасхи национальные чувства были подогреты, и едва ли можно удивляться тому, что как раз тогда произошли беспорядки, потребовавшие вмешательства властей. Три "преступника" (как они названы в Евангелиях, использующих официально принятый термин для тех, кого мы могли бы назвать "борцами за свободу") находились под стражей и ожидали казни. Среди них был их предводитель, некий Варавва. Но сейчас прокуратору предстояло разобраться в деле совсем другого обвиняемого, Иисуса из Назарета, который, по утверждению священнослужителей, называл себя царем евреев. Может, он-то и был действительным предводителем "преступников"? Нам ничего не известно о том, какие были доказательства и как в точности проходило дознание. По Евангелиям, оно свелось к единственному вопросу: "Ты еврейский царь?", на который —. в этом согласны все евангелисты — Иисус отвечал: "Так говоришь ты". У Иоанна, кроме того, Иисус сказал в свою защиту, что Он не возглавлял мятежа, ибо у Него не было вооруженных последователей. Но сам Иоанн пишет, что допрос проходил при закрытых дверях, и едва ли он мог точно знать, что там было. Тем не менее слова эти соответствовали истине, и Пилат мог легко догадаться, что, каковы бы ни были "царские" притязания Иисуса (а Он от них не отказывался), для государства Он едва ли представляет опасность. Тогда понятно, почему Пилат не хотел выносить смертный приговор, несмотря на prima facie (На первый взгляд (лат)) презумпцию тяжкой вины, содержащуюся в обвинении.
Кроме того, у Пилата сложилось впечатление, что Иисуса любит народ. Желая угодить народу — а может, и осадить священнослужителей, которых он явно ненавидел и презирал, -— Пилат предложил отпустить Его. Но он ошибся. "Не этого человека, мы хотим Варавву!" — кричала, читаем мы, толпа по наущению священников. Сегодня нам из собственного опыта хорошо известно, как легко организовать "стихийное народное возмущение", и крикам о Варавве не надо придавать большой значимости. Однако прокуратору ничего не оставалось делать. Пока он все колебался, священнослужители выложили свой главный козырь: "Если ты Его отпустишь, ты не друг кесарю". Угроза ясна. Пилат к тому времени уже не раз сталкивался с местными властями, и у него были основания опасаться, что по их жалобам его вызовут в Рим, к императору (так потом и случилось). После этого он решил больше не спорить. В конце концов обвиняемый действительно называл себя царем и не отрекся от этого имени, хотя мог. Закон надо выполнять. Так что смертный приговор был вынесен).
Иисуса привели на место казни вместе с двумя соратниками Вараввы. Народ собрался смотреть, как римская юстиция будет наказывать трех "преступников" за их злодеяния. По жестокому римскому обычаю, всех троих распяли. Человечество, наверное, не изобрело более мучительной и страшной пытки. День кончился; по еврейскому Закону тела распятых полагалось убрать до заката. Иисус уже был мертв, других добили. Его сторонники спасли тело от надругательств, которым обычно подвергались тела казненных преступников, и погребли — в спешке, но вполне достойно, при помощи каких-то богатых людей. После заката жители Иерусалима и многочисленные паломники отправились праздновать Пасху, ибо по официальному календарю она уже наступила.
Мария Красовицкая. Лиутргика. Великий Четверг и Великая Пятница.
В прошлый раз мы остановились на границе Великой Среды и Великого Четверга; говорили о Великой Среде, о Преждеосвященной литургии, которая совершается на вечерне, как это всегда бывает. На изобразительных в Великую Среду Типиконом назначен особый чин, когда игумен и вся братия испрашивают прощение за грехи всей жизни и всей св. Четыредесятницы. Таким образом, по указанию Типикона, выходит, что св. Четыредесятница все же оканчивается в Великую Среду. Как мы помним, Триодь Постная в пяток ваий назначает песнопение «Душеполезную совершивше Четыредесятницу…» т. е., судя по текстам Триоди, Четыредесятница кончается в пяток ваий, а по мысли Типикона — в Великую Среду. Здесь мы видим след разных традиций, способов преодоления той трудности, что сорокадневный пост не получается ни при каком исчислении и является символом, знаком, который для нас важен, но буквально не может быть исполним. Существует расхождение между самим названием Четыредесятницы и тем реальным количеством дней, которые ее составляют: их или больше, чем сорок, или меньше.
Тем не менее, Преждеосвященная литургия Великой Среды — это, безусловно, очень ясная граница. Как Лазарева Суббота является границей, так и Великая Среда, безусловно, является поворотным днем: кончается время Преждеосвященных литургий, кончается чтение молитвы Ефрема Сирина — важнейшего постного текста, кончается стихословие кафизм Псалтири (за исключением 17-й кафизмы в Великую Субботу, все рядовое чтение Псалтири отменяется), в храме не кладут земные поклоны (кроме как перед Св. Плащаницей). В богослужении более не употребляется великопостный распев, и, скорее всего, в этот день облачения великопостные, будничные, могут смениться на те, которые были в Недели Великого поста, и сейчас, на Страстной, очень уместны — это лиловые облачения. Это, безусловно, конец одного периода и начало чего-то совершенно нового. В Великую Среду положено малое повечерие с трипеснцем, затем полунощница. Мы рассмотрим подробно утреню Великого Четверга.
Чтобы лучше почувствовать особенности этой службы, нужно вспомнить все то, что мы знаем об обычных, нормативных службах, о службах периода пения Октоиха, и в то же время вспомнить то, что мы знаем о службах Триоди Постной, потому что сейчас мы столкнемся с соединением несоединимого, с соединением того, что на других службах невозможно поставить рядом. Мы будем говорить о службах Страстной; для нас будет важен план службы и сами тексты.
Утреня Великого Четверга уже в начале являет нам свои особенности. После двупсалмия, шестопсалмия и великой ектеньи поется
«Егда славнии ученицы на умовении вечери просвещахуся, тогда Иуда злочестивый, сребролюбием недуговав, омрачашеся, и беззаконным судиям Тебе, праведнаго Судию, предает. Виждь, имений рачителю, сих ради удавление употребивша: бежи несытыя души, Учителю таковая дерзнувшия. Иже о всех благий Господи, слава Тебе».
В первой части этого тропаря говорится о канве событий, о том, что происходит: ученики просвещаются на Тайной вечери, а Иуда омрачается сребролюбием, любовью к деньгам и единственного праведного Судию отдает судиям беззаконным.
Вторая часть тропаря не менее важная, в ней содержится обращение, но уже не к участнику евангельских событий. А к кому? К каждому из нас: «Виждь, имений рачителю» — посмотри ты, который заботишься о приобретении, об имуществе, на того, кто ради имений, ради приобретения употребил удавление, кто из-за любви к имуществу и деньгам покончил с собой. «Бежи несытыя души, Учителю таковая дерзнувшия» — убегай этого, стремись, чтобы у тебя не было такой несытой души, которая на такое решилась, ради любви к деньгам решилась предать Учителя. Этот тропарь являет нам одну из самых ярких особенностей Страстной седмицы. Богослужение Страстной седмицы не только излагает евангельские события, не только толкует Св. Писание, не только обращает наше внимание к ветхозаветным пророческим преобразованиям, не только говорит о догматах, о тайне искупления рода человеческого. В этой седмице присутствует одна очень важная, постоянная тема. Все центральные тексты, самые знаменитые, самые яркие, возникающие на пике службы, обращены к каждому из нас, к нашей душе. Казалось бы, вместе с Четыредесятницей прошло время аскезы, самовоспитания и самоуглубления, и мы теперь должны полностью обратиться к тому, что было в жизни Христа, однако важнейшие тексты обращены вглубь души, сегодня говорится о каждом из нас — в тропаре Великого Четверга, в светильне четырех начальных дней Страстной.
Естественно, отсутствуют обычные кафизмы, потому что они отменены, они кончились в Великую Среду, а вместо кафизм на богослужении читается Евангелие от Луки, 108 зачало. Обычный 50 псалом, и начинается знаменитый канон, называемый по первым словам первого ирмоса «Сеченое сечется». В отличие от трех первых дней Страстной седмицы, когда на утрени были неполные каноны (в Понедельник и Среду — трипеснец, а во Вторник — двупеснец), Великий Четверг содержит на утрени полный канон (формально из девяти, фактически из восьми песен). Это канон прп. Косьмы Маюмского, одного из знаменитейших гимнографов. Читается он, естественно, с припевами, потому что, как мы помним, по Уставу на Страстной и Пасхальной все каноны на утрени звучат с припевами. На Страстной припев: «Слава Тебе, Боже наш, слава Тебе». Канон этот интересен для нас тем, что содержит толкование и изложение всего того, что связано с установлением таинства Евхаристии. Стихиры этого дня все про Иуду и про беззаконных иудеев, а в каноне образ Иуды появляется, конечно, время от времени, но все же это богословие евхаристическое, это обращение к событию таинственному, неизглаголанному, непостижимому. После третьей песни произносится малая ектения, а затем седальны. После шестой — малая ектения, потом кондак, икос.
В Триоди после шестой песни помещен синаксарь, который в приходском служении опускается. Ему предшествуют стихи, которые по своей краткости и глубине достаточно успешно соперничают с другими литургическими текстами, поэтому всегда интересно к ним обратиться. Здесь не один цикл стихов, а целых четыре. Эти стихи — не то, что мы себе представляем в виде стихотворения, а буквально две строчки, и ничего формально поэтического в славянском переводе мы в них не увидим, ни метра, ни рифмы, но все равно это стихи. Стихи первые, «на священное умовение»:
«Умывает учеников в вечер Бог ноги,
Егоже нога попирая 6е во Едеме прещение древле».
Непостижимо, как Бог умывает ноги ученикам, в то время как Его нога попирает древнее прещение, древнее запрещение входить в рай. Он Сам побеждает древнюю клятву, попирает ее ногой, но Он же наклоняется к ногам Своих учеников и их умывает. Тут нам явлено одновременно непостижимое величие Божества и Его самоуничижение.
Следующие стихи «на таинственную вечерю», т. е. об этом таинственном ужине, на котором была совершена Пасха иудейская и установлено таинство Евхаристии.
«Сугубая вечеря, Пасху бо закона носит,
и Пасху новую, Кровь, Тело Владычнее».
«Сугубая вечеря» значит двойная вечеря. Эта трапеза несет двойной смысл — она является исполнением ветхозаветного указания о совершении Пасхи, мистической трапезы, связанной с воспоминанием исхода Израиля из Египта, и являет нам Пасху новую — вкушение Тела и Крови Господа.
«На преестественную молитву стихи» — следующая тема Великого Четверга. Ведь Господь и ученики после Тайной вечери пошли, воспевше псалом, в Гефсиманский сад. Молитва в Гефсиманском саду называется преестественной — превыше естества, потому что она сопровождалась кровавым потом Спасителя. Здесь так говорится:
«Молитва и страшилище (молитва и в то же время нечто нас ужасающее, нечто для нас страшное) труды кровей: Христе лицу яве моляся. Смерть, врага прельщая в сих».
Господь молился до кровавого пота, молитвой он побеждал, преодолевал смерть и врага рода человеческого. Последние стихи «на предательство». Господь молится, ученики спят, и вот приходит толпа вооруженная, ей предводительствует Иуда. «Что требе ножей, что древес, людолестцы, На хотящего умрети во избавление мира?».
Что вы вышли с ножами, с кольями на Того, Кто сам хочет умереть во избавление мира? Людолестцы означает «прельщающие, обманывающие людей».
Когда заканчивается чтение канона (естественно, по Уставу это должно быть пение), то в последний раз на Страстной седмице звучит знаменитый ексапостиларий: «Чертог Твой вижду, Спасе мой». Он назначен для утрени Великого Понедельника, Великого Вторника, Среды и Четверга. И хотя большинство текстов Седмицы уже прозвучало, они не повторятся, этот текст проходит через все четыре дня, и на каждой утрени он должен петься по три раза, «косно и со сладкопением», т. е. этот текст, безусловно, программный, и в первые три дня он становится для нас дорогой к Сионской горнице, к богослужению Великого Четверга:
«Чертог Твой вижду, Спасе мой, украшенный, и одежды не имам, да вниду вонь. Просвети одеяние души моея, Светодавче, и спаси мя».
Заметим, что этот текст на Страстной седмице повторяется 12 раз за четыре дня, а составлен он от первого лица, от лица каждого из нас: это я сейчас вижу Твой чертог, прекрасную горницу украшенную, горницу брачного пира — чертог украшенный, но по-прежнему не могу в него войти и прошу: «Просвети одеяние души моея…» Мы помним, что на брачном пире всем давали у входа эту брачную одежду, так что не имел ее только тот, кто не хотел (Мф. 22:2-14). И здесь звучит смиренная молитва о том, чтобы Господь, единственный Просветитель, дал эту светлую одежду душе. Этот текст, конечно, из самых ярких и самых важных.
После хвалитных псалмов следуют стихиры на
«Нрав твой льсти исполняется, беззаконный Иудо: недугуя бо сребролюбием, приобрел еси человеконенавидение. Аще бо богатство любил еси, почто ко Учащему о нищете пришел еси? Аще же и любил еси, вскую продал еси Безценнаго, предав на убиение? Ужаснися, солнце, возстени, земле, и движащися возопий: незлобиве Господи, слава Тебе» (3-я стихира на стиховне).
Здесь говорится о парадоксе, который можно увидеть и в себе: если ты любишь богатство, то почему ты пришел к Тому, Кто учит о нищете? А если ты Его любил, то почему ты Его продал, да еще так дешево, как беглого раба?
В стихирах говорится о том, как Иуда участвовал в Тайной вечери, и говорится также, что он все-таки не причащался Тела и Крови Господней, а принял только тот кусок хлеба, который протянул ему Христос, омочив в солиле и указав этим предателя. И здесь содержится такое предупреждение для нас:
«Да никто же, о вернии, Владычния вечери тайноненаучен, никто же отнюд яко Иуда льстивно да приступит к Трапезе: он бо укрух прием, на Хлеба уклонися. Образом убо сый ученик, вещию же сый убийца» (4-я стихира на стиховне).
После стихир на хвалитех читается вседневное славословие, обычная ектения просительная, и стихиры на стиховне, уже цитированные выше. И затем обычное окончание утрени:
После
Мы рассмотрели утреню и первый час. Естественно, в свое время совершаются часы. Устав говорит о них так: «Прочие же часы поются трипсалмны просто», — т. е. не великопостные, не Великие, а обычные часы. На них употребляется один тропарь и один кондак Великого Четверга. К ним же присоединяется и чин изобразительных. Почему в этот день назначены изобразительны? Вы знаете, что изобразительны это особая краткая служба, в просторечии называемая «обедница». Если литургия это обедня, то нечто меньшее, заменяющее обедню, это обедница.
Изобразительны назначаются в двух случаях: если литургии в какой-то день нет вообще, или если литургия совершается на вечерне. Например, Великим Постом в обычные понедельник, вторник и четверг совершается чин изобразительных, потому что в эти дни нет литургии. Зато в среду и пяток св. Четыредесятницы изобразительны тоже совершаются, но по другой причине: литургия Преждеосвященных Даров есть, но совершается она на вечерне. Что это значит? Определенные дни года избраны Уставом как дни особенно строгого, совершенного поста, и именно в эти дни литургию назначено совершать на вечерне, т. е. она должна быть позже обычного времени литургии. Конечно, не в 6-7 часов вечера, как мы могли бы себе это представить, но где-то в 3-4 часа пополудни, во второй половине дня, а не в первой, как это бывает обычно. Естественно, человек, желающий причаститься, сохраняет пост, и таким образом эти дни года проходят в особенно строгом, совершенном посте. Если вспомнить, какие это дни, то очень легко можно понять, почему именно они выделяются из течения всего церковного года. Это два Сочельника — Рождественский и Крещенский, Великий Четверг и Великая Суббота, и дни Преждеосвященной литургии — будние дни Четыредесятницы, естественно, очень строгие и постные.
Сейчас мы говорим о Великом Четверге; вспомним: в Среду совершалась вечерня с литургией Преждеосвященных даров, потом было повечерие, полунощница, утреня, первый час, о которых мы сейчас говорили, потом третий, шестой и девятый час. От вечерни до девятого часа прошел полный круг церковного дня, а литургии в нем не было. Почему? Потому что литургия в Великий Четверг должна быть на вечерне; церковный день прошел, все службы исчерпаны, а литургии не было. Тогда после девятого часа назначается чин изобразительных, чтобы круг церковного дня не прошел хотя бы без воспоминания о литургии.
Литургия Великого Четверга — это совершенно уникальная служба. Это день установления таинства Евхаристии, поэтому назначен самый торжественный чин, который только может быть — литургия Василия Великого.
Каков порядок этой службы? Естественно, начинается она возгласом
«Рождение ехиднов воистинну Иуда, ядших манну в пустыни, и ропщущих на Питателя: еще бо брашну сущу во устех их, клеветаху на Бога неблагодарнии: и сей злочестивый, небесный хлеб во устех носяй, на Спаса предательство содела…»
По тексту этой стихиры, Иуда все-таки причастился: здесь говорится, что у него в устах был «небесный хлеб».
«О нрава несытнаго, и дерзости безчеловечныя! Питающаго продает, и Егоже любляше Владыку, предайте на смерть: воистинну онех сын беззаконый, и с ними пагубу наследова. Но пощади, Господи, души наша от таковаго безчеловечества, Едине в долготерпении неизреченный» (стихира на
Затем прокимен. Прокимны здесь очень яркие, соответствующие богослужению этого дня: «Изми мя, Господи, от человека лукава, от мужа неправедна избави мя» и второй: «Изми мя от враг моих, Боже, и от востающих на мя избави мя».
Паримия из книги Исход (Исх. 19:10-19), в которой вспоминаются ветхозаветные события, служащие преобразованием евангельских событий. Второй прокимен и после него вторая паримия из книги Иова (Иов 38:1-23; 42:1-5). Затем сразу идет пророчество Исайи (Ис. 8:4-11). Если события Исхода прообразуют изведение всего человечества из плена греховного, то Иов — это прообраз Страдальца Христа, а Исайя назван, как мы помним, ветхозаветным евангелистом, потому что таких ярких пророчеств о предательстве Иуды и о страданиях Христа нет больше ни в одной книге Ветхого Завета. Все, что нам нужно вспомнить, напоминается Церковью в этот день. Кончается эта часть службы малой ектеньей, и вслед за возгласом — пение Трисвятого.
Начальная часть литургии, та, к которой мы привыкли, в этот день является вечерней со всеми ее текстами, и именно в этот момент происходит переход в чин литургии. Естественно, звучат прокимен, Апостол и Евангелие, которые заслуживают отдельного разговора, и обычный чин литургии Василия Великого. Напомним, что суть таинства ни в коем случае не может быть другой, чем на литургии Иоанна Златоуста, но евхаристические молитвы другие, более продолжительные. Поэтому лик употребляет на литургии Василия Великого другой распев, более протяжный, чтобы дать священнику возможность прочесть все нужные молитвы. Ближе к последней трети Евхаристического канона по возгласам священника можно отличить литургию Василия Великого от литургии Иоанна Златоуста. На литургии Василия Великого известный возглас начинается словами «Даде святым своим учеником и апостолом, рек», а на литургии Иоанна Златоуста этих слов нет.
Итак, литургия совершается по обычному чину, но в этом богослужении совершенно особое место занимает знакомое нам песнопение «Вечери Твоея тайныя днесь, Сыне Божий, причастника мя приими, не бо врагом Твоим тайну повем, ни лобзания Ти дам, яко Иуда, но яко разбойник, исповедую Тя: помяни мя, Господи, во царствии Твоем». В этот день песнь
В самом конце Евхаристического канона, после Преложения Даров, поется не песнопение
«Странствия Владычня, и безсмертныя Трапезы на Горнем месте, высокими умы, вернии приидите насладимся, возшедша Слова, от Слова научившеся, Егоже величаем».
Начальные слова очень трудно понять: «странствия Владычня»; что это такое? Это не очень понятный перевод греческого слова ξενια — это гостеприимство, угощение странников. «Странствие Владычне» означает «гостеприимство» той Вечери, того ужина и той Трапезы, которую предлагает нам Господь. «Вернии, приидите — давайте обращенными вверх умами насладимся гостеприимством Владыки на горнем месте, познав возвышенное слово [учение] от [Самого] Слова, Которое мы величаем.
Затем известное нам окончание литургии, но программное песнопение этого дня —
Не лишним будет напомнить, что в Великий Четверг есть традиция (она оговорена в Уставе) после литургии совершать чин умовения ног. Но он может совершаться лишь в соборных, центральных храмах, когда архиерей умывает ноги двенадцати сослужителям, двенадцати иереям (впрочем, Большой Требник говорит об игумене, а не об архиерее). Великий Четверг это также день для освящения мира, которое бывает по окончании Евхаристического канона. Но миро освящается не во все годы. В России оно освящалось в Успенском соборе Московского Кремля и в Киево-Печерской Лавре.
Повечерие этого дня малое, с трипеснцем, затем полунощница и утреня. Утреня Великого Пятка имеет особое название: Последование Святых и спасительных Страстей Господа нашего Иисуса Христа. Это знаменитейшая служба, в просторечии именуемая «чтением двенадцати Евангелий». Что это за служба? Это, собственно, будничная утреня, как это ни странно звучит для таких важнейших дней года. Но в этой будничной утрени чтение кафизм заменено развернутым чтением Евангелия, которое перемежается с обычными текстами из Часослова и Служебника.
Каково же последование этого богослужения? Естественно, двупсалмие и шестопсалмие, ектения великая и
Итак, после
После малой ектеньи начинается чтение Евангелий. Для обобщения можно сказать так: после первых пяти Евангельских чтений должны петься антифоны, по три антифона после каждого чтения. Таким образом, получается пять Евангелий и пятнадцать антифонов. После антифонов возглашается малая ектения, и по ектеньи седален. Как видите, очень похоже на то, что бывает при чтении кафизм: кафизма, ектения, седален. Антифоны эти замечательно хороши, о предательстве, о беззаконии, и снова говорят об Иуде. Здесь возникают новые мотивы, новые мысли о том, что же совершилось в его судьбе, в чем же загадка его жизни. Об этом говорит седален после второго Евангелия:
«Кий тя образ, Иудо, предателя Спасу содела?» — Каким же образом, Иуда, ты сделался предателем Спасителя? «Еда от лика тя апостольска разлучи?» — Может быть, Он не принял тебя в лик апостолов? «Еда дарования исцелений лиши? Еда со онеми вечеряв, тебе от трапезы отрину?» — Может быть, Он не дал тебе дара исцелять больных? Или, может быть Он ужинал со всеми, а тебя выгнал? «Еда иных ноги умыв, твои же презре? О, коликих благ непамятлив был еси!» — Может быть, Он умыл ноги у всех, и только твои не умыл? Все это, конечно, риторические вопросы: все было дано Иуде, автор-гимнограф это знает, и дальше он восклицает: «О, коликих благ непамятлив был еси!» — Сколько же добра ты забыл! Ты забыл, что был апостолом, что ты исцелял, что Он с тобой вместе трапезовал и умыл тебе ноги… «И твой убо неблагодарный обличается нрав, Того же безмерное проповедуется долготерпение, и велия милость».
Раньше очень много говорилось о сребролюбии Иуды, а здесь возникает тема неблагодарности: сколько бы ни было даров, все равно их можно все забыть, как будто ничего не было.
Другие антифоны начинают тему обращения Спасителя к распявшим Его беззаконникам. Вот этот текст, острый, пронзительный; здесь говорится о том, что Господь мог бы сказать, но не сказал тем людям, которые Его распинали. А гимнограф дерзает произнести вслух те слова, которые мог бы сказать Господь.
«Сия глаголет Господь иудеом: людие мои, что сотворих вам? или чим вам стужих? Слепцы ваша просветих, прокаженныя очистих, мужа суща на одре возставих. Людие мои, что сотворих вам, и что ми воздаете? За манну желчь, за воду оцет, за еже любити Мя, ко Кресту Мя пригвоздисте. Ктому не терплю прочее, призову моя языки, и тии Мя прославят со Отцем и Духом, и Аз им дарую живот вечный» (антифон 12-й).
Антифон 15-й — это самый значительный, самый торжественный гимн Божественному истощанию, которое мы должны видеть, не забывая о величестве Божием, о том, Кто страдает:
«Днесь висит на Древе, Иже на водах землю повесивый; венцем от терния облагается, Иже Ангелов Царь; в ложную багряницу облачается, Одеваяй небо облаки; заушение прият, Иже во Иордане свободивый Адама; гвоздьми пригвоздися Жених Церковный; копием прободеся Сын Девы. Покланяемся Страстем Твоим, Христе; покланяемся Страстем Твоим, Христе; покланяемся Страстем Твоим, Христе, покажи нам и славное Твое Воскресение».
Таков последний антифон самой тяжелой и страшной службы Страстной седмицы, но в заключительных его словах мы видим впереди свет, мы все-таки идем навстречу Воскресению Христову.
По шестом Евангелии поются Блаженны с тропарями. То, что мы привыкли слышать на литургии —
После этого прокимна читается седьмое Евангелие, затем 50-й псалом и восьмое Евангелие. Сквозь постоянное чтение Евангелия можно проследить канву обычной утрени: вот были седальны, был 50-й псалом, а по восьмом Евангелии поется трипеснец. На утрени Великого Пятка звучит неполный канон — трипеснец, и составляется он из песен, из которых и должен составляться по правилам постного времени: пятой, восьмой и девятой. Чрезвычайно интересен один момент, оценить который можно, имея перед глазами книги. Сказано: ирмос по дважды, тропари на двенадцать. А тропарей в каждой песне два, т. е. каждый тропарь должен быть прочитан по шесть раз. Значит, это очень важный, очень значительный текст. И что же там такое написано очень важное, что мы должны по шесть раз услышать? И услышать, и разобрать, и понять, и, наверное, еще и запомнить.
Поскольку нет шестой песни, то по пятой песни должен быть спет кондак и икос. Кондак очень хорош, но мы обратимся с вами к икосу. Этот икос представляет собой типичный Крестобогородичен, но более острый, более яркий, чем Крестобогородичны обычного времени. Вот что в нем говорится:
«Своего Агнца Агница зрящи к заколению влекома, последоваше Мария простертыми власы со инеми женами, сия вопиющи: камо идеши, Чадо? Чесо ради скорое течение совершаеши? Еда другий брак паки есть в Кане Галилейстей, и тамо ныне тщишися, да от воды им вино сотвориши? Иду ли с Тобою, Чадо, или паче пожду Тебе? Даждь Ми слово, Слове, не молча мимоиди Мене, чисту Соблюдый Мя, Ты бо еси Сын и Бог Мой».
Текст, конечно, удивительный. По мысли гимнографа, Богородица могла бы сказать Господу: «Куда Ты идешь, куда Ты спешишь? Чего ради торопишься?» Она вспоминает те радостные, первые чудеса, которые были на заре проповеди Христовой: «Может быть, ты спешишь на брак в Кане Галилейской, чтобы претворить им воду в вино»?
Толкователи службы говорят: нет, это не тот брак, это Жених Церковный спешит на брак со Своею невестой — Церковью, и уже не воду Он претворит в вино, а Свою Кровь даст нам в питие. Мы будем подходить к Чаше с Божественной Кровью, и это будет вино нового брака, нового Царства.
И дальше Пресвятая Дева говорит еще более яркие, острые слова: «Что Мне делать? Стоять ждать или идти с Тобою?» Подразумевается, что Христос молчит. И тогда: «Даждь Ми слово, Слове, Сохранивший Меня чистой Девой, не проходи мимо Меня, скажи Мне что-нибудь…» Этот текст, конечно, один из лучших.
После канона поется знаменитый ексапостиларий
И снова Евангелие, девятое. Вслед за ним хвалитные псалмы и стихиры на
«Кийждо уд Святыя Твоея плоти, безчестие нас ради претерпе: терние — глава; лице — оплевания; челюсти — заушения; уста — во оцте растворенную желчь вкусом; ушеса — хуления злочестивая; плещи — биения, и рука — трость. Всего телесе протяжения на Кресте; членове — гвоздия, и ребра — копие. Пострадавшей за ны, и от страстей Свободивый нас, Снизшедый к нам человеколюбием, и Вознесши нас, Всесильно Спасе, помилуй нас» (2-я стихира на хвалитех).
Эта стихира, с одной стороны, очень сдержанно, а с другой стороны, очень страшно ставит нас перед лицом тех страданий, о которых мы привыкли читать в Евангелии.
После хвалитных стихир — десятое Евангелие, затем вседневное славословие и просительная ектения, а после них одиннадцатое Евангелие и стихиры на стиховне.
Наконец, двенадцатое Евангелие, уже конец всего — кустодия у дверей гроба, когда поруганный, убитый и положенный во гроб, Он все еще страшен, Он все еще опасен. Все еще надо Его сторожить, надо что-то такое придумать, чтобы не было так, как хотел Господь.
Прочитано двенадцатое Евангелие, и опять обычный текст —
«Искупил ны еси от клятвы законныя честною Твоею Кровию, на Кресте пригвоздився, и копием прободся, безсмертие источил еси человеком, Спасе наш, слава Тебе».
Этот тропарь говорит о самом глубоком, самом высоком, самом главном смысле тех страданий, которые претерпел Христос. И в заключение службы он звучит как радостный вздох облегчения после всего страшного, что мы услышали. Церковь научает нас тайному смыслу того необъяснимого, что совершилось: «Искупил ны еси от клятвы законныя…»
Тот, Кто называл Себя царем, распят; тот, Кто обещал победить, Сам побежден; того, Кто исцелял, подвергли страданиям. Это очень трудно вместить, а Церковь говорит нам о том, что это и есть замысел, что это есть искупление рода человеческого.
Ектения сугубая сокращенная и окончание утрени. В этот день, один из трех дней в году, к утрени не присоединяется первый час, потому что Великий Пяток, также как и два Сочельника — Рождественский и Крещенский, это дни совершения Великих, или Царских, часов. И, безусловно, Великие часы в сочельники — это некое уподобление, часам Великого Пятка, которые могут быть названы часами часов. Если литургия Великого Четверга — это литургия всех литургий, то часы Великого Пятка — это часы всех часов. Как мы помним, темы часов связаны именно со Страстями Спасителя в шестой и девятый час, так что именно эти часы, часы Великого Пятка — главные часы года. Что же они собой представляют?
С одной стороны, Царские часы — это часы трипсалмные, потому что на каждом из них читается по три псалма. С другой стороны, сами номера псалмов в этих часах не совпадают с псалмами часов обычных. 50-й и 90-й псалмы повторяются, а другие заменены на более подходящие к этому дню. Кроме того, Царские часы имеют очень значительную гимнографическую вставку. После трех псалмов и тропаря, который, кстати, на каждом часе разный, поются особые тексты. Они названы тропарями, но им предшествуют стихи, поэтому, по нашей терминологии — это стихиры, которые снова говорят о страданиях Христа.
После них следует очень обширная библейская часть, чтение Священного Писания. Возглашается прокимен и читаются пророчества ветхозаветные, после них Апостол и Евангелие. Затем — окончание часа с кондаком, а кондак общий для всех часов: «Нас ради Распятаго приидите вси, воспоим…»
Эти часы совершенно особенные, но представить их в полной мере можно только, взглянув на их тексты.
Отслужены часы, и, естественно, должны быть изобразительны; ведь литургии в Великий Пяток не будет; литургия не служится в этот день. Она возможна только в одном единственном случае — если Благовещение попадет на Великий Пяток, тогда литургия служится ради величайшего праздника Воплощения Сына Божия. Во всех остальных случаях литургии не будет.
Устав назначает изобразительны «поскору» — т. е. без пения, без поклонов, как в те дни, когда особенно трудная служба.
И, наконец, предпоследняя служба Великого Пятка — это вечерня, которая очень много говорит нам и о Великом Пятке, и о Великой Субботе, и о литургическом значении вечерни. Еще раз мы можем видеть, что вечерня стоит на грани двух дней, что граница между богослужебными днями проходит не до вечерни, а как бы внутри нее.
Вечерня по структуре будничная; по возгласе обычное начало, 103-й псалом, великая ектения, и поются стихиры на
После этих стихир совершается вход с Евангелием; это очень редко бывает на вечерне, только в тех случаях, когда будет читаться Евангелие; вечерня Великого Пятка — как раз один из тех редких случаев.
Естественно, поется
Затем снова прокимен и чтение Апостола. После Апостола читается особенное Евангелие; формально оно называется 110 зачалом от Матфея, но на самом деле оно является составным Евангелием, потому что в середину там вставляются кусочки из других евангелистов. Оно подчинено принципу составления максимально емкого, максимально полного чтения о страданиях и смерти Христа. Все Евангелия, как мы помним, очень личные; у каждого евангелиста своя манера, свой стиль, своя степень подробности, поэтому пришлось составить такое чтение обо всем, что говорится о Страстех Господних. И это Евангелие, естественно, целиком относится к Великому Пятку и как бы подытоживает все то, что было отслужено в эти дни за утреню, часы и вот сейчас вечерню.
Прочитано Евангелие, сугубая ектения и
Великая Суббота — это день, выделяющийся из всей Страстной Седмицы, это уже заря Воскресения Христова, заря перед восходом Солнца. Он уже окрашен совсем в другие тона, чем прочие дни Страстной, а вот переход к этому светлому дню чувствуется уже в стиховных стихирах на вечерне Великого Пятка.
