«Розмини и его теория знания» и «Философия Джоберти» — две монографии Владимира Эрна, классика Русского религиозного ренессанса. Розмини и Джоберти — два главных итальянских мыслителя XIX века, оба религиозные философы, священники, сыгравшие большую роль не только в итальянском мышлении, но и в деле освобождения и объединении Италии (интересно, что тексты Розмини одно время входили в ватиканский «индекс запрещенных книг», а ныне он канонизирован Ватиканом как «досточтимый»). Кроме указанных двух монографий мы здесь разместили следующие статьи Эрна: «Жизнь и личность Джоберти», «Жизнь и личность Розмини», «Критика новой философии у Джоберти», «Место Розмини в истории философии», «Основная мысль второй философии Джоберти», «Смысл онтологизма Джоберти в связи с проблемами современной философии», «Философия Джоберти» (большой текст, не совпадающий с одноименной монографией). Приведем цитаты из монографии Эрна «Философия Джоберти», вводящие в суть дела:
«Настоящее изслѣдованіе находится въ связи съ предыдущей моей работой „Розмини и его теорія знанія", которую можно разсматривать, какъ необходимое историческое введеніе въ обширныя построенія философіи Джоберти.
Въ общей исторіи философіи XIX вѣка Розмини представляетъ собою явленіе частное, обособленное, мѣстно и временно ограниченное, Джоберти возвращаетъ насъ къ большому, „царскому" пути вселенскихъ философскихъ исканій.
Мысль Джоберти — одинъ изъ острыхъ и значительныхъ моментовъ міровой философіи XIX столѣтія. Поэтому его изученіе, кромѣ увлекательной новизны историко-философской задачи, содержитъ въ себѣ прямой призывъ къ изслѣдователю не ограничиваться одною ролыо историка и повѣствователя и вносить въ изложеніе самостоятельное освѣщеніе предмета, — освѣщеніе тѣмъ болѣе необходимое, что основы онтологизма Джоберти, понятыя универсально и творчески, имѣютъ актуальное значеніе для современной философіи. Геній итальянской мысли расцвѣтаетъ въ Джоберти вселенскимъ смысломъ и становится достояніемъ не одной его народности, но и всего человѣчества.
Въ своей работѣ, подчасъ неблагодарной и трудной, я не разъ возстанавливалъ въ памяти свѣтлый образъ кн. С. Н. Трубецкого изъустъ котораго въ продолженіи четырехъ лѣтъ я имѣлъ счастье слышать живое слово, единственное по своей наглядности и проникновенности, объ античной философіи, — въ устахъ котораго Платонъ выросталъ до размѣровъ вселенскихъ, превращаясь въ непревзойденнаго дальнѣйшимъ развитіемъ философіи учителя современной мысли. Ученіе объ Эросѣ, передаваемое съ истиннымъ философскимъ горѣніемъ и духовного окрыленностыо, открывало передъ слушателями новые кругозоры и непередаваемо-тонко оплодотворяло мысль новыми возможностями. Работа надъ Розмини и Джоберти становилась для меня особенно привлекательной, какъ работа надъ исторіею платонизма, и воспринималась мною, какъ необходимыя студіи и предварительныя изслѣдованія къ той работѣ о Платонѣ, которая съ университетской скамьи рисовалась мнѣ самою крупною цѣлью моихъ научныхъ стремленій.
Въ этихъ двухъ именахъ [Розмини и Джоберти] сосредоточился съ наиболыпею силою умозрительный геній Италии за весь XIX вѣкъ. Образовался своеобразный интеллектуальный дуумвиратъ. Между Розмини и Джоберти было много общаго. Ихъ совмѣстными усиліями былъ окончательно нреодолѣнъ сенсуализмъ. Оба мыслителя были проникнуты стремленіемъ положить конвцъ господству иностранныхъ доктринъ и создать на основѣ великихъ традицій прошлаго самостоятельныя системы, проникнутыя національнымъ духомъ. Наконецъ оба были глубоко религіозны и возрожденіе итальянскаго умозрѣнія представляли ее себе тѣсно связаннымъ съ возрожденіемъ и расцвѣтомъ религіи. Но въ то время какъ Розмини, примыкая къ традиціямъ новой философіи, хотѣлъ всего лишь приспособить достигнутые ею результаты къ своему религіозному сознанію и поэтому могъ довольствоваться лишь осторожнымъ преобразованіемъ послѣдней наивысшей формы новой философіи—философіи Канта, сочетавъ ее съ психологическими теоріями шотландцевъ, Джоберти увидѣлъ въ новой философіи основную причину упадка умозрѣнія въ новыя времена по сравненію съ античностьш и потому поставилъ себѣ задачей создать такую философію, которая была бы ужѳ нѳ простымъ приспособленіемъ къ рѳлигіозному сознанію, какъ того хотѣлъ Розмини, а внутрѳннимъ и философскимъ раскрытіѳмъ самого существа этого рѳлигіознаго сознанія, его свободной и органичѳской функдіѳю. На почвѣ этого коренного расхождѳнія между Розмини и Джобѳрти разыгрался споръ, объ основцомъ началѣ философіи или споръ о психолошзмѣ и этотъ споръ съ очѳвидностью подчѳркнулъ, какъ большій философскій радикализмъ Джобѳрти, такъ и большую его „совремѳнность„. Джоберти нашелъ въ философіи Розмини, уже къ тому врѳмени господствовавшѳй на всѳмъ полуостровѣ, пунктъ застоя и пунктъ реакціи и обрушился на нѳго со всѳю силою своего паѳоса. Къ сожалѣнію, не смотря на отдѣльныя признанія своихъ друзѳй и „сочувствѳнниковъ“, Джоберти остался крайнѳ одинокъ въ своѳмъ антипсихологизмѣ и именно въ этомъ чрезвычайно оригинальномъ пунктѣ его философіи намѣтилось невидимое, но глубокое расхожденіе съ современниками. Огромный энтузіазмъ современниковъ, возбужденный уже первыми философскими работами Джоберти, былъ направленъ на то, что съ философской точки зрѣнія, было выводнымъ и прикладнымъ въ міросозерданіи Джоберти, на то, чему самъ Джоберти придавалъ обусловленное значеніе, на то, что по глубокому убѣжденію Джоберти имѣло смыслъ и правду лишь при допущеніи платоническаго ανυποθετον, которое съ жаромъ онъ и пытался выяснить въ онтологической системѣ. Для Италіи сочиненія Джоберти были бодрящими звуками весенняго колокола, который говорилъ о томъ, что время сна и одѣпенѣнія прошло, что необходимо проснуться, воскреснуть и деятельно приняться за своѳ освобожденіе,—для Джоберти же, ударявшаго въ колоколъ, главное было тотъ храмъ, который по его замыслу долженъ былъ создаться въ свободной Италіи, и вмѣстѣ съ которымъ должны были бы наступить лучшіе дни для вдохновленнаго умозрѣнія и для всѣхъ сторонъ духовной культуры».
