Выдающийся ученый, литературовед, общественный деятель. Один из последних, кого можно было назвать «совестью нации». Его вклад в изучение древнерусской литературы трудно переоценить. Родился в петербургской интеллигентной семье. Был знаком со многими значимыми интеллектуалами и артистами (в частности с Бахтиным). С семью студентами питерских вузов Лихачев организовал «Космическую Академию наук», провозгласив принцип «веселой науки» — озорной, парадоксальной, облеченной в шутливые, смеховые формы. Это был своеобразный бунт против формировавшегося в стране тоталитаризма. За доклад о старой русской орфографии, «попранной и искаженной врагом Церкви Христовой и народа российского» осужден на пять лет. На Соловках Лихачев творит из своей жизни почти чудо — доказывает как можно не просто достойно, но и продуктивно вести себя в адских условиях (такой же пример он будет подавать и в большой тюрьме СССР, вплоть до его развала). Он взял на себя миссию собрать беспризорных подростков в Детколонию, которую было приказано именовать Трудколонией (фактически спас от смерти несколько сотен детей). Проводит исследования блатной культуры (полевые исследования!). Например, «Картежные игры уголовников», «Черты первобытного примитивизма воровской речи». Закрепив свое положение перед лагерным начальством, Лихачев помогает многим зэкам, частно просто спасет от смерти (и опять же, той же тактики он будет придерживаться и потом — пользуясь положением академика). Таким же трудоспособным и смелым он будет оставаться и в годы ленинградской блокады. После освобождения, работает в разных культурных учреждениях, пока не попадает в Отдел древнерусской литературы Института русской литературы (Пушкинский Дом) АН СССР. С Пушкинским Домом будет связана вся его дальнейшая жизнь. Вес Лихачева в истории науки неоспоримо огромен. Но в годы советской власти было важней нечто другое. Вот как об этом пишет о. Георгий Чистяков: «Раз есть Лихачев, значит, возможна нормальная беспартийная наука, свободная от идеологического пресса, изучающая не советскую литературу или победное шествие советской власти и вредоносность буржуазной идеологии, а просто древнерусскую культуру. Наука объективная, основанная не на предвзятых идеологемах (причем не только на марксистских!), а на серьезном знании материала и уважении к факту. Твердо знали, что она возможна, если он сидит за письменным столом у себя в Пушкинском Доме, русская культура, современная, но уходящая корнями в прошлое, открытая всему миру и открывающая себя всему человечеству. Знали и то, что возможна пламенная любовь к Родине без национализма, национальной гордыни, бряцания оружием и ненависти к Западу. Осторожный и крайне деликатный, он становился резким и бесстрашным, когда надо было защитить — все равно храм от разрушения или человека от преследований. Лихачев широко пользовался тем, что рано стал академиком — публиковался, издавал свои и “проталкивал” чужие книги, добивался издания неиздававшихся (почти запрещенных) авторов, выступал по телевидению, радио, давал интервью и т. д. Без его подвижнического труда в 50–80-е гг. сегодня Россия была бы совсем другой. Без его книг и всей его деятельности, скорее всего, не состоялось бы то обращение России к православной вере, которое возможно сегодня. […] Дмитрий Сергеевич показывал, что и в этих чудовищных условиях можно оставаться честным, заниматься настоящей наукой и принадлежать не к советской, а к русской культуре и интеллигенции. Лихачев прививал читателю, который никогда не переступил бы порог храма и никогда бы не взял Евангелие в руки, ибо был приучен к тому, что в Бога веруют только сумасшедшие или фанатики, любовь к древнерусской книге, к иконе, к славянскому языку, к чистоте жития наших святых и подвижников, известных и неизвестных. Учил прислушиваться к тому, как бились сердца этих святых, и в результате подводил к Евангелию. Размышляя над теми портретами людей Древней Руси, которые выходили из-под пера Дмитрия Сергеевича, читатель его книг неминуемо задавался вопросом, а что делало этих людей такими. И получал ответ — вера христианская. Лихачев редко прямо говорит о Боге, но, показывая многогранность и, главное, глубину литературы Древней Руси, намечает для своего читателя верную дорогу к Нему. Его читатель не станет озлобленным и нетерпимым, замкнувшимся в своем понимании веры фанатиком, но будет непременно человеком открытым и чувствующим Божие присутствие в мире и среди людей, ибо не верность той или иной системе, а именно личную веру пробуждает он своими книгами».