Эти стихиры прежде всего знамениты тем, что их четыре. Четыре стихиры на стиховне бывают очень редко, в субботу вечера в Октоихе и иногда в Постной Триоди. Обычно стиховных стихир три, а здесь четыре: это заметная разница.
Первая стихира представляет собой знаменитый самоподобен (т. е. текст, который является образцом для певческого исполнения других стихир):
«Егда от Древа Тя мертва, Аримафей снят всех Живота, смирною и плащаницею Тя, Христе, обвив, и любовию подвизашеся, сердцем и устнами Тело нетленное Твое облобызати. Обаче одержимь страхом, радуяся вопияше Ти: слава снизхождению Твоему, Человеколюбче».
Возникает тема погребения Христа, и, казалось бы, это еще события Великого Пятка — погребали Христа наспех, но все-таки прежде того дня, который был велик и ненарушим. Но уже следующая стихира ясно говорит нам о том, что мы будем праздновать в Великую Субботу — сошествие во ад Господа с пречистою Его душою, и победу над смертью и адом; в этой стихире мы услышим чрезвычайно интересный эпитет ада:
«Егда во гробе нове за всех положился еси, Избавителю всех, ад всесмехливый видев Тя ужасеся, вереи сокрушишася, сломишася врата, гроби отверзошася, мертвии восташа. Тогда Адам благодарственно радуяся вопияше Тебе: слава снизхождению Твоему, Человеколюбче».
Здесь говорится о том, что Господь умер, но смерть и ад Им не обладают, смерть не может удержать Его в своих руках, Он больше, Он сильнее смерти, сразу же разрушается ад, падают все оковы (вереи), гробы отверзаются, мертвые воскресают, т. е. совершается победа над смертью. Ад назван всесмехливым. Всесмехливый — этот тот, кто над всем смеется, кому все нипочем. До смерти и Воскресения Христова победа в любом случае была за адом, все люди после смерти шли в ад, так как Рай был закрыт, и в аду пребывали даже праведники — правда, на лоне Авраамовом. Ад назван всесмехливым, потому что он над всеми посмеялся. А здесь пришел неизмеримо Сильнейший его, и победил; Адам радуется, что встретил своего Избавителя.
Подобны первым двум и последующие две стихиры — и по красоте, и по тому, как ярко в них загорается свет приближающегося Воскресения: еще неявно, как бывает, когда небо светлеет утром, а солнца еще нет, но мы уже чувствуем, что близок свет. Заключается этот цикл знаменитой стихирой, которая поется всего два раза в году (еще раз будет повторяться в третью неделю по Пасхе): «Тебе Одеющагося светом яко ризою, снем Иосиф с Древа с Никодимом, и видев мертва, нага, непогребена, благосердный плачь восприим…» У нас обычно употребляется очень красивый болгарский распев, в новейшее время он звучит в обработке Турчанинова, но все равно очень хорош.
Начало стихиры говорит о том, как Иосиф с Никодимом увидели мертвым, нагим, непогребенным, поруганным, нуждающимся в заботе — Того, Кто одевается светом, яко ризою, для Кого истинной одеждой является свет, Кто является Творцом света. Опять эти обычные для Страстной парадоксы величия Божия и максимального Его уничижения. Стихира эта большая, и мы не будем ее приводить полностью, но очень советую ее прочесть.
У нас существует традиция во время пения этой стихиры выносить Плащаницу на середину храма. Традиция эта не уставная: о выносе плащаницы на вечерне Великого Пятка нет ни слова ни в современной редакции Типикона, ни в Оке Церковном. В греческом же соборно-приходском и Афонском типиконах этот чин есть, причем подробно расписанный. Спеты стихиры,
После этого следует окончание вечерни, и должно быть повечерие в кельях. Но у нас кельи далеко, поэтому повечерие (а во многих храмах только лишь один его канон) читается в храме. Реально это выглядит так: выносят Плащаницу, оканчивается вечерня, и сразу у Плащаницы начинают малое повечерие или просто один канон. Этот канон называется так: О Распятии Господни и на плач Пресвятыя Богородицы. Его сочинил Симеон Логофет, и он часто называется Плачем Пресвятой Богородицы.
Уже приходилось упоминать, что прямая речь в богослужении чрезвычайно широко распространена, причем такая прямая речь, о которой в Евангелии даже намека никакого нет. Гимнографы дерзали сочинять то, что мог бы сказать Господь, то, что могла бы сказать Божия Матерь. Крестобогородичны, которые читаются в среду и в пяток, практически все представляют собой прямую речь. И, можно сказать, пиком, концентрацией всех Крестобогородичнов является канон, читаемый на повечерии Великой Пятницы — Плач Пресвятой Богородицы. Он практически целиком состоит из слов Пресвятой Богородицы, обращенных ко Христу, когда Он страдал и умирал на Кресте, но в нем есть один тропарь, слова которого не вкладываются в уста Пресвятой Богородицы. И именно этот тропарь меняет весь облик, все настроение, все устремление, динамику этого канона. Восемь с половиной песен канона — все говорит Пресвятая Богородица, а в конце звучит ответ, к Ней обращенный. Обращение Богородицы ко Христу, конечно же, очень горестное (2-й тропарь 1-й песни): «Вижду Тя ныне, возлюбленное Мое Чадо и любимое, на Кресте висяща, и уязвляюся горце сердцем, — рече Чистая. — Но даждь слово, Благий, рабе Твоей», т. е. Она просит Спасителя, чтобы Он хоть что-то Ей сказал.
И дальше Она говорит еще многое, но сейчас приведем тропарь, в котором Она горюет, что все разбежались, и они остались одни (1-й тропарь 3-й песни):
«Страха ради иудейска Петр скрыся, и вси отбегоша вернии, оставльше Христа, — Дева рыдающе глаголаше».
Дальше Она сетует о том, как тяжело это видеть (тропарь на
И все тропари являют собой горестный плач Богородицы. Кстати, кондак и икос этого канона повторяют кондак и икос из трипеснца Великого Пятка, в котором Богородица спрашивает: «Куда Ты спешишь, может быть, на новый брак в Кане Галилейской?»
Снова следует череда горестных слов Пресвятой Богородицы, и достигают они своего апогея в девятой песни, когда Она говорит, что уже никогда не сможет больше радоваться (1-й тропарь 9-й песни):
«Радость Мне николиже отселе прикоснется, рыдающи глаголаше Непорочная: свет Мой и радость Моя во гроб зайде, но не оставлю Его единаго, зде же умру, и спогребуся Ему». И дальше (2-й тропарь 9-й песни):
«Душевную Мою язву ныне исцели, Чадо Мое, Пречистая вопияше слезящи: воскресни, и утоли Мою болезнь и печаль, можеши бо, Владыко, елико хощеши, и твориши, аще и погреблся еси волею».
А на
«О, како утаилася Тебе есть бездна щедрот, Матери в тайне изрече Господь» (Как от Тебя могла утаиться бездна, безмерность Моих щедрот?). «Тварь бо Мою хотя спасти, изволих умрети» (Я умер для спасения твари). «Но и воскресну, и Тебе возвеличу, яко Бог небесе и земли» (Я воскресну, восстану, и Тебя возвеличу, потому что Я Бог неба и земли).
Прозвучал ответ, втайне сказанный Господом Его Пречистой Матери. Последний тропарь канона уже совершенно другой, это снова речь Богородицы, но речь не горестная, это уже не рыдания, а совсем другие слова (тропарь на
«Воспою милосердие Твое, Человеколюбче, и покланяюся богатству милости Твоея, Владыко: создание бо Твое хотя спасти, смерть подъял еси, — рече Пречистая. — Но воскресением Твоим, Спасе, помилуй всех нас».
Этот канон, помимо своего содержания, помимо своего особого места в церковном дне свидетельствует об общем принципе устроения богослужения. Наше богослужение — и все службы церковного дня, и каждая служба по отдельности, и любой кусочек службы — всегда имеет восходящую динамику, он всегда нас возводит, поднимает, он всегда кончается чем-то более высоким, более радостным. Вспомним простую и уже привычную для нас вещь: в конце каждого цикла песнопений звучит
Так же и здесь, весь канон — это плач Пресвятой Богородицы, а в конце — ответ Господа и Ее радостный вздох.
Постная Триодь. Великий Пяток
На утрени
ПОСЛЕДОВАНИЕ СВЯТЫХ
И СПАСИТЕЛЬНЫХ СТРАСТЕЙ
ГОСПОДА НАШЕГО
ИИСУСА ХРИСТА
Священник: Благословен Бог наш всегда, ныне и присно, и во веки веков.
Чтец: Аминь.
Святой Боже, Святой Крепкий, Святой Бессмертный, помилуй нас. (3)
Слава Отцу, и Сыну, и Святому Духу, и ныне, и всегда, и во веки веков. Аминь.
Пресвятая Троица, помилуй нас; Господи, очисти грехи наши; Владыка, прости беззакония наши; Святой, посети и исцели немощи наши, имени Твоего ради.
Господи, помилуй. (3)
Слава Отцу, и Сыну, и Святому Духу, и ныне, и всегда, и во веки веков. Аминь.
Отче наш, Который на небесах! Да святится имя Твоё; да придёт Царство Твоё; да будет воля Твоя и на земле, как на небе; хлеб наш насущный дай нам сегодня; и прости нам долги наши, как и мы прощаем должникам нашим; и не введи нас во искушение, но избавь нас от лукавого.
Священник возглашает: Ибо Твоё есть Царство, и сила, и слава, Отца и Сына и Святого Духа, ныне и всегда, и во веки веков.
Чтец: Аминь. Господи, помилуй. (12)
Слава Отцу, и Сыну, и Святому Духу, и ныне, и всегда, и во веки веков. Аминь.
Придите, поклонимся Царю нашему, Богу.
Придите, поклонимся и припадем ко Христу, Царю, нашему Богу.
Придите, поклонимся и припадем к Самому Христу, Царю и Богу нашему.
Псалом 19
Да услышит тебя Господь в день печали, да защити́т тебя имя Бога Иакова, да пошлёт Он тебе помощь из святилища и с Сиона да поддержит тебя. Да вспомнит всякую жертву твою, и всесожжение твоё да соделает тучным. Да даст тебе Господь по сердцу твоему, и весь совет твой да исполнит. Мы возрадуемся о спасении твоём и именем Господа, Бога нашего, возвеличимся. Да исполнит Господь все прошения твои! Ныне познал я, что спас Господь помазанника Своего: Он услышит его с неба святого Своего; в могуществе – спасение десницей Его. Эти – на колесницах, и эти – на коня́х, мы же имя Господа, Бога нашего, призовём. Эти споткнулись и упали, мы же встали и распрямились. Господи, спаси царя и услышь нас в день, когда мы призовём Тебя.
Псалом 20
Господи, силою Твоею возвеселится царь, и о спасении Твоём весьма возрадуется. Желание се́рдца его Ты дал ему, и о чем просили уста его, Ты не лишил его. Ибо Ты встретил его во благоволе́ниях благости, возложил на главу его венец из камней драгоценных. Жизни он просил у Тебя, и Ты дал ему долгоденствие во век века. Велика слава его во спасении Твоём; славу и великолепие Ты возложишь на него, ибо дашь ему благословение во век века, возвеселишь его радостью пред лицом Твоим. Ибо царь надеется на Господа и по милости Всевышнего не поколеблется. Да настигнет рука Твоя всех врагов Твоих, десница Твоя да найдёт всех ненавидящих Тебя. Ибо Ты сделаешь их, как печь огненную, во время явления Твоего: Господь во гневе Своём смутит их, и погло́тит их огонь. Плод их с земли истребишь и семя их – из
Слава Отцу, и Сыну, и Святому Духу, и ныне, и всегда, и во веки веков. Аминь.
Святой Боже, Святой Крепкий, Святой Бессмертный, помилуй нас. (3)
Слава Отцу, и Сыну, и Святому Духу, и ныне, и всегда, и во веки веков. Аминь.
Пресвятая Троица, помилуй нас; Господи, очисти грехи наши; Владыка, прости беззакония наши; Святой, посети и исцели немощи наши, имени Твоего ради.
Господи, помилуй. (3)
Слава Отцу, и Сыну, и Святому Духу, и ныне, и всегда, и во веки веков. Аминь.
Отче наш, Который на небесах! Да святится имя Твоё; да придёт Царство Твоё; да будет воля Твоя и на земле, как на небе; хлеб наш насущный дай нам сегодня; и прости нам долги наши, как и мы прощаем должникам нашим; и не введи нас во искушение, но избавь нас от лукавого.
Священник: Ибо Твоё есть Царство, и сила, и слава, Отца и Сына и Святого Духа, ныне и всегда, и во веки веков.
Чтец: Аминь.
И тропари
Спаси, Господи, людей Твоих / и благослови наследие Твоё, / победы православным христианам над иноплеменными даруя / и Крестом Твоим сохраняя Твой народ.
Слава Отцу, и Сыну, и Святому Духу.
Вознесенный на Крест добровольно, / соименному Тебе новому народу / милости Твои даруй, Христе Боже; / возвесели силою Твоею верных людей Твоих, / подавая им победы над врагами, / – да имеют они помощь от Тебя, / оружие мира, непобедимый знак победы.
И ныне, и всегда, и во веки веков. Аминь.
Защита страшная и непостыдная, / не пре́зри, Благая, молений наших, всепрославленная Богородица, / утверди православный народ, / спасай верных людей Твоих и подай им с небес победу, / ибо родила Ты Бога, единая благословенная.
Священник: Помилуй нас, Боже, по великой милости Твоей, молимся Тебе, услышь и помилуй.
Хор: Господи, помилуй. (3)
Ещё молимся о Святейшем Патриархе нашем (имя), и о преосвященнейшем митрополите (или: архиепископе, или: епископе) нашем (имя), и о всём во Христе братстве нашем.
Хор: Господи, помилуй. (3)
Ещё молимся о богохранимой стране нашей Российской, о всём народе и властях её, да тихую и безмятежную жизнь проведём во всяком благочестии и чистоте.
Хор: Господи, помилуй. (3)
Ещё молимся за всю братию и за всех христиан.
Хор: Господи, помилуй. (3)
Возглас: Ибо Ты милостивый и человеколюбивый Бог и Тебе славу воссылаем, Отцу, и Сыну, и Святому Духу ныне, и всегда, и во веки веков.
Мы же: Аминь. Именем Господним благослови, отче.
Священник, изображая кадилом крест перед престолом: Слава святой, и единосущной, и животворящей, и нераздельной Троице всегда: ныне и присно, и во веки веков.
Хор: Аминь.
И начинаем шестопсалмие, слушая со всяким молчанием и умилением; читающий же брат с благоговением и страхом Божиим произносит:
Слава в вышних Богу и на земле мир, среди людей – благоволение
Господи, Ты откроешь уста мои и уста мои возвестят хвалу Твою. (2)
Псалом 3
Господи, почему умножились теснящие меня? Многие восстают на меня, многие говорят душе моей: нет спасения ему в Боге его. Но Ты, Господи, заступник мой, слава моя, и
Псалом 37
Господи, не обличи меня в ярости Твоей и не накажи меня гневом Твоим. Ибо стрелы Твои вонзились в меня, и Ты утвердил на мне руку Твою. Нет исцеления для плоти моей от гнева Твоего, нет мира костям моим от грехов моих, ибо беззакония мои превысили голову мою, как бремя тяжкое отяготели на мне. Смердят и гноятся раны мои от безумия моего: пострадал я и был согбе́н до конца, весь день, се́туя, ходил. Ибо исполнились глумлений чре́сла мои, и нет исцеления для плоти моей. Я был сокрушён и унижен безмерно, кричал от стенания се́рдца моего. Господи, пред Тобою – всё желание моё, и стенание моё от Тебя не сокрыто. Сердце моё смутилось, оставила меня сила моя, и свет очей моих – и того нет со мною. Друзья мои и соседи мои приблизились и стали напротив меня, и ближние мои встали вдали, и теснились ищущие душу мою, и ищущие мне зла говорили пустое и козни весь день измышляли. Я же как глухой не слышал, и как немой, не отверзающий уст своих; и стал как человек не слышащий и не имеющий в устах своих обличения. Ибо я на Тебя, Господи, уповал: Ты услышишь, Господи, Боже мой. Ибо я сказал: «Пусть не злорадствуют обо мне враги мои!», ибо когда колебались ноги мои, они надо мной величались. Ибо я к ударам готов, и страдание моё всегда предо мною. Ибо беззаконие моё я возвещу и позабочусь о грехе моём. Враги же мои живут, и укрепились более меня, и умножились ненавидящие меня неправедно. Воздающие мне злом за добро клеветали на меня, ибо я ко благу стремился. Не оставь меня, Господи, Боже мой, не отступи от меня, обратись на помощь мне, Господи спасения моего! Не оставь меня, Господи, Боже мой, не отступи от меня, обратись на помощь мне, Господи спасения моего!
Псалом 62
Боже, Боже мой, к Тебе с рассвета стремлюсь: жаждет Тебя душа моя. Сколько раз
Слава Отцу, и Сыну, и Святому Духу, и ныне, и всегда, и во веки веков. Аминь.
Аллилуия, аллилуия, аллилуия, слава Тебе, Боже. (3)
Господи, помилуй. (3)
Слава Отцу, и Сыну, и Святому Духу, и ныне, и всегда, и во веки веков. Аминь.
Псалом 87
Господи, Боже спасения моего, днём я взывал, и в ночи́ – пред Тобою, да взойдёт пред лицо Твоё молитва моя, склони ухо Твоё к молению моему. Ибо исполнилась зол душа моя, и жизнь моя к аду приблизилась; сопричислен я был с нисходящими в ров, стал как человек беспомощный, среди мёртвых – свободный; как сражённые, спящие в могиле, о которых Ты уже не вспомнишь, и они от руки Твоей отринуты. Положили меня во рве глубочайшем, во тьме и тени смертной, на мне утвердилась ярость Твоя и все волны Твои Ты навёл на меня. Удали́л Ты знакомых моих от меня: они сочли меня мерзостью для себя; я был предан и выйти не
Псалом 102
Благословляй, душа моя, Господа, и вся внутренность моя – имя святое Его. Благословляй, душа моя, Господа, и не забывай всех воздаяний Его:
Псалом 142
Господи, услышь молитву мою, внемли́ молению моему в истине Твоей, услышь меня в правде Твоей и не войди в суд с рабом Твоим, ибо не оправдается пред Тобою никто из живущих. Ибо враг стал преследовать душу мою, унизил до земли жизнь мою, посадил меня во тьме, как уме́рших
Слава Отцу, и Сыну, и Святому Духу, и ныне, и всегда, и во веки веков. Аминь.
Аллилуия, аллилуия, аллилуия, слава Тебе, Боже. (3)
Ектения великая
В мире Господу помолимся.
Хор: Господи, помилуй.
О мире свыше и о спасении душ наших Господу помолимся.
Хор: Господи, помилуй.
О мире всего мiра, благоденствии святых Божиих Церквей и о соединении всех Господу помолимся.
Хор: Господи, помилуй.
О святом храме сем и о
Хор: Господи, помилуй.
О Великом Господине и отце нашем Святейшем Патриархе (имя) и о господине нашем (высоко)преосвященнейшем митрополите (или: архиепископе или: епископе — имя), почтенном пресвитерстве, во Христе диаконстве, о всём клире и народе
Хор: Господи, помилуй.
О Богохранимой стране нашей, властях и воинстве её Господу помолимся.
Хор: Господи, помилуй.
О граде сем (или: о селении сем, или: о святой обители сей), всяком граде и стране и о верою живущих в них Господу помолимся.
Хор: Господи, помилуй.
О благоприятной погоде, об изобилии плодов земли и о временах мирных Господу помолимся.
Хор: Господи, помилуй.
О плавающих, путешествующих, болящих, страждущих, пленённых и о спасении их Господу помолимся.
Хор: Господи, помилуй.
Об избавлении нас от всякой скорби, гнева, [опасности] и нужды Господу помолимся.
Хор: Господи, помилуй.
Защити, спаси, помилуй и сохрани нас, Боже, Твоею благодатию.
Хор: Господи, помилуй.
Пресвятую, пречистую, преблагословенную, славную Владычицу нашу Богородицу и Приснодеву Марию со всеми святыми помянув, сами себя и друг друга, и всю жизнь нашу Христу Богу предадим.
Хор: Тебе, Господи.
Священник возглашает: Ибо подобает Тебе вся слава, честь и поклонение, Отцу и Сыну и Святому Духу, ныне и всегда, и во веки веков.
Хор: Аминь.
И поем «Аллилуия» на глас 8
Аллилуя, аллилуя, аллилуя.
Стих 1: От ночи с рассвета стремится дух мой к Тебе, Боже, ибо свет повеления Твои на земле.
Стих 2: Правде научитесь, живущие на земле.
Стих 3: Ревность постигнет народ не наставленный.
Стих 4: Прибавь бедствий им, Господи, прибавь бедствий славным земли. Ис 26:9, 11б, 15
И тропарь трижды, глас 8
Когда славные ученики / при умовении на вечере просвещались, / тогда Иуда нечестивый, заболевший сребролюбием, омрачался / и беззаконным судьям Тебя, Праведного Судию, предает. / Смотри, любитель стяжаний, / на удавление из–за них стяжавшего! / Беги от ненасытной души, / на такое против Учителя дерзнувшей! / Господи, ко всем благой, слава Тебе! (3)
Священник кадит весь храм.
Ектения малая
Снова и снова в мире Господу помолимся.
Хор: Господи, помилуй.
Защити, спаси, помилуй и сохрани нас, Боже, Твоею благодатию.
Хор: Господи, помилуй.
Пресвятую, пречистую, преблагословенную, славную Владычицу нашу Богородицу и Приснодеву Марию со всеми святыми помянув, сами себя и друг друга, и всю жизнь нашу Христу Богу предадим.
Хор: Тебе, Господи.
Священник возглашает: Ибо Твоя власть, и Твои – Царство, и сила, и слава, Отца и Сына и Святого Духа, ныне и всегда, и во веки веков.
Хор: Аминь.
Диакон: Дабы удостоиться нам услышать святое Евангелие, Господа Бога молим.
Хор: Господи, помилуй. (3)
Диакон: Премудрость. Станем благоговейно. Услышим святое Евангелие.
Священник: Мир всем.
Хор: И духу твоему.
Священник: От Иоанна святого Евангелия чтение.
Хор: Слава Страстям Твоим, Господи, слава Тебе.
Диакон: Будем внимать.
И читает настоятель первое Евангелие Святых Страстей Господних.
Евангелие от Иоанна,
зачало 46
Сказал Господь Своим ученикам: Ныне прославлен Сын Человеческий, и Бог прославлен в Нем. Если Бог прославлен в Нем, то и Бог прославит Его в Себе, и тотчас прославит Его. Дети Мои, еще недолго Я с вами. Будете искать Меня, и, как Я сказал Иудеям; «куда Я иду, вы не можете пойти», так и вам говорю теперь. Заповедь новую даю вам: да любите друг друга; как Я возлюбил вас, и вы да любите друг друга. По этому узнают все, что вы Мои ученики, если будете иметь любовь между собою. Говорит Ему Симон Петр: Господи, куда Ты идешь? Ответил Ему Иисус: куда Я иду, ты не можешь теперь последовать за Мною, но последуешь после. Говорит Ему Петр: Господи, почему я не могу за Тобой последовать теперь? Я душу мою за Тебя положу. Отвечает Иисус: душу твою за Меня положишь? Истинно, истинно говорю тебе: петух не пропоет, как ты отречешься от Меня трижды. Да не смущается сердце ваше: веруйте в Бога и в Меня веруйте. В доме Отца Моего обителей много. А если бы не было, разве Я сказал бы вам: иду приготовить место вам? И когда пойду и приготовлю место вам, снова приду и возьму вас к Себе, чтобы, где Я, и вы были. А куда Я иду, вы знаете, и путь знаете. Говорит Ему Фома: Господи, мы не знаем, куда Ты идешь: как же нам знать путь? Говорит ему Иисус: Я – путь и истина и жизнь; никто не приходит к Отцу иначе, как чрез Меня. Если бы вы знали Меня, то и Отца Моего знали бы. И отныне вы знаете Его и видели Его. Говорит Ему Филипп: Господи, покажи нам Отца, и этого нам довольно. Говорит ему Иисус: столько времени Я с вами, и ты не познал Меня, Филипп? Кто Меня увидел, увидел Отца. Как же ты говоришь: «покажи нам Отца»? Не веришь ты, что Я в Отце, и Отец во Мне? Те слова, которые Я говорю вам, Я не от Себя говорю: Отец, во Мне пребывающий, творит дела Свои. Верьте Мне, что Я в Отце, и Отец во Мне. Если же нет, по самым делам верьте. Истинно, истинно говорю вам: верующий в Меня будет творить дела, которые Я творю, и большие этих будет творить, потому что Я иду к Отцу. И о чем ни попросите во имя Мое, Я сотворю, чтобы прославлен был Отец в Сыне. Если о чем попросите Меня во имя Мое, Я сотворю. Если любите Меня, заповеди Мои соблюдите. И Я умолю Отца, и другого Утешителя даст вам, чтобы был с вами вовек, Духа Истины, Которого мир не может принять, потому что не видит Его и не знает; вы же знаете Его, потому что Он с вами пребывает и в вас будет. Не оставлю вас сиротами: приду к вам. Еще недолго, и уже мир Меня не видит; но вы видите Меня, потому что Я живу, и вы жить будете. В тот день узнаете вы, что Я в Отце Моем, и вы во Мне, и Я в вас. Имеющий заповеди Мои и соблюдающий их, тот и есть любящий Меня. А любящий Меня возлюблен будет Отцом Моим, и Я возлюблю его и явлю ему Себя. Говорит Ему Иуда, не Искариот: Господи, что это, что Ты нам хочешь являть Себя, а не миру? Ответил Иисус и сказал ему: если кто любит Меня, слово Мое соблюдет, и Отец Мой возлюбит его, и к нему Мы придем и обитель Себе у него сотворим. Не любящий Меня слов Моих не соблюдает. А слово, которое вы слышите, не Мое, но пославшего Меня Отца. Это Я сказал вам, с вами пребывая. Утешитель же, Дух Святой, Которого пошлет Отец во имя Мое, Он вас научит всему и напомнит вам все, что сказал вам Я. Мир оставляю вам, мир Мой даю вам: не так, как мир дает, Я даю вам. Да не смущается сердце ваше и да не робеет. Вы слышали, что Я сказал вам: «ухожу и приду к вам». Если бы вы любили Меня, вы возрадовались бы, что Я иду к Отцу, потому что Отец больше Меня. И теперь Я сказал вам прежде, чем сбылось, чтобы, когда сбудется, вы уверовали. Я уже не буду много говорить с вами: ибо идет князь мира, и во Мне не имеет ничего. Но чтобы мир узнал, что Я люблю Отца и, как заповедал Мне Отец, так творю: вставайте, идем отсюда. Я – истинная виноградная лоза, и Отец Мой – виноградарь. Всякую ветвь на Мне, не приносящую плода, Он удаляет, и всякую, приносящую плод, очищает, чтобы больший плод приносила. Вы уже чисты чрез слово, которое Я сказал вам. Пребудьте во Мне, и Я – в вас. Как ветвь не может приносить плода сама собой, если не пребывает на лозе, так не можете и вы, если во Мне не пребываете. Я – лоза, вы – ветви. Пребывающий во Мне и Я в нем, – тот приносит много плода, потому что без Меня не можете творить ничего. Если кто не пребывает во Мне, – он выброшен вон, как ветвь, и засох; и собирают их и в огонь бросают, и они сгорают. Если пребудете во Мне, и слова Мои в вас пребудут, – о всем, что хотите, просите, и будет вам. В том слава Отца Моего, чтобы вы много плода приносили и стали Моими учениками. Как возлюбил Меня Отец, и Я вас возлюбил: пребудьте в любви Моей. Если вы заповеди Мои соблюдете, вы пребудете в любви Моей, как Я заповеди Отца Моего соблюл и пребываю в Его любви. Это сказал Я вам, чтобы радость Моя в вас была, и радость ваша была полна. Это – заповедь Моя: да любите друг друга, как Я возлюбил вас. Больше той любви никто не имеет, как кто душу свою положит за друзей своих. Вы друзья Мои, если делаете то, что Я заповедую вам. Я уже не называю вас рабами, потому что раб не знает, что делает его господин; но вас Я назвал друзьями, потому что все, что услышал от Отца Моего, Я поведал вам. Не вы Меня избрали, но Я избрал вас и поставил вас, чтобы вы шли и плод приносили, и плод ваш пребывал бы, чтобы, о чем бы ни попросили вы Отца во имя Мое, дал Он вам. Это и заповедую вам: да любите друг друга. Если мир вас ненавидит, знайте, что Меня он прежде вас возненавидел. Если бы вы от мира были, мир любил бы свое. А так как вы не от мира, но Я избрал вас от мира, поэтому ненавидит вас мир. Помните слово, которое Я сказал вам: раб не больше господина своего. Если Меня гнали, и вас будут гнать; если слово Мое соблюли, и ваше будут соблюдать. Но это все будут делать вам за имя Мое, потому что не знают Пославшего Меня. Если бы Я не пришел и не говорил им, они не имели бы греха; теперь же извинения не имеют в грехе своем. Ненавидящий Меня и Отца Моего ненавидит. Если бы Я не сотворил между ними дел, каких никто другой не сотворил, они не имели бы греха; теперь же и видели и возненавидели и Меня и Отца Моего. Но да исполнится слово, в Законе их написанное: «Возненавидели Меня напрасно». Когда придет Утешитель, Которого Я пошлю вам от Отца, Дух Истины, Который от Отца исходит, Он будет свидетельствовать о Мне. Но и вы свидетельствуйте, потому что от начала вы со Мною. Это Я сказал вам, чтобы вас не ввели в соблазн. Будут отлучать вас от синагог; но приходит час, когда всякий, кто убьет вас, будет думать, что он приносит службу Богу. И это они будут делать, потому что не познали ни Отца, ни Меня. Но это Я сказал вам, чтобы вы помнили, когда придет тому час, что о том Я сказал вам. А не сказал вам этого сначала, потому что был с вами. Теперь же иду к Пославшему Меня, и никто из вас не спрашивает Меня: куда идешь? Но от того, что Я это высказал вам, печаль наполнила ваше сердце. Но Я истину говорю вам: лучше вам, чтобы Я ушел. Ибо, если Я не уйду, Утешитель не придет к вам; если же пойду, пошлю Его к вам. И придя, Он явит миру его заблуждение о грехе, и о праведности, и о суде: о грехе, что не веруют в Меня; о праведности же, что Я к Отцу иду, и больше вы не видите Меня; о суде же, что князь мира сего осужден. Еще многое имею вам сказать, но теперь вам не под силу. Когда же придет Он, Дух Истины, Он введет вас во всю истину, ибо Он не будет говорить от Себя, но будет говорить то, что слышит, и грядущее возвестит вам. Он Меня прославит, оттого что от Моего возьмет и возвестит вам. Все, что имеет Отец, Мое. Поэтому Я сказал, что от Моего возьмет и возвестит вам. Недолго уже, и вы не видите Меня, и опять недолго, и вы увидите Меня. Сказали тогда некоторые из учеников друг другу: что это Он говорит нам: «недолго уже, и вы не видите Меня, и опять недолго, и вы увидите Меня», и: «Я иду к Отцу»? Итак, они говорили: что это такое, что Он говорит: «недолго»? Не знаем, что Он говорит. Узнал Иисус, что хотели Его спрашивать, и сказал им: о том ли вы рассуждаете друг с другом, что Я сказал: «недолго уже, и вы не видите Меня; и опять недолго, и вы увидите Меня»? Истинно, истинно говорю вам: вы будете плакать и рыдать, а мир будет радоваться; вы печальны будете, но печаль ваша в радость обратится. Женщина, когда рождает, печаль имеет, потому что пришел час ее; когда же родит дитя, уже не помнит скорби от радости, что родился человек в мир. И вы теперь печаль имеете; но Я снова увижу вас, и возрадуется ваше сердце, и радости вашей никто не отнимет у вас. И в тот день вы Меня не спросите ни о чем. Истинно, истинно говорю вам: если о чем попросите Отца, даст вам во имя Мое. Доныне вы не просили ни о чем во имя Мое: просите и получите, чтобы радость ваша была полна. Это Я в притчах сказал вам: наступает час, когда Я уже не в притчах буду говорить вам, но открыто об Отце возвещу вам. В тот день будете просить во имя Мое, и не говорю вам, что Я буду молить Отца о вас. Ибо Сам Отец любит вас, потому что вы Меня возлюбили и уверовали, что Я от Бога исшел. Исшел от Отца и пришел в мир; снова оставляю мир и иду к Отцу. Говорят ученики Его: вот теперь Ты открыто говоришь, и притчи никакой не говоришь. Теперь мы знаем, что Ты знаешь все, и не имеешь нужды, чтобы кто Тебя вопрошал. По этому веруем, что Ты от Бога исшел. Ответил им Иисус: теперь веруете? Вот приходит час, и пришел, что вы рассеетесь, каждый к себе, и Меня оставите одного; но Я не один, потому что Отец со Мною. Это сказал Я вам, чтобы вы во Мне мир имели. В мире скорбь имеете; но дерзайте: Я победил мир. Это изрек Иисус и, подняв глаза Свои к небу, сказал: Отче, пришел час. Прославь Твоего Сына, чтобы Сын прославил Тебя, так как Ты дал Ему власть над всякою плотью, чтобы всем, кого даровал Ты Ему, дал Он жизнь вечную. А жизнь вечная в том, чтобы знали Тебя, единого истинного Бога, и Кого Ты послал: Иисуса Христа. Я Тебя прославил на земле, совершив дело, которое Ты дал Мне сотворить. И теперь, прославь Меня Ты, Отче, у Тебя Самого, славою, которую Я имел, когда мира еще не было, у Тебя. Я явил Твое имя людям, которых Ты дал Мне от мира. Твои были они, и Мне Ты их дал, и слово Твое они соблюли. Теперь познали они, что все, что Ты дал Мне, – от Тебя, потому что слова, которые Ты дал Мне, Я дал им, и они приняли и познали воистину, что Я от Тебя исшел, и уверовали, что Ты Меня послал. Я о них молю, не о мире молю, но о тех, кого Ты даровал Мне, потому что они – Твои; и все Мое – Твое, и Твое – Мое, и Я прославлен в них. И Я уже не в мире, а они в мире, и Я к Тебе иду. Отче Святой, соблюди их во имя Твое, которое Ты дал Мне, чтобы они были едино, как Мы. Когда Я был с ними, Я соблюдал их во имя Твое, которое Ты дал Мне, и сохранил, и никто из них не погиб, кроме сына погибели, дабы исполнилось Писание. Теперь же к Тебе иду, и говорю это в мире, чтобы радость Моя в них была полна. Я дал им слово Твое, и мир возненавидел их, потому что они не от мира, как Я не от мира. Я не молю, чтобы Ты взял их из мира, но чтобы соблюл их от лукавого. Они не от мира, как Я не от мира. Освяти их истиною: слово Твое – истина. Как Ты послал Меня в мир, – и Я послал их в мир; и за них Я посвящаю Себя, чтобы и они были освящены истиною. И не о них только молю, но и о верующих в Меня по слову их, чтобы все едино были, как Ты, Отче, во Мне, и Я в Тебе, чтобы и они в нас были, чтобы веровал мир, что Ты Меня послал. И славу, которую Ты даровал Мне, Я даровал им, да будут едино, как Мы едино. Я в них, и Ты во Мне, да будут они совершенны во едино, чтобы знал мир, что Ты Меня послал и возлюбил их, как Меня возлюбил. Отче! То, что Ты даровал Мне, – хочу, чтобы, где Я, и они были со Мною, да видят славу Мою, которую Ты даровал Мне, потому что возлюбил Меня прежде основания мира. Отче праведный, и мир Тебя не познал, но Я Тебя познал, и они познали, что Ты Меня послал. И Я поведал им имя Твое и поведаю, чтобы любовь, которою Ты возлюбил Меня, в них была, и Я в них. Сказав это, Иисус вышел с учениками Своими на ту сторону потока Кедрона, где был сад, в который вошел Сам и ученики Его. Ин 13:31б–18:1
И по окончании его хор поет: Слава долготерпению Твоему, Господи.
Антифон 1, глас 8
Князья народов собрались против Господа /и против Помазанника Его. (2)
Слово беззаконное возвели на Меня, – / Господи, Господи, не оставь Меня. (2)
Чувства наши чистыми Христу предоставим / и, как друзья Его, души наши принесем в жертву за Него, / и не будем подавляемы заботами житейскими как Иуда, / но во внутренних покоях наших воскликнем: / «Отче наш, Который на небесах, / от лукавого избавь нас!» (2)
Слава, Богородичен: Ты родила, Дева, мужа не знавшая, / и Девою осталась, Матерь безбрачная, / Богородица Мария: Христа Бога нашего моли / о спасении нашем.
И ныне: повторяем то же.
Антифон 2, глас 6
Поспешил Иуда / к беззаконным книжникам
С милосердием Богу послужим, / как Мария на вечере, / и не впадем в сребролюбие, как Иуда, / чтобы быть нам всегда со Христом Богом. (2)
Слава, Богородичен: Рожденного Тобою, Дева, неизреченно / не прекращай постоянно молить, как Человеколюбца, / чтобы спас Он от бед / к Тебе прибегающих.
И ныне: повторяем то же.
Антифон 3, глас 2
Из–за воскрешения Лазаря, Господи, / «Осанна» восклицали дети еврейские / Тебе, Человеколюбец. / Но преступный Иуда не захотел вразумиться. (2)
На вечере Твоей, Христе Боже, / ученикам Твоим Ты предсказывал: / «Один из вас предаст Меня». / Но преступный Иуда не захотел вразумиться. (2)
Когда спросил Иоанн: / «Господи, кто предающий Тебя?» / Ты хлебом его указал. / Но преступный Иуда не захотел вразумиться. (2)
С помощью тридцати сребренников, Господи, / и поцелуя коварного, / стремились Иудеи убить Тебя. / Но преступный Иуда не захотел вразумиться. (2)
При
«Бодрствуйте и молитесь, / чтобы не впасть вам в искушение», / ученикам Твоим говорил Ты, Христе Боже наш. / Но преступный Иуда не захотел вразумиться. (2)
(Рыдала Родившая Тебя, Христе, / и видя, как древнее слово Симеона до конца
Слава, Богородичен: Спаси от бед рабов Твоих, Богородица, / ибо мы все после Бога к Тебе прибегаем, / как к нерушимой стене и Защитнице.
И ныне: повторяем то же.
Ектения малая
Снова и снова в мире Господу помолимся.
Хор: Господи, помилуй.
Защити, спаси, помилуй и сохрани нас, Боже, Твоею благодатию.
Хор: Господи, помилуй.
Пресвятую, пречистую, преблагословенную, славную Владычицу нашу Богородицу и Приснодеву Марию со всеми святыми помянув, сами себя и друг друга, и всю жизнь нашу Христу Богу предадим.
Хор: Тебе, Господи.
Священник возглашает: Ибо подобает Тебе вся слава, честь и поклонение, Отцу и Сыну и Святому Духу, ныне и всегда, и во веки веков.
Хор: Аминь.
Священник кадит алтарь, а мы стоя поем.
Седален, глас 7
На вечере учеников питая / и зная предательский замысел, / Ты на ней Иуду изобличил; / хотя и видел его неисправимым, / но этим хотел показать всем, / что Ты был предан добровольно, / чтобы мiр отнять у неприятеля. / Долготерпеливый, слава Тебе!
Слава Отцу, и Сыну, и Святому Духу.
Долготерпеливый, слава Тебе!
И ныне, и всегда, и во веки веков. Аминь.
На вечере учеников питая / и зная предательский замысел, / Ты на ней Иуду изобличил; / хотя и видел его неисправимым, / но этим хотел показать всем, / что Ты был предан добровольно, / чтобы мiр отнять у неприятеля. / Долготерпеливый, слава Тебе!
Диакон: Дабы удостоиться нам услышать святое Евангелие, Господа Бога молим.
Хор: Господи, помилуй. (3)
Диакон: Премудрость. Станем благоговейно. Услышим святое Евангелие.
Священник: Мир всем.
Хор: И духу твоему.
Священник: От Иоанна святого Евангелия чтение.
Хор: Слава Страстям Твоим, Господи, слава Тебе.
Диакон: Будем внимать.
И читает священник второе Евангелие Святых Страстей Господних.
Евангелие от Иоанна,
зачало 58
В то время Иисус вышел с учениками Своими на ту сторону потока Кедрона, где был сад, в который вошел Сам и ученики Его. Знал же и Иуда, предававший Его, это место, потому что часто собирался там Иисус с учениками Своими. Итак, Иуда, взяв когорту, а от первосвященников и фарисеев – служителей, приходит туда с фонарями и факелами и оружием. Иисус же, зная все предстоящее Ему, вышел и говорит им: кого ищете? Ответили Ему: Иисуса Назорея. Говорит им Иисус: Я есмь. Стоял же и Иуда, предававший Его, с ними. Итак, когда Он сказал им: Я есмь, они отступили назад и упали на землю. Тогда Он снова спросил их кого ищете? Они сказали: Иисуса Назорея. Ответил Иисус: Я сказал вам, что Я есмь. Итак, если Меня ищете, оставьте этих, пусть идут. Да исполнится слово, которое Он сказал: из тех, кого Ты даровал Мне, Я не погубил никого. Симон же Петр, у которого был меч, обнажил его и ударил первосвященникова раба, и отсек ему правое ухо; было же имя рабу Малх. Сказал Иисус Петру: вложи меч в ножны. Чашу, которую дал Мне Отец, неужели Я не стану пить ее? Итак, когорта и трибун и служители Иудейские взяли Иисуса и связали Его, и отвели Его сперва к Анне, ибо он был тесть Каиафы, который был на тот год первосвященником. Был же Каиафа тот, кто дал совет Иудеям, что лучше одному человеку умереть за народ. Следовал за Иисусом Симон Петр и другой ученик. Ученик же тот был известен первосвященнику и вошел вместе с Иисусом во двор первосвященника; а Петр стоял у двери снаружи. Вышел тогда тот ученик, другой, известный первосвященнику, и сказал привратнице и ввел Петра. Говорит тогда Петру служанка–привратница: и ты не из учеников ли Этого Человека? Говорит он: нет. И стояли рабы и служители: они разожгли уголья, потому что было холодно, и грелись. А с ними и Петр стоял и грелся. Первосвященник же спросил Иисуса об учениках Его и об учении Его. Ответил ему Иисус: Я все открыто сказал миру; Я всегда учил в синагогах и в храме, где все Иудеи собираются, и тайно не говорил ничего. Почему ты Меня спрашиваешь? Спроси слышавших, что Я говорил им. Они знают, что сказал Я. Когда же Он сказал это, один из служителей, стоявший по близости, ударил Иисуса в лицо и сказал: так–то отвечаешь Ты первосвященнику? Ответил ему Иисус: если Я плохо сказал, свидетельствуй о том, что плохо. Если хорошо, почему ты Меня бьешь? Тогда послал Его Анна связанным к Каиафе, первосвященнику. А Симон Петр все стоял и грелся. Сказали тогда ему: и ты не из учеников ли Его? Он отрекся и сказал: нет. Говорит один из рабов первосвященника, родственник того, кому Петр отсек ухо: не я ли тебя видел в саду с Ним? Тогда снова отрекся Петр, и тотчас пропел петух. Итак, ведут Иисуса от Каиафы в преторию. Было утро, и сами они не вошли в преторию, чтобы не оскверниться, но есть пасху. Ин 18:1–28
Хор: Слава долготерпению Твоему, Господи.
Антифон 4, глас 5
В сей день Иуда покидает Учителя / и принимает
В сей день Иуда притворяется богобоязненным / и лишается дара благодатного; / оставаясь учеником, становится предателем: / в дружественном нраве скрывает коварство / и безрассудно предпочитает любви Владыки тридцать сребренников, / став для преступного синедриона проводником; / мы же, имея спасением Христа, / Его прославим. (2)
Глас 1: Братскую любовь приобретем, / как братья во Христе, / и не будем бессердечны к ближним нашим, / чтобы не быть осужденными из–за денег, как раб немилостивый, / и не раскаяться, как Иуда, без всякой пользы. (2)
Слава, Богородичен: Преславное было о Тебе сказано повсюду, – / что зачала Ты по плоти всех Творца, / Богородица Мария, всепрославленная / и брака не познавшая.
И ныне: повторяем то же.
Антифон 5, глас 6
Ученик договаривается о цене Учителя / и за тридцать сребреников продал Господа, / коварным поцелуем предав Его / беззаконникам на смерть. (2)
В сей день говорил Создатель неба и земли Своим ученикам: / «Близок час, и подоспел Иуда, предающий Меня; / пусть никто от Меня не отречется, / видя Меня на Кресте посреди двух разбойников: / ведь Я страдаю как человек, / и спасаю, как Человеколюбец, / в Меня верующих. (2)
Слава, Богородичен: Неизреченно в
И ныне: повторяем то же.
Антифон 6, глас 7
В сей день бодрствует Иуда, / чтобы предать Господа, / Предвечного Спасителя мира, / пятью хлебами множество
В сей день ко Кресту пригвоздили Иудеи Господа, / рассекшего море жезлом / и проведшего их в пустыне. / В сей день копьем пронзили ребра Его, / казнями поразившего за них Египет, / и желчью напоили / манну в пищу дождем им пролившего. (2)
Господи, к добровольному страданию приблизившись, / взывал Ты ученикам Твоим: / «Если и одного часа не смогли бодрствовать со Мною, / как вы обещали умереть за Меня? / Хоть на Иуду посмотрите, как он не спит, / но спешит предать Меня беззаконникам. / Воспряньте, помолитесь, чтобы никто не отрекся от Меня, / видя Меня на Кресте!» / Долготерпеливый, слава Тебе! (2)
Слава, Богородичен: Радуйся Богородица, / Невмещаемого небесами вместившая во чреве Твоем. / Радуйся Дева, пророков проповедь, /
И ныне: повторяем то же.
Ектения малая
Снова и снова в мире Господу помолимся.
Хор: Господи, помилуй.
Защити, спаси, помилуй и сохрани нас, Боже, Твоею благодатию.
Хор: Господи, помилуй.
Пресвятую, пречистую, преблагословенную, славную Владычицу нашу Богородицу и Приснодеву Марию со всеми святыми помянув, сами себя и друг друга, и всю жизнь нашу Христу Богу предадим.
Хор: Тебе, Господи.
Священник возглашает: Ибо благословенно и прославлено всесвященное и величественное имя Твое, Отца, и Сына, и Святого Духа ныне, и всегда, и во веки веков.
Хор: Аминь.
Седален, глас 7
Каким образом, Иуда, / ты предателем Спасителя сделался? / Разве Он Тебя от сонма Апостолов отлучил? / Разве дара исцелений лишил? / Разве совершив с теми вечерю, / тебя от трапезы отстранил? / Разве омыв ноги другим, твои обошел? / О, сколько ты благодеяний забыл, / и теперь твой неблагодарный обличается нрав, / Его же несравненное долготерпение возвещается / и великая милость.
Слава, и ныне: повторяем то же.
Диакон: Дабы удостоиться нам услышать святое Евангелие, Господа Бога молим.
Хор: Господи, помилуй. (3)
Диакон: Премудрость. Станем благоговейно. Услышим святое Евангелие.
Священник: Мир всем.
Хор: И духу твоему.
Священник: От Матфея святого Евангелия чтение.
Хор: Слава Страстям Твоим, Господи, слава Тебе.
Диакон: Будем внимать.
И читает священник третье Евангелие Святых Страстей Господних.
Евангелие от Матфея,
зачало 109
В то время воины, взявшие Иисуса, отвели Его к Каиафе первосвященнику, где собраны были книжники и старейшины. Петр же следовал за Ним издали, до двора первосвященника; и войдя внутрь, сидел вместе со служителями, чтобы видеть конец. Первосвященники же и синедрион в полном составе искали лжесвидетельства против Иисуса, чтобы предать Его смерти. И не нашли, хотя и много явилось лжесвидетелей. Наконец подошли двое и сказали: Он говорил: «Я могу разрушить храм Божий и в три дня воздвигнуть его». И встав, первосвященник сказал Ему: Ты ничего не отвечаешь? Что они против Тебя свидетельствуют? Иисус же молчал. И первосвященник сказал Ему: заклинаю Тебя Богом Живым, скажи нам: Ты ли Христос, Сын Божий? Говорит ему Иисус: ты сказал. Но Я говорю вам: отныне будете видеть Сына Человеческого, восседающего по правую сторону Силы и грядущего на облаках небесных. Тогда первосвященник разодрал одежды свои и сказал: Он произнес хулу! Какая нам еще нужда в свидетелях? Вот теперь вы слышали хулу! Как вам кажется? Они же ответили: повинен смерти. Тогда плюнули Ему в лицо и заушили Его; другие же били Его, говоря: прореки нам, Христос, кто ударил Тебя? Петр же сидел снаружи, на дворе. И подошла к нему одна служанка и сказала: и ты был с Иисусом Галилеянином. Но он отрекся перед всеми и сказал: не знаю, что ты говоришь. Когда же он прошел в ворота, увидела его другая, и говорит находящимся там: этот был с Иисусом Назореем. И он снова отрекся с клятвой: я не знаю Этого Человека. Немного же спустя подошли стоявшие и сказали Петру: поистине и ты из них, ибо и говор твой обличает тебя. Тогда начал он усиленно клясться: я не знаю Этого Человека. И тотчас пропел петух. И вспомнил Петр слово, сказанное Иисусом: прежде чем пропоет петух, ты трижды отречешься от Меня. И выйдя вон, плакал горько. Мф 26:57–75
Хор: Слава долготерпению Твоему, Господи.
Антифон 7, глас 8
К схватившим Тебя преступникам / Ты,
В третий раз отрекшись, Петр / тотчас понял сказанное ему, / но принес Тебе слезы покаяния: / «Боже, будь милостив ко мне, и спаси меня!» (2)
Слава, Богородичен: Как врата спасительные, и рай прекрасный, / и Света вечного облако, / святую Деву все воспоем, / возглашая Ей: «Радуйся!»
И ныне: повторяем то же.
Антифон 8, глас 2
Скажите, беззаконники, / что услышали вы от Спасителя нашего? / Не изъяснил ли Он Закон и пророков наставления? / Как же вы замыслили предать Пилату / Того, Кто от Бога, Бога–Слово, / Искупителя душ наших? (2)
«Да будет распят!», – кричали / всегда Твоими дарами наслаждающиеся, / и отпустить им злодея вместо Благодетеля / просили убийцы праведников; / Ты же молчал Христе, бесчинство их терпя, / желая пострадать и спасти нас, как Человеколюбец. (2)
Слава, Богородичен: Нет у нас дерзновения из–за множества согрешений наших, / но Ты умоли от Тебя Рожденного, Богородица Дева! / Ибо силу многую имеет моление Матери ко благосклонному Владыке. / Не пре́зри мольбы грешных, Всечистая, / ибо милостив и имеет силу спасать / Тот, Кто принял за нас страдание.
И ныне: повторяем то же.
Антифон 9, глас 3
Назначили тридцать сребренников, / цену Оцененного, / Которого оценили они / от
Дали Мне в пищу желчь, / и в жажде Моей напоили меня уксусом: / но Ты, Господи, восставь Меня, / и Я воздам им. (2)
Слава, Богородичен: Мы,
И ныне: повторяем то же.
Ектения малая
Снова и снова в мире Господу помолимся.
Хор: Господи, помилуй.
Защити, спаси, помилуй и сохрани нас, Боже, Твоею благодатию.
Хор: Господи, помилуй.
Пресвятую, пречистую, преблагословенную, славную Владычицу нашу Богородицу и Приснодеву Марию со всеми святыми помянув, сами себя и друг друга, и всю жизнь нашу Христу Богу предадим.
Хор: Тебе, Господи.
Священник возглашает: Ибо Ты – Бог наш, и Тебе славу воссылаем, Отцу и Сыну и Святому Духу, ныне и всегда, и во веки веков. Аминь.
Хор: Аминь.
Седален, глас 8
О, как Иуда, некогда Твой ученик, / замыслил против Тебя предательство! / Коварно разделив с Тобою вечерю, / злоумышленник и беззаконник, / пошел
Слава, и ныне: повторяем то же.
Диакон: Дабы удостоиться нам услышать святое Евангелие, Господа Бога молим.
Хор: Господи, помилуй. (3)
Диакон: Премудрость. Станем благоговейно. Услышим святое Евангелие.
Священник: Мир всем.
Хор: И духу твоему.
Священник: От Иоанна святого Евангелия чтение.
Хор: Слава Страстям Твоим, Господи, слава Тебе.
Диакон: Будем внимать.
И читает священник четвертое Евангелие Святых Страстей Господних.
Евангелие от Иоанна,
зачало 59а
В то время ведут Иисуса от Каиафы в преторию. Было утро, и сами они не вошли в преторию, чтобы не оскверниться, но есть пасху. Вышел к ним Пилат наружу и говорит: какое обвинение выставляете вы против Этого Человека? Ответили они и сказали ему: если бы Он не делал зла, мы не предали бы Его тебе. Сказал им тогда Пилат: возьмите Его вы и по закону вашему судите Его. Сказали ему Иудеи: нам не разрешается казнить никого; да исполнится слово Иисуса, которое Он сказал, давая понять, какою смертью предстояло Ему умирать. Тогда Пилат вошел снова в преторию и призвал Иисуса и сказал Ему: Ты – Царь Иудейский? Ответил Иисус: от себя ли ты это говоришь, или другие сказали тебе о Мне? Ответил Пилат: разве я Иудей? Народ Твой и первосвященники предали Тебя мне. Что Ты сделал? Ответил Иисус: Царство Мое не от мира сего. Если бы от мира сего было Царство Мое, служители Мои боролись бы за то, чтобы Я не был предан Иудеям. Теперь же Царство Мое не отсюда. Сказал Ему тогда Пилат: значит, Ты, все–таки, Царь? Ответил Иисус: ты говоришь, что Я Царь. Я на то родился и на то пришел в мир, чтобы свидетельствовать об истине. Всякий, кто от истины, слушает Моего голоса. Говорит Ему Пилат: что есть истина? И сказав это, он снова вышел к Иудеям и говорит им: я никакой не нахожу в Нем вины. Есть же обыкновение у вас, чтобы я одного отпускал вам на Пасху. Итак, хотите, чтобы я отпустил вам Царя Иудейского? Тогда закричали они снова, говоря: не Этого, но Варавву. Был же Варавва разбойник. Тогда взял Пилат Иисуса и подверг бичеванию. И воины, сплетя венец из терния, возложили Ему на голову, и в одеяние пурпурное облачили Его, и подходили к Нему и говорили: да здравствует Царь Иудейский! И били Его по лицу. И снова вышел Пилат наружу и говорит им: вот, я вывожу Его к вам, чтобы вы знали, что я никакой вины не нахожу в Нем. Вышел тогда Иисус наружу в терновом венце и пурпурном одеянии. И говорит им Пилат: вот Человек. Когда же увидели Его первосвященники и служители, они закричали: распни, распни. Говорит им Пилат: возьмите Его вы и распните, ибо я не нахожу в Нем вины. Ответили ему Иудеи: у нас есть Закон, и по Закону Он должен умереть, потому что сделал Себя Сыном Божиим. Когда услышал Пилат это слово, он еще сильнее устрашился, и вошел в преторию снова и говорит Иисусу: откуда Ты? Иисус же ответа не дал ему. Говорит Ему тогда Пилат: мне ли не говоришь? Разве Ты не знаешь, что я власть имею отпустить Тебя, и власть имею распять Тебя? Ответил ему Иисус: ты не имел бы надо Мной никакой власти, если бы не было дано тебе свыше. Поэтому тот, кто Меня предал тебе, больший грех имеет. С этого времени Пилат искал отпустить Его. Но Иудеи закричали, говоря: если ты Этого отпустишь, ты не друг кесарю. Всякий делающий себя царем, восстает против кесаря. Пилат, услышав эти слова, вывел Иисуса наружу и сел для вершения суда на место, называемое «Каменным помостом», а по–еврейски Гаввафа. Была же пятница перед Пасхой, около шестого часа. И говорит он Иудеям: вот Царь ваш. Тогда закричали они: долой, долой, распни Его! Говорит им Пилат: Царя ли вашего распну? Ответили первосвященники: нет у нас царя, кроме кесаря. Тогда он предал Его им на распятие.
Ин 18:28–19:16а
Хор: Слава долготерпению Твоему, Господи.
Антифон 10, глас 6
Одевающийся светом, как одеждою, / предстоял на суде обнаженным / и принял удар по щеке / от рук, которые создал, / а беззаконный народ / пригвоздил ко Кресту Господа славы. / Тогда завеса храма разорвалась; / солнце померкло, не вынося видеть оскорбляемым Бога, / пред Которым трепещет весь
Ученик отрекся, / разбойник
Слава, Богородичен: Мiр умиротвори, Господи, / благоволивший плоть от Девы носить за рабов, / чтобы мы согласно / славословили Тебя, Человеколюбец.
И ныне: повторяем то же.
Антифон 11, глас 6
За благодеяния, которые Ты, Христе, / соделал роду еврейскому, / они на распятие Тебя осудили, / уксусом и желчью Тебя напоив. / Но воздай им, Господи, по делам их, / ибо не поняли они Твоего снисхождения. (2)
На предательстве не успокоились, Христе, / отпрыски евреев, / но качали головами своими, / глумление и насмешки принося. / Но воздай им, Господи, по делам их, / ибо не поняли они Твоего промышления. (2)
Ни земля содрогнувшаяся, / ни камни распавшиеся / евреев не убедили, / ни завеса храма, ни мертвых воскресение. / Но воздай им, Господи, по делам их, / ибо тщетное против Тебя замыслили. (2)
Слава, Богородичен: Бога, от Тебя воплощенного, / мы познали, Богородица Дева, / единая чистая, единая благословенная; / потому непрестанно Тебя в песнях величаем.
И ныне: повторяем то же.
Антифон 12, глас 8
Так говорит Господь Иудеям: / «Народ Мой, что сделал Я тебе, / или чем тебе досадил? / Слепцам твоим Я дал увидеть свет; / прокаженных твоих очистил; / человека, лежавшего на одре, воздвиг. / Народ Мой, что сделал Я тебе / и чем Ты Мне отплатил? / За манну – желчью, за воду – уксусом; / вместо любви ко Мне / ко Кресту Меня пригвоздили. / Уже не выношу более: / призову Моих язычников, / и те Меня прославят со Отцом и Духом, / и Я дарую им жизнь вечную!» (2)
В сей день завеса храма / во обличение беззаконным разрывается, / и солнце лучи свои скрывает, / Владыку видя распинаемым. (2)
Законодатели Израиля, Иудеи и фарисеи, / сонм Апостолов взывает к вам: / «Вот Храм, Который вы разрушили, / вот Агнец, Которого вы распяли и гробу предали; / но Он воскрес Собственною властью. / Не заблуждайтесь, Иудеи, / ибо Он – спасший
Слава, Богородичен: Радуйся, врата Царя славы, / которыми прошел один Всевышний / и оставил их по–прежнему запечатанными / для спасения душ наших.
И ныне: повторяем то же.
Ектения малая
Снова и снова в мире Господу помолимся.
Хор: Господи, помилуй.
Защити, спаси, помилуй и сохрани нас, Боже, Твоею благодатию.
Хор: Господи, помилуй.
Пресвятую, пречистую, преблагословенную, славную Владычицу нашу Богородицу и Приснодеву Марию со всеми святыми помянув, сами себя и друг друга, и всю жизнь нашу Христу Богу предадим.
Хор: Тебе, Господи.
Священник возглашает: Да будет могущество Царства Твоего благословенно и прославлено, Отца, и Сына, и Святого Духа, ныне и всегда, и во веки веков.
Хор: Аминь.
Седален, глас 8
Когда предстал Ты, Боже, пред Каиафой, / и был предан Пилату, Судия, / силы небесные от страха поколебались; / тогда же Ты и возвышен был на Древе / между двух разбойников / и причислен к беззаконным, Безгрешный, / чтобы спасти человека. / Беззлобный Господи, слава Тебе!
Слава, и ныне: повторяем то же.
Диакон: Дабы удостоиться нам услышать святое Евангелие, Господа Бога молим.
Хор: Господи, помилуй. (3)
Диакон: Премудрость. Станем благоговейно. Услышим святое Евангелие.
Священник: Мир всем.
Хор: И духу твоему.
Священник: От Матфея святого Евангелия чтение.
Хор: Слава Страстям Твоим, Господи, слава Тебе.
Диакон: Будем внимать.
И читает священник пятое Евангелие Святых Страстей Господних.
Евангелие от Матфея,
зачало 111
В то время Иуда, предавший Иисуса, увидев, что Он осужден, раскаялся и возвратил тридцать сребреников первосвященникам и старейшинам, говоря: согрешил я, предав кровь невинную. Они же сказали: какое нам дело? Смотри сам. И бросив сребреники в храме, он ушел и повесился. Первосвященники же, взяв сребреники, сказали: нельзя вложить их в храмовую казну, так как это цена крови. И приняв решение, купили на них поле горшечника, как место погребения для чужестранцев. Потому и называется поле то Полем Крови до сего дня. Тогда исполнилось сказанное чрез Иеремию пророка: и взяли тридцать сребреников, цену Оцененного, Которого оценили сыны Израилевы, и дали их за поле горшечника, как повелел мне Господь. Иисус же был поставлен перед правителем. И спросил Его правитель: Ты Царь Иудейский? Иисус же сказал: ты говоришь. И на обвинение Его первосвященниками и старейшинами Он ничего не ответил. Тогда говорит Ему Пилат: не слышишь, сколько против Тебя свидетельствуют? И Он не ответил ему ни на одно слово, так что правитель весьма удивлялся. На праздник же имел правитель обычай отпускать в угоду народу одного узника, которого они хотели. Был тогда у них узник известный, по имени Варавва. Поэтому, когда они собрались, Пилат им сказал: кого хотите, чтобы я отпустил вам: Варавву, или Иисуса, называемого Христом? Ибо он знал, что предали Его из зависти. И когда он сидел на судейском месте, жена его послала ему сказать: не делай ничего Праведнику Тому! Я сегодня в сновидении много пострадала из–за Него. Между тем первосвященники и старейшины убедили народ потребовать Варавву и погубить Иисуса. И ответил им правитель: кого из двоих хотите, чтобы я отпустил вам? Они сказали: Варавву. Говорит им Пилат: что же мне делать с Иисусом, называемым Христом? Говорят все: да будет распят! Он сказал: какое же зло Он сделал? Но они еще сильнее кричали: да будет распят! Увидев же, что ничто не помогает, но даже начинается возмущение, Пилат взял воды, умыл руки перед народом и сказал: невиновен я в крови Праведника Этого, смотрите сами. И весь народ ответил: кровь Его на нас и на детях наших. Тогда он отпустил им Варавву, Иисуса же по бичевании предал на распятие. Тогда воины правителя, взяв Иисуса в преторию, собрали вокруг Него всю когорту и, раздев Его, надели на Него плащ алый; и сплетя венец из терния, возложили на голову Его и вложили трость в правую руку Его и, преклонив перед Ним колени, надругались над Ним, говоря: да здравствует Царь Иудейский! И оплевав Его, взяли трость и били Его по голове. И когда надругались над Ним, сняли с Него плащ, и одели Его в одежды Его, и отвели Его на распятие. Выходя же встретили они Киринеянина, по имени Симона; его и заставили взять крест Его. Мф 27:3–32
Хор: Слава долготерпению Твоему, Господи.
Антифон 13, глас 6
Скопище Иудеев / потребовало от Пилата распять Тебя, Господи. / И вот, не найдя в Тебе вины, / виновного Варавву освободили, / а Тебя, Праведника, осудили, / обвинение в убийстве получив в удел. / Но воздай им, Господи, воздаяние их, / ибо тщетное против Тебя замыслили. (2)
Слава, Богородичен: Богородица, чрез слово / родившая превыше разума Создателя Своего, / моли Его спасти души наши.
И ныне: повторяем то же.
Антифон 14, глас 8
Господи, принявший в спутники разбойника, / кровью руки осквернившего, / и нас с ним сопричти, / как благой и Человеколюбец. (2)
Малый возглас издал разбойник на кресте, /
Слава, Богородичен: Радуйся, чрез Ангела радость мiру принявшая; / радуйся, родившая Творца Твоего и Господа; / радуйся, удостоенная стать / Матерью Христа Бога.
И ныне: повторяем то же.
Антифон 15, глас 6
В сей день повешен на Древе / на водах землю повесивший; / венцом из терний венчается / Ангелов Царь; / в ложную багряницу облекается / Покрывающий небо облаками; / принял по лицу удар / в Иордане освободивший Адама; / гвоздями был пригвожден Жених Церкви; / копьем был пронзен Сын Девы. / Поклоняемся страданиям Твоим, Христе. / Поклоняемся страданиям Твоим, Христе. / Поклоняемся страданиям Твоим, Христе. / Покажи нам и славное Твое воскресение! (2)
Не будем подобно Иудеям праздновать: / ибо Пасха наша, Христос Бог, был заклан за нас; / но очистим себя от всякой скверны, / и искренно помолимся Ему: / «Воскресни, Господи, спаси нас, / как Человеколюбец!» (2)
Крест Твой, Господи – / жизнь и воскресение для народа Твоего; / и на него надеясь, / Тебя, распятого Бога нашего мы воспеваем: / «Помилуй нас!» (2)
Слава, Богородичен: Видя висящим Тебя, Христе, / Родившая Тебя взывала: / «Что за неслыханное таинство, / которое Я вижу, Сын Мой? / Как Ты умираешь на Древе плотью пригвожденный, / жизни Податель?
И ныне: повторяем то же.
Ектения малая
Снова и снова в мире Господу помолимся.
Хор: Господи, помилуй.
Защити, спаси, помилуй и сохрани нас, Боже, Твоею благодатию.
Хор: Господи, помилуй.
Пресвятую, пречистую, преблагословенную, славную Владычицу нашу Богородицу и Приснодеву Марию со всеми святыми помянув, сами себя и друг друга, и всю жизнь нашу Христу Богу предадим.
Хор: Тебе, Господи.
Священник возглашает: Ибо благословенно всесвятое имя Твое и прославлено Царство Твое, Отца, и Сына, и Святого Духа, ныне и всегда, и во веки веков.
Хор: Аминь.
Седален, глас 4
Искупил Ты нас от проклятия закона / драгоценною Своею Кровию: / ко Кресту пригвожденный и копьем пронзенный, / Ты людям источил бессмертие. / Спаситель наш, слава Тебе!
Слава, и ныне: повторяем то же.
Диакон: Дабы удостоиться нам услышать святое Евангелие, Господа Бога молим.
Хор: Господи, помилуй. (3)
Диакон: Премудрость. Станем благоговейно. Услышим святое Евангелие.
Священник: Мир всем.
Хор: И духу твоему.
Священник: От Марка святого Евангелия чтение.
Хор: Слава Страстям Твоим, Господи, слава Тебе.
Диакон: Будем внимать.
И читает священник шестое Евангелие Святых Страстей Господних.
Евангелие от Марка,
зачало 67а
В то время воины отвели Иисуса внутрь двора, то есть в преторию. И созывают всю когорту, и одевают Его в пурпур и, сплетя терновый венец, надевают на Него. И начали приветствовать Его: да здравствует Царь Иудейский! И били Его по голове тростью, и плевали на Него и, опускаясь на колени, поклонялись Ему. Когда же надругались над Ним, сняли с Него пурпур и одели Его в одежды Его. И выводят Его, чтобы распять Его. И заставляют некоего прохожего, Симона Киринеянина, идущего с поля, отца Александра и Руфа, взять крест Его. И приводят Его на место Голгофу, что значит в переводе: «Лобное место». И давали Ему вино со смирной; но Он не принял. И распинают Его и делят между собой одежды Его, бросая о них жребий, кому что взять. Был же час третий, когда распяли Его. И стояло обозначение вины Его в надписи: Царь Иудейский. И с Ним распинают двух разбойников, одного справа и другого слева от Него. И прохожие хулили Его, кивая головами своими и говоря: О, Разрушающий храм и Воздвигающий в три дня! Спаси Себя Самого, сойди с креста. Подобным образом и первосвященники, издеваясь вместе с книжниками, говорили друг другу: других спас, Себя Самого не может спасти! Христос, Царь Израилев, пусть сойдет теперь с креста, чтобы мы увидели, и уверовали. Мк 15:16–32а
Хор: Слава долготерпению Твоему, Господи.
Блаженны на 8, глас 4
Во Царствии Твоём помяни нас, Господи, когда придешь во Царствии Твоём.
Блаженны нищие духом, ибо их есть Царство Небесное.
Блаженны скорбящие, ибо они утешатся.
Блаженны кроткие, ибо они наследуют землю.
Из–за дерева Адам / выслан был из рая, / а через древо Крестное / разбойник в рай вселился; / первый вкусив плод, отверг заповедь Творца; / а второй, с Тобою распинаемый, / Богом исповедал Сокровенного, взывая: / «Помяни меня во Царствии Твоем!»
Блаженны алчущие и жаждущие правды, ибо они насытятся.
Творца Закона / у ученика купили беззаконные, / и как преступника, поставили Его пред судилищем Пилата, / взывая: «Распни!» – / в пустыне манну им подавшего. / Мы же, праведному разбойнику подражая, / с верою восклицаем: / «Помяни и нас во Царствии Твоем!»
Блаженны милостивые, ибо они помилованы будут.
Толпа богоубийц, / Иудейское племя беззаконное, / неистово крича, к Пилату обращалось: / «Распни Христа неповинного / и лучше Варавву нам отпусти!» / Мы же возглашаем / вопль благоразумного разбойника к Нему: / «Помяни и нас во Царствии Твоем!»
Блаженны чистые сердцем, ибо они Бога узрят.
Живоносные Твои ребра / подобны источнику, бьющему из Эдема, /
Блаженны миротворцы, ибо они будут наречены сынами Божиими.
Ты был распят за меня, / чтобы мне источить прощение; / был пронзен в ребра, / чтобы струи жизни мне извести; / был гвоздями пригвожден, / чтобы я, глубиною Твоих страданий / в высоте могущества Твоего удостоверяемый, / восклицал Тебе, Податель жизни Христе: / «Слава и Кресту, Спаситель, / и страданию Твоему!»
Блаженны гонимые за правду, ибо их есть Царство Небесное.
При распятии Твоем Христе, / все творение, видя
Блаженны вы, когда будут поносить вас и гнать и всячески неправедно злословить за Меня.
Рукописание
Радуйтесь и веселитесь, ибо велика ваша награда на небесах.
Вознесенный на Кресте, / и уничтоживший силу смерти, Господи, / и изгладивший как Бог рукописание против нас! / Покаяние разбойника и нам даруй, единый Человеколюбец, / с верою служащим Тебе, Христе Боже наш, и взывающим: / «Помяни и нас во Царствии Твоём!»
Слава Отцу, и Сыну, и Святому Духу.
Единодушно помолимся, все верные, / чтобы
И ныне, и всегда, и во веки веков. Аминь.
Богородичен: Матерь Твою, Христе, / по плоти без семени родившую Тебя, и Деву истинную, / и после родов пребывшую неповрежденной, – / Ее мы побуждаем к ходатайству / пред Тобою, Владыка Многомилостивый! / Прощение согрешений даруй непрестанно восклицающим: / «Помяни и нас во Царствии Твоём!»
Ектения малая
Снова и снова в мире Господу помолимся.
Хор: Господи, помилуй.
Защити, спаси, помилуй и сохрани нас, Боже, Твоею благодатию.
Хор: Господи, помилуй.
Пресвятую, пречистую, преблагословенную, славную Владычицу нашу Богородицу и Приснодеву Марию со всеми святыми помянув, сами себя и друг друга, и всю жизнь нашу Христу Богу предадим.
Хор: Тебе, Господи.
Священник возглашает: Ибо Тебя хвалят все Силы небесные, и Тебе славу воссылаем, Отцу, и Сыну, и Святому Духу ныне, и всегда, и во веки веков.
Хор: Аминь.
Диакон: Будем внимать. Премудрость.
Прокимен, глас 4
Разделили одежды мои себе / и об одеянии моём бросали жребий. Стих: Боже, Боже мой, внемли мне, для чего Ты оставил меня? Пс 21:19, 2а
Диакон: Дабы удостоиться нам услышать святое Евангелие, Господа Бога молим.
Хор: Господи, помилуй. (3)
Диакон: Премудрость. Станем благоговейно. Услышим святое Евангелие.
Священник: Мир всем.
Хор: И духу твоему.
Священник: От Матфея святого Евангелия чтение.
Хор: Слава Страстям Твоим, Господи, слава Тебе.
Диакон: Будем внимать.
И читает священник седьмое Евангелие Святых Страстей Господних.
Евангелие от Матфея,
зачало 113
В то время, воины, придя на место, называемое Голгофа, что значит Лобное место, дали Иисусу пить вина, смешанного с желчью; и отведав, Он не захотел пить. Распяв же Его, они разделили между собой одежды Его, бросая жребий; и, сидя, стерегли Его там. И поставили над головой Его надпись с обозначением вины Его: Это – Иисус, Царь Иудейский. Тогда распинают с Ним двух разбойников: одного справа, и другого слева. А прохожие хулили Его, кивая головами своими и говоря: Разрушающий храм и в три дня Воздвигающий! Спаси Себя Самого, если Ты Сын Божий, и сойди с креста. Подобным образом и первосвященники, издеваясь вместе с книжниками и старейшинами, говорили: других спас, Себя Самого не может спасти! Он Царь Израилев, пусть сойдет теперь с креста, и уверуем в Него; Он возложил упование на Бога; пусть избавит Его теперь, если Он угоден Ему. Ибо сказал Он: «Я Божий Сын». Также и разбойники, распятые с Ним, поносили Его. От шестого же часа тьма наступила по всей земле до часа девятого. А около девятого часа возопил Иисус громким голосом: Или, Или! лема савахфани? то есть: Боже Мой, Боже Мой! Для чего Ты Меня оставил? Некоторые же из стоявших там, услышав, сказали: Илию зовет Он. И тотчас побежал один из них, взял губку, наполнил уксусом и, наткнув на трость, давал Ему пить. Прочие же сказали: оставь; посмотрим, придет ли Илия, чтобы спасти Его. Иисус же снова возопил громким голосом и отдал дух. И вот, завеса храма разорвалась сверху донизу надвое; и земля потряслась; и камни расселись; и гробницы открылись; и многие тела усопших святых восстали; и выйдя из гробниц по восстании Его, вошли они в святой город и явились многим. Сотник же и вместе с ним стерегущие Иисуса, увидев землетрясение и все происходящее, устрашились сильно, говоря: воистину был Он Божий Сын. Мф 27:33–54
Хор: Слава долготерпению Твоему, Господи.
Псалом 50
Чтец: Помилуй меня, Боже, по великой милости Твоей и по множеству щедрот Твоих изгладь беззаконие моё; совершенно омой меня от беззакония моего, и от греха моего очисти меня. Ибо беззаконие моё я знаю, и грех мой всегда предо мною. Тебе, Единому, я согрешил и злое пред Тобою сотворил, – да будешь оправдан в словах Твоих и победишь, если вступят с Тобою в суд. Ибо вот, я в беззакониях зача́т, и во грехах родила́ меня мать моя. Ибо вот, Ты истину возлюбил, сокрытое и тайное премудрости Твоей мне открыл. Ты окропи́шь меня иссо́пом – и буду очищен; омоешь меня – и сделаюсь белее снега, дашь мне услышать радость и веселие – возрадуются кости униженные. Отврати лицо Твоё от грехов моих и все беззакония мои изгладь. Сердце чистое сотвори во мне, Боже, и Дух Правый обнови внутри меня. Не отринь меня от лица Твоего и Духа Твоего Святого не отними от меня. Возврати мне радость спасения Твоего и Духом Владычественным утверди меня. Научу беззаконных путям Твоим, и нечестивые к Тебе обратятся. Избавь меня от крове́й, Боже, Боже спасения моего, возрадуется язык мой правде Твоей. Господи, Ты откроешь уста мои, и уста мои возвестят хвалу Твою. Ибо если бы жертвы Ты восхотел, я дал бы её, – к всесожжениям не будешь благоволи́ть. Жертва Богу – дух сокрушённый, се́рдца сокрушённого и смиренного Бог не пре́зрит. Облагодете́льствуй, Господи, во благоволе́нии Твоём Сион, и да будут воздвигнуты стены Иерусалима, – тогда примешь благосклонно жертву правды, возношение и всесожжения, тогда возло́жат на алтарь Твой тельцов.
Диакон: Дабы удостоиться нам услышать святое Евангелие, Господа Бога молим.
Хор: Господи, помилуй. (3)
Диакон: Премудрость. Станем благоговейно. Услышим святое Евангелие.
Священник: Мир всем.
Хор: И духу твоему.
Священник: От Луки святого Евангелия чтение.
Хор: Слава Страстям Твоим, Господи, слава Тебе.
Диакон: Будем внимать.
И читает священник восьмое Евангелие Святых Страстей Господних.
Евангелие от Луки,
зачало 111
В то время вели и двух других злодеев на смерть вместе с Иисусом. И когда пришли на место, называемое Лобным, там распяли Его и злодеев: одного справа, другого слева. Иисус же говорил: Отче, прости им, ибо не знают они, что делают. И деля между собой одежды Его, бросали жребий. И стоял народ и смотрел. Глумились же и начальники, говоря: других спас, пусть спасет Себя Самого, если Он Христос Божий, Избранник. Надругались над Ним и воины, подходя, поднося Ему уксус и говоря: если Ты Царь Иудейский, спаси Себя Самого. Была же и надпись над Ним письменами греческими, римскими и еврейскими: Это – Царь Иудейский. И один из повешенных злодеев хулил Его: разве Ты не Христос? Спаси Себя Самого и нас. Другой же, укоряя, сказал ему в ответ: не боишься ты Бога, ведь сам ты приговорен к тому же. И мы–то – справедливо, ибо достойное по делам нашим получаем. Он же ничего дурного не сделал. И говорил он: Иисус, вспомни обо мне, когда Ты придешь как Царь. И сказал ему Иисус: Истинно говорю тебе: сегодня со Мною будешь в раю. И было уже около шестого часа, и тьма наступила по всей земле до часа девятого, так как не стало солнца. И разорвалась завеса храма посредине. И возгласив громким голосом, Иисус сказал: Отче, в руки Твои предаю дух Мой. И сказав это, испустил последний вздох. Увидев же происшедшее, сотник прославлял Бога, говоря: действительно, Человек Этот праведен был. И весь народ, собравшийся на это зрелище, увидев происшедшее, возвращался, бия себя в грудь. Стояли же поодаль все знавшие Его, и женщины, последовавшие за Ним из Галилеи, видели это. Лк 23:32–49
Хор: Слава долготерпению Твоему, Господи.
И поем трипеснец св. Космы Маиумского, глас 6, ирмосы дважды, тропари на 12. В конце песни оба хора вместе исполняют ирмос.
Песнь 5
Ирмос: С раннего утра я стремлюсь к Тебе, Слово Божие, / по милосердию без изменения Самого Себя уничижившему / и до страданий бесстрастно преклонившемуся; / мир даруй мне, падшему, Человеколюбец.
Припев: Слава Тебе, Боже наш, слава Тебе.
Ныне с омытыми ногами и уже очищенные / причащением божественного таинства, / служители Твои, Христе, взошли с Тобою / с Сиона на великую гору Елеонскую, / воспевая Тебя, Человеколюбец.
Слава Отцу, и Сыну, и Святому Духу, и ныне, и всегда, и во веки веков. Аминь.
«Смотрите», – сказал Ты, – друзья, не ужасайтесь; / ибо ныне приблизился час / быть Мне взятым
И ирмос: С раннего утра я стремлюсь к Тебе, Слово Божие, / по милосердию без изменения Самого Себя уничижившему / и до страданий бесстрастно преклонившемуся; / мир даруй мне, падшему, Человеколюбец.
Ектения малая
Снова и снова в мире Господу помолимся.
Хор: Господи, помилуй.
Защити, спаси, помилуй и сохрани нас, Боже, Твоею благодатию.
Хор: Господи, помилуй.
Пресвятую, пречистую, преблагословенную, славную Владычицу нашу Богородицу и Приснодеву Марию со всеми святыми помянув, сами себя и друг друга, и всю жизнь нашу Христу Богу предадим.
Хор: Тебе, Господи.
Священник возглашает: Ибо Ты Царь мира и Спаситель душ наших, и Тебе славу воссылаем, Отцу, и Сыну, и Святому Духу, ныне и всегда, и во веки веков.
Хор: Аминь.
Кондак Великой Пятницы,
глас 8
Придите все, Распятого за нас воспоем. / Ибо Мария увидела Его на Древе и восклицала: / «Хотя Ты и распятие претерпеваешь, / Ты – Сын и Бог мой».
Икос: Агница – Мария, / видя Агнца Своего, на заклание влекомого, / терзаясь, следовала
Песнь 8
Ирмос: Столп с мерзостью богопротивною / Божественные отроки предали позору; / а неистовствующий против Христа / синедрион беззаконных замышляет тщетное, / убить старается Держащего жизнь в руке
Припев: Слава Тебе, Боже наш, слава Тебе.
«С очей ваших», – сказал Ты, Христе, ученикам, – / «стряхните ныне сон и бодрствуйте в молитве, / чтобы не впасть вам в искушение; / особенно же ты, Симон; / ведь сильнейшему бо́льшее испытание; / познай Петр, Меня, / Которого все творение благословляет, / прославляя вовеки!»
Припев: Слава Тебе, Боже наш, слава Тебе.
«Негодное слово никогда / не выйдет из уст моих; / с Тобой умру, Владыка, как благомыслящий, / хотя бы все отреклись», – воскликнул Петр; – / «не плоть и кровь,
Припев: Слава Тебе, Боже наш, слава Тебе.
«Не всю глубину / Божественной премудрости и знания ты исследовал / и бездны судов Моих не постиг Ты, человек», – сказал Господь; – / «итак, будучи плотью, не хвались; / ибо трижды отречешься от Меня, / Которого все творение благословляет, / прославляя вовеки!»
Благословим Отца, и Сына, и Святого Духа, Господа, и ныне, и всегда, и во веки веков. Аминь.
«Отказываешься ты, Симон Петр, / но скоро убедишься в том, что сказано; / и одна
Хвалим, благословляем, поклоняемся Господу, воспевая и превознося
И снова ирмос: Столп с мерзостью богопротивною / Божественные отроки предали позору; / а неистовствующий против Христа / синедрион беззаконных замышляет тщетное, / убить старается Держащего жизнь в руке
Честнейшую не поем.
Песнь 9
Ирмос: Честью высшую Херувимов / и несравненно славнейшую Серафимов, / девственно Бога–Слово родившую, / истинную Богородицу – / Тебя величаем.
Припев: Слава Тебе, Боже наш, слава Тебе.
Губительный отряд богоненавистников, / синагога подлых богоубийц / предстали пред Тобою, Христе, / и как преступника влекли Создателя всего, / Которого мы величаем.
Припев: Слава Тебе, Боже наш, слава Тебе.
Нечестивцы, Закона не понимавшие / и изречения пророков изучавшие напрасно, / как овцу влекли, чтобы неправедно заклать / Тебя, Владыку всех, / Которого мы величаем.
Припев: Слава Тебе, Боже наш, слава Тебе.
Данную народам Жизнь священники с книжниками, / подвигнутые собственной завистливою злобой, / отдали на убиение, – Подателя жизни по естеству, / Которого мы величаем.
Слава Отцу, и Сыну, и Святому Духу, и ныне, и всегда, и во веки веков. Аминь.
Окружили Тебя, как псы многие, / стали бить Тебя, Царь, ударяя по щеке, / допрашивали Тебя и ложно на Тебя свидетельствовали, / и все претерпев, Ты спас всех.
Ирмос: Честью высшую Херувимов / и несравненно славнейшую Серафимов, / девственно Бога–Слово родившую, / истинную Богородицу – / Тебя величаем.
Ектения малая
Снова и снова в мире Господу помолимся.
Хор: Господи, помилуй.
Защити, спаси, помилуй и сохрани нас, Боже, Твоею благодатию.
Хор: Господи, помилуй.
Пресвятую, пречистую, преблагословенную, славную Владычицу нашу Богородицу и Приснодеву Марию со всеми святыми помянув, сами себя и друг друга, и всю жизнь нашу Христу Богу предадим.
Хор: Тебе, Господи.
Священник возглашает: Ибо Тебя хвалят все Силы небесные, и Тебе славу воссылаем, Отцу и Сыну и Святому Духу, ныне и всегда, и во веки веков.
Хор: Аминь.
Ексапостиларий трижды
Разбойника благоразумного / в тот же день Ты рая удостоил, Господи. / И меня древом Крестным просвети / и спаси меня. (3)
Диакон: Дабы удостоиться нам услышать святое Евангелие, Господа Бога молим.
Хор: Господи, помилуй. (3)
Диакон: Премудрость. Станем благоговейно. Услышим святое Евангелие.
Священник: Мир всем.
Хор: И духу твоему.
Священник: От Иоанна святого Евангелия чтение.
Хор: Слава Страстям Твоим, Господи, слава Тебе.
Диакон: Будем внимать.
И читает священник девятое Евангелие Святых Страстей Господних.
Евангелие от Иоанна,
зачало 61а
В то время стояли у креста Иисуса Матерь Его и сестра Матери Его, Мария Клеопова и Мария Магдалина. Иисус же, увидев Матерь и ученика, близ стоящего, которого Он любил, говорит Матери: Женщина, вот сын Твой. Потом говорит ученику: вот Матерь твоя. И с того часа взял ученик Ее к себе. После этого Иисус, зная, что уже все совершилось, говорит, дабы свершилось Писание: жажду. Стоял тут сосуд, полный уксуса. Тогда наткнув на копье губку, полную уксуса, поднесли к Его устам. И когда вкусил Иисус уксуса, Он сказал: совершилось. И склонив голову, предал дух. А так как была пятница, то Иудеи, чтобы тела не остались на кресте в субботу – ибо день той субботы был день великий, – попросили Пилата перебить у них голени и снять их. Итак, пришли воины, и у первого перебили голени, и у другого, распятого с Ним. Придя же к Иисусу, они, когда увидели, что Он уже умер, не перебили у Него голеней, но один из воинов копьем пронзил Ему ребра, и вышла тотчас кровь и вода. И видевший засвидетельствовал, и истинно его свидетельство, и он знает, что истинное говорит, чтобы и вы верили. Ибо произошло это, да исполнится Писание: кость Его да не сокрушится. И еще другое Писание говорит: Будут смотреть на Того, Кого пронзили.
Ин 19:25–37
Хор: Слава долготерпению Твоему, Господи.
И затем читаются хвалитные псалмы (148 – 150).
Начинает чтец так: Хвалите Господа с небес. Тебе подобает песнь, Богу. Хвалите Господа с небес, хвалите Его в вышних. Тебе подобает песнь, Богу. Хвалите Его, все Ангелы Его, хвалите Его, все воинства Его. Тебе подобает песнь, Богу.
И далее: Хвалите Его, солнце и луна, хвалите Его, все звёзды и свет. Хвалите Его, небеса небес, и вода,
Воспойте Господу песнь новую, хвала Ему в собрании святых. Да возвеселится Израиль о Сотворившем его, и сыны́ Сиона да возрадуются о Царе Своём: да восхвалят имя Его в хороводе, на тимпа́не и псалтири да сыграют Ему, ибо благоволи́т Господь к народу Своему и возвысит кротких во спасение. Восхвалятся святые во славе и возрадуются на ложах своих: величания Богу в гортани их и мечи обоюдоо́стрые в руках их, чтобы совершить отмщение среди племён, обличение среди народов, связать царей их узами и славных их – ручными оковами железными.
На 6: Совершить среди них суд предписанный; / слава сия будет всем святым Его.
Хвалите Бога во святых Его, / хвалите Его на тверди силы Его.
На 4: Хвалите Его за могущество Его, / хвалите Его по множеству величия Его.
Стихиры на 4, глас 3.
Византийца
Два злых дела совершил / первородный сын Мой, Израиль: / он оставил Меня, Источник воды живой, / и вырыл себе колодец разбитый; / Меня распял на Древе, / а Варавву выпросил и освободил. / Изумилось при этом небо / и солнце сокрыло свои лучи. / Ты же, Израиль, не устыдился, но смерти предал Меня. / Прости им, Отче Святой, / ибо они не знают, что соделали.
Хвалите Его со звуком трубным, / хвалите Его на псалтири и гуслях.
Два злых дела совершил / первородный сын Мой, Израиль: / он оставил Меня, Источник воды живой, / и вырыл себе колодец разбитый; / Меня распял на Древе, / а Варавву выпросил и освободил. / Изумилось при этом небо / и солнце сокрыло свои лучи. / Ты же, Израиль, не устыдился, но смерти предал Меня. / Прости им, Отче Святой, / ибо они не знают, что соделали.
На 2: Хвалите Его на тимпа́не и в хороводе, / хвалите Его на струнах и орга́не.
Каждый член святого Твоего тела / претерпел бесчестие за нас: / глава – терния, лицо – оплевания, / щеки – удары, / уста – вкус в уксусе растворенной желчи, / уши – нечестивые поношения, / спина – бичевание, и рука – трость, / все тело – растяжение на Кресте, / конечности – гвозди, и ребра – копье. / Пострадавший за нас / и от страданий освободивший нас, / сошедший к нам по человеколюбию и вознесший нас, / всесильный Спаситель, помилуй нас!
Хвалите Его на кимва́лах благозвучных, хвалите Его на кимва́лах звонких. / Всё, что́ дышит, да восхвалит Господа!
Когда Ты, Христе, был распят, / все творение видя это затрепетало, / основания земли потряслись в страхе могущества Твоего. / Ибо когда Ты в сей день был вознесен, род евреев погиб, / завеса храма разорвалась надвое, / гробницы открылись, / и мертвые воскресли из могил; / сотник, увидев чудо, ужаснулся. / Предстоящая же Матерь Твоя, / рыдая в материнской скорби, взывала: / «Как Мне не плакать / и не бить Себя от горя в грудь, / видя Тебя, как осужденного, / обнаженным, висящим на Кресте?» / Распятый и погребенный и воскресший из мертвых, / Господи, слава Тебе.
Слава Отцу, и Сыну, и Святому Духу.
Глас 6: Совлекли с Меня одежды Мои / и облекли Меня в плащ багряный, / возложили на голову Мою венец из терний / и в правую Мою руку дали трость, / чтобы Я сокрушил их, как сосуды горшечника.
И ныне, и всегда, и во веки веков. Аминь.
Глас тот же, Андрея Критского: Спину Мою Я отдал на бичевание / и лица Моего не отвратил от оплеваний, / предстал на суд Пилата и Крест претерпел / ради спасения мира.
Диакон: Дабы удостоиться нам услышать святое Евангелие, Господа Бога молим.
Хор: Господи, помилуй. (3)
Диакон: Премудрость. Станем благоговейно. Услышим святое Евангелие.
Священник: Мир всем.
Хор: И духу твоему.
Священник: От Марка святого Евангелия чтение.
Хор: Слава Страстям Твоим, Господи, слава Тебе.
Диакон: Будем внимать.
И читает священник десятое Евангелие Святых Страстей Господних.
Евангелие от Марка,
зачало 69а
В то время пришел Иосиф из Аримафеи, видный член совета, который и сам пребывал в ожидании Царства Божия. Он осмелился войти к Пилату и попросил тело Иисуса. Пилат удивился, что Он уже мертв; и призвав сотника, спросил его: давно ли Он умер? И узнав от сотника, даровал тело Иосифу. И купив полотно, он снял Его, обвил полотном и положил Его в гробницу, которая была высечена в скале; и привалил камень ко входу в гробницу. Мария же Магдалина и Мария Иоситова смотрели, где Он был положен. Мк 15:43–47
Хор: Слава долготерпению Твоему, Господи.
Славословие вседневное
Чтец: Слава Тебе, показавшему нам свет.
Слава в вышних Богу, и на земле мир, среди людей – благоволение. Восхваляем Тебя, благословляем Тебя, поклоняемся Тебе, славословим Тебя, благодарим Тебя ради великой славы Твоей. Господи, Царь Небесный, Боже Отче Вседержитель, Господи, Сын Единородный Иисусе Христе, и Дух Святой! Господи Боже, Агнец Божий, Сын Отчий, подъемлющий грех мира, помилуй нас. Подъемлющий грехи мира, прими молитву нашу, Сидящий справа от Отца, помилуй нас. Ибо Ты – один Свят, Ты один – Господь, Иисус Христос, во славу Бога Отца. Аминь. На всякий день благословлю Тебя и восхвалю имя Твоё во веки, и в век века. Господи, Ты стал для нас прибежищем от рода в род. Я сказал: Господи, помилуй меня, исцели душу мою, ибо я согрешил пред Тобой. Господи, к Тебе я прибег, научи меня творить волю Твою, ибо Ты – Бог мой. Ибо у Тебя источник жизни, во свете Твоём мы увидим свет. Простри милость Твою к знающим Тебя. Сподоби, Господи, в день сей без греха сохраниться нам. Благословен Ты, Господи, Боже отцов наших, и хвально и прославлено имя Твоё вовеки. Аминь. Да будет, Господи, милость Твоя на нас, как мы́ уповаем на Тебя. Благословен Ты, Господи, научи меня повелениям Твоим. Благословен Ты, Владыка, вразуми меня повелениями Твоими. Благословен Ты, Святой, просвети меня повелениями Твоими. Господи, милость Твоя вовек, созданий рук Твоих не пре́зри. Тебе подобает хвала, Тебе подобает пение, Тебе слава подобает, Отцу, и Сыну, и Святому Духу, ныне, и всегда, и во веки веков. Аминь.
Ектения просительная
Исполним утреннюю молитву нашу Господу.
Хор: Господи, помилуй.
Защити, спаси, помилуй и сохрани нас, Боже, Твоею благодатию.
Хор: Господи, помилуй.
Дня сего совершенного, святого, мирного и безгрешного у Господа просим.
Хор: Подай, Господи.
Ангела мира, верного наставника, хранителя душ и тел наших у Господа просим.
Хор: Подай, Господи.
Прощения и оставления грехов и согрешений наших у Господа просим.
Хор: Подай, Господи.
Доброго и полезного душам нашим и мира мiру у Господа просим.
Хор: Подай, Господи.
Прочее время жизни нашей в мире и покаянии окончить у Господа просим.
Хор: Подай, Господи.
Христианской кончины жизни нашей безболезненной, непостыдной, мирной, и доброго ответа на Страшном суде Христовом просим.
Хор: Подай, Господи.
Пресвятую, пречистую, преблагословенную, славную Владычицу нашу Богородицу и Приснодеву Марию со всеми святыми помянув, сами себя и друг друга, и всю жизнь нашу Христу Богу предадим.
Хор: Тебе, Господи.
Священник возглашает: Ибо Ты – Бог милости, щедрот и человеколюбия, и Тебе славу воссылаем, Отцу и Сыну и Святому Духу, ныне и всегда, и во веки веков.
Хор: Аминь.
Священник: Мир всем.
Хор: И духу твоему.
Диакон: Главы наши пред Господом преклоним.
Хор: Тебе, Господи.
Священник возглашает: Ибо Ты милуешь и спасаешь нас, Боже наш, и Тебе славу воссылаем, Отцу и Сыну и Святому Духу, ныне и всегда, и во веки веков.
Хор: Аминь.
Диакон: Дабы удостоиться нам услышать святое Евангелие, Господа Бога молим.
Хор: Господи, помилуй. (3)
Диакон: Премудрость. Станем благоговейно. Услышим святое Евангелие.
Священник: Мир всем.
Хор: И духу твоему.
Священник: От Иоанна святого Евангелия чтение.
Хор: Слава Страстям Твоим, Господи, слава Тебе.
Диакон: Будем внимать.
И читает священник одиннадцатое Евангелие Святых Страстей Господних.
Евангелие
от Иоанна, зачало 62
В то время попросил Пилата Иосиф из Аримафеи, бывший учеником Иисуса, но тайным из страха перед Иудеями, взять тело Иисуса. И разрешил Пилат. Пришел он и взял тело Его. Пришел же и Никодим, приходивший к Нему в первый раз ночью, и принес состав из смирны и алоя около ста фунтов. Взяли они тело Иисуса и обвили Его пеленами, с благовониями, как обыкновенно погребают Иудеи. Был же сад на том месте, где Он распят был, и в саду гробница новая, в которой еще никто не был положен. Там–то ради пятницы Иудейской, так как близко была гробница, положили Иисуса. Ин 19:38–42
Хор: Слава долготерпению Твоему, Господи.
Стихиры на стиховне
Глас 1: Все творение изменялось от страха, / видя Тебя, Христе, висящим на Кресте: / солнце омрачалось и основания земли колебались, / все сострадало Создавшему все. / Добровольно
Стих: Разделили одежды мои себе / и об одеянии моём бросали жребий. Пс 21:19
Глас 2: Народ нечестивый и преступный / для чего замышляет тщетное? / Для чего Жизнь всех он на смерть осудил? / Великое чудо, – / ибо Творец мира в руки беззаконных предается / и на Древо поднимается Человеколюбец, / чтобы освободить находившихся во аде узников, восклицавших: / «Долготерпеливый Господи, слава Тебе!»
Стих: Дали мне в пищу желчь, / и в жажде моей напоили меня уксусом. Пс 68:22
В сей день непорочная Дева, / видя Тебя, Слово, на Кресте висящим, / скорбя материнскою душою, / уязвлялась сердцем горько, / и, стеная мучительно из глубины души, / лицо и волосы терзая, сокрушалась. / Потому, ударяя Себя в грудь, / Она и восклицала жалостно: / «Увы Мне, Божественное Дитя! / Увы Мне, Свет мира! / Что
Стих: Бог же, Царь наш прежде века, / соделал спасение посреди земли. Пс 73:12
Видя висящим на Древе, Христе, / Тебя, всех Создателя и Бога, / Родившая Тебя без семени взывала горько: / «Сын Мой, куда скрылась красота облика Твоего? / Не выношу видеть Тебя распинаемым неправедно; / поспеши же, восстань, / чтобы и Я смогла увидеть / Твое воскресение из мертвых в третий день!»
Слава Отцу, и Сыну, и Святому Духу.
Глас 8: Господи, когда Ты восходил на Крест / страх и трепет напал на все творение. / И земле Ты запрещаешь поглотить распинавших Тебя, / но аду повелеваешь узников отпустить, / для возрождения смертных. / Ты, Судия живых и мертвых, / пришел даровать жизнь, а не смерть. / Человеколюбец, слава Тебе!
И ныне, и всегда, и во веки веков. Аминь.
Глас 6: Уже обмакивается тростниковое перо /
Диакон: Дабы удостоиться нам услышать святое Евангелие, Господа Бога молим.
Хор: Господи, помилуй. (3)
Диакон: Премудрость. Станем благоговейно. Услышим святое Евангелие.
Священник: Мир всем.
Хор: И духу твоему.
Священник: От Матфея святого Евангелия чтение.
Хор: Слава Страстям Твоим, Господи, слава Тебе.
Диакон: Будем внимать.
И читает священник двенадцатое Евангелие Святых Страстей Господних.
Евангелие от Матфея,
зачало 114
На другой день, который приходится после пятницы, собрались первосвященники и фарисеи к Пилату и сказали: господин, мы вспомнили, что обманщик тот сказал, еще будучи в живых: «через три дня восстану». Повели поэтому охранять гробницу до третьего дня, чтобы ученики, придя, не украли Его, и не сказали бы народу: «восстал из мертвых»; и будет последний обман хуже первого. Сказал им Пилат: имеете стражу; идите, охраняйте, как знаете. И они пошли и охраняли гробницу, запечатав камень и приставив стражу. Мф 27:62–66
Хор: Слава долготерпению Твоему, Господи.
Чтец: Благо есть славить Господа и петь имени Твоему, Всевышний, возвещать ранним утром милость Твою и истину Твою во всякую ночь. Пс 91:2–3
Святой Боже, Святой Крепкий, Святой Бессмертный, помилуй нас. (3)
Слава Отцу, и Сыну, и Святому Духу, и ныне, и всегда, и во веки веков. Аминь.
Пресвятая Троица, помилуй нас; Господи, очисти грехи наши; Владыка, прости беззакония наши; Святой, посети и исцели немощи наши, имени Твоего ради.
Господи, помилуй. (3)
Слава Отцу, и Сыну, и Святому Духу, и ныне, и всегда, и во веки веков. Аминь.
Отче наш, Который на небесах! Да святится имя Твоё; да придёт Царство Твоё; да будет воля Твоя и на земле, как на небе; хлеб наш насущный дай нам сегодня; и прости нам долги наши, как и мы прощаем должникам нашим; и не введи нас во искушение, но избавь нас от лукавого.
Священник возглашает: Ибо Твоё есть Царство, и сила, и слава, Отца и Сына и Святого Духа, ныне и всегда, и во веки веков.
Чтец: Аминь.
Тропарь, глас 4
Искупил Ты нас от проклятия закона / драгоценною Своею Кровию: / ко Кресту пригвожденный и копьем пронзенный, / Ты людям источил бессмертие. / Спаситель наш, слава Тебе!
Ектения сугубая
Помилуй нас Боже по великой милости Твоей, молимся Тебе, услышь и помилуй.
Хор: Господи, помилуй (3).
Ещё молимся о Великом Господине и отце нашем Святейшем Патриархе (имя) и о господине нашем (высоко)преосвященнейшем митрополите (или: архиепископе или: епископе — имя), и о всём во Христе братстве нашем.
Хор: Господи, помилуй (3).
Ещё молимся о Богохранимой стране нашей, властях и воинстве её, да тихую и безмятежную жизнь проведём во всяком благочестии и чистоте.
Хор: Господи, помилуй (3).
Ещё молимся о блаженных и всегда поминаемых создателях святого храма сего (или: святой обители сей), и о всех прежде почивших отцах и братьях наших, здесь и повсюду лежащих, православных.
Хор: Господи, помилуй (3).
Ещё молимся о милости, жизни, мире, здравии, спасении, посещении, прощении и оставлении грехов рабов Божиих, братии {и прихожан} святого храма сего (или: святой обители сей).
Хор: Господи, помилуй (3).
Ещё молимся о приносящих пожертвования и творящих доброе во святом и всесвященном храме сем, о в нем трудящихся, поющих и предстоящих людях, ожидающих от Тебя великой и богатой милости.
Хор: Господи, помилуй (3).
Священник возглашает: Ибо Ты – милостивый и человеколюбивый Бог, и Тебе славу воссылаем, Отцу и Сыну и Святому Духу, ныне и всегда, и во веки веков.
Хор: Аминь.
Диакон: Премудрость.
Хор: Благослови.
Священник: Сущий благословен – Христос, Бог наш, всегда: ныне и присно и во веки веков.
Хор: Аминь. Утверди, Боже, святую православную веру, православных христиан во век века.
Священник: Пресвятая Богородица, спаси нас.
Хор: Честью высшую Херувимов / и несравненно славнейшую Серафимов, / девственно Бога–Слово родившую, / истинную Богородицу – Тебя величаем.
Священник: Слава Тебе, Христе Боже, надежда наша, слава Тебе.
Хор: Слава Отцу, и Сыну, и Святому Духу, и ныне, и всегда, и во веки веков. Аминь. Господи, помилуй. (3) Благослови.
Священник произносит отпуст
Оплевания, и бичевание, и заушения, и Крест, и смерть претерпевший за спасение мира, Христос, истинный Бог наш, по молитвам Пречистой Своей Матери, святых славных и всехвальных Апостолов, святых и праведных богоотцов Иоакима и Анны и всех святых, помилует и спасёт нас, как благой и Человеколюбец.
Хор: Аминь.
И хор поет многолетие
Великого господина и отца нашего (имя), / Святейшего Патриарха Московского и всея Руси, / и господина нашего преосвященнейшего (имя), / митрополита (или: архиепископа, или: епископа, – название кафедры), / богохранимую страну нашу Российскую, / настоятеля, братию и прихожан святого храма сего (или: игумена с братией святой обители сей) / и всех православных христиан, / Господи, сохрани на многие лета.
Первый час совершаем отдельно.
На часах
Творение святого Кирилла,
архиепископа Александрийского.
Диакон: Благослови, владыка.
Священник: Благословен Бог наш всегда, ныне и присно, и во веки веков.
Чтец: Аминь. Слава Тебе, Боже наш слава Тебе.
Царь Небесный, Утешитель, Дух Истины, везде пребывающий и всё наполняющий, Сокровищница благ и жизни Податель, приди и вселись в нас, и очисти нас от всякой скверны, и спаси, Благой, души наши.
Святой Боже, Святой Крепкий, Святой Бессмертный, помилуй нас. (3)
Слава Отцу, и Сыну, и Святому Духу, и ныне, и всегда, и во веки веков. Аминь.
Пресвятая Троица, помилуй нас; Господи, очисти грехи наши; Владыка, прости беззакония наши; Святой, посети и исцели немощи наши, имени Твоего ради.
Господи, помилуй. (3)
Слава Отцу, и Сыну, и Святому Духу, и ныне, и всегда, и во веки веков. Аминь.
Отче наш, Который на небесах! Да святится имя Твоё; да придёт Царство Твоё; да будет воля Твоя и на земле, как на небе; хлеб наш насущный дай нам сегодня; и прости нам долги наши, как и мы прощаем должникам нашим; и не введи нас во искушение, но избавь нас от лукавого.
Священник возглашает: Ибо Твоё есть Царство, и сила, и слава, Отца и Сына и Святого Духа, ныне и всегда, и во веки веков.
Чтец: Аминь. Господи, помилуй. (12)
Слава Отцу, и Сыну, и Святому Духу, и ныне, и всегда, и во веки веков. Аминь.
Придите, поклонимся Царю нашему, Богу.
Придите, поклонимся и припадем ко Христу, Царю, нашему Богу.
Придите, поклонимся и припадем к Самому Христу, Царю и Богу нашему.
Псалом 5
Слова мои услышь, Господи, уразумей вопль мой, внемли́ гласу моления моего, Царь мой и Бог мой, ибо к Тебе помолюсь я, Господи. Рано утром услышь голос мой, рано утром предстану Тебе и буду взирать. Ибо Ты Бог, не желающий беззакония, не посе́лится при Тебе творящий зло, не пребудут и беззаконники пред очами Твоими; возненавидел Ты всех, делающих беззаконие. Ты погу́бишь всех, говорящих ложь; кровожадным и коварным гнушается Господь. Я же по множеству милости Твоей войду в дом Твой, поклонюсь пред храмом святым Твоим в страхе Твоём. Господи, поведи меня в правде Твоей ради врагов моих, направь пред Тобою путь мой. Ибо нет в устах их истины, сердце их су́етно, гроб открытый – гортань их, языка́ми своими обманывали. Осуди их, Боже, да отстанут они от замыслов своих, по множеству нечестия их изгони их, ибо они огорчили Тебя, Господи. И да возвеселятся все надеющиеся на Тебя, вовек возрадуются, и Ты посе́лишься среди них, и будут хвалиться Тобою любящие имя Твоё. Ибо Ты благослови́шь праведника, Господи; как оружием благоволе́нием Ты оградил нас.
Псалом 2
Для чего разъярились язычники и народы замыслили тщетное? Предстали цари земные и князья собра́лись вместе против Господа и против Помазанника Его: «Расторгнем узы их и сбросим с себя иго их!» Живущий на небесах осмеёт их, и Господь опозорит их. Тогда обратится к ним во гневе Своём и в ярости Своей смутит их. Я же поставлен Им царём над Сионом, горою святою Его; возвещаю повеление Господне: Господь сказал Мне: «Ты – Сын Мой, Я сегодня родил Тебя. Проси у Меня, и дам Тебе народы в наследие Твоё, и во владение Твоё – концы земли. Будешь пасти их жезло́м железным, как сосуды горшечника сокрушишь их». И ныне, цари, поймите, научи́тесь, все судьи земли́. Служи́те Господу со страхом и радуйтесь пред Ним с трепетом. Примите наставление, чтобы не прогневался Господь, и вы погибнете,
Псалом 21
Боже, Боже мой, внемли́ мне, для чего Ты оставил меня? Удалила меня от спасения вина грехопадений моих. Боже мой, я буду взывать днём – и Ты не услышишь; и ночью – и
Слава Отцу, и Сыну, и Святому Духу, и ныне, и всегда, и во веки веков. Аминь.
Аллилуия, аллилуия, аллилуия, слава Тебе, Боже. (3)
Господи, помилуй. (3)
Слава Отцу, и Сыну, и Святому Духу.
Тропарь, глас 1
Когда был распят Ты, Христе, / сокрушено было самовластие, / повержена сила врага; / ибо ни Ангел, ни человек, / но Сам Ты, Господи, спас нас, слава Тебе!
И ныне, и всегда, и во веки веков. Аминь.
Богородичен: Как назвать нам Тебя, о Благодатная? Небом? Ибо чрез Тебя воссияло Солнце правды. Раем? Ибо израстила Ты Цвет нетления. Девой? Ибо Ты пребыла нетленной. Чистой Матерью? Ибо держала во святых Твоих объятиях Сына, всех Бога. Его моли о спасении душ наших.
Затем поем три тропаря из двенадцати, повторяя их дважды.
Стихиры первого часа,
глас 8
В сей день завеса храма / во обличение беззаконным разрывается, / и солнце лучи свои скрывает, / Владыку видя распинаемым. (2)
Стих: Для чего разъярились язычники / и народы замыслили тщетное. Пс 2:1
Как овца на заклание / Ты веден был, Царь Христос, / и, как кроткий агнец, пригвожден был ко Кресту преступными людьми / за грехи наши, Человеколюбец.
Стих: Предстали цари земные и князья собрались вместе / против Господа и против Помазанника Его. Пс 2:2
Как овца на заклание / Ты веден был, Царь Христос, / и, как кроткий агнец, пригвожден был ко Кресту преступными людьми / за грехи наши, Человеколюбец.
Слава Отцу, и Сыну, и Святому Духу.
К схватившим Тебя преступникам / Ты,
И ныне, и всегда, и во веки веков. Аминь.
К схватившим Тебя преступникам / Ты,
В начале каждого часа диакон совершает каждение.
Диакон: Премудрость. Будем внимать.
Чтец:
Прокимен, глас 4
Сердце его / собирало себе беззаконие. Стих: Блажен помышляющий о нищем и бедном.
Пс 40:7б, 2а
Диакон: Премудрость.
Чтец: Пророчества Захарии чтение.
Диакон: Будем внимать.
Чтец: Так говорит Господь: Возьму жезл Мой прекрасный и отвергну его, чтобы уничтожить завет Мой, который заключил Я со всеми народами. И он уничтожен будет в день тот, и познают Хананеи, овцы, хранимые для Меня, что это – слово Господне. И скажу им: «Если это хорошо в глазах ваших,
Диакон: Премудрость.
Чтец: К галатам послания святого Апостола Павла чтение.
Диакон: Будем внимать.
Послание к галатам,
зачало 215б
Чтец: Братья, чтобы я похвалился, да не будет, разве только крестом Господа нашего Иисуса Христа, которым для меня мир распят, и я – для мира. Ибо ни обрезание ничего не значит, ни необрезание, но новая тварь. И на всех, которые будут поступать по этому правилу, мир на них и милость, и на Израиля Божия! Отныне пусть никто не причиняет мне страданий, ибо я раны Иисуса на теле моем ношу. Благодать Господа нашего Иисуса Христа с духом вашим, братья, аминь. Гал 6:14–18
Священник: Мир тебе.
Чтец: И духу твоему.
Диакон: Премудрость. Станем благоговейно. Услышим святое Евангелие.
Священник: Мир всем.
Хор: И духу твоему.
Диакон: От Матфея святого Евангелия чтение.
Хор: Слава Тебе, Господи, слава Тебе.
Диакон: Будем внимать.
Евангелие от Матфея,
зачало 110а
В то время, когда наступило утро, все первосвященники и старейшины народные, собравшись, постановили предать Иисуса смерти. И связав Его, отвели и передали Понтию Пилату, правителю. Тогда Иуда, предавший Его, увидев, что Он осужден, раскаялся и возвратил тридцать сребреников первосвященникам и старейшинам, говоря: согрешил я, предав кровь невинную. Они же сказали: какое нам дело? Смотри сам. И бросив сребреники в храме, он ушел и повесился. Первосвященники же, взяв сребреники, сказали: нельзя вложить их в храмовую казну, так как это цена крови. И приняв решение, купили на них поле горшечника, как место погребения для чужестранцев. Потому и называется поле то Полем Крови до сего дня. Тогда исполнилось сказанное чрез Иеремию пророка: и взяли тридцать сребреников, цену Оцененного, Которого оценили сыны Израилевы, и дали их за поле горшечника, как повелел мне Господь. Иисус же был поставлен перед правителем. И спросил Его правитель: Ты Царь Иудейский? Иисус же сказал: ты говоришь. И на обвинение Его первосвященниками и старейшинами Он ничего не ответил. Тогда говорит Ему Пилат: не слышишь, сколько против Тебя свидетельствуют? И Он не ответил ему ни на одно слово, так что правитель весьма удивлялся. На праздник же имел правитель обычай отпускать в угоду народу одного узника, которого они хотели. Был тогда у них узник известный, по имени Варавва. Поэтому, когда они собрались, Пилат им сказал: кого хотите, чтобы я отпустил вам: Варавву, или Иисуса, называемого Христом? Ибо он знал, что предали Его из зависти. И когда он сидел на судейском месте, жена его послала ему сказать: не делай ничего Праведнику Тому! Я сегодня в сновидении много пострадала из–за Него. Между тем первосвященники и старейшины убедили народ потребовать Варавву и погубить Иисуса. И ответил им правитель: кого из двоих хотите, чтобы я отпустил вам? Они сказали: Варавву. Говорит им Пилат: что же мне делать с Иисусом, называемым Христом? Говорят все: да будет распят! Он сказал: какое же зло Он сделал? Но они еще сильнее кричали: да будет распят! Увидев же, что ничто не помогает, но даже начинается возмущение, Пилат взял воды, умыл руки перед народом и сказал: невиновен я в крови Праведника Этого, смотрите сами. И весь народ ответил: кровь Его на нас и на детях наших. Тогда он отпустил им Варавву, Иисуса же по бичевании предал на распятие. Тогда воины правителя, взяв Иисуса в преторию, собрали вокруг Него всю когорту и, раздев Его, надели на Него плащ алый; и сплетя венец из терния, возложили на голову Его и вложили трость в правую руку Его и, преклонив перед Ним колени, надругались над Ним, говоря: да здравствует Царь Иудейский! И оплевав Его, взяли трость и били Его по голове. И когда надругались над Ним, сняли с Него плащ, и одели Его в одежды Его, и отвели Его на распятие. Выходя же встретили они Киринеянина, по имени Симона; его и заставили взять крест Его. И придя на место, называемое Голгофа, что значит Лобное место, дали Ему пить вина, смешанного с желчью; и отведав, Он не захотел пить. Распяв же Его, они разделили между собой одежды Его, бросая жребий; и, сидя, стерегли Его там. И поставили над головой Его надпись с обозначением вины Его: Это – Иисус, Царь Иудейский. Тогда распинают с Ним двух разбойников: одного справа, и другого слева. А прохожие хулили Его, кивая головами своими и говоря: Разрушающий храм и в три дня Воздвигающий! Спаси Себя Самого, если Ты Сын Божий, и сойди с креста. Подобным образом и первосвященники, издеваясь вместе с книжниками и старейшинами, говорили: других спас, Себя Самого не может спасти! Он Царь Израилев, пусть сойдет теперь с креста, и уверуем в Него; Он возложил упование на Бога; пусть избавит Его теперь, если Он угоден Ему. Ибо сказал Он: «Я Божий Сын». Также и разбойники, распятые с Ним, поносили Его. От шестого же часа тьма наступила по всей земле до часа девятого. А около девятого часа возопил Иисус громким голосом: Или, Или! лема савахфани? то есть: Боже Мой, Боже Мой! Для чего Ты Меня оставил? Некоторые же из стоявших там, услышав, сказали: Илию зовет Он. И тотчас побежал один из них, взял губку, наполнил уксусом и, наткнув на трость, давал Ему пить. Прочие же сказали: оставь; посмотрим, придет ли Илия, чтобы спасти Его. Иисус же снова возопил громким голосом и отдал дух. И вот, завеса храма разорвалась сверху донизу надвое; и земля потряслась; и камни расселись; и гробницы открылись; и многие тела усопших святых восстали; и выйдя из гробниц по восстании Его, вошли они в святой город и явились многим. Сотник же и вместе с ним стерегущие Иисуса, увидев землетрясение и все происходящее, устрашились сильно, говоря: воистину был Он Божий Сын. И много женщин смотрело издали. Они последовали за Иисусом из Галилеи, служа Ему; между ними были Мария Магдалина и Мария, мать Иакова и Иосифа, и мать сыновей Зеведеевых. Мф 27:1–56
Хор: Слава долготерпению Твоему, Господи.
Затем чтец
Стопы мои направь по слову Твоему, и да не овладеет мною никакое беззаконие. Избавь меня от клеветы человеческой, и сохраню заповеди Твои. Яви свет лица Твоего рабу Твоему и научи меня повелениям Твоим. Пс 118:133–135
Да наполнятся уста мои хвалою Тебе, Господи, чтобы мне воспевать славу Твою, весь день – великолепие Твоё. Пс 70:8
Святой Боже, Святой Крепкий, Святой Бессмертный, помилуй нас. (3)
Слава Отцу, и Сыну, и Святому Духу, и ныне, и всегда, и во веки веков. Аминь.
Пресвятая Троица, помилуй нас; Господи, очисти грехи наши; Владыка, прости беззакония наши; Святой, посети и исцели немощи наши, имени Твоего ради.
Господи, помилуй. (3)
Слава Отцу, и Сыну, и Святому Духу, и ныне, и всегда, и во веки веков. Аминь.
Отче наш, Который на небесах! Да святится имя Твоё; да придёт Царство Твоё; да будет воля Твоя и на земле, как на небе; хлеб наш насущный дай нам сегодня; и прости нам долги наши, как и мы прощаем должникам нашим; и не введи нас во искушение, но избавь нас от лукавого.
Священник возглашает: Ибо Твоё есть Царство, и сила, и слава, Отца и Сына и Святого Духа, ныне и всегда, и во веки веков.
Чтец: Аминь.
Кондак, глас 8
Придите все, Распятого за нас воспоем. / Ибо Мария увидела Его на Древе и восклицала: / «Хотя Ты и распятие претерпеваешь, / Ты – Сын и Бог мой».
Господи, помилуй. (40)
Во всякое время и на всякий час принимающий поклонение и прославление на небе и на земле Христе Боже, долготерпеливый, многомилостивый, милосерднейший, любящий праведных и милующий грешных, всех призывающий ко спасению обещанием будущих благ! Сам, Господи, прими в час сей и наши молитвы и направь жизнь нашу к заповедям Твоим: души наши освяти, тела очисти, помышления исправь, мысли очисти и избавь нас от всякой скорби, бед и муки. Огради нас святыми Твоими Ангелами, чтобы ополчением их хранимые и наставляемые достигли мы единения в вере и разумения неприступной Твоей славы, ибо Ты благословен во веки веков. Аминь.
Господи, помилуй. (3)
Слава Отцу, и Сыну, и Святому Духу, и ныне, и всегда, и во веки веков. Аминь.
Честью высшую Херувимов / и несравненно славнейшую Серафимов, / девственно Бога–Слово родившую, / истинную Богородицу – Тебя величаем.
Именем Господним благослови, отче.
Священник: Боже, сжалься над нами и благослови нас; яви нам свет лица Твоего и помилуй нас.
Чтец: Аминь.
Священник: Христе, Свет истинный, просвещающий и освящающий всякого человека приходящего в мир! Запечатлей на нас свет лица Твоего, да узрим в нем свет неприступный, и направь стопы наши к исполнению заповедей Твоих, по молитвам Пречистой Твоей Матери и всех Твоих святых. Аминь.
Придите, поклонимся Царю нашему, Богу.
Придите, поклонимся и припадем ко Христу, Царю, нашему Богу.
Придите, поклонимся и припадем к Самому Христу, Царю и Богу нашему.
Псалом 34
Суди, Господи, обидчиков моих, сразись с воюющими со мной, возьмись за оружие и щит и восстань на помощь мне! Извлеки меч и стань преградой для преследующих меня, скажи душе моей: «Я – спасение твоё». Да устыдятся и посрамя́тся ищущие душу мою, да обратятся назад и постыдятся замышляющие мне зло. Да будут они, как прах пред лицом ветра, и Ангел Господень да изгонит их; да будет путь их тёмен и скользок, и Ангел Господень да преследует их. Ибо они без причины скрыли мне погибель – сеть свою, тщетно поносили душу мою. Да настигнет его сеть, которой не знает он, и ловушка, которую скрыл, да захватит его, и в сеть – да падет в неё! Душа же моя возрадуется о Господе, насладится спасением от Него; все кости мои скажут: «Господи, Господи, кто подобен Тебе, избавляющему нищего от руки сильнейших его, и нищего и бедного – от грабителей его». Восстали на меня свидетели неправедные, о чём я не знал, вопрошали меня, воздали мне злом за добро, и бездетностью – душе моей. Я же, когда они досаждали мне, одевался в ру́бище, и смирял в посте душу мою, но молитва моя в лоно моё возвращалась. Как ближнему, как брату нашему, так я угождал; как скорбящий и сетующий – так я смирялся. И они возрадовались и собра́лись, собрали на меня удары – а я и не знал. Они разделились, но не смягчились: искушали меня, насмеялись надо мною с глумлением, скрежетали на меня зубами своими. Господи, когда Ты
Псалом 108
Боже, на хвалу мою не промолчи! Ибо уста грешника и уста коварного против меня отверзлись, наговорили на меня языко́м коварным, и словами ненависти окружили меня, и воевали со мной без причины. Вместо любви ко мне клеветали на меня, а я молился; и воздали мне злом за добро и ненавистью за любовь мою. Поставь над ним грешника, и клеветник да станет справа от него, когда будет он судиться, да выйдет осуждённым, и молитва его да будет в грех. Да будут дни его кратки, и должность его да примет другой; да будут сыновья его сиро́тами, и жена его – вдовою; скитаясь, да пересе́лятся сыновья его и нищенствуют, да будут изгнаны из развалин своих. Да взыщет заимодавец всё, что́ есть у него, и пусть разграбят чужие труды его; да не будет у него заступника, и да не будет ми́лующего сиро́т его; пусть родятся дети его на погибель, в одном поколении да изгладится имя его. Да воспомя́нется беззаконие отцов его пред Господом, и грех матери его да не изгладится; да будут пред Господом всегда, и да истребится с земли память о них за то́, что не подумал он оказать милость и преследовал человека бедного, и нищего, и сокрушённого сердцем, чтобы умертвить
Псалом 50
Помилуй меня, Боже, по великой милости Твоей и по множеству щедрот Твоих изгладь беззаконие моё; совершенно омой меня от беззакония моего, и от греха моего очисти меня. Ибо беззаконие моё я знаю, и грех мой всегда предо мною. Тебе, Единому, я согрешил и злое пред Тобою сотворил, – да будешь оправдан в словах Твоих и победишь, если вступят с Тобою в суд. Ибо вот, я в беззакониях зача́т, и во грехах родила́ меня мать моя. Ибо вот, Ты истину возлюбил, сокрытое и тайное премудрости Твоей мне открыл. Ты окропи́шь меня иссо́пом – и буду очищен; омоешь меня – и сделаюсь белее снега, дашь мне услышать радость и веселие – возрадуются кости униженные. Отврати лицо Твоё от грехов моих и все беззакония мои изгладь. Сердце чистое сотвори во мне, Боже, и Дух Правый обнови внутри меня. Не отринь меня от лица Твоего и Духа Твоего Святого не отними от меня. Возврати мне радость спасения Твоего и Духом Владычественным утверди меня. Научу беззаконных путям Твоим, и нечестивые к Тебе обратятся. Избавь меня от крове́й, Боже, Боже спасения моего, возрадуется язык мой правде Твоей. Господи, Ты откроешь уста мои, и уста мои возвестят хвалу Твою. Ибо если бы жертвы Ты восхотел, я дал бы её, – к всесожжениям не будешь благоволи́ть. Жертва Богу – дух сокрушённый, се́рдца сокрушённого и смиренного Бог не пре́зрит. Облагодете́льствуй, Господи, во благоволе́нии Твоём Сион, и да будут воздвигнуты стены Иерусалима, – тогда примешь благосклонно жертву правды, возношение и всесожжения, тогда возло́жат на алтарь Твой тельцов.
Слава Отцу, и Сыну, и Святому Духу, и ныне, и всегда, и во веки веков. Аминь.
Аллилуия, аллилуия, аллилуия, слава Тебе, Боже. (3)
Господи, помилуй. (3)
Слава Отцу, и Сыну, и Святому Духу.
Тропарь, глас 6
Господи, осудили Тебя Иудеи на смерть, Жизнь всех; / Красное море,
И ныне, и всегда, и во веки веков. Аминь.
Богородичен: Богородица, Ты – Лоза истинная, возрастившая нам жизни Плод; Тебя умоляем: ходатайствуй, Владычица с Апостолами и всеми святыми о помиловании душ наших.
Затем поем три тропаря из двенадцати, повторяя их дважды.
Стихиры третьего часа,
глас 8
Из–за страха пред Иудеями / друг Твой и близкий Петр / отрекся от Тебя, Господи, / и, рыдая, так взывал: / «Не промолчи,
Стих: Слова мои услышь, Господи, / уразумей вопль мой. Пс 5:2
Прежде священного Твоего Креста, / когда воины издевались над Тобою, Господи, / невещественные воинства поражались: / ибо увенчан был венцом глумления, / Ты, землю расписавший цветами, / и плащ осмеяния имел на Себе, / облаками одевающий твердь. / Подлинно, через такой
Стих: Внемли гласу моления моего, / Царь мой и Бог мой. Пс 5:3а
Прежде священного Твоего Креста, / когда воины издевались над Тобою, Господи, / невещественные воинства поражались: / ибо увенчан был венцом глумления, / Ты, землю расписавший цветами, / и плащ осмеяния имел на Себе, / облаками одевающий твердь. / Подлинно, через такой
Слава Отцу, и Сыну, и Святому Духу.
Глас 5: Влекомый на Крест так взывал Ты, Господи: / «За какое дело, Иудеи, / вы хотите распять Меня? /
И ныне, и всегда, и во веки веков. Аминь.
Влекомый на Крест так взывал Ты, Господи: / «За какое дело, Иудеи, / вы хотите распять Меня? /
Диакон: Премудрость. Будем внимать.
Чтец:
Прокимен, глас 4
Ибо я к ударам готов, / и страдание моё всегда предо мною. Стих: Господи, не обличи меня в ярости Твоей и не накажи меня гневом Твоим. Пс 37:18, 2
Диакон: Премудрость.
Чтец: Пророчества Исаии чтение.
Диакон: Будем внимать.
Чтец: Господь дает Мне язык научения, чтобы знать, когда следует сказать слово. Он поставил Меня рано утром, дал Мне ухо, чтобы слышать. И наставление Господне открывает Мои уши, Я же не противлюсь и не противоречу. Спину Мою Я отдал на раны, а щеки Мои – на удары; лица же Моего не отвратил от стыда оплеваний. И Господь, Господь помощником Моим сделался: потому Я не был посрамлен, но поставил лицо Моё, как твердую скалу, и познал, что не постыжусь, ибо приближается Оправдавший Меня. Кто – вступающий в тяжбу со Мною? Пусть противостанет со Мною вместе. И кто – вступающий в тяжбу со Мною? Пусть приблизится ко Мне. Вот, Господь, Господь поможет Мне: кто причинит Мне зло? Вот, все вы, как одежда, обветшаете и как
Диакон: Премудрость.
Чтец: К римлянам послания святого Апостола Павла чтение.
Диакон: Будем внимать.
Послание к римлянам,
зачало 88б
Чтец: Братья, Христос, когда мы были еще немощны, в установленное время умер за нечестивых. Ведь едва ли кто умрёт за праведного. Может быть за кого–нибудь доброго кто–то и дерзает умереть. Но Бог Свою любовь к нам доказывает тем, что Христос умер за нас, когда еще мы были грешниками. Поэтому, оправданные теперь кровью Его, мы тем более будем чрез Него спасены от гнева. Ибо если, будучи врагами, мы были примирены с Богом чрез смерть Сына Его, – тем более, примиренные, будем мы спасены в жизни Его. Рим 5:6–11
Священник: Мир тебе.
Чтец: И духу твоему.
Диакон: Премудрость. Станем благоговейно. Услышим святое Евангелие.
Священник: Мир всем.
Хор: И духу твоему.
Диакон: От Марка святого Евангелия чтение.
Хор: Слава Тебе, Господи, слава Тебе.
Диакон: Будем внимать.
Евангелие от Марка,
зачало 67б
В то время воины отвели Иисуса внутрь двора, то есть в преторию. И созывают всю когорту, и одевают Его в пурпур и, сплетя терновый венец, надевают на Него. И начали приветствовать Его: да здравствует Царь Иудейский! И били Его по голове тростью, и плевали на Него и, опускаясь на колени, поклонялись Ему. Когда же надругались над Ним, сняли с Него пурпур и одели Его в одежды Его. И выводят Его, чтобы распять Его. И заставляют некоего прохожего, Симона Киринеянина, идущего с поля, отца Александра и Руфа, взять крест Его. И приводят Его на место Голгофу, что значит в переводе: «Лобное место». И давали Ему вино со смирной; но Он не принял. И распинают Его и делят между собой одежды Его, бросая о них жребий, кому что взять. Был же час третий, когда распяли Его. И стояло обозначение вины Его в надписи: Царь Иудейский. И с Ним распинают двух разбойников, одного справа и другого слева от Него. И прохожие хулили Его, кивая головами своими и говоря: О, Разрушающий храм и Воздвигающий в три дня! Спаси Себя Самого, сойди с креста. Подобным образом и первосвященники, издеваясь вместе с книжниками, говорили друг другу: других спас, Себя Самого не может спасти! Христос, Царь Израилев, пусть сойдет теперь с креста, чтобы мы увидели, и уверовали. И распятые с Ним поносили Его. И когда настал час шестой, тьма наступила по всей земле до часа девятого. И в девятом часу возопил Иисус громким голосом: Элои, Элои! лама савахфани? что в переводе значит: Боже Мой, Боже Мой! Зачем оставил Ты Меня? И некоторые из стоявших тут, услышав, говорили: вот, Илию зовет. А кто–то побежал, наполнил губку уксусом и, наткнув на трость, давал Ему пить, говоря: оставьте, посмотрим, придет ли Илия снять Его. Иисус же, воззвав громким голосом, испустил последний вздох. И завеса храма разорвалась надвое, сверху донизу. А сотник, стоявший тут напротив Него, увидев, что Он, так возгласив, испустил последний вздох, сказал: воистину Этот Человек был Сын Божий. Смотрели издали и женщины; между ними и Мария Магдалина, и Мария, мать Иакова Меньшего и Иосита, и Саломия, те, которые следовали за Ним и служили Ему, когда Он был в Галилее, и другие многие, пришедшие вместе с Ним в Иерусалим. Мк 15:16–41
Хор: Слава долготерпению Твоему, Господи.
И далее чтец
Господь Бог благословен, благословен Господь на всякий день, даст успех нам Бог спасения нашего. Бог наш – Бог во спасение. Пс 67:20, 21
Святой Боже, Святой Крепкий, Святой Бессмертный, помилуй нас. (3)
Слава Отцу, и Сыну, и Святому Духу, и ныне, и всегда, и во веки веков. Аминь.
Пресвятая Троица, помилуй нас; Господи, очисти грехи наши; Владыка, прости беззакония наши; Святой, посети и исцели немощи наши, имени Твоего ради.
Господи, помилуй. (3)
Слава Отцу, и Сыну, и Святому Духу, и ныне, и всегда, и во веки веков. Аминь.
Отче наш, Который на небесах! Да святится имя Твоё; да придёт Царство Твоё; да будет воля Твоя и на земле, как на небе; хлеб наш насущный дай нам сегодня; и прости нам долги наши, как и мы прощаем должникам нашим; и не введи нас во искушение, но избавь нас от лукавого.
Священник возглашает: Ибо Твоё есть Царство, и сила, и слава, Отца и Сына и Святого Духа, ныне и всегда, и во веки веков.
Чтец: Аминь.
Кондак, глас 8
Придите все, Распятого за нас воспоем. / Ибо Мария увидела Его на Древе и восклицала: / «Хотя Ты и распятие претерпеваешь, / Ты – Сын и Бог мой».
Господи, помилуй. (40)
Во всякое время и на всякий час принимающий поклонение и прославление на небе и на земле Христе Боже, долготерпеливый, многомилостивый, милосерднейший, любящий праведных и милующий грешных, всех призывающий ко спасению обещанием будущих благ! Сам, Господи, прими в час сей и наши молитвы и направь жизнь нашу к заповедям Твоим: души наши освяти, тела очисти, помышления исправь, мысли очисти и избавь нас от всякой скорби, бед и муки. Огради нас святыми Твоими Ангелами, чтобы ополчением их хранимые и наставляемые достигли мы единения в вере и разумения неприступной Твоей славы, ибо Ты благословен во веки веков. Аминь.
Господи, помилуй. (3)
Слава Отцу, и Сыну, и Святому Духу, и ныне, и всегда, и во веки веков. Аминь.
Честью высшую Херувимов / и несравненно славнейшую Серафимов, / девственно Бога–Слово родившую, / истинную Богородицу – Тебя величаем.
Именем Господним благослови, отче.
Священник: Боже, сжалься над нами и благослови нас; яви нам свет лица Твоего и помилуй нас.
Чтец: Аминь.
Молитва святого Мардария
Владыка Боже, Отче Вседержитель, Господи, Сын Единородный Иисусе Христе и Дух Святой! Единое Божество, единая Сила, помилуй меня грешного, и Тебе известными путями спаси меня, недостойного раба Твоего, ибо Ты благословен во веки веков. Аминь.
Придите, поклонимся Царю нашему, Богу.
Придите, поклонимся и припадем ко Христу, Царю, нашему Богу.
Придите, поклонимся и припадем к Самому Христу, Царю и Богу нашему.
Псалом 53
Боже, именем Твоим спаси меня и силою Твоею суди меня. Боже, услышь молитву мою, вникни в слова уст моих. Ибо чужие восстали на меня, и сильные искали душу мою, и не представили Бога пред собою. Но вот, Бог помогает мне, и Господь – заступник души́ моей. Обратит Он зло на врагов моих: истиною Твоею истреби их. Я усердно принесу жертву Тебе, прославлю имя Твоё, Господи, ибо оно бла́го, ибо от всякой скорби Ты избавил меня, и на врагов моих смотрело око моё.
Псалом 139
Спаси меня, Господи, от человека злого, от мужа неправедного избавь меня: они замыслили неправду в сердце, целый день готовились к битвам; заострили язык свой, как у змеи, яд а́спидов во устах их. Сохрани меня, Господи, от руки грешника, от людей неправедных избавь меня, которые задумали поколебать стопы́ мои. Скрыли гордые сеть для меня, и ве́рви натянули, силки́ ногам моим; преткновения на пути положили мне. Я сказал Господу: «Бог мой – Ты; услышь, Господи, глас моления моего!» Господи, Господи, сила спасения моего, Ты осенил над головою моею в день битвы. Не предай меня, Господи, против желания моего грешнику. Замыслили против меня, не оставь меня, чтобы им никогда не возвыситься. Главное для круга их – труд уст их – покроет их; падут на них угли огненные, Ты низвергнешь их в мучениях, и не устоят. Муж злоязычный не преуспеет на земле, мужа неправедного зло уловит в погибель. Я познал, что совершит Господь суд нищим и тяжбу бедных. Так, праведные прославят имя Твоё, и прямодушные посе́лятся пред лицом Твоим.
Псалом 90
Живущий помощью Всевышнего под кровом Бога небесного водворится. Скажет Господу: «Заступник мой Ты и прибежище моё, Бог мой и уповаю на Него». Ибо Он избавит тебя от се́ти ловцов и от вести тревожной. За плечами Своими сокроет тебя, и под крыльями Его будешь надеяться, –
Слава Отцу, и Сыну, и Святому Духу, и ныне, и всегда, и во веки веков. Аминь.
Аллилуия, аллилуия, аллилуия, слава Тебе, Боже. (3)
Господи, помилуй. (3)
Слава Отцу, и Сыну, и Святому Духу.
Тропарь, глас 2
Спасение совершил Ты посреди земли, Христе Боже: / на Кресте простер пречистые руки Твои, / собирая все народы, взывающие: / «Господи, слава Тебе!»
И ныне, и всегда, и во веки веков. Аминь.
Богородичен: Нет у нас дерзновения из–за множества согрешений наших, но Ты умоли от Тебя Рожденного, Богородица Дева! Ибо силу многую имеет моление Матери ко благосклонному Владыке. Не пре́зри мольбы грешных, Всечистая, ибо милостив и имеет силу спасать Тот, Кто принял за нас страдание.
Затем поем три тропаря из двенадцати, повторяя их дважды.
Стихиры шестого часа,
глас 8
Так говорит Господь Иудеям: / «Народ Мой, что сделал Я тебе, / или чем тебе досадил? / Слепцам твоим Я дал увидеть свет; / прокаженных твоих очистил; / человека, лежавшего на одре, воздвиг. / Народ Мой, что сделал Я тебе / и чем Ты Мне отплатил? / За манну – желчью, за воду – уксусом; / вместо любви ко Мне / ко Кресту Меня пригвоздили. / Уже не выношу более: / призову Моих язычников, / и те Меня прославят со Отцом и Духом, / и Я дарую им жизнь вечную!» (2)
Стих: И дали мне в пищу желчь, / и в жажде моей напоили меня уксусом. Пс 68:22
Законодатели Израиля, Иудеи и фарисеи, / сонм Апостолов взывает к вам: / «Вот Храм, Который вы разрушили, / вот Агнец, Которого вы распяли, и гробу предали; / но Он воскрес Собственною властью. / Не заблуждайтесь, Иудеи, / ибо Он – спасший
Стих: Спаси меня, Боже, / ибо дошли воды до души моей. Пс 68:2
Законодатели Израиля, Иудеи и фарисеи, / сонм Апостолов взывает к вам: / «Вот Храм, Который вы разрушили, / вот Агнец, Которого вы распяли, и гробу предали; / но Он воскрес Собственною властью. / Не заблуждайтесь, Иудеи, / ибо Он – спасший
Слава Отцу, и Сыну, и Святому Духу.
Глас 5: Придите, христоносный народ, / посмотрим, о чем сговорился Иуда–предатель / с преступными священниками против Спасителя нашего: / в сей день они бессмертное Слово / признали достойным смерти / и, предав Пилату, распяли на лобном месте. / И претерпевая это, взывал Спаситель наш говоря: / «Прости им, Отче, этот грех, / чтобы язычники познали / Мое воскресение из мертвых!»
И ныне, и всегда, и во веки веков. Аминь.
Придите, христоносный народ, / посмотрим, о чем сговорился Иуда–предатель / с преступными священниками против Спасителя нашего: / в сей день они бессмертное Слово / признали достойным смерти / и, предав Пилату, распяли на лобном месте. / И претерпевая это, взывал Спаситель наш говоря: / «Прости им, Отче, этот грех, / чтобы язычники познали / Мое воскресение из мертвых!»
Диакон: Премудрость. Будем внимать.
Чтец:
Прокимен, глас 4
Господи, Господь наш, / как чудно имя Твоё по всей земле. Стих: Ибо превознеслось великолепие Твоё превыше небес. Пс 8:2
Диакон: Премудрость.
Чтец: Пророчества Исаии чтение.
Диакон: Будем внимать.
Чтец: Так говорит Господь: Вот, уразумеет Отрок Мой, и вознесется, и прославится, и возвысится весьма. Настолько изумятся о Тебе многие, насколько бесславен будет у людей вид Твой, и слава Твоя – у сынов человеческих! Та́к удивятся народы многие о Нем, и удержат цари уста свои; ибо те, кому не было возвещено о Нем, увидят, и те, кто не слышали, уразумеют. Господи! Кто поверил слышанному от нас? И мышца Господня кому открылась? Возвестили мы,
Диакон: Премудрость.
Чтец: К евреям послания святого Апостола Павла чтение.
Диакон: Будем внимать.
Послание к евреям,
зачало 306
Чтец: Братья, и Освящающий и освящаемые, все – от Одного: по этой причине Он не стыдится называть их братьями, говоря: «Возвещу имя Твоё братьям Моим; посреди собрания воспою Тебя». И еще: «Я буду уповать на Него». И еще: «Вот Я и дети, которых Мне дал Бог». Поэтому, как дети причастны крови и плоти, так и Он стал общником крови и плоти, чтобы чрез смерть упразднить имеющего власть над смертью, то есть диавола, и освободить всех тех, которые в страхе смерти были всю жизнь подвержены рабству. Ибо, несомненно, Он не природу ангелов принимает, но семя Авраамово принимает. Поэтому Он должен был во всем быть подобным братьям, чтобы стать милостивым и верным Первосвященником в служении пред Богом для умилостивления за грехи народа. Ибо, как Он пострадал, Сам быв искушён, то может искушаемым помочь. Евр 2:11–18
Священник: Мир тебе.
Чтец: И духу твоему.
Диакон: Премудрость. Станем благоговейно. Услышим святое Евангелие.
Священник: Мир всем.
Хор: И духу твоему.
Диакон: От Луки святого Евангелия чтение.
Хор: Слава Тебе, Господи, слава Тебе.
Диакон: Будем внимать.
Евангелие от Луки,
зачало 111
В то время вели и двух других злодеев на смерть вместе с Иисусом. И когда пришли на место, называемое Лобным, там распяли Его и злодеев: одного справа, другого слева. Иисус же говорил: Отче, прости им, ибо не знают они, что делают. И деля между собой одежды Его, бросали жребий. И стоял народ и смотрел. Глумились же и начальники, говоря: других спас, пусть спасет Себя Самого, если Он Христос Божий, Избранник. Надругались над Ним и воины, подходя, поднося Ему уксус и говоря: если Ты Царь Иудейский, спаси Себя Самого. Была же и надпись над Ним письменами греческими, римскими и еврейскими: Это – Царь Иудейский. И один из повешенных злодеев хулил Его: разве Ты не Христос? Спаси Себя Самого и нас. Другой же, укоряя, сказал ему в ответ: не боишься ты Бога, ведь сам ты приговорен к тому же. И мы–то – справедливо, ибо достойное по делам нашим получаем. Он же ничего дурного не сделал. И говорил он: Иисус, вспомни обо мне, когда Ты придешь как Царь. И сказал ему Иисус: Истинно говорю тебе: сегодня со Мною будешь в раю. И было уже около шестого часа, и тьма наступила по всей земле до часа девятого, так как не стало солнца. И разорвалась завеса храма посредине. И возгласив громким голосом, Иисус сказал: Отче, в руки Твои предаю дух Мой. И сказав это, испустил последний вздох. Увидев же происшедшее, сотник прославлял Бога, говоря: действительно, Человек Этот праведен был. И весь народ, собравшийся на это зрелище, увидев происшедшее, возвращался, бия себя в грудь. Стояли же поодаль все знавшие Его, и женщины, последовавшие за Ним из Галилеи, видели это. Лк 23:32–49
Хор: Слава долготерпению Твоему, Господи.
И далее чтец
Скоро да встретит нас сострадание Твоё, Господи, ибо мы обнищали весьма. Помоги нам, Боже, Спаситель наш, ради славы имени Твоего, Господи, избавь нас, и прости грехи наши ради имени Твоего. Пс 78:8б, 9
Святой Боже, Святой Крепкий, Святой Бессмертный, помилуй нас. (3)
Слава Отцу, и Сыну, и Святому Духу, и ныне, и всегда, и во веки веков. Аминь.
Пресвятая Троица, помилуй нас; Господи, очисти грехи наши; Владыка, прости беззакония наши; Святой, посети и исцели немощи наши, имени Твоего ради.
Господи, помилуй. (3)
Слава Отцу, и Сыну, и Святому Духу, и ныне, и всегда, и во веки веков. Аминь.
Отче наш, Который на небесах! Да святится имя Твоё; да придёт Царство Твоё; да будет воля Твоя и на земле, как на небе; хлеб наш насущный дай нам сегодня; и прости нам долги наши, как и мы прощаем должникам нашим; и не введи нас во искушение, но избавь нас от лукавого.
Священник возглашает: Ибо Твоё есть Царство, и сила, и слава, Отца и Сына и Святого Духа, ныне и всегда, и во веки веков.
Чтец: Аминь.
Кондак, глас 8
Придите все, Распятого за нас воспоем. / Ибо Мария увидела Его на Древе и восклицала: / «Хотя Ты и распятие претерпеваешь, / Ты – Сын и Бог мой».
Господи, помилуй. (40)
Во всякое время и на всякий час принимающий поклонение и прославление на небе и на земле Христе Боже, долготерпеливый, многомилостивый, милосерднейший, любящий праведных и милующий грешных, всех призывающий ко спасению обещанием будущих благ! Сам, Господи, прими в час сей и наши молитвы и направь жизнь нашу к заповедям Твоим: души наши освяти, тела очисти, помышления исправь, мысли очисти и избавь нас от всякой скорби, бед и муки. Огради нас святыми Твоими Ангелами, чтобы ополчением их хранимые и наставляемые достигли мы единения в вере и разумения неприступной Твоей славы, ибо Ты благословен во веки веков. Аминь.
Господи, помилуй. (3)
Слава Отцу, и Сыну, и Святому Духу, и ныне, и всегда, и во веки веков. Аминь.
Честью высшую Херувимов / и несравненно славнейшую Серафимов, / девственно Бога–Слово родившую, / истинную Богородицу – Тебя величаем.
Именем Господним благослови, отче.
Священник: Боже, сжалься над нами и благослови нас; яви нам свет лица Твоего и помилуй нас.
Чтец: Аминь.
Молитва св. Василия Великого
Боже и Господи Сил и всего творения Создатель, по милосердию беспримерной милости Твоей, Единородного Сына Твоего, Господа нашего Иисуса Христа ниспославший для спасения рода нашего и священным Его Крестом рукописание грехов наших разорвавший и им же восторжествовавший над начальствами и властителями тьмы! Сам, человеколюбивый Владыка, прими эти благодарственные и молебные прошения и от нас грешных, и избавь нас от всякого гибельного и мрачного согрешения и от всех стремящихся причинить нам зло видимых и невидимых врагов. Пригвозди страхом пред Тобою плоть нашу и не дай уклониться сердцам нашим к словам или помыслам порочным, но любовью к Тебе уязви души наши, чтобы мы, к Тебе всегда взирающие и исходящим от Тебя светом направляемые, созерцая Тебя, неприступный и вечный Свет, непрестанное славословие и благодарение Тебе воссылали, безначальному Отцу с Единородным Твоим Сыном и всесвятым, и благим, и животворящим Твоим Духом, ныне, и всегда, и во веки веков. Аминь.
Придите, поклонимся Царю нашему, Богу.
Придите, поклонимся и припадем ко Христу, Царю, нашему Богу.
Придите, поклонимся и припадем к Самому Христу, Царю и Богу нашему.
Псалом 68
Спаси меня, Боже, ибо дошли воды до души моей. Я был ввергнут в глубокую тину, и не на чем стать, вошёл в глуби́ны моря, и буря потопила меня. Устал я кричать, охрипла гортань моя, померкли глаза мои от ожидания Бога моего. Стало больше, чем воло́с на голове моей, ненавидящих меня напрасно, укрепились враги мои, изгоняющие меня неправедно; за то, что́ не похитил, я возмещал. Боже, Ты познал безумие моё, и согрешения мои от Тебя не сокрылись. Да не постыдятся о мне надеющиеся на Тебя, Господи, Господи сил, и да не посрамя́тся о мне ищущие Тебя, Боже Израилев! Ибо ради Тебя я претерпел поношение; покрыл стыд лицо моё. Чужим я стал для братьев моих и посторонним для сынов матери моей, ибо ревность о доме Твоём снедает меня, и поношения поносящих Тебя пали на меня. И облек я постом душу мою, – и это стало в поношение мне; и возложил на себя,
Псалом 69
Боже, на помощь мне обратись, Господи, помочь мне поспеши. Да устыдятся и посрамя́тся ищущие душу мою, да обратятся вспять и постыдятся желающие мне зла, да возвратятся то́тчас со стыдом говорящие мне: «Хорошо же, хорошо же!» Да возрадуются и возвеселятся о Тебе все ищущие Тебя, Боже, и да говорят непрестанно: «Да возвеличится Господь» любящие спасение Твоё. Я же беден и нищ; Боже, помоги мне. Помощник мой и избави́тель мой – Ты; Господи, не замедли!
Псалом 85
Склони, Господи, ухо Твоё и услышь меня, ибо я беден и нищ. Сохрани душу мою, ибо я благочестив; спаси раба Твоего, Боже мой, уповающего на Тебя. Помилуй меня, Господи, ибо буду взывать к Тебе весь день. Возвесели душу раба Твоего, ибо к Тебе я возвысил душу мою. Ибо Ты, Господи, благ, и кроток, и многомилостив ко всем призывающим Тебя. Услышь, Господи, молитву мою и внемли́ гласу моления моего. В день скорби моей я воззвал к Тебе, ибо Ты услышал меня. Нет подобного Тебе среди богов, Господи, и нет
Сотвори на мне зна́мение ко благу, и да увидят ненавидящие меня и постыдятся, ибо Ты, Господи, помог мне и утешил меня.
Слава Отцу, и Сыну, и Святому Духу, и ныне, и всегда, и во веки веков. Аминь.
Аллилуия, аллилуия, аллилуия, слава Тебе, Боже. (3)
Господи, помилуй. (3)
Слава Отцу, и Сыну, и Святому Духу.
Тропарь, глас 8
Видя Начальника жизни / на Кресте повешенным, разбойник говорил: / «Если бы Распятый с нами не был Богом воплощенным, / солнце не сокрыло бы лучей своих / и земля бы в трепете не сотрясалась. / Но, все терпящий Господи, / помяни меня во Царствии Твоём!»
И ныне, и всегда, и во веки веков. Аминь.
Богородичен: Ради нас рожденный от Девы и распятие претерпевший, ниспровергший смертью смерть и явивший воскресение как Бог, не пре́зри, Благой, созданных рукою Твоею; яви человеколюбие Твоё, Милостивый, прими родившую Тебя Богородицу, ходатайствующую за нас, и спаси, Спаситель наш, людей отчаявшихся.
Затем поем три тропаря из двенадцати, повторяя их дважды.
Стихиры девятого часа, глас 7
Страшно было видеть / Творца неба и земли висящим на Кресте, / солнце помраченным, / день снова превратившимся в ночь, / и землю из гробниц высылающую тела мертвых; / с ними мы поклоняемся Тебе, / спаси нас, Господи! (2)
Стих: Разделили одежды мои себе / и об одеянии моём бросали жребий. Пс 21:19
Когда ко Кресту пригвоздили беззаконники Тебя, Господа славы, / Ты взывал к ним: / «Чем Я вас огорчил или чем прогневал? / Кто больше Меня вас избавлял от скорби? / И ныне чем вы Мне воздаете? – Злом за благо! / За столп огненный ко Кресту Меня пригвоздили; / за облако выкопали Мне могилу; / за манну желчь Мне поднесли; / за воду уксусом Меня напоили. / Отныне Я призываю язычников / и они Меня прославят со Отцом и Святым Духом!»
Стих: И дали мне в пищу желчь, / и в жажде моей напоили меня уксусом. Пс 68:22
Когда ко Кресту пригвоздили беззаконники Тебя, Господа славы, / Ты взывал к ним: / «Чем Я вас огорчил или чем прогневал? / Кто больше Меня вас избавлял от скорби? / И ныне чем вы Мне воздаете? – Злом за благо! / За столп огненный ко Кресту Меня пригвоздили; / за облако выкопали Мне могилу; / за манну желчь Мне поднесли; / за воду уксусом Меня напоили. / Отныне Я призываю язычников / и они Меня прославят со Отцом и Святым Духом!»
Слава Отцу, и Сыну, и Святому Духу.
Глас 6: В сей день повешен на Древе / на водах землю повесивший; / венцом из терний венчается / Ангелов Царь; / в ложную багряницу облекается / Покрывающий небо облаками; / принял по лицу удар / в Иордане освободивший Адама; / гвоздями был пригвожден Жених Церкви; / копьем был пронзен Сын Девы. / Поклоняемся страданиям Твоим, Христе. / Поклоняемся страданиям Твоим, Христе. / Поклоняемся страданиям Твоим, Христе. / Покажи нам и славное Твое воскресение!
И ныне, и всегда, и во веки веков. Аминь.
В сей день повешен на Древе / на водах землю повесивший; / венцом из терний венчается / Ангелов Царь; / в ложную багряницу облекается / Покрывающий небо облаками; / принял по лицу удар / в Иордане освободивший Адама; / гвоздями был пригвожден Жених Церкви; / копьем был пронзен Сын Девы. / Поклоняемся страданиям Твоим, Христе. / Поклоняемся страданиям Твоим, Христе. / Поклоняемся страданиям Твоим, Христе. / Покажи нам и славное Твое воскресение!
Диакон: Премудрость. Будем внимать.
Чтец:
Прокимен, глас 6
Сказал безумный в сердце своём: / «Нет Бога!». Стих: Нет делающего добро, нет ни одного. Пс 13:1а, 3б
Диакон: Премудрость.
Чтец: Пророчества Иеремии чтение.
Диакон: Будем внимать.
Чтец: Господи, открой мне, и я познаю: тогда я увидел занятия их. Я же, как агнец беззлобный, ведомый на заклание, не познал, что против меня они замыслили замысел злой, говоря: «Придите, и вложим дерево в хлеб его, и истребим его с земли живых, и имя его не вспомнится более». Господи Сил, Судящий праведно, испытывающий внутренности и сердца! Да увижу я мщение Твое
Диакон: Премудрость.
Чтец: К евреям послания святого Апостола Павла чтение.
Диакон: Будем внимать.
Послание к евреям,
зачало 324
Чтец: Братья, имея дерзновение входить во святилище кровью Иисуса, путем новым и живым, который Он вновь открыл нам через завесу, то есть плоть Свою, и имея Священника великого над домом Божиим, – будем приступать с искренним сердцем в полноте веры, кроплением очистив сердца от лукавой совести и омыв тело водою чистой. Будем держаться исповедания надежды неуклонно, ибо верен Обещавший; и будем внимательны друг ко другу, поощряя к любви и добрым делам, не оставляя собрания своего, как есть у некоторых обычай, но призывая к бодрости, и тем более, чем ближе вы видите День. Ибо если, получив познание истины, мы произвольно грешим, то не остается уже жертвы за грех, но некое страшное ожидание суда и ярость огня, готового пожрать противников. Человек, отвергший Закон Моисеев, без милосердия подвергается смерти на основании показаний двух или трех свидетелей; насколько худшего наказания, думаете вы, будет достоин тот, кто попрал Сына Божия и кровь завета, которою был освящен, не почтив ее как святыню и оскорбив Духа Святого. Ибо мы знаем Того, Кто сказал: «Мне отмщение, Я воздам»; и еще: «Будет судить Господь народ Свой». Страшно впасть в руки Бога Живого! Евр 10:19–31
Священник: Мир тебе.
Чтец: И духу твоему.
Диакон: Премудрость. Станем благоговейно. Услышим святое Евангелие.
Священник: Мир всем.
Хор: И духу твоему.
Диакон: От Иоанна святого Евангелия чтение.
Хор: Слава Тебе, Господи, слава Тебе.
Диакон: Будем внимать.
Евангелие от Иоанна,
зачало 59б
В то время ведут Иисуса от Каиафы в преторию. Было утро, и сами они не вошли в преторию, чтобы не оскверниться, но есть пасху. Вышел к ним Пилат наружу и говорит: какое обвинение выставляете вы против Этого Человека? Ответили они и сказали ему: если бы Он не делал зла, мы не предали бы Его тебе. Сказал им тогда Пилат: возьмите Его вы и по закону вашему судите Его. Сказали ему Иудеи: нам не разрешается казнить никого; да исполнится слово Иисуса, которое Он сказал, давая понять, какою смертью предстояло Ему умирать. Тогда Пилат вошел снова в преторию и призвал Иисуса и сказал Ему: Ты – Царь Иудейский? Ответил Иисус: от себя ли ты это говоришь, или другие сказали тебе о Мне? Ответил Пилат: разве я Иудей? Народ Твой и первосвященники предали Тебя мне. Что Ты сделал? Ответил Иисус: Царство Мое не от мира сего. Если бы от мира сего было Царство Мое, служители Мои боролись бы за то, чтобы Я не был предан Иудеям. Теперь же Царство Мое не отсюда. Сказал Ему тогда Пилат: значит, Ты, все–таки, Царь? Ответил Иисус: ты говоришь, что Я Царь. Я на то родился и на то пришел в мир, чтобы свидетельствовать об истине. Всякий, кто от истины, слушает Моего голоса. Говорит Ему Пилат: что есть истина? И сказав это, он снова вышел к Иудеям и говорит им: я никакой не нахожу в Нем вины. Есть же обыкновение у вас, чтобы я одного отпускал вам на Пасху. Итак, хотите, чтобы я отпустил вам Царя Иудейского? Тогда закричали они снова, говоря: не Этого, но Варавву. Был же Варавва разбойник. Тогда взял Пилат Иисуса и подверг бичеванию. И воины, сплетя венец из терния, возложили Ему на голову, и в одеяние пурпурное облачили Его, и подходили к Нему и говорили: да здравствует Царь Иудейский! И били Его по лицу. И снова вышел Пилат наружу и говорит им: вот, я вывожу Его к вам, чтобы вы знали, что я никакой вины не нахожу в Нем. Вышел тогда Иисус наружу в терновом венце и пурпурном одеянии. И говорит им Пилат: вот Человек. Когда же увидели Его первосвященники и служители, они закричали: распни, распни. Говорит им Пилат: возьмите Его вы и распните, ибо я не нахожу в Нем вины. Ответили ему Иудеи: у нас есть Закон, и по Закону Он должен умереть, потому что сделал Себя Сыном Божиим. Когда услышал Пилат это слово, он еще сильнее устрашился, и вошел в преторию снова и говорит Иисусу: откуда Ты? Иисус же ответа не дал ему. Говорит Ему тогда Пилат: мне ли не говоришь? Разве Ты не знаешь, что я власть имею отпустить Тебя, и власть имею распять Тебя? Ответил ему Иисус: ты не имел бы надо Мной никакой власти, если бы не было дано тебе свыше. Поэтому тот, кто Меня предал тебе, больший грех имеет. С этого времени Пилат искал отпустить Его. Но Иудеи закричали, говоря: если ты Этого отпустишь, ты не друг кесарю. Всякий делающий себя царем, восстает против кесаря. Пилат, услышав эти слова, вывел Иисуса наружу и сел для вершения суда на место, называемое «Каменным помостом», а по–еврейски Гаввафа. Была же пятница перед Пасхой, около шестого часа. И говорит он Иудеям: вот Царь ваш. Тогда закричали они: долой, долой, распни Его! Говорит им Пилат: Царя ли вашего распну? Ответили первосвященники: нет у нас царя, кроме кесаря. Тогда он предал Его им на распятие. Итак, взяли Иисуса и повели. И неся Себе крест, Он вышел на место, называемое Лобным, которое по–еврейски называется Голгофа, где Его распяли, и с Ним двух других, по обе Его стороны, посредине же Иисуса. И сделал надпись на доске Пилат и поставил на кресте. Было же написано: Иисус Назорей, Царь Иудейский. Эту надпись на доске многие прочли из Иудеев, потому что близко было от города то место, где был распят Иисус, и было написано по–еврейски, по–римски, по–гречески. Говорили же Пилату первосвященники Иудейские: не пиши «Царь Иудейский», но: «Он сказал: Я Царь Иудейский». Ответил Пилат: что я написал, то написал. Воины же, когда распяли Иисуса, взяли одежды Его и разделили на четыре части, каждому воину по части, и хитон. Был же хитон не сшитый, тканый целиком с самого верха. Сказали они друг другу: не будем рвать его, но бросим о нем жребий, чей будет. Да исполнится Писание: Разделили одежды Мои между собою и об одеянии Моем бросили жребий. Воины это сделали. Стояли же у креста Иисуса Матерь Его и сестра Матери Его, Мария Клеопова и Мария Магдалина. Иисус же, увидев Матерь и ученика, близ стоящего, которого Он любил, говорит Матери: Женщина, вот сын Твой. Потом говорит ученику: вот Матерь твоя. И с того часа взял ученик Ее к себе. После этого Иисус, зная, что уже все совершилось, говорит, дабы свершилось Писание: жажду. Стоял тут сосуд, полный уксуса. Тогда наткнув на копье губку, полную уксуса, поднесли к Его устам. И когда вкусил Иисус уксуса, Он сказал: совершилось. И склонив голову, предал дух. А так как была пятница, то Иудеи, чтобы тела не остались на кресте в субботу – ибо день той субботы был день великий, – попросили Пилата перебить у них голени и снять их. Итак, пришли воины, и у первого перебили голени, и у другого, распятого с Ним. Придя же к Иисусу, они, когда увидели, что Он уже умер, не перебили у Него голеней, но один из воинов копьем пронзил Ему ребра, и вышла тотчас кровь и вода. И видевший засвидетельствовал, и истинно его свидетельство, и он знает, что истинное говорит, чтобы и вы верили. Ибо произошло это, да исполнится Писание: кость Его да не сокрушится. И еще другое Писание говорит: Будут смотреть на Того, Кого пронзили. Ин 18:28–19:37
Хор: Слава долготерпению Твоему, Господи.
И далее чтец
Не предай нас до конца ради имени Твоего, и не разрушь завета Твоего. Не отними от нас милости Твоей ради Авраама, возлюбленного Тобою, ради Исаака, раба Твоего, и Израиля, святого Твоего. Дан 3:34,35
Святой Боже, Святой Крепкий, Святой Бессмертный, помилуй нас. (3)
Слава Отцу, и Сыну, и Святому Духу, и ныне, и всегда, и во веки веков. Аминь.
Пресвятая Троица, помилуй нас; Господи, очисти грехи наши; Владыка, прости беззакония наши; Святой, посети и исцели немощи наши, имени Твоего ради.
Господи, помилуй. (3)
Слава Отцу, и Сыну, и Святому Духу, и ныне, и всегда, и во веки веков. Аминь.
Отче наш, Который на небесах! Да святится имя Твоё; да придёт Царство Твоё; да будет воля Твоя и на земле, как на небе; хлеб наш насущный дай нам сегодня; и прости нам долги наши, как и мы прощаем должникам нашим; и не введи нас во искушение, но избавь нас от лукавого.
Священник возглашает: Ибо Твоё есть Царство, и сила, и слава, Отца и Сына и Святого Духа, ныне и всегда, и во веки веков.
Чтец: Аминь.
Кондак, глас 8
Придите все, Распятого за нас воспоем. / Ибо Мария увидела Его на Древе и восклицала: / «Хотя Ты и распятие претерпеваешь, / Ты – Сын и Бог мой».
Господи, помилуй. (40)
Во всякое время и на всякий час принимающий поклонение и прославление на небе и на земле Христе Боже, долготерпеливый, многомилостивый, милосерднейший, любящий праведных и милующий грешных, всех призывающий ко спасению обещанием будущих благ! Сам, Господи, прими в час сей и наши молитвы и направь жизнь нашу к заповедям Твоим: души наши освяти, тела очисти, помышления исправь, мысли очисти и избавь нас от всякой скорби, бед и муки. Огради нас святыми Твоими Ангелами, чтобы ополчением их хранимые и наставляемые достигли мы единения в вере и разумения неприступной Твоей славы, ибо Ты благословен во веки веков. Аминь.
Господи, помилуй. (3)
Слава Отцу, и Сыну, и Святому Духу, и ныне, и всегда, и во веки веков. Аминь.
Честью высшую Херувимов / и несравненно славнейшую Серафимов, / девственно Бога–Слово родившую, / истинную Богородицу – Тебя величаем.
Именем Господним благослови, отче.
Священник: Боже, сжалься над нами и благослови нас; яви нам свет лица Твоего и помилуй нас.
Чтец: Аминь.
Молитва св. Василия Великого
Владыка Господи, Иисусе Христе, Боже наш, долготерпеливый к нашим согрешениям и даже до ны́нешнего часа доведший нас, когда Ты, вися́ на животворящем Древе благоразумному разбойнику открыл путь ко входу в рай и смертью уничтожил смерть. Будь милостив к нам, грешным и недостойным рабам Твоим, ибо мы согрешили и совершили беззаконие и не достойны поднять глаза наши и посмотреть на высоту небесную, ибо мы оставили путь правды Твоей и стали ходить по желаниям сердец наших. Но умоляем Твою безмерную благость: пощади нас, Господи, по множеству милости Твоей и спаси нас ради имени Твоего святого, ибо оскудели в суете дни наши. Избавь нас из руки противника, и прости нам согрешения наши, и умертви наши плотски́е помышления, чтобы сложив с себя ветхого человека, мы облеклись в нового и стали жить для Тебя, нашего Владыки и Благодетеля. И так, следуя Твоим повелениям, достигли места вечного покоя, где всех веселящихся жилище. Ибо Ты – действительно истинное веселие и радость любящих Тебя, Христе Боже наш, и Тебе славу воссылаем с безначальным Твоим Отцом и всесвятым, и благим, и животворящим Твоим Духом ныне, и всегда, и во веки веков. Аминь.
И читаем Блаженны, без пения.
Во Царствии Твоём помяни нас, Господи, когда придешь во Царствии Твоём.
Блаженны нищие духом, ибо их есть Царство Небесное.
Блаженны плачущие, ибо они утешатся.
Блаженны кроткие, ибо они наследуют землю.
Блаженны алчущие и жаждущие правды, ибо они насытятся.
Блаженны милостивые, ибо они помилованы будут.
Блаженны чистые сердцем, ибо они Бога узрят.
Блаженны миротворцы, ибо они будут наречены сынами Божиими.
Блаженны гонимые за правду, ибо их есть Царство Небесное.
Блаженны вы, когда будут поносить вас и гнать и всячески неправедно злословить за Меня.
Радуйтесь и веселитесь, ибо велика ваша награда на небесах. Мф 5:3–12а
Слава Отцу, и Сыну, и Святому Духу, и ныне, и всегда, и во веки веков. Аминь.
Помяни нас, Господи, когда придешь во Царствии Твоём.
Помяни нас, Владыка, когда придешь во Царствии Твоём.
Помяни нас, Святой, когда придешь во Царствии Твоём.
Хор небесный воспевает Тебя и взывает: «Свят, Свят, Свят, Господь Саваоф, полны небо и земля славою Твоей!»
Стих: Придите к Нему и просветитесь, и ли́ца ваши не постыдятся.
Хор небесный воспевает Тебя и взывает: «Свят, Свят, Свят, Господь Саваоф, полны небо и земля славою Твоей!»
Слава Отцу, и Сыну, и Святому Духу.
Хор святых Ангелов и Архангелов со всеми небесными Силами воспевает Тебя и взывает: «Свят, Свят, Свят, Господь Саваоф, полны небо и земля славою Твоей!»
И ныне, и всегда, и во веки веков. Аминь.
Символ веры
1 Верую во единого Бога, Отца, Вседержителя, Творца неба и земли, всего и видимого и невидимого. 2 И во единого Господа Иисуса Христа, Сына Божия, Единородного, от Отца рожденного прежде всех веков, Света от Света, Бога истинного от Бога истинного, рожденного, несотворенного, единосущного Отцу, через Которого всё произошло. 3 Ради нас, людей, и нашего ради спасения сошедшего с небес, и воплотившегося от Духа Святого и Марии Девы, и вочеловечившегося. 4 Распятого же за нас при Понтии Пилате, и страдавшего, и погребенного. 5 И воскресшего в третий день, по Писаниям. 6 И восшедшего на небеса, и сидящего справа от Отца. 7 И снова грядущего со славою судить живых и мёртвых, и Царству Его не будет конца. 8 И в Духа Святого, Господа, Животворящего, от Отца исходящего, со Отцом и Сыном равно поклоняемого и славимого, говорившего чрез пророков. 9 Во единую, святую, соборную и апостольскую Церковь. 10 Признаю одно Крещение для прощения грехов. 11 Ожидаю воскресения мёртвых, 12 и жизни будущего века. Аминь.
Ослабь, отпусти, прости, Боже, согрешения наши вольные и невольные, совершённые делом и словом, сознательно и по неведению, ночью и днём, в уме и мысли, – всё нам прости, как Благой и Человеколюбец.
Отче наш, Который на небесах! Да святится имя Твоё; да придёт Царство Твоё; да будет воля Твоя и на земле, как на небе; хлеб наш насущный дай нам сегодня; и прости нам долги наши, как и мы прощаем должникам нашим; и не введи нас во искушение, но избавь нас от лукавого.
Священник возглашает: Ибо Твоё есть Царство, и сила, и слава, Отца и Сына и Святого Духа, ныне и всегда, и во веки веков.
Чтец: Аминь.
И кондак, глас 8
Придите все, Распятого за нас воспоем. / Ибо Мария увидела Его на Древе и восклицала: / «Хотя Ты и распятие претерпеваешь, / Ты – Сын и Бог мой».
Господи, помилуй. (40)
И молитва: Всесвятая Троица, единосущное Владычество, нераздельное Царство, Виновница всех благ! Благоволи же и о мне, грешном: утверди, вразуми сердце моё и удали от меня всякую скверну, просвети моё помышление, чтобы мне всегда славить, воспевать, поклоняться и восклицать: «Один Свят, один Господь, Иисус Христос, во славу Бога Отца». Аминь.
Да будет имя Господне благословенно отныне и до века. (3)
Слава Отцу, и Сыну, и Святому Духу, и ныне, и всегда, и во веки веков. Аминь.
Псалом 33
Буду благословлять Господа во всякое время, хвала Ему всегда на устах моих. В Господе восхва́лится душа моя, – да услышат кроткие и возвеселятся. Возвеличьте Господа со мною и вознесём имя Его вместе. Я взыскал Господа, и Он услышал меня, и от всех скорбе́й моих избавил меня. Придите к Нему и просветитесь, и ли́ца ваши не постыдятся. Этот нищий воззвал, и Господь услышал его, и от всех скорбе́й его спас его. Ополчится Ангел Господень вокруг боящихся Его и избавит их. Вкуси́те, и увидите, что благ Господь, – блаже́н муж, который уповает на Него. Бойтесь Господа, все святые Его, ибо нет недостатка у боящихся Его. Богатые обнищали и стали голодать, а ищущие Господа не потерпят нужды́ ни в каком благе. Придите, дети, послушайте меня, страху Господню научу вас. Кто – человек, желающий жить, кто хочет увидеть добрые дни? Удержи язык свой от зла и уста свои от коварных речей. Уклонись от зла и сотвори добро, взыщи мира и устремись к нему: очи Господни – на праведных, и уши Его – к молитве их; но лицо Господне – на творящих зло, чтобы истребить с земли память о них. Воззвали праведные – и Господь услышал их, и от всех скорбе́й их избавил их. Близко Господь к сокрушённым сердцем и смиренных духом спасёт. Много скорбе́й у праведных – и от всех их избавит их Господь. Хранит Господь все кости их, ни одна из них не сокрушится. Смерть грешников зла, и ненавидящие праведного погрешат. Избавит Господь ду́ши рабов Своих, и не погрешат все, уповающие на Него.
Диакон: Премудрость.
Хор: Достойно есть воистину / прославлять Тебя, Богородицу, / вечно блаженную и пренепорочную / и Матерь Бога нашего.
Священник: Пресвятая Богородица, спаси нас.
Хор: Честью высшую Херувимов / и несравненно славнейшую Серафимов, / девственно Бога–Слово родившую, / истинную Богородицу – Тебя величаем.
Священник: Слава Тебе, Христе Боже, надежда наша, слава Тебе.
Хор: Слава Отцу, и Сыну, и Святому Духу, и ныне, и всегда, и во веки веков. Аминь. Господи, помилуй. (3) Благослови.
Священник произносит отпуст
Ради нас, людей, и нашего ради спасения страшные страдания, и Животворящий Крест, и добровольное погребение по плоти принять благоволивший Христос, истинный Бог наш, по молитвам Пречистой Своей Матери и всех святых, помилует и спасёт нас, как благой и Человеколюбец.
И поется многолетие
Великого господина и отца нашего (имя), / Святейшего Патриарха Московского и всея Руси, / и господина нашего преосвященнейшего (имя), / митрополита (или: архиепископа, или: епископа, – название кафедры), / богохранимую страну нашу Российскую, / настоятеля, братию и прихожан святого храма сего (или: игумена с братией святой обители сей) / и всех православных христиан, / Господи, сохрани на многие лета.
На вечерне
Священник: Благословен Бог наш всегда, ныне и присно, и во веки веков.
Чтец: Аминь. Слава Тебе, Боже наш слава Тебе.
Царь Небесный, Утешитель, Дух Истины, везде пребывающий и всё наполняющий, Сокровищница благ и жизни Податель, приди и вселись в нас, и очисти нас от всякой скверны, и спаси, Благой, души наши.
Святой Боже, Святой Крепкий, Святой Бессмертный, помилуй нас. (3)
Слава Отцу, и Сыну, и Святому Духу, и ныне, и всегда, и во веки веков. Аминь.
Пресвятая Троица, помилуй нас; Господи, очисти грехи наши; Владыка, прости беззакония наши; Святой, посети и исцели немощи наши, имени Твоего ради.
Господи, помилуй. (3)
Слава Отцу, и Сыну, и Святому Духу, и ныне, и всегда, и во веки веков. Аминь.
Отче наш, Который на небесах! Да святится имя Твоё; да придёт Царство Твоё; да будет воля Твоя и на земле, как на небе; хлеб наш насущный дай нам сегодня; и прости нам долги наши, как и мы прощаем должникам нашим; и не введи нас во искушение, но избавь нас от лукавого.
Священник возглашает: Ибо Твоё есть Царство, и сила, и слава, Отца и Сына и Святого Духа, ныне и всегда, и во веки веков.
Чтец: Аминь. Господи, помилуй. (12)
Слава Отцу, и Сыну, и Святому Духу, и ныне, и всегда, и во веки веков. Аминь.
Придите, поклонимся Царю нашему, Богу.
Придите, поклонимся и припадем ко Христу, Царю, нашему Богу.
Придите, поклонимся и припадем к Самому Христу, Царю и Богу нашему.
Псалом 103
Благословляй, душа моя, Господа! Господи, Боже мой, возвеличен Ты весьма, славословием и благолепием облекся Ты, одеваясь светом, как одеждою, простирая небо, как покров из кожи.
Слава Отцу, и Сыну, и Святому Духу, и ныне, и всегда, и во веки веков. Аминь.
Аллилуия, аллилуия, аллилуия, слава Тебе, Боже. (3)
Ектения великая
В мире Господу помолимся.
Хор: Господи, помилуй.
О мире свыше и о спасении душ наших Господу помолимся.
Хор: Господи, помилуй.
О мире всего мiра, благоденствии святых Божиих Церквей и о соединении всех Господу помолимся.
Хор: Господи, помилуй.
О святом храме сем и о
Хор: Господи, помилуй.
О Великом Господине и отце нашем Святейшем Патриархе (имя) и о господине нашем (высоко)преосвященнейшем митрополите (или: архиепископе или: епископе — имя), почтенном пресвитерстве, во Христе диаконстве, о всём клире и народе
Хор: Господи, помилуй.
О Богохранимой стране нашей, властях и воинстве её Господу помолимся.
Хор: Господи, помилуй.
О граде сем (или: о селении сем, или: о святой обители сей), всяком граде и стране и о верою живущих в них Господу помолимся.
Хор: Господи, помилуй.
О благоприятной погоде, об изобилии плодов земли и о временах мирных Господу помолимся.
Хор: Господи, помилуй.
О плавающих, путешествующих, болящих, страждущих, пленённых и о спасении их Господу помолимся.
Хор: Господи, помилуй.
Об избавлении нас от всякой скорби, гнева, [опасности] и нужды Господу помолимся.
Хор: Господи, помилуй.
Защити, спаси, помилуй и сохрани нас, Боже, Твоею благодатию.
Хор: Господи, помилуй.
Пресвятую, пречистую, преблагословенную, славную Владычицу нашу Богородицу и Приснодеву Марию со всеми святыми помянув, сами себя и друг друга, и всю жизнь нашу Христу Богу предадим.
Хор: Тебе, Господи.
Священник возглашает: Ибо подобает Тебе вся слава, честь и поклонение, Отцу и Сыну и Святому Духу, ныне и всегда, и во веки веков.
Хор: Аминь.
Затем поем Господи воззвах: на глас 1:
Господи, я воззвал к Тебе, услышь меня. / Услышь меня, Господи.
Господи, я воззвал к Тебе, услышь меня, / внемли́ гласу моления моего, / когда я взываю к Тебе. / Услышь меня, Господи.
Да направится молитва моя, / как фимиам, пред лицо Твоё, / возношение рук моих / – как жертва вечерняя. / Услышь меня, Господи.
И стихи: Поставь стражу, Господи, к устам моим, и дверь ограждающую для губ моих. Не уклони сердце моё к словам порочным измышлять оправдания грехам с людьми, делающими беззаконие; и не приобщусь я к избранникам их. Наставит меня праведник милостиво и обличит меня, еле́й же грешника да не умасти́т головы моей, а ещё и молитва моя – на желания их. У скалы поглощены были судьи их; услышат слова мои, ибо они стали сладостны. Как если
Гласом моим я ко Господу воззвал, гласом моим ко Господу помолился. Изолью пред Ним моление моё, печаль мою пред Ним возвещу. Когда изнемогал во мне дух мой, – и
На 10: Выведи из темницы душу мою, чтобы
Меня будут ждать праведные, доколе Ты не воздашь мне.
На 8: Из глубины я воззвал к Тебе, Господи, Господи, услышь голос мой.
Да будут уши Твои внимательны к голосу моления моего.
На 6: Если Ты будешь замечать беззакония, Господи, Господи, кто устоит? Ибо у Тебя умилостивление.
И поем стихиры самогласные на 6.
Глас 1: Все творение изменялось от страха, / видя Тебя, Христе, висящим на Кресте: / солнце омрачалось и основания земли колебались, / все сострадало Создавшему все. / Добровольно
Ради имени Твоего я ожидал Тебя, Господи, положилась душа моя на слово Твоё, уповала душа моя на Господа.
Все творение изменялось от страха, / видя Тебя, Христе, висящим на Кресте: / солнце омрачалось и основания земли колебались, / все сострадало Создавшему все. / Добровольно
На 4: От стражи утренней до ночи, от стражи утренней да уповает Израиль на Господа.
Глас 2: Народ нечестивый и преступный / для чего замышляет тщетное? / Для чего Жизнь всех он на смерть осудил? / Великое чудо, – / ибо Творец мира в руки беззаконных предается / и на Древо поднимается Человеколюбец, / чтобы освободить находившихся во аде узников, восклицавших: / «Долготерпеливый Господи, слава Тебе!»
Ибо у Господа милость, и велико́ у Него избавление, и Он избавит Израиль от всех беззаконий его.
В сей день непорочная Дева, / видя Тебя, Слово, на Кресте висящим, / скорбя материнскою душою, / уязвлялась сердцем горько, / и, стеная мучительно из глубины души, / лицо и волосы терзая, сокрушалась. / Потому, ударяя Себя в грудь, / Она и восклицала жалостно: / «Увы Мне, Божественное Дитя! / Увы Мне, Свет мира! / Что
На 2: Хвалите Господа все народы, восхвалите Его, все племена.
Видя висящим на Древе, Христе, / Тебя, всех Создателя и Бога, / Родившая Тебя без семени взывала горько: / «Сын Мой, куда скрылась красота облика Твоего? / Не выношу видеть Тебя распинаемым неправедно; / поспеши же, восстань, / чтобы и Я смогла увидеть / Твое воскресение из мертвых в третий день!»
Ибо утвердилась милость Его на нас, и истина Господня пребывает вовек.
Глас 6: В сей день Владыка творения стоит перед Пилатом / и Кресту предается Творец всего, / как агнец, приводимый по Собственной воле; / гвоздями пригвождается и в ребра пронзается, / и к губке
Слава Отцу, и Сыну, и Святому Духу.
Глас тот же: О, как преступное сборище / Царя
И ныне, и всегда, и во веки веков. Аминь.
Глас тот же: Страшное и необычайное таинство / в сей день пред
Вход с Евангелием.
Диакон: Благослови, владыка, святой вход!
Священник: Благословен вход святых Твоих всегда, ныне и присно, и во веки веков.
Диакон: Премудрость. Станем благоговейно.
Вечерняя песнь Сыну Божию
Хор же поет: Свет отрадный святой славы / бессмертного Отца Небесного, / святого, блаженного – Иисусе Христе! / Придя к закату солнца, / увидев свет вечерний, / воспеваем Отца, Сына и Святого Духа, Бога. / Достойно Тебя во все времена / воспевать голосами счастливыми, / Сын Божий, дающий жизнь, / – потому мир Тебя славит.
Диакон: Будем внимать.
Священник: Мир всем.
Хор: И духу твоему.
Диакон: Премудрость. Будем внимать.
Прокимен, глас 4
Разделили одежды мои себе / и об одеянии моём бросали жребий. Стих: Боже, Боже мой, внемли мне, для чего Ты оставил меня? Пс 21:19, 2а
Диакон: Премудрость.
Чтец: Исхода чтение.
Диакон: Будем внимать.
Чтец: Говорил Господь с Моисеем лицом к лицу, как если бы кто говорил со своим другом; и он удалялся в стан; служитель же
Диакон: Будем внимать.
Чтец:
Прокимен, глас 4
Суди, Господи, обидчиков моих, / сразись с воюющими со мной. Стих: Возьмись за оружие и щит и восстань на помощь мне. Пс 34:1, 2
Диакон: Премудрость.
Чтец: Иова чтение.
Диакон: Будем внимать.
Чтец: Благословил Господь последние
*с греч. букв.: Рог Амалфеи; **греч. Заре́.
Диакон: Премудрость.
Чтец: Пророчества Исаии чтение.
Диакон: Будем внимать.
Чтец: Так говорит Господь: Вот, уразумеет Отрок Мой, и вознесется, и прославится, и возвысится весьма. Настолько изумятся о Тебе многие, насколько бесславен будет у людей вид Твой, и слава Твоя – у сынов человеческих! Та́к удивятся народы многие о Нем, и удержат цари уста свои; ибо те, кому не было возвещено о Нем, увидят, и те, кто не слышали, уразумеют. Господи! Кто поверил слышанному от нас? И мышца Господня кому открылась? Возвестили мы,
Диакон: Будем внимать.
И чтец:
Прокимен, глас 6
Положили меня во рве глубочайшем, / во тьме и тени смертной. Стих: Господи, Боже спасения моего, днём я взывал, и в ночи – пред Тобою. Пс 87:7, 2
Диакон: Премудрость.
И чтец: К коринфянам послания святого Апостола Павла чтение.
Диакон: Будем внимать.
Чтец:
Первое послание к коринфянам,
зачало 125б
Братья, слово о кресте для погибающих есть безумие, для нас же, спасаемых, есть сила Божия. Ибо написано: «Погублю мудрость мудрецов, и разум разумных отвергну». Где мудрец? Где книжник? Где совопросник века сего? Не обратил ли Бог мудрость мира в безумие? Ведь поскольку мир своей мудростью не познал Бога в премудрости Божией, – благоугодно было Богу безумием проповеди спасти верующих. Ибо и Иудеи требуют знамений, и Эллины ищут мудрости, мы же проповедуем Христа распятого, для Иудеев соблазн, а для язычников безумие, для самих же призванных, как Иудеев, так и Эллинов, Христа – Божию силу и Божию премудрость, потому что безумное Божие мудрее людей, и немощное Божие сильнее людей. Ибо смотрите, братья, на призвание ваше: не много мудрых по плоти, не много сильных, не много благородных. Но безумное мира избрал Бог, чтобы посрамить мудрых, и немощное мира избрал Бог, чтобы посрамить сильное, и безродное мира и уничиженное избрал Бог, и не–сущее, чтобы упразднить сущее, дабы не похвалилась пред Богом никакая плоть. Но от Него – вы во Христе Иисусе, Который стал для нас премудростью от Бога, и праведностью, и освящением, и искуплением, чтобы, как написано: «Хвалящийся да хвалится Господом». И придя к вам, братья, я пришел не в преимуществе слова или мудрости, возвещая вам свидетельство Божие. Ибо я рассудил ничего не знать у вас, кроме Иисуса Христа, и Иисуса Христа распятого. 1 Кор 1:18–2:2
Священник: Мир тебе.
Чтец: И духу твоему.
Диакон: Премудрость.
Чтец:
Аллилуия, глас 1
Стих: Спаси меня, Боже, ибо дошли воды до души моей. Стих: Поношения и несчастья ожидала душа моя. Стих: Да помрачатся глаза их, чтобы не видеть. Пс 68:2, 21а, 24а
Диакон: Премудрость. Станем благоговейно. Услышим святое Евангелие.
Священник: Мир всем.
Хор: И духу твоему.
Диакон: От Матфея святого Евангелия чтение.
Хор: Слава Тебе, Господи, слава Тебе.
Священник: Будем внимать.
Евангелие от Матфея,
зачало 110б
В то время все первосвященники и старейшины народные, собравшись, постановили предать Иисуса смерти. И связав Его, отвели и передали Пилату, правителю. Тогда Иуда, предавший Его, увидев, что Он осужден, раскаялся и возвратил тридцать сребреников первосвященникам и старейшинам, говоря: согрешил я, предав кровь невинную. Они же сказали: какое нам дело? Смотри сам. И бросив сребреники в храме, он ушел и повесился. Первосвященники же, взяв сребреники, сказали: нельзя вложить их в храмовую казну, так как это цена крови. И приняв решение, купили на них поле горшечника, как место погребения для чужестранцев. Потому и называется поле то Полем Крови до сего дня. Тогда исполнилось сказанное чрез Иеремию пророка: и взяли тридцать сребреников, цену Оцененного, Которого оценили сыны Израилевы, и дали их за поле горшечника, как повелел мне Господь. Иисус же был поставлен перед правителем. И спросил Его правитель: Ты Царь Иудейский? Иисус же сказал: ты говоришь. И на обвинение Его первосвященниками и старейшинами Он ничего не ответил. Тогда говорит Ему Пилат: не слышишь, сколько против Тебя свидетельствуют? И Он не ответил ему ни на одно слово, так что правитель весьма удивлялся. На праздник же имел правитель обычай отпускать в угоду народу одного узника, которого они хотели. Был тогда у них узник известный, по имени Варавва. Поэтому, когда они собрались, Пилат им сказал: кого хотите, чтобы я отпустил вам: Варавву, или Иисуса, называемого Христом? Ибо он знал, что предали Его из зависти. И когда он сидел на судейском месте, жена его послала ему сказать: не делай ничего Праведнику Тому! Я сегодня в сновидении много пострадала из–за Него. Между тем первосвященники и старейшины убедили народ потребовать Варавву и погубить Иисуса. И ответил им правитель: кого из двоих хотите, чтобы я отпустил вам? Они сказали: Варавву. Говорит им Пилат: что же мне делать с Иисусом, называемым Христом? Говорят все: да будет распят! Он сказал: какое же зло Он сделал? Но они еще сильнее кричали: да будет распят! Увидев же, что ничто не помогает, но даже начинается возмущение, Пилат взял воды, умыл руки перед народом и сказал: невиновен я в крови Праведника Этого, смотрите сами. И весь народ ответил: кровь Его на нас и на детях наших. Тогда он отпустил им Варавву, Иисуса же по бичевании предал на распятие. Тогда воины правителя, взяв Иисуса в преторию, собрали вокруг Него всю когорту и, раздев Его, надели на Него плащ алый; и сплетя венец из терния, возложили на голову Его и вложили трость в правую руку Его и, преклонив перед Ним колени, надругались над Ним, говоря: да здравствует Царь Иудейский! И оплевав Его, взяли трость и били Его по голове. И когда надругались над Ним, сняли с Него плащ, и одели Его в одежды Его, и отвели Его на распятие. Выходя же встретили они Киринеянина, по имени Симона; его и заставили взять крест Его. И придя на место, называемое Голгофа, что значит Лобное место, дали Ему пить вина, смешанного с желчью; и отведав, Он не захотел пить. Распяв же Его, они разделили между собой одежды Его, бросая жребий; и, сидя, стерегли Его там. И поставили над головой Его надпись с обозначением вины Его: Это – Иисус, Царь Иудейский. Тогда распинают с Ним двух разбойников: одного справа, и другого слева. А прохожие хулили Его, кивая головами своими и говоря: Разрушающий храм и в три дня Воздвигающий! Спаси Себя Самого, если Ты Сын Божий, и сойди с креста. Подобным образом и первосвященники, издеваясь вместе с книжниками и старейшинами, говорили: других спас, Себя Самого не может спасти! Он Царь Израилев, пусть сойдет теперь с креста, и уверуем в Него; Он возложил упование на Бога; пусть избавит Его теперь, если Он угоден Ему. Ибо сказал Он: «Я Божий Сын». И один из повешенных злодеев хулил Его: разве Ты не Христос? Спаси Себя Самого и нас. Другой же, укоряя, сказал ему в ответ: не боишься ты Бога, ведь сам ты приговорен к тому же. И мы–то – справедливо, ибо достойное по делам нашим получаем. Он же ничего дурного не сделал. И говорил он: Иисус, вспомни обо мне, когда Ты придешь как Царь. И сказал ему Иисус: Истинно говорю тебе: сегодня со Мною будешь в раю. От шестого же часа тьма наступила по всей земле до часа девятого. А около девятого часа возопил Иисус громким голосом: Или, Или! лема савахфани? то есть: Боже Мой, Боже Мой! Для чего Ты Меня оставил? Некоторые же из стоявших там, услышав, сказали: Илию зовет Он. И тотчас побежал один из них, взял губку, наполнил уксусом и, наткнув на трость, давал Ему пить. Прочие же сказали: оставь; посмотрим, придет ли Илия, чтобы спасти Его. Иисус же снова возопил громким голосом и отдал дух. И вот, завеса храма разорвалась сверху донизу надвое; и земля потряслась; и камни расселись; и гробницы открылись; и многие тела усопших святых восстали; и выйдя из гробниц по восстании Его, вошли они в святой город и явились многим. Сотник же и вместе с ним стерегущие Иисуса, увидев землетрясение и все происходящее, устрашились сильно, говоря: воистину был Он Божий Сын. А так как была пятница, то Иудеи, чтобы тела не остались на кресте в субботу – ибо день той субботы был день великий, – попросили Пилата перебить у них голени и снять их. Итак, пришли воины, и у первого перебили голени, и у другого, распятого с Ним. Придя же к Иисусу, они, когда увидели, что Он уже умер, не перебили у Него голеней, но один из воинов копьем пронзил Ему ребра, и вышла тотчас кровь и вода. И видевший засвидетельствовал, и истинно его свидетельство, и он знает, что истинное говорит, чтобы и вы верили. Ибо произошло это, да исполнится Писание: кость Его да не сокрушится. И еще другое Писание говорит: Будут смотреть на Того, Кого пронзили. И много женщин смотрело издали. Они последовали за Иисусом из Галилеи, служа Ему; между ними были Мария Магдалина и Мария, мать Иакова и Иосифа, и мать сыновей Зеведеевых. С наступлением же вечера пришел богатый человек из Аримафеи, именем Иосиф, который и сам был учеником Иисуса; явившись к Пилату, он попросил тело Иисуса. Тогда Пилат повелел его выдать. И взяв тело, Иосиф обернул его в чистое полотно и положил в новой своей гробнице, которую он высек в скале, и, привалив большой камень ко входу гробницы, ушел. А Мария Магдалина и другая Мария сидели там напротив гробницы.
Мф 27:1–43; Лк 23:39–43; Мф 27:45–54; Ин 19:31–37; Мф 27:55–61
Хор: Слава Тебе, Господи, слава Тебе.
Ектения сугубая
Возгласим все от всей души и от всего помышления нашего возгласим.
Хор: Господи, помилуй.
Господи Вседержитель, Боже отцов наших, молимся Тебе, услышь и помилуй.
Хор: Господи, помилуй.
Помилуй нас Боже по великой милости Твоей, молимся Тебе, услышь и помилуй.
Хор: Господи, помилуй. (3)
Ещё молимся о Великом Господине и отце нашем Святейшем Патриархе (имя) и о господине нашем (высоко)преосвященнейшем митрополите (или: архиепископе или: епископе — имя), и о всём во Христе братстве нашем.
Хор: Господи, помилуй. (3)
Ещё молимся о Богохранимой стране нашей, властях и воинстве её, да тихую и безмятежную жизнь проведём во всяком благочестии и чистоте.
Хор: Господи, помилуй. (3)
Ещё молимся о блаженных и всегда поминаемых создателях святого храма сего (или: святой обители сей), и о всех прежде почивших отцах и братьях наших, здесь и повсюду лежащих, православных.
Хор: Господи, помилуй. (3)
Ещё молимся о милости, жизни, мире, здравии, спасении, посещении, прощении и оставлении грехов рабов Божиих, братии {и прихожан} святого храма сего (или: святой обители сей).
Хор: Господи, помилуй. (3)
Ещё молимся о приносящих пожертвования и творящих доброе во святом и всесвященном храме сем, о в нем трудящихся, поющих и предстоящих людях, ожидающих от Тебя великой и богатой милости.
Хор: Господи, помилуй. (3)
Священник возглашает: Ибо Ты – милостивый и человеколюбивый Бог, и Тебе славу воссылаем, Отцу и Сыну и Святому Духу, ныне и всегда, и во веки веков.
Хор: Аминь.
Молитва при наступлении вечера
Чтец: Сподоби, Господи, в вечер сей без греха сохраниться нам. Благословен Ты, Господи, Боже отцов наших, и хвально и прославлено имя Твоё вовеки. Аминь. Да будет, Господи, милость Твоя на нас, как мы́ уповаем на Тебя. Благословен Ты, Господи, научи меня повелениям Твоим. Благословен Ты, Владыка, вразуми меня повелениями Твоими. Благословен Ты, Святой, просвети меня повелениями Твоими. Господи, милость Твоя вовек, созданий рук Твоих не пре́зри. Тебе подобает хвала, Тебе подобает пение, Тебе слава подобает, Отцу, и Сыну, и Святому Духу ныне, и всегда, и во веки веков. Аминь.
Ектения просительная
Исполним вечернюю молитву нашу Господу.
Хор: Господи, помилуй.
Защити, спаси, помилуй и сохрани нас, Боже, Твоею благодатию.
Хор: Господи, помилуй.
Вечера сего совершенного, святого, мирного и безгрешного у Господа просим.
Хор: Подай, Господи.
Ангела мира, верного наставника, хранителя душ и тел наших у Господа просим.
Хор: Подай, Господи.
Прощения и оставления грехов и согрешений наших у Господа просим.
Хор: Подай, Господи.
Доброго и полезного душам нашим и мира мiру у Господа просим.
Хор: Подай, Господи.
Прочее время жизни нашей в мире и покаянии окончить у Господа просим.
Хор: Подай, Господи.
Христианской кончины жизни нашей безболезненной, непостыдной, мирной, и доброго ответа на Страшном суде Христовом просим.
Хор: Подай, Господи.
Пресвятую, пречистую, преблагословенную, славную Владычицу нашу Богородицу и Приснодеву Марию со всеми святыми помянув, сами себя и друг друга, и всю жизнь нашу Христу Богу предадим.
Хор: Тебе, Господи.
Священник возглашает: Ибо Ты – благой и человеколюбивый Бог, и Тебе славу воссылаем, Отцу и Сыну и Святому Духу, ныне и всегда, и во веки веков.
Хор: Аминь.
Священник: Мир всем.
Хор: И духу твоему.
Диакон: Главы наши пред Господом преклоним.
Хор: Тебе, Господи.
Священник возглашает: Да будет власть Царства Твоего благословенна и прославлена, Отца, и Сына, и Святого Духа, ныне и всегда, и вовеки веков.
Хор: Аминь.
И после возгласа поем:
Стихиры на стиховне,
глас 2
Когда с Древа мертвым, / Аримафе́янин снял Тебя, Жизнь всех, / он со смирною и полотном / Тебя, Христе, приготовил к погребению / и с любовью порывался сердцем и устами / тело Твое нетленное облобызать, / но, сдерживаясь страхом, / радостно взывал к Тебе: / «Слава снисхождению Твоему, Человеколюбец!»
Стих: Господь воцарился, / благолепием облекся. Пс 92:1а
Когда в гробнице новой / за весь
Стих: Ибо Он утвердил вселенную, / и она не поколеблется. Пс 92:1в
Когда в гробнице плотию / Ты добровольно заключен был, Христе, / по природе Божественной оставаясь вездесущим, / и, неопределимый, внутренние покои смерти затворил / и опустошил все царские чертоги ада, / тогда и эту субботу / Божественным благословением, и славой, / и Твоим сиянием Ты почтил.
Стих: Дому Твоему подобает святыня, / Господи, на долгие дни. Пс 92:5б
Когда Силы
Слава Отцу, и Сыну, и Святому Духу, и ныне, и всегда, и во веки веков. Аминь.
Глас 5: Тебя, одевающегося светом, как одеждою, / Иосиф, сняв с Древа с Никодимом, / и видя мертвым, нагим, не погребенным, / начав в глубоком сострадании погребальный плач, / с рыданиями возглашал: / «Увы мне, Сладчайший Иисусе! / Тот, Кого недавно узрев висящим на Кресте, / солнце мраком облекалось, / и земля от страха колебалась, / и разрывалась завеса храма. / Но вот, я ныне вижу Тебя / ради меня добровольно принявшим смерть. / Как я буду погребать Тебя, Боже мой, / или как полотном обовью? / И какими руками прикоснусь к нетленному Твоему телу? / Или какие песни буду петь ради Твоей кончины, Милосердный? / Прославляю страдания Твои, / воспеваю и Твое погребение с воскресением, восклицая: / Господи, слава Тебе!»
[Во время пения последней стихиры открываются Царские врата и совершается троекратное каждение вокруг Престола, на котором лежит св. Плащаница.]
Чтец: Ныне отпускаешь Ты раба Твоего, Владыка, по слову Твоему, с миром, ибо видели очи мои спасение Твоё, которое Ты уготовал пред лицом всех народов: свет во откровение язычникам и славу народа Твоего, Израиля.
Святой Боже, Святой Крепкий, Святой Бессмертный, помилуй нас. (3)
Слава Отцу, и Сыну, и Святому Духу, и ныне, и всегда, и во веки веков. Аминь.
Пресвятая Троица, помилуй нас; Господи, очисти грехи наши; Владыка, прости беззакония наши; Святой, посети и исцели немощи наши, имени Твоего ради.
Господи, помилуй. (3)
Слава Отцу, и Сыну, и Святому Духу, и ныне, и всегда, и во веки веков. Аминь.
Отче наш, Который на небесах! Да святится имя Твоё; да придёт Царство Твоё; да будет воля Твоя и на земле, как на небе; хлеб наш насущный дай нам сегодня; и прости нам долги наши, как и мы прощаем должникам нашим; и не введи нас во искушение, но избавь нас от лукавого.
Священник возглашает: Ибо Твоё есть Царство, и сила, и слава, Отца и Сына и Святого Духа, ныне и всегда, и во веки веков.
Чтец: Аминь.
Тропари, глас 2
Благородный Иосиф, / с древа сняв пречистое тело Твое, / чистым полотном обвив / и помазав благовониями, / в гробнице новой положил.
Слава Отцу, и Сыну, и Святому Духу, и ныне, и всегда, и во веки веков. Аминь.
Женам–мироносицам / представ у гробницы, Ангел восклицал: / «Миро приличествует мертвым, / Христос же явился тлению неподвластным».
[Во время пения тропарей св. Плащаница выносится из алтаря северными вратами и полагается в центре храма; затем совершается её каждение и, по обычаю, произносится проповедь.]
Диакон: Премудрость.
Хор: Благослови.
Священник: Сущий благословен – Христос, Бог наш, всегда: ныне и присно и во веки веков.
Хор: Аминь. Утверди, Боже, святую православную веру, православных христиан во век века.
Священник: Пресвятая Богородица, спаси нас.
Хор: Честью высшую Херувимов / и несравненно славнейшую Серафимов, / девственно Бога–Слово родившую, / истинную Богородицу – Тебя величаем.
Священник: Слава Тебе, Христе Боже, надежда наша, слава Тебе.
Хор: Слава Отцу, и Сыну, и Святому Духу, и ныне, и всегда, и во веки веков. Аминь. Господи, помилуй. (3) Благослови.
Священник произносит отпуст
Ради нас, людей, и нашего ради спасения страшные страдания, и Животворящий Крест, и добровольное погребение по плоти принять благоволивший Христос, истинный Бог наш, по молитвам Пречистой Своей Матери, святых славных и всехвальных Апостолов, святых и праведных богоотцов Иоакима и Анны и всех святых, помилует и спасёт нас, как благой и Человеколюбец.
И хор поет многолетие
Великого господина и отца нашего (имя), / Святейшего Патриарха Московского и всея Руси, / и господина нашего преосвященнейшего (имя), / митрополита (или: архиепископа, или: епископа, – название кафедры), / богохранимую страну нашу Российскую, / настоятеля, братию и прихожан святого храма сего (или: игумена с братией святой обители сей) / и всех православных христиан, / Господи, сохрани на многие лета.
На повечерии
Священник: Благословен Бог наш всегда, ныне и присно, и во веки веков.
Чтец: Аминь. Слава Тебе, Боже наш слава Тебе.
Царь Небесный, Утешитель, Дух Истины, везде пребывающий и всё наполняющий, Сокровищница благ и жизни Податель, приди и вселись в нас, и очисти нас от всякой скверны, и спаси, Благой, души наши.
Святой Боже, Святой Крепкий, Святой Бессмертный, помилуй нас. (3)
Слава Отцу, и Сыну, и Святому Духу, и ныне, и всегда, и во веки веков. Аминь.
Пресвятая Троица, помилуй нас; Господи, очисти грехи наши; Владыка, прости беззакония наши; Святой, посети и исцели немощи наши, имени Твоего ради.
Господи, помилуй. (3)
Слава Отцу, и Сыну, и Святому Духу, и ныне, и всегда, и во веки веков. Аминь.
Отче наш, Который на небесах! Да святится имя Твоё; да придёт Царство Твоё; да будет воля Твоя и на земле, как на небе; хлеб наш насущный дай нам сегодня; и прости нам долги наши, как и мы прощаем должникам нашим; и не введи нас во искушение, но избавь нас от лукавого.
Священник возглашает: Ибо Твоё есть Царство, и сила, и слава, Отца и Сына и Святого Духа, ныне и всегда, и во веки веков.
Чтец: Аминь. Господи, помилуй. (12)
Слава Отцу, и Сыну, и Святому Духу, и ныне, и всегда, и во веки веков. Аминь.
Придите, поклонимся Царю нашему, Богу.
Придите, поклонимся и припадем ко Христу, Царю, нашему Богу.
Придите, поклонимся и припадем к Самому Христу, Царю и Богу нашему.
Псалом 50
Помилуй меня, Боже, по великой милости Твоей и по множеству щедрот Твоих изгладь беззаконие моё; совершенно омой меня от беззакония моего, и от греха моего очисти меня. Ибо беззаконие моё я знаю, и грех мой всегда предо мною. Тебе, Единому, я согрешил и злое пред Тобою сотворил, – да будешь оправдан в словах Твоих и победишь, если вступят с Тобою в суд. Ибо вот, я в беззакониях зача́т, и во грехах родила́ меня мать моя. Ибо вот, Ты истину возлюбил, сокрытое и тайное премудрости Твоей мне открыл. Ты окропи́шь меня иссо́пом – и буду очищен; омоешь меня – и сделаюсь белее снега, дашь мне услышать радость и веселие – возрадуются кости униженные. Отврати лицо Твоё от грехов моих и все беззакония мои изгладь. Сердце чистое сотвори во мне, Боже, и Дух Правый обнови внутри меня. Не отринь меня от лица Твоего и Духа Твоего Святого не отними от меня. Возврати мне радость спасения Твоего и Духом Владычественным утверди меня. Научу беззаконных путям Твоим, и нечестивые к Тебе обратятся. Избавь меня от крове́й, Боже, Боже спасения моего, возрадуется язык мой правде Твоей. Господи, Ты откроешь уста мои, и уста мои возвестят хвалу Твою. Ибо если бы жертвы Ты восхотел, я дал бы её, – к всесожжениям не будешь благоволи́ть. Жертва Богу – дух сокрушённый, се́рдца сокрушённого и смиренного Бог не пре́зрит. Облагодете́льствуй, Господи, во благоволе́нии Твоём Сион, и да будут воздвигнуты стены Иерусалима, – тогда примешь благосклонно жертву правды, возношение и всесожжения, тогда возло́жат на алтарь Твой тельцов.
Псалом 69
Боже, на помощь мне обратись, Господи, помочь мне поспеши. Да устыдятся и посрамя́тся ищущие душу мою, да обратятся вспять и постыдятся желающие мне зла, да возвратятся то́тчас со стыдом говорящие мне: «Хорошо же, хорошо же!» Да возрадуются и возвеселятся о Тебе все ищущие Тебя, Боже, и да говорят непрестанно: «Да возвеличится Господь» любящие спасение Твоё. Я же беден и нищ; Боже, помоги мне. Помощник мой и избави́тель мой – Ты; Господи, не замедли!
Псалом 142
Господи, услышь молитву мою, внемли́ молению моему в истине Твоей, услышь меня в правде Твоей и не войди в суд с рабом Твоим, ибо не оправдается пред Тобою никто из живущих. Ибо враг стал преследовать душу мою, унизил до земли жизнь мою, посадил меня во тьме, как уме́рших
Славословие вседневное
Слава в вышних Богу, и на земле мир, среди людей – благоволение. Восхваляем Тебя, благословляем Тебя, поклоняемся Тебе, славословим Тебя, благодарим Тебя ради великой славы Твоей. Господи, Царь Небесный, Боже, Отче Вседержитель, Господи, Сын Единородный Иисусе Христе, и Дух Святой! Господи Боже, Агнец Божий, Сын Отчий, подъемлющий грех мира, помилуй нас. Подъемлющий грехи мира, прими молитву нашу, Сидящий справа от Отца, помилуй нас. Ибо Ты – один Свят, Ты один – Господь, Иисус Христос, во славу Бога Отца. Аминь. На всякую ночь благословлю Тебя и восхвалю имя Твоё вовеки, и в век века. Господи, Ты стал для нас прибежищем от рода в род. Я сказал: Господи, помилуй меня, исцели душу мою, ибо я согрешил пред Тобой. Господи, к Тебе я прибег, научи меня творить волю Твою, ибо Ты – Бог мой. Ибо у Тебя источник жизни, во свете Твоём мы увидим свет. Простри милость Твою к знающим Тебя. Сподоби, Господи, в ночь сию без греха сохраниться нам. Благословен Ты, Господи, Боже отцов наших, и хвально и прославлено имя Твоё вовеки. Аминь. Да будет, Господи, милость Твоя на нас, как мы́ уповаем на Тебя. Благословен Ты, Господи, научи меня повелениям Твоим. Благословен Ты, Владыка, вразуми меня повелениями Твоими. Благословен Ты, Святой, просвети меня повелениями Твоими. Господи, милость Твоя вовек, созданий рук Твоих не пре́зри. Тебе подобает хвала, Тебе подобает пение, Тебе слава подобает, Отцу, и Сыну, и Святому Духу, ныне, всегда и во веки веков. Аминь.
Символ веры
1 Верую во единого Бога, Отца, Вседержителя, Творца неба и земли, всего и видимого и невидимого. 2 И во единого Господа Иисуса Христа, Сына Божия, Единородного, от Отца рожденного прежде всех веков, Света от Света, Бога истинного от Бога истинного, рожденного, несотворенного, единосущного Отцу, через Которого всё произошло. 3 Ради нас, людей, и нашего ради спасения сошедшего с небес, и воплотившегося от Духа Святого и Марии Девы, и вочеловечившегося. 4 Распятого же за нас при Понтии Пилате, и страдавшего, и погребенного. 5 И воскресшего в третий день, по Писаниям. 6 И восшедшего на небеса, и сидящего справа от Отца. 7 И снова грядущего со славою судить живых и мёртвых, и Царству Его не будет конца. 8 И в Духа Святого, Господа, Животворящего, от Отца исходящего, со Отцом и Сыном равно поклоняемого и славимого, говорившего чрез пророков. 9 Во единую, святую, соборную и апостольскую Церковь. 10 Признаю одно Крещение для прощения грехов. 11 Ожидаю воскресения мёртвых, 12 и жизни будущего века. Аминь.
И поем канон о распятии Господнем и на плач Пресвятой Богородицы. Ирмос дважды, тропари на 4, в конце же песни тот же ирмос оба хора вместе. Творение Симеона Логофета. Глас 6.
Песнь 1
Ирмос: Как по суше прошел Израиль / по бездне стопами, / и взывал, гонителя фараона видя утопавшим: / «Богу победную песнь воспоем!»
Припев: Слава Тебе, Боже наш, слава Тебе.
Когда увидела повешенным на Кресте / Сына
Припев: Слава Тебе, Боже наш, слава Тебе.
«Вижу Тебя ныне, / дорогое Мое Чадо и любимое, / на Кресте висящим, / и уязвляюсь горько сердцем», – вещала Чистая, – / «но дай слово, Благой, Рабе Твоей!»
Слава Отцу, и Сыну, и Святому Духу.
«Добровольно, Сын Мой и Творец, / терпишь Ты на Древе лютую смерть», / – Дева восклицала, предстоя у Креста / с возлюбленным учеником.
И ныне, и всегда, и во веки веков. Аминь.
«Ныне Моей надежды, радости и веселья / – Сына Моего и Господа – я лишилась; / увы Мне! Скорблю сердцем», / – Чистая с плачем возглашала.
Ирмос: Как по суше прошел Израиль / по бездне стопами, / и взывал, гонителя фараона видя утопавшим: / «Богу победную песнь воспоем!»
Песнь 3
Ирмос: Нет святого, / как Ты, Господи Боже мой, / возвысивший достоинство верных Тебе, Благой, / и утвердивший нас на камне / исповедания Твоего.
Припев: Слава Тебе, Боже наш, слава Тебе.
«Из страха пред Иудеями Петр скрылся, / и бежали все верные, оставив Христа», / – Дева с рыданиями возглашала.
Припев: Слава Тебе, Боже наш, слава Тебе.
В повергающем в трепет и необычайном / рождестве Твоем, Сын Мой, / более всех матерей Я возвеличилась. / Но, увы Мне! Ныне видя Тебя на Древе, / разгораюсь внутренне.
Слава Отцу, и Сыну, и Святому Духу.
«Стремлюсь Сердце Мое с Древа принять на руки, / которыми Младенцем Его держала. / Но, увы Мне», – вещала Чистая, – / «никто
И ныне, и всегда, и во веки веков. Аминь.
«Вот, Свет Мой сладкий, / Надежда и Жизнь Моя Благая, / Бог Мой угас на Кресте; / разгораюсь внутренне!» – / Дева, со стоном восклицала.
Ирмос: Нет святого, / как Ты, Господи Боже мой, / возвысивший достоинство верных Тебе, Благой, / и утвердивший нас на камне / исповедания Твоего.
Песнь 4
Ирмос: «Христос – моя сила, / Бог и Господь», / – святая Церковь благоговейно поет, / возглашая от чистого разума, / в Господе торжествуя.
Припев: Слава Тебе, Боже наш, слава Тебе.
«Солнце не заходящее, Боже Предвечный / и Создатель всех творений, Господи! / Как Ты терпишь страдание на Кресте?» / – Чистая с плачем возглашала.
Припев: Слава Тебе, Боже наш, слава Тебе.
С плачем обращалась брака не познавшая / к почтенному
Слава Отцу, и Сыну, и Святому Духу.
Увидев Пречистую, горько слезы льющую, / Иосиф смутился и в слезах приступил к Пилату: / «Дай мне», – восклицая с плачем, – / «Тело Бога моего!»
И ныне, и всегда, и во веки веков. Аминь.
«Уязвленным Тебя видя, / и бесславным, нагим на Древе, Чадо Мое, / внутренне разгораюсь, рыдая как Матерь», – / Дева вещала.
Ирмос: «Христос – моя сила, / Бог и Господь», / – святая Церковь благоговейно поет, / возглашая от чистого разума, / в Господе торжествуя.
Песнь 5
Ирмос: Божественным светом Своим, Благой, / души с рассвета к Тебе стремящихся / любовью озари, – молюсь я, – / чтобы знать Тебя, Слово Божие, истинного Бога, / от мрака грехов /
Припев: Слава Тебе, Боже наш, слава Тебе.
Терзаясь, и рыдая, и изумляясь, вместе с Никодимом / снял Иосиф Тело Пречистое, / и целовал
Припев: Слава Тебе, Боже наш, слава Тебе.
Приняв Его с плачем, не знавшая мужа Матерь, /
Слава Отцу, и Сыну, и Святому Духу.
Единую Надежду и Жизнь, Владыка, / Сын Мой и Боже, свет в очах
И ныне, и всегда, и во веки веков. Аминь.
«Муки, и скорби, и воздыхания / постигли Меня, увы Мне», / – Чистая, горько рыдая, возглашала, / – «когда вижу Тебя, Чадо Мое возлюбленное, нагим, и одиноким, / и ароматами помазанным мертвецом!»
Ирмос: Божественным светом Своим, Благой, / души с рассвета к Тебе стремящихся / любовью озари, – молюсь я, – / чтобы знать Тебя, Слово Божие, истинного Бога, / от мрака грехов /
Песнь 6
Ирмос: Житейское море видя / поднимающееся волнами искушений, / я, к тихой пристани Твоей прибегнув, взываю Тебе: / «Возведи от гибели жизнь мою, / Многомилостивый!»
Припев: Слава Тебе, Боже наш, слава Тебе.
«Мертвым Тебя видя, Человеколюбец, / оживившего мертвых и держащего все, / уязвляюсь тяжко сердцем. / Хотела бы с Тобою умереть», – Пречистая возглашала, – / «ведь Я не в силах созерцать Тебя / бездыханным, мертвым!»
Припев: Слава Тебе, Боже наш, слава Тебе.
«Удивляюсь, созерцая Тебя, / Преблагой Боже и Всемилосердный Господи, / без славы, и без дыхания, и без образа; / и плачу, держа Тебя, /
Слава Отцу, и Сыну, и Святому Духу.
«Не произнесешь ли слова / Рабе Твоей, Слово Божие? / Не сжалишься ли, Владыка, над Тебя Родившей?» – возглашала Чистая, с рыданиями и плачем / лобызая Тело Господа Своего.
И ныне, и всегда, и во веки веков. Аминь.
Помышляю, Владыка, / что не услышу больше сладкого Твоего гласа, / и красоты лица Твоего / Я, Раба Твоя, как прежде не узрю: / ибо зашел Ты, Сын Мой, /
Ирмос: Житейское море видя / поднимающееся волнами искушений, / я, к тихой пристани Твоей прибегнув, взываю Тебе: / «Возведи от гибели жизнь мою, / Многомилостивый!»
Кондак, глас 8
Придите все, Распятого за нас воспоем. / Ибо Мария увидела Его на Древе и восклицала: / «Хотя Ты и распятие претерпеваешь, / Ты – Сын и Бог мой».
Икос: Агница – Мария, / видя Агнца Своего, на заклание влекомого, / терзаясь, следовала
Песнь 7
Ирмос: Росоносною соделал печь / Ангел для благочестивых отроков, / а Божие веление, халдеев опалявшее, / мучителя убедило взывать: / «Благословен Ты, Боже отцов наших!»
Припев: Слава Тебе, Боже наш, слава Тебе.
Где, Сын Мой и Боже, благовестие давнее, / которое возвещал Мне Гавриил? / Царем и Сыном Бога Всевышнего он нарекал Тебя; / ныне же вижу Тебя, Свет Мой сладкий, / нагим и покрытым ранами мертвецом.
Припев: Слава Тебе, Боже наш, слава Тебе.
Избавляя от муки, / ныне возьми Меня с Собою, Сын Мой и Боже, / да сойду и Я, Владыка, с Тобой во ад: / не оставь Меня одну, / ибо уже жить не могу, / не видя Тебя, сладкого Моего Света.
Слава Отцу, и Сыну, и Святому Духу.
С другими женами мироносицами / Непорочная с рыданием горьким, / взирая, как несут
И ныне, и всегда, и во веки веков. Аминь.
Изнемогая и рыдая, Непорочная / мироносицам возглашала: / «Рыдайте со Мною
Ирмос: Росоносною соделал печь / Ангел для благочестивых отроков, / а Божие веление, халдеев опалявшее, / мучителя убедило взывать: / «Благословен Ты, Боже отцов наших!»
Песнь 8
Ирмос: Из пламени Ты для благочестивых росу источил, / и жертву праведника водою попалил: / ибо все Ты совершаешь, Христе, одним
Припев: Слава Тебе, Боже наш, слава Тебе.
Деву рыдающей увидев, Иосиф / растерзал себя весь и взывал горько: / «Как Тебя, о Боже мой, / ныне погребу, я раб Твой? / Какими плащаницами обовью Тело Твое?»
Припев: Слава Тебе, Боже наш, слава Тебе.
Превзошел пределы ума необычайный облик / Тебя, все творение носящего Господа; / потому что Тебя как мертвого Иосиф на своих руках / вместе с Никодимом носит и погребает.
Благословим Отца, и Сына, и Святого Духа, Господа.
«Необычайную вижу и преславную тайну», / – Дева возглашала Сыну и Господу, – / как в ничтожном гробе полагают Тебя, / повелением
И ныне, и всегда, и во веки веков. Аминь.
«Ни от гроба Твоего не отойду, Чадо Мое, / ни прекращу проливать слезы, Раба Твоя, / доколе и Я не сойду во ад: / ибо не могу терпеть разлуки с Тобою, Сын Мой!»
Хвалим, благословляем, поклоняемся Господу, воспевая и превознося
Ирмос: Из пламени Ты для благочестивых росу источил, / и жертву праведника водою попалил: / ибо все Ты совершаешь, Христе, одним
Песнь 9
Ирмос: Невозможно людям увидеть Бога, / на Которого не смеют полки Ангелов взглянуть; / но чрез Тебя, Всечистая, / стало видимым для смертных Слово воплощенное. / Его величая, / мы
Припев: Слава Тебе, Боже наш, слава Тебе.
«Радость ко Мне никогда не приблизится отныне», / – рыдая, восклицала Непорочная, – «Свет Мой и Радость Моя во гроб зашла; / но не оставлю Его одного, / здесь же умру и погребена буду с Ним!»
Припев: Слава Тебе, Боже наш, слава Тебе.
«Душевную Мою язву / ныне исцели, Чадо Мое», / – со слезами Пречистая взывала, – / «воскресни и утоли Мою муку и печаль, / ибо Ты можешь
Слава Отцу, и Сыну, и Святому Духу.
«О, как утаилась от Тебя бездна милосердия!» – / Матери втайне изрек Господь, – / ведь благоволил Я умереть, Мое творение спасти желая; / но и воскресну, и Тебя возвеличу, / как Бог неба и земли!»
И ныне, и всегда, и во веки веков. Аминь.
«Воспеваю милосердие Твое, Человеколюбец, / и поклоняюсь богатству милости Твоей, Владыка: / ибо желая спасти Твое создание, / Ты принял смерть», – возгласила Пречистая, – / «но Воскресением Твоим, Спаситель, / помилуй всех нас!»
И вместо «Достойно есть:» повторяем ирмос: Невозможно людям увидеть Бога, / на Которого не смеют полки Ангелов взглянуть; / но чрез Тебя, Всечистая, / стало видимым для смертных Слово воплощенное. / Его величая, / мы
Чтец: Святой Боже, Святой Крепкий, Святой Бессмертный, помилуй нас. (3)
Слава Отцу, и Сыну, и Святому Духу, и ныне, и всегда, и во веки веков. Аминь.
Пресвятая Троица, помилуй нас; Господи, очисти грехи наши; Владыка, прости беззакония наши; Святой, посети и исцели немощи наши, имени Твоего ради.
Господи, помилуй. (3)
Слава Отцу, и Сыну, и Святому Духу, и ныне, и всегда, и во веки веков. Аминь.
Отче наш, Который на небесах! Да святится имя Твоё; да придёт Царство Твоё; да будет воля Твоя и на земле, как на небе; хлеб наш насущный дай нам сегодня; и прости нам долги наши, как и мы прощаем должникам нашим; и не введи нас во искушение, но избавь нас от лукавого.
Священник возглашает: Ибо Твоё есть Царство, и сила, и слава, Отца и Сына и Святого Духа, ныне и всегда, и во веки веков.
Чтец: Аминь.
Кондак Великой Пятницы,
глас 8
Придите все, Распятого за нас воспоем. / Ибо Мария увидела Его на Древе и восклицала: / «Хотя Ты и распятие претерпеваешь, / Ты – Сын и Бог мой».
Господи, помилуй. (40)
И молитва: Во всякое время и на всякий час принимающий поклонение и прославление на небе и на земле Христе Боже, долготерпеливый, многомилостивый, милосерднейший, любящий праведных и ми́лующий грешных, всех призывающий ко спасению обещанием будущих благ! Сам, Господи, прими в час сей и наши молитвы и направь жизнь нашу к заповедям Твоим: души наши освяти, тела очисти, помышления исправь, мысли очисти и избавь нас от всякой скорби, бед и муки. Огради нас святыми Твоими Ангелами, чтобы ополчением их хранимые и наставляемые достигли мы единения в вере и разумения неприступной Твоей славы, ибо Ты благословен во веки веков. Аминь.
Господи, помилуй. (3)
Слава Отцу, и Сыну, и Святому Духу, и ныне, и всегда, и во веки веков. Аминь.
Честью высшую Херувимов и несравненно славнейшую Серафимов, девственно Бога–Слово родившую, истинную Богородицу – Тебя величаем.
Именем Господним благослови, отче.
Священник: По молитвам святых отцов наших, Господи, Иисусе Христе Боже наш, помилуй нас.
Чтец: Аминь.
Молитва
ко Пресвятой Богородице,
творение Павла, монаха
обители Богоматери Эвергетиды,
то есть Благодетельницы
Незапятнанная, неоскверненная, невинная, непорочная, чистая Дева, Божия Невеста, Владычица! Бога–Слово предивным Твоим зачатием с людьми соединившая и отверженное естество рода нашего с Небесными
Молитва монаха Антиоха
ко Господу нашему
Иисусу Христу
И дай нам, Владыка, ко сну отходящим, покой тела и души и сохрани нас от мрачного сна греховного и от всякого темного и ночного сладострастия. Укроти порывы страстей, угаси раскаленные стрелы лукавого, против нас коварно направляемые, восстания плоти нашей успокой и всякое помышление наше о земном и вещественном усыпи. И даруй нам, Боже, бодрый ум, целомудренный разум, сердце трезвенное, сон легкий и свободный от всякого сатанинского мечтания. Воздвигни же нас в час молитвы утвержденными в заповедях Твоих и память о судах Твоих в себе твердо хранящими. Даруй нам славословие в течение всей ночи, чтобы воспевать, благословлять и славить многочтимое и величественное имя Твоё, Отца, и Сына, и Святого Духа ныне, и всегда, и во веки веков. Аминь.
Преславная Приснодева, Матерь Христа Бога, принеси нашу молитву Сыну Твоему и Богу нашему, да спасёт Он по молитвам Твоим души наши.
Молитва святого Иоанникия
Надежда моя – Отец, прибежище моё – Сын, покров мой – Дух Святой; Троица Святая, слава Тебе!
Священник: Слава Тебе, Христе Боже, надежда наша, слава Тебе.
Хор: Слава Отцу, и Сыну, и Святому Духу, и ныне, и всегда, и во веки веков. Аминь. Господи, помилуй. (3) Благослови.
Священник произносит
отпуст малый
Христос, истинный Бог наш, по молитвам Пречистой Своей Матери, преподобных и богоносных отцов наших и всех святых помилует и спасёт нас, как Благой и Человеколюбец.
Хор: Аминь.
Чин прощения
По отпусте священник, кланяясь народу, говорит: Благословите, отцы святые, и простите мне, грешному, всё, в чем я согрешил делом, словом, помышлением и всеми моими чувствами.
Мы же отвечаем: Бог да простит тебя, отец святой.
Священник произносит ектению:
Помолимся о Святейшем Патриархе нашем (имя), и о преосвященнейшем митрополите (или: архиепископе или: епископе) нашем (имя), и о всей во Христе братии нашей.
[В монастырях: О досточтимом игумене нашем (имя) с братией святой обители сей.]
Хор на каждое прошение: Господи, помилуй.
О богохранимой стране нашей, властях и всём народе её.
О ненавидящих и любящих нас.
О милующих и служащих нам.
О заповедавших нам, недостойным, молиться за них.
О избавлении пленённых.
О отлучившихся отцах и братьях наших.
О в море плавающих.
О в немощах лежащих.
Помолимся и о изобилии плодов земли.
И о всякой душе христиан православных.
Почтим память православных архиереев и создателей святого храма сего (или: святой обители сей).
Родителей наших и всех прежде почивших отцов и братьев наших, здесь и повсюду лежащих, православных.
Воззовём и о самих себе.
Хор: Господи, помилуй. (3)
Священник: По молитвам святых отцов наших, Господи, Иисусе Христе Боже наш, помилуй нас.
Хор: Аминь.
Полунощницу же поем в кельях.
1
Ссылки отсутствуютъ какъ въ греческомъ оригинале, такъ и въ латинскомъ переводе сего творенія преп. Симеона Метафраста. Эти ссылки мы дали отъ себя (— Архим. Амвросій Погодинъ).
2
Волхвы по преданію были царями Восточныхъ странъ.
3
Здесь подъ «икономіей» следуетъ разуметь тайну Искупленія человеческаго рода, которое совершилъ Спаситель: Сынъ Божій пришелъ на землю; воспріялъ человеческую плоть, родившись отъ Пресвятой Девы Маріи; научилъ людей истинному пути; добровольно принялъ распятіе для спасенія людей; перетерпелъ страданія и умеръ на кресте, почему Крестъ и именуется у святыхъ отцевъ «орудіемъ нашего спасенія, освященнымъ Кровью Христовой» (см., напр., Слово блаженнаго феофилакта Болгарскаго на поклоненіе Кресту Господню въ Крестопоклонное Воскресеніе); какъ умершій, былъ преданъ погребенію; и на третій день воскресъ во славе; на 40–й день Онъ вознесся на небо въ той же принятой Имъ плоти человеческой; и затемъ, на 50–й день послалъ Духа Святого, исходящаго отъ Отца, на Своихъ Святыхъ Апостоловъ и темъ основалъ на земле Церковь, которую никакія вражескія силы, врата адова не одолеютъ; и верные чада Церкви въ таинствахъ Церкви и своимъ посильнымъ несеніемъ креста, въ любви къ Богу и къ ближнему и въ делахъ добродетели и милосердія, обретаютъ вечную жизнь во Христе Господе нашемъ, по молитвамъ Пресвятой Владычицы нашея Богородицы, нашимъ Покровомъ и Утешеніемъ, а также по предстательству о насъ Святыхъ Божіихъ. Это и есть та великая «икономія», «домостроительство», «смотреніе», которое совершилъ для насъ нашъ Великій Богъ и Спаситель. Слава Ему во веки вековъ, аминь!
Что касается «церковной икономіи» — то здесь имеется въ виду снисходительное, уступчивое отношеніе Церкви въ некоторыхъ вопросахъ, не имеющихъ догматическаго значенія (потому что въ этихъ вопросахъ не можетъ быть снисходительности, такъ какъ это и является принципомъ нашего спасенія въ соблюденіи правой, православной веры). Эта снисходительность проявляется для блага Церкви ради стяжанія чадъ Церкви сущихъ въ немощи; является знаменіемъ любви, присущей Церкви Христовой.
1
Ср. 2 Петр 3:8.
2
Откр 10:6.
3
Ср. Мф 25:21.
4
Ср. Ин 3:16.
5
Ср. 2 Кор 5:14.
6
Ср. Мф 25:40.
7
Если дата проповеди не указана, значит она неизвестна.
8
Ср. Притч 23:26.
9
Ин 15:16.
10
Ср. Ам4:12.
11
Ср. Мф 11:28.
12
Ср. Ис 11:6.
13
Ср. Лк 2:11.
14
Мф 3:2.
15
Ср. Мф 13:55.
16
Ср. Мк 1:35; Мк 6:46; Лк 5:16.
17
Мф 18:20.
18
Ср. Ин 8:46.
19
Ср. Мф 3:15.
20
Ср. Лк 2:29.
21
2 Тим 4:7–8.
22
Лк 1:38.
23
Мф 17:4.
24
Мф 17:4.
25
Ср. Ин 15:5.
26
2 Тим 4:7–8.
27
Ср. Мф 16:16.
28
Ср. Фил. 1:23.
29
Ср. Мф 25:21.
30
Ср. Ин 3:15–16.
31
Ср. Лк. 18:11.
32
Лк. 18:10.
33
Ср. Лк. 15:12.
34
Ин. 13:21.
35
Ср. Ис 52:10.
36
Ср. Гал. 5:6.
37
Ср. Быт 4:10.
38
Ср. Евр 11:23–40.
39
Евр 12:1.
40
Евр 11:24–26, 11:32–12:2.
41
Ср. Пс 140:3.
42
Мф 6:6.
43
Мк 2:5.
44
Мф 7:7.
45
Ср. Гал 2:16.
46
Ср. Мф 11:28–30.
47
Ср. Лк 17:20.
48
Ср. Мк 8:34.
49
Мк 8:34–38; 9:1.
50
Мф 16:26.
51
Пс 102:2.
52
Ср. 1 Цар 25:26.
53
Пс 50.
54
Ин 14:6.
55
Ср. Гал 2:16
56
Ср. Пс 72:25.
57
1 Ин 5:4.
58
Ин 12:27.
59
Ср. 1 Пар 16:11.
60
Ср. Мф 20:22.
61
Иак4:6.
62
Мф 11:29
63
Мк 9:35.
64
Мф 17:17.
65
ср. Еф 5:14.
66
Ср. Ин 3:3.
67
Мф 20:25–26.
68
Зах9:9; Ин 12:15.
69
Лк 12:49.
70
Ср. Ис 53:4–5.
71
Пс 18:8 (церк–слав.).
72
ср. Ин 20:27.
73
Евангелие от Фомы, 81.
74
ср. Ин 3:3.
75
Ср. Мк 15:44–45.
76
Ин 4:9–10.
77
Мф 28:18.
78
Ин 14:18.
79
Пс 46:6.
80
Ин 17:3.
81
Ср. Ин 17:7–10.
82
Ин 17:21.
83
Мф 16:22.
84
ср. Деян 2:32.
85
Ср. Ин 16:7.
86
Ср. Пс 49:3.
87
Ср. Ин 7:44–46.